люди
РУССКОЙ
НАУК И
ОЧЕРКИ
О ВЫДАЮЩИХСЯ ДЕЯТЕЛЯХ
ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ
И ТЕХНИКИ
БИОЛОГИЯ
МЕДИЦИНА
СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ
НАУКИ
ЗХо д р ед акцие к
И. В. КУЗНЕЦОВА
{Государственное издательство
ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Мо с кв а • 1963

001 (09)
Л 93
Scan AAW
Сборник «Люди русской науки».
М., Физматгиз, 1963 г., 896 стр. с илл.
Редакторы С. Р* Л1икулинский и Е. Б. Кузнецова-Ермолова.
Тетн. редактор В. Н. Крючкова. Корректор 3. В. Автонеагп.
Сдано в набор 3/IV 1963 г. Подписано к печати 31/VII 1963 г. Бумага 70 X Ю81 16. Физ. печ. л. 56.
Условп. печ. л. 76,72. Уч.-изд. л. 70,98. Тираж 9 ССО экз. Т- 07638. Цена книги 3 р. 75 к. Заказ № 320.
Государственное издательство физико-математической литературы.
Москва, В-71, Ленинский проспект, 15.
Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова
Московского городского совнархоза. Москва, Ж-54, Валовая, 28.

ОТ РЕДАКЦИИ
Настоящее издание «Люди русской науки» состоит из четырех
независимых книг, в которых помещены специально для этого написанные
очерки о жизни и творчестве выдающихся отечественных деятелей
естествознания и техники, оставивших нынешнему поколению ученых
богатейшее научное наследие.
Не претендуя на исчерпывающую полноту, редакция стремилась с
помощью этих очерков дать картину важнейших достижений русской
науки в основных ее направлениях.
В первую книгу, выпущенную в свет в 1961 г., вошли очерки о
наиболее крупных деятелях в области математики, механики, астрономии,
физики и химии.
Вторая книга, вышедшая из печати в 1962 г., посвящена тем деятелям
науки, усилиями которых двигались вперед геология и география.
Данная, третья книга продолжает дальше рассказ о русской науке.
В ней даны очерки об ученых, трудившихся над исследованием проблем
биологии, медицины и сельскохозяйственных наук. Она охватывает
двухвековой период интенсивного развития этих наук в нашей стране. Перед
мысленным взором читателя пройдут образы тех, кто прокладывал
неизведанные пути к познанию сущности жизни, к постижению законов
развития органического мира, кто проникал в глубоко скрытые тайны
жизнедеятельности человеческого организма, в работу высшей нервной
деятельности человека, в законы функционирования его психики. Читатель
познакомится с теми, кто закладывал краеугольные камни в фундаменте
современной научной медицины и активно участвовал в возведении
важнейших частей всего ее здания в целом. Его внимание привлечет и
творческий подвиг ученых, исследовавших те области природы, которые
служат основой сельскохозяйственного производства, для тою, чтобы природа
все лучше и лучше служила человеку.
Внутри каждого из основных разделов этой книги очерки
расположены в хронологическом порядке. Они создают картину постепенного
развития биологии, медицины и сельскохозяйственных наук в нашей стране.
В них прослеживаются возникновение и эволюция важнейших научных
школ и направлений, рождение и совершенствование идей, навсегда
вошедших в сокровищницу биологической, медицинской и
сельскохозяйственной наук.
з

От редакции
Очерки написаны видными советскими учеными. Они доступны для
читателей, не имеющих специальной подготовки. В каждом из очерков
содержатся общая оценка вклада ученого, рассказ о его жизни, научной
деятельности, излагается сущность его трудов и наиболее важных из
достигнутых результатов. В конце приводится библиографическая справка,
дающая достаточно полную ориентировку как в творческом наследии
ученого, так и в литературе о нем.
В дальнейшем будет выпущена заключительная, четвертая книга,
посвященная отечественным деятелям техники.
Начало изданию «Люди русской науки» было положено в 1948 г.
выпуском двухтомника под тем же названием с предисловием академика
С. И. Вавилова, которое помещено в первой книге настоящего издания.
В редактировании третьей книги по соответствующим разделам
приняли участие: проф. Л. Я. Бляхер, действительный член АМН СССР
проф. И. Д. Страшун, А. Л. Шварцман, проф. Л. Л. Балашев, канд.
биологических наук П. Н. Скаткин, и всей книги в целом — канд.
биологических наук С. Р. Микулинский.

БИОЛОГИЯ
*

JCacnaJ) {Pjbudjbux
1©Л1Ь#
1734- 1794
аспар Фридрих Вольф, член Петербургской Академии наук,
заслуженно считается одним из основоположников
эмбриологии, науки о зародышевом развитии организмов.
Неудивительно поэтому, что имя его упоминается почти в каждом
учебнике эмбриологии, общей биологии и ботаники, а Ф.
Энгельс назвал его в качестве первого, осуществившего
«нападение на теорию постоянства видов».
И тем не менее о жизни и деятельности К. Ф. Вольфа известно
крайне мало, об его трудах и взглядах можно встретить самые
разноречивые мнения, а нередко столкнуться и с полным незнакомством с ними. Да
это и неудивительно. Большинство трудов Вольфа опубликовано два века
назад, на латинском языке. Значительное число его рукописей, так и
оставшихся неопубликованными, хранится в Архиве Академии наук в
Ленинграде, а работы, посвященные его жизни и деятельности, можно
сосчитать буквально по пальцам. Лишь в последние годы, преимущественно
трудами советских исследователей, в значительной степени разъяснены
идеи К. Ф. Вольфа и причины их долгого непонимания.
7

Каспар Фридрих Волъф
К. Ф. Вольф родился и получил образование в Германии, в эпоху,
когда она не представляла собой единого государства, а была раздроблена
на сотни враждующих между собой мелких княжеств и герцогств. Среди
них выделялась лишь Пруссия, которая объявила себя в 1701 г.
королевством. Это было растущее абсолютистское государство, которое усиленно
развивало свою военную мощь. Именно в XVIII в. прусские короли
Фридрих Вильгельм I и его сын Фридрих II, в годы правления которых
родился и жил в Германии Вольф, довели свое государство до крайних
пределов деспотизма и милитаризма. Страна была во власти придворной
аристократии и юнкеров-помещиков, а крестьянство и городские низы,
составлявшие подавляющее большинство населения, были задавлены и
бесправны. Не имела политической власти и терпела притеснения со
стороны дворянства и буржуазия.
Долгие годы не была известна даже точная дата рождения Каспара
Фридриха Вольфа. Вплоть до 1920 г. считалось, что он родился в 1733 г.
Однако теперь разыскали запись о его рождении в церковной книге кирки
св. Петра в Берлине, из которой явствует, что он родился в этом городе
18 января 1734 г. К. Ф. Вольф родился в семье портного, и неудивительно
поэтому, что свидетелями при его рождении были два портных и часовой
мастер.
Отец Вольфа — Иоганн Вольф — переселился в Берлин из Пренцлау,
маленького городка на севере Германии, в начале XVIII в. Известно, что
он получил права гражданина города Берлина в 1708 г. В то время это
был уже большой город, с почти стотысячным населением, являвшийся
столицей «королевства» Бранденбург-Пруссии. Берлин представлял собой
тогда своеобразное сочетание космополитического торгового города со
столицей феодального милитаристского государства. Среди его жителей было
большое количество иммигрантов, главным образом французов, потомков
гугенотов, изгнанных из своей родины. В руках иммигрантов были
сосредоточены в основном торговля и мануфактуры.
Дела Иоганна Вольфа шли, по-видимому, неплохо, так как в 1727 г. он
приобрел небольшой дом на одной из улиц Берлина. В этом доме родился
и проживал Каспар Фридрих Вольф. О матери Вольфа нам ничего
неизвестно, кроме ее имени и девичьей фамилии — Анна София, урожденная
Штибелер. У К. Ф. Вольфа была сестра — Доротея Софья.
Первые шесть лет жизни К. Ф. Вольфа протекали еще при
деспотическом и невежественном короле Фридрихе Вильгельме I, постоянно
вмешивавшемся в жизнь берлинцев, требуя от них скромности, бережливости
и послушания. Сохранилось много рассказов и анекдотов об его общениях
со своими подданными, которые нередко кончались рукоприкладством, а
то и избиением палкой.
В 1740 г. король Фридрих Вильгельм умер, и его сын, король
Фридрих II, уже через несколько месяцев начал войну с Австрией, вторгшись
без предупреждения в Силезию. Все последующие годы, вплоть до 1745 г.,
Пруссия участвовала в войне, в которой принимали участие многие
немецкие государства и поддерживавшая их Франция против Австрии и
Англии. При этом Фридрих II дважды заключал сепаратный мир с Австрией,
предавая своих союзников. В то время как Пруссия вышла из этой
войны значительно усилившейся, а Фридрих II приобрел славу
выдающегося полководца, большая часть Германии была разорена.
8

Каспар Фридрих Волъф
Нам ничего не известно о жизни юного Вольфа в эти годы. Средства
отца позволили ему получить хорошее образование.
Высшее образование К. Ф. Вольф получил сначала в Берлине в
Медико-хирургической коллегии. Это было учебное заведение, созданное при
Фридрихе Вильгельме I для подготовки военных хирургов. Быть может,
карьера врача, и особенно военного, была тогда наиболее доступным
путем для занятия более привилегированного положения выходцу из низших
слоев. К. Ф. Вольф был зачислен в слушатели Медико-хирургической
коллегии в ноябре 1753 г.
В Медико-хирургической коллегии в то время читались курсы по
физике, химии, ботанике, анатомии, физиологии, патологии, хирургии и
акушерству. Имена профессоров, преподававших эти предметы, теперь нам
почти ничего не говорят, за исключением лишь двоих из них: И. Ф. Мек-
келя, преподававшего анатомию и акушерство, и И. Г. Гледича,
преподававшего ботанику. Анатомия человека была основным предметом, и Вольф
вспоминает в 1789 г., как, будучи студентом, он препарировал труп
умершего от водянки человека под руководством покойного Меккеля, «36 или
37 лет назад»: «Я должен был препарировать мышцы ног и, если не
ошибаюсь, это был мой первый труп». И. Ф. Меккель, приобретший
известность своими работами в области анатомии нервной и лимфатической
систем, был учеником наиболее знаменитого тогда авторитета в области
биологии и медицины Альбрехта Галлера, будущего противника Вольфа
в вопросах эмбриологии. Однако Меккель был далек от этих вопросов.
Ближе к ним стоял Гледич. Он прославился своими опытами по
размножению растений. В 1749—1751 гг. он проделал свои знаменитые опыты по
искусственному опылению пальмы, росшей в Берлине, пыльцой,
присланной из Лейпцига. В то время еще не было окончательно установлено
наличие полов у растений. Опыты Гледича блестяще подтверждали
учение о поле у растений и ставили втупик учение о преформации, по
которому растение находится уже в сформированном виде в семени. Вряд ли
приходится сомневаться, что Гледич ознакомил своих слушателей с
результатами своих экспериментов. Но, к удивлению, К. Ф. Вольф не
воспринял правильно нового учения о поле у растений и придерживался и в
дальнейшем неправильных взглядов на процесс оплодотворения и роль
пыльцы в нем. Это немало повредило Вольфу при восприятии
современниками его идей.
Вопросы размножения и развития организмов вообще относились
тогда к числу загадочных и неизученных. Еще не было окончательно
выяснено, что происходит при оплодотворении и зачатии у растений и
животных. Если роль яйца у некоторых животных была еще понятна, то роль
мужского семени была неясной и спорной. Однако и яйца могли
обнаружить только у яйцекладущих животных, таких как насекомые, рыбы,
птицы, земноводные и рептилии. Что же касается тех животных, у
которых зачатие происходит внутриутробно, то при помощи примитивных
научных приборов того времени установить у них половые зачатки не
удавалось.
Многочисленные попытки ученых XVII—XVIII вв. проследить
развитие животных с момента их зачатия оставались безуспешными. В
течение многих дней и даже недель после зачатия ничего в половых органах
самки обнаружить не удавалось. Так, знаменитый английский ученый
9

Каспар Фридрих Вольф
Гарвей, изучавший самок косуль, ланей и оленей (1651 г.), обнаруживал у
них зародышей лишь спустя месяц после спаривания. Голландский ученый
де Грааф, прославившийся установлением того, что у млекопитающих
животных яйца созревают в особых органах, яичниках (1672 г.), также мог
обнаруживать оплодотворенное яйцо или зародыш у кролика лишь на
десятый день после совокупления. Наконец, уже современник К. Ф. Вольфа,
русский врач К. Кулеман, изучавший развитие зародыша овцы, под
руководством знаменитого Галлера (1753 г.) мог найти ее зародыш лишь
на девятнадцатый день после зачатия. Естественно, что во всех этих
случаях зародыши оказывались уже сформировавшимися, т. е. имеющими
форму, в общих чертах сходную с новорожденным животным; у них
отчетливо были видны голова, туловище, конечности, хвост и другие части
будущего взрослого животного.
На основании подобных наблюдений ученые того времени пришли
к неожиданным выводам. Они решили, что зародыши животных во все
периоды своего утробного развития в сущности вовсе не развиваются, а
просто растут, увеличиваясь в размерах, благодаря чему их части, бывшие
раньше невидимыми, становятся видимыми. Неизбежным следствием
такого представления было допущение, что уже изначально, в неоплодотво-
ренном яйце животного, заключено полностью сформированное животное,
находящееся лишь в свернутом, полужидком и миниатюрном состоянии.
Это ошибочное учение и называлось тогда «преформацией» (т. е. пред-
образованием), или «эволюцией» (т. е. развертыванием). Благодаря ряду
дополнительных наблюдений, в основном ошибочных, учение о преформа-
ции было распространено и на яйцекладущих животных — насекомых,
лягушек и кур, хотя у них легко наблюдать яйца в начале развития. Таким
образом, это учение приобрело универсальный характер и завоевало почти
всеобщее признание в науке.
После победы учения о преформации воззрение об участии в
формировании зародыша двух начал,— мужского и женского, было оставлено
еще в XVII в., и мнения ученых разделились лишь в одном вопросе: в
каких половых зачатках заложены полностью сформированные зародыши,
дающие в результате зачатия и последующего развития взрослых
животных,— в женском яйце или в мужском семени? Сторонники первого
мнения именовались овистами (от лат. ovo — яйцо), сторонники второго
мнения — анималькулистами (от лат. animalculus — зверек, как
именовали в то время сперматозоид). Каждая из этих догм считала
достаточным для размножения лишь один пол и отрицала роль в
оплодотворении и формировании зародыша другого пола: овисты — мужского, а
анималькулисты — женского. В крайнем случае признавалось, что этот другой
пол лишь обеспечивал «питательными» веществами рост сформированного
зародыша.
В разные периоды и в разных странах преобладание получали либо
овисты, либо анималькулисты. Так, с открытием голландским микроско-
пистом Левенгуком в мужском семени сперматозоидов (1677 г.)
большое распространение получил анималькулизм. Он был подкреплен рядом
смелых предположений и мнимых наблюдений о наличии в
сперматозоидах миниатюрных человечков. В середине XVIII в. преобладание получил
овизм, подкрепленный рядом новых открытий,— обнаружением
швейцарским ученым Боннэ партеногенетического размножения, т. е. без участия
ю

Каспар Фридрих Волъф
самцов, тлей (1745 г.), и некоторыми другими открытиями. В Германии,
наоборот, больше склонялись к анималькулизму на основании
«доказательств», выдвинутых известными микроскопистами Либеркюном (1751 г.)
и Ледермюллером (1756—1758 гг.).
Таковы были представления о явлениях размножения и развития в то
время, когда К. Ф. Вольф начинал свою ученую карьеру. Проучившись
менее двух лет в Медико-хирургической коллегии, он отправляется в Галле
для завершения общего медицинского образования в университете. О
мотивах этого перехода нельзя теперь ничего с достоверностью утверждать.
По-видимому, карьера практикующего врача уже не удовлетворяла
Вольфа, и его привлекают чисто научные вопросы, далеко выходившие за
пределы интересов Коллегии. К тому же для ученой карьеры необходимо
было защитить диссертацию на звание доктора, что также, возможно,
нельзя было осуществить в Медико-хирургической коллегии. Это тем
более кажется вероятным, если предположить, что уже к тому времени у
К. Ф. Вольфа наметился интерес к вопросам развития организмов.
Если принять такое предположение, то возникает вопрос: под чьим
влиянием пробудился у К. Ф. Вольфа этот интерес. Ведь не можем же мы
согласиться с мнением известного немецкого биолога Вальдейера, который
заявил, что «у людей такого склада, как К. Ф. Вольф, нечего задаваться
вопросом о влияниях; подобные люди находят свой собственный путь и
ставят перед собой задачи сами!».
У нас есть все основания считать, что идеи и интересы Вольфа «не
упали с неба», а были подготовлены его современниками. И действительно,
несмотря на господство в то время умения о преформации, как раз в 40—
50 годах XVIII в. вновь возродились в трудах нескольких выдающихся
мыслителей и ученых идеи об эпигенезе — учении, утверждавшем о
подлинном развитии зародыша путем новообразования частей.
Учение об эпигенезе, провозглашенное еще в древности греческим
философом Аристотелем и поддержанное наблюдениями У. Гарвея
(1651 г.) над развитием куриного яйца, возродилось в середине XVIII в.
в результате проникновения в химию и биологию идей, связанных с
учением Ньютона о всемирном тяготении. Французские сторонники этого
учения, Мопертюи (1744 г.) и Бюффон (1749 г.), провозгласив возврат
к воззрению древних о двух семенных жидкостях, мужской и женской,
участвующих в оплодотворении, предложили эпигенетическую теорию
развития, по которой в семенных жидкостях имеются некие элементы или
части будущих органов животного, формирующие зародыш под влиянием
сил притяжения и отталкивания. В 1745 г. Мопертюи становится
президентом Берлинской Академии наук, и его сочинения, неоднократно
издававшиеся в Германии в годы учения К. Ф. Вольфа, нашли сторонников
и среди немецких академиков. Так, как удалось выяснить совсем недавно,
на эпигенетических позициях стояли академики Иоганн Эллер и Леонард
Эйлер. Имя Эллера нам теперь ничего не говорит, но в то время это был
весьма авторитетный ученый, являвшийся к тому же директором Медико-
хирургической коллегии, в которой учился К. Ф. Вольф. В своих
учебниках и статьях, опубликованных в 40—50-х годах, Эллер отстаивал учение
об эпигенезе. В результате чтения этих книг и статей или личных бесед
с Эллером и мог возникнуть у К. Ф. Вольфа интерес к изучению явлений
развития растений и животных с эпигенетических позиций.
и

Каспар Фридрих Вольф
Медицинский факультет университета в Галле, куда отправился
К. Ф. Вольф завершать свое образование, пользовался в то время
большой славой. Этой славе факультет был обязан главным образом Ф. Гофф-
ману и Г. Шталю. Это были представители двух противоположных
направлений. Гоффман в своих лекциях и многочисленных трудах
обосновывал теорию медицины с механистических, картезианских позиций.
В противовес ему Шталь отвергает механистические объяснения
жизненных явлений и выдвигает «душу» в качестве некоего нематериального
начала, обеспечивающего прижизненную устойчивость веществ, из
которых построены организмы, и целесообразную согласованность их частей
в строении и жизнедеятельности. Несмотря на свой идеализм, теория
«анимизма» Шталя отражала то разочарование в механистическом
мировоззрении, которое охватило естествознание в первой половине XVIII в.
В биологии, в частности, механицизм оказался в то время неспособным
объяснить мышечные и нервно-психические явления и процессы развития
организмов.
Когда К. Ф. Вольф пришел в университет в Галле,— он зачислился
туда в мае 1755 г.— Гоффман и Шталь уже давно умерли. Но профессора,
пришедшие им на смену, по-прежнему делились на две «школы» —
последователей Гоффмана и последователей Шталя. Неудивительно поэтому,
что в воззрениях и трудах К. Ф. Вольфа отразилась борьба между двумя
этими школами. Как увидим, он не примкнул, в сущности, ни к одной
из них.
К. Ф. Вольф учился в Галле более четырех лет и в ноябре 1759 г.
защитил диссертацию. К сожалению, неизвестно, сколько лет затратил он,
собственно, на учение, а сколько — на подготовку диссертации.
Продолжительность обучения на медицинском факультете в то время не
превышала полутора — двух лет. Таким образом, на исследования, легшие в
основу диссертации, и на ее написание он потратил, вероятно, не менее двух
лет. Это был замечательный труд, обессмертивший его имя. Он назвал
его «Теорией зарождения».
Защита диссертации для получения степени доктора была традицией,
введенной еще в средние века. Уменье вести «диспуты» и отстаивать на
них свои «положения» считалось в то время важнейшим признаком
учености и обязательным для получения права преподавания, а для врачей —
аттестацией их квалификации для ведения медицинской практики. При
этом от диссертанта не только не требовалась какая-либо
самостоятельность или оригинальность в разработке диссертации, а наоборот, как
выбор темы, так и ее написание считалось прерогативой профессора,
руководившего диссертантом. Диссертанту тогда вменялось лишь в
обязанность доказать на диспуте уменье отстоять положения своей
диссертации.
Защита диссертации, обставлявшаяся весьма торжественно, была
очень дорогостоящим предприятием. Диссертант должен был уплатить
прежде всего профессору за выбор темы и руководство, а при
необходимости — и за ее написание. Затем диссертант должен был опубликовать
за свой счет диссертацию. На диспуте диссертант выступал в особой
одежде и должен был оплатить председательствующего и преподнести
подарки докторам и прочим официальным лицам, присутствующим и
участвующим в диспуте. Наконец, после успешной защиты для всех присут-
12

Каспар Фридрих Волъф
ствующих новоиспеченный доктор обязан был устроить торжественный
«докторский» обед.
У К. Ф. Вольфа не было, по-видимому, на все это достаточно средств.
Он сам признается, что вынужден был сократить объем своей и так
разросшейся диссертации «в целях уменьшения расходов». А что касается
выбора темы и руководства ее написанием, то он в этом, вероятно, не
нуждался. К тому же в университете в Галле он мог обратиться по
вопросам, его интересовавшим, по-видимому, лишь к профессору анатомии и
акушерства Ф. А. Бэмеру. Это был довольно известный в то время
специалист и автор ряда учебных руководств и монографий. В его трудах
затрагиваются и эмбриологические вопросы, излагаются
эмбриологические теории и собственные наблюдения, сопровождаемые превосходными
рисунками. Однако вряд ли Бэмер мог не только одобрить содержание
диссертации Вольфа, но и руководить им, так как стоял на позициях ани-
малькулизма. И действительно, его имя не значится на титульном листе
диссертации. Впрочем, вопреки традиции, на диссертации Вольфа не
значится вообще никакого имени, кроме его собственного. Вольф выступает,
таким образом, в своей диссертации единолично, без покровительства
профессуры, дерзко критикуя господствующие представления и пытаясь
решить все основные вопросы зарождения живых существ.
В своей диссертации К. Ф. Вольф пытался найти «законы
зарождения» всех органических тел, и в соответствии с этим он последовательно
рассматривает в ней «зарождение растений», «зарождение животных» и,
наконец, «общие законы зарождения органических тел».
Конечно, при том уровне научных знаний решить все эти вопросы
сразу было непосильной задачей. К. Ф. Вольфу не могли быть еще ясны
различия между ростом сформировавшегося организма и зародышевым
развитием тем более, что у растений это различие вообще трудно
провести. Неудивительно поэтому, что он рассматривает все эти процессы с
единой точки зрения, считая, что в основе их лежит питание. Однако и
о процессах питания, особенно растений, в то время не было достаточных
знаний, а представлений об обмене веществ, о превращении
неорганических веществ в органические вообще не существовало.
Естественно поэтому, что при изучении явлений роста и развития
К. Ф. Вольф допустил ряд ошибок. Однако это не помешало ему
обнаружить подлинные процессы развития у растений и животных. На
растениях он изучал рост и развитие бобовых, капусты, каштана и некоторых
плодовых деревьев. Изучая при слабых увеличениях микроскопическое
строение растений Вольф обнаружил, конечно, клетки и сосуды. Однако
детальный анализ его работ, вопреки утверждениям некоторых историков
науки, показывает, что К. Ф. Вольф не смог еще прийти к представлению
о всеобщности клеточного строения организмов и о клетке как основе их
развития. Эти представления сложились в науке значительно позже.
К. Ф. Вольф не только допускал существование бесклеточных частей
у растений, а вообще считал, что в начале всякого развития не
существует ни клеток, ни сосудов. Он полагал, что клетки и сосуды
образуются в процессе питания из соков, поступающих в растения. Эти соки и
образуют либо пузыоьки, если они каплеобразны, либо каналы, если они
протекают в длину. Последующее испарение воды и происходящее в
результате этого загустевание соков превращает пузырьки, вернее их стенки,
13

Каспар Фридрих Вольф
в клетки, а стенки каналов — в сосуды. Таким образом, для К. Ф. Вольфа
процесс питания растений сводится к поступлению соков и их
затвердеванию. Затвердевание представляется ему не нуждающимся в дальнейшем
объяснении. Что же касается поступления и передвижения соков, то раз
это движение, оно должно осуществляться, по Вольфу, некоей силой,
которую он не решается на первых порах отождествлять с известными ему
физическими силами, например с популярной тогда силой тяготения.
Поэтому он просто называет ее «существенной», т. е. достаточной,
эффективной для осуществления процессов передвижения соков в организмах,
далее не углубляясь в ее сущность. Таким образом, «существенная сила»
(vis essentialis) вовсе не была наделена Вольфом какими-либо
нематериальными свойствами, как часто утверждают современные историки
науки. В дальнейшем К. Ф. Вольф еще более конкретизировал понятие
существенной силы, отождествив ее с силами притяжения и
отталкивания.
Важное открытие делает К. Ф. Вольф, изучая развитие стеблей,
листьев и цветов. Он обнаруживает, что у вершины каждого растущего
побега имеется особая «точка или поверхность роста». Это было
принципиально важное открытие. До Вольфа процесс «развертывания» (evolutio)
почки листа или цветка был классическим примером преформации.
Полагали, что в почке растения все части являются уже сформировавшимися
и они находятся лишь в уменьшенном и свернутом состоянии (partes
involutae). Им оставалось при «развитии» лишь развернуться и
увеличиться в размерах. Утверждение К. Ф. Вольфа, что внутри всякой листовой
почки не находится «сколько-нибудь заметных листьев», а налицо лишь
«внутренняя субстанция растения», порождающая из себя зачатки
листьев, явилось исходным пунктом нового принципа развития. Наблюдая
через лупу «точки роста» у капусты и каштана, К. Ф. Вольф открывает, что
представляют собой эти наиболее ранние стадии развития стебля, листа и
цветка. Наблюдая постепенное образование этих частей растения,
К. Ф. Вольф полагает, что вначале зачаток любой из них является
простой каплей вязкого бесструктурного сока, в которой по мере ее роста
образуются сосуды или клетки, или же и те и другие. Растущие и
развивающиеся части постепенно оплотневают и принимают окончательную
форму.
Другое важное открытие делает К. Ф. Вольф, проследив развитие
цветка. Он обнаружил, что вначале зачаток цветка развивается сходно с
листом. Однако в дальнейшем последовательно появляющиеся части
цветка все более и более отходят в своей форме от листьев. К. Ф. Вольф
приходит к представлению о развитии цветка как процессе превращения
листьев. Свое завершение учение о метаморфозе растения получит у
К. Ф. Вольфа в его работе петербургского периода (1767 г.), в которой
он заявляет: «Во всем растении, части которого на первый взгляд столь
необыкновенно разнообразны, я усматриваю по зрелом рассмотрении
ничего более как листья и стебель... Все части растения, за исключением
стебля, являются, следовательно, лишь видоизмененными листьями». Зто
учение о метаморфозе растения является бесспорной исторической
заслугой К. Ф. Вольфа. Правда, у него были предшественники (Цезальпин,
Юнгий, Грю, Мальпиги). Однако они не обнаружили подлинной
метаморфозы в развитии растения, являясь сторонниками преформации, отри-
и

Каспар Фридрих Волъф
цавшей вообще подлинное развитие. Их предположения покоились на
простых сравнениях закончивших развитие частей растения. Точно так же
и Гёте (1790 г.), сформулировавший учение о метаморфозе позже и
независимо от Вольфа, исходил из абстрактных натурфилософских
представлений об «образе листа» и его «метаморфозах», не интересуясь
процессами реального развития. Неудивительно поэтому, что современные
идеалистические морфологи считают своим идейным предшественником Гёте,
а прогрессивные морфологи, например К. Гёбель, подчеркивают свое
идейное родство с Вольфом.
Свою «теорию зарождения», установленную на растениях, К. Ф. Вольф
пытался распространить на животных. Как будет видно ниже, это имело
отрицательные последствия. Свои наблюдения по развитию животных он
осуществил на курином яйце, изучавшемся еще с древности. У всех
предшественников К. Ф. Вольфа основное внимание привлекал вопрос, какой
орган становится видимым раньше всего. В курином зародыше прежде
всего бросалось в глаза наблюдателю красное «бьющееся пятно», т. е.
сердце, наполненное движущейся кровью. Однако это еще не считалось
достаточным для доказательства, что сердце действительно развивается
первым. С точки зрения преформационистов, оно вообще не развивается,
а становится лишь видимым раньше других органов. А знаменитый
предшественник Вольфа по изучению куриного яйца Мальпиги (1673 г.)
«доказал», что все органы налицо одновременно в ненасиженном яйце. Это
утверждение было основано на одном ошибочном наблюдении. К. Ф.
Вольфу необходимо было поэтому доказать, что в ненасиженном яйце нет
никаких органов. Это и удалось показать ему. Вот как он описывает
увиденную им картину: «В массе..., состоящей из многочисленных мелких
шариков, едва-едва сцепленных и просто сбившихся в кучу,— в массе
прозрачной, подвижной, близкой к жидкости,— нельзя усмотреть ни сердца,
ни сосудов, ни каких бы то ни было признаков красной крови».
К. Ф. Вольф категорически отвергает предположение, что эти органы
просто еще «не видны». Почему же видны, заявляет он, «составные части»
этих органов — шарики, «доступные микроскопу даже средней
увеличительной силы?» «Итак,— восклицает Вольф,— басни — все эти скрытые за
своей бесконечной малостью и затем постепенно открывающиеся взору
части!».
В результате дальнейших наблюдений за развитием насиживаемого
куриного яйца К. Ф. Вольфу удается обнаружить образование «кровяных
островков», которые затем превращаются в кровь и кровеносные сосуды.
Наблюдая развитие основных частей зародыша, он описывает
образование конечностей, первичных почек и ряда других органов.
Таковы вкратце наблюдения К. Ф. Вольфа, позволившие ему
отвергнуть теорию преформации и выдвинуть идею о подлинном
развитии растений и животных. Конечно, он еще не мог, в силу
недостаточности знаний его эпохи, полностью раскрыть и описать картину всех
превращений, которые претерпевает зародыш в процессе своего развития,
а тем более выяснить законы, определяющие это развитие, во многом
неясные еще и теперь.
После защиты диссертации К. Ф. Вольф возвратился в Берлин,
где пытался устроиться. Единственным местом в Берлине, где он мог
приложить свои знания и продолжать разработку интересовавших его
15

Каспар Фридрих Волъф
вопросов, была Медико-хирургическая коллегия. Однако шансов
получить место профессора там почти не было. Право принятия новых
профессоров являлось цеховой прерогативой профессоров высшего учебного
заведения. Места занимались ими пожизненно и замещались после их
смерти преимущественно сыновьями и родственниками. Как раз в
1759 г.. когда К. Ф. Вольф находился еще в Галле, была замещена
вакансия по кафедре анатомии. В надежде получить другое место
К. Ф. Вольфу оставалось обратиться в Берлинскую Академию наук,
которой подчинялась Медико-хирургическая коллегия.
Однако к тому времени в Академии из сторонников эпигенеза
остался один Леонард Эйлер (Мопертюи умер в 1759 г., а Эллер — в
1760 г.), фактически исполнявший обязанности президента.
Естественно, что К. Ф. Вольф обратился к нему, о чем имеются документальные
данные. Однако и Эйлер, который сразу оценил выдающиеся
способности Вольфа и.значение его диссертации, ничего не мог ему предложить,
кроме содействия в устройстве на место... академика в Петербургской
Академии наук. Дело в том, что Эйлер в начале своей научной
деятельности работал в Петербурге и по переезде в Германию остался
почетным членом Петербургской Академии и активным ее деятелем. Эйлер
находился в постоянной переписке с ее непременным секретарем
Г. Ф. Миллером. Как теперь выяснилось, Эйлер уже в 1760 г.
обратился к Миллеру, горячо рекомендуя Вольфа для приглашения в
Петербург, о диссертации которого он пишет, что она «построена на
совершенно новых основаниях и опытах и вызвала восхищение всех
знатоков». К сожалению, несмотря на настойчивые напоминания Эйлера
и уверения, что Вольф «мечтает о месте в Императорской Академии»,
приглашение его в Петербург тогда не состоялось. Правда, как раз в
то время Пруссия находилась в состоянии войны с Россией. Однако это
не мешало не только переписке между академиями враждующих стран,
но и переезду на работу в Россию других приглашенных из Германии
лиц. Тогда войны велись при помощи наемных войск и населению
предписывалось сохранять «нейтралитет».
Оставшись «не у дел», К. Ф. Вольф вербуется в 1761 г. в качестве
врача в прусскую армию и отправляется в военный лазарет в Бреслав-
ле. Однако ему недолго пришлось исполнять обязанности полевого
хирурга. Стоявший во главе военно-медицинского ведомства прусской
армии генерал X. А. Котениус хорошо знал выдающиеся познания и
способности К. Ф. Вольфа, так как был одновременно директором
Медико-хирургической коллегии. По его распоряжению К. Ф. Вольфу
поручается чтение лекций по анатомии полевым хирургам. Это
позволяет К. Ф. Вольфу не только углубиться в научную литературу, но и
вести исследования на трупах: по его собственному позднейшему
признанию он изучал тогда клетчатку человека, о чем опубликовал позже,
уже в Петербурге, обстоятельную работу.
В 1762 г. К. Ф. Вольф пытается использовать влияние Котениуса
для получения права чтения лекций по физиологии в
Медико-хирургической коллегии. Однако, несмотря на поддержку Котениуса,
профессора Коллегии отклоняют его кандидатуру. Столь же безуспешными
были попытки Вольфа устроиться в каком-либо провинциальном
немецком университете.
16

Каспар Фридрих Волъф
Между тем в феврале 1763 г. война закончилась и лазареты были
расформированы. К. ©. Вольф возвращается в Берлин и решается на
свой риск и страх начать чтение «приватных» лекций всем желающим.
Эти лекции дали ему возможность развивать свои взгляды как по
общим вопросам медицины, в которых он выступал безоговорочным
противником «механической медицины», так и по вопросам эмбриологии.
Запросы его слушателей, а также непонимание и непризнание идей,
выраженных в его диссертации, заставляют К. Ф. Вольфа написать
новый трактат, в котором он разъяснял свои взгляды и давал
развернутую критику взглядов его противников, сторонников преформационного
учения. Он публикует его в 1764 г., на сей раз на немецком языке, и, в
отличие от диссертации, всю первую половину его посвящает полемике.
Дело в том, что диссертация К. Ф. Вольфа, хотя и не вызвала в
печати и научных кругах того внимания, которого она заслуживала, но
и не осталась совершенно незамеченной, как иногда заявляют историки
науки. Свидетельство тому мы уже имели в письме Эйлера. Кроме того,
отзывы некоторых берлинских профессоров о его диссертации известны
по обнаруженным мною записям К. Ф. Вольфа. Наконец, в 1761 г.
появилась печатная рецензия о ней знаменитого идеолога преформации
Альбрехта Галлера. Не соглашаясь с эпигенетическими позициями
Вольфа и оспаривая доказательность его наблюдений, Галлер тем не
менее оценивает его диссертацию очень высоко.
В 1762 г. другой идеолог и пропагандист преформации Шарль
Боннэ публикует свой труд «Соображения об органических телах», где
дает развернутую критику теории эпигенеза. К. Ф. Вольфу даже
казалось, что, несмотря на неупоминание в ней его имени, книга Боннэ
прямо направлена против его теории.
Вот почему в своем немецком сочинении «Теория зарождения,
освещенная и доказанная в двух трактатах» К. Ф. Вольф дает
развернутую критику учения о преформации, резко и остроумно полемизируя
против нее, и дает далее «доказательство эпигенеза», отвечая на
критику Галлера и Боннэ.
Своим немецким памфлетом К. Ф. Вольф окончательно
восстановил против себя официальную науку. Он получает разгневанные письма
могущественного Галлера, который не только обещает опровергнуть все
его доводы в готовящихся им трудах, но и недвусмысленно намекает
ему, что защищаемое pim учение об эпигенезе противоречит церковной
догме о бытии божьем и его всемогуществе.
Хотя К. Ф. Вольф смело отвечает Галлеру на эти его полемические
доводы и даже позволяет себе иронизировать над ними, однако он
вынужден был, в конце концов, заявить: «Сознаюсь теперь, что твои
аргументы, которые ты мог привести для укрепления гипотезы эволюции,
имеют величайшее значение и ценятся мною настолько, что я почти не
знаю, что мне делать в дальнейшем в отношении разработки теории
зарождения».
Итак, для К. Ф. Вольфа стало очевидным, что на пути к
признанию его теории, а следовательно, и в его дальнейшей карьере возникло
еще одно грозное препятствие: противоречие с официальной
религиозной догмой. Между тем как раз тогда он усиленно работал над
новым и детальным доказательством своей теории на примере развития
17

Каспар Фридрих Волъф
кишечника у цыпленка. В результате напряженной работы у него
возникло даже воспаление глаз.
К. Ф. Вольф был близок к полному отчаянию. Пути к получению
кафедры были закрыты. Отстаивать свою теорию становилось все
рискованней и рискованней. Во всяком случае полемизировать против пре-
формации, против ее крупнейшего представителя. Галлера, он более не
решался, о чем признается позже: «Я решил тогда более не
прекословить этому великому и достойному уважения человеку».
Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба К. Ф. Вольфа,
если бы не неожиданное предложение, пришедшее из далекой России от
Петербургской Академии наук. Это оказалось возможным благодаря
содействию Эйлера, хлопотавшего за него еще в 1760—1761 гг.
В то время Петербургская Академия наук вступила в новую полосу
своей деятельности. Огромной утратой, постигшей ее в 1765 г., была
смерть М. В. Ломоносова. Ломоносов умер, так и не дожив до победы
в своей борьбе с академической канцелярией. Эта бюрократическая
канцелярия была упразднена в 1766 г., и на место ее была поставлена
Комиссия, в результате чего сами академики стали принимать активное
участие в управлении. В Академию вернулся после 24-летнего
отсутствия Леонард Эйлер. Возвратившись в июле 1766 г. в Петербург, он
стал играть выдающуюся роль в дальнейшей деятельности
Академии. Он предлагает «План реорганизации Академии наук», в котором
намечает ряд кандидатур для замещения вакантных мест академиков.
Вполне естественно, что среди этих кандидатур фигурирует по кафедре
анатомии К. Ф. Вольф, «который,— как пишет Эйлер,— приобрел уже
хорошую репутацию в этой науке». Таким образом, К. Ф. Вольф
приглашен был в Россию не по непонятной прозорливости Екатерины II,
как обычно утверждается в исторической литературе, а благодаря
настойчивости его единомышленника и покровителя, пытавшегося ему
помочь еще в Германии.
К. Ф. Вольф с радостью принял приглашение, и лишь некоторые
личные обстоятельства — женитьба, а в дальнейшем болезнь глаз —
задержали его приезд в Россию. Наконец, в апреле 1767 г. он выезжает
с женой морем в Петербург, навсегда покидая свою родину. Все
остальные годы своей жизни К. Ф. Вольф провел в России. То были 27 лет
кипучей деятельности.
Сразу же по прибытии в Россию К. Ф. Вольф получает
неограниченные возможности по реализации своих творческих планов. Уже в
сентябре того же 1767 г. он начинает представлять к печати свой новый
выдающийся труд «Об образовании кишечника у цыпленка». Как
принято было тогда, он его зачитывает на заседаниях конференции
академиков, происходивших два раза в неделю. Работу принимают к печати,
и она публикуется в ближайших томах «Новых комментариев
Петербургской Академии наук», вышедших в свет в 1769—1770 гг.
То был наиболее зрелый труд К. Ф. Вольфа. В нем он освободился
от балласта многих схоластических идей, которыми еще грешила его
диссертация. Это — строго научный трактат, в котором он
воздерживается от поспешных натурфилософских обобщений. Так, он не упоминает
в нем ни «существенной силы», ни «способности к затвердеванию». Не
переносит на сей раз он механически на животных теорию зарождения
18

Каспар Фридрих Вольф
растений. Правда, при описании процессов формирования конечностей
и органов у животных К. Ф. Вольф прибегает все же к аналогии их с
листом или стеблем растения. Отсюда и его излюбленное обозначение
эмбриональных зачатков как листков или пластинок. Эти термины
Вольфа сохранились в современной эмбриологии в учении о
зародышевых листках, развитом после него Пандером и Бэром.
Проследив во всех деталях образование кишечника у цыпленка,
К. Ф. Вольф следующим образом формулирует общий принцип
развития органов: «Часть, которая в завершенном виде имеет внутреннюю
полость или же представляет трубку или резервуар, в своем
первоначальном состоянии была открытой и растянутой в виде известного рода
простой пластинки, края которой были понуждены к складыванию друг
с другом для образования цельного канала».
Так подымается К. Ф, Вольф на новую ступень в познании
процессов эмбрионального развития животных. На основании этой «в
высшей степени поразительной аналогии частей» образуются, по Вольфу,
последовательно различные «системы» органов животного. «Системой,
образующейся первой и принимающей первой определенную и
своеобразную форму, является нервная система. Когда она завершается,
образуется масса тела, которая, собственно, и составляет зародыш...
Затем появляется третья, сосудистая система. ...За нею следует
четвертая, кишечный канал, который снова образуется по тому же типу и
возникает подобно тем первым системам, как совершенное, законченное
целое».
К. Ф. Вольф неустанно повторяет, что обнаруженные им
закономерности являются «основным доказательством эпигенеза». Вот как
формулирует он на сей раз позиции эпигенеза: «Образование
органических тел вообще предоставлено одним природным силам, обитающим в
животной и растительной материи». Но, вспомнив, вероятно, серьезное
предупреждение Галлера, а может быть, под давлением академической
обстановки он спешит добавить: «Однако материя такого рода,
снабженная подобной силой, была сотворена из ничего непосредственно
богом». Это единственный случай, когда он в своих сочинениях
допускает акт творения. И делает это К. Ф. Вольф несомненно вынужденно, из
страха за свое только что упрочившееся положение.
После работы о развитии кишечника К. Ф. Вольф больше не
публиковал чисто эмбриологических работ. Основное внимание он
сосредоточил на изучении уродств. Для него случаи отклонения в нормальном
развитии служили неотразимым доказательством учения об эпигенезе,
так как только оно могло объяснить возникновение всевозможных
новообразований в зародыше под влиянием внутренних и внешних
причин. А для изучения уродов в распоряжении К. Ф. Вольфа в
Петербурге был предоставлен богатейший материал. По договору,
заключенному Академией с К. Ф. Вольфом, ему было поручено наблюдать за
анатомическими коллекциями, хранившимися в Кунсткамере, созданной
еще в 1727 г. по инициативе Петра I. Как известно, Петр I обязал
многочисленными указами (1704, 1705, 1718 гг.) доставлять в Кунсткамеру
за вознаграждение всех мертворожденных и живых уродов человека и
животных. К моменту прибытия Вольфа в Петербург в Кунсткамере
накопилась лучшая в мире коллекция уродов.
19

Каспар Фридрих Волъф
К. Ф. Вольф целиком погрузился в изучение этой коллекции. Он
подвергал детальному анатомированию особо интересных с его точки
зрения уродов и составил подробнейшее их описание, занимающее не
менее 1000 страниц до сих пор неопубликованных рукописей. Он
готовил огромный труд, посвященный теории возникновения уродов.
Однако помимо уродов К. Ф. Вольф занимался анатомированием любых
животных, трупы которых ему удавалось получить. Ему доставляли
трупы зверей, павших в зверинце,— льва, тигра и др., а также из
полиции трупы людей, которые он подвергал кропотливейшему изучению.
На основе этих исследований он написал многочисленные
анатомические работы, публиковавшиеся в течение двадцати пяти лет ежегодно в
трудах Петербургской Академии наук.
Однако и этим не исчерпывалась деятельность К. Ф. Вольфа в
Петербурге. Он принимал активное участие в разнообразных
мероприятиях Академии наук. Вольф редактировал для печати труды биологов,
поступавшие от находившихся в экспедициях академиков и от
иностранных корреспондентов. Одно время он заведовал Ботаническим садом
Академии и, наконец, преподавал (1770—1773 гг.) химию, ботанику и
анатомию в академической гимназии, созданной для подготовки к
научной деятельности русской молодежи.
Нередко высказывается мнение, что научная деятельность Вольфа
в «далекой» России осталась совершенно неизвестной за рубежом, а его
имя оказалось позабытым. Однако новейшие данные опровергают эти
предположения. Работы К. Ф. Вольфа широко цитировались как его
противниками, так и его прижизненными сторонниками. То что интерес
к его работам неизменно сохранялся, показывает факт переиздания его
латинской диссертации, дополненной без участия Вольфа текстом из
немецкого памфлета (1774 г.). Авторитетный противник Вольфа
Альбрехт Галлер продолжал полемизировать с ним в своих трудах,
например в «Основах физиологии» (1766 г.) и в латинском переиздании «Ме-
муара о развитии сердца у цыпленка» (1767 г.). Он тщательно следил
за петербургскими публикациями Вольфа, дав в своем
библиографическом труде «Анатомическая библиотека» (1777 г.) их перечень с
аннотациями.
Даже Ш. Боннэ вынужден был нарушить молчание и в новом
издании своих сочинений (1779—1783 гг.) упомянул о трудах Вольфа,
полемизируя с ними. Он должен был сделать это хотя бы потому,
что к нему обратился со специальным критическим письмом Л. Эйлер
(1770 г.), в котором между прочим писал: «Наш искусный анатом, г.
профессор Вольф, также с большим успехом работал по анатомии яиц,
и при помощи наилучших микроскопов он сделал весьма важные
открытия, которые Вы найдете в XII и XIII томах наших „Комментариев"».
Боннэ также признает теперь, что «из всех авторов, выступавших в
последнее время в пользу эпигенеза, лучше всех его отстаивал г. Вольф,
профессор анатомии в Петербурге».
Наконец заговорили и сторонники эпигенеза. С блестящим
памфлетом, имевшим большой успех, выступил ученик Галлера, геттинген-
ский проф. И. Ф. Блюменбах (1780—1791 г.). Почти одновременно с
ним за Вольфа высказывается выдающийся чешский физиолог Иржи
Прохазка (1781 г.) и ряд других ученых. Вольфа цитирует известный
20

Каспар Фридрих Волъф
натурфилософ И. Г. Гердер (1784—1785 гг.), на сторону эпигенеза
становится И. Кант (1790 г.).
В России эпигенетические взгляды получили довольно широкое
распространение еще при жизни К. Ф. Вольфа. Так, профессор
Московского университета С. Г. Зыбелин уже в 1768 г. в речи «Слово о
причине внутреннего союза частей между собою и о происходящей от того
крепости в теле человеческом» и в своих последующих выступлениях
определенно высказывался в духе эпигенетической концепции.
Сторонниками ее были также современники Вольфа А. Т. Болотов и Н. М. Мак-
симович-Амбодик. Последний в книге «Физиология или естественная
история о человеке», вышедшей в 1787 г., дал замечательные для того
времени по точности описания оплодотворения и начальных стадий
развития. В том же году другой русский проф. М. X. Пекен включил
изложение воззрений Вольфа в свою книгу «Начальные основания
физиологии или науки о естестве человека», хотя в учебниках, как правило,
излагались лишь общепринятые взгляды.
К. Ф. Вольф мог быть удовлетворенным тем положением и
известностью, которые он приобрел вопреки критике корифеев преформацио-
низма. Однако, он продолжал страстно добиваться прямого признания
своей теории. Для этих целей он проводит от имени Петербургской
Академии наук ряд международных конкурсов («задач») по вопросам,
непосредственно связанным с его теорией развития (1775, 1781 —
1788 гг.). Итоги этим конкурсам подвел К. Ф. Вольф сам, выступив в
1789 г. с обобщающим трактатом «О своеобразной и существенной силе
растительной и животной субстанции».
В этом трактате он решительно аналогизирует силу, предложенную
им для объяснения явлений роста и развития, с силами притяжения и
отталкивания, наблюдаемыми, по его мнению, «и при всяких иных из
бесчисленных явлений в природе». Он окончательно отмежевывается от
анимизма Шталя, заявляя, что эта сила ничего общего не имеет с
«душой».
Конечно, попытки К. Ф. Вольфа объяснить явления не только
роста и развития, но и раздражимости и чувствительности и, наконец,
сознания, на основе процессов притяжения и отталкивания,
представляются нам теперь наивными. Однако они показывают, что в своем
настойчивом стремлении найти объяснения явлениям жизни К. Ф. Вольф
стоял на материалистическом пути, используя все возможности
современного ему механистического естествознания. Поэтому ошибочной
является распространенная в литературе, особенно зарубежной, традиция
считать К. Ф. Вольфа виталистом.
Напряженная умственная деятельность К. Ф. Вольфа привела его
к преждевременному концу. Он умер от кровоизлияния в мозг 22
февраля 1794 г. на шестьдесят первом году жизни.
После смерти Вольфа распространение его идей и постепенное
преодоление учения о преформации неизменно продолжались.
Одно из первых развернутых изложений взглядов К. Ф. Вольфа,
сопровождавшееся высокой оценкой его трудов, было дано в книге
И. Безеке, вышедшей в 1797 г. в Митаве (ныне г. Елгава Латвийской
ССР). Решительным сторонником эпигенетических воззрений и
критиком метафизической теории преформации на рубеже XVIII и XIX вв.
21

Каспар Фридрих Вольф
выступил выдающийся русский мыслитель А. Н. Радищев,
проводивший в своей книге «О человеке, о его смертности и бессмертии» идею
развития природы.
В Германии известную роль в распространении взглядов
К. Ф. Вольфа сыграли представители немецкой натурфилософии конца
XVIII — начала XIX вв., хотя они и оказались не в состоянии их
правильно и полностью понять. Особенный интерес вызвала классическая
работа Вольфа об образовании кишечника у цыпленка после того, как
она была издана в немецком переводе (1812 г.).
Однако достигнуть полного понимания заслуг и открытий
К. Ф. Вольфа оказалось возможным лишь тогда, когда исследователи
заново повторили под влиянием его трудов наблюдения над развитием
цыпленка. Заслуга таких наблюдений принадлежит воспитаннику
русского флота Тредерну (1808 г.) и будущим петербургским академикам
Пандеру (1817 г.) и Бэру (1828 г.). Так возникла новая,
систематически разрабатываемая наука, эмбриология, основоположником которой
заслуженно признается К. Ф. Вольф.
Главнейшие труды К. Ф. Вольфа: Theoria generationis. Halae ad Salam., 1759;
Theorie von der Generation, Berlin, 1764; De formatione mtestinorum, Novi Comm. Acad.
Petropolitanae, тт. XII—XIII, 1768—1769; Von der eigenthumlichen und wesentlichen
Kraft..., СПб., 1789; Теория зарождения, серия «Классики науки», М., 1950
(полный список работ К. Ф. Вольфа приведен в этом издании, а также в
нижеприведенной монографии А. Е. Гайсиновича).
О К. Ф. Вольфе: Kirchhoff A., Caspar Friedrich Wolff. Sein Leben und seine
Bedeutung fur die Lehre von der organischen Entwicklung «Jen. Zeitschr. Med. Naturwiss.»,
т. IV, 1868; Гайсинович A. E., К. Ф. Вольф и учение о развитии (в кн.:
К. Ф. Вольф, Теория зарождения, М., 1950); Райков Б. Е., Русские биологи-
эволюционисты до Дарвина, т. I, Л., 1952; Uschmann G., Caspar Friedrich Wolff.
Ein Pionier der modernen Embryologie, Jena, 1955; Бляхер Л. Я., История
эмбриологии в России (с середины XVIII до середины XIX века), М., 1955; Г а й с и н о-
в и ч А. Е., К. Ф Вольф и учение о развитии организмов (в связи с общей
эволюцией научного мировоззрения), М., 1961.

Мартын Матвеввчг
ТЕРЕЖОШС1ШМ
1740- 1796
артын Матвеевич Тереховский — выдающийся русский
врач и биолог восемнадцатого столетия, первый русский
ученый, применивший — и притом с исключительным
успехом — экспериментальный метод для решения одной из
важнейших биологических проблем — вопроса о
самопроизвольном зарождении тех микроскопических организмов,
которые в настоящее время относят к так называемым
«простейшим» или одноклеточным животным и растениям (Protozoa и
Protophyta). Блестящий труд М. М. Тереховского в свое время обратил
на себя внимание всего ученого мира, но на протяжении дальнейших
полутора столетий был прочно забыт. Во всех иностранных и русских
дореволюционных исторических обзорах того ряда исследований, в
результате которых биологическая наука отметала одно за другим вековые
заблуждения относительно возможности самопроизвольного возникновения
из неорганической, мертвой материи высокоорганизованных в
морфологическом и физиологическом отношениях живых существ, всегда упоми-
23

Мартын Матвеевич Тереховский
наются имена Реди и Спалланцани, Шванна и Пастера, но никогда и
нигде не встретить имени Тереховского, который одновременно со
Спалланцани и независимо от него разрешил эту проблему наиболее
убедительно для своего времени. Только в настоящее время, в результате
исследований ряда советских историков науки, на замечательный труд
Тереховского вновь обращено внимание и показано, что Тереховскому
принадлежит крупнейшее место как в истории данной проблемы, так и
более широко — в истории русской материалистической мысли.
Мартын Матвеевич Тереховский был сыном священника казачьего
полка в маленьком городке Гадяч под Полтавой. Родился он в 1740 г.
Для получения образования отец определил его в Киевскую духовную
академию. Киево-Могилянская и Московская славяно-греко-латинская
духовные академии были в XVIII в. единственными высшими научно-
учебными центрами на Руси. Помимо богословских предметов, которым,
разумеется, уделялось главное внимание, в них преподавались
философия, физика, классическая литература, риторика, древние и новые
языки. Предметы эти преподносились, однако, в чисто средневековом,
схоластическом духе, особенно философия и физика, изложение которых
велось по канонизированному церковью средневековому «Аристотелю».
Замечательно, однако, что уже начиная с первой половины XVIII в. из
рядов воспитанников этих академий и других духовных школ и училищ
вышло немало талантливых молодых людей, обнаруживших стремление
к продолжению своего светского образования в противовес
схоластическому духу и богословскому миропониманию, которые им навязывала
школа. Многие из этих юношей стали впоследствии выдающимися
деятелями молодой русской науки. Здесь следует вспомнить Ломоносова и
Крашенинникова, окончивших Московскую академию, Максимовича-
Амбодика, Самойловича, Шумлянского, Загорского, которые, как и
очень многие другие видные врачи и биологи XVIII в., были
воспитанниками Киевской академии.
Подобно многим другим своим товарищам, М. М. Тереховский,
окончив в 1763 г. Киевскую академию, решил стать врачом. Он
поступил в Петербургский генеральный (т. е. учебный) сухопутный госпиталь,
который успешно окончил в 1765 г., и был произведен в лекари. Ввиду
проявленного им интереса к ботанике он был определен на работу в
Ботаническом саду на Аптекарском острове в Петербурге. Оба отделения
Сада — аптекарский (т. е. медицинский) сад, или огород, и отделение
«прозябословия» (т. е. ботаники), помимо производственных задач,
использовались для преподавания ботаники и фармации слушателям
Сухопутного госпиталя. Проработав здесь до 1770 г., М. М. Тереховский
добился разрешения поехать за границу для обучения за собственный
счет «медицинским наукам, чтобы через то снискать совершеннейшее в
оных знание и потом большую отечеству пользу приносить». Неизвестно,
на какие средства жил и учился М. М. Тереховский четыре с
половиною года в Страсбурге, который он выбрал как место своего обучения.
По ряду данных можно во всяком случае думать, что жилось ему в
Страсбурге в материальном отношении очень тяжело.
Во второй половине XVIII в. Страсбургский университет славился
своей медицинской школой, и поэтому там стремились получить
образование не только французские (Страсбург принадлежал тогда Франции),
24

Мартын Матвеевич Тереховский
но и иностранные студенты. В Страсбурге учились и получили
докторскую степень и очень многие русские врачи и ученые.
М. М. Тереховский окончил Страсбургский университет и защитил
там диссертацию на степень доктора в 1775 г. По возвращении в
Петербург он для получения звания врача и права практики в России был
подвергнут экзамену при Медицинской коллегии. Однако ни успешная
сдача экзамена, ни блестяще защищенная диссертация, о которой стало
очень скоро известно, как об исследовании выдающегося научного
значения, не помогли М. М. Тереховскому. Лишь через полтора года, в
1777 г., он был назначен Медицинской коллегией преподавателем
Кронштадтской госпитальной школы, а в 1779 г. был переведен на работу в
ту Петербургскую госпитальную школу, где когда-то учился сам и где
теперь занял кафедру анатомии.
Немецкое большинство Медицинской коллегии с явной неохотой
пошло на это и решило все же устранить М. М. Тереховского от
преподавания в Петербурге какими угодно методами. Пользуясь как своим
агентом врачом-немцем Диобольдтом, который служил в той же школе
в качестве младшего лекаря, Коллегия создала в Госпитале совершенно
невыносимую обстановку, не дававшую М. М. Тереховскому
возможности работать. Клевета, интриги, натравливание подлекарей и
прозекторов Госпиталя приняли такие размеры, что он решил отказаться от
дальнейшей борьбы и в конце 1780 г. подал в отставку. На его место
был назначен Диобольдт. Уверенный в своей полной безнаказанности,
Диобольдт начал держать себя грубо и заносчиво и по отношению к
главному врачу Госпиталя Ф. А. Тихорскому, который, однако,
пользовался в Медицинской коллегии большим влиянием. Он добился
увольнения Диобольдта и восстановления М. М. Тереховского, который с
февраля 1782 г. снова приступил к чтению лекций по анатомии. В 1783 г.
М. М. Тереховский, получивший звание профессора, начал читать
также и ботанику и был назначен директором Ботанического сада.
Благодаря его энергичной деятельности коллекции живых растений и семян
Ботанического сада значительно увеличились.
М. М. Тереховский неустанно вел борьбу за создание русских
кадров квалифицированных врачей и ученых медиков. Он стремился
повысить роль и удельный вес русских врачей во всем деле народного
здравоохранения, которое прочно держали в своих руках, при
поддержке феодально-абсолютистского онемеченного правительства
Екатерины II, немецкие врачи-бюрократы. Последние держали себя в России
словно в завоеванной стране, и патриотическое стремление русских врачей
занять подобающее им место в народном здравоохранении и создать
русские кадры врачей-практиков, ученых и педагогов рассматривали как
«посягательство» на их якобы «законные права». Очень ярко
характеризует положение, создавшееся в те годы в России, откровенный рассказ
гофмедика Екатерины II Вейкардта, опубликованный им уже в начале
XIX в. по его возвращении в Германию. Тяжкие условия, в которых
приходилось работать и бороться за свои права русским врачам, выступают
здесь во всей своей безобразной неприглядности.
В 1784 г. группа влиятельных при императорском дворе врачей-нем-
пев, стремясь и на будущие времена удержать за собой господствующее
положение в медицинском деле в России, выдвинула проект создания в
25

Мартын Матвеевич Тереховский
Петербурге высшего хирургического училища («Института»),
преподавание в котором должно было вестись на немецком языке, а учащиеся и
педагоги — набираться исключительно из немцев. Приглашенный графом
Завадовским на заседание Комиссии по рассмотрению проекта училища
М. М. Тереховский решительно выступил против этого проекта и
выдвинул свой проект, который, по словам Вейкардта, был «направлен
исключительно на то, чтобы из института, предназначенного для немцев,
сделать чисто русское учреждение». М. ML Тереховский, рассказывает Вей-
кардт, заключил свой доклад словами: «Таким образом, мы будем в
состоянии на будущее время обходиться без иностранцев, которые, если не
все, но, наверно, многие, суть отменные невежды и возвышают себя
болтливостью либо притязательностью».
Несмотря на ярость, вызванную смелым и прямым выступлением
М. М. Тереховского, Вейкардт вынужден был признать, что по существу
Тереховский был прав. «Собственно говоря,— пишет он,— я не мог
вполне винить малоросса, который в предложенном проекте высказал нам
столь горькие вещи; ибо действительно невероятно, какие прохвосты из
иностранцев иной раз возвышаются в России, между тем как лучшие
люди из своего народа должны оставаться назади. И надо заметить, что
подобные примеры случаются в большей части значительных городов.
Я знал русских врачей и хирургов, действительно заслуживающих
лучшей участи».
Проект М. М. Тереховского, разумеется, был отклонен, но
Тереховский не сложил оружия. Он сумел убедить графа П. В. Завадовского,
состоявшего в то время главой Комиссии об училищах, в необходимости
создания в Петербурге высшего медицинского учебного заведения для
подготовки русских кадров ученых медиков и квалифицированных врачей.
В качестве первого шага к этому было принято решение о посылке за
границу комиссии из двух образованных русских медиков для
ознакомления с постановкой высшего медицинского образования в Австрии,
Германии, Франции и Англии. В состав комиссии были назначены Тереховский
и Шумлянский, которые по возвращении на родину должны были на
основании собранных материалов составить проект и учебные программы
первого русского высшего медицинского научно-учебного заведения.
Поездка Тереховского и Шумлянского продолжалась с начала 1785 до осени
1786 г. Задание было ими выполнено блестяще, но практические
результаты получились мизерные. Медицинская коллегия, не отклоняя прямо
проекта, сумела свести все дело к незначительным полумерам, и Медико-
хирургическая академия (это название было предложено Тереховским)
была организована лишь в 1799 г., когда и Тереховского и Шумлянского
уже не было в живых.
С 1787 г. М. М. Тереховский, помимо анатомии и ботаники, взял на
себя еще и чтение в Петербургском генеральном сухопутном госпитале
химии и фармакогнозии. М. М. Тереховский был превосходным лектором
и педагогом. Один из его современников ботаник Мартынов писал о нем:
«Профессор Медицинского института Мартын Матвеевич Тереховский
славился красноречивым преподаванием ботаники», а знаменитый Данила
Самойлович дал следующую характеристику Тереховскому в своем письме
к членам Дижонской академии (во Франции): «Тереховский — один из
самых талантливых моих соотечественников, его таланты как преподава-
26

Мартын Матвеевич Тереховский
теля Госпитального училища таковы, что почти невозможно найти равного
ему, а его выдающиеся достоинства как ученого хорошо известны Страс-
бургскому университету, который выделил его из числа многих других».
Подтверждением выдающегося педагогического таланта М. М. Тере-
ховского является его латинская диссертация. Замечательной
особенностью Тереховского, проявленной им в этой работе, является его уменье
с такой логичностью и последовательностью расположить свои доводы и
материал, что они усваиваются читателем с исключительной легкостью и
действуют на него с невыразимой убедительностью. Целеустремленность
работы, отказ от всего лишнего, что может отвлечь внимание от основной
темы, умение использовать только такой материал, который необходим для
решения поставленного вопроса, и так логически расположить его, что он
последовательно и неуклонно ведет к этому решению, каково бы оно ни
оказалось,— обнаруживают в М. М. Тереховском черты, впоследствии
позволившие ему стать выдающимся педагогом, талантливым
воспитателем ряда поколений русских врачей.
К середине 1790-х годов в состоянии здоровья М. М. Тереховского,
на котором тяжело отразились полуголодные годы студенчества и
оскорбительные преследования в первые годы его педагогической деятельности,
наступило резкое ухудшение. Он просил освободить его от чтения сначала
анатомии, а затем и химии, оставив за собой лишь излюбленную им
ботанику. В июне 1796 г., пятидесяти шести лет от роду, Тереховский умер.
Если не считать переводов ряда медицинских сочинений на русский язык
и научно-популярной дидактической поэмы «Польза, которую растения
смертным приносят» (1796 г., второе издание—1809 г.),
значительнейшим трудом М. М. Тереховского является его диссертация «О
наливочном хаосе Линнея», изданная на латинском языке в 1775 г. Имеются
данные, позволяющие думать, что М. М. Тереховский намерен был
расширить и продолжить свои исследования по проблеме самопроизвольного
зарождения. Он приобрел даже для этой цели дорогостоящую
аппаратуру. Однако неустроенность в первые годы по возвращении в Россию,
заграничная командировка и работы по реорганизации медицинского
образования, огромная педагогическая нагрузка в годы, последовавшие за
командировкой, и, наконец, плохое состояние здоровья,— все это
помешало М. М. Тереховскому осуществить свое намерение. Его жизнь, как
и жизнь А. М. Шумлянского, является примером того, как в условиях
царской России XVIII в. замечательные русские ученые очень часто не
получали возможности развернуть свои исследовательские таланты, дать
родной науке и народу все то, что они в иных условиях могли бы дать.
Задача, которую поставил себе М. М. Тереховский в диссертации
1775 г., заключалась в экспериментальном исследовании вопроса о
природе и возникновении «инфузорий» или «наливочных анималькулей». Под
этими терминами в старину понимали те мельчайшие, микроскопические
организмы (латинское слово animalculum уменьшительное от animal —
животное), которые появляются в водных настоях (лат. infusum—настой),
приготовленных на различных разлагающихся веществах растительного и
животного происхождения. Таким образом, термин «инфузории», которым
в настоящее время обозначаются только снабженные ресничками
одноклеточные простейшие животные, в XVIII в. охватывал самые
разнообразные организмы: корненожек (амеб), инфузорий в нашем смысле слова,
27

Мартын Матвеевич Тереховский
некоторых жгутиковых простейших, одноклеточные зеленые и диатомовые
водоросли, и даже микроскопически малых червей и ракообразных. В
середине XVIII в. природа этих организмов, их состав и их происхождение
оставались еще крайне слабо изученными. Подавляющее большинство
ученых полагало, что «наливочные анималькули» — это не более, чем
совершенно неорганизованные частицы «живого вещества», возникающие из
разлагающейся органической материи под влиянием тепла. Следует иметь
в виду, что практически микроскописты того времени не наблюдали
бактерий и не учитывали их существования. Правда, бактерии были открыты
знаменитым голландским микроскопистом Левенгуком еще в конце
XVII в., однако средства микроскопического исследования в XVIII в.
оставались столь несовершенными, что увидеть бактерии удавалось только
очень изощренным наблюдателям при помощи чрезвычайно сильно
увеличивающих луп. Но изготовление таких увеличивающих в 300—400 раз луп
было делом величайшего искусства, а производить наблюдения с такими
лупами представлялось до того трудным, что большинство даже
крупнейших микроскопистов предпочитало пользоваться обычными сложными
микроскопами. Предел увеличения последних достигал в то время едва
150 раз, а при таком увеличении увидеть живые бактерии (в те времена
средства фиксирования и окрашивания были еще неизвестны) невозможно.
Строение, жизнедеятельность и размножение многоклеточных
немикроскопических животных и растений были к тому времени раскрыты уже
достаточно обстоятельно для того, чтобы можно было представить себе
всю необычайную сложность их организации. Если до изобретения
микроскопа, вернее — до того времени, как им стали пользоваться в практике
научного исследования, т. е. до 60-х годов XVII в., еще представлялась
таинственной и неясной организация мельчайших немикроскопических
насекомых, размеры которых (один-два миллиметра) не позволяли
проникнуть в их строение невооруженным глазом, то начиная с этого времени
исследования первых великих микроскопистов — Реди, Мальпиги, Гука,
Грю, Сваммердама и Левенгука — показали, что и эти животные обладают
необычайно сложным строением. «Эти животные живут, следовательно,
имеют части и сосуды, необходимые для движения, питания,
чувствования»,— писал М. В. Ломоносов. Но возможно ли в таком случае
допустить, как это делали древние и средневековые ученые и мыслители, чтобы
такие животные, а тем более крупные позвоночные животные, такие,
например, как мыши, угри, змеи или лягушки, могли возникать из ила,
мусора, грязи под действием солнечного тепла, самопроизвольно, а не
обычным путем — от себе подобных родителей, так же как все другие
известные животные и растения? Наука конца XVII и начала XVIII вв.
экспериментально доказала неправомерность такого допущения. Стало
очевидным, что домыслы древних о самопроизвольном зарождении многих
животных были основаны на полном незнакомстве со строением и ходом
развития этих животных. Лозунг «все живое — из яйца», выдвинутый
знаменитым английским ученым Гарвеем, получил, казалось, всеобщее
признание.
Однако материалистическая идея возникновения живого из неживого,
основанная на признании связи между живой и мертвой природой и
естественности процессов возникновения жизни в противоположность чуду,
вовсе не была сдана в архив. Ее горячо поддерживали французские фило-
28

Мартын Матвеевич Тереховский
софы-материалисты, а вслед за ними и ряд крупнейших
естествоиспытателей, таких, например, как Бюффон. В поисках этого естественного начала
жизни, тех простейших, еще лишенных организации зачатков живых
существ, которые могут самопроизвольно возникать из неживой материи,
ученые, естественно, обратились к вновь открытому в ту эпоху миру
микроскопических организмов. Не будучи в состоянии раскрыть всю
сложность их строения, Бюффон рассматривал их как «живые молекулы»,
которые, определенным образом комбинируясь, дают начало более или менее
сложно организованным животным и растениям. Не занимаясь сам
микроскопическими исследованиями, Бюффон привлек в помощь себе
английского натуралиста Нидгема, который, стремясь объяснить
непонятный процесс «превращения» разлагающейся органической материи в
настоях в «наливочные анималькули», прибег к мистическому фактору —
«жизненной силе». Под действием этой силы, якобы стоящей над
организмами и управляющей всеми жизненными процессами, и происходит при
определенных условиях температуры превращение неорганической материи
или разлагающейся органической материи в «живые молекулы».
Против Нидгема и Бюффона выступил итальянский физиолог Спал-
ланцани. Он экспериментально показал необоснованность представления
о возможности самопроизвольного зарождения в современных условиях.
Однако Спалланцани придерживался идеалистического положения о пер-
возданности жизни, об абсолютной невозможности превращения
неживого в живое. Сторонники самопроизвольного зарождения выдвинули ряд
существенных возражений против опытов Спалланцани, и спор остался
нерешенным. В это время и выступил со своими опытами М. М.
Тереховский.
М. М. Тереховский, в противоположность Спалланцани, ввел весь
вопрос в точно определенные рамки. Необходимо прежде всего
установить, полагал он, что собственно представляют собою эти таинственные
«наливочные анималькули», эти «инфузории». Действительно ли это —
неорганизованные частицы живого вещества, «живые молекулы», как
полагают Бюффон и некоторые другие натуралисты, или же это
организмы, обладающие, быть может, и более простой организацией, чем
немикроскопические животные, но все же не являющиеся простыми комочками
вещества.
Рядом замечательно тонких и исключительно убедительных
экспериментов и наблюдений М. М. Тереховский впервые обосновал в отношении
того круга организмов, с которыми практически имели дело микроскопи-
сты его времени, что «двигающиеся наливочные существа — это не
неодушевленные тельца и не органические молекулы среднего (между неживым
и живым) и хаотического царства, а истинные мельчайшие животные». Эти
организмы, как он показал, обладают способностью самостоятельного
активного движения, реагируют на действие различных ядов, на
электрический разряд, на изменения температуры и пр. Так же, как сложно
устроенные немикроскопические животные, они дышат, питаются, растут и
размножаются, они обладают рядом органов и определенной формой тела, и,
несомненно, дальнейшее исследование обнаружит еще большую сложность
их строения. М. М. Тереховский впервые в истории науки установил
верхний и нижний температурные пределы сохранения жизни у
«инфузорий», впервые поставил и правильно истолковал опыты с действием на
29

Мартын Матвеевич Тереховский
«инфузорий» электрических разрядов, впервые показал способность
«инфузорий» двигаться против тока воды (отрицательный реотаксис),
доказал наличие у них особых органов движения — ресничек.
М. М. Тереховский оригинален и в своем подходе к решению вопроса
о возможности самопроизвольного возникновения «инфузорий» в водных
настоях. В то время как Спалланцани и некоторые другие ученые
исходили из гипотетического в те времена допущения, что «инфузории»
попадают в настои в условиях эксперимента из воздуха, допущения, которое
по состоянию науки того времени невозможно было доказать, чем и
объясняется в конечном счете неудача опытов Спалланцани, М. М.
Тереховский связал условия появления анималькулей в настоях с естественными
условиями их пребывания в природе, установленными наукой того
времени. Он показал, что видовой состав анималькулей в настоях в точности
соответствует тому их видовому составу, который можно обнаружить
в естественной воде, используемой для приготовления настоев. Из этого
прямо следовало, что они не возникают из растительного или животного
вещества, на котором приготовляется настой.
В этом направлении и были поставлены М. М. Тереховским
многообразные опыты, которые с очевидностью доказали полную правоту его
взглядов. Но не довольствуясь этим, он поставил и много серий
опытов, которые должны были доказать, что в герметически закупоренных
сосудах, подвергнутых нагреванию выше жизненного температурного
предела «инфузорий», последние не возникают. Те и другие опыты М. М. Те-
реховского в совокупности опровергли возражение Нидгема, выдвинутое
им против Спалланцани, будто нагревание изменяет воздух в сосудах и
тем препятствует проявлению деятельности жизненной силы. В
результате своих опытов М. М. Тереховский пришел к следующим положениям:
1) анималькули вносятся в настой с водой, взятой в том или ином
естественном водоеме для приготовления настоя; 2) между их появлением в
настое и растительным или животным субстратом, взятым для
приготовления настоя, нет какой-либо обязательной связи; 3) нет также такой
связи между их появлением и гниением настоя; 4) увеличение числа
анималькулей в чистой воде, постоявшей несколько дней, объясняется
размножением тех анималькулей, которые находились в ней с самого
начала.
По состоянию науки XVIII в. опыты М. М. Тереховского трудно
было оспорить. Методически они отвечали всем требованиям правильной
постановки опыта, какие можно было предъявить в те времена к
экспериментатору. Помимо того, что по своим результатам опыты Тереховского
совпадали с наблюдениями и опытами многих других ученых его времени,
он привел эти наблюдения и опыты в единую систему и развернул по
весьма последовательному плану, который убедительно и неуклонно
приводил к обоснованию его концепции. Чрезвычайно существенным было и
то, что эта его концепция не нуждалась ни в каких добавочных
допущениях и гипотезах, а целиком основывалась на том круге фактических
данных, которые в то время — ив известной мере благодаря его опытам —¦
должны были рассматриваться как совершенно бесспорные.
Гипотетической и идеалистической концепции Нидгема М. М.
Тереховский противопоставил концепцию, основанную на познании
действительной природы наливочных анималькулей. Эта концепция Тереховского
30

Мартын Матвеевич Тереховский
была, однако, ограниченной и односторонней, так как, во-первых,
ограничивала круг анималькулей только более крупными водными
микроскопическими организмами и не учитывала бактерий и, во-вторых, нацело
исключала наличие в воздухе цист и спор одноклеточных организмов
(«зародыши» или «яйца» — по терминологии того времени), которые и
обусловливают появление в стерильных настоях отсутствовавших там
ранее микроорганизмов. Необходимо, однако, помнить, что оба эти явления
в сущности оставались в то время совершенно неизвестными, составляли
лишь предмет догадок и предположений и были прочно и окончательно
установлены наукой только к середине XIX в. Для своего же времени
М. М. Тереховский совершил весьма важный и прогрессивный шаг,
переведя простейшие микроскопические организмы из разряда
неопределенных комочков живого вещества, из «живых молекул», в разряд
организмов, достаточно сложных по своему строению и своей жизнедеятельности,
каковыми они в действительности и являются. Доказав несостоятельность
представления о самопроизвольном зарождении наливочных анималькулей
под действием «жизненной силы» из неорганизованного вещества,
М. М. Тереховский осуществил в отношении этой огромной группы
организмов то же, что за сто лет до него сделал Реди в отношении насекомых.
Это был второй важный этап по пути выведения проблемы
самопроизвольного зарождения на строго научный путь.
Отрицал ли М. М. Тереховский нацело возможность возникновения
живого из неживого? В своей диссертации он нигде прямо не говорит об
этом, и это понятно, если принять во внимание, что его работа
представляет собой вовсе не только академически спокойное изложение
результатов его исследования. Наряду с этим она является острополемическим
произведением, направленным против сторонников самопроизвольного
зарождения, стоящих на позициях витализма, отказывающихся
вглядываться в подлинную, реальную природу, подменяющих строгий опыт и
научно проверенное наблюдение натурфилософскими догадками и
фантастическими домыслами. Это не мешало, однако, М. М. Тереховскому
принять, подобно тому, как это несколько позже сделал Радищев, «лестницу
природы» Боннэ, но без ее мистико-религиозных элементов. В конце
своей работы, как бы указывая путь, ведущий к отысканию «начала»
жизни, он пишет: «Пусть теперь откажутся от предрассудков те, кто
верил, что природа остановилась на мельчайших животных, видимых
простым глазом, и пусть они более не осмеливаются определять, где
прекратится эта удивительная лестница природы, постепенно, почти в
бесконечной последовательности, ведущая к мельчайшему».
Дкя него, как и для Радищева, опытное исследование природы
является единственно надежным источником познания реального мира,
ибо ощущения отражают реально существующий внешний мир. Наши
чувства, ощущения позволяют нам познать материальную природу,
поэтому и расширение наших чувств, явившееся результатом изобретения
микроскопа, позволило установить наличие мира микроскопических
существ, т. е. раскрыть такие стороны материальной природы, которые
раньше были человеку недоступны. Однако Тереховский совершенно
отчетливо понимал, что микроскоп его времени еще слабый, несовершенный
инструмент, и невозможно при его помощи увидеть «атомы Эпикура,
тончайшую материю Декарта» и т. п. Поэтому необходимо признать, что в
31

Мартын Матвеевич Тереховский
природе еще очень много такого, «что недоступно нашим чувствам и что
мы вследствие этого, при всем желании, не знаем». Стремление познать
это ныне неведомое, раскрыть всю «бесконечную последовательность,
ведущую к мельчайшему», и составляет дальнейшую задачу науки.
Возможно, что в глубине души М. М. Тереховский имел затаенную мысль
продолжить в Петербурге свои исследования, чтобы ближе подойти к
решению величайшей загадки происхождения жизни, загадки, увлекшей его
на студенческой скамье и приведшей его к осуществлению одного из
самых замечательных экспериментальных исследований XVIII в.
Вероятно, для этой цели им и были приобретены дорогие приборы:
воздушный насос, две электрические машины, лучшие микроскопы конца века,
переданные после его смерти Медико-хирургической академии.
Материализм М. М. Тереховского привел его к решительной борьбе
с различного рода идеалистическими теориями, в первую очередь — с
витализмом. Он решительно отвергал идею о том, что «наливочные анималь-
кули создаются какой-то творческой силой из определенной смеси
неодушевленных частиц», и отказывался признать разновидность этой
творческой силы, постулированной Нидгемом, эту, как он писал, «неведомую
вегетативную или творческую способность». Но вместе с тем он относился
отрицательно и к попыткам истолковать сущность жизненных явлений
в духе механического материализма Декарта. В его понимании
микроскопические организмы — это именно организмы, во всех своих проявлениях
подчиняющиеся «закону общему для всех доселе известных животных».
М. М. Тереховский в конце своей работы подчеркивает, что сделанные им
открытия и выводы должны быть широко использованы в медицине и
сельском хозяйстве. Он указывает, что, поскольку микроскопические
организмы не возникают самопроизвольно в настоях, а широко
распространены в природе, постоянно находясь в различного рода водах, в том числе,
как ему удалось доказать, и в питьевой колодезной воде, «патологи и
диететики должны увидеть некоторый свет во мраке». Он обращает
внимание и сельских хозяев на то, что распространенное мнение, будто
головня растений вызывается анималькулями, явно ошибочно, ибо анималь-
кули, появившиеся в настое, сделанном на растениях, которые были
заражены головней, внесены в настой с той водой, которая использовалась для
приготовления настоя; поэтому необходимо искать источник этой болезни
растений в чем-то другом.
При жизни М. М. Тереховского работа его получила широкую
известность как на Западе, так и в России. Автор популярного в конце
века университетского курса зоологии лейпцигский профессор Леске
излагал опыты и выводы Тереховского, принимал их полностью и
считал работу Тереховского наиболее значительной работой по данному
вопросу.
Не вполне был забыт Тереховский и в XIX в. Известный немецкий
зоолог Бючли в своем большом историческом обзоре исследований по
простейшим подробно излагает открытия и выводы Тереховского. И хотя в
дальнейшем замечательное исследование М. М. Тереховского было
забыто, справедливость требует признать его важным этапом на пути решения
длившегося несколько веков спора о самопроизвольном зарождении
организмов, спора, имевшего огромное по своим последствиям научное и
методологическое значение.
32

Мартын Матвеевич Тереховский
Главный труд М. М. Тереховского: Dissertatio inauguralis zoologico-physiologica de
Chao infusorio Linnaei, в Страсбурге, 1775; на русском языке под названием: «Зооло-
го-физиологическая инавгуральная диссертация о Chao infusorio Линнея» (см. в кн.:
Соболь С. Л., «История микроскопа и микроскопических исследований в России в
XVIII веке», М., 1949).
О М. М. Тереховском: Соболь С. Л., История микроскопа и
микроскопических исследований в России в XVIII веке, М., 1949; Соболь С. Л., Мартын
Матвеевич Тереховский (1740—1796) и его диссертация о природе наливочных анималь-
кулей, «Микробиология», т. XVII, вып. IV, 1948; Со боль С. Л., Экспериментальное
исследование русского ученого XVIII века по проблеме самопроизвольного зарождения.
«Труды Института истории естествознания АН СССР», т. Ш М., 1949; Ново-
грудский Д. М., Первый русский микробиолог — профессор М. М. Тереховский,
«Вестник АН Казахской ССР», № 5 (38), 1948; Чистович Я., История первых
медицинских школ в России, СПб., 1883; Липский И. И., СПб., Ботанический
сад за 200 лет его существования, ч. I и ч. III, СПб., 1913—1915.

c/temp Спмоп
ШАЛЛАС
1741-1811
кадемик П. С. Паллас был одним из самых выдающихся
естествоиспытателей XVIII в., крупнейшим исследователем
природы России. Как отмечали его биографы, в ряду своих
современников П. С. Паллас по праву занимает место
наравне с Линнеем и Бюффоном.
Н. А. Северцов — замечательный русский зоолог
прошлого столетия, по справедливости считающийся одним из
основателей экологического направления в биологии, в предисловии к
своей известной книге «Периодические явления в жизни зверей, птиц и
гад Воронежской губернии» (1855 г.) высказал ряд соображений о роли
П. С. Палласа в развитии зоологии. Он отмечал, что постановка
сравнительно-анатомических исследований и, в частности, для решения
таксономических вопросов обычно связывается с именем Кювье. На
самом же деле использование анатомических «признаков» введено в науку
в целях классификации раньше Кювье; «это была заслуга неизбежного
Палласа». «Мы называем его неизбежным,— продолжал Северцов,— по-
34

Петр Симон Паллас
тому что нет отрасли естественных наук, в которой он не проложил
нового пути, не оставил бы гениального образца для последовавших за ним
исследователей». Действительно, в книге «Зоография Россо-Азиатика» и
в других зоологических сочинениях, например в «Novae Species Quadrupe-
dum e Glirium Ordine», П. С. Паллас заложил прочные основы
использования в систематике сравнительно-анатомических материалов. Н. А. Се-
верцов далее справедливо отмечает, что по сравнению с Бюффоном
«необыкновенною точностью и дельностью отличаются наблюдения Палласа,
из которых для нас особенно замечательны исследования о русских
животных, в его бессмертной Зоографии. Для всех общих выводов о фауне
России и Сибири эта книга и теперь дает основные, превосходно
обработанные, незаменимые материалы. Не менее Бюффона обращая внимание
на нравы животных, Паллас сам наблюдал их, но сверх того не отвергал
систематику, а первый, прежде Кювье, составил естественную
классификацию позвоночных и первый с поразительной верностью взгляда отличил
климатические видоизменения от видов». И далее: «Паллас исследовал
это влияние (тут речь идет о «влиянии внешних условий на животную
жизнь») сколько мог, потому что, кроме зоологии и ботаники, этот
многосторонний гений чуть ли не более всех своих современников занимался
исследованием климатологии и физической географии. Здесь он оправдал
свое прозвание Соссюра в России и был достойным предшественником
Гумбольдта, как он был предшественником Кювье относительно
естественной классификации и сравнительной анатомии, предшественником Кла-
прота для азиатской этнографии и лингвистики; но везде и всюду он
проложил новые пути для науки и подал пример неслыханной до него
точности в научной обработке собранных материалов. По своей
многосторонности Паллас напоминает энциклопедических ученых древности и
средних веков; по точности и положительности это ученый современный,
а не 18 века, и как ни велика его ученая слава, она все еще не может
сравняться с его заслугами для науки». Эта оценка деятельности
П. С. Палласа была высказана через полвека после его смерти. Прошло
еще сто лет, но справедливость этой оценки мы должны признать и
теперь, учитывая, конечно, что за это время естествознание получило
огромное развитие и что часть научного наследия П. С. Палласа имеет ныне уже
только историческое значение. Но и последнее представляет большой
интерес, так как материал, собранный, обработанный и опубликованный
им, хорошо отражает состояние природы России в XVIII в., что
существенно и поучительно в ряде отношений, например биогеографическом или
для решения ряда насущных вопросов дела охраны природы и
рационального использования природных ресурсов нашей страны.
Петр Симон Паллас родился в Берлине 3 октября 1741 г. и умер там
же 19 сентября 1811 г. Но его научная деятельность протекала главным
образом в России, куда он приехал, когда ему было 26 лет, и где он
прожил и проработал более сорока лет. Россия стала поистине второй
родиной Палласа. Богатство и разнообразие русской природы дало огромный
и свежий материал для научных трудов П. С. Палласа, именно в России
были созданы им те его труды, которые обессмертили его имя.
Отец Палласа, немец по национальности, был медиком. Он
получил хорошее образование в Париже; затем работал в Германии в
качестве военного хирурга, а впоследствии был профессором в Берлинской
35

Петр Симон Паллас
медико-хирургической академии, в известном и ныне существующем
госпитале «Шаритэ»; он опубликовал ряд трудов по анатомии и хирургии. Отец
Палласа хотел, чтобы и его сын стал медиком. Мать Палласа — Сюзанна
Леонард была француженкой. Она происходила из переселившейся в
Германию семьи гугенотов.
Первоначальное обучение П. С. Палласа было, как обычно в те
времена, домашним. За это время молодой Паллас изучил основательно
иностранные языки — английский, французский, латинский, греческий. Тогда
же у него обнаружился интерес к зоологии. Сначала он заинтересовался
насекомыми и птицами.
Очень рано — Палласу было только 13 лет — началась его
студенческая жизнь. В 1754—1758 гг. он слушал лекции в Берлинской медико-
хирургической академии, где его отец был профессором. Среди
преподавателей Академии был и знаменитый анатом Меккель, в значительной
мере определивший интерес молодого Палласа к проблемам морфологии.
В 1758 г. П. С. Паллас перешел в университет в Галле, где обратил
особое внимание на изучение физики и математики. После года обучения в
Галле, в 1759 г., молодой Паллас опять вернулся в Берлин, а оттуда
переехал в Геттингенский университет. Свое образование П. С. Паллас
закончил уже в Голландии, в Лейденском университете, где в декабре
1760 г. защитил диссертацию на степень доктора медицины. Диссертация
Палласа была посвящена изучению паразитических червей. В этой работе
19-летний Паллас проявил себя как биолог широкого профиля и как
замечательный систематик. Он внес ряд существенных исправлений в лин-
неевскую систему. В Лейдене П. С. Паллас много занимался в музеях —
кабинеты «натуральной истории» в те времена процветали в Голландии.
Летом 1761 г. он совершил поездку в Англию. Под влиянием отца
П. С. Паллас занимался во время этой поездки медициной и, вероятно по
собственному влечению, знакомился с естественноисторическими
коллекциями. В 1762 г. он возвратился в Берлин и прожил там почти год,
сопротивляясь требованиям своего отца заняться медицинской профессией.
А потом опять поехал в Голландию и обосновался в Гааге. Несмотря на
молодость П. С. Палласа, в научных кругах он уже был известен. В 1763 г.
он был избран членом «Английского ученого собрания» (Королевского
общества, т. е. английской Академии наук) и Императорской Римской
Академии естествоиспытателей (старейшей в Европе Академии, нынеЛео-
польдина-Каролина).
В течение трехлетнего пребывания в Гааге П. С. Паллас опубликовал
свои первые большие работы, среди них сборник «Miscellanea Zoologica»
(в последующие годы преобразованный в «Spicilegia Zoologica») и
монография «Elenchus Zoophytorum». Из Голландии П. С. Паллас вернулся в
Берлин, а затем он получил приглашение на службу в Россию, приведшее
к перелому в его жизни и работе.
Большие экспедиции для изучения природы России были задуманы
еще Петром I. Особенно успешными такие экспедиции были в третьей
четверти XVIII в. В 1769 г. должно было иметь место прохождение
Венеры через солнечный диск и в связи с этим был намечен целый ряд
поездок для проведения соответствующих астрономических наблюдений.
Было решено также придать экспедициям широкий, как теперь говорят
комплексный, характер с тем, чтобы поставить их целью возможно полное
36

Петр Симон Паллас
и повсеместное изучение природы России. Для участия в экспедиции был
приглашен ряд иностранных ученых.
В этой связи необходимо сделать одно замечание. В различных
работах по истории естествознания — не только зарубежных, но и
отечественных, особенно в прежние годы, нередко можно было встретить
утверждение, что изучение фауны нашей страны и зоология в целом стали
развиваться на основе «импорта» из-за границы ученых-иностранцев.
Ссылаются при этом на участников больших экспедиций XVIII в.— Гмелина
Старшего, Гмелина Младшего, Стеллера, Георги, Палласа и других.
Ни в коей мере не принижая несомненных заслуг работавших в
России ученых иностранного происхождения, все же следует признать, что
они никак не могут считаться пионерами научного исследования нашей
страны. Как правильно писал историк А. П. Щапов: «Если бы не было
этих предварительных открытий в Сибири и на Ледовитом океане
(имеются в виду исследования старых русских землепроходцев.— Авт.), не было
бы быть может и всех этих знаменитых ученых экспедиций XVIII века».
Создание Петербургской Академии наук и участие в ее деятельности
иностранцев было не началом, а определенным этапом изучения природы
России. Уже к концу XVII — началу XVIII в. в России накопились
весьма значительные и важные сведения о животном мире и о природе
вообще. И преобразовательная деятельность Петра I не создала в этом
отношении чего-то нового с принципиальной точки зрения, но привела к
систематизации, подытоживанию и расширению прежних исследований.
В качестве примера полезно привести извлечение из инструкций для
Великой северной экспедиции, составленной, по-видимому, Татищевым в
1732 г. для Академии наук: «Профессор истории естественные
долженствует в совершенство привести историю естественную, которая
тройственное в себе содержит преимущество; также и анатомию зверей, которые в
пути случатся, сколько окрестности допустят, делати и наблюдения
метеорологические чинити, уставы веры тамошних людей, обычай, платье,
языки, древности и письмена примечати и записывати. Сему надобно два
студента, которые естественную историю чтобы нарочито знали и число
наблюдений прибавляли бы или в нужном случае вместо его (профессора)
дело править могли бы. Их же купно должность да будет, сколько птиц
или рыб или зверей соблюсти можно, чтобы соблюдали и в свое время в
Россию привезли бы, дабы учиненные наблюдения подлинными образами
подтвердилися. А понеже всего соблюсти невозможно и для того утробу,
например, в зверях имеющуюся, травы же и проспекты, стран, рек и
разных вещей примечания достойных на бумаге изображать должно, надобно,
чтобы был доброй рисовальщик, весьма искусный в своем художестве, а
ему подчинены были бы один или два, которые хотя начатки только в
пиктуре или малярстве возымели, от которых надеяться можно, что
потом в практике обучатся, такого впредь художества навыкнут, по которому
в нужном случае на место рисовальщика произведены быть могут. Еще
прибавлен быть может, что в таких посылках обычно есть, и охотник или
ловец, дабы как возможно способнее доставить птиц и зверей, и для
вышеупомянутых причин придать ему одного или двух охотничьих
служителей». Аналогичная инструкция (в несколько иной, измененной гр.
Орловым редакции) была дана Академией наук и Палласу, и другим
участникам экспедиций второй половины XVIII в. Из этого любопытного
37

Петр Симон Паллас
документа видно, что уже в начале XVIII в. русские научные экспедиции
обставлялись весьма широко, со штатом не только ученых, но и
рисовальщиков, и коллекторов-препараторов. В западно-европейских странах в те
времена дело обстояло не так.
По рекомендации лейпцигского проф. Людвига Петербургская
Академия наук пригласила П. С. Палласа в качестве адъюнкта Академии и
профессора натуральной истории. В результате переписки между акад.
Штелином и Палласом условия были изменены, он был избран
ординарным членом Академии и весной 1767 г. Паллас прибыл в Петербург.
После необходимой подготовки в июне 1768 г. П. С. Паллас выехал
в экспедицию. Его сопровождала жена и студенты Петербургской
Академии Вальтер, Зуев и Соколов, рисовальщик Дмитриев, «набивальщик
чучел» Шумский. В 1771 г. в Челябинске к П. С. Палласу присоединились
новые помощники: капитан Рычков, аптекарь Георги, студенты Быков,
Кашкарев и Лебедев. Работа экспедиции шла очень напряженно и все
теплое время года участники ее проводили в полевой обстановке.
Экспедиция П. С. Палласа и его спутников охватила обширные территории. Из
Петербурга двинулись на Москву, оттуда через города Владимир,
Касимов, Пензу, Ставрополь в Симбирск (Ульяновск), где зазимовали.
Зимние месяцы посвящены были приведению в порядок материалов и
дневников. В 1769 г. весной двинулись на Самару (Куйбышев), Сызрань,
Оренбург, оттуда в Башкирию. Вторая зимовка была в Уфе. Из Уфы
экспедиция направилась в Челябинск, откуда производились разъезды по
Приуралью и Западной Сибири — в Екатеринбург (Свердловск) и до
Тюмени и Тобольска. Зимовали в Челябинске. В 1771 г. маршрут охватил
Омск, Семипалатинск, Барнаул, Томск и Ачинск, откуда прибыли на
зимовку в Красноярск. 1772 г. посвящен был дальнейшему движению на
восток — через Иркутск, на Байкал и в Забайкалье, на Кяхту, на Читу и
до Китайских границ. Из Забайкалья вернулись зимовать в Красноярск.
В 1773 г. начался обратный путь, но по иному маршруту — через Томск,
Тару, Сарапул, на Бузулук, в Заволжье, в Уральск и на Царицын
(Волгоград).
В 1774 г. из Царицына сделан разъезд на Ахтубу, на оз. Эльтон,
Баскунчак и к Богдо. С Волги Паллас через Тамбов и Москву поехал в
Петербург, куда и прибыл после шестилетнего отсутствия в конце июля
1774 г. Ход экспедиции П. С. Палласа был очень напряженным — Паллас
жаловался, что масштабы работы всегда заставляли его спешить. Уже из
экспедиции он посылал в Петербург материалы и дневники, начало
опубликования которых относится еще ко времени его поездки. Результатом
явилось известное сочинение «Путешествие по разным провинциям
Российской Империи», изданное в трех частях первоначально на немецком
(1771—1776 гг.), а затем на русском (1773—1788 гг.) языке, позже оно
дважды издавалось на французском языке и один раз на итальянском.
Российские академические экспедиции второй половины XVIII в. не
сводились, как известно, к путешествию Палласа и его сотрудников. В них
по другим маршрутам приняли участие многие натуралисты, астрономы и
геометры. Из натуралистов следует упомянуть Лепехина, Фалька, Георги,
Гмелина Младшего, Габлицля, Гюльденштетда. Экспедиции охватили
север России (Лепехин), южные ее части (Зуев), нынешний Казахстан
(Рычков, Фальк, Георги), Прикаспийские местности, Кавказ и Северный
38

Петр Симон Паллас
Иран (Гмелин Младший, Габлицль), Азовское море, бассейн Дона,
Кавказ (Гульденштетд и т. д.). Несмотря на хорошую организацию, в
XVIII в. проведение экспедиций было связано с большими трудностями,
даже опасностями. Паллас, по свидетельству современников, вернулся из
экспедиции седым (а ему было только 33 года). В Красноярске он заболел
тяжелой формой дизентерии. Другие вовсе не вернулись. Препаратор Пал-
ласа Шумский умер в Омске. Фальк в результате болезни в припадке
меланхолии покончил самоубийством. Гмелин Младший на обратном пути
из Ирана попал в Дагестане в руки Хайтыцкого хана и умер в плену, а
большинство его спутников погибли от малярии или других болезней.
Можно сказать, что в результате русских экспедиций XVIII в.
природа нашей страны стала изученной лучше, чем природа других
европейских стран. Как писал академик К. М. Бэр, исследования в России
«обогатили науку и сделали возможным сразу обозревать распространение
большей части органических существ. Теперь можно было с картою в
руках читать эти путешествия, причем сама собою выступала ясно картина
географического распространения животных и растений. Едва поэтому
вышел в свет Третий том путешествий Палласа, как явилось сочинение
Циммермана (в 1777 г.) «О географическом распределении четвероногих».
После возвращения П. С. Палласа из путешествия начался
20-летний петербургский период его жизни, закончившийся поездкой в 1793—
1794 гг. в Поволжье, на Северный Кавказ и Крым, а затем в 1795 г.
переездом в Крым, где Паллас прожил до 1810 г.
В петербургский период П. С. Паллас интенсивно трудился над
обработкой, систематизацией и обобщением огромного и разнообразного
материала, собранного им во время своего путешествия. В это время им были
подготовлены и изданы многие из его замечательных трудов. Было
закончено издание путевых дневников его путешествия 1768—1774 гг. В этой
книге — «Путешествие по различным провинциям Российской империи» —
Паллас систематизировал собранные сведения о животном и растительном
мире, географических условиях, хозяйстве, промыслах и т. д. значительной
части Европейской и Азиатской России. Помимо личных наблюдений он
использовал в ней сведения, сообщенные его предшественниками, а также
материалы, собранные его спутниками, в частности, В. Ф. Зуевым и
Н. П. Соколовым. В ней было подробно описано более 250 видов
животных, из них 60 видов птиц, 21 вид млекопитающих, 18 видов рыб и более
100 видов насекомых. Не ограничиваясь описанием наружного строения
животных, П. С. Паллас впервые сообщил ценные сведения о
географическом распространении и образе жизни (условиях обитания, питании,
поведении) многих животных. В этом отношении его книга сильно
отличалась от распространенного тогда типа зоологических сочинений,
содержавших лишь перечень видов и описание их наружных признаков. Еще
в большей степени это выразилось в его замечательной монографии
о грызунах, вышедшей в 1778 г. Помимо описания их внешнего вида и
анатомического строения она содержала достоверное описание образа
жизни различных видов грызунов, приводились даже некоторые
сведения по физиологии, в частности о температуре тела грызунов во время
зимней спячки, основанные на данных личных опытов, проведенных
П. С. Палласом. К этому же времени относятся его статьи об открытом
им и неизвестном прежде диком представителе рода лошадей — джигетае,
39

Петр Симон Паллас
о новом виде кошки. В те же годы им были начаты описание жуков
Европейской России и Сибири (вышло четыре выпуска) и обработка
ботанических сборов экспедиции. В 1780 г. он выпускает монографию
рода астрагалов — растений, весьма распространенных в юго-восточной
России и Сибири. В ней было описано более 100 видов астрагалов,
причем более половины из них были описаны впервые. Вслед за этой
работой, в которой выдающийся зоолог проявил себя первоклассным
ботаником, П. С. Паллас, опираясь на собственные сборы и коллекции своих
предшественников, начинает подготовку «Флоры России» — общей сводки
всех растений Европейской и Азиатской России. Этот обширный труд,
требовавший изготовления около 700 таблиц и печатавшийся на средства,
отпущенные Екатериной II, не мог быть завершен.
П. С. Палласу удалось издать два выпуска, содержавших описание
283 видов древесных пород и 100 таблиц рисунков, и это был уже
крупный шаг к созданию общей сводки растительного мира России. Первый
выпуск этого труда был переведен на русский язык В. Ф. Зуевым с
немецкой рукописи и вышел в свет в 1786 г. под названием «Описание
растений Российского государства с их изображениями».
Помимо многочисленных статей и работ по географии, этнографии,
истории, сравнительной филологии и другим вопросам к этому периоду
относятся две речи П. С. Палласа в торжественном собрании
Петербургской Академии наук, опубликованные затем в ее «Трудах» («Acta Acad.
Sci. Petropolitanae») и получившие мировую известность.
В первой речи «Наблюдения над образованием гор и над
изменениями, происшедшими на земном шаре, в частности, в отношении
Российской империи», опубликованной в 1777 г., П. С. Паллас сформулировал
оригинальную теорию образования гор и развития Земли. По словам
Кювье, эта работа П. С. Палласа «заложила основание всей новейшей
геологии». Вряд ли можно согласиться со столь высокой оценкой, хотя она
и исходит от корифея науки, работавшего в близкой области. Однако роль
в истории мировой геологической мысли идей, развитых П. С. Палласом,
несомненна. П. С. Паллас высказал мысль, что граниты, составляющие
ядро гор, некогда были островами, на основании которых постепенно
откладывались кристаллические породы. Впоследствии эти круто падающие
толщи были покрыты слоями глинистых сланцев и известняков с
органическими осадками, отложившимися из морской воды, которые, разлагаясь,
привели к образованию колчеданов. Возгорание последних послужило
причиной вулканических извержений, вызвавших огромные смещения и
поднятия древних слоев. Прогрессивное значение теории Палласа состояло в
допущении огромной длительности геологических периодов и в признании
важной роли в изменении земной поверхности как вулканической
деятельности, так и действия воды, выветривания, температуры и т. п.
Вторая речь П. С. Палласа, опубликованная в 1780 г. и получившая
такую же широкую известность в мировой науке, как и предыдущая,
касалась вопроса об изменчивости животных.
Взгляды П. С. Палласа на эволюцию животных были противоречивы
и изменялись на протяжении его жизни. Это послужило причиной
противоречивых оценок его роли в этой области.
В начале своей научной деятельности он допускал мысль о единстве
происхождения и историческом развитии органического мира. Это нашло
40

Петр Симон Паллас
отражение в его книге «Elenchus zoophytorum» (1766 г.) и статье
«Описание циклопического поросенка с рылом, подобным слоновому хоботу»
(1772 г.). В упомянутой статье он писал, например: «Имеются известные
отклонения в строении многих животных, которые всегда повторяются на
один и тот же лад и образуют родственные виды и из которых в течение
столетий, через длинный ряд поколений, пожалуй, действительно, могли
образоваться различные виды. Так что весьма вероятно, что многие
близко родственные виды, наблюдаемые нами ныне в животном и
растительном царствах, могли иметь именно такое происхождение». В «Eknchus
zoophytorum» Т. С. Паллас предложил первую известную нам
древовидную схему органического мира.
В 1780 г. П. С. Паллас изменил свои позиции и выступил против
признания эволюции. «Все виды, которые мы различаем и знаем,
возникли в одно общее время»,— говорил он. Он решительно возражал против
доводов Бюффона о влиянии пищи, климата и образа жизни на изменение
видов, считая, что изменения, приобретенные под воздействием этих
факторов, нестойки и исчезают как только перестают действовать вызвавшие
их причины, а следовательно, не могут привести к изменению видов. Он
возражал также против мнения, которого в конце своей научной
деятельности придерживался Линней, что виды могли изменяться в
результате гибридизации, скрещивания различных форм в естественных
условиях.
Было бы, однако, неправильным на этом основании отвергать какую
бы то ни было роль П. С. Палласа в развитии эволюционной идеи.
Известно, что Ч. Дарвин с большим вниманием относился к работам
П. С. Палласа и очень ценил их. Не говоря уже о том, что Паллас в своих
зоологических, ботанических и геологических исследованиях впервые
описал большое количество фактов, которые послужили впоследствии для
обоснования идеи исторического развития природы, он выдвинул ряд
положений и дал толчок развитию многих проблем, имевших первостепенное
значение для теории эволюции. Здесь прежде всего нужно отметить
развитие им новых подходов, методик в области систематики. А систематика,
таксономия есть, конечно, результат эволюционных исследований, но с
другой стороны — их основа, фундамент. Важным вкладом П. С. Палласа
в развитие систематики было широкое применение им
сравнительно-анатомического метода при определении места в системе тех или иных форм.
Еще К. Ф. Рулье отмечал, что закон соотношения частей в организме
(закон корреляций), открытие которого, как писал К. Ф. Рулье,
«несправедливо приписывают Кювье», применялся Палласом задолго до того, как
он был сформулирован Кювье. В связи с выяснением вопроса о
гибридизации животных, Паллас в сущности впервые заложил основы изучения
и применения в систематике физиологического критерия вида.
Были у него и наблюдения, свидетельствующие о половом отборе,—
«самки предпочитают всегда самцов сильных и красивых». Любопытны
соображения П. С. Палласа о полифилетическом происхождении
некоторых домашних животных — собак и овец. Наконец, Паллас сыграл
выдающуюся роль в развитии зоогеографии, имевшей, как известно, огромное
значение для доказательства эволюции.
Помимо большой научной работы П. С. Паллас в петербургский
период своей жизни много сил отдавал научно-организационной деятель-
41

Петр Симон Паллас
ности. Он участвовал в работе Академии наук, с 1774 г. был членом
Топографического комитета, кроме того, был историографом
Адмиралтейской коллегии, членом Вольного экономического общества. На него были
возложены обязанности по преподаванию естественных наук внукам
Екатерины II, загружавшей ученого своими поручениями, которые
привязывали его к царскому двору. Видимо, эта обстановка к 90-м годам
начала тяготить ученого и он стал задумываться над тем, чтобы найти
возможность сосредоточиться на завершении своих научных трудов и
в первую очередь начатого им главного зоологического труда
«Зоографии».
В 1793 г. он отправился в свое второе большое путешествие. П. С.
Паллас выехал из Петербурга в Москву, оттуда двинулся через Пензу на
Царицын (ныне Волгоград) и Астрахань, проехал по Предкавказью и через
Новочеркасск, Таганрог и Мариуполь прибыл в Крым. В следующем,
1794 г. он посетил степные части Крымского полуострова и южный берег,
откуда вернулся в Петербург. Сразу после возвращения он испросил
разрешение императрицы Екатерины II навсегда поселиться в Крыму. Ему
были пожалованы значительные земли в Шуле и Судаке, дом в
Симферополе и 10000 рублей на обзаведение. Покидая Петербург П. С. Паллас,
вероятно, рассчитывал получить необходимое уединение для завершения
своих обобщающих трудов, в первую очередь «Зоографии». Причиной
переезда могло быть также плохое состояние здоровья. В результате
заболеваний, перенесенных им при первом путешествии (заболевание
кишечника, конъюнктивит), здоровье Палласа очень расстроилось. Во время
второго путешествия П. С. Паллас также серьезно болел. Поэтому он
решил отказаться от дальнейших экспедиций и сосредоточить свое
внимание на обработке собранных фактов и наблюдений, в первую очередь на
полном описании фауны Европейской и Азиатской России. В Крыму
Паллас прожил с 1795 до 1810 г.
Здесь им было составлено описание своего путешествия по
Поволжью, Северному Кавказу и Крыму. Оно вышло в свет в 1799—1801 гг.
на немецком языке в двух томах, составлявших более тысячи страниц,
почти одновременно появилось французское, а затем английское издание
этой книги.
Вслед за этим он приступил к завершению своего главного труда —
«Зоографии».
«Зоография», как отмечал П. С. Паллас в своем предисловии,
представляет собою плод 30-летней работы. В ней описывается 151 вид
млекопитающих, 425 видов птиц, 11 видов амфибий, 41 вид рептилий* 240 видов
рыб. До текущего столетия эта была единственная сводка всех
позвоночных России. А по научному уровню, богатству фактического материала
она не имела себе подобных в других странах. Можно отметить, что кроме
описания животных (причем многие из них были описаны впервые), их
распространения П. С. Паллас в сжатой, лапидарной форме дает и
сведения по их биологии. В этом отношении П. С. Паллас был новатором,
объединившим методику подачи материала Линнея и Бюффона. В основу
изложения П. С. Паллас кладет систему Линнея. Интересны его
возражения против излишнего дробления родов и видов. В книге приводится ряд
общих соображений зоогеографического характера: подчеркивается
значение «енисейской» границы между фаунами Западной и Восточной Си-
42

Петр Симон Паллас
бири; уделяется внимание биотопическому распределению животных, их
сезонному размещению и миграциям. По возможности освещаются и
практические аспекты изучения фауны, роль диких животных в экономике,
медицине и т. д. Интересны сведения по охоте. Много материалов
сообщается — по оригинальным исследованиям Палласа — по анатомии
отдельных видов, иногда даже по физиологии. Содержатся сведения о
периодичности в жизни животных, о связи ее с климатом. Словом, книга
П. С. Палласа была в свое время универсальным источником сведений по
фауне позвоночных России и долгое время оставалась не превзойденной.
Сохранила она свое значение и сейчас, как сводка о состоянии животного
мира России во второй половине XVIII в.
Издание этого труда П. С. Палласа сильно задержалось, и это,
видимо, доставило ему большие огорчения.
Рукопись первого тома, содержавшего описания птиц и
млекопитающих, была переслана им в Петербург в 1806 г. В 1809 г. она была
напечатана. Однако книга не могла быть выпущена в свет без рисунков. По
желанию П. С. Палласа рисунки должен был гравировать на меди
художник Гейслер, участник южнорусского путешествия П. С. Палласа, живший
в Лейпциге. Учитывая возможные неудобства, Академия предлагала
П. С. Палласу готовить таблицы к «Зоографии» в Петербурге, но
П. С. Паллас настаивал на своем. Еще в 1806 г. были подготовлены
изображения млекопитающих и рыб — всего 121 таблица. В том же
году они были пересланы Гейслеру, но он до 1809 г. не приступал к
работе.
П. С. Паллас решил переехать в Германию и заняться ускорением
печатания рисунков. На его решение сильно повлияло и то, что в Крыму
здоровье его не поправлялось, в добавление к прежним заболеваниям он
захворал малярией. Не получил он там и желаемого покоя. Много сил
отнимали заботы о хозяйстве, кроме того, у него возникла длительная
тяжба из-за земли с местным татарским населением. В 1810 г. он уехал
в Берлин. Перед отъездом он переслал в Петербург рукопись третьего
тома, посвященного «хладнокровным» позвоночным.
Однако П. С. Палласу так и не удалось увидеть изданным свой
замечательный труд. 19 сентября 1811 г. он скончался в Берлине.
Петербургская Академия наук предпринимала много усилий к тому,
чтобы «Зоография» увидела поскорее свет. В 1811 г. были отпечатаны
два первых тома, а в 1814 г. третий, и книга стала доступной для ученых.
Но рисунки по вине Гейслера так и не были готовы, и потому тираж не
был пущен в широкую продажу.
Мы коснулись работ П. С. Палласа и их роли главным образом в
области зоологии. Но рожденный в век энциклопедистов, П. С. Паллас
и сам принадлежал к их плеяде. Его литературное наследие составляет
примерно 100 работ, многие из которых стали классическими. В них
освещались вопросы зоологии, ботаники, палеонтологии, медицины, сельского
хозяйства, геологии, географии, этнографии, истории и филологии.
Отношение к ним современников видно из того, что многие из них
неоднократно издавались на разных европейских языках. В работах П. С. Палласа
внимание его современников привлекало и огромное количество
содержащихся в них новых фактов, и строгое соответствие выводов фактическому
материалу, и независимость суждений.
43

Петр Симон Паллас
Главнейшие труды 77. С. Палласа: Elenchus Zoophytorum, Hagae Comitum, 1766
(голландский перевод 1768, немецкий—1787); Berschreibung eines cyclopischen Span-
ferkels mit einem elephantenahnlichen Riissel, «Stralsunder Magazin», 1772; Reise durch
verschiedenen Provinzen des Russischen Reichs, St.-Petersburg, 1771—1774. По-русски—¦
Путешествие по разным провинциям Российской империи (3 ч. в 5-ти. томах), СПб.,
1773—1788 (французский перевод 1778—1798, итальянский—1816); Observations
sur la formation des montagnes et sur les changements arrives au Globe, «Acta Acad.
Sci. Petropol.», ч. I, 1777; Novae Species Quadrupedum e Glirium Ordine. Erlangen,
1778; Species Astragalorum, Lipsiae 1780; 99 таблиц Memoire sur la variation des
animaux, «Acta Acad. Caes. Sci. Petropol.», т. IV, ч. II, 1780; Icones insectorum praecipue
Rossiae Sibiriaeque peculiarium. Erlangen, 1781—1783—1806; О Российских открытиях
на морях между Азиею и Америкой. «Месяцеслов исторический и географический на
1781» (немецкий перевод 1782, датский—1784); Flora Rossia, seu stirpium Imperii
Rossici per Europam et Asiam indigenarum descristiones et icones, т. I, в двух выпусках,
1784—1788 (русский перевод: Описание растений Российского государства с их
изображениями, т. I, СПб., 1786); Bemerkungen auf einer Reise in die siidlichen
Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794, т. I—II, Leipzig,
1799—1801, 2-е изд., 1803, переводы на франц., англ.; извлечение на русском языке,
1881—1883; Zoographia Rosso-Asiatica, Petropoli, т. I—И, 1811, т. Ill, 1814.
О П. С. Палласе: Маракуев В., Петр Симон Паллас, его жизнь, ученые
труды и путешествия, М., 1877; Белоусов В. В., Паллас — путешественник и
геолог, «Природа» № 3, 1941; Берг Л. С, Очерки по истории русских
географических открытий, 2-е изд., М.—Л., 1949; Райков Б. Е., Русские
биологи-эволюционисты до Дарвина. Материалы к истории эволюционной идеи в России, т. I, М.—Л.,
1952 (имеется библиография); История естествознания в России, т. I, ч. 1, М., 1957.

Ллександр Михайловых
ШУМЛЛШСЙШМ
1748 - 1795
лександр Михайлович Шумлянский принадлежит к числу
выдающихся русских ученых конца XVIII столетия. Врач
по образованию и по роду своей деятельности, он по праву
может быть назван основоположником отечественной
гистологии и одним из самых замечательных гистологов своего
времени. Ему принадлежит классическое исследование по
микроскопическому строению почки, далеко превзошедшее
все, что было до него известно по этому вопросу в мировой науке. Однако
до недавнего времени имя и труды А. М. Шумлянского оставались
незаслуженно забытыми, а честь сделанных им открытий приписывалась как
в иностранной, так и в русской литературе иностранным ученым.
Жизнь А. М. Шумлянского сложилась трагически. Закончив
образование и опубликовав свою замечательную диссертацию, он — выходец из
народа — в условиях крепостнической России екатерининской эпохи долго
и безуспешно боролся за право заниматься наукой. Лишь под конец своей
короткой жизни, когда здоровье его было подорвано и силы иссякли, он
45

Александр Михайлович Шумлянский
получил эту возможность, но умер, не достигнув сорока семи лет. Судьба
А. М. Шумлянского с необычайной яркостью рисует тяжелые условия, в
которых приходилось жить и работать талантливым представителям
русского народа в эпоху царской деспотии.
Александр Михайлович Шумлянский родился в 1748 г. на Украине в
селе Малые Будищи, недалеко от Полтавы. Отец его был казаком и имел
нижний чин значкового товарища. Сведения о детстве и юности
А. М. Шумлянского крайне скудны. Анонимный биограф его,
напечатавший в 1812 г. «Краткое жизнеописание Медицины Доктора и Профессора
Шумлянского», сообщает, что родители его были очень бедны, но все же
обучили сына грамоте и письму. На 11 году он был послан в Киево-Моги-
лянскую духовную академию, знаменитую «бурсу», где его материально
поддерживал родственник по матери С. Г. Миславский, митрополит
киевский и галицкий, который в то время был ректором Киево-Могилянской
академии и преподавателем философии. А. М. Шумлянский отлично
учился и «по окончании курса словесных наук, философии и богословия»
решил, подобно многим другим студентам академии, стать врачом. Однако
средств для обучения и переезда в Петербург, где при различных
госпиталях было несколько медицинских школ, готовивших лекарей, не было, а
получить казенную стипендию было чрезвычайно трудно. По-видимому,
А. М. Шумлянский решил накопить денег и, использовав свое отличное
знание иностранных языков, добился в 1772 г. места переводчика в
архиве Государственной коллегии иностранных дел в Москве. После
нескольких месяцев пребывания в Москве А. М. Шумлянский в возрасте
двадцати пяти лет в марте 1773 г. поступил в медицинскую школу при
Петербургском адмиралтейском госпитале, куда был принят «волонтером»
сверх комплекта, т. е. без казенного жалованья и содержания.
Жить и учиться ему пришлось буквально на медные гроши.
Насколько тяжелым было материальное положение его семьи, можно видеть из
того, что даже значительно позже, в 1783 г., он, находясь за границей,
просил одного из своих друзей послать 50 рублей его матери, «которая,
быть может, ежечасно умирает от нужды». Вероятно, с целью увеличения
своих средств, А. М. Шумлянский, еще работая в Московском архиве,
перевел на русский язык сентиментально-нравоучительное произведение
немецкого поэта и литератора X. Геллерта «Утешительные рассуждения
против немощной и болезненной жизни», изданное в 1783 г. Московским
университетом. После трехлетнего обучения «медико-хирургической науке
в Государственной адмиралтейской гошпитали на собственном
иждивении» А. М. Шумлянский был произведен в сентябре 1776 г. в лекари и
оставлен на службе в том же госпитале, но на «подлекарском окладе», т. е.
получал около 120 рублей в год. В этой должности он оставался около
года.
В те времена в России отсутствовали высшие учебные медицинские
заведения для усовершенствования и специализации молодых врачей в
различных областях медицины. Поэтому их приходилось посылать за
границу. Однако правительство не очень щедро отпускало для этого средства
и посылка молодежи за границу часто производилась за счет
благотворительности. Так, одна из образованнейших русских женщин того времени
кн. Е. Д. Голицына (сестра Антиоха Кантемира) завещала в 1769 г.
капитал в 20 000 рублей для развития в России акушерского дела. На про-
46

Александр Михайлович Шумлянский
центы с этого капитала было намечено раз в шесть лет посылать за
границу «для акушерскому делу обучения трех природных россиян».
Стипендия Голицыной была предоставлена и А. М. Шумлянскому,
который избрал местом своего обучения университет в Страсбурге, куда
и уехал в августе 1777 г. Из-за непогоды корабль был вынужден
задержаться в Кронштадте, а затем и зазимовать там; А. М. Шумлянский
использовал эту зимовку в Кронштадте, чтобы основательно проработать
курс анатомии человека под руководством М. М. Тереховского, который
состоял тогда лекционным доктором Кронштадтской госпитальной школы.
Весною 1778 г. А. М. Шумлянский выехал из Кронштадта и через
Германию направился в Страсбург.
Письма А. М. Шумлянского и другие дошедшие до нас документы
с несомненностью показывают, что в течение пяти лет своего обучения
в Страсбургском университете (с весны 1778 до конца 1782 г.) он с
исключительным усердием работал над своим Образованием и проявил себя
как в высшей степени одаренный студент. В одной из своих
автобиографических записок он говорит по этому поводу следующее: «О
приобретенных мною в оной науке (медицине.— Авт.) успехах могу я сослаться на
весь Страсбургский университет или на копии из тех аттестатов, которые
от оного университета посланы были к его сиятельству князю Д. М.
Голицыну и его высокопревосходительству И. И. Бецкому». В ноябре 1782 г.
А. М. Шумлянский защитил при Страсбургском университете
диссертацию на тему о строении почек человека и позвоночных животных и был
удостоен степени доктора наук.
В соответствии с назначением выданной ему голицынской стипендии
А. М. Шумлянский посвятил себя главным образом изучению
акушерства. Самый выбор им Страсбургского университета был
обусловлен хорошей постановкой в этом университете акушерских клиник
и преподавания акушерства. Страсбургские акушерские клиники и
профессора-акушеры славились на всю Европу. После защиты
диссертации А. М. Шумлянский намерен был еще в течение года
остаться в Западной Европе для дальнейшей специализации в
избранной им области и с этой целью поработать в
родовспомогательных учреждениях Англии, Франции, Германии и Австрии.
Однако Медицинская коллегия, в ведении которой в те времена
находилось все дело медицинского образования и лечебной помощи в России,
предоставила А. М. Шумлянскому столь небольшие средства на эту
поездку, что их едва могло хватить, как он писал, «на возвращение в
Россию прямою дорогою». Помогли друзья-врачи, работавшие в Петербурге
и Москве. Они собрали для него некоторую сумму и добились от
директора Петербургского воспитательного дома немца Фрезе обещания
предоставить А. М. Шумлянскому по его возвращении на родину место
преподавателя в школе для повивальных бабок при Воспитательном доме и
отпустить ему средства на «вояж» с тем, чтобы он купил для школы в
Австрии и Германии ряд учебных пособий. Все же средств у А. М.
Шумлянского было так мало, что от поездки в Англию пришлось отказаться,
а во Франции задержаться очень недолго. Лишь в Австрии он мог
пробыть достаточно долго (около семи месяцев), чтобы поработать в
клиниках Вены и прослушать ряд курсов у тамошних видных медиков. После
нескольких месяцев пребывания в Германии, где ему пришлось заниматься
47

Александр Михайлович Шумлянский
не наукой, а торговыми операциями по приобретению медицинского
инвентаря и учебных пособий для Воспитательного дома, А. М.
Шумлянский в конце марта 1784 г. вернулся на родину, в Петербург.
Внешне он был встречен здесь приветливо: «Что принадлежит до
наших старейшин, все принимают меня с отменною лаской и, кажется,
друг перед другом стараются мне пособить... Естьли словам каждого
верить, то мне без места не жить. Одна для меня трудность, выбрать оное
по моей склонности»,— писал А. М. Шумлянский одному из своих друзей
Но понадобилось очень немного времени, чтобы ученый, который в
апреле 1784 г. писал—«не могу еще проникнуть в их политику», достаточно
правильно разобрался в ней. А она заключалась в том, что, не имея
возможности прямо игнорировать врача и ученого, о выдающихся
достоинствах которого было уже широко известно, его обманывали пустыми
обещаниями и начали сплетать вокруг него сеть интриг, чтобы не допустить
его к занятию какого бы то ни было подходящего для него места. Эта
политика систематически проводилась в отношении всех более или менее
выдающихся русских ученых врачей. Всем им противостояла
бюрократическая стена врачей-немцев, захвативших в свои руки при поддержке
Екатерины II и ее правительства все наиболее влиятельные административные
медицинские посты и почти все преподавательские должности в медицин*
ских школах Петербурга и Москвы. Они старались утвердить свое
господство и всячески препятствовали продвижению русских врачей.
Характеристика, данная Герценом более позднему поколению немецких
реакционеров-бюрократов, может быть полностью применена и ко времени
Шумлянского: «Немецкая партия не представляла цивилизацию, а
русская невежество... Немцы, со своей стороны, были далеки от
изображения собою прогресса; без всякой связи со страною, которую они не
трудились изучать и презирали как варварскую, высокомерные до наглости,
они были раболепными орудиями императорской власти... Они вносили
в дела антипатичные русским манеры, бюрократический,
формалистский и дисциплинарный педантизм, совершенно противный нашим
нравам».
Только в единичных случаях и после многолетних усилий русским
врачам удавалось добиться относительных успехов, в большинстве же
случаев борьба эта была безуспешна или даже заканчивалась трагически.
Очень показательна в этом отношении судьба выдающего врача и педагога
П. И. Погорецкого. В разрез с политикой Медицинской коллегии он начал
осуществлять преподавание на русском языке и стремился увеличить в
Московской госпитальной школе число студентов-русских, за что
подвергся возмутительным преследованиям, угрозе ареста, суда и ссылки,
должен был выйти в отставку и умер в безвестности.
Еще находясь в Страсбурге, А. М. Шумлянский слышал о судьбе
П. И. Погорецкого, знал о преследованиях, которым подвергался
М. М. Тереховский, о жалких, грошовых местах, которые были
предоставлены после нескольких лет ожидания его товарищам талантливым
врачам и анатомам Руцкому, Карпинскому и другим. И все же он, сразу
получивший после защиты своей диссертации широкую известность и
признание в Западной Европе, избранный членом-корреспондентом
Парижского музея искусств, наук и литературы, не мог ожидать, что на родине
его не признают, что в течение многих лет он не будет иметь возможности
48

Александр Михайлович Шумлянский
устроиться на работе, что его ждет полуголодное существование и
издевательства со стороны правящей в медицине немецкой бюрократии.
Директор Воспитательного дома внешне весьма любезный Фрезе
попросту обманул Шумлянского. Последнего задержали в Германии
многочисленными поручениями, и одновременно под предлогом того, что он
медлит с возвращением в Петербург, обещанное ему место предоставили
австрийцу Моренгейму, не имевшему докторского диплома, стяжателю и
недоброжелателю России. А. М. Шумлянскому не помог даже успешно
сданный в 1784 г. при Медицинской коллегии экзамен на право
медицинской практики в России. На протяжении всего 1784 г. он не мог добиться
получения какого-либо места по своей специальности. А. М. Шумлянский
уже решил уехать в глубокую провинцию в качестве рядового врача, когда
М. М. Тереховский предложил ему поехать совместно с ним за границу
для ознакомления с постановкой обучения в высших медицинских школах
различных государств Западной Европы. Поездка эта была организована
правительством по предложению П. В. Завадовского, состоявшего главой
комиссии об училищах, которого русские врачи убедили в необходимости
создания в Петербурге высшего медицинского учебного заведения,
предназначенного для подготовки русских кадров квалифицированных врачей,
врачей-ученых и педагогов. Поездка М. М. Тереховского и А. М.
Шумлянского продолжалась с марта 1785 до августа 1786 г. По возвращении
на родину они представили обширные материалы и свои проекты
организации Медико-хирургической академии. Однако преодолеть немецкую
партию не удалось и все дело было положено под сукно. Академия, как
известно, была организована в 1799 г., когда и М- М. Тереховского и
А. М. Шумлянского уже не было в живых.
По возвращении из командировки А. М. Шумлянский рассчитывал
получить кафедру акушерства в Калинкинском хирургическом училище,
обещанную ему П. В. Завадовским.
Это училище было организовано немецкими врачами, преподавание
там велось по-немецки и учащиеся набирались исключительно из
немцев,— иными словами, это учреждение ставило своей прямой задачей
подготовку новых кадров врачей-немцев с целью и в дальнейшем удержать
все медицинское дело в России в руках немцев. А. М. Шумлянский и
М. М. Тереховский питали надежду, что со временем эти тенденции
удастся преодолеть и превратить Калинкинское училище в русскую
медицинскую школу. Однако А. М. Шумлянский был снова обманут. Под
всякими предлогами Медицинская коллегия оттягивала его назначение на
кафедру в Калинкинское училище, и в конце концов он был поставлен
(после восьмимесячного ожидания) перед фактом назначения на
обещанное ему место рижского врача Иоганна Лобенвейна, не имевшего даже
докторской степени, а когда Лобенвейн еще через три месяца отказался
приехать в Петербург, на кафедру акушерства был назначен рядовой врач
Томас Гофман, приехавший в Россию из Гамбурга. Немецкая
Медицинская коллегия несомненно мстила А. М. Шумлянскому за его
решительные выступления против немецкого засилия в русской медицине и за
создание русских кадров врачей и ученых медиков.
Прошло уже около пяти лет со времени окончания А. М. Шумлян-
ским университета, он приближался к сороковому году своей жизни, а
положение его в России оставалось столь же неопределенным, как и в
49

Александр Михайлович Шимлянский
момент первого возвращения на родину. Он жил впроголодь, занимаясь
плохо оплачиваемыми переводами на русский язык иностранных книг.
Убедившись, что ему так и не удастся работать в избранной им области,
он вынужден был принять назначение на кафедру патологии и терапии
в Московской госпитальной школе. Медицинская коллегия добилась
таким образом удаления его из Петербурга. Характерно, что, шесть лет
спустя, когда эту кафедру в Москве пожелал получить М. X. Пеккен,
Медицинская коллегия, не стесняясь, освободила А. М. Шумлянского.
Лишь в конце 1793 г. он был назначен на освободившуюся в Московской
акушерской школе кафедру акушерства и одновременно получил
должность «градского акушера» в Москве, и мог, наконец, заняться тем делом,
для изучения которого он был когда-то послан за границу и
специалистом которого он являлся. Но здоровье его было подорвано долгими
годами нужды и тяжелых переживаний. Только год и восемь месяцев он мог
поработать в той области медицины, которую считал особенно важной по
тем временам для народа. Эти последние 20 месяцев его жизни — он умер
6-го июля 1795 г.— принесли ему, по-видимому, моральное
удовлетворение. Известный историк медицины Я. Чистович писал о нем в 1860 г.,
через 65 лет после его смерти, что он «был счастливым и опытным
практиком и акушером, отчего воспоминание о нем сохранилось в Москве до
настоящего времени». Даже Медицинская коллегия, обманывавшая его и
издевавшаяся над ним столько лет, признала, наконец, его заслуги и в
октябре 1794 г., за восемь месяцев до его смерти, избрала его своим
почетным членом «за таланты его, трудолюбие и ученость и некоторые
прославившиеся сочинения».
Знакомясь теперь, через 180 лет после ее опубликования, с
диссертацией Шумлянского, нетрудно понять, почему он сумел с необычайной
легкостью убедить в своей правоте анатомов и врачей того времени и почему
всего лишь через шесть лет, в 1788 г., диссертация его была вновь
переиздана в виде отдельного трактата и получила широкую известность и
признание во всей Европе. Современник и друг А. М. Шумлянского,
прославленный русский инфекционист Данила Самойлович в своем письме
Дижонской академии, опубликованном в Париже в 1783 г., т. е. через год
после выхода в свет диссертации А. М. Шумлянского, писал о ней:
«Диссертация Шумлянского о строении почек с таблицами его собственной
работы доставила ему величайшую славу». И действительно, в период с
1783 по 1803 г. почти во всех медицинских и биологических изданиях
того времени появились изложения, разборы и рецензии на диссертацию
А. М. Шумлянского, написанные в ряде случаев виднейшими учеными и
неизменно восхвалявшими ее как работу, впервые раскрывшую строение
одного из важнейших органов тела человека и животных. Вспоминали об
этой работе и в XIX в. Однако по причинам, которые будут изложены
далее, и работа А. М. Шумлянского, и его имя оказались затем надолго
забытыми.
Основные выводы, к которым А. М. Шумлянский пришел в своей
диссертации 1782 г. «О строении почек», на титульном листе которой
значится, что она выполнена Александром Шумлянским — «русским из
Полтавы», были, конечно, хорошо известны его ближайшим учителям и
руководителям — профессорам Страсбургского университета. Замечательно,
что, несмотря на резкое расхождение взглядов А. М. Шумлянского с гос-
50

Александр Михайлович Шумлянский
подствовавшими в то время представлениями о строении почек, которые
развивали величайшие авторитеты конца XVII в. Мальпиги и Рюиш,
несмотря на крайнюю новизну развиваемых им воззрений, он сумел
полностью убедить ученых в своей правоте. В маленькой латинской речи,
произнесенной им после окончания диспута по поводу его диссертации, он
сам подчеркнул это полное согласие оппонентов с выводами его
диссертации: «Я всецело и всепокорнейше вверяю себя... благороднейшим мужам,
назначенным быть моими противниками и оказавшимися для меня
настоящими друзьями».
Этот быстрый и полный первоначальный успех диссертации
А. М. Шумлянского был обусловлен тем, что он дал в ней ясное и
вполне убедительное, основанное на точных, вполне оригинальных по
замыслу и чрезвычайно изящных по выполнению экспериментах,
решение важной медико-биологической проблемы, находившейся до него в
состоянии безнадежной запутанности. Существенный для практической
медицины вопрос о микроскопическом строении и физиологии почки на
протяжении целого столетия до А. М. Шумлянского обсуждался
анатомами и физиологами в порядке, по преимуществу, словесных споров
о правильности двух антагонистических теорий, выдвинутых еще в XVII в.
Мальпиги и Рюишем, теорий одинаково ложных и ошибочных. А. М.
Шумлянский опроверг обе теории. Он впервые выяснил картину хода в почках
мочевых канальцев и кровеносных капилляров и вскрыл
взаимоотношения между ними. Он доказал, что так называемые «мальпигиевы тельца»
в печке, которые Мальпиги принимал за железы, представляют собою не
что иное, как сплетения артериальных капилляров, или сосудистые
клубочки, окруженные, как он говорит, «некоторой кольцевидной границей»,
т. е., иными словами, тем, что современные гистологи называют «боуме-
новой капсулой». Он показал, что каждый клубочек примыкает к
отдельному почечному канальцу и что почечные канальцы не состоят, как
думали тогда, из вставленных друг в друга трубок, а представляют собою
каждый единую трубку, частью прямую, частью извивающуюся; он
описал и петлеобразный изгиб канальца, который в современной гистологии
носит название «петли Генле» по имени немецкого анатома, описавшего
эту петлю только во второй половине XIX в. Таким образом, А. М.
Шумлянский впервые в 1782 г. раскрыл микроскопическое строение почки,
структурные отношения всех ее элементов и почти исчерпывающе и точно
описал и изобразил их.
Экспериментальное исследование почки, произведенное ученым,
позволило ему доказать полную ошибочность утверждения известного
голландского ученого Рюиша о наличии в почках «открытых артерий».
Современник Петра I Рюиш, у которого он приобрел для Кунсткамеры
великолепную коллекцию анатомических препаратов, разработал учение,
согласно которому в организме существуют тончайшие артериальные
капилляры с открытыми устьями, через которые кровь просачивается прямо
в другие органы и ткани. В частности, и в почках якобы «кровь с
вырабатывающейся в ней мочой» выходит через открытые устья таких артерий
и поступает в открытые же устья мочевых канальцев. Это насквозь
ошибочное представление Рюиша приводило к выводу о том, что будто бы
кровеносная система не является замкнутой; хотя современники
Рюиша Мальпиги, Сваммердам и Левенгук показали, что артериальные
51

Александр Михайлович Шумлянский
капилляры непосредственно переходят в венозные, образуя таким образом
замкнутую систему трубок, учение Рюиша о наличии «открытых артерий»
продолжало прочно удерживаться в науке. А. М. Шумлянский показал,
что не существует никаких открытых артерий и окончательно и навсегда
установил полную замкнутость кровеносной системы. Значение этого
открытия А. М. Шумлянского выходит за пределы гистологического
описания одного только органа, почки, ибо ученый осуществил здесь
капитальное открытие общеанатомического и общефизиологического характера.
Тонкий экспериментатор и замечательный микроскопист-наблюдатель,
А. М. Шумлянский установил, таким образом, ту картину
микроскопического строения почки, которая полностью сохранила свое значение до
наших дней. Шумлянскому не удалось лишь выяснить петлеобразный ход
артериальных капилляров внутри клубочков и то, что «кольцевидная
граница», окружающая клубочки, представляет собою не что иное, как
слепое чашевидное расширение мочевого канальца, охватывающее клубочек.
Надо иметь, однако, в виду, что неахроматические микроскопы и
микроскопическая техника времен А. М. Шумлянского не давали возможности
проникнуть в эти структурные детали. Тем более поразителен тот факт,
что он тем не менее сумел совершенно точно разгадать взаимоотношения
между клубочками и мочевыми канальцами, сумел понять, что моча,
выделенная клубочками внутрь «кольцевидной границы», всасывается слепыми
концами мочевых канальцев, через которые собирается в почечной
лоханке.
То, чего не мог по понятным причинам увидеть А. М. Шумлянский,
было через 60 лет после него, в 1842 г., установлено английским ученым
Боуменом, который работал с ахроматическим микроскопом и пользовался
более совершенной микроскопической техникой. С того времени Боумену
и приписывается вся честь раскрытия микроскопической структуры почек
и основания научной физиологии почки. Имя же А. М. Шумлянского
оказалось несправедливо забытым. Между тем сам Боумен прекрасно знал
диссертацию Шумлянского, и будучи вполне добросовестным
исследователем, полностью признавал его заслуги. На первой странице своей
работы, написанной в 1842 г., Боумен пишет: «Шумлянский поддерживал
более совершенный (чем Мальпиги и Рюиш.— Авт.) взгляд на связь
между мальпигиевыми тельцами и почечными канальцами и дал даже
идеальную диаграмму этой связи, которая показывает, что он имел очень ясное
представление о фактическом положении вещей. Однако вследствие
значительной ошибки в относительных размерах этих телец и почечных
канальцев (как они изображены на его рисунке.— Авт.) некоторые заподозрили,
что его описание не было основано на действительных наблюдениях,—
порицание, которого он, по-видимому, мало заслуживает».
А. М. Шумлянский показал в своей диссертации, что он был
последовательным сторонником экспериментального метода в естествознании.
Микроскоп и инъекция — великолепные «подпоры эксперимента», а из
«тщательно наблюдаемых феноменов и из короллариев, которые сами
собой вытекают из них или выводятся с математической необходимостью,
возможно дойти до познания причин. Таким путем великий Ньютон
сломал затворы природы». Естествоиспытатель обязан всматриваться
в природу и допрашивать ее, чтобы добиться истины, а не слепо
следовать авторитетам: «Я не клянусь словами какого-либо учителя, но при-
52

Александр Михайлович Шумлянский
вожу здесь то, что видел»; «мы относимся с величайшим уважением к
именам этих славных мужей (Мальпиги и Рюиша.— Авт.), однако мы
не должны ради них жертвовать истиной». Опираться на авторитеты —
это значит «слишком полагаться на опоры, предоставляемые системами,
между тем как последние нередко скрывают, а не указывают тот путь,
которым можно прийти к истинной системе природы». Все эти мысли,
как и сама диссертация А. М. Шумлянского, рисуют его как передового
натуралиста-экспериментатора, смелого новатора, шедшего собственным
путем к разрешению поставленной им научной проблемы.
В еще большей мере мировоззрение А. М. Шумлянского
раскрывается в его небольшой брошюре «Мнение одного истиннолюбца о
поправлении наиполезнейшей для людей науки», изданной им в
Петербурге в 1787 г. после возвращения из заграничной командировки для
ознакомления с постановкой преподавания в высших медицинских
учебных заведениях. В этой маленькой книжке А. М. Шумлянский
обнаруживает себя как горячий патриот и как человек демократических и
материалистических взглядов. Он ставит перед собой задачу наметить
принципы такой системы преподавания медицины, которая с
наибольшим успехом содействовала бы созданию в России широких кадров
образованных и преданных своему делу врачей и ученых преподавателей
медицины. «В намерении моем,— говорит ученый,— уполномачивает
меня долг мой и любовь к моему отечеству». А. М. Шумлянский
указывает на тот факт, что на протяжении десятилетий русское
правительство привлекает в качестве врачей и педагогов иностранцев.
Конечно, говорит он, «нет сумнения, что во всех концах Европы обретаются
достойные мужи, соответствующие... качествам учителей. Но известно
также, что одни сограждане, соучаствующие в славе своего отечества,
более могут удовлетворить последнему, нежели в нем пришельствую-
щие». Поэтому учащихся надо прежде всего набирать из числа
сограждан, ибо уже самое «месторождение, воспитавшее их в науке, заставит
их усердствовать своим согражданам и наукою своею споспешествовать
общему благу».
При подборе учащихся для медицинских школ следует добиваться
того, чтобы молодые люди руководствовались при выборе этой
специальности не корыстолюбивыми соображениями, а искренним влечением
к науке и врачебному делу. Образование и содержание молодых людей
из трудовых и несостоятельных классов государство должно полностью
взять на себя путем создания образцово-поставленных медицинских
школ, которые А. М. Шумлянский называет «общественными
училищами». Успеху занятий в общественных училищах могут
способствовать не полицейские меры, не наказания и розги, а пример учителей,
правильно поставленное преподавание и воспитание, и, как он писал,
«соревнование учащихся».
Замечательны соображения А. М. Шумлянского о самой системе
преподавания медицинских наук. Он считал, что в существующих
школах преподавание ведется бессистемно и перегружено множеством
бесполезных и даже вредных предметов и сведений. Необходимо «одно
самонужнейшее знание из сих наук почерпнуть, оставляя тонкости их
для праздных любителей, кои учатся единственно для своего
увеселения». Развивая свою мысль, он говорит далее: «Образ учения наилуч-
53

Александр Михайлович Шумлянский
ший есть тот, который пространную науку делает соразмерною понятию
учащихся. К сему достигнуть можно через отнятие от оныя ненужных
предметов и чрез естественное самонужнейших [предметов]
расположение». А. М. Шумлянский приводит две таблицы, на которых дана его
«естественная система» (т. е. классификация) естественных и
медицинских наук. В основании системы лежат физика, химия, минералогия и
биологические науки, от которых он, через анатомию и физиологию
человека, постепенно восходит к медицинским наукам — сначала к теории
различных болезней, а затем — к практической медицине: диететике,
терапии и хирургии.
Строя свою «естественную систему врачебной науки», ученый
исходил из убеждения в существовании всеобщей связи и взаимодействия
всех тел материальной природы. Человек, говорит он, «обозревает
разумом своим видимые твари; начиная от неодушевленных, исследывает он
и животных, сравнивает всех их бытие, стройность и взаимную
зависимость, ту цепь, которая составляет мир сей... и паки нисходит к
исследованию подобных себе тварей... испытывает неразрывной своего тела
союз со всеми вещми Вселенныя». Природа едина, и этим ее единством
определяется единство и глубокая связь друг с другом всех разделов
естествознания: «По существу общего и единственного сих наук
предмета, самой природы, кою они испытывают, явствует неразрывной всех
их между собою союз. Но по свойству ограниченного разума потребно
было оных наук разделение на части». Таким образом, очевидно, что
А. М. Шумлянский считал естественной такую систему наук, которая
отражала бы существующую в самой природе все усложняющуюся
связь между более простыми и все более сложными явлениями,
«стройность и взаимную зависимость, ту цепь, которая составляет мир сей».
Человек, как и всякий другой организм, подчинен в своей
жизнедеятельности тем же законам взаимосвязи и взаимодействия, что и вся
остальная природа, и жизнь может быть сведена к материальным
физическим силам. Этот механический материализм, игравший передовую и
прогрессивную роль в XVIII в., выражен у А. М. Шумлянского с
большой определенностью: «Физиолог по основаниям, анатомиками
изведанным, взирает на тело живого человека как на животную махину, из
бесчисленных сочленений состоящую, коих всех природное и стройное
содействие составляет природную его жизнь, самое здравие... Твердых
частей движение повинуется законам механики, и жидкие — правилам
гидравлики; иные действуют силою воздуха, а другие силою света...
Действие всего тела зависит или от стихий, или от небесных планет,
кои его окружают, или от разных земных произведений, коими оно
питается». А. М. Шумлянский полностью исключает из представления о
сущности и закономерностях жизни какие-бы то ни было мистические,
виталистические силы и подчеркивает глубокую зависимость жизни,
живых существ от окружающей материальной среды. К этому следует
добавить, что для него не существует непознаваемых предметов и
явлений, есть только еще не познанные: «Богатства природы неисчерпаемы,
коих новые открытия для будущих веков предоставлены». Как видно
из изложенного, по своим философским воззрениям А. М.
Шумлянский стоял в том ряду передовых русских философов-материалистов,
который, начинаясь с Ломоносова, через Тереховского, Шумлянского и
54

Александр Михайлович Шумлянский
Радищева, вел к материалистам начала XIX в.— И. Е. Дядьковскому
и другим.
Изложив свои взгляды, А. М. Шумлянский предлагает
правительству «избрать известное число способных людей для сочинения новой
врачебной системы», а во главе их поставить «предводителя», которым
должен быть человек, наиболее по своим знаниям, опыту и моральным
качествам достойный. Когда все предлагаемые им мероприятия будут
осуществлены, пишет ученый в заключении своей книги, «тогда и
заведения будут соответствовать желанию попечителей, со уменьшением
иждивения,— тогда можно будет иметь и в Отечестве достойных
учителей, не теряя иждивения для обучения их в иностранных
государствах. Таковые наставники произведут и учителей и достойных врачей из
своих соотечественников, кои могут восстановить в обществе врачей
равномыслие, тишину и согласие, истребить невежд, доставить
Отечеству отраду и исполнить желание всех любящих человечество».
Разумеется, что голос А. М. Шумлянского не был услышан (вернее, привел
к усилению гонений на него), как не возымели никакого действия и
соответствующие выступления М. М. Тереховского.
Группа врачей-немцев во главе с одним из главных директоров
Медицинской коллегии бароном фон Фитингофом сумела свести всю
реформу медицинского образования к незначительным полумерам.
И мы не знаем, отдавал ли себе А. М. Шумлянский отчет в том, что
осуществление его проекта в полном объеме требовало по существу
коренного изменения государственного строя России.
Главнейшие труды А. М. Шумлянского: De structura renum tractatus physiologico-
anatomicus, Argentorati, Страсбург, 1788; перевод на русский язык второй части этого
трактата под заглавием «Д-ра Александра Шумлянского, русского из Полтавы,
О строении почек физиолого-анатомический трактат», см. в кн.: Соболь С. Л.,
«История микроскопа и микроскопических открытий в России в XVIII веке». М.,
1949; Мнение одного истиннолюбца о поправлении наиполезнейшей для людей науки,
в Санкт-Петербурге, 1787.
О А. М. Шумлянском: Краткое жизнеописание Медицины Доктора и
Профессора Шумлянского, «Всеобщий журнал врачебной науки, издаваемый И. Медико-
Хирургической Академией», СПб., № 1, 1812; Чистович Я., История первых
медицинских школ в России, СПб., 1883; Бессмертный Б. С, Диссертации
русских врачей XVIII в. по анатомии и физиологии, «Труды совещания по истории
естествознания 24—26 декабря, 1946 г.», М.—Л., 1942; Соболь С. Л., История
микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII в., М., 1949; Из
архива профессора А. М. Шумлянского. Письма и документы (1781—1795),
вступительная статья и комментарии проб). С. Л. Соболя, см. в кн.: «Научное наследство»,,
том II, М., 1951; История естествознания в России, т. 1, часть 1, М„ 1957.

Ж,арл Макспжовпг
БЭР
1792-1876
дин из крупнейших естествоиспытателей XIX в. русский
академик К. М. Бэр всю свою долгую жизнь посвятил
служению науке. Мировая известность Бэра связана
прежде всего с его трудами в области морфологии животных,
особенно в области эмбриологии. Он по справедливости
считается основоположником сравнительной эмбриологии.
Результаты тщательных сравнительных исследований
зародышевого развития птиц, млекопитающих, земноводных и рыб
привели Бэра к установлению важных закономерностей, включенных
позднее Дарвином в арсенал доказательств эсолюционного учения.
Зоологические и эмбриологические исследования относятся преимущественно
к раннему периоду научной деятельности Бэра, к годам его работы в
Кенигсберге. После возвращения на родину, в Россию, К. М. Бэр
занимался главным образом проблемами географии и антропологии,
оставив глубокий след и в этих областях науки. Большое значение имели
также его труды по прикладной зоологии, в частности по вопросам
56

Карл Максимович Бэр
пресноводного и морского рыболовства. С молодых лет до глубокой
старости К. М. Бэр живо интересовался общебиологическими проблемами,
выступая с докладами, речами и статьями, посвященными обсуждению
закономерностей строения, жизнедеятельности и развития организмов.
Труды К. М. Бэра высоко оценивались его современниками, в том
числе Ф. Энгельсом, Ч. Дарвином и Т. Гексли. Однако полное
признание его научных заслуг пришло позднее, особенно в советское время.
За последние два десятилетия Академия наук СССР издала переводы
основных эмбриологических трудов Бэра и его «Автобиографии».
Советские историки науки в своих книгах и статьях осветили
разностороннюю научную деятельность знаменитого натуралиста, имя которого
академик В. И. Вернадский ставил в один ряд с Аристотелем, Гарвеем.
Ламарком, Кювье и Дарвином, а среди российских академиков — в ряд
с М. В. Ломоносовым и Л. Эйлером.
В речи, посвященной памяти К. М. Бэра, академик Ф. В.
Овсянников сказал: «Высокий интерес должны представлять для всякого
мыслящего человека деятельность и труды такого гениального ученого,
каковым был почетный член Академии К. М. Бэр. Он жил не для себя,
не для своей семьи, он жил для науки, для отечества, для цивилизации.
Он не был коренным русским, но редко приходилось встречать людей,
которые так бы были преданы России и ее интересам, как он».
Карл Максимович Бэр (Карл Эрнст фон Бэр) родился в
Прибалтийском крае (в нынешней Эстонской ССР) 28 февраля 1792 г.
Первоначальное образование он получил дома, после чего четыре года учился
в средней школе в Ревеле (ныне Таллин), и вслед за ее окончанием
поступил на медицинский факультет университета в Дерпте (ныне
Тарту). Студенческие годы Бэра совпали с Отечественной войной 1812 г.,
в которой молодой Бэр, охваченный патриотическим порывом, принял
участие в качестве добровольца-медика. К. М. Бэр вместе с другими
студентами медицинского факультета работал в сыпнотифозном бараке
в осажденной неприятелем Риге и едва сам не погиб от тифа.
В 1814 г. К. М. Бэр сдал государственные экзамены на степень
доктора медицины и защитил диссертацию на тему о заболеваниях,
эндемичных для Эстонии. Считая университетское образование
недостаточным для самостоятельной врачебной деятельности, он отправился в
Вену с целью расширения и углубления практических медицинских
познаний. Однако постановка лечебного дела в венских больницах сильно
разочаровала Бэра, и в нем пробудилось прежнее увлечение
естественными науками, зародившееся еще в детстве и укрепившееся во время
студенчества в Дерпте под влиянием лекций физика Г. Паррота,
ботаника К. Ледебура и анатома и физиолога К. Бурдаха.
Питая особенный интерес к сравнительной анатомии, К. М. Бэр, по
совету друзей, отправился в Вюрцбург к профессору И. Деллингеру и
в течение года пользовался его советами при изучении сравнительной
анатомии животных, преимущественно беспозвоночных.
Период обучения у Деллингера ознаменовался для К. М. Бэра
близким знакомством с прибалтийским уроженцем X. И. Пандером,
который впоследствии, так же как и Бэр, сделался членом Петербургской
Академии наук. Дружба с Пандером надолго определила направление
научных интересов Бэра. Их общий учитель И. Деллингер задумал и
57

Карл Максимович Бэр
то время исследовать ранние стадии развития куриного зародыша,
рассчитывая на то, что работу выполнит какой-нибудь его ученик,
который проявит интерес к этой теме и притом сможет оплатить расходы по
закупке большого количества свежих яиц, заплатить рисовальщику и
смотрителю инкубатора. Пандер, обладавший достаточными личными
средствами и живо заинтересовавшийся поставленной задачей, охотно
принялся за эту работу и в течение года написал диссертацию «Об
истории превращений, которые претерпевает насиженное яйцо в течение
первых пяти дней».
К. М. Бэру довелось непосредственно наблюдать за работой Пан-
дера, которому он горячо советовал взяться за это исследование. Когда
в 1817 г. диссертация Пандера была напечатана, К. М. Бэр
внимательно ее изучил, однако целый ряд описанных в ней явлений остался для
него непонятным. К. М. Бэр уже тогда пришел к заключению, что
необходимы новые, более детальные исследования развития куриного
зародыша. Взяться за эту работу он смог, однако, только после переезда
в Кенигсберг, где его старый учитель Бурдах предложил ему
должность прозектора при кафедре анатомии и физиологии. Впоследствии
К. М. Бэр писал в своей «Автобиографии», что он с гораздо большей
охотой стал бы работать в России, где-нибудь в Прибалтике или в
Петербурге, но в России в то время подходящей должности для моло-
дого анатома не нашлось. Правда, когда К. М. Бэр уже дал согласие
переехать в Кенигсберг, он получил приглашение занять должность
прозектора у дерптского профессора анатомии Л. Цихориуса, к
научным знаниям и методам преподавания которого К. М. Бэр получил
предубеждение еще в то время, когда слушал его лекции в Дерптском
университете. Главным образом поэтому, а также в силу того, что в
Кенигсберге возможности для научной работы были более
благоприятными, он отклонил предложение Дерптского университета и на 17 лет
связал свою судьбу с Кенигсбергом. На первых порах он читал лекции,
вел практические занятия по анатомии и заведовал Анатомическим
институтом. Два года спустя, когда на К. М. Бэра было возложено
чтение курса зоологии и организация зоологического музея, эти
обязанности тоже отнимали у него много сил и времени. Тем не менее с первых
лет пребывания в Кенигсберге он, наряду с педагогическими и научно-
организационными обязанностями, а также с чтением публичных
лекций, все с большим увлечением занимался и научно-исследовательской
работой. Начав со сравнительной анатомии и систематики, К. М. Бэр
вскоре перенес все свое внимание на эмбриологические исследования.
В ходе изучения эмбрионального развития птиц и млекопитающих
К. М. Бэр сделал важное открытие, первоначально, правда, не
получившее должной оценки. Он обнаружил яйца в яичнике млекопитающих и
человека. В 20-х годах прошлого века истинное яйцо млекопитающих
еще не было известно, и считалось, что яйцами являются те крупные,
наполненные жидкостью пузырьки, которые в XVII в. открыл на
поверхности яичника голландский анатом Р. де Грааф. Сначала у собаки,
а затем и у других млекопитающих — коровы, свиньи, овцы, кролика,
ежа и дельфина, а также и у человека К. М. Бэр установил, что
подлинным яйцом является микроскопически малое тельце, находящееся
внутри фолликула, или граафова пузырька.
58

Карл Максимович Бэр
Тщательное описание этих наблюдений К. М. Бэр изложил в 1827 г.
в форме подробного письма, напечатанного по латыни и адресованного
Петербургской Академии наук, которая за год перед тем выбрала
К. М. Бэра своим членом-корреспондентом, а в 1828 г.—
действительным членом.
Вслед за сочинением «Об образовании яйца млекопитающих и
человека» появился первый том классического труда К. М. Бэра
«История развития животных», в котором детальное описание развития
куриного зародыша сопровождалось обширными теоретическими
рассуждениями, посвященными общим закономерностям строения и развития
животных. В качестве подзаголовка этого труда К. М. Бэр поставил
слова «Наблюдение и размышление», являющиеся девизом всей его
научной деятельности.
Здесь, как и в других его работах, богатый фактический материал
освещен обобщениями — плодом глубоких размышлений над
результатами собственных наблюдений. Вслед за Пандером К. М. Бэр
установил раннее разделение зачатка зародыша на два слоя, или листка —¦
поверхностный, «серозный» и глубжележащий, «слизистый», между
которыми вскоре закладывается третий листок, «сосудистый».
Одновременно с расслоением зачатка обнаруживаются первые признаки
формирования зародыша — появление «первичной полоски», из которой
образуются продольные валики, вскоре смыкающиеся друг с другом. На дне
желобка, разделяющего эти валики, К. М. Бэр обнаружил тонкий тяж,
который Пандер ошибочно принял за спинной мозг. На самом деле —
и это открытие составляет важную заслугу Бэра — упомянутый
плотный тяж является спинной струной, или хордой, сохраняющейся на всю
жизнь у хрящевых рыб, тогда как у высших позвоночных хорда
существует только в зародышевом периоде, а позднее исчезает. Наличие
хорды у зародышей, как справедливо отметил К. М. Бэр, является
одним из основных, наиболее рано появляющимся признаком,
характерным для всех позвоночных животных. Из спинных валиков, или
пластинок, по наблюдениям К. М. Бэра, развивается центральная нервная
система и сегментирующиеся закладки осевого скелета и мышц; эти
части вместе с хордой образуют осевые органы развивающегося
зародыша.
Все три слоя распластанного на желтке зародыша разрастаются по
поверхности желтка и смыкаются на его нижнем полюсе. Слизистый
листок образует желобовидное впячивание вдоль лежащей поверх него
спинной струны; так закладывается будущий пищеварительный тракт
зародыша. Вскоре его головной, а затем и хвостовой конец
приподнимается, и зародыш начинает отшнуровываться от желтка. В головной
части мозговая трубка образует расширения — мозговые пузыри,
дающие впоследствии начало головному мозгу; передний мозговой пузырь
образует в то же время боковые выросты — зачатки глаз.
Проследив в деталях дальнейшее развитие, К. М. Бэр описал
формирование основных систем органов зародыша, особенно подробно
остановившись на образовании кровеносной системы, головного мозга с
органами чувств, пищеварительных и дыхательных органов. Наблюдения,
описанные в первой половине первого тома «Истории развития
животных», еще более детализированы во втором томе этого труда, опублико-
59

Карл Максимович Бэр
вание которого задержалось на девять лет, причем этот второй том
вышел в свет без объяснительного текста к рисункам и без
заключительной главы. Недостающие части второго тома К. М. Бэр не прислал
издателю, несмотря на неоднократные напоминания. Биографы объясняют
такое отношение к собственной работе подавленным душевным
состоянием Бэра, тяжело переживавшего невнимание со стороны немецких
ученых к его эмбриологическим трудам. Не меньшую роль сыграло и то
обстоятельство, что с первых лет пребывания К. М. Бэра в Петербурге
его силы были поглощены новыми обязанностями — приведением в
порядок академической библиотеки, а затем подготовкой к первой
северной экспедиции. Несмотря на незавершенность второго тома «Истории
развития животных», это сочинение имеет весьма большое значение.
В нем содержатся точные сведения о формировании яйца в яичнике
курицы, о строении отложенного и еще не насиженного яйца, а также
детальное описание формирования отдельных органов цыпленка. Помимо
этого во втором томе изложены наблюдения над развитием
млекопитающих, рептилий, амфибий и рыб; наиболее подробно освещено
развитие млекопитающих и отмечены различия в развитии зародышей у
разных отрядов этого класса. Развитие животных, лишенных в зародышевом
периоде амниона и желточного мешка, т. е. амфибий и рыб, описано
менее детально, так как эмбриональному развитию низших
позвоночных К. М. Бэр посвятил самостоятельные, напечатанные перед тем
работы. Среди них особенный интерес представляет вышедшая в
1834 г. статья «Превращение яйца амфибий до возникновения
зародыша и вытекающие отсюда следствия для теории развития». В ней
содержится описание раннего развития лягушки, выражающегося в
разделении яйца на части, или шары дробления. Это явление отчетливо видели
еще в 1824 г. Прево и Дюма, но существо его осталось для них
непонятным. По меткому выражению К. М. Бэра, Прево и Дюма «в
буквальном смысле слова остались на поверхности явления». Дело в том,
что французские эмбриологи описали только сеть борозд,
появляющихся на яйце лягушки, и не подозревали, что эти борозды проникают в
глубь яйца и разделяют его. К. М. Бэр считал, что ту же ошибку
сделал и итальянский исследователь М. Рускони, опубликовавший в
1826 г. работу о развитии бурой лягушки. На самом деле Рускони
подобно Бэру правильно оценил дробление яйца как действительное
разделение его на обособленные друг от друга части. К. М. Бэр еще более
детально, чем Рускони, описал появление первых двух борозд,
пересекающих друг друга под прямым углом и проходящих через верхний и
нижний полюсы яйца. Этим бороздам, используя удержавшиеся в
науке до настоящего времени географические термины, Бэр дал название
меридиональных, а третью, разделяющую яйцо в горизонтальной
плоскости, он назвал экваториальной бороздой. Дробление продолжается
далее, причем в верхнем полушарии яйца оно протекает быстрее, чем в
нижней, пока все яйцо не превращается в скопление маленьких, как
выражается Бэр, «желточных отдельностей». Только после этого
начинается формирование зародыша. Очень интересны общие соображения
К. М. Бэра, связанные с описанным дроблением яйца. «Исходный
индивидуум, яйцо,— писал он,— разделяется на бесчисленное количество
индивидуальностей, каждая из которых имеет ничтожное значение и ока-
60

Карл Максимович Бэр
зывается лишь элементарной составной частью нового индивидуума;
жизненный процесс растворяет исходную индивидуальность, которая,
однако, совсем не разрушается, так как из ее обломков возникает новый
индивидуум». В этих образных словах содержится выражение того
единства целостности и расчлененности многоклеточного организма,
которое было понято значительно позднее, после окончательного
торжества клеточной теории.
Дополнением ко второму тому «Истории развития животных»
являются также сочинение К. М. Бэра о развитии рыб (1835 г.) и более
ранние статьи о жабрах и жаберных сосудах у зародышей позвоночных.
Особенно важны эти последние работы, в которых он подтвердил и
детализировал открытие своего друга Г. Ратке, установившего наличие
жаберных щелей в эмбриональном периоде у птиц и млекопитающих,
включая и человека.
После переезда в Петербург, когда К. М. Бэр почти полностью
переключился с эмбриологических работ на другие исследования, он лишь
время от времени выступал со статьями об уродствах у рыб,
млекопитающих и человека, справедливо считая, что изучение уродств может
пролить свет на закономерности нормального развития. Лишь
значительно позднее, в 1845 г., он попытался возобновить занятия
эмбриологией во время научной командировки в Италию. Изучая развитие яиц
асцидий и морских ежей, К. М. Бэр прежде всего доказал возможность
искусственного осеменения (эта проблема интересовала его в связи с
вопросами искусственного рыборазведения), а затем проследил ранние
стадии развития яиц морского ежа. С той точностью, которую
допускает прижизненное наблюдение, К. М. Бэр проследил судьбу яйцевого
ядра во время дробления, показав, что ядра бластомеров являются
прямыми потомками яйцевого ядра. Его наблюдения внесли существенную
поправку в господствовавшие в то время, да и значительно позже,
представления, будто яйцевое ядро исчезает после оплодотворения и
повторно возникает в начале дробления.
Теперь следует, вернувшись назад, остановиться на теоретических
размышлениях, заключающих первый том «Истории развития
животных». Они касаются прежде всего общей характеристики тех процессов
развития, которые К. М. Бэр назвал «внутренним преобразованием
особи». По его мнению, на всех этапах формирования животного развитие
идет в направлении от гомогенного (однородного) к гетерогенному
(разнородному), или от общего к частному. Этот переход в развитии
от общего к частному, т. е. дифференцирование, происходит, по
описанию К. М. Бэра, в трех формах, которые он назвал первичным,
гистологическим и морфологическим обособлением. Первичное обособление—
это разделение раннего зародышевого зачатка на слои, которые еще
Пандер назвал зародышевыми листками. Гистологическое обособление
совершается позднее в уже отделившихся друг от друга зародышевых.
листках, каждый из которых дает начало различным тканям. При
помощи морфологического обособления однородные закладки систем
органов превращаются в сформированные органы. Так, однородная сначала
пищеварительная трубка расчленяется на пищевод, желудок и разные
отделы кишечника, а также дает начало печени и, кроме того, отделяет
от себя легкие и временный зародышевый орган аллантоис. Описанные
61

Карл Максимович Бэр
формы обособления, или дифференцирования, и являются, по мысли
К. М. Бэра, источником сложной (гетерогенной) организации
сформированного животного.
У позвоночных эта организация, по представлениям К. М. Бэра,
подчиняется следующей общей схеме. Любое позвоночное животное
построено в виде системы трубок, лежащих одна над другой или
заключенных одна в другой. Трубчатое строение имеют центральная нервная
система, главный сосуд и кишка, заключенная в трубку, состоящую из
сосудистого слоя. Эта совокупность трубок одета снаружи общей
трубкой сосудистого слоя, а на поверхности еще кожной трубкой.
Представление об этом, выявляющемся в процессе развития и
характерном для всех позвоночных взаимном расположении органов,
К. М. Бэр положил в основу выделения позвоночных в единый тип,
противопоставленный остальным трем типам животного царства —
удлиненному, или членистому, массивному и периферическому, или
лучистому. Разделение животных на сходные четыре типа по чисто
анатомическим признакам за несколько лет до К. М. Бэра осуществил
знаменитый французский зоолог Ж. Кювье, считавший при этом, что между
отдельными типами нет и не может быть переходов. Теория типов
К. М. Бэра, построенная на эмбриологической основе, была более
гибкой, чем теория Кювье, так как Бэр видел в развитии представителей
одного типа некоторые черты, свойственные другим типам, и,
по-видимому, допускал, хотя и очень осторожно, развитие всех животных от
одной общей формы. Признаки типа, т. е. характер взаимного
расположения органов, К. М. Бэр не считал единственной характеристикой
организации того или иного животного, различая в ней еще и степень
сложности строения, или, как он говорил, «степень образования
животного тела». Этим термином он обозначал уровень разнородности
(гетерогенности) частей, т. е. степень гистологического и морфологического
обособления. Сравнивая низших позвоночных (рыб) с высшими
членистыми (насекомыми), К. М. Бэр отметил, что последние обладают
более гетерогенным строением, хотя рыбы и принадлежат к более
высокому, чем насекомые, типу организации. В процессе зародышевого
развития основные признаки типа обнаруживаются очень рано, тогда как
«степень образования тела» повышается лишь постепенно.
Сравнивая друг с другом развивающихся зародышей разных
позвоночных, К. М. Бэр установил закономерное увеличение сходства
между зародышами при прослеживании развития вспять, к исходному
моменту, зарождению новой особи. Каждый развивающийся организм,
например зародыш курицы, обнаруживает прежде всего основные
признаки типа, к которому он относится, в данном случае —
принадлежность к типу позвоночных. Однако на ранних стадиях развития еще
невозможно решить, к какому классу—рыб, амфибий, рептилий, птиц
или млекопитающих — относится данный зародыш. Позднее
появляются признаки класса птиц, затем признаки отряда куриных, далее —
признаки рода и вида домашних кур и, наконец, признаки породы и чисто
индивидуальные особенности.
О сходстве зародышей, принадлежащих к одному типу, К. М. Бэр
писал так: «У меня имеются два маленьких эмбриона в спирту, для
которых я забыл написать название, и я теперь уже не в состоянии опре-
62

Карл Максимович Бэр
делить класс, к которому они принадлежат. Это могут быть ящерицы,
маленькие птички или совсем молодые млекопитающие; настолько
сходно образование головы и туловища у этих животных... Итак, чем
дальше мы заходим в историю развития позвоночных, тем более сходными
оказываются эмбрионы в целом и в отдельных частях». Ч. Дарвин в
своем труде «Происхождение видов путем естественного отбора»
привел это выразительное место из бэровской «Истории развития
животных» для иллюстрации сформулированной Бэром закономерности,
которую Дарвин назвал «законом зародышевого сходства».
Исходя из своих наблюдений, К. М. Бэр, однако, решительно
возражал против мнения, высказывавшегося его современником, немецким
анатомом И. Меккелем, что зародыш высших животных проходит в
своем развитии через стадии, соответствующие взрослому состоянию ряда
более низко организованных животных. «Каждый зародыш
определенной животной формы,— писал Бэр,— вместо того, чтобы проходить
через другие определенные формы, напротив, отходит от них. Зародыш
высшей формы похож не на другую животную форму, а только на ее
зародышей». Сходство зародышей высших животных со взрослыми
низшими зависит, по мнению К. М. Бэра, от того, что последние слабо
дифференцированы и поэтому мало отличаются от зародышей. Факт
сходства между зародышами, тем большего, чем моложе зародыши,
привел К. М. Бэра к вопросу, «не тождественны ли в основном все
животные в начале своего развития, и нет ли для них всех одной общей
первичной формы?» К. М. Бэр утверждал, что такая общая для
индивидуального развития всех животных форма действительно существует; ею
является пузырьковидная эмбриональная стадия, которой
соответствует, по современной терминологии, стадия бластулы. «Простая форма
пузырька,— писал К. М. Бэр,— есть общая основная форма, из которой
развиваются все животные, не только по идее, но исторически».
В этой связи уместно поставить вопрос об отношении К. М. Бэра
к теории эволюции, идея которой носилась в воздухе в ту эпоху, когда
он вырабатывал свои эмбриологические представления и пытался
сделать из них общебиологические выводы. Теория эволюции вылилась
в законченное учение в трудах Ч. Дарвина, когда К. М. Бэр был уже
довольно стар, но продолжал живо интересоваться новыми веяниями
в биологической науке. В литературе, посвященной научным взглядам
К. М. Бэра, долгое время было распространено представление, что в
молодые годы он был убежденным эволюционистом и допускал
возможность превращения одних форм в другие в достаточно широких пределах,
а позднее все более суживал эту возможность трансформации.
Систематический анализ трудов К. М. Бэра, опубликованных в
разные годы, и сопоставление их с неопубликованными, хранящимися в
архивах рукописями, заставляет прийти к следующему выводу. В ранних
зоологических и сравнительно-анатомических работах К. М. Бэр вообще
не ставил вопроса об исторической преемственности различных форм
животных, т. е. об эволюции органического мира, довольствуясь
необходимым для целей классификации установлением признаков большего
или меньшего сходства. Для обозначения этого сходства он иногда
употреблял слово «сродство», не вкладывая в него понятие кровного родства,
или общности происхождения. Позднее, в период интенсивных занятий
63

Карл Максимович Бэр
эмбриологией и в ближайшие за тем годы К. М. Бэр пришел к выводу
о возможности эволюционных изменений в сравнительно узких
границах, допуская иногда кровное родство и происхождение от общих
предков животных, относящихся к одному типу. Возможность трансформации
животных одного типа в животных другого типа К. М. Бэр отвергал,
и поэтому встретил решительными возражениями исследования
знаменитого эмбриолога А. О. Ковалевского, доказывавшего общность
происхождения позвоночных и беспозвоночных на основе общности явлений
эмбрионального развития позвоночных и оболочников, которых тогда
относили к типу моллюсков.
Уверенность в том, что разные виды животных происходят один от
другого, К. М. Бэр основывал на закономерностях географического
распространения животных. Ссылаясь на эти соображения Бэра, а также
на его сравнительно-эмбриологические работы, Дарвин назвал Бэра
одним из своих предшественников. Однако сам К. М. Бэр не
использовал результатов наблюдений над развитием зародышей в качестве
доказательства кровного родства между отдельными классами позвоночных,
а тем более родства между разными типами животного царства.
Признавая в той или иной форме историческое развитие организмов,
или «трансмутацию», К. М. Бэр исходил из того, что иначе пришлось бы
поверить в чудо и допустить вмешательство в явления природы «высшей
силы»; последнее представление он считал недопустимым для
натуралиста.
Каким же образом, по мнению К. М. Бэра, совершалась эта
трансмутация? В 1859 г. на этот вопрос был дан исчерпывающий ответ
теорией Ч. Дарвина, показавшего, что возникающие под воздействием
окружающей среды изменения животных и растений могут быть весьма
разнообразными, так что изменившиеся живые существа оказываются,
одни в большей, другие в меньшей степени, приспособленными к
условиям существования. В результате выживают в борьбе за жизнь только
те измененные формы, которые оказались по отношению к условиям
существования в благоприятном положении, обладая признаками,
наиболее приспособленными к среде обитания. Это выживание самых
приспособленных и гибель менее приспособленных Ч. Дарвин назвал
естественным отбором, придавая ему значение основной движущей силы
эволюции.
Подобное истолкование эволюционного процесса представлялось
К. М. Бэру неприемлемым. «Я не отрицаю трансмутацию,— писал он
в одном письме,— и возражаю лишь против того, как понимает ее
Дарвин». Собственной эволюционной теории, которая могла бы объяснить
«трансмутацию» иначе, чем это сделал Дарвин, К. М. Бэр не создал,
склоняясь, по-видимому, к представлениям, близким к теории
«гетерогенной эволюции», выдвинутой немецким биологом А. Келликером.
Последний считал, что в процессе развития зародыша у него могут
возникнуть незначительные изменения, которые при достижении взрослого
состояния превратятся в столь существенные уклонения от родительской
формы, что потомство окажется уже сходным с животным другого вида,
рода, семейства или даже отряда. Помимо фактической необоснованности
такой «скачкообразной» эволюции теория Келликера не отвечала на
вопрос, от чего зависит столь ясно истолкованное Дарвином возникновение
64

Карл Максимович Бэр
приспособительных признаков, обеспечивающих поразительное
соответствие строения живых существ тем потребностям, которые определяются
условиями существования. К. М. Бэр не видел этого основного порока
теории Келликера; последняя была созвучна его собственным
представлениям о направленном характере всякого процесса развития, ведущего
к определенному финалу, или, как выражался К. М. Бэр, к
определенной цели.
Представления К. М. Бэра о целесообразности в живой природе
заслуживают специального рассмотрения. Немецкий философ Р. Штельцле,
напечатавший в 1897 г. книгу под заглавием «К. Э. фон Бэр и его
мировоззрение», столь же безоговорочно, сколько и необоснованно, считал
взгляды Бэра антиэволюционными, телеологическими и
идеалистическими, одновременно осуждая великого натуралиста за его «малоприличную
полемику против идеи творца». В самом деле. К. М. Бэр не стеснялся в
выражениях, высмеивая церковные представления о создании богом
новых видов животных. Иронические сентенции К. М. Бэра по адресу
религиозных догматов вполне соответствуют его общему умонастроению.
Бэр считал несовместимым с совестью подлинного ученого апелляцию к
непознаваемым силам. Он был уверен, что бесконечно многообразный
мир существует независимо от человеческого сознания и воспринимается
органами чувств, причем в познании мира обнаруживается
неограниченная мощь разума и его детища — науки. К вопросу о значении науки
К. М. Бэр в своих сочинениях возвращался неоднократно. «Наука,—
писал Бэр,— вечна в своем источнике, не ограничена в своей
деятельности ни временем, ни пространством, неизмерима по своему объему,
бесконечна по своей задаче, недостижима по своей цели». Говоря о
«недостижимости целей» в науке, он, несомненно, имел в виду невозможность
исчерпать научным познанием бесконечно многообразный мир явлений,
а не наличие в природе чего-либо непознаваемого. «Ограниченные
умы,— заметил Бэр,— питали надежду или, лучше сказать, выражали
опасение, что пределы человеческого познания будут скоро достигнуты.
Мысль малодушная, недостойная бесконечной продуктивности
человеческого разума!».
В кажущемся противоречии с только что охарактеризованным
умонастроением К. М. Бэра стоят некоторые места его статей, посвященных
целесообразности в живой природе. Сущностью жизни, по его мнению,
является само течение жизненного процесса, т. е. ряд следующих друг
за другом состояний. Об источнике перехода из одного жизненного
состояния в другое он говорит с полной определенностью: «Мы можем
оставить без обсуждения пустой спор о жизненной силе, так как дело
идет только о необходимости, вызывающей следующие друг за другом
моментальные состояния организации». К. М. Бэр особенно подчеркивал
связь преходящих состояний, процессов перехода от одного состояния к
другому и подготовительных изменений с окончательным состоянием,
когда, например, в результате сложных превращений «из шарообразного
или эллиптического яйца через много промежуточных состояний
достигается финал — порхающая бабочка». Говоря об эмбриональном
развитии, К. М. Бэр замечает, что уже на самых ранних стадиях вещество
яйца перерабатывается для образования органов так, «как будто в
яйце сидит разумный и понимающий строитель». Подобная метафора
65

Карл Максимович Бэр
понадобилась ему для того, чтобы подчеркнуть, что жизненный процесс,
в частности развитие особи, характеризуется направленностью, т. е.
движется к определенному финалу, хотя яйцо и зародыш и не сознают этого.
Направленность развития, впрочем, не абсолютна; она зависит от
внешних условий. «Жизнь,— говорит Бэр,— есть не что иное, как идущее к
определенному финалу самопревращение, приспособленное к внешним
условиям». «Как можно,— спрашивал он,— недооценивать то, что эти
процессы относятся к будущим состояниям? Они направлены на то,
что должно возникнуть... Следующие друг за другом изменения должны
служить цели».
В немецком языке существуют два слова — Zweck и Ziel, оба они
переводятся как «цель»; впрочем и по-немецки в бытовом
словоупотреблении эти слова могут заменять друг друга. Однако К. М. Бэр находит
в них такой смысловой оттенок, который позволил ему использовать эти
слова для обозначения различных понятий. Сознательно намеченная цель
(Zweck) относится только к разумной деятельности человека. Наоборот,
в явлениях природы, заканчивающихся определенным результатом,
нельзя искать разумной цели, поставленной каким-то мыслящим существом.
Направленное течение процессов природы есть выражение их движения
к тому состоянию, которое К. М. Бэр обозначает словом Ziel и которое
по-русски удобно перевести словами результат, или финал. Достижение
финального состояния осуществляется, по Бэру, не стремлением к
сознательно намеченной цели, а в силу естественной необходимости.
Недоверие современных ему естествоиспытателей к употреблению
понятий, отражающих направленность естественных процессов, К. М. Бэр
объяснял, ссылаясь на историю науки. В средние века в явлениях
природы, а особенно в строении и жизнедеятельности организмов, прежде
всего видели умысел бога и все явления объясняли действием
непознаваемых сил. Анатомы и физиологи вплоть до середины XVIII в.,
сталкиваясь с проявлениями целесообразности в строении и отправлениях
организмов, приписывали ее всемогуществу и премудрости творца. При
этом даже проявления чисто механической необходимости трактовались
как результат божественной воли. Так, голландский анатом XVII в.
Адриан ван Спигель, говоря о седалищных мышцах человека, которые в
связи с прямохождением развиты у него сильнее, чем у четвероногих
животных, высказывал уверенность, что человек обладает столь мощным
седалищем для того, чтобы сидеть на мягкой подстилке, когда он
размышляет о божьем величии. Перелом в этом мировоззрении совершил
И. Ньютон, показавший на примере падения тел и движения планет
простые законы природы в их действии. Только после этого, как пишет
К. М. Бэр, «измышленные от скудости знания силы и силенки, о
которых нельзя было сказать ничего определенного, исчезли как призраки
на свету». К концу XVIII в., по его словам, ни один образованный
человек не сомневался в том, что физико-химические процессы обязаны
естественной необходимости. Однако, и в это время еще сохранялась
уверенность, что жизненные явления подчиняются совершенно особым
закономерностям, почему для их объяснения принимали «особую силу, которая
обнаруживает свою деятельность в этих телах и обусловливает все то»
что не удалось объяснить с помощью уже известных физических и
химических сил; эту силу называли жизненной силой». К. М. Бэр был
66

Карл Максимович Бэр
твердо убежден, что гипотеза жизненной силы является попыткой
затуманить подлежащую решению задачу. «Сила, к которой нельзя
приложить меру,— писал он,— сила, которая стремится к цели, есть
порождение фантазии или произвола мысли».
И вместе с тем, по мнению К. М. Бэра, при всех успехах познания
процессов в природе, проявляющихся в форме необходимой деятельности,
не следует отрицать направленности процессов и целей в природе.
К. М. Бэр считал, что процессы формирования чего бы то ни было, в
том числе и процессы развития зародыша, нельзя нацело сводить к дей^
ствию физико-химических сил, так как эти силы должны быть отмерены
в соответствии с тем, что в конце концов получится. «Если старая
мудрость,— писал он,— признававшая целесообразность и величие в делах
природы, должна быть отброшена, то это не дает права утверждать, что
в природе действуют только необходимости, лишенные направления.
Совершенно ясно, что ничто не происходит без достаточного основания,
однако ненаправленные силы природы не могут создать ничего
упорядоченного, даже математически-определенную форму, а еще менее —
сложный организм; они могут только разрушать».
Субъективно К. М. Бэр был решительно против идеалистического
истолкования жизненных явлений. «По поводу моих общих взглядов,—
заметил он, имея в виду свой основной труд «Историю развития
животных»,— мне был сделан упрек, что они слишком механичны. Сознаюсь,
что я принимаю этот упрек как похвалу, потому что лучше стоять на
твердой почве, чем витать в облаках. Натуралистическому подходу
вообще отвечает правило говорить только о том, что действительно видел,
и выводить мысли из наблюдений, а не основывать наблюдения на
предвзятых мыслях». Когда К. М. Бэр принимает как похвалу
утверждение о «механичности» его воззрений, это следует понимать как
признание их материалистического характера,— именно этот смысл имеет его
отказ от идеалистического «витания в облаках». «Натуралистическое»
мировоззрение К. М. Бэра не могло, однако, не вступить в конфликт с
распространенной в его время формой материализма, с упрощенным,
механистическим материализмом. Его возражения против
естествоиспытателей, стремящихся свести без остатка все жизненные явления к физико-
химическим законам и не видящих качественного своеобразия этих
явлений, адресованы именно сторонникам вульгарного, механистического
материализма. Однако столь же резко выступал он и против сторонников
приспособлять явления природы к церковным догматам. Отвергая
понятие сознательной цели применительно к явлениям органического мира,
в которых он не усматривал разумной, заранее обдуманной
деятельности, К. М. Бэр стремился подчеркнуть целесообразный, т. е.
приспособительный характер строения и отправлений живых существ, в
особенности их развития как индивидуального, так и исторического. Развитие
индивидуума, неуклонно воспроизводящее в каждом поколении все
признаки вида, являлось для К. М. Бэра убедительным свидетельством того,
что процессы развития не могут быть объяснены случайной игрой
физико-химических сил. Даже употребляя облеченное в идеалистическую
форму выражение, что развитие особи управляется идеей вида, он, по-
видимому, имел в виду мысль, что направление развития данной особи
повторяет развитие особей данного вида, т. е. что развитие особи
67

Карл Максимович Бэр
определяется видовыми особенностями, окончательно выявляющимися во
взрослом состоянии. Можно признать, что в своих рассуждениях и в
своей терминологии К. М. Бэр шел по острию ножа, что различие между
понятиями цель (Zweck) и финал (Ziel) мало ощутимо, и поэтому он
непрерывно рисковал соскользнуть с понятия «финал» к понятию «цель»;
несомненно это и случалось с ним неоднократно. Можно признать даже,
что он был недостаточно последователен в борьбе с религиозной
идеологией и что отдельные его выражения сходны с представлениями деизма
или пантеизма. Суждения К. М. Бэра, утверждавшего объективное
существование целесообразности (приспособленности) строения и
жизнедеятельности живых существ, не только подчас облекались в
идеалистическую форму, но и не всегда были свободны от идеалистического
содержания. В самом деле, отрицая значение естественного отбора в процессах
приспособительной эволюции животного и растительного мира, К. М. Бэр
тем самым прошел мимо истинного источника целесообразности в живой
природе.
Эта же непоследовательность взглядов великого натуралиста
привела его к возражениям против дарвиновского понимания эволюции
млекопитающих, завершившейся возникновением человека. Первый раз
К. М. Бэр в отчетливой форме высказался о проблеме происхождения
человека по случаю выхода в 1863 г. книги соратника Дарвина Томаса
Гексли «Доказательства, касающиеся места человека в природе».
Основываясь на существенных различиях в строении ноги человека и задней
конечности человекообразных обезьян, а также на том, что ископаемые
переходные формы между обезьянами и человеком неизвестны, К. М. Бэр
пришел к заключению, что утверждение о происхождении человека от
обезьяны остается научно не обоснованным. И хотя К. М. Бэр утверждал,
что он не привлекает в качестве аргументов соображения этического
характера, этому не вполне можно верить, так как его рассуждения
резюмируются заявлением, что он с негодованием отвергает мысль о
происхождении человека от какой-либо обезьяны. Вопрос о подлинном
происхождении человека он оставил без ответа, намекая чуть ли не на
возможность самозарождения яйца, из которого развился первый
человек.
Размышления К. М. Бэра, касающиеся эволюции органического
мира, включая критику теории Дарвина, и его соображения о
происхождении человека, относятся преимущественно к последнему периоду
жизни, когда он уже отошел от исследовательской работы.
Как было отмечено выше, переездом К. М. Бэра в Петербург
датируется изменение направления его научной деятельности. Первоначально
он взял на себя нелегкую обязанность привести в порядок отдел
иностранных книг академической библиотеки и выполнил эту работу с
присущей ему добросовестностью и эрудицией.
Через два года после окончательного переезда в Петербург К. М. Бэр
задумал и летом 1837 г. осуществил свое первое путешествие на север
России, посетив необитаемую тогда Новую Землю. Результатом этой
экспедиции были геологические и метеорологические наблюдения, а
также ботанические и зоологические сборы, поступившие в распоряжение
Академии наук. О подготовке экспедиции и ее результатах К. М. Бэр
сообщал в отчетных докладах в Академии и в нескольких специальных
68

Карл Максимович Бэр
статьях, опубликованных в ее изданиях — Известиях и Записках
Академии наук.
В последующие годы (1838 и 1839 гг.) К. М. Бэр неоднократно
ездил в Финляндию, где особенно интересовался геологическими следами
ледникового периода, а в 1840 г. совершил экспедицию на Кольское
побережье Баренцова моря. Из этой поездки он также привез ценные
коллекции морских и наземных животных, впоследствии изученные другими
зоологами. В частности, принадлежащие ему сборы губок Баренцова
моря почти 30 лет спустя обработал молодой тогда натуралист Н. Н.
Миклухо-Маклай, впоследствии известный путешественник и этнограф.
В течение 40-х годов К. М. Бэр жил в Петербурге, взяв на себя
помимо работы в Академии наук еще заведование кафедрой сравнительной
анатомии и физиологии Медико-хирургической академии. В лекционных
курсах, которые он там читал, уделялось много внимания вопросам
эмбриологии. При кафедре его стараниями был создан
сравнительно-анатомический кабинет. Покинув после одиннадцати лет работы Медико-
хирургическую академию, постановка преподавания в которой его не
удовлетворяла, К. М. Бэр вернулся к экспедиционной деятельности. Этот
второй период его научных путешествий открывается поездкой на
Чудское озеро и на принадлежавшее России побережье Балтийского моря.
Основной целью путешествия были вопросы прикладной ихтиологии, в
частности выяснение причин падения уловов рыбы. Заинтересовавшись
этой важной отраслью народного хозяйства, К. М. Бэр в последующие
годы (1853—1857 гг.) совершил четыре экспедиционные поездки на
Каспийское море. Эти путешествия, протекавшие подчас в очень тяжелых
условиях бездорожья, морозов, метелей и нехватки продовольствия,
полные опасностей при переправах по льду, при плавании в низовьях Волги
на лодках и по Каспийскому морю на маленьких парусных судах,
обнаружили необычайную настойчивость и бесстрашие ученого, которому к
концу путешествия было уже более шестидесяти лет. Предпринятые с
непосредственной целью обследования рыболовства экспедиции Бэра
приняли, по его инициативе, широкий комплексный характер. Он ставил
перед собой задачу обследовать малоизученную юго-восточную часть
Европейской России со стороны географической, гидрологической и
геологической, а также собрать сведения о ныне живущих и ископаемых
животных. В связи с основными целями экспедиции он особенно
интересовался рыбами и водными животными, служащими кормом рыб;
изучал экологические условия жизни промысловых рыб, их питание и ход
во время нереста, места икрометания и развития мальков, зимовки рыб
и т. п. Специальное внимание К. М. Бэр уделил способам лова, причем
обнаружил в хищническом вылавливании молоди одну из причин
прогрессирующего обеднения рыбных запасов. Он обследовал также методы
заготовки рыбы впрок, отметив, что волжская сельдь, или «бешенка»,
используется только для вытапливания технического жира. Местные
жители считали, что бешенку нельзя употреблять в пищу, почему
громадные количества этой рыбы истреблялись лишь для получения жира. Па
совету ученого, волжскую, или каспийскую, сельдь стали засаливать,
сберегая тем самым ранее неиспользовавшиеся ресурсы питания.
Важным результатом географических и гидрологических
исследований К. М. Бэра было выяснение причин неодинаковой высоты правого
69

Карл Максимович Бэр
и левого берегов европейских рек. Основываясь сначала на наблюдениях,
сделанных на Волге, а затем распространив их и на другие реки, он
установил, следующую закономерность: у рек, текущих в северном полз'ша-
рии с севера на юг, правый берег всегда высокий; он нередко бывает
обрывистый, вследствие подмывания рекой. Левый берег рек пологий и
все более обнажающийся в результате отступания реки вправо. Это
явление К. М. Бэр объяснил суточным вращением Земли. Под влиянием
центробежной силы речные воды непрерывно отбрасываются вправо.
Помимо речной гидрологии К. М. Бэр занимался также вопросами
обмеления Каспийского моря.
К проблеме изменения уровня моря ему пришлось вернуться еще раз
пять лет спустя, когда он был командирован на Азовское море для
выяснения причин его прогрессирующего обмеления. Ему удалось установить,
что этот процесс зависит не от сбрасывания балласта морскими судами,
как это тогда предполагали, а от естественных явлений подмывания
морских берегов прибоем. Во время азовской экспедиции Бэр и его
сотрудники собрали обширные коллекции, характеризующие главным образом
фауну беспозвоночных Азовского моря.
С начала 50-х годов К. М. Бэр стал серьезно заниматься
антропологией, интерес к которой он проявлял и ранее, во время работ в
Кенигсберге. Задачи этой науки он понимал очень широко, включая в ее рамки
анатомию и физиологию человека, учение о человеческих расах, об их
происхождении и расселении и даже проблемы этнографии и археологии.
Его собственные исследования в области антропологии касались
преимущественно изучения черепов, сначала по коллекциям анатомического
музея Академии наук, которые усилиями Бэра были вскоре значительно
пополнены. По его настояниям в Академию наук присылались как
черепа современных людей, населяющих разные материки и страны, так и
черепа, добытые при раскопке курганов. Применив усовершенствованные
методы измерения черепов, позволившие объективно сопоставлять
краниологические признаки людей разных рас, К. М. Бэр пришел к важным,
принципиальным выводам о природе расовых различий. Основным его
заключением было решительное утверждение единства происхождения
всех человеческих рас, несомненно принадлежащих к одному виду.
Существующие расовые признаки — цвет кожи и волос, различие черт лица
и формы черепа, по его мнению, малосущественны и не дают основания
для разделения человеческого рода на разные виды. Эти мысли изложены
в различных его докладах и статьях на антропологические темы.
Наибольшее значение среди них имеет статья «О папуасах и альфурах»
(1859 г.), в которой высказаны также соображения об эволюции живых
существ в результате географической изоляции разновидностей одного
вида. Именно на эту работу К. М. Бэра ссылался Ч. Дарвин, причисляя
Бэра к своим предшественникам.
Из антропологических исследований К. М. Бэр делал не только
научные, но и политические выводы. На съезде немецких антропологов в
Геттингене в 1861 г. он выступил с большим докладом, в котором
отстаивал мысль о единстве всего человеческого рода, и показал, что население
многих современных государств, в частности Англии и Соединенных
Штатов Америки, является смешанным в расовом отношении, что не
мешает успешному культурному развитию этих стран. В заключение он
70

Карл Максимович Бэр
обрушился на «нечеловеческую жестокость» белых колонизаторов по
отношению к народам Америки и Африки, которую идеологи колониализма
стремились оправдать заявлением, что коренное население этих
материков состоит из людей «низшей» расы. Гуманная точка зрения К. М. Бэра,
защищавшего право всех наций, независимо от расы, цвета кожи и формы
черепа, пользоваться материальными и культурными благами, полностью
отвечает взглядам прогрессивных людей второй половины XX в.,
вынужденных еще теперь выступать против расовой дискриминации и
угнетения одних народов другими.
Антропологические работы К. М. Бэра завершили его деятельность
в Петербургской Академии наук. В конце 1862 г., в 70-летнем возрасте
он вышел в отставку и был избран почетным академиком, продолжая
участвовать в заседаниях Академии вплоть до отъезда в Дерпт в 1867 г.
В 1864 г. Академия наук торжественно отметила 50-летие
присуждения К. М. Бэру докторской степени, в связи с чем была выбита
медаль с его профильным портретом и латинской надписью,
увековечивающей его заслуги в области эмбриологии и антропологии. Надпись эта
звучит так: «Начав с яйца, он показал человеку человека». К юбилею
было также приурочено опубликование обширной «Автобиографии» Бэра
и учреждение академической премии его имени за лучшие работы по
биологии. Первыми лауреатами Бэровской премии стали в 1867 г. два
молодых русских исследователя — А. О. Ковалевский и И. И. Мечников,
достойные преемники К. М. Бэра в области эмбриологии, по
справедливости считающиеся основоположниками сравнительной эволюционной
эмбриологии.
Последние девять лет жизни К. М. Бэр провел в Дерпте, где он за
полвека до того окончил университет. Живя на покое, он не прекращал,
несмотря на надвигающуюся слепоту, интенсивной научно-литературной
деятельности. Он издал, в частности, II и III тома «Речей и статей»
(I том вышел в свет еще в бытность Бэра в Петербурге, в 1864 г.), часть
которых посвящена историко-географическим, а часть —
общебиологическим вопросам. К числу последних относятся статьи о теории Ч. Дарвина
и о целесообразности в живой природе, о которых была речь выше.
Карл Максимович Бэр умер 28 ноября 1876 г. в возрасте
восьмидесяти четырех лет. Спустя десять лет в его родном университетском
городе Дерпте был поставлен прекрасный памятник, изваянный А. М.
Опекушиным, автором московского памятника А. С. Пушкину.
В 1926 г. исполнилось 50 лет со дня смерти Бэра. Академия наук
СССР отметила эту дату организацией выставки и выпуском сборника,
посвященного памяти выдающегося натуралиста. На открытии этой
выставки крупнейший русский геолог академик В. И. Вернадский сказал:
«В Петербурге николаевского времени жил великий естествоиспытатель
и великий мудрец. Это исторический факт огромного значения в
создании нашей культуры, хотя немногие современники это сознавали. Это
начинают понимать потомки».
Предсказание В. И. Вернадского полностью оправдалось.
Наряду с другими корифеями отечественной науки Карл
Максимович Бэр живет в памяти наших современников, его труды продолжают
издаваться и изучаться, его жизнь остается примером беззаветного
служения науке и родине.
71

Карл Максимович Бэр
Главнейшие труды К. М. Бэра: De ovi mammalium et horainis genesi, Lipsiae, 1827;
Commentar zu der Schrift: De ovi mammalium et hominis genesi, «Zeits. f. organ. Phys.»„
т. II, 1828; История развития животных (Наблюдения и размышления), т. I (1828),
М., 1950; т. II (1837), М., 1953; Всеобщий закон развития природы (1934), в кн.:
Карл Эрнст ф. Бэр, «Избранные работы», ГИЗ, 1924; Материалы к истории
рыболовства в России и в прилежащих к ней морях, «Записки Академии наук», 1854;
Почему у наших рек, текущих на север или на юг, правый берег высок, а левый низмен?
«Морской сборник», т. XXVII, 1857; Uber Papuas und Alfuren, «Mem. Acad, des
Sci.», СПб., серия VI, т. VIII, 1859; Kaspische Studien, I—VIII, СПб., 1859;
Исследования о состоянии рыболовства в России, т. II, СПб., 1861; Автобиография
(1865), М., 1950; Uber den Zweck in den Vorgangen der Natur. Uber ZweckmaPigkeit
oder Zielstrebigkeit uberhaupt, в кн.: «Reden... und kleinere Aufatze», т. II, 1876; Ober
Zielstrebigkeit in den organischen Korpern insbesondere, там же; Uber Darwin's Lehre,
там же.
О К. М. Бэре: Stieda L., Prof. Dr. Karl Ernst v. Baer, eine biographisch Skizze
Braunschweig, 1878; Овсянников Ф. В., Очерк деятельности К. М. Бэра и
значение его трудов, «Записки Академии наук», т. 35, 1879; Холодковский Н. А.,
Карл Бэр, ГИЗ, 1924; Соловьев М. М., Бэр на Новой Земле, М., 1934; Он
же, Бэр на Каспии, М., 1941; Райков Б. Е., О жизни и научной деятельности
К. М. Бэра, в кн.: К. М. Бэр, «История развития животных», т. I, М., 1950; Он
же, Русские биологи-эволюционисты до Дарвина, т. II, М., 1951; Бляхер Л. Я.,
История эмбриологии в России (с середины XVIII до середины XIX века), М., 1955;
Микулинский С. Р., Взгляды К. М. Бэра на эволюцию в додарвиновский
период, «Анналы биологии», М., т. I, 1959; Он ж е, О неизвестных рукописях и
других материалах К. М. Бэра, «Вестник АН СССР», № 3, 1960; Он же, Развитие
общих проблем биологии в России (первая половина XIX в.), М., 1961; Р а й-
ков Б. Е„ Карл Бэр, его жизнь и труды, Л.—М., 1961.

Жав ел Федор о виг
ГОРЛМШИСШ
1796-1865
рофессор Медико-хирургической академии в Петербурге
П. Ф. Горянинов — биолог-эволюционист 30—40 годов
XIX в. задолго до Дарвина высказывал мысли о всеобщем
развитии в природе, охватывающем как органический, так
и неорганический мир.
Павел Федорович Горянинов происходил из небогатой
купеческой семьи. Он родился в 1796 г. в городе Могилеве-
губернском и учился в Могилевском иезуитском коллегиуме *), откуда
поступил в возрасте пятнадцати лет учеником в частную аптеку. Здесь
он пробыл шесть лет, основательно ознакомившись на практике с химией
и фармакологией. Его мечтой было получить высшее медицинское
образование. В 1817 г., когда П. Ф. Горянинову минуло уже 22 года, ему
удалось уехать на скопленные им деньги в Петербург и поступить в
Медико-хирургическую академию. Здесь он слушал, в числе прочих
профессоров, медика-философа Якова Кайданова, взгляды которого произвели
*) В России тогда существовали на юге иезуитские школы, впоследствии
закрытые.
73

Павел Федорович Горянинов
на молодого человека большое впечатление и отразились на его
последующих работах.
В 1820 г. П. Ф. Горянинов окончил Академию с золотой медалью
и получил звание лекаря. Нуждаясь в средствах, он поступил на службу
в полк военным врачом, работая в то же время над своей докторской
диссертацией (о сифилисе), которую защитил с большим успехом. В
результате он получил предложение остаться при Медико-хирургической
академии в качестве адъюнкта при кафедре ботаники, фармации и
рецептуры.
С осени 1825 г. П. Ф. Горянинов начал читать курс ботаники,
которая сделалась его основной специальностью. Позднее ему пришлось
также читать студентам-медикам курсы зоологии и минералогии. По всем
этим предметам он составил для своих слушателей интересные учебные
руководства. Кроме того, П. Ф. Горянинову пришлось много трудиться
по предписанию академического начальства над составлением на
латинском языке обширного курса фармакологии.
Имея таким образом значительный педагогический опыт и
основательно изучив главные отрасли естествознания, П. Ф. Горянинов задумал
философски осмыслить весь этот обширный фактический материал и
написать работу, в которой были бы изложены основные принципы
естественных наук и дана рациональная классификация тел природы. Так
возник небольшой трактат на латинском языке под заглавием «Первые
черты системы природы» (Primae lineae systematis naturae), напечатанный
автором в 1834 г.
Основной обобщающей идеей этой замечательной работы является
мысль о всеобщей эволюции природы — от самых простых тел к более
совершенным. При этом автор пытается построить естественную
классификацию растений и животных, основанную на филогении. К книге
приложен схематический чертеж, на котором изображен процесс всемирной
эволюции в виде постепенно повышающейся спирали.
«Природа шествует,— писал П. Ф. Горянинов в своем трактате,—
от простого — к сложному, от низшего — к высшему, от связанного и
несовершенного — к свободному и совершенному».
По мысли П. Ф. Горянинова, в природе все связано между собою,
природа едина. В основе всего существующего лежит материальное
начало — эфир, из которого все и произошло. П. Ф. Горянинов делит
природу на органическую и неорганическую, причем считает, что между
этими двумя основными разделами существуют постепенные переходы.
Органическая природа делится на растительное и животное царство.
В основе этих царств лежит «срединное царство», или царство животно-
растений — как соединительное звено между этими двумя мирами. Оно
является общим корнем, из которого развились как растения, так и
животные.
Что же касается происхождения и связи растений, то, по П. Ф.
Горянинову, сначала возникли споровые растения, причем самыми древними
были лишайники и печеночники, а от них идет линия перехода ко мхам,
плаунам, хвощам и папоротникообразным. От последних произошли лож-
носпоровые, под которыми он разумел голосемянные. За ложноспоровыми
следуют покрытосемянные, которые автор делит на две группы, примерно
соответствующие однодольным и двудольным.
74

Павел Федорович Горянинов
В другой работе «Четырехчленная система природы» (1843 г.),
которая явилась результатом переработки первого трактата, П. Ф.
Горянинов дал подробно разработанную систему растительного царства, где
различает 12 классов растений. Эта система является весьма интересной
попыткой построить классификацию на генетической основе, причем
автор ее во многих случаях предвосхитил позднейшие научные открытия.
В частности, производя высшие растения от печеночников, он стоял на
точке зрения, которую разделяют многие представители современной
науки. П. Ф. Горянинов был, по-видимому, первым из ботаников,
который указал на эволюционную связь между папоротникообразными и
семянными растениями. Таким образом, П. Ф. Горянинов предвосхитил
в этом вопросе Гофмейстера, которому обычно и приписывают заслугу
переброски моста между тайнобрачными и явнобрачными.
Животное царство П. Ф. Горянинов расположил в восходящем
порядке — от низших к высшим. Этот ряд начинается от инфузорий и
заканчивается млекопитающими. Здесь также имеется попытка
представить филогению животных, однако гораздо менее удачная, чем в области
ботаники.
Таким образом, в основу трактата П. Ф. Горянинова положена идея
эволюции, как руководящая идея при построении системы мира. Под
эволюцией в природе П. Ф. Горянинов понимал повышение организации
от простого к сложному и более совершенному. Каждое новое состояние
является, по его мнению, как бы качественно новой ступенью развития
того же самого объекта.
Вопросом о причинах эволюционного процесса, охватывающего всю
природу, П. Ф. Горянинов специально не занимался. Однако у него есть
упоминания, что в процессе эволюции имеет значение изменяющее
влияние внешних условий, окружающих организмы: «Первоначальный вид
растений,— пишет он, например,— может измениться от чрезмерной
тучности почвы, излишней влажности или сухости, недостатка света, также
от культуры, особенного свойства года, климата и других влияний».
Дальше автор указывает, что такие видоизменения «бывают нередко
наследственными», и приводит в качестве примера ряд культурных
растений.
От изложенных выше взглядов П. Ф. Горянинов не отступал всю
жизнь, хотя они не встречали сочувствия и даже вызывали резкую
критику. Так, например, Академия наук встретила его трактат очень
неодобрительно и осудила последний как беспочвенный. Среди своих
современников П. Ф. Горянинов нашел поддержку только у врача-писателя
Кондратия Ивановича Грум-Гржимайло, предка известного географа-
путешественника Г. Е. Грум-Гржимайло.
К. И. Грум-Гржимайло издавал в течение долгого времени
медицинский журнал «Друг здравия», сыгравший в свое время значительную
культурную роль. К. И. Грум-Гржимайло ясно понимал большое
научное значение прогрессивных идей П. Ф. Горянинова и сочувственно
отзывался о его работах. Зато другой журналист реакционного
направления,— известный в свое время Сенковский, писавший под
псевдонимом Барон Брамбеус, жестоко преследовал П. Ф. Горянинова в
своем журнале «Библиотека для чтения» и грубо глумился над его
работами.
75

Павел Федорович Горянинов
Несомненно, в сочинениях П. Ф. Горянинова имеются ошибки и
спекулятивные рассуждения, которые объясняются состоянием науки того
времени, а также излишним доверием, проявляемым П. Ф. Горяниновым
к некоторым популярным тогда натурфилософским теориям. Однако в
целом его работы построены на правильной основе — на идее единства
природы, ее естественного происхождения и постоянного развития. Этих
взглядов П. Ф. Горянинов придерживался стойко, несмотря на
скептическое отношение современников. До конца жизни он продолжал
проводить эти взгляды в своих сочинениях, в том числе в написанных им
учебниках по минералогии, зоологии и ботанике.
В учебнике минералогии, вышедшем в 1835 г., П. Ф. Горянинов
проводил мысль, что минеральный мир также по-своему живет. Между
различными царствами природы нет резких переходов, и вся природа от
камня до человека представляет единое развивающееся целое. При этом
автор указывал на кристаллы, которые обладают некоторыми
свойствами, сходными со свойствами живых тел, например способностью роста.
В учебнике зоологии, напечатанном в 1837 г., П. Ф. Горянинов
также проводил, хотя и в очень осторожной форме, мысль о кровной
родственной связи животных между собою. К сожалению, не будучи по
специальности зоологом, он проявлял слишком большое доверие к
взглядам немецкого натуралиста Окена и его ученика Каруса, заимствовав их
натурфилософские схемы, в которых оказалось много надуманного и
искусственного.
В 1841 г. вышел в свет третий учебник П. Ф. Горянинова для
высших учебных заведений — «Основания ботаники». В этой книге идея
трансформизма также получила ясное выражение. П. Ф. Горянинов
отметил значение естественного метода в построении системы растений,
причем назвал этот метод основной целью изучения ботаники.
Предложенная им в учебнике оригинальная система растительного царства
носит определенный филогенетический характер. На основании этой
системы проф. Б. М. Козо-Полянский называет П. Ф. Горянинова
«пионером эволюционной ботаники».
К сожалению, этот труд П. Ф. Горянинова также не встретил
сочувствия современников. Влиятельный журнал того времени «Отечественные
записки» поместил о книге Горянинова весьма скептический отзыв,
причем совершенно не удостоил внимания его оригинальную систему
растений.
Таким образом П. Ф. Горянинов, как ученый, оказался
непризнанным. Эти неудачи произвели на него очень тяжелое впечатление, и под
конец жизни он впал в такое угнетенное душевное состояние, что ничего
не хотел больше публиковать под своим именем.
Главной чертой П. Ф. Горянинова была любовь к науке,
соединенная с широким обобщающим мышлением, большими разносторонними
познаниями и выдающимся трудолюбием. Будучи человеком очень
мягкого характера, он не имел ни желания, ни уменья вступать в полемику
для отстаивания своих научных воззрений, хотя никогда не отказывался
от них.
В последний период своей жизни П. Ф. Горянинов находил большое
утешение в специальных ботанических занятиях, обрабатывая группу
сцитаминиевых — однодольных растений, представители которых не
76

Павел Федорович Горянинов
встречаются у нас в диком состоянии и разводятся только в садах с
декоративными целями. Изучая эту группу растений, он пересмотрел не
только все русские гербарии, но даже ездил за границу, где знакомился
со сцитаминиевыми по гербариям Лондона, Парижа и Лейпцига.
Результатом этих занятий была монография на латинском языке (1847 г.),
доступная только небольшому кругу специалистов, над которой наш автор
трудился более десяти лет.
Что касается служебной деятельности П. Ф. Горянинова, то он всю
жизнь работал в качестве профессора Медико-хирургической академии в
Петербурге. В 1851 г. он вышел в отставку и жил на покое, продолжая
заниматься своими любимыми растениями. О личной жизни Горянинова
известно весьма мало. Он был бездетен и вел тихую замкнутую жизнь
ученого-труженика. Умер он 2 ноября 1865 г.
Научная деятельность П. Ф. Горянинова может служить примером
того, как идеи, значительно обгоняющие свое время, очень часто не
замечаются или даже осуждаются современниками, затем забываются и
получают признание лишь у последующих поколений.
Главнейшие труды 77. Ф. Горянинова: Primae lineae systematis naturae (Первые
черты системы природы), СПб., 1834; Руководство к преподаванию минералогии, СПб.,
1835; Зоология, основанная на зоономии и примененная к общей пользе, СПб., 1837;
Основания ботаники, СПб., 1841; Tetractus naturae (Четырехчленная система природы),
СПб., 1843; Первые черты системы природы (перевод с латинского), в кн.:
«Избранные произведения русских естествоиспытателей первой половины XIX века», М., 1959,
стр. 162—179; Четверичность природы (перевод с латинского); там же, стр. 188—
199; Естественная метода; там же, стр. 161—162; Различие естественных тел,
свойственная им жизнь и связь; там же, стр. 180—182; Общая органокология; там же,
стр. 183—187.
О 77. Ф. Горянинове: Козо-Полянский Б. М., Натурфилософ П. Ф.
Горянинов, «Труды Воронежского гос. ун-та», т. XIV, вып. II, 1947; Райков Б. Е..
Павел Федорович Горянинов. Русские биологи-эволюционисты до Дарвина, т. II,
М.—Л., 1950; История естествознания в России, т. 1, ч. 2, М., 1957; Щ е р б а-
к о в а А. А., К оценке роли П. Ф. Горянинова в создании клеточной теории, в кн.:
«Труды института истории естествознания и техники АН СССР», т. 14, вып. 2,
М., 1957.

Алексей Матвеевиг
ФМЛОМАФМТСКМЙ
1807-1849
лексей Матвеевич Филомафитский был одним из первых
русских ученых, начавших систематическую
самостоятельную экспериментальную разработку проблем физиологии.
Он сыграл видную роль в развитии физиологии в России.
Алексей Матвеевич Филомафитский родился в
Романовском уезде Ярославской губернии 29 марта 1807 г.
Первоначальное образование получил в Ярославской
духовной семинарии. В 1824 г. поступил на медицинский факультет
Харьковского университета, который окончил в 1828 г. В том же году
он был направлен в Дерптский профессорский институт для подготовки
к профессорской деятельности. После окончания этого института
А. М. Филомафитский с целью совершенствования в области
физиологии поехал в Германию, где работал в лаборатории выдающегося
физиолога XIX в. Иоганнеса Мюллера. В 1835 г. А. М. Филомафитский
занял кафедру физиологии медицинского факультета Московского
университета, которую возглавлял до самой смерти, последовавшей 3
февраля 1849 г.
78

Алексей Матвеевич Филомафитский
Одним из крупнейших достижений А. М. Филомафитского было
создание трехтомного учебника «Физиология, изданная для руководства
своих слушателей» (1836—1840 гг.). Этот учебник, первый том
которого вышел одновременно с учебником физиологии Велланского,
представлял собою прямую противоположность последнему. А. М.
Филомафитский выступает горячим поборником экспериментального метода в
физиологии- В своей книге он постоянно приводит результаты своих
собственных экспериментальных работ (лишь частично
опубликованных, кроме того, в отдельных работах), нередко дискутируя со многими
европейскими авторитетными физиологами, в том числе и со своим
знаменитым современником и учителем И. Мюллером, а также с А. Фольк-
маном. Учебнику А. М. Филомафитского, как первой русской
оригинальной и критической сводке в области физиологии, принадлежит
выдающееся место среди лучших образцов научной литературы в нашей
стране. Эта книга получила высокую оценку уже у современников и
была удостоена Демидовской премии Академии наук, при ее десятом
присуждении в 1841 г. (учреждена Академией в 1831 г.). Рецензент —
известный естествоиспытатель К. М. Бэр — в своем отзыве писал, что
учебник А. М. Филомафитского стоит на уровне лучших современных
руководств по физиологии, и подчеркивал оригинальность взглядов
автора учебника.
Помимо большого научного значения «Физиологии» А. М.
Филомафитского надо особенно подчеркнуть, что эта книга написана живым,
местами художественным языком и свободна от тех неопределенных,
длинных выражений, с большим числом иностранных или
латинизированных слов, которыми была полна научная литература того времени.
Проникновенные страницы «Физиологии», посвященные борьбе против
натурфилософских умствований, туманных схем и абстрактного
представления о природе, и торжеству опыта, наблюдения и логики,
покоящейся на конкретных понятиях, перекликаются с теми исканиями,
переживаниями и борьбой, которыми жили герои «Юной Москвы»
Александра Ивановича Герцена — Белинский, Грановский, Огарев и
сам Герцен.
Историческое значение книги А. М. Филомафитского может стать
понятным, если представить себе картину широкого увлечения русской
интеллигенции этого периода натурфилософией и умозрительными
схемами, нашедшего яркое выражение в сочинениях физиолога —
натурфилософа Д. Велланского.
Читая лекции в Московском университете в 40-х годах, А. М.
Филомафитский говорил:
«Есть два способа исследования жизненных явлений,— говорил
он,— один умозрительный, другой опытный; в первом начинают
исследование с общего и, анализируя его, мало-помалу доходят до
частностей, во втором наоборот,— начиная с частностей, доходят до целого.
Первому следуют так называемые натурфилософы, отвергающие всякий
опыт и наблюдение, старающиеся подвести все явления под одно
начало, их остроумием выдуманное. Natura construi debet — они говорят и,
увлекаясь более игрою воображения и остроумия, нежели истиною, они
часто, вопреки очевидному опыту и наблюдению, стараются изъяснять
явления по своим началам. Правда, много привлекательной поэзии
79

Алексей Матвеевич Филомафитский
содержит в себе этот способ исследования, но он для начинающих более
вреда, нежели пользы, принести может тем: 1) что, приучая их к
отвлеченному воззрению на вещи, унижает в глазах их достоинство опыта и
наблюдения беспристрастного; 2) представляя доказательства, на
одном умозрении основанные, притупляет чувство здравой критики,
требующей в естественных предметах доказательств положительных и с
опытом согласных; 3) порождает системы и теории, находящиеся часто
в противоречии с опытом и наблюдением. Я говорю здесь о
натурфилософии относительно Физиологии и Медицины. Другой способ
исследования жизненных явлений есть опытный; здесь естествоиспытатель,
руководствуясь наблюдением и опытом, старается все жизненные явления
исследовать порознь, наблюдает оные в различное время, при
различных обстоятельствах; этого мало: он подвергает их опыту, при котором
выбирает нужные и различные условия, и через повторение одного
наконец уверяется в том, что было существенное, постоянное и что
случайное в исследываемом им явлении».
Он подчеркивает далее «выгоды» опытного пути исследования
жизненных явлений: «Сколько сей способ исследования важен и необходим
в естественных науках вообще и в частности в Медицине и Физиологии,
это показывает нам история сих наук; долго бы еще Медицина покрыта
была мраком невежества, если бы Физиология, этим способом
обрабатываемая и усовершаемая, не пролила своего света на разные отрасли
врачебной науки; долго бы и сама Физиология была игрою
необузданной фантазии и мистицизма, если бы светлые умы некоторых
физиологов не указали ей этого пути — опыта и наблюдения».
Как бы имея в виду своих противников и вместе с тем обращаясь
с призывом к своим молодым слушателям, А. М. Филомафитский на
лекциях своих говорил: «Словом, если мы хотим получить какое-либо
понятие о жизни, а не довольствоваться одними мнениями,
предположениями, игрой воображения, то один только путь может нас привести к
этой цели — путь опыта и наблюдения. Сей путь избрал я, Мм. Гг., в
своих занятиях Физиологиею, ему же буду следовать и в своем
преподавании; я не буду вам петь колыбельных песен, как Гёте называет
гипотезы, дабы убаюкать вас и прикрыть недостатки преподаваемого
предмета; я буду откровенно признаваться, чего мы не знаем, с
радостью и удовольствием сообщать то, что нам известно; доказательств,
неосвященных здравою критикой, я не буду приводить; вы не услышите
от меня положений, которых бы нельзя было бы доказать опытом или
строгим логическим умствованием. Если позволят обстоятельства, то я
постараюсь по возможности сил моих повторить опыты, сделанные
другими, и сделать новые, где они нужны будут». И далее: «Правда, сей
способ сорвет со многих предметов радужные цветы, коими их украсили
натурфилософы, вам этот путь покажется вначале, может быть, сухим и
тенистым; но не унывайте! В замену поэтических цветков вы
приобретете богатый запас наблюдений и опытов над организмом, из коих
каждый при постели больного будет для вас драгоценнее всех отвлеченных
умствований натурфилософии. Изредка и я буду предлагать вам
объяснения явлений по первому и второму способу — для сравнения, дабы
показать вам, что истина всегда носит на себе печать простоты,
краткости и убеждения».
80

Алексей Матвеевич Филомафитский
Вера А. М. Филомафитского в значение экспериментальной науки
была безгранична. Останавливаясь во вступительной части своей
«Физиологии» (I том) на центральном вопросе о природе жизни и не имея
возможности на современном ему уровне знаний дать
удовлетворительное объяснение, он писал: «Впрочем пусть всякий по-своему стремится
разгадать эту загадку; пусть один ищет источника жизни в химическом
процессе, другой в электрическом; или изъясняет процесс жизненный
избирательным средством и полярностию частей; пусть третий, воору-
жась скальпелем и микроскопом, стремится проникнуть в недра
материи органической и там ищет источника жизни, или, посвятив себя
исследованию законов и явлений возбуждаемости в здоровом и большом
организме,— старается объяснить эту тайну, от нас сокрытую; все они
обогатят Физиологию множеством драгоценных фактов. Может быть,
живущим еще не суждено достигнуть последней цели на этом поприще;
но мы не знаем, где находится предел нашего знания и далеко ли может
вести нас наше стремление при исследовании таинства жизни, и потому
никогда не должны останавливаться на пути опыта и наблюдения, но
идти всегда вперед!».
Физиолог, ставший на путь опытного, а не умозрительного
исследования жизни, должен был всемерно развивать вивисекции, столь
необходимые для физиологических исследований. И действительно,
А. М. Филомафитский должен быть признан первым горячим
поборником вивисекционно-хирургического направления в физиологии. Именно
в этот период устанавливается тесная и деловая связь физиолога
А. М. Филомафитского с хирургом В. А. Басовым как символ и как
основа того, что в будущем прославило Павлова — создателя оперативно-
хирургического метода в физиологии.
В отличие от Велланского, отрицавшего роль опыта и в том числе
вивисекций на животных для физиологии, А. М. Филомафитский
всячески подчеркивал «необходимость живосечений и опытов над
животными». Он говорил: «Так как случаи делать опыты и наблюдения над
человеком весьма ограничены относительно многих предметов, то этот
недостаток мы должны вознаграждать по необходимости опытами над
животными. Многие чувствительные физиологи называют эти опыты
жестокостью, которой они с отвращением избегают и спрашивают даже:
имеем ли мы право делать кровавые опыты и полезны ли они для науки
столько, чтобы искупить страданием живых существ пользу и благо
человечества? Конечно, опыт, неопытною рукою и без цели
производимый, должен жестокостью назваться, особенно, если без нужды
продолжают страдание животного, подвергнув его кровавой операции; но
опыты эти в руках искусного и благонамеренного наблюдателя необходимы
для науки, спасительны для человечества. Цель, для которой физиолог
производит кровавые опыты,— польза науки, а следовательно, благо
рода человеческого,— сия цель, говорю, не в состоянии ли облагородить
только жесткое средство в глазах посвятившего себя науке и
поставившего себе высшею целью истину, которая составляет предмет его
науки? И если мы часто мучим и убиваем животных для своего только
удовольствия и удовлетворения чувственности, то не большее ли право
имеет Физиология на жизнь животных — имея целью одну истину и
пользу человечества?».
81

Алексей Матвеевич Филомафитский
И действительно, как это видно из отзывов современников и
оставленных печатных работ, А. М. Филомафитский широко применял
экспериментальный метод как в преподавании, так и в исследовательской
работе.
Свои эксперименты А. М. Филомафитский производил над целым
рядом животных — на лягушках, собаках, голубях. Он пользовался
обычными физиологическими методами (острые опыты и т. д.) и
широко применил в исследовании оптические приборы. В частности, он
один из первых использовал в России микроскоп Плесселя для
исследования кровяных телец (микроскоп Плесселя был представлен в его
распоряжение профессором ботаники Московского университета Шихов-
ским). Очень интересны и новы для той эпохи эксперименты А. М. Фи-
ломафитского с перерезкой блуждающих нервов и наблюдениями за
последствиями этой перерезки; он подробно исследовал нервнорефлек-
торный характер реакции кашля. Филомафитский приводит много
интересных опытов для подтверждения разницы между электричеством и
нервным возбуждением. По-видимому, он же производил исследования
по вопросам химизма и механизма желудочного пищеварения. Наконец,
после смерти А. М. Филомафитского было опубликовано его
исследование о действии на организм ряда анестезирующих веществ, в том числе
хлороформа.
О масштабах оригинальной, экспериментальной работы А. М.
Филомафитского нельзя судить по опубликованным им специальным
работам, число которых невелико. Результаты его многочисленных
экспериментальных исследований, проведенных им как в заграничных
лабораториях, так и в Московской университетской лаборатории, обильно
представлены в только что названном трехтомном руководстве по
физиологии. Внимательное изучение приводимых им результатов работы
показывает нам, что А. М. Филомафитский был одним из крупнейших
представителей экспериментальной физиологии первой половины XIX в.
На основании собственных экспериментальных данных он критически
оценивает результаты и выводы самых крупных экспериментаторов
своего времени. Так, подробно излагая результаты работ многих
физиологов, изучающих сущность процесса пищеварения, в том числе
результаты работ Шульца, он на основании своих весьма интересных опытов
высказывает самостоятельную точку зрения. Излагая точку зрения
Шульца на процессы желудочного пищеварения, А. М. Филомафитский,
например, писал: «Впрочем как его (Шульца) идея об этом предмете
ни верна, физиологические выводы из сделанных им опытов и
наблюдений ни блестящи, но читая их со вниманием и следя за самим
развитием главной идеи, можно заметить, что он слишком увлекался оной,
так что его доказательства часто отзываются предубеждением в пользу
этого предмета, и потому я почел нужным, сообщая его мысли об этом
предмете, указать читателям на слабую сторону оного».
Так же критически он излагает вызвавшую всеобщее удивление
работу американского врача Бомона, справедливо считавшегося одним из
основоположников строго научного познания физиологии
пищеварительных процессов.
Особенно ценными в трудах А. М. Филомафитского являются его
взгляды на сущность процесса дыхания. Подробно изложив сложив-
82

Алексей Матвеевич Филомафитский
шиеся к 30-м годам XIX в. взгляды на источники образования
животной теплоты, он еще в 1836 г. впервые в мировой литературе
высказывает мысль о том, что источники животной теплоты (т. е. очаг
истинных процессов дыхательного окисления) следует искать не в легких
(как это делали его современники), а в физиолого-химических
превращениях тканей в организмах. «Следовательно,— писал в 1836 г.
А. М. Филомафитский,— источник животной теплоты находится
частью в легких, частью же в животно-химическом процессе живого
организма, находящемся под управлением нервной системы.» Эти же мысли
более подробно он развивал в 1838 г., т. е. за 30 лет до работы Поля
Бера, с именем которого связывается первое обоснование современных
представлений о тканевом происхождении животной теплоты (и
окислительных процессов).
Особенно отчетливо выражается оригинальность А. М. Филома-
фитского в его взглядах на природу нервного процесса. В его
руководстве имеется глава под названием «Различие между электричеством и
нервным живым началом». В этой главе он указывал: «Открытие
гальванического электричества в 1790 году доставило прекрасный случай
подвергнуть точнейшему исследованию раздражительность нервов.
Хотя многие физиологи, особливо английские, увлеченные
разительным сходством живого деятельного нервного начала и
электричества, и считают эти два агента за одно и то же, но самые решительные
опыты, сделанные многими физиологами и мною несколько раз
повторенные всегда с одинаковым успехом, не оставляют никакого сомнения
в том, что электричество и нервное деятельное начало суть совершенно
различные между собой агенты.
Это можно доказать теми же самыми опытами, которые Вильсон
Филипп, Вейнгольд, Гастингс и Кример приводят в защиту нервного
электричества; только нужно смотреть на них с настоящей и верной
точки зрения, то есть: электричество, употребляемое ими, рассматривать
как наружное влияние, приводящее в деятельность нервное живое
начало или жизненную силу; тогда все явления, усматриваемые в нервной
системе и во всем организме при этих опытах, объяснятся также легко,
но естественнее, чем при смещении этих двух деятелей между собой».
Эта своеобразная и ярко выраженная оппозиция А. М. Филома-
фитского к электрической теории нервного процесса имела своим
основанием не только целый ряд собственных опытов и наблюдений над
нервной системой животных, но совершенно оригинальную точку
зрения на нервный процесс в целом. В заключительной части глав своего
руководства, посвященных вопросам физиологии нервной системы, он
развивает мысль о том, что процессы распространения возбуждения по
нервным стволам и переходы их от одного отдела нервной системы к
другому (от чувствующих к двигательным) идут по тому же типу, как
и процессы кровообращения. Идея циркулярного движения нервного
процесса, как нам кажется, полностью принадлежит А. М. Филомафит-
скому. Вот как излагает он свою идею:
«Ежели мы приняли и доказали беспрерывную деятельность
воспроизводительной системы, выражаемую превращением органической
материи (см. моей «Физиологии» ч. 1-ую, стр. 125—141X то не
должны мы и по одной этой причине принять также беспрерывную
83

Алексей Матвеевич Филомафитский
деятельность нервной системы, под влиянием которой находится весь
органический процесс питания и отделений в нашем теле? Как же может
происходить беспрерывное движение нервного начала, приводимого в
деятельность наружными влияниями, при беспрерывном действии
последних, если не принять, что часть нервного начала, приведенного в
движение, тотчас же вознаграждается новым количеством онаго,
приносимым в периферию нервами движения?
По нерву чувствующему оно не может иметь обратного движения
от мозга — своего источника, т. е. от центра к периферии, иначе два
противоположных движения будут уничтожать друг друга. Нервы по
своей тонкости не могут сами воспроизводить в достаточном количестве
нервного начала: они только служат проводниками для него. Таким
образом, запас нервного начала, истощаемый, с одной стороны,
деятельностью чувствительных нервов, с другой,— вознаграждается нервами
движения, приносящими нервное начало непосредственно от мозга,
источника для онаго. Принявши эти умозаключения за верные, мы должны
принять и циркуляцию нервного начала, подобную циркуляции крови в
кровеносной системе. Естественно, что каждый нерв будет представлять
собой, вместе с мозгом взятый, целую циркуляцию, а потому столько
же будет отдельных круговращений для нервного начала, сколько
находится нервов в нашем теле. Не то же ли мы находим и в кровеносной
системе? Не каждая ли часть получает для своего питания артерию и
отдает вену? Не каждая ли часть представляет отдельную циркуляцию
крови и все вместе сосредоточиваются в сердце, как нервы в мозгу?
Я предвижу множество возражений против этой теории нервной
циркуляции и сам имею многие, но не сообщу их потому, что желаю
возбудить этим любознательное противодействие моих
соотечественников — врачей и физиологов. Возражения, мне сделанные, возбудят во
мне новые идеи и будут способствовать или дальнейшему развитию
этой теории, или, может быть, к совершенному ее уничтожению».
Только по первому взгляду эти идеи могут показаться наивными и
ненужными. В них кроется гигантский потенциал предвидения движения
науки вперед. Нам теперь хорошо известно, какое огромное значение
приобретают кольцевые процессы как в простых, так и
координированных нервнорефлекторных актах. Даже если подойти к этим
высказываниям А. М. Филомафитского как к чистому сравнению, то и тут
сказывается вся сила ума московского физиолога 40-х годов XIX в., так
как такое же сравнение проводил уже в наши дни один из блестящих
физиологов XX в. А. Ф. Самойлов в своих статьях, посвященных
кольцевому ритму возбуждения и открытию кровообращения.
Мы коснулись важного вопроса об отношении А. М.
Филомафитского к представлениям о природе животного магнетизма. Учение о
животном магнетизме в форме, представленной Антоном Месмером,
захватило в эту эпоху многие умы. Об остром интересе к этому вопросу со
стороны не только врачей и физиологов, но и самых широких кругов
интеллигенции в Европе, а также в России 30—40-х годов говорит
богатейшая литература. И вот в этой обстановке увлечения месмеризмом,
попыток через месмеризм прийти к какой-то «новой» медицине, видеть
в животном магнетизме особую жизненную силу, попыток животным
магнетизмом обосновать различного рода таинственные явления раздал-
84

Алексей Матвеевич Филомафитский
ся убежденный голос А. М. Филомафитского против Месмера и
месмеризма. Защищая позиции экспериментальной физиологии в деле
дальнейшего анализа сложных электрических явлений в организме
животных и человека, А. М. Филомафитский выступает против Месмера, как
мистика и шарлатана. Мы читаем в руководстве А. М.
Филомафитского следующие обличительные слова: «...сколько обмана,
шарлатанства, заблуждения представляет нам история этого, без сомнения
любопытнейшего, явления животного организма! Дух возмущается от
негодования при мысли, что были умышленные обманщики и шарлатаны,
которые употребляли сию удивительную силу природы орудием своего
корыстолюбия; упрек мой да упадет на первого, с сознанием (ибо следы
животного магнетизма находятся в самой глубокой древности)
наблюдавшего это чудное явление животного организма, на Антона Месмера!
Он осквернил свои руки корыстью, еще более, он примешал много
шарлатанства при употреблении животного магнетизма, как сильного
врачующего средства; упрек сей долго будет повторять ему Физиология,
ибо он первый своим шарлатанством и навлек презрение даже
благонамеренных и безпристрастных мужей и на себя и на животный
магнетизм! Но истина, лежащая в основании сих дивных явлений, со
временем, при содействии благонамеренных и любящих истину физиологов,
очищенная от шарлатанства, восторжествует!».
Только в сопоставлении этих взглядов А. М. Филомафитского со
взглядами его современников можно оценить их огромное значение и
силу. Прежде всего вспомним об отношении к Месмеру со стороны Вел-
ланского. Петербургский физиолог к своему переводу книги Клюге о
животном магнетизме называет Месмера гением.
Итак, мы видим две взаимно исключающих оценки Месмера и его
учения: одно Велланского, другое — Филомафитского. Эти оценки так
же противоположны, как и оценка всех путей и методов развития
физиологии, которые давали эти два профессора физиологии России 30—
40-х годов прошлого века.
Значение руководства А. М. Филомафитского было огромно: по
этому руководству учились будущие русские врачи и физиологи.
Несомненно это руководство было и у И. М. Сеченова, впервые
ознакомившегося с физиологией в Московском университете. В этом свете
особенное значение приобретают те страницы руководства, в которых
А. М. Филомафитский излагает свои взгляды на роль головного мозга.
Здесь мы встречаем идеи, которые прямо перекликаются с теми
мыслями о роли воли в торможении («задержании») рефлексов
(«отраженных или сочувственных движений»), которые были развиты 25 лет
спустя в гениальном произведении Сеченова «Рефлексы головного мозга».
Как и Сеченов, Филомафитский останавливает свое внимание на том
важнейшем факте, что существуют волевые движения, что воля
человека способна задерживать или ускорять отражение (рефлекторное)
движения, и ищет причину этого явления в головном мозге. Так, А. М.
Филомафитский писал: «Ясно, что причина этой разницы в явлениях
находится в мозгу; но какую роль он играет здесь? Все сочувственные
движения отличаются своею непроизвольностию и большею частию
происходят вследствие раздражений, о которых мы не имеем ни малейшего
сознания и ощущения; вспомним, далее, что во время сна прикоснове-
85

Алексей Матвеевич Филомафитский
ние к нам какого-нибудь тела возбуждает движение, которое в бодрст-
венком состоянии или не произошло бы, или бы произведено было
действием воли; сообразив все эти обстоятельства, мы имеем право
заключить, что покой или отсутствие воли и сознания благоприятствует
перехождению нервного начала в становой жиле из одного волокна в другое,
как, напротив, деятельное состояние воли препятствует оному.
Заключение это покажется нам еще более вероятным, когда вспомним
обратное и противоположное отношение сочувственных движений и
произвольных. Внимание и воля своею деятельностию могут ограничивать и
даже уничтожать сочувственные движения: вследствие щекотанья
происходящие судорожные движения силою воли могут быть остановлены;
человек, приготовившийся и ожидающий какого-нибудь раздражения,
встречает и переносит оное покойно: Сцевола разговаривал с Порсеною,
между тем как его рука лежала на огне; напротив же человек,
углубившийся в мечту, вздрагивает от малейшего стуку, или легкого к нему
прикосновения рукою. Здесь все сводится на следующий закон: из двух
стимулов, действующих на нервы, противудействие возбуждает тот из
них, который сильнее; в нашем случае воля сильнее тех раздражений,
которыя производят сочувственные движения».
Однако ни А. М. Филомафитский, ни его современники не смогли
открыть великой тайны тормозящего влияния головного мозга на
отраженные движения. Честь этого открытия принадлежит, как это
известно, И. М. Сеченову. Нам кажется весьма важным установление истори-
ко-логической связи открытия тормозящих центров И. М. Сеченовым с
идеями, которые созрели в Московской университетской лаборатории в
трудах ее лучшего представителя А. М. Филомафитского.
Всего лишь через два года после смерти А. М. Филомафитского
И. М. Сеченов стал студентом медицинского факультета Московского
университета и, конечно, должен был учиться физиологии по учебнику
Филомафитского.
Блестящей иллюстрацией уровня развития экспериментальной
физиологии в России является книга А. М. Филомафитского под
названием «Трактат о переливании крови (как единственном средстве во
многих случаях спасти жизнь)», выпущенная в 1848 г. Прошло более ста
лет со дня выхода в свет этой книги. Переливание крови, как
физиологический и клинический метод, подверглось научному анализу и
клинической проверке в трудах многих ученых и врачей, однако
экспериментальные данные, теоретические обобщения и, наконец, самые рисунки
аппаратов для переливания крови, приведенные в «Трактате» А. М.
Филомафитского, еще теперь поражают читателя своей глубиной и
новизной.
Этот блестящий трактат был написан А. М. Филомафитским в
связи с исключительно интересными экспериментами в области
переливания крови, которые он сам производил. В его опытах собаки доводились
до «обморочного» состояния сильными кровопусканиями, а затем им
вводилась дефибринированная кровь других животных с прекрасными
результатами.
В 1847 г. А. М. Филомафитский начинает чрезвычайно ценную в
научно-практическом отношении экспериментальную работу по вопросу
о влиянии паров серного эфира, только что предложенного для ингаля-
86

Алексей Матвеевич Филомафитский
ционной анестезии Мортоном и Варреном. В Архиве Московского
университета сохранилось интересное дело «О разрешении суммы 500
рублей сер. на производство опытов и наблюдений над вновь открытым
способом производства без боли операций посредством вдыхания паров
серного эфира». В этом деле, между прочим, имеется следующее
отношение медицинского факультета в Правление университета: «На
отношение от 28 сего апреля. Медицинский факультет имеет честь донести
Правлению Университета, что он предоставляет получать из онаго
правления определенную на производство опытов при операциях посредством
вдыхания паров серного эфира сумму пятисот рублей серебром и вести
оным на законном основании приход и расход господину декану,
ординарному профессору Филомафитскому».
А. М. Филомафитский провел большую работу по испытанию
действия серного эфира и других летучих веществ. Но его исключительно
важная в истории развития учения об анестезии работа была прервана
преждевременной смертью. А. М. Филомафитский умер в возрасте
сорока двух лет. Его работа «Физиологический взгляд на употребление
эфиров, хлороформа и бензина, как притупляющих нервную
деятельность» появилась уже после его смерти.
До изложения своих экспериментов и выводов из них А. М.
Филомафитский дает обзор анатомо-физиологических сведений о нервной
системе, что, по его мнению, может «навести нас на верную точку
зрения всех опытов, делаемых с эфиром и всеми веществами,
притупляющими нервную чувствительность». Этот обзор не только дает сумму
наиболее передовых взглядов в области физиологии нервной системы,
сложившихся к концу 40-х годов XIX в., но выражает также
оригинальные взгляды нашего физиолога. Здесь он снова повторяет свой
взгляд на кольцевой характер деятельности нервной системы: «Она, вся
вместе взятая, составляет нечто целое, которое можно сравнить с
кольцом, в котором нет ни начала, ни конца; удар, сделанный на одну какую-
нибудь точку его, отражается на все остальные». Он обсуждает вопросы
о соотношении соматической и вегетативной нервных систем, о природе
боли, о порядке выпадения функций разных отделов нервной системы
при смерти, сне и наркозе и приходит к глубоким выводам, не
потерявшим своей свежести и для современной нейрофизиологии. А. М.
Филомафитский подчеркивает на основании своих опытов общее действие
веществ, «притупляющих чувствительность нервную», и дает ряд
практических советов о том, в каких случаях может быть противопоказанным
употребление названных веществ.
Эта блестящая физиологическая работа, законченная А. М. Фило-
мафитским незадолго до смерти и так тесно связанная с самыми
актуальными вопросами медицины той эпохи, заканчивалась следующими
словами: «Каждый врач (хирург, акушер и терапевт), внимательный ко
всем вышесказанным обстоятельствам, может смело и с верной
надеждой на счастливый успех употреблять эфир, хлороформ и бензин для
притупления боли. Итак, медицина имеет теперь в вышеназванных
веществах новое средство для достижения главной и единственной цели
своей — облегчить страждующее человечество!».
Насколько новаторской являлась эта работа А. М. Филомафитско-
го, свидетельствует короткое редакционное примечание Военно-меди-
87

Алексей Матвеевич Филомафитский
цинского журнала к приведенным выше словам о смелом употреблении
исследованных им «притупляющих» боль веществ. Это примечание
гласило: «Автор этой статьи производит суд свой слишком решительно в
пользу эфиров, хлороформа и бензина; несколько новых смертных
случаев, происшедших вследствие употребления сказанных веществ,
заставляют нас быть более осторожными».
Особенной заслугой А. М. Филомафитского является также то, что
он первый ввел в преподавание физиологии демонстрацию опытов над
животными. Это получило высокую оценку его учеников и его
современников, профессоров медицинского факультета Московского
университета. Так, на своих лекциях А. М. Филомафитский более ста лет назад
демонстрировал собак с операцией искусственного свища, наложенного
впервые в истории физиологии его современником В. М. Басовым,
вместе с которым он поднял на огромную высоту значение Московского
университета в истории отечественной физиологии.
Таким образом, благодаря деятельности А. М. Филомафитского
Московский университет может считаться родоначальником
экспериментальной физиологии в нашей стране как в исследовании, так и в
преподавании.
Главнейшие труды А. М. Филомафитского: Физиология, изданнная для
руководства своих слушателей, т. I—III, М., 1836—1840; Трактат о переливании крови,
М., 1848; Физиологический взгляд на употребление эфиров, хлороформа и бензина,
как притупляющих нервную деятельность, «Военно-мед. журнал», ч. 53, № 1, 1849.
О А. М. Филомафитском: Коштоянц X. С, Очерки по истории физиологии
в России, М.—Л., 1946; Шаскольская Н. П., А. М. Филомафитский и начало
применения наркоза в Московском университете, «Труды Института истории
естествознания и техники АН СССР», т. I, М.—Л., 1947; История естествознания в
России, т. I, ч. 2, М., I957; Микулинский С. Р., Развитие общих проблем
биологии в России, М., 1961.

РУЛ ЬЕ
1814- 1858
арл Францович Рулье вошел в истооию русской науки и
русского просвещения как замечательный палеонтолог и
зоолог, выдающийся теоретик биологии, крупнейший
эволюционист додарвиновского времени, создатель первой
русской школы зоологов-эволюционистов и один из русских
просветителей 40—50-х годов прошлого века. Более ста
лет прошло со времени его смерти, но и сейчас еще многие
его идеи привлекают своей свежестью, глубиной проникновения в
сущность биологических явлений, а его сочинения, охватывающие
чрезвычайно широкий и разнообразный круг вопросов и проблем, начиная от
геологии и до зоопсихологии, удивительной цельностью взгляда,
последовательностью проведения исторического принципа в биологии,
умением за отдельными фактами видеть проявление общих
закономерностей развития природы.
Карл Францович Рулье родился 20 апреля 1814 г. в Нижнем
Новгороде. Отец его, по происхождению француз, был сапожником, мать —
поливальной бабкой. Первоначальное образование К. Ф. Рулье получил
89

Карл Францович Рулъе
в Нижнем Новгороде. В 1829 г. семья К. Ф. Рулье переехала в Москву,
где он поступил в Московское отделение Медико-хирургической
академии, которое окончил в 1833 г. Уже в годы учения у него возник живой
интерес к естествознанию, особенно к геологии и палеонтологии, он начал
постигать эти науки не только по книгам, но и непосредственно изучая
природу. Маститый московский геолог и палеонтолог Г. И. Фишер,
читавший в Московском университете и в академии естественную
историю, рекомендовал оставить К. Ф. Рулье в академии. Но средств к
существованию не было, и К. Ф. Рулье принял назначение на должность
младшего лекаря драгунского полка. В 1835 г. был утвержден новый
устав академии, которым предусматривалась должность репетиторов
(ассистентов) по различным предметам. К. Ф. Рулье воспользовался
этой возможностью, подал прошение о зачислении его репетитором по
кафедре зоологии и минералогии и в августе 1836 г. был утвержден в
этой должности. В 1837 г. он защитил диссертацию «О геморрое» на
степень доктора медицины, был назначен адьюнкт-профессором и с
весны следующего года начал читать самостоятельный курс зоологии и
минералогии. В 1840 г., после смерти проф. А. Л. Ловецкого, К. Ф.
Рулье был приглашен на кафедру зоологии Московского университета,
которую занимал до самой смерти.
На формирование К. Ф. Рулье как ученого существенное влияние
оказали профессора Московского университета Г. И. Фишер, И. Е.
Дядьковский, М. Я. Мудров, М. А. Максимович, М. Г. Павлов,
И. А. Двигубский. Один из ближайших учеников К. Ф. Рулье — А. П.
Богданов справедливо писал, что «Рулье был воспитанником
Московского университета, вырос под его преданиями». Если не забыть к тому
же, что годы расцвета научной деятельности ученого были не только
годами самой мрачной николаевской реакции, но и годами подъема
освободительного движения в России, тем периодом, когда страстная
публицистика В. Г. Белинского и А. И. Герцена начала оказывать сильное
воздействие на формирование мировоззрения передовых слоев русской
интеллигенции, то будет совсем нетрудно понять многие особенности
научной деятельности К. Ф. Рулье, источники той смелости, с какой он
выступал против отживших традиций и широко признанных теорий, той
настойчивости и решительности, с какой он, несмотря на преследования
и гонения, боролся за передовые идеи. Наконец, уже первые сочинения
К. Ф. Рулье показывают глубокое влияние на него тех взглядов,
которые развивали в своих трудах Ламарк и Этьен Жоффруа Сент-Илер.
Научная деятельность К. Ф. Рулье условно может быть разделена
на два периода. В первый период, примерно до конца 40-х годов, его
внимание было сосредоточено главным образом на изучении геологии
и палеонтологии Подмосковного бассейна. В дальнейшем он почти
целиком перешел к изучению современных животных, в закономерностях
жизни которых он черпал материал для разработки важнейших
проблем теории развития органического мира, экологии животных и
зоопсихологии. Это, однако, не означает, что в первый период К. Ф. Рулье
занимался только вопросами геологии и палеонтологии, а во второй —
только проблемами изучения современных организмов. К изучению
особенностей строения, образа жизни и изменчивости ископаемых
животных он возвращался и после 1849 г., освещая эти вопросы и специаль-
90

Карл Францович Рулъе
но, и попутно в работах, посвященных современному органическому
миру. Точно так же и в первый период, занимаясь как исследователь в
основном изучением ископаемых организмов, он изучал и современные,
в частности в связи с актуальными вопросами, встававшими перед
сельским хозяйством. Особенно же занимала его на протяжении всей его
научной деятельности проблема соотношения организмов с условиями
их существования, выяснение которой, как он считал, прольет свет на
многие явления как в жизни современных, так и ископаемых форм,
включая и такое сложнейшее биологическое явление, как эволюция
органического мира. Уже в одном из первых своих выступлений — статье
«Сомнения в зоологии как науке» (1814 г.)—К. Ф. Рулье высказал
мысль, что для решения вопроса об изменяемости видов необходимы
сведения не только о ныне существующих формах, но и «исторические
свидетельства», под которыми он подразумевал данные геологии и
палеонтологии. Отсюда видно, что геолого-палеонтологические
исследования К. Ф. Рулье уже по самому своему замыслу были сознательно
направлены к выяснению исторического развития природы и что между
его геолого-палеонтологическими и зоологическими исследованиями
существовала теснейшая связь. Одни дополняли другие, были
осуществлением разных сторон единой программы, служили одной цели —
доказательству эволюции органического мира.
В первый период своей научной деятельности К. Ф. Рулье создал
ряд классических исследований по геологии и палеонтологии
Подмосковного бассейна. Он тщательно изучил юрские, каменноугольные и
четвертичные отложения. Особенно ценны его исследования по
стратиграфии юрских отложений. Предложенная им схема подразделения
этих отложений сохраняет свое значение до настоящего времени. По
словам известного геолога и палеонтолога С. Н. Никитина, К. Ф. Рулье
далеко опередил «в области понимания русской юры не только
одновременно появившееся большое произведение Мурчисона и д'Орбиньи, но
и все последующие геологические работы Траутшольда и Эйхвальда».
Как показал Л. Ш. Давиташвили («История эволюционной
палеонтологии от Дарвина до наших дней», М., 1948), Рулье является однихМ
из основоположников изучения зоогеографии и палеоклиматологии
юрских морей. Он первый обратил внимание на своеобразие фаун двух
верхних горизонтов подмосковной верхней юры и объяснил это явление
существованием в юрское время различных климатических зон и
обособленных морских фаунистических провинций. В этом отношении он
был предшественником выдающегося австрийского палеонтолога
М. Неймайра (1845—1890 гг.). Наряду с этим К. Ф. Рулье
разрабатывал и другие важные проблемы, такие, например, как сопоставление
осадков, отложившихся в одно и тоже время в различных местах,
выяснение характерных геологических особенностей горных областей,
изучение факторов и закономерностей постепенного формирования рельефа
и отдельных его элементов и т. д. Для геологических исследований
К. Ф. Рулье, как и для его последующих зоологических исследований,
характерно стремление наряду с решением крупных теоретических
проблем ставить и разрабатывать вопросы, связанные с удовлетворением
непосредственных практических потребностей хозяйства своей страны.
Напрасна наука, говорил он, которая живет вне общества. В своих
91

Карл Францович Рулъе
трудах по геологии он постоянно отмечал выходы пород, которые могут
иметь хозяйственное значение. Так, например, он неоднократно
указывал на промышленную ценность юрских глин в районе селения Гжель,
где в настоящее время развернуты крупные фарфоровые фабрики,
кирпичные заводы и другие предприятия, готовил специальный труд о
строительных материалах в Московской губернии и т. п.
Ведущими идеями его геолого-палеонтологических трудов были
идеи исторического развития Земли и жизни на ней, взаимодействия
явлений природы и материальности причин, определяющих ее развитие.
«В природе,— говорил Рулье в 1845 г.,— нет покоя, нет застоя... В
природе всеобщее, непрерывное движение, и безусловная смерть
невозможна. Самая малейшая пылинка, лежащая в глубине материка или вод,
действует на окружающее и находится под обратным действием его».
Он доказывал, что «Земля не всегда имела ту поверхность, которую
представляет ныне», что «она последовательно подвергалась многим
изменениям, и только по тому самому достигла нынешнего развития».
В отличие от Ч. Ляйеля К. Ф. Рулье не ограничился признанием
только того, что современная земная поверхность является результатом
длительного исторического процесса изменения под влиянием
естественных причин. Он последовательно развивал мысль, что эволюция земной
поверхности сопровождалась эволюцией органического мира, и таким
образом значительно приблизился к преодолению ограниченности и
непоследовательности учения Ляйеля, на которые указывал Энгельс. Это
давало все основания С. Н. Никитину еще в 80-е годы прошлого века
утверждать, что К. Ф. Рулье был «настоящим предвозвестником той
школы современных палеонтологов, которые ставят в основании своих
исследований теорию эволюции. Такого рода мысли в сочинениях
палеонтолога сороковых годов не могут не поражать нас и заставляют
смотреть на К. Ф. Рулье как на талантливого мыслителя в области
биологических наук, опередившего далеко своих сотоварищей по
науке».
По своему идейному содержанию труды К. Ф. Рулье действительно
стоят значительно выше работ большинства палеонтологов его времени.
Известно, что до 60-х годов XIX в. в палеонтологии господствовало
представление о неизменяемости видов. Высшим авторитетом был
Кювье, автор теории катастроф, которая «делала из чуда существенный
рычаг природы» (Ф. Энгельс). Конечно, не все геологи и палеонтологи
придерживались креационистских взглядов. Были и такие,— нужно
сказать, что в первой половине XIX в. их было не так уж мало,— которые
в той или иной степени приближались к пониманию изменяемости видов
под влиянием условий жизни. К таким палеонтологам могут быть
отнесены немецкие ученые Леопольд фон Бух (1774—1852 гг.), Бернгард
Котта (1808—1879 гг.), бельгийский геолог д'Омалиус (1783—1875 гг.),
французский геолог Амедей Бюра и некоторые другие. Однако для
большинства естествоиспытателей этого периода, подходивших к признанию
изменяемости видов, или даже более или менее ясно осознавших, что
современные организмы являются результатом преемственного развития,
идея эволюции была лишь одной из проблем, которой они так или иначе
касались попутно с рассмотрением других вопросов. Они не поднялись
до понимания того, что идея эволюции и есть именно та точка зрения,
92

Карл Францович Рулъе
с которой открываются широкие горизонты познания естественной
истории. У К. Ф. Рулье же эта мысль лежала в основе всех его
исследований.
К. Ф. Рулье считал одной из важнейших задач палеонтологии
установление «вставочных, переходных членов» между отдельными группами
современного животного мира. К этому можно было подойти по-разному.
Анатомы давно уже строили ряды форм, исходя из сходства строения.
Можно было уточнять, совершенствовать эти построения, основанные
на сравнении главным образом скелета различных животных. Некоторые
из таких исследований сыграли немалую роль в развитии науки.
К. Ф. Рулье подошел к этому вопросу по-другому.
Для того чтобы раскрыть действительные отношения между
различными группами органического мира, понять, каким путем возник
наблюдаемый нами мир животных, недостаточно, писал он, установить
сходство между различными группами животных. Необходимо показать,
что на протяжении существования этих групп одни формы путем «ряда
постепенных изменений» превратились в другие, т. е. раскрыть их
подлинное родство. Дая этого, писал он, «одного сравнительного метода
недостаточно. К сравнительному методу должно необходимо прибавить
исторический». К. Ф. Рулье не только теоретически, но и практически
своими конкретными исследованиями показывает, что подлинное
понимание биологических явлений возможно только при историческом подходе
к ним. Но и этого мало. Организм неразрывен с условиями, в которых
он живет. Любой признак, строение любого органа неразрывны с
функцией, которую они несут, а функция неразрывна с образом жизни,
условиями существования. Поэтому для того, чтобы по-настоящему
понять особенности как современных, так и ископаемых организмов,
необходимо возможно полнее раскрыть во всей их сложности конкретные
отношения данных организмов с окружающей средой, учитывая при
этом, что на протяжении существования изучаемого вида или группы
изменялись не только строение, функции, образ жизни представителей
данного вида или группы и условия среды, в которой они жили, но и
формы их отношений со средой.
Эти идеи К. Ф. Рулье положил в основу разработанного им метода
исследования, который он назвал «сравнительно-историческим».
Пользуясь этим методом, он показал такие изумительные образцы анализа
строения, функций и развития современных и ископаемых животных
в связи с образом их жизни, равные которым трудно найти во всей
литературе вплоть до появления трудов Ч. Дарвина и В. О.
Ковалевского. Все это дает основание считать его работы высшим достижением
теоретической мысли в палеонтологии додарвиновского времени.
К. Ф. Рулье считал, что «палеонтология есть часть зоологии» и что
изучение ископаемых животных «может идти успешно только тогда,
когда идет неразрывно, рука об руку с изучением нынешних животных».
Так он поступал и сам.
Как зоолог он больше всего занимался изучением отношений
организма с условиями среды и их влияния на организацию, функции, образ
жизни и изменчивость животных. На основе изучения перелетов птиц,
миграции рыб, линьки и других сезонных явлений в жизни
животных, а также детального изучения образа жизни ряда представителей
93

Карл Францович Рулъе
современных и ископаемых форм К. Ф. Рулье создал наиболее глубокое
для своего времени учение об отношениях животных со средой. Его
работы и специальные исследования в этой области, проведенные по плану
и под руководством К. Ф. Рулье его учеником Н. А. Северцовым,
заложили фундамент экологии как науки.
По мере накопления фактов, полученных как в результате
собственных геолого-палеонтологических и зоологических исследований и
наблюдений, так и почерпнутых из мировой литературы, К. Ф. Рулье из года
в год все глубже разрабатывал и пропагандировал идею эволюции, все
решительнее выступал против учения о неизменяемости видов, учения,
которое было освящено религией, ревностно и строго оберегалось
государством и официальной идеологией и опиралось на громадный научный
авторитет Кювье.
Глубокую уверенность К. Ф. Рулье в историческом развитии
органического мира не могли подорвать ни сила вековых научных традиций,
ни неудачи, постигшие предшественников, пытавшихся доказать наличие
эволюции, ни грозные запреты церкви, ни мировые авторитеты науки.
Последним он смело бросил в лицо: «Да, говорите, господа, мы, ныне
описывающие животных, как будто от начала существующих такими же,
какими вы знаете их ныне,— мы не будем довольны вашим авторитетом:
накопленных фактов более против вас, нежели за вас».
Это был подвиг. И не потому только, что К. Ф. Рулье работал в то
время, когда, как писал его ученик А. П. Богданов, мысль об эволюции
«или совсем игнорировалась, или же считалась сумасбродством,
шарлатанством, вредною, подрывающею не только идею знания, но и условия
общежития химерою, чтобы не сказать больше». Для того чтобы во всей
полноте оценить историческое значение трудов К. Ф. Рулье, нужно
учесть, что 40—50-е годы XIX в. были, как в свое время отметил
К. А. Тимирязев, одним из самых трудных периодов в истории борьбы
за идею эволюции.
После бурных революционных событий 1848 г. во всей Европе
воцарилась черная реакция. Как всегда, вслед за политической реакцией
наступило разочарование и неверие в смелые идеи новаторов.
Гениальные эволюционные идеи Ламарка, выдающиеся труды Этьена Жоффруа
Сент-Илера, рожденные революционной Францией конца XVIII в., были
в эти годы осмеяны. Реакционеры от науки пытались окончательно
похоронить всякую мысль о возможности доказать эволюцию органического
мира. «Под влиянием учения Кювье,— писал Н. Г. Чернышевский,—
были не только отвергнуты почти всеми натуралистами, но и забыты
большинством их всякие мысли о происхождении нынешних видов par
стений и животных от прежних». Даже такой крупный ученый, как
Т. Гексли, ставший впоследствии одним из самых выдающихся
представителей эволюционного направления в биологии, вплоть до выхода
«Происхождения видов» Ч. Дарвина высказывался против попыток
исторического толкования органического мира. Известно, что и Ляйель,
один из создателей учения о постепенном становлении земной
поверхности, вплоть до появления «Происхождения видов» Дарвина, отрицал
эволюцию организмов.
Выступить в такое время с утверждением исторического развития и
преемственности видов было сложнее, чем впервые высказать эту идею,
94

Карл Ф ранцович Рулъе
ибо отстаивать идею, потерявшую доверие, нам представляется гораздо
труднее, чем решиться первому высказать ее.
Для борьбы за идею эволюции требовалось не только выдающееся
мужество, но и выдающееся умение.
В это глухое время разочарований и глубоких сомнений К. Ф. Рулье
заговорил во весь голос. В природе «нет ничего, вдруг, от начала,
данного,— писал он,— а все образуется путем медленных непрестанных
изменений». Поэтому, доказывал он, единственный путь науки «есть
опытное исследование предмета или явления, в его последовательном
развитии, не как уединенного, оторванного, но как необходимо связанного
с другими, относительно внешними явлениями». «Для того чтобы понять
как животное организовано ныне,— писал он,— должно предварительно
понять, как оно дошло до момента нынешнего существования:
образование в пространстве становится понятным из постигания
происхождения во времени».
Развивая идеи Ламарка и Этьена Жоффруа Сент-Илера, обобщая
данные науки и собственных исследований и опираясь на практический
опыт земледельцев, К. Ф. Рулье создал в середине XIX в. целостное
учение об историческом развитии органического мира, выработал
передовую для своего времени теорию биологических явлений. Правда, он
не успел или не счел нужным изложить это учение в одном труде;
в условиях самодержавной России 40—50-х годов прошлого века такое
сочинение вряд ли могло бы увидеть свет. К. Ф. Рулье хорошо знал это
по собственному горькому опыту борьбы с цензурой, по тем
преследованиям, которым он подвергался со стороны царской администрации.
Однако от этого его учение не утратило своей целостности, определенности
и убеждающей силы. И хотя современники не смогли во всей глубине
оценить все стороны этого учения, оно получило широкую известность
не только в кругу ученых и студентов, но и всей тогдашней читающей
публики5 интересовавшейся естествознанием, и оказало сильное влияние
на развитие биологической мысли в России. Уже современники видели
в нем выдающуюся попытку представить органический мир в развитии.
Об этом говорят многочисленные свидетельства. Мы приведем лишь
некоторые и лишь те из них, которые принадлежат известным ученым
и относятся к тому времени, когда эти ученые близко познакомились
с эволюционной теорией Ч. Дарвина и, таким образом, имели
возможность судить с позиций высших достижений биологической науки. Так,
ученик Рулье Я. А. Борзенков, вспоминая в 1881 г. впечатление, которое
произвел на московских зоологов гениальный труд Ч. Дарвина
«Происхождение видов», писал: «Мы читали книгу Дарвина, полученную
в Москве (в немецком переводе Бронна), когда у нас память о беседах
Рулье была очень свежа. Эта книга была не то самое, что мы слышали
от Рулье, но что-то такое близкое, такое родственное тому, чему учил
нас Карл Францович, что новое учение показалось нам чем-то давно
знакомым, только приведенным в большую ясность, более строго
научную форму и в особенности обставленным несравненно большим
количеством фактических сведений». А. П. Богданов, указывая на
исследования К. Ф. Рулье по юрским плеченогим, в которых он пытался
установить онтогенетическую и филогенетическую изменчивость изучаемой
группы, в 1885 г. писал, что К. Ф. Рулье «можно назвать предшествен-
95

Карл Францович Рулъе
ником, подготовителем дарвинистического учения». Более того, А. П.
Богданов считал, что учение К. Ф. Рулье не утратило своего научного
значения даже после великого переворота в науке, совершенного Ч. Дар-
вином. «Все, что сделано впоследствии в науке,— писал он,— все, что
составляет гордость современных успехов ее, все это не низвергает, не
упраздняет программы, целей и стремлений Рулье, а только дополняет
их, является естественным историческим нарастанием. Рулье ничего не
нужно было бы изменять в своих убеждениях, в своих мнениях при
возникновении современных целей науки». Годом позже известный
географ Д. Н. Анучин писал: «Рулье старался разъяснить высшие задачи
естественной истории, дать стройное понятие о ее вопросах и методах,
возбудить интерес к причинности и связи явлений в царстве животных.
За несколько лет до Дарвина он развивал уже идеи, близкие к идеям
этого великого мыслителя».
Эти высокие оценки, которые могли бы оказать честь любому
ученому додарвиновского времени, тем более, что они были высказаны
видными естествоиспытателями, однако, далеко не исчерпывают всего
значения вклада К. Ф. Рулье в развитие биологии.
Заслуга К. Ф. Рулье перед наукой не ограничивается тем, что он
боролся за признание развития органического мира. Его внимание было
направлено не только на то, чтобы доказать наличие эволюции, но еще
в большей степени на то, чтобы вскрыть причины изменчивости,
закономерности индивидуального и исторического развития организмов. Это
требовало в то время большой смелости, на которую не отваживались
многие биологи, даже работавшие значительно позже. В 40—50-е годы
прошлого века К. Ф. Рулье вплотную подошел к проблемам, решение
которых составляет важнейшую задачу современной биологической
науки.
Геолого-палеонтологические и особенно зоологические исследования
и наблюдения К. Ф. Рулье, анализ сельскохозяйственной практики
привели его к убеждению, что изменчивость животных находится в тесной
связи с условиями их существования, к признанию в качестве закона
биологии, что «ни одно органическое существо не живет само по себе,
каждое вызывается к жизни и живет только постольку, поскольку
находится во взаимодействии с относительно внешним его миром». Каждое
свойство живого тела, по Рулье, есть лишь исторически сложившаяся
форма отношения организма к условиям среды, и «называемое
врожденным врождено только потолику, поколику врождены возможность
и необходимость явиться ему в известное время». В природе, учил
К. Ф. Рулье вопреки «принципу конечного назначения причин», нет
абсолютной целесообразности. В природе, писал он, и «вопрос для чего
в результате, в ответе совпадает с вопросом отчего». Развитие
животного не есть простой рост, развертывание вложенных в организм
задатков, происходящее независимо от условий формирования организма.
Непонимание этого К. Ф. Рулье считал коренной ошибкой Кювье,
повлекшей за собою принятие им ложной в своей основе системы взглядов
на органический мир. Наоборот, говорил К. Ф Рулье, органы
формируются в неразрывной связи с их функцией, определяемой условиями
жизни. Дикое животное, писал он, перенесенное в домашние условия,
«принимает новые признаки как материальные, гак и нематериальные
96

Карл Францович Рулье
(образ жизни, инстинкты и т. п.— Авт.)—животное перерождается,
и это перерождение, как применение к новым условиям, есть, конечно,
одно из самых замечательных и поучительных физиологических
явлений». Поучительность этого явления, как тут же писал К. Ф. Рулье,
состоит в том, что оно указывает «на способ применения или приуро-
чивания живых существ». Это показывает, что К. Ф. Рулье увидел
в изучении изменчивости домашних животных тот путь, который может
привести к познанию сущности и закономерностей изменчивости.
Примерно в то же время к этой мысли пришел и Ч. Дарвин, высказавший ее
в печати, однако, только в 1859 г., т. е. уже после смерти Рулье. Для
Дарвина она послужила мостиком к открытию естественного отбора,
установление которого сразу же превратило гипотезу об эволюции
в научную теорию. К. Ф. Рулье не только не сделал этого великого
открытия, но не обратил внимания также на роль искусственного отбора
в изменении пород и сортов, которая была хорошо известна передовым
практикам русского сельского хозяйства первой половины XIX в. Это
обусловило ограниченность и неточность ряда его представлений об
изменчивости и наследственности, выразившихся прежде всего в том, что
все изменения, отмечавшиеся в породах домашних животных, он
приписывал исключительно действию внешних условий (воспитанию,
кормлению, содержанию), совершенно упуская из виду влияние отбора. Тем
не менее его попытка подойти к изучению изменчивости и
наследственности, исходя из данных об изменяемости домашних животных, то, что
он не только опирался на данные земледельцев, но во многих случаях
ставил свои исследования непосредственно с целью отыскать пути
удовлетворения растущих нужд в продуктах сельского хозяйства, искал
такие приемы выведения пород, которыми можно было бы воспользоваться
«при наших экономических условиях» и «при нынешних запросах в
сельском хозяйстве», для того чтобы «удешевить материальный быт
человека, ответить на тревожное ожидание потребителей», помогла ему
значительно дальше своих современников продвинуться в выяснении причин
и закономерностей изменчивости — этого, как выразился в 1859 г.
Дарвин, темного вопроса. К. Ф. Рулье яснее и убедительнее, чем это
было сделано до него, показал, что изменчивость есть естественное
свойство органических тел под воздействием среды изменять старые и
приобретать новые свойства и функции. Не менее важной была мысль
К. Ф. Рулье о том, что изменчивость организмов есть физиологическое
явление. Настойчиво пытаясь раскрыть его сущность, он вплотную
приблизился к мысли, что источником жизни и развития организмов
является обмен веществ, и именно поэтому взаимодействие организмов со
средой определяет их свойства. Тем самым К. Ф. Рулье дал
теоретическое обоснование идеи единства организмов с условиями их
существования. Отвергая широко распространенные в его время плоские
аналогии между организмом и машиной, он писал, что если «машине должно
непременно придать какую-либо постороннюю мертвую или живую
силу», то животное «уже по характеру естественного тела действует
силами бытию его присущими, вечно потребляет и вечно обновляет себя
как в особи, так и в потомстве», и что «вечное обновление себя в особи
и потомстве есть необходимая принадлежность животного, как и всякого
естественного живого тела». Из этого с необходимостью следовало, как
97

Карл Францович Рулъе
писал К. Ф. Рулье, что «в самом существе понятия живого тела
заключается отрицание всякой возможности этому живому жить вне общения
со всем действительно существующим».
Такое понимание «существа понятия живого», которое, кстати
сказать, несколькими годами позже развивал И. М. Сеченов, вело к
отрицанию идеалистического толкования жизни, отрицанию абсолютной
внутренней замкнутости физиологических процессов и материалистическому
объяснению условий, причин и закономерностей развития органического
мира; оно создавало возможность, в частности, и для научного
рассмотрения вопроса о наследственности. Поскольку организм находится в
постоянном и теснейшем взаимодействии с внешней средой и именно в этом
взаимодействии заключается главное условие и источник его жизни, то
воздействия среды, по мнению К. Ф. Рулье, не могут не отражаться на
организме. Это не означает, что любое воздействие среды изменяет
наследственные свойства. Если воздействия среды не затрагивают
слаженность («целость») внутренней организации, то они не оказывают
влияние на наследственность. Если же они становятся «естественной
потребностью» организма, то эти потребности передаются потомству,
т. е. становятся наследственными. «Обыкновение, сделавшееся в отце и
матери естественной потребностью,— писал он,— отразится и на детях...
Ведь на этом, а не на чем другом, основана возможность образовать
новую породу животных с данными для нас желаемыми качествами».
К. Ф. Рулье избежал ошибки Этьена Жоффруа Сент-Илера,
который несколько упрощенно представлял сложный исторический процесс
постепенного изменения организмов, не учитывал такой важный фактор,
как исторически сложившуюся приспособленность организмов к
определенным условиям существования, т. е. наследственность. По К. Ф. Рулье
же, наследственные свойства исторически обусловлены, они возникли не
мгновенно, не сразу, а сложились на протяжении жизни многих
поколений.
Учению Кювье, с одной стороны, и учению Жоффруа, с другой,
К. Ф. Рулье противопоставляет свой взгляд на явления в органическом
мире, который он с полным основанием называет «нашим учением»,
в основе которого лежит убеждение, что никакое явление в органическом
мире не может определяться ни одними внешними условиями, ни
исключительно внутренними закономерностями, присущими данной форме.
Произведения К. Ф. Рулье убедительно свидетельствуют о том, что он
вплотную приблизился к установлению по крайней мере трех важнейших
особенностей наследственности: ее исторической обусловленности,
консервативности наследственных свойств и соответствия направления
изменчивости воздействию условий существования. В то же время
К. Ф. Рулье указал, что изменчивость и наследственность неразрывны
и представляют собою две стороны единого процесса развития. В одной
из своих работ он писал: «А. Животное, как мы видели, может изменять
свои формы — перерождаться, что случается тогда, когда новые
внешние приражения или условия разрывают целость образования. Это —
закон подвижности форм или образований, к которому как частные
явления относятся перерождение, превращение, порабощение (т. е.
одомашнивание.— Авт.), приурочивание и целая сфера параллельных
психических образований. В. С другой стороны, наоборот, каждое обра-
98

Карл Францович Рулье
зование имеет стремление устоять, и, во-вторых, в случае разрыва его
элементов возвратиться к первичному типу. Это — закон устойчивости».
«Очевидно,— писал он,— что чем образование будет чаще повторяться,
умножаться, тем оно будет устойчивее, зрелее, тем будет
обнаруживаться большее стремление к развитию данного образования. Оттого-то
первичные коренные формы устойчивее приобретенных; оттого-то и
мимолетное образование гораздо реже передается наследственно, нежели
случайное, но установившееся».
Так подсказанная практикой уверенность во «всемогущем влиянии
человека на животных», о котором К. Ф. Рулье писал в 1845 г., привела
его к фундаментальным обобщениям биологической науки. Его
представления об изменчивости, наследственности и развитии организмов были
высшим достижением науки его времени. Развивая их, он не просто
продолжал и совершенствовал учения Ламарка и Жоффруа, но и внес
в науку много своего, оригинального.
Важным для теории развития было заключение о том, что
изменения, приобретенные организмами в процессе индивидуального
развития, не просто наследуются, но что они суммируются, накапливаются
в поколениях и от мелких индивидуальных изменений ведут к
изменениям эволюционным, историческим, преобразующим вид. Возникнув
под влиянием внешней среды, «новые случайные изменения в
организации животных и растений,— писал К. Ф. Рулье,— передаются в
потомство, и так как каждое отдельное животное и растение может в свою
очередь подвергнуться еще сильнейшему изменению, то очевидно, что
случайные изменения могут достигать в естественных телах
значительной степени, почему две особи, взятые из одного и того же потомства,
но существовавшие в отдаленные друг от друга времена и в различных
физических условиях, будут значительно разнствовать между собою, и,
может быть, более, нежели естественные, природою установленные
виды». При этом К. Ф. Рулье подчеркнул, что речь идет «не только
относительно каждой особи, но относительно всех особей, взятых
вместе», т. е. он ясно говорил об эволюционном, историческом процессе.
Существенно, что под внешними условиями К. Ф. Рулье
подразумевал не только абиотические (климат, температура, почва и т. п.)
условия среды, но и взаимодействие между организмами. Он отмечал
различие отношений внутри вида от межвидовых отношений, и
подчеркивал, что в последнем случае важную роль играет развитие «средств»
и «орудий» защиты «животных от нападения сильнейших». В ряде
работ он отмечал факты вытеснения одних видов с занимаемой ими
территории другими видами. Мы находим в его сочинениях прямые указания
на «соперничество» между видами. Так, в статье «Образование
каменного угля» (1857 г.) он писал: «Ежели выгодные условия дозволят и
какая-нибудь форма растений, особенно высших, укрепится, то, конечно,
не находя многих соперников, ей легко завладеть местностью и помешать
развитию всего того, что придет на эту местность после нее. И доселе
мы знаем, что хвойный лес глушит лиственный, а лиственный сменит
хвойный по вырубке его». Не осталось вне поля зрения К. Ф. Рулье и
несоответствие между количеством воспроизводимых зародышей и
количеством особей, достигающих зрелости. Мы встречаем у него такие
выражения, как «война в природе», уподобление природы «естественному
99

Карл Францович Рулъе
театру войны». Однако он не смог замеченным фактам дать правильного
объяснения, и иногда, как, например, при объяснении прогрессии
размножения, впадал в телеологию. Нам ясно теперь, что иначе и не могло
быть, так как К. Ф. Рулье не знал об отборе и его роли в эволюции.
Наряду с процессом постепенного изменения видов К. Ф. Рулье
отмечал и полное вымирание отдельных видов, и более крупных
систематических групп. Он придавал этому обстоятельству большое значение
и неоднократно возвращался к этому вопросу. Последнее тем более
заслуживает внимания потому, что он не только был едва ли не первым
эволюционистом, глубоко заинтересовавшимся проблемой вымирания,
но еще и потому, что ему пришлось в этом вопросе преодолевать
ошибочные суждения Ламарка.
Видное место в трудах К. Ф. Рулье занимал также вопрос о
закономерностях морфологических перестроек в организме. В этой связи им
были затронуты такие явления, как изменения органов в связи с
утратой функции, ее сменой и расширением, корреляционные изменения,
редукция органов.
Учению К. Ф. Рулье был присущ глубокий биологический анализ
не только всех особенностей строения животных, но и их функций и
образа жизни как результата исторического процесса приспособления
к среде.
Убежденный эволюционист, К. Ф. Рулье уделял много внимания
проблеме происхождения и природы психической деятельности
животных. Его работы в этой области дают основание считать его одним из
создателей зоопсихологии как науки. Сопоставление работ К. Ф. Рулье
с работами его предшественников и современников показывает, что им
было выражено наиболее широкое и глубокое для того времени
понимание вопросов этой, тогда еще только зарождавшейся отрасли биологии.
В период между Ламарком и Дарвином К. Ф. Рулье был самым
настойчивым и последовательным защитником идеи изменяемости инстинктов.
В основе даваемого им объяснения особенностей образа жизни
различных животных и их психической деятельности лежала идея эволюции
психики, причинной зависимости развития психических способностей от
изменения условий жизни и организации животных, прежде всего
усложнения нервной системы.
И. М. Сеченов в своих «Автобиографических записках» указывал,
что лекции К. Ф. Рулье по этим вопросам впервые привлекли его
внимание к психологии, к изучению психической деятельности.
Для сочинения К. Ф. Рулье характерно тесное сочетание
экологического и эволюционного подходов к объяснению образа жизни и
психической деятельности. Поэтому он с полным основанием может быть
признан одним из основоположников эволюционно-экологического
направления в зоопсихологии, направления, которое полностью сохраняет
свое значение для современной науки и в наше время начинает
приобретать все более широкое признание.
Историческое объяснение происхождения и развития психической
деятельности животных логически завершает учение К. Ф. Рулье о
развитии органического мира и подчеркивает широту этого учения,
показывает, как глубоко он понимал всеобщность и плодотворность
эволюционного принципа для биологии.
100

Карл Францович Рулъе
Уверенность в безграничности человеческих способностей познания
природы позволила К. Ф. Рулье в середине XIX в. выразить
уверенность, что «зоолог, владея современной наукой, зная ход необходимого
развития животных, подобно астроному, знающему течение светил
небесных, может и отсчитывать назад и предсказывать вперед известные
явления в животном царстве».
Учению К. Ф. Рулье о развитии органического мира не хватало
существенного звена — представления о естественном отборе. Поэтому
оно не могло приобрести той стройности и убедительности, той
универсальности в объяснении множества явлений органической жизни, какой
достигло учение Ч. Дарвина. Поэтому, как и все биологи до Дарвина,
К. Ф. Рулье не смог удовлетворительно объяснить происхождение
относительной целесообразности в природе — этого камня преткновения всех
эволюционных построений, который преодолел лишь Дарвин. Учение
К. Ф. Рулье имело и другие недостатки, обусловленные состоянием
науки в первой половине XIX в. Естественно, что более, чем за сто лет,
отделяющих нас от того времени, когда жил К. Ф. Рулье, многие
положения, высказанные им, устарели. Но из этого не следует, что его
учение было лишь одной из неудавшихся попыток доказать историческое
развитие живой природы, что оно оставалось на уровне
предшествовавших ему эволюционных учений, а для нашего времени представляет
только исторический интерес.
К. Ф. Рулье сделал крупный шаг в познании условий, причин и
закономерностей изменяемости форм, т. е. в изучении важнейших,
коренных вопросов биологии. Как никто до него, он широко привлек для
обоснования учения о развитии органического мира материал,
накопленный практикой сельского хозяйства, что сразу поставило разработку
теории эволюции на прочную фактическую основу. В период между Ла-
марком и Дарвином он глубже, чем кто бы то ни было понимал
эволюцию как всеобщее явление в органическом мире, как закономерный
процесс постепенного преемственного развития органических форм от
низшего к высшему, от простого к сложному и определяемого
взаимодействием организма со средой. Как никто до него, он последовательно
исходил из этого при анализе всех явлений в органическом мире. Он
сильно углубил эволюционный метод Ламарка, внеся в него элементы
диалектического понимания закономерностей развития природы.
Творчески усвоив идею Ламарка о постепенности и преемственности в
развитии органического мира, К. Ф. Рулье разработал
сравнительно-исторический метод исследования и превратил его в инструмент для изучения
образа жизни, функций и строения животных. Он показал возможность
доказательства эволюции, не прибегая к апелляции к «внутренним
усилиям» животных, «воле к усовершенствованию» и к другим ошибочным
представлениям о факторах, ведущих к повышению организации
животных, которые были присущи учению Ламарка о градации. Он отбросил
механистические представления Ламарка об «оргазме», внес
принципиальные коррективы в теоретические представления Жоффруа Сент-
Илера.
Жоффруа при установлении связи между различными группами
животных исходил не из признания родства и постепенного
прогрессивного развития форм, а из единства «плана строения», упуская при этом,
101

Карл Францович Рулъе
что сходство строения является результатом единства происхождения
и общности истории данных групп животных. Вопрос же об эволюции
на протяжении долгого времени находил отражение в трудах Жоффруа
лишь в форме признания возможности быстрых и неожиданных
превращений одних форм в другие, притом весьма отдаленные по своему
систематическому положению, в результате внешних воздействий на яйцо
или зародыш на ранних стадиях развития. Поэтому сын Жоффруа,
видный зоолог Исидор Жоффруа Сент-Илер, как и большинство
зоологов и историков биологии, называл учение своего отца «теорией
ограниченной изменчивости видов». Эти недостатки трудов Жоффруа и его
последователей, как мы могли убедиться из предыдущего, были чужды
Рулье.
Именно Рулье впервые вскрыл ограниченность взглядов
Жоффруа и указал, что, еыясняя единство «плана строения», Жоффруа и его
последователи и во Франции и в Германии обходят, не замечают
«постепенное развитие животных», упуская, что «первое было столько же
связано со вторым, насколько образованное есть результат
образующегося», иначе говоря, упуская, что единство «плана строения» есть
результат единства происхождения.
Все это приближало торжество гипотезы эволюции.
К. Ф. Рулье не только разрабатывал учение об историческом
развитии природы, но и широко популяризировал его с университетской
кафедры, в многочисленных статьях, доступных широким кругам
читателей, и публичных лекциях. Он создал единственную в додарвиновское
время школу биологов-эволюционистов и первую русскую школу
зоологов, в которую входили такие видные зоологи, как Н. А. Северцов,
А. П. Богданов, С. А. Усов, Я. А. Борзенков и другие. Его книги и
статьи, вдохновенные лекции в университете и публичные чтения
оказали сильное влияние на формирование материалистического
мировоззрения русской интеллигенции 40—50-х годов XIX в. За работами
К. Ф. Рулье следили В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г.
Чернышевский, ближайшие последователи Д. И. Писарева, Микоэл Налбандян.
Они черпали в них материал для обоснования и пропаганды
материализма. А. И. Герцен посвятил Рулье специальную статью. В 1854 г.
К. Ф. Рулье основал популярный естественнонаучный журнал «Вестник
естественных наук». Несмотря на все препятствия, он сумел сделать его
органом пропаганды передовых идей. Эта сторона деятельности Рулье
получила высокую оценку Н. Г. Чернышевского.
К. Ф. Рулье не отделял служение науке от служения народу.
Он искренне любил родину и настойчиво стремился быть полезным ей.
Одной из его ведущих идей была мысль о необходимости сближения
науки и практики. Когда в 1846 г. на территории восемнадцати
губерний центральной России озимая совка почти полностью уничтожила
посевы озимой ржи, К. Ф. Рулье, не будучи ни ботаником, ни
энтомологом, немедленно принялся за исследования, имевшие целью
установить вредителя и отыскать методы и средства, чтобы предотвратить
повторение этого страшного бедствия. Он принимал участие в
обсуждении причин волновавшего земледельцев вырождения картофеля, был
одним из самых деятельных членов Московского общества сельского
хозяйства, инициатором организации и создателем Комитета акклима-
102

Карл Францович Рулъе
тизации животных и растений, пропагандистом достижений русского
скотоводства и передовых методов искусственного разведения рыб.
Человек с душой поэта и темпераментом борца, блестящий оратор
и замечательный писатель, умевший доступно и образно излагать самые
сложные вопросы науки, простой в обращении с людьми, демократ по
натуре, живой и остроумный, К. Ф. Рулье привлекал к себе все
прогрессивное в русском обществе середины XIX в. «Он принадлежит
к тем людям,— писал о нем известный метеоролог М. Ф. Спасский,—
к которым нельзя относиться равнодушно: их можно или любить или
ненавидеть, среднего для них нет.»
Исключительная популярность и влияние К. Ф. Рулье, выходившие
далеко за стены университета, раздражали ученых-реакционеров и
беспокоили охранителей официальной идеологии. В 1847 г. на страницах
газеты «Московский городской листок» была организована кампания
травли ученого. Против К. Ф. Рулье, как писал впоследствии А. П.
Богданов, «скучился кружок людей, озлобленных на него, поставивших
своей целью не только обесценить значение его работ, но даже дурно
освещать его нравственные стороны». Гонители ученого не брезгали
даже заведомой клеветой. Все говорило о том, что имелись, как писал
А. П. Богданов, «закулисные мотивы нападок» на Рулье. До конца
-своей жизни он не мог без боли и горечи вспомнить пережитое, ему, по
словам одного из его учеников, была нанесена «глубокая душевная
рана». В 1852 г. на К. Ф. Рулье обрушились новые гонения. Поводом
послужила его статья «О первом появлении растений и животных на
Земле», представлявшая собой отрывок из его книги «Жизнь животных
по отношению ко внешним ус\овиям». На эту статью обратил внимание
министр просвещения, и она вызвала целую бурю. Сразу же разглядели,
что теория К. Ф. Рулье не только не согласуется с учением церкви, но
прямо противоречит ему. Перепуганный министр немедленно направил
донос на Рулье генералу Н. Н. Аненкову — председателю секретного
комитета «2-го апреля», действовавшего в непосредственном контакте
с известным III отделением жандармерии. Специальным приказом
министра на ректора Московского университета и декана было возложено,
как говорилось в этом приказе, «строгое и неукоснительное наблюдение
за университетскими лекциями профессора Рулье... с отнесением на их
ближайшую ответственность всякого отступления в его чтениях от того
направления, которое определено высочайше утвержденной для них
инструкцией) и секретным наставлением». Не ограничившись этрш,
министр приказал попечителю Московского учебного округа генералу
Назимову «непосредственно и независимо от ректора и декана
обращать особое внимание на преподавание этого профессора, посещая
неожиданно и выслушивая внимательно его лекции». К. Ф. Рулье было
категорически запрещено выступать с публичными лекциями. От него
требуют официальных объяснений, запрашивают для просмотра
программы его курсов; готовая и уже пущенная в продажу книга «Жизнь
животных по отношению ко внешним условиям» запрещается и
изымается из магазинов. От К. Ф. Рулье домогаются, чтобы он внес в нее
текст, составленный в министерстве, и, конечно, совершенно
противоречащий его взглядам. Вскоре московский митрополит Филорет
направляет в Святейший синод специальную записку, в которой обвиняет
юз

Карл Ф ранцович Рулье
книгу К. Ф. Рулье в подрыве учения церкви и требует «осмотрительного
внимания», чтобы «премудрые люди... не поучали даже мещан и
крестьян находить в книге Бытия мифологию», как это делает Рулье.
Ученого все время держат в остром нервном напряжении, состоянии
постоянной тревоги. Тяжелые, а порой и просто невыносимые условия
надорвали силы Рулье. В ночь с 21 на 22 апреля 1858 г. Карл Францо-
вич скончался от кровоизлияния в мозг. Накануне ему исполнилось
44 года.
В заметке о похоронах К. Ф. Рулье «С.-Петербургские ведомости»
сообщали: «Все, что есть в Москве уважающего ум, благородство души
и знание, собралось у гроба этого знаменитого профессора». Двумя
годами позже газета «Современность» вспоминала К. Ф. Рулье как
«нашего русского натуралиста, дорогого сердцу всех москвичей, всех
русских».
Главнейшие труды К. Ф. Рулье: Сомнения в зоологии как науке, «Отечественные
записки», т. XIX, 1841; О животных Московской губернии, М., 1845; О влиянии
наружных условий на жизнь животных, «Библиотека для воспитания», ч. I и II, 1845;
О ржаном черве, поедавшем озимь в 1846 году, М., 1847; Рыбо-ящерица
(ихтиозавр), в кн.: «Живописная энциклопедия», М., 1847; Птицы, там же; Бразильская
свинья, там же; Общая зоология (литографированное издание), М., 1850; Жизнь
животных по отношению ко внешним условиям, М., 1852; О прилете и отлете птиц,
в кн.: Н. О-о (Нила Основского), «Замечания московского охотника на ружейную
охоту с лягавою собакою», М., 1856; Вывод породы собак, там же; Белемниты,
«Вестник естественных наук», № 23, 1854; Сипуха, там же, № 43; Кротовик, там же,
№ 21, 1855; Новоголландский страус, там же, № 25; Мыльный пузырь, там же,
№ 1, 1856; Сен-бернардская собака, там же, № 2; Удод, там же, № 7; Дракон или
летучая ящерица, там же, № 8; Образование каменного угля, там же, № 3, 1857;
Кохинхинские куры, там же, № 5; Три открытия в естественной исюрии пчелы, М.,
1857; Еще о пролете птиц, «Журнал охоты», № 35, 1860; Избранные
биологические произведения, серия «Классики науки», М., 1954.
О К. Ф. Рулье: Герцен А. И., Публичные чтения г-на профессора Рулье, в
газете «Московские ведомости», 8 и 11 декабря 1845 г. (Герцен А. И., Сочинения,
т. 2, М., 1954); Усов С. А, Карл Францович Рулье, «Вестник естественных наук»,
№ 8, 1858; Богданов А. П., К. Ф. Рулье и его предшественники по кафедре
зоологии в Московском университете, М., 1885; Давиташвили Л. LLL, Палеонтолог
и зоолог К. Ф. Рулье — русский биолог-мыслитель, в кн.: Л. Ш. Давиташвили,
«История эволюционной палеонтологии от Дарвина до наших дней», М., 1948;
Петров С. В., Выдающийся русский биолог К. Ф. Рулье, М., 1949; М и к у л и н-
с к и й С. Р., К. Ф. Рулье — биолог-материалист первой половины XIX века,
«Вопросы философии», № 3, 1950; Давиташвили Л. Ш. и Микулин-
с к и й СР.. К. Ф. Рулье — выдающийся русский естествоиспытатель-эволюционист,
сборник «Научное наследство», т. II, М., 1951; Давиташвили Л. Ш. и М и-
ку ли некий С. Р., К. Ф. Рулье. Очерк жизни и научной деятельности, в кн.:
К. Ф. Рулье, «Избранные биологические произведения», серия «Классики науки»,
М., 1954; Райков Б. Е., Русский биолог-эволюционист К. Ф. Рулье, в кн.:
Б. Е. Райков, «Русские биологи-эволюционисты до Дарвина» (имеется
библиография трудов К. Ф. Рулье), т. III, М.—Л., 1955; М и к у л и н с к и й С. Р., К. Ф. Рулье
и его учение о развитии органического мира (имеется библиография трудов
К. Ф. Рулье и литература о нем), М., 1957.

Лев Сежено впг
ЩЕШПКОВСЛШМ
1822 - 1887
ев Семенович Ценковский вошел в историю науки как один
из крупнейших ботаников второй половины XIX в., один
из основоположников протистологии и бактериологии.
В истории русской науки он сыграл особенно большую
роль как основатель русской школы микробиологов. Еще
при жизни Л. С. Ценковского многие его труды получили
мировую известность и признание.
Лев Семенович Ценковский родился 13 октября 1822 г. в Варшаве
в бедной польской семье. Его мать, несмотря на большие трудности,
постаралась дать сыну образование. Слабый здоровьем, но одаренный
мальчик по окончании гимназии получил стипендию для учения в
Петербургском университете, куда и отправился в 1839 г.
Сначала он поступил на отделение математических наук, но попав
однажды на лекцию по зоологии, читавшуюся блестящим лектором —
проф. С. С. Куторга (1805—1861 гг.), Л. С. Ценковский так был
очарован возможностями «постигнуть все тайны природы», как вспоминал
он впоследствии, что тотчас побежал в правление университета и
105

Лев Семенович Ценковский
попросил перевести его на естественное отделение. «С этой поры,— писал
он,— я служил верой и правдой естественным наукам почти половину
столетия». Л. С. Ценковский отличался глубокой жаждой знаний, силой
увлечения и способностью полностью посвятить себя избранной
области науки.
По окончании в 1844 г. Петербургского университета Л. С. Ценков-
скому в возмещение получавшейся им стипендии предстояло вернуться
на родину для службы в качестве преподавателя среднего учебного
заведения. Но мечтавший о научно-исследовательской работе талантливый
и увлекавшийся естествознанием юноша уже не мог отрешиться от
занятий в лабораториях, музеях и библиотеках, не мог уйти из той
научной атмосферы, в которую он уже успел погрузиться.
В Петербурге в это время жил и работал знаменитый русский
академик, основоположник научной эмбриологии, географ-путешественник
и антрополог К. М. Бэр. Каждую пятницу у Бэра собирались его
друзья — выдающиеся петербургские ученые. Эти «пятницы» были
известны в академических кругах, а попасть на них считалось большой
честью. На Л. С. Ценковского, тогда только начинавшего свою ученую
деятельность, эти вечера, проведенные у Бэра среди его гостей,
произвели исключительное впечатление.
«...академик Бэр узнал, что я с любовью занимаюсь ботаникой,—
писал он,— и этого было достаточно, чтобы ввести меня в тесный круг
первоклассных ученых, сгруппировавшихся около него... Атмосфера
в кружке была жгучая, восторженная. Все говорили о путешествиях,
открытиях, обсерваториях, улучшенных приборах. Кружок переживал
в это время волнение, вызванное учением Шванна о клетке,— почтенные
старцы бредили микроскопом, наслаждались удачными препаратами, что
им не всегда удавалось. Что тогдашний академический кружок
действовал на молодых ученых разжигающим образом — это само собой
разумеется. В этом кружке в первый раз я увидел алтарь, воздвигнутый
чистой науке: много тепла и света исходило от него, многие молодые
ученые молились у него, запасались любовью к науке на всю жизнь...
Таким образом, я получил первую искру в Петербургском университете,
а в Академии был настроен на высокий лад, который не оставлял меня
всю жизнь...»
Посвятив себя служению науке, Л. С. Ценковский принялся
хлопотать об оставлении его для усовершенствования при университете,
обрекая себя на полуголодное существование и на жизнь в климатических
условиях, крайне неблагоприятных для его слабого здоровья. После
длительных хлопот ему удалось остаться при кафедре ботаники, но для
материального обеспечения пришлось взяться за скудно оплачиваемую
работу по приведению в порядок ботанических коллекций.
В 1846 г. молодой ученый успешно защитил магистерскую
диссертацию «Несколько фактов из истории развития хвойных растений».
Проводя это исследование, он столкнулся с необходимостью постоянно
применять в своей работе микроскоп. Однако среди ботаников и
зоологов в то время все еще процветало систематико-коллекторское
направление. Л. С. Ценковскому пришлось самостоятельно вникать в тонкости
техники микроскопических исследований, хотя и довольно примитивной
в то время.
106

Лев Семенович Ценковский
Диссертация Л. С. Ценковского была подготовлена под влиянием
господствовавшего в то время среди ботаников увлечения эмбриологией
хвойных растений. В дальнейшей своей деятельности он занимался
исследованием только низших организмов,— мира простейших существ,
стоящих на грани между растительными и животными формами, мира
в ту эпоху еще почти неведомого, крайне разнообразного по своим
формам, строению и жизненным проявлениям, а по своему происхождению
и по значению в природе даже загадочного.
Только с 30-х годов прошлого века некоторые из биологов
принялись изучать этот мир микроскопических существ. Но лишь с 50-х годов,
когда на арену научной деятельности выступил Луи Пастер (1822—
1895 гг.), возникла и стала развиваться еще невиданными до того
темпами новая наука — микробиология.
Л. С. Ценковский был хорошо знаком с современной ему
литературой в интересовавшей его области знаний. У него уже имелись и
собственные, основанные на личных исследованиях, взгляды на природу
микроорганизмов. Поэтому, защитив диссертацию и намереваясь занять
должность доцента при кафедре ботаники, он избрал темой своей
пробной лекции строение и развитие инфузорий. Однако вскоре оказалось,
что он не мог получить доцентуру в Петербургском университете;
рушились планы научной работы.
Условия жизни молодого ученого ухудшались с каждым днем.
С большой готовностью и с живейшим интересом принял он поэтому
предложение отправиться вместе с горным инженером Е. П.
Ковалевским в путешествие на правах исследователя-ботаника к истокам Белого
Нила в северо-восточной части Судана. Последовавшая затем
двухлетняя работа в Африке дала ему возможность изучить южную флору и
фауну, но жизнь впроголодь, недостаток питьевой воды, беспрестанные
переезды с места на место и заболевание малярией тяжело отражались
на его слабом здоровье. Вдобавок и деньги, полученные в качестве
субсидии от Академии наук, Географического общества и Ботанического
сада в Петербурге, пришли к концу. Научную экспедицию пришлось
прервать. Собрав богатые коллекции ботанических и зоологических
материалов, Л. С. Ценковский вернулся осенью 1849 г. в Петербург.
Поиски работы в университете и в иных учебных и научных
учреждениях столицы оказались напрасными. Снова потянулось полуголодное
существование, терялось дорогое время. «Локти просвечивают, подошвы
отваливаются, нездоровится, нет хлеба...»,— писал Л. С. Ценковский
одному из друзей.
В беспросветное для науки и просвещения николаевское время это
была обычная участь молодых и малоизвестных ученых.
В начале 1850 г. Ценковский был назначен на кафедру естественной
истории Демидовского лицея в Ярославле — маленького и плохо
обставленного в научном отношении высшего учебного заведения. Это
назначение открыло Л. С. Ценковскому возможность сосредоточиться на
исследованиях в избранной им области.
В 1850 г. он переехал из Петербурга в Ярославль, где проработал
около пяти лет. Несмотря на малоблагоприятные условия
провинциального высшего учебного заведения, отсутствие некоторых
необходимых для его исследований приборов и инструментов, новейшей
107

Лев Семенович Ценковский
литературы, особенно иностранной, наконец, отсутствие коллег, которым
была бы близка и понятна его работа и с которыми он мог бы
обсуждать свои идеи и результаты своих наблюдений, Л. С. Ценковский сумел
подготовить докторскую диссертацию «О низших водорослях и
инфузориях», явившуюся новым словом в науке и принесшую автору
мировую известность. Эта работа была завершена Л. С. Ценковским и
подготовлена им к печати через три месяца после его переезда в январе
1855 г. в Петербург, где он к тому времени получил кафедру ботаники
в университете.
С началом работы в Петербургском университете начался
блестящий период преподавательской и научной деятельности Л. С. Ценков-
ского, нашедшей свое отражение в ряде воспоминаний, в частности, в
замечательном очерке К. А. Тимирязева «Развитие естествознания в
России в эпоху 60-х годов», и оставившей глубокий след в истории русской
высшей школы.
Заботы по приведению кафедры в соответствии с наукой того
времени, необходимость основательного изменения всего преподавания
ботаники требовали от Л. С. Ценковского исключительно много усилий.
Он ввел не только демонстрации на лекциях микроскопических
препаратов, но и регулярные практические занятия студентов с микроскопом.
Аудитория Л. С. Ценковского постоянно была полна слушателями,
а лабораторные занятия студентов под его руководством не
укладывались в отведенное для этого время. Вот как изображает эту полосу
жизни Л. С. Ценковского один из его биографов (Бучинский):
«...педагог в душе, Ценковский хорошо понимал, что лекции без
соответствующих демонстраций теряют много, а потому всячески старался
о том, чтобы все сказанное на лекции было подтверждено
соответствующими микроскопическими препаратами,— ничего не допускалось на веру.
Исполнить эту задачу в то сравнительно далекое время было очень
трудно — приходилось не только собирать самостоятельно материал, но
также и приготовлять к лекциям необходимые препараты. Тем не
менее он сумел выйги из этого положения полным победителем. Лекции
его сразу преобразили ботанику из непонятного и малодоступного
предмета, каким она была до него, превратили ее в понятный курс,
интересующий всех слушателей. Этими приемами он сразу расположил в
свою пользу всех студентов. Если же к этому прибавить красноречивое,
сжатое и ясное изложение, с одной стороны, постоянное внимание к
студенческим нуждам и простоту в обращении — с другой, то понятен будет
тот общий восторг, предметом которого был Лев Семенович в течение
всего своего пребывания в Петербургском университете...»
Однако причина быстро распространившейся популярности
Л. С. Ценковского среди студенчества заключалась не только в этом.
Секрет его популярности среди студентов заключался в том, что он был
первым ботаником в Петербургском университете, который не просто
блестяще знал свой предмет и блестяще его преподавал, но и вел
самостоятельные исследования, значительно расширявшие горизонты
биологической науки, открывавшие неизвестные прежде явления в природе и
указывавшие пути еще больших и еще более важных открытий.
Исключительно привлекательными и волнующими были его смелые
теоретические обобщения.
108

Лев Семенович Ценковский
Вооруженный многочисленными, добытыми им самим фактами, он
доказывал морфологическую и физиологическую близость растительного
и животного мира в их пограничных областях. Надо принять во
внимание ту атмосферу пробуждавшегося в русском обществе 50-х годов
увлечения естествознанием, о которой так ярко писал Тимирязев, чтобы
понять горячий интерес к лекциям Л. С. Ценковского, который развивал
ясно выраженные эволюционные взгляды еще до появления
классического труда Дарвина. Это обстоятельство с несомненностью
подтверждено недавно обнаруженными записями одного из слушателей его лекций,
из которых ясно видно, что Л. С. Ценковский проявлял себя при этом
мужественным человеком, смело выступавшим с новыми взглядами,
противоречащими официальным воззрениям.
Л. С. Ценковский охотно выступал и с публичными лекциями в
залах петербургского Пассажа, где, по словам Тимирязева, «посвящал свою
аудиторию, очень возможно, первую публичную аудиторию в Европе, во
вновь открытые тайны жизни микроскопических организмов растений и
животных». Как настоящий ученый, считающий своим долгом делиться
знаниями, Л. С. Ценковский не замыкался в стенах своего
ботанического кабинета. Лекции его, глубокие по содержанию, блестящие по
форме и доступные пониманию самых широких кругов слушателей,
неизменно пользовались громадным успехом.
Научно-исследовательская деятельность Л. С. Ценковского в
петербургский период его жизни свидетельствовала об исключительной
энергии молодого ученого, о глубоком увлечении его новыми для науки
проблемами морфологии и физиологии низших организмов, о страсти
прирожденного натуралиста к исследованиям, о его стремлении идти в науке
неизведанными путями.
В 1856 г. он с большим успехом защитил докторскую диссертацию
«О низших водорослях и инфузориях», которая доставила ему славу
исследователя-новатора. Замечательный труд Л. С. Ценковского не
только установил родственные отношения между отдельными группами
низших организмов, но и дал обоснованное заключение об отсутствии
резких границ между растительным и животным миром. Вряд ли Л. С.
Ценковский мог прийти к заключению о морфологической и физиологической
близости растительных и животных форм в их смежной области, если бы
к тому времени у него не сложились эволюционные взгляды.
Диссертация Л. С. Ценковского содержала огромный материал,
далеко превосходивший все ранее известное в мировой биологической
науке о низших организмах. В ней были заложены основы
онтогенетического направления в изучении низших форм органического мира.
В 1857 г. Петербургская Академия наук присудила Л. С. Ценков-
скому за его работу одну из высших научных наград — Демидовскую
премию.
В петербургский период Л. С. Ценковский продолжал уделять
особенно много внимания изучению различных микроскопических
водорослей, меньше — грибов, инфузорий, жгутиконосцев и других низших
организмов. Он описывал новые формы, изучал историю их развития,
выяснял генетические отношения между ними.
О чрезвычайной добросовестности исследователя свидетельствует
следующий факт.
109

Лев Семенович Ценковский
Изучая так называемые монады, как именовались тогда наиболее
примитивные одноклеточные существа, Л. С. Ценковский наблюдал, как
ему показалось, превращение крахмального зернышка в монаду.
Любопытно, что пользовавшийся в то время широкой известностью немецкий
ботаник-микроскопист Негели (1817—1891 гг.), проверив наблюдение
Л. С. Ценковского, полностью подтвердил его выводы и заявил:
«Отрицать самопроизвольное зарождение — значит признавать чудо». Однако,
продолжая свои опыты, Л. С. Ценковский скоро пришел к убеждению
с своей ошибке и тотчас же со свойственной ему добросовестностью и
щепетильностью истинного исследователя поспешил заявить в печати
о ложности своих наблюдений. Вместе с тем, выступая с торжественной
речью на годичном акте университета в 1859 г., он не побоялся, вопреки
мнению многих авторитетных естествоиспытателей, поддерживавшемуся
религией, во всеуслышание заявить, что «...A priori гипотеза
добровольного зарождения (т. е. самопроизвольного зарождения.— Авт.) не
представляет ничего несообразного: периодическое появление существ на
Земле в различные геологические эпохи дает ей высокую степень
вероятности... Господствующее теперь направление — объяснять жизнь
действием неорганических сил — прямо ведет к этой гипотезе; отчего же
вопрос этот отнесен многими к числу нелепостей? Из того, что живые
существа в большей части случаев происходят от себе подобных, следует
ли заключать, что это есть выражение абсолютного закона для всего
живого? Конечно, нет. Но поле возможностей обширно, а
естествоиспытатель должен подчиняться безусловно фактам. Поэтому, не отвергая
крайней вероятности рассматриваемой здесь гипотезы, следует
обратиться к фактам и от них ожидать положительного ответа...».
Напряженная преподавательская и научно-исследовательская
деятельность подточили и без того слабое здоровье Л. С. Ценковского,
страдавшего туберкулезом легких. Два раза ему пришлось брать отпуск
для лечения за границей, но обе поездки он использовал главным
образом для работы в зарубежных лабораториях. С чувством разочарования
он писал оттуда своим друзьям, что у немецких и французских ученых
ему нечего заимствовать. Один из виднейших германских микробиологов
и микологов О. Брефельд писал впоследствии Л. С. Ценковскому: «Я еще
живо припоминаю, с какой радостью и воодушевлением в то время, когда
только начал работать, читал Ваши исследования над слизистыми
грибами и какое я испытывал пламенное желание достичь когда-нибудь
подобных же результатов. Именно с той поры сохранилась и до сих пор
в моей лаборатории поговорка: „Это настолько же достоверно, как
наблюдения Ценковского"».
Вторая заграничная поездка, длившаяся весь 1859 г., не дала
существенного улучшения здоровью, и Л. С. Ценковский, опасаясь вредного
влияния петербургского климата, был вынужден подать в отставку, как
ни тяжело было ему расставаться с Петербургским университетом, где
у него уже выросли такие талантливые ученики, как М. С. Воронин
(1838—1903 гг.) и А. С. Фаминцын (1835—1918 гг.), вскоре стяжавшие,
как и их учитель, мировую известность.
Находясь за границей, Л. С. Ценковский продолжал деятельно
работать в области исследования низших организмов. Этот период его
жизни был посвящен обстоятельному изучению слизистых микроскопи-
110

Лев Семенович Ценковский
ческих грибов (миксомицеты) и простейших амебообразных существ —
монад. В результате этих исследований была установлена связь между
теми и другими, выяснены их биологические особенности и впервые
обнаружен процесс слияния нескольких амебовидных организмов в один
общий (плазмодий). Л. С. Ценковский раньше других исследователей
пришел к убеждению, что в мире микроскопических существ изучение
истории развития отдельных форм является важнейшим средством их
глубокого познания.
Пребывание за границей с редкими приездами в Варшаву сильно
тяготило Л. С. Ценковского, сделавшегося к этому времени
общепризнанным специалистом в области протистологии. С душевной болью
переживал он пятилетний отрыв от родины и от любимой им преподавательской
деятельности. «Не легко дается мне это,— сообщал он в одном из
писем,— столько стараний и усилий, несколько поколений снисходительных
и любящих учеников и много еще других данных связали узел, который
рассечь и трудно и больно...»
С большой охотой откликнулся он поэтому на предложение в 1865 г.
занять место профессора ботаники в только что открывшемся
университете в Одессе и тотчас же переехал туда. Снова хлопоты по организации
кафедры, начиная с подбора подходящего помещения и кончая поисками
мельчайших предметов оборудования. Сразу же начались неполадки с
администрацией из-за недостаточности отпускаемых на организацию
кафедры средств. На новой кафедре еще отсутствовало много
необходимого, но она сразу заполнилась желавшими учиться у талантливого
профессора. Его лекции привлекали к себе студентов не только
естественного, но и других факультетов.
Л. С. Ценковский уделял особое внимание занятиям студентов с
микроскопом и стремился привлечь студентов к самостоятельной
исследовательской работе. Он настойчиво рекомендовал своим ученикам
приобретать микроскопы в постоянное пользование и благодаря своим связям
с заграницей облегчал желающим их покупку. История применения
микроскопических исследований в России должна отметить этот факт
«насаждения» микроскопа среди нашей учащейся молодежи 60-х годов.
Кафедра его была наполнена работающими с раннего утра и до позднего
вечера. Общность научных интересов, искренняя отзывчивость на нужды
молодежи навсегда связывали учителя и его учеников самыми тесными
узами уважения, дружбы и любви.
Вспоминая это время, один из учеников Л. С. Ценковского говорил
на его юбилее: «...мы, как дети, наперерыв спешили показать или
рассказать Вам все, подмеченное нами под микроскопом. Вы же, спокойно
выслушав каждого, направляли нас на точный путь исследования. Для
нас было большим наслаждением, когда Вы, бывало, пригласите всех
нас к своему микроскопу посмотреть новый организм, Вами исследуемый,
и в свою очередь каждый из нас с особенным приятным чувством нес
свой микроскоп в Ваш кабинет, дабы показать и Вам что-либо
интересное из своих наблюдений. Благодаря такому общению, мы знали все
выдающееся в Ваших текущих исследованиях, а Вы всегда знали, чем
занимаются Ваши 35 студентов разных курсов... Среди своих усиленных
занятий за рабочим столом Вы с особенной готовностью посвящали
всякого приходящего к Вам в последние Ваши открытия из области микро-
111

Лев Семенович Ценковский
организмов. Вы никогда не делали из Ваших открытий лабораторной
тайны...».
В Одессе Л. С. Ценковский встретил другого выдающегося русского
микробиолога, тогда еще юношу — И. И. Мечникова. Они познакомились
и быстро подружились. Л. С. Ценковский потратил много усилий на то,
чтобы его молодому другу была предоставлена в Одессе кафедра
зоологии и сравнительной анатомии, а Мечников в свою очередь оказывал
горячую поддержку своему старшему товарищу, о котором с большой
теплотой впоследствии писал в своих воспоминаниях. Исключительно
хорошее впечатление произвел Л. С. Ценковский и на И. М. Сеченова
при их встрече в Одессе, когда последний переехал туда из Петербурга,
чтобы возглавить кафедру физиологии.
Много и плодотворно занимался Л. С. Ценковский в этот период
научными исследованиями, в частности изучением микроскопических
существ моря. Он выезжал на берега Средиземного моря, микрофауна
которого оказалась более разнообразной, чем у Черного моря. Здесь он
описал ряд впервые обнаруженных им микроорганизмов, подверг их
точному морфологическому и биологическому изучению, выявил историю их
развития, установил их систематическое положение. Все это было сделано
с той полнотой и тщательностью, с какой были выполнены все его
исследования. Особенно подробно и точно Л. С. Ценковский изучил
простейших, вызывающих свечение морской воды — «ночесветок». Он
выяснил ряд интереснейших фактов в их жизни. Наблюдая, что некоторые
жгутиконосцы покрываются временно слоем слизи, он высказал
предположение, разделяемое и современной наукой, о родственной связи
между этими микроорганизмами и низшими студенистыми водорослями.
Необходимость изучения истории развития микроорганизмов для
определения их действительного происхождения и систематического
положения была им блестяще доказана и на многих иных объектах микромира
(миксомицеты, корненожки, жгутиконосцы и т. п.).
Много времени и сил Л. С. Ценковский отдавал общественной
деятельности. Немало энергии потратил он, ведя большую переписку,
убеждая, изыскивая средства на организацию в Одессе общества
естествоиспытателей, председателем которого он был избран. Благодаря
неустанным стараниям Л. С. Ценковского в 1870 г. была открыта
Севастопольская биологическая станция. Л. С. Ценковский проявил себя
убежденным поборником женского образования, энергично организуя лекции и
пытаясь добиться открытия женских курсов.
Работа в Одесском университете увлекала Л. С. Ценковского, и тем
не менее он ушел из университета и покинул Одессу, обширный круг
друзей и учеников, как только столкнулся с явной беспринципностью
части профессуры, которая, стремясь угодить начальству, провалила при
обсуждении на совете университета кандидатуру доцента,
выдвигавшегося на должность профессора химии, по соображениям, ничего общего
с наукой не имеющим. Позже по тем же причинам Новороссийский
(Одесский) университет покинули И. И. Мечников и А. О.
Ковалевский.
В сентябре 1871 г. Л. С. Ценковский уехал в Петербург, где провел
несколько месяцев, оставаясь без службы. Только помощь друзей спасла
известного, находившегося на пороге старости ученого от тяжелого поло-
112

Лев Семенович Ценковский
жения. С большой радостью Л. С. Ценковский принял предложение
занять место профессора ботаники в Харьковском университете. В тихом,
по сравнению с шумной Одессой, городе, в атмосфере искреннего и
общего уважения Л. С. Ценковский продолжал работать с особенно
большой энергией.
Этот последний период жизни Л. С. Ценковского, связанный с
деятельностью в Харьковском университете (1872—1887 гг.), оставил
наиболее важный след в истории отечественной микробиологии. Именно
здесь Л. С. Ценковский выполнил те работы, благодаря которым его
имя навсегда связано с возникновением первой русской школы
бактериологов и с первым практическим применением науки о жизни
невидимых существ, по выражению Пастера, бесконечно малых в своей
величине, но бесконечно великих в их жизненных проявлениях.
С переездом в Харьков окончилась наконец и кочевая жизнь
ученого. Л. С. Ценковский прожил в Харькове 15 лет и выезжал лишь на
короткое время в Одессу и Варшаву, а также и за границу с научными
целями и для лечения. Работы, опубликованные Л. С. Ценковским в эти
годы, ярко свидетельствуют о большой широте его научных интересов и
его стремлении связать достижения науки с запросами жизни.
Продолжая свои многолетние исследования одноклеточных и
нитчатых зеленых водорослей, Л. С. Ценковский доказал, что многим из них
свойственно особое состояние, которое выражается в том, что каждая
клетка водоросли принимает форму шара, оболочка ее утолщается и
разрыхляется, клетка делается студневидной и затем делится, после чего
вновь образовавшиеся клетки также покрываются студенистым слоем.
В дальнейшем Л. С. Ценковский установил, что это характерное
состояние (пальмеллевидное состояние), свойственно также и бактериям.
Интерес Л. С. Ценковского к бактериям был не случайным. В то
время началось быстрое развитие бактериологических исследований,
которые привлекали к себе внимание не только своей поразительной
новизной, но и колоссальным непосредственным практическим значением для
человечества. Однако, хотя бактериология уже в самом начальном
периоде своего становления как науки потрясла мир своими открытиями,
место, занимаемое бактериями в мире растительных организмов, долго
еще оставалось неясным. Одни ботаники считали их, как и Л. С.
Ценковский, в близком родстве с низшими водорослями, другие склонны
были относить их в группу «расщепляющихся грибков». Среди ученых
шли споры и о том, существуют ли у бактерий, как и у других
представителей органического мира, определенные роды и виды, насколько они
постоянны, как глубоко простирается их изменчивость, достаточно ли для
систематики микроскопических существ ограничиваться
морфологическими признаками и т. п. Все эти чрезвычайно важные вопросы, волнующие
ученых и до настоящего времени, не могли быть достаточно полно
решены на том уровне науки и лабораторной техники того времени.
В работе «К морфологии бактерий» (1877 г.) Л. С. Ценковский
обращал внимание на тот факт, что у бактерий, как и у водорослей,
наблюдается пальмеллевидное состояние, и высказал предположение о
возможности на этом основании говорить о близости этих форм.
В работах Л. С. Ценковского в области бактериологии особенно ярко
проявилось его стремление поставить достижения науки на службу чело-
113

Лев Семенович Ценковский
веку. В этих целях он блестяще использовал свой опыт изучения
студневидных организмов для выяснения причин образования так называемого
«клёка» при сахароварении. В 70-е годы, когда сахароварение стало
широко распространяться в России, сахарные заводы нередко сталкивались
с настоящим бедствием вследствие неожиданного превращения сладкого
свекольного сска в безвкусную студенистую массу, из которой
невозможно было получить сахар. Л. С. Ценковский в результате своих
исследований доказал, что причиной образования «клёка» являются особые,
открытые им микроорганизмы (1879 г.). Это помогло развитию одной
из важнейших областей русской промышленности.
Существенную помощь Л. С. Ценковский своими исследованиями
оказал попыткам И. И. Мечникова найти плодотворный метод борьбы
с хлебным жуком-кузькой, во множестве появившемся в 70-х годах на
полях южной части России. С этой целью Мечников намеревался
применить искусственное заражение названного вредителя губительным для
него грибком. Л. С. Ценковский помогал Мечникову в постановке его
опытов и в 1880—1882 гг. неоднократно выступал с докладами на
различных совещаниях в поддержку нового биологического способа борьбы
с полевыми вредителями.
С живейшим интересом отнесся Л. С. Ценковский и к намерению
харьковской медицинской общественности организовать пастеровскую
станцию для прививок против бешенства и при ней лабораторию для
бактериологических исследований. Он помогал в этом деле своими советами,
читал лекции для врачей, выступал с докладами в комиссиях и на
собраниях, посвященных выяснению мер борьбы с эпидемиями.
Большое участие принимал он и в деятельности харьковского
общества испытателей природы, председателем которого он был много лет.
Л. С. Ценковский активно участвовал также в первых съездах русских
естествоиспытателей и врачей, сыгравших крупную роль в развитии науки
в России. В 1882 г. он совершил поездку на Белое море для изучения
микрофлоры и микрофауны. Он неоднократно бывал в Одессе, где,
отдыхая среди друзей и бывших учеников, продолжал свои исследования
морских микроскопических существ.
Ценнейшим вкладом Л. С. Ценковского в сокровищницу
отечественной науки и в дело практических ее применений является введение им в
России предохранительных прививок против сибирской язвы с помощью
полученных им вакцин.
Сибирская язва издавна признавалась одним из наиболее
губительных инфекционных заболеваний людей и домашних животных, особенно
овец. Десятками и сотнями тысяч гибли ежегодно животные от этой
болезни, принося неисчислимые убытки животноводству и вызывая нередко
большую смертность среди людей.
Понятно поэтому то внимание во всем мире, которое привлекло к
себе сообщение из Парижа, что Пастер в 1881 г. открыл способ
вакцинации овец против этой инфекции. Но выписанные из Франции
сибиреязвенные вакцины оказались для русских овец совершенно бесполезными.
Тогда в Париж были посланы шесть русских ученых, а среди них и
Л. С. Ценковский, с целью изучения методики изготовления вакцин. Но
Пастер отказал в этом нашим соотечественникам, так как он уже продал
свою методику акционерному обществу для реализации вакцин. После
114

Лев Семенович Ценковский
бесплодных попыток получить необходимые сведения русские ученые
вернулись на родину, и только Л. С. Ценковский, устроившись с трудом
в одной из парижских лабораторий, принялся с присущей ему энергией
за дело. Вернувшись через несколько месяцев в Харьков, он деятельно
продолжал свои опыты при ботанической кафедре университета, а также
в местном ветеринарном институте.
Нет возможности описать в кратком очерке все чрезвычайные, на
каждом шагу встречавшиеся трудности, пока, наконец, Л. С. Ценковским
были получены вакцины, давшие исключительно хорошие результаты в
борьбе с сибирской язвой. Этот последний период в жизни знаменитого
деятеля русской науки (1882—1887 гг.) оставил особенно яркий след в
истории отечественной микробиологии, ветеринарии и медицины.
Сибирская язва перестала быть грозным бичом животноводства, уменьшилось
в значительной степени распространение ее и среди людей. Вместе с тем
опыты с вакцинацией дали возможность создать первую в России школу
практических бактериологов в лице тех ветеринарных врачей, которые
деятельно помогали Л. С. Ценковскому в его работе.
Работы с вакцинами были последними научными исследованиями
Л. С. Ценковского. В середине 1887 г., выехав за границу для лечения,
Лев Семенович Ценковский умер в Лейпциге 7 октября от рака печени.
Там он и похоронен, а желание его многочисленных учеников и
почитателей перевести прах на родину так и осталось не осуществленным.
Имя Ценковского будет произноситься, как сказал один из его
учеников, с уважением и признательностью, пока жив будет в России
хоть один натуралист. По словам К. А. Тимирязева, «...Лобачевские,
Зинины, Ценковские, Бутлеровы, Пироговы, Боткины, Менделеевы,
Сеченовы, Столетовы, Ковалевские, Мечниковы — вот те русские люди...,
которые в области мысли стяжали русскому имени прочную славу и за
пределами отечества...».
Главнейшие труды Л. С. Ценковского: Несколько фактов из истории развития
хвойных растений, СПб., 1846; Отчет о путешествии в северо-восточный Судан,
«Вестник географического общества», ч. 4, 1850; О самозарождении, СПб., 1855; О
низших водорослях и инфузориях, СПб., 1856, 12 таблиц, также в «Журнале
Министерства народного просвещения», ч. 90 и 91, 1856; zur Entwicklungsgeschichte der
Myxomiceten, «Jahrb. d. wiss Botanik», т. 3, 1862; Das Plasmodium, там же, 1863; Zur
Morphologie der Bakterien, «Mem. de Г Acad. Imp. des Sci. St.-Petersb.», серия VII,
т. 25, № 2, 1877; О студенистых образованиях свеклосахарных растворов, «Труды
Общ. испытателей природы при Харьковском университете», т. 12, 1879; О
пастеровских прививках, «Труды Вольного экономического общества», СПб., 1883; Отчет
о прививках антракса в больших размерах, «Сборник Херсонского земства», т. 19,
вып. 6, 1886.
О Л. С. Ценковском: Юбилейные речи и воспоминания Ценковского, газета
«Южный край», № 1770 и 1772, Харьков, 1886; Бучинский П., Лев Семенович
Ценковский, «Записки Новороссийского общ. естествоиспытателей», т. 13, вып. 1,
1888; Вжесниовский А., Лев Ценковский, Варшава, 1888; Клейн Б. И.,
Ценковский в истории русской микробиологии, «Врачебное дело», № 7, 1949; Р a
file о в Б. Е., Лев Семенович Ценковский — основатель микробиологии в России,
«Микробиология», т. 18, вып. 6, 1949; Он же, Лев Ценковский как трансформист,
«Труды Ин-та истории естествознания АН СССР», т. 3, М.—Л., 1949; Метел-
к и н А. И., Л. С. Ценковский — основоположник отечественной школы
микробиологов, М., 1950 (имеется подробная библиография трудов Л. С. Ценковского и
литературы о нем); Иванов А. Н., Л. С. Ценковский в Ярославле (1850—1854),
«Краеведческие записки», вып. 4, Ярославль, 1960; История естествознания в
России, т. 3, М., 1962.

