Автор: Елисеева   О.И.  

Теги: всеобщая история   период феодализма (iv в - 1861 г)   история россии   издательство вече   династия романовых   серия от руси к империи  

ISBN: 978-5-4444-1596-2

Год: 2014

Похожие

Молодая Екатерина

Походная канцелярия вице-канцлера Петра Павловича Шафирова. Часть III. 1715-1723 годы

Василий III. Иван Грозный

Черносотенцы: жизнь и смерть за великую Россию

Текст
                    Ольга Елисеева


О.И. ЕЛИСЕЕВА

ТАЙНА СМЕРТИ
ПЕТРА III

Москва
ВЕЧЕ


УДК 94(47)
ББК 63.3(2)44
Е51

Е51

Елисеева, О.И.
Тайна смерти Петра III / О.И. Елисеева. — М. : Вече,
2014. — 320 с . : ил. — (О т Руси к империи).
ISBN 978-5-4444-1596-2
Знак информационной продукции 12+
За два с половиной века сложился негативный стереотип восприятия
Петра III. И для этого есть все основания. Автор книги постаралась показать,
что короткое царствование внука Петра Великого — вовсе не досадное не­
доразумение в русской истории. Оно продемонстрировало необходимость
новой волны европеизационных реформ и дало понять власти предержащей,
как их не надо проводить. Стал ли несчастный Петр Федорович жертвой
своих поспешных начинаний? Трудного характера? Психического расстрой­
ства? Всего понемногу. Его гибель в результате переворота — роковая и, к
сожалению, неизбежная развязка. Однако, говоря об этом государе, следует
избавиться от одного несправедливого мнения...

УДК 94(47)
ББК 63.3(2)44
ISBN 978-5-4444-1596-2

© Елисеева О.И., 2014
© ООО «Издательство «Вече», 2014


ПРОЛОГ
Сквозь голые стволы лип просвечивают желтоватые руины
дворца.
Скелет дома через скелет леса.
Белые колонны и лепная отделка окон давно раскрошились, кры­
ша упала. Строительный хлам и обгоревшие балки мешают пройти
по анфиладе комнат. У ног звенит по камням неглубокий ручей —
все, что осталось от водных потех Ропши. Некогда бескрайний парк
рассечен шоссейными дорогами и обрезан едва ли не под самые
ступени постройки.
Грустное, безотрадное зрелище.
Такое же, как судьба погибшего здесь в середине XVIII столетия
императора Петра III. Внука Петра Великого. Мужа Великой Екатери­
ны. Он кажется таким крошечным рядом с этими исполинами-тенями,
что его след почти незаметен в русской истории.
Почти.
Тем нс менее он жил. Правил. Пусть недолго, но бурно. И даже
создал эпоху, в которой все было вывернуто наизнанку, поставлено с
ног на голову, лишено привычного течения. Казалось, сумасшествие
охватывает власть, армию, Церковь... Пьяный вихрь под звуки рас­
строенной скрипки государя.
Похмелье было страшным. В крови. Но многие молились, что
в крови одного человека —того, кто мог потянуть за собой тысячи.
Пройдут годы, и исследователи начнут находить в чудачествах
Петра многозначные символы, а в бессмысленных, на взгляд совре­
менников, поступках —зерна будущих преобразований, прославив­
ших «золотой век» Екатерины II.
Некоторые даже зададутся вопросом: а не мог бы он сам совершить
деяния своей «преступной» супруги? И стать таким же великим?
Еще более великим, чем она!
3


ЕЛИСЕЕВА О.И.

Нет.
Для реформ нужны терпение, твердая воля, ясный ум, знание
своей страны и не в последнюю очередь —любовь к ней. Умение на­
ходить компромисс, добиваться поддержки подданных. Всего этого
не хватило Петру III.
Но неужели обязательная плата за несовершенство характера —
смерть?

«ПРОСЛЫТЬ ЛГУНОМ»
За два с половиной века сложился негативный стереотип вос­
приятия Петра, для которого есть все основания. Наивно утверждать,
будто он появился только под влиянием мемуаров Екатерины II и
Е.Р. Дашковой, недоброжелательных к свергнутому императору и су­
мевших навязать свое мнение позднейшим исследователям. Конечно,
названные дамы добавили темных красок к портрету побежденного
врага. Однако следует учитывать, что в момент переворота их «За­
писки* еще не были написаны, а образ Петра III как «злодея всея
Руси» уже преобладал в тогдашнем столичном обществе. Иначе не
произошло бы самого мятежа.
В ситуации, когда почти все отзывы современников отрицатель­
ны, а убийственные характеристики ученых кажутся написанными
под копирку, психологически понятно стремление разрушить сте­
реотип, взорвать привычную картину и показать Петра «не таким».
Однако изменение сложившихся взглядов возможно только путем
привлечения неизвестных ранее источников или нового, более вни­
мательного прочтения старых.
А документы как раз не радуют разнообразием оценок. По­
ложительных практически нет, с огромным трудом удается найти
нейтральные, которые тонут в море неприязненных. В попытке
переложить вину за вековую предвзятость на плечи Екатерины II и
ее сподвижницы с бойким пером — княгини Дашковой — есть доля
лукавства. Их тексты вычленяются из целого корпуса подобных же
и объявляются ложными. Логика вроде бы безупречна: спросите
предполагаемого убийцу о жертве, и он нарисует ее самыми черными
тонами. Но в кругу источников о злосчастном императоре воспоми­
нания «заинтересованных лиц» вовсе не одиноки. Хуже того, они
практически не выделяются из основного потока.
4


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

Приведем пример. В предыдущей книге «Молодая Екатерина*
мы коснулись истории о том, как отец Петра Федоровича, герцог
Карл-Фридрих Голштинский, в 1736 г. изгнал наводнивших его вла­
дения цыган. Бродягам отрезали упш и пальцы, клеймили каленым
железом, колесовали, сжигали заживо. В Шлезвиг-Голштинском
земельном архиве сохранились собственноручные рисунки герцога
с изображением этих казней. Возможно, отец взял с собой в рейд
и малолетнего сына. Этот эпизод, по мысли биографа Петра III
А.С. Мыльникова, лег в основу фантастических историй, которые им­
ператор позднее рассказывал о своих победах во главе голштинской
армии1. Сами басни — нс более чем эскапада со стороны склонного
к шутке государя, а распространительницами сведений о них стали
Екатерина II и се вечная тень —Дашкова. Последняя услышала этот
эпизод весной 1762 г. в доме своего дяди, канцлера М.И. Воронцова.
«Я стояла за его (императора. — О.Е.) столом, — вспоминала
княгиня, — в то время как он рассказывал австрийскому послу,
графу Мерси, и прусскому министру, как в бытность его в Киле,
в Голштинии, еще при жизни своего отца, ему поручено было изгнать
богемцев из города; он взял эскадрон карабинеров и роту пехоты и
в один миг очистил от них город. Граф Мерси бледнел и краснел, не
зная, подразумевает ли император иод богемцами кочующих цыган
или подданных его императрицы, королевы Венгрии и Богемии
(Марии-Терезии. — О.Е.) ... Я наклонилась над ним (Петром III. —
О.Е.) и сказала ему тихо по-русски, что ему нс следует рассказывать
подобные вещи иностранным министрам и что если в Киле и были
нищие цыгане, то их выгнала, вероятно, полиция, а нс он, который к
тому же был в то время совсем ребенком.
— Вы маленькая дурочка, — ответил он, — и всегда со мной спо­
рите*2.
Екатерина II и Дашкова были далеко не единственными, кто слы­
шал от Петра Федоровича о его военных подвигах. Старый учитель
императора и весьма мягкий к нему мемуарист Якоб Штелин приво­
дил вариант той же истории, где вместо цыган фигурировали датчане.
Последние отняли у Голштинии Шлезвиг, поэтому Петр питал к ним
стойкую наследственную ненависть. То ли цесаревич произвольно
включил их в число военных трофеев, то ли профессор, наслушав­
шись о потерянных землях, перепутал северных соседей с цыганами.
«Он часто рассказывал, что, будучи лейтенантом, с отрядом голштин­
цев разбил отряд датчан, —писал Яков Яковлевич об ученике. — Об
5


ЕЛИСЕЕВА О.И.

этом событии не мог рассказать мне ни один из голнггшщев, которые
находились при нем с малолетства. Все полагали, что он только для
шутки рассказывает такие, слишком неправдоподобные, истории.
Но, часто рассказывая их, в особенности иностранцам, он сам стал
им наконец верить и считать их не за шутку. Между прочим, уже
будучи императором, рассказывал он это однажды императорскому
римскому посланнику —графу Мерси, который расспрашивал меня
о подробностях этого случая и о времени, когда оно совершилось, но
я отвечал ему: “Ваше сиятельство, вероятно, ослышалось, император
рассказывал это как сон, виденный им в Голштинии”»3.
В 1756 г. эту историю от Петра слышал секретарь английского
посольства — молодой поляк Станислав Понятовский, к которому
великий князь некоторое время благоволил, поскольку тот сносно
владел немецким. «Пруссаком я, конечно, нс был, но ио-нсмсцки
говорил. Легко приспосабливаясь к тональности бесед великого кня­
зя, я сумел, очевидно, понравиться ему... Принц сохранил верность
лютеранской церкви, крестившей его при рождении, преувеличенное
представление о значительности своей Голштинии и убеждение, что
голштинские войска, во главе которых он будто бы сражался и по­
беждал бог весть сколько раз, были после прусских лучшими в мире»4.
Зимой 1757 г. с историей об изгнании цыган ознакомилась Ека­
терина. Она считала, будто муж плетет небылицы, «дабы придать
себе цены в глазах иной молодой женщины или девицы». «Когда он
(Петр. — О.Е.) еще находился у своего отца в Голштинии, его отец
поставил его во главе небольшого отряда своей стражи и послал взять
шайку цыган, бродившую в окрестностях Киля и совершавшую, но
его словам, страшные разбои, —вспоминала императрица. —Об этих
последних он рассказывал в подробностях, гак же как и о хитростях,
которые он употребил, чтобы их преследовать, чтобы их окружить,
чтобы дать им одно или несколько сражений, в которых, по его
уверению, он проявил чудеса ловкости и мужества, после чего он их
взял и привел в Киль». Когда Екатерина спросила, за сколько лет до
смерти герцога Карла-Фридриха происходили эти события, великий
князь ответил: «Года за три или четыре». «Ну, —сказала я, —вы таки
очень молодым начали совершать подвиги... Вам было всего 6 или
7 лет». По словам императрицы, муж «ужасно рассердился» на нес и
заявил, будто она «хочет заставить его прослыть лгуном». Последовал
убийствешгый ответ: «Не я, а календарь подрывает к вам доверие». На
6


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

время Петр Федорович замолчал, но через пару дней снова пустился
«рассказывать эту басню, которую до бесконечности разнообразил»5.
Итак, мы видим, как свидетельства императрицы и княгини
изымаются из круга других источников и объявляются карикатурой.
Передавая рассказ Дашковой, Мыльников делает оговорку: «как
она уверяет». Можно предположить, что княгиня выдумала если не
сам эпизод, то контекст, в котором его услышала. Но как же тогда
быть со словами Штслииа, которого обеспокоенно расспрашивал
австрийский посол Мерси д’Аржанто? Трудно поверить, что биограф
Петра III не знал замечания профессора, чьи «Записки» обильно
цитировал.
Если изъять из круга источников мемуары императрицы, картина
потеряет в красках, но в целом нс изменится. Вряд ли стоит исключать
из поля зрения отрицательные отзывы о Петре только потому, что
они исходят от Екатерины, а потом вычищать подобные же у осталь­
ных современников. Куда интереснее наблюдать, как формировался
сложный характер будущего самодержца.

«ОН УБЕЖДЕН, ЧТО ПОГИБНЕТ В РОССИИ»
В предыдущей книге «Молодая Екатерина» мы подробно рас­
сказали о детстве Петра Федоровича, первых годах, проведенных
им в России, о семейной драме, разделившей наследника с женой.
Трудно было представить человека, менее подходившего для
трона Петра I, чем его внук. Он был сыном младшей дочери великого
реформатора, Анны, и голштинского герцога Карла-Фридриха. В три
месяца мальчик потерял мать, а в И лет — отца. Его воспитывали
жестокие и жадные придворные — О.Ф. Брюмер и Ф.В. Бехгольц.
Запугиванием, побоями и унизительными наказаниями они довели
болезненного нервного ребенка почти до идиотизма. Тайком мальчик
пристрастился заливать горе крепким пивом и ко времени приезда
в Россию уже был законченным пьяницей.
Взойдя на престол, бездетная Елизавета Петровна сделала пле­
мянника своим наследником. В январе 1742 г. Питер-Ульрих был
привезен из Киля и принял православие под именем Петра Федоро­
вича. Никто нс поинтересовался, какого мнения о произошедшем сам
мальчик. Между тем упрямый, впечатлительный ребенок болезненно
переживал перемены в своей судьбе. По отцовской линии он имел
7


ЕЛИСЕЕВА О.И.

права на шведскую корону. Поэтому дома его учили шведскому
языку, истории и географии этой страны, воспитывали в строгой
лютеранской вере. Мальчик с младых ногтей привык считать Россию
врагом, и во время игр солдатики в синих шведских мундирах всегда
«одерживали верх» над солдатиками в зеленых русских...
Придворные врачи уговаривали императрицу повременить с
браком 17-летнего юноши из-за его слабого физического развития.
В противном случае семейная жизнь могла обернуться для молодых
только обоюдным горем. Так и случилось. Петр долгое время нс мог
исполнить супружеский долг и вымещал злобу на жене. «В Петер­
гофе он забавлялся, обучая меня военным упражнениям, — позднее
вспоминала Екатерина, — благодаря его заботам я до сих пор умею
исполнять все ружейные приемы с точностью самого опытного
гренадера»6.
Человек от природы не злой, скорее легкомысленный и не заду­
мывавшийся над чужими чувствами, Петр был подвержен внезапным
приступам жестокости. Мог повесить крысу за съеденного крах­
мального солдатика или на глазах у жены забить собаку арапником7.
Конечно, подобные сцены не укрепляли семьи. С годами супруги все
более отдалялись друг от друга.
Много лет спустя, в 1774 г., Екатерина писала своей старинной
гамбургской приятельнице, баронессе Иоганне Доротее Бьелькс, о
принцессе Елизавете-Шарлотте Ольденбургской, просватанной за
герцога Карла Зюдерманландского, брата шведского короля: «Я ду­
маю, что будущая герцогиня Зюдерманландская похожа на стольких
других девушек се возраста: она в четырнадцать лет в восторге, что
выходит замуж, а в двадцать будет очень жалеть, что вышла»8. В этих
строках сквозит грустная ирония. Ведь и сама императрица побывала
в роли 14-летней «счастливой невесты», которая в двадцать лет уже
жалела о замужестве.
Характеры супругов не были сходны ни в чем. Пока Петр по­
вествовал удивлешшм слушателям о мнимых подвигах на полях
сражений, Екатерина собирала вокруг себя сторонников, и к концу
царствования Елизаветы Петровны оказалась главой «довольно боль­
шой партии». Между великим князем и женой еще случались минуты
откровешюсти, и тогда наследник признавался: «Он чувствует, что
не рожден для России; что ни он не подходит вовсе для русских, ни
русские для него, и что он убежден, что погибнет в России»9. Как не­
похожи эти слова на программу, составленную для себя Екатериной.
8


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

<Сердце нс предвещало мне счастья, — писала она, — одно че­
столюбие меня поддерживало». Когда Елизавета Петровна еще до
свадьбы спросила будущую невестку, что та желает посмотреть в
Петербурге, девочка ответила: «Ваше величество, я хотела бы про­
ехать той дорогой, которой проехали вы 25 ноября 1742 года». То
есть во время переворота. После вступления Екатерины на престол ее
слова стали трактовать как предчувствие великой судьбы. «В глубине
души моей было, не знаю что такое, ни на минуту не оставлявшее мне
сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь само­
державною русскою императрицею»10, — писала она.
Приобретение полной власти для Екатерины, человека, не имев­
шего никаких прав на престол, было возможно только при условии
смерти мужа. Таким образом, великая княгиня уже заранее рисовала
картины будущего без Петра. Привыкнуть к этой мысли было не­
трудно ввиду «характера этого господина». Однако пока психические
особенности наследника оставались известны лишь узкому кругу
приближенных. Пройдет время, и они вызовут дружный ропот под­
данных. Возмущение закончится драмой в Роншс.
Можно ли было се избежать? И если «да», то зачем? Чтобы на
престоле России оставался монарх, с трудом проводивший грань
между собственными выдумками и реальностью?
Жестокие вопросы. Но нам придется ими задаваться. Потому
что тайна гибели Петра Федоровича — это не только точная дата
смерти. Или имя настоящего убийцы. Как и имена тех, кто за ним
стоял. Загадка глубже. Почему законный император, внук Петра I,
нс смог сохранить корону? Был признан «чужим», отвергнут и убит?
Наш рассказ о неисполненном долге. Долге государя перед стра­
ной и страны перед государем. О порванных связях. И в конечном
счете о несчастной любви.


ГЛАВА 1
НАКАНУНЕ
Разгоревш аяся в центре Европы Семилетняя война (1756—
1763 гг.) в течение долгого времени определяла интересы всех
держав — участниц конфликта. С одной стороны, в схватку всту­
пили Пруссия и Англия, с другой — Франция, Священная Римская
империя, Саксония и Россия. Тот, кто поддерживал антипрусские
настроения, был хорош для союзнических дипломатов. Тот, в ком
сомневались, рисковал вызвать против себя настоящий заговор
послов, как случилось с канцлером Алексеем Петровичем Бесту­
жевым-Рюминым* .
Хотя Россия на поле боя и сделала больше других для победы
над прусским королем Фридрихом II, политически она оставалась
самым слабым звеном альянса. Кабинет Елизаветы Петровны, ее
окружение, двор оказались расколоты изнутри. Никто, кроме са­
мой императрицы и подкупленных Версалем сановников, не был
заинтересован в боевых действиях. Однако по мере того, как армия
одерживала победы, столкновение с Пруссией становилось все более
популярным. При этом внимательный наблюдатель заметил бы из­
вестную нестабильность в настроениях общества. Стоило случиться
крупному поражению — и в публике начинались разговоры против
войны с «чужим» врагом.
Малейшее ухудшение здоровья царицы пугало Париж и Вену,
ибо там понимали, что участие России в конфликте обусловлено
единственно волей дочери Петра. Елизавета вкладывала в борьбу со
«скоропостижным королем» весь жар своей натуры. 1 января 1760 г.
английский посол, сэр Роберт Кейт, доносил в Лондон: «Императри­
ца заявила австрийскому иослашшку, что... будет продолжать войну...
* О «заговоре» А. П. Бестужева — союзника великой княгини Ека­
терины Алексеевны — подробно рассказано в книге автора «Молодая
Екатерина». После ареста канцлера и его сторонников цесаревна на время
осталась одна и вынуждена была заново создавать свою «партию».

10


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

даже если придется... продать свои платья и драгоценности*11. Для
такой щеголихи, как Елизавета, громадная жертва!
Недовольная медлительностью и некомпетентностью сменяв­
ших друг друга фельдмаршалов, государыня собиралась лично воз­
главить армию. В одной из записок прежнему британскому послу,
сэру Чарльзу Уильямсу, Екатерина не без издевки рассказывала:
«Особа, у которой вы вчера считали приступы кашля, только и
говорит внутри своих покоев, что сама примет команду над вой­
ском. Одна из ее женщин на днях ей сказала: возможно ли это?
Вы — дама. Она ответила: мой отец ходил же в поход, думаете ли
вы, что [я] глупее его? Та ответила: но он был мужчиной, а вы нет.
Она вздумала рассердиться и не переставала говорить, что хочет
сама идти на войну. Прибавляют, что бедная дама нс только не в
состоянии совершить такое безрассудное предприятие, но не могла
бы взойти на свои лестницы без одышки*12.
В 1755 г. придворный художник Г. Преннер спешно закончил
парадный портрет императрицы, писавшийся 11 лет, с 1744 г., на
котором дочь Петра Великого и се придворные дамы были изобра­
жены верхом и в «декольтировашгых» латах вороненой стали. Голову
государыни украшал лавровый венок победительницы...
Наследники Елизаветы явно не одобряли происходившего,
и, пока нс поздно, союзным дворам следовало наладить с ними
отношения. Еще накануне падения Бестужева французский по­
сол, маркиз Поль Лоииталь, сделал попытки сближения с великой
княгиней, но вынужден был отступить. «Она до такой степени
привязана к Англии, — доносил он в ноябре 1757 г., — что бес­
полезно пока пытаться что-либо предпринять... Я знаю, что она
весьма расположена ко мне лично. Я мог бы уже даже попытаться
найти с ней общий язык. Но я хочу еще подождать, чтобы быть
более уверенным» 13.
Подождать стоило. Смены канцлера, полного разгрома сто­
ронников проанглийской ориентации, к которым принадлежала
великокняжеская чета, изоляции и унижения Екатерины. После
дела Бестужева цесаревна готова была схватиться за любую про­
тянутую руку. Союз с Туманным Альбионом не привел ее к власти.
Британская дипломатия вообще оказалась вытеснена с русских
придворных подмостков. Следовало искать новых связей. Как в
России, так и за рубежом.
11


ЕЛИСЕЕВА О.И.

«НЕОЦЕНЕННЫЙ ДРУГ»
О том, в каком одиночестве оказалась наша героиня, нс в послед­
нюю очередь свидетельствует ее дружба с Екатериной Романовной
Дашковой, третьей из племянниц нового канцлера — Михаила И л­
ларионовича Воронцова. Их взаимная приязнь зародилась зимой
1759 г. и обычно трактуется как интеллектуальное притяжение двух
изголодавшихся по утонченным беседам душ.
«Во всей России едва ли отыщется друг, более достойный Вас»;
«Заклинаю, продолжайте любить меня! Будьте уверены, что моя пла­
менная дружба никогда не изменит Вашему сочувствию». «Я люблю,
уважаю, благодарю Вас и надеюсь, что Вы не усомнитесь в истин­
ности этих чувств». «Прости, мой неоцененный друг!»14. Это строки
из записок великой княгини к Дашковой 1759 г. — начала 1762 г.
В мемуарах Екатерина Романовна писала, что в те времена во всей
России не было женщин кроме нее и цесаревны, занимавшихся «се­
рьезным чтением», то есть глотавших тома Бейля, Монтескье, Буало
и Вольтера. В этих условиях сама собой отпадала проблема прибли­
зительного равенства возраста. Круг людей со сходными интеллек­
туальными потребностями был столь узок, что духовная близость
заменяла возрастные интересы, и юная Дашкова легче общалась с
30-летней великой княгиней, чем с собственными сестрами, Марией и
Елизаветой, или с другими придворными дсвушками-сверстницами.
«В ту же зиму великий князь, впоследствии император Петр III, и
великая княгиня, справедливо названная Екатериной Великой, при­
ехали к нам провести вечер и поужинать, —вспоминала Дашкова. —
Иностранцы обрисовали меня ей с большим пристрастием; она была
убеждена, что я все свое время посвящаю чтению и занятиям... Мы
почувствовали взаимное влечение друг к другу... Великая княгиня
осыпала меня своими милостями и пленяла меня своим разгово­
ром... Этот длинный вечер, в течение которого она говорила почти
исключительно со мной, промелькнул для меня как одна минута»15.
Самой мемуаристке казалось, что такое внимание объясняется
исключительно заинтсресовашюстью гостьи в диалоге с умной со­
беседницей. Однако была и другая сторона монеты. Приезд велико­
княжеской четы в дом нового канцлера состоялся в опасное и шаткое
время. 9 января 1759 г. прошел последний допрос Бестужева, но при­
говор пока не оглашали. Еще вчера сильная своими политическими
связями и покровительством цесаревна оказалась одна. Некоторое
12


ТЛЙНЛ СМЕРТИ ПЕТРА III

время она фактически находилась под домашним арестом. Посещение
Воронцова — победителя в схватке с прежним союзником Екатери­
ны — знаменовало внешнее примирение супругов, состоявшееся по
требованию августейшей тетки. Великой княгине было позволено
появляться в свете, но лишь у приятных Елизавете Петровне людей.
Попав к Воронцовым и оказавшись в окружении враждебного
клана, наша героиня чувствовала себя неуютно, с ней почти никто не
говорил, и она —чтобы нс потерять лицо — вынуждена была целый
вечер поддерживать бесконечный диалог с младшей племянницей
канцлера. К счастью для цесаревны, се собеседница обнаружила
глубокий ум и начитанность. Обеим не было скучно, и Екатерина
приложила все усилия, чтобы удержать возле себя ничего не подо­
зревавшую девушку. Е!сли бы юная Воронцова покинула ее в этот
вечер, супруга наследника осталась бы сидеть одна, ловя на себе
недоброжелательные взгляды собравшихся.
В час встречи Екатерины со своей будущей подругой великая
княгиня находилась в точке абсолютного падения. Обаяние, ум, заин­
тересованность, любезность —вот оружие, которое цесаревна пустила
в ход, чтобы завоевать себе сторонников. « Очарование, исходившее
от нес, в особенности когда она хотела привлечь к себе кого-нибудь,
было слишком могущественно, чтобы подросток, которому не было
и пятнадцати лет, мог ему противиться*16, — писала Дашкова.
Такое поведение скоро дало плоды. Первое восхождение заняло
у Екатерины более десяти лет, второе — всего три года. Исследова­
тели часто задаются вопросом: зачем молоденькая и восторженная
девица Воронцова понадобилась 30-лстнсй, далекой от наивности
цесаревне? И обычно отвечают, что при подготовке переворота
Екатерине не помешала бы природная русская княгиня, крестница
императрицы, племянница нового канцлера17. На наш взгляд, рас­
чет был точнее. Великая княгиня обзавелась «своим человеком*
во враждебном клане. Она уже содержала на жалованье фаворитку
мужа, Елизавету Романовну Воронцову. Но это нс могло считаться
надежной гарантией от происков «метрессы* Петра Федоровича.
Любовница питала надежду стать законной супругой великого
князя. Об их планах следовало знать из первых рук. Сестра претен­
дентки подходила как нельзя лучше. Из мемуаров Дашковой видно,
что Петр благоволил к ней, хотя и считал «маленькой дурочкой*.
В се присутствии говорилось много такого, над чем полезно было
подумать нашей героине.
13


ЕЛИСЕЕВА О.И.

Недаром, рассказывая о своем щекотливом положении после аре­
ста Бестужева, Екатерина обронила: «Что касается великого князя,
то я... знала только, что он ждет с нетерпением моей отсылки и что
он, наверное, рассчитывает жспиться вторым браком на Елизавете
Воронцовой... Ее дядя, вицс-кагащср граф Воронцов... узнал планы
своего брата, может быть, вернее своих племянников, которые были
тогда еще детьми*18. Из этих строк следует, во-первых, что действи­
ями фаворитки руководил отец, Роман Илларионович Воронцов;
во-вторых, что его брат был об этом осведомлен; в-третьих, что
«племянники* — братья и сестры «Романовны* — если и знали, то
по молодости лет немногое. Стало быть, великая княгиня пыталась
разведать, что им известно. А сделать это она могла только через
юную тезку.

БЕСКОРЫСТНАЯ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ
Тогда же, зимой 1759 г., возникло дело, способное ненадолго
перекинуть мост между супругами. Но именно оно показало ко­
лоссальную разницу их «государственного* мышления. Речь шла
о Курляндии, которую Елизавета Петровна, ничтоже сумняшсся,
сосватала сыну польского короля Августа III, принцу Карлу.
Пока бывший фаворит Анны Иоанновны герцог Эрнст-Иоганн
Бирон находился в ссылке в Ярославле, престол этого небольшого
вассального Польше государства пустовал. «Получив от императри­
цы очередное заверение в том, что государственные интересы никогда
нс позволят России освободить герцога Бирона... король счел себя
вправе поставить перед сенатом Польши вопрос: не пора ли рассма­
тривать место правителя Курляндии как вакантное? — вспоминал
Станислав Понятовский. — ...1 января 1759 года Карл был офици­
ально и с большой помпой объявлен герцогом Курляндским*19.
До какой степени произошедшее отвечало интересам России?
И мперия давно втягивала Курляндию в сферу своей власти. Со
времен Петра I герцоги не избирались без согласия Петербурга, а
также без участия русских денег и русских войск. Хотя Польша об­
ладала над Курляндией правами суверена, в реальности их нечем
было подкрепить. Пустой престол в полунезависимом княжестве,
хозяин которого находился в России под стражей, выглядел для II е14


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

тсрбурга желаннее, чем занятый сыном польского короля. Поэтому
шаг Елизаветы был по меньшей мере неожиданным.
С.М. Соловьев объяснил поступок императрицы тем, что обмен
Курляндии на Восточную Пруссию, уже захваченную русскими
войсками у Фридриха II, казался делом решенным. Государыня и ее
советники считали, будто принц Карл просто переедет из Митавы
в Кенигсберг. Поэтому Елизавета поручила своим дипломатам в
Польше действовать в пользу королевского сына. При малом дворе
случившееся вызвало бурю эмоций.
Вероятно, в последний раз Петр Федорович и его супруга оди­
наково реагировали на событие международной важности. Великий
князь ненавидел Саксонскую династию, властвовавшую в тот момент
в Польше и воевавшую с Пруссией. Он написал канцлеру Михаилу
Воронцову запальчивое письмо о том, что императрице следовало
бы сначала позаботиться о Голштинском доме — его третий дядя,
принц Георг-Людвиг, больше подошел бы для курляндской короны.
Канцлер показал послание Елизавете, и та велела отвечать отказом20.
Оскорбленный пренебрежением к своим родным и к себе лично,
Петр запросился в загородную резиденцию Ораниенбаум. 5 января
английский посол Роберт Кейт писал о дошедших до него слухах:
«Великий князь подал императрице записку, в коей представляет,
что ныне но достижении совершенных лет его можно почитать
способным к собственным суждениям. Он не желает терпеть долее
принуждения и стеснения, в коих ее величеству угодно содержать его,
а посему просит дозволения удалиться в собственное его владение
Ораниенбаум. Поначалу императрица была крайне оскорблена сим
демаршем и повелела ему изложить все его резоны на бумаге, однако
я слышал, что сие дело уже закончилось и заглушилось»21.
Вероятнее всего, именно об этом несостоявшемся «бегстве» го­
ворят недатированные записки Петра тогдашнему фавориту Елиза­
веты — Ивану Ивановичу Шувалову: «Милостивый государь! Я вас
просил через Льва Александровича [Нарышкина] о дозволении
ехать в Ораниенбаум, но я вижу, что моя просьба не имела успеха;
я болен и в хандре до высочайшей степени; я вас прошу именем
Бога склоните ся величество на то, чтобы позволила мне ехать в
Ораниенбаум; если я нс оставлю эту прекрасную придворную жизнь
и нс буду наслаждаться, как хочу, деревенским воздухом, то, наверно,
околею здесь со скуки и от неудовольствия»22.
15


ЕЛИСЕЕВА О.И.

Примерно тогда же Петр требовал отпустить его на родину, что
в военное время было немыслимо. «Я столько раз просил вас исхо­
датайствовать у ея императорского величества, чтоб она позволила
мне в продолжении двух лет путешествовать за границей, — писал
он Ивану Ивановичу, — и теперь повторяю это еще раз и прошу
убедительно устроить, чтобы мне позволили»23. В результате наслед­
ника не пустили не только в Германию, но и в Ораниенбаум. Однако
интересно само движение мыслей и чувств Петра. Для него дело о
Курляндии стало сначала делом о бедных немецких родственниках,
а потом о поездке на дачу.
Тот факт, что в данном случае Россия теряла контроль над об­
ширной территорией, установленный еще Петром I, лежал как бы вне
поля зрения цесаревича. Он даже не задумывался над этим. Его про­
сто взволновало, что корона, которая могла достаться представителю
Голштинского дома, уплыла к соперникам. Перед нами характерный
способ мышления человека из маленького немецкого мирка, рассматри­
вавшего подвластные земли как семейные владения вне зависимости
от их национального лица и исторической судьбы. Точно так же думал
об Англии и Ганновере английский король Георг II. Сколько бы Петр
ни прожил в России, а его короновашпяй кузен — в Великобритании,
оба психологически оставались германскими владетельными князьями.
Екатерина мыслила иначе. Уступку Курляндии принцу Карлу
она назвала отказом от русских интересов: «Говорили, что во всяком
деле есть только два способа, которые следует избрать, — это быть
справедливым или несправедливым. Обыкновсшю корысть произво­
дит последнее. В деле о Курляндии было справедливым возвратить
детям Бирона то, что им предназначалось от Бога и природы. Если
же хотели бы следовать корысти, то долженствовало (признаюсь, что
несправедливо) беречь Курляндию и изъять ее из-под власти Польши
для присоединения к России. Кто бы после этого рассуждения сказал,
что нашли третий способ, но которому учинена несправедливость без
извлечения из того и тени выгоды?»
Дальнейший пассаж выдаст в великой княгине нс только ученицу
Бестужева, но и здравомыслящего политика, много раздумывавшего
о положении России по отношению к ее соседям: «Отдали Курлян­
дию принцу Карлу. Через это самое усиливается польский король,
который, следуя политике, усвоенной им от отца своего, ищет только
уничтожения свободы республики. Если он будет продолжать жить
в Польше, то этого достигнет, в особенности поддерживаемый фран­
цузскою нартисю и нашим небрежением к сторонникам свободы и
проч. Итак, я вас спрашиваю: что необходимее для России: дсспотиче-

16


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

ский ли сосед или счастливая анархия, в которую погружена Польша
и которою распоряжаемся мы по своей воле? Петр Первый, лучше
знакомый с делом, объявил себя... поручителем за свободу Польши
и врагом того, кто посягнет на нее. Надобно, когда уж хочешь быть
несправедливым, иметь выгоду быть таковым; но в деле о Курляндии,
чем более о нем думаю, тем менее нахожу там здравого смыслу*24.
Трудно согласиться с С.М. Соловьевым, что такое мнение было
высказано Екатериной «в неспокойном состоянии духа*. Твердая и
неизменная позиция но отношению к Курляндии как территории,
входившей в орбиту русских интересов, будет свойственна ей и
после восшествия на престол, до тех пор пока герцогство нс станет
частью империи. Никаких отступлений на этом пути и возвращения
Курляндии иод опеку Польши она не допускала.
Тот факт, что дочь Петра Великого своей рукой возвела на престол
Курляндии польско-саксонского принца, выглядел как нарушение
заветов отца. Процитированные строки относятся к январю 1759 г.
Совсем нсдавпо, во время бесед-допросов у императрицы по делу
Бестужева, великая княгиня на коленях уверяла Елизавету, что не
вмешивается в политику. Однако в записке звучит уверенный тон
государственного деятеля, раздражешюго явным просчетом. В 30 лет
наша героиня была более зрелым политиком, чем двадцатый год
управлявшая страной свекровь.

«НЕДВУСМЫСЛЕННОЕ ДОЗВОЛЕНИЕ»
Покинув Петербург, бывший возлюблегагый Екатерины польский
посол Станислав Понятовский* продолжал скучать но великой
княгине и жил надеждой на скорое возвращение. Родные и друзья
* Понятовский С.Л. (1732—1798 гг.)—польский аристократ.
Получил блестящее образование, совершил путешествие по Европе.
С 1755 г. секретарь английского посольства в Петербурге, доверенное
лицо посла сэра Чарльза Хэнбюри Уильямса, поддерживал шифро­
ванную переписку своего покровителя с великой княгиней и канцлером
Л. П. Бестужевым-Рюминым. Через два года Понятовский был назначен
посланником Польши в России. В течение этих лет развивался его роман
с цесаревной, однако расследование но делу Бестужева заставило моло­
дого дипломата спешно уехать, почти бежать, из Петербурга. Подробнее
смотри книгу <Молодая Екатерина*.
17


ЕЛИСЕЕВА О.И.

порицали его за «фатовство*, проявлсшюе в России. Даже старая
парижская приятельница, хозяйка модного политического и ли­
тературного салопа мадам Мари Тереза Роде Жоффреи прислала
бедному дипломату письмо с выговором. Родители надеялись вы­
годно женить наследника и уже приискали достойную партию, но
печальный рыцарь ответил: «Я слишком хорошо себя знаю и уверен,
что не могу сделать счастливой ни одну жену, кто бы она ни была,
и чем большими достоинствами и большей красотой она будет об­
ладать, тем яростнее стану я упрекать себя в этом*.
В марте 1759 г. разлученный с Екатериной Понятовский узнал
о смерти маленькой царевны, Анны Петровны, отцом которой его
считали. «Матери, согласно обряду русской церкви, пришлось по­
целовать ручку своего мертвого ребенка перед тем, как он был пре­
дан земле*, —с некоторым ужасом сообщал Станислав. Он разделял
горе великой княгини, но не мог утешить ее на расстоянии. К этому
примешивалось и чувство вины за совершенный грех —прелюбодея­
ние с замужней женщиной. Новый приезд в Петербург, которого так
сильно жаждал варшавский изгнанник, стал бы для него возвраще­
нием к прежней жизни — то есть «фатовству* и смертным грехам.
Из мемуаров Понятовского следует, что буквально вся семья —
родители и кузина с братом — стали поверенными его страданий.
«Отцу нравилось беседовать со мной об объекте всех моих устрем­
лений. Мать же несколько раз пыталась протестовать с позиций
строгой религиозности, —вспоминал Станислав. —Она имела надо
мной такую власть, так нежно любила меня и так глубоко огорча­
лась... что все это вместе довело меня до крайности*.
Возлюбленный Екатерины принес покаяние некоему отцу Сливицкому и «поклялся ему отрешиться от того, что желал больше
всего на свете, если только одно событие — единственное, могущее
узаконить мои устремления, — не позволит мне удовлетворить их*.
Событием, «могущим узаконить* стремления Понятовского, была
смерть великого князя Петра, после которой Екатерина становилась
свободной и получала право вторично выйти замуж. Не следует
сразу представлять себе переворот и убийство. Слабое здоровье и
разгульный образ жизни русского наследника были хорошо извест­
ны в дипломатической среде. Петру Федоровичу нс прочили долгих
лет. Именно на такой оборот рассчитывал влюбленный Станислав.
«Переломив себя, я известил об этом поступке великую кня­
гиню, изложив ей подробно его мотивы, но ни словом не касаясь
18


ТЛЙНЛ СМЕРТИ ПЕТРА III

любви — самой верной и нежной. Моя страсть, мое чистосердечие
и мое сыновье почтение, объединившись, внушили мне иллюзию
того, что любовь эта может продолжиться. Да и великая княгиня не
оскорбилась, видимо, ибо выразила готовность примириться с моей
позицией». Эти душевные сдвига относятся к весне 1759 г. и, без
сомнения, должны были обрадовать нс только матушку страдальца,
но и тех, кто в Петербурге перлюстрировал его послания Екатерине.
Согласие цесаревны на слова возлюблсшюго также выглядело весьма
благоразумно.
«Великая княгиня продолжала писать мне, и я отвечал ей на имя
Ивана Ивановича Шувалова; он сам предложил свои услуга, что
было конечно же известно императрице Елизавете, рассчитывав­
шей знать содержание нашей переписки», — сообщал Понятовский.
Августейшая свекровь полагала, что сможет контролировать жизнь
лукавой невестки, читая ее послания. Таким образом, у Екатерины
имелся нс только постылый муж, отношения с которым были уже
невосстановимы, но и официальный любовник, предусмотрительно
удаленный из России. Наша героиня пребывала в вынужденной
чистоте, се связи казались абсолютно прозрачными для высочайшей
наблюдательницы.
Однако великая княгиня давно поднаторела в установлении не­
дозволенных контактов. У разлученных возлюбленных был и иной
канал — барон Адольф-Зигфрид Остен, поверенный в делах Дании
в Петербурге, через которого шла шифрованная корреспонденция.
Благодаря такой изворотливости при варшавском дворе Понятовского считали «человеком действия» и даже слегка побаивались.
Между тем мемуары рисуют его скорее мягким, сентиментальным
и созерцательным. Со старомодными представлениями о верности
и трогательным стремлением мерить чужие чувства по своим соб­
ственным. «Два с половиной года моя привязанность хранила меня
чистым от любого пятнышка», —признавался он. Друзья говорили:
«Да ты не от мира сего!»
«Покидая Петербург, я увез с собой весьма недвусмысленное
дозволение. Нс задевая нашего взаимного чувства, оно давало мне
известную свободу действий, необходимую, как принято думать, в
моем возрасте. Дозволение это было подтверждено много времени
спустя в письмах; я сохранил их.
Два года с половиной я нс пользовался полученным разрешением;
мои заверения в этом были неоднократны и абсолютно правдивы.
19


ЕЛИСЕЕВА О.И.

Когда же я нарушил наконец суровое воздержание, то, движимый
искренностью, несомненно излившей, поспешил о том уведомить.
Стояло начало зимы. Вышедшие из берегов воды поглотили по­
чтальона, везшего мое послание. Узнав о несчастье, я из дурацкого
прямодушия повторил свою исповедь.
Мне было отвечено, правда, что подобной беды давно ожидали, но
перенесут ее, ничего не меняя. Такого великодушия хватило, однако,
ненадолго, меня вскоре заменил Орлов; несколько месяцев это от
меня скрывали, однако письма делались все холоднее»25.
Таким образом, Понятовский считал, что его признание в не­
верности подтолкнуло Екатерину к новому возлюбленному. А про­
молчи он, и Орлов, возможно, нс появился бы в окружении великой
княгини. Несколько наивно, не правда ли?
Роковое письмо было отправлено в начале зимы 1760—1761 it .
Григория Григорьевича же стали замечать с весны 1759 г. Если нашу
героиню и спровоцировало поведение Станислава, то не мимолетная
измена, а случай с покаянием, когда прекрасный поляк из почтения
к матери дал слово пастору нс вожделеть возлюбленной до тех пор,
пока она не станет свободна. Весной 1759 г., после смерти дочери,
после ссылки Бестужева, одинокая и изгнанная даже из мечтаний
любовника, Екатерина, как никогда, ясно понимала, что сделать себя
свободной ей предстоит самой.

ДЕТИЦОРНДОРФА
Бывают сражения, которые, нс принеся успеха, дают армии боль­
ше, чем три виктории подряд. Благодаря им войска осознают себе
цену, приобретают уверенность, а общество —чувство собственного
достоинства. Семилстняя война отмечена кровавой звездой Цорндорфа едва ли не ярче, чем победой при Гросс-Егерсдорфе и взятием
Берлина.
В январе 1758 г. новый главнокомандующий — генерал-аншеф
Виллим Виллимович Фермор — занял Восточную Пруссию и ов­
ладел наконец Кенигсбергом. Летом его армия двинулась к столице
неприятеля. Обеспокоенный Фридрих II поспешил из Силезии
навстречу русским. У села Цорндорф 14 (25) августа противники
встретились, и король решил атаковать, несмотря на численное пре­
20


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

имущество врагов. Его армия насчитывала 32 тыс. человек, Фермор
располагал 42 тыс.
Однако в течение всей войны Фридрих сражался с превосходя­
щими силами, уповая на выучку своих солдат и собственный талант.
Впрочем, исследователи давно отмстили, что прусскому королю
противостояли слабые военачальники. Если бы противники монарха-полководца проявили больше тактических способностей, победы
не дались бы ему так легко.
Цорндорф стал одновременно «торжеством* бездарности оче­
редного «мирного* командующего — Фсрмора — и демонстрацией
удивительной стойкости, мужества, возросшего мастерства осталь­
ной армии. Имея численное превосходство, генерал-аншеф в течение
всего сражения нс смог сосредоточить крупные силы ни на одном
участке боя. Он расположил войска на такой тесной позиции, что,
по словам самого Фридриха, ни одно ядро, «нущешюе в сплоченные
массы* русских, «нс пропадало даром*. Участвовавший в сражении
Андрей Тимофеевич Болотов с ужасом вспоминал, как каждый вы­
стрел с прусских позиций стоил жизни десятку человек26.
Затем, после обстрела правого фланга противника, прусская
пехота перешла в наступление, применив любимый Фридрихом II
«косой строй*. Королю удалось быстро перебросить на свой левый
фланг 23 тыс. человек против 17 тыс. неприятеля. Однако русские
успению контратаковали и заставили пруссаков попятиться.
Казалось, что при такой тесноте наши войска обречены стоять
сомкнутой стеной. Но Фсрмору удалось и здесь проявить свою
полководческую «смекалку* — на освободившемся после обстрела
пространстве он разбил гренадер грушхами, запоздало приказав от­
ступить друг от друга как можно дальше. Поэтому, когда началась
атака кавалерии, солдаты нс смогли соединить строй и противопо­
ставить лаве черных прусских кирасир ощетинившуюся штыками
стену. Каре нс получилось, русские просто встали спина к спине и
отразили нападение. На поле образовалось кровавое месиво. 46 эска­
дронов, брошенных Фридрихом II на противника, вынуждены были
отступить.
Это была почти победа. Но Фермор не понял произошедшего.
После страшной атаки кавалерии, решив, что дело проиграно, он
бежал с ноля боя, бросив армию на произвол судьбы. Отдельные
полки, нс имея общего командования и возможности связаться друг
с другом, продолжали сопротивляться в безнадежном положении.

21


ЕЛИСЕЕВА О.И.

Хотя часть солдат, поддавшись страху, побежала и уже грабила обозы,
остальная армия выстояла. Сражение началось в девять часов утра
и продолжалось до глубокой ночи. Потери доходили до половины
личного состава. Русские оставили на поле боя 13 тыс. убитыми.
Но и число раненых составляло почти 12 тыс. Пруссаки лишились
11 тыс. человек27.
В конце битвы, удивленный тем, что значительная часть войск
еще сражается, Фермор появился на поле боя и... усугубил ситуацию,
отправив прусскому фельдмаршалу — графу Дона — письмо, прося
перемирия на три дня для погребения убитых и вывоза раненых.
Такой шаг выглядел признанием поражения, и, основываясь на нем,
Фридрих II объявил себя победителем. Однако то была пиррова
победа. Русские оставили поле боя, но и пруссаки нс решились
закончить дело, когда растянувшаяся на семь верст армия непри­
ятеля несколько часов шла мимо их позиций, вывозя раненых, а
кроме того — 26 трофейных пушек и 10 знамен. Каждая из сторон
считала, что она выиграла сражение. В русском и прусском лагерях
были отслужены благодарственные молебны.
В рескрипте Елизаветы отмечался «дух мужества и твердости»,
проявленный ее армией. Однако отношение к командующему было
иным. 25 августа, получив реляцию Фермора, императрица выразила
крайнее неудовольствие. «Обнародуйте сей наш указ, дабы... тс, кои
по малодушию... не совсем исполнили свою должность, — писала
императрица в рескрипте, — чувствовали, колико... несравненно
благополучнее и завистливее жребий тех, кои с толикою славою...
жизнь свою скончали, перед теми, кто оказал бесчестную робость»28.
Государыня справедливо негодовала на неумелых командующих.
Но ведь каждого из них она выбирала сама, исходя из множества
сугубо придворных причин, не имевших ничего общего с военной
годностью кандидата. То были в полном смысле слова ее фельдмар­
шалы, воспитанные 20-летним беспечным царствованием.
Цорндорф, как никакая другая битва, показал, что русская армия
выросла и возмужала. Поколение молодых генералов и полковников
как бы подпирало снизу, выдавливая старших, менее профессиональ­
ных начальников. Разница между Фермором, бросившим войска,
и поручиком Григорием Орловым, оставшимся в строю, получив
три ранения, состояла не только в личной храбрости, но и в чувстве
ответствешюсти. 30-летние заметно начинали тяготиться 50-летни22


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

ми, требуя освободить себе место «для дела». Повзрослевшая страна
нуждалась в новом руководстве.

«ДЕРЗКИЙ ТОН»
◄Жизнь императрицы не может быть долгой, —рассуждал новый
министр иностранных дел Франции герцог Этьен-Франсуа Шуазель в инструкции маркизу Лоииталю. — Малейшее отклонение в
состоянии здоровья... послужит поводом к большим переменам в
государстве»29.
Однако пока Елизавета была еще в силах доставить неприятности
нс только прусскому королю, но и своим временным союзникам.
Русские войска продвигались к Данцигу, надеясь занять его и встать
на зимние квартиры. Переход такого важного стратегического центра
иод контроль Петербурга встревожил Париж. Один из помощников
Лопиталя, граф дс Мсссельср, вспоминал о событиях октября 1758 г.:
«В это время она (Елизавета. — О.Е.) могла занять этот ганзейский
город, на что соглашался его магистрат; но дворы Венский и Версаль­
ский поставили на вид Петербургскому, что это значило бы нарушить
права Германской империи... В то же время французская армия
овладела Франкфуртом-на-Майне, самым привилегированным из
городов Германии. Это противоречие по справедливости поразило
русское правительство, и императрица заявила своим союзникам,
что, так как они хотят держать се в строгой опеке, то она объявляет
лично себя воюющей стороной против прусского короля и оставляет
за собой безраздельно все, что сю будет завоевано»30.
Такой шаг указывал на желание Петербурга сохранить занятые
земли, в первую очередь Восточную Пруссию. Если приглядеться к
действиям русских войск в Померании —гуманное отношение к на­
селению, разрешение коммерции в прежнем объеме, покровительство
местной лютеранской церкви, открытие в Кенигсберге православного
храма, а затем монастыря, чеканка немецкой монеты с надписью
Elisabeth rex Prussiac —«Елизавета королева Пруссии», —создается
впечатление, что императрица была не прочь удержать эти террито­
рии за Россией.
Прощупывая почву, Иван Ш увалов попытался обсудить пер­
спективу присоединения Восточной Пруссии с Робертом Кейтом.
Ш аг неосмотрительный, поскольку английский посол тут же донес

23


ЕЛИСЕЕВА О.И.

о разговоре в Лондон, а оттуда вести быстро долетали до союзного
британцам Берлина. «Я заверил господина Шувалова, что в таком
случае война ничуть не приблизится к окончанию, —писал Кейт, —
ибо я весьма заблуждался бы касательно характера короля Пруссии,
ежели государь сей не предпочел бы погибнуть под руинами послед­
него своего города, нежели подчиниться столь позорным условиям...
Захват Россией в полное владение сей провинции явится поводом
для постоянной зависти других держав и источником распрей в
Европе, поелику нет ни единого государства, незаинтересованного
в том, чтобы предотвратить сие».
Кейт прекрасно понимал, что русские войска уже стоят там, где
хотят остаться. Поэтому он постарался запугать фаворита солидар­
ным недовольством бывших союзников и противников. «Ежели по
неизбежной фатальности ныне и невозможно воспрепятствовать
сему, тем не менее все державы при первой же оказии будут стре­
миться вырвать у России ее добычу... Она возбудит против себя весь
свет, ибо явно тем самым покажет свои намерения сделаться безраз­
дельной хозяйкой нс только мореплавания на Балтийском море, но
и всей северной коммерции»31.
Цорндорф не мог служить весомым доводом в пользу русских
притязаний. Требовались новые победы, чтобы дипломаты могли
заговорить увереннее. Представленный Фермором на рассмотрение
Конференции при высочайшем дворе план кампании 1759 г. был
отклонен, а сам командующий заменен на генерал-аншефа Петра Се­
меновича Салтыкова, прибывшего в армию в июле 1759 г. Ему было
предписано объединиться с австрийской армией. 26 июля русские
части выступили из Познани к реке Одер. Менее чем через месяц
они встретились с австрийцами во Франкфурте-на-Одере, создав
тем самым непосредственную угрозу Берлину.
Фридрих II решил дать бой объединешюй австро-русской армии,
несмотря на ее превосходство в людях и артиллерии. 1 (12) августа
пруссаки атаковали русских, стоявших на правом берегу Одера у
деревни Кунерсдорф. С севера наши войска прикрывала болотистая
низина, и прусский король повел наступление с юго-востока, охваты­
вая левый фланг неприятеля. Фридрих попробовал вновь применить
«косой» боевой порядок, однако условия местности не позволяли
ему маневрировать. Фронт пруссаков оказался слишком узок из-за
оврагов и ручьев, поэтому ни пехота, ни кавалерия полностью не
могли развернуться. Сражение было проиграно, воины Фридриха

24


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

обратились в бегство. Случайная пуля настигла короля, и только
золотая готовальня, находившаяся в кармане камзола, спасла ему
жизнь.
Уставшие от тяжелого боя русские и австрийцы нс преследовали
пруссаков. После сражения под Кунсрсдорфом армия Салтыкова
направилась в Силезию, где нанесла противнику еще несколько
поражений. Настало время вновь заговорить о Восточной Пруссии.
Союзники вели себя так, точно этот пункт претензий для них полная
неожиданность.
«Две победы, одержашше русскими, —писал министр иностран­
ных дел Франции граф Шуазсль, — произвели большую перемену
в системе и политических устремлениях России. До этого времени
Россия, казалось, действовала в Германии исключительно из дружбы
и великодушия но отношению к венскому и дрезденскому дворам...
Теперь Россия недвусмысленно требует вознаграждения за военпые
издержки... Успехи привели се к корыстным проектам... но разумная
политика не должна позволить петербургскому двору воспользовать­
ся преимуществами нынешнего положения»32.
В Версале были уверены: Россию, как в 1748 г., удастся отстранить
от мирных переговоров, поскольку она — сторона вспомогательная
и се услуга уже оплачены. Елизавета должна возвратить армию в
границы империи, удовольствовавшись довоенной субсидией и не
получив территориальных приращений.
По императрица уже была научена горьким опытом прежних
конгрессов. В марте 1760 г. негодующему Версалю возразили из
Петербурга, что Россия имеет право на компенсацию, «тем паче,
что нашим оружием одержаны многие славные победы над королем
прусским». Л Франция «свою войну с Англией от германской совсем
отделила, в германской же довольствуется быть только вспомога­
тельной державой»33. Это звучало как оскорбление. Париж воззвал
к Вене. Однако австрийская императрица Мария-Терезия пошла на
уступки русской союзнице. 21 марта 1760 г. был подписан договор,
в котором обе стороны признавали права друг друга на территори­
альные возмещения убытков. Австрия получала Силезию и Глац, а
Россия — Восточную Пруссию. Правда, при условии ее обмена на
Курляндию.
Наиболее проницательные дипломаты уже догадывались, что
последний пункт вставлен только для отвода глаз. Истинная же
цель России — едва ли не вся Пруссия. Годом позже секретарь
25


ЕЛИСЕЕВА О.И.

французского посольства в Петербурге Ж ан-Луи Фавье рассуждал
«О системе в настоящей войне*: ««Когда война затянулась, а вместе с
тем увеличились издержки, субсидии уменьшились, о контрибуциях
и зимних квартирах не было и речи, тогда... для продолжения войны
пришлось искать более основательных поводов... Было предложено
овладеть Пруссией*.
В отличие от Кейта, Ф авье считал этот план вполне осуще­
ствимым. «До сих пор Россия нс участвовала ни в одном из общих
конгрессов, которыми заканчивались большие европейские войны, —
писал он. —Ныне же русский двор поставил для себя вопросом чести
достигнуть того, чтобы играть одну из первых ролей в предстоящем
конгрессе...
Польша станет ли спокойно смотреть на то, как Россия, посред­
ством приобретения Пруссии, окончательно запрет ее со стороны
Балтийского моря? ...Польша, конечно, будет роптать, но она, по
обыкновению, подчинится тому, чего нс в состоянии избежать...
Страх возбудить неудовольствие этой сарматской анархии еще ни­
когда никого не останавливал...
Допустит ли это Порта? ...Турки с давних пор слывут покровите­
лями Польши и с давних пор никому нс препятствуют ее притеснять...
Сами союзники России, не восстанут ли они против се намерения
овладеть Пруссией? Швеция, конечно, не без зависти увидит это рас­
пространение русских владений вдоль Балтийского моря; но... если
петербургский двор и обратится к ней за согласием, то единственно
для проформы. Пусть она откажет в этом согласии — и без него
сумеют обойтись... С ней вообще немного советуются, а Россия —
меньше прочих держав*.
Однако оставались еще Вена и Версаль. Позиция этих главных
игроков была сомнительна. «Венский двор, столь же заботливо
удаляющий от себя русских [в мирное время], сколь усердно призы­
вающий их на помощь в минуты опасности, неужели он без зависти
станет смотреть, как те овладеют пунктом, откуда им легко будет...
незваным проникнуть в Германию? А Франция? Не рискует ли она
утратить все свое... влияние на севере, если Россия, покорив Пруссию,
водворит в этой части Европы свой деспотизм?*34. Нет, ни о каком
согласии союзников речи быть нс могло.
Тем временем Фридрих II обложил Дрезден. Австрийцы одержа­
ли несколько побед в Силезии, а русские войска осенью подошли к
Берлину. После недолгой осады, которой руководил давний друг и

26


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

поклонник Екатерины, молодой генерал Захар Григорьевич Черны­
шев, 28 сентября гарнизон сдался. Были взорваны арсеналы, увезены
артиллерия и оружие — 143 орудия, 18 тыс. ружей и пистолетов, —
взята контрибуция в размере 2 млн талеров. На помощь городу
бросился Фридрих II, но русские части отступили, поскольку захват
вражеской столицы носил больше политический, нежели военный
характер. 5 ноября 1760 г. Лопиталь жаловался из Петербурга: «Взя­
тие Берлина придало здешнему двору смелый, чтобы не сказать
дерзкий, тон*35.