Андрей Лкколаевиг
1825- 1902
истории русской ботаники второй половины XIX в.
почетнейшее место принадлежит Андрею Николаевичу Бекетову.
Выдающийся исследователь, талантливый популяризатор
научных знаний, страстный общественный деятель А. Н.
Бекетов особенно был велик как учитель и воспитатель многих
поколений русских натуралистов. К славной когорте
ботаников, воспитанных им, принадлежат выдающиеся ученые
нашей родины, достойно продолжавшие дело своего учителя,— К. А.
Тимирязев, Г. И. Танфильев В. Л. Комаров, Д. И. Ивановский и многие
другие. Все они в своих воспоминаниях, полных глубочайшей теплоты,
подчеркивают великие заслуги своего учителя перед наукой и родиной.
Андрей Николаевич Бекетов родился 8 декабря 1825 г. в селе Ал-
феровке под Пензой. Окончив гимназию в Петербурге, он поступил в
1841 г. в Петербургский университет на факультет восточных языков, но,
почувствовав, что выбор профессии лингвиста был сделан неудачно, он
покинул факультет со второго курса и поступил на военную службу
юнкером в лейб-гвардейский полк. Это была новая ошибка, как признается
116

Андрей Николаевич Бекетов
в своей автобиографии А. Н. Бекетов, вскоре вышедший в отставку с
тем, чтобы поступить снова в университет. Он избирает Казанский
университет и в 1845 г. зачисляется вольнослушателем на естественный
факультет, решив посвятить себя ботанике. Казанский университет в то
время славился многими крупными естествоиспытателями, и это
привлекло А. Н. Бекетова, как и его брата, известного химика Николая
Николаевича Бекетова, именно в этот университет. На этот раз А. Н.
Бекетов нашел для себя именно тот путь, который более всего соответствовал
его наклонностям.
По окончании Казанского университета в 1849 г. он был направлен
в Тифлис (Тбилиси) на должность преподавателя естествознания в
гимназии. Несмотря на то, что в Тбилиси А. Н. Бекетов, по его словам, не
имел «ни руководителя, ни покровителя», он сразу же занялся
исследованием еще малоизученной кавказской флоры, совершив с этой целью
экспедицию в Кахетию и Гурию и уделив особое внимание флоре
окружающих Тбилиси районов.
В 1853 г. он публикует свою первую работу «Очерк тифлисской
флоры с описанием лютиковых, ей принадлежащих», которую он
защитил в Петербурге в качестве магистерской диссертации. В этой работе
А. Н. Бекетов исследует лютиковые всесторонне — с точки зрения
географической, климатологической и морфологической.
Непосредственное общение с природой и полная самостоятельность
в ее изучении имели, несомненно, свою положительную сторону.
Молодой, высокоодаренный и достаточно эрудированный ученый сумел
увидеть в окружавшей его природе такие закономерности, которых не
обнаруживали многие опытные, прошедшие хорошие школы, исследователи.
А. Н. Бекетов сумел понять теснейшую взаимную связь растения и
среды, и это на всю жизнь определило правильную линию ученого в
анализе наиболее сложных явлений органического мира.
Через год после защиты магистерской диссертации А. Н. Бекетов
женился на дочери известного ботаника-путешественника Г. С. Карелина
и поселился под Москвой в небольшом имении своего тестя. Там он
тщательно ознакомился с богатейшим гербарием Г. С. Карелина и написал
капитальную сводку по географии растений, первое в России
произведение подобного рода, опубликованное по частям в 1855 и 1856 гг. в
«Вестнике географического общества», и там же он подготовил свою
докторскую диссертацию на тему «О морфологических отношениях листовых
частей между собой и со стеблем». Диссертация была защищена в
Москве в 1858 г.
Вспоминая в «Автобиографии» об этой диссертации А. Н. Бекетов
писал: «В продолжении сорокалетней учебной деятельности своей
А. Н. Бекетов все более и более убеждался в том принципе, который им
высказан в его докторской диссертации и который он старался выяснить
конкретными исследованиями. Принцип этот заключается в том, что
причина растительных (и вообще органических) форм лежит в
окружающих условиях». Диссертация А. Н. Бекетова интересна во многих
отношениях; в ней впервые в русской литературе поставлена так широко
проблема филлотаксиса — соотношения корреляций между органами
растения и их частями. При решении этого вопроса А. Н. Бекетов установил
важнейшую закономерность в отношении отдельных частей растений с
117

Андрей Николаевич Бекетов
внешними условиями. Во взаимодействии внутренних свойств растения и
окружающей его среды А. Н. Бекетов видел основную «причину
морфологических явлений».
В период подготовки диссертации, ученый написал ряд других
статей и книг. Из последних особенно интересны «Ботанические очерки»,
опубликованные в 1858 г., которые показывают не только высокий
уровень его научно-популяризаторского таланта, но и высокий уровень
научных биологических знаний, которыми обладал молодой еще ученый, его
глубокий методологический подход к изучаемым и освещаемым вопросам.
За первое десятилетие своей научной и популяризаторской
деятельности (1849—1859 гг.) А. Н. Бекетов опубликовал 20 работ.
В 1859 г. А. Н. Бекетов занял кафедру в Харьковском
университете. Этот этап его жизни совпал с опубликованием статьи «Гармония в
природе», о которой он пишет в своей «Автобиографии»: «В статье,
написанной в 1859 г. „Гармония в природе" [А. Н. Бекетов] старается не
только показать, что органические формы определяются окружающими
условиями, но устанавливает еще и следующие два положения: 1)
изменчивость существ по мере изменения условий, их окружающих, и 2)
совершенное их исчезновение с радикальным изменением этих условий...
Таким образом основное положение о влиянии внешних условий и
борьбы за существование на организм было продумано и в общих чертах
высказано А. Н. Бекетовым в год выхода в свет сочинения Дарвина
о происхождении видов. Русский ученый однако же придавал и придает
внешним условиям первенствующее значение, становясь в этом случае
скорее на сторону Ламарка и Жоффруа Сент-Илера, чем Дарвина».
Установив и научно объяснив независимо от Дарвина причины
целесообразного устройства органических форм и наличие соответствия между ними
и условиями их существования, А. Н. Бекетов, как увидим ниже,
критически относился к отдельным сторонам эволюционного учения
Дарвина. Один из представителей младшего поколения его учеников
В. Л. Комаров приводит в своих воспоминаниях слова А. Н. Бекетова
о том, что «беспристрастие и отсутствие тенденции при наличности
руководящей идеи, не навязанной природе, но вытекающей из ее явлений,
необходимые качества исследователя».
«Замечательно, как пример,— указывает В. Л. Комаров,— его
отношение к теории Дарвина. По отношению к Дарвину Андрей Николаевич
выказал редкое беспристрастие, он умел выставить все лучшие стороны
его теории, не впадая в панегиризм, и указать на все слабые места и
промахи, не прибегая к осуждению, чем пролагал пути и для дальнейших
работ в области трудного вопроса видообразования.
...Всегда и везде смелый ум Андрея Николаевича был за
беспристрастные аналитические приемы, за критические методы мышления, за
светлое и свободное мировоззрение; бодро подходит такой исследователь
к самым запутанным вопросам естествознания, и с ним ни на минуту не
потеряешь уверенности, что они, эти вопросы, разрешимы.
Чего мы не знаем, то будем знать».
Главным делом харьковского периода жизни А. Н. Бекетова явился
его «Курс ботаники», начавший выходить в 1862 г. Это был учебник, про
который в статье «Развитие естествознания в 60-е годы» К. А.
Тимирязев писал: «Его руководство для университетских слушателей, не
118

Андрей Николаевич Бекетов
имевшее в свое время себе подобного в европейской литературе, в своих
основных положениях опережало науку почти на полстолетие. С первых
же строк его он становился на точку зрения экспериментальной
морфологии, получившей общее признание только за порогом XX столетия».
Учебник А. Н. Бекетова поражает как педагогическим талантом
автора, так и его философской глубиной. Особенно интересны в учебнике
замечания о морфологии растений, которую молодой профессор
рассматривал как ботаническую дисциплину, «венчающую здание» всей
ботаники.
А. Н. Бекетов материалистически трактует морфологию как науку
об исторически сложившихся органических формах: «Каждое явление,—
указывает он в ,,Курсе ботаники",— каждая форма есть проявление
многих причин, многих сил, действующих совокупно. Скажем окончательно:
каждая форма есть продукт деятельности многих причин, из которых
одни действовали лишь в прошедшем, другие действовали в прошедшем
и продолжают действовать в настоящем, третьи, наконец, оказывают
свое влияние лишь в настоящем.
Естествознание не может иметь, очевидно, в виду разыскивания
первоначального появления материи; считая ее вечною, оно относится к
ней, как к факту уже совершившемуся. Первоначальная причина
растительных форм, могущая служить целью наших исследований,
заключается, следовательно, в свойствах материи, их составляющих. Эта причина
действует, очевидно, и до сих пор».
Выпуская руководство по ботанике, А. Н. Бекетов как бы предвидел
более широкую арену для своей профессорской деятельности. В 1863 г.
он покидает Харьковский университет и переходит в Петербургский
университет, где принимает кафедру от выдающегося русского ботаника
Л. С. Ценковского. С этого года начинается почти 35-летний (до 1897 г.)
период работы А. Н. Бекетова в качестве профессора Петербургского
университета, во время которого он был заведующим кафедрой (до
1888 г.), деканом физико-математического факультета (с 1870 г.),
ректором университета (1876—1883 гг.).
Огромной заслугой А. Н. Бекетова является то, что за эти годы он
вырастил на своей кафедре плеяду выдающихся ученых, составивших
гордость нашей науки.
Одним из первых учеников проф. А. Н. Бекетова был К. А.
Тимирязев, который на всю жизнь сохранил самую теплую память о своем
учителе и неоднократно писал о нем. Так, в упоминавшейся уже статье
он говорит: «Если задача профессора... быть живым проводником
современного ему движения научной мысли, истолкователем только что
нарождающихся идей и ферментом, возбуждающим в слушателях желание
принять участие в этом движении,— то роль Андрея Николаевича Бекетова
в рассматриваемую нами эпоху (в шестидесятые годы) была несомненно
выдающейся».
Один из более молодых учеников Бекетова Н. И. Кузнецов писал
о своем учителе: «А. Н. Бекетов не принадлежал к типу узких
специалистов ученых; занимая среди ученой корпорации того времени должности
административные — декана и ректора университета, А. Н. Бекетов не
выработался и в ученого чиновника. Это был именно профессор-ученый,
плодотворно действовавший на обширную аудиторию в течение многих
119

Андрей Николаевич Бекетов
лет, выработавший собственный оригинальный курс ботаники,
создавший в России особое направление и целую школу
ботаников-географов».
А. Н. Бекетов в своей автобиографии указывает, что «его никогда
не привлекала деятельность чисто кабинетного ученого и наука
интересовала лишь постольку, поскольку она служит к поднятию умственного
уровня общества». Поэтому в течение всей своей педагогической
деятельности он большое внимание уделял делу создания руководств по
различным ботаническим дисциплинам. А. Н. Бекетов написал семь учебников
по общей ботанике, высоко оцененные научной общественностью.
Особое место занимает последний из написанных им учебников —
«География растений» (1896 г.). Этот первый оригинальный русский
учебник по географии растений был создан на основе читавшегося
А. Н. Бекетовым в течение ряда лет одноименного курса. Область
географии растений была, по-видимому, наиболее любимой им, и он немало
потрудился в ней. Ботаниками-географами было и большинство его
выдающихся учеников. По учебнику «География растений» долгое время и
после смерти А. Н. Бекетова учились русские ботаники. Этот учебник
не утратил своего интереса и до наших дней.
Сознание ответственности в деле служения «поднятию умственного
уровня развития общества» вдохновляло А. Н. Бекетова буквально на
подвиг. Мы имеем в виду его гигантский труд по переводам ряда наиболее
ценных и капитальных произведений зарубежных биологов, выходивших
в период с 1860 по 1880 г.
Перевести, отредактировать, снабдить некоторые переводы
основательными примечаниями, подготовить к печати и выпустить в свет за
20 лет около 500 авторских листов, это можно было сделать только при
наличии пламенного энтузиазма в работе. Эти переводы принесли
огромную пользу развитию отечественной биологии, подготовке молодых
кадров ученых и способствовали пробуждению интереса к биологии вообще
и к ботанике в частности у широких кругов русской интеллигенции.
Некоторые из переводов А. Н. Бекетова и до сих пор сохранили
свою ценность в качестве справочников (например, переводы Гризенбаха,
Де-Бари).
То же сознание долга перед обществом, перед народом вдохновляло
А. Н. Бекетова и на издание научно-популярных книг и статей,
печатавшихся в «Природе», «Вестнике естественных наук», «Натуралисте»,
«Русском вестнике» и др. Как популяризатор А. Н. Бекетов занимает место
в ряду таких выдающихся мастеров этого дела, как К. Ф. Рулье,
К. А. Тимирязев. Его книга «Беседы о земле и тварях на ней живущих»,
выдержавшая восемь изданий, была доступной и интересной широким
кругам читателей.
Глубоко правильно сказал о нем И. П. Бородин: «Андрей
Николаевич был пламенным патриотом в лучшем смысле этого слова — он всю
душу положил на то, чтобы дать не только русскому обществу, но и всему
русскому народу ,,света, больше света"».
Для истории русской ботаники большой интерес представляют
некрологи и воспоминания А. Н. Бекетова о выдающихся русских ботаниках —
Н. С. Турчанинове, Н. И. Железнове, В. Ф. Эвальде, К. Максимовиче,
Э. Л. Регале, И. Ф. Шмальгаузене, написанные с чувством глубокого
120

Андрей Николаевич Бекетов
патриотизма и гордости за отечественную науку. Большую работу он
проводил и в качестве автора статей для энциклопедии Брокгауза и Эфрона
и в области русской терминологии в ботанике, где он ввел некоторые
новые термины, например соцветие, соплодие, заросток, а ряд других
исправил и согласовал с духом русского языка.
Глубокий след оставило пребывание А. Н. Бекетова на кафедре
ботаники Петербургского университета. С его приходом на кафедру уровень
преподавания в связи с широким внедрением наглядных пособий резко
поднялся. Он добился постройки нового здания, в котором и сейчас
работают ботанические кафедры Ленинградского университета. Стремясь
сделать более наглядным преподавание и приблизить студентов к живому
растению, ученый организовал рядом со зданием кафедры ботанический
сад и построил оранжереи, существующие и поныне. С его же именем
связана организация при кафедре гербария. Российская Академия наук,
высоко оценившая заслуги А. Н. Бекетова, избрала его в 1895 г. своим
почетным членом.
А. Н. Бекетов всю свою жизнь был в центре передовых
общественных интересов России и непосредственно участвовал во всех крупных
общественно-научных начинаниях своего времени.
Чрезвычайно много сделал А. Н. Бекетов для объединения научной
общественности Петербурга и всей страны. Он был одним из инициаторов
созыва и активным участником и руководителем съездов русских
естествоиспытателей и врачей, сыгравших огромную роль в развитии русской
науки. Деятельный член ряда научных обществ, он был одним из
организаторов Петербургского (ныне Ленинградского) общества
естествоиспытателей и в течение девятнадцати лет его президентом.
Одновременно он являлся деятельным членом Русского
географического общества и Вольного экономического общества (с 1883 г. он был
секретарем, а с 1891 г.— вице-президентом этого общества). В трудах
этих обществ опубликован ряд его статей.
Совместно с X. Я. Гоби А. Н. Бекетов явился организатором с 1886 г.
научного журнала «Ботанические записки» (Scripta Botanica), который
явился первым ботаническим журналом в России, публиковавшимся на
русском языке.
Имя А. Н. Бекетова неразрывно связано с борьбой за высшее
женское образование в России; инициатор организации высших женских
курсов в Петербурге, он сам преподавал на них и всячески способствовал их
развитию.
Лучшей характеристикой общественного лица А. Н. Бекетова могут
служить слова, вырвавшиеся у него на заседании 10 мая 1897 г. в ответ
на замечание одного из оппонентов: «Я хотя и старик, но к
общественным вопросам хладнокровно относиться не могу». В том же году тяжелый
недуг (паралич) вывел Андрея Николаевича Бекетова из строя
творческой трудовой жизни. 14 июля 1902 г. он скончался.
А. Н. Бекетов оставил глубокий след в науке своими исследованиями
в области морфологии и анатомии растений, флористики и географии
растений. Как флорист, он описывал Петербургскую, Архангельскую и
Екатеринославскую флоры. Исторической заслугой А. Н. Бекетова как
ботаника-географа является установление им впервые переходной зоны
между лесом и степью, которую он назвал «предстепье» (теперь ее
727

Андрей Николаевич Бекетов
называют «лесостепью»). Своими научными работами и особенно
талантливым преподаванием А. Н. Бекетов оказал огромное влияние на
развитие русской ботанической географии. Как морфолог он особенно
интересовался вопросами тератологии (уродства) растений, биологией опыления,
вопросами анатомии и др. Он был одним из первых ботаников,
обосновавшим на материале по тератологии цветка у цикория, что хохолок
у плодов сложноцветных представляет собой преобразованную чашечку
в связи с приспособлением к распространению плодов ветром.
По биологии опыления А. Н. Бекетов написал очень интересную
работу о протерандрии (более раннем созревании тычинок) у зонтичных.
Но все же не эти работы создают славу А. Н. Бекетову как ученому.
Его величие выражается в тех работах, которые посвящены решению
общих проблем ботаники, в его взглядах на эволюцию органического мира.
Уже ранние статьи А. Н. Бекетова «Обновления и превращения
в мире растений» (1858 г.) и «Гармония в природе» (1860 г.) показывают
большую глубину обобщений ученого, вскрывающих удивительную
приспособленность растений к окружающей их среде. Эту приспособленность
А. Н. Бекетов и называет «гармонией» в природе. В объяснении причин
приспособленности организмов он отвергает всякий телеологизм,
стремление к осуществлению «конечных целей». По А. Н. Бекетову,
приспособленность возникает в силу естественных, необходимых материальных
причин, в силу взаимной связи явлений природы.
А. Н. Бекетов ясно представлял, что бесконечно изменчивые условия
среды влияют на обмен веществ и вызывают изменение признаков
растения, другими словами, он еще до Дарвина в качестве основного фактора
эволюции органического мира принимал внешнюю среду. «Он
(Бекетов— Авт.) мог сказать, что дарвинизм застал его вполне
подготовленным к его принятию, чего нельзя было сказать о некоторых его
ближайших современниках»,— писал о нем К. А. Тимирязев.
Когда А. Н. Бекетов ознакомился с эволюционным учением Дарвина,
он признал, что «во всяком случае, до сих пор не выдвинуто ни одной
теории, которая могла бы лучше и полнее объяснить естественным
способом закрепление и развитие тех отклонений в жизни и формах данного
организма, которые ведут его к превращению в новый вид». Давая
высокую оценку теории Дарвина, пропагандируя вместе с К. А. Тимирязевым
дарвинизм, А. Н. Бекетов, однако, не принимал его как догму, критически
подходил к ряду его положений и остался верен своей основной линии
в признании формообразовательной роли среды. Так, он оспаривал
правомочность использования Дарвином реакционного «закона» Мальтуса
в приложении к миру растений и животных. «Излишек нарождающихся
вовсе не составляет закон природы»,— писал А. Н. Бекетов в своем
учебнике ботаники.
Борьбу за существование, краеугольный камень дарвинизма, он
признавал в более ограниченном смысле, чем Дарвин. В статье, посвященной
дарвинизму, в 1882 г. он писал, что борьба за существование понимается
Дарвином чересчур широко и несколько неточно, что «смешиваются два
обстоятельства, между собою различные, а именно: отношения организмов
к внешним общефизическим деятелям, то, что можно назвать
действительно борьбою за существование, и антагонизм между самыми
организмами,— жизненное состязание собственно».
722

Андрей Николаевич Бекетов
Свое понимание жизненного состязания он выразил в «Географии
растений» образными примерами. «Так, если две охотничьи собаки
вступили в бой с волком, то, с точки зрения дарвинистов, мы еще должны
спросить себя: кто тут борется? Собаки ли с волком, или собаки между
собою; ибо та из собак, которая сильнее и ловчее, останется в живых,
задушив окончательно волка, а менее сильная и ловкая сама погибнет:
значит — сильнейшая собака поборола слабейшую. С нашей же точки
зрения, мы скажем не колеблясь, что обе собаки борются с волком,
находясь между собою в состязании.
Из двух зайцев, преследуемых борзою собакой, победит тот, который
резвее и уйдет от борзой; но с точки зрения дарвинистов, зайцы, убегая
от преследования, боролись между собою, а не с борзою, задушившею
одного из них, и т. д.»
Признавая «жизненное состязание», А. Н. Бекетов отчетливо видит
и широко распространенную взаимопомощь, проявляющуюся не только
у животных, но и у растений.
«Достаточно указать на обширные леса и луга наши, с незапамятных
времен состоящие из одних и тех же пород, чтобы оценить ту взаимную
помощь, которую оказывают друг другу растения. Так, например,
деревья, сомкнутые лесами, исключают из-под себя нередко всякую другую
растительность, сохраняют влагу несравненно дольше, чем в открытых
местах, гораздо успешнее противятся ветрам и т. д.»
А. Н. Бекетов творчески развивал дарвинизм. Он признавал
направленные изменения организмов в процессе приспособления к изменившимся
внешним условиям и наследственную передачу приобретенных признаков.
Его отношение к процессу эволюции лучше всего выражено в
словах: «Главнейшими основами теории эволюции служат следующие
явления:
1) Способность данной органической формы измениться,
приспособляясь к окружающим условиям.
2) Способность передавать по наследству приобретенные изменения».
А. Н. Бекетов, признавая великое значение основного принципа
дарвинизма — естественного отбора — в образовании и эволюции форм, в то
же время считал, что «одного этого фактора вряд ли достаточно для
полного разъяснения этой эволюции». Он указывает, что «естественный
отбор есть без сомнения, только вторичная причина». Первенствующее
же значение имеет, по его мнению, влияние внешних условий.
«...каждый организм, будет ли это растение, животное или сам
человек, есть результат данных условий, ибо он возник из данной материи,
в продолжение определенного (следовательно, данного) периода времени
и при данных физических условиях»,— пишет А. Н. Бекетов в статье
«Можно ли признавать дисгармонию в природе?». Здесь же он
определенно говорит об относительности приспособлений организмов: «Всякое
существо, сложившись из данного материала и при данных условиях,
совершенно в сфере этих условий». Абсолютная же приспособленность или,
как говорит А. Н. Бекетов, «абсолютная гармония возможна лишь при
абсолютном покое», а это «нелепость колоссальная, ибо мы искали
гармонии в движении, в жизни, а дошли до вечного покоя смерти». Так как
среда изменчива, изменчив и организм, «то одно и то же явление может
оказаться, нередко даже оказывается, и притом одновременно, и совершен-
123

Андрей Николаевич Бекетов
ным и несовершенным, гармоническим и негармоническим». «Изменения
совершаются во всей природе, и притом единовременно как в организмах,
так и во всем окружающем мире. Если же, обманутые медлительностью
этих условий, мы представим себе, что организмы способны изменяться,
оставаясь в прежних условиях, или, наоборот, что организмы могут
оставаться неизменными при перемене окружающего их мира, то мы тем
самым опять впадаем в ошибку дисгармонистов, признающих, незаметно
для себя, несоответственность частей с целым, несогласие частных
явлений с общими мировыми законами».
Сказанного достаточно, чтобы понять, насколько близки были
представления А. Н. Бекетова в области основной проблемы биологии —
эволюционного процесса — к современным научным представлениям.
В своих эволюционных воззрениях А. Н. Бекетов был материалистом,
хотя и не всегда последовательным. У него можно встретить ссылки на
«первичный толчок», но это не отражается на последующем
материалистическом изложении предмета. В ряде основных положений он
становился на позиции диалектики.
Разносторонняя научная, педагогическая и общественная
деятельность А. Н. Бекетова гармонировала с его пониманием задач науки. Ему
был чужд принцип «чистой» науки — науки для науки. Для ученого наука
была средством служения людям, средством поднятия уровня их
культурной жизни и производственной деятельности. Во многих своих работах
он говорит о практических задачах науки, о значении того или иного
открытия для практики, о важности научных знаний для ведения
рационального хозяйства и т. п. В статье «Ботаника и практика» он указывает,
что «почти все отрасли нашей науки могут дать основы для построения
рациональной системы сельского хозяйства, садоводства, скотоводства
и т. п.». Он демонстрирует на конкретных примерах, как много может
дать хозяйству физиология, анатомия и систематика растений. «С точки
зрения сельского хозяйства, в обширном значении этого слова, ботаника
является руководящей наукой, ибо и почва с ее химическими и
физическими свойствами, и климат изучаются сельским хозяйством ради
растения: его жизненные потребности желаем мы прежде всего познать, а затем
и удовлетворить сколько возможно полнее, ради нашей собственной
выгоды.» Он высоко оценивал значение достижений практики: «Мы не
можем не признать высокого значения практики и не относиться к ней
с полным уважением, как то, впрочем, и делает наука, черпающая в
практике нередко поучения, ведущие к установлению великих научных теорий.
В подтверждение этих слов довольно указать на знаменитое учение
Дарвина о естественном отборе, выведенное из практики искуственного
отбора».
А. Н. Бекетов был достойным членом плеяды выдающихся русских
естествоиспытателей второй половины XIX в. Его имя по праву может
быть поставлено рядом с именами К. А. Тимирязева, И. М. Сеченова,
Д. И. Менделеева, братьев Ковалевских, Н. И. Пирогова, В. В. Докучаева
и других ученых, занимающих ведущее положение в мировой науке. Все они
были носителями материалистических традиций в русском естествознании,
огромную роль в формировании которых сыграли крупнейшие
представители русской классической философии XIX в.— А. И. Герцен, В. Г.
Белинский, Н. А. Добролюбов, Н. Г. Чернышевский, Д. И. Писарев.
724

Андрей Николаевич Бекетов
Вся жизнь Андрея Николаевича Бекетова была подвигом труженика,
горячо любящего свою родину патриота. Эта любовь к родине нашла свое
яркое выражение в президентской речи Бекетова в 1889 г. на VIII съезде
русских естествоиспытателей и врачей: «Приветствуя вас, я могу сказать,
что наше общее дело находится на добром пути, и вы, я уверен,
подтвердите мои слова. Мы еще в малом числе, по сравнению с теми, можно
сказать, легионами ученых, которые действуют на Западе; но это самое и
должно нас ободрять больше всего, ибо и с малыми силами мы в
большинстве отраслей уже стоим наравне с остальными странами Европы, а в иных
случаях занимаем и передовые посты».
Главнейшие труды А. Н. Бекетова: О морфологических соотношениях листовых
частей между собой и со стеблем, СПб., 1858; Курс ботаники. Руководство для
университетских слушателей, т. 1—2, СПб., 1867—1874 (под названием: «Курс ботаники.
Морфология, систематика и географическое распределение семейств...», вышло в СПб.,
1889); Учебник ботаники, вып. 1—3, СПб., 1880—1883; Автобиография, в кн.:
«Критикс-биографический словарь русских писателей и ученых», т. II, СПб., 1891;
География растений. Очерк учения о распространении и распределении
растительности на земной поверхности. С особым прибавлением о Европейской России, СПб.,
1896.
О А. Н. Бекетове: Торжественное собрание имп. С.-Петербургского общества
естествоиспытателей 26 ноября 1902 года, посвященное памяти Андрея Николаевича
Бекетова, «Труды СПб. общ. естествоиспытателей», т. 33, вып. 1, 1903; Очерки по
истории русской ботаники, М., 1947; Р у ц к и й Н. А., А. Н. Бекетов — русский
предшественник Ч. Дарвина, «Бюлл общ. естествоиспытателей при Воронежском гос.
унте», т. 8, 1953; Щербакова А. А., А. Н. Бекетов, его работы и мировоззрение,
в кн.: «Труды Ин-та истории естествознания», т. 5, М., 1953; Корчагин А. А.,
А. Н. Бекетов как ботаник-географ, «Изв. Всесоюзн. географич. общ.», т. 87, вып. 1,
1955.

Лмколам Ллексеевиг
СЕШЕРЩОШ
1827-1885
истории отечественной зоологии Н. А. Северцову
принадлежит почетное место. Вместе со своим учителем К. Ф. Рулье
он является основоположником экологии животных, науки
об образе жизни животных, которая в силу ее большого
теоретического и практического значения играет все более
важную роль в системе биологических наук. Если термин
«экология» был введен в свое время Э. Геккелем, то содержание
и основные принципы этой науки были впервые, и притом задолго до
Геккеля, сформулированы и развиты К. Ф. Рулье и Н. А. Северцовым.
К. Ф. Рулье называл экологию «общей зоологией». Как писал Север-
цов, курс общей зоологии Рулье «был изложением в общих чертах законов
животной организации и животной жизни... В слышанном нами курсе
общей зоологии профессор (К. Ф. Рулье.— Авт.) обращал особое
внимание на важность и современное положение исследований о связи
животных явлений между собой и зависимости их от внешних условий, от среды
и обстановки, в которой живет животное. С тех пор эти исследования
окончательно стали главным предметом моих занятий». Будучи еще совсем
126

Николаи Алексеевич Северцов
молодым ученым, Н. А. Северцов мастерски развил взгляды своего
учителя в первой большой работе о животных Воронежской губернии. Эта
книга Н. А. Северцова, к которой мы еще вернемся, представляет собою
первый в зоологической литературе образец капитального экологического
исследования.
Особенно много внимания Н. А. Северцов уделял изучению птиц —
он был одним из крупнейших орнитологов своего времени.
В своих специальных и общих исследованиях Н. А. Северцов был
одним из первых последователей Дарвина в России.
Николай Алексеевич Северцов родился 5 ноября 1827 г. в селе Хво-
щеватово Землянского уезда Воронежской губернии, где жил его отец
Алексей Петрович — отставной гвардейский офицер, участник
Отечественной войны 1812 г., потерявший руку в Бородинском сражении. Природа
тех мест в прошлом столетии была очень богатой и еще в раннем
детстве привлекла к себе внимание будущего натуралиста. Как писал сам
Н. А. Северцов, первые более или менее сознательные наблюдения над
природой он начал еще в десятилетнем возрасте. В детстве он
зачитывался «Естественной историей» Бюффона. В детстве стал он и охотником.
Дома Н. А. Северцов получил отличное образование, изучил несколько
языков и приобрел сведения и навыки, необходимые для натуралиста:
уменье наблюдать и разбираться в виденном, охотничий опыт, уменье
рисовать и т. д. Н. А. Северцову не было еще шестнадцати лет, когда он
поступил в Московский университет на второе отделение философского
факультета, соответствующее имевшимся впоследствии естественным
отделениям физико-математических факультетов. Университетские занятия
Н. А. Северцова были очень плодотворны. Летние каникулы он посвящал
изучению природы родной Воронежской губернии, а в учебные семестры
занимался под руководством одного из наиболее талантливых и
оригинальных зоологов прошлого столетия профессора К. Ф. Рулье. Рулье, как
мы уже говорили, был предшественником современного экологического
направления изучения жизни природы — направления, в основе которого
лежит стремление не только узнать, но и объяснить жизнь животных и
растений в естественных условиях. Надо помнить, что не только в первой,
но и во второй половине прошлого столетия изучение природы в
значительной мере, во всяком случае, в додарвиновский период, носило главным
образом описательный характер, и вопросами, интересовавшими Рулье,
занимались лишь немногие ученые. Н. А. Северцов был главным
продолжателем дела Рулье. В 1854 г.— через восемь лет после окончания
университета — Н. А. Северцов защитил магистерскую диссертацию.
Диссертация эта была посвящена глубокому разбору периодических явлений
в жизни животных Воронежской губернии.
После защиты диссертации Н. А. Северцов несколько колебался
в выборе дальнейшей деятельности. С одной стороны, его влекли
путешествия и большие полевые исследования. С другой стороны, ему, по-
видимому, не хотелось порывать связи с университетом. Хотя
педагогическая деятельность его не очень привлекала, да к тому же в глазах того
общества, к которому Н. А. Северцов принадлежал, она считалась
малореспектабельным занятием, все же Н. А. Северцов в 1855 г. обратился
в университет с прошением о предоставлении ему должности доцента (без
штатного оклада); по каким-то причинам назначение это не состоялось.
727

Николай Алексеевич Северцов
Весною 1857 г. Н. А. Северцов отправился в первое путешествие
в Туркестан. Его путешествия по Туркестану, закончившиеся в 1878 г.,
снискали Н. А. Северцову громкую славу пионера в изучении природы
Средней Азии. В этих исследованиях талант Н. А. Северцова, его
удивительная эрудиция, настойчивость, трудоспособность и преданность
науке развернулись во всей широте. Путешествия Н. А. Северцова по
Туркестану начались в то время, когда эта территория была совершенно
неисследованной и на ней шли боевые действия. Научная работа
Н. А. Северцова нередко протекала в условиях смертельной опасности.
В Кокандском походе 1864 г. под начальством генерала М. Г. Черняева
ему, по его словам, приходилось выполнять обязанности начальника
штаба: делать съемки, водить отряд на приступ, изображать собой
парламентера, уже после того, как двое, фигурировавшие в этой роли до него,
были посажены Якуб-ханом на кол. По отзыву современников, во всех
этих ролях Н. А. Северцов был так же на месте, как и в то время, когда
отдавался научным занятиям. Во время другого путешествия в центр
Тянь-Шаня в 1867 г. Н. А. Северцову приходилось вести
дипломатические переговоры и регулировать отношения между воевавшими там
киргизскими народами и т. п. При первой же поездке Н. А. Северцова
в 1857—1858 гг. с ним случилось событие, которое у многих других
отбило бы охоту путешествовать по Туркестану. На экскурсии в
окрестностях форта Перовского он попал в плен к кокандцам и был тяжело
изранен; в схватке кокандцы пытались отсечь ему голову, разрубили шею,
раскололи скуловую кость, отсекли ухо, нанесли три раны пикой —
в грудь, подмышку и руку. Только вследствие энергичного вмешательства
и военной демонстрации начальника Сыр-Дарьинской линии генерала
Данзаса Н. А. Северцов был освобожден, пробыв в плену месяц.
Происшествие это создало Н. А. Северцову большую популярность в
Петербургском обществе; история его плена была у всех на устах, все искали
знакомства с ним. Несмотря на пережитое, Н. А. Северцов продолжал
работать в Туркестане, и работать напряженно и плодотворно, по
выработанной им обширной программе. В центре его внимания были
зоологические исследования, но он собирал и ботанический материал; много
занимался географией и геологией, производил метеорологические и
климатические наблюдения, розыски полезных ископаемых. Можно только
удивляться, как один человек успешно справлялся со столь сложными и
многообразными задачами. Н. А. Северцов совершил шесть поездок
в Туркестан: в 1857—1858 гг.— на Аральское море, на Сыр-Дарью;
в 1864 г.— в Семиречье, Западный Тянь-Шань и Ташкентский оазис;
в 1867 г.— на Сыр-Дарью, в Ташкентский оазис и в Центральный Тянь-
Шань; в 1874 г.— на Аму-Дарью; в 1877—1878 гг.— на Памир;
в 1879 г.— в Семиречье. В промежутках между экспедициями Н. А.
Северцов работал на Урале и Волге в качестве члена комитета по устройству
Уральского казачьего войска (1860—1862 гг.); занимался
интересовавшими его научными вопросами в Москве, Петербурге и в селе
Петровском Воронежской губернии; несколько раз ездил за границу, где
занимался в различных научных учреждениях (Вена, Париж, Лондон, Берлин).
Работы Н. А. Северцова привлекли к себе большое внимание.
Московский университет присудил ему степень доктора зоологии honoris
causa.
128

Николай Алексеевич Северцов
Н. А. Северцову удалось связать в одно целое работы своих
предшественников по изучению животного мира Передней и Южной Азии с
собранными русскими учеными сведениями по Восточной Европе и
Западной Сибири и дать связную картину общего облика животного мира
Северной и Средней Азии. Работы Н. А. Северцова по изменчивости
птиц обратили на себя внимание Ч. Дарвина, горячим сторонником
теории которого Н. А. Северцов стал в числе первых крупных европейских
зоологов.
После окончания туркестанских путешествий Н. А. Северцов
приступил к окончательной обработке собранных им обширных материалов
(в туркестанский период он опубликовал несколько крупных
исследований, но они носили все же предварительный характер). Н. А. Северцов
поставил себе задачей дать физико-географическое описание Туркестана;
критически обработать все собранные им и имевшиеся у других авторов
сведения по зоологической географии Палеарктической области
(Северной Азии, Европы и Северной Африки); написать книгу о птицах
Туркестана и сопредельных стран; описать фауну птиц России — птицы
всегда были любимым предметом его научных исследований. За время
туркестанских поездок Н. А. Северцов собрал их до 12 000 экземпляров
(эта коллекция хранится теперь в Зоологическом институте Академии
наук СССР); наконец, обработать в духе дарвиновской теории несколько
групп европейско-азиатских видов животных; на фоне условий их
существования дать образцы изучения географических изменений видов (в
одной из своих ранних работ он называл это «зоологической
этнографией»). Эти обширные исследования подвигались довольно медленно.
Объяснялось это и сложностью задач, и обширностью материалов, и
некоторыми личными свойствами автора: Н. А. Северцов весьма
критически подходил к своим работам. Это задерживало появление в печати его
исследований. Как писал ученик Н. А. Северцова М. А. Мензбир, «в
печать из-под его пера все шло туго: он много раз обсуждал и взвешивал
фактический материал, прежде нежели решался окончательно оформить
какой-нибудь вывод и сделать его общим достоянием».
Н. А. Северцову не удалось довести до конца всего задуманного и
начатого. 7 февраля 1885 г. его постигла неожиданная смерть. Экипаж,
в котором Н. А. Северцов ехал по льду Дона, провалился в воду;
Н. А. Северцов едва не утонул; немного отойдя от берега, умер от
кровоизлияния в мозг. Так погиб один из самых талантливых и энергичных
представителей русской науки. Смерть Н. А. Северцова произвела
глубокое впечатление на широкие круги русского общества.
Н. А. Северцов не успел довести до конца главных своих трудов. Но
и то, что он сделал, является громадным вкладом в науку.
Как Пржевальский открыл для современной науки Центральную
Азию, так Северцов открыл для науки природу Туркестана. В работах
Н. А. Северцова содержится описание географии, геологии и главным
образом животных Туркестана. Многие из этих работ — как описание
Центрального Тянь-Шаня (1873 г.), анализ распространения и полный
список фауны позвоночных Туркестана (1872 г.) — были переведены на
английский, немецкий и французский языки.
Как зоолог Н. А. Северцов до сих пор остается крупнейшей фигурой
среди орнитологов и зоогеографов. Впрочем, деятельность его была и в
129

Николай Алексеевич Северцов
этом отношении весьма разнообразна. Он много сделал и для изучения
других групп животного мира, в частности — зверей. Н. А. Северцов
один из первых дал глубокий анализ закономерностей распространения
животных во внетропических частях Азии и в Европе (1877 г.);
позднейшие исследования подтвердили правильность его выводов. Он много
сделал для выяснения истории фауны нашей страны, в особенности Азии.
Исключительное значение имеет первая большая работа Н. А. Се-
верцова — его магистерская диссертация (1855 г.). В ней Н. А. Северцов
выступил как предшественник наиболее современных и важных отраслей
биологического исследования — экологии, пытаясь выяснить глубокие
связи, существующие между животным организмом и средой, условиями
существования. На примере изучавшейся им в течение многих лет
природы Воронежской губернии Н. А. Северцову удалось вскрыть и
показать те зависимости, которые определяют периодические явления в
жизни животных — миграции и перемещения, размножение, смену покровов
(линьку) и т. д. Об этой работе Н. А. Северцова писали, что она
открывает новые пути в науке. Подобных работ не было во времена Н. А.
Северцова ни у нас, ни за границей; не было их и долгое время
впоследствии. Только текущее столетие принесло, наконец, дальнейшее развитие
идей и работ Н. А. Северцова в области экологии.
Как орнитолог Н. А. Северцов оставил глубокий след в науке. Его
зоогеографические работы в значительной мере построены на
орнитологических фактах. Им собран был громадный материал по
распространению, систематике, образу жизни птиц в России и в Туркестане. Он много
дал для изучения одного из кардинальных вопросов биологии — вопроса
об изменениях видов. Первоначально Н. А. Северцов считал, что
эволюция организмов ограничена, а изменения видов вызываются лишь
внешними, главным образом климатическими, факторами. Глубокое
изучение птиц в природных условиях и в музеях обратило внимание
Н. А. Северцова на другие стороны явления, ранее им
недооценивавшиеся, и с 70-х годов он становится убежденным сторонником Дарвина.
Он едва ли не первый из зоологов читал в Петербурге публичные лекции
о дарвиновской теории. Н. А. Северцовым заложены основы развития
отечественной орнитологии, неразрывно связанного с Московским
университетом.
Н. А. Северцов создал русскую школу зоогеографов, которая
позднее группировалась вокруг его ближайшего ученика и друга М. А. Менз-
бира. Взгляды Н. А. Северцова и его труды в значительной мере
определили развитие у нас зоогеографии на ряд последующих десятилетий.
Н. А. Северцов как человек производил глубокое впечатление.
Лицам, плохо знавшим его, он мог казаться странным. Он славился своей
необычайной рассеянностью. Речь его, часто отрывистая и с долгими
паузами, с применением вывезенных из туркестанских экспедиций
«азиатских» слав, была весьма своеобразной. Такой же была и
наружность Н. А. Северцова — со взглядом исподлобья через очки, с рубцами
от полученных ран на лице.
В большом обществе Н. А. Северцов чувствовал себя неловко, и,
быть может, оригинальность его скрывала природную застенчивость. Это,
впрочем, не мешало Н. А. Северцову быть весьма интересным
собеседником, живым и остроумным. Писал Н. А. Северцов превосходно. Он
130

Николай Алексеевич Северцов
обладал прекрасной памятью и феноменальной эрудицией. Н. А.
Северцов никогда не пренебрегал кропотливой мелкой черновой работой. Он
глубоко критически подходил к самому себе, не считая себя вправе — до
всесторонней и долгой проверки — переходить к обобщениям и тем более
публиковать их. Это чувство долга соединялось в Н. А. Северцове с
глубокой справедливостью и объективностью как в жизни, так и в науке.
Он обладал большой прямолинейностью и смелостью, в нем было много
благородства, чуткости и истинной доброты.
Главнейшие труды Н. А. Северцова: Периодические явления в жизни зверей,
птиц и гадов Воронежской губернии (магистерская диссертация), М., 1855; О
многосерийной классификации хищных (1857—1858, на французском языке). Русский
перевод см. в кн.: «Избранные произведения русских естествоиспытателей первой
половины XIX в.», М., 1959; Зоологическая этнография. Исследования о
видоизменениях зверей и птиц, «Русское слово», апрель 1860; Архары (горные бараны),
«Природа», кн. 1, 1873; Вертикальное и горизонтальное распространение
туркестанских животных, «Изв. общ. любителей естествознания, антропологии и
этнографии», вып. 2, 1873; Путешествия по Туркестанскому краю и исследование горной
страны Тянь-Шаня, СПб., 1873; О зоологических (преимущественно
орнитологических) областях внетропических частей нашего материка, «Изв. Русск. географ, общ.»,
т. XIII, 1877; Заметки о фауне позвоночных Памира, «Изв. Туркестанского отд.
общ. любителей естествознания, антропологии и этнографии», т. 1, Ташкент, 1879;
Об орографическом образовании Высокой Азии и его значении для распространения
животных, «Речи и протоколы VI съезда естествоиспытателей и врачей в СПб.», СПб.,
1880; Орографический очерк Памирской горной системы, «Записки Русск. географич.
общ.», отд. общей географии, т. XIII, 1886.
О Н. А. Северцове: Мензбир М. А., Николай Алексеевич Северцов,
«Записки Русск. географич. общ.», отд. географ., т. XIII, 1886; Материалы о Н. А.
Северцове и полный список трудов, «Бюлл. Моск. общ. испытателей природы», отд.
биол., новая серия, т. XLVII, 1938; Огне в С. И., Н. А. Северцов и его значение
для русской зоологии, там же; Дементьев, Н. А. Северцов, зоолог и
путешественник (1827—1885), М., 1940; 2-е изд., дополненное, М„ 1948;
Северцова Л. Б., Алексей Николаевич Северцов (гл. I—V), М.—Л., 1946; Золотниц-
к а я Р. Л., Николай Алексеевич Северцов, в кн.: Н. А. Северцов, «Путешествие по
Туркестанскому краю», М., 1947; Соболь С. Л., Ранние эволюционные воззрения
Н. А. Северцова, «Труды совещания по истории естествознания 24—26 декабря
1946 г.», М.—Л., 1948; История естествознания в России, т. I, ч. 2, М„ 1957;
Райков Б. Е., Н. А. Северцов, в кн.: «Русские биологи-эволюционисты до
Дарвина», т. IV, М.—Л. 1959.

Чвап Михайловых
1829-1905
реди славных имен, которыми по праву гордится русский
народ, почетное место занимает имя Ивана Михайловича
Сеченова — основоположника русской физиологической
науки. И. М. Сеченов был сверстником великого русского
ученого философа-революционера Н. Г. Чернышевского и
принадлежал к той группе интеллигенции, которая видела
в Н. Г. Чернышевском своего идейного вождя,
руководителя революционного движения 60-х годов в России. Примкнув к этому
движению в самом его начале, И. М. Сеченов остался верен принципам
этого движения до самой своей смерти. Шестидесятники подняли знамя
борьбы против самодержавия в области политики, против
спекулятивного направления и идеализма в области философии и науки. В этом
замечательном движении русской общественной мысли пропаганда
достижений естественных наук и трудов естествоиспытателей сыграла
огромную роль. Самым выдающимся и ярким представителем
воинствующего материализма в естествознании этого периода был И. М.
Сеченов.
132

Иван Михайлович Сеченов
Иван Михайлович Сеченов родился 13 августа 1829 г. в селе Теплый
Стан Симбирской губернии (ныне село Сеченово Арзамасской области)
в семье отставного офицера.
Село Теплый Стан (Сеченово) навсегда вошло в историю русской
науки, как родина многих замечательных исследователей и ученых. Там
жила семья Филатовых, родственников Сеченовых, из которой вышла
целая плеяда деятелей науки. Из Теплого Стана родом два брата
Ляпуновых — математик и знаток славянских языков,— знаменитые русские
академики. С Теплым Станом связаны детские и юношеские годы и
другого выдающегося русского ученого Героя Социалистического
Труда акад. А. Н. Крылова — одного из родственников И. М.
Сеченова.
О своем отце И. М. Сеченов вспоминал так: «За всю свою
долголетнюю жизнь в деревне он интересовался одним только конским
заводом, в поле не заглядывал, от коронной службы уклонялся, по
дворянским выборам не служил и даже ни разу не съездил в Симбирск на
дворянские выборы».
О матери И. М. Сеченов писал с нежностью и любовью: «Моя
милая, добрая, умная мать была красивая в молодости крестьянка, хотя
в ее крови была по прабабке, по преданию, примесь калмыцкой крови.
Перед женитьбой отец отправил ее в какой-то женский Суздальский
монастырь для обучения грамоте и женским рукоделиям».
Эта «примесь калмыцкой крови» отразилась и в чертах лица Ивана
Михайловича. «Из всех братьев я вышел в черную родню матери»,—
говорит Сеченов в своих «Автобиографических записках». Дальше он
так рассказывает о себе: «Мальчик я был очень некрасивый, черный,
вихрастый и сильно изуродованный оспой (родители, должно быть, не
успели привить мне оспу, она напала на меня на первом году и
изуродовала меня одного из всей семьи), но был, должно быть, неглуп, очень
весел и обладал искусством подражать походкам и голосам, чем часто
потешал домашних и знакомых. Сверстников по летам, мальчиков, не
было ни в семьях знакомых, ни в дворне; рос я всю жизнь между
женщинами, поэтому не было у меня ни мальчишеских замашек, ни
презрения к женскому полу; притом же был обучен правилам вежливости. На
всех этих основаниях я пользовался любовью в семье и
благорасположением знакомых, не исключая барынь и барышень».
До 14-летнего возраста И. М. Сеченов воспитывался в Теплом Стане.
Родители готовили его к поступлению в казанскую гимназию. Но в
1839 г. умер отец, и, по совету старшего брата, офицера, мать решила
направить сына в военное училище. Выбор ее пал на Главное инженерное
училище в Петербурге. В этом училище получили первоначальное
образование многие крупные военные деятели нашей страны. В одно время
с И. М. Сеченовым учились там будущие писатели Ф. М. Достоевский
и Д. В. Григорович.
В Военно-инженерном училище И. М. Сеченов получил солидную
подготовку по математике, физике и химии. Среди дошедших до нас
рукописей И. М. Сеченова сохранился аккуратно написанный его рукою
объемистый курс высшей математики. Курс этот не был напечатан, но
он свидетельствует о том, как хорошо владел И. М. Сеченов точными
математическими знаниями.
133

Иван Михайлович Сеченов
Знания в области математики, физики, химии, полученные в
Инженерном училище, помогли И. М. Сеченову в его дальнейшей научной
работе. Исследуя сложные проявления жизнедеятельности организма, он
постоянно пользовался законами физики и химии.
По окончании училища саперный офицер И. М. Сеченов был
направлен в Киев. Его ожидала обычная карьера военного.
Между тем в русском обществе пробуждались новые могучие силы.
Во всех концах страны читали пламенные статьи великого критика и
мыслителя В. Г. Белинского. Громче и громче звучал голос А. И.
Герцена. Студенты и интеллигенция Москвы переполняли аудитории
Московского университета, когда выступали в них выдающийся русский
биолог К. Ф. Рулье и крупный историк 40—50-х годов профессор
Т. Н. Грановский. Уже готовилось выступить на общественную арену
славное поколение шестидесятников.
«Не пробудись наше общество вообще к новой кипучей
деятельности,— говорил К. А. Тимирязев,— может быть, Менделеев и Ценковский
скоротали бы свой век в Симферополе и Ярославле, правовед
Ковалевский был бы прокурором, юнкер Бекетов — эскадронный
командир, а сапер Сеченов рыл бы траншеи по всем правилам своего
искусства».
Будучи в Киеве, И. М. Сеченов в 1848 г. впервые услышал имя
Грановского. Он начал много читать, задумываться о профессии медика,
открывающей широкую возможность служения народу. И Сеченов круто
повернул свой жизненный путь. После долгих и настойчивых хлопот он
добился освобождения от саперной службы. В начале октября 1850 г. он
приехал в Москву. Здесь сразу же попал в круг, близкий к знаменитому
проф. Т. Н. Грановскому.
И. М. Сеченов поступил на медицинский факультет Московского
университета. В студенческие годы с 1850 по 1855 г. он имел возможность
слушать лекции выдающихся ученых: биолога-материалиста К. Ф. Рулье,
который еще в додарвиновский период пропагандировал идею
исторического развития органической природы в тесном единстве ее с условиями
окружающей среды; выдающегося клинициста-хирурга Ф. И.
Иноземцева, который, далеко опередил свою эпоху, поняв огромное значение
трофического влияния нервной системы в возникновении и исходе
различных заболеваний. У замечательного физиолога-экспериментатора
А. Н. Орловского он имел возможность получить серьезные навыки в
области экспериментальной физиологии и любовь к этой науке,
подлинным новатором которой в последующем он явился.
В эти годы И. М. Сеченов познакомился со знаменитым врачом
С. П. Боткиным. Они стали друзьями и долгое время поддерживали
общественные и научные связи.
Материалистическое философское мировоззрение, которое,
собственно говоря, и явилось важнейшей предпосылкой гениальных открытии
И. М. Сеченова, складывалось под влиянием бурного роста русской
классической философской мысли в 40—60-х годах. Учителями И. М.
Сеченова были Белинский, Герцен и Чернышевский. В трудах
Чернышевского, который, как говорил Ленин, «сумел... остаться на уровне цельного
философского материализма», нашли наилучшее выражение идеи
передовой русской общественной мысли 50—60-х годов. В числе идейных
134

Иван Михайлович Сеченов
друзей, последователей и помощников Чернышевского мы видим и
Сеченова.
Знакомство И. М. Сеченова с Чернышевским произошло в 1859 г.
через Боковых. П. И. Боков, врач по профессии, примыкал к
радикальным и революционным кружкам 60-х годов. Он был близок к
Чернышевскому и его семье. Мария Александровна Обручева-Бокова была
одной из интереснейших фигур той эпохи. Также воспитанная на идеях
Чернышевского, она решила вырваться из-под опеки отца-генерала. Для
этого она заключила фиктивный брак с доктором П. И. Боковым и,
преодолевая огромные тогда для женщины трудности, получила высшее
образование.
Эта замечательная женщина стала близким другом, а впоследствии
женой И. М. Сеченова. У обоих были общие научные и общественные
интересы. Мария Александровна помогала мужу в его исследованиях.
^Она надолго пережила И. М. Сеченова и умерла в 1929 г.
Знакомство Чернышевского с Боковыми и Сеченовыми нашло отра-<
жение в художественном творчестве Чернышевского. Прототипом Лопу-
хова в романе «Что делать?» послужил П. И. Боков. Прообразом Веры
Павловны была М. А. Бокова. Кирсанова Чернышевский писал с
И. М. Сеченова.
Великие русские философы-материалисты считали, что изучение
естественных наук имеет огромное значение при формировании револю*
ционного мировоззрения. Чернышевский, Герцен и Писарев выступали
горячими поборниками естественных наук. Набатным призывом к
овладению естествознанием звучали «Письма об изучении природы» и
другие философские произведения Герцена.
Передовая молодежь горячо откликнулась на их призыв. В те годы
переводились крупные естественнонаучные сочинения, вышедшие за
границей и по-новому ставящие не только специальные, но и
общепринципиальные вопросы. В ответ на это реакционеры организовали поход
против материалистической науки и лично Чернышевского. Именно в это
время появилось на свет одно из лучших произведений русской науки
в области естествознания — работа И. М. Сеченова «Рефлексы головного
мозга» (1863 г.). Эта работа осветила путь физиологии на многие
десятилетия и явилась программой. В ней была заложена и прочно
обоснована замечательная материалистическая традиция русской физиологии
в исследовании и разгадке величайшей научной проблемы —
проблемы сознания. «Рефлексы головного мозга» были результатом
огромного и напряженного научного труда, смелых опытов, долгих и
глубоких раздумий, тщательного изучения физиологии нервной
системы.
Окончив Московский университет в 1856 г., И. М. Сеченов
отправился за границу для подготовки к научной деятельности. С первых же
шагов работы за границей И. М. Сеченов проявил себя совершенно
самостоятельным ученым, избравшим оригинальную тему
диссертационной работы о влиянии на организм острого алкогольного отравления и
свой собственный план исследования. И. М. Сеченов говорил, что тема
эта была ему подсказана социальными причинами. Он имел в виду
винные «откупа», с помощью которых царское правительство спаивало
народ. Исследование И. М. Сеченова легло в основу его замечательной
135

Иван Михайлович Сеченов
диссертации «Материалы для будущей физиологии алкогольного
опьянения» (1860 г.), на которой мы остановимся ниже.
Изучая действие разных веществ на нервно-мышечную систему,
И. М. Сеченов обнаружил, что его данные о действии серо-цианистого
калия на нервы и мышцы не совпадают с данными знаменитого
физиолога Клода Бернара, экспериментальное мастерство которого считалось
непревзойденным. И. М. Сеченов повторил опыты Клода Еернара и
нашел в них ошибку. В короткий срок он экспериментами разрешает
вопрос о флуоресценции глаза — вопрос, который до него не могли
решить.
В течение трехлетнего пребывания в западноевропейских
лабораториях молодой ученый сумел встать в ряды крупных физиологов, с
авторитетом которого не могли не считаться виднейшие представители
физиологической науки.
Прибыв для продолжения своих работ в Гейдельберг к знаменитому
физику-физиологу Гельмгольцу, И. М. Сеченов вошел в кружок
гениального русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева, и между этими
крупнейшими русскими естествоиспытателями установилась длительная
и глубокая духовная связь. На квартире Д. И. Менделеева велись
оживленные беседы на научные темы, читались новинки русской литературы;
здесь же собравшиеся слушали игру на фортепиано гениального русского
музыканта и химика Бородина.
При осуществлении своих исследований И. М. Сеченов проявил себя
выдающимся экспериментатором. Достаточно сказать, что по ходу
выполнения этой работы ему понадобилось определять газы крови;
имеющийся в то время в Германии прибор для этой цели И. М. Сеченов
забраковал. Он создал заново прибор для изучения газов крови, так
называемый абсорбциометр, который в последующем лег в основу
конструкции многих приборов такого же типа, действующих во всех лабораториях
мира и до настоящего времени.
Диссертационная работа И. М. Сеченова, будучи первым его
научным трудом, уже раскрывает перед нами всю широту взглядов будущего
великого физиолога. Он исследует действие алкоголя на организм
животного, пользуясь самыми разнообразными методами исследования. Его
интересуют и те изменения, которые происходят в крови, и те изменения,
которые происходят в нервной системе. Он не ограничивается опытами
на животных; понимая, что нельзя переносить данные, полученные в
опыте над животными, на человека и что для окончательного
заключения о том, что происходит в организме человека, нужно вести опыты и
наблюдения над самим человеком, И. М. Сеченов подвергает действию
больших количеств алкоголя свой собственный организм, а также
проводит опыты над служителем лаборатории. Об этом периоде жизни мы
узнаем из чрезвычайно интересных писем И. М. Сеченова к художнику
Алексею Иванову в Рим, хранящихся ныне в Пушкинском доме
Академии наук СССР.
Для того чтобы представить себе преданность ученого науке, нужно
иметь в виду, что опыты по изучению обмена веществ у человека
(изменением обмена веществ при действии алкоголя и занимался Сеченов)
требуют того, чтобы в течение длительного периода весьма ограниченным
и строго контролируемым был бы пищевой рацион испытуемого. И все
136

Иван Михайлович Сеченов
это определял на самом себе И. М. Сеченов в целях получения
достоверных сведений по интересующему его физиологическому процессу.
Диссертационная работа И. М. Сеченова «Материалы для будущей
физиологии алкогольного опьянения», увидевшая свет в 1860 г., особенно
интересна своими тезисами. Восемь тезисов, которые были приложены в
этой диссертационной работе, по сути дела не имея прямого отношения
к теме, раскрывают глубокие и новаторские идеи ученого. Эти тезисы
имеют настолько большое значение в истории развития отечественной
физиологии, что мы считаем необходимым привести их здесь целиком.
«1. Если и существуют силы, свойственные исключительно
растительному и животному организму перед телами неорганическими, то силы
эти действуют по столь же непреложным законам, как и неорганические
силы.
2. Все движения, носящие в физиологии название произвольных,
суть в строгом смысле рефлективные.
3. Самый общий характер нормальной деятельности головного мозга
(поскольку она выражается движением) есть несоответствие между
возбуждением и вызываемым им действием — движением.
4. Рефлекторная деятельность головного мозга обширнее, чем
спинного.
5. Нервов, задерживающих движения, нет.
6. Животная клеточка, будучи единицей в анатомическом
отношении, не имеет этого смысла в физиологическом: здесь она равна
окружающей среде — междуклеточному веществу.
7. На этом основании клеточная патология, в основе которой лежит
физиологическая самостоятельность клеточки или по крайней мере
гегемония ее над окружающей средою, как принцип ложна. Учение это есть
не более как крайняя ступень развития анатомического направления в
патологии.
8. При настоящем состоянии естественных наук единственный
возможный принцип патологии есть молекулярный».
Эти тезисы писались за три года до появления замечательного
трактата И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга», но, как мы видим, уже
в первых четырех тезисах И. М. Сеченов дает смелый набросок
материалистического понимания сложных явлений органической природы,
устанавливает материальную непрерывность между органическим и
неорганическим миром и силами, действующими в той и другой природе. Он уже
выдвигает свои революционные идеи о рефлекторной деятельности
животных организмов и головного мозга как центрального аппарата
нервной системы.
В наше время особенно актуально звучат шестой и седьмой тезисы.
В них И. М. Сеченов со всей определенностью отвергает как ложные
вирховианские принципы клеточной патологии, физиологической
самостоятельности клеточки. Таким образом, уже в первой работе, которая
до самого последнего времени привлекала к себе внимание в качестве
узкоспециального, скорее фармакологического исследования, И. М.
Сеченов в действительности не только изложил свои важные эксперименты,
но и воспользовался диссертационной работой для того, чтобы в
открытой форме продемонстрировать свои далеко идущие материалистические
выводы.
137

Иван Михайлович Сеченов
И. М. Сеченов писал и защищал докторскую диссертацию в связи
с получением кафедры физиологии в Медико-хирургической академии в
Петербурге, которую он и занял, вернувшись на родину в 1860 г.
Преподавание физиологии на кафедре Медико-хирургической
академии И. М. Сеченов поднял на огромную высоту. Он не просто излагал
студентам достигнутое наукой, но и намечал широкие перспективы ее
развития. «Талантливый лектор открывал перед слушателями в строгой
последовательности едва ли не самые таинственные листы книги
природы,— вспоминает современник Сеченова.— С энтузиазмом молодости,
сам преисполненный веры в силу науки и разума, он учил их умению
вопрошать природу и получать от нее ответ».
Лекции И. М. Сеченова в Медико-хирургической академии стали
притягательным центром для студенчества. Лекции сопровождались
смелыми и убедительными экспериментами. И. М. Сеченов наглядно
показывал своим слушателям, какие огромные результаты может дать
опытная наука для познания тайн природы.
В 1860 г. Петербургская Академия наук дала объявление о
вакантном месте адъюнкта по физиологии и анатомии для русских ученых.
И. М. Сеченов отозвался на объявление Академии наук и 1 декабря
1860 г. написал прошение, в котором просил «удостоить его чести быть
включенным в число конкурентов на означенное место». Но закулисная
борьба, которую вела немецкая партия в Академии, показала И. М.
Сеченову, что кандидатура его не имеет никаких шансов на успех, несмотря
на поддержку крупнейших русских ученых и, в частности,
замечательного химика Н. Н. Зинина, предложившего ввести И. М. Сеченова в
состав действительных членов Российской Академии наук; 22 декабря
1860 г. И. М. Сеченов взял свое заявление обратно.
Уже в бытность профессором Медико-хирургической академии
И. М. Сеченов превращает свою кафедру в трибуну пропаганды
материализма. Он выполняет эту свою миссию (давшую основание министру
внутренних дел Валуеву считать его наиболее популярным теоретиком
в «нигилистических кружках») не только с кафедры Академии, но и на
своих публичных лекциях. Из них особенно интересны две публичные
лекции, прочитанные И. М. Сеченовым в 1861 г. и опубликованные в те
же годы в «Медицинском вестнике». В этих лекциях ученый
сформулировал положение, легшее в основу дальнейшего развития передовой
отечественной материалистической биологии. Вот какие мысли он развивал
перед своими слушателями: «Отсюда естественным образом вытекает
понятие о животном организме вообще. Понятие это, к сожалению, у
многих до сих пор извращено, и потому я считаю не лишним сказать об этом
несколько слов. Вы, вероятно, когда-нибудь слышали или читали, что под
организмом разумеется такое тело, которое внутри себя заключает
условия для существования в той форме, в какой оно существует. Это —
мысль ложная и вредная, потому что ведет к огромным ошибкам.
Организм без внешней среды, поддерживающей его существование,
невозможен, поэтому в научное определение организма должна входить и среда,
влияющая на него». Эти положения развивались в то время, когда
антидарвинист Страхов в журнале «Светоч» за 1860 г. в статьях под
заглавием «Письма о жизни» всячески доказывал имманентную сущность
жизни. Он утверждал, что «развитие организмов происходит под влия-
138

Иван Михайлович Сеченов
нием некоей, заключенной в организмах, духовной идеи и что переход в
высшую форму зависит не столько от внешних условий, сколько от
самого организма». Это отрицание значения среды для развития и
существования организма идеалиста Страхова было направлено против
материализма Чернышевского. Огромная заслуга И. М. Сеченова
заключается в том, что он решительно выступил против этого реакционного
направления в науке и в философии, стал на защиту материализма, положил
основы тому направлению материалистической биологии, которое
получило свое глубокое и всестороннее завершение в наше время, в
мичуринском учении об единстве организмов и условий их существования, в
павловском учении о высшей нервной деятельности.
Жестокие репрессии царского правительства против студентов,
запрещение лекций Чернышевского, разгул реакции — все это создало
невыносимые условия для работы Сеченова. Он добился отпуска и осенью
1862 г. уехал в Париж. Здесь в лаборатории Клода Бернара И. М.
Сеченову удалось сделать научное открытие, которое обессмертило его имя
в мировой науке. Производя опыты на лягушках, он открыл в их
головном мозге наличие особых механизмов, подавляющих или угнетающих
рефлексы — ответные двигательные реакции на полученное извне
раздражение.
И. М. Сеченов вскрывал у лягушки головной мозг и верхнюю часть
спинного, а потом делал поперечные разрезы в области так называемых
зрительных бугров (в головном мозге). Подвесив препарированную
таким образом лягушку за челюсть, он погружал ее задние конечности в
сосудик с раствором серной кислоты и следил по часам (или с помощью
метронома), сколько времени пройдет до того момента, когда лягушка
отдернет лапки. Этим простым способом, который употребляется до сих
пор, И. М. Сеченов определял скорость рефлекторного ответа на
раздражения.
Неоднократно проделав эти опыты, И. М. Сеченов отметил
любопытное явление. Когда он раздражал кристалликом поваренной соли
мозг лягушки в области разреза зрительных бугорков, то время,
необходимое для отдергивания лапки, т. е. для появления рефлекса, заметно
увеличивалось. Когда же он прикладывал тот же кристаллик поваренной
соли к поперечным разрезам в других участках мозга, это никак не
влияло на время возникновения рефлекса. И. М. Сеченов сделал отсюда
вывод: значит, в головном мозге имеются центры, которые могут
оказывать тормозящее, или угнетающее, действие на скорость
наступления рефлекторных актов. Это открытие получило название
центрального торможения, а сам центр торможения был назван «сеченовским
центром».
Не удовлетворившись результатами опытов над лягушками,
И. М. Сеченов решил проверить правильность своих выводов на самом
себе. Он знал, что рефлекс отдергивания руки у человека можно
задержать различными способами, например: стискивая зубы, сильно напрягая
мышцы груди и живота и задерживая при этом дыхание. Зная это, он
опускает свою руку в раствор серной кислоты. Сильным напряжением
воли он делает попытку задержать рефлекс отдергивания руки
описанным выше способом. Ощущение жжения в руке прекратилось и не
возобновлялось все время, пока усилием воли И. М. Сеченов поддерживал
139

Иван Михайлович Сеченов
напряжение мышц. Это было поразительное и решительное
подтверждение его выводов.
Открытие И. М. Сеченова проливало яркий свет на работу нервной
системы, на ту сложнейшую работу, с которой связаны у человека
психика и сознание. Становилось возможным отыскать ключ к пониманию
огромного многообразия рефлекторных ответов живого организма на
внешние раздражения. Приоткрывалась завеса и над тем удивительным
фактом, что воля человека способна приостанавливать наступление
рефлексов, вплоть до задержки даже таких ритмических мышечных
сокращений, как сокращение сердечной мышцы. И хотя И. М. Сеченов в своей
первой специальной статье, посвященной описанию сделанного им
открытия «центрального торможения рефлексов», и подчеркивал, что он пока
не обсуждает значения этого явления для жизни человека, все-таки
мысли о проверке опыта на человеке его целиком захватывали. Он уже
обдумывал главнейшие положения своего будущего знаменитого трактата
«Рефлексы головного мозга», в котором отводится исключительное ме*
сто механизму угнетения рефлексов при объяснении сложнейших
волевых и психических актов.
В этот решающий период формирования мировоззрения И. М.
Сеченов получил письмо от своей будущей жены Марии Александровны
Боковой. Она передавала ему просьбу знаменитого русского поэта
Н. А. Некрасова, редактора журнала «Современник», прислать статью
о насущных вопросах естествознания. И. М. Сеченов охотно
откликнулся на эту просьбу. Свою статью, законченную после возвращения в
Россию, он озаглавил: «Попытка свести способы происхождения
психических явлений на физиологические основы». В редакции
«Современника» из-за цензурных соображений заглавие пришлось изменить так:
«Попытка ввести физиологические основы в психические процессы».
Однако и это не помогло: царская цензура запретила печатать работу
И. М. Сеченова в «Современнике».
Эта работа И. М. Сеченова под названием «Рефлексы головного
мозга» была напечатана в 1863 г. в журнале «Медицинский вестник».
Появление же ее в виде отдельной книги быстро сделало имя И. М.
Сеченова близким и дорогим всем передовым людям России и в то же время
вызвало бурные протесты со стороны реакционных кругов. Против
автора было возбуждено судебное преследование, а на книгу был наложен
арест. Под запретом она находилась более года. Лишь боязнь, что меры,
предпринимаемые против книги, могут усилить интерес к ней, заставила
царскую цензуру разрешить выход книги в свет.
Когда друзья И. М. Сеченова спросили его, какого адвоката он
думает привлечь для своей защиты на суде, то, по словам известного
публициста Н. Ф. Анненского, он ответил: «Зачем мне адвокат? Я возьму с
собой в суд лягушку и проделаю перед судьями все мои опыты; пускай
тогда прокурор опровергает меня».
В «Рефлексах головного мозга» И. М. Сеченов впервые приоткрыл
завесу над темной до тех пор областью психических явлений. Он
показал, что великую тайну сознания можно раскрыть методами естественных
наук, материалистическими методами.
С безграничным для того времени дерзновением И. М. Сеченов
простер свои материалистические выводы на всю без исключения работу
140

Иван Михайлович Сеченов
головного мозга. И самую мысль И. М. Сеченов считал сложным
рефлексом — рефлексом, в котором подвергалось задержке, торможению
последнее звено, т. е. движение.
Из своего основного положения о формирующем влиянии
раздражений внешней среды на проявления психической деятельности И. М.
Сеченов сделал далеко идущие революционные выводы. Он писал, что
объективные данные науки свидетельствуют о равенстве всех людей и о
возможности путем воспитания и образования поднять на уровень высокой
культуры представителей самых отсталых народностей.
Работа И. М. Сеченова явилась отправным пунктом для создания
учения об условных рефлексах — крупнейшего достижения современной
науки. Творец этого учения И. П. Павлов в одном из своих выступлений
говорил: «Исходную точку наших исследований я отношу к концу
1863 года, к появлению известных очерков Сеченова „Рефлексы
головного мозга"».
До Сеченова и Павлова все выдающиеся исследователи природы
беспомощно останавливались перед исследованием так называемой
«душевной деятельности»: изучать ее теми же способами, какими они
изучали так называемую телесную деятельность, им казалось невозможным.
Сеченов и Павлов перешагнули черту, казавшуюся непереходимой. Они
преодолели пропасть между телесной и «душевной» деятельностью.
Великие ученые навсегда с исчерпывающей убедительностью доказали
единство и взаимную обусловленность тех и других. Именно это дало право
И. П. Павлову в письме на имя Ленинградского физиологического
общества в 1934 г. гордо и смело написать следующие слова: «Да, я рад,
что вместе с Иваном Михайловичем и полком моих дорогих сотрудников
мы приобрели для могучей власти физиологического исследования
вместо половинчатого весь нераздельно животный организм. И это целиком
наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей
человеческой мысли».
И. М. Сеченов ставил своей задачей внедрить в психологию методы
объективного физиологического исследования. Задача эта была очень
смела, сложна и огромна. И. М. Сеченову надо было пересмотреть
громадную литературу по психологии, критически оценить существующие
теоретические установки в области психологии. Из писем к М. А.
Боковой мы узнаем, какое разочарование постигло И. М. Сеченова, когда он
взялся изучать европейскую психологическую и философскую
литературу, главным образом немецкую: «...я узнал с положительностью, что
человеку, изучающему психологию, нечего заглядывать в немецких тран-
сценденталистов, т. е. в Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля.» (Письмо от
29 октября 1867 г.)
И в одном из следующих писем он писал: «Так как я заказывал в
здешнем книжном магазине все философские книги, то на днях мне
прислали такую новейшую белиберду, что я, пробуя читать, положительно
не понял ни слова. И этим, как оказывается, занимается в настоящее
время еще тьма немцев. Признаюсь откровенно, на изучение немецкой
метафизики (о чем было говорено с Вами) у меня духа не станет».
Замечательно письмо из-за границы от 4 ноября 1867 г.:
«Относительно психологии у меня в голове есть следующий план. Главные
представители гербартовской школы живут в Лейпциге; там мне быть во
141

Иван Михайлович Сеченов
всяком случае придется (ради свидания с Людвигом), и поэтому я
возымел следующую мысль: обратиться к этим господам, что вот, мол, вы
желаете, чтобы в разработке психологии приняли участие и физиологи,—
я физиолог и с такими намерениями, так не угодно ли во время моего
пребывания в Лейпциге устроить систематические дебаты об основных
вопросах психологии? Если бы эта мысль осуществилась, было бы для
меня крайне полезно».
Однако эта дискуссия, которой в интересах науки так жаждал Иван
Михайлович Сеченов, началась не в Германии, а в России. Поводом к
дискуссии с психологами идеалистического направления послужила для
И. М. Сеченова книга К. Д. Кавелина «Задачи психологии», вышедшая
в 1871 г. Книга эта фактически была направлена против «Рефлексов
головного мозга».
Прочтя книгу Кавелина, И. М. Сеченов подверг ее беспощадной
критике в специальной статье, напечатанной в журнале «Вестник Европы»;
эта статья была издана отдельно под названием «Кому и как
разрабатывать психологию».
Идеалистическим взглядам Кавелина И. М. Сеченов
противопоставил материалистические. Человека со всеми его проявлениями И. М.
Сеченов рассматривал как неотъемлемую часть природы. «Человек есть
определенная единица в ряду явлений, представляемых нашей планетой,
и вся его, даже духовная жизнь, насколько она может быть предметом
научных исследований, есть явление земное. Мысленно мы можем
отделить свое тело и свою духовную жизнь от всего окружающего, подобно
тому, как отделяем мысленно цвет, форму или величину от целого
предмета, но соответствует ли этому отделению действительная отдельность?
Очевидно, нет, потому что это значило бы оторвать человека от всех
условий его земного существования».
Статьи И. М. Сеченова показывали лженаучность теорий
психологов-идеалистов и бессмысленность их утверждений о том, что человек как
существо телесное подчинен законам материального мира, а как
существо духовное он стоит вне этих законов. В своих работах И. М.
Сеченов ставил смелую задачу проследить, как развиваются психические
явления у отдельного человека, а также в эволюции всего живого
мира.
В системе воззрений И. М. Сеченова особенно привлекают внимание
его утверждения о том, что явления ощущения (от элементарных форм
до мышления) занимают определенное место среди явлений природы.
Сеченов писал: «...деятельность живого животного перестала стоять
особняком в мире и вошла звеном в общую цепь превращений энергии на
нашей планете. В настоящее время на животное можно уже смело
смотреть как на организм, превращающий через посредство растений
энергию солнечных лучей в такие высокие формы, как механическая работа
и акты чувствования от элементарных ощущений до мышления
включительно» («Физиологические очерки»).
В своих психофизиологических работах, идейное содержание
которых было направлено против идеализма, И. М. Сеченов все больше и
больше приходил к последовательно материалистической, диалектической
постановке проблемы о сущности сознания. Он постоянно подчеркивал,
что «нечего и говорить, что в основании всех рассуждений положено
142

Иван Михайлович Сеченов
мною присущее всякому человеку непреложное убеждение в
существовании внешнего мира».
В своей работе «Впечатления и действительность», увидевшей свет
в 1890 г., ан, критически разбирая мнение, согласно которому «мы
получаем через посредство органов чувств лишь род условных знаков от
предметов внешнего мира», И. М. Сеченов ясно и определенно ставил
следующий вопрос: «Как же, однако, помирить факт такой, по-видимому,
условной познаваемости внешнего мира с теми громадными успехами
естествознания, благодаря которым человек покоряет все больше и
больше своей власти силы природы? Выходит так, что эта наука работает
над условными чувственными знаками из недоступной действительности,
а в итоге получается все более и более стройная система знаний, и
знаний действительных потому, что они беспрерывно оправдываются
блистательным приложением на практике, т. е. успехами техники».
Эти и другие высказывания Сеченова в той же работе не оставляют
сомнения в том, что И. М. Сеченов пришел к формулировке положений,
обратных так называемой теории символов Гельмгольца, подвергнутой
острому критическому рассмотрению В. И. Лениным. Эти совершенно
определенные философские положения И. М. Сеченова не оставляют
сомнения также в том, что Г. В. Плеханов без оснований ссылался на
взгляды Сеченова в обоснование ошибочной теории иероглифов.
К началу 90-х годов XIX в. в России, несмотря на усиливающееся
сопротивление и нападения метафизиков и идеалистов,
материалистическая традиция в разрешении проблемы соотношения материи и сознания,
заложенная передовыми философами-материалистами 40—80-х годов,
особенно укрепилась работами сеченовской физиологической школы и
прежде всего работами самого И. М. Сеченова. На арене борьбы с
метафизикой и идеализмом естествознание и ее важнейшая отрасль физиология
приобретали все большее и большее значение.
Именно в этот период В. И. Ленин в своей работе «Что такое друзья
народа?» (1894 г.) специально подчеркнул огромное значение
естественнонаучного подхода к изучению сложных психических процессов для
борьбы с метафизиками-психологами. В ленинской критике метафизиков-
биологов и метафизиков-психологов вместе с тем исключительно
наглядно выступает историческое значение работ И. М. Сеченова для
определенного периода борьбы российской революционной демократии против
ее идейных противников.
И в дальнейшем В. И. Ленин продолжает глубоко интересоваться
этой проблемой, и его внимание привлекают, в частности, работы
И. М. Сеченова. В декабре 1903 г. В. И. Ленин писал из Женевы
М. А. Ульяновой: «Дорогая мамочка!... Я прошу... купить мне некоторые
книги. О русско-французском словаре я писал. Добавлю еще Сеченова
„Элементы мысли" (недавно вышедшая книга)».
1903 год — год выхода в свет работы И. М. Сеченова «Элементы
мысли» — явился знаменательным в истории отечественной физиологии.
В том же году, когда великий Сеченов выступил со своей последней,
итоговой работой, дающей материалистическую трактовку сущности
психических процессов, его идейный ученик — великий русский физиолог
И. П. Павлов на международном научном конгрессе в Мадриде выступил
с докладом, где изложил первые достижения и программу дальнейших
из

Иван Михайлович Сеченов
действий в области объективного, естественнонаучного изучения
психических процессов методом условных рефлексов.
Начатое И. М. Сеченовым и И. П. Павловым материалистическое
разъяснение сущности психических процессов, получило и получает свое
дальнейшее развитие в трудах передовых ученых всех стран.
Более чем 30 лет своей научной деятельности И. М. Сеченов
посвятил изучению психических явлений. К. А. Тимирязев, оценивая
крупнейшие достижения мирового естествознания в XIX в., подчеркивал
огромную роль И. М. Сеченова, который, по его мнению, был «едва ли не
самый глубокий исследователь в области научной психологии», «не
остановившийся перед самыми сложными ее вопросами и приступивший к их
разрешению с... осторожностью ученого и проницательностью
мыслителя...».
И. М. Сеченов мог приступить к такой новаторской работе в одной
из самых трудных областей естествознания благодаря тому, что он с
исключительной конкретностью и глубиной изучил основные
закономерности физиологических процессов как в центральной нервной системе,
так и в ее периферических отделах. Ему принадлежит открытие целого
ряда основных законов деятельности центральной нервной системы и в
первую очередь явления так называемого центрального торможения, о
котором говорилось выше.
И. М. Сеченов открыл и впервые описал также явления суммации
в центральной системе. Оно разъясняет целый ряд тех процессов,
которые в дальнейшем были изучены и детально описаны многими
западноевропейскими учеными.
И. М. Сеченову принадлежит честь открытия в 1881 г. в
центральной нервной системе особых ритмических явлений, которые он впервые
зарегистрировал простыми, доступными ему электроизмерительными
приборами. Уже после открытия этих явлений И. М. Сеченовым, целое
поколение физиологов всех стран, пользуясь все более и более
совершенными приборами, вплоть до современных осциллографических катодных
усилительных систем, описали многообразные проявления ритмической
электрической активности различных отделов центральной нервной
системы, что легло, в частности, в основу одной из важных отраслей
современной физиологии и клиники — электроэнцефалографии. Отметим при
этом, что И. М. Сеченов подчеркивал, что эти ритмические явления не
представляют собой нечто независимое от воздействий внешней среды, а
наоборот, они возникают вследствие определенных внешних причин.
Игнорируя это важнейшее указание И. М. Сеченова, некоторые физиологи
ошибочно пытались противопоставить ритмическую деятельность
центральной нервной системы ее единственной форме — деятельности
рефлекторной.
В наших современных представлениях о механизмах сложных актов
координации движения большое значение имеет представление о наличии
в мышечных элементах чувствующих нервных окончаний. Мышечную
систему современная физиология представляет как своеобразный орган
чувств, сигнализация с которого имеет основное значение в регуляции
рефлекторных актов ритмической работы различных групп мышц,
следствием которых и является постоянный и целесообразный акт движения
животных организмов. Человек, лишенный этой мышечной чувствитель-
144

Иван Михайлович Сеченов
ности, теряет ориентировку в пространстве и не может сохранить
равновесия. Представление о роли мышц как об органе чувств хотя в
настоящее время и связывается с именами западноевропейских ученых, однако
оно было сформулировано И. М. Сеченовым, который еще в 60-х годах
прошлого столетия говорил о так называемом «темном мышечном
чувстве».
И. М. Сеченов заложил основы правильного понимания
закономерностей преобразования нервной системы в течение эволюции животных
организмов, поставив при этом во главу угла эволюцию
воспринимающих или чувствующих аппаратов, с помощью которых организмы
воспринимают раздражение внешней среды. Рассматривая внешнюю среду
как движущую силу эволюции органической природы ученый особенно
подчеркивал важность изучения эволюции нервной системы в этом
процессе и тем самым заложил основы эволюционной физиологии. Следует
особенно подчеркнуть, что и И. П. Павлов в своих эволюционных
обобщениях постоянно подчеркивал, что главная линия эволюции нервной
системы шла по линии эволюции именно чувствующих, воспринимающих
приборов.
Во всех своих исканиях сущности нервных процессов И. М. Сеченов
исходил из единственно правильного материалистического положения
о том, что деятельность нервной системы, как и других систем
организма, прежде всего связана с превращениями вещества и энергии, т. е.
естественным образом связана с основой жизни — обменом веществ.
Новаторские идеи И. М. Сеченова в области физиологии нервной
системы не могли не привлечь к нему талантливых учеников и
последователей. В период работы в качестве профессора Петербургского университета
он вырастил таких блестящих представителей отечественной физиологии,
как Н. Е. Введенский и Б. Ф. Вериго, труды которых в области
физиологии нервной системы и до настоящего времени являются руководящими
для физиологов всего мира.
Чрезвычайно большое значение имеют также работы И. М. Сеченова
и в особенности его ученика Н. Е. Введенского в области физиологии
периферического нерва. Так же как открытое И. М. Сеченовым явление
центрального торможения (сеченовское торможение), так и явление
торможения в периферических нервных волокнах (торможение Введенского)
кладутся в основу исследований крупнейших физиологических
лабораторий мира.
Следует особо подчеркнуть один из тех разделов работы И. М.
Сеченова, который мало известен даже в кругах специалистов — это область
физико-химических исследований И. М. Сеченова. Начав еще на заре
своей научной деятельности исследования по газам крови, И. М. Сеченов
пришел к необходимости изучения физико-химических закономерностей
связывания и отдачи кислорода и угольной кислоты кровью в процессах
дыхания животных организмов. Встав перед этими загадочными для его
времени вопросами, И. М. Сеченов решил применить к их исследованию
физико-химические методы. Более тридцати лет своей научной
деятельности он посвятил изучению этого вопроса, причем разъяснил не только
сущность процессов связывания и отдачи газов кровью, но и открыл
целый ряд явлений, получивших большое значение для дальнейшего
развития физической химии растворов. И. М. Сеченову принадлежит
145

Иван Михайлович Сеченов
специальная формула, названная «формулой Сеченова», определяющая
распределение газов в солевых растворах; она была в самое последнее
время вновь подтверждена английскими исследователями.
Работы И. М. Сеченова с газами крови не только открыли новый
закон физической химии растворов, но дали возможность И. М. Сеченову
предсказать ряд таких явлений, которые в последующем были
экспериментально обнаружены иностранными исследователями. В частности,
согласно современным взглядам процесс отдачи кровью углекислоты
происходит при участии определенного фермента, что с достаточной ясностью
было отмечено И. М. Сеченовым, убедившимся в своих количественных
определениях, что вытеснение углекислоты из крови, несомненно,
нуждается в наличии какого-то каталитического фактора.
Работы И. М. Сеченова в области изучения газов крови в связи с
вопросами дыхания организмов дали ему возможность приступить к
разработке совершенно нового вопроса физиологии человека — вопроса,
возникшего в связи с покорением человеком воздушного океана. Одна из первых
и наиболее важных работ в области физиологии человека в полете
принадлежит именно И. М. Сеченову, который в 80-х годах прошлого
столетия в связи с аварией французских воздухоплавателей на воздушном шаре
«Зенит» дал первые физиологические расчеты причины гибели этих
воздухоплавателей и указал физиологические пути к борьбе против
нарушения функции дыхания у человека при высотных полетах.
Трудами И. М. Сеченова и его ближайшего ученика М. Н. Шатер-
никова в стенах Московского университета в последний период жизни
И. М. Сеченова была заложена основа изучения газообмена животных
и человека. Это имело большое значение для дальнейшего изучения
обмена веществ организма здорового и больного человека, а так же
сельскохозяйственных животных.
Исключительная заслуга И. М. Сеченова заключается также и в том,
что все достижения физиологии он применил к исследованию процессов,
происходящих в организме человека в трудовых условиях. Он стремился
найти те физиологические механизмы, с помощью которых можно будет
бороться против явлений утомляемости. Сохранилась прекрасная
фотография, изображающая 70-летнего И. М. Сеченова, ставящего на себе
опыт, который должен был выяснить, каким образом можно снять
утомление мышцы руки человека, наступившее вследствие длительных
ритмических движений. Замечательная книга И. М. Сеченова «Очерки рабочих
движений», опубликованная в самом начале 90-х годов, легла в основу
новой области физиологии — физиологии труда.
Начало 70-х годов было связано для И. М. Сеченова с тяжелыми
переживаниями. Его блестящая новаторская деятельность в
Медико-хирургической академии привлекла особое внимание царского правительства.
Поборники реакции, напуганные растущей популярностью талантливого
ученого и его революционным влиянием на передовую часть студенчества,
решили во что бы то ни стало избавиться от неугодного им профессора.
Основоположник русской физиологии в 1870 г. был фактически изгнан из
Медико-хирургической академии. Поводом к уходу И. М. Сеченова из
Медико-хирургической академии явился факт неизбрания на свободную
кафедру зоологии б/vижaйшeгo друга И. М. Сеченова — знаменитого
русского ученого И. И. Мечникова. И. М. Сеченов тяжело переживал отвод
146

Иван Михайлович Сеченов
кандидатуры Мечникова. Болью и горечью наполнено его письмо
Мечникову. Он писал: «В академии я не останусь,— это положительно».
Знаменитый химик Зинин повел с И. М. Сеченовым переговоры о его
работе в Академии наук. Сеченов дал на это свое согласие. Но и на этот
раз двери Императорской академии оказываются для него закрытыми.
Лишенный возможности работать в области физиологии, И. М.
Сеченов нашел временный приют в лаборатории своего друга — Д. И.
Менделеева. Величайший физиолог должен был тут работать как
химик. По теме, предложенной Менделеевым, он осуществил синтез азо-
тисто-метилового эфира и дал подробное описание свойств этого
соединения. В письме к Мечникову он с горечью пишет, что «возможно, что я
сделаюсь химиком, но, конечно, это мечты».
Друзья, однако, не остались равнодушными к судьбе И. М. Сеченова.
Их долгие и настойчивые хлопоты наконец увенчались успехом: в 1871 г.
И. М. Сеченов был избран профессором физиологии Новороссийского
университета в Одессе. Почти шесть лет он провел там и за это время
с юношеской энергией развернул новую огромную и плодотворную
работу. Он продолжал в Одессе свои специальные исследования (ив
особенности по изучению газов крови). С наиболее передовыми
профессорами Одесского университета — эмбриологом А. О. Ковалевским
и физиком Н. А. Умовым — у Сеченова установились самые тесные
деловые и дружеские отношения. Вместе со своей женой он принял участие
в переводе бессмертных произведений Чарльза Дарвина, в частности
книги «Происхождение человека и половой подбор».
В 1876 г. И. М. Сеченов был избран профессором Петербургского
университета. Двенадцать лет работы в Петербургском университете
(1876—1888 гг.) дали исключительный результат для развития русской
физиологии и науки в целом. В этот период Сеченов создал настоящую
школу русских физиологов. Среди учеников Сеченова были такие
выдающиеся ученые, как Н. Е. Введенский, Б. Ф. Вериго и Н. П. Кравков.
Проделанная за эти годы работа в области физиологии нервной системы
выдвинула русскую физиологию на первое место в мировой науке.
Совет профессоров Петербургского университета ходатайствовал
о присуждении И. М. Сеченову звания заслуженного профессора, но
получил отказ. Уже третий раз крупнейшие ученые ставили вопрос об
избрании Сеченова действительным членом Академии наук. И снова
оказывалось «невозможным» присвоить величайшему среди русских
физиологов звание академика.
В тяжелом душевном состоянии И. М. Сеченов находился почти в
течение трех лет. В 1888 г. он был вынужден покинуть и Петербургский
университет. Целый год он провел в деревне и только по настоятельной
просьбе друзей решился наконец перейти для работы в Московский
университет. Прославленный физиолог, создавший кафедры в
Медико-хирургической академии, Петербургском и Одесском университетах, получил
скромное место приват-доцента!
Приехав в Москву, он начал читать в клубе врачей публичные
платные лекции. Это дало ему скромные средства для покупки за границей
необходимой научной аппаратуры.
В это время Карл Людвиг предложил И. М. Сеченову для работы
свою лабораторию. Но это предложение Сеченов отклонил. Он не хотел
147

Иван Михайлович Сеченов
работать на чужбине. Он считал, что ученый должен вести свою научную
и педагогическую работу на родине. В этом он видел нравственную
обязанность ученого перед своим народом.
Только в 1891 г. И. М. Сеченов стал наконец профессором
Московского университета. Снова в университетских физиологических
лабораториях закипела работа.
Оставаясь верным великим идеям революционных
демократов-просветителей 60-х годов, И. М. Сеченов до конца своей жизни гордо
держал знамя русской науки и к служению ей призывал молодежь.
Но вот наконец 4 декабря 1904 г. наступил день, когда
Императорская академия наук «сочла за особое удовольствие» избрать И. М.
Сеченова почетным членом Академии наук. Но это признание запоздало. Уже
на следующий год—15 ноября 1905 г.— Иван Михайлович Сеченов
скончался.
Последний год своей жизни И. М. Сеченов целиком отдал великому
делу просвещения народа. В 1903 г., уже в возрасте 74 лет,
прославленный физиолог, родоначальник и старейшина русской физиологии, принял
предложение стать преподавателем Пречистенских рабочих курсов (или,
как они назывались, Пречистенских классов). Здесь перед аудиторией
рабочих он развернул широко задуманный курс анатомии и физиологии
человеческого организма. Чувством исключительной любви к слушате-
лям — рабочим московских фабрик — и важности предпринятой работы
веет от тех страниц «Автобиографических записок», которые посвящены
этому периоду жизни и деятельности И. М. Сеченова.
Творческий труд был для Ивана Михайловича Сеченова неизменным
девизом, которому он остался верен до конца. «Работать, работать,
работать»,— сказал Сеченов за две недели до своей смерти, в последний раз
встретясь с Тимирязевым. «Это были последние слова, которые мне
привелось от него слышать,— писал К. А. Тимирязев,— то был завет
могучего поколения, сходящего со сцены, грядущим.»
Главнейшие труды И. М. Сеченова: Собрание сочинений: т. I —
Экспериментальные исследования, т. II — Статьи, психологические и популярные очерки, М„
1907—1908; Избранные труды, М., 1935; Рефлексы головного мозга, Л., 1926, и
М. Л., 1942; Физиологические очерки, ч. 1 и 2, М.—Пг., 1923; Очерки рабочих
движений человека, М., 1906; Элементы мысли, М.—Л., 1943;
Автобиографические записки, М, 1945; Избранные философские и психологические произведения
И. М. Сеченова, М, 1947.
О И. М. Сеченове: Белоголовый Н. А., Воспоминания, М., 1897;
Введенский Н. Е., Иван Михайлович Сеченов, СПб., 1906; Шелгунов Н. В.,
Воспоминания, М.—Л., 1923; Шатерников М Н., И. М. Сеченов,
биографический очерк, в кн.: И. М. Сеченов, «Рефлексы головного мозга», Л., 1926;
Богданович Г. А.. Любовь людей шестидесятых годов, Л., 1929; Борьба за науку в
царской России (И. И. Мечников, В. О. Ковалевский, И. М. Сеченов), сборник с
предисловием Н. А. Семашко, М.-—Л., 1931; Кекчеев К. X., И. М. Сеченов, М., 1933;
Шатерников М. Н., Биографический очерк, в кн.: И. М. Сеченов, «Избранные
труды», М., 1935; Коштоянц X. С, Очерки по истории физиологии в России,
М. Д., 1946; Мечников И. И., Страницы воспоминаний, М., 1946;
Коганов В. М., Мировоззрение И. М. Сеченова, М., 1948; Коштоянц X. С,
Сеченов, М., 1950; Бу д и а о в а Е. А., Учение И. М. Сеченова об ощущении и
мышлении, М., 1954; История естествознания в России, т. Ill, М., 1962.

{Григорий Ликолаевиг
ммиж
1836-1896
ероические опыты исследователей над самими собою в
истории отечественной науки не являются редкостью. В этом
отношении особенно выделяется эпидемиология — наука,
изучающая причины возникновения и закономерности
распространения эпидемий, меры предупреждения и борьбы
с ними. В этой области русские ученые издавна стяжали
себе славу героев-исследователей. Беззаветное
самопожертвование при исследованиях в области эпидемиологии, микробиологии
и инфекционной патологии является одной из характерных черт деятелей
русской науки.
Чувство гордости, вызываемое у нас достижениями отечественной
науки, соединяется с восхищением перед героизмом людей,
обеспечивающих своими подвигами и бескорыстным служением знанию успешную
борьбу с особенно опасными инфекциями.
Одним из таких деятелей науки был Григорий Николаевич Минх.
Григорий Николаевич Минх родился 19 сентября 1-836 г. в селе
Грязи бывшей Тамбовской губернии Липецкого уезда в дворянской семье.
149

Григорий Николаевич Минх
Учился сначала в Саратовской гимназии, затем на медицинском
факультете Московского университета, который окончил в 1861 г. В том же году
начал работать в университетской терапевтической клинике, которой
руководил молодой еще, но начавший уже привлекать к себе внимание
Г. А. Захарьин.
Однако чисто врачебная деятельность не удовлетворяла Минха,
и после полутора лет работы в клинике он отправился в Германию, чтобы
специализироваться в области патологической анатомии. По возвращении
в Россию в 1867 г. он занял по конкурсу должность прозектора в одной
из самых больших московских больниц. Имея солидную научную
подготовку, он быстро обратил на себя внимание глубиной и яркостью
описаний трупных изменений в протоколах вскрытий, ставших в его руках
ценным научным материалом. В то время он был единственным ученым
патологоанатомом в Москве и потому нередко приглашался на вскрытия
даже в клинику проф. Захарьина, отличавшегося, как известно,
исключительной требовательностью.
Вспоминая то время, один из ближайших сотрудников Г. Н.
Минха— Шервинский писал: «Пришлось работать в старом деревянном
здании, где помещался тогда анатомический театр. Оно было и тесно, и
ветхо, но все же не было холодно и работать было возможно. Помещение для
музея патологической анатомии было очень недостаточно, а желательно
было расширять и пополнять этот музей. Был небольшой и очень скромно
обставленный кабинет прозектора, где можно было заниматься
гистологическими исследованиями, начинавшими составлять уже и тогда
необходимое добавление к аутопсии (вскрытие.— Авт.). Самая работа прозектора
была в то время преоригинально обставлена. В настоящее время
прозектор надевает резиновый фартук сверх обычного полотняного, а руки
защищает резиновыми перчатками, в которых и производится само
вскрытие. Тогда ничего этого не было, и вскрывали голыми руками; как,
бывало, ни моешь руки после вскрытия, а все они до вечера сохраняли
неприятный запах трупа. Возможность заражения также была очень
велика; об этом между прочим свидетельствуют рубцы после разрезов
на моих руках, да, кроме того, бывали особые образования на пальцах
патологоанатомов. Замечательно, что и за границей также производили
вскрытия голыми руками... Странное было отношение к этому. Точно
конфузно было защищать свои руки и опасаться заражения, а между тем это
противоречило самым примитивным требованиям гигиены. Да не в этом
одном сказывались своеобразные воззрения. Мы тогда делали срезы для
микроскопических исследований бритвой, и некоторые достигали в этом
искусстве очень большого совершенства, что подчас возбуждало даже
некоторую зависть. Появился в конце семидесятых годов микротом
(машина для изготовления тончайших срезов.— Авт.); он у нас в Москве
встречен был недружелюбно, как что-то недостойное настоящего
гистолога. Точно то же было отношение к краскам...»
В Москве Г. Н. Минх выполнил свою диссертационную работу
«К изучению о развитии ложных оболочек на серозных поверхностях»
и успешно ее защитил в 1870 г. В это же время он много работал над
изучением патологической анатомии возвратного тифа, эпидемия которого
вызывала многочисленные случаи смерти. Особое внимание молодого
ученого привлекли и странные заболевания с высокой лихорадочной темпера-
150

Григорий Николаевич Минх
турой, принимавшиеся то за случаи тифа, то за воспаление легких, то за
какое-то острое воспаление кишечника. Вызывая недоумение московских
врачей, они не могли не заинтересовать и Г. Н. Минха, обладавшего тогда
помимо клинического опыта также и выдающимися патологоанатомиче-
скими знаниями.
В результате упорной работы он доказал, что эти заболевания
представляют собою различные формы сибирской язвы, которая может
проявляться не только в виде известного кожного поражения («сибирка»), но и
в качестве впервые установленных и изученных Г. Н. Минхом инфекций
легких или кишечника. Эти чрезвычайно важные для науки, как и для
врачебной практики, данные подробно описаны в 1873 г. в отдельной,
обратившей на себя внимание медицинского мира монографии
«Материалы для патологической анатомии сибирской язвы у человека».
Любопытные наблюдения сделаны были Г. Н. Минхом при микроскопическом
исследовании крови у одного больного незадолго до его смерти:
бесцветные кровяные тельца содержали в себе сибиреязвенные бациллы,
погруженные в них полностью или только частично. Это было первое
наблюдение формологического выражения самозащиты организма в его борьбе
с болезнетворными агентами, т. е. явление, которое спустя десять лет было
вновь открыто и впервые объяснено И. И. Мечниковым под названием
фагоцитоза.
В 1872 г. Г. Н. Минх переехал в Одессу, получив там должность
прозектора городской больницы. Здесь он вскоре сделался старшим
врачом. В Одессе, в одном из крупных портовых городов мира, в особенности
много было инфекционных заболеваний, и Г. Н. Минх имел самый
разнообразный материал для исследований. Здесь он продолжал свои работы
по изучению сибирской язвы и возвратного тифа. Г. Н. Минх
пользовался большим авторитетом среди медицинских деятелей, а также
глубокой любовью и горячей признательностью своих многочисленных
пациентов. Однако Г. Н. Минх не был вполне удовлетворен. Его влекло к более
широкой научной и педагогической деятельности. Открытый в 1865 г.
в Одессе университет не имел в то время медицинского факультета.
Поэтому когда Киевский университет объявил конкурс на заведование
кафедрой патологической анатомии, Г. Н. Минх изъявил желание занять
эту должность. В 1876 г. он был избран экстраординарным, а в 1880 г.
и ординарным профессором Киевского университета.
В Киеве Г. Н. Минх быстро завоевал любовь студентов и
приобрел славу глубоко знающего предмет блестящего лектора, не
отделявшего учебную и научную работу от повседневной общественной
деятельности.
По горло занятый своими больничными делами, уделяя много
внимания и времени всем шедшим к нему больным, он находил силы и для
научной работы, и для широкой общественной деятельности. Как в
Москве, так и в Одессе и в Киеве он был активным членом врачебных обществ
и в течение ряда лет состоял председателем одесского и киевского
врачебного общества.
Живя в эпоху расцвета микробиологических знаний, будучи лично
знаком с основателями русской школы микробиологов Л. С. Ценковским
и И. И. Мечниковым, Г. Н. Минх не мог не интересоваться вопросами
этиологии инфекционных болезней. В то же время, наблюдая их широкое
151

Григорий Николаевич Минх
распространение, он не был в состоянии ограничиться лишь научным
исследованием этих бичей человечества.
Уже один только перечень основных проблем, затронутых в печатных
трудах Г. Н. Минха (им опубликовано 60 работ), характеризует
целенаправленность его многогранной деятельности в области инфекционной
патологии. Так, свыше десяти трудов посвящено им проказе, столько же —
чуме, несколько меньше — сибирской язве, отдельные работы —
возвратному тифу и холере, остальные — различным вопросам патологической
анатомии.
Здесь нет возможности сколько-нибудь подробно характеризовать
хотя бы некоторые из этих работ, многие из которых стали
классическими. Упомянем лишь о главных проблемах, в разрешении которых
Г. Н. Минх принимал деятельное участие.
В изучении проказы — одного из древнейших заболеваний
человечества — он занял место в ряду наиболее выдающихся специалистов-ле-
прологов. Для изучения вопросов эпидемиологии проказы он много ездил
по Ирану, среднеазиатским районам России и Кавказу. С присущей ему
исключительной добросовестностью он тщательно исследовал вопросы
распространения, эпидемиологии и клинического течения этого, в то
время еще загадочного для науки заболевания. С глубоким убеждением
доказывал он инфекционную природу проказы, вопреки мнению ряда
авторитетных в свое время ученых, считавших, что проказа — болезнь
незаразная. Указывал он и рациональные меры борьбы с нею,
направленные на локализацию очагов ее распространения.
В киевский период деятельности Г. Н. Минха его внимание
привлекла также чума. Осенью 1878 г. в приволжском селении Ветлянке,
бывшей Астраханской губернии, внезапно разгорелась эпидемия чумных
заболеваний. Страх перед появившейся в Европе инфекцией был
настолько силен, что даже иностранные государства прислали своих
представителей для наблюдения за действенностью принимавшихся мер по
ликвидации эпидемии. Г. Н. Минх охотно принял предложение
московской общественности, по старой памяти считавшей его своим сочленом,
отправиться для изучения «Ветлянской эпидемии». Растерянность
царского чиновничества, недостаточное знакомство местных врачей со
страшной индийской гостьей и беспомощность населения вынуждали
Г. Н. Минха торопиться с выездом.
Эта эпидемия в истории нашей медицины оставила глубокий след
исключительной силой вспышки: за 6 месяцев заболело 453 человека и
из них умерло 372, в том числе 3 врача и 6 фельдшеров. Печать всего
мира, и не только медицинская, обсуждала вопросы: чума ли это или не
чума, откуда и как она проникла в Россию, что надо предпринять для
устранения опасности дальнейшего ее распространения, кто виноват в
гибели значительного числа людей и т. п.
Г. Н. Минх, прибыв в Ветлянку, самостоятельно и самым
деятельным образом принялся за выяснение всех этих вопросов. Не
ограничиваясь работой в самом очаге инфекции, он подробно обследовал
эпидемиологические данные и в широкой окрестности. После двухмесячного
пребывания на эпидемии он еще два месяца объезжал Кавказ и даже
побывал в северной части Ирана, чтобы выяснить пути заноса к нам
чумы. В результате этой удивительной по своей плодотворности работы
152

Григорий Николаевич Минх
эпидемиолога, убежденно доказывавшего необходимость при
обследовании каждой инфекционной вспышки производства тщательных
эпидемиологических изысканий наряду с микробиологическими и клиническими
наблюдениями, появился в свет его широко известный труд «Чума в
России» (1898 г.). В этом обстоятельном произведении (второй том
напечатан был уже после смерти автора),— несомненно лучшем из всего
того, что было написано до наших дней по поводу «Ветлянской чумы»,—
обращают на себя особое внимание обилие тщательно собранных
материалов и глубина суждений при их анализе вместе с бесстрашной
критикой официальных мероприятий.
В своих исследованиях проказы и чумы Г. Н. Минх устремил свое
внимание почти исключительно на эпидемиологию этих инфекций. Его
труды в этой области убедительнейшим образом свидетельствуют, что он
был не просто выдающимся эпидемиологом, но и одним из
основоположников эпидемиологии, как самостоятельной ветви медицины. Лишь в
наше время эта ветвь развилась в самостоятельную научную дисциплину
и в чрезвычайно важную область народного здравоохранения.
Уделяя основное внимание вопросам эпидемиологии, Г. Н. Минх
подошел вплотную к двум важнейшим открытиям в изучении чумных
инфекций. Во-первых, за 15 лет до официально признанного открытия
возбудителя чумы (Китасато, японский бактериолог, в 1894 г. и
несколькими днями позже француз Иерсен в Гонконге) наш ученый уже
наблюдал в крови больных многочисленные диплококки, очень сходные, судя
по его описанию, с «биполярно окрашивающимися» мельчайшими
бактериями чумы. Во-вторых, изучая случаи описанных им «чумоподобных»
течений болезни и правильно сомневаясь в возможности их признания
за проявления настоящей чумы, Г. Н. Минх был недалеко от открытия
особого инфекционного заболевания — туляремии, впервые описанной
лишь в 1912 г. в Калифорнии.
Почетное место в истории науки Г. Н. Минх занимает также
благодаря его самоотверженному опыту при изучении важнейшего вопроса
в эпидемиологии паразитарных тифов — о путях распространения этих
инфекций.
Волна эпидемий возвратного и сыпного тифов (последний
свирепствовал в Западной Европе в 60—70-х годах, а в России — во время
Крымской кампании 1854—1866 гг. и войны с Турцией 1877—1878 гг.)
вызвала к ним острый интерес со стороны исследователей, в результате
чего был открыт возбудитель возвратного тифа (1868 г.). Это — один из
первых, сделавшихся известным науке, патогенных микроорганизмов.
История его открытия связана с фактом, наглядно показывающим
большой вред преклонения в науке перед «незыблемыми авторитетами».
Немецкий ученый Отто Обермейер в своей работе подробно изложил
клинические данные о возвратном тифе и даже высказал предположение
о возможности распространения этого заболевания при посредстве вшей,
но, считаясь с мнением своего учителя Вирхова, не признавшего
этиологической роли микроорганизмов, не решился высказываться против
такого авторитета. Он умолчал даже о своем наблюдении возбудителя-
спирохеты в крови больных и лишь пять лет спустя (1873 г.) впервые
сообщил в печати об этом открытии (в том же году 30-летний ученый
умер от холеры).
153

Григорий Николаевич Минх
В России еще за пять лет до открытия Обермейера Н. Бернштейн
подробно описал (1864 г.) эпидемию «возвратной горячки» в Одессе, а
после этого и целый ряд отечественных авторов опубликовали свои
ценные наблюдения над течением и лечением того же заболевания в разных
городах. Открытие же возбудителя болезни еще более оживило интерес
к ней, как и к «пятнистой горячке», т. е. к сыпному тифу,— обе эти
инфекции не всеми врачами того времени даже и различались.
Понятно поэтому, что и Г. Н. Минх, еще во время своей службы в
Москве работавший над изучением возвратного тифа, не мог не заняться
при появлении в печати сведений об открытии возбудителя этой болезни
выяснением особенно существенного вопроса о способе его передачи при
заражении людей.
Задумавшись над этим вопросом, он пришел к необходимости
разрешения его экспериментальным, наиболее доказательным, путем.
Разделяя самоотверженные традиции русских исследователей производить
опасные для жизни эксперименты на самих себе, Г. Н. Минх впрыснул
себе кровь больного тифом (1874 г.). Спустя несколько дней он заболел
тяжелой формой возвратного тифа и перенес четыре его приступа, а во
время третьего из них едва не лишился жизни. Герой-экспериментатор,
лежа в постели, сам тщательно наблюдал с записной книжкой и
термометром в руках за течением инфекции, категорически отказываясь от
убеждений немедленно приступить к ее лечению. «Необходимо болезнь
исследовать в ее нормальном течении»,— упорно возражал он своим
товарищам-врачам, от которых даже скрыт был самый факт сознательного
и добровольного заражения, возникшего будто бы от случайного
поранения руки стеклянным капилляром с кровью больного. Так он и писал,
с присущей ему скромностью, о своих наблюдениях в одном из
московских медицинских журналов вскоре после выздоровления: «...25 апреля
вечером я поранил себе предплечье стеклянной капиллярной трубкой, в
которой находилась кровь возвратно-горячечного больного, содержащая
огромное количество спириллии... первый приступ обнаружился у меня
1 мая...».
Доказав столь убедительным образом несомненную заразительность
крови больных, он изучал в дальнейшем биологию «спириллии» вне
организма человека. Но убедившись, что только содержащая этих паразитов
кровь может при прививке ее вызывать заболевание, а не моча,
испражнения или молоко больных, наш ученый сделал исключительно важный
в эпидемиологическом отношении вывод о роли кровесосущих
насекомых в распространении возвратного и сыпного тифов. В письме из Киева
редактору «Летописи врачебной» от 2 февраля 1878 г. он писал: «...может
быть это сообщение... вызовет у некоторых читателей улыбку на лице, я
нисколько на это не сетую. Я только попрошу их опровергнуть мои
соображения путем личного опыта, который сделать нетрудно, стоит только
набрать небольшое число известных насекомых (клопов, блох), которых
легко найти в достаточном количестве в любой больнице или казарме
и т. д., и, попитавши их некоторое время (путем приспособлений,
которые решить я предоставляю сообразительности экспериментатора)
кровью больного, перенести на свою собственную кожу. Если после
нескольких таких опытов автор их останется здоров, то я беру свои слова
назад и даю ему полное право глумиться над моими соображениями...».
154

Григорий Николаевич Минх
Правда, опытный и осторожный в своих выводах экспериментатор,
Г. Н. Минх и в дальнейшем говорил только «о высоком вероятии
переноса возвратного и сыпного тифа при помощи сосущих кровь
насекомых», но он настойчиво указывал вместе с тем на необходимость
уничтожения последних при борьбе с тифами. Работавшим на эпидемии врачам
он советовал широко применять противопаразитарный порошок
персидской ромашки. Когда в Поволжье вспыхнула эпидемия сыпного и
возвратного тифов он снова написал в редакцию наиболее
распространенного медицинского журнала «Врач» (1892 г.) о роли насекомых в
распространении сыпного тифа.
Эти мысли врача-новатора в настоящее время лежат в основе
рациональных мероприятий по борьбе с паразитарными тифами, но при
жизни Г. Н. Минха они воспринимались практическими деятелями
медицины очень мало. Только известный английский инфекционист Мурчи-
сон поддержал тогда высказывания ученого. Лишь в 1910 г. Николь в
Тунисе экспериментальным путем полностью доказал, что сыпной тиф
передается вшами, как показал то же и в отношении возвратного тифа.
Г. Н. Минх был не единственным у нас исследователем, ставшим на
путь самопожертвования в интересах науки. Его друг и товарищ по
службе О. О. Мочутковский (1845—1903 гг.), заведовавший в то время
инфекционным отделением Одесской городской больницы, под влиянием,
как он сам признал, самоотверженного эксперимента Г. Н. Минха, решил
провести опыт самозаражения кровью от сыпнотифозных больных.
Убедившись, что впрыскивание такой крови не вызывает заболевания у
лабораторных животных, он пять раз пытался заразить самого себя, но
также безрезультатно. Наконец, введя себе кровь от одной больной
(10 марта 1876 г.), он на восемнадцатый после этого день заболел
тяжелой формой сыпного тифа и едва не погиб (последствием этого опыта
остались у него на всю жизнь тяжелая болезнь сердца и сильное
ослабление памяти).
Так с помощью героического эксперимента другого русского ученого
был разрешен вопрос о заразительности крови и при сыпном тифе.
О. О. Мочутковский воспроизвел на самом себе также и
экспериментальное заражение возвратным тифом, убедительнейшим образом доказав,
что эти заболевания являются совершенно самостоятельными
инфекциями. В то время многие врачи думали об этом совсем иначе, некоторые же
вовсе отрицали заразную их природу. Эти исследования О. О. Мочут-
ковского подтверждали и вывод Г. Н. Минха о распространении
паразитарных тифов кровесосущими насекомыми.
Вот почему в истории эпидемиологии жизнь, врачебная деятельность
и научное творчество двух наших ученых занимают особо почетные места.
В 1894 г. Г. Н. Минх почувствовал себя тяжело больным и, выйдя
в отставку, переселился из Киева в имение жены около Саратова. Там
через два года в ночь с 23 на 24 декабря 1896 г. он умер от раковой
опухоли, оставив среди местного крестьянского населения память о себе как
о хорошем враче и отзывчивом человеке.
Вся жизнь и деятельность Григория Николаевича Минха в
больничных палатах, за секционным или лабораторным столом, в студенческих
аудиториях и «на поле битвы» с разными инфекциями — это служение
человечеству, науке и родине.
755

Григорий Николаевич Минх
Имя Г. Н. Минха — смелого экспериментатора, ученого — навсегда
останется в истории отечественной науки и в благодарной памяти
человечества.
Главнейшие труды Г. Н. Минха: К патологии сибирской язвы, М., 1868
(оттиск из «Московской Медицинской газеты»); О развитии ложных оболочек на
серозных поверхностях, М., 1870; Сообщения о роли насекомых в распространении
возвратного и сыпного тифов, «Московский врачебный вестник», 1874, «Хирургическая
летопись», 1877, «Летопись врачебная», 1878, «Врач», 1892; Отчет об астраханской
эпидемии, М., 1881; Заразительна ли проказа? Киев, 1891; История проказы в
Терской области, Киев, 1894; Проказа на юге России, тт. I—II, Киев, 1884—1894;
Чума в России, Киев, 1898.
О Г. Н. Минхе: Даль М. К., Григорп Миколаювич Мшх, Кшв, 1956; Ми*
ленушкин Ю. И., Григорий Николаевич Минх и борьба с проказой в России,
«Журнал микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии», № 1, 1949; Метел-
к и н А. И., Героические опыты в прошлом русской науки, там же, № 8, 1952;
Торсуев Н. А., Выдающийся русский лепролог Григорий Николаевич Минх,
«Вестник венерологии и дерматологии», № 3, 1949.

ЛлексапЬр Onypjfueeui
I&OBAJIEIBCIKJIM
1840-1901
торая половина XIX в. является весьма знаменательным
периодом в истории биологических наук. После того как
в 1859 г. Ч. Дарвин опубликовал свой бессмертный труд
«Происхождение видов путем естественного отбора», в
котором было обосновано материалистическое понимание
эволюции органического мира, перед биологами встала двойная
задача — во-первых, мобилизовать данные из различных
областей биологической науки для проверки, уточнения и доказательства
справедливости учения Дарвина, для защиты его от нападок всякого рода
идеалистов и метафизиков и, во-вторых, использовать это учение для
исторического осмысливания явлений, составляющих предмет отдельных
отраслей биологии.
Именно по этим путям во второй половине XIX в. пошло развитие
всех биологических наук. В частности, такой областью, прогресс которой
отчетливо обнаружил зависимость от эволюционного учения и которая
в свою очередь много дала для подтверждения правильности теории
Дарвина, была эмбриология. Сам Дарвин ясно понимал значение эмбриоло-
757

Александр Онуфриевич Ковалевский
гии, называя ее «одним из наиболее важных отделов во всей естественной
истории», так как «общность зародышевого строения связана с
общностью происхождения». В распоряжении Дарвина было, однако, очень
мало фактов, которые могли бы сделать это его утверждение бесспорным.
Эмбриология в начале второй половины XIX в. находилась на таком
уровне, что имеющиеся в ее распоряжении данные скорее могли
истолковываться как свидетельство глубоких различий между отдельными
типами животного царства, чем свидетельством общности происхождения
всех животных. Именно на несходстве в эмбриональном развитии разных
животных и была построена теория типов, сформулированная в 20-х
годах прошлого века К. М. Бэром, после того как Ж. Кювье обосновывал
ее данными сравнительной анатомии.
Заслуга включения эмбриологических данных в арсенал
доказательств эволюции принадлежит в первую очередь А. О. Ковалевскому,
по стопам которого вскоре пошла целая армия исследователей как в
России, так и за ее пределами. Здесь прежде всего нужно назвать имена
ближайших соратников А. О. Ковалевского — И. И. Мечникова, В. В.
Заленского и Н. В. Бобрецкого, а из зарубежных исследователей — Э. Гек-
келя, К. Купфера, Ф. Бальфура, О. и Р. Гертвигов. Именно А. О.
Ковалевский и его друг И. И. Мечников могут считаться подлинными
основателями нового направления в эмбриологии — сравнительной,
эволюционной эмбриологии.
Александр Онуфриевич Ковалевский родился в Витебской губернии
19 ноября 1840 г. в семье отставного коллежского регистратора. В 1856 г.
он поступил в Корпус инженеров путей сообщения, однако его интересы
уже тогда лежали в области естественных наук, которыми в 60-х годах
начали увлекаться передовые русские люди, считавшие, что прогресс
естествознания может вывести отсталую Россию из нищеты и невежества,
способствовать просвещению народа, а тем самым подготовить его к
борьбе с самодержавием. Благородные побуждения «шестидесятников»
захватили и А. О. Ковалевского, побудив его оставить Корпус и
поступить вольнослушателем на естественное отделение
физико-математического факультета Петербургского университета. Преподавание в
университете мало удовлетворяло А. О. Ковалевского, и он в 1860 г. уехал в
Германию, где сначала слушал лекции в Гейдельберге и начал научную
работу в лаборатории знаменитого химика Бунзена. Вскоре он перешел
к занятиям по зоологии, по-видимому, под влиянием другого гейдельберг-
ского проф. Г. Бронна. После Гейдельберга А. О. Ковалевский переехал
на полтора года в Тюбинген, где его привлекал крупный гистолог
Ф. Лейдиг; в лаборатории Лейдига он получил хорошую подготовку по
технике микроскопического исследования, очень пригодившейся ему в
последующей работе.
В 1863 г. А. О. Ковалевский вернулся в Петербург, сдал в
университете государственные экзамены и получил степень кандидата
естественных наук, представив в качестве дипломной работы сочинение,
посвященное тщательному анатомическому описанию водящегося в Финском
заливе ракообразного — морского таракана. В эти годы А. О.
Ковалевский был вынужден давать частные уроки, отнимавшие у него много
времени, так как он стремился скопить средства для новой поездки за
границу. Во время этой поездки, в 1864 г., на берегу Средиземного моря,
158

Александр Онуфриевич Ковалевский
главным образом в Неаполе, началась его работа в области
сравнительной эмбриологии, неустанно продолжавшаяся затем в течение четверти
века.
Уже первые объекты, избранные им для анатомических и
эмбриологических исследований, свидетельствуют о необыкновенной его
целеустремленности, о стремлении использовать данные о зародышевом
развитии животных для воссоздания картины эволюции животного мира.
К моменту, когда А. О. Ковалевский начинал свои работы по
эмбриологии, положение эволюционного учения было таково. Общие принципы
теории эволюции, сформулированной Дарвином, находили широкое
подтверждение в данных сравнительной анатомии, географического
распространения животных и в практике разведения домашних животных и
культурных растений. Родство между животными, принадлежащими к
таким хорошо очерченным группам, как позвоночные или членистоногие,
не вызывало сомнений. Перед эволюционистами стояла прежде всего
задача доказать кровное родство между позвоночными, с одной стороны,
и различными типами беспозвоночных, с другой, и, кроме того, задача
выяснить положение в системе и, следовательно, родственные отношения
таких сомнительных в систематическом отношении групп, как
бесчерепные, оболочники, мшанки, плеченогие. щетинкочелюстные, таких сборных
типов, как черви. Именно эти формы и привлекли с самого начала
внимание А. О. Ковалевского. Первая его опубликованная эмбриологическая
работа, послужившая темой магистерской диссертации, касалась
развития ланцетника, которого в то время относили к позвоночным
животным; сам Ковалевский в начале этой работы называет его
«замечательной рыбкой». Действительно, наличие хорды, трубчатого спинного мозга,
непарного плавника и открывающихся в глотку жаберных щелей
свидетельствовало о родстве ланцетника с низшими рыбами. Вместе с тем
хорошо известна была примитивность его организации — отсутствие
черепа и позвоночника, головного мозга и дифференцированных органов
чувств, парных плавников и других признаков, свойственных настоящим
позвоночным. Именно в эмбриологии этого «позвоночного», строение
которого свидетельствует о его примитивности, а следовательно, о
древности, А. О. Ковалевский и рассчитывал найти общие черты развития
позвоночных и беспозвоночных. Предвидение это блестяще оправдалось,
так как ранние стадии развития ланцетника оказались чрезвычайно
сходными с соответствующими этапами формирования многих
беспозвоночных, в том числе и низших. Яйцам ланцетника, как установил А. О.
Ковалевский, свойственно полное, почти равномерное дробление и
образование бластулы — полого одетого ресничками шара, состоящего из
одного слоя клеток. Далее, по его описанию, образуется двуслойный
зародыш в результате впячивания одной стенки бластулы. На этой стадии
ясно различимы наружный и внутренний зародышевые слои, или листки,
вполне соответствующие первичным зародышевым листкам,
установленным К. М. Бэром для всех позвоночных животных. Сходство и,
следовательно, родство с позвоночными ланцетник обнаруживает и в
последующем развитии — в образовании центральной нервной системы,
образующейся из пластинки на спинной стороне зародыша, превращающейся
сначала в желобок, а затем в трубку, в закладке среднего зародышевого
листка и в формировании из него мышц и органов выделения, в образо-
159

Александр Онуфриевич Ковалевский
вании системы жаберных щелей, ведущих из особой околожаберной
полости в глотку.
Исследования А. О. Ковалевского над развитием ланцетника
позволили в дальнейшем включить его вместе с позвоночными в один тип
хордовых в качестве представителя особого, наиболее близкого к
позвоночным подтипа бесчерепных.
Еще большее значение для обоснования эволюционной эмбриологии
имело проведенное одновременно с работой на ланцетнике исследование
развития асцидий, систематическое положение которых было еще более
неясным. Асцидий в то время чаще всего относили к типу моллюсков, а
иногда к типу червей; во всяком случае никто не предполагал их
близости к позвоночным. Наблюдения А. О. Ковалевского над развитием двух
видов одиночных асцидий (некоторые виды асцидий образуют колонии,
состоящие из многих, соединенных друг с другом особей) привели его к
результатам, которые сначала изумили его самого. Оказалось, что
развитие этих неподвижно прикрепленных к морскому дну животных, не
имеющих по своей организации как будто ничего общего с позвоночными,
протекает очень сходно с развитием ланцетника. Яйцо также делится на
почти одинаковые по размеру клетки, которые образуют сначала бластулу,
а затем путем впячивания одной ее стенки возникает двуслойный
зародыш. Самое удивительное, однако, состоит в том, что наружный слой
клеток зародыша с одной стороны обособляется в нервную пластинку,
которая свертывается в трубку и погружается вглубь; под этой трубчатой, как
у позвоночных, нервной системой закладывается продольный упругий
тяж, который вполне соответствует хорде ланцетника и зародышей всех
позвоночных животных. Хорда наиболее развита в хвостовой части
личинки, обладающей, кроме того, открывающимися в глотку жаберными
щелями. Такая хвостатая личинка, напоминающая несколько личинку
ланцетника, некоторое время плавает, а затем прикрепляется к дну или
стенкам аквариума и испытывает превращение. Во время этого
метаморфоза хорда личинки разрушается, нервная система упрощается, так что
первоначальное сходство с позвоночным животным совершенно
утрачивается. Однако то обстоятельство, что в процессе эмбрионального
развития личинки асцидий имеют признаки, характерные для ланцетника
и низших позвоночных, заставило А. О. Ковалевского сделать вывод, что
асцидии являются деградировавшими родичами позвоночных животных.
О впечатлении, которое произвело это открытие А. О. Ковалевского
на его современников, можно судить по тому, что известный
сравнительный анатом К. Гегенбаур, узнав о работе Ковалевского, не мог в тот
вечер уснуть и всю ночь прошагал в волнении по комнате. Совершенно
естественно, что наблюдения А. О. Ковалевского сначала вызвали сомнения
и даже возражения, несмотря на то, что их уже вскоре подтвердил
К. Купфер. Среди исследователей, поначалу скептически отнесшихся
к данным А. О. Ковалевского -и вытекающим из них эволюционным
заключениям, были не только ученые старого закала, вроде К. М. Бэра, но
и молодые исследователи, в частности будущий сподвижник А. О.
Ковалевского в создании эволюционной эмбриологии — И. И. Мечников.
К. М. Бэр опубликовал обширную статью, в которой стремился доказать,
что асцидии по своей организации относятся к моллюскам и не имеют
ничего общего с позвоночными. Впрочем, несмотря на несогласие с эволю-
160

Александр Онуфриевич Ковалевский
ционными выводами А. О. Ковалевского, Бэр проявил полную
объективность в оценке научной значимости исследований А. О. Ковалевского по
развитию ланцетника и асцидий и рекомендовал увенчать их премией
своего имени, которую А. О. Ковалевский разделил с И. И. Мечниковым,
получившим Бэровскую премию за работы по развитию насекомых.
И. И. Мечников также долго не соглашался с выводами А. О.
Ковалевского о близости асцидий с позвоночными, в частности возражал
против утверждения, что нервная система асцидий развивается из
наружного зародышевого листка. Однако после длительной дискуссии
И. И. Мечников был вынужден признать правоту А. О. Ковалевского.
Значение открытия А. О. Ковалевским родства между позвоночными
и асцидиями высоко оценил Ч. Дарвин. В труде «Происхождение
человека и половой отбор» Дарвин писал: «Асцидий... состоят из простого
кожистого мешка с двумя небольшими выдающимися отверстиями; они
принадлежат к низшему отделу обширного класса мягкотелых; некоторые
естествоиспытатели, впрочем, отнесли их в последнее время к червям.
Их личинки несколько похожи на головастиков и могут свободно плавать.
Г-н Ковалевский наблюдал недавно, что личинки асцидий сходны с
позвоночными по способу развития, по относительному положению нервной
системы и по присутствию одного органа, совершенно сходного с chorda
dorsalis позвоночных животных, и в этом его данные были подтверждены
проф. Купфером. Г-н Ковалевский писал мне из Неаполя, что продолжил
в настоящее время эти наблюдения; когда его результаты будут прочно
подтверждены, то все это составит открытие величайшего значения.
Таким образом, если верить эмбриологии, оказывавшейся всегда самой
верной руководительницей в деле классификации, мы получили наконец
ключ к источнику, из которого произошли позвоночные. Мы теперь имеем
право думать, что в чрезвычайно отдаленный период времени
существовала группа животных, сходных во многих отношениях с личинками
теперешних асцидий, и что эта группа разделилась на две большие ветви, из
которых одна регрессировала в развитии и образовала теперешний класс
асцидий, другая же поднялась до венца и вершины животного царства,
дав начало позвоночным».
К изучению развития ланцетника и асцидий А. О. Ковалевский
возвращался неоднократно и впоследствии, опубликовав в период с 1867 по
1877 г. несколько работ, еще более упрочивших его первоначальные
наблюдения.
К тому же раннему периоду работы на побережье Средиземного
моря, когда были сделаны первые поразительные открытия А. О.
Ковалевского о развитии низших хордовых, относятся также его наблюдения
над развитием гребневиков, червеобразного Phoronis, иглокожих
(голотурий) и так называемых внутрипорошицевых мшанок, а также над
строением замечательного во многих отношениях морского животного — бала-
ноглосса.
Интерес А. О. Ковалевского к развитию гребневиков объясняется
тем, что гребневики относятся к наиболее высокоорганизованным
представителям двуслойных животных, именно кишечнополостных, почему в их
развитии можно было ожидать появление хотя бы зачаточных признаков
более сложных, трехслойных животных. Иглокожие привлекли внимание
А. О. Ковалевского в связи с тем, что в развитии этих радиально симмет-
161

Александр Онуфриевич Ковалевский
ричных животных, согласно предположениям К. М. Бэра, можно было
ожидать особенности, совершенно не свойственные животным,
обладающим двубоковои симметрией. А. О. Ковалевский показал, что у
зародышей иглокожих сначала возникают признаки двубоковои симметрии и что
этот тип животных, следовательно, не может считаться обособленным
от остального животного царства. В развитии Phoronis и голотурий
А. О. Ковалевский вновь обнаружил ту же стадию впячивания стенки
шарообразной однослойной бластулы, как у ланцетника и асцидий,
показав тем самым, что подобный способ обособления наружного и
внутреннего зародышевых листков широко распространен в животном царстве
и свидетельствует о единстве его исторического развития.
Первую работу о развитии ланцетника, напечатанную отдельным
изданием, А. О. Ковалевский защитил в 1865 г. в качестве магистерской
диссертации, а работу о развитии Phoronis два года спустя — в качестве
докторской диссертации. Короткое время между двумя поездками в
Италию он был приват-доцентом Петербургского университета, а после
защиты докторской диссертации в начале 1868 г. был утвержден
профессором зоологии Казанского университета. В Казани А. О. Ковалевский
пробыл недолго и с осени 1869 г. перешел на ту же должность в Киевский
университет.
Несмотря на непродолжительное пребывание в Казани, А. О.
Ковалевский успел организовать там Общество естествоиспытателей и
осуществить поездку главным образом с фаунистическими целями на
Каспийское море. В Казани были закончены начатые прежде работы, одна из
которых — «Эмбриологические исследования червей и членистоногих» —
бесспорно принадлежит к числу классических трудов в области
сравнительного изучения индивидуального развития животных. А. О.
Ковалевский ставил перед собой задачу выяснить, распространяется ли теория
зародышевых листков на эти ранее не исследовавшиеся им типы
беспозвоночных. Успех, сопутствовавший ему при изучении развития малощетин-
ковых кольчатых червей и насекомых (жуков, бабочек и др.), зависел от
того, что он, в отличие от своих предшественников, не ограничился
изучением целых зародышей беспозвоночных, а использовал технику
окрашенных срезов, до того применявшуюся только в гистологии и в эмбриологии
позвоночных. Эта методическая новинка принесла блестящие плоды. У
зародышей кольчатых червей и насекомых удалось с полной отчетливостью
проследить обособление всех трех зародышевых листков. Обнаружилось,
в частности, что у водных малощетинковых червей это обособление
происходит иначе, чем у наземных кольчатых червей, ланцетника, асцидий
и других ранее изученных А. О. Ковалевским беспозвоночных,— именно,
не путем впячивания одной части бластулы, а посредством обрастания
крупных клеток зародыша мелкими, более интенсивно размножающимися
его клетками. Из слоя клеток, растущего по поверхности зародыша,
развиваются кожные покровы и нервная система, т. е. этот слой вполне
соответствует наружному зародышевому листку (эктодерме) позвоночных
и ланцетника, а остающиеся в глубине крупные клетки равнозначны
внутреннему зародышевому листку (энтодерме), так как из них образуется
пищеварительная трубка. В связи с внутренним зародышевым листком
возникает также закладка третьего, среднего зародышевого листка
(мезодермы), который дает начало наружной обкладке кишечника (кишечно-
162

Александр Онцфриевич Ковалевский
волокнистая пластинка мезодермы) и мышцам тела (кожноволокнистая
пластинка мезодермы). Несмотря на различия, обнаруженные в способах
обособления, соответствие, или гомология, зародышевых листков у червей
и позвоночных была совершенно несомненной. В сущности то же самое
удалось А. О. Ковалевскому наблюдать и у зародышей насекомых.
Гомология их верхнего зародышевого листка эктодерме позвоночных была
вполне наглядной. Нижний, или внутренний листок насекомых
соответствует, по его наблюдениям, энтодерме и мезодерме позвоночных, вместе
взятым; от этого комплексного листка настоящая энтодерма отщеплялась
и образовывала среднюю кишку несколько позднее.
Исходя из этих наблюдений А. О. Ковалевский отчетливо
сформулировал положение о полном соответствии зародышевых листков у
позвоночных и беспозвоночных, сделав из этого положения эволюционные
выводы. «Когда мы производим позвоночных,— писал он,— от какого-
либо предка, который принадлежал к низко стоящим типам животных,
например к моллюскам (может быть к туникатам) или червям,... то
зародышевые листы впервые возникших позвоночных сравнимы с таковыми
других типов, и если мы сравниваем зародышевые листки Amphioxus
с таковыми червей и моллюсков, мы должны сделать то же самое с
зародышевыми листами и других позвоночных». Иначе, продолжает А. О.
Ковалевский, «было бы невозможно говорить о какой-либо сравнительной
анатомии или эмбриологии и тем менее о родстве типов, для которого мы
находим у беспозвоночных доказательства на каждом шагу. По этим
причинам я считаю неприемлемым взгляд, что органы животных различных
типов не могут быть гомологичными».
За работу по развитию червей и членистоногих А. О. Ковалевский
вновь получил часть Бэровской премии, что позволило ему вскоре после
переезда в Киев опять отправиться для работы на южные моря.
В Киевском университете он проработал дольше, чем в Казанском —
с 1869 до 1874 г. В Киеве он также принял самое активное участие в
организации Общества естествоиспытателей, и печатал в его изданиях свои
работы. К сожалению, и в Киеве, как перед тем в Казани, А. О.
Ковалевский не встретил соответствующего его научным заслугам отношения со
стороны руководства университета и его совета. Его отношения с
профессорской коллегией Киевского университета вскоре обострились в связи
с тем, что он занял принципиальную позицию по вопросу о
замещении вакантных кафедр, протестовал против забаллотирования достойных
в научном отношении кандидатов и против проведения на кафедры лиц,
угодных начальству. Уже в 1873 г. А. О. Ковалевский начал переписку
с Мечниковым, настойчиво уговаривавшим его перейти в Одесский
университет. Этот проект был осуществлен в 1874 г.
К киевскому периоду жизни А. О. Ковалевского относятся его
поездки на европейское и африканское побережья Средиземного моря,
а также на Красное море. Плодом работы в этих местах были
исследования почкования асцидий и дальнейшее уточнение эмбрионального
развития ланцетника и одиночных асцидий. Особенно большое значение имеет
выполненная в это время работа по развитию плеченогих — загадочной
группы животных, одетых двустворчатой раковиной, вследствие чего
зоологи сближали их с пластинчатожаберными моллюсками. Добывание
материала по развитию плеченогих было сопряжено с большими трудно-
163

Александр Онуфриевич Ковалевский
стями. Собственных орудий лова, приспособленных к получению животных
с больших глубин (плеченогие обитают на значительной глубине), у
Ковалевского не было. Он воспользовался помощью ловцов кораллов (ко-
ральеров), которые вместе с кораллами извлекают со дна моря и разных
других животных. Работая в очень тяжелых условиях под палящим
солнцем, А. О. Ковалевский собрал чрезвычайно интересный
эмбриологический материал. Он описал раннее эмбриональное развитие, образование
органов и метаморфоз нескольких видов плеченогих, установив по
признакам развития известное сходство их с мшанками и кольчатыми червями.
Во всяком случае после его работы сделалось совершенно ясным, что
плеченогих нельзя объединять с моллюсками, и они в дальнейшем были
выделены в самостоятельный тип.
С 1874 по 1890 г. А. О. Ковалевский был профессором зоологии
Новороссийского (Одесского) университета. В Одессе он попал в среду
симпатичных ему, близких по духу людей. В то время профессорами
в Одессе были И. И. Мечников, физик Н. А. Умов, физиолог И. М.
Сеченов, химик П. Г. Меликов (Меликишвили). Позднее туда же, по
инициативе Ковалевского, переехал зоолог-эмбриолог В. В. Заленский.
Подобно тому, как это было в Казани и в Киеве, А. О. Ковалевский принял
живейшее участие в работе Новороссийского общества
естествоиспытателей.
Из Одессы А. О. Ковалевский неоднократно ездил за границу,
начиная с первого года работы в Новороссийском университете, причем
использовал для этого летние, а подчас и кратковременные зимние
каникулы. В частности, зимой 1874/1875 г. он посетил Виллафранку, городок
близ Ниццы, где позднее (в 1886 г.), усилиями киевского проф. А. А. Ко-
ротнева и при горячей поддержке А. О. Ковалевского, была организована
русская зоологическая станция, ныне находящаяся в ведении Парижского
университета. С зимы 1878 до мая 1879 г. А. О. Ковалевский с семьей
снова провел в Виллафранке, после чего переехал в Марсель. Там он
встретился с Антуаном Марионом, профессором университета и
директором Марсельского музея естественной истории, с которым его связывала
тесная дружба и совместная научная работа. С конца 1881 до лета 1882 г.
А. О. Ковалевский снова работал в Марселе и Виллафранке. В Марсель
он приезжал и позднее — в 1883 и 1889/1890 гг. В эту последнюю
поездку он провел также много времени в Неаполе, где в то время уже
функционировала организованная А. Дорном прекрасно оборудованная
морская биологическая станция.
Одесский период жизни А. О. Ковалевского связан с целым рядом
важных эмбриологических работ. В эти же годы он приступил и к
сравнительно-физиологическим исследованиям органов выделения
беспозвоночных. Много времени отняли у него также вопросы прикладной
энтомологии, изучение методов борьбы с вредителем виноградников —
филлоксерой.
Из числа эмбриологических работ одесского периода следует отметить
завершение начатого ранее изучения развития кишечнополостных.
Результаты прежних исследований были суммированы в большой статье «На*
блюдение над развитием Coelenterata», опубликованной в 1873 г. и
содержащей данные о развитии гидроидных полипов и медуз, сцифомедуз и
и коралловых полипов. К детальному изучению развития коралловых
164

Александр Онуфриевич Ковалевский
полипов А. О. Ковалевский вернулся в конце 70-х и в начале 80-х годов.
Работа осуществлялась в сотрудничестве с Марионом. В 1883 г. вышла
в свет большая работа Ковалевского и Мариона о развитии восьмилуче-
вых кораллов, опубликованная в первом томе основанного Марионом
великолепно иллюстрированного издания «Анналы Марсельского музея
естественной истории». В этом же томе напечатаны еще две работы
А. О. Ковалевского — о развитии боконервных и лопатоногих моллюсков.
Исследование о развитии коралловых полипов, помимо богатого и,
как во всех его работах, тщательно и детально описанного фактического
материала, содержит интересный полемический раздел. Ковалевский и
Марион обоснованно возражали против мнения братьев Гертвигов по
вопросу о природе промежуточного слоя в теле коралловых полипов.
О. и Р. Гертвиги считали, что этот слой между эктодермой и энтодермой
следует называть настоящим средним зародышевым листком —
мезодермой. По мнению Ковалевского и Мариона, говорить о настоящем среднем
зародышевом листке у кишечнополостных нельзя, так как этот слой нацело
происходит из эктодермы и не обособлен от наружного и внутреннего
зародышевых листков.
Работы А. О. Ковалевского над развитием моллюсков касаются двух
групп этого типа, до того практически не изучавшихся эмбриологами.
В этих исследованиях он точно проследил процессы дробления яйца,
воспользовавшись буквенными обозначениями клеток, берущих начало от
первых бластомеров. Он обнаружил спиральный характер дробления,
характерный, как это было выяснено позднее, для всех моллюсков, для
ресничных червей, немертин и кольчатых червей. В отношении изучавшихся
им боконервных и лопатоногих моллюсков А. О. Ковалевский попытался
установить на основании особенностей развития их систематическое
положение среди остальных моллюсков.
Интерес к типу моллюсков, особенно к малоизученным его
представителям, выразился у А. О. Ковалевского в занятии (совместно с
Марионом) морфологией загадочных, сходных по виду с червями, желобобрюхих
моллюсков. Их детальному описанию посвящена большая статья,
вышедшая в 1889 г. в Анналах Марсельского музея естественной истории.
Одновременно с изучением развития кишечнополостных и моллюсков
А. О. Ковалевский продолжал заниматься эмбриональным развитием и
почкованием асцидий и развитием ланцетника, а также эмбриональным и
постэмбриональным развитием насекомых. Среди работ этого периода
несомненно большой интерес представляет опубликованное в 1887 г.
исследование о постэмбриональном развитии мух. В этой работе сказалось
благотворное влияние его дружбы с Мечниковым. Основываясь на хорошо
известных ему работах Мечникова, посвященных внутриклеточному
пищеварению (фагоцитозу), А. О. Ковалевский применил учение Мечникова
к объяснению процессов растворения личиночных органов и куколок мух.
Он показал, что личиночные органы, в частности мышцы и слюнные
железы куколки, разрушаются и поедаются кровяными клетками куколки,
тогда как специальные клеточные скопления, так называемые имагиналь-
ные зачатки, остаются неповрежденными и дают начало окончательным
органам взрослого насекомого. При изучении судьбы отдельных
личиночных органов у мух А. О. Ковалевский воспользовался методом введения
им с пищей различных красящих веществ (кошенили, солей серебра),
165

Александр Онуфриевич Ковалевский
установив таким образом, какие из прижизненно окрашенных органов
уничтожаются во время метаморфоза, а какие сохраняются у взрослого
насекомого.
Этот метод прижизненной окраски А. О. Ковалевский вслед за тем
очень широко использовал в серии работ, публиковавшихся с конца
80-х годов и посвященных гистофизиологии выделительных органов у
беспозвоночных. Лишь в самые последние годы у него возродился интерес
к вопросам размножения и развития.
Прежде чем перейти к этому новому направлению работ А. О.
Ковалевского, начавшемуся в Одессе и продолжавшемуся в Петербурге, следует
упомянуть о его трудах в области прикладной энтомологии. В конце
70-х годов в Бессарабии (ныне Молдавская ССР) появился опасный
вредитель виноградников — филлоксера (насекомое из отряда равнокрылых),
завезенная в Россию из Западной Европы. А. О. Ковалевский
откликнулся на это бедствие активным участием в изучении методов борьбы
с филлоксерой. Не ограничиваясь работой на месте, он ездил во Францию
и в Венгрию для ознакомления с применявшимися там способами
уничтожения филлоксеры. Во Франции ему оказал в этом деле большую помощь
его марсельский друг Марион, рекомендовавший применять для борьбы
с филлоксерой сернистый углерод. Так как при этом было необходимо
уничтожать зараженные лозы и даже целые виноградники для защиты
здоровых, то мероприятия возглавлявшейся А. О. Ковалевским комиссии
по борьбе с филлоксерой встретились с сопротивлением владельцев
виноградников. Не обошлось при этом без вмешательства падких до
сенсации газет, которые подняли против ученого клеветническую кампанию.
А. О. Ковалевский болезненно переживал все это, однако не оставлял
начатых работ.
Одесский период жизни был связан для А. О. Ковалевского и с
другими неприятностями, едва не приведшими его, по примеру Мечникова,
к отъезду из России. После мартовских событий 1881 г. наступил период,
который И. И. Мечников применительно к жизни Новороссийского
университета характеризовал следующими словами: «Последствия 1 марта
чрезвычайно приострили все университетские отношения и политический
характер последних выступил с особенной ясностью. Многие
постановления совета [университета] кассировались высшей властью, видящей во
всем вопреки действительности крамолу. Положение профессоров, не
имевших ничего общего с противоправительственным направлением, но не
видящих никакой надобности в этих преследованиях, сделалось буквально
невыносимым. Посещение советских заседаний сделалось настоящей
пыткой при виде того, что там творилось. Кандидаты на кафедру, научный
ценз которых был ниже всякой критики, делались профессорами и
выставляли свое невежество с невероятным,цинизмом. Лица, возмущенные
этим, стали подумывать о выходе в отставку».
В мае 1882 г. И. И. Мечников покинул Новороссийский университет,
глубоко опечалив этим своих друзей, особенно А. О. Ковалевского. После
ухода Мечникова условия работы в университете сделались для А. О.
Ковалевского еще более тяжелыми, и это заставило его искать выход из
создавшегося положения. Один из возможных выходов, как он думал,
сводился к тому, чтобы перейти в Марсельский университет. В 1883 г«
муниципалитет Марселя официально обратился к нему с запросом, не со-
166

Александр Онуфриевич Ковалевский
гласится ли он занять должность профессора общей эмбриологии на
предполагавшемся к открытию медицинском факультете. В свою очередь
Марион в письмах к А. О. Ковалевскому всячески уговаривал его принять
это предложение и хотя бы по шести месяцев в году читать лекции мар-
сельским студентам. Насколько серьезно относился О. А. Ковалевский
к этому предложению, можно судить по тому, что он, ссылаясь на уже
данное обещание Марсельскому университету, отказался от профессуры
в Московском университете. Однако вновь избранный муниципалитет
Марселя не утвердил сметы расходов, потребных для открытия
медицинского факультета и приглашения новых профессоров, почему проект
А. О. Ковалевского переехать в Марсель не мог осуществиться. Мысль
об отъезде из России, где было так трудно жить и работать
прогрессивным ученым, не покидала его и в последующие годы. В 1888 г., когда
Мечников уже давно работал в Пастеровском институте в Париже,
А. О. Ковалевский писал ему, что он не раз думал о переходе на работу
к Мариону в Марсель или к Дорну в Неаполь, хотя и сознавал трудность,
а может быть и невозможность осуществления этих замыслов.
К одесскому периоду относится начало активного участия А. О.
Ковалевского в организации научной работы на старейшей русской морской
биологической станции в Севастополе.
Севастопольская биологическая станция была открыта в 1870 г.
первоначально в небольшом арендованном помещении и с очень скромным
оборудованием. Новороссийское общество естествоиспытателей
ассигновало на приобретение микроскопов и прочего научного оборудования всего
100 руб., к которым А. Ф. Стуарт, взявший на себя покупку этого
оборудования из своих личных средств добавил еще 250. В течение первых
пяти лет существования Севастопольская станция служила только местом
учебных занятий для студентов Новороссийского университета. Лишь
в 1875 г., когда по предложению А. О. Ковалевского во главе Станции
встал В. Н. Ульянин, было начато планомерное обследование животного
населения Севастопольской бухты, без чего нельзя было начинать сколько-
нибудь серьезную научную работу. Когда Ульянин уехал в длительную
заграничную командировку, Севастопольской станцией временно
заведовала С. М. Переяславцева, а с 1880 г., по рекомендации Ковалевского,
она была избрана на постоянную должность заведующего Станцией,
проработав на ней вплоть до 1891 г. Уже в 1889 г. Новороссийское общество
естествоиспытателей учредило помимо должности заведующего
Севастопольской станцией неоплачиваемую должность директора станции,
обеспечивающего общее руководство научной работой. Первым директором
был А. О. Ковалевский и остался на этом посту до конца жизни. После
того как его в 1890 г. избрали академиком, он принял все меры, чтобы
Севастопольская станция была передана в ведение Академии наук и тем
самым были созданы наиболее благоприятные условия ее дальнейшего
развития. Передача Станции в Академию наук состоялась в 1892 г.,
а в 1896—1897 гг. для нее было построено на берегу моря прекрасное
здание, оборудованное аквариумами, морским и пресноводным
водопроводами и другими приспособлениями для научной работы. А. О.
Ковалевский сам неусыпно наблюдал за постройкой и оборудованием Станции.
После его смерти парусно-моторной шхуне, обслуживающей работу
Севастопольской станции, было дано название «Александр Ковалевский».
167

Александр Онуфриевич Ковалевский
В ознаменование 100-летия со дня рождения Ковалевского в 1940 г.
Севастопольской биологической станции было присвоено имя А. О.
Ковалевского.
В 1888 г. Новороссийский университет торжественно отпраздновал
25-летие научной деятельности А. О. Ковалевского. В многочисленных
адресах и приветственных речах отмечались его громадные заслуги в
области морфологии животных и в создании эволюционной эмбриологии.
Не была забыта и плодотворная работа по борьбе с филлоксерой.
В 1890 г., после избрания действительным членом Академии наук,
А. О. Ковалевский переехал из Одессы в Петербург, где рассчитывал все
свое время посвятить научной работе. Однако ему пришлось в течение
еще четырех лет продолжать преподавательскую работу в качестве
профессора гистологии Петербургского университета, чтобы выслужить
пенсию.
Петербургский период жизни А. О. Ковалевского снова был отмечен
разнообразными поездками с научными и научно-организационными
целями. В 1892 г. он побывал в Париже и на зоологической станции в Рос-
кове (на Атлантическом побережье Франции). Два следующих года он
путешествовал по Крыму и Кавказу для сбора различных паукообразных
(скорпионов, тарантулов и фаланг), необходимых ему для изучения
выделительных органов. Еще годом позже он ездил в Виллафранку, а затем
в Голландию на Лейденский зоологический конгресс, где выступил с
докладом, и во Францию, чтобы поработать на морской зоологической
станции в Вимерё. Перед возвращением в Россию он заехал в Лондон и
Париж. Во всех крупных научных центрах знакомился с музеями и
постановкой работы на морских биологических станциях с тем, чтобы
перенести этот опыт на свое любимое детище — Севастопольскую станцию.
В 1896 г. А. О. Ковалевский ездил на Онежское озеро в поисках
интересовавшей его пиявки. В 1899 г. была совершена длительная поездка
за границу — в Гамбург, Париж и Кембридж (в связи с присвоением
звания почетного доктора Кембриджского университета). В том же году
состоялась первая экспедиция на Принцевы острова (Мраморное море),
откуда А. О. Ковалевский проехал в Константинополь, Смирну и на
острова Эгейского моря. На Принцевы острова А. О. Ковалевский ездил
и позднее, вплоть до лета 1901 г., т. е. был там последний раз за
несколько месяцев до смерти. Помимо этого, в течение всех последних лет
жизни, начиная с 1894 г., он ежегодно бывал на Севастопольской станции
для наблюдения за ее постройкой и оборудованием. С 1897 г., когда
здание Станции было построено, он продолжал уделять много внимания ее
работе. В промежутках между всеми этими поездками А. О. Ковалевский
неустанно работал в своей петербургской лаборатории, которую устроил
сначала у себя на квартире, а затем в небольшом специальном помещении,
предоставленном Академией наук. Только незадолго до смерти для
А. О. Ковалевского была организована прекрасная академическая
лаборатория, получившая название «Особой зоологической лаборатории». Эта
лаборатория составляла единое органическое целое с Севастопольской
биологической станцией. Исследования, выполненные в обоих этих
учреждениях, печатались много лет после смерти А. О. Ковалевского под
грифом «Труды Особой зоологической лаборатории и Севастопольской
биологической станции Академии наук».
168

Александр Онуфриевич Ковалевский
Исследовательская работа А. О. Ковалевского в петербургский период
шла преимущественно по двум путям: сравнительное изучение
функциональной морфологии выделительных органов беспозвоночных и работы,
касающиеся строения и образа жизни пиявок.
Выделительную систему у большого количества различных
беспозвоночных А. О. Ковалевский изучал с помощью разработанного им метода
введения животным окрашенных растворов и взвесей. Из числа
использованных им объектов особенно заслуживают упоминания следующие.
У сходных по внешнему виду с пауками морских животных, относящихся
к классу многоколенчатых, погружением в раствор кислого фуксина он
обнаружил, что краска выводится с помощью железистых клеток,
находящихся в полости тела и в основных члениках конечностей. У наземных
паукообразных, многоножек и насекомых функцию выделения, как
показали его наблюдения, осуществляют мальпигиевы сосуды и особые пери-
кардиальные клетки. Вводя многоножкам и паукообразным одновременно
жидкую краску (аммиачный кармин) и взвесь порошка туши, А. О.
Ковалевский показал, что жировое тело содержит два рода клеток, одни
из которых поглощают раствор краски, а другие фагоцитируют твердые
частицы (тушь). Специально заинтересовавшись фагоцитарными
(«лимфатическими») органами беспозвоночных, он применял впрыскивание не
только индифферентных частиц туши, но и патогенных микробов,
которые, как это открыл Мечников, энергично фагоцитируются лейкоцитами.
Для ознакомления с техникой бактериологического исследования А. О.
Ковалевский провел в 1892 г. два месяца в Пастеровском институте в
Париже, пользуясь в своей работе консультацией Мечникова.
В период с 1894 по 1897 г. А.О.Ковалевский опубликовал несколько
работ о выделительных и фагоцитирующих органах головоногих и
брюхоногих моллюсков, высших и низших раков, паукообразных (скорпионов,
фаланг и пауков), многоножек, насекомых и многощетинковых кольчатых
червей.
Метод инъекций красочных индикаторов А. О. Ковалевский
использовал также для изучения не только выделительных органов, но и
пищеварительной функции пиявок, реакции их крови и полостной жидкости;
этим методом, в частности, была установлена обособленность полости тела
от кровеносной системы.
В последние годы жизни он много занимался изучением пиявок,
исследуя их анатомические и физиологические особенности, а также образ
жизни, в частности размножение.
В целом сравнительно-физиологические работы А. О. Ковалевского,
точнее сказать, исследования по функциональной морфологии
беспозвоночных, охватывают огромный круг объектов (около ста видов), относящихся
к типам кишечнополостных, кольчатых и звездчатых червей, моллюсков,
членистоногих, иглокожих и хордовых. Это разнообразие подвергнутых
изучению форм явилось основой для характеристики эволюционных
изменений выделительных органов у беспозвоночных.
Кипучая деятельность А. О. Ковалевского оборвалась внезапно.
Проведя лето 1901 г. на Принцевых островах, он заехал в Севастополь,
побывал на Черноморском побережьи Кавказа и в сентябре вернулся
в Петербург. Он чувствовал себя вполне здоровым и строил планы
поездки в тропики, в знаменитый ботанический сад в Бейтензорге на о. Ява.
169

Александр Онуфриевич Ковалевский
19 ноября А. О. Ковалевский отправился в Министерство народного
просвещения для разрешения очередных вопросов, связанных с
Севастопольской биологической станцией. В кабинете министра он внезапно
почувствовал головокружение и потерял сознание; 22 ноября 1901 г., не
приходя в сознание после мозгового кровоизлияния, А. О. Ковалевский
скончался.
Значение трудов А. О. Ковалевского, как одного из
основоположников сравнительной эволюционной эмбриологии и одного из зачинателей
экспериментальных функционально-морфологических исследований,
явствует из всего сказанного выше. Однако как в отечественной, так,
особенно, в зарубежной литературе не раз высказывались мнения, неверно
представляющие место Ковалевского в истории науки и ту роль, которую
он играл в прогрессе эволюционной морфологии. Для исправления этих
ошибок много сделали советские историки-биологи, в особенности
В. А. Догель и А. Д. Некрасов.
Как справедливо заметил А. Д. Некрасов, А. О. Ковалевский был
не просто преемником К. М. Бэра в изучении индивидуального развития
животных, так как на место учения Бэра об изолированных типах
животного царства А. О. Ковалевский поставил учение об общности
происхождения животных, относящихся к разным типам и привел неисчислимое
количество эмбриологических доказательств этой общности. Он не просто
распространил на беспозвоночных учение о зародышевых листках,
сформулированное Бэром при изучении развития позвоночных, а придал
теории зародышевых листков новое, эволюционное содержание и показал,
каким образом в процессе эволюции изменяется способ обособления
зародышевых листков.
Наблюдения и обобщения, сделанные А. О. Ковалевским, позднее
использовал Геккель в нашумевшей в 70-х годах теории «гастреи», т. е.
гипотетического двуслойного предка многоклеточных животных. Эта
теория, несмотря на ее несомненное историческое значение, представляла
в достаточной мере искусственную схему, подвергнутую вскоре
справедливой критике. Поэтому совершенно неверно утверждение зарубежных
историков биологии, что Ковалевский «работал в духе Геккеля» (Э. Нор-
деншильд) или что исследования Ковалевского «вышли из лаборатории
Геккеля» (Ч. Сингер).
По словам А. Д. Некрасова, труды А. О. Ковалевского «вышли не
из лаборатории Геккеля, а из рассеянных всюду лабораторий
Ковалевского, и не только из лабораторий Петербурга, Казани, Киева и Одессы,
но и из походных лабораторий в комнате на Санта Лючиа в Неаполе, на
судне алжирских коральеров, из лаборатории в арабской палатке на
Красном море, из лаборатории на основанной им Севастопольской станции,
из временной лаборатории на Принцевых островах. Наоборот, правильнее
было бы сказать, что теория гастреи выросла из фактов, добытых в
лабораториях Ковалевского, и без них не могла бы возникнуть».
Столь же необоснован высказывавшийся иногда взгляд, будто
А. О. Ковалевский не интересовался теоретическими вопросами, в
частности проблемой эволюции. Это ошибочное представление о содержании
и духе работ А. О. Ковалевского опровергается его собственными
суждениями, рассеянными во всех его важнейших работах. Лаконичность и
осторожность этих суждений свидетельствует не о стремлении уклониться
170

Александр Онуфриевич Ковалевский
от постановки и решения общебиологических вопросов, а о научной
осмотрительности ученого, не желавшего укладывать все многообразие явлений
развития в прокрустово ложе схем, лишь на первый взгляд подкупающих
своей простотой и наглядностью, вроде теории «гастреи» Геккеля.
Объяснение эволюционных изменений, отражающихся в явлениях
индивидуального развития, А. О. Ковалевский, как и Геккель, находил в теории
Дарвина, не увлекаясь, однако, в противоположность Геккелю,
схематическими построениями. Уже в магистерской диссертации 24-летний
А. О. Ковалевский выступил убежденным защитником дарвинизма,
отстаивая передовое эволюционное учение от современных ему
антиэволюционистов и антидарвинистов. Его возражения направлены прежде всего
против утверждения Катрфажа, что ланцетник представляет результат
деградации более высокоорганизованного позвоночного животного. А. О.
Ковалевский считал неправильным все это воззрение в целом, «будто низшие
формы — суть недоразвитые высшие». На примере развития ланцетника
он показывает, что это антиэволюционное представление не выдерживает
проверки фактами, так как процессы дробления, строения хорды, ротового
отверстия и сосудистой системы ланцетника «нисколько не дают права
принимать, что эти органы у Amphioxus соответствуют какой бы то ни
было стадии в развитии рыб». А. О. Ковалевский возражал также
против точки зрения Келликера, который, в противовес Дарвину, утверждал,
что «изменение видов основано не на постепенных изменениях зрелых
форм, а на изменениях зародыша во время развития из яйца». В развитии
ланцетника он решительно не усматривал фактов, которые
свидетельствовали бы в пользу воззрений Келликера. Выступая в защиту дарвинизма,
А. О. Ковалевский утверждал, что под влиянием изменившихся условий
существования «изменения животных могли бы идти только тем путем
естественного подбора и наследственной передачи, как это принимает
Дарвин... Изменение видов, принимаемое Дарвином,— факт, который мы
постоянно встречаем, так как теория Келликера не может привести в свою
пользу ни одного факта и, кроме того, противоречит самым обыденным
наблюдениям». Эти заключительные слова диссертации А. О.
Ковалевского свидетельствуют, что молодой исследователь уже в самом начале
своей блестящей научной деятельности был убежденным и
последовательным дарвинистом. Во всех последующих работах он неуклонно отстаивал
эволюционные принципы Дарвина.
В общебиологических вопросах А. О. Ковалевский придерживался
материалистических взглядов pi противопоставлял их ожившим в эпоху
реакции виталистическим домыслам. В письме к К. А. Тимирязеву,
мужественному борцу за дарвинизм и материализм в биологии, А. О.
Ковалевский 29 декабря 1894 г. писал по поводу его речи «Витализм и наука»,
направленной против ботаника Бородина, выступившего в защиту
витализма: «Не могу не выразить Вам глубокого сочувствия... Есть же
в сердце России люди одного со мной мнения, а Ваша ныне напечатанная
речь доказывает, что есть блестящие защитники здравого и научного
направления».
Современники А. О. Ковалевского высоко оценивали его
выдающиеся научные заслуги. Он был почетным членом почти всех русских
университетов и всех обществ естествоиспытателей, членом многих
иностранных академий и научных обществ.
171

Александр Онуфриевич Ковалевский
На XI Съезде русских естествоиспытателей и врачей, состоявшемся
вскоре после смерти А. О. Ковалевского, с прекрасной речью,
посвященной его памяти, выступил академик В. В. Заленский. Отметив огромное
значение богатейшего фактического материала, добытого А. О.
Ковалевским, Заленский считал особенно важным указать «на эволюционную
теорию как на главный импульс всей его деятельности. Это не было одним
увлечением теорией, это было сознательным и ясным представлением
о великом значении эволюции для исследования животного мира как
о единственном способе разрешения великих вопросов о происхождении
организмов, спокон века занимавших человеческий ум. А. О. по характеру
своей деятельности был эволюционистом и сделал для теории эволюции
столько, сколько не сделал никто из его современников. В этом
заключается вся сила его работы и слава всей его ученой деятельности».
Главнейшие труды А. О. Ковалевского: История развития простых асцидий
(1886), Избранные работы, серия «Классики науки», М., 1951; История развития
Amphioxus lanceolatus (1867), там же; Эмбриологические исследования червей и
членистоногих (1871), там же; Наблюдения над развитием Coelenterata, «Изв. Общ.
любителей естествознания, антропол. и этногр.», т. 10, вып. 2, 1873; Наблюдения над
развитием Brachiopoda, там же, т. 14, 1874; Documents pour l'histoire embryogenique
des Alcyonaires (совместно с A. Marion), «Ann. Mus. hist. nat. de Marseille», т. 1,
№ 4, 1883; Embryogenie du Chiton Polii, там же, т. 1, № 5, 1883; Etude sur
l'embryologie du Dentale, там же, т. 1, № 7, 1883; Beitrage zur Kenntnis der nachera-
bryonalen Entwicklung der Musciden, «Zeits. wiss. Zool.», т. 45, 1887; Contributions a
l'histoire des Solenogastres ou Aplacophores (совместно с A. Marion), «Ann. Mus. hist,
nat. de Marseille», т. 3, № 1, 1889; К познанию экскреторных органов (1889), в кн.:
Избранные работы, серия «Классики науки», 1951; Экспериментальные исследования
лимфатических желез безпозвоночных (1894), там же; Биологические исследования о
клепсинах, там же.
Об А. О. Ковалевском: Ш и м к е в и ч В., А. О. Ковалевский (некролог), «Об*
разование», № 11, 1901; Бучинский П., А. О. Ковалевский, Его научные труды
и его заслуги в науке, «Записки Новороссийского общ-ва естествоиспытателей», т. 24,
1901; Заленский В. В., Некролог А. О. Ковалевского, «Изв. Академии наук»,
т. 15, 1901; Мечников И. И., Александр Онуфриевич Ковалевский. Очерк из
истории науки в России, «Вестник Европы», т. 37, № 12, 1902; Lankester Е.
Ray, Alexander Kowalevsky, «Nature», т. 66, № 1712, 1902; Vayssiere A., Notice
biographique sur le professeur Alexandre Onoufr. Kowalevsky (1840—1901), «Ann. Mus.
hist. nat. de Marseille», VIII, 1903; Давыдов К. H., А. О. Ковалевский и его роль
в создании сравнительной эмбриологии, «Природа». № 4 и 5, 1916; Иванов П. П.,
А О. Ковалевский и значение его эмбриологических работ, «Изв. АН СССР», серия
биолог., т. 6, 1940; Кнорре А. Г., А. О. Ковалевский — основоположник
сравнительной эмбриологии, «Успехи совр. биологии», т. 13, 1940; Догель В. А.,
А. О. Ковалевский, М.—Л., 1945; Некрасов А. Д. и Артемов Н. М.,
Александр Онуфриевич Ковалевский, в кн.: А. О. Ковалевский, «Избранные
работы», серия «Классики науки», М., 1951; Гайсинович А. Е., А. О.
Ковалевский и его роль в возникновении эволюционной эмбриологии в России, «Успехи
совр. биологии», т. 36, 1953; Пузанов И. И., Александр Онуфриевич
Ковалевский, его жизнь и значение в мировой науке, «Труды Одесского университета», т. 145,
1955; Гельфенбейн Л. Л., Русская эмбриология во второй половине XIX века,
Харьков, 1956; Бляхер Л. Я., История эмбриологии в России (с середины XIX
до середины XX века), М., 1959; Давыдов К. Н., А. О. Ковалевский как человек
и как ученый (воспоминания ученика), «Труды Института истории естествознания
и техники», т. 31, 1960; История естествознания в России, т. 3, М., 1962.

Ллиментп Л^кадьевиг
ТИМИРЯЗЕВ
1843 - 1920
а одной из оживленных площадей Москвы, возле Никитских
ворот, стоит памятник, на постаменте которого высечена
короткая и строгая надпись: «К. А. Тимирязеву — борцу и
мыслителю». В этих скупых словах — весь Тимирязев с его
непримиримой ненавистью ко всякой, особенно
общественной, неправде, с его кипучей энергией в борьбе за науку и
демократию.
Горячий последователь русских революционных демократов —
Н. Г. Чернышевского, А. И. Герцена, Д. И. Писарева,— К. А. Тимирязев
со всей страстью истинного борца за свободу и процветание русского
народа всю свою многогранную научную и общественную деятельность
посвятил тому, чтобы поставить науку на службу трудящимся, чтобы
научить русского крестьянина выращивать два колоса там, где раньше
рос один. Труды К. А. Тимирязева и до настоящего времени не утеряли
своего огромного теоретического и практического значения. Вместе с
работами Ч. Дарвина, И. В. Мичурина, И. П. Павлова они составляют
материалистическую основу дальнейшего плодотворного развития биоло-
173

Климент Аркадьевич Тимирязев
гической науки. Они помогают труженикам социалистического земледелия
в борьбе за высокие урожаи, за дальнейшее развитие сельского хозяйства.
Они служат делу материалистического воспитания трудящихся,
способствуя выработке правильных, научных взглядов на природу, помогая
искоренению религиозных и идеалистических пережитков в сознании
людей.
Климент Аркадьевич Тимирязев родился в Петербурге 3 июня 1843 г.
Отец его — Аркадий Семенович Тимирязев — происходил из старинного
служилого дворянского рода, но был республиканцем с ярко
выраженными революционными настроениями. Он гордился тем, что родился в год,
когда началась французская революция. Когда однажды его спросили,
какую карьеру он готовит своим сыновьям, он ответил: «Какую карьеру?
А вот какую: сошью я пять синих блуз, как у французских рабочих,
куплю пять ружей и пойдем с другими — на Зимний дворец».
Свободомыслие А. С. Тимирязева распространилось и на вопросы
религии. С восхищением К. А. Тимирязев вспоминал, что, когда его отец
прочитал написанную в 1865 г. Тимирязевым-сыном книгу «Краткий
очерк теории Дарвина», он сказал: «Очень хорошо, очень интересно, но
что вы все пишете про разных голубей и ни слова про человека. Боитесь:
Моисей своей книгой Бытия запретил вам говорить об этом». Книга
Дарвина «Происхождение человека» вышла шестью годами позже.
Значительное влияние на воспитание К. А. Тимирязева оказала и его
мать Аделаида Климентьевна. Благодаря ей он уже в детстве знал
несколько европейских языков и прекрасно изучил художественную
литературу. Это развило в нем вкус к художественному слову и впоследствии
дало неисчерпаемый запас для удачных образов и метких сравнений,
которыми изобилуют его речи и статьи.
Храня горячее чувство благодарности и любви к своим родителям,
К. А. Тимирязев уже на склоне лет посвятил им книгу «Наука и
демократия». В своем посвящении он писал: «...вы внушили мне, словом и
примером, безграничную любовь к истине и кипучую ненависть ко
всякой, особенно общественной, неправде».
Еще в детстве К. А. Тимирязев любил наблюдать явления природы.
Своего брата, устроившего дома маленькую химическую лабораторию, он
считал своим первым учителем естествознания. К поступлению в
университет К. А. Тимирязев готовился дома и потому не испытал гнетущего
режима старой классической гимназии. Еще до поступления К. А.
Тимирязева в университет отец его как «политически неблагонадежный» был
вынужден покинуть службу, и большая семья из восьми человек должна
была жить на ничтожную пенсию. Поэтому с пятнадцати лет К. А.
Тимирязев должен был зарабатывать средства к жизни переводами,
причем через его руки, по его словам, прошла не одна «погонная сажень
томов».
Много позже, обращаясь к студентам первого рабочего факультета,
он писал: «Путь приобретения научных знаний для человека труда —
тяжелый путь; говорю это на основании целой жизни тяжелого опыта.
С пятнадцатилетнего возраста моя левая рука не израсходовала ни одного
гроша, которого не заработала бы правая. Зарабатывание средств
существования, как всегда бывает при таких условиях, стояло на первом
плане, а занятие наукой было делом страсти, в часы досуга, свободные
174

Климент Аркадьевич Тимирязев
от занятий, вызванных нуждой. Зато я мог утешать себя мыслью, что
делаю это на собственный страх, а не сижу на горбу темных тружеников,
как дети помещиков и купеческие сынки. Только со временем сама наука,
взятая мною с бою, стала для меня источником удовлетворения не только
умственных, но и материальных потребностей жизни — сначала своих, а
потом и семьи».
В 1860 г. К. А. Тимирязев поступил в Петербургский университет
на камеральный факультет, с которого вскоре перешел на естественный.
Это были годы, когда в России назревала крестьянская революция.
Вождем и вдохновителем подготовлявшейся революции был Н. Г.
Чернышевский. Вокруг него объединились лучшие представители русской
революционной демократии того времени. Крестьянское движение за отмену
крепостного права в России разрасталось. В феврале 1861 г. крепостное
право было отменено. Но условия «освобождения» крестьян были такими,
что положение их еще более ухудшилось. Это привело к дальнейшему
росту крестьянских волнений. Революционные настроения начали все
больше проникать в круги разночинной интеллигенции, в частности в
студенческие массы. Н. В. Шелгунов писал, что Чернышевский и
Добролюбов были тогда пророками университетской молодежи. Многие студенты
за участие в революционном движении были арестованы. В Петербургском
университете студентам предложили подписать особые студенческие
книжки — «матрикулы» — с обязательством не принимать никакого участия
в общественном движении. Отказавшихся подписать матрикулы из
университета исключали.
К. А. Тимирязев вместе с многими другими студентами
категорически отказался подписать этот унизительный документ. И как ни тяжело
было бросать занятия, с университетом пришлось расстаться. Только
через год ему разрешено было посещать занятия, да и то лишь на правах
вольнослушателя. Но это не помешало К. А. Тимирязеву в 1864 г.
получить по конкурсу золотую медаль за студенческую научную работу
«История развития печеночных мхов», а в 1866 г. успешно окончить
университет.
В годы учебы в университете К. А. Тимирязев усваивает
революционно-демократические идеи, пропагандируемые Н. Г. Чернышевским и
его соратниками. О демократическом образе мыслей К. А. Тимирязева
говорит не только его отказ подписать упомянутые выше матрикулы, но
и содержание опубликованных им в этот период статей на общественно-
политические темы: «Гарибальди на Капрере» (1862 г.) и «Голод в
Ланкашире» (1863 г.).
Из профессоров университета К. А. Тимирязев с особой
благодарностью вспоминает ботаника А. Н. Бекетова и гениального химика
Д. И. Менделеева. По окончании университета К. А. Тимирязев избирает
своей специальностью физиологию растений. По-видимому, это произошло
под влиянием участия в полевых исследованиях действия минеральных
удобрений на урожайность в Симбирской губернии (ныне Ульяновской
обл.), организованных и руководимых Д. И. Менделеевым. К. А.
Тимирязев, участвуя в этой работе, одновременно произвел свои первые опыты
над воздушным питанием растений, о которых в 1868 г. доложил на
I съезде естествоиспытателей в Петербурге. В этом докладе он уже
тогда дал широкий план исследования фотосинтеза (воздушного питания
175

Климент Аркадьевич Тимирязев
растений), по которому в значительной степени идет работа и в
настоящее время.
В том же 1868 г. К. А. Тимирязев, по ходатайству проф. А. Н.
Бекетова, получил командировку за границу, где работал сначала в Гейдель-
берге у Г. Кирхгофа и Р. Бунзена, а затем в Париже у основателя научной
агрономии Буссенго и знаменитого химика М. Бертло.
В 1870 г., будучи в Париже, К. А. Тимирязев делает попытку
познакомиться с только что приехавшим туда А. И. Герценом, но внезапная
смерть великого русского мыслителя помешала молодому ученому
осуществить свою мечту. Вместе с парижанами К. А. Тимирязев участвует
в похоронах А. И. Герцена. Он оставался страстным поклонником
Герцена всю жизнь. К. А. Тимирязев писал: «Чуть не с детских лет
приучился я чтить автора „Кто виноват", а в бурные студенческие годы
украдкой почитывал „Колокол"». Начавшаяся в 1870 г. франко-прусская
война прервала занятия К. А. Тимирязева в Париже, и он возвратился
в Россию.
По приглашению ректора Петровской земледельческой и лесной
академии проф. П. А. Ильенкова Тимирязев осенью 1870 г. начинает
работать в академии преподавателем, а затем профессором кафедры ботаники.
С 1872 г. он одновременно работает на кафедре анатомии и физиологии
растений Московского университета.
Весной 1871 г. К. А. Тимирязев защитил в Петербургском
университете магистерскую диссертацию «Спектральный анализ хлорофилла»,
а в 1875 г.— докторскую диссертацию «Об усвоении света растением».
В университете и академии он очень скоро зарекомендовал себя смелым
и мужественным защитником интересов демократически настроенной части
студенчества. За свои прогрессивные взгляды и действия он подвергается
неоднократным административным взысканиям. Реакционная профессура
враждебно относилась к нему. Зато с революционно-настроенной частью
студенчества связи его росли и укреплялись. Как показывают
обнаруженные недавно материалы в Центральном историческом архиве, К. А.
Тимирязев находился в тесном контакте с нелегальными студенческими
организациями. Он присутствовал на нелегальных собраниях студентов,
получал нелегальную литературу.
Еще в 1867 г. К. А. Тимирязев ознакомился с только что вышедшим
в свет первым томом «Капитала» К. Маркса. Впоследствии он имел
возможность читать марксистскую литературу в обширной библиотеке своего
друга — русского адвоката С. И. Танеева, к которому, как известно, с
большим уважением относился К. Маркс, а также у М. М. Ковалевского,
переписывавшегося с Марксом и получившего от него в подарок книгу
Ф. Энгельса «Анти-Дюринг». В Музее-квартире К. А. Тимирязева и
сейчас хранится экземпляр «Капитала» с многочисленными его пометками.
Под влиянием рабочего движения К. А. Тимирязев проявляет все
больший интерес к борьбе рабочего класса за свое освобождение. В 1901 г.
вскоре после выхода второго номера «Искры», в котором В. И. Ленин
призывал рабочих к борьбе против изданных правительством так
называемых «временных правил», согласно которым студентов за участие в
революционном движении отправляли в солдаты, К. А. Тимирязев выступил
на совете университета с требованием отмены этих «временных правил».
Он наотрез отказался подписать обращение профессуры к бастующим
176

Климент Аркадьевич Тимирязев
студентам о возвращении в университет. Тогда по поручению министра
просвещения на него было наложено новое взыскание.
Мужественное поведение К. А. Тимирязева нашло одобрительную
оценку на страницах ленинской «Искры». Напротив, власти приняли все
меры к тому, чтобы лишить его возможности общения со студентами.
С этой целью ему было запрещено читать лекции и разрешалось только
заведовать ботаническим кабинетом.
В конце 1904 г. К. А. Тимирязев с радостью отмечает наступление
в стране новой волны революционного движения. Характеризуя политику
царизма изречением сумасбродного деспота — римского императора
Калигулы: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», К. А. Тимирязев
указывает на необходимость решительно покончить с подобным положением и
предоставить «русскому человеку пользоваться своими правами и
свободой во всей их полноте». Это был значительный шаг вперед в
политическом развитии ученого.
Революция 1905—1907 гг. еще более способствует росту его
демократических убеждений. В своей статье «На пороге обновленного
университета» (1905 г.) он прямо указывает, что спасти русский народ от гнета
и эксплуатации может только «взрыв общего энтузиазма», т. е.
революция, свержение царизма.
После поражения декабрьского вооруженного восстания в Москве
К. А. Тимирязев в конце декабря 1905 г., чтобы избежать репрессий
со стороны царского правительства, временно (до осени 1907 г.)
покидает Россию. За границей он внимательно следит за событиями в
России, высказывая свое возмущение дикой расправой царизма над
рабочими и крестьянами. Вернувшись в Россию, он убеждается в том, что
силы народа не сломлены, что рано или поздно царизм будет
разгромлен. В эти годы продолжается его дальнейшее сближение с рабочим
классом, с марксизмом.
В 1911 г. в знак протеста против новой полицейской реформы
высшей школы, проведенной министром Кассо, К. А. Тимирязев вместе
с 124 другими профессорами и преподавателями Московского
университета подает в отставку.
С негодованием встречает он в 1914 г. известие о начале первой
мировой войны. Пометки на полях книг и журналов, хранящихся в личной
библиотеке ученого, говорят о том, что К. А. Тимирязев уже в первые
годы войны осознает ее грабительский, захватнический характер.
Единственной партией, последовательно борющейся против войны, он считает
большевистскую партию.
К. А. Тимирязев с радостью узнает о свержении царизма в феврале
1917 г. Однако очень скоро он обнаруживает, что эта революция
привела лишь к смене одних эксплуататоров другими. Тимирязев горячо
приветствует опубликованные в «Правде» «Апрельские тезисы»
В. И. Ленина, развернувшие программу Коммунистической партии по
осуществлению социалистической революции в России. Под влиянием
гениальных ленинских идей К. А. Тимирязев в июне 1917 г. пишет
статью «Красное знамя». Он призывает трудящихся к захвату власти,
к свержению буржуазного строя: «Воспряньте, народы, и подсчитайте
своих утеснителей, а подсчитав — вырвите из их рук нагло отнятые у вас
священнейшие права ваши: право на жизнь, на труд, на свет и прежде
177

Климент Аркадьевич Тимирязев
всего на свободу, и тогда водворится на земле истина и разум,
производительный труд и честный обмен их плодами».
Великую Октябрьскую социалистическую революцию К. А. Тими-
рязев встречает как осуществление своей заветной мечты. Несмотря на
преклонный возраст, он с юношеской энергией включается в
созидательную деятельность советского народа по установлению нового, советского
общественного строя. За выдающиеся заслуги рабочие
Московско-Курской железной дороги избирают К. А. Тимирязева своим депутатом
в Московский Совет, Народный комиссариат просвещения назначает его
членом Государственного ученого совета, его восстанавливают
профессором Московского университета и избирают действительным членом
Социалистической (позднее названной Коммунистической) академии.
К. А. Тимирязев избирается почетным председателем Ассоциации
натуралистов и рабочих-самоучек.
Когда мировая буржуазия во главе с
англо-американо-французскими империалистами начала войну против Советской России,
К. А. Тимирязев выступил с рядом статей, вскрывающих грабительские
цели интервентов. Он разоблачает реакционную
человеконенавистническую политику англо-американского империализма, прикрывающегося
фиговым листком буржуазной «демократии» и «либерализма». В своей
статье «Русский англичанину об интервенции», напечатанной в журнале
«Коммунистический интернационал», № 6, 1919, К. А. Тимирязев,
обращаясь к английскому народу, выражает уверенность в том, что
английский народ вернет себе отнятую у него обманным путем свободу и
«откажется быть в руках своих угнетателей палачом других народов, а
вместе с ними пойдет на завоевание более широкой и прочной свободы
всех народов, сознавая, что только сами народы сумеют оградить себя
в будущем от „милитаризма" и бесконечных войн».
Наряду с публицистической и организационной деятельностью
К. А. Тимирязев занимается подготовкой к печати ряда своих научных
трудов. Когда он опубликовал сборник «Наука и демократия» и
направил один из экземпляров книги В. И. Ленину в день его 50-летия, вождь
революции прислал К. А. Тимирязеву следующее письмо:
«Дорогой Климентий Аркадьевич!
Большое спасибо Вам за Вашу книгу и добрые слова. Я был прямо
в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую
власть. Крепко, крепко жму Вашу руку и от всей души желаю Вам
здоровья, здоровья и здоровья!
Ваш В. Ульянов (Ленин)» *).
Это письмо К. А. Тимирязев получил 27 апреля 1920 г., будучи
тяжело больным. Незадолго до своей смерти, последовавшей 28 апреля
1920 г., Тимирязев в присутствии своего сына обратился к лечащему
врачу-коммунисту со следующими словами: «Я всегда старался служить
человечеству, я рад, что в эти серьезные для меня минуты вижу вас,
представителя той партии, которая действительно служит человечеству.
*) В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 35, стр. 380.
775

Климент Аркадьевич Тимирязев
Большевики, проводящие ленинизм, я верю и убежден, работают для
счастья народа и приведут его к счастью. Я всегда был ваш и с вами,
и надеюсь, что мой сын, Аркадий Климентович, будет верным моим
последователем и останется только с вами — большевиками. Передайте
Владимиру Ильичу мое восхищение его гениальным разрешением
мировых вопросов в теории и в деле. Я считаю за счастье быть его
современником и свидетелем его славной деятельности. Я преклоняюсь перед ним
и хочу, чтобы об этом все знали. Передайте всем товарищам мой
искренний привет и пожелание дальнейшей успешной работы для счастья всего
человечества».
Как ученый-экспериментатор К. А. Тимирязев занимался прежде
всего изучением фотосинтеза. Значение этой проблемы далеко выходит
за пределы физиологии растений, так как с этим процессом связано
существование не только растений, но и всего животного мира. Мало
того, в фотосинтезе растение берет и усваивает не только вещество,
а именно углекислоту воздуха, но и энергию солнечных лучей. Это дало
право К. А. Тимирязеву говорить о космической роли растения как
передатчика энергии Солнца нашей планете.
Что же сделал К. А. Тимирязев для решения этой громадной
проблемы, имеющей общебиологическое значение?
На этот вопрос отвечал он сам, подводя итог своим исследованиям
в предисловии к книге «Солнце, жизнь и хлорофилл»: «Главным
содержанием моей полувековой научной деятельности был всесторонний
экспериментальный ответ на запросы, предъявленные науке двумя
мыслителями — Гельмгольцем и Робертом Майером — основателями закона
сохранения энергии. Главным стимулом, руководящим ими в их
стремлении обосновать этот закон, по их собственному признанию, было
покончить навсегда с современным им учением ,,о жизненной силе",
которым пресекается, по мнению Майера, путь к дальнейшему
исследованию и делается невозможным применение законов точной науки к
изучению жизни.
Чтобы обосновать закон сохранения энергии в применении к
организмам, Майер считал необходимым на опыте решить вопрос,
„действительно ли тот свет, который падает на живое растение, получает иное
потребление, чем тот свет, который падает на мертвые тела". К этому же
вопросу пришел и Гельмгольц, который считал необходимым на опыте
показать, ,,точно ли живая сила исчезающих при поглощении их листом
солнечных лучей соответствует накопляющемуся запасу химических сил
растения"». «Осуществить этот опыт,— говорит К, А. Тимирязев,—¦
превратить блестящую мысль двух великих ученых в несомненную
истину, доказать солнечный источник жизни — такова была задача,
которую я поставил с первых же шагов научной деятельности и упорно
и всесторонне осуществлял в течение полувека».
В конце 60-х годов XIX в., когда К. А. Тимирязев приступил
к решению этой задачи, физиология растений связывала разложение
углекислоты не с энергией луча, а с его яркостью для нашего глаза.
Доказательством такой связи служили считавшиеся классическими
опыты Дрепера, который полагал, что растение наиболее сильно
разлагает углекислоту в наиболее ярких для человеческого глаза желтых
лучах, и немецкие физиологи подтверждали это. К. А. Тимирязев же,
179

Климент Аркадьевич Тимирязев
исходя из того, что реакция разложения углекислоты требует большой
затраты энергии, искал связи этого процесса не с яркостью, а с энергией
лучей, поглощаемых листом. С этой точки зрения, наиболее сильного
разложения следовало ожидать в красных лучах, обладающих большей
энергией и лучше поглощаемых хлорофиллом, чем лучи желтые.
Повторив опыты Дрепера со всей тщательностью, он доказал, что этот автор
получил максимум разложения углекислоты в желтых лучах вследствие
того, что спектр в его опытах был недостаточно чист. При широкой
щели спектроскопа, которую он применял, к желтой части спектра всегда
примешивается значительное количество красных лучей. В чистых же
монохроматических (одноцветных) лучах разложение наиболее сильно
идет в той части красных лучей, которая особенно сильно поглощается
хлорофиллом. Наоборот, наиболее слабое разложение углекислого газа
идет в зеленых лучах и крайних красных, которые хлорофиллом почти
не поглощаются. Так была доказана связь фотосинтеза с хлорофиллом
и с энергией поглощаемых им лучей.
Следует сказать, что осуществление этих опытов представляло
громадные трудности. Для получения чистого спектра пришлось
пропускать луч через очень узкую щель спектроскопа, а следовательно,
ослаблять лучи настолько, что для обнаружения разложения углекислоты
в них потребовалось разработать особый способ газового анализа,
позволявшего при малых количествах газа производить анализ с
точностью до тысячной доли кубического сантиметра.
Даже в настоящее время осуществление этих классических опытов
в чистом спектре представляет такие экспериментальные трудности, что
до сих пор они никем не были повторены и остаются пока
единственными. В то же время они были выполнены настолько тщательно, а
уверенность в наличии связи разложения углекислоты с энергией луча так
велика, что К. А. Тимирязев, получив максимум фотосинтеза в красных
лучах, был убежден, что красные лучи несут не только больше энергии,
чем лучи желтые, но что в них лежит максимум энергии всего солнечного
спектра, который физики того времени помещали в инфракрасных лучах.
Действительно, через несколько лет исследования физика Ланглея
подтвердили мнение К. А. Тимирязева. Ланглей нашел максимум энергии
полуденного солнца в красных лучах, именно в той их части, которая
наиболее сильно поглощается хлорофиллом. Правда, последующие
измерения астрофизика Аббота передвинули этот максимум в
желто-зеленые лучи, но это не опровергло утверждений К. А. Тимирязева. Новая
квантовая теория света убедительно доказала, что наиболее
благоприятные энергетические условия для разложения углекислоты складывались
в красных, а не желто-зеленых лучах.
Не довольствуясь опытами, при которых отрезки листьев находились
в трубочках с высокой концентрацией углекислоты, К. А. Тимирязев
провел опыты и при естественном, малом содержании углекислоты в
воздухе. Для этого он отбрасывал спектр на лист, отмечая на нем места
поглощения хлорофилла. После длительной выдержки на солнце он
проявлял йодом крахмал в листе и получал почернение как раз в полосе
поглощения хлорофилла в красных лучах. Этот опыт особенно наглядно
показал, что действительно разложение углекислоты преимущественно
лроисходпт в красных лучах солнечного спектра, наиболее поглощаемых
180

Климент Аркадьевич Тимирязев
хлорофиллом и в то же время по своей энергии наиболее подходящих
для этой реакции. ТакИхМ образом, хлорофилл оказался не только
поглотителем энергии, но и наиболее совершенным поглотителем,
образовавшимся в процессе эволюции растений путем отбора. К этому результату
К. А. Тимирязев пришел на основе, с одной стороны, закона сохранения
энергии, с другой — биологического учения Дарвина.
Чтобы вполне оценить найденную им связь хлорофилла с
фотосинтезом, следует указать, что в то время значение зеленой окраски
растений было совершенно неясно. Считалось, что окраска хлорофилла
является чистой случайностью и никакого значения не имеет. К. А.
Тимирязев впервые доказал, что зеленая окраска хлорофилла специально
приспособлена для поглощения солнечной энергии, необходимой для
разложения углекислоты.
Доказав участие хлорофилла в фотосинтезе, К. А. Тимирязев
пошел и дальше. Он, если не объяснил, то указал путь к объяснению, каким
образом поглощаемая хлорофиллом солнечная энергия участвует в
разложении углекислоты. Он показал, что этот пигмент можно
рассматривать как сенсибилизатор (очувствитель), подобный фотографическим
сенсибилизаторам. Как бесцветные соли серебра, не поглощающие
желтых и красных лучей, разлагаются этими лучами в присутствии желтых
и красных пигментов, так и бесцветная углекислота может разлагаться
светом только там, где плазма окрашена хлорофиллом, т. е. в хлоропла-
стах. В разъяснении механизма сенсибилизаторов кроется объяснение
действия хлорофилла.
Дальнейшие работы К. А. Тимирязева были посвящены развитию
его учения о хлорофилле как поглотителе энергии для фотосинтеза и
изучению свойств и образования этого пигмента. Обычно это были
краткие сообщения, отличающиеся оригинальностью постановки
вопросов, остроумием и изящностью их решения. Сводку всех своих работ
за 35 лет К. А. Тимирязев дал в блестящей крунианской лекции*)
о космической роли растений, прочитанной по приглашению
Лондонского королевского общества.
Все работы К. А. Тимирязева в области физиологии растений
характеризуются стремлением связать науку с сельскохозяйственной
практикой, подчинить ее нуждам земледелия. Он писал, что наука
призвана сделать труд земледельца более производительным и
последовательно проводил это требование в своей работе. К. А. Тимирязев
рассматривал физиологию растений как научную основу рационального
земледелия.
В области агрономии, так же как и в других областях науки,
К. А. Тимирязев выступает и как теоретик широкого диапазона, и как
тонкий, вдумчивый экспериментатор. Он выдвигает важное
теоретическое положение агрономической науки о том, что в центре внимания
исследователя должно находиться растение с его потребностями. Он
писал, что растение составляет центральный предмет деятельности
земледельца, поэтому все его знания должны быть приурочены к этому
предмету.
*) Крунианские лекции, названные в честь Круна, устраивают на средства,
завещанные им Лондонскому королевскому обществу почти два века тому назад.
181

Климент Аркадьевич Тимирязев
Исходя из этой общей теоретической установки, К. А. Тимирязев
выдвигает требование изучать почву, климат, применение минеральных
удобрений и другие агротехнические мероприятия не сами по себе, а по
их отношению к жизни растений, по их роли в обеспечении
максимальной продуктивности растений. Это его указание имеет важное значение
для сельскохозяйственной науки и практики.
Еще в 1867 г., работая под руководством Д. И. Менделеева на
Симбирском опытном поле, К. А. Тимирязев занимался изучением влияния
минеральных удобрений на урожайность зерновых культур, значения
глубокой вспашки в борьбе с засухой и других агротехнических
вопросов. Выводы К. А. Тимирязева, полученные в результате этих
исследований, вошли в золотой фонд агрономической науки. Он установил, что
применение минеральных удобрений, в частности фосфатов, на
черноземах дает значительную прибавку урожайности. Вместе с тем было
показано, что использование сернокислого аммония может оказывать на
растение вредное действие. Впоследствии этот факт подтвердился для
почв с повышенной кислотностью.
Будучи профессором Петровской Академии, К. А. Тимирязев создал
один из первых в мире вегетационных домиков, в котором вместе со
своими учениками изучал действие минеральных удобпений и другие
проблемы агрономической науки. В 1908 г. он был избран председателем
совещания земских агрономов по вопросу о применении минеральных
удобрений в крестьянском хозяйстве. Большое внимание К. А.
Тимирязев уделяет изучению роли азота в жизни растений. В качестве одного
из важнейших источников повышения усвояемых форм азота в почве
он считает посев бобовых культур.
В конце XIX в. многие вопросы, связанные с обогащением почвы
азотом при посеве бобовых растений, оставались еще неизученными.
С целью выяснения этих вопросов К. А. Тимирязев предпринимает ряд
опытов сам, а также направляет на них внимание своего ученика
П. С. Коссовича. Он, в частности, задался целью установить, как
проникают клубеньковые бактерии из почвы в ткани корней, а также где
и когда именно клубеньковые бактерии усваивают азот — тогда ли,
когда находятся в свободном состоянии в почве, или после
проникновения внутрь растения. Для выяснения роли азота и решения других
проблем агрохимии много сделал вышедший из школы Тимирязева
выдающийся советский ученый Д. Н. Прянишников.
Другой важный вопрос агрономической науки, которым много
занимался К. А. Тимирязев,— это разработка мер борьбы с засухой.
Когда после страшной засухи 1891 г., охватившей обширную площадь
Поволжья и прилегающих к нему областей, проблема борьбы с засухой
встала особенно остро, он выступает с публичной лекцией «Борьба
растения с засухой». Вопросы борьбы с засухой в это время
рассматривались также в классических трудах других выдающихся русских
ученых-агрономов В. В. Докучаева, П. А. Костычева, А. А. Измаильского.
К. А. Тимирязев весьма интересовался вопросами патологии
растений. В Петровской Академии он читал введенный по его инициативе
специальный курс о болезнях растений и мерах борьбы с ними. «С
сельскохозяйственной точки зрения,— писал один из его учеников проф.
А. Ф. Фортунатов,— курс этот представлялся чрезвычайно поучитель-
182

Климент Аркадьевич Тимирязев
яым, особенно в малозатронутой исследователями области негрибных
заболеваний.»
Большое значение имели выступления К. А. Тимирязева против
мальтузианцев, против сторонников так называемого закона
убывающего плодородия почвы. Он выступил, в частности, в 1898 г., с
публичной лекцией «Точно ли человечеству грозит близкая гибель», в которой
подверг резкой критике мальтузианские прогнозы двух известных
английских ученых — Крукса и Томсона. Так же как и современные
буржуазные ученые-мальтузианцы, они пророчили человечеству скорую
гибель: Крукс — из-за всемирного голода, который, по его мнению,
должен был наступить уже в 1931 г. в результате недостатка посевных
площадей и иссякания запасов чилийской селитры; Томсон — из-за
удушья, которое якобы неизбежно наступит в связи с сокращением
количества кислорода в атмосфере, вызываемого, по его мнению, сжиганием
все возрастающего количества угля, торфа, нефти и других видов
топлива.
В своей лекции К. А. Тимирязев убедительно показал, что
количество кислорода в воздухе нисколько не уменьшается, поскольку
образующаяся углекислота постоянно разлагается вновь на углерод и
кислород в зеленом листе растения. Не страшна человечеству и смерть в
результате голода, ибо рост науки и техники дают возможность получать
все более и более высокие урожаи сельскохозяйственных культур. А если
бы и этого оказалось когда-нибудь недостаточно, то люди, говорил
К. А. Тимирязев, научатся техническим путем синтезировать пищу,
используя для этого огромное количество падающей на Землю
солнечной энергии. Он приводил результаты вычислений, согласно которым
количества солнечной энергии, падающей на 1 м2 земной поверхности,
вполне достаточно для покрытия потребностей пяти человек.
Не ограничиваясь показом научной несостоятельности
пессимистических прогнозов мальтузианцев, К. А. Тимирязев вскрывает классовую
подоплеку их построений. Возражая против отвратительных рецептов
сокращения населения, он задает последователям Мальтуса вопрос:
«А сколько блюд получают заседающие за этою трапезой и не
справедливее ли было бы, прежде чем отлучать кого-нибудь от участия в ней,
позаботиться о возможно равномерном распределении имеющихся
явств?». Как видно из этих слов, К. А. Тимирязев ясно сознавал, что
причина голода и нищеты народных масс при капитализме заключается
не в недостатке средств существования для всего общества, а в
недоступности их для трудящихся.
В 1906 г. К. А. Тимирязев выпустил сборник «Земледелие и
физиология растений», куда вошли прочитанные им в разное время лекции
по вопросам агрономической науки и связанным с ними проблемам
физиологии растений. Высказанные в сборнике идеи сыграли большую
роль в воспитании нескольких поколений ученых и агрономических
работников.
Выдающуюся роль К. А. Тимирязев сыграл в пропаганде, защите
и дальнейшем развитии дарвинизма.
К. А. Тимирязев познакомился с теорией Дарвина в 1860 г., будучи
студентом, на лекциях проф. С. С. Куторга. Вскоре он самостоятельно
изучает труд Дарвина «Происхождение видов» и делает о нем подробный
183

Климент Аркадьевич Тимирязев
реферат на студенческом кружке, руководимом проф. А. Н.
Бекетовым. По предложению журнала «Отечественные записки» он в 1864 г.
публикует на страницах журнала свою работу «Книга Дарвина, ее
критики и комментаторы». В 1865 г. эта работа вышла в свет в виде
отдельной книги под названием «Краткий очерк теории Дарвина».
Впоследствии эта книга, дополненная другими работами К. А. Тимирязева
о Дарвине, издавалась под названием «Чарлз Дарвин и его учение».
Этот классический труд до настоящего времени остается
непревзойденным по мастерству изложением учения Дарвина.
Скоро К. А. Тимирязеву пришлось выступать уже не только
пропагандистом, но и пламенным борцом за научные основы дарвинизма
против его многочисленных врагов.
Учение Дарвина с самого начала встретило крайне враждебный
прием со стороны реакционеров как за рубежом, так и в царской
России. В журналах «Русский вестник», «Духовный вестник», в изданиях
Московской и Петербургской духовных академий и других органах
реакционной печати публиковались статьи, дискредитирующие и
опошляющие дарвинизм. Особенно сильный натиск против дарвинизма
начался в России в 80-х годах в связи с общим усилением реакции з
стране.
В 1885—1889 гг. выходит в свет многотомное сочинение Н. Я.
Данилевского «Дарвинизм». Автор ее объявляет дарвинизм «самым
ужасным учением», которое когда-либо появлялось на свет. Он справедливо
увидел в учении Дарвина смертельного врага религии и всего
религиозно-идеалистического мировоззрения, составлявшего идейную основу
самодержавно-крепостнического строя. Поэтому он прилагает все усилия
к тому, чтобы опровергнуть дарвинизм. На книгу Данилевского была
опубликована хвалебная рецензия другого реакционера — Н. Н.
Страхова, утверждавшего, что Данилевскому удалось якобы доказать полную
несостоятельность учения Дарвина. Это утверждение стало усиленно
распространяться реакционными кругами.
Понимая, какой огромный вред наносят Данилевский, Страхов и
К0 своими реакционными бреднями, К. А. Тимирязев выступает в 1887 г.
с публичной лекцией «Опровергнут ли дарвинизм?», в которой не
оставляет камня на камне от хвастливых заявлений антидарвинистов.
Публичная лекция К. А. Тимирязева прошла с огромным успехом.
В ней он блестяще опроверг все доводы Данилевского против
дарвинизма. Это вызвало еще большее озлобление реакционеров. К. А.
Тимирязев начинает подвергаться дикой травле. Публицист-черносотенец
князь Мещерский в своей грязной газетке «Гражданин» обрушился на
ученого за то, что он «изгоняет бога из природы». И вот последовало
«возмездие»: в 1892 г. К. А. Тимирязева увольняют из Петровской
академии. Начинается притеснение его и в университете.
К. А. Тимирязев понимал огромное не только научное, но и
общественно-политическое значение борьбы за дарвинизм. Он писал:
«Министры, влиятельные петербургские круги, услужливый капитал (без
которого увесистые томы Данилевского не увидели бы света),
литература в лице такого выдающегося критика, каким считался Страхов,
господствовавшие тогда органы ежедневной печати, философы,
официальная наука (академия собиралась присудить Данилевскому высшую пре-
184

Климент Аркадьевич Тимирязев
мию) — все были на стороне Данилевского, когда я выступил против
него».
Несмотря на колоссальные трудности, К. А. Тимирязев,
поддержанный всем революционно-демократическим лагерем, вышел
победителем в своей борьбе против реакционеров. В результате этой борьбы
материалистическое учение о развитии живой природы стало все глубже
проникать в сознание трудящихся России.
Борьба К. А. Тимирязева против антидарвинизма имела и
огромное международное значение, поскольку опровергнутая им аргументация
Данилевского воспроизводила доводы антидарвинистов Англии,
Франции, Германии, США и других стран. В своих сочинениях К. А.
Тимирязев дает и прямую критику зарубежных антидарвинистов — Агассиса,
Аргайля, Катрфажа, Виганда и других.
Особой заслугой К. А. Тимирязева в борьбе за дарвинизм является
раскрытие им антидарвинистской сущности вейсманизма-менделизма.
Он был первым ученым в мире, который показал, что вейсманизм, хотя
и прикрывается словечком «неодарвинизм», в действительности не имеет
ничего общего с учением Дарвина. К. А. Тимирязев высмеял опыты
Вейсмана с обрубанием мышиных хвостов и основанный на них вывод
об отсутствии наследования приобретенных признаков. Он показывает
очевидную несостоятельность учения Вейсмана о двух принципиально
отличающихся друг от друга плазмах — бессмертной наследственной и
смертной телесной плазмы. Он пишет: «Стоило ботанику (Сидней-
Вайнзу) вскоре после возникновения этой теории произнести одно
слово — бегония, чтобы разрушить вконец это учение о двух плазмах.
У бегонии из надрезов листа, положенного на землю, вырастает целое
растение, приносящее цветы и семена, то есть смертная, телесная плазма
родит бессмертную носительницу наследственности».
К. А. Тимирязев подвергает критике не только взгляды Вейсмана,
но и его последователей — Пеннета, Донкастера, Локка, Кибля и в
особенности Бэтсоиа, которого он называл главой современного
антидарвинизма. К. А. Тимирязев доказывает несостоятельность утверждения
Бэтсона о том, что начало науки о наследственности якобы было
положено работами австрийского монаха Менделя. Основоположником науки
о наследственности был в действительности не Мендель, а Дарвин.
Поэтому заявление Бэтсона и других фанатических поклонников Менделя,
будто бы менделизм призван заменить собой теорию Дарвина, лишено
основания.
Бэтсон развивал в это время свою пресловутую теорию
«присутствия-отсутствия», согласно которой развитие живой природы
происходит не путем приобретения организмами под воздействием среды все
новых и новых признаков, а, наоборот, путем утери тех или иных
признаков, которые были якобы заложены у первичных организмов при их
создании. В основе этой заумной концепции лежит стремление
доказать, что первоначальные живые существа были созданы богом.
Прекрасно понимая, к чему клонит Бэтсон, К. А. Тимирязев на полях
журнала с его статьей пишет: «Трескучий вздор! Вот сволочь-то!».
К. А. Тимирязев подвергает критике и взгляды русских
менделистов — Н. К. Кольцова и других. В ряде работ он подчеркивает, что
вопрос о наследственности может быть решен не при помощи статисти-
185

Климент Аркадьевич Тимирязев
ческих вычислений, как это делают менделисты, а лишь при помощи
физиологических исследований.
Борьба К. А. Тимирязева против вейсманизма-менделизма имела
огромное значение. При этом важную роль сыграла не только критика
К. А. Тимирязевым основ вейсманизма, но и тот неоценимый вклад,
который он внес в дальнейшее развитие дарвинизма. Если в первой
работе по дарвинизму—«Краткий очерк теории Дарвина» — К. А.
Тимирязев в основном излагал и разъяснял теорию Дарвина, то в своих
последующих трудах, в частности в книге «Исторический метод в
биологии», в статье «Факторы органической эволюции» и других работах, он
развивал дальше идеи Дарвина.
В центре внимания К. А. Тимирязева при рассмотрении проблемы
развития живой природы находится учение о творческой роли отбора и
в этой связи значение среды для развития организмов, т. е., те вопросы,
которые получили наиболее полное и всестороннее развитие в
мичуринском учении.
В отличие от вейсманистов-менделистов, которые сводили отбор
к роли простого сита, отсеивающего одни и сохраняющего другие, уже
имеющиеся налицо органические формы, К. А. Тимирязев указывал,
что действие отбора сочетается с такими факторами эволюции, как
изменчивость и наследственность организмов.
Если Дарвин вопрос о причинах изменчивости оставил почти
неразработанным, то К. А. Тимирязев уделяет ему особенно большое
внимание. Так же как и другие русские биологи-материалисты — И. М.
Сеченов, И. И. Мечников, В. О. и А. О. Ковалевские, И. П. Павлов —
К. А. Тимирязев важнейшую причину изменчивости видел во влиянии
среды. Он считает необходимым учение Дарвина о естественном отборе
дополнить учением Ламарка об определяющей роли среды в развитии
организмов.
Блестящим достижением теоретической биологии является
трактовка К. А. Тимирязевым основного понятия в биологии — понятия
о виде. В этой трактовке он ниспровергает старое метафизическое
представление о виде. «Вида как категории, строго определенной, всегда себе
равной и неизменной, в природе не существует: утверждать обратное —
значило бы действительно повторять старую ошибку
схоластов-,реалистов"». Вместе с тем К. А. Тимирязев считает, «что виды — в
наблюдаемый нами момент — имеют реальное существование, и это — факт,
ожидающий объяснения».
Огромной заслугой К. А. Тимирязева в развитии биологической
науки была мысль о том, что биолог должен не только объяснять живую
природу, но и изменять ее в нужном для человека направлении. В этом
вопросе особенно ярко сказалась его роль провозвестника мичуринского
учения.
К. А. Тимирязев выдвинул идею создания новой биологической
дисциплины — экспериментальной морфологии, которая должна
создавать новые органические формы. Он приветствует успешные опыты
американского селекционера Л. Бербанка по созданию многочисленных
сортов плодово-ягодных растений. К сожалению, в силу того, что в
царской России душилось и замалчивалось все новое, прогрессивное,
идущее из народа, К. А. Тимирязев не знал о работах замечательного
186

Климент Аркадьевич Тимирязев
русского преобразователя природы И. В. Мичурина, который еще при
жизни Тимирязева начал осуществлять его мечту о планомерном
преобразовании растительных форм.
К. А. Тимирязев был одним из крупнейших историков
естествознания. Его перу принадлежит ряд выдающихся работ по истории
науки. Таковы «Основные черты истории развития биологии в XIX веке»
(1908 г.), «Пробуждение естествознания в третьей четверти века»
(1907 г.), «Наука, Очерк развития естествознания за 3 века (1620—
1920)» (1920 г.), «Главнейшие успехи ботаники в начале XX столетия»
(1920 г.), «Праздник русской науки», «Развитие естествознания в России
в эпоху 60-х годов» (1908 г.). Им напечатано большое число статей-
характеристик, посвященных ряду отдельных крупнейших деятелей
науки (Пастер, Бертло, Столетов, Лебедев, Буссенго, Бербанк и многих
других).
К. А. Тимирязев понимал важность изучения истории науки для
решения проблем современного естествознания. Это обусловливает тот
интерес, который он проявляет к историческим изысканиям.
Рассматривая историческое развитие науки, он указывал, что оно определялось
прежде всего потребностями общества, практикой. «Запросы жизни,—
подчеркивает К. А. Тимирязев,— всегда являлись первыми стимулами,
побуждавшими искать знания, и, в свою очередь, степень их
удовлетворения служила самым доступным, самым наглядным знамением его
успехов.»
В своих трудах по истории науки К. А. Тимирязев показывает
развитие естествознания как закономерный процесс все более
глубокого проникновения человеческого разума в сущность предметов и
процессов природы. Он неоднократно указывал на строго
последовательное логическое развитие научной мысли как движение от простого
к сложному. В своих трудах он раскрывает железную необходимость,
с которой, например, биология приходит на определенном этапе к
историческому методу.
К. А. Тимирязев занимается изучением истории не только
биологических наук, но и наук о неорганической природе, в частности физики,
химии, минералогии, геологии и других. Но история биологии получает
у него, разумеется, особенно глубокое и обстоятельное освещение.
История естествознания в изложении Тимирязева предстает как
история борьбы материализма с идеализмом, как история все новых и
новых побед науки над религией и ее пособниками. При этом ученый
показывает, что враги науки «нередко принимают на себя ее личину»,
чтобы успешнее проводить свою подрывную, реакционную деятельность.
К. А. Тимирязев категорически возражает против попыток ученых
мракобесов примирить науку с религией, оставить место вере путем
ограничения прав естествознания. Так, в статье «Странный образчик научной
критики» в ответ на попытку акад. Фаминцына доказать, что учение
Дарвина якобы не противоречит религии, К. А. Тимирязев пишет:
«Я полагаю, никаким числом примеров нельзя доказать этого тезиса».
Так же как в свое время Д. И. Менделеев, он обрушивается на
попытки некоторых буржуазных ученых дать «научное» обоснование
спиритизму. Разоблачению антинаучного существа подобных попыток
известного английского физика-идеалиста Лоджа, о котором В. И. Ленин
187

Климент Аркадьевич Тимирязев
писал, что он «пустился защищать бога от Геккеля», К. А. Тимирязев
посвящает специальную статью «Погоня за чудом, как умственный
атавизм у людей науки». С глубоким негодованием говорит здесь К. А.
Тимирязев о заявлении Лоджа, что «мистицизму должно отвести
соответственное место в науке», что «личное бытие сохраняется за пределами
телесной смерти» и т. д. Разоблачая цели и стремления Лоджа и ему
подобных поборников мистики, пытающихся отождествить науку с
«оккультизмом», К. А. Тимирязев спрашивает: «Для кого это нужно?
Конечно, только для тех, кто продолжает мечтать о возвращении себе
прежней неограниченной власти над темными массами, прежде всего для
клерикалов, но также и для их пособников, вроде Бергсонов (которому
Лодж в своей речи возносит хвалу)...».
Работы К. А. Тимирязева по истории науки, его
научно-публицистические статьи, направленные против идеализма в естествознании, во
многом способствовали укреплению материалистических позиций в
науке, а вместе с тем — росту научных знаний об окружающей человека
действительности.
К. А. Тимирязев немало сделал для восстановления исторической
правды о месте и роли русских ученых в развитии мировой науки. Он
неоднократно указывал на самостоятельный характер и величие русской
науки и культуры, решительно борясь против национального
нигилизма. К. А. Тимирязев выступал как против космополитизма, так и
против узкого национализма в науке, указывая на интернациональный
характер науки, в развитие которой каждый народ вносит свой вклад.
К. А. Тимирязев говорит о том вкладе в науку, который «принесло
древо русской мысли», начиная от М. В. Ломоносова. На целом ряде
фактов из истории математики, физики, химии, биологии и других наук
К. А. Тимирязев показывал, что русские естествоиспытатели
прокладывали новые пути в науке, оказывая сильное влияние на ученых Европы.
В качестве важнейшей отличительной особенности русских ученых
К. А. Тимирязев указывает на их стремление к широким философским
обобщениям. «Не в накоплении бесчисленных цифр метеорологических
дневников,— пишет он,— а в раскрытии основных законов
математического мышления, не в изучении местных фаун и флор, а в раскрытии
основных законов истории развития организмов, не в описании
ископаемых богатств своей страны, а в раскрытии основных законов химических
явлений,— вот в чем, главным образом, русская наука заявила свою
равноправность, а порою и превосходство.»
Поставив высшей целью своей деятельности служение народу, его
борьбе за счастливую жизнь, К. А. Тимирязев не только вел научную
работу, но и стремился к распространению научных знаний в народе.
Он не ограничивался преподавательской работой в высших учебных
заведениях, выступал с публичными лекциями, писал популярные книги
и статьи. «С первых шагов своей умственной деятельности,— писал
К. А. Тимирязев,— я поставил себе две параллельные задачи: работать
для науки и писать для народа, т. е. популярно.»
Одной их характерных особенностей популярных работ К. А.
Тимирязева является их высокая не только научная, но и художественная
ценность. Д. Н. Прянишников справедливо писал, что в публичных
лекциях и многочисленных статьях Тимирязева глубина содержания
188

Климент Аркадьевич Тимирязев
спорит с исключительным талантом писателя, художника слова. Поэтому
популярные работы К. А. Тимирязева имеют не только огромное
познавательное значение, но и доставляют читателю глубокое эстетическое
наслаждение.
Блестящие и увлекательные по форме популяризаторские и
публицистические статьи К. А. Тимирязева до сих пор сохранили свою
актуальность. Они по-прежнему являются прекрасным оружием в борьбе
с врагами науки, демократии и мира. «Только наука и демократия,—
говорил он,— по самому существу своему враждебны войне, ибо как
наука, так и труд одинаково нуждаются в спокойной обстановке. Наука,
опирающаяся на демократию, и сильная наукой демократия — вот то,
что принесет с собой мир народам.»
В отличие от многих, даже наиболее крупных ученых своего
времени К. А. Тимирязев, так же как И. М. Сеченов, И. П. Павлов,
И. И. Мечников, был убежденным, сознательным
ученым-материалистом, пламенным борцом против всех проявлений идеализма в
естествознании. Еще в юношеские годы вместе с общественно-политическими
воззрениями русских революционных демократов К. А. Тимирязев
воспринял их философские взгляды — присущую им материалистическую
теорию познания и диалектический метод.
К. А. Тимирязев был убежден в том, что природа существует
независимо от чьего бы то ни было сознания, что сознание есть лишь
свойство материи, появившееся на определенной ступени ее развития. Ученый
рассматривает сознание как отражение материального мира. «Я
немыслимо без не-я,— пишет он,— как изнанка без лицевой стороны, я без
не-я лишено содержания и не существует». Природу, материальную
действительность, он называет единственным источником знания. Он
говорит, что теория, наука, верна лишь тогда, когда она «согласна с
подлинником, т. е. природой».
К. А. Тимирязев зло высмеивает субъективно-идеалистическую
философию Маха и его последователей, рассматривавших мир, все
составляющие его предметы и явления как комплекс ощущений. «Только Мах
и его фанатические поклонники вроде Петцольда,— пишет К. А.
Тимирязев,— идя по стопам Беркли (в чем сам Мах и признается), доходят
до признания, что истинные и единственные элементы мира — наши
ощущения (Мах). Петцольд в своем фанатизме доходит до полного
отрицания различия между „кажется" и „есть" и утверждает, что когда горы
издали нам кажутся малыми, они не кажутся, а действительно малы...
Таковы Геркулесовы столбы, до которых доходят необерклиянцы.»
В соответствии с материалистической теорией познания К. А.
Тимирязев признает не только первичность материи и вторичность
сознания, но и способность человеческого разума верно отражать
окружающую нас природу. Он подвергает уничтожающей критике агностиков,
утверждающих, что мир непознаваем, что существует целый ряд
вопросов, которые человек якобы не может никогда познать.
В своих трудах К. А. Тимирязев убедительно показывал, что
прогрессивный ход развития науки шаг за шагом вел от незнания к
знанию, устраняя одно за другим «белые пятна» в научной картине мира.
Стремясь ко все более глубокому познанию истины, наука не
претендует на полноту и абсолютную безгрешность своих знаний, на
189

Климент Аркадьевич Тимирязев
окончательность своих выводов. Вместе с тем каждое подлинно научное
открытие есть верное, адекватное отражение изучаемого предмета. Таким
образом, ученый подходит к правильному пониманию соотношения
абсолютной и относительной истины.
Огромное внимание К. А. Тимирязев уделяет выработке научного
метода. Он подчеркивает, что применение правильного метода в научном
исследовании дает возможность не только познавать и объяснять законы
природы, но и активно воздействовать на природу, все более подчиняя
ее силы воле и власти человека. Он сознает, что метод может быть
плодотворным лишь в том случае, если он сам будет находиться в
полном соответствии с объективными закономерностями природы.
Исходя из того, что в мире все движется, развивается, К. А.
Тимирязев считает важнейшим требованием научного метода рассмотрение
всех явлений в природе, обществе и науке в их движении, изменении,
развитии. Метод, отвечающий этому основному требованию, К- А.
Тимирязев называет историческим методом. «История, как „новая
наука",— пишет он,— научно-исторический метод, связывающий всю
совокупность наших знаний о природе со включением человека... Вот одна
из характеристических черт современного периода в развитии наук.»
Исторический метод К. А. Тимирязева включает в себя требование
рассмотрения всех явлений и предметов не только в их движении, но и
в их связях и опосредствованиях. Он подчеркивает, что в мире нет
таких явлений, которые не были бы только звеном в бесконечной цепи
причинной связи. Замечательным примером глубокого понимания
взаимосвязи и взаимообусловленности предметов и явлений в природе
является его трактовка вопроса о тесной зависимости организмов от
окружающих их условий жизни.
С позиций материализма и диалектики К. А. Тимирязев вел борьбу
против всех проявлений идеализма и метафизики в биологии и
философии. Он выступает с обличением идеализма Канта, Гегеля,
Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, Маха. Он бичевал наряду с зарубежными
идеалистами и их российских приверженцев. Взгляды Юшкевича, например,
он презрительно называет «метафизятиной». К. А. Тимирязев
саркастически высмеивал Челпанова за его попытку, с одной стороны,
утверждать, что философия есть «царица наук», а с другой стороны, ставить
ее на службу «не только теологии, но даже культа». На полях книги,
где была напечатана речь философа-мракобеса Л. М. Лопатина,
пытавшегося доказать, что религия имеет якобы «преимущество» перед наукой
и философией, К. А. Тимирязев с возмущением пишет: «Болван!».
В последние десятилетия своей жизни К. А. Тимирязев начал
специально заниматься изучением марксистской философии. Это дало ему
возможность преодолеть некоторые имеющиеся ранее в его философских
взглядах ошибочные положения, в частности его увлечение философией
О. Конта.
Наиболее полно свое отношение к марксизму К, А. Тимирязев
высказывает в статье «Ч. Дарвин и К. Маркс», написанной в 1919 г., и
в заключительной (десятой) главе «Исторического метода в биологии»,
завершенной примерно в тот же период. Как видно из этих работ,
К. А. Тимирязев усваивает не только основы диалектического
материализма, но и важнейшие принципы исторического материализма. Неко-
190

Климент Аркадьевич Тимирязев
торые положения, высказанные здесь, говорят о том, что, идя по
пути овладения марксистской философией, К. А. Тимирязев не
успел завершить этот путь, не смог в полном объеме понять и
последовательно применить в своей работе ее положения и выводы. Однако это
не может умалить заслуги К. А. Тимирязева как одного из первых
естествоиспытателей, стремившихся сознательно положить в основу своей
деятельности философию рабочего класса.
Главнейшие труды К. А. Тимирязева: Сочинения (10 томов) М., 1937—1940
(Основное содержание: т. I — Солнце, жизнь и хлорофилл. Публичные лекции и речи,
т. II—Солнце, жизнь и хлорофилл. Научные исследования, т. III—Земледелие и
физиология растений. Сборник общедоступных лекций, т. IV — Жизнь растений.
Десять общедоступных лекций, т. V — Насущные задачи современного естествознания.
Публичные лекции, т. VI — Исторический метод в биологии. Десять общедоступных
чтений, т. VII — Чарлз Дарвин и его учение, т. VIII — Статьи по истории науки и
о научных деятелях. Биографические очерки и воспоминания, т. IX — Наука и
демократия, т. X — Статьи разных лет. Предисловия и переводы); Избранные сочинения
(4 тома), М., 1948—1949; Избранные работы по хлорофиллу и усвоению света
растением, М., 1948.
Главнейшие популярные произведения: Наука и демократия, М.,
1920 (Л., 1926); Земледелие и физиология растений, М.—Л., 1941; Чарлз Дарвин
и его учение, М., 1941; Исторический метод в биологии, М.—А., 1943; Жизнь
растения, М., 1949; Краткий очерк теории Дарвина, М., 1953.
О К. А. Тимирязеве: Ленин В. И., К. А. Тимирязеву, 27 апреля 1920 г.
Письмо, Соч., т. 35, стр. 380; Памяти К. А. Тимирязева. Сборник докладов и
материалов сессии..., посвященный 15-летию со дня смерти К. А. Тимирязева, под
ред. П. П. Бондаренко и др., М.—Л., 1936; Климент Аркадьевич Тимирязев.
Сборник, М., 1940; Великий ученый, борец и мыслитель. Сборник, под ред. акад.
Л. А Орбели, М.—А., 1943; Комаров В. А., Максимов Н. А. и
Кузнецов Б. Г., Климент Аркадьевич Тимирязев, М., 1945 (содержится библиография
работ о Тимирязеве, вышедших до 1945); Новиков С. А., К. А. Тимирязев
(1843—1920), под ред. А. К. Тимирязева, М, 1948; Платонов Г. В.,
Мировоззрение К. А. Тимирязева, 2-е изд., М., 1952 (содержится библиография работ о
Тимирязеве, вышедших в 1945—1952); Ц е т л и н А. С, К. А. Тимирязев, 2-е изд.,
М., 1952; Югов А., К. А. Тимирязев, М.~А., 1953; Платонов Г. В., Климент
Аркадьевич Тимирязев, М., 1955; Могилевский Б., Жизнь Тимирязева. Повесть
о великом ученом и гражданине, М., 1956; История естествознания в России, т. III,
М., 1962.

% лъя Шяъшг
1845 - 191Ь
же много десятилетий имя И. И. Мечникова —
замечательного биолога и последовательного дарвиниста — не сходит
со страниц мировсй научной литературы. Проблемы, над
которыми работал И. И. Мечников, и в наши дни
остаются вполне актуальными и современными. Биология и
медицина обязаны И. И. Мечникову не только многими
блестящими открытиями и твердо установленными
фактами, но и существенными широкими обобщениями, положившими
начало ряду наиболее прогрессивных направлений современной биологии
и медицины.
Огромное значение научного наследия И. И. Мечникова, его
немеркнущая жизненность определяется прежде всего тем, что его труды
зиждутся на глубоких материалистических и эволюционных принципах.
В истории дарвинизма И. И. Мечников наряду с великими
естествоиспытателями И. М. Сеченовым, А. О. и В. О. Ковалевскими, К. А.
Тимирязевым занимает одно из выдающихся мест. Он — один из тех, кто
192

Илья Ильич Мечников
сделал Россию «второй родиной дарвинизма». Как передовой ученый,
воспитанный на идеях материалистической философии русских
революционных демократов, И. И. Мечников с самого начала своей
самостоятельной научной деятельности понял прогрессивность дарвиновского
учения и всю свою жизнь последовательно и горячо отстаивал и
развивал эволюционные принципы.
Илья Ильич Мечников родился 15 мая 1845 г. в имении Панасовка
Купянского уезда Харьковской губернии.
Научную деятельность И. И. Мечников начал очень рано.
В возрасте семнадцати-восемнадцати лет он был уже автором
нескольких опубликованных работ по зоологии. К 1863 г. относится его
рецензия на книгу Ч. Дарвина «Происхождение видов» — статья,
озаглавленная «Несколько слов о современной теории происхождения
видов». Эта статья, оставшаяся неопубликованной при жизни И. И.
Мечникова, содержит целый ряд весьма важных критических замечаний,
свидетельствующих, что уже на заре своей научной деятельности
И. И. Мечников творчески воспринял теорию Дарвина, уловил ее
слабые места и ошибки. В этой статье он отмечал недооценку Дарви-
ном внешних условий существования как фактора эволюции. В этом
Мечников видел один из главных недостатков теории Дарвина. В 1864 г.
девятнадцати лет, окончив Харьковский университет, он уехал за
границу, где пробыл три года. Там он познакомился с представителями
зарубежной науки, работал в лабораториях крупнейших ученых Запада
и встретился со своими знаменитыми соотечественниками М. А.
Бакуниным, А. И. Герценом, И. М. Сеченовым и А. О. Ковалевским. Он
сделал в эти годы ряд существенных открытий в области зоологии и
эмбриологии и определил как круг своих основных тем, так и основные
направления своей научной деятельности. 1865 год — год встречи
И. И. Мечникова с А. О. Ковалевским в Неаполе — явился тем этапом
в его жизни, который определил, пожалуй, всю его дальнейшую судьбу
как ученого. Именно здесь, знакомый с дарвиновским учением уже со
студенческих лет, он под непосредственным влиянием А. О.
Ковалевского подчинил всю свою работу единой идее — доказательству
эволюции. Основные темы И. И. Мечникова в этот период его научной
деятельности относятся к эмбриональному развитию различных
представителей беспозвоночных животных. Вместе с А. О. Ковалевским,
с которым у И. И, Мечникова установились самые близкие,
дружественные отношения, он становится основоположником особой отрасли
биологии — сравнительной эволюционной эмбриологии, сыгравшей и
продолжающей играть выдающуюся роль в развитии эволюционного
учения.
В Италии И. И. Мечников познакомился и близко сошелся также
и с другим своим великим соотечественником И. М. Сеченовым.
Ко времени возвращения в Россию в 1867 г. И. И. Мечников,
совсем еще молодой человек, успел сделать очень много. Изучив развитие
головоногих моллюсков, он впервые совершенно точно установил у
беспозвоночных наличие в эмбриональном развитии трех зародышевых
листков, хорошо известных и изученных у позвоночных животных. Этим
было получено доказательство единства развития позвоночных и
беспозвоночных животных. Работа о развитии головоногих явилась его
193

Илья Ильич Мечников
магистерской диссертацией, которую он защитил в Петербургском
университете.
Помимо этого И. И. Мечников провел ряд исследований,
освещающих развитие насекомых. Изучая далее ресничных червей — планарий,
он сделал свое первое наблюдение над внутриклеточным пищеварением.
Вместе с А. О. Ковалевским в 1867 г. он получил премию Карла Бэра
первой степени, присуждавшуюся за выдающиеся работы по
эмбриологии. В том же году он был избран доцентом Одесского университета.
Но уже в 1868 г., после успешных выступлений на съезде
естествоиспытателей и врачей в Петербурге, он стал доцентом Петербургского
университета и в том же году защитил докторскую диссертацию на тему
о развитии одного из представителей ракообразных.
В период с 1868 по 1870 г. И. И. Мечников с краткими перерывами
снова работал за границей, главным образом в Неаполе и Мессине,
изучая развитие губок, кишечнополостных, иглокожих, асцидий,
насекомых. Он сделал ряд существенных открытий и установил много
важных обобщений о единстве происхождения различных
систематических групп животных.
В I870 г. И. И. Мечников был избран профессором Одесского
университета и занимал эту должность до 1882 г. Этот период жизни
И. И. Мечникова полон самой напряженной работы и глубоких
переживаний как личного, так и общественного характера. Тяжело пережил
он смерть первой жены, умершей в 1873 г. Немало энергии и сил стоила
прогрессивному ученому борьба с реакционной профессурой и
начальством Одесского университета, особенно в последние годы. После
отклонения одного из требований прогрессивной группы профессоров
И. И. Мечников подал прошение об отставке и покинул университет.
Несмотря на крайне неблагоприятную обстановку, сложившуюся
в Одессе, И. И. Мечникову удалось, однако, в эти годы сделать немало
замечательных научных открытий, выводов и обобщений. Продолжая
исследования в области сравнительной эмбриологии, он высказал свою
теорию «паренхимеллы», являющуюся существенным этапом в развитии
учения о происхождении многоклеточных животных. Согласно этой
теории, многоклеточные животные происходят от вымершего предка —
существа, в строении которого имелись лишь две части: слой наружных
клеток и внутренняя часть, состоявшая из сплошной массы клеток,
способных захватывать и переваривать пищевые частицы,— «паренхимы».
Такое гипотетическое животное И. И. Мечников и назвал «паренхи-
мелла», а позднее — «фагоцителла».
Свою теорию паренхимеллы И. И. Мечников противопоставил
известной «теории гастреи» Э. Геккеля, согласно которой примитивной,
исходной формой для многоклеточных животных признавалась
гипотетическая «гастрея» — существо, построенное из двух слоев клеток и
обладавшее желудочно-кишечной, гастральной, полостью.
Установив в эмбриональном развитии некоторых беспозвоночных
форму более примитивную, И. И. Мечников сделал вывод, что и
исходный предок многоклеточных животных должен был быть более
примитивно организованным, чем гастрея Геккеля. Подтверждение своей
теории И. И. Мечников видел в открытом им животном из группы
червей — планарий, имевшем на месте кишечной полости сплошную массу
194

Илья Ильич Мечников
клеток, переваривавших пищу, а также в особом жгутиковом
колониальном животном, открытом позднее С. Кентом, по многим чертам строения
совпадавшем с гипотетической фагоцителлой.
Для того периода развития эволюционного учения, когда для
доказательства правильности основных его положений требовалось
установление генеалогических (родственных) связей органических форм, теория
фагоцителлы имела выдающееся значение. Она оказала, кроме того,
большое влияние на современное разрешение вопроса о происхождении
многоклеточных животных.
В 1876 г. была опубликована в популярном в те годы «толстом»
журнале «Вестник Европы» большая работа И. И. Мечникова «Очерк
вопроса о происхождении видов», сыгравшая выдающуюся роль в
популяризации эволюционных идей и учения Дарвина.
Наряду с прекрасным изложением и высокой оценкой теории
Дарвина, в этой статье И. И. Мечников всесторонне и глубоко разбирает
ошибки, допущенные Дарвином. Вслед за Н. Г. Чернышевским, стоя
на строго материалистических позициях, И. И. Мечников доказывает
несостоятельность, некритически воспринятой Дарвином мальтузианской
теории перенаселения, указывает на ошибочность представлений
Дарвина о якобы ведущей роли внутривидовой борьбы в эволюционном
процессе и приводит ряд убедительных доказательств в пользу значения
межвидовой конкуренции. Так же как и в своей юношеской
статье-рецензии на книгу Дарвина, в этой большой своей работе, посвященной
эволюционному учению, И. И. Мечников стоит на прогрессивных
материалистических позициях.
Признание решающего значения условий существования в
процессах изменчивости видов и видообразования, в определении жизненных
функций и их преобразований в эволюции, лежало в основе всех
исследований и обобщений И. И. Мечникова.
В тот же одесский период своей работы И. И. Мечников обратил
особое внимание на разработку проблемы внутриклеточного
пищеварения и в связи с этим создал особую отрасль биологии —
экспериментальную морфологию животных, основоположником которой он является
наряду с А. О, Ковалевским. В те же годы И. И. Мечников обнаружил
внутриклеточное пищеварение в свободных, подвижных клетках
соединительной ткани — так называемых амёбоцитах — беспозвоночных.
Наблюдение это является первым звеном той цепи наблюдений и мыслей,
которые привели его к созданию учения о фагоцитозе и основам учения
о защитных свойствах крови.
Осенью 1882 г. И. И. Мечников уехал в Италию и работал в
Мессине. Эта осень и весна 1883 г. явились знаменательным этапом в его
научной жизни. Изучая личинки морских звезд и специально их
подвижные свободные клетки — амёбоциты, наделенные способностью к
перевариванию заглатываемых ими органических частиц, И. И. Мечников
задумался над тем, какую роль могут играть эти клетки в организме,
кроме участия в процессах пищеварения. Ему пришла в голову мысль,
что значение этих клеток может заключаться в их защитной роли как
элементов, которые способны захватывать, переваривать и тем самым
обезвреживать внедряющиеся в организм вредные для него инородные
тела.
195

Илья Ильич Мечников
Блестящими по своей простоте и убедительности экспериментами
И. И. Мечникову удалось подтвердить свое предположение.
Искусственно введенные в тело личинки инородные тела захватывались или
обволакивались собиравшимися вокруг них амёбоцитами и в конечном
счете оказывались либо переваренными, либо изолированными.
Основываясь на способности подвижных клеток поглощать («пожирать»)
инородные частички, И. И. Мечников назвал их фагоцитами. Термин этот
стал, как известно, столь же популярным и общепринятым, как термины
клетка, ткань и др.
Эти эксперименты оказались поворотным пунктом в творчестве
И. И. Мечникова. Вот что он сам писал об этом: «В Мессине совершился
перелом в моей научной жизни. До этого зоолог — я сразу сделался
патологом. Я попал на новую дорогу, которая сделалась главным
содержанием моей последующей деятельности».
В целой серии работ последующего периода И. И. Мечников
показал, что явления, вполне аналогичные тем, которые он наблюдал в своих
экспериментах над личинками морских звезд, имеются у всех типов
животных, обладающих мезодермальными тканями, т. е. тканями,
развивающимися из промежуточного зародышевого листка — мезодермы.
У сложно организованных животных к этим тканям принадлежат прежде
всего кровь и так называемая соединительная ткань, в состав которых
входят клеточные элементы, способные фагоцитировать и переваривать
захваченные органические частицы. У высших животных, например у всех
позвоночных, наиболее типичными фагоцитами являются белые клетки
крови — лейкоциты. Они-то и являются у этих животных основными
«защитными» клетками, с помощью которых организм изолирует и
обезвреживает внедряющиеся в него посторонние тела, в том числе и
возбудителей инфекционных заболеваний — патогенных микробов.
Первые контуры своего учения о защитных факторах организма
И. И. Мечников изложил в докладе на съезде естествоиспытателей и
врачей в Одессе в 1883 г. Этот доклад «О целебных силах организма»
является знаменательной вехой, отмечающей появление в сокровищнице
человеческого знания одного из замечательных достижений науки.
Начиная с 1883 г. И. И. Мечников почти все свое внимание посвятил
учению о фагоцитозе и обратился к подробному и всестороннему
изучению воспалительных процессов, инфекционных заболеваний и их
возбудителей — патогенных микробов. В этих исследованиях, составивших
целую серию классических работ, И. И. Мечников остался верен
эволюционным принципам и сравнительному методу. Для подтверждения
своих выводов он привлек данные, почерпнутые из изучения инфекций
у различных представителей животного мира — от простейших до
высших позвоночных. Так, последовательным ходом исследований И. И.
Мечников подготовил новую отрасль биологии и медицины — сравнительную
патологию.
Одновременно с работой над обоснованием и развитием
фагоцитарной теории И. И. Мечников не оставил и своих прежних тем по
эмбриологии беспозвоночных. Используя свое двукратное пребывание за
границей у моря, он в 1884 и 1885 гг. продолжил исследование развития
иглокожих и медуз. Эти исследования, в которых И. И. Мечников
окончательно сформулировал свою теорию фагоцителлы, составили ма-
196

Илья Ильич Мечников
териал для ряда статей и монографий о развитии медуз, являющихся,
по общему признанию, классическими работами в области
сравнительной и эволюционной эмбриологии.
В 1886 г, И. И. Мечников стал руководителем первой в России
Одесской бактериологической станции. Но деятельность станции не
могла быть развернута как следует из-за препятствий, чинившихся
косными, а порой и враждебно настроенными к ее работе царскими
чиновниками. Отчаявшись в возможности плодотворной работы в России,
И. И. Мечников решил искать пристанища за границей.
В 1887 г. он предпринял заграничную поездку, чтобы выбрать
наиболее подходящее место для работы. Во время этой поездки он
участвовал в Венском международном конгрессе гигиенистов, на который
собрались виднейшие бактериологи того времени. Воспользовавшись
приглашением Пастера, давшего согласие на организацию самостоятельной
лаборатории для И. И. Мечникова, он переселился осенью 1888 г.
в Париж, где и работал до самой смерти.
Двадцативосьмилетний парижский период жизни И. И.
Мечникова — период зрелости, общего признания и мировой славы.
Первые годы этого периода полны горячей полемики с
противниками фагоцитарной теории, главным образом немецкими учеными (Кох,
Бухнер, Беринг, Пфейфер). Последние противопоставляли фагоцитарной
или целлюлярной теории Мечникова так называемую гуморальную
теорию, выдвигавшую в качестве основных факторов защитных реакций
организма не клетки, а специфические химические вещества
жидкостей тела.
Для подтверждения верности своих взглядов И. И. Мечников, уже
с целой группой своих учеников и сотрудников, изучил во всех деталях
явления невосприимчивости к инфекционным заболеваниям и доказал,
что и в этих явлениях решающую роль играют фагоциты. В круг его
исследований входят самые разнообразные инфекционные
заболевания— тиф, холера, чума, туберкулез, столбняк и другие — и их
возбудители. По ходу этих работ И. И. Мечникову и его школе удается
разрешить ряд частных вопросов бактериологии и эпидемиологии,
имеющих важнейшее практическое значение и лежащих в основе современных
методов борьбы с инфекционными заболеваниями.
Лаборатория И. И. Мечникова в Париже быстро стала центром
передовой медицинской мысли, к которому стремились со всех концов
мира врачи и ученые. Вокруг И. И. Мечникова собрались талантливые
сотрудники и ученики, из которых выросли крупнейшие бактериологи
и иммунологи (П. Ру, Бордэ, русский ученый А. М. Безредка). Через
лабораторию Мечникова прошло также немало русских врачей.
В 1891 г. И. И. Мечников был избран почетным доктором
Кембриджского университета и участвовал в Лондонском международном
конгрессе, где он выступил со сводкой результатов своих исследований
и весьма успешно полемизировал с противниками своей теории.
В том же году в Пастеровском институте И. И. Мечников провел
свой замечательный цикл лекций о воспалении, опубликованный в
следующем, 1892 г. в виде отдельной книги под названием «Лекции
о сравнительной патологии воспаления». Появление этой книги на
русском и французском языках было одним из замечательных событий
197

Илья Ильич Мечников
в истории биологии и медицины. Перед врачами и учеными встала
стройная система взглядов и методов, которым суждено было коренным
образом перестроить ряд установившихся положений и открыть
широчайшие перспективы перед медицинской наукой. Значение этой книги
далеко не исчерпывается тем, что в ней И. И. Мечников, на основании
своих собственных работ и критического пересмотра многочисленных
литературных данных, создал и обосновал новое стройное учение о
воспалении. По-новому осветив одну из существенных глав общей
патологии — учение о воспалении, И. И. Мечников вместе с тем создал и
твердо обосновал новое представление о патологических процессах как
о реакциях организма.
В своих «Лекциях» И. И. Мечников с исключительной полнотой и
блеском показал, какими путями от примитивных животных до наиболее
сложно организованных происходило эволюционное усложнение
воспалительных процессов. Сравнительно-эволюционный метод позволил ему
вскрыть в сложном комплексе явлений, характеризующих у высших
животных и человека воспаление в целом, основные его факторы, общие
для всех животных, и те явления, которые представляют собой как бы
эволюционные наслоения, развивавшиеся по мере общего усложнения
организации животных. Таким образом, плодотворность сравнительного
метода была впервые доказана с полной очевидностью и
исчерпывающей убедительностью.
Все эти работы И. И. Мечникова как биолога и патолога внесли
огромные изменения в общее понимание болезненных явлений и глубоко
затронули самые основы общей патологии. Общетеоретические выводы
И. И. Мечникова, согласно которым болезненные явления не являются
чем-то абсолютно оторванным от так называемых «нормальных»
физиологических свойств и проявлений организма, создали твердые основы
для преодоления элементов схоластики и метафизики в теоретической
медицине.
В 1894 г. И. И. Мечников участвовал в работе Международного
конгресса бактериологов в Будапеште и, вооруженный богатейшим
материалом своих новых исследований явлений невосприимчивости в
инфекционных заболеваниях, вновь с успехом отстаивал свою
фагоцитарную теорию.
Отрезок времени между 1894 и 1897 гг. заполнен интенсивной
работой И. И. Мечникова и всей его лаборатории в связи с новыми
открытиями сторонников гуморальной теории в области иммунологии,
подрывавших, казалось, основы теории фагоцитоза. Однако тщательно
поставленные эксперименты и многочисленные наблюдения дали
возможность И. И. Мечникову и его сотрудникам показать, что и те
факторы в явлениях невосприимчивости, которые на первый взгляд ничего
общего с фагоцитами не имеют, все же оказываются так или иначе
связанными с их жизнедеятельностью.
В 1897 г. И. И. Мечников выступил на конгрессе в Москве с
докладами по вопросу о чуме и по итогам своих работ о фагоцитарных
реакциях против микробных ядов — токсинов. Эти исследования,
посвященные изучению токсинов самых различных микробов, вызывающих
инфекционные заболевания, механизма их действия и реакций организма
в ответ на это действие, явились как бы последней завершающей серией
198

Илья Ильич Мечников
работ, позволившей И. И. Мечникову подвести итог своим многолетним
исследованиям иммунитета. Этот итог и был подведен им в докладе на
Международном конгрессе в Париже в 1900 г. и в знаменитом его труде
«Невосприимчивость в инфекционных заболеваниях», вышедшем в свет
в 1901 г.
Эта книга, которую сам И. И. Мечников рассматривал как
неразрывное звено в цепи его работ в области сравнительной патологии и
прямое продолжение книги о воспалении, содержит стройную систему
взглядов и идей, оказавших огромное влияние на все последующие
работы в области иммунологии и вошедших как основная составная часть
в современное учение об иммунитете.
С начала XX в. внимание И. И. Мечникова привлекают вопросы
старости и смерти, к разрешению которых он стремится подойти как
биолог и патолог. В связи с этим возникает интерес к изучению
природы человека и его специфических особенностей. Результатом явилась
серия работ, давшая материал для книги «Этюды о природе человека».
В работах, посвященных вопросам причин старения и возможных
путей преодоления преждевременного старческого одряхления, И. И.
Мечников особо выдвигает отравления организма токсинами микробов,
постоянно присутствующих и развивающихся в кишечнике. Исследования
кишечной флоры взрослых, детей и животных привели И. И. Мечникова
к мысли, что соответствующими режимами питания вполне возможно
регулировать кишечную флору и таким образом сводить до минимума
интоксикацию, ведущую к преждевременному старению.
Будучи убежденным атеистом и материалистом, И. И. Мечников
с большой убедительностью доказывал, что могущество
прогрессирующего знания — ив первую очередь медицина — позволит в конечном
счете так перестроить человеческую жизнь, что смерть будет наступать
лишь тогда, когда «инстинкт жизни» естественно и незаметно будет
переходить в «инстинкт смерти». Эти оптимистические мысли, развитые
в книге «Этюды оптимизма», вышедшей в 1907 г., как и все
оптимистическое мировоззрение, столь характерное для И. И. Мечникова в
последней трети его жизни, сменили пессимистические настроения,
владевшие им в молодости.
В 1908 г. И. И. Мечников вместе с инфекционистом и иммунологом
П. Эрлихом получил международную Нобелевскую премию. Это
послужило поводом для путешествия И. И. Мечникова в Швецию
(Нобелевская премия присуждалась в Стокгольме) и в Россию, предпринятого
им в 1909 г. и давшего ему случай встретиться со своим гениальным
соотечественником, писателем Л. Н. Толстым.
В 1911 г. И. И. Мечников возглавляет организованную им
экспедицию по изучению туберкулеза среди населения калмыцких степей. Эта
экспедиция, имевшая в своем составе целый ряд выдающихся ученых,
собрала исключительно ценный материал и дала И. И. Мечникову
возможность сделать весьма важные выводы о естественной иммунизации
населения против туберкулеза.
В 1913 г. вышла в свет книга И. И. Мечникова «Сорок лет искания
рационального мировоззрения», в которой он собрал все свои работы
общего характера, начиная с ранних статей о «дисгармониях» в
человеческой природе. Вся эта серия работ с большой наглядностью иллюст-
19?

Илья Ильич Мечников
рирует его путь от пессимизма раннего периода до яркого
материалистического оптимизма зрелого возраста и является прекрасным памятником
идеологического роста одного из крупнейших представителей
современной науки.
Илья Ильич Мечников скончался 15 июля 1916 г.
Школы микробиологов в СССР и за границей, разрабатывая как
теоретические, так и практические вопросы современной медицины,
развивают наследие И. И. Мечникова. Методы его работы, направления,
им созданные, продолжают жить полной жизнью в исследованиях
многочисленных биологов и врачей и обеспечивают прогрессивное развитие
человеческого знания. В этом — бессмертие великого русского ученого
И. И. Мечникова.
Главнейшие труды И. И. Мечникова: История развития Sepiola (магистерская
диссертация). 1867; История развития Nebalia (докторская диссертация), «Записки
Академии наук», т. XIII, кн. 1, 1868; Общий очерк паразитической жизни,
«Природа», кн. 2, 1874; Исследование о превращении аксолотов, «Записки
Новороссийского общ. естествоиспытателей», т. IV, вып. 1, 1876; Исследования о развитии
планарий, там же, т. V, вып. 1, 1877; Личинка Anisoplia, там же, т. VI, вып. 2,
1879: Болезни личинок хлебного жука, Одесса, 1879; О целебных силах организма,
«Протоколы съезда естествоиспытателей в Одессе», 1883; Лекции по сравнительной
патологии воспаления, 1892; Невосприимчивость в инфекционных болезнях, 1903;
Сорок лет рационального мировоззрения, 2-е изд., 1914; Этюды о природе человека,
4-е изд., 1913 (на фр. яз. 1903); Этюды оптимизма, 2-е изд. 1909; Страницы
воспоминаний, М., 1946; Избранные биологические произведения, серия «Классики
науки», М., 1950 (имеется подробная библиография трудов И. И. Мечникова и
литературы о нем); Вопросы иммунитета. Избранные труды, М., 1951; Собрание
сочинений [в 15 томах], М., 1950—1959; Избранные работы по дарвинизму, М., 1958.
О И. И. Мечникове: О м е л я н с к и й В., И. И. Мечников, Пг., 1916; Чисто-
в и ч Н. Л., Мечников, Гиз, Берлин, 1923; Безредка А., История одной идеи,
Харьков, 1926; Мечникова О. Н., Жизнь Ильи Ильича Мечникова, М.—Л.,
1926; Гремяцкий М. А., Илья Ильич Мечников. Его жизнь и работа, М., 1945;
Зенкевич Л. А., Мечников как биолог-эволюционист, «Успехи современной
биологии», 1945, т. XX; Карлик Л. Н., Мечников, М., 1946; П о л я к о в И. М.,
Значение трудов И. И. Мечникова в истории дарвинизма, «Труды совещания по
истории естествознания 24—26 декабря 1946», М., 1946; 3 и л ь б е р Л. А., И. И.
Мечников и учение об иммунитете, «Научное наследство», т 1, 1948; Новиков П. А.,
И. И. Мечников как зоолог, «Научное наследство», т. 1. 1948; Острянин Д. Ф.,
Мировоззрение И. И. Мечникова, Харьков, 1948; Догель В. А и Гайсино-
в и ч А. Е., Основные черты творчества И. И. Мечникова как биолога, в кн.:
И. И. Мечников, «Избранные биологические произведения», М„ 1950; X и ж н я-
ков В. В. [и др.], Творчество Мечникова и литература о нем, М., 1951;
Белкин Р. И., И. И. Мечников — великий русский биолог. М., 1953; Рукописные и
документальные материалы И. И. Мечникова. М., 1960; История естествознания в
России, т. III, М., 1962.

%ван JlemJ)oeui
1849 - 193b
ван Петрович Павлов был признанным вождем мировой
физиологической науки, любимым учителем врачей,
замечательнейшим гражданином своей родины, подлинным ге*
роем творческого труда, мудрым наставником научной
молодежи. Иван Петрович Павлов родился в г. Рязани
26 сентября 1849 г. в семье священника. Одаренный живым
воображением и напряженным эмоциональным
темпераментом, юноша И. П. Павлов, помогая отцу в садово-огородных работах,
пристально наблюдал чудесные проявления живой природы. Он часами
простаивал у муравейников, задумывался над особенностями поведения
насекомых и животных и навсегда полюбил природу. Первым толчком к
сознательному изучению природы были страстные призывы знаменитого
русского публициста-просветителя Д. И. Писарева, обращенные к
русской интеллигенции, заниматься естествознанием. Особенно сильное
впечатление на И. П. Павлова в юношеском возрасте произвела одна книга,
о которой он потом всю жизнь вспоминал с благодарностью. Это была
книга нашего великого соотечественника, отца русской физиологии
201

Иван Петрович Павлов
И. М. Сеченова. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что эта
книга составила потом лейтмотив всей творческой деятельности
И. П. Павлова. Уже в конце своей жизни, подытоживая огромный опыт
по изучению высшей нервной деятельности, И. П. Павлов писал: «При
изучении собаки, ближайшего и вернейшего спутника человека еще с
доисторических времен, главным толчком к моему решению, хотя и не
сознаваемому тогда, было давнее, еще в юношеские годы испытанное
влияние талантливой брошюры Ивана Михайловича Сеченова, отца русской
физиологии, под заглавием „Рефлексы головного мозга"».
Непреодолимое влечение к естествознанию заставило И. П. Павлова в 1869 г.
бросить семинарию и вместе со своими товарищами-единомышленниками
отправиться в далекий Петербург, чтобы поступить на естественный
факультет университета. Здесь, под влиянием проф. И. Ф. Циона —
известного русского физиолога, он навсегда связал свою жизнь с физиологией.
После окончания университета И. П. Павлов решил пополнить свои
знания по физиологии, в частности по физиологии и патологии человека.
С этой целью он в 1874 г. поступил в Медико-хирургическую
академию. Блестяще окончив ее, он получил двухгодичную заграничную
командировку в лучшие физиологические лаборатории того времени. По
приезде из-за границы он целиком отдал себя науке.
Все работы по физиологии, проведенные И. П. Павловым на
протяжении почти шестидесяти пяти лет, в основном группируются около трех
разделов физиологии: физиологии кровообращения, физиологии
пищеварения и физиологии мозга. Эти отделы физиологии кажутся очень
разобщенными и разнородными. Однако не у многих крупнейших деятелей
науки были так целостны исследовательские интересы на протяжении
всей жизни, как это было у И. П. Павлова. Его интересы к физиологии
мозга, к отысканию механизмов мозговой деятельности являлись
естественным результатом первоначальных поисков нервных механизмов в
работе внутренних органов. Только раскрыв нервный механизм простей*
ших функций организма, можно было разрешить проблему мозговой
деятельности. И. П. Павлов владел всеми богатствами науки о функциях
организма, и это позволило ему распространить общую
материалистическую концепцию, свойственную физиологии, и на высшую нервную
деятельность.
Работы И. П. Павлова по кровообращению связаны главным
образом с его деятельностью в клинике знаменитого русского клинициста
С. П. Боткина и обнимают период с 1874 по 1885 г. С. П. Боткин был
не только выдающимся клиницистом того времени, но имел особенную
склонность к экспериментально-физиологической проверке тех идей,
которые возникали у него на основании клинических наблюдений. Именно
эти экспериментальные работы при его клинике позволили ему быть
передовым, образованным и творческим клиницистом. Правда, его
лаборатория была очень небольшой; она помещалась в бывшей деревянной
бане клиники. Заведовать лабораторией С. П. Боткин пригласил
И. П. Павлова. Хотя И. П. Павлов до этого интересовался вопросами
пищеварения, здесь, под влиянием общей атмосферы клиники С. П.
Боткина, он целиком отдался изучению механизмов сердечно-сосудистой
системы. С. П. Боткин ставил перед И. П. Павловым вполне
определенные задачи: он должен был дать физиологическую оценку целому ряду
202

Иван Петрович Павлов
новых для того времени фармакологических средств; особенный акцент
в этих работах С. П. Боткин ставил на проверке народных средств.
И. П. Павлов целыми днями занимался этими фармакологическими
работами, но вместе с тем благодаря своей исключительной
наблюдательности он не мог не заметить новых для физиологии явлений в
сердечнососудистой системе. Как азартный охотник пробирается все глубже и
глубже в густые заросли в поисках долгожданной дичи, так и И. П.
Павлов с жадностью набрасывался на всякое наблюдение или случайное
явление в эксперименте. Он забросил дом, забыл о материальных
нуждах, о своем костюме и даже о своей молодой жене. Его товарищи не раз
принимали участие в его судьбе, желая чем-нибудь помочь ему. Однажды
группа товарищей собрала в складчину некоторую сумму и предложила
ее И. П. Павлову, желая этим поддержать его материально. И. П. Паз-
лов принял эту товарищескую помощь, но каково же было удивление
товарищей на другой день, когда они убедились, что он на эти деньги
накупил целую свору собак, чтобы поставить интересующий его
эксперимент. Он весь был полон той всепоглощающей страстью к исследованию,
о которой он писал в своем знаменитом письме к советской молодежи:
«Будьте страстны в ваших исканиях». Первым серьезным открытием,
которое создало ему славу, было открытие так называемого
усиливающего нерва сердца. До И. П. Павлова было известно, что работа сердца
регулируется блуждающим нервом. Этот факт особенно подробно был
исследован братьями Вебер, с именами которых и связано открытие
тормозящего действия блуждающего нерва на сердце. Экспериментируя на
собаках, И. П. Павлов обратил внимание, что при раздражении
некоторых симпатических нервов сердце начинает сокращаться более сильно,
не изменяя, однако, при этом ритма своих сокращений. Получилось
исключительное усиливающее действие. Замечательным было также то,
что уже остановившееся сердце могло быть вновь приведено в действие,
если раздражать этот нерв. Это явление особенно отчетливо выступало
в тех случаях, когда сердце останавливалось под влиянием каких-либо
фармакологических средств, как, например, под влиянием ландышевых
капель. Это открытие усиливающего нерва послужило исходным толчком
для целого ряда работ, которые впоследствии создали научное
направление под именем учения о нервной трофике (разрабатываемого ныне
школой акад. Сперанского). Впоследствии этот нерв получил название
«нерва Павлова». Весь этот цикл работ И. П. Павлова, посвященный
иннервации сердца, был оформлен в виде его докторской диссертации
под названием «Центробежные нервы сердца», за которую он в 1883 г.
получил звание доктора медицины. Уже в этот период обнаружилась
одна принципиальная особенность научного творчества И. П. Павлова,
которая впоследствии создала самое плодотворное из всех
физиологических направлений. Эту принципиальную особенность можно
формулировать так: изучать животный организм в его целостном, естественном
поведении. Соответственно этому изучение всех физиологических
проявлений организма должно производиться в условиях, максимально
приближающихся к естественным условиям жизни животного. Между те?л
обстановка большинства физиологических экспериментов того времени
коренным образом отличалась от естественной. Животное погружалось
в наркоз, и на таком наркотизированном животном производилось
203

Иван Петрович Павлов
измерение кровяного давления, учет работы сердца и т. д. Получал ли
экспериментатор при этом правильные сведения? Теперь мы знаем, что
выключение наркозом огромного влияния центральной нервной системы
на работу внутренних органов делает все наблюдения неполноценными.
Влияние мозга меняет все условия протекания физиологических
процессов, и, таким образом, экспериментатор не получает точных сведений
о действительном ходе этих процессов. И. П. Павлов нарушил
установившуюся традицию экспериментирования и разработал способ
измерения кровяного давления, который никак не менял состояния животного.
Так, например, собака находилась в обычном станке, веселая,
нормальная, а в это время в ее артерию на ноге вставлялась канюля — узкая
стеклянная трубка, и кровяное давление измерялось обычным
манометрическим способом. Естественно, что при таком способе измерения
кровяного давления экспериментатор получал более правильные данные, а
действие лечебных средств на сердечную деятельность приближалось к
естественным условиям.
Важным результатом этих работ явилась его точка зрения о том,
что постоянный уровень кровяного давления является результатом прес-
сорно-депрессорных соотношений.
Сейчас, когда проблема гипертонической болезни является одной из
актуальных проблем медицины, это представление И. П. Павлова
привлекает особое внимание, ориентирует на поиски патогенеза этого
заболевания.
Нововведения И. П. Павлова не обошлись, конечно, без курьезов.
Некоторые наблюдатели, присутствовавшие на опытах с ненаркотизиро-
ванным животным, решили даже написать жалобу в полицейское
управление.
Уже в клинике П. С. Боткина И. П. Павлов изучал изменчивость
кровяного давления при кормлении животного различными видами
пищевых веществ. Тогда родился известный теперь всему миру павловский
метод хронических фистул — искусственно созданных свищей. Весь
пищеварительный тракт животного И. П. Павлов сделал доступным
экспериментатору для самых разнообразных исследований, в момент
осуществления которых животное совершенно естественно вело себя в станке или
даже в общей лабораторной обстановке. Теперь все эти приемы
исследования стали достоянием каждой лаборатории, но сколько остроумия,
сколько напряженного труда и творческой изобретательности затрачено
было И. П. Павловым на выхаживание оперированных животных, чтобы
осуществление сложнейших операций было возможно теперь даже
начинающему физиологу!
Наиболее полно в лаборатории И. П. Павлова была разработана
физиология слюнных, желудочных и поджелз'дочных желез. Обычные
приемы получения слюны, употреблявшиеся до И. П. Павлова,
заключались в том, что у животного, находящегося под наркозом, раздражался
нерв, управляющий слюноотделением, и в результате этого
раздражения из протока слюнной железы вытекала слюна. Естественно, что этот
способ не мог удовлетворить И. П. Павлова, поскольку он не мог
отразить сложных отношений животного к разнообразным условиям
действительности, в частности к разнообразным сортам пищи. Вместе со
сзоим сотрудником, доктором Глинским, он разработал операцию, с по-
204

Иван Петрович Павлов
мощью которой слюнный проток, подававший слюну в полость рта,
выводят наружу через прокол щеки и пришивают к коже. Тогда при еде
животного происходит выделение натуральной слюны наружу, которая
и собирается экспериментатором в специальные сосуды. Полученная
таким образом слюна может быть изучена как в количественном, так и
в качественном отношении. Благодаря этому приему, получившему
название «слюнной фистулы», И. П. Павлов смог показать целый ряд
замечательных приспособлений работы слюнных желез к внешнему миру.
Количество и качество выделяемой слюны всегда стояли в точном
соответствии с тем видом пищи, которая попадала в рот животного. Так,
например, если в рот попадала сухая пища, то слюна содержала большое
количество воды; если жесткая пища, то в слюне появлялись слизистые
вещества, которые обволакивали пищу и тем самым предотвращали ее
вредные действия на слизистую оболочку пищеварительного тракта.
Такая тонкость приспособления физиологических процессов к явлениям
внешнего мира давала широкие перспективы для оценки вообще
приспособительных функций животного, и, как увидим, этот факт неизбежно
должен был толкнуть И. П. Павлова на изучение самых высших
приспособительных функций организма в форме мозговой деятельности. Но
особенно много остроумия И. П. Павлов применил при изучении работ
желудочных желез. На этом пути им было сделано такое количество
новых операций и открытий, что можно по праву сказать, что настоящая
физиология желудка стала существовать только после работ И. П.
Павлова. Его первое важное открытие в этой области заключалось в том,
что он установил наличие специальной сокоотделительной функции
желудка в тот момент, когда еще пища не попадала в желудок. Пищу можно
было только показывать, животное могло ее только еще разжевывать, а
желудочные железы уже выделяли сок. Особенно отчетливо эта
закономерность проявилась при опыте с так называемым «мнимым
кормлением». Он заключался в следующем. Животному перерезался пищевод
на середине шеи, и оба конца перерезанного пищевода выводились
наружу и пришивались на кожу. После такой операции пища, съедаемая
животным и проглатываемая им, выходила наружу через верхнее
отверстие и падала в ту чашку, из которой животное ело. Таким образом, одна
и та же пища могла без конца пережевываться и проглатываться
животным, и создавалось действительно «мнимое кормление». Хотя в этом
опыте целиком устранялось действие пищи на слизистую оболочку
желудка, тем не менее из желудка вытекал желудочный сок. Следовательно,
для того чтобы эта первая порция желудочного сока начинала
выделяться, совсем не нужно было, чтобы пища попадала в желудок. Этот
сок был назван «аппетитным» или «запальным». Благодаря ему первая
порция пищи, попадающая в желудок, встречает там энергичные
пищеварительные ферменты, которые ее и переваривают. Этим самым
начинается новый цикл химических процессов, способствующих дальнейшему
отделению желудочного сока.
До И. П. Павлова производились неоднократные попытки получать
желудочный сок через отверстия, проделанные в стенках живота и
желудка, т. е. через так называемые «желудочные фистулы». Были даже
попытки произвести изоляцию части желудка и сделать маленький
изолированный желудочек для того, чтобы наблюдать в нем отделение
205

Иван Петрович Павлов
желудочного сока вне зависимости от непосредственного действия
пищевых веществ на слизистую оболочку. Однако все эти эксперименты, давая
много ценного для физиологии желудочного пищеварения, тем не менее
не решали основной проблемы, интересовавшей И. П. Павлова,— что в
желудочном пищеварении принадлежит действию нервных факторов, а
что принадлежит действию химических факторов. Для решения этой
проблемы И. П. Павлов задумал и разработал операцию так
называемого «маленького желудочка». При этой операции часть желудка
выкраивалась из основного желудка, но не целиком, как это делалось
раньше, а таким образом, чтобы этот маленький изолированный желудочек
сохранял все свои нервные связи с центральной нервной системой.
Благодаря такой операции маленький же\удочек мог выделять желудочный
сок во все периоды желудочного пищеварения, т. е. и в условиях
действия только нервной системы («запальный сок»), и в условиях
химического пищеварения под влиянием специальных гормонов
пищеварительного тракта.
Работа с маленьким изолированным желудочком потребовала
совершенно особенных предосторожностей, так как малейшее загрязнение
раны приводило к смерти животных. И. П. Павлов впервые в истории
физиологии применил в больших масштабах стерильные операции на
животных. Данные И. П. Павлова о различных фазах отделения
желудочного сока сейчас же были использованы практической медициной.
В самом деле, если можно, кормя животное, получать неограниченное
количество желудочного сока, то, вероятно, этот сок мог бы принести
большую пользу в том случае, если по той или иной причине у человека
не хватает пищеварительных ферментов. В этом случае достаточно дать
ему тот желудочный сок, который получается у животного из
маленького желудочка (после предварительной очистки его), чтобы
существенно помочь больному.
Благодаря методам, разработанным И. П. Павловым, теперь удается
получать большое количество натурального желудочного сока для
лечения людей, страдающих заболеванием желудка. Пользуясь им, тысячи
людей, страдающих недостаточностью желудочного сока, теперь
восстанавливают свое здоровье.
Великий русский клиницист С. П. Боткин первый высоко оценил
практическое значение применения желудочного сока. Он говорил
И. П. Павлову: «Вы не остались в долгу у практической медицины. Она
вам подсказала ваш изумительный опыт „с мнимым кормлением", а вы
ответили ей прекрасным практическим предложением, основанным на
этом опыте».
Эти работы по исследованию желудочного пищеварения проводились
уже в новой лаборатории И. П. Павлова — во вновь открытом в то время
Институте экспериментальной медицины. Работа И. П. Павлова в
лаборатории С. П. Боткина приносила ему огромное творческое
удовлетворение, но сама лаборатория была недостаточно удобна. Все операции по
производству фистул пищеварительного аппарата требовали
обязательной стерильности, соблюдения таких же асептических условий, какие
уже были приняты в человеческой операционной, но еще не были введены
в экспериментальную практику. В лаборатории С. П. Боткина все это
было осуществить трудно. Не хватало ни места, ни средств. Вот почему
206

Иван Петрович Павлов
И. П. Павлов с радостью принял в 1890 г. предложение взять на себя
заведование отделом физиологии во вновь организуемом Институте
экспериментальной медицины. Здесь И. П. Павлов и построил по своему
вкусу «чистую операционную», которая ни в чем не уступала по асептике
операционной лучших больниц. После этого количество успешных
операций стало повышаться, и И. П. Павлов смог осуществить все свои
творческие замыслы. Работа его в это время привлекла всеобщее внимание,
и лаборатория И. П. Павлова стала излюбленным местом для
диссертантов, прикомандированных и всякого рода энтузиастов научного
исследования как русских, так и особенно иностранных. Это позволило
И. П. Павлову произвести огромное количество научных исследований в
разных отделах пищеварительного тракта. Его школа дала в это время
много талантливых и солидных исследователей. Физиология
пищеварения была создана лабораторией И. П. Павлова совершенно заново.
В 1904 г. за свои работы по пищеварению И. П. Павлов получил
Нобелевскую премию. Но в этот момент его творческий гений открыл уже
новую страницу в истории физиологии — страницу, получившую
название «учения о высшей нервной деятельности», или «учения об условных
рефлексах».
Нельзя думать, что учение о высшей нервной деятельности,
разработанное И. П. Павловым, явилось случайной находкой в исследовании
процессов пищеварения. Это мнение неправильно. Уже законы отделения
«запального» желудочного сока точно так же, как и отделения слюны на
показывание пищи, открывали И. П. Павлову путь к осуществлению его
первоначальных юношеских устремлений вскрыть законы деятельности
мозга. Его учение об условных рефлексах явилось логическим
завершением всех тех физиологических экспериментов, которые И. П. Павлов в
большом количестве проделал по кровообращению и пищеварению.
Как объяснить факт выделения слюны или желудочного сока, когда
животное не ест пищу, а только видит ее? Сказать, что животное
«хочет есть», что ему «приятно видеть пищу»,— значит, уклониться от
ответа на вопрос. Исследования И. П. Павлова показали, что, например,
выделение слюны или желудочного сока может быть вызвано не только
видом пищи, но любым внешним раздражением (звонком, вспышкой
света, стуком), действие которого по времени совпадало с актом кормления
животного. И. П. Павлов показал, что в основе такого рода явлений
лежит вполне определенный объективный механизм, детерминированная
нервная деятельность, названная им условным рефлексом.
Для изучения этого вида мозговой деятельности животное
подвергалось действию какого-нибудь внешнего искусственного раздражителя,
который до того животному был безразличен, например звук бульканья
воды, трещетки, стук метронома или вспыхивание лампочки, но вслед за
этим безразличным раздражением собака получала корм. Вначале,
естественно, слюноотделение происходило только в тот момент, когда пища
попадала в полость рта. Но уже после нескольких совпадений, например,
звонка с кормлением, достаточно было прозвучать звонку, как собака
начинала облизываться и из фистулы выделялась слюна. Так
образовался условный слюнный рефлекс.
Были проделаны опыты, в которых щенки с самого рождения
питались только одним молоком. Когда щенки выросли и превратились во
207

Иван Петрович Павлов
взрослых собак, то оказалось, что они совершенно не интересуются ни
мясом, ни хлебом, ни какими-либо другими продуктами. Они
отворачивались от них: их запах и вид не вызывали у собак выделения слюны.
Лишь после того, как собаки испытали новую пищу, их вид и запах
стали вызывать слюноотделение. Тем самым было показано, что
условные рефлексы — результат индивидуальной жизни, они образуются как
ответные реакции организма на внешние раздражения, совпадающие во
времени с какой-либо его биологически важной, врожденной
деятельностью. Условные рефлексы ложатся затем в основу всего жизненного
опыта в целом.
Опыты, в которых тончайшей операцией удалялась кора головного
мозга, показали, что условные рефлексы являются свойством коры мозга.
Сущность их сводится к установлению новых нервных связей в коре
головного мозга. Этим самым И. П. Павлов навсегда покончил с
извращенным идеалистическим толкованием мозговой деятельности и открыл
путь для научного объективного подхода к изучению тончайших
мозговых процессов. Он указал совершенно новый путь изучения функций
головного мозга и дал действенный метод изучения высшей нервной
деятельности.
Вооруженный объективным методом исследования, И. П. Павлов
заглянул в самые глубинные и таинственные процессы человеческого мозга.
Он разъяснил механизм сна. Сон оказался разновидностью особого
нервного процесса торможения, распространяющегося по всей коре
головного мозга. Мозговые клетки, при известных условиях, впадают в
особое состояние, которое, являясь активным, тем не менее устраняет
всякую внешнюю деятельность. Этот процесс в школе И. П. Павлова был
назван торможением. Совместно с положительным процессом
возбуждения торможение создавало то разнообразие в поступках и поведении,
которое характеризует высшее животное и человека. Так постепенно
строилось учение о деятельности коры головного мозга, как о
функциональной мозаике возбуждения и торможения. В настоящее время
условный рефлекс становится отправным пунктом для исследования и общих
нейрофизиологических закономерностей. Вскоре последовал ряд
исследований, которые позволили дать физиологическую характеристику типов
нервной деятельности животного. Этим самым была создана
классификация нервных систем животных, вполне применимая и для разделения
людей по характеру их нервной деятельности. Исследования школы
И. П. Павлова дали возможность вскрыть физиологическую природу
эмпирической классификации типов нервной деятельности людей,
выраженной врачами в разделении людей на сангвиников, флегматиков,
холериков и меланхоликов.
Работы И. П. Павлова по высшей нервной деятельности,
продолжавшиеся более тридцати лет, привели его к решению проблем патологии
нервной деятельности. Отправным пунктом для этой связи с клиникой
послужило открытие так назыв-аемого «экспериментального невроза».
Создавая условия конфликта между торможением и возбуждением в коре
больших полушарий, И. П. Павлов смог получить различные степени
функционального повреждения нервной системы, которые во многом
были подобны невротическим состояниям, наблюдаемым в клинике. Для
более тесного контакта с клиническим материалом в 1925 г. И. П. Пае-
208

Иван Петрович Павлов
лов открыл при своей лаборатории две клиники: нервную и
психиатрическую и с успехом применял экспериментальные результаты,
полученные им в лаборатории, для лечения нервных и душевных заболеваний.
Здесь им было показано, что целый ряд нарушений душевной
деятельности, как, например, шизофрения, по своей природе представляет не
что иное, как подчеркнутое выявление так называемого «охранительного
торможения».
Это учение И. П. Павлова об охранительном торможении
позволило ему построить рациональную терапию душевных заболеваний,
которая в основном покоилась на его исследовании действия бромистых
соединений на нервную систему. Оказалось, что малые дозы брома,
регулируя отношение между возбуждением и тормозным процессом,
приводят к нормальному функционированию всего мозга в целом. Было
показано также, что «охранительному торможению» помогает длительный
наркотический сон. После целого ряда исследований было установлено,
что «наркотический сон» и «охранительные торможения» — процессы
одной природы. Особенно интересным достижением последних лет
работы И. П. Павлова по высшей нервной деятельности было изучение
наследственных свойств отдельных типов нервной деятельности. Для
решения этого вопроса И. П. Павлов значительно расширил свою
биологическую станцию в Колтушках под Ленинградом — настоящий город
науки,— на которую Советское правительство отпустило ему более чем
12 миллионов рублей. Здесь ставились опыты со скрещиванием собак
разного типа нервной деятельности и с изучением происходящего от них
потомства. Было найдено, что условия воспитания, которые изменялись
в ходе опытов, во многом определяют характер поведения животного и
иногда могут значительно замаскировать его основной конституционный
тип, т. е. его врожденные особенности.
Трудно перечислить огромное количество проблем, которые
И. П. Павлов поставил и разрешил в своей лаборатории. Он создал
крупнейшую в мире физиологическую школу. Он создал новые разделы
физиологии. Его работы открыли экспериментальному исследованию
наиболее таинственные стороны нервно-мозговой деятельности.
Нет такой страны в мире, где бы учение И. П. Павлова не имело
горячих почитателей, учеников и продолжателей. В Америке, Англии,
Франции и других странах были созданы специальные павловские
лаборатории. Лабораторию самого И. П. Павлова посетили сотни
экскурсантов из-за границы; в ней работали присланные к И. П. Павлову в
специальную командировку ученые других стран. Множество ученых вело
оживленную переписку с И. П. Павловым и его учениками по
разнообразнейшим вопросам созданного И. П. Павловым нового направления в
науке. Ни один журнал по физиологии и психологии не выходит без
статей, посвященных учению об условных рефлексах.
Имя И. П. Павлова стало символом преданной и страстной любви
к научному творчеству. Гениальный новатор в науке, он создал свой
особый павловский стиль научной работы. Три особенности этого стиля
резко бросаются в глаза: 1) умение концентрировать исследование на
одном однажды выбранном направлении, последовательность; 2)
тонкость и исключительная точность эксперимента и наблюдения; 3)
всепоглощающая страсть к труду, неустанность исканий.
209

Иван Петрович Павлов
И. П. Павлов, выбрав предмет исследования, не оставлял его до тех
пор, пока он не был исчерпывающе изучен. Факты многократно
проверялись, точность их неустанно контролировалась, но когда они
признавались бесспорными, пред их судилище представлялись выдвинутые
гипотезы, и несоответствующие фактам гипотезы немедленно и
безжалостно отбрасывались. И. П. Павлов говорил: «Изучайте, сопоставляйте,
накопляйте факты! Как ни совершенно крыло птицы, оно никогда не
могло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух
ученого, без них вы никогда не сможете взлететь. Без них ваши
„теории" — пустые потуги». «Никогда не пытайтесь прикрыть недостаток
знаний хотя бы и самыми смелыми догадками и гипотезами. Как бы ни
тешил ваш взор своими переливами этот мыльный пузырь — он
неизбежно лопнет, и ничего, кроме конфуза, у вас не останется». Страстный
до азарта, искуснейший экспериментатор, он гневно и резко осуждал
сотрудника, допустившего вольно или невольно ошибку в наблюдении.
И. П. Павлов был тогда беспощаден, и виновному приходилось даже на
время оставлять лабораторию. Как никто другой, И. П. Павлов умел
организовать коллективную творческую работу. Своей горячей
страстностью, целеустремленностью он заражал окружающих, и вокруг него
кипела дружная общая работа. Будучи идейным вождем и вдохновителем
новых направлений в науке, совершившим подлинный переворот в
физиологии и медицине, Иван Петрович высоко ценил деятельность всех своих
сотрудников. Он считал себя многим обязанным помощи своих коллег.
В жизни И. П. Павлов был скромным и чутким человеком. Он не
любил парадности, рекламы и ненужной роскоши. Когда в тяжелый
1919 г. правительственная комиссия, во главе которой стоял А. М.
Горький, хотела оказать ему персональную помощь, он ответил: «Продукты
надо расходовать бережно. Давайте, как всем, не больше». Забывая
о себе, он думал о науке; не хватало для опытов собак, и он писал:
«Собак нужно, собак. Положение такое, что хоть сам бегай по улицам —
лови собак».
И. П. Павлов увлекался русской классической музыкой. Любил
русскую литературу, особенно произведения Л. Н. Толстого и А. П. Чехова.
Полный любви к жизни и жажды к труду, он даже в преклонном
возрасте занимался спортом. «Очень, очень хочу жить еще долго,— говорил
он,— хоть до ста лет. И даже дольше.»
В письме слету горняков-стахановцев Донбасса в 1935 г. он писал:
«Всю мою жизнь я любил и люблю умственный труд и физический и,
пожалуй, даже больше второй. А особенно чувствовал себя
удовлетворенным, когда в последний вносил какую-нибудь хорошую догадку, т. е.
соединял голову с руками. Вы попали на эту дорогу. От души желаю
вам и дальше двигаться по этой, единственно обеспечивающей счастье
человека дороге».
И. П. Павлов был верным сыном своей родины, великим
гражданином Советской страны. «Радостно сознавать себя гражданином страны,
в которой наука занимает ведущее и почетнейшее место,— говорил
И. П. Павлов.— Можно искренне гордиться родиной, где так заботливо
и широко поощряют прогресс науки и культуры... Мне уже много лет,
но я счастлив, что могу работать на благо моей любимой родины и для
счастья всего человечества». «Раньше наука была оторвана от жизни,
210

Иван Петрович Павлов
была отчуждена от населения, а теперь я вижу иное: науку уважает и
ценит весь народ. Я поднимаю бокал и пью за единственное
правительство в мире, которое могло это осуществить, которое так ценит науку
и горячо ее поддерживает, за правительство моей страны».
27 февраля 1936 г. Ивана Петровича Павлова не стало. После
непродолжительной болезни на восемьдесят седьмом году жизни он скончался.
Умер «некоронованный король мировой физиологии», как назвал
И. П. Павлова известный американский ученый Кеннон. В своей
телеграмме Кеннон писал: «Будущие поколения будут связывать его имя
с революционными открытиями в области пищеварительного процесса
и наиболее сложных функций мозга. Все, кто знал Павлова, восхищались
им и любили его. Он надолго останется в памяти людей, этот
гениальнейший человек».
Крупнейший английский ученый Резерфорд, потрясенный
сообщением о смерти И. П. Павлова, писал: «Хотя я не физиолог, а физик —
я не могу, однако, не сознавать, какую колоссальную потерю понесла
наука со смертью академика Павлова. Об этой потере будут сожалеть
во всех странах. Академик Павлов был исключительно выдающимся
физиологом, который сделал очень многое для развития науки. Его
работы по изучению условных рефлексов вызвали восхищение во всем
мире».
Выдающийся французский ученый Лапик писал: «Смерть Павлова—
это скорбная весть для международной физиологии. Я глубоко любил
Павлова. Он не только отличался своими ценными трудами, но и
личными достоинствами. Он наш общий учитель».
И. П. Павлов был учителем в самом высоком смысле слова.
Благородные слова его обращения «К советской молодежи» живут в памяти
всех, кто отдает свои силы науке: «И для молодежи, как и для нас,
вопрос чести — оправдать те большие упования, которые возлагает на
науку наша родина».
Имя И. П. Павлова, гениального естествоиспытателя, гордости и
славы русской науки, навсегда останется в веках.
Главнейшие труды И. П. Павлова: Полное собрание сочинений, т. 1—6, М.,
1951—1952; Лекции о работе пищеварительных желез, М.—Л., 1924;
Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения)
животных (условные рефлексы), М.—Л., 1938; Лекции о работе больших полушарий
головного мозга, М.—Л., 1938; Избранные труды, М., 1951.
О И. П. Павлове: Иван Петрович Павлов (Воспоминания учеников, под ред.
и с предисловием Н. И. Лепорского), Воронеж, 1941 (есть библиография об
И. П. Павлове). Фролов Ю П., Высшая нервная деятельность, М., 1930;
Бобров Н., Башня молчания, М., 1931; Фролов Ю. П., И. П. Павлов и его учение
об условных рефлексах, М., 1936; Коштоянц X. С, Повесть из жизни академика
И. П. Павлова (О работе в области пищеварения), М.—Л., 1938; Югов А. К.,
Очерк жизни и деятельности великого физиолога, М., 1939; Югов А. К.,
Иван Петрович Павлов. М., 1943; Кассирский И. П., И. П. Павлов и его
значение в медицине, М., 1941; Коштоянц X. С, Очерки по истории физиологии в
России, М.—Л., 1946; Анохин П. К., От Декарта до Павлова, М., 1945;
Павлова С. В.. Из воспоминаний, «Новый мир», № 3, 1946; Анохин П. К.,
И. П. Павлов (Жизнь, деятельность и научная шкала), М„ 1949; Библиография
трудов И П Павлова и литература о нем, М.—Л., 1954; История естествознания
в России, т. III, М, 1962.

^Николай ?вгенъевиг
1ВШЕДЕМС1&ММ
1852-1922
мя Николая Евгеньевича Введенского занимает почетное
место в истории физиологии. Он внес огромный вклад в
изучение физиологии нервной системы.
Еще во второй половине прошлого столетия И. М.
Сеченов и С. П. Боткин на основе рефлекторной теории
положили начало разработке того широкого круга идей, который
впоследствии получил название нервизма. Наивысшего
своего развития эти идеи достигли в учении И. П. Павлова о высшей
нервной деятельности.
Среди физиологов современников И. П. Павлова не было к нему
более близкого по глубине и сходству естественнонаучных взглядов, чем
Н. Е. Введенский.
Николай Евгеньевич Введенский родился 28 апреля 1852 г. в селе
Кочково Вологодской губернии в семье сельского священника. Начальное
и среднее образование он получил в Вологодском духовном училище, а
затем семинарии.
272

Николай Евгеньевич Введенский
В 1872 г. Н. Е. Введенский поступил на естественное отделение
физико-математического факультета Петербургского университета. Позже,
в 1874 г. он был арестован по обвинению в политической пропаганде
среди народа, осужден по процессу 193-х и более трех лет провел в
тюрьме. По отбытии заключения он еще долго находился под надзором
полиции. Лишь с 1878 г. он смог продолжить университетское
образование.
Еще будучи студентом — в 1879 г.— Н. Е. Введенский получил
премию в память I съезда естествоиспытателей за свою работу «О влиянии
света на кожную чувствительность».
По окончании университета он остался работать в лаборатории
И. М. Сеченова, сначала лаборантом, а затем ассистентом. С тех пор
вся его жизнь на протяжении более сорока лет (1879—1922 гг.) была
связана с этой лабораторией, преобразованной в 1934 г. в
Физиологический институт Ленинградского государственного университета.
В 1883 г. Н. Е. Введенский начал читать лекции по физиологии
человека и животных на Высших женских курсах, а в 1884 г., защитив
магистерскую диссертацию, приступил к чтению лекций в Петербургском
университете. В 1887 г. он защитил диссертацию на степень доктора, а
когда И. М. Сеченов оставил в 1889 г. Петербургский университет,
Н. Е. Введенский, как ближайший его ученик и выдающийся сотрудник,
был избран профессором университета.
О личном облике Н. Е. Введенского можно получить довольно
четкое представление по следующей записи акад. А. А. Ухтомского, хорошо
знавшего своего учителя: «Скромный, иногда несколько суховатый и
замкнутый в личной жизни, Николай Евгеньевич сохранял большую
душевную теплоту и отзывчивость. Об этом знали все близко с ним
соприкасавшиеся. Николай Евгеньевич не имел своей семьи, жил одиноко,
но трогательно любил семьи своего отца, брата и сестры. Скончался
Николай Евгеньевич 16 сентября 1922 г. в старом родительском доме,
куда поехал ухаживать за одиноким параличным братом, будучи сам
слаб и болен».
Н. Е. Введенский был членом-корреспондентом Петербургской
Академии наук с 1909 г. Он принимал деятельное участие в мировых
конгрессах физиологов и медиков, представляя русскую физиологическую науку.
В 1900 г. он был избран почетным президентом Парижского конгресса
медицины, а затем представителем России в Бюро по организации
международных съездов физиологов.
Основные работы Н. Е. Введенского посвящены выяснению общих
закономерностей работы нервной системы, исследованию ее интимнейших
физиологических процессов.
Основы физиологии, заложенные трудами И. М. Сеченова, были
развиты далее Н. Е. Введенским и И. П. Павловым. Эти три великих
физиолога являются представителями единого материалистического
направления русской физиологии.
Работа И. М. Сеченова в Петербургском университете протекала в
двух направлениях. Первое было связано с его открытиями в области
центральной иннервации, нервного торможения, рефлексов головного
мозга и электрических явлений в мозговом стволе животных.
Второе— с его исследованиями газов крови. Первое направление работ
213

Николай Евгеньевич Введенский
И. М. Сеченова, особенно вопросы нервного торможения и отношение
тормозных процессов к возбуждению в нервной системе, и стал дальше
развивать его ученик Н. Е. Введенский.
Проводя последовательно идеи нервизма и развивая их далее на
основе рефлекторной теории, Н. Е. Введенский писал в 1901 г.:
«...теперь, как и прежде, мы должны смотреть на центральную нервную
систему, как на регулятор всех отправлений... в организме». И далее: «Роль
регулятора в организме выполняет центральная нервная система таким
образом, что она соответственно указаниям, получаемым с
чувствительных (центростремительных) нервов, посылает в периферические
аппараты импульсы то стимулирующего, то запретительного характера. Мы
будем называть вообще первые возбуждающими, вторые
тормозящим и».
Физиологией нервно-мышечной системы Н. Е. Введенский стал
заниматься сразу после своих первых работ о влиянии света на
рефлекторную возбудимость и о дыхании и уже до конца жизни не покидал этой
области, дав ряд классических работ и обосновав теорию основных
нервных процессов. Исходным моментом работ Н. Е. Введенского послужила
проблематика И. М. Сеченова, особенно те вопросы, которые возникли
в связи с работой над электрическими явлениями в мозгу животных.
И. М. Сеченов — первый исследователь, наблюдавший в 1882 г.
электрическую деятельность в продолговатом мозгу животных и
открывший в мозгу импульсы, возникающие в виде периодических колебаний.
Эти импульсы медленно развиваются во времени; их ритм значительно
ниже, чем ритм волн возбуждения периферических аппаратов при
осуществлении тех или иных рефлексов. Перед И. М. Сеченовым встала
проблема соотношения и взаимного влияния между частыми импульсами
с периферических аппаратов при рефлекторной деятельности и
найденными им медленными волнами возбуждения в продолговатом мозгу.
Этот вопрос для дальнейшей разработки был передан Н. Е.
Введенскому и явился исходным моментом всей его проблематики.
«По всей видимости, дело шло о проблеме, сильно занимавшей
И. М. Сеченова в те времена,— пишет А. А. Ухтомский,— и проблема
эта была связана, по-видимому, с наблюдениями И. М. над
периодическими подъемами гальванической деятельности в продлговатом мозгу
лягушки.»
Н. Е. Введенский начал свои работы с телефонического
выслушивания нервного процесса. Еще в начале девятнадцатого столетия
физиологи нашли, что мышцы во время сокращения издают так называемый
«мышечный тон» — звук, показывающий, что в основе возбуждения
мышцы лежит определенная ритмика возбуждения. Но никто не мог
открыть подобной ритмики непосредственно с нерва.
Н. Е. Введенский сделал величайшее для своего времени открытие,
обнаружив при помощи телефона, что процесс возбуждения в нервах есть
процесс ритмический. Теперь в физиологических лабораториях имеются
усилители и осциллографы, дающие возможность с точностью до
тысячных долей секунды регистрировать эти ритмы Введенского на
фотобумаге или выслушивать их в громкоговоритель. В начале научной
деятельности Н. Е. Введенского, когда телефон был еще новостью, выслушать
при помощи телефона, что делается в нервах у человека и животных, и
214

Николай Евгеньевич Введенский
открыть один из основных законов нервного возбуждения — именно его
ритмический характер, мог действительно лишь великий мастер
физиологии. Ряд первоклассных физиологов за рубежом почти одновременно с
ним пытались решить эту задачу, но безуспешно. Ее решил Н. Е.
Введенский.
Электрофизиологическая методика исследования деятельности
нервной системы человека и животных, являющаяся одной из объективных
методик современной науки, покоится на данных Н. Е. Введенского,
сумевшего еще на заре электрофизиологии сделать гениальное открытие
ритмического характера нервного возбуждения.
Немецкий физиолог Пипер в начале XX в. также исследовал
ритмику нервного возбуждения человека. Он зарегистрировал при помощи
струнного гальванометра электрограмму мышцы человека и обнаружил
при этом ритм «50 в секунду». Но по существу Пипер не дал ничего
нового по сравнению с тем, что Н. Е. Введенский нашел еще в 1883 г. и
обобщил в своей работе «Телефонические исследования над
электрическими явлениями в мышцах и нервах».
Телефонические исследования обнаружили ряд новых
закономерностей работы нервно-мышечной системы. Подвергая в экспериментальной
обстановке ритмическим раздражениям нерв, Н. Е. Введенский нашел,
что нерв в своей работе по передаче импульсов, по сравнению с другими
частями нервной системы, практически неутомим. Видоизменяя
различным образом постановку своих опытов, Н. Е. Введенский неопровержимо
доказал относительную неутомляемость нервов, могущих работать
беспрерывно десятками часов, не требуя даже минутного отдыха. «В нерве
обнаруживается настолько продолжительная и неожиданная
неутомляемость,— писал Н. Е. Введенский в 1883 г.,— что возникает вопрос,
способен ли он вообще утомляться под действием возбуждения.»
Открытие Введенского о неутомляемости нерва было затем
подтверждено другими физиологами.
Сопоставление высоких ритмов возбуждения нервов, которые
связывают центральную нервную систему с рабочими органами на
периферии (например, мышцами), с теми относительно длительными
возбуждениями в самих центрах, которые наблюдал в свое время И. М.
Сеченов, неизбежно поставило перед Н. Е. Введенским общую
проблему о взаимодействии нервных элементов различной рабочей
подвижности.
В ряде работ он показал, что нерв, его окончания в мышце и сама
мышца обладают различной рабочей подвижностью, или
функциональной лабильностью.
Лабильность — мера, введенная в физиологию впервые Н. Е.
Введенским,— есть определенная величина, измеряемая количеством волн
возбуждения, которое может воспроизвести в секунду та или иная
возбудимая ткань без изменения ритма. Закон Введенского гласит,
лабильность может быть измерена числом электрических колебаний, которое
воспроизводится данным физиологическим образованием в одну секунду
в полном количественном соответствии с ритмом максимальных
раздражений.
Чем выше лабильность ткани, тем большее количество раз она
может возбудиться в единицу времени. Следовательно, каждая волна воз-
215

Николай Евгеньевич Введенский
буждения будет скорее протекать во времени. Возбудимые ткани
отличаются друг от друга своею лабильностью, т. е. скоростями возбуждений.
Как установил Н. Е. Введенский, наибольшая лабильность,
достигающая на изолированном нервно-мышечном препарате хладнокровных
животных 500 в секунду, имеется у нервов, затем значительно ниже у
мышц; нервные центры с их сложными и своеобразными передачами и
промежуточные звенья между нервами и мышцами обладают наименьшей
лабильностью.
Если раздражать непосредственно мышцу, например, хладнокровного
животного раздражением с частотой 200—250 в секунду, то этот ритм
она может воспроизвести. В этом можно убедиться, если сократившуюся
под влиянием раздражения мышцу соединить проводами с усилителем,
на выходе которого имеется катодный осциллограф или
громкоговоритель. Тогда на экране осциллографа можно заметить 200—250
колебаний луча в секунду или услышать в громкоговоритель звук
соответствующей частоты. Но этот ритм мышца воспроизводит чисто лишь в первые
моменты раздражения, а затем ритм переходит в более низкий. Иначе
говоря, ритм 200—250 периодов возбуждения в секунду являлся в
начале раздражения мерой ее функциональной подвижности.
Если же мышца получает раздражение не непосредственно, а через
нерв, который к ней подходит, то предельным ритмом, который она
может воспроизвести, окажется всего 150—100 раздражений в секунду. При
более высоком ритме мышца перестает воспроизводить ритмику
раздражений и начинает расслабляться. Происходит это из-за того, что
нервные импульсы, прежде чем дойти до мышцы, проходят по нервным
окончаниям, лабильность которых еще ниже, чем у мышцы. Всякий раз, когда
по нервным волокнам идут чрезмерно частые импульсы, превосходящие
меру функциональной подвижности нервных окончаний, мышца не
сокращается, а расслабляется, т. е. вместо возбуждения отвечает торможением.
По своему физиологическому механизму переход возбуждения в
торможение мышцы связан со снижением функциональной подвижности в
наименее лабильном звене, в данном случае в нервных окончаниях.
Следовательно, функциональная подвижность есть величина переменная,
изменчивая в ходе реакции.
Лабильность ткани подавляется не только слишком частыми, но и
слишком сильными раздражениями. Чем менее лабильна та или иная
ткань, тем менее высокие ритмы оказываются для нее превосходящими
меру ее лабильности и тем быстрее в ней наступает торможение. «Когда
нервное волокно начинает посылать своему концезому аппарату частые
и вместе с тем сильные импульсы, превосходящие меру его
подвижности,— писал Н. Е. Введенский,— то этот последний сначала
трансформирует их в возбуждения более низкого ритма, а потом впадает в более или
менее глубоко выраженное состояние угнетения, так что возбуждающее
действие волокна уступает место тормозящему. Последнее должно
поэтому легче вызываться на нервной клетке, чем на концевой пластинке.»
Опытами с торможением скелетной мышцы частыми и сильными
раздражениями, описанными в работе «О соотношениях между
раздражением и возбуждением при тетанусе», Н. Е. Введенский по-новому
подошел к важнейшей проблеме физиологии — связи между возбуждением
и торможением, как основными процессами нервной системы.
276"

Николай Евгеньевич Введенский
В физиологии торможение какого-либо органа не есть покой; только
по внешнему выражению оно может быть смешано с покоем. Торможение
есть деятельное успокаивание.
Открытие самого факта, что нервная система (ее центры) может
создавать торможение в периферических органах, в частности тормозить
спинно-мозговые рефлексы, принадлежит И. М. Сеченову. Открытие
Сеченовым тормозящих влияний со стороны центральной нервной системы
создало целую эпоху в физиологии и послужило отправным пунктом для
новых исследований закономерностей нервной системы. Но И. М.
Сеченов в своих работах не исследовал закономерности самого торможения
как активного рабочего состояния, не исследовал самой природы этого
процесса и его связи с возбуждением. Это сделал Н. Е. Введенский.
Именно он впервые установил, что «деятельное успокаивание» органа с
подходящего к нему нерва может быть результатом самого же
возбуждающего этот орган раздражения и не требует существования
специального тормозящего центра, как было принято считать до него.
На основе долгих лет работы Н. Е. Введенский дал свою теорию
нервного торможения, покоящуюся на бесспорных фактах,
свидетельствующих о том, что в одних случаях нерв, подходящий к мышце,
возбуждает ее (оптимум силы и частоты раздражений), в других случаях тот
же самый нерв ее тормозит, деятельно успокаивает, ибо сам он именно
в это время возбуждается сильными и частыми раздражениями, которые
на него падают (пессимум силы и частоты раздражений). Иными
словами, Н. Е. Введенский показал, что противоположные по своему
эффекту процессы нервной системы, возбуждение и торможение, связаны
взаимными переходами один в другой и при прочих равных условиях
являются функциями от количества и величины раздражения.
Интересно отметить, что намек на идею перехода возбуждения в
торможение имеется еще у И. М. Сеченова в его работе с В. В. Пашути-
ным (1865 г.). Возражая физиологу А. А. Герцену, в этой работе
И. М. Сеченов указывал, что в случае химического раздражения
спинного мозга раздражение сначала всегда повышает отражательную
(рефлекторную) деятельность и только позднее усиление ее переходит в
противоположное состояние — угнетение. В другой работе «Об
электрическом и химическом раздражении чувствующих спинно-мозговых нервов
лягушки» И. М. Сеченов показывает, что эффект зависит от силы
раздражающих токов: «максимум рефлекторно-двигательнои деятельности
падает на нервные раздражения средней силы». Раздражения
слабые обнаруживают большую наклонность к суммированию, а сильные
вызывают лишь в начале слабое движение, сменяющееся полным
покоем животного. В действии сильных раздражений И. М. Сеченов
усматривал тормозящее действие чувствующего нерва на рефлекторный
аппарат.
По теории Н. Е. Введенского торможение наступает всякий раз,
когда интервал раздражения становится значительно короче интервала,
требующегося для воспроизведения возбуждения в наименее
функционально подвижном звене возбудимых образований.
По Н. Е. Введенскому, торможение в нервной системе есть
качественная модификация процесса возбуждения в зависимости от
количественных условий протекания возбуждения.
217

Николай Евгеньевич Введенский
Воззрение на торможение в нервной системе у Н. Е. Введенского
слагалось на путях монистического понимания основных нервных
процессов и было особенно направлено против схоластики немецкой
физиологической школы Ферворна, претендовавшей на всеобщее признание. Из
данных Н. Е. Введенского со всей убедительностью следовало, что
торможение никак не может быть продуктом паралича и падением
возбудимости, как думал Ферворн и его последователи. Ферворн не только не
дал ничего нового по вопросу о механизме торможения по сравнению
с тем, что было еще у Н. Е. Введенского в начальном периоде его
работы, но, как справедливо писал Ухтомский (в 1927 г.): «...Ферворн
запутал вопрос для многих... и запутался сам».
Свои дальнейшие исследования по вопросу физиологического
механизма торможения и его взаимоотношений с возбуждением и наркозом
Н. Е. Введенский обобщил в учении о парабиозе (пара — около, биос —
жизнь), в котором вскрыл интимнейшие механизмы внутренней связи
между этими тремя состояниями центральной нервной системы. Причем
центральным звеном своей теории он сделал открытый им ранее
параметр физиологической лабильности.
В книге «Возбуждение, торможение и наркоз» Н. Е. Введенский
подробно изложил свое учение о парабиозе. Останавливаясь на сущности
своей теории, он писал в 1901 г.: «Как видно, сущность ее проста. Она
предлагает смотреть на торможение и наркоз, как на известные
модификации возбуждения и, таким образом, связывает три названные в
заголовке состояния между собой, подчиняя их закону
относительной подвижности (разрядка наша.— Авт.), который в
в свою очередь определяет зависимость этих состояний как от
раздражителей, так и от других влияний...». В другой работе в 1906 г. он пишет:
«В основу моей теории положена относительная лабильность, которая
предполагает именно рефракторность (невозбудимость, угнетение.—
Авт.) для возбуждений, превосходящих по частоте предельную
лабильность».
Говоря о лабильности, Н. Е. Введенский имеет в виду
функциональную подвижность в каждый данный момент времени. Ибо лабильность
не есть какая-то неизменная величина. Развивая учение о лабильности
возбудимых образований, он подчеркивает ее переменный характер.
Н. Е. Введенский считал предрассудком мнение, распространенное среди
некоторых физиологов, что так называемый «собственный ритм» есть
неизменная величина ткани. Н. Е. Введенский, а затем А. А. Ухтомский
считали, что постоянную роль при этом играет фактор времени,
пережитая «история» возбудимой системы.
Если нервные окончания разнятся от самого нерва степенью своей
лабильности, решил Н. Е. Введенский, то следовательно, можно
экспериментально, путем действия любого химического или физического агента
изменять степень лабильности в определенном участке нерва и тем
приблизить его по лабильности к нервным окончаниям.
Что же происходит в таком измененном участке нерва?
Становясь все менее лабильным, этот участок проводит все менее
частые волны возбуждения. При той же количественной характеристике
текущих волн возбуждения чрезвычайно изменяется самый ход реакции.
Волны возбуждения, приходящие в очаг с пониженной функциональной
218

Николай Евгеньевич Введенский
подвижностью, все более замедляются в своем развитии и
проведении и наконец с резким понижением лабильности они принимают
стационарный характер. В результате получается местный очаг устойчивого
возбуждения. При восстановлении, тем или иным путем, лабильности в
очаге местного возбуждения нерв вновь приобретает способность
проводить волны возбуждения.
От замедленной в своем развитии и проведении волны нормального
возбуждения Н. Е. Введенский пришел к понятию парабиоза. Он вскрыл
неизвестные до него закономерности перехода ритмического возбуждения
в нервной системе к стационарному возбуждению, вообще неизвестному
до него — и обратный переход стационарного возбуждения в
ритмическое, волновое. Основные физиологические механизмы деятельности
нервной системы предстали перед физиологами в новом свете.
Н. Е. Введенский открыл стадии (уравнительную, парадоксальную,
тормозящую) при переходе ритмического волнового возбуждения в
стационарное при развивающемся парабиозе и обратный их переход при
восстановлении функций в нерве.
В последние годы своей жизни Н. Е. Введенский открыл еще одну
закономерность работы нервной системы. В 1900 г. он обратил внимание
на то, что появившийся очаг стационарного возбуждения влияет на
состояние всего нервного проводника, изменяя его возбудимость вплоть до
мышцы. В то время, однако, эти факты не находили объяснения и
казались результатом методической ошибки. В дальнейшем, вернувшись к
ним, Н. Е. Введенский убедился в правильности установленных им, а
затем и некоторыми другими авторами фактов и сумел раскрыть их
значение. Он показал, что влияние очага стационарного возбуждения имеет
характер стационарной волны вдоль нерва, повышая его возбудимость
в одних местах и снижая в других. Это открытие Н. Е. Введенского —
явление так называемого «периэлектротона» — имеет огромное значение
для понимания взаимоотношений центров и периферии в нервной
системе человека и животных. Оно имеет ближайшее отношение к вопросам
индукционных зависимостей в коре больших полушарий головного мозга,
к межцентральным влияниям в процессе рабочих актов и к ряду других
вопросов, над которыми сейчас работают физиологи с целью более
глубокого вскрытия и овладения закономерностями работы нервной
системы в организме, особенно высшей нервной деятельности.
Благодаря открытию закономерности длительных постоянных
влияний, а не только ритмических, из очага возбуждения в нерве, Н. Е.
Введенский впервые в физиологии поставил вопрос о существовании двух
типов нервной сигнализации. Первый осуществляется в виде бегущих
волн возбуждения. Скорость пробега этих волн по нерву можно точно
измерить. У человека она достигает 100 метров в секунду. Второй тип
сигнализации осуществляется в виде длительных постоянных влияний
(периэлектротона) Введенского.
Учение Н. Е. Введенского о стационарном возбуждении внесло в
физиологию принципиально новое представление о деятельности нервной
системы, не укладывающееся в рамки «классических» учений, имевших
дело только с ритмическими волнами возбуждения, существование
которых впервые было установлено самим Н. Е. Введенским еще в 80-х годах
прошлого века.
219

Николай Евгеньевич Введенский
Как показывают современные электрофизиологические исследования,
проведенные при помощи новейшей техники, стационарное возбуждение
наблюдается не только в конце волнового возбуждения, при его переходе
в торможение, но и в начале волнового возбуждения. Любая волна
возбуждения, прежде чем начать свое распространение и дать
электрический эффект в виде хорошо известного «тока действий», претерпевает
местное стационарное возбуждение, злектрофизиологически
регистрируемое как медленно развивающийся потенциал. Иначе говоря, с чего
начинается возбуждение, тем оно и заканчивается на новом этапе при своем
угнетении — стационарным возбуждением Введенского.
Как упоминалось выше, сам основатель учения о функциональной
подвижности возбудимых систем показал, что лабильность ткани в
процессе работы может падать. В дальнейшем А. А. Ухтомский
экспериментально доказал и теоретически обосновал положение, что лабильность
ткани в процессе ее работы может подниматься под влиянием активной
роли нервных импульсов. Касаясь данного вопроса, А. А. Ухтомский
подчеркивал, что в таких случаях «дело идет о навязывании ткани
некоторого нового ритма работы, в особенности несколько более высокого
ритма, чем бывшего в ней до сих пор». И пойдет ли дело здесь о
настраивании сердечных желудочков на более высокий ритм «или о
настраивании парабиотического участка и нервного центра на ритм
раздражения,— вполне адекватно назвать это по-русски ,усвоением ритма", т. е.
превращением до сих пор чужого ритма в свой ритм». А. А. Ухтомский,
исходя из учения Введенского, подчеркивал, что дело идет не о
физическом протаптывании тропы или о преодолении сопротивления в тканях,
а о регуляции всей системы на месте работы, с ее обменом вещества на
более высокий уровень.
Принцип усвоения ритма, вытекающий из закона переменной
лабильности, ведет к пересмотру многих устаревших теорий и, прежде всего, в
вопросах утомления. Этот принцип показывает, что прежде чем говорить
об утомлении, работу надо рассматривать как положительный стимул
жизнедеятельности тканей, органов и организма.
И. П. Павлов высоко ценил научную деятельность Н. Е.
Введенского. Он писал после его смерти: «Введенский сделал очень много в нервной
физиологии. Он нашел здесь крупные факты». И. П. Павлов имел
прежде всего в виду те фазы в изменении возбуждения, которые нашел
Н. Е. Введенский в нерве при развитии парабиоза. Эти фазы целиком
воспроизводятся и в коре большого мозга, «когда вы сильно напрягаете
борьбу между раздражительным и тормозным процессами. Не
сомневаюсь,— говорит И. П. Павлов,— что после такого совпадения работы'
Введенского будут наконец оценены по достоинству».
В «Средах», в 1933 г., касаясь того же вопроса, И. П. Павлов
указывал: «Факты Введенского — очень ценный материал, крупный вклад
в физиологию нервной системы; это несомненно относится к большой
чести и к заслуге русской физиологии... Свои факты HL Е. Введенский
поставил главным образом на нервном волокне. Мы,— говорит
И. П. Павлов,— эти факты нашли в центральной нервной системе (о чем
он меч!ал, но умер преждевременно). У него были соображения
приложить этот оптимум, максимум, парадоксальность к центральной нервной
220

Николай Евгеньевич Введенский
системе, но не успел этого сделать. Это выпало на нашу долю. Мы
прибавили также к фактической части то, что бывает еще
ультрапарадоксальная фаза, т. е. пошли дальше его парадоксальной фазы».
В 1934 г. И. П. Павлов в «Средах» опять возвращается к этому же
вопросу, снова подчеркивает «большую заслугу Н. Е. Введенского» и
указывает: «Что касается коры больших полушарий, то нами методом
условных рефлексов удалось подтвердить возможность существования не
только уравнительной и парадоксальной фаз, но наличие фазы
ультрапарадоксальной». Оценивая творчество двух корифеев физиологии,
А. А. Ухтомский писал: «В начале исследования И. П. Павлов и
Н. Е. Введенский шли разными путями. Однако с годами, по мере
расширения круга исследований, возникли общие интересы и наметились
общие пути работы великих русских ученых».
Без сомнения на развитии учения И. П. Павлова и учения Н. Е.
Введенского сказалось их взаимное влияние. В частности, непосредственное
влияние И. П. Павлова сказалось на учении Н. Е. Введенского о том,
что фазы развивающегося парабиоза характерны не только для
патологического, но и для нормального состояния, особенно центральной
нервной системы. И. П. Павлов наблюдал те же фазы при исследовании
высшей нервной деятельности.
Н. Е. Введенский в 1903 г. писал, что учение о парабиозе
«заставляет искать дальнейших фактов и строить предположения, выходящие за
пределы собственно физиологии».
На основании своих работ Н. Е. Введенский пришел к положениям,
имеющим общебиологическое значение. В 1917 г. в речи на 1-м
Всероссийском съезде физиологов, опираясь на свои теоретические
исследования, он указал, что признаки и реакции, приобретаемые организмом в
процессе индивидуального развития, могут передаваться по наследству.
Важнейшей заслугой Н. Е. Введенского является наиболее глубокая
разработка вопроса об основных нервных процессах (торможение,
возбуждение, их взаимные переходы), обобщенная им в учении о парабиозе.
Это учение в его взаимосвязи с учением И. П. Павлова позволяет
понять интимнейшие физиологические механизмы реакций организма не
только в условиях его нормального функционирования, но и в условиях
патологии, позволяет подойти к решению ряда кардинальнейших
проблем физиологии, медицины и биологии.
Н. Е. Введенский писал: «...можно думать, что те новые факты и
обобщения, которые получены мною теперь, найдут еще более обширное
применение к патологии нервной системы... Возможно, что
парадоксальная стадия получит... определенное диагностическое значение.
Постепенные изменения в ней могли бы в будущем давать недвусмысленные
указания, куда направляется известный патологический процесс. Такие
ожидания мне кажутся весьма вероятными». Н. Е. Введенский был прав.
Исследование фазовых отношений, которые он имел в виду, четко
выявляющихся во время парадоксальной стадии, находит все большее
применение в неврологической и психиатрической клинике. Они важны для
объяснения патогенеза ряда заболеваний.
Учение Н. Е. Введенского важно также для хирургии, оно служит
основой для понимания закономерностей действия наркоза, местного
обезболивания, в частности механизма новокаиновой блокады.
227

Николай Евгеньевич Введенский
Нет сомнения, что дальнейшая разработка научного наследства
Н. Е. Введенского принесет богатые плоды физиологии нервной системы.
Имя его стоит в одном ряду с именами великих физиологов — И. М.
Сеченова и И, П. Павлова.
Главнейшие труды Н. Е. Введенского: Телефонические исследования над
электрическими явлениями в мышечных и нервных аппаратах, СПб., 1884 (Избранные
произведения, ч. 1, М., 1950); О соотношениях между раздражением и возбуждением
при тетанусе, СПб., 1886 (Полное собрание сочинений, т. II; Избранные
произведения, ч. 1, М., 1950); О неутомляемости нерва, СПб., 1900; Возбуждение,
торможение и наркоз, СПб., 1901 (Полное собрание сочинений, т. IV; Избранные
произведения, ч. 2, М., 1951); Возбуждение и торможение в рефлекторном аппарате при
стрихнинном отравлении, «Работы физиологической лаборатории Петербургского
университета», т. 1, 1906 (Избранные произведения, часть вторая, Изд. АН СССР,
1951); Фаза рефракторная и фаза экзальтационная, там же, т. III, 1908 (Полное
собрание сочинений, т. IV); О периэлектротоне, «Изв. Российск. Академии наук», т. IV,
1920 (Полное собрание сочинений, т. IV; Избранные произведения, ч. 2, М„ 1951);
Полное собрание сочинений, т. 1—4, 6, Л., 1951—1953, 1956.
О Н. Е. Введенском: Ухтомский А. А., Николай Евгеньевич Введенский и
его научное дело, в кн.: А. А. Ухтомский, «Собр. соч.», т. V, Л., 1954; П е р-
н а Н. Н., Памяти Николая Евгеньевича Введенского, «Русский физиологич. журнал»,
1923, т. VI, вып. 1—3; Гладкий А., Памяти Н. Е. Введенского, там же;
Сборник «Учение о парабиозе», М., 1927 (статьи Ухтомского А А., Виноградова М. И. и
Васильева Л. Л.); Ухтомский А. А., О современном положении физиологической
школы Н. Е. Введенского, «Труды Физиологич. научно-иссл. ин-та», № 8, ч. 3, 1937;
Из истории учения о нервном торможении, «Природа», № 10, 1937; Его же,
Завещание Н. Е. Введенского. Вторая Павловская лекция, 5 марта 1938, «Труды
Физиологич. научно-иссл. ин-та», № 22, ч. 5, 1939; Жуков Е. К., Эволюционный
метод в школе Введенского — Ухтомского, «Учен. зап. ЛГУ», серия биолог, наук,
№ 12, ч. 3, 1944; Коштоянц X. С. Очерки по истории физиологии России, М —
Л., 1946; Васильев Л. Л., Творческий путь Н. Е. Введенского, «Доклады на
конференции, посвященной памяти Н. Е. Введенского 26—28 декабря 1947», М.—Л.,
1949; Ветюков И. А., Воспоминания о Н. Е. Введенском, гам же; Л а п и ц-
к и й Д. А.. Современное состояние учения о парабиозе и его значение для терапии,
там же; Васильев Л. Л., Взаимоотношение физиологических школ И. П. Павлова
и Н. Е. Введенского, «Вестник ЛГУ», № 10, 1949; Голиков Н. В., Значение
концепций Н. Е. Введенского и А. А. Ухтомского для развития учения И. П. Павлова
о высшей нервной деятельности, «Вестник ЛГУ», № 10, 1949; О р бе ли Л. А.,
Учение Н. Е. Введенского и его значение для физиологии высшей нервной
деятельности, в кн.: Л. А. Орбели, Вопросы высшей нервной деятельности, Л., 1949;
Аршавский И. А., Н. Е. Введенский, М., 1950; «Учен. зап. ЛГУ», серия биолог,
наук, 1950 (сборник с 28 статьями, посвященный памяти Н. Е. Введенского);
Русинов В. С., Николай Евгеньевич Введенский и его учение, «Избранные
произведения Н. Е. Введенского», часть вторая, приложения, М., 1951; Воронцов Д. С,
Выдающийся русский физиолог Н. Е Введенский, Киев, 1953; Ухтомский А. А.,
Физиологический институт Ленинградского университета в истории своего
возникновения, в кн.: А. А. Ухтомский, «Собр. соч.», т. V, Л., 1954; Ухтомский А. А.,
Университетская школа физиологов в Ленинграде за 20 лег советской власти, там же;
История естествознания в России, т. 3, М., 1962.

Длексапд]) Cm аншсяавовшг
ДОГЕЛЬ
1852-1922
ыдающийся русский гистолог, основатель большой научной
школы А. С. Догель оказал очень большое влияние на
развитие гистологии не только в России, но и за границей.
Большинство его научных исследований посвящено
вопросам нейрогистологии, часть — различным проблемам
гистологии, цитологии и микроскопической техники. Он
предложил оригинальные методы гистологического исследования
и усовершенствовал старые.
А. С. Догель подходил к разрешению специальных вопросов
цитологии и гистологии с широких общебиологических позиций, постоянно
имея в виду ту конкретную пользу, которую научные достижения могут
принести практической медицине. Он стремился все новое и интересное
в гистологии сделать достоянием широкого круга читателей,
интересующихся общебиологическими и медицинскими проблемами. Свои работы
он публиковал как в специальных гистологических, так и в общих
медицинских и биологических журналах. Большинство их он иллюстрировал
собственными, оригинальными, великолепно выполненными рисунками.
223

Александр Станиславович Догель
Перу А. С. Догеля принадлежит значительное число
научно-популярных брошюр и журнальных статей, посвященных общим и частным
медицинским и биологическим вопросам. Эти брошюры и статьи
написаны простым доходчивым языком и доступны широкому кругу
читателей, не имеющих специальных знаний. Они характеризуют А. С. Догеля
как выдающегося популяризатора науки.
С 1883 г. до конца жизни А. С. Догель вел педагогическую работу
в высшей школе в Казани, Томске и Петербурге, сочетая ее с
плодотворной научно-исследовательской деятельностью. С первых курсов он
привлекал студентов к научному исследованию, и вокруг А. С. Догеля шла
кипучая научная жизнь. Им создана большая школа русских гистологов.
Многие из его учеников стали передовыми советскими учеными, которые
успешно руководили и продолжают руководить кафедрами и
лабораториями во многих городах Советского Союза (академики Д. К. Третьяков
и А. А. Заварзин; член-корреспондент АН СССР Д. Н. Насонов;
профессора А. В. Немилов, В. Ф. Мартынов, Д. И. Дейнека, Ф. М. Лаза-
ренко, Е. С. Данини, В. В. Милютин, А. М. Васюточкин, М. В. Пилат,
Е. Т. Юрьева, К. П. Улезко-Строганова, В. И. Павлов и многие другие).
А. С. Догель вел большую общественную и организаторскую работу.
Он руководил Отделением зоологии и физиологии Общества
естествоиспытателей при Петербургском университете, был членом Медицинского
совета министерства внутренних дел и членом Ученого комитета
Министерства народного просвещения. При его непосредственном участии в
1922 г. был подготовлен созыв Первого всероссийского съезда анатомов,
гистологов и эмбриологов (открытие съезда состоялось уже после его
смерти).
А. С. Догель был организатором и неизменным редактором первого
специального русского журнала по морфологии «Русский архив
анатомии, гистологии и эмбриологии», начавшего свое существование в июле
1916 г. Этот журнал до сих пор является единственным периодическим
изданием морфологов-эмбриологов (выходит теперь под названием
«Архив анатомии, гистологии и эмбриологии»).
Александр Станиславович Догель родился 27 января 1852 г. в По-
невеже (Ковенской губернии). Среднее образование он получил в Ко-
венской, а затем в первой Казанской гимназии. Родители А. С. Догеля
были мало обеспечены и с ранних лет ему пришлось работать. По
окончании гимназии он поступил на медицинский факультет Казанского
университета, который окончил в 1879 г. с золотой медалью, получив
звание лекаря и уездного врача.
Будучи студентом, А. С. Догель в 1878 г. выполнил свою первую
научную работу по иннервации мочеточников.
Проработав некоторое время врачом в Воронежском земстве,
А. С. Догель был в 1880 г. избран советом Казанского университета
стипендиатом «для приготовления к профессорскому званию». В 1883 г.
он защитил диссертацию «Строение ретины у ганоид» (осетровые рыбы)
на степень доктора медицины. Эта диссертация явилась первой работой
из большого числа исследований А. С. Догеля, посвященных сетчатой
оболочке глаза.
Первые пять лет после защиты диссертации А. С. Догель работал
в Казанском университете. Ему была предоставлена длительная научная
224

Александр Станиславович Догель
командировка (апрель 1884 — июль 1885 гг.) в научные центры России,
а также за границу. В 1885 г. он был утвержден прозектором
гистологии, а в 1886 г.— приват-доцентом университета. Одновременно с
большой исследовательской работой в гистологической лаборатории,
возглавляемой его учителем проф. К. А. Арнштейном, А. С. Догель вел
педагогическую работу.
В казанский период А. С. Догель напечатал свыше двух десятков
научных работ; большая их часть посвящена строению органов обоняния
и зрения у различных позвоночных животных и человека. В этих
работах А. С. Догель пользовался существовавшими в то время методами
гистологического исследования (объекты фиксировались в осмиевой
кислоте, после чего подвергались мацерации и расщеплению). Несмотря на
это полученные А. С. Догелем данные о тонкой структуре нейроэпи-
телия (палочки и колбочки), обнаруженный им впервые слой
горизонтальных клеток в сетчатке глаза и выявленные два вида обонятельных
клеток — в форме цилиндров (палочек) и втулочек (колбочек) —
являются важными открытиями, которые подтвердились современными
исследованиями.
К этому периоду относятся также несколько работ по
исследованию строения кровеносных и лимфатических сосудов и их
взаимоотношения.
В последние два года своего пребывания в Казани А. С. Догель
занимался разработкой метода прижизненной окраски нервной ткани
метиленовой синью, стараясь найти способ ее фиксации. К концу
казанского периода этот способ был им найден, и с этого времени он проводит
большинство своих исследований методом прижизненной окраски
метиленовой синью.
Начиная с 1888 г. А. С. Догель переезжает в Томск, получает
звание профессора и возглавляет кафедру гистологии в Томском
университете. Он организует там большую гистологическую лабораторию.
Научные исследования А. С. Догеля в этот период посвящены в основном
вопросам нейрогистологии.
В этот период А. С. Догель опубликовал около тридцати работ.
Большинство их проведено методом прижизненной (точнее, суправиталь-
ной — на стадии умирания) окраски метиленовой синью с последующей
ее фиксацией. А. С. Догель продолжал работать над
усовершенствованием этого нового метода окраски нервной ткани, успешно применяя его
и для других тканей, используя различные способы фиксации краски.
Он продолжал свои исследования сетчатки различных позвоночных
животных и человека. Особенно много внимания А. С. Догель уделял
сетчатке птиц. Впервые в мировой литературе он проводит исследования
на тотальных плоскостных препаратах сетчатки; метиленовая синь
избирательно и не одновременно окрашивает ее нервные элементы. Таким
образом А. С. Догель получил возможность видеть и изучать
последовательно все окрашенные слои сетчатки, начиная со слоя волокон
зрительного нерва. Благодаря этому он сумел описать и зарисовать нейроны
сетчатки и установить их связи. А. С. Догель впервые обратил внимание
на нервные клетки, расположенные по внутреннему краю среднего ган-
глиозного слоя (теперь называется внутренним зернистым слоем).
По предложению Р. Кахаля эти клетки названы «клетками Догеля».
225

Александр Станиславович Догель
А. С. Догелю также впервые удалось увидеть и описать нервные
волокна, входящие в сетчатку и оканчивающиеся нервными окончаниями
на некоторых клетках сетчатки. Эти волокна получили название центри-
фугальных волокон.
Методом окраски метиленовой синью А. С. Догель проводил
многочисленные исследования по выявлению чувствительных нервных
окончаний в различных органах и тканях человека и некоторых позвоночных
животных. Благодаря им стало возможно судить о распространении
чувствительных нервных окончаний в тканях и органах человека и
животных. Эти данные имеют большое значение для клинико-физиологи-
ческих исследований.
В этот же период А. С. Догель поднимает ряд имеющих
принципиальное значение вопросов: о строении нервной ткани, об отношении
воспринимающих раздражение отростков (дендритов) нервной клетки
к отростку, передающему раздражение (аксону), и об отношении
нервных клеток друг к другу. Две работы посвящены цитологии
симпатических нервных клеток и ганглиозных клеток сетчатки.
Не прерывая ни на один день интенсивной
научно-исследовательской работы, он активно руководит кафедрой и ведет сам большую
педагогическую работу.
Томский период продолжался всего семь лет. По воспоминаниям
учеников А. С. Догеля, у него были частые столкновения с
представителями власти. Это обстоятельство и личное приглашение А. О.
Ковалевского склонили А. С. Догеля переехать в 1895 г. в Петербург. В
Петербургском университете он занял должность экстраординарного
профессора и был избран по конкурсу заведующим кафедрой анатомии и
гистологии вместо А. О. Ковалевского, который перешел на работу
в Академию наук.
В Петербурге А. С. Догель работал 27 лет, до своей внезапной
смерти 20 ноября 1922 г. Он умер за своим рабочим столом от
кровоизлияния в мозг.
В 1897 г., будучи поборником высшего женского образования, он
организует кафедру гистологии также в Женском медицинском
институте.
Петербургский период работы характеризуется очень интенсивной и
плодотворной научно-исследовательской и педагогической деятельностью
А. С. Догеля и его многочисленных учеников как в университете, так
и в Медицинском институте. За это время им было опубликовано более
пятидесяти научных работ и много популярных статей и брошюр.
Кроме работ самого А. С. Догеля выходит ряд монографий его
учеников: «Мозг пескоройки» Д. К. Третьякова, «Строение задних
корешков спинного мозга» А. В. Немилова, «Строение чувствительной
системы и оптических центров у насекомых» А. А. Заварзина,
«Нервная система аскариды» Д. И. Дейнеки и др. Все эти фундаментальные
исследования были проведены методом прижизненной окраски нервной
системы метиленовой синью, разработанным А. С. Догелем.
А. С. Догель продолжал изучать нервные окончания у позвоночных,
млекопитающих животных и у человека. Им описаны в основном
чувствительные нервные окончания в вкусовых почках, в лимфатических и
кровеносных сосудах, в сердце, в брюшине, плевре, сухожилиях, мыш-
226

Александр Станиславович Догель
цах, различных участках кожи человека и в коже некоторых животных,
нервные аппараты в языке и кожице клюва водоплавающих птиц и т. д.
Ряд работ посвящен строению чувствительных нервных узлов
человека и млекопитающих животных. В этих узлах А. С. Догель установил
два типа нервных клеток: биполярные — двухотростчатые и мультипо-
лярные — многоотростчатые клетки. Им было также обнаружено
некоторое количество симпатических нервных волокон, оканчивающихся на
мультиполярных клетках.
В этот период А. С. Догель снова возвращается к исследованиям
вегетативной нервной системы. Он изучает строение вегетативных узлов
в сплетениях кишок, мочевом пузыре и сердце человека и
млекопитающих животных. Среди клеточных элементов симпатических узлов он
различает три вида элементов: «клетки первого типа» — двигательные,
«клетки второго типа» — секреторные, «клетки третьего типа» —
ассоциативные. Этим трем видам клеток присвоено имя А. С. Догеля.
А. С. Догель придавал очень большое значение вегетативной
нервной системе. В последних популярных статьях А. С. Догеля имеются
указания на то, что он провел большое исследование по изменениям,
происходящим в узлах вегетативной нервной системы во время
индивидуального развития животных и человека. Возможно, эта работа
имеется среди ненапечатанных рукописей А. С. Догеля. (По заявлению
ученика А. С. Догеля проф. Д. И. Дейнеки, после смерти его учителя
осталось десять неопубликованных и отчасти незаконченных работ,
среди которых имеются крупные исследования по вопросам цитологии и
строению нервной системы.)
На основании морфологических наблюдений над изменениями,
происходящими в нейронах симпатической нервной системы в онтогенезе
человека и животных, А. С. Догель пришел к заключению, что на
симпатические нервные клетки в процессе жизни падает максимальная
нагрузка, поэтому они скорее изнашиваются, чем клетки центральной
нервной системы; так как вегетативная нервная система непосредственно
иннервирует внутренние органы, то ее состояние отражается на их
функции.
большинство работ петербургского периода проведено методом
окраски метиленовой синью, а часть работ — методом серебряной
импрегнации. В это время А. С. Догель пишет работу, посвященную
технике окрашивания нервной системы метиленовой синью, где обобщает
полученные им и его товарищами по работе и учениками данные. На эту
тему он также печатает статью за границей в Энциклопедии
микроскопической техники.
Прижизненная окраска метиленовой синью была предложена
впервые Эрлихом в 1886 г. При введении красителя в кровяное русло через
некоторое время избирательно окрашивались нервные волокна. Новый
способ окраски нервной системы стал проверяться в лаборатории
К. А. Арнштейна А. Е. Смирновым и А. С. Догелем. Существенным
недостатком метода оказалось быстрое исчезновение краски и
обесцвечивание исследуемых объектов, что не давало возможности их длительно
и детально изучать. А. Е. Смирнов, а затем А. С. Догель предложили
несколько методов фиксации метиленовой сини. Наиболее удачным
оказался способ фиксации красителя в насыщенном водном растворе
227

Александр Станиславович Догель
пикриновокислого аммиака, предложенный А. С. Догелем. Таким
образом был найден очень удачный метод окраски нервной ткани (не только
волокон, но и клеток).
Свою работу на кафедре в Петербургском университете А. С.
Догель начал с организации лаборатории. Проф. Д. И. Дейнека,
работавший с ним вместе много лет и впоследствии возглавивший кафедру
гистологии, пишет:
«Выдающаяся по своему содержанию и новизне, кипучая научно-
исследовательская деятельность А. С. Догеля и его исключительно
талантливое, вдохновенное лекционное и практическое преподавание
гистологии в нашем Университете привлекли к нему многочисленных
учеников и позволили ему создать в Петербургском университете,
впервые в России, обширную гистологическую школу... Вместе с тем
А. С. Догель явился подлинным реформатором преподавания
гистологии в университетах, придав этому предмету, помимо медицинского,
широкий биологический характер и подняв методы практического
преподавания гистологии на необычайную высоту, что также весьма
содействовало быстрому развитию у нас гистологической науки...
Гистологическая лаборатория стала постепенно пополняться
работавшими в ней студентами, количество которых с каждым годом
увеличивалось. Большинство их, пользуясь элементарной микроскопической
техникой, занималось изготовлением препаратов по общей и частной
гистологии, а также знакомилось с более сложной методикой
гистологических исследований. С каждым годом увеличивалось также число
студентов, специалистов и практикантов, выполнявших под руководством
проф. А. С. Догеля научные работы».
Первое время А. С. Догель читал общий курс гистологии (клетка
и ткани) и специальный курс анатомии органов чувств. Затем он
выделил в особый курс учение о клетке (цитологию). Частная гистология
или микроскопическая анатомия органов изучалась студентами на
практических занятиях под руководством А. С. Догеля. Проф. Д. И.
Дейнека отмечает, что выделение цитологии в особый курс имело большое
значение для постановки преподавания гистологии в русских
университетах и оказало влияние на развитие научных исследований в этой
области. Среди студенчества лекции по цитологии привлекали
многочисленных студентов, хотя были необязательными.
С первых дней пребывания на кафедре в Петербургском
университете А. С. Догель организует систематическую демонстрацию студентам
микроскопических препаратов.
Центром научной работы А. С. Догеля нужно считать
гистологическую лабораторию Петербургского университета. В этой лаборатории
проводили свои исследования как сотрудники университета, так и
Женского медицинского института, многочисленные студенты обоих высших
учебных заведений и научные работники, приезжавшие из других
городов.
Наряду с исследовательской работой А. С. Догель в петербургский
период уделял много внимания популяризации биологических и
медицинских знаний. В 1896 г. он публикует интересную статью «К биологии
зернышек или элементарных организмов Альтмана», в которой А. С.
Догель между прочим высказал мысль, что «клетка, по всей вероятности,
228

Александр Станиславович Догель
состоит, в свою очередь, из более простых частичек, которые состоят
в таком же отношении к клетке, как она сама находится к сложному
организму». В 1914 г. он опубликовал другую популярную работу
«Строение и жизнь мелких частиц (клеток), из которых состоит тело
человека и животных». В том же году вышла его брошюра, посвященная
составу крови и ее роли в организме животных и человека. В 1922 г.
выходит его небольшая монография «Строение и жизнь клетки». В
следующем году— «Почки и их значение для жизни нашего тела». Две
другие — о формах проявления жизни и о проблеме соотношения жизни и
смерти.
В последней А. С. Догель рассказывает о данных микроскопической
анатомии и современной ему цитологии, о взглядах И. И. Мечникова
на старость и приводит свою теорию «старения организма», связанную
со старением клеток вегетативной нервной системы. Он дает
морфологическое и физиологическое описание распространения клеток
вегетативной нервной системы в теле человека и животных и изменений
в ганглиях автономной нервной системы в процессе развития и старения
организма. Эти данные опираются на собственные научные исследования
А. С. Догеля, часть которых еще не опубликована и в настоящее время:
«На постоянное изменение клеток симпатической нервной системы с
возрастом, насколько мне известно, до сих пор исследователи не обращали
особенного внимания, а между тем именно в изменениях этой системы
главным образом кроется, по моим наблюдениям, причина, влекущая
организм медленно, но верно к старости и смерти».
В заключение сделаем обзор основных научных достижений А. С.
Догеля. Большая часть его исследований касается тонкого строения
нервной системы у разных видов животных и человека. Им было изучено
строение органа обоняния у ганоид, костистых рыб и амфибий; сетчатая
оболочка глаза у разных видов осетровых рыб, амфибий, рептилий,
птиц, млекопитающих животных и человека; орган вкуса у осетровых
рыб; чувствительные нервные узлы — у млекопитающих животных и
человека. Он изучал строение нервных клеток в ганглиях вегетативной
нервной системы, мочевого пузыря, кишечника, сердца млекопитающих
и человека; чувствительные нервные окончания в различных органах и
тканях у разных видов позвоночных животных и у человека;
двигательные нервные окончания амфибий; строение нервных элементов мозжечка
у птиц и млекопитающих животных; строение периферической нервной
системы у ланцетника — работа, имеющая большое значение для
эволюционной физиологии.
А. С. Догель, как и его современники А. О. Ковалевский, И. И.
Мечников и М. Д. Лавдовский, считал необходимым изучать нервные
структуры в эволюционном сравнительном аспекте. Он полагал, что
изучение тех же структур у животных, стоящих на низших ступенях
эволюционной лестницы, у которых они построены более просто, могут
пролить свет на более сложные образования у высших позвоночных,
млекопитающих и человека.
А. С. Догель часто возвращался к тематике прошлых своих
исследований. Он их повторял, углублял, проверял, применял новые методы
исследования, расширял, подтверждал или не подтверждал ранее
полученные результаты.
229

Александр Станиславович Догель
Очень большое значение для исследований нервной системы
сыграло прижизненное окрашивание ее метиленовой синью. Этот метод
разработан А. С. Догелем и доведен им до высокой степени
совершенства. Он широко используется и в настоящее время не только в
Советском Союзе, но и за границей. Этим способом с 1887 г. проведено
большинство исследований А. С. Догеля.
Использовав суправитальное окрашивание метиленовой синью
тотальных — плоскостных препаратов сетчатки глаза, А. С. Догель увидел
соотношение элементов сетчатки и выяснил связи между ними.
Одновременно он изучил тонкое строение ганглиозных, горизонтальных нервных
клеток и элементов внутреннего зернистого слоя. Некоторые из них
получили название клеток Догеля.
Им были обнаружены в сетчатке птиц нервные волокна, входящие
в нее из вышерасположенных зрительных центров по зрительному нерву,
так называемые центрифугальные нервные волокна. Он определил место
и способ их окончания. В дальнейшем Р. Кахаль (1911 г.), Поляк
(1941 г.) и другие авторы подтвердили наличие центрифугальных
волокон в сетчатке, впервые описанные А. С. Догелем.
А. С. Догель написал и проиллюстрировал главы, посвященные
сетчатке, в первом русском руководстве по гистологии «Основания к
изучению микроскопической анатомии человека и животных», вышедшем
в 1887 и 1888 гг. под редакцией Ф. В. Овсянникова и М. Д. Лавдовского.
Под редакцией А. С. Догеля вышло несколько изданий (с 1901 по
1919 г.) переводного учебника гистологии Ф. Штера; отдел,
посвященный сетчатке глаза, был написан и иллюстрирован самим А. С.
Догелем.
С появлением более тонких и точных нейрогистологических методов
исследования взгляд его на строение сетчатки постепенно изменялся,
детализировались структурные особенности ее элементов, уточнялись их
взаимосвязи. Проведенные исследования подтвердили предположения
А. С. Догеля об отсутствии принципиальной разницы в строении
сетчатки у различных позвоночных животных.
Все научные работы А. С. Догеля иллюстрированы блестяще
выполненными им самим рисунками. Рисунки по сетчатой оболочке глаза,
по чувствительным нервным окончаниям, по нервным клеткам
вегетативной нервной системы до сих пор используются в современных
учебниках и руководствах по микроскопической анатомии.
В 1894 г. Догель был избран членом-корреспондентом Российской
Академии наук и был награжден полной премией имени К. М. Бэра,
в 1897 г. Военно-медицинской академией — премией П. А. Загорского,
в 1900 г. Российской Академией наук — премией Л. Л. Рклицкого.
В 1903 г. Международная ассоциация по изучению нервной системы
избрала его своим членом и представителем от России.
Два основных направления — сравнительно-гистологическое и ней-
рогистологическое — красной нитью проходят через большинство
научных исследований А. С. Догеля. Это не случайно: он был современником
К. А. Тимирязева, А. О. Ковалевского, М. Д. Лавдовского и других
виднейших русских дарвинистов; его студенческие годы и первые годы
научной работы прошли в Казанском университете — крупном научном
центре, где исследовалась нервная система в сравнительном аспекте
230

Александр Станиславович Догель
(К. А. Арнштейн, Н. О. Ковалевский, И. М. Догель). Из Казани
А. С. Догель переносит эти направления в Петербург, и в результате
его выдающейся научной, педагогической, организационной и
литературной деятельности там основывается возглавляемая им крупнейшая
научная школа. Александр Станиславович Догель является одним из
основоположников современной мировой нейрогистологии.
Главнейшие труды А. С. Догеля: Строение ретины у ганоид, Диссертация на
степень доктора медицины, Казань, 1883; К вопросу о строении сетчатой оболочки
у человека, «Вестник офталмологии», 1884; Микроскопическое исследование
форменных элементов женского молока и влияние их на качество последнего, «Врач», № 19,
1884; Строение обонятельного органа у ганоид, костистых рыб и амфибий, «Труды
Общ. естествоиспыт. при Казанском университете», т. 16, 1886; К вопросу об
отношении нервных элементов сетчатой оболочки глаза осетровых рыб, рептилий, птиц и
млекопитающих животных, «Врач», № 24, 25, 26, 30, 1888; К вопросу об отношении
нервных элементов в сетчатке птиц и амфибий, «Врач», № 30, 1888; Строение век,
соединительной оболочки глаза и слезного аппарата, сетчатки, развитие глаза, в кн.:
«Основания к изучению микроскопической анатомии человека и животных», под
редакцией Ф. В. Овсянникова и М. Д. Лавдовского, т. II, 1888; Die Nerven der Cornea
des Menschen, «Anat. Anzeiger», т. 5, № 16 и 17, 1890; Die Nervenendkorperchen
(Endkolben, W. Krause) in der Cornea und Conjunctiva bulbi des Menschen, «Arch. f.
mikr. Anat.», т. 37, 1891; Ober die nervosen Elemente in der Retina der Menschen, «Arch,
f. mikr. Anat.», т. 38, 1891; Окончание нервов в мейснеровых тельцах, «Врач», № 42,
1891; Окончание нервов в осязательных тельцах, «Труды Общ. естествоиспыт. и
врачей при Томском университете», 1891; Нервные элементы сетчатой оболочки глаза
человека, «Учен. зап. Томского университета», 1891; Ober nervose Eleraente in der
Retina des Menschen, «Arch. f. mikr. Anat. u. Entwickl.», т. 40, 1892; К вопросу о
строении нервных клеток и отношении осевоцилиндрического нервного их отростка
к протоплазматическим (дендритам), «Изв. Томского университета», 1892; Neuroglia
der Retina des Menschen, «Arch. f. mikr. Anat. u. Entwickl», т. 41, 1893; Die Nervenen-
dingungen in der Nebennieren der Saugethiere, «Arch, f. Anat. u. Physiol», H. V2, 1894;
Zur Frage iiber die Ganglien der Darmgeflechte bei den saugethiere, «Anat. Anzeiger»,
т. 10, № 16, 1895; Zur Frage iiber dem feineren Bau des sympathischen Nervensystems
bei den saugethieren, «Arch. f. mikr. Anat.», Bd. 46, 1895; Строение нервных клеток
сетчатки, «Записки Академии наук», т. 3, № 5, 1895; Die Nervenelemente in
Kleinhirne der Vogel und Saugethiere, «Arch. f. mikr. Anat», т. 47, 1896; Zwei Arten
sympatischer Nervenzellen, «Anat. Anzeiger», т. 11, № 22, 1896; Элементы нервной
системы и новая теория сна, «Естествознание и география», т. 1, № 3, 1896;
Окончания чувствительных нервов в сердце и кровеносных сосудах млекопитающих,
«Обозрение психиатрии и неврологии», № 8, 1897; Гистологические исследования:
1) Строение спинно-мозговых узлов и клеток у млекопитающих животных; 2)
Окончание нервов в концевых (вкусовых) почках у осетровых рыб; 3) Нервы
лимфатических сосудов, «Записки Академии наук», т. 5, 1897; Die sensiblen Nervenendigungen
im Herzen und in den Blutgefasen der Saugethiere, «Arch. f. mikr. Anat.», т. 52, 1898;
Zur Frage iiber den feineren Bau der Herzganglien des Menschen und Saugetiere, «Arch.
f. mikr. Anat.», т. 53, 1899; Техника окрашивания нервной системы метиленовой
синью, СПб., 1902; Das periphere Nervensystem des Amphioxus (Branchiostoma lanceola-
tum), «Anat. Hefte», № 46, 1902; Methylenblau zur Neruenfarbung. Encyclopadie der
mikr. Technik. Berlin, 1903, 1910, 1926; Концевые нервные аппараты в коже человека,
«Записки Академии наук», т. 14, 1904; Фибриллярное строение концевых нервных
аппаратов в коже человека и животных и теория невронов, «Записки Академии наук»,
т. 14, 1904; Окончание чувствительных нервов в глазных мышцах, «Записки
Академии наук», т. 20, 1907; Новые данные о строении некоторых чувствительных
нервных аппаратов, «Русский архив анатомии, гистологии и эмбриологии», т. 1, вып. 1,
1916; т. 1, вып. 3, 1917.
О А. С. Догеле: Биографический словарь профессоров и преподавателей
императорского Казанского университета (1804—1904), под редакцией Н. П.
Загоскина, ч. II, Казань, 1904; Некролог, «Архив клинич. и эксперим. мед.», № 5—6,
1923; Дейнека Д. И., Проф. А. С. Догель (некролог), «Русск. зоологич. журнал»,
231

Александр Станиславович Догель
т. IV, вып. 1 и 2, М., 1924; Дейнека Д. И., Проф. А. С. Догель, основатель и
первый редактор «Русского архива анатомии, гистологии и эмбриологии» (краткий
биографический очерк), «Русский архив анатомии, гистологии и эмбриологии», т. 3,
вып. 2, 1924; Большая медицинская энциклопедия, т. 9, 1929; Дейнека Д. И.,
Из истории Ленинградского университета. Гистологическая школа Петербургского-
Ленинградского университета (к 25-летию со дня смерти проф. А. С. Догеля),
«Вестник Ленинградского университета», № 12, 1947; Галустян Ш. Д., Кафедра
гистологии и эмбриологии, в кн.: «50 лет Первого ЛМИ», М., 1947; Большая
Советская энциклопедия, 2-е изд., т. 14, М., 1952; Хлопин Н. Г. и Михайлов В. П.,
Работы А. С. Догеля по сетчатой оболочке глаза и их значение для гистологии,
«Успехи современной биологии», т. 36, вып. 1(4), 1953; Хлопин Н. Г. и
Михайлов В. П., Работы А. С. Догеля и его учеников по вегетативным ганглиям, «Успехи
современной биологии», т. XI, вып. 1(4), 1955; Букин Ю. В., К истории
анатомической премии заслуженного профессора академика П. А. Загорского, «Архив
анатомии, гистологии и эмбриологии», № 5, 1958; Хесин Я., Большая
Медицинская энциклопедия, т. 9, М., 1959; Залкинд С. Я., Гистология и цитология в
России, в кн.: «История естествознания в России», т. Ill, М., 1962.

%ван В ладим nj> о ем г
1855-1935
еликий естествоиспытатель, исследователь и
преобразователь растений, основоположник нового направления в
биологии Иван Владимирович Мичурин родился 27
октября 1855 г. в д. Долгое Пронского уезда Рязанской губ.
После окончания в 1869 г. Пронского уездного училища,
И. В. Мичурин занялся самостоятельной подготовкой по
курсу гимназии, с тем, чтобы подготовиться к
поступлению в Петербургский лицей. Но достичь поставленной цели «по
недостатку средств» не удалось. Нужда, в которую к тому
времени впала семья И. В. Мичурина, заставила его отказаться от мечты
о высшем учебном заведении и поступить конторщиком в
товарную контору железнодорожной станции Козлов. Вскоре произошел
разрыв И. В. Мичурина с родителями. Причиной послужила его
женитьба в 1874 г. на дочери рабочего. Родители, хотя и бедные
люди, но дворяне по происхождению, не хотели этого брака, он
казался им унизительным. Но И. В. Мичурин не посчитался с
этим.
233

Иван Владимирович Мичурин
Увлечение садоводством пробудилось у И. В. Мичурина очень
рано.
В заметке «Общие краткие автобиографические сведения к
портрету», опубликованной в 1914 г., И. В. Мичурин писал: «Вот
подвигается уже к концу четвертый десяток лет, как я всецело посвятил себя
и всю свою деятельность до сих пор еще страстно любимому делу
садоводства. В силу ли наследственной передачи мне от деда, положившего
много личных трудов при разведении большого сада... в Рязанской губ.,
или быть может, еще от прадеда, тоже известного садовода, жившего
в Калужской губернии, где и до сих пор существует несколько сортов
груш под названием Мичуринских, а возможно, что и личный пример
занятий отца, тоже много работавшего по разведению своего сада,—
сильно повлиял на меня еще в самом раннем детстве. Только я, как
помню себя, всегда и всецело был поглощен только одним стремлением
к занятиям выращивать те или другие растения, и настолько сильно
было такое увлечение, что я почти даже не замечал многих остальных
деталей жизни; они как будто все прошли мимо меня и почти не
оставили следов в памяти» (Соч., т. IV, 1948, стр. У),
Свою работу по изучению и преобразованию природы растений
И. В. Мичурин начал в 1875 г. на крохотном приусадебном участке,
вскоре так переполнившемся растениями, что дальше работать стало
невозможно. Только к 1888 г., отказывая себе в самом необходимом, он
сумел скопить денег на покупку в рассрочку небольшого лугового
участка в семи километрах от Козлова (ныне Мичуринска), пригодного
для разбивки сада. После этого у него не осталось денег даже на то,
чтобы перевезти растения на новое место и он вместе с женой перенес
их на себе.
Условия жизни И. В. Мичурина сложились так, что все дело
изучения плодовых растений и выведения новых улучшенных сортов ему
пришлось вести на свои средства, добываемые личным трудом. Эти
средства получались от продажи растений «из нарочно для этой цели
основанного небольшого торгового питомника, на доходы с него велись
и вообще расходы, но зато остатка или сбережений почти никаких не
получалось». «Я в течение всего прошедшего времени (1875—1917.—
Авт.) постоянно боролся с нуждой и переносил всевозможные
лишения молча, никогда не просил пособий от правительства, чтобы дать
более широкое развитие этому в высшей степени полезному и притом
необходимо нужному для русского сельского хозяйства делу».
Только всепоглощающая страсть, доходившая до полного
самозабвения, не позволявшая отказаться от исследования жизни растений,
могла дать И. В. Мичурину ту невероятную стойкость, которая помогла
ему преодолевать трудности и невзгоды, провести десятки тысяч опытов,
имеющих большую ценность для биологии. «Шаг за шагом, в течение
многих лет,— писал И. В. Мичурин,— я старательно изучал на
практических разносторонне обставленных опытах дело гибридизации,
принимая к сведению и те немногие теоретические данные, которые в то время
удалось мне собрать».
Между тем популярность мичуринских сортов росла не только в
России, но и за ее пределами. Уже в 1898 г. всеканадский съезд
фермеров, собравшийся после суровой зимы,— по словам проф. Саундерса,—
234

Иван Владимирович Мичурин
«констатировал, что все старые сорта вишен как европейского, так и
американского происхождения в Канаде вымерзли, за исключением
„Плодородной Мичурина" из г. Козлова (в России)». В 1913 г.
И. В. Мичурин, через посетившего его американского ботаника Фрэнка
Майера, получил предложение правительства США продать на
выгодных условиях коллекцию выведенных им сортов Соединенным Штатам.
И хотя И. В. Мичурин очень нуждался в то время, он ответил
категорическим отказом. Плоды его творчества должны принадлежать его
народу.
«До революции,— писал И. В. Мичурин,— мой слух всегда
оскорблялся невежественным суждением о ненужности моих работ, о том, что
все мои работы — это „затеи", „чепуха". Чиновники из департамента
кричали на меня: ,,Не сметь!". Казенные ученые объявляли мои гибриды
„незаконнорожденными". Попы грозили: ,,Не кощунствуй! Не
превращай божьего сада в дом терпимости!". (Так характеризовалась
гибридизация.)»
Индеферентно отнесшийся к февральской революции И. В.
Мичурин сразу же принял Октябрьскую революцию. Как только власть
в Козлове была взята в руки Совета рабочих, солдатских и
крестьянских депутатов, И. В. Мичурин явился в уездный земельный
комиссариат и заявил: «Я хочу работать для новой власти».
После победы Великой Октябрьской социалистической революции
советское правительство создало И. В. Мичурину все условия,
необходимые для крупномасштабной и плодотворной научной работы. Это
позволило великому биологу во много крат расширить свои
экспериментальные исследования, обобщить собранные за многие годы фактические
данные и тем самым сделать крупнейший вклад в биологическую
науку.
Именно в этот период И. В. Мичурин во всю ширь развернул
работу по решению той главной задачи, которую он преследовал всю свою
жизнь: «не только объяснить, но и переделать природу растения для
того, чтобы оно полнее отвечало потребностям жизни трудящихся»
(Соч., т. IV7, стр. 251).
Вторая половина девятнадцатого века ознаменовалась
возникновением дарвинизма, оказавшего революционизирующее влияние на все
естествознание и, прежде всего, на биологию.
Мыслящие биологи стали рассматривать живую природу в
движении, в развитии. Формы растений и животных перестали казаться
однажды созданными и неизменными. Дарвин безупречно доказал
исторический, переходящий характер всех биологических форм. В центре
внимания его последователей оказались вопросы о причинах,
изменяющих формы растений и животных, о силах, движущих развитие живой
природы. С каждым годом, все более актуальными становились вопросы:
какие природные силы ломают наследственность растений, ныне
населяющих землю — поля; сады, огороды, а также естественные леса, луга,
болота; какие природные силы формируют и закрепляют новую
наследственность; может ли растение приобретать признаки и свойства,
которых не обнаруживалось у его близких и дальних родичей, иными
словами, способно ли растение приобретать новые признаки и
свойства; наследуются ли приобретенные растением признаки и свойства
235

Иван Владимирович Мичурин
последующими поколениями. В связи со сказанным, у биологов
постепенно возрастал интерес и к более общему вопросу: а что представляет
собой сама наследственность,— свойство, присущее абсолютно всему
живому миру.
Все шестьдесят лет (1875—1935) научных исследований И. В.
Мичурина были посвящены поискам ответов на эти вопросы.
Ответ на стержневые теоретические вопросы биологии И. В.
Мичурин искал путем решения конкретных задач селекции плодовых,
декоративных и, частично, овощных растений.
В конце девятнадцатого века, когда И. В. Мичурин начал
заниматься изучением жизни плодовых растений, российские сады были
весьма бедны хорошими сортами. Напрашивался вопрос: откуда взять
новые сорта? И. В. Мичурин обращается к эмпирическим данным и
к теоретическим обобщениям. Он изучает труды Дарвина, высоко
оценивает значение его бессмертных открытий для познания развития
живой природы. Но практическая задача обогащения садов
центральной полосы России такими культурными сортами плодовых растений,
которые здесь прежде никогда не произрастали, требовала
дополнительных исследований. Дарвинизм говорил об отборе — об одном из
величайших обобщений биологии девятнадцатого века. Но плодоводы
Центральной России не имели возможности прибегнуть к отбору: местных,
стародавних популяций плодовых растений в их распоряжении не было.
Плодоводы центральной полосы России занимались преимущественно
тем, что приобретали в южных районах или за границей молодые
деревца лучших культурных сортов и переносили их к себе. Подобного
рода деятельность давала ничтожные результаты: южные плодовые
деревья на новом месте плохо росли, быстро заболевали, ослабевали,
подвергались нападению многочисленных вредителей и при первой
суровой зиме в большей части погибали. Приходилось расплачиваться за
незнание закона природы, согласно которому растение и условия его
жизни находятся в единстве. Нарушение этого единства ведет, как
правило, к гибели плодового дерева. На познание этой истины И. В.
Мичурин потратил первые три года своей деятельности (1875—1878). Но
первые ошибки многому научили исследователя: они привели его к
заключению, что сорта культурных плодовых растений для центральной
полосы России необходимо создавать на месте, здесь же, в центральной
полосе. Впоследствии он не раз напоминал этот вывод своим ученикам:
сорта плодовых растений для Урала следует создавать на Урале, сорта
для Сибири следует создавать в Сибири. Этот конкретный вывод можно
рассматривать как одну из формулировок общебиологического закона
о единстве организма и условий его жизни. Этот закон лежит в основе
мичуринского учения.
Неудачный опыт переноса сортов плодовых растений из южных
районов в центральные районы России помог обнаружить ряд других
биологических явлений. Старые, давно возникшие сорта плодовых
растений оказались менее пригодными к переносу, чем молодые, недавно
сформировавшиеся. Напрашивался вывод: чем моложе биологическая
форма (иными словами, чем ближе к экспериментатору исторический
момент возникновения испытуемой биологической формы), тем больше
ее способности приспособляться к непривычным условиям жизни.
236

Иван Владимирович Мичурин
С увеличением длительности истории существования формы растения
эта способность постепенно угасает. В последующем мы еще не раз
встретимся с описанным биологическим явлением.
Плодоводы Центральной России приобретали в южных районах
молодые деревца или черенки со взрослых растений. Черенки
прививались на местный подвой. Известный в свое время московский садовод
Грелль утверждал, что черенки южных сортов плодовых растений при
прививке их на местные «московские» подвои приобретают
выносливость. Плодовые деревья, выращенные на «московских корнях», по
своей способности противостоять климатическим невзгодам, должны
превосходить плодовые деревья, взятые из южных районов с «южными
корнями».
И. В. Мичурин экспериментально проверил утверждение Грелля и
доказал, что оно не решает задачи. Отрицательное отношение к греллев-
скому предложению положило начало длительному изучению влияния
подвоя (корневой системы) на привитой черенок (привой).
Многолетнее экспериментальное изучение доказало наличие влияния подвоя на
привой, доказало возможность получения вегетативных гибридов.
Позже, обобщая свои исследования по этому вопросу, И. В. Мичурин
писал, что «корневая система растения принимает, очень деятельное
участие в построении семени» (Соч., т. I, стр. 333—334). Но чтобы
«деятельное участие» корневой системы довести до уровня
наследственных изменений тела привоя и семян, формирующихся на нем,— иными
словами, до получения вегетативного гибрида,— простого бездумного
сращивания привоя и подвоя совершенно недостаточно. Большинство
таких сращиваний, как правило, не приводит к возникновению
вегетативных гибридов.
Предшественникам И. В. Мичурина, да и самому молодому
И. В. Мичурину, не удалось путем прививки черенков южных сортов
на местные, устойчивые подвои решить поставленную задачу —
повысить стойкость южных сортов к суровым условиям Центральной
России. Прививки приносили экспериментаторам одни лишь разочарования.
Лишь в пору своей научной зрелости, исследователю удалось положить
начало выяснению причин описанных неудач. Ключом к такому
выяснению оказался исторический подход к вопросу. Каждая биологическая
форма имеет свою историю: момент возникновения, молодость,
возмужалость, старость, момент исчезновения. Экспериментальные
исследования показали, что подвой не оказывает сколько-нибудь существенного
влияния на наследственные свойства черенков, взятых с давно
сформировавшихся устойчивых сортов. В то же время, устойчивый подвой
способен вносить коренные изменения в наследственность черенков, взятых
с молодых недавно возникших биологических форм.
За шестьдесят лет научной деятельности И. В. Мичурин внес
крупный вклад в разработку метода вегетативной гибридизации. Но
если и в наше время этот метод нуждается в дальнейших серьезных
научных исследованиях и конкретизации, так что тогда можно сказать
о положении дел в последней четверти девятнадцатого века. Метод
вегетативных прививок не давал в руки селекционера действенного
оружия. Лучшим подтверждением такого заключения служит тот факт, что
молодой И. В. Мичурин,, потерпев неудачи с прививками первых лет,
237

Иван Владимирович Мичурин
ищет иные пути создания сортов плодовых, приспособленных к условиям
Центральной России.
Исследователь вновь обращается к истории. Каким путем
создавались в прошлом сорта плодовых растений? История давала на
поставленный вопрос ответ: существующие сорта плодовых, как правило,
возникали в прошлом от посева семян: «Выросла, например, у
крестьянина Антона на огороде от случайно попавшего семени яблоня, дающая
крупные хорошего вкуса яблоки, ну и стали разводить этот сорт под
названием Антоновки. Нашлась в Приволжье опять-таки от случайно
брошенных семян, яблоня, дающая красиво окрашенные яблоки с
привкусом аниса, и стали разводить этот сорт под названием Аниса; так
было и с различными Боровинками, Грушовками, грушами — вроде
Тонковетки или Поддулек. Таким путем собирали сорта и в западных
странах...» (Соч., т. I, стр. 326).
Здесь дана конкретная и объективная картина селекционной работы
в историческом прошлом. Это — стихийная селекция. При стихийной
селекции находки форм плодовых растений, удовлетворявших
потребности человека, были редки. Но редкость находок не опровергает основы
метода получения культурных сортов плодовых — все они получены
путем посева семян. Редкими находки были лишь потому, что
интересующие человека формы возникали сами по себе, без вмешательства
человека.
Выводы И. В. Мичурина находились в явном противоречии с
убеждениями большинства плодоводов XIX века. Это большинство на основе
собственного опыта утверждало, что от посева семян плодовых
получаются лишь дикие формы. Происходит это от того, что плодовые
растения, якобы, имеют ярко выраженную склонность возвращаться к своим
диким предкам.
И. В. Мичурин не мог согласиться с рассуждениями большинства»
Но чтобы опровергнуть их, следовало устранить неувязку между
выводами из истории стихийной селекции и опытами плодоводов. Их опыты
были точны: посев семян культурных сортов плодовых, действительно,
давал, как правило, дикие формы растений. И. В. Мичурин никогда не
восставал против фактов. Поиски решения противоречия между
историей и экспериментами приводят И. В. Мичурина к ряду открытий,
имеющих принципиальное значение. Их общий смысл сводится к
выяснению определяющей роли условий жизни в формировании культурных
качеств плодовых растений. Культурные качества сортов плодовых
растений (иными словами, те качества, по которым человек оценивает
биологические формы с точки зрения собственных потребностей)
создаются условиями жизни. А отсюда следует: чтобы из семян яблони
Анис получить растения того же сорта, необходимо, для молодых
деревьев, от прорастания семян и до первых плодоношений, создать
точно такие же условия жизни, в которых впервые возникла яблоня
Анис. Нарушение этого требования может изменить культурные
качества сорта (и чаще — в худшую сторону).
Плодоводы прошлого века, высевая семена культурных сортов, не
заботились о создании условий среды и о приведении в действие тех
факторов, под совместным воздействием которых растения могли бы
развить в себе свойства культурного сорта. «А между тем,— писал
238

Иван Владимирович Мичурин
И. В. Мичурин,— в этом-то и есть главная причина неудачи в деле»
(Соч., т. I, стр. 157). Главная причина получения из семян культурных
сортов диких форм заключалась в том, что при посеве семян не
приводились в действие те факторы, которые в прошлой истории формировали
культурный сорт плодовых деревьев.
Более четверти века исследователь изучает и совершенствует
систему конкретных приемов выведения плодовых растений из семян.
Плодовые деревья на собственных корнях точнее передают через семена
свои качества потомству, чем деревья, выращенные на диких подвоях.
На семена следует отбирать плоды с деревьев, цветы которых защищены
от опыления пыльцой с диких плодовых деревьев. Признаки диких
плодовых деревьев при переопылении доминируют. На семена следует
выбирать плоды лучшие по наружным и внутренним качествам, избегать
уродливых по форме, больных, заморенных и т. п. Не нужно брать
семян с растений, слишком старых, уже истощенных или больных. Нужно
избегать давно существующих сортов, находящихся в состоянии
вырождения или вымирания. Чрезмерно тучное развитие материнского
растения, а также плоды, случайно разросшиеся до непомерно большой
величины, одинаково негодны, как и заморенные, больные, уродливые; те и
другие, за редким исключением, дают лишь хилое, больное потомство.
Для посева необходимо отбирать правильно сформированные и
нормально выполненные семена. Отобранные семена не пересушивать, как
до посева, так и после посева. Посев следует производить на участке
с должным составом почвы. Почва должна подбираться соответственно
природе каждого вида плодовых растений, а в некоторых случаях и
соответственно природе отдельных разновидностей и сортов. После
всходов и до возмужалости деревца, до приобретения им достаточной
устойчивости, за сеянцами должен быть обеспечен целесообразный уход.
Следует для каждой биологической формы подбирать такие условия,
которые формируют сорт с культурными качествами.
На успех решения задачи сильно влияет отбор биологических форм.
Все сорта плодовых деревьев и ягодных кустарников, по их способности
передавать потомству через семена свои культурные качества,
исследователь условно разделил на три группы. Первая группа — сорта,
дающие сеянцы с культурными качествами только при полном исключении
возможности опыления цветков пыльцой диких форм. Вторая группа —
сорта с малоустойчивой способностью передавать потомству через
семена свои культурные качества. Причины такой малой устойчивости
разнообразны, но одной из главных является влияние корней дикого
подвоя на неустойчивую в наследственном отношении форму. Все
молодые сорта (недавно выведенные) принадлежат к этой группе. Со
временем, эти сорта могут распределиться по всем трем группам. Третья
группа — сорта, обладающие большой способностью передавать свои
культурные качества потомству через семена. И. В. Мичурин считал
свою группировку относительно условной. Например, при смене района
эксперимента отдельные сорта могут перемещаться по группам. Он
отлично видел, что в природе все грани условны, подвижны. Но сам
факт, отраженный этой группировкой, представляет значительный
интерес для теоретической биологии. Давая конкретную характеристику
сортов первой группы, исследователь не придает особого значения
239

Иван Владимирович Мичурин
подвою (хотя он и может играть роль), а при характеристике сортов
второй группы подвой играет определяющую роль. Если у сортов первой
группы способность передачи культурных качеств через семена
относительно устойчива, и эту устойчивость нарушает лишь переопыление с
дикими формами, то у сортов второй группы эта способность и без
переопыления весьма неустойчива. Наконец, у сортов третьей группы способность
передачи культурных качеств через семена столь устойчива, что она
сохраняется при любых условиях.
Из охарактеризованного опыта группировки сортов следовало, что
у разнообразных биологических форм, принадлежащих к одному и тому
же биологическому виду, состояние свойства наследственности в смысле
взаимодействия наследственности с окружающей средой может быть
различным. А этот факт как раз и служит объективным основанием
возможности управления наследственностью. «...Свойства многих сортов
под воздействием перемены состава почвы и от разности климатических
условий,— этих могучих факторов по своему влиянию на жизнь растений
вообще,— могут в некоторых случаях значительно измениться в ту или
другую сторону» (Соч., т. I, стр. 191).
Поисками путей и способов управления наследственностью растений
И. В. Мичурин занялся почти с первых же шагов своей
исследовательской деятельности.
Возникновение культурных сортов плодовых деревьев в
историческом прошлом, безусловно, зависело от действий человека. Условия
среды, в которых возникали культурные формы, главным образом
почвенные условия, создавались человеком. Но, создавая культурную среду
для возделываемых растений, человек не учитывал влияния своих
действий на наследственность плодовых деревьев. Возникновение
культурных сортов было делом случайным и при этом редким. Между тем
возникновение каждого культурного сорта имеет свои конкретные,
объективные причины. Эти причины скрыты в действии на организм
комплекса условий внешней среды. Многочисленные эксперименты и
наблюдения приводят И. В. Мичурина к выводу, что биолог в состоянии
раскрыть эти причины и управлять их действием. Человек в состоянии
найти способы осмысленного, направленного выведения культурных
сортов. «Описывая способы, употребляемые мною для выведения новых
сортов растений из семян, я нисколько не желаю выдать все это за
какое-то новое открытие, как о том говорят мои недоброжелатели; я только
стараюсь выяснить способы осмысленного выращивания новых сортов,
а не случайного получения их, как это было у нас до настоящего
времени...» (Соч., т. I, стр. 183). И. В. Мичурин хорошо понимал
сложность задачи раскрытия причинных связей (а в этом как раз и состоит
основа управления наследственностью), действующих в живой природе.
Живая природа для нас,— замечал он,— закрытая книга, и для того,
чтобы изучить одну из страниц этой книги, требуются целые столетия
времени и труд многих людей. Но человек в состоянии страница за
страницей овладевать книгой живой природы. Этот мичуринский
общефилософский вывод имеет огромное революционное значение. Он открыл
новую главу в развитии биологии.
Эта глава начинается со всестороннего переисследования вопроса
акклиматизации — одногр из самых древних вопросов истории познания
240

Иван Владимирович Мичурин
наследственности. Как известно, до открытий Дарвина в биологии
господствовало убеждение, что акклиматизация невозможна. «Я знаю,—
писал Дарвин,— что попытки акклиматизировать животных или
растения называют пустой химерой» (Ч. Дарвин, Изменение животных и
растений в домашнем состоянии, 1941, стр. 492—493). Практика
селекционеров опровергла теоретиков. Дарвин, обобщив селекционную
практику, дал разработке этого вопроса новое направление. Дарвин называл
акклиматизацией только такие события, в результате которых возникает
существенное изменение одного из компонентов биологической системы
(организм — окружающая его среда), а именно, изменение
наследственного основания организма, изменение, влекущее за собой образование
новых разновидностей, обладающих наследственной организацией,
отличной от исходной.
Выдающийся русский биолог А. Бекетов, принимая этот вывод
Дарвина, ввел в понятие об акклиматизации и еще одно условие. Мы
можем, замечал он, считать тот или иной вид растения (или животного)
действительно акклиматизированным только тогда, когда перестройка
организации не отразилась на жизнеспособности и плодовитости
переселенного организма. Основываясь на своих исследованиях, Бекетов
сделал два вывода: 1) процесс акклиматизации в естественной природе
идет непрерывно; 2) акклиматизация в условиях культуры невозможна,
так как процесс изменения наследственной организации требует
тысячелетий и даже десятков тысяч лет.
И. В. Мичурин, опираясь на выводы Дарвина и дарвинистов,
продолжил разработку вопроса об акклиматизации дальше. Он был
согласен с Бекетовым в том, что наследственная организация изменяется
медленно. «Природа изменяет строение живых организмов,
приспособляя их к условиям среды, лишь очень медленно, едва заметно, в течение
целых тысячелетий» (И. В. Мичурин, Соч., т. I, стр. 544). Но в то же
время, он своими исследованиями доказал, что вывод о
невозможности акклиматизации в условиях культуры ошибочен. Более того, в
условиях культуры процесс акклиматизации, иными словами, процесс
изменения наследственности под воздействием человека, может
протекать с несравненно более значительными, чем в естественной
природе скоростями. Наконец, И. В. Мичурин внес в понятие
акклиматизации уточнения, имеющие принципиальное значение. В мировой
коллекции культурных растений, писал он, попадаются такие формы,
которые «...еще у себя на родине имели в себе свойства переносить
более низкое падение температуры и другие суровые климатические
условия, чем на их родине» (Соч., т. IV, 1948, стр. 168). При переносе
таких растительных форм из мест с мягким климатом в места с более
суровым климатом изменений в строении и наследственности не
происходит. И подобные случаи нельзя относить к акклиматизации — здесь
мы имеем дело с натурализацией. Выяснение явления натурализации
имеет принципиальное значение не только для познания сущности
акклиматизации, но и для теоретической генетики, особенно при анализе
структурных основ наследственности.
Говорить, что данное растение акклиматизировано, писал И. В.
Мичурин, можно лишь тогда, когда оно, будучи перенесенным из местности
с другим климатом, само по себе в новом месте расти не может, но
241

Иван Владимирович Мичурин
вследствие целесообразных сознательных приемов акклиматизатора
мирится с условиями нового климата и перестраивает свое
наследственное основание. Очень важно также и условие, чтобы «...искусственно
акклиматизированный сорт настолько сделался устойчивым, что при
дальнейшем его размножении будет в состоянии удержать
приобретенную способность успешно развиваться и плодоносить в новой для него
местности, уже не требуя особых, против местных сортов, усилий от
человека к поддержанию его существования» (Соч., т. I, 1948, стр. 135).
Растение можно считать акклиматизированным только тогда, когда оно
в новых условиях приобретает новые качества, которые затем передаются
потомству через семена,— иными словами, наследственные качества.
Мичуринская постановка задачи акклиматизации содержательна
с теоретической точки зрения. В самом деле, рассмотрим вопрос
конкретно. Садоводство Центральной России располагало сортами
плодовых, приспособленными к суровому климату. Но сорта были
малоурожайными и давали плоды с плохими внешними и
неудовлетворительными вкусовыми качествами. И. В. Мичурин поставил перед собой
задачу получить новые сорта. Новые сорта должны были обладать такой
же хорошей, как и старые, приспособленностью к суровому климату, но
давать высокие урожаи плодов с хорошими вкусовыми качествами. В
биологической системе (организм и окружающая его среда) следовало
заменить биологический компонент — организм. Возможна ли такая замена?
И. В. Мичурин дал на этот вопрос однозначный ответ: да, возможна.
В одной и той же внешней среде растут и развиваются разные
биологические формы. Возможность такого явления обусловливается
наследственностью. У разных биологических форм, растущих в одной и той же
среде, разная наследственность. Это различие между формами скрыто
в биологическом строении организма. Эти внутренние биологические
различия и исследует генетика, в этом ее предмет (мы пока оставляем
в стороне вопрос о том, что к этому предмету может быть несколько
различных подходов). Исследует с той целью, чтобы выработать
средства изменения биологического строения организма — средства
изменения наследственности. Именно такой смысл, на наш взгляд, вложил
И. В. Мичурин в свое следующее замечание. «Теперь наступило время,
когда человек может не только делать мертвые механизмы различных
машин, но и создавать живые организмы новых видов растений, а в
будущем, вероятно, достигнет и творения новых видов животных, более
полезных для его жизни» (Соч., т. I, стр. 435).
Как видим, И. В. Мичурин мечтал о генетике-селекционере как
конструкторе новых биологических форм. Он стремился «получить ту
давно желаемую власть над ходом дела» (там же, стр. 314). Такая власть
легко не дается.
При поверхностном знании наследственности задача замены одного
из компонентов биологической системы — организма — может
представиться несложным делом. Стоит произвести такую замену (скажем,
приобрести в южных краях молодое деревце или черенок и перенести его
в Центральную Россию), а условия среды уже сами по себе совершат
всю работу по приспособлению организма к новым условиям — по
трансформации его наследственных качеств. Примерно на таком уровне
находились знания о наследственности тогда, когда И. В. Мичурин при-
242

Иван Владимирович Мичурин
ступал к своим исследованиям. Много лет спустя, вспоминая о своих
первых шагах по пути решения задачи, он писал, что в самом начале
деятельности, из-за слишком поверхностных знаний дело казалось легко
выполнимым, «но затем впоследствии выяснилась вся тяжесть взятого
мною на себя труда» (там же, стр. 444).
Сложность задачи объясняется тем, что «природа, как видно,
поставила большие преграды для изменения форм» (там же, стр. 460).
Биологическая наука и призвана, видимо, выяснить, в чем сущность
«больших преград», или, иными словами, каковы те биологические
структуры и те законы движения самообновления, саморазмножения этих
структур, которые обусловливают устойчивость биологических форм,
воспринимаемых нами как ярко выраженный консерватизм
наследственных свойств.
В процессе разработки способов выведения новых сортов плодовых
из семян И. В. Мичурин настойчиво ищет способы преодоления этого
консерватизма, способы понуждения растений воспринимать
трансформирующее воздействие внешней среды. В процессе поисков ему удается
установить весьма важное биологическое явление: характер связи
растения и условий его жизни изменяется вместе
с возрастом растения.
В 1905 году он писал: «Всякое растение имеет способность
изменяться в своем строении, приспособляясь к новой среде в ранних
стадиях своего существования, и эта способность начинает проявляться
в большей мере с первых дней после всхода из семени, затем слабеет и
постепенно исчезает после первых 2—3, и редко до 5 лет, плодоношения
нового сорта, затем полученный новый сорт плодового дерева становится
настолько устойчивым по отношению к изменению в смысле
выносливости, что никакие способы акклиматизации уже почти немыслимы»
(Соч., т. I, стр. 116).
Отсюда с неизбежностью следует вывод, что, с точки зрения
трансформирующего воздействия внешней среды на организм, большая часть
индивидуальной жизни многолетнего плодового растения выпадает:
большая часть пути индивида, с точки зрения изменения его
наследственности, как бы защищена от воздействия окружающей среды.
Дальнейшие исследования характера связи растения и условий
жизни, продолжавшиеся до конца творческого пути исследователя,
приводят И. В. Мичурина к новым открытиям. Он устанавливает, что и на
молодое, еще не плодоносившее растение, внешняя среда, с точки зрения
трансформации, влияет по-разному. Разница зависит от условий, в
которых происходило на родительском дереве оплодотворение цветков,
положившее начало тому семячку, от которого берет свое начало
исследуемое растение, от условий формирования семян и т. д.— иначе говоря,
в поле зрения исследователя включается доэмбриональный,
эмбриональный и постэмбриональный периоды развития. Таким образом, И. В.
Мичурин пришел к выводу, что путь индивидуального развития
многолетнего растения распадается на ряд периодов: 1. Период формирования
родительских зародышевых клеток, процесс оплодотворения, процесс
формирования семени. 2. Прорастание семени и первые годы жизни
растения до начала плодоношения. 3. Первые годы плодоношения. 4.
Возмужалость растения, а затем завершение индивидуальной жизни. При
243

Иван Владимирович Мичурин
современном уровне знаний можно уже относительно точно определить
моменты перехода одного периода в другой. Биологическая наука,
несомненно, будет непрерывно уточнять и уточнять объективную меру,
фиксирующую переломные моменты. Но уже и сегодня, пользуясь
изложенной градацией, мы в состоянии достаточно определенно установить
изменение характера связи организма и среды в разные периоды
онтогенеза. Для обеспечения течения биологических процессов онтогенеза
связь организма и среды, можно сказать, должна быть непрерывной;
а трансформирующее воздействие среды на изменение наследственно
обусловленного характера этого течения весьма прерывно — оно
возможно лишь на небольших участках онтогенеза. Позже мы еще
возвратимся к этому вопросу.
А сейчас обратимся к истокам учения И. В. Мичурина о
гибридизации.
Семена яблони возникают от естественного перекрестного опыления.
Но селекционер имеет возможность получать семена и от искусственного,
принудительного опыления.
В процессе поиска путей решения своей генеральной задачи,
И. В. Мичурин подметил, что семена от принудительного опыления
дают растения, склонные к изменчивости значительнее, чем растения из
семян, завязавшихся в результате естественного свободного опыления.
В связи с этим И. В. Мичурин вводит в свои исследования и
селекционную работу — гибридизацию, принудительное оплодотворение.
Гибридизацию для целей выведения новых сортов растений
И. В. Мичурин начал использовать с конца прошлого века. В
опубликованном в 1906 году отчете И. В. Мичурин описал более шести
десятков сортов, выведенных им за период с 1887 по 1905 год. В названный
период он вывел 15 сортов яблонь, из них: 4 путем посева семян от
естественного опыления, 1 —спонтанная вегетативная мутация («спорт»),
10 — путем искусственной гибридизации. За тот же период И. В.
Мичурин вывел 8 сортов слив, из которых 1 путем посева семян от
естественного опыления и 7 — путем искусственной гибридизации. Из 10 сортов
вишни 4 получены из семян от естественного опыления и 6 из семян от
искусственной гибридизации. Все 3 сорта груш получены в результате
искусственной гибридизации; из 3 сортов малины — два получены из
семян от естественного опыления и один искусственный гибрид. Три
сорта роз, выведенных И. В. Мичуриным,— все гибридного
происхождения. Таково же, примерно, положение и с другими плодовыми
растениями, с которыми И. В. Мичурин работал с 1887 по 1905 год. Общий
итог по 61 сорту таков: 22 сорта получены из семян от естественного
опыления, 37 сортов — из семян от искусственной гибридизации,
1 сорт — отбор спонтанной мутации, 1 сорт — отбор вегетативной
мутации.
В последующие годы И. В. Мичурин использовал искусственную
гибридизацию еще более широко. Например, в труде «Помологические
описания» (в котором по существу он подвел итог работы всей жизни)
И. В. Мичурин описал 42 своих лучших сорта яблонь. По их
происхождению они распределяются так: один сорт получен путем отбора
вегетативной мутации «Антоновка полуторафунтовая» и один сорт — из
семян, отобранных в плодах «Антоновки полуторафунтовой», четыре
244

Иван Владимирович Мичурин
сорта получены из семян от естественного опыления и 36 сортов
получены путем искусственной гибридизации.
История селекции не знает ни одного другого селекционера,
который создал бы за свою жизнь столько сортов плодовых растений,
сколько создал И. В. Мичурин. При этом сорта были созданы с
использованием искусственной гибридизации в таких масштабах, которые до
того не были известны в селекционной практике. Наконец, И. В.
Мичурин, используя гибридизацию как селекционный прием, одновременно
разрабатывал теорию гибридизации.
В работе «60-летние итоги и перспективы моих работ»,
опубликованной в 1934 году, И. В. Мичурин разделил свой творческий путь на
три этапа: этап акклиматизации, этап массового отбора, этап
гибридизации. Первые два этапа он назвал начальными, подготовительными
к основному третьему этапу,— к этапу гибридизации, когда он и создал
значительную часть сортов.
Основываясь на существе научных работ, можно было бы
предложить и иное деление пути. Весь творческий путь можно поделить на два
качественно различных периода: первый период — период искания на
стороне (з районах с более благоприятными условиями) готовых сортов
растений и перенос их (черенками, деревцами) в новые, непривычные
для них, более суровые условия; второй период — период выведения
новых сортов растений из семян на месте. Первый период не дал
практически положительных результатов: он не обогатил сады центральной
полосы России новыми, хорошими сортами. Но он привел исследователя
к ряду выводов, имеющих определенную ценность для науки. Эти
научные выводы приведены нами выше.
Второй период богат как практически положительными
результатами (создание хороших сортов), так и теоретическими обобщениями.
Теоретические достижения второго периода включили в себя, развили,
углубили научные открытия, сделанные в первом периоде.
Второй период в свою очередь можно подразделить на ряд
ступеней восхождения от менее совершенных к более совершенным приемам
создания новых сортов, на ряд ступеней познания изменчивости и
наследственности. Они отражают постепенное углубление и накопление
знаний о жизни и развитии растений.
Эти ступени таковы: 1) посев семян от естественного опыления;
2) посев семян от искусственной гибридизации систематически близких
форм растений (внутривидовые скрещивания); 3) посев семян от
отдаленной гибридизации. Отдаленная гибридизация, в свою очередь,
подразделялась на: а) гибридизацию близких в систематическом отношении
форм, но взятых из географически отдаленных районов, б)
гибридизацию далеких в систематическом отношении форм (межвидовые и
межродовые скрещивания).
В первый период исследований И. В. Мичурин установил, что
взрослые плодовые деревья или их черенки при смене условий жизни
практически сохраняют свою наследственную форму. Во второй период
он шел по ступеням постепенного повышения изменчивости форм
растений. При посеве семян от естественного переопыления получались
растения (гибридные растения), обнаруживавшие более сильную
изменчивость, чем взрослые деревца или их черенки. Но степень изменчивости
245

Иван Владимирович Мичурин
растений из семян естественного опыления невысока. Семена от
естественного переопыления давали растения, которые при соответствующих
условиях жизни, как правило, воспроизводили материнский тип. Но это
не удовлетворяло И. В. Мичурина: семена наших южных и зарубежных
сортов воспроизводили невыносливость матери, семена местных сортов
воспроизводили выносливость матери, но не давали заметных улучшений
в качестве плодов.
Почему посев семян, полученных в результате естественного
переопыления, не давал разнообразия исходного материала, которое так
интересует селекционера? Это явление есть результат проявления одного
из существенных свойств живых организмов — свойства
избирательности при оплодотворении. И. В. Мичурин первым обратил внимание на
это свойство. При свободном перекрестном оплодотворении цветки
материнского растения воспринимают такую пыльцу, которая в данных
условиях наиболее приспособлена относительно яйцеклеток материнского
цветка. Опыт показывал, что при свободном перекрестном опылении
(но при обязательной защите от пыльцы дикой яблони, которая
доминирует) семена с яблони «Антоновка» в соответствующих условиях
выращивания воспроизводили «Антоновку», семена с яблони «Анис» —
«Анис».
И. В. Мичурин придавал большое значение биологическому
свойству избирательности. Описывая выведенный им сорт «Антоновка
новая», в качестве достоинств сорта он отмечал: сорт интересен потому,
что имеет научное значение, в смысле доказательства возможности
получения из семян сорта без изменения.
При получении семян в результате свободного переопыления,
особенно следовало обращать внимание на пыльцу диких яблонь. Пыльца
диких яблонь осиливает действие пыльцы культурных сортов: от
опыления цветков культурной яблони пыльцой диких яблонь завязываются
семена, дающие в потомстве преимущественно дикие яблони.
В результате избирательности оплодотворения семена от
естественного свободного переопыления не дают большого разнообразия форм
растений; степень изменчивости в данном случае оказывается
незначительной. Между тем селекционера везде и всегда интересовал прежде
всего процесс изменчивости растительных форм. Для работы
селекционера прежде всего необходимо разнообразие форм живых организмов.
Где нет разнообразия, там селекционеру делать нечего: отсутствует
основное условие отбора. Чтобы отбирать, необходимо разнообразие
форм. Чем большим разнообразием располагает селекционер, то есть
чем богаче исходный материал селекции, тем больше возможностей
для работы. Как создавать разнообразие форм, как создавать исходный
материал для селекции,— таков вопрос, который непрестанно
приходилось и приходится решать селекционеру. В эти классические
представления всех селекционеров прошлого И. В. Мичурин внес принципиально
новое: селекционер обязан учиться управлять изменчивостью
биологических форм и через такое управление овладевать формообразованием-
(К этому вопросу мы еще возвратимся.)
В поисках путей увеличения изменчивости растений (такое
увеличение изменчивости необходимо и при новом подходе, так как и при
нем прежде всего необходимо нарушать консерватизм наследственно-
246

Иван Владимирович Мичурин
сти) И. В. Мичурин обратился к искусственной гибридизации, при
которой в дело вводится принудительное оплодотворение.
На первых стадиях искусственной гибридизации использовались
два типа родительских комбинаций: 1) оба родителя — местные
выносливые сорта; 2) один родитель — местный выносливый сорт, второй
родитель — инорайонный, южный сорт, не выносливый, но с высокими
качествами плодов.
При искусственной гибридизации двух местных выносливых,
чистого вида плодовых растений степень изменчивости несколько
увеличивалась, в сравнении с изменчивостью при естественном свободном
переопылении. Гибриды, полученные путем принудительного
оплодотворения, оказывались более изменчивыми. Направление изменчивости
определялось характером условий среды, действовавшей на гибридное
растение в первые годы его жизни.
В 1929 году, отвечая одному из своих корреспондентов, И. В.
Мичурин писал: «Можно ли получить улучшенный сорт скрещиванием
двух Антоновок? Да, получатся от такого скрещивания семена
Антоновки, которые могут дать из числа их сеянцев некоторые экземпляры
с очень незначительным улучшением, но последнее будет во многом
зависеть от влияния внешних факторов первых лет развития сеянцев.
Так, если эти три-пять лет будут с благоприятными климатическими
условиями для построения лучших качеств организма сеянца, то,
конечно, получатся улучшенные сорта и, напротив, если внешние условия
будут плохи, то сложение организмов большинства сеянцев уклонится
в сторону диких видов, т. е. получится ухудшение и тем более, что
в данном случае взят сорт Антоновки, ближайшие родичи которой
принадлежали к дикорастущим видам. Вообще в деле гибридизации
внешнее влияние среды имеет огромное значение» (Соч., т. IV, стр. 297).
Если на лучших по культурным качествам гибридных растениях
при первом их цветении обеспечить самоопыление, то мы получим
гибридные семена, а из них — растения второго поколения. Опыт
показывает, что эти растения при благоприятных условиях жизни, способны
и дальше изменяться в направлении улучшения своих культурных
качеств. Следовательно, во втором семенном поколении гибриды сохраняют
свою восприимчивость к действию условий жизни.
Несколько иные результаты получаются при втором типе
родительской комбинации (в качестве одного родителя берется местный
выносливый сорт, а другого — инорайонный, южный сорт, не выносливый, но
с высокими качествами плодов). При втором типе скрещивания растения
первого поколения обнаруживают более значительный (чем при первом
типе) размах изменчивости. Часть гибридных растений первого
поколения сочетает в себе выносливость к суровым климатическим условиям и
высокое качество плодов. Особенно много таких растений получается
тогда, когда первые годы развития гибридных растений протекают при
хороших погодных условиях. Но если на лучших гибридных растениях
первого поколения при первом цветении обеспечить самоопыление, то во
втором поколении будет наблюдаться ухудшение культурных качеств
плодовых растений. Гибридные растения второго поколения, оставаясь
чувствительными к воздействию условий внешней среды, изменяются в
направлении этого воздействия: высококультурные качества, унаследо-
247

Иван Владимирович Мичурин
ванные от инорайонных южных нежных сортов, под повторным
воздействием суровой внешней среды в значительной мере утрачиваются, и
гибридные растения по своим качествам приближаются к качествам
местных сортов. Внешняя среда уничтожает в молодых гибридных и
неустойчивых растениях наследственные качества того южного родителя, для
которого суровые условия были несвойственны.
Чтобы преодолеть описанное явление, И. В. Мичурин ввел в свои
исследования для его времени оригинальный прием — повторные
скрещивания (известный в наше время под названием «ступенчатая
гибридизация»). Гибр?1дные растения, полученные от скрещивания местного
выносливого сорта с инораионным, южным, нежным сортом, при первом
их цветении вновь принудительно скрещивались с инораионным, южным
сортом. Пользуясь такими повторными скрещиваниями, мы можем,
замечал И. В. Мичурин, «действовать в смысле целесообразного
воспитания при развитии сеянцев. Именно, в большинстве случаев мы можем
усиливать развитие полезных и ослаблять или совершенно погашать
развитие вредных признаков...» (Соч., т. I, стр. 329).
В другом месте он писал, что самым существенно важным в деле
выведения новых сортов растений является способ повторного скрещивания
гибридов с лучшими культурными (и иностранными) сортами (см. т. I,
стр. 496, а также стр. 474). При этом способе можно работать,
придерживаясь предварительно составленного и научно обоснованного плана
работы.
Положительное влияние повторных скрещиваний (значительное
улучшение качества растения в большинстве случаев) И. В. Мичурин
объяснял дополнительным влиянием пыльцы от введенного в
скрещивание сорта и повышенной восприимчивости молодого гибрида на
собственных корнях к этим влияниям (см. т. I, стр. 497—498, а также
стр. 503).
Повторные скрещивания И. В. Мичурин использовал как способ
управления изменчивостью плодовых растений, как способ управления
образованием у них желаемых культурных качеств. С помощью
повторных скрещиваний Мичурин направлял изменчивость в сторону
выработки у плодовых деревьев сочетания выносливости к суровым
климатическим условиям и высоких культурных качеств. Селекционный прием
ступенчатой гибридизации имеет глубокий теоретический смысл.
В поисках средств нарушения консерватизма наследственности и
вызова изменчивости плодовых растений, И. В. Мичурин не остановился на
повторных скрещиваниях. Он первым в биологической науке в широких
масштабах исследовал и ввел в науку отдаленную гибридизацию.
Мичуринское учение об отдаленной гибридизации содержит два
крупных раздела: 1) скрещивание отдаленных по своему географическому
происхождению рас одного и того же вида; 2) скрещивание отдаленных
в систематическом отношении форм — межвидовая и межродовая
гибридизация.
Скрещивание отдаленных по своему географическому
происхождению рас одного и того же вида в отношении процесса осуществления
оплодотворения не представляет трудностей. Две расы одного и того же
вида, сформировавшиеся в различных географических районах,
скрещиваются между собой, как правило, так же свободно, как скрещиваются
248

Иван Владимирович Мичурин
две расы одного и того же вида, сформировавшиеся в одном
географическом районе. Но в чем же тогда различие и при том, как показали
эксперименты, существенное различие? Различие состоит в результатах
скрещивания — в качествах получаемых гибридов.
Когда один местный сорт растения скрещивается с другим местным
сортом того же вида, результаты гибридизации оказываются не
глубокими. Когда местный сорт растения скрещивается с лучшим по качеству
сортом растения того же вида, но взятым из другого, отличающегося по
условиям географического района, результаты оказываются более
глубокими, более существенными. Наконец, когда скрещиваются два сорта
растений одного и того же вида, взятые из двух различных по условиям
жизни географических районов, а скрещивание проводится в третьем
районе, результаты оказываются еще более глубокими и более
существенными. В чем же здесь загадка? Во всех трех случаях речь идет о
скрещивании в пределах одного и того же вида.
Установленная И. В. Мичуриным высокая эффективность
скрещиваний рас одного и того же вида, но имеющих различное географическое
происхождение, свидетельствует о существовании наследственных
различий между формами одного и того же вида, свидетельствует о
гетерогенности вида, создаваемой различиями географической среды. Это первое
важное обстоятельство, установленное И. В. Мичуриным на основе
результатов скрещиваний.
Второе обстоятельство касается характера взаимоотношений
организма и окружающей его среды. С этой позиции и следует рассмотреть
охарактеризованные варианты скрещиваний.
Здесь целесообразно сделать небольшое отступление. И. П. Павлов
в своих исследованиях неизменно руководствовался принципом
динамического единства организма и окружающей его среды. Содержание
названного принципа великий естествоиспытатель передавал конкретными
понятиями. «Совершенно очевидно,— писал он,— что вся деятельность
организма должна быть закономерна. Если бы животное не было,
употребляя биологический термин, точно приспособлено к внешнему миру, то
оно скоро или медленно переставало бы существовать. Если бы животное,
вместо того, чтобы направляться к еде, отстранялось от нее, вместо того,
чтобы бежать от огня, кидалось в огонь и т. д. и т. д., оно было бы так
или иначе разрушено. Оно так должно реагировать на внешний мир,
чтобы всей ответной деятельностью его было обеспечено его
существование. То же самое окажется, если представлять себе жизнь в терминах
механики, физики и химии. Каждая материальная система до тех пор может
существовать как данная отдельность, пока ее внутренние силы
притяжения, сцепления и т. д. уравновешиваются с внешними влияниями, среди
которых она находится. Это относится ко всякому простому камню, как
и к сложнейшему химическому веществу. Точно то же надо представлять
себе и относительно организма. Как определенная замкнутая вещественная
система он может существовать только до тех пор, пока он каждый
момент уравновешивается с окружающими условиями. Как только это
уравновешивание серьезно нарушается, он перестает существовать как данная
система» (И. П. Павлов, Избр. соч., 1949, стр. 159—160).
Единство организма и среды — это вещественная система, в которой
непрестанно происходит уравновешивание. Многое в этом процессе
249

Иван Владимирович Мичурин
предстоит еще исследовать и исследовать. Но и сегодня это
представление является плодотворным.
В растении координация и интеграция отдельных его органов, тканей,
частей несравненно менее совершенна, чем у животного. Но тем не менее,
и в жизни растения охарактеризованный процесс имеет место. И. В.
Мичурин в исследовании всех проблем селекции и генетики, в частности, и
проблемы гибридизации, неизменно руководствовался принципом
биологического динамического равновесия, равновесия биологической формы
движения материи с условиями среды, в которой это движение
совершается.
Возвратимся к трем вариантам скрещиваний, которые описаны
выше.
Первый вариант — местный сорт растения скрещивается с местным
сортом того же вида. В данном варианте скрещивания оба родителя
находятся относительно условий внешней среды в равном положении. Между
материнским растением и условиями его жизни существует динамическое
относительно устойчивое равновесие. Материнское растение относительно
полно пригнано к условиям жизни. То же самое можно сказать и об
отцовском растении. И материнское, и отцовское растения одинаково
полно пригнаны к одним и тем же условиям жизни.
При скрещивании двух аборигенных родительских форм биолог
получает, безусловно, гибрид, который обладает: а) значительно более
повышенной жизненностью, но, б) мало измененным в отношении
наследственной основы. Обусловливается это тем, что при данном типе скрещивания
динамическое равновесие между гибридом и условиями среды оказывается
не нарушенным. Требования гибрида к условиям жизни нормально
удовлетворяются, и противоречия между внутренним и внешним существенно
не возрастают. В силу этого, сколько-нибудь усиленной изменчивости
биологических структур при данном типе скрещивания не возникает. А раз
изменчивость биологических структур незначительна, то отсутствуют
условия возникновения существенно новых признаков и свойств.
Второй вариант — местный сорт растения скрещивается с сортом
растения того же вида, но взятым из другого, географически удаленного
района. В данном варианте родители гибрида относительно внешней
среды оказываются в неравном положении. У одного родителя, у местного
сорта (чаще всего это было материнское растение) налицо относительно
устойчивая пригнанность к внешней среде. У второго родителя такой при-
гнанности к внешней среде не существует. Он взят из другого
географического района, отличающегося по своим условиям. Таким образом, при
описываемом скрещивании второй родитель участвует в процессе, можно
сказать, только своими биологическими структурами, вырванными из
биологической системы. В результате возникает гибрид, отличающийся от
гибрида первого варианта. Материнская и отцовская наследственные
основы, объединившиеся в гибриде первого варианта, имели равные
внешние условия развития. Во втором варианте родительские основы имеют
неравные условия развития. Условия наиболее полного развития имеет
наследственная основа местного родителя. Опыт показывает, что при
втором варианте скрещивания в гибриде свойства и признаки местного
родителя будут доминировать, а свойства и признаки инорайонного родителя
чаще всего оказываются в рецессиве.
250

Иван Владимирович Мичурин
Подавленность свойств и признаков инорайонного родителя является
следствием: а) благоприятных условий жизни для развития свойств и
признаков местного родителя, подавляющих инорайонного родителя;
б) неблагоприятных условий жизни для развития свойств и признаков
инорайонного родителя. В результате возникает гибрид, у которого
изменения более глубокие, чем у гибридов первого варианта. Но ярко
выраженное доминирование местного родителя ограничивает возможности
изменчивости, не создает соответствующего поля, необходимого для
развития тех свойств и признаков, по которым был избран инорайонный
родитель.
Третий вариант — скрещивание двух родительских форм одного и
того же вида растения, взятых из разных географических районов.
Об этом типе скрещиваний И. В. Мичурин писал: «...я стал брать
выносливых производителей из далеких от нас (от Козлова.— Авт.) стран,
в данном случае из Дальневосточного края и из Манчжурии и,
оплодотворяя их пыльцой лучших иностранных сортов, добился того, что оба
производителя, т. е. отец и мать, одинаково лишенные привычных
условий внешней среды их родины, участвовали в наследственной передаче
своих свойств гибридам в одинаковой степени. Отмечу еще значительный
плюс в гибридах такой комбинации: все они резко выделяются особенно
сильно развитым свойством приспособления к условиям внешней среды
новой местности» (Соч., т. I, стр. 628).
Район, в котором производится скрещивание, нов как для одного,
так и для другого родителя. Степень нарушения биологической системы
для каждого из родителей, вероятно, будет различной. Но здесь важен
сам факт нарушения биологической системы и постановки обеих
наследственных основ в непривычные условия жизни. Оба родителя
относительно условий внешней среды оказываются в равных условиях: для обоих
родителей эта среда оказывается одинаково новой. И в таких условиях
возникают гибриды, обладающие наиболее ярко выраженным свойством
приспособления. На этой основе возникает процесс интенсивной
изменчивости биологических структур и возникновения новых качеств.
Создаются наиболее богатые возможности для управления формированием
гибридов в соответствии с поставленными целями.
Путем скрещивания отдаленных по своему происхождению
географических рас И. В. Мичурин создал ряд высококультурных сортов
плодовых— яблонь, слив, груш. С помощью описанных методов И. В.
Мичурину удалось ввести в культуру центральной полосы России некоторые
виды плодовых, до того здесь совершенно не произраставшие (например,
абрикосы). Скрещивание географически отдаленных рас пролило свет на
сущность доминирования в гибридах одних признаков и рецессивного
состояния других признаков. Эти исследования открыли относительное
значение доминантности и рецессивности. Более того, в одном гибриде может
происходить смена доминирования: при одних условиях скрещивания и
жизни гибрида тот или иной признак может доминировать, а при
других — переходить в рецессивное состояние.
Высшей степени изменчивости растительных форм И. В. Мичурин
достиг при межвидовой и межродовой гибридизации. Прием межвидовой
и межродовой гибридизации он назвал методом массовой селекционной
работы.
251

Иван Владимирович Мичурин
Ботаники веками считали, что виды, а тем более роды, не
скрещиваются между собой. Основываясь на этом убеждении, селекционеры до
И. В. Мичурина не пытались использовать способ отдаленной
гибридизации. И. В. Мичурин показал, что межвидовая и межродовая
гибридизация не только возможна, но и дает выдающиеся селекционные
результаты.
Оценивая значение межвидовой и межродовой гибридизации, он
пришел к выводу, что ей принадлежит выдающаяся роль в развитии живой
природы и в возникновении разнообразия биологических форм (видов,
родов и т. д.). Биологическая несовместимость различных видов была
хорошо известна И. В. Мичурину. Этот факт он расценивал как
приспособительное свойство, важное для эволюции.
Он замечал, что природа «старается уберечь виды в относительной
неизменяемости» (Соч., т. I, стр. 123), что природа создала много
препятствий к скрещиванию видов. И тем не менее эти препятствия не
абсолютны. Они временами могут нарушаться.
Критикуя ботаников, отрицавших возможность межвидовой и
межродовой гибридизации, он указывал, что они упускали из виду то
обстоятельство, что «ведь главным образом этим путем, путем межвидовых и
межродовых скрещиваний при воздействии могучих факторов влияния
внешней среды, могли лишь возникать в природе на протяжении
миллионов прошедших лет новые формы растений, в результате чего она смогла
располагать к настоящему времени таким огромным разнообразнейшим
количеством растительных видов» (Соч., т. I, стр. 578. См. также там же,
стр. 433, 613, 629).
И. В. Мичурин не приводил конкретных фактов, которые
подтверждали бы его предположение о путях возникновения новых видов в
естественной живой природе. Поэтому его предположение можно
рассматривать как гипотезу, нуждающуюся в дальнейшем всестороннем
исследовании. Она заслуживает такого исследования.
Что же касается культурных растений, то в отношении их
доказана возможность отдаленных скрещиваний (межвидовых,
межродовых), которые практически широко использованы при выведении
сортов.
И В. Мичурин разработал систему приемов преодоления
нескрещиваемости разных видов и родов.
1. Подбор родительских пар. Нельзя думать, что любой
вид можно скрещивать с любым другим видом. Даже в химии не любой
элемент соединяется с любым. Одни элементы обладают химическим
сродством и образуют определенную группу соединений. Другие элементы
таким сродством не обладают и поэтому соединений не дают. Тем более
ярка обособленность видов в живой природе. Мичурин по этому поводу
высказывался весьма определенно: «такие абсурдные попытки, как
скрещивание яблони с ежевикой или рябины с ежевикой, делать, по меньшей
мере, бесполезно, так же, как ожидать гибридов между петухом и карасем»
(Соч., т. I, стр. 556).
И. В. Мичурин изучал скрещивание разных видов яблонь,
скрещивание разных видов груш, скрещивание яблони и груши и т. д. Скрещивая
разные роды (вишню и черемуху), он получил новый вид — Церападус.
Удачными оказались межродовые скрещивания рябины и мушмулы.
252

Иван Владимирович Мичурин
Основой подбора родителей для отдаленных скрещиваний служит знание
истории видов и родов, знание их биологии. Такое знание служит
исходной позицией в расчете на успех гибридизации видов и родов.
2. Влияние внешней среды. В одни годы межвидовые и
межродовые скрещивания совершенно не удаются, а в другие те же
родительские пары оказываются способными образовывать гибридные семена.
«Длительные в течение нескольких лет неудачи каких-либо межвидовых
скрещиваний не следует считать указанием полной невозможности такого
соединения, потому что в данных случаях успех может зависеть не только
от удачной комбинации взятых в качестве производителей разновидностей
(сортов) соединяемых двух различных видов растений, но в значительной
степени и от влияния воздействия внешних факторов. Что не удавалось
в течение нескольких лет, может с полным успехом получиться в один
какой-либо год, с особенно благоприятными для дела атмосферными
условиями, при которых, как видно, является возможность проявления бывших
в латентном состоянии некоторых свойств, как яйцеклетки, так равно и
мужских гамет» (Соч., т. I, стр. 556).
3. Возраст родителей. Успех межвидовых и межродовых
скрещиваний сильно зависит от возраста родителей. У многолетних растений
отдаленные скрещивания лучше удаются в год первого цветения дерева.
Во второй-третий год плодоношения отдаленные скрещивания или не
удаются, или результат оказывается неудовлетворительным.
Если при первом цветении дерева произошло самоопыление (а не
перекрестное), то при втором цветении данное дерево нельзя брать в
качестве родительского: в данном случае невозможно рассчитывать на успех
межвидовых и межродовых скрещиваний.
4. Устойчивость наследственности. Устойчивость
наследственности скрещиваемых форм оказывает большое влияние на результат
отдаленной гибридизации. Чем длиннее история существования какого-
либо вида растения на своей родине, при относительно неизменных
почвенных и климатических условиях, тем влияние наследственной
конституции этого вида сильнее. Растения с устойчивой наследственностью мало
пригодны для межвидовой и межродовой гибридизации. Поэтому-то для
межвидовой и межродовой гибридизации пригоднее растения, взятые из
отдаленных географических районов.
Растения не гибридного происхождения (растения, возникшие от
самоопыления) обладают более устойчивой наследственностью. Такие
растения мало пригодны для межвидовой и межродовой гибридизации. Чтобы
устранить описанное свойство консерватизма, И. В. Мичурин использовал
скрещивание отдаленных географических рас. Вначале он скрещивал две
географически отдаленные расы одного вида и две расы другого вида,
получал гибридные растения двух видов, а потом полученные гибриды
скрещивал между собою. При таком приеме успех отдаленной
гибридизации повышался.
5. Физиологическое состояние родителей. Частичное
ослабление растения путем, например, предшествующей пересадки с одной
почвы на другую или путем небольшой подсушки растения уменьшает
консерватизм наследственности. В результате описанного изменения
физиологического состояния падает сила сопротивления наследственного
сопротивления, и условия отдаленного скрещивания улучшаются.
253

Иван Владимирович Мичурин
6. Метод посредника. Этот метод в конкретной форме
раскрывает основы мичуринской биологии. Все формы растений — это формы
единой живой материи. Если это так (а признающий развитие природы
иначе и мыслить не может), то одна форма в процессе развития переходит
в другую. Необходимо в эксперименте найти условия, которые
обеспечивают такой переход. И. В. Мичурин предпринял поиски такого перехода
между двумя отдаленными формами в процессе решения труднейшей
задачи — создания форм персика, который мог бы расти и приносить плоды
в средней полосе России.
Еще в конце прошлого века И. В. Мичурин поставил перед собой
задачу ввести в центральной полосе России культуру персика. На первый
взгляд решение поставленной задачи казалось совершенно невозможным.
В центральной полосе России с ее климатическими условиями культурный
персик расти на открытом воздухе не в состоянии. Среди диких видов
растений центральной полосы нет таких, которые были бы близки
персику. Следовательно, здесь природа не создала для гибридизации
материала. Некоторое исключение представляет так называемый бобовник, или
дикий миндаль. И. В. Мичурин обратил внимание на это исключение.
Многочисленные попытки скрещивания бобовника с культурным персиком
окончились неудачей. «Уж слишком далеки между собой по строению эти
виды»,— писал он. В поисках путей решения задачи возникла идея
сформировать растительный организм, который мог бы служить переходным
звеном. Далекие по биологическим качествам чистые виды растений
скрещиваются гораздо труднее, чем гибридные формы и, особенно, гибридные
формы недавнего происхождения. И. В. Мичурин в 1903 г. произвел
оплодотворение цветков сеянца высокорослой разновидности монгольского
бобовника с персиком Давида,— видом, растущим в диком состоянии
в более теплых по климату штатах Северной Америки. Возникли
гибридные сеянцы, оказавшиеся весьма выносливыми. Они стойко переносили
зимние морозы и весенние заморозки в период цветения.
Далее работа велась с этим гибридным растением. Его цветки
исследователь стал опылять пыльцой крупноплодных культурных персиков.
«При оплодотворении цветков посредника пыльцой крупноплодных сортов
культурного персика он дает до 20% завязей. Верно, форма наружного
вида гибридных плодов остается та же, лишь косточка принимает
удлиненную форму». Гибрид миндаля оказался посредствующим звеном между
диким миндалем и культурным персиком, за что он и получил название
посредника. Самому Мичурину не удалось завершить описанный
эксперимент. Но он по своей идее имеет глубочайший методологический
смысл.
7. Вегетативное сближение. В целях решения задач
отдаленной гибридизации И. В. Мичурин разработал прием сближения двух
различных видов растений вегетативным путем, для последующего
полового соединения их.
Например, на гибридную яблоню Бельфлер-китайка (подвой) он
прививал черенки гибридной рябины Мичурина (привой). Черенки
рябины приживались и под воздействием питательных соков яблони
изменяли свои биохимические и физиологические качества. Эти изменения
передавались и цветкам. Происходило вегетативное сближение двух
отдаленных растительных форм: яблони и рябины. Вегетативное сближение
254

Иван Владимирович Мичурин
создавало возможность процесса объединения половых клеток, процесс
половой гибридизации.
8. Метод ментора. Метод вегетативного сближения находит
свое развитие в оригинальном мичуринском методе ментора. В чем суть
этого метода? И. В. Мичурин в 1916 г. дал на поставленный вопрос
следующий ответ: «...Ознакомлю читателей с новым и очень интересным
выработанным мною способом, дающим возможность, по желанию ориги-
натора, частично изменять свойства и качества молодых гибридных
сеянцев плодовых деревьев, так сказать, воспитывать их в нужном нам
направлении, усиливая и развивая хорошие качества и задерживая, а иногда
и совершенно уничтожая наклонности к развитию в них дурных
нежелательных свойств. Быть может, на первый взгляд для читателей и в
особенности для ученых садоводов описываемый мною способ покажется
маловероятным, тем более, что открытие его осуществлено не каким-либо
иностранным профессором ботаники, а своим русским садоводом и не на
основании ученых теоретических выводов, а на одних лишь практических
опытах и постоянных наблюдениях при долголетних работах по выводке
новых сортов плодовых растений, но такое сомнение, к счастью, не
повредит делу, а напротив, послужит к лучшему выяснению и более полной
разработке деталей способа» (Соч., т. I, стр. 312).
Техническое содержание метода ментора в общем виде таково: к
нижним ветвям кроны молодого гибридного деревца, полученного из семян,
прививают три-четыре черенка, взятые с плодоносящего дерева заведомо
урожайного сорта и обладающего теми качествами, которые желательно
развить у гибридного деревца. Через два-три года (в зависимости от
поставленной цели) черенки ментора удаляются вырезкой.
Ментор оказывает влияние на многие качества гибридного плодового
деревца. И. В. Мичурин установил, что под влиянием ментора изменялись
сроки наступления первого плодоношения, повышалась урожайность,
изменялась форма и окраска плодов (иногда «до неузнаваемости»),
изменялись сроки созревания плодов и их вкусовые качества, повышалась
зимостойкость и т. д. (см. Соч., т. I, стр. 314, стр. 446, стр. 458, стр. 542
и др.). В ряде экспериментов было показано, что если на гибридное
деревце привить черенки одного из родителей, то качества гибрида
уклоняются в сторону этого родителя (см. Соч., т. I, стр. 408 и др.)- Иногда
ментор давал и отрицательные результаты (см. Соч., т. I, стр. 458 и др.).
В наше время вряд ли можно найти такого биолога, который
сомневается в существовании взаимного влияния подвоя и привоя. Факт такого
взаимовлияния можно считать, видимо, общепризнанным. В последние
десятилетия внимание биологов привлекает вопрос о биологической
сущности взаимного влияния, о характере этого процесса и его конечных
результатах.
Некоторые мичуринцы понятие ментора отождествляют с понятием
вегетативный гибрид. Ряд формулировок, встречающихся в трудах
И. В. Мичурина, дает основание для такого отождествления. Так, в
заметке «Об изменении свойств гибрида от прививки на какой-либо подвой»
он писал: «...сеянец был подвергнут действию выносливого ментора, т. е.
подвергнут вегетативной гибридизации» (Соч., т. I, стр. 373).
Аналогичную формулировку можно найти в заметке «В 1923 году проведен
замечательный опыт» (см. Соч., т. III, стр. 392). В заметке «Подставка
255

Иван Владимирович Мичурин
менторов» записано: «Вообще нужно знать, что влияние подвоя на
молодой сеянец гибрида в первые годы его развития проявляется в большой
силе, и в таких случаях гены привитого гибрида смешиваются с генами
подвоя, вследствие чего выросшее деревце такого прививка представляет
собой не тот сорт гибрида — выращенный из семени,— а уже
вегетативную смесь его с видом подвоя» (Соч., т. III, стр. 472).
Если ограничить себя приведенными формулировками, то можно
посчитать, что между понятием ментор и понятием вегатативный гибрид
можно поставить знак равенства. К тому же при использовании ментора
И. В. Мичурин получал типичные вегетативные гибриды. И тем не менее,
при вдумчивом чтении работ И. В. Мичурина можно убедиться, что
понятие ментор обобщает более широкий круг биологических событий, чем
понятие вегетативный гибрид и тем самым проливает более яркий свет на
глубины мичуринского учения.
В своих описаниях техники использования ментора Мичурин не
забывал упомянуть, что менторальные черенки через два-три года (считая
со дня прививки) обязательно следует удалить с гибридного деревца
вырезкой. Почему? Потому, что дальнейшее их пребывание может повести
к возникновению вегетативного гибрида.
Поскольку менторальные черенки различаются между собой по
энергии действия на молодое деревце, иногда срок их удаления должен быть
менее двух-трех лет.
Многочисленные эксперименты с ментором породили у исследователя
потребность выяснить механизм его действия. В работе «Итоги 47-летней
работы по гибридизации в области плодоводства» (1925 г.) он писал:
«...Способ уклонения строения в желательную нам сторону гибридов
плодовых растений, названный мною подставкой „менторов",... является
очень ценным для нас орудием власти человека над построением формы
организма растения, о возможности чего прежде нельзя было и
предполагать. Удовлетворялись лишь тем, что случайно получалось у каждого
гибридизатора. Кроме того, здесь проявляется в самом разном виде
влияние подвоя на привитой на него сорт и обратно. Хотя большая степень
силы такого влияния здесь обусловливается молодым возрастом нового
сорта, но тем не менее, и в обычно производимых прививках для
размножения в наших садовых школах старых культурных сортов плодовых
растений на различные виды подвоев такое влияние, хотя и в более слабой,
иногда едва заметной степени, мы найдем всегда, о чем я еще 34 года тому
назад говорил в статье, напечатанной ... в 1888 году. В то время как раз
только еще начиналось развитие учения о гормонах и их влиянии на
организмы в царстве животных, а теперь... мы видим почти то же явление
и в царстве растений» (Соч., т. I, стр. 446).
Таким образом, И. В. Мичурин предпринял попытку найти
объяснение действия менторов в гормональных процессах регуляции.
Позже, в капитальном труде «Принципы и методы работы»,
подводящем по существу итог всего творческого пути, исследователь вновь
возвращается к тому же вопросу и посвящает ему две главы своего труда —
главы 9 и 10. Глава 9 озаглавлена «Метод ментора и значение
стимуляторов». Само уже название главы говорит о направлении мысли автора
в оценке сущности ментора: ментор рассматривается как стимулятор.
В первых же абзацах главы автор исследует вопрос о путях сокращения
256

Иван Владимирович Мичурин
периода от момента получения гибридных семян до момента плодоношения
плодового дерева, вырастающего из этих семян. Биологический ментор
(прививка черенков) в экспериментах сокращал этот период. Но
исследователь попытался найти средства ускорения плодоношения и среди
химических веществ. В 1924 году он обнаружил, что поливка всходов миндаля
Посредник слабым раствором марганцевокислого калия оказала
энергичное стимулятивное воздействие. «Результат такой поливки превзошел
всякие ожидания... Сеянцы этого сорта миндаля обычно вырастают в
первый год на нашей почве высотою в 50 см и в течение следующих пяти лет
вырастают до 180 см и только на шестой год приносят первые плоды.
В данном же случае (при описанной поливке.— Авт.) сеянцы в числе
четырех экземпляров выросли в один первый год до высоты 180 см и
заготовили цветочные почки, а на второй «цвели и принесли плоды. Этот
чудовищный прыжок роста произвел марганец своим влиянием как
химический катализатор, чрезвычайно ускоривший процесс не только роста
миндаля, но перенесший на второй год свое влияние, выразившееся в
строении косточек созревших плодов, створки которых раскрылись еще на
ветвях и зерна проросли» (Соч., т. I, стр. 531).
И. В. Мичурин придавал описанному факту очень большое значение.
Марганец не оказал влияния на сеянцы семячковых видов растений
(яблонь, груш и т. д.). Но выдающийся эффект на миндале, замечал
Мичурин, «дает нам полное основание надеяться, что в недалеком будущем
мы найдем подходящие составы для ускорения роста и других плодовых
растений» (Соч., т. 1, стр. 531). Постепенно накапливающиеся знания
о громадной роли микроэлементов в жизни растений говорят в пользу
высказанной здесь надежды.
Таким образом, И. В. Мичурин был склонен рассматривать ментор
и в плане химического катализа, ускоряющего развитие плодового
растения. Это весьма интересное и прогрессивное направление поисков путей
управления формообразованием в мире растений.
Глава 10 озаглавлена «Разъяснение действия менторов и понятие
о ксениях». Основные идеи этой главы таковы: экспериментатор имеет
возможность управлять формированием гибридного организма. Он в
состоянии ослаблять или устранять нежелательные качества, усиливать
желательные качества, а иногда прививать и новые. Доминирование одних
качеств и рецессивность других не является абсолютной: этими
биологическими качествами можно управлять с помощью ментора. Биологической
основой использования ментора является тот факт, что наследственная
основа гибридного плодового дерева в первые годы его развития из
семени весьма неустойчива и поддается внешним воздействиям (прививка
черенков, воздействие химическими элементами и т. д.).
При вегетативных прививках подвой всегда оказывает влияние на
привой. Но характер влияния оказывается различным — более глубоким
и менее глубоким, устойчивым и не устойчивым, влиянием только на
развитие данного индивида (онтогенетическим) или влиянием не только на
индивидуальное развитие, но и на потомства данного индивида (через
онтогенетическое к филогенетическому). «Все изменения свойств старых,
давно существовавших сортов оказываются неустойчивыми,
обусловленными лишь влиянием особого вида подвоя. При переносе же прививкой
с таких деревцов сорта на простой обычный подвой все изменения
257

Иван Владимирович Мичурин
исчезают бесследно. Совершенно другая картина получается при влиянии
подвоя на привой на его молодой гибрид. Здесь еще только что
слагающий построение своей формы одно- или двухлетний сеянец гибрида
поддается воздействию подвоя в самой большой степени, и все принятые
изменения в нем наблюдаются в дальнейшей наследственной передаче»
(Соч., т. I, стр. 536—537).
Чтобы еще сильнее подчеркнуть свою мысль о том, что изменения
формы растения могут быть и устойчивыми и не устойчивыми и тем
самым глубже вскрыть суть ментора, И. В. Мичурин тут же переходит
к анализу явления ксений. Он предлагает различать ксении трех
порядков. При гибридизации, пишет он, «настоящее существенно важное
изменение от наследственной передачи происходит не в околоплоднике и даже
не во всем семени, а лишь в строении ее зародышевого корневого ростка
семени, что и следует называть Ксенией первого порядка; изменение
строения в придаточных частях семени будущих семенодолей будет ксенией
второго порядка и уже изменение околоплодника — ксенией третьего
порядка, причем, изменения ксений второго и третьего порядка, текучие
в своей форме, постоянно зависящие во многом от влияния внешней среды,
по своему существу решительно не имеют никакого значения для
практического дела; и все потуги изучения, а тем более, рассуждения и гипотезы
об их происхождении с зарисовками их форм являются совершенно
бесполезным трудом» (Соч., т. I, стр. 537—538).
В другом месте, анализируя вопрос о закрепленных и не
закрепленных изменениях растительного организма, И. В. Мичурин вновь
использует дифференцированный анализ отдельных частей организма. В работе
«О некоторых методических вопросах» (1934 г.) он писал, что самой
существенной частью семени: «является зародыш ростка, заключающий
в себе массу наследственно переданных производителями и их родичами
зачатков своих свойств, и второе, это семенодоли, состоящие из запаса
питательных веществ для первоначального развития ростка и его корней.
Состав этого запаса, как видно из опыта замены прививкой чужих
семенодолей, доминирующей роли не играет» (Соч., т. I, стр. 650).
Таким образом, если иметь в виду филогенетическую изменчивость
растений размножаемых семенами, то определяющую роль играют те
изменения, которые фиксированы в половых клетках, в зиготе и в
возникающем из него эмбрионе. Эти изменения, раз они возникли, оказываются
наиболее устойчивыми. Изменения в других частях (семенодоли семени,
околоплодник и т. д.) неустойчивы и при размножении семенами для
филогенеза не представляют определяющей ценности. Воздействие
ментором на формирующийся организм вызывает прежде всего много таких
изменений, которые интересны для растениевода с практической точки
зрения, но которые, сохраняясь в онтогенезе, при размножении семенами,
не передаются следующим поколениям. Но иногда вызванные ментором
изменения оказываются зафиксированными в половых клетках, а затем
в зародыше. Такие изменения передаются последующим поколениям через
семена. Таким образом, ментор может приводить к образованию
вегетативного гибрида. Получив на плодовых деревьях вегетативные гибриды,
И. В. Мичурин ищет в научной литературе сообщения об аналогичных
явлениях. Он находит большое число сообщений о вегетативных
прививках однолетних растений, но они, видимо, не удовлетворили его. «Возьмем
258

Иван Владимирович Мичурин
в пример описание прививки помидора на паслен; ну и что же, какой
результат получился? Сеяли ли семена от таких прививок? Получалось
ли новое улучшенное растение? Ничего не известно... И так всюду во всех
случаях. Белая лилия дала семена. Что же, сеянцы этих семян дали ли
растение, способное давать семена?» (Соч., т. I, стр. 588).
Возникновение вегетативных гибридов на прививках однолетних
растений можно обнаружить главным образом при испытании семенного
поколения.
На многолетних плодовых растениях И. В. Мичурин установил, что
возникновение вегетативного гибрида можно обнаруживать и помимо
семенного поколения — непосредственно путем повторного черенкования.
Эксперимент ведется по следующей схеме: черенок молодого гибрида
прививается на взрослое, плодоносящее дерево, где он растет в течение ряда
лет; далее на выросшем побеге берется черенок и перепрививается на
новый подвой и выясняется глубина возникших изменений.
Обобщая свои многочисленные эксперименты с прививками плодовых
деревьев, И. В. Мичурин писал: «...при соединении прививкой частей
растений двух различных форм и в особенности двух различных видов или
родов растений, за редкими исключениями, почти постоянно наблюдаются
явления изменения в строении соединенных частей с доминирующим
уклонением в сторону одной из двух соединенных форм, обладающей более
сильной устойчивостью строения своего организма, случайно развившейся
или приобретенной в течение долголетнего существования формы
растения при относительно одинаковых условиях среды жизни. Это, в
сущности, непреложный закон, не только вполне аналогичный с явлениями
при половом соединении различных форм растений, но в некоторых
случаях даже более неизменный, чем в них. (Скажу еще более: здесь мы
сталкиваемся лицом к лицу с одной из деталей всеобщей борьбы форм
организмов за свое существование.)» (Соч., т. I, стр. 389). Аналогичные
обобщения можно найти и в ряде других работ И. В. Мичурина. В этих
обобщениях идет речь о ряде проблем биологии, имеющих
принципиальное значение и составляющих основу мичуринского учения о
гибридизации.
О природе гибрида. Что такое гибрид? В нашей селекционно-
генетической литературе издавна принято употреблять в качестве синонима
понятию — гибрид, понятие — смесь, помесь. Названными синонимами
часто пользовался и И. В. Мичурин. Но он, разрабатывая проблемы
гибридизации, первым в биологии, можно сказать, наполнил эти слова
большим новым содержанием.
Естествоиспытатели, изучающие природу, выделяют ряд состояний
вещества: а) смеси (гомогенные и гетерогенные); б) растворы (жидкие и
твердые); в) химические соединения; г) комплексные соединения. При
селекционно-генетических исследованиях обсуждение вопросов
гибридизации обычно ведется так, что как будто бы гибрид относится к типу смесей.
Но у И. В. Мичурина, нам думается, природа гибрида рассматривается
на основе представлений о сложном биологическом комплексном
соединении.
Важнейшие в биологическом отношении вещества, такие, как
гемоглобин и хлорофилл отнесены к внутренним комплексным солям.
Обнаружено, что ряд редких элементов находится в тканях организмов так же
259

Иван Владимирович Мичурин
в виде комплексных соединений. Видимо, вместе с развитием биохимии
перечень комплексных соединений, слагающих живой организм, будет
непрерывно расширяться.
В своем капитальном труде «Принципы и методы работы» И. В.
Мичурин писал: «Организм каждого сеянца гибрида есть сумма, а слагаемые
ее — признаки растений — производителей, их родичей и плюс влияние
внешних факторов окружающей среды» (Соч., т. I, стр. 501). При
поверхностном подходе к приведенному определению можно посчитать, что
здесь идет речь о какой-то смеси. На самом же деле это не так.
«Слагаемые» в живом организме ведут себя не так, как абстрактные слагаемые
математиков; и биологическая сумма включает в себя не только
биологические слагаемые, а дополнительно внешнюю среду, которая
ассимилируется этими слагаемыми. А в результате получается следующее: «Для
примера возьмем сеянцы межвидового гибрида вишни Краса севера,
происшедшего от скрещивания черешни с вишней. Сеянцы эти никогда не
имеют в своем числе ни одного экземпляра с чистыми видовыми
признаками черешни. Все они, в течение теперь сорока лет, при многократных
посевах представляют собой совершенно новые, всегда различные между
собой сорта вишен с преобладающим уклонением в сторону строения
материнского производителя, т. е. вишни, лишь с более тучным развитием
всех частей организма» (Соч., т. I, стр. 656).
Итак, от скрещивания вишни и черешни, от скрещивания двух
биологических форм получилась третья, новая биологическая форма, в
которой доминирует материнская форма.
В своих исследованиях И. В. Мичурин встречался и с явлениями
иного порядка. «Иногда при работах с культурными сортами плодовых
растений встречаешься и с такими парадоксальными явлениями —
гибриды отборной по выносливости к морозу пары сортов производителей
оказываются невыносливыми и, наоборот, сеянцы нежных сортов
прекрасно переносят сильные морозы» (Соч., т. I, стр. 588).
Явление доминирования. Факт доминирования при
гибридизации встречается часто (но не всегда). С помощью различных
менторов доминированием можно управлять,— это впервые в науке доказал
Мичурин. Но биологическая сущность самого явления — в значительной
мере предмет дальнейших исследований. Но И. В. Мичурин, на наш
взгляд, наметил правильный, научный подход к исследованию этого
существенного биологического явления.
Как свойственно было И. В. Мичурину при решении всех задач —
этот подход многосторонен. На первом месте в этом многостороннем
подходе следует назвать исследование истории биологических форм.
История биологических форм. Во многих своих трудах
И. В. Мичурин указывает, что каждая биологическая форма имеет свою
историю: процесс становления (на основе какой-то предшествующей
формы), период устойчивого существования формы в ряде поколений и,
наконец, период угасания формы (с возможным переходом в иную форму).
От того, на какой стадии своего исторического пути находится форма,
зависит степень доминирования данной формы над другими формами
в процессе гибридизации.
Устойчивое и неустойчивое состояние строения биологической формы
является материальным отражением истории этой формы.
260

Иван Владимирович Мичурин
Возможные пути возникновения устойчивости.
Мичурин указывает на два возможных пути возникновения устойчивости
строения биологической формы: а) случайное развитие устойчивости
(возможно, как следствие биологического объединения таких
наследственных оснований, которые в силу своих качеств сразу и создали эту
устойчивость); б) устойчивость, приобретенная в течение долголетнего
существования формы растения при относительно стабильных условиях жизни.
Гибридизация, как сложнейший биологический
феномен. Отдаленные скрещивания (межвидовые, межродовые) сами по
себе возникают редко. Биологические преграды, препятствующие
скрещиванию,— это обратная сторона того же явления устойчивости. Исследуя
пути преодоления этих преград, И. В. Мичурин выработал определенную
систему оригинальных взглядов на гибридизацию. Гибридизация
предстает в этой системе взглядов как сложнейший биохимический феномен.
Два вида при скрещивании оказываются биологически не совместимыми.
Изменение биохимизма в поле, на котором разыгрывается процесс
оплодотворения (добавка пыльцы третьего вида растений, которому
«симпатизирует» материнская форма, добавка эфирных масел и т. д.), может
привести к преодолению барьеров (см. т. I, стр. 122). Вегетативное
сближение, о котором шла речь выше, это также, по существу, прием
биохимического сближения двух обычно не скрещивающихся биологических
форм (см. т. I, стр. 455 и стр. 543).
Старые сорта груш не прививаются на айве. Это — растения «анти-
патки». Между ними взаимное несоответствие («по всей вероятности,
главным образом, химического характера»). При работе с растениями
«в младенческом состоянии» есть надежда на преодоление этого
несоответствия (см. т. I, стр. 639).
Чтобы преодолеть нескрещиваемость далеких биологических форм,
И. В. Мичурин вводит в свои эксперименты не только биологические и
химические факторы воздействия на половые элементы и на процесс
оплодотворения, но и факторы физические. В капитальном труде «Принципы
и методы работы» он писал: «... в 90-х годах мною использовалось
влияние на пыльцу разрядов статического электричества, но при этом причину
успеха трудно было приписать действию одного электричества,
неразрывно связанному в этих опытах с неизбежным озонированием пыльцы.
Подвергалась пыльца и воздействию слабых индуктивных токов
электричества, наконец, она ставилась на короткое время в межполюсное
пространство сильных магнитов. Результаты таких опытов и те или другие
выводы из них я не буду здесь излагать ввиду их незаконченности. Такие
опыты требуют для полной разработки вопроса исключительного занятия
только одними ими — условие, которого выполнить я не мог. Здесь же я
кратко упомянул о них лишь с целью указать моим последователям на
возможность применения их в деле гибридизации» (Соч., т. I, стр. 522).
За несколько месяцев до смерти И. В. Мичурин поместил в газете
«Правда» статью «Мечта моей жизни», в которой между прочим говорил,
что он работает «над возможностью выведения новых видов растений при
помощи лучистой энергии, вроде космических, рентгеновских и
ультрафиолетовых лучей и ионизации...» (см. Соч., т. I, стр. 603).
Биологические, химические, физические факторы, о которых идет речь
у И. В. Мичурина, вносят изменения в биологические структуры и в био-
261

Иван Владимирович Мичурин
химическую среду, обусловливаемую этими структурами. Эти изменения
и создают обстановку, в которой преодолевается биологическая
несовместимость. В этом свете совершенно естествен был интерес И. В.
Мичурина и к самим названным биологическим структурам.
В одной из своих неопубликованных заметок И. В. Мичурин писал:
«Конечно, крайне полезно бы было открытие и разъяснение многих тайн
наследственной передачи в гибридах ген производителей под различными
влияниями внешних факторов среды, но это такой тяжелый и очень
сложный труд, выполнить который сразу немыслимо. Поэтому необходимо
создать как бы лестницу с достаточно мелкими, но вполне твердо и точно
обоснованными ступенями к этому важному решению, разбить
осуществление задачи на целый ряд промежуточных заданий разностороннего
содержания, но лишь таких, каждая из которых была бы действительно
полезна цели дела, избегая совершенно бесполезных и безосновательных
исследований, измерений, чертежей...» (см. Соч., т. III, стр. 314).
Аналогичные мысли Мичурин высказывает и в ряде своих опубликованных
работ. И это вполне понятно: для биолога-исследователя, пользующегося
историческим методом мышления, самоочевидно, что прошлая история
любой биологической формы, которую мы сегодня исследуем, гибриди-
зируем, воспитываем — записана в тех биологических структурах, которые
исследователь, можно сказать, держит сегодня в руках.
И. В. Мичурин рассматривал гибридизацию как биологический
процесс, совершающийся во времени. В этом процессе участвуют
материальные биологические структуры, в которых зафиксировано историческое
прошлое скрещиваемых (или сращиваемых — при вегетативной
гибридизации) организмов и условия среды, в которой протекает скрещивание
(или сращивание) и последующее развитие гибрида.
Мичурин установил, что одного скрещивания двух разных
биологических форм растений не достаточно для получения сорта растения с
желательными качествами. Процесс объединения и взаимодействия
наследственных основ двух форм растений является сложным биологическим
процессом. Сложность возрастает вместе с увеличением исторического
различия скрещиваемых форм. К тому же, процесс объединения и
взаимодействия зависит от условий среды, в которых начинается процесс
принудительного оплодотворения, а также происходят последующие события.
В силу большого количества функциональных зависимостей и их
различных комбинаций результаты скрещивания одной и той же пары
многолетних плодовых деревьев не повторяются. Если скрестить два
многолетних плодовых растения, можно получить гибридные растения с
определенной комбинацией свойств. Но в последующие годы при повторении
скрещивания той же самой пары растений аналогичного строения
гибридов уже не получается. Даже семена из одного плода, полученного от
скрещивания, дают гибридные сеянцы, различные по своим качествам.
«Природа,— замечал И. В. Мичурин,— как видно, в своем творчестве
новых форм живых организмов дает бесконечное разнообразие и никогда
не допускает повторения» (Соч., т. I, стр. 328).
Многолетнее исследование процессов гибридизации, изучение
поведения многих тысяч гибридных растений позволили Мичурину заложить
научные основы физиологической теории гибридизации. Согласно этой
теории в процессе гибридизации взаимодействуют: а) история развития
262

Иван Владимирович Мичурин
родительских форм в цепи лет, предшествующих возникновению гибрида
(филогенез); б) индивидуальное развитие родителей в год скрещивания
(онтогенез); в) соотношение родительских форм и внешней среды, в
которой протекает индивидуальное развитие; г) условия внешней среды,
в которых происходит цветение родительских растений,— их
оплодотворение и развитие гибридных семян; д) время и способы посева гибридных
семян; е) условия внешней среды, в которых происходит рост и развитие
гибридных растений первого и последующих поколений; ж) условия,
ё которых происходит первое цветение и оплодотворение гибридных
растений первого поколения.
Мичуринский многосторонний подход к процессу гибридизации
основывается не только на экспериментах, но и на научном понимании
процессов, протекающих в массовых масштабах в естественной обстановке.
Можно сказать, что мичуринская конкретная логика познания процесса
гибридизации, разработанная им в течение многих лет исканий, является
отражением объективной логики природы.
Наиболее частой, массовой в естественной природе формой
оплодотворения растений является перекрестное оплодотворение внутри вида.
Менее распространенным в природе является самоопыление растений,
опыление цветков в границах одного растения, одного цветка. При этом
у самоопыляющихся растений, самоопыление часто нарушается частичным
перекрестом, возникновением спонтанных внутривидовых гибридов у
самоопылителей. Наконец, еще более редки в природе случаи перекрестного
оплодотворения между видами, а тем более между родами.
В исследовании процессов гибридизации И. В. Мичурин шел от
познания результатов естественного перекрестного оплодотворения, к
познанию результатов принудительного оплодотворения внутри вида, и,
наконец, к познанию результатов принудительного оплодотворения между
разными видами и родами (отдаленная гибридизация).
Объективно-логический переход от одной ступени познания к другой
помог И. В. Мичурину первым в биологической науке ответить на вопрос:
что происходит при объединении двух разных форм растений. В первом,
и поэтому приближенном, ответе на эту величайшую загадку живой
природы одновременно содержалось и определение направления,—
мичуринского направления,— дальнейшей расшифровки, дальнейшего познания
сложнейшего и интимнейшего биологического процесса.
И. В. Мичурин, в согласии со всеми биологами, признавал, что при
гибридизации происходит объединение наследственных основ
родительских форм. Но в отличие от большинства биологов он рассматривал это
объединение в плане биологического развития. Объединение двух
наследственных основ, по И. В. Мичурину, по своему характеру совершенно не
подходит под понятие механического смешения: здесь происходит
сложнейшая биологическая реакция, в результате которой возникает
новообразование, качественно отличное от суммы слагаемых. В последующих
поколениях гибридное новообразование, в результате продолжающейся
биологической реакции, может распадаться на новые формы (то, что
называется расщеплением гибридов). Некоторые из новых форм по своим
внешним признакам более или менее часто напоминают исходные
родительские формы. Но это будут не чистые родительские формы: это будут
новые формы, биологически отличные от родительских. Это отличие
263

Иван Владимирович Мичурин
создается, во-первых, взаимодействием наследственных основ двух
родительских форм, которое имеет место в гибридном растении первого
поколения, а во-вторых, влиянием на гибридное растение условий внешней
©реды, в которой он развивался.
Влияние внешней среды на гибридный организм несравненно сильнее,
чем на организм не гибридный. Гибридизация преодолевает консерватизм
наследственности, нарушает относительное равновесие внутренних
структур скрещиваемых организмов. В результате гибридизации двух форм
растений получается третий организм, наследственность которого уже не
обладает тем консерватизмом, который был свойствен и одной, и другой
родительской форме. Наследственность гибрида, благодаря преодолению
консерватизма, более податлива к воздействию условий жизни.
Степень нарушения устойчивости внутренних структур, степень
нарушения равновесия между гибридным организмом и условиями его жизни
зависит от того, что скрещивается. При естественном перекрестном
опылении внутри вида степень нарушения незначительна, так как здесь в
полной мере действует избирательность организма; при принудительном
опылении внутри вида, когда избирательность подавляется, эта степень
возрастает; особенно значительным это нарушение бывает тогда, когда
обе родительские формы для скрещивания перенесены в несвойственные
им условия жизни. Наибольшего нарушения устойчивости, консерватизма
наследственности экспериментатор достигает при скрещивании
отдаленных в генетическом отношении форм растений. Нарушения внутренней
биологической структуры здесь таковы, что они сопровождаются
образованием семян с различными дефектами: семян не прорастающих, семян
прорастающих в плоде, семян различной уродливой формы, семян
прорастающих, дающих растения с различными морфологическими
отклонениями, с бесплодными цветами и т. д. При отдаленной гибридизации
получаются растения с наибольшим размахом изменчивости, с наибольшим
нарушением консерватизма наследственности. Из-за этих качеств И. В.
Мичурин больше всего и ценил гибриды от отдаленных скрещиваний.
Управляя условиями внешней среды, И. В. Мичурин добивался
придания гибридным организмам с расшатанными биологическими
структурами нового устойчивого состояния, получения форм растений с
консервативной наследственностью. Но эта устойчивость возникала уже на
новой основе. Гибридные организмы в процессе перехода от
неустойчивого состояния к устойчивому приобретали новые наследственные
качества, новые наследственные свойства, которых до того могло и не быть
у организма. И. В. Мичурина, создававшего новые сорта, интересовали
именно такие свойства, такие качества, которые наследственно устойчивы
и могут передаваться последующим поколениям через семена или черенки.
В процессе исследования природы половых гибридов, в процессе
управления их развитием И. В. Мичурин разработал научные основы
вегетативной гибридизации. С помощью вегетативных прививок он управлял
формированием половых гибридов, полученных путем полового
принудительного оплодотворения. Он практически показал, что с помощью
вегетативных прививок можно изменять многие наследственные
физиологические свойства растений (морозостойкость, время начала оплодотворения,
время созревания плодов, качество плодов и т. д.), а также и многие
морфологические признаки растений. И. В. Мичурин доказал, что с по-
264

Иван Владимирович Мичурин
мощью вегетативных прививок можно объединять наследственные
основания двух форм растений, подобно тому, как объединяются
наследственные основания родителей при половой гибридизации.
И. В. Мичурин открыл, что человек в состоянии вызывать процесс
глубоких изменений наследственности растений, а затем с помощью
контролируемых условий жизни создавать новую наследственность, т. е.
управлять формообразованием.
* *
*
Мичуринское учение возникло на столбовой дороге закономерного
развития биологической науки. Оно включило в себя все положительные
научные знания, завоеванные биологией в предшествующий исторический
период. Выдающиеся предшественники И. В. Мичурина ставили задачу
овладения формообразованием в мире растений и животных. Решение
такой задачи позволило бы биологической науке подняться на
современный уровень таких точных наук, как физика и химия в их учении о
неорганической природе. И. В. Мичурин экспериментально и теоретически
доказал, что задача, поставленная его предшественниками по науке,
относится к числу решимых задач. Решение такой задачи — основание
современной научной селекции.
И. В. Мичурин делил селекцию растений на два принципиально
отличных вида. Один вид селекции основывается на эмпирической основе.
Второй вид селекции основывается на биологической науке,
разрабатывающей принципы и методы управления формообразованием растений.
Содержание первого вида селекции: массовый посев
какого-либо вида или сорта растений и отбор на этом посеве индивидов,
своими свойствами заинтересовавших селекционера. Эти индивиды при
массовом посеве появляются независимо от действия селекционера. Эти
отклонения — следствие наследственных изменений, возникающих в
результате действия многочисленных причин, но всегда независимо от
намеренных действий селекционера.
Содержание второго вида селекции: осознанный подбор
родительских пар, физиологически обоснованный режим воспитания
родительских растений, правильно проведенное скрещивание (или
сращивание), осмысленное выращивание гибридных семян на материнском
растении после скрещивания, направленное воспитание гибридных растений
в течение ряда лет их жизни, систематический отбор из числа
воспитываемых гибридов лучших экземпляров, наиболее полно отвечающих целям,
поставленным селекционером.
Ко второму виду селекции следует отнести также все способы
получения направленных изменений, т. е. наследственных изменений без
гибридизации, путем направленного воздействия на растения условиями
внешней среды.
Первый вид селекции И. В. Мичурин называл кладоискательством,
«самым низкопробным делом для оригинатора, потому что посеять на
авось десятки тысяч одного сорта растений и затем выбрать из них два-
три лучших экземпляра, а остальную массу уничтожить, это может
сделать полнейший профан в деле» (Соч., т. I, стр. 363).
265

Иван Владимирович Мичурин
Что дает здесь человек от себя семенам растений для их изменения
в желательную человеку сторону? — спрашивал И. В. Мичурин. И
отвечал: ничего не дает. «Во всех таких приемах он полагается единственно
«а авось, он надеется, что в числе сеянцев случайно появится относительно
более выносливый какой-либо один из нескольких тысяч экземпляров.
Такой способ ведения дела акклиматизации на авось... не содержит
в себе никакого научного основания» (Соч., т. I, стр. 363—364).
К способам отбора приемами «кладоискательства» допустимо, по
И. В. Мичурину, прибегать лишь как к побочной работе «в крайнем
случае лишь между делом», при крайней неопытности в деле выведения новых
сортов. Следует стремиться пользоваться вторым видом селекции,
который является генеральным, перспективным, научным путем. Современная
биологическая наука располагает пока что небольшим запасом точных
знаний, относительно способов изменения растений путем воздействия
внешними условиями, способов подбора родительских пар, точных знаний
физиологических путей воспитания родительских пар, приемов
правильных скрещиваний, приемов осмысленного выращивания семян на
материнском растении, приемов направленного воспитания гибридных растений
в течение их жизни. Но, бесспорно, что при кладоискательстве мы
никогда не добудем знаний биологии наследственности. Второй же вид
селекции обязывает селекционера искать такие научные знания, искать и
находить. Только второй вид селекции является той движущей
жизненной силой, которая обеспечивает развитие теоретических знаний, таких
теоретических знаний, которые обеспечивают убыстрение, с одной
стороны, нашего познания глубинных процессов жизни, а с другой —
практическое убыстрение эволюции живой природы.
Кладоискательство ориентирует на изменение форм культурных
растений примерно теми же темпами, которыми изменяются формы диких
растений. Качественное различие между изменчивостью первых
(культурных растений) и изменчивостью вторых (диких растений) безусловно
имеется: селекционер отбирает («искусственный отбор») формы с
уклонениями, полезными человеку, природа отбирает («естественный отбор»)
формы с уклонениями, способствующими выживанию Изменяющейся
формы. Но в количественном отношении (т. е. по темпам изменчивости)
между культурными и дикими формами растений при первом виде
селекции существенных различий не обнаруживается. Между тем, говорил
Мичурин, следует иметь в виду, что «природа изменяет строение живых
организмов, приспособляя их к условиям среды, лишь очень медленно,
едва заметно в течение целых тысячелетий» (Соч., т. I, стр. 364).
Второй вид селекции, в отличие от первого, позволяет, в
относительно короткие периоды времени, производить значительные изменения
форм растений и тем самым убыстрять процесс эволюции культурных
растений.
Селекция сельскохозяйственных растений в Советском Союзе
достигла выдающихся успехов. И эти успехи — прямое следствие успешного
развития мичуринского направления в биологии. Дальнейшее развитие
мичуринской биологии таит в себе неисчерпаемые возможности
ускорения развития нашей советской селекции. И успехи на этом пути —
лучший памятник великому биологу — Ивану Владимировичу Мичурину.
266

Иван Владимирович Мичурин
Главнейшие труды И. В. Мичурина: Сочинения, тт. I—IV, изд. 2-е, М., 1948
(т. I — Принципы и методы работы, т. II—Патологические описания, т.
III—Записные книжки и дневники, т. IV — Сборный); Избранные сочинения, М., 1948; Из
неопубликованного архива И. В. Мичурина, «Агробиология», № 3, 1949; Итоги
шестидесятилетних работ, М., 1950; Избранные сочинения, М., 1955; Из архива
И. В. Мичурина, «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 1, М., 1956;
Принципы и методы работы, М., 1957.
О И. В. Мичурине: Келлер Б. А., Преобразователи растений, М., 1945;
Презент И. И., В содружестве с природой. И. В. Мичурин и его учение, М.—Л.,
1948; Столетов В. Н., Начальная основа мичуринской биологии, изд. 2-е, М.,
1949; Калиниченко Л. А., Мичуринское учение — основа научной биологии, М.,
1949; Василенко И. Т., И. В. Мичурин, М.—Л., 1950; Яковлев П. Н.,
И. В. Мичурин, М., 1951; Мичурин Иван Владимирович. Опись документальных
материалов личного фонда, М., 1952; Бахарев А. Н., Иван Владимирович
Мичурин. К 100-летию со дня рождения (1855—1955), М., 1955; Лысенко Т. Д.,
100 лет со дня рождения И. В. Мичурина. Доклад на торжественном заседании в
Большом театре Союза ССР 27 октября 1955 г., «Труды Ин-та генетики АН СССР»,
№ 23, 1956; Библиография трудов И. В. Мичурина и литература о нем, М., 1958;
П р е зе н т И. И., И. В. Мичурин и его учение, М., 1961; История естествознания
в России, т. III, М., 1962.

Михаил ЛлексапЬровпг
МЕШЗБМ1Р
1855-1935
ихаил Александрович Мензбир широко известен не только
как выдающийся ученый-зоолог, но и как яркий борец за
науку и пропагандист учения Дарвина. В истории зоологии
М. А. Мензбир занял почетное место как один из
основателей наряду с Н. А. Северцовым русской орнитологии и
зоогеографии, а также как основатель русской школы
сравнительных анатомов.
Книги Мензбира «Птицы России», «Птицы» и «Охотничьи
промысловые птицы» по настоящее время являются настольными книгами
биологов-орнитологов, а также любителей природы и охотников.
Михаил Александрович Мензбир родился 4 ноября 1855 г. в г. Туле.
Отец его был судебным следователем. Детство Михаила Александровича
не было радостным. Мать умерла, когда ему было десять лет, а отец
мало заботился о ребенке. Большое влияние на него имели дядя и тетка,
проживавшие в своем имении в Алексинском уезде б. Тульской
губернии, где М. А. Мензбир гимназистом и студентом проводил каникулы
и где развернулась его страсть к охоте и коллекционированию птиц.
268

Михаил Александрович Мензбир
Учился М. А. Мензбир в Тульской гимназии, которую окончил
вследствие болезни экстерном в 1874 г. По окончании гимназии он
поступил в Московский университет на естественное отделение физико-
математического факультета, который окончил в 1878 г. с золотой
медалью за сочинение «О головном скелете и ротовых придатках
двукрылых». Учителями М. А. Мензбира по зоологии были С. А. Усов и
Я. А. Борзенков. Широкие блестящие обобщения в области биологии,
даваемые Усовым, и яркий строго научный курс сравнительной анатомии,
читаемый Борзенковым, совершенно захватили молодого студента,
страстного охотника и любителя природы, и он стал отдавать занятиям в
кабинете сравнительной анатомии все свободное время от лекций и
частных уроков, на средства от которых существовал. Здесь М. А. Мензбир
познакомился с знаменитым исследователем Туркестана, зоологом
Н. А. Северцовым, основателем русской орнитологии и зоогеографии, и
это определило его дальнейшую судьбу. По окончании университета в
1878 г. М. А. Мензбир был оставлен для подготовки к профессорскому
званию. Это время он работал в двух направлениях; с одной стороны,
как орнитолог и зоогеограф под руководством Н. А. Северцова, с
другой, как сравнительный анатом у Я. А. Борзенкова, кафедру которого
он впоследствии занял.
В 1882 г. М. А. Мензбир защитил диссертацию на степень магистра
зоологии на тему «Орнитологическая география Европейской России».
Эта работа и по сегодняшний день является, в особенности в первой
своей части, классическим произведением, без которого не может
обойтись ни один современный зоогеограф. После этого М. А. Мензбир
отправился в двухгодичную заграничную командировку, во время которой
работал в зоологических музеях в Граце, Вене, Лейдене, Брюсселе,
Париже и Лондоне.
По возвращении на родину в 1884 г. он был утвержден доцентом
сравнительной анатомии и начал чтение курсов для студентов. В 1886 г.
он защитил диссертацию на степень доктора зоологии на тему
«Сравнительная остеология пингвинов» и в 1887 г. был избран
экстраординарным, а в 1898 г. ординарным профессором по кафедре зоологии и
сравнительной анатомии Московского университета.
М. А. Мензбир принял заведование кабинетом сравнительной
анатомии еще совсем молодым человеком — двадцати восьми лет. Своими
блестящими лекциями сначала по введению в зоологию и сравнительную
анатомию, затем по зоологии позвоночных и, наконец, по сравнительной
анатомии и зоогеографии он сразу же привлек к себе студентов. Всякий
слушавший его лекции никогда не забудет впечатления от кристально
четкого анализа фактического материала, раскрывающего в стройной
логической последовательности преобразования животного мира в
эволюционном развитии.
За время своей многолетней профессорской деятельности М. А.
Мензбир создал большую школу учеников, к которой принадлежали
крупные русские ученые — П. П. Сушкин, А. Н. Северцов, Н. К.
Кольцов, А. Ф. Коте, Д. П. Филатов, Д. Н. Кашкаров и целый ряд зоологов,
занимавших кафедры университетов.
М. А. Мензбир был прекрасным организатором. Вместе со своими
учениками он превратил маленький кабинет сравнительной анатомии
269

Михаил Александрович Мензбир
Московского университета в большой институт с прекрасной
библиотекой и первоклассным музеем сравнительной анатомии, ныне носящим его
имя. Помимо преподавания, он принимал большое участие в
университетской жизни. Все воспитанники Московского университета запечатлели
в своей памяти облик профессора М. А. Мензбира, в самые трудные годы
реакции высоко державшего знамя науки и культуры в Московском
университете. В 1906 г. он счел себя обязанным принять избрание на
должность помощника ректора университета. Эту должность он занимал до
1911 г., когда в виде протеста против вторжения полиции в стены
университета при усмирении студенческих «беспорядков» он, вместе с
ректором Мануйловым и проректором Минаковым, сложил с себя
обязанности. В ответ на это министр Кассо уволил М. А. Мензбира вместе со
всем ректоратом из Московского университета без права преподавания
в других университетах. Как известно, это увольнение послужило
поводом к уходу из университета большинства передовых профессоров,
доцентов и ассистентов. Лишенный возможности работать в
университетах, М. А. Мензбир перенес свою деятельность на Высшие женские
курсы, тогда частное учебное заведение, и за время пребывания там много
сделал для развития женского образования в России.
Революция 1917 г. вернула М. А. Мензбира снова в Московский
университет, причем он был первым выборным ректором. В 1919 г. он
оставляет ректорство и целиком отдается научной деятельности.
Руководящие партийные и правительственные органы всегда высоко ценили
М. А. Мензбира, относились к нему с большим доверием, и он до самой
смерти был постоянным консультантом в самых высоких
государственных инстанциях. В 1930 г. М. А. Мензбир организовал при своей
лаборатории в университете лабораторию зоогеографии Академии наук. Еще
в 1887 г. Академия наук избрала М. А. Мензбира своим
членом-корреспондентом. После этого ему неоднократно предлагалось избрание в
действительные члены и директорство зоологическим музеем Академии
наук, но для этого был необходим переезд в Петербург. М. А. Мензбир
не хотел отрываться от Московского университета и просил освободить
его от избрания,
В 1927 г. Академия наук СССР избрала его своим почетным
членом, а в 1929 г. действительным членом.
М. А. Мензбир играл исключительную роль в жизни старейшего в
России ученого общества — Московского общества испытателей природы.
Деятельность Общества в течение пятидесяти лет неразрывно связана
с его именем. Начиная с 1880 г. он принимал активное участие в
деятельности этого научного центра, объединяющего лучшие научные силы
во всех областях естествознания. Начиная с 1882 г. и до самой смерти
он нес обязанности редактора изданий Общества. После смерти
президента Общества Н. А. Умова М. А. Мензбир в 1915 г. был избран на
его место. С той поры он был бессменным президентом Общества. Он
превратил Московское общество испытателей природы в центр научной
мысли, где проходила творческая работа и живое общение лучших
научных сил России. Будучи редактором изданий Общества, М. А. Мензбир
организовал широкий обмен с заграничными изданиями и превратил
библиотеку Общества в важнейшую московскую библиотеку по
естествознанию.
270

Михаил Александрович Мензбир
В декабре 1932 г. из-за кровоизлияния в мозг он слег в постель и
был прикован к ней почти три года. 10 октября 1935 г. он скончался.
Научная деятельность Михаила Александровича Мензбира
протекала в нескольких направлениях, но основное его внимание было
устремлено на орнитологию и зоогеографию.
Еще студентом он начал сборы коллекций птиц, обработка которых
явилась его первой научной орнитологической работой
«Орнитологическая фауна Тульской губернии» (1879 г.). В 1887 г. появилась вторая
работа, посвященная сравнительному обзору фауны птиц Московской и
Тульской губерний. Уже эти первые работы и магистерская диссертация
«Орнитологическая география Европейской России» выдвинули
М. А. Мензбира в ряды крупных ученых орнитологов и зоогеографов.
Наиболее известными трудами Мензбира по орнитологии являются
два тома «Птицы России» (1893—1895 гг.) и два тома «Охотничьи и
промысловые птицы Европейской России и Кавказа» (1900—1902 гг.),
на которых учились многие поколения русских орнитологов. Эти книги
получили широкое распространение не только среди ученых-зоологов, но
стали настольными книгами широкого круга любителей природы и
охотников. Они создали широкую известность М. А. Мензбиру в самых
разнообразных кругах русского общества. Эти книги были первыми
научными сводками по систематике и биологии птиц в России. Высокий
научный уровень в них сочетается с таким простым и ясным языком,
что чтение их вполне доступно каждому любителю и охотнику. Книги
М. А. Мензбира положили основание планомерному изучению фауны и
географического распространения птиц России. Вот почему М. А.
Мензбира вместе с его учителем Н. А. Северцовым можно назвать
основателями русской орнитологии и зоогеографии.
М. А. Мензбир главное внимание уделил изучению хищных птиц по
коллекциям Н. А. Северцова, оставшимся по причине смерти последнего
необработанными, богатым коллекциям, собранным им лично, и
коллекциям Зоологического музея Академии наук и других музеев.
Исследования по хищным птицам сведены в большую монографию
«Птицы», вышедшую в серии книг, издаваемой Академией наук под
общим названием «Фауна России и сопредельных стран». Большой
интерес представляет «Орнитология Туркестана и сопредельных стран»
(1888 г.), где дано описание дневных и ночных хищных птиц
Туркестанского края по материалам, собранным Н. А. Северцовым. Для всех
орнитологических работ М. А. Мензбира характерно рассмотрение
систематических признаков изучаемых им групп птиц с точки зрения
генетических связей и географического распространения. В замечательной работе
«О перелетах птиц Европейской России» (1886 г.) М. А. Мензбир со
свойственной ему проницательностью и талантом проводит идею связи
пролетных путей птиц с историей их расселения. Это дает право считать
его основателем теории пролетных направлений как путей расселения.
Уже магистерская диссертация «Орнитологическая география
России» (том I вышел в 1882 г., том II — в 1889 г.) выдвинула М. А.
Мензбира в ряды крупных зоогеографов. В этой работе он развивает деление
палеоарктики на зоогеографические зоны, намеченные Н. А. Северцовым,
и дает деление на зоны, резко расходящееся с делением
западноевропейских зоогеографов. Основной идеей, проводимой автором в его работах,
271

Михаил Александрович Мензбир
является выявление естественных фаунистических комплексов, т. е. фаун,
а не территориальные подразделения. Другие зоогеографические работы
посвящены истории животного мира Европы (1900 г.), истории
происхождения фауны Туркестана (1914 г.), истории четвертичного
оледенения (1923 г.) и возникновению фауны тундры (1923 г.). Широкое
распространение получил «Зоогеографический атлас», как учебное пособие,
составленное М. А. Мензбиром совместно с художником В. А. Вата-
гиным.
Михаил Александрович Мензбир занимал также и кафедру
сравнительной анатомии. Своими блестящими лекциями он вызывал у молодежи
большой интерес к вопросам сравнительной анатомии. С полным правом
он считается основателем большой школы русских сравнительных
анатомов, занявшей видное место в мировой науке. Из сравнительных
анатомических трудов его следует выделить докторскую диссертацию
«Сравнительная остеология пингвинов в приложении к основным
подразделениям класса птиц» (1885 г.), которая по существу является одной из
первых работ по сравнительной анатомии позвоночных с
филогенетическими выводами. Проведенное там выделение бескилевых птиц и
пингвинов в особые разделы, одноценные всем другим разделам птиц, нашло
свое подтверждение в новейших работах по этому вопросу.
Велико значение М. А. Мензбира и как пропагандиста идей
Дарвина. Вместе с К. А. Тимирязевым М. А. Мензбир был активным
борцом за дарвинизм в России. Уже в 1882 г. в журнале «Русская мысль»
появилась его статья «Чарльз Дарвин и современное состояние
эволюционного учения», представляющая собой яркую защиту дарвинизма.
После этого он никогда не переставал выступать в печати по вопросам
дарвинизма. Характер статей М. А. Мензбира носил иное направление,
чем статьи К. А. Тимирязева, который разъяснял учение Дарвина и
горячо убеждал в его правоте. М. А. Мензбир в своих статьях редко
касался изложения самой теории, но он действовал на сознание читателя
перечнем конкретных фактов, освещающих тот или иной вопрос
дарвинизма. В сборнике «Дарвинизм в биологии и близких к ней науках»
(1886 г.) основное внимание уделяется историческому развитию фаун по
данным геологической истории материков и морей и географическому
распространению животных. В других статьях дается критический разбор
возражений на теорию Дарвина и критикуется ревизия дарвинизма со
стороны Вейсмана, де Фриза и других неодарвинистических и
неоламаркистских писателей. Свою последнюю книжку «За Дарвина» (1927 г.),
где дается прекрасный критический разбор современного положения
теории Дарвина, М. А. Мензбир заключает следующими словами: «Из
67 в истории дарвинизма 47 лет прошли на моих глазах, и теперь без
сомнения, подходя к концу своей научной деятельности и, вероятно,
жизни, я остаюсь тем же убежденным дарвинистом, каким был в дни моей
молодости».
М. А. Мензбир много работал над изданием сочинения Дарвина на
русском языке. Нельзя не отметить прекрасных научно-популярных
брошюр М. А. Мензбира — «Тайна Великого океана», «Великий
ледниковый период Европы» и др. Наконец, громадной популярностью
пользовались учебники М. А. Мензбира «Введение в зоологию и сравнитель-
272

Михаил Александрович Мензбир
ную анатомию для высшей школы» и два выпуска «Учебника зоологии»
для средней школы.
Облик М. А. Мензбира как человека навсегда останется в памяти
людей, лично с ним общавшихся. Твердость воли, внушительность и
целеустремленность, строгость требований к людям и к себе, наравне с
чутким отношением к ученикам,— таковы черты этого крупного деятеля
науки России конца XIX и начала XX столетий.
Главнейшие труды М. А. Мензбира: Орнитологическая география Европейской
России, т. I (магис!ерская диссертация), «Учен. зап. Московского университета», отд.
естеств. наук, вып. 2—3, 1882; г. II, 1889; Сравнительная остеология в приложении
к основным подразделениям класса птиц (докторская диссертация), «Учен. зап.
Московского университета», отд. естеств. наук, вып. 5, 1885; О перелетах птиц
Европейской России, М., 1886; Орнитология Туркестана и сопредельных стран, М., 1888;
Птицы России, тт. I и II, М., 1893—1895; Охотничьи и промысловые птицы
Европейской России и Кавказа (с атласом), тт. I—III, М., 1900—1902; Птицы, СПб.,
1904—1909; Зоогеографический атлас, М., 1912; Зоологические участки
Туркестанского края и вероятное происхождение фауны последнего, М., 1914; Фауна России и
сопредельных стран, ч. I, М., 1916; Объяснительный текст к зоогеографическому
атласу, М., 1918; Введение в изучение зоологии и сравнительной анатомии, М„ 1923
(4-е изд.).
Популярные работы: Дарвинизм в биологии и близких к ней науках, М.,
1886; Естественный и искусственный подбор по отношению к человеку, в кн.: <Ла-
мяти Дарвина», М., 1910; Тайна Великого океана, М., 1922; Великий ледниковый
период Европы (Век мамонта и пещерного человека), Пг., 1923; Первые 65 лет в
истории теории подбора, 1926; За Дарвина, сборник статей, М.—Л., 1927; Миграции
птиц с зоогеографической точки зрения. Научно-популярный очерк, М.—Л., 1934.
О М. А. Мензбире: Памяти акад. Михаила Александровича Мензбира
(Статьи Г. П. Дементьева, В. А. Дейнега, А. Ф. Коте и других авторов), М.—Л., 1937;
Дементьев Г. П., Михаил Александрович Мензбир, М., 1950 (имеется
библиография трудов М. А. Мензбира и литературы о нем).

Сергей Ликолаевпг
ВМН01Г1РАДСЙШ1Й
1856- 1953
ыдающийся микробиолог Сергей Николаевич Виноградский
является одним из основоположников общей и почвенной
микробиологии. Открытием хемосинтеза, разработкой основ
экологического направления в почвенной микробиологии,
изучением важнейших проблем морфологической
изменчивости микроорганизмов С. Н. Виноградский внес
ценнейший вклад в развитие микробиологии. Его заслуги перед
наукой пользуются всемирным признанием, а его имя стоит в одном ряду
с именами Пастера, Коха, Мечникова, Листера.
Сергей Николаевич Виноградский родился в Киеве 13 сентября
1856 г. в семье юриста. Окончив в 1873 г. Вторую киевскую гимназию
с золотой медалью, С. Н. Виноградский поступил в Киевский
университет на юридический факультет, с которого он уже через месяц перешел
на естественное отделение физико-математического факультета. Однако
занятия и на этом факультете не увлекли юношу. Через два года он
оставил университет и, переехав в Петербург, поступил в Петербургскую
консерваторию, где занимался по классу фортепианной музыки. Однако
274

Сергей Николаевич Виноградский
и музыка не удовлетворила запросов С. Н. Виноградского, и в 1877 г.
он поступил на второй курс естественного отделения Петербургского
университета.
В Петербургском университете С. Н. Виноградский слушал лекции
по химии А. М. Бутлерова, работал в лаборатории аналитической химии
Н. А. Меншуткина, слушал лекции А. Н. Бекетова по ботанике, у
А. С. Фаминцына занимался физиологией растений. Идеи передовой
отечественной науки оказали плодотворное влияние на формирование
научных взглядов С. Н. Виноградского, пробудили в нем глубокий
интерес к естествознанию, к изучению природы.
По окончании университета в 1881 г. С. Н. Виноградский был
оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. Его
занятия проходили в лаборатории физиологии растений под
руководством А. С. Фаминцына, возглавлявшего в то время школу русских
ботаников-физиологов. Одно из направлений научного творчества
А. С. Фаминцына — изучение энергетического обмена бесхлорофиль-
ных растений — оказало значительное влияние на формирование
научных интересов С. Н. Виноградского.
Годы учебы в университете, а затем и работы в лаборатории
А. С. Фаминцына совпали с периодом расцвета творчества Л. Пастера.
Идеи и экспериментальные исследования гениального микробиолога
оказали неизгладимое впечатление на С. Н. Виноградского. Увлеченный
широкими перспективами молодой науки, он решил всецело посвятить
себя микробиологии.
В период 1881 —1884 гг., работая в лаборатории А. С. Фаминцына,
С. Н. Виноградский выполнил свое первое экспериментальное
исследование влияния внешних условий на развитие дрожжевого грибка Мусо-
derma vini. Впервые применив микроскопическую камеру для наблюдений
за одной клеткой микроорганизма, он детально изучил морфологические
и культуральные особенности изучаемого грибка. Используя
питательную среду точно определенного состава и изменяя одну из составных
частей этой среды, ему удалось установить, что если магний абсолютно
необходим для питания микодермы, то отсутствие кальция не отражается
на морфологии и физиологии грибка. К сожалению, эта первая работа
С. Н. Виноградского не дошла до нас и о ее содержании можно судить
только на основании протоколов заседания Петербургского общества
естествоиспытателей, в 1884 г.
Осенью 1884 г. С. Н. Виноградский успешно сдал магистерские
экзамены по ботанике. Стремясь к углублению своих знаний в области
микробиологии, он в 1885 г. поступил в Ботаническую лабораторию Страсбург-
ского университета, которую в то время возглавлял А. де Бари. Здесь
было широко поставлено изучение разнообразных низших растений, в том
числе и микроорганизмов. Де Бари был крупным микологом и
бактериологом. Его труды по морфологии и физиологии микроорганизмов
оказали большое влияние на научные воззрения С. Н.
Виноградского.
В 70—80-е годы XIX столетия в микробиологии развернулась
дискуссия по вопросу генезиса микроорганизмов, их эволюционной
изменчивости. В трактовке этого вопроса наметились два направления —
мономорфизм и плеоморфизм. Мономорфисты — А. де Бари, М. С. Воронин,
275

Сергей Николаевич Виноградский
Ф. Кон, Р. Кох и др.— отстаивали стабильность родов и видов бактерий.
Плеоморфисты — К. Негели, К. Цопф, Л. С. Ценковский и др.—
полагали, что различные формы бактерий представляют собою временное
состояние одного и того же вида. Стремясь критически рассмотреть
позиции мономорфистов и плеоморфистов, С. Н. Виноградский провел
детальное изучение морфологии и физиологии серо- и железобактерий,
которыми плеоморфист К. Цопф пользовался для доказательства своих
взглядов. С. Н. Виноградский был первым ученым, который подошел к
разрешению этой проблемы не путем изучения фиксированных
препаратов, а проводя непосредственные наблюдения за живыми клетками в
висячей капле. В результате этих наблюдений ему удалось показать, что
серобактерии и железобактерии характеризуются регулярным, строго
определенным циклом развития и не проявляют хаотических
морфологических изменений. Изучая культуру серобактерий, которой
пользовался Цопф, С. Н. Виноградский обнаружил, что она является не чистой
культурой одного вида, а смесью самых разнообразных микроорганизмов,
откуда Цопф сделал ошибочный вывод о безграничной изменчивости
микроорганизмов в пределах одного вида. Таким образом, С. Н.
Виноградский не подтвердил выводов Цопфа и этим были значительно
поколеблены устои плеоморфизма. Свои воззрения по поводу
морфологической изменчивости бактерий С. Н. Виноградский изложил в двух
статьях. Одна из них «О плеоморфизме бактерий» (1889 г.) содержала
ответ И. И. Мечникову, стороннику учения о плеоморфизме. Другая —
«Учение о плеоморфизме в бактериологии» — критический обзор
дискуссионного материала по вопросу о морфологической изменчивости
микроорганизмов. Изучение морфологии серобактерий и железобактерий
привело С. Н. Виноградского к исследованиям физиологии этих бактерий,
составившим яркую страницу в истории отечественной
микробиологии.
В исследованиях с серо- и железобактериями С. Н. Виноградский
впервые в истории микробиологии применил изобретенный им метод
элективных (избирательных) культур. В основе этого метода лежит
избирательная потребность определенного вида микроорганизмов в
специфических условиях развития. Создав соответствующие условия, можно
добиться преобладающего развития нужного микроорганизма вследствие
подавления, а затем и гибели сопутствующей микрофлоры. Метод
элективных культур оказался чрезвычайно ценным для выделения различных
групп микроорганизмов, обладающих высокой специфичностью
требований к условиям питания.
В 1888 г. С. Н. Виноградский вернулся в Россию. Однако ввиду
слабой постановки микробиологических исследований в России в тот
период С. Н. Виноградский был вынужден вновь уехать за границу. На
этот раз выбор его пал на Цюрих.
По прибытии в Цюрих он занимался усовершенствованием своей
химической подготовки сначала в сельскохозяйственной лаборатории
Э. Шульца, а затем в химической лаборатории политехнической школы
под руководством Е. Хантча. Осенью 1888 г. он начал работать в
Цюрихской лаборатории санитарии и гигиены, где и приступил к исследованиям
тю нитрификации. Изучение нитрификации продолжалось около трех лет.
В этот период особенно отчетливо проявились блестящие дарования
276

Сергей Николаевич Виноградский
С. Н. Виноградского как ученого-экспериментатора. Работы по
нитрификации принесли С. Н. Виноградскому широкое признание в кругу
бактериологов.
После окончания исследований по нитрификации С. Н.
Виноградскому было предложено прочесть курс лекций по бактериологии в
Цюрихском политехническом институте. В 1890 г. И. И. Мечников от имени
Л. Пастера предложил С. Н. Виноградскому участие в организации
бактериологической лаборатории в созданном в то время Институте Пастера,
в Париже.
В 1890 г. в Петербурге был организован Институт
экспериментальной медицины, в задачу создания которого входила широкая постановка
исследований в области биологии и медицины. С. Н. Виноградский был
сразу же приглашен на работу в этот институт. Как ни заманчиво для
молодого микробиолога было предложение великого Пастера, нежелание
на долгие годы быть оторванным от отечества взяло верх, и в марте
1891 г. С. Н. Виноградский покинул Цюрих и вернулся в Россию. В
августе 1891 г. по рекомендации А. С. Фаминцына С. Н. Виноградский
был утвержден заведующим отделом общей микробиологии в Институте
экспериментальной медицины (ИЭМ). В 1902 г. он был назначен
директором этого института.
Основными научными проблемами, над которыми работал С. Н.
Виноградский в этот период, были следующие: изучение возбудителей
аэробной и анаэробной фиксации азота и изучение возбудителей
процесса мочки льна. В этих интереснейших исследованиях были заложены
основы тех идей о физиологии этих групп микробов, которые получили
всестороннее развитие в трудах отечественных и зарубежных ученых.
Кроме того, С. Н. Виноградский занимался изучением методов
приготовления противочумных средств, начатым им во время командировки в
Париж в 1892 г. Он принимал также активное участие в осуществлении
практических мер для борьбы с распространением чумы на юге России.
Однако это направление в деятельности С. Н. Виноградского в
дальнейшем не получило развития.
В Институте экспериментальной медицины началось тесное
сотрудничество С. Н. Виноградского с В. Л. Омелянским, с которым его
объединяла и личная дружба. Совместно с В. Л. Омелянским С. Н.
Виноградский провел исследования по изучению физиологии и морфологии
нитрифицирующих и азотфиксирующих бактерий, а также по изучению
физиологии и морфологии возбудителей анаэробного и аэробного
разложений целлюлозы.
Работая в Институте экспериментальной медицины, С. Н.
Виноградский проявил себя не только как блестящий ученый, но и как энергичный
организатор. Он неутомимо заботился об улучшении преподавания
физиологии растений и микробиологии в русских высших учебных
заведениях, о подготовке новых кадров специалистов-микробиологов. В его
личных архивах сохранились многочисленные прошения, рапорты и
докладные записки с указаниями на необходимость организации
бактериологических кафедр и лабораторий в русских университетах и
научно-исследовательских институтах. Для ускорения строительства
бактериологических станций С. Н. Виноградский неоднократно вносил свои личные
сбережения в общие фонды строительства.
277

Сергей Николаевич Виноградский
С. Н. Виноградский не ограничивался научной работой в
лаборатории. Многочисленные командировки по России и за границу, участие во
многих научных конференциях и съездах свидетельствуют о том, что
С. Н. Виноградский жил неутомимой, насыщенной жизнью ученого и
организатора.
С. Н. Виноградскому принадлежит большая заслуга в участии
организации издания в 1892 г. журнала «Архив биологических наук»,
главным редактором которого он был в течение нескольких лет. В 1903 г. по
инициативе С. Н. Виноградского было основано Микробиологическое
общество, в котором он состоял председателем в течение первых двух лет
его существования.
Энергичная научная и общественная деятельность С. Н.
Виноградского была по достоинству оценена русской и зарубежной научной
общественностью: 29 декабря 1894 г. он был избран членом-корреспондентом
Российской Академии наук. В 1901 г. Московское общество любителей
естествознания, антропологии и этнографии избрало С. Н. Виноградского
своим почетным членом. В 1902 г. Французская Академия наук и
Французское национальное сельскохозяйственное общество избрали С. Н.
Виноградского своим членом. В 1904 г. он был избран непременным членом
русского Медицинского совета.
В 1898 г. С. Н. Виноградский тяжело заболел нефритом, в связи с
чем был вынужден на некоторое время покинуть холодный Петербург и
поселиться на Украине. Сухой, теплый климат родной Украины
благоприятно действовал на здоровье С. Н. Виноградского. Он решил остаться
жить на Украине. В 1905 г. он подал прошение в Институт
экспериментальной медицины об увольнении его от должности директора института,
продолжая, однако, оставаться действительным членом института. 23
января 1912 г. С. Н. Виноградский официально оставил службу в
институте, после чего долгие годы жил на Украине, под Подольском.
Отстранившись формально от научной работы, С. Н. Виноградский
продолжал живо интересоваться судьбами русской науки, которые всегда
были ему чрезвычайно близки. Он разрабатывал план реорганизации
структуры ИЭМ, планировал создание новых бактериологических
лабораторий, намечал для себя тематику будущих исследований и т. д.
Однако финансовые трудности, переживаемые страной в связи с русско-
японской войной, невнимание царского правительства к развитию
научно-исследовательских работ мешали осуществлению его смелых замыслов.
Интересы С. Н. Виноградского на некоторое время переключились на
проблемы землеустройства и почвоведения. Он широко изучал основы
земледелия и лесоведения, организовывал экспериментальные питомники
и площадки. По-видимому, именно эти занятия определили его
дальнейшие интересы в области почвенной микробиологии.
В 1922 г. С. Н. Виноградский получил приглашение от Э. Ру,
директора Института Пастера, занять должность заведующего агробактерио-
логическим отделом этого института. Для него под Парижем, в
предместье Бри-Конт-Робер, была устроена лаборатория, в которой С. Н.
Виноградский вновь развернул энергичную научно-исследовательскую
деятельность. Разработка новых методов изучения микрофлоры почв,
создание экологического направления в изучении микробиологии почв,
изучение физиологии важнейших представителей почвенной микрофлоры
278

Сергей Николаевич Виноградский
и т. д.— таковы основные проблемы, над которыми плодотворно работал
С. Н. Виноградский в период пребывания во Франции.
С. Н. Виноградский прожил во Франции до конца своих дней.
Однако он не прерывал связей с Россией. Он вел активную переписку со
многими русскими учеными. Живя вдали от России, он продолжал
оставаться русским, горячо любящим свою Родину. Остро переживая все
события, происходившие в России, С. Н. Виноградский писал из
Франции в марте 1947 г.: «Я глубоко убежден, что большевики воскресили
Россию. Если бы она не пережила грозное время революции, если бы
она не сбросила правителей типа Керенского, она была бы окончательно
разрушена и не выиграла бы войны с Германией. Я читаю все газеты
о России, издаваемые здесь. Я все время восхищаюсь ее успехами.
И только глубоко сожалею, что мой возраст не позволяет мне уехать
в Россию».
Сергей Николаевич Виноградский скончался 24 февраля 1953 г. во
Франции.
Научное наследие С. Н. Виноградского чрезвычайно богато.
Создание экологического направления в микробиологии, развитие теории
хемосинтеза, разработка новых методов исследования сделали его работы
широко известными в научном мире. Особенно большой его заслугой
является открытие явления хемосинтеза, явившееся наиболее крупным
событием в физиологии растений в конце XIX в., имеющее большое
общебиологическое значение.
Изучение хемосинтезирующих серобактерий и железобактерий было
начато С. Н. Виноградским в 1887 г. в период пребывания в Страсбурге.
Физиология этих бактерий была в тот период еще слабо изучена. До
работ С. Н. Виноградского было известно, что серобактерии обитают в
водоемах, содержащих сероводород. При этом считалось, что сероводород
является продуктом восстановительной деятельности серобактерий.
Наблюдая за отдельными клетками серобактерий, помещенными в
микрокультуре в капле сероводородной воды, т. е. в условиях, близких по своим
свойствам к природным, С. Н. Виноградский обнаружил, что в клетках
серобактерий происходит сначала появление, а затем исчезновение
капелек серы. Исключительная наблюдательность и тонкая научная интуиция
позволили ему установить, что капельки серы появляются в клетках
серобактерий в результате окисления сероводорода, который, как
выяснилось, является не результатом, а субстратом жизнедеятельности
серобактерий. Связав факт появления серы с энергетикой этих бактерий,
С. Н. Виноградский выдвинул идею о том, что окисление сероводорода
аналогично для серобактерий процессу дыхания, обеспечивающему клетки
необходимой энергией, расходующейся на усвоение углерода
углекислоты. Тщательные наблюдения С. Н. Виноградского подтвердили
правомерность этой гипотезы. Таким образом было открыто явление,
названное С. Н. Виноградским «минеральным дыханием», или по
терминологии 1922 г.— анаргоксидацией.
Сходные наблюдения были проведены и над железобактериями,
широко распространенными в природе и окисляющими закись железа в
окись, которая в виде гидрата окиси железа выделяется в окружающую
среду. Предположение об аналогии в физиологических свойствах
серобактерий и железобактерий позволило С. Н. Виноградскому прийти к
279

Сергей Николаевич Виноградский
выводу, что закись железа является для железобактерий энергетическим
субстратом, в отсутствие которого клетки не развиваются, т. е. что
для развития этих микроорганизмов необходима энергия,
освобождающаяся в процессе окисления неорганического вещества — закиси железа.
В первых сообщениях о хемоавтотрофах еще не было речи об авто-
трофном питании в современном понимании этого явления. Вопроса об
углеродном питании серо- и железобактерий С. Н. Виноградский касался
лишь теоретически. Речь шла главным образом о новом типе дыхания.
Однако сама идея, указывавшая на существование совершенно нового
типа обмена веществ в мире микроорганизмов, сразу же вызвала
переворот в прежних представлениях о способах жизнедеятельности
микроорганизмов.
Концепция хемоавтотрофного обмена веществ получила особенно
убедительные доказательства и экспериментальное развитие в
исследованиях С. Н. Виноградского по физиологии возбудителей процесса
нитрификации. Нитрификация — процесс образования нитратов — издавна
была известна как источник накопления селитры. В связи с большим
практическим значением этого процесса нитрификация привлекала
внимание многих ученых. Длительное время в науке считалось, что
селитра— соединение химического происхождения. В 1862 г. Л. Пастер
высказал мысль о биологической природе нитрификации. В 1877 г. французские
ученые Т. Шлёзинг и А. Мюнц продемонстрировали участие
микроорганизмов в этом процессе. Однако возбудители нитрификации
оставались им неизвестными. До начала работ С. Н. Виноградского было
проведено огромное количество исследований, в которых делалась попытка
выделить возбудителей этого процесса. Однако техника получения
чистых культур микроорганизмов ограничивалась в то время применением
универсальных органических сред. Никаких отступлений от принятых
схем в постановке экспериментов не допускалось. Смелый новатор и
блестящий экспериментатор С. Н. Виноградский проявил себя как
исследователь, не придерживающийся шаблонных приемов и не доверяющий
слепо авторитетам. Предположив, что в основе нитрификации лежит
процесс окисления аммиака, т. е. процесс по своей сущности аналогичный
окислению сероводорода серобактериями и закиси железа —
железобактериями, С. Н. Виноградский раскрыл специфические особенности
физиологии нитрифицирующих бактерий, ускользавшие от внимания его
предшественников, изучавших нитрификацию. Их многократные попытки
выделить возбудителей нитрификации в чистые культуры при помощи
посевов на чашки с органическими средами, оставались безуспешными.
Под впечатлением своих блестящих открытий особенностей физиологии
первых хемоавтотрофов, для которых органические вещества оказались
ненужными, С. Н. Виноградский предположил, что и для
нитрифицирующих бактерий органические вещества не являются источником питания.
Это предположение явилось исходным моментом при создании
элективной (избирательной) среды для нитрификаторов. В результате
применения жидкой минеральной среды, свободной от примесей органических
веществ, а также твердых минеральных сред — кремнекислых и
эмалевых пластинок — были получены чистые культуры нитрификаторов.
В исследованиях с нитрифицирующими бактериями С. Н.
Виноградский еще более усовершенствовал методику элективных культур. Исходя
280

Сергей Николаевич Виноградский
из правильного представления о том, что микроорганизмы обладают
разнообразными функциональными особенностями, С. Н. Виноградский
настаивал на соблюдении экологического подхода при изучении
микроорганизмов в лабораторных условиях. Он неизменно подчеркивал, что
свободноживущие в природе микроорганизмы обладают чрезвычайно
разнообразными экологическими свойствами, учитывать которые
необходимо при попытках их выделения в чистые культуры. Именно на этих
представлениях основывалось учение об элективных средах,
прославившее имя С. Н. Виноградского в мировой микробиологической науке.
Теория хемосинтеза была облечена в трудах С. Н. Виноградского в
конкретное, экспериментально обоснованное учение. Путем точных
количественных определений ему удалось наглядно продемонстрировать хемо-
синтетическую деятельность нитрифицирующих бактерий в результате
определений соотношений окисленного азота к ассимилированному
углероду. «Теперь,— писал С. Н. Виноградский,— можно установить новый
факт, имеющий первостепенное значение для физиологии: органическое
вещество на земном шаре образуется при жизнедеятельности живых
существ не только в процессе фотосинтеза, но и в процессе хемосинтеза.»
Этот важнейший вывод явился блестящим открытием в биологической
науке XIX в.
Имея в своем распоряжении чистые культуры нитрифицирующих
бактерий, С. Н. Виноградский успешно разрешал считавшиеся в то время
загадочными вопросы динамики процесса нитрификации. Так, в
частности, ему удалось показать, что отчетливое чередование нитритной и
нитратной фаз в жидких искусственных средах обусловлено не особыми
свойствами этой среды, как предполагалось до работ С. Н.
Виноградского, а только состоянием посевной культуры. Эти исследования
подтвердили гипотезу о существовании двух автономных возбудителей
нитрификации, обладающих специфичностью воздействия на субстрат. Если
первая фаза — окисление аммиака до азотистой кислоты — вызывается
бактерией, отнесенной автором к роду Nitrosomonas, то вторая фаза —-
окисление азотистой кислоты до азотной — вызывается бактерией,
названной Nitrobacter.
Работы С. Н. Виноградского о хемосинтезирующих бактериях
вызвали оживленную реакцию в широких кругах ученых. Русская научная
общественность высоко оценила заслуги С. Н. Виноградского в создании
теории хемосинтеза. 20 сентября 1892 г. С. Н. Виноградскому по
предложению профессоров Харьковского университета Л. В. Рейнгарда и
В. И. Палладина без защиты диссертации была присуждена степень
доктора ботаники. В своем рекомендательном выступлении, посвященном
деятельности С. Н. Виноградского, В. И. Палладии говорил: «В чем
причина того, что три года исследований, хотя бы и очень усидчивых, одного
ученого дали такие плодотворные результаты, тогда как перед тем 12 лет
работы многих ученых остались без всяких результатов? Причина не в
несовершенстве методов, а в недостатке руководящих идей. Путь,
которым пришел Виноградский к своим результатам — путь совершенно
новый. По проложенному пути идти уже легко».
Учение о хемосинтезе, созданное С. Н. Виноградским почти более
семидесяти лет назад, полностью сохранило свое значение и в настоящее
время. Это не значит, что за эти годы не было сделано попыток
281

Сергей Николаевич Виноградский
пересмотреть и переоценить основные положения этого учения. На
протяжении многих лет С. Н. Виноградский внимательно изучал
критические выступления своих оппонентов. Экспериментируя лично, он в
деталях знал особенности физиологии изучаемых микроорганизмов, а поэтому
всегда мог аргументированно защищать свои позиции. Теория
хемосинтеза получила свое подтверждение и развитие в трудах многих
современных исследователей на новой, более совершенной биохимической
основе. Новые данные только внесли коррективы и дополнения в некоторые
положения учения о хемосинтезе, оставив незыблемой ее научную
основу.
В период деятельности в Институте экспериментальной медицины
интересы С. Н. Виноградского были сосредоточены на изучении
физиологии азотфиксирующих бактерий. Проблема обогащения почвы азотом
всегда являлась кардинальной проблемой в сельском хозяйстве и в
биологии. В 80-х годах прошлого века П. Бертло высказал предположение
о том, что фиксация азота является по своей природе биологическим
процессом, а возбудителями ее — почвенные микроорганизмы. После
работ М. С. Воронина, М. Бейеринка, Гельригеля и Вильфарта,
выяснивших роль клубеньковых бактерий в усвоении азота, проблема
биологической фиксации азота стала предметом самых горячих обсуждений. Эта
интереснейшая проблема заинтересовала С. Н. Виноградского,
приступившего к ее изучению в 1893 г. Замечательные исследования русского
микробиолога составили яркую страницу в истории отечественной
микробиологии.
С. Н. Виноградский прежде всего поставил перед собой задачу
исследовать, возможно ли выделение в чистые культуры каких-либо
почвенных микробов, фиксирующих азот. Следуя экологическому принципу,
С. Н. Виноградский разработал методику последовательных культур в
средах, лишенных связанного азота и содержащих сбраживаемые
питательные вещества — раствор минеральных солей с прибавлением сахара.
Опыты велись в сосудах, защищенных от попадания атмосферного
воздуха, но в которых создавалась атмосфера чистого азота. В результате
этих экспериментов были впервые получены чистые культуры
анаэробного азотфиксатора, который в честь Пастера был назван Clostridium
pasteurianum.
С. Н. Виноградский не ограничивался в своих исследованиях
получением чистых культур, хотя и эта задача сама по себе была весьма
сложной. Он ставил и разрешал наиболее важные и трудные вопросы
метаболизма микробов, вопросы физиологии питания и получения
энергии. Так, им было впервые установлено, что анаэробный фиксатор азота
Clostridium pasteurianum является одновременно и энергичным
возбудителем маслянокислого брожения, разлагающим сахар с образованием
масляной и уксусной кислот, высших спиртов, а также водорода и
углекислоты; энергия, освобождающаяся в процессе сбраживания углеводов,
расходуется на фиксацию азота, сопровождающуюся синтезированием
аммиака.
В 1893 г. на заседании Парижской Академии наук и в 1894 г. на
IX съезде естествоиспытателей и врачей в Москве С. Н. Виноградский
сделал интереснейший доклад на тему «О круговороте азота в природе»,
вызвавший огромный интерес в широких кругах биологов.
282

Сергей Николаевич Виноградский
Продолжением изучения проблемы биологической азотфиксации в
научном творчестве С. Н. Виноградского явилось изучение физиологии и
морфологии азотобактера. Эти исследования проводились С. Н. Вино-
градским во Франции, в 1925—1941 гг.
Азотобактер, как известно, был открыт в 1901 г. М. Бейеринком,
исходившим в своих исследованиях из данных С. Н. Виноградского,
полученных при изучении Clostridium pasteurianum. Однако исследования
С. Н. Виноградского внесли столь значительный вклад в изучение
физиологии и морфологии азотобактера, что можно с полным правом
сказать, что аэробный азотфиксатор был вновь открыт С. Н. Виноград-
ским.
В своих исследованиях С. Н. Виноградский не ограничивался
применением уже известных методов. Следуя экологическому принципу в
изучении свободноживущих микроорганизмов, он настойчиво указывал
на необходимость максимального соблюдения естественных условий
обитания азотобактера при его культивировании в лабораторных условиях.
В противном случае, т. е. в искусственной «сахарной» среде, происходит
такое расшатывание природы азотобактера, которое делает невозможным
воспроизведение его нормального развития. Ввиду этого С. Н.
Виноградский подчеркивал, что чистые лабораторные культуры непригодны для
изучения азотфиксации в природных условиях и что для этих целей
необходимо пользоваться штаммами, полученными непосредственно из
почвы. Исходя из этого соображения, С. Н. Виноградский разработал
методику культивирования азотобактера непосредственно в почве:
выращивание колоний азотобактера на почвенных пластинках и на
субстратах, близких по своим свойствам к почве, в частности на гелевых
пластинках, пропитанных органическими веществами простого строения —
бутиловым или этиловым спиртами, а также солями уксусной, масляной
или бензойной кислот. Посев на такие пластинки производился не из
чистых культур азотобактера, а комочками почвы. Эти методы широко
вошли в микробиологическую практику исследований азотобактера.
С 1930 г. С. Н. Виноградский занимался изучением химизма
процесса азотфиксации. Являясь предметом разнообразных гипотез, эта
проблема к тому времени еще не была разрешена. Культивирование
азотобактера в условиях, соответствующих его природной экологии, т. е. на
средах, лишенных связанного азота, позволило С. Н. Виноградскому
обнаружить отчетливые следы аммиака, на основе чего он предположил,
что синтез аммиака происходит за счет атмосферного азота.
Последующие исследования, главным образом работы советских микробиологов
(М. В. Федоров), подтвердили и развили гипотезу С. Н. Виноградского.
Чрезвычайно важными в теоретическом отношении являются работы
С. Н. Виноградского, связанные с изучением морфологической
изменчивости азотобактера. Эти исследования явились ответной реакцией на
провозглашение метафизической теории циклогении в первой половине
XX в., создателем которой был Ф. Ленис. Прообразом этой теории была
теория плеоморфизма XIX в., в самом ошибочном ее выражении,
обстоятельную критику которой С. Н. Виноградский дал еще в 1887—1889 гг.
Признавая вслед за плеоморфистами хаотическую изменчивость
микроорганизмов, циклогенисты считали, что жизненный цикл бактерий
протекает по замкнутому кругу, не подвергаясь влияниям внешней среды.
283

Сергей Николаевич Виноградский
Путем создания условий, возможно более близких к естественным,
С. Н. Виноградский добивался в своих работах нормального, а не
искаженного искусственной средой развития азотобактера, получая, таким
образом, истинное представление о его морфологии. Установив в цикле
развития азотобактера наличие нескольких стадий, характеризующихся
определенными морфологическими особенностями, С. Н. Виноградский
выявил формообразующую роль внешних факторов в процессе развития
азотобактера.
Немалый интерес представляют работы С. Н. Виноградского по
симбиотической азотфиксации, т. е. физиологии клубеньковых бактерий,
выполненные в сотрудничестве с Е. С. Виноградской, дочерью
микробиолога. Верный своему принципу, С. Н. Виноградский считал, что
задача заключается не в увеличении числа опытов, а в вариировании их,
в отходе от проторенных путей и поисках новых методов. Авторам
удалось разработать новые методы тончайшего химического анализа,
позволявшего улавливать азот в количествах, порядка нескольких
микрограммов. В результате применения этого метода была выявлена способность
клубеньков выделять аммиак — явление, чрезвычайно интересное для
всей проблемы биологической азотфиксации. Этими исследованиями
завершился цикл важнейших работ С. Н. Виноградского с азотфиксирую-
щими бактериями.
Создание экологического направления в изучении свободноживущей
микрофлоры является поистине грандиозной заслугой С. Н.
Виноградского. Оно открывает новые пути и возможности для выяснения
особенностей обмена веществ различных микроорганизмов.
Большое значение для развития микробиологии имели работы
С. Н. Виноградского с целлюлозоразлагающими бактериями. Целлюлоза
(клетчатка) является основой всей массы растительных организмов.
Выяснение биохимизма разложения растительных остатков, состоящих из
целлюлозы, не только раскрывает существо грандиозного круговорота
углерода в природе, но имеет и большое практическое значение для
агрономии, санитарии и ряда отраслей промышленности: спиртовой,
текстильной, бумажной и т. д.
Изучение возбудителей мочки льна было произведено С. Н. Вино-
градским в сотрудничестве с В. Фрибесом в 1895 г. Авторы установили,
что в основе мочки льна лежит сбраживание пектиновых веществ,
которые разрушаются, освобождая волокна целлюлозы. Выделенный
специфический возбудитель этого процесса оказался анаэробной бациллой,
которую М. Бейеринк в 1901 г. назвал Granulobacter pectinovorum, а
Ф. Штермер в 1904 г.— Plectridium pectinovorum. Усовершенствованное
применение принципа элективных культур достигалось в результате
использования стеблей льна, т. е. субстрата, на котором эти бациллы
развиваются в природных условиях. Так была получена сначала
обогащенная, а затем и чистая культура этих бактерий. Продолжением данной
серии исследований явились работы с аэробными
целлюлозоразлагающими бактериями. До 1926 г., т. е. до того момента, когда С. Н.
Виноградский приступил к изучению этой интереснейшей группы
микроорганизмов, сведения о них почти полностью отсутствовали. Причина неудач
исследователей, работавших с этими бактериями до С. Н. Виноградского,
заключалась прежде всего в несовершенстве применявшейся методики.
284

Сергей Николаевич Виноградский
Это была традиционная, классическая методика, используемая во всех
микробиологических исследованиях. Следуя разработанному ранее
экологическому принципу, С. Н. Виноградский стремился создавать условия,
близкие по своим свойствам к природным условиям обитания изучаемых
микробов. «Я всегда предпочитал отнести на второй план процедуру
выделения и старался прежде всего возможно более углубленно изучать
естественные явления, что должно привести к обнаружению таких
условий, при которых процесс идет наиболее интенсивно и правильно»,—
писал С. Н. Виноградский. Этот принцип всегда давал возможность
быстро получать накопительные, а в конечном итоге и чистые культуры
микробов.
При изучении аэробных целлюлозоразлагающих бактерий в
качестве питательной среды С. Н. Виноградский применил целлюлозу. Для
этого чашки с кремнекислым гелем покрывались кружками
фильтровальной бумаги, на которую наносились комочки почвы. Колонии,
выросшие вокруг этих комочков, энергично разрушали целлюлозу.
Таким образом были получены два характерных биотипа
целлюлозоразлагающих бактерий — Cytophaga u Cellvibrio, а затем и Cellfalcicula.
Морфологические, культуральные и биохимические особенности этих
микроорганизмов были также тщательно изучены С. Н. Виноградским.
Экологический подход к изучению почвенной микрофлоры получил
в трудах С. Н. Виноградского оформление в строго обоснованное
научное направление, которое связано с именем С. Н. Виноградского и прочно
вошло в историю мировой микробиологии. Создание экологического
направления тесно переплеталось с созданием новой методики изучения
микробиологических процессов в природных местообитаниях.
К моменту, когда С. Н. Виноградский начал свои исследования в
области почвенной микробиологии, эта отрасль микробиологии еще не
получила должного развития. В то время, как промышленная
микробиология достигла значительного развития, а медицинская микробиология
шла вперед гигантскими шагами, почвенная микробиология
прогрессировала медленно, натолкнувшись на методические трудности
исследования. Развитие почвенной микробиологии шло по линии применения
классической микробиологической техники. Никаких попыток приблизиться
к разрешению специальных проблем, касающихся динамики процессов
в природе, не предпринималось.
С изучения С. Н. Виноградским нитрификации, а затем азотфик-
сации начался новый период в истории почвенной микробиологии.
С. Н. Виноградский не только выделил наиболее характерных
представителей почвенной микрофлоры, но и разработал теорию почвенной
микробиологии. Он показал, что использование методов общей
микробиологии не дает действительного представления о динамике биологических
процессов в почве. Если методы чистых культур, т. е. создание
искусственных условий культивирования, совершенно необходимы для
изучения морфологии и физиологии микроорганизмов в общей
микробиологии, то методы исследования естественных процессов, протекающих в
почве, не могут основываться на изучении изолированных культур. Свои
соображения по этим вопросам С. Н. Виноградский изложил в двух
докладах, один из которых был сделан им в Обществе химии и
промышленности в феврале 1924 г., другой на конгрессе в Риме — в мае того же
285

Сергей Николаевич Виноградский
года. Содержание докладов вызвало глубокий интерес в широких кругах
бактериологов и агрономов. Идеи, развиваемые С. Н. Виноградским,
легли в основу создания новых методов почвенной микробиологии.
Принципиальной сущностью этих методов явились следующие соображения:
1) микробиологические почвенные процессы представляют собой не
сумму индивидуальных процессов, а последовательную
саморегулируемую деятельность различных представителей почвенной микрофлоры;
2) нельзя переносить в природные условия поведение микробов,
выделенных в лаборатории в чистые культуры.
Исходя из этих соображений, С. Н. Виноградский рекомендовал
руководствоваться следующими указаниями: отказаться от
обязательных чистых культур, избегать коллекционных культур, заимствовать
культуры для опытов непосредственно из почвы и т. д. На основе
изложенных рекомендаций С. Н. Виноградский разработал новые методы
почвенной микробиологии: 1) метод прямого подсчета клеток в почве;
2) метод самопроизвольных культур на плотных средах; 3) метод
микробных культур в почве. Оценивая значение этих методов, достаточно
сказать, что только благодаря их применению стало возможным получать
реальное представление о биомассе микробов в почве, количестве в ней
микроорганизмов. Оказалось, что там, где прежними методами
выявлялись десятки и сотни тысяч микроорганизмов на один грамм почвы,
новые методы С. Н. Виноградского позволяли обнаружить миллиарды
микроорганизмов. Использование этих методов позволило, кроме того,
классифицировать почвенную микрофлору по признаку воздействия на
нее органических веществ. Так, «автохтонной» С. Н. Виноградский
назвал микрофлору, постоянно обитающую в нормальной, пахотной почве,
а «зимогенной» — микрофлору, развивающуюся в зависимости от
качества и количества вносимого органического вещества. Каждый из этих
типов характеризуется определенными морфологическими
особенностями, что имеет практическое значение с санитарной точки зрения для
распознания степени загрязненности почв определенными
микроорганизмами.
Избранные труды С. Н. Виноградского собраны и опубликованы
при жизни ученого в книге «Микробиология почвы», изданной в 1952 г.
в Москве. Благодаря трудам коллектива советских микробиологов во
главе с А. А. Имшенецким осуществилась мечта С. Н. Виноградского
увидеть свою книгу в русском издании. Этот капитальный труд
отражает многогранность более чем 50-летней творческой деятельности
С. Н. Виноградского. С той же скрупулезностью, с какой С. Н.
Виноградский выполнял экспериментальные исследования, он подготовлял
свои работы к печати. Труд С. Н. Виноградского может служить
образцом научных исследований в области микробиологии и является
ценнейшим вкладом в мировую микробиологическую науку.
В нашей стране и за рубежом С. Н. Виноградского неизменно
называют исследователем-классиком. Весь научный мир чтит его как
выдающегося микробиолога. Известный американский бактериолог С. Вакс-
ман, лично знавший С. Н. Виноградского, писал о нем: «Те, кому
посчастливилось работать под руководством Виноградского, унесли с собой
незабываемые воспоминания о нем, как о человеке огромного ума и
блестящей личности, как о глубоком мыслителе и истинно ученом-экспери-
286

Сергей Николаевич Виноградский
ментаторе... Имя Виноградского занимает выдающееся место в мировой
бактериологии благодаря огромному влиянию его исследований на
последующее развитие микробиологии»
Главнейшие труды С. Н. Виноградского: Круговорот азота в природе, М., 1894;
О роли микробов в общем круговороте жизни, СПб., 1897; К морфологии
организмов процесса образования селитры в почве, «Архив биологич. наук», т. 1, 1922;
О разложении целлюлозы в почве (Sur la decomposition de la cellulose dans de sol),
«Compt. Rend. Acad. Sci.», т. 183, 1926; Экологическая микробиология (La micro-
biologia oecologique), «Ann. Inst. Past.», т. 61, 1938; Микробиология почвы, M., 1952
(здесь собраны основные труды).
О С. Н. Виноградском: Имшенецкий А. А., С. Н. Виноградский и его
творчество, в кн.: «Микробиология почвы», М., 1952; Омелянский В. Л.,
С. Н. Виноградский (по поводу 70-летия), «Избранные труды», т. 2, 1953; О н ж е,
Записка об ученых трудах С. Н. Виноградского, там же; Имшенецкий А. А.,
Памяти С. Н. Виноградского, «Микробиология», т. 22, вып. 5, 1953; К о н о н о-
в а М. М., С. Н. Виноградский, «Почвоведение», № 10, 1953; Кузнецов С. И.,
Труды выдающегося русского микробиолога, «Природа», № 5, 1953; Новогруд-
с к и й Д. М., С. Н. Виноградский. Первый период деятельности, «Микробиология»,
т. 26, 1956; Имшенецкий А. А., Виноградский. К 100-летию со дня рождения,
«Микробиология», т. 26, вып. 1, 1957; Русские микробиологи С. Н. Виноградский
и В. Л. Омелянский (сборник статей), М., 1960; История естествознания в России,
т. 3, М., 1962.

Ллексеп Ликолаевиг
БАХ
1857-1946
лексей Николаевич Бах принадлежит к числу выдающихся
биохимиков конца XIX — первой половины XX в. Создание
перекисной теории процессов медленного окисления и
разработка учения о ферментах прочно завоевали А. Н. Баху
почетное место в истории мировой биохимии. А. Н. Бах сыграл
исключительную роль в развитии биохимии в нашей стране.
Он был создателем советской школы биохимиков.
Алексей Николаевич Бах родился в небольшом украинском городке
Золотоноше Полтавской губернии 29 марта 1857 г.
Еще гимназистом в Киеве он был связан с революционным
подпольем, с которым поддерживал тесную связь и после поступления в
1875 г. в Киевский университет. В связи с так называемыми
университетскими «беспорядками» он был административно выслан в 1878 г. в
Белозерск, где пробыл три года. По возвращении в Киев он вступил в
организацию Народной Воли и, вынужденный вскоре перейти на
нелегальное положение, продолжал революционную работу в ряде городов
царской России. В то время им была написана популярная книжка, по-
288

Алексей Николаевич Бах
священная изложению экономического учения Карла Маркса. Книжка
эта, напечатанная в подпольной типографии под названием «Царь
Голод», получила широкое распространение. После разгрома
народовольческой организации А. Н. Бах в 1885 г. эмигрировал за границу и в
Париже, в лаборатории профессора Шютценбергера в Коллеж де Франс,
вновь вернулся к научной работе. Позднее, в 1894 г., А. Н. Бах
переехал в Швейцарию, где в окрестностях Женевы оборудовал под
химическую лабораторию одну из комнат занимаемой им квартиры.
В апреле 1917 г., вскоре после того как в России было свергнуто
самодержавие, А. Н. Бах покинул свою тихую лабораторию на берегу
Женевского озера и вернулся на родину. Ему было тогда уже 60 лет,
но, несмотря на это, он с юношеской энергией начал новый период своей
необычайно плодотворной жизни, советский период, который длился
почти 30 лет.
Две великие идеи всегда освещали жизненный путь А. Н. Баха —
борьба за лучшее будущее человечества и служение науке. Но до
установления советской власти эти две стороны деятельности ученого и
революционера были несовместимы. «Двенадцать лет я пробыл в
подполье,— писал в своих воспоминаниях А. Н. Бах,— и, когда я проходил
мимо чужой лаборатории и видел пробирки с химическими реактивами,
я невольно волновался. Как хотелось мне в эти минуты работать на
пользу науки. Когда я был в подполье, я тосковал по научной работе, а когда
сидел в лаборатории, я грустил об активной политической работе.
И только Октябрьская революция разрешила мои противоречия,
только при Советской власти я смог вдохновляться в своей научной
работе, ибо получил возможность посвятить ее социалистическому
строительству.»
Гармоническое сочетание научной и общественной деятельности,
постоянное стремление не только двигать вперед науку, но и возможно
быстрее использовать результаты научных достижений на благо
социалистического строительства являются характерной особенностью
советского периода творчества А. Н. Баха.
В конце 20-х — в начале 30-х годов А. Н. Бах принимал активное
участие в объединении лучших передовых представителей
интеллигенции нашей страны в общество содействия социалистическому
строительству. С 1934 г., когда было создано Всесоюзное химическое общество
имени Д. И. Менделеева, А. Н. Бах был бессменным президентом этого
общества.
В знаменательные годы первых пятилеток Алексей Николаевич
живо откликался на важнейшие международные и внутриполитические
события. Он ставил перед советской общественностью ряд актуальных
вопросов, направленных на дальнейший расцвет науки, на единение
науки и социалистической практики. Особенно большое место в
публицистических выступлениях уделял А. Н. Бах вопросам химизации
народного хозяйства страны, планированию советской науки, внедрению
научных достижений в производство, подготовке высококвалифицированных
научных кадров.
В 1927 г. А. Н. Бах избирается членом ЦИК СССР, а в 1937 г.
депутатом Верховного Совета СССР первого созыва и в качестве
старейшего депутата открывает первую его сессию.
289

Алексей Николаевич Бах
Огромная общественно-политическая деятельность А. Н. Баха,
органически сочетавшаяся с глубокими научными исследованиями,
была высоко оценена советским народом. А. Н. Бах награжден
четырьмя орденами Ленина и орденом Трудового Красного Знамени.
В 1945 г. А. Н. Баху было присвоено звание Героя Социалистического
Труда.
Жизнь замечательного ученого и выдающегося общественного
деятеля А. Н. Баха оборвалась 13 мая 1946 г.
Научный энтузиазм Алексея Николаевича заражал окружающих и
привлекал к нему сердца исследователей. Очень скоро после его
возвращения на родину около маститого ученого образовалась группа
учеников — молодых последователей, с увлечением работавших над развитием
его идей и их приложением в практике социалистического строительства.
В Советском Союзе А. Н. Бах уже не ученый-одиночка, ведущий
исследования в своей частной лаборатории; здесь он получает все
возможности для организации ряда крупнейших, известных всему миру
научных учреждений: Биохимического института Наркомздрава,
Физико-химического института имени Л. Я. Карпова, Института биохимии
Академии наук СССР, которому позже было присвоено его имя, и
других. Уже одно перечисление этих учреждений показывает, как широка и
разностороння была научная деятельность А. Н. Баха. Многие области
физической и органической химии обязаны своим расцветом работам
А. Н. Баха и его учеников. Но особенно много труда вложил А. Н. Бах
в создание и развитие в Советском Союзе биохимии. Эта область
знания была его любимейшим детищем, и ей он посвятил большинство своих
многочисленных экспериментальных работ.
Мировоззрение А. Н. Баха развивалось сложным путем. Примыкая
в молодости, как мы указывали, к народовольческому движению, он
пришел затем к защите идей марксизма. Глубоко овладев в условиях
советского строя марксистско-ленинским учением, А. Н. Бах видел в
мировоззрении коммунистической партии единственно верную научную
основу, способную обеспечить успех в творческой деятельности ученого
на благо великого дела* строительства социализма, и активно
пропагандировал эту идею.
Стремясь разработать диалектико-материалистическую трактовку
химических процессов жизни, А. Н. Бах глубоко ценил
материалистическую традицию русской химической науки. Он воспитывал советских
химиков в духе правильного понимания плодотворной роли
преемственности в науке. А. Н. Бах призывал химиков овладевать научным
наследством славной плеяды русских ученых — трудами Бутлерова,
Воскресенского, Марковникова, Меншуткина, Курнакова, Фаворского,
Зелинского и других своих предшественников и современников.
Во вступительном слове на торжественном заседании Всесоюзного
химического общества и Отделения химических наук Академии наук
СССР, посвященном 75-летию периодического закона Д. И. Менделеева
и 75-летию Русского химического общества, А. Н. Бах провозглашал
славу «гению и гордости мировой и русской науки — Дмитрию
Ивановичу Менделееву». Характеризуя естественнонаучное и философское
значение открытого Д. И. Менделеевым периодического закона, А. Н. Бах
указывал, что «периодический закон открыл новую эпоху творческих
290

Алексей Николаевич Бах
исканий и достижений, и не только в химии, но и во всем естествознании,
оказав большое влияние также на материалистические обобщения в
различных областях естественных наук и философии».
Правильный философский анализ истории химии, глубокое
понимание творческого воздействия принципов материализма на развитие
науки, мысли А. Н. Баха по вопросу о неразрывной связи философского
материализма с передовым естествознанием, как и выдающийся вклад,
внесенный самим А. Н. Бахом в науку, ярко свидетельствуют о глубоком
овладении и умелом применении им марксистской диалектики.
Идея единства теории и практики неизменно отстаивалась А. Н.
Бахом и осуществлялась во всей его деятельности. Он являлся
непримиримым противником представлений о «чистой» науке, считая, что отрыв
науки от практики губителен для развития знаний и превращает науку
в знахарство, «...так называемая „чистая" наука,— указывал А. Н.Бах,—
не имеющая прямого отношения к практике, которая пренебрегает
подведением научной основы под производственные процессы, превращается
в знахарство и осуждена топтаться на одном месте.»
А. Н. Бах создал советскую школу биохимиков, занимающую
почетное место в науке о жизни. Для того чтобы понять особенности этой
школы, надо обратиться не только к предшествующему, досоветскому
периоду научной деятельности А. Н. Баха, но и к более отдаленным
временам в истории развития биохимии. В биохимии постоянно
переплетались и взаимно дополняли друг друга два основных направления:
статическое — учение о веществах, составляющих живую материю, и
динамическое — учение о совершающихся в ней процессах.
Больших успехов динамическое направление в биохимии достигло
уже к началу XIX в., когда был заложен фундамент современной
биохимии и были установлены два наиважнейших биохимических
процесса — ассимиляция и дыхание — начало и конец тех превращений,
которым подвергается органическое вещество в организмах животных и
растений. Естественно, что на этой основе возникло стремление глубже
проникнуть в сущность совершающихся в организмах явлений,
стремление познать детали тех превращений вещества, которые лежат в основе
жизни. Эти стремления сильно тормозились, однако, в то время еще
очень ограниченным знанием свойств самих изменяющихся в процессе
жизни веществ. Не было еще сколько-нибудь отчетливого представления
об их строении, а поэтому и суждения об их превращении в организмах
были весьма поверхностными, а нередко даже и ошибочными.
Метод анализа органических соединений при помощи их сжигания
широко распахнул двери для изучения строения веществ. Это создало
предпосылки для мощного развития статического направления биохимии,
которое на время заслонило собой, отодвинуло на второй план изучение
биохимического процесса.
Каждый год приносил открытие большого числа все новых и новых
углеродистых соединений. Усовершенствование метода анализа этих
соединений создало возможность количественно определять их
элементарный состав, а в дальнейшем с развитием общих химических
представлений удалось установить и строение их молекул.
К началу второй половины XIX в., когда химикам удалось глубже
заглянуть в строение молекул органических веществ, создались предпо-
291

Алексей Николаевич Бах
сылки для их планомерного синтеза. Работами корифеев органической
химии, в особенности работами Зинина, Бутлерова и других, были
получены многочисленные органические соединения, входящие в состав живой
материи. Этими синтезами было доказано, что образование органических
веществ не требует для своего осуществления каких-то
сверхматериальных сил, как это думали раньше. А вместе с тем на основе этих синтезов
изучение отдельных компонентов живой материи достигло решающих
успехов.
Таким образом, в конце прошлого века статическое направление
в биохимии приобрело господствующее положение. Блестящие
достижения химии естественных органических соединений, имеющих громадное
самодовлеющее значение, на время заслонили собой, как уже отмечалось
нами, биологическую сторону вопроса — познание химических основ
жизненного процесса. На почве увлечения успехами органической химии
сложилось господствовавшее тогда мнение, что путем изучения
отдельных соединений, входящих в состав живых существ, можно познать и
самую жизнь. Считали, что если бы нам когда-либо удалось разложить
живую клетку на все ее отдельные химические компоненты и с точностью
установить все свойства изолированных таким образом индивидуальных
химических веществ, то мы познали бы жизнь во всех ее проявлениях.
Однако такого рода представление, рассматривающее жизнь только
как сумму отдельных компонентов живой материи, безусловно сильно
искажает суть дела. Попытки пойти по этому пути вскоре привели
к горьким разочарованиям. Оказалось, что отдельные органические
вещества, изолированные в чистом виде из живой материи, ведут себя
в колбах и пробирках химика совсем иначе, чем в живой клетке.
Они хотя и могут здесь реагировать в разнообразных направлениях,
хотя и обладают колоссальными химическими потенциями, но вне
организма используют эти потенции крайне медленно, с исключительно
малой скоростью. Если бы химические процессы совершались с такой же
скоростью и внутри живых существ, они не могли бы послужить основой
для бурно протекающего явления жизни. Да и самый характер
химических превращений, лежащих в основе обмена веществ, их направление
представляются совсем иными, чем это можно наблюдать in vitro.
На почве этих противоречий, созданных упрощенным
механистическим взглядом на жизнь, как на сумму свойств органических веществ,
вновь поднял свою голову витализм. Почему органические вещества
ведут себя в организмах иначе, чем вне их? У виталистов был на это
готовый ответ: потому что внутри живых существ господствует особая
«жизненная сила», которая не подчиняется физическим законам и не
может быть познана на материалистических основах. Поэтому химия
бессильна приблизить нас к познанию жизни.
В обстановке этих горячих споров между механистами и
виталистами начал свою исследовательскую работу А. Н. Бах. Он сразу
безоговорочно встал на путь материалистического познания жизни. Он видел,
что своеобразие живого мира в химическом отношении заключается не
только в особенности его химического состава. В значительно большей
степени оно проявляется в тех бесконечно разнообразных химических
превращениях, которые беспрерывно совершаются в живых организмах.
Как выдающийся ученый-мыслитель А. Н. Бах предвидел, что прогресс
292

Алексей Николаевич Бах
науки лежит на пути изучения биохимических процессов, и в течение
всей своей жизни он не сходил с этого пути, всегда оставаясь
убежденным и воинствующим представителем динамического направления
в биохимии.
С самого начала своей исследовательской деятельности А. Н. Бах
сосредоточил все внимание на узловых проблемах динамической
биохимии, на химизме основных жизненных процессов. Химизм ассимиляции
и дыхания — вот те вопросы, которые сразу же привлекли к себе его
творческое внимание. Таким образом, он полностью воспринял те великие
традиции динамического изучения живой природы, которые были
завещаны XVIII в., но воспринял их уже на новом, более высоком уровне
знания. С одной стороны, данные органической химии, а с другой —
учение о катализе, химической кинетике, сопряженных реакциях и т. д.
позволили ему более глубоко разобраться в явлениях, происходящих
в организмах и служащих основой жизненного процесса.
Сахар и кислород, углекислота и вода — это только начальные и
конечные звенья длинных цепей химических превращений, лежащих
в основе ассимиляции и дыхания. Для того чтобы, идя химическим
путем, приблизиться к познанию жизни, надо распутать сложный клубок
превращений, совершающихся в ходе обмена веществ, надо понять
химический механизм этих превращений.
Существовавшие в то время теории ассимиляции не удовлетворяли
А. Н. Баха. Начиная с 1885 г. он стремится путем ряда систематических
исследований познать этот процесс на новых основаниях. Он
рассматривает ассимиляцию углекислоты не как результат ее раскисления
путем отщепления молекулы кислорода, а как сопряженный
окислительно-восстановительный процесс, происходящий за счет элементов
воды. Образование восстановленных продуктов связано с образованием
перекисей, в частности перекиси водорода. По мысли А. Н. Баха, именно
перекиси являются теми соединениями, в результате вторичного
разложения которых образуется молекулярный кислород. Таким образом
возникающий в процессе ассимиляции кислород — это кислород воды, а не
углекислоты,— мысль, которая только недавно нашла свое полное
экспериментальное подтверждение в работах советских исследователей,
осуществленных изотопным методом.
Не удовлетворяла А. Н. Баха и прямая аналогия между дыханием и
горением. Эта аналогия не затрагивает внутреннего, интимного механизма
дыхания. Ведь горение может осуществляться только при таких высоких
температурах, которые полностью исключают возможность жизни. При
температурах же, равных температуре тела, углеводы и белки вне
организма не подвергаются окислению кислородом воздуха. Напротив, в
живой клетке эти дыхательные материалы быстро окисляются до своих
конечных продуктов. С нашей современной точки зрения это вполне
понятно. Окисление молекулярным кислородом является реакцией,
требующей громадной энергии активации, преодоления громадного
энергетического порога. Значительно повышая температуру, мы увеличиваем общую
кинетическую энергию молекул и тем самым создаем условия для
преодоления этого порога. Низкие температуры принципиально исключают этот
путь. Здесь осуществление процесса окисления может идти лишь
обходной дорогой промежуточных реакций, дорогой, основанной на снижении
293

Алексей Николаевич Бах
энергии активации. Поэтому и невозможно понять механизм дыхания,
исходя только из аналогии с горением. Путь к познанию дыхания лежит,
по мнению А. Н. Баха, в изучении так называемого медленного горения,
или самопроизвольного окисления.
Представления о механизме этого окисления были разработаны
А. Н. Бахом еще в начале 1897 г. в его труде «О роли перекисей в
процессах медленного окисления». Энергия, необходимая для активации
кислорода в процессе медленного окисления, не получается извне, а
доставляется самим окисляемым веществом. Поэтому при обычных температурных
условиях молекулярным кислородом могут окисляться лишь химически
ненасыщенные аутоксидабельные вещества, тогда как насыщенные
остаются без изменения. Аутоксидабельные вещества, приходя в
соприкосновение с кислородом, не расщепляют его молекулу на свободные атомы,
как это думали раньше, а превращают эту молекулу в радикал, где только
одна связь является разорванной. Указанный радикал и присоединяется
к окисляемому веществу. При этом неизбежно должны образовываться
перекиси, которые, являясь весьма неустойчивыми и химически активными
веществами, способствуют дальнейшему окислению.
Эта теория сразу же приобрела выдающееся значение и сохраняла
его в течение многих и многих лет. Последующие достижения физической
химии убедительно показали, что перекисный механизм первых этапов
окисления лежит в основе ряда разнообразных реакций: окисления
неорганических соединений, окисления углеводородов, спиртов, альдегидов,
ароматических веществ и т. д. Он лежит в основе теории холодного
пламени, явления детонации и используется в ряде других областей
теоретической и прикладной химии. Но сам А. Н. Бах видел главнейшее значение
этой своей теории в том, что она позволяла ему разобраться в химизме
дыхания, приблизиться к познанию жизненного процесса.
Именно на этом этапе своих исследований А. Н. Бах и встретился
с учением о ферментах, с энзимологией, которой он посвятил большинство
своих дальнейших работ.
Ферменты, или, как их позднее стали называть, энзимы, были
открыты еще в первой половине прошлого века. Как мы теперь знаем, в
любой живой клетке присутствует целый набор разнообразных ферментов,
каждый из которых действует как специфический катализатор, во многие
миллионы раз ускоряя ту или иную протекающую в протоплазме
индивидуальную реакцию. Именно действием этих катализаторов в значительной
степени и разрешается то противоречие, на которое мы указывали выше.
В их отсутствие выделенные из живой клетки органические вещества
претерпевают химические изменения лишь с очень малой скоростью, тогда
как в протоплазме благодаря действию ферментов эти превращения
происходят в весьма бурных темпах. Таким образом, ферменты можно
назвать двигателями биохимических процессов. Без ферментов нет жизни.
Мы можем выделить из растительных или животных тканей отдельные
ферменты в виде более или менее очищенных препаратов, а сейчас даже
в виде индивидуальных белковых веществ, которые полностью сохраняют
свое каталитическое действие и вне живой клетки. При их помощи мы
можем в колбе или пробирке химика воспроизвести в изолированном виде
отдельные специфические реакции, которые свойственны живой материи.
Это позволяет нам изучать эти реакции во всех их деталях, устанавливать
294

Алексей Николаевич Бах
не только их химическое уравнение, но и кинетику, зависимость их
скорости от температуры, кислотности, количества ферментов и т. д.
Таким образом, изучая ферменты, биохимик получил в свое
распоряжение метод, позволяющий ему распутать сложный клубок
превращений вещества внутри живой клетки, где сплетаются тысячи отдельных
индивидуальных реакций. Это был путь для анализа не только веществ,
составляющих живую материю, но и тех процессов, которые в ней
совершаются. Если раньше биохимические явления воспринимались только
суммарно, по их общему внешнему выражению, устанавливались только
начальные и конечные звенья обмена веществ, то с развитием учения
о ферментах создалась возможность познать все промежуточные этапы
этого обмена, установить химизм отдельных жизненных явлений. И одним
из первых, кто встал на этот путь, был А. Н. Бах.
Он показал, что в основе дыхания лежит ряд ферментативных
окислительных и окислительно-восстановительных реакций, последовательно
сменяющих друг друга в длинной цепи химических превращений.
Самопроизвольное окисление, как и все медленно протекающие процессы,
доступно воздействию катализаторов, во много раз увеличивающих его
первоначальную скорость. В организмах такими катализаторами являются
окислительные ферменты; на их изучении и сосредоточил свое внимание
А. Н. Бах. Он выделил эти ферменты из большого числа разнообразных
растительных объектов и подверг препараты такой совершенной очистке,
какую только позволяла существовавшая тогда лабораторная техника.
Наряду с оксидазами, производящими окисление при помощи кислорода
воздуха, А. Н. Бах установил широкое распространение в растительном
мире и другого окислительного фермента — пероксидазы. Ее
физиологическая роль до работы А. Н. Баха представлялась совершенно загадочной,
так как она окисляет только за счет перекиси водорода, а это соединение
считалось несвойственным живой природе.
Однако согласно А. Н. Баху на первых этапах витального окисления
всегда должны образовываться перекиси в водной среде, дающие начало
перекиси водорода. Как показал А. Н. Бах, судьба этой перекиси
водорода в живой протоплазме может складываться по-разному. В
присутствии фермента каталазы перекись водорода разлагается на воду и
инертный газообразный кислород. Напротив, при действии пераксидазы
перекись используется для дальнейшего окисления. Поэтому А. Н. Бах, много
работавший как с тем, так и с другим ферментом, рассматривал каталазу
и пероксидазу как антагонистов, конкурирующих в живой протоплазме
из-за образующейся здесь перекиси водорода.
Когда впервые были открыты оксидазы, на них в биохимии возлагали
очень большие надежды. Считали, что одним только наличием этих
ферментов можно будет объяснить весь процесс дыхания. Но тщательно
произведенные работы А. Н. Баха показали, что ни оксидазы, ни пероксидазы
не могут сами по себе окислять те органические вещества, которые
являются дыхательными материалами, например углеводы. Действие
окислительных ферментов строго специфично. Оно направлено на окисление
лишь таких аутоксидабельных веществ, как, например, полифенолы. Но
какое же тогда значение имеют оксидазы в процессе дыхания? Многие
авторы после указанных выше работ так разочаровались в оксидазах, что
от чрезмерных надежд перешли в другую крайность и стали отрицать
295

Алексей Николаевич Бах
какое-либо значение этих ферментов при дыхании. По их мнению, окси-
дазы — это только защитные ферменты. Окисляя полифенолы, они
образуют лаки, закрывающие места ранения у растений.
Но А. Н. Бах не пошел по этому пути. Он еще раньше предвидел,
что дыхание не может являться каким-либо единичным химическим актом,
а представляет собой целую цепь ферментативных превращений, где
действие оксидаз служит лишь отдельным звеном.
Другим, не менее важным звеном дыхательного процесса являются,
по А. Н. Баху, широко распространенные в живой природе окислительно-
восстановительные реакции. При этих реакциях одновременно идет
окисление одного вещества и восстановление другого. Специальный фермент,
катализирующий эти реакции, был назван А. Н. Бахом по аналогии
с пероксидазой — пергидридазой, но впоследствии за такого рода
ферментом утвердилось название оксидоредуктаз. Эти ферменты и способствуют
окислению дыхательного материала. Но одновременно с его окислением
обязательно должно идти и восстановление, акцептирование
освобождающегося при окислении водорода. Здесь на первый план и выступают окси-
дазы. Они при помощи кислорода воздуха окисляют полифенолы,
превращая их в хиноподобные вещества, являющиеся прекрасным акцептором
водорода. Последние улавливают водород и восстанавливаются им до
первоначального состояния, после чего могут быть вновь окислены при
помощи оксидаз кислородом воздуха и таким образом снова получить
возможность акцептировать и удалить новую порцию водорода. Аппарат,
состоящий из окислительных ферментов и окисляемых или полифенолов,
играет в дыхании роль акцептора водорода. При наличии таких
акцепторов и соответствующих окислительно-восстановительных ферментов
оксидоредуктаз дыхательные материалы легко окисляются в живой клетке.
Эта сравнительно простая схема дыхательного процесса могла быть
создана А. Н. Бахом лишь в результате многих десятков
экспериментальных работ, посвященных изучению таких окислительных ферментов, как
фенолаза, пероксидаза, тирозипаза, каталаза, оксидоредуктаза и т. д.
А. Н. Бах при своем возвращении на родину обладал уже громадным
опытом энзимолога-экспериментатора. Но, как мы видели выше, к
изучению ферментов он пришел, стремясь познать химические основы жизни.
Для него ферменты были интересны не сами по себе, не как определенный
химический феномен, а как ключ к познанию жизненного процесса. Этот
принцип А. Н. Бах положил в основу и тех работ, которые он
организовал позже.
В одной из своих статей он пишет по этому поводу следующее:
«В последнее десятилетие в связи с быстрым развитием энзимологии все
более и более выявляется та огромной важности роль, какую ферменты
играют в жизни организмов. Более полвека тому назад Шенбейн
высказал мысль, что без содействия окислительных ферментов организм задохся
бы в океане кислорода, как он задыхается в безкислородной среде. Тогда
эта мысль казалась пародоксальной, но теперь едва ли кто станет
оспаривать то положение, что между состоянием организма и работой его
ферментов существует теснейшая связь, что всякое изменение в состоянии
организма или вызывается, или сопровождается изменением в работе его
ферментов, а это дает возможность переходить от одного ряда явлений
к другому — от изменения состояния организма к изменению деятельности
296

Алексей Николаевич Бах
ферментов и обратно. Вполне очевидно, что точное знание этих
взаимоотношений дало бы нам ответ на важнейшие вопросы физиологии и
патологии, над разрешением которых бьется мысль исследователей».
Именно проблеме установления связи и зависимости между
состоянием организма и работой его ферментов и посвящен обширный круг
исследования А. Н. Баха и его учеников.
Используя свой громадный предшествующий опыт работы с
ферментами, А. Н. Бах совместно с сотрудниками разработал ряд методов,
позволяющих определить активность ферментов в разнообразных
растительных и животных объектах. Эти методы сыграли выдающуюся роль
в развитии той области энзимологии, которая в учебниках и сводках
обычно обозначается как «биология ферментов». В относящейся сюда
обширной серии работ советскими исследователями было показано, что
активность ферментов коренным образом изменяется в зависимости как
от генетической природы организма, так и от его цикла развития,
физиологического состояния и условий внешней среды.
Метод количественного определения фермента в капле крови позволил
А. Н. Баху ежечасно учитывать активность каталазы и протеазы в
течение суток. При этом оказалось, что в крови животных и человека эта
активность подвергается весьма существенным изменениям в зависимости
от времени взятия проб для анализа. Этот установленный А. Н. Бахом
суточный ритм ферментативной активности имеет выдающееся
общебиологическое значение. Впоследствии он был подтвержден и развит в
работах Института биохимии Академии наук СССР на многочисленных
растительных объектах.
Много внимания уделял А. Н. Бах той связи, которая существует
между активностью ферментов и иммунитетом, этой еще столь загадочной
реактивной способности животного организма. Обнаружив, что продукты
глубокого расщепления белка способны функционировать в качестве
соучастников восстановительных процессов, катализируемых пергидидразой,
А. Н. Бах совместно с сотрудниками построил на этом новый метод
обнаружения и количественного учета продуктов распада белка. Одной из
областей приложения данного метода явилось изучение изменений
физиологического состояния организма, которое происходит в теле животного
в процессе иммунизации бактериальными токсинами.
А. Н. Бах с сотрудниками предпринял широкое изучение
антиферментов, т. е. тех антител, которые вырабатываются в животном организме
при иммунизации энзимами. Это, с одной стороны, углубило наше
представление о взаимоотношениях ферментов с сопровождающими их
«сопутствующими» веществами; с другой стороны, в области иммунологии
использование ферментов в качестве антигенов привело к разработке
принципиально новых приемов для изучения реакции между антигеном
и антителом.
Широко разрабатывались А. Н. Бахом и его сотрудниками и
вопросы, связанные с биологией ферментов у растений. Эта серия
исследований была начата работой «Об образовании ферментов в
прорастающих зернах». Сам А. Н. Бах так характеризовал задачу этой работы:
«Для выяснения роли ферментов в экономике живого организма
понимание их одновременного образования и совместной деятельности не менее
существенно, чем знание свойств изолированных ферментов».
297

Алексей Николаевич Бах
Переходящее от периода покоя к бурной жизнедеятельности
прорастающее зерно являлось особенно удобным объектом для таких
исследований. В дальнейшем в сферу изучения были включены созревающие и
покоящиеся семена. «Мы поставили себе задачей,— писал А. Н. Бах,—
проследить количественно движение ферментов в пшеничных зернах,
начиная с образования семени, переходя через периоды созревания и покоя
и кончая полным его прорастанием. Другими словами, мы пытались
составить себе представление о ферментативной истории пшеничного
растения с того момента, как оно начинало быть зерном, до того момента, когда
оно перестало быть им.»
Таким образом, здесь впервые было прослежено изменение
активности ферментов в течение длительного периода развития, большого
отрезка жизненного цикла растения. На этой основе был установлен ряд
фактов, существование которых раньше трудно было даже предполагать.
Оказалось, что ферменты не возникают первично в процессе прорастания
семян, как это думали раньше. Они накапливаются еще при созревании,
частично поступая в созревающее зерно из материнского растения. В
созревающем зерне происходит инактивировэние ферментов, их переход
в недеятельное состояние, с тем, чтобы в процессе прорастания они вновь
выявили свою мощную каталитическую деятельность.
Впоследствии было показано, что потеря гидролитической активности
ферментов в созревающем зерне и в других растительных объектах
происходит в результате адсорбции ферментов на клеточных структурах. Это
чрезвычайно распространенное в живой природе явление в ряде случаев
определяет регулирование ферментативного действия в живой клетке.
Изучение действия ферментов в живой клетке нашло особенно
широкое развитие в организованном А. Н. Бахом в 1935 г. Институте биохимии
Академии наук СССР. Здесь на этой основе создалось совершенно особое
направление в энзимологии. Дело в том, что ранее действие ферментов
изучалось лишь на изолированных препаратах или в тех автолитических
смесях, которые получаются после разрушения живых клеток.
Естественно, что при этом активность ферментов, свойственная тому или
другому органу или ткани, существенно, иной раз коренным образом,
изменялась.
В разных сортах и в различных органах направленность
ферментативного действия определяется прежде всего их породными особенностями.
Но она не остается постоянной в течение всего жизненного цикла
растения, а закономерно изменяется, испытывая как суточные колебания, так
и сезонные и возрастные сдвиги. Кроме того, ее можно сместить и путем
ряда искусственных воздействий, как, например, действием наркотинов,
пониженной или повышенной температурой, созданием водного дефицита
и т. д. Очень важно, что всегда параллельно с этим происходят
соответствующие сдвиги и в физиологических свойствах подвергшегося данному
воздействию растения.
Таким образом, руководимая А. Н. Бахом советская энзимология
достигла существенных успехов в деле познания химических основ
жизненного процесса и в деле установления той непосредственной роли,
которая принадлежит здесь ферментам. На этой основе А. Н. Бах выдвинул
перед советской энзимологией новую, несравненно более сложную задачу.
Он видел эту задачу в том, чтобы не только изучить ферменты, но и
298

Алексей Николаевич Бах
овладеть ими, научиться управлять их действием и тем самым по своему
желанию изменять течение жизненного процесса, изменять
физиологические и хозяйственно-важные свойства организмов в нужном нам
направлении. В наши дни эти идеи А. Н. Баха находят свое воплощение в
развитии советской мичуринской биологии.
Точно так же советская энзимология выполнила завет А. Н. Баха
и практически разрешила задачу управления ферментативными
процессами и в другой области. Речь идет о применении энзимологии в технике,
о так называемой «технологии ферментов», которая наряду с «биологией
ферментов» представляет то поле, на котором особенно много потрудились
советские энзимологи и где они достигли решающих успехов.
А. Н. Бах никогда не разделял науку на «чистую» и «прикладную».
Он часто повторял, что нет никаких прикладных наук, а есть наука и ее
применение. С жаром революционера и общественного деятеля А. Н. Бах
стремился возможно полнее и возможно скорее использовать все
достижения науки на благо социалистического строительства. Еще в 1936 г.
он писал: «Должен сказать, что у нас еще есть очень много хороших
исследователей, научных работников, которые считают, что нельзя
теоретическую науку путать с прикладными науками, что теоретическая наука —
это одно, а производство — это другое. Мы категорически возражаем
против этого. Мы считаем, что в стране социалистического строительства
теоретическая наука должна идти на помощь практике, потому что перед
нашей страной стоят еще великие и трудные задачи, и нет никакого
сомнения, что в тот или другой момент нам придется бороться с врагами.
И поэтому наша обязанность — обязанность теоретической науки —
всемерно содействовать развитию практического ее применения».
Именно работами советских энзимологов было установлено, что в
основе ряда производств, имеющих дело с сырьем растительного или
животного происхождения, в частности ряда производств пищевых и
вкусовых веществ, лежат ферментативные процессы. При помоле зерна,
томлении и сушке табака, выдавливании сока из винограда, скручивании
чайного листа на роллерах и т. д. живые клетки перечисленных
объектов механически разрушаются, но заключенные в них ферменты
сохраняют свою активность. В результате действия этих ферментов в
различного рода производственных смесях в тесте, в ферментирующемся чае
и табаке, в пивоваренном сусле, в созревающем виноградном вине и т. д.
протекают химические изменения, которые составляют сущность
технологического процесса и благодаря которым сырье превращается в готовый
продукт, приобретает ценимые потребителем свойства: цвет, аромат, вкус,
усвояемость. Раньше все указанные производства строились на
эмпирических основах, на многолетнем опыте мастера. Но такого рода положение
удовлетворяло производство только до тех пор, пока оно находилось в
мелком полукустарном состоянии.
Индустриализация нашей страны в годы первых пятилеток изменила
нашу пищевую промышленность до неузнаваемости. Вместо мелких
кустарных промыслов возникли крупные механизированные предприятия.
Старые навыки, которые получал мастер от своих предшественников,
оказались недостаточными. Крупное механизированное производство с его
поточной системой и жестким графиком требует точных знаний тех
явлений, которые лежат в основе технологического процесса. Только при этих
299

Алексей Николаевич Бах
условиях можно сознательно управлять производством и выпускать
стандартную высококачественную продукцию.
Советские энзимологи приняли активное участие в работе по
созданию новой пищевой промышленности. Углубленные знания
ферментативных процессов позволили им расшифровать производственную роль
каждого из ферментов, действующих в перерабатываемом сырье. Таким путем
они дали в руки технологам практические методы для усиления полезных
и ослабления вредных процессов, для контроля производства и для
сознательного его регулирования. На этой основе был реконструирован ряд
отраслей пищевой промышленности. Мы приведем лишь несколько
примеров.
Основные курительные свойства табака приобретаются им в процессе
так называемой «ферментации». Сложенные в тюки высушенные табачные
листья оставляли лежать на складах в течение года, а иной раз и больше,
при этом они подвергались саморазогреванию и в них происходили
нужные химические превращения. В чем состоял этот процесс ферментации,
никто не знал. Он протекал стихийно и нередко приводил к порче ценного
сырья. А. И. Смирнов на основе данных А. Н. Баха по окислительным
ферментам подверг этот процесс детальному изучению и показал, что он
происходит в результате действия ферментов, заключенных в самом
табачном листе. Изучив свойства этих ферментов и условия их оптимального
действия — температуру, влажность, он предложил вести ферментацию
не на складах, а в специально устроенных камерах, где создаются
надлежащие для действия ферментов условия. Таким путем удается
искусственно управлять ферментацией и получать высококачественный табак
в течение нескольких недель в любое время. Сейчас в Советском Союзе
уже никому в голову не придет ферментировать табак кустарным путем.
Вся наша продукция выпускается на специальных ферментационных
заводах, работа которых основывается на данных А. И. Смирнова.
Аналогичное положение мы имеем и в чайной промышленности. При
производстве чая молодой, слегка завяленный лист чайного куста
подвергается скручиванию на особых машинах-роллерах. Полученная таким
путем влажная масса начинает бурно «ферментировать». За несколько часов
она приобретает коричневую окраску, надлежащий вкус и аромат, вообще
превращается в готовый чай, который нужно в дальнейшем только
высушить в специальных печах. Научными работниками Института биохимии
было показано, что сущность процесса ферментации чая сводится в общих
чертах к следующему: при скручивании раздавливаются живые клетки
листа и нарушается та последовательность, та координация
окислительных и окислительно-восстановительных процессов, которые лежат в основе
дыхания живого листа. В результате этого ферментному окислению
начинают подвергаться дубильные вещества, что и создает надлежащие
вкусовые и ароматические качества продукции. На основании этой энзимоло-
гической теории чайного производства были разработаны методы его
рационального объективного контроля. Их применение на чайных
фабриках позволило сознательно управлять технологическим процессом и
значительно улучшить качество продукции.
Несколько слов о той роли, которую сыграла энзимология в
хлебопекарной промышленности. Как мы видели выше, покоящееся зерно всегда
содержит в себе некоторое количество активных ферментов. При помоле
300

Алексей Николаевич Бах
зерна эти ферменты переходят в муку и при ее смешивании с водой
обусловливают ряд химических превращений, совершающихся в тесте при
стоянии. В зависимости от тех изменений, которым подвергаются белки
и крахмал муки, меняются и коллоидные свойства теста — его упругость,
вязкость, эластичность, водоудерживающая способность и т. д.
К моменту посадки теста в печь в нем должны произойти совершенно
определенные изменения белков и углеводов. Если указанные изменения
не успели произойти или если они зашли слишком далеко, хлеб получается
плохой. В зависимости от различного содержания отдельных ферментов
в тесте процессы изменения крахмала и клейковины идут здесь с
различной скоростью, и технолог должен каким-то способом уловить нужный
момент, чтобы получить хорошие результаты.
Как показали исследования А. Н. Баха и его сотрудников,
количество ферментов в зерне, а следовательно, и в получаемой из него муке,
зависит не только от сорта зерна, но и от степени его зрелости, года и
места урожая и т. д. Разные партии муки содержат поэтому весьма
различное количество ферментов и требуют для своей переработки различных
технологических схем. На практике этого стремятся избежать
смешиванием отдельных партий, составлением так называемых «валок». Однако
составление этих валок вслепую далеко не всегда приводит к желаемым
результатам, в особенности при наличии муки с резко пониженными
хлебопекарными качествами.
Углубленное изучение ферментов зерна и муки позволило в
значительной степени рационализировать процесс хлебопечения. Мы сейчас
располагаем методами, позволяющими заранее определить ферменты в
данной партии муки и таким образом поставить диагноз в отношении ее
хлебопекарных качеств, в отношении того, как она себя поведет в процессе
хлебопечения. На основании этого диагноза можно уже сознательно
составлять валки муки и при помощи ряда технологических приемов даже
из муки с пониженными хлебопекарными свойствами получать хлеб
надлежащего качества.
Мы здесь привели только несколько примеров, но их можно было бы
значительно увеличить, указав на ту помощь, которую принесли советские
биохимики виноделию, витаминному, консервному производству и т. д.
Биохимия бурно развивается. Она призвана внести решающий вклад
в выяснение сущности жизни — одной из важнейших проблем, вставших
перед комплексом биологических наук на ближайшие десятилетия.
Главнейшие труды А. Н. Баха: Сборник избранных трудов, М., 1937; Собрание
трудов по химии и биохимии, М, 1950 (имеется библиография трудов А. Н. Баха):
ч. I — Обзорные статьи по химии и биохимии; ч. II — Экспериментальные работы по
химии и биохимии. Разд. 1. Ассимиляция углекислоты и связывание азота; Разд. 2.
Теория окисления; ч. III — Экспериментальные работы по биохимии. Разд. 1.
Окислительные процессы в живых организмах; Разд. 2. Окислительно-восстановительные
процессы в живых организмах; Разд. 3. Количественные показатели ферментов.
О А. Н. Бахе: А. Н. Бах, М., 1946 (Материалы к библиографии ученых
СССР, серия биохим., вып. 1. Вступительная статья А. И. Опарина и Н. М. Сиса-
кяна); Фрумкин А. Н., Памяти ученого и революционера, «Химическая наука
и промышленность», т. 1, № 5, 1956; Б а х Л. А., Опарин А. И., Алексей
Николаевич Бах. Биографический очерк, М., 1957.

Сергей Jaej)nuAoenz
1А1АШ11
1857-1930
дин из блестящих представителей плеяды русских и
советских ботаников, эмбриолог и цитолог Сергей Гавриилович
Навашин родился 14 декабря 1857 г. в селе Царевщине
Саратовской губернии в семье врача. Его научная и
педагогическая деятельность, начавшаяся в конце восьмидесятых
годов прошлого столетия, продолжалась почти пятьдесят лет.
Жизнь его, не богатая внешними событиями, была
насыщена глубоким внутренним содержанием и освещена огнем подлинного
научного творчества. Глубокий интерес к изучаемой проблеме всегда у него
был связан с чувством эстетического наслаждения, возбуждаемом самим
процессом научного исследования.
Обучаясь в гимназии, он «не утруждал» себя погоней за высокими
оценками. Его успехи в аттестате зрелости были оценены «тройками»
почти по всем предметам. Исключение составляла лишь «четверка» по
русскому языку. Если судить по отметкам — это был ученик с
посредственными успехами, а по мнению учителей, возможно, и с
посредственными способностями.
302

Сергей Гавриилович Навашин
Система обучения, господствовавшая в классических гимназиях в
60—70-х годах XIX в., с ее пренебрежением к изучению естественных
наук, не могла удовлетворить будущего естествоиспытателя. Его интересы
вели его в природу. Он совершал много экскурсий, собирал коллекции,
охотился, ловил рыбу и мастерил самодельные приборы.
По окончании гимназии, в 1879 г., видимо, под влиянием семейных
традиций, С. Г. Навашин поступает в Медико-хирургическую академию
в Петербурге. И здесь, в Академии, пользуясь тем, что по существовавшей
тогда системе преподавания посещение лекций и работа в ряде
лабораторий были необязательными, он посещает лишь те лекции и лаборатории,
которые возбуждали его интерес. Он слушает лекции проф. Губерта и
Ланцерта по анатомии человека и много времени проводит в химической
лаборатории, работа в которой считалась необязательной. Благодаря этому
он основательно ознакомился с этим разделом науки и приобрел серьезные
навыки в практической работе по химии.
Работая в химической лаборатории, он близко познакомился с
руководителем этой лаборатории проф. химии А. П. Бородиным — автором
одной из лучших русских опер «Князь Игорь». Это знакомство, вскоре
перешедшее в дружбу, не прерывалось до самой смерти композитора.
Под влиянием А. П. Бородина С. Г. Навашин пришел к выводу, что
работа практического врача — не его путь. Будучи уже студентом
четвертого курса, он порывает с медициной и переезжает в Москву, где
поступает на второй курс естественного отделения Московского университета.
В университете он продолжает работать по химии у проф. В. В. Марков-
никова, но, как он сам замечает в автобиографии, «не особенно счастливо,
несмотря на большое усердие». Его карьера как химика была закончена
представлением «кандидатского рассуждения» «О конституции соляных
растворов». Эта единственная работа С. Г. Навашина по химии научной
ценности не представляла, и сам ее автор упоминает о ней как о
малозначительном эпизоде своей биографии.
Однако основательное практическое знание химии оказало
значительное влияние на его мировоззрение и послужило поводом к сближению его
с молодым тогда К. А. Тимирязевым. Блестящие лекции К. А.
Тимирязева по физиологии растений, его беседы со студентами во время
перерывов и практических занятий, его рассказы о состоянии науки и
сельского хозяйства в Западной Европе, о крупных ученых — классиках
науки, у которых учился или работал Климент Аркадьевич,—
Гофмейстере, Бунзене, Клоде Бернаре и др.— привлекали к себе студентов. Среди
постоянных слушателей был и С. Г. Навашин. Он выгодно отличался от
сокурсников своими основательными познаниями в химии., и К. А.
Тимирязев предложил ему место ассистента, вначале в Московском
университете (в 1881 г.), а затем в Петровской, ныне Тимирязевской,
сельскохозяйственной академии (1884 г.).
По окончании университетского курса С. Г. Навашин не был оставлен
при университете и впоследствии он неоднократно выражал
удовлетворение таким исходом дела, считая, что лучший метод подготовки молодого
специалиста — это непосредственная практическая работа у хорошего
учителя. Таким учителем для него и был К. А. Тимирязев. К. А. Тимирязев
еще раньше заметил в С. Г. Навашине-студенте незаурядные способности,
серьезные познания в химии, острый глаз наблюдателя и искусные руки
303

Сергей Гавриилович Навашин
экспериментатора. К. А. Тимирязев являл пример ученого, беспокойного
и страстного, блестящего экспериментатора и человека, всегда творчески
работавшего. С. Г. Навашин с благодарностью вспоминал К. А.
Тимирязева за то, что тот никогда не стеснял его инициативы и не
навязывал ему своих идей и методов. Эти свойства в руководителе молодежи
С. Г. Навашин всегда ставил очень высоко и сам был примером в этом
отношении. Он никогда не стеснял своих учеников в выборе направления
и тем работы, предоставляя им в этом отношении полную свободу, но
всегда умел натолкнуть на интересные факты и темы для исследования.
С большим интересом он относился к работам своих учеников даже в том
случае, если результаты их работ противоречили его собственным
взглядам и высказываниям.
Для преподавания в университете, и особенно в Петровской академии,
требовались познания в анатомии и систематике растений и навыки в
определении растений. В связи с этим С. Г. Навашин опять совершает много
экскурсий, на этот раз под Москвой, собирает и определяет растения.
Ради проверки своих определений он нередко обращается к
известному знатоку русской флоры, автору «Сборника сведений по флоре
Средней России», математику-геометру Василию Яковлевичу Цингеру, этому
крестному отцу многих известных ботаников, заражавшему своим
энтузиазмом и любовью к природе всех окружавших его и встречавшихся с ним.
Наряду с этим С. Г. Навашин прилежно собирает и изучает мхи.
Результатом были несколько бриологических статей и опубликованный им
один выпуск первой в России бриологической флоры «Мхи Средней
России», вышедший в 1897 г. Наибольший интерес из этих статей
представляют те, в которых разъясняется истинная природа описанных Шимпером
так называемых «микроспор» у одного из видов торфяного мха — Sphagnum,
в действительности представляющих собой споры гриба, паразитирующего
на мхе. Этим опровергалась теория Шимпера о том, что у Sphagnum
образуются два вида спор, более мелкие из которых — «микроспоры» —
развиваются в мужские, а крупные — «макроспоры» — в женские
растения мха.
Исследования грибов, паразитирующих на мхах, привели С. Г. Нава-
шина к более широкому и углубленному изучению грибов, что дало ему
возможность осуществить чтение курсов «Патологии растений» в
Петровской земледельческой академии и «Введение в систематику грибов» в
университете. Позднее этот интерес к изучению грибов свел С. Г. Навашина
с крупным микологом М. С. Ворониным, совместная работа и дружба
с которым оказали большое влияние на всю его дальнейшую жизнь и
деятельность.
Примечательно, однако, что несмотря на встречи и близкое общение
с очень крупными людьми, влияние которых на С. Г. Навашина было
несомненным, он никогда не поддавался этому влиянию до конца и всегда
оставался самим собой. Общение с А. П. Бородиным, крупным химиком
и музыкантом, не сделало его химиком. Встреча и длительное общение
с К. А. Тимирязевым не сделали из него физиолога. Это лишь подвинуло
его к изучению живой природы, но скорее в разрезе морфологическом.
Точно так же и встречи с В. Я. Цингером, вдохнув в него любовь к
изучению живой природы, не сделали его флористом и систематиком цветковых
растений.
304

Сергей Гавриилович Навашин
В 1888 г. С. Г. Навашин сдал магистерский экзамен в
Петербургском университете. Практически ему пришлось сдавать экзамен лишь по
химии (у профессора, в дальнейшем академика, Д. П. Коновалова), а два
других экзаменатора — проф. А. Н. Бекетов и X. Я. Гоби —
удовлетворились представленными конспектами и статьями.
После известного в истории русской высшей школы разгрома
Петровской земледельческой и лесной академии (1888 г.) ряд профессоров
и преподавателей покинули академию. В их числе были К. А. Тимирязев
и С. Г. Навашин. В связи с этими событиями он принимает предложение
проф. ботаники И. П. Бородина (однофамильца композитора) и
переходит ассистентом в Петербургский университет.
Как пишет сам С. Г. Навашин в автобиографии, в Петербурге судьба
свела его с тремя светлыми личностями — И. П. Бородиным, А. Н.
Бекетовым и М. С. Ворониным. Из них наибольшее влияние на него оказал
выдающийся русский миколог М. С. Воронин. М. С. Воронин был
значительно старше С. Г. Навашина, но несмотря на эту разницу в возрасте
между ними установились тесные дружеские отношения. С. Г. Навашин
всегда отмечал, что в своей разносторонней деятельности он не имел
учителей. Единственное исключение он делал для М. С. Воронина, которого
считал не только близким другом, но и учителем в области изучения
истории развития грибов.
С. Г. Навашин к этому времени был уже изощренным микроскопи-
стом и микротехником, следившим за всеми новостями в этой области
исследования. Он хорошо владел микротомной техникой, новинкой,
незадолго до этого введенной в ботаническую практику другим крупнейшим
русским морфологом — В. И. Беляевым. Он также прекрасно знал
микроскоп не только как микроскопист-практик, ему была хорошо знакома и
теория этого инструмента. Его перу принадлежит первый и мастерски
написанный очерк, излагавший теорию возникновения микроскопического
изображения незадолго до того выдвинутую немецким физиком
Карлом Аббе.
Совместно с М. С. Ворониным им было выполнено исследование
о Sclerotinia heteroica. Ворониным же была предложена и тема
магистерской диссертации — «Склеротиния у березы»,— которую С. Г. Навашин
защитил в 1894 г. Она была посвящена изучению гриба Sclerotinia betulae,
паразитирующего на березе. Влиянию М. С. Воронина наука обязана и
прекрасным, очень тонким исследованием истории развития слизистого
гриба, осуществленным С. Г. Навашиным (этот гриб — Plasmodiophora
brassicae был открыт и описан М. С. Ворониным). Это исследование —
непревзойденный до сих пор образец тщательности и мастерства микро-
скописта — было выполнено и опубликовано позднее, уже тогда, когда
С. Г. Навашин был профессором в Киеве.
Работа по изучению гриба, паразитирующего в завязях березы,
весьма знаменательна не только потому, что в ней была тщательно
прослежена история развития гриба, вызывающего невсхожесть семян березы,
и не потому, что она положила начало ряду работ по склеротиниям
плодов еще некоторых растений. Главное ее значение в том, что она оказалась
отправным пунктом нового направления в работе С. Г. Навашина —-
эмбриологического, приведшего его к ряду неожиданных блестящих
открытий, составляющих славу русской морфологии растений и до-
305

Сергей Гавриилович Навашин
ставивших автору их широкую и почетную известность в научном мире
всех стран.
Изучая распределение гиф (микроскопически тонких нитей,
образующих тело гриба) паразитного гриба в завязи березы, С. Г. Навашин
обратил внимание на то, что наряду с гифами, типичными для
склеротинии, наблюдается еще совершенно отличная от них необычайно толстая
«гифа». При ближайшем рассмотрении эта гифа оказалась пыльцевой
трубкой березы, которая, однако, проходила совсем не по тому пути, по
которому согласно существовавшим тогда воззрениям она должна была бы
проходить. В свое время Гофмейстер описывал у березы пыльцевую трубку
вблизи микропиле (отверстие в покровах семяпочки, через которое у
многих растений принимает пыльцевая трубка) семяпочки, и это воззрение
было в ту пору общепринятым. Из наблюдений же С. Г. Навашина
следовало, что пыльцевая трубка растет к зародышевому мешку
непосредственно через халазу (основание нуцеллуса семяпочки), пролагая себе
путь через нуцеллус (центральная многоклеточная часть семяпочки, где
развивается зародышевый мешок) семяпочки. Доселе для
покрытосемянных был известен лишь один подобный случай. Это так называемое
явление халазогамии, незадолго до того описанное известным голландским
ботаником Трейбом у казуарин — представителей группы растений,
стоящей несколько особняком, группы, которую пытались рассматривать, как
промежуточное звено между покрытосемянными и голосемянными
растениями. Особенности строения и чрезвычайно узкий ареал
распространения казуарин позволили крупнейшему систематику Веттштейну не только
сближать их с голосемянными, но и выводить их непосредственно из
растений типа эфедры. Открытие у них халазогамии, неизвестной для
остальных покрытосемянных, казалось еще более подтверждало их удаленность
и обособленность от остальных покрытосемянных. Основываясь на этом
признаке, Трейб предложил разделить покрытосемянные растения на два
класса — более древний — халазогамных, куда он относил одни казуарины,
и порогамных, или акрогамных, куда относились остальные
покрытосемянные. Это деление было тотчас же принято и Энглером — высшим
авторитетом в вопросах систематики в то время; таким естественным казалось,
что этот необычный способ прохождения пыльцевой трубки должен быть
свойствен лишь необычайным, самым древним представителям цветковых
растений.
Поэтому открытие С. Г. Навашиным халазогамии у березы явилось
полной неожиданностью, разрушавшей нацело сложную теорию Трейба
об обособленности казуарин и ставило под сомнение существование
класса халазогамных вообще. Ряд работ С. Г. Навашина, посвященных
березе, появился в 1894—1895 гг., в том числе и основная работа поэтому
вопросу — «Об обыкновенной березе и морфологическом значении
халазогамии», защищенная им в 1896 г. в Одесском университете как
диссертация на степень доктора.
Русские ботаники, особенно петербургские, легко могли убедиться
в правильности выводов С. Г. Навашина по его докладам и препаратам.
В Западной же Европе первые его сосбщения были приняты с некоторым
недоверием. Однако прекрасные убедительные иллюстрации, которыми
была снабжена его основная работа по этому вопросу, и результаты
попыток ревизии, сделанных некоторыми западноевропейскими учеными, убе-
306

Сергей Гавриилович Навашин
дили скептиков. Имя С. Г. Навашина с этого момента вошло в ряд имен
выдающихся деятелей науки, и каждая новая его работа с этого времени
стала событием в ботанической литературе и ожидалась с большим
интересом. Работой по халазогамии начинается новый период деятельности
С. Г. Навашина, период исследований в области эмбриологии.
В 1894 г., после смерти проф. И. Ф. Шмальгаузена, известного автора
«Флоры Средней и Южной России», С. Г. Навашин получает кафедру
в Киевском университете. В Киеве он выполнил ряд работ по
эмбриологии однопокровных, в результате которых становилось ясно, что халазо-
гамия распространена среди однопокровных весьма широко. Наряду с этим
он обнаружил и случаи, переходные между типичной халазогамией и
порогамией, т. е. проникновением пыльцевой трубки в семяпочку через
пыльцевход — микропиле.
На основании этих работ Энглер пересматривает свою систему и
упраздняет деление на халазогамных и порогамных.
Исследования над ростом пыльцевой трубки у однопокровных
привели С. Г. Навашина к мысли о необходимости пересмотреть наново и
самый процесс оплодотворения у покрытосемянных. В то время сведения
об этом процессе основывались на работах Страсбургера, Шахта и
главным образом Гиньяра. Многочисленные работы последнего, снабженные
большим числом хорошо выполненных иллюстраций, были одним из
основных источников, по которым составлялось представление об
эмбриологии не только лилейных, но и покрытосемянных вообще.
Еще в бытность свою в Петровской академии С. Г. Навашин
предпринимал попытку исследовать историю развития некоторых лилейных,
первоначально лишь для того, чтобы своими глазами увидеть те
картины, которые изображал Гиньяр. Это касалось особенно так называемых
«центросом» — своеобразных структур, наблюдавшихся при делении ядра
у животных объектов. Подобные же образования описывал и изображал
и Гиньяр при делении ядер в зародышевом мешке лилии. Не найдя
картин, сходных с теми, которые изображал Гиньяр, С. Г. Навашин тогда
приписал это недостаточно высокому уровню своей техники как микро-
скописта. В 1896 г. он возвращается к изучению истории развития
лилейных. Используя опыт предыдущей работы, С. Г. Навашин тщательно
исследует завязи лилии и Frilillaria. Как и прежде, он и теперь не находит
многих структур, описанных Гиньяром, и в частности, центросом. Вместе
с тем он обнаруживает, что обе мужские гаметы, образующиеся в
пыльцевых трубках этих растений, используются в процессе оплодотворения.
Одно из мужских ядер, проникая в яйцеклетку, сливается с ее ядром,
второе же сливается с центральным ядром зародышевого мешка. Таким
образом, оказалось, что у покрытосемянных не только зародыш, но и
эндосперм семени развивается из ядер, подвергшихся оплодотворению,
причем это ядро представляет собой продукт слияния трех ядер — двух
полярных и одного спермия. Это явление получило в дальнейшем название
«двойного оплодотворения». Описанный С. Г. Навашиным способ
оплодотворения представляет собой характернейшую черту покрытосемянных
растений и не имеет аналогий у растений голосемянных.
С. Г. Навашин впервые сообщил о сделанном им открытии 24
августа 1898 г. в Киеве на заседании X съезда естествоиспытателей и
врачей. Доклад, озаглавленный «Новые наблюдения над оплодотворением
307

Сергей Гавриилович Навашин
у Fritillaria tenella и Lilium Martagon», произвел на присутствующих
необычайно большое впечатление. Выступивший по докладу крупнейший
русский морфолог В. И. Беляев отметил, что «сообщение проф. Навашина,
по скромному мнению автора, ,,вносящее некоторые частности в вопрос
об оплодотворении некоторых семенных", изменяет господствовавшие до
сих пор взгляды в самых основных чертах».
Уже в своей первой работе по вопросу о двойном оплодотворении
С, Г. Навашин указал, что открытые им факты у Liliaceae «обнаружатся
и у других явнобрачных, изучение которых, как известно, значительно
труднее».
Сразу же после первого сообщения на съезде о своем открытии, отчет
о котором был опубликован в трудах этого съезда, С. Г. Навашин
публикует на эту же тему очень короткое сообщение на немецком языке (без
рисунков) в Бюллетенях Академии наук. Это короткое сообщение об
открытии «двойного оплодотворения» произвело огромное впечатление
как в России, так и за границей. Исследователи, интенсивно изучавшие
те же объекты, на своих старых препаратах увидели то, что в течение
многих лет ускользало от их внимания и что так ясно можно было видеть
даже при весьма скромном оптическом вооружении... после того, как на
это было указано русским ученым.
Установление сложной природы особой питательной ткани
(эндосперма) в семени покрытосемянных сразу же позволило объяснить,
бывшее до того времени загадочным, явление так называемых «ксений»
(проявления у эндосперма отцовских признаков), хорошо известных уже в то
время, особенно на примерах скрещиваний разных сортов кукурузы.
Двойное оплодотворение — факт исключительного значения, мимо
которого прошли лучшие исследователи того времени. С. Г. Навашин
открыл совершенно неизвестный прежде своеобразный тип оплодотворения.
Это открытие полностью изменило представление о генезисе эндосперма
у покрытосемянных. Оно показало, что эндосперм покрытосемянных и
голосемянных растений совершенно различны по происхождению (не
гомологичны), хотя выполняют одинаковую функцию, что обусловливает
их внешнее сходство.
В том же 1898 г., прервав на время свои исследования, С. Г.
Навашин уезжает в научную командировку на о. Яву, куда его пригласил
(в руководимый им знаменитый ботанический сад в Бейтензорге)
проф. Трейб. Средства на эту поездку были предоставлены Академией
наук, где имелась специальная стипендия, основанная по ходатайству того
же Трейба.
Добравшись, через Одессу, Босфор и Суэцкий канал, до Явы,
С. Г. Навашин провел там около полугода. Это пребывание в одном из
интереснейших в ботаническом отношении уголков земного шара не
отразилось заметно на его творчестве. Он сам говорит в автобиографии:
«Особой выгоды в научном отношении от этой поездки я не получил, если не
считать за необходимость, чтобы натуралист раз в жизни видел океан и
тропики». В этом, видимо, сказалось само направление научных
устремлений С. Г. Навашина, которому не были особенно близки ботанико-
географические интересы.
На Яве С. Г. Навашин провел исследования над некоторыми из
тропических орхидей (Phajus и Arundina), в которых показал, что явления,
308

Сергей Гавриилович Навашин
описанные им для лилии и фритиллярии, свойственны также и этим
орхидеям. Вместе с этим он указал также и на некоторые отличия,
свойственные этим растениям. Сообщение об этих исследованиях, вместе с
результатами исследования процесса оплодотворения у подсолнечника и
Rudbeckia, было опубликовано в виде короткой статьи в Известиях
Академии наук в 1900 г. В этой статье, опираясь на свои данные, полученные
при изучении таких весьма далеких друг другу растений, как лилейные,
сложноцветные и орхидеи, он мог уже утверждать, что «во-первых,
„двойное оплодотворение" представляет нормальное явление для
покрытосемянных» и, «во-вторых, если окажутся исключения из общего правила, они
найдут себе объяснение вроде данного мною для случая у Orchidaceae».
Обратный путь с о. Явы в Россию С. Г. Навашин проделал через
Марсель и, возвращаясь в Киев, заезжал в Вену. Это был первый выезд
С. Г. Навашина за границу. Уместно отметить, что по традиции того
времени молодые исследователи, подчас прямо с университетской скамьи,
отправлялись за границу, где работали в прославленных научных
учреждениях. Там они делали или по крайней мере начинали делать свои
диссертации. Пастеровский институт, лаборатория Ф. Ван Тигема в
Париже, лаборатория Э. Страсбургера в Бонне, А. де Бари в Страсбурге,
лаборатории Сакса, Пфеффера, Гебеля — вот те места, куда устремлялись
молодые русские ботаники. С. Г. Навашин же впервые выезжает за
границу уже известным ученым, в полном расцвете творческих сил не как
ученик, а как почетный гость любого зарубежного ученого, как бы
знаменит и прославлен он ни был. Его научный авторитет в это время уже
стоял на очень большой высоте. Лаборатория С. Г. Навашина в Киеве,
так же как впоследствии (с 1923 г.) и его лаборатория в Москве,
сделалась местом паломничества для многих русских и зарубежных ученых.
Характерной чертой эмбриологических работ С. Г. Навашина,
отличавших их от работ его современников, как, впрочем, и от работ
большинства зарубежных эмбриологов нашего времени, было то, что в них
результатам чисто эмбриологического характера всегда сопутствуют тонкие
цитологические наблюдения.
Эмбриологические и цитологические стороны процессов в его работах
существуют в неразрывном единстве, что позволяет характеризовать их
как исследования цито-эмбриологические. Этот цито-эмбриологический
стиль работы после исследований С. Г. Навашина стал достоянием его
учеников и всей русской эмбриологической школы, связанной с его именем.
У самого С. Г. Навашина эта характерная черта особенно ярко выявилась
в его известной работе, посвященной развитию мужских гамет у лилии.
Это исследование выгодно отличается от работ на ту же тему его
современников — Гииьяра, Срасбургера и Кернике тонкостью наблюдений и
обилием цитологических деталей. В ней С. Г. Навашин впервые обращает
внимание на хромосомы, их структуру при делении генеративного ядра.
Картины поведения тонких извитых четковидных хромосом в пыльцевой
трубке направили его внимание на изучение хромосом вообще. Если при
этом принять во внимание, что при изучении оплодотворения ему
неоднократно доводилось видеть картины деления ядра в клетках семяпочек
лилии и Fritillaria, становится ясно, что переход от эмбриологических
исследований к цитологическим так же закономерен и последователен,
как и переход от исследований микологических (склеротиния у березы)
309

Сергей Гавриилович Навашин
к эмбриологическим (халазогамия у березы и других однопокровных и
двойное оплодотворение).
При изучении фигур деления у капского гиацинта (Galtonia candicans),
а также в клетках семяпочек лилии и Fritiliaria С. Г. Навашин
устанавливает, что помимо определенного числа и некоторых различий в размерах,
хромосомам свойственны определенные черты строения. Это находит свое
выражение в том, что каждая хромосома состоит из двух частей или плеч,
в месте соединения которых имеется перетяжка, или перерыв. На месте
сочленения двух плеч он, а впоследствии и ряд других авторов, отметил
присутствие особых образований — «ведущих» или «кинетических» телец
или «центромер», играющих большую роль в ориентировке хромосом в ме-
тафазе и расхождении их в анафазе деления ядра. Кроме этого,
первичного расчленения хромосом, С. Г. Навашиным были описаны так
называемые «спутники» — небольшие тельца, связанные с плечом хромосомы
тонкой нитью. Присутствие этих образований представляет собой одну
из черт вторичного расчленения тела хромосомы.
Индивидуальные особенности морфологии хромосом в сочетании с
постоянством их числа, характерным для каждого вида, С. Г. Навашину
представлялось одним из существенных признаков вида. Вследствие этого
метафазу деления ядра, в которой особенности хромосомного набора
выявляются наиболее ясно, он предлагал называть идиограммой вида.
На основе таких представлений возникло сравнительно-кариологиче-
ское направление, сущностью которого были попытки применения
результатов морфологического изучения ядра, вернее, хромосом, для целей
частной систематики.
В настоящее время мы знаем, что и индивидуальные черты строения
хромосом и их число — это признаки в какой-то степени изменчивые.
Их изменчивость связана, с одной стороны, с рядом внешних воздействий,
а с другой — с внутренним метаболизмом и дифференцировкой отдельных
клеток и их комплексов, и в ряде случаев представляет собой один из
примеров эволюции в органическом мире. Кариологические признаки и
в настоящее время широко используются в работах по частной
систематике.
Работая над изучением ядра, и в частности, хромосом, С. Г. Навашин
неминуемо должен был выявить свое отношение к хромосомной теории
наследственности. Сам он относился весьма сдержанно ко многим
положениям этого направления в генетике. Ему, тонкому наблюдателю,
исследователю, в работах которого обобщения всегда опирались на факты, не по
душе было обилие вспомогательных гипотез, не подтвержденных
реальными фактами, свойственное генетике того времени. Однако данные его
собственных работ — как эмбриологических, так и цитологических, почти
всегда оказывались в числе основных аргументов сторонников
хромосомной теории наследственности.
В 1915 г. С. Г. Навашин серьезно заболел. Хотя лечившие его врачи
и ошиблись, подозревая у него рак, но тем не менее состояние его было
тяжелым. По совету врачей он переезжает на юг, в Тбилиси. Здесь он
преподавал в Грузинском университете и Политехническом институте,
отдавая много времени организаторской и административной работе.
В 1923 г. С. Г. Навашин был приглашен в Москву директором
Государственного биологического института им. К. А. Тимирязева, помещав-
310

Сергей Гавриилович Навашин
шегося в небольшом особняке на Пятницкой улице. Здесь он провел
последние годы своей жизни. Он сам уже не делал препаратов,
предпочитая исследовать наново некоторые свои старые препараты и препараты,
подаренные ему другими. Так, на препаратах, подаренных ему В. Д. Ле-
пешкиным, он провел одну из последних своих работ — «О диминуции
хроматина у Ascaris megalocephala», в которой была показана
несостоятельность цитологических аргументов гипотезы так называемого
«зародышевого пути». На препаратах своего сына М. С. Навашина он сделал
работу «О парном сочетании хромосом при делении соматических клеток».
Это время для С. Г. Навашина, видимо, было периодом глубокого
внутреннего раздумья и подведения итогов большой жизни, посвященной
науке. Некоторые из его работ этого периода представляют собой скорее
плоды раздумий большого ученого, нежели результаты его экспериментов.
Таковы его статьи: «Пол — фактор органической эволюции», «Опыт
структурного изображения свойств половых ядер» и «Природа и порядок
возбуждения ядерного и клеточного деления в меристеме корешка и „ми-
тогенетические" лучи проф. Гурвича».
К этому же периоду относится и его «Автобиография».
С. Г. Навашин в течение трех десятилетий был связан с учебной
работой в университетах, однако преподавать он не любил. В его
литературном наследии, за исключением главы об инфекционных болезнях растений
в учебнике микробиологии Л. А. Тарасевича, нет ни учебников, ни
учебных пособий, хотя, по словам некоторых его учеников киевского периода,
его лекции всегда были интересны широтой изложения и обилием
общебиологических идей.
Вместе с тем он любил учить, и это учение он понимал как живое
общение с учениками в процессе непосредственной исследовательской
работы. В течение всего времени своей научной деятельности в Киеве,
Тбилиси и Москве он был окружен учениками, работавшими с большим
энтузиазмом. Блестящий микроскопист, С. Г. Навашин умел научить не только
смотреть, но и видеть. Сам прекрасный рисовальщик, он придавал
большое значение рисунку не только как способу иллюстрировать виденное,
но и как методу исследования. «Рисунок — язык морфологии»,— любил
повторять он, и этот язык у него самого был ясен, документален и красив,
И этой ясности и правдивости он учил и окружавших его.
Он охотно делился своими мыслями и соображениями и
предоставлял ученикам свои препараты, которые, несмотря на давность
изготовления, в полной мере сохраняли ясность картин и свежесть окраски. Это
привлекало многих. В маленькой лаборатории в Москве очень часто и
подологу «гостили» ботаники, работавшие в разных концах Советского
Союза. Многие из них делали здесь небольшие исследования, нередко
используя препараты самого С. Г. Навашина.
В 1929 г., после смерти своей жены Александры Савельевны,
С. Г. Навашин покидает пост директора Тимирязевского института и
переезжает в Детское Село (ныне г. Пушкин), где ведет небольшую
работу в лаборатории, руководимой одним из его старших учеников —
Г. А. Левитским.
В декабре 1930 г. Сергей Гавриилович Навашин заболел тяжелой
формой гриппа и 10 декабря его не стало. Его тело было перевезено
в Москву и кремировано.
311

Сергей Гавриилович Навашин
Список научных трудов С. Г. Навашина включает в себя свыше ста
работ. За исключением работ по изучению мхов и работ микологических,
сыгравших в свое время заметную роль, и немногих других статей,
написанных по разным поводам, научное наследие С. Г. Навашина
представлено работами по трем основным проблемам. Это — халазогамия, двойное
оплодотворение и морфология хромосом.
В работе над каждой из этих проблем его исследования приводят
к кардинальным открытиям большой общебиологической значимости. Они
не только принесли ему мировую известность, но и оставили глубокий
след в биологической науке. Факты, открытые им, стали достоянием не
только ученых-специалистов, но и широких масс биологов, войдя в
учебную литературу. Имя С. Г. Навашина и его заслуги широко известны
во всем мире.
Его заслуги перед наукой были высоко оценены научной
общественностью. В 1901 г. он избирается членом-корреспондентом Академии
наук. В 1904 г. Академией наук ему присуждается премия имени К. Бэра.
В 1917 г. он становится действительным членом Академии наук, а
с 1924 г. и членом Всеукраинской Академии наук. Он был избран
почетным членом многих научных обществ и институтов. Академии наук
и многие научные общества Чехословакии, Германии, Австрии, Швеции,
США и других стран избирают его своим иностранным членом или
членом-корреспондентом. На трех международных конгрессах он
избирается президентом или вице-президентом конгресса. В 1928 г. ему было
присвоено звание заслуженного деятеля науки.
Главнейшие труды С. Г. Навашина: О диморфизме ядер в соматических клетках
у Galtonia candicans, «Изв. Академии наук», т. 6, № 4, 1912; Принцип
преемственности и новые методы в учении о клетке высших растений, «Журнал Русск. ботанич.
общ.», т. 1, № 1—2, 1916; О некоторых признаках внутренней организации хромосом,
сборник, посвященный К. А. Тимирязеву, М., 1916; Zellkerndimorphismus bei Galtonia
candicans Des. und einige verwandten Monokotylen. Ber. deut. bot. Ges., т. 35, № 7,
1927; О диминуции хроматина у Ascaris megalacephala, «Биологич. журнал», т. V,
вып. 2, 1936; Избранные труды, т. 1, М.—Л., 1951 (в это издание вошли основные
статьи разных лет).
Полную библиографию трудов С. Н. Навашина см. ниже в работах Финна В. В.
и Транковского Д. А.
О С. Г. Навашине- Арнольд и В. М., Значение работ русских морфологов в
истории науки о клетке, Сборник «Классики естествознания», книга 12, М.—Пг., 1923;
Навашин С. Г., Автобиография, «Журнал Русск. ботанич. общ.», т. 18, № 1,
1928; Финн В. В., Сергей Гавриилович Навашин (1857—1930), некролог, «Изв.
АН СССР», отд. матем. и естеств. наук, 1931; Левитский Г. А., Сергей
Гавриилович Навашин как ученый и учитель, «Труды по прикл. ботанике, генетике и
селекции», т. 27, вып. 1, 1931; Транковский Д. А., Академик Сергей Гавриилович
Навашин, М., 1947; М е й е р К. И., Сергей Гавриилович Навашин (1857—1930),
Выдающиеся отечественные ботаники, М., 1957.

{Николай ЛлексапЬровпг
ж©ладк,©1в?1[шм
1858 - 1921
ыдающийся зоолог-энтомолог Николай Александрович Хо-
лодковский родился в семье врача в Иркутске 3 марта 1858 г.
В двухлетнем возрасте он был перевезен в Петербург, где его
отец получил административно-врачебную должность и на
всю жизнь Н. А. Холодковский остался связанным с этим
городом. У мальчика рано проявились любовь к природе и
поэтические способности. Уже с 16-летнего возраста он
приступил к основному поэтическому труду всей своей жизни —
стихотворному переводу «Фауста» Гёте. Н. А. Холодковский легко усваивал
иностранные языки и в молодости, когда надо было выбирать дорогу, он
колебался — быть ли ему лингвистом или отдаться естествознанию.
По окончании гимназии, под влиянием матери он поступил в Военно-
медицинскую академию (тогда еще Медико-хирургическую академию).
Но у него не было склонности к медицинской практической деятельности.
Работая в лаборатории своего учителя, профессора зоологии Э. К. Брандта,
он пристрастился к изучению анатомии насекомых. Окончив в 1880 г.
Военно-медицинскую академию, Н. А. Холодковский решил стать зооло-
313

Николай Александрович Холодковский
гом, но для этого необходимо было получить соответствующую
квалификацию в университете. С этой целью он подготовился и сдал экстерном
государственные экзамены в Петербургском университете уже через десять
месяцев после окончания Академии. Это дало ему право держать
экзамены на ученую степень магистра зоологии и сравнительной анатомии,
что он успешно и осуществил. Затем последовала защита сначала
магистерской и позднее докторской диссертаций в том же университете.
Н. А. Холодковскому приходилось зарабатывать средства к
существованию преподаванием естествознания в пансионах, частными уроками по
древним языкам и другими способами. Материальное положение Н. А. Хо-
лодковского упрочилось, когда в 1885 г. он получил место приват-доцента
в б. Лесном институте. Полем его научной деятельности сделалась
кафедра зоологии и сравнительной анатомии Военно-медицинской академии,
профессором которой он стал с 1892 г., и кафедра энтомологии Лесного
института (ныне Лесотехнической академии в Ленинграде), которую он
создал своим неутомимым трудом. С этими учреждениями он был связан
до самой своей смерти.
Обладавший богатейшей эрудицией, Н. А. Холодковский как
специалист работал в области энтомологии и паразитологии, Он блестяще освоил
искусство анатомирования насекомых; это искусство, в XVII—XVIII вв.
создавшее славу Сваммердаму, Мальпиги, Лионэ и другим, в середине
XIX в. с изобретением микротома было в значительной мере утрачено.
Н. А. Холодковский сумел сочетать классический метод анатомирования
мелких объектов с инструментальными способами их изучения. Живым
примером он внушил своим ученикам важность принципа сочетания
ценных элементов искусства классической ручной работы с современной
техникой научного исследования.
Мир насекомых является неиссякаемым источником для научных
исследований, полных глубокого научного интереса и огромного
практического значения. Классическим трудом Н. А. Холодковского, взявшим
много лет настойчивых наблюдений и опытов в природе, явилось
исследование биологии хермесов — мельчайших насекомых, вредящих хвойным
породам деревьев. Н. А. Холодковский раскрыл их жизненные циклы,
связанные с переменою мест обитания генерации хермесов, появляющихся
то в виде партеногенетических самок (девственное размножение), то в
форме раздельнополых насекомых. Монография Н. А. Холодковского
по хермесам получила известность в энтомологии как исследование
классического характера. Эта работа потребовала больших усилий. Дело в том,
что некоторые стадии жизненного цикла этих мельчайших насекомых,
непродолжительны и связаны с ограниченным календарным сроком, когда
можно произвести необходимые наблюдения и поставить в природе
требуемые опыты. Кроме того, такая полевая работа была связана со
скрупулезными микроскопическими исследованиями внешнего строения хермесов
для установления их видовых признаков. Как это видно из сказанного,
Н. А. Холодковский избрал своей специальностью лесную энтомологию,
т. е. изучение насекомых, вредящих древесным лесным породам.
Деятельность Н. А. Холодковского в этой области была связана с организацией
обширного по своей полноте энтомологического музея по лесной
энтомологии при его кафедре в Лесном институте. Этот музей цел и ныне.
Н. А. Холодковский явился основоположником школы лесных энтомоло-
314

Николай Александрович Холодковский
гов, на которых легло бремя борьбы с множеством насекомых— вредителей
лесов. Им было составлено капитальное руководство «Курс энтомологии»,
ставшее настольной книгой для каждого энтомолога. По своим качествам
этот труд превышал многие аналогичные издания за рубежом. После
смерти Н. А. Холодковского его руководство по энтомологии было
переиздано.
Леса населены не только насекомыми; в них обитают также многие
звери и птицы; и эти животные были предметом его изучения как в
отношении их прямого и косвенного вреда или пользы для лесов, так и
значения их для охотничьего промысла. Деятельным участником в этой
работе стал ассистент Н. А. Холодковского — А. А. Силантьев, с которым
вместе он издал обширный атлас «Птицы Европы». Н. А. Холодковский
выделил преподавание лесной зоологии в отдельный курс, который вел
А. А. Силантьев. Ими был создан обширный музей лесных зверей и птиц.
Из этого беглого наброска, характеризующего деятельность Н. А.
Холодковского в Лесном институте, явствует, что все его устремления как
ученого-исследователя, так и профессора были направлены на
удовлетворение тех интересов, которые проявляло к энтомологии и лесной зоологии
такое специальное высшее учебное заведение, как Лесной институт.
Создание им оригинальных курсов преподавания было связано с неустанной
научно-исследовательской работой, которую он проводил в парке Лесного
института и летом на даче — обычно в Меррекюле на берегу Балтийского
моря. На неразрывной связи задач преподавания и
научно-исследовательской работы, ориентированной на задачи практики, основывался — при
исключительном трудолюбии и таланте пытливого исследователя
природы — блестящий успех его деятельности. Весьма скромный человек,
довольствующийся сознанием важности результатов добытого
неустанным трудом, Н. А. Холодковский приобрел общепризнанный авторитет
в среде профессоров Лесного института и глубокое уважение со стороны
студентов.
С неменьшей яркостью талант Н. А. Холодковского как зоолога-
исследователя и учителя проявился в Военно-медицинской академии, хотя
деятельность его здесь была гораздо более ограниченной, чем в Лесном
институте. Он читал курс зоологии на первом и втором семестрах и курс
сравнительной анатомии на третьем-четвертом семестрах. Преподавание
зоологии на первых двух подготовительных курсах в Военно-медицинской
академии было слишком отдалено от клинических наук, чтобы между ними
в то время установилась прямая связь на базе некоторой общей
заинтересованности. Кроме того, большая часть студентов являлась казенными
стипендиатами, которые должны были отслуживать стипендию в армии
в должности военных врачей. Следовательно, рассчитывать на то, что на
кафедре зоологии смогут специализироваться хотя бы единичные
студенты, было очень трудно; к тому же не было гарантий, что такие
лица смогут по окончании Академии работать по приобретенной
специальности.
Учитывая интересы медицины и зоологии, Н. А. Холодковский
развил исследование паразитических червей человека и животных и выпустил
кроме многих работ первый в своем роде атлас паразитических червей
человека, который был настольным руководством для врачей и зоологов.
Кроме того, Н. А. Холодковский создал классическое руководство по
315

Николай Александрович Холодковский
зоологии и сравнительной анатомии; только при жизни его оно вышло
в четырех изданиях; после его смерти оно переиздавалось несколько раз.
Хотя это руководство предназначено было «преимущественно для
медиков», оно получило широкое распространение и в университетах.
Убежденный дарвинист, Н. А. Холодковский много способствовал
популяризации эволюционного учения критическими разборами
различных его направлений в превосходных научно-популярных очерках, которые
печатались в толстых литературных журналах. Эти и другие его статьи
были изданы отдельной книгой под заглавием «Биологические очерки».
Н. А. Холодковский был материалистом и ярым противником витализма.
Он выступал в печати с критическим разбором концепций Дриша,
являвшегося в то время лидером виталистов. Но будучи материалистом,
Н. А. Холодковский придерживался, однако, механистических взглядов
на жизненные процессы.
Исключительно велика была роль Н. А. Холодковского как
талантливого популяризатора науки; им были выпущены переводы, частично
переработанные или со многими добавлениями, атласы бабочек, «Жизнь
пресных вод» Ламперта (вместе с Кузнецовым), «Происхождение
человека» с атласом (Гюнтера) и ряд других крупных изданий. Не меньшее
значение имели его многочисленные научно-популярные статьи — изящные
по форме и глубокие по содержанию. Замечательными были его последние
статьи, опубликованные в советское время в журнале «Человек и
природа» — «О роли обобщения в науке» и «Значение науки в теории и
в практике».
Н. А. Холодковский создал не только школу энтомологов; несмотря
на внешние трудности у него появились ученики и в Военно-медицинской
академии; двое из них и поныне работают на кафедре общей биологии и
паразитологии, в которую превращена прежняя кафедра зоологии и
сравнительной анатомии.
В своей специальности Н. А. Холодковский являлся общепризнанным
выдающимся ученым, занимающим по достоинству видное место в истории
зоологии в России. Но немногие знали и знают ныне, что Н. А. Холод-
ковский-зоолог и Н. А. Холодковский-переводчик «Фауста» — являлись
одним и тем же лицом.
Перевод «Фауста» Гёте вышел при его жизни в одиннадцати
изданиях и в последующие годы — не менее, чем в пяти. Этот перевод был
увенчан Академией наук полной Пушкинской премией, что являлось
высшей наградой за литературный труд. Работая всю свою жизнь над
улучшениями перевода, Н. А. Холодковский составил целый том
объяснительных комментариев к тексту «Фауста», особенно к его труднейшей для
понимания второй части. Он выполнил также много переводов из
Шекспира, Байрона, Гёте, Шиллера, особенно энергичную работу он выполнял
в последние годы своей жизни в советском издательстве «Всемирная
литература», для которого перевел с разных языков около двадцати крупных
произведений. В годы первой мировой войны он изучил шведский язык
и дал ряд переводов из шведской литературы. Н. А. Холодковский не
был только переводчиком; он был также поэтом-лириком; однако эта
сторона его творчества носила глубоко интимный характер, и он не стремился
к опубликованию своих стихотворений. Увидел свет лишь цикл его
стихотворений «Гербарий моей дочери», посвященный научно точной и худо-
316

Николай Александрович Холодковский
жественно верной характеристике цветов нашей флоры. Вот образец одного
из стихотворений Н. А. Холодковского:
ГЕРАНЬ
В зеленой травке новой
Везде, куда ни глянь,
Цветет цветок лиловый,
Зовут его — герань.
В местах сырых и влажных
Растет охотно он,
Цветочек не из важных,
Но все же недурен.
Без слова и без жеста
Он будет говорить:
Умей украсить место,
Где жить судьба велит.
Эти стихотворения были изданы в послереволюционные годы, и
издание быстро разошлось.
Приходится удивляться всему тому, что сделал за свою жизнь
Н. А. Холодковский в области науки, в области ее популяризации и
в литературе. Им опубликовано около 180 научных работ, статей и книг
по различным отраслям зоологии и биологии. Одной из причин была
необыкновенная выдержка в труде. Поставив себе целью написать
большое учебное руководство, Н. А. Холодковский обязывал себя писать во
что бы то ни стало две страницы в день. Если удавалось сделать больше,
то это в счет не шло, и на другой день он неукоснительно писал две
очередные страницы. Так «исподволь» рождались крупные книги сверх
текущей научной работы. С поэтическими произведениями и переводами дело
складывалось несколько иначе. Обладая острой памятью, Николай
Александрович перечитывал ряд строф оригинала и переводил их в уме
стихами, когда шел по улице из дома на кафедру или ехал — тогда еще на
конке — в Лесной, что брало около часа времени в один конец. В вагоне
конки можно было подготовлять материал для перевода из взятого с
собою оригинала. Такое упорство в работе не сделало из него сухого педанта.
Живость, но не суетливость, была характерной его чертой; он был
интересным собеседником с яркими чертами остроумия. Его мозг требовал
неустанной работы и отдыхом от научной работы для него являлась игра
в шахматы, к которой он относился так же серьезно, как и к научной
работе. Он даже состоял членом шахматного клуба.
Николай Александрович Холодковский умер после тяжелой
полугодовой болезни 2 апреля 1921 года. В год 25-летия его смерти Академия
наук СССР по представлению собрания ученого совета Зоологического
института Академии наук СССР, Всесоюзного энтомологического
общества при той же Академии наук, Ленинградского общества
естествоиспытателей, кафедр общей биологии и паразитологии Военно-медицинской
Академии им. С. М. Кирова и лесной энтомологии Лесотехнической
академии учредила ежегодное «чтение памяти Н. А. Холодковского» (2
апреля в день его смерти). С 1950 г. доклады, читаемые на ежегодном
торжественном собрании, выпускаются отдельным изданием.
Главнейшие труды Н. А. Холодковского: Мужские половые органы двукрылых,
«Труды СПб. общ. естествоиспытателей», т. 21, 1891; О ротовых органах
некоторых насекомых, паразитирующих на человеке, «Изв. Военно-мед. академии», т. 7„
317

Николай Александрович Холодковский
1903; Хермесы, вредящие хвойным деревьям, изд. Департамента Земледелия, СПб.,
1906; 2-е изд., Пг., 1915; О гороховой тле и некоторых близких к ней видах, СПб.,
1909; О биологических видах, «Изв. СПб. Академии наук», 1910; Атлас
человеческих глист, СПб., 1899; Птицы Европы (совместно с А. Силантьевым), СПб., 1901;
Учебник зоологии и сравнительной анатомии, преимущественно для медиков, СПб.,
1905; 2-е изд., СПб., 1909; 3-е изд., Пг., 1914; Курс энтомологии, 2 тома, 3-е изд.,
СПб., 1912; И. И. Мечников как зоолог и значение его зоологических работ для
медицины, «Изв. Военно-мед. академии», т. 34, № 1, 1917; О роли обобщения в
биологических науках, «Природа», № 4—6, 1918; Сожития и общества животных,
«Человек и Природа», № 1, 1920 и № 2, 1921; Наука в теории и практике, «Человек
и Природа», № % 1923; Биологические очерки. Сборник статей по теории эволюции
и различным вопросам биологии, под ред. проф. Е. Н. Павловского, М.—Пг., 1923.
О Н. А. Холодковсксм: Павловский Е. Н., Николай Александрович
Холодковский. К 60-летию со дня рождения. «Природа», № 4—6, 1918; Римский-
Корсаков М., Н. А. Холодковский, «Естествознание в школе», № 3—5, 1921;
Павловский Е. Н., проф. Николай Александрович Холодковский как ученый и
поэт, «Человек и природа», № 1, 1923.

3)MvimJ)uvi Шосифовмг
1864-1920
сследованиями Луи Пастера, проведенными в 70-80-е годы
XIX в., было окончательно установлено, что заразные
болезни вызываются мельчайшими живыми организмами —
микробами или бактериями, которые проникают в тело
человека или животных. Почти в то же время Роберт Кох
разработал основные методы исследования бактерий,
положив вместе с Пастером начало науки о микробах —
микробиологии. После работ Пастера и Коха один за другим были открыты
микробы-возбудители различных болезней человека и животных. Но ни
самому Пастеру, ни Коху, ни блестящей плеяде их учеников не удавалось
открыть возбудителя некоторых болезней, как, например, оспы,
бешенства, кори и других. Теперь нам понятна причина этих неудач. Дело в
том, что возбудители этих болезней столь малы, что при обычных
методах исследования их нельзя видеть в самый сильный микроскоп. Они
настолько малы, что проходят через самые мелкие поры фильтров,
которые применяются в микробиологии для отделения бактерий от жидкости,
в которой они находятся. Эта группа возбудителей болезней в свое время
319

Дмитрий Иосифович Ивановский
получила название фильтрующихся вирусов, а теперь называется
просто вирусами.
Честь открытия вирусов принадлежит Д. И. Ивановскому.
Дмитрий Иосифович Ивановский родился 9 ноября 1864 г. в селе
Низ Гдовского уезда Петербургской губернии в обедневшей дворянской
семье. Семья была большая. Отец Дмитрия Иосифовича умер, когда дети
были еще маленькими, оставив семью необеспеченной. После его смерти
вдова с детьми переехала в Петербург. Здесь Д. И. Ивановский получил
среднее и высшее образование. Еще будучи гимназистом, он давал уроки,
так как ничтожной пенсии, которую получала его мать после смерти отца,
не хватало на жизнь семьи из шести человек.
В 1883 г. Д. И. Ивановский был принят на естественное отделение
физико-математического факультета Петербургского университета. Сразу
после зачисления Д. И. Ивановский обратился с просьбой об
освобождении его от платы за учение и о предоставлении ему стипендии. Эта
просьба ввиду тяжелого материального положения семьи была
удовлетворена. Д. И. Ивановский был освобожден от платы за учение, а через
некоторое время, ему, как успевающему студенту, была назначена
стипендия.
После некоторых колебаний Д. И. Ивановский избрал своей
специальностью физиологию растений. Его непосредственными учителями
были А. С. Фаминцын и А. Н. Бекетов.
Д. И. Ивановский был не только учеником А. Н. Бекетова; он был
связан с ним и дружескими отношениями, бывал у него в доме, где
собирались многие представители передовой интеллигенции.
Студенческие годы Д. И. Ивановского совпали с расцветом
Петербургского университета. В это время там работали Д. И. Менделеев,
И. М. Сеченов, В. В. Докучаев и др.
Влияние этих замечательных людей не могло не отразиться на
формировании научных и общественно-политических взглядов Д. И.
Ивановского.
По отзывам знавших его и на основании немногочисленных
документальных данных можно заключить, что Д. И. Ивановский был
замкнутым, склонным к самоанализу, отзывчивым и болезненно
щепетильным человеком. До конца своей жизни он сохранил глубокую
принципиальность как в научных, так и в общественно-политических
вопросах.
В 1887 г., за год до окончания университета, Д. И. Ивановский
вместе с В. В. Половцевым, по предложению Департамента земледелия,
отправился на Украину и в Бессарабию изучать болезни табака,
которые начали распространяться на табачных плантациях юга России,
причиняя большой убыток. Работа эта продолжалась в 1888 и 1889 гг.
Последний год она проводилась в лаборатории в Петербурге. Работой этой
экспедиции было установлено, что табак поражен болезнью, известной
на Украине под названием «рябуха». Подробно описав эту болезнь,
Д. И. Ивановский уже тогда высказал предположение, что ботаники того
времени смешивают «рябуху» с другой болезнью табака, известной
табаководам Голландии под названием «мозаичной болезни».
Эти данные были опубликованы Д. И. Ивановским и В. В.
Половцевым в журналах и отдельным изданием, и затем в 1890 г. на немецком
320

Дмитрий Иосифович Ивановский
языке в печатном органе Академии наук под заглавием «Die Pocken-
krankheit der Tabakspflanzen».
По окончании университета Д. И. Ивановский был представлен
профессорами А. Н. Бекетовым и X. Я. Гоби к оставлению при университете
для подготовки к профессорской деятельности.
Управление попечителя Петербургского учебного округа оставило
Д. И. Ивановского на кафедре ботаники, но без стипендии. Тут
разыгрался инцидент, интересный с точки зрения характеристики душевного
склада Д. И. Ивановского, его необычайной щепетильности и
скромности. А. Н. Бекетов и А. С. Фаминцын, зная что у Ивановского нет
никаких средств, возбудили ходатайство о предоставлении ему стипендии
из специальных факультетских фондов, но когда хлопоты увенчались
успехом, встретилось неожиданное препятствие в лице самого Д. И.
Ивановского. Он отказался от стипендии, боясь не оправдать надежд и
считая, что «за научные занятия нельзя платить»; он предпочитал
зарабатывать на жизнь уроками. Из-за этого он чуть не поссорился с А. Н.
Бекетовым. Но последний настоял на своем, и в 1889—1890 гг.
Д. И. Ивановский получал факультетскую стипендию.
В 1890 г. А. С. Фаминцыну удалось организовать маленькую
ботаническую лабораторию при Академии наук. Должность лаборанта —
единственного сотрудника этой лаборатории — А. С. Фаминцын
предложил Д. И. Ивановскому. Скромное жалованье, которое он получал в этой
должности, позволило ему тотчас же отказаться от тяготившей его
стипендии.
Примерно в это же время (1889 г.) Д. И. Ивановский женился на
дочери политического ссыльного Евдокии Ивановне Родионовой. Евдокия
Ивановна много помогала своему мужу в его научных занятиях в
качестве добровольного лаборанта.
В январе 1895 г. Д. И. Ивановский сдал магистерские экзамены н
защитил диссертацию на тему «Исследование над спиртовым
брожением». После этого Д. И. Ивановский начал читать студентам лекции по
физиологии низших организмов, т. е., в сущности, по общей и
сельскохозяйственной микробиологии. А уже в следующем году вместо этого
приват-доцентского курса он приступил к чтению основного
обязательного для студентов курса анатомии и физиологии растений, который
перед тем читал проф. А. С. Фаминцын. До сентября 1896 г. Д. И.
Ивановский продолжал работать в ботанической лаборатории Академии наук.
С этого времени он оставляет службу в этой лаборатории и
одновременно с преподаванием в университете начинает преподавать анатомию
и физиологию растений в Технологическом институте.
В 1901 г. Д. И. Ивановский был назначен экстраординарным
профессором Варшавского университета по кафедре анатомии и физиологии
растений.
К петербургскому периоду деятельности Д. И. Ивановского
относятся те из его работ, которые имели наибольшее значение для науки и
прославили имя их автора — работы о мозаичной болезни табака. Когда
в Крыму появилась какая-то болезнь табака, угрожавшая табачным
плантациям, Департамент земледелия предложил Д. И. Ивановскому,
уже известному своими исследованиями «рябухи», изучить новую
болезнь. Все лето 1890 г. он работал на табачных плантациях Никитского
321

Дмитрий Иосифович Ивановский
ботанического сада, а в 1891 г. продолжает эту работу в ботанической
лаборатории Академии наук, отложив работу над своей магистерской
диссертацией.
Результатом этих исследований явилась работа Д. И. Ивановского
«О двух болезнях табака», напечатанная в февральском номере журнала
«Сельское хозяйство и лесоводство» за 1892 г. В этой работе, а также
в докладе «О двух болезнях табака», сделанном в феврале 1892 г. в
Академии наук, изложены основные факты, послужившие исходным пунктом
развития учения о вирусах, и эта дата считается в мировой науке
началом этого учения. В общей сложности до опубликования этой работы
Д. И. Ивановский занимался изучением болезней табака в течение
пяти лет.
В работе «О двух болезнях табака» говорится, в сущности, о трех
различных болезнях.
Первая из них — табачная пепелица не представила для Д. И.
Ивановского загадки. Он быстро установил, что она вызывается
паразитическим грибком и ее распространение связано с климатическими
условиями.
Во второй болезни Д. И. Ивановский распознал известную ему по
литературным данным «мозаичную болезнь». Такое название эта болезнь
получила потому, что у больного растения некоторые участки листа
теряют зеленое красящее вещество — хлорофилл, а другие, наоборот,
накапливают его более энергично, вследствие чего лист становится
пятнистым. Изучая мозаичную болезнь в Крыму, Д. И. Ивановский убедился
в правильности высказанного им ранее предположения о том, что
некоторые иностранные авторы смешивали две совершенно различные
болезни, описанную им ранее рябуху и мозаичную болезнь. На Украине и
в Бессарабии рябуха сильно распространена, а мозаичная болезнь не
встречается; в Крыму Д. И. Ивановский наблюдал обе эти болезни и
снова подробно останавливается на их разграничении.
«Мозаичная болезнь заразительна,— пишет Ивановский,— рябуха
вовсе не обладает этим свойством. Причина рябухи лежит в условиях
испарения воды листом..., причина же мозаичной болезни как заразной,
конечно, совсем иная.» Выяснением этой причины он и занялся.
Уже в конце XVII в. было известно, что эта болезнь передается при
пересадке частей с больного растения на здоровое, но самая природа
заразного начала оставалась совершенно неизвестной. Д. И. Ивановский
занялся поисками возбудителя этой болезни. В процессе работы он
профильтровал сок больного растения через глиняный фильтр — так
называемую свечу Шамберлена. Свеча Шамберлена, названная так по
фамилии микробиолога, ученика Пастера, который ввел ее в употребление
для отделения микробных тел от жидкости, представляет собой полый
цилиндрик из пористой глины, закрытый с одного и открытый с другого
конца; по внешнему виду он действительно несколько напоминает
стеариновую свечу. Его вставляют в горлышко стеклянной колбы, пропустив
через пробку, плотно пригнанную к горлышку колбы. Через верхний
открытый конец свечи наливают жидкость, содержащую бактерии. При
откачке из колбы воздуха жидкость проходит через стенки свечи и стекает
в колбу отфильтрованной. Бактерии же не могут пройти через мелкие
поры и остаются на фильтре. До исследований Д. И. Ивановского счи-
322

Дмитрий Иосифович Ивановский
талось, что отфильтрованная жидкость уже не содержит бактерий и,
следовательно, не является заразной.
Однако, когда Д. И. Ивановский применил этот метод к соку
растения, больного табачной мозаикой, он обнаружил удивительный факт:
«Сверх всякого ожидания,— писал он,— оказалось, что и после
фильтрования через глиняные фильтры Шамберлена способность сока передавать
болезнь не уничтожалась». Тем самым впервые в мировой науке
Д. И. Ивановский доказал фильтруемость заразного начала болезни.
Могли быть две возможности для объяснения этого явления,
которые с чрезвычайной ясностью сформулировал сам Д. И. Ивановский.
Заражение, по его мнению, могла вызвать или «сама бактерия,
способная проходить через фильтр благодаря своим ничтожным размерам, или,
быть может, выделяемый ею растворимый яд, способный сам по себе
вызвать всю внешнюю картину заболевания». Позднее Д. И. Ивановский
наблюдал, что заболевшее от фильтрованного сока растение способно
передать заразу другому — здоровому, это последнее — третьему и т. д.
Это значит, что заразное начало в организме растения размножается.
Установлением этого и ограничился Д. И. Ивановский на первом этапе
своих исследований возбудителя табачной мозаики. Он дал
Департаменту земледелия ряд практических указаний по мерам борьбы с
болезнями табака, указав, что истинная природа возбудителя мозаичной
болезни практического значения не имеет.
К дальнейшим исследованиям о возбудителе табачной мозаики
Д. И. Ивановский вернулся только через шесть лет после опубликования
работы «О двух болезнях табака».
За это время в науке о микробах накопилось много нового.
Голландец Бейеринк воспроизвел явление фильтруемости заразного начала
мозаичной болезни табака. Он понял, что имеет дело с новым явлением, но
считал, что заразное начало табачной мозаики представляет собой некую
«живую инфекционную жидкость» загадочной природы. Вскоре Леффле-
ром и Фрошем был открыт фильтрующийся вирус ящура — болезни
рогатого скота. Эти исследователи считали, что возбудитель ящура —
обыкновенный микроб, только очень маленький.
Так, уже в те времена возник спор между учеными,
представляющими две точки зрения на природу фильтрующихся вирусов. Что это —
мельчайшее живое существо, невидимый вследствие своих малых
размеров микроб, или какое-то сложное химическое соединение?
Д. И. Ивановский следил за мировой литературой. В свете новых
данных он пересмотрел результаты своих исследований над табачной
мозаикой, дополнил их новыми опытами.
«Случай свободного прохождения заразного начала через
бактериальные фильтры, в то время, как оно было констатировано мною для
мозаичной болезни, представился,— говорит Д. И. Ивановский,—
совершенно исключительным в микробиологии. Через несколько лет после того
совершенно такое же явление было констатировано и в патологии
животного организма при исследовании ящура...»
Д. И. Ивановский, в противовес Бейеринку, утверждал, что заразное
начало мозаичной болезни обладает корпускулярной природой, т. е. не
представляет собой однородной жидкости, а состоит из отдельных, хотя
бы и очень мелких частиц. Рядом остроумных, необычайно тщательна
323

Дмитрий Иосифович Ивановский
поставленных опытов он показал, что в соке больных табачной мозаикой
растений действительно содержатся инородные частицы, имеющие
определенный вес, и они-то и вызывают заболевание. Д. И. Ивановский
считал, что возбудитель мозаичной болезни является живым организмом —
мельчайшим микробом. Он первый при исследовании мозаичной болезни
изучал тончайшие срезы через листья больного растения, окрашенные
красками, которые применяются для окраски бактерий.
В неокрашенных препаратах он наблюдал в пораженных участках
листа «какие-то бесцветные, кристаллообразные отложения», а также
«какие-то оригинальные скопления плазмы». На окрашенных
препаратах — скопления мелких, коротеньких палочек. Д. И. Ивановский считал
вероятным, что эти палочки и являются возбудителями мозаичной
болезни. Теперь мы знаем, что в этом была его ошибка. То, что он принял
за микроб, являлось, по-видимому, какими-то посторонними
включениями, а бесцветные кристаллы представляли собою скопления вируса.
Правда, будучи очень вдумчивым и осторожным исследователем,
Д. И. Ивановский указывает, что «вид их мало характерен, но микроб,
проходящий сквозь поры бактериального фильтра, конечно, и не может
быть ничем иным, как мельчайшим зернышком».
Д. И. Ивановский обратил внимание на некоторые свойства
возбудителя, отличавшие его от известных микробов. Он пытался получить
культуру возбудителя табачной мозаики на обычных питательных
средах, применяемых для культивирования микробов, засевая среды
нефильтрованным соком больных растений. Он считал, что это ему
удалось: у него росли микробы и в первое время материалом из культуры
удавалось вызывать заражение растений в известном проценте. С
течением времени способность заражать растения исчезла.
Из фильтрованного сока Д. И. Ивановскому ничего вырастить не
удалось.
В настоящее время нужно думать, что Д. И. Ивановский ошибался,
приняв за размножение микроба — возбудителя в культуре,
переживание невидимого возбудителя в течение некоторого времени.
О своих исследованиях по табачной мозаике Д. И. Ивановский
написал диссертацию под названием «О мозаичной болезни табака»
(1902 г.) и защитил ее уже будучи профессором Варшавского
университета, получив степень доктора ботаники. В 1903 г. ему было присвоено
звание ординарного профессора.
Несмотря на то, что некоторые выводы Д. И. Ивановского с
современной точки зрения являются ошибочными, его работы о болезнях
табака и особенно о мозаичной болезни по глубине, тщательности
выполнения и ясности изложения являются образцом и для современного
исследователя. Всякому, кто имеет отношение к экспериментальной
научной работе, знакомство с этими произведениями доставит истинное
наслаждение.
Д. И. Ивановский не разрабатывал дальше сделанного им
открытия. Защитив диссертацию, он не только не возвращался к изучению
табачной мозаики и возбудителей болезней, проходящих через
бактериальные фильтры, но отошел и от вопросов общей микробиологии,
которыми он преимущественно занимался в петербургский период своей
жизни. Дальнейшие его работы являются работами по физиологии рас-
324

Дмитрий Иосифович Ивановский
тений. Он осуществил ряд оригинальных исследований по вопросу о
химических свойствах пигментов листа, доказавших, что свойства растворов
хлорофилла можно приблизить к свойствам хлорофилла в листьях.
Наряду с В. М. Палладиным и другими он разрабатывал важный вопрос
о неразрывности процессов дыхания и питания. Работа Д. И.
Ивановского «Из деятельности микроорганизмов в почве» (1891 г.) занимает
видное место в истории почвенной микробиологии, в те годы еще только
зарождавшейся в качестве самостоятельной ветви биологической науки.
Д. И. Ивановский оставил учеников, многие из которых достигли
известности, но ни один из них не продолжал его исследований по
вирусам.
Д. И. Ивановский был великолепным лектором. Он сочетал в себе
способности исследователя и талантливого педагога. В его лекциях, по
свидетельству его слушателей, наука не представлялась застывшей
догмой, а являлась чем-то живым, развивающимся, ставящим все новые и
новые вопросы. Будучи последовательным дарвинистом, Д. И.
Ивановский излагал каждое явление природы в его историческом развитии. Он
любил преподавание и студенты любили своего профессора.
В Варшаве Д. И. Ивановского постигло тяжелое личное горе, от
которого он вполне не мог уже никогда оправиться: умер от туберкулеза
его единственный сын, бывший в то время студентом Петербургского
университета.
Во время первой мировой войны Варшавский университет был
эвакуирован в Ростов-на-Дону. Вместе с университетом переехал в
Ростов и Д. И. Ивановский.
В ростовский период он подытожил свою многолетнюю
педагогическую деятельность, написав один из лучших учебников по физиологии
растений. Книга вышла в 1919 г. в Ростове и была быстро распродана.
Второе издание вышло в 1924 г. уже после смерти автора.
Как уже было сказано, по своим научным взглядам Д. И.
Ивановский был убежденным дарвинистом. Его взгляды по этому вопросу
изложены им на торжественном собрании Варшавского университета в
августе 1908 г. в речи, которая напечатана в Варшавских университетских
известиях под заглавием «Экспериментальный метод в вопросах
эволюции».
Дмитрий Иосифович Ивановский умер 20 апреля 1920 г. в Ростове-
на-Дону и похоронен там же на Новопоселенском кладбище.
Современники не оценили открытия Д. И. Ивановского. Оно прошло
незамеченным, а Д. И. Ивановского считали лишь физиологом растений
и талантливым лектором.
Ни Д. И. Ивановский, ни его современники не поняли, что им
открыт совершенно новый мир живых существ, не только гораздо более
мелких, чем бактерии, а в некоторых случаях даже более мелких, чем
крупные молекулы белка, но и представляющий совсем новое
биологическое явление — мир вирусов.
В полной мере открытие Д. И. Ивановского было оценено наукой
значительно позже и принесло ученому мировую известность уже после
его смерти.
Изучение вирусов стало бурно развиваться только за последние
20—30 лет, после внедрения в науку новых методов исследования, и в
325

Дмитрий Иосифович Ивановский
настоящее время наука о вирусах — вирусология — представляет собою
самостоятельную отрасль знаний, имеющую огромный практический и
теоретический интерес.
Теперь известно, что многие заразные болезни человека й
животных вызываются вирусами. Таковы: оспа, ветрянка, бешенство, корь,
грипп, многие виды энцефалитов, некоторые желтухи, москитная
лихорадка, ящур, чума свиней и др. Вирусы вызывают некоторые
злокачественные опухоли животных, их роль в возникновении злокачественных
опухолей человека в последнее время усиленно изучается. Вирусы
вызывают, кроме табачной мозаики, многие другие заболевания растений.
Кроме того, известны вирусы, поражающие бактерий,— это так
называемые бактериофаги или просто фаги, что в переводе на русский язык
значит «пожиратели бактерий». Проникая в клетки бактерий, фаги
уничтожают их. Однако какова же природа вирусов и в чем их основные
отличия от бактерий? Только через 40 лет после открытия Д. И.
Ивановского, в 1935 г., американский ученый Стэнли из листьев растений,
пораженных табачной мозаикой, выделил и получил в кристаллическом
виде особый белок. Путем тщательных опытов он доказал, что именно
эти кристаллы, при втирании их в лист здорового растения, вызывают
заболевание табачной мозаикой. В том же 1935 г. советский ученый
В. Л. Рыжков видел и описал белковые кристаллы в листьях растения,
пораженного табачной мозаикой. Он нашел другие способы очистки
вирусного белка и совместно со своими учениками с совершенной
несомненностью установил идентичность кристаллов Ивановского и вирусного
белка, открытого Стэнли.
Год спустя, в 1936 г., было установлено, что кристаллы вируса
табачной мозаики кроме белка содержат еще небольшое количество
особого вещества — нуклеиновой кислоты, т. е. вьрус является сложным
белком — нуклеопротеидом.
За период с 1935 по 1955 г. в лабораториях разных стран мира был
выделен в кристаллическом виде ряд вирусов растений. Все они
оказались нуклеопротеидами, содержащими от 95 до 60% белка и от 5 до 40%
нуклеиновой кислоты.
Долгое время ученые считали, что кристаллизоваться могут только
вирусы растений, а вирусы животных имеют другую природу. Однако
в 1955 г. в той же лаборатории Стэнли двум его сотрудникам (Шаферу
и Швердту) удалось очистить и получить в кристаллическом виде вирус
полиомиэлита. Этот вирус также оказался нуклеопротеидом,
содержащим 70 % белка и 30 % нуклеиновой кислоты.
Несмотря на ничтожные размеры вирусов, ученые нашли способы
их измерения и теперь измерены многие вирусы. Для таких измерений
пользуются перепонками из коллодия с порами различной, но точно
известной величины. По тому, через какие поры проходит вирус, судят
о его размерах. Есть и другие способы измерения.
Как видно из таблицы (стр. 327), по своим размерам вирусы
занимают промежуточное положение между бактериями и молекулами белка,
однако эти границы не очень четкие. Особо крупные белковые молекулы
(гемоцианины) могут быть равными или даже превышать мелкие
вирусы, и наоборот, есть очень мелкие бактерии (возбудитель перипнев-
монии), которые меньше крупных вирусов.
326

Дмитрий Иосифович Ивановский
Размеры некоторых микробов, вирусов и белковых молекул
(в миллимикронах)
Стафилококк 800—1000
Риккетсин 300
Возбудитель перипневмонии 125—175, крупные
формы до 500
Вирус вакцины 125—200
Вирус герпеса 125—175
Вирус ящура 8—20
Бактериофаг тифа 20—30
Вирус мозаичной болезни табака 400 в длину и 12
в ширину
Гемоцианин (белок) 20
Эдестин 8
Молекулярный вес*) вирусов гораздо больше молекулярного веса
большинства белков. Так, если молекулярный вес белков (альбуминов
и глобуминов) составляет 70 000—170 000, вирус ящура имеет
молекулярный вес 400 000, а вирус полиомиэлита 700 000. Но некоторые белки
с особо крупными молекулами, как упомянутые выше гемоцианикы,
имеют огромный молекулярный вес 2 000 000—7 000 000, т. е.
значительно больший, чем молекулярный вес многих мелких вирусов.
Успехам в изучении строения вирусов значительно способствовало
открытие электронного микроскопа.
Для того чтобы различить две точки при рассматривании в
обыкновенный световой микроскоп, нужно чтобы расстояние между этими
точками было не менее 0,0002 миллиметра; при работе с
ультрафиолетовым светом это расстояние уменьшается вдвое, т. е. равняется
0,0001 миллиметра; электронный микроскоп дает возможность различать
две точки, отстоящие одна от другой всего на 0,0000001 миллиметра
(0,001 микрона).
Таким образом, из оптических свойств обычного микроскопа
вытекает, что пределом видимости является величина частицы 200
миллимикрон, т. е. самые крупные вирусные частицы лежат на границе
видимости. Микрофотография в ультрафиолетовом свете позволяет
обнаружить частицы вдвое меньших размеров, т. е. в 100—80 миллимикрона.
Этим методом были сфотографированы вирус коровьей оспы, оспы
канареек, ящура и др.
Электронный микроскоп дает увеличение в десятки тысяч раз,
которое путем фотоувеличения можно довести до сотен тысяч. В
электронном микроскопе удалось не только сфотографировать отдельные
вирусные частицы, но и разобраться в их строении. По сложности строения
и химического состава в настоящее время вирусы разделяются на
несколько групп.
Наиболее мелкие и простые по своему строению вирусы животных,
вирусы растений и фаги состоят только из белка и нуклеиновой
кислоты. Многие из них получены в кристаллическом виде. Более крупные
*) Молекулярным весом называется отношение веса молекулы вещества к весу
атома водорода, принимаемому за единицу. То есть молекулярный вес показывает,
во сколько раз вещество тяжелее водорода. Существуют разные методы определения
молекулярного веса.
321

Дмитрий Иосифович Ивановский
вирусы, кроме нуклеопротеида, содержат другие белки, а также лгашды
и углеводы. Некоторые из них имеют особую оболочку. Самые сложные
вирусы по своему составу близки к бактериям.
Что же общего у всей этой группы и почему мы считаем их живыми?
Вирусы, как это установил еще Д. И. Ивановский, размножаются,
они воспроизводят себе подобных, т. е. обладают наследственностью, они
обладают также изменчивостью. Но для того чтобы эти свойства
проявились, вирус должен проникнуть в живую клетку растения, животного
или бактерии. Различные вирусы приспособлены к определенным
клеткам. Вне клетки они не размножаются, не дышат и не обладают
обменом веществ. Они не имеют ферментов, необходимых для выработки
энергии и обмена веществ. Вирусы представляют собою особую форму
жизни, стоящую на грани живого и неживого.
Как уже было сказано, вирусы состоят в основном из двух
компонентов — белка и нуклеиновой кислоты.
Вирусы растений помимо белка содержат только рибонуклеиновую
кислоту (РНК), фаги содержат главным образом дезоксирибонуклино-
вую кислоту (ДНК), остальные вирусы могут содержать ту или другую
нуклеиновую кислоту или обе вместе. Что же происходит, когда вирус
попадает в новую клетку? Лучше всего взаимоотношения вируса и
клетки изучены на примере фагов кишечной палочки. В 1952 г. выяснилось,
что фаг не целиком проникает в бактериальную клетку, он вводит в нее
только свою нуклеиновую кислоту, а белок фага в бактериальную клетку
не проникает. Фаговая ДНК, попав в клетку кишечной палочки,
вызывает в бактериальной клетке воспроизведение новых вирусных частиц,
вместо обычного для нее воспроизведения себе подобных бактериальных
клеток. В 1956 г. было установлено, что РНК, выделенная из вируса
табачной мозаики и введенная в листья табака, вызывает заражение
растения, т. е. что РНК вируса табачной мозаики, попав в клетку,
вызывает синтез вирусных частиц.
Поведение других вирусов в клетке несколько отличается, но все
они обладают основными общими чертами: вирусная частица
распадается на составляющие ее компоненты, нуклеиновая кислота или ну-
клеопротеид проникает в клетку и в клетке воссоздаются вирусные
частицы, синтезируются белки вируса вместо белков бактерии.
Эти частицы могут образовывать нити и большие скопления,
которые на примере вируса табачной мозаики видел Д. И. Ивановский в те
времена, когда и в помине не было электронного микроскопа, когда почти
ничего не знали о нуклеиновых кислотах и считали мельчайшей
единицей жизни — клетку.
Что же представляют собой вирусы по современным
представлениям? Вирусы не являются клетками. Это более простые образования,
обладающие, однако, признаками живого — размножением,
наследственностью, изменчивостью.
Изучения бактериофага и вируса табачной мозаики дали толчок к
изучению биологических функций ДНК и РНК и выяснению в самое
последнее время их роли в биосинтезе белка. Эти исследования,
имеющие огромное значение, вплотную подводят к искусственному синтезу
белков, к раскрытию природы процессов, связанных с размножением
и передачей наследственных свойств.
328

Дмитрий Иосифович Ивановский
Достигнутые результаты еще в более острой форме выдвинули
вопрос — как произошли вирусы? Являются ли они простейшей формой
жизни или, наоборот, продуктами упрощения, вырождения более
сложных организмов?
Эти вопросы, волнующие и увлекающие не только узкий круг
специалистов, но и каждого мыслящего человека, показывают, какое
огромное значение имело открытие русского ботаника Д. И. Ивановского.
Недаром Стэнли сказал: «Я полагаю, что имя Ивановского в науке о
вирусах следует рассматривать почти в том же свете, как имена Пастера и
Коха в микробиологии».
Главнейшие труды Д. И. Ивановского: Рябуха, болезнь табака, «Труды
Вольного эконом, общ.», № 6, 1890 (совместно с В. В. Половцевым); Рябуха, болезнь
табака, ее причины и средства борьбы с нею, СПб., 1890 (совместно с В. В.
Половцевым); Die Pockenkrankheit der Tabakspflanzen, «Mem. Acad. Sci. St. Petersbourg»,
т. 37, № 7, 1890 (совместно с В. В. Половцевым); О двух болезнях табака,
«Сельское хозяйство и лесоводство», № 2, 1892; Мозаичная болезнь табака, Варшава,
1902; Из деятельности микроорганизмов в почве, «Труды Вольного эконом, общ.»,
т. 2, № 6, 1891; Экспериментальный метод в вопросах эволюции, «Варшавские
университетские изв.», № 3, 1908; О хлорофилле в живых хлоропластах, «Варшавские
университетские изв.», № 6, 1911; Об отношении коллоидного хлорофилла к свету,
«Протоколы заседаний Общества естествоиспытателей при Варшавском ун-те», № 1—
3, 1912—1913, О физическом состоянии хлорофилла в живых листьях, «Варшавские
университетские изв.», №1, 1914; К вопросу о втором максимуме ассимиляции в
связи с физиологической теорией хлорофилла, там же, № 2, 1915; Физиология
растений, 2-е изд., М., 1924; О двух болезнях табака. Мозаичная болезнь табака, М.,
1949; Избранные произведения, М., 1953.
О Д. И. Ивановском: Коштоянц X. С, Дмитрий Иосифович Ивановский,
«Микробиология», т. XI, № 4, 1942; Рыжков В. Л., Д. И. Ивановский, там же,
т. XI, № 4, 1942; Зильбер Л. А., Некоторые материалы к биографии Д. И.
Ивановского, «Журнал микробиологии, эпидемиологии и иммунологии», № 11, 1948^
Вайндрах Г. М., Д. И. Ивановский (биографический очерк), в кн.: Д. И. Ива-'
новский, «О двух болезнях табака», М., 1949; Вайндрах Г. М. и Княжа н-^
с кий О. М., Д. И. Ивановский и открытие вирусов, 2-е изд., М., 1952;. Зиль^
б е р А. А., Открытия ультравирусов и современная медицина. Сборн. «Памяти"
Дмитрия Иосифовича Ивановского», М., 1952; Соболь С. С, Эволюционные воз-^
зрения Д. И. Ивановского. Сборн. «Памяти Дмитрия Иосифовича Ивановского». М.,
1952; Товарницкий В. И., На границе жизни, М., 1961; История
естествознания в России, М., 1962»

Ллексеп Ликолаевиг
СЕВЕРЦОВ
1866-1936
лексей Николаевич Северцов, профессор зоологии и
сравнительной анатомии Московского университета,— один из
крупнейших морфологов и теоретиков эволюционного
учения XX столетия, основатель в Академии наук СССР
Института морфологии животных, носящего его имя.
Установленные им на основании своих многочисленных
оригинальных работ, а равно и работ его учеников
морфологические закономерности эволюционного процесса внесли существенный
вклад в дальнейшее развитие основных положений теории эволюции
Ч. Дарвина.
Алексей Николаевич Северцов родился в Москве 23 сентября
1866 г., но детские годы провел в Воронежской губернии, в имении
своего деда Алексея Петровича Северцова, участника Бородинского боя,
потерявшего в этом историческом сражении руку. Отец А. Н.
Северцова — Николай Алексеевич Северцов — был известным
зоологом-путешественником по Средней Азии, учеником профессора Московского
университета К. Ф Рулье. Вместе с А. О. Ковалевским, И. И. Мечниковым
и К. А, Тимирязевым он был одним из первых пропагандистов идей
330

Алексей Николаевич Северцов
Дарвина в России. А. Н. Северцов воспринял от отца интерес к
теоретическим вопросам биологии и любовь к изучению природы. Среднее
образование А. Н. Северцов получил в московской гимназии
Поливанова (1776—1885 гг.), игравшей в то время важную роль в
распространении передовых идей в литературе и науке. В 1885 г. А. Н. Северцов
поступил на естественное отделение физико-математического факультета
Московского университета, где учился зоологии у профессора А. П.
Богданова и М. А. Мензбира, а ботанике у К. А. Тимирязева. Особенно
большое влияние оказал на него М. А. Мензбир, ближайший ученик его
отца, известный орнитолог, зоогеограф и основатель школы русских
сравнительных анатомов. Однако А. Н. Северцов не избрал своей
специальностью орнитологию и зоогеографию. Всю свою жизнь он
посвятил сравнительной анатомии позвоночных как дисциплине, от которой
он считал наиболее удобным подойти к разработке основных идей
теории Дарвина. Морфология, изучающая строение позвоночных животных,
была первой биологической наукой, которая наиболее прочно встала на
почву конкретной разработки учения Дарвина.
В 1890 г. А. Н. Северцов окончил университет и был оставлен при
университете для подготовки к профессорской деятельности. В 1892 г.
он сдал магистерские экзамены и получил звание приват-доцента.
С 1891 по 1895 г. он выполнил три работы, посвященные вопросу о
метамерии головы амфибий и осетровых рыб (1891, 1892 и 1895 гг.), из
которых последняя была им защищена как диссертация на степень магистра
зоологии. После защиты диссертации А. Н. Северцов отправился в
двухгодичную заграничную командировку; там он работал на биологических
станциях в Баньюли, Виллафранке, Неаполе, а также в зоологических
лабораториях в Мюнхене и в Киле. За границу А. Н. Северцов поехал
уже сложившимся ученым, работы которого получилр! мировое
признание. Так, известный немецкий специалист по сравнительной анатомии
М. Фюрбрингер писал о его диссертации: «Одно это исследование
А. Н. Северцова дало для решения вопроса о метамерии головы
позвоночных больше, чем все исследования, произведенные до сих пор». За
границей А. Н. Северцов подготовил докторскую диссертацию
«Метамерия головы электрического ската», которую и защитил в 1898 г.
в Московском университете. После этого деятельность создателя русской
школы морфологов была связана сначала с Юрьевским (б. Дерптским),
ныне Тарту Эстонской ССР, университетом (1898—1902 гг.), далее
с Киевским университетом (1902—1911 гг.) и, наконец, с Московским
университетом (1911 —1930 гг.), где он заместил на кафедре своего
учителя М. А. Мензбира.
А. Н. Северцов пользовался большим авторитетом не только среди
студенчества, но и среди профессоров. Его блестящие лекции являлись
прекрасною школою, где на примере своих научных исследований он
воспитывал молодежь, прививая ей творческие навыки в познании
закономерностей эволюционного развития, согласно учению Дарвина.
За 45 лет своей научно-педагогической деятельности он создал большую
школу учеников, продолжающих развитие эволюционного направления
в русской морфологии.
В 1920 г. А. Н. Северцов был избран в действительные члены
Академии наук СССР, а в 1925 г. и Академии наук УССР. В 1930 г. в стенах
331

Алексей Николаевич Северцов
Института сравнительной анатомии Московского университета он открыл
отдельную академическую лабораторию эволюционной морфологии.
В 1935 г., при переезде Академии наук СССР в Москву, эта
лаборатория была преобразована в большой Институт эволюционной
морфологии, который в 1948 г. был переименован в Институт морфологии
животных имени акад. А. Н. Северцова. Однако по состоянию здоровья
Алексей Николаевич уже не мог принимать участия в работе
Института. Он был тяжело болен и 19 декабря 1936 г. скончался.
Научное наследие А. Н. Северцова можно расчленить на три части:
1) сравнительно-анатомические работы, посвященные разработке
отдельных сравнительно-анатомических теорий и эволюционному развитию
отдельных систем органов; 2) сравнительно-анатомические работы,
посвященные историческому развитию (филогенезу) целых групп
позвоночных животных; 3) теоретические работы, посвященные разработке
морфологических закономерностей эволюции. За 45-летнюю научную
деятельность он выпустил в свет более восьмидесяти работ, не считая
последней сводки его теоретических обобщений — большой монографии
«Морфологические закономерности эволюции», вышедшей в свет в
1939 г., уже после его смерти.
Свои первые работы А. Н. Северцов посвятил разработке основной
проблемы сравнительной анатомии позвоночных — метамерии головы,
т. е. проблеме возникновения в историческом развитии позвоночных
животных головы, как переднего отдела тела, где сосредоточены органы
чувств, головной мозг, череп, а также органы захватывания пищи, а
у низших форм и дыхания. От решения этой проблемы зависело решение
вопроса о происхождении позвоночных животных. Прослеживая
формирование головы на разных этапах эмбрионального развития у низших
позвоночных, и в частности ее затылочной части, а также переднего
отдела туловища, А. Н. Северцов показал те конкретные пути, по которым
шла утрата метамерии головы, и этим дал возможность решить один из
самых кардинальных вопросов развития позвоночных животных, а
именно их возникновение и первоначальные этапы их дальнейшего развития.
С 1891 по 1901 г. появилось десять работ А. Н. Северцова, посвященных
разностороннему анализу этой проблемы, которые сразу же выдвинули
его на первое место среди русских морфологов и определили особое
направление русской сравнительной анатомии. Классические
исследования сравнительных анатомов филогенетического направления германской
школы (К. Гегенбаур, М. Фюрбрингер и др.) представляли
морфологический анализ рядов отдельных систем органов. Работы А. Н. Северцова
и его учеников отличаются широким комплексным подходом к изучению
органа. При изучении развития головы и конечностей одновременно
изучается развитие скелета, мышц и нервов в их взаимоотношении друг
к другу.
Большой помощью в таком комплексном изучении явилось широкое
применение метода графических реконструкций, введенного А. Н. Север-
цовым. Этот метод состоял в восстановлении в увеличенном масштабе
целостного строения органов зародышей на основании изучения и
зарисовки серии микроскопических препаратов под микроскопом.
Основной особенностью исследований А. Н. Северцова является
то, что он сравнительно-анатомические данные сопоставлял с данными
332

Алексей Николаевич Северцов
индивидуального развития животных в разные этапы их жизненного
пути в конкретных условиях существования и, где возможно, с данными
палеонтологии. В этом всестороннем подходе к вопросам эволюционной
морфологии и состояло преимущество А. Н. Северцова перед другими
морфологами старой школы. Такова общая характеристика работ
А. Н. Северцова, которые позволили ему построить ряд новых
сравнительно-анатомических теорий. В 1908 г. А. Н. Северцов после ряда
предварительных работ выпустил в свет большую монографию, посвященную
теории происхождения пятипалых конечностей наземных позвоночных
из многолучевых плавников рыб типа семипалой конечности. Позже
А. Н. Северцов вернулся к теории происхождения конечностей и
окончательно обосновал (1926, 1934 гг.) теорию происхождения плавников
рыб из боковых складок. Затем он разработал вопрос о происхождении
костных чешуи рыб, позволивший ему построить теорию происхождения
костного черепа высших рыб путем преобразования костных
ромбических чешуи кожных покровов в покровные части черепа. Это имело
огромное значение в познании происхождения наземных позвоночных
животных и их дальнейшей эволюции. Затем следует отметить цикл
работ А. Н. Северцова, посвященный происхождению челюстного
аппарата, жаберного скелета, органов дыхания и их кровеносных сосудов
у рыб.
Второй этап деятельности А. Н. Северцова характеризуется
переходом к исследованиям по восстановлению родственных
взаимоотношений (филогенеза) целых групп позвоночных со всеми чертами их
организации, а также по восстановлению низших предков позвоночных
животных. Замечательная трилогия «Очерков по эволюции низших
позвоночных» (1916, 1917, 1925 гг.) представляет попытку воссоздания
на основании сравнительно-эмбриологических исследований организации
первичных предков позвоночных животных — первичных бесчерепных
(Acrania primitiva), первичных черепных (Protocraniata), предков
бесчелюстных (Agnatha) и челюстноротых (Gnathostomata). На основе
своих работ А. Н. Северцов построил родословное дерево низших
позвоночных животных. Эти исследования продолжались им в дальнейших
работах, выявивших положение осетровых рыб в системе их
взаимоотношений с костными ганоидами (твердочешуйчатыми) и другими
костными рыбами. В них А. Н. Северцов защищал точку зрения
примитивности организации хрящевых ганоидов и оспаривал точку зрения
палеонтологов (Стеншио, Гольмгрен и др.)» защищавших теорию
дегенерации современных осетровых рыб.
Громадный фактический материал по изучению сравнительной
эмбриологии позвоночных животных позволил А. Н. Северцову поставить
вопрос о значении эмбриологии в изучении эволюционного процесса.
Еще в 1910 г. на XII съезде естествоиспытателей и врачей в Москве
в речи «Эмбриология и эволюция», а затем в книге «Этюды по теории
эволюции» он подверг критическому разбору основной биогенетический
закон Э. Геккеля и дал иное толкование взаимоотношению
индивидуального и исторического развития, чем оно было сформулировано Э. Гекке-
лем в биогенетическом законе. Согласно представлению Геккеля новые
особенности строения и функций органов возникают при
видообразовании в эволюции у взрослых животных и передаются потомкам, посте-
333

Алексей Николаевич Северцов
пенно сдвигаясь в эмбриональное состояние, обусловливая
рекапитуляции признаков предка в онтогенезе потомков. А. Н. Северцов выдвинул
положение, что эволюция совершается путем изменения хода онтогенеза.
Это положение потом было развернуто в теории филэмбриогенеза.
Отсюда начинается цикл теоретических работ А. Н. Северцова,
посвященных разработке морфологических закономерностей эволюции.
Основными его работами в этом направлении являются: «Этюды по теории
эволюции», «Современные задачи эволюционной теории», «Эволюция
и психика», «Главные направления эволюционного процесса», «О
соотношении онтогенеза и филогенеза животных» и «Морфологические
закономерности эволюции».
В дополнении к филогенетическому направлению в сравнительной
анатомии, установленному Э. Геккелем и разбирающему пути эволюции
мира животных в историческом развитии (филогенезе) в прошлой
истории, А. Н. Северцов обосновал новое направление эволюционной
морфологии как науки, устанавливающей общие закономерности
эволюционного процесса, где исследования филогенеза являются не целью
исследования, а лишь средством для вскрытия общих закономерностей
эволюции.
В этих работах А. Н. Северцов разбирает общее направление
эволюционного процесса и подчеркивает, что эволюция есть
приспособительный процесс, в котором все органы животных постоянно изменяются
вследствие приспособления к изменяющимся условиям существования.
Между организмом и средой существует последовательная цепь связей.
Изменения внешней среды вызывают первичные приспособительные
изменения в наружных органах, функционально связанных со средою.
Первичные изменения наружных органов вызывают вторичные
(коррелятивные) изменения в других внутренних органах, функционально
связанных со средою лишь через посредство наружных органов.
В своей морфобиологической теории хода эволюционного процесса
А. Н. Северцов на большом конкретном фактическом материале по
эволюции низших позвоночных обосновывает и развивает
материалистическое представление Дарвина о соотношении между прогрессом и
регрессом в эволюции как связного единого целого. Биологический прогресс,
ведущий к процветанию вида, может достигаться не только
прогрессивными изменениями, поднимающими организацию и жизнедеятельность
на более высокую ступень (ароморфозы), но также и
приспособительными изменениями частного характера (идиоадаптации). В некоторых
случаях (например, в случаях паразитизма) биологический прогресс
связан с регрессивными изменениями, приводящими к общей
дегенерации. Чередованием этих направлений биологического прогресса
достигается скачкообразная цикличность фаун в историческом развитии.
Большим шагом вперед в биологических науках является учение
А. Н. Северцова о типах филогенетических изменений органов. В нем
он поставил крупнейшую проблему биологии о соотношении формы и
функции в процессе эволюции. В общем ходе эволюционного процесса
происходят изменения строения и функций отдельных органов,
отражающие отдельные частные отношения организма к среде. При изучении
преобразования органов центр тяжести переносится с анатомических
изменений на их биологическую сущность. Дарвин придавал этим измене-
334

Алексей Николаевич Северцов
ниям функции органов большое значение; ими он объяснял различные
формы перехода, но они оставались мало разработанными отделом
биологии. В учении о типах филогенетических изменений органов (усиление
функций, ослабление, смена функций, замещение и т. д.) А. Н. Северцов
призывал биологов к комплексному изучению строения, функций и
биологического значения органов в организме как живом цельном существе,
находящемся в определенных взаимоотношениях с внешней средой.
Учение А. Н. Северцова о типах изменений позволяет бросить
взгляд еще и на проблему редукций органов животных и дает
биологическое объяснение регрессивным изменениям. Здесь Северцов
высказывает весьма важную в методологическом отношении мысль, что при
редукции в эволюции определяющим моментом является не регрессивное
изменение данного органа, а прогрессивное приспособительное изменение
другого органа, которое делает бесполезным прежний орган и постепенно
замещает его.
Вторая часть морфобиологической теории посвящена проблеме
корреляций, закономерностям эволюции внутренних органов, иначе говоря,
разбору вторичных изменений внутренних органов. Проблема
соотносительной изменчивости органов очень стара; она была установлена
Кювье еще в 1800 г. Однако в дальнейшем развитии учения о
корреляциях главное внимание уделялось изучению коррелятивных изменений
в индивидуальном развитии, а не в эволюции. А. Н. Северцов развивал
учение об исторических корреляциях в эволюционном развитии и
выделил их в особый тип связей, названных им координациями. Еще в 1914 г.
он отмечал, что в процессе эволюции происходит наследственное
изменение лишь немногих признаков организма, все же остальные признаки,
т. е. организм как целостная система, изменяются коррелятивно в связи
с немногими первичными изменениями. Благодаря этому коррелятивные
сдвиги в соотношениях органов имеют громадное значение в
преобразовании животных.
Морфобиологическая теория А Н. Северцова объясняет ход
приспособительной эволюции в организации взрослых животных, но не
касается вопроса, когда и как в течение индивидуального развития
происходит изменение в строении и функции органов. Ответ на этот вопрос
дает его теория филэмбриогенеза. В теории филэмбриогенеза А. Н.
Северцов вскрывает ошибки биогенетического закона Геккеля и заново
восстанавливает забытое более полное понимание взаимоотношения между
индивидуальным и историческим развитием, данное Дарвином и Ф.
Мюллером. На громадном фактическом материале А. Н Северцов доказал,
что новые признаки при видообразовании возникают в течение всего
индивидуального развития от яйцеклетки до взрослого организма как
отклонения от пути развития родительской формы. А. Н. Северцов
различает три основных способа филэмбриогенеза:
1. Изменения развития в конечных стадиях развития — анаболии,
проявляющиеся в виде надставок к развитию предка или, наоборот,
выпадения конечных стадий развития. В первом случае в развитии
происходит повторение (рекапитуляция) признаков предка в эмбриональном
развитии потомка.
2. Изменения хода развития на средних стадиях развития —
девиации (отклонения), дающие рекапитуляцию признаков только до момента
335

Алексей Николаевич Северцов
появления изменения, отклоняющего путь индивидуального развития
органа в ином направлении, чем у родоначальной формы.
3. Изменения пути развития начальных зачатков органов — архал-
лаксис, когда с самого же начала развитие органов потомка не повторяет
хода развития предка. Во всех этих способах возникновения новых
признаков громадную роль имеют явления ускоренного и замедленного
развития органов, носящие название гетерохронии.
Редукция органов также происходит путем изменения хода
индивидуального развития. Здесь А. Н. Северцов устанавливает два пути
редукции: рудиментацию, когда орган сохраняется в виде зачатка, и
афанизию, или полную дегенерацию органов.
Следует все же отметить, что теория филэмбриогенеза А. Н.
Северцова разбирает вопрос о соотношении индивидуального и исторического
развития односторонне. В ней разбираются лишь эмбриональные
изменения, сохраняющиеся у взрослых организмов как приспособления
к условиям существования взрослых форм. Эволюция приспособлений
к условиям зародышевого и личиночного развития им мало затронута.
Однако основное положение теории филэмбриогенеза, что эволюция
совершается путем изменения хода онтогенеза, получило подтверждение
в позднейших исследованиях.
Алексей Николаевич Северцов сделал очень много для разработки
основ учения Ч. Дарвина. Теоретическое наследие А. Н. Северцова
поставило на твердую почву новое направление эволюционной
морфологии, выдвинув перед морфологами целый ряд новых проблем,
разрабатываемых плодотворно школой Северцова. Учение А. Н. Северцова
нашло широкое признание и в других биологических дисциплинах —
экологии, эволюционной физиологии, гистологии и экспериментальной
зоологии.
Главнейшие труды А. Н. Северцова: Развитие затылочной области низших
позвоночных, «Учен. зап. Московского университета», вып. 11. 1895; Очерки по истории
развития головы позвоночных, там же, вып. 14, 1898; Развитие пятипалой
конечности позвоночных, «Дневник XI съезда русских естествоиспытателей и врачей»,
1901; Эволюция и эмбриология, М., 1910; Этюды по теории эволюции, Киев, 1912
(и Берлин, 1922); Современные задачи эволюционной теории, М., 1914;
Исследования по эволюции низших позвоночных, «Русский архив анатомии, гистологии и
эмбриологии», т. I, вып. 1, 1916 (Сообщение I); т. I, 1917 (Сообщение II); т. III,
1925 (Сообщение III); Эволюция и психика, М., 1923; Положение хрящевых ганои-
дов в системе, «Русский зоологич. журнал», т. III, вып. 1—2, 1923; Главные
направления эволюционного процесса, М., 1925 (и М., 1934); Дегенерация органов и
субституция их, «Изв. АН СССР», 1930; Эволюционное учение после Дарвина
(1859—1932), «Зоологич. журнал», т. IX, вып. 3—4, 1932; Естественный отбор и
филэмбриогенез, «Природа», № 11—12, 1932; Эволюция брюшных плавников рыб
и принцип выпадения промежуточных функций, там же, № 7, 1933; Модусы
филэмбриогенеза, «Зоологич. журнал», т. XIV, 1935; Морфологическая и гистологическая
рекапитуляция, «Докл. АН СССР», т. III, 1935; Морфологические закономерности
эволюции, М.—Л., 1939.
Все названные труды А. Н. Северцова в настоящее время изданы на русском
языке в «Собрании сочинений» А. Н. Северцова, тома I—VI, М.—Л., 1945—1950.
О А. Н. Северцове: Дружинин А. Н., Алексей Николаевич Северцов —
человек и ученый (1866—1936), «Природа», № 7, 1937; Матвеев Б. С, Жизнь
и творчество академика А. Н. Северцова, «Зоологич. журнал», т. XVI, вып. 2,
1937, Матвеев Б. С. и Дружинин А. Н., Жизнь и творчество А. Н.
Северцова в сборн. «Памяти академика А. Н. Северцова», т. I, М.—Л., 1939; Север-
цова Л. Б„ Алексей Николаевич Северцов, М.—Л., 1946.