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ПРУССКОЙ СЛУЖБЫ
Зиму 1761г. великокняжеская чета прожила на удивление тихо.
Со стороны могло показаться, будто в семействе Петра Федорови­
ча царят безмятежное согласие, довольство и мир. Именно такое
впечатление создается при чтении «Дневника статского советника
Мизере» (под этим псевдонимом вел свои ежедневные записи Якоб
Ш тслин).
10 января малый двор выехал в Ораниенбаум, надеясь пробыть в
загородной резиденции чуть больше недели. «...Катанье в 12 малень­
ких салазках на дачу се императорского высочества великой княгини
за 7 верст от Ораниенбаума. Немного пасмурно. Частые падения в
снег. Крики предостережения. Большое удовольствие и много смеха.
Прекрасное положение фермы и любезная приветливость хозяйки,
которая сама угощала итальянскими ликерами всех, приехавших в
ее красивый круглый дом, возвышающийся на горе. Питье кофе и
молока из фермы с черным хлебом и маслом».
На следующий день разыгралась вьюга со шквальным ветром,
что нс помешало параду. Карты сменялись музыкой и курением
трубок. Штслин проводил время в обществе фаворитки —графини
Воронцовой. А Екатерина нс показывалась при дворе «усталая».
15 января. «Утро на охоте за лесными пулярками. Оттуда пешком на
ферму великой княгини, где она угостила великолепным обедом с
любезностью хозяйки. До обеда катанье с гор на лыжах. Катанье на
коньках, игры. После обеда странная веселость его императорского
высочества и всей компании. Бал в маленькой комнате, и никакой
другой музыки, кроме человеческого голоса, со шляпой в руке вместо
скрипки и шпагой вместо смычка».

27


ЕЛИСЕЕВА О.И.

В этой оценке Петр, как живой. Экстравагантные дурачества
в узком кругу, свободное самовыражение и общая атмосфера нснринуждешюсти. Никто никому не мешает, все вполне довольны.
«Вечером великая княгиня воротилась в Ораниенбаум, где стояли
ледяные горы... Двор, великий князь и я отправились на новую фер­
му, приобретенную от гвардейского майора Казакова, отпраздновать
новоселье прекрасным ужином и большим фейерверком в саду, а
в зале — малым французским, изображавшим водяной бассейн, в
котором разные животные метали огненные фонтаны».
Описание сглажено, и читатель не сразу догадывается, что ферма
с фейерверками —это Сан-Эннюи (Sans Ennui) —новая дача Елиза­
веты Воронцовой, где законной жене не место, поэтому наша героиня
и покинула веселую компанию, чтобы в одиночестве возвратиться
в Ораниенбаум.
После воцарения Петра безмятежная «жизнь втроем» за городом
будет продолжена, и вновь под пером Штелина она выглядит на удив­
ление гармоничной. 17 апреля 1762 г. «Охота за оленем. Обед в Sans
Ennui, на даче графини Воронцовой, в 5 верстах от Ораниенбаума.
Оттуда прогулка верхом и в линейках на дачу императрицы. Вечером
маневры двух корпусов... Большой ужин в Японском зале»36. Кажется,
ничего не изменилось. Только раньше Петр ездил от супруги в гости
к любовнице, а теперь вместе с фавориткой — визит вежливости к
жене. Что вполне отвечало новому статусу каждого из членов тре­
угольника. У Екатерины он явно понизился.
Создается впечатление, что приблизительно за год до смерти
Елизаветы Петровны ее наследник наконец зажил без особых при­
теснений. Во всяком случае, в деревне. Его участие в государствен­
ных делах тоже возросло. Он даже мог позволить себе покинуть
Конференцию при высочайшем дворе в знак несогласия с военными
действиями против Пруссии. Тетушка, конечно, разгневалась. Но,
чтобы подслужиться к будущему господину, сановники продолжа­
ли приносить ему на подпись журналы заседаний, в которых он не
участвовал.
«До второго года Прусской войны, — рассказывал Штслин, — ...
великий князь присутствовал постоянно в Совете, учрежденном при
дворе с самого начала этой войны, а летом, живя в Петергофе или
в своем увеселительном дворце в Ораниенбауме, велел секретарю
Дмитрию Васильевичу Волкову привозить к нему еженедельно про­
токол, прочитывал его, делал часто шутливые замечания и иодиисы28


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

вал его. Но впоследствии, находя в протоколах резолюции Совета к
сильнейшему нападению на прусского короля... стал он восставать
против протокола, говорил свободно, что императрицу обманывают...
что австрийцы нас покупают, а фрашхузы обманывают, и не хотел
более подписывать протокол, но отсылал секретаря Волкова назад,
приказав ему сказать Совету от его имени, что мы со временем будем
каяться, что вошли в союз с Австрией и Францией*37.
Близкие сношения великого князя с Волковым послужили позд­
нее поводом для обвинения последнего в шпионаже в пользу Прус­
сии. Дашкова описала неприятную сцену, случившуюся буквально
через пару дней после кончины Елизаветы: «Однажды, когда я была
у государя, он, к величайшему удивлению всех присутствовавших,
по поводу разговора о прусском короле начал рассказывать Волкову
(в предыдущее царствование он был первым и единствсшгым секре­
тарем Конференции), как они много раз смеялись над секретными
решениями и предписаниями, посылаемыми Конференцисю в армии;
эти бумаги не имели последствий, так как они предварительно сооб­
щали о них королю. Волков бледнел и краснел, а Петр III, нс замечая
этого, продолжал хвастаться услугами, оказанными им прусскому
королю на основании сообщенных ему Волковым решений и на­
мерений Совета*38.
Позднее, стараясь оправдаться, Волков в письме к Г.Г. Орлову
назвал рассказ о публичной благодарности бывшего императора,
«что я ему... все дела из Конференции сообщал*, «великой ложью*.
Однако в таком случае неправду говорил и Штелин. Датский по­
сланник А.Ф. Асссбург со слов Н.И. Панина подтверждал, как это
ни странно, и рассказ Дашковой, и правдивость Волкова. «Он гово­
рил во всеуслышание, — сообщал дипломат о Петре III, — что
такой-то и такой-то из людей, состоявших при кабинете Елисавсты,
помогали ему доставлять королю прусскому сведения обо всем, что
здесь делалось в наибольшей тайне, хотя именно эти лица никогда
нс позволяли себе такой измены и держались совсем противопо­
ложного образа мыслей*39. Таким образом, в дипломатической среде
было известно не только о пропрусских «настроениях*, но и о пропрусских «действиях* наследника.
Петр никогда не скрывал своих чувств к Фридриху Великому.
Кроме того, в дни войны он ощущал себя еще больше немцем, чем пре­
жде, и гордился успехами прусского оружия. Саксонский посланник
Прассе сообщал в 1758 г. о реакции наследника на известие о кро­

19


ЕЛИСЕЕВА О.И.

вопролитной Цорндорфской битве. Вместе с полковником Розеном,
привезшим рапорт командующего, прибыл слуга-немец, который
рассказывал о сокрушительном поражении русских войск, за что был
посажен на гауптвахту. Великий князь вызволил болтуна, сказав ему:
«Ты поступил как честный малый, расскажи мне все, хотя я хорошо
и без того знаю, что русские никогда нс могут побить пруссаков*. И,
показывая на своих голштинских офицеров, добавил: «Смотри! Это
все пруссаки. Разве такие люди могут быть побиты русскими?*40.
Вряд ли уместно в данном случае рассуждать о раздвоенности
национальных чувств, присущей Петру Федоровичу. Им был сделан
сознательный, твердый выбор не в пользу России. В феврале 1762 г.,
вскоре после восшествия на престол нового императора, очередной
французский послашшк в Петербурге, Луи-Опост Брстейль, доносил
в Париж о разговоре с Воронцовым: «Господин канцлер доверительно
сообщил мне, что император признался ему, будто с самого начала
войны он регулярно поддерживал личную переписку с королем
Пруссии и что... всегда считал себя состоящим на прусской службе...
Эта идея службы настолько засела в его голове, что в своих письмах
к королю Пруссии он у него испрашивал для себя военные чины и
достиг звания генерал-майора*.
Так и тянет поиздеваться: генерал-майор Карл Питер Ульрих
Голштинский, прусский резидент в Петербурге. Но в том-то и дело,
что ничего смешного в сложившейся ситуации не было. Наследник
сознавал себя доверенным лицом Фридриха II во враждебной стране.
Это была игра, к которой Петр относился с недетской серьезностью.
Его кумир считал невыгодным разочаровывать великого князя. «Ко­
роль Пруссии заметил, что даст ему этот чин исключительно за его
военные таланты, — заключал Брстейль. — ...Я нс представлял себе,
что можно было когда-либо услышать что-либо более безумное*41.
То, что для французского дипломата выглядело безумием, Петр
считал доблестью, благородством, преданностью, великодушием.
Позднее его сына Павла будут в насмешку именовать Дон Кихо­
том. Отец подходил для этого прозвища не меньше. Недаром граф
Шуазель предостерег своего полномочного министра: «С таким чело­
веком, как русский государь, необходимо обращаться как с ребенком
или больным; его нельзя слишком сердить и доводить до крайности*42.
Уже после восшествия на престол в письме к Фридриху II от
30 марта 1762 г. Петр прямо признавал: «Вы хорошо знаете, что в
течение стольких лет я вам был бескорыстно предан, рискуя всем за
30


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

ревностное служение вам в своей стране, с наивозможно большим
усердием и любовью»43. Все это еще нс означает предательства, но
подтверждает и факт переписки, и некоего «служения» Пруссии в мо­
мент войны. В чем оно состояло? Приведенные слова Петра вступают
в противоречие с утверждением его биографа, будто великий князь
ощущал себя «немцем на русской службе»44. Цесаревич ясно дал по­
нять, что с детства считал себя зачисленным в армию Фридриха II.
Впрочем, реальность, как обычно, сложнее письмешгых признаний.
О том, что наследник имеет постоянные прямые связи с Пруссией,
знали и Елизавета Петровна, и Шуваловы, однако нс препятствовали
им. Почему? Во-первых, стараясь убедить тетку в неправильности
избранного курса, великий князь щедро делился получаемой инфор­
мацией. Во-вторых, существование дополнительного канала было
полезно для возможных переговоров за спиной у союзников.
Петр читал берлинские газеты45. К нему, свободно минуя границы
и посты, с театра военных действий приезжали прусские курьеры.
«Обо всем, что происходило на войне, —писал Штелин, —получал его
высочество... очень подробные известия с прусской стороны, и если
но временам в петербургских газетах появлялись реляции в честь и
пользу русского и австрийского оружия, то он обыкновенно смеялся
и говорил: “Все это ложь: мои известия говорят совсем другое”.
О сражении при Торгау на Эльбе... прибыл к графу Эстергази
курьер с известием, что пруссаки совершенно разбиты... Иван Ива­
нович Шувалов написал в покоях ее величества к великому князю
краткое известие о том. ...Великий князь, прочитав записку, удивился
и велел... сказать, что он благодарит за сообщенную новость, но еще не
может ей верить, потому что нс пришли его собственные известия...
“Я давно знаю, что австрийцы любят хвастаться и лгать... Потерпи­
те только до завтра, тогда я узнаю в точности, как было дело”. ...На
другой день утром... лишь только вошел я в комнату, как великий
князь встретил меня словами: “Что я говорил вчера за ужином?
...Хотя вечером в день сражения прусская армия и была в дурном
положении ...но новое нападение генерала Цитсна с его храбрыми
гусарами и прусской артиллерией дало делу такой внезапный оборот,
что король не только одержал совершенную победу над австрийской
армией, но на преследовании потопил их бесчисленное множество
в Эльбе”»46. Сведения Петра Федоровича действительно оказались
точнее рассказа австрийского дипломата. И это ли не причина, застав­
лявшая Елизавету сквозь пальцы смотреть на переписку непутевого
племянника с прусской стороной?
31


ГЛАВА 2
«ПЕРЕМЕНИТЬ НАСЛЕДСТВО»
В сущности, негласное разрешение Петру Федоровичу поддержи­
вать связи с Фридрихом II преследовало ту же цель, что и позволение
Екатерине обмениваться посланиями с бывшим возлюбленным в
Польше. Из обоих каналов Елизаветой и се окружением извлекалась
полезная информация. До поры до времени эти нити не считали
нужным обрезать.

«МУЖЧИНА СТРАН СЕВЕРНЫХ»
Хотя роман в письмах с Понятовским продолжался еще неко­
торое время, Екатерина уже осознавала, что одно преклонение ее
не удовлетворяет. Она искала силы. Не только физической, но и
душевной. Пусть грубой, зато надежной, как камень. Силы, которая
не позволила бы втоптать ее в грязь.
Эту силу подарил нашей героине Григорий Григорьевич Орлов.
«Мужчина стран северных, — писал о нем секретарь французского
посольства Клод Рюльер, —не весьма знатного происхождения, дво­
рянин, если угодно, потому что имел несколько крепостных крестьян
и братьев, служивших солдатами в полках гвардейских, был избран
в адъютанты к начальнику артиллерии графу Петру Ивановичу Шу­
валову*, роскошнейшему из вельмож русских... Выгода прекрасной
наружности, по которой избран Орлов, скоро была причиною его
несчастья. Княгиня Куракина, одна из отличных придворных ще­
голих, темноволосая и белолицая, живая и остроумная красавица,
известна была в свете как любовница генерала, а на самом деле его
* Шувалов П.И. (1710—1762), двоюродный брат фаворита императ­
рицы, Ивана Ивановича Шувалова, один из наиболее влиятельных
лиц при елизаветинском дворе, давний противник свергнутого канцле­
ра А П. Бестужева-Рюмина и великой княгини Екатерины. К началу 1760 г.
клан Шуваловых принял решение поддержать великого князя Петра Фе­
доровича при вступлении на престол и оградить от влияния супруги.

32


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

адъютанта... По несчастью, он (Петр Шувалов. — О.Е.) застал его
(Григория Орлова. — О.Е.). Адъютант был выгнан и, верно, был бы
сослан навсегда в Сибирь, если бы невидимая рука не спасла его от
погибели». По уверениям дипломата, эта рука принадлежала великой
княгине, которая услышала историю несчастий Орлова.
В то самое время когда Екатерина молча переживала свое разо­
чарование в Понятовском, из пересудов фрейлин она узнала, что в
трудных обстоятельствах не все отступают перед препятствиями,
как Станислав. Окружавшие Екатерину женщины уверили свою
госпожу, что «прекрасный несчастливец» достоин покровительства.
Да и тот факт, что Елена Куракина избрала его, свидетельствовал
в пользу достоинств Орлова. «Можно всякий раз, завязав глаза,
принять в любовники того, который был у нее», —замечал Рюльер.
Через одну из горничных, Екатерину Ивановну Шаргородскую,
царевна устроила себе тайное свидание с героем нашумевшей исто­
рии. «И Орлов, любимец прекрасной незнакомки, не зная всего
своего счастья, был уже благополучнейший человек в свете. Что ж
чувствовал он тогда, когда в блеске публичной церемонии увидел на
троне обожаемую им красоту?»
Григорий Григорьевич сделался известен в столице, но не благо­
даря связи с великой княгиней. Он имел счастливое свойство привле­
кать к себе сердца товарищей, а щедрость и простота общения только
укрепляли его позиции гвардейского вожака. «Вкус, привычка или
обдуманный план, но он жил всегда с солдатами, и хотя но смерти
генерала (Шувалова. — О.Е.) возлюбленная доставила ему место
артиллерийского казначея с чином капитана, но он не переменил
образа своей жизни, употребляя свои деньги, чтобы привязать к себе
дружбою большое число солдат».
Орлова стали замечать, поскольку он вечно маячил где-то по­
близости от Екатерины, стараясь обратить на себя ее внимание. Эта
подробность тоже не ускользнула от Рюльера: «Он везде следовал за
своею возлюбленною, везде был перед се глазами». Однако крайняя
осторожность позволила любовникам сохранить тайну. «Никогда из­
вестные сношения не производились с таким искусством и благоразу­
мием... И только когда Орлов явился на высшей степени, придворные
признались в своей оплошности, припомнили себе условленные
знаки и случаи, но которым все долженствовало бы объясниться».
Оставалось только удивляться, как новый поклонник Екатерины,
завоевав известность трактирными похождениями и молодечеством,
2 Елисеева О. И.

33


Е Л И С Е Е В А О.И.

сохранил секрет возлюбленной. Стало быть, не так прост был этот
рубаха-парень, и великая княгиня знала, на кого положилась. «При
дворе недоверчивом она жила без подозрения... между тем как целая
Европа удивлялась благородству ее сердца и несколько романтиче­
скому постоянству*47.
Последнее замечание относится к связи с Понятовским. Н е­
сколько лет нашу героиню считали его верной и тоскующей дамой
сердца. Не в ее интересах было открыто выходить из образа. Тем
более что Елизавета и Шуваловы уже приучили себя к мысли, будто
контролируют роман с польским дипломатом. Бедный Станислав
стал для Екатерины чем-то вроде прикрытия. Не удовлетворившись
официальным возлюбленным в изгнании, она завела еще и тайного.
Нам следует отметить осведомленность Рюльера, хотя он явно
передает историю Орлова со слов людей, далеких от «солдат*. Так,
не попав в окружение знаменитых братьев, дипломат не обмолвился
о службе Григория в армии и о его ранении под Цорндорфом. Зато
ему было известно то удивление, которое вызвал у придворных «не­
ожиданный* взлет главы гвардейских заговорщиков после перево­
рота. Об этом же чувстве прозрения и оскорбленной гордости писала
Дашкова, вспоминая, как застала Орлова в Петергофе на канапе,
распечатывавшим конверты из Коллегии иностранных дел. «Моя
грусть или неудовольствие (скорее и то и другое, так как я искренне
любила императрицу), очевидно, отразились на моем лице... С той
минуты я поняла, что Орлов был се любовником, и с грустью пред­
видела, что она не сумеет этого скрыть*48.
Среди тех, кто прежде не считал нужным замечать Григория
Григорьевича, а потом «спохватился*, был и новый французский послагшик в Петербурге Луи-Опост Бретсйль. Уже после переворота он
писал 9 октября 1762 г.: «Орлов отменно красивый мужчина. Он уже
несколько лет как влюблен в царицу, и я припоминаю, что однажды
она показала мне его, представляя чуть ли не посмешищем и расска­
зывая о сумасбродных его чувствах. В остальном, как говорят, это не
более чем тупое животное*49. Оставим «тупое животное* на совести
дипломата, уверившего себя, будто великая княгиня тайно вздыхала
по нему. В целом слова подтверждают отзыв Рюльера —гвардейский
капитан повсюду следовал за Екатериной, но его считали не более
чем донкихотствующим воздыхателем.
Скандальный роман с Еленой Степановной Куракиной —одной
из первых красавиц двора —описывали практически все дипломаты,
34


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

касавшиеся возвышения Григория Григорьевича. «В круг обязанно­
стей Орлова входило разносить любовные записки, —сообщал секре­
тарь французского посольства Мари-Даниэль Корберон, собиравший
сплетни уже в 1770-х гг. — Но Орлов был слишком молод, чтоб
исполнять в данном случае роль наперсника, а княгиня — слишком
опытна, чтобы пропустить незамеченными счастливые достоинства
Орлова. Она сделала его своим любовником и поздравила себя с этим
выбором. Юный адъютант был молод, красив и силен. В нем уже заме­
чались задатки твердого и своеобразного характера, который вполне
определился впоследствии и который с того времени он начал смело
выказывать. Граф Петр [Шувалов] требовал прекращения свиданий
с Куракиной. Орлов не желал дать подобного обещания. На него на­
дели оковы, но и это не смогло сломить его упорства. В наказание за
строптивость его отправили на войну с Германией»50.
Если Рюльср вообще не слышал об участии Орлова в прусской
кампании, то Корберон уже зацепил эту информацию, но решил,
будто адъютанта наказали, послав на фронт. На самом деле Григо­
рий, родившийся в 1734 г., по окончании Сухопутного шляхетского
корпуса был направлен поручиком в армейский пехотный полк.
Трижды раненный при Цорндорфе, он не покинул ноля боя и даже
взял в плен любимого флигель-адъютанта прусского короля, графа
Фридриха-Вильгельма Шверина. Вместе с ним Орлова направили
залечивать раны в Кенигсберг, занятый русскими войсками. Молодые
люди подружились и везде появлялись вместе51.
Знатного пленника почти не стерегли, но для вида приставили
к нему двух армейских поручиков — Орлова и его двоюродного
брата, Степана Зиновьева. <Сии три молодца были тогда у нас
первые и наилучшис тшщовщики на балах и как красотою своею,
так щегольством и хорошим поведением привлекали на себя всех
зрение», — вспоминал коротко знавший Григория в Кенигсберге
Андрей Тимофеевич Болотов52.
Прибыв в 1759 г. в Петербург, Григорий получил должность
адъютанта при фельдмаршале Шувалове. Полагаем, что дружба с
полковником Шверином сыграла при этом назначении не меньшую
роль, чем боевые отличия. Она как бы сама по себе подтверждала
благовоспитанность и необходимый образовательный уровень, делав­
ший простого служаку человеком, достойным более высокого круга.
И тут мы сталкиваемся с давно укоренившейся традицией вос­
принимать Орловых как необразованных и диких гвардейских
2*

35


Е Л И С Е Е В А О.И.

офицеров крайне сомнительного происхождения. «Большая часть
заговорщиков — почти нищие бедняки, поручики и капитаны, за­
всегдатаи кабаков и игорных притонов»53, —писал Брстейль. Таково
расхожее мнение, которому за недостатком источников в свое время
поддался А. С. Пушкин.
В черновой редакции «Замечаний о бунте» Е.И. Пугачева он на­
звал Орловых «потомками стрельца Адлера, пощаженного Петром
Великим за его хладнокровие перед плахой». Эти сведения были
позаимствованы поэтом из «Истории Петра III, императора России»,
созданной дипломатическим агентом Людовика XV в Петербурге —
Ж аном-Ш арлем Лаво. Там сообщалось: «Григорий Григорьевич
Орлов был родом из Пруссии. Его дед по фамилии Адлер служил
стрельцом в царствование Петра Великого; он оказался замешан в
одном мятеже, был приговорен в 1698 г. к отсечению головы и был
обязан своим спасением только хладнокровию, с которым он отодви­
нул головы своих товарищей, которые Петр собственноручно рубил,
чтобы расчистить себе место на плахе, где должна была отскочить и
его собственная голова»54.
Яркая, броская легенда, как бы отражающая фамильные черты
Орловых — дерзость, удаль, бесчувственность по отношению к
поверженным и... низкое происхождение. Однако сохранившиеся
источники — родословные росписи, писцовые и переписные кни­
ги — показывают иную картину. Первые упоминания о роде Орло­
вых относятся к XV в., достоверные же сведения имеются с начала
XVII в. Орловы жили близ Новгорода и отмечены как владельцы
поместья, то есть дворяне. Их дядя (а не дед) Иван Никитич Орлов
действительно служил стрелецким начальником. Что же касается
деда — Ивана Иванович, — то он был стряпчим. Его сын Григорий,
впоследствии новгородский губернатор, и стал отцом героев пере­
ворота 1762 г 55
После смерти отца в 1746 г. братья получили в наследство 2 тыс.
душ и владели домом в Москве на Малой Никитской улице56, что со­
ответствовало благородной семье среднего достатка. Мнение Рюльера
о «нескольких крестьянах» было намеренно создано информаторами
дипломата — кругом Н.И. Панина и Е.Р. Дашковой, — желавшими
представить своих политических соперников Орловых выходцами
из гвардейских низов. Братья получили приличное образование:
Григорий и Алексей обучались в Сухопутном шляхетском корпусе.
А Т. Болотов вспоминал, что но предложению Григория молодые

36


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е Т РА III

офицеры вздумали поставить в Кенигсберге трагедию М.В. Ломо­
носова «Дсмофонт». Затея по неизвестным причинам сорвалась,
однако само развлечение как раз в духе шляхетского корпуса, где
воспитанники часто упражнялись на театральных подмостках.
Поэтому общение с Григорием никак не роняло великую княгиню
до кабацкого уровня. Екатерина справедливо предположила, что если
ради мимолетного увлечения Куракиной адъютант Шувалова нс по­
боялся оков, то ради нее он может рискнуть головой. Она нуждалась
в серьезной воешюй опоре. Такую опору обеспечивали братья Орло­
вы —признанные вожаки гвардейской молодежи. Коротко знавший
Григория в Кенигсберге Болотов описал впечатление, которое тот
производил на офицеров: «Он и тогда имел во всем характере сво­
ем столь много хорошего и привлекательного, что нельзя было его
никому нс любить»57. Когда Орлов и Болотов вновь встретились в
Петербурге, Григорий, по словам приятеля, «был тогда уже очень и
очень коротко знаком государыне императрице... и набирал для нее и
для производства замышленного... переворота»58подходящих людей.

«ПЕРЕСТАТЬ ГРУСТИТЬ»
Об руку с поисками новой опоры при дворе и в гвардии шло осто­
рожное прощупывание контактов в дипломатической среде. Новый
английский посол Роберт Кейт не мог играть при Екатерине той же
роли, что и Чарльз Уильямс. И по робости самого дипломата, и по
его склонности весьма мягко отзываться о великом князе, «щадить
самолюбие» царевича, как впоследствии скажет еще один секре­
тарь французского посольства, Ж ан-Луи Фавье. Такое поведение
не было изменой царевне со стороны британского представителя,
ведь и предшественник поддерживал малый двор в целом. Только
сэр Чарльз считал Екатерину сильной фигурой и ориентировался
на нее. У Кейта не было оснований думать так же — на его глазах
произошло «падение кредита» великой княгини. И он постарался
сблизиться с наследником, тем более что тот выказывал любовь к
союзнику Англии — Фридриху II.
У версальского же кабинета не было шансов склонить Петра
Федоровича на свою сторону. Волей-неволей приходилось искать
подходы к его жене. «Говорят, великий князь не любит нас, фран­
цузов, — отмечал Фавье. — Я думаю, что это правда. После немцев
37


Е Л И С Е Е В А О.И.

первое место в его сердце занимают англичане, нравы и обычаи
которых ему сроднее наших. К тому же лондонский кабинет всегда
относился к нему чрезвычайно мягко и осторожно, а кружок поселив­
шихся в Петербурге и пользующихся большим почетом английских
негоциантов выказывает много к нему уважения. Сам он со многими
из них общается скорее как с друзьями, чем как с кредиторами. Его
считают преданным интересам Пруссии, и я этому верю»59.
Однако и сближение с великой княгиней было болезненным. Лопиталя не без оснований обвиняли в интригах, приведших к высылке
Понятовского. Поэтому Версаль не рассчитывал, будто Екатерина
сделает шаг навстречу прежнему посланнику. Требовался новый
игрок. Маркиз был немолод и часто жаловался на нездоровье. Ему
подыскивали помощника. Выбор пал на 27-летнего драгунского
полковника Луи-Огюста Ле Тоннелье, барона де Бретейля, который
хорошо зарекомендовал себя в качестве дипломатического предста­
вителя в Кельне. Помимо деловых качеств он обладал репутацией
сердцееда.
Герцог Шуазель советовал Бретсйлю проявить к супруге великого
князя максимум любезности. Ему даже было сказано, что после его
приезда в Петербург «принцесса Екатерина должна перестать грустить
по Понятовскому». Последнее рассматривалось как средство пресечь
всякую британскую «инфлюэнцию». «Было бы крайне нежелательно,
чтобы Англия вернула себе прежнее влияние при русском дворе и ото­
рвала бы Россию от союза с Францией», —говорилось в инструкции
молодому дипломату 1 апреля 1760 г.
В то же время всякое замешательство в Петербурге, переворот,
волнения, смена власти считались выгодными для Франции. Бретейлю предписывалось разузнать побольше об Иоанне Антоновиче, чья
кандидатура казалась Людовику XV более желанной, чем пруссак
Петр Федорович. «Говорят, что у князя Ивана значительная партия
и что народ, считая его русским, будет повиноваться ему охотнее,
чем немецкому принцу. ...Так как Его Величество не брал на себя
обязательств поддерживать порядок в пользу великого князя, он не
должен противиться тому, что разрушило бы этот порядок... Королю
даже приятнее было бы видеть на русском престоле князя Ивана...
Смута, могущая возникнуть в России... может быть только выгодна
королю, так как она ослабила бы русское государство и по той еще
причине, что во время смуты, которую легко было бы растянуть, со­
седним державам нечего было бы бояться русских».
38


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е ТРА III

В начале лета 1760 г. Бретейль в должности полномочного
министра прибыл в Петербург. 29 июня он получил аудиенцию у
Елизаветы, а затем официально представился великокняжеской
чете. Разговаривая с Екатериной, молодой дипломат отмстил, что
ее «замечательные качества» хорошо известны королю, который за­
веряет великую княгиню в «дружбе и почтении». В ответ дипломат
услышал именно тс слова, которых ожидал. Екатерина заявила о
полном доверии новому министру. «Хотя я, —как она добавила, —и
нс знаю вас». Последнее можно было счесть за куртуазный намек,
чрезвычайно обрадовавший Шуазеля.
Великая княгиня без обиняков пожаловалась Бретейлю на небла­
говидную роль Лопиталя в удалении Понятовского, и на недружелю­
бие французских дипломатов. «Если бы хотели меня узнать немного
лучше, а нс оскорблять меня жестоко, то имели бы возможность впол­
не убедиться, 410 я желала лишь нравиться Его Величеству... Я уже
давно искала случая высказать свои чувства королю»60, —повторяла
она. «Меня воспитывали в любви к французам. Я долго оказывала
им предпочтение. Ваши услуги должны мне вернуть это чувство».
Иными словами, если /дипломат поспособствует возвращению По­
нятовского, в душе Екатерины воскреснут нежные сантименты к
Франции. «Я хотел бы передать весь этот тон, —доносил он о своей
собеседнице, —всю ловкость и страстность, которые великая княгиня
вложила в этот разговор, но, быть может, все это означает... лишь
протест страсти перед препятствием»61.
Казалось, дела стартовали хорошо. Однако в самом начале пре­
бывания в России Бретейль допустил промах. Ему предписывалось,
«нс шокируя открыто чувств великой княгини, избегать готовности
исполнять се желания». То есть нс отзываться дурно о прежнем воз­
любленном, но и нс содействовать его возвращению. Тем не менее
Екатерина настаивала, и Бретейль, а за ним Шуазель готовы были
пойти на поводу у ее желаний. Герцог на свой страх и риск, не уведо­
мив Людовика XV, начал хлопоты. А молодой полномочный министр
поспешил рассыпаться перед великой княгиней в заверениях: «Его
Величество, будучи большим христианином, нс только не воспре­
пятствует возвращению графа Понятовского в Петербург, но будет
содействовать успеху тех мер, которые примутся для убеждения
короля (Полыни. — О.Е.) снова вручить Понятовскому свои дела».
Как на грех об этом стало известно Елизавете Петровне. Она
приказала канцлеру Воронцову обратиться в Версаль с требованием
39


Е Л И С Е Е В А О.И.

не покровительствовать поляку. Людовик XV был разгневан само­
управством Шуазсля, и дело остановилось. Как следствие импера­
трица рассердилась на Бретейля, а Екатерина обманулась в нем.
Сам дипломат, поняв, как щекотливы отношения с малым двором,
постарался держаться от него на расстоянии.
Зато ему удалось решить другую, куда более важную для Франции
задачу. Король рекомендовал Бретейлю напомнить канцлеру о том,
что его долг казне парижского союзника составляет 150 тыс. червон­
цев. «Скажите графу Воронцову, —настаивал Людовик XV, —что...
если бы признание долга, который числится за ним, состояло в том,
что этот удар (занятие русскими войсками Данцига. — О.Е.) был бы
отстранен, то и тогда я счел бы эти деньги хорошо употребленными...
Пустите в ход все возможное влияние на него, чтобы он помешал
занятию русскими этого города, свобода которого так необходима
для свободы Польши»62.
Связанному долговыми обязательствами перед Версалем Во­
ронцову ничего не оставалось делать, как убедить Елизавету, будто
оккупация Данцига нанесет непоправимый ущерб союзническим
отношениям. Императрица отступила, нимало удивив своих генера­
лов, считавших захват города необходимым. Первый успех только
ободрил Бретейля. Он начал добиваться обещания вывести русские
войска из Восточной Пруссии после заключения всеобщего мира.
Д ля помощи к нему был прислан опытный дипломат Ж ан-Луи
Фавье, занявший должность секретаря французского посольства.
Вообще в конце войны штат этого учреждения в Петербурге весьма
пополнился.
Совместными усилиями дипломатам удалось уговорить Ворон­
цова, а через него Елизавету во имя грядущего мира отказаться от
притязаний на Восточную Пруссию. Взамен России обещали ком­
пенсацию затрат на войну. Выплаты предусматривались из кармана
Фридриха И. Но разоренная Пруссия не могла платить. А Франция,
понеся тяжкие поражения на американском континенте, где лиши­
лась большинства колоний, тоже не имела денег. Следовательно,
России были даны заведомо неисполнимые обещания. Нс понимать
этого императрица и канцлер не могли.
Обратим внимание: еще задолго до возвращения Петром III за­
воеванных территорий Фридриху II Россия отказалась от них но
настоянию союзников. В сущности, жест Петра, так оскорбивший
русское общество, ничего не менял. Победы, одержаш 1ые на поле
40


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

боя, елизаветинская дипломатия уступила за суммы, которые были
давно потрачены.
Закономерен вопрос: собиралась ли русская сторона выполнять
взятые па себя обязательства? Возможно, советники императрицы
считали нужным пойти на словесные уступки ради сохранения со­
юза? Л после победы, сославшись на то, что другие члены альянса не
следуют пунктам соглашения, отказаться от них? Во всяком случае,
это был самый простой путь. Ведь за годы войны шкуру неубитого
прусского медведя столько раз наново подбивали дипломатическими
бумагами...

«МОЯ МИЛАЯ КНЯГИНЯ»
В июне 1761 г. в Петербург вернулась княгиня Дашкова, про­
ведшая около года с родными мужа в старой столице. Вскоре ее
дружеские отношения с великой княгиней восстановились, что не
слитком понравилось Петру Федоровичу. Видимо, он считал, что
вся родня фаворитки как бы уже принадлежит ему, тем более что
Екатерина Романовна была его крестной дочерью. Во время первого
же посещения Ораниенбаума наследник сказал ей: «Если вы хотите
здесь жить, вы должны приезжать каждый день, и я желаю, чтобы
вы были больше со мной, чем с великой княгиней*.
По словам Дашковой, она постаралась всячески уклониться от
этой чести и при случае пользоваться именно обществом цесаревны,
«которая оказывала мне такое внимание, каким не удостаивала ни
одну из дам, живших в Ораниенбауме*. Заметив дружбу двух начи­
танных женщин, Петр однажды отвел Дашкову в сторону и произнес
знаменитую фразу: «Дочь моя, помните, что благоразумнее иметь
дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые,
выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон*. По мнению мемуа­
ристки, эти слова «обнаруживали простоту его ума и доброе сердце*.
Ж ивя в Ораниенбауме, на приволье, наследник задавал свои
любимые праздники в летних лагерях, где много курили, пили пиво,
говорили но-немецки и играли в кампи. Такие развлечения казались
Екатерине Романовне глупыми и скучными. К счастью для нее, се­
стра-фаворитка не настаивала, чтобы Дашкова наносила ей визиты.
В сущности, они были чужими людьми.
41


Е Л И С Е Е В А О.И.

<Как это времяпрепровождение отличалось от тех часов, которые
мы проводили у великой княгини, где царили приличие, топкий вкус
и ум! — восклицала княгиня. — Ее императорское высочество отно­
силась ко мне с возрастающим дружелюбием; зато и мы с мужем с
каждым днем все сильнее и сильнее привязывались к этой женщине,
столь выдающейся по своему уму, по своим познаниям, и по величию
и смелости своих мыслей*63.
В одной из автобиографических зарисовок наша героиня так
описывала Дашкову этого времени: « Она была младшей сестрой
любовницы Петра III и 19 лет от роду, более красивая, чем ее сестра,
которая была очень дурна. Если в их наружности вовсе не было
сходства, то их умы разнились еще более: младшая с большим умом
соединяла и большой смысл; много прилежания и чтения, много
предупредительности по отношению к Екатерине* привязывали ее
к ней сердцем, душою и умом. Так как она совсем не скрывала этой
привязанности и думала, что судьба ее родины связана с личностью
этой государыни, то вследствие этого она говорила всюду о своих
чувствах, что бесконечно вредило ей у се сестры и даже у Петра III*64.
Раз в неделю Екатерине позволялось навещать царевича Павла,
который оставался с бабушкой-императрицей в столице. «В те дни,
когда она знала, что я нахожусь у Ораниенбауме, — отмечала Даш­
кова, — она на обратном пути из Петергофа останавливалась у на­
шего дома, приглашала меня в свою карсту и увозила к себе; я с ней
проводила остаток вечера. В тех случаях, когда она сама не ездила
в Ораниенбаум, она меня извещ ала об этом письмом, и таким
образом между великой княгиней и мной завязалась переписка
и установились доверчивые отношения, составлявшие мое счастье,
так как я была так привязана к ней, что, за исключением мужа, по­
жертвовала бы ей решительно всем*65.
Вслед за обменом книгами и журналами подруги перешли к
весьма неосторожному обмену мыслями, которые носили явный
отпечаток государственных планов. «Вы ни слова не сказали в
последнем письме о моей рукописи, — обижалась в одной из за­
писок Екатерина. - Я понимаю ваше молчание, но вы совершенно
ошибаетесь, если думаете, что я боюсь доверить ее вам. Нет, лю­
безная княгиня, я замедлила се посылкой лишь потому, что хотела
закончить статью под заглавием “О различии духовенства и нар* В этом отрывке Екатерина II писала о себе в третьем лице.

42


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

ламснта”...Пожалуйста, нс кажите сс никому и возвратите мне как
можно скорее. То же самое обещаюсь сделать с вашим сочинением
и книгой»66.
Сама Дашкова тоже направляла подруге заметки, касавшиеся
«общественного блага», правда, не подписывая их то ли из скромно­
сти, то ли из осторожности. Впрочем, Екатерина отлично понимала,
кто автор понравившихся ей политических пассажей, и не скупилась
на похвалы: «Возвращаю вам и манускрипт, и книгу. За первый я
очень благодарна вам. В нем весьма много ума, и мне хотелось бы
знать имя автора. Я с удовольствием бы желала иметь копию с этой
записки... Это истинное сокровище для тех, кто принимает близко к
сердцу общественные интересы»67.
Документы, о которых говорили подруги в переписке, не сохра­
нились. Однако нетрудно догадаться, чему они были посвящены.
Рюльер, неплохо знакомый с обстановкой в доме канцлера Ворон­
цова, сообщал о его младшей племяннице: «Она видела тут всех
иностранных министров, но с 15 лет желала разговаривать только
с республиканскими. Она явно роптала против русского деспотизма
и изъявляла желание жить в Голландии, в которой хвалила граждан­
скую свободу и терпимость вероисповедания. Страсть ее к славе еще
более обнаруживалась... Молодая княгиня с презрением смотрела на
безобразную жизнь своей сестры и всякий день проводила у великой
княгини. Обе они чувствовали равное отвращение к деспотизму,
который всегда был предметом их разговора, а потому она и думала,
что нашла страстно любимые ею чувствования в повелительнице ее
отечества»68.
Страсть Дашковой к парламентаризму уже после переворота под­
тверждал английский посол, граф Джон Бёкингхэмпшир, приводя ее
слова: «Почему моя дурная судьба поместила меня в эту огромную
тюрьму? Почему я принуждена унижаться в этой толпе льстецов,
равно угодливых и лживых? Почему я не рождена англичанкой?
Я обожаю свободу и пылкость этой нации»69.
Обмениваясь планами будущих преобразований, наши дамы
пустились в весьма опасную игру. Первой свою оплошность заме­
тила Екатерина. В случае ознакомления с се рукописями третьего
заинтересованного лица, например канцлера Воронцова, великой
княгине грозили крупные неприятности. Она сама дала врагам
материал, на основе которого можно было осуществить ее высыл­
ку. Поэтому, допустив неосторожный шаг, Екатерина испугалась.
43


Е Л И С Е Е В А О.И.

«Несколько слов о моем писании, — обращалась она к Дашко­
вой. — Послушайте, милая княгиня, я серьезно рассержусь на Вас,
если Вы покажите кому-нибудь мою рукопись, исключительно Вам
одной доверенную. На этот раз я нс делаю исключения даже в Вашу
пользу, особенно в силу того убеждения, что жизнь наша не в нашей
воле. Вы знаете, как я верю Вашей искренности; скажите же мне по
правде, неужели Вы с этой целью продержали мои листки целых три
дня, что можно было прочесть не более как в полчаса. Пожалуйста,
возвратите их мне немедленно, ибо я начинаю беспокоиться, зная
по опыту, что в моем положении всякая безделица может породить
самые неблагоприятные последствия*70.
Рассуждения Екатерины о «разнице церкви и парламента*,
посланные Дашковой и с таким трудом возвращенные назад, не со­
хранились. Речь могла идти о нецелесообразности предоставления
духовенству мест в гипотетическом парламенте, как это и произошло
в Уложенной комиссии 1767 г., когда только две категории населе­
ния не получили возможности направить депутатов: крепостные
крестьяне и священнослужители. Тогда правительство Екатерины II
опасалось, что после секуляризации церковных земель обижешюе
духовенство попытается оказать сопротивление ее политике.
Любопытный Рюльер отметил стремление семьи канцлера сбли­
зить младшую племянницу с наследником: «Сестра ее, любовница
великого князя, жила, как солдатка, без всякой пользы для своих род­
ственников, которые посредством ее ласкались управлять великим
князем, но по своенравию и неосновательности видели ее совершсшю
неспособною выполнить их намерения. Они вспомнили, что княгиня
Дашкова тонкостью и гибкостью своего ума удобно выполнит их
надежды, и хитро... употребили все способы, чтобы возвратить ее ко
двору, который находился тогда вне города... Но так как она делала
противное тому, чего от нее ожидали, то и была принуждена оставить
двор с живейшим негодованием против своих родственников и с
пламенною преданностью к великой княгине*71.
Таким образом, французский дипломат располагал сведениями,
будто дядя-канцлер желал предложить Петру Федоровичу более
умную и оборотистую племянницу, чем обожаемая «Романовна*.
Он намекал на обострение отношений княгини с фавориткой,
что и привело к отъезду первой из Ораниенбаума. Эти слова Рюльера задели Дашкову, и в комментариях на его книгу она пометила:
«Я не ссорилась с сестрой и могла легко руководить ею, а через нее
44


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

и государем, ежели бы захотела принимать какое-либо участие в их
отношениях друг к другу»72.
Княгиня подчеркивала, что сама сделала свой выбор. Вернее,
выбор сделала Екатерина —она постаралась обольстить тезку и воз­
будить в се сердце чувство горячей любви. Это было тем легче, что,
по признанию нашей героини, «Дашкова от самого почти ребячества
ко мне оказывала особливую привязанность»73.
Если в словах Рюльера есть хоть тень правды, великая княгиня
должна была очень испугаться перспективы появления у супруга
вместо толстой и недалекой «Романовны» амбициозной, целе­
устремленной фаворитки. Петр, как помним, поначалу охотно звал
только что приехавшую в Петербург Дашкову в гости, а вот сестра как
будто избегала встреч с ней и не настаивала на ее компании, ведь в по­
кои Елизаветы Воронцовой в любой момент мог зайти великий князь
и, застав там младшую племянницу канцлера, заинтересоваться ею.
Такое общество было нс по вкусу Дашковой, и цесаревна, больше
подходившая интеллектуально, сделала все возможное, чтобы стать
идолом для подруги. Она приковала чувства молодой княгини, пре­
вратив последнюю в свою фаворитку. В отношениях двух женщин
было много от куртуазной игры «кавалер — дама». Дашкова по­
свящала подруге поэтические послания и получала самые лестные
благодарности.
«Какие стихи и какая проза! — восхищалась великая княгиня. —
...Я прошу, нет, я умоляю Вас не пренебрегать таким редким талантом.
Может быть, я не совсем строгий Ваш судья, особенно в настоящем
случае, моя милая княгиня, когда Вы... обратили меня в предмет
Вашего прекрасного сочинения»74. «Я с наслаждением ожидаю тот
день, который Вы обещали провести со мной на следующей неделе,
и при том надеюсь, что Вы будете почаще повторять свои посещения,
так как дни становятся короче»75.
Судя но запискам, неясные признаки недовольства семьи про­
явились в ко 1ще лета 1761 г. Именно тогда Дашкова короткий период
старалась избегать настойчивых приглашений цесаревны. Сама
мемуаристка очень деликатно обошла вопрос о разлуке с любимой
подругой: «Когда настало время вернуться в город, порядок вещей
изменился. Я пе видела больше великой княгини, и мы обменивались
только довольно частыми записками»76. Однако след конфликта с
родней остался не только в сочинении Рюльера. Смутные отклики
на него заметны и в переписке с великой княгиней. Вероятно, дядя45


Е Л И С Е Е В А О.И.

канцлер намекнул, что от подобной дружбы страдает репутация
Дашковой.
«Что же касается до вашей репутации, она чище любого календаря
святых, —посмеивалась Екатерина. —Я с нетерпением ожидаю наше­
го свидания». Но дамы явно заигрались. «Я только что возвратилась
из манежа и так устала от верховой езды, что трясется рука; едва в
состоянии держать перо, — сообщала цесаревна в другой записке. —
Между пятью и шестью часами я намерена ехать в Катерингоф, где я
переоденусь, потому что было бы неблагоразумно в мужском платье
ехать по улицам. Я советую вам отправиться туда в своей карсте,
чтобы не ошибиться в торопливости своего кавалера и явиться в
качестве моего любовника. Мы можем пробыть вместе, по обыкно­
вению, долго, хотя нс останемся ужинать»77.
Возвращение в Петербург должно было положить конец частым
встречам наедине. Ведь в городе великокняжеская семья постоянно
находилась на виду. О неудобстве такого житья писал применительно
к Петру Федоровичу Фавье: «Зимний дворец, в котором они (ве­
ликий князь с великой княгиней. — О.Е.) живут восемь месяцев в
году, имеет вид огромной деревянной клетки. Он весь сквозной, так
что ни войти, ни выйти из него нельзя иначе, как чтобы все видели...
В течение целой зимы он не что иное, как приличная тюрьма»78.
Поэтому Екатерина могла встречаться с подругой только у всех
на глазах. Однако и в городе Дашковой удалось обратить на себя
внимание. «Она поселилась в Петербурге, — писал Рюльср, — ...
обнаруживая в дружеских своих разговорах, что и страх эшафота нс
будет ей никогда преградою... Она гнушалась возвышением своей
фамилии, которое основывалось на погибели се друга»79.

«ВЗЯТЬ СЫНА ЕГО»
Орлов и Дашкова появились в окружении великой княгини поч­
ти одновременно и предназначались ею для общего дела, хотя и не
знали друг о друге. Опять Рюльер весьма точен: «Сии-то были две
тайные связи, которые императрица (Екатерина. — О.Е.) про себя
сохраняла, и как они друг другу были неизвестны, то она управляла
в одно время двумя партиями и никогда их не соединяла, надеясь
одною возмутить гвардию, а другою восстановить вельмож [про­
тив Петра]»80.

46


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

То, что молодая княгиня не ведала о гвардейских сторонниках
своего обожаемого друга, нс значит, будто наследник ни о чем не
догадывался. Одна из часто мелькающих на страницах исследований
сцена из мемуаров Дашковой говорит об обратном. Во время званого
обеда на 80 персон, где присутствовала и Екатерина, великий князь
«иод влиянием вина и прусской солдатчины» позволил себе угрозу,
ясную очень немногим. Полагаем, что сама героиня мемуаров до
конца дней так и не осознала истинного смысла слов цесаревича.
«Великий князь стал говорить про конногвардейца Челищева,
у которого была интрига с графиней Гендриковой, племянницей
императрицы Елизаветы. ...Он сказал, что для примера следовало бы
отрубить Чслищсву голову, дабы другие офицеры не смели ухажи­
вать за... родственницами государыни. Голштинские приспешники
не замедлили кивками головы и словами выразить свое одобрение».
О ком говорил Петр? Уж явно не о Челищеве с Гендриковой.
И тут Дашкова подтолкнула разговор к крайне опасному вопросу:
«Я никогда не слышала, — заявила она, — чтобы взаимная любовь
влекла за собой такое деспотическое и страшное наказание...
— Вы еще ребенок, — ответил великий князь...
— Ваше высочество, — продолжала я, — вы говорите о предмете,
внушающем всем присутствующим неизъяснимую тревогу, так как,
за исключением ваших почтенных генералов, все мы... родились в то
время, когда смертная казнь уже не применялась.
— Это-то и скверно, — возразил великий князь, — отсутствие
смертной казни вызывает много беспорядков...
— Сознаюсь... что я действительно ничего в этом не понимаю, но
я чувствую и знаю, что ваше высочество забыли, что императрица,
ваша августейшая тетка, еще жива».
Чтобы прервать неприятный диалог, великий князь просто по­
казал Дашковой язык. «Он делал это и в церкви по адресу священни­
ков, —замечала Екатерина Романовна. —...Эта выходка доказывала,
что он на меня не сердится». Для мемуаристки диалог с Петром шел
о смертной казни как о юридическом феномене. А вот цесаревна по­
няла подоплеку брошенных мужем слов, недаром она на следующий
день хвалила стойкость подруги и отзывалась о ней «самым лестным
образом». «Я не могу не улыбаться, думая о вашем доказательстве, —
писала Екатерина в одной из эпистол Дашковой, — очень честном с
вашей стороны против такого слабого противника. Ваша горячность
в защиту истины и справедливости не будет забыта»81.
47


Е Л И С Е Е В А О.И.

«Так как среди приглашенных было много гвардейских офице­
ров, —вспоминала Дашкова, —...то этот разговор стал вскоре известен
всему Петербургу и вызвал всеобщие и преувеличенные похвалы по
моему адресу... Этому маленькому обстоятельству... я обязана тем,
что у меня составилась репутация искренней и твердой патриотки,
и благодаря этому некоторые офицеры, нс колеблясь, облекли меня
своим доверием»82.
Обратим внимание на последний аккорд диалога с наследником:
«Ваша августейшая тетка еще жива». То был солидарный вздох мно­
жества сердец. Дашкова высказала мнение собравшихся. С каждым
днем здоровье Елизаветы становилось все хуже, она почти не вы­
ходила, и страх нового царствования проявлялся п о д д аты м и уже
открыто. Датский посланник А.Ф. Ассебург замечал: «Елизавету
оплакивали еще прежде ее смерти... Общество, видя в Петре III
человека жестокого (не по природе, а в силу того убеждения, будто
воин не должен поддаваться состраданию), человека трусливого,
ненадежного, с горем узнало о кончине столь доброй государыни»83.
Однако, прежде чем душа Елизаветы отлетела, вокруг се постели
разгорелся последний акт борьбы, связанный с наследованием пре­
стола. 23 июля 1761 г. Бретейль сообщал в Париж: «Уже несколько
дней назад императрица причинила всему двору особое беспокойство:
у нее были истерический приступ и конвульсии, которые привели к
потере сознания на несколько часов. Она пришла в себя, но лежит.
Расстройство здоровья этой государыни очевидно»84.
С 30 августа до ноября 1761 г. австрийский посол М ерси
д’Аржанто только дважды видел Елизавету Петровну в театре. «Ум­
ственные и душевные силы императрицы исключительно поглощены
известными близкими ей интересами и совершешю отвлекают ее
от правительственных забот, — писал он. — ...Когда изменение черт
лица все заметнее заставляет ее ощущать невыгодное приближение
старости, она так близко и чувствительно принимает это к сердцу,
что почти вовсе не показывается в публике»85.
Но дело шло уже не об изменении черт, а о крайне тяжелом фи­
зическом состоянии, в котором Елизавете трудно было не только
покидать дворец, ходить, но даже вставать на покрытые язвами ноги.
Всю осень 1761 г. она провела в Царском Селе, с ней неотлучно на­
ходился только Иван Шувалов, который, как мог, утешал и ободрял
больную возлюбленную. Наблюдатели отмечали, что дочь Петра
«никогда не помирится с мыслью о смерти и не в состоянии будет
48


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

подумать о каких-либо дальновидных соответствующих этому рас­
поряжениях*86.
Действительно, всю жизнь панически боявшаяся покойников и
избегавшая даже разговоров о похоронах Елизавета отказывалась
размышлять о собственном уходе. Ведь ей исполнилось всего 52 года!
А предстояло еще подумать о наследнике, составить завещание. Все
это было выше сил.
К концу царствования отношения императрицы с племянником
выглядели безнадежно испорченными. Мерси д'Лржапто писал: «По­
стоянное неудовольствие... причиняет ей поведение великого князя
и его нерасположение к великой княгине, так что императрица уже
три месяца не говорит с ним и не хочет иметь никаких сношений...
Она попеременно предается страху, унынию и крайней подозритель­
ности»87.
В то же время все наблюдатели обращали внимание на искреннюю
любовь, которую августейшая бабушка проявляла к маленькому
царевичу Павлу. Секретарь датского посольства Андреас Шумахер
отмечал «сильное неудовольствие государыни странным поведением
се своенравного и малопослушного племянника и нежную, почти
материнскую заботу, с какой она воспитывала юного принца Павла
Петровича. Он постоянно находился в ее комнатах и под ее при­
смотром и должен был ее повсюду сопровождать. Его так отличали
перед родителями, что их это серьезно уязвляло, а думающей
публике давало повод для разных умозаключений»88. Граф Марси
тоже доносил, что Елизавета в последние месяцы жизни любила
являться в свете вместе с Павлом Петровичем89.
О планах передачи короны юному Павлу писали многие совре­
менники. Позднее Екатерина утверждала, будто августейш ая
свекр о вь н ам ер евал ась «в зять сы на его (П е тр а Ф ед о р о в и ­
ча. — О.Е.) ссмилетнего и мне поручить управление»90, но это оказа­
лось «нс но вкусу» Шуваловым, и они отговорили императрицу от
подобного шага.
Скорее всего, умирающая и сама имела причины не доверять
Екатерине. Вряд ли она была готова передать невестке всю полноту
власти. Шумахер справедливо замечал: «Я... нисколько не сомне­
ваюсь, что императрица Елизавета должна была назначить своим
наследником юного великого князя. Но, поскольку государыне не
слишком приятна была личность великой княгини, матери этого
принца, можно утверждать почти наверняка, что регентство не было
49


Е Л И С Е Е В А О.И.

возложено на нее одну—право контролировать и утверждать [реше­
ния] предоставлялось, по-видимому, Сенату».
Забегая вперед, скажем, что такое устройство как нельзя более
отвечало устремлениям воспитателя царевича Павла, Н.И. Пани­
на, известного своими проектами ограничения самодержавия в
пользу Сената и Государственного совета. «Императрица слишком
хорошо знала направление мыслей этой принцессы, — продолжал
Шумахер, — которое слишком часто вызывало подозрения, чтобы
вручить в ее руки неограниченную власть. С большой уверенностью
можно было предсказать, что она воспользуется такой властью ис­
ключительно к своей собственной выгоде»91.
Подобные убеждения были в дипломатических кругах общими.
Составляя в 1759 г. для парижского начальства «М емуар» о России,
резидент Шарль дс Зон утверждал: если Елизавета Петровна прожи­
вет достаточно долго, чтобы воспитать Павла, «то завещание будет не
в пользу отца». Последний, по отзыву тайного агента, «лицом дурен
и во всех отношениях неприятен, ум недалекий и ограниченный,
упрям, вспыльчив, без меры и без толку болтлив, часами говорит о
военных делах, преклоняется перед Фридрихом II и к тому же не без
сумасшедшинки». Что же касается Екатерины, то ее красота, талан­
ты и образованность «омрачены только сердечными увлечениями».
«Я верю в ее смелость, и, по суждению моему, у нее достанет харак­
тера предпринять смелое дело, не страшась грядущих последствий».
Но она «столь явно хочет заниматься государственными делами»
и «снискать любовь народа», что императрица «прониклась к ней
недоверием»92.
Планы по передаче короны Павлу созрели в кругу Шуваловых.
Кроткий фаворит и его «братья-разбойники» задолго до решающих
событий начали оказывать Екатерине и Петру Федоровичу знаки
внимания. Еще в июле 1758 г. Лопиталь доносил в Париж: «Иван
Шувалов полностью перебрался на сторону молодого двора». Но
это ничего не значило, ибо малый двор раздирала ожесточенная
внутренняя борьба. Следовало определиться, кого поддерживать:
великого князя или его жену.
И вот тут в недрах самого клана Шуваловых, вероятно, возник
раскол, нс позволивший в дальнейшем Ивану Ивановичу действовать
уверенно. Летом 1759 г. французский поелашгик сделал вывод: «Этот
фаворит хотел бы играть при великой княгине такую роль, что и при
императрице»93. Однако кузены склонялись в пользу цесаревича. Еще
50


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

до дела Бестужева, в 1756 г., Петр Шувалов добился от Елизаветы
разрешения создать отдельный 30-тысячный корпус, названный
сначала Запасным, а потом Обсервационным. Ш увалов стал его
командующим. Это воинское подразделение было в полном смысле
слова отдельной армией, так как не подчинялось главнокомандую­
щему94. В случае необходимости корпус мог поддержать наследника
при восшествии на престол. Если Бестужев располагал дружбой
фельдмаршала С.Ф. Апраксина* и через него надеялся получить
помощь армии, то Шувалов завел собственное войско.
Шумахер сообщал: «От меня не укрылись симпатии генералфсльдцсйхмсйстсра Петра Ш увалова к этому государю (Петру
Федоровичу. — О.Е.). Я достаточно уверенно осмеливаюсь ут­
верждать, что корпус из 30 000 человек, сформированный этим
графом, названный его именем и подчинявшийся только его при­
казам (правда, почти уничтоженный в ходе последней войны, и в
особенности в кровавой битве при Цорндорфе), был предназначен
главным образом для того, чтобы обеспечить передачу российского
трона великому князю Петру Федоровичу в случае, если кому-либо
вздумается этому воспрепятствовать. Неудивительно, что позже,
стоило только великому князю вступить па престол, он буквально
в тот же момент назначил упомянутого графа генерал-фельдмар­
шалом. Когда же тот спустя 14 дней умер, император приказал
предать его земле со всеми мыслимыми воинскими почестями и с
исключительной торжественностью»95.
Возможно, регентство при малолетнем Павле улыбалось фавори­
ту Ивану Ивановичу больше, чем воцарение Петра III. Однако без
кузена —этого решительного, напористого и хищного человека —он
действовать нс мог, ведь у кроткого возлюбленного Елизаветы не
* Апраксин Степан Федорович (1702—1758), один из «мирных»
фельдмаршалов Елизаветы Петровны. Старинный приятель канцлера
А.И. Бестужева, сторонник великой княгини Екатерины, с которой
вел переписку политического характера. С началом Семилетней вой­
ны был назначен командующим русской армией, действовал вяло и
нерешительно. После победы русских войск при Гросс-Егсрсдорфе в
1757 г. неожиданно для союзников отступил за Неман. При русском
дворе сочли, что его действия продиктованы болезнью императрицы
и стремлением угодить малому двору. Апраксин был привлечен к делу
Бестужева и умер под следствием. Об этих событиях смотри подробнее
книгу «Молодая Екатерина».
51


Е Л И С Е Е В А О.И.