Василий Аеонидовмг
©МЕЛЯНС1КММ
1867 - 1928
рупнейший русский микробиолог Василий Леонидович Оме-
лянский родился в Полтаве 12 марта 1867 г. Отец его был
учителем, а затем директором гимназии в Житомире,
которую В. Л. Омелянский окончил в 1885 г. с серебряной
медалью. В том же году он поступил в Петербургский
университет на естественное отделение физико-математического
факультета. В университете Василий Леонидович больше
всего увлекался химией, слушал лекции Д. И. Менделеева, а перейдя на
старшие курсы, стал работать по органической химии у проф. Н. А. Мен-
шуткина, под руководством которого и выполнил свой первый научный
труд «К вопросу о влиянии разбавления на скорость химических
реакций». Хотя Н. А. Меншуткин предлагал ему остаться при университете,
чтобы подготовиться к профессорской деятельности, В. Л. Омелянский,
не располагавший средствами, вынужден был устроиться на работу в
качестве лаборанта-химика на металлургическом заводе вблизи Ростова-
на-Дону. Может быть, он и остался бы заводским химиком, если бы
не случай, изменивший все направление его жизни и резко повлиявший
337

Василий Леонидович Омелянский
на характер его научной деятельности. В 1890 г. был организован
Институт экспериментальной медицины. Заведующим отделом общей
микробиологии был приглашен молодой, но уже широко
известный микробиолог С. Н. Виноградский. Последний обратился к проф.
Н. А. Меншуткину, у которого и он в свое время учился, с просьбой
рекомендовать ему в помощники молодого химика из его учеников.
«К своей рекомендации я отношусь очень серьезно,— сказал
Н. А. Меншуткин,— а потому позвольте подумать и выбрать.» Через
некоторое время он рекомендовал В. Л. Омелянского, который охотно
принял это предложение и вернулся в Петербург, чтобы начать работу
в новой для него области. В воспоминаниях С. Н. Виноградского очень
ярко описана его первая встреча с В. Л. Омелянским и впечатление,
которое он на него произвел. «В 1893 г. в один зимний вечер, насколько
помню, в первых числах ноября, я впервые увидел Василия
Леонидовича, приехавшего с юга России и явившегося представиться мне в
качестве моего будущего ассистента. Мало есть людей на свете, у которых
вся внешность — выражение лица, речь, смех, манеры, движения — так
верно выражает внутреннего человека, как это было у Василия
Леонидовича. Мягкий по натуре, спокойный, уравновешенный,
благожелательный, прекрасно воспитанный молодой человек,— представилось мне
сразу, и я не только не ошибся, а скорее недооценил... С первого момента
и до последнего, в течение почти 35 лет, отношения наши сохраняли
неизменно безоблачный характер. Как было со мной, так было и с
другими. И этот счастливый характер придавал его личности особенную
прелесть. Он был живым примером, насколько характер красит
человека, совершенно независимо от его славы и способности.» Таким же
рисуется В. Л. Омелянский в воспоминаниях о нем и в более поздний
период его жизни, когда он заменил С. Н. Виноградского в заведовании
отделом: «Мягкий, приветливый, доступный человек, внимательно
относящийся к вам,— пишет о нем О. М. Боголюбова,— не только
по-товарищески, но даже дружески и уж отнюдь не как начальник. Ничего
важного, олимпийского, так пугающего всегда новичка, мешающего одним
спокойно найти себя, заставляющего других замкнуться в себе... Он
ободрял, помогал и вел неопытного заботливо и внимательно. Оттого никогда
не было неловко сознаться ему в своем невежестве, оттого не страшно
было бежать за малейшим объяснением к Василию Леонидовичу...
Зависти, недоброжелательства не было у него ни в научных отношениях,
ни в жизни. Наряду с этой простотой и доступностью Василий
Леонидович был чужд и всякого тщеславия — не выпустить поскорее лишнюю
работу из лаборатории, а глубоко проработать тот или иной научный
вопрос — являлось его главной задачей. И это передавалось
окружающим. Его любовное, вдумчивое отношение к науке заставляло и
практикантов работать осторожно и тщательно, не делая из науки предмета
спекуляции».
Естественно, что перед В. Л. Омелянским, когда он пришел к
С. Н. Виноградскому работать в новой для него области — в
микробиологии, встал вопрос о том, сможет ли он освоить область знания, о
которой у него были самые смутные представления. Высказанные им
сомнения были встречены С. Н. Виноградским успокаивающим замечанием,
что вся «микробиологическая мудрость» постигнется за работой сама
338

Василий Леонидович Омелянский
собой и к ее преодолению он подойдет совершенно для себя незаметно.
« Не знаю,— пишет С. Н. Виноградский,— заметил ли он, но сам-то я
совершенно не заметил, как она к нему пришла.» Позже, в беседе с
автором этих строк, он говорил, что вообще В. Л. Омелянский работал
как-то незаметно, никого почти не беспокоил. Эта черта работать
самому, без помощи лаборантов, препараторов и вообще обслуживающего
персонала сохранилась у него, так же как и у его учителя С. Н. Вино-
градского, на всю жизнь, выгодно отличая их в этом отношении от тех
начинающих молодых ученых, которые не мыслят научную работу без
помощи технического персонала. «Когда Омелянский вошел в жизнь и
в курс работы лаборатории,— пишет С. Н. Виноградский,— пришла
пора предложить ему самостоятельную работу, и выбор пал на
разложение целлюлозы, вопрос трудный и тогда еще совсем темный...
Одновременно с самостоятельными исследованиями шло сотрудничество со
мной по вопросу нитрификации, что втянуло его в дальнейшую их
разработку. По вопросу об усвоении атмосферного азота он также перешел
от сотрудничества к обширным собственным исследованиям.»
Сотрудничество с С. Н. Виноградским ознакомило В. Л. Омелянского с методами
исследования, блестяще разработанными его учителем, с научными
положениями, творцом которых был С. Н. Виноградский, и положило
начало мастерски разработанным впоследствии исследованиям.
Вопрос о разложении целлюлозы, за исследование которого
принялся В. Л. Омелянский, имеет огромнейшее значение. Целлюлоза
(клетчатка) является основной составной частью стенок растительных клеток,
т. е. по существу основой всей массы растительного организма.
Ежегодно на поверхности земного шара скопляются огромные количества
растительных остатков — в почве, иле, навозе, в пищеварительных
каналах травоядных животных и т. д. Выяснение биохимического
механизма разложения этих остатков, состоящих из целлюлозы, не только
раскрывает существо грандиозного круговорота углерода в природе, но
имеет и большое практическое значение в агрономии, санитарии, в ряде
отраслей промышленности — спиртовой, молочной, текстильной и т. п.
Для работы по разложению целлюлозы была взята неорганическая
среда, единственным органическим соединением в которой была
целлюлоза. Такой средой оказалась шведская фильтровальная бумага. Она
была наиболее пригодна для той группы микроорганизмов, которые
используют как источник энергии именно целлюлозу. Благодаря этому
оказывается возможным химически учесть все продукты, образующиеся
из разлагаемой микроорганизмами целлюлозы. В природных условиях
разложение целлюлозы растений происходит обычно на дне водоемов
в условиях затрудненного притока воздуха, поэтому опыты в
лаборатории были поставлены с соблюдением условия анаэробиоза в бродильных
колбах. Среда, наполнявшая колбы, заражалась небольшим
количеством ила, в котором можно было предполагать распад целлюлозы. Таким
образом, в лабораторных условиях внимание было направлено на то,
чтобы соблюсти, по возможности, главнейшие стороны той обстановки,
в которой распад происходит в природе. После нескольких переносов
кусочков распавшейся бумаги из одной колбы в другую установилось
хорошо идущее брожение и произошла почти полная очистка культур
от организмов, развивающихся вместе с возбудителями брожения цел-
339

Василий Леонидович Омелянский
люлозы, но не принимавших участия в этом процессе. Оказалось, что
распад целлюлозы может идти двумя путями в зависимости от
развивающегося микроорганизма: с образованием метана, кроме углекислоты,
или водорода с углекислотой. Таким образом была объяснена причина
появления в культуре то двух газов, то одного из них. Анализ
образовавшихся при распаде целлюлозы (бумаги) жидких продуктов дал
такую ясную картину хода процесса, что эти исследования по
справедливости могут служить образцом классических исследований. Такими они
остались и поныне. В учение о круговороте элементов исследование
распада целлюлозы внесло представление о переходе углерода из твердого
вещества в газообразные. Оно выяснило судьбу растительных остатков,
накапливающихся на поверхности земли в громадных количествах. Оно
объяснило генезис газообразных продуктов, выходящих на земную
поверхность, таких, как метан. Микроорганизмы, выделенные В. Л. Оме-
лянским, были отнесены к специфическим микробам, обладающим
свойством разлагать только целлюлозу.
Строгая специфичность, проявляемая микроорганизмами, явилась
предметом дальнейших исследований В. Л. Омелянского, проведенных
как самостоятельно, так и совместно с С. Н. Виноградским. Оказалось,
что нитрифицирующие бактерии окисляют аммиак и дают в конечном
результате селитру, но не могут окислять соединения, весьма близкие
к аммиаку,— амиды, имиды, содержащие ту же группу аммиака. Но
несомненную специфичность микробов нельзя доводить до чрезмерного
суживания этого понятия, говорил В. Л. Омелянский, так как известно,
что микроб, истребив обычно предпочитаемое им соединение, начинает
потреблять образованные им промежуточные продукты распада. Так,
уксуснокислые бактерии, окислив спирт до уксусной кислоты, начинают
из-за недостатка спирта сжигать уксусную кислоту до СО2. При
спиртовом брожении дрожжи, потребив на образование спирта сахар,
начинают разлагать глицерин, являющийся промежуточным продуктом
брожения, и т. д. В статье «О применении бактериологического метода при
химическом исследовании» В. Л. Омелянский подчеркивает наличие
у микробов не только специфичности, но и чувствительности к среде.
Он показал, что микробы в зависимости от состава среды выделяют тот
или другой энзим, реагируя на неуловимо малые количества
определенных веществ. В. Л. Омелянский показал, что, пользуясь этим, можно
отличать друг от друга разные микробы, сходные между собой. Так, он
обнаружил, что в мясной среде с фенолфталеином и муравьинокислым
натрием кишечная палочка пышно развивается с брожением и красным
окрашиванием среды, в то время как сходная с ней тифозная палочка
не производит брожения и окрашивает среду в розовый цвет. Подобные
различия между собой обнаруживают и другие микробы.
В работе «Гистологические и химические изменения стеблей льна
при пектиновом и целлюлозном брожении» (1904 г.) В. Л. Омелянский
исследовал те изменения в стебле льна, которые происходят в нем при
затянувшейся мочке, когда под влиянием пектинового брожения
происходит только распад «средних пластинок» (т. е. пектиновых веществ),
склеивающих лубочные пучки с окружающей тканью и отдельные
волоконца между собой, не затрагивая при этом последних. Таким образом,
было впервые показано, что пектиновое брожение вызывает не распад
340

Василий Леонидович Омелянский
самого волокна, а только разложение его на отдельные элементарные
волоконца, пригодные для обработки. При действии же целлюлозных
бактерий происходит распад, т. е. разрушение самого волокна. Это
исследование послужило основанием для технической операции, так
называемой биологической котонизации, служащей для обработки лубяных
волокон (лён, конопля, кендырь) расщеплением их на элементарные
волоконца. Вслед за этим (1905 г.) В. Л. Омелянский вернулся к вопросу,
связанному с его работами над метановым распадом целлюлозы, и в
исследовании «О выделении метана в природе при биологических
процессах» приводит факты и наблюдения над выделением метана в природных
условиях, подкрепляя выводы разнообразными опытами. Затем
наступил период экспериментальной разработки вопроса о фиксации
атмосферного азота бактериями (1911 —1916 гг.). В нескольких статьях по
этому вопросу он разрешает ряд сложных и запутанных вопросов по
морфологии и биохимизму азотфиксирующих бактерий.
Результаты исследований, изложенные в отдельных статьях,
В. Л. Омелянский опубликовал в монографии «Связывание
атмосферного азота почвенными микробами», вышедшей в свет в 1923 г. В ней
устанавливался факт внутренней связи между расходом органического
вещества и величиной фиксированного азота, т. е. «между процессами
ассимиляции и диссимиляции, одновременно разыгрывающимися в
клетке и приводящими к ее гармоническому развитию». В
специальной критической статье «Распространение функции связывания
свободного азота в растительном царстве» он излагает мнение о широком
распространении функции связывания азота у растительных
организмов.
В период первой мировой войны и последующий период (1917—
1921 гг.) В. Л. Омелянский заинтересовывается вопросами
злободневного характера и пишет ряд научно-популярных статей: «Война и
хлебный кризис», «Брожение теста и приготовление хлеба», «Хлеб, его
приготовление и свойства», и принимает в то же время участие в работах
опытной хлебопекарни Петрокоммуны, разрабатывая программу этой
лаборатории. Он изучает роль микробов-газообразователей кислого
теста, публикуя результаты исследования в статье «Самопроизвольное
брожение теста». Химик по образованию, он интересуется отношением
между химией и бактериологией, и свои взгляды на этот вопрос
излагает в статье «Микроорганизмы, как химические реактивы» (1924 г.),
представляющей собой расширенное изложение изданной в 1907 г.
статьи «О применении бактериологического метода при химическом
исследовании». В этой статье он подчеркивает значение микроорганизмов
как тонких и разнообразных, хотя и более капризных реактивов.
Чисто химическим путем можно получить те же продукты, что и
бактериологическим, но с большим трудом и в весьма неполной степени, тогда
как при участии микробов это осуществляется легко. Достаточно в
виде примера указать на разложение бактериями с образованием метана
целого ряда веществ, принадлежащих к различным классам
органических соединений: целлюлоза, яичный белок, столярный клей, шерсть,
соли органических кислот и т. п., а между тем химическим путем
редкие из этих реакций могли быть вызваны. «Поэтому,— говорит
В. Л. Омелянский,— можно быть уверенным, что бактериальная химия
341

Василий Леонидович Омелянский
разрастется и со временем ее также придется выделить в
самостоятельный отдел химии, как это сделано по отношению к химиям —
физиологической, агрономической, технической и т. п. Обладая самостоятельной
методикой, отличной от химической, она даже имеет на это больше
прав, чем другие отделы химии.»
Сказанным далеко не исчерпывается научная деятельность
В. Л. Омелянского. В разные периоды своей жизни он пишет статьи
«О получении лимонной кислоты из сахара», «Кефир», «Кумыс»,
опубликовывает «Бактериологическое исследование ила озер Белое и Ко-
ломно», «К физиологии Photobacterim italicum» и другие. Научные
статьи его печатаются в русских и иностранных журналах, в том числе в
изданиях Парижской Академии наук. Последней его работой было
исследование «Роль микробов в выветривании горных пород». Вопрос
этот его живо интересовал; он подбирал материалы, ставил опыты и
давал темы по этому вопросу своим сотрудникам. Отчасти это было
вызвано его связью с Институтом сельскохозяйственной
микробиологии.
Все исследования В. Л. Омелянский производил на основе точного
эксперимента, пользуясь простыми синтетическими средами, применяя
химический анализ среды и учитывая все изменения, происходящие в
ней под влиянием микроорганизмов. Соблюдение этих условий
придавало исследованиям В. Л. Омелянского исключительную точность,
выводы его не встречали возражений и прочно вошли в науку.
Будучи превосходным стилистом и мастерски владея слогом,
В. Л. Омелянский не любил, однако, выступать публично. Каждое
такое выступление было для него мучительно. Когда оно бывало
неизбежным, он старательно готовился, подбирал материал и составлял
доклад, который и зачитывал. Материал, использованный в его лекциях,
тщательно обработанный, вошел в его лучший в мировой литературе
учебник «Основы микробиологии», первое издание которого вышло в
1909 г. С тех пор оно выдержало уже девять изданий и является
сейчас образцом того, каким должен быть учебник. Им зачитывается
всякий, кто желает ознакомиться с микробиологией. Учебник этот
отличается краткостью и ясностью изложения. Он проникнут идеей о
важнейшем значении микроорганизмов в круговороте веществ в природе и
их специфичности. Работая в Институте экспериментальной медицины,
В. Л. Омелянский счел необходимым в своем учебнике коснуться
вопросов медицинской микробиологии и изложил их с присущим ему
мастерством. Хотя он и уверял всюду, что он не педагог, но на самом
деле в руководимой им лаборатории не прекращали работать
практиканты, которые под его руководством специализировались в изучении
микробиологии. «Практическое руководство по микробиологии»
В. Л. Омелянского явилось первым на русском языке пособием по
методике исследований в области общей микробиологии. Оно было
посвящено молодым микробиологам.
В. Л. Омелянский с живейшим интересом следил за литературой
и искусством, не пропускал, по возможности, концертов и выставок,
часто его можно было застать за чтением то Гейне, которым он особенно
увлекался, то стихов Блока. Зная множество стихотворений наизусть,
он в разговоре или споре цитировал из них целые строфы. Он любил
342

Василий Леонидович Омелянский
юмор, безобидную остроту. Любитель шахматной игры, он старался не
пропускать публичных шахматных турниров.
В 1912 г. С. Н. Виноградский вышел из Института
экспериментальной медицины и по его указанию заведующим отделом
микробиологии был избран В. Л. Омелянский, который с 1906 г. во время
болезни С. Н. Виноградского уже исполнял эти обязанности.
Научные заслуги В. Л. Омелянского были признаны
Петербургским университетом, присудившим ему степень доктора ботаники без
защиты диссертации (1917 г.). Еще раньше (1909 г.) он был избран
членом-корреспондентом Туринской медицинской академии. В 1916 г.
он был избран членом-корреспондентом Петербургской Академии наук,
а в 1923 г.— ее действительным членом. Кроме того, В. Л. Омелянский
был избран членом-корреспондентом Ломбардской Академии наук,
Американского общества бактериологов и почетным членом ряда
научных обществ.
Значение его как научного деятеля не ограничивается только
работами и статьями по микробиологии. Он писал по различным вопросам,
приковывавшим к себе в то время внимание. Так, в связи с поездкой
И. И. Мечникова к Л. Н. Толстому он пишет статью «Мечников и
Толстой» — о свидании и беседах этих двух выдающихся людей;
интересуясь развитием научной мысли, печатает «Творчество Пастера» и
книжку «Луи Пастер»; публикует очерк, посвященный жизнеописанию
и работам С. Н. Виноградского,— «С. Н. Виноградский в связи с его
70-летием»; интересуясь историей науки, он выпускает очерки: «Пути
развития микробиологии в России», «Илья Ильич Мечников»,
«Развитие естествознания в России в последней четверти XIX века» с
краткими характеристиками русских деятелей науки этого периода.
После ухода С. Н. Виноградского из Института
экспериментальной медицины В. Л. Омелянский принимает на себя редактирование
журнала Института «Архив биологических наук». Кроме того, он
редактирует «Успехи биологической химии» и впоследствии, вместе с
Д. К. Заболотным, сборник «Чума на юго-востоке СССР».
Значение В. Л. Омелянского не только для нас, его
соотечественников, но и для мировой науки велико и сохранится на долгие годы.
Имя его тесно связано с развитием микробиологии и занимает
почетное место в истории естествознания. С полным правом на заседании,
посвященном памяти этого выдающегося ученого, умершего 21 апреля
1928 г., советский биохимик проф. С. С. Салазкин мог сказать: «Вся
научная жизнь Василия Леонидовича, да, пожалуй, вся его жизнь
прошла в Институте экспериментальной медицины. Выдающиеся работы
С. Н. Виноградского и В. Л. Омелянского много содействовали
созданию мировой славы Института. Смерть лишила Институт не только
выдающегося ученого, не только деятельного участника всей жизни
Института, но и незаменимого, редкого по своим качествам, по своей
душевной красоте человека...».
Главнейшие труды В. Л. Омелянского: Избранные труды, тт. 1—2, М., 1953;
К вопросу о влиянии разбавления на скорость химических реакций, «Журнал Русск.
физ.-хим. общ.», октябрь 1892 г.; О водородном брожении целлюлозы, «Архив био-
логич. наук», т. VII, вып. 5, 1899; О выделении метана в природе на
биологических процессах, там же, т. XII, вып. 2, 1905; Гистологические и химические
343

Василий Леонидович Омелянский
изменения стеблей льна при пектиновом и целлюлозном брожении, «Centr. f. Bakt.»,
т. XII, вып. 2, 1904; О применении бактериологического метода при химическом
исследовании, «Журнал Русск. физ.-хим. общ.», т. XII, вып. 2, 1907; Развитие
естествознания в России в последней четверти XIX в., «История России в XIX в.»,
т. 10, 1910; О распространении функции связывания свободного азота в
растительном царстве, «Микробиология», т. 3, 1916; И. И. Мечников, его жизнь и труды,
1917; Бактериологическое исследование ила озер «Белое» и «Коломно»,
«Микробиология», т. 4, вып. 3, 1918; Очерки по микробиологии, 1921; Луи Пастер, 1921;
Практическое руководство по микробиологии, 1922; Связывание атмосферного азота
почвенными микробами (монография), Пг., 1923; Микроорганизмы как химические
реактивы, М., 1924; Хлеб, его приготовление и свойства (2-е изд.), 1924; Пути
развития микробиологии в России, «Труды VIII съезда бактериологов», 1925;
Мечников и Толстой, «Природа», № 7—8, 1926; Основы микробиологии, 9-е изд., Л.,
1941.
О В. Л. Омелянском: Виноградский С. Н., Памяти В. Л. Омелянского,
«Архив биологич наук», т. 28, вып. 3, 1928; За болотный Д. 3., Памяти
академика В. Л, Омелянского, «Микробиологический журнал», т. 6, вып. 3, 1928;
Исаченко Б. Л., Академик В. Л. Омелянский, «Природа», № 9, 1928;
Боголюбова О. В., В. Л. Омелянский, «Архив биологич. наук», т. 28, вып. 3, 1928;
Макринов И. А., В. Л. Омелянский, там же; Салазкин С. С, Памяти
В. Л. Омелянского, там же; Иванов Н. Н., Памяти акад. В. Л. Омелянского,
«Успехи биологич. химии», т. 6, 1928; К о с т ы ч е в, Памяти академика В. Л.
Омелянского, «Красная газета», Ленинград, 23 апр., 1928; Красовицкий П. М.,
В. Л. Омелянский. «Материалы к истории Всесоюзного института экспериментальной
медицины», т. 1, М., 1941; Имшенецкий А. А., Памяти В. Л. Омелянского,
«Микробиология», т. 22, вып. 4, 1953; Штурм Л. Д., В. Л. Омелянский, Его
жизнь и научная деятельность, «Микробиология», т. 22, вып. 4, 1953: Рубен-
чик Л. И., Академик В. Л. Омелянский, Киев, 1955; Селибер Г. Л., В. Л.
Омелянский, Ученый и человек, «Изв. естественнонаучного института им. П. Ф. Лесгаф-
та», т. 27, 1955; Русские микробиологи С. Н. Виноградский и В. Л. Омелянский
(Сборник статей), М., 1960; История естествознания в России, т. 3, М., 1962.

Ллександр Фплипповиг
САМОЙЛОВ
1867-1930
лександр Филиппович Самойлов является одним из
основоположников современной электрофизиологии. Его
исследования в этой области снискали себе всемирную
известность. Ему принадлежат также большие заслуги в
разработке основ электрокардиографии, в создании
клинической физиологии, изучении природы передачи
нервных процессов возбуждения.
Александр Филиппович Самойлов родился 7 апреля 1867 г. в
Одессе в бедной семье. Очень рано возник у него интерес к
естественным наукам. Шестнадцатилетним юношей он присутствовал на VII
съезде русских естествоиспытателей и врачей (1883 г.), на котором
Н. Е. Введенский впервые доложил о своих телефонических
исследованиях над мышцами и нервами. Доклад Н. Е. Введенского «О
периодичности в мышечных и нервных аппаратах при их деятельности»
укрепил в А. Ф. Самойлове интерес к естествознанию, и он в 1884 г. по
окончании Одесской гимназии поступил на естественноисториче-
ское отделение физико-математического факультета Новороссийского
345

Александр Филиппович Самойлов
(Одесского) университета. Здесь А. Ф. Самойлов проявил большие
способности к математике и ему было предложено специализироваться
в этой области. Но, как впоследствии вспоминал А. Ф. Самойлов, он
еще в юношеские годы был «навеки побежден электрофизиологией»;
вот почему, окончив два первых курса физико-математического
факультета Новороссийского университета, он поступает на III курс
медицинского факультета Дерптского университета (Тарту). Здесь он
прекрасно овладел немецким языком, получил хорошую подготовку в области
медицинских наук под руководством известного фармаколога Р. Кобер-
та. В 1890 г. он защитил диссертацию «О судьбе железа в организме»
на степень доктора медицины. По окончании университета А. Ф.
Самойлов был направлен в г. Тобольск на борьбу с эпидемией холеры.
Проработав недолго, он убедился, что практическая медицина его не
может удовлетворить. В 1892 г. он в качестве младшего медицинского
чиновника направляется в Институт экспериментальной медицины в
Петербурге. Здесь он работает в лаборатории И. П. Павлова. За два
с половиной года работы в лаборатории И. П. Павлова А. Ф.
Самойлов блестяще овладел методами павловских операций на
желудочно-кишечном тракте и выполнил интересное исследование по
изучению переваривания белков с помощью палочек Метта. Впоследствии
А. Ф. Самойлов с чувством глубокой благодарности вспоминает годы,
проведенные у И. П. Павлова. В одном из писем к И. П. Павлову
А. Ф. Самойлов писал, что в его лаборатории «он стал человеком».
Павлов высоко ценил деятельность Самойлова и рассчитывал на
дальнейшее сотрудничество с ним. Однако стремление, по словам И. П.
Павлова, к «инструментальной, физической физиологии» довольно скоро
определило область дальнейшей деятельности А. Ф. Самойлова.
В 1894 г. в Московском университете у И. М. Сеченова освободилось
место лаборанта. «Я с великой радостью направился в Москву,— писал
А. Ф. Самойлов в своей неопубликованной автобиографии,— хотел
здесь освоиться с физиологией со стороны ее физической методики, к
которой у меня обозначилось все большее и большее влечение. Это
физическое направление затем окрепло и определило характер всей моей
дальнейшей научной деятельности.»
В Москве А. Ф. Самойлов устанавливает контакт с физиками и
выполняет ряд исследований, имеющих значение и для физики, и для
физиологии. Укажем на совместно выполненную работу с Н. А. Умо-
вым: «Электрические образы в поле трубки Гитторфа» (1896 г.). В
лаборатории И. М. Сеченова А. Ф. Самойлов начинает работать с
капиллярным электрометром, благодаря которому ему удается изучить
электрические явления в мышцах и нервах. Эти исследования имели
исключительное значение для развития электрофизиологии в нашей
стране, так как до этого в России применялся только телефонический метод
изучения тонких процессов, происходящих в нервах и мышцах. С
помощью капиллярного электрометра достигалась объективная
регистрация электрических явлений в живых тканях. Чувствительность
капиллярного электрометра была доведена А. Ф. Самойловым до высшей
точности. С 1896 г. А. Ф. Самойлов — приват-доцент по кафедре
физиологии Московского университета. В течение двух лет он по
поручению медицинского факультета читал физиологию нервных стволов с
346

Александр Филиппович Самойлов
физиологией органов чувств. Кроме того, он читал необязательный
курс по электрофизиологии. Начиная с 1898 г. он часто бывал в
научных командировках за границей.
Получив блестящую подготовку у И. П. Павлова и И. М.
Сеченова, А. Ф. Самойлов очень скоро стал самостоятельным и серьезным
исследователем. Расцвет его научной деятельности связан с Казанским
университетом, в котором А. Ф. Самойлов работал с 1903 г. до
последних дней жизни. Одновременно, начиная с 1924 г., он являлся также
профессором кафедры физиологии Московского университета.
Физиологическая лаборатория Казанского университета к моменту приезда
А. Ф. Самойлова в Казань не имела научной базы и необходимого
оборудования для экспериментальных исследований. Однако благодаря
исключительной энергии А. Ф. Самойлова она вскоре становится
одним из центров развития электрофизиологии не только в нашей
стране, но и во всем мире. Здесь в Казани были подготовлены первые
отечественные кадры в области электрофизиологии и
электрокардиографии.
Основные вехи развития электрофизиологии тесно связаны с
освоением методики и внедрением новейшей аппаратуры. А. Ф. Самойлов
всегда был в курсе всех новейших исследований в области
электрофизиологии. Уже в 1906 г. вскоре после работ выдающегося голландского
электрофизиолога В. Эйнтховена он приобретает для своей
лаборатории струнный гальванометр, более совершенный измерительный
прибор, чем капиллярный электрометр, для изучения электрических
явлений в нервах и мышцах. С этого времени начинаются блестящие
исследования А. Ф. Самойлова в области электрофизиологии, принесшие
ему мировую славу. Электрофизиология долгое время была оторвана
от жизни и развивалась как чисто академическая наука. Заслугой
А. Ф. Самойлова является то, что он одним из первых смог
приблизить эту, казалось бы, совершенно обособленную область исследований
к потребностям медицины. А. Ф. Самойлов постоянно подчеркивал
тесную связь теории и практики, стремился к союзу физиологии и
медицины. В этом он продолжал дело своих учителей И. П. Павлова и
И. М. Сеченова. В 1907 г. А. Ф. Самойлов впервые в нашей стране
снял электрокардиограмму больного сердца.
Стремясь связать задачи теоретической науки с запросами
клиники, А. Ф. Самойлов предложил клинике сердечных заболеваний
новейшие инструментальные методы исследования. С этой целью он
организует первые электрокардиографические лаборатории в нашей стране:
в Казанском клиническом институте усовершенствования врачей, а
также в Москве в больнице им. С. П. Боткина и в Институте
профессиональных заболеваний им. В. А. Обуха. Это были научные учреждения
нового типа, на почве которых стало возможным плодотворное слияние
путей лабораторного и клинического знания. «Физиологическая
методика,— писал А. Ф. Самойлов в 1908 г. в статье «Электрокардиограмма»,—
выработала новое серьезное орудие исследования сердечной
деятельности, которое способно осветить и измененный в патологических случаях
характер работы сердца. Есть основания поэтому ожидать
плодотворного применения гальванометрических исследований в области
патологии сердца.» Вопросы иннервации кожи и ее желез, пищеварительных
347

Александр Филиппович Самойлов
желез, желез внутренней секреции, функций органов чувств на
почве электрофизиологических изысканий также получают новое
освещение. Подводя итог современных электрофизиологических
исследований, А. Ф. Самойлов в одной из неопубликованных рукописей,
сохранившихся в его архиве, писал: «Мы являемся свидетелями того, как
электрофизиологический метод перестает быть источником
академического теоретизирования о сущности процесса возбуждения, каким он
был во время Дюбуа Реймонда, и переходит на службу разработки
насущных физиологических вопросов. Мало-помалу электрофизический
метод проникает в клинику, именно в клинику нервных и сердечных
заболеваний».
Второй период деятельности А. Ф. Самойлова в Казани был
посвящен выяснению природы перехода нервных процессов возбуждения
и торможения с одних образований на другие. Эти исследования имеют
прямое отношение к идеям И. М. Сеченова, который считал, что в
основе нервной деятельности лежат химические процессы взрывного
характера. Перед А. Ф. Самойловым стояла задача — выяснить природу
перехода возбуждения с двигательного нерва на мышцу. Объектом
исследования был взят нервно-мышечный препарат лягушки. Препарат
помещался в особую камеру, внутри которой температура по желанию
экспериментатора менялась. Цель исследования сводилась к тому,
чтобы определить, как влияет температура на скорость прохождения
возбуждения по нерву и в мионевральной (промежуточной) области.
А. Ф. Самойлов исходил из закона Вант-Гоффа — Аррениуса о том,
что скорость химических реакций при повышении температуры среды
на 10° возрастает в два-три раза, а скорость физических реакций
меняется незначительно. Иными словами, необходимо было определить
температурный коэффициент промежуточного (мионеврального) звена
и сравнить его с температурным коэффициентом нервного волокна.
Оказалось, что передача возбуждения в мионевральной области от
изменения температуры зависит так, как скорость химических реакций.
«Это и есть существенный результат настоящего исследования»,—
писал А. Ф. Самойлов. Процессы, протекающие в нерве и в
передаточном звене между нервом и мышцей, отличаются друг от друга: в
нерве преобладают физические компоненты, в передаточном звене —
химические. Таким образом, А. Ф. Самойлову впервые в истории мировой
физиологии, благодаря применению тонкого электрофизиологического
анализа удалось установить, что в основе передачи импульса с нерва на
мышцу лежит химический процесс. В 1925 г. А. Ф. Самойлов, исходя
из своих исследований, высказал мысль, что «на границе двух клеток
одна клетка выделяет какое-то, ближе неизвестное вещество, и это
вещество служит раздражающим агентом для другой клетки».
Впоследствии было установлено, что передача нервного импульса от одной
нервной клетки с другой осуществляется с помощью молекул химического
вещества — ацетилхолина. Далее, А. Ф. Самойлов предпринимает
опыты по изучению природы процессов торможения. Результаты
исследований в этом направлении были обобщены им совместно с М. А.
Киселевым. С докладом на эту тему А. Ф. Самойлов выступил на XII
Международном конгрессе физиологов в Стокгольме в 1926 г. Опыты по
изучению природы процессов центрального торможения привели его
348

Александр Филиппович Самойлов
к выводу о том, что в их основе лежит выделение химического вещества.
Не будучи химиком, А. Ф. Самойлов, используя тонкие приемы
электрофизиологии, приходит к мысли о химической природе передачи
нервных процессов.
Третий период научной деятельности А. Ф. Самойлова был
посвящен исследованиям в области физиологии центральной нервной
системы.
Тонкий электрофизиологический метод был применен А. Ф.
Самойловым при изучении рефлекторных реакций. Совместно со своим
учеником М. А. Киселевым он выяснил механизм пластичности мышц
и связанные с нею реакции удлинения и укорочения. Ему удалось
показать, что при пассивном вытяжении мышцы — разгибателя (m.
quadriceps) по прекращении реакции мышца сохраняет приданную ей длину.
То же наблюдается и при пассивном укорочении мышцы. Иными
словами, мышца сохраняет то положение, которое ей придается пассивно,
мышца «пластична». А. Ф. Самойлов показал, что пластичность
мышцы — рефлекторное явление и складывается из борьбы двух
противоположных рефлексов: удлинения и укорочения. Электрофизиологический
анализ помог А. Ф. Самойлову установить наличие двух видов
рецепторов в мышце (m. quadriceps); одни рецепторы возбуждались при
вытяжении мышцы и вызывали сокращение ее, другие возбуждались при
укорочении мышцы и вели к угнетению миотатического рефлекса.
Явление пластичности было изучено также Ч. Шеррингтоном, но без
применения гальванометрической методики.
А. Ф. Самойлов исследовал также влияние проприорецепторов
одних мышц (например, разгибателей) на другие мышечные группы и
рефлекторные реакции. Он установил, что это влияние
распространяется очень широко. Так, было показано, что вытяжение m. quadriceps
вызывает ряд движений животного, из которых строится вся локомоция.
Было установлено также, что эти реакции тонического характера.
А. Ф. Самойлов сделал вывод, что m. quadriceps играет такую же роль
в вызывании тонических рефлексов, как лабиринт и шейные мышцы,
значение которых было раскрыто в замечательных исследованиях
Р. Магнуса.
В исследованиях А. Ф. Самойлова большое место уделено
изучению роли мышцы в животном организме. Более ранним звеном в
эволюции рефлекторной дуги А. Ф. Самойлов считал мышцу.
Возникновение ритма возбуждения в центральной нервной системе он также
связывал со свойством мышцы. Вся центральная нервная система с ее
сложной структурой, с ее системой проводников представляет собой
лишь надстройку над мышцей.
В исследованиях А. Ф. Самойлова, начиная с 1927 г.,
последовательно высказываются и развиваются идеи, имеющие непосредственное
отношение к теории регулирования жизнедеятельности организма в
кибернетическом понимании. Особенно важное значение приобретают в
этом свете статья А. Ф. Самойлова «Кольцевой ритм возбуждения» и
доклад на IV Всесоюзном съезде физиологов, биохимиков и
фармакологов «Электрофизиологический метод в учении о рефлексах»
(1930 г.). В них А. Ф. Самойлов «верно и глубоко оценил значение
круговых процессов в физиологии» (В. А. Энгельгардт, 1931 г.),
349

Александр Филиппович Самойлов
расширил представление о круговых процессах за пределы чисто
физической области и распространил его на явление более сложного порядка,
на процессы возбуждения и психосенсорные явления. Г. Д. Смирнов
(1956 г.) писал, что в «Кольцевом ритме возбуждения» нетрудно
видеть формулировку принципа обратной связи, которая в настоящее
время рассматривается как достижение кибернетики. А. Ф. Самойлов
обогатил учение о рефлексе и рефлекторной дуге, сформулировал
понятие о замкнутом рефлексе и замкнутой рефлекторной дуге. Он
доказал плодотворность электрофизиологического метода в раскрытии и
понимании сложной нервнорефлекторной деятельности целостного
организма.
А. Ф. Самойлов принадлежит к представителям того направления
в науке, которые стремились дать биологическим закономерностям
физико-химическое объяснение. В своей вступительной лекции в
Казанском университете «Современные течения в физиологии» (1903 г.)
А. Ф. Самойлов проводил мысль о том, что, «применяя для
исследования процессов в живом организме точку зрения физика и химика, мы
находимся на единственно правильном пути». Продолжая мысль
И. М. Сеченова о том, что физиолог — это физико-химик, имеющий
дело с животными организмами, А. Ф. Самойлов подчеркивал, что
задачей физиолога является раскрыть физическую и химическую природу
процессов в организме. Тем самым А. Ф. Самойлов выступал против
витализма, отрицавшего возможность изучения живых существ
обычными методами экспериментального исследования.
Начав свою деятельность как стихийный материалист, А. Ф.
Самойлов в дальнейшем приступает к серьезному и глубокому изучению
марксистской философии. Правда, ему не удалось до конца преодолеть
механистический материализм, но в его работах последнего времени
был намечен определенный поворот в сторону диалектического
материализма.
Особенностью школы И. М. Сеченова, и прежде всего ее
основателя, было стремление философски осмыслить жизненные явления,
тесно связать физиологию с философией. Подобно И. М. Сеченову
А. Ф. Самойлов в своих исследованиях часто касался философских
вопросов естествознания, он стремился к познанию общих
закономерностей природы. Философские взгляды А. Ф. Самойлова неотделимы
от позиции его, как передового ученого и общественного деятеля.
Будучи доцентом кафедры физиологии Московского университета
(с 1896 по 1903 г.), А. Ф. Самойлов состоял членом профессорского
кружка, в который входили И. М. Сеченов, Н. А. Умов, А. И. Чупров.
А. Ф. Самойлов неоднократно выступал с публичными лекциями
от имени Общества народных университетов. Так, например,
известны его замечательные выступления в Н. Новгороде, в Московском и
Казанском университетах, а также на Высших женских
физико-математических курсах в Казани.
А. Ф. Самойлов горячо приветствовал победу Великой
Октябрьской социалистической революции, строительство социалистического
общества в нашей стране. Об этом ярко свидетельствует
произнесенное А. Ф. Самойловым от имени секции научных работников
приветствие XIV областной партийной конференции в Казани (1926 г.). Свое
350

Александр Филиппович Самойлов
понимание места и роли ученого в социалистическом обществе А. Ф.
Самойлов изложил в следующих волнующих словах: «Семья научных
работников заключает в себе специалистов различного назначения. Но у
всех нас есть одно высшее назначение, которое объединяет нас в одну
семью,— это высшее назначение — искание и утверждение научной
истины. Научная истина есть высшая инстанция, есть высший
суперарбитр, к которому аппелирует человеческий ум, и в вопросах борьбы с
природой за использование ее неисчерпаемых богатств, и в вопросах
устроения жизни... Нас называют работниками науки, и это правильно:
мы работники. Наша научная работа соприкасается с жизнью, что
особенно сильно чувствуется в условиях жизни нашего Союза. Жизнь с ее
жизненными запросами стучится в двери наших лабораторий и ищет
здесь помощи для решения этих запросов. И от этого контакта
выигрывают не только интересы жизни, но и интересы науки. Нередки случаи,
когда углубление в практическую задачу приводит к постановке нового
научного теоретического исследования. С другой стороны, вся история
науки свидетельствует о том, как исследование, задуманное и
возросшее в тиши теоретического кабинета, проникает затем в практику,
входит в жизнь, перекраивая, перестраивая, иногда даже коренным
образом, весь наш житейский уклад. Но я хочу указать на другую
отличительную сторону работы ученого. Наша научная работа требует всего
человека; больше того,— она порабощает всего человека. И этому
порабощению науки ученый отдается безропотно, или, правильнее, он с
наслаждением поддается этой целиком его порабощающей силе науки.
Советская власть, принципы которой возросли на глубоких идеях
марксизма, сразу учла значение науки для нашего Союза и пошла на
помощь ученым работникам и даже при исключительно трудных
условиях жизни республики, в особенности в первое время, дала ученому
возможность спокойно работать. Я имею при этом в виду не только
материальные условия; я имею в виду нечто более ценное, без чего всякое
объединение научных работников для общей работы сохло и хирело бы
на корню; я имею в виду атмосферу доверия, которой окружила нас
власть. Это доверие крепко своею взаимностью. Это мы все чувствуем.
Мы сознаем ответственность нашего положения и как представителей
науки, от которой так зависят технические приложения, и как
педагогов, подготовляющих молодое поколение, которое должно будет
сменить нас. Принося наше приветствие партийной конференции, мы
заявляем, что отдаем наши знания и наш труд на дело материального и
культурного прогресса в социалистическом строительстве нашего
Союза» *).
Будучи передовым человеком, А. Ф. Самойлов непримиримо
относился к колониальной политике капиталистических стран. Побывав
много раз с научными целями в Голландии, он писал, например, в
1927 г.: «Когда видишь эту спокойную, богатую жизнь, то невольно
спрашиваешь себя: откуда это благополучие? Кто должен заплатить
своим трудом за это благополучие? На это нетрудно ответить. За это
платят колонии... Колонии — это источник богатств Голландии».
*) Выступление А. Ф. Самойлова на XIV Казанской областной конференции
(1926 г.). Публикуется впервые. Текст хранится в архиве Самойлова.
351

Александр Филиппович Самойлов
А. Ф. Самойлов оставил ряд замечательных очерков о жизни и
деятельности выдающихся ученых, как наших, так и зарубежных.
Статьи и выступления Самойлова о И. П. Павлове, И. М. Сеченове,
Г. Гельмгольце, В. Эйнтховене, В. Гарвее, Ж. Лебе, Р. Магнусе могут
служить образцом глубокого анализа творчества того или иного
деятеля науки. И. П. Павлов высоко ценил эту сторону деятельности
А. Ф. Самойлова. Доклад А. Ф. Самойлова о И. М. Сеченове
произвел глубокое впечатление на И. П. Павлова и по форме и по
содержанию. И. П. Павлов не раз повторял по поводу этого доклада: «Я не
знал» что вы такой блестящий оратор».
Начиная с 1904 г. А. Ф. Самойлов был участником многих
всемирных физиологических конгрессов, а с 1917 г.— Всесоюзных
физиологических съездов, на которых выступал с докладами. Его научная
деятельность была высоко оценена. Так, он был председателем секции
нервно-мышечной физиологии на XIII Международном
физиологическом конгрессе в Бостоне (1929 г.), а на IV Всесоюзном съезде
физиологов, биохимиков и фармакологов в Харькове (1930 г.) был избран
председателем оргкомитета следующего V Всемирного съезда
физиологов. Вместе с И. П. Павловым А. Ф. Самойлов в 1928 г.
участвовал в торжествах, посвященных 300-летию со дня опубликования
бессмертного труда В. Гарвея «De motu cordis».
Зарубежные физиологи высоко ценили научные заслуги А. Ф.
Самойлова. Он неоднократно читал курс лекций по электрофизиологии и
электрокардиографии в лучших европейских университетах, например
в Лейденском университете. С лекциями А. Ф. Самойлов выступал и
в Америке. Вот что писал в письме на имя Комиссара народного
просвещения в 1926 г. д-р П. Уайт, заведующий
электрокардиографическим отделением Генерального госпиталя в Бостоне: «Сэр, профессор
Самойлов провел в сентябре в г. Бостоне лекции по электрофизиологии
и беседы с докторами и студентами в Гарвардской университетской
школе и Массачузетском центральном госпитале, которые принесли
большую пользу. Я пользуюсь этим случаем, чтобы выразить Вам, как
высоко мы ценим его посещение нас в Америке. Он один из
величайших ученых мира в настоящее время...».
Александр Филиппович Самойлов скончался 22 июля 1930 г.
А. Ф. Самойлов оставил большое и ценное научное наследство.
Его перу принадлежит свыше ста экспериментальных и теоретических
исследований. Его труды посвящены электрофизиологии,
электрокардиографии, нервно-мышечной физиологии, физиологии органов чувств,
истории физиологии, физике. Кроме того, А. Ф. Самойлов опубликовал
ряд серьезных работ в области истории и теории музыки. Он был
председателем организованного в 1900 г. научно-музыкального кружка в
Москве, членами которого были Рахманинов, Танеев, Гречанинов,
Шор, Глиэр и другие знаменитые композиторы и музыканты.
Выдающиеся научные исследования А. Ф. Самойлова заслужили
высокую оценку со стороны Советского правительства и
общественности. В 1929 г. в день празднования 125-летнего юбилея Казанского
государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина
А. Ф. Самойлову было присвоено почетнее звание заслуженного
деятеля науки. А. Ф. Самойлов был членом ЦИК Татарской АССР. За
352

Александр Филиппович Самойлов
выдающиеся исследования в области электрофизиологии в 1930 г. ему
была присуждена Ленинская премия.
Главнейшие труды А. Ф. Самойлова: Некоторые электрофизиологические
опыты, «Архив биологич. наук», т. XI, 1904; Электрокардиограммы, «Русский врач»,
№ 33, 1908; Положительные колебания тока покоя предсердия черепахи при
раздражении блуждающего нерва, «Изв. Российской Академии наук,» серия V, т. XI,
ч. 2, 1917; О переходе возбуждения с двигательного нерва на мышцы, Сборник,
посвященный 75-летию И. П. Павлова, Л., 1924; К характеристике центральных
процессов угнетения (совместно с М. А. Киселевым), «Журнал экспериментальной
биологии и медицины», т. 5, № 15, 1927; Электрофизиологический метод в учении о
рефлексах, «Успехи современной биологии», т. 1, вып. 5—6, 1932; Избранные статьи
и речи, М.—Л., 1946 (имеется библиография).
О А. Ф. Самойлове: Павлов И. П., Памяти Александра Филипповича
Самойлова, «Казанский медицинский журнал», № 4—5, 1931; Воронцов Д. С,
Научно-исследовательская деятельность А. Ф. Самойлова, там же; Киселев М. А,
Работы А. Ф. Самойлова и его лаборатории в области физиологии центральной
нервной системы, там же; Коштоянц X. С, Александр Филиппович Самойлов, в кн.:
А. Ф. Самойлов, «Избранные статьи и речи», М.—Л., 1946; Ветохин И. А,
Александр Филиппович Самойлов (Краткий очерк жизни и научной деятельности), в
сборнике: «Вопросы физиологии человека и животных», вып. 1, Минск, 1960;
Григорян Н. А, Александр Филиппович Самойлов, М., 1963.

JlemJ) JLemJ)oenz
СУ1И1
1868-1928
етр Петрович Сушкин был выдающимся зоологом и
палеонтологом-дарвинистом. Его труды по орнитологии
получили мировую известность и оказали существенное
влияние на развитие этой области биологии.
Петр Петрович Сушкин родился в г. Туле в
купеческой семье 27 января 1868 г. Семья Сушкиных к моменту
поступления П. П. Сушкина в университет окончательно
разорилась и в дальнейшем не оказывала ему никакой поддержки.
В 1885 г. П. П. Сушкин окончил в Туле гимназию и осенью того же
года поступил на естественное отделение физико-математического
факультета Московского университета. В университете он с 1887 г. стал
заниматься на кафедре сравнительной анатомии у М. А. Мензбира, по
представлению которого и был оставлен в 1889 г. по окончании
университета при кафедре для подготовки к профессорскому званию.
В 1893 г. П. П. Сушкин сдал экзамены на степень магистра, а в
феврале 1897 г. защитил магистерскую диссертацию на тему «К
морфологии скелета птиц. Череп Tinnunculus», которая в очень короткое время
354

Петр Петрович Сушкин
приобрела широкую известность как классическое исследование
развития черепа птиц в онтогенезе, намного превзошедшее исследования по
сходным вопросам предшественников Сушкина, в частности — обоих
Паркеров. В этой же работе П. П. Сушкин впервые обосновал
разделение нормальных дневных хищных птиц на семейства соколиных и
орлиных, ныне общепринятое. Любопытно отметить, что такая
группировка была предложена еще около 1250 г. Фридрихом Гогенштауфе-
ном, но не привлекла к себе внимания зоологов в XVIII—XIX вв.
Диссертация П. П. Сушкина была удостоена Академией наук
премии имени Кесслера. Однако вплоть до 1901 г. П. П. Сушкин занимал
скромную должность лаборанта при кафедре сравнительной анатомии
Московского университета, участвуя в проведении практикума при курсе,
который читал М. А. Мензбир. Других вакантных должностей в
возглавляемом профессором Мензбиром Институте сравнительной анатомии
тогда не было, а порывать связи с Московским университетом П. П.
Сушкин не хотел. В 1899—1900 гг. ему была предоставлена длительная
заграничная командировка. Он работал в крупнейших зоологических
собраниях в Германии. Франции, Англии, Италии, Голландии и
Бельгии. Готовясь к докторской диссертации, П. П. Сушкин занимался
преимущественно изучением хищных птиц (главным образом остеологией).
К этому времени относится личное знакомство П. П. Сушкина с
выдающимися иностранными орнитологами, в частности с Шарпом, Хартертом,
Рейхеновом. Заграничная командировка дала П. П. Сушкину огромный
материал. Во время ее у него наметился ряд работ и вопросов в области
систематики, сравнительной анатомии и морфологии, которые затем
нашли свое отражение в последующие годы, а некоторые, как, например,
монография о палеарктических орлах, так и остались незаконченными.
Оформление докторской диссертации заняло довольно долгое время.
Диссертация вышла под заглавием: «К морфологии скелета птиц.
I. Сравнительная остеология дневных хищных птиц (Accipitres) и
вопросы классификации. II. Сокола и их ближайшие родственники». Эта
работа П. П. Сушкина представляет собой в сущности первый широкий
опыт применения анатомического (остеологического) анализа для
установления родовых группировок и для выяснения отношений между
близкими видами. Академия наук присудила за нее П. П. Сушкину Бранд-
товскую премию. В 1909 г. П. П. Сушкин был избран профессором
Харьковского университета, где и провел почти десять лет, между
1910—1918 гг. Ему пришлось тогда до известной степени порвать
связи с Московским университетом, где, он, начиная с 1901 г., был
приват-доцентом. Впрочем, как писал об этом М. А. Мензбир, П. П.
Сушкин, принадлежавший к числу передовых преподавателей Московского
университета, наверное покинул бы его вместе с другими профессорами
и приват-доцентами, в связи с известным разгромом университета
министром Народного просвещения Л. А. Кассо в 1911 г. С 1891 г.
П. П. Сушкин преподавал сравнительную анатомию на Московских
высших женских курсах. После кратковременной (1919—1920 гг.) работы
в Таврическом университете и в Симферопольском естественноистори-
ческом музее, П. П. Сушкин переезжает в Петроград. Смерть В. Л. Би-
анки, долгое время заведовавшего орнитологическим отделом
Зоологического музея (ныне Института) Академии наук, поставила на очередь
355

Петр Петрович Сушкин
вопрос о привлечении в число сотрудников этого учреждения
компетентного орнитолога. На должность старшего зоолога — заведующего
орнитологическим отделом музея был избран П. П. Сушкин, приступивший
к работе в августе 1921 г. В конце 1922 г. он начал систематическую
работу в Геологическом музее Академии наук, где приступил к обработке
богатейших северодвинских коллекций В. П. Амалицкого. В 1923 г.
П. П. Сушкин занял пост директора Северодвинской галереи
Геологического музея, которую и возглавлял до своей смерти. В 1928 г.
П. П. Сушкин был избран действительным членом Академии наук.
В 1924 г. он ездил в Германию, Англию и Америку, где работал по
систематике и морфологии птиц и по палеозойским рептилиям. В 1926 г.
он участвовал в первом послевоенном (а вообще шестом)
Международном орнитологическом конгрессе, собравшемся в Копенгагене, где
выступил с докладами о гибридах между некоторыми дроздами и
сорокопутами, о систематическом положении дрепанид и об адаптивной радиации
у некоторых островных групп птиц. В 1927 г. он принимал участие в
Международном зоологическом конгрессе в Будапеште. В том же году
он был избран академиком-секретарем отделения физико-математических
наук Академии наук СССР. Деятельность П. П. Сушкина прервалась
в ее расцвете. Поехав осенью 1928 г. на отдых и лечение в Кисловодск,
он заболел там воспалением легких, приведшим его, в связи с
ослаблением сердечной деятельности, к смерти. Смерть Петра Петровича
Сушкина последовала 17 сентября 1928 г. в Кисловодске, похоронен же он
в Ленинграде.
П. П. Сушкин был не только выдающимся теоретиком, но и
первоклассным полевым натуралистом. Планомерные полевые исследования
были начаты им еще в годы работы в Московском университете и
прекратились лишь после переезда его в Ленинград. С 1887 г. он начал
сборы в Тульской губернии, закончив их в 1891 г. В эти же годы он
посетил Воронежскую губернию. Затем в 1891 г. в продолжении семи
месяцев производил детальные орнитологические сборы в Уфимской
губернии, где объездил все уезды, кроме Мензелинского. В 1897 г.
П. П. Сушкин производил орнитологические сборы в западных уездах
(Духовщинском, Дорогобужском, Ельнинском, Рославльском и Крас-
нинском) Смоленской губернии, где провел пять месяцев. Затем его
фаунистические работы были перенесены на восток, в азиатскую часть
России. Между 1894 и 1898 г. он совершил две поездки в Киргизские
степи (Казахстан); в 1894 г. он исследовал фауну птиц в северной части
бассейна р. Эмбы, Мугоджарских гор и северных районов бассейна Ир-
гиза; в 1898 г. производил сборы в низовьях Иргиза, в бассейне Тургая,
у озера Чалкар-Тениз, в борах по Тоболу. В 1902 г. П. П. Сушкин
вместе с А. Ф. Котсом, впоследствии директором Дарвинского музея в
Москве, ездил в Минусинский край, Саяны и западную часть
Урянхайской земли. В 1904 г. он производил зоологические сборы в южных
частях бывшего Зайсанского уезда, у Зайсана и в Тарбагатае. В 1913 г.
П. П. Сушкин совершил короткую, но интересную поездку по Кавказу
(был на Черноморском побережье, в центральном и западном
Закавказье и в Армении). В 1912 г. совершил первую поездку на Алтай, в
1914 г.— вторую. Большинство этих поездок были совершены при
некоторой материальной помощи Московского общества испытателей при-
356

Петр Петрович Сушкин
роды, которое с раннего периода деятельности П. П. Сушкина оценило
его блестящие дарования. Материалы, собранные во время этих поездок,
легли в основу последнего монументального фаунистическо-зоогеографи-
ческого исследования П. П. Сушкина, книги «Птицы Алтая», увидевшей
свет, к сожалению, только через десять лет после смерти ее автора. Как
полевой зоолог, П. П. Сушкин отличался необыкновенной энергией и
исключительной способностью быстро схватывать основное в облике
исследуемой фауны. Это позволило ему в сравнительно короткое время
собирать действительно характерных представителей животного мира
исследуемого района, а также и труднодобываемые формы. Орнитологам
хорошо известно высокое мастерство П. П. Сушкина при отыскании и
добывании разных воробьиных, в особенности славковых. Поэтому все
путешествия П. П. Сушкина, кроме общих данных о характерных
особенностях орнитофауны, изученных им районов, давали всегда много ин*
тересных частностей по биологии и распространению птиц. В результате
этих путешествий собирались большие коллекции. В студенческие годы,
во время своих поездок по Тульской губернии, он собрал около
восьмисот птиц. Уфимские сборы составили 807 экземпляров. В Средней
Киргизской степи в первой поездке было собрано 1100 птиц, во второй 600.
В Смоленской губернии П. П. Сушкин собрал 350 птичьих шкурок, а
из Зайсанского уезда — около 800 птиц. Минусинская поездка дала
около 600 экземпляров. Наконец, из алтайской поездки 1912 г.
П. П. Сушкин привез 894 экземпляра птиц, а в 1914 г.— 1129 птиц, в
том числе такие редкости, как хорошие серии алтайского кречета Faico
altaicus, Faico cherrug saceroides, Buteo hemilasius, Leucosticte margaritacea
и т. д. Надо иметь в виду, что в этих экспедициях кроме птиц коллек-
тировались также мелкие млекопитающие, амфибии и рептилии, рыбы,
дневные бабочки. П. П. Сушкин во всех вопросах зоологической
техники чувствовал себя совершенно независимым и свободным как при
изготовлении сложного анатомического препарата и реконструкции, так
и при набивке птичьей шкурки. Поэтому все его материалы
удовлетворяли всегда и с внешней стороны самым строгим требованиям. Многие
помнят, что препаровка тушки небольшой птицы занимала у П. П.
Сушкина только десять минут. Он умел к тому же — что далеко не всегда
доступно даже профессиональным препараторам — приготовить тушку
ценной птицы, полностью удалив из нее скелет.
Систематические работы П. П. Сушкина имеют чрезвычайно
большое значение. Они оставили заметный след во всемирной зоологической
литературе. Эти его работы отражают глубокие познания и интересы в
области сравнительной анатомии и морфологии. Если классическая
школа сравнительных анатомов в лице Фюрбрингера, Гадова, Паркеров,
Беддарда и других интересовалась морфологией птиц для выяснения
взаимоотношений крупных групп и для филогенетических построений
широкого, но не всегда достаточно оправданного фактами масштаба, то
П. П. Сушкин поставил перед собой иную и с точки зрения эволюции и
видообразования, во всяком случае, не менее интересную задачу:
выяснение, на основании тщательного изучения морфологии (главным образом,
остеологии) отношений между узкими группами, в том числе и
близкими видами. Материалом для таких систематических исследований
послужили П. П. Сушкину хищные птицы, а работа вылилась в упомянутую
357

Петр Петрович Сушкин
выше докторскую диссертацию. Как один из важнейших
результатов этого образцового исследования, можно указать на то, что
П. П. Сушкин доказал наличие многочисленных морфологических
отличий в пределах узких таксонометрических групп и между близкими
видами (а также и подвидами). В ряде случаев эти отличия более резки
и постоянны, чем так называемые внешние «признаки» (это, впрочем,
отнюдь не умаляет значения последних). На почве таких тщательно
разобранных остеологических признаков, в сопоставлении их с другими
П. П. Сушкин установил и обосновал естественную группировку
хищных птиц по семействам, подсемействам и родам, охарактеризовав
попутно и ряд видов. Впоследствии за этой образцовой работой последовало
детальное изучение некоторых групп воробьиных, в частности семейства
вьюрковых. На основании изучения громадного материала советских,
западно-европейских и американских музеев П. П. Сушкин доказал, что
часть видов, относимых к палеарктическим вьюрковым, в частности
воробьи и близкие формы, относятся к ткачиковым. Он же доказал
систематическую близость к вьюркам гавайских дрепанид и дал новую
классификацию всей группы. К сожалению, работа эта так и осталась
незаконченной.
Систематические работы П. П. Сушкина тесно связаны с
морфологическими, а последние — с палеонтологическими. В области
палеонтологии древнейших позвоночных Сушкину принадлежит крупнейшая
заслуга организации этой отрасли науки в СССР. Будучи директором
Северодвинской галереи, Сушкин прежде всего занялся организацией
научно поставленной препараторской лаборатории, чего не удалось
сделать Амалицкому. Под его руководством техника палеонтологической
препаровки достигла очень высокого уровня, во многих случаях
превосходившего лучшие зарубежные образцы. Крупнейший зоолог, Сушкин
внес в палеонтологию на конкретных примерах изучавшихся им форм
северодвинской фауны пермских рептилий и амфибий, метод детального
морфологического и палеобиологического анализа. Тем самым описанные
им формы, до тех пор остававшиеся неясными, сразу вошли в историю
палеонтологической науки, и палеонтология древнейших наземных
позвоночных получила новые важнейшие данные именно на русских формах.
Если учесть, что до Сушкина многие русские палеонтологические
работы в этой области представляли собою в лучшем случае
иконографию найденных остатков, становится ясным, что именно Сушкин
осуществил переход этой области палеонтологии в СССР на уровень
современной науки.
Ему же принадлежит еще одна крупнейшая заслуга — организация
систематических поисков и раскопок новых местонахождений ископаемых
на территории СССР. Эта работа, продолженная его учениками, теперь,
через много лет после смерти Сушкина, дала огромные результаты.
Открыто большое число новых форм пермских и триасовых наземных
позвоночных, много — нередко богатейших — местонахождений новых
фаун, выполнены крупные палеонтологические работы, фауна наземных
позвоночных приобретает все большее значение для стратиграфии
континентальных толщ перми и триаса. Короче говоря, палеонтология
древнейших Tetrapoda в СССР вышла на одно из передовых мест в мировой
науке, что очень резко контрастирует с состоянием этой отрасли три-
358

Петр Петрович Сушкин
дцать лет назад. И всеми основными корнями своего развития —
техникой препаровки, методикой палеонтологического исследования,
систематической работой по поискам и раскопкам новых местонахождений —
палеонтология древнейших Tetrapoda в СССР обязана Петру Петровичу
Сушкину. Убежденный дарвинист, П. П. Сушкин обладал большой
способностью к обобщениям, поэтому все его работы велись на широкой
биологической основе. В области морфологии ему принадлежит, кроме
упомянутых выше работ по морфологическому обоснованию систематики
хищных птиц и вьюрковых, образцовое исследование развития черепа
пустельги (1897 г.), а также несколько статей по вопросу о развитии
челюстного и гибридного аппарата позвоночных и, наконец, целая серия
исследований по северодвинским ископаемым рептилиям и амфибиям.
В этих работах, следуя В. О. Ковалевскому и О. Абелю, П. П. Сушкин,
в отличие от многих зарубежных палеонтологов, идет путем
палеобиологического метода, пытаясь на основании разбора морфологических
структур представить и биологические черты изучаемого объекта. Тут
он подходил к наиболее плодотворному и процветающему в настоящее
время в анатомии новому направлению — так называемой
функциональной анатомии.
В своих палеонтологических работах П. П. Сушкин дал много для
понимания эволюции наземных позвоночных, исходя при этом из связи
хода этой эволюции с изменениями условий существования, в
частности — с специфическими для каждой эпохи комплексами климатических
условий. П. П. Сушкин глубоко интересовался связью эволюции
позвоночных с геологической историей.
Точность и богатство фактического материала, широта обобщений,
строго научный подход к решению разнообразных вопросов биологии и
палеонтологии, все эти черты, свойственные работам П. П. Сушкина,
будут еще долго привлекать к ним внимание ученых.
Всего П. П. Сушкиным было опубликовано между 1892 и 1928 г.
95 работ; после его смерти были напечатаны еще восемь работ.
Главнейшие труды П. П. Сушкина: Птицы Тульской губернии, «Материалы к
познанию фауны и флоры Российской империи», отд. зоологический, вып. 1, М., 1892;
Птицы Уфимской губернии, там же, вып. IV, М., 1897; К морфологии скелета
птиц. Череп Tirrunculus, «Учен. зап. Московск. ун-та», отд. естеств. истор., 1897;
К морфологии скелета птиц. I. Сравнительная остеология древних хищных птиц
(Accipitres) и вопросы классификации. И. Сокола и их ближайшие
родственники, там же, вып. XVH, М., 1902; Птицы Средней Киргизской степи,
«Материалы к познанию фауны и флоры Российской империи», т. VIII, М.,
190-7; Птицы Минусинского края, Зап. Саяна и Урянхайской земли, там же, вып.
XIII, М., 1914; Обратим ли процесс эволюции?, «Новые идеи в биологии», вып. 8,
СПб., 1915; Эволюция наземных позвоночных и роль геологических изменений к\и-
мата, «Природа», № 3—5, 1922; Зоологические области Средней Сибири и
ближайших частей нагорной Азии и опыт истории современой фауны палеарктической Азии,
«Бюлл. Московск. общ. испытателей природы», отд. биолог., т. XXXIV, 1925;
Новые данные о древнейших наземных позвоночных и условия их нахождения, «Ежегодн.
русск. палеонтолог, общ.», т. VI, 1927; Птицы Советского Алтая и прилежащих
частей северозападной Монголии, тт. I—II, М.—Л., 1938.
О П. П. Сушкине: Дементьев Г. П., Петр Петрович Сушкин (1868—1928),
М., 1940 (имеется библиография); Пузанов И. И., Основоположники русской
зоогеографии, в кн : «Труды совещания по истории естествознания», М.—Л., 1948.

Владимир Лсонтпъевт
IR(DMAIP(DIB
1869-1945
мя Владимира Леонтьевича Комарова останется навеки в
истории естествознания. Его будут вспоминать не только
как замечательного ученого-исследователя, обогатившего
своими трудами многие разделы ботаники и географии, но
и как одного из выдающихся организаторов советской
науки. В течение пятнадцати лет он стоял у руководства
Академии наук СССР, сначала в качестве вице-президента,
а затем президента, и годы эти были решающими в преобразовании
старой Академии в подлинный штаб научных исследований нашей страны.
Владимир Леонтьевич Комаров родился в Петербурге 13 октября
1869 г. в семье военного. Детство его было нелегким — через два года
умер отец, еще через 11 лет умерла мать. В 1890 г. В. Л. Комаров
окончил Шестую петербургскую гимназию и поступил на естественноисто-
рическое отделение физико-математического факультета Петербургского
университета. Выбор был сделан юношей вполне сознательно. Уже
гимназистом он увлекся ботаникой и все летние каникулы проводил в
экскурсиях по Боровичскому уезду Новгородской губернии (там было
360

Владимир Леонтьевич Комаров
имение его деда), собирая гербарий. В университете в это время работало,
немало выдающихся профессоров, но наибольшее влияние на юношу
оказали ботаник А. Н. Бекетов и анатом П. Ф. Лесгафт. Деятельность
А. Н. Бекетова подходила тогда к концу, однако он продолжал
оставаться притягательным центром для научной молодежи, объединенной
в кружок «маленьких ботаников», сыгравший значительную роль в
формировании не только В. Л. Комарова, но и многих других выдающихся
ученых: А. Н. Краснова, Н. И. Кузнецова, Г. И. Танфильева и др. Но
по духу своему В. Л. Комарову был ближе П. Ф. Лесгафт — ученый-
бунтарь, убежденный материалист и страстный пропагандист
ламаркистских идей.
Будучи студентом, В. Л. Комаров продолжал свои экскурсии по
Новгородской губернии, а в 1892—1893 гг. совершает поездки в
Среднюю Азию (в бассейн р. Зеравшана и в южные Каракумы). Эти поездки
значительно расширили его ботанический и географический кругозор и
дали материал для первых печатных публикаций.
В. Л. Комаров занимался в университете не одной лишь наукой. Он
активно участвует в студенческой общественной жизни, завязывает связи
с революционными кружками, тяготевшими к марксизму, изучает труды
К. Маркса и Ф. Энгельса и в результате попадает под негласный надзор
полиции, сменившийся вскоре гласным надзором. Это обстоятельство
закрывает ему «нормальную» дорогу научной карьеры, и, окончив
университет в 1894 г. с золотой медалью, он ищет возможности научной
работы «на стороне». Такую возможность предоставило ему предложение
Управления по изысканиям проектировавшейся в то время Амурской
железной дороги выехать в Амурскую область. В. Л. Комаров должен
был обследовать территорию, прилегающую к будущей дороге, для того
чтобы выяснить перспективы заселения и сельскохозяйственного
освоения этих земель.
Три года (1895—1897 гг.) продолжалась его работа на Дальнем
Востоке. За это время он тщательно обследовал южную часть Амурской
области и дал свои заключения, гораздо более оптимистически оценив
возможности колонизации края, чем С. И. Коржинский. Будущее
показало, что В. Л. Комаров, привлекший к решению вопроса не только есте-
ственноисторические, но и социально-экономические данные, был гораздо
ближе к истине. Получив средства от Русского географического
общества, он смог значительно расширить свои исследования и совершить
поездки по Южному Приморью, Северной Корее, Гиринской и Мукден-
ской областям Маньчжзфии.
Вернулся В. Л. Комаров в Петербург вполне зрелым ученым, одним
из крупнейших знатоков Восточной Азии. Он привез с собой громадный
гербарий, легший в основу его «Флоры Маньчжурии», к работе над
которой он незамедлительно приступил. За его экспедицию Русское
географическое общество присудило ему премию имени Н. М.
Пржевальского (1897 г.), и В. Л. Комаров был наконец допущен к преподаванию
в университете — в качестве ассистента (1898 г.), а затем (1899 г.)
сверхштатного хранителя Ботанического кабинета. В том же 1899 г.
В. Л. Комаров был утвержден в должности младшего консерватора
Петербургского ботанического сада. С обоими этими научными центрами
он оставался тесно связанным до конца своей жизни.
361

300 о
1 I I I I I
300 600km!
Карта маршрутов путешествий В. Л. Комарова.

Владимир Леонтьевич Комаров
Первый том «Флоры Маньчжурии» вышел в 1901 г., а в 1902 г.
В. Л. Комаров защитил эту работу в Петербургском университете в
качестве магистерской диссертации. Последующие тома «Флоры» выходили
в 1903, 1904, 1905 и 1907 гг. В них было не только описано 1682 вида
(из них 84 новых для науки), но предложено и обосновано выделение
Маньчжурской флористической провинции и развито учение о «расе»
у растений.
Проблема вида и его подразделений — эта центральная
проблема биологии — всегда была в сфере самого пристального внимания
В. Л. Комарова. Убежденный эволюционист, воспитанный на работах
Ч. Дарвина и Ж. Ламарка, обладавший огромным опытом практических
исследований в области систематики растений и ботанической географии,
широко эрудированный в самых разных разделах биологии — он
неустанно искал все более правильного решения этой сложной проблемы.
В 1901 г. он противопоставил морфологическому виду «расу» как
наиболее реальную таксономическую единицу, объединяющую генетически
связанные между собой особи, способные твердо и неизменно передавать
потомству свои особенности и географически обособленные.
Возникновение «рас» он объяснял воздействием изменяющихся
физико-географических условий. В дальнейшем многие детали этой концепции менялись, но
существо ее оставалось неизменным.
Выход в свет «Флоры Маньчжурии» означал начало нового этапа
в изучении растительного мира этой области Китая, этапа, названного
«комаровским». В. Л. Комарову за этот труд была присуждена
Академией наук премия имени К. Э. Бэра (1909 г.), а Международной
академией ботанической географии — медаль с портретами Турнефора и
Линнея (1909 г.). В 1926 г. «Флора Маньчжурии» была переведена на
японский язык.
Став магистром ботаники, В. Л. Комаров был утвержден приват-
доцентом Петербургского университета и начал здесь самостоятельную
преподавательскую деятельность. «История развития царства растений»,
«Теории видообразования», «Общие основы систематики растений»,
«География и экология растений» — такие курсы читал В. Л. Комаров
за время своей приват-доцентуры, длившейся 16 лет. Только после
революции он смог стать профессором и занять кафедру ботаники, давно
заслуженную им. Но стенами университета не ограничивалась
деятельность В. Л. Комарова как педагога. В 1899 г. он был приглашен читать
ботанику на Высших женских курсах при Биологической лаборатории
П. Ф. Лесгафта; он преподавал здесь до 1909 г., когда курсы были
закрыты царским правительством. В 1907—1917 гг. В. Л. Комаров
заведовал созданной им кафедрой ботаники на Высших женских
естественнонаучных курсах М. Лохвицкой-Скалон, а с 1912 г. был также
профессором Психоневрологического института, которому позже было присвоено
имя В. М. Бехтерева. И везде вокруг него группировались студенты и
студентки, везде росли ученики, многие из которых впоследствии стали
крупными учеными. Была и другая, может быть, не менее важная
сторона его многолетнего педагогического труда — создание превосходных
учебников («Строение растений» и «Типы растений»), объединенных им
под общим заглавием «Практический курс ботаники». Благодаря этим
книгам круг учеников В. Л. Комарова вырос во много раз.
363

Владимир Леонтьевич Комаров
Казалось бы, напряженная педагогическая деятельность,
кропотливая и очень трудоемкая работа с коллекциями, вывезенными с Дальнего
Востока, составление рукописей «Флоры Маньчжурии», чтение
корректур и т. д. и т. д. не оставляли времени для новых научных начинаний.
Но это было не так. В эти же годы В. Л. Комаров продолжает
неустанно путешествовать. В 1902 г. он совершает поездку на Восточные Саяны
и в северную Монголию (оз. Косогол), в 1906 г. работает в гербариях
Франции и Англии, в 1907 г. путешествует по озерам северо-запада
Европейской России, а в 1908—1909 гг. возглавляет ботанический отдел
большой Камчатской экспедиции, организованной Русским
географическим обществом на средства одного из Рябушинских —
меценатствующего московского купца. На Камчатку поехал уже не начинающий
ученый, а крупнейший русский систематик, обладающий большим опытом
флористической работы. К сожалению, обстоятельства сложились так,
что «Флору полуострова Камчатки» В. Л. Комаров смог опубликовать
лишь через 20 лет — в 1927—1930 гг. Правда, уже в 1913 г. он
выпустил книгу «Путешествие по Камчатке», в которой описал
географические условия этой страны. В этом же году В. Л. Комаров совершает
экспедицию в Южно-Уссурийский край, организованную
Переселенческим управлением.
Закончив обработку материалов для «Флоры Маньчжурии»,
В. Л. Комаров приступает к другой огромной работе. Дело в том, что
в гербарии Петербургского ботанического сада уже много лет хранились
обширные коллекции растений, собранные в Китае и Монголии великими
русскими путешественниками: Н. М. Пржевальским, Г. Н. Потаниным,
В. И. Роборовским, П. К. Козловым и др. К сборам этим с 1891 г., когда
умер академик К. И. Максимович, по существу никто не прикасался.
И вот в 1905 г. состоялось решение Петербургского ботанического сада
и Русского географического общества передать их для обработки
В. Л. Комарову. Ему и было поручено заведование восточноазиатским
гербарием Ботанического сада. В. Л. Комаров с увлечением приступил
к делу, начав с приведения коллекций в элементарный порядок. Он
никогда не чурался «черновой», «технической» работы; так было и на
этот раз. Полтора года посвятил В. Л. Комаров выделению монгольских,
китайских, корейских, японских растений (их оказалось около 50 000
листов, относящихся к 6000 видов) из общих фондов гербария и их
первичной обработке и группировке. Но к систематической обработке
коллекций он по существу не приступил. И только в наши дни Ботанический
институт им. В. Л. Комарова начал издание серии «Растения
Центральной Азии», в которой будут публиковаться результаты такой научной
обработки указанных коллекций.
Почему так случилось и можем ли мы винить за это В. Л.
Комарова? Его увлек в сторону темперамент исследователя-мыслителя,
желание решить ряд теоретических проблем, с которыми он сразу же
столкнулся. «Флора Китая и Монголии» осталась ненаписанной, но зато
появилось в свет блестящее «Введение к флорам Китая и Монголии»,
вышедшее в свет в 1908 г. и заслуженно относимое к числу классических
трудов по систематике растений.
Прежде всего, уже опыт работы над «Флорой Маньчжурии» убедил
В. Л. Комарова в том, что вопрос о систематическом положении того или
364

Владимир Леонтьевич Комаров
иного растения нельзя решать, не выяснив особенностей и истории рода
в целом, не установив деления всего рода на естественные
соподчиненные группы. В данном же случае возникла еще одна дополнительная
трудность — необходимо было выяснить природу взаимоотношения
китайских и гималайских флористических элементов. Поэтому В. Л.
Комаров в качестве «введения» к изучению флор Китая и Монголии решил
монографически обработать пять родов растений, представляющих, как
он считал, характерные флористические группы этих стран. При этом он
разграничил основные ботанико-географические задачи, подлежащие
решению для флоры Монголии и для флоры Китая. По флоре Монголии
было необходимо установить пути переселений растений соседних
горных стран, совершавшихся ими по мере усыхания Ханкайского
внутреннего бассейна, и те изменения, которым они подвергались в ходе
заселения новой территории. По флоре Китая следовало выяснить роль
Китайской горной страны в формировании растительного мира
Азиатского материка.
К каким же выводам пришел В. Л. Комаров?
Обработка рода Clematoclethra, распространенного только в горной
стране Центрального Китая, дала основания считать, что корни
китайской флоры не лежат в Гималаях. Изучение рода Codonopsis,
распространенного преимущественно в той же горной стране, но выходящего далеко
за пределы последней (в границах Азии), показало, что центр развития
подобных родов находится именно здесь — в Центральном Китае, как бы
далеко они не расходились за пределы области. Данные же по третьему
роду Epimedium, особенно типичному для Китая, но выходящему и в
Европу, и в Африку, и в Америку, помогли сформулировать положение
о том, что растения при миграции даже в ближние страны претерпевают
существенные изменения и образуют самостоятельные (хотя и близкие)
виды. Предки этого рода обитали в горной стране восточноазиатских
Кордильер (современная Япония — один из осколков этой страны) и
отсюда распространялись и на восток, в Америку, и на запад, по древней
алтайско-саянской горной стране. Разорванное распространение видов
рода объясняется воздействием условий ледниковой эпохи.
Остальные два рода, в отличие от перечисленных, широко
представлены в Монголии: род Nitraria отсутствует в Центральном Китае совсем,
а виды рода Caragana растут и там и здесь. Обработка Nitraria
показала, что монгольская флора обогащалась западными элементами,
проникавшими через Арало-Каспийский бассейн по мере его усыхания, а
материалы по Caragana помогли выяснить пути распространения
растений с Ангарского материка на запад и исторические судьбы их в ходе
миграций.
В книге В. Л. Комарова, защищенной им в качестве докторской
диссертации в 1911 г. в Московском университете, были как бы подведены
итоги изучения флоры Монголии (именно для этой страны она имеет
особенное значение). В то же время им предложено решение ряда
важнейших проблем общей биологии. Речь идет, во-первых, о разработке
теории миграций растений, игравших, как считал В. Л. Комаров, весьма
значительную роль в эволюции растительного мира, и, во-вторых,
о сформулированном именно здесь учении о генетических видовых
рядах, объединяющих близкородственные виды. Эта концепция оказала
365

Владимир Леонтьевич Комаров
исключительное влияние на все последующее развитие систематики
растений у нас в стране. Она была, в частности, положена в основу
тридцатитомной «Флоры СССР», ныне подходящей к своему успешному
завершению. Учение о видовых рядах было дальнейшим развитием
представления о «расах» растений, так как виды, объединяемые В. Л. Комаровым
в ряды, были ничем иным, как «расами» в том понимании, которое он
предложил еще во «Флоре Маньчжурии». Поэтому, хотя впоследствии
представления В. Л. Комарова об истории флоры Монголии были во
многом существенно пересмотрены (оказался ошибочным тезис о
существовании Ханкайского бассейна, миграциям стали придавать теперь
более ограниченное значение и т. д.), работа эта остается классической до
сих пор.
К 1914 г. большие заслуги В. Л. Комарова перед наукой стали
настолько очевидны, что его — «неблагонадежного» приват-доцента
Петербургского университета и старшего консерватора Ботанического сада —
по предложению И. П. Павлова, И. П. Бородина, А. С. Фаминцына,
Н. В. Насонова и других академиков избирают
членом-корреспондентом Академии наук, минуя многих других, более «маститых» ученых.
С этого момента начинается его непосредственное участие в работе
Академии, вторым выборным президентом которой ему было суждено стать
в дальнейшем.
На первый взгляд могло бы показаться, что научные интересы
В. Л. Комарова были очень далеки от практической жизни. Но так
думать — значило бы глубоко ошибаться. Ведь даже первая его работа
после окончания университета имела строго практическую
направленность — изучение земельных фондов районов возможной колонизации.
Такая же направленность была у экспедиции 1913 г. в
Южно-Уссурийский край. Нет ничего удивительного поэтому, что с началом первой
мировой войны В. Л. Комаров был привлечен к работе по организации
сбора и разведения диких лекарственных растений для нужд военных
госпиталей. Он очень быстро подготовил специальный справочник по
этому вопросу, трижды переизданный в 1915—1917 гг.
Великая Октябрьская социалистическая революция коренным
образом изменила условия научной работы в стране, впервые открыв перед
наукой широкие горизонты свободного развития и созидательного
служения народу, борящемуся за социализм. Решительным образом
изменилось и положение В. Л. Комарова. Вместе с царским режимом навеки
рухнуло и обвинение в «неблагонадежности», со студенческой скамьи
тяготевшее над ним. Уже в 1918 г. он избирается заведующим кафедрой
ботаники Петроградского университета. Блестящий педагог, на лекции
которого собирались студенты всех факультетов, получает наконец
возможность в полную силу развернуть свой преподавательский
талант.
Заведовал кафедрой В. Л. Комаров до 1937 г., когда колоссальная
загруженность работой по руководству Академией наук СССР,
перебазировавшейся к этому времени в Москву, физически воспрепятствовала
продолжению этой работы. В том же 1918 г. Русское географическое
общество, с которым В. Л. Комаров был связан еще со студенческих
лет, избирает его своим ученым секретарем (на этом посту В. Л.
Комаров оставался до 1930 г.), а совет Главного ботанического сада — по-
366

Владимир Леонтьевич Комаров
мощником директора Сада по научной части и заведующим отделом
живых растений.
Отдел живых растений (т. е. парк и оранжереи) был самым
трудным участком работы в те годы хозяйственной разрухи. Прежде всего,
от В. Л. Комарова требовалось сохранить богатейшие коллекции
тропических и субтропических растений в условиях резкой нехватки топлива,
с чем он в целом успешно справился. Но в то же время В. Л. Комаров
неустанно работал по приведению в порядок фондов, по научному
описанию их, по переопределению растений. Эта сторона дела была очень
запущена, так как была раньше передоверена недостаточно грамотным
садовникам. Превращение отдела живых растений в подлинно научный
отдел — заслуга В. Л. Комарова.
В 1920 г. происходит важное событие в жизни В. Л. Комарова —
его избирают действительным членом Академии наук на место,
освободившееся после смерти А. С. Фаминцына. Его кандидатуру
представили снова И. П. Павлов, И. П. Бородин и Н. В. Насонов,
охарактеризовавшие В. Л. Комарова как «одного из деятельнейших,
талантливейших и широко образованнейших в естественноисторическом отношении
ботаников наших вообще» и «бесспорно первого авторитета по флоре
Азии». Этому представлению предшествовал опрос всех ботанических
учреждений страны, подавляющее большинство которых назвало имя
В. Л. Комарова как наиболее достойного претендента на вакансию
академика-ботаника.
Двадцатые годы были для В. Л. Комарова годами напряженного
творческого труда. В 1921 г. он выступает с четырьмя докладами на
I Всероссийском съезде ботаников. Уже названия докладов говорят сами
за себя: «Меридиональная зональность организмов», «Вегетативное
размножение, апомиксия и теория видообразования», «Смысл
эволюции», «Русские названия растений». Кроме последнего доклада (он
посвящен очень важному практическому вопросу), все они затрагивают
важнейшие вопросы теоретической биологии. В частности, идея В. Л.
Комарова о наличии не только широтной, но и меридиональной зональности
в географическом распространении организмов оказала большое влияние
на развитие ботанической географии. В 1923 г. В. Л. Комаров публикует
книгу «Жизнь и труды Карла Линнея», посвященную основоположнику
научной систематики растений. За ней следуют другие работы по
истории науки: наиболее полная на русском языке биография Ж. Ламарка
(1925г.) и брошюра «Из истории биологии. Что такое жизнь?» (1926 г.).
Заинтересованность В. Л. Комарова вопросами истории науки не
была случайной и временной. Она возникла у него еще в студенческие
годы и сохранилась до конца жизни. Поэтому в 1944 г., когда по его
инициативе в Академии наук СССР был создан специальный Институт
истории естествознания, именно В. Л. Комаров, несмотря на всю свою
обремененность многочисленными обязанностями, взял на себя
организацию и руководство этим новым научным центром и был назначен его
первым директором.
Но по-прежнему основные научные интересы В. Л. Комарова
прикованы к растительному миру Азии. В 1920 г. он выпускает книгу
«Ботанические маршруты важнейших русских экспедиций в Центральную
Азию. Часть 1. Маршруты Н. М. Пржевальского» (вторая часть этого
367

Владимир Леонтьевич Комаров
исследования, посвященная маршрутам Г. Н. Потанина, вышла в 1928 г.),
в 1922 г.— «Краткий очерк растительности Сибири», в 1923 г.—
«Растения Южно-Уссурийского края». В последней работе закончена
обработка материалов экспедиции 1913 г. (первая часть «Типы
растительности Южно-Уссурийского края» вышла еще в 1917 г.). В 1924 г. выходит
работа «Растительность Сибири».
Необходимо подчеркнуть целеустремленность работ В. Л. Комарова
этого периода и ясное понимание им первоочередных задач, стоящих
перед исследователями флоры и растительности Советской Азии.
В. Л. Комаров отчетливо представлял, что создание полных и
критических сводок по флоре этих территорий было еще преждевременным.
Для этого не хватало фактического материала, так как многие обширные
пространства Сибири и Дальнего Востока оставались в ботаническом
отношении «белыми пятнами». Не имелось и достаточного количества
специалистов, могущих взяться за такую работу, причем сосредоточены
наличные кадры были лишь в Ленинграде и в Москве. Поэтому В. Л.
Комаров предпринял составление краткого определителя растений Дальнего
Востока, рассчитанного на широкие круги читателей: студентов,
учителей, краеведов, агрономов, лесоводов и т. п. Он считал, что наличие
такого пособия неизбежно вызовет повышение интереса к растительному
миру края и облегчит сбор материалов, необходимых для создания
полной флористической сводки. К работе над определителем В. Л. Комаров
привлек Е. Н. Клобукову-Алисову. Первое издание его («Малый
определитель растений Дальневосточного края») вышло в 1925 г., второе,
значительно расширенное и в двух томах («Определитель растений
Дальневосточного края») — в 1931 —1932 гг.
С другой стороны, В. Л. Комаров считал необходимым подготовить
историко-библиографические сводки, в которых были бы собраны
воедино сведения о литературе по флоре и растительности этих районов
страны. Так же как при работе с гербарием, он и здесь не боялся
чернового, «мозольного», неблагодарного труда библиографа. В результате
им было издано «Введение в изучение растительности Якутии» (1926 г.),
в котором, кроме аннотированного списка литературы, содержались
также перечень всех видов растений, известных для республики,
хронологический список коллекторов растений и их маршрутов и краткий
очерк растительности. А в 1928 г. вышла «Библиография к флоре и
описанию растительности Дальнего Востока», составленная В. Л.
Комаровым.
Одновременно В. Л. Комаров завершил обработку камчатских
материалов, о которых шла речь выше. В предисловии к первому тому
«Флоры полуострова Камчатки» (1927 г.) он еще раз возвращается
к проблеме вида. Именно здесь он дает свое знаменитое афористическое
определение вида: «Вид есть морфологическая индивидуальность,
помноженная на географическую определенность». В этих словах в
образной и яркой форме выражено существо морфолого-географического
метода, развитого В. Л. Комаровым и являющегося высшим достижением
«классической систематики».
Все больше времени и сил требовала от В. Л. Комарова научно-
организационная работа в Академии наук. В 1926 г. он возглавляет
советскую делегацию на III Тихоокеанский научный конгресс в Токио,
368

Владимир Леонтьевич Комаров
в 1927 г. избирается председателем Постоянной комиссии АН СССР
по изучению Якутской АССР, в 1928 г.— председателем аналогичной
комиссии по изучению озера Байкал, в 1929 г.— академиком-секретарем
отделения физико-математических наук. В 1929 г. ему приходится
замещать непременного секретаря Академии. С каждым годом растет
авторитет В. Л. Комарова в Академии наук, и избрание его 3 марта 1930 г.
вице-президентом воспринимается всеми как акт не только совершенно
естественный, но и необходимый. Президиум АН СССР поручает
В. Л. Комарову руководство административно-финансовой
деятельностью Академии, одновременно возлагая на его плечи все новые и новые
обязанности (председатель группы биологических наук, директор
Ботанического и Лесного музеев, председатель Монгольской комиссии и т. д.).
В 1930 г. В. Л. Комаров избирается также президентом Всесоюзного
ботанического общества.
Одно из первых научно-организационных мероприятий,
осуществленных В. Л. Комаровым как вице-президентом Академии наук,
касалось его собственной специальности — ботаники. В Ленинграде уже
свыше ста лет существовали два самостоятельных ботанических
центра — Ботанический сад и Ботанический музей. Это приводило к
распылению сил и средств, к дублированию работ, зачастую к нездоровому
соперничеству. Вопрос о создании единого научного центра ставился
передовыми ботаниками уже давно, но только сейчас он нашел решение.
Сад и Музей были слиты, и на их базе создан единый Ботанический
институт Академии наук СССР. Несмотря на колоссальную
загруженность работой по руководству Академией, В. Л. Комаров возглавил
в новом институте отдел систематики и географии растений, оставаясь
на этом посту до самой смерти.
Можно только удивляться, откуда у В. Л. Комарова в тридцатых
годах бралось время для научного творчества. Но именно в эти годы он
осуществил самые заветные свои замыслы. К ним относятся создание
полного научного инвентаря всех видов высших растений, обитающих
на территории СССР, и критическое обобщение представлений о виде
у растений.
Вопрос о составлении «флоры» нашей страны ставился очень давно,
но только В. Л. Комарову, возглавившему коллектив советских
систематиков, удалось перейти от слов к делу. Детальный план работы над
«Флорой СССР» был разработан уже в 1931 г. а в 1934 г. вышла в свет
первая книга этого издания, главным редактором первых тринадцати
томов которого (всего выйдет 30 томов) был В. Л. Комаров. Значение
такого огромного научного предприятия, имеющего мало себе равных
в современной мировой ботанической литературе, трудно переоценить.
В нем (после его завершения в ближайшее время) будет детально
описано около 18 000 видов растений, из них до 10% новых для науки,
открытых и описанных непосредственно в ходе обработки материалов
для «Флоры СССР». В предисловии к первому тому, написанном
В. Л. Комаровым, изложены общие принципиальные установки
коллектива, принятые при подготовке издания. Не всегда эти установки
достаточно строго выдерживались, не все части издания равноценны (ведь
число авторов «флоры» достигает ста человек, и полностью
унифицировать подход столь большого коллектива исследователей к столь
369

Владимир Леонтьевич Комаров
большому количеству видов практически невозможно), но в целом «Флора
СССР» служит примером успешного коллективного труда,
объединенного общей целью и общими идеями. Работа над этим справочником,
не прекращавшаяся ни на один день вот уже свыше тридцати лет,
открыла новые перспективы не только для познания растительного мира
Советского Союза, но и для его практического использования в
народном хозяйстве и медицине на благо народу, строящему
коммунистическое общество.
Редактируя очередные тома «Флоры СССР» и выступая в качестве
одного из основных ее авторов, В. Л. Комаров неустанно работает над
монографией о виде, скромно названной им научно-популярной книгой
и изданной в 1940 г. под заглавием «Учение о виде у растений.
(Страница из истории биологии)». Основываясь на материалистическом
учении Ч. Дарвина и проанализировав с точки зрения дарвинизма
накопленные к тому времени знания, В. Л. Комаров формулирует
представление о виде как о совокупности поколений, происходящих от общего
предка и под влиянием среды и борьбы за существование обособленных
отбором от остального мира живых существ. В этом определении
В. Л. Комаров стремился дать диалектическое решение дилеммы: вид —
бытие или становление. Его определение охватывает такие основные
компоненты характеристики вида, как наличие племенных связей
(«общая племенная жизнь», как он формулировал ранее), взаимодействие
вида со средой и решающее воздействие естественного отбора на
формирование вида. Историческое, дарвинистское понимание вида —
лейтмотив книги В. Л. Комарова, за которую он был удостоен в 1941 г.
Государственной премии первой степени. Проблема вида крайне сложна и
многопланова. В ней перекрещиваются фактические данные и
теоретические представления по существу всех биологических дисциплин.
Поэтому здесь никогда не будет сказано «последнее слово». Не сказал
его, конечно, и В. Л. Комаров. Но в истории разработки этой проблемы
имя его останется навсегда.
Тридцатые годы были временем расцвета деятельности В. Л.
Комарова как популяризатора естествознания. Неоднократно переиздаются
его книги «Как произошел растительный мир по библии и науке»,
«Происхождение растений», а также «Происхождение культурных растений»,
вдохновленное идеями Н. И. Вавилова. Он постоянно выступает со
статьями в журналах, в центральных и местных газетах, пишет
многочисленные «предисловия» и «введения», читает доклады и т. д. и т. д.
Труднее всего рассказать о деятельности В. Л. Комарова как
руководителя Академии наук СССР. Для того чтобы сделать это, надо было
бы по существу изложить историю Академии за 15 лет — с 1930 по
1945 г., настолько неразрывно связано ее развитие в эти годы с
биографией В. Л. Комарова. Еще будучи вице-президентом Академии наук,
он, в связи с тяжелой болезнью престарелого президента А. П.
Карпинского, выносил на своих плечах львиную долю руководства ею.
А в 1936 г., после смерти А. П. Карпинского, В. Л. Комаров единодушно
был избран президентом высшего научного учреждения страны,
официально став старейшиной советских ученых. Ушел в отставку с этого
поста В. Л. Комаров лишь за несколько месяцев до своей смерти, когда
у него уже не осталось больше сил для такой работы.
370

Владимир Леонтьевич Комаров
Остановимся лишь на нескольких моментах этой деятельности
В. Л. Комарова,— именно на тех, где, может быть, больше всего
проявилась его индивидуальность.
С именем В. Л. Комарова, тогда еще вице-президента, неразрывно
связано одно из важнейших событий в истории не только Академии
наук, но и всей советской науки, а именно создание системы
академических баз и филиалов. Когда в 1931 г., по инициативе В. Л. Комарова,
была создана Комиссия по базам Академии наук СССР, вероятно, даже
он сам, отчетливо понимавший острую необходимость создания новых
научных центров во всех районах нашей необъятной Родины, не
представлял, насколько изменит это начинание научную географию страны.
Уже в 1932 г. были организованы Закавказский, Дальневосточный (его
возглавил В. Л. Комаров) и Уральский филиалы Академии наук,
Казахстанская и Таджикская базы. Число их непрерывно расширялось,
они росли и в свою очередь «отпочковывали» новые филиалы и базы,
а по мере развития филиалы, расположенные в союзных республиках,
преобразовывались в самостоятельные академии наук. Таким путем
возникли академии наук в Грузии, Армении, Азербайджане, Узбекистане,
Казахстане, Таджикистане, Туркмении, Киргизии, Молдавии. Таким же
путем — из филиалов и баз — возникло и Сибирское отделение
Академии наук СССР, превратившееся ныне в один из важнейших центров
научных исследований.
И еще одно начинание, тесно связанное с именем В. Л. Комарова.
В тяжелые первые месяцы Великой отечественной войны, он,
задержавшись проездом в Свердловске, остается здесь и создает Комиссию
Академии наук СССР по мобилизации ресурсов Урала (впоследствии также
Западной Сибири и Казахстана) на нужды обороны, сразу же
развернувшую энергичную деятельность. Все возникающие вопросы надо было
решать очень быстро и четко, поэтому Комиссия организовывала не
институты и экспедиции, а временные комплексные бригады ученых,
оперативно выполнявшие то или иное конкретное задание. Уже зимой
1941/42 г. материалы, собранные комплексными бригадами, были
обобщены и представлены Правительству в виде обширного доклада
«О развитии народного хозяйства Урала в условиях войны».
Коллективу ученых во главе с В. Л. Комаровым, составившему этот доклад,
была присуждена в 1942 г. Государственная премия первой степени.
Старый уже и тяжело больной ученый в это трудное время еще раз
показал удивительную силу своего духа.
Но шло время, здоровье В. Л. Комарова становилось все хуже,
работать ему было все трудней. В июне 1945 г., после разгрома
фашистской Германии, в Москве и Ленинграде было торжественно проведено
празднование 220-летия Академии наук СССР, а 17 июля 1945 г. общее
собрание Академии освободило В. Л. Комарова по его просьбе от
обязанностей президента. 5 декабря 1945 г. Владимир Леонтьевич
Комаров скончался в Москве.
Заслуги В. Л. Комарова перед советской наукой нашли самое
широкое признание. Оно выразилось в присуждении ему звания Героя
Социалистического Труда (1943 г.), в избрании его депутатом
Верховного Совета СССР (1937 г.), в избрании почетным членом многих
академий (Грузии, Армении, Болгарии) и научных обществ (Всесоюзного
371

Владимир Леонтьевич Комаров
географического общества, почетным президентом которого он был
с 1940 г., Московского общества испытателей природы, Ленинградского
общества естествоиспытателей, Русского ботанического общества), в
присвоении его имени Ботаническому институту Академии наук СССР в
Ленинграде, Ботаническому институту Академии наук Азербайджанской
ССР в Баку, Институту ботаники Академии наук Казахской ССР в
Алма-Ате, Дальневосточному филиалу Академии наук СССР во
Владивостоке, в учреждении ежегодных Комаровских чтений при
Ботаническом институте в Ленинграде, в издании двенадцатитомного
собрания сочинений и т. д. и т. п. В его честь названо около ста
видов растений. Но не в этих внешних отличиях, как бы ни были они
заслужены и значительны, проявляется величие ученого. Оно — в том
наследстве, которое оставляет ученый после себя, в его трудах,
к которым все вновь и вновь обращаются последующие поколения
исследователей, в его идеях, продолжающих жить в науке, в его
учениках, идущих дальше учителя, в институтах и лабораториях,
созданных им.
Главнейшие труды В. Л. Комарова: Условия дау\ьнейшей колонизации Амура,
«Изв. Русск. географ, общ.», т. 32, № 6, 1896; Флора Маньчжурии, т. 1, СПб.,
1901; т. 2, ч. 1, СПб., 1903; т 2, ч. 2, СПб., 1904; т. 3, ч. 1, СПб., 1905; т. 3,
ч. 2, 1907; Поездка в Тункинский край и на оз. Косогол в 1902 г., «Изв. Русск.
географ, общ.», т. 41, № 1, 1905; Практический курс ботаники, ч. I. Строение
растений, СПб., 1905 (последующие издания: 1909, 1915, 1923, 1926, 1936, 1938, 1941);
Введение к флорам Китая и Монголии, «Труды СПб. ботанич. сада», т. 29, вып. 1—
2, 1908; Видообразование в кн.: «Итоги науки в теории и практике», т. 6, М., 1912;
Путешествие по Камчатке в 1908—1909 гг., М., 1912; Сбор, сушка и разведение
лекарственных растений в России. Справочник, Пг., 1915 (последующие издания:
1916, 1917); Типы растительности Южно-Уссурийского края, Пг., 1917; Краткий
путеводитель по Ботаническому саду, Пг., 1919; Ботанические маршруты важнейших
русских экспедиций в Центральную Азию, ч. 1. Маршруты Н. М. Пржевальского,
«Труды Главн. ботанич. сада», т. 34, в. 1, 1920; Краткий очерк растительности
Сибири, Пг., 1922; Жизнь и труды Карла Линнея (1707—1778), Берлин, 1923;
Практический курс ботаники, ч. 2. Типы растений, М., 1923 (последующие издания:
1935, 1939); Растения Южно-Уссурийского края, «Труды Главн. ботанич. сада», т.
39, в. 1, 1923; Растительность Сибири, Л., 1924; Ламарк, М.—Л., 1925; Малый
определитель растений Дальневосточного края, Владивосток, 1925 (совместно с
Е. Н. Клобуковой-Алисовой); Введение в изучение растительности Якутии, «Труды
комиссии по изучению Якутской АССР», в. 1, 1926; Из истории биологии (Что
такое жизнь?), М.— Л., 1926; Очерк растительности Якутии, в кн.: «Якутия», Л.,
1927; Флора полуострова Камчатки, т. 1, Л., 1927; т. 2, Л., 1929; т. 3, Л., 1930;
Библиография к флоре и описанию растительности Дальнего Востока, «Записки
Южно-Уссурийск. отд. Русск. географ, общ.», т. 2, 1928; Ботанические маршруты
важнейших русских экспедиций в Центральную Азию. ч. 2, Маршруты Г. Н. Потанина,
«Труды Главн. ботанич. сада», т. 29, вып. 2, 1928; Как произошел растительный
мир по библии и науке, М., 1929; Современное положение дарвинизма, «Труды Общ.
марксистов Ленинградск. ун-та», т. 2, 1929; Определитель растений
Дальневосточного края, т. 1, Л., 1931; т. 2, Л., 1932 (совместно с Е. Н. Клобуковой-Алисовой);
Происхождение культурных растений, М.—Л., 1931 (2-е изд. М., 1938); Гёте как
ботаник, в кн.: «Гёте (1832—1932)», М., 1932; К. Маркс и Ф. Энгельс о биологии,
Л., 1933; Происхождение растений, Л., 1933 (последующие издания: 1934, 1935,
1936, 1943); Ламарк и его научное значение, в кн.: Ламарк, «Философия зоологии»,
т. 1, М., 1935; Ботанический очерк Камчатки, «Камчатский сборник», т. 1, 1940;
Учение о виде у растений (Страница из истории биологии), М.—Л., 1940 (2-е изд.,
1944); Отечественная война и наука, М., 1942; К. А. Тимирязев, М., 1945
(совместно с Н. А. Максимовым и Б. Г. Кузнецовым); Основные законы жизни растений,
«Естествознание в школе», № 1, 1946; Введение в ботанику, М., 1949; Избранные
сочинения, т. 1—12, М.—Л., 1945—1958.
372

Владимир Леонтьевич Комаров
О В. А. Комарове: Васильев В. Н., В. Л. Комаров как исследователь флоры
и растительности Дальнего Востока, «Советская ботаника», № 8, 1939; Л а в р е н-
к о Е. М., Значение работ В. Л. Комарова для познания флоры Центральной Азии,
«Советская ботаника», № 8, 1939; Федченко Б. А., В. Л. Комаров как
исследователь Средней Азии, «Советская ботаника», № 8, 1939; Ферсман А. Е.,
Выдающийся ученый и общественный деятель, «Новый мир», № 10—11, 1939; Б о б-
р о в Е. Г., Наша современная флористика и значение работ В. Л. Комарова в ее
развитии, «Советская ботаника», № 6, 1944; Мещанинов И. И. и Чернов А. Г.,
Владимир Леонтьевич Комаров, М., 1944; Полянский В. И., Проблема вида в
ботанике и работы акад. В. Л. Комарова, «Природа», № 5—6, 1944; РадкевичО. Н.,
В. Л. Комаров и Ленинградский университет, «Вестник АН СССР», № 10, 1944;
Соболь С. Л., Работы В. Л. Комарова по истории биологии, «Наука и жизнь»,
№ 10, 1944; Шишкин Б. К. и Овчинников П. Н., Владимир Леонтьевич
Комаров, Л., 1944; Владимир Леонтьевич Комаров. Материалы к биобиблиографии
ученых СССР, ботаника, вып. 1, М.—Л., 1946 (список трудов В. Л. Комарова и работы
о нем); Ильин М. М., Значение работ акад. В. Л. Комарова для познания
истории флоры и растительности СССР, «Материалы по истории флоры и
растительности СССР», т. 2, 1946; Райков Б. Е., Педагогические взгляды В. Л. Комарова, в
кн.: «Общее собрание АН СССР, 29.XI—4.XII. 1946», М., 1947; О р бели Л. А,
Акад. В. Л. Комаров как президент и член Академии наук СССР, там же;
Сукачев В. Н., Акад. В. Л. Комаров как ботаник-эволюционист, там же; Г в о з д е ц-
кий Н. А., Путешествия В. Л. Комарова, М., 1949; Липшиц С. Ю., Русские
ботаники, биографо-библиографический словарь, т. 4, М., 1952 (список трудов
В. Л. Комарова и работ о нем); Павлов Н. В., Владимир Леонтьевич Комаров,
М., 1954; Десять лет со дня смерти Владимира Леонтьевича Комарова, 1945—1955,
М.—Л., 1957; Юзепчук С. В., Комаровская концепция вида, ее историческое
развитие и отражение во «Флоре СССР», в кн.: «Проблема вида в ботанике», т. I*
М.—Л., 1958.

Михаил Семеновиг
ЦВЕТ
1872-1919
ихаил Семенович Цвет известен своими исследованиями
хлорофилла. Он является творцом нового метода анализа
вещества — адсорбционного метода хроматографического
анализа, открывшего широчайшие возможности для
тонкого химического исследования. Метод
хроматографического анализа осуществляет заветную мечту химиков —
разделить смесь на компоненты до ее анализа. Он дает
возможность открыть искомое вещество в смеси многих родственных
химических веществ там, где обычные химические методы оказываются
совершенно бессильными: в промышленности органических соединений,
в биохимии и в других отраслях науки и техники. В силу исторической
случайности адсорбционный метод хроматографического анализа,
полностью разработанный М. С. Цветом и успешно им примененный
практически, был в забвении почти 30 лет. Лишь начиная примерно с 1931 г.,
метод М. С. Цвета стал находить все более и более широкое применение
во многих областях науки. Сейчас этот метод признан по своему
значению совершенно исключительным. На основе его возникла обширная
374

Михаил Семенович Цвет
химия каротиноидов, развертываются работы большой практической
важности по исследованию пигментов желчи и порфиринов; исследуются
физиологически важные пигменты — флавины и т. д. Метод Цвета
применяется при контроле продуктов и товаров. В будущем он найдет еще
и другие важные применения.
Михаил Семенович Цвет родился 19 мая 1872 г. в итальянском
городке Асти. Мать его была итальянка, Мария Дороццо; отец, Семен
Николаевич Цвет, был украинец, уроженец Черниговской губернии.
Одну из книг своих М. С. Цвет посвящает отцу: «Мыслителю и
деятелю». Учился М. С. Цвет в Швейцарии, сперва в колледже в Лозанне,
затем в Женеве, и в 1891 г. поступил на факультет естествознания
Женевского университета. Здесь он проявил особый интерес к химии,
физике и ботанике. Особенно много времени он проводил в лаборатории
общей ботаники. Уже в 1893 г., при переходе на третий курс
университета, М. С. Цвет собрал материал для серьезной анатомической работы
по стеблю пасленовых и выполнил ее настолько удачно, что она была
премирована Женевским университетом. Несколько \ет спустя работа
была опубликована. В лаборатории общей ботаники М. С. Цвет работал
и над своей докторской диссертацией, которую защитил в 1896 г. Тема
диссертации была из области клеточной физиологии; в ней М. С. Цвет
впервые столкнулся с вопросом о строении хлорофильного зерна, того
органа клетки, который является единственным носителем хлорофилла —
зеленой окраски растения. А с зеленой окраской неразрывно связана
способность растения к великому синтезу, совершающемуся в природе,—
к образованию углеводов из углекислого газа и воды.
Сидя на студенческой скамье, М. С. Цвет узнал на лекциях о том,
каким энергичным химическим воздействиям ботаники того времени
подвергали растительный зеленый материал, чтобы извлечь из него для
исследования зеленый пигмент. Так, например, согласно Ганзену
рекомендовалось спиртовую вытяжку из зеленого листа кипятить в течение
трех часов с едким кали. Сознание неудовлетворительности такого рода
методов и исследований, видимо, еще в эти ранние годы отложило свой
след в уме М. С. Цвета. Он понял, что в результате таких процедур
в руках ученых оказывались не естественные составные части
хлорофильного зерна, а искусственные продукты, артефакты.
Переехав после окончания университета в Петербург, М. С. Цвет
получил должность научного работника в Петербургской биологической
лаборатории, за год до того учрежденной П. Ф. Лесгафтом. И хотя
в отчете лаборатории за 1897 г. мы читаем, что ее сотрудник М. С. Цвет
в отчетном году занимался «изучением вопроса о значении гемоглобина
и хлорофилла и вообще анатомией и физиологией растений», его
особенно занимал хлорофилл. В 1898 г. М. С. Цвет опубликовал небольшую
работу под заглавием «Гемоглобин и хлорофилл. В каком направлении
желательно изучение последнего тела». Вслед за тем одна за другой
появляются характерные для М. С. Цвета очень короткие сообщения
о его работах. Лишь за небольшими исключениями они отклонялись от
уже избранного им направления. В редкие годы не появлялось ни одной
работы М. С. Цвета; иногда он давал за год даже пять-семь работ.
Заглавия их нередко бывали очень выразительны: «Снова о филоксан-
тине», «Существует ли зеленое вещество, называемое хлорофиллом?»,
375

Михаил Семенович Цвет
«Так называемый кристаллический хлорофилл — смесь»,
«Двойственность хлорофиллинов», «К познанию растительного хамелеона».
Переехав в Петербург, М. С. Цвет — еще очень молодой ученый —
привлекает к себе внимание крупнейших русских ботаников. Академик
А. С. Фаминцын, научные интересы которого лежали как раз в
областях, к которым М. С. Цвет подошел так близко, предоставил ему
возможность работать в своей лаборатории. В 1900 г. И. П. Бородин,
М. С. В оронин и Д. И. Ивановский провели М. С. Цвета в члены
Петербургского общества естествоиспытателей. Здесь уместно указать, что
прекрасные личные отношения с Бородиным не помешали М. С. Цвету
впоследствии с большой горячностью развенчать «бородинские
кристаллы хлорофилла», так много нашумевшие в свое время. С большой
убедительностью Цвет доказал, что эти кристаллы являются не
естественным пигментом зеленых частей растений, а результатом воздействия
на естественные пигменты различными средствами их обработки.
К 1901 г. М. С. Цвет подготовил свою магистерскую диссертацию
«Физико-химическое строение хлорофильного зерна. Экспериментальное
и критическое исследование». В Казани он сдал магистерский экзамен и
вскоре защитил диссертацию. Защита эта надолго осталась в памяти
тех, кто на ней присутствовал. Помимо того, что она по существу
прошла прекрасно, М. С. Цвет проявил на ней в полной мере присущий ему
талант блестящего лектора, любившего и умевшего мастерски обставить
свое выступление. Вся манера его держаться была артистична, и по
общей приподнятости настроения заседание факультета больше походило
на празднование юбилея, чем на защиту диссертации.
К январю 1902 г. М. С. Цвет переехал в Варшаву, где вначале
занимал скромную должность сверхштатного лаборанта, а затем ассистента
и приват-доцента в университете. Через пять лет он получил
профессуру по ботанике и агрономии в Варшавском ветеринарном институте,
и после того как в 1908 г. он был избран профессором ботаники и
микробиологии в Варшавском политехническом институте, он в 1909 г.
оставил работу в университете. В ноябре 1910 г. М. С. Цвет защитил
диссертацию на степень доктора ботаники под заглавием «Хлорофиллы
в растительном и животном мире». Работа эта была удостоена
Академией наук большой премии имени Ахматова. В последующие годы
М. С. Цвет опубликовал еще несколько работ. К 1914 г. число их
достигло 62. Но разразилась мировая война. Политехнический институт
спешно эвакуировался. М. С. Цвет при этом потерял свое имущество
и ценную библиотеку. Вскоре он стал профессором ботаники и
директором Ботанического сада Юрьевского (Тартуского) университета и
вместе с Юрьевским университетом эвакуировался в г. Воронеж. Здоровье
его вообще не отличалось крепостью, а после пережитых невзгод оно
было подорвано еще больше. На новом месте ему не удалось наладить
работу, и 26 июня 1919 г. он умер, в сущности совсем еще молодым
человеком, на пороге новых успехов и достижений.
Основные работы М. С. Цвета относятся к исследованию
хлорофилла. Когда он приступал к ним, сведения о хлорофилле были еще
очень скудны, и даже элементарный состав его был недостаточно
известен. Так, например, считалось, что он содержит железо, и не было
известно, что в нем содержится магний. В терминологии господствовала
376

Михаил Семенович Цвет
неопределенность: хлорофиллом называли и сумму пигментов, которые
переходят в спиртовой раствор из листьев (а кроме зеленого пигмента
в листьях содержится еще и желтый), и тот изумрудно-зеленый пигмент,
который различными приемами удавалось выделить из этого раствора.
М. С. Цвет, энергично поддерживая К. А. Тимирязева, считал
необходимым сохранить термин «хлорофилл» за суммой всех пигментов
зеленого листа, а зеленый пигмент без каких-либо примесей называть хлоро-
филлином. При этом М. С. Цвету удалось показать, что в пластиде
содержится не один зеленый пигмент, а два, и что в сущности только
один из них зеленого цвета,— его он назвал хлорофиллин |3, а другой —
хлорофиллин а — синего цвета. Он, кроме того, показал, что в спиртовой
вытяжке из зеленого листа кроме ранее известного желтого пигмента,
так называемого «ксантофилла», имеется целый ряд других желтых и
оранжевых пигментов (ксантофиллины и каротиноиды).
Как же удалось М. С. Цвету разобраться в такой сложной смеси
разнообразных пигментов, какими приемами сумел он разделить такие
близкие по окраске пигменты, как |3- и а-зеленые хлорофиллины, и не
только установить их существование, но и выделить их в чистом виде?
Считая недопустимым подвергать исследуемые вещества сильным
химическим воздействиям,. М. С. Цвет упорно искал физический (а не
химический) метод выделения из смеси отдельных веществ. В 1900 г.
он выступил со статьей, в которой впервые высказал идею о значении
адсорбции (поглощение поверхностными слоями вещества) в явлениях,
которые он изучал. Статья была озаглавлена «Хлорофиллины и мета-
хлорофиллины». В ней он говорил, что «хлорофиллины не извлекаются
из листьев чистым бензином не потому, что они были бы в нем
нерастворимы, а потому, что они удерживаются в хлоропластах молекулярными
силами... Но достаточно прибавить к бензину одну сотую спирта, чтобы
молекулярные силы были преодолены, и все пигменты переходят в
раствор». В доказательство правильности такого объяснения действия
примеси спирта к бензину М. С. Цвет привел такой опыт: растертая ткань
листа обрабатывается на холоду 40%-ным спиртом и затем
высушивается при той же температуре. Если бы спирт действовал химически на
пигменты, превращая их из нерастворимых в растворимые в бензине,—
ткань, обработанная спиртом, должна была бы после удаления
последнего обесцвечиваться в бензине. Между тем после вышеуказанной
манипуляции листья отдают бензину только каротин, точь в точь как
в свежем или прямо высушенном листе. Этот опыт можно несколько
видоизменить, и тогда основная мысль М. С. Цвета будет еще резче
подтверждаться. В спиртовую вытяжку хлорофилла можно положить
кусочки фильтровальной бумаги, полотна или крахмала. Пигменты будут
этими веществами поглощены, и в дальнейшем будут в отношении
бензина вести себя так же, как когда они находятся в хлоропласте. Силы,
которые удерживают пигменты в хлоропласте, в полотне, в
фильтровальной бумаге, в крахмале и тому подобном, «должны быть отнесены к
категории адсорбционных».
Те же мысли М. С. Цвет проводил и в ряде последующих своих
работ и окончательно завершил их в своей книге «Хромофиллы в
растительном и животном мире» (1910 г.). Метод, который он создал для
исследования хлорофилла, М. С. Цвет назвал адсорбционным хромато-
377

Михаил Семенович Цвет
графическим методом. Но по существу этот метод применим и к
неокрашенным веществам, и название «хроматографический» имеет скорее
историческое значение. Сам М. С. Цвет по этому вопросу высказывался
совершенно определенно и в очень ясной форме: «Все цветное
естественно привлекает наше внимание, и естественна же склонность наша
усматривать в определенной окраске веществ особенную преднамеренную
целесообразность. Отсюда и возникают порою лжепроблемы. Ведь нет
основания приписывать какому-либо веществу особые физиологические
или ойкологические свойства только потому, что вещество это для глаза
человеческого является окрашенным. С точки зрения объективной все
вещества ,,окрашены : белок, сахар и вода так же, как антоциан или
хлорофилл; только главные поглощения лучистой энергии падают на
другие спектральные участки. Целесообразна ли эта, всегда имеющаяся
окраска, т. е. необходима или вообще полезна ли она для поддержания
жизни данного существа — это должно быть установлено эмпирическим
путем для каждого отдельного случая. Сама по себе субъективная
окраска не имеет ровно никакого значения».
Идея, на которой основывается хроматографический
адсорбционный метод, очень проста. Раствор смеси веществ, которые желательно
разделить, пропускают через стеклянную трубку, заполненную
веществом, различно адсорбирующим эти вещества.
Для многих пигментов, в частности для хлорофилла, наилучшей
адсорбирующей средой является свежеосажденный и тщательно в
течение двух часов при 150° С высушенный порошкообразный углекислый
кальций. Так же хороша для этой цели сахароза. Во всяком случае
адсорбент должен быть химически совершенно индифферентным к
веществам исследуемой смеси.
Поступая в трубочку с адсорбентом, смесь будет разделяться
потому, что различные составные части смеси по-разному взаимодействуют
с адсорбентом, и те из них, у которых адсорбционное сродство с
адсорбентом больше, будут поглощены раньше; вещество, менее
адсорбирующееся, будет поглощаться в более удаленных слоях адсорбента. Так,
вдоль адсорбента, заключенного в трубочке, отдельные пигменты
расположатся слоями, и их можно будет подвергнуть исследованию каждый
в отдельности, Может показаться, что таким путем трудно достичь
строгого разделения компонентов смеси, что разделение будет более или
менее частичным. Однако это не так. При непрерывном протекании
раствора через адсорбент обнаруживается замечательное явление:
вещество с большим сродством к адсорбенту вытесняет вещество с
меньшим к нему сродством. Поэтому вещества, слабо адсорбирующиеся и
застрявшие в зоне сильно адсорбирующихся веществ, будут скоро
оттеснены на свое место, в свою зону.
Если затем через профильтрованную таким образом смесь
пигментов пропустить чистый растворитель (один или несколько раз
последовательно), то разделение пигментов будет еще более четким. Зоны
отдельных пигментов сместятся вдоль трубки и совсем отделятся друг от
друга, так как растворитель смещает их не в одинаковой мере. Столбик
адсорбента, в котором поперечными полосками распределены отдельные
пигменты, называется хроматограммой. Если тщательно отсосать
растворитель и вытолкнуть хроматограмму из трубки, то ее можно
378

Михаил Семенович Цвет
острым ножом рассечь на отдельные ломтики, соответственно зонам,
поглотившим отдельные пигменты, и затем подвергнуть их исследованию
каждый в отдельности.
Своим адсорбционным хроматографическим методом М. С. Цвет
исследовал целый ряд веществ, но особенно плодотворно он работал по
установлению состава хлорофилла, т. е. всей смеси пигментов, которые
содержатся в зеленом листе. Исследовал он также пигменты различно
окрашенных цветных водорослей. Наперекор взглядам, принятым в его
время в науке, он показал огромную сложность состава растительных
пигментов, и некоторые из результатов его работы были признаны еще
при его жизни и были развиты дальше. Это в первую очередь касается
открытых им двух хлорофиллинов, существование которых было
позднее подтверждено зарубежными химиками. Что касается самого метода,
то при жизни М. С. Цвета ему пришлось встретиться с несправедливым
к нему отношением. Так, австрийский химик Мархлевский, с которым
М. С. Цвет обменивался полемическими статьями, считал этот метод
настолько примитивным, что не допускал мысли при помощи его
получить достоверные результаты. У очень многих работы М. С. Цвета
вызывали «молчаливое недоверие». И хотя еще в 1912 г. в больших
биохимических руководствах были помещены статьи об адсорбционном хро-
матографическом методе М. С. Цвета, особенного применения этот метод
в те годы не имел. В 1928 г. вышел большой труд Вильштеттера по
энзимам, где широко использовался метод М. С. Цвета. Начиная с 1931 г.
он быстрыми шагами стал прокладывать себе пути в самые
разнообразные области исследования. Ныне его применяют физики, биохимики,
физиологи и т. д. За самое последнее время он завоевал себе право
гражданства в области изучения витаминов и гормонов, и ту простоту,
«примитивность», которую некогда ставили в упрек М. С. Цвету, теперь
все относят к числу важнейших достоинств его метода.
С помощью хроматографического адсорбционного метода М. С.
Цвета теперь производятся: определение степени чистоты индивидуальных
продуктов; очистка их от примесей; разложение сложных естественных
веществ на компоненты и выделение этих компонентов; установление
тождественности или различия весьма родственных веществ; контроль
продуктов и товаров.
Испытание однородности вещества методом М. С. Цвета дает
большую точность, чем другими методами, принятыми в практической химии.
Классический метод очистки вещества от примесей путем
фракционированной кристаллизации во многих случаях уступает
адсорбционному методу. В биохимии, где выпаривание, применяемое для очистки
веществ, нередко просто невозможно ввиду чувствительности
биохимических веществ к изменениям температуры, адсорбционный метод дает
в руки биохимику надежнейшее средство исследования. Именно с егр
помощью был выделен уроптерин из мочи, выделен из растений
витамин Е и т. д.
Замечательное открытие М. С. Цвета получило мировое признание.
Крупный специалист по хроматографии X. Стрейн, например, в
монографии, посвященной хроматографическому анализу, в 1942 г. писал:
«В 1906 г. в Варшаве был предложен новый остроумный метод
химического анализа, которому предназначено оказать влияние на жизнь
379

Михаил Семенович Цвет
человечества и всего живого мира. Он позволяет осветить сложнейшие
процессы природы как-то: процессы питания, влияния гормонов на
вид и характер людей и животных. Благодаря ему в сложном механизме
живой клетки были обнаружены реакции, ранее не снившиеся и во сне».
Годом позже в книге английских авторов Л. Цехмейстера и Л. Чолноки
«Принципы и применение хроматографии» говорилось: «Метод Цвета
осуществил заветную мечту химика разделить до анализа смесь на ее
компоненты», а еще раньше, в 1940 г., английский же ученый Д. Кемп-
белл-Гэмбл, указывая, что фамилия Цвет соответствует русскому слову,
равнозначному греческому «хромато», предложил в честь М. С. Цвета
хроматографический анализ называть цветанализом или цветсорбана-
лизом.
За последние годы область хроматографии значительно
расширилась. Наблюдения хроматограмм в свете так называемой
люминесценции при возбуждении ультрафиолетовыми лучами открыли возможность
анализировать таким способом и бесцветные вещества.
Хотя прямых учеников у М. С. Цвета не было, но значительность
его вклада в науку создала в настоящее время целую школу, связанную
с его именем и успешно развивающую начатое им дело.
Главнейшие труды М. С. Цвета: Гемоглобин и хлорофилл. В каком
направлении желательно изучение последнего тела, «Изв. Спб. Биологической лаборатории»,
т. II, вып. 3, 1898; Хлорофиллины и метахлорофиллины, «Труды СПб. общ.
естествоиспытателей», т. 31, вып. 1, 1900; Физико-химическое строение хлорофильного
зерна. Экспериментальное и критическое исследование, «Труды Казанского общ.
естествоиспытателей», т. 35, вып. 3, 1901 (магистерская диссертация); Хромофиллы в
растительном и животном мире, Варшава, 1910 (докторская диссертация);
Современное состояние химии хлорофилла, «Журнал Русск. физ.-хим. общ.», № 44, 1912;
Хроматографический адсорбционный анализ (Избранные работы), М., 1946.
О М. С. Цвете: Свешников Б. Я., Хроматографический и люминесцентный
адсорбционный анализ по методу М. С. Цвета, «Природа», № 6, 1941;
Рихтер А, А. и Красносельская Т. А., Роль М. С. Цвета в создании хромато-
графического адсорбционного анализа, в кн.: М. С. Цвет «Хроматографический
адсорбционный анализ», 1946; Свешников Б. Я., Современное состояние хромато-
графического анализа (там же); Гапон Е. Н. и Гапон Т. Б., Теория хроматогра-
фического анализа М. С. Цвета, «Докл. АН СССР», Новая серия, т. 59, № 5, 1948;
Фукс Н. А., Успехи хроматографического метода в органической химии, «Успехи
химии», т. 18, вып. 25 1949; Свешников Б. Я., М. С. Цвет — создатель
хроматографического метода, «Природа», № 9, 1951; Коштоянц X. С. и
Калмыков К. Ф., Против искажения истории открытия хроматографии, в кн.: «Материалы
по истории отечественной химии», вып. 2, М., 1953; История естествознания в
России, т. 3, М, 1962.

JlernJ) Лавловт
IIAKD1
1878-1942
етр Павлович Иванов был выдающимся советским
эмбриологом. Он родился 24 апреля 1878 г.
Среднее образование получил в Первой петербургской
классической гимназии, по окончании которой в 1895 г. он
сразу без колебаний поступил на естественное отделение
физико-математического факультета Петербургского
университета.
Биологические кафедры в Петербургском университете были в то
время представлены выдающимися профессорами. П. П. Иванов слушал
лекции А. Н. Бекетова, В. И. Палладина, А. С. Догеля, Н. Е.
Введенского, В. М. Шимкевича и В. Т. Шевякова. Уже с первых курсов
П. П. Иванов избрал своей специальностью зоологию беспозвоночных
и начал работу в лаборатории проф. В. Т. Шевякова. Большой
практикум он проходил под руководством М. Н. Римского-Корсакова, который
впоследствии рассказывал, что П. П. Иванов поразил его тогда знанием
фауны насекомых. Однако свои исследования он посвятил не
энтомологии. Его увлекла морфология, переживавшая тогда эпоху расцвета, я
381

Петр Павлович Иванов
только начавшееся тогда у нас экспериментальное направление в
изучении морфогенезов; большую роль в формировании интересов П. П.
Иванова в этом направлении сыграл В. М. Шимкевич. Факультетом была
выдвинута тема «Изучение регенерации одного из беспозвоночных».
П. П. Иванов стал разрабатывать эту тему на одном малощетинковом
черве, и в год окончания им университета эта работа, представленная
на физико-математический факультет, была награждена золотой медалью.
В этой работе уже содержится зародыш его «теории ларвального тела»,
разработанной им значительно позднее. Таким образом, последующие
работы П. П. Иванова можно рассматривать как постепенное и
органическое развитие его студенческой работы. Продолжение исследований
по регенерации на полихетах (многощетинковых червях) было начато
им уже в студенческие годы, в связи с чем он предпринял поездку на
Севастопольскую биологическую станцию.
По окончании университета в 1901 г. П. П. Иванов был оставлен
для подготовки к профессорскому званию при кабинете В. Т. Шевякова.
Однако и в дальнейшей работе главным научным авторитетом для него
всегда являлся В. М. Шимкевич. В 1903 г. П. П. Иванов получил
должность ассистента по зоологии беспозвоночных. Одновременно он вел
большую педагогическую работу в средних учебных заведениях (в
частной гимназии Песковской и в Первом кадетском корпусе), которую он
начал еще будучи студентом. Он продолжал работать в средней школе
до 1914 г., т. е. в течение почти пятнадцати лет, пока он не был избран
профессором зоологии Психоневрологического института имени
Бехтерева.
В 1904 г. П. П. Иванов был командирован в Берлин на
Международный зоологический конгресс. В следующем году он едет в
Неаполь, где продолжает работу по регенерации и развитию кольчатых
червей. В 1906—1907 гг. он, получив специальную стипендию Академии
наук, совершает путешествие на Малайский архипелаг. В то время по
инициативе А. О. Ковалевского Академия наук один раз в два года
давала стипендию одному из молодых ученых специально для
эмбриологических исследований. Целью командировки П. П. Иванова был сбор
материала по развитию мечехвостов, группы очень важной для
понимания соотношений классов в типе членистоногих. Эта тема его очень
заинтересовала, и хотя для этого пришлось на два года приостановить
начатую серию работ по аннелидам (кольчатым червям), он решился
ехать. Это дало ему возможность побывать на Яве (в Батавии и Бейтен-
зорге), где он работал на биологических станциях, а также совершил ряд
поездок по побережью Явы с целью добыть икру мечехвоста Limulus
moluccanus, а кстати посетить Паданг и Труссан на Суматре и Пенанг на
Малакке. К сожалению, П. П. Иванов не оставил описания этого
путешествия. Сохранилось только порядочное количество негативов его
яванских снимков, а также устные предания на основании его рассказов
об этой поездке. Конечно, П. П. Иванов, как страстный натуралист,
попавший в тропики, не ограничился выполнением своего задания по сбору
эмбриологического материала, а собрал большие коллекции по разным
группам животных.
Научные результаты этой поездки П. П. Иванова выразились в
сборах разнообразного зоологического и эмбриологического материала,
382

Петр Павлович Иванов
часть которого (по развитию мечехвоста и сколопендры) он позднее
обработал сам, а часть использовали другие исследователи — В. М. Шим-
кевич, Н. В. Насонов, К. М. Дерюгин и В. А. Лаздин.
По возвращении из путешествия на Яву П. П. Иванов вновь
обратился к работам по аннелидам, а материалу по развитию мечехвоста
суждено было до конца 20-х годов лежать без обработки. В 1909 и
в 1911 гг. он работает в Неаполе и в последнюю из этих поездок
значительную часть времени проводит в Мюнхене, где работает в лаборатории
Р. Гертвига.
В 1912 г. П. П. Иванов защитил диссертацию на степень магистра
зоологии и сравнительной анатомии на физико-математическом
факультете Петербургского университета. Про его диссертацию В. М. Шимке-
вич, бывший официальным оппонентом на защите, сказал, что это
лучшая из диссертационных работ, которые ему приходилось
рецензировать. После защиты П. П. Иванов становится приват-доцентом
университета и объявляет курс «Теоретической эмбриологии».
Этот курс в первом его чтении слушало пять-шесть
студентов-зоологов. Слушать П. П. Иванова было нелегко, особенно в то время, пока
он не приобрел еще навыка в чтении лекций. Но курс этот был очень
оригинально построен и чрезвычайно содержателен. Стержнем его было
сравнение морфогенезов при эмбриональном развитии, бесполом
размножении и регенерации. Такая постановка вопроса вытекала из его
диссертационной работы, в которой было развито новое понимание
морфологического состава тела у ряда беспозвоночных на основании
сравнения регенерации и эмбриогенеза у полихет.
1912 г. был для П. П. Иванова богат событиями. В этом году он
защитил диссертацию и был зачислен ассистентом на кафедру зоологии
Психоневрологического института, на которой он состоял до самой
смерти, причем с 1924 г. заведовал ею. За это время институт несколько
раз менял название: после революции он назывался 2-м
Государственным университетом, в 1921 г. был преобразован в Институт
медицинских знаний, в дальнейшем получил название 2-го Ленинградского
медицинского института, сейчас это — Санитарно-гигиенический
медицинский институт.
В 1918 г. П. П. Иванову было присвоено звание профессора. После
революции Петербургский университет очень расширился, слившись
с Бестужевскими курсами. Было учреждено много новых кафедр и
лабораторий, в том числе на базе Бестужевских курсов была создана
лаборатория эмбриологии позвоночных, которую с 1922 г. возглавлял
П. П. Иванов.
Несмотря на многие трудности, эмбриологическая лаборатория
успешно развивалась. В лаборатории появились аспиранты,
специализирующиеся студенты, посторонние специалисты. Из года в год работа
лаборатории развивалась и вскоре лаборатория стала центром эмбриологической
мысли, известным не только специалистам Ленинграда, но и далеко за его
пределами. Эмбриологический семинарий, созданный П. П. Ивановым,
привлекал к себе исследователей из Москвы, Казани, Харькова и других
городов. В университетской среде особенно ценили П. П. Иванова
подрастающие поколения зоологов. П. П. Иванов являлся для них авторите-
383

Петр Павлович Иванов
том и постоянным консультантом по самым разнообразным научным
вопросам.
Большую работу проделал П. П. Иванов во 2-м Медицинском
институте. Когда в 1924 г. курс зоологии в медвузах был заменен курсом общей
биологии, то на кафедре П. П. Иванова постановка этого совершенно
нового курса оказалась вскоре на такой высоте, что ему было поручено
составление типовой программы по этому предмету. В институте под
руководством П. П. Иванова оформилась крепкая кафедра. С 1932 г.
П. П. Иванов работал также во Всесоюзном институте экспериментальной
медицины (ВИЭМ), куда он был приглашен А. А. Заварзиным на
должность заведующего лабораторией эмбриологии.
Последние годы перед Великой Отечественной войной оказались для
П. П. Иванова особенно продуктивными и успешными. За эти годы им
опубликован ряд статей. В 1937 г. вышла его объемистая книга «Общая
и сравнительная эмбриология», а в 1941 г. сдано в печать переработанное
более краткое руководство по эмбриологии, в некоторых отношениях
превосходящее по качеству его книгу 1937 г. Эта книга вышла из печати уже
после его смерти, в 1945 г.
Работа во всех трех лабораториях, руководимых П. П. Ивановым,
особенно развернулась к 1939—1940 гг. Необычайно живо работа шла
в университетской лаборатории. В предвоенные годы эта лаборатория
была переполнена работающими, хотя штатный ее состав оставался по-
прежнему мизерным. В 1941 г. был подготовлен к печати том «Трудов
эмбриологической лаборатории ЛГУ», состоящий из работ П. П. Иванова
и его учеников. Этому сборнику не суждено было появиться при жизни
П. П. Иванова. Он был издан в 1949 г. как сборник, посвященный его
памяти.
Таким образом, Великая Отечественная война застала П. П. Иванова
в период энергичного развертывания научной деятельности, которая с
началом блокады Ленинграда, конечно, прервалась. Он с семьей очень
бедствовал до февраля в Ленинграде, потом был эвакуирован с эшелоном
университета. Но состояние его здоровья уже было таково, что он не смог
вынести условий переезда. На вокзале гор. Костромы, куда прибыл
университетский эшелон 15 февраля 1942 г., он находился уже в состоянии
агонии и скончался в тот же день в больнице гор. Костромы от
ослабления сердечной деятельности, вызванной предшествующим истощением.
Главная заслуга П. П. Иванова перед наукой заключается в
создании им важного и совершенно нового морфологического обобщения,
которое по широте охвата может быть сопоставлено только с теорией
зародышевых листков А. О. Ковалевского. Главные черты этого обобщения,
известного под именем теории ларвального тела, или первичной
гетерогенности состава тела членистых, состоят в следующем.
Как уже отмечалось выше, П. П. Иванов еще в первой своей работе
(1901—1903 гг.) обратил внимание, что после ампутации переднего конца
тела малощетинкового червя на любом уровне восстанавливается только
небольшая группа сегментов; эти сегменты тела отличаются от прочих
существенными анатомическими особенностями То же самое им было
установлено и для многощетинковых червей (1904, 1906, 1908 гг.).
Изучение метаморфоза личинок полихет показало, что сегменты,
восстанавливающиеся при регенерации на переднем конце тела кольчатых червей,
384

Петр Павлович Иванов
представляют собой не что иное, как сегменты личинки этих червей (тро-
хофоры), т. е. ларвальные (личиночные) сегменты. Дальнейшие
исследования (1908 г.) показали, что онтогенез передней (ларвальной) части
тела существенно отличается от онтогенеза остальной (постларвальной)
части тела; последняя возникает как бы в результате процесса
почкования на заднем конце ларвального тела.
Таким образом, было установлено, что состав тела кольчатых червей
с самого начала имеет двоякую природу; это открытие являлось ключом
для понимания организации и ряда других групп животных, поскольку
кольчатые черви несомненно являются узловой группой, с которой
связано происхождение некоторых других типов беспозвоночных. Теория
ларвального тела оказалась применимой, кроме кольчатых червей, к
членистоногим, моллюскам и плоским червям. Два последних типа, а также
некоторые кольчатые черви с малым количеством сегментов согласно этой
теории обладают только ларвальным телом.
Другие же кольчатые черви после метаморфоза состоят, наоборот,
почти нацело из постларвальных сегментов; остатком ларвального тела
является у них только головная лопасть. У ракообразных первичная
двойственность состава тела очень ясна: ларвальными сегментами являются
у них науплиальные (сегменты личинки — науплиуса), а постларвальными
сегментами — образующиеся позади ларвальных (позднее и иным
способом) метанауплиальные сегменты.
Наличие ларвальных сегментов характерно для животных, не
проходящих стадию свободно живущей личинки, например для малощетинковых
червей, в эмбриональном развитии которых П. П. Иванов (1928 г.)
обнаружил особенности мезодермы ларвальных сегментов, отражающие
признаки их предков. У членистоногих (мечехвоста и сколопендры), как
показал позднее П. П. Иванов, ларвальные сегменты образуют
ничтожный рудимент в переднем конц? тела личинки. Теория ларвального тела
помогает устанавливать родственные отношения между различными
типами животного царства.
Материал по развитию мечехвоста, собранный П. П. Ивановым на
Яве в 1906—1907 гг., долгое время лежал без обработки. Возможно, что
это оказалось к лучшему, так как в те годы у П. П. Иванова еще не была
разработана теория ларвального тела, поэтому он мог не обратить
внимания на наиболее интересные особенности развития зародыша
мечехвоста. Конечно, монография П. П. Иванова по развитию мечехвоста
(1933 г.) не исчерпывается изложением вопросов, связанных с теорией
ларвального тела. Она содержит важные данные по ранним стадиям
развития, по органогенезу, по биологии развития, филогении и т. д.
Эти данные успели войти в руководства и сводки, изданные во многих
странах. Но эта работа представляет собой в то же время крупный шаг
вперед в развитии теории ларвального тела. В ней было показано, что
первичная двойственность сегментации прекрасно выражена в развитии
мечехвоста.
После того как были сделаны эти наблюдения, естественно было
исследовать с точки зрения теории ларвального тела передние сегменты
высших членистоногих, т. е. трахейных. П. П. Иванов усиленно занялся
в конце 30-х годов развитием многоножек и насекомых (саранчи). В
результате этих исследований появилась очень важная работа по развитию
385

Петр Павлович Иванов
сколопендры (1940 г.). Работа же по развитию саранчи так и осталась
незаконченной; по-видимому, ее приходится считать окончательно
утраченной, так как никаких записей и рисунков, относящихся к этой работе,
не сохранилось. Только несколько рисунков из этой работы увидели свет
благодаря тому, что П. П. Иванов включил их в свое руководство 1937 г.
Работа по развитию сколопендры (1940 г.) показывает полную
приложимость теории ларвального тела к трахейным. В ней же содержится
анализ известных по литературе фактов по развитию первично-трахейных;
из этого анализа делается ясным, что первичная двойственность
сегментации мезодермы налицо и у первично-трахейных. В этой работе
проводится также анализ экспериментальных данных по развитию насекомых.
П. П. Иванов подметил, что учение о центре дифференциации в яйце
насекомых, развитое Зейделем и другими исследователями, превосходно
осмысливается морфологически с точки зрения теории ларвальных
сегментов. Этой статьей завершается распространение теории П. П. Иванова на
все классы сегментированных первичноротых, т. е. животных, у зародышей
которых первичный рот делается окончательным ртом животного.
Перед самой войной П. П. Иванов подготовляет статью «Первичная
и вторичная метамерия тела», в которой он проводит анализ
эмбриологических фактов из области развития сегментированных вторичноротых,
у зародышей которых первичный рот становится заднепроходным
отверстием (т. е. иглокожих, кишечножаберных и хордовых), и приходит
к выводу, что теория ларвальных сегментов приложима и к этим
животным. На основании литературных данных он убедительно показывает, что
первичная двойственность состава тела отчетливо прослеживается во всех
классах позвоночных. При этом П. П. Иванов вскрывает, что его теория
морфологически осмысливает открытую Шпеманом двойственность
основного формообразовательного аппарата в онтогенезе позвоночных.
Последний состоит, как известно, из головного и туловищного организаторов,
первый из которых формирует ларвальные, второй — постларвальные
сегменты. Однако если ларвальное тело первичноротых представляет собой
гомолог трохоформы, то прототипом ларвального тела хордовых служит
личинка вторичноротых — диплеврула. Равным образом способ
образования сегментов и основные черты онтогенеза постларвального тела у
первично- и вторичноротых глубоко различны. Тем не менее они
обнаруживают и изумительные черты сходства, к числу которых прежде всего
относится самое наличие двойственности состава тела.
Эта статья П. П. Иванова была напечатана только через три года
после его смерти, в 1945 г. Кроме суждений о позвоночных с точки
зрения развиваемой им теории она представляет собой автореферат всех его
прежних работ, посвященных проблеме первичной гетерономии состава
тела. Эту статью можно рассматривать как краткий конспект большого
трактата по ларвальным сегментам, который к сожалению, так и остался
ненаписанным.
Теория ларвальных сегментов строилась в течение всей научной
деятельности П. П. Иванова: первая работа, посвященная этому вопросу,
была сделана им еще в студенческие годы, а последнюю он дописывал
почти накануне смерти. Однако временами он приостанавливал разработку
своей теории, как бы забывая о ней и занимаясь другими работами. Нужно
сказать, что долгое время на эти работы почти не обращали внимание.
386

Петр Павлович Иванов
Только с середины 30-х годов они начинают приобретать мировую
известность. В обширном руководстве по зоологии Кюкенталя — Крум-
баха морфология аннелид оказалась изложенной с точки зрения теории
П. П. Иванова, что оказалось неожиданным для многих отечественных
зоологов. В руководстве по эмбриологии Е. Коршельта (1937 г.) развитие
аннелид и членистоногих (особенно xiphosura) изложено по П. П.
Иванову. Высокую оценку теория П. П. Иванова нашла в работе известного
зоолога Шульца. Лучший знаток морфологии членистоногих Снодграсс
целиком стал на позицию теории Иванова; то же сделал Штермер, а еще
ранее Гешелер и ряд других исследователей. В нашей литературе теория
П. П. Иванова получила отражение в работах А. Д. Ласточкина (1922 г.),
В. Н. Беклемишева (1944—1952 г.), Б. Н. Шванвича (1946 г.), П. Г.
Светлова (1957 г.), О. В. Чекановской (1957, 1962 гг.) и др.
Из других работ П. П. Иванова на первое место нужно поставить
два его руководства по эмбриологии (1937 и 1945 г. ). Значение этих
книг до сих пор очень велико, и притом не только для студентов при
прохождении ими курса обшей эмбриологии, но и для научной работы
биологов целого ряда специальностей, так или иначе связанных с
эмбриологией. Нет сомнений, что руководства П. П. Иванова будут служить
настольными книгами не для одного поколения зоологов.
Эти руководства особенно ценны не как сводки, а как
оригинальные сочинения, в которых нашли отражение эмбриологические взгляды
П. П. Иванова, накопленные в течение всей его научной деятельности,
а также его оригинальный подход к эмбриологии вообще.
Доминировавшее в эпоху начала деятельности П. П. Иванова
направление работ сравнительной эмбриологии, связанное преимущественно с
решением вопросов филогении, его не удовлетворяло, и он с давнего времени
(с 20-х годов) в своих лабораториях предпринимает экспериментальные
разведки в разных направлениях. С другой стороны, круг сложившихся
представлений механики развития ему кажется тесным. Проблема
зависимого и независимого развития, гормоны, физико-химические исследования
развития, обмен веществ и т. д.— живо интересовали П. П. Иванова.
Но и этот подход казался ему недостаточным. Он считал, что
сравнительная эмбриология и механика развития — только разные аспекты одной и
той же проблемы. Эмбриология по существу едина, поскольку ее объект —
индивидуальное развитие — представляет собой единство, неразложимое
и органическое. Поэтому общая эмбриология должна синтезировать
морфологию и физиологию развития. В своем руководстве и учебнике
П. П. Иванов последовательно проводит этот взгляд. Такой подход к
эмбриологии — не что иное, как воскрешение традиций эмбриологии К. Бэра,
которые в свою очередь восходят к очень древним временам (по крайней
мере к Гарвею, но строго говоря, к Аристотелю и Гиппократу).
Высказывание и последовательная защита этих взглядов П. П. Ивановым в
первую половину XX в., когда морфология и физиология развития
обособились настолько, что порою перестали понимать друг друга, сыграли
крупную положительную роль в науке.
Из других общих взглядов П. П. Иванова следует отметить его
учение об «установке развития», высказанное им в руководстве 1937 г.
Как опытный и проницательный эмбриолог П. П. Иванов не прошел мимо
замечательного факта, что характер промежуточных фаз онтогенеза
387

Петр Павлович Иванов
зависит от конечного состояния, к которому приводит процесс развития.
П. П. Иванов, в частности, специально отмечает, что под конечным
состоянием в этом смысле следует понимать не непременно конец
морфогенеза, а какой-то его этап, после которого установка развития может
измениться. Резче всего значение «установок развития» проявляется в
онтогенезах с метаморфозом, где установка на «личинку» сменяется
установкой на «дефинитивное состояние».
Упомянем еще о взглядах П. П. Иванова относительно
«преждевременной дифференцировки». Самый термин происходит от английского
precocious segregation, которым обозначалось ранее обособление зачатков
(Р. Ланкестер, Вильсон, Морган, Лилли и др.). Значение слова precocious
передано у П. П. Иванова словом «преждевременный», так как имеет
оттенок, не вполне перекрывающийся словом ранний, ускоренный и т. д.
Однако и этот перевод неточен, и поэтому термин П. П. Иванова иногда
вызывает недоумение (возможно, что лучше было бы оставить без
перевода это латинское слово и назвать это явление прекоциальной
дифференциацией). Дело идет о дифференциации некоторых клеток зародышей на
ранних стадиях развития и переходе их к функционированию в качестве
двигательных, секреторных, пищеварительных и т. д. элементов, в то
время, как основная масса клеток зародыша сохраняет эмбриональный
характер. Эта «преждевременная», или «ранняя», дифференциация имеет
приспособительный характер, например, в случае образования
провизорной глотки у зародышей плоских червей, активно заглатывающих
желточные клетки и т. п. П. П. Иванов занимался систематизацией этих
явлений, и им была по этому поводу подготовлена к печати теоретическая
статья порядочных размеров, к сожалению, бесследно пропавшая.
Этим далеко не исчерпываются оригинальные идеи П. П. Иванова.
Их очень много как в его руководстве, так и в специальных работах и
даже в популярных статьях. Сюда относятся проводимое им своеобразное
деление развития на периоды, интерпретация биогенетического закона
(кроме руководства см. также статью 1928 г. в журнале «Человек»),
интерпретация данных по маркировке зародышей у хордовых и т. д.
Экспериментальные работы П. П. Иванова весьма разнообразны.
Он придавал большое значение ранней детерминации, особенно
интересными ему казались стадии проэмбрионального развития, т. е.
физиологические изменения яйцевой клетки во время ее роста и созревания. В связи
с этим он предпринял совместно с К. А. Мещерской интересное
исследование физиологии проэмбрионального периода яиц насекомых (1934 г.),
обнаружившее наличие у насекомых гонадотропного гормона.
В поисках новых критериев для суждения об интенсивности обмена
веществ у зародышей он разработал методику учета скорости
потребления желтка путем измерения объема желточных зерен. На основании
применения этой методики к зародышам амфибий он пришел к заключению
о наличии взаимных влияний различных областей зародыша во время
гаструляционных движений эмбрионального материала. Детерминация
осевых органов, по мнению П. П. Иванова, происходит именно в
результате этих взаимных воздействий, определяющих в числе прочих свойств
различных зачатков тканей и интенсивность резорбции желтка в их
клетках; последняя как бы сигнализирует о происшедших процессах
детерминации. Эти взгляды П. П. Иванова с новой точки зрения поддерживают
388

Петр Павлович Иванов
значение взаимного формообразовательного влияния в эмбриональном
развитии.
Совсем иное направление имеет работа П. П. Иванова о развитии
зародышей амфибий в кровяной плазме. Эта работа, равно как и работа
по действию низких температур на развитие лосося, были подготовлены
к печати им в 1941 г. Упомяну, что, кроме того, осталась ненапечатанной
и потерянной работа по осмотическому давлению в регенератах.
Если принять во внимание работы учеников П. П. Иванова,
сделанные на его темы, то разнообразие тематики окажется еще большим.
Таким образом, экспериментальную работу П. П. Иванова можно
охарактеризовать как разведку, неутомимо производимую хотя и в разных
направлениях, но преследующих одну и ту же цель, именно нахождение
физиологического коррелата явлений формообразования.
Физиологическая трактовка зародышевых листков бластомеров, зачатков,
плазматических участков в ооцитах и т. д.— главная задача экспериментальных работ
П. П. Иванова. Отличительной чертой их, как уже указывалось, является
теснейшая связь морфологии и физиологии развития.
Остается еще коснуться популярных и обзорных работ П. П.
Иванова. Отметим его статью «О дюнах Сестрорецка». С редким талантом
в ней живо изображена картина живой природы. Осталась
ненапечатанной рукопись небольшой книжки под названием «Биологические основания
и пути эволюции животных», написанная для широкого круга читателей-
неспециалистов. Остальные статьи П. П. Иванова этого рода
представляют собой серьезные научные обзоры, помещенные преимущественно
в журналах «Природа», «Успехи современной биологии» и «Человек».
Очень интересна его статья об А. О. Ковалевском (1940 г.). Во всех своих
обзорных статьях П. П. Иванов неизменно проявлял глубокое знание
первоисточников, умение схватить в них самое интересное и, сохраняя
объективность, изложить их в то же время глубоко индивидуально, т. е.
занять по отношению к ним определенную позицию, при этом сделав
подчас неожиданные сопоставления и высказав оригинальные мысли.
Научный путь П. П. Иванова, как можно видеть из изложенного, был
несложным, и каждая фаза этого пути представляла собой развитие
зачатков, определившихся очень рано. Для стиля работ П. П. Иванова
характерно стремление к максимальной простоте и ясности в сочетании
с углубленной сосредоточенностью в исследовании. Количество работ
П. П. Иванова очень мало для ученого, проработавшего более сорока
лет. Всего им опубликовано около тридцати работ. Главной причиной
этого была не служебная перегрузка и не недостаток средств (хотя то
и другое сопровождало его всю жизнь), а необыкновенно высокое
уважение к печатному слову. И все-таки то, что он со столь малым числом
работ завоевал себе почетное мировое имя,— факт высоко поучительный
для тех, кто слишком заботится об абсолютной длине списка своих трудов.
Любимым занятием П. П. Иванова несомненно была лабораторная
работа. Он питал пристрастие к лабораторному рукоделию и обязательно
все делал сам, никогда не прибегая к помощи лаборантов для своей
работы. Он до самых последних лет сам сидел за микротомом, с
увлечением конструировал и мастерил из стекла и менделеевской замазки
нужные ему приборчики и камеры, всегда сам рисовал (и при этом
превосходно), сам делал микрофотосъемки и т. д. При этом нужно удиз-
389

Петр Павлович Иванов
ляться, как много он успевал сделать при его служебной перегрузке,
необходимости посещать всевозможные заседания и т. п.
Для товарищей П. П. Иванова по работе он рисуется в
воспоминаниях не на кафедре, не за письменным столом и т. д., а в лаборатории
с полотенцем на плече, за микротомом. Все, знавшие его лично, никогда
не забудут обаяния его несравненной душевной чистоты, как не забудут
тихого света его глубоких глаз. Для всех друзей и многочисленных
учеников он был всегда моральным авторитетом и образцом порядочности,
как бы скалой, на которую можно всегда опереться. Одно сознание, что
такие люди существуют на свете, всегда помогает жить. Все знали также
П. П. Иванова, как человека долга. Не сделать должного по его понятиям
было невозможно. Если же совершалось что-нибудь «недолжное» или
несправедливое по отношению к кому бы то ни было, то в его реакции на
это чувствовалась прежде всего моральная травма, нанесенная ему тем,
что такие вещи могут вообще происходить. Будучи требователен к себе,
он был требовательным к другим. Этим объясняется его некоторая
обидчивость; хотя он не столько обижался, сколько огорчался, когда от кого-
либо не получал того, что считал должным и справедливым. Он был
необычайно чувствителен к чужим несчастьям; этим он отличался с
детства. Но чувствительность и мягкость характера сочетались у него с
исключительной стойкостью духа, которая неизменно обнаруживалась в
трудные минуты, столь многочисленные в его жизни. Это же позволяло
ему в ужасной обстановке блокады Ленинграда, даже после разгрома его
квартиры авиабомбой, спокойно заниматься наукой под грохот немецких
батарей.
Сейчас еще трудно судить о месте П. П. Иванова в истории
эмбриологии. Для этого не создалось должной исторической перспективы. Однако
можно сказать следующее: в нашей стране, начиная от К. Вольфа, через
Пандера, Бэра, Ковалевского, Мечникова к следующим поколениям,
определилась как бы цепь мировых имен, нечто вроде преемственности. Мне
кажется, что П. П. Иванова можно считать преемником А. О.
Ковалевского.
Главнейшие труды 77. 77. Иванова: Регенеративные процессы у малощетинковых
кольчецов и их отношение к онтогенезу и морфологии аннелид. Диссертация, СПб.,
1912; Регенерация и онтогенез у Polychaeta, «Зоологич. вестник», т. I, вып. 2,
1912; К эмбриональному развитию Limulus moluccanus, «Труды Петроградск. общ.
естествоиспытателей», т. 53, вып. 2, 1924; Эмбриональное развитие околопендры в
связи с эмбриологией и морфологией Tracheata, «Изв. АН СССР», отд. биол. наук,
№ 2, 1940; Первичная и вторичная метамерия тела, «Журнал общ. биолог.», т. 5,
№ 2, 1945; Основы общей и сравнительной эмбриологии, М., 1937; Курс общей и
сравнительной эмбриологии, М., 1945; Общая биология (литографированные лекции).
О П. П. Иванове: Светлов П. Г., Памяти проф. П. П. Иванова, «Природа»,
№ 1, 1945; Жинкин Л. Н., Петр Павлович Иванов, «Учен. зап. ЛГУ», серия био-
логич., вып. 20, 1949; Шмидт Г. А., Работы П. П. Иванова о развитии метамерии
у первично- и вторичноротых, «Успехи современ. биологии», т. 33, вып. 3, 1952;
Светлов П. Г., О первичной гетерономии состава тела позвоночных, «Архив
анатом., гистолог., эмбриолог.», т. 34, № 2, 1957; Светлов П. Г., Жизнь и
творчество Петра Павловича Иванова (1878—1942), «Труды ин-та истории естествознания
и техники АН СССР», т. 24, 1958; Бляхер Л. Я., История эмбриологии в
России, Беспозвоночные, М., 1959; Бляхер Л. Я., Очерк истории морфологии
животных, изд. АН СССР, 1962.

[Борис Ллександ^овмг
ШЕЛЛЕР
1874-1945
истории отечественной ботаники, особенно ее советского
периода, видное место занимает творчество акад. Бориса
Александровича Келлера. Он был одним из основателей эво-
люционно-экологического направления в ботанике и одним
из организаторов ботанических исследований в СССР,
защитником и пропагандистом учения И. В. Мичурина.
Жизнь и деятельность Б. А. Келлера многогранна и
красочна. Советский народ знает его как прогрессивного представителя
старой русской интеллигенции, которая с радостью встретила Великую
Октябрьскую социалистическую революцию, и свою дальнейшую жизнь
посвятила служению народу, построению социалистического общества
в нашей стране. Как ученый-общественник, педагог и популяризатор
достижений науки, он многие годы с любовью отдавал свои знания
миллионным массам крестьянства, трудящихся, молодежи.
Борис Александрович Келлер родился 28 августа 1874 г. в
Петербурге в семье врача. Еще в детстве он стал страстным коллекционером
насекомых, растений, минералов. Поступив в 1892 г. на медицинский
391

Борис Александрович Келлер
факультет Московского университета, он сблизился с известным
ботаником И. Н. Горожанкиным — учителем многих крупных московских
ботаников. Это знакомство повлияло на выбор Б. А. Келлером своей
будущей специальности и определило переход его в 1894 г. на физико-
математический факультет, где была в то время кафедра ботаники.
Но заняться тогда серьезно ботаникой ему не было суждено. В 1895 г.
за участие в революционном студенческом движении он был исключен
из университета и выслан из Москвы без права въезда в
университетские и некоторые другие крупные города.
Он поселился около Саратова в качестве домашнего учителя, затем
был приказчиком в книжном магазине, корректором. После тайной
поездки в Саратов был арестован и отправлен с жандармами в Москву, где
ему предъявили обвинение «в принадлежности к преступному обществу,
поставившему себе целью ниспровержение существующего порядка».
Он был посажен в Таганскую тюрьму, но через месяц освобожден от
указанного обвинения «за недостатком улик».
В 1898 г. ему удалось поступить в Казанский университет, где он
изучал ботанику под руководством проф. А. Я. Гордягина. После
окончания в 1902 г. университета Б. А. Келлер был оставлен ассистентом при
кафедре ботаники.
Пребывание в Казанском университете дало возможность Б. А.
Келлеру еще в студенческие годы при поддержке Казанского общества
естествоиспытателей начать геоботанические и экологические исследования
в Саратовской губернии. Позже, в 1908 г. он совершил экспедиции в
полупустыни и горы — в Зайсанский уезд Семипалатинской обл., в Горный
Алтай (1909, 1910 гг.) и др. В 1909 г. он получил звание приват-доцента.
Б. А. Келлеру было ясно, что для углубленного выяснения
отношений между растениями и средой одних полевых геоботанических
наблюдений недостаточно. Он переходит к полустационарным исследованиям,
к опыту в природе и лаборатории и с этой целью организуются, в период
с 1912 по 1916 г., подвижные лаборатории в Сарепте, на Волге, в
черноземных степях, в Голодной степи в Туркестане. В 1913 г. Б. А. Келлер
занимает кафедру ботаники в Воронежском сельскохозяйственном
институте, где организует ботанико-экологическую опытную станцию, которой
впоследствии было присвоено его имя. С 1919 г. он становится
одновременно профессором Воронежского университета.
В Воронежском сельскохозяйственном институте Б. А. Келлер
проработал до 1930 г. Он развернул здесь, в особенности после 1917 г.,
большую педагогическую, научно-исследовательскую и общественную
деятельность. В эти годы он окончательно сформировался как крупный ученый
и завоевал глубокое уважение и признание ботанической общественности
Советского Союза.
В 1917 г. Б. А. Келлер был удостоен Русским географическим
обществом большой серебряной медали имени Н. М. Пржевальского; в 1923 г.
он получил диплом признательности как участник Всероссийской
сельскохозяйственной выставки; в 1925 г. был участником международной
ботанической экскурсии в Швецию и Норвегию; в 1928 г. избирается
почетным членом Общества любителей естествознания, антропологии и
этнографии в Москве, а в 1930 г.— почетным членом Общества
естествоиспытателей при Казанском университете, почетным членом Томского отделе-
392

Борис Александрович Келлер
ния Русского ботанического общества, членом-корреспондентом Шведского
фитогеографического общества. В 1929 г. Б. А. Келлеру было присвоено
почетное звание заслуженного деятеля науки РСФСР.
В 1930 г. Б. А. Келлер, как выдающийся ученый и активный
общественный деятель, был принят в члены ВКП(б) без кандидатского
стажа.
В 1931 г. Б. А. Келлер избирается действительным членом Академии
наук СССР, а в 1935 г. действительным членом ВАСХНИЛ. С 1931 г.
по 1937 г. он возглавлял Ботанический и одновременно с 1931 г. по 1936 г.
Почвенный институты Академии наук СССР. В этот период особенно
широко развернулась его большая научно-организационная и общественно-
политическая деятельность. В 1937 г. Б. А. Келлер был назначен
директором Ботанического сада АН СССР в Москве, а с 1941 г. по 1945 г. он
возглавлял Туркменский филиал АН СССР.
В 1932 г. Б. А. Келлер избирается членом ВЦСПС и председателем
секции научных работников при ЦК Рабпроса. В 1935 г. как делегат
ВЦСПС он был на конференции по защите академической свободы в
Оксфорде; в 1936 г.— в качестве делегата от Центральной черноземной
области участвовал в работе VI съезда Советов СССР и был делегатом
VII Чрезвычайного Всесоюзного съезда Советов, принимавшего
конституцию СССР; в 1937 г. как делегат Чрезвычайного Всероссийского съезда
Советов участвовал в принятии конституции РСФСР. Он был также
избран депутатом Московского областного Совета депутатов трудящихся
и членом Мособлисполкома.
Исключительно благоприятные условия, созданные Советской властью
для развития науки, оказали огромное влияние на развитие научной
деятельности Б. А. Келлера. Если за 17 лет до Октябрьской революции он
опубликовал 30 работ, то за последующие 27 лет им опубликовано около
400 статей, брошюр и книг.
Б. А. Келлер говорил, что вся его научная деятельность представляет
логическое развитие одного основного стремления, которое он определил
для себя еще в юности: изучать растение в его отношениях к окружающей
среде. Для достижения этой цели он занимался различными отделами
ботаники, переходил от систематики и анатомии к физиологии и обратно
и рассматривал растение со всеми особенностями его строения и
жизнедеятельности как целое, развивающееся при постоянном, сложном
взаимодействии со средой.
Такой подход к растению характерен для всей исследовательской
работы Б. А. Келлера.
Большое значение и известность имеют исследования Б. А. Келлера
по экологии солончаковых растений — галофитов, которым он уделял
внимание в течение почти всей своей исследовательской работы. Из его работ
по этому вопросу наибольший интерес представляют «Опыты и некоторые
общие выводы по экологии солончакового растения Salicornia herbacea»
(1921 г.) и «Явления крайней солеустойчивости у высших растений в
дикой природе и проблема приспособления» (1940 г.). Одним из общих и
важных выводов из этих исследований является следующий:
значительное засоление почвы легкорастворимыми солями, приносящее гибель
множеству растений из различных семейств, для мясистых солянок из
семейства лебедовых является необходимым условием для их сильного роста и
393

Борис Александрович Келлер
большой жизнестойкости. В этом замечательном факте Б. А. Келлер видел
подтверждение мысли К. А. Тимирязева: «Растение обращает в свою
пользу враждебные ему силы природы».
Б. А. Келлер показал, что в зависимости от различной засоленности
почвы выработались и различные в биохимическом отношении типы рас-
стений. Растения, обитающие на сильно засоленных почвах — солончаках,
способны регулировать соотношение накопляемых солей. Солерос,
например, способен накоплять в своих ассимилирующих органах огромное
количество легко растворимых солей, в особенности хлоридов, а отчасти
также и сульфатов. Но это растение может значительно регулировать и,
в частности, задерживать накопление солей при помощи роста. В таком
случае один и тот же фактор — засоленность почвы — используется
растением сначала для ускорения роста, противодействуя большому
внутреннему засолению, а потом, когда это внутреннее засоление наступит,—
для повышения жизнестойкости в суровых условиях существования.
На основании уже только одного этого Б. А. Келлер имел полное право
прийти к выводу, что отношения растений к среде надо брать в движении,
развитии, изменении.
В своих исследованиях Б. А. Келлер установил различные типы
приспособления растений к засоленности, химизм растений, произрастание
определенных экологических типов растений («жизненных форм») на
отдельных разностях засоленных почв, способность не только накоплять, но
и выделять соли и т. д.
Другая важная проблема, занимавшая Б. А. Келлера — водный
режим растений. Здесь работы велись главным образом по изучению
транспирации растений, осмотического давления и связи анатомических
элементов с интенсивностью транспирации. В своих исследованиях Б. А.
Келлер указывает на параллелизм между интенсивностью транспирации и
степенью развития сети жилок в листьях. Сравнивая интенсивность
транспирации у растений, воспитанных без засоления и с засолением, он
показал, что у последних она гораздо ниже. В условиях солевого голодания
у галофитов увеличивается сеть жилок, а вместе с этим и интенсивность
транспирации.
На основании своих анатомо-физиологических исследований ученый
пришел к выводу, что для растения следует обеспечивать необходимый
уровень поглощения углекислоты. При этом, например, подсыхание
некоторой части листьев может входить в эту норму. Близкая же эколого-
физиологическая норма может достигаться при помощи разных
особенностей формы, строения, отправления. В эволюционном освещении это
означает, что растительный мир на разных путях своей эволюции к
одинаковым или близким приспособлениям к условиям окружающей среды
приходил различными путями.
От изучения растений засоленных и засушливых местообитаний в
связи с условиями среды Б. А. Келлер пришел к постановке и развитию
общих вопросов экологии растений, как науки. Помимо огромного вклада
в экологию, который он сделал добытыми им фактами, его огромная
заслуга еще в том, что он правильно наметил дальнейшее развитие экологии
растений. Широкий научный кругозор в ряде ботанических дисциплин
дал ему возможность видеть цель экологии в том, чтобы устанавливать и
изучать типы среды и отвечающие им типы растений. В «Очерках по эко-
394

Борис Александрович Келлер
логии растений» (1933 г.) он следующим образом определил экологию
как науку: «Экология изучает особенности формы, строения, химизма и
всей жизни растений в тесной связи и взаимодействии с определенными
характерными сочетаниями окружающих внешних условий. Следовательно,
экология имеет дело с характерными типами организмов и с характерными
„типами внешней среды". Однако устанавливаемая связь между растением
и характерным для него местообитанием, нельзя ограничиваться одной
статикой: отношения растения и среды надо брать в их динамике.
Растению для завершения полного цикла развития нужна определенная смена
окружающих его условий, в чем обнаруживается диалектическое единство
среды и организма». Эту мысль Б. А. Келлер высказывал давно, но
к перестройке экологии на этой новой динамичной основе побудила его,
по его собственному признанию, теория стадийности Т. Д. Лысенко.
Экология, по Б. А. Келлеру, должна быть динамичной в двойном смысле:
во-первых, она должна учитывать эволюционный процесс, протекающий
различными путями и в различных формах, во-вторых, отношения
растений и среды необходимо рассматривать в их постоянном движении —
изменении.
Для разработки динамической эволюционной экологии Б. А. Келлер
организовал Лабораторию эволюционной экологии растений, которая в
настоящее время носит имя своего основателя и входит в состав Института
физиологии растений АН СССР. Лаборатория развивает идеи,
заложенные Б. А. Келлером, и разрабатывает экологические вопросы в
эволюционном направлении.
Взгляды Б. А. Келлера в области эволюционной экологии начали
формироваться еще в ранний казанский период его деятельности, но
наиболее полное выражение они получили в последние годы, особенно, когда
он стал работать над перестройкой статической экологии в динамическую.
Наиболее обстоятельно они изложены в его посмертно опубликованном
труде «Основы эволюции растений» (1948 г.).
Рассматривая эволюцию растений в связи с особенностями их
питания, Б. А. Келлер пришел к заключению, что из особенностей питания
растений вытекают их особенности в приспособлениях к окружающей
среде. Именно особенности питания у растений в процессе эволюции
привели их к прикрепленному образу жизни и сильному развитию наружной
поверхности, через которую поглощаются из окружающей среды
минеральная пища и солнечная энергия. Благодаря этому у растений
образовались со средой чрезвычайно тесные отношения.
Важным условием для правильной разработки эволюционно-экологи-
ческих вопросов было положение Б. А. Келлера о том, что внешние
условия оказывают одновременно и преобразующее и отбирающее действие.
Еще в 1923 г. Б. А. Келлер утверждал, что ненаследственные изменения
под воздействием окружающей среды могут при известных условиях
переходить в наследственные.
Выдвигая на первое место воздействие внешних условий для
возникновения новых наследственных изменений, оценивая эти изменения с
эволюционной точки зрения, Б. А. Келлер отнюдь не умалял роли самого
живого организма — развития растений. Больше того, именно в
индивидуальном развитии растений он видел основной источник тех
наследственных изменений, на которых строится эволюция. Поэтому он считал, что
395

Борис Александрович Келлер
правильное понимание взаимозависимости индивидуального и
эволюционного развития растений должно быть положено в основу эволюционной
экологии.
Чтобы доказать, что в индивидуальном развитии растений в крайних
условиях существования действительно могут получаться изменения
видового порядка, Б. А. Келлер в последние годы проводил большую
экспериментальную работу по изучению формообразующего воздействия
внешних условий. Он едва ли не первый среди экологов и физиологов
использовал теорию стадийного развития для изучения формообразования
у растений с эволюционной точки зрения. С этой целью он поставил
опыты с рядом пустынных однолетних растений, которые развиваются
только в течение весны. При различных способах ускоренной и
замедленной яровизации развитие и переход к цветению у одних видов проходили
более быстро, чем у других. Соответственно различным условиям
воспитания были получены резко различные растения. При этом все растения,
взятые в опытах, под воздействием условий среды дали многообразные
закономерные изменения видового порядка в ходе своего индивидуального
развития. Б. А. Келлер не сомневался, что в природе каждый из крайних
типов измененных растений при постоянном влиянии среды в
соответствующем направлении мог бы стать исходным для образования
отдельного вида.
Б. А. Келлер предложил называть научную отрасль, ставящую своей
задачей вызывать у растений изменения эволюционного значения с
помощью факторов внешней среды, «отраслью экспериментального изучения
эволюции растений». Руководящим в этой области является положение
Б. А. Келлера о том, что эволюция растений происходит на основе
особенностей питания и что в закономерных изменениях растений под
воздействием среды кроется основной источник изменений видового порядка,
на которых строилась эволюция растительного мира.
В таких исследованиях Б. А. Келлер видел путь изучения того, как
развиваются признаки и свойства в жизни организма и как, изменяя
их развитие, подходить к управлению наследственностью и к ее
преобразованию.
Б. А. Келлер принадлежал к тем биологам, которые высоко оценили
выдающееся значение идей великого преобразователя природы И. В.
Мичурина. Он был личным другом И. В. Мичурина и талантливым
пропагандистом его учения.
Весьма плодотворной была деятельность Б. А. Келлера также в
области геоботаники.
В классической работе «В области полупустыни» (1907 г.),
написанной совместно с почвоведом Н. А. Димо, он впервые изложил метод
экологических рядов в исследовании растительности, позволивший ему
показать изменение растительных группировок и самих растений под
влиянием тех или иных факторов среды, в частности рельефа местности. Этим
методом теперь широко пользуются все геоботаники. Б. А. Келлер
установил понятие «комплексов растительности», ввел представление об
экологически различных группах растений, входящих в состав одного и того
же растительного сообщества и названных им в 1923 г. «общежитиями».
В этой же работе он изложил эколого-морфологический метод в изучении
мелких единиц в пределах вида. Пользуясь данным методом, Б. А. Келлер
396

Борис Александрович Келлер
пришел к важному выводу, что в природе можно наблюдать картину
постепенного претворения одной формы растений в другую, «идущего
параллельно изменению внешних условий».
Как геоботаник, он много сделал в ботанико-географическом изучении
нашей страны, особенно в изучении полупустынь, степей и пустынь.
До Б. А. Келлера понятие полупустыни не было выработано. Он не только
открыл полупустыню, как новое биогеографическое явление, но и показал
его как своеобразный ландшафт, который характеризуется комплексностью
растительного и почвенного покрова. Он выяснил генезис этих комплексов
применительно к Каспийской низменности, охарактеризовал северную
часть Каспийской равнины как объект сельскохозяйственного освоения.
Эту равнину Б. А. Келлер характеризовал как «огромный резервуар
летнего солнечного тепла», который должен преобразиться в «пышный ковер
высокоценных растительных плантаций».
Б. А. Келлер разработал классификацию степей, изучал
происхождение степей и историческую связь между степями различных районов
и областей, занимался выяснением причин безлесия степей и т. д.
Геоботанические исследования Б. А. Келлера в области степей вместе с
исследованиями других наших ученых явились ценным вкладом в науку,
позволяющим путем преобразования природы наших обширных степных
пространств вести планомерное наступление на засуху.
Для ботанико-географических исследований Б. А. Келлера,
проведенных в Семипалатинской области, на Алтае, в б. Центральной черноземной
области и других областях нашей страны, характерны: во-первых,
изучение растений в связи со средой, во-вторых, изучение растительности
в связи с нуждами сельского хозяйства и, в-третьих, поиски общих
закономерностей распределения и развития растений.
Б. А. Келлер подчеркивал, что география растений должна глубоко
проникать в приспособительные свойства и реакции растений. Причем
надо постоянно иметь в виду, что расселение растений на Земле не носило
характера механического перемещения. Растения за миллионы лет до того,
как они достигли современного своего распределения, прошли необычайно
долгий и богатый путь эволюции от самых простых представителей до
наиболее сложных и «оснащенных» приспособлениями форм новой эпохи.
Расселяясь, попадая в новые природные условия и новые
взаимоотношения с другими живыми существами, растения эволюционировали и,
эволюционируя, расселялись.
В вопросе о причинах распределения растительности на Земле
Б. А. Келлер на первое место выдвигал свойства самих растений и
образуемых ими фитоценозов. К любому растению — маленькому мху или
гиганту-дереву, по утверждению ученого, надо подходить, как к живому
существу, которое возникло в результате очень продолжительной и
сложной истории. Из этой своей истории каждое живое существо вынесло
своеобразный сгусток прошлого — систему наследственных свойств. И у мха
и у дерева есть в силу этого свои особенные требования к условиям
существования и свои неодинаковые способности перестраиваться в
соответствии с изменением условий среды.
Таким образом и в вопросах экологии, и географии растений, и
геоботаники Б. А. Келлер выступает как талантливый
ботаник-дарвинист.
397

Борис Александрович Келлер
Следуя К. А. Тимирязеву, Б. А. Келлер считал, что нет «чистой» и
«прикладной» науки, а есть наука и ее приложение, и старался всегда
связывать свои научные выводы с жизненными запросами практики.
Поэтому он неслучайно рассматривал ботанику как теорию
растениеводства. В последнем издании своего учебника ботаники он увязывает
теоретические основы этой науки с сельскохозяйственным производством.
Он возглавлял ряд больших научных экспедиций в такие важные
сельскохозяйственные районы, как Поволжье, Южный Казахстан, Алтай,
Колхида и др., целью которых было, в частности, оказание помощи
развитию сельского хозяйства в этих районах.
Б. А. Келлер посвящал все свои знания и способности интересам
родной страны, нуждам народа, великим историческим задачам советского
государства. В 1927 г^ к десятилетию Великой Октябрьской
социалистической революции, вместе с группой беспартийных советских
интеллигентов во главе с академиком А. Н. Бахом, он выступил в печати с особой
декларацией, в которой заявил, что он отдает себя целиком на службу
рабочему классу, целиком и полностью разделяет и приветствует все
мероприятия коммунистической партии и под ее руководством будет
бороться за дело рабочего класса. Он с честью выполнил это свое обещание,
оставаясь до последних дней своей жизни патриотом, достойным
гражданином и неутомимым тружеником, ученым-большевиком.
Неслучайно было обращение Б. А. Келлера к философии
диалектического материализма и его настойчивое стремление осмыслить в ее свете
важнейшие задачи и обобщения биологических наук. Его учебники,
вышедшие еще в 30-х годах, содержат интереснейшую попытку показать
диалектичность жизненных процессов у растений. Под знаком перестройки
экологии и геоботаники на основе диалектического материализма, на
динамической эволюционной основе против статики и метафизики,
проведены им в 1934 и 1935 гг. две большие дискуссии, существенно
повлиявшие на дальнейшее развитие советской экологии и геоботаники.
В своих работах Б. А. Келлер сознательно стремился пользоваться
диалектическим материализмом как могучим методом исследования и
говорил: чтобы сознательно критически разобраться в различных частных
научных теориях и уметь их понимать, развивать и полнее использовать
для практики, необходимо овладеть философией диалектического
материализма.
Б. А. Келлер широко известен как популяризатор достижений
передовой советской науки среди самых широких слоев советских читателей.
Его книги «Что такое химия», «Жизнь растений», «Как произошел
человек», «Происхождение и развитие жизни на Земле» и др. переиздавались
по нескольку раз и переведены на многие языки народов Советского
Союза. Этими книгами Б. А. Келлер нес знания биологии в миллионные
массы трудящихся. Написанные простым, красочным языком, эти работы
получили одобрение Н. К. Крупской и А. М. Горького.
Борис Александрович Келлер скончался 29 октября 1945 г.
Борис Александрович Келлер, блестяще сочетавший деятельность
крупного ученого, биолога-дарвиниста с общественно-политической
деятельностью, был одним из активных строителей советской науки. Как
выдающийся ботаник, глубоко сознававший свой долг перед народом, он
отдал свой научный и популяризаторский талант развитию советской био-
398

Борис Александрович Келлер
логической и сельскохозяйственной науки. Продолжая лучшие традиции
отечественного естествознания, Б. А. Келлер дал классические работы
в области экологии и экологической физиологии растений. Советским
биологам Б. А. Келлер памятен и дорог как последовательный защитник и
пропагандист взглядов Мичурина, немало способствовавший торжеству
мичуринских идей.
Главнейшие труды Б. А. Келлера: Избранные сочинения, М., 1951; В области
полупустынь (совместно с Н. А. Димо), Саратов, 1907; Растительный мир русских
степей, полупустынь и пустынь, Воронеж, 1923; Динамическая экология, «Советская
ботаника», № 5, 1935; Главные типы и основные закономерности в растительности
СССР, в кн.: «Растительность СССР», т. 1, М., 1938; Задачи и пути советской
ботаники в свете третьего пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР, в
кн.: «Растение и среда», т. 1, М., 1940; Борьба за Дарвина, Л., 1941; Основы
эволюции растений, М., 1948.
О Б. А. Келлере-. Лавренко Е. М„ К 70-летию со дня рождения и
45-летию научной деятельности акад. Б. А. Келлера, «Природа», № 5—6, 1944;
Петров М. П., Памяти академика Б. А. Келлера, «Изв. Туркменского филиала
АН СССР», № 5—6, 1945; Борис Александрович Келлер. Материалы к
библиографии ученых СССР, серия биологич., «Ботаника», вып. 2, М., 1946: Шахов А. А.,
Академик Б. А. Келлер как основатель эволюционной экологии, «Вестник
АН СССР», № 11—12, 1946; Сукачев В. Н., Значение научной деятельности
академика Б. А. Келлера в развитии совеаской ботаники, «Агробиология-, № 1,
1947; Козо-Полянский Б. М„ Аутэкологическое учение академика Б. А.
Келлера, «Ботанич. журнал», т. 33, № 6, 1948; Лейсле В. Ф., Жизненный путь
академика Б. А. Келлера, «Записки Воронежского сельскохозяйственного института», т. 22,
вып. 1, 1949; Шахов А. А.. Выдающийся ботаник и биолог-мичуринец Б. А.
Келлер, «Агробиология», № 1, 1956.

Ллексей Ллексеевпг
УЖТФМСЛШЙ
1875-1942
лавные работы А. А. Ухтомского посвящены раскрытию
основных закономерностей, определяющих реакции
организма на разнообразные раздражения среды. Им создано
учение о доминанте, являющейся согласно А. А.
Ухтомскому одним из основных принципов или законов,
определяющих деятельность нервной системы, через посредство
которой организм непрерывно взаимодействует со средой.
А. А. Ухтомский обосновал представление о том, что
приспособление организмов к меняющимся условиям среды достигается благодаря
изменению или преобразованию различных органов и систем органов на
новый уровень функциональной подвижности или лабильности. Это
преобразование осуществляется благодаря тому физиологическому
механизму, который А. А. Ухтомский назвал принципом усвоения
ритма возбуждений. Учение об усвоении ритма возбуждений позволяет
понять преобразование живых систем уже в микроинтервалах времени.
Алексей Алексеевич Ухтомский родился 25 июня 1875 г. в сельце
Вослома Рыбинского уезда Ярославской губернии в семье помещика.
400

Алексей Алексеевич Ухтомский
Детские и юношеские годы А. А. Ухтомский провел на Волге, к которой
на всю жизнь сохранил горячую любовь, и с гордостью считал себя
«волгарем». Среднее образование он получил в Нижнем Новгороде, в
кадетском корпусе, который закончил в 1894 г. Большое влияние на него
в эти годы оказал преподаватель корпуса математик И. П. Долбня,
впоследствии профессор Петербургского горного института.
В 1894 г. А. А. Ухтомский поступил на словесное отделение
Московской духовной академии. Здесь он серьезно увлекся психологией,
философией и особенно теорией познания.
В теории познания А. А. Ухтомского заинтересовали вопросы
аксиоматики: являются ли основные математические истины
прирожденными у человека или, как и все основные положения естествознания, они
приобретаются эмпирически, т. е. путем наблюдения и опыта? Занимаясь
вопросами аксиоматики, он пришел к необходимости искать
физиологические корни процессов познания.
В области философии А. А. Ухтомского занимали главным образом
проблемы «свободы» и «необходимости», или детерминированности
человеческого поведения. Уже в эту пору он находился под сильным
впечатлением «Рефлексов головного мозга» И. М. Сеченова.
Исключительно большое впечатление производила на него сеченовская мысль о том,
что наипроизвольнейшие из произвольных поступков человека с
идеально сильной волей, действующего во имя какого-нибудь высокого
нравственного принципа и отдающего себе ясный отчет в каждом шаге,— одним
словом, деятельность, представляющая высший тип произвольности,
находится в полнейшей зависимости от внешних и внутренних условий, в
которых живет и развивается человек.
Интересы А. А. Ухтомского этого периода отражает работа,
представленная им при окончании академии. В ней он пытался выяснить, в
какой мере физиологическое учение о рефлексах в действительности
разрушает учение о свободе воли, об индетерминированности поведения
человека.
В 1898 г. А. А. Ухтомский окончил академию. В течение 1898—
1899 гг. он работал сельским учителем в Волоколамском уезде
Московской губернии, а в 1899 г. поступил на восточный факультет
Петербургского университета по евреиско-арабскому отделению, но уже через год
перешел на естественное отделение физико-математического факультета.
Его продолжала живо интересовать проблема выяснения мотивов,
определяющих поведение человека. Петербург он избирает потому, что туда
переехал И. П. Долбня.
В 1902 г. А. А. Ухтомский начинает специализироваться по
физиологии у проф. Н. Е. Введенского. Работа у Н. Е. Введенского явилась
особенно плодотворной потому, что сам Н. Е. Введенский в это время
был занят сосредоточенным методологическим пересмотром старых
представлений о природе нервного процесса, о природе взаимоотношений
между актами возбуждения и торможения.
1902 г. в жизни А. А. Ухтомского можно охарактеризовать как
начало настойчивых исканий тех закономерностей в деятельности нервной
системы, которые определяют координированные реакции организма как
целого на разнообразные изменения в среде. Плодом этих исканий,
стимулированных влиянием И. М. Сеченова и Н. Е. Введенского, было
401

Алексей Алексеевич Ухтомский
открытие доминантного процесса, т. е. такой рефлекторной установки,
которая способна занять собою нервную систему надолго, а у высших
позвоночных, обладающих головным мозгом, могущей оставить свой
след навсегда.
В XIX в. в физиологии закрепилось представление о рефлексе, как
об элементарной реакции или функциональной единице, суммой которых
определяется поведение организма в целом. Как функциональная
единица рефлекс мыслился в виде строго местной реакции, осуществление
которой обеспечивается определенным сегментом спинного мозга или
стволовой части головного мозга. С этой точки зрения полагали, что
каждый рефлекс имеет свое представительство или свою локализацию в
строго определенной части нервной системы или в нервном центре.
Современное учение о локализации функций в нервной системе своими
корнями уходит в представления физиологов первой четверти XIX
столетия. Общая черта, характеризовавшая эти представления, заключалась
в стремлении приписать каждому участку мозга (как и каждому
периферическому нерву) строго определенную и всегда постоянную функцию,
выявить при изучении нервной системы функции, которые являются
специфическими лишь для определенных участков мозгового вещества.
Каждому морфологическому субстрату нервной системы приписывалась
только ему присущая, строго определенная и к тому же постоянная
функция.
Каким же образом достигается возможность координации и
регуляции различных физиологических отправлений между собой в
соответствии с потребностями целого организма? На этот вопрос физиология
отвечала утверждением о существовании в стволовой части головного
мозга специальных координирующих или регулирующих центров — центров
высшего порядка, специальная функция которых заключается в
координировании и соединении между собою различных рефлекторных центров
спинного мозга. Какими же конкретными физиологическими
механизмами достигается возможность координирующей функции центров
высшего порядка? На этот вопрос физиология ответа не давала.
В 1904 г., подготавливая демонстрационный опыт к лекции своего
учителя Н. Е. Введенского, А. А. Ухтомский заметил, что у собаки в
период подготовления к акту дефекации (опорожнения кишечника)
электрическое раздражение двигательных точек коры головного мозга, т. е.
специальных центров иннервации мышц конечностей, перестает давать
обычные двигательные реакции в конечностях. Это раздражение
начинает, напротив, тормозить движение конечностей и вместе с тем
усиливать возбуждение в центрах дефекации, заложенных в поясничных
сегментах спинного мозга, тем самым способствуя более быстрому
опорожнению кишечника. Как только дефекация совершилась, электрическое
раздражение двигательных точек коры начинает вызывать обычные
движения конечностей. Это наблюдение легло в основу будущего учения о
доминанте, которое вскрыло ряд основных законов деятельности
центральной нервной системы.
После окончания в 1906 г. университета А. А. Ухтомский
зачисляется лаборантом физиологической лаборатории Н. Е. Введенского.
В 1908 г. Н. Е. Введенский привлекает А. А. Ухтомского к выполнению
совместной работы, посвященной изучению «Рефлексов антагонистиче-
402

Алексей Алексеевич Ухтомский
ских мышц при электрическом раздражении чувствующего нерва». Эта
работа продолжала исследования в области важного открытия,
сделанного Н. Е. Введенским в 1896 г., и известного в физиологии под
названием реципрокной или взаимной иннервации мышц антагонистов *).
Н. Е. Введенским было установлено, что координированное движение
конечности может осуществиться благодаря тому, что сокращение одних
мышц, вызванное, например, возбуждением центров сгибателей,
сопровождается одновременным расслаблением других антагонистических
мышц, вызванным одновременным реципрокным торможением в центрах,
иннервирующих разгибатели. Открытие реципрокного или
сопряженного торможения в центрах в физиологии впервые наметило пути для
понимания механизма и закономерностей осуществления актов
координации и регуляции физиологических отправлений в организме.
Ч. Шеррингтон, развивая впоследствии открытие Н. Е. Введенского
о реципрокном торможении, ограничил сферу реципрокной иннервации
различных мышечных групп лишь областью анатомических
механических антагонистов.
В 1909 г. в работе «Рефлексы антагонистических мышц при
электрическом раздражении чувствующего нерва» А. А. Ухтомский вместе
со своим учителем устанавливает совершенно новый в физиологии факт,
свидетельствующий о том, что возбуждение, возникающее в условиях
эксперимента при раздражении того или иного центростремительного
нерва, а в естественных условиях при раздражении того или иного
нервного рецептора, поступая в центральную нервную систему,
характеризуется способностью широко распространяться в виде диффузной волны
по всей нервной системе. Опираясь на этот факт, А. А. Ухтомский
впоследствии неоднократно развивал мысль о том, что нервную систему в
физиологическом отношении следует представлять как своего рода
диффузную нервную сеть, в которой элементы, ее образующие,— нервные
клетки и нервные волокна как в центральной части, так и на
периферии,— составляют единое и неразрывное целое. Если возбуждение,
поступающее в центральную нервную систему из того или иного нервного
рецептора, воспринимающего раздражение среды, способно в крайне
широкой степени разливаться по всей нервной системе, то естественно
ожидать, что на любое раздражение организм всякий раз должен отвечать
некими хаотическими реакциями, в которые вовлекаются все органы, так
или иначе иннервируемые нервной системой.
До этого в физиологии господствовало представление, согласно
которому простой рефлекс осуществляется благодаря тому, что
возбуждение проходит лишь через определенный сегмент нервной системы.
Благодаря такой сегментарной реакции на раздражение рецептора отвечает
лишь один эффекторныи орган, причем предполагалось, что все прочие
части нервной системы и тем самым организма в целом являются
индифферентными и в этой реакции не участвуют. Такого рода представления
развивал в 1906 г. Ч. Шеррингтон. Каким же образом возбуждение,
*) Под реципрокной, или взаимной, иннервацией принято понимать такое
взаимоотношение между центрами, при котором возбуждение центров иннервирующих одни
мышцы сопряжено с торможением центров, иннервирующих другие
антагонистические мышцы.
403

Алексей Алексеевич Ухтомский
придя в центральную нервную систему и разливаясь в ней в виде
диффузной волны, приводит в деятельное состояние лишь определенные
нервные центры, в то время как другие отделы нервной системы под
влиянием той же диффузной волны возбуждения не только не приводятся
в деятельное состояние, но, более того, тормозятся ею.
Ответ на этот вопрос был получен в основных чертах в одной из
главных работ А. А. Ухтомского, в его магистерской диссертации «О
зависимости кортикальных двигательных эффектов от побочных
центральных влияний», опубликованной в 1911 г.
Если организм на раздражение того или иного рецептивного поля *)
отвечает определенной рефлекторной реакцией, то реакция эта
приобретает для организма господствующее значение до тех пор, пока она
полностью не завершится. Возможность осуществления прочих рефлекторных
реакций при этом тормозится. Так, например, если в организме в
данный момент осуществляется рефлекторный акт, связанный с приемом
пищи, то он перестает реагировать на те раздражения, которые в других
условиях вызвали бы у него защитные рефлексы. То же самое можно
сказать и в отношении защитного рефлекса, полового рефлекса и т. д.,
когда при осуществлении одного рефлекторного поведения исключается
возможность выполнения других.
Невзирая на потенциальную способность производить очень много
рефлекторных реакций или актов поведения, организм в каждый
текущий период времени способен осуществлять лишь очень немногие или
даже одну-единственную рефлекторную реакцию.
В связи с теми или иными раздражениями среды, действующими на
соответствующее рецептивное поле, в тех частях центральной нервной
системы, которые связаны с раздражаемым рецептивным полем,
создается стойкий очаг возбуждения, вызывающий определенную деятельность
тех периферических эффекторных органов, которые связаны с
возбужденным очагом нервной системы. Одновременно образующийся очаг
возбуждения вызывает сопряженное или реципрокное торможение во
всех прочих частях нервной системы, вследствие чего исключается
возможность выполнения других рефлекторных реакций.
Если в момент возникновения стойкого очага возбуждения и
соответствующей этому очагу рефлекторной деятельности действовать
одновременно на другие рецептивные поля, то возникающее при этом
возбуждение, поступая в центральную нервную систему, не вызывает
ожидаемого рефлекса. Как указывалось выше, возбуждение, приходящее при
этом в нервную систему, разливается в ней в виде диффузной волны.
А. А. Ухтомский показал, что приходящие из других рецептивных
полей возбуждения не пропадают для организма даром.
Распространяясь в виде диффузной волны, они подкрепляют существующий,
господствующий очаг возбуждения и одновременно сопряженно углубляют
*) Рецептивным полем называется совокупность нервных рецепторов,
расположенных в определенной области тела, раздражение которых вызывает определенный
типичный рефлекс. Так, например, рефлекторное сгибание задней конечности
вызывается вредящим раздражением кожных рецепторов, расположенных в области стопы,
голени и частично бедра. Чесательный рефлекс, осуществляемый той же конечностью,
вызывается раздражением кожных рецепторов, расположенных в области спины,
уха и т. д.
404

Алексей Алексеевич Ухтомский
реципрокное торможение в прочих частях нервной системы.
Возможность осуществления хаотической реакции на диффузное
распространение волны возбуждения исключается состоянием сопряженного или
реципрокного торможения, подкрепляемого той же диффузной волной.
А. А. Ухтомский показал, что нет никакого основания
механически ограничивать сферу реципрокной иннервации областью
анатомических мышц антагонистов, как на этом настаивал Ч. Шеррингтон.
В такие же реципрокные отношения могут становиться и другие очень
разобщенные между собою центры, когда они регулируют определенное
состояние какого-нибудь органа или системы органов.
Физиологический механизм, лежащий в основе образования
стойкого господствующего очага возбуждения, вызывающего одновременно
сопряженное торможение во всех прочих частях нервной системы,
А. А. Ухтомский назвал принципом доминанты. Учение А. А.
Ухтомского о доминанте, в основных чертах намеченное в диссертации 1911 г.,
окончательно было сформулировано им в 1921 —1922 гг.
Доминанта — рабочий принцип или основное правило деятельности
нервной системы, которому подчиняется осуществление любой
рефлекторной реакции организма. Доминанта характеризуется следующими
основными чертами: 1) в центре, становящемся доминантным,
повышается возбудимость; 2) возбуждение в этом центре отличается стойкостью;
оно не может быть мимолетным во времени; 3) доминирующий центр
способен суммировать возбуждения; 4) возбуждение доминантного
центра обладает инерцией; дальние волны возбуждения подбадривают
установившуюся доминантную реакцию, ускоряя ее разрешение; 5)
возбуждение доминантного центра сопряжено с торможением других
рефлекторных механизмов, не принимающих участия в доминантной реакции.
Учение о доминанте, вскрывающее основные законы поведения
организма в окружающей его среде, имеет общебиологическое значение. Так
А. Д. Сперанский доказывал, что реакции организма являются
опосредованными через нервную систему и имеют характер рефлексов не
только на действие обычных средовых раздражений, но и на действие
патогенных раздражений, вызывающих заболевание.
Согласно А. Д. Сперанскому реакции организма на действие
патогенных раздражителей имеют характер сложных цепных рефлексов.
Закономерности деятельности нервной системы, реагирующей на действие
патогенных раздражений, подчиняются тому же правилу доминанты,
какому подчиняются обычные физиологические реакции на действие
обычных (нормальных) средовых раздражений. Учение о доминанте в
настоящее время все более и более входит в повседневный клинический обиход.
В психологии оно принято как физиологическая основа и предпосылка
поведения. А. А. Ухтомский указывал, что «доминанта есть принцип
работы центров, которому подчиняются одинаково и условные рефлексы,
и ассоциации психологов, и интегральные образы, в которых
воспринимается среда, но также и рефлексы мозгового ствола и спинного мозга».
Таким образом доминанте принадлежит существенная роль в процессе
новообразования реакций организма на изменения в среде.
Принпиц доминанты как основное правило деятельности нервной
системы впервые в истории физиологии позволяет понять физиологический
механизм осуществления координационных и приспособительных
405

Алексей Алексеевич Ухтомский
реакций организма на изменения в среде. А. А. Ухтомский опровергал
представление о существовании координационных центров или центров
высшего порядка, специальная функция которых заключается в
регуляции и координации физиологических отправлений в организме.
Согласно прежним представлениям в физиологии нервный центр —
это нечто неизменное, статически постоянное, с присущим для него
определенным и единственным качеством возбуждения. А. А. Ухтомский
показал, что это качество зависит от его состояния. В другом состоянии
тот же центр может приобрести существенно иное значение в общей
системе организма. Эти представления А. А. Ухтомского нашли свое
подтверждение в хорошо известных в физиологии опытах с перекрестным
сшиванием нервов. Вместе с тем нервный центр не является локально
очерченным участком, но представляет собой своего рода созвездие —
сопряженную совокупность участков (то, что А. А. Ухтомский называл
констелляцией центров), расставленных, быть может, довольно широко
и объединенных не столько постоянными путями, сколько единством
рабочего действия.
Реакции организма, характеризующие те или иные акты
поведения,— защитные, пищевые или половые, обычно обеспечиваются
совокупностью соответствующих нервных центров, образующих свою
констелляцию. Отдельные нервные звенья могут входить в несколько
констелляций, однако в каждой из них они приобретают тогда различное
физиологическое содержание для организма. Учение А. А. Ухтомского о
констелляции центров наметило принципиально новые пути в понимании
так называемой локализации функций в центральной нервной системе.
Доминанта — не только механизм координации реакций организма,
но и механизм интеграции, т. е. механизм осуществления целостности
организма в его непрерывных взаимодействиях с условиями среды, с
которыми организм составляет единство. Принцип доминанты в той мере,
в какой он обеспечивает координацию деятельности различных частей
тела, тем самым обеспечивает связь различных частей тела в единое
целое — организм и, кроме того, обеспечивает связь организма как целого
с окружающей его средой. С этой точки зрения рефлекс нельзя
представлять как строго местную реакцию, осуществляющуюся лишь через
определенный сегмент мозга и при осуществлении которого прочие сегменты
нервной системы индифферентны и в реакции не участвуют. Согласно
учению о доминанте рефлекс есть реакция нервной системы в целом.
Местный характер рефлекс приобретает лишь благодаря состоянию
сопряженного торможения, исключающего возможность вовлечения в
реакцию всех тех частей тела, которые не связаны с текущим доминантным
очагом возбуждения.
Сложность объяснения целостности организма явилась одной из
главных причин довольно широкого распространения в зарубежной
физиологии идеалистических учений о целостности (холизм, тоталитаризм
и т. д.). Представители этих течений рассматривают целостность как
особый «внутренний фактор» или как особую «изначальную силу»,
благодаря которой нервная система приобретает способность осуществлять
интегрирующую функцию, т. е. функцию целостности. Учением о
доминанте А. А. Ухтомский дает возможность подойти к выяснению
физиологического механизма целостности. Если каждая, даже так называемая
406

Алексей Алексеевич Ухтомский
строго локальная рефлекторная реакция является выражением
деятельности нервной системы в целом, то что же следует признавать
функциональной единицей? Согласно А. А. Ухтомскому функциональной
единицей в деятельности нервной сети следует считать не работу отдельных
рефлекторных дуг, или отдельных нервных центров, а работу всей
нервной сети в целом. Функциональной единицей является соответствующая
система или констелляция центральных звеньев, лежащая в основе
осуществления текущей физиологической поведенческой реакции
организма. Итак, функциональная система или констелляция является
функциональной единицей в деятельности нервной сети. Факт этот должен
представлять немаловажный интерес для современной биокибернетики, так
как понятие системы, как на это указывает в особенности У. Росс Эшби,
является одним из важнейших в кибернетике.
Если учением о парабиозе Н. Е. Введенского намечены пути для
понимания закономерностей жизнедеятельности отдельных тканей и
органов, то учение о доминанте А. А. Ухтомского намечает пути для
понимания природы и законов деятельности нервной системы в целом.
А. А. Ухтомский считал, что когда станет до конца ясным
происхождение и подлинная природа парабиотических явлений в нервных элементах,
станет понятна и природа доминанты. В этом смысле он считал
доминанту детищем парабиоза.
А. А. Ухтомский глубоко обосновал происхождение торможения из
возбуждения в любой части нервной системы. Им было показано, что
торможение того или иного нервного процесса есть выражение того, что
где-то в центрах возникла новая деятельность с новым направлением
работы, более или менее несовместимым с предыдущим направлением
деятельности.
В 1924 г., после смерти Н. Е. Введенского, А. А. Ухтомский стал
заведующим кафедрой физиологии Ленинградского университета,
которой руководил до своей кончины. Вместе с тем он продолжал
разработку того совсем нового направления в физиологической науке,
фундамент которого впервые был заложен Н. Е. Введенским. Он стал
признанным главой всемирно известной физиологической школы
Введенского — Ухтомского. Научные работы А. А. Ухтомского и его
учеников в основном посвящены физиологии нервно-мышечного аппарата
и нервных центров. Он ставил своей задачей найти на
нервно-мышечном препарате принципиальные пути для постижения общих
закономерностей жизнедеятельности органов, систем органов и организма в
целом.
Школа Введенского — Ухтомского стремилась преодолеть
односторонность и аисторичность так называемой классической физиологии.
Классическая физиология, одним из самых видных представителей
которой принято считать Иоганесса Мюллера, ставила своей целью
установить некие постоянные законы жизнедеятельности органов и тканей,
не зависящие как от времени — предыдущей и текущей истории живой
системы,— так и от особенностей действующего раздражителя.
Согласно основным представлениям «классической» физиологии, качественная
сторона ответной реакции органа предопределена так называемым
«законом специфической энергии», а количественная сторона — законом
«все или ничего».
407

Алексей Алексеевич Ухтомский
Согласно «закону специфической энергии», который мыслится как
некое изначальное и постоянное свойство живой ткани, последняя
реагирует независимо от характера действующего раздражителя всегда
однозначно. Так, например, если глаз будет подвергаться не только
раздражению светом, который является для глаза адекватным
раздражителем, но и действию таких раздражителей, как механический или
электрический, организм во всех случаях будет отвечать зрительным
ощущением. То же самое относится не только к другим органам чувств,
для которых первоначально был сформулирован закон специфической
энергии, но и ко всем живым тканям. Так, например, мышца всегда
отвечает сокращением, независимо от характера действующего
раздражителя. Согласно закону «все или ничего», живая ткань независимо от
характера раздражителя, если только его действие достигнет известной
пороговой величины, отвечает всегда максимальной реакцией,
одинаковой как по своей величине, так и по длительности течения. Согласно
представлениям «классической» физиологии, не только раздражитель,
но и функциональное состояние живой системы, т. е. история —
изменение ее в микроинтервалах времени, не определяют
жизнедеятельности и содержания ответных реакций органов и организма в целом.
Принципиально иную позицию в понимании значения действз'ю-
щего раздражителя и функционального состояния живой системы
заняла школа Введенского — Ухтомского. Считая, что в физиологии
принципиально невозможны статические закономерности, эта школа
поставила своей задачей установить причины и механизмы,
обусловливающие постоянно меняющееся состояние живой системы. Вне учета
роли раздражителя и истории живой системы принципиально
невозможно определить закономерности течения и преобразования функций
в организме.
Принципиальные установки «классической» физиологии уводили
физиологию в сторону от основных проблем передовой эволюционной
биологии. Передовая эволюционная биология признавала за внешней
средой, так же как и за временем, роль факторов, имеющих громадное
влияние ка ход и на конечные результаты эволюции. Между тем
«классическая» физиология отрицает значение этих факторов в
изменении содержания ответных реакций в микроинтервалах времени. Если
отрицать значение этих факторов в функциональном преобразовании
живых систем в микроинтервалах времени, то тогда невозможно понять
значение их как факторов развития в макроинтервалах времени — как
в филогенезе, так и в онтогенезе. Установив на огромном фактическом
материале то значение, которое имеют раздражитель и время (история
системы) в качестве факторов, определяющих функциональную
перестройку живой системы в микроинтервалах времени, А. А. Ухтомский
тем самым перебросил мост к основным проблемам эволюционной
биологии. В противоположность «классическим» представлениям в
физиологии, А. А. Ухтомский выступал против понимания нервного
процесса как обратимого, с возможным возвратом к исходному состоянию.
Живая система в ходе своей эволюции принципиально необратима не
только в макро-, но и в микроинтервалах времени.
А. А. Ухтомский вскрыл ошибочность распространенных
представлений о рефлекторной деятельности, которая якобы всегда имеет
408

Алексей Алексеевич Ухтомский
лишь защитное значение для организма и направлена на удаление или
прекращение раздражения и раздражителя. Он подчеркнул, что
рецепторы животного организма не могли бы развиваться, если бы
рефлекторная система только ограждала их от сближения с
раздражителем. На примере анализа рефлекса экстензорного толчка (разгибание
конечности) А. А. Ухтомский обосновал представление, согласно
которому рефлекторная система в первую очередь дает место реакциям
сближения со средой, позволяющим распознавать ее, тогда как реакции
защитного и отрицательного значения выступают лишь во вторую
очередь.
В 1921 г. А. А. Ухтомский делает первые наброски по
обоснованию рефлекторной природы познания.
В 1928 г. в статье «Раздражитель и возбуждение с точки зрения
эндокринологии и физиологии нервной системы» А. А. Ухтомский
подвергает критике субъективно-идеалистические толкования закона
специфической энергии. А. А. Ухтомский писал, что во всех случаях,
когда физиологи в раздражителе организма видят всего лишь чужеродного
нарушителя жизни и не предполагают специфического
соответствия между рецептором и «адекватным» для него раздражением,
молчаливо допускается, что различения в среде принадлежат, в сущности,
исключительно нам и нашим центрам: это мы расцвечиваем нашу
среду разнообразием качеств, окрасок, звуков, предметов и лиц, которых
в действительности нет. Там же, где говорится, что для возникновения
возбуждения требуется соответствие между физиологическим
субстратом и раздражителем, рецептором и стимулом, организмом и средою,
привносится постулат, что различение не принадлежит исключительно
нам, но имеет основания вне и независимо от нас.
В 1938 г. в статье, посвященной И. П. Павлову «Об
условно-отраженном действии», А. А. Ухтомский писал: «Условный рефлекс
И. П. Павлова есть, без сомнения, лишь начало той новой
экспериментальной дороги, которая намечена великим физиологом. Это частный и
особый пример среди аппаратов, которыми совершается в человеке
отражение и отраженная деятельность в том многообразном и общем
значении, которое очерчено в теории отражения В. И. Ленина. «Рефлекс»,
«условное отражение», «теория отражения» — это отнюдь не простое
совпадение омонимов. Замечательная теория отражения В. И. Ленина
ставит новые и новые задачи для физиологического учения о
рефлексах; предстоят еще новые перестройки в самом понятии «рефлекс»,
чтобы расширить его аналитическое применение».
В 1927 г. вышла книга А. А. Ухтомского «Физиология
двигательного аппарата», представлявшая собой переработанный курс лекций,
читанный студентам Ленинградского университета. В этой книге
А. А. Ухтомский, в частности, развил оригинальную систему взглядов
в понимании природы утомления. Дальнейшая разработка этой
проблемы нашла свое отражение в его докладе «Возбуждение, утомление,
торможение», на V Всесоюзном съезде физиологов в 1934 г. В том же
1927 г. вышла другая монография А. А. Ухтомского «Учение о
парабиозе». В ней он не только раскрыл всю глубину учения, созданного
Н. Е. Введенским, но и указал на ту преемственную связь, которая
существует между учением о парабиозе и учением о доминанте.
409

Алексей Алексеевич Ухтомский
С 1928 г. А. А. Ухтомский в связи с выдвинутым им учением об
усвоении ритма предпринял глубокую разработку проблемы
физиологической лабильности. Лабильность есть характеристика живой ткани,
выражающая способность ее воспроизвести определенное максимальное
число возбуждений в единицу времени. Длительность протекания
одиночного возбуждения характеризует ритм возбуждения, который
способен воспроизвести тот или иной орган в единицу времени. Для
«классической» физиологии этот ритм является постоянной и неизменной
характеристикой органа, что привело к представлению о собственном
ритме, различном для разных органов и не меняющемся, если ритм
раздражений превосходит собственный ритм возбуждений. А. А.
Ухтомский установил способность органов и организма в целом
перестраивать ритм своих возбуждений в соответствии с ритмом
раздражений, навязываемым извне. Орган способен в широких пределах менять
ритм воспроизводимых им возбуждений, удлиняя или укорачивая
длительность каждого возбуждения в отдельности, что дает возможность
органу усваивать более высокие ритмы раздражений, присущие тому
или иному органу.
А. А. Ухтомский показал, что в процессе усвоения ритма
деятельность и работоспособность органа не понижается, как это можно было
бы ожидать, а, напротив, повышается, что сопровождается увеличением
интенсивности обмена веществ и укорочением цикла или длительности
отдельного возбуждения. В связи с этим фактом огромной
принципиальной важности А. А. Ухтомский вновь исключал возможность
понимания процесса торможения как результата истощения деятельности
органов.
Усвоение ритма по самому существу своему представляет
эволюционный процесс, осуществляемый в микроинтервалах времени, в течение
которого происходит функциональная перестройка органа и в которой
время или история являются фактором, определяющим эту
перестройку. Раз усвоенный ритм возбуждения воспроизводится нервными
центрами и тогда, когда навязывавшийся ритм раздражений прекратил свое
действие. Учению об усвоении ритма будет принадлежать большая
роль в эволюционной биологии, особенно в связи с анализом
механизмов преобразования органов или организма в целом в процессе
эволюционного развития.
Учение о лабильности было не только углублено, но во многих
отношениях заново создано А. А. Ухтомским. «Классическая»
физиология, следуя традициям старой физики, полагала, что нормальные
физиологические ритмы и, в частности, ритмы возбуждений в нервной
системе должны быть подчинены линейным зависимостям и являются
нормальными объектами для гармонического анализа. В последние
годы А, А. Ухтомский сделал исключительное по своему значению, по
своим перспективам обобщение: ритмически функционирующая живая
система принадлежит к числу систем с нелинейными зависимостями,
Под нелинейной системой принято понимать систему, свойства которой
меняются по ходу ее деятельности и в связи с последней. Нелинейная
зависимость, открывающаяся в парабиозе, это не аномалия, а ключ к
пониманию природы нормального физиологического возбуждения.
С точки зрения учения А. А. Ухтомского о лабильности живой систе-
410

Алексей Алексеевич Ухтомский
мы, согласно которому ритмы тканей и органов являются
принципиально нелинейными колебаниями, обычные и общепринятые зависимости
и представления о ритмах в «классической» физиологии являются
лишь частными случаями и упрощениями. Как учение о доминанте, так
и представления А. А. Ухтомского о физиологических ритмах как о
нелинейных колебаниях имеют исключительно важное значение для
современной биокибернетики.
Кибернетика — наука о принципах управления и формах связи в
живых организмах и машинах. Очевидно, соответствующие принципы
управления должны быть общими и для живых организмов, и для
машин. До сего времени кибернетикой не сформулированы
соответствующие принципы управления, которые позволили бы понять механизмы
осуществления координированных реакций в интегрированном
саморегулирующемся организме. Между тем в физиологии соответствующий
принцип сформулирован. Мы не знаем никакого другого принципа,
помимо принципа доминанты, который бы в столь полной и,
потенциально, почти в исчерпывающей форме позволил понять механизмы
управления и осуществления координированных реакций в целостных живых
организмах.
Опираясь на учение об усвоении ритма и физиологической
лабильности, А. А. Ухтомский незадолго до смерти широко поставил
проблему биологического равновесия. Биологические системы
характеризуются, по А. А. Ухтомскому, скоростями восстановления равновесия,
причем они либо возвращаются к так называемому исходному
равновесию, либо переходят к новому состоянию равновесия. Вообще говоря,
реакция сводится к более или менее быстрому усвоению раздражителя,
если можно так выразиться, привыканию к нему. С этой точки зрения,
приспособляемость организма к среде следует рассматривать не только
как способность более или менее быстрого возвращения к так
называемому исходному равновесию, но и как способность создания новых
видов равновесия, т. е. создания новых форм единства организма с
условиями среды.
Согласно А. А. Ухтомскому так называемый физиологический
покой не есть пассивное бездействие, а специальное ограничение акта
возбуждения — оперативный покой. Оперативный покой представляет
собой не что иное, как динамическое равновесие, для поддержания
которого требуется определенная работа. Оперативный покой есть
эволюционное достижение, обеспечивающее организму возможность
аналитического исследования среды.
Представления И. М. Сеченова, Н. Е. Введенского и И. П.
Павлова о принципиальной преобразуемости живых систем в связи с
действием раздражений среды было далее развито и углублено
А. А. Ухтомским в 1927 г. в работе «Парабиоз и доминанта». Обобщая
данные школы, созданной Н. Е. Введенским, он писал следующее:
«Говорят: собственность есть «инстинкт». Надо сказать на это: ну
и что же, что инстинкт? Это отнюдь не значит, что всегда и
непременно человеческая деятельность, как натянутая резинка, будет срываться
вновь и вновь, чтобы стукнуться в этот инстинкт как в роковую силу.
Природа наша возделываема. Заданное в ней мы берем, чтобы
подняться выше на путях тех проектов, которые строятся для предстоящего.
411

Алексей Алексеевич Ухтомский
Интерес не в том, что эти проекты будущего являются
надстройками над древними инстинктами, интерес не в фундаменте, а в том, что
на этом фундаменте строится. Сами фундаменты, хотя и медленно,
необходимо должны изменяться по мере роста все новых и новых
условных связей И. П. Павлова. Поэтому инстинкты — не незыблемый
постоянный фонд, а расширяющееся и преобразующееся состояние
человека. Из того, что при анормальных условиях высшие достижения
сдают наиболее легко, а наидревнейшие остаются, не значит, что
наидревнейшие суть «основы поведения человека», а новые и высшие не
являются таковыми. Из древнейших животных инстинктов поведение
современного нам нормального человека можно понять столько же, сколько
и из свойств яйца и зародыша. Можно сказать, что все дело человека
и его поведения — в построении и культивировании новых инстинктов.
Как я убежден, наиболее важная и радостная мысль в учении дорогого
И. П. Павлова заключается в том, что работа рефлекторного аппарата
не есть топтание на месте, но постоянное преобразование с
устремлением во времени вперед». Уже в этих словах можно частично видеть то
решение проблемы о детерминированности нашей воли, которое встало
перед А. А. Ухтомским еще в юности под влиянием И. М. Сеченова
и становилось все яснее и глубже благодаря выдающимся достижениям
И. П. Павлова и его школы.
В нравственном решении при трудном выборе, т. е. в свободе, как
осознанной необходимости, А. А. Ухтомский видел едва ли не самый
высший из всех рефлексов, присущих человеку. В таком понимании
глубоко человеческих черт рефлекторного поведения даже при
придирчивом отношении нельзя видеть того, что можно было бы обозначить
понятием индетерминизма. Так же, впрочем, как мы не видим
выражения индетерминизма в положении К. Маркса, а именно: «Слепа
необходимость, пока она не сознана. Свобода есть сознание
необходимости». В органическом мире впервые человек приобрел свободу
детерминировать свое поведение им же самим создаваемыми моральными
принципами. А. А. Ухтомский был глубоко убежден в том, что,
закрепляясь из поколения в поколение, эти принципы могут стать в такой
же мере наследственно обязательными и иметь такую же форму
инстинкта, но типичную для человека, как другие инстинктивные
проявления являются типичными для животных.
Едва ли есть в общей физиологии направление, которое было бы
столь близким к общим проблемам патологии и медицины, как
созданное Введенским и Ухтомским. Учение о парабиозе, созданное
Н. Е. Введенским и углубленное А. А. Ухтомским, измеримыми
количественными переходами связывает те процессы в организме, которые
мы обозначаем как нормальные, с процессами, которые мы оцениваем
уже как патологические явления. Идеи школы Введенского —
Ухтомского, несомненно, окажут плодотворное влияние на разработку
физиологических основ учения об иммунитете и основных проблем
фармакологии.
Мировая наука обязана А. А. Ухтомскому полным и весьма
совершенным раскрытием учения Н. Е. Введенского об основных
закономерностях процессов возбуждения и торможения в нервной системе. Но
А. А. Ухтомский не только раскрыл смысл учения Н. Е. Введенского и
412

Алексей Алексеевич Ухтомский
развил его, но и проложил новые пути раскрытия природы и
закономерностей нервной деятельности.
Выдающиеся заслуги А. А. Ухтомского в области физиологии
нервной системы были высоко оценены советской общественностью.
В 1932 г. его труды были отмечены высшей научной наградой в нашей
стране — Ленинской премией.
В 1935 г. А. А. Ухтомский был избран действительным членом
Академии наук СССР. В том же 1935 г. он сделал доклад на
пленарном заседании XV Международного физиологического конгресса на
тему — «Физиологическая лабильность и акт торможения». В наши дни
нельзя пройти мимо заключительных слов, сказанных А. А.
Ухтомским в этом докладе, столь примечательных и столь созвучных
настроениям переживаемого нами времени: «Наука соединяет людей через
границы школ, через границы предубеждений и симпатий, через границы
наций и государств. В эти дни, когда в воздухе опять носятся
тревожные тени и события готовы назреть до сроков, при которых их нельзя
уже будет остановить, международное единение ученых должно
напрячь все силы, дабы оградить народы от бедствий и стать залогом
международного мира. Что касается нас, советских физиологов, мы
знаем, что рабоче-крестьянское правительство нашего Союза стоит
бдительно на страже событий и сделает все от него зависящее для
укрепления мира».
Алексей Алексеевич Ухтомский был не только выдающимся
ученым, но и замечательным гражданином. Он принадлежал к той славной
передовой части русской интеллигенции, которая шла в ногу со своим
народом. В 1919 г. А. А. Ухтомский был избран членом
Петроградского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.
Везде — на посту депутата Ленинградского Совета, руководителя и
консультанта физиологических лабораторий, Президента Ленинградского
общества естествоиспытателей — А. А. Ухтомский гармонически
сочетал в себе практика-общественника и ученого-теоретика. А. А.
Ухтомский был одним из первых профессоров Ленинградского университета,
активно включившимся в преподавательскую деятельность на рабфаке,
где с 1921 по 1927 г. он преподавал анатомию и физиологию.
А. А. Ухтомский выступал со специальными лекциями и
статьями, в которых стремился показать выдающееся значение идей
И. П. Павлова для обоснования материалистического взгляда на
природу высшей нервной деятельности. После смерти И. П. Павлова
А. А. Ухтомский посвятил его памяти ряд блестящих статей «Великий
физиолог» (1936 г.), «Старейшина физиологов мира» (1936 г.),
«Система рефлексов в восходящем ряду» (1942 г.).
Важное значение придавал он также исследованиям по истории
физиологии в нашей стране. Помимо статей о И. М. Сеченове,
Н. Е. Введенском, И. П. Павлове ему принадлежат многочисленные
работы, в которых он ставил своей задачей осветить развитие
физиологии, в особенности в советское время. Среди них выделяются такие его
работы, как «15 лет советской физиологии», «Университетская школа
физиологов в Ленинграде за 20 лет советской жизни»,
«Физиологический институт Ленинградского университета в истории его
возникновения», «Из истории учения о нервном торможении» и др.
413

Алексей Алексеевич Ухтомский
Среди студенчества и ближайших своих учеников А. А. Ухтомский
пользовался исключительной любовью. Это являлось отражением той
глубокой любви, которую он сам питал к своим ученикам не только как
педагог, но и как чуткий товарищ.
Педагогическая деятельность А. А. Ухтомского может служить
блестящим образцом и вдохновляющим примером. Он глубоко обдумывал
содержание каждой лекции, которую читал студентам. Каждой лекции
предшествовала длительная подготовка. Он неоднократно говорил, что
он не мыслит своей научной деятельности без чтения курса физиологии
студентам. В аудитории, в которой читал лекции А. А. Ухтомский,
можно было видеть не только студентов и молодых научных
работников, но и прославленных ученых.
Одному из учеников А. А. Ухтомского проф. М. И. Виноградову
принадлежит следующая меткая характеристика его: «Всякий, кому
приходилось встречаться с этим глубоким и своеобразным умом,
выносил незабываемое впечатление громадной умственной мощи и в то же
время чрезвычайной тонкости и проникновенности».
Алексей Алексеевич Ухтомский скончался 31 августа 1942 г. в
расцвете творческих сил в героическом Ленинграде, осажденном
фашистскими варварами.
Память о нем навсегда связана с крупнейшими достижениями
физиологической науки.
Главнейшие труды А. А. Ухтомского: О зависимости кортикальных
двигательных эффектов от побочных центральных явлений, «Труды СПб. общ.
естествоиспытателей», т. 41. вып. 2, 1911; Парабиоз и доминанта, сборник «Парабиоз», М., 1927;
О показателе лабильности (функциональной подвижности) физиологических
приборов, «Труды Физиологического научно-исследовательского института ЛГУ», № 14,
1934; Возбуждение, утомление, торможение, «Физиологический журнал», т. 17, 1934,
вып. 6; Физиология двигательного аппарата, «Практическая медицина», вып. 1, 1927;
Физиологический покой и лабильность как биологический фактор, «Учен. зап. ЛГУ»,
т. 3, № 17, 1937; Университетская школа физиологов в Ленинграде за 20 лет
советской жизни, «Физиологический журнал», т. 23, вып. 4—5, 1937; Об
условно-отражательном действии, «Физиологический журнал», т. 24, вып. 1—2, 1938; Система
рефлексов в восходящем ряду, «Труды научной сессии (ВИЭМ), посвященной
памяти академика И. П. Павлова», Л., 1942; Собрание сочинений, т. 1—6, 1945—1954.
О А. А. Ухтомском: Аршавский И. А., Памяти акад. А. А. Ухтомского,
«Невропатология и психиатрия», вып. 1, 1943; Он же, «Бюлл. Экспер. биол. и ме-
диц.», т. XXX, вып. 1, 1950; Виноградов М. И., К истории учения о доминанте,
«Юбилейный сборник, посвященный 25-летию научной деятельности академика
А А. Ухтомского», Л., 1930; Он же, Академик Алексей Алексеевич Ухтомский
(1875—1942), «Успехи современной биологии», т. 16, вып. 2, 1943; О н ж е,
Творческий путь академика А. А. Ухтомского, «Вестник ЛГУ», № 9, 1950; К о ш т о-
я н ц X. С, Очерки по истории физиологии в России, М.—Л., 1946; Павлов И. П.,
Характеристика научной деятельности А. А. Ухтомского, «Рукописные материалы
И. П. Павлова в Архиве Академии наук СССР», М.—Л., 1949; Русинов В. С,
Учение Н. Е. Введенского — А. А. Ухтомского о торможении и его связь с учением
И. П. Павлова, «Журнал высшей нервной деятельности», т. 5, вып. 5, 1955; Ч у к и-
ч е в И. П., Общее в теоретических позициях И. П. Павлова и Н. Е. Введенского —
А. А. Ухтомского, «Журнал высшей нервной деятельности», т. 3, вып. 2, 1953;
Алексей Алексеевич Ухтомский, «Материалы к библиографии ученых СССР», серия
«Биологическая физиология», вып. 6, М., 1957.

Александр ЛлексанЪ^овиг
БОГОМОЛЕЦ
1881 - 1946
ыдающийся советский патофизиолог Александр
Александрович Богомолец родился 24 мая 1881 г. в Лукьяновской
(в г. Киеве) тюрьме, где его мать — Софья Николаевна —
отбывала каторгу, приговоренная по делу Южно-Русского
рабочего союза к десяти годам заключения за активную
революционную деятельность. Отец, А. М. Богомолец,
также был революционером и отбывал ссылку в Сибири. После
отбытия наказания он вернулся в Европейскую Россию и работал
длительное время земским врачом в деревне.
Александр Александрович Богомолец воспитывался в атмосфере
передовых идей того времени, в духе ненависти к царской власти и
глубокой преданности к своему народу.
Окончив в 1900 г. с золотой медалью 1-ю Киевскую гимназию,
А. А. Богомолец поступил на медицинский факультет Новороссийского
(Одесского) университета.
Еще в студенческие годы он отличался многогранностью научных
интересов в области биологии и медицины.
415

Александр Александрович Богомолец
Формирование А. А. Богомольца как ученого-патолога происходило
под влиянием его учителей — профессоров А. А. Подвысоцкого,
Н. Г. Ушинского, Л. А. Тарасевича и В. В. Воронина.
Будучи еще студентом второго курса, он выполнил и опубликовал
экспериментальную работу по вопросу о микроскопическом строении и
физиологическом значении надпочечников, которая в последующем
послужила основой для его докторской диссертации. Особое влияние на
него оказал выдающийся ученик и личный друг И. И. Мечникова —
Л. А. Тарасевич. В дальнейшей своей научной деятельности А. А.
Богомолец по многим вопросам исходил из основных идей И. И.
Мечникова. Можно сказать, что он творчески продолжал учение И. И.
Мечникова, создав на его основе широкие обобщения по физиологической
системе соединительной ткани и по вопросам старения. Большое
влияние оказал на Александра Александровича Богомольца также проф.
Н. Г. Ушинский — ученик Сеченова и Пашутина, работавший в области
физико-химической патологии обмена веществ и микробиологии; он
ввел ученого в круг идей школы основоположника русской физиологии
И. М. Сеченова.
В 1909 г. А. А. Богомолец защитил в Петербургской
военно-медицинской академии докторскую диссертацию «К вопросу о
микроскопическом строении и физиологическом значении надпочечных желез в
здоровом и больном организме», которая до сих пор сохраняет свое
значение как классический труд по этой проблеме. Одним из оппонентов был
академик И. П. Павлов. В 1911 г. А. А. Богомолец получил
приглашение занять кафедру патологической физиологии медицинского
факультета недавно открытого Саратовского университета, где и работал с
большим успехом в продолжении пятнадцати лет.
В период деятельности в Саратове А. А. Богомолец закладывает и
развивает основные направления своей дальнейшей
научно-исследовательской работы в области теоретической медицины, а именно:
экспериментальной эндокринологии, патологии обмена веществ, учения о цито-
токсинах, о физиологии и патологии соединительной ткани, патологии
вегетативной нервной системы. После Великой Октябрьской
социалистической революции А. А. Богомолец принимает активное участие в
работе органов здравоохранения, в их борьбе с эпидемиями. В 1919 г. он
становится консультантом-эпидемиологом Юго-Восточного фронта Красной
Армии. В это время выявились важнейшие черты творческого облика
А. А. Богомольца — его стремление связывать вопросы теории с
практикой советского здравоохранения.
В 1925 г. А. А. Богомолец переезжает в Москву, где занимает
кафедру патологической физиологии медицинского факультета П-го
Московского университета. В период работы в Москве с особым блеском
проявляется его талант как крупнейшего советского ученого и
организатора научной работы. В это время им написан ряд монографий,
получивших широкую известность среди советских медиков: «Введение в
учение о конституциях и диатезах», «Кризис эндокринологии», «О
вегетативных центрах обмена», «Отек», «Артериальная гипертония» и др.
В это время он организовал и возглавил патофизиологические
лаборатории в некоторых московских научно-исследовательских институтах, в
частности в Институте высшей нервной деятельности при Коммуниста-
416

Александр Александрович Богомолец
ческой академии. А. А. Богомолец был постоянным руководителем до
последних дней своей жизни Центрального института гематологии и
переливания крови в Москве.
В 1929 г. А. А. Богомолец был избран действительным членом
Академии наук Украины, а в 1930 г. ее президентом. В Киеве он развивает
широкую научно-организационную деятельность по перестройке
Украинской Академии наук в направлении наибольшего приближения ее
научной работы к нуждам и запросам социалистического строительства, к
хозяйственным запросам бурно растущего строительства Советской
Украины. Академия наук УССР становится общепризнанным научным
центром Советской Украины.
А. А. Богомолец организовал в Киеве Институт
экспериментальной биологии и патологии, который по своему совершенному
оборудованию, по количеству и качеству выпущенных работ и по подготовке
научных кадров бесспорно занял одно из первых мест среди крупных
научно-медицинских учреждений нашей страны. В этом институте с
исключительной целеустремленностью и большой творческой инициативой
разрабатываются различные проблемы патологической физиологии,
которые еще в период саратовской и московской деятельности занимали
внимание А. А. Богомольца. Здесь же им был завершен капитальный
труд — трехтомное руководство по патологической физиологии,
удостоенный в 1941 г. Государственной премии первой степени. В 1932 г. он
избирается действительным членом Академии наук СССР.
Огромную научно-исследовательскую и научно-организационную
работу А. А. Богомолец всегда сочетал с активной общественной
деятельностью. В 1931 г. он был избран членом ЦИК УССР и ЦИК СССР. Он
был депутатом Верховного Совета СССР первого и второго созывов,
депутатом и заместителем председателя Верховного совета УССР. С 1944 г.
А. А. Богомолец — вице-президент Академии наук СССР.
Умер А. А. Богомолец 19 июля 1946 г. в Киеве.
Ведущей проблемой для всех многочисленных исследований
А. А. Богомольца как патолога является проблема нормальной и
патологической реактивности организма. В изменениях нормальной
реактивности организма ученый видит ведущий фактор, определяющий
возможность возникновения болезни, ее течение и исход. Проникновение в
организм какого-либо заразного начала или действие другого внешнего
патогенного фактора могут вызвать соответственное заболевание только
при условии недостаточной сопротивляемости организма, при
неполноценности его физиологических механизмов защиты. Если задачей
профилактической медицины является изучение и устранение этиотропных
факторов, то лечебная медицина должна, по мнению А. А. Богомольца,
сосредоточить свое внимание на изыскании эффективных методов,
меняющих в нужном направлении реактивные потенции организма,
поднимающие сопротивляемость его на ту высоту, которая делала бы
невозможным, несмотря на наличие этиологического фактора, клиническое
развитие болезни.
Этот идейно-методологический принцип работ А. А. Богомольца
находится в полном согласии с физиологическим учением И. П. Павлова
и воззрениями С. П. Боткина, основным положением которых является
целостность организма. А. А. Богомолец был творческим представите-
417

Александр Александрович Богомолец
лем того направления отечественной медицины, которое имело своим
основным девизом: надо лечить больного, а не болезнь.
В этом направлении имеют особо большое значение работы А. А.
Богомольца по изучению соединительной ткани для жизни организма, его
реактивности, способности противостоять болезни и для его долголетия.
Развивая идеи И. И. Мечникова, ученый и его школа создали учение о
физиологической системе соединительной ткани, изложенное им впервые
в 1924 г. в монографии «Конституция и мезенхима», а затем во многих
других работах. Само название «физиологическая система
соединительной ткани» предложено А. А. Богомольцем. До этого на соединительную
ткань смотрели как на ткань, выполняющую пассивную функцию.
А. А. Богомолец доказал многообразные функции соединительной
ткани, имеющие первостепенное значение для реактивности организма как
целого. Ученый указывает следующие функции этой системы:
а) Трофическая функция (ферментативные процессы, регуляция
обмена между кровью и тканями), нарушение которой может быть
причиной различных патологических состояний.
б) Указанная еще Мечниковым защитная функция — выработка
иммунтел, макрофагическая деятельность; неактивность соединительной
ткани в большей или меньшей мере определяет течение острых и
хронических заразных болезней.
в) Антибластомная функция: рак едва ли может достигнуть
клинического развития в организме, физиологическая система соединительной
ткани которого достигла достаточной сопротивляемости.
Физиологическая система соединительной ткани, будучи проводником влияния,
идущего со стороны нервной системы, оказывает влияние на общую
реактивность организма, на его физиологическую конституцию.
А. А. Богомолец различает следующие конституциальные типы
организма: 1) астенический — преобладает тонкая нежная соединительная
ткань; 2) фиброзный — плотная волокнистая соединительная ткань;
3) пастозный — сырая рыхлая соединительная ткань, 4) липоматозный.
От характера соединительной ткани отчасти может зависеть заболевание
различных конституциальных типов и течение таких болезней, как
туберкулез, рак, развитие артериосклероза и др.
В учении о конституции А. А. Богомолец решительно выступил
против распространенного в то время мнения, что конституция целиком
определяется наследственными признаками. Он выступал с критикой теории
наследственности Вайсмана, Менделя, Моргана. Согласно учению А. А.
Богомольца конституционные особенности организма формируются под
влиянием воздействия внешней среды.
Взгляды А. А. Богомольца на большое значение соединительной
ткани для сопротивляемости организма болезни, для долголетия побудили
его искать способ специфической стимуляции функций этой системы,
особенно в случае ее недостаточности.
Развивая идеи Мечникова, А. А. Богомолец еще в 1925 г. предложил
цитотоксическую для клеток соединительной ткани сыворотку,
добываемую путем иммунизации животных клеточными элементами селезенки и
костного мозга. Содержание в сыворотке специфических иммунных тел
в отношении клеток физиологической системы соединительной ткани
А. А. Богомолец предложил определять методом связывания комплемента.
418

Александр Александрович Богомолец
Уже первые исследования в этом направлении показали, что с помощью
стимулирующих доз этой сыворотки можно повысить сопротивляемость
организма к инфекции, значительно снизить процент прививаемости
раковых трансплантатов, ускорить срастание костей при экспериментальных
переломах. В дальнейшем эта сыворотка нашла широкое распространение
в клинической практике при лечении разных болезней. В годы Великой
Отечественной войны сыворотка А. А. Богомольца нашла широкое
применение в госпиталях для ускорения заживления ран, срастания костей
при переломах, в борьбе с заражением крови и др.
Особое внимание А. А. Богомолец уделял роли физиологической
системы соединительной ткани в развитии злокачественных опухолей.
В 1926 г. он совместно с И. М. Нейманом показал большое значение
функционального состояния соединительной ткани в развитии
экспериментальных злокачественных опухолей. Тогда же он пришел к вполне
обоснованному выводу о том, что рак не может развиваться в организме
с нормально функционирующей соединительной тканью. С позиций
реактивности целостного организма А. А. Богомолец рассматривал патогенез
рака, опровергая узко локалистические взгляды Вирхова об
«автономности» опухолевых клеток.
В связи с учением о физиологической системе соединительной ткани
А. А. Богомолец разрабатывает проблему старения человеческого
организма.
Ученый представлял старение «как постепенное ослабление
реактивности клеток, в основе которого — биофизические и биохимические
изменения клеточной плазмы, изменения ее физико-химической структуры,
постепенная утрата клеткой способности к размножению и к обновлению
своих биохимических структурных элементов, засорение клетки
укрупненными, измененными, физиологически инертными частицами ее же
собственной клеточной плазмы».
Придавая большое значение соединительной ткани во всех
вышеуказанных изменениях трофических функций организма, все же он не
признавал за ней исключительной и ведущей роли. В созвучии с принципами
павловской физиологии, доминирующее значение в генезе
преждевременной старости он придавал центральной нервной системе. Он говорил:
«Громадное значение для здоровья организма, для его реактивности и для
его долголетия имеет состояние нервной системы... Влияние высшей
нервной деятельности, психического состояния на общее состояние организма,
на состояние его внутренних органов через посредство симпатической
нервной системы несомненно, хотя оно и не подчинено воле и сознанию».
Ученый считал, что борьбу с преждевременным старением отнюдь
нельзя сводить к лекарственным воздействиям. Он говорит: «...борьба за
продление жизни должна стремиться затормозить процесс разумным
управлением всей жизни. Первый принцип этой разумной жизни —
работа». Под работой А. А. Богомолец понимает производительный труд
человека, в котором принимает участие весь организм. В соответствии
с этим теоретическим положением ученый был убежден, что только в
социалистической стране при нормальных условиях труда и быта появляется
возможность проводить эффективную борьбу со старением организма-
Исключительное теоретическое pi практическое значение приобрели
работы А. А. Богомольца в области переливания крови. Благодаря
419

Александр Александрович Богомолец
трудам А. А. Богомольца и руководимого им коллектива научных
работников переливание крови нашло широчайшее распространение у нас
в стране. В годы Великой Отечественной войны переливание крови
практиковалось в исключительно широких масштабах и по общему
признанию с превосходным лечебным результатом.
Большому распространению методов переливания крови в лечебной
медицине способствовало широкое теоретическое освещение этой
проблемы. В многочисленных сериях различных экспериментов и клинических
наблюдениях А. А. Богомолец и его ученики раскрыли многие стороны
механизма действия переливания крови. На основе этих работ была
выдвинута рабочая гипотеза о коллоидоклазическом шоке как причине
стимулирующего действия переливания крови. Под влиянием переливания
происходит выпадение изношенных белковых частиц клеточной плазмы
с последующим их распадом, в процессе которого образуются вещества,
стимулирующие жизнедеятельность клетки. Все эти процессы в большей
или меньшей степени выражены при каждом переливании крови, в
процессе распада состарившихся протоплазматических частиц образуются
стимулирующие жизнедеятельность организма катализаторы. Организм
как бы омолаживается, освобождаясь от засоряющих его различных
шлаков. Стимулирующее действие переливания крови на защитные функции
клеток физиологической системы соединительной ткани позволяет
рекомендовать широкое применение переливания крови при инфекционных
болезнях, а также в целях профилактики рецидивов рака после
оперативного удаления главной массы опухоли. Концепция механизма действия
переливания крови, изложенная А. А. Богомольцем в 1935 и 1937 гг. в
его докладах на международных конгрессах в Риме и Париже, встретила
общее признание.
А. А. Богомолец был инициатором и руководителем работ по
консервированию донорской крови, включающей изыскание методов
сохранения человеческой крови вне организма в течение длительного срока. Эта
проблема, как известно, была успешно разрешена под руководством
А. А. Богомольца, благодаря чему военно-санитарная служба Советской
Армии в годы Отечественной войны была вполне обеспечена
полноценной консервированной кровью для лечения раненых бойцов.
Все его труды отличались необыкновенно широким размахом научных
исканий, умением создать обобщающие концепции на основе накопленных
фактов, смелой и целеустремленной направленностью и связью
теоретических представлений с практикой советского здравоохранения. Он был
смелым новатором в науке, решительно боролся с устаревшими традициями
и с застывшими канонами. В этом направлении ярким примером могут
служить его работы по эндокринологии, особенно активно развиваемые
в саратовский период. Им были выполнены многочисленные исследования
в области изучения внутренней секреции и установлено множество новых
фактических данных. Одновременно был вскрыт ряд принципиальных
ошибок современного учения о внутренней секреции. Итоги этой большой
работы нашли отражение в монографии А. А. Богомольца «Кризис
эндокринологии ».
В этом труде ученый писал: «Современная эндокринология серьезно
больна и в данный момент находится несомненно в критическом периоде
болезни. Чтобы стать здоровой, ей, прежде всего, необходимо освобо-
420

Александр Александрович Богомолец
диться от переживаемого ею маниакального состояния, эмансипироваться
от врывающихся в нее вихрей фантастических гипотез, устраняющих
возможность критического суждения; отказаться от догматизированных,
часто плохо проверенных, экспериментальных и особенно клинических
наблюдений и распространительного толкования их значения, отказаться
от претензии на исключительное доминирующее положение в физиологии
и патологии, т. е. отказаться от власти, с которой она не в силах
справиться». Книга А. А. Богомольца «Кризис эндокринологии» может
рассматриваться как образец суровой научной критики.
А. А. Богомолец всегда считал, что деятельность эндокринных желез
находится под контролем нервной системы и, прежде всего, вегетативного
ее отдела, что эндокринную регуляцию нельзя рассматривать в отрыве
от других процессов, протекающих в организме как целом.
Несомненно прогрессивными являются исследования А. А.
Богомольца и его сотрудников относительно взаимоотношений между
симпатической и парасимпатической нервной системой. По мнению ученого,
между этими отделами нервной системы существует не антагонизм, как
это предполагалось многими зарубежными учеными, а синергизм.
Симпатическая нервная система поддерживает тонус, готовность клетки к ответу
на импульсы к действию, а парасимпатическая система является как
бы «двигательной» системой для проявления функций внутренних
органов. Таким образом, парасимпатическая нервная система является
как бы «пусковой» системой для функций клеток внутренних органов
по аналогии с двигательными нервами в отношении скелетной
мускулатуры.
А. А. Богомолец изучал влияние вегетативной нервной системы на
обмен веществ. Итоги этой работы были отражены в монографии «О
вегетативных центрах обмена», в которой он подверг критике учение об
отдельных центрах обмена. Он подверг сомнению представление о
безграничной власти над организмом гипотетических центров обмена,
которые находятся в полном противоречии с понятием организма как целого
и исключают возможность его конституциального изучения. Вместо
учения об отдельных центрах обмена А. А. Богомолец счел возможным
говорить о рефлекторном механизме регуляции функций, создал
концепцию о существовании центров сочетанных рефлексов. Он считал, что
в центральной нервной системе имеются центры отдельных органов. Так,
«солевые и водные» уколы, по его мнению, прежде всего вызывают
нарушения функции печени и почек.
Необходимо особо подчеркнуть выдающуюся организаторскую
деятельность Богомольца в период Великой Отечественной войны. Во время
эвакуации, в очень тяжелых условиях, он направлял усилия коллектива
ученых украинской Академии наук на выполнение научных исследований
оборонного значения. Значительная работа была проделана
медико-биологическим отделом Академии наук УССР по усовершенствованию
изготовления сыворотки А. А. Богомольца, по синтезированию кровеоста-
навливающего витамина «К» и др. Возвратившись в 1944 г. в
освобожденную от фашистских захватчиков столицу Украины Киев, Академия
под руководством А. А. Богомольца снова развернула широкую работу
по постановке научных исследований в целях восстановления народного
хозяйства республики, по возрождению социалистической культуры.
421

Александр Александрович Богомолец
Советское правительство высоко оценило выдающуюся деятельность
А. А. Богомольца. В январе 1944 г. он был удостоен звания Героя
Социалистического Труда за выдающиеся заслуги в области науки, за
создание ценнейших препаратов для лечения ран и переломов костей.
А. А. Богомолец воспитал десятки учеников, которые руководят в
настоящее время многими кафедрами и лабораториями патологической
физиологии в вузах и научно-исследовательских институтах нашей страны.
Он был подлинным ученым, смелым новатором и в течение всей своей
творческой жизни не отгораживался от народа, а нес свои знания и опыт
народным массам.
Главнейшие труды А. А. Богомольца: Избранные труды, т. 1, Киев, 1956;
К вопросу о микроскопическом строении и физиологическом значении надпочечных
желез в здоровом и больном организме; СПб., 1909; Гипотезы и факты в учении
об анафилаксии, «Харьковский медицинский журнал», т. 9, № 3 и 4, 1910; О липо-
идной анафилаксии, там же, т. 9, № 5; Конституция и мазенхима, «Учен. зап.
Саратовского ун-та», т. 2, вып. 1, 1924; Введение в учение о конституциях и
диатезах, М., 1926; Кризис эндокринологии, М., 1927; О вегетативных центрах обмена,
М., 1928; Отек. Очерк патогенеза, М., 1928; Патологическая физиология, т. 1—2,
М., 1929 (3-е изд.); Артериальная гипертония, М.—Л., 1929; О механизме действия
трансфузии крови, «Клиническая медицина», т. 10, № 13—16. 1932; О
специфической цитотоксической стимуляции и блокаде клеточных функций, «Физиологич.
журнал», т. 21, вып. 5—6, 1936; Продление жизни, Киев, 1938; О механизме
стимулирующего действия трансфузии крови, М.—Л., 1938; Сто вопросов по проблеме
аллергии в современной патологии и клинике, Киев, 1938; Антиретикулярная цито-
твксическая сыворотка (АЦС) и ее лечебное действие, в кн.: «Достижения советской
медицины в годы Отечественной войны», сборник 2-й, М., 1944; Антиретикулярная
цитотоксическая сыворотка (АЦС) как метод специфической стимуляции защитных,
трофических и пластических функций физиологической системы соединительной ткани,
в кн.: «Лечебное действие антиретикулярной цитотоксической сыворотки», М., 1946;
Основные направления моих работ, «Архив патологии», т. 9, вып. 3, 1947.
О А. А. Богомольце: Абрикосов А., Крупнейший ученый, «Советская
Украина», 1941, 25 мая; Белкин Р. И., А. А. Богомолец. К 60-летию со дня
рождения, «Вестник АН СССР», № 5—6, 1941; Александр Александрович Богомолец
(некролог), газета «Правда», 21 июля, 1946; Бурденко Н., Деятель передовой
науки, «Медицинск. работник», 25 июля, 1946; Белкин Р. И., Памяти А. А.
Богомольца, «Успехи современной биологии», т. 22, вып. 2, 1946; Нейман И. М.,
Академик А. А. Богомолец, «Советское здравоохранение», № 11, 1946; М е д в е-
д е в Н. Б., Учение А. А. Богомольца о физиологической системе соединительной
ткани, в кн.: «Юбилейный сборник, посвященный тридцатилетию Великой
Октябрьской социалистической революции», ч. 2, М.—Л., 1947; А. А. Богомолец,
Материалы к библиографии ученых СССР, серия биологических наук, М.—Л., 1948
(имеется подробная библиография).

Валентин ЛлексанЬровиг
ДОГЕЛЬ
1882 - 1955
реди русских зоологов одно из первых мест принадлежит
В. А. Догелю, ученому с мировым именем, учителю многих
современных советских зоологов. Им сделаны большие
открытия в области протистологии, эмбриологии и
сравнительной анатомии беспозвоночных животных, им вскрыты
важные закономерности эволюционного процесса (принцип
полимеризации и олигомеризации гомологичных органов).
Благодаря его исследованиям возникли новые главы в паразитологии.
Он является создателем нового прогрессивного экологического
направления в этой науке. Созданные им школы протистологов и паразитологов
славятся на весь мир. Наконец, В. А. Догель организовал в СССР научное
изучение паразитарных и бактериальных заболеваний рыб. Его работы
в этой области способствовали успешному развитию рыбоводства и
акклиматизации рыб в СССР.
Валентин Александрович Догель родился 10 марта 1882 г. в Казани.
Его детство протекало в Томске, где его отец, крупнейший гистолог
Александр Станиславович Догель, был профессором университета^
423

Валентин Александрович Догель
A. С. Догель, известный как один из основателей современной нейроги-
стологии, был очень требователен к себе и к окружающим и отличался
широтой своих биологических интересов. Он привил сыну с детских лет
любовь к природе и преданность науке. В 1894 г. А. С. Догель переехал с
семьей в Петербург, где получил кафедру гистологии в университете. С
этого времени вся жизнь и деятельность В. А. Догеля были тесно связаны
с Петербургом (Ленинградом). В 1900 г. он стал студентом. Увлекаясь
зоологией, он без колебаний выбрал естественное отделение
физико-математического факультета. В университете его учителями были выдающиеся
зоологи — акад. В. М. Шимкевич и проф. В. Т. Шевяков. Оба оказали
очень большое влияние на своего талантливого ученика. В. М. Шимкевич,
известный дарвинист, блестящий сравнительный анатом и эмбриолог,
отличался большой эрудицией, широтой взглядов. От него В. А. Догель
«унаследовал» материалистическое мировоззрение, интерес к широким,
коренным вопросам эволюционной зоологии и умение разрешать их.
От В. Т. Шевякова он «заразился» интересом к протистологии — науке
о простейших, одноклеточных животных, которой занимался всю жизнь
и в которой сделал так много. В. Т. Шевяков был прекрасным лектором
и организатором педагогического процесса и передал свой большой опыт
B. А. Догелю. После окончания университета, в 1904 г., В. А. Догель
был оставлен для подготовки к профессорской деятельности при кафедре
зоологии беспозвоночных, которой заведовал В. Т. Шевяков. В 1909 г.
В. А. Догель стал ассистентом, а с 1911 г., после защиты диссертации
на степень магистра зоологии, приват-доцентом. В это время, помимо
ассистирования на лекциях проф. В. Т. Шевякова, чтения доцентских
курсов и руководства практическими работами студентов, В. А. Догель вел
уже интенсивную самостоятельную научную работу. В частности, много
времени и сил он отдал исследованию морских простейших на Мурманской
биологической станции и на Зоологической станции в Неаполе. В 1913 г.
В. Т. Шевяков, к великому неодобрению большинства его коллег, покинул
университет и перешел на пост товарища министра просвещения. С этого
момента на плечи В. А. Догеля легло все руководство кафедрой, и в том
же, 1913 г., защитив докторскую диссертацию, он стал профессором и
заведующим кафедрой зоологии беспозвоночных. От В. Т. Шевякова
к В. А. Догелю перешло и чтение основного курса — зоологии
беспозвоночных.
Вся последующая деятельность В. А. Догеля была тесно связана
с кафедрой зоологии беспозвоночных. Он отдавал ей почти все свое время.
Каждый день рано утром появлялся он на кафедре и прежде всего садился
работать за микроскоп. Через некоторое время он не спеша обходил все
помещения кафедры, подходил к каждому работающему в лаборатории —
студенту, сотруднику,— интересовался его работой, просматривал его
препараты и рисунки, давал советы и указания. Здесь, на своей кафедре,
В. А. Догель сделал свои основные исследования, написал ряд учебных
руководств, воспитал множество учеников.
Помимо университета, В. А. Догель преподавал также в Женском
педагогическом институте, слившемся позднее с Педагогическим
институтом имени А. И. Герцена. Здесь он руководил кафедрой зоологии (с 1908
по 1933 г.). Четыре года (1926—1930 гг.) В. А. Догель возглавлял также
лабораторию почвенной протистологии в Институте опытной агрономии.
424

Валентин Александрович Догель
В 1930 г. он организовал лабораторию болезней рыб во Всесоюзном
институте озерного и речного рыбного хозяйства и до конца своей жизни
руководил ею. Возможность вести здесь исследования большой
практической важности всегда радовала его; много сил он отдал этой лаборатории
и воспитал в ее стенах ряд учеников, из среды которых вышел ряд
крупных паразитологов. В 1939 г. В. А. Догель был избран
членом-корреспондентом Академии наук СССР. Вскоре после этого он принял деятельное
участие в работе Зоологического института Академии наук, где основал
протозоологическую лабораторию, до сих пор успешно изучающую
морских простейших.
Вся жизнь В. А. Догеля была самоотверженным служением науке
и делу воспитания квалифицированных кадров. Его научная деятельность
поражает многогранностью и широтой. Будучи очень требовательным
к себе, В. А. Догель многого требовал и от своих учеников. Он побуждал
их расширять свои научные горизонты, не успокаиваясь на достигнутом,
переходить к новым проблемам. Не раз он говорил: хороший зоолог
не должен замыкаться на всю жизнь в изучении одной систематической
группы животных, он должен работать над разными группами и в
различных направлениях — морфологическом, физиологическом,
экологическом. В этом отношении сам В. А. Догель был живым примером.
Объектами его работ были многие группы животного мира, а его исследования
велись в трех очень широких направлениях — в области протистологии,
эволюционной морфологии и.паразитологии.
Первые исследования В. А. Догеля (1906—1910 гг.) были посвящены
новой, открытой им группе паразитических простейших, названной им
Catenata. Этих загадочных на первый взгляд организмов, состоящих из
нескольких не совсем однородных клеток, В. А. Догель обнаружил в
кишечнике некоторых морских беспозвоночных во время своих работ на
Мурманской биологической станции. Основательно изучив Catenata, он
отнес их к Mesozoa-группе, которую многие зоологи рассматривали как
промежуточную между одноклеточными и многоклеточными животными.
Позднее французский протистолог Э. Шаттон уточнил систематическое
положение Catenata, доказав, что это видоизмененные паразитическим
образом жизни панцирные 2кгутиконосцы Dinoflagellata, образующие колонии,
в которых уже имеется физиологическое разделение труда между их
членами — клетками — и соответственно есть и различие в строении клеток.
Однако это нисколько не умаляет большого теоретического интереса
монографии В. А. Догеля по Catenata, опубликованной в 1910 г. и
представленной им в качестве магистерской диссертации. Как правильно
показал В. А. Догель, Catenata воплощают в себе один из возможных путей
эволюционного перехода от одноклеточных животных к многоклеточным.
Эта проблема — одна из центральных в эволюционной зоологии и до сих
пор волнует многих зоологов.
В 1914 г. В. А. Догель совместно со своим товарищем по кафедре и
другом И. И. Соколовым совершил большое и очень интересное
путешествие в Уганду (Восточная Африка). Несколько месяцев они провели
среди дикой тропической природы, с увлечением предаваясь зоологическим
исследованиям. В. А. Догель охотился на копытных (антилоп и зебр),
собирая материалы по инфузориям, паразитирующим в кишечнике этих
животных, а также изучал симбиотических жгутиконосцев, живущих
425

BdACHTUH Александрович Догель
в термитах. Это путешествие было описано В. А. Догелем в увлекательной
книге «Натуралист в Восточной Африке» (1916 г.).
Африканская экспедиция Догеля — Соколова дала интересные
зоологические материалы. Обработкой их занялись различные ученые, а сам
В. А. Догель изучал их в течение нескольких лет. Среди работ этого
периода наибольший интерес представляют его исследования очень
своеобразных жгутиконосцев, живущих как симбионты в кишечнике термитов.
Как известно, тропические «общественные» насекомые, термиты,
делающие большие и сложные постройки — термитники, питаются древесиной.
Переваривание последней в кишечнике термитов осуществляется через
посредство жгутиконосцев, которые представлены множеством видов,
живущих в кишечнике этих насекомых.
После Великой Октябрьской революции В. А. Догель начал серию
новых исследований других простейших, именно инфузорий, офриосколе-
цид, которые массами обитают в желудке жвачных копытных — коров,
коз, оленей, антилоп и др. Предполагалось, что это тоже симбионты,
облегчающие своему хозяину усвоение клетчатки. В. А. Догель подробно
разработал систематику, изучил биологию, строение и размножение офрио-
сколецид. Особенно известна его монография, посвященная половым
процессам этих инфузорий (1925 г.), она стала классическим
сочинением в этой области. В 20-х и 30-х годах в сотрудничестве с Т. В.
Федоровой, А. А. Стрелковым, Ю. И. Полянским и М. М. Исаковой-Кео
В. А. Догель осуществил исследования по физиологии и экологии оф-
риосколецид.
Очень важным обобщением, сделанным в результате исследований
над симбиотическими жгутиконосцами термитов и над офриосколеу идами,
явилась плодотворная идея о ведущей роли в эволюции простейших
полимеризации (Догель, 1929 г., 1946 г.). Этим термином В. А. Догель
обозначил эволюционный процесс умножения числа одинаковых
(гомологичных) рабочих структур в клетке простейшего, так называемых орга-
нелл. Это умножение происходит на почве недоведенного до конца деления
клетки простейшего. Так, в процессе эволюции у ряда простейших
увеличивается количество ядер, т. е. они приобретают полиэнергидное
состояние. Не менее распространено и умножение двигательных органелл
жгутов, трофических структур (пиреноидов, хроматофоров) и т. п. Иногда
полимеризации подвергаются сложные комплексы, например состоящие
из ядра и жгутов со связанными с ними образований. Полимеризацией
удалось объяснить многие важные моменты эволюции простейших. Так,
например, в недавнее время стало ясно, что класс инфузорий (Infusoria)
произошел в результате бурной полимеризации главным образом
жгутиков, что привело к появлению множества мелких ресничек, столь
характерных для этих простейших. Офриосколецидами В. А. Догель
интересовался всегда, и его последние работы, касающиеся этих своеобразных
инфузорий, относятся к 1946 и 1947 гг. В них эволюция инфузорий из
желудка жвачных копытных анализируется в связи с эволюцией и
образом жизни этих млекопитающих, т. е. рассматривается интересный вопрос
о сопряженной эволюции хозяина и паразита.
Таким образом, В. А. Догель всю жизнь разрабатывал важные
вопросы протистологии. В этом направлении он увлек немало своих
учеников, среди которых многие стали крупными протистологами.
426

Валентин Александрович Догель
Большим трудом, венчающим почти полувековые протистологические
исследования самого В. А. Догеля и его школы, является «Общая
протистология», опубликованная в 1951 г. и удостоенная Ленинской премии.
Эта книга представляет собой мастерски написанную естественную
историю простейших. В ней В. А. Догель дал глубокий критический анализ
современного состояния протистологии в СССР и за рубежом. Некоторые
отделы книги, например главы о жизненных циклах, о видообразовании
и о морфологических закономерностях эволюции у простейших,
представляют по существу совсем новую постановку и оригинальную разработку
этих проблем. В настоящее время ученики В. А. Догеля профессора
Ю. И. Полянский и Е. М. Хейсин подготовили второе издание «Общей
протистологии», которое публикуется в СССР и в Англии.
Очень много сделал В. А. Догель также для развития паразитологии.
После 1927 г., когда он впервые сформировал идеи, легшие в основу
экологического направления в паразитологии, в стенах Ленинградского
университета быстро сложилась новая паразитологическая школа. В 30-х
годах это направление, оказавшееся очень плодотворным и в теоретическом
и в практическом отношениях, достигло расцвета. Уже в вышедшей
в 1941 г. «Общей паразитологии» В. А. Догеля целый ряд глав
представлял разработку новых, не существовавших до того отделов этой науки.
Причиной такого успеха был совершенно новый для паразитологов подход
к изучаемым явлениям, которые рассматривались теперь во взаимной
диалектической связи. В. А. Догель поставил новые задачи перед
паразитологией, задачи, которые, по его собственной формулировке, заключались
в изучении «зависимости паразитофауны от изменений внешних условий,
окружающих хозяина, и от изменений физиологического состояния самого
хозяина». Эти задачи побуждали перейти от статического рассмотрения
списков паразитов и от чисто систематических вопросов к гораздо более
перспективному анализу динамики и развития паразитофауны.
Характерной особенностью новой школы явилось также стремление изучать не
отдельно взятых паразитов или отдельные систематические группы, а весь
комплекс паразитов, т. е. всю паразитофауну данного хозяина.
Теоретические и практические достижения догелевской паразитоло-
гической школы оказались очень значительными. Был раскрыт ряд
важных общих закономерностей эволюционного развития паразитофауны.
Характерные и закономерные изменения паразитофауны оказались
зависящими от состава и особенностей пищи хозяина, от его возраста, от его
миграций, от его пола и физиологического состояния и т. п. Особенно
большой размах получили эколого-паразитологические работы в
отношении изучения паразитов рыб, что диктовалось потребностями рыбного
хозяйства. В. А. Догель непосредственно участвовал во многих паразито-
логических исследованиях, проводившихся под его руководством, по
широко задуманному им плану, на всех крупных реках и озерах Советского
Союза и на омывающих его морях. В результате был выяснен видовой
состав паразитов рыб для большей части территории СССР, установлены
особенности географического распространения паразитов. Эти данные
в свете закономерностей, открытых экологической паразитологией,
оказались очень ценными в практическом отношении. Особенно важное
значение они имели для рыбного хозяйства и, в частности, в связи с
народнохозяйственными задачами воспроизводства рыбных запасов путем
427

Валентин Александрович Догель
разведения и акклиматизации рыб в естественных и искусственных
водоемах и водохранилищах.
В. А. Догель был зоологом в широком смысле слова. Эволюционная
зоология всегда занимала видное место в его научном творчестве. В своих
работах В. А. Догель всегда был верен славным традициям русской
морфологической школы. Его имя заслуженно стоит среди наиболее крупных
имен русских морфологов.
Первыми крупными работами В. А. Догеля в этой области были
исследования по эмбриологии морских пауков (Pantopoda), вышедшие
в 1911 и 1913 гг. Одна из них (1913 г.) явилась докторской диссертацией.
До исследований В. А. Догеля развитие Pantopoda было лишь слегка
затронуто в работах двух-трех авторов и по существу оставалось
неизвестным. Одной из причин этого были большие технические трудности
изучения яиц Pantopoda. Исследование развития пантопод было
необходимо и потому, что от него зависело разрешение спора, куда следует
относить эту группу животных — стоят ли они ближе к ракообразным или
паукообразным или образуют самостоятельную ветвь членистоногих.
В. А. Догель детально изучил эмбриональное развитие, организацию
шестиногой личинки и метаморфоз морских пауков, причем изучил не
у одной формы, как это часто бывает даже в очень крупных
эмбриологических работах, а у девяти разных видов. Он сравнил различные,
установленные им типы развития Pantopoda между собой и с развитием других
членистоногих. Он первый пришел к общепринятому теперь выводу, что
Pantopoda имеют слишком мало общего с паукообразными и
ракообразными, чтобы можно было бы говорить о родстве с этими животными, и
что правильнее рассматривать их как самостоятельный класс, рано
ответвившийся от других членистоногих.
Эти классические исследования сразу же принесли В. А. Догелю
мировую известность. До сих пор, после того как прошло уже полвека со
времени их опубликования, они являются непревзойденными. В
современных крупнейших руководствах и сводках эмбриология пантопод излагается
целиком по Догелю.
Пытливый ум В. А. Догеля, его живой интерес к теоретическим
вопросам биологии и свойственная ему способность делать из открытых
фактов широкие выводы позволили ему внести крупный вклад в ту область
сравнительной морфологии, которая изучает морфологические
закономерности эволюции. Этому, естественно, способствовала и огромная
эрудиция, приобретенная В. А. Догелем в результате преподавания зоологии
и сравнительной анатомии на протяжении нескольких десятилетий.
В разработке морфологических закономерностей эволюции, как
известно, особенно велики заслуги русских ученых — В. О. Ковалевского,
А. Н. Северцова, В. М. Шимкевича, А. А. Заварзина. В одном ряду
с ними стоит и имя В. А. Догеля.
В этом отношении особенное значение имеют его работы по изучению
конвергенции и по теории олигомеризации. В первой серии работ (1920,
1937, 1938 гг.) В. А. Догель показал необходимость исследования не
только гомологичных (имеющих общее происхождение) органов, важное
значение которых для сравнительной морфологии общеизвестно, но также
и аналогичных органов (т. е. органов, сходных по функции и строению,
но не имеющих ничего общего по происхождению). Это необходимо не
428

Валентин Александрович Догель
только для того, чтобы уметь отличить «истинный брильянт от
фальшивого», писал В. А. Догель, но также и потому, что изучение причин,
приводящих к развитию аналогий, позволяет объяснить эти, действительно
существующие совпадения в строении различных организмов, оставаясь
на чисто материалистическом и дарвинистическом основании. И
действительно, изучая конвергенции, В. А. Догелю удалось открыть некоторые
причины их возникновения. Оказалось, что помимо общеизвестной
причины — именно приспособления неродственных друг другу животных
к одинаковому образу жизни, имеются еще и другие, на которые не
обращали внимания.
Так, изучение В. А. Догелем конвергенции в строении глаз разных
животных, стрекательных капсул у простейших и некоторых аналогичных
образований у многоклеточных показало, что одним из факторов,
способствующих развитию конвергенции, является самый субстрат, на котором
они возникают, т. е. протоплазма, клетки. «Когда при одинаковых
условиях существования,— говорит В. А. Догель,— животные разного
происхождения вырабатывают путем адаптации орган одинакового
физиологического назначения, то нередко возникают конвергенции, ибо одинаковость
строительного материала (химическая и физическая структура плазмы,
клетки) ограничивает число путей формирования того или иного типа
органов. В результате получаются иногда далеко идущие, но частичные
аналогии и конвергенции».
Далее, в ряде случаев конвергенция вызывается отнюдь не сходством
условий существования, т. е. не чисто внешними факторами, но
коррелятивным развитием, зависящим от структуры других систем органов. Это
было прекрасно показано В. А. Догелем на нефридиях различных
животных, на примере замещения кровеносной системы каналами вторичной
полости тела у пиявок и на других примерах. Так, оказалось, что
разветвленный, дендроидный или простой, укороченный тип нефридиев зависит
не столько от природы (протонефридиальной или метанефридиальной)
этого органа, сколько от наличия или отсутствия полости тела. Органы
выделения многократно ветвятся, если они собирают экскреты на месте
их выделения в паренхиме (протонефридии плоских червей, целомодукты
многих моллюсков) и укорочены, если имеется циркуляция содержащей
экскреты полостной жидкости (протонефридии скребней). В этой же
области В. А. Догелем открыт и еще целый ряд закономерностей, на
которых мы здесь останавливаться не будем.
Кроме того, В. А. Догель открыл и изучил еще более важные
закономерности эволюции животных. Это—принцип олигомеризации
гомологичных органов. Как это бывает иногда с крупными открытиями в
науке, мысли об этих закономерностях уже давно носились в воздухе.
Однако только В. А. Догелю удалось ясно сформулировать их,
подтвердить на громадном материале и показать их исключительно
важную роль.
Над этим вопросом В. А. Догель работал 20 лет. В 1936 г., а затем
в 1947 г. в специальных статьях он показал, что эволюция и
специализация различных групп многоклеточных животных, как правило,
сопровождается постепенным уменьшением числа гомологичных органов. Эта
общая закономерность и была названа им олигомеризацией органов.
Одновременно В. А. Догель пришел к выводу, что большинство
429

Валентин Александрович Догель
органов, появляющихся в эволюции заново, возникают в большом числе
и тем дают тот субстрат, на котором в дальнейшем разыгрываются
процессы олигомеризации.
С тех пор ряд советских зоологов подтвердили на своих
исследованиях открытые В. А. Догелем закономерности и успешно использовали
их для решения некоторых сравнительно-анатомических и
филогенетических вопросов (Л. А. Зенкевич, В. Н. Беклемишев, Д. И.
Благовещенский, Б. Е. Быховский, А. В. Иванов и многие др.)- Ботаник проф.
A. Л. Тахтаджян в своей книге «Вопросы эволюционной морфологии
растений» показал, что процесс олигомеризации имеет значение
основного принципа и при эволюции растений.
Всестороннее развитие теории олигомеризации, осуществлено
B. А. Догелем в монографии «Олигомеризация гомологичных
органов», опубликованной в 1954 г. В ней В. А. Догель дал
разносторонний анализ количественных эволюционных изменений гомологичных
органов во всех группах многоклеточных, начиная с кишечнополостных
и кончая млекопитающими. Этим анализом охвачены 38 классов
животного мира и, кроме того, отдельно рассмотрены некоторые
подклассы и отряды. Таким образом, фактический материал, на котором
строятся выводы В. А. Догеля, поистине огромен. В. А. Догель нашел и
проанализировал 325 случаев олигомеризации в животном мире,
показав, что в 85% всех примеров эволюционные изменения в числе
органов совершаются именно этим путем. В. А. Догель выяснил также
характерные особенности процесса олигомеризации и те биологические
и физиологические преимущества, к которым он приводит. Установив,
что эволюция совершается обычно под знаком олигомеризации,
В. А. Догель получил новый мощный метод
сравнительно-морфологического анализа и с его помощью решил ряд спорных до того, но
важных вопросов филогении животных. Олигомеризация показывает, в
каком направлении совершились филогенетические изменения.
Широкое сравнительно-анатомическое рассмотрение отдельных
классов дало возможность В. А. Догелю установить также, что наряду
с олигомеризацией существуют и процессы полимеризации, которые,
как мы уже видели, играют особенно важную роль в эволюции
простейших. Анализ образа жизни и функций органов позволил судить об
особых причинах, приводящих у многоклеточных, как исключение из
общего правила (в 14% всех случаев), к полимеризации.
Далее В. А. Догель подробно разработал вопрос о характере и
природе соотношений между все возрастающей целостностью
прогрессивно эволюционирующего организма, между дифференциацией его
частей и процессами олигомеризации. Главы, в которых рассмотрены эти
вопросы, являются прекрасным морфологическим обоснованием
павловских принципов целостности. Замечательно, что в данном случае
эволюционная морфология совершенно независимо от физиологии
пришла к одинаковым с ней общим выводам.
В. А. Догель открыл и изучил также различные способы
олигомеризации, типы полной редукции, слияния, смены функций,
относительной и стадийной олигомеризации и др. Большое значение
представляет и явление повторной олигомеризации или полимеризации,
когда эволюция одной и той же группы органов испытывает у данной
430

Валентин Александрович Догель
систематической группы животных многократную олигомеризацию или
полимеризацию, разделенную известным промежутком времени.
Особое внимание уделил В. А. Догель явлению множественной
закладки органов. Он изучил более пятидесяти случаев несомненной
множественной закладки у самых различных животных. Само собой
разумеется, что олигомеризация органов, равно как и их дифференциация,
неразрывно связанная с возрастающей целостностью организма,
возникает и развивается в результате естественного отбора. Теория олигоме-
ризации В. А. Догеля представляет собой крупнейшее достижение
эволюционной морфологии.
Нельзя не упомянуть также исследований по количественному
учету фауны луга и, в частности, почвенной фауны луга, которые были
осуществлены В. А. Догелем совместно с его учениками в Старом
Петергофе в 1923 и 1924 гг. Удобная своеобразная методика,
разработанная В. А. Догелем, позволила ему получить новые интересные данные.
Несколько позднее, в 30-х годах, В. А. Догель много внимания уделил
изучению почвенных простейших.
Наконец, В. А. Догель всегда живо интересовался историей науки,
особенно историей отечественной науки. Его небольшая, но очень
содержательная книга «А. О. Ковалевский» (1945 г.), посвященная
жизни и научному творчеству знаменитого русского эмбриолога,
написанная очень живо и интересно, является образцом этого рода сочинений.
Позднее В. А. Догель посвятил специальную статью разбору
исследований А. О. Ковалевского (1948 г.), другую статью, написанную
совместно с А. Е. Гайсиновичем,— научному творчеству И. И.
Мечникова (1950 г.) и третью — рассмотрению ранней зоологической работы
великого русского химика Д. И. Менделеева (1952 г.).
Во всех своих работах В. А. Догель выступал как
последовательный и убежденный дарвинист и материалист. Он не считал себя
философом, но в сущности его исследования проникнуты принципами
диалектики, особенно его широкие обобщения в паразитологии и
эволюционной морфологии. Всего лишь один раз, но очень удачно, он выступил
в печати с философской темой о случайности и необходимости на
материале зоологии (1952 г.).
В. А. Догель был блестящим педагогом. Лекции его, всегда
привлекавшие большую аудиторию, были очень интересны и отличались
ясностью и глубиной анализа. Его всегда окружали ученики. Но не
только умение заинтересовать наукой привлекало к нему сердца
молодежи. Большое значение имели также личное обаяние В. А. Догеля,
его скромность, кристальная честность и принципиальность, а также
дружественное расположение к людям, внимание к ним и простота в
обращении. В. А. Догель относился к тому типу ученых, для которых
самый процесс научного исследования представляет высокое наслаждение
и которые до последних дней жизни не покидают рабочего места в
лаборатории. Преданность науке и неутомимая научная работа В. А.
Догеля всегда оказывала на его студентов и учеников наилучшее
воспитательное воздействие. За годы советской власти В. А. Догель воспитал
более двухсот научных работников — зоологов; в числе его учеников
около шестидесяти кандидатов и более пятидесяти докторов
биологических наук. Многие из его учеников стали крупными советскими учеными.
431

Валентин Александрович Догель
Его учениками являются также известные зарубежные зоологи — в
Польше акад. Ян Дембовский и проф. Т. Ячевский, в Англии акад.
С. А. Гоар.
В. А. Догель известен также как автор целой серии учебников и
руководств. Кроме упомянутых «Общей протистологии» и «Общей
паразитологии» его перу принадлежат «Зоология беспозвоночных»,
выдержавшая уже пять изданий и неоднократно издававшаяся в союзных
республиках и в странах народной демократии, а также двухтомная
«Сравнительная анатомия беспозвоночных» (1938, 1940 гг.). Последняя
написана с большим мастерством и эрудицией и представляет собой
первое полное систематическое изложение предмета, так как содержит
сравнительно-анатомический анализ громадного материала по
организации всех групп беспозвоночных. Сделать это до В. А. Догеля не
удалось никому.
В. А. Догель активно участвовал в популяризации
естественно-научных знаний и написал много научно-популярных и
научно-методических статей и книг.
В. А. Догель был активным общественным деятелем. Всю жизнь
он много внимания уделял делам Ленинградского Общества
естествоиспытателей, в течение многих лет был его президентом. Он был избран
депутатом Ленинградского городского совета депутатов трудящихся
одного из созывов. Его популярные публичные лекции и доклады
всегда тепло и с интересом воспринимались широкой аудиторией.
Большие заслуги В. А. Догеля были отмечены награждением его
орденом Ленина и орденом Трудового Красного Знамени. Ему
присвоено звание заслуженного деятеля науки Казахской ССР, где он
работал во время Великой Отечественной войны и где очень много сделал
для развития биологии.
Скончался Валентин Александрович Догель 1 июня 1955 г.
Главнейшие труды В. А. Догеля: Catenata. Организация рода Haplozoon и
некоторых сходных с ним форм. СПб., 1910 (магистерская диссертация); Материалы по
истории развития Pantopoda, СПб., 1913 (докторская диссертация); Натуралист в
Восточной Африке, Пг., 1916; Исследования над паразитическими Protozoa из
кишечника термитов, в кн.: «Научные результаты зоологических экспедиций проф.
В. А. Догеля и И. И. Соколова в Восточную Африку и Уганду в 1914 г.», т. I,
Пг., 1916; т. 2, Пг., 1917; Интересные конвергенции в строении головного органа
Trichonymphidae, стрекательных капсул Polykrikos и спермиев десятиногих раков,
«Труды Петроградск. общ. естествоиспытателей», т. LI, вып. 1, 1920; Полгода в
тропиках, Л., 1924; Die Geschlechtsprozesse bei Infusorien (speciell bei den Ophryoscoleci-
den), neue Tatsachen und theoretische Erwagungen «Archiv f. Protistenkunde»; т. L,
1925; Monographic der Familie Ophryoscolecidae, т. 1, Jena, 1927; Зависимость
распространения паразитов от образа жизни животных — хозяев, в кн.: «Сборник в
честь проф. Н. М. Книповича. 1885—1925», М., 1927; Простейшие — Protozoa.
Малоресничные инфузории — Infusoria Oligotricha. Семейство Ophryoscolecidae,
«Определители по фауне СССР», Л., 1929; Polymerisation als ein Prinzip der progressiven
Entwicklung bei Protozoen, «Biol. Zentralbl.», т. XLIX, 1929; Очередные задачи
экологической паразитологии, «Труды Петергофск. биологич. ин-та», № 15, 1935;
Олигомеризация гомологичных органов как один из процессов эволюции животных
организмов, «Архив анатомии, гистологии и эмбриологии», т. XV, № 3, 1936;
Сравнительная анатомия беспозвоночных. Часть 1, Л., 1938; часть 2, Л., 1940;
Александр Онуфриевич Ковалевский. 1840—1901, М.—Л., 1945; Явления
полимеризации и олигомеризации гомологичных органов в животном царстве и их
эволюционное значение, «Изв. АН СССР», серия биолог., № 4, 1947; Phylogeny of the
stomach-infusorians of Ruminants in the light of palaeontological and parasitological data.
432

Валентин Александрович Догель
«Quart. Journv of microsc. Sc», т. LXXXVIII, 1947; Класс многоколенчатых (Pan-
topoda), в кн.: «Руководство по зоологии», т. 3, ч. 2, М., 1951; Общая
протистология, М., 1951; К вопросу о понятии случайности и необходимости в зоологическом
освещении, «Зоологич. журнал», т. XXXI, вып. 1, 1952; Олигомеризация
гомологичных органов как один из главных путей эволюции животных, Л., 1954; Зоология
беспозвоночных, 5-е изд., М., 1959 (1-е изд., 1934 г.); Общая паразитология, 3-е
изд. Л., 1962; Общая протозоология, Л., 1962 (2-е изд. Общей протистологии,
переработанное и дополненное Ю. И. Полянским и Е. М. Хейсиным).
О В. А. Догеле: Стрелков А. А, Юбилей профессора В. А. Догеля,
«Естествознание в школе», № 4, 1947; Марков Г. С, В. А. Догель как паразитолог,
«Природа», № 6, 1947; Полянский Ю. И., Профессор В. А. Догель, «Вестник
ЛГУ», № 4, 1947; Научная деятельность В. А. Догеля в области паразитологии
рыб, «Изв. Всесоюзн. научн. исслед. ин-та озерн. и речи. рыбн. хоз.», т. XXVII,
1948; Профессор Валентин Александрович Догель, «Рыбное хозяйство», № 5, 1952;
Валентин Александрович Догель, Материалы для библиографии ученых СССР.
Вступительная статья Ю. И. Полянского, М.—Л., 1953; Стрелков А. А., К
семидесятилетию Валентина Александровича Догеля, «Труды Ленинградск. общ.
естествоиспытателей», т. LXXII, вып. 4, 1954; Марков Г. С, В. А. Догель как ученый*
философ, «Труды ин-та зоологии АН Казахск. ССР», т. VII, 1957;
Полянский Ю. И. и Хейсин Е. М., Выдающийся советский протистолог, «Природа»,
№ 9, 1957; Г е р д С. В., Пять лет в лаборатории профессора В. А Догеля, «Учен,
зап. Лен. гос. педагогич. ин-та им. А. И. Герцена», т. 143, 1958; М а з у р м о-
в и ч Б. Н., Выдающиеся отечественные зоологи, М., 1960.