было рычагов ни в армии, ии в гвардии. Есть вес основания полагать,
что при развитии сюжета по худшему из вариантов гвардия и корпус
Петра Шувалова могли столкнуться.

«НЕСОЗРЕЛАЯ ВЕЩЬ»
Желательно было избежать вооружешюго выяснения отношений.
В этих условиях горячий энтузиазм и торопливость Дашковой могли
только повредить делу. Сгорая от нетерпения, княгиня сама решила
разузнать у Екатерины ее планы. «20 января, в полночь, я поднялась
с постели, завернулась в теплую uiy6y и отправилась в деревянный
дворец на Мойке, где тогда жила Екатерина... Я нашла ее в постели...
"Милая княгиня, — сказала она, — прежде чем Вы объясните мне,
что Вас побудило в такое необыкновенное время явиться сюда, ото­
грейтесь...” Затем она пригласила меня в свою постель и, завернув
мои ноги в одеяло, позволила говорить. “При настоящем порядке
вещей, — сказала я, —когда императрица стоит на краю гроба, я не
могу больше выносить мысли о той неизвестности, которая ожидает
Вас... Неужели нет никаких средств против грозящей опасности,
которая мрачной тучей висит над Вашей головой?.. Есть ли у Вас
какой-нибудь план, какая-нибудь предосторожность для Вашего
спасения? Благоволите ли Вы дать приказания и уполномочить
меня распоряжением?”. Великая княгиня, заплакав, прижала мою
руку к своему сердцу. “...C полной откровенностью, по истине объ­
являю Вам, что я нс имею никакого плана, ни к чему не стремлюсь
и в одно верю: что бы ни случилось, я все вынесу великодушно...”
“В таком случае, — сказала я, — Ваши друзья должны действовать
за Вас. Что же касается до меня, я имею довольно сил поставить
их всех под Ваше знамя, и на какую жертву я неспособна для Вас?
...Если б моя слепая любовь к Вам привела меня даже к эшафоту,
Вы не будете его жертвой”*96.
Княгиня фактически просила будущую императрицу перепору­
чить ей объединение сторонников и организацию переворота. Ека­
терина повела себя осторожно, не сказав ни «да», ни «нет». Позднее
наша героиня в разных источниках от личных писем до автобиогра­
фических заметок будет повторять, что не доверяла Дашковой из-за
ее семейных связей.
52


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

«К князю Дашкову езжали и в дружбе и согласии находились
вес тс, кои потом имели участие в моем восшествии, яко то: трое
Орловы, пятеро капитаны полку Измайловского и прочие... Но тут
находилась еще персона опасная, брат княгини, Семен Романович
Воронцов, которого Елизавета Романовна, да по ней и Петр III, чрез­
вычайно любили. Отец же Воронцовых, Роман Ларионович, опаснее
всех был но своему сварливому и перемечливому нраву»97. Итак, все,
что решились бы предпринять заговорщики, стало бы немедленно
известно в станс великого князя. А потому довериться Дашковой
Екатерина не могла.
Уже после переворота, характеризуя роль подруги, молодая импе­
ратрица не без раздражения писала: «Она знала кое-кого из главарей,
но была у них на подозрении из-за своего родства... Заговорщики
были связаны со мной в течение шести месяцев задолго до того, как
она узнала их имена... От княгини Дашковой приходилось скрывать
все каналы тайной связи»98.
Опасаясь раскрыть заговор, который только-только завязывался,
Екатерина отказала и настойчивому предложению мужа подруги.
«При самой кончине Государыни Императрицы Елизаветы Петров™
прислал ко мне князь Михаил Иванович Дашков, тогдашний капитан
гвардии, сказать: “Повели, и мы тебя возведем на престол”. Я при­
казала ему сказать: “Бога ради, не начинайте вздор; что Бог захочет,
то и будет, а ваше предприятие есть ранновременная и несозрслая
вещь”»99.
В декабрьские дни 1761 г. наша героиня не чувствовала себя гото­
вой к решительным действиям. Отчасти виной тому стала очередная
беременность, которую на этот раз тщательно скрывали. 11 апреля
1762 г. Екатерина тайно родила сына от Григория Орлова, который
был назван Алексеем и впоследствии получил фамилию Бобрин­
ский. Но приближающееся материнство вряд ли явилось главным
препятствием на пути к перевороту. Скорее всего, великая княгиня
действительно считала дело «несозрелым». Характер Петра был из­
вестен сравнительно узкому кругу царедворцев. Следовало повреме­
нить, дав подданным в полной мере насладиться поведением нового
монарха и тем самым обрести еще большую поддержку общества и
увеличить число сторонников. Недаром позднее Екатерина назовет
мужа «лучшей мушкой» на своем «прекрасном лице». Его безобразие
только оттеняло се красоту.
53


Е Л И С Е Е В А О.И.

Кроме того, имелась возможность решить дело мирно, сугубо ке­
лейными, дворцовыми методами. Уже после восшествия на престол
Екатерина возблагодарит Бога, что затеи Шуваловых не удались: она
стала не регентом, а самодержавной монархиней. Однако в момент
смерти императрицы нашу героиню удовлетворила бы и синица в
руке. Тем более что синица эта летела пока очень высоко.

«ДВОРСКИЕ ВЫМЫСЛЫ»
В заметке о кончине Елизаветы невестка писала, что незадолго до
роковой развязки Иван Шувалов пытался посоветоваться с Паниным
по поводу престолонаследия. -«Фаворит... быв убежден воплем мно­
жества людей, которые не любили и опасалися Петра III, за несколько
дней до кончины Ее Императорского Величества... клал намерение
переменить наследство, в чем адресовал к Никите Ивановичу Па­
нину, спрося, что он думает и как бы то делать». По словам Ивана
Ивановича, -«иные клонятся, отказав и выслав из России великого
князя Петра с супругою, сделать правление именем их сына Павла
Петровича, которому был тогда седьмой год... Другие хотят выслать
лишь отца и оставить мать с сыном, и что все в том единодушно ду­
мают, что великий князь Петр Федорович неспособен [править] и
что, кроме бедства, Россия нс имеет ждать».
Опытный дипломат Никита Иванович повел себя очень осторож­
но. Он заявил, «что все сии проекты суть способы к междоусобной
погибели, что в одном критическом часу того переменить без мятежа
и бедственных следствий не можно, что двадцать лет всеми клятва­
ми утверждено». После чего воспитатель Павла уведомил великую
княгиню о разговоре. «Панин о сем мне тотчас дал знать, сказав
при том, что больной императрице если б представили, чтоб мать с
сыном оставить, а отца выслать, то большая в том вероятность, что
она на то склониться может. Но к сему благодаря Богу се фавориты
не приступили, но, обратя все мысли свои к собственной безопасно­
сти, стали дворовыми вымыслами и происками стараться входить в
милости Петра III, в коем отчасти и преуспели»100.
Видно, что Иван Шувалов не решался лично обратиться к Ека­
терине. Да и прямой контакт с нею, стань о нем известно Елизавете,
вызвал бы неодобрение тяжелобольной императрицы. В качестве
посредника был избран Панин, с которым беспрспятствсшю могли

54


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

поговорить как великая княгиня, так и фаворит. Кто лучше дипло­
мата мог согласовать самые противоречивые интересы? На первый
взгляд воспитатель царевича казался очень подходящей фигурой
для роли медиатора. Однако в отношениях с ним и у Шуваловых, и
у Екатерины имелись подводные камни.
Носились слухи, что в юности Панин был хорош собой и заинте­
ресовал Елизавету. Его удаление сначала в Данию, а потом в Швецию
при дворе рассматривали как результат происков Шуваловых. Кроме
того, Панина считали «человеком Бестужева*, который и «спрятал»
неудавшегося фаворита в Копенгагене от мести «братьсв-разбойников». Никита Иванович проводил на севере линию канцлера,
противодействуя интересам Франции. Л Иван Шувалов, со своей
стороны, был страстным приверженцем Парижа и отцом союзного
договора. В Стокгольме Панин пережил сильное унижение после
победы линии Шуваловых, когда был вынужден фактически пре­
дать шведских сторонников русского влияния. Никита Иванович не
забыл этот жестокий «реприманд»101. После свержения Бестужева
Панин подал в отставку. Нового канцлера он считал своим врагом
и, унаследовав связи бывшего покровителя, тяготел к сторонникам
великой княгини. По возвращении в Россию Никита Иванович по­
лучил должность воспитателя царевича Павла. Тогда никто не мог
подумать, что этот скромный пост сделает его таким нужным для
всех в момент кончины Елизаветы.
К тому времени Никита Иванович был уже состоявшимся по­
литиком со своими облюбованными и выношенными проектами.
Государственное устройство по шведскому образцу с ограничением
власти монарха казалось ему предпочтительным по сравнению с
отечественными порядками. Екатерина быстро почувствовала в
воспитателе сына лишь временного союзника, склонного играть
самостоятельную роль. Впервые он попытался сделать это в дни
переговоров с фаворитом, объявив последнему, что замена наслед­
ника не может произойти в одночасье, без смуты. А великой княгине
сказав, будто стоит представить императрице предложение об се
регентстве, и дело будет сделано. В конечном счете его действия
блокировали инициативу обоих. «Представить императрице» чтолибо можно было только через фаворита. Шувалову же посоветовали
нс предпринимать никаких движений.
5 января 1762 г. Бретсйль доносил в Париж: «Когда императрица
Елизавета в конце декабря сделалась больной, при ее дворе возник­
55


Е Л И С Е Е В А О.И.

ли две партии. Одна — Шуваловых — стремилась к тому, чтобы нс
допустить воцарения великого князя и, отправив его в Голштинию,
провозгласить юного великого князя Павла Петровича его пре­
емником, поставив великую княгиню во главе Регентского совета,
руководителями коего рассчитывали стать Шуваловы.
Другая —Воронцовых, возглавляемая Романом, братом канцлера
и отцом фрейлины Воронцовой, любовницы великого князя, — же­
лала, чтобы великий князь развелся со своей женой, признал бы
своего сына внебрачным и женился на фрейлине Воронцовой. Такое
решение одновременно удовлетворило бы ненависть великого кня­
зя к своей жене и позволило бы ему выполнить обещание, данное
фрейлине, его любовнице...
Если бы императрица умерла сразу же, то все эти противоречивые
мнения породили бы всеобщий беспорядок и повлекли бы за собой
весьма пеприятные последствия для России. Но императрица пробо­
лела несколько дней, в течение которых русские разделились и Панин
взялся за то, чтобы примирить обе партии, побудив их действовать по
его плану. Панин сознавал опасность для России незрелости своего
питомца, а также позора развода, не имевшего другой цели кроме
замужества мадемуазель Воронцовой*. Поэтому Никита Иванович
решил возвести на трон Петра Федоровича, ограничив его свободу
при помощи Сената и Синода.
Он «хорошо знал малодушие, слабость и невежество велико­
го князя*, благодаря которым «было бы легко сдерживать его на
троне*, создав «такую систему, которая, по существу, уравняла бы
в правах Сенат и государя*, рассуждал Бретейль. Под давлением
Панина великий князь якобы пошел на попятные и заявил, что «он
никогда не думал разводиться и вступать в брак с фрейлиной Ворон­
цовой, добавив: “Я обещал этой девушке жениться на ней не ранее,
чем умрет великая княгиня”*. Из всего произошедшего дипломат
заключал, что «Петр III — малодушный, несведущий человек, им
можно было бы управлять с помощью Сената на протяжении всего
его царствования*102.
Видимо, на это же надеялся и Панин. Но вскоре ему пришлось раз­
увериться в податливости великого князя. Отношение Петра лично
к Никите Ивановичу ярко проявилось в одном эпизоде, описанном
Ассебургом со слов самого Панина: «Приблизительно за сутки до
кончины Елизаветы Петровны, когда она была уже в беспамятстве
и агонии, у постели ее находился Петр вместе с врачом государыни

56


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

и с Паниным, которому было разрешено входить в комнату умира­
ющей. Петр сказал врачу: “Лишь бы только скончалась государыня,
вы увидите, как я расправлюсь с датчанами... Они станут воевать со
мною на французский манер, а я —на прусский” и т. д. Окончив эту
речь, обращенную к врачу, Петр повернулся к Панину и спросил его:
“А ты что думаешь о том, что я сейчас говорил? ” Панин ответил:
“Государь, я нс понял, в чем дело. Я думал о горестном положении
императрицы”. “А вот дай срок! —воскликнул Петр... —Скоро я тебе
ототкну уши и научу получше слушать”»103.
У дивляет откровенная враждебность Петра Ф едоровича к
воспитателю Павла. Вероятно, переговоры, во время которых
его заставили отказаться от излюбленного плана женитьбы на
Воронцовой, разозлили великого князя. Петр всегда сердился,
когда проявлял малодушие, и таил раздражение против того, кто
его к этому принуждал. В данном случае он пригрозил прибрать
к рукам вельможу, который вынашивал план ограничить власть
самодержца. Панин не был смелым человеком, после такой сцены
он предпочел затаиться и нс предпринимать никаких действий.
Тогда же на сторону законного наследника окончательно пере­
брался фаворит. В еще одной автобиографической заметке, запи­
санной со слов Екатерины II ее статс-секретарем А.А. Безбородко,
сказано: «Из сих проектов родилось, что... Шуваловы помирились
с Петром III, и государыня скончалась без оных распоряжений»104.
Однако имелись и другие известия. Шумахер был убежден, что за­
вещание все-таки существовало. «Достойные доверия, знающие люди
утверждали, что императрица Елизавета и впрямь велела составить
завещание и подписала его собственноручно, в котором она назначала
своим наследником юного великого князя Павла Петровича в обход
его отца, а мать и супругу —великую княгиню —регентшей на время
его малолетства. Однако после смерти государыни камергер Иван
Иванович Шувалов, вместо того чтобы распечатать и огласить это за­
вещание в присутствии Сената, изъял его из шкатулки императрицы и
вручил великому князю. Тот же якобы немедленно, нс читая, бросил
его в горящий камин*. Этот слух, весьма вероятно, справедлив»105.
* Близость приведенной легенды к рассказу о том, как после смерти
самой Екатерины II А.А. Безбородко вручил Павлу I завещание импера­
трицы, передававшее корону се внуку Александру, а новый самодержец
сжег бумагу, говорит не в пользу достоверности истории. Перед нами
сюжетное клише, характерное для «анекдотов» о смерти монархов.
57


Е Л И С Е Е В А О.И.

Возможно, в связи с приведенным известием Екатерина харак­
теризовала Ивана Ивановича в письме к Понятовскому как «самого
низкого и трусливого из людей*106. Поведение канцлера Воронцова
перед смертью государыни наводит на мысль, что дядя любовницы
Петра серьезно опасался, как бы умирающая нс продиктовала ему
завещания в пользу маленького Павла. Когда Елизавета призвала к
себе Михаила Илларионовича, вельможа захворал. «Он настолько
поддался своей слабости и непомерной трусости, что сказался боль­
ным и слег в постель, хотя его незначительная болезнь ни в косм
случае не могла помешать ему выходить из дому, но он все-таки на­
меренно уклонился от необходимости присутствовать при кончине
государыни и расстался с ней, нс повидавши ее еще раз*107.
Лишь Иван Шувалов и оба брата Разумовские находились с госу­
дарыней до конца. Бретейль сообщал И января 1762 г. о последних
минутах Елизаветы: «Императрица призвала к себе великого князя
и великую княгиню. Первому советовала она быть добрым к под­
данным и стараться снискать любовь их. Она заклинала его жить
в согласии с супругою и, наконец, много говорила о нежных своих
чувствах к молодому великому князю и сказала отцу оного, что
желала бы в знак нссомнитслыюй с его стороны к ней признатель­
ности, дабы лелеял он сего дитятю. Как говорят, великий князь все
сие ей обещал*106.
В день кончины Елизаветы —25 декабря —пришло радостное из­
вестие с театра военных действий. Г1.А. Румянцев сообщал о взятии
города Кольберга на Балтийском побережье. Эта счастливая новость
сопровождала последние минуты императрицы, а преподнесенные
ей ключи вражеской твердыни стали ключами Царствия Небесного.


ГЛАВА 3
РЕАЛИЗОВАННАЯ АЛЬТЕРНАТИВА
Ни одно из обещаний, данных Елизавете Петровне на смертном
одре, молодой император выполнять не собирался. И окружающие
отдавали себе в этом отчет. Нового государя боялись еще до прихода к
власти. Со слов Панина Лссебург нарисовал обстановку при русском
дворе: «Когда она (Елизавета. — О.Е.) скончалась, общая печаль до
того всеми овладела, что довольно было взглянуть друг на друга, и
слезы лились у всех из глаз»109.
Что же вменялось наследнику в вину? «Он курит табак, пьет
пиво и водку, что вовсе не совпадает с изящными приемами дво­
ра, — сообщал в Париж Фавье. — Зато вполне согласно с нравами
нс только массы народа, но и русского дворянства, духовенства и
военного класса. Удивительно, что нация осмеливается порицать
в одном только великом князе образ жизни, который так свойстве­
нен северному климату и так согласен не только с примером Петра
Великого, но и с установившимися в России обычаями»110.
Перед нами парадокс. Петра III терпеть не могли именно за те
качества, которые присущи народу в целом. И не только потому, что
частный человек имеет возможность их прятать, а глава государства,
находясь на виду, обнаруживает во всем безобразии. Это было бы
половиной беды. За внуком Петра Великого нс признавали права на
национальные пороки. У деда они уравновешивались гениальностью.
Петру Федоровичу нечего было предъявить взамен. Наличие у него
замашек предка воспринималось как нечто несообразное. Гротеск.
Карикатура. Тем более обидная, что нарисована она иностранцем.
Елизавету любили, несмотря на легкомыслие и ограничешюе уча­
стие в делах. То есть чисто интуитивно старались не замечать дурных
свойств. В се племяннике тоже интуитивно не угадывали хороших.
Подданные словно ослепли. И не случайно. «Код» к их сердцам не
был вскрыт Петром Федоровичем. Код прежде всего культурный —
национальный, религиозный, языковой, поведенческий. Все, над чем
так старательно работала Екатерина с первого дня пребывания в
России, казалось се супругу излишним. В результате его считали

59


Е Л И С Е Е В А О.И.

чужим. «Великий князь представляет поразительный пример силы
природы, — замечал Фавьс. — ...Он и теперь еще остается истым
немцем и никогда не будет ничем другим»111.
От «своего» потерпели бы и нс такие выходки, какие позволял
себе Петр III. От чужака не приняли ни хорошего, ни плохого: ни
мира с Пруссией, ни благодеяний дворянству, ни попыток пред­
ложить весьма здравые реформационные шаги. Все в равной мере
казалось дурно.
Историков напрасно упрекают в нелюбви к альтернативному
мышлению. Вопрос о том, что могло бы случиться, если бы... инте­
ресует профессионалов ничуть не меньше, чем дилетантов. Однако,
в отличие от последних, ученые чаще всего в состоянии предпо­
ложить, почему тот или иной путь не был реализован и даже не мог
быть реализован. Это-то особенно и раздражает тех оппонентов, кто
склонен пренебрегать подробностями.
История краткого —всего полгода —царствования Петра III как
будто полна альтернатив. Проживи бедный император дольше — и
как знать... Возможно, он создал бы в России гражданское общество.
Отменил крепостное право. Провел реформы, достойные деда, и в
конечном счете направил по лучшему руслу течение отечественной
истории, избежав отдаленных трагедий.
Увы. Гражданское общество нс создается одним указом — даже
самым милостивым, —для этого нужны годы труда. Такой труд лег
на Екатерину и был неблагодарным. О крестьянском вопросе Петр
не задумывался всерьез. Во всяком случае, источники законода­
тельного характера свидетельствуют, что для него крепостное право
было чем-то незыблемым112. Слабое здоровье молодого императора,
расшатанное разгульной жизнью, не позволяло надеяться на долгое
царствование. Если Петр Федорович хотел чего-то изменить, то
должен был действовать быстро.
Он и действовал быстро. Вернее, торопливо. Хватался сразу
за все и уже в следующую минуту переходил к другому предмету.
«Главная ошибка этого государя, — писал Ш умахер, — состояла
в том, что он брался за слишком многие и к тому же слишком
трудные дела, не взвесив своих сил, которых явно было недо­
статочно»113. За 186 дней царствования Петр издал 192 законо­
дательных акта (манифесты, сенатские и именные указы и т. д ),
иными словами, они появлялись ежедневно, а иногда букетом, по
нескольку штук в день. Уже в первую неделю самостоятельного

60


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

правления, до 31 декабря 1761 г., император успел подписать
пять указов114.
Если предположить, что Петр III сознавал, как мало ему отпуще­
но, то станут понятны и поспешность в работе, и безудержное стрем­
ление наслаждаться женщинами, вином, парадами, музыкой —всем,
что составляло для него жизнь. Это Екатерина пришла в Россию
всерьез и надолго. А ее муж, как мотылек, готовился вот-вот отлететь.
Потому Петр взахлеб упивался властью и спешил осуществить на­
зревшие, на его взгляд, преобразования.
По верному замечанию А.Б. Каменского, главные реформы заняли
у молодого императора всего три дня: 18 февраля был подписан указ
о вольности дворянства, 19-го —о секуляризации церковных земель,
2 1-го —о ликвидации Тайной канцелярии115. Государю некогда было
вдаваться в детали, продумывать и взвешивать каждый шаг, каждое
слово в новых законах. Он реализовывал преобразования вчерне.
И очень спешил.
Важно было успеть заключить мир с Пруссией, отнять у Дании
Шлезвиг, развестись с Екатериной и жениться на любимой женщине,
признать сына незаконным, обзавестись настоящими наследниками...
За исключением первого пункта на остальное не хватило времени.
И все же следует признать, что история дала Петру III шанс.
Полгода —вполне достаточный срок для того, чтобы продемонстри­
ровать и свою программу, и методы, которыми правитель намерен
добиваться поставленных целей. Вот почему мы считаем краткое
царствование племянника Елизаветы реализованной альтернативой.
Ему удалось показать, что нового он намерен сделать и как будет
действовать. Эта программа и эти методы представляют большой
интерес для историков.

«НЕ СМЕШНОЙ АРЛЕКИН»
Принято сокрушаться, что Екатерина оборвала -«Записки», не до­
ведя до смерти Елизаветы и до переворота. Но специалисты знают,
что наша героиня оставила множество автобиографических заметок,
изучение которых — особый, весьма сложный источниковедческий
вопрос. Они касаются и кончины свекрови, и царствования Петра,
и заговора, и первых шагов новой императрицы. К ним примыкает
эпистолярный комплекс, например письма Станиславу Понятовскому.

61


Е Л И С Е Е В А О.И.

Если соединить эти документы вместе, то получится искомое продол­
жение — третья, недостающая часть мемуаров.
Так что в свидетельствах Екатерины у исследователей недостатка
нет. Интересно сопоставлять их с отзывами других авторов — сто­
ронников государыни, инострашгых дипломатов, лиц из ближайшего
окружения Петра.
Елизавета Петровна скончалась в Рождество, в три часа пополуд­
ни. По словам нашей героини, она осталась у тела, а се супруг тотчас
вышел, чтобы показаться членам собранной для этого Конференции.
Оттуда он послал к жене одного из своих приближенных — гене­
рал-поручика и президента Камер-коллегии Алексея Петровича
Мельгунова —сказать, чтобы она не покидала усопшей. «Я из сего...
заключила, что владычествующая фракция опасается моей инфлуснции»116, —писала Екатерина. Новую императрицу сразу постарались
оттеснить от императора—он один направился в Конференцию, один
представился гвардейским полкам. Словом, вел себя так, словно за­
конной супруги нет.
Штелин, говоря о первых шагах своего венценосного ученика,
даже не упомянул о Екатерине, хотя поименно перечислил всех
членов Комиссии траурного церемониала: «...фельдмаршала князя
Трубецкого, гофмаршала графа Скавронского, князя Куракина,
церемониймейстера графа Санти и барона Лефорта, господина Лоб­
кова, герольдмейстера... Самарина, советника Голубцова и советника
Штелина, которому лично поручено изобретение для парадной залы
катафалка в соборе»117.
Такое умолчание знаменательно. Единственная сфера, где мо­
лодой государыне позволено было проявить себя, —это погребение
августейшей тетки. Сама Екатерина весьма гордилась исполнением
последнего долга перед усопшей: «Я ни во что не вступалась, окромя
похорон покойной государыни, по которым траурной комиссии веле­
но было мне докладываться, что я и исполнила со всяким радением,
в чем я и заслужила похвалу от всех. Я же тут брала советы от ста­
рых дам, графини Марьи Андр[есвны] Румянцевой, графини Анны
Карловны Воронцовой, от фельдмаршалши Аграфены Леонтьевны
Апраксиной и иных, подручно случающихся, в чем и на них угодила
чрезвычайно»118.
Екатерина понимала, как выиграет в общественном мнении, если
окажет покойной государыне надлежащие почести. Недаром она
ссылалась на «похвалы от всех» и благорасположение старых дам.

62


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

Казалось бы, зачем угождать лицам, от которых ничего не зависело
и которые готовились вот-вот сойти со сцены вслед за Елизаветой?
По нет —языками этих кумушек создавалось большинство сплетен
при дворе, и если они говорили о ком-то хорошо, то их мнение по­
вторялось многими.
Одновременно Екатерина подчеркивала неприличное поведение
супруга: «Тело императрицы Елизаветы Петровны едва успели убрать
и положить на кровать с балдахином, как гофмаршал ко мне пришел с
повесткою, что будет в галерее (то есть комнаты через три от усопшего
тела) ужин, для которого повещено быть в светлом богатом платье... По­
годя несколько пришли от государя мне сказать, чтоб я шла в церковь...
Я нашла, что все собраны для присяги, после которой отпели вместо па­
нихиды благодарственный молебен; митрополит новгородской Сеченов
говорил речь государю. Сей был вне себя от радости и оной нимало не
скрывал и имел совершенно позорное поведение, кривляясь всячески
и не произнося окроме вздорных речей, нс соответствующих ни сану,
ни обстоятельствам, представляя более не смешнаго Арлекина, нежели
инаго чево, требуя однако всякое почтение».
Похоже, но свидетельствам современников, после кончины самой
Екатерины II будет вести себя ее сын Павел. Мемуары графини
В.Н. Головиной и письма великой княгини Елизаветы Алексеевны
(супруги цесаревича Александра Павловича) рисуют на удивление
близкую картину. «Великий князь Павел расположился в кабинете
за спальней своей матери, — вспоминала Головина о последней ночи
в жизни императрицы, — так что все, кому он давал распоряжения,
проходили мимо государыни, еще не умершей, как будто ее уже не су­
ществовало. Эта профанация Величества, это кощунство... шокировало
всех... Редко, когда перемена царствования не производит... переворот
в положении приближенных; но то, что должно было произойти при
восшествии на престол императора Павла, внушало всем ужас ввиду
характера этого государя... Он достиг только того, что внушал страх
и отвращение»119.
Сравним это описание со словами из донесения Бретейля от 11 ян­
варя 1762 г.: «Преобладающее число людей испытывало к будущему
императору ненависть и презрение, однако слабость и страх взяли
верх. Все дрожали и поспешили с изъявлениями покорности еще до
того, как императрица закрыла глаза»120.
Послушаем великую княгиню Елизавету Алексеевну. «Вы не мо­
жете представить себе воцарившейся ужасающей пустоты, уныния,
<3


ЕЛИСЕЕВА О.И.

сумрачности, которые овладели всеми вокруг кроме новых Вели­
честв, —писала она родителям в Баден. —О! Я была оскорблена, как
мало скорби выказал император... Ни единого слова о матери кроме
неудовольствия и порицания всего, что делалось при ней... Когда
императрицу обрядили... велено было войти для целования руки,
оттуда прямо в церковь для принесения присяги. Вот еще одно отвра­
тительное впечатление, которое мне пришлось испытать, —зрелище
всех этих людей, клянущихся быть рабами и рабынями человека,
которого я в ту минуту презирала. Видеть его таким самодовольным,
таким счастливым на месте нашей доброй императрицы! О, это было
ужасно! Мне казалось, что если кто и был создан для трона, то уж,
конечно, не он, а она»121. И снова сравним сказанное с донесением
Бретейля: «Все крайне недовольны царем, однако, по правде говоря,
сами недовольные не более чем трусы и рабы»122.
Что до рабов и трусов, то нашлись люди «нерабствеиных о себе
понятий», как характеризовал своего дядю, тогда молодого вахми­
стра Конногвардейского полка и участника будущего переворота,
Григория Потемкина, его племянник А.Н. Самойлов. Другая будущая
мятежница — княгиня Дашкова — описала впечатление, которое
произвело на нее посещение дворца вскоре после кончины Елиза­
веты: «Мне казалось, что я попала в маскарад. На всех были другие
мундиры; даже старик князь Трубецкой был затянут в мундире, в
ботфортах со шпорами»123. Через 34 года картина повторилась до
мелочей. «В 6 часов вечера пришел мой муж, — писала Елизавета
Алексеевна. — Императрица была еще жива, но он был уже в своем
новом мундире. Император более всего торопился переодеть своих
сыновей в эту форму. Согласитесь, мама, какое убожество!»124
Обратим внимание на поведенческие клише. В данном случае
перед нами не только близость обстоятельств: и Петра III, и Павла I
долгие годы держали, говоря словами Головиной, в «политическом
ничтожестве». Заметна близость характеров отца и сына. Оба импе­
ратора в известной степени не сумели сохранить лицо, проявляли
«кощунство». И как следствие произошла «профанация Величества»
в глазах подданных.
Ни слова об этой профанации не проронил Штелин. Вот его
описание присяги: «Когда... великий князь как наследник престола
принял поздравление от всех, призванных к двору, сенаторов, ге­
нералов и прочих чиновников, тогда он велел гвардейским полкам
выстроиться на дворцовой площади, объехал их уже при наступлении

64


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

ночи и принял от них приветствие и присягу. Полки выражали свою
радость беспрерывным ура своему новому полковнику и императору
и говорили громко: "Слава Богу! Наконец, после стольких ж етцин,
которые управляли Россией, у нас теперь опять мужчина импера­
тором!”*125
Совсем иначе поведение солдат описала Данисова. Она сказалась
больной и не поехала во дворец в первые дни после смерти Елизаветы
Петровны. «Я могу засвидетельствовать как очевидец, — сообщала
княгиня, — что гвардейские полки (из них Семеновский и Измай­
ловский пошли мимо наших окон), идя во дворец присягать ново­
му императору, были печальны, подавлены и не имели радостного
вида... Солдаты говорили все вместе, но каким-то глухим голосом,
порождавшим сдержанный и зловещий ропот, внушавший такое
беспокойство и отчаяние, что я была бы рада убежать за сто верст от
своего дома, чтобы его не слышать*126.
Дашкову легко обвинить в пристрастии. Однако и Штелин да­
лек от точности. Слова, которые он привел, говорились не в д е т
восшествия Петра III на престол, нс по поводу присяги и далеко не
всеми гвардейцами (что важно ввиду грядущих событий). В письме
Фридриху I I 15 мая 1762 г. император рассказывал, как еще в быт­
ность великим князем он слышал от солдат своего полка: «Дай Бог,
чтобы вы скорее были нашим государем, чтобы нам не быть под
владычеством женщины*127. А что еще шеф мог услышать от нижних
чинов, желавших заслужить его благосклонность? Вероятно, ученик
не раз хвастался перед профессором подобными отзывами, слова за­
помнились и позднее были помещены Штслином в мемуары.
В реальности обстановка была намного сложнее. Недаром во­
круг дворца сразу же по кончине Елизаветы Петровны расставили
двойные караулы. Шумахер сообщал: «Все было спокойно, если не
считать того, что при дворе как будто опасались каких-то волнений.
Еще за 24 часа до смерти императрицы были поставлены под ружье
все гвардейские полки. Закрылись кабаки. По всем улицам рассея­
лись сильные конные и пешие патрули. На площадях расставлены
пикеты, стража при дворце удвоена. Под окнами нового императора
разместили многочисленную артиллерию (не забудем, что ее началь­
ником был П.И. Шувалов. — О.Е.). Она стояла там долго, пока не рас­
сеялись опасения, и лишь но прошествии восьми дней се убрали*128.
Слова датского дипломата подтверждала Екатерина, добавив
любопытный факт: «В сие же время случились великие морозы;
3 Елисеева О. И.

65


ЕЛИСЕЕВА О.И.

караульня же была мала и тесна, так что нс помещались люди, и
многие из солдат оставались на дворе. Сие обстоятельство в них
произвело, да и в публике роптание*129. То был лишь отдаленный
гул будущего недовольства. Однако сами по себе усилешгыс караулы
очень показательны. Стало быть, сторонники Петра опасались сопро­
тивления. И были к нему готовы. Екатерина благоразумно отложила
решительные действия до того момента, когда супруг почувствует
себя в безопасности и расслабится. Ее с первой минуты постарались
изолировать у гроба покойной императрицы, а появления на публи­
ке побаивались. Вот почему рассказу нашей героини о похоронных
хлопотах стоит верить. А старательному умолчанию о ее роли при
погребении в «Записках* Ш тслина — нет. Молодая императрица
была именно там, где могла в этот момент заработать политические
дивиденды. Вернее, сумела превратить скромное место на задворках
новой придворной жизни в пьедестал.

«НЕ В ПОЛЬЗУ ОСОБЕ ИМПЕРАТОРА»
Манифест Екатерины II от 6 июля изобиловал автобиографиче­
скими зарисовками, которые позднее в чуть измененном виде попали
в записи мемуарного характера. Так, она сообщала о погребении
Елизаветы Петровны и поведении мужа: «Бывши он великим кня­
зем... многие оказывал к... тетке и монархине своей озлобление и ко
многим ее печалям... подавал причины... и почитал любовь ее к нему
по крови крайним себе утеснением и порабощением... На тело ее,
усопшее в Бозе, или вовсе не глядел, или... радостными глазами на
гроб ее взирал, отзываясь при том неблагодарными к телу ее словами;
и ежели бы не наше к крови ее присвоешюе сродство и истинное к ней
усердие... то бы и достодолжного такой... великодушной монархине
погребения телу ее не отправлено было*130.
Именно с этими строками спорил почтенный профессор, под­
черкивая заботу своего ученика о похоронах тетки: «На другой день
(26 декабря 1761 г. — О.Е.) император назначил особую комиссию
для устройства великолепнейшего погребения. Он приказал, чтобы
не жалели ничего для великолепия траурной парадной залы, по­
хоронной процессии и места погребения. На это его величество на­
значил тотчас 100 т. руб. наличными деньгами... Штелину поручено
было составить план для аллегорической траурной парадной залы в

66


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

дворце и великолепного катафалка в соборном храме Петра и Павла,
в крепости, вместе с прочими орнаментами. За этим работали день
и ночь, чтобы по приказанию императора все было готово в первых
числах февраля... Император заехал однажды в крепость, осмотрел
постройку катафалка и сказал, что... если недостаточно будет на­
значенной суммы, то он прибавит еще»*131.
О Екатерине ни слова. А ведь как член погребальной комиссии
Штелин должен был отчитываться именно перед ней. Впрочем, и
императрица в «Записках» сделала вид, будто профессора не суще­
ствовало. Давняя и стойкая неприязнь. Характерно, что Екатерина
перечислила нс членов комиссии, а старых дам, с которыми совето­
валась об устройстве похорон. Возможно, ими-то она и руководила.
Однако по-настоящему важным было ее постоянное присутствие
при теле. Она как бы персонифицировала в своей особе общее горе.
«Императрица завоевывает все умы, —доносил Бретейль 15 фев­
раля. — Никто более, чем она, не изъявляет усердия в исполнении
заупокойных обрядов по усопшей государыне, кои в греческой
религии многочислегагы и исполнены суеверий, чему она, несомнен­
но, про себя и смеется, но духовенство и народ весьма довольны ее
поведением. С поразительной скрупулезностью соблюдает она все
церковные праздники, все посты и постные дни, равно как и все про­
чес, что трактуется императором в лучшем случае с пренебрежением.
Наконец, она ничем не манкирует ради того, чтобы понравиться всем
и каждому, и даже излишне в сем усердствует»132. Насколько старания
Екатерины были излишними, показал грядущий переворот.
Обратим внимание: оба супруга пострадали от Елизаветы Пет­
ровны, отношения Екатерины с августейшей теткой были не менее
сложны, чем у ее мужа. Однако есть случаи, когда нужно, говоря
словами нашей героини, «соответствовать обстоятельствам». Нару­
шение Петром официальных приличий оскорбляло двор, гвардию,
духовенство, горожан. А ведь равнодушие приближенных к судьбе
монарха — важное условие успешного переворота.
Когда 25 января тело Елизаветы Петровны повезли из дворца в
Петропавловскую крепость, Петр выкинул новое коленце. «Импе­
ратор в сей день был чрезмерно весел, —вспоминала Екатерина, —и
посреди церемонии сей траурной сделал себе забаву: нарочно отста­
нет от везущего тело одра, пустя оного вперед сажен тридцать, потом
изо всей силы добежит». Отчего камергеры, несшие шлейф траурной
епанчи государя, выпустили его из рук. «И как ветром ее раздувало,
з*

67


ЕЛИСЕЕВА О.И.

то сие Петру III пуще забавно стало, и он повторил несколько раз
сию шутку». Остальная процессия вынуждена была остановиться,
поджидать отставших, ряды смешались, торжественная мрачность
нарушилась. 4 0 непристойном поведении сем произошли многие
разговоры не в пользу особе императора»133.
С этого дня толки о 4безрассудных его поступках» перестали быть
достоянием узкого круга придворных. Перенос тела видело множество
зевак, и поведение нового монарха, мягко говоря, их удивило. Если
бы дело обстояло так, как писал Штелин, то политический капитал
на похоронах тетки заработал Петр, а не Екатерина.
Профессор вообще сглаживал углы. Он одной строкой упомя­
нул ужин на 30 4знатнейших персон», состоявшийся в ночь после
кончины Елизаветы. А вот Екатерина не пожалела красок: 4Стол
поставлен был в куртажной галерее персон на полтораста и более, и
галерея набита была зрителями. Многие, не нашед места за ужином,
ходили так же около стола, в том числе Иван Иванович Шувалов».
У последнего 4хотя знаки отчаяния были на щеке, ибо видно было,
как пяти пальцами кожа содрана была, но тут, за столом Петра III
стоял, шутил и смеялся с ним... Множество дам также ужинали:
многие из них так, как и я, были с расплаканиыми глазами, а многие
из них в тот же день, не быв в дружбе, между собою помирились»134.
Красноречивая деталь. Общее горе сближает. Елизавету действи­
тельно любили, именно поэтому на поведение Петра отреагировали
так болезненно. Однако сколько же человек в действительности
присутствовало на торжественном ужине: 30, как у Штелина, или
4полтораста», как у Екатерины? Может быть, наша героиня опять
пристрастна? Весьма расположенный к Петру Федоровичу Кейт со­
общал, что его 4удостоили чести быть приглашенным к обеду за сто­
лом на сто кувертов»135. Все-таки новая императрица ближе к истине.
Екатерина тонко поняла настроение окружающих: о Елизавете
жалели, Петра боялись или презирали, ей же за общие со всеми слезы
были благодарны. А вот Иван Шувалов явно проиграл и, видимо,
только теперь до конца осознал свою ошибку. Он нс сумел сблизиться
с Екатериной, надеясь отказом от действий в пользу Павла купить
расположение нового государя. Н оу Петра не нашлось для вчераншего фаворита даже места за столом. Более того, он сразу после кончины
Елизаветы ухитрился нанести вельможе чувствительную обиду.
4Удивительным был... поступок императора по отношению к
камергеру Ивану Ивановичу Шувалову, — писал Шумахер. — Он

68


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

вменил ему в вину, что тот сразу после кончины императрицы пред­
ставил Петра дворцовой страже и отрекомендовал в качестве их
будущего императора. Как будто-дс не было ясно само собой, что
внук Петра I и в течение многих лет официальный наследник пре­
стола должен принять власть вслед за императрицей Елизаветой!*136.
В отличие от Петра Федоровича, Шуваловы понимали, что ситу­
ация для подданных вовсе не так однозначна, как кажется на первый
взгляд. Гвардейцам следует сказать, кто именно принял власть. Что
и было сделано, но задело нового монарха. Впрочем, Петр зла не
держал. Отругав Ивана Ивановича и не посадив его за стол, он тем
нс менее шутил с ним. Л позднее, по отзыву Штелина, снизошел до
дружеских утешений. Однажды, когда речь зашла о покойной Елиза­
вете, у камергера невольно потекли слезы. «Выбрось из головы, Иван
Иванович, чем была тебе императрица, — сказал ему Петр, — и будь
уверен, что ты, ради се памяти, найдешь и во мне друга*137.
Профессору эта сцена показалась трогательной. А вот самому
Шувалову должна была причинить боль. Ведь он ни при каких ус­
ловиях нс мог «выбросить из головы*, «чем была* ему Елизавета.
Задевая прежнего фаворита, император отталкивал от себя сильную
придворную группировку. Мало того что теперь Шуваловы должны
были уступить первенство Воронцовым — будущей царской родне,
их ожидал полный уход со сцены. После смерти Петра Ивановича,
которому государь устроил действительно великолепные похороны,
более никто из клана нс имел влияния на монарха. Из союзников они
стали просто слуг ами. Такое не забывают.

«СДЕЛАЛА Я СЛЕДУЮЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ...»
Екатерине оставалось пока только ждать. В первое время после
кончины Елизаветы она, но собственному признанию, много плакала.
И на людях. И наедине с собой. На третий день, надев черное платье,
молодая императрица отправилась к телу, где отстояла панихиду.
Почти никого нс было. «Потом посетила я графа Алексея Григо­
рьевича Разумовского* в его покос во дворце... Он хотел пасть к
* Разумовский Л.Г. (1709—1771) — первый фаворит императрицы
Елизаветы и с 1741 г. се тайный супруг. Покровитель канцлера Л. II. Бес­
тужева. Дружески относился к великой княгине Екатерине, в которую
некоторое время был влюблен его младший брат Кирилл. Шуваловы

69


ЕЛИСЕЕВА О.И.

ногам моим, но я, не допустя его до того, обняла его и, обнявшись оба,
мы завыли голосом и не могши почти говорить слова оба».
Прекрасная сцена! Оказывается, Екатерина, проливавшая в эти
дни потоки публичных слез, нуждалась в том, чтобы подальше от
чужих взглядов ослабить тиски и разрыдаться наедине с искренним,
почти родным человеком. Конечно, оба плакали о разном. Но то было
не показное горе. Именно здесь наша героиня получила душевную
поддержку.
Будущее представлялось ей в самых безрадостных тонах. При­
дя с развеселого ужина в день кончины Елизаветы, она не смогла
заснуть. «Сон далеко от меня был... и начала размышлять о прошед­
шем, настоящем и будущем... Говорила я себе: твою инфлуенцию
опасаются; удались от всего; ты знаешь, с кем дело имеешь, но твоим
мыслям и правилам дела не поведут, следовательно, ни чести, ни
славы тут не будет; пусть их делают, что хотят»138.
Рюльер сообщал на первый взгляд фантастические подробности,
которые могли бы объяснить, почему императрица перед самым
восшествием мужа на престол надеялась, что дела поведут по ее
«мыслям и правилам». Француз узнал, будто Елизавета незадолго
до кончины заставила племянника примириться с женой, тот якобы
вернул Екатерине «прежнюю доверенность», а она «убедила его,
чтобы не гвардейские полки провозглашали его, говоря, что в сем
обыкновении видимо древнее варварство, и для нынешних россиян
гораздо почтеннее, если новый государь признан будет в Сенате».
За этим пассажем слышится голос отнюдь не Екатерины, а Панина
с его излюбленным проектом ограничения власти монарха посред­
ством одного из высших государственных органов. Недаром именно
Никиту Ивановича называют главным информатором дипломата.
По словам Рюльсра, Екатерина была уверена, «что в правлении,
где будут соблюдаемы формы», она сможет скоро «подчинить все
своей воле». «Министры были на ее стороне, сенаторы предупреж­
дены. Она сочинила речь, которую ему (Петру. — О.Е.) надлежало
произнести. Но едва скончалась Елизавета, император в восторге
радости немедлешю явился к гвардии и, ободренный восклицаниями,
оттеснили от власти клан Разумовских, однако последние продолжали
пользоваться заслуженным расположением общества. Их привязанность
к Екатерине помогла ей приобрести многих сторонников. О непростых
отношениях цесаревны с семейством Разумовских смотри подробнее
книгу «Молодая Екатерина».
70


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

деспотически приняв полную власть, отринул все противопоставляе­
мые препятствия»139.
Если вспомнить, что Петр не сам «явился к гвардии», а его «пред­
ставил караульным» как нового государя Шувалов, Екатерина же
тем временем оказалась фактически изолирована у тела покойной
императрицы, то придется признать, что какие-то смутные отзвуки
несостоявшсгося участия Сената в провозглашении нового монарха
Рюльср уловил. Возможно, сенаторы готовы были вступить в не­
гласный союз с нашей героиней. Если же прибавить немедленно по­
следовавшее за кончиной Елизаветы распоряжение Петра о замене
генерал-прокурора Сената и дважды повторенные в «Записках»
слова Екатерины: «моей инфлуспции опасаются», то картина станет
прозрачнее. Видимо, генерал-прокурор Я.П. Шаховской — человек
легендарной щепетильности, у которого были трения с Петром Ф е­
доровичем но финансовым вопросам, — мог поддержать попытку
ограничения власти самодержца.
О его добрых отношениях с Екатериной говорят се отзывы на
страницах мемуаров: «Тело императрицы еще обмывали, когда мне
пришли сказать, что генерал-прокурор князь Шаховской отставлен
но его прошению, а обер-прокурор сенатский Александр Иванович
Глебов пожалован генерал-прокурором. То есть слывущий чест­
нейшим тогда человеком отставлен, а бездельником слывущий и от
уголовного следствия спасенный Петром Шуваловым сделан на его
место генерал-прокурором... И сделала я следующее заключение:
ежели в первом часу царствования отставили честного человека, а
нс постыдились на его место возвести бездельника, чего ждать?»140.
Глебов был креатурой Шуваловых, а с недавних пор —Петра Ф е­
доровича. Вместо сторонника в лице генерал-прокурора Екатерина
получила противника. Ей нанесли сильный удар. Чисто «дворовыми»
методами Шуваловы действовали быстрее: вывели Петра к гвар­
дейцам, провозгласили государем, устранили Сенат, «подкинув» на
одну из высочайших должностей в государстве своего ставленника.
Однако им самим это отнюдь не пошло на пользу. Новый царь
в первые же часы обидел бывшего фаворита, а через три дня после
кончины Елизаветы забрал себе апартаменты начальника Тайной
канцелярии Александра Шувалова. «Пришед в свои покои, —писала
Екатерина, — услышала, что император приказал приготовить для
себя покои от меня через сени, где жил Александр Иванович Ш ува­
71


ЕЛИСЕЕВА О.И.

лов, и что в его покое, возле моих, будет жить Елисавста Романовна
Воронцова*141.
Это было не просто оскорблением жены, рядом с которой в преж­
них комнатах великого князя поселяли фаворитку. Это было на­
ступлением на интересы клана Шуваловых, происходившее на фоне
широких пожалований Воронцовым. У Штслина, как всегда, все
благопристойно. «Отличает родственников покойной императрицы
при ее погребении, —писал профессор о Петре III. —Дарит ее двою­
родной сестре, супруге канцлера графине Воронцовой, прекрасное
имение на Волге (Кишора, прежнее поместье вдовствующей царицы,
близ Твери, 4300 д у т )* 142. Кроме того, были заплачены долги канц­
лера и его супруги.
Рядом с этим перечислением фраза: «Обходится милостиво
с прежним любимцем покойной императрицы*, — звучит невы ­
разительно. Милость пришлось покупать дорогой ценой: после
кончины Елизаветы бывший фаворит передал Петру 106 тыс.
рублей, которые прежняя государыня отдала ему якобы на хра­
нение143.
Один Петр Иванович Шувалов оставался в чести. Возможно,
император считал, что только ему и обязан, а его кузены — слабые
союзники. До прямого столкновения с грозным елизаветинским
дельцом не дошло: старший Шувалов вскоре умер, оплаканный мо­
нархом. Но при его крутом нраве он вряд ли безропотно потерпел бы
падение влияния семьи. Останься старший Шувалов жив —и картина
шести месяцев нового царствования приобрела бы дополнительные
жирные мазки...

«СИИ СТРАДАЛЬЦЫ»
Назначенный вместо Шаховского Глебов действительно не отли­
чался чистотой рук, и связшпгыс с его именем финансовые скандалы
были хорошо известны. В 1760 г., служа гснсрал-кригскомиссаром, то
есть отвечая за снабжение армии, он предложил производить перевод
денег для русских войск за границу через английских купцов. Такая
операция была чрезвычайно выгодна британской торговой диаспоре в
Петербурге и тем чиновникам, которые се обеспечивали, так как часть
суммы оседала на руках посредников. Дело остановил Шаховской как
«вредное для казны*144. Между тем наследник имел в происходящем
72


ТЛЙНЛ СМЕРТИ ПЕТРА III

свой интерес, поскольку близко сошелся с английскими купцами и
брал у них взаймы.
Кроме того, Глебов занимался винным откупом в Иркутской
провинции, где из-за отдаленности позволил себе громадные зло­
употребления: иркутские купцы были разорены поборами. Обвинен­
ных в нсзакошюм винокурении брали под стражу и допрашивали с
пристрастием, пока несчастные не откупались. Так, некий Бегович,
заплатив 30 тыс. рублей, умер под пыткой. Жители Иркутска подали
жалобу, Елизавета Петровна назначила следственную комиссию, но
Глебова прикрыл Г1.И. Шувалов145.
Именно Глебов, вероятно не без санкции покровителя, заранее
составил Манифест о кончине Елизаветы и вступлении на престол
Петра III. Человек одаренный, сметливый, но безнравственный, он
стал создателем многих важных бумаг нового царствования. Однако
назначение генерал-прокурором — блюстителем законности — чи­
новника с подмоченной репутацией уже настраивало подданных на
грядущее нсправосудие. По русской пословице: поставили волка
овец стеречь.
Такой поступок вкупе с характером нового императора не сулил
добра. И тут Петр III удивил подданных, начав царствование с ам­
нистии.
Освобождение бывших опальных происходило и при прави­
тельнице Анне Л еопольдовне, когда после кончины суровой
Анны И оанновны из ссылки вернулись многие семьи, и при
вступлении на престол добросердечной Елизаветы. Однако пе­
тровская амнистия поражала именно по контрасту с характером
нового государя — от него ждали жестокостей, а он оказывал
милость. И это выбивало почву из-под ног его критиков.
Даже недоброжелательные к Петру Федоровичу дипломаты
хвалили великодушие молодого государя. «Надо отдать ему справед­
ливость в том, что его поведение по отношению к своим подданным
заслуживает похвал, —писал 11 января 1762 г. Бретейль. —Никто из
придворных, близких к императрице, не пострадал и не был сослан в
Сибирь. Мне неизвестны даже случаи ареста кого бы то ни было*146.
Еще более восторгался Кейт, которому Петр III оказывал яв ­
ное предпочтение перед другими послами. «Его императорское
величество являет до сего дня во всех отношениях и делах своего
правления толико мудрости и достоинства, кои не оставляют же­
лать ничего лучшего, — писал британец 12 января. — Милостей,
73


ЕЛИСЕЕВА О.И.

им дарованных, удостоились по большей части вполне заслужи­
вающие их особы. Никто никоим образом не обижен, а то малое
число, кои потеряли должности, уволены с наименьшим для них
утеснением*. Конечно, донесения, отправлявшиеся официальным
путем, дипломаты писали с учетом перлюстрации, но Кейт и в
дальнейшем крайне доброжелательно отзывался о Петре. Он по­
зволил себе малую толику критики в его адрес только после пере­
ворота в большом письме, посвященном событиям 28 июня. Пока
же все, что делал новый государь, было хорошо.
Амнистия относилась к числу, бесспорно, добрых начинаний. Уже
вечером после кончины Елизаветы ее наследник приказал освободить
Лестока*, вскоре ко двору возвратились Миних** и герцог Бирон***.
«Граф Лесток в свои семьдесят четыре года, из коих четырнадцать
лет провел он в тюрьме и ссылке, обладает живостью молодого чело­
века, —сообщал 12 февраля Кейт. — ...Герцог Курляндский и супруга
его возвращены из ссылки. Он явился ко двору в голубой ленте ордена
Св. Андрея, пожалованного ему императором, который удостоил
особого своего внимания все его семейство. Вчера после полудня я
был у... фельдмаршала Миниха, который только что приехал в отмен­
ном здравии и ничуть не повредившихся умственных способностях,
* Лесток Жан-Германн (1692—1767) —бывший лейб-медик импера­
трицы Елизаветы Петровны, активный участник переворота, приведшего
се к власти в 1741 г. Противник кашщера А.П. Бестужева. Последнему
удалось перехватить тайную переписку Лсстока с удалсшшм из России
французским послашшком —маркизом Ж.-И.-Т. дс ла Шстарди. Обви­
ненный в измене и шпионаже, Лесток был арестован, подвергнут пытке
и сослан в 1748 г. в Углич. Подробнее о деле Лсстока рассказано в книге
«Молодая Екатерина*.
** Миних Буркхардр-Христофор (1683—1767) — генерал-фельд­
маршал, президент Воегаюй коллегии при императрице Анне Иоанновне.
Командовал русскими войсками во время войны с Турцией 1735—1739 гг.
Именовал себя «столпом империи*, поддержал молодую правительницу
Ainiy Леопольдовну и ее годовалого сына, императора Ивана Антоновича,
способствовал аресту герцога Бирона. После переворота 1741 г., привед­
шего к власти Елизавету Петровну, сослан.
*** Бирон Эрнст-Иогаш! (1690—1772) —герцог Курляндский, фаво­
рит Анны Иоанновны. После се смерти в 1740 г. попытался оттеснить от
власти родителей маленького императора Ивана Антоновича и править
от его имени. Был схвачен и вместе с семьей отправлен в ссылку.
74


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

хотя и провел он более двадцати лет в ссылке, а вернее в тюрьме...
Оба сына герцога Курляндского сделаны генерал-майорами, а граф
Миних назначен первым фельдмаршалом*147.
Надо признать, что на первых порах инициатива постоянно оста­
валась в руках у нового монарха, вернее, у тех, кто подсказывал ему
удачные шаги. Однако нс следует думать, будто политических амни­
стий было так уж много. Ведь елизаветинское царствование отнюдь
не изобиловало опальными. Источники тасуют три имени —Лесток,
Миних, Бирон. К ним следует прибавить семейство Лопухиных,
также возвращенное из ссылки, но не приглашенное в Петербург и
потому нс попавшее на глаза иностранным наблюдателям. Остальные
«птенцы» были выпушены из тюрем. Прошение части уголовных
«сидельцев» считалось делом богоугодным и ознаменовывало начало
каждого царствования.
Еще С.М. Соловьев указывал на сложность оценить число амни­
стированных, поскольку перед самой кончиной Елизавета даровала
свободу 17 тыс. преступников. Они, без сомнения, смешались с
новой волной отпущенных на волю и часто принимались иностран­
ными авторами за представителей собственно петровской амнистии.
Около 15 тыс. ссыльных находилось в Сибири за корчемство, но и
их освободила еще Елизавета. К моменту восшествия Екатерины II
на престол в тюрьмах оставалось около 8 тыс. колодников148. Если
учесть, что в 1740-х гг. прусские дипломаты сообщали Фридриху II
о 40 тыс. нрсстушшков, которых императрица употребляла в работы,
не желая прибегать к смертной казни, то сам собой напрашивается
вывод, что число прощенных Петром III уголовников нс могло быть
особенно велико. Внимание следует сосредоточить именно на по­
литических амнистиях.
Характерно, что среди возвращенных из ссылки не было канцлера
Бестужева. Своих врагов Петр помнил хорошо. «Он подозревает его в
тайном соумышлснии с его супругой против него, — писал Штелин
об ученике, — и ссылается в этом на покойную императрицу, кото­
рая предостерегала от него». Амнистия нс коснулась также никого
из окружения Бестужева. Ни Ададуров, ни Елагин* из ссылки не
приехали.
* Ададуров В.Е. и Елагин И.П. —сторонники канцлера А.П. Бестуже­
ва —были арестованы но его делу и сосланы. Великая княгиня Екатерина
состояла с ними в переписке, оказывала поддержку и посылала деньги.
75


ЕЛИСЕЕВА О.И.