Лпколай Швановиг
BABMJKDB
1887- 1<НЗ
ыдающийся ботаник, растениевод и
географ-путешественник Н. И. Вавилов внес огромный вклад в разработку бо-
танико-географических основ селекции культурных
растений, был одним из создателей учения о происхождении
культурных растений и их географическом
распространении, крупнейшим знатоком и организатором изучения
мировых растительных ресурсов и сортового состава
культурных растений. Н. И. Вавилов создал школу ботаников —
растениеводов и селекционеров. Своими трудами он завоевал широкое
признание не только в Советском Союзе, но и за рубежом.
Николай Иванович Вавилов родился в Москве 26 ноября 1887 г.
После окончания в 1906 г. коммерческого училища он поступил в
Петровскую сельскохозяйственную академию (ныне Тимирязевскую
академию) и окончил ее в 1910 г., выполнив дипломную работу по кафедре
Н.. М. Кулагина на тему «Голые слизни — вредители полей и
огородов». За эту работу ему была присуждена премия Московского
политехнического музея. Еще в студенческие годы Н. И. Вавилов увлекал-
434

Николай Иванович Вавилов
ся учением Дарвина и в связи с столетием со дня рождения великого
ученого сделал в 1909 г. доклад «Дарвинизм и экспериментальная
морфология». После окончания Петровской академии Н. И. Вавилов был
оставлен для усовершенствования при кафедре Д. Н. Прянишникова,
а затем академия направила его на Московскую селекционную
станцию, которой руководил в то время талантливый селекционер
Д. Л. Рудзинский. В 1913 г. Петровская академия послала молодого
ученого за границу. Около года провел Н. И. Вавилов в Германии,
Англии и Франции, познакомился с крупными учеными того времени
Геккелем, Пеннетом, Бэтсоном и Вильмореном и работал в их
лабораториях. Основным направлением его исследований был иммунитет
растений. Еще до поездки за границу Н. И. Вавилов работал
практикантом в Бюро по микологии и фитопатологии у А. А. Ячевского в
Петербурге, и в 1913 г. вышла его первая статья, посвященная проблеме
иммунитета растений: «Очерк современного учения об иммунитете
хлебных злаков к грибным заболеваниям», а в 1919 г.— большая работа
«Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям». В этой
монографической работе Н. И. Вавилов указал новые пути разрешения
проблемы иммунитета растений и особенное внимание обратил на
физиологический иммунитет, который в его дальнейших работах был
использован для распознания видов пшеницы и для классификации различных
культурных растений. Вопрос об иммунитете растений интересовал
Н. И. Вавилова до конца его научной деятельности.
Еще в 1911 г., после окончания Петровской академии, Н. И.
Вавилов был избран преподавателем Высших женских
сельскохозяйственных курсов (так называемых Голицинских курсов), а с 1913 г. был
также зачислен преподавателем Петровской академии и проводил
занятия по частному земледелию. Через четыре года одновременно два
университета— Воронежский и Саратовский — избрали его своим
профессором — в Воронеже по кафедре частного земледелия и селекции и в
Саратове — по кафедре генетики и селекции.
Саратовский период с 1917 по 1923 г. был наиболее плодотворным
в деятельности молодого ученого. Именно в это время начала
создаваться его школа и были высказаны многие идеи, которые впоследствии
вошли в основные труды Н. И. Вавилова. В это время им был
сформулирован «закон гомологических рядов» или параллельной
изменчивости у близких видов, родов и даже семейств (1920 г.). Сущность этого
закона заключается в том, что близкие виды и роды организмов,
наряду с присущими им видовыми и родовыми специфическими
свойствами, в своей наследственной изменчивости выявляют множество
сходных черт в формообразовании как в отношении морфологических, так
и физиологических признаков, причем с такой очевидностью, что, зная
ряды форм или сортов одного вида и одного рода, можно предсказать
нахождение соответствующих форм у другого рода или вида. Такой
параллелизм Н. И. Вавилов объяснял филогенетическими
взаимоотношениями, в силу чего и назвал его законом «гомологических рядов». Эта
подмеченная Н. И, Вавиловым закономерность в изменчивости
культурных растений заставила его искать недостающие звенья — формы,
которые согласно закону должны существовать в природе,, но не были
еще найдены. Такие поиски в большинстве случаев были успешными и
435

Николай Иванович Вавилов
подтверждали правильность установленной закономерности. Отдельные
факты параллелизма в изменчивости растений были отмечены еще Дар-
вином, Ноденом и другими учеными. Работы Н. И. Вавилова и его
многочисленных учеников по систематике культурных растений
подтвердили правильность открытого закона. Большое количество
материала, привезенного экспедициями из разных стран и изучавшегося на
опытных станциях Советского Союза, показало, что большинство из
предсказанных форм и разновидностей реально существует.
Закон гомологических рядов показал, что эволюционное развитие
растений подчиняется определенной закономерности, обусловленной
особенностями самого растения, его видовыми и родовыми признаками,
сложившимися в течение многих поколений под влиянием среды и
естественного отбора. Таким образом это открытие Н. И. Вавилова внесло
большой вклад в развитие учения Ч. Дарвина. Достоверность закона
гомологических рядов была впоследствии подтверждена многими
исследователями, причем факты показали его общебиологическое значение:
биохимические работы В. И. Нилова доказали применимость
упомянутого закона к изменчивости химических свойств растений, дали
возможность предугадывать нахождение того или иного соединения (в
частности, эфирного масла) в разных видах растений: Н. М. Гайдуков,
В. А. Догель и др. применили этот закон к изучению низших
растительных и животных организмов, С. Н. Боголюбский и Н. А. Ильин —
к высшим животным.
Все эти факты свидетельствуют против доводов противников
закона гомологических рядов, доказывавших, что этот закон сужает
представление об эволюции живых организмов, ограничивая ее тесными
рядами гомологической изменчивости. Такое толкование закона,
открытого Н. И. Вавиловым, было несправедливо и опровергается всеми
работами как самого Н. И. Вавилова, так и его последователей. В то же
время закон гомологических рядов оказал огромную помощь
селекционерам, указав им пути для поисков новых полезных форм в природных
условиях и родительских форм для скрещивания и отбора.
В 1921 г. Н. И. Вавилов был командирован в Соединенные Штаты
Америки на Международный конгресс по сельскому хозяйству. По
пути он посетил ряд стран Западной Европы и ему удалось приобрести
большую коллекцию семян различных культурных растений.
Особенный интерес представляли сорта хлебных злаков из засушливых
областей Северной Америки.
Еще до поездки в США Н. И. Вавилов был назначен заведующим
Бюро прикладной ботаники, целью которого было изучение
культурных растений. Это учреждение, основанное еще в 1894 г., вплоть до
Великой Октябрьской социалистической революции влачило жалкое
существование, так как на деятельность его не отпускалось никаких
средств. Только с 1920 г., когда на смену умершему Р. Э. Регелю был
назначен Н. И. Вавилов, работа Бюро стала быстро налаживаться.
Н. И. Вавилов, работавший у Регеля в качестве практиканта,
прекрасно знал деятельность Бюро и сумел, несмотря на тяжелые годы
гражданской войны, наладить его работу, создать коллектив знающих и
преданных делу сотрудников, многие из которых последовали за
Н. И. Вавиловым из Саратова.
436

Николай Иванович Вавилов
В 1924 г. Бюро было превращено во Всесоюзный институт
прикладной ботаники и новых культур. Этот институт стал первым звеном
Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, созданной по
инициативе В. И. Ленина. С этих пор вся деятельность Н. И. Вавилова
неразрывно связана с этим институтом, впоследствии (1929 г.)
переименованным во Всесоюзный институт растениеводства.
Уже в начале 20-х годов труды Н. И. Вавилова заслужили
всеобщее признание в ученом мире. В 1923 г. он был избран
членом-корреспондентом Академии наук СССР, а еще через шесть лет —
действительным членом Академии наук СССР и Академии наук Украинской ССР.
В 1929 г. создается Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук
имени В. И. Ленина и Н. И. Вавилов становится ее первым
президентом. Высокий авторитет Н. И. Вавилова как ученого и общественного
деятеля поставил его в ряды членов ЦИК СССР (с 1926 по 1935 г.).
Неоднократно он избирался членом ВЦИК и членом Ленинградского
Совета.
Работа Института прикладной ботаники, затем Института
растениеводства, развернулась по программе, разработанной Н. И.
Вавиловым и его сотрудниками. Основное направление исследований
заключалось в изучении мировых растительных ресурсов и в привлечении их
для использования в народном хозяйстве Советского Союза. Согласно
этой программе научная работа начиналась со сбора мировых
коллекций по всем возделываемым растениям как в пределах нашей страны,
так и за рубежом. С первых лет существования института Н. И.
Вавилов начал планомерное экспедиционное изучение культурных растений.
Во все районы и области нашей необъятной страны направлялись
экспедиции для сбора семян и изучения на месте условий произрастания
и культуры растений. Особенно привлекали еще неисследованные
уголки, где можно было рассчитывать на новые находки, которые могли
пополнить знания о возделываемых растениях и их истории. Н. И.
Вавилова всегда интересовала история мирового земледелия: написать книгу
по этому вопросу, раскрыть тайны возникновения
сельскохозяйственных растений, их внедрения в культуру, эволюции дикарей в
культурные сорта — такова была задача, которую поставил перед собой этот
целеустремленный ученый. И разрешению этой задачи он посвятил всю
свою жизнь.
Свою экспедиционную деятельность Н. И. Вавилов начал еще в
1916 г. поездкой в Иран и Таджикистан. Во время этой экспедиции им
были найдены неизвестные в Европе разновидности ржи и мягких
пшениц, что навело его на мысль об афганском центре происхождения
этих культур. Считая, что древние страны Востока являются
колыбелью земледельческой культуры, центром происхождения многих
сельскохозяйственных растений и животных, Вавилов больше всего
интересовался именно этими странами. Поэтому его первые экспедиции были
в Афганистан, Монголию, Западный Китай и Малую Азию. В 1924 г.
Н. И. Вавилов отправился в Афганистан и в течение шести месяцев
занимался изучением этой почти неисследованной до тех пор страны.
В результате экспедиции были собраны материалы по сортовому и
видовому составу культурных растений Афганистана (свыше семи тысяч
437

Николай Иванович Вавилов
образцов семян), по технике земледелия и ирригации этой страны.
Одновременно Н. И. Вавилов изучал также и другие вопросы, связанные
с сельским хозяйством Афганистана — например, возможности
расширения хлопководства и других отраслей растениеводства.
Экспедиция в Афганистан убедила Н. И. Вавилова в том, что эта
страна является вместе с северо-западной Индией (пограничные
провинции и Кашмир), Таджикской и Узбекской республиками центром
происхождения целого ряда культурных растений — мягких пшениц,
гороха, бобов, чечевицы, чины, горчицы, винограда. Кроме того, здесь же
находится вторичный центр ржи, один из очагов льна, фисташки,
груши, редиса и ряда других культур.
В 1925 г. Н. И. Вавилов выехал в Хорезм (Каракалпакия) и
обследовал Хивинский оазис. Эта экспедиция дала очень интересные
результаты. Как оказалось, культурные растения и вообще
земледельческая культура Хорезма имеют двоякое происхождение. С одной
стороны, культурные растения Хивинского оазиса были явно
заимствованы из Ирана, Афганистана и Средней Азии. В то же время Вавилов
нашел здесь следы египетского влияния, оставшиеся, по-видимому, со
времен завоевания Хорезма арабами (VIII в.). Здесь были найдены
индийские карликовые пшеницы, джугара и арбузы африканского
происхождения, также завезенные арабами.
В 1926—1927 гг. Н. И. Вавилов направился в страны
Средиземноморья, а также Эфиопию и Эритрею. Эта экспедиция дала очень много
для познания мировых растительных ресурсов. Еще до посещения
Эфиопии на основании полученных оттуда образцов культурных
растений, он выделил эту страну в самостоятельный очат происхождения
культурных растений. Экспедиционные исследования подтвердили это
предположение. Несмотря на небольшую территорию, занятую
сельскохозяйственными угодьями, в Эфиопии сосредоточено огромное
разнообразие сортов, особенно пшеницы — по числу ботанических
разновидностей пшеницы и ячменя Эфиопия стоит на первом месте. Общее число
культурных растений здесь невелико — совершенно нет плодовых, мало
овощных и масличных. Но зато встречаются эндемичные культуры,
свойственные только этой стране, например хлебный злак тефф,
масличный нуг. Лен в Эфиопии используется как хлебное растение — из
его семян делают муку и пекут лепешки.
Средиземноморские страны, как показали исследования Н. И.
Вавилова, дали мировому земледелию четыре вида пшениц,
средиземноморский и песчаный овес, канареечник, целый ряд овощных культур —
свеклу, капусту, петрушку, артишок, различные луки — порей, шнит-
лук, чеснок, основные эфиро-масличные растения — дамасскую розу
(источник розового масла), шалфей, розмарин, лаванду, а также такие
ценные древесные культуры, как маслина, лавр и рожковое дерево.
В 1929 г. Н. И. Вавилов отправился в страны Дальнего Востока,
которые уже давно привлекали его внимание, провел большую
экспедицию по Западному Китаю, посетил Японию, Корею.
Восточная Азия интересовала Н. И. Вавилова, так как по его данным
здесь находился очаг формообразования ряда культурных растений.
И снова научное предвидение нашло подтверждение при
экспедиционном обследовании. Центральный и Западный Китай, преимущественно
438

Николай Иванович Вавилов
его горные районы, оказались крупнейшим очагом мирового
земледелия. Отсюда произошли такие важнейшие культуры, как гречиха,
просо метельчатое и гаолян, соя, целый ряд бобовых, овощных,
корнеплодов и клубнеплодов, бахчевые и многие плодовые культуры умеренного
климата. Всего в список растений, происходящих из этого очага,
включено 136 видов сельскохозяйственных растений.
В 1930, 1932—1933 гг. Н. И. Вавилов провел большие
экспедиционные исследования на обоих континентах Америки. Маршрут первой
экспедиции охватил южные районы Соединенных Штатов: Флориду,
Луизиану, Аризону, Техас, Калифорнию, а также Мексику, Гватемалу,
Тропический Гондурас. Через два года Н. И. Вавилов посетил Юкатан,
Тринидад, Кубу, Порто-Рико, Боливию, Чили, Бразилию, Аргентину,
Уругвай. Таким образом, было основательно изучено сортовое
разнообразие Америки и установлены основные очаги происхождения
культурных растений Нового Света.
Этими зарубежными исследованиями экспедиционная деятельность
Н. И. Вавилова не ограничивалась. Он продолжал изучение
земледелия и сельскохозяйственных культур Советского Союза, работал в
республиках Средней Азии, Кавказа. Его кипучая натура не позволяла
ему спокойно работать в лабораториях, и он ежегодно выезжал в
экспедицию или в объезд многочисленных опытных станций Всесоюзного
института растениеводства, которые были организованы по всему
Союзу. Привезенные из экспедиции и полученные по почте из-за границы
семена высевались на станциях и отделениях Всесоюзного института
растениеводства. Н. И. Вавилов организовал широкие географические
опыты по изучению культурных растений в СССР. Эти опыты
заложили основу государственному сортоиспытанию полевых и технических
культур в СССР.
Трудно представить, как этот крупнейший ученый и неутомимый
человек успевал исполнять все возложенные на него обязанности. В
течение двадцати лет он был бессменным директором Института
растениеводства, с 1929 по 1935 г. президентом ВАСХНИЛ, с 1933 г.—
директором Института генетики Академии наук, с 1931 г.— президентом
Географического общества и т. д. Одновременно он выполнял
общественные обязанности организатора Всесоюзной сельскохозяйственной
выставки и члена главного выставочного комитета, председателя совета
Ленинградского дома ученых и еще многих других. Кроме того,
Н. И. Вавилов был избран почетным членом ряда зарубежных
академий, в том числе Индийской, Аргентинской, Шотландской,
членом-корреспондентом Германской (в Галле) и Чехословацкой, членом
английского Королевского общества в Лондоне, почетным членом
Американского ботанического общества и почетным членом общества садоводства
Англии, Ботанического общества в Швеции, Нью-Йоркского
географического общества. Н. И. Вавилову было присвоено звание доктора
Брюннского и Софийского университетов. Бывая за границей, Н. И.
Вавилов многократно выступал с докладами в научных учреждениях и на
международных конгрессах и всегда пропагандировал достижения
советской науки и советского народного хозяйства. В 1932 г. он был
избран вице-президентом VI Международного конгресса генетиков в
Итаке (США), а в 1938 г.—президентом Международного конгресса
439

Николай Иванович Вавилов
генетиков в Эдинбурге. Этот далеко неполный перечень показывает,
насколько велик был авторитет Н. И. Вавилова в зарубежных странах.
Еще большей популярностью, конечно, пользовался русский ученый в
своей стране: не было ни одного ботаника, ни одного агронома, даже в
самых отдаленных уголках Советского Союза, кто бы не знал Н. И.
Вавилова, не читал его трудов или хотя бы не слышал о них.
Научная деятельность Н. И. Вавилова была прервана его арестом
в 1940 г, по ложному обвинению. Скончался Николай Иванович
Вавилов 26 января 1943 г. в Саратове. За свою жизнь он посетил свыше
шестидесяти стран и организовал большое число экспедиций, в которых
его сотрудники продолжали дело изучения мировых растительных
ресурсов: П. М. Жуковский посетил Малую Азию, С. В. Юзепчук и
Ю. Н. Воронов — Южную Америку, С. М. Букасов работал в Чили и
Перу. Кроме того, сетью экспедиций Института растениеводства покрыт
почти весь Советский Союз.
В результате многочисленных экспедиций были собраны мировые
коллекции культурных растений, несколько десятков тысяч образцов
семян, из которых выращены миллионы растений на станциях и
отделениях института. Целью этих исследований было изучение видового и
сортового состава культурных растений, выяснение их происхождения и
эволюционного развития. Наряду с культурными сортами изучались
также дикорастущие виды, из которых длительной селекционной
работой, сперва почти бессознательной, а затем поднявшейся на высокий
уровень, были созданы современные культурные растения.
Происхождение культурных растений и их ботанической полиморф*
ности Н. И. Вавилов посвятил большинство работ. Еще в 1917 г., после
экспедиции в Иран и Таджикистан, Н. И. Вавилов доказал, что
культурная рожь произошла от сорной ржи юго-западных областей Азии,
Афганистана, Ирана и Закавказья. Главное богатство форм ржи
сосредоточено в этих странах, и различные формы ржи встречаются в Юго-
Западной Азии в качестве сорняков в посевах мягкой и карликовой
пшеницы. Среди диких форм ржи встречаются формы с ломким
осыпающимся колосом, несколько сходным с диким ячменем. В этих краях
культура ржи неизвестна и она считается злостным сорняком.
Название ржи на иранском, таджикском, узбекском, турецком и арабском
языках — в дословном переводе — значит «растение, засоряющее
ячмень или пшеницу». Только в высокогорных районах Бухары,
Афганистана, Малой Азии рожь из сорного растения превращается в
культурное, а в горной Бухаре, Шугнане и Бадахшане постепенно вытесняет
озимую пшеницу.
В 1926 г. на основании личных экспедиционных исследований,
испытания привезенных и полученных из других стран образцов
культурных растений, а также изучения огромного литературного материала,
Н. И. Вавилов опубликовал капитальный труд «Центры
происхождения культурных растений», в котором он подробно разобрал
географические центры формообразования пшеницы, ячменя, овса, проса, льна
и конопли. Для некоторых культурных растений он установил их
происхождение от сорняков, как, например, для культурной ржи, овса,
рыжика, сурепки, некоторых бобовых. Эти культуры Н. И. Вавилов
называет вторичными, в отличие от первичных — пшеницы, ячменя, риса*
440

Николай Иванович Вавилов
сои, льна и хлопчатника, которые с очень давних пор известны
человеку только в культурном виде.
Н. И. Вавилов наметил сперва пять основных очагов или центров
происхождения культурных растений: 1) Юго-Западная Азия; 2) Юго-
Восточная Азия; 3) Средиземноморские страны, включающие С.
Африку, Палестину, Сирию, Грецию, Испанию, Италию и западные
районы Малой Азии; 4) Абиссиния и 5) Мексика, Перу и прилегающие
районы Центральной Америки. Кроме того, им был намечен шестой
очаг, второстепенного значения, на Филиппинских островах. Центры
происхождения культурных растений Н. И. Вавилов связывал с
очагами человеческой культуры, считая, что изучение культурных растений,
выявление стран максимального их разнообразия и наличия
эндемичных форм может дать очень точные указания на историю
земледельческой культуры и даже внести некоторые коррективы в гипотезы
историков и археологов.
Экспедиционные обследования Н. И. Вавилова и его сотрудников
дали ему возможность проверить свои первоначальные предположения
и уточнить вопрос о центрах происхождения культурных растений.
В работе «Ботанико-географические основы селекции» (1935 г.)
Н. И. Вавилов выделил уже восемь основных очагов, вместо пяти, и
два из них еще разбил на подразделы. В 1926 г. «центры
происхождения» были выделены им по нескольким культурам — индикаторам.
В этой второй работе приведен по возможности полный перечень
культур, свойственных каждому очагу.
Первым крупнейшим очагом мирового земледелия Н. И. Вавилов
называл Центральный и Западный Китай. Второй очаг — Индийский,
Северо-Западная Индия, Пенджаб Ассам и Бирма. Этот очаг дал
мировому земледелию около 120 культур, в том числе такой важнейший
злак, как рис, сахарный тростник, основные цитрусовые, разные
зерновые бобовые, нут, маш и др. В дополнение к Индийскому выделен Ин-
до-Малайский центр, включающий Индо-Китай, Малайский архипелаг,
острова — Яву, Борнео, Суматру и Филиппины. Этот очаг дал
преимущественно плодовые и технические культуры, среди которых следует
упомянуть банан, инбирь, кокосовую пальму, масличный нуг, черный
перец. Третий очаг, названный Среднеазиатским, включает
Северо-Западную Индию, горные районы Узбекской и Таджикской республик.
Четвертый — Переднеазиатский очаг включает Малую Азию,
Закавказье, Иран и горную Туркмению. Отсюда происходит девять видов
пшеницы, в том числе безостные мягкие и многие твердые пшеницы,
двурядные ячмени, целый ряд форм чечевицы, нуты, гороха, синяя
люцерна. В Туркмении находится родина инжира и граната, это — один
из очагов происхождения грецкого ореха, яблони, абрикоса, вишни,
алычи, айвы и миндаля. В Малой Азии и в Закавказье основной очаг
культуры ржи; в Турции, Иране и в Среднеазиатских республиках
сосредоточено все мировое разнообразие дынь. Пятый
Средиземноморский очаг и шестой Абиссинский очаг были упомянуты уже выше, в
связи с описанием экспедиции Вавилова в эти страны.
Шесть перечисленных «центров происхождения» исчерпывают
очаги культурных растений Старого света. Для западного полушария в
своей первой работе Н. И. Вавилов провизорно наметил один очаг —
441

Николай Иванович Вавилов
Центральноамериканский. После экспедиций на Американские
континенты, в которых кроме самого Вавилова принимали участие С. М. Бу-
касов, С. В. Юзепчук и Ю. Н. Воронов, в Америке были выделены
два основных и два дополнительных центра: первый основной —
Южномексиканский и Центральноамериканский, включая Антильские
острова, является родиной кукурузы, фасоли, мускатной тыквы,
стручкового перца, группы хлопчатников — упландов, целого ряда тропических
плодовых, например дынного дерева, авокадо, какао, и из овощных —
помидоров; второй основной очаг — Южноамериканский или Перуано-
Эквадоро-Боливианский. В высокогорных районах Южной Америки
найдено большое число разнообразных видов картофеля, на поливных
прибрежных землях оказался центр разнообразия дынной груши,
тыквы, перца и хлопчатника, известного под названием «египетского». Из
этого очага берет начало культурный табак, хина, кокаин. В
высокогорных районах Перу, Боливии и Эквадора особенно много найдено
своеобразных эндемичных клубненосных растений.
Кроме этих двух основных американских центров Н. И. Вавилов
выделил еще два дополнительных: Чилоанский, откуда происходит
обыкновенный картофель, и Бразильско-Перуанский — родина арахиса
(земляного ореха), парагвайского чая, каучуковых деревьев, ананаса и
фейхои.
В работе «Ботанико-географические основы селекции» установлено
происхождение 640 важнейших культурных растений, на основе
изучения свыше 300 тысяч образцов. Таковы были масштабы работы
Н. И. Вавилова и его коллектива. И все же Н. И. Вавилов считал, что
это — только начало планового изучения мировых растительных
ресурсов. В открытом этими исследованиями огромном видовом и сортовом
разнообразии культурных растений Н. И. Вавилов видел резервы для
селекционной работы, и задачей будущих работ он считал углубленное
изучение этих резервов, с использованием методов физиологии,
биохимии, технологии и других новейших достижений науки.
Изучение сортового разнообразия культурных растений в
основных очагах их происхождения позволило Н. И. Вавилову сделать
интересный вывод, идущий в разрез с ранее высказанными положениями.
Обычно происхождение культурных растений, так же как и основание
цивилизаций, связывали с водными бассейнами, с великими речными
системами. Исследования Н. И. Вавилова и его сотрудников показали,
что все сортовое разнообразие полевых и огородных культур
сосредоточено преимущественно в горных районах. Н. И. Вавилов объяснил
этот факт историко-географическими причинами. Он считал, что на
заре человеческой культуры еще не существовало многоплеменных
поселений, а отдельные племена жили обособленно, в замкнутых,
защищенных от нападения соседних племен, районах. Для этого, конечно,
более всего подходили горы, в которых люди находились под
естественной защитой. В то же время в горах было больше влаги, а если
нужно было искусственно орошать поля и огороды, вода шла
самотеком, тогда как в речных долинах приходилось для этого сооружать
плотины, каналы, иногда проводить воду далеко из гор.
В горных районах и до сих пор сохранился пестрый состав
населения, многие племена, населяющие даже близко расположенные горные
442

Николай Иванович Вавилов
районы, имеют самостоятельный язык. Вполне естественно, что и
сортовой состав культурных растений был у этих племен различен. Горные
районы Юго-Западной Азии (Кавказ, Средняя Азия, Афганистан,
Северная Индия, а также С. Африка) — представляют собою не только
очаги разнообразия культурных растений, но и характеризуются
разнообразием человеческих племен.
В результате изучения внутривидового разнообразия культурных
растений Н. И. Вавилов пришел к понятию линнеевского вида как
определенной сложной системы. Фактическое изучение видов показало, что
все виды культурных растений представлены большим или меньшим
числом разновидностей и рас, причем эти расы и разновидности тесно
связаны между собой и в пределах вида легко скрещиваются, давая
плодовитое потомство.
Следуя определению понятия «вид», данному В. Л. Комаровым для
дикорастущих растений: «вид — морфологическая система,
помноженная на географическую определенность», Н. И. Вавилов в статье «Лин-
неевский вид как система» (1931 г.) дал аналогичное определение вида:
«Линнеевский вид... обособленная сложная подвижная морфо-физиоло-
гическая система, связанная в своем генезисе с определенной средой и
ареалом». В обоих определениях, и В. Л. Комарова и Н. И. Вавилова,
указывается тесная связь растения со средой и зависимость
изменчивости от географического распространения. Определение вида, данное
Н. И. Вавиловым, вытекает из его динамического изучения, при котором
приходится учитывать историю расселения видов на протяжении
геологических эпох, с учетом изменения климата, движения ледников и роли
горообразовательных процессов в изоляции видов. Для разграничения
видов Н. И. Вавилов считал недостаточным обычный метод
систематики, пользующийся только морфологическими признаками с учетом
ареала. Он считал также необходимым принимать во внимание
физиологическую обособленность, выражающуюся главным образом в
нескрещиваемости, а также географическую и экологическую обособленность.
Считая вид системой, Н. И. Вавилов указывал, что по объему лин-
неевские виды очень различны; они могут резко разграничиваться
между собой или связываться цепью промежуточных звеньев. Он считал
вид реально существующим комплексом, подвижной системой, которая
в своем историческом развитии связана со средой и ареалом. На
примере конопли Н. И. Вавилов показал, что в генезисе культурных
растений экология играет немаловажную роль. Сопоставляя экологические
особенности «первичных» растений и ближайших к ним диких видов или
разновидностей, Н. И. Вавилов пришел к выводу, что дикие виды и
разновидности, наиболее близкие к культурным растениям, составляют
с ними одну экологическую группу. А отсюда вытекает, что искать
дикие родоначальные формы культурных растений следует в условиях
местообитания, близких к культуре. Как дикая конопля обычно следует
за человеком, поселяясь около его жилищ, так и многие другие растения
как бы напрашиваются в культуру, находя наиболее благоприятные
условия существования вблизи селений.
Изучая культурные растения во взаимоотношении со средой,
Н. И. Вавилов составил схему классификации культурных растений
СССР по степени их засухоустойчивости, с учетом данных географиче-
443

Николай Иванович Вавилов
ского, экологического и агрономического изучения. Схема охватывает
около четырехсот культур, включая пищевые, технические и частично
декоративные.
Все растения Н. И. Вавилов делит на три группы:
засухоустойчивые, промежуточные и наименее засухоустойчивые. Большинство
культурных растений относится к промежуточным формам и среди них все
зерновые и важнейшие технические культуры, под которыми в
засушливой зоне СССР заняты огромные площади.
Данные по экологическому изучению Н. И. Вавилов использовал
для разработки методики селекции, придавая особенно большое
значение гибридизации как внутривидовой, так и отдаленной. Для создания
раннеспелых форм растений путем гибридизации он рекомендовал
учитывать происхождение родительских форм, их принадлежность к тому
или иному экологическому типу, так как различные типы по разному
реагируют на основные факторы — температуру воздуха и свет.
Например, пшеницы крайнего севера, произрастающие на северной границе
возможной культуры пшеницы, светолюбивы и малотребовательны
к температурам в период созревания. Южные формы — пшеницы
Индии — к свету в условиях полевой культуры относятся индифферентно,
хорошо растут при коротком и длинном дне и одинаково хорошо растут
как при высокой, так и при низкой температуре. При скрещивании
северных форм с гибридными австралийскими пшеницами, в состав
которых входят европейские растения, т. е. светолюбивые и южные коротко-
дневные, всегда в первом поколении наблюдается доминирование
скороспелости. Если же австралийские пшеницы скрестить с растениями
длинного дня из степной области или из Западной Сибири, то и в первом
поколении появляются то поздние, то промежуточные формы.
Скрещивая две длиннодневные формы, получаем доминирование позднеспелости.
Кроме того, на период созревания гибридов оказывает большое влияние
географическое положение района высева: на юге гибриды двух длин-
иодневных форм будут позднеспелыми, на севере — раннеспелыми. Все
эти факты, приведенные Н. И. Вавиловым, показывают, что получение
скороспелых форм легче происходит при скрещивании форм,
отличающихся по реакциям на свет и температуру. Поэтому в качестве
родительских пар надо брать отдаленные географические и экологические
типы. По-видимому, различные образцы в пределах одной экологической
группы не могут дать при скрещивании резкого сокращения
вегетационного периода.
Учение Н. И. Вавилова об эколого-географическом подборе пар
дало основные методические указания для селекции на скороспелость,
которыми в настоящее время пользуются селекционеры всего мира.
Разработка методов селекции была одной из основных проблем, которыми
занимался Н. И. Вавилов. При его непосредственном участии и под его
руководством в конце 1935 г. был выпущен капитальный трехтомный
труд «Теоретические основы селекции растений». Этот труд написан на
основе изучения огромного фактического материала по культурным
растениям, критической проработки всего известного в области
селекции. В этом труде перу Н. И. Вавилова принадлежит ряд статей
теоретического характера: «Селекция как наука», «Ботанико-географические
основы селекции» и др. Коллективный труд «Теоретические основы се-
444

Николай Иванович Вавилов
лекции», вдохновителем которого был Н. И. Вавилов, является итогом
значительного этапа его работ и представляет большой интерес для
работников научно-исследовательских учреждений, занимающихся
работой в области растениеводства, селекции, генетики, цитологии и
смежных ботанических дисциплин.
Работая по теории и методике селекции, Н. И. Вавилов не мог
пройти мимо исследований И. В. Мичурина. Труды великого
преобразователя природы заинтересовали Н. И. Вавилова, и он оценил их очень
высоко. Несмотря на то, что взгляды Мичурина и Вавилова далеко не
всегда совпадали, а в некоторых случаях были прямо противоположны,
как, например, в оценке хромосомной теории, Н. И. Вавилов глубоко
уважал И. В. Мичурина, всегда старался оказывать ему помощь и осо^
бенно настаивал на издании его работ. Воззрения И. В. Мичурина,
связанные с созданием новых пород плодовых: широкое привлечение из
разных далеких районов растительных форм, скрещивание
дикорастущих с культурными и использование отдаленной гибридизации — все
эти идеи были близки Н. И. Вавилову, он проводил их во всех своих
работах.
В 1940 г. Н. И. Вавилов написал работу, обобщавшую более чем
20-летний труд по изучению культурных растений: «Мировые ресурсы
местных и селекционных сортов хлебных злаков, зерновых бобовых,
льна и их использование в селекции (Опыт агроэкологического
обозрения важнейших полевых культур)». В этой последней работе Н. И.
Вавилов дал основы агроэкологической классификации культурных
растений, привел перечень свойств и признаков, которые должны
учитываться при построении агроэкологической классификации сортов
культурных растений, разобрал современное географическое распространение
настоящих хлебных злаков, зерновых бобовых и льна. Н. И. Вавилов
разделил все культурные районы земного шара на агроэкологические
области, подробному рассмотрению каждой из этих областей и
посвящена большая часть монографии. К сожалению, этот капитальный труд
остался незавершенным. Опубликованная в 1957 г. книга (462 стр.)
является лишь вступительной частью к капитальному труду: второй том
посвящен происхождению и эволюции пшеницы (частично написан),
третий том, по замыслу Н. И. Вавилова, должен был быть посвящен ржи,
ячменю и овсу, четвертый—зерновым бобовым и пятый — льну. В
каждом томе должны быть развернутые характеристики агроэкологических
групп соответствующих культурных растений, с учетом их мирового
разнообразия. Эта работа явилась бы завершением, конечно, на
каком-то этапе, изучения мировых богатств культурных растений и дала
бы селекционерам возможность выбирать исходный материал для их
работы. Материалом для этого труда послужили монографические
обработки отдельных культур, которые печатались в «Трудах
прикладной ботаники, генетики и селекции» и в «Социалистическом
растениеводстве» — периодических изданиях Института растениеводства, а также
отдельными книгами — монографиями, издававшимися как научными,
так и популярными сериями.
В последние перед войной годы началось издание «Культурной
флоры СССР» — своего рода энциклопедии по возделываемым
растениям, аналогичной «Флоре СССР», составляемой коллективом ботаников
445

Николай Иванович Вавилов
Академии наук. «Культурная флора» была задумана и осуществлялась
по инициативе Н. И. Вавилова, но издание ее не закончено.
Большое место в работах Н. И. Вавилова занимали исследования
в области иммунитета растений. После его первой, уже упоминавшейся
книги «Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям» (1913 г.)
через несколько лет вышло ее незначительно измененное издание, а
затем значительно переработанный и дополненный новыми личными
экспериментальными данными и обобщениями литературы труд под
названием «Учение об иммунитете растений к инфекционным
заболеваниям» (1935 г.). Интерес к иммунитету растений был связан у Н. И.
Вавилова с общим направлением его работ: в иммунитете он видел один
из надежных признаков для распознавания мелких внутривидовых
подразделений и видовых отличий. Поэтому, придавая большое значение
в жизни растений приобретенному иммунитету, он останавливал свое
внимание главным образом на естественном и врожденном иммунитете,
который, с его точки зрения, играет основную роль. Природа
врожденного иммунитета очень разнообразна и Н. И. Вавилов дал
классификацию различных его категорий. К первой категории он отнес иммунитет
видовой и родовой, т. е. связанный со специализацией паразитов по
растениям — хозяевам. Вторая категория обусловлена
морфологическими и анатомическими особенностями структуры растений —
механический или пассивный иммунитет. Этот иммунитет связан с
особенностями строения покровных тканей, устьиц, строения семян и целым
рядом других причин, мешающих проникновению паразитов в ткани
растения. Третья категория связана с химическими особенностями
тканей, высоким осмотическим давлением клеточного сока, наличием в
тканях и в клеточном соке ядовитых веществ и т. д. Вавилов отметил также,
что реакция сортов, их иммунитет или восприимчивость к заболеваниям
определяются также специализацией видов паразитов к условиям среды,
а именно к реакции почвы, влажности и температуре почвы и воздуха, к
свету. Различные физиологические расы паразитов по-разному реагируют
на факторы среды и установить общие закономерности очень трудно.
Н. И. Вавилов показал большие возможности, которые открываются
перед селекционерами, в деле выведения иммунных сортов. При этом
направлении селекции необходимо учитывать: 1) наличие различных
физиологических рас паразитов, специализированных по хозяевам;
2) распространение физиологических паразитов в разных
географических областях; 3) сортовой иммунитет к разным физиологическим расам
паразитов; 4) возможность сочетания (путем скрещивания) в одном
сорте устойчивости к разным расам паразита; 5) возможность
выведения сортов, устойчивых к нескольким болезням.
В связи с этим Н. И. Вавилов еще раз подчеркнул, насколько важно
изучение всего мирового разнообразия сортов культурных растений для
выделения и выведения иммунных к разным заболеваниям новых сортов.
Особенно большое значение имеет селекция на групповой иммунитет,
выведение сортов иммунных одновременно к ряду важнейших грибных,
бактериальных и вирусных заболеваний, а также устойчивых против
повреждений насекомыми — вредителями.
Н. И. Вавилов как ученый был исключительно разносторонен —
в своих экспедициях он интересовался буквально всем: различными от-
446

Николай Иванович Вавилов
раслями сельского хозяйства и промышленности, особенностями быта и
культуры населения, даже искусством различных народов.
Необыкновенно энергичный и трудоспособный он мог работать по нескольку дней
подряд почти без отдыха и того же требовал от своих сотрудников.
Рассказывают, что после посещения Н. И. Вавиловым Института
хлопководства во Флориде директор института был вынужден дать своим
сотрудникам три дня отдыха, так много пришлось им поработать за дни
пребывания неутомимого советского ученого. Этот факт, по-видимому,
совершенно достоверен, так как при объездах отделений и станций
Института растениеводства Н. И. Вавилов с раннего утра и до поздней ночи
осматривал опытные поля и знакомился с опытными работами. Каждый
приезд Н. И. Вавилова надолго заражал сотрудников энергией,
смелыми идеями и жаждой творческого труда.
Н. И. Вавилов знал около десяти языков, свободно читал
литературу всех европейских стран, и горе было тому из его соратников, кто
не знал всех литературных новинок, вышедших по его непосредственной
специальности. Но каждый должен был знать литературу по одной
только или по нескольким культурам, Н. И. Вавилов же знал по всем.
Обладая феноменальной памятью, он не забывал ничего из
прочитанного и был во многих отраслях знания энциклопедически образованным
человеком.
Н. И. Вавилов в течение двадцати лет возглавлял созданный им
Всесоюзный институт растениеводства, который под его руководством
вырос за эти годы в центр научной мысли в этой области. Жизнь
Николая Ивановича Вавилова оборвалась слишком рано, и многое из
задуманного им оказалось незавершенным. Не написана и история мирового
земледелия, огромные материалы для которой были накоплены Н. И.
Вавиловым и его учениками. Н. И. Вавилов создал школу
ботаников-растениеводов, продолжающих его труд по изучению мировых ресурсов
культурных растений, и можно надеяться, что замыслы ученого будут
осуществлены его учениками.
Главнейшие труды Н. И. Вавилова: Центры происхождения культурных
растений, «Труды по прикладной, ботанике, генетике и селекции», т. 16, вып. 2, 1926;
Проблема новых культур, М.—Л., 1932; Научные основы селекции пшеницы, М.—Л.,
1935; Учение об иммунитете растений к инфекционным заболеваниям, М.—Л., 1935;
Линнеевский вид как система, М.—Л., 1931; Селекция как наука, М.—Л., 1934;
Ботанико-географические основы селекции, М.—Л., 1935; Закон гомологических
рядов в наследственной изменчивости, 2-е изд., М.—Л., 1935; Учение о
происхождении культурных растений после Дарвина, «Советская наука», № 2, 1940;
Мировые ресурсы сортов хлебных злаков, зерновых бобовых, льна и их использование в
селекции (Опыт агроэкологического обозрения важнейших полевых культур)», М.—¦
Л., 1957; Избранные труды в пяти томах, т. 1—Земледельческий Афганистан,
М.—Л., 1959; т. 2 — Проблемы селекции. Роль Евразии и Нового света в
происхождении культурных растений, М.—Л., 1960; т. 3 — Проблемы географии,
филогении и селекции пшеницы и ржи. Растительные ресурсы и вопросы систематики
культурных растении, М._ Л., 1962.
О Н. И. Вавилове: Баранов П. А. и Лебедев Д. В.; Забытые страницы
из биографии И. В. Мичурина: И. В. Мичурин и Н. И. Вавилов, «Ботанический
журнал», т. 40, № 5, 1955; Бахтеев Ф. X., Академик Николай Иванович Вавилов
(к 70-летию со дня рождения), «Бюлл. Московск. общ. испытателей природы», отд.
биолог., т. 63, вып. 3, 1958; Николай Иванович Вавилов (Материалы к
биобиблиографии ученых СССР), М., 1962.
447

05oJ)nc Шпнокентъевмг
ЛАВРЕНТЬЕВ
1892 - 1944
орис Иннокентьевич Лаврентьев был одним из
основоположников гистофизиологического и экспериментального
направлений в гистологии нервной системы.
Борис Иннокентьевич Лаврентьев родился 13 августа
1892 г. в Казани. Среднее образование он получил в
Казанском реальном училище, где приобрел интерес к
естествознанию, уроки которого с большим мастерством вел
приват-доцент Казанского университета И. П. Забусов. Это
увлечение определило в дальнейшем выбор Б. И. Лаврентьевым поля
деятельности.
По окончании реального училища он поступил на медицинский
факультет Казанского университета. Однако этот выбор был сделан не без
колебаний, так как кроме естественной истории Б. И. Лаврентьев любил
рисование и живопись, обнаруживал большие способности к ним и мог
бы без труда поступить в художественное училище.
Б. И. Лаврентьев был, несомненно, разносторонне одаренным
человеком. Он недурно играл на рояле, обладал красивым голосом, хорошо
448

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
пел и имел незаурядные актерские данные. Но, несмотря на увлечение
искусством, тяга к науке оказалась сильнее. Начиная со второго курса,
Б. И. Лаврентьев стал работать в гистологической лаборатории — одной
из интереснейших на медицинском факультете.
Эта лаборатория была школой для многих известных русских
гистологов. Работы ее характеризовались тем, что объектом изучения
являлась преимущественно нервная система, а также тем, что в них
отражалась глубокая взаимная связь морфологических и физиологических
исследований, поскольку в те годы кафедры физиологии и гистологии
медицинского факультета Казанского университета работали в тесном
научном контакте.
Свою первую научную работу Б. И. Лаврентьев сделал в этой
лаборатории еще будучи студентом. Его первым учителем по гистологии и
руководителем его первых научных исследований был проф. Д. А.
Тимофеев. Он поручил Б. И. Лаврентьеву тему, которая была близка его
собственным исследовательским интересам, и очень требовательно
следил за ее выполнением.
Эта первая научная работа Б. И. Лаврентьева, посвященная
изучению иннервации женского мочеиспускательного канала, была напечатана
в 1913 г. в одном из немецких морфологических журналов. Интересная
по содержанию, которое до сих пор не устарело, она была вполне зрелой
по мастерству приготовления препаратов и рисунков, изготовленных
самим автором.
Научная работа Б. И. Лаврентьева была надолго прервана в связи
с объявлением войны. В 1914 г. он в числе других студентов своего курса
был досрочно выпущен из университета и попал на фронт младшим
полковым врачом. Только в 1920 г., т. е. через семь лет, которые он
провел в рядах царской, а затем Советской армии, он вернулся в Казань по
командировке как врач для поручений при санитарной части Запасной
армии и возобновил работу в лаборатории. В 1921 г.,
демобилизовавшись, Б. И. Лаврентьев поступил на должность прозектора кафедры
гистологии Казанского университета и начал систематическую
научно-исследовательскую и педагогическую работу. Одновременно он усердно
пополнял свои знания по анатомии нервной системы, топографической
анатомии, так как он вынашивал планы
экспериментально-морфологических исследований, невозможных без твердых знаний, указанных
научных дисциплин.
Руководителем Б. И. Лаврентьева в те годы был проф. А. Н. Мис-
лавский, с которым он всю свою жизнь был связан узами большой
дружбы. Кроме того, еще в студенческие годы, а затем и позднее
Б. И. Лаврентьев имел возможность пользоваться советами и
руководством известных физиологов Н. А. Миславского и А. Ф. Самойлова,
возглавлявших на факультетах Казанского университета кафедры
физиологии.
В публикуемых в эти годы молодым ученым работах отчетливо
проглядывало новое, оригинальное направление исследований в области
изучения периферической нервной системы, и это дало ему право
получения заграничной командировки. В 1925 г. Б. И. Лаврентьев едет в
Голландию и в течение года работает в Утрехтском университете в
лаборатории известного нейрогистолога проф. Буке.
449

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
Живой ум, общительный характер и свободное владение немецким
и французским языками позволили Б. И. Лаврентьеву провести этот год
в чужой стране не только с пользой, но и с удовольствием. Он
знакомится со многими учеными различных стран, приезжавшими во всемирно
известную лабораторию Буке. Эти связи поддерживались и умножались
вплоть до самой смерти Б. И. Лаврентьева путем переписки, обмена
публикациями, а также встречами на международных научных
конференциях и съездах. Результатом его напряженного труда в Голландии
явились три научных сообщения. По возвращении на родину Б. И.
Лаврентьев оформляет полученные им в лаборатории Буке материалы в виде
диссертации на право самостоятельного преподавания в высших учебных
заведениях и в 1926 г. защищает ее в совете медицинского факультета
Казанского университета.
Эта диссертация, озаглавленная «О нервных элементах гладкой
мускулатуры, об „интерстициальных клетках" Cajal Догеля и о нервных
окончаниях в гладких мышечных клетках», и до настоящего времени
представляет большой научный интерес и показывает, что Б. И.
Лаврентьев имел выдающийся дар наблюдать микроскопические структуры
и правильно их оценивать. Его наблюдения тонких структур,
произведенные с помощью обычного микроскопа, подтверждаются современными
исследованиями, выполненными с помощью электронного микроскопа.
В 1927 г. Б. И. Лаврентьев переезжает в Москву в связи с
избранием его на должность профессора кафедры гистологии Московского
ветеринарного зоотехнического института. Одновременно он начинает
в Москве свою научную деятельность в качестве заведующего
гистологическим отделением физиологической лаборатории Института
профессиональных болезней им. В. А. Обуха. Эта физиологическая
лаборатория в те годы под руководством известного физиолога проф. И. П. Ра-
зенкова превратилась по существу в комплексный
научно-исследовательский институт, и это, несомненно, способствовало тому, что исследования
Б. И. Лаврентьева начали приобретать все более и более выраженный
гистофизиологический характер.
Б. И. Лаврентьев выделяется также как великолепный лектор и
педагог, и в 1929 г. его избирают профессором кафедры гистологии
1-го Московского государственного медицинского института.
В 1932 г. он становится одним из организаторов Всесоюзного
института экспериментальной медицины (ВИЭМ), созданного по
инициативе А. М. Горького в Ленинграде, где Б. И. Лаврентьев возглавляет
отдел микроморфологии. В 1934 г. ВИЭМ был реорганизован, основные
его учреждения переведены в Москву и Б. И. Лаврентьев возвращается
в Москву, где занимает кафедру гистологии 2-го Московского
медицинского института и возглавляет отдел морфологии человека в ВИЭМ е,
а в 1937 г. становится заместителем директора этого института.
Успешная педагогическая и научная работа Б. И. Лаврентьева
в этих учреждениях была прервана осенью 1941 г. в связи с войной и
последующей эвакуацией. В Томске почти в течение двух лет Б. И.
Лаврентьев в трудных условиях фактически исполняет обязанности
директора института.
Лишь весною 1943 г. ВИЭМ возвращается в Москву и Б. И.
Лаврентьев снова начинает здесь свою деятельность.
450

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
К этому времени здоровье Б. И. Лаврентьева было уже значительно
подорвано (он страдал грудной жабой и гипертонией), и 9 февраля
1944 г. он скоропостижно скончался.
Научные труды Б. И. Лаврентьева получили высокую оценку.
В 1939 г. он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР,
в 1940 г. ему было присуждено звание заслуженного деятеля науки,
в 1941 г. он в числе первых советских биологов был удостоен
Государственной премии.
Кроме педагогической и научно-исследовательской работы Б. И.
Лаврентьев постоянно был занят разнообразной научно-организационной и
общественной работой. Он избирался членом городского совета в
Казани и членом Фрунзенского районного совета в г. Москве.
Б. И. Лаврентьев был разносторонне одаренным человеком,
обладающим чувством юмора и жизнерадостности, а главное душевным и
отзывчивым.
Особенно следует отметить выдающиеся способности Б. И.
Лаврентьева как педагога и лектора. Его доклады на научных конференциях
и съездах, а также лекции по гистологии воспринимались как настоящий
праздник науки.
Все это создавало ему огромную популярность и в его лаборатории
и на кафедры всегда тянулись люди разных возрастов, положений и
специальности, они делали у него свои работы, диссертации, получали
советы и консультации. В связи с этим прямых учеников Б. И.
Лаврентьева можно найти не только на гистологических кафедрах и в
морфологических лабораториях, но и в различных клинических и лечебных
учреждениях нашей страны.
Личные работы Б. И. Лаврентьева, а также работы его
многочисленных учеников — штатных и нештатных сотрудников кафедр и
лабораторий, которыми он руководил, были посвящены в основном изучению
периферической нервной системы. По-видимому, еще в процессе
исследований, сделанных им у проф. Д. А. Тимофеева в Казани, а затем
в Голландии у Буке, Б. И. Лаврентьев оценил периферическую нервную
систему как очень интересный объект исследования, на котором можно
решать принципиальные теоретические вопросы нейрогистологии. Всю
жизнь он не изменял этому объекту. В этом выразилась
целеустремленность, характерная для исследований Б. И. Лаврентьева, позволившая
ему проводить углубленное изучение стоявших перед ним вопросов.
Русская нейрогистология издавна славилась своим гистофизиоло-
гическим аспектом. Ее известные представители всегда стремились не
только описывать строение нервных элементов, но и вскрывать их
функциональное значение. Однако по сути своей, по применяемым
методическим приемам это была в основном описательная наука. В настоящее
время с полным правом можно сказать, что с именем Б. И. Лаврентьева
связано внедрение эксперимента в отечественную нейрогистологию, что
коренным образом изменило аспект нейрогистологических исследований
и придало им гистофизиологическое направление.
Уже в первых своих самостоятельных работах Б. И. Лаврентьев
начал употреблять широко распространенный в настоящее время метод
перерезки или повреждения нервных проводников и нервных узлов.
Этим исследовательским приемом он стремился вызвать нарушение
451

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
связей нервных симпатических и парасимпатических узлов, лежащих на
периферии с центральными отделами нервной системы, а также с иннер-
вируемыми органами и тканями.
Таким образом, Б. И. Лаврентьев развернул вместе со своими
учениками и сотрудниками планомерные исследования основных
закономерностей строения вегетативной (автономной) нервной системы и
изучение вегетативной иннервации внутренних органов.
Большое значение, определившее успех этих исследований, имело
то обстоятельство, что Б. И. Лаврентьев начал одновременно
употреблять новый, несколько модифицированный им для этих исследований
метод импрегнации (пропитывания фиксированного кусочка ткани
животного организма определенными соляными или окислами металлов
в целях выявления гистологических структур) нервных элементов по
Бильшовскому — Грос в сочетании с перерезкой нервов и удалением
нервных узлов. Это дало возможность изучить тонкое строение нервных
структур: нервных клеток, нервных волокон и нервных окончаний как
нормальных, так и патологически измененных. Особенно важно
отметить возможность следить с помощью этого метода за судьбой
поврежденных нервных волокон. Это позволило Б. И. Лаврентьеву и его
сотрудникам изучить закономерности процессов дегенерации (распада),
а также регенерации (восстановления) утраченных связей как в области
межнейрональных соединений — синапсов в вегетативных нервных узлах,
так и в области нервных окончаний в органах и тканях. Это в свою
очередь дало возможность Б. И. Лаврентьеву и его ученикам произвести
целый ряд новых экспериментальных исследований, в которых были
использованы регенерационные способности нервных клеток. В его
лабораториях были созданы искусственные нервные связи различных
нервных узлов и органов с центральной нервной системой, получившие
название «нервные химеры», которые послужили моделями для изучения
физиологических особенностей межнейрональных соединений —
синапсов и нервных окончаний.
В 1939 г. Б. И. Лаврентьев суммировал многолетний и весьма
плодотворный этап своих исследований по морфологии вегетативной нервной
системы в статье «Морфология антагонистической иннервации в
автономной нервной системе и методы ее исследования».
В процессе изучения автономной системы Б. И. Лаврентьев
сформировался не только как остроумный экспериментатор и собиратель
ценных научных фактов, но и как создатель теоретических основ нейро-
гистологии. Этому способствовал глубокий интерес Б. И. Лаврентьева
к общим теоретическим проблемам гистологии и клеточного учения,
в частности к диалектической трактовке учения о клетке в трудах
классиков марксизма. Его перу принадлежит подробный комментарий к
суждениям Ф. Энгельса о клетке и клеточной теории, собранным в
хрестоматии «Маркс, Энгельс, Ленин о биологии». В этом комментарии,
опираясь на идеи Ф. Энгельса и историю учения о клеточном строении
организмов, Б. И. Лаврентьев подверг критике ошибочную точку зрения
на клетку как самостоятельный индивидуум в «клеточном государстве»,
а равно и необоснованные попытки ликвидировать клеточную теорию,
которую Ф. Энгельс считал одним из важнейших обобщений в
биологии XIX в.
452

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
В те годы, когда Б. И. Лаврентьев вошел в науку, в нейрогистологии
существовали две точки зрения на строение нервной ткани, и ученые
в этой области науки делились на два лагеря. Представителей одной
точки зрения называли нейронистами, так как они признавали единицей
строения нервной ткани нервную клетку — нейрон, а представителей
другой — антинейронистами или ретикуляристами, так как они
признавали единицей строения нервной ткани не нейрон, а нейрофибриллы.
Исходя из этого, они считали, что нервная система представляет собою
непрерывную сеть — ретикул нейрофибриллей, а нервные клетки
трактовались как скопления нейроплазмы, осуществляющие только
трофическую роль и не имеющие решающего значения в нервной функции.
Эксперименты с перерезкой нервных волокон, ведущие к дегенерации
межнейрональных соединений — синапсов, а также нервных окончаний
в органах и тканях, т. е. весь арсенал добытых Б. И. Лаврентьевым
фактов, говорили в пользу нейронного строения нервной ткани. Поэтому
Б. И. Лаврентьев был не только сторонником, но и активным бойцом за
теорию нейрона.
Следует заметить, что этот теоретический спор нейрогистологов
принял чрезвычайно острый характер в 30-х годах нашего столетия и
особенно яростно против теории нейрона выступала немецкая школа
нейрогистологов во главе с Ф. Штёром. Характерная особенность
поведения немецких нейрогистологов-антинейронистов в этом споре была
сформулирована Б.И.Лаврентьевым так: «Ф. Штёр и ученик его Райзер
усвоили себе метод в каждой своей работе „опровергать" данные
советских морфологов (Серебрякова, Колосова, Забусова, Иванова,
Лаврентьева), причем, кроме огульного отрицания приводимых фактов,
Штёр ничего не придумал. Нам кажется, что такие выступления
продиктованы обстоятельствами, не имеющими отношения к науке».
Следует добавить, что Ф. Штёр и многие другие антинейронисты
отрицали возможность перерыва нервной субстанции в области интер-
нейрональных соединений, считая выявляемые здесь перицеллюлярные
аппараты артефактными (искаженными условиями опыта) структурами,
которые якобы возникают при обработке гистологических препаратов.
Они считали, что здесь имеется непрерывный переход нейрофибриллей
из одного нейрона в другой. Не убеждали их ни превосходные картины
синаптических соединений, показанных в центральных и периферических
отделах нервной системы классиком нейрогистологии Р. Кахалем, ни
экспериментальные данные Б. И. Лаврентьева, показавшего дегенерацию
и регенерацию синаптических структур, что в дальнейшем было
подтверждено на других объектах исследования как у нас в стране, так и
за рубежом. Не убеждали их и физиологические наблюдения, говорящие
об особых свойствах межнейрональных соединений — пунктов передачи,
задержки и трансформации нервных импульсов, распространяющихся
по нервной системе.
Этот теоретический спор нейрогистологов несомненно отвлекал и
распылял силы исследователей, лишал физиологов возможности
интерпретировать полученные ими данные с морфологических позиций,
направлял исследовательскую мысль по неверному пути. Поэтому
Б. И. Лаврентьев стремился найти еще более веские морфологические
доказательства существования интернейрональных соединений, т. е. того
453

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
морфологического субстрата, который обеспечивает функциональные
процессы, наблюдающиеся в области синапсов. Такие доказательства
были представлены Б. И. Лаврентьевым и его учениками.
Существование межнейрональных соединений — синапсов было
показано ими не на фиксированном, а на живом объекте. Б. И. Лаврентьев
воспользовался для этой цели разработанным ученым-фармакологом
М. И. Граменицким препаратом переживающего сердца лягушки.
Модифицировав этот препарат и приспособив его к своему
исследованию, Б. И. Лавреньтев вместе со своими сотрудниками показал на
живых нервных клетках сердечных узлов структуру перицеллюлярных
нервных волокон и окончаний их в виде концевых бляшек, бутонов на
поверхности нервных клеток. Препарат этот был приготовлен таким
образом, что нервные клетки сердечных узлов оставались в связи с
головным мозгом посредством неповрежденного блуждающего нерва.
Раздражение последнего электрическим током заметно изменяло физическое
состояние протоплазмы синаптических бляшек. Они набухали,
обнаруживали состояние паранекроза (по Д. Н. Насонову) и переставали
пропускать импульсы. В таких случаях сокращение сердечной мышцы
прекращалось, биение сердца останавливалось. Это состояние паранекроза
синапсов в некоторых фазах было обратимым, и нормализация
структуры синаптического аппарата сопровождалась восстановлением
проведения нервных импульсов — сокращение сердечной мышцы
возобновлялось. Так было показано впервые прижизненное существование
структуры синапса и его функциональная роль. Отдельные фрагменты этих
исследований были документированы с помощью микрокиносъемки. Эти
доказательства правильности и объективности теории нейрона
несомненно сыграли основную роль в утверждении нейронной теории как
ведущей теории, занимающей в настоящее время господствующую
позицию как в нейрогистологии, так и в нейрофизиологии.
Б. И. Лаврентьев не только отстаивал эту теорию с помощью
фактических доказательств, но и творчески развивал учение о нейронном
строении нервной системы. Б. И. Лаврентьев несомненно вывел теорию
нейрона из того застывшего формального состояния, в которое не
укладывались ни физиологические, ни патофизиологические данные. Он вел
непримиримую борьбу не только с противниками нейронной теории, но
и с ее адептами, пытавшимися персонифицировать нейрон и тем самым
закрыть доступ для понимания целого ряда процессов, текущих в
целостной нервной системе организма.
Изучив вместе со своими учениками гистофизиологию
межнейрональных, а затем и органных синапсов — нервных окончаний путем
прижизненного наблюдения в экспериментальных условиях и при
патологических состояниях, Б. И. Лаврентьев сблизил морфологические и
физиологические представления о синапсах как иннервационных
механизмах. Он показал, что эти иннервационные механизмы нельзя
рассматривать только с морфологических позиций как места перерыва между
нейронами. Он утверждал своими данными, а также многочисленными
литературными сведениями из разных областей нейрогистологии, что
синаптические связи обеспечивают ту относительную автономность
между нейронами, которая свойственна любой клетке организма, но эти
же синаптические связи объединяют нейроны в новую качественную
454

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
категорию и обеспечивают в нервной системе направленность процессов
возбуждения. Тем самым Б. И. Лаврентьев показал расчлененность и
в то же время единство нервной ткани. Ему принадлежит крылатая
фраза: «Нейрон как персона скончался».
Научное наследие Б. И. Лаврентьева исключительно насыщено
идеями. Во всех его работах до сих пор можно найти отправные точки
для.дальнейших исследований. Влияние его работ сказывается в разных
областях нейрогистологических исследований и в том числе в
патологической анатомии нервной системы. Он всегда стремился изучать
нервные структуры с эволюционной точки зрения и в самых разнообразных
отношениях: в филогенетическом и онтогенетическом аспектах, в их
прижизненном состоянии, в их изменчивости под влиянием адекватных и
инадекватных раздражений, т. е. при нормальных и патологических
состояниях организма, стремился вскрыть связь и единство формы и
функции.
Б. И. Лаврентьев с охотой обращался к изучению патологического
секционного материала, рассматривая его как следствие «эксперимента,
поставленного природой». Клиника и патология давали ему материал
не только для изучения реакции нервной системы на то или иное
патологическое воздействие, но и для изучения закономерностей строения
и функционирования иннервационных механизмов.
Его совместные с А. Г. Филатовой исследования гортанных нервов
и нервных элементов в мышцах гортани у туберкулезных больных;
совместные с Ю. М. Лазовским исследования нервного аппарата сердца
при грудной жабе и других заболеваниях заложили основу
функциональной патологической анатомии периферической нервной системы.
Здесь следует отметить, что работа Б. И. Лаврентьева протекала
долгие годы в таком комплексном научно-исследовательском институте,
каким был ВИЭМ, где исследования велись в тесном сотрудничестве
с крупнейшими специалистами в области общей и экспериментальной
патологии (А. Д. Сперанским, А. И. Абрикосовым, Ю. М. Лазовским),
физиологии (И. П. Разенковым, П. К. Анохиным, Н. И. Гращенковым),
биохимии (С. Я. Капланским, А. Е. Браунштейном) и др. Это,
естественно, наложило отпечаток на труды Б. И. Лаврентьева.
Он полагал, что, по существу говоря, вся проблема морфологии
иннервации есть прежде всего проблема нервной трофики. Трофическое
действие нервной системы он понимал в широком смысле слова,
признавая, что всякий нервный импульс осуществляет функциональное
действие через изменение метаболизма иннервируемой структуры. Отсюда
вытекало положение, что вступающие в функциональные соединения
с помощью межнейрональных аппаратов (синапсов) нейроны должны
рассматриваться как объекты иннервации, а трофическое действие
нервной системы следует изучать по морфологическим признакам.
Все вышеуказанные и другие важные вопросы теории строения
нервной ткани и методологические основы изучения нейрогистологии
изложены были Б. И. Лаврентьевым в целом ряде специальных статей и
в напечатанных отчетах о работах, производившихся в ВИЭМе.
Последние годы своей жизни Б. И. Лаврентьев посвятил в основном
исследованиям чувствительной иннервации внутренних органов.
Материалы по морфологии интерорецепторов накапливались в его работах,
455

Борис Иннокентьевич Лаврентьев
а также в работах его сотрудников постепенно в связи с изучением
вегетативной иннервации внутренних органов. Первые этапы этих
исследований были обобщены Б. И. Лаврентьевым в статье «Чувствительная
иннервация внутренних органов», которая вышла из печати в 1943 г.
в «Журнале общей биологии».
Нельзя не отметить, что именно эта работа Б. И. Лаврентьева
привлекла внимание очень широкого круга исследователей у нас в стране,
в особенности после объединенной сессии Академии наук СССР и
Академии медицинских наук СССР, посвященной вопросам развития
физиологии в духе учения И. П. Павлова.
Идеи нервизма И. П. Павлова, учение о кортиковисцеральных
взаимоотношениях, развиваемое К. М. Быковым и В. Н. Черниговским,
достигшее большого развития в советской физиологии, морфологии и
различных клинических дисциплинах, требовало точных знаний
морфологии не только эффекторных, но и афферентных (чувствительных)
нервных приборов. В связи с этим в изучение чувствительной
иннервации внутренних органов включились многие исследователи, для
которых работы Б. И. Лаврентьева и его учеников явились отправными.
В упомянутой статье 1943 г. Б. И. Лаврентьев дал гистофизиологи-
ческую классификацию рецепторов внутренних органов и наметил
дальнейшие пути исследований в области изучения путей чувствительных
нервных волокон и происхождения и местоположения чувствительных
нейронов, принимающих участие в иннервации внутренних органов.
В годы, прошедшие после объединенной павловской сессии советские
морфологи приумножили сведения о морфологии интерорецепторов,
развили представления Б. И. Лаврентьева о многосегментной иннервации
внутренних органов и подтвердили его представления об участии
дериватов шванновской глии в структуре некоторых видов интерорецепторов.
Таким образом, свою сравнительно короткую жизнь Б. И.
Лаврентьев провел в весьма интенсивной научной и общественной
деятельности. Лучшим из памятников для всякого ученого, как и для Б. И.
Лаврентьева, является плодотворность развития его трудов. Труды
Б. И. Лаврентьева не устарели. Научная ценность добытых им фактов
выдержала проверку временем, подтверждается новыми методами
исследований, а его теоретические взгляды еще долго будут освещать
исследования в области нейрогистологии и других смежных дисциплинах.
Главнейшие труды Б. И. Лаврентьева: Иннервационные механизмы (синапсы),
их морфология и патология, «Труды 1-й гистологической конференции», 1934;
Гистопатология нижнегортанного нерва и его окончаний при туберкулезном лярингите,
«Труды Татарского института теоретической и клинической медицины», вып. 2, 1935
(совместно с А. Г. Филатовой); Гистофизиология иннервационных механизмов
(синапсов), «Физиологический журнал СССР», т. 21, № 5—6, 1936; Некоторые вопросы
теории строения нервной ткани, «Архив биологических наук», т. 48, вып. 1—2, 1937;
Чувствительная иннервация внутренних органов, «Журнал общей биологии», т. 4,
№ 4, 1943; Морфология антагонистической иннервации, автономной нервной системы
и методы ее исследования, в сборн.: «Морфология автономной нервной системы», 2-е
изд., М., 1946; К вопросу о строении безмякотных нервных волокон и
периферических нервных сплетений, там же.
О Б. И. Лаврентьеве: Миславский А. Н., Памяти Б. И. Лаврентьева,
«Журнал общей биологии», т. 5, № 4, 1944; Заварзин А. А., Памяти Б. И. Лав-
реньтева, в сб.: «Морфология автономной нервной системы», 2-е изд., М., 1946.

МЕДИЦИНА
*

2)анило Самойловых
1744 -1805
анило Самойлович Самойлович является одним из
основателей эпидемиологии в России. Он положил основание
научному изучению чумы с применением микроскопических
наблюдений и систематических экспериментов. Свои
теоретические обобщения он проверял на практике во время
борьбы с девятью эпидемиями чумы. Д. С. Самойлович
был автором ряда книг, изданных на русском и
иностранных языках, он состоял членом двенадцати зарубежных академий и
научных обществ, почетным членом Государственной медицинской
коллегии в Петербурге.
Точная дата рождения Данилы Самойловича Самойловича
неизвестна, однако наиболее вероятным следует признать 1744 г. Он родился
в семье украинца протоиерея Самуила Сушинского в селе Яновка б.
Черниговской губернии. Сведений о его детстве не сохранилось, за
исключением упоминания о том, что во время учения в Киевской духовной
академии мальчик избрал себе, как это было тогда принято, фамилию
по имени отца.
459

Данило Самойлович Самойлович
В связи с Семилетней войной (1756—1763 гг.) потребовалось
увеличить подготовку медицинских работников в специальных школах при
так называемых генеральных госпиталях. Пополнение этих школ
производилось преимущественно из числа воспитанников духовных училищ.
Осенью 1761 г. Д. С. Самойлович поступил в школу при Санкт-
Петербургском адмиралтейском генеральном госпитале. В 1767 г. он
окончил ее со званием лекаря. Уже в следующем году, в начале войны
с Турцией (1768—1774 гг.), он в качестве полкового лекаря Копорского
полка принял участие в боевых действиях русской армии. Когда среди
войск действующей армии появилась чума, проникшая туда с
турецкими военнопленными, Д. С. Самойловичу пришлось принять
деятельное участие в борьбе с этой страшной болезнью. Вскоре чума появилась
и в пределах южной части России.
В последние недели 1770 г. возвращавшимися с войны людьми чума
была занесена и в Москву. Первые случаи заболевания произошли
в отделении Московского генерального госпиталя на Введенских горах.
Главный доктор госпиталя А. Ф. Шафонский, опытный врач,
впоследствии давший подробнейшее описание московской эпидемии — первый
русский труд по эпидемиологии чумы — быстро распознал характер
болезни и тотчас же предложил необходимые меры против ее
распространения. Однако царская администрация в Москве и чиновные медики
медлили в нерешительности, и Москва, в то время четвертый в мире
город по количеству населения (около 200 000), в течение нескольких
месяцев потеряла свыше четверти жителей.
После того как в декабре первая вспышка эпидемии окончилась,
в марте следующего, 1771 г. совершенно неожиданно обнаружился долго
скрывавшийся громадный очаг болезни. На «Большом суконном дворе»,
как называлась самая большая из московских суконных фабрик в
Замоскворечье, около Каменного моста, было выявлено большое количество
больных и умерших фабричных рабочих. Многие рабочие успели
разбежаться по всему городу и его окрестностям. Начались массовые
заболевания и гибель населения.
В это время в Москву из армии приехал Д. С. Самойлович.
Практически знакомый с чумою со времени пребывания в Турции, энтузиаст
своего дела, горячий патриот, он немедленно включается в борьбу с
губительной болезнью. В дальнейшем, когда «моровая язва» приняла
особенно грозные размеры и потребовала срочной организации целого ряда
новых больниц и «карантинов» уже в Москве, он добровольно пошел
работать в самой опасной больнице, расположившейся в одном из
Московских монастырей.
Здесь он проявил себя не только исключительно дельным и
знающим врачом, но и бесстрашным экспериментатором. Он на себе
испытывал действие дезинфицирующих «курительных порошков»,
предложенных доктором Ягельским, и другие средства. В результате этих опытов
Д. С. Самойлович получил сильные ожоги.
Когда эпидемия приняла угрожающие размеры, была создана
особая «Комиссия для предохранения и врачевания от моровой
заразительной язвы», в состав которой вошли медики, а также представители от
дворянства, духовенства и купечества. В эту комиссию вошел и Д. С.
Самойлович. Комиссия работала до сентября 1775 г., хотя уже в ноябре
460

Данило Самойлович Самойлович
1772 г. всенародно было объявлено о прекращении эпидемии и
разрешено открытие присутственных мест.
Из пятнадцати помощников Д. С. Самойловича в живых осталось
только трое.
Вскоре после окончания эпидемии Д. С. Самойлович отправился за
границу для совершенствования и получения степени доктора, так как
в то время ни одна ученая коллегия России не имела права присвоения
степени доктора.
Он отправился сначала в голландский город Лейден, славившийся
своим университетом и потому так же, как и Страсбург во Франции,
особенно привлекавший к себе русских врачей.
Темой работы Д. С. Самойлович избрал один из практически
важных вопросов акушерства и успешно защитил диссертацию в 1780 г. После
четырехлетнего пребывания в Лейдене он еще три года провел в Париже
и Страсбурге, изучая акушерство и женские болезни и знакомясь с
научными учреждениями и библиотеками. С той же целью он посетил
университеты Германии и Англии.
В этот же период Д. С. Самойлович написал несколько книг, которые
создали ему славу ученого и послужили поводом для избрания его в члены
ряда французских, немецких и итальянских академий и ученых обществ.
По-видимому, во время своих путешествий он выступал в этих
учреждениях с докладами о московской эпидемии и своих исследованиях.
В написанных им сочинениях Д. С. Самойлович излагал результаты
собственных наблюдений, исследований и воззрений на чуму и борьбу
с нею. В особенности подробно писал он о своем опыте лечения больных
с помощью обтираний льдом, о «курительных порошках», испытывав-
шихся им при дезинфекции, и о возможности применения противочумных
прививок. Последние вызвали живое внимание к автору и Дижонская
академия, одна из наиболее влиятельных в ученом свете того времени,
избрав Д. С. Самойловича своим членом, писала о его работах: «...в
сочинениях сих предъявляются такие предметы, о коих доселе никто не
помышлял, ибо ни в каких преданиях древних и новых врачей не
упоминается, чтоб яд, толь лютой, каков есть язвенной, мог быть удобно
укрощен». В 1783 г. французский научный журнал «Journal encyclopedique»
извещал: «Д. Самойлович, русский доктор, издал описание чумы, бывшей
в Москве („Memoires sur la peste de Moscou"), содержащее в себе много
таких примеров, которых нет ни в каких сего рода сочинениях... Сей же
врач издал и другое сочинение о прививании чумы и первый открыл и
доказал, что сия операция может быть принята и производима в действо
с великим успехом для сохранения рода человеческого...». Сочинение
Д. С. Самойловича в короткое время было издано на французском и
немецком языках.
Занятия научно-литературным трудом Д. С. Самойлович деятельно
продолжал и по возвращении в Россию. Последний его труд в четырех
частях (1798—1803 гг., третья часть осталась неизданной) носил
характерное заглавие: «Способ самый удобный повсеместного врачевания
смертоносной язвы, заразоносящейся чумы ко благу всеобщественному
предлагает Данило Самойлович». В заглавии этого издания, содержавшего
описание многолетнего опыта противоэпидемической борьбы, Д. С.
Самойлович впервые применил название болезни турецким словом «чума».
461

Данило Самойлович Самойлович
Убежденный сторонник широкой популяризации научных
достижений, он тщательно продумал содержание плаката для распространения
сведений о борьбе с чумой. Для этого им и было издано (1795 г.)
«Начертание для изображения в живописи пресеченной в Москве 1771 г.
моровой язвы, которое предлагает художникам Данило Самойлович» (два
издания).
Во всех печатных трудах Д. С. Самойловича ярко проявились не
только его большой опыт и выдающиеся знания, но также подлинное
новаторство и склонность к популяризации. В них красной нитью
проходят материалистические воззрения автора, боровшегося с
господствовавшими в его время ненаучными, мистическими «теориями» о природе
инфекционных заболеваний. «Сии соплетатели колико много нагородили все-
нелепых небылиц»,— писал он, иронически отзываясь об умозрительных
и метафизических взглядах кабинетных ученых.
Д. С. Самойлович возражал против мысли о возможности
распространения чумной заразы через «гнилые испарения». Опираясь на свои
многочисленные наблюдения и на результаты опытов, произведенных во
время вспышек чумы, он пришел к правильному заключению, что
распространение инфекции чумы происходит через соприкосновение с больными
людьми и с зараженными ими предметами.
Такой взгляд являлся безусловно передовым. Даже полвека спустя,
во время московской эпидемии холеры 1847 г., полагали, что в воздухе
находится масса незримых паразитов вроде микроскопических мошек,
которыми будто бы заражается кровь при их вдыхании. Во времена же
Д. С. Самойловича были еще зарубежные ученые, которые настойчиво
рекомендовали при борьбе с чумой пушечные выстрелы и барабанный
бой против «исчадий болезни»...
Мысли русского ученого значительно ускорили развитие
эпидемиологии.
Рассматривая нередко наблюдавшиеся во время московской эпидемии
случаи легких заболеваний персонала, обслуживавшего больных, как
результат привыкания к «яду язвенному», попадавшему на руки при
перевязках чумных гнойников, Д. С. Самойлович пришел к мысли о
возможности практического использования подобного рода прививок. Он исходил
при этом из наблюдений над прививками против оспы, начавшими в то
время широко применяться в России, когда с целью профилактики
вводился в организм гной от переболевших этим заболеванием людей. Он
настоятельно рекомендовал подобные же прививки и для
предупреждения чумы.
В 1784 г. Д. С. Самойлович был признан Медицинской коллегией
доктором медицины и определен в армию дивизионным доктором. Но уже
весною он получил по особому предложению Потемкина назначение
«главным доктором Екатеринославского наместничества и области Таврической
по прилипчивым болезням».
В бескрайних степях строились города, возводились крепости и
сооружались порты на безлюдных морских берегах. Целыми деревнями
переселялись крестьяне из ближайших областей, собирались войсковые части,
зародился и быстро креп черноморский флот. Здесь строились тогда такие
города, как Екатеринослав (ныне Днепропетровск), Херсон и Николаев.
Население, однако, вынуждено было жить скученно, в сырых Камышевых
462

Данило Самойлович Самойлович
постройках, в неблагоприятных для здоровья условиях. Массовые
заболевания малярией, тифами и даже нередко заносиглой из Турции чумою
мешали в значительной степени быстрому заселению богатейшего по
природным условиям края.
Д. С. Самойлович в этих областях сразу же развернул самую
энергичную деятельность, устраивал госпитали, организовывал портовые
карантины для предотвращения заноса инфекционных заболеваний. В третий
раз в своей жизни он столкнулся с чумными вспышками в Херсоне,
Кременчуге и их окрестностях.
Когда началась опять война с Турцией (1787—1791 гг.), Д. С.
Самойлович привел в порядок санитарные организации армии, принимал
участие в ряде сражений (в «Кинбурнской баталии» дважды лично
перевязывал раны Суворову), устроил обширный Витовский, или
Богоявленский, госпиталь около Херсона. Своей успешной работой он
заслужил самые лестные отзывы Суворова и других генералов.
Пытливая мысль замечательного ученого всюду находила богатые
материалы для наблюдений, научного анализа и практически ценных
выводов. Его исключительное по тому времени стремление применять опыты
в изучении наблюдавшихся им явлений и выдающаяся способность к
глубокому и всестороннему их анализу особенно ярко проявилась в
небольшой по объему, но чрезвычайно важной в истории отечественной науки,
книге «Краткое описание микроскопических исследований о существе яду
язвенного, которыя производил в Кременчуге Данило Самойлович».
Результаты этих исследований, произведенных Д. С. Самойловичем на
заре развития эпидемиологических знаний, убедительно показывают его
новаторство.
Многие в то время придерживались мнения, высказанного в 1722 г.
французским врачом Гоафоном, что чума вызывается будто бы
невидимыми насекомыми, летающими в воздухе и проникающими через поры
кожи, рот и нос в организм людей. Еще раньше известный в истории
микробиологии Афанасий Кирхер уверял (1658 г.), что «посредством
микроскопа видел множество таковых малых крылатых мошек, исходящих
из зараженных вещей, заражающих приближающихся людей, входя в поры
телес их...». Во время Кременчугской эпидемии (1784 г.) Самойлович, как
всегда критически относившийся к высказываниям медицинских
авторитетов, упорно пытался найти возбудителя болезни.
Он подвергал с этой целью микроскопическим, микрохимическим и
патологоанатомическим исследованиям выделения из организма чумных
больных, гной их бубонов и трупы, «...исследывая через микроскоп
существо яда сего, прорезывал я многократно опухоли язвенные, ради чего
необходимо надлежало входить всякой раз внутрь покоя, где одержимые
язвою имели свои постели... как и при вскрытии тел умерших от язвы для
таковых же микроскопических исследований... Я подкладывал
разнородные вещи под зараженных язвой и врачуемых и пропускал после также
на разнородныя вещи воздух чрез самую малейшую скважину из покоя,
где находились болезнующие язвой, и по многократных и самоточнейших
испытаниях удостоверялся совершенно, что от воздуха собственно ничто
не заражается и что яд язвенный не имеет никаких пресмыкающихся и
ничего того, что оному приписывали многие врачи древних и новых
времен...»
463

Данило Самойлович Самойлович
После тщательных микроскопических исследований с помощью
микроскопа Деллебара, доставленного Д. С. Самойловичу из-за границы по
приказанию Потемкина, Д. С. Самойлович пришел к выводу, «что нет
никаких насекомых, как вообще почти думали, ни в воздухе, ни в вещах, ни
в жилищах ядом язвенным зараженных и что болезнь сия нигде и никогда
инако не заражает, как посредством токмо прикосновения...».
Само собою разумеется, что даже наиболее совершенный микроскоп
того времени, дававший слишком малое полезное увеличение (около 95—
190 кратное), а также находившаяся еще в зачаточном состоянии
микроскопическая техника и вообще весь уровень современных Самойловичу
знаний, не могли способствовать ему в разрешении поставленной задачи.
В результате своих исследований, опубликованных сначала на
французском языке и затем лишь в 1792 г. в русском более подробном
издании, автор склонен был считать, что передающийся только при
соприкосновении с ним «язвенный яд» является каким-то вредным веществом
особой химической природы. Он высказывал намерение изложить в
будущем более обстоятельно свои исследования над выяснением этой природы.
Но вместе с тем Д. С. Самойлович был убежден, что сама болезнь
вызывается «неким особливым и совсем отменным существом».
Будучи, убежденным контагионистом, т. е. сторонником гипотезы, по
которой заразные болезни вызываются живыми мельчайшими существами,
Д. С. Самойлович во всех его трудах по борьбе с эпидемиями резко
выделялся среди современных ему деятелей не только своими теоретическими
воззрениями. Он опередил их на полстолетия и в применявшихся им
практических мерах противочумной борьбы. Он категорически высказывался
против оцепления стражей пораженных чумою мест и против
обязательного сожжения зараженных домов и имущества; вместо этого он
предложил систему непременного и раннего оповещения о всех подозрительных
больных с изоляцией их в домах и последующей госпитализацией. Эти
меры он предлагал сочетать с широкой просветительной работой среди
населения, на которое он опирался в противоэпидемической борьбе.
Сам выходец из народа, Д. С. Самойлович горячо и беспрестанно
стремился помогать народу и словом, и делом: «...во всю жизнь нет
ничего для меня вожделеннее, как споспешествовать общественному благу,
и сие мое рвение есть обязывающий меня долг воздавать своему отечеству
достодолжнеишую мою дань и любовию и усердием за благо мною от
него полученное...» Он сожалел о бесправном положении громадного
большинства «российского народа».
Немало энергии затратил Д. С. Самойлович на пропаганду
улучшения медицинского преподавания. Он писал статьи на эти темы, подавал
и специальные проекты правительству. Особенно интересна в этом
отношении его большая «Речь к слушателям госпитальных школ Российской
империи» (впервые опубликована в 1787 г.).
В Русской медицинской литературе труды Д. С. Самойловича тем
не менее не вызывали надлежащего отклика и были почти совершенно
забыты.
Всю жизнь Д. С. Самойловичу приходилось преодолевать тяжелые
препятствия. Так, уже став ученым с мировым именем, он был в 1790 г.
неожиданно отрешен от должности и остался без средств к существованию.
464

Данило Самойлович Самойлович
Большие огорчения доставляли ему и нападки противников его
взглядов. Одним из них был известный русский медик Иван Виен. Он не
соглашался с Д. С. Самойловичем в том, что «моровая язва» и «пятнистая
горячка» (сыпной тиф)—совершенно разные заболевания, что воздух
не может быть «наполнен пагубностью во времена свирепствования язв»,
что животные не заражаются чумою от людей и пр. Указывая на Самой-
ловича, Виен писал: «...особливо сей последний писатель весьма упорен:
даже в Египте и Ефиопии оспаривает возможность производства язвы
посредством воздуха и считает таковое положение мыслящих бреднями.
Жаль токмо, что признается, что сам не понимает, отчего бы тамо
происходило... Не оспоримо должно полагать произшествие от разительных
ядовитых мелких частиц, кои вникая в тела, раздражают нервы и
приводят оные в отменное волнение... Удивительно, что г. Самойловичу сие
кажется непостижимо...». Виен отрицал приоритет Самойловича в
предложении им обтираний льдом чумных больных и противочумных
прививок, приписывая это немецким медикам, но Самойлович не отзывался
в печати на эти нападки. Некоторые немецкие авторы в последующее
время считали вообще предлагавшиеся Самойловичем прививки абсурдом,
хотя в наши дни подобная мера профилактики чумы применяется на
практике.
В 1792 г. Д. С. Самойловича, наконец, возвращают на службу.
Однако несмотря на его высокое научное положение и большие заслуги,
его назначили рядовым врачом в Московский госпиталь. Продолжавшиеся
вспышки чумы вблизи южных границ России заставили вспомнить о Са-
мойловиче, и в 1793 г. он был назначен на опасную работу главным
доктором карантинов и опять отправился на юг. Здесь он за короткое время
принимал деятельное участие в борьбе с шестью эпидемиями чумы
(Тамань, Одесса, Дубоссары и другие места). Медицинская коллегия избрала
его своим почетным членом — честь, которой удостоилось в то время очень
мало докторов русского происхождения. После ликвидации его должности
при введении «Устава пограничных и портовых карантинов» Д. С.
Самойлович оставлен был инспектором Черноморской медицинской управы
(1800 г.).
Умер Д. С. Самойлович 20 февраля 1805 г. в Николаеве от
«жестокой желчной горячки», как свидетельствует архивный документ —
«донесение о умертвии его».
Вся жизнь Д. С. Самойловича была посвящена борьбе с чумою. Все
свои знания, большой опыт и незаурядные способности он отдал изучению
и борьбе со страшным бичом, каким была в те времена чума.
Д. С. Самойлович был глубоко убежден в могуществе человеческого
знания. Полтора столетия тому назад он писал: «Сбудется чаяние мое...,
что чума столь же в народе не будет уже опасною, как и оспа самая, паче
же оспа прививная...».
Д. С. Самойловичу принадлежит почетное место среди зачинателей
эпидемиологии.
Главнейшие труды Д. С. Самойловича: Избранные произведения, вып. 1—2, М„
1949—1952, вып. 1—Речь к ученикам госпитальных школ Российской империи;
Краткое описание микроскопических исследований о существе яду язвенного;
Начертание для изображения в живописи пресеченной в Москве 1771 года моровой язвы;
Способ самый удобный повсеместного врачевания смертоносной язвы, заразоносящейся
465

Данило Самойлович Самойлович
чумы; Способ наиудобнейший ко недопущению первоначально возникнуть, оказавшейся
где-либо промеж народом, смертоносной язве, заражаемой чуме, паче же бы усилиться
оной; вып. 2 — Рассуждение о чуме, производившей в 1771 г. опустошения в
Российской империи и особенно в столичном городе Москве; Рассуждение о прививании
чумы.
О Д. С. Самойловиче: Страшун И. Д., Выдающийся русский врач XVIII в.
Д. С. Самойлович, в кн.: «Труды совещания по истории естествознания 24—26
декабря 1946», М.—Л., 1948; Соболь С. Л., История микроскопа и
микроскопических исследований в России в XVIII веке, М.—Л.э 1949; Петров П. Т.,
Д. С. Самойлович — отечественный эпидемиолог XVIII века, «Врачебное дело», № 9,
1951; Корнеев В. М., Д. С. Самойлович, «Советская медицина», № 3, 1952;
Громбах С. М., Данило Самойлович. Жизнь и деятельность, в кн.: Д.
Самойлович, «Избранные произведения», вып. 2, М., 1952; Куприянов В. В., Мысли
Д. С. Самойловича об улучшении медико-хирургической науки (К обнаружению
новой неопубликованной рукописи Д. С. Самойловича), «Вестник хирургии им.
Грекова», т. 78, № 3, 1957.

JiecmoJ) Жаксимовиг
МАК€ММ©ВМЧ-АМБС)ДМК
1744 - 1812
естор Максимович Максимович-Амбодик — замечательный
русский ученый XVIII в., первый русский ученый-акушер.
Он оставил ценные работы не только по акушерству, но и
по ботанике, лекарствоведению, анатомии и физиологии.
Жизнь и труды его — яркая страница в истории
отечественной науки.
Нестор Максимович Максимович-Амбодик*) родился
15 ноября 1744 г. в селе Веприке Полтавской губернии в семье сельского
священника. Десять лет (1757—1768 гг.) он учился в Киевской академии
богословия. Но затем, будучи передовым человеком своего времени, он
перешел от богословия к медицине. Учился в школе при С.-Петербургском
сухопутном госпитале. В 1770 г. выехал за границу. Четыре с половиной
года Н. М. Максимович-Амбодик учился на медицинском факультете
*) Амбодик — присвоенная им себе вторая фамилия, от латинских слов «ambo
die» — дважды скажи, в связи с повторением в его отчестве и фамилии слова
«Максимович».
467

Нестор Максимович Максимович-Амбодик
Страсбургского университета, который был тогда первым университетом
в Европе, где врачи получали специальную теоретическую и практическую
подготовку по акушерству. В годы своего обучения за границей он
получал стипендию, завещанную княгиней Голициной-Кантемир «для
беспрерывного природных россиян акушерскому делу обучению в чужих краях».
После окончания университета Н. М. Максимович-Амбодик успешно
защитил диссертацию на степень доктора медицины «De hepato humane»
(О печени человека), затем посетил ряд научных центров в Германии.
На родину он вернулся широкообразованным биологом и врачом-акушером.
По возвращении из-за границы в 1775 г. Н. М. Максимович-Амбодик
читал лекции о «женском повое» на курсах повивальных бабок, затем был
назначен «профессором повивального искусства» Петербургского
воспитательного дома. В Кронштадском госпитальном училище он читал
«материю медику, физиологию и медико-хирургическую практику», т. е.
общемедицинские предметы.
Одновременно с практической деятельностью врача-акушера и
преподавателя Н. М. Максимович-Амбодик много работал в области
ботаники и лекарствоведения; был одним из ученейших людей своего
времени. Он написал и издал более десяти книг на различные медицинские и
биологические темы. Ему же принадлежат многие переводы на русский
язык с латинского и французского. Труды Н. М. Максимовича-Амбодика
обогатили русскую науку, русскую медицину. В его книгах поражает
многообразие, разносторонность его научных интересов, исключительная
тщательность работы.
Н. М. Максимович-Амбодик придавал большое значение
лекарственной терапии различными травами. Он оставил ряд ценных научных
трудов по медицинской ботанике: «Первоначальные основания ботаники»
(1796 г.), «Новый ботанический словарь» (1804 г.). Ему же принадлежит
четырехтомный труд «Врачебное веществословие или описание
целительных растений во врачестве употребляемых» (1783—1789 гг.). Первая
часть этого труда содержит очень интересные высказывания Н. М.
Максимовича-Амбодика о медицине вообще, об обязанностях врача, о
принципах лечения.
Много труда и знаний вложил он в издание «Врачебного словаря»,
содержащего «все наименования частей человеческого тела, также
названия болезней, лекарских орудий, снарядов, лекарственных веществ и всех
прочих естественных тел, так же и искусством изобретенных вещей,
принадлежащих до медико-хирургической практики, аптекарства, химии,
ботаники, физики, естественной истории и пр.». Этот труд должен был
состоять из трех выпусков: анатомо-физиологического,
медико-хирургического и химико-исторического словаря. Закончил и издал при жизни
Н. М. Максимович-Амбодик только первые две части. В этих словарях
все термины приведены на трех языках: русском, латинском и
французском.
«В собирании слов, к моему предмету относящихся,— писал он
в „Предуведомлении" к этому труду.— более десяти лет упражняюся,
по примеру пчелы собирая оные, а паче российские из разных печатных,
церковных и гражданских, также новых, старых и рукописных книг.»
Значение этого труда очень велико. Результатом его явилось
создание большого количества терминов, ранее отсутствовавших в русском
468

Нестор Максимович Максимович-Амбодик
языке. Некоторые термины вследствие своей громоздкости не удержались
в научном языке, но это не умаляет ценности труда Н. М. Максимовича-
Амбодика.
В обширном «Предуведомлении» к своему словарю — оно занимало
86 страниц — Н. М. Максимович-Амбодик изложил свои передовые для
того времени воззрения в области биологии и медицины. В эпоху, когда
анатомия и физиология, строение и функция организма многими считались
совершенно различными отраслями знания, Н. М. Максимович-Амбодик
писал: «Анатомия с физиологией сопряжены весьма тесным союзом и
одна без другой либо весьма малую, либо вовсе никакой пользы не
приносят».
Наиболее яркие страницы в жизни и деятельности Н. М. Максимо-
вича-Амбодика относятся к акушерству. Огромная детская смертность
глубоко волновала в то время русскую медицинскую, да и не только
медицинскую, общественность. Именно это побудило Н. М. Максимовича-
Амбодика обратиться к медицинской деятельности. В этой области он
был последователем и исполнителем заветов М. В. Ломоносова.
Огромная заболеваемость и смертность детей объяснялись тяжелыми
условиями жизни, нуждой, частыми голодовками, антисанитарными
обычаями, господствовавшими при уходе за новорожденными, полным
отсутствием медицинской помощи при родах, деятельностью невежественных
бабок и знахарок. М. В. Ломоносов рекомендовал для сохранения детских
жизней среди многих других мер разработать руководство по
повивальному искусству, созвать съезд опытных повивальных бабок, издать труды
этого съезда как «наставление», готовить акушерок для села.
Когда развернулась замечательная деятельность плеяды
ученых-просветителей XVIII в., вышедших преимущественно из демократических
слоев, вопросы охраны здоровья женщины-матери и ребенка выдвинулись
на одно из первых мест. В «Предуведомлении» к своему основному труду
«Искусство повиванья, или наука о бабичьем деле» Н. М. Максимович-
Амбодик писал, что он не думал быть врачом, в частности акушером, но
общественный долг, забота о «всеобщей пользе» призвали его к этой
деятельности.
Н. М. Максимович-Амбодик был замечательным акушером-хирургом.
Он первый ввел в России применение щипцов при трудных родах, сделал
впервые ряд сложных акушерских операций. В то же время он был
талантливым педагогом, воспитавшим целые поколения акушерок и врачей.
Он создал свою оригинальную методику преподавания, сконструировал и
применил для наглядности обучения своих слушательниц фантом из воска
и деревянного ребенка, составил многочисленные прекрасно оформленные
анатомические таблицы по акушерству и гинекологии.
Н. М. Мадссимович-Амбодик первый в России стал преподавать
акушерство по-русски. Это значительно способствовало успешности
преподавания. До него лекции читались на немецком языке и переводились для
слушателей специально для этого приставленным помощником профессора.
Вполне понятно, что эффективность такого обучения была очень невысока.
Н. М. Максимович-Амбодик явился основателем русской акушерской
терминологии. При нем Петербургская школа повивальных бабок
превратилась в учреждение более высокого типа — в Повивальный
институт.
469

Нестор Максимович Максимович-Амбодик
Но при всем том, хотя Н. М. Амбодик десятки лет вел основную
педагогическую и практическую работу по акушерству, он почти всю
жизнь оставался на вторых ролях. Во главе родильного отделения
Воспитательного дома и даже детища Н. М. Амбодика — Повивального
института— стоял не он, а немец Моренгейм, лейб-медик великой княгини
Марии Федоровны, приглашенный, как и многие другие, из-за границы.
«Получи Амбодик,— пишет проф. Груздев,— соответствующее его
талантам и энергии положение, стань, он, например, во главе учрежденного им
тогда при Воспитательном доме родильного отделения,— нет сомнения,
ему удалось бы сделать еще больше для развития русского акушерства.
К сожалению, первому замечательному русскому акушеру суждено было
всю жизнь оставаться простым чернорабочим.»
Нельзя не отметить здесь еще один факт, характеризующий условия,
в которых пришлось работать Н. М. Максимовичу-Амбодику.
Современник и ближайший коллега Н. М. Амбодика по работе
акушер Вильгельм Рихтер написал на немецком языке первую «Историю
медицины в России». В этой большой книге Рихтер ни одним словом не
обмолвился о крупнейшем русском акушере и преподавателе того времени,
хотя был хорошо знаком с Амбодиком и его трудами.
Когда были ликвидированы Медико-хирургические училища и вместо
них создана более совершенная школа — Медико-хирургическая академия,
Н. М. Максимовичу-Амбодику, лучшему русскому акушеру того времени,
не нашлось в ней места. В обширной «Истории Военно-медицинской
академии», выпущенной к 100-летнему ее юбилею в 1898 г., можно найти
лишь упоминание о том, что от него были получены ценные коллекции
научных пособий, которые вошли в первоначальный фонд учебного музея
Академии.
Свой многолетний опыт акушерской практики и преподавания
Н. М. Максимович-Амбодик обобщил в капитальном труде, первом
русском оригинальном двухтомном учебнике акушерства «Искусство пови-
ванья или наука о бабичьем деле» (1784—1786 гг.).
Этот труд занимает почетное место в истории акушерства. Его
характерной особенностью является исключительная тщательность, точность,
научная обоснованность всех указаний. Многочисленные анатомические
иллюстрации, четкие, ясные, большой художественной ценности
гравюры на дереве являлись прекрасным учебным пособием для
преподавания.
Основной проблемой улучшения родовспоможения в России
Н. М. Максимович-Амбодик считал подготовку обученных работников.
В невежественных бабках, которые калечили матерей и детей, видел он
основную причину огромной заболеваемости и смертности рожениц и
младенцев. Готовя грамотных повивальных бабок, он одновременно
разоблачал вред, приносимый знахарками, которые пользовались тогда широким
доверием.
Н. М. Максимович-Амбодик был глубоко привязан к педагогической
работе, к своим ученицам. Он старался вдохновить своих слушательниц,
увлечь их, сделать сознательными идейными борцами за жизнь и здоровье
матери и ребенка.
Искусство ученой повивальной бабки он даже воспевал в стихах. Эти
попытки в стихах пропагандировать охрану здоровья матери и ребенка
470

Нестор Максимович Максимович-Амбодик
трогательны в своей простоте и наивности. Приведем здесь отрывок из
вступления ко второй части «Искусства повивания»:
«Когда дитя в родах из матерней утробы,
Рождался на свет, не сыскует свободы,
Когда коленками, или одной ногою,
Бочком, брюшком, плечом, или одной рукою,
Спиной, или задком, обеими стопами,
Иль вместе с головой обеими руками
Выходит и никак родиться не возможет,—
Тогда искусна бабка страдальцу да поможет,
Сии случайны роды искусствам да исправит,
Проворною рукою на путь прямой наставит
И тем спасет обоих — дитя и мать от смерти
Имея в помощь длани готовы, распростерты».
Н. М. Максимович-Амбодик был так же одним из первых наших
детских врачей. Немалую часть своего труда по акушерству он
посвятил вопросам физиологии, гигиены и заболеваниям детей раннего
возраста.
Эта работа является по существу первым оригинальным
отечественным руководством не только по акушерству, но и по детским болезням.
Н. М. Амбодик дает в нем детальные определения созрелого, как он
говорит, и несозрелого (доношенного и недоношенного), здорового и больного
ребенка, дает много сведений о соответствующих размерах головы, груди,
о длине и весе ребенка, описывает процессы дыхания, кровообращения
у новорожденных со всеми их особенностями. Советы по уходу за детьми
и их воспитанию вполне рациональны.
Н. М. Максимович-Амбодик — поборник грудного вскармливания.
«Материнское молоко,— говорит он,— полезнейшее, надежнейшее, ничем
не заменимое питание.» Он указывает на необходимость чистого воздуха
как важнейшей основы здоровья малыша. «Впускать воздух в детскую
горницу полезно по меньшей мере дважды в день, чаще надо выносить
детей на свежий открытый вольный воздух, особливо в хорошую погоду.
Содержание детей на свежем воздухе предохраняет их от многих грудных
и головных болезней.»
«Здравие младенцев,— отмечает Н. М. Амбодик,— от самых
малейших причин повреждается. Первейший долг есть заблаговременно
заботиться о доставлении здравия младолетним детям через доброе
содержание, попечение и воспитание, всячески споспешествуя совершенствам
телесным и душевным и отвращая несовершенство, недостатки, здравию
вредить могущие. Такое воспитание детей должно начинаться с самого
их рождения.»
Мало что можно теперь добавить к таким, например, 200-летней
давности указаниям о детской одежде: «Одевать детей следует такой
одеждою, которая была бы простая, свободная, тело не обременяющая,
умеренно теплая». «Для детей лучше, полезнее быть слегка одетыми, чем
одеждою излишне обремененными», и т. п.
Н. М. Максимович-Амбодик дает классификацию детских
заболеваний преимущественно в связи с питанием. Он приводит правильное
клиническое описание многих детских болезней — поноса, «аглицкой болезни»
{рахита), оспы, кори.
471

Нестор Максимович Максимович-Амбодик
Так же как и многие другие европейские ученые того времени, он
стоял на точке зрения самозарождения ряда организмов, паразитирующих
на человеке или в его внутренних органах, например глист. «Иногда у
детей,— пишет он,— рождается великое множество червей от нечистоты и
неопрятности, кои истребляются только чистотой и лекарствами, червей
убивающими.» Однако при этом наивном представлении о
самозарождении он дает правильную клиническую картину глистных заболеваний.
При лечении детей он горячо советует обходиться, по возможности,
без лекарств: «Ко уврачеванию младенческих болезней едва требуются
лекарства. По крайней мере следует выбирать из них самые легчайшие,
да и то только в необходимой нужде».
Много места и внимания уделено в его труде педагогике, вопросам
воспитания маленьких детей. Он сторонник свободного «с природою
сходного» воспитания и резко осуждает пеленание, всякое стеснение
движений ребенка.
Большое место, занимаемое педиатрией в акушерском труде Н. М.
Максимовича-Амбодика, не случайно. В то время педиатрия не выделилась еще
как самостоятельная наука. Будучи акушером, Амбодик был в то же время
и детским врачом Воспитательного дома. В своем труде он отразил
органическое сочетание акушерства и педиатрии, как это имело место в его
практической деятельности.
Н. М. Максимович-Амбодик был замечательным представителем
русских врачей-просветителей XVIII в., неутомимым популяризатором,
пропагандистом вопросов охраны здоровья. Его книги полны примеров
гигиенической пропаганды. Он постоянно призывал «истинных отечества
сынов почерпать отовсюду к соблюдению здравия служащее познание»,
и сам неутомимо сеял эти знания.
Труд Н. М. Амбодика по ботанике и фармации — «Врачебное веще-
ствословие» — имел своей задачей служить также делу пропаганды
медицинских знаний ввиду отсутствия врачей на местах. Во «Вречебном
веществословии» очень много типичных для него выступлений против
излишне сложных рецептов, принятых тогда громоздких лекарственных
составов. «Чем простее, чем короче будут врачебные предписания, чем менее
многосложны будут аптекарские составы и чем больше с природою
согласно будет врачевание болезней, тем больше успехов от врачебной науки
и вещей пользы ожидать можно.»
Основоположник русского акушерства и педиатрии — Нестор
Максимович Максимович-Амбодик — всю жизнь посвятил нелегкой борьбе за
благо русского народа, его культуру и науку.
Он скончался в 1812 г.
Главнейшие труды Н. М. Максимовича-Амбодика: Руководство к познанию и
врачеванию болезней человеческих наружных и внутренних с прибавлением главных
немощей женского пола и младолетних детей, сочинение Сосерота, перевод с
французского, три части, СПб., 1781; Краткое испытание многих закоснелых мнений и
употреблений до беременных женщин, родильниц и новорожденных младенцев,
относящихся и к произведению уродов в человеческом роде, служащих с присоединением
средств, коими такие пороки отвратить можно, СПб., 1781 и 1786 (второе издание
значительно исправлено); Врачебное веществословие или описание целительных
растений, во врачестве употребляемых, с изъяснением пользы употребления оных и
присоединением рисунков, природному виду каждого растения соответствующих, четыре
части со 134 рисунками, СПб., 1783; Анатомо-физиологический словарь, в коем все
472

Нестор Максимович Максимович-А мбо дик
наименования частей тела человеческого, до анатомии и физиологии принадлежащие,
на российском, латинском и французском языках с кратким описанием сих наук,
СПб., 1783; Искусство повивания, или наука о бабичьем деле, в коей кратко, но ясно
толкуется, какое детородные женские части строение имеют, каким образом надлежит
пособлять беременным при родах, роженицам после родов и новорожденным их
младенцам во время младолетства, на шесть частей разделенная и многими рисунками
снабженная, СПб., 1784—1786; Начальные основания врачебной науки, сочинение
Куме, перевод с латинского (3 издания: 1786, 1789, 1790); Физиология, или
естественная история о человеке, касательно его зачатия, рождения, строения тела
различных возрастов, деяний, жизни, различий в человеческом роде примечаемых,
болезней, старости и смерти, СПб., 1787; Эмблемы и символы, избранные на российском,
латинском, французском, английском и немецком языках объясненные, изданные
прежде в Амстердаме, а ныне умноженные и исправленные Нестооом Максимовичем
Амбодиком, с виньетками и изображениями, СПб., 1788 и 1811 (эта книга впервые
была переведена и издана в Амстердаме по приказанию и на счет Петра I);
Первоначальные основания ботаники, руководствующие к познанию растений, с
раскрашенными рисунками, две части, издание Медицинской коллегии, СПб., 1796: Врачебные
наставления о болезнях, наиболее изнуряющих здравие человека и заражающих все
телесные части оного, перевод с латинского со многими примечаниями, три части,
СПб., 1798, 1800; Новый ботанический словарь на российском, латинском и
немецком языках, СПб., 1804, 1808; Врачебные наставления о любострастных болезнях,
кои приключаются в различных частях человеческого тела, сочинение Пленка, перевод
с латинского, СПб., 1790, 1800.
О Н. М. Максимовиче-Амбодике: Чистович Я., Учреждение акушерских
школ для повивальных бабок в России, Протоколы заседаний обществ русских врачей
в С.-Петербурге, 1858—1859, 1860—1861; Чистович Я., Очерки по истории
русских медицинских учреждений XVIII века, СПб., 1870; Змеев Л., Русские врачи-
писатели, СПб., 1886; Груздев В., Краткий очерк истории акушерства в России,
СПб., 1910; Колосов М., Нестор Максимович Амбодик, К столетию со дня
смерти, М., 1912; Коню с Э., Истоки русской педиатрии. М., 1946; Г ром бах С,
Русская медицинская литература XVIII века, М., 1953; Бляхер Л., История
эмбриологии в России XVIII—XIX вв., М., 1955.

Матвей Яковлевых
МТДРОТ
17 76 - 4831
атвей Яковлевич Мудров — талантливый
клиницист-терапевт начала XIX в. родился 3 апреля 1776 г. в г. Вологде
в семье священника. Семья была многочисленна и терпела
нужду. Начальное образование М. Я. Мудров получил
дома, после чего поступил в духовную семинарию, а затем
в народное училище, которое впоследствии было
преобразовано в гимназию. Нужда заставила его уже в ранней
юности зарабатывать себе на жизнь; он занимался переплетным
ремеслом, давал уроки. Последнее привело его в дом штаб-лекаря Кирдана.
Под его влиянием М. Я. Мудров быстро избрал для себя
жизненный путь врача. Этому решению способствовало и давнее желание отца
М. Я. Мудрова видеть сына врачом.
В 19-летнем возрасте М. Я. Мудров отправился в Москву. Штаб-
лекарь Кирдан дал ему рекомендательное письмо к своему знакомому—
профессору Московского университета Ф. Ф. Керестури, а отец мог
дать сыну только медный крест, 25 копеек медными деньгами и старую
фаянсовую чайную чашку. Самое же замечательное, что дал отец сыну
474

Матвей Яковлевич Мудрое
при прощании,— это было наставление: «помни бедность и бедных, так
и не позабудешь нас, отца с матерью, и утешишь».
В 1796 г. М. Я. Мудров был зачислен на первый курс
медицинского факультета после годичного обучения в Москве в старшем
классе гимназии при университете. Со всем увлечением молодости
М. Я. Мудров взялся за изучение медицины. И хотя в отношении
практических навыков преподавание того времени было поставлено плохо,
теоретические знания, преподносимые на лекциях профессоров, были
на довольно высоком уровне.
М. Я. Мудров проявляет большое усердие в изучении медицины,
и дважды за время прохождения университетского курса награждается
золотой медалью. Проф. Ф. Г. Политковский обратил внимание на
выдающиеся способности М. Я. Мудрова и рекомендовал его как врача в
семью профессора истории и красноречия X. А. Чеботарева. В этой
семье М. Я. Мудров встречался с передовыми людьми того времени,—
И. П. Тургеневым, Н. И. Новиковым, П. А. Сохацким. Эти встречи
много содействовали формированию мышления М. Я. Мудрова. Войдя
в семью И. П. Тургенева, М. Я. Мудров подружился с его сыновьями
Андреем, Александром, Николаем (будущим декабристом) и Сергеем.
В этой же семье М. Я. Мудров встречался с Н. М. Карамзиным,
В. А. Жуковским, А. Ф. Мерзляковым, И. И. Дмитриевым и другими
представителями науки и искусства.
В 1800 г. М. Я. Мудров оканчивает курс медицинского
факультета. В следующем году он отправился за границу для ознакомления с
постановкой учебного дела и совершенствования в медицине.
В Германии в то время господствовали натурфилософские идеи
Шеллинга с их чисто идеалистическим представлением о природе, как
«застывшем проявлении идеи». Натурфилософские спекуляции
оказывали отрицательное влияние на медицинские теоретические
воззрения.
В одном из писем к попечителю Московского университета
М. Н. Муравьеву М. Я. Мудров писал о влиянии натурфилософии на
умы молодых врачей: «Ослепившись блеском высокопарных
умствований, рожденных в недрах идеальной философии, молодые врачи ищут
ныне причины болезней в строении вселенной и не хотят сойти с
эмпирических высот безвещественного мира и не видят того, что под их
глазами и что подвержено здравому смыслу. Так и в патологии — вместо
того, чтобы из повреждения строений объяснить болезнь, что не совсем
легко, им кажется удобно искать умственных причин, отвлеченных от
материи формы». Еще резче М. Я. Мудров писал из города Лангуста
о состоянии теории медицины: «В Лангусте врачи сделались
богословами, богословы — философами... Упившись от молодого вина мудрост-
вований, они воображают, что свет кружится вокруг них, немало не
подозревая кружения их голов».
За границей М. Я. Мудров провел шесть лет и посетил все
выдающиеся в то время университеты Германии, Франции и
Австрии.
В 1804 г., когда М. Я. Мудров был еще за границей, медицинский
факультет присудил ему ученую степень доктора медицины и звание
экстраординарного профессора за его работу «De spontanea placentae
475

Матвей Яковлевич Мудрое
solutione». По возвращении из-за границы М. Я. Мудров в 1808 г. начал
читать в университете лекции по военной гигиене.
М. Я. Мудров приступил к преподаванию уже вполне
сложившимся ученым, прокладывавшим новые пути в науке. Он внес новое в
методы обследования больных. Он впервые обратил внимание на важность
подробного расспроса больного, при помощи которого можно выяснить
и причины, вызвавшие болезнь, и важнейшие проявления болезни.
«Чтобы узнать болезнь подробно, нужно врачу допросить больного:
когда болезнь его посетила в первый раз; в каких частях тела показала
первые ему утеснения...» И далее следует длинный перечень вопросов,
которыми врач должен пользоваться для правильного расспроса
больного («Слово о способе учить и учиться медицине»), И совершенно
замечательное наставление дает М. Я. Мудров в этой же работе врачам,
чтобы при расспросе больного они не забывали о том, что перед ними
не просто «больной», а «больной человек», который также критически
относится к распрашивающему его врачу. «Теперь ты испытал болезнь
и знаешь больного,— говорит Мудров,— но ведай, что и больной тебя
испытал и знает, каков ты. Из сего заключить можешь, какое нужно
терпение, благоразумие и напряжение ума при постели больного, дабы
выиграть всю его доверенность и любовь к себе, а сие для врача всего
важнее.»
М. Я. Мудров разработал подробную схему истории болезни,
схему клинического обследования больных. С огромной тщательностью
М. Я. Мудров вел истории болезни своих больных, и это было новое в
практике клинического наблюдения больных, новое в методе накопления
научного фактического материала.
У М. Я. Мудрова сложилась оригинальная теория медицины,
основанная на единстве теории и практики. Своим ученикам М. Я.
Мудров всегда говорил, что «врач без книги, что рабочий без рук». В
отношении же теории повторял не раз: «Не то, что выводится из одного
разума, приносит пользу, но то, что делом доказывается». Исходя
именно из этого, М. Я. Мудров разработал учение о причинах
болезней, категорически отмежовываясь от всех современных ему
идеалистических и метафизических теорий. М. Я. Мудров разработал учение о
причинах болезней на основании своего огромного врачебного опыта,
уменья наблюдать жизнь и делать обобщения: «...должность врача есть
вникнуть в причины болезней и искать их вне больного... Сии причины
болезней суть естественны всякому человеку, но в науке нашей
называются неестественными, может быть потому, что люди, водимые стра-
стьями и похотьями, искажают и самый чин естества, как-то: гладом и
объядением, пьянством и леностью, не трудами рук, но работою ног, то
есть неподобною пляскою; дневным сном, полунощными пиршествами,
напряжением ума, легким одеянием зимою, зноем полудня, хладом
полунощи и душевными возмущениями: гневом и злобою, завистью и
честолюбием, роскошью либо скупостью, ревностью или отчаянием и
всякими печалями житейскими, в мрачном житии нашего нощи
попеременно преходящими. Поднебесные влияния, солнцестояния, изменения
Луны, испарения на суше и на водах, нападения повальных болезней,
времена года и непогоды, заразы оспы, любострастие — конца не будет,
ежели говорить о всех болезнетворных причинах, действующих на
476

Матвей Яковлевич Мудров
бренную плоть нашу... и хотя бы больной, по неведению истинной
причиной своей болезни, говорил, что занемог с ветру, с глазу, с призору,
с порчи, с переполоху, надобно заставить и больного и престоящих
искать действительной причины болезни и в теле и вне тела».
Это чрезвычайно реальное, глубокое изучение причин болезни
показывает, как правильно М. Я. Мудров подошел к пониманию
болезней. Некоторые биографы упрекают М. Я. Мудрова за упоминание в
перечислении причин болезней «поднебесных влияний», считая, что это
говорит о каких-то мистических влияниях на человека. Но это, конечно,
не так. Нигде, ни в одной работе М. Я. Мудрова мы не находим
никаких следов мистики, идеализма. Это выражение надо понимать,
как указание на такие факторы, которые на человека, несомненно,
влияют, но Мудров не мог дать им научной характеристики, хотя и
знал по опыту о патогенном их влиянии на некоторых людей,—
как-то: барометрическое давление, скорость ветра, влажность
воздуха и т. д.
Медицинские воззрения М. Я. Мудрова были не просто
прогрессивными, передовыми, но и мужественными; они шли вразрез с
господствовавшими тогда религиозными теориями, хотя сам М. Я. Мудров
в быту строго исполнял церковные обряды. Насколько глубоко
проникал М. Я. Мудров в понимание причин и механизма развития
болезней, показывает такой пример: только через сто лет после
М. Я. Мудрова медицина изучила расстройства обмена веществ и в
частности, холестеринового обмена, а Мудров уже совершенно твердо
знал, что образование камней у человека, например в желчном пузыре,
не является местной болезнью, а выражением общего расстройства в
организме. Он писал по этому поводу: «...вынимаете ли Вы камень или
так оставляете, причины болезни не отнимаете, а больного пользуете.
Ибо, и вырезавши камень, причина остается в теле и часто готовит
новый камень».
М. Я. Мудров глубоко для своего времени понял важность условий
жизни больного для возникновения той или иной болезни, их влияние
на ход болезни и исцеление. Он понимал также роль психических
факторов в лечении. По этому поводу М. Я. Мудров писал: «Зная
взаимные друг на друга действия души и тела, долгом почитаю заметить, что
есть и душевные лекарства, кои врачуют тело. Они почерпаются из
науки мудрости; чаще из психологии. Сим искусством печального
утешишь, сердитого умягчишь, нетерпеливого успокоишь, бешеного
остановишь, дерзкого испугаешь, робкого сделаешь смелым, скрытого —
откровенным, отчаянного благонадежным. Сим искусством сообщается
больным та твердость духа, которая побеждает телесные болезни,
тоску, метание и которая самые болезни тогда покоряет воле больного.
Восхищение, радость и уверенность больного тогда полезнее самого
лекарства». О том, как глубоко понимал М. Я. Мудров могучее влияние
психики на течение болезненных процессов, свидетельствуют также
следующие его строки: «Больные, страдая и отчаиваясь, тем самым
себя лишают жизни, и от одного страха смерти умирают». Эти
глубокие мысли, основанные только на наблюдении и опыте, на много
десятилетий (а вернее, на целое столетие) вперед предвосхитили
экспериментальное их разрешение.
477

Матвей Яковлевич Мудров
М. Я. Мудров последовательно развивал положение: «Врачевание
состоит в лечении самого больного», которое явилось в последующем
одним из ведущих положений русской медицины: «Лечить не
болезнь,— а больного». Это положение всегда делало русскую медицину
наиболее прогрессивной, так как оно основывалось на понимании
болезни, не как местного процесса, а на представлении об единстве и
целостности организма.
М. Я. Мудрову принадлежит ведущая роль и еще в одной очень
важной отрасли медицины,— военной гигиене и военно-полевой
терапии. Вернувшись из-за границы в 1808 г., М. Я. Мудров начал читать
в университете лекции «О гигиене и болезнях обыкновенных в
действующих войсках» и «Терапия болезней в лагерях и госпиталях
наиболее бывающих». В 1809 г. 9 июля на торжественном собрании он
произносит актовую речь «Слово о пользе и предметах военной гигиены
или науки сохранять здоровье военнослужащих». 4 мая 1812 г.
М. Я. Мудров на заседании Физико-медицинского общества выступил
с новым докладом: «Рассуждение о средствах, везде находящихся,
которыми в трудных обстоятельствах или недостатке аптекарских
лекарств и лекарей должно помогать больному солдату». Все эти речи,
содержавшие обобщение большого опыта и глубокие мысли,
закладывали в России основы военной гигиены как особой отрасли медицины.
Они сыграли также немалую роль в организации санитарной службы в
русской армии во время войны 1812 г., и много солдатских жизней было
сохранено в результате хорошо организованной санитарной службы.
М. Я. Мудров обстоятельно разрабатывал не только вопросы
военной гигиены, но и вопросы гигиены в широком смысле слова.
Широкое профилактическое направление в медицине, которое характеризует
сейчас советскую медицину, уходит корнями своими к идеям
М. Я. Мудрова. Именно ему принадлежит выражение: «Легче
предохранять от болезней, нежели их лечить». М. Я. Мудров отлично
понимал корни многих болезней богатых, когда писал о свойственных этому
классу «объядении, пьянстве и лености, полунощных пиршествах,
дневном сне» и т. д. и т. д. Он придавал огромное оздоровляющее значение
физическому труду, простой пище и другим гигиеническим
мероприятиям. «Взять на свои руки людей здоровых, предохранять их от
болезней наследственных или угрожающих, предписать им надлежащий
образ жизни, есть честно и для врача покойно... И в сем состоит первая
его обязанность.» Можно сказать, что эти слова вполне могут быть
написаны и сегодня, и будут и сегодня вполне современны.
Велики заслуги М. Я. Мудрова и в области улучшения подготовки
врачей. Более двадцати лет неутомимой, кипучей деятельности
М. Я. Мудров отдал развитию и улучшению медицинского
образования в России. Он неоднократно избирался деканом медицинского
факультета. Много энергии вложил он в организацию практических
занятий, прекрасно читал лекции. Задолго до развития клинико-анатомиче-
ского направления он настаивал, в целях правильного изучения и
преподавания патологии, на вскрытии трупов; об этом пишет впоследствии
Н. И. Пирогов — талантливый хирург, учившийся у М. Я. Мудрова.
«Он (М. Я. Мудров. — Авт.) много мне принес пользы тем, что
беспрестанно толковал о необходимости учиться патологической анатомии,
478

Матвей Яковлевич Мудрое
о вскрытии трупов и поселил во мне желание познакомиться с этой
terra incognita» *).
В течение многих лет трудился М Я. Мудров над переводом на
русский язык сочинений Гиппократа. Он был первым переводчиком
трудов «отца медицины». Все труды Гиппократа были переведены на
русский язык и в 1812 г. сданы в университетскую типографию. Во
время пожара Москвы этот труд М. Я. Мудрова сгорел. Читанное
М. Я. Мудровым «Слово о благочестии и нравственных качествах гип-
пократова врача»—13 октября 1813 г. (издано в 1814 г.) было
сделано им уже по памяти, так как оригиналы перевода в 1812 г. сгорели.
Очень много сделал М. Я. Мудров для университета в тяжелую
годину наполеоновского нашествия и после освобождения Москвы.
В 1813 г. по возвращении университета в Москву, М. Я. Мудров
передал свою сохранившуюся библиотеку Московскому университету. Под
его наблюдением было отстроено здание анатомического театра.
М. Я. Мудров составил проект реорганизации клинического института
и добился его утверждения. При университете был создан клинический
институт, директором которого он был назначен. Это был огромный
шаг в улучшении медицинского преподавания в России.
М. Я. Мудров находился в близких отношениях со многими
передовыми людьми своего времени.
Александр Тургенев был в большой дружбе с М. Я. Мудровым.
Когда его брата, Николая — декабриста, бывшего в то время за
границей, заочно приговорили к смертной казни, А. Тургенев некоторое
время жил у Мудрова, деля с ним свое горе. М. Я. Мудров оказывал
поддержку А. Г. Муравьевой — жене члена Верховной думы Северного
общества декабристов Н. М. Муравьева. Когда А. Г. Муравьева — одна
из первых жен декабристов, отправилась к мужу в Сибирь, она своих
детей оставила в Москве и просила М. Я. Мудрова наблюдать за ними.
М. Я. Мудров не только наблюдал за детьми, но постоянно оказывал
помощь и самой Муравьевой, которая жила в Чите. М. Я. Мудров был
близок с известным философом П. Чаадаевым.
В 1830 г. началась эпидемия холеры. Была организована
правительственная комиссия по борьбе с этим страшным заболеванием, в
которую вошел и М. Я. Мудров. Он немедленно выехал для работы в
Саратов и издал работу: «Краткое наставление, как предохранить себя от
холеры, излечивать ее, останавливать распространение оной». В
Поволжье Мудров проработал до окончания эпидемии и возвратился в
Москву. Здесь, совместно с П. Н. Страховым, он написал «Наставление
простому народу, как предохранять себя от холеры и лечить
занемогших сею болезнью в местах, где нет ни лекарей, ни аптек». Это было
настолько важное и целесообразное наставление, что вскоре оно было
целиком внесено в том 13-й Свода законов.
В июне 1831 г. холера вспыхнула в Петербурге и М. Я. Мудрова
срочно вызвали на борьбу с этой эпидемией. Долг врача и гражданина
заставили его немедленно выехать из Москвы. В это время он
пишет своему другу П. Чаадаеву: «Мой друг и благодетель! Тяжко
*) Terra incognita — лат. неизвестная земля (в переностном смысле «неизвестная
область»).
479

Матвей Яковлевич Мудрое
расставаться с Москвой, к которой привык, которую люблю. Жаль
университет! Тяжко расставаться с близкими, с Вами, а долг велит ехать».
К несчастью на этот раз М. Я. Мудров сам заразился холерой и
20 июля 1831 г. умер.
Главнейшие труды М. Я. My дрова: Речь о постепенном шествии наук в России
и средствах к новому их насаждению, СПб., 1805; De spontana placentae solutions.
Диссертация, M„ 1804; Principes de la pathologic militaire, concernaht la guerison des
plaies d'armes a feu et l'amputation des membres sur le champ de bataille ou a la suite de
traitement developpes aupres des lits des blesses a Vilno, 1808; Слово о пользе и
предметах военной гигиены или науки сохранять здоровье военнослужащих, М., 1808;
Описание торжественного обновления и освящения медицинского факультета в
Московском университете 13 октября 1813, изданное деканом врачебного отделения
М. Мудровым, М., 1814; Слово о благочестии и нравственных качествах гиппократова
врача, говоренное 13 октября 1813 г., М., 1814; Поучительная речь к медицинским
питомцам, говоренная при заложении клинических институтов 5 июля 1819 г., М.,
1820; Слово о способе учить и учиться медицине практической при постелях
больных, говоренное при открытии новых институтов 25 сентября 1820 г., М., 1820;
Гиппократа афоризмы, М„ 1821 (вышло лишь начало); Nosographia physiologica ad
leges et extispicia anatomiae generalis et pathologicae delineata, M., 1826; О пользе
врачебной пропедевтики, т. е. медицинской энциклопедии, методологии и библиографии,
Нарочитая лекция 3 октября 1828 г. в Московском университете, М., 1826;
Замечание на статью А. Иовского, М., 1828; Краткое наставление, как предохранить
себя от холеры, излечивать ее и останавливать распространение оной, М., 1830;
Наставление простому народу, как предохранить себя от холеры и лечить занемогших
сею болезнью в местах, где нет ни лекарей, ни аптек, М„ 1830; Избранные
произведения, М., 1949.
О М. Я. Мудрове: «Биографический словарь профессоров и преподавателей
Московского университета 1755—1855 гг.», ч. 2, М., 1855; Богданов Н. М., Очерк
истории кафедры частной патологии и терапии внутренних болезней в Московском
университете за 1755—1905 гг., М., 1909; Вонский К., Московский университет
и С.-Петербургский учебный округ в 1812 году, СПб., 1912; Колосов Г. А.,
Профессор М. Я. Мудров, его личность, научно-общественная деятельность и значение для
русской медицины, Пг., 1915; ВольфсонИ. Я., Очерк медицины и
здравоохранения в первую половину XIX в., «Советская врачебная газета», № 6, 1934; Сборник
«175 лет первого Московского медицинского института», М., 1941; Попов Г. Н„
К истории военной медицины в России начала XIX в., «Советское здравоохранение»,
№ 3, 1945; Громбах С. М., Первые русские ученые-медики, «Советская медицина»,
№ 7—8, 1945; Смотров В. Н., Мудров, М., 1947; Гукасян А. Г., Мудров —
основоположник отечественной внутренней медицины, «Советская медицина», № 11,
1948; Избранные произведения русских естествоиспытателей первой половины
XIX века, М., 1959.

%ycmviH ЪвЬокпмовиг
длдьковскмй
4784- 1844
ще несколько лет назад имя И. Е. Дядьковского было
знакомо очень немногим. Между тем с ним связан, хотя и
короткий, но очень важный период в истории не только
русской медицины, но и в истории русской
естественнонаучной и философской мысли.
И. Е. Дядьковский был одним из крупнейших
русских медиков начала XIX в., вместе с М. Я. Мудровым,
Е. О. Мухиным и немногочисленными другими своими
предшественниками и современниками, заложившим основы передовых традиций
русской медицины. Его творчество, отмеченное ярким самобытным
талантом, огромной широтой и смелостью взглядов, послужило мощным
толчком к развитию в России медицины как науки. Но И. Е.
Дядьковский был не просто талантливым медиком. Он был
естествоиспытателем-мыслителем, воинствующим материалистом, решительным борцом
против идеалистической натурфилософии, плоского эмпиризма и
витализма. Пытаясь создать теорию медицины, поднять медицину до
уровня науки, он сознательно ставил и решал коренные проблемы научного
481

Иустин Евдокимович Дядъковский
мировоззрения, такие, например, как соотношение материи и сознания,
материи и движения, как проблемы сущности жизни, развития
природы, метода ее исследования и т. п. Сложившись как ученый в эпоху
Отечественной войны 1812—1814 гг., подготовки декабрьского
восстания 1825 г. и связанного с ними роста русского национального
самосознания, он сам стал одним из выразителей духовного подъема России
в первой трети XIX в.
Творчество И. Е. Дядьковского является ярким свидетельством
непрерывности материалистической традиции в развитии русской
естественнонаучной и философской мысли, свидетельством ее развития и
укрепления в период между Н. А. Радищевым и А. И. Герценом.
Иустин Евдокимович Дядьковский родился 12 июня 1784 г. в селе
Дядьково Рязанской губернии в семье пономаря. Принятый на
казенное содержание в Рязанскую духовную семинарию, он своими
способностями обратил на себя внимание нескольких состоятельных лиц,
которые предоставили средства для его обучения. В 1809 г. он был
зачислен «казеннокоштным воспитанником» в Московскую
медико-хирургическую академию, которую успешно закончил в 1812 г. с серебряной
медалью, получив звание лекаря.
Еще в молодости он овладел латинским, греческим, французским,
английским и немецким языками, а позднее, уже взрослым человеком,
изучил также и итальянский.
По рекомендации одного из профессоров академии, известного
русского медика начала XIX в. Е. О. Мухина И. Е. Дядьковскому вместе
с тремя другими лучшими выпускниками было предложено остаться в
академии «для достижения докторской степени и занятия со временем
должности преподавателя». Об этом мечтал и сам И. Е. Дядьковский,
Но средств к существованию не было, не могла предоставить их и
академия, так как не располагала никакими ассигнованиями для этих
целей. Вероятно, мечта И. Е. Дядьковского так и осталась бы мечтой,
если бы не выручил Е. О. Мухин, предоставив личные средства на
содержание четырех молодых лекарей, желавших посвятить себя науке.
Окончание И. Е. Дядьковским академии совпало с вторжением в
Россию войск Наполеона. В первые же дни войны И. Е. Дядьковский
подал прошение о принятии его в Московское ополчение. Его желание
было удовлетворено, и он был прикомандирован в качестве лекаря к
Головинскому временному военному госпиталю в Москве. Когда враг
подошел к городу, И. Е. Дядьковский вывез из Москвы группу тяжело
раненых офицеров в Рязань, где и был оставлен для их лечения. В мае
1813 г. он был отозван в Москву и направлен в г. Верею для борьбы с
эпидемией тифа.
По возвращении в Академию, где в то время большим влиянием
пользовалась группа иностранных профессоров, противившихся
привлечению к преподаванию новых людей, особенно русских, И. Е.
Дядьковский долго не мог найти применения своим знаниям. Только в конце
апреля 1814 г. он был назначен репетитором по фармакологии и
ботанике.
В июле 1816 г. И. Е. Дядьковский защитил диссертацию на
степень доктора медицины «Об образе действия лекарств на
человеческое тело». В том же году она была опубликована, по существовавшему
482

Иустин Евдокимович Дядъковский
тогда порядку, на латинском языке (в 1845 г. она была переиздана в
русском переводе).
Диссертация И. Е. Дядьковского — один из замечательных
памятников естественнонаучной и философской мысли в России начала
XIX в. В ней И. Е. Дядьковский поставил чрезвычайно трудную и
важную задачу — вскрыть сущность процессов и явлений,
свойственных живому телу, и на этой основе обосновать принципы и методы
изучения живой природы, создать теорию медицины.
Однако несмотря на получение степени доктора медицины
положение И. Е. Дядьковского в Академии продолжало оставаться
неопределенным — более двух лет он не мог получить назначения. Только в
1817 г., после настойчивых просьб, он был, наконец, утвержден
адъюнктом ботаники. В конце 1817 г. он был перемещен на кафедру
патологии и терапии и лишь в 1824 г. стал экстраординарным, а в 1826 г.
ординарным профессором патологии, терапии и терапевтической клиники.
Помимо медицины И. Е. Дядьковский глубоко интересовался
ботаникой, зоологией и минералогией. В 1817 г., а затем в 1824—1825 гг.
он читал в Академии курс ботаники. Имеются сведения, что в 20-е
годы он занимался изучением флоры Московской губернии, выступал с
сообщениями о своих ботанических находках в Московском обществе
испытателей природы. По свидетельству видного ботаника того
времени М. А. Максимовича он вел также наблюдения над водными
растениями, для чего содержал их в специально приспособленных сосудах.
Позже, живя в Пятигорске, он изучал и коллекционировал местные
виды насекомых и мелких животных.
В 1830 г. И. Е. Дядьковский был назначен членом Центральной
комиссии по борьбе с холерой и принял активное участие в борьбе со
вспыхнувшей эпидемией, работая в наиболее опасном ее очаге —
Саратове. В это время он написал три статьи для «Трактата о холере»,
изданного Медицинским советом в 1831 г. В них он критически разобрал
существовавшие тогда взгляды на холеру и предложил свой
собственный способ лечения, получивший высокую оценку современников.
По возвращении в Москву И. Е. Дядьковский продолжил
преподавательскую деятельность в Медико-хирургической академии. После
смерти М. Я. Мудрова, погибшего от холеры, которой он заразился,
участвуя в борьбе с эпидемией, И. Е. Дядьковский в октябре 1831 г.
избирается ординарным профессором терапии и директором
терапевтической клиники Московского университета.
И. Е. Дядьковский был блестящим лектором. Сочетание огромной
широты, смелости и оригинальности взглядов с яркостью и
убедительностью изложения, умение увлечь слушателей, сделать их как бы
соучастниками рассмотрения тех вопросов, о которых шла речь, быстро
поставило его в центре внимания студенчества. Один из ближайших
знакомых А. И. Герцена Н. X. Кетчер, по свидетельству Н. В.
Станкевича, часто «вспоминал Дядьковского, лекции которого привлекли
сильное внимание студентов». Видный медик второй половины XIX в.
М. Г. Соколов писал впоследствии: «В своих слушателях, студентах, он
(Дядьковский.— Авт.) имел горячих поклонников и последователей.
Молодые врачи — бывшие слушатели — долгое время руководствовались
теоретическими воззрениями Дядьковского, применяли при постели
483

Иустин Евдокимович Дядъковский
больного его способы лечения, которые считались лучшими. В 40-х
годах мне приходилось встречаться с его последователями и все они с
восторгом вспоминали своего бывшего профессора, сохраняли для
справок записки, составленные из его лекций. Современники называли их
,,дядьковцами"». В среде студенчества его имя, по словам известного
литературного критика Апполона Григорьева, было «именем борьбы
живой, эоловой науки со старой рутиной». Историк медицины Л. Ф.
Зеев в 1864 г., когда память о И. Е. Дядьковском была еще свежа,
когда были еще живы многие, лично знавшие его, писал: «Обладая
огромным запасом сведений, неотразимой логикой и даром красноречия,
кроме того, умением возбудить к деятельности все окружающее, он стал
светом, необходимым для всех, центром, около коего все двигалось, к
коему все тяготело».
И. Е. Дядьковского хорошо знала и высоко ценила не только
студенческая молодежь. Он был видным участником передовых кружков
интеллигенции Москвы, находился в близких отношениях не только со
многими русскими естествоиспытателями и медиками, но и со многими
выдающимся деятелями русской культуры. С конца 1831 г. с ним был
знаком В. Г. Белинский. Они встречались и подолгу беседовали в
кружке Н. С. Селивановского. Хорошо знал И. Е. Дядьковского
A. И. Герцен, который вспоминал о нем в «Былом и думах», а в одном
из своих произведений противопоставлял его воззрения «религиозно-
мистическому и франкмасонскому» направлению в науке. И. Е. Дядь-
ковский был близок кружку Н. В. Станкевича. Н. В. Станкевич питал
к нему глубокое чувство привязанности. Долго жил у И. Е.
Дядьковского, пользовался его поддержкой и вниманием Н. И. Надеждин,
который по его настоянию отказался от карьеры священника и посвятил
себя науке. И. Е. Дядьковский встречался со многими декабристами.
Часто встречались и любили беседовать с И. Е. Дядьковским
П. С. Мочалов и М. С. Щепкин. И. Е. Дядьковский читал домашний
курс ботаники поэту Д. В. Веневитинову и близко подружился с
семьей последнего. В своих письмах Д. В. Веневитинову И. Е. Дядьковский
предостерегал его от увлечения идеалистической философией. В
Пятигорске, незадолго до смерти, с И. Е. Дядьковским познакомился и, по
рассказам близких, глубоко заинтересовался М. Ю. Лермонтов.
И. Е. Дядьковского близко знали друзья А. И. Герцена Н. П. Огарев,
B. В. Пассек, Н. X. Кетчер, археолог А. Д. Чертков и многие др.
Высоко ценили И. Е. Дядьковского как человека и замечательного
врача и лечились у него Н. В. Гоголь, Т. Н. Грановский, П. Я.
Чаадаев и др.
Все это говорит об исключительной популярности И. Е.
Дядьковского, о многогранности и привлекательности его высокоодаренной
личности.
Совершенно иначе относилась к нему царская администрация.
Большое влияние И. Е. Дядьковского на молодежь, его демократизм,
воинственно материалистические философские взгляды, атеизм,— все это не
могло не пройти незамеченным для прислужников царского
правительства и повлекло за собой целый ряд мер, направленных на устранение
передового деятеля науки из стен высших учебных заведений. В
результате И. Е. Дядьковского постигла обычная в царской России участь
484

Иустин Евдокимович Дядъковский
передовых деятелей отечественной науки и культуры. Он был объявлен
«безбожником» и «материалистом», его лекции после специального
рассмотрения по распоряжению министра народного просвещения графа
Уварова были признаны «не могущими содействовать к правильному
образованию молодых врачей».
И. Е. Дядьковский в расцвете своей научно-педагогической
деятельности был уволен сначала из Академии, а затем и из университета
«на основании Высочайше утвержденной 23-го декабря 1835 года запи-»
ски министра Народного Просвещения».
2 августа 1841 г. И. Е. Дядьковский после продолжительной
болезни скончался в Пятигорске. Когда к умирающему кто-то из знакомых
призвал священника, И. Е. Дядьковский попросил его удалиться,
отказавшись от причастия. Все свои сбережения он завещал Рязанскому
уездному училищу на содержание сорока бедных учеников. Похоронили
его у подножья Машука, недалеко от могилы М. Ю. Лермонтова.
И. Е. Дядьковский пережил его всего на несколько дней.
Материалистические философские воззрения И. Е. Дядьковского,
его общебиологические взгляды и основы его теоретической концепции
в области медицины нашли отчетливое выражение уже в первом
выступлении ученого — его трактате «Рассуждение об образе действия лекарств
на человеческое тело», выпущенном в начале 1816 г. На протяжении всей
своей научной и педагогической деятельности И. Е. Дядьковский
оставался верен взглядам, высказанным в этом замечательном произведении,
развивал и углублял их.
Во времена И. Е. Дядьковского теоретические основы медицины
еще только закладывались. Медицина во многом еще оставалась на
уровне ремесла, искусства. Подавляющее большинство медиков
довольствовалось в своей деятельности чисто эмпирическими приемами.
Широчайшее распространение имели всевозможные идеалистические
представления о жизни и ее закономерностях. Наиболее распространенной
формой идеалистического подхода к явлениям жизни был витализм.
Возникший на почве недостаточного знания физиологии животных и
человека, витализм в свою очередь сильно тормозил развитие биологии и
медицины, поскольку виталисты не ограничивались только сведением
жизни к некоему нематериальному «началу», особой «жизненной силе»,
но объявляли ее непознаваемой для естествознания. И. Е. Дядьковский
решительно выступил против подобных взглядов. Он считал, что
медицина не поднимется до уровня науки, пока она не выйдет за пределы
узких чисто эмпирических знаний, не откажется от умозрительных
построений, пока не будут разработаны теоретические основы
медицины.
К этому шли различными путями. И. Е. Дядьковский подошел
к этой задаче не как узкий специалист, а как
естествоиспытатель-мыслитель, убежденный материалист. Для того чтобы медицина могла успешно
развиваться как наука, она должна, по его мнению, строиться на
широком фундаменте естественнонаучных знаний — физики, химии и особенно
биологии. Он считал, что для создания теоретических основ медицины
необходимо глубокое познание законов существования и развития
живого тела, познание тех процессов, которые протекают в организмах, и
тех условий и факторов, которые определяют эти процессы.
485

Иустин Евдокимович Дядъковский
И. Е. Дядьковский понимал, что крупнейшим препятствием для
решения этих важнейших задач биологии и медицины является
витализм, что эти проблемы могут найти научное решение только при
материалистическом подходе к явлениям природы.
Он решительно отвергал представления о каких бы то ни был.о
нематериальных «жизненных началах», «идеях», или «силах». Жизнь,
по И. Е. Дядьковскому, есть одно из проявлений особым образом
организованной материи, и только в ней — материи и ее свойствах — нужно
искать объяснение всех явлений природы. В работе «Рассуждение об
образе действия лекарств на человеческое тело» он писал: «Первый
источник, из которого должно почерпать объяснение всех тайн природы,
должно искать не в силе или каком-либо особенном начале, которое
доселе старались отыскать и которое теперь можно отвергнуть как
бесполезное произведение вымысла, но только в материи, как безусловной
причине явлений». Отстаивая положение о первичности материи,
И. Е. Дядьковский выступал против всяких деистических и
идеалистических представлений, против рассмотрения материи и силы как
самостоятельных, независимых сущностей. «Нет никакой нужды,— писал он,—
воодушевлять материю каким-нибудь жизненным духом, или, последуя
трансцендентальным философам, оживотворять ее идеею всеобщей
жизни... сама материя содержит в себе начало или основание всех своих
действий, т. е. в самой материи заключается способность производить
все те действия, которые мы замечаем в ней.» В этой связи И. Е.
Дядьковский выступал с резкой критикой представлений о материи как
косной, инертной массе, требующей приложения внешних сил или
«первотолчка», и в особенности против так называемого динамического (кан-
тианско-шеллингианского) учения о материи как производного от силы.
Подчеркивая, что, по его мнению, материя является единственным
источником и причиной всех явлений, И. Е. Дядьковский писал: «Я прошу,
чтобы отсюда кто-либо не сделал заключения, что в представлении о
материи я следую атомистической или механической системе. Я во всяком
случае принимаю существование материи как материи, как это делают
атомисты, но вместе с тем совершенно не допускаю, как и динамисты,
никаких сил вне материи (хотя с другой стороны, как это ясно само по
себе, не хочу подобно динамистам рассматривать материю как явление
соединения сил). Короче говоря, сама материя является, по моему
мнению, и действующей и испытывающей действие, а название силы я
употребляю только для обозначения возможности действия между двумя
разнородными материями или для другого рода действий и полагаю, что
она существует в самих материях. Это свое мнение я предпочитаю чисто
атомистическим воззрениям и считаю, что для объяснения явлений,
совершающихся в материи, нет никакой надобности принимать
находящиеся вне материи необъяснимые силы. Я предпочитаю его и
динамическим представлениям по той причине, что мое мнение не уводит с
экспериментального пути на путь необоснованных рассуждений и, кроме того,
позволяет более легкое объяснение явлений». Попытка И. Е. Дядьков-
ского преодолеть как механистические (ньютонианские), так и
динамические (кантианско-шеллингианские) представления о материи
несомненно явились после французских материалистов XVIII в. дальнейшим
шагом вперед в развитии учения о материи.
486

Иустин Евдокимович Дядъковский
Подобно французским материалистам XVIII в. И. Е. Дядьковский
решительно отстаивал идею единства и материальности природы. Отсюда
его глубокая убежденность в том, что между неорганическим и
органическим миром нет непроходимой пропасти. Вместе с тем он считал, что
природа находится в движении, развитии. Поэтому для него было
несомненным, что органический мир произошел из неорганического путем
естественного превращения при определенных условиях.
Материалистический подход к явлениям природы, стремление объяснить природу,
исходя только из ей самой присущих закономерностей, позволило
И. Е. Дядьковскому еще в 1816 г., т. е. задолго до того, как учение о
развитии органического мира получило широкое признание в биологии,
вслед за Бюффоном и Ламарком, выступить убежденным сторонником
идеи превращения видов под влиянием пищи, климата и образа жизни.
Правда, эта проблема, судя по дошедшим до нас трудам ученого, не
нашла достаточного развития в его творчестве, но она была поставлена им
со всей решительностью и определенностью. «Как в царстве животном,
так и растительном,— писал И. Е. Дядьковский,— бывают неделимые
(т. е. организмы.— Авт.) как бы совершенно перерожденные. Сюда
относятся перерождения растений и животных от пищи, климата и
образа жизни... В том и другом царстве находятся сверх того виды, из
которых одни происходят из других себе не подобных.» Более того, хотя
И. Е. Дядьковский прямо и не высказывался о происхождении человека
от животных, он не исключал человека из единого для всей природы
процесса становления органических существ. Природа произвела
человека,— писал он,— «не другим каким-либо образом, как необходимо тем
же, коим и другие тела производит».
В природе, доказывал И. Е. Дядьковский, все обусловливается
естественными законами развития материи. Поэтому, считал он, научное
представление о мире несовместимо с представлениями о цели. Уже
в своем трактате 1816 г., ставя вопрос о причинах многообразия в
природе, он отвергает какие бы то ни было попытки представить его
результатом изначального разнообразия или творческого вмешательства
внешних природе сил. Он объяснял единство материального мира единством
материи и ее законов, а многообразие, в том числе в органическом
мире, считал продуктом взаимодействия и развития различных форм
материи.
Решительно порывая с распространенными в то время
идеалистическими учениями, И. Е. Дядьковский доказывал, что в основе жизни
лежит естественный процесс химических превращений веществ в
организме. Считая, что жизнь «от начала до конца есть ни что иное, как
постоянный непрерывный химический процесс», И. Е. Дядьковский,
однако, не сводил биологические явления к грубым механистическим
схемам. Как бы глубоко ни проник естествоиспытатель «с ножом и
микроскопом» и как бы ни разделил он весь организм «даже до самомалейших
частиц», он не сможет, писал И. Е. Дядьковский, рассматривая труп,
постигнуть, в чем заключается сущность жизни. Особенность живого
тела состоит, по мнению И. Е. Дядьковского, в способности
воспринимать посторонние вещества и «уподоблять их себе», т. е. в способности
самовозобновления своего тела за счет воспринимаемых извне веществ.
Но считая этот обмен между организмами и их средой «первым основа-
487

Иустин Евдокимович Дядьковский
нием бытия», И. Е. Дядьковский, в противоположность идеалистам,
доказывал, что он определяется не какими-то непознаваемыми силами,
а особенностями самого беспрерывно меняющегося, обновляющегося и
развивающегося живого тела, особенностями самой органической
материи. Этот взгляд И. Е. Дядьковский распространял на все без
исключения проявления жизнедеятельности организмов, даже самые сложные
из них. В отличие от идеалистов, видевших в раздражимости и
чувствительности свидетельство наличия особого «жизненного начала»,
И. Е. Дядьковский рассматривал их как сложные проявления
жизнедеятельности организмов, находящихся в постоянном взаимодействии с
внешней средой. Подобно Дидро он считал, что в основе восприятия
окружающего мира лежит свойство материи в той или иной форме отвечать
на внешние воздействия. «Правда,— писал И. Е. Дядьковский,— что
способность принимать впечатления от тел, или, что одно и тоже,
изменяться под влиянием тел, гораздо яснее обнаруживается в телах
органических, нежели в неорганических. Но по этому нельзя заключать, что
эта способность исключительно принадлежит только телам
органическим.» Рассматривая такие особенности животных как чувствительность
и способность к произвольным движениям, И. Е. Дядьковский связывал
их с появлением нервного вещества и возникновением нервной системы,
от совершенства которой, по его мнению, зависят сложность и
совершенство отправлений животного. Что же касается человека, то в отношении
его И. Е. Дядьковский писал: «Человек отличается от прочих животных
высочайшим развитием нервной системы». Высокое развитие и
совершенство головного мозга у человека является, по мнению И. Е. Дядь-
ковского, материальным условием психической деятельности,
единственным орудием которой служит головной мозг. Подробно анализируя
в своем курсе общей патологии (1828 г.) такие психические способности,
как восприятие, память, воображение, рассудок и воля, И. Е.
Дядьковский стремился показать, что все они по своей сущности должны
рассматриваться как физиологический акт, в основе которого лежит реакция
нервной системы на внешние воздействия. При этом он избежал одно-*
сторонности сенсуализма и грубого механистического материализма,
подчеркнув, что хотя в основе психической деятельности лежит
чувственное восприятие внешнего мира, данного нам в ощущениях,
психическая деятельность не может, однако, быть целиком сведена к
последним.
Таким образом, вслед за А. Н. Радищевым и другими
материалистами И. Е. Дядьковский всю психическую деятельность человека,
включая мышление, полностью связывал с деятельностью нервной
системы, ее способностью воспринимать внешние воздействия и
превращать их в головном мозгу в акт сознания.
Конечно, представления И. Е. Дядьковского во многих
существенных вопросах были не свободны от элементов механицизма. Однако его
борьба против витализма за материалистическое понимание сущности
биологических процессов расчищала почву для развития биологии и
медицины в России, способствовала укреплению материалистической
традиции русской естественнонаучной и философской мысли. Этому же
служили идеи о методе исследования природы, которые он настойчиво
пропагандировал в своих лекциях и печатных трудах.
488

Иистин Евдокимович Дядьковский
В годы, предшествовавшие выступлениям В. Г. Белинского и
А. И. Герцена, И. Е. Дядьковский развернул решительное наступление
против популярной тогда в Европе шеллингианской натурфилософии,
принижавшей роль опыта в познании и видевшей единственный путь
к раскрытию сущности явлений, законов природы в философском
умозрении, чистом созерцании с помощью «внутреннего чувства»
абсолютного духа, творящего природу. «Шеллинг,— писал И. Е. Дядьковский
в 1829 г.,— натуру разделил на две стороны: на сторону существенную
и кажущуюся, и первую субъективною, а вторую объективною называет;
в первую сторону заключает находящееся в нас непонятное существо,
невидимое нами, и оно есть некая божественная сила; вторая же сторона
составляет материю, происходящую от отражения со стороны
субъективной и зависящую от оной. Из стороны существенной старается он
объяснить все, а объективная должна повиноваться первой.» И. Е.
Дядьковский называл это учение «ложным» и «не токмо бесполезным, но и
вредным», поскольку оно, извращая действительность, как писал
И. Е. Дядьковский, отвлекает «от опытного, необходимо нужного
познания природы». Вместе с тем он отмечал и некоторые рациональные
моменты в шеллингианской натурфилософии. «Учение сие,— писал он,—
принесло также в области естественных наук и свою пользу, показав,
хотя и в ложном виде, испытателям природы всесущую однородность
оной и непрерывную одинаковость законов, по которым она действует.»
И. Е. Дядьковский считал истинным только такое знание, которое
основано на опыте, поскольку «опыт,— писал он,— есть единственный
источник наших знаний». В тоже время он считал, что и эмпиризм, с его
недооценкой роли теории в познании, также как и односторонний
рационализм, не может дать правильной картины мира, служить методом
познания природы. Только сочетание опытного, экспериментального
исследования и теоретического обобщения является надежной основой
науки.
Таковы были, конечно, в самых общих чертах, философские и
общебиологические представления И. Е. Дядьковского. Они легли в основу
его теоретической и практической деятельности в области медицины.
И. Е. Дядьковский противопоставил широко распространенной
в тогдашней медицине локалистической точке зрения, согласно которой
организм представлялся совокупностью обособленных частей, органов и
систем, свой взгляд на организм как целостную, строго
координированную систему, в которой все процессы взаимообусловлены, находятся
в теснейшей зависимости между собой и от условий среды. Важнейшую
роль в координации всех функций И. Е. Дядьковский отводил нервной
системе. Замечательно, что в отличие от многих современников он не
только отчетливо сознавал, но и подчеркивал тесную связь между
низшими и высшими отделами нервной системы и роль головного мозга
в регуляции вегетативных (растительных) функций, важнейшими из
которых являются пищеварение, дыхание и кровообращение. «Хотя с одной
стороны,— писал он в 1830 г. в своей «Симптоматологии»,— не подлежит
нашему сомнению, что отправления жизни растительной зависят от
низшей нервной системы..., но поелику есть и такие отправления жизни
растительной, кои зависят от высшей нервной системы; из наших
основных понятий видно, что низшая нервная система через органическую
489

Иустин Евдокимович Дядъковский
раздражительность находится в чрезвычайно тесной связи с жизнью
животною (так И. Е. Дядьковский называл деятельность организма,
зависящую от высших отделов нервной системы.— Авт.), так что
оттуда многие явления жизни животной должны быть изъясняемы из
жизни растительной, и наоборот.» В другом месте он писал: «Но, кроме
того, мы знаем, что высшая нервная система имеет еще большую связь
со всеми другими системами и непосредственно переходит в материю
систем ей подлежащих, как-то: мышечную, кровеносную,
репродуктивную, испражнительную, всасывающую и клетчатую; отсюда видим, что
перемена в подлежащей системе может производить и перемену в
высшей, следовательно, чтобы объяснить припадки высшей нервной системы,
не нужно забывать обозрение и прочих систем».
И. Е. Дядьковский был не только выдающимся теоретиком, но и
замечательным клиницистом, внесшим много ценного в учение о болезни.
Сущность болезни И. Е. Дядьковский видел в количественном и
качественном изменении материального субстрата организма и его
физиологических функций, происходящем вследствие нарушения под
действием разнообразных вредоносных факторов «пропорции» между
внутренними силами организма, а также между этими силами и окружающей
средой.
Стремясь к физиологическому пониманию болезни, И. Е.
Дядьковский прямо указывал, что механическое суммирование симптомов еще не
дает представления о болезни в ее научном понимании и что врач
должен рассматривать каждый симптом с учетом состояния всего организма
как единого целого, находящегося в тесной взаимосвязи с окружающими
условиями.
Такой синтетический подход к изучению сущности болезни
предполагал учет особенностей жизни каждого больного, связанных с его
возрастом, полом, профессией, бытом, поведением, питанием, влиянием
природных условий и т. п. Выделяя в особую группу влияние профессии
на заболеваемость, И. Е. Дядьковский писал: «Сколько есть родов
жизни, как-то: разных занятий и ремесленников, столько же тело
человеческое может различных расположений к болезни иметь».
И. Е. Дядьковский рассматривал болезнь как процесс общий и
особенно большое внимание уделял роли нервной системы в патологии
организма. Основные принципы созданной им неврогенной теории патогенеза
заболеваний могут быть сведены к следующим: 1) Решающая роль
в реакциях организма на действие болезненных агентов принадлежит
нервной системе. 2) Сила реакции зависит главным образом от степени
как вторичных, так и первичных материальных и функциональных^изме-
нений в нервной системе, от нарушения координирования функций
различных органов со стороны нервной системы. 3) Характер течения
заболевания зависит не только от болезнетворного агента, но и от
общего состояния организма и прежде всего нервной системы, от степени
возбуждения или «онемении» ее. 4) Излишне ускоренная
раздражительность и повышенная чувствительность предрасполагают к более сильному
действию болезнетворного агента, и наоборот. 5) Местного
заболевания быть не может, поскольку «нервная система связывает все части
нашего тела..., ежели произойдет перемена в какой-либо части, то
непременно произойдет перемена и в других частях». Причина вызывает
490

Иистин Евдокимович Дядъковский
следствие, а следствие превращается в причину дальнейшего процесса
в ряде новых областей. 6) Организм отвечает на действие
болезнетворных агентов по «закону качественного раздражения»,
устанавливающему, что «всякое болезнетворное условие, сверх общего своего со
многими другими условиями свойства увеличивать или уменьшать
раздражительность, имеет еще частное сходное только с немногими другими
условиями свойство своим особенным образом изменять качество оной
так, что один и тот же орган и притом в одном и том же субъекте
различные претерпевает в отправлениях своих качественные изменения,
смотря по разности самих условий как из числа увеличивающих, так и
уменьшающих раздражение».
Исходя из этих положений, И. Е. Дядьковский предложил свою
классификацию болезней. Принимая широко распространенное деление
болезней на материальные и динамические, И. Е. Дядьковский
указывал на условность такого деления, ибо «всякая болезнь в отношении
к своей сущности, не что иное есть, как уклонение телесной материи от
своей нормы или в количестве ее, или в составе ее и строении, и все
динамические в ней уклонения, не что иное суть, как произведения из
сего материального уклонения». Даже так называемые душевные болезни
И. Е. Дядьковский в соответствии со своими материалистическими
взглядами объяснял расстройством или «деятельности, или организации
мозга», и взамен распространенного термина «душевные болезни»
предложил именовать их «болезнями ума», тем самым отвергая
господствовавшие тогда идеалистические представления и спекулятивные теории
в психиатрии.
В основу своей классификации И. Е. Дядьковский положил
принцип целостности организма и его связи со средой при ведущей роли
нервной системы. Все болезни он разделил на две большие группы:
«1) такие, кои сопровождаются припадками, явственно
обнаруживающими возвышенное состояние нервной системы, противодействующей
другим системам; 2) такие, кои сопровождаются припадками,
показывающими уменьшенную деятельность нервной системы. Болезни
первого рода называются лихорадочными, а второго — нелихорадочными».
Причиной лихорадочных заболеваний И. Е. Дядьковский считал
прямое или рефлекторное раздражение нервной системы, а через нее
кровеносной, болезнетворными агентами. Это положение очень близко
к неврогенной теории лихорадки, получившей дальнейшее развитие в
трудах С. П. Боткина. Каждый отдел заболеваний И. Е. Дядьковский
разделил на классы, порядки, семейства на основании существенных,
характерных признаков. В силу недостаточного развития медицинской
науки И. Е. Дядьковскому не удалось установить этиологического
принципа в классификации болезней. Однако несмотря на это,
классификация И. Е. Дядьковского была значительно прогрессивнее
классификации зарубежных ученых Сагара, Куллена и Пинеля.
Закономерным завершением воззрений И. Е. Дядьковского на
болезнь была разработанная им система лечения. Счастливо сочетая в
своем лице теоретика и практического врача, он видел смысл врачебной
деятельности в умении предупреждать болезни и бороться за
долголетие человека. Не удовлетворяясь примитивными эмпирическими
способами лечения, которыми пользовались его современники, он стремился
491

Иустин Евдокимович Дядъковский
к созданию рациональной терапии, основанной на знании законов
развития болезни и физиологических мер защиты и противодействия,
присущих человеческому организму.
Уже в своей диссертации, отвергая представление, согласно
которому все в природе делится на вредное и полезное для человека,
И. Е. Дядьковский писал, что «существенного различия вещей
относительно их пользы, вреда и безполезности нет, и что одна и та же вещь,
без сомнения, может быть для нас и полезною, вредною, и
бесполезною, и что, наконец, целая природа, взятая с хорошей стороны, может
быть рассматриваема как собрание лекарств». Исходя из этой точки
зрения, И. Е. Дядьковский доказывал, что так называемая
«целительная сила природы» не может считаться чем-то таинственным и
непостижимым, а является свойством человеческого тела, «по которому оног
при определенном внутреннем своем состоянии и соответствующих ему
внешних условиях, так изменяется или в массе материи своей, или в
составе и строении ее, равно как и в самих происходящих оттуда силах
своих, что отправления его улучшаются и, таким образом, жизнь и
здоровье его совершенствуются; при несоответственных же, напротив,
условиях так изменяется, что жизнь и здоровье его упадают и
уничтожаются». Отсюда при лечении надо учитывать, что «самые необходимые
вещи, каковы: пища, питье, одежда и другие предметы, нас
окружающие, в известных случаях могут и должны быть рассматриваемы или
как лекарства, или как яды», и следует создавать такие условия,
которые оказывают благотворное влияние на организм.
С этой целью И. Е. Дядьковский рекомендовал и сам широко
применял диетическое, физиотерапевтическое и курортологическое лечение.
В его трудах содержатся многочисленные указания на употребление с
лечебной целью овощей, фруктов, молока, кумыса, минеральных вод,
на применение разных видов массажа, сухого трения, растираний со
спиртами, местного тепла, холодных водных процедур и т. д.
Будучи большим знатоком народной, медицины, И. Е.
Дядьковский использовал средства минерального, растительного и животного
происхождения. При этом он, избегая сложной и путаной рецептуры,
обычной для его современников, и шаблонных прописей, большое
внимание обращал на строгую индивидуализацию лечения больных, так
как, по его мнению, действие любого вещества на организм зависит не
только от свойств этого вещества, но и от природы, и состояния самого
организма. «Может ли лекарство,— писал И. Е. Дядьковский,—
которое употребим в известном случае и в определенном количестве,
приносить нам желаемую пользу, если при этом не будем обращать
внимания на свойство болезней, на их происхождение, причины и периоды,
на различие частей пораженных, на телосложение больных и на
наследственное тому предрасположение, на климат, возраст, пол, пищу и
питье, на образ жизни и ее внешние условия, на привычку или
непривычку, словом, если не будем обращать никакого внимания ни на
показания, ни на противопоказания? Нет.»
И. Е. Дядьковский видел одну из важнейших задач врача в
воздействии на нервную систему с целью стимуляции защитных сил организма.
В особый раздел он выделил лечение путем воздействия на психику
больного и предложил ряд психотерапевтических способов лечения.
492

Иустин Евдокимович Дядъковский
Уже современники И. Е. Дядьковского, хотя, естественно, и не в
полной мере, но сознавали значение его научной деятельности. Так,
еще в 1855 г. профессор физиологии И. Т. Глебов отмечал, что «учение
Дядьковского должно быть отнесено к числу таких явлений в истории
науки, которые невольно возбуждают удивление. Дядьковский учился
медицине с 1809 по 1812 г. у стариков из школы прошлого столетия.
Поэтому он не мог отсюда вынести других понятий кроме
эмпирических, всегда и везде пользовавшихся правом гражданства, и
отвлеченных, трансцендентальных, господствовавших в то время в Германии.
Но учение, которое излагал Дядьковский в своих лекциях и начала
которого обнародовал печатно в своей диссертации еще в 1816 г., не
носит на себе ни малейшей тени ни эмпиризма, ни трансцендентализма,
напротив, оно есть естественноисторическое, опытно-рациональное,
которое он выработал, так сказать, из себя, т. е. из собственных
наблюдений и исследований натуры силою своего таланта. Это учение,
основанное им тогда, теперь более и более подтверждается в началах своих
всеми открытиями, сделанными после того в области естественных
наук. Учение Дядьковского, учение самостоятельное, может быть названо
физико-химическим учением. Дядьковский был глубокомыслящий
физик и химик в медицине, врач-философ».
Несмотря на то, что при жизни И. Е. Дядьковского увидели свет
только восемь из его трудов, а после его смерти был опубликован
(в 1845—1846 гг.) лишь его двухтомный курс частной терапии и
переизданы в переводе на русский язык диссертация и «Система болезней»,
в то время как более десяти его важных работ оставались в рукописях
и изданы были уже только в наше время, его научная деятельность
нашла широкий отклик среди русской интеллигенции и оказала
значительное влияние на формирование мировоззрения передовых людей
20—30-х годов XIX в. и развитие медицины в России. Идеи И. Е.
Дядьковского пробивали себе дорогу не только с помощью печатного
слова, но еще больше путем живого общения со слушателями и учениками
и прямого воздействия на направление деятельности отдельных ученых,
а через них и на общее течение научной мысли в нашей стране.
Большую роль в пропаганде идей И. Е. Дядьковского сыграл его
ученик и последователь адъюнкт-профессор Московской
медико-хирургической академии и Московского университета К. В. Лебедев,
одновременно с И. Е. Дядьковским отстраненный от преподавания. Он
опубликовал ряд интересных работ по общей патологии и другим
вопросам медицины, в которых популяризировал взгляды своего учителя,
переиздал некоторые его труды и напечатал первую биографию
И. Е. Дядьковского. В 1834 г. К. В. Лебедев выступил в «Ученых
записках Московского университета» со статьей «О жизни», в которой, в
свете идей И. Е. Дядьковского, подверг резкой критике витализм и
идеалистическую натурфилософию и пытался ответить на вопрос, в чем
состоит сущность жизни. Статья имела подзаголовок: «Письмо
профессору М. А. Максимовичу». Это не было случайностью. М. А.
Максимович— известный ботаник первой трети XIX в., один из ранних
сторонников идеи развития и талантливый популяризатор
естествознания — в начале своей научной деятельности под влиянием молодого
М. Г. Павлова увлекся шеллингианской натурфилософией. В середине
493

Иустин Евдокимович Дядъковский
20-х годов он близко сошелся с И. Е. Дядьковским. С этой поры
начался его быстрый отход от идеалистической натурфилософии и
превращение из последователя М. Г. Павлова (раннего периода его
творчества) в критика шеллингианства. Такое быстрое изменение воззрений
ученого может показаться загадочным, или, по крайней мере,
удивительным. Но оно не было ни тем, ни другим. Оно несомненно было в
значительной мере результатом того толчка, который дал направлению
мысли М. А. Максимовича И. Е. Дядьковский.
Одним из слушателей И. Е. Дядьковского в Московской медико-
хирургической академии был К. Ф. Рулье, ставший впоследствии
выдающимся естествоиспытателем и просветителем, замечательным
биологом-эволюционистом додарвиновского времени.
Большое влияние на развитие научной мысли в России И. Е.
Дядьковский оказал через своего ученика и последователя проф. И. Т. Гле-
бова (1806—1884 гг.). В 1844 г. лекции И. Т. Глебова посещал
А. И. Герцен. В своем дневнике он отмечал, что почерпнул из них
массу ценных фактов, мыслей и взглядов на природу, а современники с
этими посещениями аудитории Глебова, где Герцен близко
познакомился с новым поколением русских естественников, даже связывали, явно
преувеличивая, конечно, переход А. И. Герцена на позиции
воинствующего материализма и углубление его расхождений с Т. Н. Грановским
и некоторыми другими его прежними друзьями.
В начале 50-х годов XIX в. лекции И. Т. Глебова слушал
И. М. Сеченов, с благодарностью вспоминавший впоследствии своего
учителя. Учеником И. Т. Глебова был также С. П. Боткин. Уже будучи
известным ученым, он писал о важной роли И. Т. Глебова в воспитании
русских физиологов и медиков.
Так, через И. Т. Глебова намечается преемственная связь идей и
устремлений И. Е. Дядьковского, пытавшегося в начале XIX в. создать
материалистическую теорию физиологических процессов и на ее основе
обосновать принципы научной медицины, с последующим развитием
физиологии и медицины в нашей стране.
Главнейшие труды И. Е. Дядьковского: Сочинения. Вопросы общей патологии,
М., 1954 (Содержание: Рассуждение об образе действия лекарств на человеческое
тело, Программа о патологии, Патология общая, Симптоматология, Статьи о холере);
Избранные сочинения, М., 1958 (Содержание: О настоятельной необходимости в
наше время изучения медицины всеми просвещенными людьми. Общая терапия,
Система болезней, Практическая медицина, Лекции частно-терапевтические, Каталог
библиотеки Московской медико-хирургической академии).
О И. Е. Дядъковском: М а й с т р а х К. В., Русские врачи-мыслители,
«Советский врачебный сборник», вып. 3, 1946; Микулинский С. Р., И. Е.
Дядьковский. Мировоззрение и общебиологические взгляды, М., 1951; Шилинис Ю. А.,
Врач-философ И. Е. Дядьковский, Л. 1951; Соболь С. Л., И. Е. Дядьковский —
русский материалист-биолог начала XIX века, «Труды института истории
естествознания АН СССР», т. V, М., 1953; Лушников А. Г. И. Е. Дядьковский и
клиника внутренних болезней первой половины XIX века, М., 1953; История
естествознания в России, т. I, ч. 2. М., 1957; Микулинский С. Р.. Развитие общих
проблем биологии в России (Первая половина XIX века), М., 1961.

Николай %вановиг
ММРОГОВ
1810 - 1881
мя гениального русского ученого, врача и общественного
деятеля Николая Ивановича Пирогова известно не только
медицинскому миру, но и всем культурным людям нашей
страны. Н. И. Пирогов в истории медицины занимает
такое же место, какое Д. И. Менделеев в истории химии,
И. М. Сеченов и И. П. Павлов в истории физиологии,
Н. И. Лобачевский в истории математики.
Николай Иванович Пирогов родился в Москве 25 ноября 1810 г. в
семье майора, служившего в интендантстве.Отец Н. И. Пирогова
старался дать детям лучшее по тому времени образование; семья его была
дружной и культурной. Однако смерть отца и несколько других
несчастных происшествий привели к разорению семьи Пироговых.
Детские и студенческие годы Н. И. Пирогова прошли в тяжелых
материальных условиях.
Уже в семи-восьмилетнем возрасте Н. И. Пирогов читал много
книг, журналов разнообразного содержания; среди книг были
иллюстрированные издания на латинском, немецком, французском языках.
495

Николай Иванович Пирогов
Большое впечатление на Н. И. Пирогова произвели сочинения
Н. М. Карамзина.
По совету профессора Московского университета Е. О. Мухина,
хирурга, физиолога и анатома — хорошего знакомого семьи Пироговых,
Н. И. Пирогов поступил в 1824 г. на медицинский факультет
Московского университета. Студенческие годы будущего ученого проходили в
условиях, весьма неблагоприятных для развития науки. В стране
свирепствовала самодержавная реакция. Публично раздавались
требования мракобесов прекратить «мерзкое и богопротивное употребление
человека, созданного по образу и подобию творца, на анатомические
препараты». В Казани дело дошло до «предания земле» всего
анатомического кабинета: все препараты, сухие и в спирте были помещены в
гробы и после панихиды с процессией отнесены на кладбище. Это было в
XIX в., хотя еще в начале XVIII в. Петр I сам занимался
анатомией и купил в Голландии за высокую цену анатомические
препараты, сохранившиеся частично и до настоящего времени. В
университете преподавание анатомии велось не на трупах, а например, на
платках, подергиванием за края которых изображались функции
мышц.
За все студенческие годы Н. И. Пирогов видел на живом человеке
лишь две операции сечения мочевого пузыря и одну ампутацию голени,
а сам ни одной операции не только на живом, но и на трупе не сделал.
В таких условиях в единственной хирургической клинике университета
обучался будущий знаменитый хирург. Да и, по собственному
признанию Н. И. Пирогова, в этот период у него еще не было интереса к
хирургии: он стремился стать физиологом, и это не случайно.
Пробуждение интереса к естествознанию и экспериментальной физиологии
чрезвычайно характерно для передовых течений науки и общественной мыс*
ли первой половины XIX в. «Одна из главных потребностей нашего
времени,— писал А. И. Герцен,— обобщение истинных, дельных
сведений об естествознании... невозможно без естествоведения воспитать
действительно мощное умственное развитие.» Клод Бернар
подчеркивал: «Врач будущего — это врач-экспериментатор».
Позднее Н. И. Пирогов вспоминал, как еще студентом он
занимался экспериментированием; он писал: «Если, например, внесешь кусок
эластического зонда в шейную вену собаки и оставишь его там, то
около него образуется вокруг сгусток... Это я знал давно уже из моих
студенческих опытов над животными». Экспериментировал Н. И.
Пирогов и в Дерпте, где проходили первые годы его научной и врачебной
работы: «Приехав в Дерпт, я бросился, очертя голову,
экспериментировать».
В университете, в студенческой среде Н. И. Пирогов усвоил
демократические прогрессивные убеждения, которые у него оставались в
течение всей жизни. Студенты, с которыми он общался, живо обсуждали
стихи Пушкина, откровенно высказывали атеистические и радикальные
взгляды. Вначале это поражало юношу, но в то же время заставляло
задумываться о доле и судьбах своего народа. Под влиянием
радикальных настроений, господствовавших среди передовой части студенчества,
складывался Пирогов-гражданин, враг всего реакционного в жизни
общества и догматизма в научной деятельности.
496

Николай Иванович Пирогов
Несмотря на недостатки в преподавании, Н. И. Пирогов ценил
университет и его лучших профессоров, сумевших в трудных условиях
отстаивать интересы науки и просвещения.
Окончив медицинский факультет в 1828 г., Н. И. Пирогов, в числе
наиболее способных студентов, был направлен в Дерптский институт
для подготовки к профессорскому званию.
В 1832 г. Н. И. Пирогов блестяще защитил диссертацию «О
перевязке брюшной аорты» и получил диплом доктора. Вскоре диссертация
была переведена с латинского на немецкий язык и напечатана в
Германии. В 1833 г. Н. И. Пирогов с другими молодыми врачами получил
командировку в Берлин, где в течение двух лет знакомился с
состоянием хирургии, посещая клиники крупных хирургов — Грефе, Ланге-
бека, Диффенбаха. Эти годы были периодом расцвета операционной
техники. Операции, которые производятся теперь в 20—30 и более
минут, тогда производились в две-три минуты. К этому хирургов
побуждала крайняя болезненность операций, так как не было ни наркоза, ни
местного обезболивания.
Отдавая должное техническому мастерству немецких хирургов,
Н. И. Пирогов в своих воспоминаниях отмечает, что многие
западноевропейские хирурги недооценивали значение глубокого знания анатомии
и физиологии и умения применить эти знания для развития хирургии.
«Анатомия чисто описательная никогда, однако же, не была предметом
моих анатомических исследований,— писал Н. И. Пирогов,— и главная
цель моих анатомических исследований была всегда приложение их к
патологии, хирургии или по крайней мере к физиологии...» «...ловко
сделанная хирургическая операция еще не дает права на звание
опытного клинициста.» Н. И. Пирогов выступил глашатаем анатомо-физио-
логического направления в хирургии. Его труды в этом направлении
открывали новую эпоху.
В 1835 г., по окончании командировки, Н. И. Пирогов направился
в Москву, где должен был занять кафедру в Московском университете.
Но в Москве кафедра хирургии была предоставлена его товарищу по
работе в Дерпте — Ф. И. Иноземцеву. Н. И. Пирогов тяжело
переживал несбывшуюся мечту быть профессором в Москве и часто об этом с
горечью вспоминал. Он вернулся в Дерпт, где с блеском проявил
изумительное мастерство хирурга, удивляя всех своими смелыми
операциями. Слава Н. И. Пирогова как «чудесного доктора» росла. Клиника
была переполнена ожидавшими его лечения. Проф. Мойер, оценивший
талант и блестящие знания своего ученика, предложил коллегии
профессоров предоставить Н. И. Пирогову кафедру хирургии. 26-летний
Пирогов становится руководителем кафедры хирургии в Дерптском
университете. После прочтения пробной лекции Н. И. Пирогов был в
1836 г. утвержден профессором.
За пятилетний период профессорской деятельности в Дерпте
популярность Н. И. Пирогова как хирурга-клинициста и анатома
чрезвычайно возросла. Изданные им за этот период капитальные научные
труды — «Анналы Дерптской хирургической клиники»,
«Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций», являвшиеся
подлинным украшением медицинской науки,— укрепили его авторитет как
крупнейшего ученого и обессмертили его имя в России и Европе.
497

Николай Иванович Пирогов
С целью изучения постановки хирургии за границей Н. И.
Пирогов отправился в Париж осмотреть лучшие клиники. Посетив
знаменитого Вельпо, он застал его за чтением своей монографии, о которой
Вельпо дал очень лестный отзыв. Из Парижа Н. И. Пирогов уехал
разочарованным, так как практическая работа в больницах была
неудовлетворительна, смертность среди больных очень высока.
В 1841 г. Н. И. Пирогов получил приглашение в Петербург на
кафедру хирургии в Медико-хирургическую, ныне Военно-медицинскую
академию, где по его инициативе была создана клиника Госпитальной
хирургии и госпиталь при ней на 1000 коек. Одновременно Н. И.
Пирогов в течение ряда лет был профессором патологической анатомии и
основал в Академии патолого-анатомический музей, которому передал
свою коллекцию препаратов.
В 1841 г. вышла монография Пирогова «О перерезке ахиллова
сухожилия как оперативно-ортопедическом средстве лечения». В этой
работе, поставленной экспериментально, была блестяще доказана
регенерация тканей.
Несмотря на омрачавшие жизнь Н. И. Пирогова столкновения в
Медико-хирургической академии с интриганами, клеветниками и
казнокрадами, несмотря на то, что трудиться ему приходилось в
неблагоприятных, вредных для здоровья условиях (анатомический театр
находился в полуподвальном, непроветриваемом помещении и освещался лишь
масляной коптилкой, а это все сильно подрывало его здоровье),
петербургский период был периодом дальнейшего расцвета деятельности
Н. И. Пирогова. В этот период он написал «Полный курс прикладной
анатомии человеческого тела» (1843—1845 гг.), провел замечательные
работы по проверке физиологических действий эфирного и
хлороформного наркоза, открытых в 1846—1847 гг.
В 1850 г. Н. И. Пирогов издал работу «Анатомические
изображения наружного вида и положения органов, заключающихся в трех
главных полостях человеческого тела». В работе «Топографическая
анатомия по распилам через замороженные трупы» (4 тома), написанной в
1851 —1854 гг., он ввел новый способ анатомического исследования
человеческого тела. Этот метод обессмертил имя Пирогова. Он и
сейчас является основным при изучении и преподавании топографии
органов.
Едва раздались первые залпы Крымской войны, Н. И. Пирогов
подал рапорт с просьбой командировать его в действующую армию.
Вскоре Н. И. Пирогов во главе группы врачей и сестер милосердия
выехал в действующую армию в Севастополь, где самоотверженно
работал в госпиталях. Заслуга привлечения женщин к уходу за ранеными
на театре военных действий принадлежит Н. И. Пирогову.
Популярность его быстро росла, особенно среди солдат. У него учились врачи
не только оперировать, но и администрировать, заражаясь
энтузиазмом великого хирурга. Участвуя в Севастопольской обороне, он провел
огромную работу по организации помощи раненым. Н. И. Пирогов
разработал вопросы группировки, распределения, эвакуации и лечения
раненых. Особо тщательно изучил он условия оперативного
вмешательства в военно-полевой обстановке и рационализировал методику
операций.
498

Николай Иванович Пирогов
В 1856 г. Пирогов, раздраженный неблаговидным поведением
сановников-реакционеров и консервативной части профессоров
Петербургской медико-хирургической академии, уходит в отставку, отказавшись
навсегда, еще в расцвете сил (ему было 46 лет), от работы в клиниках
и преподавания.
В 1856 г., по возвращении из Севастополя в Петербург, Н. И.
Пирогов, увлеченный общим либеральным движением, выпускает
педагогическую статью «Вопросы жизни». Хотя не все положения этой статьи
были на высоте требования передовой русской интеллигенции того
времени, тем не менее статья произвела огромное впечатление. Под
влиянием общественного мнения, Н. И. Пирогову был предложен пост
попечителя Одесского учебного округа. Со вступлением Н. И. Пирогова в
новую должность «Одесский Вестник», находившийся в ведении
попечителя учебного округа, стал печатать либеральные статьи о всеобщем
равенстве, праве на образование, свободе научного исследования, о
связи политехнического образования с общим и т. д. Начались
столкновения с генерал-губернатором, посыпались доносы, и в 1858 г.
Н. И. Пирогов был переведен на должность попечителя Киевского
учебного округа. На этом посту он пробыл три года. Но и здесь
повторилось то же, что в Одессе. Н. И. Пирогов подал в отставку и в 1861 г.
уехал в свое имение «Вишня» Подольской губернии (ныне Винницкой
области). А. И. Герцен в «Колоколе» писал, что отставка Н. И.
Пирогова «одно из мерзейших дел Александра, увольняющего человека,
которым Россия гордится». Н. И. Пирогов пробыл в «Вишне» не более
года.
В 1862 г. Пирогов выехал за границу в качестве руководителя
группы молодых русских ученых, готовящихся к профессорскому
званию. На этом поприще Н. И. Пирогов также проявил себя как
вдумчивый и чуткий педагог, и много молодых русских юношей,
отправлявшихся для усовершенствования за границу, обязаны ему своими
знаниями. В частности, Н. И. Пирогов первый разгадал в И. И.
Мечникове исключительную одаренность и оказал ему необходимую помощь во
время его второго пребывания за границей.
В этот период Н. И. Пирогов обобщил свой опыт военно-полевой
хирургии и подготовил к печати бессмертный труд «Начала общей
военно-полевой хирургии», вышедший в двух изданиях в 1864 и 1865—
1866 гг. на немецком и на русском языках.
В 1866 г. после выстрела Каракозова снова усилилась реакция и
борьба с свободомыслием. В связи с этим институт профессуры был
закрыт, и Н. И. Пирогов уволен; он возвратился в «Вишню», где и
прожил почти безвыездно последние 15 лет своей жизни, лишь два раза
выезжая на фронт.
В 1870 г. Н. И. Пирогов выехал на театр военных действий
франко-прусской войны в качестве представителя Российского общества
Красного Креста.
В 1877 г. он отправился на театр военных действий
русско-турецкой войны и издал капитальный труд «Военно-врачебное дело и
частная помощь на театре войны в Болгарии в 1877—78 гг.». Последние
три года жизни Н. И. Пирогов прожил в своей «Вишне», занимаясь
врачебной практикой.
499

Николай Иванович Пирогов
В мае 1881 г. Московский университет торжественно праздновал
юбилей 50-летней деятельности Н. И. Пирогова. Художник Репин
изобразил приезд Пирогова в Москву на празднование своего
50-летнего юбилея. Приветствовать Н. И. Пирогова собралось много
иностранных гостей и представителей русской хирургии. В печати — в
России и за границей — юбиляру было посвящено много статей, но за его
спиной уже стояла роковая болезнь. Это обстоятельство, конечно, для
Н. И. Пирогова омрачило торжество. За несколько месяцев до того он
заметил язвочку во рту. Во время юбилея консилиум врачей,
состоящий из Склифосовского, Грубе, Богдановского и др., вынужден был
сообщить ему роковой диагноз: злокачественная опухоль челюсти, и
предложил операцию. Н. И. Пирогов дал согласие, но по настоянию жены
он отправился в Вену к знаменитому Бильроту. Последний подтвердил
диагноз, но опухоль уже стала неоперабельной. Вскоре мучительные
боли усилились и 5 декабря 1881 года на семьдесят втором году
жизни Н. И. Пирогов скончался.
Уже больным Пирогов продолжал писать знаменитую
автобиографию «Дневник старого врача», который, как он выразился, писался для
себя, но не без задней мысли, что, может быть, когда-нибудь прочтет и
кто другой. Дневник не был закончен, несмотря на настойчивое
стремление довести его до конца, так как Н. И. Пирогов сознавал свое
безнадежное состояние.
Тело Пирогова было набальзамировано доктором Д. И. Выводце-
вым и положено в склеп в селе Шереметка, где оно сохраняется и в
настоящее время.
По постановлению Правительства СССР усадьба Пирогова
«Вишня», ныне село Пирогово, передана Главному военно-санитарному
управлению Советской Армии, которое открыло здесь музей им. Пирогова.
Заслуги Н. И. Пирогова в развитии мировой и русской медицины
велики и многогранны. В развитии же анатомии и хирургии они
поистине огромны. «При первом прикосновении к своей специальности —
хирургии — он открыл естественно-научные основы этой науки:
нормальную и патологическую анатомию и физиологический
опыт»,—справедливо говорил о Н. И. Пирогове И. П. Павлов.
Н. И. Пирогов заложил основы топографической анатомии. Его
труды «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фиброзных
фасций» (1837 г.) и «Топографическая анатомия» (1852 г.) сразу же
получили мировую известность и оказали огромное влияние на
развитие хирургии и анатомии. Он впервые разработал и применил новые
методы анатомического исследования—распилы замороженных трупов,
высечение отдельных органов из замороженных трупов, что открыло
возможность с небывалой до того точностью установить топографию и
форму органов. Результаты громадного труда над исследованием
распилов замороженных трупов обобщены в его «Топографической
анатомии», содержащей четыре тома рисунков и четыре тетради текста,—
величественный памятник, навсегда обессмертивший имя Н. И.
Пирогова и прославивший русскую медицину.
О том, какой колоссальный труд был положен в основу этой
работы, можно судить хотя бы из следующего. Только за время
пребывания в академии Н. И. Пирогов произвел 12 000 патологоанатомических
500

Николай Иванович Пирогов
вскрытий. В 1848 г. во время холерной эпидемии Пирогов вскрыл
более восьмисот трупов холерных больных и издал в 1849 г. блестящую
по тщательности анализа и документации «Патологическую анатомию
азиатской холеры» с атласом, изданном одновременно на французском
и русском языках.
В 1846 г. он создал при Медико-хирургической академии
Анатомический институт, которым сам заведовал. До настоящего времени
сохраняют свое значение описания фасций, кровеносных сосудов и нервов
человека, выполненные Н. И. Пироговым.
Н. И. Пирогову принадлежат выдающиеся заслуги в изучении,
научном обосновании и применении наркоза. В 1847 г., немедленно после
первых сообщений о применении за границей эфирного наркоза, он
одновременно с А. М. Филомафитским и Ф. И. Иноземцевым,
работавшими в Москве, развернул экспериментальные исследования по
токсикологической, фармакологической, а затем и клинической проверке и
усовершенствованию нового метода. Прежде чем применить наркоз на
человеке, он испытал его на себе. Он первый предложил
прямокишечный метод наркоза. Заслуги Н. И. Пирогова в изучении и
усовершенствовании применения наркоза, разработке методик, дозировки,
выяснении показаний и противопоказаний общепризнаны. В клинике
Пирогова впервые был применен хлороформный наркоз. Н. И.
Пирогову, а затем С. П. Федорову принадлежит идея внутривенного
наркоза. В 1847 г. Пирогов впервые в истории медицины применил
эфирный наркоз в массовой военно-полевой практике. Впоследствии во
время Крымской войны он произвел в Севастополе в фронтовых условиях
около 10000 операций с применением обезболивания.
Изучив самостоятельно многие отделы хирургии, он дал новое
толкование многим патологическим процессам. Прекрасный клиницист, он
гениально раскрыл сущность многих патологических состояний и дал их
классические описания.
Н. И. Пирогов является основоположником военно-полевой
хирургии. В основу ее он положил богатый собственный опыт участника
четырех войн: кавказской, крымской, франко-прусской, русско-турецкой.
Он первый ввел не только в России, но и в Европе оказание частной
помощи на войне.
Н. И. Пирогов ввел лечение поврежденных конечностей гипсовой
повязкой. Гениальный хирург, еще при первом столкновении с
военно-полевой хирургией во время Кавказской экспедиции, пришел к
выводу о решающем значение строгого покоя (обездвиживания) при
огнестрельных переломах костей. Там впервые в военно-полевых условиях
он применил неподвижную крахмальную повязку, но он убедился, что
повязка эта очень далека от совершенства. Испытал Пирогов с этой
целью и гуттаперчевые шины. Помог случай. За полтора года до
Севастопольской войны Н. И. Пирогов обратил внимание на свойства гипса,
он увидел у скульптора действие гипсового раствора на полотно и
убедился, что гипсовая повязка может найти огромное применение в
военно-полевой хирургии. Свои соображения об этом он высказал в печати
в 1851 г. Много лет спустя Н. И. Пирогов с гордостью писал:
«Благодеяния анестезирования и этой гипсовой повязки в военно-полевой
практике доказаны были нами на деле прежде других наций».
501

Николай Иванович Пирогов
Великий хирург, он не только обладал исключительной техникой,
но и создал свои собственные методы операций. Он был автором остео-
пластической операции, при которой благодаря сохранению пяточной
кости при ампутации голени культя становится хорошо опорной, и
больной может ходить, опираясь на собственную ногу. «Операция Пирогова
бессмертна,— говорил известный русский хирург и ученый В. И.
Разумовский,— она будет существовать и не заменится ничем, пока будет
существовать человеческий род и хирургическое искусство.» Эта
операция, называемая, как и многие другие, именем Пирогова, послужила
основой для дальнейшего развития костно-пластической хирургии. Для
остановки кровотечения при ранениях крупных сосудов Н. И. Пирогов
многократно применял их перевязку. Эта операция применяется
широко и сейчас.
Н. И. Пирогов дал точный анализ местной и общей реакции
организма на травму. Он подчеркивал значение, помимо местного
лечения, также и общего лечения раненых — санитарно-гигиенических
условий, диеты и др. Н. И. Пирогов указал на значение дрожжей,
моркови, рыбьего жира при лечении раненых и больных. Он изучил
тромбофлебиты, сепсис, выделил особую форму «раневой чахотки», как
форму раневого истощения и сепсиса.
Н. И. Пирогов дал классическое описание шока, которое вошло во
все учебники хирургии и является непревзойденным и в настоящее
время. Изучил он сотрясение мозга, местную асфиксию тканей, газовый
отек, кишечную непроходимость и т. д.
Еще не была создана бактериология, не была разработана
антисептика, а Пирогов прихменял ряд антисептических средств (камфорный
спирт, хлористую воду, йод и др.). Он близко подошел к современным
представлениям о профилактике раневой инфекции. Убедившись, что не
воздух — причина заражения и нагноений ран, а загрязненные
предметы: белье, перевязочный материал и др., а также скученность раненых,
Н. И. Пирогов предложил ряд мероприятий для борьбы с этим бичом
современной ему хирургии.
В кратком очерке трудно даже перечислить вопросы, которыми как
хирург занимался Н. И. Пирогов: операции зоба, удаление
злокачественных опухолей, операции на прямой кишке, туберкулез яичка и т. д.
Нельзя не вспомнить в наши дни, когда в медицине получило широкое
развитие и применение учения И. П. Павлова, заслуг Пирогова в
оценке им роли нервной системы в патологии, его внимания к учету
индивидуальности раненого к методам воздействия на нервную систему
больного.
Н. И. Пирогов как врач пользовался исключительной
популярностью. Его практика с первых дней самостоятельной работы была
громадна. Это был поразительно бескорыстный труженик. В числе его
пациентов были люди всех классов: от бедного крестьянина до членов
царской фамилии. Часто Н. И. Пирогов добивался успеха там, где
другие хирурги его не имели. Известно, что в 1862 г., когда лучшие
европейские хирурги не могли определить местонахождение пули в теле
итальянского революционера Гарибальди, раненого при Аспромонте,
был приглашен Н. И. Пирогов. Он извлек пулю из ноги Гарибальди и
вылечил его.
502

Николай Иванович Пирогов
Н. И. Пирогов неустанно стремился совершенствовать медицинское
образование в России. Он был талантливым профессором хирургии и
патологической анатомии. Он ввел демонстрации препаратов, добился
организации госпитальных клиник, приближающих студентов к
практике. Он был честным и искренним учителем научной молодежи. Пи-*
рогов говорил: «Для учителя такой прикладной науки, как медицина,
имеющей дело прямо со всеми атрибутами человеческой натуры (как
собственного я, так и другого чужого я)..., необходима, кроме научных
сведений и опытности, еще добросовестность, приобретенная только
трудным искусством самосознания, самообладания и знания
человеческой натуры. В бытность мою за границей я достаточно убедился, что
научная истина далеко не есть главная цель знаменитых клиницистов
и хирургов... Было везде заметно старание продать товар лицом. Товар
худой и недоброкачественный продавался за хороший и кому?
Молодежи— неопытной, незнакомой с делом, но инстинктивно ищущей
научной правды... Видев все это, я положил за правило, при первом моем
вступлении на кафедру, ничего не скрывать от моих учеников, и если не
сейчас же, то потом немедля открывать перед ними сделанную мною
ошибку, будет ли она в диагнозе или в лечении. В этом духе я написал
свои „Клинические анналы", описав в подробности все мои промахи и
ошибки, сделанные при посещении больных, и не щадя себя».
Впоследствии И. П. Павлов по поводу этого труда Пирогова писал: «Первым
его профессорским подвигом было издание его „Клинических анналов".
Такая беспощадная, откровенная критика к себе и к своей
деятельности едва ли встречается где-нибудь еще в медицинской литературе.
И это — огромная заслуга».
Н. И. Пирогов был не только гениальным и разносторонним
врачом, хирургом и ученым, но и выдающимся педагогом. Он охватил в
своих педагогических статьях широкий круг проблем воспитания,
обучения и организации низшего, среднего и высшего образования. Многие
из его выступлений по этим вопросам, в особенности его статья
«Вопросы жизни», относящаяся к 1856 г., вызвали в стране большой
общественный отклик. Н. И. Пирогов был решительным противником
ограничения права на образование представителей низших сословий и нерусских
национальностей, защитником женского образования. Он высказывался
против ранней специализации, доказывал значение
общеобразовательной школы, отстаивал наглядный метод обучения и т. д. О
педагогических взглядах Пирогова лестно отзывался Н. Г. Чернышевский,
который говорил, что, в сущности дела, о коренных вопросах
образованному человеку невозможно думать не так, как думает Пирогов.
Н. А. Добролюбов указывал, что «Вопросы жизни» «поразили всех
светлостью взгляда и благородным направлением мысли автора, и
пламенной живой диалектикой и художественным представлением
затронутого вопроса». Добролюбов отмечал также, что все, читавшие статью»
от нее в восторге, что «сочувствие публики к такой статье имеет
глубокий святой смысл». Высоко оценивал педагогические взгляды Пирогова
К. Д. Ушинский.
Вместе с тем во взглядах на воспитание и обучение сильно
сказалась ограниченность философского мировоззрения Пирогова;
непоследовательность и половинчатость, свойственная либералам. Это прояви-
503

Николай Иванович Пирогов
лось, в частности, в его отношении к религии и в особенности в
допущении им, хотя и со всякими оговорками, правомерности прибегать к
телесным наказаниям как средству воспитания учащихся. Последнее
обстоятельство вызвало гневный протест со стороны революционных
демократов, ярко выраженный Н. А. Добролюбовым. Н. И. Пирогов был
врагом шовинизма и расизма, защитником угнетенных национальностей
царской России.
Преследуемый реакционерами и завистниками, травимый
верноподданическими журналистами, Н. И. Пирогов проявил большую волю и
мужество в защите своих взглядов, подлинную любовь к родине и
простому человеку.
Значение Н. И. Пирогова в медицине настолько велико, что
известный русский хирург В. А. Оппель считал возможным делить историю
русской хирургии на два периода: до Пирогова и после него,
аналогично принятому большинством ученых делению ее на периоды — до и
после Листера. В. А. Оппель писал о Н. И. Пирогове: «Его научные
взгляды так подчас глубоки, так проникновенны, что именно их надо
пересмотреть, сообразно с современным состоянием науки, в них можно
найти объяснение того, что еще требует объяснения».
Несмотря на 20 лет профессуры в Дерпте и Петербурге,
непосредственных учеников Н. И. Пирогова, которые возглавили бы потом
кафедры, было немного. К их числу принадлежит выдающийся профессор
хирургии в Киеве В. А. Караваев. Он создал крупную школу хирургов,
сделавших много для развития хирургии. Ее представителями были
Е. И. Богдановский, П. П. Пелехин, С. П. Коломнин, Л. Л. Левшин,
Е. С. Павлов, П. Ф. Лесгафт и др., занявшие кафедры в Петербурге,
Москве, Киеве и Казани. Все русские хирурги, работавшие после
Пирогова, считали себя его учениками.
В тяжелой обстановке жил и трудился Н. И. Пирогов. «Много
надо иметь духовных сил,— пишет В. И. Разумовский,— а главное любви
к науке и родине, чтобы не задохнуться в этой убийственной
атмосфере, чтобы так много работать и при этом еще вести борьбу с
окружающими темными силами. И он боролся; будучи сбит с одной позиции, он
тотчас же занимал другую...
В борьбе он не погиб... во мраке глубокой тьмы невежества, во
мраке российской ночи яркой звездой засиял гений Пирогова на
русском небе, и сияние этой звезды, лучезарный блеск был виден за
пределами России. Еще при жизни Николая Ивановича ученый
европейский мир признал его, и признал не только великим ученым, но в
известных областях своим учителем, своим вождем... Пирогов — наша
русская гордость и прежде всего гордость русских врачей.»
Главнейшие труды Н. И. Пирогова: Хирургическая анатомия артериальных
стволов и фиброзных фасций, Дерпт, 1837; Полный курс прикладной анатомии
человеческого тела, СПб., 1843—1848; Практические и физиологические наблюдения над
действием паров эфира на животный организм, СПб., 1847; Патологическая анатомия
холеры, СПб., 1849, 1850; Анатомические изображения наружного вида и
положения органов, заключающихся в трех главных полостях человеческого тела, СПб., 1850;
Топографическая анатомия, иллюстрированная распилами, проведенными через замо«
роженное тело человека в трех направлениях. СПб., 1852—1859; Костнопластическое
удлинение костей голени при вылущении стопы, «Военно-медицинский журн.», 1854;
Налепная алебастровая повязка в лечении простых и сложных переломов и для транс-
504

Николай Иванович Пирогов
порта раненых на поле сражения, СПб., 1854; Начала общей военно-полевой хирургии,
взятые из наблюдений военно-госпитальной практики и воспоминаний о Крымской
войне и Кавказской экспедиции, Дрезден, 1865—1866; Военно-врачебное дело и
частная помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877—
1878 гг., СПб., 1879; Сочинения в 2-х томах: т. 1—Вопросы жизни. Дневник
старого врача, т. 2 — Статьи и заметки, СПб., 1887; Севастопольские письма, СПб., 1899;
Начала военно-полевой хирургии, М., 1945; Севастопольские письма и воспоминания,
М., 1950; Костнопластическое удлинение костей голени при вылущении стопы, М.,
1952; Избранные педагогические сочинения, М., 1953; Собрание сочинений в 8
томах, М., 1957—1962.
О Н. И. Пирогове: Бертенсон И. В„ Николай Иванович Пирогов, СПб.,
1881; М а л и с Ю. Г., Н. И. Пирогов. Его жизнь и научно-общественная
деятельность, СПб., 1893; Ильинский А. К., Памяти Н. И. Пирогова, Юрьев, 1905;
Разумовский В. И., Николай Иванович Пирогов. Его жизнь, деятельность и
мировоззрение, СПб., 1907; Павловский А. Д., Н. И. Пирогов как
военно-полевой хирург и как гуманист в военно-санитарном деле, Киев, 1911;
Казанский М. В., Николай Иванович Пирогов. Его жизнь и деятельность, Казань, 1912;
Оппель В. Н., История русской хирургии, Вологда, 1923; Куше в Н. В.,
Н. И. Пирогов как терапевт, 1927; Волков В., Н. И. Пирогов, Днепропетровск,
1931; Ушаренко И. П., Пирогов, Л., 1949; Б у р д е н к о Н. Н., Н. И. Пирогов —
основоположник военно-полевой хирургии, в кн.: Н. И. Пирогов, «Начала общей
военно-полевой хирургии», т. I, М., 1941; Даль М. К., Н. И. Пирогов. Его патоло-
гоанатомические наблюдения и исследования, Госиздат Укр., 1947; Штрайх С. Я.,
Н. И. Пирогов, М., 1949; Злотников М. Д., Великий русский хирург Н. И.
Пирогов, Иваново, 1950; Красновский А. А., Педагогические идеи Пирогова, М.,
1950; Корнеев В. М., Великий русский хирург и анатом Н. И. Пирогов, Л., 1952;
Колесов В. И., Страницы из истории отечественной хирургии, М., 1953; 3 а б-
л у д о в с к и й П. Е., Развитие хирургии в России в XIX веке. Н. И. Пирогов, М.,
1955; Якобсон С. А., Н. И. Пирогов и зарубежная медицинская наука, М., 1955;
Геселевич А. М., Научное, литературное и эпистолярное наследие Н. И.
Пирогова, М., 1956; Геселевич А. М. и С м и р н о в Е. И., Н. И. Пирогов, М., 1960;
М а к с и м е н к о в А. Н., Н. И. Пирогов, Л., 1961.

кантон Зковлевиг
КРАССОВСКМШ
1824-1898
нтон Яковлевич Крассовский был одним из выдающихся
русских акушеров XIX в. Созданное им классическое
руководство по оперативному акушерству по праву называли
«славой русской медицинской науки».
Антон Яковлевич Крассовский родился 18 марта 1821 г.
в г. Слуцке (6. Минская губерния). Он происходил из так
называемых «вольноотпущенных», сильно нуждался, но,
несмотря на это, ему удалось успешно закончить гимназию, а затем
Петербургскую Медико-хирургическую академию, где с большим
увлечением занимался под руководством Н. И. Пирогова.
По окончании академии А. Я. Крассовский был назначен
ординатором Красносельского военного госпиталя, но вскоре был
прикомандирован ко второму Военно-сухопутному госпиталю. Ученик Н. И. Пирогова,
руководитель акушерско-гинекологической кафедры проф. А. А. Китер,
предложил ему должность ассистента акушерско-гинекологической
клиники. Трудолюбие, настойчивость и энергия помогли А. Я. Крассовскому
овладеть новой специальностью.
506

Антон Яковлевич Крассовский
В 1852 г. А. Я. Крассовский защитил диссертацию «О разрывах
матки». В этом труде автор изложил особенности диагностики, лечения
и терапии разрывов матки. В конце 1854 г. он получил должность
адъюнкт-профессора по акушерству, гинекологии и детским болезням.
Это положило начало систематической педагогической деятельности
А. Я. Крассовского.
В 1856 г. по ходатайству Медико-хирургической академии он
получил годичную командировку за границу для усовершенствования. Он
посетил многие известные в то время акушерско-гинекологические
клиники Германии, Франции, Австрии, где основательно ознакомился с
деятельностью Сканцони, Дюбуа, Килиана, Брауна, Мартина и др.
А. Я. Крассовский уделил значительное внимание изучению состояния
хирургии, которая не переставала его интересовать всю жизнь. Свои
впечатления и наблюдения он опубликовал в ряде статей и подробном
отчете. Кроме того, им напечатаны три работы, а именно «Об
исследовании матки зондом», что было новостью для того времени, «О лечении
искривлений матки» и «О предохранении разрывов промежности
помощью эпизиотомии».
По возвращении из-за границы А. Я. Крассовский с большим
энтузиазмом и энергией принялся за прерванное преподавание, совмещая
занятия в клинике с практической работой в качестве городского
акушера. После ухода А. А. Китера с кафедры А. Я. Крассовский был
избран ее руководителем и должен был читать как теоретический курс
по гинекологии, акушерству и педиатрии, так и заведовать
соответствующими тремя клиниками.
К началу 60-х годов вокруг А. Я. Крассовского сгруппировалось
большое число талантливых молодых ученых. Это позволило ему
произвести реорганизацию работы кафедры. Он поручил теоретическое
преподавание В. М. Флоринскому, а детскую клинику — И. И. Радецкому.
В своем ведении он оставил академическую акушерско-гинекологическую
клинику и женское терапевтическое отделение госпиталя. Благодаря
этому А. Я. Крассовский получил возможность сосредоточиться на
разработке оперативного акушерства и гинекологии. Его имя стало широко
известно в России и за границей как смелого и выдающегося хирурга.
Научно-литературное наследие А. Я. Крассовского значительно;
особенно много работ оставила его школа.
В своих научных исследованиях А. Я. Крассовский наибольшее
внимание уделял акушерству, а также отдельным вопросам гинекологии,
в частности борьбе с акушерским травматизмом, развитию акушерско-
гинекологической хирургии. Большое значение имели его работы по
разрывам матки; к этому отделу относятся клинические исследования о
разрывах шейки матки.
Особое место в работах А. Я. Крассовского занимают овариотомии.
Операции овариотомии, т. е. удаления яичников, им посвящено более
десяти работ. В 1884 г. было опубликовано 128 операций, что являлось
большим количеством для того времени. А. Я. Крассовского считают
родоначальником этой операции в России, которую он произвел в 1862 г.
с удачным исходом. В одной из работ по овариотомии имеется атлас
производства этой операции по способу автора, сыгравшего большую
роль для популяризации этого хирургического важного вмешательства.
507

Антон Яковлевич Крассовский
К числу капитальных трудов А. Я. Крассовского относится его
учебник по акушерству, который вышел четырьмя изданиями. Первое
издание вышло в 1865 г. под заглавием «Курс практического
акушерства», Четвертое, названное им «Оперативное акушерство», вышло в
1879 г.
В предисловии к первому изданию А. Я. Крассовский указывал на
необходимость акушерских знаний для каждого врача и определял цели
своей деятельности. «Нередко молодой врач,— писал он,—
заброшенный... в отдаленный уголок нашего обширного государства, должен быть
приготовлен не только как терапевт, но и как хирург и акушер.
Предположим, что он приглашается на первых порах к роженице. Заметьте,
зовут его только тогда, когда роженица находится более или менее в
трудном положении, когда предварительные пособия акушерки, а нередко
простой повитухи, оказались безуспешными. Врач не может и не должен
отвечать ,,я не специалист", окружающие роженицу настоятельно
требуют помощи страждущей.» Отмечая недостатки в акушерской помощи
и неполноценность ее, А. Я. Крассовский продолжал: «Под влиянием
этих идей и при убеждении, что у нас в России еще большой недостаток
акушеров и гинекологов, у меня зародилась мысль развить школу
акушерскую и гинекологическую...».
Современники А. Я. Крассовского в день 25-летнего юбилея так
оценивали его научные работы и особенно «Руководство по акушерству»:
«Сочинения ваши не обильны словами, не блистают пышными тирадами,
не увлекают читателя гипотезами, иногда более смелыми и красивыми,
чем основательными, но они при изумительной простоте и ясности
изложения полны спокойного, трезвого наблюдения, глубокого и
беспристрастного анализа фактов и доводов, искреннего убеждения в истине и
пользе защищаемых положений и благородной любви к больному
человеку. Наилучшего выражения достигли эти драгоценные и редкие
качества в классическом руководстве Вашем, составляющем гордость и славу
русской медицинской литературы. Многие страницы этой книги, как,
например, трактующие о выборе между жизнью матери и младенца в
главе о кесарском сечении, могут быть причислены к лучшим
возвышеннейшим выражениям гуманности, которые когда-либо выходили из-под
пера врача».
А. Я. Крассовский дал собственную рациональную классификацию
отклонений в строении женского таза. Он показал влияние
неправильностей и уклонений в развитии таза на характер родовых болей, на
возможность преждевременного отхождения околоплодных вод, на
положение плода, на конечные последствия для матери и плода. В заключение
он коснулся и вопроса о профилактике узкого таза. В этом разделе,
кроме исчерпывающих исторических данных, приведены поучительные
истории болезни с анализом особенностей течения родов при разных
неправильностях таза. А. Я. Крассовский кроме морфологических
данных описывает функциональные особенности и суммирует всю патологию,
которая встретилась ему в течение его полувековой научно-клинической
деятельности. Все это собрано и представлено в учебнике с
исключительной полнотой и тщательностью.
К числу поучительных глав «Оперативного акушерства» относятся
диагностика положений предлежаний плода и механизм родов. По ясно-
508

Антон Яковлевич Крассовский
сти изложения теории и практики эти главы можно назвать
единственными в своем роде. В учебнике подробно описаны: подготовка к
операции, оценка показаний к ней, материал, инструментарий, методика
овладения им, устройство операционной, методика той или иной операции,
противопоказания к ней, возможные ошибки. Автор излагает не только
хирургические приемы, но разбирает консервативную акушерскую
терапию.
Особая глава книги посвящена вопросу об извлечении плода
щипцами. Автор приводит все клинические условия для наложения щипцов
и противопоказания к применению их, а также разбирает возможные
ошибки при выполнении этой важнейшей акушерской операции.
Материалы этой главы долго служили основой для последующих работ по
акушерству, а рисунки из этой книги воспроизводились во многих
руководствах.
Центральной главой книги А. Я. Крассовского является глава об
операциях извлечения плода через искусственно сделанные пути, в
частности путем кесарского сечения и вскрытия брюшной полости — лапара-
томии. А. Я. Крассовский подробно излагает методику операции брюш-
ностеночного кесарского сечения в различных модификациях,
устанавливает время для производства операции, показания к ней, оценивая
необходимость ее как для матери, так и плода. Дает правила
послеоперационного ухода и оценку ближайших и отдаленных исходов как для
матери, так и для плода.
Последние главы «Оперативного акушерства» посвящены значению
лапаратомии при внематочном развитии плода, оперативным
вмешательствам с целью увеличения емкости таза во время родов и оперативным
пособиям при аномалии плаценты и пуповины. Автор дает точные
показания к этим операциям, описывает технику их выполнения,
указывает на возможные ошибки.
В этой книге каждый акушер может найти много полезных
подробностей практического характера.
На основе богатейших фактических данных А. Я. Крассовский
далеко продвинул разработку научных основ акушерства. Благодаря
поразительной целеустремленности, полноте охвата, богатству материала,
клинической направленности руководство А. Я. Крассовского,
основанное на колоссальном опыте и эрудиции автора, не потеряло своего
значения и до настоящего времени.
А. Я. Крассовский пользовался большим авторитетом и широкой
известностью. Он был избран членом Военно-медицинского ученого
совета, а с 1871 г. помимо работы в Военно-медицинской академии
заведовал Петербургским родовспомогательным заведением.
А. Я. Крассовский пробыл директором Родовспомогательного
заведения 27 лет (1871 —1898 гг.). Под его руководством оно превратилось
в образцовое учреждение, не уступающее лучшим аналогичным
учреждениям Европы.
Весьма обширной и разносторонней была общественная деятельность
А. Я. Крассовского. Он принимал участие в планировании и создании
новых акушерско-гинекологических учреждений, состоял
членом-учредителем и почетным членом двадцати девяти русских ученых обществ и
почетным членом и членом-корреспондентом пяти иностранных обществ.
509

Антон Яковлевич Крассовский
Он был организатором врачебных съездов, благодаря его стараниям и
настойчивости в 1885 г. состоялся Первый съезд русских врачей,
явившийся началом так называемых «Пироговских съездов», сыгравших
значительную роль в развитии общественной медицины в дореволюционной
России. В 1886 г. он основал Петербургское акушерско-гинекологическое
общество.
А. Я. Крассовский был гуманным человеком, о нем писали и
говорили, что он посвятил всю свою жизнь «на пользу науки и больших и
маленьких страдалицев». Его называли «общелюбимым и
высокоуважаемым учителем».
Антон Яковлевич Крассовский умер 13 апреля 1898 г. и похоронен
в Детском Селе (ныне г. Пушкин).
В истории русского акушерства и гинекологии имя А. Я. Крассов-
ского занимает одно из почетных мест.
Главнейшие труды А. Я. Крассовского: Три случая разрыва маточной шейки во
время акта родов, «Друг здравия», № 16 и 20, 1852; Два случая врожденного
недостатка матки, «Друг здравия», № 50, 1852; Разрыв магки, «Военно-медицинский
журн.», ч. XI — 2, июнь 1853; Отчет о занятиях во время путешествия с ученой
целью за границею, «Военно-медицинский журн.», ч. XXII, 1858; Семь овариотомий,
произведенных автором с 23 декабря 1862 по 3 сентября 1866, «Военно-медицинский
журн.», февраль, 1867; Об овариотомии, с атласом производства операций по
способу, принятому автором, СПб., 1868; Курс практического акушерства, вып. III, СПб.,
1879; Оперативное акушерство, СПб., 1879.
О А. Я. Крассовском: Груздев В. С, Исторический очерк кафедр
акушерства и гинекологии Военно-медицинской академии, 1898, «Журн. акушерства и женск.
болезней», т. 12, 1898; Перечень трудов Крассовского в кн.: А. Я. Крассовский,
«Юбилейный сборник 15 января 1896», СПб.; Крассовский А. Я., Большая
Медицинская Энциклопедия, т. 12, стр. 271; Ольшанецкий О. М.,
Основоположники Российского акушерства, 1950; Рейн Г. Е., Речь памяти А. Я. Крассовского,
Протоколы заседания Акушерско-гинекологического общества в Киеве, т. 12, 1899;
Родильный дом им. проф. В. Ф. Снегирева. Сборник, посвященный 175-летию
бывшего Родовспомогательного заведения, Л., 1949; Фигурнов X. X., 150 лет
кафедры акушерства и гинекологии Военно-медиц. Академии имени С. М. Кирова»
«Журн. акушерства и гинекологии», № 3, 1949.

3j)UioJ)uit Лнтоновиг
ЗАХАРЫ!
1829-1898
ригорий Антонович Захарьин занимает видное место в
истории русской медицины как один из крупнейших
клиницистов второй половины XIX в., значительно развивший и
обогативший то направление клинической медицины, в
основе которого лежали труды М. Я. Мудрова.
Григорий Антонович Захарьин родился 8 февраля
1829 г. в Саратовской губернии в небогатой помещичьей
семье. О его детских годах не сохранилось почти никаких сведений.
Известно лишь, что отец его, отставной ротмистр, участвовал во взятии
Парижа в 1813 г., воспитывал сына в духе любви к России, а мать,
имевшая музыкальное образование, прививала сыну любовь к музыке,
литературе и искусству.
Среднее образование Г. А. Захарьин получил в Саратовской
гимназии. В 1847 г. он поступил на медицинский факультет Московского
университета, после окончания которого в 1852 г. был оставлен
ординатором факультетской терапевтической клиники Московского
университета. Эту клинику возглавлял тогда видный терапевт А. И. Овер.
511

Григорий Антонович Захарьин
В 1854 г. Г. А. Захарьин защитил докторскую диссертацию
«Учение о послеродовых заболеваниях» и в следующем году был направлен
на три года за границу для подготовки к профессорской деятельности.
Он работал в лучших клиниках Берлина и Парижа, где интересовался
не только внутренними болезнями, но и женскими, кожно-^енерически-
ми, детскими и ушными болезнями, близко познакомился с постановкой
работы в клиниках и лабораториях Вирхова, Гоппе-Зейлера, Траубе,
Клода Бернара и др.
По возвращении на родину осенью 1859 г. Г. А. Захарьин начал
преподавательскую деятельность на медицинском факультете
Московского университета и в 1862 г., вскоре после смерти своего учителя
А. И. Овера, был избран директором факультетской терапевтической
клиники. С этого момента начинается его исключительно плодотворная
деятельность как клинициста, педагога и научного деятеля.
С первых же дней своей деятельности Г. А. Захарьин уделил
большое внимание улучшению медицинского образования. Он добился
выделения из кафедры внутренних болезней и организации самостоятельных
клиник детских, женских, нервных болезней. Он впервые основал в
1866 г. детскую клинику, а позже гинекологическую.
Г. А. Захарьин, как и С. П. Боткин, придавал большое значение
поликлиническим занятиям со студентами. Он считал эту форму
подготовки практических врачей весьма важной. «В клиниках и больницах,—
говорил он,— наблюдаются обыкновенно более тяжелые болезни, в ам-
булянтных клиниках могут встречаться все остальные болезненные
формы, т. е. и более легкие, с которыми неохотно ложатся в больницу,
и тяжелые, но в начале течения. При этом амбулянтные клиники дают
возможность наблюдать течение и лечение болезней не в больничной
обстановке, а в разнообразных бытовых условиях.» Высказывания
Г. А. Захарьина о важнейшем значении поликлинических занятий в
системе медицинского образования полностью сохраняют свою
актуальность. В своих лекциях он уделял огромное внимание анамнезу болезни
с учетом индивидуальных особенностей больного и стремился развить
у студентов глубокое понимание причин заболевания, его развития и
предупреждения. Он прививал своим слушателям клиническое
мышление, которое дает врачу возможность разобраться в таких заболеваниях,
с которыми ему ранее не приходилось встречаться.
Г. А. Захарьин был выдающимся лектором и педагогом и
пользовался огромной и заслуженной славой. Профессиональный революционер
С. И. Мицкевич, слушавший лекции Г. А. Захарьина в 1890 г., писал:
«Г. А. Захарьин — высокоталантливый клиницист, читал он блестяще,
его разборы больных, его лекции запоминались на всю жизнь». А. П.
Чехов в своих письмах к Суворину неоднократно вспоминал блестящие
лекции Г. А. Захарьина и те восторженные чувства, которые они
пробуждали.
А. П. Чехов считал, что печатные труды Г. А. Захарьина
значительно бледнее, лишены той сочности и красочности, которые были
присущи в такой высокой степени его лекциям.
А. Г. Захарьин воспитал целую плеяду блестящих, талантливых
учеников и последователей, многие из которых позже возглавили
кафедры терапевтических и смежных дисциплин. Среди его учеников были
512

Григорий Антонович Захарьин
известные ученые, в числе которых немало людей с мировым именем —¦
Н. Ф. Филатов, В. Ф. Снегирев, А. Я. Кожевников, А. А.
Остроумов и др.
Главная заслуга Г. А. Захарьина перед медициной в том, что он
довел до небывалой степени индивидуализацию исследования и лечения
больного. Он создал оригинальный метод опроса больного, значительно
усовершенствовал схему истории болезни. Французский клиницист
Юшар, наблюдавший работу Г. А. Захарьина, писал впоследствии, что
он поднял расспрос больного «до высоты искусства».
Г. А. Захарьин считал, что в основе болезни, которая проявляется
в жалобах больного, выражающих функциональные отклонения в
процессах жизнедеятельности организма, лежат материальные изменения.
Распознавание этих материальных изменений не всегда доступно, в
особенности в начале заболевания. Мало того, нередки случаи чисто
функциональных страданий, без каких-либо видимых материальных
изменении в органах и тканях. Из этого вытекает, что наиболее точное
изучение тех или иных функциональных нарушений в жизнедеятельности
организма возможно на основе хорошо продуманного опроса больного
о всех его переживаниях и жалобах как в момент опроса, так и на
прошлых этапах его жизни. С помощью опроса устанавливаются также
условия быта и труда больного. Захарьинский метод исследования
состоит в тщательном изучении условий и образа жизни больного, его
наследственности; он выявляет причины, вызвавшие болезненное
состояние. Наряду с этим Г. А. Захарьин уделял место и объективным,
а также лабораторным методам исследования (он создал при клинике
лабораторию, пользовался услугами бактериологии, разработал
оригинальный метод исследования элементов крови), но решительно возражал
против сведения обследования больного лишь к техническим методам и
сложным физико-химическим способам исследования, в результате чего
больной с его переживаниями и жалобами отодвигался на задний план.
Врачи, прибегающие к этим методам, иногда, не считаясь с состоянием
нервной системы своих больных, по мнению Г. А. Захарьина,
руководствуются не гуманными соображениями, а необходимостью отдать дань
модным, но не всегда правильным теориям.
Захарьинский метод опроса не является чем-то случайным, а
непосредственным следствием системы его взглядов — его физиологического
направления. На протяжении ряда десятков лет этот метод все больше
и больше обогащался русскими врачами, в соответствии с дальнейшим
развитием функционального направления.
Г. А. Захарьин был крупнейшим клиницистом и пользовался
заслуженной славой непревзойденного диагноста и целителя. К нему
стекались больные со всех концов России. Г. А. Захарьин был лечащим
врачом Льва Николаевича Толстого и его родных. Л. Н. Толстой
очень дорожил его мнением и часто бывал у Г. А. Захарьина. «Он
[Лев Николаевич] в Москве,— пишет Софья Андреевна от 27/11—
1877 года.— Поехал держать корректуры к февральской книге и видеть
Захарьина, чтобы посоветоваться о головных болях, о приливах к
мозгу.» Короткое письмо, написанное Г. А. Захарьину Л. Н. Толстым
в апреле 1887 г., также является весьма показательным для
характеристики их личных отношений. «Дорогой Григорий Антонович,— писал
513

Григорий Антонович Захарьин
Толстой.— Пишу Вам в первую свободную минуту, только с тем, чтобы
сказать Вам, что я очень часто думаю о Вас и что последнее мое свидание
с Вами оставило во мне очень сильное и хорошее впечатление и усилило
мою дружбу к Вам. Прошу Вас верить и любить меня также, как я Вас.
Ваш Л. Толстой.»
Столь же высоко ценил Г. А. Захарьина как талантливого врача и
диагноста и другой современник Захарьина — А. П. Чехов. В письме на
имя Тихонова в 1892 г. он писал: «Предпочитаю из писателей Толстого,
из врачей — Захарьина».
Столь восторженные отзывы о Г. А. Захарьине были вызваны тем,
что он довел искусство лечения до исключительного совершенства. Для
оказания своевременной медицинской помощи он прибегал ко
всевозможным, доступным для больного, средствам. Сюда входили физические
методы лечения, гигиена, диетическое питание, климатическое лечение и
лишь напоследок лекарственное лечение, если речь шла не об острых
заболеваниях. Г. А. Захарьину принадлежит наиболее полное и
всестороннее обоснование той несомненной теперь для советских врачей истины,
что лечению подлежит не болезнь, а больной со всеми присущими ему
индивидуальными особенностями. Г. А. Захарьин искал исцеление
больного главным образом в изменении окружающей среды.
«Действительный, а не кажущийся только врачебный совет есть лишь тот,— учил
Захарьин,— который основывается на полном осведомлении об образе
жизни, а также о настоящем и прошлом состоянии больного и который
включает в себе не только план лечения, но и ознакомление больного
с причинами, поддерживающими его болезнь и коренящимися в его
образе жизни, на разъяснение больному, что лечение лишь облегчает
выход к здоровью, а прочное установление и сохранение последнего
невозможны без избежания названных причин, словом, совет
заключается в разъяснении больному его индивидуальной гигиены.»
Г. А. Захарьин был одним из крупнейших гигиенистов-терапевтов,
придерживавшихся передовых взглядов. В первые годы своей
деятельности Захарьину пришлось вести упорную борьбу против антисанитарии.
Трудно было чем-либо облегчить негигиенические условия жизни
ремесленников, кустарей, рабочих, ютившихся в лачугах и доведенных до
физического истощения кабальными условиями их работы. Отсутствие
канализации, водопровода, теснота и грязь дополняли мрачную картину
антисанитарного состояния их быта. Антисанитария царствовала и в
быту московских купцов и чиновников, «толстосумов» и вельмож,
которых Г. А. Захарьин «разносил» за это. Современники Г. А. Захарьина,
так описывают тогдашний купеческий быт: «Еще свежи в памяти
антресоли, парадные комнаты и вонючие спальни, тесные детские постели у
стен и т. д. Кто не помнит повального обжорства и пьянства, кто не
знавал, какие грубые и дикие нравы царили в нашем обществе? Воздух
считали за ничто. Чем теплее и духовитее, тем пользительнее, и
обыкновенно эта духовитость начиналась с парадного крыльца и заходила до
спален, как мест, невидимых и посторонними не посещаемых». Г. А.
Захарьин с исключительным упорством и настойчивостью объяснял хозяину
такой квартиры значение воздуха, света, гигиенического образа жизни.
Если он встречал на своем пути упорных и упрямых приверженцев
старого «духовитого» быта, то разгневанный Захарьин отказывался от
514

Григорий Антонович Захарьин
дальнейшего лечения больного. Люди повиновались ему, отказывались
от своих дурных привычек, перестраивали свой быт и на недоуменные
вопросы окружающих таинственно сообщали: «Это Захарьин запретил».
В неразрывной связи с этим находятся его взгляды об
использовании в целях оздоровления населения природных факторов. До Г. А.
Захарьина этот раздел медицины не был разработан как у нас, так и в
западноевропейских странах. В крупнейших университетских центрах
Западной Европы лечение минеральными водами проводилось лишь в
редких случаях и шаблонно и лишь только в летние месяцы. Г. А.
Захарьин установил научно-обоснованные показания и противопоказания к
применению минеральных вод. Он горячо популяризировал русские
курорты, целебные возможности деревенского воздуха, куда он направлял
больных с туберкулезом легких, неврастенией, переутомлением.
Г. А. Захарьин дал научное обоснование ряда проблем, имеющих
важнейшее значение для практической медицины. Так, например, трудно
переоценить его роль в научном обосновании кровопускания и кровоиз-
влечения. В первой половине XIX в. увлечение кровопусканием было
повсеместным явлением. Во Францию с 1829 г. было ввезено около
тридцати трех миллионов пиявок. Особо этот метод пропагандировался
известным врачом Бруссе — современником Наполеона I. Многие метод
Бруссе насмешливо называли — «вампиризмом». Один из историков
медицины писал, что «Наполеон опустошил Францию, а Бруссе ее
обескровил». Россия следовала в этом отношении за западноевропейскими
странами. Н. И. Пирогов вспоминает, что в военном госпитале «...на каждом
шагу раздавалось приказание — венесекция, десять пиявок». После столь
большого увлечения кровопусканием наступило резкое охлаждение и
даже паническое отступление от этого метода. Г. А. Захарьин не
поддался этим настроениям. Трезво оценивая лечебное значение
кровопусканий, он сумел с исключительной тщательностью разработать перечень
тех заболеваний, при которых оно показано. Вместе с тем он же
перечислил все противопоказания к кровопусканиям. Его взгляды,
высказанные на этот счет, даже спустя более семидесяти лет, сохранили свою
свежесть и являются ценным подспорьем для современных врачей.
Г. А. Захарьин был крупнейшим научным деятелем. Он
опубликовал более сорока работ, многие из которых и по сей день не потеряли
своего теоретического и практического интереса. Его классические
«Клинические лекции», вскоре после их выхода были переведены на
иностранные языки, и поныне читаются с большим интересом. Большое
значение имели для медицины его труды о лечении каломелем ряда
заболеваний печени, о сифилисе сердца и легких, сифилитическом поражении
аортальных клапанов сердца. Г. А. Захарьин вписал немало блестящих
страниц в учение о туберкулезе легких. Созданная им классификация
туберкулеза легких, а также методы лечения, в частности, лечение
туберкулезных больных в районе их постоянного пребывания или в условиях
деревни, были глубоко продуманы, обоснованы и превосходили
существовавшие в то время взгляды.
Справедливо придавая большое значение для здоровья человека
условиям окружающей среды, Г. А. Захарьин оздоровление населения
связывал с улучшением условий жизни. Он неустанно и страстно
боролся против вредных условий жизни столь тлетворно действующих на
515

Григорий Антонович Захарьин
физическое состояние человека. Будучи клиницистом и пользуясь
медикаментозным лечением, он учил, что медицинская помощь может стать
подлинно действенной лишь тогда, когда получат широкое развитие
профилактические и гигиенические мероприятия.
В своей торжественной речи «Здоровье и воспитание в городе и за
городом», произнесенной на годичном собрании в Московском
университете в 1873 г., он говорил: «Мы считаем гигиену не только необходимой
частью школьного медицинского образования, но и одним из важнейших,
если не важнейшим предметом деятельности всякого практического врача.
Чем зрелее практический врач, тем более он понимает могущество
гигиены и относительную слабость лечения — терапии. Кто не знает, что
самые губительные и распространенные болезни, против которых пока
бессильна терапия, предотвращаются гигиеной. Самые успехи терапии
возможны лишь при условии соблюдения гигиены. Победоносно спорить
с недугами масс может лишь гигиена».
Русские медики первой половины XIX в. М. Я. Мудров, Е. О.
Мухин, И. Е. Дядьковский, И. В. Буяльский и особенно Н. И. Пирогов
сильно подняли авторитет русского врача. Однако пренебрежительное
отношение к русским врачам со стороны правящих классов не было
преодолено. В. Ф. Снегирев в 1897 г. с горькой обидой вспоминал: «Кто не
знает, что 30 лет тому назад достаточно было иметь иностранную
фамилию, чтобы пользоваться преимуществом; были целые учреждения, куда
с русским именем попасть было мудрено, а попав, быть на
второстепенном счету». Г. А. Захарьин своим успешным лечением, независимым и
достойным поведением в любой обстановке и в любой среде приучал
всех уважать и ценить труд русского врача.
Г. А. Захарьин воспитывал студентов в духе любви к родине,
гуманности и честности. Он пожертвовал большую сумму на постройку
деревенских школ в Саратовской и Пензенской губерниях; почти все свое
состояние он оставил на благотворительные и культурные нужды
России.
Во время Сербско-турецкой войны (1876 г.) Г. А. Захарьин за свой
счет организовал и соорудил медицинский отряд по оказанию помощи
сербскому народу. Он пожертвовал 45 000 франков для устройства
водопровода в городе Даниловграде. Официальный орган Черногории по
поводу смерти Г. А. Захарьина писал: «Весть, пришедшая из Цетинья,
о кончине великого благодетеля проф. Захарьина, сильно опечалила
граждан города».
К сожалению, Г. А. Захарьин допускал и ошибки,
свидетельствующие о его непоследовательности. Так, например, в последние годы жизни
он недооценивал значение технических и лабораторных методов
исследования больных. Некоторые его взгляды находятся в полном
противоречии с его творческой деятельностью. Так, например, можно сослаться
на его замечания в лекции по поводу кровоизвлечения, где он говорил,
что «нет такой теории, против которой нельзя было бы возражать».
Правильно подметив несовершенство ряда теорий, оторванных от
практики и представляющих собой плод вымысла и спекуляции, Г. А.
Захарьин не сумел дать оценки тех научных теорий, которые связаны с
практикой и доказывают свою правоту в практической деятельности
человека.
516

Григорий Антонович Захарьин
Последние годы деятельности Г. А. Захарьина оказались
трагическими для него. Он видел, как постепенно падает тонус
научно-исследовательской и преподавательской деятельности в возглавляемой им
клинике. Его ближайшие помощники не уделяли должного внимания
организации студенческих занятий и научно-исследовательской деятельности.
Сам Г. А. Захарьин из-за чрезмерной перегрузки лечебной работой вне
клиники и болезненного состояния не мог совершить необходимый
крутой поворот для надлежащей постановки дела. Студенты стали
проявлять законное недовольство клиникой, .которая раньше была предметом
их гордости. Эти тяжелые обстоятельства усугублялись еще тем, что
имя Г. А. Захарьина начали связывать с ненавистнейшим русскому
народу царем Александром III, царствование которого ознаменовалось
необузданной реакцией, виселицами и преследованием передовых людей.
Г. А. Захарьин был его лечащим врачом, и это не могло не отразиться
на отношении к нему студенчества и передовых людей, хотя для этого
не было каких-либо серьезных оснований, как лейб-медик Г. А. Захарьин
держался по отношению к царю и его окружающим с большим
достоинством.
В период, когда реакционные силы в России начали особенно
свирепствовать, А. Г. Захарьин, когда-то один из представителей
прогрессивной части профессуры, любимец студенчества, занял консервативную
позицию. Этим он окончательно оттолкнул от себя передовых людей
страны и медицинскую общественность. Эта трагедия оказалась роковой
для Г. А. Захарьина. Оказавшись изолированным от лучшей части
профессуры и студенчества, он в 1896 г. подал в отставку и ушел из
университета. Вскоре, 4 января 1898 г., он умер, покинутый всеми. Правящие
круги считали его виновником смерти Александра III и запретили
популяризацию его работ; мало того, они организовали разгром его
квартиры.
Советский народ, несмотря на ошибки и заблуждения Г. А.
Захарьина, помнит его выдающуюся научную и педагогическую деятельность и
высоко ценит ее.
Главнейшие труды Г. А. Захарьина: Учение о послеродовых болезнях, М., 1853;
Клинические лекции, вып. 1—2, 5-е изд., М., 1895; Клинические лекции и
избранные статьи, 2-е изд., М., 1910.
О Г. А. Захарьине: Г у к о с я н А. Г., Г. А. Захарьин (1829—1897), М.,
1948; Он же, Корифей отечественной медицины (к 125-летию со дня рождения
Г. А. Захарьина), «Клиническая медицина», т. 32, вып. 2, 1954; Речи,
посвященные памяти проф. Г. А. Захарьина и произнесенные в заседании
Физико-медицинского общества 23 марта 1898 г. Д. Н. Зерновым, В. Ф. Снегиревым, Н. Ф. Гагма-
ном, М., 1898; Российский Д. М„ Г. А. Захарьин (к 50-летию со дня смерти),
«Наука и жизнь», № 3, 1948; Соловей М. Г., О ранних гематологических
исследованиях Г. А. Захарьина, «Врачебное дело», № 2, 1950; Мясников А. Л.,
Русские терапевтические школы, М., 1951; Тикотин М. А., Г. А. Захарьин и его
клинико-теоретические взгляды, «Учен. зап. 1-го Ленинградск. медицинск. ин-та»,
№ 2, 1955.

Сергей JTemJboeuz
IOTKMI
d832-1889
арождение в России подлинно научной клинической
медицины связано с именем Сергея Петровича Боткина.
Этот великий врач умел видеть и глубоко скрытый,
потаенный ход болезни и мысленным взором прозревать
развитие науки на десятки лет вперед. «Влияние его
сохранится на все времена»,— сказал Илья Ильич Мечников.
И если современный клиницист лечит лучше, увереннее
врача боткинских времен, то лишь потому, что такие могучие таланты,
как Боткин, подняли медицину на своих плечах.
Сергей Петрович Боткин родился 17 сентября 1832 г. в семье
крупного московского купца-чаеторговца. До пятнадцати лет он воспитывался
дома, но не с купеческой лавкой связаны первые впечатления его
детства: с юных лет он попал в круг лучших людей своего времени. Его
старший брат Василий Петрович входил в кружок Н. В. Станкевича, в
который входили В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Т. Н. Грановский —
все они нередко посещали дом Боткиных. Здесь «юная Москва»
допоздна спорила о значении естествознания, университетских профессо-
518

Сергей Петрович Боткин
pax, о польском вопросе и многом другом, что тревожило в ту пору
молодые умы.
В 1847 г. С. П. Боткин поступил в пансион, а еще через три года
выдержал вступительный экзамен в Московский университет. Он мечтал
стать математиком, но в это время был издан приказ, по которому на
все факультеты, кроме медицинского, принимались лишь выпускники
казенных гимназий. С. П. Боткину, вышедшему из частного учебного
заведения, пришлось пойти на медицинский факультет.
Крымская война застала его студентом четвертого курса. Окончив
университет, он тотчас же отправился в Симферополь и работал там в
госпитале под руководством Н. И. Пирогова. Еще в студенческие годы
клинический талант С. П. Боткина проявился так ярко, что ему не
пришлось долго искать призвания — он решил посвятить себя изучению
обширной науки о внутренних болезнях. Известный физиолог И. Т.
Глебов рекомендовал его на должность адъюнкт-профессора терапевтической
клиники Петербургской Медико-хирургической академии. Но прежде, чем
занять это место, нужно было защитить докторскую диссертацию. Чтобы
подготовить ее, С. П. Боткин отправился за границу. С увлечением
работал он в лабораториях и клиниках крупнейших европейских ученых
того времени — Гоппе-Зейлера и Траубе в Берлине, Людвига и Ополь-
ijepa в Вене, Клод Бернара и Труссо в Париже. Знания, приобретенные
на родине, целеустремленность и трудолюбие позволили молодому врачу
почти сразу приступить к самостоятельной исследовательской работе.
В 1860 г. С. П. Боткин защитил в Медико-хирургической академии
диссертацию «О всасывании жира в кишках» и вслед за тем начал
преподавание в факультетской терапевтической клинике. Ее руководитель —
проф. Шипулинский вскоре вышел в отставку, и молодой ученый стал во
главе ведущей академической кафедры.
Что же нового принес С. П. Боткин на первых порах в клинику?
Одним из самых важных нововведений была экспериментальная
лаборатория. Это была первая лаборатория при клинике, созданная в России.
За рубежом также не было клинических лабораторий с таким
разносторонним направлением работ, как у С. П. Боткина. Здесь изучалось
влияние нервов на деятельность различных органов и была разработана
методика искусственного кровообращения, отсюда начали свой путь в
больницы и амбулатории целебные травы — наперстянки, майского
ландыша, горицвета и многие другие средства народной медицины,
проверенные учениками С. П. Боткина. В этой лаборатории десять лет
работал молодой И. П. Павлов, который провел здесь свои известные
исследования о сердечных нервах.
С. П. Боткин стал тем ученым, который впервые в истории
отечественной науки осуществил плодотворный союз медицины и
физиологии — «тех двух родов человеческой деятельности, которые на наших
глазах воздвигают здание науки о человеческом организме и сулят в
будущем обеспечить человеку его лучшее счастье — здоровье и жизнь»
(И. П. Павлов).
В лаборатории, в опыте на животном, С. П. Боткин искал
объяснение неясных сторон своей клинической практики, а в клинике, у постели
больного, всякий раз получал подтверждение физиологическим идеям,
родившимся во время лабораторных опытов. Эксперимент на животном,
519

Сергей Петрович Боткин
продиктованный мыслью, которая возникла во время осмотра больного,—
вот характерная черта боткинского физиологического направления в
клинической медицине. Не следует, конечно, думать, что все, увиденное в
лаборатории, С. П. Боткин безоговорочно переносил на человека, но его
экспериментальная деятельность во многом облегчила понимание
физиологии болезненных процессов. Родившись в лабораториях С. П. Боткина
и И. П. Павлова, клинико-экспериментальный метод рос и развивался в
трудах многих русских врачей и физиологов, искавших ключ к разгадке
великой тайны: что такое больной человек и как ему помочь...
Союз медицины и физиологии, по мысли С. П. Боткина, заключался
не только в лабораторных опытах, но и в лабораторных методах
исследования больных. В наше время без этих методов не обходится почти
ни один клинический диагноз. Они нужны врачу для понимания
существа болезни, ее происхождения и скрытых физиологических механизмов.
С. П. Боткину принадлежит заслуга широкого внедрения в клинику
физических и химических методов исследования. Молодые врачи и
слушатели академии учились у него тщательному и строго научному
изучению больного организма с помощью объективных приемов. Однако
лабораторная диагностика, занявшая в клинике С. П. Боткина впервые
такое почетное место, никогда не играла здесь самостоятельной и тем
более ведущей роли.
Этот выдающийся терапевт был прежде всего естествоиспытателем,
который основывал свои приемы исследования, наблюдения и лечения
больного на большом количестве самых различных фактов и наблюдений.
Только сумма анатомических, физиологических и патологических
особенностей больного может привести врача к правильному заключению,
говорил С. П. Боткин. Но для настоящего врача, добавлял он, еще мало
знать анатомию, физиологию и патологию, он должен уметь конкретно
применять их при изучении каждого человека. Ведь можно быть
знакомым со всеми этими науками и даже с разнообразными лекарствами и
все-таки не уметь лечить.
Задача может быть решена только при индивидуальном подходе к
больному. «Вот эта-то индивидуализация каждого случая, основанная на
осязательных научных данных,— писал Боткин,— и составляет задачу
клинической медицины и вместе с тем самое твердое основание лечения,
направленного не против болезни, а против страдания больного...»
Именно в таком подходе к лечению и заключается одна из главных заслуг
С. П. Боткина.
Его клинические исследования холеры, брюшного тифа, возвратной
горячки, недостаточности кровообращения, желчной колики,
потоотделения отличались мастерской диагностикой, которая, как правило,
опиралась на редкостную способность сочетать физиологические факты с
особенностями каждого больного.
В 1867 г. С. П. Боткин издал первый выпуск «Курса клиники
внутренних болезней», содержавший разбор всего только одного сердечного
больного. Но исследование этого случая он провел с такой тонкой
детализацией признаков заболевания, что спустя полвека крупные терапевты
признавали его книгу отличным учебником по лечению пороков сердца.
Труд этот, как и другие работы С. П. Боткина, был переведен на
немецкий и французский языки и получил широкое признание зарубежных
520

Сергей Петрович Боткин
врачей. Вслед за первым выпуском, в 1868 и 1875 гг., последовали еще
два. Вместе они составили стройный курс внутренних болезней. И когда
теперь встречаешь вскользь брошенный С. П. Боткину упрек в
небольшом литературном наследии, поневоле приходят на ум эти три выпуска,
которые красноречиво свидетельствуют о том, что каждая лекция
замечательного врача была устно изложенной научной работой.
Выдающийся талант, целеустремленность и страстное увлечение
своим делом привлекли к С. П. Боткину наиболее талантливую молодежь
Медико-хирургической академии. Кроме И. П. Павлова, из его клиники
вышло много крупных исследователей. Учениками С. П. Боткина в эту
пору были В. А. Манассеин, А. Г. Полотебнов. Л. В. Попов, В. Н. Си-
ротинин, М. В. Яновский, Н. Я. Чистович, Н. П. Симоновский и другие
ученые, разрабатывавшие его идеи в различных областях клинической
и теоретической медицины.
Физиологическое направление, развитое С. П. Боткиным, не
исчерпывается применением лабораторно-экспериментальных приемов
изучения больного организма. Заслугой великого клинициста является
создание новой теории нервизма.
Когда И. М. Сеченов высказал мысль, что все акты сознательной и
бессознательной жизни, происходящие в живом организме, по своему
происхождению и осуществлению — нервные рефлексы, неизбежно
возник вопрос о сущности не только психических, но и других процессов.
Ведь если вся деятельность мозга протекает по типу рефлекса, как
доказывал Сеченов, то не было оснований полагать, что остальные менее
важные ткани организма являются исключением из правила.
«Знаменитое открытие центров, поддерживающих рефлексы в
головном мозгу лягушки, сделанное профессором Сеченовым,— писал одни из
его современников,— возбудило живейший спор о том, существуют ли
подобные центры и у человека. Между тем как одни охотно допускали их
у человека, другие не хотели и слышать об этом. Спор этот, конечно, не
мог быть решен экспериментальным путем. Только строгие клинические
наблюдения могли послужить к разъяснению этого важного вопроса».
Первым, кто взялся за его решение, был С. П. Боткин.
Для того чтобы доказать правильность своего предположения
С. П. Боткин должен был в каждом отдельном случае проследить все
звенья рефлекторного механизма болезни. Цепь, по которой шли
нервные импульсы, по его гипотезе, состояла из нескольких участков. Первый
из них — чувствительный нерв — заканчивается в коже или
каком-нибудь внутреннем органе. Он воспринимает раздражение и несет его в
головной, продолговатый или спинной мозг, где заложены специальные
центры. Нервный центр переключает раздражение на центробежный
нерв, который может оказаться двигательным, и тогда рефлекторный
акт завершится соответственным мышечным сокращением. Но
раздражение может перейти и на трофический нерв, который заканчивается в
тканях и ведает их питанием.
Если болезненные изменения протекают по типу рефлекса, то в их
возникновении непременно должен принимать участие главный участок
рефлекторной дуги — тот или иной нервный центр. Это предположение
С. П. Боткина было очень смелым и его следовало доказать. Он
начал с поисков мозговых центров, регулирующих самые разнообразные
521

Сергей Петрович Боткин
функции человеческого тела. Нахождение таких центров подтвердило бы
его правоту и дало бы ключ к решению всей задачи. Ведь первое звено
рефлекторной цепи не вызывало особых сомнений — то было
болезнетворное раздражение и чувствительный нерв, по которому оно передается.
Последний участок — центробежный нерв и орган, в котором
проявлялись результаты раздражения,— обнаружить было тоже нетрудно.
Справедливость гипотезы С. П. Боткин мог доказать, только выяснив участие
в болезни среднего звена этой дуги — нервного центра. И он начал
целеустремленно искать эти центры.
С. П. Боткин не был физиологом и мог вести свои исследования
главным образом путем сравнения и группировки клинических
наблюдений. Но зато этим методом он владел в совершенстве. Изучая одно из
самых частых проявлений разных болезней — лихорадку, он сумел
доказать, что регуляция температуры тела это не химический, а
нервно-физиологический процесс, идущий по типу рефлекса. Он выяснил участие
в этом рефлексе нервных центров, управляющих охлаждением тела.
С. П. Боткин установил группу лихорадок, при которых в организм не
поступает никаких жароповышающих веществ. Единственный общий для
них признак — нервное происхождение.
Вслед за тем в «Курсе клиники внутренних болезней» С. П. Боткин
заявил, что он убежден в существовании центра потоотделения. Спустя
несколько лет А. А. Остроумову удалось подтвердить эту догадку в
опытах на животных. Центр, ведающий сокращением мышц и сосудов
селезенки, был также установлен С. П. Боткиным. В этой работе он
основывался на данных диссертации 3. Ю. Сабинского, вышедшей из
лаборатории И. М. Сеченова. Вскоре такой центр был обнаружен
экспериментальным путем другим учеником И. М. Сеченова — физиологом
И. Р. Тархановым.
Впервые в мире С. П. Боткин высказал мысль о том, что количество
эритроцитов в крови человека регулируется центральной нервной
системой с помощью особого «центра кроветворения». «Я глубоко убежден,—
писал он,— в существовании такого центра, влияющего на состав крови
путем или уменьшения образования или усиленного разрушения красных
кровяных шариков...» Открыв рефлекторный механизм кроветворения,
Боткин установил важный опорный пункт в лечении болезней крови.
Изучая болезни сердца, он нередко ставил нарушение сердечной
деятельности в прямую зависимость от центральных нервных
механизмов. Порой он даже выдвигал их на первый план перед всеми другими
причинами. С. П. Боткин был убежден, что ни нарушения питания, ни
усиленный труд, ни форсированные переходы сами по себе не могут
привести к глубокому нарушению функций сердечной мышцы, «если регу-
ляторные нервные аппараты работают хорошо», именно в них, говорил
он, скрывается обычно причина тяжелых сердечных недугов, а
физическая нагрузка только способствует их проявлению.
Из клиники С. П. Боткина за 28 лет вышло свыше четырехсот
научных работ. Немалое число из них было посвящено изучению роли
нервной системы в происхождении различных заболеваний. И. П. Павлов,
исследовавший здесь значение нервной регуляции сердечных
сокращений, писал в заключение своей диссертации, что он был окружен
клиническими идеями С. П. Боткина. Мысли великого клинициста
522

Сергей Петрович Боткин
часто опережали экспериментальные данные и всякий раз служили
толчком для новых поисков его многочисленных учеников.
Однако нервизмом далеко не исчерпываются взгляды С. П. Боткина
на происхождение болезней. Узкое, одностороннее толкование этой идеи
может принести развитию медицины только вред. Создатель теории
нервизма был сторонником самого широкого и разнообразного подхода к
изучению функций человеческого организма. Одна из самых важных
заслуг С. П. Боткина в том, что он ввел медицину в круг естественных
наук и широко пользовался различными методами естествознания.
С. П. Боткин постоянно подчеркивал, что его точка зрения на роль
нервной системы в болезненном процессе требует дальнейшей разработки
соединенными силами анатомов, физиологов и клиницистов.
Болезненные изменения отдельных органов и тканей утратили в
учении С. П. Боткина чисто местное значение, которое им веками придавали
врачи. Он считал, что болезнь не охватывает лишь участки тела, а
влияет на весь организм в целом. Отсюда и главный принцип, которому
следовал С. П. Боткин: лечить не болезнь, а больного.
Применяя этот принцип на практике, С. П. Боткин высказал новый
взгляд на происхождение и лечение целого ряда болезней. Он опроверг
общепринятое мнение, что причина малокровия таится только в
заболевании костного мозга. Источники этого страдания он обнаружил и в
нарушении деятельности нервной системы, селезенки и пищеварительных
органов. Впервые в мире С. П. Боткин высказал правильное суждение
о так называемой «катарральной желтухе», признав ее общим
инфекционным заболеванием. В этом случае умение подниматься от частных
наблюдений к обобщениям позволило ему открыть новую заразную
болезнь, вирус которой был обнаружен лишь 60 лет спустя.
Точно таким же путем он пришел к убеждению, что острый
суставный ревматизм заключается не только в местных поражениях суставов,
а в инфекционном процессе, поражающем весь организм. Даже такое,
казалось бы, сугубо местное заболевание, как пороки сердца, С. П.
Боткин изучал, следуя своему правилу смотреть на все с анатомической и
функциональной точки зрения. Подобное толкование болезней сердца
объяснялось тем, что сердечная мышца была для него прежде всего
органом, «находящимся под влиянием в высшей степени сложного нервного
аппарата». Разумеется, С. П. Боткин не забывал и о влиянии других
факторов на происхождение болезни.
Понятие болезни он неразрывно связывал с ее причиной, которая
всегда, по его мысли, обусловлена внешней средой, действующей или
непосредственно на заболевший организм, или через его ближайших или
отдаленных родителей. В этом определении ясно проявилось влияние
идей Ч. Дарвина и физиологических исследований И. М. Сеченова на
понимание Боткиным роли внешней среды в наследственном
предрасположении к болезням. Дарвинизм и учение Сеченова нашли у С. П.
Боткина клиническое применение. Правда, он не упоминает здесь о значении
социального фактора в происхождении болезней, но в его лекциях, при
анализе причин недуга, то и дело встречаются указания на образ жизни,
характер труда и питание заболевших людей.
С. П. Боткин и его ученики особенно много занимались разработкой
различных способов лечения внутренних болезней. Поиски новых тера-
523

Сергей Петрович Боткин
певтических средств — одна из главных заслуг замечательного врача и
натуралиста. В клинике С. П. Боткина после тщательной научной
разработки была впервые применена кислородная терапия при заболевании
легких, бронхов и нервной системы. Здесь было изучено целебное
действие очень многих веществ.
Особенно тщательно школа С. П. Боткина изучала
сердечно-сосудистые болезни и лечение их дигиталисом, горицветом, ландышем, лимон-
но-кислым кофеином, лобелином и другими средствами, многие из них
вводились затем в больничную практику. Сам С. П. Боткин дал научное
толкование некоторых важных симптомов, помогающих распознавать
заболевания сердца. Он установил показания к применению атропина.
С. П. Боткину принадлежит идея кровопускания при лечении больных
с сердечно-легочной недостаточностью. В условиях того времени этот
метод оказался жизненно важным.
Популярность С. П. Боткина — выдающегося диагноста и
исцелителя — общеизвестна. Его имя еще при жизни облетело всю Россию и
приводило к нему больных из самых разных ее концов. Недаром
И. М. Сеченов сравнивал значение диагностики С. П. Боткина в
русской медицине со значением диагностики общественных зол и
недугов России, которую в это же время осуществлял М. Е. Салтыков-
Щедрин. Боткин был очень популярен и как общественный деятель.
Еще в 1864 г. его статья «Предварительное сообщение об эпидемии
возвратной горячки в Петербурге» («Медицинский Вестник», № 46), в
которой вскрывались социальные корни болезни, привлекла общественное
внимание к тяжелому положению трудового люда Петербурга.
Когда в 1865 г. нависла угроза холеры, С. П. Боткин выступил с
проектом создания Эпидемиологического общества. По его замыслу, оно
должно было «иметь временное существование до появления холеры и
во время течения ее в столице, ... собирать сведения о состоянии
общественного здоровья и об условиях быта преимущественно необеспеченных
слоев населения, а также изыскивать меры для исправления невыгодных
гигиенических условий, в которые был поставлен низший класс жителей
столицы». Общество предполагало разделить город на участки и
назначить в каждый из них врача для оказания медицинской помощи
жителям и осуществления профилактических мер. Оно должно было устроить
в столице соответствующие врачебные пункты, временные больницы,
консультации, организовать популярные лекции о холере и о других
заразных болезнях и распространять гигиенические сведения.
Органом Эпидемиологического общества, по предложению С. П.
Боткина, должен был служить прогрессивный журнал того времени «Архив
судебной медицины и общественной гигиены».
Холера в том году не появилась в Петербурге, и
Эпидемиологическое общество не было организовано. Но с этого времени С. П. Боткин
обратил особенное внимание на изучение инфекционных болезней, и
исследования о них регулярно помещал в «Эпидемиологическом
Листке», выходившем в качестве приложения к «Архиву».
После возвращения с Балканского фронта Русско-турецкой войны
С. П. Боткин был избран в октябре 1878 г. председателем Общества
русских врачей и оставался на этом почетном посту до последних дней
жизни. В своей речи при вступлении на пост председателя Общества
524

Сергей Петрович Боткин
С. П. Боткин предложил изменить характер заседаний, придав им форму
бесед, с демонстрациями, а главное, усилив практический элемент
сообщений, их связь с жизнью.
Как председатель, он был великим мастером руководить собраниями
Общества так, чтобы они были интересны для всех участников, а
выводы докладов применялись к делу. По образному выражению С. П.
Боткина, председатель должен быть уподоблен хозяину квартиры, и от него
зависит, как повести беседу: «В одном доме от стен скукой пахнет, не
говорится, не думается, а в другом доме — и думается, и говорится».
С. П. Боткин подчеркивал в своих выступлениях задачи Общества,
его специфическую роль в развитии и совершенствовании науки. На
посту председателя Общества, как и с кафедры Медико-хирургической
академии, С. П. Боткин продолжал учить и воспитывать молодежь,
новую поросль отечественных ученых. Трибуна Общества видела первые
шаги не только учеников Боткина (Ю. Чудновского, Л. Попова, Н. Чи-
стовича, М. Яновского, Нила Соколова и др.), на нее всходили будущие
крупные представители других специальностей — молодой В. М.
Бехтерев, А. А. Троянов, П. Ф. Лесгафт.
Важной заслугой Боткина надо считать, что за десять лет его
пребывания на посту председателя Общество часто и энергично занималось
такими важными вопросами, как борьба с эпидемиями, улучшение
медицинской помощи, снижение общей и детской смертности. Задачи,
поставленные С. П. Боткиным, нашли свое отражение и в работе
провинциальных медицинских обществ — Казанского и Кавказского.
Памятна роль С. П. Боткина в организации борьбы с Ветлянской
чумой в 1879 г. Он привлек общественное внимание к этому вопросу,
направил своих учеников в очаг эпидемии, поднял тревогу как в
правительственных кругах, так и в органах городского самоуправления.
Реакционная печать во главе с Катковым начала даже травлю С. П. Боткина
за «шум», который мог повредить торговым отношениям России с
другими странами. Однако С. П. Боткин вышел победителем — необходимые
меры были приняты, и опасность расширения эпидемии была
предотвращена. Чрезвычайно широк был круг вопросов, ставившихся С. П.
Боткиным перед Обществом в области общественной медицины. Сюда
входили и питание населения, и жилища, и водоснабжение, и
канализация Петербурга, и кавказские минеральные воды и, наконец, доклад
делегата России на Международной санитарной конференции в Риме,
доктора Н. В. Экка «О чрезвычайной смертности в России и
необходимости оздоровления страны». Этот доклад, по представлению Общества,
привел к созданию правительственной так называемой «Боткинской
комиссии» при Медицинском совете Министерства внутренних дел. Работа
ее осталась незаконченной из-за смерти С. П. Боткина и другого видного
деятеля комиссии проф. А. П. Доброславина.
Особенно плодотворной была деятельность С. П. Боткина в качестве
гласного С.-Петербургской городской думы (1881 —1889 гг.). Он был
заместителем председателя Комиссии общественного здравия, а затем
членом больничной, санитарной и других городских комиссий.
В 1882 г. С. П. Боткин в качестве председателя Подкомиссии по
школьно-санитарному надзору в городских училищах успешно
организовал силы для борьбы с сильной эпидемией дифтерита и скарлатины.
525

Сергей Петрович Боткин
В том же 1882 г. авторитетная поддержка С. П. Боткина помогла
Г. И. Архангельскому осуществить организацию участковых «думских»
врачей для бесплатного обслуживания неимущего населения столицы.
Велика заслуга С. П. Боткина в деле улучшения больничной
помощи. Он принял горячее участие в устройстве и оборудовании
городской «Барачной больницы». За короткое время Боткину удалось сделать
ее образцовой и в лечебном, и в научном отношении, врачи проходили
здесь подготовку и усовершенствование по инфекционным болезням.
После перехода больниц попечительного Совета в ведение города
Дума избрала в 1886 г. С. П. Боткина почетным попечителем всех
городских больниц. Боткин перестраивал работу всех больниц по примеру
образцовой «Барачной». Главными врачами здесь стали его ученики.
С. П. Боткин обращал внимание на постановку дела и в
богадельнях. Он хотел их использовать для изучения болезней старческого
возраста и в особенности преждевременной патологической старости.
По инициативе С. П. Боткина летом 1889 г. было произведено подробное
клиническое исследование почти трех тысяч призреваемых. Разработка
полученного материала производилась его учеником А. А. Кадьяном, но
уже после смерти С. П. Боткина. Он умер 25 декабря 1889 г.
С. П. Боткин был великим ученым, одним из крупнейших
основателей научной медицины в нашей стране, выдающимся общественным
деятелем своего времени. Памятник ему установлен перед зданием
терапевтической клиники Военно-медицинской академии в Ленинграде, на улице,
носящей его имя. Именем С. П. Боткина названы одна из лучших
московских больниц, созданная им «Барачная больница» в Ленинграде и
многие лечебные учреждения Советского Союза.
Главнейшие труды С. П. Боткина: Образование застоя в кровеносных сосудах
брызжейки от действия средних солей, «Военно-медицинский журн.», ч. 73, II,
1858; О всасывании жира в кишках (диссертация), «Военно-медицинский журн.»,
ч. 78, IV, 1860; О физиологическом действии серно-кислого атропина, «Медицинский
вестник». №29, 1861; Случай тромбоза воротной вены, «Медицинский вестник»,
№ 37, 38, 1863; К этиологии возвратной горячки в Петербурге, «Медицинский
вестник», № 1, 1865; Курс клиники внутренних болезней, вып. I, СПб., 1867, вып.
II, СПб., 1868, вып. III, СПб., 1875; Вступительная речь по вопросу о чуме человека,
«Протоколы Общества русских врачей», СПб., 1879; О брюшном тифе,
«Еженедельная клиническая газета», № 1—4, 1884; О хлорозе, там же, № 5, 1884; О пер-
нициозной анемии, там же, № 6, 1884; О подвижности почек, там же, № 23, 1884;
О подвижности селезенки, там же, № 24, 1884; О смещении и подвижности почек,
там же, № 37, 1884; Базедова болезнь и утомленное сердце, там же, № 21—23,
1885; Случай сложного клапанного расстройства сердца, там же. № 1. 2, 1886;
Курс клиники внутренних болезней и клинические лекции, т. 1—2, М., 1950.
О С. П. Боткине: Белоголовый Н. А., С. П. Боткин — его жизнь и
врачебная деятельность, СПб., 1892; Сиротинин В. Н., С. П. Боткин, 1832—1889,
СПб., 1899; Кисель А. А., С П. Боткин, «Врачебное дело», № 7—8, 1920;
Кончаловский М. П., С. П. Боткин, «Терапевтический архив», т. 18, вып. 2—3,
1940; Страшун И. Д., С. П. Боткин как общественный деятель и организатор
здравоохранения, «Терапевтический архив», № 6, 1940; Вове и М. С, С. П. Боткин,
как терапевт госпиталей русской армии, «Госпитальное дело», № 4—5, 1944; Арин-
кин М. И. и Фарбер В. Б., С. П. Боткин, Л., 1948; Ф а р б е р В. Б., С. П.
Боткин, Л., 1948; Павлов И. П., О взаимном отношении физиологии и медицины в
вопросах пищеварения, в кн.: И. П. Павлов, «Полное собр. соч.», т. 2, кн. 1,
М., 1951; Бород у лин Ф. Р., Боткин и неврогенная теория медицины, М., 1953.

Ликолай Василъевиг
€КЛМФ>ОС©ВСКММ
1836-1904
иколай Васильевич Склифосовский — один из самых
популярных и авторитетных врачей половины XIX в.
Выдающийся хирург и ученый-новатор, блестящий педагог и
крупный общественный деятель, он оставил яркий след
в истории отечественной медицины.
Николай Васильевич Склифосовский родился 6
апреля 1836 г. около г. Дубоссары бывшей Херсонской губ.
По окончании Одесской гимназии он поступил в Московский
университет на медицинский факультет, который окончил в 1859 г. Проработав
некоторое время врачом у себя на родине, он затем поступил в Одесскую
городскую больницу, заведующим хирургическим отделением. В 1863 г.
Н. В. Склифосовский защитил докторскую диссертацию на тему «О
кровяной околоматочной опухоли». В 1866 г. был командирован на два года
за границу и побывал в Германии, Франции и Англии. Эта
командировка дала ему возможность ознакомиться с хирургическими школами
и направлениями, существовавшими в Германии, Франции и Англии.
В дальнейшей своей жизни он всегда следил за мирозой наукой и
527

Николай Васильевич Склифосовский
постоянно поддерживал связь с западноевропейскими клиниками, часто
посещая их и участвуя в международных съездах. В эти же годы
Н. В. Склифосовский работал, с согласия русского правительства, в
качестве военного врача на фронтах Австро-прусской войны. По
окончании войны Н. В. Склифосовский возвратился в Одесскую городскую
больницу, а в 1870 г. был приглашен на кафедру Киевского
университета. Но началась Франко-прусская война и, стремясь приобрести опыт
работы в военно-полевых условиях, Н. В. Склифосовский вновь выехал
на театр военных действий.
В 1871 г. Н. В. Склифосовский был приглашен на кафедру в
Петербургскую медико-хирургическую академию, где преподавал
хирургическую патологию, а затем заведовал хирургической клиникой. В 1876 г.
он в третий раз выезжает на театр военных действий; он участвует
в Балканской, а затем и Русско-турецкой (1877—1878 гг.) войнах. В
отчете о деятельности госпиталей 1877—-1878 гг. Н. И. Пирогов дал
лестный отзыв о деятельности на войне Н. В. Склифосовского и его врачей,
исполнявших «с примерной энергией и с необыкновенным напряжением
сил свои тяжелые обязанности», за что «заслуживают общей
признательности всех друзей человечества».
В Черногории Склифосовский работал в качестве консультанта
Красного Креста, а в период Русско-турецкой войны был не только
практическим врачом-хирургом, нередко оказывавшим помощь раненым под
неприятельскими пулями, но и организатором хирургической помощи
раненым. Он проявил большую личную храбрость в боях при переправе
через Дунай, при штурме Плевны и у подножья Шипки и
поразительную неутомимость как хирург, работая без сна несколько суток. Под
Булгарини через его руки прошло десять тысяч раненых. В области
военно-полевой медицины Н. В. Склифосовский явился подлинным
продолжателем дела Н. И. Пирогова. Участник двух войн, он накопил
богатый хирургический и организационный опыт. Так же как и Н. И.
Пирогов, Склифосовский был горячим сторонником принципа
сберегательного лечения. В его трудах нашли отражение такие важные вопросы
военно-полевой хирургии, как единое руководство военно-лечебными
учреждениями, правильное использование врачей на войне. Он
настаивал на приближении медицинской помощи к раненым, лечении легко
раненых вблизи фронта, создании подвижных санитарных команд.
В 1880 г. Н. В. Склифосовский был единогласно выбран на кафедру
факультетской хирургической клиники медицинского факультета
Московского университета, находившейся тогда в очень плохом состоянии.
Этой клиникой Н. В. Склифосовский заведовал 14 лет и добился ее
невиданного расцвета. Под его руководством она заслужила репутацию
лучшей в России и одной из лучших в Европе.
В 1893 г. Н. В. Склифосовский был назначен директором Института
усовершенствования врачей в Петербурге (б. Еленинский институт),
где работал до 1900 г. Последние четыре года своей жизни Н. В.
Склифосовский тяжело болел (мозговой инсульт); он поселился в своей
усадьбе «Яковцы» около Полтавы, где занимался любимым садоводством.
13 декабря 1904 г. Николай Васильевич Склифосовский умер на
шестьдесят восьмом году жизни и был похоронен вблизи места
Полтавской битвы.
528

Николай Васильевич Склифосовский
Н. В. Склифосовский жил в одну из переломных эпох в истории
науки и, в частности, медицины. Конец первой половины XIX в. и
начало второй — время блестящего расцвета химии и становления
бактериологии (микробиологии), связанного с трудами Л. Пастера. В
хирургии этот период ознаменовался двумя важнейшими событиями:
введением общего наркоза эфиром и хлороформом (1846—1847 гг.) и
введением метода Листера — антисептики (1867 г.). Антисептика по существу
явилась первой попыткой применения бактериологии в медицинской
практике.
Эти открытия разделили историю хирургии на два периода. Сейчас
трудно себе даже представить состояние хирургической работы в
прошлом, когда врачи не умели достигать обезболивания при операциях и
не знали способов борьбы с раневой инфекцией. Большое количество
гнойных, гнилостных воспалений, анаэробных флегмон (воспаление
подкожной клетчатки) и гангрен (омертвений), септических (гнилостных)
и септикопиэмических (гноекровных) раневых осложнений с
колоссальной смертностью характеризовало прежний период хирургии. Отсутствие
наркоза вело к значительному ограничению применения хирургических
вмешательств: из-за тяжелых мучительных страданий больные могли
переносить только кратковременные операции. Чтобы сократить срок
операции, хирурги стремились развить технику быстрого оперирования.
Надо удивляться блестящей оперативной технике, которую приобрели
хирурги того времени; продолжительность операции исчислялась
минутами, а иногда и секундами. Однако, послеоперационные осложнения,
связанные с инфицированием ран, сводили часто на нет все усилия
хирургов-виртуозов.
Н. В. Склифосовскому принадлежит большая заслуга во внедрении
в хирургическую практику принципов антисептики (обеззараживания
с помощью химических средств), а затем и асептики (обеззараживания
с помощью физических средств) в России.
Во время Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Н. В.
Склифосовский, наряду с К. К. Рейсром и С. П. Коломниным, впервые в мире
применил в военно-полевых условиях антисептику, чем значительно
улучшилась хирургическая помощь раненым. В дальнейшем, в
хирургической клинике Медико-хирургической академии, а затем и в клинике
Московского университета, Н. В. Склифосовский творчески развивал
и усовершенствовал антисептическую методику. Он один из первых не
только в России, но и в Европе стал проводить и асептику
(стерилизацию перевязочного материала, белья нагретым воздухом,
соответствующие гигиенический режим в хирургическом отделении и гигиеническую
подготовку больных к операции).
Как часто бывает, новые открытия не всегда входят в жизнь легко.
Так было и с антисептикой. Даже крупные специалисты Европы и
России не только не хотели признать метод, который открыл новую эпоху
в хирургии, но подчас издевались над этим методом борьбы с
микробами при помощи антисептических средств.
Под руководством Н. В. Склифосовского хирургическая клиника
Московского университета быстро преобразилась. Применение
антисептики, а затем и асептики значительно увеличило число благополучных
исходов операций, стали применяться новые методы хирургических
529

Николай Васильевич Склифосовский
вмешательств. По словам проф. В. И. Разумовского, Н. В. Склифосовский
путем активной пропаганды антисептики и асептики создал «поворотный
пункт в России от старой хирургии к новой».
Н. В. Склифосовский заслуженно пользовался мировой славой.
Можно сказать, что во второй половине XIX в. среди русских хирургов
он был наиболее крупным и авторитетным. Как истинный ученик и
последователь Н. И. Пирогова, он явился продолжателем анатомо-фи-
зиологического направления. Н. В. Склифосовский уделял много
времени вскрытию трупов. Уже в начале своей работы в Одессе он обычно
после занятий в операционной и палатах занимался изучением
топографической анатомии и оперативной хирургии. Его не смущало плохое
оборудование секционной, отсутствие вентиляции. Он засиживался там
иногда до полного изнеможения, так что однажды его нашли лежавшим
около трупа в состоянии глубокого обморока.
Благодаря постоянному практическому изучению основ хирургии
Н. В. Склифосовский блестяще владел оперативной техникой. Еще
в доантисептический период, в 1865 г., он с успехом осуществлял такие
крупные операции, как удаление яичников и гигантских кист на них;
в то время эти операции еще не производились даже во многих крупных
клиниках Европы. Он один из первых ввел в России чревосечение —
вскрытие брюшной полости (лапаротомию). Н. В. Склифосовский не
только шел в ногу с веком, но,.как ученый и хирург, часто опережал его.
Он один из первых сделал операцию гастростомии (свищ желудка),
первый в России ввел глухой шов мочевого пузыря, операцию зоба,
иссечение рака языка с предварительной перевязкой (лигатурой)
язычной артерии, удаление гортани, операцию мозговой грыжи и др.
В сложных операциях по пластической хирургии Н. В.
Склифосовский также проявил себя не только как мастер хирургической техники,
но и как автор новых методов. Одна из таких операций при ложных
суставах, получившая мировую известность под названием «русского
замка», с успехом была разработана и произведена им совместно с
ассистентом И. И. Насиловым.
Н. В. Склифосовский оперировал во всех областях хирургии. Он
был одинаково блестящим хирургом и в мирной, и в военно-полевой
хирургии. Это явилось следствием как его исключительной одаренности,
так и неустанных занятий в секционной, операционной, на поле боя,
в библиотеках, в отечественных и заграничных клиниках. Это являлось
также следствием чуткого внимания ко всему передовому и широкого
внедрения в практику всех достижений науки. Неудивительно, что
крупнейшие хирурги мира высоко ценили Н. В. Склифосовского как
ученого-новатора и блестящего хирурга.
Перу Н. В. Склифосовского принадлежит более 110 научных работ,
посвященных самым разнообразным разделам хирургии. По примеру
Н. И. Пирогова Н. В. Склифосовский, начиная с 1878 г., публиковал
отчеты своих клиник, которые являются ценнейшим документом
клинической хирургии 80—90-х годов прошлого столетия.
Н. В. Склифосовский не был кабинетным ученым. Он стремился
нести свет науки врачам-практикам, помочь им построить свою
деятельность в соответствии с достижениями науки. Он был активным
сторонником женского медицинского образования.
530

Николай Васильевич Склифосовский
Н. В. Склифосовский отдавал много сил и общественной
деятельности. Он принял большое участие в создании клинического городка
на Девичьем поле в Москве, где в дальнейшем выросли клиники
Московского университета (ныне 1-го Московского ордена Ленина
медицинского института). Н. В. Склифосовский не только состоял в комитете
по постройке новой клиники, но и лично ездил к министру хлопотать
об успешном окончании постройки клиники, пригласил в строительный
комитет многих специалистов. Благодаря консультативному участию
знаменитого гигиениста Ф. Ф. Эрисмана клиника отвечала последнему
слову науки того времени. Дважды избирался он деканом медицинского
факультета Московского университета, а затем, в Петербурге директором
Института усовершенствования врачей. Н. В. Склифосовский был
членом-учредителем Общества русских врачей, активным членом
Московского хирургического общества, членом-учредителем и председателем
1-го и 6-го съездов хирургов. Он был одним из организаторов,
председателем и активным участником «Пироговских съездов», сыгравших
важную роль в развитии медицины и, в частности, хирургии в России.
Особенно ярко организаторская деятельность Н. В. Склифосовского
выразилась в блестящем проведении в 1897 г. в Москве 12-го
Международного съезда врачей.
Как истинный ученый Н. В. Склифосовский придавал большое
значение медицинской печати, обмену опытом и наблюдениями хирургов.
Он был редактором специальных научных хирургических журналов
того времени: «Хирургическая летопись» и «Летопись русской
хирургии». На издание этих журналов Склифосовский тратил значительные
суммы из собственных средств.
Съезды, заседания научных обществ и журналы много
способствовали развитию хирургической мысли и образованию хирургов. Придавая
большое значение усовершенствованию врачей, Н. В. Склифосовский
с жаром взялся за дело организации Института усовершенствования
врачей в Петербурге. Как из Одессы не хотели отпустить еще молодого
хирурга Склифосовского и предлагали ему профессорское содержание
«не в пример прочим», так неохотно отпускала Н. В. Склифосовского
и Москва. Трогательны были проводы; искренностью дышит адрес,
поднесенный Н. В. Склифосовскому, с сотнями подписей его учеников и
почитателей. Его любили как врача, ученого, общественного деятеля
и просто как человека. Трудно было 60-летнему профессору растаться
с налаженной работой в построенной при его участии клинике на
Девичьем поле, где его окружали талантливые ассистенты и ученики, среди
которых были И. К. Спижарный, В. И. Добротворский, А. С. Таубер,
В. А. Красинцев, И. Д. Сарычев, М. П. Яковлев и др. Но Н. В.
Склифосовский считал, что его призывает долг по отношению к врачам,
нуждавшимся в усовершенствовании и повышении квалификации. Какой
любовью к делу, к простым земским врачам дышали слова Н. В.
Склифосовского, объяснявшего, почему он оставляет кафедру и меняет ее на
административную работу. Цель его одна — тысячам врачей дать больше
знаний и опыта, в котором они так нуждались, работая в тяжелых
условиях вдали от научных центров.
За семь лет заведования Институтом усовершенствования врачей
Н. В. Склифосовский построил новые здания, электрифицировал их,
531

Николай Васильевич Склифосовский
добился значительного увеличения ассигнований на институт, перестроил
операционные, увеличил штаты, оклады и т. д. За это время Институт
вырос в учреждение, каким могла гордиться Европа. Неудивительно,
что в день 25-летия профессорской деятельности среди сотен телеграмм
Н. В. Склифосовским была получена телеграмма от декана
медицинского факультета в Лозанне проф. Ларгье де Венсель; он писал: «Вы
стоите во главе учреждения, которому другие народы Европы завидуют».
Велики заслуги Н. В. Склифосовского как одного из организаторов
и президента 12-го Международного съезда врачей в Москве 1897 г.
Съезд привлек тысячи участников. Нужно было затратить много труда,
времени и инициативы, чтобы успешно провести такой съезд, достойно
представить на нем русскую науку. Н. В. Склифосовский блестяще
справился с этой задачей.
«Мы встретили здесь,— говорил на съезде о Н. В. Склифосовском
Р. Вирхов,— президента, авторитет которого признается
представителями всех отраслей медицинской науки, человека, который с полным
знанием всех требований врачебной практики соединяет в себе также
и качество врача, который обладает духом братства и чувством любви ко
всему человечеству... Наконец, мы встретили здесь молодежь, крепкую,
умную, вполне подготовленную к прогрессу будущего..., надежду этой
великой и доблестной нации.» По тому времени это было очень важное
признание успехов и самостоятельности русской медицинской науки
со стороны крупнейших представителей зарубежного медицинского мира.
Н. И. Пирогов первый укрепил положение русской хирургии как
самостоятельной дисциплины. Н. В. Склифосовский много сделал для
широкого развития хирургии в России.
Накануне открытия 12-го Международного съезда состоялось
торжественное открытие памятника Н. И. Пирогову. Этот памятник
был воздвигнут также благодаря инициативе и энергии Н. В.
Склифосовского, лично добившегося «высочайшего разрешения» на установку
памятника, и сооружен на частные пожертвования врачей. Проект
памятника был бесплатно предоставлен скульптором Шервудом. Это был
первый памятник ученому в России.
В блестящей речи при открытии памятника, произнесенной в
присутствии крупнейших ученых всего мира, Н. В. Склифосовский
подчеркнул, что русская наука вступила на самостоятельный путь. В этих
высказываниях нашел выражение высокий патриотизм Склифосовского,
его большая любовь к родине и гордость за успехи отечественной науки.
Н. В. Склифосовского любили за честность, объективность в
научной работе; «персональных отношений» в научных вопросах для него не
существовало. Н. В. Склифосовский стойко отстаивал права скромного
русского врача, о работе которого часто забывали. Так, он отстоял
на 12-м Международном съезде приоритет операции Владимирова —
Микулича, которая до того шла только под именем второго автора.
В личной жизни Н. В. Склифосовский был скромен. Когда хотели
праздновать его 25-летний юбилей, он отказался от торжественного
чествования. Но это не помешало откликнуться на его юбилей всему
хирургическому миру, самым разнообразным учреждениям и лицам, начиная
с корифеев науки и кончая спасенными им больными. Было получено
около четырехсот поздравительных писем и телеграмм, в которых
532

Николай Васильевич Склифосовский
выражены лучшие чувства любви, преданности, благодарности великому
ученому, врачу и гражданину. «Мы шлем благодарность за то,— пишет
женщина-врач,— что Вы настаивали на равном для нас с мужчинами-
врачами образовательном цензе и поддерживали нас Вашим высоким
авторитетом в самую трудную минуту первого выступления на
практическом поприще, предоставив нам на театре освободительной войны
самостоятельную врачебную деятельность.»
«Мы чествуем человека,— пишет группа русских врачей,— который
всей своей жизнью доказал, что под врачебным работником он разумел
не простого ремесленника врачевания, не спортсмена зоологии, а
истинного служителя заповедям ,,матери всех наук", которая предписывает
врачу быть помощником и утешителем страждущих, охранителем
ближних от страданий, другом народа, другом человечества, исполняющим
свой единственный в своем роде долг.»
Наша страна высоко почтила Н. В. Склифосовского, присвоив его
имя одной из лучших больниц и лучшему институту неотложной помощи
в Москве, являющемуся образцом постановки лечебного дела.
Мечта Н. В. Склифосовского о том, чтобы создать практическим
врачам условия для совершенствования их знаний, после Великой
Октябрьской социалистической революции осуществилась в полной мере
в нашей стране.
Отношение советских врачей к памяти Н. В. Склифосовского хорошо
выразил известный хирург С. С. Юдин, который писал: «Пусть наши
молодые поколения с любовью и благодарностью вспомнят великое
имя того, кто не только своими руками закладывал памятник
бессмертному Пирогову и строил клиники, но своими научными работами,
размахом хирургической деятельности и обширной школой своих
ассистентов предопределил дальнейший рост и расцвет отечественной хирургии
на долгие годы».
Главнейшие труды Н. В. Склифосовского: О кровяной околоматочной опухоли.
Диссертация на степень доктора медицины, Одесса, 1863; К вопросу о Пироговском
остеопластическом отнятии голени, «Военно-медицинский журн.», май, 1877; О
ранении брюшины, там же, июль, 1877; Наблюдения, сделанные в госпиталях Сербии и
Черногории во время Славянской войны 1876; Протоколы заседаний Общества
русских врачей 1876—1877, СПб.; Thyreotomia при новообразованиях в полости
гортани, «Военно-медицинский журн.», март, 1879; Высечение опухоли матки, обоих
яичников, «Современная медицина», № 9, 10, 1869; Наше госпитальное дело на
войне, «Медицинский вестник» № 45, 46, 1877; Gastrostomia при сужении пищевода,
там же, № 21, 22, 1878; Вырезывание языка после предварительной перевязки
язычных артерий, «Врач», № 2, 1880; Возможно ли иссечение брюшного пресса
(pressum abdominale) у человека, «Врач», № 18, 1882; Употребление йодоформа в
хирургии, там же, № 27, 1882; Шов мочевого пузыря при надлобковом сечении, там
же, № 27, 1890; Грыжа мозговых оболочек, «Летопись хирургического общества
в Москве», IV, 13, 1881.
О Н. В. Склифосовском: Спи ж арный И. К., Н. В. Склифосовский, в кн.:
«Отчет о состоянии и действиях Императорского Московского университета за
1906 г.», М., 1907 (дан перечень трудов); Оппель В. А., История русской
хирургии, Вологда, 1923; В. И. Разумовский, Н. В. Склифосовский, Харьков, 1927;
Юдин С. С, Н. В. Склифосовский, М., 1942; Ковано в В. В., Н. В.
Склифосовский, М., 1952 (имеется библиография трудов Н. В. Склифосовского); К о л е-
с о в В. И., Страницы из истории отечественной хирургии, М., 1953; Анучин Д» Р„
Н. В. Склифосовский, «Военно-медицинский журн.», № 1» 1954.

Вягеслав Лвксентъевиг
МАМАССЕМН
1841 - 1901
ячеслав Авксентьевич Манассеин — видный представитель
русской клинической медицины — родился 15 марта 1841 г.
Шестнадцатилетним юношей он поступил на медицинский
факультет Московского университета. Однако кончить его
Манассеину не пришлось. За участие в студенческих
волнениях в конце 1859 г. он был выслан под надзор полиции
в Казань, где поступил в университет. И здесь В. А.
Манассеин оказался, по характеристике университетского начальства,
«наиболее беспокойным и наименее благоразумным» студентом. Придравшись
к участию Манассеина в так называемой «струвевской истории», когда
учащиеся предложили известному реакционеру проф. Струве подать
в отставку, ректор уволил «беспокойного студента» из университета.
Занятия в третьем по счету — Дерптском университете тоже не могли
быть завершены, так как В. А. Манассеин выступил в ряде столичных
газет с корреспонденциями, разоблачающими антиславянскую политику
немецких баронов. С пятого курса университета ему пришлось перейти
на четвертый курс Медико-хирургической академии. Последние два года
534

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
учебы он провел в клинике С. П. Боткина. На пороге 1867 г. он с
отличием кончил академию. Так завершился почти десятилетний период его
скитаний. Оставленный при академии для дальнейшего
усовершенствования, В. А. Манассеин почти весь трехлетний срок провел в клинике
С. П. Боткина.
В начале 1869 г. он закончил докторскую диссертацию. Для
академических исследований той поры тема ее была не совсем обычной. В
памяти ученого не стирались студенческие годы, прошедшие в
странствованиях по обездоленной стране. Засухи, недороды, истощенные
хроническим недоеданием люди стояли перед его глазами, когда он брался
за экспериментальное исследование самого острого и мучительно
тяжелого вопроса дореволюционной России. Свой труд В. А. Манассеин
назвал скромно «Материалы для вопроса о голодании». Может быть, он
вспомнил при этом, что десять лет тому назад в той же аудитории
защищалась диссертация «Материалы для будущей физиологии алкогольного
опьянения». Ее представил тогда мало кому известный молодой
ученый И. М. Сеченов. Физиология голода и алкогольного опьянения —
двух страшных бедствий изнуренного и спаиваемого народа — стала
предметом специального изучения выдающихся русских
врачей-гуманистов.
В. А. Манассеин настолько тщательно и строго вел свои
исследования и выяснил так много новых фактов о состоянии голодающего
организма, что С. П. Боткин, руководивший этой работой, не без оснований
считал его труд классическим не только в русской, но и в иностранной
медицинской литературе. Так с первых шагов в науке проявились
общественные интересы молодого ученого.
Уже ранние труды В. А. Манассеина характеризуют его как вполне
зрелого ученого. Им, как известно, было начато изучение биологических
свойств зеленой плесени. Результаты этой работы изложены в статье
«Об отношении бактерий к зеленому кистевику», помещенной в «Военно-
медицинском журнале» за 1871 г. Они послужили поводом к дискуссии
с А. Г. Полотебновым. В. А. Манассеин установил отсутствие бактерий
в средах с грибком penicillium glaucum. Им же была отмечена большая
антибактериальная активность молодых культур грибка по сравнению
со старыми. В ходе научного спора А. Г. Полотебнов изучил и описал
целебные свойства зеленой плесени при лечении кожных болезней и ран.
В это время С. П. Боткин пишет о Манассеине как об ученом, внесшем
в науку «много новых фактов, которые дают ему полное право на очень
почетное место в медицинской литературе».
Вернувшись в 1872 г. из двухгодичной командировки за границу,
В. А. Манассеин был избран доцентом кафедры общей патологии и
диагностики Медико-хирургической академии. Читая доцентский курс на
этой кафедре, он одновременно вел практические занятия в
пропедевтической клинике.
С весны 1875 г. В. А. Манассеин — адъюнкт-профессор кафедры
общей патологии, терапии и диагностики, а через год он был избран
ординарным профессором кафедры частной патологии и терапии. Лекции
В. А. Манассеина пользовались неизменным успехом, им была присуща
необыкновенная ясность изложения, обилие фактического материала и
строго критический подход к обозреваемой литературе.
535

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
Последователь С. П. Боткина, Манассеин был сторонником самого
подробного, объективного исследования больного, включая
микроскопические, физические и химические методы. С этой целью он создал при
клинике бактериологическую, физическую и химическую лаборатории.
В них проводились исследования по обмену веществ у больных и
здоровых в разных условиях, разрабатывались темы о всасывании жиров,
сухоядении и многие другие. Точные физико-химические и
микроскопические приемы диагностики болезней, которые В. А. Манассеин широко
вводил в медицину, избавляли врачей от необходимости полагаться лишь
на свою интуицию. Они помогали более уверенно отыскивать истинные
причины нарушения нормальных функций человеческого организма.
Но не только лаборатория дает в руки врача ключ к лечению
болезни. «Хороший врач — всегда исследователь, исследователь, если не в
лаборатории, то у постели больного»,— любил говорить В. А. Манассеин.
И он обучал студентов самым различным способам обследования и
лечения больных. В клинике В. А. Манассеина они видели нигде еще в
России не применявшееся желудочное зондирование больных с
диагностической и лечебной целью. Здесь изучалась целебная роль питания,
соответствующего происхождению и характеру болезни. Гигиено-диети-
ческие методы лечения дополнялись физиотерапевтическими
процедурами. Приемы эти так прочно вошли в обиход современной медицины,
что порой кажутся нам извечными. А между тем открытие В. А. Манас-
сеиным водолечебницы с ванными, душем и римской баней создавало
в ту пору особо благоприятные условия для исцеления многих недугов.
В своих лекциях В. А. Манассеин затрагивал многие бытовые
стороны жизни больных и давал ряд указаний о личной гигиене. В
клинических разборах болезней он значительное место уделял выяснению
санитарно-гигиенических условий жизни больного и тесно связывал их с
происхождением заболевания. В числе напечатанных лекций В. А.
Манассеина по общей терапии имеется одна, посвященная статистике. Здесь
он не только заявляет себя сторонником статистических методов
исследования, но дает практические советы для их применения.
Научная деятельность клиники В. А. Манассеина была весьма
плодотворна. За 15-летний срок было опубликовано более 300 статей и
диссертаций, посвященных главным образом азотистому и солевому обмену,
желудочному и кишечному пищеварению, лечению туберкулеза и
другим вопросам медицины.
Эта немалая цифра станет понятной, если вспомнить один
примечательный факт из жизни В. А. Манассеина. Опубликовав за несколько
лет около 20 научных работ, он не напечатал после 1876 г. ни одной
статьи. Весь свой огромный опыт и исследовательский талант он
целиком посвятил многочисленным ученикам, работавшим по его темам и под
его руководством.
Интересен и поныне актуален взгляд В. А. Манассеина на
взаимодействие организма и среды. Свои лекции по лечению внутренних
болезней он начинал определением роли терапии с точки зрения
эволюционного учения. В. А. Манассеин относился отрицательно к
неомальтузианским идеям и опровергал взгляд, согласно которому лечение слабых,
подверженных заболеваниям людей ведет к ослаблению человеческого
рода. Терапию он считал одним из средств человека в борьбе за суще-
536

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
ствование и определял ее как науку не только о лечении, но и
предупреждении болезней. В. А. Манассеин считал, что терапия и гигиена
неразделимы и преподаются отдельно лишь из педагогических соображений.
Врач-терапевт, по его мнению, всегда должен быть и
врачом-гигиенистом. Отсюда и задача — предупреждать болезни, содействуя
устранению антисанитарных условий. Сам В. А. Манассеин был одним из
учредителей и активных членов Общества охранения народного здравия.
Он мечтал о широкой профилактике болезней. Идея эта, характерная
для всей русской медицинской общественности, по понятным причинам
не могла быть тогда осуществлена. В. А. Манассеин хорошо сознавал
зависимость улучшения санитарно-гигиенических условий от коренных
социальных реформ. Основную причину высокой заболеваемости он
видел не в бессилии медицины, а в том, «что меры, указываемые
врачебной наукой, идут вразрез с пониманием, а подчас и интересами тех, кто
должен осуществлять эти меры». В. А. Манассеин не имел возможности
прямо назвать «заинтересованных» лиц, но в словах его нельзя не
услышать осуждения антинародной политики самодержавия.
Уделяя много внимания условиям, в которых развивалась болезнь,
В. А. Манассеин неизменно стремился установить связь между этими
условиями и психикой заболевшего. Поэтому в его клинике в особом
почете была психогигиена. «В больнице,— говорил он,— нужно
окружить больного хорошей и красивой обстановкой,— лучшей, чем была у
него дома».
В. А. Манассеин глубоко изучил и развил вопрос о ведущей роли
психических воздействий в происхождении самых различных
заболеваний. Он совершенно определенно высказался о громадном целебном
значении врачебного влияния на психику больного. В 1876 г. В. А.
Манассеин опубликовал «Материалы для вопроса об этиологическом и
терапевтическом значении психических влияний». В этом исследовании он
поставил перед собой задачу показать связь и взаимодействие между
психической и телесной жизнью организма. «...Всякое изменение в
психической сфере,— писал он,— непременно должно отражаться на
растительной жизни организма,... в свою очередь всякое изменение в растительной
жизни организма и в его физической обстановке неизбежно отражается
и на психической жизни.» Уже самим подходом к подобной проблеме
В. А. Манассеин заявил себя последовательным учеником Боткина и
Сеченова, на идеи которых он опирался, создавая свой труд. Эта работа
далеко не случайное событие в научном творчестве В. А. Манассеина,
ибо он, как и большинство учеников боткинской школы, был сторонником
широкого клинико-физиологического подхода в изучении патологических
явлений. Его исследование о взаимосвязи между деятельностью мозга и
состоянием остальных органов человеческого тела основывалось на
учении о единстве всех процессов, совершающихся в организме.
Еще в 1872 г., после возвращения из командировки в Германию,
где, как известно, в то время господствовала теория клеточной патологии,
В. А. Манассеин писал: «Современную общую патологию нельзя сводить
исключительно на патологическую гистологию, как это делается в
настоящее время довольно часто, ни на патологическую химию и физику,— как
это делали лет двадцать тому назад. Напротив того, наука эта должна
одинаково опираться не только на названные предметы, но также на
537

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
физиологию и на клиническую медицину». И В. А. Манассеин добавляет,
что большинство своих задач ученые должны черпать в клинике, т. е.
там, где они имеют дело с нераздельно целым организмом.
Кроме С. П. Боткина, на формирование теоретических взглядов Ма-
нассеина, бесспорно, оказал большое влияние и другой великий русский
ученый — И. М. Сеченов, физиологический трактат которого «Рефлексы
головного мозга» послужил одной из главных предпосылок для бурного
развития в нашей стране во второй половине XIX в.
материалистического направления в естествознании. Имя И. М. Сеченова упоминается
в трудах В. А. Манассеина неоднократно. Не кто иной, как Сеченов,
заложил основы материалистического понимания психических явлений, он
одним из первых обратил внимание на наличие безусловных
рефлекторных связей между головным мозгом и внутренними органами.
В. А. Манассеин развил идею Сеченова о взаимосвязи между
деятельностью мозга и другими системами организма. Опираясь на целый
ряд тщательно отобранных и физиологически осмысленных клинических
наблюдений, он пришел к выводу, что «всякое состояние центральной
нервной системы отражается более или менее сильно и на других
органах тела». Такой взгляд на происхождение болезнетворных изменений
в тканях тела позволил ему своеобразно подойти и к изучению способов
их устранения.
Выдающиеся отечественные врачи уже давно сознавали важность
психических влияний при лечении разного рода болезней. Однако при
отсутствии достаточных научных обоснований они не могли сознательно
управлять этим методом лечения и ограничивались обычно заявлением
о важности психических воздействий вообще. В. А. Манассеин не orpa-i
ничивался выведением общих теоретических положений, он дал ряд
указаний для непосредственного применения основных своих выводов в
клинике.
Удачу лечения он во многом ставил в зависимость от настроения
самого больного. Поэтому он прежде всего обращал внимание врачей на
обстановку, которую они создают в палатах. Больница, по его мнению,
не должна иметь ничего общего с той «юдолью скорби и печалей», где
люди целиком попадают во власть страданий. «Радостное, веселое
настроение,— писал Манассеин,— уже само по себе составляет важное
условие для успеха лечения.» Вызвать такое настроение одними словами
трудно, для него нужно прежде всего создать условия. И В. А. Манассеин
много раз упоминал в своих лекциях об уютном виде палат. Такое,
казалось бы, незначительное обстоятельство он ставит «первой заботой
врача, понимающего значение психических влияний».
Нервная система человека — один из главных объектов лечебного
воздействия, и поэтому вполне естественным был совет В. А.
Манассеина, прежде чем приступать к лечению, выяснить — «достаточно ли у
больного занятий и не слишком ли они однообразны». Развлечение
больных, отвлечение их внимания от болезни и связанных с нею ощущений
он считал очень важной и существенной частью целебных мероприятий.
Гимнастические упражнения, не говоря об их общегигиеническом
значении, В. А. Манассеин считал «отличным средством вызвать то или
другое психическое движение в данном больном». Здесь помимо
лечебной цели он преследует и диагностическую,— ведь известно, какую боль-
538

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
шую роль в диагностике формы психического недуга играет реакция
больного на окружающую обстановку и как иногда трудно вызвать эту
реакцию.
К области нежелательных психических влияний В. А. Манассеин
относил клинические разборы у постели больного, если они хоть сколько-
нибудь понятны ему. Он неоднократно выражал свое отрицательное
отношение к рассуждениям в присутствии больного,— оказывая влияние
на его психику, они в значительной мере осложняют лечение.
Не надо думать, что В. А. Манассеин был приверженцем одной
психотерапии. Это было бы неверно. Научно обосновав некоторые
практические ее положения, он предостерегал своих чересчур радикальных
последователей ни в коем случае не смотреть на психический способ
лечения как на что-то отдельное, самостоятельное, несовместимое с другими
терапевтическими мерами. Современники В. А. Манассеина, в общем,
правильно оценили его труд. «Вестник Европы» откликнулся на эту
работу словами: «исследования Манассеина имеют в виду дать право
гражданства в медицине психическому способу лечения, находящемуся в
пренебрежении».
Можно сказать, что Сеченов обогатил науку исследованиями
рефлекторных связей между головным мозгом и другими органами, а Манас-
сеину принадлежит заслуга установления их роли в диагностике и
лечении различных заболеваний. Бесспорно, что, как клиницист, он был
пионером широкого практического применения этих идей. В. А.
Манассеин, не переоценивал значения психотерапии, дав практические советы,
он ограничился «скромной ролью человека, ставящего вехи для
обозначения того направления, в котором ляжет будущая широкая дорога».
Традиция материалистического изучения высшей нервной
деятельности глубоко укоренилась в русской науке. Широкой дорогой, о
которой мечтал В. А. Манассеин, пошли к достижению цели следующие
поколения отечественных ученых. За год до смерти В. А. Манассеина
начал свои исследования в области высшей нервной деятельности
И. П. Павлов, заложивший основы объективного изучения тончайших
механизмов центральной, нервной системы.
Передовой ученый В. А. Манассеин был известным прогрессивным
общественным деятелем. Он был председателем и бессменным судьей
чести «Литературного фонда» писателей, которым он довольно часто
оказывал врачебную помощь. В отделе рукописей Всесоюзной библиотеки
имени В. И. Ленина имеется фонд писем русских писателей к проф. Ма-
нассеину, содержащих главным образом обращения за медицинской
помощью. Среди писателей, обращавшихся к Манассеину, были А. П.
Чехов, В. Г. Короленко, В. М. Гаршин, К. М. Станюкович, поэт А. Н.
Плещеев, известный переводчик Гейне П. И. Вейнберг и другие.
Главной заслугой В. А. Манассеина как общественного деятеля
является 20-летняя редакторская работа в еженедельной газете «Врач»,
основанной им в конце 1879 г. «Врач» был второй кафедрой В. А.
Манассеина, тут его аудиторией был весь врачебный мир. Круг вопросов,
затронутых В. А. Манассеиным, необозрим. Он писал о женских
врачебных курсах и новом лечебном уставе, о телесных наказаниях и школьном
деле, о фабрично-заводской санитарии и равноправии женщин-врачей с
врачами-мужчинами. Обличая темные стороны врачебной жизни, «Врач»
539

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
одновременно был одним из самых верных защитников прогрессивных
медицинских работников в их неравной борьбе с чиновниками земских
и городских управ. В своей газете В. А. Манассеин вел пропаганду за
создание университета в Сибири. Он постоянно повторял эту мысль во
многих номерах «Врача», пока не был открыт Томский университет,
которому он непрерывно посылал литературу и завещал свою библиотеку,
включавшую 30 тысяч томов. Выдающаяся заслуга ученого-патриота
заключается еще и в том, что в своей газете он неустанно пропагандировал
отечественные медицинские работы и непрерывно освещал деятельность
русских врачебных обществ и съездов.
В последние годы жизни В. А. Манассеин особенно часто
откликался на сообщения о рискованных опытах над больными, проходившими
под флагом «ради науки». Он очень резко осуждал врачей —
сторонников подобных методов исследования. Каждое сообщение о бесчеловечных
поступках над людьми вызывало его энергичный протест.
В девятом номере «Врача» за 1894 г. в разделе «Хроника»
В. А. Манассеин пишет о позорной мысли пользоваться людьми,
осужденными на смерть, для физиологических и врачебных опытов, «но до
сих пор,— добавляет он,— никто не осмеливался еще предлагать ввести
подобные опыты в закон. Недавно, однако, в законодательную Палату
штата Огайо, по словам, „La Medicine moderne" (26 февраля), внесен
проект закона, первая статья которого гласит: „Всякий осужденный на
смерть будет служить предметом для опытов...". Выполнителем опытов
(попросту говоря, палачом) будет сведущий физиолог, уполномачива-
емый на то правительством. Выбор выполнителя и его 5 помощников,
тоже физиологов, предоставляется губернатору и т. д.». Уже самый тон
этой небольшой заметки свидетельствует об отношении В. А. Манассе-
ина к подобным «методам» научно-исследовательской работы. В других
номерах газеты В. А. Манассеин выступал против участия врачей в
разработке способов электроказни, кастрации преступников и больных
наследственными заболеваниями и других звериных методов истребления
людей. Горько и гневно звучат слова В. А. Манассеина об ученых,
которые «даже величайшими открытиями пользуются для действий,
позорящих человечество». Описав в одном номере газеты мучительную
казнь на электрическом стуле при активном участии врачей, В. А.
Манассеин заключает: «Позорней роли врача-палача вряд ли можно себе
что-нибудь представить». В другом номере В. А. Манассеин писал:
«С глубоким сожалением прочитал я об участии врачей в опытах над
электроказнью 4 преступников. Единственные общественные задачи и
долг врачей — спасение человеческой жизни, а не прекращение ее.
Поэтому я горячо протестую против такого проституирования нашего
человеколюбивого звания».
Не ушли от осуждения В. А. Манассеина шарлатанское
врачевание, надувательство тайными средствами и беззастенчивая, доведенная
до чудовищных размеров реклама. Торгашеский дух, пронизывающий
медицинских предпринимателей, разоблачался «Врачом» из номера
в номер.
Публицистическая деятельность замечательного ученого — одна из
славных страниц отечественной журналистики. Именно за нее
современники называли В. А. Манассеина «живой совестью русского врача».
540

Вячеслав Авксентъевич Манассеин
Уже тяжело больной Манассеин как-то сказал, что по свойству
свой натуры он не хочет и не может отдыхать. В этих словах
заключена, пожалуй, самая сжатая и верная характеристика его жизни.
Незадолго до кончины (он умер 26 февраля 1901 г.) В. А.
Манассеин говорил: «Сам работал очень мало и ничего выдающегося не
напечатал. Когда умру, то решительно нечем будет помянуть меня». Однако
история опровергла эти слова, сохранив нам память о выдающемся
враче и передовом общественном деятеле.
Главнейшие труды В. А. Манассеина: Материалы для вопроса о голодании,
СПб., 1869; Об отношении бактерий к penicillium glaucum (Penicillium crustaccum
FRS) и о действии некоторых веществ на развитие последнего, «Медицинский
вестник», № 34, 1871; Об отношении бактерий к зеленому кистевику (Penicillium glaucum
LK, s. Penicillium crustaccum FRS) и о влиянии некоторых средств на развитие этого
последнего, «Военно-медицинский журн.», ч. 112, кн. 9 и 10, 1871; К учению о
жаропонижающих средствах, там же, ч. 111, кн. 7, 1871; Химические материалы для
учения о лихорадке, там же, ч. 113, кн. 3 и 4: ч. 114, кн. 5, 1872; О
количественном определении сахара в моче диабетиков, там же, ч. 114, кн. 5, 1872; Материалы
для вопроса об этиологическом и терапевтическом значении психических влияний,
там же, ч. 124, кн. 12, 1875; ч. 125, кн. 1—2, 1876; Лекции общей терапии, ч. 1,
СПб., 1879.
О В. А. Манассеине: Жбанков Д. Н., Вячеслав Авксентьевич Манассеин,
«Врач», № 13, 1901; Луговой А., Памяти В. А. Манассеина, «Русский врач»,
№ 8, 1902; Магазаник М. Л., В. А. Манассеин, «Проблемы туберкулеза», № 4,
5, 1949; Хижняков В. В., Вячеслав Авксентьевич Манассеин, «Советская
медицина», № 5, 1941; Арсен ьев Г. И., В. А. Манассеин, М., 1951.

Федор Федоровпг
ЗИРМСМАМ
1842 - 1915
едор Федорович Эрисман занимает выдающееся место в
истории русской медицины второй половины XIX в. Он
был одним из крупнейших русских гигиенистов и
крупнейшим деятелем общественной медицины. Его работы
положили начало развитию ряда гигиенических дисциплин —
школьной гигиены, коммунальной гигиены, гигиены труда.
Он являлся ярким представителем общественного,
социально-гигиенического направления, составляющего отличительную
особенность русской гигиенической науки.
Ф. Ф. Эрисман был противником широко распространенного на
западе санитарно-технического направления, при котором задачи
гигиены сводятся к разработке санитарно-технических мероприятий по
оздоровлению внешней среды (воды, атмосферного воздуха, почвы
и т. п.) в отрыве от нужд человека, социальных условий его жизни
и физиологических свойств его организма. Он развил учение о
гигиене как науке об общественном здоровье, постоянно подчеркивая,
что задачей гигиены является изучение «факторов, которые так или
542

Федор Федорович Эрисман
иначе влияют на здоровье человека как общественной
единицы».
Его научная и практическая санитарная деятельность служила
замечательным примером связи теоретической работы с практикой,
насколько это было осуществимо в условиях дореволюционной России.
Главные положения, развитые Ф. Ф. Эрисманом, легли в основу
современной гигиены. Осуществление многих из них оказалось
возможным только в советских условиях.
Швейцарец по происхождению, Ф. Ф. Эрисман сложился как
ученый и общественный деятель в России; вся его научная и общественная
деятельность развернулась и протекала в России. Близкий друг
Ф. Ф. Эрисмана И. М. Сеченов писал о нем в своих
«Автобиографических записках»: «Нас, знавших Эрисмана со времени его приезда в
Россию, всего более поражало в нем то, что он из швейцарца превратился
в русского, искренне любил Россию и отдал все лучшие годы своей
жизни на служение ей».
Свою принадлежность к России, к русской культуре Ф. Ф.
Эрисман всегда подчеркивал; он «ясно сознавал силу и крепость тех
многочисленных нитей», которыми был «привязан к России, к русской
жизни», «прочность тех корней, которыми он прирос к русской почве».
Ф. Ф. Эрисман чувствовал себя, как он говорил, «гораздо больше
русским, чем швейцарцем». Выступая в 1886 г. в Будапеште на VIII
Международном конгрессе по демографии, Ф. Ф. Эрисман в
противовес всем другим участникам конгресса произнес свою приветственную
речь на русском языке, подчеркивая тем самым свою принадлежность к
русской науке и культуре.
Федор Федорович Эрисман родился в 1842 г. в Швейцарии.
В 1865 г. он окончил Цюрихский университет; специализировался по
глазным болезням и там же в Цюрихе защитил диссертацию на тему:
«Интоксикационные амблиопии» (слабость зрения), в которой
развивал гигиеническое положение о необходимости правильного воспитания
как средства профилактики заболеваний.
В студенческие годы пробуждается интерес Ф. Ф. Эрисмана к
социальным и политическим вопросам, чему немало способствовала
окружавшая его революционная атмосфера. Швейцария являлась одним из
центров деятельности I Интернационала. В Цюрих стекалась
радикально настроенная молодежь из различных стран, особенно много было
там русской студенческой молодежи. Подружившись с учившейся в то
время в Цюрихе первой русской женщиной-врачом, доктором медицины
Н. П. Сусловой, Ф. Ф. Эрисман женится на ней и в 1869 г. переезжает
вместе с ней в Петербург. В Петербурге Ф. Ф. Эрисман через свою
жену и ее сестру писательницу А. П. Суслову (обе сестры находились под
надзором полиции «за открытое сочувствие нигилизму и за сношение с
неблагонадежными лицами») сразу же вошел в соприкосновение с
революционно настроенными кругами интеллигенции, окунулся в атмосферу
кипучей общественной жизни, политических и литературных интересов.
Это оказало решающее влияние на дальнейшее формирование
мировоззрения и общественных интересов Ф. Ф. Эрисмана.
Начав свою врачебную деятельность в Петербурге окулистом, он
не ограничивается узко лечебной работой. Его внимание привлекают
543

Федор Федорович Эрисман
вопросы профилактики близорукости школьников. Тщательно
исследовав состояние зрения свыше 4000 петербургских школьников,
Ф. Ф. Эрисман пришел к выводу, что возрастающая из класса в класс
близорукость школьников являлась следствием плохого освещения
классных комнат, нерационального устройства школьных столов,
неправильной посадки школьников.
Результатом этой работы, опубликованной в 1870 г. под названием
«Влияние школы на происхождение близорукости у детей», была
предложенная Ф. Ф. Эрисманом гигиеническая конструкция парты («парта
Эрисмана»), выставленная в 1875 г. на Международной гигиенической
выставке в Брюсселе. Парта эта введена была затем во всех
европейских школах.
Близость к демократическим кругам дала и другое направление
пробудившимся социально-гигиеническим интересам молодого ученого.
Он провел ряд санитарных обследований подвальных жилищ,
петербургских ночлежек, результаты которых опубликовал в статьях «О
подвальных жилищах в Петербурге», «О ночлежных домах Вяземского».
В это время окончательно определяется интерес Ф. Ф. Эрисмана
к гигиене и он решает окончательно посвятить себя гигиенической
науке.
Он отправляется за границу для повышения своей гигиенической
подготовки и через три года, в 1875 г., возвращается в Россию вполне
сложившимся гигиенистом.
Во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Ф. Ф. Эрисман
как специалист санитарного дела привлекается к работе в
военно-санитарной организации на Дунае по борьбе с эпидемиями. Здесь он
разработал ряд противоэпидемических мероприятий по очистке, дезинфекции
и дезинсекции казарм, бараков, обеззараживанию транспорта.
Ф. Ф. Эрисман отстаивал необходимость создания постоянной
военно-санитарной организации, как необходимой составной части военно-
медицинской службы.
Восьмидесятые годы в России — годы формирования
промышленного пролетариата и первоначального этапа развития рабочего
движения — оказали свое влияние на Ф. Ф. Эрисмана, привлекая его
внимание к положению рабочего класса.
В 1879 г. по приглашение Московского губернского земства
Ф. Ф. Эрисман взял на себя руководство в организуемом санитарной
комиссией земства санитарном обследовании фабрик и заводов
Московской губернии и переехал в Москву. Московский период деятельности
Эрисмана являлся наиболее плодотворным. Здесь особенно широко
развернулись его таланты научного исследователя, организатора,
общественного деятеля.
В 1882 г. Ф. Ф. Эрисман занял вновь открытую кафедру гигиены
Московского университета. В 1890 г. кафедра переведена была во вновь
выстроенный, при участии Эрисмана, Институт гигиены на Девичьем
поле. При кафедре Ф. Ф. Эрисман открыл первую гигиеническую
лабораторию, в Гигиеническом институте организовал городскую
санитарную станцию — санитарное учреждение для анализа пищевых
продуктов, воды и т. п., в целях связать преподавание и научную работу с
практической деятельностью.
544

Федор Федорович Эрисман
Большинство русских гигиенистов, особенно дореволюционного
периода, испытали на себе сильное влияние идей Ф. Ф. Эрисмана. Его
непосредственными учениками были Г. В. Хлопин, С. С. Орлов, Н. К.
Игнатов, П. И. Диатроптов и другие.
Научная гигиеническая школа, созданная Ф. Ф. Эрисманом,
развивала идеи общественной гигиены. «Заявите,— говорил он,— что
гигиена не есть наука об общественном здоровье, а что она должна
заниматься лишь разработкой частных вопросов в стенах лабораторий, и
перед вами останется призрак науки, ради которого трудиться не
стоит».
Ф. Ф. Эрисман являлся ярким представителем физиологического
направления в гигиене. Он считал, что отправной точкой гигиенических
исследований является человеческий организм, основная цель
гигиены — обеспечить здоровье человека, коллектива. Поскольку гигиена
является наукой о здоровье человека, гигиенист в своей работе должен
опираться не только на физико-химические исследования, но
обязательно и на физиологию человека.
«Если,— писал Эрисман,— признать гигиенистами тех физиков и
химиков, которые временами между прочим занимаются вопросами из
области санитарной науки, то этим совершенно нарушается принцип,
положенный нами в обоснование всех гигиенических исследований и
гигиены вообще,— связь изучаемых явлений со здоровьем человека».
Борясь с представителями санитарно-технического направления,
стремившимися оторвать гигиену от остальной медицины, Ф. Ф.
Эрисман писал: «Отделение гигиены от ее исходной точки — от
человеческого организма или уничтожение ее органической связи с медициной
может иметь весьма печальные последствия для дальнейшего
правильного развития гигиенического знания».
Внешняя среда по Ф. Ф. Эрисману должна изучаться
гигиенистами с точки зрения ее воздействия на человеческий организм, на
здоровье общества. Под внешней средой он понимал не только физическую
природу, но и общественные условия, влияющие на человека как члена
общества, коллектива. Ф. Ф. Эрисман подчеркивал, что задача
гигиениста — изучение как явлений природы, так и факторов социальной
жизни, влияющих на заболеваемость и смертность населения, раскрытие
закономерной связи между внешней средой и здоровьем человека. Для
этого он в одинаковой мере использовал как
экспериментально-лабораторный, так и статистический метод.
Уже в своем первом «Руководстве к гигиене» (1872—1877 гг.)
Ф. Ф. Эрисман сформулировал программу гигиенических исследований,
исходя из своих общих принципиальных позиций: «Ближайшая цель
гигиены — исследовать влияние на человека всех возможных явлений
природы, действию которых он непрерывно подвергается, далее влияние
той искусственной обстановки, среди которой он живет вследствие своего
социального положения, наконец, найти средства для смягчения действия
всех неблагоприятных для организма условий со стороны природы и
общества».
Мировую известность приобрел трехтомный труд Ф. Ф. Эрисмана
«Курс гигиены» (1887—1888 гг.), который был переведен на
несколько иностранных языков.
545

Федор Федорович Эрисман
В 1877 г. Ф. Ф. Эрисман выпустил сочинение «Профессиональная
гигиена умственного и физического труда», в котором изложил свои
основные идеи в области профессиональной гигиены. Широко используя
гигиенические исследования и данные санитарной статистики,
Ф. Ф. Эрисман обосновывает необходимость введения восьмичасового
рабочего дня, сокращения рабочего времени для женщин и подростков,
предоставления отпусков по беременности и родам, запрещения работы
детям до четырнадцати лет.
Широко показывая в своих работах гибельное влияние
профессионального труда на здоровье рабочих, Ф. Ф. Эрисман совершенно
правильно подчеркивает, что это является следствием специфических
условий капиталистического производства, а не труда вообще. Эрисман
писал: «Вовсе не промышленность сама по себе, как бы в силу закона
природы, подрывает народное здоровье и обусловливает высокие
цифры смертности, а во всем этом виноваты те невыгодные экономические
условия, в которые поставлены рабочие современным способом
производства».
В «Профессиональной гигиене» Ф. Ф. Эрисмана заметно
основательное знакомство автора с «Капиталом» Маркса и видно то
огромное влияние, которое оказал этот труд на его взгляды и
выводы.
Крупнейшим научно-исследовательским трудом Ф. Ф. Эрисмана,
представляющим не только громадное социально-гигиеническое, но и
политическое значение, является проведенное им совместно с врачами
Е. М. Дементьевым и А. В. Погожевым санитарное обследование
фабрик и заводов Московской губернии. Работа продолжалась шесть лет
(с 1879 по 1885 г.), обследованием было охвачено 1080 фабрик с
114 000 рабочих.
Обширная программа обследования, тщательно разработанная
методика, громадный фактический материал, собранный авторами,
наконец, важные выводы и выработанные ими на основе этой работы
практические предложения по контролю и наблюдению за условиями труда
рабочих, по устройству и содержанию промышленных предприятий и
санитарному надзору за ними сделали эту работу классическим
исследованием. По ее образцу и программе был затем проведен ряд
аналогичных обследований в других земствах.
Исследование выявило санитарно-экономические условия труда
рабочих, условия найма рабочей силы, режим и продолжительность труда,
санитарное состояние фабрик, в частности рабочих помещений, наконец,
исследованы были жилищные условия и питание рабочих, физическое
развитие и заболеваемость. В работе дано подробное описание
производственных трудовых процессов с точки зрения влияния их на
здоровье рабочих.
Весь громадный фактический материал оформлен был в виде
семнадцати печатных выпусков «Сборника статистических сведений по
Московской губ. за 1879—1885 гг.»
Кроме того, была издана «Общая сводка по санитарным
исследованиям фабричных заведений Московской губ. за 1879—1885 гг.»
Владимир Ильич Ленин использовал материалы этого
исследования в своей знаменитой работе «Развитие капитализма в России».
546

Федор Федорович Эрисман
В. И. Ленин считал, что «Общая сводка» — «...издание, лучшее в
современной литературе фабрично-заводской статистики» (Ленин В. И.,
Собрание сочинений, 4-е изд., т. 3, стр. 454, примечание первое).
Работа Ф. Ф. Эрисмана и его сотрудников приоткрыла картину
безудержной эксплуатации труда фабрично-заводских рабочих и
неограниченного произвола фабрикантов. В работе показано было
чрезвычайно тяжелое положение рабочих в 80-е годы: длительный рабочий
день (12—15 часов), широкая эксплуатация женского и детского труда,
ничтожно низкая заработная плата, отсутствие охраны труда. Фабрики
и заводы 80-х годов, по выражению Эрисмана, представляли собой
«исключительное царство владельцев или их доверенных..., куда не должен
заглядывать посторонний глаз и где царствует воля одного, не
признающего на территории своего заведения никаких законов и правил,
кроме тех, которые он сам подписывает».
Ф. Ф. Эрисман является основоположником школьной гигиены
как самостоятельной научной дисциплины. О его работах по изучению
близорукости у школьников и разработке им гигиенической школьной
парты говорилось выше.
Ф. Ф. Эрисман изучил важнейшие вопросы гигиены школьных
помещений, рационального освещения классов, воздухообмена в них и
предложил соответствующие нормативы. Не меньшее значение имеют
его работы по изучению утомления школьников, которые послужили
основанием для научной разработки учебного режима в школе,
продолжительности уроков, необходимости перерывов между ними с
гимнастическими упражнениями и играми на свежем воздухе.
Большим вкладом в изучение физического развития населения
является проведенное Ф. Ф. Эрисманом обследование физического
развития как взрослых рабочих, так и рабочих подростков фабрик и заводов
Московской губернии.
Антропометрическим измерениям было подвергнуто свыше
100000 рабочих. Громадный фактический материал, тщательная
методика исследования сделали эту работу образцовой для всех
последующих русских работ в этой области. Многочисленные работы по
изучению физического развития населения, проведенные советскими
учеными, при сравнении полученных данных с исходными цифрами
Ф. Ф. Эрисмана позволяют судить о знаменательных сдвигах в
физическом развитии населения как показателях оздоровления населения в
условиях социализма.
Установленный Ф. Ф. Эрисманом в результате анализа
антропометрических измерений показатель физического развития, так
называемый «индекс Эрисмана», широко используется и в настоящее время
при оценке физического развития призывников, рабочих подростков,
учащихся.
Ф. Ф. Эрисман являлся не только ученым гигиенистом, но и
активным участником и строителем общественной земской врачебно-сани-
тарной организации.
В 1884 г., когда в Москве введены были должности санитарных
врачей, одним из первых санитарных врачей стал Ф. Ф. Эрисман. В
качестве санитарного врача (1885—1892 гг.) он принимал самое
активное участие во всех практических санитарных мероприятиях в Москве:
547

Федор Федорович Эрисман
в устройстве канализации, водопровода, полей орошения, в
проектировке новых клиник Московского университета на Девичьем поле.
Ф. Ф. Эрисман был бессменным, постоянным и активным
участником всех съездов санитарных врачей Московской губернии.
Ф. Ф. Эрисман был одним из организаторов, а затем в течение
ряда лет (с 1892 г.) председателем Московского гигиенического общества,
руководителем Пироговских съездов.
Будучи одним из наиболее прогрессивных и любимых профессоров
Московского университета, он призывал студентов к служению народу,
к заботе о здоровье населения, к строительству общественной медицины.
Пропаганде гигиены посвящена была и публицистическая
деятельность Ф. Ф. Эрисмана. Он выступал со статьями не только в
медицинских, но и в общих журналах — в «Отечественных записках», «Русской
мысли» и других.
Царское правительство считало Ф. Ф. Эрисмана политически
«неблагонадежным», боялось его популярности, его влияния на студентов,
его общественной деятельности и искало повода, чтобы с ним
расправиться. Такой повод вскоре представился. В 1896 г. была арестована
большая группа студентов Московского университета. Ряд
прогрессивных профессоров университета во главе с Ф. Ф. Эрисманом обратились
с ходатайством к московскому генерал-губернатору и министру
народного просвещения Делянову «о смягчении участи арестованных». В
ответ Ф. Ф. Эрисман без объяснения причин был уволен из
университета. Это случилось летом 1896 г., когда он находился в Швейцарии в
отпуске.
Увольнение из университета было для него жестоким ударом.
Выбитый из колеи, лишенный возможности продолжать любимую работу,
Эрисман вынужден был остаться в Швейцарии навсегда.
Его письма полны тоски по России, по любимому делу,
оставленным товарищам. «Я никогда прежде не испытывал такого гнетущего
настроения,— писал он своему соратнику по Московскому земству
Е. А. Осипову в июле 1896 г.,— какое овладело мною в настоящее
время... Я очевидно забыл, что по складу мыслей, по стремлениям, по
жизненным привычкам я стал гораздо больше русским, чем швейцарцем,
забыл, что нельзя безнаказанно оставить страну, в которой протекли
лучшие годы жизни, в которой так много работал, любил и страдал.»
И несколько позже тому же Осипову: «Я чувствую, что вместе с
Москвой судьба унесла значительную часть моей души. Я настолько
сроднился с Москвой, с Россией, что вдали от нее я чувствую себя
изгнанником. Тем не менее Вы не должны думать, что я опустил руки. Я
работаю много, но опять-таки главным образом для России».
Поселившись в Цюрихе, Ф. Ф. Эрисман продолжал свою
врачебную гигиеническую деятельность, был избран членом муниципального
совета, вступил в социал-демократическую партию.
Выступая в 1902 г. на Мюнхенском съезде деятелей
здравоохранения Германии, Эрисман знакомил немецких врачей с русской земской
медициной как образцом для западноевропейских стран. Он
восклицал: «Хотите видеть благородных людей, воодушевленных идеей
служения общему благу,— поезжайте посетить собрание русских земских
врачей».
548

Федор Федорович Эрисман
Федор Федорович Эрисман умер 31 октября 1915 г. Его именем
назван Научно-исследовательский санитарный институт Министерства
здравоохранения РСФСР в Москве. Памятник Ф. Ф. Эрисману
установлен перед зданием созданного им Института гигиены на Девичьем Поле.
Главнейшие труды Ф. Ф. Эрисмана: Влияние школ на происхождение
близорукости, «Архив судебной медицины и обществ, гигиены», СПб., 1870; Подвальные
жилища в Петербурге, «Архив судебной медицины и обществ, гигиены», СПб., 1871;
Организация общественной гигиены в России, «Отечественные записки», 1876,
Профессиональная гигиена умственного и физического труда, СПб., 1877; Курс гигиены,
3 т., СПб., 1887—1888; Основы и задачи современной гигиены, «Русская мысль»,
кн. 1, 1883; Сборник статистических сведений по Московской губ., 17 выпусков;
Общая сводка по санитарным исследованиям фабричных заведений Московской губ.
за 1879—1885 гг„ М., 1890—1893; Краткий учебник по гигиене, М., 1898.
О Ф. Ф. Эрисмане: Игнатьев В. Е., Ф. Ф. Эрисман и кафедра гигиены,
«Общественный врач», № 1, 1916; Куркин П. И., Ф. Ф. Эрисман и Пироговское
общество, «Общественный врач», № 1, 1916; Мельгунов С, Эрисман в
России, «Голос минувшего», № 2, 1916; Попов И. В., О деятельности Ф. Ф.
Эрисмана в Московском земстве, «Общественный врач», № 1, 1916; С ы с и н А. Н.,
К 20-летию со дня смерти Ф. Ф. Эрисмана, «Гигиена и санитария», № 1, 1936;
Семашко Н. А., На заре русской гигиены и санитарии, «Советское
здравоохранение», № 4, 1944: Якубова Е. Н., Эрисман и русская школа гигиены,
«Советское здравоохранение», № 4—5, 1946; Труды научной конференции, посвященной
памяти Ф. Ф. Эрисмана, М., 1947 (статьи Н. А. Семашко, А. Н. Сысина, Н. К.
Игнатьева. Е. Н. Якубовой, А. В. Молькова, Ц. Д. Пика и А. Г. Рашина); 3 а б л у-
д о в с к и й П. Е., Медицина в России в период капитализма. Развитие гигиены,
вопросы общественной медицины, М., 1956; Медицина, БМЭ, т. XVII, М., Т960.

Ллексей Ллександровиг
ОСТРОУМОВ
1845-1908
лексей Александрович Остроумов был одним из
крупнейших русских медиков второй половины XIX в. Он
положил начало разработке методов функциональной
диагностики заболеваний и широко пропагандировал идею
предупреждения заболеваний путем перемены условий жизни.
Алексей Александрович Остроумов родился 8 января
1845 г. в Москве, в семье священника. Учился в
Московской духовной семинарии, затем на медицинском факультете
Московского университета, который окончил в 1871 г. Решающее влияние на
формирование медицинских взглядов А. А. Остроумова оказал его
учитель Г. А. Захарьин и труды И. М. Сеченова.
По окончании А. А. Остроумовым медицинского факультета
Г. А. Захарьин возбудил ходатайство об оставлении А. А. Остроумова
ординатором его клиники. С этого времени началась
научно-исследовательская деятельность А. А. Остроумова. В 1873 г. он защитил
диссертацию на степень доктора медицины на тему: «Происхождение первого
•тона сердца». Эта работа не потеряла научного интереса до нашего вре-
550

Алексей Александрович Остроумов
мени. Во второй работе «О тимпаническом звуке легких» (1875 г.)
Алексей Александрович Остроумов выяснил вопрос о происхождении
этого звука, определяемого выстукиванием легких при
возникновении в них каверн и имеющего поэтому важное диагностическое
значение.
Третья работа А. А. Остроумова «Об иннервации кровеносных
сосудов» (1876 г.) заняла видное место в истории развития теории
нервизма и явилась важным вкладом в учение о механизме
кровообращения. Столь же ценной оказалась его работа «Об иннервации потовых
желез». А. А. Остроумов экспериментально доказал, что
потоотделение является следствием активной деятельности потовых желез, так как
оно происходит и после перевязки сосудов, прекращающей приток
крови к железам. Вместе с тем он показал роль нервной системы в
регуляции потоотделения.
В работе «О происхождении отека под влиянием нервов» (1879 г.)
А. А. Остроумов экспериментально показал, что при раздражении
сосудорасширяющих нервов, кроме активной гиперемии, возникает отек
той ткани, сосудорасширяющие нервы которой подверглись
раздражению. После опубликования упомянутых исследований за А. А.
Остроумовым заслуженно закрепилась слава крупного ученого.
Весной 1879 г. медицинским факультетом Московского университета
А. А. Остроумову было поручено преподавание терапии в госпитальной
клинике, а осенью того же года он был утвержден профессором и
директором этой клиники.
Крупные организаторские способности, педагогический талант и
исключительная энергия помогли А. А. Остроумову высоко поднять
преподавание в госпитальной терапевтической клинике. В 1891 г. при его
участии была построена новая клиника на Девичьем поле. Она стала
одним из крупнейших научно-медицинских центров страны.
Ведущим звеном клинических взглядов А. А. Остроумова явилось
учение о наследственности. Вопрос о применении учения о
наследственности в клинике был поставлен еще С. П. Боткиным и Г. А.
Захарьиным. С. П. Боткин считал, что «понятие о болезни неразрывно
связывается с ее причиной, которая исключительно всегда обусловливается
внешней средой, действующей или непосредственно на заболевший
организм, или через его ближайших или отдаленных родителей». В этом
высказывании ясно выражена мысль о том, что наследственность в
конечном счете обусловливается внешней средой. Однако развернутого
учения о приложении понятия наследственности в клинике С. П. Боткин
не дал. Г. А. Захарьин, увлеченный изучением влияния внешней среды
на организм, откладывал в сторону вопрос о наследственности,
ссылаясь на недостаточную изученность его и на трудность борьбы с
наследственностью.
А. А. Остроумов увидел свою задачу в том, чтобы научиться
выявлять врожденно слабые органы. А так как врожденно слабые органы
часто и есть наследственно слабые органы, то А. А. Остроумов
оказался непосредственно перед проблемой изучения патологической
наследственности. Формулируя эти мысли, он писал: «В
наследственных качествах организации чаще всего и лежит причина, почему
организм заболевает и погибает... Задачей нашей в каждом отдельном
557

Алексей Александрович Остроумов
случае наблюдения болезни является открыть эти индивидуальные
наследственные качества организма...».
А. А. Остроумов ставит целью клинического исследования
выявление наследственно ослабленных органов. При перемене среды эти
наследственно слабые органы в первую очередь поражаются
патологическими процессами. Но патологические расстройства далеко не всегда
оставляют вещественные следы в виде тех или иных анатомических
изменений в организме,— в подавляющем большинстве случаев их
последствия проявляются лишь функциональными расстройствами:
запоздалым развитием одних функций, преждевременным развитием
других, неустойчивостью того или иного органа относительно тех или иных
патогенных факторов. Исходя из этого, А. А. Остроумов разработал
ряд приемов исследования, ставящих целью определить именно
функциональное состояние органов, и тем самым положил начало разработке
функциональных методов исследования в русской клинике.
Прежде всего он дал новое направление опросу больного; у
Г. А. Захарьина опрос имеет целью ознакомление главным образом с
условиями и образом жизни больного. У А. А. Остроумова он имеет
целью ознакомление главным образом с функциональным состоянием
каждого отдельного органа. В связи с этим он стремится выявить не
только заболевания, поразившие тот или иной орган, но и физиологию
этого органа: время появления той или иной функции (запоздание или
преждевременное ее развитие), степень ее устойчивости, частоту
расстройства этой функции. Все эти свойства исследуемого органа
А. А. Остроумов полнее всего узнает, прослеживая его состояние по
отдельным возрастным периодам: детский, дошкольный, школьный,
период полового созревания, климакс и т. д. Анамнез А. А. Остроумова
характеризуется поэтому стремлением выявить не только
функциональное состояние органа, но и его возрастную патологию.
В соответствии со своей целевой установкой выявлять
функциональное состояние органа, чтобы определить его «врожденную»
слабость, А. А. Остроумов вносит соответствующее дополнение и при
определении статуса: обычный анатомический статус он дополняет
«функциональным» статусом.
Первое требование, характерное для учения А. А. Остроумова о
функциональном статусе,— это требование установить функциональную
силу органов. Он говорит: «...нужно знать силу органа, нужно знать ту
работу, которую он способен выносить без утомления и расстройств».
Поэтому,— говорит он,— «мы узнаем обычную среднюю работу
органов, например, обычную пищу для желудка, обычный мышечный и
нервный труд и наибольшую работу органа — тяжелую пищу для
желудка и усиленную нервную работу, психические волнения, умственное
напряжение и т. п. Величина работы, переносимой без расстройств, и
будет определять величину функциональной силы органа».
Установив функциональную выносливость органов, необходимо
установить «влияние функции одного органа на функцию других при
разной работе». Это требование он поясняет примерами: «Так, мы знаем,
что при мышечной работе повышается пищеварительная функция;
наоборот, при нервной работе ухудшается пищеварение; приспособленный
к мышечному труду переносит продолжительную работу без расстрой-
552

Алексей Александрович Остроумов
ства других органов, тогда как незначительное умственное напряжение
вызывает у него сердцебиение, пот». Установив функциональную силу
органа и влияние его функции на функцию других органов при
усиленной работе в обычных физиологических условиях, надо определить эти
же показатели при патологических условиях. Говоря о том, что нужно
показать, как расстройство одного органа отражается на функции
других органов, А. А. Остроумов указывает: «...так как организм
представляет одно целое, то при расстройстве функций одного органа
расстраивается и равновесие всего организма, причем проявление этого
расстройства так же различно, как различна индивидуальность каждого».
«При расстройстве функций нервной системы в одном случае
расстраивается пищеварение, в другом — деятельность сердца».
Последним требованием при установлении функционального
статуса органов является требование «определить те условия, при которых
расстроенные функции опять становятся нормальными».
Перемена среды является важнейшим условием восстановления
нарушенной функции. «Вы часто узнаете, что известная перемена в
обычных условиях среды больного производит улучшение его расстройств.
Перемена городской жизни на деревенскую с прогулками, купаньем,
психическим покоем улучшает и пищеварительную и нервную систему,
излечивает малокровие и т. п.»
А. А. Остроумов так определяет методы установления
функциональной взаимосвязи: «Методы, которыми мы теперь пользуемся при
изучении функциональных способностей организма, еще весьма
несовершенны, так при исследовании желудочного пищеварения мы
ограничиваемся определением минимальной его силы (пробный завтрак), но
уже в современном направлении этих методов видно стремление изучать
функции органов во время деятельности и их патологические
уклонения».
Инструментальные методы функциональной диагностики, по его
мнению, несовершенны, клиническое наблюдение должно возместить их
несовершенство. Поэтому он говорит: «...все, что мы знаем о
функциональной силе органов, о чем мы говорили выше, мы должны проверить
личным наблюдением, поскольку это возможно без вреда для
больного». «Изучать орган нужно во время его покоя и деятельности,
поэтому нельзя ограничиваться исследованием пульса или дыхания,
например, только при покойном положении,— нужно знать его частоту,
ритм, характер и при движнеии, при психическом возбуждении и после
еды и т. д.,— словом, изменение его при разных условиях, чтобы
получить понятие о силе и устойчивости сердца.»
Изучение нарушенных функций органов облегчает установление
анатомических изменений, которые произвела в них болезнь. «Если мы
знакомы с функциональными особенностями организма,— писал
А. А. Остроумов,— то и те изменения в организме и его функциях,
которые произошли при последней болезни, станут для нас понятными».
Из приведенных слов ясно следует, что цель анатомического
исследования у А. А. Остроумова несколько иная, чем обычно. Обычный
клинический статус имеет целью установить анатомические изменения
в органах, уклонения их от нормы или отсутствие этих уклонений
(часто применяющаяся формула: «уклонений от нормы нет»).
553

Алексей Александрович Остроумов
А. А. Остроумов также требует установить наличие или отсутствие
этих изменений, но наряду с этим он требует определить, какие органы
слабы, а какие сильны, безотносительно к тому, есть в них
анатомические изменения или нет. Установление слабости и силы органов ему
нужно, как мы видели, потому, что в каждом настоящем заболевании
более слабые органы примут участие скорее, чем более сильные.
Такой статус является уже не статусом настоящего болезненного
состояния, а статусом всего больного организма в целом.
В соответствии со всем сказанным, А. А. Остроумов вносит ряд
изменений и в терапию, которая, по его мнению, на первый план
должна ставить проблему восстановления функции органа.
Первое правило (по Остроумову, «первое показание») — «изменить
среду, которая не соответствовала функциональной силе организма».
А. А. Остроумов по этому поводу говорил: «Часто этого уже
достаточно, чтобы вернуть равновесие отправлений, удалить расстройства.
Так бывает в особенности в тех случаях, где расстройства функции
недавнего происхождения, или где крепкий человек подвергается
расстройствам в непривычной для него среде, к которой не имеет
достаточных приспособлений».
Второе правило, которое предлагал А. А. Остроумов, гласило:
регулировать функции, «чтобы известными терапевтическими приемами
помочь организму возвратить равновесие отправлений». Это правило,
считал А. А. Остроумов, необходимо вводить в действие в случаях
хронических и тогда, когда «произошли изменения глубокие в
жизнедеятельности организма». Расстройства функции бывают первичные и
вторичные, или «отраженные». Поэтому «в каждом случае... наше
лечение должно иметь в виду прежде всего удалить расстройство
первичное».
Клинические наблюдения, по Остроумову, ведут к выводам,
которые дают основание «профилактики общей — указание условий среды,
необходимых для существования человека вообще», и профилактики
частной, т. е. «условий среды для данного индивидуума». Подчеркивая
необходимость выявления условий среды, А. А. Остроумов приходит к
мысли о том, что врач должен наблюдать больного не только в период
его болезни, но и до начала болезни, и после болезни. В тех случаях,
когда врач «знает больного и его среду задолго до болезни, где он
лечит и родных больного, продолжает лечить всю семью и после
болезни, наблюдение дает непосредственно более материала для научных
выводов».
Во всех этих рассуждениях о профилактике А. А. Остроумов
выступает как вдумчивый и глубокий клиницист.
А. А. Остроумов не был, однако, свободен от ошибок. Подобно
Боткину, он считал, что «борьба за существование» является одним из
законов человеческого общества; он исходил из ложной идеи о
вырождении человечества, считая, что патологическая наследственность, раз
она установилась, при всяких условиях среды ведет к вырождению, к
смерти, что только верность «среде предков» избавляет человечество
от болезней. Несомненно, что заболеваемость и смертность быстро
возрастают в эпоху капитализма, когда наблюдается вымирание отдельных
семейств и даже отдельных народностей, оказавшихся в условиях убий-
554

Алексей Александрович Остроумов
ственной для них колониальной зависимости от капиталистических
стран. Но все эти явления обусловлены капиталистическим строем.
С уничтожением капитализма устраняются причины роста
заболеваемости и смертности, устраняется полностью и причина вырождения
отдельных семейств и народностей. А. А. Остроумов же все эти явления
ошибочно провозгласил «вечным законом» природы. Он не понимал,
что капиталистическая система со всеми ее последствиями — система не
вечная, а преходящая. Но при всем том самую наследственность
А. А. Остроумов понимал научно, материалистически. «Мы знаем,—
говорил он,— что среда, изменяя родовые свойства организма, дает ему
новые свойства, соответствующие особенности среды...». Это правильное
понимание наследственных свойств и обусловило правильность его
научных приемов при выявлении патологической наследственности.
Выдвигая на первый план в качестве борьбы с болезнями
санитарно-гигиенический и оздоровительный режим, А. А. Остроумов
одновременно широко применял лекарственную терапию. Его понимание
терапии не было механическим. Он знал, что если организм
чрезвычайно ослаблен и находится в неблагоприятных условиях, то вряд ли
можно ждать пользы и от специфического лечения. «Если бы при
туберкулезе,— писал он,— было открыто специфическое средство, то я все-
таки сказал бы, что при глубоком предрасположении организма оно
оказалось бы мало действительным.» Таким образом, то лекарство
будет эффективно,— все равно — специфическое или симптоматическое,—
которое будет дано вовремя, с учетом всех особенностей данного
организма.
Слава А. А. Остроумова как врача была исключительна. В его
клинику направляли больных со всей России. Как человек А. А.
Остроумов отличался большой скромностью, был осторожен в научных
выводах, правдив, прям и самокритичен.
Друг передовой молодежи, профессор А. А. Остроумов был
видным общественным деятелем.
Его голос был слышен не только в стенах университета. В течение
десятилетия, с 1879 по 1889 г., он был председателем Московского
медицинского общества, значительно перестроив его работу. По
состоянию здоровья А. А. Остроумов оставил кафедру и последние восемь
лет провел в Сухуми, изредка бывая в Москве. А. А. Остроумов
много сделал для превращения Сухуми в климатический курорт.
Последние годы жизни А. А. Ост роумова были омрачены тяжелой
болезнью, от которой он скончался 24 июля 1908 г. в Москве.
А. А. Остроумов оставил большую школу учеников, занявших
впоследствии кафедры терапии в различных университетах нашей
страны.
Главнейшие труды А. А. Остроумова: О происхождении первого тона сердца,
М., 1873; О тимпаническом звуке легких, «Московский врачеб. вестник», № 16—
17, 1875; О иннервации кровеносных сосудов, там же, № 18—19, 1876;
Клинические лекции, М., 1895 и 1896; Избранные произведения, М., 1950.
О А. А. Остроумове: Гукосян А. Г., А. А. Остроумов, его клинико-теоре-
тические взгляды, М., 1951 (имеется полный список трудов А. А. Остроумова и
наиболее значительной литературы о нем).

Владимир Федоровиг
СМЕГМРЕВ
1847-1917
азвитие гинекологии в нашей стране неразрывно связано
с именем Владимира Федоровича Снегирева, основателя
первой русской гинекологической клиники и
гинекологического института для усовершенствования врачей,
замечательного хирурга и педагога.
Снегирев родился в Москве 9 июля 1847 г. Отец его
был мелким служащим. В. Ф. Снегирев лишился родителей
в раннем возрасте и остался на попечении дальней родственницы, которая
умерла, когда ему было девять лет и он готовился к поступлению в
гимназию. Помимо его желания, он был помещен в кронштадтское
штурманское училище матросом. Военная карьера не интересовала В. Ф.
Снегирева. Семнадцатилетний юноша хотел во что бы то ни стало поступить
в университет. После долгих хлопот ему удалось добиться увольнения из
штурманского училища. В 1865 г. он сдал при Первой московской
гимназии экзамен на аттестат зрелости и был принят на медицинский факультет
Московского университета. Его любимый учитель, а впоследствии друг,
профессор гистологии А. И. Бабухин внушил ему веру в силу и значение
эксперимента.
556

Владимир Федорович Снегирев
Большое влияние на В. Ф. Снегирева оказал знаменитый клиницист
Г. А. Захарьин, который интересовался гинекологией, написал
монографию о послеродовых болезнях и в своей факультетской терапевтической
клинике выделил специальные койки для гинекологических больных,
предоставив их В. Ф. Снегиреву.
А. И. Бабухин и Г. А. Захарьин были не только учителями, но
и друзьями В. Ф. Снегирева, и он, уже будучи профессором, говорил,
что многому научился у Захарьина и что гинекология многим обязана
этому замечательному деятелю. Годы студенческой учебы шли быстро,
но на пути встречалось много препятствий: было знакомо и недоедание
и с одеждой приходилось туговато.
В 1870 г. В. Ф. Снегирев с отличием окончил Московский
университет. В течение следующих трех лет работал в московских больницах,
активно участвовал в борьбе с эпидемией холеры в Подольском уезде
Московской области.
В 1873 г. он блестяще защитил докторскую диссертацию «Об
определении и лечении позадиматочного кровоизлияния».
В начале 70-х годов прошлого века, на заре формирования научной
гинекологии, диагноз позадиматочных кровоизлияний в брюшную и
тазовую полости представлял большие трудности. Смелые выводы, к которым
пришел В. Ф. Снегирев в своей диссертации, основаны на значительном
количестве наблюдений, а также на большом литературном материале.
Самым существенным было то, что он положил начало более
решительному применению хирургических методов лечения в гинекологии.
После защиты диссертации В. Ф. Снегирев получил годичную
командировку за границу, где стремился изучить все новейшие достижения
в области оперативной гинекологии.
По возвращении из-за границы в 1874 г. В. Ф. Снегирев стал
доцентом терапевтической клиники Московского университета, которой
руководил Г. А. Захарьин. В своей пробной лекции В. Ф. Снегирев выдвинул
и обосновал мысль о необходимости создания специальных учреждений
для лечения женских заболеваний, организации совершенно
изолированных специальных отделений для производства овариотомий (операция на
яичниках) и поддержания идеальной чистоты для успешного проведения
таких операций. Впоследствии В. Ф. Снегирев практически осуществил
эти важнейшие мероприятия.
До В. Ф. Снегирева гинекологии как самостоятельной дисциплины
в русских университетах не существовало. Преподавание ограничивалось
пятью — семью лекциями в качестве добавления то к детским болезням,
то к судебной медицине. Больные женщины лежали в хирургических или
терапевтических отделениях. Начав с небольшой палаты на четыре койки,
предоставленной ему Г. А. Захарьиным в его терапевтической клинике,
В. Ф. Снегирев добился создания специальной гинекологической клиники
Московского университета, которая была открыта в 1889 г. в здании,
построенном на частные средства, на Девичьем поле.
Новые улучшенные условия дали В. Ф. Снегиреву возможность
широко развернуть педагогическую, научно-практическую и организационную
деятельность. В клинике были разработаны новые методы лечения, вполне
доступные для широкого применения и действенные по своим конечным
результатам. Эти методы получили общее признание и распространение.
557

Владимир Федорович Снегирев
Многие из них носят имя Снегирева, как, например: капельные вливания,
постоянное орошение, горячие спринцевания, терапия пиявками,
применение пара как кровоостанавливающего средства, использование целого
ряда народных средств. В 1876 г. В. Ф. Снегирев применил переливание
дефибринированной и негруппной крови у больных с послеоперационным
перитонитом; он первый в России в 1889 г. стал применять
электротерапию в гинекологии. Клиника вела большую работу; больные поступали
из разных концов обширной страны. В. Ф. Снегирев с самого начала своей
деятельности уделял большое внимание клиническому преподаванию и
всему педагогическому процессу, и в конце 80-х годов во многих
губерниях уже работали его ученики. Они присылали в клинику больных с
невыясненными заболеваниями или сами привозили тяжело больных для
операций.
В. Ф. Снегирев развил до совершенства метод функционального,
физиологического анализа, основанного на критическом изучении всего
организма больной в целом и всех факторов, окружающих ее. Разбор
больных отличался большой последовательностью и детальностью. При
опросе обращалось внимание на жалобы больной; определялось их
значение как сигнализирующего фактора, отмечались не только макросимптомы,
но и микросимптомы заболевания. Много внимания уделялось изучению
образа жизни больной, ее наследственности, особенностей анатомического
строения с учетом функциональных показателей.
В. Ф. Снегирев высоко ценил роль эксперимента как средства
усовершенствования важнейших разделов диагностики и терапии, а также
важное значение функциональной патологии для диагноза, прогноза и
терапии. Он хорошо сознавал, что прогресс всей медицины заключается
не в слепом подражании природе, а в том, чтобы, изучив ее, суметь
активно управлять ею.
Когда выросла школа В. Ф. Снегирева и кафедра дала ряд отличных
диссертаций по крупнейшим вопросам гинекологии, В. Ф. Снегирев
задумал создать при Московском университете институт для
усовершенствования врачей по женским болезням. Открытие его состоялось 24 февраля
1896 г. на Девичьем поле, в специально сооруженном на частные средства
здании. В большой речи при открытии института В. Ф. Снегирев,
характеризуя задачи института, говорил: «врачу нужно учиться всю жизнь;
мы устроили такое специальное учреждение, в котором бы врачи,
преимущественно земские врачи, могли ознакомиться и усовершенствоваться
в пособиях, необходимых и требуемых настоятельно жизнью, в искусстве
лечить страдания и болезни русской женщины».
Кроме того, по замыслу В. Ф. Снегирева институт должен был
готовить профессоров, ученых-исследователей, высококвалифицированных
специалистов. В те времена для выполнения этой задачи в полной мере было
много препятствий. Все же благодаря настойчивости В. Ф. Снегирева
Институт усовершенствования врачей по гинекологии сумел осуществить
большую работу. До 1917 г. через него прошло большое число врачей,
они получили здесь хорошую подготовку для дальнейшей научной и
практической работы.
Каждое лето после закрытия клиники и института В. Ф. Снегирев
со штатом врачей и персонала выезжал в город Алексин, где он при
земской больнице на собственные средства построил бараки для лечения
558

Владимир Федорович Снегирев
гинекологических больных, стекавшихся к нему не только из окрестных
деревень, но и из далеких мест. В этих бараках продолжали учиться и
совершенствоваться не только студенты, но и земские врачи. Помощь
многочисленным больным оказывалась бесплатно.
Научное наследие В. Ф. Снегирева насчитывает 78 научных трудов
и исследований. Большое количество работ В. Ф. Снегирева относится
к клиническим исследованиям в самом широком смысле; в них он глубоко
охватил клинику, симптоматологию, диагностику и терапию ряда
заболеваний, дав им оригинальное толкование. В эти работы вошли также и
исследования о редких оригинальных формах заболеваний, открытых
ученым. В своих выступлениях на съездах В. Ф. Снегирев давал
характеристику состояния акушерской и гинекологической науки, намечал
конкретные пути для дальнейшего развития гинекологии и акушерства и
рекомендовал новые формы акушерско-гинекологической помощи. К таким
выступлениям относятся речи: на 1-м и 2-м Всероссийских съездах
акушеров и гинекологов, на заседании Московского акушерско-гинекологиче-
ского общества, на Международных съездах в Париже и Брюсселе.
Многочисленную серию научных работ и исследований В. Ф.
Снегирева составляют работы по оперативной гинекологии, акушерству,
оперативной урологии, общей хирургии. Сюда должны быть причислены
экспериментальные изыскания, а также клинические эксперименты.
Особое место занимают работы его о новых оперативных приемах,
отдельных технических улучшениях и изобретенных им инструментах и
аппаратах.
К числу классических трудов, имеющих огромное практическое
значение, относятся упомянутая диссертация «Об определении и лечении
позадиматочного кровоизлияния», «Клинические лекции по женским
болезням». Его книга «Маточные кровотечения» является подлинной
энциклопедией гинекологии и входит в золотой фонд нашей медицинской
науки.
Книга клинических лекций, записанных учениками В. Ф. Снегирева,
издавалась несколько раз, последнее издание вышло в 1905 г. В ней
содержится 15 лекций по разным разделам гинекологии. До сих пор они
представляют огромный интерес как по богатству фактического материала,
так и по глубине клинического анализа, широте обобщений; будучи
блестящим хирургом, В. Ф. Снегирев подчеркивал в них необходимость
разработки терапевтических методов лечения и профилактики женских
болезней. Этому разделу гинекологии В. Ф. Снегирев придавал огромнейшее
значение. Он говорил: «К сожалению, в клиниках и специальных
учреждениях терапевтические мероприятия мало практикуются; преимущество
отдается хирургическим пособиям; но было бы ошибочно думать, что
таковой терапии на самом деле не существует. Не следует забывать, что,
помимо фармакологических средств, в женскую терапию входят массаж,
электричество, светолечение, водолечение, грязелечение и даже радий и
рентгеновские Х-лучи. А у нас в России существуют еще и целебные грязи,
как, например, Кавказские и Сакские».
Свой фундаментальный труд «Маточные кровотечения» он посвятил
земскому врачу: «Труд мой посвящен земскому врачу, этому труженику,
которого до сих пор мало ценят, потому что не знают всех трудностей,
всего героизма, выполняемого им. Но мне хорошо известно по личному
559

Владимир Федорович Снегирев
опыту, что значит деятельность земского врача. Не рублями, а почетом
она должна оцениваться».
В этой книге изложен богатый опыт В. Ф. Снегирева, накопленный
им в течение ряда лет в московских клиниках и алексинских бараках.
За 23 года, в течение которых на русском языке вышло четыре
издания книги «Маточные кровотечения», это руководство непрестанно
расширялось и совершенствовалось. В 1907 г. вышло четвертое издание этого
капитального труда, содержавшего 929 страниц текста и 328
оригинальных редких и весьма поучительных рисунков и таблиц. Кроме того,
в 1886 г. вышло французское издание книги, в кратком предисловии к
которому В. Ф. Снегирев писал, что он хочет поделиться достижениями
русской науки с французскими врачами.
Этот монументальный труд выдающегося клинициста-хирурга
сыграл важную роль в развитии гинекологии в нашей стране. В нем была
подробно развернута методология исследования больных.
Особое внимание в этом замечательном труде уделялось плеторе
(полнокровию), ее симптокомплексу и клиническим проявлениям по всем
функциям, ее влиянию на женский организм в целом. Оригинально
освещалась роль инфекции. Следующий раздел посвящен болям, их общей
и тонической диагностике и многообразию клинических проявлений:
описываются локальные формы болей с своеобразными радиациями, общая
болевая реактивность. По количеству и яркости интереснейших
подробностей и блестящему их обобщению эта часть книги приковывает к себе
внимание не только начинающих врачей, но даже опытных гинекологов.
Специальный раздел посвящен этиологии кровотечения у женщин.
В. Ф. Снегирев различал кровотечения органические и функциональные,
произвел их дифференцировку. Для наглядности в этой главе приведены
специальная таблица и кривая, где сопоставлены возрастные
показатели и диагностика заболеваний, при которых кровотечения являются
ведущим симптомом.
Важным и интересным в этом труде был раздел, посвященный
злокачественным новообразованиям. В книге подробно описаны формы рака
шейки матки и его ранней диагностики. В. Ф. Снегирев описал особо
злокачественную форму рака, дав ей название «не тронь меня» — noli
me tangere, которая своими множественными узлами с самого начала
появления напоминает метастазы. Эта форма рака, по В. Ф.
Снегиреву, сочетается с ранней утратой организмом противоопухолевых
реакций.
В. Ф. Снегирев отдал много сил борьбе со злокачественными
заболеваниями. Он был пропагандистом этой борьбы, организовывал
специальные противораковые съезды, общества, создавал радиологические
отделения. Он заявлял, что для борьбы со злокачественными
новообразованиями России необходимо иметь свой радий. Придавая огромное
значение профилактике злокачественных заболеваний, В. Ф. Снегирев
говорил: «Если бы удалось убедить женщин от 30—50 лет ежегодно
подвергаться исследованию через каждые 3—4 месяца, то можно быть
убежденным, что запущенных форм рака не существовало бы, операции
приносили бы наибольшую пользу и рецидивы стали бы редкостью».
Это — слова выдающегося клинициста, много испытавшего и
продумавшего у постели тяжело больных.
560

Владимир Федорович Снегирев
Отдельная глава посвящена доброкачественным опухолям, главным
образом фибромиомам. В. Ф. Снегирев дает детальную трактовку как
клинической стороны вопроса, так и показаний к операциям; он
приводит много случаев, в которых утонченность клинического наблюдения
доведена до совершенства. Изложение обильно иллюстрируется редкими
рисунками, дающими представление о различных топографических
отношениях доброкачественных опухолей.
Исключительный интерес представляет раздел, посвященный метро-
эндометриту, заболеваниям шейки матки и самой матки. В главах этого
раздела большую ценность представляют клиника, семиотика, терапия
и профилактика этих часто встречающихся заболеваний, со всей
глубиной и последовательностью раскрытые В. Ф. Снегиревым. Здесь
описана особая форма эндометрита, так называемой endometritis dolorosa, при
котором раздражение особых зон и нервных окончаний на внутренней
поверхности (эндометрия) матки обусловливает определенный и типично
выраженный болевой синдром. В. Ф. Снегирев не только описал
указанное заболевание, но и поставил в свое время перед физиологами одну из
интереснейших проблем о болевых ощущениях, исходящих из
внутренних органов.
Большие разделы отведены общей и частной патологии и терапии
женских заболеваний. Здесь изложены принципы и методология
применения терапевтических, фармакологических средств,
гидротерапевтических процедур, внутриматочного введения лекарств, механотерапия,
а также освещены вопросы применения солнечных ванн,
электротерапии и т. п.
В 1888 г. В. Ф. Снегирев предложил применение пара в качестве
кровоостанавливающего средства. Этот метод потом занял особое место
в истории медицины. Он получил широкое применение при операциях
на богатых кровью органах. Разрабатывая этот метод, В. Ф. Снегирев
выступил не только как клиницист, но и как экспериментатор.
В. С. Снегирев хорошо знал народную медицину и предложил
не мало средств из ее богатейшего арсенала для лечения женских
болезней.
В книге «Маточные кровотечения» большое место отведено
оперативной гинекологии. Наряду с испытанными операциями В. Ф. Снегирев
дал новую методику и представил результаты редких операций по
образованию искусственного влагалища, методику операций при ожирелом
животе, при уродствах, особый способ перевязки маточной артерии и
много других. Кроме развития радикальных методов гинекологической
хирургии, В. Ф. Снегирев уделял огромное внимание развитию
щадящей хирургии, избегая применения таких способов, при которых
женщина лишалась важнейших органов.
Раздел оперативной гинекологии заканчивается главой о
послеоперационном уходе при чревосечениях.
Таким образом, труд В. Ф. Снегирева «Маточные кровотечения»
действительно является «энциклопедией гинекологии», несмотря на то,
что некоторые установки в настоящее время претерпели изменения.
В этом фундаментальном труде в самом широком масштабе затронуты
злободневные вопросы как консервативной, так и оперативной
гинекологии.
561

Владимир Федорович Снегирев
В. Ф. Снегирев был выдающимся хирургом, восхищавшим своей
блестящей техникой, своей смелостью и хорошими исходами операций.
Оперативные методы и приемы, которые он предлагал, отличались
простотой, имели логический смысл, были легко выполнимы и давали
хорошие результаты. Современники называли его «непревзойденным лапара-
томистом» (лапаратомия — вскрытие брюшной полости).
В 1898 г. он сообщил о тысяче сделанных им чревосечений, а к
концу его жизни число произведенных им чревосечений достигло пяти тысяч.
Операции он производил при ограниченном количестве инструментов и
рекомендовал не загружать стол ассистента. Он всячески поощрял
изобретение новых инструментов и аппаратов, которые могли бы улучшить
условия операции или лечения больных, а также сам был автором
многих изобретений. Так, например, им были изобретены особые
влагалищные зеркала, влагалищные расширители, особые электроды для
гинекологических ионизации, был изобретен и применялся для разрезов шейки
так называемый «скрытый метротом». Он внес много
усовершенствований в различные хирургические инструменты. В. Ф. Снегирев считал,
что гинеколог в случае надобности должен уметь оказать и
общехирургическую помощь, особенно в тех областях, которые являются
пограничными с органами половой сферы.
В. Ф. Снегирев был талантливым педагогом. Лекции его были всегда
оригинальны. В них не было книжного шаблона, каждая лекция давала
что-то новое. Популярность этих лекций была огромна. Среди
слушателей были юные студенты, убеленные сединами врачи как из московских
больниц, так и приезжие: все приходили учиться у знаменитого
клинициста. Лекции слушались с захватывающим интересом, поражали
ясностью и глубиной трактовки вопросов физиологии и патологии женского
организма. Удивляло, с каким мастерством В. Ф. Снегирев разбирал
больных, рисовал яркую картину заболевания, как тонко и легко мог
распутывать сложные случаи, где диагноз долгое время не удавалось
поставить.
В лекциях В. Ф. Снегирева было много человеческой теплоты, он
учил слушателей, что врач у постели больной всегда должен
помнить о женщине — живом человеке, страдающем, ждущем от него
помощи.
В. Ф. Снегирев был активным общественным деятелем. С его
участием было основано в 1887 г. Московское акушерско-гинекологическое
общество, председателем или товарищем председателя которого он был
многие годы. Он являлся одним из первых организаторов всероссийских
съездов акушеров и гинекологов.
В. Ф. Снегирев настойчиво ратовал за полное раскрепощение
женщин, за то, чтобы женщинам была предоставлена широкая возможность
получать высшее образование -и занимать должность наравне с
мужчиной.
В. Ф. Снегирев один из первых открыл двери своей клиники для
женщин-врачей, преодолев консервативные настроения того времени. Он
придавал огромное значение работе женщин-врачей в области
гинекологии, пропагандировал их роль как проводников культуры в отдаленных
окраинах нашей многонациональной страны. Он совершенно справедливо
50 лет тому назад указывал, что необходимую медицинскую помощь
562

Владимир Федорович Снегирев
женщинам национальных областей можно как следует организовать
только в том случае, если наряду с мужским образованием будет
широко поставлено и женское медицинское образование.
К общественным заслугам В. Ф. Снегирева относится его огромная
организационная работа, которой он был занят на протяжении всей
жизни: создание больниц, специальных клиник, гинекологических
отделений, постройка школ, например в селе Фомищево близ Алексина.
В. Ф. Снегирев проявлял большую заботу о благосостоянии
города Алексина, был чуток к нуждам его граждан. Он был избран
почетным гражданином города Алексина, алексинская больница носи г
его имя.
В. Ф. Снегиреву были близки и дороги нужды народа, которому он
отдавал все свои силы, знания, способности. Он был искренним
патриотом, заботился о развитии отечественной науки и всегда подчеркивал, что
достижения нашей науки нельзя ни замалчивать, ни преуменьшать.
В 1913 г. В. Ф. Снегирев основал общество, задачами которого была
борьба против рака и других злокачественных заболеваний. Создание
этого общества было делом огромной важности. В. Ф. Снегирев много
сделал для налаживания деятельности этого общества, внес из своих
сбережений средства для приобретения радия. С началом первой
мировой войны В. Ф. Снегирев принял живейшее участие в оказании
помощи раненым: быстро переоборудовал гинекологический институт и
открыл в нем госпиталь.
В. Ф. Снегирев был обаятельным человеком. Как специалист и
ученый он пользовался непререкаемым авторитетом в своей области, как
человек — всеобщей любовью. Он умел распознавать людей, подходя к
каждому индивидуально, вникая в его запросы и интересы. О «снегирев-
ском обаянии» знали все, кто с ним соприкасался. На больных он
оказывал в высшей степени благотворное влияние. Его общение с больными
вносило какое-то особенное успокоение, вселяло веру в излечение. Это
происходило потому, что он был не только искусным врачом с широким
кругозором, но и вдумчивым психологом, тонко разбиравшимся в
состоянии больного.
Доброжелательное отношение к людям проявлялось у него в самых
разнообразных формах. Иногда оно выражалось в материальной помощи
и заботе о нуждающихся: например, он много заботился о воспитании
бедных детей.
Всю жизнь В. Ф. Снегирев стремился к познанию нового, любил и
умел передавать свои знания множеству студентов и врачей. Он создал
первую русскую школу гинекологов. Он чутко следил за развитием
науки и старался использовать в своей области ее новейшие
достижения. С большим вниманием он относился к работам С. П. Боткина,
в котором его привлекало умение сочетать данные физиологии с
клиническими фактами, умение объективно раскрыть сущность патологического
процесса. Живой интерес вызывали у него работы И. П. Павлова; он
часто ссылался на них в своих лекциях и выступлениях.
Развивая функциональную патологию и диагностику, школа
В. Ф. Снегирева в своих научных исследованиях успешно преодолевала
плоский эмпиризм, широко распространенный в то время в медицине.
563

Владимир Федорович Снегирев
В. Ф. Снегирев отличался прекрасным здоровьем, мало болел.
Однако с 1915 г. здоровье его начало сдавать. В начале декабря 1916 г. он
заболел воспалением легких, появилось кровохарканье. Недостаточно
поправившись, он поехал в Алексин, так как у него была надежда, что
там, как и прежде, у него быстрее наступит полное выздоровление.
Однако ему стало хуже и 1 января 1917 г. он умер на 70-м году жизни.
9 июля 1947 г. исполнилось 100 лет со дня рождения В. Ф.
Снегирева. В Москве на территории акушерско-гинекологической клиники 1-го
Московского ордена Ленина медицинского института был установлен
памятник В. Ф. Снегиреву, его имя присвоено гинекологической
клинике 1-го Московского медицинского института, Алексинской больнице
в Тульской области; установлены стипендии имени В. Ф. Снегирева для
студентов, для аспирантов акушерско-гинекологической клиники;
установлена мемориальная доска на доме № 62 по Плющихе в Москве, в
котором проживал В. Ф. Снегирев.
Память о замечательном гинекологе надолго сохранится в истории
русской медицины и здравоохранения.
Главнейшие труды В. Ф. Снегирева: К вопросу об определении и лечении поза-
диматочного кровоизлияния, Диссертация на степень доктора медицины, М., 1873;
Об овариотомии, «Врачебный вестник», 1875; О современном состоянии лечения рака
матки, «Труды физ.-мед. общ.», 1881; Маточные кровотечения. Этиология.
Диагностика. Лечение, изд. 4-е, М., 1907; О пробном разрезе внутри и внебрюшинном,
«Медицинское обозрение», 1887; Из пережитого, Речь при открытии 1-го съезда
акушеров и гинекологов, СПб., 1904; Клинические лекции по женским болезням, М.,
1905; Речь на открытии Общества борьбы против раковых заболеваний, СПб., 1908;
О целебном действии рентгеновских лучей радия и мезотория на доброкачественные
и злокачественные новообразования. Речь при открытии ракового общества в Москве,
М„ 1914; О лечении рака, «Русские ведомости», 17 октября 1914.
О В. Ф. Снегиреве: Сердюков М. Г., В. Ф. Снегирев. Жизнь и научная
деятельность, М., 1950 (имеется библиография трудов В. Ф. Снегирева и литературы
о нем); Кускова Л. А., Основоположник отечественной гинекологии (к 100-летию
со дня рождения В. Ф. Снегирева), «Медицинский работник», № 30374, 1947;
Ольшанецкий А. М. и Шмундак Д. Е., Владимир Федорович Снегирев,
«Врачебное дело», № 1, 1948; Шмундак Д. Е., Владимир Федорович
Снегирев— основоположник отечественной гинекологии, Киев, 1948.

Лил ФеЪоровиг
ФМЛАТОЕ
4847 - 1902
ила Федоровича Филатова справедливо называют
основоположником русской клинической педиатрии — учения о
детских болезнях.
Нил Федорович Филатов родился 2 июня*) 1847 г. в
имении Михайловка, Саранского уезда, Пензенской
губернии, в семье помещика. Семья была многодетная, среднего
достатка, но родители заботились о том, чтобы всем своим
детям дать высшее образование. Из семи братьев пять стали
впоследствии врачами. Среднее образование Н. Ф. Филатов, как и его братья,
получил в Пензенском дворянском институте, где среди преподавателей
своим чутким и сердечным отношением к учащимся выделялся отец
В. И. Ленина — Илья Николаевич Ульянов, впоследствии переехавший
*) Дата рождения Н. Ф. Филатова взята из метрической книги церковного
прихода с. Протасовка, Саранского уезда. Документальные данные хранятся в Пензенскэм
областном архиве: фонд 196, опись 2, дело 3308, л. 30.
565

Нил Федорович Филатов
в Симбирск. По окончании института Н. Ф. Филатов поступил на
медицинский факультет Московского университета.
В воспоминаниях его товарища Н. В. Яблокова описывается
своеобразное общежитие в Москве, где жили шесть братьев Филатовых и
два их двоюродных брата, учившихся в разных учебных заведениях
и различных по возрасту, но составлявших образцовый семейный
пансион, во главе которого стояла их тетка Наталья Михайловна, ведавшая
хозяйством. Режим был довольно строгий, старшие помогали младшим,
лениться там не полагалось, даже приходившие к ним товарищи, как
говорит Н. В. Яблоков, заражались примером усердной совместной работы.
В свободное от учения время в «общежитии» Филатовых
происходили совместные чтения, велись споры на литературные и общественные
темы. Чтение Чернышевского, Писарева, Добролюбова и других
революционных демократов того времени много способствовало общему
развитию молодежи и выработке материалистического мышления. Среди своих
товарищей студентов Н. Ф. Филатов отличался особым трудолюбием
и способностями. Записи лекций, составленные им, отличались точностью
и ясностью изложения и пользовались большим успехом у студентов.
Из профессоров того времени его всего более увлекал Г. А. Захарьин
своей наблюдательностью, обстоятельностью изучения больного и
умением выделить самое главное из массы симптомов, что способствует
точности диагностики. Н. Ф. Филатов всю жизнь развивал в себе эти
качества, отмеченные им у Захарьина, и достиг в этом высокого совершенства.
По окончании университета в 1869 г. Н. Ф. Филатов уехал на
родину, в Саранский уезд, Пензенской губернии, на место земского врача,
где проработал полтора года, затем приехал в Москву, сдал
докторантские экзамены и в 1872 г. уехал за границу. Первая его поездка была в
Вену. Осенью 1873 г. он вторично был за границей, на этот раз в Праге,
где работал в качестве ординатора в Пражской детской больнице,
одновременно посещая лекции пражских профессоров. Потом он работал в
Гейдельберге, где изучал патологическую анатомию и работал над
диссертацией.
Вернувшись из заграничной поездки в Москву, Н. Ф. Филатов
поступил ординатором в детскую больницу на Бронной и работал над
диссертацией «Об отношении бронхита к воспалению легких у детей». Весной
1876 г., после защиты диссертации на степень доктора медицины,
Н. Ф. Филатов был принят в число приват-доцентов у проф. Н. А. Толь-
ского. Здесь в очень неблагоприятных условиях больницы широко
развернулась деятельность Н. Ф. Филатова. Больница помещалась в
старом здании, неприспособленном для больных, а тем более для научной
работы. Двери палат, где лежали заразные больные — с корью,
скарлатиной, дифтеритом, оспой, выходили в общий коридор; амбулатория
помещалась в этом же здании. Оборудование было самое жалкое. Однако
эта единственная тогда детская больница в Москве давала Н. Ф.
Филатову громадный материал. Он проработал в этой больнице 16 лет и на
основе наблюдений, сделанных в ней, создал свои основные труды,
которые сыграли выдающуюся роль в развитии педиатрии в России. На
материале этой больницы Н. Ф. Филатов читал раз в неделю
необязательный курс детских болезней студентам, демонстрировал детей,
обследуя их тут же перед аудиторией. Несмотря на то, что лекции его были
566

Нил Федорович Филатов
по воскресным дням (таково было общее правило для приват-доцентов),
аудитория всегда была переполнена. Н. Ф. Филатов не был блестящим
оратором, но слушателей привлекало содержание и построение лекций.
Н. Ф. Филатов впервые читал лекции по педиатрии не только на
основании данных литературы, не как курс частной патологии и терапии,
а на основании собственного опыта, с разбором заболевания
непосредственно на больном ребенке, с учетом его индивидуальности. Аудиторию
заполняли не только студенты, но и врачи — московские и приезжие.
За годы, проведеные в больнице на Бронной, Н. Ф. Филатов не
только приобрел большой опыт, но выдвинулся как крупнейший
специалист по детским болезням, как талантливый преподаватель и как
научный работник, прославивший русскую педиатрию. Не мудрено поэтому,
что, когда в 1891 г. неожиданно скончался проф. Н. А. Тольский, на его
место без всяких колебаний был избран профессором и директором
детской клиники Н. Ф. Филатов.
Приняв в свое ведение детскую клинику на Девичьем поле (так
называемую Хлудовскую детскую больницу и инфекционные бараки,
выстроенные и открытые проф. Н. А. Тольским незадолго до его смерти),
Н. Ф. Филатов получил возможность шире развернуть научную работу,
преподавание и консультативную помощь врачам. Ежедневные обходы
в клинике, в бараках, большее, чем прежде, количество лекций не мешали
ему выпускать одно за другим переработанные издания своих основных
трудов, писать и печатать новые; он принимал участие во всех съездах
детских врачей, устраиваемых у нас и в зарубежных странах, где
выступал с докладами; он работал по организации XI Международного съезда
врачей, состоявшегося в 1897 г. в Москве; он основал Московское
общество детских врачей, в котором в течение десяти лет был председателем.
В 1898 г. у Н. Ф. Филатова обнаружились признаки грудной жабы,
но, несмотря на это, он продолжал интенсивно работать, мало отдыхая
в каникулярное время.
В январе 1902 г. у него произошло кровоизлияние в мозг с
параличом левой половины тела; в ночь на 8 февраля он скончался на 55-м году
жизни в полном расцвете творческих сил.
Первая печатная работа Н. Ф. Филатова относится к 1873 г. и
касается искусственного вскармливания детей. К этой же группе ранних
работ относится и его диссертация на степень доктора медицины. Несмотря
на то, что она была напечатана в 1876 г.. она до сих пор не потеряла
научного интереса. После ряда относительно мелких работ Н. Ф.
Филатов в 1881 г. выпустил свои «Клинические лекции о распознании и
лечении катаров кишок у детей, в особенности у грудных». Работа в детской
больнице убедила Н. Ф. Филатова, что главной причиной высокой
смертности детей раннего возраста являются поносы; этим объясняется, что
первый крупный труд Н. Ф. Филатова посвящен этому вопросу. Он
выдержал четыре издания и был переведен на иностранные языки.
В 1885 г. Н. Ф. Филатов отметил и описал новую форму болезни,
так называемую скарлатинозную краснуху,— болезнь, очень похожую на
легкую скарлатину. Ею могут заболевать и те дети, которые раньше
перенесли скарлатину. В то же время перенесение краснухи не предохраняет
от заболевания скарлатиной. Таким образом Н. Ф. Филатов установил
самостоятельность этой болезни. Это было в 1885 г. Особого внимания
567

Нил Федорович Филатов
со стороны врачей это сообщение Н. Ф. Филатова не привлекло. Через
15 лет после этого английский врач Дюкс описал такую же болезнь и
назвал ее «четвертой болезнью», так как три, до известной степени
схожие между собой, сыпные болезни к этому времени были уже
установлены: скарлатина, корь и коревая краснуха. Вокруг приоритета в
установлении этого заболевания разыгрался большой спор. Было принято,
что первым описал эту форму Филатов, и болезнь теперь носит название
«болезнь Филатова — Дюкса».
В том же 1885 г. Н. Ф. Филатов выпустил «Лекции об острых
инфекционных болезнях», где описал еще одно, до тех пор не описанное,
заболевание лимфатических желез, которое через четыре года было
описано Пфейфером и, как это часто бывало, осталось в литературе под
названием «железистой лихорадки Пфейфера».
«Лекции об острых инфекционных болезнях» явились крупным
вкладом в педиатрическую литературу и дали очень много знаний
детскому врачу, который, по выражению Н. Ф. Филатова, «без знания
детских заразных болезней не может быть подлинным педиатром». Сам он
интересовался всеми инфекционными болезнями, но особенно дифтерией,
уносившей до изобретения сыворотки тысячи детских жизней; Н. Ф.
Филатов сам потерял старших двух сыновей от дифтерии; он собрал
большой материал по распространению дифтерии, установил периодичность
ее эпидемий и сделал об этом большой доклад на Международном
съезде гигиенистов и бактериологов в Будапеште в 1894 г. На этом же съезде
проф. Ру сделал сообщение о применении при дифтерии специфической
сыворотки. Известный бактериолог Н. Г. Габричевский рассказывает:
«По приезде в Москву в октябре 1894 г. со съезда в Будапеште нам
представился первый случай дифтерии, где была применена
привезенная мною из Парижа противодифтерийная сыворотка. Я согласился
провести лечение этого мальчика только в клинике под наблюдением
Н. Ф. Филатова. Мальчик выздоровел, и несколько случаев успешного
применения сыворотки последовали за первым случаем». Убедившись,
что сыворотка — могучее средство против дифтерии, Н. Ф. Филатов
сделался горячим защитником сывороточного лечения, которое многими
тогда еще не признавалось. Он очень много сделал для изучения влияния
сыворотки на организм при дифтерии. При его участии было начато
приготовление в Москве противодифтерийной сыворотки.
«Лекции об инфекционных болезнях» были выпущены четырьмя
изданиями при жизни автора и пятым уже после его смерти.
Следующим, пожалуй, наиболее крупным и прославившим Н. Ф.
Филатова произведением была «Семиотика и диагностика детских
болезней», в которой он в систематической форме обобщил большую часть
своих наблюдений и признаков отдельных заболеваний у детей,
помогающих разобраться в диагностике. В книге детально изложена методика
обследования больного ребенка, приводятся указания на нормы
развития детей. В высокой степени оригинальная по плану и содержанию,
написанная простым, ясным языком, дающим краткие, но яркие
описания заболеваний, «Семиотика и диагностика» быстро привлекла к себе
внимание не только русских, но и зарубежных врачей, ^была переведена
на европейские и многие другие языки. Один из крупнейших берлинских
профессоров-педиатров писал: «Разбросанные в разных отделах книги
568

Памятник Нилу Федоровичу Филатову в Москве,

Нил Федорович Филатов
тонкие замечания являются очень поучительными и доставляют
наслаждение даже знатоку дела». Он рекомендовал эту книгу всем немецким
врачам. «Семиотика и диагностика» в течение многих десятков лет
являлась настольным руководством педиатров и врачей других
специальностей. В1949 г. эта книга была переиздана в девятый раз, как
классическое произведение отечественной медицинской литературы.
В 1893 г. Н. Ф. Филатов выпустил «Краткий учебник детских
болезней» для студентов и с тех пор выпускал его часто, причем в каждое
издание вносил добавления и исправления. Этот учебник является
образцом краткости и в то же время полноты и ясности изложения.
Многие поколения врачей учились по этому многократно переиздававшемуся
учебнику.
Наконец, последний, очень интересный труд Н. Ф. Филатова —
его «Клинические лекции» по болезням детского возраста, которые
дают яркое представление о его подходе к ребенку, о методе
клинического разбора больного, о характере изложения лекций и о их языке.
Записывать за Н. Ф. Филатовым было очень легко почти дословно
ввиду ясности изложения и простоты его слога, малого количества имен
и «ученых» слов. Кроме этих крупных работ, Н, Ф. Филатов за свою
недолгую жизнь напечатал много статей в различных русских и
иностранных журналах, в трудах съездов и т. д.
Н. Ф. Филатов тщательно следил за литературой по педиатрии
и другим отраслям медицины, имевшим отношение к тому или другому
интересующему его вопросу. Всестороннее образование и основательная
подготовка позволяли ему свободно разбираться в различных разделах
медицины. Его лекции по нервным заболеваниям сделали бы честь
любому невропатологу. Такая плодотворность работы объясняется тем,
что, с одной стороны, Нил Федорович умел заниматься и работал очень
интенсивно и быстро, а с другой стороны, он не тратил времени зря.
Если у него оказывалось минут десять — пятнадцать свободных, он
уже сидел и работал. При этом он так умел сосредоточиться на чтении,
что ему не мешали ни шум, ни разговор. Как в массе болезненных
явлений Н. Ф. Филатов умел быстро выбирать наиболее существенные,
так и в книге из многих теорий для объяснения какого-либо вопроса у
него выкристаллизовывались наиболее вероятные, иногда наиболее
простые. Быстро и безошибочно он умел оценивать новые открытия и
становился горячим защитником их, когда другие еще продолжали
сомневаться. Ярким примером этого служит его отношение к открытию
противодифтерийной сыворотки, диагностическая реакция на брюшной
тиф, поясничный прокол и др. Огромное количество рефератов,
записок, конспектов, которые остались после Н. Ф. Филатова, масса
заметок на полях прочитанных им книг свидетельствуют о том огромном
труде, который положил этот человек, чтобы добиться разностороннего
образования и плодотворности в работе.
Обладая большой природной наблюдательностью и развивая ее
постоянно при исследовании и наблюдении за больными детьми,
Н. Ф. Филатов пользовался славой замечательного диагностика.
Н. Ф. Филатов был одним из организаторов Московского
общества детских врачей, основанного в 1892 г. Он отдавал ему на
протяжении десятилетия много сил. От имени общества вносились предложения
570

Нил Федорович Филатов
по ряду организационных мероприятий, улучшающих помощь
больному ребенку, например, устройство бесплатных станций для
исследования на дифтерию, устройство приютов для детей и т. д. Н. Ф. Филатов
помогал издавать «Труды Общества детских врачей». Очень
интересны взгляды и предложения Н. Ф. Филатова, которые он высказывает
в письме председателю Комиссии по снижению детской смертности в
России С. П. Боткину. В этом письме Н. Ф. Филатов излагает
главные причины высокой детской смертности и меры, необходимые для
уменьшения ее. Н. Ф. Филатов подчеркивает необходимость создания
ферм для получения «детского» молока, санитарного просвещения
населения, устройства амбулаторий (теперешних консультаций), хороших
дешевых квартир для бедных (как меру борьбы с туберкулезом) и
создания специальных больниц для острозаразных заболеваний.
Н. Ф. Филатов дорог нам как основатель отечественной
клинической педиатрии, дорог как крупнейший клиницист, как учитель,
прививший тысячам врачей правильное медицинское мышление и
правильный подход к больному ребенку, как человек, искренне преданный
своему делу и честно исполнивший свой долг перед родиной.
Имя выдающегося врача и ученого носят известная детская
больница в Москве (прежде Софийская), где стоит в саду бюст Н. Ф.
Филатова, и бывшая Николаевская детская больница в Ленинграде.
VI Всесоюзный съезд детских врачей в Москве (1947 г.) был
посвящен 100-летию со дня рождения Н. Ф. Филатова. Вновь
строящемуся инфекционному отделению клиники детских болезней 1-го
Московского ордена Ленина Медицинского института присвоено имя
Н. Ф. Филатова. 25 мая 1960 г. в парке на Девичьем поле, близ
клиники детских болезней 1-го Московского ордена Ленина Медицинского
института состоялось торжественное открытие памятника
основоположнику отечественной клинической педиатрии проф. Н. Ф. Филатову.
На пьедестале памятника надпись: «Другу детей Нилу Федоровичу
Филатову (1847—1902)».
Главнейшие труды Н. Ф. Филатова: Лекции об острых инфекционных болезнях
у детей, М., 1899; Семиотика и диагностика детских болезней, М., 1902 (9-е изд. М.,
1949); Краткий учебник детских болезней, М., 1902 (11-е изд., М., 1922);
Клинические лекции о распознавании и лечении катаров кишок у детей, М., 1902;
Клинические лекции, вып. I, IVL 1900; вып. II, М., 1902.
О Н. Ф. Филатове: Речи, читанные 13/1II 1902 на заседании О-ва детских
врачей в Москве, М., 1902; Памяти проф. Н. Ф. Филатова, Заседание
Петербургского О-ва охранения народного здравия 20/111 1902, СПб., 1902;
Рахманов И. М., Памяти Н. Ф. Филатова, «Медицинское обозрение», № 3, 1902;
Корсаков Н. С, Некролог «Н. Ф. Филатов», Отчеты и труды Московского ун-та,
1903; Соколов Д. А., Г. Н. Сперанский, В. И. Молчанов, В. О. М о ч а н,
Статьи в журн. «Педиатрия», № 7, 1912; Молчанов В. И., Доклад в Московском
О-ве детских врачей, «Педиатрия», 1942; Н. Ф. Филатов, Большая медицинская
энциклопедия, т. 33; Молчанов В. И., Н. Ф. Филатов, М., 1947;
Сперанский Г. Н„ Московские педиатрические школы, М., 1950; Молчанов В. И. и
Сперанский Г. Н., Очерк о проф. Н. Ф. Филатове в «Семиотике и диагностике»,
М., 1950; Ильинский П. И., Нил Федорович Филатов (1847—1902).
Материалы к истории отечественной педиатрии, «Клиническая медицина», т. 32, вып. 4,
1954; Журнал «Педиатрия», № 10, 1960; Коваленко Н. Н., Некоторые новые
материалы о жизнедеятельности Н. Ф. Филатова (к 60-летию со дня смерти),
Журнал «Педиатрия», № 6, 1962.

^Николай Ллександровиг
БУБНОВ
1851 - 1884
амечательный русский физиолог и клиницист Николай
Александрович Бубнов — ученик И. М. Сеченова и
С. П. Боткина, товарищ И. П. Павлова по работе в
боткинской клинической лаборатории — родился 26 ноября 1851 г.
в г. Кронштадте. Его жизнь была очень недолгой. Он
скончался в возрасте 33 лет. Преждевременная смерть ученого
была воспринята современниками как крупнейшая потеря
отечественной физиологии и медицины.
С. П. Боткин, ассистентом которого был Н. А. Бубнов, написал его
некролог, в котором дал яркую характеристику этого замечательного
ученого, в течение короткого периода своей научной деятельности
внесшего крупнейший вклад в развитие физиологии и медицины. Некролог
раскрывает благородный образ русского врача-общественника,
видевшего главную» цель своего существования в выполнении долга врача и
в такой работе на ниве науки, которая обогащает славу отечественной
науки, «Но не об ассистенте клиники скорблю я,— говорил С. П.
Боткин о покойном Бубнове,— а о погибшем честном деятеле. Осталось
572

Николай Александрович Бубнов
утешение одно: что он был — и да будет память его служить примером
для будущих деятелей на благо нашей Родины».
Н. А. Бубнов окончил Медико-хирургическую академию в 1876 г.
Еще будучи студентом, он выполнил в клинике В. А. Манассеина
научную работу под названием «К вопросу об употреблении теплых ванн
против потов у чахоточных», которая конференцией
Медико-хирургической академии в 1875 г. была удостоена серебряной медали.
В том же 1875 г. по совету и под руководством С. П. Боткина
Н. А. Бубнов начинает свои замечательные клинико-физиологические
исследования действия широко известного сердечного средства, именно
весеннего горицвета, и получает первые весьма интересные данные.
В 1876 г. Н. А. Бубнов, как один из выдающихся питомцев
Медико-хирургической академии, был на три года прикомандирован к
клиническому госпиталю для усовершенствования и для подготовки к
научной деятельности, которая начиналась так благоприятно. Но начатая
Н. А. Бубновым научная работа была прекращена и притом надолго.
Уже в июле 1876 г. Н. А. Бубнов подает заявление главному врачу
военного клинического госпиталя с просьбой откомандировать его в
Сербию «для подаяния помощи раненым» и уходит добровольцем в
санитарный отряд в действующую Дунайскую армию. С этого момента
в течение более двух лет, до весны 1878 г., Н. А. Бубнов непрерывно
находится в действующей армии, в отрядах Красного Креста.
Под Плевной Н. А. Бубнов работает под непосредственным
руководством Н. И. Пирогова, который характеризовал Бубнова как
«дельного и ловкого хирурга».
Н. А. Бубнов испытал все тяготы военной службы этого периода.
Он дважды перенес тяжелую тифозную инфекцию, причем,
заразившись сыпным тифом, едва сам остался в живых и, как указывают
современники, «прибыл на родину похожим скорее на остов — так
истощил его страшный недуг».
Современник Н. А. Бубнова В. Попов в статье, посвященной
Н. А. Бубнову, писал о нем: «Начавшаяся война с Турцией не дала
возможностей Н. А. отдаться излюбленному делу клинических
занятий; он был командирован в распоряжение кн. Черкасского, главного
уполномоченного Красного Креста в Дунайской армии.
С полной энергией работает военный врач Бубнов. Где дел
много — там и он. Почти все время осады Плевны Н. А. работал под
руководством Н. И. Пирогова. С первых дней, как только узнал
маститый хирург Н. А., он его полюбил и достойно отозвался об нем в
своем ,,Военно-врачебном деле". Благодаря своей неутомимости и
способностям, ухаживая и оперируя, Н. А., по отзывам Н. И. Пирогова, стал
прекрасным хирургом. Но вот окончена война, эта „травматическая
эпидемия", как ее назвал Пирогов,— и появилась новая эпидемия, не
менее грозная, невидимо поглощающая большие жертвы, чем все
новейшие усовершенствования артиллерии,— развился сыпной тиф. Не
мало отваги нужно идти под градом пуль на верную смерть. Такая
,,смерть на людях" красна, почетна и покрывает славой погибших. Не
меньше отваги нужно со стороны врача, чуть не 20 часов
перебегающего из одной мрачной хаты в другую. Хаты эти переполнены
тифозными, заражены и опасны не менее порохового погреба, в который
573

Николай Александрович Бубнов
брошен тлеющий фитиль! Вот в этих-то местах заразы в Казанлыке,
зимой 1878 года, неустанно работал Николай Александрович.
Утомительный труд Н. А. принес и плоды — он заполучил
сильнейший сыпной тиф, чуть не унесший его в могилу еще тогда!.. Еле
живой перебрался Н. А. в Россию и, в кругу близких родных, около
Петербурга, провел лето, восстанавливая чрезмерно израсходованное
здоровье, которое он, как и жизнь, приносил на помощь страждущего
русского солдата».
Выполнив свой гражданский долг и вернувшись в Петербург в
клинику Боткина в 1878 г., Н. А. Бубнов возобновляет исследования
физиолого-клинического действия весеннего горицвета. Результатом
этого явилась его классическая диссертационная работа под названием
«О физиологическом и терапевтическом действии растения Adonidis
vernalis на кровообращение», которая увидела свет в 1880 г. Эта работа
вскоре была переведена на немецкий язык и получила мировое
признание.
Диссертация Н. А. Бубнова несет на себе все черты классического
клинико-физиологического исследования. Ее первая часть представляет
собой разностороннее экспериментальное исследование на животных, а
вторая ее часть, органически связанная с первой, посвящена
детальному и многостороннему описанию клинических наблюдений.
Уже с первых страниц диссертации, подчеркивая большое место,
отведенное в ней экспериментальным исследованиям на лабораторных
животных, Н. А. Бубнов высказывает очень важные мысли,
характерные для боткинской школы. Он пишет: «Высоко ценя, для решения
подобных вопросов, эксперименты на животных, мы, однако, не могли
начать наши исследования над действием Adonidis vernalis только
последним путем, очень хорошо зная, какая вообще громадная разница
между больным и здоровым организмом. Нисколько не умаляя в
принципе значения эксперимента, мы должны, однако, признаться, что
нередко этот путь исследования приводит к совершенно
противоположным результатам с клиническими наблюдениями; и, опираясь только
на экспериментальные данные, врачу может быть пришлось бы
отказаться даже от такого средства, которое по клиническим
наблюдениям несомненно полезно, что во всяком случае не в интересах
больных».
В диссертационной работе Н. А. Бубнова и сегодня поражает
читателя исключительное экспериментальное мастерство. Сотни опытов
на лягушках и собаках, поставленных Бубновым, приводят его к
выводу о качественном отличии действия горицвета на сердце лягушки и
собаки. В первом случае он устанавливает периферический характер
угнетающего действия (на узлы самого сердца), во втором (у
теплокровных) он подчеркивает ведущее значение замедляющих центров
головного мозга.
Работая вместе с И. П. Павловым, постоянно помогавшим ему,
Н. А. Бубнов под влиянием И. П. Павлова приходит к выводу о
необходимости проведения своих фармакологических наблюдений над
животными, свободными от влияния наркотизирующих веществ, что
обычно имеет место в острых опытах. С этой целью главную часть
своих опытов он производит на кураризованных животных и некото-
574

Николай Александрович Бубнов
рую часть на так называемых «ручных животных», т. е. на животных,
которые специально приучились к экспериментальному столу и опыты
на них ставились без наркоза. Этому павловскому методу приучения
к экспериментальному столу как методу целостного изучения
физиологических процессов Н. А. Бубнов придавал исключительное
значение. Будучи ученым боткинской школы, он не только пользуется
существующим прибором для регистрации деятельности
сердечно-сосудистой системы, но и внимательно наблюдает и описывает состояние
животных в целом под действием изучаемого им сердечного средства.
Тысячи цифр, характеризующих результаты различных клинических
наблюдений, занимают более семидесяти страниц убористого шрифта
второй части диссертации Н. А. Бубнова.
После успешной защиты докторской диссертации в 1880 г.
Н. А. Бубнов был направлен за счет академии в заграничную научную
командировку. В этот период он выполнил новые экспериментальные
исследования, результаты которых имели первостепенное значение для
дальнейшего развития физиологии и медицины. Здесь прежде всего
надо отметить работу Н. А. Бубнова, выполненную совместно с
немецким физиологом и гистологом Рудольфом Гейденгайном, в которой
были вскрыты неизвестные и важные стороны функции коры
головного мозга.
За десять лет до работы Бубнова и Гейденгайна молодым русским
врачом А. И. Тышецким в лаборатории И. М. Сеченова впервые было
открыто, что кора головного мозга не является нечувствительной к
электрическому раздражению, как это тогда считалось общепринятым,
и что при некоторых условиях опыта раздражение определенных
участков головного мозга вызывает реакцию движения различных
мышечных групп.
Узловым этапом в разработке этой важной проблемы и является
работа Н. А. Бубнова и Р. Гейденгайна (1881 г.). Их точные
миографические записи прежде всего опровергли мнение тех исследователей,
которые, несмотря на опыты Тышецкого и появившиеся немного позже
работы Фритча и Гитцига, считали двигательные реакции при
раздражении коры мозга результатом забрасывания тока на белое вещество.
Их опыты выявили отличие кривых мышечного сокращения в
зависимости от того, раздражалась ли в одном и том же опыте кора или
белое вещество мозга.
Н. А. Бубнов и Р. Гейденгайн показали также, что при глубоком
морфийном наркозе у собак не удается получить двигательной реакции
при раздражении соответствующих участков коры мозга, в то время
как двигательная реакция легко может быть вызвана при раздражении
белого вещества. Эти опыты имели значение не только для решения
основного вопроса о непосредственной возбудимости коры
электрическим раздражением. Они также давали основание критически
отнестись к результатам тех исследователей, которые, проводя свои опыты
на наркотизированных животных, не учитывали степени наркоза и
отрицали возможность вызова двигательных реакций при раздражении
коры. Таким образом эти наблюдения Н. А. Бубнова и Р. Гейденгайна
ставили вопрос об исходном функциональном состоянии коры мозга
как решающего в ходе экспериментальных воздействий.
575

Николай Александрович Бубнов
Важнейшим выводом из этой работы было и то, что при
определенной интенсивности электрического раздражения определенной
точки двигательной зоны коры больших полушарий можно получить как
эффект возбуждения, так и эффект торможения. При этом был открыт
новый тип центрального влияния, в зависимости от состояния и
функционального взаимоотношения разных групп мышц. Оказалось, что в
определенных условиях раздражения точки двигательной зоны коры
мозга сначала имеет место расслабление находящейся в состоянии
напряжения мышцы антагониста, а уже затем при увеличении силы
раздражения наступает тетаническое сокращение мышцы, центр которой
раздражался.
Важно отметить, что в этой работе была экспериментально
обоснована и подчеркнута большая степень изменяемости электрической
возбудимости точек двигательной зоны коры мозга (как в смысле
увеличения, так и уменьшения) в зависимости от рефлекторных влияний
(раздражение центрального конца седалищного нерва, раздражение
чувствительных окончаний кожи, давление на внутренности и т. д.).
Классическая работа Н. А. Бубнова и Р. Гейденгайна явилась
важнейшим этапом и отправным пунктом по пути к дальнейшей разработке
той же проблемы на новой основе в выдающихся исследованиях Н. Е.
Введенского, а в дальнейшем и А. А. Ухтомского.
Остановимся на третьей экспериментальной работе Н. А. Бубнова,
которая вошла в сокровищницу мировой физиологии и биохимии.
Изучая химические составные части щитовидной железы человека и
коровы, Н. А. Бубнов первым доказывает наличие в щитовидной железе
особой группы белковых тел, названных им тиреопротеинами, и
фактически первым обнаруживает вещество, позже ставшее известным под
названием тироксина — гормона щитовидной железы. Эта работа
Н. А. Бубнова была опубликована в 1883 г. Таким образом честь
открытия гормона щитовидной железы навсегда связана с именем
Н. А. Бубнова. Следовательно, за свою короткую жизнь Н. А. Бубнов,
который фактически смог отдать научной деятельности не больше пяти
лет, осуществил за этот срок три выдающиеся научные работы.
Уже будучи автором этих трудов, имеющих крупнейшее научное
значение, Н. А. Бубнов весной 1884 г. получил скромное место
ассистента в клинике С. П. Боткина (причем в ожидании этого места
работал младшим полковым врачом в Житомире) и с присущей ему
энергией отдался исполнению своих обязанностей.
«Можно ли было не надеяться,— писали в некрологе Н. А.
Бубнова в журнале «Всемирная иллюстрация»,— что поставленный в
возможность непосредственного наблюдения серьезных недугов молодой
ученый тем сильнее отдается исследованию, чем ближе войдет он в
прямые свои обязанности. На деле покойный ассистент клиники
остался себе верен во всем, и не одно научное дело трогало его теплое
сердце. Любовь к человечеству и высокое понимание долга врача едва ли
не пересиливало в нем жажду знания и глубину исследования.»
О работе Н. А. Бубнова в клинике С. П. Боткина ярко
свидетельствует и следующая выдержка из некролога в журнале «Медицинские
новости»: «С 1-го сентября текущего года Н. А. принял ассистентство в
клинике профессора С. П. Боткина. Присутствие его там стало резко
576

Николай Александрович Бубнов
заметным для всех, посещавших клинику. Студенты всегда находили в
нем предупредительную готовность в деле разъяснения и научного
совета. Больные видели в нем гуманнейшего врача, не покидавшего их
ни днем, ни ночью (Н. А. жил в самой клинике.— Авт.). Зная много
больше других, Н. А. не зазнавался своими знаниями, не рисовался
ими — он был действительный научный труженик, не искавший ореола,
мишурной славы».
В историческом очерке терапевтической клиники
Военно-медицинской (б. Медико-хирургической) академии мы читаем: «Н. А. Бубнов
много обещал своими прекрасными учеными работами и был любимым
ассистентом проф. Боткина».
Подавая помощь больному дифтеритом в клинике, Н. А. Бубнов
заразился тяжелой формой этой болезни, которая 18 декабря 1884 г.
прервала его жизнь. «Несбывшейся надеждой русской науки», «героем
долга» называли Н. А. Бубнова русские журналы, отмечая его
преждевременную смерть.
С. П. Боткин писал о Н. А. Бубнове: «Недолго он жил на свете,
но много сделал и оставил тот нерукотворный памятник, которым оли-
цетворилось сочетание наилучших свойств человеческой природы:
любовь к ближнему, чувство долга, жажда знания... Он носил в себе тот
священный огонь, который давал ему возможность преодолевать
встречавшиеся на его пути трудности и испытания в жизни. Не из расчета
на блистательную карьеру трудился он, как студент, как молодой врач,
оставленный при институте Академии, как хирург-волонтер частного
санитарного отряда в Сербии, как врач „Красного Креста" в нашей
последней русско-турецкой кампании, наконец, как ассистент в моей
клинике. В течение всех этих девяти лет страстная, бескорыстная любовь к
ближнему, чувство долга, жажда знания — были главными стимулами
его деятельности и, в силу сложившихся обстоятельств, он имел
неоднократно возможность высочайшего в жизни счастия удовлетворения
существенным потребностям своей души».
В славной плеяде сподвижников великих деятелей отечественной
физиологии и медицины — И. М. Сеченова, С. П. Боткина и И. П.
Павлова — имя Н. А. Бубнова занимает почетное место.
Главнейшие труды Н. А. Бубнова: О физиологическом и терапевтическом
действии растения Adonidis vernalis, Диссертация, СПб., 1880; Beitrag zu der Untersuchung
der chemischen Bestandteile der Schilddruse des Menschen und der Rindes «Zeits. fur
physiol. chem.», т. 8, 1883/1884; Uber Erregungs und Hammungs vorgange innerhalb
der motorischen Gehirncentren (совместно с P. Гейденгайном), «Archiv fur die gesamte
Physiologie des Menschen und der Thiere», т. 28, 1881.
О H. А. Бубнове: Боткин С. П., Некролог, «Труды общ. русских врачей в
С.-Петербурге», вып. 2, 1886; Пирогов Н. И., Военно-врачебное дело и частная
помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877—1878
годах, ч. 1, СПб., 1879; Попов В., Н. А. Бубнов. «Медицинск. новости», № 34,
1884; Аноним, Известный медик, «Всемирная иллюстрация», № 839, 1885;
Коштоянц X. С, Деятель отечественной физиологии» газета «Медицинский работник»
от 27 ноября 1951 г.; История естествознания в России, т. 3, М., 1962.

Сергей Сергеевпг
КОРСАКОВ
1854-1900
ергей Сергеевич Корсаков был одним из
основоположников современной психиатрии, выдающимся клиницистом и
исследователем, талантливым организатором новой
системы психиатрической помощи, одним из основателей
клинического преподавания психиатрии, известным
общественным деятелем.
Сергей Сергеевич Корсаков родился 3 февраля
1854 г. в имении «Гусь» Владимирской губернии, где находился
стекольный завод Мальцева, делами которого управлял отец С. С.
Корсакова. В семье Корсаковых наряду с сердечностью и добротой в личных
отношениях господствовал дух дисциплины, трудолюбия, строгого
отношения к исполнению долга и высокой требовательности к себе. Все
это не могло не отразиться на формировании характера живого и
впечатлительного ребенка.
В 10-летнем возрасте С. С. Корсаков поступил в одну из
московских гимназий, которую окончил с золотой медалью в 1870 г. В
гимназии он много работал, подготавливая отстающих учеников, много чи-
578

Сергей Сергеевич Корсаков
тал, пробовал писать стихи и повести, принимал участие в
гимназическом рукописном журнале.
В 1870 г. С. С. Корсаков поступил на медицинский факультет
Московского университета. Будучи студентом, он близко сошелся с
семейством П. П. Барсова. В дом П. П. Барсова часто собирались люди, не
только близко знавшие В. Г. Белинского, HL В. Гоголя, Н. В.
Станкевича, Т. Н. Грановского, М. С. Щепкина и др., но и бывшие с ними
в дружбе и родстве. «Здесь, среди живых воспоминаний о славных
деятелях недавнего прошлого,— писал в 1901 г. В. Рот,— молодежь
вдохновлялась; стремление к добру, истине, просвещению приобрели у
нее большую напряженность, развивалось чувство гражданского долга,
жажда работать на пользу родины, для блага людского.» С. С.
Корсаков женился на племяннице и воспитаннице П. ГЪ Барсова — Анне
Константиновне Барсовой. Семья IX П. Барсова и ее многочисленные
друзья, близкие, знакомые, принадлежавшие к прогрессивным слоям
интеллигенции, имели благотворное влияние на С. С. Корсакова. В этот
период, как и в дальнейшем, С. С. Корсаков проявлял огромный
интерес к произведениям русской материалистической философии и глубоко
изучал их. Свидетельство тому мы видим в письме С. С. Корсакова
к М. Ф. Беккер, написанном при выезде из Берлина в Россию (1394 г.),
в котором он высказал сожаление, что вследствие проверки на границе
не может привезти с собой в Россию «всего Герцена—10 томов.
Разных дрянных вещей, вроде ,,Тайн русского двора" и т. п., конечно,
не стоит и провозить, а Герцена очень бы хорошо».
Среди преподавателей Московского университета 70-х годов был
ряд выдающихся ученых, в частности, на медицинском факультете
работали А. И. Бабухин, Г. А. Захарьин, А. Я. Кожевников и др. Их
влияние на С. С. Корсакова было весьма значительным. Корсаков,
однако, не ограничивался изучением учебных дисциплин медицинского
факультета, но уделял много внимания и другим отраслям знания:
высшей математике, биологии и, особенно, философии и психологии.
В 1875 г. С. С. Корсаков окончил с отличием медицинский
факультет. Уже задолго до окончания университета он избрал своей
специальностью психиатрию. Этот выбор не был случайным. С. С. Корсаков
считал, что «психиатрия своею близостью к психологии и к
философским наукам чрезвычайно способствует повышению общего
миросозерцания врача, дает более правильное понимание важнейших проявлений
индивидуальной и общественной жизни, повышает просветительное
влияние врача на окружающую среду».
По окончании медицинского факультета С. С. Корсаков занял
место штатного ординатора Преображенской психиатрической больницы
в Москве. Через год он перешел на должность сверхштатного
ординатора клиники нервных болезней, которая находилась тогда в Ново-
Екатерининской больнице. Во главе клиники стоял выдающийся
ученый, основатель московской неврологической школы А. Я. Кожевников,
преподававший тогда курс нервных и психических болезней.
Через три года (в 1879 г.) С. С. Корсаков возвратился в
Преображенскую больницу, где был сначала сверхштатным, младшим
штатным и, наконец, старшим штатным ординатором. Осенью 1888 г. он
возглавил клинику Московского университета.
579

Сергей Сергеевич Корсаков
В 1881 г. умер друг и сотоварищ С. С. Корсакова по
Преображенской больнице А. Ф. Беккер, руководивший частной
психиатрической больницей. После его смерти С. С. Корсаков совместно с вдовой
умершего взял на себя заведование этой больницей.
Приняв в 1888 г. вновь выстроенную психиатрическую клинику
Московского университета, С. С. Корсаков должен был все создать в
ней заново. Он обставил ее исключительно уютно. Он требовал от
врачей, чтобы они интересовались лично жизнью больных и были для
них не только врачами, но и друзьями. Сам он был у постели больных
врачом-другом. «Среди больных,— писал В. Рот,— для него не
существовало интересных и неинтересных: ко всем без различия он относился
с одинаковым вниманием и любовью; нечего и говорить, что для него
не существовало ни сословий, ни состояний, ни национальностей. Всем
известно, как любили больные Сергея Сергеевича, с каким нетерпением
поджидали они всегда его появления, как понимали и ценили его
отношение к ним.»
На формирование взглядов С. С. Корсакова большое влияние
оказали передовые идеи русской материалистической философии и
отечественного естествознания. В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г.
Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев и др. сыграли
огромную роль в развитии и распространении правильных представлений о
функциях головного мозга; они ставили и правильно решали проблему
единства телесных и психических процессов, проблему создания
материалистических основ психологии и т. д. Наряду с деятелями передовой
материалистической философии в России в то время трудились и
выдающиеся естествоиспытатели, развивавшие материалистические
взгляды,— И. М. Сеченов, Д. И. Менделеев, В. О. и А. О. Ковалевские,
К. А. Тимирязев, И. И. Мечников и др.
Особая роль в развитии учения о нервной системе принадлежит
И. М. Сеченову. В своей знаменитой работе «Рефлексы головного
мозга» (1863 г.) он показал возможность истолковать все главнейшие
формы психической деятельности по их происхождению как рефлекторные
процессы; он считал, что психическая деятельность человека обусловлена
взаимодействием с внешним миром и эта деятельность осуществляется
рефлекторным механизмом.
С. С. Корсаков был современником И. М. Сеченова,
возглавлявшего кафедру физиологии Московского университета с 1891 по 1901 г.
В одно время с ним работал в Московском университете и С. С.
Корсаков. Он лично знал И. М. Сеченова, был хорошо знаком с его
исследованиями и активно стремился применить их в психологии и
психопатологии.
Русская материалистическая философия и естествознание оказали
исключительно благоприятное влияние не только на С. С. Корсакова,
но и на развитие всей отечественной медицинской науки. Известно, что
с 60-х годов XIX в. русская медицина за короткий срок дала целую
плеяду крупнейших ученых. В их числе были: Н. И. Пирогов, С. П.
Боткин, Г. А. Захарьин, А. А. Остроумов, Н. В. Склифосовский, А. Я.
Кожевников, В. М. Бехтерев и др. По своему идейному содержанию
отечественная медицина уже в то время носила передовой характер.
Впоследствии, когда С. С. Корсаков стал преподавателем (с 1888 г.) и про-
580

Сергей Сергеевич Корсаков
фессором (с 1892 г.) медицинского факультета, в Московском
университете было много профессоров, которые по праву считаются
выдающимися деятелями науки. Среди них, помимо И. М. Сеченова, были:
А. И. Бабухин, Г. А. Захарьин, А. Я. Кожевников, А. А. Остроумов,
Н. Ф. Филатов, В. Ф. Снегирев, А. И. Поспелов, Н. В. Склифосов-
ский, А. А. Бобров, П. И. Дьяконов и Ф. Ф. Эрисман.
Особую роль в клинической медицине в период, когда
формировались психиатрические воззрения С. С. Корсакова, сыграл выдающийся
терапевт С. П. Боткин.
Передовые отечественные психиатры первой половины XIX в.
внимательно следили за успехами естествознания, в особенности
физиологии, и стремились использовать их в психиатрии. Уже в то время они
понимали огромное значение центральной нервной системы в
жизнедеятельности организма.
Материалистическое физиологическое направление в отечественной
психиатрии непрерывно развивалось в течение всего прошлого столетия
многочисленными психиатрами. К концу XIX в., особенно в связи с
исследованиями самого С. С. Корсакова, довольно ясно определились
главные черты этого направления: непрерывная и непримиримая
борьба с метафизическими, идеалистическими теориями; развитие учения о
целостности организма и его неразрывной связи с внешней средой;
естественно-исторический, эволюционный подход в изучении
жизнедеятельности организма; стремление к постоянной связи психиатрической
теории с практикой; развитие идей о предупреждении заболеваний на
основе изучения роли факторов социальной среды в возникновении
болезней; проведение в жизнь принципов гуманности в деле ухода за
психически больными и активное их лечение с учетом и правильной
оценкой данных наследственности; непрерывное стремление к
сближению психиатрической клиники с физиологией, правильное понимание
связи и функционального единства психического и соматического и др.
С. С. Корсаков тщательно изучал не только современную ему
теорию и практику психиатрии, но и историю ее развития, критически
относясь к изучаемому материалу. Он был в курсе выдающихся
достижений естествознания и медицины на Западе; хорошо знал работы
венских психиатров Теодора Мейнерта, одного из основоположников
психоморфологического направления в психиатрии, и крупнейшего
клинициста того времени Крафт-Эбинга, выдающегося швейцарского
психиатра, невропатолога Августа Фореля, известных французских
психиатров Бенедикта Мореля, Валентина Маньяна, немецкого физиолога и
психолога Вильгельма Вундта, крупнейших немецких психиатров
Вильгельма Гризингера, Эмиля Крепелина и многих других. В своих
исследованиях С. С. Корсаков опирался на новейшие открытия, сделанные в
различных областях психиатрии. В личной библиотеке С. С.
Корсакова, подаренной им психиатрической клинике Московского университета
(ныне носящей его имя), находятся многочисленные труды
упомянутых ученых с большим количеством пометок и критических замечаний
С. С. Корсакова.
Превосходно зная труды других ученых и опираясь на них,
С. С. Корсаков был во многом оригинальным, самобытным ученым; он
был страстным борцом, подчас ошибавшимся по отдельным конкретным1
581

Сергей Сергеевич Корсаков
вопросам, но упорно ведущим борьбу за торжество истинно научных
принципов в психиатрии.
С. С. Корсаков занимал материалистическую позицию в основном
вопросе об отношении материи, бытия к духовному, психическому,
признавая первичность материального, производность, вторичность
психического; он исходил из того, что мир и его закономерность
познаваемы.
В своем руководстве «Курс психиатрии» С. С. Корсаков проводит
материалистические взгляды, дает физиологические обоснования
важнейших вопросов психологии и психопатологии. «Органам психических
функций,— писал С. С. Корсаков в «Курсе психиатрии» (1893 г.),—
нужно считать головной мозг, и главным образом его полушария, в
полушариях же наиболее тесное отношение к психической деятельности
имеют, по-видимому, та часть, которая носит название мозговой коры,
и подлежащее белое вещество». «Психическая деятельность человека,—
писал он,— тесно связана с физиологическими процессами и, таким
образом, составляет проявление органической жизни, главную
особенность которого составляет особый субъективный элемент —
чувствование и способность к образованию представлений.»
Касаясь важнейшего вопроса об источнике познания человека,
С. С. Корсаков указывает, что «источником познания человека
является ощущение; явление внешнего мира действует на наши органы чувств
и через них вызывает в нервной системе возбуждения, которые
воспринимаются в психических центрах, как ощущение».
С. С. Корсаков твердо придерживался того взгляда, что «нервный
механизм, составляющий субстрат психических явлений, работает по
типу рефлекторного акта». При этом он указывал, что «рефлексы
головного мозга» несравненно сложнее спинномозговых рефлексов и что
между ними существует большая разница.
Для мировоззрения С. С. Корсакова было характерно стремление
к единству теории и практики. В нем сочетались теоретик и клиницист,
постоянно стремившиеся применять теоретические достижения в
практике психиатрии, в практической медицинской деятельности.
С. С. Корсаков придавал существенное значение диалектике и
считал, что диалектический метод есть могучий способ в исследовании
научных истин. В то же время он выступал против идеалистической
диалектики, оторванной от живых фактов действительности и
превращенной в софистику. «Я думаю,— писал он в 1889 г.,— что диалектический
метод может принести большую пользу только тогда, когда путем
наблюдения (и эксперимента) установлены прочные фактические
основания для понятий, о которых рассуждают, иначе можно легко впасть в
ошибку; прежде всего, ошибка может быть в том, что вы дадите
пытливому уму не истинное знание, а только заглушите потребность к
знаниям... Применяя диалектический метод, как легко смешать идеи о
фактах с самими фактами, как легко смешать метафоры с реальностями и
сколько ошибок вытекает из этого.» С. С. Корсаков учился
диалектическому методу у русских материалистов, и в первую очередь у А. И.
Герцена, В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова.
Однако его диалектический метод не был всесторонним, органически
слитым с материалистической теорией, результатом чего была недоста-
582

Сергей Сергеевич Корсаков
точная последовательность, цельность его материалистического
мировоззрения. Взглядам С. С. Корсакова была присуща известная
антропологическая узость и идеалистические представления о развитии
общества.
Диссертация С. С. Корсакова «Об алкогольном параличе»
(1887 г.) представляет собой классический труд, обогативший
отечественную и мировую психиатрию и невропатологию фундаментальным
исследованием нервно-психических нарушений при алкоголизме. В этом
труде впервые с непревзойденным клиническим мастерством
описываются новые нозологические формы в области психиатрии и неврологии,
всесторонне разрабатывается учение об атрофическом спинальном
параличе и полиневритическом психозе с характерным расстройством
памяти. В диссертации дан образец физиологического анализа и
анатомических основ описываемой нервно-психической патологии. В последующих
работах С. С. Корсакова основные идеи, сформулированные в этом его
замечательном труде, получили дальнейшее развитие. Принципиальное
значение диссертации С. С. Корсакова для психиатрии (клиники и
психопатологии) заключается в том, что в ней он показал и развернул
на конкретном материале весьма важную проблему взаимоотношения
памяти и мышления.
В 1897 г. XII Международный конгресс врачей по предложению
берлинского профессора Жолли постановил присвоить полиневритиче-
скому психозу имя Корсакова (morbus Korsakowi). С тех пор эта
болезнь описывается как корсаковский психоз во всех руководствах мира.
В 1900 г. на Международном конгрессе, уже после смерти С. С.
Корсакова, профессор Ритти в речи, посвященной памяти великого русского
психиатра, указал, что работа С. С. Корсакова—«капитальный труд,
составивший эпоху в нашей науке». Он был глубоко прав, ибо
выделение этой формы в самостоятельную болезнь имело и имеет до сих пор
огромное принципиальное значение.
К концу XIX в. господствовавшее в психиатрической клинике сим-
птоматологическое направление, достигшее кульминационного пункта в
трудах венских психиатров Мейнерта и Крафт-Эбинга, изжило себя и
тормозило дальнейшее развитие психиатрии. С. С. Корсаков, описав и
выделив как самостоятельную болезнь полиневритический психоз с
определенным генезом, симптоматикой, течением, прогнозом и
патологической анатомией, положил начало новому прогрессивному
нозологическому направлению психиатрии. Он выделил форму, которая была
блестящим примером нового понимания психоза. Таким образом, С. С.
Корсаков задолго до известного немецкого психиатра Крепелина и
независимо от него явился основоположником нозологического направления в
психиатрии.
Выдвинутый С. С. Корсаковым динамический принцип изучения
течения психозов нашел свое отражение в трудах его учеников,
современников и последующих поколений отечественных психиатров. В
частности, эти взгляды отчетливо представлены в монографии «Клиника
психопатий, их статика, динамика, симптоматика» (1933 г.) ученика
С. С. Корсакова П. Б. Ганнушкина. Эта прогрессивная точка зрения
русской психиатрии нашла свое полное развитие уже в советский
период.
583

Сергей Сергеевич Корсаков
К сожалению, так успешно начатая перестройка психиатрии именно
по прогрессивному нозологическому принципу не была завершена
С. С. Ко рсаковым ввиду его безвременной кончины.
Разрабатывая свое учение о полиневритическом психозе, С. С.
Корсаков охарактеризовал его как психическую токсетяическую церебропа-
тию. В токсемической психической церебропатии С. С. Корсаков
показал связь основных расстройств психики с изменениями соматического
порядка. Им подчеркивались и ведущая роль мозговых изменений в
происхождении психозов и зависимость их от состояния всего
организма. Эта идея о ведущей роли головного мозга в генезе психических
изменений, выдвинутая и обоснованная С. С. Корсаковым, была очень
продуктивной, так как привела к интенсивному изучению вопросов
анатомии и физиологии центральной нервной системы, не
прекращающемуся до сих пор. В то же время С. С. Корсаков стоял на позиции
единства общесоматического и церебрального в развитии психоза.
Образцом такого целостного подхода к пониманию психического заболевания
и явилась его работа по изучению болезни, названной его именем.
С. С. Корсаков придавал исключительное значение исследованию
соматической сферы и изменениям этой области у психических больных.
В течение всей своей непродолжительной, но яркой деятельности врача,
ученого-клинициста он стремился максимально сблизить психиатрию с
общей медициной, общей патологией и физиологией, дав в этом
отношении классический пример исследования и описания корсаковского
психоза.
Достоинством С. С. Корсакова как врача является его стремление
к активному лечению больных. В «Курсе психиатрии», в обширной
главе «Общая терапия душевных болезней», подробно описывается
предупредительное лечение психически больных и собственно лечение
психически больных, лечение психическое и физическое. Надо подчеркнуть,
что все методы лечения, рекомендуемые в этой главе, применялись
С. С. Корсаковым в руководимой им клинике и в обширной
амбулаторной практике. Огромное внимание уделялось научной организации
ухода за психически больными, в отношении которых проявлялась
исключительная гуманность.
После С. С. Корсакова осталось небольшое количество печатных
трудов, так как он прожил недолго, причем опубликовывал только
новое, значительное, тщательно продуманное и, главное, проверенное на
практике. Многие работы С. С. Корсакова до сих пор не утратили
актуальности, они имеют принципиальное и практическое значение. Для
всех его произведений характерен элемент творчества, способность
находить и вносить оригинальное, новое, указывающее на
неисследованный еще путь. Это относится ко всему написанному С. С. Корсаковым,
вплоть до учебника для студентов.
С. С. Корсакову было совсем незнакомо «духовное рабство». Он
никогда не принимал на веру научные исследования и выводы из них.
Огромная эрудиция, проницательный и критический ум помогали ему
легко вскрывать ошибки и слабые стороны многих работ. С. С.
Корсаков горячо протестовал против традиционного мнения некоторых
русских ученых о бедности отечественной медицинской науки. Он всегда
стремился воздать должное работам отечественных исследователей и
584

Сергей Сергеевич Корсаков
подчеркнуть их самостоятельное значение. Так, в письмах с
Парижского конгресса (1889 г.) С. С. Корсаков говорит: «Для нас, русских,
может быть, и то важно, что после таких конгрессов мы должны
убеждаться, что по сущности, по количеству знаний мы стоим нисколько не
ниже, а скорее выше многих известных психиатров». А это было то
время, когда за границей во главе психиатрии стояли такие крупные
научные деятели, как Мейнерт, Маньян, Вернике, Крепелин и др.
3-а шесть лет своей врачебной деятельности С. С. Корсаков
выполнил колоссальную работу, коренным образом изменившую отношение к
душевнобольным. Заведуя частной лечебницей М. Ф. Беккер, он в
1881 г. решил изгнать применение каких-либо насильственных мер при
лечении душевнобольных.
В имевшем историческое значение для русской психиатрии докладе
«К вопросу о нестеснении», сделанном на I съезде отечественных
психиатров в 1887 г., С. С. Корсаков говорил: «Отрицательная сторона —
быстрое решительное изгнание [смирительной рубашки] — важна тем,
что она ставит неминуемо требование сразу все улучшить, сразу ввести
положительную сторону». Сюда относятся, кроме хорошего,
гигиенического помещения, питательного стола, удобной и чистой одежды,
правильного распределения времени, развлечений и широкого применения
труда, еще некоторые условия, о которых С. С. Корсаков говорил
следующее: «При всем этом необходимо ласковое, дружелюбное отношение
к душевнобольным, забота о разных мелочах их жизни, старание
понять, что каждому из больных желательно, и по возможности
удовлетворить». «К этим условиям относится,— продолжает С. С. Корсаков,—
правильное лечение, индивидуализация каждого случая, старание
объяснить себе всякий симптом и разумное применение всяких средств.»
«Без руководителя, не имея личного опыта, при протесте со
стороны старых служащих осуществил Сергей Сергеевич свой труд-подвиг—
освобождение душевнобольных от мер стеснения»,— писал В. П.
Сербский в своей речи на совместном заседании Общества невропатологов
и психиатров и Психологического общества 1 октября 1901 г.
Деятельность С. С. Корсакова не ограничилась полным
проведением в жизнь системы нестеснения. Он один из первых в России
рекомендовал способ так называемого посемейного призрения больных,
когда спокойных и безопасных больных отдают на попечение в чужие
семьи, причем они остаются в то же время под постоянным
наблюдением врачей. На I съезде отечественных психиатров в 1887 г. С. С.
Корсаков сделал доклад «К вопросу о призрении душевнобольных на дому».
Огромное значение имел и доклад С. С. Корсакова «О постельном
содержании душевнобольных», подготовленный для XIII
Международного съезда врачей, состоявшегося в Париже в 1900 г., и зачитанный на
съезде от имени С. С. Корсакова тогда, когда его уже не было в живых.
С. С. Корсаков был творцом научной системы ухода за психически
больными и их лечения. Прошедший полувековой опыт подтвердил
жизненность и научность этой системы. Все принципы С. С. Корсакова
имеют существенное значение и для современной психиатрической
практики. Однако С. С. Корсаков не ограничился этим. В своем
руководстве по психиатрии он посвящает целую главу предупредительному
лечению, профилактике душевных болезней. Он предлагает самым
585

Сергей Сергеевич Корсаков
тщательным образом изучать факторы этиологического характера,
придавая огромное значение окружающей человека среде. Вот почему он
настойчиво разрабатывает целую программу профилактических
мероприятий в целях устранения так называемых экзогенных моментов.
С. С. Корсаков ясно понимал, что является главным фактором
увеличения психических заболеваний, и по этому поводу говорил: «Мы
хорошо знаем, что бедность, пауперизм является одним из
могущественных факторов в увеличении числа душевных болезней и прямо, и
косвенно, вызывая хилость, ал.коголизм, распространение повальных
болезней». В условиях царской России он мужественно заявлял о
необходимости устранения многочисленных внешних вредностей, вплоть до
ненормальностей общественного строя. Так, С. С. Корсаков писал:
«Борьба с пауперизмом является поэтому одной из первых задач в деле
попечения о народном здравии. Другая забота, несколько совпадающая
с ней, борьба с алкоголизмом, забота о здоровье женщины вообще, о
правильном воспитании молодежи, забота о нормальном
общественном строе, о разумном удовлетворении потребностей различных его
слоев».
С. С. Корсаков выступал против тех, кто видел или хотел
представить коренную причину вырождения и распространения психических
заболеваний в патологической, роковой наследственности. Он был
одним из первых, если не первым ученым, поднявшим голос протеста
против стерилизации психических больных.
С. С. Корсакову принадлежит большая роль и в развитии
судебной психиатрии. Корсаков не оставил специальных трудов по судебной
психиатрии, но опубликованные его «Психиатрические экспертизы»
(1902 г.) являются, по оценке И. Н. Введенского, «настоящими судеб-
но-психиатрическими шедеврами по тщательности и основательности
знакомства с данными судебного дела и клинического материала
каждого случая, по стройности и логичности аргументации, по ясности
и убедительности выводов, не говоря о совершенстве литературной
формы».
С. С. Корсаков принимал самое живое и активное участие в
организации психиатрической больничной сети и разработке проектов
строительства ряда крупных больниц. При его активном содействии
разрабатывались и принимались проекты крупнейших психиатрических
больниц, например, Алексеевской больницы в Москве (ныне больницы
имени П. П. Кащенко), Покровской больницы в Мещерском (ныне
больницы имени В. И. Яковенко) и др., являющихся в настоящее время
лучшими, образцовыми больницами нашей страны.
Таким образом, С. С. Корсаков являлся одним из
основоположников современной научной системы по уходу за психически больными и
их лечению, одним из основоположников теории организации
психиатрической помощи в широком смысле слова.
С. С. Корсаков был выдающимся педагогом. Он обладал
исключительным умением привлекать внимание своих слушателей к
существенным явлениям, излагать их просто, ясно и убедительно. К занятиям со
студентами и врачами он всегда тщательно готовился и поражал их
своими огромными знаниями и большим многообразным опытом. Не
случайно поэтому аудитория на его лекциях всегда была переполнена.
586

Сергей Сергеевич Корсаков
Современники Корсакова говорили, что «по приемам и своему
содержанию его устное преподавание являлось оригинальным научным трудом».
Чрезвычайно характерной особенностью С. С. Корсакова как
преподавателя была его могучая способность побуждать слушателей к
самостоятельности в работе.
С. С. Корсаков придавал огромное значение коллективной работе
врачей. Он говорил: «Одна из существенных задач клиники, да и
других медицинских учреждений, есть правильная организация
коллективных работ занимающихся в них врачей. Как бы ни велико было
значение индивидуальной работы врача в том или другом медицинском
учреждении, все-таки работа совместная, коллективная, придает больнице
особый отпечаток стройности и гармоничности... при свободном живом
обмене мыслей, при котором каждый присутствующий может быть не
пассивным слушателем, а активным участником, создаются особенно
благоприятные условия для творческой деятельности ума, и новые
сопоставления, новые комбинации мыслей, новые идеи возникают часто
неожиданно для участников и не только освещают предмет, но придают
ему особый интерес, усиливающий энергию в работе, и являются
источником научных исследований по тому или другому вопросу...
Принцип этих занятий есть взаимопомощь и взаимодействие в работе, а это
больше всего объединяет людей, служащих одному делу».
Говоря о С. С. Корсакове, как преподавателе, нужно сказать, что
он был тесно связан со студентами. Не так много было профессоров,
которые так понимали бы студентов, так много для них делали и были
бы так любимы, как С. С. Корсаков. В 1896 г. он был избран
председателем Общества вспомоществования нуждающимся студентам. Он
уделял этому обществу огромное внимание; студенты обращались к нему
с самыми разнообразными просьбами, и он принимал всевозможные
меры для оказания им реальной помощи.
Отношение С. С. Корсакова к студентам и его советы им
представляют большой интерес. Так, в своей речи 12 января 1897 г. он говорил:
«Я желаю, чтобы у них [студентов] была могучая энергия в
приобретении знаний и чувство долга по отношению к народу, который дает им
возможность их получить. Они должны сознавать, что счастье, которое
выпало на их долю, налагает на них и большие обязательства. Они
должны понимать, что они являются как бы посланцами от народа,
уполномоченными для получения света науки, обязанными не
потратить время понапрасну... и приобрести побольше знаний».
Н. П. Постовский еще в 1901 г. в речи «С. С. Корсаков как
клиницист, преподаватель», произнесенной на объединенном заседании
Московского общества невропатологов и психиатров и Психологического
общества, правильно указал: «Мы не сомневаемся в том, что имя
Корсакова станет рядом со славными именами других выразителей
русского гения — преподавателей-клиницистов Боткина и Пирогова».
С. С. Корсаков, обладая исключительными педагогическими
способностями, был блестящим организатором педагогического процесса,
передовым талантливым педагогом, истинным воспитателем и учителем
молодого поколения.
Большое значение имела разносторонняя общественная
деятельность С. С. Корсакова.
587

Сергей Сергеевич Корсаков
Из кружка врачей, объединившихся в 1885 г. вокруг профессора
А. Я. Кожевникова, спустя несколько лет (1890 г.) организовалось
Московское научное общество невропатологов и психиатров. С 1890 по
1896 г. С. С. Корсаков был его секретарем, а с 1896 г.— товарищем
председателя. Фактически он был организатором этого общества, его
душой.
На первом заседании Московского общества невропатологов и
психиатров С. С. Корсаков в своей речи говорил: «Я глубоко убежден, что
при соединении людей в кружок выявляется не только сумма
способностей отдельных членов, но вследствие взаимодействия происходит
творческий акт, является нечто новое, развивается то, что называется
общественным сознанием, и эта новая форма сознания является
могучим и неотразимым фактором в деятельности отдельных членов
общества... С точки зрения этики и рассудка гораздо выше конкуренции
кооперация, т. е. совместная дружная работа для достижения
поставленной цели... Мы должны помогать друг друг}' в достижении знания, не
заботясь о том, кому первому придется его достигнуть. Важны ведь не
лавры, которые покрывают первого, достигающего цели, а сама цель.
Это основной принцип кооперативной деятельности,— принцип
братского взаимодействия».
С. С. Корсаков был также товарищем председателя
Психологического общества.
Авторитет С. С. Корсакова и уважение к нему были настолько
велики, что он с 1894 г. был избран членом правления, а в 1898 г.—
председателем Общества русских врачей имени Н. И. Пирогова, став,
таким образом, во главе всей прогрессивной врачебной общественности
России.
С. С. Корсаков явился инициатором организации Союза русских
невропатологов и психиатров; он написал проект устава союза и
выступил в печати по этому вопросу, а также по вопросу устройства
врачебных съездов по отдельным специальностям. Он мечтал объединить всех
невропатологов и психиатров в одну дружную семью под знаменем
служения родине, науке и гуманности.
С. С. Корсаков был активнейшим членом исполнительного
комитета по созыву и проведению в Москве XII Международного конгресса
врачей.
Нельзя не отметить и огромной роли С. С. Корсакова в
организации медицинской печати. С 1895 г. и до конца своей жизни он был
ответственным редактором журнала Пироговского общества, этого органа
общественно-медицинской мысли России. Особенно много усилий
С. С. Корсаков приложил для создания специального журнала, где
освещались бы исключительно вопросы невропатологии и психиатрии.
К сожалению, эта идея была осуществлена только после его смерти.
«Журналу невропатологии и психиатрии», созданному по его мысли,
было присвоено имя С. С. Корсакова.
Характеризуя значение общественной деятельности С. С.
Корсакова, известный деятель отечественной медицины Н. Ф. Мельников-
Разведенков писал: «Его выдающаяся общественная деятельность
оставила глубокий, не изгладимый временем след не только в Москве, но и
во всей России, содействовав повышению культурного значения послед-
588

Сергей Сергеевич Корсаков
ней среди иностранных народов. В этом отношении С. С. Корсаков
является крупной исторической фигурой и вполне заслужил почетное
место в пантеоне русских ученых и общественных деятелей, игравших
важную культурно-просветительную роль в России последней четверти
прошлого, XIX столетия».
С. С. Корсаков был неразрывно связан с широкими массами
рядовых врачей-психиатров (Преображенская психиатрическая больница,
лечебница Беккер, московская Алексеевская психиатрическая больница,
психиатрическая клиника Московского университета и др.)- Эта связь
расширялась и носила также систематический характер благодаря
активной работе С. С. Корсакова в Московском научном обществе невро-
патолов и психиатров, в Обществе русских врачей имени Н. И. Пиро-
гова и др.
Эта живая, непосредственная связь Корсакова с массами рядовых
врачей-психиатров имела существенное значение в его научной и
практической деятельности. Он внимательно изучал практику рядовых
врачей-психиатров, интересуясь всем новым в их работе, их идеями.
С. С. Корсаков стремился знать их запросы и требования, точно
представлять истинное положение с состоянием психиатрического дела в
Москве, в стране в целом, неустанно передавать врачам собственный опыт,
обобщения и выводы, проверять на практике вместе с ними и при их
помощи ценность и целесообразность тех или иных нововведений в
оказании психиатрической помощи населению и т. д. Эта крайне важная
сторона в деятельности С. С. Корсакова, несомненно, помогает нам
более правильно понять источники его творческой деятельности.
С. С. Корсаков был исключительно бескорыстным, добрым,
скромным и принципиальным человеком. Вся его деятельность была
проникнута глубоким уважением и любовью к людям и имела общественную
направленность.
Сергей Сергеевич Корсаков скончался 13 мая 1900 г.
Творчество С. С. Корсакова имеет большое принципиальное и
практическое значение для современности. Учение Корсакова о
профилактике психических заболеваний, о научной организации
психиатрической помощи, разработанные им научные основы ухода за больными,
активного их лечения, материалистический подход к решению основных
вопросов психиатрической науки и практики, развитие им
прогрессивного физиологического направления в психиатрии, попытки построения
(впервые) психиатрии на нозологических основах, создание метода
целостного изучения больного с учетом огромного влияния внешней
среды на человека, его учение об обратимости психозов, идея связи
психиатрии с общей медициной, физиологией и общей патологией, его
борьба с «чрезвычайной односторонностью врача», который «должен
лечить не одну какую-нибудь болезнь, но весь организм»,— все эти и
многие другие научные положения С. С. Корсакова, являясь
прогрессивными для его времени, имеют, несомненно, актуальное значение и в
настоящее время.
Советское правительство и Коммунистическая партия высоко
оценили роль С. С. Корсакова в развитии отечественной психиатрии.
Психиатрической клинике 1-го Московского ордена Ленина медицинского
института присвоено имя С. С. Корсакова. В 1949 г. против здания
589

Сергей Сергеевич Корсаков
клиники С. С. Корсакову был возведен памятник. Научный журнал
невропатологии и психиатрии носит имя С. С. Корсакова.
В феврале 1954 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Сергея
Сергеевича Корсакова. Советские психиатры и невропатологи широко
отметили эту знаменательную дату проведением научных сессий,
торжественных заседаний.
Советские психиатры глубоко ценят научное наследие великого
психиатра нашей страны С. С. Корсакова.
Главнейшие труды С. С. Корсакова: К вопросу о нестеснении (no restraint),
«Труды I съезда отечественных психиатров, происходившего в Москве с 5 по 11
января 1887 г.», СПб., 1887; К вопросу о призрении душевнобольных на дому, там
же; К учению об «Атрофическом спинальном параличе» и «множественном
неврите», «Труды II съезда русских врачей в Москве», М., 1887; Об алкогольном
параличе (Paralysis alcoholica, Paraplegia alcoholica), Диссертация, M., 1887;
Расстройство психиатрической деятельности при алкогольном параличе и отношение
его к расстройству психической сферы при множественных невритах
неалкогольного происхождения, «Вестник клинической и судебной психиатрии и
невропатологии», т. IV, вып. 2, 1887; Психическое расстройство в сочетании с
множественным невритом, «Медицинское обозрение», т. 32, 1889 (эта работа была переведена
на французский и немецкий языки); К симптоматологии полинейритической формы
послетифозных психозов, Сборник статей по невропатологии и психиатрии,
посвященный проф. А. Я. Кожевникову его учениками в двадцатипятилетнюю годовщину его
докторской диссертации, М., 1890; Курс психиатрии, Составлен по лекциям,
читанным С. С. Корсаковым в 1890—1891 гг., М., 1891; Психиатрическая клиника
им. Абрама Абрамовича Морозова, М., 1891; К вопросу об «острых» формах
умопомешательства, «Медицинское обозрение», т. 35, 1891; Труды IV съезда русских
врачей в память Н. И. Пирогова в Москве, М., 1892; К психологии микроцефалии,
Сборник «Вопросы философии и психологии», т. 18, 1893; Курс психиатрии, М.,
1893; Случай своеобразной микросоматии. В кн.: «Отчеты о заседаниях Общества
невропатологов и психиатров, состоящего при Московском университете, за 1893—
1894 гг.», М., 1895; Об устройстве врачебных съездов по отдельным специальностям
вообще и об учреждении Русского союза психиатров и невропатологов в частности,
«Журнал общ. русских врачей в память Н. И. Пирогова», т. 8, 1897; О постельном
лечении (краткие положения доклада в психиатрической секции XIII
Международного съезда), «Русский медицинский вестник», 1900; Избранные произведения,
М., 1954.
О С. С. Корсакове: Баженов Н. Н., Речь, посвященная С. С. Корсакову,
произнесенная на экстренном заседании Общества невропатологов и психиатров при
Московском университете 5 мая 1900 г., «Медицинское обозрение», т. 53, 1900;
Щербак А. Е., Памяти профессора С. С. Корсакова. Биографический очерк,
Варшава, 1900; Баженов Н. Н., Внеуниверситетская деятельность и значение
С. С. Корсакова, как врача и учителя, «Врач», т. 46, 1901; Корнилов А. А.,
С. С. Корсаков как невропатолог, «Врач», т. 46, 1901; П о с т о в с к и й Н„ С. С.
Корсаков как клиницист-преподаватель (речь, произнесенная на соединенном заседании
Московского психологического общества и Общества невропатологов и психиатров
1 октября 1901 г.), «Вопросы философии и психологии», 5(60), ноябрь — декабрь
1901; Рот В. К., С. С. Корсаков. Биографический очерк, М., 1901; Сербский В.,
К характеристике научного значения Сергея Сергеевича Корсакова (речь,
произнесенная на соединенном заседании Московского психологического общества и
Общества невропатологов и психиатров 1 октября 1901 г.), «Вопросы философии и
психологии», т. 5(60), 1901; Мельников-Разведенков Н. Ф., Из воспоминаний
о С. С. Корсакове, как университетском и общественном деятеле, «Современная
психиатрия»; январь—февраль 1911; Ермаков И. Д., Памяти С. С. Корсакова,
«Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии», вып. 10, 1912;
П е т р о в Е. П., Воспоминания о С. С. Корсакове бывшего студента-слушателя,
«Труды психиатрической клиники Московского университета», М., 1913; Ганнуш-
кин П., К 25-летию смерти С. С. Корсакова (1900—1925), «Журнал невропатологии
и психиатрии им. С. С. Корсакова», № 1, 1925; Розенштейн Л., К 25-летию
590

Сергей Сергеевич Корсаков
смерти профессора С. С. Корсакова, «Московский медицинский журнал», т. 5,
1925; Гиляровский В. А., Сергей Сергеевич Корсаков (1854—1900),
«Врачебное дело», № 15—16, 1926; Мицкевич С. И., Замечательный ученый, врач-
гуманист. В кн.: «50 лет психиатрической клиники им. С. С. Корсакова». Под ред.
М. О. Гуревича и А. О. Эдельштейна, М., 1940; Юдин Т. И., Московская
психиатрическая школа и общественная психиатрия. В кн.: «50 лет психиатрической
клиники им. С. С. Корсакова», М., 1940; Кербиков О. В., Современное значение
работ С. С. Корсакова об острых психозах, «Невропатология и психиатрия», т. 15,
вып. 4, 1946; Гуревич М. О., О значении С. С. Корсакова в мировой науке,
«Невропатология и психиатрия», т. 16, вып. 6, 1947; Эдельштейн А. О.,
С. С. Корсаков, М., 1948; Бессмертный Б. С, Корифей русской психиатрии
профессор С. С. Корсаков, «Медицинская сестра», № 4, 1949; Банщиков В. М.,
Значение С. С. Корсакова в развитии отечественной психиатрии, «Невропатология
и психиатрия», т. 19, вып. 5, 1950; Галачьян А., С. С. Корсаков как врач и
ученый, «Невропатология и психиатрия», т. 19, вып. 5, 1950; К р а й ц С. В., Корсаков
и практика современной психиатрии, «Невропатология и психиатрия», т. 19, вып. 5,
1950; О соки н Н. Е., Наследие С. С. Корсакова в области невропатологии,
«Невропатология и психиатрия», т. 19, вып. 1, 1950; Гейер Т. А., С. С. Корсаков как
человек и как врач-психиатр, «Невропатология и психиатрия», т<. 19, вып. 5, 1950.

Владимир Михайловпг
БЕХТЕРЕВ
1857 - 1927
рупнейший невроанатом, нейрофизиолог, психолог,
невропатолог и психиатр Владимир Михайлович Бехтерев
родился 1 февраля 1857 г. в селе Сорали, ныне село Бехте-
рево, вблизи г. Елабуги, б. Вятской губернии. Он потерял
отца в раннем детстве и вырос в крайней нужде.
Энергичная и умная мать в условиях крайней бедности устроила
своих двоих сыновей в гимназию. Володя Бехтерев успешно
учился; с огромным интересом читал в старших классах литературу по
проблемам естествознания и публицистику (Н. Г. Чернышевский,
Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев и др.).
Окончив семь классов гимназии, выдержав серьезный конкурс,
В. Бехтерев поступил в Медико-хирургическую академию. В академии
с увлечением занимался разными науками и активно участвовал в
общественной жизни. Весной и летом 1877 г. В. М. Бехтерев участвовал
в качестве санитара в войне на Балканах, но заболел малярией и был
демобилизован. На четвертом курсе определился его интерес к нервным
592

Владимир Михайлович Бехтерев
и душевным болезням. Весной 1878 г., успешно сдав выпускные
экзамены, окончил с отличием академию; он получил за сочинение премию
Иванова и был оставлен при кафедре психиатрии, руководимой
профессором И. П. Мержеевским, для усовершенствования. С увлечением
работая по анатомии и физиологии мозга и в клинике нервных и
душевных болезней, В. М. Бехтерев защитил диссертацию и был избран
приват-доцентом академии. В 1880 г. он женился на Н. П. Базилевской,
которая долго и много помогала ему в жизни и труде. В 1884 г.
В. М. Бехтерев получил длительную заграничную научную
командировку, во время которой ознакомился с работами физиолога Кронеке-
ра, психиатров Гуддена, Вестфаля и Мейнерта, психолога Вундта и
невропатолога Шарко. Больше всего В. М. Бехтерев работал у
знаменитого нейроморфолога Флексига, который дал о нем в своей последней
книге (P. Flecksig, «Meine myelegenetische Hirnlehre», Berlin, 1927)
такой отзыв: «Здесь начал этот подлинно врожденный исследователь
свой славный путь целым рядом важных открытий, прежде всего в
области сетевидного образования продолговатого мозга, группы гангли-
озных клеток, которые им были впервые установлены».
Из командировки В. М. Бехтерев вернулся в Казань, где в
бытность еще за границей был избран профессором, заведующим кафедрой
психиатрии. Казанский университет является одним из крупнейших
русских университетов. В то время он блистал именами выдающихся
ученых и был крупным культурным центром. Казань того времени
становилась одним из очагов революционного движения. В ней работал
марксистский кружок Н. Е. Федосеева, в котором принимал участие
В. И. Ленин.
В. М. Бехтерев прекрасно поставил преподавание психиатрии,
широко развернул научную работу, организовал первую в мире
психофизиологическую лабораторию, Казанское общество невропатологов и
психиатров, первый специальный неврологический журнал в России
«Неврологический вестник». Здесь он подготовил свой замечательный труд
«Проводящие пути спинного и головного мозга».
В 1893 г. В. М. Бехтерев переехал в Петербург, став заведующим
кафедрой психиатрии и невропатологии Военно-медицинской академии.
Здесь он развил кипучую деятельность: организовал первую в
Петербурге клинику нервных болезней, при которой создал первое в
России, если не во всем мире, неврохирургическое отделение, заложив
основу новой дисциплины нейрохирургии. Он довершил организацию
психиатрической клиники и создал лаборатории анатомии мозга,
физиологии мозга, экспериментальной психологии. Вокруг него объединился
замечательный коллектив молодых ученых. С 1897 г. В. М. Бехтерев
организовал кафедру нервных и душевных болезней Петербургского
женского медицинского (ныне I Ленинградского) института. Он
организовал также ряд научных обществ и журналов и руководил ими. Сюда
относится журнал «Обозрение психиатрии, неврологии и
экспериментальной психологии» (1895 г.); журнал «Психология криминальной
антропологии и гипнотизма» (1904 г.). В этот период достигает
наивысшего расцвета научная деятельность В. М. Бехтерева. Он выпускает
свои знаменитые монографии: «Основы учения о функциях мозга»
(шесть томов), «Объективная психология» (три тома), «Психика и
593

Владимир Михайлович Бехтерев
жизнь», «Внушение и его роль в общественной жизни», «Общие основы
диагностики болезней нервной системы». Под его руководством
подготавливается ряд докторских диссертаций, вырастает плеяда молодых
блестящих ученых, создается крупная невро-психиатрическая школа,
получившая название петербургской. Трудами В. М. Бехтерева и его
клиники отечественная психоневрология (термин В. М. Бехтерева) не
только приобрела мировую известность, но заняла одно из первых мест
в мировой науке.
Устанавливая широкие связи с зарубежными учеными, В. М.
Бехтерев особенно тесно сближается с научно-общественными и
медицинскими кругами славянских ученых (Болгарии, Сербии, Чехословакии).
Он участвует в ряде славянских съездов, является инициатором
создания научного и культурного объединения славянских ученых. Это
направление деятельности было чуждо панславистских идей,
содействовало объединению и независимости славянских ученых, объединяло их в
борьбе с проникавшим на Балканы пангерманизмом, тормозившим
научное и культурное развитие славянских народов.
Широкий размах научной, педагогической и общественной
деятельности с неизбежностью приводил В. М. Бехтерева к конфликтам с
реакционной силой царского самодержавия. Еще в казанский период
В. М. Бехтерев привлек к себе внимание царских чиновников, а в
период бурного нарастания общественного и революционного движения
В. М. Бехтерев не мог остаться в стороне. Воинствующий демократ,
он подписывает в 1905 г. вместе с рядом ученых воззвание,
направленное против полицейской политики в высшей школе, содержавшее
требование политической свободы. В период революции 1905 г. он
становится первым в истории Военно-медицинской академии избранным
ее начальником. На съезде психиатров в Киеве он заканчивает свой
доклад об условиях развития личности словами: «Отворите мне
темницу, дайте мне сиянье дня», вызвавшими возникновение митинга,
который был закрыт полицией.
В 1908 г., в период разгула Столыпинской реакции, он пишет, что
причинами вырождения являются те отрицательные стороны жизни,
которые ослабляют организм вообще и связаны с капиталистическим
строем.
в 1912 г. на съезде психиатров в докладе о самоубийствах он
ставит самоубийства в связь с режимом политических репрессий. Это и
ряд других выступлений делают фигуру В. М. Бехтерева нетерпимой
для царизма, и в 1913 г. в расцвете сил он увольняется из академии
под предлогом выслуги лет, а в следующем 1914 г.— из Женского
медицинского института. Тяжелый удар ученый перенес стойко, он
сосредоточил всю свою энергию на деятельности в Психоневрологическом
институте. Это учреждение задумано было В. М. Бехтеревым еще в 1903 г.
как высшее учебное и научное учреждение. Получив в 1904 г. в
обществе нормальной и патологической психологии полное одобрение своей
идеи, В. М. Бехтерев представил проект устава, выхлопотал участок
земли, собрал значительные пожертвования и добился утверждения
устава института в 1907 г.
Психоневрологический институт, писал В. М. Бехтерев, должен
быть центром учения о личности, как основы всякого воспитания. Пси-
594

Владимир Михайлович Бехтерев
хоневрологический институт сформировался как научное и высшее
учебное заведение. Он имел целью разработку и распространение
знаний в области психологии и неврологии, а также сопредельных с ними
наук. Как высшее учебное заведение он представлял своеобразный
университет из факультетов юридического, медицинского и
педагогического, с отделениями словесно-историческим и естественно-историческим.
Кроме того, в институте был общий факультет, имевший
общеобразовательное значение и обеспечивавший широкую подготовку будущих
специалистов в области философии, естественных и гуманитарных наук.
Особенно широко было поставлено преподавание психологических и
неврологических наук. Институт представлял высшую школу нового типа.
В состав института вошли передовые в научном и общественном
отношении ученые. В институт принимались без ограничения все лица,
имеющие среднее образование. В институте была широко развита
деятельность общественных студенческих организаций. Студенчество
института активно участвовало в общественных движениях того времени,
противоправительственных выступлениях. Царское правительство
готовилось закрыть институт, но по ряду обстоятельств ограничилось лишь
репрессивными мероприятиями, в частности, не утвердило В. М.
Бехтерева президентом, и долго обязанности президента исполнял
вице-президент В. А. Вагнер.
Однако рост революционного движения в 1915—1916 гг. привел к
тому, что за несколько дней до революции царское правительство все
же приняло решение закрыть институт. Февральская революция
помешала осуществлению этого решения.
Психоневрологический институт представлял также комплекс
научно-исследовательских учреждений, которые стали быстро возникать в
его системе; сюда относятся: институт по изучению развития ребенка,
психиатрическая клиника, клиника для эпилептиков, неврохирургиче-
ская клиника, антиалкогольный институт и другие учреждения.
После Великой Октябрьской социалистической революции
В. М. Бехтерев был одним из первых ученых, выразивших готовность
принести свои силы и знания советской власти, в то время когда
многие представители интеллигенции и ученые колебались или
саботировали правительство рабочих и крестьян.
В. М. Бехтерев принял участие в ряде комиссий по вопросам
здравоохранения и народного образования и был особенно тесно связан с
Н. А. Семашко, А. В. Луначарским, М. И. Калининым.
Со времени Октябрьской революции В. М. Бехтерев развивает
широкую организационно-практическую деятельность. Госпиталь для
душевнобольных воинов он вновь превращает в психиатрический институт, ныне
Психоневрологический институт им. В. М. Бехтерева; на средства,
отпущенные Совнаркомом, организует институт по изучению мозга и
психической деятельности, широко развертывает разработку вопросов изучения
рациональной организации труда, организует воспитательно-клинический
институт для нервнобольных детей. В тяжелых условиях экономической
блокады, которой пытались задушить Советскую республику, В. М.
Бехтерев обратился к врачам всего мира с призывом бороться с
бесчеловечной блокадой. На статью В. И. Ленина «Великий почин» В. М. Бехтерев
откликнулся статьей «Проблески будущего», в которой выразил глубокое
595

Владимир Михайлович Бехтерев
понимание «субботников», как выражения социалистического отношения
к труду. Организованные лично В. М. Бехтеревым институты, а также ряд
других, руководимых его учениками, были объединены в
психоневрологическую академию. В. М. Бехтерев организует и редактирует журналы,
читает лекции в вузах, организует съезды по психоневрологии, изучению
труда, борьбе с детской дефективностью.
В 1924 г. В. М. Бехтерев привлекается к лечению В. И. Ленина.
Наряду с научной и научно-общественной работой В. М. Бехтерев
ведет большую работу в качестве депутата Петроградского Совета
депутатов. Он вносит ряд ценных предложений по ликвидации
безграмотности, агрономической помощи и развитию физкультуры.
24 декабря 1927 г., в возрасте семидесяти лет, в разгаре активнейшей
работы Владимир Михайлович Бехтерев скоропостижно скончался.
На гражданской панихиде М. И. Калинин высоко оценил значение
деятельности В. М. Бехтерева, сказав: «...осознание единства науки и
социализма являются одной из огромнейших заслуг покойного. Академик
В. М. Бехтерев много помог сближению труда и науки и этим самым
укреплению рабоче-крестьянского строя» (Известия, 25/ХП 1927 г.).
Памятником В. М. Бехтереву явились его замечательные труды,
созданные им учреждения и крупнейшая школа, в составе которой были
известные ученые: М. Н. Жуковский, Л. М. Пуссе, М. И. Аствацатуров,
В. Г. Молотков, М. П. Никитин, Л. И. Оммороков, А. П. Протопопов,
Н. И. Афанасьев, П. А. Останков, В. П. Осипов, С. Д. Владычко,
A. В. Гервер, Р. Я. Голант, А. С. Грибоедов, Е. А. Щевелев, Н. М. Ще-
лованов, Е. А. Бруштейн, К. И. Платонов и многие другие.
В. М. Бехтерев был необычайно многосторонен. Им написано более
шестисот трудов, из которых более десяти представляют многотомные
и такие делающие эпоху труды, как «Проводящие пути спинного и
головного мозга» (два тома), «Основы учения о функциях мозга» (семь
томов), «Объективная психология» (три тома), «Общие основы
диагностики болезней нервной системы» (два тома).
Наиболее разностороннее и полное освещение трудов и открытий
B. М. Бехтерева представлено в книге: «В. М. Бехтерев и современные
проблемы строения и функций мозга в норме и патологии» (1959 г.).
Мы здесь ограничимся изложением его наиболее важных открытий и
обобщений.
Прежде всего мы остановимся на его трудах в области анатомии
нервной системы. Сюда относятся: 1) установление неодновременного
развития различных слоев коры головного мозга; 2) открытие
тангенциальных волокон в 41-м и других полях коры головного мозга, названной
«полоской Бехтерева» (неправильно — полоской «Каэа — Бехтерева»);
3) открытие наличия в каждом центральном образовании коры головного
мозга приводящих и отводящих волокон; 4) открытие обособленности
бледного ядра, хвостатого тела и скорлупы как образований разного
происхождения; 5) установление путей связи коры головного мозга с
хвостатым и чечевичным ядром и черным веществом; 6) открытие корково-
мостовых путей в наружной части основания ножки мозга; 7) открытие
ядра вестибулярного нерва («ядро Бехтерева»); 8) установление связи
этого ядра с ядром улитки; 9) открытие парабигеминального и
безымянного ядер и ряда ядер в покрышке Варолиева моста, сетчатого ядра по-
596

Владимир Михайлович Бехтерев
крышки, срединного, верхнего центрального ядра; 10) открытие
«центрального пути покрышки» (Бехтерева), идущего от ряда ядер головного
мозга до нижней оливы; 11) переднемедиального и заднемедиального,
перекрещенного спинноцеребрального и спинноталамического пучков;
12) установление строения задних корешков, столбов и зоны Лиссауера.
Открытие тщательным исследованием В. М. Бехтерева проводящие
пути и ядра представляют морфологические образования, которые не все
еще достаточно объяснены в их функциональном значении. Так 1)
говорит о неодновременном функциональном включении в процесс развития
различных систем коры головного мозга; значение 2) не ясно; 3)
демонстрирует анатомическую основу рефлекторной теории корковой
деятельности; 4) и 5) устанавливают разное функциональное значение различных
компонентов полосатого тела, в которое входят эти части; 6) открывает
еще один путь связи коры головного мозга с Варолиевым мостом; 7) и
8) являются важным для функции равновесия тела центральным
образованием; 9) и 10) представляют особенно значительный интерес, так как
в наши дни усиленное внимание физиологов и невропатологов привлечено
к загадке ретикулярной системы, ее путей и ее центров. Пока выявлены
лишь самые общие моменты ее деятельности, как важной системы
посредствующей, регулирующей, усиливающей или ослабляющей деятельность
различных сторон жизнедеятельности организма, передающей импульсы
от различных составных частей тела и органов к коре головного мозга
и обратно; 11) и 12) представляют различные системы связей головного
мозга через соответствующие пути спинного мозга с периферией тела.
Объединенные в крупнейшем труде «Проводящие пути спинного и
головного мозга» нейроморфологические исследования В. М. Бехтерева
представили собой единственное по систематичности и полноте
произведение мировой неврологии, осветившее строение головного мозга и сложные
связи его частей. Этот труд получил премию имени К. М. Бэра
Академии наук.
Выдающееся значение имели и физиологические исследования
В. М. Бехтерева. Пользуясь рядом экспериментальных методов, В. М.
Бехтерев всесторонне изучил работу спинного и головного мозга и изложил
данные своих исследований и открытий в семитомном труде: «Основы
учения о функциях мозга» (1903—1907 гг.). Не говоря об огромном
научно-литературном материале этого произведения, остановимся лишь
на принципиальных открытиях В. М. Бехтерева. 1) В сотрудничестве
с Н. А. Миславским и рядом учеников под руководством В. М. Бехтерева
открыты «центры внутренних органов в коре головного мозга». Этими
исследованиями были установлены те участки коры головного мозга,
раздражение или удаление которых возбуждало или нарушало деятельность
внутренних органов Эти исследования явились огромным вкладом в
теорию Сеченова — Боткина о нервной регуляции деятельности животных
организмов, которую И. П. Павлов назвал нервизмом. 2) В. М. Бехтерев
установил правильную локализацию в коре зрительных, вкусовых
ощущений и мышечной чувствительности. 3) Он доказал, сочетая метод
дрессировки и эксцирпации, что двигательные поля коры мозга осуществляют
задачи выработки приобретенных или заученных движений. Этим самым
уже в 1887 г. В. М. Бехтерев внес существенный вклад в представление
о коре мозга как аппарате индивидуального опыта. 4) В. М. Бехтерев
597

Владимир Михайлович Бехтерев
и его сотрудники (В. П. Протопопов, В. Г. Молотков) на животных и на
людях разработали методы исследования сочетательно-двигательных
оборонительных рефлексов. Эти методы применены им к изучению
фактов сложной нервной деятельности и объективному изучению психики
человека. Они соответствуют методике условных секреторных рефлексов
И. П. Павлова. Значение применения их к исследованию
деятельности мозга человека трудно переоценить, учитывая, что до В. М.
Бехтерева все эти вопросы изучались только субъективной психологией.
5) В. М. Бехтерев разработал учение о нервной трофике и роли в этом
процессе нервных элементов от спинномозговых узлов до коры головного
мозга. 6) Разрабатывая проблему статической функции, он показал
в ней роль периферического вестибулярного аппарата, суставно-мышеч-
ного чувства, их проводников до мозжечка и коры головного мозга и их
значение в этом процессе в функции равновесия, а также в образовании
понятия пространства и времени. 7) Он показал роль зрительных бугров
в мимических реакциях и изменении внутренних органов. 8) В. М.
Бехтерев и руководимые им ученики установили роль других больших узлов
основания головного мозга, а также роль отдельных клеточных групп
ствола головного мозга, в частности, ретикулярной формации, значение
которой во всей полноте открывается лишь в последнее время. 9) На
основе экспериментальных исследований Бехтерев разработал учение
о компенсации в деятельности мозга, имеющее большое значение как
для объяснения механизмов деятельности мозга, так и для
лечебно-восстановительной работы. 10) По инициативе В. М. Бехтерева и под его
руководством рядом его сотрудников (В. К. Ларионов, С. А. Тривус и
П. Ю. Кауфман) исследованы биоэлектрические явления в коре
головного мозга. Это были начальные шаги, перспективность которых ясно
видна из того развития, которое получила электроэнцефалография
в условиях новой техники. Был разработан и ряд других вопросов, о
которых здесь нет возможности говорить. Его книга «Основы учения
о функциях мозга» явилась энциклопедией физиологии мозга, в которой
значительная часть открытий и важнейших идей принадлежит В. М.
Бехтереву.
Выдающееся значение имели психологические исследования В. М.
Бехтерева. Первоначальные работы В. М. Бехтерева и его сотрудников
осуществлялись в психофизиологической лаборатории по изучению
различных видов чувствительности, моторных актов и ассоциаций. В них он
установил ряд существенных и новых фактов. Но с начала XX в. он
систематизировал весь свой опыт и оформил его в крупном труде под названием
«Объективная психология». Уже в своей диссертации В. М. Бехтерев
выдвинул по тому времени смелое, прогрессивное материалистическое
положение о коре головного мозга как органе психической деятельности.
В «Основах учения о функциях мозга» в 1906 г. он писал, что
психическая деятельность в ее наиболее сложной форме составляет бесспорно
основную и сложнейшую функцию полушарий. Исходя из рефлекторной
теории И. М. Сеченова, В. М. Бехтерев рассматривает организм, в
частности, человека в единстве с окружающей средой, в единстве структуры
и функции мозга с психической деятельностью; он развил
материалистическое понимание психической деятельности как рефлекторной, исходя из
того, что знание психики человека есть знание «слов и дел» его, иначе
598

Владимир Михайлович Бехтерев
говоря, в первую очередь моторной деятельности его. В. М. Бехтерев
предложил термин «психоневрология» и «невро-психика» для того, чтобы
подчеркнуть неразрывность связи нервного и психического. Развивая
учение Сеченова, В. М. Бехтерев был очень близок к взглядам И. П. Павлова.
Хотя по ряду вопросов у этих выдающихся деятелей науки возникали
расхождения, но возникновение дискуссий имело плодотворное научное
значение. Сочетательный рефлекс В. М. Бехтерева тождествен понятию
условного рефлекса И. П. Павлова. Разработка учения об
условно-секреторных рефлексах И. П. Павловым была необходимым фундаментом
учения о высшей нервной деятельности. Вместе с тем
сочетательно-двигательная деятельность является центральной проблемой человеческой
психики, так как трудовые действия и речь являются основой развития
человека. С этой точки зрения последовательной и важной была позиция
В. М. Бехтерева в изучении воспринимающей деятельности человека не
как пассивно-рецепторной, а активно-схватывающей функции смотрения,
слушания, вкушения, осязания; он подчеркивал роль активного
пользования рецепторами для приспособления действительности к потребностям
человека.
Очень важной стороной в рефлекторной теории В. М. Бехтерева
является концепция символических рефлексов. В речи и в других формах
деятельности предмет обозначается словесным или графическим знаком —
символом; «...символизация дает возможность оперировать с такими
комбинациями высших впечатлений и их взаимоотношений, которые далеко
удаляются от окружающей действительности, благодаря чему является
возможность возвышения личности над ближайшими потребностями
организма и окружающей его природы» («Объективная психология», 1912 г.,
т. 3, стр. 518). Сходство этой концепции с учением И. П. Павлова о речи
как сигнале сигналов очевидно.
В «Объективной психологии» В. М. Бехтерев стремится объяснить
все психическое с точки зрения объективного метода и рефлекторной
теории.
На более позднем этапе (1915 г.) он предлагает понятие
«рефлексология» для объективного учения о личности как биосоциальном продукте.
Здесь В. М. Бехтерев совершенно порывает с психологической
терминологией и опирается на ряд исследований сочетательно-рефлекторной
деятельности человека и животных, проведенных им самим и его
учениками. Он вступает в ожесточенную борьбу с откровенно
идеалистической (Г. И. Челпанов) и экспериментальной эмпирической психологией
(А. П. Нечаев) того времени. Г. И. Челпанов, хотя и пользовался
экспериментом, но рассматривал деятельность человека как проявление духа,
т. е. придерживался мистико-идеалистической позиции. А. П. Нечаев был
активным экспериментатором, много сделал для педагогической
психологии, но занимал дуалистическую позицию, считая, что внешние
проявления деятельности изначально связаны с психическими, протекающими
параллельно им.
В. М. Бехтерев стоял на материалистических позициях учения о
психике как рефлекторной деятельности, как выражении сложнейших форм
этой рефлекторной деятельности.
Мы не имеем возможности касаться богатого материала
объективной психологии и рефлексологии. Отметим лишь важность объективной
599

Владимир Михайлович Бехтерев
трактовки внимания как сосредоточения восприятий окружающего, как
оценки субъектом предметного мира, понятия личных рефлексов и
личной сферы, которая концентрирует индивидуальный опыт человека и
является источником самостоятельности его действий.
Сосредоточение, лежащее в основе внимания, заключается в установке
воспринимающих органов на наилучшее восприятие объекта, в
концентрации процессов возбуждения, в образовании в мозгу очага
господствующего возбуждения, «доминанты» по А. А. Ухтомскому.
Оригинальное объяснение смысла восприятия как оценки
заключалось в том, что при этом, воспринимая что-либо, человек объективно
оценивает или определяет его качество (модальность — цвет, звук, запах
и т. п.), соответственно этому называет предмет или процесс и действует.
«Личная сфера», по Бехтереву, представляет сгусток индивидуального
опыта. Волевое действие — это действие, осуществляемое по личной
инициативе, на основе личного усилия. Источники инициативы и усилия
коренятся в истории развития человека как личности. В зависимости от
общественного опыта формируется социальная сфера личности,
являющаяся высшим регулятором общественного и нравственного поведения
человека.
Большой вклад был внесен В. М. Бехтеревым в учение о развитии
ребенка с первых дней рождения на основе опытов, истолкованных с
объективно-рефлексологических позиций.
Исследование ребенка с первых шагов его жизни и анализ его
сочетательно- (условно-) рефлекторной деятельности показывают, что процесс
развития ребенка, формирование его нервно-психических функций
представляет процесс образования и накопления рефлексов, позволяющих
ребенку овладеть процессами движения и восприятия. На этой основе он
приобретает умение оперировать предметами, управлять процессами
внешнего мира. Ребенок сперва непроизвольно следит за окружающими
светящимися яркими предметами, у него вырабатываются
зрительно-двигательные рефлексы, формируется зрительная и зрительно-двигательная
ориентировка в пространстве, возникает ориентировка взора на звук,
формируется акт так называемого «произвольного» смотрения.
Если младенцу давать окрашенные соски разного цвета — одни с
вкусной жидкостью, другие с невкусной, то он начинает схватывать только
соски того цвета, в которых находится вкусная жидкость. Акт — внешне
произвольный, но при прослеживании его развития он оказывается
рефлекторным. В последующем с предметами и их свойствами сочетаются
словесные «символические» обозначения, развивается по тому же механизму,
все усложняясь, речь и мышление ребенка.
В. М. Бехтерев был зачинателем в отечественной науке исследований
Труда — производственного, умственного, художественного,
педагогического, врачебного и других форм. С 1931 г. эти работы были свернуты,
но сейчас их признание с каждым днем возрастает и работа в этом
направлении все шире разворачивается.
В своих разносторонних исследованиях В. М. Бехтерев сталкивался
в разных планах с проблемами взаимодействия людей в человеческом
коллективе. Опираясь на большой фактический материал, он написал
крупный труд:«Коллективная рефлексология». В нем он выдвигает важнейшую
задачу изучения человека в связи с коллективом, взаимодействия людей
600

Владимир Михайлович Бехтерев
в коллективе, действия коллектива на личность. В. М. Бехтерев критикует
буржуазную социологию, но, еще не овладев диалектическим и
историческим материализмом, не находит полноценного решения вопроса
соотношения социального и индивидуального и отражения качественного
своеобразия социальных закономерностей. Он пытается сформулировать всеобщие
законы мира, но в этих общих законах физическое, биологическое,
психологическое и социальное объединяются без достаточного учета
качественного своеобразия этих областей действительности. На указания критики
о невнимании к качественным особенностям указанных групп явлений
Бехтерев ответил, что они сами собой разумеются, но тех особых
закономерностей, которые выражают эти качественные различия, он не указал.
Рефлексология В. М. Бехтерева представляет попытку построения
науки о человеческой личности с исключением субъективного, как антитеза
субъективно-идеалистической психологии. Однако отрицание или недоучет
субъекта и субъективного позволяют считать эти попытки лишь
переходным этапом на пути к материалистическому монизму. Перспективы
синтетического решения вопроса видны уже в работах В. М. Бехтерева, но его
смерть помешала их осуществлению. В. М. Бехтерев не отрицал ни
психику, ни ее значение. Еще в 1904 г. он писал («Психика и жизнь»,
1904 г.), что в природе все незначимое атрофируется, развитие психики
в процессе эволюции говорит о ее жизненно важной роли.
Незадолго до смерти В. М. Бехтерев подчеркивал: «Для
рефлексологии в человеке имеется нечто единое и объект и субъект (курсив В. М.
Бехтерева) вместе взятое в форме деятеля» («Психология или
рефлексология», 1908 г.). Это положение близко к
монистически-материалистическому пониманию и намечает перспективу развития учения о личности
человека в единстве субъективного и объективного.
В заключение коснемся трех важных моментов, относящихся к
общетеоретическим воззрениям В. М. Бехтерева. Свои взгляды он называл
эволюционным энергетизмом. Однако ошибочно считать, что В. М. Бехтерев
стоял на позициях идеалистического энергетизма. Во-первых, В. М.
Бехтерев критиковал идеалистический энергетизм Оствальда, Краинского
и др. Во-вторых, он рассматривал энергию не субъективистски, а как
выражение объективного материального движения.
В. И. Ленин указывал, что выражение «материя изчезла» означало,
в сущности, признание того факта, что естествоиспытатели отошли от
метафизического, механического понимания материи к более глубокому
пониманию, но выразили это в гносеологически неудовлетворительной
форме. В. М. Бехтерев отмечал, что, выдвигая на передний план не
материю, а энергию, он имел в виду необходимость отказа от прежнего
физического понятия материи как механической инертной массы. Нельзя,
конечно, сказать, что высказывания В. М. Бехтерева совершенны, и трудно
предсказать, как сформулировал бы он в дальнейшем свои взгляды,
насколько усовершенствовал бы их. Однако из сказанного ясно, что
отнесение его к сторонникам энергетизма Освальда является неоправданным,
ошибочным.
Второе, на чем нужно остановиться,— это положение В. М. Бехтерева,
что человек как личность по своей природе явление биосоциальное.
Попытки поправить В. М. Бехтерева, сказав, что человек — явление
социально-биологическое или только социальное, конечно, представляют
601

Владимир Михайлович Бехтерев
чисто словесное совершенствование. Формуле Аристотеля: «человек —
социальное животное», принятой в основном и К. Марксом, соответствует
понимание В. М. Бехтерева, которое он значительно обогатил огромным
фактическим материалом своих исследований.
Третье касается теоретически и практически важной проблемы связи
психического с физическим в смысле локализации психических процессов
в мозгу. Эти проблемы получили в работах В. М. Бехтерева
динамическое решение, сохранившее свое значение и до наших дней. Так же как
И. П. Павлов, В. М. Бехтерев не признавал узкой «точечной
локализации», в чем его несправедливо обвиняли, но не отрицал и
функциональных особенностей различных областей коры головного мозга. Он говорил
о взаимном перекрытии участков коры разного функционального
значения, указывая на то, что при изменении возбудимости границы
возбудимых участков изменяются. Он еще в своем труде «Проводящие пути
спинного и головного мозга» писал: «не только возможно, но и вероятно,
что одна и та же область коры в зависимости от разносторонних связей
с периферией тела может служить одновременно для различных
функций». Он рассматривал центры коры головного мозга как участки
образования сочетательных (иначе условных) рефлексов. Наконец, он
признавал возможность отсутствия или наличия корковых центров в связи
с опытом человека, например центров чтения и письма у грамотных
людей. Ясно, что это — подлинно динамическое понимание теории
локализации в коре головного мозга.
Свой огромный запас теоретических знаний В. М. Бехтерев
реализовал в прикладных дисциплинах — педагогике и медицине. К важным
педагогическим идеям В. М. Бехтерева относятся его соображения о
воспитании в младенческом возрасте, воспитании в труде, воспитании социального
героизма, ряд идей по физическому, эстетическому воспитанию, по
проблемам образования в высшей школе, новый тип которой представил
фактически организованный им Психоневрологический институт.
Исключительную славу приобрел В. М. Бехтерев как ученый — врач-
невропатолог и психиатр.
В его невропатологических исследованиях следует прежде всего
указать на ряд открытых им кожных, мышечных, сухожильных и костных
рефлексов; им впервые описаны многочисленные симптомы, например,
безболезненность икроножных мышц к давлению при спинной сухотке,
пирамидный подошвенный симптом Бехтерева (неправильно называемый
симптомом Менделя — Бехтерева), симптом Бехтерева при ишиасе,
болезненность подошвенной точки при том же заболевании, симптом ощущения
движения в парализованных конечностях, ложное чувство наличия
конечностей, половинные нарушения кожной чувствительности при травмах и
другие.
В. М. Бехтерев открыл ряд самостоятельных заболеваний. Сюда
относятся: 1) одеревенелость позвоночника (болезнь Бехтерева), 2) апо-
плектическая гемитония, 3) сифилитический рассеянный склероз, 4) особая
форма лицевого тика, 5) острая мозжечковая атаксия, 6) акроэритроз,
7) хореическая падучая.
В. М. Бехтерев внес огромный вклад в проблему исследования форм
заболеваний, относящихся к области, пограничной между невропатологией
и психиатрией,— в изучение истерии, неврастении, невроза навязчивых
602

Владимир Михайлович Бехтерев
состояний. Он описал ряд до него не описанных форм навязчивых
состояний.
В. М. Бехтерев является одним из первых в России и наиболее
крупным исследователем в области гипноза и психотерапии.
В области психиатрии В. М. Бехтереву принадлежит ряд работ по
вопросам о галлюцинациях и других обманах чувств, о расстройстве
чувства времени, о периодической амнезии (забывании), о «бреде
гипнотического очарования». Им описаны своеобразные, до него не описанные,
формы психозов, например соматофрения, одержимость гадами (репти-
линофрения), периодическая острая паранойя.
Особенно важны исследования В. М. Бехтерева о связи психических
расстройств с телесными изменениями. Так, в докторской диссертации он
изучил связь температурных колебаний с психозами. Ряд исследований
самого В. М. Бехтерева и руководимых им сотрудников был посвящен
вопросам биохимии психозов (Л. И. Оммороков, В. П. Осипов, В. П.
Протопопов). Сейчас, когда биохимическое направление в психиатрии достигло
огромного развития, значение этих работ особенно ясно.
В. М. Бехтерева можно считать основоположником
общественно-профилактического и гигиенического направления в психиатрии. В период
царизма он не побоялся написать, что капитализм является главным злом
времени и источником ослабления организма и душевных заболеваний.
Он указывал на пагубное влияние подавляющего личность
«административно-полицейского произвола» в царской России.
Он требовал от врача не только профессионально-лечебной работы,
но и «охраны здоровья населения в самом широком смысле слова», он
писал о медицине как «о науке великого общественного значения» (Задачи
психиатрии как объективной науки, «Русский врач», 1913).
В. М. Бехтерев был выдающимся врачом-диагностом и терапевтом.
Он непрерывно работал над усовершенствованием лечебных средств. Им
предложена знаменитая «микстура Бехтерева» при лечении эпилепсии
и неврозов. Он вместе с сотрудниками широко разрабатывал процессы
трудовой терапии.
Он является создателем сочетательно- (или условно-) рефлекторной
терапии. В. М. Бехтерев разработал ряд методов психотерапии
индивидуальной и групповой.
Большое место в лечебно-профилактической работе В. М. Бехтерева
занимали вопросы изучения алкоголизма и борьбы с ним. Здесь им
применялся и гипноз индивидуальный и групповой и предложена условно-
рефлекторная терапия. Им был создан институт по экспериментальному
изучению алкоголизма (иначе противоалкогольный институт).
Таким образом, деятельность В. М. Бехтерева характеризуется
необыкновенным размахом, содержит громадный и новый материал,
относящийся к теоретическим вопросам, нейро-морфологии, физиологии мозга
и учению о рефлексах, психологии и прикладных наук: педагогики и
медицины. В. М. Бехтерев был создателем и руководителем научных
коллективов, создателем крупнейшей школы, учителем, воспитателем многих
поколений ученых и практических работников. Он был
ученым-общественником, проводником передовых идей и борцом за них. Он сочетал в себе
богатство теоретической мысли и лечебно-педагогической практики, был
новатором, борцом за все общественно-прогрессивное.
603

Владимир Михайлович Бехтерев
Родившийся в условиях царизма, он без колебаний принял
пролетарскую революцию и с молодой энергией включился в строительство
новой жизни, отдавая на службу народу свои огромные знания и опыт.
Главнейшие труды В. М. Бехтерева: Проводящие пути спинного и головного
мозга, ч. 1 и 2, изд. 2-е, СПб., 1896; Нервные болезни в отдельных наблюдениях,
вып. I, СПб., 1894; вып. II, СПб., 1899; Психика и жизнь, изд. 2-е, СПб., 1902;
Внушение и его роль в общественной жизни, СПб., 1903; Основы учения о функциях
мозга, вып. 1—7, 1903—1907, изд. 3-е, Л., 1927; Объективная психология, вып. 1—3,
СПб., 1907—1910; Нервопатологические и психиатрические наблюдения, т. I, СПб.,
1900; т. II, СПб., 1910; Гипноз, внушение, психотерапия и их лечебное значение,
СПб., 1911; Общие основы диагностики нервных болезней, т. 1, СПб., 1911, т. 2,
СПб., 1915; Коллективная рефлексология, Пг., 1922; Основы общей рефлексологии
человека, изд. 4-е, М.—Л., 1928; Мозг и его деятельность, М.—Л., 1928.
О В. М. Бехтереве: Осипов В. П., Бехтерев, М., 1947; М я с и щ е в В. Н.,
Выдающийся русский ученый В. М. Бехтерев, М., 1953; Мясищев В. Н.,
В. М. Бехтерев замечательный ученый, врач, педагог и общественный деятель,
Киров, 1956; Просецкий В. А., В. М. Бехтерев как психолог и педагог, Липецк,
1957; Гращенков Н. И., Мясищев В. Н., Щелованов Н. М., Вклад
В. М. Бехтерева в учение о мозге и психике, М., 1958; В. М. Бехтерев и
современные проблемы строения и функций мозга в норме и патологии. Л., 1959;
Дмитриев В. Д., Выдающийся русский ученый В. М. Бехтерев, Чебоксары, 1960.

Шиколай ФеЪоровиг
ГАМАЛЖЛ
1859 -1949
мя выдающегося советского микробиолога Николая
Федоровича Гамалеи — одно из наиболее ярких в истории учения
об инфекциях и борьбы с ними. Научная и общественная
деятельность его продолжалась свыше шестидесяти лет —
начало ее относится к 80-м годам прошлого века, когда
микробиология только зарождалась. Творческая биография этого
ученого в значительной мере отражает историю
микробиологической науки.
Родился Николай Федорович Гамалея 17 февраля 1859 г. в Одессе,
в семье отставного офицера русской армии, участника Бородинского
сражения 1812 г. Род Гамалеи — старинный украинский род, имена некоторых
представителей его вошли в историю нашей страны. Один из его предков
был известным гетманом, ему посвящена поэма Шевченко «Гамалия».
Известны имена Семена Гамалеи — соратника русского просветителя
Новикова, адмирала Платона Гамалеи — автора учебника кораблестроения.
Окончив в Одессе гимназию, Н. Ф. Гамалея поступил в 1876 г.
в Новороссийский (теперь Одесский имени И. И. Мечникова) универ-
605

Николай Федорович Гамалея
ситет, где окончил естественное отделение физико-математического
факультета.
В Новороссийском университете Н. Ф. Гамалея слушал лекции
И. И. Мечникова, тогда еще совсем молодого профессора зоологии, но
уже прославившегося своими работами по зародышевому развитию
низших животных. Учился он и у проф. П, А. Спиро — ученика Н. М.
Сеченова и его преемника по кафедре физиологии.
В студенческие годы Н. Ф. Гамалея особенно увлекался биологией;
он воспитывался на передовых идеях учения о развитии, выражением
которого было учение Дарвина, быстро проникшее в русскую науку и
завоевавшее признание лучшей части ученых. С самого начала став убежденным
сторонником и пропагандистом дарвинизма, он проводил эволюционные
идеи в своих работах в течение всей жизни. Это нашло особенно яркое
выражение в его работах по изменчивости микроорганизмов.
В день 90-летия Н. Ф. Гамалеи 17 февраля 1949 г. газета «Правда»
в редакционной статье писала: «Будучи убежденным сторонником
материалистического естествознания, Н. Ф. Гамалея много сделал для его
пропаганды. В рядах борцов за материалистическое естествознание он
идет плечом к плечу с такими корифеями русской науки, как И. М.
Сеченов, И. П. Павлов, К. А. Тимирязев, И. И. Мечников, И. В. Мичурин».
Большое влияние на идейное развитие Н. Ф. Гамалеи, как и на всю
передовую русскую интеллигенцию 70—80-х годов, оказали взгляды
великих философов-демократов Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова,
A. И. Герцена. В своих «Воспоминаниях» Н. Ф. Гамалея отмечает, что
он с увлечением читал в студенческие годы «крамольные» сочинения
Н. Г. Чернышевского и А. И. Герцена. Нельзя забывать, каким тяжелым
и своеобразным периодом в жизни русского общества были 80-е годы.
B. И. Ленин говорил об этих годах, как об эпохе безвременья и грубого
циничного торжества реакции, как о переходном времени, когда
народничество потерпело окончательный крах, а марксизм и новое русское
революционное движение рабочего класса только созревали. А. П. Чехов писал,
что тогда «боялись громко говорить, писать письма, знакомиться, читать
книги, боялись помогать бедным, учить грамоте». Не удивительно, что
в то время слово дарвинист звучало почти как революционер.
Глубоко заинтересовавшись эволюционной теорией, Н. Ф. Гамалея
решил посвятить себя ее разработке. Как писал Н. Ф. Гамалея
впоследствии в своих «Воспоминаниях», он пришел к мысли, что «должна быть
создана наука об эволюции живого вещества или состава организмов».
Потребовались усиленные занятия биохимией. И вот во время
длительных летних каникул Н. Ф. Гамалея стал выезжать за границу и три года
подряд работал в Страссбурге, в лаборатории известного биохимика
Гоппе-Зейлера. Эта работа дала молодому биологу ряд
экспериментальных навыков, углубила его знакомство с биохимическими методами.
Интерес к биохимии, стремление внести дух и методы этой науки
в область медицинской микробиологии были характерны для научной
деятельности Н. Ф. Гамалеи в течение почти всей его жизни. Эта черта
нашла свое выражение в серии его работ, посвященных механизму
разрушения бактерий в организме, изменчивости микробов, в создании — уже
в последние годы жизни — лечебно-профилактических препаратов,
предназначенных для борьбы с туберкулезом (микол и тиссулин) и для усиле-
606

Николай Федорович Гамалея
ния восстановительных процессов в организме (регенератор,
стекловидное тело).
Окончив в 1881 г. университет, Н. Ф. Гамалея решил получить еще
и медицинское образование. Он поступил в Военно-медицинскую академию
в Петербурге, где в то время работали знаменитый терапевт С. П. Боткин,
патолог В. В. Пашутин, терапевт В. А. Манассеин и многие другие.
Самостоятельная научная деятельность Н. Ф. Гамалеи началась в
Одессе, куда он вернулся в 1883 г. по окончании академии (он был принят
туда сразу на третий курс). Молодой врач стал работать ординатором
в городской больнице под руководством известного
терапевта-невропатолога О. О. Мочутковского. Этот период жизни Н. Ф. Гамалеи был
решающим в определении его научных интересов. Внимание его привлекла
бактериология — наука, которая тогда делала свои первые шаги. В этом
отношении большую роль сыграло общение молодого врача с О. О. Мо-
чутковским, который был другом знаменитого русского патолога и
инфекциониста Г. Н. Минха, в течение нескольких лет работавшего в Одесской
больнице и прославившегося классическими исследованиями по изучению
паразитарных тифов, проказы, чумы, сибирской язвы. О. О. Мочутков-
ский по примеру Г. Н. Минха занимался изучением заразных болезней.
В 1874 г. Г. Н. Минх произвел на себе героический опыт; он ввел себе
кровь больного возвратным тифом и тяжело переболел. Таким образом
было сделано крупное научное открытие — доказано, что зараза при
возвратном тифе содержится в крови, передается через кровь больных.
О. О. Мочутковский вскоре (1876 г.) проделал такой же
самоотверженный опыт, но с кровью сыпнотифозного больного. Заболев, он
доказал заразительность такой крови. Так были впервые открыты пути
к замечательным работам француза Ш. Николля, окончательно
установившего в 1908 г., что сыпной тиф передается через кровососущих
паразитов.
Н. Ф. Гамалея, конечно, знал об этих работах, тем более, что
О. О. Мочутковский был домашним врачом семьи Гамалеи. Подобные
самоотверженные опыты давно уже были славной традицией русских
врачей. Этой традиции следовал в течение всей жизни и Н. Ф. Гамалея.
Когда в 1886 г. надо было доказать безвредность прививок против
бешенства, Н. Ф. Гамалея был первым здоровым человеком, кто привил
себе вакцину Пастера и тем доказал безопасность таких прививок.
Огромное значение для формирования научных интересов
Н. Ф. Гамалеи имело и многолетнее общение его с И. И. Мечниковым,
учителем по университету. Когда Н. Ф. Гамалея вернулся из
Петербурга в Одессу, он уже хорошо владел техникой микробиологического
исследования. И. И. Мечников, живший тогда в Одессе, впервые начал
входить в область медицины и работать по бактериологии. Вместе со
своим учеником Н. Ф. Гамалеей он занялся изучением сибирской язвы
и только что открытого тогда (1883 г.) возбудителя туберкулеза.
Опыты проводились в маленькой собственной лаборатории Н. Ф. Гамалеи
на его квартире.
В феврале 1886 г. Общество одесских врачей командировало
Н. Ф. Гамалею, как наиболее подготовленного в области
бактериологии врача, в Париж к Пастеру для изучения предохранительных
прививок против бешенства, открытых великим французским ученым год
607

Николай Федорович Гамалея
назад. В то же время общество приняло решение добиться открытия в
Одессе специального учреждения для разработки проблем
бактериологии и ее практического применения, в первую очередь для прививок
против бешенства, сибирской язвы и других болезней.
Во время пребывания в Париже у Пастера Н. Ф. Гамалея не
только обстоятельно изучил пастеровские методы, но и значительно
усовершенствовал метод прививок против бешенства. В частности, он выяснил
причины ряда наблюдавшихся тогда неудач и предложил измененный,
так называемый интенсивный метод, который заключается во введении
более свежих и поэтому более ядовитых мозгов кроликов, зараженных
бешенством. Метод этот был сразу принят Пастером и введен в
употребление. Важную роль сыграли и работы молодого русского ученого
по изучению так называемого паралитического бешенства —
заболевания, тогда еще не изученного.
По возвращении Н. Ф. Гамалеи из Парижа летом 1886 г. в
Одессе была открыта бактериологическая станция. Это было первое в
нашей стране специальное бактериологическое научно-практическое
учреждение и второе в мире после Пастеровского института в Париже.
Станцией руководил вначале И. И. Мечников, помощниками его были
Н. Ф. Гамалея и другой одесский врач Я. Ю. Бардах, впоследствии
известный бактериолог.
Одесская бактериологическая станция сыграла выдающуюся роль
в развитии микробиологических знаний в нашей стране, особенно
учения об инфекциях и борьбе с ними. Работы ее завоевали и высокое
международное признание. Вслед за Одесской были открыты
бактериологические станции и в ряде других городов России — в Петербурге
(1886 г.), Самаре (1886 г.), Москве (1886 г.). К 1888 г. пастеровские
станции были уже в семи городах России. В 1917 г. число их достигло
двадцати четырех.
Организация Одесской бактериологической станции и проведенные
там исследования бешенства были первой выдающейся заслугой
Н. Ф. Гамалеи. Его имя приобрело известность и работы его сыграли
важную роль в годы, когда пастеровский метод подвергался жестокой
критике и нападкам со стороны реакционных ученых. В 1887 г., когда
работы Пастера по прививкам против бешенства проверялись
авторитетной английской комиссией под председательством Горели, Н. Ф.
Гамалея был вызван Пастером. Н. Ф. Гамалея поехал в Англию и
представил комиссии богатый материал по прививкам, накопленный им
в Одессе. Это во многом содействовало прекращению нападок на
Пастера и признанию метода вакцинации, созданного Пастером.
Пастер относился к Н. Ф. Гамалее с исключительным вниманием и
уважением. Когда молодой русский врач покидал в 1889 г.
Пастеровский институт, великий ученый написал ему письмо, которое кончил
следующими словами: «Примите, дорогой доктор, вновь мои искренние
пожелания и мои живые симпатии за Ваши редкие заслуги».
В 80-х годах Н. Ф. Гамалея, помимо проблемы бешенства,
занимался разработкой предохранительных прививок против сибирской
язвы, открыл в 1887 г. в Одессе птичьего холероподобного вибриона,
которого он назвал в честь своего учителя и друга «мечниковским
вибрионом». Изучение этого вибриона явилось началом его многолетних
608

Николай Федорович Гамалея
трудов по холере и изменчивости микроорганизмов. В эти годы
Гамалея выдвинул новую и прогрессивную идею создания химических
вакцин и предложил первую вакцину такого рода против холеры. Изучая
сибирскую язву, он установил важные закономерности,
характеризующие зависимость между повышенной температурой и выработкой
иммунитета при прививках вакцины (работы по так называемой
вакцинальной лихорадке).
До 1892 г. Н. Ф. Гамалея работал сначала в Одессе, потом в
Париже у Пастера, затем у известных патологов и микробиологов Бушара
и Страуса. К этому времени относится ряд его работ по изучению
воспаления и процессов разрушения микробов в организме. Многолетние
исследования по этой теме обобщены в книге Н. Ф. Гамалеи
«Биологические процессы разрушения бактерий», изданной в 1934 г.
Исследования в этом направлении привели его уже в конце жизни к созданию
препаратов для лечения туберкулеза. Он, совместно со своей ученицей
Н. П. Грачевой, предложил метод лечения туберкулеза, названный
«миколо-тиссулино-терапией». Метод этот успешно испытывался в ряде
клиник и дает хорошие результаты в тех случаях, когда другие
способы оказываются неэффективными (антибиотики, туберкулин и
другие). Основан он на применении двух различных веществ: микола,
добываемого из туберкулезных микробов, и тиссулина, получаемого из
органов животных, невосприимчивых к туберкулезу. Совместное действие
этих двух веществ вызывает разрушение туберкулезных палочек в
организме больного.
С серией работ, посвященных поискам бактериоубивающих
веществ, связано одно из крупнейших открытий Н. Ф. Гамалеи. В 1898 г.
он опубликовал сообщение о бактериолизинах — особых веществах,
разрушающих микробы. Впоследствии выяснилось, что эти неведомые до
того агенты, найденные Н. Ф. Гамалеей в культурах бактерий,
представляют собой бактериофаги. Впервые они были изучены канадским
ученым Дэррелем. В наше время учение о бактериофагии выросло в
большую отрасль биологии и медицины. Основоположниками его
признаны Н. Ф. Гамалея и Дэррель. В последние годы жизни Н. Ф.
Гамалея посвятил проблеме бактериофагии несколько интересных работ.
Отвечая на трудный — и до сих пор спорный — вопрос о природе
бактериофагов, он признал их живыми своеобразными микроорганизмами;
эта точка зрения получает в последнее время все более убедительные
подтверждения.
В 1899 г. Н. Ф. Гамалея опубликовал в Одессе свое первое
руководство «Основы общей бактериологии». Эта книга, написанная по
лекциям автора, прочитанным в том же году, представляет выдающийся
научный и исторический интерес. В ней изложены многие
оригинальные взгляды автора по целому ряду основных вопросов молодой тогда
науки, приведены результаты его исследований. Нельзя не отметить,
в частности, что в этой книге впервые была высказана мысль о том, что
злокачественные опухоли вызываются мельчайшими, невидимыми в
микроскоп паразитами. Там впервые была сформулирована вирусная
теория рака — теория, которую в наши дни развивают многие
советские и зарубежные исследователи. В 1910 г. вирусную теорию
происхождения опухолей поддержал И. И. Мечников.
609

Николай Федорович Гамалея
До 1910 г. Н. Ф. Гамалея работал в родном городе: занимался
лабораторными исследованиями в созданном им Бактериологическом и
физиологическом институте, читал лекции по бактериологии и по общей
патологии в Зубоврачебной школе известного прогрессивного деятеля
доктора Марголина, много выступал в печати. За это время вышли
такие важные его работы, как «Курс общей патологии» (1900 г.),
«Трансформизм и бактерии» (1901 г.) — первое в нашей литературе
произведение, где ставился вопрос о введении дарвинизма в
бактериологию, «История предохранительных от бешенства прививок в Одессе»
(1902 г.), «Результаты и стремления современной бактериологии»
(1907 г.), «Борьба с заразными болезнями на театре военных
действий» (1904 г.) и другие. В работе «Результаты и стремления
современной бактериологии» дан широкий философский обзор развития учения
о заразных болезнях и борьбе с ними, представляющий интерс и в
наше время. Основные вопросы мировоззрения в микробиологии
Н. Ф. Гамалея поднимал и в ряде других своих работ, например
«Кризис в современной бактериологии» (1923 г.). В этом отношении он
занимает своеобразное и почетное место среди выдающихся
микробиологов.
По-видимому, Н.Ф.Гамалея был первым, кто высказал (в 1904 г.)
новую тогда мысль о противоэпидемической службе в армии и
предложил обширную программу работ по борьбе с заразными болезнями,
выдвинув идею создания специальных бактериологических отрядов,
работающих на фронте и в прифронтовых районах.
Дореволюционная Россия жестоко страдала от эпидемических
заболеваний, нередко получавших широкое распространение вследствие
низкого санитарного уровня страны, бедности населения, слабого
медицинского обслуживания. Н. Ф, Гамалея рано пришел к мысли о том,
что эпидемическая заболеваемость населения «зависит прежде всего от
социального строя, т. е. от распределения в населении экономических
благ и гражданских прав». Он не уставал подчеркивать, что «самым
важным эпидемическим фактором является общая неспецифическая
коллективная восприимчивость населения к инфекциям». Не удивительно,
что ученый, придерживавшийся таких взглядов, не мог замкнуться в
лабораторных стенах и все больше внимания уделял вопросам не
только эпидемиологии, но и общественной гигиены.
Еще в 90-х годах он начал принимать большое участие в борьбе с
холерными эпидемиями в Одессе, Саратове, Петербурге, Баку, работал
по ликвидации чумных вспышек в Закавказье и Одессе. Особенно
много сделал он в области эпидемиологии холеры — болезни,
экспериментальному изучению которой он посвятил много сил еще на заре своей
научной деятельности. В частности, он разработал широкий план
борьбы с холерой в городах путем оздоровления водоснабжения,
канализации и т. п. План этот не был принят царскими чиновниками,
полагавшими, что главное внимание в борьбе с холерой надо уделять деревням.
Н. Ф. Гамалея вошел в историю как выдающийся исследователь и
борец с чумой. В 1902 г. он участвовал в ликвидации вспышки
бубонной чумы в Одессе. Здесь он также проявил себя как новатор:
впервые в истории был организован большой отряд для борьбы с крысами,
которым руководил Н. Ф. Гамалея. Это был первый опыт сплошной де-
610

Николай Федорович Гамалея
ратизации в большом городе во время чумной эпидемии. Этот опыт
послужил примером для разработки дератизационных мероприятий в
последующие годы в других местах. Мы вправе рассматривать Н. Ф.
Гамалею как одного из основоположников дератизации в России.
Н. Ф. Гамалея выяснил сравнительное значение различных видов
крыс в эпидемиологии чумы, показав роль пароходных крыс во время
вспышек чумы в портовых городах, привел убедительные доказательства
в пользу тогда еще не общепринятого взгляда о механизме передачи
чумы посредством блох грызунов («эпидемическая цепочка»: крыса —
блоха — человек). Работы в этом направлении изложены в книгах
Гамалеи «Пароходные крысы и чума», «Чума и крысы» (1902 г.), «Чума в
Одессе» (1903 г., совместно с В. А. Белиловским и М. К. БурДа).
Период, предшествующий Великой Октябрьской социалистической
революции, Н. Ф. Гамалея провел преимущественно в Петрограде и в
разъездах по стране для проведения противоэпидемической работы.
В течение 1910—1913 гг. он издавал и редактировал двухнедельный
журнал «Гигиена и санитария» — первый русский журнал,
посвященный специально вопросам санитарии и гигиены, а также организации
здравоохранения в стране. В подзаголовке его значилось: «журнал,
посвященный вопросам оздоровления России». Мысль об издании такого
журнала была не случайной для Н. Ф. Гамалеи. Как и другие лучшие
русские врачи, он понимал, что в борьбе с заразными болезнями
главную роль играет профилактика. Значение профилактического
направления Н. Ф. Гамалея подчеркивал еще в 1907 г. в своей известной работе
«Результаты и стремления современной бактериологии».
В журнале «Гигиена и санитария» он опубликовал ряд статей по
различным вопросам общественной гигиены, а также дезинфекции,
бактериологии и т. п. В понимании основных вопросов гигиенической
науки Н. Ф. Гамалея уже в те годы стоял на правильной позиции. Он
считал «первой задачей гигиены» изучение влияния внешней среды на
здоровье человека. Эта установка нашла яркое отражение на страницах
журнала за все время его существования.
Н. Ф. Гамалея со всей возможной для легального журнала
резкостью писал, что «печальная картина уровня здравоохранения в России
заключается в том абсолютном пренебрежении, с которым к делу
народного здравия относятся общество и главным образом государство».
«Не нищета России тому виной»,— убежденно говорил Н. Ф. Гамалея,
указывая, что «санитарный прогресс в России был возможен до сих пор
только из-под палки, т. е. когда огромные эпидемии колыхали всю
страну и, главное, затрагивали интересы правящих классов».
В ряде статей, напечатанных в журнале «Гигиена и санитария»
(«О голоде», «О жилищной нужде» и др.) Н. Ф. Гамалея открыто
указывал на социальное значение санитарных реформ, за кбторые он
неустанно боролся. «Санитарные реформы являются социальными
реформами потому, что санитария вместе с политической экономией
входит в область социальной политики. Действительные заботы о
народном здравии возможны только при повышении оценки человеческой
жизни, а эта повышенная оценка связана с социальным прогрессом.»
Журнал «Гигиена и санитария», несмотря на короткое время своего
существования, сыграл большую роль в развитии санитарно-гигиениче-
611

Николай Федорович Гамалея
ской науки; освещая многие острые вопросы, касающиеся «народного
здравия», журнал нередко возвышался до острой критики
существующего строя. Многие из статей и заметок, помещенных в журнале,
звучат как обвинительный акт по отношению к царскому правительству.
Н. Ф. Гамалея объединил вокруг себя в Петербурге группу
энергичных врачей-общественников, создавшую так называемое «совещание
ночлежных врачей». Эта своеобразная полуофициальная организация
занималась разработкой вопросов, связанных с оздоровлением
ночлежных домов, с наблюдениями за их санитарным состоянием. Слова
«ночлежные дома» давно забыты в нашей стране. Так назывались
содержавшиеся городскими властями, а также и частными владельцами дома,
где ночевали и жили бездомные люди. Существование ночлежных
домов — этого страшного порождения капиталистического строя и
неизбежных при нем безработицы, голода, обнищания — было позорным
пятном на совести царского правительства. Ночлежные дома были
рассадником тифов. Многочисленные исследования Н. Ф. Гамалеи,
посвященные изучению сыпного тифа, были в значительной мере
результатом его работы по осуществлению санитарного надзора за ночлежными
домами.
Еще в 1908 г. Н. Ф. Гамалея путем эпидемиологических
исследований подтвердил справедливость высказанного в 1874 г. Г. Н. Минхом
мнения о том, что вши являются перадатчиками сыпного тифа. В те же
годы Ш. Николль в Тунисе доказал это уже прямыми опытами.
Изучая паразитарные тифы, Н. Ф. Гамалея разработал ряд мероприятий
для борьбы с насекомыми — переносчиками. Он ввел в науку термин
«дезинсекция», вложив в это понятие целое учение о борьбе
с насекомыми — переносчиками заразных болезней. Таким образом,
Н. Ф. Гамалея должен рассматриваться как основоположник
дезинсекционного дела в России.
Вспоминая те годы, Н. Ф. Гамалея писал: «Работа по надзору
поставила ряд эпидемиологических и санитарных вопросов, которыми мне
пришлось усиленно заняться, что повлекло к ближайшему изучению
санитарии и гигиены».
Во всех произведениях Н. Ф. Гамалеи в предреволюционные годы
красной нитью проходит мысль о том, что полная победа над
болезнями вполне возможна и реальна. Наука вооружила человечество
могущественными знаниями, но «...эти знания,— писал Гамалея,— далеко не
являются достоянием народа».
В течение ряда лет Н. Ф. Гамалея был активным организатором
борьбы с холерой, чумой и другими заразными болезнями. Он состоял
бактериологом при Медицинском совете, был членом комиссии по
борьбе с холерой, ездил на эпидемии, читал общедоступные лекции0
В 1910 г. он был командирован в порты Азовского моря для
проведения противочумных мероприятий. Изучая санитарное состояние юга
страны, Н. Ф. Гамалея проехал по всему Дону от гирл до Калача.
Много занимался Н. Ф. Гамалея натуральной оспой, которая была
хроническим бедствием в дореволюционной России и уже давно
ликвидирована в Советском Союзе. С 1912 по 1928 г. Н. Ф. Гамалея
заведовал Оспопрививательным институтом в Петрограде. Там он разработал
новый, усовершенствованный способ получения оспенною детрита. На
612

Николай Федорович Гамалея
его долю выпала ответственная задача возглавить борьбу с оспой в
первые годы советской власти. По его инициативе и по его проекту было
введено обязательное оспопрививание в Петрограде и Союзе
северо-западных коммун; он наладил снабжение оспенным детритом Красной
Армии. Эта деятельность ученого сыграла большую роль в
мероприятиях советского правительства, завершившихся ленинским декретом о
всеобшем обязательном оспопрививании, опубликованным 10 апреля
1918 гТ
Великую Октябрьскую социалистическую революцию Н. Ф.
Гамалея встретил в возрасте почти шестидесяти лет. К этому времени он
имел за плечами огромный, накопленный за 35 лет работы, научный и
организационный опыт, глубокие знания. Число его работ к тому
времени достигло 250. Но он был полон неистребимой энергии, любви к
своему делу и горячего желания служить своему народу.
Н. Ф. Гамалея безоговорочно встал на сторону молодой советской
республики и принял активное участие в проведении важнейших
мероприятий по здравоохранению.
При советской власти создались впервые все условия для наиболее
полного расцвета научного таланта и организаторских способностей
ученого. В это время он был уже в таком возрасте, когда творческая
работоспособность обычно начинает снижаться. Но, подобно И. В.
Мичурину, И. П. Павлову, К. Э. Циолковскому, Н. Ф. Гамалея показал,
что в животворных условиях советского общества даже старый ученый
может сделать гораздо больше, чем при царском строе.
Н. Ф. Гамалея вел большую и напряженную работу как научный
руководитель Центрального института микробиологии и эпидемиологии
(1929—1931 гг.), организовал производство вакцин против оспы и
бешенства в Микробиологическом институте в Ереване и отделение для
изучения фильтрующихся вирусов во Всесоюзном институте
экспериментальной медицины (1932—1938 гг.). В те же годы Н. Ф. Гамалея,,
окончательно переселившийся в Москву в 1929 г., состоял членом
Ученого медицинского совета Наркомздрава СССР и РСФСР, научным
консультантом в Биохимическом институте им. А. Н. Баха,
председателем экспертной комиссии и председателем аттестационной комиссии по
микробиологии при Всесоюзном комитете по делам высшей школы.
Много внимания уделял Н. Ф. Гамалея молодежи. Его
многочисленные ученики помнят, с какой чуткостью относился он всегда к
начинающим научным работникам, как стремился поддержать способного-
молодого ученого. Аспиранты, вышедшие из народной среды, помнят,
как тепло встречал их появление в своей лаборатории авторитетнейший
советский микробиолог, как помогал он им в те далекие теперь уже
годы строительства советской высшей школы.
С 1938 г. Н. Ф. Гамалея руководил кафедрой микробиологии
Второго московского медицинского института. Оставив в последние годы
преподавание, Н. Ф. Гамалея до последнего года жизни уделял
внимание студенчеству, посещая научный микробиологический кружок,
почетным председателем которого он состоял.
Большую работу Н. Ф. Гамалея вел в течение ряда лет как
организатор и бессменный председатель Всесоюзного общества микробиоло-
613

Николай Федорович Гамалея
гов, эпидемиологов и инфекционистов; почетным председателем этого
общества он был до конца жизни.
Перед Великой Отечественной войной Н. Ф. Гамалея организовал
лабораторию по иммунологии туберкулеза и лабораторию по
изменчивости микробов в Академии наук СССР.
На советский период жизни и деятельности Н. Ф. Гамалеи
приходится большое число его важных работ по иммунологии,
фильтрующимся вирусам, туберкулезу. Он опубликовал за это время более ста
работ, в том числе ряд капитальных монографий и руководств,
являющихся ценнейшим вкладом в нашу научную литературу. Достаточно
назвать здесь такие общеизвестные книги, как «Основы иммунологии»
(1928 г.), «Фильтрующиеся вирусы» (1930 г.), «Учение об инфекции»
(1931 г.), «Биологические процессы разрушения бактерий» (1934 г.),
«Инфекция и иммунитет» (1939 г.), «Учебник медицинской
микробиологии» (1940 и 1943 гг.). В 1949 г. Н. Ф. Гамалея закончил подготовку
к печати обширного труда «Основы медицинской микробиологии»,
вышедшего затем в собрании его сочинений (том 2).
В течение всей своей 65-летней научной деятельности Н. Ф.
Гамалея вел борьбу за материалистическое мировоззрение, против
различных реакционных теорий в биологии и медицине. Известны
многочисленные высказывания Н. Ф. Гамалеи по поводу павловского учения, в
защиту мичуринских идей, против антиэволюционных теорий
буржуазных микробиологов и эпидемиологов.
За свою долгую жизнь Н. Ф. Гамалея написал около 350 книг и
статей; среди них ряд произведений, предназначенных для самого
широкого круга читателей — неспециалистов. Характерно, что почти все
они написаны после Великой Октябрьской социалистической
революции. В годы советской власти престарелый уже ученый почувствовал,
как почетна и плодотворна работа ученого-популяризатора.
Н. Ф. Гамалея нередко выступал в научно-популярных журналах,
в газетах, по радио, и слово знаменитого советского микробиолога
жадно воспринималось читателями и слушателями, живо интересующимися
успехами современной микробиологии — науки, столь важной для
советского здравоохранения. Популярные статьи почетного академика
напечатаны в журналах «Наука и жизнь» и «Знание — сила», в газетах
«Комсомольская правда», «Известия», «Пионерская правда»,
«Литературная газета» и др.
Перу Н. Ф. Гамалеи принадлежат общедоступные книжки «Оспа»,
«Оспа и оспопрививание», «Корь», «Грипп», «Бешенство», «Крысы и
борьба с ними» и др. Многие из этих книг переведены на украинский,
белорусский, башкирский, бурятский, казахский языки. Имя Николая
Федоровича Гамалеи хорошо известно во многих республиках
многонационального Советского Союза.
В годы Великой Отечественной войны Н. Ф. Гамалея вновь
удивил всех неугасимой свежестью мысли и работоспособностью. В это
трудное время он работал, не покладая рук. Он организовал
специальную лабораторию, где вел с немногими своими сотрудниками работу по
изучению туберкулеза, написал учебник для медицинских институтов,
издал книгу «Грипп и борьба с ним». Это был его вклад в общее дело
победы над врагом.
614

Николай Федорович Гамалея
Неустанно следя за развитием любимой науки, Н. Ф. Гамалея
призывал своих учеников к тому, чтобы не успокаиваться на
достигнутом, помогал молодым работникам видеть в науке ростки новых
плодотворных идей. Каждую неделю до последних месяцев жизни он
собирал в лаборатории своих сотрудников и делился с ними своими
мыслями, читал им лекции, указывал новые темы, помогал отыскивать новые
пути исследования.
Глубокая неразрывная связь между всеми исследованиями
Н. Ф. Гамалеи как раннего периода, так и последних десятилетий
должна быть особо отмечена. На протяжении почти 65 лет он занимался
вопросами, касающимися явлений невосприимчивости, или иммунитета,
с целью выработать методы ликвидации опасных заразных болезней.
Этой цели были подчинены все его работы по бешенству, холере, чуме,
фильтрующимся вирусам, оспе, вопросам гигиены и санитарии. На
Всесоюзной конференции микробиологов, эпидемиологов и
инфекционистов в 1939 г. Н. Ф. Гамалея говорил: «Задача, объединяющая всех
нас, микробиологов, эпидемиологов и инфекционистов, состоит в
ликвидации инфекций».
Н. Ф. Гамалее выпало великое счастье видеть, как его заветные
чаяния были воплощены в жизнь. В нашей стране ликвидирован ряд
заразных эпидемических болезней, и в настоящее время проблема
постепенной ликвидации инфекционных болезней ставится нашими
органами здравоохранения как конкретная научно-практическая задача.
Разрешение ее стало возможно впервые в истории в стране
социализма, строящей коммунистическое общество и использующей богатейшее
научное наследство, оставленное поколениями ученых, в числе которых
имя Н. Ф. Гамалеи занимает почетное место.
Советское правительство высоко оценило неустанную и
плодотворную деятельность старейшего микробиолога страны. В 1934 г. Н. Ф.
Гамалее присвоено почетное звание заслуженного деятеля науки, в 1939 г.
он был избран членом-корреспондентом, а в 1940 г.— почетным членом
Академии наук СССР. В том .же году он был награжден орденом
Ленина. За многолетние выдающиеся работы в области микробиологии
Н. Ф. Гамалее была присуждена в 1943 г. Государственная премия.
В 1945 г. Н. Ф. Гамалея был избран действительным членом Академии
медицинских наук СССР. Жизненный путь Н. Ф. Гамалеи логически
привел его в ряды партии. В 1948 г. он вступает в члены КПСС.
«В нашей стране,— писал Н. Ф. Гамалея в 1948 г.,— произошли
грандиозные перемены. Изменился государственный строй, изменились
условия, в которых мы живем и работаем, изменился моральный
кодекс людей, их духовный облик. Настоящему советскому ученому
чужды стяжательство и интриги, дороже всего ему поиски истины,
служение отчизне, народу. Все личное, мелкое отступает в нашей
действительности на задний план. Для нас главное в работе не материальные
блага, а польза, которую научное открытие может принести всему
народу, родине. Поэтому в нашей жизни не может быть места мелким
чувствам. Советский ученый не суживает своего горизонта до размеров
только своего личного бытия. Его мысли и чувства направлены на
благо и счастье всего народа. Поэтому мы за новое, передовое. Начиная
полезное дело, мы все, советские ученые, твердо знаем, что всегда
615

Николай Федорович Гамалея
встретим поддержку большевистской партии и нашего замечательного
народа.»
Эти прекрасные слова хорошо характеризуют духовный облик
крупнейшего советского микробиолога.
Николаи Федорович Гамалея скончался 29 марта 1949 г.
Главнейшие труды Н. Ф. Гамалеи: Бактерийные яды, М., 1893; Этиология
холеры..., СПб., 1893; Материалы для сравнительной токсикологии кофеина, «Врач»,
№ 4, 1896; Гетероморфизм бактерий, «Врач», № 4, 1896; Основы общей
бактериологии, Одесса, 1899; Чума и крысы, Одесса, 1902; Холера и борьба с нею, Одесса,
1905; Оспопрививание, СПб., 1913; Основы иммунологии, Л., 1928;
Фильтрующиеся вирусы, М., 1930; Биологические процессы разрушения бактерий, М., 1934;
Инфекция и иммунитет, М., 1939; Учебник медицинской микробиологии, М., 1943
(2-е изд.); Грипп и борьба с ним. М., 1942; О методе Пастера, в кн.: «Гамалея,
Мечников, Тимирязев — Пастер», М., 1945; О тканевой терапии, «Врачебное дело»,
№ 10, 1947; Специфическое лечение туберкулеза, «Бюлл. Ин-та туберкулеза АМН
СССР», № 1, 1946; Собрание сочинений, тт. 1—5, М., 1951—1960.
О Н. Ф. Гамалее: Семашко Н. А., Почетный академик Н. Ф. Гамалея,
«Наука и жизнь», № 2, 1949; Грязнов И. С, Н. Ф. Гамалея, М., 1949; М и л е-
нушкин Ю. И., Н. Ф. Гамалея. Очерк жизни и деятельности, М., 1954; М и л е-
н у ш к и н Ю. И. и Ермольева 3. В., Жизнь и деятельность Н. Ф. Гамалеи,
в кн.: «Собрание сочинений», т. 1, М., 1951; Грачева Н. П., Большая жизнь, М.,
1959; Миленушкин Ю. И., Ученый, мыслитель, человек, «Журнал
микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии», № 2, 1959; Вклад Н. Ф. Гамалеи в
микробиологию и эпидемиологию, Сборник Изд. Ин-та им. Н. Ф. Гамалеи, М., 1962.

Ллександр Лндреевиг
ЯШ С ЕЛЬ
1859 - 1938
лександр Андреевич Кисель — выдающийся русский
педиатр, один из основоположников советской педиатрии.
С самого начала строительства советской медицины он
принял в нем активное участие, стал одним из
инициаторов важнейших мероприятий по охране здоровья детей.
В выступлении, посвященном памяти А. А. Киселя,
Н. А. Семашко дал следующую характеристику его
деятельности: «Смелый новатор в области медицины, основоположник
новых методов лечения, энтузиаст физического воспитания ребенка,—
проф. А. А. Кисель оставил неизгладимый след в истории советской
медицины и детского здравоохранения».
Александр Андреевич Кисель родился на окраине Киева, в
Подоле, 31 августа 1859 г. В 1883 г. он окончил Киевский университет.
В его воспоминаниях об университетских годах особое место занимали
профессора А. Н. Хржонщевский и Г. Н. Минх, оба — представители
теоретических дисциплин: первый — общей патологии, второй —
патологической анатомии и бактериологии. Впоследствии А. А. Кисель
617

Александр Андреевич Кисель
неоднократно на примере деятельности Хржонщевского pi Минха
подчеркивал значение теоретических дисциплин для врача-клинициста.
Переехав по окончании университета в Петербург, А. А. Кисель
работал в детской клинике Военно-медицинской академии у Н. И. Быст-
рова — первого профессора педиатрии в России; одновременно он
посещал терапевтическую клинику С. П. Боткина.
Докторскую диссертацию А. А. Кисель защитил в 1886 г. на тему
«О патологоанатомических изменениях в костях растущего животного
под влиянием минимальных доз фосфора».
С 1890 г. А. А. Кисель работал в Москве, в Ольгинской больнице
(впоследствии Первой детской туберкулезной), до конца жизни (48 лет).
Здесь в значительной мере определились его характерные черты как
ученого, педагога и врача. В 1892 г. А. А. Кисель становится
преподавателем Московского университета; после разгрома университета в годы
реакции (1911 г.) министром Кассо А. А. Кисель ушел из университета и
остался профессором Московских высших женских курсов, впоследствии
2-го МГУ. С 1928 г. он руководил клиническим отделением Центрального
института охраны здоровья детей и подростков — ныне Педиатрического
института Министерства здравоохранения РСФСР. Оригинальное и
многогранное учение А. А. Киселя в то же время связано с лучшими
традициями передовых русских клинических школ. С воззрениями С. П.
Боткина его связывает большое внимание к естественнонаучному, анатомо-
физиологическому обоснованию клинической деятельности, прогрессивная
общественная позиция, внимание к массовым заболеваниям; с Г. А.
Захарьиным сближает стремление к индивидуализированному подходу, к
тщательному опросу, к воздействию на окружение больного; с А. А.
Остроумовым общим у А. А. Киселя является сближение научной и практической
медицины, уничтожение прежней пропасти между ними, повышенное
внимание к среде, обусловливающей заболевание. Но первоочередное
значение имеют оригинальные черты взглядов и деятельности А. А. Киселя,
проложившие новые пути в развитии медицинской науки и получившие
особенное развитие в советское время.
Весьма важное место в клиническом учении А. А. Киселя занимает
представление о так называемом «естественном течении болезни». «Нужно
прежде всего знать,— писал А. А. Кисель,— хорошо знать, как протекают
болезни, т. е. надо прежде всего хорошо знать естественное течение
болезней. Мы должны изучить законы течения болезней, только тогда мы
сможем научиться изменять их в благоприятную для больного сторону...»
Чтобы овладеть патологическим процессом, получить возможность
воздействовать на него, руководить его течением и в конечном счете
преодолеть и ликвидировать, нужно прежде всего познать его
подлинную природу. Это является важнейшей задачей клиники, подчеркивал
А. А, Кисель.
В течение болезни у каждого больного имеются те или иные
индивидуальные особенности, иногда весьма значительные. А. А. Кисель много
раз повторял, что лечить надо не болезнь, а больного,— положение,
восходящее к заветам лучших отечественных клиницистов: М. Я. Мудрова,
С. П. Боткина, Г. А. Захарьина. «Множество внешних условий,— отмечал
не раз А. А. Кисель,— профессиональных и бытовых, вносят свои
изменения в течение болезни.»
618

Александр Андреевич Кисель
Характерной особенностью «естественного течения болезней»
А. А. Кисель считал «естественный исход к выздоровлению». «Я
постоянно обращаю внимание на то, что обычно болезнь неуклонно идет
к выздоровлению,— писал он —...У детей эта особенность течения
болезней выражена особенно резко... Я думаю, что выздоровление является
обычным исходом болезни, а смерть, напротив, редким исключением.»
«Из моих многолетних наблюдений и опыта я пришел к выводу, что
огромное большинство болезней протекает благоприятно. Организм
детский располагает превосходным аппаратом для борьбы с болезнями.
Способность побеждать болезни присуща ребенку — и это самое главное.»
«Ребенок обычно погибает не от одной какой-либо болезни, а от
осложнений, которые к этой болезни присоединяются»,— указывал А. А.
Кисель. В тяжелых затяжных случаях перед врачом стоит задача определить
осложняющий, неблагоприятный фактор, присоединившийся к болезни
как таковой.
Из этого А. А. Кисель сделал вывод: если естественно болезнь
протекает обычно легко и такое течение с наклонностью к самоисцелению надо
считать типовым и массовым, то отсюда следует, что легкие случаи
болезней должны стоять в центре внимания клиницистов. «Изучение
течения легких заболеваний,— отмечал он,— имеет очень большое научное
значение... Тяжелые случаи — это результат наслоения на естественное
течение болезни дополнительных неблагоприятных, осложняющих
факторов».
Своей трактовке легких случаев А. А. Кисель придавал не только
научное, теоретическое, но и большое практическое значение. Он
решительно восставал против принятого деления детей на больных и так
называемых практически здоровых. Он считал, что последние должны быть
также отнесены к больным, но болезнь их слабо или неясно выражена,
иногда даже совсем скрыта. Этим медленно протекающим, скрытым
формам заболеваний он считал нужным уделять самое пристальное внимание.
«Закрывая глаза на большую группу больных, условно считаемых
здоровыми,— учил А. А. Кисель,— врачи тем самым отказываются добиваться
не условного, не практического, а действительного здоровья ребенка.»
Малозаметные, скрытые формы заболеваний имеют, по А. А. Киселю,
большое научное значение и практический интерес в организации охраны
здоровья детей.
Отсюда вытекало требование А. А. Киселя об усилении внимания
к межприступным периодам при хронических заболеваниях, при малярии,
ревматизме, туберкулезе: «Вместе взятые межприступные периоды
занимают очень много времени, и потому количество наносимого организму
за это время вреда очень велико. Есть полное основание думать, что
главный вред, который получает организм при хронических болезнях,
следует отнести в первую очередь на межприступные периоды».
На вопрос, когда по преимуществу следует проводить лечение
хронических болезней— во время приступов или вне их, А. А. Кисель отвечал
так: «Во время приступа болезни возбудитель оживляется, и в это время
он может быть даже менее доступен для терапевтического воздействия.
В течение межприступных периодов возбудитель болезни слабеет в своей
активности; в это время и следует главным образом принимать
лечебные меры».
619

Александр Андреевич Кисель
Это один из многих случаев, когда А. А. Кисель, не довольствуясь
общепринятыми в то время представлениями, ставил вопрос о коренном
пересмотре некоторых понятий теоретической и практической медицины.
Неразрывно связана с таким пониманием клинических задач
профилактическая установка А. А. Киселя. Неправильно было бы
противопоставлять ее собственно лечебным, медицинским задачам. Наоборот,
профилактическая установка непосредственно вытекала у него из задач
лечения. Правда, сам он в своих выступлениях и трудах неоднократно
бичевал «лечебный уклон», как он выражался. Но понимал он под этим
не лечебную деятельность как таковую, а односторонний лечебный
медикаментозный подход. Лечение, считал А. А. Кисель, должно
основываться прежде всего на силах организма, поддерживать и направлять их
в нужную сторону: «Главной надеждой врача в борьбе с болезнью должны
быть собственные силы детского организма».
Но если это так, то главное внимание врача должно быть
направлено в сторону усиления естественных защитных сил детского
организма, в сторону всемерного и всестороннего их укрепления. Это касается
как отдельного ребенка, так и всего детского населения страны в целом.
«Надо добиваться улучшения условий жизни, нормального режима,
надо дать детям много воздуха, солнца, и тогда им не будут страшны
никакие болезни»,— призывал А. А. Кисель.
«Нас интересует в первую очередь,— писал А. А. Кисель,—
профилактика болезней, оздоровление широких масс населения. Горизонты
профилактической медицины заманчивы, увлекательны, в полном
смысле слова беспредельны.»
Большой интерес представляют его мысли о конституции детей.
Он подошел к этому вопросу вдумчиво и осторожно. «Нельзя отрицать
того, что существуют различные типы детей,— писал он,— одни дети
крепкого сложения, другие очень слабого. От чего это зависит? От
принадлежности к тому или другому типу или же от того, что на ребенка
уже очень давно, чаще всего начиная с внутриутробной жизни,
оказывает влияние тот или иной патологический фактор, в результате чего
и получился определенный тип? Является мысль, что так называемая
конституция есть результат влияния на ребенка патологического
фактора.»
Бледных, худеньких, слабых детей часто называют
представителями астенического типа, говорил А. А. Кисель. А в огромном
большинстве случаев это просто дети, страдающие хронической туберкулезной
интоксикацией. А. А. Кисель не склонен был принимать какие-то
застывшие, наперед данные конституциональные типы, в прокрустово
ложе которых клиницист вынужден был бы вкладывать результаты
своих наблюдений и обобщений. Он отвергал деление детей на
определенные конституциональные типы (по Кречмеру и др.). «Если и
существуют типы,— писал он,— то их множество. Бросается в глаза
бесконечное разнообразие детей со стороны физического строения и
психики. У каждого свои особенности, своя конституция, свой, так сказать,
тип. Сколько детей — столько и типов.»
Такое понимание типов расходилось с широко распространенным
в то время представлением о том, что каждый ребенок относится к
одному из немногих наперед установленных «типов».
620

Александр Андреевич Кисель
Наибольшее количество работ А. А. Киселя относится к изучению
туберкулеза, ревматизма, рахита и малярии.
Подробно изучать туберкулез в детском возрасте врачи стали
только в начале нашего века. Раньше полагали, что туберкулез у детей
встречается весьма редко и только в тяжелых формах.
В течение своей полувековой врачебной деятельности А. А. Кисель
наблюдал около тридцати тысяч больных туберкулезом детей,
произвел несколько тысяч вскрытий. На основании этого огромного
материала он разработал свое представление о патогенезе туберкулезного
процесса. Он решительно опроверг взгляд, что у детей встречаются
только локальные формы туберкулеза. «В детском возрасте,— писал
он,— чаще всего встречается общее поражение организма без явных
локальных изменений». Эту форму болезни А. А. Кисель назвал
«хронической туберкулезной интоксикацией». Создание учения о
«хронической туберкулезной интоксикации», выделение этой новой
нозологической единицы, имеющей большое теоретическое и практическое
значение, является большой заслугой А. А. Киселя и его школы.
А. А. Кисель настаивал на том, что туберкулез является не столько
местным, сколько общим заболеванием. Он дал яркую клиническую
характеристику тех изменений, которые вызывает туберкулезная
интоксикация во всех тканях и органах.
Введение нового клинического понятия — хронической
туберкулезной интоксикации — сыграло большую роль в педиатрической
практике. Оно дало возможность врачу ставить диагноз у инфицированного
ребенка независимо от обнаружения местонахождения исходного очага.
Это новое определение, подкрепленное многочисленными клиническими
наблюдениями, опровергло широко распространенное до того во
врачебных кругах представление о так называемом претуберкулезе, о
«предрасположении» детей к туберкулезу и т. д. Оно расширило и
углубило клиническую наблюдательность врачей, заставило их детально
исследовать ребенка и всесторонне оценивать имеющиеся симптомы.
Современные паталогоанатомические и клинические исследования
полностью подтверждают учение А. А. Киселя о хронической
туберкулезной интоксикации.
Научная работа А. А. Киселя всегда была теснейшим образом
связана с практической. Он не только изучал туберкулез у детей во
всех его проявлениях, но и одновременно настойчиво добивался
осуществления мероприятий по борьбе с этой болезнью. Разрешение
проблемы он видел в широких социальных мероприятиях.
Еще в дореволюционное время он организовал при Московском
обществе борьбы с детской смертностью комиссию по изучению
туберкулеза у детей. Это была самая активная комиссия общества. Она
занималась не только изучением, но и пыталась организовать борьбу с
туберкулезом в тех формах, которые были доступны в
дореволюционной России. А. А. Кисель сам был организатором двух летних
школьных колоний общества, четырех площадок для детей, принимал
активное участие в сборе средств в «День белой ромашки», читал лекции
для населения и врачей и т. д.
Но подлинный расцвет деятельности А. А. Киселя по борьбе с
туберкулезом наступил только в советских условиях. После Великой
621

Александр Андреевич Кисель
Октябрьской социалистической революции открылась возможность
осуществления широких профилактических мероприятий, являющихся
основой борьбы с туберкулезом у детей.
В мае 1918 г. была организована научная комиссия по детскому
туберкулезу. Председателем этой комиссии стал А. А. Кисель. Он
пришел в Наркомпрос с группой своих учеников и друзей — С. И. Федын-
ским, Т. П. Краснобаевым, В. Н. Ивановым, И. Е. Майзелем,
В. Д. Маркузоном, Н. П. Савватимской, С. А. Зайдман,
3. Ю. Ролье — и с исключительным энтузиазмом взялся за работу.
В конце 1918 г. в Наркомздраве был создан отдел по борьбе с
туберкулезом и комиссия, возглавляемая А. А. Киселем, перешла в его
ведение. Началась плановая борьба с туберкулезом в государственном
масштабе.
В работе комиссии по туберкулезу, руководителем и
вдохновителем которой был А. А. Кисель, особенно сказались его
организаторские способности, умение сплачивать людей вокруг большого дела,
заражать их своим энтузиазмом, прививать вкус к научной работе
молодым врачам. Работая в туберкулезной комиссии, А. А. Кисель
вырастил большую группу врачей, которые в разных частях нашей великой
страны вели и ведут исследовательскую и практическую работу по
борьбе с туберкулезом у детей.
Среди многих проблем детской патологии А. А. Кисель всегда
интересовался ревматизмом. Его работы по исследованию ревматизма
у детей сыграли большую роль в организации изучения и борьбы с
этой болезнью.
А. А. Кисель первым из русских педиатров еще в начале 90-х
годов прошлого столетия обратил внимание на то, что, вопреки
распространенному мнению, ревматизм является болезнью не стариков, а
главным образом детей. Он поставил вопрос о том, что ревматизм —
общее опасное заболевание всего организма. В дальнейшем он углубил
и развил это положение в учении о висцеральном ревматизме, о кар-
диальной его форме, которая часто встречается у детей и может
привести к инвалидности.
Взгляды на сущность ревматического процесса, которые на
основании своих наблюдений пропагандировал А. А. Кисель с начала 90-х
годов, далеко не сразу получили поддержку во врачебной среде.
Только через 30 лет патологоанатомы гистологическими данными полностью
подтвердили клиническую концепцию А. А. Киселя и сделали ее
общепризнанной.
По мнению А. А. Киселя, ревматизм — типичное хроническое
инфекционное заболевание, которое временами дает обострения и имеет
длительные межприступные периоды. В это время нет почти
никаких заметных болезненных проявлений, больной кажется здоровым. Но
это обманчивое впечатление — патологический процесс идет в
организме.
А. А. Кисель указывал на то, что нередко можно обнаружить,
даже без острых приступов, исподволь развивающиеся большие
изменения сердечно-сосудистой системы, которые ничем не отличаются от
обычных последствий или, как говорили раньше, осложнений остро
протекающего ревматизма. Он первый описал ревматические узелки
622

Александр Андреевич Кисель
(noduli rheumatici), которые считал очень неблагоприятным симптомом.
Впоследствии известный патологоанатом В. Г. Талалаев подтвердил
правильность указаний А. А. Киселя подробным описанием этих
узелков, идентичных специфическим грануломам в сердце.
Логическим следствием взглядов А. А. Киселя на ревматизм как
на хронический процесс, который неуклонно развивается и в межпри-
ступном периоде, явилась необходимость широких оздоровительных
мероприятий для борьбы с ним, как и со всякой другой хронической
инфекцией. А. А. Кисель был вдохновителем и организатором не только
углубленного научного изучения ревматизма, но и широкой
профилактической борьбы с ним. В Обществе детских врачей он организовал
комиссию по ревматизму, создал детскую секцию во Всесоюзном
комитете по борьбе с ревматизмом, которая стала наиболее активной его
частью.
А. А. Киселю принадлежит также заслуга создания специально
оборудованной ревматической клиники в Москве. Эта клиника была
открыта в 1934 г. в одном из лучших корпусов Первой клинической
детской больницы. К зданию, по требованию А. А. Киселя, была
пристроена веранда. Здесь он широко применял свой излюбленный метод
лечения «свежим воздухом»: больные в меховых мешках зимой спали
на открытой веранде. Воздушный режим — аэротерапия — благотворно
влиял на течение болезни. В штат клиники были включены педагоги.
План их работы специально рассматривал и утверждал А. А. Кисель.
Ревматизм как детская болезнь впервые описана А. А. Киселем.
Он осветил сущность ревматического процесса, тщательно обрисовал
новые характерные симптомы этой болезни, которые были потом,
спустя десятки лет, подтверждены другими исследователями. В своих
«Заметках по педиатрии» он поставил ряд еще не разрешенных спорных
вопросов, которые зовут к дальнейшим научным исканиям в этой
области.
Малярия привлекала внимание А. А. Киселя, так же как и
туберкулез, именно потому, что она являлась очень распространенной
болезнью, часто протекала в хронической форме и приносила большой
ущерб здоровью детей. В местностях, где малярия являлась
эндемическим заболеванием, отмечались обычно некоторая задержка
физического развития и повышение смертности среди детей.
А. А. Кисель всегда подчеркивал, что в борьбе с малярией, в
противоположность многим другим болезням, мы отлично вооружены. «Это
дает нам право,— писал он,— и обязывает нас ставить вопрос уже не о
лечении малярии, а о полной ликвидации этой болезни. Если мы имеем
еще много хроников-маляриков среди детей, то объясняется это только
тем, что мы плохо лечим малярию».
По инициативе А. А. Киселя в 1924 г. была организована
«комиссия по изучению вопроса о ликвидации отдельных случаев малярии»,
как он ее назвал. Эта комиссия просуществовала с 1924 до 1932 г. и
сыграла большую организующую роль в борьбе с малярией. Затем ее
функции перешли почти полностью к Тропическому институту, к
этому времени начавшему успешно развивать работу по изучению
профилактики и клиники малярии и различных новых синтетических средств
для ее лечения.
623

Александр Андреевич Кисель
В течение многих лет А. А. Кисель изучал рахит у детей.
А. А. Кисель явился инициатором и непосредственным
организатором ряда мероприятий по борьбе с эндокринными заболеваниями не
только детей, но и взрослых. Именно он, в содружестве с известным
терапевтом и патологом В. Д. Шервинским, с Л. С. Минором и
другими невропатологами, организовал в 1924 г. научное общество
эндокринологов, участвовал в организации эндокринологического института, в
создании специального журнала «Вестник эндокринологии».
В своей клинической работе А. А. Кисель неизменно уделял
большое внимание микседеме и другим заболеваниям эндокринного
характера. Некоторых больных он наблюдал долгие годы и дал
замечательные описания течения и лечения этих болезней за десятки лет.
А. А. Кисель является одним из основателей эндокринологии как
специальной отрасли медицины.
А. А. Кисель был энтузиастом физических методов лечения.
Первостепенное значение он придавал лечению свежим воздухом,
солнцем, водой, гимнастике, массажу, правильному питанию. Он
неустанно боролся за воздух для детей начиная с первого дня
рождения. Читал публичные лекции, писал брошюры для населения на эти
темы.
В том, что теперь матери уже не боятся выносить детей с первых
недель жизни на свежий воздух даже в зимние месяцы, что наши
бульвары и скверы полны детворы всех возрастов, имеется большая
доля заслуг А. А. Киселя. Он неустанно горячо пропагандировал
перестройку детского быта на разумных, здоровых началах.
Свою излюбленную идею о воздушном режиме как первом условии
здоровья А. А. Кисель распространил и на школу — основное
массовое детское учреждение. «Занятия с детьми в школах должны
происходить обязательно при открытых фрамугах,— писал А. А. Кисель.—
Школы на открытом воздухе должны войти в план ежегодного
школьного строительства».
Он потратил много сил, энергии на строительство специальных
летних корпусов и веранд для детей при Ольгинской больнице и
организовал круглосуточное пребывание детей на воздухе в своей клинике
(с весны до осени).
Большое значение А. А. Кисель придавал использованию для
лечения зимних месяцев. «В смысле улучшения здоровья детей зима
имеет большее значение, нежели лето,— писал А. А. Кисель.— Можно
сказать, что лето — для души, а зима — для здоровья». Положение, как
будто в корне противоречащее общепринятому, ходячему
представлению об использовании лета для укрепления здоровья. Но разве оно,
по существу, не является глубоко верным? «В нашем климате,—
говорил А. А. Кисель в другом месте,— при нашем коротком, быстро
протекающем лете использование только одних летних месяцев для
закаливания ничего не дает. Я не устаю напоминать, что для закаливания,
для укрепления здоровья нужно уметь использовать нашу русскую
зиму—^другими словами, для здоровья детей нужно использовать
круглый год».
А. А. Кисель не раз наблюдал, как широко распространенное
использование двух-трех месяцев для летней оздоровительной кампании
624

Александр Андреевич Кисель
с возвращением после этого детей на девять месяцев в резко
отличающиеся, иные условия жизни приносило мало пользы. Длительная
работа в Ольгинской туберкулезной и других больницах, успешные
результаты проведенных им опытов по организации жизни детей на открытом
воздухе указали А. А. Киселю другой путь. Он доказывал на
практике возможность и необходимость организации здорового воздушного
режима дая детей в течение всего года.
А. А. Кисель первый стал назначать полноценное питание детям,
больным брюшным тифом и дизентерией. Он горячо и убедительно
доказывал большую вредность длительной ограниченной диеты при этих
заболеваниях. Он широко стал применять в своей клинике переливание
крови, рентгенотерапию при лимфогрануломатозе у детей.
Во всех своих работах и лекциях А. А. Кисель неустанно
подчеркивал необходимость главное внимание уделять повышению защитных
сил детского организма.
Следуя лучшим традициям русской общественной медицины, он с
первых шагов своей деятельности со свойственной ему настойчивостью
и горячностью выступал за перестройку амбулаторной и больничной
помощи детям. «Я считаю,— писал он,— что амбулатории в том виде,
как они у нас существуют, приносят населению только вред. Этот вид
помощи больным должен быть подвергнут коренному изменению.
Амбулаторному больному должна быть обеспечена такая же
всесторонняя полноценная помощь, как и стационарному. Между тем и другим
не должно быть никакой разницы: оба они нуждаются в настоящей
медицинской помощи. Вместо амбулаторий необходимо организовать
лечебницы для приходящих больных, в которых дело должно вестись так
же, как и в больницах, с таким расчетом, чтобы врач мог уделять
каждому больному столько времени и внимания, сколько необходимо в
интересах больного. Нашим идеалом должны стать больницы для
приходящих больных... Недопустимо позорное отношение к амбулаторным
больным, которым будто бы можно предоставить более простую и
дешевую помощь. Мы должны отказаться от деления больных на 2
группы — амбулаторных и стационарных, счастливчиков и пасынков —
деление, заимствованное нами из капиталистического мира, где рабочие
и трудящиеся лишены полноценной медицинской помощи.» «Весьма
желательно,— писал А. А. Кисель,— чтобы врачи имели возможность
работать попеременно или одновременно в амбулатории или диспансере
и в стационаре.»
В своих планах перестройки амбулаторной помощи А. А. Кисель
являлся, по существу, сторонником еще в дореволюционное время того
направления, которое проводится у нас в настоящее время.
Наряду с изменением характера амбулаторной помощи А. А.
Кисель горячо ратовал за перестройку больниц и приближение их к
санаториям.
Придавая важнейшее значение благоприятной внешней среде,
А. А. Кисель уделял много внимания организации детского досуга.
По его настоянию в штат больницы был введен специальный педагог
для занятий с детьми. Сестры в его клинике не только выполняли
медицинские назначения врачей, но и читали детям сказки. И сам он
нередко задерживался в больнице, помогая в устройстве волшебного
625

Александр Андреевич Кисель
фонаря, показывая детям «туманные картинки», как назывались в те
годы детские диапозитивы. У него в отделении была большая детская
библиотека.
А. А. Кисель был крупным общественным деятелем. Он был
тесно связан с наиболее прогрессивными дореволюционными
организациями. Активно работал в Пироговском обществе русских врачей, в
Лиге борьбы с туберкулезом. С 1908 по 1934 г. он бессменный
председатель Московского общества детских врачей, а затем почетный
председатель этого общества. Он был одним из ближайших
организаторов Московского общества борьбы с детской смертностью,
активным участником многих всесоюзных съездов терапевтов,
эндокринологов.
Оригинальный, ищущий, творческий ум А. А. Киселя сказался
полностью и в его педагогической деятельности. Пожалуй, в ней он
даже сказался ярче всего. А. А. Кисель был педагогом «по призванию»,
эта область была самым любимым его делом. Он неустанно продолжал
работать над собой и готовился повседневно к выполнению наилучшим
образом своих педагогических обязанностей.
«Секрет знания заключается не в том, чтобы много знать, а в том.
чтобы хорошо знать»,— эти слова А. А. Киселя стали девизом его
кафедры. И на ограниченном, хорошо подобранном материале можно дать
необходимые знания и воспитать мышление врача. «Не надо стараться,
чтобы студент видел как можно больше форм заболеваний,— писал
он,— болезней так много, что врач в своей деятельности постоянно
встречается с такими болезнями, которых он прежде никогда не видел.
Он должен хорошо овладеть методикой исследования — это самое
главное; тогда ему нетрудно будет разбираться.»
Считая необходимым направить внимание всей педиатрической
организации и детской клиники, как ее штаба, на укрепление здоровья
детей, на массовые оздоровительные мероприятия, А. А. Кисель
ориентировал в этом направлении своих слушателей — студентов и
врачей. «Все помыслы моих слушателей,— писал он,— я всегда стараюсь
направить на полную радостных перспектив профилактическую
работу.»
Преподавание А. А. Кисель понимал прежде всего как научное
воспитание. Слушатели должны получить не только определенную
сумму знаний, они должны войти в курс основных проблем данной
дисциплины, преподаватель должен ввести их в свою творческую
лабораторию.
С научной работой клиники А. А. Киселя был непосредственно
связан студенческий научный кружок, которому он придавал
исключительное значение как средству выявления научных интересов молодежи
и помощи ее научному росту.
А. А. Кисель сам много внимания уделял студенческим кружкам.
В свободные дни он нередко отправлялся со студентами на экскурсию
в какой-нибудь музей или загородную прогулку. Он принимал
активное участие в журнале, который издавали студенты.
А. А. Кисель неустанно учил не только студентов, но и врачей, и
они стремились учиться у него. Обходы в клинике, которые А. А.
Кисель превращал обычно в интересные конференции, пользовались ог~
626

Александр Андреевич Кисель
ромной популярностью, их широко посещали московские врачи.
Выступления А. А. Киселя всегда отличались исключительной ясностью
и простотой.
А. А. Кисель, читая лекции, обычно ставил перед слушателями
серьезные проблемы, а не преподносил им элементарные истины. И не
случайно с таким увлечением слушали его лекции врачи, преданные
своей работе и жившие ее интересами.
Жизнь А. А. Киселя проходила на грани двух эпох. Около
полустолетия его кипучей научной деятельности делится приблизительно
пополам на периоды до и после Великой Октябрьской
социалистической революции.
Говоря о привлечении дореволюционной интеллигенции,
специалистов старой формации к активному участию в советском строительстве,
В. И. Ленин указывал: «...инженер придет к признанию коммунизма
не так, как пришел подпольщик-пропагандист, литератор, а через
данные своей науки...» (Сочинения, т. 32, стр. 120—121, 4-е изд.).
«Данные своей науки» привели к признанию коммунизма и
А. А. Киселя. Далеко не все врачи, сложившиеся и выросшие до
социалистической революции, сумели так естественно и органично
перейти в новую эпоху, как А. А. Кисель. В отличие от некоторых других
он не пережил даже самого короткого периода враждебного отношения
к народной власти.
Прямого и непосредственного отношения к политической жизни до
революции он не имел. Но встававшие перед ним вопросы он решал
в прямой связи с широкими общественными задачами, как он их
понимал. Так, в докладе на X Пироговском съезде в Москве (1907 г.)
А. А. Кисель, ссылаясь на свои многочисленные наблюдения в Ольгин-
ской больнице, говорил: «Почвой, на которой гнездится туберкулез,
является физическое увядание народа в тисках ужасной нищеты и
бесправия. Радикальным методом борьбы с детской смертностью в России
может быть только устранение причин, которые порождают эту нищету
и бесправие».
В выступлении по докладу В. Дементьева «Деятельность Союза
борьбы с детской смертностью в России» на том же съезде А. А.
Кисель вновь отметил неблагоприятные общественно-политические
условия жизни в стране, влияющие на повышение смертности и
затрудняющие борьбу с ней.
Не следует забывать, что эти публичные выступления А. А.
Киселя имели место в период Столыпинской реакции. То, что А. А.
Кисель выступал в период торжества реакции с приведенными выше, по
существу антиправительственными, заявлениями, характеризует его как
представителя прогрессивного общественного врачебного движения в
дореволюционной России.
Встретив Октябрьскую революцию уже немолодым, со
сложившимися взглядами и представлениями, А. А. Кисель воспринял идеи
социализма, в большинстве для него, несомненно, совершенно новые,
и сроднился с ними. Многие страницы его дневника показывают нам,
как старался он уяснить себе новое, принесенное революцией, что
вначале представлялось ему, может быть, не совсем ясным. И чем дальше,
тем больше находил он созвучным своим взглядам врача профилак-
627

Александр Андреевич Кисель
тика и общественника то, что дала народу Великая Октябрьская
социалистическая революция.
А. А. Киселя увлекали перспективы грандиозного строительства,
развернувшегося в нашей стране, и того счастливого будущего, какое
оно сулит детям. С чисто юношеской горячностью говорил он о
задачах укрепления здоровья детей в социалистических городах,
планирование которых стало в порядок дня в связи с индустриализацией
страны. Обновление жизни, совершающееся вокруг, заражало молодого
духом старого ученого.
В архиве А. А. Киселя имеется письмо, адресованное им внучке
Люсе, когда ей было 17 лет. Она только кончила школу и собиралась
поступать в медицинский институт. В настоящее время она работает
участковым педиатром в одной из московских поликлиник.
Как особую драгоценность хранят в семье Александра
Андреевича Киселя его письма. Написаны они характерным крупным
размашистым почерком, карандашом. А. А. Кисель не любил перьев, машинок;
не только письма, но и работы свои он обычно писал мягким
карандашом.
С разрешения доктора Л. А. Кисель мы приведем выдержки из
этого замечательного письма:
Гагры 24/Х—1935 г.
«Дорогая Люся!
...Каждый вступающий в жизнь должен прежде всего подумать о
том, как он будет жить, что будет делать, с чего начинать. Прежде
всего надо подумать о том, за какую работу взяться, какая работа
больше по душе. Надо, чтобы каждый гражданин ясно сознавал, что
он должен принять участие в очень большом важном деле
строительства нового государства. Наше государство очень нуждается в
специалистах— работниках, каждый человек представляет у нас огромную
ценность. Каждый обязан предоставить себя в распоряжение
государства, и все мы должны принимать участие в общей работе.
Меньше всего думай о заработке. Это придет само собой. В этом
не может быть никакого сомнения. Всюду ждут у нас
квалифицированных работников, можно сказать,— гоняются за ними. Бывает ли так,
чтобы хороший работник не нашел для себя работы? Нет, этого у нас
быть не может. Но вот как подготовиться, чтобы сделаться хорошим
работником,— это другое дело. Этот вопрос надо хорошенько обдумать.
I лавное — надо выбрать себе специальность и решить: изучу эту
специальность наилучшим образом. Не остановлюсь ни перед какими
трудностями, буду очень настойчив, непременно буду первым в
работе это желание будет всегда подбадривать, давать хорошее
настроение, облегчит жизнь.
Каждый должен занять то место, на котором он может принести
наибольшую пользу. Нечего и говорить о том, что на таком месте
будет легче всего и приятнее всего работать. Труд не будет в тягость, а
напротив, будет постоянным источником самых радостных впечатлений
и постоянных стремлений все вперед и вперед.
628

Александр Андреевич Кисель
...Культурный человек должен постоянно заботиться о той
обстановке, в которой он живет. Наше жилище должно быть чисто, удобно,
уютно, дома все должно радовать глаз. Жизнь наша должна быть
красивой и радостной.
...Надо дорожить друзьями, Люсенька. Кто имеет друзей, хороших
товарищей, верных, отзывчивых, тому живется легко и спокойно.
Обращай внимание, Люсенька, прежде всего на положительные стороны
людей. У каждого они имеются, но остаются иногда незаметными,
скрытыми. Некоторые люди обладают удивительными высокими духовными
качествами, но этого не знают, не замечают. Внимательно относись к
людям, с которыми встречаешься, старайся у каждого найти хорошее,
что у него есть.
При соблюдении этих условий как улучшится и облегчится наша
жизнь!
Каждый человек — кузнец своего счастья. В нашей стране
удивительные, можно сказать, непостижимые возможности открылись перед
каждым человеком. Вся страна наша горит, обновляется, принимает
новые формы и зовет всех нас на работу. Для всех в нашей стране
найдется интересная серьезная, захватывающая работа. Мне кажется,
что у нас вроде как бы объявлена ставка на народного комиссара.
Всякий может стать им.
Пойми, Люся, что ты живешь в самой счастливой стране в мире,
где поставлены самые высокие цели, которые нигде, никогда не
ставились. Старайся ориентироваться не на те недочеты, срывы, которых
кругом пока еще много. Нет, ориентируйся на достижения, на те
удивительные сдвиги, которые уже получены и получаются ежедневно.
Пойми, что жизнь — это труд, стремление к достижениям,
постоянное движение вперед и вперед. Труд должен быть радостный,
живительный.
Пойми, что твоя жизнь должна быть примером для других.
Твой дедушка А. Кисель»,
Это письмо А. А. Киселя к своей внучке звучит как завет старого
замечательного ученого новому поколению врачей. Большой ученый и
гражданин Александр Андреевич Кисель скончался 8 марта 1938 г.,
оставив огромное научное наследство, воплощенное более чем в
шестистах опубликованных работах.
Главнейшие труды А. А. Киселя: Ревматизм у детей, М., 1940; Туберкулез
у детей, тт. 1—3, М., 1941—1949; Избранные труды, М., 1960 (в этой книге
приводится список 673 научных работ А. А. Киселя, напечатанных в различных изданиях).
Об А. А. Киселе: Масло в М. С, А. А. Кисель, «Советский врачебный
журн.», № 7, 1938; Модель Л. М., О значении работ проф. А. А. Киселя в
области туберкулеза, «Воачебное дело», № 5, 1947; Маркузон В. Д., Воззрения и
деятельность А. А. Киселя в области ревматизма, «Педиатрия», № 7, 1937; К о л-
тыпин А. А., Научные идеи проф. А. А. Киселя в области острых детских
инфекций, в сборнике «Острые инфекционные заболевания детского возраста», М., 1943;
Фридман Р. А., Заслуженный деятель науки А. А. Кисель и его роль в
педиатрии, «Педиатрия», № 3, 1948; Кон юс Э. М., А. А. Кисель и его школа, м.,
1949; Соколов Е. И., Выдающийся деятель советской педиатрии, М., 1957;
Петров Б. Д., Очерки по истории русской медицины, М., 1963.

3) а ни ил Жи/жлловиг
ЗАБОЛОТНЫЙ
1866 -1929
кадемик Даниил Кириллович Заболотный принадлежит к
числу тех деятелей науки, чьи имена навсегда останутся
в истории медицины и биологии. В Д. К. Заболотном
замечательно сочетались качества глубокого исследователя-
новатора и выдающегося общественного деятеля,
организатора, педагога. Он был основоположником советской
эпидемиологии, одним из организаторов
эпидемиологической службы в нашей стране. Еще в конце прошлого века он
положил начало существованию сети противочумных станций и
пунктов. В 1920 г. он организовал первую кафедру эпидемиологии (при
Одесском медицинском институте), ему принадлежит первое в
СССР руководство по эпидемиологии («Основы эпидемиологии»,
1927 г.).
Д. К. Заболотный воспитал большое число ученых. В сущности,
все крупнейшие советские эпидемиологи являются его последователями
и продолжателями. При огромном размахе его почти 40-летней
научной, организационной, педагогической, экспедиционной и общественной
630

Даниил Кириллович Заболотный
деятельности в орбиту его жизни и работы вовлекалось большое число
молодых ученых, работавших вместе с ним и учившихся у него.
Д. К. Заболотный был учеником И. И. Мечникова и А. О.
Ковалевского. С этими учеными он сохранял дружеские отношения в
течение всей их жизни. В киевский период своей деятельности Д. К.
Заболотный был тесно связан с выдающимся патологом В. В. Подвысоцким,
в Петербурге — с крупнейшим микробиологом С. Н. Виноградским.
Он был современником и соратником таких наших замечательных
ученых, как Н. Ф. Гамалея, В. Л. Омелянский, В. К. Высокович,
Й. Г. Савченко, Я. Ю. Бардах, Л. А. Тарасевич, А. М. Безредка и др.
С самых первых лет существования советской власти Д. К.
Заболотный преданно служил ей, активно участвуя в создании основ
советской науки, советского здравоохранения. Он много работал рука об
руку с основоположниками советского здравоохранения 3. П.
Соловьевым и Н. А. Семашко. Таким образом, вся деятельность Д. К. Забо-
лотного представляет собой яркую страницу в богатой и славной
истории нашей медицины и здравоохранения.
Даниил Кириллович Заболотный родился 28 декабря t866 г. в
селе Чеботарке, Подольской губернии, в семье крестьянина, бывшего
крепостного. Тесную связь с родным селом, на редкость трогательную
любовь ко всему, что к нему относится, он пронес через всю свою
жизнь. Почти ежегодно он посещал родное село, проводил там
постоянно свой отпуск, берег всю жизнь свою маленькую хату и садик при
ней. Человек редкой душевной теплоты и высокого гуманизма,
демократ по всему своему складу, Д. К. Заболотный принимал живое
участие в жизни родного села. Нескольким детям односельчан он дал
средства на образование и троих из них усыновил. «Выходец из народа,—
говорит В. Л. Омелянский,— Д. К. Заболотный до конца жизни
сохранил живую связь с ним, близко к сердцу принимал его невзгоды и
горести. Где можно было и где он был в силах это сделать, он не
задумывался перед самой широкой самоотверженной помощью».
Среднее образование Д. К. Заболотный получил в Одессе. Там же
в 1891 г. он окончил Новороссийский (ныне Одесский) университет.
Еще на студенческой скамье начал он научную работу, на время
прерванную вследствие его исключения из университета и ареста за
близость к передовой части студенчества. В своей автобиографии
Д. К. Заболотный пишет по этому поводу: «Несмотря на тогдашний
политический гнет, студенчество жило своей жизнью; существовали
нелегальные организации, кружки и землячества, которые не только
способствовали самообразованию и политическому воспитанию молодежи,
но и вовлекали ее в работу среди крестьянства и рабочих.
В университетской жизни не все шло гладко. После одной из
студенческих сходок, выражавшей протест против массового увольнения
наиболее активных студентов, пришлось и мне порвать связь с
университетом. Потеряв возможность научной работы в университетских
лабораториях, я нашел приют в основанной незадолго перед тем
И. И. Мечниковым Бактериологической станции. Здесь началась моя
научная работа в области изучения микроорганизмов снега, лиманной
воды (описан новый вид светящихся инфузорий) и впоследствии
холеры».
631

Даниил Кириллович Заболотный
Общественные взгляды Д. К. Заболотного начали складываться
еще в гимназические годы. Вся обстановка, окружавшая будущего
ученого, благоприятствовала формированию у него демократического
образа мыслей. Он вырос в среде, находившейся под влиянием идей великих
демократов-революционеров, в среде, где молодежь увлекалась
естествознанием, а произведения Писарева ходили по рукам и читались
нарасхват. Немалое влияние на Д. К. Заболотного оказала и семейная
обстановка. Старший брат его матери М. П. Сауляк был
естественником, товарищем народовольца Желябова по Новороссийскому
университету. Д. К. Заболотный в своей автобиографии называет его
«замечательным человеком». Именно благодаря ему будущий ученый
получил образование, заинтересовался естествознанием и по его совету
поступил на естественный факультет.
По окончании Новороссийского университета Д. К. Заболотный
поступил на третий курс медицинского факультета Киевского
университета, который окончил в 1894 г. Еще будучи студентом, он начал
работать в лаборатории В. В. Подвысоцкого — выдающегося русского
патолога и замечательного педагога.
По словам одного из близких учеников Д. К. Заболотного проф.
В. Н. Космодамианского, «первые же работы Д. К. Заболотного о
микробах снега и фосфоресценции одесских лиманов в 1892 г. сразу
определили его как талантливого экспериментатора и крупного
естествоиспытателя. В бактериологической лаборатории И. И. Мечникова в
Одессе и во время работы врачом у Даниила Кирилловича определилось
влечение к медицинской микробиологии».
В Одессе Д. К. Заболотный начал работы и по изучению холеры
(иммунизация сусликов и опыты по прививке холеры через рот). Эти
интересные опыты, проводившиеся по указанию И. И. Мечникова,
остались незаконченными. Изучение методов борьбы с холерой Д. К.
Заболотный продолжил в Киеве. Студентом-медиком он выполнил работу,
которая одна уже могла бы прославить его имя. Вместе с И. Г.
Савченко, учеником и сотрудником Подвысоцкого, Д. К. Заболотный провел
в 1893 г. героический опыт: исследователи вакцинировали себя против
холеры через рот, а затем приняли культуру живых вирулентных
бактерий холеры. При этом заболевания не наступило. Работа эта имела
большое научное и практическое значение и явилась исходной для
обоснования метода вакцинации через рот. Этот метод получил в
дальнейшем широкое развитие, особенно в связи с известными работами
ученика И. И. Мечникова А. М. Безредка по местному иммунитету.
Описанная работа Д. К. Заболотного и И. Г. Савченко
представляла большой интерес и с другой стороны. Благодаря ей впервые было
установлено, что здоровый человек может носить в своем организме
жизнеспособных болезнетворных микробов холеры и таким образом
служить источником заражения. Тем самым была внесена
существенная, принципиальная поправка в считавшуюся тогда законом «триаду
Генле — Коха», одно из положений которой гласит, что болезнетворный
микроб может считаться причиной заболевания в том случае, если он
встречается у больных и не обнаруживается у здоровых.
Еще молодым работником, будучи ассистентом Подвысоцкого,
Д. К. Заболотный завоевал любовь и уважение студенчества. Ака-
632

Даниил Кириллович Заболотный
демик Н. Д. Стражеско, вспоминая то время, когда он учился на
медицинском факультете Киевского университета, пишет о Д. К. Заболот-
ном: «Еще и сейчас перед моими глазами совершенно явственно и
отчетливо стоит скромный, бедно одетый, несколько сутуловатый молодой
человек с рыжеватыми редкими волосами, всегда находившимися в
беспорядке, с редкими по красоте, добрыми и умными голубыми глазами,
не знающий, куда девать свои длинные руки, и тихим, но внятным
голосом убежденно излагающий какую-либо теорию или доктрину.
Иногда этот ассистент приходил в военном сюртуке, который сидел на нем
мешковато и редко был застегнут на все пуговицы; обычно из-под
расстегнутого сюртука виднелась украинская вышитая рубашка. Но вот
вдруг, совершенно неожиданно, промелькнет у него на ли-це улыбка, и
он к случаю, мастерски, с чисто украинским юмором расскажет какой-
либо анекдот или смешной эпизод из своего детства на селе, из
школьного периода жизни или из университетских лет. И студенты, утомленные
на вечерних практических занятиях, затягивающихся, бывало,
значительно дольше, чем на 1 — 1V2 часа против расписания, вновь
оживятся и снова внимательно следят за мыслями руководителя. Это был,
в сущности говоря, у Д. К. педагогический прием, которым он искусно
пользовался весьма кстати на протяжении, как я мог впоследствии
убедиться, всей своей преподавательской деятельности».
В 1894 г. Д. К. Заболотный начал свою деятельность в качестве
эпидемиолога. Он работал сначала врачом в Подольской губернии, где
вел борьбу преимущественно с тифами, дифтерией и холерой. Как ни
был занят молодой врач практической деятельностью, неодолимое
стремление к научной работе чем далее, тем более брало верх. В
Каменец-Подольске Д. К. Заболотный организовал скромную
лабораторию, где занялся бактериологическими исследованиями. Эта
лаборатория явилась научным центром для участковых и санитарных врачей.
Вскоре Д. К. Заболотный вернулся в Киев. Там в 1895—1897 гг.
он служил в Военном госпитале и занимался, помимо практической
работы, изучением бактериологии брюшного тифа и анаэробных
инфекций (газовая гангрена, злокачественный отек).
Примерно с 1897 г. началась серия блестящих экспедиционных
работ Д. К. Заболотного, благодаря которым он прославился как
эпидемиолог и навсегда вошел в историю как неутомимый и бесстрашный
борец с чумой. Надо вспомнить, что в то время это была не только самая
грозная, но и мало изученная еще инфекция. В этой области заслуги
Д. К. Заболотного поистине огромны. В славной плеяде русских
специалистов по изучению чумы и по борьбе с ней: Д. С. Самойловича,
А. ©. Шафонского, Г. Н. Минха и кончая нашими современниками —
Д. К. Заболотный по праву занимает почетное место.
В течение более чем пятнадцати лет целеустремленно, настойчиво
и самоотверженно занимался он изучением чумы.
Когда Д. К. Заболотный начал работать в этой области (1897 г.),
возбудитель чумы уже был открыт (1894 г.), стали известны
некоторые его биологические свойства, в общих чертах была изучена
эпидемиология и клиника чумы. Г. Н. Минх выяснил продолжительность
инкубационного периода при чуме и установил единое происхождение
633

Даниил Кириллович Заболотный
легочной и бубонной форм этого заболевания. Однако совершенно
загадочными оставались важнейшие закономерности эпидемиологии чумы.
Где, в конечном счете, «гнездится» чума? Почему некоторые местности,
например Астраханский край, степи Забайкалья, являются давними
очагами этой страшной инфекции? В чем должны заключаться главные
мероприятия по борьбе с ней?
Ответы на эти основные вопросы были даны в результате работ
Д. К. Заболотного и его учеников и сотрудников. Д. К. Заболотный
участвовал в ряде экспедиций по изучению чумы. В 1897 г. он ездил в
составе русской экспедиции под руководством выдающегося русского
патолога, бактериолога и эпидемиолога В. К. Высоковича в Индию.
«Эта поездка,— писал в своей автобиографии Д. К. Заболотный,—
дала мне возможность испробовать исследовательские силы и
посмотреть, как работают мировые ученые. Здесь в Бомбее собралось много
научных экспедиций из разных стран.» Вскоре после этого Д. К.
Заболотный выезжал для изучения чумы в Аравию, в 1898 г.— в Китай
и Монголию, в пустыню Гоби, в Забайкалье. Во время работ в 1898 г.
Д. К. Заболотный сам заразился чумой, но спасся благодаря
энергичному применению противочумной сыворотки. В 1899 г. Д. К.
Заболотный ездил «на чуму» в Персию, Аравию и Месопотамию, в 1900 г.— в
Киргизские степи и в Поволжье. В 1910 г. он руководил вместе с
В. К. Высоковичем борьбой с бубонной чумой в Одессе, а в 1910—
1911 гг. провел с участием Г. С. Кулеша, Л. М. Исаева и других
огромную работу в Манчжурии, где в то время была мощная вспышка
легочной чумы.
Во время этой эпидемии, унесшей около ста тысяч жизней, русские
врачи самоотверженно боролись за жизнь каждого больного. Стоит
отметить, что во время этой эпидемии, встретив в одном доме случайно
уцелевшего от чумы китайского мальчика — круглого сироту Яна,
Д. К. Заболотный взял его с собой, усыновил и заботился о нем всю
жизнь, как о родном сыне.
Все эти экспедиции имеют не только большое научное значение.
Длительные путешествия караванным путем в тогда еще диких степях
и пустынях, ежедневная напряженная работа в условиях, когда
малейший недосмотр грозил жестокой и неизбежной смертью, неизученность
страшной болезни — пример самоотверженности и выдающегося
научного героизма.
Д. К. Заболотный принимал участие в Международной
конференции по чуме в г. Мукдене в 1911 г., а в 1912 г. был делегатом от
России на Международной конференции по чуме, холере и желтой
лихорадке в Париже. В 1912—1913 гг. он руководил работами по изучению
эндемичности чумы на юго-востоке России, где организовал первые
противочумные лаборатории. В дальнейшем Д. К. Заболотный не раз
выезжал с отрядами на вспышки чумы в Туркестан, в Киргизские степи и
другие места.
Важнейшим итогом многолетних работ Д. К. Заболотного по чуме
было установление факта природной очаговости этой инфекции. Кроме
того, он подтвердил, что бубонная и легочная формы чумы суть
различные проявления одной болезни. Впервые эта идея была высказана
в 70-х годах прошлого столетия Г. Н. Минхом.
634

Даниил Кириллович Заболотный
Д. К. Заболотный подтвердил это экспериментально на
обезьянах, доказав возможность заражения обезьян друг от друга путем так
называемой капельной инфекции (при чумной пневмонии).
До работ Д. К. Заболотного источники чумных вспышек обычно
видели в заносе инфекции извне. И только работы В. И. Исаева
(1864—1911 гг.) и его сотрудников показали в 1901 г., что эта «теория
заноса» не пригодна, например, для Астраханского края.
Д. К. Заболотный решил основные вопросы эпидемиологии чумы.
Он выяснил роль грызунов и насекомых при этой инфекции, показал,
что чумной микроб может сохраняться в замороженных трупах в
течение длительного времени, описал так называемую пустулезную форму
чумы и нашел псевдочумную бактерию (Bact. pseudopestis).
В Советском Союзе, несмотря на наличие нескольких природных
очагов чумы, эта болезнь ликвидирована, и наши врачи знают ее теперь
только по книгам. Этот выдающийся успех советского здравоохранения
и советской науки в значительной мере объясняется самоотверженной
работой многих наших талантливых ученых, в числе которых имя
Д. К. Заболотного должно быть названо первым.
Д. К. Заболотный оставил ряд выдающихся работ по чуме. Здесь
должны быть названы в первую очередь его монографии «Чума.
Эпидемиология, патогенез и профилактика» (t907 г.), «Легочная чума в
Манчжурии 1910—1911 гг. Отчет Русской научной экспедиции под ред.
Д. К. Заболотного» (1915 г.), «Чума на юго-востоке СССР» (1926 г.).
Учение об очаговости чумы было выдвинуто Д. К. Заболотным в
1899 г. и развито в 1910—1911 гг., когда в результате экспедиционных
работ он смог установить существование природного очага в Восточной
Монголии (1898 г.) и проследить пути заражения людей в природных
З'словиях. Он нашел, что источником чумы являются живущие в
изобилии в степях сурки (тарбаганы). Бактериологическими
исследованиями Д. К. Заболотного и его сотрудников было впервые доказано, что
так называемая «тарбаганья болезнь» вызывается чумной палочкой.
Это открытие произвело большое впечатление на ученых всех стран.
По выработанному Д. К. Заболотным плану были проведены
обширные и систематические исследования диких грызунов в пораженных
районах, что привело к открытию чумных эпизоотии не только на
сурках, но и на сусликах, мышах, тушканчиках и других грызунах. Были
также доказаны восприимчивость к чуме верблюдов и их роль в
возникновении чумных вспышек. Во время этих работ трагически погиб
заразившийся от больного суслика талантливый сотрудник Д. К.
Заболотного И. А, Деминский (1912 г.).
В итоге всех этих исследований были детально выяснены многие
основные черты эпидемиологии чумы — циркуляция возбудителя в
природе, течение чумы у животных во время зимней спячки, пути
передачи возбудителя от животного к животному и от них к людям и т. д.
Блестящие исследования Д. К. Заболотного по очаговости чумы могут
считаться прообразом современных исследований советских ученых по
природной очаговости трансмиссивных болезней, успешно развитых
школой академика Е. Н. Павловского.
Большим вкладом в медицину явились работы Д. К. Заболотного
в области изучения сифилиса. Он изучал эту болезнь в течение ряда
635

Даниил Кириллович Заболотный
лет преимущественно в Петербурге, в Институте экспериментальной
медицины. Его докторская диссертация «Сифилис, его патогенез и
этиология», изданная в виде монографии в 1909 г., принадлежит к числу
классических произведений, до сих пор не утерявших научного
значения. Работы по изучению сифилиса ученый начал примерно с 1897 г.
под влиянием известных исследований И. И. Мечникова. Д. К.
Заболотный показал, что сифилис можно вызвать искусственно у низших
обезьян. Им впервые были найдены антитела при сифилисе у обезьян.
Совместно с П. П. Маслаковцем Д. К. Заболотный открыл
явление агглютинации спирохет в сыворотке крови больных (1907 г.). Все
эти исследования поставили Д. К. Заболотного в число наиболее
авторитетных сифилидологов мира.
Следует отметить, что Д. К. Заболотный ранее Шаудина и
Гофмана наблюдал присутствие спирохет в зараженном организме и
отчетливо видел этих микробов на своих препаратах; но он не то счел это
случайностью, не то из осторожности не решился опубликовать свои
наблюдения и не высказал в определенной форме мысль о том, что эти
спиралевидные микробы являются возбудителем сифилиса.
Несомненно, что в руках Д. К. Заболотного было крупное открытие. История
науки знает ряд примеров подобного рода.
Основная деятельность Д. К. Заболотного протекала в Петербурге.
Не считая многочисленных выездов, подчас на длительное время,
Д. К. Заболотный провел в этом городе около тридцати лет. Его имя
навсегда связано со славной историей Института экспериментальной
медицины. Там он начал работать в 1898 г. сначала ассистентом у
знаменитого уже микробиолога С. Н. Виноградского, затем вместе с его
выдающимся учеником и преемником В. Л. Омелянским в отделе общей
микробиологии. Дружеские отношения с Омелянским у Д. К.
Заболотного сохранились на всю жизнь.
Кипучая деятельность Д. К. Заболотного в стенах института была
многообразна и плодотворна. Он был руководителем и организатором
созданной в институте сифилидологической лаборатории, вел большую
работу по чуме в так называемом «чумном форте» в Кронштадте.
В 20-х годах Д. К. Заболотный заведовал в Институте
экспериментальной медицины эпидемиологическим отделом. В стенах этого
института он выполнил свои работы по изучению сифилиса.
Исключительно велика роль Д. К. Заболотного как организатора
науки в нашей стране. Он сделал много даже в условиях царской
России, когда передовому ученому-демократу все время приходилось вести
борьбу с царскими чиновниками.
В 1898 г. он организовал в Женском медицинском институте в
Петербурге (ныне 1-й Ленинградский медицинский институт) первую в
стране кафедру бактериологии, которой руководил до своего отъезда
на Украину в 1928 г. «Даниил Кириллович,— пишет его ученик проф.
В. Н. Космодамианский,— обладал большими педагогическими
способностями, умел передавать знания своим ученикам, быстро привлек к
себе молодежь и пользовался большой любовью и глубоким уважением
студентов и врачей. Его лекции отличались простотой и интересным
содержанием; в них он передавал свой огромный практический опыт.
Кафедра Д. К. Заболотного вскоре превратилась в крупную школу,
636

Даниил Кириллович Заболотный
в которой формировались и врачи, и специалисты-микробиологи. Польза
существования самостоятельной кафедры микробиологии в системе
медицинского образования была огромна, поэтому после Великой
Октябрьской социалистической революции во всех медицинских вузах
были организованы самостоятельные кафедры по этой дисциплине.»
В советское время организационная деятельность Д. К. Заболот-
ного приобрела особенно большой размах и значение.
Принимая активное участие в строительстве советского
здравоохранения, советской высшей школы, Д. К. Заболотный явился
инициатором создания новых кафедр эпидемиологии. В 1923 г. он основал
кафедру микробиологии и эпидемиологии в Военно-медицинской академии в
Петрограде и был ее начальником. На этой кафедре велось
преподавание и разрабатывались вопросы микробиологии, эпидемиологии и
дезинфекции. Д. К. Заболотный понимал необходимость теснейшей связи
эпидемиологии с микробиологией и проводил эту верную мысль и в
своих трудах. В течение нескольких лет он был председателем Вакцинно-
сывороточной комиссии в Петрограде, руководя напряженной научной
и организационной работой по борьбе с заразными болезнями.
Вместе с начальником Главного военно-санитарного управления
Красной Армии 3. П. Соловьевым, при участии профессоров Г. В. Хло-
пина и А. Н. Сысина Д. К. Заболотный создал новое учреждение —
Институт профилактических знаний в Петрограде. Этот институт
существовал недолго, но сыграл большую роль в создании новой
советской медицины, в воспитании кадров советских врачей. Большое
значение имела деятельность института по предупреждению заболеваний
в Красной Армии.
В годы гражданской войны и иностранной интервенции Д. К.
Заболотный был в Одессе (1919—1924 гг.). Он повез в родную Чебота р-
ку свою жену, тяжело больную туберкулезом. Она скончалась в пути,
и в конце 1919 г. Д. К. Заболотный приехал в Одессу. Несмотря на
тяжелое личное горе, он развернул в Одессе огромную работу. Он был
назначен ректором только что созданной Одесской медицинской
академии (впоследствии Медицинский институт) и читал там курс
эпидемиологии, работал на Одесской бактериологической станции, принимал
деятельное участие в борьбе с эпидемиями брюшного и сыпного тифов.
Д. К. Заболотный умел в самых трудных условиях совмещать
кипучую практическую работу с научно-исследовательской
деятельностью. «В годы разрухи и эпидемий, оказавшись в Одессе, Д. К.
Заболотный организует здесь широкое научное изучение эпидемий сыпного
и возвратного тифа, в результате чего в крайне тяжелых и
неблагоприятных для научной работы условиях того времени он выпускает два
сборника по сыпному тифу, что представляло тогда по условиям вое-
мени совершенно исключительное явление»,— пишет ученик Д. К. За-
болотного, крупнейший советский эпидемиолог проф. Л. В. Громашез-
ский.
В Одессе Д. К. Заболотный организовал первый Дом санитарного
просвещения, читал общедоступные лекции. У себя на родине, в селе
Чеботарке, Заболотный был избран комиссаром здравоохранения.
Работая в Одессе, Д. К. Заболотный неоднократно выезжал в
Петроград, где продолжал руководить кафедрами бактериологии и эпиде-
637

Даниил Кириллович Заболотный
миологии в Медицинском институте и отделом эпидемиологии в
Институте экспериментальной медицины. Такая беззаветная, напряженная
работа тяжело сказалась на его здоровье. В этот период у него
развилась болезнь сердца и суставов, которая стала быстро подтачивать
стойкий организм неутомимого исследователя.
Осенью 1924 г. Д. К. Заболотный вернулся в Ленинград, где
продолжал кипучую и плодотворную деятельность как исследователь,
организатор и педагог.
Вместе с А. М. Горьким Д. К. Заболотный был одним из
основателей Всероссийской научной ассоциации. Он опубликовал в этот
период одну из крупнейших своих работ «Чума на юго-востоке СССР и
причины ее эндемичности» (1926 г.), ряд научных статей и
научно-популярных книг. В 1927 г. вышло из печати его известное руководство
«Основы эпидемиологии».
Придавая большое значение научно-просветительной деятельности,
Д. К. Заболотный много внимания уделял популяризаторской работе.
Начиная с 1921 г., он издал несколько общедоступных книг по
эпидемиологии и заразным болезням, прочитал много лекций для широких
кругов населения, написал ряд статей, опубликованных в журналах
«Гигиена и здоровье», «Искры науки», «Вестник знания» и др. Будучи
уже президентом Академии наук УССР, Д. К. Заболотный много раз
выступал с лекциями в рабочей аудитории.
В мае 1928 г. Д. К. Заболотного, уже состоявшего с 1926 г.
действительным членом Академии наук СССР, избрали президентом
Академии наук Украины. Переехав в Киев, он с прежней энергией вел
работу по организации советской науки.
В развитии науки и здравоохранения на Украине деятельность
Д. К. Заболотного сыграла очень большую роль. При нем был
выработан новый устав Академии, значительно пополнен ее состав,
организован ряд институтов и лабораторий. В частности, в Киеве Д. К.
Заболотный организовал украинский Институт микробиологии и
эпидемиологии, ныне носящий его имя. Он был директором этого института.
Даже все ухудшавшееся состояние здоровья не приостанавливало
кипучую деятельность Д. К. Заболотного. Лечивший его акад. Н. Д. Стра-
жеско пишет в своих воспоминаниях об этих годах, что «в сущности
говоря, Даниил Кириллович все время был болен и работал с
повышенной температурой, страдая болями в суставах и позвоночнике, а часто
и болями в сердце, перебоями и даже одышкой по ночам. Однако
убедить Даниила Кирилловича взять, хотя бы на некоторое время, отпуск,
отдохнуть и полечиться — было невозможно».
Советский народ высоко ценил неутомимую деятельность и
крупнейшие заслуги выдающегося ученого, который с самых первых дней
существования советской власти безраздельно посвятил себя служению
новой жизни. В 1918 г. он энергично руководил борьбой с холерой в
Петрограде, и многие еще помнят его выступление на пленуме
Петроградского Совета по вопросу о борьбе с эпидемией. Д. К. Заболотный
призывал врачей, среди которых было тогда немало и колеблющихся,
и саботажников, к активной работе с советской властью. В 1919 г. он—
комиссар народного образования и здравоохранения в Ольгопольском
уезде Каменец-Подольской губернии на Украине.
638

Даниил Кириллович Заболотный
Д. К. Заболотный был избран членом ВЦИК и ВУЦИК и
выполнял свои почетные государственные обязанности до конца жизни
честно и не жалея сил. Он не отгораживался от политики. Он глубоко
ненавидел царский строй и искренне приветствовал Великую
Октябрьскую социалистическую революцию, доказав на деле свою
преданность советскому народу.
Даниил Кириллович Заболотный оставил около ста различных
научных и научно-популярных статей и книг. При этом надо учесть,
что научно-литературной работе он всегда мог уделять сравнительно
мало внимания; почти все его силы и время поглощала огромная,
поистине кипучая научно-организационная, экспедиционная,
педагогическая, общественная деятельность, особенно развернувшаяся в
советские годы и достигшая наибольшего размаха в последние десять лет
его жизни.
Советская действительность способствовала расцвету
организационных способностей Д. К. Заболотного и позволила ему полностью
развернуть излюбленный им коллективный метод работы. Д. К.
Заболотный никогда не был ученым-одиночкой, он всегда окружал себя
большим числом помощников, сотрудников, учеников. В этом отношении он
был очень близок к И. П. Павлову, говорившему, что он со своими
сотрудниками работает так, что подчас и не разберешь, где мое, где твое.
Эта черта Д. К. Заболотного особенно проявилась в его многолетних
работах по чуме.
Жизни и деятельности Д. К. Заболотного посвящено большое
количество статей в научных и научно-популярных изданиях.
Воспоминания его друзей и учеников дают нам представление не только о трудах
ученого, его манере работать, но и о его душевном облике. Широко
образованный, обаятельный человек, Д. К. Заболотный привлекал
горячие симпатии всех близко знавших его. «С удовольствием вспоминаю
его беседы по литературе и искусству у меня дома за чашкой чая»,—
пишет акад. Н. Д. Стражеско. «Даниил Кириллович увлекался
художественной литературой, а также музыкой и изобразительным
искусством, знал его в совершенстве и охотно вступал в спор с Л. А. Тара-
севичем, всегда бывавшим у меня вместе с Даниилом Кирилловичем.
Слушая их, приходилось удивляться их увлечению художественной
литературой, как будто бы далеко стоящей от бактериологии и
эпидемиологии, их тонкому пониманию литературных произведений. В этих
беседах ярко выступали разносторонность образования Даниила
Кирилловича, его аналитический ум и живость восприятия. Беседуя, он часто
переходил на украинский язык, что делало эту беседу, пересыпанную
украинским юмором, особенно занимательной.»
Д. К. Заболотный скончался от тяжелой болезни в Киеве 15
декабря 1929 г. Он завещал похоронить себя в родном селе. После
торжественного выноса в Киеве, с воинскими почестями, гроб перевезли в
Чеботарку (ныне село Заболотное). Жители села вместе с
представителями украинского правительства и общественных организаций при
огромном стечении народа на руках перенесли тело своего знаменитого
односельчанина к его хате, около которой и состоялось погребение. По
постановлению правительства УССР хата акад. Д. К. Заболотного
превращена в национальный музей.
639

Даниил Кириллович Заболотный
Имя академика Даниила Кирилловича Заболотного золотыми
буквами вписано в славную историю отечественной медицины и
здравоохранения.
Главнейшие труды Д. К. Заболотного: О фосфоресценции Одесских лиманов,
«Южно-Русская медицинск. газета», № 2, 1892; Опыты заражения и иммунизации
обезьян против чумы, «Русск. архив патологии и бактериологии», т. III, 1897;
Пустулезная форма чумы, там же, т. VIII, 1899; Эпидемиологические очаги чумы, там
же, т. VIII, 1899; Спирохеты при сифилисе, «Русский врач», № 23, 1905; К вопросу
об экспериментальном сифилисе на обезьянах, «Русский врач», № 5, 1905; О
патогенезе сифилиса, там же, № 2, 1906; Чума. Наблюдения и исследования. Сборник
работ по чуме, СПб., 1907; Наблюдения над движением и склеиванием бледной
спирохеты (совместно с П. П. Маслаковец), там же, № 11, 1907; Общая
бактериология, СПб., 1909; Сифилис, его патогенез и этиология. Диссертация, СПб., 1909;
Чума в Одессе 1910 г., Сборник под ред. Д. К. Заболотного, Л. Н. Малиновского,
П. Н. Булатова, СПб., 1912; Легочная чума в Манчжурии, Пг., 1915; Отчет по
вакцинации против сыпного тифа, Сборник по сыпному тифу (совместно с Я. Ю. Бар-
дахом, В. В. Ворониным), Одесса, 1921; Механизм кишечного иммунитета, «Труды
VIII Всесоюзного съезда бактериологов, эпидемиологов и санитарных врачей в
Ленинграде 20—26 мая 1924»; Очередные задачи чумных обследований, «Труды VIII
съезда бактериологов, эпидемиологов и санитарных врачей», Л., 1924; Угасание
эпидемий, «Профилактическая медицина», № 12, 1925; Илья Ильич Мечников —
насадитель микробиологии в России, «Врачебное дело», № 15—17, 1925; Творчество
И. И. Мечникова, «Микробиологич. журнал», т. 3, № 1, 1926; Чума на юго-востоке
СССР и причины ее эндемичности, Л., 1926; Эпидемическая микрофлора, «Поофи-
лактична медицина», № 4—5, Киев, 1926; Основы эпидемиологии, Л., 1927; Отчет
о деятельности кафедры микробиологии и эпидемиологии с учением о дезинфекции,
в кн.: «Военно-медицинская Академия. Научно-исследовательская деятельность с 1918
по 1928 г., М., 1929; Избранные труды, тт. I—II, Киев, 1956—1957.
О Д. К. Заболотном: Соловьев М. Н., Четверть века борьбы с чумой,
«Профилактическая медицина», № 12, 1925; Лебедева Ю. М., Последние дни
Д. К. Заболотного, «Микробиологич. журнал», т. X, вып. 2—3, 1930; Громашев-
ский Л. В., Памяти Д. К. Заболотного, «Врачебное дело», № 1, 1950; Страже-
ско Н. Д., Д. К. Заболотный, «Врачебное дело», № 1, 1950; М и л е н у ш-
кин Ю. И., Д. К. Заболотный, М., 1953; Сухарев В. И., К 50-летию работ акад.
Д. К. Заболотного по экспериментальному сифилису, «Вестник венерологии и
дерматологии», № 6, 1953;С о л о в ь е в М. Н., Д. К. Заболотный — основоположник
советской эпидемиологии, в кн.: «Очерки истории медицинской науки и здравоохранения
на Украине», Киев, 1954; Гиммельфарб Я. К. и Гродский К. М., Д. К.
Заболотный, М., 1958; Миленушкин Ю. И., Значение деятельности Института
экспериментальной медицины в изучении чумы и борьбе с ней, «Ежегодник ИЭМ
АМН СССР за 1960 г.», Л., 1961.

ФЕДОРОВ
1869- 1936
азвитие отечественной хирургии в первой трети XX
столетия тесно связано с именем Сергея Петровича
Федорова. Заслуги С. П. Федорова как ученого и клинициста-
хирурга чрезвычайно велики. По его монографиям и
многочисленным научным работам долго еще будут учиться
и совершенствоваться молодые врачи.
Сергей Петрович Федоров родился 23 января 1869 г.
в Москве, в семье врача. По окончании гимназии С. П. Федоров
поступил на медицинский факультет Московского университета. Это был
период расцвета медицинского факультета. Большинство кафедр
возглавляли замечательные ученые, вписавшие славные страницы в историю
русской медицины. Ведущей хирургической клиникой (факультетской)
руководил Н. В. Склифосовский, за которым давно уже упрочилась
слава лучшего хирурга России. Клиники внутренних болезней B03^aBj
ляли Г. А. Захарьин и А. А. Остроумов, основоположники московской
терапевтической школы. Учителями С. П. Федорова были также
А. Я. Кожевников, выдающийся невропатолог, глава московской нев-
641

Сергей Петрович Федоров
рологической школы, В. Ф. Снегирев, с именем которого связано
развитие гинекологии как самостоятельной дисциплины, Ф. Ф. Эрисман,
крупнейший гигиенист, один из творцов русской общественной
медицины. Все эти ученые оказали огромное влияние на формирование
научных взглядов С. П. Федорова.
Еще со студенческих лет С. П. Федоров стал интересоваться
хирургией. В эти годы в хирургии почти безраздельно господствовал
антисептический метод, основанный на применении при операциях и
лечении ран различных обеззараживающих медикаментозных средств
(карболовая кислота, йодоформ и др.). Антисептический метод, введенный
в конце 60-х годов XIX в., сыграл очень большую роль в развитии
хирургии. Русские хирурги (Н. В. Склифосовский, Л. Л. Левшин,
Н. А. Вельяминов и др.), пользовавшиеся этим методом в массовом
масштабе во время русско-турецкой войны 187/—1878 гг., по существу,
первые апробировали его как наилучший для того времени способ
борьбы с гнойным и гнилостным заражением ран даже в трудных условиях
боевых действий на фронте. Однако при антисептическом методе все
же довольно часто наблюдались послеоперационные нагноения.
Несовершенство антисептического метода явилось тормозом для широкого
развития хирургии органов брюшной и грудной полостей. Эти
операции производились в то время сравнительно редко.
В 1891 г. С. П. Федоров окончил медицинский факультет. Этот
год совпадает с тем временем, когда делались первые шаги с
применением асептического метода в хирургии, основанного на принципе
борьбы с заражением ран посредством обеззараживания физическими
методами всех предметов, приходящих в соприкосновение с ранами
(главным образом кипячением, сильным нагреванием, текучим паром).
Стерилизация перевязочных средств производилась в небольшом аппарате
при помощи нагретого воздуха.
На рубеже двух важнейших этапов развития хирургии, в годы
перехода от чисто антисептического метода к асептике, и начинается
научная и практическая деятельность С. П. Федорова.
Первые его шаги были сделаны под руководством проф.
А.А.Боброва, возглавлявшего хирургическую клинику Московского
университета. По поручению проф. Боброва С. П. Федоров в подробностях и
глубоко изучает принципы асептики в хирургии, способы ее
практического применения и наиболее усовершенствованную аппаратуру. В этих
целях он побывал также и за границей. В 1893 г. С. П. Федоров
устанавливает в клинике проф. А. А. Боброва автоклав (аппарат для
стерилизации перевязочного материала) и стерилизаторы и образцово
организует асептические методы оперирования. Вскоре после этого и в
течение короткого времени асептика получила в России широкое
распространение во всех хирургических учреждениях. С. П. Федоров, совсем
еще молодой врач, стал одним из пионеров асептического метода в
России, что является крупнейшей его заслугой перед отечественной
медициной.
В клинике проф. А. А. Боброва, где продолжал работать С. П.
Федоров, производились наиболее сложные для того времени операции.
Ее руководитель А. А. Бобров оставил неизгладимый след в истории
русской хирургии. Он был автором многих оригинальных и ценных
642

Сергей Петрович Федоров
работ, трех прекрасных учебников («О вывихах и переломах»,
«Оперативная хирургия» и «Хирургическая анатомия»), на которых
воспитывался ряд поколений русских врачей. А. А. Бобров создал школу
хирургов, из которых самым талантливым и наиболее достойным своего
выдающегося учителя был С. П. Федоров.
В первые годы своей научной деятельности, занимаясь вопросами
асептики, С. П. Федоров углубился в изучение микробиологии и
серьезно заинтересовался ею, особенно проблемой иммунитета и раневой
инфекции. Уже через год после окончания медицинского факультета он
публикует свою первую научную работу «К вопросу об искусственном
иммунитете при азиатской холере» (1892 г.). Еще через год выходит
работа на эту же тему «О холерном яде» (1893 г.). Однако в этот
период его больше всего интересуют вопросы борьбы с тяжелой раневой
инфекцией — столбняком. С. П. Федоров четыре годы упорно работает
над этой проблемой и в 1895 г. после защиты диссертации на тему
«Экспериментально-клиническое исследование по вопросу о столбняке»
получает ученую степень дактора медицины, а еще через год — звание
приват-доцента. Диссертация С. П. Федорова была первой на русском
языке обстоятельной монографией о столбняке и одной из лучших
работ по этому вопросу в мировой литературе. Нужно иметь в виду, что
со времени открытия столбнячной палочки прошло всего только шесть
лет (1889 г.). На основании экспериментальных и клинических
исследований С. П. Федоров дал убедительное обоснование применению
противостолбнячной сыворотки с профилактической и лечебной целью.
Работа эта, кроме большой практической ценности, представляла
значительный теоретический интерес, особенно в той ее части, где автор
анализирует вопросы невосприимчивости к столбняку.
После защиты диссертации, в том же 1895 г., по ходатайству проф.
А. А. Боброва, молодой ординатор С. П. Федоров назначается
старшим ассистентом факультетской хирургической клиники. Он начинает
изучение новых диагностических методов исследования заболеваний.
Его внимание привлекают главным образом методы визуального
исследования полостных и трубчатых органов с помощью специальных
приборов. С. П. Федоров в совершенстве овладевает техникой
исследования пищевода — эзофагоскопией, прямой кишки — ректоскопией и
мочевого пузыря — цистоскопией. Эти эндоскопические методы он
энергично внедрял в практику.
Через год после открытия рентгеновых лучей (1895 г.), в 1896 г.
С. П. Федоров устанавливает рентгеновский аппарат в клинике
А. А. Боброва. В установке и изучении аппарата ему помогал
знаменитый русский физик П. Н. Лебедев.
Диапазон научных интересов С. П. Федорова был широк. В
клинике А. А. Боброва С. П. Федоров наряду с изучением вопросов
урологии, которыми он занимался в течение всей своей жизни, ведет
научную работу по различным областям хирургии. Из работ указанного
периода особого внимания заслуживает статья «К лечению гнойных
разлитых воспалений брюшины чревосечением» (1901 г.), посвященная
одному из наиболее тяжелых, в то время в большинстве случаев
смертельных, осложнений после операций в брюшной полости и при
гнойных воспалительных процессах в ней. С. П. Федоров призывает хирур-
643

Сергей Петрович Федоров
гов не складывать оружия при разлитом гнойном воспалении брюшины
(перитоните) и всегда прибегать к операции чревосечения,
являющейся единственным возможным средством спасения жизни больного.
Основываясь на топографо-анатомических особенностях расположения
брюшных внутренностей, С. П. Федоров предложил рациональные
разрезы для вскрытия и дренирования брюшной полости. Принципы
лечения разлитых гнойных перитонитов, выдвинутые С. П. Федоровым,
остаются в силе и в настоящее время.
В ряде других работ С. П. Федоров показал возможность
удаления значительных участков костей черепа при опухолях и обосновал
это своими клиническими наблюдениями и экспериментами на собаках.
Он разрабатывает также технику трепанации черепа. Его совершенно
не удовлетворял существовавший в то время грубый и травматичный
метод вскрытия черепа с помощью долота и молотка. С. П. Федорову
удалось сконструировать мощный ручной двигатель для трепанации
черепа, который можно было изготовлять без особого труда и крупных
затрат.
На втором съезде хирургов (1901 г.) С. П. Федоров выступил с
докладом большого теоретического и практического значения на тему
«Влияние колебаний внутричерепного давления на возникновение
эпилептических припадков». На основании тщательного обследования
больных, страдавших эпилепсией, С. П. Федоров пришел к заключению, что
повышение внутричерепного давления само по себе не может вызвать
эпилептического припадка. Второй, не менее важный вывод из этой
работы гласил, что необходимость операции возникает «всегда, когда
эпилептические припадки строго локализированы и не поддаются
внутреннему лечению». Оба приведенных вывода сохранили свое значение и в
настоящее время.
В работе «К казуистике иссечения крупных нервных стволов при
удалении опухолей шеи» (1902 г.) С. П. Федоров делает существенный
в теоретическом и практическом отношениях вывод о возможности в
случае необходимости иссечения на шее участков весьма важного для
жизнедеятельности организма блуждающего нерва.
К 1903 г. С. П. Федоров опубликовал 48 научных работ по
различным вопросам клинической хирургии.
В конце прошлого столетия клиника проф. А. А. Боброва по
передовой постановке дела, размаху и широте своей деятельности и по
практическим достижениям выдвинулась в число первых среди русских
хирургических клиник. Эти успехи в значительной степени были
обусловлены научной и практической деятельностью старшего ассистента
клиники С. П. Федорова.
В 1903 г. оказалась вакантной должность профессора госпитальной
хирургической клиники петербургской Военно-медицинской академии.
По инициативе известного фармаколога проф. Н. П. Кравкова, группа
профессоров Военно-медицинской академии рекомендовала на эту
кафедру С. П. Федорова. Проф. А. А. Бобров поддержал кандидатуру
своего талантливого ученика. Однако у С. П. Федорова оказались
серьезные конкуренты. Некоторые из них являлись воспитанниками
Военно-медицинской академии, имевшими по установившимся в ней
644

Сергей Петрович Федоров
с давних пор традициям значительные шансы на получение
большинства голосов конференции. С. П. Федоров, не будучи приват-доцентом
Военно-медицинской академии, по существовавшему положению должен
был прежде всего прочитать две пробные лекции перед конференцией
академии. Это было очень серьезным испытанием.
Темой для своих лекций С. П. Федоров избрал болезни пищевода
и туберкулез почки. В обеих лекциях он продемонстрировал перед
аудиторией профессоров, членов конференции, превосходные качества
лектора и заинтересовал их новизной и совершенством методов
исследования этих больных посредством эндоскопии. Лекции были
выслушаны с большим вниманием; многие из присутствовавших профессоров
впервые знакомились с поучительными картинами эндоскопии, о
которых имели представление только из литературы, и получили
возможность оценить их диагностическое значение. Конференция
большинством голосов избрала профессором госпитальной хирургической клиники
С. П. Федорова. С. П. Федорову тогда было 34 года. Молодой, в
полном расцвете сил, он занял старейшую кафедру, которую 61 год назад,
в 1842 г., создал великий русский хирург Н. И. Пирогов. С. П. Федоров
стоял во главе госпитальной хирургической клиники в течение тридцати
трех лет, до конца своей жизни.
Наступил новый период в жизни С. П. Федорова — период
самостоятельного руководства научной, практической и педагогической
деятельностью той хирургической клиники, где студенты пятого курса
подытоживают свои знания по хирургии, откуда студент выходит в
жизнь и под влиянием которой складывается его практическая работа.
Клиника, в заведование которой вступил С. П. Федоров, почти не
отличалась от обычных госпитальных отделений. Она вовсе не была
приспособлена для осуществления тех целей, которые поставил перед
собой С. П. Федоров в отношении развертывания научной, лечебной и
педагогической работы. Не было лаборатории, аудитория была
маленькая и неудобная. Штаты врачей были очень ограничены. Медицинских
сестер почти не было. Работали только фельдшеры. В женском
отделении не было санитарок; уход за больными осуществлялся санитарами-
солдатами из нестроевых команд.
С большой энергией С. П. Федоров приступает к реорганизации
клиники. Вскоре была построена по последнему слову техники новая
операционная-аудитория, организованы лаборатория и эндоскопические
кабинеты, создан музей патологоанатомических препаратов, который
впоследствии превратился в ценное собрание пособий, используемых
для научных и педагогических целей. По его настойчивому требованию
было увеличено число штатных врачей и медицинских сестер, введен
институт экстернов. В непродолжительное время клиника С. П.
Федорова превратилась в центр научной хирургической мысли, куда
стекалась масса врачей со всех концов России. Все последующие годы
характеризуются исключительной активностью научной деятельности
С. П. Федорова, широко привлекавшего к разработке интересовавших
его проблем своих учеников и сотрудников.
Особенно деятельное участие он принимал в работе съездов
российских хирургов, сыгравших огромную роль в развитии отечественной
хирургии. На первых двадцати съездах С. П. Федоров выступал с 21
645

Сергей Петрович Федоров
докладом; больше половины из них были посвящены вопросам
урологии (болезням мочевых путей).
Более ста раз С. П. Федоров выступал с научными докладами и в
прениях на съездах хирургов. Он докладывал также на Пироговских
съездах врачей, на съездах терапевтов, на международных конгрессах
и конференциях.
С 1906 г. С. П. Федоров начал издавать «Труды госпитальной
хирургической клиники». Всего вышло девять объемистых томов, в
которых печатались наиболее обширные работы клиники.
С большой любовью и энергией С. П. Федоров разрабатывал две
проблемы хирургии, особенно интересовавшие его: болезни мочевых
органов и заболевания желчных путей. С. П. Федоров посвятил вопросам
урологии, начиная с 1893 г. свыше шестидесяти работ. Можно
сказать без преувеличения, что нет ни одного вопроса, касающегося
болезней почек и мочеточников, который не получил бы глубокого и
разностороннего освещения в работах С. П. Федорова или его учеников.
С. П. Федоров полностью разработал один из наиболее обширных
разделов хирургии и создал русскую урологию-
Отлично владея методами урологического исследования, С. П.
Федоров уделял огромное внимание определению функции почек при
различных их заболеваниях. В этих своих исследованиях он широко
привлекает данные физиологии и биохимии. Указанные исследования
открыли путь к глубокому изучению заболеваний почек и мочеточников,
к установлению и уточнению показаний к их хирургическому и
консервативному лечению. В многочисленных своих работах по
хирургической урологии С. П. Федоров освещает вопросы клинического течения,
диагностики и лечения смещенной («блуждающей») почки, почечно-ка-
менной болезни, туберкулеза и опухолей почек. Ряд работ посвящен
хирургии мочеточников.
В 1907 г. С. П. Федоров организует в Петербурге Урологическое
общество и избирается первым его председателем. В течение 10 лет он
бессменно нес эти обязанности, а затем был избран почетным
председателем общества. На Третьем съезде германских урологов в Берлине
(1913 г.) С. П. Федоров выступил с программным докладом по
вопросу о лечении камней мочевого пузыря. Он считал лучшим методом
лечения этой болезни некровавую операцию камнедробления.
В 1914 г. он избирается вице-президентом Международного
конгресса урологов.
С. П. Федоров предложил оригинальный разрез (косо-поперечный
пояснично-брюшной разрез) брюшной стенки для удаления почки,
свой метод пришивания смещенной почки, щадящую и нетравматичную
операцию удаления камней из почечной лоханки без выделения и
вывихивания почки. Для наиболее трудных случаев операции удаления
больной почки он предложил специальную методику (подкапсулярное
удаление почки), обеспечивающую возможность выполнения самого
ответственного этапа операции. Эти операции получили всеобщее
признание, как классические, и вошли во все учебники и руководства по
оперативной хирургии и урологии.
Весь свой огромный опыт по хирургии мочевых путей С. П.
Федоров подытожил в классической монографии «Хирургия почек и моче-
646

Сергей Петрович Федоров
точников» (1923—1925 гг.). В основу ее положено свыше тысячи
операций на почках и мочеточниках, произведенных в клинике при самых
разнообразных почечных страданиях.
Из работ по урологии следует отметить целую серию его печатных
выступлений и докладов, посвященных лечению злокачественных
опухолей мочевого пузыря. Смертность после этих тяжелых операций у
С. П. Федорова была значительно меньше, чем у других хирургов.
Наряду с кровавыми способами лечения он широко пользовался методом
лечения, при котором уничтожение опухолевой ткани достигается с
помощью электрического тока (электрокоагуляция). С. П. Федоров
первый оценил значение электрокоагуляции в хирургии. Этот метод,
применявшийся им с 1911 г., лишь спустя много лет привлек к себе
внимание зарубежных хирургов.
С. П. Федоров предложил и блестяще осуществил (1899 г.)
операцию удаления через мочевой пузырь доброкачественных опухолей
(аденом) предстательной железы, причиняющих тяжелые страдания
мужчинам пожилого и старческого возраста. Предложенная С. П.
Федоровым методика значительно упростила операцию при этом
заболевании.
Второй ведущей проблемой, также находившейся в центре
внимания С. П. Федорова на протяжении более тридцати лет, была
хирургия желчных путей. Разработкой этого важнейшего раздела русская
хирургия в значительной мере обязана С. П. Федорову, который
провел в те годы наибольшее число операций при желчнокаменной
болезни и воспалении желчного пузыря. В своих многочисленных работах,
посвященных заболеваниям желчных путей, С. П. Федоров с
большой убедительностью разработал показания к хирургическому и
консервативному лечению больных этими болезнями. Он обращал
внимание терапевтов на необходимость своевременного направления
указанных больных на операцию, одновременно предостерегая хирургов от
необоснованного увлечения операциями при болезнях желчных
путей.
В 1918 г. С. П. Федоров опубликовал монографию «Желчные
камни и хирургия желчных путей», в которой был дан синтез
накопленного личного опыта автора по хирургии желчных путей. В 1934 г.
вышло второе издание этой монографии, значительно расширенное и
дополненное. Убедительные и предельно ясные указания, приведенные в
ней, продолжают и ныне оставаться руководящими в деятельности не
только каждого хирурга, но и терапевта.
Трудно перечислить все вопросы хирургии, которые были
затронуты в научных трудах С. П. Федорова. Они охватывают до сорока
различных тем, разработку которых С. П. Федоров осветил своим
личным опытом. Однако некоторые из его работ, сыгравших большую
роль в развитии хирургии, заслуживают особого внимания. К ним
относится в первую очередь внутривенный гедоналовый (гедонал-нарко-
тическое вещество) наркоз, предложенный С. П. Федоровым совместно
с крупнейшим русским фармакологом проф. Н. П. Кравковым (1909 г.).
Экспериментальная разработка внутривенного наркоза на животных
принадлежит Н. И. Пирогову. Однако введение человеку
непосредственно в кровеносное русло эфира с целью усыпления оказалось чреватым
647

Сергей Петрович Федоров
опасностями и поэтому не получило распространения. С. П.
Федорова следует считать одним из пионеров внутривенного наркоза,
открывшим новую страницу в этой важнейшей главе хирургии. В
настоящее время внутривенное введение различных наркотических веществ
получило широкое распространение.
В 1911 г. С. П. Федоров издает «Атлас цистоскопии и
ректоскопии». Он считал, что хирурги должны уметь владеть обоими методами
исследования. В атласе приведены демонстративные картины здоровых
и больных органов — мочевого пузыря, прямой и сигмовидной кишок.
Это был первый атлас на русском языке, являющийся и в настоящее
время ценным пособием для распознавания болезней почек, мочевого
пузыря и прямой кишки.
С. П. Федоров обладал большими способностями в области
технических усовершенствований и изобретений. Мы уже упоминали об
изобретенном им ручном двигателе для трепанации черепа. Кроме того, им
предложены свой ректоскоп и ряд инструментов: мощные зажимы для
почечных сосудов при удалении почки, «почечные лопатки», щипцы для
удаления почечных и мочеточниковых камней, жом для захватывания
опухоли мочевого пузыря.
В последний период своей научной деятельности С. П. Федоров
глубоко заинтересовался хирургией центральной и периферической
нервной системы. Он возглавлял специальный Институт хирургической
невропатологии. Здесь в центре его внимания было хирургическое
лечение грудной жабы. Существовало много различных вариантов
операций на нервной системе (главным образом симпатической нервной
системе) при грудной жабе. Указанные операции, не отличаясь большой
эффективностью, были достаточно сложны и травматичны для этих
тяжелых больных. Операция, предложенная С. П. Федоровым, оказалась
менее травматичной, однако по своим результатам она не уступала
другим операциям.
Работы по нейрохирургии привели С. П. Федорова к признанию
ведущей роли нервной системы в развитии болезненных процессов.
В статье «Роль периферических нервов в трофическо-язвенных
процессах на нижней конечности» (1931 г.) он писал: «...теперь надо думать,
что функциональные заболевания (связанные с нарушением регуляции
нервной системы) могут переходить в заболевания с анатомическим
субстратом и что они являются как бы первой, клинически может быть
и очень долго существующей, стадией вторых».
Рассуждения С. П. Федорова находятся в полном соответствии с
теорией «нервизма», созданной классиками отечественной медицины
И. И. Сеченовым, С. П. Боткиным и И. П. Павловым.
Главнейшие труды С. П. Федорова, особенно работы последнего,
советского, периода его деятельности, свидетельствуют о том, что он
прочно стоял на позициях физиологического направления в хирургии и
был одним из наиболее авторитетных его представителей.
Уже в годы, предшествовавшие Великой Октябрьской
социалистической революции, С. П. Федоров приобрел славу крупнейшего
хирурга, пользовавшегося мировой известностью. Однако вершины своего
научного творчества он достиг в годы советской власти. С
первых же дней революции он связал свою судьбу с молодым советским
648

Сергей Петрович Федоров
государством и отдал все силы и свой большой талант
хирурга-клинициста советской хирургии и подготовке советских хирургических
кадров.
Его две указанные выше замечательные монографии, являющиеся
ценным вкладом в медицину, написаны после Октябрьской революции.
В эти же годы он издает три тома «Клинических лекций по хирургии».
I том вышел в 1922 г., II том — в 1928 г., III том — в 1930 г. Лекции
охватывают все важнейшие разделы хирургии.
При чтении «Лекций» всякий раз убеждаешься в изумительном
умении автора сочетать тонкую клиническую наблюдательность с
глубоким научным анализом и обобщением.
Много сделала клиника С. П. Федорова для развития дела
переливания крови в СССР.
Особое место в трудах С. П. Федорова занимает нашумевшая в
свое время его статья «Хирургия на распутье» (1926 г.). В этой работе
он с большой силой выступил против механистического мышления в
медицине и основанного на нем представления о сущности болезненных
процессов и роли хирургических операций как лечебных мероприятий.
Он выступает против чрезмерно узкой специализации, убивающей во
враче способность к широкому медицинскому мышлению. Необходимо,
писал далее С. П. Федоров, перестроить хирургию на прочных основах
физиологии. «Более чем когда-либо хирургия должна идти рука об руку
с физиологией, физикой, химией и биологией»,— пишет он. Он
особенно подчеркивает необходимость широкой критики в науке. «Почему так
мало критикуют? — спрашивает он — Почему? Может быть, мы мало
образованы для критики? Тогда надо заполнить этот пробел. Или
боимся кого-либо обидеть? При стремлении к научной истине таких
мыслей быть не должно. Или не хотим критикой обескуражить
выступление молодых сил? Никоим образом.» Он призывает к повышению
качества печатаемых в большом количестве научных работ. «Давно пора
перестать,— пишет он,— оценивать врачей исключительно по
количеству и объему их произведений.»
Как бы продолжая свои мысли о путях развития советской
хирургии, С. П. Федоров заявил на своем юбилее, что «перед советской
хирургией, вооруженной компасом диалектического материализма,
развертываются новые интереснейшие задачи напряженного участия в
постройке благосостояния социалистического общества, перед лицом которых
не может быть и речи о каком бы то ни было пессимизме».
До конца жизни С. П. Федорова не покидало стремление к
активной творческой деятельности. Прикованный к постели тяжелой
болезнью, он пишет свою последнюю работу «Эвипановый наркоз на
дивизионном медицинском пункте» (1935 г.). «Все более и более
нарастающие противоречия между отдельными капиталистическими странами и
все более обостряющийся кризис в них грозят каждый момент
вылиться в вооруженное столкновение народов,— пишет он в этой статье.
При этом некоторые из капиталистических стран надеются выйти из
кризиса за счет Советского Союза.» Горячий патриот
социалистической Родины, он в последние месяцы своей жизни был занят мыслями
о максимальном улучшении организации помощи раненым на
передовых медицинских этапах в случае возникновения войны.
649

Сергей Петрович Федоров
С. П. Федоров был замечательным учителем хирургов. Тонкое и
глубокое знание людей давало ему возможность верно направить
способности и научные склонности своих учеников и сотрудников по пути
наилучшего их развития и совершенствования. Он широко привлекал
своих учеников к разработке интересовавших его проблем, организуя
таким образом мощный коллектив, имеющий единые научные цели.
В книге «Хирургия почек и мочеточников» С. П. Федоров упоминает
имена семнадцати своих учеников, принимавших деятельное участие в
изучении и разработке этого большого раздела хирургии. Одиннадцать
докторских диссертаций по вопросам урологии, три по хирургии
желчных путей и ряд других крупных монографических работ, написанных
его учениками по этим же вопросам, являются ценными вкладами в
отечественную хирургию. Многие сотни работ сотрудников С. П.
Федорова украшают нашу хирургическую литературу.
С. П. Федоров создал большую школу талантливых хирургов.
С большим вниманием и страстностью относился С. П. Федоров к
вопросам воспитания студенчества. Свои задачи как профессора хирургии
он охарактеризовал следующими словами: «Научить слушателя
подойти к больному, индивидуализировать его заболевание, разобраться в
особенностях данного случая, научить врачебно мыслить и быть
строгим в показаниях к оперативным вмешательствам и выбору их —
такова цель моих лекций».
С. П. Федоров уделял много внимания развитию и укреплению
научной врачебной общественности.
В 1921 г. он вместе с проф. Я. О. Гальперном создал журнал
«Новый хирургический архив». Это был первый хирургический журнал,
начавший издаваться после Великой Октябрьской социалистической
революции. Журнал «Новый хирургический архив» за очень короткий
срок завоевал большую популярность в широких кругах хирургов.
Публикуя наиболее ценные работы и освещая на своих страницах
научную жизнь хирургических обществ, журнал сыграл большую роль в
развитии советской хирургии.
С. П. Федоров был одним из трех редакторов многотомного
«Руководства практической хирургии» (1926—1936 гг.) и «Краткого
учебника военно-полевой хирургии» (1932 г.).
Он принимал энергичное участие в напряженной работе по
строительству новой высшей школы и по реформе высшего медицинского
образования, в создании кадров врачей Советской Армии.
В 1928 г. С. П. Федорову было присвоено звание заслуженного
деятеля науки. Особым приказом Реввоенсовета СССР были отмечены
его заслуги, и по постановлению ЦИК СССР он был награжден
орденом Ленина.
Умер Сергей Петрович Федоров 15 января 1936 г.
Главнейшие труды С. П. Федорова: К вопросу об искусственном иммунитете
при азиатской холере, «Медицинск. обозр.», № 18, 1892; О холерном яде, «Меди-
цинск. обозр.», № 3, 1893; Случай почечно-каменной болезни с обильным
разрастанием лоханочного жира в больной почке, «Врач», № 6, 1893; Экспериментально-
клиническое исследование по вопросу о столбняке, диссертация, М., 1895; Техника
резекции черепа, «Медицинск. обозр.», № 7—12, 1899; Методы освещения полостей
человеческого тела, М„ 1900; К лечению гнойных разлитых воспалений брюшины
650

Сергей Петрович Федоров
чревосечением, «Хирургия», т. 9, 1901; Влияние колебаний внутричерепного
давления на возникновение эпилептических припадков, «Хирургия», № 62, 1902; К
казуистике иссечения крупных нервных стволов при удалении опухолей шеи, «Русский
врач», № 6, 1903; О новом разрезе брюшной стенки при аппендиците, осложненном
заболеванием придатков у женщин, «Акушерство и женск. болезни», сентябрь 1909;
Хирургическое лечение гипертрофии предстательной железы, «Труды 8-го съезда
российск. хирургов», 1909; Три случая циркулярной резекции пищевода, Хирург, арх.
Вельяминова, 1910; Атлас цистоскопии и ректоскопии, СПб., 1911; Хирургическое
лечение камней мочевого пузыря, «Труды Госп. хирургич. клиники проф. Федорова»,
т. VIII, 1913; Мой взгляд на современное лечение опухолей мочевого пузыря,
«Русский врач», № 14, 1917; Клинические лекции по хирургии, 3 тома, 1922—1928—
1930; Хирургия почек и мочеточников (6 выпусков), М., 1923—1925; Хирургия
периферического отдела вегетативной нервной системы, «Журнал для усовершенств.
врачей», № 1—8, 1925; К вопросу о лечении грудной жабы» «Врач» № 7—8, 1925;
Хирургия на распутье, «Новый хирургич архив», № 37—38, 1926; К вопросу о
полном удалении мочевого пузыря при злокачественных опухолях, «Вестник
хирургии», кн. 26—27, 1927; К вопросу о полном удалении мочевого пузыря у женщин,
«Вестник хирургии», кн. 43—44, 1928; Роль периферических нервов в трофическо-
язвенных процессах на нижней конечности, «Новый хирургич архив», № 91—92,
1931; Желчные камни и хирургия желчных путей, 2-е изд., 1934 г.; Эвипановый
наркоз на ДМП, «Новый хирургич. архив», т. 33, 1935.
О С. П. Федорове: Шамов В. Н., Сергей Петрович Федоров как хирург-
клиницист, «Новый хирургич. архив», № 3—4, 1936; Еланский Н. П.,
Педагогическая деятельность С. П. Федорова, «Новый хирургич. архив», № 3—4, 1936;
Герцен П. А., Памяти Сергея Петровича Федорова как хирурга, «Новый
хирургич. архив» № 3—4, 1936; Смирнов А. В., Литературное наследство проф.
С. П. Федорова, «Вестник хирургии», т. 45, кн. 124, 1936; Соловов П. Д.,
С. П. Федоров как хирург и уролог, «Советская хирургия», т. 7, 1936; С о л о в ь-
е в 3. П., Пути и перепутья современной медицины, в кн.: 3. П. Соловьев,
«Вопросы здравоохранения», М., 1940; Сергей Петрович Федоров ( 1869—1936),
«Вестник хирургии», т. 66, кн. 2, 1946; Смирнов А В., Значение С. П.
Федорова для отечественной хирургии, «Вестник хирургии», т. 66, кн. 2, 1946;
Еланский Н. Н., Сергей Петрович Федоров как новатор в хирургии (К пятнадцатилетию
со дня смерти), «Вестник хирургии им. И. И. Грекова», т. 71, кн. 2, 1951;
Шамов В. Н., Профессор С. П. Федоров (25 лет со дня смерти), «Новый хирургич.
архив», № 9, 1961.

Сер гей Швановиг
С MAC О КУК© Ц КМ И
1870- 1943
ергей Иванович Спасокукоцкий — замечательный хирург,
подлинный мастер хирургической техники — обогатил
хирургическую науку исследованиями по ряду важнейших
ее разделов, воспитал целое поколение русских хирургов
и создал передовую советскую научную хирургическую
школу.
Сергей Иванович Спасокукоцкий родился в г.
Костроме, в семье земского врача, 10 июня 1870 г. Дед его был сельским
священником в селе Спасском на реке Кукоть (Владимирская губ.); из
соединений этих двух названий и произошла его фамилия. Еще в
детстве С. И. Спасокукоцкий видел, как тяжела и ответственна работа
сельского врача, видел страдания и тяжелую жизнь русского
крестьянина. Эти неизгладимые впечатления детства выработали в нем
вдумчивость, трезвость, уравновешенность и любовь к больному человеку.
Когда по получении аттестата зрелости (1888 г.) перед ним встал
вопрос о выборе профессии, он без колебаний пошел на медицинский
факультет Московского университета.
652

Сергей Иванович Спасокукоцкий
Московский университет в конце 80-х и начале 90-х годов имел
блестящий состав профессоров — не только крупных ученых, но людей
передовых взглядов, готовивших молодежь к служению народу.
Анатомию преподавал Д. Н. Зернов; физику крупнейший ученый
А. Г. Столетов; курс ботаники читал К. А. Тимирязев; факультетскую
хирургию Н. В. Склифосовский; детской клиникой заведовал
Н. Ф. Филатов — неподражаемый лектор и клиницист; клинику
нервных болезней возглавлял А. Я. Кожевников; курс психиатрии читал
С. С. Корсаков. Наконец, факультетскую терапевтическую клинику
возглавлял замечательный клиницист Г. А. Захарьин. Большое
влияние на формирование прогрессивных взглядов студенчества оказал
профессор Ф. Ф. Эрисман, заведовавший кафедрой гигиены. Талантливый
юноша С. И. Спасокукоцкий со страстью отдался занятиям.
В 1893 г. в деревнях вспыхнула тяжелая эпидемия сыпного тифа.
В условиях неурожая, нищеты, грязи, голода тиф буквально косил
тысячами бедноту. Несмотря на предстоящие государственные экзамены,
С. И. Спасокукоцкий поехал добровольцем с отрядом Красного Креста
на борьбу с тифом в глухую деревню, где сам заразился тифом.
Университет он окончил только осенью 1893 г. и был Советом профессоров
оставлен для подготовки к научной деятельности при Госпитальной
хирургической клинике у проф. Левшина, ученика великого русского
хирурга Н. И. Пирогова. Но молодой сверхштатный ординатор не
ограничивается работой в клинике. Условия клиник того времени мало
способствовали приобретению самостоятельности, мало давали для
накопления практического опыта, да и сверхштатная ординатура не
оплачивалась и надо было добывать средства к жизни. Он поступает врачом
на строительство Архангельской железной дороги, где, работая в
течение строительного сезона, приобретает самостоятельный опыт хирурга,
терапевта и организатора лечебного дела. В 1897 г., когда подготовка
диссертации подходила к концу, С. И. Спасокукоцкий, увлеченный
идеями Н. И. Пирогова о военно-полевой хирургии, уезжает
добровольцем на греко-турецкую войну с отрядом Красного Креста.
Сохранились письма С. И. Спасокукоцкого к отцу — старому земскому
врачу, в которых он описывает свои безотрадные наблюдения за лечением
ран в эту войну. Однако турецкая война многому научила молодого
хирурга. Он на практике смог применить полученные им в клинике
Левшина передовые прогрессивные методы лечения ран и производства
операций — в основном новый по тому времени принцип антисептики и
асептики. На этой войне Спасокукоцкий впервые применил свои
знаменитые 8-образные съемные швы.
Вернувшись в 1898 г. с фронта, С. И. Спасокукоцкий быстро
завершил работу над докторской диссертацией и в том же году успешно
защитил ее.
С первых шагов своей работы в клинике Левшина и практической
деятельности С. И. Спасокукоцкий стал развивать идеи Н. И.
Пирогова. Работая над вопросами костнопластической ампутации (операции
Пирогова), он внес в эти операции целый ряд оригинальных
модификаций, одна из которых вошла во все учебники хирургии под
названием «операции Левшина — Спасокукоцкого». Этой теме и была
посвящена его диссертация. Успешная защита и приобретенный опыт прак-
653

Сергей Иванович Спасокукоцкий
тической работы открывали С. И. Спасокукоцкому большие
возможности в Москве. Но он твердо решает посвятить свою жизнь по примеру
отца деятельности земского хирурга, служению русскому крестьянству
и, не прельщаясь возможностью столичной карьеры, берет назначение
на должность хирурга в Смоленскую губернскую земскую больницу.
Он приехал в Смоленск 2 сентября 1897 г., а уже на другой день
оперировал больных. С первых же дней самостоятельной работы
молодому хирургу пришлось встретиться с убогой организацией земского
хирургического дела, и он начал заново организовывать его и вносить
в него новейшие достижения современной хирургии.
В те годы только что начала под защитой антисептики и асептики
входить в жизнь хирургических клиник операция грыжесечения. Эта
операция производилась редко, с особенными
предосторожностями и производил ее сам профессор Левшин. С. И. Спасокукоцкий до
приезда в Смоленск сам еще ни разу не делал операции
грыжесечения и только наблюдал в Московской клинике, как их делал
профессор.
Первые операции прошли с успехом. Успех операций прежде всего
зависел от тщательного соблюдения правил антисептики и асептики.
За один 1898 г. им было сделано 69 грыжесечений,— такого
количества подобных операций за один год не имели не только русские
столичные клиники, но и многие зарубежные. На I съезде хирургов в
1900 г. грыжи были основной повесткой дня. Докладчик проф. Скли-
фосовский сообщил о шестидесяти операциях грыжесечения, сделанных
в его клинике, а Спасокукоцкий доложил, что он в Смоленске произвел
257 операций грыжи. Через два года, на следующем Пироговском
съезде, им было сообщено уже о 623 грыжесечениях — цифра по тем
временам ошеломляющая. Грыжесечение из операции, доступной лишь
отдельным специалистам, стала обычной в рядовой земской больнице.
Когда С. И. Спасокукоцкий начал свою хирургическую
деятельность рядовым земским хирургом, научная хирургия была достоянием
лишь университетских центров — Москвы, Петербурга, Харькова,
Киева, Казани, Юрьева (Тарту). Несмотря на это, многие
врачи-энтузиасты пошли в народ, создавая очаги научной жизни и в земстве. Среди
них был и С. И. Спасокукоцкий. Уже в течение первых трех лет
самостоятельной работы в Смоленске он успешно начинает развивать
хирургию заболеваний желудка. Первая в России операция соединения
желудка с тонкой кишкой при сужении выхода пищи через привратник
желудка была сделана в 1882 г. проф. Монастырским, а больному,
страдавшему раком желудка, в 1885 г. Обе операции закончились
смертью больных. Надо отметить, что в столичных клиниках в то время
рак желудка и язву желудка почти не оперировали; в
западноевропейских странах работа в этой области только началась. Это не смутило
С. И. Спасокукоцкого. Он энергично принялся за разработку этого
раздела хирургии и на VII съезде российских хирургов выступил с
большим материалом по успешному хирургическому лечению
заболеваний желудка. В тот же период С. И. Спасокукоцкий развивает новые
оригинальные взгляды на заворот кишок, указывая, что заворот —
болезнь голодного человека. Так определил он это тяжелое, почти
неизлечимое в то время заболевание.
654

Сергей Иванович Спасокукоцкий
В 1909 г. имя С. И. Спасокукоцкого как ученого и хирурга было
настолько популярно среди врачей, что общественность выдвинула его
кандидатуру на должность профессора хирургии в г. Саратове.
Несмотря на крупные заслуги перед русской хирургией и исключительно
богатый хирургический опыт С. И. Спасокукоцкого, министр Кассо
вначале отказывается утвердить его профессором, так как у скромного
земского врача-хирурга не было никаких чинов и орденов. Однако
настойчивые требования врачебной общественности заставили Кассо
утвердить С. И. Спасокукоцкого профессором Саратовского университета.
В Саратове практическая и научная деятельность С. И.
Спасокукоцкого развертывается особенно ярко. Нет ни одной области
хирургии, куда бы не заглянул его пытливый ум и где не поработала бы
его смелая рука. Он стремился создавать новые модификации
существующих операций, а также создавать новые операции и открывать пути
оперирования в недоступных в то время областях человеческого тела.
При этом им руководило желание как можно совершеннее и лучше
оперировать больных. Эта неизменная благородная любовь к больному
человеку, желание помочь ему в несчастье — характернейшая черта
С. И. Спасокукоцкого. Она заставляет его оттачивать свою
хирургическую технику, обогащать свой ум новыми знаниями, передавать свой
опыт другим хирургам.
Некоторые его научные и практические предложения с первого
момента иногда даже казались врачам рискованными, однако в
дальнейшем опыт их применения показывал, что они основаны на глубоком
знании происхождения и течения заболевания.
Когда в 1926 г. в Московском университете освободилось место
профессора-хирурга, советская врачебная общественность выдвинула на
это место С. И. Спасокукоцкого. Здесь его деятельность достигла
небывалого размаха и получила всеобщее признание. В Советском Союзе
и за рубежом хирурги стали считать его одним из лучших
представителей советской хирургии. Даже специалисты всегда изумлялись
блестящей технике операций, его глубокому научному пониманию
хирургической патологии. С. И. Спасокукоцкий работал в наиболее важных
разделах хирургии: желудочной хирургии, переливания крови и
легочной хирургии. Им опубликовано более 144 научных трудов.
Желудочная хирургия всю жизнь являлась его излюбленной областью. С
момента появления в печати его первой работы в 1899 г. и до самой
смерти он с неиссякаемой энергией работал над разрешением различных
проблем желудочной хирургии. И последней операцией, которую он
сделал буквально за несколько дней до смерти, была резекция желудка
по поводу язвы. Количество операций на желудке, произведенных
лично С. И. Спасокукоцким и его помощниками, громадно. Благодаря его
трудам операции на желудке производятся теперь широко и с большим
успехом во всех крупных больницах нашей страны.
С. И. Спасокукоцкий изучал все стороны раздела хирургического
лечения язв и рака желудка. Показания к операции, подготовка
больных к операции, вопросы технических приемов и специального
инструментария для операции на желудке, уход за больными в течение самой
операции для предотвращения шока, послеоперационный уход за
оперированным больным и, наконец, отдаленные результаты хирургиче-
655

Сергей Иванович Спасокукоцкий
ского лечения заболеваний желудка служили предметом его особого
внимания и изучения. С. И. Спасокукоцкий, будучи еще молодым
хирургом, отказался от применения слабительных перед операцией,
ослабляющих и так уже истощенных желудочных больных; но
целесообразность этого надо было обосновать научно-теоретически, и он
изучил углеводный обмен, ацидоз (ненормально повышенное содержание
кислот в крови и тканях организма) у этих больных как до операции,
во время операции, так и после операции. Он установил, что при
голодании и усиленном приеме слабительных больные тяжелее переносят
операции и послеоперационные осложнения.
Употребив методы физического и биохимического исследования
желудочных больных, С. И. Спасокукоцкий установил необходимость
кормить их во время самой операции; но так как кормить больных во
время операции через рот и желудок недопустимо по техническим
соображениям, то он выработал специальную методику кормления через
тонкую кишку во время самой операции специальной питательной
смесью, в состав которой входят спирт, сахар, яйца, молоко, масло и соль
в научно обоснованных дозах. Это кормление больных в самый момент
тяжелых операций в брюшной полости привело к тому, что
операционный шок исчез, а в послеоперационном периоде, когда больных нельзя
кормить в течение двух суток, они не чувствуют голода и хорошо
переносят последствия операции. Такое всестороннее изучение вопросов
желудочной хирургии привело к тому, что процент смертности после
этих операций упал до незначительных цифр.
С. И. Спасокукоцкий глубоко изучил причины возникновения язв
желудка, взаимосвязь рака и язвы и связь катара желудка с язвами.
Он один из первых стал делать повторные операции на желудке и
установил причины неудач и ошибок во время операций, которые
впоследствии не дают больным полного выздоровления. Он разработал и
внедрил в широкую практику методы, позволяющие избежать этих
ошибок и предотвратить неудачи при этих операциях. Как мы уже
указывали, С. И. Спасокукоцкий первый установил значение социального
фактора при заворотах кишок, создав оригинальную теорию, основная
идея которой состоит в том, что заворот кишок — болезнь голодного
человека. С этого момента он начал глубоко и систематически изучать
причины непроходимости кишок; он выдвинул токсическую теорию
причин смерти при этом заболевании и дал свое оригинальное
объяснение тех глубоких биохимических изменений, которые мы наблюдали
при непроходимости кишок. На основании этого изучения он построил
методику операции при непроходимости с обязательным очищением
кишечника в момент операции и установил послеоперационное лечение,
которое резко снизило процент смертности. Все это показывает, как
много труда и внимания вложил С. И. Спасокукоцкий в дело развития
брюшной хирургии.
С. И. Спасокукоцкий внес также крупный вклад в нейрохирургию.
Впервые в Советском Союзе в 1923 г. он произвел энцефалографию
(исследование мозга рентгеновскими лучами) и по достоинству оценил
ее диагностическое значение. Он один из первых в СССР начал
разрабатывать проблему хирургического лечения опухолей мозга. При
лечении ран мозга он придерживался оригинальной точки зрения
656

Сергей Иванович Спасокукоцкий
о необходимости после оперирования зашивать их наглухо. Он
предложил чрезвычайно ценный и оригинальный метод лечения гнойников
мозга проколом. Этот способ детально разработан его учеником акад.
А. Н. Бакулевым и с успехом сейчас применяется при лечении
нарывов мозга, часто возникающих вслед за ранением его.
Перед Великой Отечественной войной С. И. Спасокукоцкий
разработал новый метод лечения закрытых повреждений мозга
кровопусканиями, дающий возможность предупредить поздние осложнения при
этих травмах, так называемые травматические неврозы.
Он первый на хирургическом съезде в 1912 г. предложил
зашивать брюшную полость наглухо после операции по поводу ранения
кишок. В настоящее время это делают все хирурги, но многие из них не
знают, с каким недоверием, а иногда насмешкой было встречено тогда
это предложение.
Исключительны заслуги С. И. Спасокукоцкого в научной
разработке организации и популяризации вопросов переливания крови.
В то время, когда этот метод только что начал применяться в
СССР, на путях его распространения встречалась масса трудностей.
Аппаратура получалась только из-за границы, и С. И. Спасокукоцкий
понимал, что при таком положении дел переливание крови будет
доступно только небольшому кругу хирургических клиник крупных
научных центров. Чтобы сделать этот мощный метод лечения различных
болезней доступным любому хирургу, надо было упростить методику
переливания крови и создать для этого необходимую аппаратуру.
С. И. Спасокукоцкий потратил много труда для создания и упрощения
аппаратов для переливания крови. Он хорошо понимал, какое значение
будет иметь переливание крови во время войны, и был одним из
инициаторов внедрения переливания крови в военно-санитарную службу
Советской Армии. Он проявил кипучую деятельность по внедрению
этого метода как в гражданские, так и в военные лечебные учреждения.
Он ездил по периферии, читал лекции и доклады врачам, на практике
обучал производить переливание крови. Он принял активное участие
в организации во всех крупных городах Союза филиалов Института
переливания крови. Понимая, что в боевой обстановке можно будет
применять только кровь консервированную, он совместно с проф. Бог-
дасаровым и другими учеными начал изучать вопросы консервации
крови и ее практического применения. Разработанный им так
называемый «русский метод консервации крови» считается лучшим и
применяется во всех странах мира в тех или других модификациях.
Но С. И. Спасокукоцкий ясно отдавал себе отчет, что во время
войны лечебные учреждения армии не смогут сами заготовлять
необходимые для них количества крови, а потому ее придется заготовлять и
консервировать в тыловых городах, а затем отправлять на фронт.
Вместе со своими помощниками он разрабатывает все детали организации
этого дела: оборудование операционных, методику контроля, мытье
посуды, упаковку и, наконец, транспортировку крови. Он вникает в
детали заготовки крови, считая, что здесь нет мелочей и малейшая
недоделка, непродуманность и ошибки в технологии процесса могут повести
к массовым несчастьям при переливании крови. Он сам, взяв
консервированную кровь в Москве, возит ее в разные города, изучает режим
657

Сергей Иванович Спасокукоцкий
хранения ее при перевозках, изучает происходящие в ней при этом
изменения и лично переливает ее больным, наблюдая, не дает ли это
переливание каких-либо осложнений и полноценны ли лечебные
эффекты переливания этой транспортированной крови. С. И.
Спасокукоцкий принимал большое участие в работе Центрального института
переливания крови и его филиалов на местах с безграничным резервом
доноров, созданным еще в довоенное время. Еще до войны были научно
разработаны и широко внедрены в жизнь им и его товарищами по
институту методы консервации и транспортировки крови. Все это оказало
огромную помощь Советской Армии в годы Великой Отечественной
войны. Трудно переоценить заслуги С. И. Спасокукоцкого в этой
области перед Советской Армией и советским народом.
С. И. Спасокукоцкий является создателем легочной хирургии в
Советском Союзе. Многолетние работы С. И. Спасокукоцкого и его
учеников по легочной хирургии были суммированы им в монографии
«Хирургия гнойных заболеваний легкого и плевры», вышедшей в
1938 г. с9та единственная в своем роде книга получила блестящие
отзывы как в отечественной, так и зарубежной литературе. Современные
успехи в хирургии легких и других органов грудной полости во многом
обязаны работам С. И. Спасокукоцкого и его учеников.
В 1940 г. С. И. Спасокукоцкий издает новую книгу «Актиномикоз
легких». Эта книга — ценнейший вклад в мировую науку; в ней
впервые выявлена частота заболевания легких актиномикозом — заразным
тяжелым заболеванием легких, вызываемым особым видом лучистого
грибка (актиномицета) и проявляющимся в развитии опухолей и
гнойных язв. Установлен факт скрытого течения актиномикоза легких,
неизвестный до того времени врачам. Актиномикоз легких оказался
очень распространенным заболеванием, но его не умели распознавать
и лечили под другим диагнозом (гнойник легкого, туберкулез,
абсцесс). Новые оригинальные идеи этой замечательной работы были
усвоены широкими массами врачей, и теперь диагноз актиномикоза
легких ставится врачами очень часто на основании признаков,
указанных С. И. Спасокукоцким.
Современная хирургия построена на фундаменте асептики, т. е.
создания условий обеззараживания рук хирурга, инструментов,
материалов и других предметов, соприкасающихся с операционной раной
больного. С. И. Спасокукоцкий понимал асептику в самом широком смысле
слова и внедрял ее во все звенья хирургической работы. Он стремился
всегда снизить до минимума процент нагноений при чистых операциях.
В случаях таких нагноений он всегда обвинял в этом самого хирурга и
его руки. Существовавшие прежде способы мытья рук хирурга и
вспомогательные приемы были чрезвычайно сложны и недостаточно
эффективны. С. И. Спасокукоцкий совместно со своим учеником И. Г. Ко-
чергиным проводит тщательные и многочисленные исследования и
устанавливает особую ценность для этой цели растворов нашатырного
спирта. Систематические бактериологические исследования мытья рук
0,5%-ным раствором нашатырного спирта дали настолько хорошие
результаты, что это позволило С. И. Спасокукоцкому на XXI съезде
русских хирургов выступить с предложением своего способа мытья рук
хирурга и операционного персонала. Мытье рук 0,5%-ным раствором
658

Сергей Иванович Спасокукоцкий
нашатырного спирта вносило переворот в асептику, и в первое время
это предложение было встречено крайне настороженно. Явное
превосходство этого метода, однако, дало ему широкую популярность. В
настоящее время этот метод общепризнан и все хирурги моют руки перед
операциями по методу С. И. Спасокукоцкого.
С. И. Спасокукоцкий любил и прекрасно знал русский язык. Его
мысль всегда была ясной, а изложение — простым. Его лекции
студентам и врачам являлись образцом конкретного научно-практического
изложения различных разделов хирургии. Его статьи и книги написаны
просто и ясно. Качества выдающегося хирурга, ученого-мыслителя,
учителя с первых же дней его работы привлекли к С. И. Спасокукоцкому
большое количество врачей и студентов. Он создал одну из ведущих
школ советских хирургов. Более тридцати руководителей крупнейших
хирургических клиник нашей страны являются учениками С. И.
Спасокукоцкого. Требовательный и вдумчивый учитель, непримиримый к
недостаткам, он был удивительно скромным человеком и всегда старался
подчеркнуть заслуги своих учеников, разделить с ними честь
достигнутых им результатов. До последних дней своей жизни он
поддерживал тесную связь с врачами, работавшими на периферии. Он не
оставлял без ответа ни одного из многочисленных запросов врачей, одобряя
и направляя их деятельность как личными беседами, так и письменно.
Советский народ и научная общественность высоко оценили
достижения выдающегося ученого. В 1942 г. ему была присуждена
Государственная премия. В том же году он был избран действительным членом
Академии наук СССР.
17 ноября 1943 г. Сергей Иванович Спасокукоцкий скончался.
Главнейшие труды С. И. Спасокукоцкого: Костная пластика при ампутациях
конечностей (диссертация), М., 1896; Повреждения и заболевания голени, СПб., 1916;
Хирургический путь к придатку мозга, «Новый хирургический архив», т. II, кн. 2,
1922; Роль хирургии в терапии гнойных легочных заболеваний, там же, т. VII,
кн. 4, 1925; Ряд статей по различным вопросам переливания крови в сборниках:
«Вопросы клинической и экспериментальной гематологии», 1931, «Переливание крови
в хирургии», 1935; Осложнения после операций на желудке и ошибки, их
вызывающие. В сборнике «Проблемы теоретической и практической медицины», М., 1937;
Углубленное обеззараживание рук с отказом от мытья (совместно с И. Г. Кочерги-
ным), «Новый хирургический архив», т. XVI, кн. 2, 1938; Хирургия гнойных
заболеваний легких и плевры, М.—Л., 1938; Актиномикоз легких, М.—Л., 1940; Труды
академика С. И. Спасокукоцкого, т. 1—2, М., 1948.
О С. И. Спасокукоцком: Гальперин Я. О., Хирургический путь С. И.
Спасокукоцкого, «Хирургия», № 3, 1938; Бакулев А. Н., С. И. Спасокукоцкий,
«Новый хирургический архив», т. 32, вып. 3—4, 1934; Гальперин Я. О., Из
воспоминаний ассистента, там же; «Некрологи о С. И. Спасокукоцком. «Правда» от 18/XI
1943, «Известия» от 20.XI 1943, «Медицинский работник» от 25.XI 1943 г.;
Бакулев А. Н. и Гуляева А. В., СИ. Спасокукоцкий — врач, ученый и педагог,
«Хирургия», № 1, 1954; Спасокукоцкая М. С, Жизно и деятельность
С. И. Спасокукоцкого, М„ 1960.

[Николаи ЛлексапЪровит
СЕМАШКО
1874-1949
иколай Александрович Семашко — выдающийся ученый-
гигиенист— был одним из организаторов советского
здравоохранения, первым Народным комиссаром
здравоохранения.
Николай Александрович Семашко родился 20
сентября 1874 г. в селе Ливенском Елецкого уезда Орловской
губернии в семье учителя. Мать его приходилась сестрой
Г. В, Плеханову.
По окончании Елецкой классической гимназии Н. А. Семашко в
1891 г. поступил в Московский университет. Это было время, по
словам Н. А. Семашко, когда «после предрассветного тумана 80-х годов,
стали появляться проблески зари революции».
Произведения Чернышевского, Писарева, Добролюбова,
Белинского, на которые с жадностью набрасывалась передовая студенческая
молодежь, открывали ей глаза на окружающую действительность и
оказывали революционизирующее влияние на ее сознание. Уже в са-
660

Николай Александрович Семашко
мом начале студенческой жизни Н. А. Семашко принимает активное
участие в марксистских кружках.
Подъем промышленного производства в России этого времени
сопровождался быстрым ростом числа рабочих. Рабочее движение
становилось серьезной силой политической жизни страны. Развертывается
деятельность великого Ленина.
Под руководством В. И. Ленина в 1895 г. началось объединение
марксистских кружков в единый «Союз борьбы за освобождение
рабочего класса».
Появившаяся в 1894 г. книга Ленина «Что такое „друзья народа'*
и как они воюют против социал-демократов?» стала боевым оружием
в борьбе против царского самодержавия, за революцию. Эта книга,
впоследствии писал Н. А. Семашко, сделала его марксистом-ленинцем
навсегда.
Вступив в 1893 г. в марксистский кружок, Н. А. Семашко
отдается всецело революционной деятельности. Он подвергается
многократным арестам, ссылкам, тюремному заключению и другим репрессиям.
Однако даже находясь в тюрьме, он тщательно и глубоко изучает
«Капитал» К. Маркса, переводит «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса, изучает
другую марксистскую литературу.
В 1901 г., несмотря на преследования, ссылки и тюрьмы, Н. А.
Семашко удалось сдать государственные экзамены при Казанском
университете и стать врачом.
Вся его последующая жизнь — яркий пример редкого сочетания на
протяжении почти полувека активной революционной деятельности с
благородным трудом врача-общественника, ученого-гигиениста.
Уже в первых своих научных исследованиях, Н. А. Семашко
прочно стал на путь марксистского анализа действительности, на путь
единства теории и практики. Работая врачом Медико-санитарного бюро
Нижегородского губернского земства или врачом в больнице села
Троицкого, Мценского уезда, Орловской губернии, он уделяет много
внимания изучению и санитарному описанию условий жизни рабочих,
беднейших крестьян, вскрывая истинные причины высокой заболеваемости
и смертности среди этих слоев населения. В своей работе «Данные о
заболеваемости заразными болезнями в с. Богородском Горбатовского
уезда в 1900—1903 гг.» Н. А. Семашко на основе анализа
статистических данных о заболеваемости убедительно показал зависимость
состояния здоровья рабочих кожевенной промышленности от условий их
труда.
Другие исследования Н. А. Семашко, относящиеся к первому
периоду его научной деятельности (1904—1912 гг.), были посвящены
изучению движения населения за десятилетие (1891 —1900) в Сергач-
ском уезде, государственному страхованию рабочих и другим вопросам.
Эти немногие, но представляющие несомненный интерес работы также
пронизаны идеей о решающем значении социальных условий жизни на
распространение болезней среди рабочих и других трудящихся групп
населения города и деревни.
Изучая условия труда и быта рабочих, научно разрабатывая
статистику заболеваемости, Н. А. Семашко приходит к мысли о ведущем
значении для охраны здоровья трудящихся профилактических мер
661

Николай Александрович Семашко
Возможность и реальность профилактики в его понимании были
неотделимы от борьбы за социальные преобразования общества. «Я
никогда не отделял,— писал Н. А. Семашко,— врачебной работы от
партийной, и врачебную свою работу использовал, как легальную
возможность агитировать рабочих и крестьян.» Уже в это время в сознании
Н. А. Семашко формировались основные принципы советского
здравоохранения.
В 1905 г. Н. А. Семашко был арестован за участие в революции
1905 г. После отбытия тюремного заключения в 1906 г. он эмигрировал
в Швейцарию. В Женеве он впервые встретился с В. И. Лениным.
В 1907 г. швейцарские власти арестовывают Семашко и пытаются
выдать его царскому правительству. Выйдя из тюрьмы Семашко
переезжает в Париж и становится секретарем заграничного бюро ЦК
большевистской партии, принимает активное участие в работе партийной
школы Лонжюмо (под Парижем), участвует в разработке проекта
закона о социальном страховании рабочих, который был осуществлен уже
после Великой Октябрьской социалистической революции. В 1912 г.
Н. А. Семашко участвует в знаменитой Пражской конференции
большевиков.
За границей Н. А. Семашко работал под непосредственным
руководством В. И. Ленина.
В сентябре 1917 г. Н. А. Семашко вместе с другими большевиками
возвращается в Москву и тотчас же включается в активную работу по
подготовке к предстоящим боям за социалистическое преобразование
страны.
Он избирается председателем Пятницкой районной управы, а
вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции (с мая
1918 г.) назначается заведующим медико-санитарным отделом
Московского Совета рабочих и солдатских депутатов.
В эти первые годы советского строительства Н. А. Семашко
разрабатывает принцип единства советской медицины и не менее важное
положение о профилактике как основе советского здравоохранения. Эти
принципы советской медицины были изложены им в докладе «Об
организации советской медицины на местах» на Первом Всероссийском
съезде медико-санитарных отделов местных советов, который
происходил 15—18 июня 1918 г. в Москве.
10 июля 1918 г. на Пятом Всероссийском съезде Советов была
принята первая советская конституция, в соответствии с которой
предусматривалась организация Народного комиссариата
здравоохранения РСФСР. 11 июля 1918 г. В. И. Ленин подписал декрет об
организации Наркомздрава. Первым Народным комиссаром здравоохранения
РСФСР был назначен Н. А. Семашко. С этого времени под
руководством и при повседневном участии Н. А. Семашко, его первого
заместителя 3. П. Соловьева и ряда других большевиков-врачей началась
большая творческая работа по созданию единой советской медицины,
по формированию народного здравоохранения.
Предстояло «органически впитать и ассимилировать в Нарком-
здраве ведомственные медицинские организации». Эту сложную и
трудную задачу нельзя было выполнить одними административными мерами.
Здесь требовалось широкое применение организационно-воспита-
662

Николай Александрович Семашко
тельных методов, которые могли обеспечить наиболее безболезненное
объединение разрозненных по отдельным ведомствам медицинских
организаций. Н. А. Семашко проявил себя замечательным
организатором и строителем советского здравоохранения.
Опыт работы Николая Александровича Семашко в земстве, его
предшествующая научно-исследовательская деятельность в области
общественной гигиены, а главное, знания и опыт большевистского
организатора и систематическая и кропотливая работа с людьми
способствовали успешному решению огромных организационных задач
здравоохранения.
Н. А. Семашко вел упорную борьбу с «ведомственным чванством»
и самодовольством, наглядно и убедительно показывал всю вредность
для советского здравоохранения ведомственной ограниченности.
Преодолевая всякие проявления ведомственности в медицине, создавалось и
крепло из года в год советское здравоохранение.
Большое место в творческой научной деятельности Н. А. Семашко
занимала разработка организационных основ советского
здравоохранения. Приступая к научной разработке организационных основ
советского здравоохранения, он исходил прежде всего из того, что
«советская медицина родилась как медицина социальная». Краеугольным
положением всех его рассуждений являлось положение о том, что
между здравоохранением и задачами социалистического строительства
существует неразрывная связь. Он выразил это в четкой формуле:
«единство политики и здравоохранения».
В ряде своих исследований Н. А. Семашко не раз возвращался к
вопросу о значении для здравоохранения первых политических актов
советского правительства: законов о мире, о национализации земли и
о восьмичасовом рабочем дне. Все эти декреты, писал он, имели
«непосредственное отношение к области охраны здоровья населения». Не
меньшее значение для охраны здоровья населения имела национальная
политика советского государства, обеспечившая экономическое и
культурное развитие ранее отсталых национальных областей, дружбу и
сотрудничество всех национальностей. Здравоохранение, продолжал
Н. А. Семашко, «лишь часть общего организма социалистического
государства».
Н. А. Семашко вскрыл и на ряде примеров ясно показал
социальную природу этиологических факторов многих распространенных
заболеваний. Установление истинных причин патологии человека делает
медицину подлинно научной дисциплиной. «Медицина выходит из
области эмпирики и переходит в область настоящей науки, где мышление
построено на законах причинности.» Только такое мышление может
считаться научным, писал далее Н. А. Семашко, которое стремится
объяснить все явления как в здоровом, так и в больном организме
воздействием внешней среды.
Здоровье и болезнь — процессы динамичные. Развивая это
положение, Н. А. Семашко в 1928 г. выдвинул весьма интересную с
теоретической и практической стороны проблему «пограничных состояний
между здоровьем и болезнью». Эта проблема заслуживает серьезного
внимания клиницистов, гигиенистов и других представителей
медицинской науки и практики.
663

Николай Александрович Семашко
Раскрытие пограничных изменений, выявление перехода одного
состояния (здоровье) в другое состояние (болезнь), установление
условий этих переходов должны служить основой рационального
планирования и осуществления общеоздоровительных мероприятий. При этом
лечебная медицина из науки о «заплатах» для тяжелых больных
(часто госпитализируемых в запущенной стадии болезни) превратится,
писал Н. А. Семашко, в науку предупреждения и действительно
коренного лечения болезней.
Учение о пограничных состояниях и совершенствование методов их
познания открывают новые просторы для развития профилактических
основ советской медицины. Задача лечебной и профилактической
медицины — вернуть заболевшим полное здоровье, полную трудоспособность.
Выдвинутая Н. А. Семашко более тридцати лет назад проблема
пограничных состояний сохраняет всю свою актуальность. Задача
современной медицины — совершенствовать диагностические приемы,
широко использовать успехи современной техники для изыскания
наиболее действенных форм синтеза лечебной и профилактической
деятельности учреждений и органов здравоохранения.
Теоретически разрабатывая организационные основы советского
здравоохранения, Н. А. Семашко уделял большое внимание труду как
основе жизни и здоровья. В одной из первых своих работ «Наука о
здоровье общества» (1921 г.) он указывал, что между
трудоспособностью человека и его здоровьем существует самая тесная связь. Все, что
вредно влияет на здоровье работающих и способствует снижению или
утрате трудоспособности, требует к себе самого пристального внимания
со стороны медицинских работников. «Для охраны здоровья
трудящихся,— писал Н. А. Семашко,— прежде всего необходима охрана их
труда.»
Последующие десятилетия, прошедшие с момента опубликования
этой работы Н. А. Семашко, служат ярким свидетельством
непрестанной заботы социалистического государства о рациональной
организации и охране труда в интересах трудящихся. Эти вопросы занимают
важное место в исторических документах XXII съезда КПСС.
Среди исследований Н. А. Семашко, посвященных
организационным основам советского здравоохранения, необходимо отметить его
работы: «Здравоохранение в Советской России» (1919 г.) и
«Здравоохранение в эпоху диктатуры пролетариата» (1923 г.).
В этих трудах были изложены основные принципы организации
советского здравоохранения, которые и поныне сохранили свое
научное и практическое значение.
К ним относятся:
1) Охрана здоровья пролетариата — важнейшая
общественная функция советского строя.
2) Организационное единство советского
здравоохранения.
Характеризуя условия преодоления тяжелой обстановки в стране
в связи с эпидемиями и распространением других болезней, Н. А.
Семашко писал: «Это объединение медицинского дела для нас теперь,
после пятилетней борьбы и работы, дорого не только как
организационный принцип, выработанный революцией, оно дорого нам теперь и
664

Николай Александрович Семашко
тем, что за эти пять лет дало нам в руки оружие, без которого мы едва
ли вышли бы победителями из той тяжелой борьбы, которую вели и
на военном, и на эпидемическом фронтах».
Принцип организационного единства здравоохранения сыграл
свою положительную роль не только в переходный период от
капитализма к социализму, о котором писал Семашко; не менее важное
значение этот организационный принцип имел и в годы Великой
Отечественной войны.
В настоящий период развернутого строительства коммунизма в
нашей стране совершенствование организационных форм советского
здравоохранения имеет первостепенное значение.
3) Единство лечебной, профилактической и
санитарной работы.
Решающее значение социальных условий в борьбе за здоровье
трудящихся послужило основой для установления этого принципа.
Н. А. Семашко считал недопустимым противопоставление лечебной
работы, санитарной деятельности и организации профилактической
работы, разрыв между лечебными и санитарными мероприятиями.
Лечебная, санитарная и профилактическая деятельность лишь тогда
приводит к эффективному медицинскому обслуживанию, когда все эти
виды деятельности осуществляются в единстве. Только при этих
условиях возможно добиться лучших результатов в охране и укреплении
здоровья населения.
4) Участие населения в строительстве
здравоохранения.
Этот принцип, остававшийся незыблемым на всех этапах
социалистического строительства, приобретает особо важное значение в
настоящий период перехода от социализма к коммунизму, когда передача
некоторых государственных функций общественным организациям
становится практической задачей.
Участие и самодеятельность населения для здравоохранения имеет
еще то значение, что оно содействует развитию всех форм
профилактической деятельности. «Участие и самодеятельность населения —
самый надежный, краткий, верный путь профилактических
мероприятий»,— писал Н. А. Семашко. В соответствии с этим был
сформулирован важнейший принцип советского здравоохранения о том, что
профилактика является основой советской медицины и здравоохранения.
Н. А. Семашко в своих работах отмечал еще один весьма
существенный организационный принцип — плановость построения и развития
советского здравоохранения.
В научной деятельности Н. А. Семашко центральное место
занимают исследования, посвященные социальной гигиене как науке о
здоровье населения. Под социальной гигиеной Н. А. Семашко понимал не
только изучение влияния социальных условий среды на здоровье
людей, но и разработку мероприятий, направленных на устранение
вредных воздействий социальной среды, и всю систему организации
здравоохранения.
Отмечая роль биологических факторов для здоровья человека,
отмечая их значение в возникновении и распространении различных
болезней, Н. А. Семашко, на основе анализа статистических данных,
665

Николай Александрович Семашко
убедительно показал несостоятельность утверждений буржуазных
ученых о «биологической обреченности» человека.
В противовес буржуазным евгенистам Хайкрафту, Ленцу, Бель-
фильду и другим Н. А. Семашко выдвигает научно аргументированное
положение о решающей роли в развитии болезней социальных
факторов — условий труда и быта человека. Влияния внешней среды и
других этиологических факторов на человека непременно проходят через
призму его социального положения. Только такое понимание
взаимоотношений биологических и социальных факторов создает основу для
построения социалистической организации здравоохранения, для
рационального планирования и осуществления профилактических
мероприятий. «Исходя из материалистического понимания значения
социального фактора, ясен наш курс на развертывание широких санитарных
мероприятий, самодеятельности населения, строительства диспансеров,
внедрения диспансерного метода работы во все звенья лечебной сети и
т. д. Теория здесь целиком сходится с практикой»,— писал он в 1948 г.
В своей интересной работе «Карл Маркс и социальная гигиена»
И. А. Семашко показал, что в трудах Маркса «рассыпан целый ряд
указаний, имеющих непосредственное и прямое отношение к
социальной гигиене». Он подробно разбирает вопрос о связи заболеваемости
трудящихся с условиями их жизни при капитализме. Много внимания
уделяет Н. А. Семашко анализу социально-гигиенического значения
жилищной проблемы. Положение, высказанное К. Марксом в
«Капитале», о том, что «дороговизна жилых помещений обратно
пропорциональна их качеству», он называет «железным законом Маркса». Он
призывает гигиенистов всемерно популяризировать это положение
Маркса, вскрывающее, к каким пагубным последствиям для состояния
здоровья трудящихся приводят условия капиталистического общества.
Успехи социалистического строительства в СССР и переход к
развернутому строительству коммунизма создали реальные предпосылки
для коренного решения жилищной проблемы в нашей стране.
Исследования Н. А. Семашко могут служить исходной теоретической основой
для нового освещения этой важной для здоровья населения проблемы
в условиях коммунизма.
Научной заслугой Н. А. Семашко является и то, что он указал
на совершенно иную природу социально-гигиенических исследований в
социалистическом обществе. В СССР перед социальной гигиеной
открываются безграничные перспективы. Успехи социалистического
строительства создали «невиданную в истории благоприятную почву
для развертывания социально-гигиенических мероприятий». Условия
жизни при социализме способствуют укреплению здоровья
трудящихся. Поэтому задача исследователей — изучать положительное влияние
новых социальных условий на здоровье населения.
Центральная проблема социальной гигиены в советском
государстве это проблема здоровья, проблема оздоровления. Н. А. Семашко
дает позитивное определение здравоохранения как системы
«мероприятий, направленных к поддержанию здоровья и трудоспособности
человека», а не только как системы мер по борьбе с заболеваемостью.
Социалистическая природа советского общества делает эту отрасль
деятельности неотъемлемой частью общих мероприятий советского государства.
666

Николай Александрович Семашко
Н. А. Семашко оставил глубокий след в области
научно-теоретического обоснования физической культуры как одной из основ
здоровья. Более пятнадцати работ посвятил он этой проблеме. Н. А.
Семашко показал огромное профилактическое значение физической
культуры, выявил гигиеническую ценность физических упражнений и
подчеркнул роль физического воспитания в формировании гармонически
развитого человека коммунистического общества.
Под физкультурным воспитанием Н. А. Семашко понимал
рациональный труд, организацию рационального отдыха, правильный сон,
закаливание организма, личную гигиену. Отсюда и возник
красноречивый лозунг: «физкультура — 24 часа в сутки». Н. А. Семашко,
всемерно поддерживай развитие спорта, считал его, однако, только
«входными воротами в физическую культуру». Место здравоохранения в
физкультуре определяется единством физкультуры и гигиены,
решающим значением медицинского контроля за развитием физкультуры.
Организация здравоохранения и развитие гигиенических
исследований в условиях нового общественного строя, возникшего после
победы пролетарской революции в нашей стране, встречало на своем пути
много трудностей, главной из которых было преодоление буржуазной
идеологии в медицине и здравоохранении. В борьбе за преодоление
буржуазной идеологии в науке Н. А. Семашко исходил из указания
В. И. Ленина, писавшего в 1922 г.: «Чтобы выдержать эту борьбу и
провести ее до конца с полным успехом, естественник должен быть
современным материалистом, сознательным сторонником того
материализма, который представлен Марксом,— то есть должен быть
диалектическим материалистом».
Злейшим врагом медицины Семашко считал рутину, застой,
консерватизм. Он всегда активно поддерживал все новое, прогрессивное, что
выдвигалось в медицинской науке, в советском здравоохранении и в
практической деятельности органов здравоохранения.
Очень интересны работы Н. А. Семашко о В. И. Ленине. В этих
работах (а их более пятнадцати) Н. А. Семашко не только
охарактеризовал неутомимую деятельность Ленина как основателя
коммунистической партии и советского государства. Он ярко показал
исключительную роль В. И. Ленина в создании первой в мире социалистической
системы здравоохранения, особенно в определении и развитии
профилактического направления советского здравоохранения. «Может быть,—
писал Н. А. Семашко,— наиболее глубокий след во всей нашей
деятельности Владимир Ильич оставил в области санитарии и
эпидемиологии. Все наши основные санитарные декреты — вплоть до последнего
о санитарных органах республики — прорабатывались мною
предварительно с ним и проводились при его горячей поддержке».
Много творческого труда вложил Н. А. Семашко в создание
первой кафедры социальной гигиены в I Московском ордена Ленина
медицинском институте. Возглавив эту кафедру в 1922 г., он оставался ее
руководителем и вдохновителем всех социально-гигиенических
исследований на протяжении двадцати семи лет. Кафедра социальной гигиены
во главе с Н. А. Семашко стала творческим центром, объединившим
вокруг себя всех работников этих кафедр других медицинских
институтов.
667

Николай Александрович Семашко
Большое внимание уделял Н. А. Семашко развитию санитарной
статистики. В 1945 г. по инициативе и при непосредственном участии
Н. А. Семашко было организовано изучение санитарных последствий
войны. Созданная для этого специальная комиссия во главе с Н. А.
Семашко провела пять конференций и заслушала 120 докладов,
содержавших глубокий анализ данных о влиянии войны на распространение и
течение туберкулеза, малярии, сердечно-сосудистых и других
заболеваний. «Советская медицина,— писал Н. А. Семашко,— должна
рассказать потомству, как охранялось здоровье героического советского
народа в небывалую по жестокости и по трудностям войну, в частности,
она должна рассказать о том небывалом в истории войн факте, что
СССР, несмотря на то, что главная тяжесть войны пала на него, был
и остался свободен от массовых эпидемических заболеваний.
В 1944 г. Н. А. Семашко был избран действительным членом
Академии медицинских наук СССР, в 1945 г. он был избран
действительным членом Академии педагогических наук РСФСР.
Велика заслуга Н. А. Семашко в создании Большой Медицинской
Энциклопедии. Он был ее основателем и главным редактором ее
первого издания (1928—1936 гг.). В последние годы своей деятельности
Н. А. Семашко возглавлял Институт организации здравоохранения и
истории медицины (ныне носящий имя Н. А. Семашко) и Институт
школьной гигиены Академии педагогических наук. В течение ряда лет
он был председателем правления Всесоюзного общества гигиенистов.
За выдающиеся заслуги в развитии науки, организации
здравоохранения и подготовке медицинских кадров Н. А. Семашко было
присвоено почетное звание заслуженного деятеля науки РСФСР; он был
награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.
Умер Николай Александрович Семашко 18 мая 1949 г.
Н. А. Семашко оставил после себя 240 научных и
публицистических работ, в которых отражена его многогранная творческая
деятельность как одного из основателей советского здравоохранения.
Главнейшие труды И. Л. Семашко: Основы советской медицины, 2-е изд., М.,
1920; Советская власть и народное здоровье, М., 1920; Наука о здоровье общества,
Социальная гигиена, М., 1922; Введение в социальную гигиену, М., 1927; Карл
Маркс и социальная гигиена, «Фронт науки и техники», № 10, 1933; Планы и
методы санитарной работы на сельском врачебном участке, «Советская медицина», № 9,
1941; Очерки по теории организации советского здравоохранения, М., 1947;
Физическое воспитание и физическое развитие школьника, М., 1947; Санитарная работа
на селе за 25 лет, «Труды I Московского ордена Ленина государственного
медицинского института», М., 1947; Избранные произведения, М., 1954.
О Н. А. Семашко: Барсуков М. И., Слонимская И. А., Основные черты
жизненного и творческого пути Н. А. Семашко, «Вестник Акад. медицинск. наук
СССР», № 4, 1949; Петров Б. Д., Николай Александрович Семашко. Жизнь и
деятельность, «Гигиена и санитария», № 10, 1949; Виноградов Н. А., Май-
страх К. В., Н. А. Семашко и его литературное наследство (к годовщине со дня
смерти), «Советское здравоохранение», № 4, 1950; Николай Александрович
Семашко, Сборн. под ред. А. Н. Шабанова, М., 1952; Российский Д. М., Роль и
значение Н. А. Семашко в деле борьбы с инфекционными заболеваниями в первые годы
Советской власти, «Журнал микробиологии, эпидемиологии и иммунологии», № 11
1954.