Подданные же заметили, что из всех опальных прощения не
удостоился единствешшй русский. Будь Петр дальновиднее, он не
допустил бы подобного промаха. Но государь даже не задумался об
этой тонкости. Его иностранное окружение — тоже.
Ш телин с умилением писал: «Император примиряет герцога
Курляндского с фельдмаршалом Минихом: при первом их свидании
при дворе они целуются, пожимают друг другу руки и должны обе­
щать императору, что забудут... что было прежде между ними»149.
Картина старых врагов, готовых обняться на глазах государя, не
оставила равнодушным и Кейта: «Сколь трогательно было видеть
двух знаменитых мужей, переживших тяжкие и долгие несчастья и
явившихся вновь в преклонных уже летах к тому самому двору, где
когда-то играли они столь выдающиеся роли, да еще встретившихся
друг с другом через долгие годы с таковым любезным обхождением и
без какой-либо обоюдной враждебности, которая послужила когда-то
причиною всех их несчастий»150.
Однако утрата власти, двадцать лет ссылки и унижений — воз­
можно ли такое забыть? Рюльер нарисовал психологически точную
картину «примирения» между давними врагами: «С того момента
как Миних связал Бирона, оспаривая у него верховную власть, в
первый раз увиделись они в веселой и шумной толпе, окружавшей
Петра III, и государь, созвав их, убеждал выпить вместе». В тот
момент, когда старики подняли бокалы, императора отозвали, он
осушил свой стакан и отошел. «Долговременные враги остались один
против другого со стаканами в руках, не говоря ни слова, устремив
глаза в ту сторону, куда скрылся император, и думая, что он о них
забыл, пристально смотрели друг на друга, измеряли себя глазами и,
отдав обратно полные стаканы, обратились друг к другу спиною»151.
Великодушно было простить опальных. Но возвращать их в Пе­
тербург — вовсе не обязательно. Ведь они привезли с собой старую
вражду и были способны наводнить двор дополнительными интри­
гами. Каждый из «столпов» минувших царствований льстил себя
надеждой сыграть роль при новом государе, зацепиться, оказаться
нужным. Бирону повезло меньше, чем Миниху. Судьба его герцогства
была решена: Петр хотел отнять Курляндию у принца Саксонского
дома и передать своему дяде Георгу. При первой встрече он сказал
Бирону: «Утешьтесь и будьте уверены, что вы будете мною довольны.
Если вы и не останетесь герцогом Курляндским, то все-таки будете
хорошо пристроены».

76


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

Штслин без задней мысли передал простоту разговора императора
с Бироном. Она напоминает ситуацию с Иваном Шуваловым. То
была простота хуже воровства. После переворота Екатерина вернула
герцога на курляндский престол, и он еще несколько лет оставался
послушным орудием России в Митаве.
Судьба Миниха сложилась иначе —79-лстний фельдмаршал по­
ставил своей целью сблизиться с Петром Федоровичем и остаться в
его свите. Ему это удалось. «Видит батальон гвардии, идущий мимо
его окон на часы, —записал Штслин, —и марширующий по-новому
образцу, и, полный удивления, говорит: “Ей-богу, это для меня но­
вость! Я никогда этого не мог достигнуть! ” При первом посещении
делает императору комплимент этим признанием. Император берет
его с собой в парад, где он дивится еще более»152. Нехитрый путь к ав­
густейшему сердцу. Победитель турок уверяет, что ему за всю жизнь
нс удалось добиться того, чего за месяц достиг молодой фрунтоман.
А старый профессор записывает слова льстеца как искреннюю по­
хвалу. Кто кого дурачит?
Во время переворота Миних оставался при Петре III, и, хотя
потом принес присягу Екатерине, она уже не прибегала к услугам
престарелого фельдмаршала. Для него колесо Фортуны перестало
вращаться.
Кроме желания снова пробиться наверх каждый из опальных
хотел получить назад конфискованные богатства, что не всегда уда­
валось. Петр «возвратил из Сибири толпу тех несчастных, которыми
в продолжение стольких лет старались населить ее пустыни, —писал
Рюльср, — и его двор представлял редкое зрелище... Потеряв все
во время несчастья, сии страдальцы требовали возвращения своих
имущсств; им показывали огромные магазины (склады. — О.Е.), где,
но обыкновению сей земли, хранились отобрашше у них вещи —
печальные остатки разрушенного благосостояния... В пыли искали
они драгоценных своих приборов, бриллиантовых знаков отличия,
даров, какими сами цари платили некогда им за верность, и часто
после бесполезных исканий они узнавали их у любимцев последнего
царствования»153.
Имелись в виду нс только приближешшс Елизаветы, но и разом
появившиеся многочисленные фавориты самого Петра III. Взаимные
претензии семейств друг к другу, притязания на драгоценности, сто­
ловые приборы, мебель, кареты, когда-то принадлежавшие одним и
оказавшиеся в руках у новых счастливцев, порождали распри и дух
77


ЕЛИСЕЕВА О.И.

постоянного беспокойства. А ведь были еще и земли... С этими дряз­
гами стороны обращались к императору. Он же не знал, как решать
подобные дела. Дополнительная нервозность придворных, упреки и
имущественные препирательства стали побочным эффектом такой,
казалось бы, беспроигрышной меры, как амнистия. Петр об этом не
подумал. А следовало бы.

«РАЗВЕ ВЫ БЫЛИ КРЕПОСТНЫЕ?»
Через три недели по кончине Елизаветы Петровны молодая
императрица, как обычно, направлялась к телу слушать панихиду.
В передней ей встретился князь Михаил Дашков, плакавший от
радости. На расспросы он отвечал: « Государь достоин, дабы ему
воздвигли нггатую золотую; он всему дворянству дал вольность».
Екатерина удивилась: «Разве вы были крепостные и вас продавали
доныне?» В чем же эта вольность, недоумевала она. «И вышло, что
в том, чтобы служить или не служить по воле всякого. Сие и прежде
было, ибо шли в отставку».
Наша героиня лукавила. Она прекрасно поняла, что произошло.
То был громовой удар. Одним указом Петр купил дворянские сердца.
Муж ее подруги, еще недавно предлагавший возвести великую княги­
ню на престол, теперь рыдал от умиления и благословлял императора.
Если самые верные колебались, что же остальные? Сторонникам
Екатерины подрезали крылья. «У всех дворян велика была радость о
данном дозволении служить или не служить и на тот час совершенно
позабыли, что предки их службою приобрели почести и имение,
которым пользую тся»154, — с упреком заключала императрица.
Манифест о вольности дворянства 18 февраля 1762 г. — ключе­
вой акт царствования Петра III. Он открывал новую эпоху в жизни
благородного сословия, пускал по иному руслу российское законо­
дательство, которое отныне и на протяжении ста лет решало задачу
«раскрепощения» различных социальных групп. И, наконец, ломал
старую систему взаимных обязательств, в которой пребывали все
слои русского общества по отношению друг к другу.
Эта «стройная неволя» распределяла тяжесть служения на всех.
Долгие годы она во многом обеспечивала само существование страны
в трудных хозяйственных условиях и в окружении хищных соседей.
При том напряжении сил, которое характерно для Московского
78


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

царства, дворянин обязан был служить столько, тогда и там, сколько,
когда и где прикажет государь. Это был ратный труд, исключительно
тяжелый и опасный, если принять во внимание постоянные войны.
В награду дворянин получал земельный оклад — поместья с рабо­
тавшими в них людьми. Крестьяне, в свою очередь, служили барину,
коль скоро тот отдавал жизнь царю.
При этом важно помнить, что государь осознавался как верхов­
ный и единственный подлинный хозяин земли, все остальные на тех
или иных условиях удерживали се за собой. Поместья оставались у
дворянского рода до тех пор, пока на царской службе на смену деду
приходил отец, а отцу — сын. Такая система при всех издержках —
злоупотреблениях бар и крестьянских бунтах — воспринималась
жителями страны как справедливая.
Разрыв одного из звеньев цепи грозил привести к нарушению
всей совокупности обязательств. Раз дворянин ничего не должен
царю, то крестьянин — дворянину. Но в таком случае чья земля?
Каждый отвечал на вопрос но-свосму. Долговременное удержива­
ние владений в одних руках приводило к тому, что помещики на­
чинали сознавать землю своей собственностью. При этом сами они
находились в вечной службе: не имели права распоряжаться собой,
ехать, куда хотят, оставаться дома, выбирать место и срок службы.
В известном смысле дворянин был закрепощен за государем так же,
как крестьянин за дворянином.
В 1714 г. «Указом о единонаследии* Петр I уравнял в правах
боярскую вотчину, передававшуюся аристократами но наследству, и
дворянское поместье, получаемое за службу. Тем самым был сделан
шаг к превращению русского служилого слоя в благородное сословие
по европейскому образцу, располагавшее землей на правах собствен­
ности. Однако служба оставалась по-прежнему пожизненной. Если
офицер становился стар, увечен, болен, то его могли перевести с
военной на гражданскую, отправить в провинцию, но продолжали
использовать до последнего вздоха.
В таких условиях подчас некому было приглядывать за хозяй­
ством, и постепенно дворяне выторговывали себе послабления.
При Анне Иоанновне в 1736 г. срок службы сократился до 25 лет.
Обычай записывать в полк грудных младенцев, так часто вы ­
смеиваемый в отечественной литературе, имел целью не только
выпустить недоросля из родительского гнезда уже офицером, но
и дать ему возможность вернуться домой не глубоким стариком, а
79


ЕЛИСЕЕВА О.И.

мужчиной средних лет, способным обзавестись семьей и заняться
имением.
В царствование Елизаветы дворянство уже в голос роптало на
свое подневольное положение и желало иметь те же права, которые
отличали благородное сословие европейских стран. Проекты зрели
в недрах семейств Воронцовых и Ш уваловых, но медлительная
императрица не решилась их одобрить. Вместе с тем Елизавета и
не «зажимала» дворянство так, как могла бы, а потому положение
казалось терпимым —де-факто дворяне пользовались правами, каких
не имели де-юре.
С вступлением на престол нового монарха ситуация изменилась.
Приближшшые боялись его крутого нрава, и настало время зафикси­
ровать в законе права, которые он мог нарушить. Это и было искомое
ограничение власти Петра III некими «формами», только не в сфере
управления, а в области социальных привилегий. И пришло оно не
через Никиту Панина и Сенат, а посредством «дворовых» ухищрений
было навязано молодому монарху семейством фаворитки.
Два совершенно разных источника называют имя отца Елизаветы
Воронцовой —Романа Илларионовича —как главного подателя мыс­
ли. «Воронцов и генерал-прокурор (Глебов. — О.Е.) думали великое
дело делать, доложа государю, дабы дать волю дворянству»155, —
писала Екатерина.
Князь М.М. Щ ербатов в памфлете «О повреждении нравов
в России» нарисовал картину, способную обесценить и не такой
важный документ, как Манифест о вольности дворянства. Он тоже
поминал Романа Воронцова, хотя называл другого исполните­
ля —Дмитрия Васильевича Волкова. «Примечательна для России
сия ночь, — писал памфлетист. — ...Петр Третий, дабы скрыть от
графини Елисаветы Романовны, что он всю ночь будет веселиться
с новопривозной [дамой], сказал при ней Волкову, что он имеет с
ним всю ночь препроводить в исполнении известного им важного
дела в рассуждении благоустройства государства. Ночь пришла,
государь пошел веселиться с княгинею Куракиною, сказав Волкову,
чтобы он к завтрею какое знатное узаконение написал, и был заперт
в пустую комнату с дацкою собакою. Волков, не зная ни причины,
ни намерения государского, не знал, о чем зачать писать, а писать
надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкие
вытвержения государю от графа Романа Илларионовича Воронцова
о вольности дворянства, седши, написал манифест о сем. Поутру его

80


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

из заключения выпустили, й манифест был государем опробован
и обнародован»156.
После такой карикатуры отпадает всякое желание воспринимать
законодательный акт серьезно. Однако прежде всего напомним, что
Щербатов писал памфлет, а значит, намерешю приводил слышанные
им анекдоты, в резких чертах рисующие царствование Петра. Вовторых, никто не заставлял императора на другой день после курту­
азного приключения подписывать столь важный документ, если его
содержание не было предварительно согласовано. И, наконец, Петр
заявил о желании даровать русскому дворянству новые права еще за
месяц до обнародования Манифеста — 17 января 1762 г.
«В прошлый вторник, — писал Кейт, — явился он с великою
пышностью в Сенат и объявил, что отныне дворянство российское
свободно и во всем уравнивается с дворянством всей Европы, в том
числе и касательно военной службы, в каковую может поступать по
собственному своему желанию без какого-либо принуждения... Не­
трудно представить, с каким удивлением и восторгом воспринята
была неожиданная сия милость и сколь удовольствованы они, сде­
лавшись вдруг из рабов свободными, то есть воистину благородными
людьми»157.
Именно в Сенате от лица всех собравшихся Глебов предложил
отлить в честь императора золотую статую, но тот благоразумно
отказался.
Рюльер отозвался о произошедшем почти злобно. Он нс считал
русское дворянство достойным равняться со «свободными наро­
дами», а волю государя называл единственным законом страны:
«Петр III начал свое царствование манифестом, в котором полною
деспотическою властью дарил российское дворянство правами
свободных народов; и как будто в самом деле нрава народные
зависели от подобных пожертвований, сей манифест произвел
восторги столь беспредельной радости, что легковерная нация
предположила вылить в честь его золотую статую. Но сия свобода...
была не что иное, как минутная мечта. Воля самодержца, ничем
нс ограниченная, не переставала быть единственным законом, и
народ, неосновательно мечтавший о каком-то благе... огорчился,
видя себя обманутым»158.
Прислушаемся к мнению дипломата. Пока Петр расширял при­
вилегии дворян, его обожали. Но, когда позднее он начал совершать
шаги, неприемлемые для русского общества, не нашлось институтов,

81


ЕЛИСЕЕВА О.И.

способных направить деятельность императора в нужное русло.
Государя нечем было обуздать, кроме переворота.
Тем не менее Манифест заложил основу того, что позднее можно
было бы назвать гражданскими правами. Пока они касались одного
сословия и впечатляли только на фоне прежней пустоты. В Мани­
фесте подчеркивалось, что в прежние, варварские, времена дворян
приходилось принуждать к исполнению обязанностей силой. Теперь
же успехи просвещения сделали благородное сословие столь созна­
тельным, что оно само будет добровольно содействовать государству.
В мирное время офицеры могли выходить в отставку, испросив раз­
решение императора. Не достигшим офицерского чина полагалось
отслужить 12 лет, после чего они также получали право оставлять
службу. Вводился свободный выезд за границу при условии воз­
вращения по первому требованию. В противном случае эмигрантам
угрожали конфискацией имений. Разрешалось домашнее образова­
ние. Перечисленные права провозглашались вечными, соблюдение
их вменялось в обязанности преемникам Петра III.
Исследователи единодушны, признавая, что Манифест был далек
от совершенства, написан торопливо, на скорую руку и с юридиче­
ской точки зрения оставлял желать много лучшего. Одни называют
автором проекта Глебова, другие — Волкова. Но куда важнее для
нашей темы, что у Манифеста имелся протограф, не принадлежавший
царствованию Петра III. Он возник в недрах елизаветинского двора
и не был реализован, как многие другие начинания.
А.Б. Каменский справедливо обратил внимание на то, что еще
с 1754 г. в России работала комиссия по составлению нового Уло­
жения. Ее создали по инициативе Петра Шувалова, идеи которого
легли в основу проекта Уложения. В последнем уже имелись
те нормы, которые позднее были зафиксированы М анифестом
18 февраля 1762 г.159 Как один из ближайших сотрудников Ш ува­
лова, новый генерал-прокурор Глебов не мог пройти мимо такого
сокровища и проталкивал идеи бывшего покровителя вкупе со
своими собственными.
Несомненно и влияние клана Воронцовых, человеком которых
был Волков. Однако в Манифест оказались нс включены особенно
близкие этому семейству требования —монопольное право дворян­
ства владеть землей с крепостными и свобода от телесных наказаний.
Поэтому следует согласиться с И. де Мадариагой, считавшей, что
текст нового закона стал компромиссным160.

82


ТЛЙНЛ СМЕРТИ ПЕТРА III

Молодой государь спешил дать ход всему, с чем так долго медлила
его тетка. Он противопоставлял свою решительность ее колебаниям
и бездействию. Манифест стал первым многообещающим шагом
на этом пути. Нс оценить такой дар дворянство не могло. Только
Екатерина и Щербатов, обычно ни в чем не согласные друг с другом,
нс считали, что ломка старой системы безусловно хороша. Князь ис­
ходил из того, что все с течением времени «повреждается*, древняя
простота нравов исчезает, знатность заменяется выслугой, а ново­
введения только разлагают организм державы.
Екатерина видела картину иначе. М анифест, подписанный
Петром, нс учитывал государственного интереса. Он был чисто
дворянским — помещики приобретали права и отказывались от
обязанностей. Со стороны власти — голая уступка без малейшей
выгоды. Елизавета не зря медлила с принятием подобного проекта.
Она взвешивала, прикидывала, вела мысленный торг. Петр под­
махнул сразу. Наименьшее, что из этого могло получиться, —новые
волнения крестьян.
Они нс заставили себя долго ждать. Среди крепостных рас­
пространились слухи, будто свобода дворян от службы царю
означает и свободу земледельцев от обязательств перед помещи­
ками. В начале лета правительственные войска подавили бунты
в Тверском и Клинском уездах. 19 июня император обратился к
подданным с новым М анифестом: «С великим гневом и негодо­
ванием увсдомились мы, что некоторых помещиков крестьяне,
будучи прельщены и ослеплены рассеянными от непотребных
людей ложными слухами, отложились от должного помещикам
своим повиновения... Мы твердо уверены, что такие ложные слу­
хи сами собой истребятся»161. Помещикам было обещано «нена­
рушимо сохранять» их «имения и владения», а крестьянам пред­
писывалось «безмолвное повиновение». Тем нс менее при вос­
ш ествии Е катерины на престол «заводские и м онасты рские
крестьяне... были в явном непослушании властей, и к ним начали
присоединяться местами и помещичьи». Действия последних во
многом были спровоцированы «ложными слухами»162.
«Русские старшего поколения, —доносил Бретсйль, —нс одобря­
ют того, что так радует молодежь. Они считают, что дворяне будут
злоупотреблять свободой больше, чем ранее они злоупотребляли
своей властью над крепостными, и что малейшее волнение в империи
превратит се в Польшу. Я хотел бы, чтобы они оказались нравы и

83


ЕЛИСЕЕВА О.И.

чтобы это случилось не в столь отдаленной перспективе»163. Одним
из тех, кто высказывал резкое недовольство новым законом, был отец
А.В. Суворова —генерал-поручик Василий Иванович Суворов, при­
нявший участие в перевороте на стороне Екатерины и наделенный
ее большим личным доверием.
Даже самых образованных и по-европейски мыслящих вельмож
прежнего царствования пугала перспектива широкого оттока дво­
рян со службы в отставку. Такое уже раз случилось. После Указа
Анны Иоанновны 1736 г. выслужившие 25 лет офицеры поспешили
в имения и тем самым вынудили правительство уже в 1740 г. под
предлогом войны приостановить увольнения. В проекте «Фунда­
ментальных законов», который Иван Шувалов подал Елизавете, речь
шла о 26 годах службы, считая от начала действительной, — то есть
не ранее реального поступления недоросля в полк164.
Предоставление дворянам абсолютного права служить или не
служить грозило массовым уходом офицеров и чиновников и как
следствие коллапсом государственного аппарата. В нем просто не­
кому стало бы работать. Грядущее отчасти подтвердило печальные
прогнозы — на 1762—1763 гг. пал пик увольнений из армии. Екате­
рине пришлось очень постараться, чтобы выправить положение и
сделать службу престижной. А потому она кипела негодованием еще
при издании Манифеста: следовало действовать крайне осторожно,
постепенно, шаг за шагом освобождая места и принимая на службу
новых кандидатов. Но постепенно Петр нс умел...

♦НЕНАВИСТНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ»
Провозгласить важнейший акт своего царствования он отправил­
ся в парадной карете с короной и гербом. На взгляд современного
человека, именно так и следовало поступить, совершая столь важный
шаг. Но молодой государь вновь нс учел национальной менталь­
ности — в тот момент еще очень средневековой и фиксировавшей
внимание людей па многозначительных «мелочах». «Сей кортеж в
народе произвел негодование, —записала Екатерина, — говорили:
как ему ехать под короною? Он не коронован и не помазан. Ран­
новременно вздумал употребить корону»165. То был дурной знак.
Кажется, современники Петра III думали и чувствовали в двух
разных пластах. Речь не о том, что образованный класс перенимал
84


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

многие элементы европейского мышления, а простонародье было
погружено в суеверия. Архаичные представления перемешивались с
просвещенческими порой в головах у одних и тех же людей. Сторон­
ний наблюдатель, глядя на карсту с короной, взятую императором
неправедно —до помазания, в душе отвергал все, что может проис­
течь от такого государя. Его милосердие таило в себе дьявольский
соблазн.
Тем нс менее всего через три дня после первого Петр нанес супруге
второй, сокрушительный, удар. 21 февраля 1762 г. была упразднена
Тайная канцелярия — ненавистный сыск, который даже не в на­
смешку именовали инквизицией. На этот раз в основу указа не было
положено прежних «наработок» елизаветинского правительства.
Однако и назвать его совсем новым, внезапно зародившимся в голове
молодого императора нельзя. Тайная канцелярия вызывала общий
страх, раздражение и желание поскорее избавиться от нее. Уничтожая
подобный орган, государь мог вызвать только новый всплеск любви.
«Император... оказывает величайшие услуги всему своему на­
роду» — доносил Кейт. — Последним указом он упразднил Тайную
канцелярию, иначе говоря, государственную инквизицию. Сие есть
вожделенпсйшес благо, какового могла бы только желать сия нация;
позорное сие судилище во всех отношениях было столь же зловредителыю, как и инквизиция испанская, отчасти и хуже оной»166.
Был ли этот шаг со стороны Петра продиктован стремлением за­
воевать сердца подданных? Вряд ли. Ведь он каждый день совершал
множество поступков, способных по капле истощить самую горячую
привязанность. Скорее его собственные чувства к Тайной канцеля­
рии были солидарны с чувствами остального общества. В бытность
великим князем Петр долгие годы оставался под надзором, о нем на­
ушничали и доносили государыне, в недрах канцелярии более десяти
лет велось дело о попытке вовлечь наследника в заговор*. Словом,
новый император пожил в страхе и на себе испытал железную хватку
названного учреждения.
Ш телии свидетельствовал, что его ученик говорил о Тайной
канцелярии с неприязнью еще будучи наследником. На этот раз
Екатерина подтверждала слова профессора: инквизиция вызывала
* Речь идет о деле поручика Бутырского пехотного полка Иоасафа
Батурина, который летом 1749 г. предлагал наследнику возвести его на
престол, убив императрицу Елизавету и А.Г. Разумовского. Подробнее
эта история описана в книге «Молодая Екатерина».
85


ЕЛИСЕЕВА О.И.

у великокняжеской четы отвращение, и потому им трудно было
сблизиться с Александром Ш уваловым после его назначения к
малому двору.
Решение уничтожить тайный сыск, ведавший делами об «оскорб­
лении величества», измене и бунте, было во многом чисто эмоци­
ональным. Искренним. И потому особенно дорогим. Как и пред­
шествующий Манифест, новый начинался ссылкой на варварские
нравы, побудившие Петра Великого создать грозный орган. Но
теперь, констатировалось в законе, надобность в нем отпала. «Как
Тайная канцелярия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым
и бездельным людям подавался способ» безнаказанно клеветать на
ближнего, «обносить своих начальников и неприятелей», а действи­
тельно виновным новыми измышлениями оттягивать «заслужен­
ные ими казни и наказания». «Тайная розыскных дел канцелярия
уничтожается отныне навсегда, —говорилось в Манифесте, —а дела
оной имеют быть взяты в Сенат, но за печатью к вечному забвению
в архив положатся».
Трудно нс оценить значение подобного указа. Не столько полити­
ческое, сколько нравственное. Он менял климат в обществе, открыто
порицал доносительство, называл вещи своими именами. И хотя для
усвоения урока потребовались годы стабильного, «кроткого», как
тогда говорили, царствования, все же шаг был сделан. «Ненавист­
ное выражение, а именно “слово и дело”, не долженствует отныне
значить ничего, и мы запрещаем: нс употреблять оного никому; о
сем, кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке, или, избегая
побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции
наказываются озорники и бесчинники»167.
Тем не менее донос по важным государственным преступлениям
нс уничтожался вовсе. Доноситель должен был обратиться «в бли­
жайшее судебное место или к ближайшему же воинскому команди­
ру». Сведения передавались письменно, за исключением тех случаев,
когда доноситель был неграмотен. Если его рассказ оказывался
ложью, доносителя два дня держали иод арестом на хлебе и воде,
затем отпускали. Подобной мягкости прежняя система не знала.
Подчас в Тайной канцелярии содержались и истец, и оговоренный,
и свидетели. Раз попав в тспета запутанного следствия, никто не мог
поручиться, что выйдет потом на волю.
Однако политический сыск не упразднялся полностью. Персонал
канцелярии переводился в особый департамент Сената с отделением

86


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

в Москве168. Вместо самостоятельной Тайной канцелярии возникала
подчиненная Сенату Тайная экспедиция. Ее создание провозгла­
шалось, но в реальности она была сформирована уже после смерти
Петра III. И вот здесь мы натыкаемся на очень важный факт, мимо
которого пройти нельзя. При действующей Тайной канцелярии,
каким бы отталкивающим и малоэффективным учреждением она ни
была (большинство доносов, по мнению специалистов, совершалось
в пьяном виде и имело целью сведение личных счетов169), Елизавета
Петровна царствовала спокойно, а немногие попытки свергнуть ее
постигла неудача.
Петр III, упразднив систему, нс удержался на троне более полу­
гола. Крайне наивно полагать, будто монарх мог сохранить корону
только при помощи репрессивного аппарата и доносительства. Но
полицейский сектор —важная часть государственной машины. В том
числе и в виде тайной полиции, функции которой не совпадают с
функциями полиции гражданской. Передавая дела ненавистной
канцелярии в Сенат, Петр как будто понимал это и не прощался с
тайным сыском. По любая перестройка в жизни учреждения на время
парализует его деятельность. Благодаря этому сложилась крайне
удобная для заговорщиков ситуация.
Мятеж против императора зрел почти открыто, на глазах целого
города и при сочувствии населения. Однако были и доносы, и по­
дозрения близких к Петру придворных. Но гражданской полиции,
присматривавшей за порядком, функции тайной не были переда­
ны даже частично. Вместо этого к наиболее рьяным сторонникам
Екатерины вроде Панина, Дашковой и Орлова были приставлены
наблюдатели, которые ничего не смогли сделать в роковой момент.
Заговорщиков, используя удачное выражение Александра I, было
«некем взять».
Это стало важным уроком для Екатерины, и она вскоре по вос­
шествии на престол завершила формирование Тайной экспедиции.
Однако сразу после провозглаш ения двух важнейших М а­
нифестов в обществе всколыхнулась волна благодарности к молодому
государю, и Петру просто некого было опасаться. Он и позднее, когда
тучи сгустились над головой, уверял обеспокоенного Фридриха II,
что любим подданными. «Если бы русские хотели мне зла, они бы
давно могли его сделать, видя, что я нс берегусь, предаваясь всегда
Божьей воле, хожу но улицам пешком... Когда умеешь обращаться с
ними, можно на них положиться»170. Страшные слова.
87


ГЛАВА 4
КАМЕНЬ ВЕРЫ
В первые месяцы царствования подданные, как обычно, тешили
себя надеждами на лучшее. Казалось, молодой монарх оправдывает
их. 4Ныне все дела исполняются быстрее, нежели прежде, —доносил
Кейт 26 января. — Император сам во все вникает и в большинстве
случаев делает необходимые распоряжения... Также интересуется он
и делами иностранными, где ничего не делается без его ведома»171.
Штелин не уставал умиляться на ученика: «Каждое утро он вста­
вал в семь часов и во время одевания отдавал генерал- и флигельадъютантам свои повеления на целый день. В 8 часов сидел в своем
кабинете, и тогда к нему являлись с докладами сперва генерал-про­
курор Сената, и так один за другим президенты Адмиралтейской и
Воешюй коллегий: он разрешал и подписывал их доклады до 11 часов.
Тогда отправлялся он на дворцовую площадь на смотр парада при
смене гвардии, а оттуда в час к обеду.
Почти каждый день по утрам приходила к нему в кабинет
императрица, но к обеду — никогда. При обеденном столе его уча­
ствовали... лица, с которыми он хотел подробно говорить... Однажды
в первые дни своего царствования сказал он за столом: “Штелин!
Я очень хорошо знаю, что и в вашу Академию наук закралось много
злоупотреблений и беспорядков. Ты видишь, что я занят теперь
более важными делами, но, как только с ними управлюсь, уничтожу
все беспорядки”»172.
Трогательная мечта молодого государя искоренить зло, нако­
пившееся в предыдущее царствование. Однако описание Штелина
выглядит настораживающе гладким. Что в нем опущено? Обратим
внимание: Екатерина никогда не оставалась к обеду. По ее словам,
муж вставал из-за стола «без ног» и «без языка». Это суждение под­
тверждается многими свидетелями. Например, А.Т. Болотовым,
в тот момент полицейским чиновником, часто посещавшим дворец:
«Не успеют, бывало, сесть за стол, как загремят рюмки и бокалы, и
столь прилежно, что, ставши из-за стола, сделаются иногда все как
маленькие ребяточки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить

88


ТЛЙНЛ СМЕРТИ ПЕТРА III

нескладицы и несообразности сущие... У иного наконец и сил не
было выйтить и сесть в линею, а гренадеры выносили туда на руках
своих»173. Это высказывание незаинтересованного лица мало чем
отличается от слов пристрастного Бретсйля, доносившего 18 января
в Париж: «Император ведет самый постыдный образ жизни. Целые
вечера просиживает он за трубкой и кружкой нива, иногда до пяти
или шести часов утра, и почти всегда мертвецки пьян»174.
Таким образом, во второй половине дня Петр работать уже не мог.
Почти каждый вечер он посещал театр, потом уединялся с женщи­
нами. А утром трудился с 8-ми до 11-ти — три часа. Затем два часа
тратил на параде. Подобную работу сложно назвать «неутомимой».
А.С. М ыльников предположил, что после позднего ужина, на
который созывалось иногда до сотни персон, император вместе
со своими советниками вновь до глубокой ночи занимался госу­
дарственными делами175. Однако слишком много свидетельств
говорят о том, что с обеда царь начинал налегать на горячитель­
ные напитки, ужин был кульминацией, и после него Петр уже нс
вязал лыка. Есть курьезное мнение, будто многие несообразности
в политике молодого государя объяснялись именно его пьян ­
ством — он подчас нс сознавал, что делал176. Не абсолютизируя
высказывания II.II. Ф ирсова о «поступках пьяного человека», мы
все-таки с большой долей сомнения относимся к утверждению о
ночном труде Петра III.
Несложно понять, зачем оно понадобилось. Без дополнительной
«порции» времени, потраченного на государственные дела, не­
возможно объяснить интенсивный график работы правительства.
Судя по числу законодательных актов, оно работало, как в лихо­
радке. Январь — 39, февраль — 23, март —35, апрель — 32, май — 33,
июнь — 25177. А ведь были еще и устные распоряжения, и вал сугубо
делопроизводственных бумаг, связанных с пожалованиями и реше­
нием имущественных вопросов. Казалось бы, такая интенсивность
говорит сама за себя. Ведь Петр должен был хотя бы прочитывать то,
что подписывал. Неужели на это шли только утренние часы? А ведь
именно по утрам, до вахтпарада, император посещал правительствен­
ные учреждения и казенные мануфактуры. Воистину неутомимый
внук великого деда!
Ларчик открывался просто. Учрежденный в мае Совет при им­
ператоре получил право публиковать указы от имени Петра III178.
Позволим себе предположить, что основной удар законодательной

89


ЕЛИСЕЕВА О.И.

деятельности приняли на себя сановники, вошедшие в этот орган и
еще прежде подготавливавшие для государя проекты реформ.
Сложилась любопытная ситуация: пьяным императора наблюда­
ли только приближенные, а февральские благодеяния были налицо.
«Так как все видели, как был неутомим этот молодой монарх в са­
мых важных делах, —заключал Штелин, — как быстро и заботливо
он действовал с утра и почти целый день в первые месяцы своего
правления... то возлагали великую надежду на его царствование и
все вообще полюбили его». В другом месте сказано: «Везде его при­
нимают с восторгом».
На таком фойе у Екатерины почти не оставалось шансов. Недаром
в первое время она была крайне подавлена. На второй день царство­
вания, когда ей сказали, что отправлены курьеры за ссыльными и в
Берлин, она ответила только: «Дела поспешно идут»179.

«ПРАВОСЛАВНЫМИ
ВЛАДЫЧЕСТВОВАТЬ ВОСХОТЕЛ»
Дела двигались действительно быстро, и вскоре картина резко
изменилась. Император совершил искомый промах. Между первым
и вторым знаменательными Манифестами поместился Сенатский
указ 19 февраля о секуляризации церковных земель. Этот акт весьма
осмотрительно исходил нс от государя, а от высшего правительствен­
ного органа и как бы завершал начинание Елизаветы 1757 г.
Непосредственным разработчиком указа стал Глебов, которому
не откажешь в политической осторожности. Он сумел нс подставить
императора под удар критики, а, напротив, прикрыть авторитетом
благочестивой тетушки. Причем поместить закон в обрамлении
двух важнейших актов, которыми Петр даровал подданным новые
свободы, а не отнимал имущество. На волне общей благодарности
указ нс вызвал особых толков, ибо дело было далеко нс новое и, как
все понимали, рано или поздно должно решиться.
Церковь обладала большими земельными богатствами, на кото­
рые время от времени пытались посягнуть и Петр I, и Анна Иоан­
новна, и даже богобоязненная Елизавета. Благо поводы имелись в
изобилии. С середины XVIII в. монастырские крестьяне находились
в беспрестанных волнениях и успешно действовали даже против
правительственных войск. Так, в 1740-х гг. отец знаменитых братьев
90


ТЛЙЫА СМЕРТИ ПЕТРА III

генерал-майор Г.И. Орлов был послал привести к покорности взбун­
товавшихся крестьян Троицкого монастыря под Москвой. Поселяне
ротировали его полк, а самого захватили в плен и даже, по уверению
Штслина, связанного посадили в хлев, над чем позднее потешался
Петр III180. История не подтверждается другими источниками, однако
она красноречиво свидетельствует о ситуации, сложившейся вокруг
монастырских владений.
На снаряжение военных экспедиций против церковных крестьян
тратились немалые средства. К концу царствования Елизаветы
монастыри не могли самостоятельно удерживать за собой земли, и
правительство готово было этим воспользоваться. Истощенная казна
требовала пополнения, особенно в годы Семилстней войны, когда
содержание армии за границей влетало в копеечку.
30 сентября 1757 г. Елизавета Петровна на заседании Конфе­
ренции распорядилась: назначить в церковные имения офицеровунравителей; приравнять повинности монастырских крестьян к
повинностям крестьян помещичьих (первые были выше); ввести
штатное содержание монастырей —установить для каждой обители
определенное число монахов и отпускаемых на них средств; взыски­
вать с духовных вотчин деньги на содержание отставных офицеров
и солдат и учредить на эти деньги инвалидные дома181.
По сути, это была программа секуляризации. В позднейших доку­
ментах и Петра III, и Екатерины II содержались сходные требования.
Но Елизавета не перевела монастырские и архиерейские земли в
казну, а только изъяла их из управления Церкви. Указом 19 февра­
ля 1762 г. дело было доведено до логического конца. Создавалось
специальное учреждение — Коллегия экономии —для управления
бывшими церковными имениями. В сами имения наконец отправи­
лись государственные управляющие. Крестьяне (более 2 млн душ)
освобождались от барщины и обязаны были платить казенный об­
рок. В их пользовании оказалась земельная запашка, на которой они
прежде работали в пользу монастырей, что существенно увеличило
размер наделов. Само но себе это улучшало положение земледельцев,
а разбогатевшие могли свободнее записываться в купцы и переби­
раться в города182.
Штслин подчеркивал прямую связь между замыслами Петра I
и секуляризацией, к которой приступил его ученик: «Император...
трудится над проектом Петра Великого об отобрании монастырских
поместий и о назначении особенно Экономической коллегии для
91


ЕЛИСЕЕВА О.И.

управления ими. Генерал-прокурор Александр Иванович Глебов
сочиняет об этом Манифест... Он (Петр III. — О.Е.) берет этот Ма­
нифест к себе в кабинет, чтобы еще рассмотреть его и дополнить
замечаниями*183.
Если бы император ограничился документом Глебова, то при из­
вестном ропоте духовенства он все-таки не вызвал бы религиозной
ненависти населения. Но Петр не мог нс перегнуть палку. Секуляри­
зация земель превратилась в изъятие церковных ценностей. Армей­
ские офицеры врывались в монашеские кельи и дома священников
и забирали оттуда золотые сосуды, кресты с драгоцехшыми камнями,
оклады богослужебных книг... 15 апреля последовал указ, запрещав­
ший подобную практику184. Но она уже успела разозлить верующих.
Теперь каждый шаг государя в духовной сфере воспринимался
как заведомое зло. Если 9 марта Кейт сообщал вполне нейтральные
сведения: «Император присоединил к коронным землям монастыр­
ские владения, а взамен назначил для архиепископов и игумнов опре­
деленное жалованье*, то к началу мая британскому послу пришлось
признать, что Петр возбудил «превеликое неудовольствие по всей
империи*. А 7 июня он уточнял: «Жалобы но поводу объединения
коронных и монастырских земель все усиливаются, особливо после
того, как император повелел брать в военную службу сыновей свя­
щенников. Все духовенство, и белое, и монахи, единодушны в своем
недовольстве*185.
Среди священнослужителей не было ни одного слоя, который
новый государь не обидел бы чем-нибудь. У крупных иерархов за­
брали земли, сельские батюшки испугались солдатчины для детей,
столичным попам запретили устраивать домовые церкви в богатых
усадьбах, чем лишили серьезного дохода. А ведь все эти люди имели
возможность жаловаться прихожанам на проповедях.
Рюльер отлично разобрался в ситуации: «Петр III прибли­
жал свое падение поступками, в основании своем добрыми; они
были гибельны для него по его безвременной торопливости
и впоследствии совершены с успехом и славою его супругою.
...Небесполезно было для блага государства отнять у духовенства
несметные богатства, и Екатерина, но смерти его, привлекши на
свою сторону некоторых главнейш их [иерархов] и одарив их
особенными пансионами... без труда осуществила сию опасную
реформу. Но Петр III своенравием чистого деспотизма, приказав
сие исполнить, возмутил суеверный народ и духовенство... Оно
92


ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III

возбуждало их (прихожан. — О.Е.) к мятежу и льстило их молит­
вами и отпущением грехов*186.
Мемуары Болотова показывают, что в обществе намерения Петра
воспринимались однозначно как желание заменить православие
лютеранством: «Он вознамерился было переменить совершенно ре­
лигию нашу, к которой оказывал особенное презрение. Он призвал
первоприсутствующего [Святейшего Синода] архиерея новгород­
ского Дмитрия Сеченова и приказал ему, чтобы в церквях оставлены
были иконы только Спасителя и Богородицы, а других бы не было,
также, чтоб священники обрили бороды и носили платье, как ино­
странные пасторы... И хотя дело на этом до времени остановилось,
однако произвело во всем духовенстве сильное неудовольствие, со­
действовавшее потом очень много перевороту*187.
Об этом приказе сообщил в Версаль в шифрованном донесении
28 мая Брстейль188. Архиепископ осудил намерения царя, ему при­
грозили ссылкой в Сибирь и даже удалили на время из столицы,
но вскоре вновь вернули, чтобы не вызвать волнений в народе189.
Любопытно, что эти меры Штслин назвал «веротерпимостью*190.
Однако нс стоит думать, что все шаги Петра в духовной сфере кло­
нились к оскорблению подданных. Начал он действительно с про­
свещенческих мер: 7 февраля, еще до секуляризации, последовал
сенатский же указ «О защите раскольников от чинимых им обид и
притеснений*. Штрафы, взимаемые со старообрядцев, снизились, им
стало гораздо легче возвращаться в Россию191. Этот акт предварял
екатерининскую политику в данной сфере.
Однако личное поведение очень вредило царю. Не желая посещать
православные храмы, Петр III часто присутствовал на богослужениях
в католических и лютеранских. Были выделены средства на стро­
ительство кирхи, что страшно разозлило петербуржцев. Шумахер
сообщал: «Когда распространился слух, что император собирается
сделать лейб-гвардией несколько своих голштинских полков и один
прусский и выстроить для них в Санкт-Петербурге лютеранскую
кирху напротив русской церкви Св. Исаакия, сломанной за ее
ветхостью, то их (гвардейцев. — О.Е.) ненависть к нему достигла
крайности»192.
Здесь уже все недовольства слились воедино: церковь ломают,
кирху строят, русских в гвардии заменяют немцами... Создастся
впечатление, что единственные, к кому Петр не желал быть веро­
терпим, — его православные подданные. А.Б. Каменский точно за­
93


ЕЛИСЕЕВА О.И.

метил: «Символом всего того, что он так не любил в России, стала
для Петра III православная церковь*193.
Таким образом, наследник Елизаветы не принимал саму сердце­
вину своей новой родины, се душу. А значит, не мог быть принят сам.
Шутовство и кривляние в храме, так забавлявшее императора, вос­
принималось прихожанами как признак одержимости. Показывать
язык, глядя на иконы, а потом приказать вынести их — достойное
деяние для православного царя!
Настораживал и упорный отказ от миропомазания. По христиан­
скому учению, через миропомазание на правителя нисходят особые
дары Святого Духа, которые должны помочь ему царствовать. По­
этому миропомазание вовсе не тождественно коронации и в глазах
верующих не может быть заменено сю. Петр считал такой подход
суеверием, а в результате нс признавался значительным числом под­
данных как в полной мере законный государь. Недаром Екатерина
приняла миропомазание в первый же день переворота — 28 июня —
после присяги полков.
Рюльер подчеркивал, какое благоприятное впечатление этот
шаг произвел на народ: «В полдень первое российское духовенство,
старцы почтенного вида... украшенные сединами, с длшшыми белыми
бородами, в блестящем и приличном одеянии, приняв царские рега­
лии, корону, скипетр и державу, со священными книгами, покойным
и величественным шествием проходили через всю армию, которая с
благоговением хранила тогда молчание. Они вошли во дворец, чтобы
помазать на царство императрицу, и сей обряд производил в сердцах
впечатление, которое, казалось, придавало законный характер пере­
вороту*194.
Петр же отвергал значение обрядности. Здесь, как и во многом
другом, ему дурную службу сослужил пример Фридриха II. Послед­
ний тоже не принял миропомазания перед коронацией. Чем вызвал
осуждение со стороны благочестивой Елизаветы Петровны.
Кроме того, Фридрих был известным масоном. В частности,
он являлся Великим мастером ложи «Трех Глобусов*, которой
подчинялась ложа «Трех Корон* в Кенигсберге, куда вступили
многие русские офицеры. Таинственная атмосфера, в которой
проводились орденские работы, внушала сторонним наблюдате­
лям подозрения. Поэтому Петру III очень повредили слухи о
масонской ложе, заседавш ей в Ораниенбауме. По некоторым
данным, император оказался посвящен еще за границей, то есть
94


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

совсем мальчиком. Л ож а -«Постоянства», членом которой был
также Д.В. Волков, находилась в загородной резиденции и, веро­
ятно, совпадала с иностранной петербургской ложей под тем же
названием195. Подражая своему кумиру, Петр III объявил себя
покровителем вольных каменщиков, подарил «Постоянству» дом
в столице и сам руководил масонскими работами196. Нетрудно
догадаться, сколько толков это вызывало у простонародья.
25 июня 1762 г., всего за три дня до переворота, вышел новый
императорский указ, уравнивавший в правах все религии197. В от­
личие от предыдущих — сенатских, — этот акт имел более высокий
статус, поскольку был издан самим государем. Подобный шаг в
просвещенческом ключе можно было бы назвать проявлением «ве­
ротерпимости», если бы нс волна религиозного озлобления, которую
он вызвал и которую нетрудно было предвидеть.
Петр лишал православие, исповедуемое подавляющим большин­
ством его подданных, господствующего положения. Именно о таком
поведении мужа Екатерина писала в Манифесте 6 июля: «Он воз­
мечтал о своей власти монаршей, якобы она не от Бога... Не имев, как
видно, он в сердце своем следов Веры Православной Греческой (хотя
в том довольно и наставляем был), коснулся первее всего древнее
православие в народе искоренить своим самовластием... И сим об­
разом православными владычествовать восхотел, начав истреблять
страх Божий»198.
Так Петр Федорович постепенно стал восприниматься «врагом
рода человеческого», а благочестивая императрица — защитницей
веры.

«ВСЕ БЕЗДЕЛЬНИКИ»
Особое раздражение подданных вызвал приезд многочислен­
ных родственников государя. Позднее, когда Екатерина II станет
императрицей, она нс пригласит в Петербург никого из своей род­
ни. Согласно одному из анекдотов, отозвавшись: «В России и так
слишком много немцев». Было неразумно лишний раз напоминать
о своем происхождении, а пример покойного мужа выглядел весьма
красноречиво.
Буквально на другой день по восшествии Петр послал курьера
за своим двоюродным дядей, принцем Георгом Людвигом Голштин­

95


Е Л И С Е Е В А О.И.

ским, генералом прусской армии. Молодой император прочил его
в герцоги Курляндские. Когда-то именно Георг Людвиг сватался
к юной Екатерине. Ныне принц был женат, имел маленького сына,
отличался крутым нравом и чисто семейной склонностью к фрунту. Петр проявлял к нему чрезвычайную привязанность: ведь этот
человек досконально изучил прусскую школу муштры. Штелин,
склонный в дурных поступках ученика видеть сторогаюе влияние, от­
мечал, что после приезда принца Георга Петр стал меньше заниматься
государственными делами, слишком много времени «♦употребляя
на военное дело, в особенности на его внешнюю сторону: перемену
формы гвардейских и полевых полков»199.
Принц Георг был пожалован в фельдмаршалы и полковники
лейб-гвардии Конного полка с содержанием 48 тыс. в год. Его дур­
ное обращение с подчиненными немало способствовало перевороту.
Другой дядя, Петер-Август-Фридрих Голнггейн-Бок, также получил
фельдмаршальский чин и стал генерал-губернатором Петербурга,
командовавшим всеми полевыми и гарнизонными полками, рас­
квартированными в столице, Ф инляндии, Ревеле, Эстляндии и
Нарве200. Кроме мужской половины Голштинского дома имелась и
женская, которую Петр также спешил облагодетельствовать. «В но­
вом дворце император поместил молодую принцессу Голпггейн-Бок,
дочь фельдмаршала, — писал Штелин, — ...она получила орден Св.
Екатерины, также и молодая вдова... принца Карла Голштейн-Бок... и
еще супруга принца Георгия. Остальные принцессы и родственницы
Голштинского дома, жившие тогда в Кенигсберге... должны были
также получить пенсию».
Эти люди плотным кольцом окружили молодого императора,
оттесняя тех из русских советников, кто на первых порах поддер­
живал Петра. Они претендовали на влияние и крупные денежные
пожалования, а сам государь охотно шел им навстречу, ибо то было
его сокровенным желанием. Петр оказался на удивление семейным
человеком. Долгие годы он чувствовал себя оторванным не только
от родины, но и от родных — сиротой, лишенным кровного участия
и тепла. Елизавета, помимо прочего, была слишком русской, чтобы
племянник всерьез воспринимал родство с ней. Не нашел он бли­
зости и у жены, которая всеми силами старалась стать именно тем,
что ему не нравилось, — православной царевной. Многочисленные
дядья, их жены и дети создавали у Петра иллюзию долгожданной
семьи, огромной фамилии. Теперь он мог им благодетельствовать,

96


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

выступать в роли сильного и щедрого покровителя — это льстило.
В новом положении Петр чувствовал себя уютно и не задумывал­
ся, что фактически платит за любовь чужим людям. Ведь прошло
слишком много времени с тех пор, как принц-епископ Любекский
представлял своего девятилстнсго воспитанника семье.
Л ведь в России были лица, которые со своей стороны претендо­
вали на роль «семьи императора». Родственники его официальной
фаворитки. Поначалу Петр сделал Воронцовым щедрые дары.
Благодаря супруге канцлера —двоюродной сестре покойной госу­
дарыни — он именовал их родственниками императрицы, то есть
подчеркивал близость к августейшей фамилии. Отец фаворитки,
Роман Илларионович, получил графский титул. Воронцовы за­
метно потеснили Ш уваловых и готовились после брака Елизаветы
Романовны навсегда утвердить за собой первенствующее место.
Петр поначалу поощрял эти надежды. Во время первого же при­
езда Дашковой ко двору 30 декабря 1761г. он сообщил ей, что намерен
сделать ее сестру императрицей. «Когда я вошла в гостиную, —вспо­
минала княгиня, — Петр III сказал мне нечто, что относилось к моей
сестре и было так нелепо, что мне не хочется повторять его слова.
Я притворилась, что не поняла их»201.
Однако государь был слишком ветрен и влюбчив, чтобы долго
наделять одну Елизавету Романовну своим вниманием, когда все
женщины двора были к его услугам. Он не отказывался от женить­
бы, но считал себя вправе повеселиться на стороне. «Император еще
более умножил знаки внимания к девице Воронцовой, — доносил
11 января Бретсйль. — Он назначил ее старшей фрейлиной, у нее
собственные апартаменты во дворце, и она пользуется всевозмож­
ными отличиями... Императрица оказалась в прежестоком положе­
нии и подвергается ничуть нс скрываемому дурному обращению.
Она с превеликим трудом переносит таковое отношение к ней
императора и надменность девицы Воронцовой».
Последняя уже примеряла корону, как вдруг... «Порыв ревности
девицы Воронцовой за ужином у великого канцлера, — сообщал
15 февраля Бретейль, — послужил причиной для ссоры ее с госу­
дарем в присутствии многочисленных особ и самой императрицы.
Желчность упреков сей девицы вкупе с выпитым вином настолько
рассердили императора, что он в два часа ночи велел препроводить
ее в дом отца. Пока исполняли сей приказ, к нему опять возвратилась
вся нежность его чувствований, и в пять часов все было уже снова
4 Елисеева О. И.

97


Е Л И С Е Е В А О.И.

спокойно. Однако четыре дня назад случилась еще более жаркая
сцена при таких выражениях с обеих сторон, каковые и на наших
рынках редко услышишь. Досада императора не проходит, равно
как и знаки его внимания к девице Шаликовой, тоже придворной
фрейлине. Ей семнадцать лет, она довольно хороша собой, но, к со­
жалению, горбатенькая»202.
Минутную неверность императора еще можно было перенести. Но
каждая новая пассия метила в фаворитки и всячески подчеркивала
оказанное ей внимание. Щербатов нарисовал характерную сценку.
« Княгиня Елена Степановна Куракина была привождена к нему
(Петру III. — О.Е.) на ночь Львом Александровичем Нарышкиным,
и... бесстыдство ее было таково, что, когда по ночевании он ее отвозил
домой поутру рано и хотел, для сохранения чести ее, и более чтобы
не учинилось известно сие графине Елизавете Романовне, закрывши
гардины ехать, она, напротив того, открывая гардины, хотела всем
показать, что она с государем ночь провела»203.
Ни по уму, ни по характеру, ни по железной воле «Романовна»
не годилась в русские графини Помпадур. Какой бы «трактирной
служанкой» она ни выглядела в глазах Бретейля, эта простая, грубая
женщина любила Петра III, а он всегда возвращался именно к ней.
У ссоры, которую нарисовал французский дипломат, было продол­
жение. Его описала наша героиня, хотя и назвала другое место ужина:
«Император ужинал у графа Шереметева; тут Елисавета Воронцова
приревновала не знаю к кому и приехала домой в великой ссоре. На
другой день после обеда, часу в пятом, она прислала ко мне письмо...
что она имеет величайшую нужду говорить со мной... Я пошла к ней
и нашла ее в великих слезах; увидя меня, долго говорить не могла;
я села возле ее постели, зачала спросить, чем больна; она, взяв руки
мои, целовала, жала и обмывала слезами. Я спросила, об чем она столь
горюет? ...Она посвободнее стала от слез и начала меня просить, чтоб
я пошла бы к императору и просила бы... чтоб он ее отпустил к отцу
жить, что она более не хочет во дворце оставаться... понеже все без­
дельники, а одна я, на ком она полагает свое упование».
Екатерина передала просьбу, но Мельгунов и Нарышкин устро­
или поссорившимся любовникам примирение. Петр был весьма
раздосадован на фаворитку и, чтобы поддеть жену, рассказал ей, как
«Романовна» отказывалась надеть ее портрет, «когда он ее пожало­
вал камер-фрейлиною, и хотела иметь его портрет». «Он думал, что
98


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

осержусь, — передавала Екатерина, — но, когда увидел, что я тому
смеюсь, тогда вышел вон из комнаты»204.
Такие сцены, конечно, нс прибавляли спокойствия дворцовой
жизни. И не укрепляли положения клана Воронцовых. В любую
минуту фаворитка из-за своей нсобуздашюй ревности могла потерять
благоволение государя. Видимо, родные объяснили девице, что в
надежде на будущее полезнее смириться с мимолетными изменами
императора. Судя но поведению «Романовны» в летних резиденциях,
куда Петр уезжал в окружении целого букета красавиц, она научилась
сдерживаться и даже стала чем-то вроде предводительницы этого
летучего отряда. Первой, но не единственной из любовниц.
Тем временем у родных дела складывались совсем не так хорошо,
как мечталось. Да, Петр давал Воронцовым ответственные поручения.
Так, Роман Илларионович возглавил комиссию по составлению ново­
го Уложения, но неизменно встречал здравые возражения императора
при попытке внести в проект пункты о монополии дворянства на
владение землей и содержание промышленных предприятий205.
Брат фаворитки Александр Романович был назначен полномочным
министром в Лондон. По дороге молодой камергер должен был
заехать в Пруссию, и царь писал Фридриху II: «Он умен и полон
усердия и доброй воли, и я думаю, что он сделает все, чтобы хоро­
шо исполнить мои приказания»206. Вот ключевые слова. Петр хотел
приказывать, а не советоваться.
Хитрец-канцлер вернулся ко двору только 8 января, после того
как «был при смерти от одышки вместе с сильной горячкой». Когда
переход власти в руки Петра совершился без ожидавшихся эксцес­
сов, в болезни Михаила Илларионовича наступил «спасительный
перелом»207. Однако тут ему предстояло узнать о курьере, которого
император отправил в Берлин еще 25 декабря, едва Елизавета ис­
пустила дух. Старый дипломат был потрясен, он попытался отгово­
рить Петра от немедленного мира с Пруссией, но, видимо, с самого
начала не уповал на успех. «Сегодня хозяин —император, —сказал
он Бретейлю 11 января, —мне неизвестны его затаенные взгляды и
намерения... Поверьте, если я сохраню мой пост, то сделаю все для
блага наших дружеских отношений»208.
Слова, слова... Воронцов, как никто другой, понимал катастро­
фичность царского шага для международного авторитета России. Но
желание не потерять должность заставило его смириться. Щербатов
в насмешку писал, что «тихой обычай» не позволял Михаилу Илла4*

99


Е Л И С Е Е В А О.И.

рионовичу «оказывать разум»209. Именно эта «тихость» характера и
помогла канцлеру остаться на плаву. Однако в связи с пронрусскими
шагами императора он попал в очень сложное положение.
20 мая вместо Конференции при высочайшем дворе был создан
Совет, первое заседание которого состоялось через четыре дня. Его
членами стали оба голштинских принца, дяди императора, Миних,
старик Трубецкой (тот самый, кого Дашкова застала затянутым в
военную форму), канцлер Воронцов, генерал-фельдцейхмейстер
Вильбоа, князь Волконский, Мельгунов и Волков.
Любопытно, что в состав Совета не вошли ни Глебов, ни Иван
Шувалов. Последний сосредоточил в своих руках управление су­
хопутным, морским и артиллерийским шляхетскими корпусами,
одновременно оставаясь куратором Московского университета, —то
есть исполнял роль министра просвещения. Однако он претендовал
на большее со своим проектом «Фундаментальных законов» и идеей
присоединения Восточной Пруссии.
В какой-то момент Воронцовы и Шуваловы попытались снова
объединиться, чтобы удержать ускользающее влияние. Когда Екате­
рина посещала фаворитку мужа, та проболталась: «В другой комнате
сестра моя, Анна Михайловна Строганова (урожденная Воронцова. Оj?.), сидит с Иваном Ивановичем Шуваловым». «Значит, она им
доставила свидание в то время, как беседовала со мной»210, —заклю­
чила императрица. Это случилось всего через несколько дней после
смерти Елизаветы. Два важнейших клана еще не знали, как пойдут
дела, и пытались нащупать почву для сближения. Дочь кашщера,
долгое время остававшаяся любовницей Никиты Панина211, а до
этого близкая с Михаилом Дашковым, мужем двоюродной сестры,
легко могла послужить посредницей.
Однако время и для Шуваловых, и для Воронцовых было упу­
щено. Наблюдатели отмечали, что в окружении Петра все большее
место занимают люди пустые и не сведущие в делах. Император
тяготился теми, кому был обязан. Новые друзья буквально закру­
жили его в вихре развлечений, оторвав от работы и заслонив собой
тех вельмож, кто на первых порах подстраховывал шаги молодого
монарха. «Доброму императору не хватало умных и верных со­
ветников, — рассуждал Шумахер, — а если и было сколько-нибудь
таких, что желали добра ему и стране и имели достаточно мужества,
чтобы ясно объявить ему последствия его непродуманных действий,
то их советы выслушивались редко и еще реже им следовали, если

100


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е Т РА III

это нс совпадало с настроениями императора. Его всегда окружали
молодые, лсгкомыслешгыс и неопытные люди, равнодушные к судьбе
страны... Честь их государя была им совершенно безразлична, но их
советам, никогда не противоречащим его склошюстям, император
всегда оказывал предпочтение перед мнением заслуженных и по­
рядочных людей»212.
Одним из таких безголовых приятелей был шталмейстер На­
рышкин, чьи слова Екатерина привела как бы в насмешку над мужем:
«Это царство безумия, все наше время уходит на еду, питье и на то,
чтобы творить сумасбродства»213.
Уже после переворота Кейт доносил: «К сожалению, отвращение
его (Петра. — О.Е.) от дел вследствие дурного влияния недостойных
фаворитов привело к всеобщему расстройству. Ошибочно почитая
себя любимым всей нацией за совершенные им при восшествии на
престол великие благодеяния, впал он в пагубные для него беспеч­
ность и нерадение... Непрестанный вихрь и суета вкупе с лестью низ­
менных куртизанов до некоторой степени повредили его рассудок»214.

СОВЕТ ИЛИ СЕНАТ
Как же согласовать множество вышедших законодательных актов
с «непрестанным вихрем» развлечений, в который был погружен
Петр, но уверениям даже самых доброжелательных к нему лиц? За
два дня до переворота — 26 июня — государь подписал 14 указов,
весьма разных но содержанию, отмечает Мыльников. Его «стреми­
тельная законодательная деятельность... оборвалась буквально на
полуслове — ни о каком ее спаде говорить нет оснований»215. Дей­
ствительно, количество появлявшихся ежемесячно указов стабильно.
Но не их качество. После февральского «залпа» тремя важнейшими
актами правительство занималось в основном частными вопросами,
откликаясь на повседневные запросы. О направлении дополнитель­
ных рабочих в Адмиралтейство, о кладбищах Немецкой слободы в
Москве, о запрете строить деревянные дома в центре Петербурга.
То есть тем, что во времена министерств назовут «трясянкой», или
«вермишелью».
Таких дел исключительно много при каждом государе, но они
далеко нс всегда оформляются указами —их категория ниже. Иногда
было бы достаточно распоряжения, записанного в журнал. Зачем же

101


Е Л И С Е Е В А О.И.

понадобилось повышать делопроизводственный статус подобных
решений?
Как мы уже говорили, Совет получил право публиковать от име­
ни Петра III указы по второстепенным вопросам. Так и набрались
многочисленные «законодательные акты* о праздно шатающихся
солдатских жонках и ремонтных работах по Московскому тракту.
Раньше этим занялся бы Сенат. Но с 1 июня ему было запрещено
обнародовать указы без утверждения государя. Первый шаг вел к
сосредоточению власти в узком кругу приближенных императора.
Второй был наступлением на права высшего государственного уч­
реждения.
В Совете главную роль быстро стал играть Волков — наиболее
одаренны й и расторопны й из чиновников этого орган а. По
удачному выражению Миниха, Волков «водил рукой и был уша­
ми государя*: «то, с чем соглашался Волков, и составляло образ
правления при императоре Петре III*216. Екатерина писала об этом
человеке: «Про него тогда думали, что главу имеет необыкновенную,
но оказалось после, что хотя был быстр и красноречив, но ветрен до
крайности, и понеже писал хорошо, то более писывал, а мало дей­
ствовал, а любил пить и веселиться*217. Но именно такой характер
более всего подходил к нравам императора —золотое перо и удалой
собутыльник. Волков сумел потеснить Глебова, слишком плотно
связанного с Шуваловыми.
Запрещение Сенату самостоятельно издавать указы было се­
рьезным ударом по положению генерал-прокурора. В то же время
Совет, где всем заправлял Волков, получил от Петра возможность
бесконтрольно пользоваться его именем.
Такой шаг был небесполезен ввиду часмого отъезда императора
на театр военных действий с Данией. Но прежде, например, при
Петре I, в подобных случаях правление сосредоточивалось в руках
Сената. Перенося тяжесть решения дел на Совет, Петр показывал, что
нс доверяет почтенным сановникам. Отсюда проистекли обиды, и в
конце кшщов высший государственный орган поддержал Екатерину.
Оттеснение от реальной власти двух виднейших кланов и —шире —
отказ от опоры на Сенат имели самые пагубные последствия для
Петра. Пока он подписывал проекты, выработанные опытными со­
ветниками, его популярности ничто не грозило. Как верно заметил
А.Б. Каменский: «Важнейшие реформы Петра III были, но сути,
лишь реализацией задуманного и разработанного до него*218. Сто­

102


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

ило императору сойти с проторенной дороги —и государственная
телега забуксовала. Еще 1 февраля Бретейль признавал, что новые
законы «прибавляют мудрости внутренней администрации и имеют
целью поднять престиж этого государя, представить его в ином свете
по сравнению с тем, как на него привыкли смотреть»219. Однако уже
вскоре эти усилия пошли прахом.

«НАЙДИТЕ ДЕНЕГ, ГДЕ ХОТИТЕ»
Одной из важных причин переворота была финансовая. Хотя се
обычно забывают указать в списке претензий населения к новому
монарху. Куда более броские — измена православию, мир с врагом,
оскорбление бранной славы России — затмевают скучный меркан­
тильный интерес. Но как-никак жалованье хотел получать каждый
чиновник и офицер, а любая торговка на рынке желала, чтобы ей
платили полновесной монетой.
В момент смерти Елизаветы Петровны финансы страны нахо­
дились в плачевном положении. Казна была опустошена войной,
займы потрачены. Армии нс плачено более чем за нолгода. В записке
«О собственном царствовании» Екатерина вспоминала: «Блаженной
памяти государыня... во время Семилетней войны искала занять два
миллиона рублей в Голландии, но охотников на тот заем не явилось,
следовательно, кредита или доверия к России не существовало»220.
Если стабильно царствовавшей 20 лет монархине не одолжили
денег, то се племянник, едва взошедший на престол и начавший с раз­
рыва международных обязательств, тем более нс вызывал доверия.
Займов не предвиделось. Однако был иной способ. Заехав однаж­
ды в Петропавловскую крепость, император осмотрел Монетный
двор и, увидев чеканку новых рублей, воскликнул: «Эта фабрика
мне нравится более многих других. Если б она прежде принадлежала
мне, то я умел бы ею воспользоваться»221.
Па первых порах кое-какие средства у государя все-таки были
благодаря нежданному «наследству» тетки. В последние годы у Ели­
заветы развились странные склонности: она копила и припрятывала
драгоценности, золото, серебряные рубли. После ее смерти в кабинете
нашли 600 пудов серебра, 67 пудов золота, 1,5 млн империалов и на
2 млн пеотчеканенной монеты, всего денег — от 3 до 4 млн. Таким
образом, замечает Е.В. Анисимов, в кабинете императрицы воюющей
103


Е Л И С Е Е В А О.И.

уже пять лет державы лежали средства годового бюджета222. Но она
считала их как бы не государственными, а своими собственными.
Екатерина по этому поводу писала: «В конце своей жизни импе­
ратрица Елисавета скопила, сколько могла, и держала свои деньги
при себе, не употребляя их ни на какие нужды империи; последняя
нуждалась во всем, почти никому не платили. Петр III поступал
приблизительно так же. Когда у них просили на нужды государства,
они гневались, отвечая: “Найдите денег, где хотите, а отложенные —
наши”. Он, как и его тетка, отделяли свой личный интерес от интереса
империи». Между тем «армия была в Пруссии, и платы не хватало
уже восемь месяцев; цена хлеба в Петербурге поднялась вдвойне
против обычной стоимости»223.
Необходимы были срочные меры. Из записок Штслина видно, как
император, сначала щедрой рукой раздававший пожалованья, стал
испытывать нехватку наличных средств. В канун Пасхи, 6 апреля,
двор переселился в новый Зимний дворец. Встретив государя, при­
шедшего как бы «инкогнито», архитектор Бартоломео Растрелли
вручил ему «план всего дворцового строения». Петр забрал чертежи
и уже в своих покоях сказал свите: «Я должен подарить что-нибудь
Растрелли. Но деньги мне самому теперь нужны. Я знаю, что сделаю,
и это будет для него приятнее денег. Я дам ему свой голштинский
орден». Задуманный молодым государем поход против Дании потре­
бовал бы больших средств, а потому с зодчим он хотел «разделаться
честно, не тратя денег»224.
Еще в январе благодаря смене генерал-прокурора Сената удалось
запустить проект П.И. Шувалова, который двумя годами ранее нс
прошел из-за противодействия Я.П. Шаховского. Будучи началь­
ником экспедиции по переделке медных денег, Шувалов предлагал
перечеканить всю медную монету так, чтобы из пуда выходило нс
16 рублей, а 32. После чего всю полученную сумму пустить на займы
по 4% под залог недвижимого имущества, главным образом имений.
Идея привлекла сенаторов, но Шаховской добился личной аудиен­
ции у Елизаветы Петровны и постарался доказать ей: мслковссная
дешевая монета вызовет в стране инфляцию. В результате импера­
трица не утвердила проект Петра Шувалова225.
Теперь к идее решили вернуться. 17 января последовал указ о
чеканке новой, облегченной, монеты. Не стоит путать процесс облег­
чения медных денег с выпуском тогда же новых серебряных монет.
Появление серебряного рубля с профилем взошедшего на престол
104


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

монарха лучше любых манифестов оповещало жителей громадной
страны о важной перемене. С этими серебряными рублями была
связана курьезная история. «Художник, долженствовавший вырезать
новые монеты, — писал Рюльер, — представил рисунок императо­
ру. Сохраняя главные черты его лица, старались их облагородить.
Лавровая ветвь небрежно украшала длинные локоны распущенных
волос. Он, бросив рисунок, вскричал: “Я буду похож на французско­
го короля!” Он хотел непременно видеть себя во всем натуральном
безобразии, в солдатской прическе и столь неприличном величию
престола образе, что сии монеты сделались предметом посмеяния
и, расходясь по всей империи, произвели первый подрыв народного
почтения»226.
Француз, без сомнения, пристрастен, тем более что оказался задет
его повелитель. Но Петр действительно выглядел на рублях очень
просто: с длинной косицей, прилизанными волосами, вытянутым
вперед носом и маленьким, скошенным подбородком. «Враг всякой
представительности», как называл его Фавье, он и здесь не изменил
себе, не пожелав даже на портрете превратиться в некое мифоло­
гическое существо. Любопытная деталь — отказавшись подражать
Людовику XV, Петр фактически скопировал облик своего кумира
Фридриха II с прусских серебряных денег.
Однако королям -- в лавровых они венках или «в натуральном
безобразии» — очень нужны те самые монеты, на которых они мог­
ли бы оттиснуть свой профиль. Кое-какие средства должны были
дать откупа. Екатерина вспоминала: «Почти все отрасли торговли
были отданы частным людям в монополии. Таможни всей империи
Сенатом даны были на откуп за два миллиона»227. Купцы Шемякин
и Савва Яковлев обратились в Сенат с просьбой отдать им таможен­
ные сборы на откуп сроком на 10 лет, что и было сделано. Однако
гут же император распорядился вывозить беспрепятственно хлеб
из всех портов, собирая половинную пошлину. Второй шаг был и
разумнее, и полезнее для развития торговли, чем первый. Но купцы,
вступившие в сделку с государством, оказались внакладе, поскольку
их августейший партнер поменял правила игры. Вряд ли это могло
вызвать к нему доверие у крупных дельцов. Рассчитывать на долго­
срочные проекты с государством становилось невыгодно.
23 мая Сенат поставил Петра в известность о состоянии казны. Это
была умная попытка без навязчивых уговоров, одними цифрами объ­
яснить невозможность новой войны. Доход состоял из 15 350 636 руб.
105


Е Л И С Е Е В А О.И.

Расход — 16 502 660 руб. На войско шло 10 418 747 руб. На личные
расходы государя — в «комнату его величества» — 1 150 000 руб.
На содержание двора — 603 333 руб. На нужды Малороссии не­
посредственно в руки гетману — 98 147 руб. На чрезвычайные
расходы, включающие покрытие прежних долгов, — 4 232 432 руб.
Таким образом, дефицит бюджета составлял 1 152 023 руб. Сенаторы
возлагали надежду на то, что сборы с винных откупов, соляных про­
мыслов, налог с черносошных крестьян (все это в годы войны гало на
содержание заграничной армии) вернутся в отечество и недостаток
будет восполнен228. Прозрачнее намекнуть невозможно.
Но в том-то и беда, что Петр не собирался отзывать войско из
Европы. Напротив, для приведения его в лучшую боевую готовность
перед новой войной требовались дополнительные средства. Не слу­
чайно еще в начале мая Сенату пришлось отложить на неопределен­
ный срок давно задумашюе строительство канала от Рыбной слободы
до реки Волхов. Тогда же, 7 мая, Сенат принял решение, чтобы посту­
павшие в казну серебряные ефимки (иоахимс-таллсры) в оборот не
выдавались. Они переплавлялись в отечественные монеты и оседали
в казне «ради умножения серебра в государстве»229. Благородный
металл требовалось скопить и придерживать. Шумахер сообщал,
что для войны с Данией планировалось «прибегнуть к сокращению
обращения серебряной монеты при удвоении медной и удержанию
двух третей жалованья у всех гражданских служащих»230. Последнее
не имело большого значения, так как денег и так не платили.
11 мая император, впервые после Петра I, приказал остановить
каменное строительство и любые денежные раздачи «сверх штатной
суммы», последнее выглядело издевательством, поскольку жало­
ванья никто нс видел. Причиной было названо «великое число до­
ставляемых к армии» денег231. После такого заявления даже слепой
должен был понять, что Россия вновь вступает в войну.
Вместо серебра подданным предлагалась нс то что медь —бумага.
25 мая последовал именной указ императора об учреждении банка.
«...Нс перестаем мы помышлять, — было сказано в документе, —
о изобретении легчайшего и надежнейшего средства: хождение
медных денег облегчить и в самой коммерции удобным и полезным
сделать. Учреждение знатного государственного банка, в котором
бы все и каждый по мере своего капитала... за умеренные проценты
пользоваться могли, и хождение банковых билетов представилось
тотчас яко самое лучшее и многими в Европе примерами изведатю е

106


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

средство». В банк было положено сначала два миллиона, а в течение
трех лет государь сулил положить еще три.
Надлежало «наделать как паискорее банковских билетов на пять
миллионов рублей на разные суммы, а именно на 10, 50, 100, 500 и
1000». Эти билеты направлялись в правительственные учреждения,
«откуда наибольшая выдача денег бывает», чтобы их «употребляли
в расход как самые наличные деньги, ибо мы хотим и сим повелева­
ем, чтобы сии билеты и в самом деле за наличную монету ходили».
Государь обнадеживал подданных, что банк в любую минуту и без
всякой проволочки будет обменивать бумажные деньги на серебро
и медь, а последние — на билеты «на равную сумму». Но для того,
чтобы жители страны согласились на подобный шаг и понесли свои
капиталы в банк, требовалось доверие к государству. А его не было.
Точно так же, как царь «надул» купцов, взявших таможенные
сборы на откуп, он мог поступить с теми, кто поместил в банк полно­
весную монету, а получил бумажные билеты. Даже в сравнительно
благополучное царствование Екатерины II, все-таки сумевшей вне­
дрить бумажные деньги, курсы серебра, меди и банковских билетов
были различны. Они колебались в зависимости от войны и мира,
неурожая, засухи и в худшие времена при расчетах 15 копеек серебра
«променивались» на один бумажный рубль.
Устанавливать же равенство серебряного рубля бумажному, как
это было сделано в указе 25 мая, значило либо сильно обольщать­
ся, либо стремиться к отъему благородного металла у населения.
Последнее намерение указ просто выбалтывал в заключительных
строках: «Передел медных денег в легчайшую монету из тяжелой по
прежнему плану неотменно продолжать, но... оной в казну не брать, а
велеть, чтоб заводчики отпускали оной больше за море и продавали
на ефимки»232. Итак, государство не хотело принимать налоги медью.
По крайней мере владельцы крупных предприятий должны были
позаботиться об обмене ее за границей на серебряные деньги, кои и
привезти в отечество. Хлопотное, не всегда прибыльное и неудобное
к исполнению силами самих «заводчиков» дело.
По иронии судьбы первые бумажные билеты появились как
раз в канун переворота, и часть их была употреблена на раздачу
жалованья гвардейцам. 6 июля в письме из Роиши Алексей Орлов
сообщал Екатерине: «У нас здесь было много смеха над гренадерами
от червонных: когда они у меня брали, иные просили для того, что не
видывали, и опять их отдавали, думая, что они ничего не стоят»233.
107


Е Л И С Е Е В А О.И.

Екатерине пришлось попотеть, чтобы выправить ситуацию.«Мо­
нетный двор со времен царя Алексея Михайловича считал денег в
обращении сто миллионов, из которых сорок почти вышли из импе­
рии вон... Шестьдесят миллионов рублей, кои остались в империи,
были двенадцати разных весов, серебряные, от 82-й пробы до 63-й,
медные — от сорока рублей с пуда до 32 рублей в пуде»234. Вскоре
после коронации Монетный двор получил приказ всю серебряную
монету перелить по 72-й пробе, которая была «менее способна к
вывозу и подделке». А медную —по 16 рублей из иуда, на чем в свое
время и настаивал Шаховской.

«ВАШИ ВЫГОДЫ - МОИ в ы г о д ы »
Венцом деятельности Петра III было его «миротворчество».
Выход из Семилетней войны, заключение союза с Пруссией, пере­
ориентация внешней политики России и подготовка нападения на
Данию. Эти шаги были настолько броски, что, говоря о причинах
переворота, авторы нередко ограничиваются рассказом именно о них.
И недаром. Разрыв Петербурга с альянсом противников Фридриха II
в мгновение ока изменил расклад сил в Европе, сделав побежденного
едва ли не победителем. А экстравагантная манера нового императора
вести переговоры заставила задуматься о его здравомыслии.
Между тем Петр Федорович, как всегда, хотел лишь добра. Война
с Фридрихом II была тяжелой, а тезис о ее пользе для страны весьма
спорным. Казалось, так естественно прекратить кровопролитие и
протянуть противнику руку. Тем более, когда противник уже по­
вержен. Этот жест самому императору представлялся рыцарством.
Советникам и иностранным дипломатам — безумием. Совсем как
40 лет спустя, когда Павел I будет вести переговоры с Наполеоном...
Россия одержала победу, ее войска заняли большие территории,
которыми предстояло или пожертвовать, получив контрибуцию,
как настаивали союзники, или присоединить к империи, как хотела
Елизавета. И в том, и в другом случае выгода была очевидна — кон­
трибуция спасла бы казну от банкротства, а размен земель с Польшей
привел бы в состав империи огромные православные территории.
От всего этого Петр III благородно отказался. Для того чтобы
понять утраченные перспективы, стоит познакомиться с доклад­
ной запиской Ф авье о планах России. «Камергер Ш увалов взял
108


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е ТРА III

на себя труд сделать первый приступ к императрице (Е ли заве­
те. — О.Е.), — доносил дипломат. — ...Он представил ей, что целое
королевство, присоединенное к се обширным владениям, увековечит
ее славу гораздо прочнее всех подвигов се войск». Честолюбивые
братья Шуваловы доказывали, что «покорение Пруссии даст воз­
можность окончательно поработить Польшу; что город Данциг
тогда будет существовать только по милости России. Запертый...
со всех сторон близким соседством русских войск, он под самым
ничтожным предлогом может сделаться их добычей. Или же... его
легко можно будет обложить контрибуцией... Таким образом был
бы приведен в исполнение любимый план Петра Великого... Раски­
дываясь все дальше и дальше вдоль Балтийского моря, была бы до­
стигнута еще и другая цель этого великого императора —касательно
флота и торговли».
Однако Шуваловы встретили оппонента в лице старого дипло­
мата, сенатора и члена Конференции Ивана Ивановича Неплюсва,
который долгие годы прослужил резидентом в Стамбуле и хорошо
знал южное направление внешней политики. Он считал, что прус­
ские земли куда выгоднее было бы обменять на «польскую Россию».
«Польша тем самым была бы совсем заперта со стороны Украины, и
это сильно затруднило бы ее сношение с Турцией... К русской дер­
жаве таким образом было бы присоединено несколько отрезанных
от нес провинций»235.
Со своей стороны отмстим, что в случае осуществления этого
плана отпала бы перспектива разделов Польши. Елизавета мирным
путем приобрела бы все, что позднее Екатерина II получила воору­
женной рукой.
Ни одна из названных возможностей не заинтересовала Петра III.
Он действовал с ошеломляющим бескорыстием. 25 декабря 1761 г.,
когда тело Елизаветы в прямом смысле слова нс успело остыть, Петр
отправил к Фридриху II в Бреславль своего любимца — камергера
Андрея Гудовича, чтобы немедленно заключить перемирие и начать
переговоры. Брстсйль с большим опозданием, лишь 18 января, узнал
о случившемся. До этого канцлер Воронцов просто не знал, как со­
общить союзникам новость. В письме, «как меня уверяли, —доносил
французский министр, — речь шла о желании возобновить давний
союз и согласие России с Пруссией... Господин Кейт дал паспорта
русскому посланцу, который отправился в Берлин прямо из дома
английского министра»236.
109


Е Л И С Е Е В А О.И.

Роль британского дипломата, которого разозленный французский
коллега стал именовать «министром-фаворитом», действительно
велика. Как союзник Берлина Лондон должен был приветствовать
разрыв Петербургом обязательств перед Парижем и Веной. До при­
езда в русскую столицу эмиссаров Фридриха II английские дипломаты
оказались в привилегированном положении. Петр с ближайшими
друзьями посещал дом Кейта, где курил трубки и пил пиво. Англий­
ский посол —единственный из членов дипломатического корпуса —
удостоился чести ужинать у фаворитки Елизаветы Воронцовой.
Сам Кейт не без удовольствия писал о своих почти приятельских
отношениях с молодым государем.
«После обеда император, который всегда удостаивал меня ми­
лостивого своего обращения, подошел ко мне и сказал на ухо, что
теперь я должен быть доволен им, поелику вчера вечером послал
он курьеров ко всем корпусам своей армии с приказанием не про­
двигаться более в прусских владениях и прекратить все враждебные
действия. ...К ордеру сему присовокуплена была инструкция, упол­
номочивавшая генералов заключить перемирие, ежели пруссаки
предложат таковое. ...Генерал Чернышев получил особливый ордер
отделиться от австрийского корпуса»237.
Приезд Гудовича застал Фридриха II врасплох. Король находил­
ся на грани полного разгрома, и смерть такого непримиримого врага,
как Елизавета Петровна, была для него манной небесной. Но несча­
стья приучили прусского монарха нс обольщаться, он предполагал,
что новый царь пойдет ему навстречу. Однако притязания Фридри­
ха были очень скромны. В инструкции своему эмиссару — полков­
нику Бернгарду Гольцу, послашюму в Петербург с миссией мира, —
король писал: «Доброе расположение русского императора позволя­
ет н ад еяться, что усл о в и я [м ира] не будут тяж ки... 1) О ни
(русские. — О.Е.) предложат... возвратить нам Померанию, но за­
хотят удержать Пруссию или навсегда, или до заключения обще­
го мира. На последнее вы соглашайтесь. 2) Но если они захотят
оставить за собой Пруссию навсегда, то пусть они вознаградят меня
с другой стороны». То есть отдадут земли, равные владениям Бран­
денбургского дома. Король сам указал в инструкции желанный
куш —Силезию. Таким образом, поставленный в трудное положение
Фридрих готов был пожертвовать ради заключения мира половиной
королевства.

110


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

Нолцарства за договор! Однако вскоре оказалось, что Петр
мыслит иными категориями. «На каком основании можно было
предположить, что переговоры в Петербурге примут благоприят­
ный оборот? — рассуждал король. — Дворы версальский и венский
гарантировали Пруссию покойной императрице; русские спокойно
владели сю; молодой государь, вступивший на престол, откажется
ли сам собою от завоевания? ...Для кого и для чего, по какому по­
буждению? Все эти трудные вопросы наполняли дух неизвестностью.
Но исход дела был более счастлив, чем можно было ожидать... Ока­
залось, что Петр III имел превосходное сердце и такие благородные
и возвышенные чувства, каких обыкновенно не бывает у государей.
Удовлетворяя всем желаниям короля (Фридрих писал о себе в 3-м
лице. — О.Е.)у он пошел даже далее того, что можно было ожидать»238.
Уже 29 декабря 1761 г. были отпущены все прусские пленные.
«Я не замедлил ни минуты отослать нужный приказ, чтобы плен­
ные вашего величества, находящиеся у меня, были выпущены на
свободу и как можно скорее выданы»239, —писал Петр I I I 15 февраля
1762 г. 12 февраля появилась официальная декларация о намере­
ниях России, а 18 февраля последовал прямо-таки донкихотский
шаг —иностранным послам в Петербурге была вручена декларация,
призывавшая их дворы последовать примеру России, установить
в Европе общий мир и отказаться от любых завоеваний. Годами
Фридрих II не желал вернуть Австрии отторгнутые территории, но
теперь все державы —победительницы в Семилетней войне должны
были, подобно России, нс претендовать на прусские земли. Это было
поистине благородство за чужой счет.
Нельзя отказать Фридриху II в знании человеческих душ. Он
прекрасно выбрал посланца к будущему союзнику. 26-летний Гольц,
адъютант короля и камергер, красивый и общительный малый, был
прусской копией Гудовича. Вероятно, король присмотрелся к эмис­
сару Петра и понял, какие люди тому нравятся. Гольц годился не
только для переговоров, но и мог на дружеской ноге войти в близкое
окружение русского монарха. Фридрих угадал. Без Гольца не обхо­
дились ни пирушки Петра III, ни загородные путешествия, включая
последнее в Ораниенбаум.
21 февраля новый посланник прибыл в Петербург, а через три
дня получил официальную аудиенцию. Прием, оказанный ему, мог
вызвать зависть более опытных коллег. Гольц только открыл рот,
чтобы выговорить поздравления с восшествием на престол и заверить

111


Е Л И С Е Е В А О.И.

в дружеских чувствах своего повелителя, а Петр уже сошел с трона,
обнял посланца и осыпал его любезностями. После аудиенции Гольц
удостоился долгого разговора, причем последний происходил в церк­
ви во время обедни, но Петр не следил за службой. Он расспрашивал
камергера о своем кумире и о прусской армии, входя в тончайшие
подробности, знаниями которых поразил Гольца. Недаром Штелин
отмечал, что ум его воспитанника цеплялся за мелочи. Петр помнил
названия всех полков, имена их шефов в четырех «поколениях»,
основной офицерский состав. Если бы подобный интерес он про­
явил к собственным войскам, возможно, его участь была бы иной.
Но в том-то и беда, что Петр только-только начинал переделывать
русскую армию «под себя», на прусский манер, и изменения, которые
он вводил, большинству не нравились.
Гольц провел в обществе молодого царя весь день. Они обедали
вместе под портретом Фридриха II, на пальце Петра красовался пер­
стень с изображением кумира, а сам государь рассказывал, сколько
бед претерпел от тетки за преданность Пруссии. Точно так же будет
действовать Павел I, везде развесив портреты покойного родителя
и беспрестанно говоря о нем. Поведение сына помогает понять
маниакальную привязанность Петра III к прусскому королю. Рано
оставшись сиротой, мальчик заместил образом Фридриха II образ
отца, его считал своим покровителем, мечтал о встрече и защищал
от нападок. Это болезненное чувство пока играло на руку прусской
стороне. Для Гольца происходящее в России должно было походить
на волшебную сказку. Самые смелые мечты начинали сбываться.
2 марта император предложил послашшку, чтобы король сам сочинил
проект мирного договора.
В ответ Фридрих писал: «Ваше величество превзошли все мои
ожидания... Вы хотите, чтобы я послал Вам проект мира... но я впол­
не полагаюсь на Вашу дружбу. Располагайте, как хотите, я подпишу
все: Ваши выгоды — мои выгоды, у меня нет никаких других»240.
Король понял характер своего партнера: не требуя ничего и отдавая
себя полностью в руки Петра, он играл на благородстве будущего
союзника.
Получив такое послание, император рассыпался в самых искрен­
них заверениях: «Я был бы величайшим ничтожеством, если бы,
имея союзником благороднейшего государя в Европе, не постарался
сделать все на свете, чтобы доказать ему, что он не доверился лжецу...
Гольц мне говорил, что Ваше Величество желали бы... чтобы я Вам

112


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е Т РА III

обеспечил Силезию и графство Глац и, кроме того, все завоевания, ко­
торые Вы можете сделать у Австрии... Я очень этому рад и согласен на
все. Но, со своей стороны, я бы желал, чтобы Вы соизволили сделать
то же относительно датских владений, обеспечив мне Голштинию
со всем потерянным мною в Шлезвиге, другую половину датской
Голштинии в вознаграждение за столько лет неправого пользования
ею... Предположим, что они (датчане. —О.Е.) меня принудят воевать;
тогда я просил бы Ваше Величество... обеспечить мне завоевания,
которые я бы сделал в Дании, чтобы мы могли заключить прочный
и славный мир для моей Голштинской династии. Я уверен, что вы
этому никак не станете противиться, будучи... истинным немецким
патриотом»241.
Сначала Фридрих думал, что «дела голштинские так же близки
сердцу императора, как дела русские». Однако вскоре он понял, что
первые совершенно затмевают вторые, Петр не может соразмерить
величины, Россия представляется ему громадным, ненужным и
обременительным довеском к милой маленькой родине. Впрочем,
нет, ей отводилась роль инструмента, с помощью которого Шлезвиг
возвращался в состав герцогства.
При этот император был глубоко убежден, что именно русские
подданные станут презирать его, если он не отправится на войну с
Данией за родовые владения. «А что бы подумали эти же русские
обо мне, — писал он Фридриху 15 мая, — видя, что я остаюсь дома
во время войны в родной стране? ...Они бы всю жизнь упрекали
меня в низкой трусости, от чего, конечно, я бы умер с горести, так
как был бы единственным государем моего дома, оставшимся сидеть
во время войны, начатой за возвращение неправильно отобранного
у его предков»242.
Подобный пассаж наводит на мысль о неадекватном восприятии
Петром окружающей реальности. По сведениям более чем добро­
желательного Кейта, именно предстоящее нападение на Данию
стало катализатором переворота: «Противу сей войны была вся
нация, поелику вовлекалась она от сего в новые расходы и новые
опасности ради завоевания герцогства Шлезвигского, каковое по­
читали здесь совершенно ничтожным и ненужным для России, тем
паче, что император уже пожертвовал ради своей приязни к королю
прусскому завоеваниями российской армии, весьма для империи
существенными»243.
113


Е Л И С Е Е В А О.И.

Английскому дипломату вторил Шумахер: «Из всех причин
недовольства самой важной было решение о войне против Дании.
В только что закончившейся войне нация потеряла так много людей
и истратила столько денег, что новый набор рекрутов уже не прошел
бы без ущерба для сельского хозяйства... Нация устала от войн во­
обще, но с особым отвращением относилась к предстоящей, которую
пришлось бы вести при нехватке провианта, магазейнов, крепостей,
флота и денег в столь удаленных краях из-за чужих, не касавшихся
России интересов против державы, жившей с незапамятных времен
в добрососедстве с Россией»244.
По сведениям Шумахера, «министры, генералитет», «военный
совет, к которому пригласили канцлера — графа Воронцова» и даже
прусский король — все уговаривали императора отказаться от кон­
фликта. В мае Совет передал на высочайшее имя записку, в которой
просил отсрочить боевые действия хотя бы до весны следующего года.
Ее подписали оба голштинских дяди государя, Миних, Трубецкой,
Воронцов, Вильбоа, Волконский, Мельгунов и Волков — то есть
правительство в полном составе.
Несмотря на столь ясно выраженное желание подданных, Петр
был уверен, будто его станут презирать, не начни он войну. 1 марта
появился рескрипт об отношениях с Данией, в котором император
потребовал от соседей вернуть Шлезвиг. В тот же день Адмиралтей­
ство получило приказ вооружить весь имеющийся флот для похода245.
Кажется, что Петр сам шел навстречу своей гибели. Именно 28 июня,
в день переворота, русский посланник в Копенгагене вручил Дании
ноту об объявлении войны...
Среди советников молодого государя практически все понимали,
что сепаратные переговоры с противником подрывают международ­
ный авторитет страны. 29 января Воронцов прямо писал императору:
«Генеральные дела Европы в такую теперь кризу пришли»246. Этот
авторитет был куплен не умелым руководством и не разумной ди­
пломатией, а кровью и потом армии. Удивительно ли, что именно
офицерский корпус почувствовал себя оскорбленным? Кроме того,
контрибуция сулила какое-никакое вознаграждение. Но теперь его
не предвиделось. Второй после духовенства влиятельный слой обще­
ства оказался обижен императором247.
24 апреля с Пруссией был подписан мирный трактат, за которым
8 июня последовал договор о союзе. Секретарь французского по­
сольства Лоран Беранже доносил в Париж о праздновании мира:
114


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

4Мы видели российского монарха, утопшего в вине и лишившегося
употребления ног и языка. С превеликим трудом, как заправский
пьяница, бормотал он прусскому посланнику: “Пьем здоровье коро­
ля, нашего повелителя. Он сделал мне честь, доверив целый полк;
надеюсь, у него не будет повода прогнать меня в отставку. Заверьте
его: стоит ему только приказать, и я пойду войной против самого ада
со всей моей империей”»248.
Раздражение французов можно понять. Наиболее слабым звеном
в антиирусском союзе была Польша, которой покровительствовал
Версаль. Сближение Петербурга и Берлина грозило в первую оче­
редь «сарматской анархии». Со скоростью степного пожара страну
охватили слухи, будто договор между русскими и пруссаками за­
ключен, чтобы отторгнуть у нее земли и вознаградить ими Россию
за возвращенные Фридриху II завоевания249.
Так думали в Париже, Варшаве, Берлине, Вене... Но не в Петер­
бурге. То был подход опытных политиков, в котором за отправную
точку принимались интересы Российской империи. О том, что у
нового государя своя система отсчета и первой жертвой его альянса
с Пруссией должна стать Дания, пока мало кто догадывался. Под­
черкивая, как по-разному Петр III и Екатерина II брались за одни и
тс же дела, Рюльер особо останавливался на сближении с Пруссией:
«Доверенность, которую приобрела сия государыня в Европе, и силу
в соседственных державах основала она на союзе с королем прусским,
и сей самый союз, предмет и цель ее мужа, возбудил против него
справедливое негодование»250.
Есть сведения, что Франция и сама стремилась к сепаратному
миру с Пруссией, но измену Петербурга приняла крайне болезненно.
Барометром падения веса России на международной арене стал от­
каз союзников использовать императорский титул но отношению к
русскому государю. Этого титула Россия добивалась четверть века,
он служил внешним выражением статуса державы. С мая 1762 г. во
французских дипломатических документах и в периодической печати
вместо «император» начали писать «царь». Петр с крайним негодо­
ванием принял демарш Версаля, но на войне, как на войне. Рычаги
давления на брошенных союзников у Петербурга отсутствовали.


ГЛАВА 5
РОПОТ
Екатерина приводила слова одного из своих сторонников,
П.Б. Пассека, о Петре III: «У этого государя нет более жестокого
врага, чем он сам, потому что он нс пренебрег ничем из всего, что
могло ему повредить»251. В этом отзыве есть резон, ибо для грядущего
переворота император сделал едва ли не больше, чем заговорщики.
Он создал политическую ситуацию, а его противники лишь вос­
пользовались ею. Причем среди врагов Петра непримиримых было
не так уж и много, основная масса оказалась просто раздражена его
поведением.
Такой конец полугодового пребывания у власти тем более стра­
нен, что направление реформ было избрано Петром верно. Импера­
тор дал ход давно назревшим преобразованиям и даже во внешней
политике — ахиллесовой пяте его царствования — союз с Пруссией
в перспективе сулил много выгод. Но воспользоваться ими сумела
Екатерина II, как и плодами других преобразований мужа. Важно
отметить последовательность, даже преемственность, их действий.
На словах всячески открещиваясь от нелепых предприятий супруга,
наша героиня двинулась в ту же сторону, умело обходя препятствия,
о которые споткнулся ее предшественник.
Значит, выбора у монархов не было. Они занялись решением
насущных проблем, и последние подтолкнули их к близким шагам.
В тогдашней русской действительности оказалось важнее не что, а
как делать. На одной и той же дороге можно забрести в грязь, а можно
благополучно пройти по бровке, не замочив ног. При единстве стра­
тегии разные полководцы используют разную тактику.
Именно тактические начинания вели Петра к гибели. Страдая,
как и многие представители его дома, страстью контролировать мель­
чайшие проявления государственной жизни, император блокировал
работу Сената и сосредоточил управление в руках сравнительно
узкого Совета. Результатом мог стать только коллапс правитель­
ственной деятельности, так как небольшой орган захлебнулся бы от
вала документов.
116


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

Избрав средством оживления торговли бумажные деньги, Петр,
вместо того чтобы обеспечить их серебром, скопил благородный ме­
талл у себя и фактически вывел его из оборота. Это грозило крахом
финансовой системы России.
Новая война только приблизила бы страшную развязку. Вче­
рашние союзники России — Ф ранция и Австрия — силой вещей
оказывались бы ее врагами, связанными с Данией. Л измотахшая
и обескровленная армия Фридриха II мало чем смогла бы помочь.
Вот почему заговор против Петра III стал не только заговором
близких к Екатерине II лиц, желавших простой замены фигуры на
троне. Это был в широком смысле слова заговор «обеспокоенных
граждан», испугавшихся за судьбу страны. Если бы наша героиня не
приняла участия в мятеже, он произошел бы сам собой, с другими
персонажами и, возможно, с иными результатами. Но взрыва было
нс избежать.
Императрица и ее сторонники, давно готовившиеся к захвату вла­
сти, сумели аккумулировать вокруг себя общее недовольство и встать
во главе его. В их лице потенциальные мятежники получили готовый
центр. Но наивно предполагать, будто узкая группа «друзей Екате­
рины» могла вызвать такую волну возмущения, которая захлестнула
Петербург в июне 1762 г., накануне новой войны. В свержении Пе­
тра III были заинтересованы самые влиятельные слои тогдашнего
общества: духовенство, армейское офицерство, гвардия, столичное
чиновничество и даже заметная часть двора. В таких условиях наша
героиня могла либо стать надеждой оппозиции, либо самоустранить­
ся и разделить участь мужа. Она выбрала первое.

«СКОРО СОЙДЕТ В МОГИЛУ»
В сущности, у Екатерины нс было выхода. Тучи сгустились над
ее головой настолько, что гроза могла разразиться в любую минуту.
С первого дня новый император показал супруге ее место — как
можно дальше от него и от власти. 11 января Бретейль доносил
своему кабинету: «В день принесения поздравлений императрица
выглядела до крайности удрученной. Уже очевидно, что она не будет
иметь никакого влияния, и мне известно о ее намерении вооружиться
философским терпением. Однако для характера ее жанр сей отнюдь
не свойственен». Французский дипломат считал Екатерину слиш­
117


Е Л И С Е Е В А О.И.

ком пылким и темпераментным человеком, чтобы примириться с
унижениями.
Последних было достаточно. Ни о каком внешнем соблюдении
уважения к супруге речи нс шло. Встретив однажды во дворце ювели­
ра Иеремию Позье, шедшего от императрицы, Петр настрого запретил
«бриллиантщику» принимать от нее заказы. Садовнику в Петергофе
государь не разрешил отпускать жене любимые фрукты252. Такие
мелочные поступки были в характере Петра. Они проявлялись и но
другим поводам. Штелин описал случай, как на прогулке в Летнем
саду императору встретился француз, не поприветствовавший его
поклоном. Петр приказал адъютанту догнать наглеца, «влепить ему
в спину палашом 20 фуктелей и сказать: "Так его величество учит
вежливости невоспитанных французов”»253. В этот момент уже было
ясно, что Франция окажет Дании военную помощь. Император соби­
рался скрестить с французами клинки на ноле боя, а вышло —выдрал
одного невежу да выслал из столицы французскую оперную труппу...
18 ян вар я Б ретейль продолжал: «И мператрица находится
в самом жестоком положении... Трудно себе представить, чтоб
Екатерина (я знаю ее отважность и страстность) рано или поздно
не приняла какой-нибудь крайней меры. Я знаю друзей, которые
стараются ее успокоить, но, если она потребует, они пожертвуют
всем для нее»254.
Любопытно сравнивать донесения французского и английского
дипломатов. Если Бретейль постоянно торопился, забегал вперед
и старался угадать развитие ситуации, то Кейт, напротив, заметно
отставал. «По-видимому, с императрицей пока еще не слишком
советуются, — неохотно отвечал он на запрос из Лондона 30 янва­
ря, —кредит ее не столь уж велик. А племянница канцлера графиня
Елизавета Воронцова в дела совершенно не вмешивается»255.
Вывод напрашивался сам собой: обращаться следует лично к им­
ператору, как поступал Кейт. Но в это время политическая ситуация
в Англии изменилась. Одержав победы в Индии и Северной Америке,
Британия желала заключить выгодный мир и тяготилась союзом с
проигравшими пруссаками. Новое правительство графа Дж. С. Бюта
(Бьюта) отказало Фридриху II в субсидиях. Русскому послу, князю
А.М. Голицыну, в Лондоне дали понять, что теперь Англия «охотно
бы согласилась» на «удержание» Россией «прусской провинции»256.
Вспомним, с каким благородным возмущением Кейт выслушал план
Ивана Шувалова о присоединении Восточной Пруссии. Теперь все
118


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

оказалось возможным. Но время было упущено. В Петербурге дули
новые ветры.
Сообразно с ними медлительный тугодум Кейт упрямо держался
прусского союза. Он понимал, что его отношения с Петром III безоб­
лачны лишь до тех пор, пока Британия помогает Фридриху II. Это
обстоятельство следует помнить, читая доброжелательные отзывы
посла об императоре и сталкиваясь с его нежеланием вступать в
контакт с Екатериной. 19 марта Кейт внушал своему кабинету:«Им­
ператрица имеет теперь лишь малое влияние. Всем ныне ведомо, что
с ней не только не советуются по делам государственным, но даже
партикулярным, и обращение к се величеству суть далеко не лучшие
из способов добиться в чем-либо успеха*257. Видимо, начальство на­
стойчиво советовало послу наладить прежние дружеские отношения.
Тем временем, по словам Бретейля, Екатерина «завоевывала
умы». «Нс в ее природе забывать угрозу императора заключить ее
в монастырь, как Петр Великий заключил свою первую жену, —
рассуждал дипломат 15 февраля. — Все это вместе с ежедневными
унижениями должно страшно волновать женщину с такою сильною
природою и должно вырваться при первом удобном случае»258.
После похорон свекрови императрица, казалось, отдалилась от
всего. Ссылаясь на недомогание, она предпочитала оставаться в
своих покоях и нс показываться на глаза мужу, чтобы не навлекать
на себя его гнев. «День рождения императора праздновался с из­
рядной пышностью, — доносил Кейт 23 февраля. — Императрица
на сем торжестве нс присутствовала». Скупой на детали Ш телин в
марте отмстил: «Весь этот месяц императрица не выходила по при­
чине боли в ноге и других болезней»259. О нездоровье Екатерины
знали при дворе и приписывали его глубокой тоске. «Императрица
сильно предается горю и мрачным мыслям, — сообщал 14 апреля
французский посол. — Люди, ее видящие, говорят, что она неуз­
наваема, что она чахнет и скоро сойдет в могилу. Уже три недели
как у нее не прекращается скрытая горячка»260.
Шел последний месяц беременности Екатерины. 11 апреля она
произвела на свет сына. Роды были тайными. Чтобы отвлечь вни­
мание императора, преданный камердинер нашей героини, Василий
Шкурин, поджег собственный дом на другом конце города. Петр III
обожал пожары, нс пропускал ни один, всегда приезжал и распоря­
жался, как тушить. Поэтому толпа придворных во главе с самодержцем-пироманом отправилась поглазеть на пламя, а Екатерина раз­

119


Е Л И С Е Е В А О.И.

решилась от бремени. Мальчик получил имя Алексея Бобринского
и первые годы жизни провел в семье Шкуриных.
Любопытно, знал ли Петр о случившемся? Есть косвенные сведе­
ния, позволяющие предположить, что связь жены с Орловым не была
для него тайной. 4Однажды за ужином, —сообщал Штелии, —читали
императору список генералов и полковников, которых должно было
произвесть. ...Когда дошла очередь до тогдашнего генерал-майора
Орлова, он громко закричал: “Вычеркнуть, вычеркнуть! Я не хочу
иметь у себя в службе генерала, которого били крестьяне”»261.
Речь шла об отце знаменитой пятерки — Григории Ивановиче
Орлове, но последний скончался еще в 1746 г., следовательно, никак
нс мог попасть в список, который императору зачитывали за столом.
Вероятно, разговор о генерал-майоре, побитом монастырскими хо­
лопами, возник в связи с новыми производствами, и Петр III сказал
профессору, что вот-де у него не будет таких никчемных генералов,
как у тетки. За давностью лет детали забылись, и Штелии передал
беседу не во всем верно. Но факт налицо — государь пренебрежи­
тельно отзывался о семействе и намекал, что Орловым от него чинов
не видать. Между тем следующий чин Григория Григорьевича был
именно полковничьим, а, начиная с него, государь подписывал все
назначения лично.

«НЕ ВОСХОТЕЛ ОБЪЯВИТЬ
ЕГО НАСЛЕДНИКОМ»
В Манифесте 13 июля Екатерина II писала о муже: «Презрел он
законы естественные и гражданские, ибо, имея он единого Богом да­
рованного Нам Сыиа, Великого Князя Павла Петровича, при самом
вступлении на Всероссийский Престол, не восхотел объявить его
наследником престола... а вознамерился... Отечество в чужие руки
отдать... Мы с оскорблением сердца то в намерении его примечали,
но еще не чаяли, чтобы так далеко гонение его к Нам и Сыну Нашему
любезнейшему... простиралося... на погибель Нашу собственную и
Наследника Нашего истребление»262.
Что здесь правда? Петр III официально не признал Павла на­
следником, а в частных беседах не признавал и своим сыном. Ни
в Манифесте о вступлении на престол, ни в присяге новому им­
ператору имя Павла не упоминалось. Крест целовали нынешнему

120


ТЛЙЫ А С М Е Р Т И П Е ТРА III

государю и «по высочайшей его воле избранным и определяемым
наследникам». Последние не назывались. При этом Петр действовал
в полном согласии с законодательством своего деда, провозгласив­
шего, что император сам может избирать себе преемника. Однако по
настоянию духовенства имя мальчика было включено в молитву за
здравие императорской семьи, читавшуюся в церквях, но только как
цесаревича, а не наследника престола263.
Такой поступок в отношении сына говорил о многом. Ведь речь
шла об официальных документах. Остальное —сведения из дипло­
матических источников. Вездесущий Бретсйль успел сунуть нос и
в эту «кастрюльку на дворцовой кухне». 15 февраля он писал: «Со
дня своего воцарения император всего один раз видел сына своего.
Многие нс усомнятся в том, что, ежели родится у него дитя муж­
ского иола от какой-нибудь любовницы, он непременно женится на
ней, а ребенка сделает своим наследником. Однако те выражения,
коими публично наградила его девица Воронцова во время их ссоры,
весьма успокоительны в сем отношении».
Вероятно, хлебнув лишку, «Романовна» высказала в лицо любовни­
ку горькую правду о его мужских достоинствах. Несмотря на долгую
связь, у Воршщовой нс было от Петра детей, о других побочных мла­
денцах императора тоже неизвестно. Такое положение заставило бы
здравомыслящего государя дорожить имеющимся наследником. Но
Петр, будучи импульсивным человеком, игнорировал препятствия на
своем пути. Он страстно хотел развязаться с Екатериной и смотрел на
признание сына незаконным как на средство достижения этой цели.
Через месяц, 14 апреля, Бретейль снова вернулся к больной для
императорской семьи теме: «Вам, должно быть, уже известно, что
истинным отцом молодого великого князя является г-н Салтыков,
коего царь возвратил сразу же после восшествия на престол и весьма
милостиво с ним обошелся. Говорят, что но приезде Салтыкова из
Парижа император неоднократно и подолгу беседовал с ним у себя
в кабинете. И, как полагают приближенные царицы, старался выну­
дить у него признание в благосклонности к нему Екатерины». Через
11 дней француз продолжал: «Царь не перестает отличать своими
милостями г-на Салтыкова, но царица пока не пожелала увидеться
с сим последним под предлогом нездоровья»264.
Встреча Екатерины с бывшим любовником могла оказаться
ловушкой. Она нс знала, какие блага Петр посулил Сергею за откро­
венность и о чем они договорились. Возможно, скомпрометировать

121


Е Л И С Е Е В А О.И.

ее во время визита. Считается, что Салтыков отклонил требования
императора. Рюльер передавал по этому поводу: «Он (Петр. — О.Е.)
вызвал из чужих стран графа Салтыкова... и принуждал его объявить
себя публично отцом великого князя, решившись, казалось, нс при­
знавать сего ребенка».
Рюльеру же принадлежит cute одно весьма смелое предположе­
ние насчет намерений Петра III: «Известнее всего то, что он хотел
даровать свободу несчастному Иоанну и признать его наследником
престола, что... приказал он привезти его в ближайшую к Петербургу
крепость и посещал его в тюрьме»265. На первый взгляд абсурдность
идеи очевидна. Но еще пару месяцев назад выход России из антипрусской коалиции, возврат Фридриху II завоеванных владений и союз
с ним показались бы любому здравомыслящему человеку абсурдом.
22 марта молодой император отправился в Шлиссельбург, что­
бы лично повидать Ивана Антоновича, и взял с собой... Екатерину.
Надо думать, она весьма неохотно покинула свои покои за две с
половиной недели до родин, когда внешний вид женщины, сколько
ни затягивайся в корсет и ни надевай широкие платья, выдавал ее с
головой. Встреча с узником проходила в глубочайшей тайне. Почему
Петр повез с собой жену? Объяснение А.Б. Каменского: «Поездка в
Шлиссельбург была совместной, ведь речь шла о сугубо семейном,
династическом деле»266 нс кажется достаточным. Император всяче­
ски подчеркивал, что Екатерина — уже не часть его семьи. И вдруг
привлек се к делу, о котором нс сказал даже дяде —принцу Георгу267.
Следует помнить, что, как и многие люди с нервными расстройства­
ми, Петр мог быть удивительно скрытен, хитер и склонен к символиче­
ским жестам. Без лишних слов он демонстрировал Екатерине крепость.
То была недвусмысленная угроза. Что же до Ивана Антоновича, то
решение вопроса с престолонаследием, по Рюльеру, — на грани
гениальности. Многолетний страх перед Брауншвейгским домом,
интриги иностранных дворов, тайные терзания о законности прав
узника — все уходило в прошлое. Петр сам около 20 лет прожил при
Елизавете почти под стражей. Что мешало ему столь же пристально
наблюдать за другим человеком?
Такую перспективу можно было бы рассмотреть, окажись бедный узник
в здравом уме. Но пленный принц не производил впечатления вменяемо­
го. Кейт, с которым Петр поделился своими впечатлениями, доносил
16 апреля: «Император видел Ивана и нашел его уже сложившимся
мужчиной, однако же с поврежденным рассудком. Разговор его

122


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

странен и беспорядочен, и между прочими словами сказал, что сам
он отнюдь нс тот, за кого его почитают, что настоящий принц уже
давно взят на небо, но, тем не менее, намерен он защищать права той
особы, чье имя ему приписывают»268.
Что касается Екатерины, то, взяв ее с собой, Петр показывал
жене: без наследника он не останется, даже если у него лично и не
будет детей.
Все сказанное отнюдь не означает, что к маленькому Павлу вен­
ценосный отец относился плохо. Первое время после восшествия на
престол он просто не помышлял о нем. Но Панин не оставлял стара­
ний обратить внимание императора на своего воспитанника. Ему это
удалось. «Панин... попросил принца Георгия Голнггейн-Готторпского
и другого принца, Голштинского, предложить государю присутство­
вать при экзамене великого князя, —писала Дашкова. — Император
склонился только на их усиленные просьбы, ссылаясь на то, что он
ничего не поймет в экзамене. По окончании испытания император
громко сказал своим дядям: “Кажется, этот мальчуган знает больше
нас с вами”»269.
Видимо, экзамен действительно произвел на Петра впечатление,
поскольку на следующий день он захотел наградить Панина чином
генерал-аншефа. Дашкова описала смятение дяди: «Он был слаб
здоровьем, любил покой, всю свою жизнь провел при дворе, очень
изысканно одевался... ненавидел солдатчину и все, что отдавало
кордегардией». Никита Иванович заявил Мсльгунову, что «если
ему нельзя будет уклониться от своей новой карьеры, он скорее
решится дезертировать в Швецию». Император был озадачен: «Мне
все твердили, что Панин — умный человек. Могу ли я теперь этому
верить?» Тем не менее Петр дал Никите Ивановичу гражданский
чин действительного тайного советника, а в указе но этому случаю
отозвался о ребенке с заметным чувством: «Воспитание нашего сына
великого князя Павла Петровича... такой важный пост, от которого
много зависит будущее благосостояние Отечества... наипаче в такое
время, когда нежное его высочества сердце и дарованный от Бога
разум и понятия питаемы быть имеют»270.
Из текста вроде бы следует, что «будущее Отечества» соединено
с Павлом, но наследником мальчик опять не назван. Вряд ли стоит
обольщаться и сценой из «Записок» Штелина: «Навещает велико­
го князя Павла Петровича, целует его и говорит: “Пусть пока он
останется под прежним своим надзором, но я скоро сделаю другое
123


Е Л И С Е Е В А О.И.

распоряжспис и постараюсь, чтобы он получил другое, лучшее вос­
питание (военное) вместо женского”»271.
Эта зарисовка тоже не говорит о намерении императора сделать
сына наследником. Дав мальчику военное воспитание, вовсе не обяза­
тельно надевать на него корону. Применительно к Ивану Антоновичу
австрийский посол граф Мерси д’Аржанто передавал 14 апреля слова
государя: тот якобы нисколько не заботится «о его мнимых правах
на русский престол, потому что он, император, сумеет заставить его
выбросить все подобные мысли из головы; если же найдет в поимено­
ванном принце природные способности, то употребит его с пользой
на военную службу»272. Такую же судьбу Петр мог готовить и Павлу.