мколай Лило виг
ЖУРДЖМЖ©
18 76-1946
иколай Нилович Бурденко вошел в историю русской и ми*
ровой медицины как один из основоположников советской
нейрохирургии, блестящий клиницист-новатор, крупнейший
организатор военно-полевой хирургии. Наиболее полно
разносторонние дарования Н. Н. Бурденко раскрылись в
советскую эпоху.
Николай Нилович Бурденко родился 3 июня 1876 г.
в с. Каменка, Нижне-Ломовского уезда, Пензенской губернии. Отец его,
Нил Карпович, сын крепостного, был сначала писарем у мелкого помещика,
потом управляющим небольшим имением. Влиянию отца Н. Н. Бурденко
был обязан своим трудолюбием и стремлением к приобретению все новых
и новых знаний — свойствами, столь характерными для Н. Н. Бурденко
до последних дней его жизни.
Окончив Пензенскую семинарию и блестяще сдав вступительные
экзамены в Петербургскую духовную академию, Н. Н. Бурденко резко изменил
свои намерения и 1 сентября 1897 г. поступил на медицинский факультет
Томского университета. Здесь Н. Н. Бурденко сразу увлекся анатомией и
669

Николай Нилович Бурденко
к началу третьего курса уже настолько искусно препарировал трупы, что
был назначен помощником прозектора. Кроме работы в анатомическом
театре, он усердно занимался оперативной хирургией.
Уже в это время ярко проявляется характерное свойство Н. Н.
Бурденко, присущее всей последующей его деятельности,— он не замыкается
в своей работе, а старается заинтересовать других тем, что привлекло его
внимание, делится результатами своих наблюдений, много и охотно
помогает неуспевающим студентам. Так работал он всю жизнь: в коллективе
и с коллективом, щедро делясь своими знаниями, мыслями, открытиями,
поощряя других к творческой работе. Он принимал близкое участие в
студенческих «беспорядках», возникших в Томском университете в связи с
революционным подъемом, охватившим русское студенчество в 90-х годах
прошлого столетия. Два раза по политическим мотивам его исключали из
университета. 11 октября 1901 г. он вынужден был совсем оставить
Томский университет и перевестись в Юрьевский университет на четвертый
курс медицинского факультета.
Как и в Тсхмске, усердно занимаясь науками, он в то же время живет
общественными интересами передовогр студенчества. Активное участие
в студенческой сходке привело к тому, что Н. Н. Бурденко пришлось
прервать занятия в университете. По приглашению земства он
отправляется в Херсонскую губернию на эпидемии сыпного тифа и острых
детских заболеваний.
Здесь Н. Н. Бурденко, по его словам, впервые приобщился к
практической хирургии. Дни и ночи работал он в больнице у операционного
стола, с обычной своей пунктуальностью выполняя поручения врачей.
После полуторагодичной работы в земстве Н. Н. Бурденко возвращается
в Юрьевский университет. Вскоре его приглашают на работу в
университетскую хирургическую клинику в качестве помощника ассистента.
В Юрьеве Н. Н. Бурденко знакомится с трудами гения русской
хирургии Н. И. Пирогова. Они производят на него глубокое впечатление.
С энтузиазмом молодости решает он во всем следовать великому учителю,
посвятить себя целиком служению русской хирургии, русскому народу.
Когда в январе 1904 г. началась русско-японская война, Н. Н.
Бурденко в составе «летучего санитарного отряда» отправился на театр
военных действий в качестве помощника врача.
Самоотверженно работая на далеких полях Маньчжурии, студент
Бурденко многое наблюдал и многому научился. Именно здесь у него
зародился настоящий интерес к военно-полевой хирургии.
Работая в отряде, Н. Н. Бурденко показал превосходные свойства
своей натуры — бесстрашие, мужество, высокое сознание ответственности.
Он выполнял обязанности санитара, фельдшера, врача на передовых
позициях. В разгар боя у Вафангоу, оказывая первую помощь раненым, он
попал под ружейный обстрел. Его ранило в руку. За проявленный героизм
он был награжден солдатским георгиевским крестом.
В декабре 1904 г. Н. Н. Бурденко вернулся в Юрьев, чтобы
готовиться к экзаменам на звание врача.
В феврале 1905 г. он приглашается в качестве стажирующего врача
в хирургическое отделение Рижской городской больницы. С этого момента,
по существу, и начинается трудовой подвиг, которым отмечен весь его
жизненный путь, целиком посвященный борьбе с недугами человека. Высо-
670

Николай Нилович Бурденко
кая самоорганизованность, строгая требовательность к себе, страстная
настойчивость в достижении поставленной цели — вот те основные начала,
которым подчинил свою жизнь и деятельность Н. Н. Бурденко и которые
привели его к крупнейшим достижениям в науке и в практической
работе.
Блестяще сдав весной 1906 г. государственные экзамены, Н. Н.
Бурденко получает звание лекаря. С увлечением отдаваясь повседневной
работе врача, он сочетает ее с кропотливыми научными изысканиями, упорно
работая над докторской диссертацией, названной им «Материалы к
вопросу о последствиях перевязки venae portae».
Выбор этой темы был обусловлен влиянием И. П. Павлова. Идеи и
открытия И. П. Павлова произвели огромное впечатление на ищущую,
творческую натуру Н. Н. Бурденко и нашли в ней живой отклик: на
«павловские темы» им написано в этом периоде пять работ. Глубокий интерес
к исследованиям в области экспериментальной физиологии не оставляет
Н. Н. Бурденко и в дальнейшем. К ним он многократно возвращается
в течение всей своей научно-исследовательской и хирургической
деятельности.
В марте 1909 г. Н. Н. Бурденко присуждается звание доктора
медицины. Летом того же года он выезжает в первую свою командировку за
границу и проводит год в клиниках Германии и Швейцарии.
В июне 1910 г. он получил звание приват-доцента по кафедре
хирургии и хирургической клиники, а в ноябре был избран экстраординарным
профессором по кафедре оперативной хирургии, десмургии и
топографической анатомии.
В июле 1914 г. вспыхнула первая мировая война. Н. Н. Бурденко
заявил о своем желании отправиться на фронт в качестве врача. Он был
назначен помощником заведующего медицинской частью Красного Креста
при армиях Северо-западного фронта. В сентября 1914 г. он уже в
действующих войсках, в самой гуще военных событий, разыгравшихся на
общем фоне предпринятого русской армией наступления на Восточную
Пруссию. Он руководит организацией перевязочно-эвакуационных
пунктов, проверяет и направляет работу полевых лечебных учреждений и,
нередко попадая под вражеский обстрел, с невозмутимым хладнокровием
оказывает тяжело раненым неотложную хирургическую помощь на
передовых перевязочных пунктах.
Во время Варшавско-Ивангородской операции Н. Н. Бурденко
показал себя выдающимся организатором, кипучая энергия которого
заражала всех окружавших. Много инициативы, предприимчивости и таланта
проявил он, налаживая работу на передовых и главных перевязочных
пунктах. Ему выпала весьма ответственная задача — обеспечить
эвакуацию более 25 000 раненых в условиях общей несогласованности действий,
недостаточной обеспеченности лечебных учреждений личным составом и
оборудованием, при крайней ограниченности санитарного транспорта.
С этой трудной задачей Н. Н. Бурденко справился отлично.
Опыт русско-японской войны и основательное изучение классических
трудов Н. И. Пирогова создали необходимые предпосылки для быстрого
роста талантливого молодого ученого как практика и теоретика военно-
полевой хирургии. Деятельность Н. Н. Бурденко во время первой мировой
войны — одна из ярких страниц в истории русской военной медицины.
671

Николай Нилович Бурденко
Именно в этот период выпукло обозначаются его ценнейшие черты —
творческое новаторство и постоянное стремление обобщать опыт войны,
без промедления используя его в практической работе санитарной
службы армии.
Общая неподготовленность царского режима к войне сказалась и во
врачебно-санитарной области. Большая смертность, огромное количество
ампутаций, отсутствие порядка в деле эвакуации раненых, наконец,
плохое их лечение — все это произвело на Н. Н. Бурденко гнетущее
впечатление. Основываясь на опыте русско-японской войны, принципах Пиро-
гова и на собственных наблюдениях, Н. Н. Бурденко быстро находит
выход: необходимо навести должный порядок в сортировке раненых,
привлечь к этому знающих, опытных врачей-хирургов, добиться, чтобы
раненых направляли в те именно лечебные учреждения, где им может
быть оказана квалифицированная помощь, быстрее транспортировать
раненых, усовершенствовать и увеличить средства транспортировки,
наконец, необходимо улучшить самую систему лечения. Все это Н. Н. Бурденко
неукоснительно проводил в подведомственных ему районах.
Высокий процент смертности среди раненых в живот, перевозимых
на делекие расстояния, заставил Н. Н. Бурденко прийти к выводу о
необходимости возможно скорее оперировать таких раненых. Для этого он
создал соответствующие условия в ближайших к боевым действиям
лечебных учреждениях Красного Креста. Убедившись в несомненной
целесообразности специализированной хирургической помощи, он настойчиво
осуществлял ее, отводя в лазаретах специальные отделения для раненых
в живот, в легкие, в череп. Впервые в полевой хирургии применяет он
первичную обработку раны и шов при повреждениях черепа, перенеся
впоследствии этот метод и в другие разделы хирургии. С особенным
вниманием он относился к ранениям артериальных сосудов, неоднократно
подчеркивая, что в спасении жизни раненых в крупные сосуды большую
роль играет «административная сторона» дела, т. е. организация помощи
на месте.
Подобно своему великому учителю Пирогову Н. Н. Бурденко не
мыслил военно-полевой хирургии в отрыве от всего военно-санитарного дела.
Он тщательно и глубоко изучал всю организацию санитарной службы —
от поля боя до фронтовых лечебных учреждений. Много поработал
Н. Н. Бурденко над разрешением важных вопросов противоэпидемической
борьбы в армии, военной гигиены, санитарно-химической защиты,
профилактики венерических заболеваний. Из поля его зрения не выпадают и
такие важные вопросы, как медико-санитарное снабжение войск и полевых
лечебных учреждений. Много внимания уделил он организации паталого-
анатомической службы в армии и рациональному использованию и
распределению врачебных кадров.
После февральской революции, в марте 1917 г., Н. Н. Бурденко
приказом по армии и флоту был назначен «исправляющим должность
главного военно-санитарного инспектора». За короткое время пребывания на
этом ответственном посту Н. Н. Бурденко удалось много сделать в
разрешении и упорядочении отдельных вопросов медико-санитарной службы.
Однако все его попытки поставить на совершенно новые основания дело
медицинского обслуживания войск в целом путем его объединения и
полной реорганизации сверху донизу не привели ни к чему. Решительное
672

Николай Нилович Бурденко
противодействие оказывалось ему со стороны сохранивших все свое
значение общественно-политических сил старого строя, которые Временное
правительство и не думало устранять. Столкнувшись с этим совершенно
непреодолимым для него препятствием, Н. Н. Бурденко в мае вынужден
был прервать свою деятельность в Главном военно-санитарном
управлении. Он снова вернулся в действующую армию и занялся исключительно
вопросами лечебной медицины.
В конце 1917 г. Н. Н. Бурденко был избран Советом Юрьевского
университета на должность ординарного профессора по кафедре
факультетской хирургической клиники. Он прибыл в Юрьев, чтобы принять
«кафедру Пирогова». Однако здесь ему работать почти не пришлось, так
как вскоре немцы оккупировали город и университетская жизнь замерла.
Принимая меры к возобновлению деятельности онемечиваемого
университета, командование германской армии предложило Н. Н. Бурденко снова
занять кафедру, обещая спокойную академическую работу в Юрьеве.
Н. Н. Бурденко с негодованием отвергнул это предложение и в июне
1918 г. вместе с другими профессорами эвакуировался в Воронеж,
перевезя с собой почти все имущество юрьевской клиники.
После Великой Октябрьской социалистической революции начинается
кипучая и многосторонняя деятельность Н. Н. Бурденко. В Воронеже он
становится одним из главных организаторов переведенного из Юрьева
университета. Наряду со всем этим он продолжал
научно-исследовательскую работу.
С первых же дней своего появления в Воронеже Н. Н. Бурденко
принимает активное участие в организации военных госпиталей и состоит при
них консультантом, проявляя много сердечной заботы о раненых
красноармейцах. В январе 1920 г. он организует специальные курсы по военно-
полевой хирургии при Воронежском университете для студентов и врачей.
Заботясь о подготовке среднего медицинского персонала, он создает школу
медицинских сестер, в которой ведет большую педагогическую работу.
Глубокая заинтересованность Н. Н. Бурденко в судьбах и проблемах
военной медицины, в частности военно-полевой хирургии, отныне не оставляет
его в течение всей жизни.
В это же время занимается Н. Н. Бурденко организацией
гражданского здравоохранения, являясь консультантом Воронежского губернского
здравотдела. По инициативе Н. Н. Бурденко в Воронеже в 1920 г. было
учреждено Медицинское общество имени Н. И. Пирогова. Председателем
общества был избран Н. Н. Бурденко.
В 1923 г. Н. Н. Бурденко избирается профессором оперативной
хирургии 1-го Московского государственного университета, а вслед за тем
директором факультетской хирургической клиники. Этой кафедрой и
клиникой он руководил до конца своей жизни.
Характерной особенностью научно-клинической деятельности
Н. Н. Бурденко была удивительная творческая разносторонность. Нет
такого серьезного вопроса в медицине, о котором можно было бы сказать,
что Н. Н. Бурденко его не касался. Его пытливое внимание привлекали
проблемы физиологии, биохимии, морфологии, невропатологии,
психологии. В пределах же его специальности — хирургии и, в особенности,
нейрохирургии — трудно назвать область, которая не нашла бы отражения
в его работах, его высказываниях и суждениях.
673

Николай Нилович Бурденко
Тематика научно-исследовательских работ Н. Н. Бурденко
многообразна, но можно установить в ней три основные проблемы, по которым
распределяются главнейшие его исследования, это — общая хирургия,
нейрохирургия и военно-полевая хирургия.
Имя Н. Н. Бурденко связано с постановкой, разработкой и
блестящим разрешением следующих вопросов хирургии: профилактика и лечение
шока, лечение ран и общих инфекций, нейрогенная трактовка язвенной
болезни, хирургическое лечение туберкулеза, переливание крови,
обезболивание и др.
Н. Н. Бурденко был одним из первых клиницистов-новаторов,
стремившихся внедрить во врачебную практику научные основы
экспериментальной медицины и физиологии.
За время первой мировой войны Н. Н. Бурденко накопил огромный
материал в области лечения повреждений нервной системы. Этот материал
послужил основой для обобщений, намечавших пути новой дисциплины —
нейрохирургии. Уже тогда мысль о необходимости выделения
нейрохирургии в самостоятельную науку прочно вошла в его сознание.
После Великой Октябрьской социалистической революции для
реализации этой прогрессивной мысли открылись широкие возможности.
Советские хирурги начинают осуществлять то, к чему прокладывали пути
пионеры отечественной хирургии в области нервной системы. Переехав
в 1923 г. из Воронежа в Москву, он тотчас же открывает в факультетской
хирургической клинике нейрохирургическое отделение. Шесть лет уходит
на упорный клинический труд, на накопление нового фактического
материала, собираемого уже в условиях мирного времени и отличающегося
большой точностью и специфичностью.
Огромное значение для дальнейшего развития советской
нейрохирургии имело создание Н. Н. Бурденко в 1934 г. первого в мире
Центрального нейрохирургического института с Всесоюзным нейрохирургическим
советом при нем. Этот институт становится подлинным центром научно-
исследовательской и педагогической деятельности в области
нейрохирургии.
Вместе с тем Н. Н. Бурденко кладет много усилий на то, чтобы сеть
нейрохирургических учреждений в виде клиник и специальных отделений
в стационарах раскинулась по всему Советскому Союзу. Этому
способствуют сессии Нейрохирургического совета, начало которым Н. Н.
Бурденко положил в 1935 г. Они превратились, по существу, во всесоюзные
съезды нейрохирургов, сыгравшие огромную роль в истории развития
советской нейрохирургии, в разработке актуальнейших ее проблем, в
воспитании ее кадров и подготовке их к работе как в мирных условиях, так
и во время войны.
Н. Н. Бурденко непрерывно работает в области нейрохирургии и как
практик-хирург, доводя свое мастерство до виртуозности. Блестяще
производимыми операциями он завоевывает всеобщее признание как
непревзойденный искуснейший хирург на центральной и периферической
нервных системах.
Огромная заслуга Н. Н. Бурденко состоит в создании комплексной
глубоко продуманной системы нейрохирургии как самостоятельной
дисциплины. Осуществляемые им и его школой комплексность исследования,
тесное содружество с представителями смежных дисциплин, глубокое и
674

Николай Нилович Бурденко
всестороннее изучение физиологии нервной системы и всего человеческого
организма завоевали советской нейрохирургии мировую славу.
Н. Н. Бурденко был пламенным патриотом, жил судьбами Родины.
Уже в первые годы советской власти он становится одним из
ближайших помощников начальника Главного военно-санитарного управления
3. П. Соловьева и принимает непосредственное участие в решении
насущных задач военной медицины. В качестве председателя часто созываемых
в Москве хирургических съездов и конференций он привлекал
медицинскую общественность к участию в широкой подготовке военно-врачебных
кадров, неизменно ставя на обсуждение проблемные вопросы полевой
хирургии.
Работая в Главном военно-санитарном управлении, Н. Н. Бурденко
на основе своего боевого опыта и тщательного изучения материалов
прошлого готовит многочисленные инструкции и положения по отдельным
вопросам хирургического обслуживания войск. Он добился того, что к
началу Великой Отечественной войны имелись все необходимые
руководящие указания по военно-полевой хирургии.
Н. Н. Бурденко внес крупный вклад и в строительство советской
высшей школы. В качестве члена Государственного ученого совета
Главного управления профессионального образования и председателя Ученого
медицинского совета Народного комиссариата здравоохранения СССР он
с большой готовностью отдает свои обширные знания и опыт организации
высшего медицинского образования.
Деятельность Н. Н. Бурденко получает всенародное признание. Он —
депутат сначала Моссовета, потом ВЦИКа, потом Верховного Совета
СССР первого и второго созывов.
Заслуги Н. Н. Бурденко перед страной высоко оцениваются
советской общественностью и правительством. Он — бессменный председатель
Всесоюзной ассоциации хирургов. В 1938 г. Украинское общество
хирургов присуждает ему первую премию имени С. П. Федорова за «Письма
по военно-полевой хирургии», сыгравшие видную роль в подготовке
врачей к работе в боевых условиях. В 1939 г. он избирается в
действительные члены Академии наук СССР. Правительство присваивает ему звание
заслуженного деятеля науки, награждает орденами Ленина и Красного
Знамени. В 1941 г. ему присуждается Государственная премия первой
степени за работы по хирургии центральной и периферической нервной
системы. В 1939 г. Н. Н. Бурденко вступает в ряды Коммунистической
нартии Советского Союза.
Имя Бурденко становится известным каждому образованному
хирургу Западной Европы и Америки. Его выбирают председателем многих
иностранных научных обществ, делегатом на крупнейшие международные
научные конференции и съезды. Из разных стран Западной Европы и
Америки в клинику Н. Н. Бурденко приезжают и рядовые врачи, и
крупные ученые. Некоторые из них остаются работать под его руководством
на более или менее продолжительный срок.
Начиная с 1925 г., Н. Н. Бурденко десять раз командируется за
границу (Германия, Франция, Турция), где выступает в различных научно-
медицинских учреждениях с докладами о достижениях советской
хирургии, производит сложные хирургические операции по просьбе иностранных
ученых.
675

Николай Нилович Бурденко
С первых дней Великой Отечественной войны Н. Н. Бурденко
назначается Главным хирургом Советской Армии. На этом посту он оставался
до последних дней своей жизни. Его деятельность в дни великих
испытаний, постигших нашу Родину,— замечательный пример преданного
служения народу, самозабвенного устремления к единой, все заслонившей
цели — победе над фашистскими захватчиками. Для достижения этой
общей великой цели Н. Н. Бурденко отдавал весь свой огромный опыт,
обширные познания, выдающийся организаторский талант, горячий
темперамент ученого и общественного деятеля.
Когда началась Великая Отечественная война, Н. Н. Бурденко,
несмотря на свои 65 лет, тотчас же выехал в действующую армию и в
последующем пользовался всяким случаем, чтобы побывать на фронте.
В период боевых операций под Ярцевом и Вязьмой он принимал
непосредственное участие в организации помощи раненым.
В конце сентября 1941 г. во время осмотра под Москвой прибывшего
из действующей армии военно-санитарного поезда Н. Н. Бурденко
поразил инсульт. В тяжелом состоянии он около двух месяцев пролежал
в больнице и был эвакуирован сначала в Куйбышев, затем в Омск.
Здесь, едва оправившись, еще полубольной, он в местных госпиталях
проводит научные изыскания по проблемам военно-полевой хирургии.
На эвакуированных раненых он видит ошибки хирургов передовых
этапов, делает практические выводы и тут же исправляет последствия
ошибок. Не довольствуясь этим, он принимает «профилактические меры»:
вступает в обширную переписку с фронтовыми хирургами и, используя
свои наблюдения, дает им советы по рациональной организации
специализированной помощи. На основе этих же наблюдений и своего опыта он
выполняет ряд блестящих исследований, оформляя их в виде девяти
монографий по вопросам военно-полевой хирургии.
В апреле 1942 г. Н. Н. Бурденко снова в Москве. Боевая жизнь
родной страны, бьющейся один на один с немецким фашизмом, кипит
вокруг него, и он — в самой гуще этой жизни* Он продолжает
исследовательскую работу, создавая ценнейшие научные труды. В ноябре 1942 г.
Н. Н. Бурденко был назначен членом Чрезвычайной государственной
комиссии по установлению и расследованию злодеяний фашистских
захватчиков. Много времени и внимания уделил он выполнению этого
ответственного задания правительства.
За выдающиеся научные заслуги переД государством в области
военной медицины и самоотверженную работу по организации хирургической
помощи советским воинам Н. Н. Бурденко в 1943 г. было присвоено
звание Героя Социалистического Труда.
В период Великой Отечественной войны творческие усилия Н. Н.
Бурденко были сосредоточены на проблеме боевой травмы в различных ее
видах и осложнениях. В эти годы он создал стройное учение о ране,
предложил эффективные методы хирургического лечения.
Огромная работа была проведена Н. Н. Бурденко в области изучения
и лечения шока, одного из наиболее тяжелых осложнений военных травм,
и в мае 1944 г. он разработал подробную инструкцию по профилактике
и лечению шока.
В борьбе с раневой инфекцией большую роль сыграли биопрепараты —
пенициллин и грамицидин. Н. Н. Бурденко с обычной своей обстоятель-
676

Николай Нилович Бурденко
ностью взялся за разрешение проблемы наиболее эффективного их
применения. Он организовал научную бригаду в составе видных хирургов,
бактериологов и патологоанатомов и во главе ее выехал на фронт для
тщательного изучения действия пенициллина и грамицидина. На основе
собранных материалов и собственных наблюдений Н. Н. Бурденко
опубликовал получившие широкую известность и оказавшие огромную помощь
фронтовым медикам три «Письма хирургам фронтов о пенициллине».
В 1942 г. Н. Н. Бурденко впервые в мировой медицине предложил
вводить раствор белого стрептоцида в сонную артерию при гнойных
осложнениях после ранений черепа и мозга. Это обеспечило наилучшее и
в наибольшей концентрации проникновение стрептоцида к очагу инфекций
в мозгу. Внутривенные инъекции, практиковавшиеся за границей, не
давали такого эффекта. В 1943 г. Н. Н. Бурденко стал таким же способом
вводить сульфидин, а в 1944 г. и пенициллин. Этот метод вследствие
высокой его эффективности получил быстрое и широкое применение в
лечебных учреждениях фронта.
Мысли Н. Н. Бурденко были заняты также двумя важными
проблемами военно-полевой хирургии: наложением вторичного шва как
элемента восстановительной хирургии и лечением огнестрельных ранений
артерий, которое живо интересовало его еще в первую мировую войну.
Как всегда тщательно изучив вопрос теоретически и в клинике, он
преподает фронтовым хирургам ряд указаний, касающихся обработки и
подготовки раны к наложению шва. В результате вторичный шов стал более
широко применяться во время Великой Отечественной войны, и это
помогло скорее возвращать раненых в действующие войска. Он
разрабатывает также методы лечения ранений сосудов и приводит ряд
организационных мероприятий, направленных на то, чтобы максимально снизить
процент смертности.
30 июня 1944 г., в разгар войны, советское правительство, по
инициативе Н. Н. Бурденко и в соответствии с разработанным им планом,
постановило учредить при Народном комиссариате здравоохранения
Академию медицинских наук СССР. Первым президентом ее был избран
Н. Н. Бурденко. Несмотря на тяжелую болезнь и огромную занятость
текущими делами, входившими в круг его многообразной деятельности,
Н. Н. Бурденко со всей страстью отдается организации академии со всеми
ее научно-исследовательскими институтами.
За полгода до смерти Н. Н. Бурденко выступил с большой
программной статьей о широких проблемах послевоенного периода, вставших
перед советской медициной и ее научным штабом — Академией
медицинских наук.
Однако посреди кипучей работы в июле 1945 г. Н. Н. Бурденко
поражает второй инсульт. Опять он — в больнице. И опять богатырский
организм, одухотворяемый изумительной волей к жизни, к действию,
одерживает победу. Через короткое время Николай Нилович снова на заседаниях
Ученого медицинского совета, в Главном военно-санитарном управлении,
в комиссиях, в госпиталях.
Летом 1946 г. Н. Н. Бурденко в третий раз постигает удар. И опять
могучая воля к жизни помогает преодолеть болезнь.
С 1 по 8 октября 1946 г. в Москве происходил XXV Всесоюзный
съезд хирургов — первый послевоенный. Почетным председателем этого
677

Николай Нилович Бурденко
съезда был избран Н. Н. Бурденко, который по состоянию здоровья уже
не мог руководить работами съезда. Однако он выступил с докладом,
посвященным лечению огнестрельных ранений, зачитанным одним из его
учеников.
11 ноября 1946 г. оборвался жизненный путь замечательного
человека, ученого и гражданина Николая Ниловича Бурденко.
Н. Н. Бурденко пламенно любил науку. Он резко восставал против
научного благодушия, самоуспокоенности, замкнутости в узком мирке
односторонних, оторванных от жизни идей. Научная любознательность,
жадное внимание к новым достижениям человеческой Мысли —
характернейшая черта творческой натуры Н. Н. Бурденко. Он умел подмечать
ростки нового, он ломал установившиеся традиции. Ему принадлежит
более трехсот печатных трудов.
Безграничная преданность Родине, великому делу коммунистической
партии и науке, самоотверженность, необычайная целеустремленность и
постоянное движение вперед, умение связать свои научные идеи и
концепции с жизнью и практикой — таковы наиболее характерные черты
жизни и деятельности Н. Н. Бурденко.
Николай Нилович Бурденко занял в истории отечественной
медицины место продолжателя великого Пирогова. Он является гордостью
советской медицинской науки.
Главнейшие труды Н. Н. Бурденко: Собрание сочинений т. I—VII, М., 1950—
1952; т. 1—Исторические работы о Н. И. Пирогове, вопросы курортологии,
преподавания хирургии в медицинских вузах и др., т. II, III — Статьи и монографии по
общей и военно-полевой хирургии, т. IV, V — Труды по нейрохирургии, т. VI —
Докторская диссертация Н. Н. Бурденко: «Материалы к вопросу о последствиях
перевязки venae portae», другие экспериментально-физиологические работы, т. VII —
Публицистика медицинская и общественная.
О Н. Н. Бурденко: Аничков Н. Н., Николай Нилович Бурденко —
организатор и первый президент АМН СССР, «Вестник АМН», №6, 1947; Багдасарь-
я н С. М., Материалы к биографии Н. HL Бурденко, М., 1950 (имеются
автобиографические записи Н. Н. Бурденко, дагы жизни и архивные документы); он же,
Николай Нилович Бурденко, М„ 1954 (имеется библиография трудов Н. Н.
Бурденко и литература о нем).


СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ
НАУКИ
#

Jlndfieu ЛХпмо^еевчг
БОЛОТОВ
1738-4833
истории русской биологической и сельскохозяйственной
науки видное место занимает А. Т. Болотов. Ему
принадлежит ряд замечательных работ в области размножения и
развития растений и других важнейших разделов ботаники,
разработка новых оригинальных приемов возделывания и
выращивания сельскохозяйственных культур. Он внес
значительный вклад в развитие теории и практики
плодоводства, луговодства, лесоводства и по праву может считаться одним из
создателей научных основ этих отраслей земледелия.
Андрей Тимофеевич Болотов родился 18 октября 1738 г. в деревне
Дворяниново, Алексинского уезда, б. Тульской губернии, в обедневшей
помещичьей семье. Отец его всю свою жизнь провел на военной службе,
которая была связана с частыми переменами места жительства.
Разнообразие обстановки, богатство впечатлений способствовали умственному
развитию юного Болотова. Первоначальное образование он получил дома,
а затем в частном пансионе в Петербурге.
681

Андрей Тимофеевич Болотов
По обычаям того времени А. Т. Болотов с юных лет (в 1748 г.) был
зачислен на военную службу. Это обстоятельство внесло большие
осложнения в жизнь мальчика после смерти отца в 1750 г. Ему в то время было
только 12 лет, а увольнение из армии являлось делом сложным и
трудным. Лишь после долгих хлопот и мытарств А. Т. Болотов получил
отпуск до совершеннолетия (16 лет) для «окончания наук на своем коште».
Хлопоты об окончательном увольнении из армии не увенчались
успехом, и в марте 1755 г. А. Т. Болотов вновь прибыл в полк, находившийся
недалеко от Риги. Вскоре он был произведен в офицеры и вместе с
полком отправлен в Пруссию, где участвовал в семилетней войне. Зимой
1757 г. Болотова, хорошо знавшего немецкий язык, назначили
переводчиком при русском военном губернаторе оккупированной Пруссии.
Когда работа канцелярии наладилась, у А. Т. Болотова стало много
свободного времени. Он посвящает его чтению. Книги пробуждают в нем
тягу к науке. «Словом, книжки сии были, властно как фитилем,
воспалившим гнездившуюся в сердце моем и до того самому мне
непонятную охоту ко всем физическим и другим, так называемым
естественным наукам». Почти все жалованье он тратил на покупку книг.
В 1761 г. А. Т. Болотов переехал в Петербург в качестве флигель-
адъютанта бывшего губернатора Пруссии генерала Корфа, который был
назначен генерал-полицмейстером Петербурга. А. Т. Болотов мечтал о
занятиях наукой, сельским хозяйством, и жизнь в столице, наполненная
дворцовой суетой, пришлась ему не по душе. После долгих хлопот в июне
1762 г. прошение об отставке было удовлетворено и он поселился в
деревне Дворяниново.
Масса прочитанных книг, жизнь в Германии дали возможность
А. Т. Болотову познакомиться с сельским хозяйством европейских стран.
«Не хотя вести домоводства своего так слепо и с таким небрежением, как
ведут его многие,— писал он,— а желая основать оное, колико можно
порядочнее и лучше, завел я всему порядочные записки, переписал
замышляемые дела, все нужные исправления старых вещей и все затеваемые
вновь заведения и предприятия.»
О склонности А. Т. Болотова к ученым занятиям и опытам знали все
его знакомые и друзья. Поэтому, если кому-либо из них случалось найти
какое-нибудь необычное растение, они присылали ему семена или
сообщали о своих находках и наблюдениях. Сам он запрашивал семена со всех
концов России и из-за границы. В результате на его усадьбе создался
настоящий ботанический сад.
Большую роль в жизни и научной деятельности А. Т. Болотова
сыграло Вольное экономическое общество. Основанное в 1765 г., оно с
первого года своего существования стало издавать «Труды» — первое русское
периодическое сельскохозяйственное издание. А. Т. Болотов, ставший
членом Вольного экономического общества почти с самого начала его
организации, активно участвовал в «Трудах». Там были напечатаны его
крупные оригинальные работы по общему земледелию, в которых по-новому
решались многие вопросы земледелия и растениеводства.
Уже в первой работе «Описание свойств и доброты земель
Каширского уезда» (1766 г.) А. Т. Болотов показывает себя тонким и чутким
наблюдателем природы. В этой работе он впервые установил
существование двух видов головни у пшеницы. Ему были известны наблюдения
682

Андрей Тимофеевич Болотов
Тиллета над твердой головней и его выводы о том, что заражение этой
головней происходит через зерна пшеницы. А. Т. Болотов сделал
правильное предположение о том, что и в случае пыльной головни заражение
происходит через образующуюся на колосьях «пыль».
В том же 1766 г. А. Т. Болотов публикует работу: «О рублении,
поправлении и заведении лесов». Взгляды, высказанные им в этой работе
по вопросам лесоводства, выгодно отличаются от взглядов современных
ему иностранных ученых своей стройностью и естественнонаучной
обоснованностью. Он впервые связывает в единую систему лесопользование,
лесоразведение и содержание лесов.
Основной причиной недостатка леса в районах средней России
А. Т. Болотов считал «худую экономию с ними» — бессистемную рубку,
рубку где попало, как попало, когда попало. В результате хорошие лесные
массивы исчезают, на их месте появляются «бесполезные чепыжники».
Для сохранения леса необходимо упорядочение рубки. «Я нахожу две
вещи,— писал Болотов,— которые при рублении лесов вообще, какого бы
они состояния не были, двумя важнейшими правилами почитаемы и
наблюдаемы быть бы долженствовали. Первое, чтобы их не так рубить, как
кто хочет, а так как натура (природа) леса требует. Второе, чтоб из них
не столько вырубать, сколько кому надобно, или сколько кто хочет, а
столько и отнюдь не более, сколько лес, или паче сказать, обширность его
дозволяет».
А. Т. Болотов рекомендовал систему сплошной вырубки леса по
частям, с учетом возможностей его естественного возобновления. «Одним
словом, лес надобно разделить на многие равные части, и из них вырубая
каждый год по одной, необходимо того наблюдать, чтоб по срублении
последней, первая бы уже опять к вырублению поспела». Количество
частей, на которые следует разделять лесной массив, должно определяться
скоростью роста древесных пород, продолжительностью их жизни, а также
назначением леса (дрова, строевой).
Для обеспечения лучших условий возобновления леса А. Т. Болотов
разработал правила рубки и ухода за вырубками; он рекомендовал подсев
семенами лучших пород, подсадку молодых саженцев, защиту от потрав,
уничтожение сорной растительности.
Для тех хозяйств, которые не имеют леса, А. Т. Болотов считал
необходимым искусственное лесоразведение. Из всех возможных способов
разведения леса лучшим он считал посев семенами. В указанной работе
он рекомендует организацию древесных питомников. Здесь же излагаются
его правила посева древесных семян и высадки сеянцев в поле.
В дальнейшем он предложил новый метод разведения лесов путем
посева семенами непосредственно в поле, правильными рядами во
вспаханные полосы. К этой мысли он пришел в результате наблюдений над
ростом деревьев в лесу. Так, выбрав самые хорошие деревья и проследив,
в каких условиях они росли, А. Т. Болотов установил, что наиболее
мощными деревья бывают в том случае, если они имеют около себя более или
менее свободное пространство. Совместное нахождение нескольких
деревьев не мешает их мощному развитию, если гнездо в три — пять деревьев
отделено от других гнезд. «Далее везде находил я, что не мешало им,
когда стояли они и небольшими кучками, дерева по три, по четыре, по
пяти и более, выросшие отчасти из одного корня, отчасти от разных,
683

Андрей Тимофеевич Болотов
ко близко друг подле друга, и они были столь же хороши, как поодиночке
и на просторе растущие, однако в таком только случае, когда вся кучка
отделялась от других дерев нарочитым расстоянием и вокруг себя имела
для ветвей своих простора довольно».
На основании своих наблюдений А. Т. Болотов пришел к следующим
выводам: «Мне кажется, что весьма бы не худо, а со многих сторон
выгодно было, естьлиб леса на назначенной к тому пашенной земле сеять
не всплошь, а редкими рядами, оставляя между каждым рядом большие
и широкие промежутки». Посев должен производиться на вспаханные и
очищенные от сорняков полосы. Промежутки между рядами в первые
годы следует занимать зерновыми культурами. Это даст возможность
(помимо более выгодного использования земли) бороться с сорняками
в междурядьях. В лентах, где посеяны древесные культуры, он
рекомендовал проводить тщательную полку и рыхление.
Большое значение имели работы А. Т. Болотова по «Исправлению и
удобрению земель». В теоретическом отношении они сыграли важную роль
в борьбе с господствовавшей в те времена «теорией» водного питания
растений. О том, насколько распространена была эта «теория» в ученых
кругах Европы XVIII в., видно из того, что даже в 1800 г. Берлинская
академия наук присудила премию работе, поданной на конкурс, на тему:
«Об источниках питательных веществ для растений», в которой
доказывалось, что «растения создают содержащиеся в них зольные вещества
путем жизненного их процесса только из воды».
А. Т. Болотов не мог примириться с этой «теорией». Повседневный
опыт, вся земледельческая практика говорили ему о другом. «Многие того
мнения,— писал Болотов,— что земля не что иное, как сосуд, в котором
пища произрастаний содержится; а питаются они единою водою, или
сыростью... Противное же тому всякой домостроитель тем охотнее примет,
что он очевидным образом и всегда удовлетворяется, что от различия
земли при воспитывании произрастений весьма многое зависит, и рост
оных в одном месте, где земля различна, весьма неодинаков, несмотря,
хотя б вода того места повсюду была одинакого состояния».
А. Т. Болотов пришел к выводу, что растения в своем росте и
развитии в первую очередь зависят от тех веществ, из которых состоит их тело
и которые они в какой-то мере получают из почвы. «Не видим ли мы,
со сколь различным успехом произрастения растут на доброй и худой
земле и во время доброй и худой погоды? Что иное сие значит, как только
то, что, в рассуждении земли, одна земля имеет в себе более таких частиц,
из которых произрастение составляется, или которые росту его
поспешествуют, и оные уделяет ему способно, а другая либо сама собою
в помянутых потребных к тому частичках оскудение имеет, либо за
какими-нибудь препятствиями оных произрастению способно уделять не
может».
Он указывает следующие условия плодородия почвы: почва должна
содержать в себе в достаточном количестве те вещества, которые входят
в состав растений, и она должна находиться в таком состоянии, чтобы
питательные вещества были доступны для растения.
Таким образом, обобщив опыт земледельческой практики и свои
наблюдения, А. Т. Болотов сделал правильный вывод о минеральном
питании растений и об условиях плодородия почвы.
684

Андрей Тимофеевич Болотов
Из всех видов удобрения наибольшее внимание А. Т. Болотов уделял
навозу. Он неоднократно останавливался в своих работах на том факте,
что хозяева получают низкие урожаи на своих полях в результате
недостаточного применения навоза. Изучив вопрос о причинах острого
недостатка навоза в хозяйствах, он указывает, что это является результатом
несоответствия количества пашенной земли количеству скота, большой
потери навоза от неправильного сбора и хранения и снижения
удобрительных свойств навоза от неправильного использования.
Первое обстоятельство казалось А. Т. Болотову настолько важным,
что ему он посвящает специальную статью: «О неравенстве скотоводства
с земледелием», в которой пишет: «Соблюдение должной пропорции между
скотоводством и хлебопашеством есть главнейший пункт внимания
сельского хозяйства. Сии две вещи так между собою связаны, что если одна
упущена будет, то неминуемо нанесет вред и другой».
Эти слова А. Т. Болотова, высказанные почти 170 лет назад,
справедливы и в наши дни, когда обязательным условием считается
правильное сочетание полеводства с животноводством. Рекомендации А. Т.
Болотова для приведения скотоводства в соответствие с полеводством как бы
предвосхищают систему современных полевых и кормовых севооборотов.
Из недостатков сбора и хранения навоза А. Т. Болотов отмечает
потери навозной жижи и недостаток подстилки. Он обращает внимание на
то, что питательные вещества навозного удобрения содержатся не только
в твердых частях, но и в жиже. Он советовал в скотных помещениях
устраивать жижестоки и жижеприемники, применять подстилку не только
для утепления, но и для получения навоза в большом количестве и
лучшего качества.
О значении правильного использования навоза А. Т. Болотов писал:
«Сколь важно сбирание, приуготовление и приумножение навоза, столь
же примечания достойно и порядочное употребление оного. Навозу
надобно не только собрану, но и порядочно с землею соединену быть, дабы,
во-первых, находящиеся в оном толь нужные соленые частички, колико
можно с меньшим ущербом могли с существом земли соединиться и тем
желаемую пользу принести, во-вторых, чтоб и сию пользу производил он,
колико можно долее». Он писал, что когда навоз летом сваливают на
полях и так держат недели две, а иногда и дольше, то навоз теряет от жары
и ветра половину своих удобрительных свойств. Кроме того, заделка
навоза в непаханную сухую, глыбами разворачивающуюся почву приводит
к окончательным потерям удобрительных свойств навоза.
Наряду с применением навоза А. Т. Болотов широко практиковал
использование компостов, птичьего помета, золы, извести и др.
Для А. Т. Болотова характерно применение агротехнических приемов
в комплексе. В этом отношении его работы выгодно отличаются от работ
многих современных ему агрономов.
В замечательной работе А. Т. Болотова: «О разделении полей»,
напечатанной в «Трудах общества» в 1771 г., впервые теоретически
обосновывается выгонная система земледелия и, таким образом, закладываются
основы учения о системах земледелия. По своей обстоятельности и по
количеству ценных практических указаний она значительно превосходит
сочинения на ту же тему даже более поздних авторов. А. Т. Болотов
подробно развивает в ней вопрос о переходе от трехполья к семиполью со
685

Андрей Тимофеевич Болотов
следующим чередованием культур: 1) пар удобренный, 2) озимые, 3)
яровые «лучшие» (пшеница, ячмень, лен); 4) яровые «худшие» (овес, горох,
гречиха), 5)—7) перелог — и описывает технику разбивки полей на семь
частей.
Эффективность перехода от трехполья к многополью А. Т. Болотов
обосновывает не только агротехнически, но и с точки зрения организации
хозяйства и сельскохозяйственной экономии. Он подробно рассчитывает
затраты труда и материалов на обработку одного и того же количества
земли при паровой системе хозяйства и при выгонной, определяет
прибыли от всех видов продукции при трехполье и семиполье и
рассчитывает доходность каждой десятины в хозяйстве в том и другом
случаях. Балансы убедительно показывают преимущество многополья перед
трехпольем.
В 1773 г. в «Трудах общества» была напечатана работа А. Т.
Болотова «О истреблении костеря в пшенице». Помимо частного способа
борьбы с костром, в ней излагаются общие основы борьбы с сорняками.
Впервые в истории земледелия в ней был дан правильный подход к
решению проблемы борьбы с сорной растительностью. Он считал, что для
этого нужно изучить биологические особенности сорняков, что для борьбы
с ними нужна система, основанная на «примечаниях различения в их
природах и всего того, что до растения и размножения оных касается».
Прежде всего он обращает внимание на громадное многообразие
среди сорняков как по морфологии различных органов, так и по образу
жизни. Целый ряд морфологических и биологических признаков, которые
были положены А. Т. Болотовым в основу его классификации,— длина
вегетации, ярусность расположения, способы размножения — применяется
и в современных делениях сорняков. Большое значение для
классификации сорняков и для разработки мер борьбы с ними А. Т. Болотов
придавал способам размножения сорняков и распространения их семян.
Он описывает разнообразные приспособления для рассеивания семян.
Изумительная наблюдательность и пытливый ум позволили ему подметить
тонкие особенности в биологии сорняков, которые могли быть
объяснены только после появления дарвиновской теории естественного отбора.
Он установил, что семена некоторых сорняков всходят не все сразу, а
часть их лежит в земле год, два, три и более, не прорастая. Это
обстоятельство может быть обусловлено или наследственными особенностями
сорняка, или внешними условиями: «...тот не может понимать, откуда
берется иногда вдруг такое великое множество какого-нибудь
произрастания, который не знает того, что земля наша наполнена бывает почти
всегда множеством разных мелких семян, но из которых далеко не все
получают свое действие и всегда всходят, но многие несколько лет лежат
в земле сокровенны и целы до тех пор, покуда дождутся способных и
поспешествующих им погод и других обстоятельств, могущих в росте
причинять им меньше помешательства; или имея по натуре своей уже
такое свойство, что не прежде могут всходить, как пролежав в земле два
или три года, как-то за многими водится не прежде как по прошествии
одного срока всходят». А. Т. Болотов подметил как приспособленность
прорастания семян сорняков к определенным культурам, так и их реакцию
на внешние условия. На основании изучения биологии сорняков он
разработал целую систему борьбы с сорняками в севообороте.
686

Андрей Тимофеевич Болотов
В 1774 г. Екатерина II купила Киясовскую волость (на территории
современной Московской области). Для управления ею требовался
опытный управляющий, и на эту работу был приглашен А. Т. Болотов.
В Киясовке А. Т. Болотов прожил до 1776 г., после чего получил
назначение управителем Богородицкой волости (ныне Тульской области).
Научная деятельность его не прекращается ни в Киясовке, ни в Богоро-
дицке. Материалов накапливается все больше и больше, и он начинает
издание специального журнала под названием «Сельской житель». В
течение 1778—1779 гг. вышло две части, в которых, среди других статей и
заметок А. Т. Болотов опубликовал такие замечательные работы,
как серия статей под общим заголовком: «Примечания о посеве ржи и
несоответствии урожая посеянным семенам»; статьи «Об улучшении
лугов» и «О посеве яблочных семян».
В первой работе А. Т. Болотов впервые производит анализ
структуры урожая зерновых культур на примере озимой ржи. С этой целью он
определил число зерен, высевающихся на одну десятину (11184000).
После созревания растений он вырвал все кусты ржи с одного
квадратного аршина участка со средним стеблестоем, подсчитал их и таким
образом определил, сколько посеянных зерен дали зрелые растения на одном
квадратном аршине (267), и пересчитал на одну десятину (5 767 000).
В этой работе А. Т. Болотов установил большой разрыв между
потенциальными возможностями озимой ржи и фактическим урожаем, уменьшение
фактической густоты стояния растений против теоретической. Большой
недобор зерна происходит вследствие недоразвития колосьев. А. Т.
Болотов выражает уверенность в том, что правильным возделыванием
растений можно воздействовать на все элементы урожая и значительно
повысить его.
Статью А. Т. Болотова «Об улучшении лугов» нужно рассматривать
как одну из ранних работ по экологии растений. В ней отмечается
соответствие растительных форм условиям существования растений —
определенные группы растений приурочены к определенным местам обитания.
На примере изменения растительности лугов А. Т. Болотов развил взгляд
на динамику природного ландшафта как на естественноисторический
процесс, в котором изменение почвенно-климатических условий вызывает
смену растительных формаций. В статье вскрываются причины
вырождения лугов, которое рассматривается как результат естественного процесса
изменения почвы и смены растительного покрова.
В качестве практического вывода из своих наблюдений А. Т. Болотов
намечал мероприятия по- коренному улучшению лугов: «...наилучшим и
надежнейшим средством почитаю я распахивание лугов и превращение их
на несколько лет в пашню, дабы между тем вся коренья худших трав
могли перевестись, а потом по предследуемому удобрению земли,
запускание их опять в луг...».
В работе «О посеве яблочных семян» А. Т. Болотов первый обратил
внимание на тот факт, что растения, вырастающие из семян одного и того
же сорта и даже одного и того же плода яблони, никогда не бывают
похожи одно на другое. Он подметил также, что различие между
сеянцами не обнаруживается сразу, а проявляется все больше и больше по
мере роста и развития растений. Причину разнообразия в потомстве
от одной и той же яблони А. Т. Болотов объяснял тем, что пчелы,
687

Андрей Тимофеевич Болотов
перелетая с цветка одной яблони на цветок другой, переносят
чужеродную пыльцу и, таким образом, «...подают средство натуре зародить в тех
цветах уже не такие семена, каким бы по природе своей быть надлежало,
а другие, способные производить от себя породы, совсем новые и до того
не бывалые». Таким образом, А. Т. Болотов совершенно четко отметил
явление гетерозиготности у яблони и объяснил его естественным
перекрестным опылением.
Если к этому добавить, что, касаясь в других работах перекрестного
опыления, А. Т. Болотов устанавливает его полезность для растений по
сравнению с самоопылением, то станет ясным, что закон Найта — Дарвина
о биологической роли перекрестного опыления было бы более правильным
называть законом Болотова — Найта — Дарвина.
Основываясь на своих исследованиях изменчивости сеянцев, А. Т.
Болотов путем отбора вывел несколько сортов яблони. Таким образом, он
по праву должен считаться селекционером, который сознательно
проводил работу по выведению новых сортов, пользуясь научными методами
селекции (посев гетерозиготных семян, отбор из расщепляющегося
потомства).
В конце 1778 г. А. Т. Болотов получает от издателя «Московских
ведомостей» Н. И. Новикова предложение издавать журнал такого же
характера, как и «Сельской житель», но в виде приложения к газете.
Новый журнал под названием «Экономической магазин» стал выходить
с 1780 г. В течение десяти лет издания (с 1780 по 1790 г.) составилось
40 томов, в которых опубликовано много оригинальных статей А. Т.
Болотова, замечательных как по широте наблюдений, эксперимента и мысли
автора, так и по глубине понимания естественноисторических процессов.
А. Т. Болотов внес крупный вклад в выяснение вопроса о поле и
оплодотворении у растений и их размножении. В его сочинениях
содержатся весьма точные описания различных форм цветков и их
приспособлений к опылению, рассматривается роль насекомых в перекрестном
опылении. А. Т. Болотову принадлежат четкое описание дихогамии
(разновременного созревания тычинок и пестиков у обоеполых цветков) у
растений и объяснение этого явления как приспособления к перекрестному
опылению. Большой интерес для своего времени представляли опыты
А. Т. Болотова по гибридизации, которую он рассматривал как средство
изменения свойств плодовых деревьев. В своих ботанических
исследованиях А. Т. Болотов пользовался микроскопом.
В серии статей «Примечания о травах вообще и о различии их»,
«Руководство к познанию лекарственных трав» и др. А. Т. Болотов
благодаря своей наблюдательности, большому опыту и пытливому уму сумел
не только подметить огромное многообразие растительных форм, но и
уловить те закономерности, которые обусловливают в определенной
местности и в определенный период тот или иной состав растительности.
А. Т. Болотов отмечает связь флоры с почвенно-климатическими
условиями среды, и связь одних растительных групп с другими.
«Руководство» было первым на русском языке весьма солидным для того времени
руководством по морфологии и систематике растений.
Серия статей «О садовом заводе» была не менее солидным
руководством по садоводству. Заслуживают особого внимания два вопроса,
затрагиваемых автором: организация садоводства и прививки. Поскольку
688

Андрей Тимофеевич Болотов
работы в саду должны производиться в строгой последовательности и
цикл этих работ охватывает чаще всего несколько лет, то, чтобы избежать
путаницы и беспорядка, А. Т. Болотов рекомендует разбить сад на шесть
отделений и на каждое из них завести отдельный журнал. Схема
организации плодового сада и питомников А. Т. Болотова отличается от
современной, но уже самый факт разработки такой схемы показывает его
огромную агрономическую эрудицию. Сам принцип организации плодоводства
по отделениям и основные виды этих отделений (школа сеянцев, школа
саженцев) сохранились до наших дней. Большинство из основных правил
окулировки, разработанных А. Т. Болотовым, применяется и поныне.
После смерти Екатерины II А. Т. Болотов отказался от управления
«собственными ея величества» волостями и переехал в Дворяниново, где
жил до конца своей жизни. Здесь он закончил свое замечательное
произведение — описание сортов русских яблок, представляющее собой семь
рукописных томов и три тома выполненных им самим акварельных
рисунков.
Как писал А. К. Грелль, «в глухом уголке России, в деревне одного
из малоизвестных уездов Тульской губернии, жил в конце прошедшего
(XVIII — Авт.) столетия человек, который мог бы называться отцом
научной помологии, и начертал свою собственную систему сортов яблонь
и груш в то время, когда систем еще не существовало в остальной Европе».
А. Т. Болотов неоднократно награждался Вольным экономическим
обществом за свои работы золотыми и серебряными медалями. В 1794 г.
он был избран почетным членом Королевско-Саксонского Лейпцигского
экономического общества, а в 1820 г. почетным членом Московского
Общества сельского хозяйства, в трудах которого он участвовал до конца
своей жизни.
16 октября 1833 г. Андрей Тимофеевич Болотов тихо скончался
в своей рабочей комнате, в возрасте 95 лет.
А. Т. Болотов был не только биологом-агрономом. Он издал ряд
художественных произведений и переводов, является автором
многочисленных неизданных исторических записок. Особенно известны его
автобиографические записки-мемуары: «Жизнь и приключения Андрея
Болотова, описанные самим им для своих потомков». Литературное наследство
А. Т. Болотова колоссально, оно составляет более трехсот томов.
В период жизни в Богородицке А. Т. Болотов много занимался
составлением планов и чертежей. По этим планам строился город Богоро-
дицк. А. Т. Болотов многие из своих работ сопровождал собственными
рисунками.
Выдающийся биолог-агроном А. Т. Болотов был всесторонне
развитым, высокообразованным человеком, талантливым, трудолюбивым
практиком, тонким наблюдателем и экспериментатором, осуществившим
глубокую связь теории с практикой. Труды А. Т. Болотова всегда
пользовались известностью и признанием специалистов, однако только в наше
время они получили достойную историческую оценку.
Главнейшие труды А. Т. Болотова: Описание свойств и доброты земель
Каширского уезда, «Труды Вольного экономии, общ.», ч. 2, 1766; О рублении
поправлении и заведении лесов, там же, ч. 4, 1766 и ч. 5, 1767; Примечания о
хлебопашестве вообще, там же, ч. 9, 1768; Примечания и опыты, касающиеся до посева
семян хлебных, там же, ч. 9, 1768; О удобрении земель, там же, ч. 15, 1770;
689

Андрей Тимофеевич Болотов
О разделении полей, там же, ч. 17 и 18, 1771; О истреблении костеря в пшенице,
там же, ч. 23, 1773; О разведении садов, «Сельский житель», ч. 1, 1778; Об
улучшении лугов, там же; О прививке яблони на другие деревья, там же; О посеве яблочных
семян, там же; Примечания о посеве ржи и несоответствии урожая посеянным
семенам, там же, ч. 2, 1779; О садовом заводе вообще, «Экономический магазин», ч. 1,
1780; О принуждении плодоносных дерев к приношению плода, там же; О заведении
лесов, там же; Примечание о травах вообще и о различии их, там же, ч. 2, 1780;
Об овсе вообще и разных сортах оного, там же; О семенах, там же, ч. 3, 1780;
Руководство к познанию лекарственных трав, там же, ч. 1, 1781; О лугах и сенокосах,
там же, ч. 17, 1784; Некоторые замечания об орешнике и о том, чем плодородию
орехов поспешествовать можно, «Труды Вольного экономич. общ.», ч. 56, 1804; Опыт
над яблочными семенами, «Земледельческий журнал», № 9, 1823; О поспешество-
вании лучшему росту и плодородию яблоней, № 14, 1825; Изображение и описание
разных пород яблок и груш, «Журнал садоводства», 1861—1863 (2-е изд.
«Плодоводство в России», вып. 3, 1900); Жизнь и приключения Андрея Болотова,
описанные самим им для своих потомков, ч. I—IV, СПб., 1871—1873 (2-е изд., несколько
сокращенное, М.—Л., 1931, тт. I—III); Избранные сочинения по агрономии,
плодоводству, лесоводству, ботанике, М., 1952.
О А. Т. Болотове: Соколов Н. С, А. Т. Болотов о борьбе с сорняками,
«Советская агрономия», № 5—6, 1946; Егоров В. И., Из истории русского
садоводства, «Сад и огород», № 5 и 8, 1949; Бердыше в А. П., А. Т. Болотов, М.,
1949 (имеется библиография работ А. Т. Болотова и литература о нем);
Поляков И. М., 150 лет закона Найта — Даовина и приоритет русской науки, «Успехи
современной биологии», т. 29, вып. 2, 1950; Поляков И. М., История открытия
дихогамии и роль русских ученых в этом открытии, там же, т. 30, вып. 2, 1950;
Поляков И. М. и Бердышев А. П., А. Т. Болотов и его труды в области
сельскохозяйственной и биологической науки, в кн.: А. Т. Болотов, «Избранные
сочинения», М., 1952; История естествознания в России, т. 1, ч. 1, М., 1957.

Михаил Jj)uwJ)beeui
ПАВЛОВ
17 93-1840
ихаил Григорьевич Павлов был крупнейшим деятелем
агрономии в России первой половины XIX в. Родился он в 1793 г.
Среднее образование получил в Воронежской духовной
семинарии, где главным образом «обучался философским и
богословским наукам». По окончании курса семинарии,
уволившись из духовного звания, М. Г. Павлов 30 августа
1813 г. поступил в Харьковский университет. В следующем
году он перевелся в Московское отделение Медико-хирургической
академии, но, не удовлетворившись изучением медицины, перешел на
естественное отделение Московского университета. Придерживаясь взгляда, что
«только труд недоконченный остается без вознаграждения», М. Г. Павлов
в дальнейшем продолжал занятия по двум отделениям: естественному и
медицинскому, которые блистательно закончил в 1815 г. За выпускные
сочинения ему присуждены естественным отделением золотая,
медицинским — серебряная медали. По окончании курса обучения в университете,
он был оставлен при кабинете натуральной истории, а после получения
степени доктора медицины, в 1818 г., был послан за границу «для усовер-
691

Михаил Григорьевич Павлов
шенствования в Естественной истории и Сельском домоводстве». За время
двухлетней командировки М. Г. Павлов близко познакомился с
философскими течениями Запада и с передовой сельскохозяйственной наукой,
уделяя особенно большое внимание трудам крупнейшего немецкого
агронома того времени Альбрехта Тэера, автора знаменитого труда «Основы
рационального сельского хозяйства» (Берлин, 1809). Работы Тэера
оказали большое влияние на молодого ученого, и он стал талантливейшим
пропагандистом и продолжателем его идей, творчески применившим их
к условиям сельского хозяйства России.
Под влиянием Окена М. Г. Павлов увлекся шеллингианской
натурфилософией и отдал этому идеалистическому учению значительную дань.
В дальнейшем, по мере углубления в изучение сельскохозяйственной
науки и практики, физики, химии и других естественных наук, М. Г.
Павлов постепенно отходил от этого учения и даже выступал с его критикой.
Мы не будем касаться этой стороны научной биографии М. Г.
Павлова, она достаточно освещена в историко-философской литературе, а
сосредоточим наше внимание на его роли в развитии в России
сельскохозяйственной науки.
Вернувшись в Россию в 1820 г., М. Г. Павлов занимает должность
экстраординарного, а с 1824 г. ординарного профессора Московского
университета по кафедре «физики, минералогии и сельского хозяйства».
В этой должности в периоды 1820—1828 гг. и 1834—1839 гг. он читал
попеременно курсы физики, минералогии, технологии, лесоводства и
сельского хозяйства («сельского домоводства»), которым занимался с
особенной любовью и успехом до конца своей жизни.
В лекциях М. Г. Павлова, впервые для России, курс сельского
хозяйства излагался как самостоятельная научная дисциплина. «Сельскому
хозяйству,— говорил Павлов,— надо учить, как науке...»
«Кто без сведений о природе хочет быть агрономом, тот только
агроман... Сельское хозяйство сознательное (рациональное),
предпринимаемое с разумением дела, начинается с опытов. Все в сельском хозяйстве
есть извлечение из случаев частных, из производств особенных, из
обстоятельств местных. Разум, исследуя частности, особенности местности,
дивною силою отвлечения превращает их в понятия или сведения,
соподчиняя их одне другим, частные — общим, низшие — высшим, доходит,
наконец, до начал, которыми все стяженное им таким образом связывается
в стройное целое, образуя систему ведения — науку...» «Учить
сельскохозяйственной науке, значит знакомить с вековою опытностью
предшественников»,— писал М. Г. Павлов в журнале «Русский земледелец» в
1838 г. Аналогичные мысли высказывались Павловым многократно. Так,
в предисловии к своему «Курсу сельского хозяйства» он пишет: «Участь
сельского хозяйства, как ремесла, есть неподвижность, как искусства —
слепая удача или ряд хозяйственных ошибок, как науки — рассчитанный
успех» (1837 г.).
В соответствии со своим взглядом на сельское хозяйство как науку
М. Г. Павлов определяет содержание и значение читанного им в
университете курса: «Именем Сельского Домоводства означается искусство
размножать полезные в общежитии растения и животные... Понятно, что
содействие сие тем удачнее быть может, чем известнее будут как законы,
по коим природа совершает свои производства, так и условия, при кокх
692

Михаил Григорьевич Павлов
сии имеют место». Определяя задачи науки о сельском хозяйстве как
«искусство размножать полезные растения и животные», автор
«обязывает» науку делать это с экономической выгодой для хозяина:
«Количество размножаемых естественных произведений не составляет еще
главной цели Сельского Домоводства: сия состоит в чистом выигрыше.
Устраивать весь механизм сельских работ, соответственно сей цели, есть
верх знания в деле сельского домоводства».
В вопросах плодородия почвы и питания растений М. Г. Павлов
исходил из теории Тэера о гумусовом питании растений. В этой теории
правильно ставится вопрос об исключительной роли гумуса в придании
почве плодородия. Однако в ней ошибочно утверждается, что перегной
в процессе питания растений усваивается как таковой. Восприняв
первоначально эту теорию в чистом виде, М. Г. Павлов впоследствии отходит
от нее. Так, например, в своем большом труде «Земледельческая химия»
(1825 г.) он писал: «Главный материал питания растений есть чернозем;
с ним в непосредственном соприкосновении находится корень;
следовательно, чернозем переходит в растение посредством корня; но, разрезывая
корень, мы не находим в нем чернозема. И самое строение сего органа в
состоянии уверить, что он твердых веществ поглощать не может». В
другом месте того же труда он писал: «Чернозем не поглощается корнем в
настоящем своем виде, но в изменном, а именно — в виде слизи,
растворенной водою». Под черноземом М. Г. Павлов, в соответствии с учением
М. В. Ломоносова, понимал «...черного цвета оземленелый остаток согнив-
ших растений и животных».
Позже, в «Курсе сельского хозяйства», М. Г. Павлов еще более
отходит от теории Тэера о гумусовом питании растений и развивает свою,
близкую к действительности концепцию питания растений с
использованием ими минеральных соединений почвы и некоторых элементов
воздуха. Он отмечает, что «растения возникают не всегда из чернозема»;
многие, особенно низшие, «возникают и там, где только при благораство-
римом воздухе и теплоте достаточно влажности. Здесь, следовательно,
силою произрастания в органическое вещество превращается
неорганическое. Растения, возникшие не из чернозема, разрушаясь, превращаются
в чернозем. Растущие на черноземе также не одним им питаются, но
особенно широколиственные, много пищи поглощают и из атмосферы;
следовательно, разрушаясь, земле возвращают чернозема более, нежели
сколько из нея поглощают его: таким образом тучность земли
усиливают». Взаимовлияние почвы и растения постоянны. Почва—«среда
растительного пищеварения», «магазин условий произрастания». «Пища
растений прежде, нежели поглощается корнем, перерабатывается еще в
почве. А потому весьма справедливо почву сравнивают с желудком
животных».
Природу, почву М. Г. Павлов понимает в развитии.
Изложенные концепции М. Г. Павлова о питании растений, о
взаимовлиянии растения и почвы, о динамичности почвенного процесса образны
и близки к нашим современным представлениям.
М. Г. Павлов развивал свои научные концепции в тесном общении
с производством. Почву он понимал как объект использования в сельском
хозяйстве, причем плодооодие ее должно поддерживаться и непрерывно
повышаться человеком. Большая часть работ М. Г. Павлова посвящена
693

Михаил Григорьевич Павлов
агротехнике возделывания сельскохозяйственных культур. Так, через год
после вступления на кафедру в 1821 г. он издает работу «О главных
системах сельского хозяйства, с принаровлением к России». Уже в этой
работе М. Г. Павлов решительно восстает против трехполья, как
изжившей себя, отсталой системы земледелия, и рекомендует заменить ее
плодосменом с введением в сельскохозяйственное производство пропашных
культур и трав. Характер плодосмена необходимо варьировать,
приспосабливая его к местным природным условиям. «Современные выгоды
трехполевой системы,— писал Павлов,— ничтожны в сравнении с
вредными от нее последствиями. И естественно ли, что в России, где
находится столько различия в почве и климате, господствует один порядок
в нивоводстве?». Плодопеременная система «как надежнейшая к
поддержанию оного (плодоносия земли) должна трехполевую заменить
безусловно». Об этом же он пишет и через 17 лет: «Невозможно, чтоб
различие климатов, почв и других бесчисленных местных обстоятельств не
требовало и других севооборотов и других орудий; невозможно, чтоб
соха, столь несовершенное орудие, удовлетворяла всем требованиям
земледелия, и трехлетний севооборот, столь тесная рама для разнообразия
полезных в общежитии растений, удовлетворяла всем требованиям
хлебопашества».
«По местному положению России, заключающей в себе почти все
почвы мира и климаты, каждый в ней край должен бы иметь свою
особенную систему хозяйства, так чтоб обширные наши губернии могли
меняться своими произведениями, как меняются ими целые государства,
производя у себя только то, что со всем удобством и с особенною
выгодою по качеству почвы и климату может быть производимо; вместо того
у нас от одного конца империи до другого видишь одну зерновую си-
сте /iy...».
«По сравнению с трехпольем «плодопеременение», т. е. смена одних
пород другими в растительном царстве, есть коренной закон; действия
искусства, противные сему закону, при всех условиях остаются или вовсе
безуспешными, или слабо награжденными» («Русский земледелец», кн. 1,
стр. 11—23,1838).
Критикуя трехполье и проповедуя плодосмен, М. Г. Павлов
занимал прогрессивную, для своего времени, позицию. Его идеи о
районировании сельскохозяйственного производства в соответствии с климатом и
почвенными условиями сохраняют полностью значимость и в наши дни
и в настоящее время проводятся в жизнь в СССР.
Борясь против трехполья, М. Г. Павлов тем более считал
недопустимым монокультуры, которые приводят к «порче» почвы или к тому
явлению, которое в современном земледелии известно как «почвоутомление».
Он оттеняет, что порча почвы — это не то, что истощение ее. Истощение
вредно для всех растений вообще, «порча» же вредит только тем, от
которых произошла и близким к ним «по природе».
М. Г. Павлов ратовал за культурную обработку почв и для этой цели
сконструировал свой плуг («плужок Павлова»), который позже с
незначительными изменениями, под именем «рязанского плуга» применялся в
России вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции.
Для обогащения почвы «черноземом» он наряду с унавоживанием
рекомендовал применять сидераты.
694

Михаил Григорьевич Павлов
Предлагая различные мероприятия для повышения плодородия
почвы и урожая растений, М. Г. Павлов настаивал на комплексном их
применении: «...Хлебопашество,— писал он в 1в38 г. в «Русском
земледельце»,— говорю, подвигается вперед не улучшением той, или другой
части отдельно от всех прочих, оставляемых в прежнем грубом состоянии,
а стройным направлением всех его элементов к одной цели на основаниях
точных». Этот тезис в учении М. Г. Павлова вполне современен. Он
разделялся всеми крупнейшими современными агрономами.
Свою педагогическую и научную деятельность М. Г. Павлов не
ограничивал рамками университета. По его предложению, при содействии
Н. Н. Муравьева и Д. М. Полтарацкого при Московском обществе
сельского хозяйства была открыта первая в России Земледельческая школа
для подготовки ученых агрономов. Постановление об открытии школы
состоялось в январе 1819 г., а фактически школа стала функционировать
с августа 1822 г.
М. Г. Павлов был первым директором школы и руководил ею с
1822 по 1828 г. Благодаря всесторонней образованности М. Г. Павлова
как агронома и неиссякаемой его энергии школа с первых же лет
существования приобрела большой авторитет. Практической учебной базой
для подготовки учеников служил Бутырский хутор, также
принадлежавший Московскому обществу сельского хозяйства. Первоначально это был
неблагоустроенный заболоченный участок, которым управлял
англичанин Риджерс. С 1825 г. директором Хутора стал М. Г. Павлов. Под его
руководством, силами учеников Земледельческой школы, были проведены
работы по осушению полей, выстроены необходимые для жилья и занятий
помещения, развернуты опыты по сравнительному изучению различных
систем земледелия. «Пр. Павлов, сколько позволяли ему многотрудные
его должности, занимался и Хутором и представлял обществу
сравнительные расчеты обработки земли по системам: трехпольной, выгонной
и плодопеременной. В продолжение двух лет он делал наблюдения и над
сахароварением из свекловицы на заводе, устроенном на Хуторе
И. А. Мальцевым... Ученики Земледельческой школы каждое лето жили
и работали на Хуторе. В их практическом образовании заключался
чистый доход Общества»,— писал С. Маслов в 1850 г. в «Историческом
обозрении действий и трудов Московского общества сельского
хозяйства».
Деятельность Земледельческой школы и Бутырского хутора имели
большое влияние на развитие сельского хозяйства России. Многие
передовые хозяйства того времени (конечно, помещичьи,
крупноземлевладельческие) заимствовали знания и положительный опыт школы и хутора,
насаждая их в своих имениях. Питомцы школы, разъезжаясь во все концы
России, становились управителями крупных имений, преподавателями по
сельскому хозяйству в других школах и организаторами опытов «с
печатью местности». Такие школы были открыты в Петербурге (Школа
сельского хозяйства и горнозаводских наук), в Омске (Войсковая школа,
в которой преподавалось сельское хозяйство), Омский опытный хутор
и др. Так идеи М. Г. Павлова о поднятии культуры сельского
хозяйства в России постепенно претворялись в жизнь.
Наряду с университетскими лекциями и работой в Земледельческой
школе этому способствовала широкая литературная деятельность
695

Михаил Григорьевич Павлов
М. Г. Павлова. Помимо капитальных научных трудов, он издавал два
журнала — литературный «Атеней» (1828—1830 гг.) и «Русский
земледелец» (1838—1839 гг.) и при первом еще «Записки для сельских
хозяев, заводчиков и фабрикантов» — «с целью познакомить
соотечественников с современным состоянием сельского хозяйства, примененного к
русскому быту и местным потребностям».
М. Г. Павлов всегда страстно ратовал за единство теории и практики.
Теорию он рассматривал как практику в возможности, а практику — как
теорию в действии. «...Наука есть знание дела в отношении к началам,
на которых оно основано, в отношении к способам, которыми
производится, и в отношении к условиям, при которых удовлетворяет цели своей...
Практика есть приведение теории в действие. Гдежь враждебность между
теориею и практикою? Напротив, практика без теории быть не может:
так велика между ними связь» (Биографический словарь профессоров и
преподавателей Московского университета, М., 1855, стр. 188).
Все эти три цитаты из работ М. Г. Павлова ярко выражают его
взгляды, которые вполне соответствуют теории сельскохозяйственной
науки и в наши дни, особенно утверждение о единстве теории и
практики.
За несколько лет до своей кончины (от грудной жабы) М. Г. Павлов
отказался от заведования Бутырским хутором. Однако он «не мог
отрешиться от сродной ему практической деятельности и завел, на
собственном иждивении, земледельческое училище, в котором принимались
крестьянские мальчики учиться современному сельскому хозяйству,
примененному к Русскому быту и местным потребностям».
Свои передовые взгляды в области сельского хозяйства М. Г.
Павлов неутомимо проповедовал в университетских и публичных
лекциях, которые привлекали массу слушателей и пользовались неизменным
успехом.
«Увлекателен был Павлов,— говорит Шевырев,— озаривший новым
блеском область естествознания» (Биографический словарь профессоров
и преподавателей Московского университета, М., 1855, стр. 187).
Лестный отзыв о лекциях М. Г. Павлова дает Герцен. Он отмечает
особое умение Павлова будить у слушателей философскую мысль.
«Главное достоинство Павлова состояло в необычайной ясности изложения,
ясности, нисколько не терявшей всей глубины мышления».
Владея передовой агротехникой, М. Г. Павлов понимал и видел, что
при рациональном ведении хозяйства, согласно девизу «современность с
печатью местности», можно добиваться непрерывного повышения урожаев
сельскохозяйственных культур. Отсюда проистекали его оптимизм, вера
в будущее, столь противоположные взглядам сторонников псевдозакона
«убывающего плодородия почв» и лженаучного учения Мальтуса и
неомальтузианцев. Молодо и современно звучат его слова: «Источник
способов физической жизни с распространением рода человеческого не
только не иссякнет, но напротив, с течением времени может делаться
обильнейшим».
Жизнь Михаила Григорьевича Павлова оборвалась рано — он умер в
47 лет 15 апреля 1840 г.,— но эта жизнь, в которой он руководствовался
прекрасным девизом «век живи, век учись», была насыщена
напряженным творческим трудом, вдохновенными поисками, снискавшими
696

Михаил Григорьевич Павлов
М. Г. Павлову широкую известность и внимание многих поколений
русских ученых.
Главнейшие труды М. Г. Павлова: О главных системах сельского хозяйства с
принаровлением к России, М., 1821; Речь о побудительных причинах
совершенствовать сельское хозяйство в России, преимущественно перед другими отраслями
народной промышленности и о местах, существенно к тому относящихся, произнесенная в
торжественном собрании Императорского Московского Университета июля 4 дня
1823 года; Земледельческая химия, М., 1825; Основания физики, т. I, М., 1833; т. II,
М., 1836; Курс сельского хозяйства, тт. I и II, М., 1837; Взгляд на современное
состояние хлебопашества, «Русский земледелец», кн. 1, 1838; Плодоперемеиение как
закон природы и первое правило для составления севооборотов, там же.
О М. Г. Павлове: Р у л ь е К. Ф., М. Г. Павлов, Некролог, «Московск.
ведомости», № 38 (11 мая), 1840; Масло в С, Историческое обозрение действий и
трудов Императорского Московского общества сельского хозяйства со времени его
основания до 1846 года, М., 1850; Павлов Михаил Григорьевич, Биографический словарь
профессоров и преподавателей Московского университета, ч. И, 1855; Герцен А. И.,
Былое и думы, ч. IV; Фортунатов А. Ф., Несколько строк о М. Г. Павлове
(1793—1840), «Вестник сельского хозяйства», № 4, 1920; Яри лов А. А., История
кафедры земледелия и почвоведения Московского университета, «Учен. зап. МГУ»,
юбилейная серия, вып. VI (геология, почвоведение, грунтоведение), 1940;
Б л я х е р Л. Я., История эмбриологии в России (до середины XIX в.), М., 1955;
Качинский Н. А., Развитие идей агрономии и почвоведения в Московском
университете в конце XVIII и первой половине XIX в., «Почвоведение», № 8, 1955; он
ж е, История агрономии и почвоведения в Московском университете за 200 лет
(1755—1955), М., 1957; История естествознания в России, т. 1, ч. 2, М., 1957;
Избранные произведения русских естествоиспытателей первой половины XIX в., М.,
1959; Микулинский С. Р., Развитие общих проблем биологии в России, М„
1961.

ЛлексапЬр Ликолаевпг
ЭНТЖЛЬТАРДТ
1828-1893
еловек разносторонних дарований и кипучей энергии,
Александр Николаевич Энгельгардт был видным деятелем
русской науки и культуры прошлого века. Крупный
химик-органик и агрохимик, агроном-практик, один из первых
исследователей русских фосфоритов, специалист по литью
орудийного металла, талантливый популяризатор
естествознания, мастер публицистического слова, он еще при жизни
завоевал признание широких кругов русского общества, а его знаменитые
12 писем «Из деревни», обратившие на себя внимание В. И. Ленина,
получили живой отклик у современников.
А. Н. Энгельгардт жил и работал в период, когда закладывались
основы русской сельскохозяйственной науки, оплодотворяемой крупными
успехами естествознания, и когда в научной разработке вопросов
сельского хозяйства наравне с такими крупнейшими представителями
агрономической науки, как Костычев, Стебут, Советов, деятельное участие
принимали Менделеев, Тимирязев, Докучаев. К этой «могучей кучке»
естествоиспытателей и агрономов принадлежал и А. Н. Энгельгардт.
698

Александр Николаевич Энгелъгардт
Александр Николаевич Энгельгардт родился в Смоленской губернии
13 июня 1828 г. (по другим сведениям — в 1832 г.). До 15-летнего
возраста воспитывался дома, а затем поступил в Михайловское
артиллерийское училище, которое окончил в 1853 г. и где он впоследствии, по
преобразовании училища в Михайловскую артиллерийскую академию, начал
свою педагогическую деятельность в качестве преподавателя химии.
Уже в те годы он проявлял большой интерес к естествознанию.
«Нужно многим заняться,— писал он в дневнике своего путешествия по
Финляндии и Олонецкой губернии летом 1852 г.— Естественными
науками в особенности... Труд, умеренность, твердая воля, не обращать
внимания на слова других — вот что мне нужно для достижения моей цели.»
В это время он увлекался и минералогией, «не забывая притом и
химию— мой любимый предмет». По окончании училища А. Н.
Энгельгардт завел свою домашнюю лабораторию, занимался органической
химией, слушал лекции Н. Н. Зинина и штудировал только что
появившуюся книгу Жерара «Введение в изучение органической химии», отражавшую
новые взгляды на строение органических соединений.
После объезда уральских горных заводов А. Н. Энгельгардт осенью
1853 г. поступает на службу в литейную мастерскую Петербургского
арсенала, а в 1855 г. совершает поездку за границу для изучения Круп-
повского сталелитейного производства.
Уже в 1854 г. в «Артиллерийском журнале» печатается его первая
работа «О гомолактинной кислоте, образующейся при добывании грему-
чекислой ртути», а в 1855 г. в записках Академии наук появляются сразу
три его работы по химии, выполненные в домашней лаборатории. В 1857 г.
он вместе с Н. Н. Соколовым основывает частную химическую
лабораторию, а в 1859 г. первый русский научный «Химический журнал Н.
Соколова и А. Энгельгардта», в котором, помимо издателей, печатали свои
работы Д. И. Менделеев, А. М. Бутлеров и др. За период 1854—1870 гг.
А. Н. Энгельгардт опубликовал около пятидесяти работ по органической
химии и артиллерийскому делу, а также издал «Сборник общепонятных
статей по естествознанию» (1867). За работы по химии Харьковский
университет присудил ему степень доктора химии, а Академия наук
назначила ему и П. А. Лачинову Ломоносовскую премию за работу «О кре-
золах и нитросоединениях».
А. Н. Энгельгардт был одним из учредителей и деятельным членом
Русского физико-химического общества, и известный химик Н. А. Мен-
шуткин впоследствии говорил в связи с этим, что «память Энгельгардта
должна быть для нас священной».
В 1864 г. А. Н. Энгельгардт назначается профессором химии во
вновь открытый Петербургский земледельческий институт, и интересы его
все более склоняются к вопросам агрономической химии. В то время он
разработал предложенный П. А. Ильенковым щелочной метод
разложения костей и пропагандировал местное хозяйственное производство
фосфорных удобрений взамен кислотной переработки костей на
суперфосфат, получившей уже широкое распространение в Англии и Германии.
По поручению департамента земледелия А. Н. Энгельгардт в 1866 г.
обследовал залежи фосфоритов в Смоленской, Курской, Орловской и
Воронежской губерниях и произвел первые анализы русских фосфоритов.
С удовлетворением он впоследствии отмечал, что его предположение о
699

Александр Николаевич Энгелъгардт
широком распространении фосфоритов в юрских породах северной
России оправдалось в последующих геологических исследованиях. Работы
А. Н. Энгельгардта вызвали большой интерес к фосфоритам. Под
Курском был открыт первый завод для приготовления фосфоритной муки,
проводились опыты с ней, но вскоре это дело заглохло. «Время
фосфоритов еще не приспело»,— писал А. Н. Энгельгардт.
В Земледельческом институте А. Н. Энгельгардт устроил
образцовую химическую лабораторию — «гордость института». В то же время он
читал в Сельскохозяйственном музее публичные лекции, изданные
впоследствии отдельной книгой под названием «Химические основы
земледелия» (1875 г.). Это был образец общедоступного изложения вопросов
агрохимии. Он перевел также книги Крокера «Руководство к
сельскохозяйственному анализу» (1867 г.) и Гофмана «Земледельческая химия»
(1868 г.).
Кипучая и плодотворная деятельность А. Н. Энгельгардта в
Петербурге неожиданно прервалась в 1870 г. Он был выслан царским
правительством как политически неблагонадежный под надзор полиции в
свое имение Батищево Дорогобужского уезда Смоленской губернии. Но
это не надломило А. Н. Энгельгардта. Он принимается за работу в
области агрономии и с 1871 по 1893 г. публикует более тридцати работ,
главным образом по вопросам применения фосфорита, а также системы
земледелия в нечерноземной полосе России. Основные работы этого периода,
печатавшиеся в «Земледельческой газете» и в других сельскохозяйствен-
ных журналах, были им изданы в виде двух сборников: «О хозяйстве
в северной России и применении в нем фосфоритов» (1888 г.) и
«Фосфориты и сидерация» (1891 г.). В первый из них, между прочим, вошла
статья «Из истории моего хозяйства. 1876—1878», а во второй — ряд
статей о системе хозяйства и статья о значении почвенно-геологических
исследований, написанная в 1890 г. в поддержку В. В. Докучаева в связи
с его хлопотами об организации Почвенного комитета.
В Батищеве имелось около 560 га земли, но пахотной земли в нем
в 1871 г. было лишь около 80 га, на которых в трехполье высевали рожь
и овес, а животноводство было представлено скотом «навозной породы».
Это был типичный образец имений, запущенных их владельцами после
1861 г. Не имея сельскохозяйственного образования, А. Н. Энгельгардт
проявил незаурядные способности агронома-практика и скоро привел
полеводство в блестящее состояние. В 1872 г. он успешно начал посевы
льна на пустошах (пространствах из-под леса, разделенных на покосы)
и облогах (запущенных полях), в 1873 г. начал посевы клевера на
старопахотных землях и ввел 15-польный севоборот с посевом клевера и льна.
В 1893 г. в Батищеве под пашней имелось уже около 120 га. На все
паровые поля вносился навоз, а с 1885 г. применялись и минеральные
удобрения. Урожаи озимой ржи и овса удвоились и приобрели высокую
устойчивость.
Хозяйственные успехи наряду с общественными выступлениями по
вопросам русского сельского хозяйства (письма «Из деревни»), создали
вокруг имени А. Н. Энгельгардта своего рода ореол, и Батищево стало
центром притяжения для молодежи, которую увлекали его призывы к
земледельческому труду и к просветительной работе в забитой,
голодающей деревне. Батищево стало практической школой для интеллигентных
700

Александр Николаевич Энгелъгардт
молодых людей, обучавшихся там сельскохозяйственным работам в
качестве простых батраков, «тонконогих», как называли их крестьяне. Это
движение, сопровождавшееся устройством ряда артелей и колоний около
Батищева, на Северном Кавказе и в других местах, описано в литературе
рядом учеников А. Н. Энгельгардта и, в частности, известным
агрономом-публицистом А. П. Мертваго в книге «Не по торному пути»,
выдержавшей ряд изданий. Надо добавить, что Батищево привлекало к себе
не только молодежь (число работавших там за десять лет доходило до
ста человек). А. Н. Энгельгардта посещали в Батищеве В. И.
Вернадский и В. В. Докучаев, П. А. Костычев и А. Ф. Фортунатов и многие
другие крупные деятели.
Особое значение имели опыты А. Н. Энгельгардта с фосфоритной
мукой. В 1885 г. он задумал исследование Смоленской губернии в есте-
ственноисторическом и хозяйственном отношении, обследовал Рославль-
ский и Брянский уезды и в 1885 г. провел свой первый опыт с внесением
фосфоритной муки под рожь. Об обнаруженном им в 1886 г.
чрезвычайно сильном действии фосфоритной муки на плохих подзолистых,
никогда не видавших навоза почвах он сообщает в печати. «Чудеса делает
фосфоритная мука»,— писал А. Н. Энгельгардт. С этого времени опыты
с удобрениями на батищевских полях уже не прерывались. В начале
90-х годов, когда департамент земледелия оказал материальное содействие
опытам Энгельгардта, они проводились также с гипсом, каинитом и
другими удобрениями под различные культуры и на лугах. Батищево стало
первой русской агрохимической опытной станцией.
Чтобы оценить значение этих работ А. Н. Энгельгардта и, в
частности, знаменитого опыта 1886 г. (который, кстати сказать, совпал по
времени с первыми экспериментами первенца нашего опытного дела —
Полтавского опытного поля), надо обратиться к 60-м годам XIX в.
В 1867—1869 гг. по инициативе А. П. Людоговского и под руководством
Д. И. Менделеева Вольным экономическим обществом были проведены
первые в России научно поставленные опыты с минеральными
удобрениями, в которых приняли участие К. А. Тимирязев и Г. Г. Густавсон.
Опыты проводились с овсом и озимой рожью в Петербургской, Смоленской,
Московской и Симбирской губерниях и пришлись на неблагоприятные
по метеорологическим условиям годы. Ни фосфорные, ни калийные
удобрения не оказали положительного действия. Д. И. Менделеев пришел к
выводу, что фосфаты у нас не действуют потому, что «наши почвы,
выражаясь прежним языком практиков, грубы, их надо довести до спелости».
«Навоз, хорошая обработка и известкование, а не фосфаты нужны нам.»
Этот вывод, безусловно, сыграл свою роль в понижении интереса к
минеральным удобрениям в 70—80-х годах. Именно А. Н. Энгельгардт
опроверг этот вывод, показав, что фосфорит особенно сильно действует
на бедных, безнавозных землях, где он давал 4—8 и, прибавки урожая
ржи с гектара. Минеральные удобрения стали, говоря словами А. Н.
Энгельгардта, «большим делом». В конце 80-х годов уже действовало
несколько заводов фосфоритной муки (в Костромской, Рязанской и других
губерниях), которые в 1894 г. выпустили 800 тысяч пудов этого
удобрения.
Из своих опытов с фосфоритом А. Н. Энгельгардт сделал ряд
выводов, большинство которых было подтверждено в дальнейшем развитии
701

Александр Николаевич Энгелъгардт
агрохимии. Основной вывод заключался в том, что «фосфориты в
естественном состоянии, только механическим превращением в муку, без
всякой химической обработки, могут служить превосходным удобрением под
хлеба». А. Н. Энгельгардт указал также на различие в эффективности
фосфоритов различного происхождения, на их последействие, на значение
тонины их помола, типа почвы, на взаимодействие фосфорита и навоза,
фосфорита и извести, а также на значение каинита для клевера. Вольное
экономическое общество «за введение в России фосфорита» присудило ему
золотую медаль. Именно работы А. Н. Энгельгардта вызвали глубокие
исследования Д. Н. Прянишникова, П. С. Коссовича, К. К. Гедройца
и их учеников, которые привели к разработке теоретических основ
действия фосфорита на разных почвах, а в 1917 г. завершились открытием
А. Н. Лебедянцевым новой обширной зоны фосфоритования — зоны
деградированных и выщелоченных черноземов.
A. Н. Энгельгардт умер 2 февраля 1893 г. В следующем году Ба-
тищево было приобретено департаментом земледелия и в нем была
организована Энгельгардтовская сельскохозяйственная опытная станция,
которая продолжила опыты А. Н. Энгельгардта по намеченному им
плану — по обработке земель, по обращению пустошей в производительные
пахотные земли, по удобрению северных нечерноземных почв и, особенно,
наиболее бесплодных земель.
Большое влияние на общественное сознание второй половины XIX в.
оказали замечательные 12 писем А. Н. Энгельгардта «Из деревни». Они
печатались с 1872 г. по 1887 г. в «Отечественных записках» и в
«Вестнике Европы» и еще при жизни автора выдержали два отдельных
издания. В 1897 г. они вышли третьим изданием. В этих письмах Энгельгардт,
отвечая на предложение редактора «Отечественных записок» М. Е.
Салтыкова-Щедрина изобразить «современное положение помещичьего и
крестьянского хозяйства», коснулся самых различных сторон
общественной и хозяйственной жизни и быта своего времени.
B. И. Ленин уделил много внимания «Письмам» А. Н. Энгельгардта
в своей статье «От какого наследства мы отказываемся» и в книге
«Развитие капитализма в России». Он глубоко проанализировал как
положительные, так и отрицательные стороны взглядов А. Н. Энгельгардта на
развитие сельского хозяйства в России и подчеркнул, что «... первые
безусловно преобладают у автора «Из деревни», тогда как последние являются
как бы сторонней, случайной вставкой, навеянной извне и не вяжущейся
с основным тоном книги» (В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т. 2,
стр. 480). Характеризуя автора и его труд, В. И. Ленин писал:
«Неудивительно, что книга Энгельгардта пользуется такой прочной симпатией
читающей публики» (там же, стр. 474).
«Письма» А. Н. Энгельгардта дают широкую картину
пореформенного русского сельского хозяйства, написанную человеком, которого по
словам В. И. Ленина характеризуют «...замечательная трезвость его
взглядов, простая и прямая характеристика действительности, беспощадное
вскрывание всех отрицательных качеств, «устоев» вообще и крестьянства
в частности,— тех самых «устоев», фальшивая идеализация и
подкрашивание которых является необходимой составной частью
народничества» (там же, стр. 475). В. И. Ленин отмечал, что если бы какой-либо
экономист или публицист взял за основание своих суждений о деревне
702

Александр Николаевич Энгелъгардт
те данные и наблюдения, которые приведены А. Н. Энгельгардтом, то
это было бы чрезвычайно интересно и поучительно и являлось бы
вполне законным приемом экономиста-исследователя. В. И. Ленин писал:
«...отчего не доверять наблюдениям, которые целые 11 лет собирал
человек замечательной наблюдательности, безусловной искренности,
человек, превосходно изучивший то, о чем он говорит» (там же).
«Письма» А. Н. Энгельгардта включают и обильный материал по
истории батищевского хозяйства и описывают всю эволюцию его
агрономических мероприятий в области приведения в культурное состояние
запущенных залежных земель, культуры льна и клевера, применения
удобрений. Работающие в настоящее время над вопросами систем
ведения хозяйства в разных районах Советского Союза могут извлечь немало
поучительного из мыслей и практики Энгельгардта по разработке
системы земледелия. А для работников нашей агрономической истории
«Письма» представляют неоценимый материал. «Когда наступит пора
разработки русской сельскохозяйственной экономии в смысле объяснения
коренных мотивов свободного земледельческого труда в России,— писал
А. Ф. Фортунатов,— произведения Энгельгардта окажут огромную
услугу и прежде всего «Письма из деревни» сделаются предметом самого
внимательного изучения.»
«Письма» полны самого разнообразного материала, живых описаний,
метких характеристик. Энгельгардт выразительно повествует о жизни и
быте крестьян, о положении женщин в деревне, об экономических
условиях крестьянского хозяйства, о питании народа, о деревенских коновалах
и замечательных артелях смоленских грабарей. Он дает живые картины
провинции своего времени. Тут и отражение войны 1877 г., и полное
юмора описание Смоленской сельскохозяйственной выставки, и
уничтожающая полемика с редактором «Руси» известным славянофилом
С. Т. Аксаковым о мерах подъема крестьянского хозяйства.
А. Н. Энгельгардт, доведший свое хозяйство до прекрасного
состояния, резко отрицательно относился к помещичьему хозяйству, которое он
считал тормозом для развития страны, так как вся система этого
хозяйства держится на кабале и кулачестве, что и позволяет еще помещикам
«разоряться по агрономии». «Никакие технические улучшения не могут
в настоящее время помочь нашему хозяйству.» «Не вижу никакой
возможности поднять наше хозяйство, пока земли не перейдут в руки
земледельцев.» «Будущее не принадлежит таким хозяйствам, как мое. Будущее
принадлежит хозяйствам тех людей, которые будут сами обрабатывать
свою землю и вести хозяйство не единично каждый сам по себе, но
сообща.» А. Н. Энгельгардт мечтал об интеллигентной деревне
(артели) и разрабатывал проект артели для ведения хозяйства в Батищеве.
«...веря в русского человека,— писал он,— убежден, ...что мы, русские,
именно совершим это великое деяние, введем новые способы
хозяйничания.»
Резко критикуя деятельность сельскохозяйственных обществ и
агрономическую литературу того времени, А. Н. Энгельгардт писал:
«Выработанные естествознанием истины неизменны, космополитичны,
составляют всеобщее достояние, но применение их к хозяйству есть дело чисто
местное. Агрономия как наука чужда космополитизма. Ограничиваться
одной западной агрономией нельзя. Мы должны создать свою русскую
703

Александр Николаевич Энгелъгардт
агрономическую науку, и создать ее могут только совместные усилия
ученых и практиков».
А. Н. Энгельгардт с большим вниманием относился к опыту
земледельца. «Какой бы великолепный курс агрономии вышел, если бы кто-
нибудь, практически изучивший хозяйство, взяв пословицы за темы глав,
написал к ним научные физико-физиологические объяснения.» Не под
влиянием ли этого призыва Энгельгардта его ученик А. С. Ермолов
создал свой четырехтомный труд «Народная сельскохозяйственная
мудрость» (1901 —1906 гг.), сейчас, к сожалению, основательно забытый?
Совершенно так же А. Н. Энгельгардт призывал ученых-медиков
вникнуть в народные представления о питании, о пище.
Немало едких замечаний посвятил А. Н. Энгельгардт попыткам
мелочной регламентации и чиновной опеке в сельском хозяйстве.
Достаточно прочитать описание обязательных посадок берез в деревнях или
его гневные слова о борьбе с гессенской мухой, когда под влиянием
советов энтомологов некоторые земства в порядке обязательных
постановлений запретили озимый сев до середины августа и предписывали
запашку ранних крестьянских посевов ржи «за счет виновных».
«Энтомолог видит муху, ему бы только муху уничтожить, а там хоть трава
не расти.» Агрономическим чиновникам, по мнению А. Н. Энгельгардта,
надо бы землю пахать. «А ежели и не будут пахать — пусть так живут,
мы и платить будем, лишь бы они нам только не предписывали, не
определяли, куда нам плевать, направо или налево.»
Говоря о «Письмах» А. Н. Энгельгардта, нельзя не сказать и об
их языке. Народный сочный и меткий русский язык, живые диалоги,
остроумные характеристики, полемический задор — все это. при
глубоком содержании книги, придает ей особое обаяние, в известной мере
обеспечившее тот громадный успех, который выпал на ее долю. В ней
во весь рост встает фигура ее автора, жизнь которого была насыщена
творческими устремлениями и неустанным трудом.
Главнейшие труды А. Н. Энгельгардта-. Новый способ приготовления костяного
удобрения, «Труды Вольного экономического общ.», I, II, СПб., 1865; О
фосфоритах России, СПб., 1868; Исследование тимола, «Журнал русского химического общ*»,
т. I, 1869; Об изомерных крезолах, там же, т. 1, 1869; О нитросоединениях, там
же, т. II, 1870; Химические основы земледелия, Смоленск, 1875; О хозяйстве в
Северной России и применении в нем фосфоритов, СПб., 1888; Фосфориты и
сидерация, СПб., 1891; Из деревни. 12 писем 1872—1887, изд. 6-е, М., 1960.
Об А. Н. Энгельгардте: Ленин В. И., Сочинения, изд. 4-е, т. 2; Фаре-
С0ВА, Воспоминания об А. Н. Энгельгардте, «Вестник Европы», кн. 7, 8, .1893;
А. Ф. (А. Ф. Фортунатов), А. Н. Энгельгардт, «Русская мысль», кн. 4, 1893;
Меншуткин Н. А. и Бекетов Н. Н., О члене-учредителе Русского физико-
химического об-ва А. Н. Энгельгардте, «Журнал Русского физико-химического общ.»,
т. XXV, 2, 1893; Мертваго А. П., Не по торному пути, СПб., 1900; М а л
кэши ц к и й Н. К., А. Н. Энгельгардт, Исторический очерк батищевского хозяйства.
Опыты А. Н. Энгельгардта, «Труды Энгельгардтовской с.-х. опытной станции»,
вып. I, 1913; Модестов А. П., Очерки по истории агрономии, вып. I, М., 1924;
Балашев Л. Л., Опыты с удобрениями в Смоленской губернии в XIX веке.
А. Н. Энгельгардт, его деятельность и опыты в Батищеве, «Труды Ин-та по
удобрениям», вып. 43, 1927; История естествознания в России, т. 1, ч. 2, М., 1957; Н е-
чуятов Н. Я., А. Н. Энгельгардт. Очерк жизни и деятельности, Смоленск, 1957.

%ван Л леке and]) о виг
СТЖЖУТ
1833 - 1923
ван Александрович Стебут был одним из
основоположников русской агрономической науки. Его классический труд
«Основы полевой культуры» оказал огромное влияние на
развитие русской сельскохозяйственной науки о
возделывании культурных полевых растений.
Иван Александрович Стебут родился 12 февраля
1833 г. в городе Великие Луки, в семье уездного аптекаря.
После окончания гимназии в Петербурге в 1850 г. И. А. Стебут
поступает в старейшее в России высшее сельскохозяйственное учебное
заведение— Горы-Горецкий земледельческий институт (ныне Белорусская
сельскохозяйственная академия), который оканчивает в 1854 г. Он
остается работать в институте в качестве помощника управляющего
фермой, совершая в это время ряд агрономических поездок по России.
Своими выдающимися способностями и стремлением к знанию
И. А. Стебут быстро обращает на себя внимание. В 1858 г. его посылают
за границу для изучения рационального сельского хозяйства и
подготовки к профессорскому званию. В течение двух лет заграничной коман-
705

Иван Александрович Стебут
дировки И. А. Стебут успевает прослушать курс лекций наиболее
известных профессоров того времени по сельскому хозяйству и детально
изучить образцовые хозяйства Англии, Бельгии, Германии, Франции.
В эти годы И. А. Стебут убеждается в непригодности иностранного
опыта для ведения сельского хозяйства в России. В своей дальнейшей
деятельности И. А. Стебут неоднократно доказывал, что сельское
хозяйство должно развиваться и изучаться в тесной связи с местными
условиями. Он показал необходимость порайонного изучения приемов
возделывания сельскохозяйственных культур для ведения рационального
хозяйства. Отсюда родилась и вторая мысль И. А. Стебута о
необходимости постановки опытного дела в различных географических районах
в целях детального изучения влияния местных условий на рост и
развитие культурных растений.
После возвращения из-за границы в 1860 г. И. А. Стебут
назначается профессором Горы-Горецкого земледельческого института, где
преподает полеводство и луговодство. В 1865 г. И. А. Стебут защищает
в Петербургском сельскохозяйственном институте диссертацию на
степень магистра. Тема диссертации И. А. Стебута «Известь как средство
восстановления плодородия почвы» показывает, что уже в начале своей
научной и педагогической деятельности, протекавшей в северо-западных
и северных районах европейской части России, И. А. Стебут учитывал
огромную важность известкования почвы для нормального развития
полевых кул.ьтур в этих районах. Тем самым И. А. Стебут положил начало
широкому изучению известкования почвы в нашей стране и показал его
значение для повышения урожайности всех культур. В этой работе, как
и во всех последующих, на протяжении своей более чем полувековой
научной и общественной деятельности он уделял главное внимание тем
вопросам сельского хозяйства, которые имеют непосредственное
значение дая производства.
В 1864 г. в связи с закрытием Горы-Горецкого института и
образованием Петербургского земледельческого института И. А. Стебут
переводится в Петербург, но в 1865 г. происходит крупное событие в истории
развития сельскохозяйственной науки и высшего сельскохозяйственного
образования в нашей стране — в Москве открывается Петровская
сельскохозяйственная и лесная академия (ныне Московская ордена Ленина
сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева). И. А.
Стебута назначают одним из ее профессоров. Он занимает кафедру
земледелия.
В период от открытия Петровской академии до 90-х годов XIX в.
в ее стенах читали курсы крупнейшие ученые того времени.
Ближайшими соратниками и друзьями И. А. Стебута по Петровской академии
в то время были К. А. Тимирязев, Г. Г. Густавсон, П. Н. Кулешов,
П. Н. Чирвинский и другие.
И. А. Стебут принимал деятельное участие в создании Петровской
академии и в превращении ее в передовое сельскохозяйственное учебное
заведение. Это требовало огромных усилий и исключительной
настойчивости. Протоколы Совета Петровской академии сохранили многие
подробности, показывающие, в каких трудных условиях приходилось
И. А. Стебуту создавать кафедру и подсобные учебно-вспомогательные
учреждения — опытное поле и сельскохозяйственный музей, которые он
706

Иван Александрович Стебут
считал совершенно необходимыми для правильной постановки
преподавания земледелия.
Не будет преувеличением сказать, что история кафедры земледелия
в Петровской академии за первое десятилетие ее существования
представляет собой главу из биографии И. А. Стебута.
И. А. Стебут внес много нового в постановку учебного процесса
в высших сельскохозяйственных школах. Высшая агрономическая школа,
по мнению И. А. Стебута, должна давать необходимые знания для того,
чтобы молодой специалист мог разобраться во всех сложных и
многообразных вопросах непосредственной практической работы в сельском
хозяйстве, но окончательные агрономические знания могут быть получены
только непосредственно в производстве. Знания, преподаваемые в стенах
высшего учебного заведения, должны быть тесно связаны с практикой
ведения сельского хозяйства.
В своем курсе земледелия он широко использовал практический опыт,
организовывал многочисленные экскурсии студентов в передовые
хозяйства различных районов европейской части России. С первых же дней
своей работы в Петровской академии И. А. Стебут со свойственной ему
энергией и страстностью создает при возглавляемой им кафедре
земледелия специальный сельскохозяйственный музей.
И. А. Стебут настойчиво указывал, что агроном не должен быть
узким специалистом, что все отрасли сельского хозяйства должны быть
ему известны и близки. Он всемерно содействовал созданию при
Петровской академии ферм, как таких учебных хозяйств, на примере которых
студент мог бы учиться ведению рационального хозяйства, правильно
сочетающего и развивающего растениеводческие и животноводческие его
отрасли.
И. А. Стебут придавал огромное значение близости студентов и
профессоров, считая, что живая непосредственная беседа, разработка
вопросов, интересующих молодых слушателей, являются лучшим методом
преподавания. Эта близость к студенчеству делала И. А. Стебута любимцем
молодежи. В то время посещение лекций было необязательным, но
аудитории, в которых читал И. А. Стебут, всегда были переполнены.
Любовь к студенчеству и близость к нему не мешала, однако, ему
быть требовательным педагогом. Будучи строгим экзаменатором, он в то
же время умел использовать и экзамены для живой беседы со
студентами, подробно развивая свои взгляды на задачи сельского хозяйства,
приучая молодежь к самостоятельному мышлению.
В 1889 г. вся сельскохозяйственная общественность России
отмечала 35-летний юбилей научной, педагогической и общественной
деятельности И. А. Стебута. На юбилей съехались со всех концов страны
многочисленные ученики И. А. Стебута, слушавшие его лекции в Горы-
Горецком, Петербургском институтах и в Петровской академии.
Чествовавшие юбиляра отмечали, что русская сельскохозяйственная наука за
время его 35-летней неустанной работы сделала значительные успехи и
что большая заслуга в этом принадлежит И. А. Стебуту и его ученикам.
Петровская академия избрала его своим почетным членом.
И. А. Стебуту приходилось работать в тяжелых условиях царского
режима. Петровская академия в то время считалась одним из центров
революционной борьбы против самодержавия, и царским правительством
707

Иван Александрович Стебут
в 90-х годах был поставлен вопрос о необходимости принятия мер против
революционно настроенного студенчества академии. Когда в Петербурге
было принято решение о закрытии академии и организации через год
взамен нее Московского сельскохозяйственного института, И. А. Стебуту
было отказано в преподавании в реорганизованном учебном заведении.
Еще в годы преподавания в академии И. А. Стебут организовал
опытное хозяйство в Тульской губернии (хозяйство «Кроткое»), куда
часто выезжал со студенческими группами. После закрытия академии до
1898 г. И. А. Стебут посвящает свои силы работе в этом небольшом
хозяйстве. Результаты этой работы он изложил в статьях «Из моей
сельскохозяйственной практики».
В 1898 г. И. А. Стебут назначается председателем Ученого комитета
Министерства земледелия и до 1908 г. работает на этом посту.
Во время многолетнего преподавания в Петровской академии и
организации опытного хозяйства «Кроткое» И. А. Стебутом были
исследованы разнообразные вопросы земледелия. В эти годы им был написан
классический двухтомный труд «Основы полевой культуры и меры к ее
улучшению в России» (1873—1884), долгое время бывший настольной
книгой русских агрономов. Эта рабста представляет собой очень полное
для своего времени, критически обработанное изложение всего опытного
материала по сельскому хозяйству. И. А. Стебут впервые показал
значение подбора определенных культур и сортов для различных
климатических и почвенных зон. Он придавал исключительное значение тому, что
сейчас принято называть районированием сортов. Он писал: «После
выбора соответствующих местным условиям растений для возделывания
в поле особенно важно выбрать надлежащие сорта этих растений и
употребить для посева надлежащего качества семена. Говоря вообще, семя
будет тем лучше, чем оно больше и плотнее, чем больше будет его
абсолютный и удельный вес, необходимо, чтобы все семена обладали
хорошими качествами и были выравненными». Высокий удельный вес,
повышенная выравненность и сейчас признаются важными показателями,
обязательными для высококачественного семенного материала.
И. А. Стебут отмечал желательность в ряде районов замены
культуры овса яровой пшеницей и указывал, что препятствием к этому
является, помимо засоренности полей, отсутствие сортов, соответствующих
климатическим условиям.
В книге «Основы полевой культуры...» И. А. Стебут разработал
первую русскую классификацию полевых растений. В основу деления
полевых растений он положил густоту стояния. По этому признаку все
полевые культуры делились на три группы: 1) растения парового клина и
редкого стояния, 2) растения зернового клина и средней густоты
стояния, 3) растения лугового клина и наибольшей густоты стояния (в состав
этой группы включался и лен).
Во введении к книге И. А. Стебут подверг глубокому анализу те
различия, которые возникают в почве в результате культуры
разнохарактерных растений. Эти различия он формулировал в следующих шести
пунктах: 1) Разная степень затенения. Большую степень затененности
И. А. Стебут связывал с меньшим уплотнением почвы и меньшими
перегревами. 2) Разная степень иссушения. При этом он отмечал, что растения
с более глубоко развитой корневой системой вызывают более сильное ис-
708

Иван Александрович Стебут
сушение. 3) Различное соотношение между извлекаемыми питательными
веществами. 4) Различия в количествах оставляемых урожайных
остатков. 5) Разная степень спелости почвы, вызываемая особенностями
снятых культур. В этой связи И. А. Стебут писал: «Спелая почва
ноздревата, как подошедшее тесто, но не порошкообразна, она упруга под ногой».
Этот пятый пункт он связывал с первым, так как придавал особое
значение затенению почвы, достигаемому с помощью культуры
широколиственных растений. 6) Разная степень освобождения почвы от сорняков.
Сюда И. А. Стебут относил различия в освобождении почвы от
паразитных грибов и вредных насекомых.
Разделяя все полевые растения на три группы, он указывал на
существующие между всеми группами промежуточные культуры, которые в
зависимости от условий возделывания могут перемещаться из одной
группы в другую. И. А. Стебут писал, что по мере улучшения почвы
число паровых растений увеличивается и уменьшается необходимость
в чистом паре, культуры из полевых переходят в огородные, особенно
богатые растениями парового клина.
И. А. Стебут разработал и сформулировал те основные приемы,
с помощью которых обеспечиваются высокие урожаи озимых хлебов
по занятым парам. Он писал: «Особенно в наших условиях приходится
обыкновенно спешить с посевом растений, занимающим паровое поле,
для того, чтобы можно было вовремя убрать растения и успеть
хорошо подготовить поле для посева озими».
С большой глубиной в книге разработаны главы, относящиеся к
корнеплодам, а также к хмелю и табаку. И. А. Стебут рассмотрел также
гнездовой посев для корнеплодов, т. е. мероприятие, внедренное в
настоящее время.
И. А. Стебут подробно разбирал также приемы подсадки
корнеплодов и разобрал сортовые отличия у кормовой свеклы применительно
к прорывке, указывая ка значение букетовки корнеплодов.
Серьезное значение вплоть до настоящего времени сохраняет глава
«Основ полевой культуры...», относящаяся к картофелю.
Во второй части первого тома наряду с хмелем, которому отведено
более полутораста страниц, разбирается также ворсянка, тыква, ряд
зерновых и зернобобовых растений, а также масличные растения.
Относящаяся к масличным культурам глава представляет особый интерес. Здесь
подробно разобрана культура таких масличных растений, как рапс,
сурепка, сафлор. Естественно, что ряд положений, высказанных И. А. Сте-
бутом, устарел. В целом же классическое сочинение «Основы полевой
культуры...» сохраняет значительный интерес для агрономов-полеводов
различных специальностей, как для научных работников, так и для
производственников.
В книге И. А. Стебута «Статьи о русском сельском хозяйстве...»
(1883 г.) собраны ценные мысли по самым разнообразным вопросам
сельского хозяйства. Мы находим в ней указания о значении культуры
люпина на песчаных почвах, о целесообразности оставления высокого
жнивья на клеверных полях для задержания снега и лучшей
перезимовки клевера. И. А. Стебут крайне интересовался проблемой развития
льноводства; он перечисляет ряд мероприятий, которые должны
способствовать расширению культуры льна,
709

Иван Александрович Стебут
Наряду с крупнейшими русскими учеными того времени В. В.
Докучаевым и П. А. Костычевым И. А. Стебут придавал огромное значение
лесным посадкам, противодействующим эрозии, способствующим
закреплению оврагов и защищающим поля от иссушающих ветров. В 1894 г. на
заседании Московского лесного общества И. А. Стебут сделал обширный
доклад об эффективности облесения на основании его личного опыта
в руководимом им хозяйстве «Кроткое». В этом докладе он указал на
состав лесных пород, которые, с его точки зрения, было наиболее
целесообразно применять для обсадки полей и закрепления оврагов.
Характеризуя эффективность лесных посадок, он говорил: «Можно умерить
вредное влияние климата на растения, защищая последние от холодных и
сухих ветров и удерживая снежный покров с помощью живой изгороди».
Докладчик демонстрировал ряд снимков лесозащитных полос,
посаженных им в 1876 г. в хозяйстве «Кроткое», и отмечал значительное
повышение влажности почвы на участках, прилегающих к лесным полосам.
Эти идеи И. А. Стебута показывают, что русская прогрессивная
сельскохозяйственная мысль того времени разрабатывала основы и
приемы получения высоких устойчивых урожаев в условиях России.
Воплощение в жизнь этих замечательных идей стало возможным только в нашу
советскую эпоху.
Наряду с большой научной работой И. А. Стебута, необходимо
отметить его широкую общественную деятельность. Приняв с 1867 г.
деятельное участие в работе Московского общества сельского хозяйства,
в частности в организованном им комитете сельскохозяйственных
консультаций, И. А. Стебут совместно с А. П. Людоговским, А. А. Фад-
деевым и И. Н. Чернопеговым выпустил в 1875—1876 гг. двухтомную
«Настольную книгу для русского сельского хозяина» — первую
оригинальную сельскохозяйственную энциклопедию. И. А. Стебут в течение
двух лет (1869—1870 гг.) был также редактором журнала общества
«Русское сельское хозяйство».
И. А. Стебут был энтузиастом сельскохозяйственного образования
в России и возглавлял борьбу за женское высшее сельскохозяйственное
образование. Благодаря его настойчивости в Петербурге в 1904 г. были
открыты первые в России Высшие женские сельскохозяйственные курсы,
которым было присвоено его имя и которые с той поры были широко
известны под названием «Стебутовских курсов».
И. А. Стебут справедливо считается основоположником русского
опытного дела. По его настоянию и под его руководством Ученый
комитет Департамента земледелия возглавил организацию опытного дела в
России. В 1900 и 1902 гг. И. А. Стебут председательствовал на первых
всероссийских съездах по опытному делу.
Трудно преувеличить заслуги И. А. Стебута в деле внедрения на
поля России новых сельскохозяйственных машин и орудий. Он был
неизменным экспертом при всех испытаниях сельскохозяйственных машин
и орудий как иностранных, так и русских и с большой настойчивостью и
темпераментом отстаивал оригинальные русские изобретения, как более
удовлетворяющие условиям русского сельского хозяйства. Его особенно
интересовали почвообрабатывающие орудия. Все современники И. А.
Стебута отмечают его особый интерес к так называемому «плужному
вопросу», его стремление дать русскому крестьянину дешевый и хороший плуг
710

Иван Александрович Стебут
взамен сохи. Большое значение придавал И. А. Стебут внедрению в
русское сельское хозяйство рядовой сеялки.
На протяжении многих десятилетий ни одна крупная, даже
губернская, сельскохозяйственная выставка не проходила без его
непосредственного участия.
Придавая огромное значение распространению сельскохозяйственных
знаний среди широкого круга сельских хозяев, И. А. Стебут уделял много
внимания организации различных курсов и лекций, а также развитию
сельскохозяйственных обществ, которые в то время были центрами
сельскохозяйственного прогресса. Он сам был членом более пятнадцати
обществ и очень часто выступал с публичными лекциями по вопросам
сельского хозяйства.
Во вступлении к одному небольшому циклу лекций, прочитанных им
в Петербурге и изданных под названием «5 лекций по сельскому
хозяйству», он пишет: «Замечу только, что в этих лекциях, как и во всех
других моих лекциях и книгах, я старался дать нашему сельскому хозяину
руководящую мысль для решения могущих встречаться ему в хозяйстве
вопросов, но не самое решение. Этого последнего сделать нельзя потому,
что безусловного решения в вопросах сельского хозяйства быть не может,
а для условного решения их необходимо знать условия хозяйства, для
которого решается вопрос».
И. А. Стебут пользовался большим авторитетом в самых
различных вопросах сельского хозяйства. Не только многочисленные ученики и
почитатели И. А. Стебута, но и посторонние ему люди забрасывали его
множеством писем с просьбой разрешить тот или иной вопрос и неизменно
получали исчерпывающие ответы.
Несмотря на свои огромные знания и поистине всеобъемлющую
эрудицию, И. А. Стебут был чрезвычайно скромным и очень
требовательным к себе человеком. Он был изумительно цельной натурой, с огромной
энергией и энтузиазмом отстаивающим свои идеи и те положения,
которые он считал правильными и справедливыми. Высокая требовательность
к себе сочеталась у него с особенной добротой к людям, его окружавшим.
Благодаря этому он с удивительным искусством умел объединять людей
в общей работе, руководить ими и направлять их деятельность на общее
благо. Огромное обаяние И. А. Стебута делало его прекрасным другом
и собеседником.
Для И. А. Стебута очень характерны следующие слова, сказанные
им в речи на одном из его юбилеев: «Дело было избрано мною свободно,
добровольно, и я всегда любил его, как люблю и теперь. Любовь к делу,
сочувствие собратьев по профессии и учеников, воодушевляющих
преподавателя, пытливый интерес к науке и плодотворная их деятельность —
все это давало силы для борьбы с невзгодами и доставляло часто
духовное наслаждение, заставляло меня забывать физическое утомление».
Превосходный педагог, он сумел создать замечательную плеяду
учеников. Целая группа из них впоследствии занимала кафедры в
Московском сельскохозяйственном и Петербургском лесном
институтах. Непосредственными его учениками и последователями в разных
областях сельскохозяйственной науки были академики В. Р. Вильяме,
Д. Н. Прянишников, профессора П. С. Коссович, М. И. Придорогин,
А. Ф. Фортунатов и другие.
777

Иван Александрович Стебут
Иван Александрович Стебут скончался в Москве 20 октября 1923 г.
в возрасте девяноста лет. Несмотря на свой очень преклонный возраст,
он живо интересовался бурными политическими событиями,
происходившими в последние годы его жизни. Он радостно воспринял Великую
Октябрьскую социалистическую революцию, и только глубокая старость и
болезнь не позволили ему принять активное участие в построении
новой советской сельскохозяйственной науки.
Богатство научного наследия И. А. Стебута в полной мере могло
быть оценено только в нашу советскую эпоху.
Главнейшие труды И. А. Стебута: Известь как средство восстановления
плодородия почв, СПб., 1865; Гипсование почвы. СПб., 1868; О посеве вообще и рядовом
в особенности, СПб., 1870; Настольная книга для русских сельских хозяев
(совместно с другими), т. I и II, СПб., 1875—1876; Основы полевой культуры и меры к ее
улучшению в России (в 2 томах), 2-е изд., 1882—1884; Статьи о русском сельском
хозяйстве, его недостаточность и меры к его усовершенствованию, М., 1883; Из моей
сельскохозяйственной практики, «Труды Вольного экономич. общ.», № 2, 5, 6, 11,
1886—1887; Сельскохозяйственное знание и сельскохозяйственное образование, М.,
1889; Об укреплении и облесении оврагов и об обсадке полей (в селе Кроткое), М.,
1895; О постановке профессионального образования в связи с постановкой общего
образования, М., 1898; Основные начала организации сельскохозяйственных учебных
заведений, М., 1908; Избранные сочинения т. I, М., 1956.
О И. А. Стебуте: Отчет о торжественном праздновании 35-летнего юбилея
ученой и практической с.-х. деятельности И. А. Стебута 21 ноября 1889, «Изв.
Петровской сельскохозяйственной академии», М., 1890; Клинген И. Н., Иван
Александрович Стебут, в кн.: «Современные вопросы русского сельского хозяйства», Сборник
статей к 50-летнему юбилею И. А. Стебута, СПб., 1904; Фортунатов А. Ф.,
Иван Александрович Стебут, 1854—1904, «Вестник сельского хозяйства», № 11,
1904; Керн Э., К пятидесятилетию научной, профессорской и общественной
деятельности И. А. Стебута, СПб., 1904; Маису рен Н. А, ?Кизнь и труды Ивана
Александровича Стебута, в кн.: И. А. Стебут «Избранные сочинения», т. 1, М., 1956.

Mumjjo^aH д^узъжпг
ТУРСК11
1840 -1899
итрофан Кузьмич Турский был выдающимся лесоводом.
Вместе с Г. Ф. Морозовым, Г. Н. Высоцким и другими он
заложил научные основы лесоводства.
Митрофан Кузьмич Турский родился 2 апреля 1840 г.
в г. Нарве, в семье священника. Среднее образование он
получил в Петербургской духовной семинарии, но по
окончании ее поступил на физико-математический факультет
Петербургского университета и в 1862 г. окончил его со степенью кандидата
по разряду естественных наук. Еще будучи студентом, М. К. Турский
заинтересовался лесоводством и, окончив университет, поступил на
специальные одногодичные курсы лесоводства при Петербургском лесном
институте и Лисинском учебном лесничестве (близ Петербурга). После
сдачи государственных экзаменов он был назначен на должность лесо-
устроителя и затем лесного ревизора Пермской губернии. Здесь М. К.
Турский изучал обширные северные леса, ознакомился с ведением лесного
хозяйства. Спустя три года он был переведен в Нижегородскую
губернию, сначала в Семеновское, а затем в 1-е Макарьевское (на Волге)
775

Митрофан Кузъмич Турский
лесничество. Знания и опыт, приобретенные М. К. Турским в течение
шестилетней практической работы, оказали существенное влияние на
всю его последующую научную и педагогическую деятельность.
В 1869 г. М. К. Турский был назначен преподавателем лесных наук
в Лисинскую лесную школу. С этого времени начинается его
педагогическая работа, которую он не прерывал затем в течение всей жизни.
Шесть лет, которые М. К. Турский проработал в Лисинской школе,
явились периодом расцвета этой школы. М. К. Турский был
прирожденным педагогом. Он широко применял демонстрации, экскурсии, добивался
осмысленной работы школьников в лесу, организовал систематические
метеорологические наблюдения с участием школьников; результаты этих
наблюдений печатались в «Лесном журнале» с 1869 по 1876 г.
Живо интересуясь состоянием обширнейшего, но крайне запущенного
русского лесного хозяйства, он много ездил, знакомясь с лесами
различных районов России. В 1875 г. он поехал в Пруссию, Саксонию и
Баварию, где изучал лесное хозяйство и постановку преподавания наук о лесе.
Свои наблюдения он опубликовал по возвращении из-за границы в
«Лесном журнале» в очерках «Образцы лесного хозяйства». Подробно
описывая хозяйства в осмотренных им лесничествах, он делает вывод, что,,
«имея перед собой образцы, недостаточно копировать их, надо
заимствовать от этих образцов лишь то, что действительно для нас полезно и
удобоприменимо. Слепое подражание деятельности западноевропейских
лесничих может привести и приводит к неожиданным неудачам, а потому
иногда и небезвредно. Многие обстоятельства обусловливают
необходимость выработки у нас собственных приемов лесного хозяйства. Пока мы
не начнем сам-остоятельно вести наше хозяйство, мы будем вращаться
в этом замкнутом кругу форм и обрядностей, в котором находимся в
настоящее время, не улучшая ни на йоту состояние наших лесов». Он
настойчиво зовет русских лесоводов применяться к свойствам отечественных
лесов и вырабатывать свои, самостоятельные рациональные приемы
обращения с лесом.
По возвращении из-за границы в 1876 г. М. К. Турский был
назначен профессором Петровской академии и руководил там кафедрой
лесоводства бессменно в течение двадцати четырех лет. В его лице академия
имела одного из самых выдающихся профессоров, с огромной эрудицией,
с большим практическим опытом и беззаветной любовью к своему делу.
Его личные качества — прямота характера, исключительная
трудоспособность, душевная простота и мягкость наряду со строгой
требовательностью к себе и своим ученикам — создавали высокий образ наставника,
учителя в подлинном и глубоком смысле этого слова. Личным примером
и ярким словом он увлекал молодежь, зажигал любовью к лесу, приучал
к созидательному труду. Он пользовался исключительным авторитетом
у всего коллектива академии.
В своих воспоминаниях его ученики отмечали, что, хотя после
закрытия лесного отделения в Петровской академии (в 80-х годах)лесоводству
было отведено крайне ограниченное, второстепенное место, ничьи лекции
и практические занятия не посещались студентами так усердно, как
лекции и занятия М. К. Турского. Его яркие, без всяких риторических
приемов лекции увлекали своей убежденностью. Он держал аудиторию в
напряженном внимании. Обрабатывая записи лекций, он стремился к наи-
714

Митрофан Кузьмич Турский
более сжатой убедительной форме и часто спрашивал студентов: «Нет ли
лишних слов?»
Во время практических занятий в лесу он не только разъяснял, как
нужно работать, но показывал это собственным примером, работая без
устали рядом со студентами и рабочими иногда с рассвета до позднего
вечера и внося в этот труд свойственную ему даже в пожилом возрасте
юношескую энергию и увлечение, которые не могли не зажечь в молодежи
самый живой отклик.
Дальновидный и заботливый хозяин, он был в то же время поистине
лесоводом-поэтом и как никто другой умел передавать ученикам
понимание красоты, полезности и величавости родного леса. На практических
занятиях студентов в лесу М. К. Турский положил начало прекрасной
традиции собственноручных посадок студентами леса.
Строгий и требовательный, но глубоко справедливый, он был не
только замечательным педагогом, но и замечательным человеком,
умевшим прививать людям высокие моральные качества: любовь к родине,
чувство долга, честность, прямоту, целеустремленность и уважение к
труду. Сам он отличался необычайной трудоспособностью, и часто далеко за
полночь горели свечи на его письменном столе, слышались шелест
перевертываемых страниц и поскрипывание пера. Всегда деятельный,
энергичный, в движении, в поездках, он, казалось, не знал усталости. В редкие
часы отдыха он превращался в весельчака, остроумного рассказчика,
передавая с тонким юмором занятные случаи и впечатления от
многочисленных поездок и встреч с людьми. Он любил и понимал музыку,
литературу, театр, интересовался проблемами языка, знал звездное небо и пути
планет и созвездий. Он любил русские песни и сказки, народные гулянья
на Девичьем поле, «вербы» — торг на Красной площади. Он обладал
чертой всех выдающихся людей — безмерной скромностью.
Лес — живая связь прошлых поколений с настоящим и будущими
поколениями. Рубя лес, человек пожинает то, что выращивали его предки,
а сажая лес и ухаживая за ним, готовит жатву для потомков. Эта ярко
выраженная преемственность придает лесоводственному труду глубокий
социальный смысл.
Вера в преемственность человеческого труда вдохновляла М. К. Тур-
ского на организацию многолетних опытов в лесу. Это было сопряжено
со значительными трудностями, ибо рост леса и все сопутствующие
явления лесной природы имеют длительный характер. 0« одним из первых
применил в лесоводческой науке экспериментальный метод разработки
многих проблем лесохозяйственного растениеводства, которые в нынешний
период развертывания грандиозных лесокультурных работ приобретают
особо важное значение. Так, он заложил опытные культуры для
установления влияния густоты древостоя на рост насаждений, с целью
исследования значения местопроисхождения семян для выращивания
продуктивных насаждений, выяснения влияния времени посадки и способов
культуры на рост леса, определения воздействия различных мер ухода за
насаждениями на их продуктивность и качество. Он вводил в состав
лесов новые древесные породы.
М. К. Турский явился основоположником одного из старейших в
стране учебно-опытных учреждений — Лесной опытной дачи
Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Он создал в ней богатую серию
775

Митрофан Кузьмич Турский
насаждений, которые достигли сейчас более чем полустолетнего возраста
и являются ценным объектом для учебной и исследовательской работы.
Его специальные исследования охватили четыре основных раздела.
Прежде всего нужно отметить его труды по вопросам выращивания
посадочного материала. Он первый в нашей стране обратил внимание на
важность выращивания сеянцев из семян местного сбора, в
противоположность распространенной тогда выписке семян из-за границы, что
приводило к неблагоприятным зачастую результатам. Он поставил первые
опыты по определению времени посева семян и способа их заделки в
почве для получения хороших сеянцев. Он изучил влияние климатических
факторов, главным образом морозов, на рост насаждений. Наблюдения
М. К. Турского над бичом сосновых питомников и сосновых культур,
вызывающим опадение хвои у сосны («шютте»), получили высокую
оценку у нас и за рубежом. Все эти вопросы в наше время, в эпоху
развернутых лесокультурных работ, являются глубоко современными.
Ряд научно-технических очерков М. К. Турского охватывает
важнейшие лесохозяйственные вопросы. Таковы очерки по таксации
насаждений, о состоянии и организации лесного хозяйства в различных районах
нашей страны, о принципах рубки леса.
Крупный раздел составляют очерки по различным вопросам
лесоразведения, которое он первый широко пропагандировал на основах
сочетания полеводства и лесоводства. В 1882 г. в актовой речи «О лесопольном
хозяйстве», прочитанной в академии, он говорил: «Возможность, во
многих случаях, возращения на одной и той же почве как земледельческих
растений, так и леса, наводит на мысль о целесообразности такого
хозяйства, в котором земледельческие растения и лес чередовались бы на одной
и той же площади, как отдельные члены общего лесопольного плодосмена.
Насаждения, возращенные в лесопольном хозяйстве, очень часто
оказываются более здоровыми, сравнительно с искусственными и даже
естественными насаждениями, выросшими на нетронутой почве лесосек».
После осмотра степных лесных посадок он писал: «Как избежать
расходов на очистки или довести их до минимума? По моему мнению,
в этом случае может помочь тот же прием, где между рядами лесной
культуры до смыкания ее возделываются какие-либо
сельскохозяйственные растения».
Идея совместного выращивания леса и культурных растений
получила ныне широкое практическое распространение.
В 1884 г. М. К. Турский совершил поездку по лесам средней и
южной России. Он осмотрел леса Подмосковья, Тульские засеки, Велико-
Анадольское и другие степные лесничества. Относительно Тульских
засек он указал: нужно подумать о будущих поколениях,— и в этом
главная задача лесоводства,— позаботиться, чтобы они не остались совсем без
дуба, если прежние запасы этой породы будут вырублены.
Глубокое впечатление оставляют статьи М. К. Турского о степных
лесных культурах в Велико-Анадольском лесничестве (на Украине), где
более ста лет назад, в 1843 г., было начато облесение извечно безлесных
степей. «Надо быть там на месте,— писал он,— надо видеть
собственными глазами Велико-Анадольский лес, чтобы понять все величие дела
степного лесоразведения, составляющего нашу гордость. Никакими
словами нельзя описать того удовлетворяющего чувства, какое вызывает
776

Митрофан Кузьмич Турский
этот лесной оазис среди необъятной степи на посетителя. Это
действительно наша гордость, потому что в Западной Европе ничего подобного
вы не встретите... Этот лес надолго останется памятником той смелости,
той уверенности и любви, с какою впервые взялись за облесение степей».
Однако радость М. К. Гурского была преждевременной: царское
правительство свертывало работы по степному лесоразведению, и в
начале этого столетия русский опыт степного лесоразведения, имеющий
мировое значение, был предан забвению. И только в последние годы эти
работы были вновь широко развернуты.
В 1884 г. М. К. Турский опубликовал «Описание Велико-Анадоль-
ской лесной дачи с планом». Эта работа явилась важнейшим источником
изучения и оценки в настоящее время опыта лесоразведения в степи.
Очерки М. К. Турского по лесоразведению, излагающие в сжатой
и ясной форме его производственный опыт и теоретические знания,
широко содействовали внедрению лесоводственной техники в практику
лесного хозяйства.
Изучение водоохранного значения лесов получило в нашей стране
исключительное развитие. Вслед за знаменитой экспедицией В. В.
Докучаева М. К. Турский в течение шести лет (1893—1899 гг.) был
руководителем экспедиции по исследованию источников главнейших рек
европейской части России. С этого началось изучение лесов в бассейнах
Волги, Дона и Днепра. Отчеты экспедиции дали большой и ценный
материал для обоснования положения о том, что лес представляет
собой мощное агротехническое средство, могучий регулятор влажности
почвы.
В предварительном отчете по лесоводственному отделу экспедиции
в 1896 г. М. К. Турский писал, что «независимо от расходов на
искусственное облесение совершенно оголенных лощин надлежало бы обратить
внимание на сохранение и возобновление остатков прежних лесов или
вновь возникающих перелесков всюду, где они встречаются в малолесных
наших районах».
В последнем своем отчете по экспедиции за 1898 г. М. К. Турский
снова и снова указывает, что в малолесных районах, обследованных
экспедицией, каждая новая десятина леса, для чего бы она ни
предназначалась,— для охраны почвы от размыва, полей от сухих ветров, для
задержания снега или эксплуатации почвы, не годной под другую культуру,
кроме леса,— принесет пользу для сохранения влаги, предупреждения
заносов речных долин и тем самым окажет свое благотворное влияние на
водный режим местности. Но все эти важнейшие выводы экспедиции
остались погребенными тогда в архивах.
М. К. Турскому мы обязаны возникновением оригинальной
отечественной учебной литературы по лесоводству. В 1892 г. вышел его
капитальный труд «Лесоводство», который выдержал затем шесть изданий
(последнее, седьмое, в 1954 г.) и был для того времени неоценимым
учебником по лесоводству. Во вводной части своего «Лесоводства» М. К.
Турский писал, что вся совокупность лесоводственных знаний, какими в
настоящее время располагает практика, добыта главным образом
натуралистами, изучавшими лесную растительность, климатические, почвенные и
прочие условия, влияющие на лес. Только естественноисторические
исследования, объясняющие те или иные явления в лесу, могут служить
777

Митрофан Кузьмин Турский
руководящей нитью в выборе лесохозяйственных мероприятий и
правильной их оценке.
Доныне представляют учебную ценность работы М. К. Турского по
ведению практических занятий по лесоводству — его определитель
древесных пород, составленный совместно с его учеником проф. Л. Н. Яшковым,
и таблицы по таксации леса, удостоенные премии и неоднократно
переиздававшиеся.
М. К. Турский умел привлекать к исследовательской работе молодые
силы. Под его руководством был сделан ряд студенческих научных работ,
экспонированных в напечатанном виде на промышленно-художественнои
выставке в Москве в 1882 г. Некоторые из этих работ доныне
используются в специальной литературе.
М. К. Турский много занимался организацией хозяйства в лесах
различных районов нашей страны.
Он глубоко понимал значение тесной связи науки с практикой. В
течение ряда лет он с группой сотрудников производил многочисленные
работы по организации лесного хозяйства в ряде районов. Его
монография «Устройство Никольской лесной дачи» (1886 г.) представляет
собой детальный план хозяйства и обоснование принятых мероприятий.
В свое время эта книга имела большую ценность для всех начинающих
лесоустроителей.
ML К. Турский стремился максимально внедрять научные
достижения в практику.
В 70—80~х годах прошлого столетия лесоистребление приняло
чудовищные размеры. Овраги и пески наступали на землю, в течение
десятилетий преданную невероятным хищениям. Лесовладельцы, помещики,
казенное лесное ведомство были глухи и слепы. Настоятельно
потребовалось объединение разрозненных культурных сил общества для
сбережения оставшихся лесов. В 1871 г. возникло Петербургское лесное общество,
в 1883 г. при непосредственном участии М. К. Турского возникло
Московское лесное общество, председателем которого М. К. Турский
бессменно был в течение четырнадцати лет. Он с неослабной энергией
направлял деятельность этого общества к разработке вопросов лесного
хозяйства, организовал снабжение всех интересующихся лесоразведением
посадочным материалом и лесокультурными орудиями, ставил перед
обществом ряд хозяйственных вопросов. Общество заслушивало доклады
по вопросам лесного хозяйства, лесовозращения, лесной таксации и
лесоустройства, лесоиспользования и лесной экономии, организовывало
экскурсии в лесные дачи Подмосковного района и т. д. В 1885 г. в Манеже
им была организована выставка лесо- и древоразведения с участием
многочисленных экспонентов из шестнадцати губерний. Это была
единственная в царской России самостоятельная лесная выставка, оказавшая
несомненное влияние на развитие лесоразведения того времени в средней
полосе России.
Общество занималось производством опытов и наблюдений для
выяснения научных и хозяйственных вопросов. Таковы были опыты по
разведению ели на юге России, произведенные пятьюдесятью пятью лицами
и затем обобщенные М. К. Турским; опыты по разведению на юге
России сибирской пихты; измерения глубины снежного покрова, наблюдения
над весенним таянием снега; сбор сведений о живых защитных железно-
718

Митрофан Кузьмич Турский
дорожных изгородях по пятнадцати железным дорогам и т. п. Общество,
руководимое М. К. Турским, занималось распространением лесоводствен-
ных знаний в народе, устраивало древесные питомники и праздники
древонасаждений при народных школах, отпускало семена и сеянцы.
Митрофан Кузьмич Турский скончался 28 сентября 1899 г.
После его кончины Московское лесное общество организовало сбор
средств на сооружение памятника М. К. Турскому и учреждение
стипендии его имени в Московском сельскохозяйственном институте (ныне
Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева). В этом сборе
приняло участие около четырех тысяч человек. Торжественное открытие
памятника состоялось в июле 1912 г. близ здания кафедры лесоводства,
в стенах которого четверть века преподавал и работал М. К. Турский.
В изваянии из бронзы встал величавый образ труженика леса, в
котором сочетался талантливый ученый, выдающийся педагог и редкой души
человек. Бюст изображает профессора за чтением лекции. На лицевой
стороне пьедестала врезан овальный барельеф, изображающий
крестьянского мальчика, смотрящего, как старик крестьянин сажает дерево. На
другой стороне памятника выложена надпись: «Славному сеятелю на ниве
лесной — лесная Россия».
Главнейшие труды М. К. Турского: О лесопольном хозяйстзе, «Известия
Петровской академии», М., 1885; О естественной смене древесных пород в лесу, «Лесной
журнал», № 4, 1886; Сборник статей по лесоразведению, М., 1893; Определение
древесины, ветвей и семян главнейших древесных и кустарниковых пород по таблицам
(совместно с Л. Яшковым), 3-е изд., М., 1908; Таблицы для таксации леса, 7-е изд.,
ML, 1910; Разведение лесных деревьев, 9-е изд., М., 1912; Лесоводство, 7-е изд.,
М., 1954.
О М. К. Турском: Д а н и э л ь - Б е к о в Г. Г., М. К. Турский как профессор-
педагог, «Лесопром. вестник», № 41, 1899; Ив а н о в В. И., Открытие памятника
профессору Митрофану Кузьмичу Турскому, «Лесной журнал», вып. 6—7, 1912;
Щербаков В. В., Русский лесовод М. К. Турский, «Лес и степь», № 5, 1949;
Эйтинген Г. Р., Митрофан Кузьмич Турский, в кн.: «Выдающиеся деятели
отечественного лесоводства», вып. 2, М., 1950.

ЗТавел Лндреевпг
К0€ТЫ1Е1
1845 -1895
мя П. А. Костычева пользуется широкой известностью в
нашей стране. Наряду с В. В. Докучаевым он является
одним из основателей научного почвоведения. Его работы по
вопросу о происхождении чернозема и по важнейшим
вопросам образования и разложения органического вещества в
почве являются поистине классическими, им заложены
основы почвенной микробиологии, проведены исследования
различных почв, обоснованы новые положения о соединениях фосфора в
почве. П. А. Костычев, развивая биологическое направление в
почвоведении, исходил из признания тесной зависимости почвообразовательных
процессов от растительности и почвенных микроорганизмов.
Выдающееся значение имели также обширные геоботанические
исследования П. А. Костычева, в которых вскрыта сущность взаимосвязи
между почвой и растениями в степи, на лугах и пастбищах, выяснена
роль производственной деятельности человека в изменениях этих
взаимоотношений и установлены причины смены одних растительных
группировок другими при различных условиях.
720

Павел Андреевич Костычев
Большой вклад сделан П. А. Костычевым в научное и практическое
земледелие. Им обоснованы различные нововведения и улучшения в
обработке почвы и в использовании удобрений применительно к
черноземной зоне, выяснено теоретическое и производственное значение некоторых
мероприятий по борьбе с засухой. П. А. Костычев заложил основы
сельскохозяйственного опытного дела в России.
Павел Андреевич Костычев родился 24 февраля 1845 г. в Москве,
в семье крепостного, принадлежавшего помещице Петровой из Шацкого
уезда Тамбовской губернии. Детские годы Костычева прошли в деревне
Карнаухово. По распоряжению помещицы способный мальчик был
направлен в Шацкое уездное училище, которое он окончил в 1860 г.,
получив отличные отметки по всем предметам. Убедившись в исключительных
способностях мальчика и желая подготовить его к должности
управляющего имением, помещица вновь отправляет его учиться, на этот раз в
Московскую земледельческую школу, которую он окончил в 1864 г., получив
звание «ученого управителя».
Год окончания П. А. Костычевым земледельческой школы совпадает
с переводом из Горок в Петербург старейшего в России
сельскохозяйственного учебного заведения — Горы-Горецкого земледельческого
института, который получил название Петербургского земледельческого
института. В это высшее учебное заведение П. А. Костычев поступил
в 1866 г. первоначально в качестве вольнослушателя, так как не имел
законченного среднего образования. Затем, сдав экзамены на аттестат
зрелости, он был зачислен студентом института.
В студенческие годы он особенно увлекается химией, которую
преподавал один из наиболее талантливых профессоров Петербургского
земледельческого института А. Н. Энгельгардт. Заметив увлечение молодого
студента химией, профессор пригласил его в 1868 г. на должность
лаборанта. Работая вместе с А. Н. Энгельгардтом, П. А. Костычев
приобрел глубокие знания в области химии и в практическом применении
ее к земледелию.
Перед окончанием института П. А. Костычев был арестован и
заключен в Петропавловскую крепость по подозрению в распространении
прокламации, направленной против бесправного положения студентов и
полицейского произвола. Через несколько месяцев он был освобожден за
отсутствием прямых улик и вскоре успешно окончил Петербургский
земледельческий институт. Однако арест по подозрению в
антиправительственных действиях лишил его возможности остаться работать в
институте, о чем мечтал П. А. Костычев. Он был вынужден устроиться
лаборантом на химическом заводе, а позднее пробирером в лаборатории
Министерства финансов. Лишь в начале 1876 г. он возвращается в
Земледельческий институт после избрания на должность преподавателя
растениеводства.
В 1877 г. Земледельческий институт был преобразован в Лесной
институт, и П. А. Костычеву поручают преподавание земледелия.
В 1880 г. он избирается доцентом кафедры почвоведения.
Созданная в Земледельческом институте химическая лаборатория
превращается, по инициативе П. А. Костычева, в сельскохозяйственную
химическую станцию в Лесном институте. На этой станции П. А.
Костычев, совместно с сотрудниками и студентами, провел огромное количество
727

Павел Андреевич Костычев
анализов почв, удобрений и других объектов. Здесь им были
подготовлены материалы для диссертации на тему: «Нерастворимые
фосфорнокислые соединения почв», которую он успешно защитил в 1881 г. при
Петербургском университете, получив степень магистра агрономии.
В последние годы своей жизни, кроме руководства кафедрой
почвоведения в Лесном институте, П. А. Костычев читал курс почвоведения
в Петербургском университете.
Как педагог П. А. Костычев пользовался большой популярностью;
его лекции всегда были насыщены результатами собственных
экспериментальных исследований. Кроме того, он неизменно показывал,
какое значение имеют различные свойства почв для культурных
растений.
П. А. Костычев перевел на русский язык ряд иностранных
учебников и руководств по земледелию и растениеводству. При этом он не
удовлетворялся простыми переводами, а вносил значительные изменения и
дополнения применительно к русским условиям. Сознавая, что
иностранные учебники, в которых, конечно, не учитывались особенности русского
сельского хозяйства, не могут служить руководствами для русского
земледелия, П. А. Костычев написал свои руководства по земледелию. Его
книги «Учение об удобрении почв» (1884 г.) и «Учение о механической
обработке почв» (1885 г.) были основаны на огромном количестве
наблюдений во время многочисленных поездок его по России, а также на
результатах лабораторных исследований. В 1886 г. П. А. Костычев
опубликовал книгу «Возделывание важнейших кормовых трав и сохранение
их урожая (силосование и приготовление сена)».
П. А. Костычев был отличным популяризатором. Его
«Общедоступное руководство по земледелию», впервые опубликованное в 1884 г.,
пользовалось огромным успехом и выдержало девять изданий, причем
последнее из них было опубликовано в 1922 г. Пять раз издавалось его
популярное руководство «Земледелие».
Начиная с 1885 г., П. А. Костычев выступал с публичными
лекциями в сельскохозяйственном музее. Цикл его лекций, прочитанных
после засухи 1891 г., был издан в 1893 г. под общим названием «О борьбе
с засухами в черноземной области посредством обработки полей и
накопления на них снега».
Уделяя значительное время педагогической деятельности, П. А.
Костычев вместе с тем сосредоточивает основное внимание на
научно-исследовательской работе. Эта его работа относилась к трем отраслям
знания — почвоведению, геоботанике и земледелию. В совершенстве владея
различными методами исследования, обладая глубокими познаниями и
отличаясь способностью к широким обобщениям, П. А. Костычев достиг
крупнейших успехов во всех указанных областях, обогатив науку новыми
открытиями. Его перу принадлежит свыше ста научных работ — от
крупных отдельных изданий до статей в специальных журналах.
Заслуги П. А. Костычева в развитии научного почвоведения были
признаны уже в конце прошлого столетия его современниками.
Одной из отличительных особенностей воззрений П. А. Костычева,
обеспечивших ему огромный успех в развитии научного почвоведения,
был взгляд на почву как на средство производства, как на среду, во
взаимной связи с которой развиваются культурные растения. В курсе «Поч-
722

Павел Андреевич Костычев
воведение» он писал, что предмет почвоведения — «изучение свойств
почвы по их отношению к жизни растений».
В 80-х годах прошлого столетия обособились два различных
направления в изучении почвы: химическое и физическое. П. А. Костычев
в курсе «Почвоведение» высказал по этому поводу свою точку зрения:
«Развитие растений обусловливается как химическими, так и физическими
свойствами почв, и при этом физические свойства их оказывают по
меньшей мере столь же сильное влияние на растение, как химические
свойства».
Для П. А. Костычева характерно стремление изучать разные
свойства почвы в природных условиях не статически, а в динамике.
Рассматривая, например, вопросы о совместном влиянии влагоемкости,
водопроницаемости, капиллярности и испарения на влажность почвы, П. А.
Костычев указывал: «Надежные результаты по исследованию влажности
почвы при совместном действии всех упомянутых условий могут быть
получены только при непосредственном определении влажности при
естественных условиях в разные времена года. Таких исследований имеется
очень мало, и почти все они произведены у нас в России».
Центральной проблемой, занимавшей П. А. Костычева на
протяжении последних пятнадцати лет его жизни, были выяснение причин
происхождения чернозема, изучение его состава и свойств.
Через три года после опубликования труда В. В. Докучаева
«Русский чернозем» выходит в свет работа П. А. Костычева «Почвы
черноземной области России, их происхождение, состав и свойства.
Образование чернозема» (1886 г.). Указывая в этой книге на ряд бесспорных
положений о черноземе, П. А. Костычев отмечает: «Что же касается его
распространения, его богатства органическими веществами при разных
условиях, а также причин и способов накопления в нем и вообще в почвах
органических веществ, то по этим вопросам существуют значительные
разногласия».
П. А. Костычев расходился с В. В. Докучаевым в оценке роли
различных факторов в накоплении органических веществ в почве. В
противоположность В. В. Докучаеву, придававшему большое значение влиянию
климата, Костычев выдвигал на первое место физические свойства почвы.
Во взглядах Докучаева и Костычева имелись и другие расхождения. Они
были предметом продолжительной и горячей дискуссии между этими
двумя крупнейшими почвоведами, которая никогда не выходила за
пределы научного спора, поиска истины и оказала плодотворное
влияние на формирование правильных представлений о почве.
Для изучения указанных выше, а также других важнейших вопросов
П. А. Костычев проводит в лаборатории Лесного института весьма
большое количество анализов по разложению растительных остатков при
разных условиях.
Химические исследования по разложению растительных веществ для
выяснения причин накопления перегноя в почве П. А. Костычев
сопровождал применением микробиологических методов. Его по праву считают
одним из основателей почвенной микробиологии. Резюмируя результаты
своих исследований над процессами разложения растительных остатков
в работе «Образование и свойства перегноя» (1889 г.), он пришел к весьма
важному выводу, что «...при всяком процессе разложения с участием
723

Павел Андреевич Костычев
низших организмов распадение белковых веществ несомненно
сопровождается синтезом их».
В отличие от взглядов Мульдера и других ученых, полагавших, что
составные части перегноя не содержат азота, П. А. Костычев показал, что
перегной всегда содержит азот, и при этом в три — четыре раза больше,
чем растения.
В следующей статье «О некоторых свойствах и составе перегноя»
(1890 г.) П. А. Костычев отмечает большое значение явления, которое
в настоящее время называют биологическим поглощением: «Все эти
опыты... ясно показывают, что не только аммиак и азотная кислота, но
даже и фосфорная могут, под влиянием низших организмов, переходить
в сложные органические соединения, т. е. низшие организмы могут иногда
уменьшить содержание в почве веществ, полезных для культурных
растений».
П. А. Костычев подверг основательной проверке теорию органо-мине-
рального питания, предложенную Грандо, и в результате лабораторных
исследований пришел к заключению, что воззрения последнего
неправильны.
Много труда П. А. Костычев посвятил изучению свойств
подзолистых, солончаковых и других почв, в частности почв под виноградниками
в Крыму и на Кавказе, и дал ряд рекомендаций по повышению их
плодородия. Существенный вклад в науку был им сделан при изучении
Алешковских песков в низовьях Днепра. Он дал ценные советы по
использованию песков под сады, виноградники и овощные растения.
Большое внимание он уделял вопросам о соединениях фосфора в почве
и о наилучшем использовании его культурными растениями. Он доказал
неосновательность укоренившегося в науке взгляда о том, что фосфорная
кислота в почве содержится только в виде фосфатов железа или
алюминия. Он установил факт различного состояния фосфорной кислоты в
подзолистой и черноземной почвах. В первой из них фосфорная кислота
преимущественно связана с органическими веществами, а во второй —
большое количество фосфора находится в виде минеральных соединений.
Отсюда — различное действие фосфоритов на подзолистых и черноземных
почвах.
Изучая поглотительную способность почвы, т. е. переход веществ из
растворов в нерастворимые или труднорастворимые соединения, П. А.
Костычев указал, что это свойство присуще не только минеральным
соединениям в почве, как полагали это другие ученые, но и перегнойным
веществам почвы.
Придавая большое значение физическим свойствам почвы, П. А.
Костычев провел много лабораторных исследований и наблюдений в
природных условиях по различным вопросам физики почвы. Его исследования
расширили и углубили представления о водном и воздушном режиме почв.
Он считал, что большое значение для плодородия имеет прочная
мелкокомковатая структура почвы и что важную роль в ее восстановлении
играет травосеяние.
В геоботанических исследованиях П. А. Костычева особо выделяются
следующие направления: выяснение причин и характера смены одних
растительных формаций другими в различных условиях местообитания и
изучение качества и способов улучшения сенокосов и пастбищ.
724

Павел Андреевич Костычев
Существенное значение, по его мнению, в распространении той или
иной растительной формации имеет конкуренция между видами растений,
которая в свою очередь определяется приспособленностью отдельных
растений к внешним условиям их существования. Например, распространение
степной растительной формации обусловлено водными свойствами
чернозема в девственной степи. На черноземе растения степной формации
извлекают из почвы весь осенне-весенний запас воды к средине июня —
началу июля, вследствие чего невозможно совместное существование
травянистой формации и леса.
Изучая причины смены растительных формаций в степи, П. А.
Костычев пришел к выводу, что «смена растительности происходит
вследствие того, что почва залежей по мере ее уплотнения делается все более
и более сухою». Он установил, что смена одних растений другими
происходит не по одной схеме, а различными путями, в зависимости от
условий.
При изучении лугов и пастбищ П. А. Костычев считал необходимым
руководствоваться основными принципами геоботаники, т. е. исследовать
не отдельные растения, а типичные растительные формации в
неразрывной связи с окружающей средой и выяснять вопросы воздействия на эти
формации путем изменения почвы. Он не только описал характерные
отличительные особенности отдельных лугов в разных частях России, но и
произвел многочисленные анализы химического состава разных растений.
В своих работах по земледелию и почвоведению П. А. Костычев
обосновал совершенно новое — биологическое — направление, вскрыв его
огромное значение для овладения почвенными процессами с целью
увеличения плодородия почвы.
В 1881 г. в журнале «Сельское хозяйство и лесоводство» была
напечатана его работа «Из степной полосы Воронежской и Харьковской
губерний». В этой статье он подвергает критическому анализу воззрения,
укоренившиеся в течение многих лет в науке и практике о причинах
высоких урожаев культурных растений на распаханных целине и залежи
(на «новях»). Он отмечает, что существенную роль в повышении урожаев
культурных растений играет уменьшение количества сорняков после
вспашки «новей». Однако на основании своих исследований он пришел
к убеждению, что основной причиной высокого плодородия «новей»
является прочная комковатая структура почвы, создаваемая корнями многс-
летних трав.
Позднее в работе «Возделывание важнейших кормовых трав и
сохранение их урожая» (1886 г.) П. А. Костычев пришел к заключению, что
только многолетние кормовые травы являются средством поддержания
плодородия почвы. Этот вывод, как мы теперь знаем, не был
правильным, так как и однолетние растения при определенных условиях могут
создавать прочную комковатую структуру почвы, а помимо того,
травосмеси многолетних трав дают низкие урожаи в засушливых и
полузасушливых зонах. В указанной работе П. А. Костычев на основании своих
наблюдений приводит весьма интересные данные о различных травах,
их биологических особенностях, агротехнике возделывания, описывает
лучшие способы приготовления сена и силоса.
Большое значение для повышения урожайности культурных растений
П. А. Костычев придавал правильной обработке почвы. Он писал:
725

Павел Андреевич Костычев
«Мы потерпели много потерь вследствие того, что обрабатывали наши
поля по западноевропейским образцам».
На основании своего богатейшего опыта и глубоких знаний в области
научного земледелия он создал несколько научных пособий, в которых
наряду с другими вопросами детально рассматриваются все основные
вопросы обработки почвы. Он считал, что обработка почвы, в сущности,
сводится к решению двух основных задач: обеспечивать и сохранять
мелкокомковатую структуру почвы, а также очищать поля от сорняков.
Особое внимание П. А. Костычев уделил улучшению техники
обработки паров под озимые культуры, имея в виду, что озимые хлеба
служили основной продовольственной культурой в распространенных
трехпольных севооборотах. Один из важнейших вариантов обработки,
исключающий повторную вспашку летом («двоение»), который был им
предложен, стал известен под наименованием «костычевского пара».
Придавая большое значение правильной паровой обработке и,
особенно, подчеркивая роль черного пара, П. А. Костычев уделял также
значительное внимание пахоте под яровые растения.
Хорошо зная сорные растения и считая, что они снижают в России
урожай культурных растений наполовину или, во всяком случае, не
меньше чем на 30%, П. А. Костычев придавал большое значение
ликвидации засоренности полей. В ряде работ он подробно
рассматривает вопросы борьбы с сорняками, описывая наиболее надежные меры.
Значительное внимание он уделял вопросам удобрения, занимаясь как
теоретическими проблемами, так и разнообразными вопросами
практического применения удобрений на полях.
В течение ряда лет внимание П. А. Костычева привлекала проблема
наилучшего использования растениями азота, входящего в состав
почвенного перегноя. Он считал, что это один из наиболее существенных
теоретических вопросов, так как, несмотря на большое содержание азота в
черноземе, навоз и бобовые культуры все же оказывают большое
положительное влияние на урожай культурных растений.
Изучая действие навоза и сидеральных удобрений как источников
азота для культурных растений на черноземе, П. А. Костычев занимался
также вопросом о влиянии на растения фосфорных удобрений, в частности
суперфосфата. Он был инициатором и непосредственным руководителем
испытания в производственных условиях действия суперфосфата в
нескольких губерниях в 1886 г. Он подробно анализирует также вопросы
о применении фосфоритов, извести и других удобрений.
После засухи 1891 г., охватившей обширную территорию и принесшей
неисчислимые бедствия крестьянскому населению юга и юго-востока
России, П. А. Костычев наряду с другими выдающимися русскими учеными
(К. А. Тимирязевым, В. В. Докучаевым) разрабатывает программу
борьбы с засухой. Свои предложения он излагает в работе^ «О борьбе
с засухами в черноземной области посредством обработки полей и
накопления на них снега». Значительное внимание было им уделено вопросам
борьбы с засухой также в книге «Обработка и удобрение чернозема»
(1892 г.). П. А. Костычев отмечает положительное влияние леса на
удержание и накопление снега на расположенных поблизости полях.
Все научные работы и популяризаторская деятельность П. А.
Костычева были проникнуты идеей связи между почвоведением и агрономией и
726

Павел Андреевич Костычев
ставили своей целью способствовать подъему земледелия в нашей стране.
Он отмечает бедственное положение крестьян даже черноземных
губерний, несмотря на замечательные природные богатства степной зоны.
В последние годы жизни П. А. Костычев занимается
административной деятельностью: вначале он работает инспектором сельского хозяйства
(с 1893 г.), а затем (с 1894 г.)—директором Департамента земледелия.
В эти годы под его руководством и по его инициативе созывается съезд
по вопросам среднего и низшего сельскохозяйственного образования.
Им были составлены планы организации сети сельскохозяйственных
опытных станций и в первую очередь организованы Энгельгардтовская, Шати-
ловская и Валуйская (ныне Костычевская) станции.
Скончался Павел Андреевич Костычев в расцвете своей творческой
деятельности, в возрасте пятидесяти лет, 3 декабря 1895 г.
Главнейшие труды П. А. Костычева: Краткий очерк химических свойств
перегноя и их сельскохозяйственное значение, «Сельское хозяйство и лесоводство», январь
1876; Нерастворимые фосфорнокислые соединения почв, СПб., 1881; Из степной
полосы Воронежской и Харьковской губерний, «Сельское хозяйство и лесоводство»,
июль, август 1881; Происхождение солонцов и превращение их в удобные для
культуры места, «Земледельческая газета», № 42, 1882; Сб условиях обоазования
черноземных почв, «Труды Вольного экономич. общ.», т. III, вып. 2, 1884; По вопросу
о происхождении чернозема, «Сельское хозяйство и лесоводство», декабрь 1884;
Учение об удобрении почв, СПб., 1884; Общедоступное руководство к земледелию, СПб.,
1884 (9-е изд., 1922); Учение о механической обработке почв, СПб., 1885;
Сенокосы и пастбища в разных местностях России, «Сельское хозяйство и лесоводство»,
август, сентябрь 1886; Возделывание важнейших кормовых трав и сохранение их
урожая (силосование и приготовление сена), СПб., 1886 (3-е изд., 1912); Алешков-
ские пески, «Ежегодник Лесного института», 1888; К вопросу о степном
лесоразведении, «Лесной журнал», №№ 2, 6, 1888; Образование и свойства перегноя, «Труды
СПб. общ. естествоиспытателей», т. XX, отд. ботаники, 1889; Связь между почвами
и некоторыми растительными формациями, «Труды VIII съезда естествоиспытателей
и врачей», секц. ботаники, отд. V, 1890; Обработка и удобрение чернозема, СПб.,
1892; По поводу неурожая в 1891 г., «Земледельческая газета», №№ 44—46, 1892;
Исследования почв из виноградников Крыма и Кавказа, «Вестник виноделия»,
№№ 1, 2, 1892 и № 12, 1893; О борьбе с засухами в черноземной области
посредством обработки полей и накопления на них снега, СПб., 1893 (2-е изд., 1899);
Естественноисторическая классификация почв и географическое распространение
различных типов. Происхождение главнейших типов и характеристика их в физическом,
химическом и биологическом отношениях. Залежи фосфоритов, в кн.: «Сельское и
лесное хозяйство России», СПб., 1893; О причинах особенно си\ьного действия засух
на чернозем, «Труды Вольного экономич. общ.», № 4, 1893; Почва, ее обработка и
удобрение. Практическое руководство, СПб., 1898 (4-е изд., М., 1912); Земледелие.
7 бесед (5 изданий, 1908—1915); Почвоведение, М., 1940; Почвы черноземной
области России, их происхождение, состав и свойства, М., 1949; Избранные труды,
М., 1951.
О 77. А. Костычеве: К о с с о в и ч П. С, Краткий очерк работ и взглядов
П. А. Костычева в области почвоведения и земледелия, «Труды Вольного экономич.
общ.», № 5, 1898; Соколовский А. Н., Первый русский агоопочвовед (П. А.
Костычев), «Советская агрономия», № 10, 1940; Виленский Д. Г., П. А Костычев,
Куйбышев, 1950; Власюк П. А, Выдающийся русский ученый почвовед П. А.
Костычев (1845—1895), Киев, 1951; Тюрин И. В., Значение работ П. А Косгычева
для почвоведения и земледелия, в кн: П. А. Костычев, «Избранные труды», М.,
1951; Шилова Е. И., Павел Андреевич Костычев (биогоафический очерк), там
же; Квасников В. В., Павел Андреевич Костычев, М., 1951; Храпков С. А.,
Павел Андреевич Костычев, М., 1954; Крупенниковы И. и Л., Павел
Андреевич Костычев, М., 1955; История естествознания в России, т. Ill, М., 1962.

Василий Василъевиг
ДОКУЧАЕВ
484 6- 1903
асилий Васильевич Докучаев принадлежит к блестящей
плеяде естествоиспытателей второй половины XIX в.
Докучаев создал не только основы современного научного
почвоведения, но и оказал громадное влияние на
развитие ряда естественноисторических дисциплин. Идеи
Докучаева вошли также в отечественную агрономическую науку,
способствуя ее высокому теоретическому уровню и
практическим достижениям.
Василий Васильевич Докучаев родился 1 марта 1846 г. в селе Ми-
люково Сычевского уезда Смоленской губернии, в семье сельского
священника. В 1867 г. после окончания Смоленской духовной
семинарии В. В. Докучаев, несмотря на то, что его отец был без
должности и не мог ему помогать, отказался от возможности учиться на
казенный счет в Петербургской духовной академии и поступил на отделение
естественных наук физико-математического факультета Петербургского
университета. В период пребывания в университете В. В. Докучаев был
вынужден давать частные уроки, отнимавшие у него много времени.
728

Василий Васильевич Докучаев
Однако благодаря своим блестящим способностям он с конца второго
курса начал получать стипендию, которая давалась лучшим студентам.
В 1871 г. В. В. Докучаев окончил университет со званием кандидата
естественных наук.
В числе профессоров физико-математического факультета
Петербургского университета были такие выдающиеся ученые, как Д. И. Менделеев,
A. М. Бутлеров, А. Н. Бекетов, П. Л. Чебышев и другие. Их лекции,
несомненно, оказали большое влияние на расширение научного
кругозора Докучаева. Однако непосредственное влияние на выбор
специальности молодым В. В. Докучаевым оказал профессор П. А. Пузыревский.
П. А. Пузыревский не был крупным ученым, но он был
прекрасным педагогом и отличался большой эрудицией в области
геологических дисциплин. Поэтому, хотя он занимал кафедру минералогии, ему
приходилось также некоторое время читать курс геологии и
палеонтологии.
Проф. Пузыревский предложил В. В. Докучаеву тему для
кандидатской работы, выполнение которой считалось необходимым для получения
университетского диплома первой степени. Работа была успешно
выполнена. Она легла в основу первого научного доклада В. В. Докучаева
«О наносных образованиях по речке Качне Сычевского уезда Смоленской
губернии», с которым он выступил в 1872 г. в Петербургском обществе
естествоиспытателей вскоре после окончания университета, и его первой
печатной работы. Следует отметить, что эта дипломная работа
определила на значительное время и направление дальнейших научных
исследований В. В. Докучаева, посвященных, пользуясь современной
терминологией, геологии четвертичного периода и геоморфологии.
Вскоре В. В. Докучаев избирается действительным членом Общества
естествоиспытателей и получает от общества средства на научную
командировку для изучения «наносной формации Смоленской губернии». Лето
1872 г. В. В. Докучаев проводит в Сычевском и Гжатском уездах
Смоленской губернии. Он исследует наносы и формы рельефа, а также
гидрологические особенности рек и болот в области Волго-Днепровского
водораздела.
По возвращении из экспедиции В. В. Докучаев поступает в
Петербургский университет на скромную и плохо оплачиваемую должность
консерватора (хранителя) геологического кабинета. Однако это дает ему
возможность вести научную работу.
С 1874 г. начинается преподавательская деятельность В. В.
Докучаева. С 1874 по 1893 г. он преподает в Строительном училище, где
проводит занятия по минералогии и геологии. В 1877 г. это училище было
преобразовано в Институт гражданских инженеров.
В 1873 г. В. В. Докучаев избирается действительным членом
Петербургского минералогического общества, а в 1874 г.— секретарем
Отделения геологии и минералогии Петербургского общества
естествоиспытателей.
На средства этих двух обществ и развернулись исследования
B. В. Докучаева в начале его научно-исследовательской деятельности.
В. В. Докучаев уделяет особое внимание проблемам генезиса
эрозионных форм рельефа, начиная от оврагов до речных долин в европейской
части России. Одновременно он интересовался причинами обмеления рек
729

Василий Васильевич Докучаев
и проблемой изыскания рациональных путей осушения болот в связи с
гидрологическими особенностями последних.
В 1872—1873 гг. Докучаев проводил исследования в бассейне
верхней Волги, изучая строение речных долин и междуречий Гжати, Качни,
Сежи и Лосьмины. Особое внимание он уделил выяснению практически
важного вопроса о причинах обмеления реки Гжати, приведшего здесь к
резкому сокращению некогда оживленного судоходства. На основе
всестороннего изучения современных гидрогеологических условий, а также
четвертичных наносов, слагающих водоразделы и террасы, В. В.
Докучаев показал, что упадок судоходства на Гжати определяется изменением
характера стока в связи с сильной вырубкой лесов. Свои выводы он
изложил в докладе, сделанном в Петербургском обществе
естествоиспытателей и опубликованном в трудах общества. Наблюдения В. В. Докучаева
над влиянием вырубок леса на изменение стока Гжати, по существу,
положили начало разработке вопроса о водоохранном значении лесов.
Проблема обмеления рек продолжала интересовать В. В. Докучаева и
позднее. В конце 1876 г. в «Петербургском собрании сельских хозяев» он
сделал доклад на тему «Предполагаемое обмеление рек Европейской
России».
В 1874—1875 гг. В. В. Докучаев перенес свои исследования в
область верховьев Днепра и Западной Двины. Долина Днепра была изучена
им на протяжении около пятисот километров от истока. В результате были
получены ценные данные, характеризующие строение долины Днепра и
прилегающих к ней коренных берегов. В дальнейшем он исследовал
водораздельные пространства между Днепром и Западной Двиной. Здесь его
особое внимание привлекли обширные болота Полесья. Результаты
изучения болот имели очень большое значение для формирования
представлений В. В. Докучаева о взаимосвязи природных процессов, создающих
лик земли.
В 1873—1874 гг. в Полесье работала специальная экспедиция
Министерства государственных имуществ, изучавшая болота с целью
проектирования их осушения. В большой статье В. В. Докучаев рассмотрел
основные принципиальные вопросы, связанные с осушением болот вообще, и в
частности болот Полесья. Одновременно он подверг критике методы и
практические заключения экспедиции Министерства государственных
имуществ, на которую бесплодно тратились огромные деньги.
В. В. Докучаев отмечал, что процессы болотообразования
недостаточно изучены. «Даже такие важные в данном случае вопросы,— писал
он,— как естественное место болот среди других явлений природы,
коренные причины, обусловливающие их существование, и, наконец, те
неизбежные последствия, которые вызывают, в свою очередь, болота в
экономии природы — все это пока остается без ответа. По всей вероятности,
тут-то и кроется причина неуспешности той борьбы, которую с давних
пор ведет человек с болотами». Таким образом, В. В. Докучаев отмечал
необходимость генетического подхода к изучению болот как необходимой
основы для разработки мероприятий по их осушению.
В 1876 г, В. В. Докучаев экскурсировал по южной Финляндии и
побережьям Финского залива. Здесь в области молодого ледникового
рельефа он продолжал изучение четвертичных отложений, речных долин, а
также мелководных бухт Финского залива.
730

Василий Васильевич Докучаев
Этими работами закончился первый период научного творчества
В. В. Докучаева, результатом которого явилась магистерская
диссертация «Способы образования речных долин Европейской России».
Диссертация была блестяще защищена в Петербургском университете.
С самого начала своей деятельности В. В. Докучаев, по замечанию
A. П. Павлова, выступил как сторонник актуализма, глубоко применял
исторический метод, который в то время еще не вошел в сознание многих
даже крупнейших геологов. Изучение четвертичных отложений привело
B. В. Докучаева к постановке проблемы формирования эрозионного
рельефа, а в дальнейшем и формирования ландшафта Русской равнины в
ледниковое и послеледниковое время.
А. П. Павлов писал, что В. В. Докучаев «...расчистил тот путь,
вступив на который геологи последующих десятилетий имели возможность
выработать в этой области воззрения более правильные, более общие и
более соответствующие духу и стремлениям современной науки».
Чтобы правильно оценить историческое значение работ В. В.
Докучаева в области геоморфологии и четвертичной геологии, необходимо
напомнить о существовавших в то время гипотезах образования речных
долин европейской части России. Наибольшим распространением среди
геологов пользовались теории, связывавшие образование рек с осушением
Европейской равнины после отступания моря. Всеобщим признанием
пользовалась так называемая «дрифтовая теория» знаменитого геолога
Мурчисона (1845 г.), согласно которой все валунные наносы
образовались на дне моря за счет материала тающих айсбергов. Отметим, кстати,
что Мурчисон, в соответствии со своей теорией, считал и русский
чернозем, покрывающий южную половину Европейской России, морским
наносом. Меньшим распространением пользовалась во времена В. В.
Докучаева концепция акад. Г. П. Гельмерсена, связывавшего образование
среднерусских рек со стоком по руслам водногляциальных («уртштромо-
вых») потоков.
В противоположность этим теориям В. В. Докучаев связал
образование речных долин с размывающей работой поверхностных вод, другими
словами, с развитием эрозионного рельефа. Он расчленил единый цикл
формирования эрозионного рельефа на стадии, первой из которых
являются промоины, или рытвины, переходящие в овраги и балки. Для
оврагов он допускал также суффозионное происхождение в местах развития
гипсов или известняков.
В своем дальнейшем развитии, в определенных случаях, овраги и
балки могут превращаться в реки. Например, при усилении стока по
оврагу, благодаря увеличению количества выпадающих осадков, вскрытию
растущим оврагом водоносных слоев, спуску оврагом озера или болота.
Важнейшее значение, по В. В. Докучаеву, имеет также путь
непосредственного превращения озер в реки. Он первым правильно отметил,
что в Европейской России в конце оледенения большое распространение
имели озерные бассейны различных уровней. В результате паводков и
эрозионной деятельности воды прорывались водораздельные перемычки
и одно озеро переливалось в другое. Таким образом получалась серия
озер, соединенных речными руслами с постоянно текущей водой.
Таким образом, В. В. Докучаев впервые установил важное значение
озерно-гляциальной стадии в формировании рельефа Русской равнины в
731

Василий Васильевич Докучаев
четвертичное время. Его представления о существовании обширных озер-
но-гляциальных бассейнов долгое время не привлекали внимания геологов,
изучавших четвертичный период. Лишь в советское время они получили
дальнейшее развитие в представлениях о так называемых «языковых
бассейнах», занимавших обширные части территории Русской
равнины.
Следует учесть, что, как видно из работы В. В. Докучаева (1876 г.),
посвященной результатам геологических исследований в бассейне верхнего
Днепра, его взгляды на происхождение среднерусских речных долин, в
основных чертах, сложились до опубликования работы П. А. Кропоткина
о ледниковом периоде.
К изучению эрозионных явлений, начатому в первый период своей
научной деятельности, В. В. Докучаев возвращался неоднократно и в
более позднее время. Результаты этого изучения не были обобщены им в
виде учения о циклах эрозии, которое позднее создал Дэвис. Однако
В. В. Докучаев, несомненно, первый высказал идею о последовательной
смене эрозионных циклов и возрастных стадий рельефа. Как известно,
именно эта идея является ведущей в работах Дэвиса. В то же время
взгляды В. В. Докучаева были лишены схематизма, имевшего место в
работах Дэвиса.
В работах В. В. Докучаева можно найти истоки идеи об
«унаследованном рельефе», чуждой односторонней концепции Дэвиса и получившей
развитие только значительно позднее.
В. В. Докучаев, характеризуя степные реки, приводит случаи, когда
некоторые из них можно назвать «молодыми стариками».
Воспользовавшись широкими древними послеледниковыми ложбинами стока и
различными понижениями, они не проходили «молодой» или «зрелой» стадии.
«У многих из них,— пишет Докучаев,—...не было ни детства, ни юности,
ни возмужалости,— они родились стариками, у них никогда не хватало
сил прорыть для своего ложа даже лёсс, у них, в сущности, нет своего
русла и определенных берегов, нет собственного дома...»
В. В. Докучаев более правильно, чем Дэвис, рассматривал и вопрос
об отношении «фактора времени» к развитию форм рельефа. Он показал,
что плавные контуры рельефа не всегда можно связывать с его
«старостью», а резкие очертания с «молодостью». По его мнению, только
конкретный анализ в каждом отдельном случае позволяет установить
правильные соотношения между формами рельефа и его возрастом.
В первый период своей научной деятельности В. В. Докучаев отмечал
частные случаи, показывающие влияние эрозионной работы (спуск озер,
вскрытие водоносных пластов и т. д.) на изменение гидрологических
условий местности. Но вопрос о влиянии развития циклов эрозии на
общие гидрологические условия страны был поставлен В. В. Докучаевым
только через несколько лет, когда вырос его научный кругозор не только
как геолога, но и как естествоиспытателя широкого профиля.
Второй период научной деятельности В. В. Докучаева связан со
становлением учения о почве, принесшего мировую славу русской
науке.
Начало этого периода может датироваться 1876 г., когда началась
деятельность В. В. Докучаева в Вольном экономическом обществе.
Правда, интерес к изучению почв возник у В. В. Докучаева раньше. Так, еще
732

Василий Васильевич Докучаев
в 1874 г. в Петербургском обществе естествоиспытателей он сделал
доклад «О подзоле Смоленской губернии», рассматривая, однако, подзол
как геологическое образование.
В следующем году В. В. Докучаев был приглашен В. И. Чеславским
«составить нормальную почвенную классификацию и описание русского
чернозема» для объяснительной записки к почвенной карте Европейской
России.
В. И. Чеславский, сотрудник статистического отдела Департамента
земледелия и сельской промышленности, составил эту карту и
экспонировал ее на Парижском конгрессе географических наук, где она была
удостоена золотой медали.
Один из ближайших учеников В. В. Докучаева — П. В. Отоцкий,
затрудняясь ответить, когда возник у В. В. Докучаева специальный
интерес к почвам, все же ставит его в связь с приглашением В. И. Чеслав-
ского. Однако, нам кажется, что сам факт приглашения В. В. Докучаева
не случаен. Как отмечалось выше, В. В. Докучаев и до этого времени
проявлял к почвенным образованиям определенный интерес, хотя
специально изучением почв не занимался.
Нам кажется, что причины обращения В. В. Докучаева к изучению
почв, прежде всего, определяются внутренней логикой методов изучения
четвертичных отложений. Тот интерес к почвам, который впервые
проявился у В. В. Докучаева, был, несомненно, связан с попыткой
использовать изучение почвенных слоев для решения вопроса о возрасте
отдельных элементов рельефа, а впоследствии и более широких
эволюционных проблем четвертичной геологии. Известно также, что начало
научной деятельности В. В. Докучаева совпало с господством
западноевропейского агрогеологического направления в почвоведении, рассматривавшего
почву в качестве геологического образования. Почвоведение в тот период
не считалось самостоятельной естественноисторической дисциплиной, а
лишь разделом геологии. Поэтому не удивительно, что при геологических
исследованиях В. В. Докучаев интересовался почвами. В своей
магистерской диссертации он впервые предпринял попытку использовать
почвенные данные для определения возраста элементов рельефа. Развитие
чернозема на коренных берегах и отсутствие его в долинах рек позволили ему
сделать вывод об образовании аллювиальных долин «позднее, чем стал
образовываться чернозем».
Однако, поскольку В. В. Докучаеву еще не были известны
закономерные связи почв с факторами почвообразования, применение
почвенного метода для решения вопросов генезиса различных форм рельефа
было ограничено. Только творческая прозорливость В. В. Докучаева
подсказывала ему перспективность этого метода.
Работа над картой Чеславского, которой некоторые биографы нашего
великого ученого придают преувеличенно большое значение для
становления генетического почвоведения, на самом деле такого значения не могла
иметь. Карта Чеславского, составленная на основании опросных
статистических сведений, не имела генетического содержания. Почвы
выделялись на ней по механическому составу и цвету пахотного горизонта.
Работа над картой не могла существенно продвинуть В. В. Докучаева к
открытию сущности почвообразования и связи почв с факторами
почвообразования.
733

Василий Васильевич Докучаев
В 1877 г. В. В. Докучаев представил в Черноземную комиссию
Вольного экономического общества статью «Итоги о русском черноземе» и
составленную им совместно с А. В. Советовым, М. Н. Богдановым и
А. И. Ходневым «Программу исследования чернозема Европейской
России».
На основании доклада В. В. Докучаева и программы комиссии
Вольное экономическое общество поручило В. В. Докучаеву провести в 1877
и 1878 гг. изучение чернозема Европейской России, ассигновав средства
на проведение работы. Так началось изучение чернозема — почвы,
которая, по меткому выражению Ф. Ю. Левинсона-Лессинга, сыграла такую
же роль в почвоведении, как лягушка в физиологии и кристалл
поваренной соли в минералогии.
Программа изучения чернозема, принятая обществом,
предусматривала исследования почв в геолого-географическом, физико-химическом
и микроскопическом отношениях.
Геолого-географические исследования были поручены В. В.
Докучаеву. В первую поездку, летом 1877 г., В. В. Докучаев начал изучение
северной границы распространения черноземных почв в пределах
тогдашних губерний: Смоленской, Московской, Рязанской, Тульской,
Орловской, Киевской, Волынской. Затем он посетил центральную и южную
части черноземной области в бассейне Днестра, Днепра, Дона и
правобережья Волги. Свои маршруты он закончил осмотром на севере так
называемых «черноземных островов» во Владимирской и Ярославской
губерниях. В 1878 г. он продолжил изучение чернозема на юго-востоке в
пределах Нижегородской губернии, побережья Камы, Заволжья, Донских
степей, в Приазовском крае, на северных предгорьях Кавказа, а также
в северо-восточной части Дагестана и в Крыму.
Таким образом, всего за два полевых сезона, несмотря на то, что
почти все маршруты В. В. Докучаев проделал пешком, на лодке или в
бричке, ему удалось изучить черноземы на огромной территории. По его
собственным подсчетам последняя равнялась около 80 миллионов десятин.
Попытки разрешить проблему происхождения чернозема до В. В.
Докучаева делались многими учеными, в том числе такими выдающимися
исследователями, как Гольдшмит, Рупрехт, Карпинский, Штукенберг,
Шмидт и другие.
Все гипотезы, высказанные о генезисе чернозема до В. В. Докучаева,
имеют в настоящее время лишь историческое значение. В. В. Докучаев
путем глубокого и исчерпывающего анализа показал их несостоятельность
и научно обосновал свою теорию генезиса чернозема, получившую
признание не только в отечественной, но и зарубежной науке. Решение
проблемы генезиса чернозема потребовало от него коренного пересмотра
установившихся взглядов на почву. Последняя рассматривалась в качестве
верхнего слоя коры выветривания, или просто пахотного слоя, где
растения находят условия для своего произрастания. В. В. Докучаев установил,
что почва представляет собой особое естественноисторическое тело,
формирующееся под воздействием пяти факторов почвообразования, или
почвообразователей. Впервые такое определение было им дано в статье
«О законности известного географического распределения наземно-рас-
тительных почв на территории Европейской России» (1881 г.). Оно
повторялось и в его последующих работах без существенных изменений.
734

Василий Васильевич Докучаев
В. В. Докучаев писал: «Почвы — это вечно изменяющиеся функции от
а) климата (вода, температура, кислород, углерод воздуха и пр.),
б) материнских горных пород, в) растительных и животных организмов,
особенно низших, г) рельефа и высоты местности и, наконец, д)
почвенного и частью геологического возраста страны».
Подводя итоги своим взглядам на вопрос об относительном значении
отдельных факторов почвообразования, В. В. Докучаев подчеркивал, что,
хотя рельеф и возраст и принадлежат «по своему характеру и значению
несколько иному порядку», чем остальные почвообразователи, «тем не
менее, их сила, влияние и значение при генезисе почв не менее, чем
остальных почвообразователен». Далее он отмечал: «Каждый из
почвообразователен должен присутствовать..., иначе получится полный почвенный
неурожай; нормальная почва совсем не образуется».
Таким образом, по В. В. Докучаеву почвы представляют собой
природные геобиологические образования с ярко выраженным
географическим характером.
Биогеографическая сущность почв заключается в том, что все их
свойства тесно связаны с положением на земной поверхности и
закономерно изменяются в самой тесной связи с изменением географических
условий.
С принятием положения, что почва есть особое геобиологическое тело,
по мнению В. И. Вернадского (1904 г.): «Совершенно и окончательно,
самым коренным образом, изменилось понимание задач, предмета,
области, приемов работы почвоведения. В этой своеобразной и молодой
области знаний... был выдвинут Докучаевым географический фактор, который
резко и навсегда отделяет ее от петрографии, или динамической геологии,
с которой она нередко связывается».
В число факторов почвообразования В. В. Докучаев не включил
деятельность человека. Однако он отчетливо представлял себе не только
всю значительность деятельности человека и ее влияния на
почвообразование, но и то, что это воздействие связано с общественными условиями.
Так, он говорил: «Что касается почв нечерноземной полосы, то...
барщинный труд довел местами многие участки пахотных полей до полного
истощения, из них буквально не родится ни хлеба, ни травы. Конечно, та
же участь рано или поздно постигнет неизбежно и нашу черноземную
полосу России».
Одновременно он понимал, что человек является фактором «особого
рода». Его сознательная деятельность, направленная на овладение
почвенными процессами и повышение плодородия почв, не может
сопоставляться с деятельностью природных факторов, в том числе и живых
организмов (растений, микроорганизмов и т. д.).
В соответствии с представлением об особенностях почвы как
природного тела В. В. Докучаев разработал особый «естественноисторический»
или «сравнительно-географический метод» изучения почв, которому
современное почвоведение во многом обязано своими достижениями в
области решения крупных теоретических и практических вопросов.
Согласно учению В. В. Докучаева изучение почв, установление
особенностей их образования и свойств, в том числе существенного
свойства — плодородия и географического распространения, возможно только
в неразрывной связи с изучением факторов почвообразования. Одновре-
735

Василий Васильевич Докучаев
менное и сопряженное, параллельное изучение почв и факторов
почвообразования и является основой сравнительно-географического метода.
Вторая методическая особенность, также вытекавшая из
представлений В. В. Докучаева о почве как природном теле, связана с
необходимостью изучения всего почвенного профиля, состоящего из
взаимосвязанных в своем происхождении (парагенетических) слоев, или горизонтов.
Эта методическая особенность резко отличает докучаевское почвоведение
от агрикультурхимического и агрогеологического почвоведения, объектом
изучения которых являлся только верхний слой почв.
Открытия В. В. Докучаева определили предмет почвоведения как
науки, ее задачи и методы. Появилась возможность сознательного
управления процессами, создающими почву. По существу, впервые стало
возможным картографирование почв, а следовательно, и их инвентаризация.
Блестящим образцом использования принципов нового понимания
сущности почвообразования и нового метода явилась классическая
монография В. В. Докучаева «Русский чернозем», опубликованная в 1883 г.
Чернозем рассматривается в ней в связи с геоморфологическими
условиями, положением в рельефе, абсолютной высотой местности, составом поч-
вообразующих пород, характером растительности и историей развития
рельефа. Однако в работе отсутствовала конкретная климатическая
характеристика области развития чернозема.
Монографию «Русский чернозем» В. В. Докучаев защищал в декабре
1883 г. в Петербургском университете в качестве докторской
диссертации. Официальными оппонентами на защите выступили профессора
Д. И. Менделеев и А. А. Иностранцев.
В настоящее время основные положения учения В. В. Докучаева о
почвообразовании прочно вошли в науку и кажется парадоксальным, что
в числе ученых, отрицавших тезис В. В. Докучаева о климате как
факторе почвообразования, был крупнейший русский климатолог А. И.
Воейков. К нему присоединились П. А. Костычев и химик Н. П. Заломанов.
После получения ученой степени доктора минералогии и геогнозии
В. В. Докучаев был избран профессором кафедры минералогии и
кристаллографии.
В 1882 г. В. В. Докучаев, по приглашению Нижегородского земства,
организовал почвенные и геологические исследования Нижегородской
губернии, основной задачей которых была качественная оценка
(бонитировка) почв. Эти исследования продолжались до 1887 г. При этом
изучался не только почвенный покров, но и другие компоненты
географического ландшафта. В работах принимали участие ученики В. В.
Докучаева, из которых многие стали в дальнейшем крупнейшими учеными —
В. П. Амалицкий, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Н. М. Сибирцев, ботаник
А. В. Краснов, П. А. Земятченский, А. Р. Ферхмин и др.
В 1886 г. В. В. Докучаев опубликовал составленные им лично и в
соавторстве с сотрудниками 14 томов «Материалов к оценке земель
Нижегородской губернии», геологическую и почвенную карту
Нижегородской губернии в масштабе 1 : 420 000.
Нижегородские работы явились, по существу, первым в истории
науки комплексным изучением природы, которое широко развернулось в
нашей стране после Великой Октябрьской социалистической революции.
Материалы нижегородских исследований включали и геологическое опи-
736

Василий Васильевич Докучаев
сание Нижегородской губернии, в котором значительное внимание
уделялось четвертичным и современным образованиям. В специальном
очерке была охарактеризована «дикая» и культурная растительность. В
отдельной главе давалось описание климата губернии с учетом некоторых
агроклиматических особенностей.
Особенно большое значение имели почвенные разделы
«Материалов». В них не только характеризовались почвы Нижегородской губернии,
но также приведена составленная В. В. Докучаевым общая
классификация русских почв.
В результате нижегородских работ В. В. Докучаев впервые
разработал естественноисторический метод бонитировки почв, лежащий в
основе современных методов качественной оценки земель.
Проблемой качественной оценки земель, имеющей многообразное
практическое значение, В. В. Докучаев продолжал заниматься и в
дальнейшем, посвятив ей ряд статей и научных докладов.
В 1885 г. по инициативе В. В. Докучаева в Нижнем Новгороде был
создан первый в России губернский естественноисторический музей,
директором которого стал ближайший ученик В. В. Докучаева — Н. М.
Сибирцев.
Благодаря работам В. В. Докучаева и его последователей очень
скоро возникла необходимость систематических публикаций результатов
почвенных работ. При поддержке Вольного экономического общества в
1885 г. В. В. Докучаев, совместно с А. В. Советовым, приступил к
печатанию серии «Материалы по изучению русских почв». В этой серии
публиковались не только статьи научных работников, но также и заслужи-
вающие интерес студенческие работы. «Материалы по изучению русских
почв» явились первым печатным органом молодого генетического
почвоведения и сыграли крупную роль в пропаганде идей В. В. Докучаева и
дальнейшей творческой разработке его учения.
В течение многих лет В. В. Докучаев вел неустанную борьбу за
развитие почвоведения как самостоятельной науки. Ему удалось создать при
Вольном экономическом обществе Почвенную комиссию, председателем
которой он был долгие годы. Почвенная комиссия проводила большую
научно-организационную и издательскую работу.
В 1888 г. по предложению Полтавского земства В. В. Докучаев
организовал исследование почв, растительности и геологических условий
Полтавской губернии. В работах Полтавской экспедиции приняли участие
крупные русские ученые, из которых многие были непосредственными
учениками В. В. Докучаева. В их числе следует отметить В. И. Вернадского,
Ф. Ю. Левинсона-Лессинга, К. Д. Глинку, П. В. Отоцкого, П. А. Земят-
ченского.
«Труды Полтавской экспедиции», закончившейся в 1890 г., изданные
в пятнадцати томах, дали весьма ценные материалы и способствовали
дальнейшему совершенствованию метода почвенных исследований и
углубленной разработке классификации почв.
Именно в связи с полтавскими работами В. В. Докучаев пришел к
выводу о возможности использования почвенного метода для решения
палеогеографических вопросов.
В почвенных типах В. В. Докучаев видел наиболее полное выражение
сущности ландшафта. Почва, по его определению, является не только
737

Василий Васильевич Докучаев
«частью ландшафта, но и его зеркалом». Следовательно,— писал он,—
в определенных случаях изучение особенностей почвенных профилей
может дать возможность найти в них особенности, не отвечающие
современным природным условиям и связанные с их формированием в прошлом
в иных ландшафтах. В 1888 г. В. В. Докучаев выступил на
торжественном собрании Вольного экономического общества с докладом на тему:
«Методы исследования вопроса: были ли леса в южной степной
России?». В докладе было высказано положение, что основным методом для
решения вопроса об историческом и доисторическом распространении
степей является почвенный метод. Доклад положил начало
использованию почвенных данных для палеогеографических реконструкций, что
все более широко применяется сейчас при изучении четвертичных
отложений.
В 1889 г. В. В. Докучаев и его ученики экспонировали на Всемирной
Парижской выставке коллекцию русских почв, почвенные карты и
опубликованные работы по почвоведению. Почвенная коллекция была
удостоена золотой медали, а В. В. Докучаеву был присужден орден «За
заслуги по земледелию».
В декабре 1889 г. в Петербурге состоялся Восьмой съезд русских
естествоиспытателей и врачей, в организации которого активное участие
принял В. В. Докучаев. Большую работу провела агрономическая секция
съезда, на которой были заслушаны доклады по вопросам почвоведения.
В. В. Докучаев прочел доклад на тему: «Детальное естественноисториче-
ское, физико-географическое и сельскохозяйственное исследование
Петербурга и его окрестностей». Намеченная В. В. Докучаевым программа
изучения Петербурга и его окрестностей ясно показывает, что
руководящая идея о необходимости комплексного изучения природных
явлений, и притом с учетом постоянного развития, все более прочно входила
в его учение, составляла незыблемые основы этого учения. Как
подчеркивал В. В. Докучаев, только такой подход к проблемам почвоведения
позволяет овладеть природными процессами в практических целях.
«...Важнейшей задачей,— писал он,— должно быть разъяснение тех
соотношений и взаимодействий, той живой и постоянной связи, каковые,
несомненно, существуют между всеми силами, телами и явлениями
природы. Как известно, познание именно таких соотношений и
составляет сущность всяких научных изысканий, в то же время служит
вернейшим средством овладеть упомянутыми силами, явлениями и телами
и направить их на службу и благо человечества».
Летом 1891 г. черноземная полоса Европейской России подверглась
сильнейшей засухе, принесшей неисчислимые бедствия крестьянам.
Народное бедствие существенным образом определило научную и
организационную деятельность В. В. Докучаева.
В период с 1891 по 1895 г. его особенно интересовали вопросы,
связанные с особенностями природы и почв степной полосы. Почвенная
комиссия специально заслушала на своем первом заседании в 1891 г. ряд
сообщений по засоленным почвам. В. В. Докучаев проявляет большой
интерес к изучению влаги в почвах и привлекает к этому изучению
А. А. Измаильского. В. В. Докучаев продолжает заниматься русским
лёссом, широко распространенной почвообразующей породой степной
полосы. Взгляды В. В. Докучаева на генезис лёсса формировались
738

Василий Васильевич Докучаев
постепенно. Но, несомненно, они, как отмечал в 1904 г. А. П. Павлов,
значительно опередили современную ему науку. В. В. Докучаев
выдвигал «полигенетическую» теорию генезиса лёссов, в значительной степени
предвосхитившую современные точки зрения.
Большое внимание он уделял проблеме регулирования водного
хозяйства в степной полосе. Проект В. В. Докучаева был взят за основу, без
указания автора, генералом М. Н. Анненковым, заведующим
общественными работами по орошению юго-восточной России. К сожалению,
«общественные работы» генерала Анненкова кончились крахом в результате
расхищения крупных государственных средств.
В 1892 г. В. В. Докучаев прочел публичную лекцию в
Петербургском университете в пользу пострадавших от неурожая. Эта лекция и ряд
статей, посвященных природе черноземных степей, были объединены
В. В. Докучаевым в книгу «Наши степи прежде и теперь», изданную в
пользу пострадавших от неурожая.
Книга «Наши степи прежде и теперь» — первая не только в русской,
но и мировой литературе географо-генетическая работа, являющаяся
образцом решений сложных практических вопросов на основе комплексного
изучения природы. Автор предлагает в ней не отдельные мероприятия,
направленные на борьбу с засухой, не могущие дать коренного решения
проблемы, а целый комплекс взаимосвязанных мероприятий,
осуществление которых должно привести к созданию культурного ландшафта в
степи. Только такие мероприятия могут привести к исчезновению
губительного влияния засух. В. В. Докучаев при этом хорошо понимал, что не
только стихийные силы природы являются причиной разорения
«надорванного» крестьянского хозяйства, но и ненормальное состояние, в
котором вообще находилось степное земледелие.
Как справедливо отмечал А. Н. Энгельгардт з письме к В. В.
Докучаеву (1891 г.), социальные причины делали невозможным
осуществление плана борьбы с засухой, намеченного В. В. Докучаевым.
Однако в результате обсуждения вопросов борьбы с засухой при
Лесном департаменте в 1892 г. была организована Особая экспедиция по
испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного
хозяйств в степях России, руководителем которой был назначен В. В.
Докучаев.
В. В. Докучаев следующим образом наметил основные задачи
экспедиции: «...привести в возможную ясность все важнейшие естественные
факторы, лежащие в основе нашей земледельческой промышленности,
разумеем здесь — почвы, климат,— ближайшие к сельскому и лесному
хозяйствам организмы и грунтовые воды, а равно и те стихийные невзгоды,
которые в виде бурь, суховеев, периодических засух и чрезмерных
ливней, давно подтачивают наше черноземное хозяйство. Точнее изучить
эти силы и явления, в их взаимодействии и причинной связи,— выяснить
род и размеры естественных врагов земледелия, найти в ряду природных
условий такие, которые позволяют бороться с упомянутыми невзгодами,
при помощи тех или иных соответственно направленных мероприятий,
поставить ряд опытных работ, имеющих целью улучшение сельского,
лесного и водного хозяйства южной России, учесть эти опыты, выяснив
их положительные и отрицательные стороны и практическую
целесообразность».
739

Василий Васильевич Докучаев
Сотрудниками Особой экспедиции и непосредственными
помощниками В. В. Докучаева были: Н. М. Сибирцев, К. Д. Глинка, Г. Н.
Высоцкий, П. В. Отоцкий, Г. И. Танфильев, П. А. Земятченский и др.
Исследования проводились по плану, разработанному В. В. Докучаевым на
трех опытных участках: Старобельском, расположенном на водоразделе
между Доном и Днепром в Харьковской губернии, Хреновском — в
Воронежской губернии — на водоразделе Волги и Дона и Велико-Анадоль-
ском — на водоразделе между Доном и Днепром в Екатеринославской
губернии.
На предварительном этапе работ подробно изучались природные
условия участков и были составлены почвенные и геологические карты.
В дальнейшем проводились стационарные наблюдения над почвенно-грун-
товыми врдами, а также изучалась динамика влажности почв.
На участках были организованы полевые метеорологические станции.
Результаты исследований, опубликованные в период 1894—1898 гг. в
восемнадцати выпусках трудов Особой экспедиции, давали научное
обоснование для степного лесоразведения. Кроме того, были получены
ценнейшие данные, характеризующие природные особенности степей и, в
частности, водный режим степных почв. Экспериментальные материалы,
полученные Г. Н. Высоцким, позднее были использованы для разработки
учения о типах водного режима различных почв. Материалы экспедиции,
наблюдения над влажностью почв имели большое значение и для
организации рациональной культуры сельскохозяйственных растений в степной
зоне. Было выяснено положительное влияние на накопление влаги и
борьбу с дефляцией почв полезащитных лесных полос.
В 1892—1895 гг. одновременно с руководством Особой экспедицией
В. В. Докучаев был занят реорганизацией, а затем и руководством Ново-
Александрийским институтом сельского хозяйства.
В. В. Докучаев уделял большое внимание вопросам подготовки
отечественных агрономических кадров. Понимая, что официальная
сельскохозяйственная наука не может оказать действительную помощь
сельскому хозяйству, он писал: «Пора, наконец, нашим агрономам и их
руководителям профессорам оставить нередко почти рабское следование
немецким указкам и учебникам, составленным для иной природы, для
иных людей и для иного общественного и экономического строя».
Зональный характер агрономии, по мысли В. В. Докучаева, требовал и
соответственного размещения сельскохозяйственных учебных заведений и
опытных станций, а также соответственного отражения в учебных планах.
В. В. Докучаеву удалось осуществить ряд важных организационных
мероприятий, направленных на улучшение учебного процесса в Ново-
Александрийском институте. Он привлек к преподаванию новые силы,
была учреждена первая в России самостоятельная кафедра
почвоведения, которую занял Н. М. Сибирцев, впоследствии автор первого курса
генетического почвоведения. Другой ученик В. В. Докучаева — П. Ф.
Бараков, автор первого учебника общего земледелия, написанного с учетом
природных особенностей русского земледелия, также занял кафедру в
институте,
В 1895 г. на первую сессию Сельскохозяйственного совета при
Министерстве земледелия и государственных имуществ В. В. Докучаев
представил записку, в которой ставил вопрос о необходимости открытия при
740

Василий Васильевич Докучаев
университетах кафедр почвоведения и учения о микроорганизмах. К
сожалению, предложения В. В. Докучаева, хотя и встретившие поддержку
большинства участников сессии, практически не были реализованы.
В том же году В. В. Докучаев публикует брошюру «К вопросу об
открытии при русских университетах кафедр почвоведения и учении о
микроорганизмах (в частности, бактериологии)». В этой брошюре,
основываясь на том, что изучение почв в России — «дело
общегосударственное и общенародное и притом первостепенной важности», он выдвигает
вопрос об организации Государственного почвенного института или
комитета. Однако вопрос об открытии Государственного почвенного института
или комитета также не находит поддержки в бюрократических кругах
царской России. Но все же В. В. Докучаеву удается организовать Бюро
по почвоведению при Ученом комитете Министерства земледелия и
государственных имуществ. Бюро в числе других работ должно было
составить почвенную карту Европейской России.
1896 и 1897 гг. являются тяжелыми годами жизни В. В. Докучаева.
Напряженная организационная и научная работа вызвала крайнее
переутомление и нервное заболевание В. В. Докучаева. В феврале 1897 г.
тяжело заболела и умерла его жена, эта утрата обострила его
болезненное состояние.
В 1897 г. В. В. Докучаев, проработавший в Петербургском
университете 25 лет, уходит в отставку по состоянию здоровья. Но вскоре, как
только его здоровье несколько улучшилось, он опять начинает большую
организационную и научную работу. В. В. Докучаев продолжал
заниматься вопросами оценки земель и выступал с сообщениями на эту тему в
созданной при Вольном экономическом обществе Почвенно-статистиче-
ской комиссии, председателем которой он являлся. Значительное место
в деятельности В. В. Докучаева в последний период его жизни занимала
популяризация достижений генетического почвоведения.
В 1897 г. им была организована в Вольном экономическом обществе
большая почвенная выставка. Выставка сопровождалась лекциями
В. В. Докучаева. В 1898 г. он прочел цикл популярных лекций при
Сельскохозяйственном музее на тему: «Основы сельского хозяйства и
средства борьбы с современными сельскохозяйственными невзгодами».
Но особенно большой размах приобрела популяризационная
деятельность В. В. Докучаева в связи с организацией им в 1898 г. «Частных
публичных лекций по сельскому хозяйству». В чтении лекций, кроме
B. В. Докучаева, приняли участие такие выдающиеся деятели науки, как
Д. И. Менделеев, Д. Н. Прянишников, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг,
А. Н. Краснов, И. П. Бородин, В. П. Амалицкий, П. И. Броунов-
C. П. Глазенап и другие.
Работы В. В. Докучаева и его учеников все более привлекали
внимание зарубежных ученых. В 1898 г. коллекция почв В. В. Докучаева и
его учеников экспонировалась на Всемирной выставке в Чикаго.
В 1897 г. почвенный отдел департамента земледелия
Северо-Американских Соединенных Штатов обратился в Министерство земледелия и
государственных имуществ с просьбой передать список наиболее важных
русских работ по почвоведению. С этой же просьбой непосредственно
обратился к В. В. Докучаеву начальник почвенного отдела департамента
земледелия М. Уитней.
741

Василий Васильевич Докучаев
Значительные материалы по почвоведению были подготовлены
В. В. Докучаевым и его учениками для Всемирной Парижской выставки
1900 г. В. В. Докучаев составил для выставки карту почвенных зон
северного полушария в масштабе 1 : 50 000 000, а также очерк «Почвенная
коллекция профессора В. Докучаева. Вертикальные почвенные зоны.
Почвы Кавказа. Табл. Классификация почв (Северное полушарие)».
Почвоведам русского отдела выставки была присуждена высшая
награда Grand prix. Ее получил также лично В. В. Докучаев.
Последние годы жизни В. В. Докучаева (1898—1903), хотя и
омраченные болезнью, имели большое значение для дальнейшего развития его
научных идей. Он возобновляет и полевые исследования, совершает ряд
экспедиций в южные районы страны.
В 1898 г. он направляется в Бессарабскую губернию, где в Хотин-
ском уезде (ныне Черновицкая область) изучает своеобразные почвы под
буковыми и дубовыми лесами. Затем он изучает черноземы Белецкой
степи — этой житницы северной Молдавии. В июле того же года
начинается знаменитое путешествие В. В. Докучаева по Кавказу.
Из Владикавказа (ныне Орджоникидзе) он пересекает Главный
Кавказский хребет и приезжает в Тбилиси. Далее он изучает красноземы в
области Батумского побережья, проводит исследования на территории
Грузии и Армении. В районе Алагеза он впервые доказывает
распространение черноземов на вулканогенных породах Армении. До В. В.
Докучаева эти черноземы рассматривались в качестве элювия
выветрившейся вулканической породы.
Свои исследования В. В. Докучаев закончил в Закаспийской
области, куда он попал из Баку по Каспийскому морю.
Из Красноводска он направился в Мерв, Чарджоу и Самарканд. По
пути он изучает неизвестные ему ранее пустынные почвы, а также
знакомится с орошаемым хозяйством.
В 1899 г. он продолжил свои исследования на Кавказе, ставшие
возможными благодаря материальной поддержке Русского Географического
общества. В экспедиции участвовали ученики Докучаева А. И. Набо-
ких, А. С. Мещерский и С. А. Захаров. Экспедицией проводились мар-
шрутно-рекогносцировочные работы на обширной территории в
Закавказье, в области Главного Кавказского хребта и на Северном Кавказе от
Дагестана до Ростова-на-Дону.
Кроме того, спустившись к Каспийскому морю от Дашлагара, он
проходит маршрут вдоль побережья — на Дербент, Баку и Ленкорань.
В результате экспедиционных исследований, охвативших области,
разнообразные по природным условиям, окончательно сформировалось
учение В. В. Докучаева о географических или, по его терминологии, «есте-
ственноисторических зонах», широтных (горизонтальных) и вертикальных.
Установление географических зон было подлинным открытием, хотя
В. В. Докучаев и имел предшественников. Наибольшее значение имело
представление о растительно-климатических зонах, развитое в 1807 г.
Александром Гумбольдтом. Однако Гумбольдт не только не отметил
взаимосвязь почв с другими элементами географического ландшафта, но даже
отрицал эту связь, так как не представлял себе, что почва не кора
выветривания, а особое естественноисторическое тело. Основное положение
учения о зонах природы было сформулировано В. В. Докучаевым следующим
742

Василий Васильевич Докучаев
образом: «...благодаря известному положению нашей планеты
относительно солнца, благодаря вращению земли, ее шарообразности — климат,
растительность и животные распределяются по земной поверхности с
севера на юг, в строго определенном порядке, с правильностью,
допускающей разделение земного шара на пояса — полярный, умеренный,
подтропический, экваториальный и пр. А раз агенты-почвообразователи, в своем
распределении подчиненные известным законам, распределяются по
полосам, то и их результат — почва должна распределяться по всему
земному шару в виде определенных зон, идущих более или менее лишь с
некоторыми отклонениями параллельно широтным кругам».
В. В. Докучаев выделял семь мировых географических зон: бореаль-
ную, северную лесную, лесостепную, степную, сухих степей, аэральную
зону пустынь, субтропическую. Для каждой из этих зон соответственно
выделены типы почв: почвы тундр (бурые), подзолистые
(светло-бурые), серые лесные, черноземы, каштановые и бурые, желтые и белые,
латеритные красные.
Зональность ландшафтов и почвенного покрова впервые нашла свое
картографическое воплощение в карте зон северного полушария и в
почвенной карте Европейской России в масштабе 1 : 2 500 000, составленной
учениками В. В. Докучаева — Н. М. Сибирцевым, Г. И. Танфильевым
и А. Р. Ферхминым.
В. В. Докучаев придавал не только теоретическое, но и большое
практическое значение закону зональности. Однако познание особенностей
географических зон, как это вытекает из сущности идейно-теоретических
взглядов В. В. Докучаева, должно являться предпосылкой не для
пассивного приспособления сельского хозяйства к природным условиям, а
для активной переделки природы и борьбы с ее стихийными силами.
Географические зоны одновременно рассматриваются им как зоны
сельскохозяйственные. В. В. Докучаев определил узловые вопросы
агротехники для каждой из зон.
Параллельно с учением о широтной зональности В. В. Докучаев
создал учение о вертикальной зональности.
Истоки этого учения, как отмечал сам В. В. Докучаев, относятся к
1885—1889 гг., когда в результате работ Полтавской экспедиции были
получены данные, указывающие на несомненную связь характера
почвообразования с высотой местности. Его исследования на Кавказе
подтвердили правильность предположения о существовании вертикальных зон,
и в 1898 г. В. В. Докучаев формулирует закон вертикальной зональности
почв.
По В. В. Докучаеву важнейшим фактором, определяющим
образование системы вертикальных почвенных зон, является уменьшение с
высотой количества тепла и увеличение количества атмосферных осадков.
Ясно понимая практическое значение изучения вертикальной
зональности, В. В. Докучаев в 1898 г. писал: «Как земледелие вообще, так и
правильная постановка на Кавказе так называемых высших
сельскохозяйственных культур, в особенности, должны быть строжайшим образом
приурочены к вышеупомянутым почвенным и климатическим
особенностям края».
В. В. Докучаев высказал положение об аналогии между широтными
и вертикальными зонами. Он считал, что на Кавказе, от уровня моря до
743

Василий Васильевич Докучаев
вершин Главного Кавказского хребта, сменяются почвенные зоны в том
же порядке, как это имеет место на территории Европейской России с
юга на север. Дальнейшие исследования, проведенные после Октябрьской
революции, показали, что в действительности такой простой аналогии нет.
При общем сходстве в горах существуют более сложные закономерности
формирования почвенных поясов.
Однако это не уменьшает значения выдающегося открытия В. В.
Докучаевым вертикальной зональности почв.
В последние годы жизни В. В. Докучаева как высший
географический синтез его многогранных научных исследований начали создаваться
контуры его учения о взаимоотношениях между «мертвой» и «живой
природой».
В одной из последних работ он писал: «В последнее время все
более и более обособляется одна из интереснейших дисциплин в области
современного естествознания, именно — учение о тех сложных и
многообразных взаимоотношениях и взаимодействиях, а равно — и о законах,
управляющих вековыми изменениями их, которые существуют между так
называемыми живой и мертвой природой, между а) поверхностными
горными породами, Ь) пластикой земли, с) почвами, d) наземными и
грунтовыми водами, е) климатом страны, g) растительными и животными
организмами, в том числе и главным образом низшими, и человеком —
гордым венцом творения».
В. В. Докучаев считал, что к такой науке, находящейся «в самом
центре всех важнейших отделов естествознания... сближая и даже
связывая их... пока ближе всего стоит новейшее почвоведение, понимаемое в
нашем русском смысле слова» *).
Идеи В. В. Докучаева о географических зонах и «взаимоотношениях
мертвой и живой природы» послужили основой для развития ландшафт-
но-генетического направления в советской географии (Л. С. Берг,
А. А. Григорьев, И. П. Герасимов и другие). Они явились, по существу,
истоком для возникновения созданной трудами В. И. Вернадского и его
последователей биогеохимии, новой прогрессирующей науки.
В. И. Вернадский писал, что В. В. Докучаев «впервые обратил мое
внимание на динамическую сторону минералогии, изучение минералов во
времени... Это определило весь ход моего преподавания и изучения
минералогии и отразилось на мысли и научной работе моих учеников и
сотрудников. Отсюда в Московском университете создалось своеобразное
течение в минералогии, приведшее к созданию геохимии, как науки,
изучающей историю атомов в земной коре, в отличие от минералогии,
изучающей историю в ней молекул и кристаллов, к биогеохимии — к науке,
изучающей жизнь в аспекте атомов».
Трудно преувеличить влияние работ В. В. Докучаева и на развитие
русской геоботаники. Вместе с В. В. Докучаевым в экспедициях работали
многочисленные ботаники — его ученики по Петербургскому
университету, среди которых наиболее талантливыми являлись А. Н. Краснов,
Г. И. Танфильев и Г. Н. Высоцкий. По свидетельству Г. Ф. Морозова,
основоположника современного учения о лесе, учение В. В. Докучаева
*) Здесь В. В. Докучаев подразумевает русское генетическое почвоведение.
744

Василий Васильевич Докучаев
оказало решающее влияние на формирование его научных взглядов. Он
отмечает также, что работы Докучаева имеют «мировое лесоводственное
значение».
Как справедливо писал Г. И. Танфильев, В. В. Докучаев «дал
мощный толчок изучения России в ботанико-географическом отношении и
создал школу ботаников, посвятивших себя разъяснению вопроса о связи
между почвой и растительностью».
Глубокая прогрессивность воззрений В. В. Докучаева на почву как
особое тело природы и на факторы, определяющие возникновение и
развитие почв, открыла возможности дальнейшего быстрого развития
отечественного почвоведения и полноценного использования его достижений в
практике сельского хозяйства.
Руководящей идеей В. В. Докучаева, последовательно углублявшейся
в процессе всей его жизни, являлось представление о необходимости
изучения природных явлений диалектически, с точки зрения их генезиса
и взаимосвязей.
«Всматриваясь внимательно в эти величайшие приобретения
человеческого знания,— писал Докучаев,— приобретения, можно сказать,
перевернувшие наше мировоззрение на природу вверх дном, особенно после
работ Лавуазье, Ляйеля, Дарвина, Гельмгольца и др., нельзя не заметить
одного весьма существенного недочета... Изучались, главным образом,
отдельные тела — минералы, горные породы, растения и животные,— и
явления, отдельные стихии — огонь (вулканизм), вода, земля, воздух,... но
не их соотношения, не та генетическая, вековечная связь, какая
существует между силами, телами и явлениями, между мертвой и живой
природой... А между тем именно эти соотношения, эти закономерные
взаимодействия и составляют сущность познания естества, ядро истинной
натурфилософии — лучшую и высшую прелесть естествознания».
Положения В. В. Докучаева весьма близки к той характеристике
естествознания, которая дается в работах Ф. Энгельса. До такого
понимания философских основ естествознания поднимались в то время лишь
очень немногие естествоиспытатели.
В развитии философского самосознания В. В. Докучаева, возможно,
сыграли определенную роль произведения представителей русского
революционно-демократического движения — Герцена, Чернышевского,
Добролюбова.
По своему происхождению В. В. Докучаев принадлежал к
разночинцам и находился в несомненной оппозиции к правящим кругам царской
России.
«Это был тип, который нередко выдвигался в русской истории из
народной среды,— писал о нем В. И. Вернадский.— Энергичный работник,
он умел хотеть и умел достигать своей цели путем личного колоссального
труда и путем организации работы других. Он не подходил к рамкам,
выработанным нашим обезличенным обществом: нередко его резкая
натура входила в столкновение с окружающей обстановкой».
Все наиболее крупные исследовательские работы В. В. Докучаева
были проведены на общественные, а не на государственные
(ведомственные) средства.
Бюрократические чиновничьи круги царской России относились к
В. В. Докучаеву явно отрицательно.
745

Василий Васильевич Докучаев
Ученик Докучаева П. В. Отоцкий, подводя итоги творчеству великого
ученого, отмечал: «Пробегая взглядом всю деятельность Д., поражаешься,
сколько приходилось ему тратить сил и энергии на борьбу с
препятствиями; несомненно больше, чем на организацию самого дела.
Посмотрите „Труды Вольного экономического общества" и „Труды СПб.
общества естествоиспытателей" начиная с 1880 г. Здесь целые десятки
печатных листов дебатов, полемики, „возражений" и „разъяснений". А сколько
их еще скрыто в архивах канцелярий и разных учреждений».
Все важнейшие организационные начинания В. В. Докучаева, как,
например, создание кафедр почвоведения и микробиологии в
университетах, Государственного почвенного комитета, Почвенного института и
другие, терпели полную или частичную неудачу именно из-за упорного
противодействия официальных кругов.
В. В. Докучаев прекрасно понимал это и не скрывал своего
отрицательного отношения к господствовавшим тогда порядкам. Он писал:
«...Наша экономическая отсталость, наше незнание истощили почвы».
Он подчеркивал, что русское сельское хозяйство имеет «характер
азартной биржевой игры». Он указывал также, что повсюду в мире, «даже в
благодатных тропических странах, наделенных всеми земными благами,
можно видеть безотрадное существование человека... вечный каменный
период в лучшем из земных миров...»
«В высоко просвещенной Европе,— писал Докучаев,— свободный
труд может сравниться лишь с работами каторжников и древних рабов
Рима и Америки».
«Можно ли доказать исторически,— спрашивал В. В. Докучаев,— что
число рабов природы и общества уменьшилось за последние полтора
столетия?» И отвечал: «Напротив, эта грозная величина возросла от новой,
современной нам, быть может, самой злой и беспощадной стихии
капитализма и экономической кабалы».
С конца 1900 г. болезнь заставила В. В. Докучаева отойти от
общественной и научной работы. Василий Васильевич Докучаев скончался
8 ноября 1903 г,
Все намеченные В. В. Докучаевым и не осуществленные в царской
России организационные мероприятия полностью осуществились после
Великой Октябрьской социалистической революции в масштабах, о
которых он не мог и мечтать. Изучение почв в Советском Союзе стало именно
тем «делом общегосударственным и общенародным и притом
первостепенной важности», каким его считал В. В. Докучаев.
Как писал акад. Б. Б. Полынов, В. В. Докучаев принадлежит к тем
великим людям, которые как бы не подчиняются закону исторической
перспективы: «удаляясь от нас во времени — они вырастают».
Главнейшие труды В. В. Докучаева: О наносных образованиях по речке Качне
Сычевского уезда Смоленской губернии, «Труды СПб. общ. естествоиспытателей, т. 3,
1872; По вопросу об обмелении р. Гжати, «Труды СПб. общ. естествоиспытателей»,
т. 4, вып. 1, 1873; О подзоле Смоленской губернии, «Труды СПб. общ.
естествоиспытателей», т. 6, 1875 (Протоколы); По вопросу об осушении болот вообще и в
частности об осушении Полесья, «Труды СПб. общ. естествоиспытателей», т. 6, 1875;
Программа исследования чернозема Европейской России, «Труды вольного экономич.
общ.», т. 1, 1876; Овраги и их значение, «Труды Вольного экономич. общ.»,
т. 3, вып. 2, 1877; Предполагаемое обмеление рек Европейской России, Доклад
Петербургскому собранию сельских хозяев, 1877; Способы образования речных долин
746

Василий Васильевич Докучаев
Европейской России, СПб., 1878; Краткий исторический очерк и критический разбор
важнейших из существующих почвенных классификаций, «Труды СПб. общ.
естествоиспытателей», т. 1, 1879 (Протоколы); Методы исследования вопроса: были ли леса
в южной степной России? СПб., 1880; О законности известного географического
распределения наземно-растительных почв на территории Европейской России, «Труды
СПб. общ. естествоиспытателей», т. 12, вып. 1, 1881 (Протоколы); Русский
чернозем, СПб., 1883; Материалы к оценке земель Нижегородской губернии, вып. 1—14,
СПб., 1884—1886; О нормальной оценке почв Европейской России. Статья первая,
«Труды Вольного экономич. общ.», № 8, 1887, статья вторая, «Труды Вольного
экономич. общ.», № 9, 1887; Детальное естественноисторическое,
физико-географическое и сельскохозяйственное исследование С.-Петербурга и его окрестностей, СПб.,
1890; К вопросу о соотношениях между возрастом и высотой местности, с одной
стороны, характером и распределением черноземов, лесных земель и солонцов, с другой,
«Вестник естествознания», № 1—3, 1891; Наши степи прежде и теперь, СПб., 1892;
Общий проект опытных работ экспедиции. В кн.: Особая экспедиция Лесного
департамента по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного
хозяйств в степях России, СПб., 1893; Место и роль современного почвоведения в
науке и жизни, СПб., 1899; К учению о зонах природы. Горизонтальные и
вертикальные поденные зоны, СПб., 1899; Избр. соч., тт. 1—3, М., 1948—1950; Избр.
труды, М., 1949; Сочинения, тт. I—VII, М— Л., 1949—1953; Собрание сочинений,
тт. I—IX, М., 1961.
О В. В. Докучаеве: Глинка К. Д., Несколько страниц из истории
теоретического почвоведения, СПб., 1902; «В. В. Докучаев» (статьи Н. А. Богословского,
Г. Ф. Морозова, И. И. Мещерского, Л. М. Криштафовича, П. В. Отоцкого,
Г. И. Танфильева, А. Р. Ферхмина и др.), СПб., 1903; Вернадский В. И.,
Страница из истории почвоведения (памяти В. В. Докучаева), «Научное слово», кн. 6,
СПб., 1904 (то же в кн.: В. И. Вернадский, Очерки и речи, ч. 2, Пг., 1922);
Полы н о в Б. Б., В. В. Докучаев в современном почвоведении, «Почвоведение», № 10,
1940; Докучаев и география, Сборн. (статьи А. А. Григорьева, И. П. Герасимова,
Ю. А. Ливеровского, Е. М. Лавренко и др.), М., 1946; Ливеровский Ю. А.,
Докучаев Василий Васильевич, Большая Советская Энциклопедия, 2-е изд., т. 15,
1952; Соболев С. С, Развитие идей В. В. Докучаева, Собр. соч. В. В. Докучаева,
т. IX, М., 1961; Чеботарева Л. А., Василий Васильевич Докучаев, в кн.:
В. В. Докучаев, «Собрание сочинений», т. IX, М., 1961; История естествознания в
России, т. III, М., 1962.

Михаил Васильевиг
рытода
4846-1920
ихаил Васильевич Рытов был одним из крупнейших
специалистов в области овощеводства и плодоводства, видным
агробиологом-дарвинистом. М. В. Рытов горячо
поддерживал научно-практическую деятельность И. В. Мичурина,
который в свою очередь высоко ценил работы М. В. Рытова.
Михаил Васильевич Рытов родился 16 января 1846 г.
в Новомиргороде, б. Херсонской губернии, в семье
инженера-химика. Вскоре семья переехала в Уфу. Здесь в пригородной
слободе на берегу реки Белой и протекало детство М. В. Рытова.
Величественная красота Приуралья с его холмистым рельефом, с
тенистыми лесами по берегам реки Белой, рано пробудила в мальчике
любовь к русской природе. Во время учения в уфимской гимназии он с
увлечением занимался естествознанием: совершал экскурсии, собирал
гербарий, коллекции минералов, выращивал на приусадебном участке
культурные растения, а также дикие плодовые кустарники, пытаясь улучшить
качество их плодов. Эти первые искания молодого натуралиста во
многом определили его будущее как биолога-растениевода.
748

Михаил Васильевич Рытов
В 1861 г. М В. Рытов окончил гимназию и поступил по настоянию
отца на юридический факультет Московского университета, который
окончил в 1871 г. Но его мечтой по-прежнему оставалось
растениеводство. Он поступает на естественное отделение физико-математического
факультета, где тогда работали К. А. Тимирязев и И. Н. Горожанкин.
В 1878 г. после окончания естественного отделения М. В. Рытову
предложили остаться при кафедре ботаники, но, издавна мечтавший о
занятиях овощеводством и плодоводством, он становится преподавателем
Горы-Горецкого земледельческого училища, где проработал бессменно
41 год.
Небогатая личными событиями жизнь М. В. Рытова заполнена
бурной научной и общественной деятельностью. За время своей работы в
Горках он создал в училище прекрасную экспериментальную базу для
занятий по ботанике и растениеводству. Им написано огромное
количество статей, опубликованных в различных журналах. Многие руководства
и учебники вышли отдельными изданиями, некоторые из них
неоднократно переиздавались.
Помимо педагогической и научно-исследовательской работы в Горец-
ком земледельческом училище, а также огромной
литературно-пропагандистской деятельности, М. В. Рытов находил время для участия в
работах различных экспертных комиссий по плодоводству и огородничеству
на сельскохозяйственных выставках, в трудах съездов и совещаний, в
работе сельскохозяйственных обществ, ученых комитетов и т. п.
В 1896 г. М. В. Рытов был избран членом-корреспондентом
Российского общества плодоводства. В том же году Академия наук «во
внимание к заслугам по исследованию климата России» утвердила его
корреспондентом Главной физической обсерватории, а Ученый комитет
Министерства земледелия и государственных имуществ назначил своим
членом-корреспондентом «во внимание к многолетней просвещенной
деятельности на поприще садоводства и огородничества».
В 1910 г. М. В. Рытов вышел в отставку, но оставил за собой уроки
по садоводству, заведование садовыми учреждениями училища и
руководство метеорологической станцией.
Великая Октябрьская социалистическая революция совершилась,
когда М. В. Рытов был уже в преклонном возрасте. Советская власть не
забыла старого ученого. В 1918—1919 гг. его избирают профессором
Петроградского агрономического института, а затем профессором
Воронежского сельскохозяйственного института. Но преклонные годы и
болезненное состояние не позволяют ему взяться за новую работу.
Осень 1919 г. Горецкое сельскохозяйственное училище было
реорганизовано в институт и М. В. Рытов получил предложение заведовать
кафедрой ботаники. С огромной охотой, забыв про свои недомогания,
ученый приступил к работе над курсом лекций по сельскохозяйственной
ботанике. В феврале 1920 г. М. В. Рытов оформил этот курс лекций в
качестве учебника для вузов.
Однако издание этого последнего труда не было доведено до конца.
В начале апреля М. В. Рытов тяжело заболел и 17 апреля 1920 г. умер.
Длительная и многообразная деятельность М. В. Рытова была
пронизана одной общей идеей — поднять русское садоводство и
овощеводство на основе подлинной науки, освободить его, с одной стороны, от
749

Михаил Васильевич Рытое
рутины и косности, с другой,— от псевдонаучных теорий и
некритического копирования известной частью деятелей русского овощеводства и
плодоводства западноевропейского опыта. Иностранным фирмам было
выгодно слабое развитие садового дела в России, так как они имели при
этом хороший рынок сбыта для своих плодов, семенного и посадочного
материала.
Стремясь задержать развитие отечественного плодоводства в России,
многочисленные садоводы и ботаники иностранцы утверждали, что
растительность мира строго приурочена к определенным географическим
поясам, что «мы не в состоянии изменить свойств, данных растениям самим
творцом» (Э. Per ель, «Русская помология», 1868), что в условиях
климата и почвы России не могут вырасти плоды с нежным вкусом и
тонким ароматом. Отсюда они делали вывод, что, если русские хотят иметь
хорошие плодовые растения, они должны выписывать их из-за границы.
М. В. Рытов призывал русских растениеводов повести решительную
борьбу против «теоретиков», которые «...тормозят собою все успехи
нашего плодоводства, перенося на русскую почву тевтонские способы
выращивания и ухода за растениями и свою тевтонскую грамоту
плодоводства».
Необходимыми условиями развития отечественного плодоводства
М. В. Рытов считал: 1) отказ от убеждения, что без иностранцев в
садоводстве мы беспомощны; создание в России собственных садоводческих
кадров и опытных учреждений; 2) выявление и широкое распространение
русских сортов плодовых растений, приспособленных к местным
условиям, взамен иностранных, которые препятствуют расширению
плодоводства; 3) совершенствование русских сортов хорошими условиями
выращивания; предвзятое мнение о том, что русские сорта хуже
иностранных, может быть объяснено тем, что сады с русскими сортами часто
находятся в запущенном состоянии; 4) продвижение культуры плодовых
растений в северные и восточные районы путем выведения новых
холодостойких сортов с помощью семенного размножения; 5) организацию сети
плодовых питомников для правильного выращивания сортовых саженцев
и снабжения ими садов в соответствующих районах; 6) широкое
распространение основ теории и практики плодового дела.
М. В. Рытов горячо верил в талант своего народа и страстно
протестовал против всяких попыток умалить его заслуги, очернить русские
сорта культурных растений или приписать лучшим из них иностранное
происхождение. Поэтому, когда на собрании Общества плодоводства в
1892 г. проф. Рудзкий выступил с утверждением, что «относительно
многих русских яблок вовсе нельзя положительно утверждать, что они не
заимствованы с Запада», М. В. Рытов не замедлил обрушиться на него
с уничтожающей критикой. Справедливо возмущаясь попытками Э. Ре-
геля в его «Русской помологии» приписать некоторым русским сортам
иностранное происхождение, он делает следующее заключение:
«Несомненно то, что у нас есть сорта яблок превосходных качеств, совсем
неизвестные за границей и приводящие в восторг даже немецких
помологов».
М. В. Рытов протестовал против принижения работ русских ученых
и практиков, против той восторженности, с какой официальная наука
встречала каждое «новое», часто уже известное в России открытие. Так,
750

Михаил Васильевич Рытое
когда в журнале «Русское садоводство» появилась хвалебная статья
А. К. Грелля по поводу «нового» метода культуры плодовых деревьев,
предложенного французским ученым-садоводом Грессаном, М. В. Рытов
указал, что кустовая культура плодовых деревьев (вместо штамбовой) —
открытие, уже сделанное в России.
Не менее страстно протестовал Рытов и против замалчивания работ
И. В. Мичурина: «...наша садовая публика, особенно плодовые
питомники, наперебой старающиеся хвастаться введением разных иностранных
новинок, в том числе и Бербанка, совершенно глухи и как бы живут на
совсем иной планете, до которой недостижимы новинки, вырабатываемые
г. Мичуриным; это странное отношение к отечественным сортовым
выработкам заслуживает строгого порицания: какой-нибудь пустяшныи сорт
земляники, выпущенный немецким пропагандистом, немедленно
подхватывается и рекламируется всякими питомниками, тогда как замечательный
гибрид антоновки и ранета ананасного, выведенный Мичуриным и
названный им „Славянкою", оставлен без внимания».
М. В. Рытов проделал большую работу по изучению сортового
богатства русских овощных и плодовых культур. Со всех концов России
выписывал он семена растений, выращивал их в своих питомниках,
описывал сорта и публиковал сводки. В результате испытания большого
числа ежегодно высеваемых образцов и обобщения длительного опыта
русских растениеводов М. В. Рытов выявил лучшие русские сорта
овощей, тщательно описал их и всячески пропагандировал. Он неоднократно
подчеркивал в своих работах, что отечественные сорта в большинстве
случаев лучше иностранных, так как хорошо приспособлены к местным
условиям.
Большую роль сыграл М. В. Рытов в развитии
сельскохозяйственного образования и в пропаганде сельскохозяйственных знаний в России.
В последних годах XIX в. Департамент земледелия запросил от
Российского общества любителей садоводства предложения по улучшению
садоводства в России. М. В. Рытов написал обстоятельный доклад «О мерах
к развитию отечественного садоводства и огородничества». В этом
докладе он затрагивал вопросы: о школах по садоводству, о питомниках и
учебно-опытных хозяйствах, о массово-просветительной работе, о
литературе по садоводству и огородничеству, о сельскохозяйственных съездах
и выставках, о семенной торговле.
Наиболее обстоятельно изложен вопрос об организации системы
образования по садоводству. Критикуя состояние дела с садоводческим
образованием в России, М. В. Рытов предлагал четкую программу
организации садовых школ. Он возмущался практикой подготовки высших
садоводческих кадров, когда Департамент земледелия посылал
окончивших земледельческие училища в иностранные высшие учебные заведения:
«...возвратившись в свое отечество, после влияния немецкой школы, они
не в состоянии без сторонних указаний, самостоятельно приспособляться
к условиям русского климата, почвы, погоды и всего хозяйства, чтобы
выработать лучшие и пригодные для России практические приемы,
которые у нас должны быть иные, чем за границею». М. В. Рытов возражал
тем, кто считал, что Россия еще не нуждается в садоводах высшей
квалификации. По его мнению, время организации в России высшей
садоводческой школы уже давно наступило и дальнейшее промедление с ее
757

Михаил Васильевич Рытое
открытием будет являться серьезным тормозом в развитии отечественного
садоводства.
Подготовку высших садоводческих кадров М. В. Рытов тесно
связывал с организацией научно-исследовательской работы. Он предлагал
учредить при садовом институте центральную садовую станцию, которая
служила бы «...для научных и практических исследований садоводства,
для распространения отличного и точно определенного посадочного
материала и для знакомства садоводов и публики с лучшими сортами
плодовых и овощных растений и с лучшими способами их культуры».
М. В. Рытов обращал внимание и на необходимость значительного
расширения сети средних садоводческих школ. «Средние садовые школы
должны служить для образования практических садовников, умеющих
правильно вести садовое дело и знакомых с теорией садоводства в ее
установившихся положениях, необходимых для понимания практики».
По его мнению, эти школы должны соответствовать средним
земледельческим училищам, но с введением полной и всесторонней практики, какой
не имелось в земледельческих училищах. При них должны быть и
опытные станции — и филиальные отделения садового института,
занимающиеся культурой местных сортов, исследованием новых для своего
района, распространением продуктов культуры и сведений по обработке
плодов и овощей». В докладе М. В. Рытова подробно спланирована сеть
средних плодоводческих учебных заведений, вплоть до названий
населенных пунктов. М. В. Рытов внимательно изучал состояние подготовки
агрономических кадров. Он сам всю жизнь вел преподавательскую работу,
имел богатейший опыт в организации и методике обучения. Он был
участником съездов и совещаний по сельскохозяйственному образованию и
неоднократно публиковал статьи по вопросам улучшения работы учебных
заведений. Одним из крупных недочетов сельскохозяйственных школ
М. В. Рытов считал разрыв между теоретической и практической
подготовкой и решительно настаивал на увеличении практических занятий
учащихся. По его мнению, для развития у учащихся интереса к
сельскохозяйственному производству необходимо с первых же курсов вводить
специальные предметы с соответствующей учебной практикой.
Большое значение придавал М. В. Рытов изданию
сельскохозяйственной литературы, выпуску отечественных руководств и учебников. Сам он
показал прекрасный пример в этом отношении, написав ряд учебников
для сельскохозяйственных школ и руководств для практических
работников.
Особое внимание в пропаганде научного садоводства и овощеводства
М. В. Рытов уделял организации показательных посевов и посадок на
пришкольных участках сельских школ и соответствующей подготовке
учителей на курсах или семинарах.
Большую роль сыграл М. В. Рытов в распространении и защите
дарвинизма в России. Страстный полемист, глубоко убежденный в правоте
учения Дарвина об изменении организмов под воздействием условий их
жизни и созидающей роли отбора, М. В. Рытов активно боролся против
отечественных и иностранных антидарвинистов.
Когда в конце XIX в. Общество плодоводства выпустило под
редакцией проф. Рудзкого переводное издание книги немецкого садовода
Н. Гоше, в которой нашли свое выражение антидарвинистские взгляды
752

Михаил Васильевич Рытое
реакционных биологов, М. В. Рытов не замедлил обрушиться с резкой
критикой на распространение в России теоретических высказываний Гоше.
Он горячо протестует против того, чтобы русским растениеводам под
видом науки преподносились утверждения о том, что плодовые деревья
всюду можно выращивать одинаково успешно, независимо от их
происхождения, что акклиматизация в применении к деревьям есть «чистейший
вздор и праздная выдумка». «...Возделываемые растения,— писал
М. В. Рытов,— не остаются постоянными, а изменяются главным образом
вследствие влияния на них человека: он переносит их из одной страны
в другую, подвергая влиянию различных почв и ухода,— все это
отражается на растениях в различных их изменениях».
На основе признания определяющего значения условий жизни для
формирования организмов М. В. Рытов излагал способы акклиматизации
растений. Наиболее действенным методом получения новых,
приспособленных к местным условиям сортов М. В. Рытов, как и И. В. Мичурин,
считал способ посева семян, соединенный с отбором выносливых сеянцев.
«Этот способ основан на том, что сеянцы замечательным образом
приспособляются к новому климату уже в первом поколении. Наиболее
выносливые из них, дающие лучшие продукты, отбирают, получают от
них плоды и семена, вновь высеивают и таким путем получают со
временем вполне выносливые растения. Особенную важность этот способ
представляет для разведения в северных местностях более лучших сортов
яблонь и груш».
Следует, однако, отметить, что наблюдение М. В. Рытова о большей
изменчивости молодых сеянцев под воздействием условий жизни осталось
для него эмпирически установленным фактом, вне какой-либо связи с
другими закономерностями развития растений. Более полную разработку
этого вопроса дал И. В. Мичурин, у которого учение о большей
пластичности молодых сеянцев является частью его общебиологической теории
о последовательном формировании и закреплении наследственности
растений в процессе их индивидуального развития.
М. В. Рытов глубоко оценил учение Дарвина об естественном и
искусственном отборе. Изучение сортового богатства России по овощным и
плодовым культурам показало ему громадную роль, которую сыграла
народная селекция в создании русских сортов. На примере лука М. В. Рытов
показывает, как последовательным отбором растений, выращивающихся
в определенных условиях, можно изменить цикл развития лука от семени
до репки. В обыкновенных условиях лук в первое лето дает мелкие
луковицы, так называемый севок. Севок, высаживаемый на следующий год,
дает к концу лета крупные луковицы — репку. Высаженная же на третий
год репка обычно выгоняет стрелку и образует соцветие с семенами.
М. В. Рытов указывает, что этот трехлетний цикл развития репчатого
лука в сильнейшей степени зависит от условий его выращивания и
хранения. Условиями культуры можно превратить лук в двухлетнюю
культуру как от семени до репки, так и от семени до семени. Пензенские
крестьяне хорошим уходом и отбором в течение многих поколений из
сорта лука желтого обыкновенного, который разводится на репку
двухлетней культурой, вывели сорт желтый ранний, который при посеве семян
в грунт в то же лето дает крупную репку, годную для зимнего хранения,
М. В. Рытов не рассматривал отбор как вылавливание случайно и
753

Михаил Васильевич Рытое
неизвестно каким образом возникающих изменений у растений. Основной
причиной появления новых форм он считал изменение условий
выращивания. Изменение растений происходит соответственно изменившимся
условиям их жизни. Поэтому, чтобы закрепить и сохранить возникшие
изменения, М. В. Рытов рекомендовал поддерживать те условия, которые
вызвали данное изменение, и не прекращать отбор.
Важным фактором изменения наследственности растений М. В. Рытов
считал гибридизацию как половую, так и вегетативную. В скрещивании
он видел один из способов изменения наследственности: «Само по себе
скрещивание прямо не ведет к получению новых признаков, но оно
может дать толчок к самым разнообразным изменениям зародыша и вместе
с ним и потомков, которые могут явиться с новыми признаками, не
бывшими как у скрещенных растений, так и их предков».
Когда в начале XX в. распространилась мутационная теория
Де Фриза, ставшая своего рода модой, М. В. Рытов, вслед за своим
учителем К. А. Тимирязевым, не замедлил выступить с критическим
разбором этой теории. В 1911 г. в статье «Мутационизм и сельское
хозяйство» он, между прочим, писал: «Делая вивисекцию над учением Дарвина,
мутационисты отрицают основное воззрение Дарвина — это эволюцию
форм через наследственное изменение признаков, а с нею вместе отрицают
и значение подбора (селекцию), признавая его выгодным только для
распространения мутантов. Это уже не развитие, а искажение учения
Дарвина с обращением его в одностороннего циклопа, что в мире ученых
может казаться даже особою оригинальностью, но при первой попытке
применения к сельскому хозяйству циклоп здесь выглядит во всей
очевидности». В статье «Менделизм», опубликованной в 1914 г., он писал:
«...новое учение является таким же односторонним, как и учение мутацио-
нистов... Оба учения одинаково страдают тем модным недугом, что ставят
ни во что огромную массу предшествовавших им исследований и выводов,
как будто ученый мир только что народился вместе с ними... Тот, кто
хотя бегло ознакомился с учением Ч. Дарвина о наследовании признаков
при скрещивании в его сочинении „Прирученные животные и
возделываемые растения", может убедиться, что менделизм — жалкое и убогое
создание, пущенное в виде новинки и не дающее никаких правильных и
точных основ для дела гибридизации».
В другом месте М. В. Рытов противопоставляет теоретической
несостоятельности и практическому бесплодию менделизма и мутационизма
Де Фриза блестящие работы И. В. Мичурина: «Есть и отрадные
явления. Как лучезарно светятся труды И. В. Мичурина по гибридизации
плодовых растений, но это уже личная заслуга, стоящая совершенно
особняком среди общей куролесины...».
В скрещивании М. В. Рытов видел не только средство получения
новых сортов, но и средство улучшения растений, когда помеси
образуются между близкими сортами. Исходя из того, что чем дальше друг
от друга в систематическом отношении стоят скрещиваемые растения, тем
менее удачным бывает оплодотворение и тем менее жизнеспособными
получаются гибриды, М. В. Рытов скептически относился к возможности
широкого использования отдаленной гибридизации в селекции. Не всегда
правильно подходя к пониманию категории вида, он тем не менее
проводил разницу между внутривидовыми и межвидовыми гибридами,
754

Михаил Васильевич Рытое
Большую работу провел М. В. Рытов по исследованию
взаимовлияния подвоя и привоя. Опыты и наблюдения привели его к выводам,
противоречащим взгляду о невозможности вегетативной гибридизации,
который в то время широко распространялся на Западе и, с легкой руки
Гоше, в наиболее крайней форме начал проникать в широкие круги
садоводов России. В работе «Изменение прививки под влиянием дичка»
(1889 г.) М. В. Рытов отчетливо показывает большое влияние друг на
друга компонентов прививки, приводящее во многих случаях к
образованию вегетативных гибридов, устанавливает аналогию между половым
процессом и влиянием прививки, доказывает существование вегетативной
гибридизации и вегетативных гибридов. Правда, некоторые из выводов
М. В. Рытова требуют поправок в свете современных достижений
биологии. Так, М. В. Рытов неправильно проводит полную аналогию между
почкой прививки и зародышем семени. Как известно, в процессе полового
размножения происходит омоложение клеток и зародыш семени начинает
свое развитие как бы сызнова, с начальных этапов онтогенеза, тогда как
при развитии из почки новый организм продолжает развитие
материнской особи. Правильно подчеркивая влияние дичка на привой, М. В.
Рытов тем не менее допускает ошибку, утверждая, что прививкой плодоводы
часто уничтожают сорт вместо его сохранения и размножения. К этому
выводу его привело непонимание учения И. В. Мичурина о постепенном
формировании наследственности и повышении ее консерватизма в
процессе индивидуального развития растений.
Основным фактором изменения растений М. В. Рытов считал
влияние внешней среды. С его точки зрения, все сорта являются результатом
возделывания в более или менее определенных условиях климата, почвы
и ухода. Поэтому у растений уже выработалась потребность в этих
условиях. Меняющиеся погодные условия могут не соответствовать этим
потребностям, и тогда растения изменяются. Изменение растений может
сопровождаться образованием измененных семян и, таким образом,
появлением измененного потомства.
От внимания М. В. Рытова не ускользнула огромная
воздействующая сила сроков посева. В книге «Частное огородничество» он знакомит
читателей с опытом московского огородника Н. Никифорова по
подзимнему посеву капусты. Он повторил опыты Никифорова, провел
тщательные наблюдения над растениями, выращенными из рассады подзимнего
посева, и пришел к выводу, что этот способ сильно изменяет развитие
капусты. Растения, полученные из рассады от подзимнего посева,
становятся более скороспелыми, в связи с этим уменьшается их рост, кочан
образуется меньше, свивается раньше, становится плотнее и в то же
время приобретает способность быстро прорастать. Все эти факты сейчас
становятся вполне понятными в свете теории стадийного развития
растений Т. Д. Лысенко: подзимный посев, создавая благоприятные условия
для прохождения стадии яровизации, ускоряет процессы развития и
делает растение более скороспелым.
Важным фактором жизни растений, а стало быть, и их изменений
М. В. Рытов признавал свет. Он приводит много примеров, когда
изменение условий освещения резко изменяет свойства и признаки растений,
например при переносе их с юга на север или наоборот. При
продолжительном воздействии измененных условий освещения новые признаки,
755

Михаил Васильевич Рытое
приобретаемые растением, закрепляются наследственно. В качестве
примера изменения растения под воздействием условий освещения можно
привести работы М. В. Рытова по выведению им сорта комнатного огурца.
В качестве исходного материала был взят клинский тепличный огурец,
у которого длительное возделывание в теплицах уже выработало
способность расти при недостатке освещения. Пересевая в комнате несколько
образцов этого огурца в течение ряда поколений, М. В. Рытов сумел
отобрать растения, которые хорошо росли в комнате и давали плоды. Его
комнатный огурец имел широкую известность и был премирован
Обществом любителей садоводства. Путем скрещивания клинского огурца с
комнатным М. В. Рытов вывел еще одну форму огурца, которому он дал
название зимнего. Этот сорт огурцов отличался способностью сохраняться
зеленым с конца лета до половины зимы.
Наблюдая в течение многих лет изменение растений под воздействием
условий их жизни, М. В. Рытов подметил, что они подчиняются
определенным закономерностям. Эти закономерности были сформулированы им
в работе «Овощное семеноводство». Несмотря на спорность некоторых
положений М. В. Рытова или их деталей, в целом они характеризуют
глубокое понимание взаимоотношений между организмом и условиями его
существования, правильный взгляд на условия жизни, как определяющий
фактор наследственности и ее изменчивости у растений.
Большой интерес представляет учение М. В. Рытова о различной
наследственности семян одного и того же растения в зависимости от их
положения в плоде, плода в соцветии и соцветия на стебле. По этому
вопросу в 1886 г. им опубликована работа «Передача свойств растений
семенами», в которой обобщены результаты собственных исследований и
наблюдения практиков. Различную наследственность семян М. В. Рытов
объясняет различным их питанием во время созревания, а также
различными сроками созревания (т. е. созреванием при различных
температурах и других внешних условиях).
Вопрос о наследственной разнокачественности семян одного и того
же растения он рассматривает в тесной связи с одним из важнейших
положений агробиологической науки о консерватизме наследственности
(по современной терминологии). Зародыши семян, слабо обеспечиваемых
питательными веществами, развивающихся в неблагоприятных условиях,
больше поддаются воздействию условий развития, и растения из этих
семян в большей мере наследуют измененные признаки родителей. Если же
семена образуются в благоприятных условиях, при хорошем питании,
зародыш развивается устойчиво, тем путем, который уже был закреплен
предыдущими поколениями. В результате измененные части тела могут
не оказать своего влияния на такие зародыши и вырастающие из них
растения окажутся с более консервативной наследственностью предков.
Выводы М. В. Рытова о различной наследственности семян одного и
того же растения в зависимости от их топографии подтверждаются
современными авторами на самых разнообразных объектах.
Большое значение имеют работы М. В. Рытова по агротехнике
возделывания овощных и плодовых культур. Его учебники и руководства
по овощеводству и плодоводству в свое время были наиболее ценными.
Деятельность М. В. Рытова была разносторонней. Он интересовался
многими вопросами биологии и сельскохозяйственной науки и практики.
756

Михаил Васильевич Рытов
Им опубликовано около пятисот научных и научно-популярных работ.
Уделяя основное внимание сельскохозяйственной ботанике, главным
образом овощным и плодовым культурам, он много занимался
лекарственными растениями, грибами. Твердо убежденный в огромном воздействии
на растения условий их жизни, в том числе климатических, М. В. Рытов
много сил отдал и метеорологическим исследованиям.
Через все работы М. В. Рытова красной нитью проходит тот подход
к живым организмам и окружающей их среде, который позволяет отнести
его к славной плеяде русских агробиологов-дарвинистов.
Главнейшие труды М. В. Рытова: Учебник ботаники, ч. 1. Органография
цветковых растений, М., 1879; Изменение прививки под влиянием дичка, СПб., 1889;
Русские капусты, СПб., 1890; Краткий учебник огородничества и плодоводства для
низших школ, ч. 1—2, СПб., 1895, 1896; Общее учение о возделываемых растениях,
М., 1896; Руководство к огородничеству, вып. 1—3, СПб., 1897—1899; Русские
огурцы, СПб., 1901; Овощное семеноводство, СПб., 1914; Огородничество в
защищенном грунте, СПб., 1914; Русские яблоки, Горки, 1914; Русское огородничество,
ч. 1. Общее огородничество, СПб., 1914; Русские лекарственные растения, т. 1—2,
Пг., 1916; Томат в северной полосе огородничества, Пг., 1917; Общее
огородничество, М., 1923; Плодоводство, М.—Пг., 1924; Семеноводство огородных растений,
М., 1924; Съедобные грибы, М., 1924; Обрезка плодовых деревьев и ягодных
кустарников, М., 1925; Овощи на полях, М., 1925; Плодовый питомник, М.—Л., 1925;
Частное огородничество, М„ 1927; Ягодники, М., 1927.
О М. В. Рытове: Рытов Михаил Васильевич, Энциклопедический словарь
Брокгауза и Ефрона, т. 53; М. В. Рытов, «Промышленное садоводство и огородничество»,
№ 31, 1899; О статьях М. Ф. Иванова и М. В. Рытова, «Яровизация», № 4, 1939;
Рытов С. М., Михаил Васильевич Рытов, «Яровизация», № 2, 1940, Б е р д ы-
ш е в А. П., Михаил Васильевич Рытов, М., 1951 (имеется список трудов М. В.
Рытова и литературы о нем).

Николаи Jlempoeux
IIFBIlCKll
1848-19 2 О
реди основоположников русской зоотехнической науки одно
из первых мест занимает Николай Петрович Чирвинский.
Он родился в г. Чернигове 10 мая 1848 г. Детство провел
в деревне, в Черниговской губернии. Среднее образование
Н. П. Чирвинский получил в кадетском корпусе в г.
Воронеже. По окончании корпуса в 1866 г. поступил в
Петербургское военно-инженерное училище, которое и окончил со
званием военного инженера. Но военная карьера не увлекала Н. П. Чирвин-
ского. У него уже давно сложился интерес к естествознанию, поэтому,
пробыв только один год на военной службе, он поступает в
Петербургский земледельческий институт.
Будучи студентом, Н. П. Чирвинский усиленно занимается химией.
В 1872 г. профессор Е. Н. Андреев привлекает его как лаборанта для
работы на кафедре технической химии. В эти годы он опубликовал в
журнале Русского химического общества свои первые научные работы: «О
некоторых свойствах лигнина» (кандидатская работа) и «О некоторых
производных монооксиазобензола»; последняя работа получила высокую
оценку Д. И. Менделеева.
758

Николай Петрович Чирвинский
В течение пяти лет Н. П. Чирвинский работал лаборантом и
одновременно состоял вольнослушателем Военно-медицинской академии, где
специально изучал анатомию и физиологию. В результате занятий по
патологической анатомии в 1876—1877 гг. он опубликовал в «Протоколах
общества русских врачей» доклад «Кистевидное новообразование в
верхней части брюшной полости».
Увлечение молодого Н. П. Чирвинского физиологией легко понять:
в то время благодаря блестящей научной и педагогической деятельности
И. М. Сеченова физиология стала в России передовой экспериментальной
наукой, воспитывающей материалистическое мировоззрение.
В эти же годы усиливается интерес Н. П. Чирвинского к
зоотехнической науке, и в 1874 г. он окончательно решает специализироваться в
этой области знания.
В 1877 г. Н. П. Чирвинский был командирован за границу для
изучения организации агрономических опытных станций. Он посетил ряд
сельскохозяйственных станций, а также лабораторий при высших
агрономических школах в Германии, Бельгии, Франции. По возвращении на
родину Н. П. Чирвинский опубликовал в 1879 г. работу «Агрономические
станции», которая представляла собой отчет о его заграничной
командировке. В это время Н. П. Чирвинского пригласили приват-доцентом на
кафедру общей зоотехнии в Петровскую сельскохозяйственную академию
(ныне Московская сельскохозяйственная академия имени К. А.
Тимирязева). После защиты магистерской диссертации на тему «Об образовании
жира в животном организме» в 1882 г. он был назначен
экстраординарным, а в 1891 г.— ординарным профессором академии. Но работать в
академии ему пришлось недолго. В 1894 г. в связи со студенческими
волнениями, сопровождавшимися частыми политическими сходками,
академия была закрыта. Поэтому в 1895 г. Н. П. Чирвинский переехал в
Петербург для работы в Ученом комитете Министерства земледелия и
государственных имуществ в качестве члена Совета, впоследствии он был
почетным членом этого Совета.
В 1898 г. Н. П. Чирвинский охотно принял предложение возглавить
кафедру животноводства и быть деканом сельскохозяйственного
факультета в организованном в то время Политехническом институте в Киеве.
Здесь он работал до конца 1919 г., принимая самое деятельное участие
в организации нового учебного заведения. Создав в нем образцовую
кафедру зоотехнии с кабинетами, лабораторией, опытной овчарней и
скотным двором, Н. П. Чирвинский получил возможность возобновить
прерванные в связи с уходом из Петровской академии
экспериментальные работы.
В 1916 г. он вышел в отставку, сохранив за собой доцентский курс
по овцеводству, и в последующие годы занимался преимущественно
научными исследованиями.
В 1919 г. Н. П. Чирвинский выехал к своим сыновьям в г.
Новочеркасск, где ему было предложено занять кафедру частного животноводства
в Донском политехническом институте; в дороге он заболел воспалением
легких и 5 января 1920 г. умер.
В историю русской зоотехнии Н. П. Чирвинский вошел как
выдающийся исследователь, как учитель нескольких поколений агрономов и
зоотехников и как крупный деятель в области практического животно-
759

Николай Петрович Чирвинский
водства. Его научная деятельность была весьма разносторонней, но
наиболее ярко талант исследователя проявился в работах по изучению
кормления сельскохозязйственных животных и процессов их роста. Большое
внимание в своих исследованиях он уделял разработке проблем
овцеводства и шерстоведения.
Первые печатные работы Н. П. Чирвинского по вопросам кормления
животных относятся к 1874—1876 гг. Из этих работ большой интерес
ученых и практиков вызвала его критическая сводка «Современное
состояние учения о кормлении домашних животных».
Когда в 80-годах XIX в. молодой Чирвинский начинал свою
деятельность, учение о кормлении сельскохозяйственных животных находилось
в начальной стадии развития. Правда, работами физиологов к тому
времени уже был установлен ряд основных закономерностей питания, уже
оформлялась методика зоотехнических исследований, но в учении о
кормлении сказывалась недостаточная научная обоснованность и
схематичность теоретических выводов, что часто приводило теорию к конфликту
с практикой. Н. П. Чирвинский сознавал необходимость разработки
научных основ кормления сельскохозяйственных животных. Это он ярко
выразил в эпиграфе к своей сводке «Состояние учения о кормлении домашних
животных»: «Кто ищет в наше время в учении о кормлении животных
простых рецептов, которым он мог бы следовать, тот не найдет себе
удовлетворения, и если ему не удалось постигнуть физиолого-химическую
сторону, т. е. ядро этого учения, то всякое сочинение, трактующее об этом
предмете, покажется ему книгой за семью печатями».
Экспериментальную работу по вопросам кормления животных
Н. П. Чирвинский начал в 1880 г. Его первое исследование было
посвящено проблеме образования жира в животном организме, правильное
решение которой, кроме теоретического интереса, имело и большое
практическое значение. В то время в физиологии и в зоотехнии
господствовала гипотеза Фойта, отрицавшая участие углеводов в образовании
жира. Тщательно проанализировав факты, приводившиеся в защиту
этого взгляда, Н. П. Чирвинский показал несостоятельность
аргументации Фойта и своими опытами нанес решительный удар его гипотезе.
Он показал, что большая часть отложенного жира (в первом опыте
61,6/о и во втором 76,9%) могла образоваться только из углеводов.
Тщательность, с какой были поставлены опыты, с одной стороны, и
очевидность результатов, с другой,— позволили ему сделать
бесспорный вывод об участии углеводов в образовании жира. Его выводы об
источниках жирообразования в организме являются выдающимся
вкладом в науку о питании животных. Этой работой русская
экспериментальная зоотехния уверенно заявила о своем существовании и о
способности идти самостоятельным путем.
В 1886 г. Н. П. чирвинский начал исследования по вопросам
роста, которыми и занимался до конца своей жизни,— в течение более
тридцати лет, с некоторым перерывом в 1894—1898 гг. Эти работы,
выдающиеся по своей целеустремленности, глубине замысла и
тщательности выполнения, остаются и по сей день уникальными в
экспериментальной зоотехнии. Начаты они были для выяснения вопроса частного
характера: выяснения влияния недостаточного питания на форму
черепа у свиней различных пород. В работе «К вопросу о развитии костяка
760

Николай Петрович Чирвинский
у свиней» Н. П. Чирвинский писал: «Наши опыты должны были
пополнить и несколько расширить имевшиеся в то время сведения по
этому вопросу. Но уже первый опыт, произведенный в этом
направлении,.,, дал результаты, резко противоречащие господствующему
взгляду (Натузиуса,— Авт.). Последствия недостаточного питания были как
раз обратные ожидаемым... Натолкнувшись на противоречие и полагая,
что его удастся разъяснить не раньше, чем будет детально изучен
процесс роста черепа и изменения его формы с возрастом при нормальных
условиях питания и развития животных, я значительно расширил
рамки своего исследования, занялся первоначально изучением этого
вопроса и затем уже перешел к определению уклонений от нормы при
недостаточном питании животных в период их развития и после кастрации
самцов в молодом возрасте. Параллельно с изучением роста черепа
было также прослежено развитие костей конечностей и туловища».
Так постепенно оформилась общая цель исследований — изучить
закономерности роста сельскохозяйственных животных и влияние
внешней среды в период развития на формообразование и продуктивные
способности животных.
Некоторые выводы из исследований Н. П. Чирвинский
опубликовал уже в 1888 г. и в последующие годы. Так, в 1888 г. появились его
работы «К вопросу о развитии трубчатых костей и о предполагаемой
связи этого развития со сменой резцов» и «О развитии черепа у
свиней», в 1891 г.— статья «Развитие костяка у овец и крупного рогатого
скота во вторую половину эмбриональной жизни и в
постэмбриональный период», а в 1894 г.— «Изменение сельскохозяйственных животных
под влиянием обильного и скудного питания в молодом возрасте».
В 1909 г. он опубликовал капитальный обобщающий труд «Развитие
костяка у овец при нормальных условиях, при недостаточном питании
и после кастрации самцов в раннем возрасте». После его смерти была
опубликована серия его статей под общим заглавием «К вопросу о
развитии костяка у свиней при нормальных условиях, при недостаточном
питании и после кастрации самцов в раннем возрасте».
Из факторов, под влиянием которых изменяются животные,
Н. П. Чирвинский главное значение придавал климату, условиям
питания в период развития и упражнению органов. Характеризуя роль этих
основных факторов формообразования, он особо подчеркивал значение
питания и упражнения органов: «...варьируя условия питания,
упражняя или не упражняя известные органы, можно произвести такие
изменения в организме животных, благодаря которым последние будут в
состоянии лучше или хуже выполнять свое назначение, лучше или хуже
оплачивать корм».
Уже в первой работе Н. П. Чирвинский намечает
экспериментальную разработку проблемы управления развитием животных на основе
знания их требований к условиям среды и возможности направленно
изменять сельскохозяйственных животных условиями воспитания.
Основное внимание в своих исследованиях Н. П. Чирвинский
уделял развитию скелета. Этот вопрос давно интересовал биологов. В то
время уже проводились капитальные исследования в данной области.
Но ученых интересовал в первую очередь процесс окостенения и
значительно меньше — изучение роста и изменения формы различных костей
761

Николай Петрович Чирвинский
и целых отделов скелета во время развития последнего; к тому же
исследования относились по преимуществу к человеку. Вопрос о
влиянии недостаточного питания и кастрации самцов на развитие скелета
животных в литературе почти не затрагивался.
План исследовательских работ Н. П. Чирвинского в общих чертах
заключался в следующем: установить различия в формах, величине и
весе разных частей скелета эмбрионов, новорожденных животных и
взрослых особей; проследить нормальное развитие скелета при
обильном кормлении молодых животных, затем изучить уклонения от
нормального, вызываемые недостаточным питанием организма в течение
всего постэмбрионального периода развития или части его, и, наконец,
определить, как отражается кастрация самцов, произведенная в раннем
возрасте, на развитии их скелета и его особенностях.
Исследуя вопрос о влиянии питания на развитие и особенности
костяка, Н. П. Чирвинский сделал следующие выводы. Обильное
кормление ускоряет формирование отдельных тканей и органов; в частности,
период развития костяка может при обильном кормлении в молодости
сократиться в полтора — два раза. Недостаточное питание животного в
молодости изменяет нормальное соотношение между различными
частями скелета: скелет недоразвитых животных не представляет
уменьшенную копию костяка нормально питавшихся. Между частями скелета,
кроме разницы в величине и весе, существуют более значительные и
притом постоянные различия, заключающиеся в том, что их вес и
размеры уменьшаются непропорционально — одни сильнее, другие
слабее — и что степень этого уменьшения находится в связи с величиной
«коэффициента увеличения веса» (последним он назвал число,
показывающее, во сколько раз увеличивается вес данной части скелета за
время ее развития). «При плохом питании наиболее сильно отстают в
развитии те части скелета, которые имеют наибольший коэффициент
увеличения веса» (закон Чирвинского). Следовательно, под влиянием
питания изменяются детали экстерьера животных.
Влияние недостаточного питания на развитие скелета не
ограничивается одним лишь ранним возрастом, но сохраняется и впоследствии,
оставляя на костяке неизгладимые следы в виде непропорциональной
недоразвитости различных его частей. В результате костяк животных,
недостаточно питавшихся в период роста, навсегда сохраняет
особенности, свойственные молодому возрасту. При недостаточном питании
скелет, следовательно, не достигает полного развития, а останавливается
на тем более низкой ступени его, чем сильнее искусственно
задерживается развитие животного.
Результаты недостаточного питания оказываются различными,
если степень недокармливания меняется по главным периодам роста.
Полного параллелизма между последствиями сильного и слабого
ухудшения питания не отмечено.
В тех случаях, когда недостаточное питание молодых животных
сменялось обильным, костяк не достигал полного развития, несмотря
на быстрое увеличение веса. На скелете таких животных отрицательно
сказывалось влияние временного ухудшения питания в целом ряде
признаков. В результате костяк плохо питавшихся животных отличался от
костяка животных, хорошо питавшихся.
762

Николай Петрович Чирвинский
В этих же исследованиях Н. П. Чирвинский впервые показал
возможность значительного улучшения наших аборигенных пород путем
хорошего кормления в молодом возрасте. «Простые овцы, у которых
благодаря условиям содержания в течение длинного ряда генераций
поддерживалась тугорослость, быстро утрачивают это свойство, как
только их ставят в условия, благоприятные для форсированного
развития. Обильное кормление ускоряет рост животных, увеличивает их
конечный вес и улучшает телосложение».
Оригинальные и глубокие исследования, проведенные по широкому
плану, огромное количество тщательно обработанных
экспериментальных данных позволили Н. П. Чирвинскому раскрыть важнейшие
закономерности роста сельскохозяйственных животных, как целостного
процесса, и показать в деталях картину роста их скелета.
Плодотворная работа Н. П. Чирвинского в области овцеводства
началась уже в ранний период его научной деятельности. Уже в 1889—
1893 гг. он опубликовал в журнале «Хозяин» и в других изданиях свои
статьи «Овцеводство и его улучшение», «Романовская овца»,
«Бонитировка и бонитерский ключ». В это же время им была переведена книга
Керте «Шерстное овцеводство».
Громадную работу проделал Н. П. Чирвинский в экспедиции по
специальному обследованию грубошерстного овцеводства в
южно-русских губерниях, которая проводилась по поручению Департамента
земледелия в 1896 г.
В 1916 г. он опубликовал (совместно с В. Б. Елагиным)
капитальный труд «Разводимые в России породы грубошерстных овец» — опыт
характеристики их по наблюдениям и исследованиям, произведенным
в овчарне и музее Киевского политехнического института с
приложением атласа. В этой работе авторы обобщили обширный оригинальный
материал, полученный в результате 12-летнего изучения большого
количества отечественных пород овец. Богатая коллекция ягнячьих и
зародышевых шкурок дала возможность произвести сравнительные
наблюдения над особенностями развития волосяного покрова и
расположения волос на коже у животных разных пород и разобраться в
вопросе о происхождении и характере завитков смушка. Это была первая
капитальная работа по стационарному всестороннему изучению наших
отечественных пород овец.
Интересы Н. П. Чирвинского в области частного животноводства
не ограничиваются только овцеводством. В 1883—1885 гг. он принимал
деятельное участие в экспедиции акад. А. Ф. Миддендорфа по
исследованию современного состояния скотоводства в России (в Пермской,
Вологодской, Курской, Черниговской, Воронежской, Астраханской
губерниях, в Терской, Кубанской, Донской областях и Привислянском
крае). В составленных им отчетах, опубликованных в «Трудах
экспедиции» и частично в «Известиях Петровской академии», Николай
Петрович Чирвинский дает характеристику естественных и
экономических условий района, подробное описание местного скота и его
помесей с иностранными породами, излагает технику содержания скота,
пользования им, приводит материалы о болезнях животных и мерах
по охране их здоровья и, наконец, свои соображения о путях улучшения
скота.
763

Николай Петрович Чирвинский
По спорному в то время вопросу о выборе тех или иных пород
Н. П. Чирвинский писал: «Только в хозяйствах, отлично кормящих
свой скот, выдвигается на первый план вопрос о выборе той или другой
породы скота, соответственно направлению скотоводства; при дурных
же кормовых условиях на первом месте должна стоять забота об
улучшении кормления, а не о выборе породы».
В 1905 г. Министерство земледелия поручило Н. П. Чирвинскому
представить свои соображения о состоянии животноводства в России и
мерах его улучшения. В своей обстоятельной работе, опубликованной
министерством под заглавием «Положение скотоводства в России»,
Н. П. Чирвинский дал характеристику скотоводства в основных зонах
нашей страны (в нечерноземной, черноземной и степной) и
рекомендовал мероприятия для поднятия скотоводства.
Широкую популярность и общее уважение в агрономическом мире
заслужил Н. П. Чирвинский и как педагог. Преподавательскую
деятельность он начал в 1879 г. доцентом Петровской академии, куда был
приглашен для организации кафедры и преподавания курса общего
животноводства, объединявшего тогда учение о кормлении
сельскохозяйственных животных, учение о разведении и зоогигиену. Это была
первая кафедра общей зоотехнии в России, и Н. П. Чирвинский был
первым в России преподавателем курса «Общее животноводство» и
автором первого руководства по этому предмету. Оно выдержало пять
изданий и служило более тридцати лет основным пособием для студентов
высших агрономических школ и учащихся средних земледельческих
училищ. В нем он показал, как дорого иной раз могут обойтись
рецепты и рутина и насколько важно знание теоретических основ
животноводства. Им также было составлено хорошее пособие для обучения
животноводству и в низших сельскохозяйственных школах — «Учебник
скотоводства и скотоврачевания».
Н. П. Чирвинский начал свою деятельность в 80-е годы прошлого
столетия, когда социально-экономические и политические условия были
тормозом для развития сельского хозяйства и агрономической науки в
России. Как передовой ученый и патриот, он отчетливо сознавал всю
тяжесть социального зла самодержавия и невозможность улучшения
сельского хозяйства в стране без радикального изменения
общественного строя. «В таких условиях,— писал Н. П. Чирвинский,— нечего
возлагать особые надежды на отдельные попытки улучшить положение
нашего скотоводства; они не в состоянии искоренить зло, его лечение
требует более радикальных и общих мер... невольно сознаешь все
бессилие науки в борьбе со страшным злом, невольно думаешь, что еще
не скоро наступит время, когда добытые наукой результаты перейдут
в жизнь и найдут широкое применение в практике».
^ Т руды Н. П. Чирвинского навсегда войдут в историю
зоотехнической науки, одним из основоположников которой он был.
Главнейшие труды Н. П. Чирвинскогс: Влияние возраста на способность
переваривать корма овцами, «Русское сельское хозяйство», т. XVII, № 7, 8, 1874;
Значение минеральных веществ корма для животного организма, «Русское сельское
хозяйство», № 3, 1875, Современное состояние учения о кормлении домашних
животных, «Русское сельское хозяйство», т. XXII—XXIII и XXIV—XXV, 1875—1876;
Очерки по истории развития учения о питании, «Изв. Петровской академии», т. IV,
764

Николай Петрович Чирвинский
вып. 2, 1881; Всероссийская выставка в Москве, 1883; Исследования современного
состояния скотоводства в России за 1884 и 1885 годы, вып. I, II, III; Какой скот
разводи!ь в наших хозяйствах — местный, иностранный или метисный?, 1886;
Простая овца и ее способность к улучшению, «Вестник русского сельского хозяйства»,
№ 8—9, 1889; Об овцеводстве, «Сельское хозяйство», т. V, 1889; Развитие костяка
у овец и крупного рогатого скота во вторую половину эмбриональной жизни и
постэмбриональный период, «Изв. Петровской академии», т. XIII, 1890; Отдельное
издание* СПб., 1891; Изменение сельскохозяйственных животных под влиянием
обильного и скудного питания в молодом возрасте, «Хозяин», №№ 9, 10, 11, 1894;
Положение скотоводства в России, СПб., 1905; Развитие костяка у овец при
нормальных условиях, при недостаточном питании и после кастрации самцов в самом
раннем возрасте, «Изв. Киевск. политехнич. ин-та», 1909; Отдельное издание, Киев,
1909; Избранные произведения, т. I и II, М., 1949—1951.
О Н. П. Чирвинском: Попов И. С, Николай Петрович Чирвинский, в кн.:
Н. П. Чирвинский, «Избранные сочинения», М., 1949; Кисловский Д. А.,
Сто рок1в з дня нарожденя проф. Миколи Петровича Чирв1нского, «Со^алютичне
творництво», № 5, 1948; Борисенко Е. Я., Николай Петрович Чирвинский
(1848—1920), в кн.: Борисенко Е. Я., «Разведение сельскохозяйственных
животных», 1957.

Ла вел Лпколаевпг
КУЛЕШОВ
1854-1936
авел Николаевич Кулешов был одним из
основоположников русской зоотехнии. Он родился 27 августа 1854 г. в
г. Малоархангельске, Орловской губернии, в семье
мелкого чиновника. Среднее образование получил в
орловской и харьковской гимназиях.
В 1871 г. П. Н. Кулешов поступил в Харьковский
ветеринарный институт, где уже учился его брат. Еще
студентом, участвуя вместе со своим братом в противочумных прививках,
он начал изучение русских пород крупного и мелкого рогатого скота и
составил коллекцию шерсти овец, которая тогда же экспонировалась
на Харьковской сельскохозяйственной выставке.
В 1875 г., окончив Харьковский ветеринарный институт, П. Н.
Кулешов вместе с братом переезжает в Петербург и поступает на службу
в качестве ветеринарного врача при петербургской скотобойне. Там он
продолжает изучение великорусского, серо-украинского, калмыцкого и
киргизского скота и собирает ценную коллекцию черепов, которую
впоследствии дарит Зоологическому музею Петровской
сельскохозяйственной академии.
766

Павел Николаевич Кулешов
На петербургской бойне П. Н. Кулешов прослужил около восьми
месяцев, после чего, стремясь углубить свою подготовку в области
животноводства, поступил студентом в Петровскую сельскохозяйственную
академию (ныне Московская ордена Ленина сельскохозяйственная
академия имени К. А. Тимирязева).
Занимаясь в академии, П. Н. Кулешов произвел измерения
черепов русских пород скота, установил особенности черепа калмыцкого
скота и сделал в 1877 г. доклад о результатах своих краниологических
исследований в Обществе любителей естествознания.
В студенческие годы П. Н. Кулешов провел также работу по
определению фальсификаций коровьего масла, которая была опубликована
в «Известиях Петровской академии» в 1878 г. Третья студенческая
работа П. Н. Кулешова была посвящена изучению разнополых двойней у
коров.
П. Н. Кулешов очень интересовался шерстоведением. Уже с
третьего курса он стал посещать суконную фабрику в Москве, где
познакомился с сортировщиком шерсти П. К. Казаковым, который был
впоследствии, по предложению П. Н. Кулешова, приглашен профессором
И. Н. Чернопятовым в академию для проведения практических
занятий по шерстоведению.
Наибольшее влияние на формирование мировоззрения молодого
П. Н. Кулешова в стенах академии имел выдающийся ученый нашей
страны К. А. Тимирязев. Его глубокие увлекательные лекции
побудили П. Н. Кулешова заняться основательным изучением произведений
Ч. Дарвина и сделали его последовательным воинствующим
дарвинистом. Настольной книгой студента П. Н. Кулешова в тот период была
книга Ч. Дарвина «Прирученные животные и возделываемые растения»
в переводе В. О. Ковалевского под редакцией А. Герда и И. М.
Сеченова (СПб., 1868).
В феврале 1879 г. П. Н. Кулешов окончил Сельскохозяйственную
академию и сразу же после сдачи выпускных экзаменов был избран
доцентом — заведующим кафедрой частной зоотехнии.
Обстоятельства его избрания были довольно необычными. На
замещение вакансии по этой кафедре были выдвинуты кандидатуры
ученых А. А. Армфельда, В. В. Хлюдзинского и А. П. Перепелкина,
имевших большой стаж научной и педагогической работы и
пользовавшихся в академических кругах известностью. Но профессор К. А.
Тимирязев в противовес этим «дипломированным претендентам»
выдвинул молодого талантливого ученого П. Н. Кулешова, только что
окончившего академию, в качестве лица, наиболее достойного занять
кафедру частной зоотехнии. Мнение К. А. Тимирязева имело
решающее значение, и Совет академии избрал П. Н. Кулешова. Вся
последующая его деятельность в области зоотехнии оправдала этот смелый выбор.
Вступительная лекция П. Н. Кулешова на тему «Влияние питания
на формы тела сельскохозяйственных животных», прочитанная в
присутствии Совета академии, вызвала всеобщее одобрение.
Осенью 1879 г. П. Н. Кулешов был командирован на два года за
границу. Основательно и критически изучив животноводство Германии,
Франции, Бельгии, Швейцарии, Англии и США, он по возвращении
в Россию приступил к чтению лекций.
767

Павел Николаевич Кулешов
Недостаток пособий для преподавания курса частной зоотехнии
побудил его прежде всего создать учебники по важнейшим отраслям
животноводства. В 1887 г. был издан конспект лекций П. Н. Кулешова,
а с 1888 г. начали выходить его замечательные учебники по частному
животноводству. Сначала вышло «Коневодство», затем «Свиноводство»,
«Овцеводство» и «Крупный рогатый скот», каждый из которых в
дальнейшем выдержал по шесть — девять изданий.
В предисловии к учебнику «Коневодство» П. Н. Кулешов писал:
«Составляя учебник, мы старались включить в него все основные
положения, выработанные скотоводческой практикой и проверенные
научными исследованиями. Помимо того, мы желали, чтобы этот учебник
был также пригоден и практическим хозяевам, чувствующим уже давно
потребность в руководствах, которые заключали бы в себе данные из
опыта русского хозяйства и более чем переводные сочинения
сообразовались бы с требованиями нашего хозяйства».
Большой научный материал, широкие практические обобщения и
ясное сжатое изложение сделали учебники Павла Николаевича
Кулешова полезными не только для учащихся, но и для
животноводов-практиков. По этим руководствам учились целые поколения наших
зоотехников.
Учебники П. Н. Кулешова не утратили своего большого значения
и в наше время, так как в них подробно освещаются разработанные им
теоретические положения, которые вошли в современную
зоотехническую науку. В учебнике «Овцеводство» он дал новое учение о
конституции животных, основанное на дарвиновском законе соотносительного
развития и соотносительной изменчивости.
Изучив степень развития внутренних органов — костяка,
мышечной ткани, подкожной соединительной ткани и кожи у пород овец
различной производительности (шерстных, мясных и молочных),
П. Н. Кулешов дал схему особенностей строения тела у этих трех типов
овец, распространенную впоследствии на других сельскохозяйственных
животных. В 1922 г. он писал: «...ни одно из правил Менделя не в
состоянии изменить силу закона соотношений в развитии животного
организма».
В 1890 г. вышел выдающийся научный труд П. Н. Кулешова:
«Научные и практические основания подбора племенных животных в
овцеводстве». Эта книга представляет собой, по существу, продолжение и
развитие труда Ч. Дарвина «Изменения животных и растений в
домашнем состоянии». П. Н. Кулешов сосредоточил внимание на
принципах подбора или спаривания, как второго важнейшего фактора
создания и улучшения пород животных. Эта работа выдвинула П. Н.
Кулешова в ряды мировых ученых-зоотехников. В ней он показал, что при
однородном подборе «скотозаводчик не только может сохранить
качества наилучших животных, но и имеет даже шансы получить потомство
с большей производительностью, чем у родителей, или потомство с
более высоким заводским достоинством».
Эти взгляды впоследствии поддержал акад. М. Ф. Иванов, твердо
стоявший на позициях теории однородного подбора.
С теорией однородного подбора теснейшим образом связаны и
вопросы широкого использования лучших производителей, разведения по
768

Павел Николаевич Кулешов
линиям и родственного разведения животных, также разработанные
П. Н. Кулешовым.
Будучи сторонником однородного подбора и осторожного
применения родственного разведения в племенном животноводстве, П. Н.
Кулешов указывал на большое значение скрещивания для получения поль-
зовательных животных.
В книге «Методы племенного разведения домашних животных» он
писал: «Признавая огромное значение скрещивания и, особенно,
поглощения крови в деле пользовательного животноводства, в то же время
при разведении культурных пород, я, вразрез со школой Зеттегаста,
Куница и других немецких писателей, признавал, что в этом случае
успех достигается только спариванием особей возможно лучших и
возможно подобных между собой, т. е. гомогенным спариванием, а не
уравниванием или спариванием гетерогенным. Как логическое следствие
такого взгляда было признание мною за кровным спариванием
огромного значения в деле совершенствования культурных пород».
В этой книге, изданной в 1922 г. и переизданной в 1932 г., П. Н.
Кулешов изложил свои взгляды на основные вопросы племенного
дела в СССР и высказался «за решительное привлечение
дарвинизма в качестве основного принципа построения системы племенного
дела».
П. Н. Кулешов всегда боролся против шаблона в деле создания и
совершенствования пород животных, подчеркивая, что «заводское дело
жизненное и должно вестись живыми людьми, а не шаблоном». Он
говорил, что нет заводских пород ни хороших, ни плохих. Каждая из них
может быть на своем месте полезной, если подбор животных ведется
правильно и одновременно применяется хорошее воспитание и
тренировка молодняка.
В 1926 г. П. Н. Ку\ешов выступил на Втором Всероссийском
совещании по животноводству с докладом «Породы домашних животных
в исторической последовательности их развития», который явился
выдающимся вкладом в зоотехническую науку. Творчески развивая идеи
Ч. Дарвина, П. Н. Кулешов показал в этом докладе исторический
процесс породообразования. Породы, созданные на протяжении столетий
трудом человека, он рассматривал в ходе исторического развития,
раскрывая их генеалогические связи. На этой научной основе он и дал
свою классификацию пород сельскохозяйственных животных.
С научной, педагогической и литературной работой П. Н. Кулешов
сочетал широкую практическую деятельность в области
животноводства. Обладая исключительной разносторонностью и основательностью
знанрш по всем отраслям животноводства, он особое внимание уделял
овцеводству. П. Н. Кулешов руководил племенной работой и
производил отбор (бонитировку) и подбор овец непосредственно на
производстве. Будучи руководителем многих овцеводческих хозяйств на
Северном Кавказе, он изучил и обобщил опыт русских овцеводов И. А. Мер-
цалова и Ф. П. Мазаева. П. Н. Кулешов провел улучшение мазаевских
овец путем скрещивания с камвольными мериносами. Это создало
новый, весьма ценный тип новокавказского мериноса.
П. Н. Кулешов последовательно и настойчиво боролся за раззитие
отечественного тонкорунного овцеводства. Он не только непосредственно
769

Павел Николаевич Кулешов
участвовал в практической работе по совершенствованию
существовавших и выведению новых пород, но и в проведении широких мероприятий
по созданию массивов тонкорунных овец в нашей стране.
Разработке проблем овцеводства П. Н. Кулешов посвятил большое
количество книг и статей. В 1894 г. он выпустил книгу «Тонкорунное
овцеводство, его настоящее положение в России, причины упадка и
меры к его поддержанию», в 1898 г.— брошюру «Мясное овцеводство»,
в 1899 г.— книгу «Овца, ее внутренности и наружное строение,
признаки полезности, болезни и пороки, главнейшие типы и породы», в
1913 г.— монографию «Породы грубошерстных овец», в 1916 г.—
«Овцеводство в России» и в 1933 г.— «Мясо-шерстное овцеводство».
В последнем труде П. Н. Кулешов обобщил результаты
длительных опытов успешного разведения мясо-шерстных овец и
скрещивания их с грубошерстными породами, проводившихся в овчарне
Московского зоотехнического института. В предисловии к этому труду
он писал: «...овцеводство вообще и особенно мясо-шерстное в наших
колхозах и совхозах должно получить благоприятные условия для его
развития с преобразованием всего нашею грубошерстного овцеводства
в культурное мясо-шерстное, дающее и лучшую баранину и
однородную по своему составу шерсть».
Много работал П. Н. Кулешов и в области коневодства. В 1910 г.
он принимал активное участие в работе Первого Всероссийского съезда
коннозаводчиков в Москве, на котором сделал три доклада: «Как
сохранить орловскую рысистую породу и улучшить ее достоинства», «Не
пора ли прекратить метизацию орловского рысака?» и «Наше
сельскохозяйственное коневодство и меры его улучшения». Он рассматривал
орловского рысака как главного улучшателя крестьянской лошади в
России. Он доказывал, что «без рысака обойтись нельзя», что рысак
у нас имеет большее значение, чем все другие породы лошадей.
П. Н. Кулешов резко возражал против скрещивания орловского
рысака с американским. Высоко расценивая выдающегося по резвости
и экстерьеру рысака Крепыша — первого орловского рысака,
пробежавшего 1600 м за 2 мин. 85/8 сек., перефразируя слова Гоголя, он
спрашивал участников съезда: «Знаете ли вы, что такое Крепыш? Нет, вы не
знаете, что такое Крепыш. Мне кажется, что Крепыш и есть самое
величайшее обвинение против скрещивания... Я не знаю американского
рысака, который был бы похож на Крепыша. ...Американский рысак...
представляет из себя тот крайний тип, который именно и не годен для
улучшения нашего массового русского коневодства». Своими
выступлениями П. Н. Кулешов добился того, что съезд принял решение о
чистопородном разведении орловского рысака.
Будучи большим сторонником разведения в нашей стране и
тяжеловозных пород, П. Н. Кулешов считал, что прежде всего нужно
увеличить рост крестьянской лошади, а «затем улучшать те качества,
которые ей необходимы: устойчивость в работе, хладнокровный
темперамент, способность стоять, когда ее просишь, идти не сопротивляясь,
когда ее погоняют». Этим требованиям и удовлетворяли тяжеловозные
породы лошадей, описанию которых П. Н. Кулешов посвятил свои
книги: «Рабочая лошадь», «Рабочее коневодство», «Бельгийские
тяжеловозы» и др.
770

Павел Николаевич Кулешов
П. Н. Кулешов указывал, что отечественная порода рабочих
лошадей Воронежской губернии — битюги — непростительно потеряна.
Обращая внимание на районы развитого крестьянского коневодства, он
писал, что «эти районы в скором времени могут сделаться главными
рассадниками крупной рабочей лошади для других мест России».
«Только коллективными усилиями, в сельском хозяйстве в особенности,
достигаются какие-нибудь результаты»,— говорил он в одном из своих
выступлений, настаивая на необходимости установить «коневодные
районы в России» с тем, чтобы в каждом районе разводить
соответственные породы. Ввиду необходимости ускоренными темпами создать
отсутствовавшее в дореволюционной России производство крупных
рабочих лошадей, П. Н. Кулешов лично отобрал за границей около тысячи
тяжеловозных племенных производителей, чем и оказал большую помощь
племенному коневодству Тамбовской, Воронежской, Владимирской,
Пензенской, Симбирской губерний и Украины. Закупки П. Н. Кулешова за
границей крупного рогатого скота, овец и свиней также принесли
большую пользу русскому животноводству.
П. Н. Кулешов был талантливейшим экстерьеристом. Он
разработал важнейшие теоретические положения, которые легли в основу
современных методов оценки сельскохозяйственных животных.
Высмеивая доктринерские попытки Зеттегаста, Вилькенса и других
западноевропейских ученых отыскать и описать идеальные формы тела
животных, независимо от их назначения, П. Н. Кулешов настойчиво
подчеркивал, что задача зоотехника состоит в определении разницы в формах
животных, отвечающих различным целям пользования. Он всегда
высказывался за комплексную оценку племенных животных по
продуктивности, происхождению, качеству потомства и экстерьеру с учетом
условий кормления и содержания.
Теоретические положения о методах оценки и отбора животных
П. Н. Кулешов изложил в своих замечательных руководствах: «Выбор
и покупка племенных животных», 1907 г., «Выбор лошадей, молочного
и мясного скота, овец и свиней по экстерьеру», 1926 г., переизданных
в 1934 и 1937 гг.
П. Н. Кулешов был первым русским зоотехником, принимавшим
участие в экспертизе сельскохозяйственных животных на Всемирной
выставке в Париже в 1900 г., на Всеобщих выставках в Дании и на
многих выставках Германии, Швейцарии, Австрии и Англии. Как
лучший эксперт нашей страны П. Н. Кулешов постоянно руководил
экспертизой сельскохозяйственных животных на выставках в Москве,
Киеве, Харькове, Ростове и других городах России.
Многие годы П. Н. Кулешов был консультантом департамента
земледелия, товарищем председателя Комитета скотоводства
Московского общества сельского хозяйства и с 1883 по 1906 г. заведовал
московскими аукционными выставками скота. П. Н. Кулешов был
председателем Комитета овцеводства при Московском обществе сельского
хозяйства и консультантом по овцеводству Юго-восточного общества
сельского хозяйства.
Страстный поборник и пропагандист развития животноводства в
нашей стране, П. Н. Кулешов читал публичные лекции в Петербурге,
в Политехническом музее в Москве и постоянно выступал с докладами
777

Павел Николаевич Кулешов
по вопросам животноводства на сельскохозяйственных выставках и
съездах. Он был также постоянным сотрудником журналов и газет по
сельскому хозяйству.
Научная и практическая деятельность П. Н. Кулешова особенно
широко развернулась после Великой Октябрьской социалистической
революции. Вскоре после установления советской власти П. Н.
Кулешов, профессор Тамбовского сельскохозяйственного института,
становится одним из главных организаторов Московского зоотехнического
института — первой в России высшей зоотехнической школы.
Назначенный деканом, он с юношеской энергией занялся созданием
специальных зоотехнических кафедр и учебно-опытной овчарни.
Одновременно с преподавательской деятельностью П. Н. Кулешов
работал консультантом по животноводству во всех важнейших
государственных учреждениях: в Госплане, в Наркомземе, в Высшем Совете
народного хозяйства и др. В то время ни одно более или менее
серьезное принципиальное решение по животноводству не принималось без
предварительного обсуждения с П. Н. Кулешовым. На заседаниях
Центральной зоотехнической комиссии Наркомзема и других учреждений
он отстаивал положение, что наша страна имеет все возможности и
должна стать первой в мире страной по развитию животноводства —
важнейшей отрасли сельского хозяйства.
В 1924 г. общественность страны широко отметила юбилей
П. Н. Кулешова — 70-летие его жизни и 45-летие научной и
практической деятельности. Юбиляру был посвящен очередной номер
«Вестника сельского хозяйства».
За выдающуюся научную и практическую деятельность П. Н.
Кулешову было присвоено звание заслуженного деятеля науки и
назначена персональная пенсия.
Как выдающийся деятель зоотехнии П. Н. Кулешов был избран в
1928 г. членом-корреспондентом Академии наук СССР. Он был первым
предствителем этой отрасли науки в Академии.
Ясность мысли, широкий кругозор, исключительная память, живой
темперамент, глубокий интерес ко всему новому в науке и практике —
все эти качества создали П. Н. Кулешову заслуженную славу
выдающегося зоотехника страны.
Одним из ценных личных качеств П. Н. Кулешова была его
необыкновенная отзывчивость к людям, готовность поделиться своими
знаниями, посоветовать, ободрить, поддержать. Неторопливый в
движениях и речи, приветливый и в то же время сдержанный, П. Н.
Кулешов любил слушать собеседника с дружелюбным и лукавым огоньком,
поблескивавшим в глубине его глаз, и неожиданно вставлять в речь
собеседника короткие реплики, полные меткого юмора.
Талантливый педагог, он любил молодежь и относился к ученикам
с большим вниманием и заботой, проявляя готовность прийти на
помощь студенту и в житейских мелочах.
За советом к П. Н. Кулешову обращались и студенты, и
зоотехники-практики и профессора. Для всех он был уважаемым и любимым
учителем.
Умер П. Н. Кулешов 5 октября 1936 г. в возрасте восьмидесяти
двух лет в Москве.
772

Павел Николаевич Кулешов
Главнейшие труды П. Н. Кулешова: Рабочая лошадь, 2-е изд., М., 1924;
Тренировка рысаков, 4-е изд., М., 1924; Породы грубошерстных овец, 3-е изд., М.,
1925; Овцеводство, 6-е изд., М., 1926; Свиноводство, 9-е изд., М., 1930; Крупный
рогатый скот, 7-е изд., М., 1931; Методы племенного разведения домашних
животных, 2-е изд., М., 1932; Коневодство, 9-е изд., М., 1933; Мясо-шерстное овцеводство,
М., 1933; Определение возраста сельскохозяйственных животных (совместно с
А. С. Красниковым), 2-е изд., М., 1934; Выбор лошадей, скота, овец и свиней по
экстерьеру, 3-е изд., М., 1937; Теоретические работы по племенному делу, М., 1947;
Избранные работы, М., 1949.
О 77. Н. Кулешове: «Вестник сельского хозяйства», № 10, 1924; Д и а м и-
д о в А. М., П. Н. Кулешов, «Сельскохозяйственная жизнь», № 45, 1924; С у ш-
к и н П., Записка об ученых трудах проф. П. Н. Кулешова, с их списком, «Изв.
АН СССР», серия 7, отд. физико-математич. наук, № 8—10, 1928; Воронцов-
Венияминов К. К., К 80-летнему юбилею Павла Николаевича Кулешова,
«Шерстяное дело», № 9, 1934; П. Н. Кулешов, некрологи: «Проблемы
животноводства», № 11, 1936; «Коневодство», № 12, 1936; «Шерстяное дело», № 12, 1936;
Потемкин Н. Д., Зоотехник-дарвинист (памяти проф. П. Н. Кулешова),
«Проблемы животноводства», № 3, 1937; Азаров С. Г., Памяти профессора П. Н.
Кулешова, в кн.: П. Н. Кулешов, «Выбор по экстерьеру лошадей, скота, овец и
свиней», М.. 1937; Милованов В. К., Крупнейший ученый зоотехник (к десятилетию
со дня смерти проф. П. Н. Кулешова), «Вестник животноводства», № 5, 1946;
Материалы к библиографии работ П. Н. Кулешова (253 назв.), «Вестник
животноводства», № 5, 1946; Милованов В. К., Павел Николаевич Кулешов — основопологк-
ник русской зоотехнии, в кн.: П. Н. Кулешов, «Теоретические работы по
племенному животноводству», М., 1947; Пшеничный П. Д., Павел Николаевич
Кулешов и его труды по отечественному животноводству, в кн.: П. Н. Кулешов,
«Избранные работы», М., 1949; Тихонов П., П. Н. Кулешов,
Сельскохозяйственная энциклопедия, т. II, М., 1951.

Лпкояай Жихаиловиг
СМБМРЩЕВ
I860- 1900
ыдающийся почвовед второй половины прошлого века,
ученик и последователь В. В. Докучаева, Н. М. Сибирцев
своими работами способствовал плодотворному развитию
учения Докучаева и практическому его использованию в
сельском хозяйстве.
Николай Михайлович Сибирцев родился в 1860 г. в
Архангельске, где окончил духовную семинарию. От
своего отца — преподавателя естествознания — он унаследовал интерес к
естественноисторическим дисциплинам, поэтому, отказавшись от
духовной карьеры, он в 1878 г. поступил в Петербургский университет.
В 1882 г. после успешного окончания университета он был
оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому званию. В этом же
году В. В. Докучаев пригласил Н. М. Сибирцева принять участие в
руководимой им Нижегородской экспедиции, в которой работали
также и другие ученики Докучаева, впоследствии крупные ученые —
Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, В. П. Амалицкий, А. Р. Ферхмин и др. Уча-
774

Николай Михайлович Сибирцев
стие в нижегородских работах имело большое значение для
формирования научных интересов Н. М. Сибирцева, выполнившего на этих
материалах ряд ценных самостоятельных исследований.
В 1884 г. им были опубликованы две большие работы: «Сергач-
ский уезд» и «Арзамасский уезд», в которых дано обстоятельное
описание геологии и почв двух обширных уездов Нижегородской
губернии. Этими исследованиями открылась целая серия работ Н. М.
Сибирцева, посвященных геологии и почвам Нижегородской губернии.
Особого упоминания заслуживают сводная работа по химии почв
Нижегородской губернии и описание геологических отложений юрского
возраста. Кроме того, Н. М. Сибирцев принял большое участие в
составлении геологической и почвенной карты Нижегородской губернии в
масштабе 10 верст в 1 дюйме.
В 1885 г. Н. М. Сибирцев успешно сдал магистерские экзамены.
Однако в том же году он неожиданно покинул Петербург и, переехав
в Нижний Новгород, по предложению местного земства, организовал
там первый в России естественноисторический музей, которым и
заведовал до 1892 г.
Музей был создан по инициативе и по проекту В. В. Докучаева
для изучения природных условий Нижегородской губернии. Приступая
к его организации, Н. М. Сибирцев писал Докучаеву: «Научных задач,
конечно, много, научно-практических тоже достаточно, но нет нити,
которая бы связывала эти задачи с жизнью». Поискам этой «нити»,
которая связывала бы науку с практическими вопросами сельского
хозяйства, и подчинил Н. М. Сибирцев всю свою дальнейшую научную
деятельность.
Результаты геологического изучения Нижегородской губернии
были обобщены им в виде магистерской диссертации «Окско-Клязь-
минский бассейн. Геологический очерк с картой». Успешная защита
диссертации состоялась в марте 1896 г. в Московском университете.
Оппонентами Н. М. Сибирцева на защите были В. И. Вернадский и
А. П. Павлов.
Но и после защиты диссертации ученый не возвратился в
Петербург, чтобы продолжить столь успешно начатый им путь научной и
педагогической деятельности в университете. В октябре 1896 г. он писал
по этому поводу В. В. Докучаеву: «О переселении в Петербург я не
могу думать серьезно по той простой причине, что не чувствую за
собой никаких прав занять там мало-мальски сносное место, жить же
совершенно „птицей небесной" я уже больше не могу не потому, что мои
собственные потребности увеличились (нет!), а потому, что приходится
чувствовать себя должником перед другими людьми. А о „храме
науки" скажу, что если „не по карману платить за вход", то, пожалуй,
лучше и совсем не торчать на паперти».
Разночинец по происхождению, Н. М. Сибирцев был материально
не обеспечен. Его положение было особенно трудным, поскольку на
свои скудные средства он воспитывал младших братьев.
Занимаясь организацией Нижегородского музея, Н. М. Сибирцев
одновременно руководил в Нижегородской губернии детальными поч-
венно-оценочными работами, которые имели своей целью точное
определение сельскохозяйственной ценности почв, а также изыскание путей
775

Николай Михайлович Сибирцев
повышения их плодородия. Кроме этих работ, Н. М. Сибирцев, по
поручению Геологического комитета, производил в 1887—1890 гг.
геологические исследования во Владимирской, Рязанской и Костромской
губерниях.
Большая работа в музее, а также полевые исследования отнимали
у Н. М. Сибирцева много сил и времени. Некоторые деятели
Нижегородского земства к тому же всячески препятствовали развертыванию
работы музея, в связи с чем Н. М. Сибирцев писал осенью 1885 г.
В. В. Докучаеву: «Есть, наконец, люди, которым музей сразу же стал
сучком в глазу и со стороны которых я вот уже 3 месяца испытываю
систематическую травлю».
Не удивительно, что перед Н. М. Сибирцевым, так же как и
перед В. В. Докучаевым, вставал вопрос о том, не целесообразнее ли
пойти по спокойной, обеспеченной дороге геолога, вместо того чтобы
заниматься почвоведением — молодой, далеко не общепризнанной
наукой? Однако Н. М. Сибирцев отбросил эту мысль, и почвоведение,
несмотря на все трудности, заняло центральное место в его научном
творчестве.
В 1892 г. Н. М. Сибирцев был приглашен В. В. Докучаевым
принять участие в руководимой им Особой экспедиции Лесного
департамента, занятой изысканием способов и приемов улучшения лесного и
водного хозяйства в степях России. В качестве старшего помощника
начальника экспедиции он проделал огромную работу и немало
способствовал успеху экспедиции, сыгравшей историческую роль в
разработке теоретических основ борьбы с засухой, суховеями, эрозией почв
и т. д. Научная, а также научно-организационная работа Н. М.
Сибирцева в экспедиции, связанная с устройством знаменитых опытных
участков «Каменная степь», «Велико-Анадольский» и «Старобельский»,
ярко отражена в его письмах к В. В. Докучаеву. Интересно отметить,
что Н. М. Сибирцев непосредственно руководил созданием первых
лесных полезащитных полос в «Каменной степи». В письме от 13 июля
1893 г. Н. М. Сибирцев сообщал В. В. Докучаеву: «...при вторичном
посещении ,,Каменной степи" мы с Ковалевым наметили на плане и в
натуре полосы для первых (осенних нынешнего года и весенних
будущего года) защитных и снегосборных посадок... Эти полосы теперь же
будут распаханы».
В 1893 г. В. В. Докучаеву удалось добиться учреждения в Ново-
Александрийском институте сельского хозяйства и лесоводства
кафедры почвоведения — первой специальной кафедры не только в России, но
и во всем мире. На эту кафедру, по рекомендации В. В. Докучаева, в
январе 1894 г. был приглашен Н. М. Сибирцев.
Свое отношение к научной и профессорской деятельности
Н. М. Сибирцев выразил в следующих словах: «Профессор должен
всегда помнить, что он прежде всего общественный деятель, что его
служение науке — общественное дело».
На кафедре почвоведения Н. М. Сибирцев встретился с большими
трудностями. Ему предстояло разработать программу и создать курс
совершенно нового предмета — генетического почвоведения, молодой
науки, находившейся б стадии формирования, не получившей еще
должного признания. Н. М. Сибирцев блестяще справился с этими трудно-
776

Николай Михайлович Сибирцев
стями. Он создал курс «Почвоведение», на котором многие годы
воспитывались русские почвоведы. Н. М. Сибирцев чувствовал огромную
ответственность, связанную с созданием курса. Большой интерес
представляет его письмо от 7 февраля 1894 г., в котором он сообщает
В. В. Докучаеву план своего курса. «Я должен буду, следовательно,
наметить отделы или предметы почвоведения, указав на их внутреннюю
связь, вытекающую из понятия о почве, как естественноисторическом
теле, возникающем, морфологически разнообразном, живущем
своеобразною и сложною внутренней жизнью и пространственно-обширном.
Эти отделы будут: 1) генезис почв (почвообразователи и их
соотношение); 2) морфология почв (разнообразие почвенных типов); 3) почва,
как предмет исследований химических, физических и биологических;
4) методы почвоведения; 5) статика и география почв; 6) отношение
почвоведения к сельскому хозяйству и лесоводству».
Намеченную программу курса Н. М. Сибирцев почти в полной
степени осуществил в своих лекциях, а затем в учебнике. Новое, докучаев-
ское почвоведение он читал в тесной связи с практическими вопросами
сельского хозяйства. Его курс органически входил в систему
агрономических наук как одна из центральных дисциплин. Литографированные
записки курса «Почвоведения» Н. М. Сибирцева были опубликованы
в 1899 г.
В 1898 г. Н. М. Сибирцев заболел туберкулезом. В июне 1900 г.
он отправился в Уфимскую губернию лечиться кумысом. Здесь, по
словам К. Д. Глинки, любовь к своей науке «заставляла его на краю
могилы... холодеющей рукой дописывать последние строки своего
курса».
В июле 1900 г. Н. М. Сибирцев закончил и отправил в
издательство вторую часть своего курса, а через три дня, 1 августа 1900 г., он
скончался.
Жизнь Н. М. Сибирцева прервалась в пору расцвета его таланта.
Но, несмотря на то, что многие его научные замыслы не были доведены
до конца, научное наследие Н. М. Сибирцева является крупным
вкладом в науку.
Начав свою научную деятельность под руководством В. В. Докучаева
в период создания им классического труда «Русский чернозем», Н. М.
Сибирцев ясно осознал величайшее новаторское значение учения В. В.
Докучаева и сделался его горячим последователем. Он не ограничивался
только пропагандой нового почвоведения и его практических принципов
и методов, а в содружестве с В. В. Докучаевым творчески развивал это
учение.
Н. М. Сибирцев чрезвычайно много и плодотворно потрудился над
развитием основных теоретических представлений о почве и факторах
почвообразования, которые были первоначально даны В. В. Докучаевым.
В дополнение к определению Докучаева почвы как функции почвообразо-
вателей, Н. М. Сибирцев дает новое определение почвы как
«геобиологического образования». «Естественнонаучное определение почвы,— пишет
Н. М. Сибирцев,— удобнее всего выводить из процессов происхождения
или формирования почв». Ученый подчеркивает, что почвы создаются
благодаря тому, что в процессах поверхностного изменения горных пород
участвуют элементы биосферы — растения, животные и микроорганизмы.
777

Николай Михайлович Сибирцев
«Эти элементы накладывают особый отпечаток на ход и результаты
выветривания» и приобщают «к горной породе продукты своей
жизнедеятельности и разложения (органические продукты). В результате и
создаются своеобразные наружные горизонты земной коры, называемые
почвами». В почвах, по мнению Н. М. Сибирцева, «общие эктодинамиче-
ские процессы (т. е. выветривание.— Авт.) не прекращаются, но они
сочетаются с процессами физико- и химико-биологическими».
Из приведенных положений следует и замечательное определение
почвы, которое дал Н. М. Сибирцев: «Естественными почвами следует
называть такие материковые поверхностные образования, или такие
наружные горизонты горных пород, в которых общие эктодинамические
явления сочетаются с воздействием внедряющихся организмов или с
явлениями, проистекающими от элементов биосферы».
Таким образом, Н. М. Сибирцев значительно развил и углубил
положения В. В. Докучаева о сущности почвообразования как процесса
взаимодействия организмов и горных пород и вытекающий отсюда взгляд
на почвоведение как геобиологическую науку.
Определение почвы как особого естественноисторического тела,
возникающего под действием организмов на материнские породы, положило
резкую грань между додокучаевским агрогеологическим и докучаевским
генетическим почвоведением. Из приведенного общего определения Н. М.
Сибирцева непосредственно вытекало и его второе определение: «Почвенное
образование есть сформированный по известному типу комплекс
почвенных горизонтов». Формирование горизонтов по Н. М. Сибирцеву связано
с различиями воздействия организмов на толщу горной породы. Ученый
отмечает, что различные почвенные типы отличаются друг от друга
определенной структурой почвенных горизонтов и их свойствами, что имеет
большое и многообразное практическое значение. Именно сравнительное
изучение состава и свойств отдельных взаимосвязанных генетических
горизонтов почвенного профиля позволяет вскрывать характер
почвообразовательного процесса и намечать пути овладения этим процессом в целях
повышения плодородия почв. Сейчас определение Н. М. Сибирцева
почвенных образований как комплекса определенных горизонтов настолько
укоренилось в науке, что нам трудно представить себе, насколько важным
и новаторским было оно в свое время. В. В. Докучаев в «Русском
черноземе» справедливо писал: «К сожалению, на строение почв, доступное
наблюдению всякого поселянина, до сих пор не было обращено никакого
внимания, почему и стали придавать почвам самые произвольные
определения».
Западноевропейские агрогеологи и их последователи в России
сводили процесс почвообразования в основном к выветриванию, не
учитывали биологического фактора почвообразования и, в соответствии с этим,
отрицали существование почвы как особого естественноисторического
тела. Почва, по их представлениям, являлась корой выветривания.
В противоположность представителям этого направления Н. М.
Сибирцев уделял большое внимание вопросам взаимодействия
биологических и геологических факторов почвообразования.
Развивая представление о ведущей роли биологического фактора
почвообразования, Н. М. Сибирцев в то же время подчеркивал значение
геологического фактора. В курсе «Почвоведение» он писал: «Поверхностное
778

Николай Михайлович Сибирцев
материковое образование почвы хотя и отличается по своей внутренней
натуре и происхождению от всякой горной породы, тем не менее в ней
всегда заключаются признаки, общие с горными породами. В своей
петрографической основе, в своей телесной массе, она во всяком случае
представляет часть или, точнее, горизонт земной коры. Она подвергается
влиянию внешних воздействий всех тех родов, каким подвергается и всякая
горная порода. Эти влияния нисколько не мешают почве сохранить свою
особую натуру, свое значение почвы, если только ими не прекращаются
почвенно-биологические процессы».
Большое внимание уделял Н. М. Сибирцев вопросам классификации
почв. Первая научная классификация почв, построенная на генетическом
принципе, была дана в 1879 г. В. В. Докучаевым. Уточненный вариант
классификации был опубликован в 1886 г.
Как справедливо отмечал К. Д. Глинка, принципиальное отличие
классификации Докучаева от всех существовавших ранее заключалось
в том, что «в ее основу положены типы почвообразования, а не физические,
химические или петрографические тела». Приняв за основу
классификацию Докучаева, Н. М. Сибирцев существенно ее видоизменил, дополнил
и в 1895 г. дал свою классификацию, которую затем уточнял в своем курсе
«Почвоведение», изданном в 1899 и 1900 гг. Классификация Н. М. Си-
бирцева явилась существенным шагом вперед по сравнению с
классификацией Докучаева. Идеи Сибирцева о зональных, интразональных и
азональных почвах на долгое время вошли в науку.
В работе «Краткий обзор главнейших почвенных типов России»
Н. М. Сибирцев дал на основе своей классификации первую сводку по
данному вопросу. Большое значение для развития картографии почв в
нашей стране имела также почвенная карта Европейской части СССР в
масштабе 1 : 2 500 000, составленная Н. М. Сибирцевым совместно с Г. И. Тан-
фильевым и А. Р. Ферхминым под руководством В. В. Докучаева. Эта
карта, демонстрировавшаяся в русском отделе Всемирной выставки
в Париже в 1900 г., наглядно показала, насколько далеко продвинулась
картография почв в России по сравнению с зарубежной.
Кроме общих проблем теории почвенной науки, Н. М. Сибирцев
с успехом разрабатывал некоторые более частные вопросы, весьма важные
в практическом и теоретическом отношении.
Так, Н. М. Сибирцев впервые правильно объяснил подзолообразова-
тельный процесс воздействием на минеральную массу почвы креновой и
апокреновой кислот с последующим вымыванием в более глубокие слои
почвенной толщи воднорастворимых солей-кренатов и апокренатов.
Работы Н. М. Сибирцева в области бонитировки почв, которым он
уделял большое внимание в нижегородский период своей жизни, в силу
их ограниченности социальным заказом своего времени, в большой
степени представляют лишь исторический интерес. Но они чрезвычайно
важны для характеристики того огромного внимания, которое уделяли
в своем научном творчестве В. В. Докучаев и его ближайшие ученики
вопросам установления связи между почвами и приемами
сельскохозяйственной техники.
Жизнь Н. М. Сибирцева оборвалась в расцвете его творческих сил.
Крупное значение Н. М. Сибирцева в истории нашей науки было
признано в дореволюционное время, однако далеко не в достаточной степени.
779

Николай Михайлович Сибирцев
Так, в некрологе, посвященном Н. N1. Сибирцеву, проф. А. Фортунатов
писал: «Должен пройти еще ряд лет, прежде чем в сельскохозяйственных
сферах России широко распространится сознание того, какую глубокую
и невознаградимую потерю понесло наше отечество»... «беспристрастная
история в близком будущем непременно оценит его светлую личность и
выставит его первостепенные заслуги в развитии и распространении
русского агрономического знания». Действительно, Н. М. Сибирцев во
многом работал на будущее своей страны.
В условиях отсталого сельского хозяйства царской России передовые
научные открытия в области агрономии не могли найти сколько-нибудь
существенного применения. Лишь в эпоху социалистического
преобразования нашей родины замечательные идеи передового русского
почвоведения, одним из основателей которого был Н. М. Сибирцев, широко
используются в практике народного хозяйства.
Главнейшие труды Н. М. Сибирцева: Химический состав расти гельно-наземных
почв Нижегородской губернии. Материалы к оценке земель Нижегородской губернии,
вып. XIV, СПб., 1886; Несколько замечаний о новых почвенно-оценочных
исследованиях, произведенных в Нижегородской губ. с 1887 г., «Протоколы VIII съезда
русских естествоиспытателей и врачей», СПб., отдел 9, 1890; О почвах Привислян-
ского края, СПб., 1895; Об основной генетической классификации почв, «Записки
Ново-Александрийского ин-та», т. X, 1895; Классификация почв в применении к
России, «Ежегодник геологии и минералогии России», т. 2, вып. 5, 1897; Краткий обзор
главнейших почвенных типов России (с почвенной картой и классификацией),
«Записки Ново-Александрийского ин-та», т. II, вып. 3, 1898; Об естественноисториче-
ском изучении почв в России, «Записки Ново-Александрийского ин-та», т. II, вып.
2, 1898; Избранные сочинения, т. 1—2, М., 1951—1953 (имеется библиография
трудов и литература о нем): т. 1. Почвоведение, т. 2. Почвоведение и борьба с
засухой.
О Н. М. Сибирцеве: Мацеевич К., Сибирцев, как профессор,
«Почвоведение», № 4, 1900; Глинка К Д., Научная деятельность Сибирцева, «Почвоведение»,
№ 4, 1900; Ливеровский Ю. А., Николай Михайлович Сибирцев,
«Почвоведение», № 2, 1951; Соболев С. С, Роль Н. М. Сибирцева в создании
почвоведения, в кн.: Н. М. Сибирцев, «Избранные сочинения», т. 1, М., 1951.

jLemp Сажсопоепг
1862-1915
а рубеже XIX и XX столетий в России началось усиленное
развитие двух ветвей сельскохозяйственной науки —
агрономической химии, связанной с именем Д. Н. Прянишникова,
и агрономического почвоведения. Если первая строилась на
физиологической основе и имела своим истоком труды
К. А. Тимирязева, то вторая была тесно связана с учением
В. В. Докучаева и работами П. А. Костычева. В это же
время начались широкое развитие сельскохозяйственного опытного дела
и приложение экспериментального метода к решению вопросов земледелия.
В развитии всех этих направлений научно-агрономической мысли
выдающаяся роль принадлежала П. С. Коссовичу, память которого чтут в равной
мере физиологи и агрохимики, почвоведы и агрономы.
Петр Самсонович Коссович родился 28 сентября 1862 г. в Горках
Могилевской губернии, где его отец, агроном С. С. Коссович, и дядя по
матери, агроном И. А. Стебут, преподавали в первом и единственном тогда
в России высшем сельскохозяйственном учебном заведении — Горы-Горец-
ком земледельческом институте.
781

Петр Самсонович Коссович
В 1870 г. С. С. Коссович занял место директора Московской
земледельческой школы и вся семья переехала в Москву, где в то время в
Петровской академии работал уже и И. А. Стебут. П. С. Коссович учился
в гимназии, причем не особенно успешно, но с ранних лет увлекался
возделыванием цветов и овощей и участвовал в полевых работах на
Бутырском хуторе Земледельческой школы. Поступив в 1883 г. на естественное
отделение физико-математического факультета Московского университета,
он работал по химии у В. В. Марковникова, которому представил
кандидатское сочинение «Нафтеновые кислоты». Тогда же он напечатал свою
первую работу о содержании лимонной кислоты в клюкве, а в 1887 г.
получил золотую медаль за работу «Происхождение азота в растениях»
на тему, предложенную К. А. Тимирязевым после появления в 1886 г.
известной работы Гелльригеля об усвоении азота бобовыми растениями.
Окончив в 1887 г. университет, П. С. Коссович в том же году
поступает в Петровскую сельскохозяйственную академию и продолжает там
работу в первой в России вегетационной теплице К. А. Тимирязева.
По окончании академии в 1889 г. он был оставлен при кафедре
земледелия и ближайшие два года посвятил магистерскому экзамену и
экспериментальной работе. Последняя была посвящена вопросу о том, «через
корни или надземные части поступает в мотыльковые растения азот,
усвояемый ими» (1892 г.). В этой работе, вошедшей потом в состав
магистерской диссертации, П. С. Коссович, в противоположность
утверждениям некоторых зарубежных ученых, показал, что азот поступает в
бобовые растения через корни. Чтобы доказать это, надо было выполнить
громадную работу, связанную с необходимостью изоляции отдельных
частей растения и пропускания тока газа, свободного от азота, в течение
всего вегетационного периода. Такого рода исследование при бедности
оборудования и необходимости напряженного внимания при добывании
кислорода, промывании газов и регулировании их тока требовало
большого умения и огромного труда. Сам Гелльригель из-за технических
трудностей отказался от постановки таких опытов и назвал труд Коссовича
«героическим».
Вместе со своим однокурсником и другом Д. Н. Прянишниковым
П. С. Коссович сдал в университете магистерские экзамены, получил
в 1891 г. звание приват-доцента и в 1892 г. открыл курс лекций по
агрономической химии. В те же годы он преподавал химию в Училище
живописи, ваяния и зодчества.
В 1892 г. П. С. Коссович получил двухлетнюю заграничную
командировку в Германию, Голландию, Бельгию и Францию. Основным местом
его работы за границей была бактериологическая лаборатория Коха в Гет-
тингене, где он ставил опыты по усвоению азота водорослями в чистых
культурах. П. С. Коссович ознакомился с рядом высших школ и опытных
станций и работал в институте Пастера у Дюкло по усвоению азота
воздуха свободно живущими бактериями.
По возвращении в Москву П. С. Коссович совершил поездку по
России для осмотра опытных станций и полей и затем защитил в Московском
университете диссертацию на тему «К вопросу об усвоении растениями
свободного азота» (1895 г.).
Еще в 1894 г. П. С. Коссович был избран Советом Петербургского
лесного института доцентом на кафедру почвознания, занимавшуюся до
782

Петр Самсонович Коссович
того П. А. Костычевым, а в 1902 г. в соответствии с новым уставом
института был назначен профессором по кафедре почвоведения с основами
сельского хозяйства. В 90-х годах он вошел также в состав Ученого
комитета Министерства земледелия и Ученого комитета Министерства
народного просвещения по техническому и профессиональному
образованию.
До конца своих дней П. С. Коссович работал в Петербурге, и эти
20 лет его жизни были наполнены напряженным и разносторонним
трудом. Он был первым выборным директором Лесного института и на этом
посту работал в 1905—1907 гг. и затем в 1909—1911 гг. В 1895 г. он
возглавил Бюро по земледелию и почвоведению, организованное при
Ученом комитете Министерства земледелия, и до конца жизни был его
бессменным руководителем. Там он организовал лабораторию для
исследования почв и почвенный музей. Одновременно он принимал деятельное
участие в Комиссии по опытному делу и оказал огромное влияние на
построение сети опытных учреждений и направление их деятельности,
в особенности на совещании по опытному делу в 1908 г. Здесь он явился
наиболее горячим поборником местной инициативы и самодеятельности
в опытном деле. Исходя из убеждения, что «опытное дело, возникая из
запросов сельского хозяйства, должно вполне соответствовать запросам
жизни», он был сторонником развития опытного дела на периферии и
возражал против излишней регламентации деятельности опытных
учреждений.
Основные исследования по вопросам физиологии и агрохимии
П. С. Коссович вел с 1897 г. в руководимой им сельскохозяйственной
химической лаборатории Министерства земледелия, где он устроил и
вегетационный доми.к, в работах которого принимали участие его ученики
В. С. Буткевич, С. Л. Франкфурт и др.
В последние годы интересы П. С. Коссовича все более обращались
к почвоведению. Он организовал широкие почвенные исследования по
линиям строящихся железных дорог и совершал большие экскурсии в
различные районы страны. Он участвовал также в ряде международных
конгрессов по прикладной химии и, в частности, в Американском
конгрессе 1912 г., а на Международной агро-геологической конференции
1911 г. в Стокгольме выступил с обобщающим докладом о классификации
почв в связи с их генезисом.
Очень большое значение в развитии агрономической науки в России
имел и издававшийся П. С. Коссовичем (первые десять лет на
собственный счет) «Журнал опытной агрономии», ставший настольным для
агрономов, почвоведов и даже ботаников. В его богато представленной
реферативной части принял большое участие ученик Коссовича, впоследствии
занявший кафедру почвоведения в Лесном институте, К. К. Гедройц,
который потом редактировал этот журнал (до 1931 г.).
Литературная продукция П. С. Коссовича составила 15 объемистых
томов «Журнала», в котором он печатал большинство своих основных
работ, восемь томов «Трудов» лаборатории и более двадцати выпусков
«Сообщений» Бюро по земледелию и почвоведению.
Характеризуя облик П. С. Коссовича, его современники отмечали
независимость его убеждений, исключительную трудоспособность,
требовательность как к себе, так и к другим. «Сердитый Коссович», каким он
783

Петр Самсонович Коссович
часто казался людям по первому впечатлению, был, по словам Г. Ф.
Морозова, человеком замечательной доброты и чуткости.
Умер Петр Самсонович Коссович 26 августа 1915 г. и похоронен
в селе Сестрине, Смоленской губернии.
Научные интересы П. С. Коссовича лежали в области физиологии
растений, агрохимии и почвоведения. При этом Коссович с годами
постепенно все больше и больше сосредоточивал внимание на проблемах
почвоведения. В области физиологии он разрабатывал вопросы питания
растений, широко используя вегетационный метод, который в то время только
начал развиваться в России. Он применил такие тонкие приемы
исследования, как постановка опытов в стерильных условиях и выращивание
растений на текучих растворах. Он дал первое изложение самой техники
вегетационных опытов в то время, когда таких пособий не имелось еще
ни в России, ни за границей.
Ему принадлежит установление того положения, что усвоение
свободного азота бобовыми растениями происходит через корни,— и это был
важный факт в развитии учения об усвоении азота воздуха бобовыми
растениями при посредстве клубеньковых бактерий. П. С. Коссович
установил также явление симбиоза между азотоусвояющими бактериями и
низшими водорослями. Им же впервые была установлена возможность
использования растениями наряду с нитратным азотом также и азота
аммонийных солей.
Большая серия исследований была проведена П. С. Коссовичем и по
вопросам фосфорного питания растений. Он детально изучил вопросы
использования растениями труднорастворимых фосфатов (фосфорита) и
показал значение в этих процессах не только вида фосфата как источника
фосфорного питания и почвы, ее кислотности, но, главное, значение вида
растения. Одновременно с Д. Н. Прянишниковым он выявил
непосредственное участие растения в растворении почвенных фосфатов. Для
объяснения этих явлений он изучил выделение углекислоты корнями растений
в процессе дыхания в течение всего их развития и показал роль корневых
выделений растений в использовании ими труднорастворимых фосфатов.
Вопросы физиологии роста и развития растений также привлекли
к себе внимание П. С. Коссовича. При изучении влияния низкой
температуры почвы на развитие растений и испарение ими влаги ему удалось
показать, что низкая температура почвы понижает испаряющую
способность наземных частей растения и таким образом содействует развитию
ксерофитности. Изучение известного явления клевероутомления,
объяснявшегося самоотравлением растений корневыми выделениями, привело к
выводу о зависимости этого явления от обеспеченности растений
фосфором, а также калием.
Целый ряд работ П. С. Коссовича касался существенных вопросов
практической агрохимии. Он изучил удобрительную ценность разных
фосфатов и, особенно, фосфоритов различных месторождений и дал
группировку сельскохозяйственных культур по их способности использовать
труднорастворимые фосфаты. Он широко изучил вопросы известкования
(связь дозировок извести с кислотностью почвы, чувствительность
растений к извести и др.), роль цианамида кальция как азотного удобрения,
значение использования ряда органических удобрений (рыбные туки и
другие удобрения «морского» происхождения, прудовой ил), вопросы при-
784

Петр Самсона$ич Коссович
менения бактериальных удобрений, в частности условия благоприятного
действия нитрагина. Он изучал влияние соломы и навоза на явление де-
нитрификации в почве, значение в развитии растений солей,
встречающихся в солонцах, стимулирующее действие на растения марганца,
сравнительное плодородие почвенных горизонтов, влияние стерилизации на
почву и. растения. Им изучена также роль слабых кислотных вытяжек
в оценке доступности элементов почвенного питания и пригодность
вегетационного метода для определения потребности почв в удобрениях и,
в частности, установлено, что в наибольшей мере этот метод пригоден для
характеристики фосфатного режима почвы и в наименьшей мере — для
оценки условий азотного питания растений.
Большую и оригинальную работу выполнил П. С. Коссович по
круговороту серы и хлора, по определению содержания этих элементов в
грунтовых водах и в атмосфере в различных районах России, по учету
потребности растений в сере. Она была и осталась единственной работой на эту
тему, выполненной в нашей стране.
Как показывает краткий перечень физиологических и агрохимических
исследований П. С. Коссовича, ему удалось охватить этими
исследованиями важнейшие вопросы питания растений и удобрения, и его
лаборатория, по существу, превратилась в целую опытную станцию.
Другой областью науки, в которой П. С. Коссович оставил глубокий
след, было почвоведение. Здесь он постепенно переходил от кабинетной
лабораторной работы к изучению почв в природной обстановке, в их
естественном залегании.
Примерно до 1902 г. внимание П. С. Коссовича было устремлено на
изучение методов лабораторного исследования почв — механического
анализа, определения углекислоты, перегноя и др. При этом он не
ограничивался анализом верхних горизонтов почвы и наряду с тем подчеркивал
необходимость изучения соотношений между отдельными элементами
в почве.
Во второй период своей деятельности в области почвоведения
(1902—1908 гг.) Коссович разрабатывал уже отдельные вопросы этой
дисциплины. Сюда относится, например, его работа по солонцам и
методам определения солонцеватости почв, в которой он провел первые у нас
опыты для выяснения значения отдельных солей (хлористый и
сернокислый натрий, гипс) в развитии культурных растений и, в частности,
опроверг существовавшее среди лесоводов мнение о вредном для лесных
деревьев действии гипса. Он уделял внимание водным свойствам почв
(влагоемкость, водопроницаемость, водоподъемная сила, испаряющая
способность почв) и водоподъемной способности грунтов, подчеркивая
значение капиллярных явлений в этих процессах.
В исследовании Муганской степи он особенно выделял значение
дренажа при орошении этого района. В работе о генезисе и классификации
почв П. С. Коссович, исходя из признания химической концепции,
выделяет два основных типа почвообразования: «тип щелочного
выветривания» и «тип кислотного выветривания», и наряду с «элювиальными» и
«нормальными» почвами предлагает различать почвы «иллювиальные»,
образование которых осложнено приносом веществ со стороны. Он дает
характеристику указанных типов, а также процесса «латеризации». Взгляды
П С. Коссовича характеризуют его положения, что «физико-химические
785

Петр Самсонович Коссович
процессы, совершающиеся в почвенной массе, являются тем моментом,
в котором выражаются наиболее характерные черты почвообразования»
и «в почвенном растворе и совершается почвообразовательный процесс
и здесь проявляются жизненные функции почвы».
Для последнего этапа почвенных работ П. С. Коссовича, который
выступает уже в это время как почвовед со сложившимся научным
воззрением, характерны его труды: «Основы учения о почве» (1911 г.),
«Краткий курс общего почвоведения» (1912 г.), и статья
«Почвообразовательные процессы как основа генетической почвенной классификации»
(1910 г.).
В последней работе, кладя в основание генетической классификации
«внутренние свойства и особенности самих почв», П. С. Коссович
выделяет семь типов почвообразования в классе элювиальных («генетически
самостоятельных») почв и четыре типа в классе иллювиальных
(«генетически подчиненных») почв.
В своих «Основах учения о почвах», которые являлись лишь частью
курса и содержали описание генезиса почв, почвенные классификации,
почвы пустынь и сухих степей и черноземные почвы, П. С. Коссович
предлагает понимать под почвой «все те поверхностные горизонты
твердых горных пород, в которых совершаются физико-химические процессы
как под влиянием деятелей атмосферы, так и при участии растений и
животных».
П. С. Коссович признавал все положительные стороны работ
Докучаева и его учеников. Но в то время как тогда большинство русских
почвоведов разрабатывало вопросы почвоведения преимущественно со
стороны изучения морфологии и географии почвенных образований,
П. С. Коссович был прежде всего почвоведом-химиком и стремился все
главнейшие положения почвоведения обосновать химически. Он обогатил
почвоведение применением вегетационного метода и наполнил химическим
содержанием учение о почве, созданное трудами Докучаева и Сибирцева.
Отмечая его объективность и строгое отношение к сообщаемому
материалу, Д. Н. Прянишников писал, что П. С. Коссович сделался видным
исследователем и писателем в области почвоведения, «однако без того
оттенка сектантства, который проявляется некоторыми представителями этой
специальности». Среди соотечественников П. С. Коссович являлся лучшим
знатаком того раздела науки о почвах, который посвящен познанию
химической природы почв, т. е. химической стороны процессов
почвообразования и химического состава отдельных почвенных разностей.
В последние годы жизни П. С. Коссович совершил ряд больших
поездок и изучал почвы не только ближайших северо-западных районов и
Финляндии, но и почвы северо-востока, южного Поволжья, Молдавии,
юго-западной Украины, Германии и Северной Америки. В эти годы он
руководил большими почвенными исследованиями по линиям строящихся
железных дорог.
Ранняя смерть прервала деятельность замечательного ученого,
который еще многое мог дать агрохимии и почвоведению и земледельческой
практике нашей страны.
Главнейшие труды П. С. Коссовича: К вопросу об усвоении растениями
свободного азота, СПб., 1895; Исследования по вопросу — усвояют ли водоросли свободный
азот атмосферы, «Труды СПб. общ. естествоиспытателей», т. XXVI, 1896; Опыты
786

Петр Самсонович Коссович
по выяснению действия нитрагина на типичных русских почвах под различными
бобовыми растениями, «Отчет с.-х. химической лаборатории за 1898 г.», СПб., 1899;
Аммиачные соли как непосредственный источник азота для растений, «Журнал
опытной агрономии», т. II, кн. 5, 1901; Солонцы, отношение к ним растений и методы
определения солонцеватости почв, там же, т. IV, 1903; Водные свойства почв, там
же, т. IV, 1904; Клевероутомление почвы, там же, т. IV, кн. 5, 1905; Опыты по
известкованию почв, «Труды с.-х. химической лаборатории», СПб., т. IV, 1905;
Почвы Муганской степи и их засоление при орошении, «Изв. Московского с.-х.
ин-та», М., 1906; Описание метода культурных опытов в сосудах, «Отчет с.-х.
химической лаборатории», СПб., 1908; Растение, фосфорит и почва по опытам химической
лаборатории в С.-Петербурге, «Журнал опытный агрономии», т. X, 1909;
Почвообразовательные процессы как основа генетической почвенной классификации, там же,
т. XI, 1910; Основы учения о почве, СПб., 1911; Краткий курс общего
почвоведения, СПб., 1912; О круговороте серы и хлора на земном шаре и о значении этого
процесса в природе, почве и в культуре с.-х. растений, «Журнал опытной агрономии»,
т. XIV, 1913; О растворяющей роли корневых выделений и об участии в этом
процессе выделенной ими углекислоты, Сборник, посвященный К. А. Тимирязеву, М.,
1916.
О Я. С. Коссовиче: Прянишников Д. Н„ Памяти П. С. Коссовича,
«Журнал опытной агрономии», кн. 5, 1915; Конаржевский О, П. С. Коссович,
«Лесной журнал», вып. 10, 1915; Левицкий Ал., Памяти П. С. Коссовича,
«Сельское хозяйство и лесоводство», кн. 12, 1915; Морозов Г. Ф., Проф.
П. С. Коссович, «Лесной журнал», вып. 6—7, 1915; «Русский почвовед», № 11—12,
1915 (статьи Д. Н. Прянишникова, С. А. Захарова, А. Н. Сабанина, А. А. Кра-
сюка); Памяти проф. П. С. Коссовича, Сборник статей, Пг., 1916; История
естествознания в России, т. 3, М., 1962.