«НА НЕМЕЦКИЙ ОБРАЗЕЦ»
Повисший в воздухе вопрос о наследнике, так же как и промедле­
ние с коронацией, давали богатую пшцу для неблагоприятных толков
и в конечном счете расшатывали власть молодого монарха. Одной
из причин переворота было неумение наладить контакт с гвардией.
Той самой силой, которая уже на протяжении четверти века держала
судьбу престола в своих руках.
Следует помнить, что недовольство армейских и гвардейских
слоев суть разные вещи. В первом случае, лишив войска надежды
на щедрые пожалования после контрибуции, Петр залез армии в
карман. Однако он совершил и давно ожидаемые шаги, которые не
могли не обрадовать офицерский корпус. Император отодвинул
на второй план елизаветинских назначенцев, людей придворных,
штатских, ничего не понимавших в войне. Вместо них командование
получили представители молодого поколения, хорошо показавшие
себя в минувших сражениях.
Так, Захару Чернышеву, герою взятия Берлина, император по­
ручил присоединиться с корпусом к войскам Фридриха И, чтобы
оказать тому помощь против австрийцев. Командующим армией
против Дании был назначен П.А. Румянцев, истинный виновник
победы при Гросс-Егерсдорфе. За собой на серьезные должности они
должны были потянуть целую цепь способных молодых офицеров
среднего звена. Этому обстоятельству можно было только радоваться.
8 июня Румянцев писал из Кольберга Волкову: «Я уже отчаял
вовсе быть для меня делу какому-либо... Вы знаете, что всякий
124


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

ремесленник работе рад... В полковники и штаб-офицеры я до­
клад подал... разбор мой велик был... я тех, кои не из дворян и
не из офицерских детей, вовсе не произвел: случай казался мне
наиснособнсйший очиститься от проказы, через подлые поступки
вся честь и почтение к чину офицерскому истребились»273. Задер­
жимся на этих словах. В феврале Румянцев побывал в столице,
вызванный императором, и уехал обратно в Померанию в начале
марта. Письмом Волкову он докладывал об исполнении распо­
ряжений государя. Среди прочего было и пожелание избавиться
от офицеров, выслужившихся из солдат и солдатских детей. Оно
может показаться нелогичным в условиях, когда после Манифеста
о вольности дворянства многие офицеры стремились в отставку и
на повестке дня вставал вопрос о заполнении вакантных мест. Од­
нако Петр III видел дело иначе. Н аделяя русских дворян правами
европейских благородных сословий, он рассматривал их как своего
рода замкнутую касту: неофицерскис дети не могли претендовать
на офицерские чины. Тем самым нарушался один из основопо­
лагающих принципов, введенных Петром Великим, — принцип
выслуги, гарантировавший социальную мобильность в империи,
то есть возможность подняться по лестнице чинов на высокие сту­
пени Табели о рангах. Конечно, стать канцлером бывший солдат
мог только теоретически, а вот получить за храбрость личное дво­
рянство и пробиться в капитаны, командиры полка, коменданты
крепости — такие примеры имелись в изобилии. Многих дворян
тревожило проникновение простолюдинов в благородную среду.
Иначе Румянцев не назвал бы подобных сослуживцев «проказой».
По император обязан был думать ие о сословных предрассудках,
а о бесперебойной работе государственного механизма. Видимо,
он искренне считал, что офицеры должны оставаться на службе
из чувства долга, как сказано в Манифесте. Оставляем реалистич­
ность подобного взгляда без комментария.
В армии, как и везде, Петр портил свою репутацию сам. Ведь
подчинение вчерашним побежденным унижало русских, нужен был
большой такт, чтобы не задевать самолюбия победителей. Фридрих II
им обладал, недаром он устроил в Потсдаме прекрасный прием для
Румянцева с маневрами в его честь и совершенно очаровал будущего
фельдмаршала. А вот император был лишен способности понимать
чужие чувства. Раз он восхищался Пруссией, то как другие могли не
делать того же самого?
125


Е Л И С Е Е В А О.И.

27 апреля 1762 г. Петр писал королю: «Я повелел генералу
Чернышеву... подойти к вашей армии с 15 000 правильного войска
и тысячью казаков, приказав по мере возможности исполнять при­
казания вашего величества. Это лучший наш генерал после Румян­
цева... Но если бы Чернышев и ничего не умел, он бы не мог дурно
воевать под предводительством такого великого генерала, как ваше
величество»274. Захар Григорьевич недолго продержался в чести.
Щербатов писал: «Похвала прусскому королю и унижение храбрости
российских войск составляли достоинство приобрести любление
государево; и граф Захар Григорьевич Чернышев, при бывшей пробы
российской и прусской взятой в плен артиллерии, за то, что старался
доказать, что российская артиллерия лутче услужена, не получил за
сие андреевской ленты, которые тогда щедро были раздаваемы»275.
Знаменитые «шуваловские» гаубицы, действительно, и стреляли
дальше, и взрывались реже. Но Петр не желал признавать очевидного
и тем обижал подданных. «В шуме праздников, и даже в самом корот­
ком обхождении с русскими, —писал Рюльср, —он явно обнаруживал
к ним свое презрение беспрестанными насмешками»276. Штслен даже
не замечал, как режут ухо его слова о благих начинаниях ученика:
«Рассматривает все сословия в государстве и имеет намерение по­
ручить составить проект, как поднять мещанское сословие в городах
России, чтоб оно было поставлено на немецкую ногу... Разослать
немецких ремесленников по русским городам, чтоб они... обучали
русских мальчиков и заставляли их работать на немецкий образец...
Послать в Германию, Голландию и Англию несколько даровитых
купеческих сыновей, чтоб изучить бухгалтерию и коммерцию и
устроить русские конторы на иностранный образец»277.
Все эти начинания были и своевременны, и полезны. Приток
европейских специалистов в Россию при Екатерине II несказанно
возрос, государство тратило большие суммы на содержание панси­
онеров за границей и перенос на русскую почву западных техноло­
гий. Эти шаги воспринимались обществом как продолжение курса
Петра I и вызывали похвалу. Почему же отвергались начинания
внука великого преобразователя? Что он делал не так?
Рискнем сказать: то, что Екатерина предпринимала для блага
России, совершалось Петром из презрения к своей стране. И это все
замечали. Императрица умела щадить национальное самолюбие,
даже когда искореняла глубоко въевшиеся пороки, такие, например,
как грубость семейных нравов. Ей были за это благодарны. Рюльер
126


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е Т РА III

привел полулегендарное свидетельство о попытке молодого импера­
тора одним наскоком изменить «варварское» отечественное законо­
дательство. То, над чем Екатерина работала 34 года, приноравливая
иностранный опыт к местным понятиям и уровню развития, потре­
бовало от ее мужа совсем простого шага. Он взял кодекс Фридри­
ха II и прислал в Сенат. «Был приказ руководствоваться им во всей
России. Но но невежеству переводчиков или по необразованности
русского языка, бедного выражениями в юридических понятиях, ни
один сенатор нс понимал сего творения, и русские в тщетном опыте
сем видели только явное презрение к своим обыкновениям и слепую
привязанность к чужеземным правам»278.
В шагах Петра проглядывало какое-то поспешное насилие. Ха­
рактерно стремление императора заменить названия коренных
русских полков. Прежде они именовались по городам страны,
теперь —по именам шефов, в значительной части немцев. Так раз­
рывалась связь с землей, неприятной для Петра. Его армия пестрела
не только другой формой, но и откликалась на другой язык. Чисто
психологически государю было так уютнее. Что до остальных, то
кто спрашивал их мнения? У многих имелись и более приземленные
поводы для неудовольствия.
«Фельдмаршалы и прочие генералы, которые были вместе пол­
ковниками, подполковниками и майорами гвардейских полков,
должны были лично командовать своим полком, когда при дворе
сменялась стража, и стоять перед фронтом во время парада, —сооб­
щал Штслин. — Это исполняли: фельдмаршалы граф Миних, князь
Никита Юрьевич Трубецкой, гетман граф Разумовский и другие,
которые до этого... не только не брали в руки эспадрона, но и не
учились новой экзерциции. ...Каждый из них держит у себя в доме
молодого офицера... и раза по три-четыре в день берет у него уроки».
Вспомним, как Панин отреагировал на желание государя пожа­
ловать его званием генерал-аншефа. Казалось бы, что тут дурного?
Получи высокий чин — и продолжай карьеру воспитателя наслед­
ника. Не тут-то было. Вслед за военным званием последовали бы
прикомандирование к реальной части и ежедневные экзерциции.
Между тем большинство новоиспеченных «полковников» были
людьми придворными, носившими списочные чины. Их до крайно­
сти обременяла повседневная служба. А император не мог отказать
себе в удовольствии поиздеваться на плацу над толстыми, старыми
генералами или молодыми, но совершенно негодными к строю,
127


Е Л И С Е Е В А О.И.

такими, например, как гетман Разумовский, вызывавший особый
смех Петра279.
Показателен случай с Иваном Шуваловым. 24 апреля Петр на­
значил его «главноначальствующим» Шляхетского корпуса. Эта
должность предусматривала участие в экзерцициях. Старинный
приятель Ш увалова И.Г. Чернышев писал бывшему фавориту:
<Простите, любезный друг, я все смеюсь, лишь только представлю
вас в гетрах, как вы ходите командовать всем корпусом и громче всех
кричите: на караул!»280.
А.Т. Болотов описал забавную сценку, раз увидешгую им на улице:
«Шел тут строем деташемент гвардии, разряженный, распудренный
и одетый в новые тогдашние мундиры, и маршировал церемонию.
Но ничто меня так не поразило, как идущий перед первым взводом
низенький и толстенький старичок со своим эспадроном и в мундире,
унизанном золотыми нашивками...“Это что за человек? ” —спросил
я. “Как! Разве вы не узнали? Это князь Никита Юрьевич Трубец­
кой! ” — “Как же это? Я считал его дряхлым и так болезнью ног
отягощенным... что он затем и во дворец, и в Сенат по нескольку
недель не ездил...” “О! — отвечали мне. — Это было во время оно;
а ныне... больные и не больные... поднимают ножки и топчут грязь,
как солдаты”»281.

«ЗАЧЕМ И КУДА НАС ВЕДУТ?»
Казалось, император с такой преобладающей склонностью к воегашм маневрам —тренировочным лагерям, игрушечным крепостям,
учебной пальбе, парадам, разводам, караулам — должен был стать
любимцем гвардии. Однако вышло наоборот.
Гвардия оказалась той частью войска, которая раньше всех,
на своей шкуре почувствовала руку нового самодержца. Ш телин
приписывал ученику следующие слова: «Еще будучи великим
князем, называл он янычарами гвардейских солдат, живущих на
одном месте в казармах с женами и детьми, и говорил: “Они толь­
ко блокируют резиденцию, не способны ни к какому труду, ни к
военной экзерциции и всегда опасны для правительства”»282.
Справедливость этого мнения подтверждают многие наблюдате­
ли. Так, Шумахер писал о гвардейцах: «В правление императрицы
Елизаветы они привыкли к безделью. Их боеготовность была очень
128


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

низкой, за последние двадцать лет они совершенно разленились, так
что их скорее стоит рассматривать как простых обывателей, чем как
солдат. По большей части они владели собственными домами, и лишь
немногие из них нс приторговывали, не занимались разведением
скота или еще каким-нибудь выгодным делом. И этих-то изнежен­
ных людей Петр III стал заставлять со всей мыслимой строгостью
разучивать прусские военные упражнения. При этом он обращался
с пропускавшими занятия офицерами почти столь же сурово, как и с
простыми солдатами. Этих же последних он часто лично наказывал
собственною тростью из-за малейших упущений в строю»283.
Лссебург добавлял: «Случалось, что на ежедневных учениях
солдаты падали от изнеможения и Петр приказывал их убирать, а на
их место ставить других»284. Точно люди были заводными куклами.
Если бы не приведенные отзывы, слова Екатерины II о рукопри­
кладстве мужа на парадах можно было бы счесть очередным «пре­
увеличением»: «Часто случалось, что этот государь ходил смотреть на
караул и там бил солдат или зрителей или же творил сумасбродства
со своим негром или со своими любимцами, и это —зачастую в при­
сутствии бесчисленной толпы народа»285.
Пример «сумасбродства» привела княгиня Дашкова. Негра звали
Нарциссом, и однажды во время учений Измайловского полка он под­
рался с полковым профосом (экзекутором). Сперва эта сцена поза­
бавила императора, но, когда ему сказали, с кем произошла потасовка,
Петр крайне огорчился. «Нарцисс потерян для нас! — воскликнул
он. — ...Уж ни один военный не может терпеть его в своем обществе,
так как тот, к кому прикоснулся профос, опозорен навсегда». Ш еф
полка Кирилл Разумовский в шутку предложил накрыть негра пол­
ковым знаменем и тем смыть с него позор. Идея так понравилась
государю, что тот расцеловал гетмана. Во время «очистительного
обряда» Петр приказал уколоть негра пикой, «которой заканчивалось
знамя, чтобы он кровью смыл свой позор. Нарцисс кричал и бранился,
а офицеры испытывали настоящие муки, не дерзая смеяться, так как
император смотрел на эту шутовскую сцену совершенно серьезно»286.
Можно сказать, что княгиня слишком строга и придает простой
шалости больше значения, чем та заслуживала. Но дело в несовпа­
дении реакции государя и окружающих на одни и те же события.
В психологическом барьере, который существовал между Петром и
поддашшми. Когда им хотелось смеяться, он оставался торжественно
серьезен, а когда сам умирал от хохота, у других навертывались слезы.
5 Клисеева О. И.

129


Е Л И С Е Е В А О.И.

Впрочем, «невероятные выходки» императора далеко не всегда
были столь безобидны. Дашкова привела случай, произошедший с
ее мужем:
«Однажды, в первой половине января, утром, в то время как
гвардейские роты шли во дворец и на вахтпарад, и на смену караула,
императору представилось, что рота, которой командовал князь, не
развернулась в должном порядке. Он подбежал к моему мужу, как
настоящий капрал, и сделал ему замечание. Князь... ответил с такой
горячностью и энергией, что император, который о дуэли имел по­
нятие прусских офицеров, счел себя, по-видимому, в опасности и
удалился так же поспешно, как и подбежал»287.
Как видим, Петр не был готов к тому, что офицер станет себя
защищать. Слово «дуэль» возникло не зря. Пытаясь «подтянуть»
гвардию, похожим образом будут себя вести и Павел I, и его сыно­
вья —великие князья Константин, Николай и Михаил, распекавшие
подчиненных и, случалось, замахивавшиеся на них то эспадроном,
то шпагой. Это не раз ставило царевичей на грань дуэли. Но во
времена Петра III понятия о дворянской чести в России еще только
формировались. Князю Дашкову они были уже свойственны. Но в
большинстве случаев император скорее рисковал получить кулаком
в ухо, чем поднять перчатку.
Вернемся к Шумахеру. «Вместо удобных мундиров, которые
действительно им (гвардейцам. — О.Е.) шли, он велел пошить им
короткие и тесные, на тогдашний прусский манер. Офицерам новые
мундиры обходились чрезвычайно дорого из-за золотого шитья... а
рядовым слишком узкая, тесная форма мешала обращаться с ружья­
ми»288. Новую форму не ругал только ленивый. Даже Штелин не
смог обойти этого больного момента: «Когда он уничтожил мундиры
гвардейских полков, существовавшие со времен Петра Великого,
и заменил их короткими прусскими кафтанами, ввел белые узкие
брюки, тогда гвардейские солдаты и с ними многие офицеры начали
тайно роптать и дозволили подбить себя к возмущению»289.
Конечно, причиной переворота стали не белые штаны, а целая
совокупность неудобств и раздражающих нововведений. Роль при­
вилегированных полков Петр решил отдать своим голштинским
войскам, увеличив их за счет иностранных подданных. Вербовщиков
направили в Лифляндию и Эстляндию, где им было приказано выби­
рать солдат не из русских подданных. Другие поехали в Малороссию,
имея предписание не вербовать православных украинцев, а искать
130


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

волохов и поляков290. Конечно, у Петра не было ни малейших основа­
ний доверять русским. Но он действовал слишком демонстративно.
Самой ненадежной частью гвардии Петр считал Лейб-кампанию —
своего рода гвардию в гвардии, созданную Елизаветой Петровной в
память о перевороте 1741 г. Эти преданные покойной императрице
и обласканные ею люди были особенно недовольны. В 1758 г. Ека­
терина рассчитывала на них. Петр этого не забыл. Лейб-кампания
была распушена, и, но верному замечанию Мадариаги, ее солдаты
сеяли теперь недовольство в других полках291.
Ропот мог продолжаться долго и даже постепенно сойти на нет,
если бы Петр сам не поднес спичку к пороховому погребу. Гвардии
предстояло покинуть Петербург и двинуться в Германию. Не стоило
оставлять в столице войска, склонные к мятежу. Но каким-то
роковым образом совершенно правильные шаги императора вели
его к гибели.
Г.Р. Державин, служивший в Преображенском полку, вспоминал,
что накануне переворота 4один пьяный из его сотоварищей солдат,
вышед на галерею, зачал говорить, что когда выйдет полк в Ямскую
(разумеется... поход в Данию), то мы спросим, зачем и куда нас ведут,
оставя нашу матушку-Государыню, которой мы рады служить»292.
Таким образом, гвардейцы были готовы начать мятеж на марше.

«БОЛЬНО БЫЛО ВСЕ ТО ВИДЕТЬ»
Состояние подданных хорошо передал Болотов, негодовавший
на императора, но не примкнувший к заговорщикам. Андрею Тимо­
феевичу приходилось в числе других адъютантов бывать во дворце и
наблюдать государя во время «пиршеств» с «итальянскими театраль­
ными певицами, актрисами, вкупе с их толмачами», где тот разгова­
ривал «въявь, обо всем и даже о самых величайших таинствах и делах
государственных. ...Скоро дошло до того, что мы желали уже, чтобы
таковые разговоры до нашего слуха и не достигали, — писал мемуа­
рист, — ибо как редко стали уже мы заставать государя трезвым и в
полном уме... а чаще уже до обеда несколько бутылок аглицкого пива...
оиорож 1Швшим. ...Он говаривал такой вздор и такие нескладицы, что
при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда перед
иностранными министрами, видящими и слышащими то и, бессомненно, смеющимися внутренно. ...Бывало, вся душа так поражается,
5*

131


Е Л И С Е Е В А О.И.

что бежал бы неоглядно от зрелища такового: так больно было все то
видеть и слышать».
Однажды Болотову пришлось наблюдать, как пьяные гости импе­
ратора, выйдя на балкон, а оттуда в сад, начали играть на усыпанной
песком площадке. -«Ну все прыгать на одной ножке, а другие согнутым
коленом толкать своих товарищей» под зад. И это на глазах у «табу­
на» трезвых «адъютантов и ординарцев». «А посему судите, каково ж
нам было... видеть первейших государственных людей, украшенных
орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг
друга наземь валяющих».
Стыд, жгучий стыд за происходящее стал одним из катализато­
ров переворота. «Отваживались публично и без всякого опасения...
судить все дела и поступки государевы. Всем нам тяжелый народный
ропот и всеобщее час от часу увеличивающееся неудовольствие на
государя было известно... Нередко, сошедшись на досуге, все вместе
говаривали мы о тогдашних обстоятельствах и начали опасаться, чтоб
не сделалось вскоре бунта... от огорченной до крайности гвардии»293.
В данном случае «мы» —сослуживцы Болотова. Те же разговоры
шли и в кругу друзей князя Дашкова. Екатерина Романовна не раз
выражала неудовольствие происходящим, молодые офицеры согла­
шались с ней, называли своих приятелей, думавших так же. В конце
концов отважившись на прямое объяснение с Паниным, племянница
перечислила ему всего несколько фамилий: «двое Рославлевых, Ласунский, Пассек, Бредихин, Баскаков, Хитрово, князь Барятинский и
Орловы» —и уже этим несказанно напугала осторожного вельможу.
С.М. Соловьев заметил: «Дашкова постоянно употребляет слово
заговор, но из ее рассказа прямо выходит, что заговора не было, а был
один разговор»294. Это не совсем верно даже для княгини, которую
императрица около полугода не осведомляла об усилиях своих
сторонников в гвардии. Заговору действий предшествовал заговор
мнений. Последний — видимая часть айсберга. Что под водой, не
всякому дано знать. При возбуждении же недовольства Екатерина
Романовна была крайне полезна своими неосторожными речами и
прямолинейными оценками.
Настоящий комплот зрел под рукой императрицы и ее эмисса­
ров — Орловых. Нет оснований сомневаться, что нити сходились к
Екатерине. Уже после переворота она с заметным раздражением пи­
сала Понятовскому: «Хотя она (Дашкова. —О.Е.) и заявляет, что все,
что произошло со мной, прошло через ее руки, не следует забывать,
132


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е Т РА III

что заговорщики были связаны со мной в течение шести месяцев и
задолго до того, как она узнала их имена»295.
В одной из редакций воспоминаний наша героиня рассказывала:
«Образовались различные партии, которые думали помочь бедствиям
своей родины; каждая из этих партий обращалась к ней (Екатерина
говорила о себе в 3-м лице. — О.Е.) в отдельности, и они совершенно
нс знали других. Она их выслушивала, не отнимала у них всякой
надежды, но просила подождать... Видя, однако, что дела идут все
хуже, императрица дала знать различным партиям, что пришло время
соединиться и подумать о средствах»296.
Понятовскому Екатерина сообщала* «Мы были уверены в поддерж­
ке многих офицеров гвардии. Все нити были в руках братьев Орловых»,
людей «исключительно решительных» и «любимых солдатами». «Умы
гвардейцев были подготовлены в последние дли, в заговоре участвова­
ло от тридцати до сорока офицеров и более десяти тысяч рядовых. За
три недели не нашлось ни одного предателя. Все были разделены на
четыре изолированные фракции, вместе собирались только их руко­
водители, чтобы получить распоряжения, а подлшшый план действий
был в руках троих братьев»297.
Только при благосклонном незамечании полиции можно было
проводить агитацию в городе. Поэтому старый, еще кенигсбергский,
приятель Орлова Болотов, флигель-адъютант генерал-полицмей­
стера Н А Корфа, мог послужить мятежникам глазами и ушами в
окружении своего начальника. Весной Григорий встретился с Бо­
лотовым в доме Корфа и стал старательно зазывать знакомца к себе
на Мойку. Однако Андрей Тимофеевич всякий раз отговаривался.
А вот Корф —«генерал наш», —напротив, принял Орлова и, «по­
целовав его, взял за руку, повел его к себе в кабинет и пробыл там
с ним более часа. Что они говорили, я уже не знаю, а видел только,
что генерал унял его у себя обедать, говорил и обходился с ним дру­
жески». Есть основания думать, что начальник полиции, лично не
входя в заговор, покрывал его участников. Какое-то время Петр III
благоволил к Корфу, но в мае охладел, и тот оказался почти в не­
милости. Он попытался переметнуться на сторону Екатерины, часто
бывал у нее в покоях298.
Для заговорщиков было важно иметь при Корфе своего человека,
чтобы точно знать, можно ли положиться на генерал-полицмейстера.
Орлов дважды посылал за Болотовым нарочного и еще раз приезжал
сам, прося прибыть к нему но неотложному делу: «Нужда, и нужда
133


Е Л И С Е Е В А О.И.

крайняя !» Каждый раз Андрей Тимофеевич отказывался. Он по­
нимал, во что хочет «вплесть» его приятель, и рассуждал про себя:
«Не на того напал!»
Предчувствия повергли его в «наимучительную нерешимость...
что мне тогда делать и молчать ли о том или донесть, где надлежало?»
Дух его «был поражен неописуемым ужасом, ибо и само молчание не
сопряжено ль бы было с явной опасностью... в случае, если бы заговор
открылся?» Ведь «самый долг присяги» побуждал молодого офицера
«открыть столь страшный заговор самому государю».
Друзья познаются именно в таких обстоятельствах. Одно дело—ходить
в Кенигсберге на мещанские свадьбы и генеральские балы, другое —
рискнуть головой. Запоздало Андрей Тимофеевич сожалел в мему­
арах, что не откликнулся на просьбы Орлова: «Призыв сей... откры­
вал было мне путь к достижению высоких чинов и достоинств, к
приобретению великих богатств и к восшествию... на высокие
степени чести и знатности... Был сей человек тогда уже очень и
очень близко знаком государыне императрице и... набирал для ей...
из всех друзей и знакомцев свою партию, и которых всех он потом
осчастливил, вывел в люди, поделал знатными боярами»299.
Что ж, не судьба. Болотов был одним из немногих, кого позвали
в заговор, а он отказался. Зато другие прямо-таки рвались в число
мятежников. Так, молодой вахмистр Конной гвардии Григорий
Потемкин, ординарец принца Георга, едва услышав от своего това­
рища Д.Л. Бабарыкина, что того пытается завербовать родственник,
прапорщик Преображенского полка Михаил Баскаков, «тотчас
попросил познакомить его с Баскаковым и, не медля, пристал к за­
говору». Кстати, сам Бабарыкин, так же как и Болотов, «почел для
себя неприличным согласиться на предложение», зная «образ жизни
Орловых»300. Каждый выбирал свой путь.
Порой борьба разворачивалась даже за участие в заговоре рядовых
солдат. Алексей Орлов, взявшийся уговаривать Преображенского
гренадера Андрея Стволова, получил в ответ, что он-де, Стволов, ни в
какой заговор не пойдет, если не получит знака лично от государыни.
Условились, что во время гуляния в саду Летнего дворца Екатерина
подаст преображенцу руку. «У меня руку все целовали, —вспоминала
наша героиня. —Он стоял в аллее у моста, а как скоро, поравнявшись
с ним, дала ему руку, то, поцеловав, полились у него в три ручья слезы,
и я, оторопев, отошла»301.
134


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

Рюльср рассказывал ту же историю несколько по-иному: «Од­
нажды, проходя темною галерею, караульный отдал ей честь ружьем;
она спросила, почему он се узнал? Он ответил в русском, несколько
восточном вкусе: “Кто тебя нс узнает, матушка наша? Ты освещаешь
все места, которыми проходишь”. Она выслала ему золотую монету, и
поверенный се склонил его в свою партию»302. Впрочем, может быть,
это был другой солдат. Поцелуй ли руки, милостивое ли обращение,
золотая ли монетка — а десять тысяч нижних чинов — не пустяк.


ГЛАВА 6
ЗАГОВОР
После родов Екатерина посчитала нужным выйти из тени. 21 чис­
ла, «день рождения ее императорского величества отпразднован с
поздравлениями, — писал Штелин. — Большой стол в покоях им­
ператрицы. Вечером концерт, на котором играл его императорское
величество в продолжении 3 часов без перерыва*303. Профессор не
уточнил любопытную деталь: вечером на празднике в покоях им­
ператора Екатерина «так и не появилась*304. Зато на это обратили
внимание иностранные послы. Государыня приняла поздравления
днем, на своей половине.
Впервые за три с половиной месяца, прошедших с кончины Ели­
заветы, супруга Петра III открыто повела себя как «конкурирующая
фирма*. «Я не хочу совершенно отказываться от независимости, без
которой нет характера*305, — писала она Дашковой.
Апрель стал временем активизации действий заговорщиков. До
этого княгиня, по собственному признанию, редко виделась с офи­
церами, друзьями мужа. Лишь в середине весны она «нашла нужным
узнать настроение войск и петербургского общества*306. 24 апреля
был подписан трактат о мире с Пруссией. Час для агитации пробил.

«ФРАКЦИИ»
О группе Дашковой Шумахер писал: «Они устраивали совещания
на квартире у юной, еще не достигшей двадцатилетнего возраста
княгини... Эта небольшая и маловлиятельная партия привлекла на
свою сторону, главным образом благодаря усилиям братьев Орло­
вых, три роты Измайловского полка, которые высказались в пользу
императрицы Екатерины. Замысел состоял в том, чтобы 2 июня
старого стиля, когда император должен был прибыть в Петербург,
поджечь крыло нового дворца. В подобных случаях император раз­
вивал чрезвычайную деятельность, и пожар должен был заманить его
туда. В поднявшейся суматохе главные заговорщики под предлогом
136


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

спасения императора поспешили бы на место пожара, окружили
Петра III, пронзили его ударом в спину и бросили тело в одну из
объятых пламенем комнат. После этого следовало объявить тотчас о
гибели императора при несчастном случае и провозгласить открыто
императрицу правительницей»307.
Рюльср приписывал сторонникам Дашковой не менее кровожад­
ные планы: «Если бы желали убийства, тотчас было бы исполнено, и
гвардии капитан Пассек лежал бы у ног императрицы, прося только
ее согласия, чтобы среди белого дня в виду целой гвардии поразить
императора. Сей человек и некто Баскаков, его единомышленник,
стерегли его (Петра III. — OJT.) дважды подле того самого пустого
домика, который прежде сего Петр Великий приказал построить на
островах... Это была уединенная прогулка, куда Петр III хаживал ино­
гда по вечерам со своей любезною (Елизаветой Воронцовой. — О.Е.)
и где сии безумцы стерегли его из собственного подвига. Отборная
шайка заговорщиков под руководством графа Панина осмотрела его
комнаты, спальню, постель и все ведущие к нему двери. Положено
было в одну из следующих ночей ворваться туда силою, если можно,
увезти; будет сопротивляться, заколоть и созвать государственные
чины, чтобы отречению его дать законный вид»308.
Медлительного Никиту Ивановича трудно представить во главе
«шайки» заговорщиков осматривающим место грядущего престу­
пления. А Екатерина Романовна, такой, как предстает в мемуарах,
мало напоминала образ, годом позднее нарисовашшй английским
послом — лордом Д.Г. Бекингхэмширом: «Если бы когда-либо об­
суждалась участь покойного императора, ее голос неоспоримо осудил
бы его, если бы нс нашлось руки для выполнения приговора, она
взялась бы за это»309. Мы призели эти свидетельства для того, чтобы
показать: в первое время после переворота в дипломатической среде
вовсе не исключали причастности представителей партии знати к
устранению Петра.
Но на этапе складывания заговора до роковой развязки было еще
далеко. Дашкова не ограничилась одной «узкой маловлиятслыюй
партией». Она попыталась вовлечь в комплот людей солидных, кото­
рые, как оказалось в дальнейшем, и сами предпринимали кое-какие
действия в пользу императрицы. Панин, несмотря на пожалованный
чин и внешнее благоволшшс Петра, серьезно задумывался о своем
будущем. Видимо, государь действительно хотел поменять систему
воспитания сына на военную. Это значило, что Никита Иванович
137


Е Л И С Е Е В А О.И.

должен расстаться с местом воспитателя потенциального наследника.
30 марта Гольц доносил Фридриху II, что император планирует по­
слать Панина в Стокгольм, чтобы провести переговоры о включении
Швеции в мирный договор между Россией и Пруссией310. Швеция
нужна была Петру как союзник против Дании, и он всерьез рас­
считывал на ее флот. Мало того что подобная миссия была крайне
неприятна Никите Ивановичу, поскольку противоречила всему, что
он делал прежде в Стокгольме как посол. Она еще и отрывала его
от Павла. Между тем именно возможность представлять интересы
цесаревича давала Панину большой политический вес.
Никита Иванович не любил торопиться и долгое время лишь
обдумывал ситуацию. В отличие от него, Дашкова обожала забегать
вперед. С апреля Екатерина Романовна, чувствуя накаляющуюся
атмосферу, начала формировать свою группу. Сначала все заин­
тересованные лица таились друг от друга. Однако долго скрывать
что-либо в гвардейской среде, где действовали вербовщики из обеих
партий, было трудно. Рано или поздно «друзья-офицеры* Дашковой
должны были столкнуться со сторонниками Орловых.
«Княгиня, уверенная в расположении знатных, испытывала сол­
дат, — писал Рюльер. — Орлов, уверенный в солдатах, испытывал
вельмож. Оба, не зная друг друга, встретились в казармах и посмот­
рели друг на друга с беспокойным любопытством. Императрица...
посчитала за нужное соединить обе стороны*311. Конечно, встреча
произошла не в казармах. Явление там княгини Дашковой выглядело
бы крайне неприличным. Есть сведения, что вожди заговора сходи­
лись в доме банкира Кнутсена на Морской улице, в доме Орловых
на Мойке и на Зеленом мосту через Мойку312, который упомянут и
у Дашковой.
К июню братание гвардейских «фракций* уже произошло, по­
тому что в разговоре с Паниным княгиня упомянула не только свою
кампанию, но и Орловых. При этом ей представлялось, что имешю сс
друзья вовлекли братьев в дело. «Он стоял за соблюдение законности
и за содействие Сената*, —писала Дашкова о дяде.
«Конечно, это было бы прекрасно, — ответила я, — но время не
терпит. Я согласна с вами, что императрица не имеет прав на престол,
и по закону следовало бы провозгласить императором ее сына, а госу­
дарыню объявить регентшей до его совершеннолетия; но вы должны
принять во внимание, что из ста человек девяносто девять понимают
низложение государя только в смысле полного переворота...
138


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Словом, я убедилась, что моему дяде при всем его мужестве не
хватает решимости»313.
Это описание не противоречит собственному рассказу Панина в
беседе с Лсссбургом.«Неудовольствие особенно распространилось
между солдатами, и гвардия громко роптала на него (Петра III. —
О.Е.). За несколько недель до переворота Панин вынужден был
вступить с ними в объяснения и обещать перемену, лишь бы вос­
препятствовать немедленному взрыву раздражения... Знал ли о том
Петр или нет, только он действовал по-прежнему, что и побудило
Панина за четыре недели до переворота озаботиться предоставлением
престола другому лицу, без пролития крови и не причиняя несчастия
многим лицам»314.
Ту же дату —за четыре недели до переворота, —но уже не в отно­
шении Панина, а в отношении самой Дашковой называла Екатерина
в письме к Понятовскому: «Только олухи могли ввести ее в курс
того, что было известно им самим, — а это были, в сущности, лишь
очень немногие обстоятельства... От княгини Дашковой приходилось
скрывать все каналы тайной связи со мной в течение пяти месяцев,
а последние четыре недели ей сообщали лишь минимально возмож­
ные сведения»315. Заговорщики очень опасались родных княгини.
Отзыв императрицы подтверждается ее записками к подруге, в ко­
торых она старалась отговорить последнюю от визитов: «Я считаю
крайней глупостью бросаться очертя голову в руки врагов. Если мои
друзья не могут безопасно видеть меня, я хотела бы лучше лишить
себя удовольствия встречаться с ними, чем приносить их в жертву»316.
Итак, главные участники заговора узнали о существовании друг
друга только за месяц до решающих событий. При этом Дашкова
сыграла важную роль медиатора между гвардейскими заговорщи­
ками и вельможами. Родство с Паниным позволяло ей действовать,
не привлекая особого внимания. Результат был не совсем во вкусе
императрицы. «Мой дядя воображал, что будет царствовать его вос­
питанник, следуя законам и формам шведской монархии», —писала
княгиня.
Но Панин при всей видимой нерешительности был человеком
опытным и искушенным в интригах. Во время первого же разговора
ему удалось, что называется, «перевербовать» Екатерину Романовну
и сделать ее сторонницей своего плана по возведению на престол
Павла Петровича. Княгиня даже дала ему слово поговорить об этом с
гвардейцами. «Я взяла с моего дяди обещание, что он никому из заго­
139


Е Л И С Е Е В А О.И.

ворщиков не обмолвится ни словом о провозглашении императором
великого князя, потому что подобное предложение, исходя от него,
воспитателя великого князя, могло вызвать некоторое недоверие.
Я обещала ему, в свою очередь, самой переговорить с ними об этом;
меня не могли заподозрить в корысти вследствие того, что все знали
мою искреннюю и непоколебимую привязанность к императрице.
Я действительно предложила заговорщикам провозгласить великого
князя императором, но Провидению не угодно было, чтобы удался
наш самый благоразумный план»317.
Подобная шаткая позиция сделала Дашкову ненадежной в глазах
основной группы заговорщиков. Екатерина не слишком доверяла
Панину, да и вообще своим сторонникам из числа придворных. Этому
ее научил горький опыт опалы Бестужева. В 1758 г. ни Алексей, ни
Кирилл Разумовские, в отличие от Бестужева, не пострадали. Но
гетман пережил немалый страх. Он не шел на сближение с будущими
мятежниками, хотя молодые офицеры из группы Дашковой предпри­
няли для этого немалые усилия. «Два брата Рославлевы, один —май­
ор, другой — капитан Измайловского полка, и Ласунский, капитан
того же полка, имели большое влияние на графа; они каждый день
бывали у него на самой дружеской ноге, но не надеялись заставить
его действовать в нашем смысле. Я посоветовала им каждый день
сперва неопределенно, затем и более подробно говорить ему о слухах,
носившихся по Петербургу, насчет готовящегося большого заговора
и переворота... Когда же наш план созреет полностью, они откроются
ему и дадут ему почувствовать, что он... рискует менее, если станет во
главе своего полка и будет действовать заодно с ними»318. Не рассчи­
тывая на одних друзей-офицеров, Екатерина Романовна прибегает
еще и к посредничеству Панина.
Уже накануне переворота в 10 часов вечера заговорщики из
гвардейской группы, не уверенные в содействии гетмана, явились к
нему с прямым требованием принять участие в мятеже и даже угро­
жали арестом в случае отказа. «Ближе к вечеру Николай Рославлев,
премьер-майор Измайловского полка, собрал свой полк и раскрыл
солдатам собственные замыслы, — писал Шумахер. — ...Весь полк
тотчас же единодушно высказался за императрицу Екатерину. Тогда
указанный майор вместе с лейтенантом Алексеем Орловым около
10 часов вечера отправились к гетману... Они объявили ему едино­
гласное мнение подчиненного ему полка и самым твердым образом
потребовали ответить, присоединится ли он к ним или нет... Если он,
140


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

вопреки их надеждам, откажется, его тотчас задержат, и содержать
под арестом его будет его же собственная охрана... Поэтому он тот­
час же вышел к собранному полку... и выразил свое удовлетворение
принятым ими решением»319.
Датский дипломат не знал, что Орловы уже побывали у гетмана
и к 10 часам вечера Кирилл Григорьевич успел распорядиться о
печатании в подведомственной ему типографии Академии наук
М анифеста о восшествии Екатерины на престол. Как говорится,
старый друг лучше новых двух. Помимо симпатии к Екатерине у
Кирилла Григорьевича, как и у Панина, имелись личные причи­
ны примкнуть к заговору. То, что император издевался над ним
на плацу, — еще полбеды. Но Петр захотел передать гетманство
своему любимцу — Андрею Гудовичу320, а это означало потерю
очень высокого положения и очень солидного дохода. Сохранился
забавный анекдот о том, что Разумовский нс вышел для встречи к
Григорию Орлову, крикнув через дверь: «Что тут говорить? Тут
делать надо».
Императрица очень осторожно упоминала о разногласиях в стане
ее сторошшков. «Не все были одинакового мнения: одни хотели, чтобы
это совершилось в пользу его сына (Павла. —О.Е.), другие —в пользу
его жены»321. О «других» мы наслышаны. А вот среди первых сама
Екатерина упоминала только воспитателя царевича. «Панин хотел,
чтобы переворот состоялся в пользу моего сына, — сообщала она
Ионятовскому, — но они (Орловы. — О.Е.) категорически на это не
соглашались»322. Что касается Дашковой, то в переписке с Екатери­
ной она проявляла такую же шаткость позиции, как и в разговоре с
дядей. Это видно из ответа императрицы: «Вы охотно освобождаете
меня от обязательства в пользу моего сына; чувствую всю вашу до­
броту»323. Вопрос о том, кто наденет корону, пока для заговорщиков
оставался открытым.

ПРЕЗРЕННЫЙ МЕТАЛЛ
Переворот, как и любое дело, требовал денег. Эта мысль почемуто вызывает стыдливое неприятие у одних ученых и злорадное тор­
жество других: подкуй солдат — первый признак неискренности их
намерений, вместо патриотических чувств —звонкая монета. Между
тем гвардия уже полгода не получала жалованья, но должна была на
141


Е Л И С Е Е В А О.И.

что-то жить. Если об этом не подумал император, то подумали его
противники.
Вельможных сторонников Екатерина могла соблазнить посулами
более высокого положения. 4 Значительные особы убеждались по
тайным с нею связям, что они были бы гораздо важнее во время се
правления»324, — замечал Рюльер. Что касается простых солдат, то
им нужен был хлеб насущный. У французских авторов, писавших по
горячим следам о «петербургской революции», мелькают сообщения,
будто государыня «раздала золото, деньги и драгоценности, которы­
ми обладала»325. Прусский посланник Гольц в конце августа 1762 г.
доносил Фридриху II, что «Панин... давно уже снабжал императрицу
суммами, которые были употреблены на подготовление великого
события»326, то есть переворота.
Кроме того, Екатерине удалось устроить Орлова на должность
цалмейстера (казначея) при генерал-фельдцейхмейстсре (коман­
дующем артиллерией). Сначала шефом Григория был П.И. Ш ува­
лов, а после его смерти — генерал-лейтенант Александр Никитич
Вильбоа. Некогда он состоял камер-юнкером при малом дворе, но
был удален на военную службу, поскольку великокняжеская чета
его отличала. Теперь Екатерине пригодилась старая дружба. Хотя
Вильбоа примкнул к императрице только в день переворота, он, как
и многие, догадывался о том, что готовится в городе. Без его молча­
ливого согласия Орлов вряд ли смог бы свободно распоряжаться
артиллерийской казной.
Негодование служивых против Петра Федоровича только уси­
ливалось тем, что материальную помощь они получали нс от за­
конного государя, а от его жены. 25 июня, за три дня до переворота,
французский повершшый в делах Лоран Беранже доносил в Версаль:
«Весьма ощущается недостаток в средствах. Никто не получает
причитающегося ему жалованья, и ропот недовольства возрастает
с каждым днем... Уверяют, что мятежный дух распространился уже
до Казани. Но это не мешает царю находиться в самой надежной
безопасности. Он проводит время в Ораниенбауме, окруженный
своими солдатами, дает балы и посещает оперные представления.
С ним самые красивые женщины, мужей которых я вижу грустно
прогуливающимися в городских садах»327.
Обратим внимание на последнюю деталь. 28 июня окажется, что
многие м уж ья — офицеры, чин овни ки и придворны е — прим­
кнули к Екатерине, а их жены находятся в свите Петра III. Бед­
142


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е ТРА III

няжкам пришлось пережить и плавание в Кронштадт, и угрозы им­
ператора сделать их заложницами, чтобы заставить взбунтовавших­
ся супругов слож ить оружие... И такие причины бы ваю т у
переворотов.
Вернемся к презренному металлу. Екатерина ясно сознавала не­
хватку денег. По старой привычке первым, к кому она обратилась
за помощью, был британский посол. Уже после переворота, 6 июля,
Гольц узнал об этом и донес в Берлин Фридриху II: «По своим лич­
ным делам с императрицей Кейт имеет сильное основание думать, что
он ей неприятен и... будет просить отставки. ...Суть в том, что Кейт в
начале своего пребывания здесь давал государыне взаймы в надежде,
что это поможет ему быть главным лицом при перемене правления;
впоследствии он увидел, что это ни к чему не привело. Со смерти по­
койной императрицы к Кейту прибегали еще раз, чтобы получить от
него еще некоторое количество денег; но он отказал, боясь, что этим
просьбам не будет конца, и видя, что ему нельзя ожидать уплаты,
так как он уже присмотрелся и видел, как мало влияния государыня
имела на своего супруга. Теперь он не может похвалиться, что госу­
дарыня на него за это не сердится*328.
Однако британское посольство было не единственным, кто от­
казал Екатерине в помощи. Несмотря на симпатию, которую наша
героиня вызывала у Бретейля, французские дипломаты тоже не вери­
ли в се «кредитоспособность*. Это тем более странно, что посланник
постоянно фиксировал рост недовольства Петром, популярность
его жены и не скрывал перед начальством возможности «крайних
мер*, на которые готовы друзья императрицы. Тем не менее, когда
Екатерина обратилась к нему за субсидией, он уклонился от ответа.
Более того, поспешно уехал из Петербурга.
Формально Бретейль испросил отпуск. 3 июня он вручил канц­
леру письмо, сообщавшее об отлучке. И тут его посетил Джованни
Микеле Одар, управляющий имениями Екатерины и ее доверенное
лицо. Одар намекнул Бретейлю на грядущие перемены, которые
могут быть очень выгодны Франции ввиду разрыва нынешнего пра­
вительства с союзниками. И попросил финансовой помощи. Памятуя
о печальной участи маркиза де Ла Шетарди, Бретель проявил осто­
рожность и отделался туманными обещаниями. Накануне отъезда
Одар посетил его вновь.
«Императрица, — заявил посланец, — поручила мне доверить
вам, что, побуждаемая самыми верными своими подданными и до­
143


Е Л И С Е Е В А О.И.

веденная до отчаяния обращением с ней супруга, она решилась на все,
чтобы положить этому конец. Нс зная, когда ей удастся исполнить
свое мужественное решение и какие затруднения представятся ей на
пути, она спрашивает вас, может ли король помочь ей шестьюдесятью
тысячами рублей, если у вас есть кредит в Петербурге и вы можете
вручить эту сумму лицу, которое передаст ее императрице в обмен
на расписку»329.
Бретейль заколебался. Он не хотел, чтобы его впутывали в заго­
вор, и заявил, что Людовик XV не вмешивается во внутренние дела
чужих государств. Посланник сказал, что ему необходимо получить
разрешение короля на выдачу такой крупной суммы, но для этого
потребуется документ с просьбой о предоставлении денег. Пусть
он будет ни к чему не обязывающим, но написанным рукой импе­
ратрицы. Например: «Я поручила подателю этой записки пожелать
вам счастливого пути и попросить вас сделать несколько небольших
закупок, которые прошу вас доставить мне как можно скорее»330.
Если приведенный рассказ и не может быть проверен в деталях,
то сам факт просьбы о помощи и отказ в ней подтверждаются упре­
ками, которые герцог Шуазель позднее сделал Бретейлю за отъезд из
Петербурга и неучастие в тамошних делах. Поведи себя посланник
иначе —и влияние Парижа на русский кабинет было бы возвращено.
Но молодой дипломат испугался. 15 июня он покинул Петербург,
а накануне нанес официальный визит Екатерине, чтобы засвидетель­
ствовать свое почтение. На глазах у приближенных императрица не
могла говорить о волновавшем ее предмете, тем не менее она передала
Бретейлю письмо для Станислава Понятовского, так как посланник
ехал через Варшаву. После возвращения из дворца Бретель записал:
«Она мужественна душой и разумом, она любима и уважаема всеми
в такой же степени, как царь ненавидим и презираем»331.
Француз, как никто другой из иностранных дипломатов, созна­
вал приближение мятежа. Тем не менее он посчитал невозможным
связывать себя обязательствами с Екатериной. Значит, Бретейль не
верил в успех переворота и, зная о готовящемся, боялся оставаться
в России. Его близкие контакты с императрицей после раскрытия
заговора показались бы подозрительными.
Он переложил дела на Беранже, не пояснив тому сути догово­
ренности с Одаром. Когда доверенное лицо императрицы явилось,
секретарь посольства был удивлен визитом. Но еще больше он
поразился, прочитав собственноручную записку Екатерины: «По­
144


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

купка, которую мы хотели сделать, будет, несомненно, сделана, но
гораздо дешевле; нет более надобности в других деньгах*332. Это
был отказ от сотрудничества. В отличие от посланника, императрица
не допускала сомнения в успехе.

«ХИТРЫЙ ЧЕЛОВЕК»
О становимся на личности Одара, так как этого урож енц а
П ьемонта любят отождествлять с графом Сен-Ж ерменом или, в
лучшем случае, заявлять, что его роль в перевороте неясна. Он
родился около 1719 г. и приехал в Россию в конце царствования
Елизаветы Петровны. По протекции канцлера Воронцова был опре­
делен в чине надворного советника в Коммерц-коллегию и в 1761 г.
подал на рассмотрение два мемуара: один — с обзором российской
коммерции в целом, другой — о правилах конфискации товаров в
случае банкротства. Эти сочинения Одар представил племяннице
канцлера, Дашковой, о чем свидетельствует сопроводительное
письмо, полное самых лестных выражений в адрес княгини333.
Рюльер осмелился называть Одара наперсником Екатерины
Романовны, склонившим молодую женщину отдаться Панину,
чтобы вовлечь того в загозор. «Тщетно княгиня, в которую он
(Панин. — О.Е.) был страстно влюблен, расставляла ему свои сети.
Она подогревала его страсть, но была непоколебима, полагая среди
прочих причин тесную связь, которую имела с ним мать ее, что она
была дочь этого любовника. Пьемонтец по имени Одар, хранитель
их тайны, убедил сию женщину отложить всякое сомнение и даже
пожертвовать [будущим] ребенком*334.
Этот пассаж вызвал волну негодования Дашковой. «В числе ино­
странцев, прибывших в Россию, —писала она, —был один пьемонтец
по имени Одар, которому покровительствовал канцлер, доставивший
ему место советника Коммсрц-коллегии. Я познакомилась с ним; он
был образованный, тонкий, хитрый и живой человек уже не первой
молодости. Вскоре он нашел, что занимаемое им место ему не под­
ходило, так как он не знал ни продуктов, ни водяных сообщений и
т. д., и попросил меня похлопотать, чтобы императрица взяла его
в свой штат; я поговорила о нем с государыней, совсем не знавшей
его, предполагая, что она может сделать его своим секретарем, но
она ответила мне, что переписывается только с родными, так что ей
145


Е Л И С Е Е В А О.И.

секретарь не нужен... Мне, однако, удалось уговорить императрицу
взять его к себе на службу и поручить ему улучшить земли, которые
Петр III только что дал ей в удел, и устроить на них фабрики... Он не
был близким мне человеком и не имел на меня никакого влияния; я
его даже мало видела, а в последние три недели перед переворотом,
когда все налаживалось для этого счастливого события, я его не
видела ни разу. Я просто хотела дать ему кусок хлеба и приятное по­
ложение, но советов его не спрашивала, и он, конечно, имел бы еще
меньше успеха у меня, если бы посмел уговаривать меня отдаться
моему дяде, графу Панину»335.
Рассказ княгини примечателен уже потому, что каждая его стро­
ка вызывает вопрос и нуждается в комментарии. Неясно, почему в
опасный момент подготовки заговора племянница канцлера взялась
хлопотать перед Екатериной за едва знакомого человека. Разве
что ее убедил дядя, покровительствовавший советнику. Воронцов
хотел пристроить Одара при императрице. Лучше всего в качестве
секретаря, что и озвучила племянница. Екатерина отнеслась к идее
настороженно. Ей не нужен был соглядатай, при случае способный
проследить контакты госпожи и порыться в ее бумагах. Поэтому
она отклонила просьбу. Но совсем не исполнить желания Дашковой
значило обидеть подругу. Надо знать настойчивость на грани бес­
тактности, которую проявляла Екатерина Романовна, когда бралась
кого-нибудь пристраивать. В записках императрицы, обращенных
к Дашковой, имя Одара вскользь упомянуто трижды, и всякий раз
Екатерина ссылалась на какую-нибудь помеху, препятствовавшую
ей заняться делом пьемонтца, пока наконец не сдалась: «С голоду
он при мне не умрет». В мае 1762 г. наша героиня приняла протеже
подруги управляющим одного из имений.
Прекрасно чувствовавший политическую конъюнктуру, Одар
быстро стал из человека канцлера человеком Екатерины. Такие ме­
таморфозы случались в окружении императрицы. Характеристики
нравственных качеств Одара совпадают у Дашковой и у Рюльсра.
Француз приписывал ему такие слова: «Я родился бедным; видя, что
ничто так не уважается в свете, как деньги, я хочу их иметь, сего же
вечера я готов для них зажечь дворец; с деньгами я уеду в свое оте­
чество и буду такой же честный человек, как и другой»336. С такими
взглядами «тонкий, хитрый, живой человек», видимо, догадался, что
служить Екатерине выгоднее. Позднее Бретейль утверждал, что за­
146


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

слуги Одара «перед императрицей были велики, но сам он —жадный
и наглый проходимец»337.
С.М. Соловьев считал, что наша героиня использовала Одара для
тайных сношений со своими сторонниками, как когда-то, в 1758 г.,
использовала итальянского «бриллиантщика» Бернарди, передавав­
шего ее записки Бестужеву и Понятовскому338.
Княгиня утверждала, что нс виделась с Одаром в последние три
недели перед переворотом. Как раз тогда, когда он но поручению
Екатерины посещал Бретейля. Позднее, уже рассказывая о возму­
щении в столице, Рюльер добавлял: «Без мер, принятых пьемонтцем
Одаром, и известных только ему и княгине Дашковой, все было бы
потеряно»339. Мерси д’Аржанто и Беранже в донесениях назвали
Одара «секретарем» и «опорой заговора». В чем же состояла его
заслуга? После неудачи с Бретейлем он обратился к представите­
лям английской торговой колонии и вместо 60 тыс. французского
короля занял 100 тыс. у купца Фсльтена340.
Эта оборотистость и заставила Екатерину впоследствии очень
ценить Одара. После переворота она назначила его библиотекарем
своего кабинета. 13 июля Беранже доносил в Версаль: «Он вовсе не
богат и, размышляя на вершине удачи о переменчивости фортуны,
говорил мне позавчера, что желал бы обеспечить себе покой, по­
местив в венецианский или генуэзский банк столько, чтобы жить в
нриятствии, как философ»341.
В июле 1762 г. пьемонтец отправился в Италию за семьей, получив
тысячу рублей на дорогу. В Архиве Внешней политики сохранились
его письма к Панину и Дашковой, изученные А.Ф. Строевым, спе­
циалистом но литературе эпохи Просвещения. Близко связанный с
вельможной партией, Одар сознавал изменение веса своих покрови­
телей при дворе. Княгиня настаивала на его скорейшем приезде —
видимо, он укреплял ряды иашшской группировки. Но пьемонтец
не торопился, ощущая шаткость ситуации в России. «Дайте мне
окончить карьеру так, как Бог ссудил», —едва ли не с раздражением
отвечал советник корреспондентке. В октябре 1762 г. он писал моло­
дой женщине из Вены о неких грядущих «превратностях судьбы»,
которые се ожидают: «Вы напрасно тщитесь быть философом. Боюсь,
как бы философия ваша не оказалась глупостью в данном случае».
Нельзя не признать прозорливости пьемонтца. До опалы Дашковой
оставался один шаг.
147


Е Л И С Е Е В А О.И.

В феврале 1763 г. О дар всс:таки вернулся в Россию, был на­
значен членом комиссии для рассмотрения торговли, получил от
Екатерины I I 30 тыс. рублей и каменный дом в Петербурге, который
немедленно сдал супругам Дашковым. Денег ему явно не хватало, и он
стал осведомителем французского и саксонского посланников. Есть
свидетельства, что Одар знал о заговоре Ф. А. Хитрово и был одним
из доносителей, перейдя от Панина под крыло Орловых.
26 июня 1764 г., накануне заговора В.Я. Мировича, Одар поки­
нул Петербург, выхлопотав бессрочный отпуск. Перед отъездом он
беседовал с Беранже, которому, в частности, сказал: « Императрица
окружена предателями, поведение ее безрассудно, поездка, в которую
она отправляется, — каприз, который может ей дорого обойтись».
И снова «хитрый человек» оказался прав: стоило Екатерине отбыть
в путешествие по Волге, как произошла трагическая попытка освобо­
дить Ивана Антоновича, приведшая к гибели узника. По свидетель­
ству саксонского посланника, графа И.Г. фон Сакена, Одар перед
отъездом проклинал бывших покровителей — Панина и Дашкову342.
Закономерно предположить, что он имел сведения о грядущем воз­
мущении и предпочел заблаговременно скрыться.
В 1764 г. Одар поселился в Сардинии, купил небольшое граф­
ство де Сент-Ань, но через девять лет погиб от удара шаровой
молнии. «Даже если это была рука Провидения», — рассуждал
Дж. Казанова, уверенный, что пьемонтец «свил нить всего заговора»,
то никак «не ангела-хранителя Российской империи, мстившая за
Петра III», ибо тот, останься жив, «причинил бы тысячи бедствий»343.

«Я НЕ ДОВЕРЯЮ РУССКИМ»
Приготовления заговорщиков не могли не вызывать беспокойства
у тех, кто догадывался, куда клонится дело. Самые далекие от ком­
плота люди ощущали накаленную обстановку. Придворный ювелир
Иеремия Позье, однажды присутствуя на ужине в Ораниенбауме и
наблюдая за поведением императора, с тревогой сказал своей соседке,
супруге кашугера, Анне Карловне Воронцовой: «Что вы обо всем этом
думаете? Я очень боюсь, как бы не случилось чего-нибудь ужасного».
В ответ почтенная дама залилась слезами: «Я имею повод быть еще
менее спокойна, чем вы»344.
148


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

Одной из причин, по которым императрица боялась доверять
Дашковой слишком много сведений, была близкая дружба княгини
с Кейтом. «Этот почтенный старец, — писала Екатерина Романов­
на, —любил меня как родную дочь. ...Он часто говорил в интимном
кругу, что император точно намеренно старается навлечь на себя
всеобщее неудовольствие, а может быть, и презрение... Однажды он
мне сообщил, что в городе распространились слухи, что в гвардии
готовится бунт и что главной причиной его была нелепая война с
Данией. Я спросила, не называют ли имен главарей.
— Нет, — ответил он, — и я думаю, что их вовсе нет; офицеры
и генералы нс могут иметь ничего против войны, которая даст им
возможность отличиться. Вероятно, все кончится тем, что сошлют
в Сибирь нескольких лиц да солдат накажут розгами»345.
Оба приведенных разговора относились к началу июня 1762 г. До
развязки оставалось совсем немного. Надо отдать Кейту должное,
он все-таки сквозь зубы цедил в Лондон тревожную информацию.
6 июня дипломат высказался прямо: «Ныне Его Величество попал
в руки наихудших людей»346. Позднее даже Гольц признавал, что
именно принц Георг, дядя императора, «много споспешествовал к
возбуждению народной ненависти против немцев и ускорил падение
своего повелителя», чему помогло «дурное обращение этого принца
с... войском»347.
Переписка русского императора с Фридрихом II показывает, что
Петр был готов облагодетельствовать кумира, но не прислушаться к
его советам, если те шли вразрез с желаниями самого государя. Даже
на расстоянии Фридрих чувствовал накалявшуюся атмосферу. Двад­
цатью годами ранее, в декабре 1741 г., он писал по поводу переворота,
возведшего на престол Елизавету Петровну: «Единственное, что может
встревожить тех, кто ставит на Россию, есть мысль, что гвардейцы
русские, постепенно войдя в роль римской преторианской гвардии,
пристрастятся к перемене своих государей, отчего никто на добрые
отношения с Россией полагаться не сможет, ибо во всякую минуту
ожидать придется нового переворота»348.
Теперь предстояло подтвердить эту мысль на практике. Дове­
ренные лица короля — Бернгард-Вильгельм Гольц и прибывший
ему на помощь флигель-адъютант Фридрих-Вильгельм Шверин —
доносили об обширном заговоре, зревшем под боком у беспечного
императора: «Первый и самый опасный человек здесь, — писал
Шверин 8 апреля, —это Иван Иванович Шувалов, фаворит покойной
149


Е Л И С Е Е В А О.И.

императрицы. Этот человек, живущий интригами, хотя внутренне
и ненавидим императором, однако так хорошо умел уладить свои
дела... что государь поручил ему кадетский корпус и главный над­
зор за дворцом — должности, которые делают пребывание его в
столице необходимым... Я готов прозакладывать что угодно, что у
него страшные планы в голове. Второй из этих вредных людей есть
генерал Мелыунов... Император совершенно ему доверился, а между
тем этот человек вместе... с Волковым — самые главные его враги и
ждут только первого удобного случая, чтоб лишить его престола.
Я пространно говорил об этом с императором и даже назвал имена
опасных лиц, но его величество отвечал, что... он дал им столько за­
нятий, что у них нет досуга думать о заговорах»349.
Над предупреждением Шверина относительно Шувалова при­
нято потешаться. Однако, может быть, параллельно вызревало два
заговора, об одном из которых мы почти ничего не знаем.
Фридрих счел долгом лично объясниться с Петром. -«Ваше импе­
раторское величество спросите меня, во что я вмешиваюсь, и будете
правы, —писал он 1 мая. —...Признаюсь, что мне было бы весьма же­
лательно, чтобы вы были уже коронованы, так как эта торжественная
церемония внушает сильное почтение народу, привыкшему видеть
своих государей коронованными. Скажу откровенно вашему вели­
честву: я не доверяю русским*. Всякая другая нация благословляла
бы небо, имея государя, обладающего столь дивными качествами... но
сознают ли русские это счастье? Не могла ли бы низкая продажность
нескольких частных лиц подбить их к образованию заговора или
устройству возмущения в пользу брауншвейгских принцев... Пусть
* В словах Фридриха о недоверии к русским слышатся отзвуки рассуж­
дений его дипломатов при дворе Елизаветы Петровны. Так, еще в 1748 г.,
оценивая характер нации, Карл Финкснштсйи писал: «Плутовство, обман,
трусость, неблагодарность, гордыня и недоверчивость —вот свойства, на
коих замешан характер большинства русских... Платье переменили и бо­
роды больше не носят, но внутри остались русские почти что прежними, и
если чему-то у европейцев научились, то от сего старинные их недостатки
лишь изощрились и еще более сделались опасны... Русские —пьяницы
и лентяи, прежним своим невежеством дорожат, а старания, кои употре­
бил Петр I, дабы их от него избавить, проклинают... Рождешше рабами,
способны они на самые ужасные низости... Ненависть их к иностранцам
так велика, что и вообразить невозможно, а с тех пор как пришлось им
сносить господство иностранное, сделалась она еще сильнее».
150


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

ваше императорское величество на один момент допустит, что какойлибо несчастный мятежник замыслит во время вашего отсутствия
посадить на трон Ивана, устроить при помощи иностранных денег
заговор с целью освободить из тюрьмы этого Ивана и взбунтует вой­
ска... Мысль эта привела меня в содрогание, когда пришла в голову...
Следует взять в свою свиту всех ненадежных личностей, могущих
злоумышлять против вас... Следует обязать всех иностранных мини­
стров сопровождать ваше величество [в поход]; этим путем можно
отвлечь из России все семена возмущения и интриг»350.
Петр ответил 15 мая: 4 Ваше величество думаете, что ради народа
я должен бы короноваться прежде своего отъезда в армию. На это
я принужден сказать вам, что, так как эта война почти еще вначале,
то именно поэтому я нс вижу никакой возможности короноваться
раньше с тою пышностью, к которой русские привыкли. Я бы не мог
совершить это, так как еще ничего нс готово, и наскоро здесь ничего
нс найдешь. Принц Иван у меня под строгой стражей»351.
До переворота оставалось менее двух недель.
Впрочем, не стоит слишком полагаться на простодушие импера­
тора. С легкомыслием он всегда сочетал подозрительность. Поэтому
при встрече сказал Шувалову: «Прусский король мне пишет, что ни
один из подозрительных мне людей не должен оставаться в Петер­
бурге в мое отсутствие». Вслед за чем прислал к Ивану Ивановичу
Мсльгунова с приказом следовать за ним в армию волонтером352.
После переворота Фридрих II с раздражением писал Гольцу:
«Лица, на которых смотрели как на заговорщиков, менее всего были
замешаны в заговоре. Настоящие заговорщики работали молча и
тщательно скрываясь от публики»353. Позволим себе одно предпо­
ложение. Когда-то в Кенигсберге Шверин был очень дружен с Орло­
вым. Встретившись в Петербурге, приятели, вероятно, возобновили
добрые отношения. Григорий мог стать тем человеком, который пу­
стил наблюдателей прусского короля но ложному следу или хотя бы
переключил их внимание с императрицы на недовольных вельмож.

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЦАРКО ПЕТР ФЕДОРОВИЧ!»
В самом начале 1762 г. герцог Шуазсль из Парижа советовал фран­
цузскому послу вести себя с Петром III «как с больным ребенком,
стараясь ничем не раздражать его». Судя по письмам, именно так
151


Е Л И С Е Е В А О.И.

держался по отношению к корреспонденту Ф ридрих И. Только
потакая императору, можно было чего-то добиться. Заверения в
самой чистосердечной дружбе соединялись с потоками лести.
«В то время как меня преследует вся Европа, в вас нахожу я
друга, — писал он 20 марта, — нахожу в вас государя, у которого
сердце истинно немецкое, который не хочет способствовать тому,
чтобы Германия была отдана в рабство австрийскому дому и ко­
торый протягивает мне руку помощи, когда я нахожусь почти без
средств»354.
Первые шаги были очень осторожными. Фридрих нащупывал
почву. 6 февраля он писал:« Никто, как я, не хочет установить между
двумя государствами старинное доброе согласие, нарушенное уси­
лиями моих врагов, что выгодно только для посторонних»355. Много­
значительные слова. Они как бы вводили Петра III в круг «своих»,
немецких, государей, оставив за бортом общих врагов — Австрию и
Францию. 15 февраля Петр ответил, что жаждет установить «союз
дружбы, давно уже соединивший нас двоих и долженствующий
вскоре соединить наши народы»356.
Король тут же поймал брошенный волан и сообщил 3 марта, что
желал бы преподнести молодому монарху прусский орден Черного
орла, которым некогда владела императрица Елизавета. То была
тайная мечта Петра, а угадывать желания будущего союзника на
полгода стало главным занятием короля. «Еще раньше воцарения
вашего императорского величества я был многим обязан вам... Кто
совершает поступки столь благородные и столь редкие... должен
ожидать выражения удивления... Да будет ваше правление продол­
жительно и счастливо!»357.
Прочитав подобные слова, Петр смутился. Со всем тщеславием
и бахвальством он был простым малым, -«Ваше величество желаете
насмехаться надо мной, расхваливая так мое царствование», — от­
вечал он 15 марта и заверил, что считает корреспондента «одним из
величайших в свете героев»358.
Но Фридрих знал: лести не бывает много. «Вы подаете пример
добродетели всем властителям, что должно привязать к вам сердца
всех честных людей, — настаивал он 23 марта. — ...Я потерял за эту
войну 120 генералов, 14 генералов в плену у австрийцев; в результате
наше положение ужасно. Я мог бы прийти в полное отчаяние от него,
но я нахожу верного друга в лице великого, одного из самых великих
государей Европы, который чувства чести предпочитает всяким со-

152


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

ображсииям политики. Ах, не считайте странным, ваше величество,
что все мои упования на вас*359.
Другой чувствительной ноткой, на которую откликалось сердце
Петра, была прямота и искренность. «Ваше императорское величе­
ство —один из самых могущественных государей мира; тем не менее
это нс император, но человек, истинный друг, дарованный мне не­
бом, —рассуждал Фридрих 4 апреля. —Я чрезвычайно счастлив, что
Гольц удостоился вашего одобрения; я ручаюсь за него как за чест­
ного человека... Я горько упрекал бы себя, если бы послал к вашему
двору кого-нибудь, чтобы двоедушничать... Перед отъездом Гольца я
сказал ему: “Не пускайте в ход ни хитростей, ни каверз; обращайтесь
прямо к императору, пусть искренность и правдивость единственно
руководят вами. Государь этот — тот же я; такой счастливый союз
не должен быть осквернен двоедушием и тайными происками Ч 360.
Существует мнение, будто прусский король рекомендовал
Петру III сблизиться с женой и прислушиваться к ее словам. В 1773 г.
французский посол Дюран де Дистроф привел цитату из якобы ви­
денного им письма Фридриха II: «Советуйтесь с императрицей, она
даст вам только добрые советы, и я призываю вас следовать им»361.
Это дипломатическая легенда, нс раз повторенная историками.
В письмах прусского короля 1762 г. ни разу не упомянута Екате­
рина. И мы смеем утверждать: нс могла быть упомянута, исходя из
всего строя отношений корреспондентов. Фридрих старался ничем
не вызвать неудовольствия Петра. Слишком многое для него было
поставлено на карту.
Другое распространенное мнение касается войны с Данией.
Принято считать, что Фридрих отговаривал русского императора
начинать ее. Однако письма рисуют совсем иную картину. Еще в
апреле король рассуждал о предполагаемом противнике: «Это слабое
правительство боится действовать и равным образом боится разору­
житься. Ваше величество сможет делать с этими людьми все, что вам
будет угодно*362. Через двадцать дней он развил свою мысль: «Ваше
императорское величество имеете неоспоримые права на владения,
отнятые у вашего дома во время смут. Вы имеете право требовать
их обратно; война дарует вам право победы... Я горю желанием со­
действовать всем вашим предприятиям... Пусть ваше величество
укажет количество войск, которое ему угодно, чтобы я присоединил
к его войскам... Как бы стар и дряхл я ни был, я сам пошел бы про­
тив врагов вашего величества*363. О себе король не забывал и тут же
153


Е Л И С Е Е В А О.И.

попросил у союзника 14 тыс. регулярного войска и тысячу казаков,
чтобы справиться с австрийцами.
Петр был потрясен благородством своего друга. «В ате величе­
ство... предлагаете корпус из своего удивительного войска, —писал он
27 апреля, —и свою гавань в Штеттине, говоря мне, чтобы я отнюдь
не стеснялся и действовал в его стране, как бы в своей собственной.
Но каково же было мое приятное изумление, когда я прочел ваше
предложение самому идти против моих врагов»364.
Тем временем в Берлине шел мирный конгресс, и Петр чрезвы­
чайно хотел, чтобы в договоре было прописано требование к шведам
подкрепить Россию флотом против датчан. Однако здесь Фридрих
не сумел помочь или не захотел настаивать. Стокгольм находился
под полным контролем Парижа и ни при каких условиях нс стал бы
в теперешних обстоятельствах отряжать свой флот в подкрепление
русскому.
Ситуация с кораблями и иностранной помощью прекрасно иллю­
стрирует, как мало замыслы Петра III соприкасались с реальностью.
Ему воображалось, что можно рассчитывать на английский флот,
коль скоро Россия вошла в союзнические отношения с Пруссией.
Канцлеру пришлось буквально разжевывать государю несостоятель­
ность его требований. «Что же касается до дашюго мне вчера повеле­
ния говорить английскому министру Кейту о присылке нынешним
летом в диспозицию вашу английского флота, я при первом свидании
с Кейтом говорить буду, —писал Воронцов 12 апреля, —токмо ваше
величество с английским двором союзного трактата не имеете, и что
Англия, будучи ныне в двойной войне против Франции и Гиншании,
не в состоянии, да и без взаимных себе авантажей нс похочет прислать
некоторое число кораблей, к тому же, сколько мне известно, Англия
уже декларировала, что в имеющихся распрях между вашим импера­
торским величеством и королем датским участия принимать не будет,
то сие требование может подвержено быть неприятному отказу»365.
В том же положении —учителя при великовозрастном ученике —
оказался и Фридрих II. Из Петербурга его просили растолковать
императору элементарные правила, исполнение которых необходимо
для начала военной операции. Все, что писал прусский король, мог­
ли бы сказать государю собственные генералы. Но Петр не всякого
хотел слушать.
«Вам не стоит ожидать добровольной уступки со стороны дат­
чан, —писал король 1 мая, —необходимо будет вести войну с ними,
154


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

чтобы получить сс (датскую часть Голштинии. — О.Е.). ...Я буду
говорить об этой войне с такой откровенностью, с какой я делал бы
это, если бы был генералом на службе вашего величества... Первое
условие... это кормовые запасы... фураж начинается лишь в конце
июня, хлеб новой жатвы можно собирать лишь в сентябре, если
желают его иметь в виде муки... это затянется еще на лишний месяц.
Сообразуясь с силами неприятеля, я думаю, что армия, предна­
значенная для Голштинии, была бы достаточно сильной, если бы
состояла из 46 000 регулярного войска и 4000 казаков. Съестные
припасы для этих войск можно доставить из России или из Ливо­
нии, Курляндии и Данцига... Это составит около 2000 пудов муки
в месяц и 8000 пудов овса на два месяца — май и июнь*. При этом
Фридрих заклинал корреспондента «не начинать действовать, пока
все не будет заготовлено*366.
О том же самом предупреждал государя канцлер Воронцов, но
вызвал негодование и вынужден был оправдываться: «...Не могу над­
лежаще должность мою исправлять и принужден через пересылки и
через третьи руки вашему величеству доклады чинить, подвергаясь
тем неприятному истолкованию и гневу... якобы я предприятия
ваши против Дании химерическими поставлял, когда я говорил,
что ранновременным походом нашей армии без заготовления до­
вольных магазейнов... и без готовых в наличии великих сумм денег,
без подкрепления сильного флота и без помощи короля прусского...
сей поход был бы совсем бесплоден*367.
Рассуждения канцлера казались докучными. А вот Ф ридрих
знал, где добыть средства. «Датчане отпустили на выкуп город
Гамбург и взяли с него 1 200 000 экю, — писал он. — Ваше импе­
раторское величество имеете тоже право. Город Любек мог бы
вам доставить... 100 000 экю, и никто не нашел бы возможным
упрекнуть вас за такой способ действий. Деньги —нервы войны*368.
15 мая Петр заверил корреспондента: «Ваше величество пишете
мне о запасах. Я уже всем разослал приказы и надеюсь, что всего будет
довольно»369. В том же послании император отверг и возможность
заговора. Больше настаивать Фридрих не мог. Чтобы сгладить возникпгую шероховатость, он удвоил излияния в преданности. «Если
бы я был язычником, я воздвиг бы храмы и алтари вашему импера­
торскому величеству как существу божественному *370. «Я смотрю на
ваше величество как на Бога-покровитсля, доброго и благосклонного
155


Е Л И С Е Е В А О.И.

ко мне гения»371. -«Сердце мое —владение, завоеванное вашим импе­
раторским величеством»372.
Как замечала Екатерина, император был «предан своим при­
хотям и тем, кто рабски ему льстил»373. Проницательный король
хорошо ухватил эту особенность характера Петра и не спорил с ним.
«Присутствие вашего императорского величества будет не только
ободрять ваши войска, но и придаст еще большую живость военным
действиям»374, —писал он 8 июня.
Но Петр уже почувствовал, что его пытались отговорить от личного
участия в походе, и решил схитрить. 21 мая Румянцеву был отправлен
указ считать войну с Данией «действительно объявленной» и утвер­
диться в Мекленбурге, прежде чем туда войдут датчане375. Такое по­
веление вызвало шок «честного человека» Гольца: «Император утаил
от меня это приказание... При всех милостях и доверии императора
ко мне противная партия может заставить его скрыть от меня самые
важные дела, которые ваше величество должны знать прежде всякого
другого».
Принц Георг умолял посланника еще раз попросить Фридриха II
отсоветовать государю поход, ссылался на плохое состояние вой­
ска, недостаток денег и припасов. «Два месяца я толкую с вами и
с самим императором, — не выдержал Гольц. — ...Нечего грозить­
ся задавить датчан, если еще нет уверенности, что все готово; мне
постоянно отвечали, что все приготовления сделаны, тогда как я
хорошо знал, что нет... Теперь, зная дурное состояние дел, надоб­
но обречь себя на неудачную войну, которой можно было избежать
переговорами»376.
Больш е Ф ридрих ни на чем не настаивал. Он и так был в не­
оплатном долгу. Уже отгремел переворот, уже Петра не было на
свете, а король, еще не получив об этом известия, писал 14 июля:
«Я часто говорю солдатам: “Да здравствует царко Петр Ф едоро­
вич!” Это первые слова, которые я выучился лепетать на русском
язы ке и которые я буду произносить... до последних дней моей
жизни»377.
Но благодарность и политика совмещаются плохо. После гибели
Петра отзывы Фридриха зазвучали иначе: «Бедный император хо­
тел подражать Петру I, не имея его гения». «Отсутствие мужества...
погубило его: он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок,
которого отсылают спать»378.


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

НА ПОСЛЕДНЕЙ ПРЯМОЙ
Всякому терпению приходит конец. А если человек не наделен
этой добродетелью, как Петр III, то искушать его —значит провоци­
ровать на резкие действия. В течение нескольких месяцев Екатерина
могла не прикладывать усилий: ее супруг портил свою репутацию
сам. Но приближался решающий момент, и с какого-то времени им­
ператрице пришлось выйти из тени. Хотя бы для того, чтоб заявить
о себе как о существе страдающем. То есть добавить масла в огонь.
«Она знала, без всякого сомнения, что, в конце концов, вовсе
не могли коснуться ее положения или ее особы без величайшего
риска, — писала о себе Екатерина. — Народ был ей всецело предан и
смотрел на нее как на свою единственную надежду». Перед отъездом
государя к армии заговорили о грядущем аресте его жены. «Даже эта
опасность, — хладнокровно продолжала наша героиня, — была для
нее новым блеском, всю цену которого она сознавала»379.
Петр сам подтолкнул роковое развитие событий. Государыня
не присутствовала на торжественном обеде по случаю подписания
мирного трактата с Пруссией 24 апреля. Такой шаг не мог остаться
незамеченным. Из всех «неирисутствий» Екатерины на праздни­
ках мужа это было самым громким. Становилось ясно, что она не
одобряет новой политики. «Императрица никогда не выезжала с
ним, — писала Дашкова о Петре, — и выходила из дворца только
для коротких прогулок в экипаже»380. Для любого зеваки на улице
становилось ясно: нет никакой августейшей четы, есть «злодей всея
Руси», как позднее скажет Алексей Орлов, и терпеливо противящаяся
ему благочестивая государыня.
«Признаюсь, меня глубоко тронула народная привязанность,
которую я встретила в прошлый раз, — сообщала Екатерина Даш­
ковой после одной из таких прогулок. — Были минуты, когда вос­
клицания толпы разражались энтузиазмом. Никогда мое самолюбие
не встречало такого общественного сочувствия, тем более лестного,
что лесть здесь вовсе была неуместна... Я часто провожала покойную
императрицу в подобных случаях, но никогда не видела такого вы­
ражения народной любви. Кажется, во всем этом преобладало более
чем голос партии, что, разумеется, будет приятно слышать всем на­
шим друзьям»381. Без страха ошибиться, можно отнести эту записку
к июню 1762 г., когда публика на улицах стала встречать Екатерину
одобрительными криками.
157


Е Л И С Е Е В А О.И.

Сочувственное отношение к императрице заметно и в появив­
шейся тогда же народной песне «Жалобы Екатерины»:
Мимо рощи шла одинехонька,
Одинехонька, молодсхонька,
Никого в роще не боялася,
Я ни вора, ни разбойничка,
Ни сера волка —зверя лютого.
Я боялася друга милого,
Своего мужа законного.
Что гуляет мой сердечный друг
В зеленом саду, в нолусадничкс...
Со любимой своей фрейлиной
С Лизаветою Воронцовою...
Они думают крепку думушку...
Что хотят они меня срубить-сгубить,
Что на ней хотят женитися382.
Еще вчера императрицу можно было безнаказанно третировать, а
сегодня ее популярность раздражала и пугала врагов. Петр не принад­
лежал к людям, которые долго сдерживаются. Разразился скандал.
9 июня император устроил очередной праздничный обед в честь
заключенного с Фридрихом II союза. «Императрица заняла свое
место посреди стола, — вспоминала Дашкова, — но Петр III сел
на противоположном конце рядом с прусским министром. Он пред­
ложил под гром пушечных выстрелов с крепости выпить за здоровье
императорской фамилии, его величества короля Пруссии и за за­
ключение мира». Екатерина выпила первый тост, но, как видно, само
присутствие жены раздражало государя, он прицепился к пустяку.
Гудовичу, стоявшему за его стулом, было велено пойти и спросить
императрицу, почему она не встала, когда пила. Та отвечала, что «так
как императорская фамилия состоит из его величества, его сына и ее
самой, она не предполагала, что ей нужно встать». Эти слова, видимо,
показались Петру намеком на его желание обзавестись новой семьей.
И вызвали еще больший гнев.
Государь велел Гудовичу передать императрице, что она «дура»:
ей следовало знать, что в августейшую семью входят еще и его дяди,
принцы Голштинские. Боясь, как бы адъютант нс смягчил выраже­
ния, Петр вскочил и прокричал жене оскорбление через весь стол.
«Императрица залилась слезами и... попросила дежурного камер158


Т Л Й И Л С М Е Р Т И П Е ТРА III

гсра, графа Строганова, стоявшего за ее стулом, развлечь ее своим
веселым, остроумным разговором... Все эти события сильно взвол­
новали общество»383. По словам самой императрицы, соединению ее
сторонников «удивительно помогло то оскорбление, которое супруг
нанес ей публично».
Произошедшее за обедом, видимо, не на шутку задело и Петра.
В тот же вечер он устроил ужин в Летнем дворце в кругу «несколь­
ких городских дам», «своих любимых генералов» и «прусского
министра». Напившись так, что «его в четыре часа утра вынесли на
руках, посадили в карету и увезли домой во дворец», он перед отъез­
дом наградил Елизавету Воронцову орденом Св. Екатерины. О чем
Дашкова в то же утро узнала от своего кузена, князя Н.В. Репнина,
сочувствовавшего заговору.
По статуту орден Св. Екатерины полагалось носить только
членам императорской фамилии и дамам, оказавшим огромные
услуги отечеству. Награждая Воронцову, Петр как бы вводил ее
в круг августейшей семьи. А вот Екатерине предстояло исчезнуть.
«Он хотел жениться на Воронцовой, — писала она о муже, — и в
тот самый вечер, когда возложена была на графиню Екатерининская
лента, приказал адъютанту своему, князю Барятинскому, арестовать
императрицу в ее покоях. Испуганный Барятинский медлил ис­
полнением... когда в прихожей повстречался ему дядя императора,
принц Георгий Голштинский. Барятинский передал ему, в чем дело.
Принц побежал к императору, бросился перед ним на колени и на­
силу уговорил отменить приказание»384. Но никто не гарантировал,
что завтра Петр не повторит приказ.
По словам самой Екатерины, именно с этого дня она начала при­
слушиваться к предложениям различных партий. Правильнее будет
сказать, что после рокового обеда она показала своим сторонникам,
что готова пойти навстречу их желаниям. Император пересек черту.
У его супруги больше не оставалось надежды, «что дело не дойдет
до крайностей»385.
По верному замечанию А.Б. Каменского: и в случае поражения, и
в случае бездействия Екатерину ждала гибель386. Панин предложил
приурочить решительные действия ко дню возвращения императора
из загородных резиденций. Петр намеревался присутствовать при
отправлении гвардии на войну, а возможно, отбыть вместе с ней. Это
должно было произойти в первых числах июля. «Условились, что,
как только он вернется с дачи, его арестуют в его комнате и объявят
159


Е Л И С Е Е В А О.И.

его неспособным царствовать»387, — писала Екатерина. Впрочем,
заговорщики подстраховались, решив, что в случае предательства
не станут медлить, а соберут гвардию и провозгласят Екатерину
правительницей.
Сторонники императрицы были уверены, что отъезд за город
опасен для нее. Недаром в столице волнами стали распространяться
слухи, будто Екатерина уже арестована. Тем временем она с малень­
кой свитой из шести камер-фрау и двух камер-юнкеров находилась
в Петергофе. 26 июня наша героиня посетила мужа. В Японской
зале Ораниенбаумского дворца был устроен большой обед, а вече­
ром — маскарад в театре. Присутствовавший на нем Позье записал:
«Императрица казалась очень грустной и скучно смотрела на эту
комедийку». После представления она позвала ювелира к себе.
«Императрица сказала мне, что сломала свой Екатерининский орден
и просит меня его поправить... Это был тот самый день, в который
графиня Елизавета Воронцова должна была явиться с орденом, по­
даренным ей императором»388. Наша героиня хотела выйти к столу
без красной ленты, чтобы случившееся всем бросилось в глаза.
27 июня августейшая чета со свитой посетила Гостилицы, где
Алексей Разумовский устроил в их честь великолепный праздник
с итальянской музыкой. Здесь супруги виделись в последний раз.
После торжества каждый поехал к себе: император —в Ораниенбаум,
императрица — в Петергоф. По свидетельству анонимного автора,
близкого к гетману Разумовскому, эта встреча не была приятной,
поскольку государь «крепко досадовал» на жену за то, что она, «оста­
вив сына в Петербурге, приехала одна». В мемуарах современников
встречаются утверждения, что Петр хотел арестовать Екатерину и
Павла за городом, подальше от чужих глаз, и отправить в крепость.
Так, Н.А. Саблуков писал: «Петр III намеревался, для того чтобы
вступить в брак с графинею Воронцовой, развестись с императрицей
Екатериной и вследствие того заключить и мать, и сына в Шлиссель­
бург на всю жизнь. С этой целью был уже составлен манифест, и лишь
накануне его обнародования и ареста Екатерины и ее сына начался
переворот... До сих пор можно видеть в Шлиссельбурге помещение,
для них приготовленное»389. С. А. Мыльников утверждает, что ком­
наты в Шлиссельбурге, которые действительно начали отделываться
летом 1762 г., предназначались для Ивана Антоновича390. Теперь уже
трудно сказать, кого ожидали тюремные покои. Был момент, когда
Екатерина обдумывала, не поместить ли туда самого Петра...

160


Конный портрет Елизаветы Петровны со свитой. 1744— 1755 гг.
Художник Г. Преннер


Фридрих Великий. Художник А. Песне


Сражение при Гросс-Егерсдорфе. Неизвестный художник

Фридрих Великий после сражения при Куннерсдорфе.
Неизвестный художник


П.Д. Еропкин. Неизвестный художник

З.Г. Чернышев. Художник А. Рослин


П.Л. Румянцев. Неизвестный художник

Взятие войсками А.В. Суворова и П.А. Румянцева крепости Кольберг
входе Семилетней войны в 1761 г. Художник А. Коцебу


С.Р. Воронцов. Художник Ж. Вуаль

Портрет Г.Г. Орлова.
Художник Ф. С. Рокотов

А.П. Бестужев-Рюмин.
Неизвестный художник

Н.И. Панин.
Художник А. Рослин


Катальная горка в Ораниенбауме. Неизвестный художник

Ораниенбаумский дворец в XVIII веке. Неизвестный художник


Спальня Петра III в Ораниенбаумском дворце. Неизвестный художник

Спачьня Екатерины II в Ораниенбаумском дворце. Неизвестный художник


Екатерина у тела Елизаветы Петровны 25 декабря 1761 г.
Неизвестный художник

Петр III на коне среди группы военных. Неизвестный художник


А. Т. Болотов в своем рабочем кабинете. Собственноручный рисунок

Е.Р. Дашкова. Художник Д.Г. Левицкий


Е.Р. Воронцова. Художник А.П. Антропов


А.Г. Бобринский. Художник И. Христианек


Цесаревич Павел Петрович. Художник А.П. Антропов


Император Петр III. Неизвестный художник


Екатерина II. Художник И.П. Аргунов


гг*
*- /К ПгРа
Собственноручная подпись Петра 111

Эксгумация останков Петра III в Александро-Невской лавре
в Санкт-Петербурге в 1796 г. Неизвестный художник


ГЛАВА 7
ПЕРЕВОРОТ
Выступление было приурочено ко дню отбытия Петра III на
театр военных действий с Данией. Но, как часто случается, в самый
ответственный момент цепь непредвиденных случайностей вывела
события из-под контроля, и они покатились по новому руслу. Нака­
нуне переворота был арестован один из заговорщиков, капитан Петр
Богданович Пассек — руководитель одной из «фракций», знавший
имена всех вожаков мятежа.
Нго арест точно подтверждал народную поговорку: шила в мешке
не утаишь. Слишком много нижних чинов оказалось уже посвящено
в секрет, и рано или поздно кто-то неизбежно проболтался бы. Так
и произошло.
После угрозы ареста императрицы среди гвардейских солдат рас­
пространились слухи об опасности, в которой находится Екатерина,
и высказывались предложения двинуться на Ораниенбаум спасать
«матушку». 26 июня капитаны Пассек и Бредихин посетили Даш­
кову, чтобы посоветоваться: им становилось уже трудно удерживать
рядовых от волнения. По словам княгини, она заверила «молодых
людей», что никакой угрозы для жизни Екатерины нет.
На следующий день, 27-го, один из встревоженных капралов
нашел Пассека и сообщил, будто императрица исчезла. Капитан
попытался его успокоить, тогда недоверчивый солдат направился
к другому офицеру, чтобы поделиться новостью. Поручик П.И. И з­
майлов, к которому обратился служивый, в заговоре не состоял. Он
немедля донес о случившемся майору П.П. Воейкову, тот —полков­
нику Ф.И. Ушакову. Последний направил сообщение императору
в Ораниенбаум, а пока, от греха подальше, посадил изобличенного
Пассека под арест.
В письме Понятовскому Екатерина так отзывалась о мужествен­
ном хладнокровии заключенного: «Капитан Пассек выделялся своей
выдержкой. Оставаясь двенадцать часов под арестом, он до моего
появления в их полку не стал поднимать тревоги, хотя солдаты от­
крывали ему и окно, и дверь, а сам он каждую минуту ждал, что его
6 I-лисссвя О. И.

161


Е Л И С Е Е В А О.И.

повезут на допрос в Ораниенбаум... Приказ везти его прибыл уже
после моего приезда*391.
В автобиографической записке, посвященной перевороту, наша
героиня уточнила, что Пассек «оставался в заточении*, дабы «ничего
не испортить*: «весь полк был бы поднят на ноги, и могли бы запереть
весь город, чтобы его искать*392.
К счастью для заговорщиков, Петр III ограничился арестом по­
дозреваемого, приказав отложить допрос до своего возвращения в
столицу. По сведениям Рюльера, император отвечал приближенным,
настаивавшим на скорейшем дознании: «Это дураки»393. Нетрудно
представить, как развернулись бы события, будь один из главарей
мятежников вовремя приведен к ответу. Последовали бы аресты, на
которые гвардия могла ответить открытым выступлением. Пролилась
бы кровь. Но Провидение хранило заговорщиков. Легкомыслие, в ко­
тором Екатерина так часто обвиняла мужа, победило наследственную
подозрительность императора, и он решил, что заговор подождет.

ПГОМЕДАЕНИЕ - ЗАЛОГ УСПЕХА?
Тем временем счет шел уже на часы. Пассека арестовали 27 июня
около 8 вечера. Весть об этом нсмедлешю распространилась по полкам.
Григорий Орлов отправился оповестить Панина и нашел его у Даш­
ковой. Екатерина Романовна, правда, утверждала, что Орлов искал
именно ее и застал в гостях Никиту Ивановича.
По своему обыкновению, Панин решил, что торопиться некуда.
Надо разузнать, не совершил ли капитан какого-нибудь служебного
проступка. С этим он и отправил Орлова восвояси. К немалому огор­
чению племянницы, горевшей жаждой деятельности. Панина вообще
часто обвиняли в медлительности. Никита Иванович предпочитал
сперва все обмозговать, семь раз отмерить... Черпавший сведения в
его окружении Рюльер так воспроизводил логику вельможи: «Если
бы и успели взбунтовать весь Петербург, то сие было бы не что иное,
как начало междоусобной войны, между тем как у императора в
руках военны й город, сн аряж ен н ы й флот, 3000 собственных
голштинских солдат и все войска, подходившие для соединения с
армией... Императрица не может приехать прежде утра... и не поздно
было бы условиться в исполнении заговора на другой день»394.

162


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Панин мыслил как истинный елизаветинский вельможа: тише
едешь — дальше будешь. Но одно дело — дипломатическая сфера,
а другое —заговор. Здесь выигрывал тот, кто быстрее ориентировался
в менявшейся обстановке.
Но словам Дашковой, она постаралась избавиться от дяди, а когда
он удалился, вышла на улицу и направилась к одному из заговорщи­
ков — Николаю Рославлеву, премьер-майору Измайловского полка.
Тут ей повстречался Алексей Орлов, которого она до этого якобы не
знала, но но наитию окликнула. Сцена разговора Екатерины Рома­
новны с сидевшим на лошади капитаном преображенцев (француз­
ские авторы с легкой руки Рюльсра часто именовали его «солдатом»)
нс раз подвергалась издевательским комментариям исследователей.
Уж очень но-фельдмаршальски вела себя юная мятежница.
Пощадим самолюбие мемуаристки и обратим внимание на два
любопытных момента в ее пламенной речи: «Скажите Рославлеву,
Ласунскому, Черткову и Бредихину, чтобы они сию же минуту от­
правлялись в Измайловский полк и оставались при своих постах с
целью принять императрицу в окрестностях города. Потом вы или
один из ваших братьев молнией летите в Петергоф и от меня просите
государыню немедленно сесть в почтовую повозку, которая уже при­
готовлена для нее, и явиться в лагеря измайловских гвардейцев: они
готовы провозгласить ее главой империи и проводить в столицу».
Прежде всего заметим, что Дашкова называет Екатерину «главой
империи», а нс «самодержицей». Значит, разногласия между дядей
и племянницей о том, кем должна стать императрица, уже были уре­
гулированы. Второй момент: перечисленные заговорщики должны
отправиться не непосредственно в Измайловский полк, а в «лагеря»
измайловцев иод Петербургом, иначе они никак нс могли бы «при­
нять императрицу в окрестностях» и «проводить ее в столицу». Туда
же намеревалась прибыть и княгиня: «Может быть, я сама приеду
и встречу се».
«Скажите ей, — продолжала Дашкова, — что дело такой важ­
ности, что я даже не имела времени зайти домой и известить ее
письменно, что я на улице и изустно отдала вам поручение привезти
се без малейшего замедления»395. Рюльер, а вслед за ним и другие
французские авторы ставили Алексею Орлову в вину то, что он
не передал императрице записки от Дашковой. «Один из сих бра­
тьев, —писал дипломат, —отличавшийся от других рубцом на лице
от удара, полученного во время драки, простой солдат, который был
6*

163


Е Л И С Е Е В А О.И.

бы редкой красоты, если бы не имел столь суровой наружности, и
который соединял проворство с силою, отправлен был от княгини
с запиской в сих словах: “Приезжайте, государыня, время дорого”.
...Означенный Орлов... разбудил свою государыню и, думая присво­
ить своей фамилии честь революции, имел дерзкую хитрость утаить
записку княгини Дашковой и объявил императрице: “Государыня,
не теряйте ни минуты, спешите”»396.
Странный упрек, ведь княгиня сама признавала, что не писала
подруге*. Любопытно почему? Неужели нельзя было вернуться в
дом и чиркнуть пару строк? Или, на худой конец, передать послание
через час с Федором Орловым, вновь заглянувшим к Екатерине
Романовне? Рискнем предположить, что Дашкова поступила так но
той же причине, по которой не поехала утром встречать императрицу
за город. Ее горячий энтузиазм имел свои пределы. Будь посыльный
схвачен вместе с письмом — и княгине не удалось бы отпереться от
участия в заговоре**.
Вернувш ись домой, Екатерина Романовна прилегла, и тут
раздался «страшный стук в ворота». Это явился Федор Орлов с
вопросом, не рано ли посылать за государыней. По словам мемуа­
ристки, она «остолбенела». «Я была вне себя от гнева и тревоги...
и выразилась очень резко насчет дерзости его братьев, медливших
с исполнением моего приказания... Теперь не время думать об ис­
пуге императрицы... Лучше, чтоб ее привезли сюда в обмороке или
без чувств, чем, оставив ее в Петергофе, подвергать риску... взойти
вместе с нами на эшафот».
Пока безмолвные исполнители «карьером скакали» в загородную
резиденцию, сама Дашкова провела ночь в душевных терзаниях.
«Я предалась самому печальному раздумью. Мысль боролась с от­
чаянием и самыми ужасными представлениями. Я горела желанием
ехать навстречу императрице, но стеснение, которое я чувствовала от
моего мужского наряда, приковало меня среди бездействия и уедине­
ния к постели. Впрочем, воображение без устали работало, рисуя по
* Стало быть, после переворота разговоры о записке велись в
окружении Дашковой. Ведь, несмотря на фривольность в трактовке об­
раза юной героини, Рюльер ближе всего из заговорщиков стоял именно
к Екатерине Романовне.
** Рассказывая о том, как каждый из заговорщиков намеревался
поступить в случае провала, Рюльер замечал: «Княгиня не приготовила
себе ничего и думала о казни равнодушно».

164


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

временам торжество императрицы и счастье России. Но эти сладкие
видения сменялись другими страшными мечтами... Екатерина, идеал
моей фантазии, представлялась бледной, обезображенной. Эта по­
трясающая ночь, в которую я выстрадала за целую жизнь, наконец
прошла; и с каким невыразимым восторгом я встретила счастливое
утро, когда узнала, что государыня вошла в столицу и провозглашена
главой империи»397.
Из рассказа Дашковой видно, что промедление случилось по
вине Орловых, которым пришлось два раза повторять приказ. Того
же мнения держался и Панин, три года спустя поведавший свою
версию датскому посланнику Лсссбсргу. Узнав об аресте Пассека,
он вызвал к себе Алексея Орлова, «гвардейского офицера, посвя­
щенного в тайну», и приказал ему предупредить четырех капитанов
своего полка, чтобы они были готовы к следующему утру. После
чего Алексей должен был отправиться в резиденцию и привезти
императрицу в возке, находившемся у камер-юнгферы Шкуриной.
Никита Иванович уверял, что «отправил в Петергоф... наемную
карету в шесть лошадей для того, чтобы не дать возникнуть толкам,
которые начались бы непременно, если бы государыня поехала в при­
дворном экипаже». В столице Екатерине надлежало ехать в казармы
«кавалергардского полка для принятия от него присяги, оттуда... в
полки Измайловский, Преображенский, Семеновский и во главе этих
четырех полков» явиться «в новый дворец, остановившись на пути
у Казанского собора, чтобы там дождаться великого князя, которого
Нанин привезет к ней».
Обратим внимание, что воспитатель царевича намеревался до­
ставить мальчика в Казанский собор, где производилась присяга.
В этом случае крест поцеловали бы маленькому Павлу, а его мате­
ри — только в качестве регентши — «главы империи». Кроме того,
бросается в глаза, что привезти императрицу по рекомендации Па­
нина следовало не в Измайловский, а в Конногвардейский полк. Как
показали дальнейшие события, среди измайловцев оказалось много
сторонников самодержавного правления Екатерины.
Об этих распоряжениях дяди Дашкова или не знала, или умал­
чивала. Зато оба в один голос заверяли, что в промедлении виновны
Орловы. «По его расчету, — писал датчанин о Панине, — Алексей
Орлов в четыре часа должен был быть в Петергофе, а государыня
после пяти часов утра — в Петербурге. Каждая минута была дорога
и каждая рассчитана... Удача или полнейший неуспех могли обна­
165


Е Л И С Е Е В А О.И.

ружиться ежеминутно. Пробило пять часов, и никакого известия не
приходило; пробило шесть, а известий все нет. Алексей Орлов пал
духом. Вместо того чтобы ехать тотчас в Петергоф, он в четыре часа
утра еще раз явился к княгине Дашковой узнать, не последует ли
какой перемены в решении, и уехал наконец только тогда, когда
княгиня приказала ему немедленно отправиться в путь для пред­
упреждения обо всем императрицы»398.
Как видим, при разнице некоторых деталей главное в показаниях
княгини и воспитателя совпадает — Орловы проявили колебания и
потеряли время. Последнее было совсем не в характере знаменитых
братьев. Их обвиняли во многом — невежестве, честолюбии, просто­
народной грубости, но не в отсутствии решимости.
Со своей стороны Екатерина была убеждена, что главы вель­
можной группировки отговаривали гвардейских заводил от скоро­
палительных решений. Орловы поспешили в Петергоф вопреки их
желанию. После ареста Пассека, писала она, «трое братьев Орловых...
немедленно приступили к действиям. Гетман и тайный советник
Панин сказали им, что это слишком рано; но они по собственному
побуждению послали своего второго брата в карете в Петергоф»399.
Верить в данном случае следует императрице, поскольку именно
при таком развитии событий картина первых часов переворота при­
обретает логичность. Многочисленные приходы того или другого
из братьев на квартиру к главам вельможной группировки были
попытками поторопить: не пора ли ехать за «матушкой»? Наконец
около четырех утра на свой страх и риск Орловы решились.
В таком случае объяснимо отсутствие записки от Дашковой —
Екатерина Романовна просто не знала, что Алексей Орлов уже
поскакал в Петергоф. Это вовсе не исключает разговора на улице,
но ставит под вопрос его содержание. Становится понятно, почему
княгиня не поспешила встретить императрицу за городом. Ссылка на
жмущий мужской костюм, якобы «приковавший» юную героиню «к
постели среди бездействия и уединения», выглядит неуклюже. А вот
неведение о реальном ходе событий вполне понятно: Дашкова, как и
Панин, проспала начало «революции». Когда она открыла глаза, все
важное уже совершилось.
Что касается Никиты Ивановича, то его братья-торопыги под­
ставили в наибольшей степени. Он прилег у кровати воспитанника в
Летнем дворце, дурно провел ночь, а наутро обнаружилось, что присяга
уже совершена. Без великого князя. В пользу императрицы.

166


Т Л Й И Л С М Е Р Т И П Е ТРА III

Кроме того, в Измайловский полк должны были поспеть печат­
ные экземпляры манифестов, закреплявших за Екатериной роль
правительницы при несовершеннолетнем сыне. Но везший их из
типографии Академии наук Г.Н. Теплов тоже роковым образом опоз­
дал. Следовательно, и гетман Разумовский, но чьему приказу тайно
публиковались эти листки, рассчитывал встретить императрицу не
в 8 утра, а позже.
Отправившись за ней без разрешения, Орловы получили фору
времени и фактически предопределили избрание Екатерины само­
держицей.
Однако небольшая заминка у них все-таки вышла. Ранее было
уговорено, что за «матушкой» отправится Григорий. Ему казалось
легче проскользнуть незамеченным в Монплсзир, зная потаенные
дорожки в саду и даже, но уверениям Рюльера, имея ключ. Но в
самый неподходящий момент к Орлову прилип старый приятель,
Степан Васильевич Перфильев — адъютант императора. Его счита­
ли соглядатаем, поэтому Григорий пригласил Перфильева к себе на
квартиру и там развлекал выпивкой и карточной игрой, пока Алексей
«карьером мчался» в Петергоф.

КТО РАНО ВСТАЕТ, ТОМУ БОГ ПОДАЕТ
В Петергофе Екатерина занимала маленький павильон Моннлезир под тем предлогом, что большой дворец нужно готовить к
празднованию дня Истра и Павла. В бытность великой княгиней
се обязанностью было устройство торжеств по случаю именин су­
пруга. Теперь впервые предстояло отметить тезоименитство нового
императора как государственное событие, и снова хлопоты легли
на жену. Петр в сопровождении фаворитки и целой толпы «пре­
краснейших женщин» собирался приехать из Ораниенбаума к уже
накрытым столам.
Как обычно, Екатерина припасла для мужа сюрприз. Самый
удивительный за их долгую семейную жизнь. Впрочем, есть смысл
предположить, что и Петр готовил своей благоверной подарок. Он
отказался от ее ареста накануне праздника, но тем эффектнее стало бы
взятие иод стражу на самом торжестве —государь любил театральные
сцены. Однако сторонники могли уговорить его действовать тихо и
совершить желаемое после именин. В любом случае отправляться в
167


Е Л И С Е Е В А О.И.

поход против Дании, оставив Екатерину у себя за спиной, в столице,
было неразумно. Ее участь предстояло решить до отъезда к армии.
Наша героиня успела быстрее. Расстояние от Петербурга до
Петергофа — 29 верст. Чтобы покрыть его, нужно полтора часа.
Около четырех Алексей Орлов и его друг Василий Ильич Бибиков
покинули город, они очень торопились и прибыли на место уже в
шестом часу. Некоторое время капитан преображснцев потратил
на то, чтобы найти присланную Паниным карсту, чтобы подогнать
ее к воротам парка и на то, чтобы самому незаметно пробраться по
«потаенным дорожкам» к Монплезиру. Ровно в шесть он вошел в
спальню Екатерины.
«Я была в Петергофе. Петр III жил и пил в Ораниенбауме, —
рассказывала императрица в письме Понятовскому. — В 6 часов
утра 28-го Алексей Орлов входит в мою комнату и говорит мне с
большим спокойствием: “Пора вам вставать. Все готово для того,
чтоб вас провозгласить... Пассек арестован”. Я не медлила более,
оделась как можно скорее и, не делая туалета, села в карету, которую
он привез. В пяти верстах от города я встретила старшего Орлова, и
мы отправились в Измайловский полк»400.
Однако, прежде чем императрица оказалась окружена измайловцами и почувствовала себя в безопасности, произошло много
интересного. Биограф Алексея Орлова В.А. Плугин резонно за­
дался вопросом: а в какую карету села Екатерина? И насчитал, по
разным источникам, четыре экипажа, посланных за государыней в
Петергоф. «Телега» Дашковой, карста Панина, возок, на котором
примчались Орлов и Бибиков, а, кроме того, анонимный украинский
автор из окружения К.Г. Разумовского упомянул, что и гетман по­
сылал ее величеству некое транспортное средство. Исследователь
объединил кареты Дашковой и Панина, так как оба упоминали
доверенную камер-юнгферу Шкурину, у которой до времени стоял
экипаж. Вероятно, речь идет об одном и том же возке, только каждый
из мемуаристов приписал честь его отправки себе. Что касается
гетмана, то о его карете больше нигде не говорится, и Плугин пред­
положил, что безымянный рассказчик отдал своему патрону еще и
этот подвиг в организации переворота401.
Было бы резонно сесть на свежих лошадей, следовательно,
воспользоваться каретой Панина. Но при выходе Екатерины из
Монплезира произошла заминка. О ней кое-что разузнал Шумахер,
который, впрочем, «послал» за Екатериной не Алексея, а Григо­

168


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

рия, —в донесениях дипломатов братьев часто путали. «28 июня по
старому стилю, около 6 часов утра, она в черном траурном платье с
орденом Св. Екатерины вышла из дворца, — писал об императрице
датчанин. — Ее сопровождали камер-юнгфера Екатерина Шаргородская и камердинер Василий Шкурил. Вместе с ними она прошла
большой садовой аллеей к главным воротам, чтобы сесть там в уже
упоминавшуюся карету, запряженную всего двумя лошадьми. Но по­
скольку слева показались фигуры двух мужчин, наверное, вышедших
погулять в саду, то императрица нс стала садиться здесь, а вернулась к
другим воротам, несколько левее первых. Туда же подъехала и карста.
Однако те люди, по-видимому из любопытства, последовали и в эту
сторону, так что у них на глазах императрица с юнгферою уселись в
карсту, камердинер стал на запятки, туда же к ним присоединился
Бибиков, а Григорий Орлов поехал вслед за каретой верхом»402. При
замене Григория на Алексея все встает на свои места.
О заминке упоминала и сама Екатерина: «Когда императрица
отправилась из Петергофа, она потеряла более получаса времени,
проходя садами, и вследствие этого не нашла кареты и была узнана
на улице некоторыми прохожими. С нею была только горничная,
которая ни за что нс хотела ее оставить, и ее первый камердинер,
искавший карету»403.
Что заставило Екатерину «потерять более получаса времени,
прохода садами»? Вероятно, «две мужские фигуры», отмеченные
Шумахером. Каким бы беспечным ни был Петр III, а все главы за­
говорщиков вспоминали о приставленных к ним соглядатаях. За
Орловым следил Перфильев. Панин говорил Ассебергу, что при
нем «постоянно находился один флигель-адъютант императора,
без сомнения, для наблюдения». Дашкова боялась, что собственные
слуги могут донести, и сказала Орлову, что на улице ей безопаснее
беседовать, чем дома. Словом, два прогуливаюпцссся в ранний час
придворных должны были вызвать у нашей героини законные опа­
сения, тем более что они последовали за императрицей и видели,
как она села в карету.
Пытаясь отвязаться от любопытных глаз, Екатерина прошла
«садами» из Нижнего парка в Верхний, что как раз заняло полчаса, и
вышла из бокового входа. Так как карета, за которой пошел Алексей,
подъехала к главному входу, то и пришлось посылать на ее поиски
Шкурина. Пока государыня стояла на улице, поджидая экипаж, она
«была узнана... некоторыми прохожими».
169


Е Л И С Е Е В А О.И.

Сохранилась гравюра, изображавшая отъезд Екатерины из Петер­
гофа. Ее автор, Иоганн Конрад Кестнер, создал по заказу императри­
цы цикл рисунков, иллюстрирующих славные события 28 июня. При
столь важной «государственной* работе художник не мог полагаться
на свою фантазию: ему говорили, что и как изображать. Поэтому
гравюры Кестнера — ценный исторический источник.
На рисунке показаны боковые ворота Верхнего парка. Вдалеке
виднеется Петропавловский собор загородной резиденции. На перед­
нем плане небольшая двухместная карета с шестеркой лошадей —
единственное подтверждение, что это действительно панинский
экипаж. Екатерина выходит из ворот в сопровождении Шкурина.
У ограды застыла верная камер-юнгфера Шаргородская. На коне
возле экипажа гарцует Алексей Орлов. Практически все детали со­
впадают с рассказом Шумахера, за исключением числа лошадей. Но
эту ошибку можно простить советнику датского посольства, ведь в
столицу императрица действительно прибыла в карете, запряженной
парой, а не цугом. В дороге случилось еще одно происшествие, за­
ставившее нашу героиню пересесть.
Сама Екатерина писала об этом кратко: «В пяти верстах от горо­
да меня встретили старший Орлов и младший князь Барятинский,
уступивший мне место в экипаже, ибо мои лошади выдохлись, и
мы все вместе направились в Измайловский полк*404. Разные ис­
точники упоминали, что измученные быстрой скачкой кони пали и
некоторое время императрице пришлось пройти пешком, после чего
Алексеем и Бибиковым была найдена крестьянская телега, а только
потом появился Григорий с Барятинским. Если в истории с павшей
лошадью есть доля истины, то придется предположить, что Орлов
увез Екатерину все-таки не в панинской, а в своей карете, почему
животные и не выдержали обратного пути.
То был опасный момент: остаться без средств передвижения на
открытой дороге недалеко от Красного Кабака. Почти провал. Рюльер сообщал, что заговорщики предвидели возможность неудачи
«и на сей случай приготовили все к побегу императрицы в Швецию.
Орлов со своим другом зарядили по пистолету и поменялись ими с
клятвою не употреблять их ни в какой опасности, но сохранить на
случай неудачи, чтобы взаимно поразить друг друга*405. Но, как бы
то ни было, ни стреляться, ни бежать в Швецию не пришлось.
По пути нашей героине встречались различные лица, узнававшие
и не узнававшие ее. Например, трактирщик Нейман, окликнувший
170


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Алексея: «Кем это ты навьючил экипаж?* Бравый капитан велел
ему помалкивать. Или парикмахер императрицы, француз Мишель,
которого она якобы позвала с собой. Поступок весьма предусмотри­
тельный, если учесть, что Екатерина «не делала туалета*. Весьма
характерна реакция куафера: он решил, что хозяйку уже арестовали
и его повезут теперь вместе с ней в Сибирь.

ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ
Около 8 часов утра Екатерина прибыла в казармы Измайлов­
ского полка. Город уже был взбудоражен. Повсюду за каретой го­
сударыни следовали целые толпы. «Сбегаются солдаты, обнимают
меня, целуют мне ноги, руки, платье, называют своей спаситель­
ницей, —писала императрица Понятовскому. —Двое привели под
руки священника с крестом, и вот они начинают приносить мне при­
сягу*. Очень быстро к измайловцам присоединились Семеновский
и Преображенский полки, затем уже к Казанскому собору явилась
конная гвардия. «Она была в бешеном восторге, плакала, кричала
об освобождении Отечества*406.
Именно здесь, в плотном окружении гвардейских полков, Екате­
рина и была «выкрикнута* самодержавной государыней, ни о каком
регентстве гвардейцы и слышать не хотели. Присягу принесли им­
ператрице, а нс великому князю Павлу. По пути к Казанскому со­
бору процессия пополнялась военными и чиновниками, спешивши­
ми принести присягу. Молебен вел архиепископ Новгородский
Дмитрий Сеченов, давний сторонник Екатерины, не раз возмущав­
шийся действиями Петра III. Именно он возгласил во время екте­
ньи «самодержавную императрицу Екатерину Алексеевну и на­
следника, великого князя Павла Петровича*407. Наконец царевич
обрел статус, в котором ему отказывал отец.
Вспомним еще раз злополучный дашковский мужской костюм,
который якобы помешал княгине принять участие в начале «рево­
люции*. Этот незначительный эпизод проводит четкую грань между
реальными заговорщиками и теми, кто играл в заговор. Наверное,
пыльный и усталый Алексей Орлов, полночи скакавший туда и об­
ратно по Петергофской дороге, выглядел не слишком респектабельно.
Да и сама Екатерина не сделала «туалета*, то есть не умылась и не
успела толком причесаться. Шаг, достойный удивления. Импера­
171


Е Л И С Е Е В А О.И.

трица, много внимания уделявшая театрализации своих жестов, в
решающий момент умела отодвинуть второстепенное ради важного,
бутафорское ради настоящего. Только в середине дня, оказавшись в
Летнем дворце, наша героиня сумела умыться и переодеться.
Из Казанского собора путь лежал в Зимний. «Я отправилась в
Новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в сборе, — писала
Екатерина. — Тут на скорую руку составили манифест и при­
сягу. Оттуда я спустилась и обошла войска пешком. Было более
14 000 человек гвардии и полевых полков... Мы держали совет, и
было решено отправиться со мною во главе в Петергоф, где Петр III
должен был обедать*408. В письме к Понятовскому Екатерина не
стала углубляться в вопрос о том, зачем понадобилось составлять
«на скорую руку* манифест и присягу. Ведь эти документы уже
были тайно отпечатаны Тепловым. Трусоватый и медлительный
Теплое не поспел с готовым манифестом в Измайловский полк.
Его промедление стало удачей для Екатерины и роковым для тех
заговорщиков, которые хотели видеть ее регентшей. После того как
вся гвардия признала Екатерину самодержицей, стали необходимы
новый документ и новый текст присяги.
Манифест — несколько косноязычный на современный вкус —
задевал в сердцах подданных самые чувствительные струны: еще
немного — и от России осталась бы одна Голштиния. «Всем прямым
сынам Отечества, —гласил он. —...Закон наш православный Греческий
первее всего восчувствовал свое потрясение... Второе, слава Россий­
ская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием...
отдана уже действительно в совсршешюе порабощение; а между тем
внутренние порядки, составляющие целость всего Нашего Отечества,
совсем испровержены*. Нарисовав такую малоутешительную картину,
составители манифеста от имени императрицы заявляли, что «видев
к тому желание всех Наших верноподданных... вступили на Престол
Наш Всероссийский самодержавный*409.
Сюда же наконец привезли из Летнего дворца маленького на­
следника, и Екатерина вышла с ним на балкон, показав собравшимся
внизу гвардейцам. Считается, что впечатления 28 июня напугали
Павла. «Сей ребенок, узнав о предстоящих опасностях своей жизни,
проснулся, окруженный солдатами, и пришел в ужас, которого впе­
чатление оставалось в нем на долгое время, —писал Рюльер. —Дядька
его Панин, бывший с ним до сей минуты, успокаивал его, взял на
руки во всем ночном платье и принес его таким образом матери. Она
172


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

вынесла его на балкон и показала солдатам и народу. Стечение было
бесчисленное, и все прочие полки присоединились к гвардии*410.
Последние слова нуждаются в уточнении. Единодушие войск,
расквартированных в Петербурге, не было полным. Наиболее пре­
данным императрице считался Измайловский. Однако измайловцы
уступали старшинство двум первым созданным в России гвардей­
ским полкам — Семеновскому и Преображенскому. Между ними
неизбежно должно было начаться соперничество.
Сама Екатерина так описывает присягу Преображенского пол­
ка. «Мы направились к Казанской церкви, где я вышла из кареты.
Туда прибыл Преображенский полк... Солдаты окружили меня со
словами:
‘'Извините, что мы прибыли последними, наши офицеры аресто­
вали нас, но мы прихватили четверых из них с собой, чтобы доказать
вам наше усердие!.. Мы желаем того же, что и наши братья"*411.
Этими оф ицерам и бы ли С .Р. В оронцов, брат Д аш ковой,
II.И. Измайлов и П.П. Воейков. Семен Романович вспоминал,
как прискакал в свой полк, едва услышав, что в Семеновском и
И змайловском провозглаш ена Екатерина. Преображенцы уже
выстроились перед казармами и готовились выступать. Среди них
мелькали агитаторы Бредихин, Баскаков и князь Федор Барятин­
ский. Воронцов обратился к солдатам, требуя верности присяге.
Трое заговорщиков ничего не ответили ему, ухмыляясь и перегля­
дываясь между собой. Зато к Воронцову присоединились капитан
Петр Иванович Измайлов и майор Петр Петрович Воейков, вместе
они склонили гренадер на сторону императора, и те даже закричали:
«Умрем за ncrol* Воейков повел солдат к Казанскому собору, чтобы
воспротивиться приносимой там присяге. Если бы преображенцы
послушались офицеров, приверженцев Петра III, произошло бы
кровавое столкновение. Но, на счастье заговорщиков, сзади к ко­
лонне гренадер присоединился князь А. А. Меншиков и крикнул им
в спины: «Vivat императрица Екатерина Алексеевна, наша самодер­
жица! * И вдруг вся колошш повторила этот призыв. Воейков бросил
шпагу со словами: «Ступайте к черту, канальи, е. м., изменники! Я с
вами не буду!* — повернул лошадь и ускакал. А Воронцов кинулся
к реке искать лодку, чтобы плыть в Ораниенбаум, предупредить
императора, но был схвачен. Его преображенцы привели к собору в
числе других арестованных как доказательство своей преданности
новой самодержице412.
173


Е Л И С Е Е В А О.И.