Михаил %ваповжг
жрмдороган
1862 -1923
ихаил Иванович Придорогин занимает одно из первых мест
среди деятелей зоотехнической науки. Он был учеником
К. А. Тимирязева, И. А. Стебута и выдающихся ученых-
зоотехников Н. П. Чирвинского и П. Н. Кулешова.
За 35 лет своей научной, педагогической и
общественной деятельности М. И. Придорогин внес огромный
вклад в дело развития животноводства и зоотехнической
науки в нашей стране.
Михаил Иванович Придорогин родился 19 октября 1862 г. Еще
в детские годы, помогая отцу, М. И. Придорогин проявлял живой интерес
к сельскому хозяйству. Закончив первоначальное образование в казенном
двухклассном училище, М. И. Придорогин в 1873 г. поступил в
Саратовское реальное училище, которое окончил в 1880 г.
Рано сложившийся интерес к сельскому хозяйству определил его
дальнейший путь. В 1882 г. М. И. Придорогин поступил в Петровскую
академию (ныне Московская сельскохозяйственная академия имени
К. А. Тимирязева).
788

Михаил Иванович Придорогин
В своих воспоминаниях ученик М. И. Придорогина академик
Е. Ф. Лискун так характеризует его в студенческие годы:
«...В нем поражали и зрелость в отношении к изучаемым научным
дисциплинам и жажда понимания той огромной разницы, которая была
между теорией и практикой сельского хозяйства. В Петровской академии
того времени работали такие выдающиеся профессора, как К. А. Тими*
рязев, И. А. Стебут, А. А. Фадеев, М. К. Турский, Э. Б. Шене,
А. И. Шишкин, Н. П. Чирвинский и др.,— властители дум передового
студенчества. Атмосфера научной жизни академии была насыщена не
только стремлением овладеть высотами научных знаний, но и
благородными порывами служить народу в деле переустройства сельского
хозяйства... Михаил Иванович, как губка, впитывал в себя знания и к
окончанию академии стал всесторонне образованным человеком, обогатившись
большой суммой агрономических знаний и решив целиком посвятить свою
деятельность работе по овладению новыми знаниями и распространению
их среди населения. Это привело его к решению заняться педагогической
работой».
По окончании Петровской академии в 1887 г. М. И. Придорогин
поступил преподавателем земледелия (растениеводства) в Мариинское
среднее земледельческое училище (Саратовская губ.). Через год он был
переведен на ту же должность в Уманское земледельческое училище
(Украина), где, кроме того, заведовал фермой и хозяйством училища.
Преподавание в училище и заведование фермой много дали ему для
глубокого усвоения агрономии.
В 1888 г. М. И. Придорогин получил назначение доцентом на
кафедру общей и частной зоотехнии в Ново-Александрийский институт
сельского хозяйства и лесоводства. Вскоре после сдачи магистерского
экзамена он был назначен там адъюнкт-профессором. В 1895 г. М. И.
Придорогин назначается профессором частной зоотехнии Московского
сельскохозяйственного института (б. Петровская академия), где одновременно
в течение двух лет читал курс и общей зоотехнии. В 1902 г. он блестяще
защитил диссертацию на степень магистра сельскохозяйственных наук.
Эта защита показала, что в лице М. И. Придорогина
сельскохозяйственная наука имеет выдающегося ученого, и притом не только теоретика, но
и большого практика, хорошо знающего сельское хозяйство вообще и
отечественное в особенности.
Деятельность М. И. Придорогина в академии, где он работал до
конца своей жизни, была исключительно многогранной. «Кафедра частной
зоотехнии за время моего занятия ее,— писал М. И. Придорогин,— не
замыкалась исключительно в рамки учебной работы». Помимо
педагогической деятельности, он одновременно в течение четырех лет заведовал
фермой академии, превратив ее в одно из образцовых хозяйств в России.
Организовав при кафедре прекрасную по тому времени лабораторию,
М. И. Придорогин развернул большую научно-исследовательскую работу.
К работе в лаборатории он привлекал студентов-дипломников, чтобы
приблизить их к научным исследованиям.
М. И. Придорогин организовал в академии также опытную станцию
по животноводству, на которой, кроме него, проводили
научно-исследовательскую работу выдающиеся деятели зоотехнии Е. А. Богданов и
М. Ф. Иванов.
789

Михаил Иванович Придорогин
Придавая большое значение развитию отечественного овцеводства,
особенно тонкорунного, М. И. Придорогин добивается средств и строит
на ферме академии опытную овчарню, где в течение многих лет изучает
разные породы овец и результаты их скрещивания между собой.
Многогранная практическая деятельность М. И. Придорогина была
направлена на развитие отечественного животноводства. Эта сторона его
деятельности особенно сильно проявилась после Великой Октябрьской
социалистической революции, которую он встретил с большой радостью.
В тяжелых условиях царского режима М. И. Придорогин вел борьбу
за передовую науку в области сельского хозяйства. Он считал
ненормальным и вредным слепое копирование иностранного опыта в области
сельского хозяйства. Осуждая увлечение данными в области агрономии,
выработанными за рубежом, М. И. Придорогин еще в 1898 г. писал, что
«в сфере ее (агрономии.— Авт.), более чем где-либо должно у каждого
быть сознание, что такое положение вещей не нормально, что мириться
с ним можно только скрепя сердце и освободиться от него крайне
желательно: сельскохозяйственные данные имеют по преимуществу смысл
только в связи с известными местными условиями».
Много труда, сил и энергии пришлось положить М. И. Придорогину,
чтобы поднять авторитет зоотехнической науки в глазах тогдашнего
общества и чиновников департамента земледелия, издевательски
называвших ученых-зоотехников «магистрами молокодоения и навозохранения».
М. И. Придорогин изучал и разрабатывал вопросы теории и практики
кормления, разведения, экстерьера, породообразования
сельскохозяйственных животных, проблемы сельскохозяйственного образования, опытного
дела и организации животноводства.
Его идеи и установки в области теории и практики кормления
сельскохозяйственных животных по сей день не потеряли своей ценности. Ряд
выдвинутых им положений в наше время кладется в основу учения об
оценке питательности кормов и нормировании кормления
сельскохозяйственных животных.
В статье «Кормовая единица», опубликованной в 1898 г. в журнале
«Земледелие», критикуя доктрину питательности кормов и норм
кормления по сумме переваримых питательных веществ, он писал: «Категории
питательных веществ, как белки, углеводы и жиры, слишком обширны и
входящие в них индивиды могут быть весьма различны в их значении
для организма. Особенно это относится к категории белков, которые не
вполне определены и химически. Присутствие в продукте в самом
незначительном количестве тех или других возбуждающих веществ может
создать совсем иную питательную физиономию корму, не отразившись на
составе в белках, углеводах, жирах, и притом может создать для него
одну питательную физиономию для одной разновидности скота и другую
для другой».
Он решительно выступил также с критикой метафизического учения
О. Кельнера об оценке питательности кормов, возражая против его теории
крахмальных эквивалентов, признанной тогда учеными всего мира (и
теперь признаваемой во многих странах) альфой и омегой в области
кормления сельскохозяйственных животных.
Красной нитью во всех работах М. И. Придорогина, посвященных
этой проблеме, проходит доказательство «могущества и несходства влия-
790

Михаил Иванович Придорогин
ния разного рода корма для разного рода животных при одной и той же
сумме питательных веществ».
М. И. Придорогин в своих работах выдвигал необходимость
обязательного учета, как он называл, «натуры» кормов. Эффективность
кормления как зоотехническую, так и экономическую у разных видов
сельскохозяйственных животных он связывал с характером кормовых смесей.
Тем самым он отвергал постоянство в оценке питательности отдельных
кормов при скармливании их в различных смесях. Эта концепция,
выдвинутая М. И. Придорогиным в области кормления животных, нашла у нас
в последние годы, особенно в связи с пересмотром основных положений
науки о кормлении сельскохозяйственных животных, живейший отклик
и отражение в работах передовых советских ученых-зоотехников.
Правильность своих идей в области кормления М. И. Придорогин
доказывал не только в научных исследованиях, но и непосредственно на
практике. Будучи профессором и заведуя одновременно фермой
Московского сельскохозяйственного института, он по тому времени достиг на
ферме рекордных удоев коров, превышающих 4000 кг молока в год на
корову.
Особенно ценным было утверждение М. И. Придорогина, что
правильное кормление является основой для организации племенного дела.
Эти его идеи и мысли ярко демонстрируют, как глубоко он понимал
природу организма, и непосредственно связывают его учение с учением
И. В. Мичурина.
М. И. Придорогин был выдающимся знатоком экстерьера, т. е.
оценки сельскохозяйственных животных по наружному осмотру. Он
обладал исключительной способностью при наружном осмотре животного
подмечать особенности не только отдельных его статей и экстерьерных
показателей, а оценивать животное в целом, в комплексе всех его
особенностей.
Свои теоретические положения и принципы оценки животных по
экстерьеру М. И. Придорогин изложил в ряде трудов, из которых один —
книга «Экстерьер сельскохозяйственных животных», переиздававшаяся
семь раз,— являлся руководством для каждого, работающего в области
животноводства.
В работах по экстерьеру М. И. Придорогин предложил ряд новых
методов, в том числе метод определения живого веса и возраста
сельскохозяйственных животных.
Огромное значение имели также работы М. И. Придорогина,
посвященные изучению отечественных пород сельскохозяйственных животных,
и, в частности, выдвинутые им методы улучшения скота. В этой области
особенного внимания заслуживают две его классические работы: «Лошадь
Вятской губернии» (магистерская диссертация) и «Русский тиролизиро-
ванный скот». Редкий знаток русского сельского хозяйства, и особенно
животноводства, и выдающийся экстерьерист, он дал в этих работах
законченное описание пород, одинаково ценное как с научной, так и с
практической точек зрения, и, что особенно важно, научно обосновал, какими
путями осуществлять дальнейшее улучшение этих пород.
М. И. Придорогин очень высоко оценивал качества нашего
отечественного неметизированного, как он называл, аборигенного крупного
рогатого скота. Он считал, что наш крупный рогатый скот, который
791

Михаил Иванович Придорогин
встречается на обширном пространстве северной части России, является
одной породой — «великорусской». Особое значение М. И. Придорогин
придавал высокой жирномолочности этого скота, которая, по его
наблюдениям, сохраняется при значительном возрастании величины удоев. Это
его утверждение, имеющее громадное значение для повышения
продуктивности пород скота, полностью подтвердили в наше время мастера
высоких удоев, работающие с ярославской, красной горбатовской и другими
отечественными породами.
В вопросах улучшения скота и, особенно, повышения его молочности
М. И. Придорогин придавал большое значение условиям кормления и
содержания скота. Он усиленно пропагандировал улучшение отечественных
пород без прилития крови иностранных пород, так как считал, что два
основных преимущества этого — благонадежность и дешевизна — «гораздо
более ценны для крестьян, чем для частновладельцев».
Это не единственный случай, когда М. И. Придорогин открыто
отстаивал те методы развития отечественного животноводства, которые были
бы доступны широким массам крестьянства, а не кучке частновладельцев-
помещиков. Известно, что он резко выступал (устно и в печати) против
решения департамента земледелия об ассигновании крупной суммы на
улучшение животноводства в частновладельческих помещичьих хозяйствах,
указывая, что гораздо правильнее было бы предназначить эти суммы на
мероприятия по массовому улучшению животноводства в крестьянских
хозяйствах.
В своем знаменитом труде «Русский тиролизированный скот»,
напечатанном в 1929 г., М. И. Придорогин, говоря о красной горбатовской
породе скота и участии в ее образовании тирольского скота, писал: «Было
бы, например, нерационально стремиться во всех чертах экстерьера
отбираемого скота возможно полнее приблизиться к первоначальному
тирольскому скоту. Последний в свое время сделал свое дело в нашем скоте, и
животные с его кровью, перегорев в течение почти столетия и массы
поколений в горниле местных естественных и экономических условий,
вылились в известную разновидность, которая во многом развила свои черты
строения, отличные от этого своего предка, и черты нередко притом более
высокого качества с точки зрения производительности, чем у него,
оставшегося на довольно примитивной ступени развития. Было бы странным
и неразумным восстанавливать первоначальный облик, ухудшая этим скот.
Такая задача могла бы показаться интересной, может быть, какому-
нибудь теоретику или любителю, но не заслуживала бы внимания с точки
зрения практического хозяина — государства».
Не менее ценным в подходе к вопросу улучшения нашего
отечественного скота методом скрещивания между породами было его указание
о том, что «при скрещивании какой-нибудь менее культурной местной
породы с более культурной иностранной вовсе часто не преследуется цель
создать из первой породу, тождественную с последней. Эта цель не всегда
достижима, часто не нужна и даже вредна. Нередко имеется в виду
создать только помощью второй из первой породу улучшенных качеств,
особенно ценных в данной местности».
Эти важные положения М. И. Придорогина по развитию племенного
дела и указанные им пути для создания новых отечественных пород были
792

Михаил Иванович Придорогин
широко использованы в наше время, что способствовало успешному
выведению в СССР новых ценных пород крупного рогатого скота, в том числе
и костромской, с ее очень высокими показателями продуктивности.
По глубокому убеждению М. И. Придорогина, в развитии и
укреплении отечественного животноводства большую роль должна играть широко
развитая сеть научно-исследовательских опытных учреждений. С этой
целью он специально изучал опытное дело за границей и написал ряд
больших работ по развитию опытного животноводства в России.
Много работ М. И. Придорогина посвящено вопросам коневодства —
наиболее любимой им отрасли животноводства.
Помимо магистерской диссертации «Лошадь Вятской губернии»,
в которой дано классическое описание породы и уделено много
внимания влиянию среды на ее создание, и ряда статей по описанию других
пород лошадей (уржумской, киргизской, ногайской, орловской) труды
М. И. Придорогина по коневодству посвящены главным образом
разработке путей и методов улучшения наших отечественных пород лошадей.
Эти труды сыграли в свое время большую роль в повышении рабочих
качеств лошади во многих районах Советского Союза.
Кроме капитальных трудов, М. И. Придорогин написал много
статей, заметок и отчетов по насущным практическим вопросам
животноводства и зоотехнической науки, широко популяризировал знания в
этой области среди различных слоев населения. Он опубликовал около
ста восьмидесяти работ.
По поводу своеобразной и многосторонней литературной
деятельности М. И. Придорогина акад. Е. Ф. Лискун писал: «Это отклики
крупного ученого на все современные ему вопросы отечественного
животноводства, причем это не просто отклики, это показ живых и
неотложных проблем в современной ему хозяйственной и социальной
обстановке. Это — взгляды крупнейшего, не кабинетного ученого, а живого
участника работы, который вкладывал в нее все свои силы и знания.
В лице М. И. Придорогина мы имели как раз не того ученого, который
замыкался в скорлупу отдельных его волнующих вопросов,— это был
ученый общественник и советский гражданин».
Одной из важнейших сторон деятельности этого выдающегося
ученого являлась его теснейшая связь с сельскохозяйственной практикой,
активное участие в работах общественных и государственных
учреждений.
М. И. Придорогин с самых первых шагов своей деятельности и до
самой смерти неутомимо разъезжал по всем, даже самым отдаленным
уголкам страны для устройства сельскохозяйственных выставок, для
организации экспертиз, осмотра племенных хозяйств, конных заводов,
для консультаций, чтения лекций и докладов. Он был организатором и
участником многих съездов по животноводству.
С первых дней советской власти М. И. Придорогин был
приглашен консультантом в Наркомзем, Госплан и другие учреждения. Он
был председателем ряда важнейших комиссий, в том числе и
Центральной зоотехнической комиссии при Наркомземе РСФСР до момента
основания Наркомзема СССР. М. И. Придорогин имел огромное влияние
на разработку вопросов и мероприятий по развитию животноводства в
СССР.
793

Михаил Иванович Придорогин
Беззаветная преданность интересам Родины, бескорыстное
служение науке, глубокие теоретические знания и широкое знание
сельскохозяйственной практики — вот основные качества М. И. Придорогина,
которые заслуженно создали ему огромное уважение, популярность и
авторитет.
Жизнь и деятельность М. И. Придорогина служат вдохновляющим
примером для всех советских специалистов-зоотехников, призванных
развивать социалистическое животноводство на благо нашей великой
Родины.
Михаил Иванович Придорогин умер 13 июня 1923 г.
Главнейшие труды М. И. Придорогина: Лошадь Вятской губернии, «Изв.
сельскохозяйственного института», № 46 и 47, 1902; О необходимости научной
постановки отбора животных, Доклад на съезде по опытному делу в Петербурге, СПб.,
1902; К вопросу об улучшении наших лошадей, «Вестник сельского хозяйства»,
№№12—15, 1903; Об улучшении русской лошади (доклад), «Труды 1-го
Всероссийского съезда коннозаводчиков», 1910; Некоторые черты в скотоводстве фермы
Московского сельскохозяйственного института, «Вестник сельского хозяйства», №№ 33—
35, 1911; Обследование скотоводства в России и методы его улучшения,
«Земледельческая газета», №№ 21—26, 1914; Крупный рогатый скот, М., 1919; Оценка
сельскохозяйственных животных по наружному осмотру (экстерьер), М., 1922, 7-е изд.,
М., 1949; Конские породы, М., 1923; Частное животноводство, М., 1925; Русский
тиролизированный скот, «Вопросы животноводства», Сборник, М.—Л., 1929;
Мясомолочное направление в русском скотоводстве, там же; Русское сельскохозяйственное
коневодство, там же.
О М. И. Придорогине: Придорогин М. И., Моя автобиография, «Вопросы
животноводства», Сборник, М.—Л., 1929; Карпов М. С, Проф. М. И. Придорогин,
там же; акад. Л и с к у н Е. Ф., Памяти Михаила Ивановича Придорогина, «Вестник
животноводства», № 4, 1948; О н ж е, Корифей зоотехнической науки Михаил
Иванович Придорогин, в кн.: М. И. Придорогин, «Оценка сельскохозяйственных
животных по наружному осмотру», М„ 1949; О н ж е, Влияние русских ученых на
развитие зоотехнической науки, глава в кн.: М. И. Придорогин, «Крупный
рогатый скот», М., 1951.

ЮжитЬий сНиколаввт
ШРЛММШИЕОВ
1865-194 8
митрий Николаевич Прянишников является
основоположником отечественной школы в агрономической химии и
выдающимся представителем биохимии и физиологии
растений. Ему принадлежат классические труды в области
питания растений и применения удобрений, которые на
протяжении многих десятилетий служат теоретическим
основанием для использования химии в земледелии. Значение
работ Д. Н. Прянишникова растет с расширением в нашей стране
производства минеральных удобрений и увеличением местных
удобрительных ресурсов, представляющих важнейшее средство подъема
урожайности, улучшения качества сельскохозяйственных культур и повышения
плодородия почв.
Дмитрий Николаевич Прянишников родился 6 ноября 1865 г., в
семье служащего, в г. Кяхта (Бурятская АССР). В раннем возрасте он
потерял отца, после чего мать переехала в Иркутск, где у
Прянишниковых был свой дом на берегу Ангары. Здесь и протекали детские и
юношеские годы Д. Н. Прянишникова. Среднее образование он получил в
795

Дмитрий Николаевич Прянишников
Иркутской гимназии, которую окончил с золотой медалью в 1883 г.
В своих воспоминаниях Д. Н. Прянишников писал с большой теплотой
о матери, внушавшей детям «уважение к труду и трудящимся», и о
гимназии, лучшая часть преподавателей которой воспитывала у своих
питомцев демократические убеждения, знакомя их с передовым
общественным движением той эпохи.
Гимназисты зачитывались Писаревым, Добролюбовым, с
жадностью ловили каждую новую книгу журнала «Отечественные записки»,
выходившего под редакцией М. Е. Салтыкова-Щедрина и имевшего в
числе постоянных сотрудников Н. А. Некрасова и других
представителей прогрессивной русской литературы. Любимыми писателями
молодежи были Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, Г. И. Успенский, В. Г.
Короленко, В. М. Гаршин, Н. Н. Златовратский.
По окончании гимназии Д. Н. Прянишников поступил в
Московский университет, где больше всего уделял внимания наукам о природе.
Его любимыми учителями были выдающиеся представители русской
науки — К. А. Тимирязев (физиология растений), В. В. Марковников
(органическая химия), А. Г. Столетов (физика), И. Н. Горожанкин
(ботаника) и др. В эти годы Д. Н. Прянишников не только с большим
усердием учился, но и активно работал в землячестве
студентов-сибиряков. Землячества в то время были единственной формой легальной
общественной деятельности студенчества, которую терпело
самодержавие. Землячество, в котором состоял Д. Н. Прянишников,
периодически собиралось для обсуждения рефератов на политические и
экономические темы. Под влиянием идей, почерпнутых в землячестве, Дмитрий
Николаевич изучал «Капитал» К. Маркса на французском языке
(русский перевод достать было трудно, ибо его отбирала полиция). Семья
знаменитого ученого бережно хранит и эту книгу с пометками
Прянишникова и конспект ее, составленный им.
Д. Н. Прянишников много работал в лаборатории В. В. Марков-
никова, который предложил ему остаться при кафедре для подготовки
к научной деятельности. Но, руководясь чувством долга перед родной
страной и стремясь ближе к практической деятельности, Д. Н.
Прянишников отказался от этого предложения и поступил в 1887 г. на третий
курс Петровской земледельческой и лесной академии. Это решение, в
сущности, вытекало уже из выбора темы кандидатского сочинения в
университете — вопрос о происхождении чернозема, работая над
которым Д. Н. Прянишников основательно ознакомился с трудами
основоположников науки о почве В. В. Докучаева и П. А. Костычева.
В академии Д. Н. Прянишников изучал главным образом
физиологию растений, которую читал К. А. Тимирязев, растениеводство
(преподаванием которого руководил И. А. Стебут), агрономическую химию
(Г. Г. Густавсон) и сельскохозяйственную статистику (А. Ф.
Фортунатов). Академию Д. Н. Прянишников закончил в течение двух
лет. Но еще до завершения курса он был избран Советом академии,
по представлению профессоров К. А. Тимирязева, И. А. Стебута
и Г. Г. Густавсона, стипендиатом для подготовки к званию
профессора.
Дальнейшая научная и педагогическая деятельность Д. Н.
Прянишникова настолько многогранна и плодотворна, что рассказать о ней
796

Дмитрий Николаевич Прянишников
в кратком очерке невозможно. Остановимся поэтому лишь на
важнейших направлениях его работ. Нет такой области агрохимии, которую
бы не обогатили его личные исследования, но особенно фундаментален
его вклад в развитие учения об азотном питании растений.
Весной 1892 г. Д. Н. Прянишников был командирован Петровской
академией на два года за границу. Посетив ряд лабораторий известных
агрохимиков того времени в Германии и Франции и ознакомившись с
передовыми хозяйствами, достигшими высоких урожаев благодаря
правильному применению удобрений, он большую часть своего времени
посвятил работам в лаборатории Э. Шульце (Цюрих), где впервые
приступил к исследованиям превращения азотистых веществ в растениях.
Вскоре он добился выдающихся успехов, по-новому осветив этот
сложнейший вопрос биохимии.
В растительном мире распространено азотсодержащее органическое
вещество — аспарагин, являющееся амидом аспарагиновой кислоты,
необходимой составной части белка. До работ Д. Н. Прянишникова
аспарагин считали первичным продуктом распада белка в растениях. Он же
убедительно доказал, что на самом деле аспарагин — продукт
вторичного синтеза с участием конечного азотистого вещества при распаде
белка — аммиака. Синтез аспарагина,— писал Д. Н. Прянишников,—
есть способ обезвреживания аммиака, ибо накопление аммиака в
растительных тканях влечет за собой отравление растительного организма.
Теория, выдвинутая Д. Н. Прянишниковым, имела
принципиальное значение. Она дала и большой производственный эффект. Но его
представления первоначально были встречены в штыки приверженцами
старых взглядов. Особенно активным оказался известный немецкий
физиолог растений Пфеффер, написавший в своем учебнике о теории
Прянишникова, что она «во всяком случае ошибочна». Пфеффер был,
конечно, задет тем, что молодой русский ученый осмелился
опровергнуть «устои» в науке, разделявшиеся ее признанными авторитетами на
Западе.
Однако идеи Д. Н. Прянишникова победили. Правоту его
вынужден был впоследствии признать и преемник Пфеффера профессор Ру-
ланд, а также другие видные представители зарубежной биохимии и
физиологии растений. В самом же начале безоговорочную поддержку
теории Д. Н. Прянишникова оказал только его учитель К. А.
Тимирязев, предсказавший на защите Д. Н. Прянишниковым этой работы
(«О распадении белковых веществ при прорастании») в 1896 г. в
Московском университете в качестве диссертации на соискание степени
магистра агрономии, что новая теория войдет в учебники. Это
действительно вскоре и произошло. В 1899 г. там же состоялась защита им
докторской диссертации («Белковые вещества и их превращения в
растении в связи с дыханием и ассимиляцией»).
Вернувшись в 1894 г. из заграничной командировки, молодой
ученый с большой настойчивостью продолжал свои исследования в том же
направлении. Его пытливая мысль искала приложения полученных
результатов. «Если растение может обезвреживать и использовать
аммиак, высвобождающийся при конечном распаде белка в организме,—
думал он,— то не логично ли допустить, что и аммиак, поступивший в
растение из внешней среды, оно также в состоянии сперва перевести в
797

Дмитрий Николаевич Прянишников
безвредный аспарагин, а затем пустить в новый синтез аминокислот и
белка?»
Разрешение поставленной задачи имело большое производственное
значение. В конце прошлого века азотные минеральные удобрения
играли уже большую роль в повышении урожайности пшеницы, сахарной
свеклы и других культур. Но в научных и агрономических кругах
господствовало мнение, что растения могут усваивать только нитраты и
не способны питаться аммиачным азотом. Распространению подобного
взгляда способствовали по меньшей мере три обстоятельства: 1)
применение чилийской селитры (нитрата натрия) давало повсеместно
выдающиеся результаты в подъеме урожайности, 2) физиологические
опыты обнаруживали хорошее развитие растений по нитратному источнику
азота и угнетение по аммиачному, 3) в почве были открыты
нитрифицирующие микроорганизмы, превращающие аммиак в нитраты; это
давало основание считать, что если даже удобрять поля аммиачным
азотом, то растения все равно будут питаться нитратами, появляющимися
в итоге жизнедеятельности нитрифицирующих микробов.
Представления о возможности азотного питания растений только
за счет нитратов впервые были поколеблены в 1897 г. товарищем
Д. Н. Прянишникова профессором П. С. Коссовичем, который в
стерильных условиях (что исключало нитрификацию) с успехом
выращивал культуры на аммиачном азоте. Д. Н. Прянишников подошел
к тому же иным путем: он ставил опыты с молодыми растениями, в
которых источником азота служил азотнокислый аммоний, и обнаружил
более энергичное поглощение аммиака, чем нитратов. По прошествии
даже небольшого срока становилось совершенно очевидным заметное под-
кисление раствора, окружавшего корни. Оно объяснялось накоплением
азотной кислоты, так как нейтральная соль NH4NO3, взаимодействуя с
водой, давала водный раствор аммиака (NH4OH) и азотную кислоту
(HNOs). Поглощение растением аммиака в большем количестве, чем
азотной кислоты, и было причиной подкисления раствора. Могло
возникнуть предположение, что частично подкисление вызывается и
нитрификацией аммония, но в краткосрочных экспериментах оно было
маловероятным. Таким образом, Д. Н. Прянишников впервые
установил, что азотнокислый аммоний — не нейтральная для растений соль
(как можно было ожидать, если бы и аммиак и азотная кислота
поглощались растением в эквивалентных количествах), а физиологически
кислая.
Весьма важно, что физиологическая кислотность азотнокислого
аммония проявляется и при использовании этой соли в качестве
удобрения в полевых условиях. Последнее указывает на то, что растениям
действительно присуще относительно большее поглощение аммиака, чем
нитратов. Объяснение этим фактам дали опять-таки труды Д. Н.
Прянишникова по превращениям азотистых веществ в растениях. Он
выявил, что в процессах синтеза органических азотсодержащих
соединений растения непосредственно могут использовать только аммиак. Если
в растения поступает нитратный азот, то прежде, чем он включится в
синтетические процессы, организм восстанавливает его до аммиака. На
это восстановление требуется много энергии. Следовательно,
аммиачный азот является более экономным источником азота при образовании
798

Дмитрий Николаевич Прянишников
белка, чем нитратный. Обобщив эти факты, Д. Н. Прянишников еще в
1916 г. провозгласил свое знаменитое положение: аммиак является
альфой и омегой (началом и концом) превращения азотистых веществ в
растениях, т. е. с аммиака начинается синтез сложных органических
соединений, содержащих азот, и аммиаком же заканчивается распад
этих соединений в растительном организме («Аммиак как альфа и
омега обмена азотистых веществ в растении», 1916 г.).
Успешно разрешив этот запутанный вопрос, Д. Н. Прянишников
проявил себя одновременно и выдающимся биохимиком, впервые
раскрывшим сложнейший биохимизм синтеза и распада белковых веществ
в растениях, и талантливым физиологом, глубоко проникшим в
сущность азотного питания сельскохозяйственных культур, и
непревзойденным агрохимиком, осветившим условия наилучшего действия
аммиачных и нитратных удобрений в практике.
Вместе с тем эти классические исследования Д. Н. Прянишникова
вскрыли черты далеко идущего единства в превращениях
азотсодержащих соединений в животном и растительном организмах. Организм
животного также обезвреживает аммиак, образующийся при распаде
белков, но в отличие от растения этот аммиак превращается в карбамид —
CO(NH2)2, который и удаляется через почки. Следовательно, аспара-
гин у растений является аналогом карбамида у животных. Но в отличие
от животного мира растительное царство обращается с азотом более
экономно, не удаляя аспарагин, а использует его повторно. Эта черта
обмена веществ в растениях имеет свое объяснение: они хотя и
окружены воздушным океаном, с его неисчерпаемыми запасами молекулярного
азота, но не способны его непосредственно усваивать. Только
представители семейства бобовых могут при содействии клубеньковых
бактерий (живущих на корнях) фиксировать азот с образованием ряда
веществ, вплоть до аммиака, который и усваивают.
Все остальные возделываемые культуры, как правило, испытывают
недостаток в усвояемом азоте, который они поглощают из почвы, а в
последней его резервы сосредоточены в гумусе, но он минерализуется
очень медленно. Вот в чем причина исторически выработавшейся
способности растений к повторной утилизации аспарагина.
Возникает вопрос, почему же исследования и опыт практики до
работ Д. Н. Прянишникова так решительно отдавали предпочтение
нитратному азоту и мало ценили азот аммиака? Д. Н. Прянишников
дал исчерпывающий ответ и на этот вопрос. Во-первых, ранее не
учитывали подкисляющего действия аммиачных удобрений (а оно у
сернокислого и хлористого аммония гораздо сильнее выражено, чем у
азотнокислого, между тем испытывали именно две первые соли). Из
многочисленных опытов лаборатории Д. Н. Прянишникова вытекает, что
нитратные формы азотных удобрений (селитры) обеспечивают лучший
эффект на кислых почвах, а аммиачные — на нейтральных. На
нейтральных почвах не столь опасно проявление физиологической кислотности
аммиачных солей и оно сказывается не так скоро, как на почвах и без
того кислых. Напротив, нитратные удобрения обладают
физиологической щелочностью (это происходит вследствие более полного
поглощения растением азотной кислоты, чем основания). Поэтому-то они и
дают лучший результат на кислых почвах.
799

Дмитрий Николаевич Прянишников
Во-вторых, не учитывали природы растений, под которые вносили
удобрения. Д. Н. Прянишников установил, что для синтетических
процессов растения из азотистых минеральных веществ могут использовать
только аммиак. Однако если условия для синтеза аминокислот и
возникающего из них белка не будут подходящими, то поступивший в
растение аммиак не потребляется, а накопляется и может вызвать
отравление растения. Напротив, нитратный азот переводится растением в
аммиачный лишь в меру необходимости и некоторое накопление нитратов
в тканях не вызывает отравления. Из этого вытекает, что нитраты —
более безопасная азотистая пища для растений, чем аммиак. Это и
подметила практика конца XIX в. в Западной Европе, высказавшаяся за
селитру и против аммиачных солей.
Что же может тормозить синтез органических азотистых веществ
в растении? Известно, что молекула белка образуется примерно из
двадцати различных аминокислот. В свою очередь молекула каждой
аминокислоты возникает из некоторой органической кислоты и аммиака.
Органические же кислоты в растении обычно появляются в результате
окисления углеводов. Из приведенного цикла реакций ясно, что весьма
существенной причиной плохого использования аммиака растением
может быть недостаток в нем углеводов. Но углеводы являются в
растениях продуктам фотосинтеза. Недостаток углеводов чаще всего бывает
в начале роста растений, когда они не успели еще развить
сколько-нибудь значительную ассимиляционную поверхность и слабо
осуществляют фотосинтез, а семена бедны углеводами.
Именно такие явления и наблюдал Д. Н. Прянишников в своих
классических лабораторных исследованиях над проростками сахарной
свеклы, когда отмечал симптомы страдания этих молодых растений при
аммиачном питании. То же показали и полевые опыты. После работ
Д. Н. Прянишникова стало несомненным, что для сахарной свеклы в
первый период ее роста более подходящим азотным удобрением будет
не аммиачная соль, а селитра. В дальнейшем, по мере появления все
новых и новых листьев, свекла начинает явно «предпочитать» аммиачный
азот нитратному, ибо растение располагает достаточным количеством
углеводов и поэтому хорошо использует аммиак. В свете работ
Д. Н. Прянишникова наиболее рациональным надо считать такое
сочетание форм азотных удобрений под сахарную свеклу: небольшое
количество нитратного азота (вносимого вместе с суперфосфатом в почву
вблизи семян при высеве их комбинированной сеялкой) вначале и
достаточное снабжение аммиачным азотом в дальнейшем (что
достигается заделкой этих удобрений с осени, при вспашке почвы, и внесением
удобрений в междурядья, после прореживания всходов). Колхозы и
совхозы осваивают эту систему удобрения в массовом масштабе.
Под картофель же, который высаживается в почву клубнями,
довольно богатыми углеводом — крахмалом, с успехом применяют
аммиачные удобрения и в самом раннем возрасте растения. Многие другие
культуры, например зерновые, занимают промежуточное положение по
отношению к аммиачному азоту в молодом возрасте.
Таким образом, Д. Н. Прянишников глубоко изучил в их
диалектическом взаимодействии внутренние (свойства растений) и внешние
(свойства почв) условия эффективности аммиачных удобрений и сделал
800

Дмитрий Николаевич Прянишников
достоянием производства свою теорию обмена азотистых веществ в
растении. Замечательно, что все это многообразие весьма сложных
вопросов решено им было задолго до возникновения современной азотной
(точнее, аммиачной) индустрии, пришедшей после первой мировой
войны на смену залежам природной чилийской селитры. И поскольку
производство аммиака обходится несравненно дешевле, чем производство
синтетической селитры, химическая промышленность выпускает
главным образом аммиачные соли, применение которых в сельском
хозяйстве и основано на выдающихся трудах Д. Н. Прянишникова,
обобщенных им в 1925 г. в работе «Аммиак, нитриты и нитраты как источники
азота для высших растений».
Уже в начале XX в. Д. Н. Прянишников назвал азотнокислый
аммоний (аммиачную селитру) удобрением будущего, и будущее это
наступило еще при жизни ученого. Аммиачная селитра — самое
распространенное азотное удобрение в нашей стране. Каждый центнер ее при
умелом применении дает не менее 3,5—4 и, добавочного зерна или
соответствующее количество другой продукции земледелия. Аммиачную
селитру знают и ценят все работники сельского хозяйства, справедливо
видя в ней могущественное средство достижения высоких урожаев.
Техника не стоит на месте. Еще по директивам XX съезда КПСС
наша химическая промышленность начала выпуск жидких азотных
удобрений, среди которых наибольшие перспективы имеет сжиженный
аммиак, содержащий 82,5% азота (против 34—35% в аммиачной
селитре). Производство единицы азота в новом удобрении обходится
примерно вдвое дешевле, чем в аммиачной селитре, а это и есть важнейший
экономический фактор, который будет способствовать внедрению
жидкого аммиака в сельское хозяйство. Применение этого удобрения будет,
естественно, базироваться на теории Д. Н. Прянишникова о роли
аммиака в жизни растений и условиях его использования в земледелии.
Распространяется также применение водного (25%) аммиака, который
использовать проще, чем сжиженный аммиак (не нужны высокие
давления в аппаратуре).
Следует сказать, что развитие советской агрохимии уже в
последующий период, с внедрением в науку новейшей методики меченых
атомов, полностью подтвердило вскрытые Д. Н. Прянишниковым
закономерности азотного обмена в растениях. Уже через 15 минут после
поглощения, еще в корнях, аммиак превращается в аминокислоты; через
несколько часов меченый азот находят в составе белков во всех органах
растения.
Отдав большую часть своей жизни проблеме азота, Д. Н.
Прянишников интересовался не только минеральными удобрениями, но и
местными органическими ресурсами азотистых веществ в земледелии,
отстаивая разумное и полное применение навоза, вовлечение в
хозяйственный круговорот веществ залежей торфа и расширение посевов
бобовых культур (многолетних и однолетних трав, зерновых бобовых на
продовольствие, фураж и зеленое удобрение), которые отличаются
замечательной способностью усваивать с помощью бактерий, живущих
на их корнях, молекулярный азот атмосферы. Д. Н. Прянишников ввел
в культуру многолетний люпин — лучшее зеленое удобрение для
северных областей Советского Союза.
801

Дмитрий Николаевич Прянишников
Свои более чем полувековые исследования, практику советского
передового сельского хозяйства и опыт капиталистических стран в
разрешении азотной проблемы Д. Н. Прянишников обобщил в монографии
«Азот в жизни растений и в земледелии СССР», изданной к 80-летию
ученого (1945 г.). Равной этой книге по азоту нет в мировой
литературе. Она удостоена премии имени К. А. Тимирязева.
Другим важным направлением в работе Д. Н. Прянишникова и его
многочисленных учеников являлось всестороннее разрешение вопроса
об использовании фосфорита в качестве непосредственного удобрения.
Начиная со второй половины XIX в., в нашей стране открыты были
многочисленные залежи осадочных пород — фосфоритов, содержащих
трехкальциевую соль фосфорной кислоты— Саз(Р04)2, которая служит
сырьем для производства суперфосфата. Однако большинство
месторождений фосфорита оказались низкопроцентными, что затрудняло их
переработку на суперфосфат. Положение изменилось только после
открытия в 1926 г. уникальных залежей, близких по составу к
фосфоритам изверженных минералов — апатитов на Кольском полуострове,
которые после обогащения на месте содержат до 40% фосфорного
ангидрида (Р2О5), что позволяет получать суперфосфат, содержащий около»
20% Р2О5. Очень ценны также фосфориты Кара-Тау (Казахстан),
разработка которых начата в годы Великой Отечественной войны. Все
производство суперфосфата в СССР базируется на Кольских
апатитах и фосфоритах кара-тауского месторождения. Но этим не
снимается задача применения огромных запасов низкопроцентных
фосфоритов, имеющихся во многих областях РСФСР и других союзных
республик.
Еще в 70-х годах прошлого века известный русский агрохимик
А. Н. Энгельгардт поставил вопрос: нельзя ли применить эти
фосфориты после размола, без химической переработки? На бедных пустош-
ных землях Смоленской губернии он добился положительных
результатов, но не занялся изучением условий действия фосфорита, не дал
теоретического освещения своих достижений. Дальнейшие опыты
приносили противоречивые данные, ибо их ставили вслепую, без определенного
теоретического подхода. В зоне нечерноземных почв фосфоритная мука
нередко действовала вполне определенно, а на черноземах — не влияла
на урожай. В связи с этим было даже высказано предположение, что на
юге положительному эффекту фосфорита препятствует недостаток
влаги.
Так обстояло дело с применением фосфоритной муки к 1896 г., когда
Д. Н. Прянишников, возглавлявший кафедру растениеводства в
Московском сельскохозяйственном институте, решил прежде всего
выяснить условия рационального применения фосфоритов в качестве
непосредственного удобрения. К проведению опытов он широко привлекал
студентов, стремясь развивать у них навыки к самостоятельной работе
и высоко ценя проявление инициативы. Надо здесь же отметить, что
позднее Д. Н. Прянишников, руководя учебной частью института,
впервые ввел дипломные работы (1908 г.), освободив выполняющих их
студентов от части обязательных экзаменов, что также способствовало
повышению роли самостоятельного овладения молодежью методами
научного исследования. В этот же период он создал первую в стране агро-
802

Дмитрий Николаевич Прянишников
химическую опытную станцию по изучению питания растений, которая,
по его словам, «выросла из студенческих работ».
В своей речи, посвященной памяти А. Ф. Фортунатова (1925 г.),
он справедливо отмечал, что даже временное и в скромной форме
участие студента в научной работе «оставляет след на всю жизнь,
приучает к более разносторонней оценке явления, к самокритике,
предостерегает от наклонности к слишком упрощенным решениям», т. е.
настораживает против шаблона и догматизма, столь пагубных и в науке и в
практике. Вместе с тем он подчеркивал, что успех в деле овладения
наукой обязан не только способностям, но и работоспособности
учащегося. Своим личным примером он наглядно убеждал своих учеников в
значении систематичности, последовательности и настойчивости при
решении поставленной цели. Блестящее разъяснение роли аммиака в
жизни растений и практике сельского хозяйства всегда будет образцом в
этом отношении. Рядом с ним можно поставить и мастерское
разрешение запутанного вопроса о применении фосфоритной муки.
Благодаря глубокому расчленению факторов в условиях песчаных
и почвенных культур в короткий срок было выяснено, что самым
важным для применения фосфорита является наличие в почве кислотности,
вследствие которой и происходит разложение трехкальциевого фосфата
и переход его в соединения, более усвояемые растениями. Поставив
растения в равные условия увлажнения, освещения и температуры на
кислых дерново-подзолистых и нейтральных черноземных почвах,
Д. Н. Прянишников показал, что фосфорит обеспечивает фосфорное
питание растений только на почвах, обладающих некоторым уровнем
кислотности. И только недостаточный уровень кислотности, а не другие
условия, приводит к слабому эффекту или отсутствию действия
фосфоритной муки на многих почвах черноземной зоны («Доступна ли
растениям фосфорная кислота фосфоритов?», 1899 г.).
Позднее один из видных учеников Д. Н. Прянишникова — проф.
А. Н. Лебедянцев в многолетних опытах на деградированном
черноземе Шатиловской опытной станции (Орловская обл.) убедительно
продемонстрировал, что и в черноземной полосе, точнее в ее северной
части, фосфорит можно применить с тем же успехом, что и на почвах
дерново-подзолистых. Характерной чертой деградированных черноземов
является более заметная, чем на других черзноземах, кислотность.
Аналогичные данные получены были и в опытах Носовской станции
(Черниговская обл.) и в других частях Украины, почвенный покров
которых представлен выщелоченными черноземами, обладающими заметной
кислотностью.
По подсчетам Д. Н. Прянишникова, только в европейской части
СССР имеется до 80 млн. гектаров почв, на которых суперфосфат
может быть с успехом заменен фосфоритной мукой. Уже из этих цифр
ясно большое народнохозяйственное значение применения фосфорита
на удобрение. К этому надо добавить, что фосфорит стоит в несколько
раз дешевле, чем суперфосфат, и действует более длительно.
Изучая доступность фосфора фосфорита многочисленным
культурам при выращивании их в песке, т. е. в среде, лишенной кислотности,
Д. Н. Прянишников констатировал, что лишь немногие растения
обладают способностью использовать фосфорит без участия кислотности
803

Дмитрий Николаевич Прянишников
почвы. К таким растениям принадлежат люпин, горчица, гречиха и, в
меньшей степени, горох, конопля. Злаки и многие другие культуры не
проявили этой способности. Таким образом, обнаружены были
растения, для которых фосфорит при всех условиях был хорошим
источником фосфора, но эти растения оказались не главными среди
сельскохозяйственных культур. Все же Д. Н. Прянишников правильно обратил
внимание, что сочетание люпина и фосфорита на песчаных почвах —
лучший прием их окультуривания и обогащения азотом атмосферы,
обеспечивающий успешное возделывание более ценных растений по
люпину.
В лаборатории Д. Н. Прянишникова были разработаны способы
разложения фосфорита с помощью торфа (компостирование), которые
нашли широкое применение в колхозах и совхозах. Позднее с этой же
целью стали компостировать фосфорит с навозом, чем достигается не
только повышение доступности растениям фосфора фосфорита, но и
уменьшение потерь азота из навоза.
Совместное внесение в почву фосфоритной муки с аммиачными
солями, принадлежащими к физиологически кислым удобрениям, также
усиливает разложение трехкальциевого фосфата и улучшает
доступность его фосфора растениям. Некоторое действие оказывает и слабая
физиологическая кислотность калийных солей. Что касается свойств
самого фосфорита, то наибольшую роль играет тонина его размола: чем
меньше диаметр частиц, тем быстрее и полнее происходит разложение
фосфорита в почве, а следовательно, и усвоение растениями фосфора.
В исследованиях Д. Н. Прянишникова и его школы проблема
фосфорита получила настолько полное и исчерпывающее научное
освещение, что и до сих пор не появилось принципиально новых работ в этой
области ни у нас, ни за рубежом.
Занявшись фосфоритом, Д. Н. Прянишников впервые в нашей
стране получил в своей лаборатории в 1908 г. суперфосфат и
преципитат удовлетворительного качества из отечественного сырья и тем
опроверг сложившиееся у технологов мнение о непригодности его для
указанной цели. Постепенно русские заводы с импортных фосфоритов
перешли на отечественные. Но Д. Н. Прянишников предложил и новый
способ переработки фосфоритов, с использованием не серной, а азотной
кислоты. При этом одновременно получаются два ценных удобрения:
кальциевая селитра и преципитат. Эта интересная и новая идея была
не сразу оценена и применена технологами, однако она пробила себе
путь и получает реализацию в наши дни, когда на основе этого
процесса налажен выпуск комбинированных удобрений, содержащих
одновременно азот, фосфор и калий в доступной форме и правильном
соотношении для растений и почв. Экономически комбинированные удобрения
(«нитрофоски») *) выгоднее, чем приготовляемые в хозяйстве смеси из
простых удобрений.
Не имея возможности касаться здесь других агрохимических
исследований Д. Н. Прянишникова, оставивших крупный след в науке
(изучение поглотительной способности и кислотности почвы, отношение растений
*) Сокращенное от «нитро» (азот), «фос» (фосфор) и «ка» (калий).
804

Дмитрий Николаевич Прянишников
к кислотности и известкование кислых почв, калийные удобрения и
методические работы), остановимся кратко на его агрономической
деятельности. Выше уже было показано, что Д. Н. Прянишников был
непревзойденным агрохимиком и выдающимся биохимиком и физиологом растений.
Но жизнь его сложилась так, что на протяжении тридцати трех лет он
должен был руководить кафедрой частного земледелия (растения полевой
культуры), читать большой курс по этой обширной дисциплине и
направлять научные исследования, а агрохимией заниматься лишь попутно.
Надо отметить, однако, что созданная Д. Н. Прянишниковым
Агрохимическая станция выпустила за время своего существования 18 томов
научных работ, которые были широко известны под общим заглавием
«Из результатов вегетационных опытов и лабораторных работ» (т. 17,
«Агрохимия», 1940 г. и т. 18, «Питание растений и удобрение», 1954 г.).
Лишь на склоне лет Д. Н. Прянишников получил кафедру агрохимии.
Но и в области растениеводства он не был компилятором. Он
систематизировал колоссальную литературу и первым построил свой курс на
физиологической основе, отойдя от описательного характера, который был
присущ многим другим авторам, бравшимся за это дело. Не удивительно,
что его капитальное руководство «Частное земледелие», выдержавшее
с 1898 по 1938 г. 10 изданий, было переведено на ряд иностранных
языков и пользовалось заслуженной известностью. Он хорошо знал
особенности сельского хозяйства в различных почвенно-климатических районах
страны, детально знакомился с ними на месте, для чего совершил более
пятидесяти длительных поездок, побывав почти во всех уголках нашей
родины. Д. Н. Прянишников хорошо владел и зарубежным опытом
сельскохозяйственного производства в результате участия в конгрессах по
прикладной химии, агрономии, почвоведению и пр., а также научных
командировок (он 25 раз выезжал за границу, посетив по нескольку раз
почти все основные страны Западной Европы). Как ученый и специалист
Д. Н. Прянишников пользовался международным авторитетом и с
достоинством представлял русскую и советскую агрономическую науку.
Более других культур он интересовался сахарной свеклой. Ей была
посвящена его первая научная работа «Опыты по физиологии и культуре
сахарной свеклы», выполненная в Боринской экономии (Липецкая
область) еще в 1889 г. и продолженная в 1891 г. Одним из первых в стране
он провел здесь физиологические и полевые опыты по изучению питания
свеклы и действия удобрений, водного режима и орошения и других
агротехнических вопросов. Правильное применение удобрений позволило вдвое
повысить урожай корнеплодов и в 2,5 раза увеличить сбор сахара.
Большой эффект получен был от навоза и отхода сахарных заводов — дефе-
ката, богатого известью. Орошение удваивало урожай. Эти данные
привлекли внимание специалистов, и Д. Н. Прянишников в течение четырех
лет (1900—1903 гг.) руководит съездами по опытному делу в
свеклосахарных хозяйствах.
В послереволюционный период (1922—1928 гг.) его лаборатория
приняла деятельное участие в изучении почв, действия удобрений во всех
районах свеклосеяния и питания свеклы. Работы проводились в совхозах
и в лаборатории; они заложили научный фундамент для районирования
удобрений в свекловичных севооборотах основной зоны свеклосеяния
(Украина, черноземные области РСФСР).
805

Дмитрий Николаевич Прянишников
В 1928 г. Д. Н. Прянишников возглавил отдел агрохимии в новом
Институте сахарной промышленности (ЦИНС), укомплектованном
кадрами, подготовленными в его лаборатории. Этот институт провел
значительные изыскания по выращиванию свеклы в новых районах (на
востоке страны), где в годы пятилеток возникла сахарная промышленность
на местном свеклосеянии.
В 1941—1943 гг., находясь в Узбекистане, Д. Н. Прянишников
принял активное участие в расширении посевов сахарной свеклы в этой
республике, что диктовалось обстоятельствами военного времени. Им
предложена была солнечная сушка свекловичной стружки, позволяющая лучше
сохранять сырье и удлинять период работы сахарных заводов, обойтись
меньшим их числом при возросшей площади посева свеклы. В те же годы
он обосновал, с целью удешевления работ в свекловичном семеноводстве,
безвысадочную культуру свекловичных семенников в районах с мягкой
зимой, где маточные корни могли сохраниться в почве без кагатирования
(т. е. без выкапывания и хранения в укрываемых землей кагатах). Этот
прием нашел применение и в Киргизии, а в последние годы и на
Кубани.
Д. Н. Прянишников прожил долгую жизнь, исполненную
творческого труда и увенчанную большими успехами. Но та половина его жизни,
которая пришлась на дореволюционный период, не принесла ему полного
удовлетворения. Он достиг очень многого в науке, однако ясно видел, что
внедрить в практику удается весьма немногое. Минеральных удобрений
страна почти не производила, а импортные стоили так дорого, что их
применение оказывалось нерентабельным. В земледелии господствовала
трехпольная система, без многолетних бобовых трав и зерновых бобовых,
без технических культур, с мелкой вспашкой и низкими урожаями.
Уже в первые годы советской власти Д. Н. Прянишников развил
энергичную деятельность по пропаганде агрономических знаний и
организации государственных научных учреждений в области агрохимии.
В тяжелые 1918—1920 гг., когда молодая республика, находясь в кольце
вражеской блокады, яростно отбивала атаки интервентов и громила
внутреннюю контрреволюцию, а центральная часть страны вокруг Москвы и
других промышленных центров страдала от недостатка продовольствия,
Д. Н. Прянишников в ряде докладов, статей и брошюр выступал за
всемерное расширение площадей под картофелем, разработал способ
получения полноценного хлеба из картофеля и бобовых культур (клеверного
листа, гороховой муки), предложил мероприятия по распашке бросовых
земель и применению местных удобрений (золы, фосфорита, люпина),
с целью быстрого окультуривания этих почв («Люпин, фосфорит и зола
как замена навоза на тощих землях», 1919 г.).
В 1919 г. он вместе с Я. В. Самойловым и Э. В. Брицке организовал
в системе Высшего Совета народного хозяйства Научный институт по
удобрениям (НИУ), который объединил работы по изысканию сырья,
производству удобрений, испытанию их действия в масштабе всей страны.
В новый институт Д. Н. Прянишников передал часть кадров из своей
лаборатории и сам возглавил агрономический отдел. На протяжении ряда
лет под его руководством при участии А. Н. Лебедянцева более чем в
трехстах пунктах страны было поставлено свыше 3800 полевых опытов по
изучению действия удобрений.
806

Дмитрий Николаевич Прянишников
Итоги этих опытов, включавшие уже несравненно больше новых
видов удобрений, чем в первых экспериментах Д. И. Менделеева (1867—
1869 гг.), и охватившие все разнообразие почвенных и климатических
условий страны (а не четыре губернии, как у Менделеева), дали
материалы для государственного планирования производства минеральных
удобрений. В те же годы по мысли Д. Н. Прянишникова были основаны
опытные поля специально для изучения действия различных удобрений
при систематическом и длительном применении их в севооборотах с
различными культурами. Этой стороне дела прежде не придавалось значения.
Между тем последующее показало, что ее опасно недооценивать, ибо
удобрения влияют не только на растения, но и на почву, и неправильное
использование средств химии может выявиться не сразу, а лишь с
течением времени. Созданная по предложению Д. Н. Прянишникова и
носящая теперь его имя Долгопрудная агрохимическая станция Научного
института по удобрениям получила всесоюзную известность; с 1923 г. она
ведет опыты, воплотившие его идеи. Здесь убедительно доказано,
например, что однажды внесенные в надлежащих дозах известь или
фосфоритная мука не исчерпывают своего положительного действия на почву и
растения даже за четверть века. Длительное же внесение аммиачных
удобрений, без известкования кислой почвы или хотя бы нейтрализации
потенциальной кислотности удобрения соответствующим количеством
извести, может привести к снижению урожаев.
В 1931 г. организован был в системе Всесоюзной академии
сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) Институт удобрений
и агропочвоведения (ВИУА). Д. Н. Прянишников снова передал в это
учреждение кадры, подготовленные в его лаборатории на кафедре
агрохимии Тимирязевской сельскохозяйственной академии, и принял на себя
руководство лабораторией минеральных удобрений в новом институте.
Эту работу он вел до конца жизни.
Из научной школы Д. Н. Прянишникова вышли десятки
профессоров, сотни научных работников, которые продолжают его дело. Его
учениками являются и все агрономы, изучающие агрономическую химию по
его книге «Агрохимия». С 1900 по 1940 г. она издавалась восемь раз и
неоднократно переводилась на другие языки. Восьмое издание удостоено
государственной премии первой степени. Посмертно она была издана еще
три раза. В ней обобщен личный опыт автора и достижения
агрономической химии всех стран, где удобрениям принадлежит существенная роль
в повышении урожайности. Она еще долгие годы будет настольной
книгой агрономов и агрохимиков.
Необходимо заметить, что, изучая огшт агрохимии Запада, Д. Н.
Прянишников воспринимал его критически и активно боролся с реакционными
течениями в зарубежной науке. Так, еще в начале 1925 г. он выступил
против мальтузианской проповеди, будто средства питания производятся
с увеличением в арифметической прогрессии, а население растет в
прогрессии геометрической. Из этой ложной посылки реакционеры Запада,
как известно, делают и сейчас вывод о необходимости истребления
значительной части «лишнего» населения во время войн и эпидемий. Опираясь
на экспериментальные данные отечественной агрономической науки,
Д. Н. Прянишников доказал, что, используя удобрения и улучшая
обработку почвы, расширяя посевные площади и вводя правильные севообо-
807

Дмитрий Николаевич Прянишников
роты, наша страна «может не думать о недостатке средств
продовольствия, если она даже будет удваивать население через каждые 50 лет»
(«Мальтус и Россия», 1925 г.). В настоящее время советское государство
предприняло громадные работы по освоению целинных и залежных земель
на востоке страны (особенно в Казахстане) с их высоким природным
плодородием. Вскрыт еще один резерв расширения производства хлеба,
которого не имел в виду Д. Н. Прянишников (он настойчиво
рекомендовал расширять посевы в Сибири); тем убедительнее становится его
разоблачение неомальтузианцев.
С реакционной идеологией мракобесов связан и так называемый
«закон убывающего плодородия почвы», который в свое время был
разоблачен и опровергнут В. И. Лениным. Однако и теперь многие почвоведы,
агрохимики и агрономы капиталистических государств исповедуют
этот «закон». Д. Н. Прянишников счел необходимым вновь указать
в своей «Агрохимии» (1940 г.), опять-таки на основе фактических
материалов, взятых даже из земледелия этих государств, что «можно
скорее говорить о законе возрастающего плодородия и не в идее только, а на
основании прямых статистических данных»,
С 1921 г. Д. Н. Прянишников принимал деятельное участие в
работах Госплана СССР, обосновывая планирование применения удобрений,
размещение туковой промышленности и рост урожайности. Уже в 1925 г.
он опубликовал свою известную карту с рекомендациями по применению
системы удобрения для европейской части страны, в которой увязывал
это дело с наличными ресурсами удобрения, свойствами почв и
особенностями культур, а также с задачами повышения урожаев и их качества
(«К вопросу о химификации нашего земледелия», 1925 г.). В
последующие годы он уточнял эти рекомендации для отдельных зон и всего
Советского Союза в целом, с учетом так называемого круговорота веществ
в земледелии (прихода их в почву и расхода из нее), опираясь на
опытные работы по мобилизации питательных веществ из атмосферы (азот)
и почвы.
Д. Н. Прянишников был непримирим по отношению к догматизму и
шаблону в науке и жизни. Это проявилось в его многочисленных
публичных выступлениях и статьях при введении шаблонной травопольной
системы земледелия в большинстве районов страны, против которой
Д. Н. Прянишников не без основания возражал еще в 1937 г. Он
предупреждал тогда, что «не может существовать одной системы, одинаково
пригодной повсюду». Он правильно ставил вопрос о географическом
размещении разных систем и связанных с ними севооборотов, в соответствии
с общегосударственными интересами и учетом местных естественноистори-
ческих и хозяйственных условий («Травополье и агрохимия», 1937 г.).
«Кроме неправильной принципиальной установки, крайние защитники
всеобщего значения травополья,— указывал Д. Н. Прянишников в этой
же статье,— допускают крупную фактическую ошибку, утверждая, что
в Западной Европе господствует травополье, тогда как там господствует
Ллодосмен с преобладанием одногоднего пользования клевером.
Достаточно взять процентные отношения площадей под травами
к общей посевной площади, чтобы видеть, что не травополье, а плодосмен
преобладает на Западе... Травополье же на Западе встречается лишь как
исключение, например, в специфических условиях чисто животноводческих
808

Дмитрий Николаевич Прянишников
хозяйств в Швейцарии, где травы занимают 67% от посевной площади и
где дело действительно доходит до злакового травополья.
...Однако существенным следствием господства травопольной системы
в Швейцарии является то обстоятельство, что ей своего хлеба хватает
лишь на четыре месяца (а в Англии — и еще на меньший срок, и тоже
в связи с тем, что в западной части Англии ведется животноводческое
хозяйство на базе широко развитой культуры злаковых трав).
Итак,— заключал Д. Н. Прянишников,— часто фигурирующая ссылка
на пример Запада, где будто бы господствует травополье, отпадает,—
урожаи подняты там до высоты в 28 ц/га (в среднем для целых стран)
без участия травополия».
В. Р. Вильяме настаивал на обязательном высеве бобовых трав
только в смеси их со злаковыми и на определенном соотношении между
этими двумя видами растений: на одно бобовое — один злак, ибо только
при таком условии они якобы способны образовать прочную структуру
почвы. Д. Н. Прянишников, отнюдь не отрицая (как иногда пишут)
значения структуры почвы в земледелии, считал, что «если между влиянием
на почву корневой системы однолетних и многолетних злаков и имеются
различия, то эти различия, очевидно, не важны в пределах поднятия
урожаев до 35 ц/га...f так как в длительном опыте Ротамстэдской станции...
этот уровень достигается без многолетних злаков (озимая пшеница —
монокультура по навозу или полному минеральному удобрению)... Этим
самым лишается силы и вторая группа аргументов за травополье — это
утверждение, будто без культуры многолетних злаков нельзя придать
почве той структуры, которая необходима для получения высоких уро-
жаев,— однако Западная Европа достигла таких урожаев без помощи
многолетних злаков. Наибольший успех имели севообороты норфолькского
типа, в которых высевается чистый клевер, без примеси тимофеевки или
других злаков (классическая последовательность: корнеплоды, яровое,
клевер, озимое). И у нас данные Сумской и Носовской станций показали,
что чистый клевер однолетнего пользования является лучшим для озими
и свеклы, чем клевер с примесью тимофеевки».
Подобные же доказательства Д. Н. Прянишников приводил для
нечерноземных почв: «...наиболее обстоятельно этот вопрос изучен Горьков-
ской областной станцией, которая в течение многих лет наблюдала
большие урожаи зерновых после клевера, чем после клевера с тимофеевкой».
Разница в урожаях по названным предшественникам сглаживалась лишь
при внесении под культуры, следующие по пласту (пшеницу, просо),
азотного удобрения. Отсюда ясно, что «пласт травосмеси обеспечивает
растения азотистой пищей хуже, чем пласт чистого посева бобовой травы»
(«Пути повышения урожайности и продуктивности сельского
хозяйства...», Пермь, 1946 г.).
«Кроме того, анализ показал,— продолжает Д. Н. Прянишников,—
что процент азота в пшенице по клеверу значительно выше, чем в пшенице
по клеверу с тимофеевкой. Аналогичные данные в Горьковской области
были получены ранее Симбилейской опытной станцией (1930—1932 гг.),
которая, кроме того, показала, что преимущества чистого клеверного
пласта сохраняются и для культур, идущих по обороту пласта». Но Горь-
ковская область отнюдь не представляет исключения. «В опытах Бары-
бинской опытной станции Всесоюзного института удобрений и агропочво-
809

Дмитрий Николаевич Прянишников
ведения (Московская область) также наблюдался более высокий урожай
озимой ржи и яровой пшеницы после чистого клевера (на 2,5—3,5
центнера на гектар), против урожая после клевера с тимофеевкой, хотя
тимофеевки в смеси было лишь 25%».
Подобного рода факты были констатированы также Вологодским
сельскохозяйственным институтом и некоторыми другими опытными
учреждениями. Для черноземов превосходство чистых посевов бобовых
трав тоже доказано не только в свекловичной зоне Украины. «На Шад-
ринском опытном поле (Курганская область) в опытах 1944—1945 гг.
чистые посевы бобовых трав... оказались лучшими предшественниками
для яровой пшеницы, чем бобовозлаковые травосмеси».
К такому же выводу приводят опыты и в степной части Сибири.
«В течение пяти лет Сибирский научно-исследовательский институт
зернового хозяйства наблюдал, что пласт из-под бобовых трав всегда
обеспечивал более высокие урожаи яровой пшеницы, чем пласты травосмесей.
Так, например, в среднем за 2 года урожай яровой пшеницы по пласту
люцерны был на 4,7 центнера на гектар выше, чем по пласту травосмеси;
по обороту пласта люцерны урожай также был выше на 1,5 центнера на
гектар».
После повсеместного введения травопольных севооборотов подобные
опыты были прекращены, как противоречащие идеям их сторонников.
Теперь, когда догматы травополья признаны несостоятельными, уместно
вспомнить общий вывод Д. Н. Прянишникова, сделанный им на
основании всех приведенных фактов. «Таким образом,— писал он в названной
брошюре,— и на бедных подзолистых почвах, и на более богатых азотом
черноземах,— везде выявляется преимущество чистых посевов бобовых
трав. Если же учесть большее содержание азота в клеверном и
люцерновом сене и, следовательно, большее их кормовое значение, чем
смешанного сена, а также иметь в виду переход значительной части азота
надземного урожая клевера и люцерны в виде навоза на поля, то роль чистых
посевов бобовых трав в обогащении почвы азотом представится во всей
ее народнохозяйственной значимости».
Но, будучи последовательным сторонником распространения
культуры бобовых растений, в частности бобовых трав, как лучшего способа
мобилизации азота атмосферы, Д. Н. Прянишников не считал
возможным рекомендовать этот прием повсеместно и отмечал, в частности, что
«на юго-востоке придется пока думать только о введении однолетних
бобовых зернового типа, а не клевера и люцерны» («Севооборот и его
значение в повышении урожайности», 1945 г.). Жизнь подтвердила и этот
прогноз.
Вместе с тем Д. Н. Прянишников справедливо полагал, что мало
только ввести бобовые культуры, в том числе и травы, в севооборот.
Надо еще позаботиться о достижении их высоких урожаев, так как в
противном случае они не оправдают возлагаемых надежд. Среди факторов
урожайности, естественно, на первое место выдвигается удобрение (при
достаточной увлажненности района).
«Особенно важно удобрение клевера (или культуры, под которую
подсевается клевер), так как при низких урожаях клевер не будет иметь
того агротехнического и кормового значения, ради которого он вводится
в севооборот».
810

Дмитрий Николаевич Прянишников
В своей работе «Севооборот и его значение в деле поднятия наших
урожаев» (1945 г.) он применительно к различным природным и
экономическим условиям Советского Союза обосновал типы севооборотов:
плодосменные (различных типов) и без многолетних бобовых трав. Он
подсчитал их возможную продуктивность и рекомендовал введение зерновых
бобовых, «которые являются хорошими предшественниками хлебов, в
особенности, если зерновое бобовое может культивироваться как пропашное,
таковы конские (они называются также кормовыми.— Авт.) бобы, дающие
зерно, вдвое более богатое белками, чем овес. То же относится и к другим
бобовым: они имеют по содержанию белков гораздо большее пищевое и
кормовое значение, чем хлеба, притом не только не требуют азотистых
удобрений, но еще сами обогащают почву азотом (хотя и в значительно
меньшей степени, чем клевер и люцерна)».
Но конские бобы, при возделывании на зерно,— не универсальное
растение. Д. Н. Прянишников писал, что они «уместны лишь в северной
половине черноземной полосы, при движении к югу выступает фасоль,
на юго-востоке более предпочтительны горох и чечевица (которая часто
может помещаться в занятом пару), а в Заволжье и Казахстане
заслуживает внимания нут (бараний горошек), как самое засухоустойчивое из
зерновых бобовых (для кормовых целей годится чина)» («Частное
земледелие», М, 1929 г.).
Наряду с бобовыми культурами Д. Н. Прянишников отстаивал
пропашные (картофель, свеклу и др.). Это ему принадлежит мысль:
«Возделывать картофель и сахарную свеклу на полях — это то же, что
получить три колоса там, где раньше рос один». Еще в 1920 г. в севообороте
звену пар — озимая рожь он противопоставлял звено картофель — горох.
При этом, если продуктивность первого звена принять за 100, то для
второго звена она составит по общему урожаю сухих веществ 370 и по
сбору азотистых веществ 430. Еще выше продуктивность звена,
включающего сахарную свеклу и бобовые.
Итак, его работы, написанные 25 и более лет назад, неотразимо
убеждают в несостоятельности, надуманности травопольной системы
земледелия. Вместе с тем Д. Н. Прянишников не смешивал понятий травопольная
система и культура многолетних бобовых трав.
Справедливость требует заметить, что до 1948 г. реализация
травопольной системы в массовом масштабе не производилась. В решениях
руководящих органов термин «травопольные севообороты» не фигурировал.
Речь шла о правильных севооборотах. Однако в 1948 г., когда
Д. Н. Прянишникова уже не было в живых, последователи В. Р. Вильямса
добились того, что травопольная система была провозглашена единственно
правильной. Первое же столкновение с жизнью вскрыло ее
несостоятельность. Последующие годы показали, что улучшить севообороты можно,
только уйдя от шаблона и вернувшись к плодосмену, на чем и настаивал
Д. Н. Прянишников. Теперь разрабатывается более интенсивная
пропашная система. Это позволит в соответствии с местными условиями лучше
разместить культуры различных биологических свойств, соблюдать их
правильное чередование и вводить пропашные, бобовые и зерновые
растения в необходимом соотношении.
Надежды на успех травопольной системы земледелия ослабили
внимание к развитию туковой промышленности и снабжению сельского
811

Дмитрий Николаевич Прянишников
хозяйства достаточным количеством нужных минеральных удобрений.
Материалы XXII съезда КПСС дают уверенность, что этот недостаток
будет быстро преодолен. Уже в 1965 г. страна будет иметь 31 млн. г этих
удобрений (вместо 15,3 в 1961 г.). В 1980 г. производство их
поднимется до 125—135 млн. г, что превысит современный мировой уровень
(120,8 млн. г в 1960 г.). Так реализуется дело, которому Д. Н.
Прянишников посвятил свою яркую жизнь. В смелой борьбе с травопольем он
во всем блеске проявил свою эрудицию самого крупного агронома первой
половины XX в.
Большое значение придавал Д. Н. Прянишников кукурузе при
возделывании ее на зерно. Он писал в «Частном земледелии» (1929 г.),
обобщая опыт южных районов нашей страны, что «кукуруза дает вдвое больше
зерна, чем яровая пшеница и овес, при гораздо меньшем расходе семян
(в 2—3 раза), да еще урожай следующего за кукурузой ярового
повышается (приблизительно на 25%)».
Отмечая, что около 4/б наших посевных площадей падает на «зону,
посещаемую засухами (чернозем и каштановые земли), и меньше 7б (18%)
приходится на полосу достаточного увлажнения», он выступал с планами
значительного расширения земледелия на севере. Он всегда горячо
поддерживал лозунг нашей партии о превращении «потребляющей» полосы
подзолистых почв в «производящую», т. е. обеспечивающую свои
потребности в сельскохозяйственных продуктах. Эта задача вполне актуальна
и теперь.
Д. Н. Прянишников писал, что нам «было бы не так уж трудно
удвоить посевную площадь, оставаясь в пределе суглинистых и
супесчаных почв, не очень бедных по природе, и улучшая их с помощью культуры
клевера и удобрения фосфоритной мукой». Большим резервом для
расширения посевных площадей он считал, как уже отмечалось, свою родину —
Сибирь.
Расширение земледелия в полосе нечерноземных почв — это в первую
очередь защита от засухи в степных районах страны и основа развития
животноводства. Не без основания писал он, что урожаи «на северных
подзолах гораздо лучше поддаются планированию и установке на ту или
иную высоту с помощью соответствующего дозирования удобрений, а на
юго-востоке удобрения не оказывают того эффекта, как на севере.
Конечно, на юго-востоке орошение может сделать урожаи высокими
и устойчивыми, но при всем громадном местном значении орошения оно
не может достигать тех размеров, в каких необходимо предпринимать
государственные мероприятия для придания устойчивости урожаям. Так,
орошение даже на 4 млн. гектаров не может быть противопоставлено
крайней засухе, охватывающей 40 млн. гектаров, но наряду с расширением
орошения вполне возможно создать в полосе достаточного увлажнения
посевную площадь в 30—40 млн. гектаров для компенсации влияния
засухи указанных размеров» («Расширение посевной площади в
нечерноземной полосе...», 1939 г.).
Наряду с огромной и разносторонней научной работой Д. Н.
Прянишников с 1892 г. и до последних дней своей жизни был занят
педагогической деятельностью. Он отдал много сил организации учебного
процесса и написал превосходные учебники по двум дисциплинам —
растениеводству и агрономической химии, а также пособие «Химия растения»
812

Дмитрий Николаевич Прянишников
(белки, углеводы). В Московском университете он читал курсы
«Агрономическая химия» (в продолжение тридцати пяти лет) и «Химия растения».
До Великой Октябрьской социалистической революции женщины не
имели в России доступа в высшую сельскохозяйственную школу.
Приходилось создавать особые высшие женские сельскохозяйственные курсы.
В 1908 г. такие курсы (Голицынские) возникли в Москве. Во главе их
стал Д. Н. Прянишников, в течение девяти лет бывший их выборным
директором. Одновременно он читал там курс физиологии растений. После
революции Голицынские курсы влились в Тимирязевскую
сельскохозяйственную академию.
В Тимирязевской академии Д. Н. Прянишников руководил кафедрой
с 1895 по 1948 г. Здесь он неоднократно избирался на должность декана
сельскохозяйственного отделения, помощника директора по учебной части
и директора, 18 лет он был редактором «Известий Академии». Главной
задачей учебного процесса Д. Н. Прянишников всегда ставил развитие
у студентов навыков самостоятельной работы. Именно эти качества
стремилась прививать своим питомцам советская высшая сельскохозяйственная
школа. При царизме Д. Н. Прянишников боролся за открытие доступа
в высшую школу для детей народа. Это смело прозвучало, в частности,
в его выступлении на Всероссийском агрономическом съезде в 1914 г.,
которое было в том же году опубликовано.
Д. Н. Прянишников всегда жил интересами родной страны. Его
постоянное стремление служить своему народу проявлялось, быть может,
сильнее всего в умении связать теоретические исследования с запросами
практики. Эта же черта нашла яркое выражение и в стиле подавляющего
большинства его работ (не говоря уже о научно-популярных): они легко
написаны и пробуждают живой интерес — этот верный залог стремления
у читателя к действию.
Он мыслил конкретными образами, избегал отвлеченных и длинных
рассуждений, говорил просто и презирал многословие и вычурность в
изложении. Человек необычайно разностороннего развития и широкого
кругозора, снискавший своими научными трудами высокий авторитет и у себя
на родине, и далеко за ее пределами, Д. Н. Прянишников был в то же
время настоящим тружеником науки и подлинным учителем для ее
представителей всех рангов. Поражало его умение быстро ориентироваться
в сложных явлениях и во всяком деле находить основное, главное.
Наука ничего не принимает на веру,— писал он. Это было девизом
его работы. Сам он мог черпать знания только из первоисточников и был
подлинно неутомим в их поисках. Выше отмечалось, что он изучал
условия сельскохозяйственного производства во всех уголках страны.
Необходимо добавить, что он лично побывал почти на всех заводах СССР (и на
многих за границей), выпускающих минеральные удобрения, и был
знаком со всеми крупными месторождениями сырья для этого производства.
Уже в 70-летнем возрасте он поднимался в горный Таджикистан и
опускался в шахту Соликамского калийного рудника.
Он был со всеми приветлив и располагал к откровенной беседе и
начинающего студента, и умудренного житейским опытом профессора. Он не
навязывал собеседнику или аудитории своих взглядов, но легко
обнаруживал слабые места в доказательствах противника. Вывод всегда как бы
813

Дмитрий Николаевич Прянишников
сам вытекал из обширного и хорошо аргументированного материала
лектора или докладчика.
Большая эрудиция сочеталась у Д. Н. Прянишникова с высокой
принципиальностью, смелостью в постановке новых проблем и сознанием
ответственности за порученную работу. Советское правительство
неоднократно отмечало его заслуги. В 1926 г. ему присуждена была премия
имени В. И. Ленина, в 1945 г. присвоено звание Героя Социалистического
Труда. Он был награжден шестью орденами СССР и многими медалями.
Д. Н. Прянишников состоял действительным членом Академии наук
СССР и ВАСХНИЛ, а также Академии естествоиспытателей в Галле,
Шведской академии сельскохозяйственных наук, Чехословацкой
земледельческой академии, членом-корреспондентом Французской академии наук и
многих иностранных научных обществ. Он избран был почетным членом
Всесоюзного общества по распространению политических и научных
знаний.
Скончался Дмитрий Николаевич Прянишников на 83-м году (после
осложнения в результате перенесенного воспаления легких) в Москве
30 апреля 1948 г. и похоронен на Ваганьковском кладбище.
Научное наследство его огромно. С 1889 по 1948 г. им опубликовано
было свыше пятисот пятидесяти работ и статей. Трижды издавались его
избранные сочинения. Сейчас выходит из печати 4-е издание.
Главнейшие труды Д. Н. Прянишникова: Статьи и научные работы, т. 1.
Статьи по вопросам сельскохозяйственного образования. Научно-популярные статьи по
вопросам удобрения и других мер поднятия производительности земледелия; т. 2.
Работы по вопросам превращения азотистых веществ в растениях. Работы по
вопросам фосфатного питания растений. Работы на различные темы, М., 1927—1928;
Агрохимия в СССР (совместно с М. К. Домонтовичем). Частное земледелие, 8-е изд.,
М, 1931 (1—7-е изд., 1898—1929). Растения полевой культуры, 9-е изд., М, 1931;
10-е изд. (совместно с И. В. Якушкиным), М., 1938; Агрохимия, 3-е изд., М., 1940
(с 1900 по 1922 г. пять раз издана была под названием «Учение об удобрении»);
Азот в жизни растений и в земледелии СССР, М., 1945; Избранные сочинения, т. 1.
Азот в жизни растений; т. 2. Работы по вопросам фосфорного и калийного питания.
Химия почвы. Известкование; т. 3. Агрохимия; т. 4, Химизация земледелия.
История агрономии. Вопросы сельскохозяйственного образования, М., 1951—1954;
Избранные сочинения, т. 1, Агрохимия; т. 2, Азот в жизни растений и в земледелии;
т. 3, Химизация сельского хозяйства, М., 1952—1953. Мои воспоминания, М., 1961;
Об удобрении полей и севооборотах, М., 1962; Избранные сочинения, т. I,
Агрохимия, М., 1963.
О Д. Н. Прянишникове: К 25-летию научно-педагогической деятельности^проф.
Д. Н. Прянишникова, «Вестник сельского хозяйства», № 6, 1914; Левицкий Ал.,
Дмитрий Николаевич Прянишников, в т. 1 сборника «Статьи и научные работы»,
М., 1927; ВавиловН. И., Академик Д. Н. Прянишников, «Доклады ВАСХНИЛ»,
№ 23—24, 1938; Го л у б е в Б. А., К 75-летию со дня рождения акад. Д. Н.
Прянишникова, «Химизация социалистич. земледелия», № 11—12, 1940; Бобко Е. В.,
Д. Н. Прянишников как исследователь, «Почвоведение». № 10, 1948; Академик
Д! Н. Прянишников, Сборник к 80-летию со дня рождения под ред. акад. В. С. Н е м-
чинов а, М., 1948; Максимов Н. А., Жизненный путь и научная деятельность
акад Д Н Прянишникова, в т. 1 «Избранных сочинений» Д. Н. Прянишникова,
М, 1951; Петербургский А. В., Значение работ Д. К Прянишникова в
развитии агрохимии, в кн.: Д. Н. Прянишников «Мои воспоминания», М 1961;
Петербургский А. В., Д. Н. Прянишников и его школа, М., 196Z; История
естествознания в России, т. Ill, М., 1962.

3i оргии Шиколаевпг
1ЫС0ЦЕ11
1865 - 1940
еоргий Николаевич Высоцкий был выдающимся почвоведом
и лесоводом. Его труды вместе с трудами Г. Ф. Морозова
составили целую эпоху в развитии лесоводства и, особенно,
в области степного лесоразведения. С его именем связан
приоритет русской науки во многих областях лесоведения,
агролесомелиорации, почвоведения, геоботаники,
гидрологии, климатологии.
Георгий Николаевич Высоцкий родился 19 февраля 1865 г. в селе
Никитовке Глуховского уезда Черниговской губернии. Учился в глухов-
ской прогимназии, потом в Первой московской гимназии и, наконец, в
Московском реальном училище, которое окончил в 1886 г.
В 1886 г. Г. Н. Высоцкий поступил в Петровскую
сельскохозяйственную академию. Здесь он с увлечением отдался изучению естественных
наук. Особенно интересовали его лесоводство, ботаника и почвоведение.
Его увлекали лекции К. А. Тимирязева и курс лесоводства, который
читал М. К. Турский.
В Петровской академии Г. Н. Высоцкий интересовался не только
естественными науками. Он много читал и увлекался произведениями
815

Георгий Николаевич Высоцкий
Чернышевского и Добролюбова, принимал участие в работе подпольных
студенческих кружков.
Летом 1890 г., после окончания Петровской академии, Г. Н.
Высоцкий уехал на практику в Бердянское степное лесничество. Работа в этом
лесничестве дала Г. Н. Высоцкому конкретные представления о степном
лесоразведении. Они отражены в его первой печатной работе «Из
Бердянском лесничества» (1892—1893 гг.).
В мае 1892 г. Г. Н. Высоцкий переехал в Петербург и здесь был
зачислен в известную экспедицию В. В. Докучаева, ставившую своей
задачей изыскания путей улучшения лесного и водного хозяйства в степях,
и назначен таксатором — заведующим Велико-Анадольским участком
экспедиции.
Велико-Анадольское лесничество (на Украине, в бывшей Екате-
ринославской губернии) представляло собой в то время большой массив
искусственного леса, площадью около 1800 гектаров. Это был богатый
объект для исследований и наблюдений над лесной растительностью.
В верховьях балки Сухой Волновахи и на прилегающем водоразделе
Г. Н. Высоцкий ежегодно закладывал полезащитные лесные полосы,
которые вместе с междуполосными полями составили опытную сеть Велико-
Анадольского участка экспедиции В. В. Докучаева. В первый же год
работы (1892 г.) Г. Н. Высоцкий заложил лесные питомники и соорудил
шесть метеорологических станций.
Г. Н. Высоцкий изучал все элементы окружающей его природы: лес,
степную целину, полевые участки, общий климат, лесной микроклимат,
почву, оборот влаги, уровень грунтовых вод, оборот солей, природную
степную растительность, культивируемые древесные и кустарниковые
породы, их сочетания, их рост, возобновление, усыхание, явления
одичания, влияние леса на степь, влияние полезащитных лесных полос на
снегонакопление и на урожай сельскохозяйственных растений. Своими
исследованиями он охватил мир животных, особенно землероев. Им описан
новый вид крупных дождевых червей.
Большое значение для дальнейшей научной деятельности Г. Н.
Высоцкого имело возникшее в эти годы близкое знакомство с В. В.
Докучаевым, Г. И. Танфильевым и Г. Ф. Морозовым.
В 1899 г. весь участок экспедиции В. В. Докучаева был
реорганизован в Мариупольское опытное лесничество. Г. Н. Высоцкий был назначен
лесничим и проработал в этой должности до 1904 г.
Частичная сводка начальных исследований Г. Н. Высоцкого в Велико-
Анадоле вышла в свет в двух выпусках трудов экспедиции В. В.
Докучаева в 1901—1902 гг. Она представляет собой обзор явлений климата,
снежного покрова, фенологии и главным образом влажности почвы за
один год. Но еще раньше этой работы была опубликована статья
Г. Н. Высоцкого о растительности Велико-Анадольского участка, о
почвах, их влажности и о землероях.
Г. Н. Высоцкий проработал в Велико-Анадоле около двенадцати лет.
Это был самый плодотворный период его деятельности. Он написал здесь
около сорока работ и собрал огромное количество материалов, которыми
пользовался до конца жизни. В Велико-Анадоле оформились взгляды
Г. Н. Высоцкого на причины безлесия степей, на режим влаги и солей
в степных почвогрунтах («живой» и «мертвый» горизонты). Здесь были
816

Георгий Николаевич Высоцкий
выработаны им древесно-кустарниковый и (совместно с Н. Я. Дахновым)
древесно-теневой тип лесных культур в степях. В этот период он сделал
первые выводы о положительном влиянии лесных полезащитных полос на
снегонакопление и урожайность сельскохозяйственных культур.
В 1904 г. Г. Н. Высоцкий был переведен в Петербург в лесной
департамент. Он принял участие в реорганизации лесного опытного дела и был
включен в постоянную комиссию по лесному опытному делу, которая
с 1906 г. возглавила все лесное опытное дело в России.
В этот период (1904—1913 гг.) Г. Н. Высоцкий проводил полевые
исследования растительности и почв в Тульских засеках, в Самарском
Заволжье, в Бузулукском бору, в степях Прикаспийской низменности
(Ергеня) и в других местах. За это время расширился и его
географический кругозор. Этому способствовали поездки в разные места степной и
лесостепной зоны, где он со свойственной ему обстоятельностью изучал
климат, рельеф, почвы, грунтовые воды и растительность в их
взаимоотношениях.
Революция 1905 г. вдохновила Г. Н. Высоцкого на активные
выступления за национализацию лесов, против частнокапиталистического
землевладения. На страницах «Лесного журнала» Г. Н. Высоцкий
опубликовал большую программную статью «О путеводной идейности в нашей
аграрной политике» (1906 г.). Чаяния и надежды передовых лесоводов
Г. Н. Высоцкий выразил вдохновенными словами, указавшими на
национализацию лесов как на мероприятие, единственно гарантирующее
сохранность лесов и их общественную полезность: «Лесной владелец должен
быть вечным, бессмертным, лесной комплекс должен быть цельным, а
лесная продукция, которая более всех других продукций является даром сил
природы, должна быть достоянием общественным».
Чиновники царского правительства, помещики, собственники лесов не
могли простить Г. Н. Высоцкому его выступления. Его кандидатуру
снимали и замалчивали при выдвижении на кафедры и в Академию наук.
По этой же причине не осуществилась мечта Г. Ф. Морозова привлечь
своего друга на кафедру в Петербургский лесной институт.
В 1908 г. в Велико-Анадоле состоялся Всероссийский съезд деятелей
степного лесоразведения для выяснения вопроса об усыхании лесных
насаждений, сыгравший большую роль в развитии степного лесоразведения.
Г. Н. Высоцкий сделал на съезде основной доклад о состоянии лесных
культур в разных степных лесничествах.
За петербургский период жизни Г. Н. Высоцкий опубликовал ряд
больших работ, среди которых прежде всего следует отметить сводки по
вопросам почвенно-гидрологического и гидроклиматического влияния
лесов, монографии о рельефе и передвижении солей в почве, монографию
о глее, монографию о лесных культурах в степях, о степной
растительности (Ергеня), о лесах Самарского удельного округа, Тульских засеках,
Бузулукском боре.
Он дал ряд очень важных обобщений, в частности по вопросу о роли
лесов в местном (малом) влагообороте, о трансгрессивном влиянии лесов
на климат, о передвижении солей в почвах, создал теорию образования
глея в почве. Он дал также теорию импульверизации солей в почву из
атмосферы, осветил ход пастбищных дегрессий растительности и другие
вопросы.
817

Георгий Николаевич Высоцкий
В 1913 г. Г. Н. Высоцкому было поручено возглавить работы по
лесоустройству степных искусственных лесничеств. Г. Н. Высоцкий переехал
в Киев.
Во время первой мировой войны ассигнования на лесное опытное дело
значительно сократились, но Г. Н. Высоцкий не бросил своей работы.
Он изучал Алешковские пески, а также закончил подготовку к печати
результатов своих прежних работ.
Г. Н. Высоцкий с радостью встретил Великую Октябрьскую
социалистическую революцию и с еще большей энергией стал трудиться на
благо рабоче-крестьянского государства. Новороссийский (Одесский)
университет присвоил Г. Н. Высоцкому степень доктора агрономии,
Киевский университет избрал его на кафедру почвоведения. В это же время
Г. Н. Высоцкий был привлечен к работе по организации Академии наук
Украины.
В 1918 г. Г. Ф. Морозов предложил Г. Н. Высоцкому работать
совместно в Таврическом (Симферопольском) университете. В 1919 г.
Г. Н. Высоцкий занял там кафедру почвоведения, а после смерти
Г. Ф. Морозова, с 1920 г., стал руководить кафедрой лесоводства и читал
дополнительный курс луговедения.
В 1922—1923 гг. Г. Н. Высоцкий проводил почвенные, ботанические
и лесокультурные исследования в заповеднике Аскания-Нова, а осенью
1923 г. переехал в Минск, где стал руководить кафедрой общего
лесоводства Белорусского сельскохозяйственного института. В Белоруссии
Г. Н. Высоцкий организовал лесное опытное дело и руководил им на
протяжении трех лет. Здесь Г. Н. Высоцкий выпустил в свет свои «Лесовод-
ные очерки», «Геоботанические очерки по южной Белоруссии» и другие
работы. Гидрологические исследования на Жорновском опытном участке
дали ему новые материалы для характеристики водного режима почв под
влиянием леса в условиях лесной зоны.
В 1926 г. Г. Н. Высоцкий переехал в Харьков и занял кафедру
лесоводства и лесоведения в Харьковском институте сельского хозяйства и
лесоводства.
Кроме того, он возглавил бюро по лесному опытному делу при Нар-
комземе УССР. Под его руководством были восстановлены
исследовательские работы на старейших опытных станциях — Мариупольской и
Дарницкой и начаты работы на Тростяиецкой лесной опытной
станции, была организована типологическая экспедиция по изучению лесов
Украины.
Хотя харьковский период своей деятельности Г. Н. Высоцкий
относил к «послеапогейному» (апогеем он считал свою работу в Белоруссии
в 1924—1925 гг.) из-за нарастающего недомогания (хронической болезни
печени), эти последние 15 лет его жизни также прошли в обстановке
напряженной творческой работы.
В 1930 г. лесной факультет Харьковского сельскохозяйственного
института был переведен в Киев и Г. Н. Высоцкий полностью перешел на
научно-исследовательскую работу.
В 1934 г. он был утвержден действительным членом Всесоюзной
академии сельскохозяйственных наук им. Ленина, а в 1939 г. избран
действительным членом Академии наук УССР. Он гордился успехами своей
родины, социалистического строительства. В свой 70-летний юбилей
818

Георгий Николаевич Высоцкий
в 1935 г. Г. Н. Высоцкий писал: «Трагично для меня то, что клин мой
сходит на нет как раз в такое чудесное время строительства и достижений
Союза нашего, когда открываются в нем невиданные горизонты лучшей
жизни! Честь и слава ее строителям!».
Скончался Георгий Николаевич Высоцкий в Харькове 6 апреля
1940 г. в возрасте семидесяти пяти лет.
В начале 90-х годов прошлого столетия, когда Г. Н. Высоцкий начал
свою научную и практическую деятельность, степные лесоводы всюду
применяли так называемый «нормальный» тип культур с господством
ильмовых пород — береста, ильма и вяза. До засухи 1891 г. считалось,
что в «нормальном» типе найден лучший образец лесных культур для
степи.
Изучив транспирацию различных древесных пород, ильмовых и
кустарников, Г. Н. Высоцкий пришел к выводу, что ильмовые являются
интенсивными транспираторами, расточителями почвенной влаги, между
тем как кустарники испаряют влагу в значительно меньшей степени.
Г. Н. Высоцкий подметил, что многие кустарники в степи успешнее
борются против задернения почвы, чем породы древесные, которые, как,
например, ясень, не обладают достаточной затеняющей способностью.
На этом основании он создал идею устойчивых насаждений с теневым
кустарниковым подлеском.
В 1893 г. на VIII Всероссийском съезде лесничих и лесовладельцев
в Киеве молодой ученый нанес решительный удар по «нормальному» типу
степных посадок. Опираясь на свои исследования транспирации
древесных пород, проведенные им в Велико-Анадоле, и на целый ряд
установленных им фактов, которые показали неустойчивость в степных условиях
«нормального» типа, Г. Н. Высоцкий предложил отбросить ильмовые
породы, являющиеся расточителями влаги и опасными конкурентами дуба.
В основу степных лесокультур он рекомендовал положить посадки дуба
в смеси с кустарниками.
С этого времени широкая практика степного лесоразведения начала
ориентироваться на дубо-кустарниковый тип культур.
Исследования Г. Н, Высоцкого привели его к выводу о том, что
важнейшим фактором, ухудшающим рост лесной растительности в
степных условиях, является сухость климата. Он обратил также внимание на
свойственные степному климату сильные колебания температур, вредные
для большинства древесных пород, и на наличие в ряде случаев
некоторого избытка растворимых солей в степных почвах.
Задолго до появления книги немецкого метеоролога Гейгера,
которого за границей считают пионером лесной климатологии, Г. Н. Высоцкий
дал синтетическую оценку влияния леса на микроклимат насаждения и
соседней местности (влияние лесных опушек на разных рельефных
местоположениях на ход температур под пологом леса и на лесной
поляне и т. п.).
Первоначально лесокультурные опыты Г. Н. Высоцкого были
направлены на создание в степи более устойчивых лесных насаждений. Для этого
Г. Н. Высоцкий наметил два пути: выбор под лесонасаждения лучших
почв и лучших условий микроклимата и подбор наиболее
засухоустойчивых лесных пород и сочетание их по древесно-теневому и древесно-кустар*
никовому типам.
819

Георгий Николаевич Высоцкий
Г. Н. Высоцкий создал классификацию степных условий
местообитания по степени их лесопригодности, в зависимости от рельефа добавочного
снегонакопления, глубины грунтовых вод и наличия подпочвенного
засоления. Особенно плодотворной для оценки лесопригодности степных почв
явилась выдвинутая им идея составления карт изокарбонатов,
основывающаяся на том, что степень увлажнения степных почв функционально
отражена в глубине верхней границы вскипания почвы от кислоты, что
связано с наличием в почве извести. Чем глубже вымыта известь, тем
почвы лучше увлажняются. Нанося на карту линии глубины вскипания
почвы (изокарбонаты), мы получаем возможность оценить почвы по
степени их лесопригодности.
Г. Н. Высоцкий принял участие в разработке учения о типах лесных
насаждений, основателем которого был Г. Ф. Морозов. Особенное
внимание в своей работе по лесной типологии Г. Н. Высоцкий уделял
лесостепным дубравам, которые он называл «прообразом первоначальных
степных лесонасаждений».
Г. Н. Высоцкий был крупнейшим знатоком степной растительности,
классиком геоботанической науки. Из его геоботанических работ особенно
ценна большая монография «Ергеня», имеющая большое значение для
изучения степной растительности и ее эволюции под влиянием человека.
Г. Н. Высоцкий был наиболее обстоятельным исследователем форм
вегетативного возобновления и разрастания степных растений.
Флористические знания Г. Н. Высоцкого были исключительны.
Он знал несколько тысяч древесных и травянистых растений, а сотйи
растений определял по семенам, всходам, корням и подземным стеблям.
Эти знания вызывали удивление даже у ботаников-систематиков. Но в
отличие от чистых систематиков Г. Н. Высоцкий был знатоком не только
морфологии, но и экологии, т. е. отношения растений к почве, климату,
различных приспособлений к размножению, расселению и разрастанию.
Много внимания в своих работах Г. Н. Высоцкий посвятил изучению
лесокультур в степи, их влиянию на урожай сельскохозяйственных
растений. Когда стали подрастать созданные им первые полезащитные лесные
полосы Велико-Анадольского участка, Г. Н. Высоцкий с помощью
пробных площадок исследовал урожаи хлебов и получил первые выводы о
повышении урожая от центра защищенного лесом поля к его окраинам, т. е.
к полезащитным полосам. По поводу этих своих исследований Г. Н.
Высоцкий в 1936 г. писал: «Мои первые выводы были подтверждены и
расширены исследованиями других опытников, и теперь мы уже имеем
основания для покрытия наших обширных степных полей полезащитными
полосами с целью повышения их урожайности».
В настоящее время Велико-Анадольское лесничество и прилегающие
к нему полезащитные лесные полосы, созданные Г. Н. Высоцким в конце
прошлого и начале нынешнего столетия, представляют образец победы
человека над стихией степной природы. Среди них нет усыхающих
насаждений, а, наоборот, есть образцы высокой производительности леса, не
уступающие лесам естественного происхождения в лучших климатических
условиях.
Плодотворная идея о том, что именно лесные полосы представляют
собой главную рациональную форму степного мелиоративного
лесоразведения, получила в наше время полное признание.
820

Георгий Николаевич Высоцкий
Исследования Г. Н. Высоцкого дубовой микоризы создали
предпосылки для успешного разведения дуба при выращивании посадочного
материала в питомниках и при посадках на постоянное место.
Не все взгляды Г. Н. Высоцкого в области степного лесоразведения
мы можем считать правильными для нашего времени. В периоды
массового усыхания степных лесонасаждений Г. Н. Высоцкий иногда склонялся
к установлению низких критических возрастов в жизни степного леса,
что не подтвердилось впоследствии. Им же самим созданные посадки
прекрасно растут и в наши дни.
При всей многосторонности велико-анадольских исследований
Георгия Николаевича Высоцкого главное в них — выяснение
закономерностей движения почвенной влаги и режима грунтовых вод в степи и под
лесом.
Проведенные им исследования дали основание для широких
обобщений о режиме грунтовых вод, растворенных в них солях в разных
условиях рельефа, под влиянием и без влияния леса, для построения
оригинальных основ классификации почв. Они впервые дали нам представление
о гидрологическом режиме леса в степных условиях.
Большое значение имели исследования Высоцкого, позволившие
установить наличие в лесных условиях «живого горизонта атмосферного
увлажнения» и ниже него «мертвого горизонта иссушения»,
простирающегося до первого горизонта грунтовых вод.
Существование «мертвого горизонта» в подпочве представляет
интерес не столько с экологической, сколько с гидрологической точки зрения.
Наличие «мертвого горизонта» создает возможность изучения баланса
влаги, обмена влагой между атмосферой, растительностью и почвой
обычным буровым методом определения влажности почвы, поскольку обе
стороны баланса — приход и расход — не связаны с грунтовыми водами и
определяются количеством осадков (приход), испарением влаги с
поверхности почвы, испарением ее растительностью и поверхностным стоком
(расход). Вместе с тем наличие «мертвого горизонта», как бы
непроницаемого для передвижения воды, предполагает, что где-то в других местах
должны существовать ограниченные в степных условиях участки, где
почва и подпочва в определенное время года промачиваются атмосферной
влагой вплоть до грунтовых вод, и эти последние получают питание за
счет атмосферных осадков. Такими местоположениями, по Г. Н.
Высоцкому, могут быть балки, приводораздельные западины, лесные опушки и
полезащитные полосы. Только в них и под ними осуществляется сквозное
промачивание почвогрунта и питание грунтовых вод.
Особенно большое значение имеют обобщающие работы Г. Н.
Высоцкого по режиму влаги в природе, по принципиальным проблемам лесной
гидрологии, в которых он показал роль лесов во влагообороте равнины
европейской части СССР.
Г. Н. Высоцкий создал общеизвестную гипотезу о трансгрессивном
(проходящем) влиянии леса на влажность климата, исходя из которой
приписывал большое положительное влияние на влажность воздуха и
количество осадков в засушливых областях европейской части Союза лесам,
расположенным к западу и северо-западу от нашей степной равнины, т. е.
лесам Белоруссии, западных областей Украины и Прибалтики. Эти леса
лежат на путях господствующих воздушных течений, направляющихся
821

Георгий Николаевич Высоцкий
с запада и северо-запада на восток и юго-восток в пределы
засушливой зоны.
Указание на лес как на могучий источник усиления местного (малого)
влагооборота на нашей равнине и само по себе установление понятия
о местном влагообороте являются большой научной заслугой Г. Н.
Высоцкого. Это указание подтверждается современными расчетами влаго-
оборотов, произведенными советскими гидроклиматологами.
Для развития почвоведения огромное значение имеют идеи Г. Н.
Высоцкого о типах режимов влаги и передвижения солей в почвогрунтах:
1) промывном режиме водоразделов в лесной зоне, 2) непромывном
режиме водоразделов в случае наличия «мертвого горизонта» и 3) выпотном
режиме — у подножья склонов. Важно установленное Г. Н. Высоцким
явление «коррективного» осеннего водоподъема на участках с выпотным
режимом, происходящее за счет прекращения вегетации растений на
водоразделе (плакоре).
Ороклиматические основы классификации почв, разработанные
Г. Н. Высоцким, имеют большую познавательную ценность. Именно с этой
точки зрения почвы рассматриваются как процесс, в котором важнейшим
почвообразователем является движение влаги, регулируемое рельефом,
геологическим строением местности, климатом и органическим миром.
Мы уже упоминали о том, что Г. Н. Высоцкий создал учение о так
называемом «глее», т. е. о важнейшей стороне процесса образования
болотных почв. Существо понятия о глее как о процессе окислительно-
восстановительном и биохимическом, данное Г. Н. Высоцким, остается
справедливым и до наших дней. Классификация болотных почв на тор-
фяно-глеевые, глее-подзолистые и подзолисто-глеевые основана на этом
представлении.
Оригинальной стороной почвенных исследований Г. Н. Высоцкого
являлось также вовлечение в орбиту исследования глубинных почвенных
горизонтов, с одной стороны, и процессов черезвоздушного засоления
почвы (импульверизации), с другой стороны. Он писал: «Почвы
промывные, периодически промывные, непромывные и выпотные,— вот основы
моего почвоведения — почвоведения глубокопочвенного».
Перу Г. Н. Высоцкого принадлежат 200 работ, не считая большого
количества неопубликованных статей, отчетов и даже монографий.
Опубликованные работы Г. Н. Высоцкого распределяются по различным
проблемам примерно следующим образом: лесоводство, лесоведение,
лесомелиорация— 76 печатных листов, ботаника и почвоведение—119,
метеорология и климатология — 30, гидрология—17, физиология,
агрономия— 12, разные вопросы — 25 листов.
Многосторонность тематики своих работ сам Г. Н. Высоцкий однажды
назвал «разбросанностью» и «лоскутностью», отметил также в качестве
недостатка излишний «лиризм» своего изложения. По этому поводу
проф. А. А. Ярилов справедливо писал: «Это неверно. Нельзя
представить себе Г. Н. (Высоцкого.— Авт.) ни как дилетанта, ни как
энциклопедиста, ни как эклектика. Г. Н.— цельный, монолитный, оригинальный
большой ученый. Внешняя „разбросанность" его интересов, как бы лос-
кутность его тематики, внутренне на самом деле вполне оправдана».
В литературном стиле Г. Н. Высоцкого, начиная с самых первых его
работ, мы видим много оригинального, и его «лиризм» есть не что иное,
822

Георгий Николаевич Высоцкий
как внесение в текст научной работы красочных, подчас тонких
художественных описаний изучаемых объектов, применение образных метафор,
оригинального словотворчества. Все это обогащает изложение научной
работы, разнообразит текст, облегчает усвоение изложенного материала
и запоминание выводов.
Свои работы он писал легко, всегда химическим карандашом, «под
копирку» для получения второго экземпляра, писал сразу «начисто», без
каких-либо последующих вставок, а зачастую даже и без мелких
исправлений.
Разносторонность тематики исследований Г. Н. Высоцкого не имеет
ничего общего с разбросанностью. Она была следствием широты его
подхода к явлениям природы, умения подмечать их взаимосвязь и
взаимозависимость. Он всюду находил собственные пути, внося в каждую
отрасль свой вклад, оригинальный как в методике работы, так и в
освещении изучаемых явлений.
Весьма существенной чертой Высоцкого был взгляд на природу как
на связное целое, склонность переносить центр своих исследований на
объекты живой природы.
Важной предпосылкой глубины и широты его знаний было желание
служить народу в роли проводника, указывающего пути покорения
природы, ее преобразования и улучшения. Практика, практическая постановка
вопросов, обобщение производственного опыта помогали Г. Н. Высоцкому
находить правильные пути, избегать ошибок, углубляться одновременно
в разные отрасли науки, изучать исследуемые объекты в единстве их
самых разных сторон.
Высоцкий был человеком большой настойчивости, энергии и
дисциплины труда. Ему была свойственна особая тщательность и точность в
собирании фактического материала, полная объективность в отношении
к фактам. Деловитость и четкость были неизменными его свойствами.
Г. Н. Высоцкий обладал большим личным обаянием. Он был готов
оказать содействие и помощь всякому, кто к нему обращался. Простота,
доступность, задушевность были основными чертами его характера.
Главнейшие труды Г. Н. Высоцкого: Растительность Велико-Анадольского
участка, «Труды экспедиции В. В. Докучаева», т. II, ч. 2, СПб., 1898; Биологические,
почвенные и фенологические наблюдения и исследования в Велико-Анадоле 1892 —
1893 гг., «Труды опытных лесничеств», СПб., 1901; Лесные культуры в
Мариупольском опытном лесничестве, 1886—1900, СПб., 1901; О научных исследованиях,
касающихся степного лесоразведения, «Лесной журнал», № 2, 1901; Степной иллювий
и структура степных почв, «Почвоведение», №№ 2—4, 1901, № 2, 1902; Микориза
дубовых и сосновых сеянцев, «Лесопромышленный вестник», № 9, 1902; О
стимулах, препятствиях и проблемах разведения леса в степях России, «Труды II съезда
деятелей сельскохозяйственного опытного дела», ч. I, 1902; О взаимных отношениях
между лесной растительностью и влагою, преимущественно в южно-русских степях,
«Труды опытных лесничеств», т. II, 1904; О карте типов местопроизрастания,
сборник «Современные вопросы русского сельского хозяйства», СПб,, 1904; К вопросу
о влиянии леса на надземную влажность в России, «Труды III съезда деятелей
сельскохозяйственного опытного дела», СПб., 1905; Глей, «Почвоведение», № 7, 1905;
«Лесной журнал», № 3, 1906; Почвенно-ботанчческие исследования в южных
Тульских засеках, «Труды опытных лесничеств», т. IV, СПб., 1906; Об ороклиматиче-
ских основах классификации почв, «Почвоведение», № 8, 1906; Об условиях лесо-
произрастания и лесоразведения в степях Европейской России, «Лесной журнал»,
№ 1—2. 1907; О лесорастительных условиях района Самарского удельного округа,
ч. I, СПб., 1908; ч. II, СПб., 1909; Бузулукский бор и его окрестности, «Лесной
823

Георгий Николаевич Высоцкий
журнал», № 8, 1909; Почвообразовательные процессы в песках, «Изв. Русск. геогра-
фич. общ.», т. XVII, ч. 6, 1911; Лесные культуры степных опытных лесничеств с
1893 по 1907 г., «Труды по лесному опытному делу в России», вып. XI, СПб., 1912;
О дубравах в Европейской России, «Лесной журнал», № 1—2, 1913; Ергеня, куль-
турно-фитологический очерк, «Труды Бюро по прикладной ботанике», тт. X—XI,
СПб., 1915; Изокарбонаты, «Русский почвовед», № 5, 1915; Леса Украины и
условия их произрастания и возобновления, Киев, 1916; Лесоводные очерки, «Записки
Белорусского гос. ин-та сельского хозяйства, т. III, Минск, 1924; Очерки о почве
и режиме грунтовых вод, «Бюллетень почвоведа», №№ 1—8, 1927; О роли леса в
повышении урожая, «Лесное хозяйство», № 10—11, 1929; Учение о
лесной пертиненции, «Лесоведение и лесоводство», Л., 1930; Материалы по изучению
водоохранной и водорегулирующей роли лесов и болот, М., 1937; О
гидрогеологическом и метеорологическом влиянии лесов, М., 1938.
О Г. Н. Высоцком: Высоцкий Г. Н., Автобиография, «Почвоведение», № 3,
1941; Данилов Е. А., Г. Н. Высоцкий и степное лесоразведение, «Почвоведение»,
№ 3, 1941; Я рилов А. А., Г. Н. Высоцкий — следопыт-географ, «Почвоведение»,
№ 3, 1941; Погреби як П. С, Академик Г. Н. Высоцкий (1865—1940),^
«Ботанический журнал», № 3—4, Киев, 1940; Соболев С. С, Г. Н. Высоцкий и его
научная деятельность, «Почвоведение», № 4, 1935; Ткаченко М. Е., Великий
агролесомелиоратор, Памяти акад. Г. Н. Высоцкого, «Лесное хозяйство», № 9, 1940;
Эйтинген Г. Р., Светильник лесоводственной культуры, «Лесное хозяйство», № 9,
1940; Лавренко Е. М., Высоцкий Г, Н., в кн.: «Русские ботаники, биографо-биб-
лиографический словарь», т. II, М., 1947; Жуков А. Б., Г. Н. Высоцкий, «Лесное
хозяйство», № 3, 1948; Погреби як П. С, Г. Н. Высоцкий, в кн.: «Выдающиеся
деятели отечественного лесоводства», М., 1950; Исаченко А. Г., Г. Н.
Высоцкий— выдающийся отечественный географ, М., 1953; История естествознания в
России, т. III, М., 1962.

JeoJ)iuu Федоровт
МОРОЗОВ
1867 -1920
реди деятелей русской лесной науки Георгию Федоровичу
Морозову несомненно принадлежит первое место.
Теоретическое и практическое значение его трудов по лесоводству
возрастает с каждым годом.
Г. Ф. Морозов является одним из создателей
передового направления в фитоценологии. Он заложил основы
лесной биогеоценологии. Он создал отечественную лесную
типологию, как одну из важнейших основ рационализации лесного хозяйства.
Обобщив огромный материал по жизни леса, накопленный почвоведами
и ботаниками, он заставил по-новому смотреть на лес и выдвинул идею
лесоведения как научной теории лесоводства.
Георгий Федорович Морозов родился 7 января 1867 г. в Петербурге.
Отец его происходил из мещан, работал закройщиком бельевого магазина,
впоследствии стал комиссаром Управления городскими имуществами
Петербургской городской думы. Желая дать сыну образование, отец отдал
его во 2-й кадетский корпус, по окончании которого Г. Ф. Морозов был
определен в Павловское военное училище.
825

Георгий Федорович Морозов
Но Г. Ф. Морозов, вопреки желанию отца, готовившего ему военную
карьеру, после окончания военного училища и обязательной трехлетней
службы в Динабургской крепости в чине артиллерийского офицера вышел
в отставку. Не имея возможности поступить в университет из-за
отсутствия соответствующего образования, он в 1889 г. становится студентом
Петербургского лесного института. Уже в студенческие годы проявились
широта его научных интересов, умение привлечь к себе людей и
объединить их. Посещение частным образом лекций проф. П. Ф. Лесгафта и
обсуждение насущных вопросов естествознания среди группировавшихся
вокруг него студентов сильно расширили его кругозор как биолога и
натуралиста. По окончании Лесного института в 1894 г. Г. Ф. Морозов
становится преподавателем Лесной школы в Хреновском лесничестве
Воронежской губернии. Выбор этого лесничества был очень удачен и
сыграл в развитии дальнейших научных интересов Г. Ф. Морозова
огромную роль. К тому времени заведующий лесничеством Н. Д. Суходский
успешно разрешил один из вопросов, наиболее волновавших тогда
лесоводов,— вопрос о культуре сосны на песках в условиях засушливого
климата. Принимая участие в лесокультурных работах в Хреновском бору,
Г. Ф. Морозов стремился подвести под них строго научную базу. В этих
целях он организовал ряд исследований, которые привели к появлению
нескольких научных статей, посвященных Хреновскому бору, влажности
его почвы и зависимости от нее лесных культур. Первой его печатной
работой была статья «О борьбе с засухой при культуре сосны» (1896 г.) —
дипломная работа, защищенная им на звание ученого лесовода, 1896—
1897 гг. он проводит в заграничной командировке для подготовки к
профессорскому званию и изучает лесное хозяйство в Германии и
Швейцарии. По возвращении из-за границы он работает по облесению песков
в Воронежской губернии, а в 1898 г. получает назначение в Каменно-
Степное лесничество в Воронежской губернии. Вскоре после
назначения на должность заведующего Каменно-Степным опытным
лесничеством (бывшим опытным участком известной Докучаевской экспедиции)
Г. Ф. Морозов вплотную столкнулся с работами В. В. Докучаева и его
школы.
Учение В. В. Докучаева, создателя современного почвоведения,
произвело на Г. Ф. Морозова огромное впечатление. «В моей жизни,— писал
Г. Ф. Морозов,— это учение сыграло решающую роль и внесло в мою
деятельность такую радость, такой свет и дало такое нравственное
удовлетворение, что я не представляю себе свою жизнь без основ
Докучаевской школы в воззрениях ее на природу. Природа сомкнулась для меня
в единое целое, которое познать можно, только стоя на исследованиях тех
факторов, взаимодействие которых и дает этот великий синтез
окружающей нас природы». Чрезвычайно важным было для Г. Ф. Морозова и
знакомство с трудами ботаника-географа Г. И. Танфильева. Работы этих
выдающихся ученых определили направление всей научной деятельности
Г. Ф. Морозова.
Несмотря на занятость практической деятельностью в Хреновском
бору и в Каменно-Степном лесничестве, Г. Ф. Морозов ведет большую
научно-исследовательскую работу и публикует ряд статей в лесных
журналах и в журнале «Почвоведение». Эти статьи обратили на него
внимание лесоводов и почвоведов, и уже в 1901 г. он получает кафедру общего
826

Георгий Федорович Морозов
лесоводства в Петербургском лесном институте. Здесь с особенной силой
развернулась его кипучая научная, педагогическая и общественная
деятельность. Эту кафедру он занимал до 1917 г., когда по состоянию
здоровья должен был переехать в Симферополь.
Как профессор и член Совета Лесного института он откликался на
все вопросы учебной и научной жизни этого высшего учебного заведения
и принимал горячее участие в научной и научно-общественной жизни
Петербурга, во всякого рода лесных и ботанических съездах, обществах,
выступая с докладами и лекциями. Неоднократно он был участником
международных конгрессов лесоводов.
Г. Ф. Морозов сразу завоевывал большую любовь студенчества и
широкую популярность. Лекции его отличались исключительно
мастерским изложением. В них мало было внешних эффектов и громких фраз,
но они захватывали логичностью и широтой своих построений и
страстной любовью к науке и к лесу. Блестяще проводил он экскурсии в лес.
В них принимали участие не только студенты, но и уже поседевшие
ботаники, зоологи, почвоведы и учителя средней школы. Эти экскурсии
заставляли их участников смотреть совершенно иными глазами на природу
и, в частности, на лес.
О том, какое впечатление производили на слушателей лекции и
экскурсии Г. Ф. Морозова, ярко свидетельствуют следующие слова из
одного адреса, преподнесенного ему слушателями дополнительных курсов
для лесничих: «Вы показали нам, как много может сделать для грубой
практики чистая наука, умелой творческой мыслью связывающая
разрозненные серые факты в стройную, целую и красивую картину. Вы дали нам
и лесоводству то, в чем оно так нуждалось, то, чего ему так долго
недоставало,— дали теорию, которая есть душа всякого живого практического
дела, дали философию, которая, по вашему же прекрасному выражению,
есть самая практическая из вещей».
Своей отзывчивостью, доступностью, чуткостью к запросам
юношества, верой во всемогущество знания, своими передовыми взглядами и
стремлением к истине он привлекал к себе сердца молодежи, которая
всегда окружала и любила его.
Будучи страстным поборником высшего женского образования, он
принимал активное участие в создании первого высшего женского
сельскохозяйственного учебного заведения — Стебутовских высших женских
сельскохозяйственных курсов. С 1904 г. был заместителем И. А. Стебута
по учебной части, а с 1905 г. заведовал курсами.
Будучи избран в 1904 г. редактором «Лесного журнала», он в течение
пятнадцати лет руководил им.
Работая с 1906 по 1913 г. членом постоянной комиссии по лесному
опытному делу, он был вдохновителем большинства начинаний в этой
области, инициатором открытия ряда опытных лесничеств, автором
программы их деятельности.
Несмотря на тяжелый недуг, Г. Ф. Морозов, переехав в 1917 г. в
Крым, взял на себя заведование кафедрой и чтение лекций по
лесоводству на агрономическом факультете Таврического университета. Этой
работе он отдался с особым энтузиазмом, она была осуществлением его
давнишней мечты — преподавать в университете. Здесь он мог в полной
мере придать своим лекциям широкий общебиологический характер и
827

Георгий Федорович Морозов
найти удовлетворение в изложении перед слушателями глубоких
обобщающих идей, к которым привела его разработка учения о лесе и которые
он, к сожалению, не успел в полной мере опубликовать.
Умер Георгий Федорович Морозов 9 мая 1920 г. Похоронен в Сал-
гирке, предместье Симферополя.
Г. Ф. Морозов был подлинным корифеем лесоводства, его труды
создали эпоху в развитии науки о лесе.
Около семидесяти лет тому назад, когда Г. Ф. Морозов вступил на
научную арену, фитоценология, т. е. отрасль ботаники, изучающая
растительные сообщества (фитоценозы), только зарождалась. Лишь немногим
была ясна необходимость выделения ее в самостоятельную ветвь ботаники.
Г. Ф. Морозов выдвинул положение, что учение о растительных
сообществах есть научная основа лесоводства, и блестяще доказал, что лесное
насаждение (т. е. не только искусственный, но и естественный лес) есть
«целый сложный организм, между частями которого имеется внутренняя
и закономерная связь и который, как и подобает всякому организму,
отличается известной устойчивостью».
Г. Ф. Морозов впервые собрал воедино огромный фактический
материал о взаимоотношениях растений в лесу, накопленный лесоводами и
ботаниками, обобщил его, придал ему научный характер и показал его
общебиологическое значение. Этим он заложил прочную основу новой
отрасли знания, именуемой ныне фитоценологией. Г. Ф. Морозов
является не только одним из создателей современной фитоценологии, он
определил направление ее развития. И если ныне советское направление
в фитоценологии занимает передовое положение в мировой фитоценоло-
гической литературе, то этим мы обязаны прежде всего идеям Г. Ф.
Морозова.
В своем классическом труде «Учение о лесе» Г. Ф. Морозов писал:
«Лес не есть только общежитие древесных растений, он представляет
собой общежитие более широкого порядка; в нем не только растения
приспособлены друг к другу, но и животные к растениям и растения
к животным, все взаимоприспособлено друг к другу и все находится под
влиянием внешней среды». Это понимание леса Георгием Федоровичем
Морозовым вполне соответствует не только дарвинистским идеям о
взаимоотношениях организмов и среды, но и основным положениям
диалектического материализма о взаимосвязи всех явлений в природе, о их
единстве и полностью сохраняет свое научное и методологическое
значение и ныне.
Г. Ф. Морозову впоследствии бросался упрек, что он приписывает
лесу «подвижное равновесие и гармонию» и этим якобы обнаруживает
идеалистический подход к природе. Действительно, он иногда говорил о
«подвижном равновесии» и «гармонии» в лесу. Так, он писал: «Это
взаимное приспособление всех живых существ друг к другу в лесу, в тесной
связи с внешними географическими условиями, создает в этой стихии
свой порядок, свою гармонию, свою устойчивость и то подвижное
равновесие, которое мы всюду наблюдаем в живой природе, пока не вмешается
человек». Но выражению «гармония» Г. Ф. Морозов никогда не придавал
идеалистического смысла. Говоря о «подвижном равновесии», он не
смотрел на лес как на нечто неизменное и постоянное, устойчивость леса он
понимал как относительную.
828

Георгий Федорович Морозов
Для правильной оценки взглядов Г. Ф. Морозова нельзя забывать
его высказываний по вопросу о сменах лесных сообществ, которому он
уделил очень много внимания. Он дал чрезвычайно тонкий анализ этого
сложного явления в жизни леса. С особой силой следует подчеркнуть
выступления Г. Ф. Морозова против признания так называемых
«заключительных формаций» в развитии леса, получивших впоследствии в
иностранной, особенно американской, литературе название
«климакс-формаций». «С принципиальной точки зрения,— писал Г. Ф. Морозов,— это
учение в корне неприемлемо. Нет никакого сомнения в том, что всякому
лесному сообществу, как и всякому живому существу, свойственна
тенденция к развитию, все движется в природе, ничто не находится в покое,
наоборот, всюду движение, и вдруг какие-то заключительные формации,
какие-то препоны для основного закона жизни — закона развития».
«Виды, более или менее постоянные таксономические единицы, однако,
изменчивы, если рассматривать их в большие промежутки времени, то же
самое и наши типы насаждений, наши виды, они обладают большой
инерцией, большой устойчивостью, но все же в течение громадного
промежутка времени и они изменчивы, как тому учит нас история развития
растительности и так называемые вековые смены: смена степей
дубравами, смена дубрав ельниками и т. п.». Помимо этого принципиального
возражения, Г. Ф. Морозов отмечает, что «многие нарушения в составе
сообществ были произведены вмешательством человека, и нет ничего
мудреного в том, что когда их оставляли в покое, они проявили
тенденцию возвратиться к своим исходным началам, которые и были приняты
за заключительные формации».
Учение о сменах древесных пород и образуемых ими сообществ,
разработанное Г. Ф. Морозовым, основанное на глубоком понимании
межвидовых взаимоотношений древесных пород, влияния условий среды и
воздействия на лес человека, является одной из наиболее важных частей
общего учения о лесе — лесоведения, созданного Г. Ф. Морозовым.
Г. Ф. Морозов рассматривал лес не только как собрание растений, но
включил в это понятие и населяющую его фауну и занятую им
территорию. Эта точка зрения особенно настойчиво пропагандировалась им во
второй период его научной деятельности, когда учение о ландшафте стало
наиболее характерной чертой современной географии. Воспитанный на
идеях В. В. Докучаева, Г. Ф. Морозов был очень увлечен этим учением,
которое тогда блестяще начинал разрабатывать Л. С. Берг. «Лес или
часть его, лесное насаждение,— писал Морозов в „Учении о лесе1",— есть
некое социальное единство, есть реальная совокупность, есть биоценоз,
есть, наконец, ландшафт». «Лес и его территория должны слиться для
нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт. Лес
есть социальное и вместе с тем географическое явление». Для
доказательства этих положений Г. Ф. Морозов привлек большой материал,
характеризующий взаимоотношения в лесу растительности, фауны, почвы,
климата и рельефа. Эти отношения, которые в последнее время предложено
было называть биогеоценотическими, проанализированы им глубоко и
разносторонне.
Г. Ф. Морозов не различал биогеоценологию и ландшафтоведение,
которые в настоящее время уже обычно не рассматриваются как
синонимы. Однако никто и поныне не сделал ни для леса, ни для других
829

Георгий Федорович Морозов
типов растительности более блестящего анализа лесных биогеоценотиче-
ских отношений. Поэтому Г. Ф. Морозов явился не только виднейшим
основателем фитоценологии, но и заложил также краеугольные камни биогео-
ценологии. Он занял одно из почетнейших мест среди русских географов.
Русское географическое общество присудило ему золотую медаль
им. П. П. Семенова-Тян-Шанского за труды по изучению леса. Л. С. Берг
по праву назвал Г. Ф. Морозова «великим лесоводом и географом».
Разработка Г. Ф. Морозовым проблем, которые мы теперь относим
к области фитоценологии и биогеоценологии, имела огромное
теоретическое значение для биологии и географии и вместе с тем для практики
лесоводства. Особенно большое практическое значение имела
разработанная им теория лесной типологии. Попытки классифицировать леса
делались и до Морозова, но он, во-первых, рассматривая лес как функцию
почвенно-грунтовых условий, впервые глубоко обосновал значение
условий местопроизрастания для классификационной проблемы леса и, во-
вторых, убедительно показал всестороннее значение выдвигаемых им
типов насаждений для практики лесного хозяйства. Защищая эти идеи с
исключительной страстностью во многих статьях и устных выступлениях,
он вскоре увлек ими не только лесоводов, но и ботаников, зоологов и
почвоведов. С тех пор проблема лесной типологии стала основной
проблемой в отечественном лесоводстве и породила колоссальную литературу.
Однако и в противниках точки зрения Г. Ф. Морозова в то время
недостатка не было. В некоторые моменты дискуссии по этому вопросу,
принимавшей подчас весьма горячий характер, победа склонялась на сторону
«антитипологов».
Но жизнь оправдала взгляды Г. Ф. Морозова, и теперь среди
лесоводов в Советском Союзе нет разногласия в вопросе о том, что как при
постановке лесоводственных опытов, так и при проведении лесохозяйствен-
ных мероприятий необходимо считаться с типами леса и их природными
свойствами.
Идеи Г. Ф. Морозова, касающиеся лесной типологии, начали
распространяться и за рубежом после издания его книги «Учение о лесе» на
немецком языке.
Следует отметить, что Г. Ф. Морозов в понятие лесной типологии
в начале и в конце своей научной деятельности вкладывал не одинаковое
содержание. В своих статьях по этому вопросу он сперва выдвигал
положение, что «тип насаждений есть совокупность насаждений,
объединенных в одну обширную группу общностью условий местопроизрастания,
или почвенно-грунтовых условий», добавляя, что «лишь те различия в
почвенно-грунтовых условиях, которые влекут за собой иную возобнов-
ляемость насаждений, приобретают значение момента, оправдывающего
выделение известной совокупности насаждений в особый тип». Таким
образом, вначале Г. Ф. Морозов строил свою типологию на одном, хотя
и важном признаке, на почвенно-грунтовых условиях местопроизрастания
леса. В дальнейшем, особенно к концу своей жизни, Г. Ф. Морозов
значительно расширил базу своей типологии. Он писал. «Классификация
лесных сообществ в настоящее время, если она желает быть естественной,
должна быть основана на совокупности всех лесообразователей», а
таковыми он считал «внутренние экологические свойства древесных пород,
географическую среду, климат, грунт, рельеф и почву, биосоциальные
830

Георгий Федорович Морозов
отношения между растениями, образующими лесные сообщества, и ими и
фауной, историко-геологические причины и вмешательство человека».
Однако эти идеи им не были развиты подробно, и в своей конкретной
работе по изучению леса он и, особенно, его многочисленные ученики
проводили почти исключительно первоначальную его точку зрения. Лишь в
самые последние годы дальнейшее развитие второй точки зрения
Г. Ф. Морозова привело к разработке учения о типах леса, как типах
лесных биогеоценозов. Такая типология имеет особенно большое значение
для практики лесного хозяйства.
Не останавливаясь на специально лесоводственных работах Г. Ф.
Морозова, нельзя все же коротко не коснуться так называемой идеи
постоянства пользования лесом, идеи, которая так горячо им защищалась и
которая лет двадцать пять — тридцать тому назад подвергалась
ожесточенным нападкам. Г. Ф. Морозов писал: «Нужда в лесе родит идею
постоянства пользования лесом, и вот она-то и есть краеугольная идея всего
лесного хозяйства». «В чем же состоит постоянство пользования? Первый
ответ, который дают лесоводы в этих случаях, есть указание на тот
первый основной закон лесоводства, что рубка и возобновление должны быть
синонимами, т. е. пользование лесом при рубке должно быть так
организовано, чтобы в процессе пользования заключались бы и моменты для
его создания вновь, надо так рубить, чтобы уже во время рубки или в
крайних случаях немедленно после рубки вырастал бы вновь лес». Эти
высказывания Г. Ф. Морозова, а также его указания, что если под
влиянием рубки или пожара хвойные породы и дуб сменяются березой и
осиной, то лесовод должен стремиться к восстановлению прежнего,
материнского типа, дали основание некоторым обвинять Г. Ф. Морозова в
призыве к слепому подражанию природе, к отрицанию необходимости
переделки природы в интересах человека и культуры более ценных пород,
к сохранению площадей, занятых ныне лесом. Подходя теперь объективно
к оценке этих высказываний Г. Ф. Морозова, мы не можем не видеть в
них, прежде всего, горячей борьбы его против хищнического истребления
лесов, какое имело место в царской России. Неправильно делать ему
упрек в том, что он якобы отрицал необходимость изменения и
улучшения наших лесов. Напротив, Г. Ф. Морозов учил, что в лесном хозяйстве
необходимо считаться не только с природными свойствами леса, но и с
экономикой данного времени. Об этом много говорится в его сочинениях.
«Лесоводство становится, таким образом, искусством, которое не только
умеет пользоваться лесом без истощения его, но и ставит себе более
трудную задачу преобразовать лесную действительность в таком направлении,
чтобы она полнее и лучше удовлетворяла человеческое общество в его
разнообразных запросах по отношению к лесу». Выдвигая необходимость
разработки лесоведения как научной основы лесоводства, ученый говорил:
«Лесоведение знакомит нас с природой леса, лесоводство — с методами
его видоизменения». «Первое знакомит нас с сущим, второе с должным».
«Творческая работа лесоводов должна суметь законы жизни леса
превратить в принципы хозяйственной деятельности».
Таким образом, идеи сознательного и целеустремленного изменения
природы в интересах человека были присущи Г. Ф. Морозову, и его
высказывания в этом отношении получают должную оценку только в
наши дни.
831

Георгий Федорович Морозов
Обвинения Г. Ф. Морозова в реакционности его тенденций в лесном
хозяйстве были неосновательны. Лет двадцать пять — тридцать тому
назад они явились следствием того, что некоторые из лесоводов,
прикрываясь выхваченными местами из сочинений Г. Ф. Морозова,
действительно стремились проводить реакционные идеи в нашем лесном
хозяйстве, выступая, например, против концентрированных рубок, против
механизации в лесном хозяйстве, защищали сохранение под лесом всех
занятых им площадей, независимо от интересов советского народного
хозяйства, и т. п.
Читая теперь сочинения Г. Ф. Морозова, нельзя не удивляться
глубине его диалектического анализа жизни леса. Трактовка им многих
явлений в жизни леса может служить прекрасным примером применения
диалектики в конкретной области науки.
В чрезвычайно плодотворном подходе к лесу, как географическому
явлению, предшественниками Г. Ф. Морозова в известной мере можно
считать В. В. Докучаева и его школу. Некоторые наши северные лесничие
и лесоустроители последних десятилетий прошлого века, а также
известные русские лесоводы Генко, Кравчинский и Добровлянский могут
быть названы предшественниками Г. Ф. Морозова в лесной типологии,
но все же они не создали научной лесной типологии, не привлекли к
ней всеобщего внимания, как это сделал Г. Ф. Морозов.
Нужна была прозорливость и одаренность Г. Ф. Морозова, чтобы
заставить смотреть на лес с совершенно новой точки зрения, чтобы дать
блестящий синтез наших знаний о лесе и создать лесоведение как
научную теорию лесоводства, чтобы, наконец, написать такую книгу, как его
«Учение о лесе»,— эту блестящую поэму о жизни леса, которая
принадлежит к числу замечательных творений русской научной мысли.
Главнейшие труды Г. Ф. Морозова: Почвоведение и лесоводство,
«Почвоведение», № 1, 1899, К вопросу о влажности лесной почвы, «Почвоведение», № 2, 1900;
№ 1, 1901; № 3, 1901; Лесокультурные заметки, «Лесопромышленный вестник»,
№№ 15, 34, 41, 44, 46, 47, 1902; №№ 14, 21, 22, 25, 26, 1903; История культур
в Хреновском бору (1849—1899). «Труды опытного лесничества», 1902; Влияние
леса на влажность почвы и грунта, «Лесопромышленный вестник», № 40, 1903;
Содержание и задачи общего лесоводства, «Известия Лесного ин-та», вып. XI, 1904;
Лесоводственные этюды, «Лесной журнал», 2, 1908; Учение о лесе, вып. 1. Введение
в биологию леса, СПб., 1912 (7-е изд., М.—Л., 1949); Биология наших лесных
пород, СПб., 1912; Лес как растительное сообщество, СПб., 1913; Смена пород, СПб.,
1914; Лес как явление географическое, СПб., 1914; О биогеографических основаниях
лесоводства, «Лесной журнал», вып. 1, 1914; Учение о типах насаждений в связи
с его значением для лесоводства, Пг., 1917; Вопросы организации лесного опытного
дела вообще и по отношению к Украине в частности, «Лесной журнал», вып. 9—10,
1918; Основания учения о лесе, Симферополь, 1920; Учение о типах насаждений,
М.—Л., 1931; Очерки по лесокультурному делу. 2-е изд., М.—Л., 1950.
О Г. Ф. Морозове: Исторический очерк развития С.-Петербургского лесного
института (1803—1903), СПб., 1903; Нестеров В. Г., Георгий Федорович
Морозов, в кн.: «Отечественные лесоводы», М.—Л., 1953; Бейлин И. Г., Георгий
Федорович Морозов — выдающийся лесовод и географ (1867—1920), М., 1954 (имеется
.библиография); История естествознания в России, т. Ill, М., 1962.

%Absi %вa n овиг
НАМЮ
1870- 1932
ыдающийся биолог Илья Иванович Иванов внес крупнейший
вклад в зоотехническую науку. Его исследования в области
биологии размножения домашних животных привели к
созданию зоотехнического метода искусственного осеменения,
широко применяющегося в практике современного
отечественного и зарубежного животноводства в целях
рационального использования племенных производителей.
Илья Иванович Иванов родился в семье чиновника 1 августа 1870 г.,
в городе Щигры Курской губернии. Начав учиться в Московском
университете, он затем переехал в Харьков и в 1896 г. окончил Харьковский
университет по естественноисторическому отделению
физико-математического факультета. В этом же году И. И. Иванов уехал за границу, где
работал в научных лабораториях, сначала в Женеве, а затем в Париже, в
Пастеровском институте.
В то время в научных кругах усиленно обсуждался мало изученный,
но очень важный вопрос о роли секретов придаточных половых желез в
процессе оплодотворения животных. Исследования в этой области велись
833

Илья Иванович Иванов
в лаборатории И. И. Мечникова, в Пастеровском институте и в других
научных центрах Западной Европы.
Внимание И. И. Иванова привлекли исследования выдающегося
физиолога Э. Штейнаха (Прага) и врачей Камуса и Глея (Париж). Они
считали, что секреты придаточных половых желез имеют решающее
значение в процессе оплодотворения, так как самки морских свинок и
кроликов при спаривании с самцами, у которых хирургическим путем были
удалены эти железы, не оплодотворялись.
И. И. Иванов, оспаривая выводы этих авторов, доказывал, что
оплодотворение самок не происходило вследствие того, что сперматозоиды не
попадали в их половые органы, так как небольшой объем выделений
придатков семенников, содержащий сперматозоидную массу (без секретов
придаточных желез), задерживался в половых органах самца.
По мнению И. И. Иванова, решить вопрос о возможности
оплодотворения сперматозоидами без секретов придаточных желез можно только
путем искусственного введения их в половые органы самок. Такая
постановка вопроса и привела его к необходимости применения метода
искусственного осеменения.
Глубоко и всесторонне изучив состояние проблемы биологии
размножения и искусственного осеменения млекопитающих, И. И. Иванов
убедился в том, что «нет, кажется, ни одного вопроса в физиологии
животных, который был бы сравнительно так мало разработан, как вопрос
воспроизведения... А между тем эта область физиологии едва ли не одна
из самых важных и самых интересных». Он подчеркивал, что с
изучением физиологии размножения животных связан «такой интересный и
важный вопрос, как в научном, так и в практическом отношении, вопрос
об искусственном оплодотворении у млекопитающих» *).
Понимание громадного научного и практического значения метода
искусственного осеменения и необходимости изучения биологии
размножения животных и определило направление всей дальнейшей
деятельности И. И. Иванова.
Возвратившись в Россию, И. И. Иванов уже весной 1899 г. провел
в лаборатории известного физиолога М. В. Ненцкого в Институте
экспериментальной медицины в Петербурге опыты искусственного осеменения
морских свинок, кроликов и собак, вводя в половые органы самок
сперматозоидную массу, извлеченную из придатков семенника и разведенную
физиологической средой.
Успех этих опытов позволил И. И. Иванову сделать обобщение,
которое и легло в основу теории современного метода искусственного
осеменения животных: «Все психические и физиологические процессы,
сопровождающие акт совокупления... не представляются чем-то
существенным для достижения оплодотворения». Для оплодотворения необходим
контакт сперматозоидов с яйцеклеткой.
Признавая, что искусственное осеменение «может оказать
незаменимую услугу в борьбе с бесплодием самок», он считал, что главное
практическое значение этого метода — «служение делу массового
улучшения пород домашних животных». Метод искусственного осеменения резко
сокращает расходы на приобретение и содержание производителей и
*) В то время было принято называть искусственное осеменение
«искусственным оплодотворением». В дальнейшем от этого неточного термина отказались.
834

Илья Иванович Иванов
ускоряет массовое улучшение качества животных. Исходя из этих
зоотехнических задач, И. И. Иванов уже в 1899 г. начал первые практические
опыты искусственного осеменения лошадей в Дубровском конном заводе
(Полтавская губ.). Для широкого использования племенных
производителей он разрабатывал приемы искусственного осеменения
«сперматозоидами в их естественной среде», т. е. спермой, получаемой от
производителей без нарушения состояния их здоровья.
Для использования племенных производителей, забиваемых на
бойнях или погибающих по случайным причинам, а также для использования
самцов диких форм для гибридизации с домашними животными, когда
от них не удается получить сперму, И. И. Иванов разработал метод
искусственного осеменения «сперматозоидами в искусственной среде».
Он доказал, что оплодотворяющую способность сохраняют
сперматозоиды, извлеченные даже «из органов переставших жить».
В наше время этот метод, разработанный И. И. Ивановым, был
использован при выведении гибридной породы овец — архаромериносов,
когда для искусственного осеменения мериносовых овец использовалась
сперматозоидная масса, полученная из семенников убитых диких архаров.
Уже первые его исследования вызвали живой интерес и поддержку
у прогрессивных ученых. В декабре 1899 г. на заседании Общества
русских врачей в Петербурге, проходившем при участии И. П. Павлова,
С. П. Боткина, М. В. Ненцкого, Н. Я. Чистовича и других, был заслушан
доклад И. И. Иванова «О функциях придаточных половых желез в
процессе оплодотворения у млекопитающих».
В выступлении по докладу акад. И. П. Павлов сказал: «Нет
никакого сомнения, вопрос, затронутый Вами, мало разработан и имеет
огромный научный и практический интерес» и в заключение добавил, что
«нужно признать за Вашими находками большое значение».
18 декабря этого же года И. И. Иванов выступил с докладом
«Искусственное оплодотворение у млекопитающих и применение его в
скотоводстве и в частности в коневодстве» на заседании Петербургского общества
естествоиспытателей, проходившем под председательством А. О.
Ковалевского и с участием известных зоологов В. М. Шимкевича, Н. А. Холод-
ковского, физиолога Н. Е. Введенского и гистолога А. С. Догеля.
Изложенные в докладе результаты и программа дальнейших исследований по
биологии размножения и искусственному осеменению животных были
одобрены присутствовавшими, которые в дальнейшем оказали И. И.
Иванову поддержку в проведении его исследований.
В 1900 г. И. И. Иванов продолжил свои опыты на четырех конных
заводах, но достигнуть хороших результатов ему не удалось, так как
коннозаводчики не решались предоставить для опытов лошадей с
нормальной половой функцией. Не удалось И. И. Иванову из-за отсутствия
необходимых условий продолжить свои биологические исследования и
в Институте экспериментальной медицины.
В это время по рекомендации проф. М. В. Ненцкого И. И. Иванова
пригласили в Управление государственного коннозаводства для разработки
метода искусственного осеменения применительно к практике конных
заводов.
На средства, отпущенные Управлением (5000 руб.), И. И. Иванов
организовал в 1901 г. опытный пункт искусственного осеменения лошадей
835

Илья Иванович Иванов
в с. Долгом Орловской губернии и в 1902 г. небольшую биологическую
лабораторию этого управления в Петербурге, где и вел свои исследования
до 1905 г. Он разработал оригинальную технику искусственного
осеменения лошадей, применив метод собирания спермы при помощи мягкой
греческой губки и прием введения ее в половые органы самки эластическим
резиновым катетром, соединенным со стеклянным шприцем. Этот способ
введения спермы применяется и в настоящее время при искусственном
осеменении лошадей.
Созданная И. И. Ивановым техника искусственного осеменения
позволяла собирать весь объем спермы и осеменять одним эякулятом до
десяти кобыл, что отвечало основному требованию зоотехнического метода.
В то время практики, да и ряд ученых, высказывали опасения, что
метод искусственного осеменения снизит плодовитость самок, нарушит
нормальное течение беременности и развитие эмбриона, что может
привести к понижению жизнеспособности и качества потомства. Поэтому,
завершив разработку метода искусственного осеменения лошадей, установив
его практическую пригодность, И. И. Иванов сосредоточил свое внимание
на изучении биологической полноценности метода. За период 1900—
1905 гг. ему удалось осеменить 109 лошадей, из которых зажеребилось
78 %,— такая оплодотворяемость при естественной случке получалась в то
время лишь при очень хорошей организации заводского дела; в практике
крестьянского коневодства она не достигала и 50%. Это позволило
И. И. Иванову заявить, что «бояться понижения процента зачатий при
искусственном оплодотворении по предложенному мной методу оснований
нет». Собранные им данные показали, что продолжительность
беременности у лошадей, подвергшихся искусственному осеменению, была
нормальной, роды протекали без осложнений, никаких уродств у полученных
жеребят не наблюдалось. «Потомство, полученное от искусственного
оплодотворения, ни в каком отношении не уступает приплоду, полученному от тех
же родителей естественным путем». Жеребята были жизнеспособными,
нормально росли и развивались; у них своевременно наступала половая
зрелость, вырастая, они имели нормальную работоспособность и
плодовитость. Эти наблюдения убедительно опровергали необоснованные
утверждения о биологической неполноценности метода искусственного осеменения
животных.
В 1904—1905 гг. И. И. Иванов проводил ряд своих исследований по
искусственному осеменению и гибридизации лошадей в имении и
заповеднике Ф. Э. Фельц-Фейна Аскания-Нова на юге Украины и продолжал
опыты по гибридизации лабораторных животных в Особой зоологической
лаборатории Академии наук в Петербурге, которой руководил известный
зоолог-эмбриолог акад. В. В. Заленский.
В трудных условиях царской России, не имея постоянной
лаборатории, И. И. Иванов не мог осуществить в полной мере намеченную
программу широких биологических исследований.
Как показывают хранящиеся в Центральном государственном
историческом архиве в Ленинграде архивные документы, в эти тяжелые годы
большую помощь И. И. Иванову в проведении исследований оказал акад.
И. П. Павлов. В его лаборатории И. И. Иванов разработал методику
изучения половой функции животных, в основе которой лежит наложение
фистул, и провел в этом направлении первые исследования. Они имели
836

Илья Иванович Иванов
большое научное значение и в наше время получили развитие в трудах его
учеников и последователей.
Зоотехническое направление исследований И. И. Иванова выходило
за рамки научных проблем, разрабатывавшихся в лаборатории И. П.
Павлова. Возникла необходимость организации специальной лаборатории с
экспериментальной базой, позволяющей проводить исследования по
биологии размножения и искусственному осеменению сельскохозяйственных
животных всех видов, в том числе таких, как лошади и крупный рогатый
скот. Необходима была и база для постоянной подготовки специалистов,
которые могли бы организовать применение искусственного осеменения в
практике животноводства.
Чиновники департамента земледелия на предложение И. И. Иванова
организовать такую лабораторию ответили (1908 г.), что «никаких опытов
с искусственным оплодотворением производить не предполагается» и что
ему «по этому вопросу никаких поручений не может быть дано». Но это
предложение И. И. Иванова нашло отклик у прогрессивного деятеля,
основоположника земской ветеринарии В. Ф. Нагорского, который в то время
был начальником Управления ветеринарной службы Министерства
внутренних дел. Намереваясь организовать физиологическое отделение в
Ветеринарной лаборатории для исследований И. И. Иванова, он обратился
за поддержкой к И. П. Павлову, В. В. Заленскому и В. М. Шимкевичу.
Высоко оценивая исследования И. И. Иванова и уже тогда предвидя
возможность их применения в практике животноводства, И. П. Павлов
писал, что исследования И. И. Иванова «представляются мне вполне
серьезными и очень важными в научном отношении, обещающими вместе с тем
и большое прикладное значение. Было бы очень справедливо и
целесообразно, если бы И. И. Иванову, много лет настойчиво, несмотря на
затруднения, разрабатывающему эту тему, была предоставлена возможность
спокойно и свободно продолжать свои работы в значительном размере, как
они того вполне заслуживают». Так же высоко оценил исследования
И. И. Иванова и В. В. Заленский, который, между прочим, писал (1908 г.),
что он давно интересуется работами И. И. Иванова по физиологии
оплодотворения и искусственному осеменению млекопитающих и «несколько лет
тому назад, вместе с покойным ныне академиком А. О. Ковалевским
высказался за возможно широкую постановку этих опытов... Опытность
И. И. Иванова, добытая многочисленными его трудами в интересующей
его области, может служить гарантиею, что при более благоприятной
обстановке его работы дадут ценные результаты как в научном, так и в
практическом отношении».
Предложение В. Ф. Нагорского поддержал и профессор В. М. Шим-
кевич.
Столь единодушная и решительная поддержка выдающихся
отечественных ученых и живой интерес к исследованиям И. И. Иванова
крупных зарубежных биологов (профессора Мюнхенского университета Р. Герт-
вига и профессора Эдинбургского университета Ф. Маршалла) оказали
влияние, и И. И. Иванов получил, наконец, возможность организовать в
Петербурге специальную, хорошо оборудованную лабораторию с
необходимой экспериментальной базой, которая начала функционировать с января
1909 г., а в 1910 г. была открыта и зоотехническая опытная станция
Физиологического отделения в Аскания-Нова.
837

Илья Иванович Иванов
За период 1909—1917 гг. в Физиологическом отделении лаборатории
И. И. Иванов совместно со своими помощниками (Э. Ф. Поярковым,
Ю. А. Филипченко, К. Д. Михайловым, К. Н. Кржышковским и
другими) осуществил широкую программу биологических исследований и
дальнейшей разработки метода искусственного осеменения
сельскохозяйственных животных.
Большое внимание было уделено исследованиям биологии
сперматозоидов. Эти исследования выявили необычайную жизнеспособность
сперматозоидов млекопитающих, громадную их устойчивость к воздействию
различных факторов внешней среды и удивительную приспособляемость
к ним. Сперматозоиды существовали и нормально проявляли свои
функции в растворах солей (натриевых, кальциевых, углекислых и многих
других), Сахаров (сахароза, глюкоза), в нейтральной и щелочной среде. Они
выдерживали температурные изменения в пределах от 4~38° до 0° и даже
после замораживания (при температуре —15°) сохраняли колебательное
движение. В токсических и антитоксических жидкостях сперматозоиды
млекопитающих сохраняли не только подвижность, но и оплодотворяющую
способность. Не убивали сперматозоидов и прибавки к сперме алкоголя,
различных растительных ядов (алкалоидов), в том числе стрихнина, и
даже таких сильнодействующих медикаментов, как сальварсан,
неосальварсан, атоксил и других.
Результаты биологических исследований использовались И. И.
Ивановым для решения важнейших проблем искусственного осеменения и
теоретического обоснования различных практических приемов этого метода.
Так, сахарные и солевые растворы использовались для обработки губки
и промывки приборов перед собиранием спермы, а также для ее
разбавления. Проведенные успешные опыты осеменения разбавленной спермой
положили начало применению разбавителей в практике искусственного
осеменения.
Результаты изучения влияния на сперматозоиды температурных
изменений позволили отказаться от содержания спермы при работе на пункте
в температуре +38°, как это рекомендовали предшественники И. И.
Иванова, и проводить работу при комнатной температуре, что значительно
упростило всю технику искусственного осеменения.
Установив, что высокая температура активизирует и вызывает
быструю гибель сперматозоидов, а низкая — понижает активность и
увеличивает продолжительность их жизни, И. И. Иванов предложил сохранять
сперму при температурах, близких к 0°. В этих условиях ему удавалось
сохранять подвижность сперматозоидов в течение семи-восьми суток, а
оплодотворяющую способность — в течение нескольких часов. Этими
исследованиями было положено начало разработки проблемы длительного
хранения и перевозки спермы.
И. И. Иванов разработал простую систему оценки качества спермы по
степени насыщенности ее сперматозоидами и по активности их движения,
которую ввел в практику работы пунктов искусственного осеменения и уже
в то время рекомендовал применять для оценки плодовитости племенных
производителей, используемых и в естественной случке. Эта система
оценки с некоторыми изменениями применяется и в настоящее время.
Им было положено начало разработки приемов рационального
кормления и использования племенных производителей.
838

Илья Иванович Иванов
Изучение особенностей половой цикличности у самок и связи
овуляции с периодом охоты приводит И. И. Иванова к выводу, что «самым
подходящим моментом для оплодотворения служит период наиболее ясно
выраженной охоты».
И. И. Иванов разработал, экспериментально проверил и ввел в
практику искусственного осеменения научно обоснованную и безопасную для
животных и сперматозоидов систему дезинфекции и стерилизации
инструментов, материалов и рук работающих на пункте, которая обеспечивает
эффективность их обеззараживания. Он ввел в качестве основного
дезинфектора 65-градусный винный спирт.
Еще до революции И. И. Иванов провел широкие исследования по
гибридизации сельскохозяйственных животных. Он установил путем
искусственного осеменения самок, микроскопического исследования спермы
самцов и гистологического изучения половых желез нормальную
плодовитость самок-гибридов домашнего рогатого скота с бизонами и зубрами и
бесплодие самцов при таком скрещивании. Некоторые самцы второго
поколения, полученные от гибридных самок и самцов исходных форм,
оказались плодовитыми. В дальнейших поколениях бесплодие самцов исчезает.
Он также установил полное бесплодие гибридов лошади с зеброй и
подтвердил нормальную плодовитость гибридов домашней и дикой лошади
Пржевальского. Эти исследования имели большое теоретическое и
практическое значение, так как в ряде случаев плодовитость гибридов
является одним из критериев общности происхождения скрещиваемых видов,
что очень важно для классификации животных. Совместно со своим
помощником (Ю. А. Филипченко) он дал подробное зоологическое
описание полученных гибридов рогатого скота.
Использование результатов исследований И. И. Иванова в наше
время привело к созданию путем гибридизации ценных новых пород сельско*
хозяйственных животных.
И. И. Иванов опубликовал до революции в различных журналах и
научных изданиях около сорока работ, в том числе две замечательные
монографии «Искусственное оплодотворение у млекопитающих» (1907 г.),
«Искусственное оплодотворение домашних животных» (1910 г.), а также
обстоятельный «Отчет о деятельности Физиологического отделения
Ветеринарной лаборатории за 1909—1913 гг.». И. И. Иванов был
неутомимым пропагандистом знаний по биологии размножения и метода
искусственного осеменения сельскохозяйственных животных. На курсах,
организованных при Физиологическом отделении, он знакомил
ветеринарных врачей с теорией и техникой этого метода, постоянно выступал
с докладами и лекциями перед практическими работниками и
крестьянами.
Уделяя много сил и внимания практической деятельности, И. И.
Иванов даже в условиях царской России добился организации и регулярной
работы пунктов искусственного осеменения при государственных заводских
конюшнях в тридцати губерниях, где этот метод применялся в целях
массового улучшения крестьянских лошадей. В результате в России до 1914 г.
было искусственно осеменено более 7000 лошадей. Это был большой успех
практической деятельности И. И. Иванова и его помощников,
ветеринарных врачей, если учесть громадные трудности организации и проведения
839

Илья Иванович Иванов
зоотехнических мероприятий в то время, когда существовало
предубеждение против метода искусственного осеменения.
Еще до революции И. И. Иванов провел первые опыты
искусственного осеменения небольшого количества овец (около ста голов) и коров
(девять голов), доказав возможность успешного применения метода и на
этих животных.
И. И. Иванов разработал и практически применил искусственное
осеменение лис, а также поставил опыты на птицах. Но ввести искусственное
осеменение в практику этих отраслей животноводства в то время ему не
удалось, так как департамент земледелия не отпускал необходимых средств.
Лишь после Октябрьской социалистической революции И. И. Иванов
получил возможность проводить свои исследования и применить метод
искусственного осеменения в практике животноводства в невиданных
масштабах, особенно в период развертывания строительства совхозов и
коллективизации крестьянских хозяйств.
Ветеринарная лаборатория была переведена в поселок Кузьминки
(под Москвой) и преобразована в Институт экспериментальной
ветеринарии, а Физиологическое отделение—в отдел биологии размножения
животных, которым заведовал И. И. Иванов.
В первые годы после революции (1917—1923 гг.) И. И. Иванов
опубликовал ряд работ, подводящих итоги изучения физиологических
особенностей спермы домашних животных: исследование процесса
эякуляции, физиологического значения секретов придаточных половых
желез, состава спермы. Одновременно он разработал практические приемы
предупреждения инфекционных заболеваний, передающихся при
спаривании животных, путем введения в сперму различных веществ,
убивающих возбудителей болезни и безвредных для сперматозоидов.
Результаты этих исследований, освещенные в опубликованных за это время
статьях (более десяти), легли в основу современных методов
разбавления и хранения спермы, а также методов профилактики указанных
заболеваний, что и позволило И. И. Иванову считать искусственное
осеменение не только зоотехническим, но и зоогигиеническим методом.
Исследования И. И. Иванова по химиотерапии спермы получили
высокую оценку руководителей Пастеровского института. Помощник
директора этого института проф. Кальметт писал И. И. Иванову (9 июля
1924 г.): «Ваши работы в области химиотерапии спермы, с которыми я
познакомился, заинтересовали меня в высшей степени. В связи с Вашими
основными работами, имеющими очень важное научное и практическое
значение, связанными с методами искусственного оплодотворения, где Вы
бесспорно являетесь первым авторитетом, проблема химиотерапии спермы,
в принципе уже решенная Вами, приобретает исключительно важное
значение. От имени д-ра Ру (директор Пастеровского института в то
время.— Авт.) и от своего имени прошу Вас дать нам для нашего журнала
„Пастеровские Анналы*' статью по этому вопросу». Такая статья вскоре
и появилась в анналах этого института.
В первые же дни после революции И. И. Иванов обратился в
Наркомзем с предложением начать подготовку к организации искусственного
осеменения крестьянских лошадей. Несмотря на тяжелые условия, в
которых находилась страна в годы гражданской войны и интервенции,
Наркомзем создал Центральную опытную станцию по размножению
840

Илья Иванович Иванов
сельскохозяйственных животных, руководство которой было поручено
И. И. Иванову.
Используя предоставленные возможности, И. И. Иванов развернул
большую работу по подготовке к широкому применению метода
искусственного осеменения в практике коневодства и к постановке массовых опытов
по искусственному осеменению других сельскохозяйственных животных.
На Центральной опытной станции конструировалось и
заготавливалось специальное оборудование для пунктов искусственного осеменения,
подготавливались квалифицированные кадры специалистов для
проведения этого мероприятия, составлялись и издавались наставления и
инструкции по искусственному осеменению различных видов животных.
Проведенная большая подготовительная работа позволила уже в
1923 г. организовать при Государственных заводских конюшнях
первые 23 пункта и осеменить на них 763 лошади. Затем из года в год
количество пунктов быстро росло и достигло к 1931 г. 845, количество
осеменных лошадей достигло (в тыс. голов): в 1924 г.—2,3; в 1925 г.—
8,5; в 1926 г.—25,8; в 1927—1931 гг. осеменяли по 40—65 тыс.
лошадей и в 1932—182 тыс. голов. За сезон спермой одного жеребца
осеменяли по 100—115, а на отдельных пунктах и до 200—400 лошадей.
В 1927 г. помощниками И. И. Иванова (В. В. Половцовой и
Г. В. Паршутиным) был проведен опыт искусственного осеменения
54 коров, из которых отелилось 35 коров.
Для разработки проблемы искусственного осеменения овец в
1928 г. И. И. Иванов организовал экспедицию в составе зоотехников,
окончивших Московский зоотехнический институт (Е. В. Вощинина,
Н. А. Кузнецова, В. К. Милованов, Н. В. Муравьев, П. Н. Скаткин и
Б. Н. Филиппов), в племенное хозяйство «Красный Октябрь»
Государственного объединения овцесовхозов «Овцевод», в Прикумском районе
Ставропольского края. В предварительных опытах экспедиция провела
исследования биологии сперматозоидов барана, разработала вопросы
разбавления спермы, выявила оптимальные дозировки ее при
осеменении, изучила особенности половой функции овец, установила периоды
охоты, благоприятные для введения спермы, и разработала технику
осеменения. Затем был проведен массовый опыт искусственного
осеменения 4703 овец. Оплодотворяемость овец в предварительном опыте
составила 45 %, а в массовом — 62 %.
В 1929 г. опыты искусственного осеменения овец были
продолжены в хозяйстве Семипалатинского Окрмолживсоюза (Казахстан)
сотрудницей И. И. Иванова (Н. А. Кузнецовой). Применение новых
разбавителей, разработанных в Отделе биологии размножения (В. К. Ми-
ловановым), позволило осеменять одним эякулятом барана по 10 овец,
а в ряде случаев и до 36 овец, с высокой эффективностью: из 1078
осемененных овец окотилось 87,5%, а из 652 овец контрольной группы,
слученных естественно, окотилось 87,6 %.
В 1930 г. под руководством И. И. Иванова в овцесовхозах
«Овцевода» было осеменено 98 тыс. овец. В 1931 г. количество осемененных
овец достигло 583 тыс., а в 1932 г.—1,6 млн.
В 1930 г. Государственное объединение молочно-мясных совхозов
«Скотовод» создало бюро искусственного осеменения, которое под
руководством И. И. Иванова успешно провело в 37 совхозах и двух
841

Илья Иванович Иванов
колхозах искусственное осеменение 19 860 коров. В 1931 г. количество
осемененных коров достигло уже 171 тыс., а в 1932 г.— 375 тыс.
Так, уже при жизни И. И. Иванова осуществилась его заветная
мечта — искусственное осеменение прочно вошло в практику
животноводства как важный зоотехнический метод.
Все эти годы И. И. Иванов продолжал свои научные исследования,
широко освещая их результаты в печати. Им было опубликовано более
девяноста научных работ, из них большое количество в зоотехнических,
ветеринарных и физиологических журналах Франции, Германии и
Англии. Его монография была переведена на немецкий и французский
языки,
И. И. Иванов выступал на международных конгрессах ученых: в
1910 г. в Вене и Граце, в 1911 г. в Дрездене, в 1929—1930 гг. в Париже,
Лондоне, Кембридже, Эдинбурге и других городах.
Научные учреждения, которыми он руководил, в разное время
посещали ученые Венгрии, Болгарии, Румынии, Германии, Англии,
Италии, Дании, Японии, Турции и других стран. Многие из них
длительное время стажировались в лабораториях под руководством И. И.
Иванова и его учеников. Во время многочисленных заграничных
командировок И. И. Иванов посещал лаборатории крупнейших ученых.
Он вел оживленную переписку с рядом зарубежных ученых.
Многие из них отмечали его большие заслуги в изучении биологии
размножения животных и разработке метода искусственного осеменения. Так,
например, директор Национальной французской ветеринарной школы
проф. Николя писал (15 июня 1924 г.) И. И. Иванову, что
исследования по искусственному осеменению животных «дали Вам
всемирную известность» и что они «кроме научного интереса имеют и
в дальнейшем могут получить громадное практическое значение и
обещают в области размножения создать новую эру исключительного
успеха».
Научные идеи и методы И. И. Иванова успешно развиваются его
многочисленными учениками и последователями в наше время.
Благодаря громадной помощи правительства были развернуты
широкие исследования в области биологии размножения и
искусственного осеменения животных в созданных специальных научных
учреждениях в Москве, Ленинграде, Оренбурге, Ставрополе, Фрунзе, Алма-
Ате, Новосибирске и других городах Советского Союза. Это привело
к детальной разработке проблем биологии размножения
сельскохозяйственных животных и к созданию совершенной современной техники
искусственного осеменения с ее методами разбавления, хранения и
перевозки спермы. Умелое применение этих методов в практике
животноводства позволило передовым техникам-осеменителям добиться
выдающихся рекордов в использовании племенных производителей: спермой
одного производителя за сезон они осеменяют до 1000 лошадей, 5000
коров и более 15 000 овец.
Выдающийся ученый-зоотехник акад. М. Ф. Иванов подчеркивал,
что достижения в области искусственного осеменения позволяют в
корне перестроить племенную работу в животноводстве и ускорить темпы
совершенствования существующих и создания новых пород
сельскохозяйственных животных.
842

Илья Иванович Иванов
На основании решений Коммунистической партии Советского
Союза и Советского Правительства метод искусственного осеменения
сельскохозяйственных животных на протяжении последних двадцати
пяти лет применяется в совхозах, колхозах, государственных заводских
конюшнях и госплемрассадниках как важнейшее государственное
зоотехническое мероприятие в целях быстрейшего улучшения качества
животных. Теперь ежегодно в Советском Союзе искусственно
осеменяется около 50 млн. сельскохозяйственных животных, или 58% всего
молочного поголовья овец и коров.
В зарубежных странах искусственное осеменение долгое время не
находило сколько-нибудь широкого применения. Но после второй
мировой войны, в результате знакомства с достижениями в деле
искусственного осеменения домашних животных в Советском Союзе, за границей
стали широко применять этот метод, и теперь он прочно вошел в
практику зарубежного животноводства, особенно молочного скотоводства.
Достаточно сказать, что в Англии, Голландии, Бельгии около 40%, а
в Чехословакии и Дании около 90 % всего количества коров осеменяются
искусственно. Широко применяется этот метод и в практике молочного
животноводства в США, где ежегодно осеменяется около 7 млн. коров.
Такое успешное развитие метода искусственного осеменения в
практике современного животноводства стало возможным благодаря
большому вкладу, который внес в зоотехническую науку И. И. Иванов.
До конца жизни он сохранил неиссякаемую энергию, исключительную
работоспособность и глубокую веру в большое будущее дела, которому
он посвятил свою жизнь. Умер Илья Иванович Иванов 20 марта 1932 г.
Главнейшие труды И. И. Иванова: К вопросу о функции vesiculae seminal is и
glandulae prostaticae в процессе оплодотворения, «Больничная газета Боткина», № 7,
1900; Искусственное оплодотворение у млекопитающих. Экспериментальное
исследование, СПб., 1907; Искусственное оплодотворение домашних животных, СПб.,
1910; К вопросу о плодовитости гибридов домашней лошади: зеброидов и гибридов
лошадей с Equus Przewalskii, «Изв. Академии наук», СПб., серия VI, № 10, 1910;
Краткий отчет о деятельности физиологического отделения Ветеринарной
лаборатории М. В. Д. за 1909—1913 гг., СПб., 1913; Влияние алкоголя на сперматозоиды
млекопитающих, «Изв. СПб. биологич. лаборатории», т. XIII, вып. 1, 1913;
Взаимоотношение между овуляцией и течкой у овец, «Изв СПб. биологич. лаборатории»,
т. XV, вып. 1—2, 1915; La processus d'ejaculation du sperme chez les animaux domes-
tiques (cheval, chiens), «Compt. rend. soc. Biologie», т. 80, 1917; La sperme de quelques
mammiferes, «Compt. rend. soc. Biologie», т. 80, 1917; Moyen de rendre le sperme infecte
des mammiferes incapable de transmettre l'infection, «Compt. rend. soc. Biologie», т. 80,
1917; Метод искусственного осеменения и овцеводство. Сборник журнала «Шерстное
дело», кн. 2, М., 1928; Искусственное осеменение млекопитающих как зоотехнический
метод, «Труды V съезда зоотехников при М. 3. И.», вып. 1, 1929; Искусственное
осеменение домашних животных, «Бюллетень В. Г. О. „Скотовод"», № 7—8, 1930.
О И. И. Иванове: Б е р е з и н Н., Искусственное оплодотворение и опыты
гибридизации, «Русская мысль», кн. 5, 1913; Русанов М. П., Проф. И. И. Иванов,
«Природа», № 5—6, 1933; Шергин Н, П., Профессор Илья Иванович Иванов —
основоположник метода искусственного осеменения сельскохозяйственных животных.
«Вестник животноводства», вып. 4, 1948; Скаткин П. Н., Интерес И. П. Павлова
к работам в области зоотехнической физиологии, «Вопросы истории естествознания и
техники». № 2, 1956; Он же, Выдающийся деятель зоотехнической науки,
«Коневодство», № 12, 1957; Он же, Выдающийся биолог Илья Иванович Иванов,
«Труды Ин-та истории естествознания и техники АН СССР», т. 32. 1960.

Михаил $>едоровиг
ИВАНОВ
1871 -1935
ихаил Федорович Иванов широко известен не только в
нашей стране, но и за рубежом, как выдающийся
представитель зоотехнической науки, внесший громадный вклад в
дело совершенствования существующих и создание новых
пород сельскохозяйственных животных.
Михаил Федорович Иванов родился 2 октября 1871 г.
в Ялте. Отец его — учитель садоводства в школе
Никитского ботанического сада — умер еще до его рождения. Много горя и
лишений пришлось перенести М. Ф. Иванову в годы детства и
юношества, так как семья из шести человек осталась на руках матери,
служившей экономкой у помещика. М. Ф. Иванов сумел уже в юности
воспитать в себе силу воли, вдумчивость, чуткость, любовь к природе и
уважение к людям.
В двенадцать лет М. Ф. Иванов окончил церковно-приходскую
школу, и мать решила отдать его в Керчь на выучку в слесарную
мастерскую. Но он хотел учиться сельскому хозяйству. Осуществлению
этого желания помог известный русский бонитер-овцевод Н. П. Синиц-
844

Михаил Федорович Иванов
кий, ежегодно весной приезжавший к помещику, у которого служила
мать М. Ф. Иванова, для проведения бонитировки овец. М. Ф. Иванов
был принят в Горецкое земледельческое училище. После шести лет
напряженной учебы, в 1891 г. он окончил училище с отличием. Но
устроиться на службу было не так-то просто. «Мир велик, а возможностей
для меня мало»,— говорил юноша. Н. П. Синицкий посоветовал ему
поступить в двухгодичную бонитерскую школу в Дергачах
Харьковской губернии, которая готовила высококвалифицированных
специалистов по овцеводству. В 1893 г. М. Ф. Иванов окончил школу со
званием бонитера-овцевода. За успешное окончание школы ему для
дальнейшего усовершенствования было предоставлено право на
заграничную научную командировку, однако средств на это отпущено не было и
командировка не состоялась. М. Ф. Иванов подал прошение о приеме
его в Петровскую сельскохозяйственную академию (ныне Московская
сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева), но получил
отказ. Многое передумал юноша в это время о несправедливости по
отношению к беднякам. «К чему мои способности и хорошие аттестаты,
когда для меня закрыты двери?» — говорил он. О своем горе он написал
Н. П. Синицкому. По его совету, в 1893 г. М. Ф. Иванов поступил в
Харьковский ветеринарный институт. Средства для существования он
зарабатывал уроками. Будучи студентом, М. Ф. Иванов выполнил две
научно-исследовательские работы. Одна из них была награждена
серебряной медалью и напечатана в трудах института.
В 1897 г. М. Ф. Иванов окончил институт с отличием и поступил
на службу участковым ветеринарным врачом в Кромы Орловской
губернии. За отличную учебу в институте ему была предоставлена
научная командировка за границу, которой он сумел воспользоваться лишь
в 1898—1900 гг.
За границей М. Ф. Иванов окончил сельскохозяйственное
отделение Цюрихского политехникума и познакомился там с постановкой
научно-исследовательской работы. Изучая затем животноводство в
странах Западной Европы (Германия, Голландия, Италия, Франция,
Швейцария), все полезное для отечественного животноводства он
описывал в «Письмах из-за границы», которые публиковались в журнале
«Хозяин», «Южно-русской сельскохозяйственной газете» и других
периодических изданиях.
В 1900 г. М. Ф. Иванов получил приглашение занять место
приват-доцента по кафедре животноводства в Харьковском ветеринарном
институте. С этого времени начинается его педагогическая деятельность
в высшей школе, которую он не прекращал до конца своей жизни.
В 1903 г. после защиты магистерской диссертации на тему «К вопросу
об изменении азотистых веществ в плесневелых кормах» М. Ф. Иванов
был утвержден доцентом. В 1906 г. его назначили в этом же институте
сверхштатным профессором, а через год — штатным экстраординарным
профессором. В Харьковском ветеринарном институте он заведовал
кафедрой животноводства до 1914 г., читая лекции по общей и частной
зоотехники, общей гигиене и зоогигиене, а также по молочному делу.
Одновременно с заведованием кафедрой М. Ф. Иванов развил кипучую
научную и общественную деятельность. Он читал общедоступные
лекции, делал доклады, участвовал в работе съездов научных обществ,
845

Михаил Федорович Иванов
являлся экспертом животноводческих выставок, проводил обследования
состояния русского животноводства на громадной территории.
В 1914 г» М. Ф. Иванов переезжает в Москву в связи с избранием
его по конкурсу профессором Петровской сельскохозяйственной
академии. Здесь он, со свойственной ему энергией, принялся за улучшение
преподавания предметов, читаемых по кафедре частной зоотехнии.
Одновременно с чтением лекций он проводил с участием студентов
опыты по выяснению новых приемов кормления, откорма и воспитания
животных. При кафедре проводилась обширная работа по исследованию
шерсти многих пород овец. В связи с реорганизацией академии в
1926 г. М. Ф. Иванов переходит в Московский высший зоотехнический
институт заведующим кафедрами овцеводства и свиноводства. В
Зоотехническом институте он в короткий срок оборудовал кафедры
учебными пособиями и богатыми коллекциями. На кафедрах и созданных
при них овчарне и свинозаводе М. Ф. Иванов широко развернул
научно-исследовательскую работу. Вокруг М. Ф. Иванова сплотилась
большая группа способных молодых помощников, из которых впоследствии
выросли видные ученые. В этот период М. Ф. Иванов особенно
активно участвовал в общественной жизни страны.
В 1930 г. М. Ф. Иванова пригласили заведовать кафедрой
животноводства в Коммунистическом сельскохозяйственном университете
имени Я. М. Свердлова, где до последних дней жизни он успешно вел
занятия со студентами и аспирантами.
В 1925 г. М. Ф. Иванов организовал в Аскании-Нова
Зоотехническую опытную племенную станцию. До последних дней своей жизни он
проводил там в широких масштабах разнообразные опыты по
разведению и кормлению овец, свиней и крупного рогатого скота. Работы эти
приобрели особое значение для теории зоотехнии и нашли широкое
применение в практике животноводства.
Перу М. Ф. Иванова принадлежит свыше двухсот печатных работ
по общим вопросам зоотехнии, овцеводству, свиноводству, скотоводству
и молочному делу; аналитические работы по химии кормовых веществ
и по кормлению животных, по исследованию шерстей и смушек, а
также по итогам обследования животноводства и методике создания новых
пород сельскохозяйственных животных. Им созданы учебники и
руководства по овцеводству, свиноводству, птицеводству.
С первых дней своей научной деятельности М. Ф. Иванов исходил
из положения о том, что признаки, приобретаемые организмом при
жизни в результате воздействия среды, могут передаваться по
наследству. Еще в 1912 г. М. Ф. Иванов опубликовал работу об
унаследовании животными приобретаемых при жизни признаков. Он считал, что
для каждого района с определенными климатическими, почвенными,
кормовыми и хозяйственно-бытовыми условиями необходимо создать
свои породы сельскохозяйственных животных, наиболее
приспособленных и наиболее выгодных для местных условий. «СССР чрезвычайно
велик и разнообразен по своим условиям,— писал впоследствии
Иванов,— поэтому в СССР нельзя ограничиться одной универсальной
породой, одинаково пригодной для всех без исключения районов».
В 1917 г. в работе, подводившей итог его экспериментальных
исследований, «Порода и корм» М. Ф. Иванов писал, что «...корма и
846

Михаил Федорович Иванов
кормление оказывают гораздо большее влияние на организм
животного, чем порода и происхождение. Поэтому при решении вопроса о
выборе породы для того или иного района необходимо прежде всего
считаться с кормовыми условиями, так как характер кормов и кормления
оказывает огромное влияние на внутреннюю и внешнюю организацию
животных и на их продуктивность».
М. Ф. Иванов резко восставал против существовавшего мнения,
что получаемое потомство от скрещивания местной малопродуктивной
породы скота с завезенной высокопродуктивной не нуждается в лучших
условиях кормления, содержания и ухода. Он называл такое мнение
большим заблуждением и подчеркивал, что только тогда скрещивание
приведет к положительным результатам, когда резко изменятся в
лучшую сторону и условия кормления и содержания как потомства, так и
самого завезенного скота. Всесторонний учет экологических,
климатических и хозяйственных условий при выведении новых пород животных
дает возможность, доказывал М. Ф. Иванов, управлять формированием
организма животного. Он говорил: «Я сильно считаюсь с условиями
окружающей среды. Если бы я в Аскании-Нова захотел вывести
складчатого многошерстного рамбулье, то я на этом потерпел бы неудачу.
Были бы складчатые животные и достаточно многошерстные, но это
были бы животные среднего качества, потому что сумма естественно-
исторических, климатических и кормовых условий противодействовали
бы получению этого типа в его высшем проявлении».
В работе «К вопросу об унаследовании приобретенных признаков»,
опубликованной в 1912 г., говоря о теории зародышевой плазмы Вейс-
мана, М. Ф. Иванов писал, что «...совершенно немыслимо в настоящее
время отрицать возможность влияний внешних раздражений или
каких-либо других причин на „зародышевую плазму" посредственно или
непосредственно через другие клетки организма, так как теперь
накопились в достаточном количестве экспериментальные исследования,
которые с несомненностью убеждают в этом». Еще в 1900 г. в работе
«Акклиматизация и вырождение сельскохозяйственных животных»
М. Ф. Иванов внес ясность в понятие «акклиматизация», подчеркивая,
что для сельского хозяина при акклиматизации важно сохранение всех
хозяйственно полезных свойств и качеств животного и растения, а не
только сохранение свойства жить и размножаться. Он указывает, что
необходимо считаться с тем, насколько новые условия соответствуют
условиям родины взятой для акклиматизации породы, и что надо
постоянно иметь в виду, что чем сильнее местные условия будут
отличаться от условий, откуда взята порода, тем менее порода будет
акклиматизирована, тем быстрее произойдет вырождение ее.
На основании этих теоретических положений, широко проверенных
в практике животноводства, М. Ф. Иванов и разработал методы
выведения новых пород сельскохозяйственных животных. В наше время эти
методы, являющиеся выдающимся вкладом в зоотехническую науку,
широко применяются при выведении новых, а, также при
совершенствовании существующих пород сельскохозяйственных животных.
М. Ф. Иванов допускал родственное разведение животных,
особенно в период начального образования породы. Он считал родственное
разведение необходимым для быстрого закрепления породных качеств
847

Михаил Федорович Иванов
и для получения в породе однородных типов животных, но
предупреждал, что при родственном разведении необходима усиленная браковка
всех животных, не соответствующих поставленной задаче и имеющих
недостатки. Длительное применение родственного разведения, говорил
М. Ф. Иванов, представляет риск. Поэтому он предлагал иметь в
породе несколько (пять-шесть) линий, т. е. пять-шесть групп животных,
происходящих от разных по родословной и выдающихся по
продуктивности и крепости телосложения родоначальников.
Отбирать животных, по М. Ф. Иванову,— значит оставлять в
стаде потомство только от высокопродуктивных родителей, которое
должно обладать крепкой конституцией, хорошими формами и высокой
продуктивностью. Подбор, подчеркивал М. Ф. Иванов, должен
проводиться однородный, по широко известному принципу: «Лучшее с
лучшим дает лучшее». Обязательными условиями для получения полной
эффективности отбора и подбора в животноводческой практике являются:
полноценное кормление, внимательный уход и содержание животных.
М. Ф. Иванова по праву называют основоположником линейного
разведения в животноводстве. Он предложил широко использовать этот
метод в тонкорунном овцеводстве и свиноводстве. Сущность метода
линейного разведения заключается в том, что животных, составляющих
стадо (породу), группируют в линии по родственным связям и по типу.
Линию составляют однотипичные животные, связанные родословной с
родоначальником линии. Каждая линия составляется из самцов и
самок, причем маток, входящих в состав линии, группируют в
определенные семейства. Скрещивание производителей одной линии с матками
другой является межлинейным, т. е. неродственным разведением. Оно
представляет собой прогрессивный метод разведения животных.
Опыт селекционной работы в стадах Аскании-Нова, в племенных
совхозах, в племенных фермах колхозов подтверждает возможность
сохранения у животных типа породы и повышения продуктивных свойств
животных, если только в линиях при межлинейных спариваниях
проводится отбор по типу. Получение по методу М. Ф. Иванова
высокопродуктивных с консервативной наследственностью производителей в
линиях обеспечивается спариваниями производителя и матки,
принадлежащих к одной и той же линии, но имеющих неодинаковую
родословную, т. е. происходящих от разных родителей. Для эффективности
таких внутрилинейных спариваний рекомендуется иметь в линии три —
семь маточных семейств с разной родословной. Метод линейного
разведения, по М. Ф. Иванову, представляет стройную систему в
селекционной работе и обеспечивает получение высокой эффективности.
М. Ф. Иванов стоял за комбинированное, а не узко
специализированное направление в животноводстве, так как оно экономически
выгоднее. Он считал, что мясо-шерстное направление в овцеводстве или мясо-
сальное направление в свиноводстве выгоднее, чем шерстное
направление в овцеводстве или сальное в свиноводстве. Он утверждает, что тип
телосложения животного формируется в зависимости от условий среды
в течение всего периода жизни. Поэтому не может быть животных
сального или шерстного типа, а имеются животные скороспелого и
позднеспелого типа. М. Ф. Иванов делил свиней на животных скороспелого
типа, умеренно скороспелого, позднеспелого и т. д. Каждому типу соот-
848

Михаил Федорович Иванов
ветствует определенная конституция, телосложение организма и степень
продуктивности.
М. Ф. Иванов не порывал связь с практикой в продолжение всей
своей жизни. В практической работе по животноводству он черпал
основные знания для развития теории зоотехнической науки.
Разработанные им теоретические положения и методы широко использовал в своей
практической деятельности, в результате чего добился выдающихся
успехов при совершенствовании существующих и выведении новых
пород животных.
Выведенные М. Ф. Ивановым в Аскании-Нова тонкорунная аска-
нийская порода овец и украинская степная белая порода свиней по
своим продуктивным качествам по праву занимают одно из первых мест в
мировом животноводстве. Они быстро и широко распространились не
только в южных областях УССР, но и далеко за их пределами. Получив
в Аскании-Нова 76 помесных комбинаций овец, изучив их свойства,
он указал пути превращения малопродуктивных грубошерстных овец
в высокопродуктивные с тонкой и полутонкой шерстью.
В Аскании-Нова М. Ф. Иванов вывел и передал для разведения в
колхозах и совхозах корридельских овец, полученных из помесей
линкольнов с мериносами, а также ценных гемпшироцигайских овец,
созданных путем скрещивания этих пород и умелого отбора из потомства
более крупных, крепких и выносливых животных. Линкольнволошские
и линкольнкурдючные овцы, полученные им в Аскании-Нова,
вызывали общее восхищение превосходной длиной шерсти и высокой мясной
продуктивностью. Их с успехом разводят на колхозных овцеводческих
фермах юга СССР, в частности в Казахской ССР.
Путем гибридизации муфлона с мериносовыми матками и
тщательного последующего отбора М. Ф. Иванов создал новую породу овец
(горный меринос), сочетавшую в себе свойства тонкорунных овец и
дикого муфлона, что давало возможность осваивать высокие горные
пастбища. Эту породу овец разводили в горных районах Северного Кавказа.
В настоящее время асканийские тонкорунные овцы, которых
вывел М. Ф. Иванов, по настригу шерсти и по живому весу достигли
мировых рекордов. Баран № 40 дал в совхозе «Красный чабан» настриг
шерсти 30,4 кг, а баран № 882— в Аскании-Нова — 29,6 кг. По
методу, разработанному М. Ф. Ивановым, теперь выведено много новых
высокопродуктивных пород овец: азербайджанский меринос,
архаромеринос, алтайская тонкорунная, ставропольская тонкорунная,
куйбышевская мясо-шерстная, горьковская, грузинская тонкорунная жирнохвостая,
грозненская, вятская и другие.
Большое влияние М. Ф. Иванов оказывал на работу многих
хозяйств нашей страны не только своими выступлениями в печати и
подготовкой специалистов в вузах, но и активным участием в подготовке
кадров практических работников, читая лекции на курсах повышения
квалификации специалистов по овцеводству, свиноводству и
птицеводству. Много сил М. Ф. Иванов отдал подготовке овцеводов-бонитеров,
проводя с ними занятия на курсах в Аскании-Нова. Посылая своих
учеников на производственную практику в различные хозяйства, он считал
своей обязанностью посещать эти хозяйства, чтобы на производстве
углублять знания учащихся,
849

Михаил Федорович Иванов
М. Ф. Иванов очень часто бывал в различных животноводческих
совхозах и на колхозных животноводческих фермах, где
консультировал практиков-животноводов. М. Ф. Иванов получал многочисленные
запросы с мест, поддерживал тесную связь с животноводческими
хозяйствами страны. Его деятельность является ярким примером работы
передового советского ученого, тесно связанного с производством, и
может служить образцом для многих ученых.
С первых дней своей научной деятельности М. Ф. Иванов
принимал самое активное участие в общественной жизни. На съездах и
совещаниях он выступал с докладами по самым животрепещущим вопросам
развития животноводства; в различные учреждения он вносил проекты
превращения отсталого животноводства России в передовое,
высокопродуктивное. М. Ф. Иванов принимал непосредственное участие в
осуществлении важнейших практических мероприятий по улучшению
животноводства в стране, отдавая все свои силы и знания высокоэрудированного
специалиста-зоотехника делу развития животноводства. Он выполнял
ответственные задания советских организаций по отбору племенных
животных при закупке их за границей, с исключительной
тщательностью просматривал тысячи животных, чтобы отобрать 50—100 голов
для завоза в СССР. Зарубежные специалисты и фермеры считали
М. Ф. Иванова лучшим в мире знатоком овец и шерсти. Профессор
Калифорнийского сельскохозяйственного колледжа Миллер, выступая
перед фермерами, заявил, что если они не введут у себя метод
индивидуального отбора, который проводил русский профессор Иванов, то им
через десяток лет придется ехать в СССР покупать племенной материал.
И действительно, за небольшой период времени, прошедший с тех пор,
асканийские мериносы значительно превзошли американских.
Советский строй открыл безграничные возможности для работы
М. Ф. Иванова. 5 мая 1935 г. в день празднования 10-летней
плодотворной его работы в Аскании-Нова Иванов сказал: «...Советская
власть умеет высоко ценить научных работников. До конца моей жизни
и до конца моих сил, поскольку я в состоянии буду работать, я отдам
все свои силы на пользу Советскому Союзу. Советская власть есть
единственная власть, которая так высоко оценивает труд научных
работников и создает условия для процветания социалистической науки».
Советское государство высоко оценило его заслуги. В 1929 г. ему
было присвоено звание заслуженного деятеля науки и техники. В 1934 г.
присуждена ученая степень доктора без защиты диссертации. В 1935 г.
Академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина избрала
М. Ф. Иванова своим действительным членом и поручила ему
руководство секцией животноводства. На VII съезде Советов СССР в 1934 г.
М. Ф. Иванов был избран членом ЦИК СССР.
В 1940 г. Всесоюзному научно-исследовательскому институту
гибридизации и акклиматизации животных в Аскании-Нова присвоено имя
академика М. Ф. Иванова.
С гордостью М. Ф. Иванов называл себя советским гражданином
и всегда с честью носил это высокое звание.
Умер Михаил Федорович Иванов 29 октября 1935 г. в Москве от
разрыва сердца во время подготовки к докладу на сессии Всесоюзной
академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина.
850

Михаил Федорович Иванов
Его идеи будут еще долго вдохновлять советских ученых и
животноводов на дальнейшее развитие отечественного животноводства.
В октябре 1961 г. общественность широко отмечала в Аскании-
Нова 90-летие со дня рождения академика М. Ф. Иванова. На сессии
ВАСХНИЛ, посвященной этой дате, выступали многие ученые —
ученики и последователи Михаила Федоровича Иванова. Их доклады
показали, что учение академика Иванова развивается, а имя его
продолжает жить в умах передовых советских животноводов.
Главнейшие труды М. Ф. И заново.: Аналитические методы исследования
кормовых веществ, «Архив ветеринарных наук», Харьков, 1895; Мясные качества
русских пород скота, «Южнорусская с.-х. газета», № 44, 1902; Мероприятия по
массовому улучшению скота в Курской обл., «Южнорусская с.-х. газета», № 25, 1903;
Стойловое и пастбищное содержание в физиологическом отношении, «Южнорусская
с.-х. газета», № 10, 1906; Воспитание, кормление и содержание лошадей на Хренов-
ском государственном заводе, «Южнорусская с.-х. газета», № 7, 1908;
Акклиматизация и вырождение сельскохозяйственных животных. Народная энциклопедия,
«Животноводство», М., 1910; Что дала метизация в русском овцеводстве, «Труды
Всероссийского съезда по овцеводству», 1912; Краткий курс птицеводства, Учебник,
2-е изд., 1913; К вопросу об исследовании животноводства, «Вестник
животноводства», № 1, 1914; Каракулеводство на юге России, «Полтавское Общ. сельского
хозяйства», 1914; Главнейшие породы овец, разводимые в России, М., 1915; Гибриды
в зоопарке Фельц-Фейна в Аскании-Нова, М., 1915; Порода и корм, М., 1917;
Неотложные нужды современного русского овцеводства, СПб., 1916; Настоящее и
будущее мериносового овцеводства, «Труды Всероссийского съезда по животноводству»,
1917; Смушково-молочное овцеводство, Харьков, 1919; Будущее русского
овцеводства, Пг., 1922; Свиноводство, Пг., 1922; Основы кормления сельскохозяйственных
животных, М., 1922; Волошские овцы (зоотехническое обследование), М., 1924;
Овцеводство, ч. I—II, М., 1925; Сельскохозяйственное птицеводство, М., 1925;
Овцеводство в США, «Пути сельского хозяйства», № 2, 3 и 4, 1962; Методика
обычного типа исследования животноводства, «Пути сельского хозяйства», № 5,
1926; Свинарство (на украинском языке), Харьков, 1928; Угроза овцеводству СССР,
«Социалистическое животноводство», № 7—8, 1930; Пути перестройки нашего
овцеводства, «Техника социалистического земледелия», М., 1931; Каракульские смушки,
ML, 1932; Новая порода свиней — украинская степная белая, выведенная в Аскании-
Нова, «Труды ИНГАЖ», т. I, 1933; Создание новых овец в СССР,
«Проблемы животноводства», № 2, 1934; Краткий курс овцеводства, М., 1934; Опыт
создания горного мериноса, «Труды ИНГАЖ», т. II, 1935; Наука должна освещать
путь производству, «Труды ИНГАЖ», т. III, 1935; Курс овцеводства, 3-е изд., М.,
1935; Методика селекционной работы с мериносами типа рамбулье. Создание новых
пород овец (опубликовано посмертно), «Труды ВАСХНИЛ», т. 9, М., 1936;
Сочинения, т. I, М., 1939; Сочинения, т. И, М., 1938; О методах племенной работы
(Мой ответ акад. Серебровскому), «Яровизация», № 5, 1940; Избранные работы по
наследственности сельскохозяйственных животных, М., 1949; Избранные сочинения,
тт. I, II и III, М., 1949—1950; Двухтомник, М., 1957.
О М. Ф. Иванове: Иванова Н. К., Академик М. Ф. Иванов, М., 1949; 2-е
изд., М., 1953; Гребень Л. К., Акад. М. Ф. Иванов и его работы по выведению
новых пород, М., 1949; Смирнов А. А., Академик М. Ф. Иванов, Ставрополь,
1949; Николаев А. И., Иванов Михаил Федорович (1871—1935),
Сельскохозяйственная энциклопедия, т И, ML, 1951.

?ллий Лнатоя ьевиг
Богданов
1872- 1931
ыдающийся ученый и общественный деятель Е. А.
Богданов всю свою жизнь посвятил развитию зоотехнической
науки и сельского хозяйства нашей Родины.
Еллий Анатольевич Богданов, сын известного зоолога,
профессора Московского университета А. П. Богданова,
родился 17 мая 1872 г. Окончив гимназию в 1890 г., он
поступил на естественное отделение физико-математического
факультета Московского университета. После окончания университета
в 1895 г. Е. А. Богданов был командирован за границу. Там он слушал
лекции и вел научную работу в Берлинской сельскохозяйственной
школе и сельскохозяйственном отделении Геттингенского университета и
изучал животноводство Шлезвиг-Гольштинии.
На формирование Е. А. Богданова как ученого большое влияние,
по его собственному признанию, оказали воззрения его отца А. П.
Богданова и профессора Московского университета К. Ф. Рулье, память
которых Е. А. Богданов глубоко чтил всю жизнь.
852

Еллий Анатольевич Богданов
С конца 1897 г. Е. А. Богданов возглавил кафедру общей
зоотехнии Московского сельскохозяйственного института (с 1917 г. Петровская
академия, ныне Сельскохозяйственная академия имени К. А.
Тимирязева), которой и руководил до конца своей жизни.
Еще будучи студентом, Е. А. Богданов выполнил и опубликовал
ряд научных исследований, за которые был удостоен золотой медали
Университета и серебряной медали Общества любителей естествознания.
В 1909 г. он защитил диссертацию на степень магистра зоологии на
тему «О прямом и косвенном участии белков в образовании жира».
Работа Е. А. Богданова как руководителя кафедры общей
зоотехнии была направлена на коренной пересмотр содержания самой
дисциплины. В связи с этим он всегда тщательно следил за важнейшими
достижениями биологии и физиологии, горячо реагировал на все новое и
ценное для зоотехнии.
Большое внимание Е. А. Богданов уделял изучению практики
животноводства, которая интересовала его во всех деталях, включая
запросы рынка, диктовавшие и определявшие до революции в России
развитие сельского хозяйства и животноводства, породный состав
животных и технику их обслуживания. Наряду с этим он придавал большое
значение обобщению и критическому анализу литературных данных,
освещающих опыт животноводства. Неслучайно поэтому в ряде его
монографий встречается подзаголовок «Опыт критического
сопоставления основ теории и практики». Придавая столь большое значение
критическому анализу и обобщению данных практического хозяйства,
Е. А. Богданов был, однако, ярым противником спекуляции
необоснованными обобщениями, якобы исходящими из практики. Поэтому ряд
своих работ он сопровождал эпиграфом: «В зоотехнии у нас много
знаточества, а нам нужно больше знания». Эти положения в достаточной
мере характеризуют целеустремленность работ Е. А. Богданова и то
первостепенное значение, которое он придавал углублению теории
зоотехнии. Общая зоотехния, по его замыслу, должна давать основу для
практических мероприятий по успешному развитию животноводства. Он
считал, что задача научной зоотехнии заключается в создании теории
для производственной деятельности человека при разведении,
эксплуатации и совершенствовании домашних животных. Это значит, что
объектом зоотехнии является не изолированно рассматриваемое животное,
а именно животноводство, т. е. деятельность хозяйствующего
человека по созданию и использованию домашних животных, являющихся
продуктом труда предшествующих поколений. Эти положения особенно
подчеркнуты в монографии Е. А. Богданова «Происхождение домашних
животных», где ученый указывал, что домашние животные не просто
биологический объект, используемый для хозяйственных целей, а
продукт сложного и длительного человеческого труда. «В овце, корове или
лошади,— писал Е. А. Богданов,— сконцентрирован труд многих сотен
человеческих поколений, вкладывавшийся небольшими порциями в
течение многих тысяч лет и доставлявший в каждом случае нечто в своем
роде чрезвычайно выдающееся. Мы мало думаем об этом и даже
зоотехники часто недостаточно взвешивают это обстоятельство, указывая,
например, на то, что англичане „создали" скаковую лошадь или
современную культурную свинью. Именно на этих примерах виднее всего, что
853

Еллий Анатольевич Богданов
англичане вложили только нечто, умевши смешать кровь уже имевшихся
культурных пород и приноровить особенности каждого вида к новым
специальным требованиям. Они, правда, создали новые типы, но уже
из имевшегося ранее и притом превосходного материала вроде арабской
лошади и китайской свиньи, без которых ничего и не было бы. Та
„местная" кровь, которая течет и в английской лошади и в современной
культурной свинье, тоже ведь не осталась без влияния (особенно в свинье)
и не могла получиться даром при эксплуатации соответствующих диких
видов». Эти слова ярко отражают понимание Е. А. Богдановым
домашнего животного как продукта длительного напряженного труда прошлых
поколений; такое понимание, по существу, совпадает с классическим
положением К. Маркса о том, что «животные и растения, которых
обыкновенно считают продуктами природы, в действительности являются не
только продуктами труда по меньшей мере прошлого года, но рассма*
триваемые в своих современных формах, и продуктами изменений,
совершившихся на протяжении многих поколений под контролем человека,
при посредстве человеческого труда».
Бурное развитие экспериментальных исследований по изучению
наследственности, развитие эндокринологии, биохимии, физиологии
питания, учения о витаминах значительно изменили и расширили
господствовавшие в конце прошлого столетия представления об основах
разведения и кормления сельскохозяйственных животных. Значительная
заслуга Е. А. Богданова состоит в том, что он тщательно учитывал все
новейшие данные и, обобщая опыт передового животноводства, намечал
программу специальных физиологических исследований. В оставленном
им научном наследии, несомненно, выдающимися, относящимися к
категории классических, являются исследования проблемы прямого и
косвенного участия белков в образовании жира, изложенные в его
магистерской диссертации.
С 60-х годов прошлого столетия на протяжении почти тридцати лет
господствовала теория зарубежных ученых, согласно которой
единственным источником энергии для синтеза жира в организме животного
является белок пищи.
Это положение явно противоречило практике, что побудило
некоторых ученых предпринять специальные исследования для опровержения
этой теории. Особое значение приобрели исследования Н. П. Чирвин-
ского, показавшего, что преобладающая часть жира в организме
синтезируется за счет углеводов. Однако коренная ревизия ошибочной
теории сопровождалась новой крайностью — полным отрицанием
возможного участия белка как источника энергии при синтезе жира в организме
животных.
После детального исследования методики определения жира в
тканях животного организма и кормовых продуктов Е. А. Богданов провел
большое количество физиологических экспериментов и на основе
тщательного анализа полученных результатов установил, что часть жира,
накопленного организмом, синтезируется и за счет белка пищи.
Роль белка при образовании жира была ярко показана Е. А.
Богдановым на опытах с личинкой мясной мухи. Преодолев большие
методические трудности, связанные с весьма специфическим характером
питания личинки мясной мухи, он установил наличие симбиоза этой личинки
854

Еллий Анатольевич Богданов
с пептонизирующими бактериями, роль которых заключалась в
обеспечении личинок ферментом трипсином, крайне необходимым для
нормального их развития.
Исчерпывающая оценка этих опытов была в свое время дана
И. И. Мечниковым в его известной статье «Молочные микробы и их
польза для здоровья», опубликованной в 1910 г., в которой он писал:
«Исследования над высшими животными, каковы морские свинки,
цыплята и головастики, были весьма затруднительны... Наилучшие
результаты были получены русским ученым г. Богдановым, производившим
свои исследования над личинками мясной мухи... Установив, что эти
личинки сравнительно легко воспитывать в среде, совершенно свободной
от микробов, Богданов с успехом добился их полного развития в таких
условиях от стадии яйца до совершенно взрослой мухи... Богданов
нашел, что не все микробы благоприятно влияют на развитие червяков
(личинок). Такую роль выполняют только бактерии, отличающиеся
сильным производством питательного фермента трипсина. Установив
это, Богданов стал прибавлять в пищу личинок, воспитываемых в среде,
свободной от микробов, некоторое количестве трипсина. В этих
условиях личинки развивались в совершенстве и из них вышли большие
мухи.
Признав большое значение за этими фактами, Вольман предпринял
в моей лаборатории ряд исследований над личинками мух. Он
подтвердил первоначальные данные Богданова и убедился, что очень легко
добиться нормального развития мух без всякого участия микробов.
Опыты над личинками, а также и вышеприведенные нами опыты
позволяют сделать заключение, что некоторые виды кишечных
микробов могут быть полезны для питания иных животных в ту эпоху их
жизни, когда сами они производят лишь незначительное количество
питательных ферментов».
В тесной связи с указанными теоретическими исследованиями
Е. А. Богданова стоят его многочисленные исследования, касающиеся
важнейших вопросов теории и практики рационального кормления
сельскохозяйственных животных. Он впервые устанавливает общепринятую
в настоящее время классификацию типов откорма животных,
детализируя их применительно к традициям и вкусам населения, и на основе этой
классификации индивидуализирует и возраст откармливаемых
животных, с учетом их породных особенностей, сроки и периоды откорма и
дифференцированный характер кормления животных применительно к
типу и периоду откорма.
Вопросам теории и практики откорма сельскохозяйственных
животных Е. А. Богданов посвятил капитальный труд «Откармливание
сельскохозяйственных животных», опубликованный в 1911 г. После
обстоятельной переработки на основе новых данных этот труд позднее был
издан в виде нескольких самостоятельных книг: «Общие основы техники
откорма» (1927 г.), «Техника откорма крупного рогатого скота» (1927 и
1931 гг.) и «Выращивание и откорм свиней» (1929 г.). В этих работах
он подробно освещает итоги своих исследований, рассматривает законы
образования мяса и сала, а также излагает закономерности и технику
откорма различных видов сельскохозяйственных животных.
Разработанные Е. А. Богдановым теоретические основы и рекомендуемые практиче-
855

Еллий Анатольевич Богданов
ские приемы откорма сельскохозяйственных животных имеют большое
значение для решения задач, поставленных перед животноводством в
наше время в связи с необходимостью резкого увеличения производства
мяса. Обстоятельно обосновав важнейшее положение о том, что
«превращать корм по преимуществу в мясо возможно только в том случае,
если откармливаются молодые животные, еще не закончившие роста»,
он доказывал, что такой откорм, несмотря на затрату кормов с большим
содержанием белков, хозяйственно выгоден.
Е. А. Богданов подчеркивал необходимость единой, четкой системы
плановых мероприятий по воспитанию, кормлению и содержанию
животных, причем они не могут быть любыми, а только такими, которые
наиболее целесообразны для данного района. Он указывал также на то
обстоятельство, что «питание молодых животных, главным образом,
должно соответствовать особенности желательного типа, а не должно
быть обязательно обильным».
Аналогичным образом Е. А. Богданов детализировал и
направление характера кормления других видов животных. Таким образом, для
управления производительностью животных он предлагал
организационно-экономические и технические предпосылки координировать с
задачами племенной работы.
Эти важные положения существенно дополняются учением о
принципах оценки питательности кормов и нормированного кормления —
важнейшие методические моменты, на которых базируется современная
практика рационального кормления сельскохозяйственных животных.
Более тридцати лет тому назад в противовес господствовавшей
односторонней энергетической оценке питательности кормов Е. А.
Богданов настаивал на необходимости многогранной оценки питательности
кормов. «Мне давно приходилось доказывать, что нельзя говорить о
питательности корма вообще и нельзя оценивать ее какой-то одной
цифрой, а необходимо принимать во внимание все главные стороны
питательности и оценивать их в каждом частном случае отдельно». Это
положение стало руководящим в современной передовой практике
кормления сельскохозяйственных животных.
Не менее значительными являются высказывания Е. А. Богданова
о роли витаминов в питании, его оценка перспектив и задач внедрения
в практику животноводства основ витаминного питания животных.
Следует отметить, что уже более тридцати лет назад Е. А. Богданов
правильно предвидел основное направление в организации кормления
сельскохозяйственных животных. После длительного этапа предварительных
исследований к настоящему времени выяснено важнейшее условие
рационального полноценного кормления сельскохозяйственных
животных— это правильное соотношение важнейших сторон питательности и
соответственно отдельных кормов и кормовых смесей. Еще в 1925 г.
Е. А. Богданов писал: «...Из всего этого вытекает, что должны быть
выработаны специальные правила распределения основных питательных
веществ между отдельными кормами. Для каждого отдельного случая
кормления должно быть указано, в чем именно должно заключаться то
минимальное разнообразие корма, при котором можно ожидать
сохранения здоровья животных в возможно большей степени и наилучший
технический эффект».
856

Еллий Анатольевич Богданов
До Е. А. Богданова не были известны обобщения, где бы оценка
питательности кормов и рациональное их нормирование при кормлении
сельскохозяйственных животных столь тесно увязывались бы с
конституциональными особенностями и породными различиями животных. Эта
постановка вопроса о тесной связи рационального кормления животных
с племенной работой отражает богдановское предвидение перспектив
развития социалистического животноводства.
Весьма значительными являются также работы Е. А. Богданова,
касающиеся разведения сельскохозяйственных животных. Оценивая его
работы в этой области в свете современных представлений, следует в
первую очередь отметить непримиримость ученого к упрощенной
трактовке и механическому копированию техники заграничного племенного
дела.
«Наше племенное животноводство,— указывал Е. А. Богданов,—-
носило прежде всего совершенно ясный подражательный и даже, более
того, выставочный характер. То, что считалось за границей хорошим в
качестве типа, развития особенностей телосложения, скороспелости,
веса и т. д., считалось хорошим и у нас, где значение каждой породы и
условия их использования совсем иные...»; «...даже наилучшая техника
крупных (помещичьих) хозяйств была чаще всего, так сказать,
,,слепая"»; «...в основу обычно бралась именно выставочная оценка, хотя
всем известно, что на выставках требуется многое, радующее
привычный к этому глаз, но не очень нужное по существу. Племенное дело
смешивалось с разведением продажного племенного скота,
долженствующего чем-то заманить покупателя».
Такое положение племенного животноводства, по его мнению,
влекло за собой другую крупнейшую методологическую и организационно-
техническую ошибку — «животноводство было в полной зависимости от
постоянного ввоза иностранных животных, долженствующих как бы
замазать недочеты простого, технически несовершенного размножения
купленных раньше животных». Он особенно подчеркивал, что
«лежавшая на заводах печать заграничного творчества, принимавшаяся без
возражения, мешала возникновению и совершенствованию местного,...
несравненно более прочного и выгодного для государства племенного
дела».
Этому явно порочному направлению племенной работы Е. А.
Богданов прежде всего противопоставил работу с местными породами. Из
иностранных пород он советует выбирать только такие породы, которые
в том или ином отношении ценны для данной местности. Техника их
разведения должна быть приспособлена к нуждам скрещивания с
определенными группами местного скота.
Этим столь актуальным для нашей современности высказываниям
Е. А Богданова предшествовала длительная напряженная работа,
направленная на коренную переработку учения о разведении
сельскохозяйственных животных. В 1922 г. им опубликована обстоятельная
работа «Как можно ускорить совершенствование и создание племенных стад
и пород (разведение по линиям)», а в 1926 г.— руководство «Общая
зоотехния. Учение о разведении сельскохозяйственных животных».
Большое внимание Е. А. Богданов уделил разработке учения об
экстерьере сельскохозяйственных животных. Его основные представле-
857

Еллий Анатольевич Богданов
ния по данному вопросу изложены в книге «Типы телосложения
сельскохозяйственных животных и человека и их значение (общезоогехни-
ческие основы экстерьера)», опубликованной в 1923 г. В этой книге
автор подчеркивал, что основой оценки животных по экстерьеру должно
быть учение о типах конституции, о различиях в телосложении.
Основными факторами формирования конституционных типов, по его мнению,
являются наследственность и условия жизни, находящиеся в теснейшем
взаимоотношении. Большое значение он придавал климату, питанию и
функциональному упражнению отдельных органов.
Необходимо отметить, однако, что взгляды Е. А. Богданова в
области разведения сельскохозяйственных животных развивались на
определенном этапе под влиянием менделизма. Но в то же время он всегда
отстаивал взгляды о влиянии внешних условий на формирование
наследственности, будучи убежденным, «что мутанты появились не
неизвестно от чего, а от длительного влияния внешних условияй, так как
доказано, что благоприобретенные признаки, вызванные влиянием
внешних факторов, могут передаваться по наследству».
Для того чтобы доказать правоту своих убеждений, Е. А.
Богданов на протяжении многих лет в экспериментах с мясной мухой
добивался получения наследственных изменений самыми разнообразными
внешними воздействиями. Обобщая предварительные итоги своих
исследований в начале 1927 г., он считал, что наблюдаемые им
анормальные формы мух являются наследственными изменениями, возникшими
под влиянием определенных внешних воздействий.
Краткий обзор проблем, над которыми работал Е. А. Богданов,
далеко не в полной степени отражает многогранный характер
деятельности этого виднейшего ученого. Размах его научной деятельности и
интересов весьма широк. Различным вопросам теории зоотехнии и
практике животноводства он посвятил около ста пятидесяти работ.
Его деятельность была особенно плодотворной после Великой
Октябрьской социалистической революции. В период гражданской войны
он изыскивал дополнительные источники фуража для кормления
сельскохозяйственных животных, продолжал изучать проблему
комбикормов, разработку которых впервые в России начала его лаборатория.
Е. А. Богданов был постоянным членом Центральной
зоотехнической комиссии, консультантом Госплана, членом организационного
комитета Высшего зоотехнического института, активным организатором
рабочего факультета при Петровской сельскохозяйственной академии,
директором курсов инструкторов по животноводству. Он был одним из
тех первых ученых, которые сумели оценить перспективы развития
животноводства в Советском Союзе. В соответствии с этим он решительно
встал на путь претворения в жизнь важнейших зоотехнических проблем
применительно к запросам советского народного хозяйства.
Активный пропагандист зоотехнических знаний, Е. А. Богданов
стремился максимально облегчить усвоение практическими работниками
важнейших положений зоотехнии. Ярким примером может служить
написанный им «Спутник животновода», который выдержал за период
1922—1930 гг. шесть изданий.
Умер Еллий Анатольевич Богданов 14 октября 1931 г. на
шестидесятом году жизни.
858

Еллий Анатольевич Богданов
Многолетняя педагогическая деятельность Е. А. Богданова
способствовала воспитанию большого количества специалистов для
социалистического сельского хозяйства.
Его плодотворные идеи в области зоотехнии продолжают жить,
развиваются и успешно претворяются в жизнь десятками тысяч
колхозных и совхозных специалистов-животноводов.
Главнейшие труды Е. А. Богданова: О прямом и косвенном участии белков в
образовании жира, М., 1909; Конспект лекций по скотозаводскому
искусству, М., 1910; Откармливание сельскохозяйственных животных, М., 1911;
Мясной вопрос в России и современное положение ското- и мясопромышлен-
ности в России, М., 1912; Происхождение домашних животных, М., 1913;
Кормление молочных коров, их содержание, доение в связи с организацией стада и всего
молочного дела, М., 1916; Как можно ускорить совершенствование и создание
племенных стад и пород (разведение по линиям), М., 1922; Спутник животновода, М.,
1922 (6-е изд., М., 1930); Типы телосложения сельскохозяйственных животных и
человека и их значение, М., 1923; Техника и организация выращивания и подбора
крупного рогатого скота, 1925; Общая зоотехния. Учение о разведении
сельскохозяйственных животных, ч. II, М., 1926; Общие основы техники откорма, М.—Л.,
1927; Техника откорма крупного рогатого скота, М., 1927 (2-е изд., М., 1931);
Выращивание и откорм свиней, М., 1929; Обоснование принципов выращивания
молодняка крупного рогатого скота, М., 1947; Избранные сочинения, М., 1949.
О Е. А. Богданове: Со лун А. С Профессор Еллий Анатольевич Богданов,
«Вестник животноводства», вып. 5, 1947 и в кн.: Е. А. Богданов, «Избранные
сочинения», М., 1949; Он ж е, Е. А. Богданов об основах кормления
сельскохозяйственных животных, «Вестник животноводства», вып. 1. 1948; в кн.: Е. А.
Богданов, «Избранные сочинения», М., 1949; Кисловский Д. А, Е. А. Богданов о
разведении сельскохозяйственных животных, «Вестник животноводства», вып. I, 1948;
Л иску н Е. Ф., Богданов Е\лий Анатольевич (1872—1931), «Сельскохозяйс г
венная энциклопедия», т. I, М., 1949.

^Константин Жаэтановиг
ГЖД1РОМ1Щ
18*72 - 1932
онстантин Каэтанович Гедройц — один из крупнейших
советских агрохимиков и почвоведов, получивший мировую
известность и признание благодаря своим исследованиям
в области почвенных коллоидов, поглотительной
способности почв, питания растений, мелиорации кислых и
засоленных почв. Его труды оказали большое влияние на
современников, способствовали широкому внедрению
химических и физических методов в практику почвенных исследований, сблизили
почвоведение с агрономией. Исследования К. К. Гедройца оказали
очень большое влияние на сельскохозяйственную науку и практику.
Им создана обширная школа учеников, творчески работающих в
области изучения почвенных коллоидов и агрономического почвоведения.
Константин Каэтанович Гедройц родился 6 апреля 1872 г. в г. Бен-
дерах. Отец его был военным врачом. После окончания Киевского
кадетского корпуса К. К. Гедройц был юнкером в Михайловском
артиллерийском училище в Петербурге. Однако уже через год он оставил
училище вследствие болезни сердца.
860

Константин Каэтанович Гедройц
В 1892 г. К. К. Гедройц поступил в Петербургский лесной
институт (ныне Ленинградская лесотехническая академия имени С. М.
Кирова), который окончил в 1897 г. В 1903 г. он окончил экстерном
Петербургский университет.
Научную работу в области агрохимии и почвоведения К. К.
Гедройц начал под руководством П. С. Коссовича, занимавшего кафедру
почвоведения в Лесном институте. П. С. Коссович был хорошим
организатором научной работы, сумевшим создать небольшой, но
деятельный коллектив молодых научных работников, из которого вышло много
крупных ученых. Определенное влияние на формирование молодого
ученого оказало господствовавшее на кафедре стремление изучать почву
в агрономических целях, широко применяя лабораторный эксперимент
и химический анализ.
Первой научной работой К. К. Гедройца, выполненной на тему,
данную П. С. Коссовичем, было изучение пригодности электрического
метода определения солонцеватости почв, предложенного Уитней и
Минсом. Результаты этого первого исследования, в котором было дано
обстоятельное и всестороннее освещение вопроса, были опубликованы в
«Журнале опытной агрономии».
В дальнейшем П. С. Коссович поручает молодому ученому
проведение ряда исследований по изучению фосфатного питания растений.
В процессе выполнения этих работ К. К. Гедройц широко применяет
вегетационный метод, который в те годы под влиянием К. А.
Тимирязева начал входить в практику агрохимических исследований в России.
Методике вегетационного метода К. К. Гедройц посвятил ряд работ.
В дальнейшем, в течение всей жизни, К. К. Гедройц широко применял
вегетационный метод для решения различных вопросов.
Параллельно с этими исследованиями К. К. Гедройц
продолжал заниматься изучением почвенных растворов и в 1906 г.
опубликовал очень обстоятельную и интересную статью об изменяемости
концентрации почвенного раствора и содержания в нем
легкорастворимых солей в зависимости от внешних условий. В этой работе К. К.
Гедройц выступает как уже сложившийся ученый с оригинальными
взглядами.
Изучение вопросов взаимодействия почв с удобрениями и
факторов, влияющих на состав почвенного раствора, привело К. К. Гедройца
к общему выводу об исключительно большом значении обменных
реакций между почвенным раствором, вносимыми удобрениями и
связанными с коллоидной частью почвы катионами. Этот вывод оказал
решающее влияние на всю научную деятельность К. К. Гедройца, побудив его
заняться изучением почвенных коллоидов и поглотительной
способности почв.
Работу в этом направлении К. К. Гедройц начал с критического
изучения и обобщения имеющихся в литературе материалов. Вскоре ему
стали ясны недостаточная разработанность вопроса, вызвавшая обилие
противоречивых и малообоснованных гипотез, несовершенство самой
методики эксперимента, т. е. неудовлетворительность той основы, на
которой его предшественники строили свои гипотезы и теории.
К. К. Гедройц приходит к выводу о необходимости
экспериментальной проверки всех ранее описанных явлений на основе правильного
861

Константин Каэтанович Гедройц
использования химико-аналитической методики и безупречной
постановки опытов. В этих целях он приступает к выполнению очень
трудоемких аналитических исследований по изучению реакций поглощения и
обмена ионов между почвами и солевыми растворами. Результаты
исследований К. К. Гедройц публиковал, начиная с 1908 г., в ряде
журнальных статей. Это положило начало созданию учения о
поглотительной способности почвы, принесшего К. К. Гедройцу мировую
известность и признание. С каждой публикуемой статьей все шире и полнее
выяснялись главнейшие закономерности реакции поглощения и обмена
ионов в системе почва — раствор, роль в этих реакциях почвенных
коллоидов, влияние состава и концентрации почвенных растворов на
состояние почвенных коллоидов и т. д.
В 1915 г. К. К. Гедройц был назначен заведующим лабораторией
Почвенного комитета, основанного Докучаевым. В том же году
скончался П. С. Коссович и к Гедройцу перешли обязанности редактора
«Журнала опытной агрономии», которые он выполнял до 1931 г., когда
журнал прекратил свое существование.
Крупной вехой в жизни К. К. Гедройца было избрание его в 1917 г.
профессором и заведующим кафедрой почвоведения Петроградского
\есного института. К этому времени К. К. Гедройц уже четко
определил свое оригинальное направление исследований, напечатал около
пятидесяти научных работ. В этот же период К. К. Гедройцу было
передано руководство сельскохозяйственной химической лабораторией и
вегетационной опытной станцией Сельскохозяйственного ученого
комитета, на базе которого в дальнейшем был создан Государственный
институт опытной агрономии.
По своим политическим убеждениям К. К. Гедройц был близок к
марксистам. Во время революции 1905 г. он содействовал хранению
оружия, нелегальной литературы, революционных документов. В
последующие годы он вел просветительную работу среди рабочих
Выборгского района. По свидетельству самого К. К. Гедройца, только сильная
склонность к научно-исследовательской работе и слабое здоровье
вынудили его отказаться от того, чтобы посвятить всю свою деятельность
революционной работе. Однако связи с людьми, близко стоявшими к
революционному движению, он не порывал. Великая Октябрьская
социалистическая революция, пишет К. К. Гедройц, была ему понятна и
близка. После победы Великой Октябрьской социалистической
революции К. К. Гедройц был выдвинут от Лесного института в члены
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Несмотря на большую педагогическую работу и общественную
деятельность, К. К. Гедройц продолжал вести исследования в области
изучения поглотительной способности почв. Необходимо отметить, что,
будучи безукоризненным аналитиком, К. К. Гедройц собственными
руками выполнял всю экспериментальную работу в лаборатории. Свои
исследования он не прерывал и в тяжелые годы гражданской войны и
интервенции. В нетопленной лаборатории, при недостатке необходимых
реактивов, заменив потухшие газовые горелки керосинками и
примусами, К. К. Гедройц неустанно трудился над разрешением
интересовавших его вопросов почвоведения, видя в изучении поглотительной
способности почв путь к повышению урожайности полей.
862

Константин Каэтанович Гедройц
Постепенно К. К. Гедройцем был накоплен большой
экспериментальный материал. Явления поглощения и обмена катионов, влияние
состава обменных катионов на поведение почвенных коллоидов и другие
вопросы были К. К. Гедройцем к этому времени настолько полно
изучены, что он счел возможным перейти к их обобщению. В 1922 г. было
опубликовано первое издание его классического труда «Учение о
поглотительной способности почв».
Появление этой небольшой книги было крупным научным
событием. Ранее опубликованные К. К. Гедройцем журнальные статьи,
освещавшие отдельные этапы его исследований в области поглотительной
способности почв, были известны и высоко ценились узким кругом
специалистов, работавших в близких областях. С выходом в свет «Учения
о поглотительной способности почв» исследования К. К. Гедройца
получают широкую известность и он становится одним из наиболее
популярных деятелей науки о почве.
Продолжая развивать исследования в том же направление
К. К. Гедройц выпускает в 1929 г. второе, значительно расширенное
издание книги; изданная в 1922 г. небольшая книжка после
переработки превращается в монографию. В 1932 г. выходит третье,
переработанное и дополненное издание.
Мировая литература по почвоведению и агрохимии до этого не
имела обобщающей монографии по поглотительной способности почв.
Поэтому опубликование оригинального труда К. К. Гедройца,
основанного на обобщении богатого экспериментального материала личных
исследований, имело исключительно большое значение.
К. К. Гедройц разработал учение о поглотительной способности
как свойстве почвы задерживать вещества, приходящие в
соприкосновение с ее твердой фазой через передвигающиеся в почве растворы. Он
писал, что почвы могут задерживать (поглощать) соединения или
части их, находящиеся в растворенном состоянии, коллоидные частицы
минерального и органического вещества, живые организмы и грубые
суспензии. Исходя из многообразия форм поглощения, К. К. Гедройц
предложил различать пять видов поглотительной способности почв, а
именно: 1) механическую поглотительную способность; 2) физическую;
3) физико-химическую, или поглотительную способность в узком
смысле, иначе обменную способность; 4) химическую и 5) биологическую
поглотительную способность.
Перечисленные виды поглотительной способности изучены и
описаны К. К. Гедройцем с неодинаковой полнотой. Его экспериментальные
работы посвящены преимущественно изучению физической и физико-
химической поглотительных способностей, которые и получили в
монографии детальное освещение.
К физической поглотительной способности К. К. Гедройц относит
явления коагуляции. Коагуляция, обусловливая соединение в более
крупные агрегаты многих мелких частиц, тем самым снижает их
подвижность, препятствует их вымыванию нисходящим током влаги.
К. К. Гедройц подробно изучил процесс коагуляции отрицательно
заряженных коллоидов, которые в большинстве почв преобладают.
Существенное значение имеет опубликованная К. К. Гедройцем еще в 1915 г.
работа «Действие электролитов на илистые суспензии». В ней обобщен
863

Константин Каэтанович Гедройц
обширный экспериментальный материал, показывающий зависимость
поведения почвенных коллоидов от природы обменных катионов, от
состава и концентрации в растворе различных солей, кислот, оснований и
их сочетаний. Вопросов коагуляции и пентизации он касался и в
других статьях. Основные выводы из этих исследований были им
использованы для изложения раздела о физической поглотительной
способности.
Установленные К. К. Гедройцем ряды катионов и анионов по их
коагулирующему и пентизирующему действию на почвенные коллоиды,
влияние на этот процесс концентрации Н- и ОН-ионов, определение
порога коагуляции для различных солей и другие экспериментально
доказанные факты имели значение не только для почвоведения но и для
сопредельных наук, в том числе и коллоидной химии. Другие виды
физического поглощения описаны им кратко на основании лабораторных
материалов.
Центральное место в работах К. К. Гедройца в области
поглотительной способности почв занимает изучение физико-химической или
обменной поглотительной способности. В этом разделе монографии он
обобщает результаты своих многочисленных исследований в данном
направлении, ранее опубликованных в ряде журнальных статей.
Большое значение имело выдвинутое и доказанное им положение,
что носителем физико-химической поглотительной способности почв
являются органические и минеральные коллоидные и предколлоидные
частицы почвы, образующие «почвенный поглощающий комплекс».
Подробно были освещены состав обменных катионов в главнейших типах
почв, процессы взаимодействия катионов солевых растворов с
обменными катионами почвы и многие другие закономерности, имеющие
важное значение для понимания протекающих в почве процессов.
Отдельно следует остановиться на выделении К. К. Гедройцем
почв, не насыщенных основаниями, способных поглощать из раствора
больше оснований, чем давать в обмен. Это свойство К. К. Гедройц
объяснил присутствием в таких почвах наряду с обменными
основаниями также обменных Н-ионов. Изучению этого явления К. К. Гедройц
посвятил ряд работ.
В течение всей своей жизни, начиная с первой работы над
электрическим методом определения солонцеватости почв (1900 г.),
К. К. Гедройц очень много внимания уделял разработке и
совершенствованию методов химического и физико-химического анализа почв. Им
разработан ряд методов определения в почве содержания обменных
оснований, обменного Н-иона, емкости поглощения катионов, определения
цеолитной кремнекислоты. Особо следует отметить его вклад в
разработку теории и техники механического и микроагрегатного анализов.
К. К. Гедройц прекрасно знал русскую и иностранную литературу, его
перу принадлежит более 2000 рефератов по различным разделам
почвоведения и агрохимии, из них около 700 посвящено методике химического
анализа.
Свой опыт в области химического анализа почв К. К. Гедройц
обобщил в ряде сводных работ. В 1909 г. он выпустил небольшое
методическое пособие «Методы химического анализа почв, принятые в
сельскохозяйственной химической лаборатории». Постепенно совершенствуя
864

Константин Каэтанович Гедройц
свой труд, он создает капитальное руководство под названием
«Химический анализ почв», вышедшее первым изданием в 1923 г. Работу над
этой книгой К. К. Гедройц продолжает и в последующие годы; в
1929 г. она выходит вторым, дополненным и переработанным
изданием, в 1932 г.— третьим, в 1933 г.— четвертым. «Химический анализ
почв» служит до сего времени неизменным справочным пособием
почвенных и агрохимических лабораторий.
Свое учение о поглотительной способности почв и разработанные
методы химического анализа К. К. Гедройц использовал для выяснения
вопросов генезиса почв. Наиболее крупные его работы в этом
направлении: «Почвенный поглощающий комплекс и поглощенные катионы,
как основа генетической классификации почв» (первое издание — 1925 г.,
второе—1927 г.), «Осолодение почв» (1926 г.), «Солонцы, их
происхождение, свойства и мелиорация» (1928 г.).
В этих работах особый интерес представляет подробная
характеристика почвенного поглощающего комплекса и состава поглощенных
катионов в главнейших типах почв, попытка построения генетической
классификации на основе свойств самой почвы. К. К. Гедройц ввел
четкое разграничение терминов «солончак» и «солонец», впервые подробно
описал солоди. Следует отметить, что в своих генетических построениях
К. К. Гедройц не уделил должного внимания раскрытию роли
растительности. Поэтому в свете дальнейших исследований, проведенных с
биологических позиций, его генетические представления не могли
получить полного подтверждения.
В свое время рассматриваемая группа работ К. К. Гедройца
оказала очень большое влияние на развитие почвенно-генетических
исследований и способствовала широкому использованию
химико-аналитических методов для решения генетических вопросов и производственной
характеристики почв. В этом большая заслуга К. К. Гедройца. Его
труды во многом способствовали переходу от описательного морфолого-
географического изучения почв к экспериментальному, связанному с
решением практических вопросов агрономического использования почв.
Исследования К. К. Гедройца в области изучения почв, не
насыщенных основаниями, объяснили положительное действие на этих
почвах фосфоритной муки, послужили теоретическим обоснованием для
широкого применения известкования для поднятия плодородия почв
дерново-подзолистой зоны, определения потребности почв в известковании
и т. д. Результаты изучения солончаков и солонцов имели
исключительно большое значение для разработки практических мероприятий в
области орошения и мелиорации. Другие исследования, освещавшие
влияние различных катионов на свойства почвы, имели значение для
оценки влияния отдельных видов удобрений на почвы, помогали
планированию строительства туковой промышленности, районированию
областей завоза тех или иных минеральных удобрений.
Большой познавательный и методический интерес представляют
исследования К. К. Гедройца на Носовской опытной станции (1922—
1930 гг.). Работы на Носовской опытной станции (Черниговская
область УССР) связывают лабораторные исследования с
непосредственным изучением почв в природе. Эти исследования могут служить
образцом применения почвенно-агрохимических методов анализа и экспе-
865

Константин Каэтанович Гедройц
римента для познания плодородия конкретных почв и изыскания путей
повышения их урожайности. Следует подчеркнуть широкий подход
К. К. Гедройца к изучению причин, определяющих продуктивность
почв. Будучи преимущественно почвоведом-химиком, он уделяет много
внимания изучению физических свойств почв, их структуре,
водно-воздушному режиму и изысканию путей их улучшения, подробно освещает
почво-улучшающее влияние посевов клевера и т. д. Под его
руководством развертываются работы в области почвенной микробиологии.
Новый этап в научной деятельности К. К. Гедройца начался с его
переездом в 1930 г. из Ленинграда на Долгопрудное опытное поле
Научного института по удобрениям под Москвой (ныне Агрохимическая
опытная станция имени Д. Н. Прянишникова). Этот переезд был
вызван ухудшением состояния здоровья К. К. Гедройца, которому врачи
настоятельно рекомендовали сменить городскую обстановку.
Ко времени переезда на Долгопрудное опытное поле было
закончено создание учения о поглотительной способности почв, и К. К.
Гедройц получил возможность в свете новых фактов вернуться к
продолжению своих ранних работ по изучению взаимодействия растений с почвой
и вносимыми в нее удобрениями. Именно в это время им
осуществляется серия замечательных работ по изучению роли обменных
катионов в питании растений, изучению влияния соотношения между
обменными катионами. Одновременно начинаются исследования, освещающие
значение микроэлементов в жизни растений, и ряд других работ.
С момента выхода в свет «Учения о поглотительной способности
почв» работы К. К. Гедройца приобретают все большую известность и
признание, которые неизменно растут с появлением каждой новой
публикации. Выдающиеся заслуги К. К. Гедройца получают высокую
оценку. В 1927 г. ему была присуждена премия имени В. И. Ленина. В том
же году он был избран членом-корреспондентом, а в 1929 г.
действительным членом Академии наук СССР. В 1929 г. он избирается
членом-корреспондентом Чехословацкой земледельческой академии, в
1930 г.— действительным членом Академии наук УССР. В 1927 г.
К. К. Гедройц был избран президентом Международной ассоциации
почвоведов, а в 1930 г. президентом 2-го Международного конгресса
почвоведов.
Труды К. К. Гедройца оказали большое влияние на развитие
почвоведения и агрохимии не только в нашей стране, но и во многих
других странах. В 1924 г. в США были изданы на английском языке
два тома избранных произведений К. К. Гедройца. В 1926 г. на
Международной конференции по химии почв в Гронингене (Голландия)
английский почвовед Пэдж выступил с подробным реферативным
докладом о выдающихся исследованиях К. К. Гедройца в области
изучения поглотительной способности почв. Этот доклад способствовал
широкой популяризации работ К. К. Гедройца за рубежом. В 1927 г. в
Германии был издан перевод его книги «Химический анализ почв», в
1930 г.— книги «Почвенный поглощающий комплекс и поглощенные
катионы, как основа генетической классификации почв», в 1931 г.—
книги «Учение о поглотительной способности почв».
К. К. Гедройц был человеком глубоко и искренне преданным
науке, настоящим ученым. Его отличительные черты как человека — вы-
866

Константин Каэтанович Гедройц
сокая требовательность к себе, большая скромность и бережное
отношение к окружающим. Следует отметить широту интересов К. К. Гед-
ройца. Он хорошо знал художественную литературу, любил музыку,
до последних дней много внимания уделял изучению
марксистско-ленинской философии, активно участвовал в общественно-политической
жизни, остро реагировал на общественные события.
Когда в 1931 г. в печати капиталистических стран особенно
усилились выпады против Советского Союза, К. К. Гедройц
опубликовал протест против этой клеветнической кампании. В октябре 1932 г.
К. К. Гедройц подал заявление, в котором просил принять его в
члены ВКП(б).
Научная деятельность К. К. Гедройца, продолжавшаяся около
тридцати лет, была чрезвычайно плодотворна. Не будет преувеличением
сказать, что прямое или косвенное его влияние можно проследить в
любой работе, посвященной поглотительной способности почв, мелиорации
засоленных почв, изучению свойств почв как среды развития растений
и т. д., независимо от страны, в которой работа сделана и
опубликована. Такой замечательный итог научной деятельности не только
результат творческого дарования, но и поразительной целеустремленности в
работе, высокого патриотического стремления поднять культуру
земледелия родной страны.
Скончался Константин Каэтанович Гедройц 5 октября 1932 г. от
разрыва аорты. Богатое научное наследство К. К. Гедройца
по-прежнему привлекает к себе интерес агрохимиков и почвоведов (одним из
свидетельств которого является издание в 1955 г. избранных сочинений
ученого в трех томах) и продолжает оказывать влияние на
исследования в этих областях науки.
Главнейшие труды К. К. Гедройца: К вопросу об изменяемости концентрации
почвенного раствора и содержания в почве легко растворимых соединений в
зависимости от внешних условий, «Журнал опытной агрономии», т. VII, кн. 5, 1906;
Учение о поглотительной способности почв, 4-е изд., М.—Л. 1933; Почвенный
поглощающий комплекс и поглощенные катионы, как основа генетической классификации
почв, в кн.: «Носовская с.-х. опытная станция», вып. 47, 1927; Осолодение почв,
там же, вып. 44, 1926; Солонцы, их происхождение, свойства и мелиорация, Л.,
1928; Химический анализ почв, 4-е изд., М.— Л., 1935; Избранные сочинения в трех
томах, М., 1955.
О К. К. Гедройце: Памяти акад. К. К. Гедройца, «Труды Почвенного ин-та
АН СССР», т. 9, 1934; Ремезов Н. П., Константин Каэтанович Гедройц, М.,
1952; Ремезов Н. П., Жизнь и деятельность академика К. К. Гедройца, в кн.-
К. К. Гедройц, «Избранные сочинения», т. I, М., 1955; Роде А. А., Краткий
очерк научной и педагогической деятельности, в кн.: «Константин Каэтанович
Гедройц», М., 1956.

Жиколай Максимович
ТУЛАЙКОВ
1875 - 1938
иколай Максимович Тулайков родился 7 августа 1875 г. в
селе Акшуат, Карсунского уезда Симбирской губернии,
в крестьянской семье. Первые годы своей жизни он
провел в селе Кеныыа Пензенской губернии, Городищен-
ского уезда. По окончании народного училища в Кеныие
он поступил в Саранское четырехклассное училище
(Пензенской губернии), по окончании которого был
принят в Мариинское земледельческое училище (Саратовская
губерния); его он закончил в 1897 г. с аттестатом первого разряда и правом
поступления в высшее учебное заведение. Осенью 1897 г., блестяще
выдержав конкурсные экзамены, Н. М. Тулайков поступил в Московский
сельскохозяйственный институт и закончил его в 1901 г. со званием
ученого агронома.
В студенческие годы Н. М. Тулайков принимал активное участие
в научной работе лаборатории питания растений под непосредственным
руководством Д. Н. Прянишникова. Совместная работа профессора
Д. Н. Прянишникова и студента Н. М. Тулайкова привела
впоследствии к дружбе этих двух выдающихся людей.
868

Николай Максимович Тулайков
По окончании института Н. М. Тулайков был оставлен при
кафедре почвоведения проф. В. Р. Вильямса для подготовки к
преподавательской деятельности. К этому времени относятся его ранние работы по
изучению почв Тверской губернии и Муганской степи. Его научные
интересы в то время сосредоточивались на вопросах возможности
использования солонцов под посевы сельскохозяйственных культур.
В 1906 г. Н. М. Тулайков был приглашен Н. Я. Демьяновым на
должность ассистента кафедры органической химии Московского
сельскохозяйственного института, а в 1908 г. департамент земледелия
направил его на два года в заграничную командировку в Соединенные
Штаты Америки, Англию и Германию для изучения вопроса о приемах
утилизации солонцов. Больше года провел Н. М. Тулайков в Калифорнии,
работая в лаборатории профессора Гильгарда. В течение двух
триместров Н. М. Тулайков был студентом агрономического отделения
университета в г. Беркли в Калифорнии для того, чтобы иметь возможность
ознакомиться с постановкой преподавания агрономии в этом
университете, который считался одним из лучших в стране по постановке
обучения на агрономическом факультете. Курс почвоведения он
прослушал у профессоров Гильгарда и Лакриджа. Закончив свою
командировку в Америке, он уехал в Германию, посетив проездом опытную
станцию в Ротамстеде (Англия). Н. М. Тулайков подробно
ознакомился с лабораториями проф. Раммана (Мюнхен), проф. Орта и Ваншаф-
фе (Берлин).
По возвращении на родину Н. М. Тулайков был назначен
директором Безенчукской сельскохозяйственной опытной станции и с конца
1909 по 1916 г. оставался на этом посту. Всю свою энергию и богатые
знания Н. М. Тулайков направил на организацию Безенчукской
опытной станции. В очень короткий срок станция превратилась в
образцовое опытное учреждение, заняв по праву первое место среди опытных
станций России. Безенчук стал центром притяжения не только ученых,
работавших в области сельскохозяйственной науки, но и крестьян,
занимавшихся практическим сельским хозяйством.
Безенчукская станция всегда оставалась любимым детищем
Н. М. Тулайкова. За период научной деятельности на этой станции
Н. М. Тулайков издал свыше девяноста научных работ (книг и
журнальных статей) по самым разным вопросам земледелия. Н. М.
Тулайков принимал непосредственное участие в местных совещаниях по
выработке планов организации опытных учреждений Самарской,
Уфимской, Симбирской, Казанской, Нижегородской и Саратовской губерний
и Тургайской области; в совещаниях по организации областных
опытных станций в Киеве, Саратове и Москве; в краевых съездах по
опытному делу в Ташкенте, Ростове-на-Дону и других различных
агрономических и опытных съездах. Он широко использовал все возможности,
чтобы непосредственно ознакомиться с организацией и работами
большинства крупных учреждений России, и в особенности востока
Европейской России.
В феврале 1916 г. Н. М. Тулайков был избран на
освободившуюся после смерти проф. П. С. Коссовича должность члена Ученого
комитета департамента земледелия и заведующего бюро по земледелию и
почвоведению и одновременно назначен заведующим сельскохозяйст-
869

Николай Максимович Тулайков
венной химической лабораторией департамента земледелия,
находившейся в здании Лесного института в Петрограде. Лаборатория,
руководимая Н. М. Тулайковым, скоро приобрела широкую известность не
только среди профессорско-преподавательского состава, но и среди
студентов как центр живой смелой научной мысли, как образец превосходной
организации лабораторных исследований. В 1918 г. он был избран
председателем Ученого комитета Наркомзема, оставаясь при этом
заведующим отделом земледелия и почвоведения Сельскохозяйственного
комитета. Близкое знакомство с сельскохозяйственным опытным делом и
постановкой работ в различных опытных учреждениях юго-востока, юга
России и Туркестана дало возможность Н. М. Тулайкову принимать
деятельное участие в организации и направлении подобных работ в
рамках центрального ведомства.
Однако основные интересы ученого были связаны с вопросами
земледелия юго-востока страны. В 1920 г. Саратовский институт сельского
хозяйства и мелиорации избрал его профессором на кафедру частного
земледелия, и Н. М. Тулайков навсегда перенес свою деятельность в
Поволжье. Параллельно с педагогической работой он развернул
большую научную работу на Саратовской опытной сельскохозяйственной
станции, будучи избранным заведующим отделом полеводства. Через
несколько лет ему был поручен пост директора этой станции. Со
временем станция реорганизовалась во Всесоюзный
научно-исследовательский институт зернового хозяйства, и Н. М. Тулайков оставался его
директором до августа 1937 г.
Многосторонняя деятельность Н. М. Тулайкова развернулась
почти исключительно в знойном и сухом Поволжье. «Солнечному,
знойному, суровому краю,— писал он,— я посвящаю всю свою жизнь».
Этот период деятельности и жизни Н. М. Тулайкова был богат
значительными событиями для него лично и плодотворен для
агрономической науки. В 1923 г. он был избран почетным членом
Государственного института опытной агрономии. В 1929 г. ему было присвоено
звание заслуженного деятеля науки и техники; в том же году в числе
первых ему за работы по агрономии была присуждена премия имени
В. И. Ленина.
В 1925 г. Н. М. Тулайков был введен в состав оргкомитета по
созданию Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени
В. И. Ленина. А в 1929 г. он занял пост вице-президента вновь
созданной Академии, на котором оставался в течение шести лет, до
реорганизации Академии в 1935 г. В 1932 г. по представлению Всесоюзного
института растениеводства, подписанному Н. И. Вавиловым, состоялось
избрание Н. М. Тулайкова действительным членом Академии наук
СССР по отделению технических и естественных наук. В том же году
Чехословацкая земледельческая академия избрала Н. М. Тулайкова
членом-корреспондентом.
В 1930 г. Н. М. Тулайков подал заявление о приеме его в партию.
Решением Нижневолжского краевого комитета ВКП(б) он был принят
в члены партии без прохождения кандидатского стажа.
В саратовский период жизни и деятельности Н. М. Тулайков
неоднократно выезжал за границу, представляя науку молодой советской
страны. В 1922—1923 гг. он участвовал в работе Международного кон-
870

Николай Максимович Тулайков
гресса по вопросам сухого земледелия, проводившегося в США, в
1927 г. выезжал в Вашингтон на Международный конгресс почвоведов.
В 1931 г. в составе советской делегации был на Международной
конференции по зерну в Риме. Все заграничные поездки Н. М.
Тулайков использовал очень плодотворно. Он изучал ряд дополнительных
вопросов, знакомился с научной литературой, привозил в институт
много новейшей научной аппаратуры, книг, монографий, освещающих
вопросы сельскохозяйственной зарубежной науки.
Результатом первой послереволюционной поездки Н. М. Тулай-
кова явился ряд книг, написанных им на основании впечатлений от
посещения Америки. В личной библиотеке В. И. Ленина находятся две
его книги: «Организация распространения сельскохозяйственных
знаний среди населения Соединенных Штатов» с предисловием Н. К.
Крупской. В этом предисловии Надежда Константиновна писала: «Недавно
ездил в командировку в Америку с целью изучения постановки
земледелия в Северо-Американских Штатах виднейший из наших российских
агрономов проф. Н. М. Тулайков. Статья проф. Тулайкова
„Организация распространения сельскохозяйственных знаний среди населения
Соединенных Штатов", написанная на основе личных наблюдений,
имеет для нас громадный интерес. Мы должны внимательнейшим
образом учитывать опыт буржуазных стран, должны, пропуская его через
призму наших условий, нашего коммунистического мировоззрения —
широко использовать его для наших целей». Аналогичные
высказывания Н. К. Крупской имеются и в ее книге «Педагогические сочинения»
(т. IX, М., 1960, стр. 141). Вторая книга Н. М. Тулайкова в
библиотеке В. И. Ленина — «Современное положение сельского хозяйства в
Соединенных Штатах Америки». На титульном листе этой книги
сохранилась дарственная надпись: «Глубокоуважаемой Н. К. Крупской,
от автора. Н. Тулайков. Октябрь, 1923, Саратов».
Во время поездки по США и Канаде Н. М. Тулайков
одновременно выполнял и поручения Выставочного комитета Всесоюзной
сельскохозяйственной выставки по привлечению американских фирм к участию
в выставке. По возвращении из командировки он был назначен членом
президиума Главного выставочного комитета Всесоюзной
сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки. Эту работу он выполнял
до ликвидации выставки, являясь в то же время директором группы
павильонов Полеводства и Мелиорации.
На Международном конгрессе почвоведов в США в 1927 г.
Н. М. Тулайков, присутствовавший в качестве члена советской
делегации, был избран заместителем председателя одной из шести комиссий
Международного общества почвоведов, имеющих целью подготовку
следующего Международного конгресса в 1930 г. Этот конгресс состоялся
в 1930 г. в Москве. На нем Н. М. Тулайков выступил с докладом.
Там же его избрали членом Генерального Совета Международного
общества почвоведов.
Н. М. Тулайков вел большую и разностороннюю общественную
работу. С первых же дней революции он всецело отдал себя служению
новому общественному строю. Начиная с 1921 г., он был членом
сначала Саратовского губисполкома, а затем Нижне-Волжского
крайисполкома. Он неоднократно избирался кандидатом и членом Всероссийского
577

Николай Максимович Тулайков
Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) и кандидатом в
члены ЦИК СССР. Н. М. Тулайков много лет вел очень активную работу
в качестве научного консультанта и члена пленума Госплана СССР в
разнообразных его комиссиях по борьбе с неурожаями в Поволжье, в
роли ученого секретаря в комиссиях Наркомзема по реорганизации
сельского хозяйства засушливых областей, работал в Совете по
севооборотам при Наркоме земледелия СССР и в многочисленных других
комиссиях и совещаниях. Такую же работу он проводил в аналогичных
комиссиях и организациях в Саратове.
Характерной чертой ученого являлась его исключительная
способность быстро и страстно отзываться на все животрепещущие вопросы
своего времени. При В. И. Ленине на IX Всероссийском съезде
Советов (23—28 декабря 1921 г.) он, первым из агрономов, выступал с
докладом по вопросу о восстановлении сельского хозяйства на
юго-востоке, разоренном в годы войны и страшной засухи 1921 г. Знание
беспросветной нужды и тех страданий, которые приходилось переносить
крестьянству от неурожаев в дореволюционных условиях, вложили в
речь ученого огромную силу убеждения, и призыв его к делегатам
съезда о необходимости спасать юго-восток, как житницу страны, нашел
отражение в решениях съезда.
Глубокая убежденность Николая Максимовича Тулайкова в
величайшей силе нового социального строя, порожденного в нашей
стране Великой Октябрьской социалистической революцией,
позволила ему с огромным оптимизмом заявить, что край, за который он
ратует, имеет все основания для троекратного увеличения валового сбора
урожая.
После выступления на IX съезде Советов Н. М. Тулайков был
постоянным членом сельскохозяйственных комиссий на очередных сессиях
ВЦИК, многократно участвовал в обсуждениях вопросов, стоящих на
этих сессиях.
В 1929 г. на XVI конференции Всесоюзной Коммунистической
Партии (большевиков) Н. М. Тулайков, тогда еще беспартийный
специалист, выступал по вопросу реконструкции сельского хозяйства
нашей страны. В 1930 г., будучи только что принятым в партию, Н. М.
Тулайков выступал с рапортом о деятельности ВАСХНИЛ на XVI
съезде ВКП(б).
Как только в стране развернулась работа по организации Зерно-
треста, Н. М. Тулайков принял самое живейшее участие в разработке
проектов организации совхозов и научной работы на опытных станциях
Зернотреста по Саратовскому и Нижне-Волжскому краям, а также в
разработке и осуществлении планов организации научных работ по
Северному Кавказу, Казахстану и Западной Сибири.
С началом организации работ по ирригации Заволжья Н. М.
Тулайков весь отдается этому делу. Его увлекает величественная
перспектива орошения «солнечного, знойного, сурового края», которую он
считал в 1921 г. только прекрасной фантазией. Он принимал участие во
всех комиссиях по разработке предварительного проекта ирригации
Заволжья, а также в разработке тематики и организации
научно-исследовательской работы по ирригации Заволжья как для института, так и
для всех опытных учреждений Заволжья.
872

Николай Максимович Тулайков
Н. М. Тулайков совершал многочисленные поезки по различным
городам и районам Советского Союза (Дальний Восток, Казахстан,
Средняя Азия и др.) для разного рода агрономических консультаций,
для сбора необходимых материалов по организации местного сельского
хозяйства, докладов, сообщений и т. д.
Таков огромный диапазон интересов и направлений деятельности
Н. М. Тулайкова. Взгляды и воззрения его, касающиеся путей
развития хозяйства Поволжья, вызывали к себе поэтому исключительный
интерес.
Плодотворна была и педагогическая деятельность Н. М.
Тулайкова. Его всегда привлекала работа с молодежью. В
Сельскохозяйственном институте в Саратове он, помимо кафедры опытного дела, заведовал
также кафедрой частного земледелия и вел на ней занятия со
студентами. Он читал курс организации опытного дела в СССР и за границей
на агрономическом факультете Средне-Азиатского государственного
университета, выезжая для этого ежегодно в Ташкент на две-три
недели. Очень охотно ученый принимал участие в проведении курсов
повышения квалификации агрономических работников в Саратове,
Пензе, Москве. Студенчество всегда находило в нем чуткий и правдивый
отклик на те требования, которые выдвигались жизнью. Лекции
Н. М. Тулайкова производили на слушателей сильное впечатление.
Читал он лекции тихим четким голосом, почти без всякой жестикуляции,
но так интересны они были по содержанию, так логично и
последовательно раскрывалась в них основная идея, что лекция захватывала всех.
Пишущей эти строки часто приходилось слышать такие отзывы о
прослушанных лекциях Н. М. Тулайкова. Каждому, кто слушал его,
казалось, что лектор, глядя на него своими глубокими
проникновенными глазами, разговаривал только с ним одним, ему одному передавал
свои неистощимые знания и невозможно было ни оторваться, ни
отвлечься.
За время своей работы в высших учебных заведениях и опытных
учреждениях Советского Союза Н. М. Тулайков руководил работой
очень большого количества сотрудников, аспирантов и практикантов.
Подготовку молодых научных работников по земледелию засушливой
области он считал основной задачей своей научно-общественной работы.
В течение многих лет он являлся председателем квалификационной
комиссии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени
В. И. Ленина.
Говоря о Н. М. Тулайкове как об ученом, общественном деятеле
и педагоге, необходимо несколько слов сказать о нем как о человеке.
Он был разносторонне одаренным человеком: играл на флейте, пел,
хорошо рисовал. Характерной его чертой была огромная
работоспособность. Он был очень организованным, исключительно точным и
аккуратным, постоянно подтянутым человеком. Отдых он понимал как
чередование различных по характеру занятий. Жизнерадостный и всегда
деятельный, он заражал своим настроением всех окружающих.
Большая общественная работа, которую он выполнял
самозабвенно, требовала от него частых поездок. Но и в этих поездках Н. М.
Тулайков находил время и возможности для работы. В поезде ли, на
пароходе ли, или на самолете, в мягком купе или в общем вагоне, он
873

Николай Максимович Тулайков
всегда что-то писал, корректировал, готовил доклады, просматривал
литературу. В его поездках обязательной частью багажа была пишущая
машинка, с которой он в дороге никогда не расставался.
Н. М. Тулайкову было присуще чувство нового в науке. Видеть
новое ему позволяли его личный огромный опыт и прекрасное знание
состояния зарубежной науки. Талант ученого и исключительная
работоспособность удачно сочетались у Н. М. Тулайкова. Это и
способствовало тому, что его многогранная деятельность была столь
плодотворной. Он выступал всегда во всеоружии доказательств и фактов,
возражать ему было трудно; у него, как правило, были неоспоримые
доводы.
В центре внимания Н. М. Тулайкова была борьба с засухой.
К разрешению этой труднейшей проблемы он подходил разносторонне.
Им изучались в связи с этим такие вопросы, как водный режим почвы,
осмотические свойства растений и связь их с качеством урожая, водный
режим растений, величина транспирационных коэффициентов у
растений в географическом разрезе, приемы агротехники для условий
засушливого земледелия и вопросы ирригации. Все исследования ученого
объединены одним общим стремлением вскрыть связи, существующие
между почвой, растением и погодой. Упорное и настойчивое изучение
Н. М. Тулайковым транспирационных коэффициентов различных
сельскохозяйственных растений дало в руки земледельцев ключ к
пониманию потребности растений в воде и способности ее использования.
Пятилетняя разработка данного вопроса показала, что общий характер
ежедневного потребления воды растениями стоит в тесной связи с
метеорологическими условиями того или иного периода года. Величина
транспирационных коэффициентов у одного и того же растения
колеблется в зависимости от внешних метеорологических условий года и от
запасов доступной растениям влаги в почве. Разница в величине
транспирационных коэффициентов одного и того же растения в разные годы
бывает нередко значительнее, чем для разных растений в один и тот
же год. Таким образом Н. М. Тулайков установил, что
метеорологические условия года оказывают большее влияние на количество
потребной для растения влаги по сравнению с индивидуальными
особенностями самих растений. Так, например, можно сослаться на его данные,
относящиеся к характеристике транспирационных коэффициентов таких
культур, как твердые остистые пшеницы, мягкие пшеницы, ячмень,
просо, овес, кукуруза и другие. Оказалось, что транспирационные
коэффициенты трех первых культур практически равны между собой, у. проса
и кукурузы они ниже, а у овса выше, чем у пшениц и ячменя.
На основании массового изучения транспирационных
коэффициентов у самых разнообразных сельскохозяйственных растений стало ясно,
что использовать их для диагностирования культур и их сортов на
засухоустойчивость, как это предполагалось в начале исследований, не
представляется возможным. Величина транспирационных
коэффициентов не коррелирует с засухоустойчивостью.
Однако накопленный огромный экспериментальный материал
выявлял характер поглощения и расходования воды различными
растениями в неодинаковых метеорологических условиях и тем самым
позволил раскрыть индивидуальные особенности этих растений и их способ-
874

Николай Максимович Тулайков
ность давать урожаи в зависимости от метеорологических условий. Так
выяснилось, что зерновые хлеба требуют больше влаги в первую
половину весны, поэтому так губительно влияет на них весенняя засуха.
Просо, кукуруза и подсолнечник в это время меньше нуждаются во
влаге; потребность в большем количестве воды у них развивается во
второй половине весны и летом.
В результате этих исследований Н. М. Тулайкова устанавливается
основной принцип построения хозяйства в засушливых условиях путем
введения в севооборот разнообразия растений и, в частности,
пропашных растений, обеспечивающих хозяйство в случаях неудач с
зерновыми хлебами.
Кроме того, знание транспирационных коэффициентов дало и дает
в наши дни возможность вычислять поливные нормы для орошаемых
культур в разных почвенно-климатических условиях и
рационализировать приемы орошения.
Изучение водного режима различных почв, в связи с высеваемыми
на них растениями и в зависимости от приемов их обработки,
позволило Н. М. Тулайкову настойчиво требовать дифференцированной
агротехники для разных почвенно-климатических зон. Очень важный
вывод был сделан им при изучении водного режима почвы поля,
находящегося под черным паром. В параллельных опытах 1926 г. на опытных
станциях Саратовской, Балашевской и Краснокутской были получены
следующие результаты: расход воды из почвы под черным паром был
примерно так же велик, как и из почвы, засеянной той или иной
культурой. «Таким образом,— пишет Н. М. Тулайков,— даже чистый пар
в условиях засушливой области оказывается не в состоянии в течение
лета запасать для посева влагу выпадающих осадков. В самом лучшем
случае он является только хранителем того количества воды, которое
попадает в почву осенью, зимой и ранней весной и определяется в
первых по времени пробах почвы на влажность. Впрочем, и эта роль
выполняется чистым паром не всегда вполне безукоризненно».
На основании своих многолетних опытов по снегозадержанию на
Безенчукской опытной станции, а позднее в Саратове Н. М. Тулайков
выдвигает этот прием накопления воды в почве как один из методов
борьбы за повышение урожаев на полях колхозов и совхозов. В
работах Н. М. Тулайкова было показано, что снегозадержание дает
возможность перераспределять снежный покров по полям в соответствии с
заданиями каждого хозяйства и, кроме того, способствует
равномерному распределению в почве воды тающего снега, устраняя вредное
явление сноса по\ыми водами огромного количества мелких частиц
почвы, ее плодородного ила. (Можно указать, что снегозадержание в
засушливых зонах зимой 1933/34 г. проводилось более чем на девяти
миллионах гектаров.)
Изучение количества влаги в почве Н. М. Тулайков связывал с
качественным химическим составом выращиваемых растений. Им
проведена большая работа по выяснению химического состава кормовых
растений Самарской губернии. Помимо кормовых растений, он изучал
в течение трех лет на Безенчукской станции содержание азота в зерне
пшениц Заволжья. Полученный экспериментальный материал позволил
ему сделать вывод, что зерна различных ботанических разновидностей
875

Николай Максимович Тулайков
яровой пшеницы, урожай которых получен в одинаковых почвенных и
климатических условиях, не отличаются по содержанию общего
количества азотистых веществ. Различия возникают под влиянием почвенного
раствора, в зависимости от его химического состава и осмотического
давления. В этом направлении Н. М. Тулайков провел большую и
оригинальную работу по изучению влияния влажности почвы и
осмотического давления почвенного раствора на урожай и химический состав
зерна яровой пшеницы белотурки. Выяснилось, что химический состав
зерна менялся не только от понижения почвенной влажности, но и от
концентрации и осмотического давления почвенного раствора. Была
установлена такая зависимость: с увеличением осмотического давления
почвенного раствора повышается процент азота и белка в зерне, но при
этом задерживается развитие растений и уменьшается их урожай.
Раскрытие указанной зависимости позволило правильно подойти к
решению вопроса о нормах внесения минеральных удобрений при
выращивании не только пшеницы-белотурки, но и других зерновых
хлебов.
Не меньшее внимание в связи с этим Н. М. Тулайков уделял
изучению химического состава почвы и, в частности, динамики нитратного
азота и растворимой фосфорной кислоты в почве, В этих работах
освещается не только динамика главных элементов питания растений, но и
устанавливается зависимость в соотношении их между собой. Так
разносторонне подходил Н. М. Тулайков к научному обоснованию
приемов агротехники для условий засушливого земледелия.
И все же нужно сказать, что все мероприятия по борьбе с засухой,
которые с исключительной настойчивостью разрабатывал Н. М.
Тулайков на протяжении всех лет своей деятельности, он расценивал только
как использование в максимальном размере всех средств
приспособления к местным природным условиям, как наиболее рациональное
расходование тех небольших запасов влаги, которые извлекают из почвы
культурные и дикие растения засушливой зоны. Радикальным
средством борьбы с недостатком влаги в почве, как результатом засухи, он
признавал только искусственное орошение, при помощи которого
можно обеспечить поля влагой из других районов или запасов местных рек
и прудов.
Имя Н. М. Тулайкова тесно связано и с историей развития
русского опытного дела. Может быть, особенно ценным здесь было то
обстоятельство, что вся его работа протекала в той части Советского
Союза, где природные условия для ведения сельского хозяйства наиболее
суровы и капризны, где сельское хозяйство стоит на границе
возможностей в использовании для себя природных условий, где каждый этап
борьбы за урожай представляет огромные трудности.
Начав свою работу с Безенчукской опытной станции, Н. М.
Тулайков непрерывно, с изумительной энергией работал над
разрешением вопроса о лучшем вооружении местного сельского хозяйства
всеми возможными средствами для борьбы с засухой. Создание
засухоустойчивого хозяйства являлось целью деятельности Н. М. Тулайкова
с самых первых шагов его опытной работы. Он настойчиво добивается
ответа на вопросы о количестве расходуемой растениями воды в
систематических опытах по изучению транспирационных коэффициентов
876

Николай Максимович Тулайков
различных сельскохозяйственных растений, от правильного знания
которых зависит успех борьбы за урожай. Преследуя ту же цель
уяснения потребностей в воде у различных растений и условий ее
использования растениями во время роста, он ставит вопрос о таком подборе
растений на поле, который при всяких сочетаниях погодных условий
гарантировал бы урожай, избавляющий хозяйство от тяжелых
последствий полного неурожая.
В результате им достигается правильное понимание пропашного
клина и значения его в системе засухоустойчивого хозяйства.
Н. М. Тулайков настойчиво занимался изучением схем
севооборотов, используя накопленный опытный материал по технике
возделывания различных культур. Одновременно он решал задачу дать для
каждого района схему севооборота, наиболее целесообразную с точки
зрения местной экономики и направления хозяйства.
Во всех перечисленных главных этапах опытной работы
Н. М. Тулайкова красной нитью проходила одна основная мысль —
добиться такого вооружения сельского хозяйства, чтобы оно и с
технической и с организационной стороны было возможно менее уязвимо в
годы неизменно повторяющихся и неотвратимых засух.
Сказанным, однако, далеко не исчерпывается значение
деятельности Н. М. Тулайкова. В области полеводства были полнее всего
развернуты его силы как ученого. Но широкие круги земельных
работников вообще знали его скорее как общественного деятеля, как агронома,
или самостоятельно разрабатывающего вопросы хозяйственного
строительства края, или принимающего активное участие в их разработке.
Вероятно, не было ни одного сельскохозяйственного съезда и
совещания, где бы он ни присутствовал, куда его ни приглашали бы одним из
первых. И можно с полной уверенностью сказать, что эффективность
всякого совещания с участием Н. М. Тулайкова подымалась на весьма
высокий уровень.
Следует отметить и его всеобъемлющие познания
сельскохозяйственной жизни Советского Союза, а также Европы и, особенно, США и
Канады. Трехкратное и продолжительное изучение сельского
хозяйства этих стран, затем прочная связь с виднейшими деятелями науки и
знание литературы этих стран позволяли ему освещать вопросы местного
сельского хозяйства с очень широкой точки зрения.
Н. М. Тулайков постоянно стремился развить и укрепить институт
крестьян-опытников, видя в этом одно из сильнейших средств связи
опытного дела с хозяйствами.
Он опубликовал ряд статей по вопросам экономики сельского
хозяйства. В этих работах более или менее полно он излагал свою теорию
развития хозяйства Поволжья. Зарождение этой теории не связано
всецело с именем Н. М. Тулайкова, но он был из числа первых, кто с
полной отчетливостью высказал эту теорию еще в 1911 г. Исходный
момент этой теории лежит в положении, что существующая
организация хозяйства не соответствует природным условиям края. Основная
черта последних кроется в неравномерном и капризном распределении
осадков по годам и по сезонам. Поэтому хозяйство, основывающееся на
монокультуре, не может быть устойчивым. Отсюда вытекает
необходимость введения разнообразия культур. Следовательно, рационализация
877

Николай Максимович Тулайков
полеводства не мыслима без введения в посевы пропашных, кормовых
и технических культур.
Развертывая это положение, превращая его в мысль об устойчивом
хозяйстве, Н. М. Тулайков пришел к выводу о необходимости
организации хозяйства, вырабатывающего разнообразные продукты. Эта идея
разнообразия в хозяйстве генетически связана с идеей разнообразия
культур. Он утверждал, что будущее полеводства Поволжья теснейшим
образом связано с животноводством, а это последнее в свою очередь
связано с экономикой хозяйства края.
Идея разнообразия культур приводила, таким образом, к
представлению о новой хозяйственной форме, в которой полеводство и
животноводство вступают в определенную связь. Следует указать, что
большинство (если не все) схем рационализации хозяйства Поволжья,
выработанные экономистами в те годы, совершенно идентичны со
схемой Н. М. Тулайкова. Основные черты теории разнообразного
хозяйства были, таким образом, признаны правильными.
В соответствии с таким направлением хозяйственного развития
края Н. М. Тулайков планировал и деятельность опытных учреждений
Поволжья. Таково в общих чертах участие Н. М. Тулайкова в
разработке общих хозяйственно-экономических вопросов и в практическом их
разрешении.
Особую заботу Н. М. Тулайков проявлял об увеличении производства
зерна. Зерно — это основа сельскохозяйственного производства. Решение
зерновой проблемы страны, с его точки зрения, должно осуществляться
разными, но одновременно действующими средствами: во-первых,
увеличением урожаев посевов на старопахотных землях, во-вторых, освоением
новых земель. Он не мог равнодушно проходить мимо того, что огромные
площади пахотноспособных земель пустовали, в то время как страна
нуждалась в хлебе. По этим же соображениям он отрицательно относился к
чистым парам. Единственным оправданием пара в практике сельского
хозяйства того времени для Н. М. Тулайкова являлась способность пара
служить средством борьбы с сорняками.
В 1931—1932 гг. по инициативе и под руководством Н. М. Тулайкова
Всесоюзный научно-исследовательский институт зернового хозяйства
провел большую работу по выявлению пахотноспособных земель, которые
могли бы быть использованы для распашки и расширения посевов. В
Поволжье, на Урале, в Сибири и в Казахстане площадь неосвоенной пашни
была определена в размере 55 миллионов гектаров.
Выступая на сессии ВАСХНИЛ в июле 1936 г., Н. М. Тулайков внес
предложение за счет распашки целинных и залежных земель расширить
площадь зерновых на Востоке примерно на 11 миллионов гектаров, что
должно было, по его расчетам, дать дополнительно большое количество
зерна. В 1954 г. по решению партии и правительства развернулись работы
невиданного масштаба по освоению целины в нашей стране. В настоящее
время освоено 41,8 миллиона гектаров. Сбор зерна составляет около двух
миллиардов пудов. Такой грандиозный размах в деле освоения целины
превзошел все самые смелые дерзания акад. Н. М. Тулайкова.
Н. М. Тулайков детально изучал вопрос о севообороте. «Главной
задачей севооборота в зерновом хозяйстве,— писал он в 1933 г.,— должно
быть обеспечение высоких и постоянных урожаев основного растения зер-
878

Николай Максимович Тулайков
нового севооборота — пшеницы, высокой производительности труда и
максимально низкой себестоимости».
Обязательным элементом севооборотов в засушливых районах он
признавал наличие пропашного клина. Лучшими пропашными растениями он
считал кукурузу, сахарную свеклу и подсолнечник. Роль пропашных
растений, с его точки зрения, не ограничивалась борьбой с сорняками; им он
придавал и самостоятельное значение, как культурам, выгодным для
хозяйства. Ученый отводил большую роль зернобобовым культурам: фасоли,
гороху, чечевице. По его мнению, они должны являться обязательной
составной частью севооборота. Среди пропашных растений Н. М. Тулайков
особенно выделял кукурузу. Начиная с 1910 г. работе с кукурузой он
уделял очень много внимания и широко пропагандировал эту культуру.
Значение кукурузы как кормового пропашного растения, как сырья для
промышленности, как высокоурожайной культуры достаточно полно было
охарактеризовано им уже в 20-х годах. Были разработаны приемы ее
возделывания для условий Поволжья.
В 1921 г. Н. М. Тулайков участвовал в составлении, по заданию
В. И. Ленина, «Записки Государственной Общеплановой Комиссии Совета
Труда и Обороны РСФСР» под общим названием «Восстановление
хозяйства и развитие производительных сил юго-востока РСФСР,
пострадавшего от неурожая 1921 года». Его перу принадлежит статья «Будущее
хозяйство юго-востока и задачи его строительства». Материалы,
освещающие в этой статье значение кукурузы как пропашного растения для
засушливых мест, привлекли внимание В. И. Ленина. На полях страницы
35-й этого документа В. И. Ленин сделал ряд пометок и подчеркнул
некоторые предложения, относящиеся к положительной оценке
кукурузы.
Особый интерес в настоящее время представляют работы и
выступления Н. М. Тулайкова против травопольной системы земледелия,
выдвинутой В. Р. Вильямсом. Стремление В. Р. Вильямса насадить во всей
стране травопольную систему земледелия вызвало резкое сопротивление
со стороны таких крупных ученых, как акад. Д. Н. Прянишников и
акад. Н. М. Тулайков. В ходе крупных дискуссий, которые в течение
ряда лет велись на страницах агрономических журналов, а также на
агрономических совещаниях и конференциях, Н. М. Тулайков, работавший
на юго-востоке страны, где внедрение травопольной системы могло
иметь для сельскохозяйственного производства особенно пагубные
последствия, выступал как один из главнейших противников травополья.
Особенно острой была эта борьба двух направлений в 1931 г. на
Всесоюзной конференции по засухе. С большим мужеством,
принципиальностью и объективностью, опираясь на свой богатый опыт и опыт
зарубежных ученых, Н. М. Тулайков критиковал основные положения
травопольной системы земледелия. Основные возражения ученого были направлены
против умозрительности травопольной системы земледелия, отсутствия
экспериментальных данных, на которые должны были бы опираться
главные положения этого учения. «Единственное доказательство состоит в
утверждении Вильямса,— писал Н. М. Тулайков,— о том, что нельзя
привести логически обоснованных возражений против того, что травы
восстанавливают структуру почвы и что эта структура может быть
достигнута целесообразной обработкой почвы...» «И мало кто задумывается над
879

Николай Максимович Тулайков
тем, что по существу только на этих утверждениях основана
пропагандируемая академиком Вильямсом травопольная система земледелия для всей
территории Советского Союза...» «И еще раз приходится пожалеть, что
во всей книге (имеется в виду учебник В. Р. Вильямса «Почвоведение».—
Авт.) нет никаких цифровых данных, могущих охарактеризовать течение
процесса структурообразования на различных его этапах и могущих быть
до известной степени объективными его измерителями. Без этого вся
аргументация академика Вильямса становится малоубедительной, а тем самым
подрывается вера и в практическое оформление теоретических установок,
в целесообразность и всеобъемлющую применимость травопольной системы
земледелия».
Основываясь на своих исследованиях, Н. М. Тулайков пришел к
выводу, что В. Р. Вильяме переоценивает значение структуры почвы как
фактора ее плодородия. Он говорил: «В структуре я ничего
самодовлеющего не вижу и не могу ее фетишизировать... Очень нелогично выступать
в таком духе, что структура будет разрешать задачу во всех случаях
жизни и во всех условиях». Н. М. Тулайков отвергал утверждение В. Р.
Вильямса, что структурные почвы всегда лучше усваивают воду осадков, чем
бесструктурные.
«Что касается вопроса о восстановлении структуры почвы путем
посева многолетних трав,— писал Тулайков,— то до сих пор этот вопрос
остается в высшей степени спорным, и пока защитниками этого
положения не приведены определенные, подтверждаемые массовым опытом
производства данные, можно не считать вопрос сколько-нибудь
существенным. Практика типичного зернового хозяйства нашей страны и других
стран совершенно определенно не подтверждает необходимости трав в
огромном большинстве случаев».
Анализируя опытные данные Безенчукской, Краснокутской и других
опытных станций Поволжья, Н. М. Тулайков пришел к выводу, что
многолетние травы не повышают урожайности пшеницы, а, наоборот, снижают
сбор зерна на единицу площади пашни. В противоположность
существующему мнению, что высокие урожаи твердой пшеницы можно получить
только по пласту многолетних трав, он считал, что наиболее высокие урожаи
эта культура дает после пропашных растений. Пласту из-под многолетних
трав он противопоставлял возделывание пропашных растений, как лучших
предшественников и для яровых пшениц. «Предоставляя залежи и пласту
из-под многолетних трав какое-то место в прошлом, мы берем на себя
смелость определенно говорить, что в будущем для них в пшеничном
хозяйстве этого места не найдется»,— заключает Н. М. Тулайков.
В противоположность В. Р. Вильямсу Н. М. Тулайков никогда не
превращал в шаблон те или иные агрономические положения, а, наоборот,
стремился самым категорическим образом отказаться от каких-то
универсальных приемов в полеводстве и применения их без учета местных
особенностей. Возражая В. Р. Вильямсу, он писал: «Как можно допустить, что
на всей огромной территории Советского Союза, с его до бесконечности
разнообразным состоянием земледелия во всех отношениях, можно было
найти одно общее решение вопроса, один общий рецепт для лечения всех
его недугов». Тем более неприемлемой считал он травопольную систему
земледелия для районов с малым количеством годовых осадков. «Мы^очень
хорошо знаем,— утверждал он,— что в типичных засушливых районах,
880

Николай Максимович Тулайков
где особенно усиленно предлагается вводить в севооборот зернового
хозяйства многолетние травы, они дают очень невысокие урожаи и как источник
кормов для животноводства не могут быть признаны особо выгодным
растением».
Обязательным условием высокого урожая ученый считал высокое
качество и своевременность проведения всех сельскохозяйственных работ, по-
потому что любую плохо проведенную полевую работу поправить уже
нельзя.
Н. М. Тулайков очень критически относился к практике общего
руководства производственной работой колхозов и совхозов со стороны
работников Наркомзема и местных земельных органов. Подмена конкретного
руководства руководством в общей форме для всех хозяйств и районов, по
мнению Н. М. Тулайкова, наносит огромный ущерб сельскому хозяйству,
снижает размер получаемой сельскохозяйственной продукции и, кроме
того, сильно задерживает накопление местного опыта у работников
сельского хозяйства, лишает их ответственности и инициативы.
Н. М. Тулайков был известен как крупный специалист в разных
областях агрономической науки; его глубокие познания и широта научных
исследований вызывали к нему подлинное уважение. Вместе с тем он
всегда занимался и практической работой. Он неоднократно высказывал
мысль, что без органической связи опытных станций с общественной
агрономией, хозяином и хозяйством, работа останется мало полезной для
местного земледелия. На протяжении всей своей 37-летней научной
деятельности он был пламенным пропагандистом достижений науки и передового
опыта.
Многие годы с именем Н. М. Тулайкова была связана теория
преимущества мелкой вспашки. Действительно, он неоднократно выступал в
печати с утверждением, что в условиях начала 30-х годов (с малой технической
вооруженностью хозяйств и с полной необеспеченностью их тягловой
силой) мелкая вспашка должна быть широко использована на полях
колхозов и совхозов. Но мелкая вспашка и крайне небрежное ее выполнение, с
многочисленными большими огрехами, способствовали сильному засорению
земель и в силу этого привели к снижению урожаев основных культур.
Н. М. Тулайков никогда не был оторван от производства и сам в
числе первых обнаружил вред, наносимый мелкой пахотой. Он сразу выступил
перед советской и агрономической общественностью с признанием своей
грубой ошибки и с призывом отказаться от практического применения
мелкой пахоты в колхозах и совхозах. В 1933 г. Всесоюзный институт
зернового хозяйства выпустил под редакцией Н. М. Тулайкова и с его статьей
сборник под названием «Против вредной теории преимущества мелкой
вспашки». В том же году Н. М. Тулайков написал брошюру «Паровая
обработка и ее значение в поднятии урожайности», где дает оценку своему
заблуждению: «Как работник Всесоюзного института зернового хозяйства,
который в недавнем прошлом был одним из активных пропагандистов
вредной теории преимущества мелкой пахоты, резко осужденной
постановлением сессии ЦИК СССР, автор работы должен определенно отметить,
что он и его товарищи по работе полностью признали те грубые ошибки,
которые нами были допущены в этом вопросе. Осознавши все это, мы
полностью переключаемся в своей практической работе на исправление наших
ошибок и принимаем все меры к тому, чтобы ориентировать мысль
881

Николай Максимович Тулайков
колхозников и работников совхозов в таком направлении в вопросе
о глубине пахоты, которое гарантирует получение высоких урожаев».
Таково отношение Н. М. Тулайкова к своим ошибочным
рекомендациям по поводу преимущества мелкой пахоты.
Последней работой Н. М. Тулайкова, не увидевшей свет, была
написанная им рецензия на изданный в 1936 г. учебник акад. В. Р. Вильямса
«Почвоведение» (3-е изд.). Данная работа представляет собой
капитальный труд на 450 страницах, в котором с большим знанием дела,
принципиально и остро подвергаются критике основные положения учения о
травопольной системе земледелия. Совершенно самостоятельное место в нем
занимает обширный критический разбор учения В. Р. Вильямса о едином
почвообразовательном процессе. Эта часть рукописи Н. М. Тулайкова тем
более интересна, что до настоящего времени в почвоведческой литературе
учение о едином почвообразовательном процессе не встречало возражений.
Обширная, плодотворная, целеустремленная деятельность Н. М.
Тулайкова была насильственно прервана в 1937 г. Он стал жертвой
злоупотребления властью в период осужденного партией культа личности.
Николай Максимович Тулайков умер в 1938 г.
Николай Максимович Тулайков оставил после себя богатейшее
наследие — свыше четырехсот печатных работ. Большая часть теоретических и
практических выводов ученого сохранила свою актуальность до настоящего
времени, несмотря на то, что они были сделаны им более четверти века
тому назад. Они выдержали проверку временем и будут способствовать
дальнейшему подъему нашего земледелия.
Главнейшие труды Н. М. Тулайкова: Неурожай 1911 г. и задачи агрономии
Юго-Востока Европейской России, М., 1912; Растения и соли почвы, «Журнал
опытной агрономии», т. 13, 1912; Транспирационные коэффициенты культурных растений,
«Журнал опытной агрономии», т. XVI, 1915; Отчет Безенчукской опытной станции
за 1915 г., вып. 5; Химический состав кормовых растений Самарской губернии (из
отчета станции за 1914 г.), вып. 5, Самара, 1915: Засуха и м«ры борьбы с ней в
полевом хозяйстве Поволжья, Саратов, 1921; По главнейшим культурам
Юго-Востока, Саратов, 1921; Потребность во влаге культурных растений Юго-Востока по
данным вегетационных опытов, «Изв. Саратовской области, с.-х. опытной станции»,
т. 3, вып. 3—4, 1921; Сущность засухи и меры борьбы с нею с точки зрения
полевода, М., 1921; Восстановление хозяйства и развитие производительных сил Юго-
Востока РСФСР, пострадавшего от неурожая 1921 года, Записка Государственной
общеплановой комиссии Совета труда и обороны, М., 1921; О почвах, 6-е изд., М.,
1922; Озимая рожь, яровая пшеница и овес и приемы их возделывания, М., 1922;
Приемы возделывание кукурузы, Саратов, 1922; Солонцы, их улучшение и
использование, М., 1922; Современное положение сельского хозяйства в Соединенных
Штатах, М., 1923; Сельскохозяйственное образование в Соединенных Штатах, «Вопросы
с.-х. образования», М., 1923; Агрикультурные возможности в засушливом Поволжье,
в кн.: «Устойчивое хозяйство в засушливых областях», М., 1924; Основные черты
природы засушливого Поволжья и агрикультурные возможности в засушливом
Поволжье, «Труды земплана», вып. X, 1924; Проблема устойчивого хозяйства в
засушливом Поволжье, «Экономич. жизнь», № 270, 1924; Яровая пшеница. Прием ее
возделывания (для земледельцев засушливого юго-востока), 3-е изд., М., 1924; Как
надо возделывать рожь, пшеницу и овес, М., 1925; Кукуруза и ее возделывание, 1VL,
1925; Растение и почва в условиях засушливого Поволжья, «Научно-агрономический
журнал», № 9, 1925; Природные условия засушливых областей, М., 1926; Бессмен^
ные культуры на Саратовской облает, с.-х. опытной станции, «Журнал опытной
агрономии юго-востока», т. IV, вып. II, 1927; Достижения опытных учреждений Нижнего
Поволжья за последние 10 лет, «Пути сельского хозяйства», № 10/28, 1927;
Потребление воды культурными растениями в полевых условиях, «Журнал опытной
агрономии юго-востока», т. V, вып. I, 1927; Природа и хозяйство засушливых областей
882

Николай Максимович Тулайков
СССР, «Известия Саратовского государственного ин-та сельского хозяйства и
мелиорации», вып. IV, Саратов, 1927; Задачи и основные достижения по вопросам
полеводства опытных учреждений засушливой области, Л., 1929; Залежь и травопольный
пласт, как элемент севооборота, в кн.: «Проблема залежи и севооборота в
пшеничном хозяйстве», М.—А., 1930; Как надо возделывать рожь, пшеницу и овес в
засушливом Поволжье, М.—Л., 1930; Борьба с засухой в зерновом хозяйстве (АН СССР,
Труды июньской сессии, посвященной проблемам Урало-Кузнецкого комбината), Л.,
1932; Способы обработки почвы посевов и ухода за растениями, в кн.: «Борьба с
засухой. Всесоюзная конференция по борьбе с засухой», М.—Л., 1932; О севообороте
зернового хозяйства засушливых районов, в кн.: «Борьба с засухой. Всесоюзная
конференция по борьбе с засухой», М.—Л., 1932; О структуре почв и ее значении в
условиях нашего крупного механизированного хозяйства, «Труды Советской секции
МАП», т. 1, 1933; Против вредной теории преимущества мелкой пахоты, Сборник
«Против вредной теории преимущества мелкой пахоты», Саратов, 1933; Борьба с
засухой в кн.: «Сельскохозяйственная наука в СССР», 1934; Орошаемое зерновое
хозяйство Заволжья, Л., 1934; Основы построения агротехники социалистического
земледелия, М., 1936; Расширение площади посева зерновых на Востоке, «Соц.
зерновое хозяйство», № 4, 1936; Система агротехники в засушливом Поволжье, в кн.:
«Агротехника высоких урожаев», М., 1937; Избранные произведения, М., 1963.
О Н. М. Тулайкове: Адрес, преподнесенный Московским обществом сельского
хозяйства Н. М. Тулайкову по поводу 25-летия его научной и общественной
деятельности, «Вестник сельского хозяйства», № 11, 1926; Кузьмин М.,
Самарин Н., Покровский В., К 25-летию научной, опытно-исследовательской,
педагогической и общественной деятельности проф. Н. М. Тулайкова, «Нижнее
Поволжье», № 8—9, 1926; Худзик Б.. Двадцать пять лет на службе сельского
хозяйства (к 25-летнему юбилею научной и общественной деятельности Н. М.
Тулайкова. Сборник: «На борьбу за устойчивое хозяйство», Сообщение IV, Саратов,
изд. Саратовской опытной станции, 1927; К избранию действительным членом
АН СССР профессора Н. М. Тулайкова, «Социалистическое зерновое хозяйство»,
№ 5—6, 1932; Записка об ученых трудах Н. М. Тулайкова (составлена по
поручению Выборной комиссии Н. И. Вавиловым). «Записки об ученых трудах
действительных членов Академии наук СССР по отделению математических и естественных
наук, избранных в 1931—1932 годах», М., 1933; Кабанов П. Г., Академик
Н. М. Тулайков и вопросы земледелия в Поволжье, «Земледелие», № 7, 1962;
Смирнов Б. М., Академик Н. М. Тулайков, «Сельское хозяйство Поволжья»,
№ 3, 1962; Автобиография и доклад академика Н. М. Тулайкова, «Исторический
архив», № 3, 1962.

Александр ЛпканЬьовпг
ЛЖБЖДЯИЩЕВ
1878-1941
ченик К. А. Тимирязева и Д. Н. Прянишникова А. Н.
Лебедянцев был крупным советским агрономом и агрохимиком.
С его именем связано решение ряда проблем, оказавшее
большое влияние на развитие отечественной агрохимической
науки и имевшее большое значение для народного хозяйства.
Он был организатором систематических полевых опытов,
проведенных в 1924—1930 гг. во многих географических
пунктах европейской части Советского Союза, получивших название
географической сети полевых опытов, благодаря которым была установлена
высокая эффективность минеральных удобрений для повышения
урожайности сельскохозяйственных культур в различных зонах СССР, что
послужило обоснованием строительства туковой промышленности.
Развивая идеи, высказанные в конце XIX в. Д. Н. Прянишниковым,
А. Н. Лебедянцев впервые убедительно показал возможность успешного
применения фосфоритной муки на деградированных, а также и мощных
черноземах, что дало возможность резкого повышения урожайности
сельскохозяйственных культур на этих почвах.
884

Александр Никандрович Лебедянцев
В течение всей своей жизни А. Н. Лебедянцев стремился приносить
возможно большую пользу отечественному сельскому хозяйству.
Благодаря исключительным способностям, большому организационному таланту
и трудолюбию ему многое удалось сделать.
Александр Никандрович Лебедянцев родился в 1878 г. в семье
служащего. Гимназию окончил в Калуге в 1897 г. и поступил в Московский
университет на естественное отделение физико-математического
факультета. Здесь он специализировался по физиологии растений у К. А.
Тимирязева и при окончании университета написал работу об оксидазах в
растениях. Большое внимание А. Н. Лебедянцев уделял практическим
занятиям по органической химии у Н. Д. Зелинского и по агрономической
химии у А. Н. Сабанина.
По окончании в 1902 г. Московского университета А. Н. Лебедянцев
поступил в Московский сельскохозяйственный институт, где в
лаборатории Н. Н. Худякова провел специальные исследования по брожению
мочевой кислоты. В 1905 г. А. Н. Лебедянцев принимал активное участие в
студенческих забастовках и вынужден был прервать занятия в институте.
После окончания института А. Н. Лебедянцев был оставлен на два
года при кафедре частного земледелия, руководимой Д. Н.
Прянишниковым, для подготовки к профессорскому званию. В этот период он
продолжал исследования брожения мочевой кислоты и в «Известиях» института
напечатал работу «О разложении мочевой кислоты микроорганизмами».
В декабре 1906 г. А. Н. Лебедянцев занял должность заведующего
Шатиловской опытной станцией, расположенной в Новосильском уезде,
Тульской губернии. В этот период жизни он писал в своем дневнике:
«Передо мной открылось вдруг достаточно обширное дело, которое
захватило меня целиком, задало мне такие трудные и количественные и
качественные задачи, что они могли быть решены удовлетворительно только
при полном напряжении всех сил». А. Н. Лебедянцев с университетских
лет считал, что «всякая наука всегда исходит из практики и превращается
в нее».
Работа на Шатиловской опытной станции была крупным этапом
жизни и научной деятельности А. Н. Лебедянцева. В качестве директора
станции он проработал 20 лет и в должности заведующего химическим отделом
станции 23 года.
Станция была организована в 1898 г., но в 1906 г. это было еще
небольшое опытное учреждение, обслуживаемое всего тремя лицами:
заведующим и двумя помощниками. После Великой Октябрьской
социалистической революции под руководством А. Н. Лебедянцева станция выросла
в крупное образцовое научно-исследовательское учреждение, хорошо
известное в Советском Союзе и за рубежом. Станция располагала территорией
больше 2000 гектаров. Работа велась в девяти оснащенных необходимым
оборудованием отделах: метеорологическом, полеводственном, химическом,
селекционном, энтомологическом, огородном, лесном, животноводческом и
применения. Большие организационные способности А. Н. Лебедянцева
и его исключительный талант как опытника-методиста обеспечили
быстрое развитие работ станции, давших весьма ценные результаты.
Большое мужество проявил А. Н. Лебедянцев в период гражданской
войны, сохранив станцию в условиях, когда фронт проходил в
непосредственной близости от станции.
885

Александр Никандрович Лебедянцев
А. Н. Лебедянцев непосредственно руководил химическим отделом
и много внимания уделял полеводству и метеорологическим наблюдениям.
Его работы были посвящены в основном вопросам агрохимии и общего
земледелия. Много времени он посвящал также разработке методики
агрохимических исследований, охватывая наряду с лабораторными
аналитическими методами также полевой и вегетационный методы. Методические
исследования у А. Н. Лебедянцева всегда предшествовали
постановке соответствующих тем,— он придавал этому исключительное
значение.
Кроме непосредственной исследовательской работы А. Н. Лебедянцев
с увлечением занимался организационными вопросами
сельскохозяйственного опытного дела.
Одним из очень важных вопросов, разрешенных А. Н. Лебедянцевым
в период его работы на Шатиловской опытной станции, является вопрос
об использовании фосфоритной муки в зоне деградированных черноземов.
Первые опыты на эту тему были поставлены в 1912 г. Рожь по
фосфоритной муке ежегодно давала устойчивые прибавки урожаев, в среднем за
9 лет прибавка урожаев зерна составила 4,9 центнера с гектара, тогда как
суперфосфат в дозе, уменьшенной в три раза, дал прибавку только в
4,3 центнера с гектара. Подобные опыты были проведены также в сети
опытных полей Шатиловской станции: на Орловском, Ливенском,
Елецком опытных полях, и они подтвердили, что фосфоритная мука, внесенная
в двойной или тройной дозе, на деградированных черноземах не уступает
по своему действию суперфосфату.
Дальнейшие исследования показали, что хорошая эффективность
фосфоритной муки на деградированных черноземах обусловливается в
основном растворяющим действием азотной кислоты, образующейся в процессе
нитрификации. Затем было установлено, что большинство залеганий
фосфорита, находящихся в европейской части СССР, вполне пригодно для
их непосредственного использования на удобрение в виде фосфоритной
муки. Установлено было также большое значение тонкости помола
фосфоритной муки.
Работы по установлению южной границы действия фосфоритной муки
были продолжены после перехода А. Н. Лебедянцева на работу в
Научный институт по удобрениям (НИУ). Организованные институтом опыты,
проведенные сетью опытных учреждений, показали, что фосфоритная мука
дает хороший эффект во всей северной части черноземной полосы,
включая мощные черноземы. На обыкновенном и южном черноземах
фосфоритная мука практически не действовала.
Установление А. Н. Лебедянцевым действия фосфоритной муки на
черноземных почвах имеет большое народнохозяйственное значение, так
как позволяет заменить более дорогой и дефицитный суперфосфат более
дешевым и распространенным фосфоритом.
Зона деградированных и мощных черноземов, для которых
установлено хорошее действие фосфоритной муки, по расчетам Л. И. Прасолова,
занимает площадь в 120 миллионов гектаров. При систематическом
применении в этой зоне в дозе 90 килограммов фосфоритной муки на гектар
потребуется ежегодно до 9 миллионов тонн 20% фосфорита, что повысит
урожаи в этой зоне всех культур севооборота, в пересчете на ржаные
эквиваленты, больше чем на 500 миллионов центнеров.
886

Александр Никандрович Лебедянцев
Таким образом, эта новая зона применения фосфоритной муки,
названная Д. Н. Прянишниковым «лебедянцевской зоной», имеет большее
значение, чем ранее известная зона фосфоритования, включающая
подзолистые почвы. Особые преимущества «лебедянцевской зоны» заключаются
еще в том, что здесь почвы довольно богаты азотом и калием и поэтому
большие прибавки урожаев могут быть получены от применения одной
фосфоритной муки.
Другим важным вопросом, разработанным А. Н. Лебедянцевым за
время работы на Шатиловской станции, является изучение влияния
высушивания почв на плодородие. Эта работа обратила на себя внимание и
зарубежных ученых, в частности, результаты этой работы докладывались
акад. Шлезингом семь раз на заседаниях Французской Академии наук.
Из восьмидесяти одного опыта с высушиванием почв только в девяти
опытах не было получено положительных результатов. В среднем по всем
опытам прибавка урожая зерна составила 41%. Для десяти опытов с
наиболее высоким эффектом прибавка достигла 123%. Наибольшее значение
для производственных условий имеют опыты с естественным
высушиванием почв в полевой обстановке.
В одном из опытов изучалось плодородие подсохшего слоя на
поверхности почвы по сравнению с подстилающим его слоем. Комочки
подсохшей почвы, взятые 7 апреля на апрельском пару, вспаханном 5 апреля на
глубину 18 сантиметров и проборонованном 6 апреля, т. е. пролежавшие
на поверхности только одни сутки, уже дали 13% прибавки урожая зерна
проса по сравнению с урожаем, полученным на влажной почве, взятой
непосредственно под просохшими комочками. Когда же образец сухой
почвы был взят 24 апреля на раннем осеннем пару, вспаханном 20 августа
и проборонованном 5 апреля, прибавка урожая зерна проса достигла 97 %.
Специальные опыты показали, что вспашка резко нарушает распределение
плодородия по почвенным слоям, которое обычно снижается от верхнего
слоя к нижним, но уже через месяц восстанавливается нормальное
распределение почвенного плодородия по горизонтам.
А. Н. Лебедянцев изучил различные сопутствующие условия,
оказывающие влияние на эффективность высушивания почв. Оказалось, что
эффективность высушивания сильно возрастает после многолетних трав,
после углубления пахотного слоя и при введении в севооборот пропашных
культур. В результате проведенной работы он пришел к выводу, что
«процесс высыхания есть мощный фактор, в значительной степени
определяющий плодородие почвы в условиях ее залегания, и должен играть крупную,
доселе совершенно неосвещенную роль во всех процессах поднятия
почвенного плодородия, которого мы достигаем приемами механической
обработки почвы».
Значение высушивания почвы должно быть учтено при оценке
влияния на урожай таких приемов агротехники, как междурядная обработка,
грядковая и гребневая культура, неглубокая обработка почвы
специальными лущильниками, которая обычно расценивается только как средство
борьбы с сорняками и сохранения влаги в более глубоких слоях.
В свете результатов работ А. Н. Лебедянцева лущение почвы и
рыхление междурядий, ведущее к иссушению поверхностных горизонтов
почвы, должно применяться даже в отсутствие сорняков, в целях повышения
почвенного плодородия.
887

Александр Никандрович Лебедянцев
В 1924 г. А. Н. Лебедянцев переносит свою деятельность в Москву
в связи с избранием его профессором агрохимии 1-го Московского
университета. С 1925 г. он начинает работать также в Научном институте по
удобрениям, где развертывает большую организационную и научную
работу.
Исключительно большое значение для обоснования необходимости
развития отечественной туковой промышленности и для правильного
применения удобрений в сельскохозяйственном производстве имели работы,
проведенные под руководством А. Н. Лебедянцева географической сетью
полевых опытов Научного института по удобрениям. Этими опытами был
установлен ряд новых, очень существенных для практики
социалистического сельского хозяйства положений, ранее бывших не только
неизвестными, но прямо противоречивших имевшимся в то время литературным
данным.
А. Н. Лебедянцев при организации и проведении этих опытов
исходил из указания Д. Н. Прянишникова, писавшего в 1927 г., что
впечатление о малой эффективности удобрений в наших условиях и о
нерентабельности их применения создается вследствие использования даже в опытах
очень низких доз азотных удобрений (около 15 килограммов на гектар).
То же относится к фосфорным и калийным удобрениям, полная
эффективность которых может быть выявлена лишь на фоне достаточного
обеспечения растений азотом. Проведенные под руководством А. Н.
Лебедянцева опыты разрушили миф о нерентабельности применения удобрений
в условиях СССР.
В 1933 г. А. Н. Лебедянцев опубликовал основные результаты
1105 опытов, проведенных географической сетью полевых опытов.
Итоговая таблица, показывающая эффективность удобрений и уровень урожаев
по почвенным зонам, наглядно демонстрирует большое значение
удобрений для повышения урожайности сельскохозяйственных культур на
различных типах почв.
Влияние различных доз удобрений на повышение урожаев
сельскохозяйственных культур на различных типах почв
(в % от урожая на подзолистой почве без удобрений)
Дозы N—Р205—К20,
килограммов на гектар
Без удоб.рений
45— 60— 45
60— 60— 60
120—120 — 120
III
100
150
171
212
Серые
лесные
почвы
105
150
178
210
Черноземы


дированные
118
152
205
231
мощные
150
163
212
214

обыкновенные
143
164
215
218
предкав-
казские
103
137
176
152
Невысокий эффект от удобрений наблюдался в основном только в
районах недостаточного увлажнения. Полученные результаты послужили
основанием для планирования отечественной туковой промышленности и
до настоящего времени используются при планировании применения
удобрений.
888

Александр Никандрович Лебедянцев
Методические работы А. Н. Лебедянцева считаются классическими,
они вошли в учебники и широко используются в лабораториях
сельскохозяйственных научно-исследовательских учреждений. Он разработал
методику исследования нитрификационного процесса в почве, нефелометриче-
ский метод определения фосфора в почвах, растениях и удобрениях,
способы сожжения растительных веществ для определения фосфора, методику
определения влажности в растительных веществах и много других методов
химического анализа. Им же разработана методика учета урожая на
опытных делянках по пробному снопу, новый способ почвенного
картографирования для составления детальных почвенных планов участков,
используемых для проведения полевых опытов.
А. Н. Лебедянцев был талантливым организатором и много внимания
уделял вопросам организации опытной работы по сельскому хозяйству.
А. Н. Лебедянцев считал, что необходимо существование всесоюзных
научно-исследовательских институтов трех типов: 1) головных —
разрабатывающих основные разделы сельского хозяйства: полеводство,
луговодство и пастбища, лесоводство; 2) отраслевых — овощного, плодоягодного,
субтропических культур и других и 3) институтов по ведущим научным
сельскохозяйственным дисциплинам: почвоведения, физиологии растений,
агрохимии, генетики и селекции и ряда других. Для обеспечения хорошей
связи головных и отраслевых институтов с производством он считал
необходимым обеспечить их собственной сетью экспериментальных
зональных баз. Он настаивал на организации крупных всесоюзных институтов,
которые могли бы использовать при проведении научной работы наличие
в нашей стране громадной территории с большим разнообразием естест-
венноисторических условий, позволяющее делать широкие обобщения.
В качестве местных опытных учреждений, обслуживающих
непосредственно нужды небольших районов, А. Н. Лебедянцев предлагал организацию
широкой сети агролабораторий, работающих под руководством зональных
баз центральных институтов. Эти соображения имеют значение и в
настоящее время, поскольку организация научно-исследовательской работы
по сельскому хозяйству еще не получила окончательного оформления.
В 1-м Московском университете А. Н. Лебедянцев в течение семи
лет, до перевода кафедры агрохимии во вновь созданный Институт
агрохимии и почвоведения, читал курсы: «Учение об удобрении», «Методы
сельскохозяйственных исследований», «Учение об обработке почвы».
Лекции А. Н. Лебедянцева отличались исключительной стройностью и
ясностью изложения. Самые трудные вопросы легко воспринимались
слушателями. Программы курсов отличались полнотой и глубиной охвата
вопроса. Хорошая постановка преподавания и непосредственная связь его
с будущей практической деятельностью агрохимиков привлекла большое
количество молодежи на агрохимический цикл, который был тогда самым
крупным на биологическом отделении.
А. Н. Лебедянцев вел большую организационную работу в
университете в качестве председателя биологического отделения
физико-математического факультета и председателя предметной комиссии цикла по
агрохимии.
Много сил и энергии отдал А. Н. Лебедянцев сельскохозяйственной
секции Дома ученых, где он, используя наличие крупных ученых
разнообразных специальностей, организовал комплексную разработку ряда важ-
889

Александр Никандрович Лебедянцев
нейших вопросов сельского хозяйства, послуживших основой докладных
записок правительству.
В 1929 г. А. Н. Лебедянцеву было присвоено почетное звание
заслуженного деятеля науки и техники РСФСР.
Умер Александр Никандрович Лебедянцев 24 января 1941 г.
Литературное наследство, оставленное им, до настоящего времени
еще полностью не использовано. Решения важных вопросов агрохимии и
полеводства, а также методики исследований, данные А. Н. Лебедянцевым,
еще долго будут служить нашей сельскохозяйственной науке и
сельскохозяйственному производству.
В 1960 г. Сельхозгиз издал однотомник избранных трудов А. Н. Ле-
бедянцева, который будет содействовать широкому использованию работ
А. Н. Лебедянцева, ранее бывших практически недоступными для
широкого круга читателей, поскольку они были напечатаны в мало
распространенных изданиях.
Главнейшие труды А. Н. Лебедянцева: Методика исследования нитрификаци-
онного процесса в почве колориметрическим способом Гранваля — Ляжу, «Труды
Шатиловской с.-х. опытной станции», № 1, серия 1, вып. 1, химич. лабор., 1915;
Изменения плодородия пахотного слоя парующей почвы в течение вегетационного периода,
«Изв. Шатиловской областной с.-х. опытной станции», т. 1, № 4, Орел, 1920; Отчет
об опытах с фосфоритом за 1919—1920 гг., «Изв. Шатиловской областной с.-х.
опытной станции», т. 1, № 5, Орел, 1921; Основания рациональной организации
государственной помощи сельскому хозяйству в России, «Сельское хозяйство и
лесоводство», № 1—2, 1922; Пробные снопы, как способ учета урожая на опытных
делянках, «Труды Шатиловской с.-х. опытной станции», Орел, 1922; Краткий обзор
работ Шатиловской сельскохозяйственной опытной станции за XXV лет (1899—
1923), «Труды Шатиловской с.-х. опытной станции», серия общая, № 17, 1923;
Значение фосфоритов для сельского хозяйства северной половины черноземной
полосы, «Труды Научн. ин-та по удобрениям», вып. 12, 1924; Высыхание почвы, как
природный фактор образования ее плодородия, «Труды Шатиловской с.-х. опытной
станции», № 21, серия 1, химич. лабор., 1928; Плодородие основных почвенных зон
Союза и потребность их в удобрении (доклад 2-му Международному конгрессу по
почвоведению), «Удобрение и урожай», № 5, 1930; Значение форм минеральных
удобрений для разных почвенных зон Союза (доклад 2-му Международному
конгрессу по почвоведению), «Удобрение и урожай», № 6. 1930; География применения
минеральных удобрений на территории СССР, «Химизация социалистического
земледелия», № 1, 1932; Фосфоритная мука, как удобрение по данным полевых опытов в
Союзе. Фосфоритование (сборник статей), М.—Л., 1935; Задачи химизации
земледелия в СССР (совместно с акад. Д.Н.Прянишниковым), «Плановое хозяйство», № 3,
1935; Избранные труды, М., 1960; Основные организационные предпосылки
структуры опытно-исследовательского дела в полеводстве. Материалы по методике
полевого опыта, М., 1936.
О А. Н. Лебедянцеве: Прянишников Д. Н., К 35-летнему юбилею
А. Н. Лебедянцева, «Правда», 25 декабря 1939; Соболев Ф. С, К 35-летию
научной деятельности проф. А. Н. Лебедянцева, «Свекловичное полеводство», № 12,
1939; Заславский Э. И.. 35 лет научной и общественной деятельности А. Н.
Лебедянцева, «Советская агрономия», № 12, 1939; Смирнов Н. Д., К 35-летию
научной, педагогической и общественной деятельности А. Н. Лебедянцева, «Химизация
социалистического земледелия», № 1, 1940 (имеется библиография трудов А. Н.
Лебедянцева); А. Н. Лебедянцев (некролог), «Химизация социалистического
земледелия», № 2, 1941.

СОДЕРЖАНИЕ
От редакции 3
БИОЛОГИЯ
КАСПАР ФРИДРИХ ВОЛЬФ
Канд. биол. наук А. Е. Гайсинович 0 t '
МАРТЫН МАТВЕЕВИЧ ТЕРЕХОВСКИЙ
Проф. С. Л. Соболь и . 23
ПЕТР СИМОН ПАЛЛАС
Проф. Г. П. Дементьев „ 34
АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ШУМЛЯНСКИЙ
Проф. С. Л. Соболь * . . 45
КАРЛ МАКСИМОВИЧ БЭР
Проф. Л. Я. Бляхер 56
ПАВЕЛ ФЕДОРОВИЧ ГОРЯНИНОВ
Проф. ?. Е. Райков 73
АЛЕКСЕЙ МАТВЕЕВИЧ ФИЛОМАФИТСКИЙ
Член-корр. АН СССР X. С. Коштоянц 78
КАРЛ ФРАНЦОВИЧ РУЛЬЕ
Канд. биол. наук С. Р. Микулинский . . . . , 89
ЛЕВ СЕМЕНОВИЧ ЦЕНКОВСКИЙ
Проф. А. И. Метелкин 105
АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ БЕКЕТОВ
Член-корр. АН СССР П. А. Баранов 116
НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ СЕВЕРЦОВ
Проф. Г. П. Дементьев 126
ИВАН МИХАЙЛОВИЧ СЕЧЕНОВ
Член-корр. АН СССР X. С. Коштоянц 132
ГРИГОРИЙ НИКОЛАЕВИЧ МИНХ
Проф. А. И. Метелкин 149
АЛЕКСАНДР ОНУФРИЕВИЧ КОВАЛЕВСКИЙ
Проф. Л. Я. Бляхер 157
891

Содержание
КЛИМЕНТ АРКАДЬЕВИЧ ТИМИРЯЗЕВ
Член-корр. АН СССР Л. А. Иванов, проф. Г. В. Платонов . . 173
ИЛЬЯ ИЛЬИЧ МЕЧНИКОВ
Член-корр. АН СССР Г. К. Хрущов 192
ИВАН ПЕТРОВИЧ ПАВЛОВ
Проф. П. К. Анохин 201
НИКОЛАЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ ВВЕДЕНСКИЙ
Член-корр. АМН СССР проф. В. С. Русинов 212
АЛЕКСАНДР СТАНИСЛАВОВИЧ ДОГЕЛЬ
Проф. Н. Г. Фельдман 223
ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ МИЧУРИН
Проф. В. Н, Столетов 233
МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ МЕНЗБИР
Проф. Б. С. Матвеев 268
СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ВИНОГРАДСКИЙ
Канд. биол. наук В. Н. Гутина 274
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ БАХ
Акад. А. И. Опарин 288
СЕРГЕЙ ГАВРИИЛОВИЧ НАВАШИН
Доц. Д. А. Транковский 302
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ХОЛОДКОВСКИЙ
Акад. Е. Н. Павловский 313
ДМИТРИЙ ИОСИФОВИЧ ИВАНОВСКИЙ
Канд. биол. наук М. А. Новикова 319
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ СЕВЕРЦОВ
Проф. Б. С. Матвеев 330
ВАСИЛИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ОМЕЛЯНСКИЙ
Акад. Б. Л. Исаченко 337
АЛЕКСАНДР ФИЛИППОВИЧ САМОЙЛОВ
Канд. биол. наук. Н. А. Григорьян ..-.., 345
ПЕТР ПЕТРОВИЧ СУШКИН
Проф. Г. П. Дементьев 354
ВЛАДИМИР ЛЕОНТЬЕВИЧ КОМАРОВ
Канд. биол. наук Д. В. Лебедев 360
МИХАИЛ СЕМЕНОВИЧ ЦВЕТ
Проф. Т. А. Красносельская 374
ПЕТР ПАВЛОВИЧ ИВАНОВ
Проф. П. Г. Светлов 381
БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ КЕЛЛЕР
Докт. биол. наук А. А. Шахов 391
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ УХТОМСКИЙ
Проф. И. А. Аршавский 400
892

Содержание
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БОГОМОЛЕЦ
Проф. Н. А. Федоров 415
ВАЛЕНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ ДОГЕЛЬ
Проф. А. В. Иванов 423
НИКОЛАИ ИВАНОВИЧ ВАВИЛОВ
Проф. Н. А. Базилевская 434
БОРИС ИННОКЕНТЬЕВИЧ ЛАВРЕНТЬЕВ
Проф. Е. К. Плечкова 448
МЕДИЦИНА
ДАНИЛО САМОЙЛОВИЧ САМОИЛОВИЧ
Проф. А. И. Метелкин 459
НЕСТОР МАКСИМОВИЧ МАКСИМОВИЧ-АМБОДИК
Проф. Э. М. Конюс 467
МАТВЕИ ЯКОВЛЕВИЧ МУДРОВ
Проф. С. А. Гиляревский 474
ИУСТИН ЕВДОКИМОВИЧ ДЯДЬКОВСКИИ
Канд. биол. наук С. Р. Микулинский,кзяд, мед. иаук. Ю. А. Ши-
линис 481
НИКОЛАИ ИВАНОВИЧ ПИРОГОВ
Действ, член АМН СССР проф. И. Г. Руфанов 495
АНТОН ЯКОВЛЕВИЧ КРАССОВСКИИ
Проф. М. Г. Сердюков 506
ГРИГОРИЙ АНТОНОВИЧ ЗАХАРЬИН
Проф. А. Г. Гукосян 511
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ БОТКИН
Действ, член АМН СССР проф. И. Д. Страшун, А. Л. Шварцман 518
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ СКЛИФОСОВСКИЙ
Действ, член АМН СССР проф. И. Г, Руфанов 527
ВЯЧЕСЛАВ АВКСЕНТЬЕВИЧ МАНАССЕИН
А. Л. Шварцман 534
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ ЭРИСМАН
Проф. К. В. Майстрах 542
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ОСТРОУМОВ
Проф Ф. Р. Бородулин 550
ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ СНЕГИРЕВ
Проф. М. Г. Сердюков 556
НИЛ ФЕДОРОВИЧ ФИЛАТОВ
Действ, член АМН СССР проф. Г. Н. Сперанский 565
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ БУБНОВ
Член-корр. АН СССР X. С. Коштоянц 572
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ КОРСАКОВ
Проф. В. М. Банщиков 578
893

Содержание
ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ БЕХТЕРЕВ
Член-корр. АПН СССР проф. В. Н. Мясищев 592
НИКОЛАИ ФЕДОРОВИЧ ГАМАЛЕЯ
Проф. Ю. И. Миленушкин 605
АЛЕКСАНДР АНДРЕЕВИЧ КИСЕЛЬ
Проф. Э. М. Конюс 617
ДАНИИЛ КИРИЛЛОВИЧ ЗАБОЛОТНЫЙ
Проф. Ю. И. Миленушкин 630
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ ФЕДОРОВ
Проф. Е. С. Шахбазян 641
СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ • СПАСОКУКОЦКИЙ
Проф. В. И. Казанский 652
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СЕМАШКО
Канд. мед. наук Л. Г. Вебер 660
НИКОЛАЙ НИЛОВИЧ БУРДЕНКО
Проф. С. М. Богдасарьян 669
СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ НАУКИ
АНДРЕЙ ТИМОФЕЕВИЧ БОЛОТОВ
Канд. с.-х. наук А. П. Бердышев 681
МИХАИЛ ГРИГОРЬЕВИЧ ПАВЛОВ
Проф. И. А. Качинский 691
АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ ЭНГЕЛЬГАРДТ
Проф. Л. Л. Балашев 698
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ СТЕБУТ
Действ, член ВАСХНИЛ проф. И. В. Якушкин 705
МИТРОФАН КУЗЬМИЧ ТУРСКИЙ
Проф Г. Р. Эйтинген 713
ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ КОСТЫЧЕВ
Проф. В. В. Квасников 720
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ДОКУЧАЕВ
Проф. Ю. А. Ливеровский 728
МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ РЫТОВ
Канд. с.-х. наук А. П. Бердышев 748
НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ ЧИРВИНСКИЙ
Действ, член ВАСХНИЛ проф. И. С. Попов 758
ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ КУЛЕШОВ
Проф. В. О. Витт, канд. с.-х. наук А. С. Красников 766
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ СИБИРЦЕВ
Проф. /О. А. Ливеровский 774
ПЕТР САМСОНОВИЧ КОССОВИЧ
Проф. Л. Л. Балашев 781
894

Перечень очерков
МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ПРИДОРОГИН
Канд. с.-х. наук А. К. Швабе 788
ДМИТРИИ НИКОЛАЕВИЧ ПРЯНИШНИКОВ
Проф. А. В. Петербургский 795
ГЕОРГИИ НИКОЛАЕВИЧ ВЫСОЦКИЙ
Акад. АН УССР П. С. Погребняк 815
ГЕОРГИЙ ФЕДОРОВИЧ МОРОЗОВ
Акад. В. Н. Сукачев 825
ИЛЬЯ ИВАНОВИЧ ИВАНОВ
Канд. биол. наук П. Н. Скаткин 833
МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧ ИВАНОВ
Акад. АН УССР Л. К. Гребень 844
ЕЛЛИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ БОГДАНОВ
Проф. А, С. Салун 852
КОНСТАНТИН КАЭТАНОВИЧ ГЕДРОИЦ
Проф, Н. П. Ремизов 860
НИКОЛАЙ МАКСИМОВИЧ ТУЛАЙКОВ
Проф. К. П. Тулайкова 868
АЛЕКСАНДР НИКАНДРОВИЧ ЛЕБЕДЯНЦЕВ
Проф. 3. И. Журбицкий « . 884
ПЕРЕЧЕНЬ ОЧЕРКОВ
(в алфавитном порядке)
Бах Алексей Николаевич (1857—1946) , . . 288
Бекетов Андрей Николаевич (1825—1902) 116
Бехтерев Владимир Михайлович (1857—1927) 592
Богданов Еллий Анатольевич (1872—1931) 852
Богомолец Александр Александрович (1881—1946) ... 415
Болотов Андрей Тимофеевич (1738—1833) 681
Боткин Сергей Петрович (1832—1889) 518
Бубнов Николай Александрович (1851—1884) 572
Бурденко Николай Нилович (1876—1946) 669
Бэр Карл Максимович (1792—1876) 56
Вавилов Николай Иванович (1887—1943) 434
Введенский Николай Евгеньевич (1852—1922) 212
Виноградский Сергей Николаевич (1856—1953) 274
Вольф Каспар Фридрих (1734—1794) 7
Высоцкий Георгий Николаевич (1865—1940) . . . . 815
Гамалея Николай Федорович (1859—1949) 605
Гедройц Константин Каэтанович (1872—1932) 860
Горянинов Павел Федорович (1796—1865) 73
Догель Александр Станиславович (1852—1922) 223
Догель Валентин Александрович (1882—1955) 423
Докучаев Василий Васильевич (1846—1903) 728
Дядьковский Иустин Евдокимович (1784—1841) 481
Заболотный Даниил Кириллович (1866—1929) 630
Захарьин Григорий Антонович (1829—1898) 511
Иванов Илья Иванович (1870—1932) . . 833
Иванов Михаил Федорович (1871 — 1935) 844
Иванов Петр Павлович (1878—1942) 381
895

Перечень очерков
Ивановский Дмитрий Иосифович (1864—1920) 319
Келлер Борис Александрович (1874—1945) 391
Кисель Александр Андреевич (1859—1938) 617
Ковалевский Александр Онуфриевич (1840—1901) 157
Комаров Владимир Леонтьевич (1869—1945) 360
Корсаков Сергей Сергеевич (1854—1900) 578
Коссович Петр Самсонович (1862—1915) . 781
Костычев Павел Андреевич (1845—1895) 720
Крассовский Антон Яковлевич (1821—1898) о . . . . 506
Кулешов Павел Николаевич (1854—1936) 766
Лаврентьев Борис Иннокентьевич (1892—1944) 448
Лебедянцев Александр Никандрович (1878—1941) 884
Максимович-Амбодик Нестор Максимович (1744—1812) 467
Манассеин Вячеслав Авксентьевич (1841—1901) 534
Мензбир Михаил Александрович (1855—1935) 268
Мечников Илья Ильич (1845—1916) 192
Минх Григорий Николаевич (1836—1896) 149
Мичурин Иван Владимирович (1855—1935) 233
Морозов Георгий Федорович (1867—1920) 825
Мудров Матвей Яковлевич (1776—1831) 474
Навашин Сергей Гавриилович (1857—1930) 302
Омелянский Василий Леонидович (1867—1928) 337
Остроумов Алексей Александрович (1845—1908) 550
Павлов Иван Петрович (1849—1936) 201
Павлов Михаил Григорьевич (1793—1840) 691
Паллас Петр Симон (1741—1811) 34
Пирогов Николай Иванович (1810—1881) 495
Придорогин Михаил Иванович (1862—1923) 788
Прянишников Дмитрий Николаевич (1865—1948) 795
Рулье Карл Францович (1814—1858) 89
Рытов Михаил Васильевич (1846—1920) 748
Самойлов Александр Филиппович (1867—1930) 345
Самойлович Данило Самойлович (1744—1805) 459
Северцов Алексей Николаевич (1866—1936) 330
Северцов Николай Алексеевич (1827—1885) 126
Семашко Николай Александрович (1874—1949) 660
Сеченов Иван Михайлович (1829—1905) 132
Сибирцев Николай Михайлович (1860—1900) 774
Склифосовский Николай Васильевич (1836—1904) 527
Снегирев Владимир Федорович (1847—1917) 556
Спасокукоцкий Сергей Иванович (1870—1943) ЬЪ1
Стебут Иван Александрович (1833—1923) 705
Сушкин Петр Петрович (1868—1928) 354
Тереховский Мартын Матвеевич (1740—1796) 23
Тимирязев Климент Аркадьевич (1843—1920) 173
Тулайков Николай Максимович (1875—1938) 868
Турский Митрофан Кузьмич (1840—1899) 713
Ухтомский Алексей Алексеевич (1875—1942) 4UU
Федоров Сергей Петрович (1869—1936) 641
Филатов Нил Федорович (1847—1902) . . 565
Филомафитский Алексей Матвеевич (1807—1849) '»
Холодковский Николай Александрович (1858—1921) ЗМ
Цвет Михаил Семенович (1872—1919) 374
Ценковский Лев Семенович (1822—1887) l^J
Чирвинский Николай Петрович (1848—1920) '^°
Шумлянский Александр Михайлович (1748—1795) 4Ь
Энгельгардт Александр Николаевич (1828—1893) ьу»
Эрисман Федор Федорович (1842—1915) >Ы