Рядовой Преображенского полка Г.Р. Державин, в заговоре нс
участвовавший, но разделивший с товарищами «измену» 28 июня, не
помнил уговоров Воронцова. По его словам, в полку было неспокойно
с ночи. В 12 разнесся слух об аресте Пассска. «Собралась было рота
во всем вооружении сама собою, без всякого начальничья приказа­
ния, на ротный плац; но, постояв несколько во фрукте, разошлась».
Около 8 утра преображенцы увидели скакавшего мимо рейтара
конной гвардии, который что есть мочи кричал, чтобы все «шли к
Матушке в Зимний каменный дворец... Рота тотчас вышла на плац.
В Измайловском полку были слышны барабанный бой, тревога, и в
городе все суматошилось». Державин заметил, что в роте были люди
«некоторые равнодушные, будто знали о причине тревоги». Однако
они молчали, и без всякого понуждения с их стороны рота, заряжая
на ходу ружья, помчалась к полковому двору. Солдат попытался
остановить штабс-капитан Нилов, но его не послушались. По двору
в задумчивости расхаживал майор Текутьев, «его спрашивали, куда
прикажет идти, но он ничего не отвечал».
Тут служивые увидели марширующую по Литейной улице грена­
дерскую роту своего полка —ту самую, которую подбил на сохране­
ние присяги Петру III Семен Воронцов. Однако к моменту встречи
с державинской 3-й ротой гренадеры уже сделали выбор. «Невзирая
на воспрещения майора Воейкова, — писал Гавриил Романович, —
который, будучи верхом и вынув шпагу, бранил и рубил гренадер
но ружьям и по шапкам, вдруг, рыкнув, [рота] бросилась на него с
устремленными штыками». Воейков поскакал прочь, преследуемый
собственными гренадерами, и, боясь, как бы те не захватили его на
Ссмионовском мосту, «въехал в Фонтанку по груди лошади». Туг
гренадеры от него отстали.
«Третья рота, как и прочие Преображенского полка, но другим
мостам бежали одна за одной, к Зимнему дворцу. Там нашли Се­
меновский и Измайловский уже пришедшими, которые окружили
дворец и выходы все заставили своими караулами. Преображенский
полк... поставлен был внутри дворца... Тут тотчас увидел митропо­
лита новгородского Гавриила с святым крестом в руках, который он
всякому рядовому подносил для целования, и сие была присяга»413.
В одном из автобиографических отрывков Екатерина добавляла
по поводу преображешщв: «Когда гренадерская рота первого гвардей­
ского полка подошла близ Казанской церкви навстречу императрице,
они хотели занять свой пост у экипажа императрицы, но гренадеры
174


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Измайловского полка возразили им с горькими упреками, что они
явились последними и что никоим образом им не уступят; это был
очень опасный момент, потому что, если бы первые стали упорство­
вать, пошли бы в ход штыки; но ничуть не бывало, они сказали, что
это была вина их офицеров, которые их задержали, и самым кротким
образом пошли маршировать перед лошадьми экипажа императри­
цы»414.
Екатерине положительно везло в этот день. Но такие опасные сце­
ны возникали на каждом шагу. Может быть, именно для того, чтобы
сгладить у преображенцев неприятное впечатление от «первенства»
измайловцев, а заодно показать, как им доверяют, императрица рас­
порядилась поставить старейший полк на караулы внутри дворца.
В городе еще оставались войска, верные Петру III. Особенное бес­
покойство вызывали кирасиры. «Дело дошло почти до драки между
созданным императором лейб-кирасирским полком, очень ему предан­
ным, и конной гвардией, —сообщал Шумахер. —Командующий этим
полком подполковник Фермойлен и другие немецкие офицеры хотели
захватить Калинкин мост, через который шла дорога на Петергоф и
Ораниенбаум, но их быстро отделили и взяли в плен... На Васильев­
ском острове располагались два пехотных полка—Ингерманландский
и Астраханский. Вторым командовал генерал-майор Мельгунов,
фаворит императора, так что этим войскам не очень доверяли. На
случай, если они проявят враждебность, был выделен один отряд с
пушкой, которому следовало отстаивать от них мост через Неву. Но
и там полковника, заявившего о своей верности государю, взяли под
арест собственные же солдаты»415.
По другой версии, кирасиры нс пытались захватить мост, а просто
были обмануты вестью о гибели императора. «Явился кирасирский
полк, —рассказывал придворный ювелир Иеремия Позье, — состо­
явший из трех тысяч самых лучших солдат, какие только имелись
в войске, которому император послал приказание отправиться к
нему в Ораниенбаум; но императрица послала одного из своих
придворных вельмож воротить полк... Офицер, командовавший
полком, но всей вероятности, не знал, в чем дело, и я сам видел,
как он чуть не подрался с караулом из конногвардейцев, которые
стерегли мост... Они как бешеные бросились с ружьями и штыка­
ми наперевес... Несколько гвардейских офицеров подошли, чтобы
остановить этих сумасбродов, и что-то сказали на ухо кирасирскому
офицеру, который тотчас же усмирился... Если бы этот полк остал­
175


Е Л И С Е Е В А О.И.

ся верен императору, то он мог бы перебить всех солдат, сколько
их ни было в городе*416. Но судьба распорядилась иначе. Кирасир
привели к присяге без сопротивления. Хотя никакого энтузиазма
они не выражали. «Один полк явился печальным, — описывал их
Рюльер. — ...Офицеры отказались идти и были все арестованы, а
солдаты, коих недоброхотство было очевидно, были ведсны другими
из разных полков*417.
Тем временем в Зимний дворец набилась уйма народу. Именно
здесь, с трудом пробившись через толпу, нашла императрицу Дашко­
ва: «Перо мое бессильно описать, как я до нее добралась. Все войска,
находившиеся в Петербурге, присоединились к гвардии, окружили
дворец, запрудив площадь и все прилегающие улицы. Я вышла из
кареты и хотела пешком пойти через площадь; но я была узнана
несколькими солдатами и офицерами, и народ меня понес через
площадь высоко над головами. Меня называли самыми лестными
именами, обращались ко мне с умилением, трогательными словами и
провожали меня благословениями... вплоть до приемной императри­
цы, где и оставили меня, как потерянную манжету. Платье мое было
помято, прическа растрепалась, но своим кипучим воображением я
видела в беспорядке моей одежды только лишнее доказательство
моего триумфа*418.
Княгиня сумела напомнить о себе государыне ярким театраль­
ным жестом с возложением на Екатерину ленты ордена Св. Андрея
Первозванного. «Заметив, что императрица была украшена лентой
Св. Екатерины и еще не надела Андреевской —высшего государствен­
ного отличия — ...я подбежала к Панину, сняла с его плеч голубую
ленту и надела се на императрицу, а ее Екатерининскую, согласно
с желанием ее, положила в свой карман... Государыня предложила
двинуться во главе войск на Петергоф и пригласила меня сопутство­
вать ей... Желая переодеться в гвардейский мундир, она взяла его у
капитана Талызина, а я, следуя ее примеру, у лейтенанта Пушкина*419.
Между тем следовало подумать о Кронштадте, куда мог податься
свергнутый государь, о флоте и об армии, находившейся за границей.
Заговорщики —люди сухопутные —о морской твердыне вспомнили
только около полудня и пришли в ужас. «Не представлялось по­
нятным, чтобы император не подумал об этом порте и крепости, —
писала Екатерина. — Надо было сделать водою только одну милю
от Ораниенбаума, тогда как от города было четыре*420. В Кронштадт
отправился вице-адмирал Иван Лукьянович Талызин, которого за

176


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

глаза «считали погибшим*. Однако ему удалось арестовать при­
сланного от Петра III генерал-аншефа П.А. Девиера и привести
гарнизон к присяге.
Одноврсмсшю вице-адмиралу А.И. Полянскому был послан приказ
объявить всем флотским и адмиралтейским чинам о вступлении Ека­
терины II на престол и организовать присягу. Другой рескрипт получил
гснерал-норучик П.И. Панин, находившийся в Кенигсберге. Ему над­
лежало сменить П А Румянцева в качестве командующего Померанским
корпусом, поскольку последний был обласкан Петром Федоровичем и
мог выступить на его стороне421.
Толчея во дворце нс стихала. Ювелир Позье, за которым государы­
ня специально посылала офицера, прибыл одновремешю с канцлером
Ворошщвым, прислашплм от императора разузнать, как обстоят дела в
столице. «Мы вошли в залу, которая до такой степени была наполнена
народом, что пришлось подождать добрых полчаса, прежде чем удалось
пробраться до императрицы... Я еще стоял за стулом императрицы,
когда явился великий кашугср Воронцов... Она спросила его, затем ли
он пришел, чтобы присягнуть ей*. Но, услышав отрицательный ответ,
сказала: «В таком случае вы не прогневаетесь, если я вас посажу под
домашний арест*422.
У Шумахера эта сцена полна драматических подробностей: «До
Красного Кабака дорога была совершенно пустынна... Но в этом
местечке оказался сильный сторожевой отряд. Когда Воронцов
спросил у солдат, что они здесь делают... ему ответили очень кратко:
“Император сбежал, а императрица взошла на трон”. ...В Петербурге...
он вынужден был, как все, не исключая даже дам, вылезти из экипажа и
пешком идти во дворец, где застал [Н.Ю.] Трубецкого и [А.И.] Ш ува­
лова. Они прибыли за несколько минут до него и теперь с язвитель­
ными усмешками рассказывали императрице о задании, данном им
императором*.
Из всех троих эмиссаров Петра III только канцлер обратился
к мятежнице с увещевательной речью. «Он сказал, что послан им­
ператором, чтобы дружески, но со всей серьезностью призвать ее
величество пресечь восстание немедленно, пока оно еще в самом
начале, и воздержаться впредь, как подобает верной супруге, от
любых опасных предприятий. В этом случае нс будет препятствий
для полного примирения... Императрица и граф Воронцов стояли
как раз у окна, и вместо ответа она предложила ему бросить взгляд
в это окно и убедиться собственными глазами, что все уже решено и
177


Е Л И С Е Е В А О.И.

произошедшее есть выражение единодушной воли всей нации. “Раз­
ве не поздно, — спросила она, — теперь поворачивать обратно?”»423.
Рюльер привел другой ответ Екатерины: «Причиной тому не я,
но целая нация»424. В тот же день канцлер написал прошение об от­
ставке425, которое, впрочем, не было принято сразу.
Столица признала Екатерину. Но оставалось еще захватить
свергнутого императора и принудить его к отречению. «Около
10 часов вечера я облеклась в гвардейский мундир, села верхом; мы
оставили лишь немного человек от каждого гвардейского полка для
охраны моего сына. Я выступила во главе войск, и мы всю ночь шли
на Петергоф»426.

«ОНА СПОСОБНА НА ВСЕ!»
Низложенный государь далеко нс сразу узнал о происходящем.
Заговорщики позаботились об этом. «Утром, как только собрались
гвардейцы, — доносил в Лондон Кейт, — несколько отрядов были
посланы на Петергофскую дорогу, дабы никакое известие не могло
достигнуть императора»427.
Штелин записал в своем дневнике под 28 июня: «В час пополудни
его величество со свитой... отправился в Петергоф, чтобы присутство­
вать там при всенощной праздника святых Петра и Павла. В два часа...
мы прибыли туда и с изумлением узнали, что императрица отбыла
в 5 часов утра одна... оставя нас в неведении обо всем, равно как и
всех своих придворных дам и кавалеров. Тогда начались совещания
о мерах, которые нужно было принять. Начались замешательства,
от часу увеличивавшиеся, пока наконец в 9 вечера его император­
ское величество и весь двор сели на галеру и яхту, чтобы отплыть
в Кронштадт»428.
Действительно, путешествие из Ораниенбаума в Петергоф было
и приятным, и веселым. Гофмаршал двора Михаил Михайлович
Измайлов, на которого император возложил почетную обязанность
приглядывать за Екатериной, до середины дня не знал об ее исчез­
новении. Служанки уверяли, что государыня еще почивает, когда же
гофмаршал заподозрил неладное и все-таки заглянул в комнату, было
уже поздно. «Измайлов как был — при полном параде, в башмаках
и белых шелковых чулках... влез на скверную крестьянскую лошадь... и
сломя голову помчался навстречу императору», —сообщал Шумахер.
178


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

Бедняга застал государя в пяти верстах от резиденции в открытом
фаэтоне в обществе «прусского нослашшка фон Гольца и некоторых
дам». Отдувающийся и вспотевший гофмаршал выглядел жалко и
был встречен насмешками.
Правда, желание Петра Федоровича шутить сразу пропало, ког­
да Измайлов сообщил ему на ухо неприятную новость. По словам
датчанина, «он был совершенно ошеломлен». Фаворит государя
генерал-адъютант Андрей Гудович, фон Гольц и присоединившийся
к ним вскоре фельдмаршал Миних советовали «повернуть назад и
обеспечить за собой кронштадтскую гавань». Но император не мог
ни на что решиться, он продолжал бесполезный уже путь в Петергоф,
теряя драгоценное время. Ему словно нужно было своими глазами
удостовериться в отсутствии супруги.
На пороге дворца он встретил канцлера и спросил «испуганным
голосом»: «Где Екатерина?» А получив ответ, что, но всем сведени­
ям, уже в городе, «на мгновение глубоко задумался и тихо сказал с
сильным чувством: "Теперь я хорошо вижу, что она хочет свергнуть
меня с трона. Все, чего я желаю, — это либо свернуть ей шею, либо
умереть прямо на этом месте”. В гневе он стукнул тростью по полу».
Потом приказал слугам принести ему русскую гвардейскую форму
«вместо прусской с орденом Черного орла, которую он до тех пор
носил постоянно».
Слишком поздно! Если бы император показал гвардии свое ува­
жение раньше, все могло бы сложиться иначе.
Переодевшись в комнате сбежавшей императрицы, Петр по­
требовал, чтобы фельдмаршал князь Трубецкой и граф Александр
Шувалов, которых он назначил полковниками Семеновского и Пре­
ображенского полков, отбыли в столицу: «Вам нужно быть в городе,
чтобы успокоить свои полки и удержать их в повиновении мне.
Отправляйтесь немедленно и действуйте так, чтобы вы могли когданибудь ответить перед Богом». Оба заверили государя в предашюсти,
но «нс успел Петергоф скрыться из виду, как они приказали кучерам
ехать тихим шагом, полагая, что особых причин торопиться нет»429.
Поведение вельмож показательно: их, списочных генералов,
носивших почетные военные чины, император превратил в дей­
ствительных командиров полков, да еще и приходил поразвлечься,
наблюдая, как немолодые, обремененные брюшком или слабыми
подагрическими ногами придворные тянут носок и учат этому ря­
довых. Никаким авторитетом в полках эти люди не обладали и даже
179


Е Л И С Е Е В А О.И.

рисковали разделить участь избитого конногвардейцами принца
Георга, сунься в город и начни призывать солдат к порядку. Для
них безопаснее было пустить лошадей шагом и подождать, как раз­
вернутся события. Фортуна явно не улыбалась Петру.
Рюльер добавил к рассказу несколько ярких штрихов. Узнав о
бегстве императрицы, Петр воскликнул: «Что за глупость!» Потом
потребовал выпустить его из коляски вон, некоторое время оставался
на дороге, с горячностью расспрашивая «адъютанта». Наконец велел
всем дамам выйти из экипажей и добираться в Петергоф по аллеям
парка, а сам вскочил в карсту с несколькими приближенными и по­
гнал лошадей.
Оба мемуариста — и Рюльер, и Шумахер — независимо друг от
друга зафиксировали один и тот же порыв государя: своими глазами
убедиться в исчезновении супруги. «Приехав, он бросился в комнату
императрицы, заглянул под кровать, открыл шкафы, пробовал своею
тростью потолок и панели и, видя свою любезную (Елизавету Во­
ронцову. — О.Е.), бежавшую к нему... кричал: “Не говорил ли я, что
она способна на все!”»430. Рюльеру можно было бы не поверить, но
Екатерина, со слов своих слуг —свидетелей сцены, —подтверждала,
что муж «искал ее всюду, даже под кроватью»431. Курьезное поведе­
ние для человека, который должен думать о спасении своей власти.
В довершение ко всему посреди комнаты стояло парадное платье
императрицы, приготовленное для торжественного обеда. Странно,
что Петр не выместил на нем злость и не поколотил его тростью,
изорвав в клочья.
Тем временем Екатерина принимала уже не присягу, а поздравле­
ния с «благополучным восшествием на престол». «Полки потянулись
из города навстречу императору, —писал о начале похода на Петер­
гоф французский дипломат. — Императрица опять взошла во дворец
и обедала у окна, открытого на площадь. Держа стакан в руке, она
приветствовала войска, которые отвечали продолжительным криком;
потом села опять на лошадь и поехала перед своею армиею»432.
В этом шествии было много карнавального: ликующие толпы но
сторонам улиц, полки, переодетые из новых «прусских» в старые ели­
заветинские кафтаны, молодая императрица верхом на белом скакуне,
рядом с ней Дашкова, обе в Преображенских мундирах.
Утомленные дорогой, наши амазонки оказались в местечке под
названием Красный Кабак и переночевали на одном, брошенном на
кровать плаще. «Нам необходим был покой, особенно мне, —писала
180


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

Дашкова, — ибо последние пятнадцать ночей я едва смыкала глаза.
Когда мы вошли в тесную и дурную комнату, государыня предложила
не раздеваясь лечь на одну постель, которая при всей окружающей
грязи была роскошью для моих измученных членов... Мы не могли
уснуть, и се величество начала читать мне целый ряд манифестов,
которые подлежали опубликованию по нашем возвращении в го­
род»433. Сама Екатерина, тоже описавшая ночлег в Красном Кабаке,
ни словом нс упомянула обсуждение с подругой государственных
бумаг. Да и было бы странно везти с собой в кратковременный поход
черновики будущих законодательных актов.
«Здесь все имело вид настоящего военного предприятия, —вспо­
минала наша героиня, — солдаты разлеглись на большой дороге,
офицеры и множество горожан, следовавших из любопытства, и все,
что могло поместиться в этом доме, вошло туда. Никогда еще день не
был более богат приключениями; у каждого было свое, и все хотели
рассказывать; были необычайно веселы, и ни у кого нс было ни малей­
шего сомнения. Можно было подумать, что все уже порешено, хотя
в действительности никто не мог предвидеть конца... Не знали даже,
где находится Петр III. Следовало предполагать, что он бросился в
Кронштадт, но никто и не думал об этом. Екатерина, однако, была
совсем нс так спокойна, как это казалось; она смеялась и шутила с
другими, переговаривалась... через всю комнату, и когда подмечали
у нее минуты рассеянности, она сваливала вину на утомление этого
дня; захотели уложить ее спать —она бросилась на минуту в кровать,
но, нс будучи в состоянии закрыть глаза, лежала неподвижно, чтобы
нс разбудить княгиню Дашкову, спавшую возле нее, но, повернув не­
чаянно голову, она увидела, что ее большие голубые глаза открыты
и обращены на нее, что заставило их громко расхохотаться, потому
что они считали одна другую заснувшею и взаимно одна другой обе­
регали сон. Они отправились присоединиться к остальной компании
и немного погодя пустились снова в путь»434.

«ДЕНЬ БЫЛ САМЫЙ КРАСНЫЙ»
Общим местом для русских источников является настойчивое
утверждение, будто переворот прошел на редкость спокойно и бес­
кровно. «Паше вступление в Петербург не поддается описанию, —
рассказывала в мемуарах княгиня Е.Р. Дашкова. — Улицы были
181


Е Л И С Е Е В А О.И.

заполнены народом, который благословлял нас и бурно выражал
радость. Звон колоколов, священник у врат каждой церкви, звуки
полковой музыки — все производило впечатление, которое невоз­
можно передать. Счастье, что революция совершилась без единой
капли крови»435. Ту же картину подтверждал и Рюльср: «Армия
взбунтовалась без малейшего беспорядка, после выхода (войск в
Петергоф. — О.Е.) было все совершенно спокойно»436. Такова же
оказалась и официальная версия, изложенная в записках Екатерины:
«Весь день крики радости нс прекращали раздаваться среди народа,
и не было никаких беспорядков»437.
Однако в реальности жизнь Петербурга дней переворота оказа­
лась куда драматичнее. Сразу, еще в момент восстания, гвардейцы
показали себя как опасная и плохо контролируемая стихия. «Конная
гвардия была в полном составе с офицерами во главе, — сообщала
Екатерина Понятовскому. — Так как я знала, что дядю моего, ко­
торому Петр III дал этот полк, они страшно ненавидели, я послала
пеших гвардейцев к дяде, чтоб просить его оставаться дома из боязни
несчастья с ним. Не тут-то было: его полк отрядил караул, чтоб его
арестовать; дом его разграбили, а с ним обошлись грубо»438.
Принцу Георгу крепко досталось от подчиненных. Надо отметить,
он был излишне строгим командиром и насаждал в полку столь люби­
мую императором прусскую дисциплину. Палочные удары сыпались
направо-налево, но наступил день, когда, по народной поговорке,
отлились кошке мышкины слезки. «Я видел, как мимо проехал в
плохой карете дядя императора, принц Голштинский, — сообщал
Позье. — Его арестовал один гвардейский офицер с двадцатью грена­
дерами, которые исколотили его ружейными прикладами... Жена его,
к несчастью, была в этот день в городе; солдаты тоже весьма дурно
обошлись с ней, растащив все, что они нашли в доме; они хотели со­
рвать с рук ее кольцо, если бы командующий ими офицер вовремя
не вошел в комнату, они отрезали бы у нее палец»439.
Принц и принцесса провели под арестом трое суток и «насилу
могли добиться чего-нибудь поесть». Женщина так и не оправилась
от пережитого испуга и, уже вернувшись на родину в Германию,
скончалась через шесть месяцев после переворота.
Вот как описывает арест дяди императора Шумахер: «Прискакало
целое сонмище разъяренных конногвардейцев, и они напали на гер­
цога Голштинского. Отдать шпагу добровольно он не захотел, и они
вынудили его к тому силой, нанесли много ударов и пинков, порвали
182


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е Т РА III

на нем не только красный мундир, но и голубую нательную рубаху.
Ему нанесли раны, а затем хотели проткнуть байонетом его адъю­
танта Шиллинга... Рейтары и солдаты начисто разграбили дворец,
забрали все бывшие там деньги и драгоценности, нарочно покрутили
много красивой мебели и разбили зеркала, взломали винный погреб
и ограбили даже маленького сына герцога... Озлобленные, неистов­
ствующие солдаты не слушали уже никаких приказов»440.
Еще утром 28-го Нозье, предусмотрительно спрятавший под по­
ловицей доверенные ему заказчиками драгоценности, вышел из дома.
«Я увидел двух молодых англичан, которых преследовали солдаты с
обнаженными саблями. Они не говорили по-русски. Я сказал этим
солдатам: “Что вы делаете? ...Я знаком с вашим офицером, который
уж верно не приказывал вам этого делать”. Они мне ответили: “Да
они нас ругают на своем языке”. ...Я дал им пол-экю —единственное
средство усмирить их»441, а затем спрятал англичан у себя на квар­
тире. Положение придворного «бриллиантщика» и знакомство с
половиной города помогло ювелиру. Однако он видел, как еще вчера
дружелюбные люди сегодня готовы были кидаться на иностранцев
с кулаками, а то и с «обнаженными саблями».
Екатерина подтверждала, что служивые были крайне озлоблены
на все, что отдавало «немецким». «Ярость солдат против Петра III была
чрезвычайна... После присяги... войскам... было позволено снова на­
деть их прежние мундиры; один из офицеров вздумал сорвать свой
золотой знак и бросил его своему полку, думая, что они обратят его в
деньги; они его с жадностью подхватили и, поймав собаку, повесили
его ей на шею; эту собаку, наряженную таким образом, прогнали с
великим гиканьем; они топтали ногами все, что для них исходило
от этого государя»442.
Рюльср нс дал бы нашей героине соврать: «Солдатам раздавали
пиво и вино, они переоделись в прежний свой наряд, кидая со смехом
прусские мундиры, в которые одел их император, оставлявшие солдат
почти полуоткрытыми в холодном климате, и встречали с громким
смехом тех, которые но скорости прибегали в сем платье, и их новые
шапки летели из рук в руки, как мячи, делаясь игрою черни»443.
К счастью, то были шапки, а не головы. Остается только удивлять­
ся, как при подобном настроении не было пролито ни капли крови.
Своим неумеренным пруссачеством Петр III разжег ксенофобию в
городе, населенном множеством иностранцев. Слова Екатерины в
письме к Понятовскому: «Знайте, что все решилось на основе нсна183


Е Л И С Е Е В А О.И.

виста к иноземцам —ведь Петр III слыл за одного из них*444на фоне
приведенных рассказов не кажутся преувеличением.
Дело дошло до того, что прусскому послагагику Гольцу пришлось
дать караул из 12 гусар, впрочем, охрана была поставлена и к другим
полномочным министрам. А на представление дипломатического
корпуса Екатерина попросила пруссака надеть простой сюртук вместо
ненавистной синей формы, чтобы не дразнить караульных при дворе445.
Это произошло 2 июля, всего через четыре дня после роковых
событий, а в момент взрыва город оказался игрушкой в руках во­
оруженных людей —уже нарушивших присягу, слабо слушавшихся
командиров, хмельных от вина и полной безнаказанности. Вот как
рисует поведение гвардии Шумахер: «В подобные минуты чернь за­
бывает о законах и вообще обо всем на свете... Один заслуживающий
доверия иностранец рассказывал мне, как какой-то русский просто­
людин плюнул ему в лицо со словами: “Эй, немецкая собака, ну где
теперь твой бог? ” Точно так же и солдаты уже 28-го вели себя очень
распущенно... Они тотчас же обирали всех, кого им велено было за­
держивать... захватывали себе прямо посреди улицы встретившиеся
кареты, коляски и телеги... отнимали и пожирали хлеб, булочки и
другие продукты у тех, кто вез их на продажу.
30 июня беспорядков было еще больше... Так как императрица
разрешила солдатам и простонародью выпить за ее счет пива в ка­
зенных кабаках, то они взяли штурмом и разгромили... все кабаки...
и винные погреба; те бутылки, что нс смогли опустошить, разбили,
забрали себе все, что понравилось, и только подошедшие сильные
патрули с трудом смогли их разогнать. Многие отправлялись по до­
мам иностранцев... и требовали себе денег. Их приходилось отдавать
безо всякого сопротивления. У других отнимали шапки, так что тот,
кто не был хотя бы изруган, мог считать себя счастливцем»446.
Слова Шумахера подтверждал Позье: «Все войска, оставшиеся в
городе, стали шпалерами вдоль улиц и так простояли всю ночь. Я не
мог сомкнуть глаз и просидел у окна, следя за всем, что происходило.
Я видел, как солдаты выбивали двери в подвальные кабаки, где про­
давалась водка, и выносили огромные штофы своим товарищам, что
меня страшно испугало... Ни один иностранец не смел показаться на
улице, и, если б я не был знаком с большею частью офицеров, я бы
не рискнул выйти»447.
Ту же картину, только с нескрываемой для служилого радостью,
описывал и Г.Р. Державин, в тот момент рядовой Преображенского
184


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

полка: «День был самый красный, жаркий. Кабаки, погреба и тракти­
ры для солдат растворены: пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки
в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво,
мед, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без
всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случалось»448.
Уже после переворота кабатчики выставили императрице и Сена­
ту счет за убытки на сумму 105 563 рубля 13,05 копейки, что в пере­
воде на вино и водку составляло по тогдашним ценам 422 252 литра
с половиной. Город гулял трос суток. Следовательно, в среднем за
день выпивалось, проливалось, разбивалось или тратилось както иначе 140 751 литр449. Якоб Штелин указывал, что в это время
в столице проживало около 160 тыс. человек450. Если исключить
младенцев, стариков и больных, то получится менее чем по литру
в день на человека. Предоставляем читателю судить, много это или
мало. Однако очевидно, что нили в основном служивые, а обыватели
сидели по домам и дрожали.
Любопытно, что «праздник непослушания» охватил только
центр города. Кейт, живший на окраине, свидетельствовал о полной
тишине. «Поразительный сей переворот произошел менее чем за два
часа и без пролития единой капли крови или какого-либо иного акта
насилия, —доносил он 2 июля. —Все городские кварталы, несколько
удаленные от дворца, а особливо улица, где находился и мой дом,
и где живут по большей части российские подданные, оставались
в полнейшем спокойствии... Единственным новшеством явились
пикеты у мостов и перекрестков, а также кавалергардские патрули
на улицах»451.

НА ДРУГОЙ СТОГОНЕ
Тем временем Петр III все еще был на свободе и мог предпринять
ответные действия. Например, послать гонца в армию П.А. Румян­
цева, уже вышедшую в поход против Дании. Никто не гарантировал,
что обласканный милостями государя командующий примкнул бы к
заговорщикам. Скорее наоборот. Можно было предположить, что и
союзник Петра Фридрих II присоединит часть своих войск к армии
Румянцева.
Для всей России, исключая Петербург, Петр III был законным
государем, нс вызвавшим пока никакого ропота. Только очень близ­
185


Е Л И С Е Е В А О.И.

кая ко двору гвардия и горожане успели узнать привычки нового
императора и разозлиться на них. А, например, в Москве ни войска,
ни чиновничество, ни простой люд не были довольны переворотом.
Сенатор Я.П. Шаховской писал о состоянии «ужаса и удивления*,
которые охватили дворянство Первопрестольной при известии о
смене власти452. Он лично несколько дней не решался выходить из
дома и не принимал записок от друзей с уведомлением о перевороте,
пока точно не стало известно, кто победил.
Шаховской был краток, а вот Рюльер расписал обстановку в
Москве: «Пять полков составляли гарнизон. Губернатор приказал
раздать каждому солдату по 20 патронов (вероятно, для торже­
ственного залпа. — О.Е.). Собрал их на большой площади перед
старинным царским дворцом... Он пригласил туда и народ. После
прочтения манифеста губернатор закричал: “Да здравствует им­
ператрица Екатерина II!” Но вся сия толпа и пять полков хранили
глубокое молчание. Он возобновил тот же крик, ему ответили тем
же молчанием, которое прерывалось только глухим 1нумом солдат,
роптавших между собою за то, что гвардейские полки располагают
престолом по своей воле. Губернатор с жаром возбуждал офицеров,
его окружавших, соединиться с ним; они закричали в третий раз: “Да
здравствует императрица!” —опасаясь быть жертвою раздраженных
солдат и народа, и тотчас приказали их распустить*453.
Итак, народ безмолвствовал...
Учитывая разницу настроений в столице и провинции, заговор­
щики должны были действовать быстро. Их мизерные шансы окупа­
лись скоростью смены декораций. «Одни слабоумные нерешитель­
ны*, —скажет позднее Екатерина. Ее слова в полной мерс относились
и к ней самой, и к ее несчастному супругу, который в роковой час
проявил колебания и слабость. Пока несколько гвардейских полков
дружными рядами выступали из столицы в поход на Петергоф, сам
Петр расхаживал по берегу канала, не зная, что предпринять.
Штелин по часам вел дневник всего, что происходило в Петерго­
фе. «4 часа. ...Один из предстоящих советников предлагает государю
ехать с небольшою свитою из нескольких знатнейших особ прямо
в Петербург, явиться там перед народом и гвардией... Можно быть
уверенным, говорит этот советник, что личное присутствие государя
сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, по­
добно тому, как внезапное появление Петра Великого неоднократно
предотвращало точно такие же опасности...
186


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

7 часов. ...Государь посылает ораниенбаумским своим войскам
приказание прибыть в Петергоф и окопаться там в зверинце, чтоб
выдержать первый натиск.
Штслин изображает фельдмаршалу Миниху и принцу ГолыптейнБскскому ужасные последствия, которые могут произойти из такого...
сопротивления, если бы... была выпущена против ожидаемой гвардии
хотя бы даже одна нуля. Оба соглашаются с его мнением, и все вместе
представляют о том государю; но он не хочет их слушать...
8 часов. Мы повторяем наше представление, но столь же без­
успешно»454.
Обратим внимание на описание Штелиным поведения фельд­
маршала Б.Х. Миниха. В исторических исследованиях часто по­
вторяется мнение, будто Миних предлагал Петру III действовать
решительно и самому отправиться навстречу мятежным войскам —де
один вид государя приведет их в повиновение. Невольно вспомина­
ются гоголевские строки о картузе капитана-иенравника, который
достаточно показать взбунтовавшимся крестьянам, чтоб их разогнать.
Штслин, постоянно находившийся возле Императора и прекрасно
знавший Миниха, подобные предложения вкладывает в уста не­
известного «предстоящего советника». Фельдмаршал же дважды
уговаривал императора отказаться от сопротивления в Петергофе и
двигаться в Кронштадт.
Вся несостоятельность предложения неизвестного Штелину «со­
ветника» становится ясна, если привести характерный эпизод. После
ареста Петр III отбыл из Петергофа в местечко Ропша. «По пути, —
рассказывал Шумахер, —император едва избежал опасности быть...
разнесенным в куски выстрелом из одной из шуваловских гаубиц.
Канонир уже совсем собрался выпалить, но в то же мгновение началь­
ник поста артиллерийский старший лейтенант Милсссино так резко
ударил его шпагой по руке, что тог выронил горящий фитиль»455.
Нс остается сомнений, как гвардия встретила бы выехавшего к
ней императора в сопровождении небольшого эскорта знатных лиц.
Что касается петербургских горожан, то их поведение выглядело
более чем красноречиво. В то время когда Екатерина двигалась в
Петергоф, народ вообразил, что Петр III может вернуться в столицу
но воде. Несколько тысяч человек, вооружешгых камнями и палками,
собралось на Васильевском острове при входе в Неву, намереваясь
воспрепятствовать его высадке.
187


Е Л И С Е Е В А О.И.

Явление бывшего императора перед мятежными войсками, ско­
рее всего, не успокоило бы их, а привело к гибели Петра. Возможно,
именно такого исхода добивался неизвестный Штелину советник.
Вероятно, оп действовал в пользу заговорщиков, провоцируя отъезд
государя без голштинской охраны. Такая провокация кажется тем
более вероятной, что в столице многие из принявших участие в пере­
вороте солдат считали Петра мертвым.
«Повсюду уже распускали слух, будто император накануне вече­
ром упал с лошади и ударился грудью об острый камень, после чего в
ту же секунду скончался»456, —сообщал Шумахер. Его сведения под­
тверждает Рюльер: «Вдруг раздался слух, что привезли императора.
Понуждаемая без шума толпа раздвигалась, теснилась и в глубоком
молчании давала место процессии, которая медленно посреди ее
пробиралась. Это были великолепные похороны, во время которых
гроб пронесли по главным улицам, и никто не знал, кого хоронят.
Солдаты, одетые по-казацки, в трауре несли факелы... Часто после
спрашивали об этом княгиню Дашкову, и она всегда отвечала так:
“Мы хорошо приняли свои меры”. Вероятно, эти похороны были
предприняты, чтобы между чернию и рабами распространить
весть о смерти императора, удалить на ту минуту всякую мысль о
сопротивлении»457. Ш тслин приводил слова гусарских офицеров,
обращенные 29 июня к арестованным голштинским солдатам: «Не
бойтесь: мы вам ничего худого не сделаем; нас обманули и сказали,
что император умер»458.
Когда вечером 28 июня Екатерина покинула Петербург, с ней была
значительная сила: три пехотных гвардейских полка, конногвардей­
цы, полк гусар и два полка инфантерии. Всего около 12 тыс. человек.
Опасаться серьезного сопротивления со стороны голштинцев не
приходилось по причине их крайней малочисленности. Понятовскому она писала, что Петр III мог противопоставить ее корпусу
1500 голштинцев459. В записках голштинского офицера Д.Р. Сиверса
названа цифра в 800 человек. При этом голштинцы были совершенно
деморализованы слухами о скором свержении императора, а насту­
пающая гвардия уже чувствовала себя победительницей.
Сивере показывает переворот «с другой стороны», из рядов гол­
штинских войск: «Когда государь отъехал (из Ораниенбаума. — О.Е.)}
я пошел к себе на квартиру... Вдруг... послышались барабанный бой
и тревога. Мне подумалось, что государь захотел узнать, во сколько
мшгут солдаты могут вооружиться; но скоро сделалось известно, что в
188


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Петербурге восстание... С некоторого времени мы уже не переставали
ожидать такого несчастья... От Ораниенбаума до Петергофа добрая
миля расстояния. В 4 часа мы пришли туда, императору доложили о
прибытии этой уже бесполезной защиты... Он меня спросил, охотно
ли мы пошли и готовы ли ко всему. Я ответил утвердительно...
Вскоре стали говорить, что поблизости от нас 50 человек русской
кавалерии... Каждый начал, улыбаясь, прощаться с товарищами... Так
к о ти л о сь императорство для нас, голштинцев*460. Страшен, конечно,
был не сам передовой отряд, а целая армия, шедшая за ним. Однако
и кавалеристы справились со «злосчастной толпой* на плацу перед
дворцом. Штслин описал этот игрушечный бой: «В Петергоф при­
ходит первый авангардный отряд гусар под начальством поручика
Алексея Орлова. На плацу ему случайно попадается несколько сот...
голштинских рекрут, собранных тут с деревянными мушкетами для
учения. Гусары в одну минуту опрокидывают и перехватывают их,
ломают их деревянное оружие и сажают всех под сильным караулом
в тамошние сараи и конюшни*461.

ОТРЕЧЕНИЕ
Пока Екатерина двигалась к Петергофу, ее супруг все-таки отплыл
в Кронштадт. Поначалу он намеревался обороняться в загородной
резиденции и упрекал малодушных придворных: нельзя бежать,
даже не увидев неприятеля. Еще никто не знал, увенчалась ли затея
Екатерины успехом и сколько с ней войск. Петр даже прикинул, как
можно использовать холмы для отражения врага.
Однако, когда стало известно от пойманных гусар —сторошшков
императрицы, посланных на разведку, — что Петербург восстал,
а Екатерина ведет с собой чуть не 20 тыс. войска, Петр понял, что
голштинцы не отобьются. Тем временем возвратился адъютант Девиера с радостным известием: в Кронштадте еще ничего неизвестно
о переменах в столице. Рюльер даже поставил крепость под знамена
Петра: «Гарнизон пребывает верным своему долгу и решился умереть
за императора; его там ожидают и трудятся с величайшей ревностью,
дабы приготовиться к обороне*.
Фельдмаршал Миних советовал захватить с собой в качестве
заложниц придворных дам, мужья которых находились в данный
момент с императрицей в столице. Так и было сделано. Обратим

189


Е Л И С Е Е В А О.И.

внимание на красноречивую деталь: покидая Петергоф, император
не отдал голштинцам распоряжения не обороняться, он попросту
бросил их, а возможно, забыл. У него был такой трудный день! А ведь
эти войска Петр особенно любил и баловал, считал родными...
Галера и яхта отплыли от пристани в Петергофе, но стоило им
приблизиться к Кронштадту, как «целый гарнизон*, который взбун­
товал Талызин, «с заряженными ружьями вылетел на крепостные
валы, и 200 фитилей засверкали над таким же числом пушек*462.
Было около полуночи. Петр намеревался высадиться на берег, но
был окликнут: «Кто идет?*
На слова: «Император!* —прозвучал убийственный ответ: «У нас
нет императора. В России благополучно царствует императрица
Екатерина Алексеевна*. Поскольку с бастионов пригрозили, что
откроют огонь, кораблям пришлось отвалить от берега, в спешке
обрубив канаты. Предприимчивый Миних советовал немедленно
плыть в Ревель, пересесть на военный корабль и достичь Пруссии,
где находилась выступившая в поход армия. А потом, имея 80 тыс.
войска, привести столицу к покорности. Но набившиеся в каюту
дамы подняли стон и в конце концов убедили Петра Федоровича
вернуться в резиденцию.
Штслин записал, что «галера воротилась в Ораниенбаум, а яхта —
в Петергоф в 4 часа утра*463. Путь от Петергофа до Кронштадта
занял два с половиной часа. Обратный — четыре. Значит, отплыв,
император провел значительное время на воде, размышляя, куда
двигаться. Он снова ни на что не мог решиться, застыв между вос­
ставшим городом и восставшей крепостью. Снова терял драгоценные
минуты и после долгих колебаний склонился к самому простому
решению: не делать ничего.
Родись Петр смелым человеком, он бы последовал совету Миниха
и на одной яхте добрался до Ревеля. Но то был бы поступок Петра
Великого или Екатерины. Несчастному внуку северного исполина
хватило приключения с Кронштадтом. Он видел, что его предали
все, что те, кто рядом, сопровождают его лишь поневоле. В люби­
мую резиденцию император вернулся готовым пойти на мировую с
женой. Измученный и подавленный, он направился в одну из своих
«игрушечных* крепостей, там упал на кушетку и около часа пролежал
без движения. Потом его удалось привезти во дворец. Слугам Петр
бросил: «Дети мои, мы теперь ничего не значим*.
Следующий день стал для него еще труднее предыдущего.
190


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Дорогой на Петергоф к Екатерине один за другим присоеди­
нялись перебежчики, которых Петр направлял сначала для того,
чтобы упрекнуть жену, затем, чтобы увещевать ее и просить мира и,
наконец, чтоб предложить отречение. Императрица приняла лишь
последнее. -«Забыла сказать, — писала она Понятовскому, — что
при выезде из города ко мне подошли три гвардейца, посланные из
Петергофа, чтобы распространять в народе манифест. Они заявили:
"Вот что поручил нам Петр III. Мы вручаем это тебе, и мы
очень рады, что у нас есть возможность присоединиться к нашим
братьям”»464. О сути манифеста поведал Шумахер: -«Нерешитель­
ный император... приказал кабинет-секретарю Волкову составить
письмо в Петербург Сенату, в котором он строго взывал к его вер­
ности, оправдывал свое поведение в отношении супруги и объявлял
юного великого князя Павла Петровича внебрачным ребенком. Но
офицер, которому повелели доставить это послание, вручил его
императрице»465.
Таким образом, несмотря на жалобные письма, приходившие
из Ораниенбаума, императрица прекрасно понимала, каким тоном
заговорил бы муж, склонись удача на его сторону. Все источники
упоминают два послания. В первом Петр предлагал начать перего­
воры. Ответа не последовало. Во втором обещал отречение, если его
отпустят в Голштинию. И тут Екатерина промолчала. Ее устроила
бы только безоговорочная капитуляция.
«Тогда этот несчастный государь, —сообщал Шумахер, —отпра­
вил с вице-канцлером князем Голицыным письмо к императрице, в
котором он просил ее лишь позволить ему уехать в Голштинию. Но
вскоре затем он сочинил и второе письмо, еще более унизительное.
Он отказывался полностью от своих нрав на российский престол и
на власть. Он раболепно молил сохранить ему жизнь и единственное,
что выговаривал себе, — это позволение взять с собой в Голштинию
любовницу Елизавету Воронцову и фаворита Гудовича. Это послание
он переслал с генерал-майором Михаилом Измайловым»466.
Слова Ш умахера подтверждал Беранже: «Император... напи­
сал письмо императрице, в коем признавал свои вины, предлагал
примирение и совместное правление. На сие императрица ничего
ему не ответствовала. Через недолгое время послал он ей второе
письмо, где умолял о прощении и просил для себя пенсию и до­
зволение удалиться в Голштинию. Императрица отправила ему
акт об отречении, который повез генерал Измайлов»467.
191


Е Л И С Е Е В А О.И.

Тот самый гофмаршал, который утром 28-го в испуге сообщил
императору об исчезновении жены, теперь предлагал ей понудить
Петра к отречению.
-«После первого письма последовало второе, — сообщала Екате­
рина, — привезенное генералом Михаилом Измайловым, который
бросился к моим ногам...
— Император готов отречься. Я привезу его вам после добро­
вольного отречения и тем помогу моей родине избежать гражданской
войны...
Петр III отрекся в Ораниенбауме безо всякого принуждения,
окружашый 1590 голштинцами, и прибыл с Елизаветой Воронцовой
в Петергоф, где для охраны его особы я дала ему шесть офицеров и
несколько солдат»468.
Текст отречения говорит о том, что императрица старалась пред­
усмотреть все лазейки и лишить свергнутого супруга возможности
вернуть престол, ссылаясь на какой-либо плохо продуманный пункт.
«Во время кратковремсшюго и самовластного моего царствования, —
говорилось в документе, —я узнал на опыте, что не имею достаточных
сил для такового бремени, и управление таковым государством, не
только самовластное, но какою бы ни было формою, превышает
мои понятия, и потому и приметил я колебание, за которым могло
бы последовать и совершенное оного разрушение к вечному моему
бесславию... Я добровольно и торжественно объявляю всей России и
целому свету, что на всю жизнь свою отрекаюсь от правления»469. Он
обещал «даже не домогаться того никогда посредством какой-либо
посторонней помощи», имелась в виду Пруссия.
Панин сообщил Ассебургу, что, требуя от мужа формального отре­
чения, Екатерина «указала ему самые выражения, которые следовало
употребить. Петр написал акт своею рукой и был препровожден из
Ораниенбаума в Петергоф в одной карете с... Воронцовой»470. Рюльер
добавлял, что, когда экипаж тронулся, слуги кричали: «Батюшка наш!
Она прикажет умертвить тебя!» Однако усилия понадобились как
раз для того, чтобы защитить свергнутого государя.
По свидетельству Панина, солдаты были так «возбуждены» про­
тив Петра, что Никите Ивановичу пришлось самому отбирать наи­
менее озлобленных и составлять «батальон в триста человек, который
и был расположен... вокруг павильона, где поместили Петра... чтобы
отвратить пьяных и усталых солдат от возможности покушения». Не­
счастный монарх «просил как милости, чтоб ему оставили графиню
192


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

Воронцову». Сцена произвела на Никиту Ивановича тяжелое впечат­
ление. «Я считаю несчастьем всей моей жизни, что принужден был
видеть его тогда, —сказал он Лссебургу, —я нашел его утопающим в
слезах»471. Петр старался «поймать руку Панина, чтобы поцеловать
ее», а Воронцова «бросилась на колени, испрашивая позволения
остаться при нем». Вельможа постарался поскорее уйти и передал
ответ императрицы через другое лицо: разрешение дано не было.
В то время когда низложенный государь «даже не просил о сви­
дании с императрицей», вымаливая себе подругу жизни, солдаты
вообразили, что сановники пытаются помирить супругов, и подняли
крик. «Они стали приставать ко всем проходившим мимо, — писала
Екатерина, —...заявляя, что помирают со страху... как бы этот старый
плут Трубецкой нс обманул меня —“...чтобы ты погибла и мы с тобой,
но мы его разорвем на куски”.
Я пошла к Трубецкому... и рассказала ему, что происходит...
Он в ужасе умчался в город. После этого я отправила свергнутого
императора в сопровождении Алексея Орлова, еще четверых офи­
церов и отряда солдат... в место, именуемое Ропша... на то время,
пока будут готовить соответствующие его положению комнаты в
Шлиссельбурге»472.

«Я ГОДИЛСЯ ЧЕСТНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ»
Тем временем в лагере сторонников Екатерины вовсе не было так
благополучно, как хотелось бы показать государыне. Будь у Петра
преданные союзники, они могли бы попытаться сыграть на противо­
речиях. Но государь нс завоевал себе друзей, и с момента отречения
люди из его круга больше не появлялись на сцене. Отныне речь шла
только о соперничестве двух влиятельных группировок, приведших
императрицу к власти. Они вытеснили остальные силы с придворных
подмостков и приковали к себе внимание публики. Их скрытая, но
ожесточенная борьба ознаменовала собой почти два десятилетия
екатерининского царствования.
Начало ей было положено действиями Орловых, привезших
Екатерину в столицу «раньше срока» и спровоцировавших гвардию
«выкрикнуть» се самодержицей. Не стихала она и в следующие дни
переворота. Обратим внимание на характерную форму отречения
11стра. Свергнутый монарх отказывался от престола не в чью-либо
7 Нлисссва О. И.

193


Е Л И С Е Е В А О.И.

пользу, а как бы в пространство. К кому после него должна перей­
ти власть, документ не оговаривал. Как мы помним, Панин писал,
что Екатерина сама указала мужу, какие выражения использовать.
Действительно, словосочетания: «узнал на опыте*, «превышает мои
понятия*, «приметил я*, «всей России и целому свету* —характер­
ны для императрицы. Вероятно, существовал черновик отречения,
составленный государыней и посланный в Ораниенбаум вместе с
гофмейстером Измайловым.
Судя по тому, что сообщил Никита Иванович Ассебургу, его в
момент написания этой бумаги рядом с Екатериной не было. «Так
как об экспедиции Талызина нс было еще никаких известий, то и
боялись, как бы Петр, найдя доступ в Кронштадт прегражденным,
нс вздумал направиться водою же в Петербург... Было решено, чтобы
Панин верхом, в сопровождении двадцати четырех кавалергардов,
вернулся в столицу, следуя притом вдоль левого берега Невы... Панин
беспрепятственно вступил в город. Там все было спокойно. Между
тем Екатерина пребыла в Петергофе, откуда и отправила Петру ответ
на его письмо... Екатерина потребовала от Петра формального акта
отречения от престола*473.
Рейд Никиты Ивановича —человека по всем повадкам штатско­
го —во главе отряда кавалергардов весьма примечателен. Екатерине
удалось на короткое время избавиться от Панина, и как раз в этот
момент было составлено и подписано отречение. Нельзя не признать,
что, пока инициатива оставалась в руках императрицы, она опережала
своего медлительного союзника на один шаг.
Вероятно, государыня хотела, чтобы воспитатель остался в
столице рядом с великим князем, но Панин поспешил назад. Текст
отречения представляет собой компромисс между сторонниками
самодержавной власти Екатерины и теми, кто хотел видеть на троне
ее сына. Ни одна из группировок не получили перевеса. Никита Ива­
нович не сумел включить имя своего воспитанника в документ. Но
и супруга свергнутого монарха не упомянута в нем. Поле для игры
оставалось свободным. Кроме того, свое слово могли еще сказать
Сенат и Совет: ведь отречение не оговаривало форму правления,
которая установится после Петра III.
Екатерине было выгодно показать, что, принимая власть, она
идет навстречу желаниям народа. Подданные подняли восстание
против нерадивого самодержца, и, чтобы сохранить целостность
государства, не дать возобладать хаосу и безначалию, его покинутая
194


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

благоверная жена согласилась вступить на трон. «Когда императрица
сошла с лошади у Летнего дворца, — писала о себе в 3-м лице наша
героиня, — давка была так велика, что ее вели под руки, что пред­
ставляло прекрасное зрелище; это имело вид, как будто бы она была
вынуждена сделать все то, что только что произошло; что было в
действительности справедливо, потому что, если бы она отказалась,
она подверглась бы опасности разделить участь Петра III; таким
образом, нс было выбора»474.
Похожую роль Екатерина старалась играть и перед Дашковой.
Под пером княгини императрица выглядит весьма пассивно, точно
предоставила другим право спасать себя. Выход государыни из ам­
плуа покорной жертвы оказался для подруги настоящей драмой. От­
крылось, что Дашкова знала лишь часть заговора и не занимала того
места, на которое рассчитывала. Ведь она претендовала и на сердце
императрицы, и на первую политическую скрипку в ее оркестре.
Поэтому правда об Орлове стала для нее таким ударом.
Именно в Петергофе появились первые трения между подругами.
Дашковой казалось, что именно она распоряжается всем и вся. «Мне
постоянно приходилось бегать с одного конца дворца в другой и спу­
скаться к гвардейцам, охранявшим все входы и выходы», —рассказы­
вала княгиня. В реальности управлять разбушевавшейся, уже отчасти
хмельной гвардейской массой было нелегко даже офицерам. Письма
императрицы к Понятовскому хорошо передают ощущение человека,
ставшего в какой-то момент игрушкой —пусть и любимой — в руках
у огромной вооруженной толпы: «Пока я повинуюсь, меня будут обо­
жать; перестану повиноваться — как знать, что может произойти»475.
Молоденькая княгиня была далека от подобных рассуждений.
Ей представлялось, будто гвардейцы относятся к ней с детским до­
верием и готовы выполнять ее приказы: «Я была принуждена выйти
к солдатам, которые, изнемогая от жажды и усталости, взломали один
погреб и своими киверами черпали венгерское вино... Мне удалось
уговорить солдат вылить вино... и послать за водой; я была поражена
этим доказательством их привязанности... ко мне, тем более что их
офицеры до меня безуспешно останавливали их. Я раздала им остаток
сохранившихся у меня денег и вывернула карманы, чтобы показать,
что у меня нет больше... Я обещала, что но возвращении их в город
им дадут водки на счет казны и что все кабаки будут открыты»476.
После такого подвига вид развалившегося на диване Орлова
выглядел особенно оскорбительно: ведь это его муж ское дело
7*

195


Е Л И С Е Е В А О.И.

было — утихомиривать распоясавшихся гвардейцев. «Я возвраща­
лась к государыне, —писала княгиня. — Каково было мое удивление,
когда в одной из комнат я увидела Григория Орлова, лежавшего на
канапе (он ушиб себе ногу) и вскрывавшего толстые пакеты, прислан­
ные, очевидно, из Совета; я их узнала, так как видела много подобных
пакетов у моего дяди... Я спросила его, что он делает.
— Императрица повелела мне открыть их, — ответил он.
— Сомневаюсь, —заметила я, — эти пакеты могли бы оставаться
нераспечатанными еще несколько дней, пока императрица не на­
значила бы соответствующих чиновников; ни вы, ни я не годимся
для этого»477. Дашкова лукавила. Себя-то она как раз предназначала
для роли советника, иначе Орлов не получил бы от нее столь резкий
выговор.
«Затем я принуждена была выйти к солдатам... Возвратившись во
дворец, я увидела, что в той же комнате, где Григорий Орлов лежал на
канапе, был накрыт стол на три куверта... Вскоре ее величеству доло­
жили, что обед подан; она пригласила и мета, и я, к своему огорчению,
увидела, что стол был накрыт у того самого канапе»478.
Собирая Дашкову и Орлова за одним столом, Екатерина пред­
приняла столь характерную для нее попытку внешне сохранить
согласие между представителями разных группировок и даже
обратилась к подруге за помощью. «Она меня попросила поддер­
жать ее против Орлова, который, как она говорила, настаивал на
увольнении его от службы... Мой ответ был вовсе не таков, како­
го она желала бы. Я сказала, что теперь она имеет возможность
вознаградить его всевозможными способами, не принуждая его
оставаться на службе»479.
Екатерина перенесла ту же сцену в Петербург. «Когда императри­
ца с триумфом вернулась в город, — писала она, — ...капитан Орлов
пал к ее ногам и сказал ей: “Я вас вижу самодержавной императри­
цей, а мое отечество — освобожденным от оков... Позвольте мне
удалиться в свои имения; я родился честным человеком, двор мог
бы меня испортить, я молод — милость могла бы вызвать ненависть
ко мне; у меня есть состояние, я буду счастлив на покое, покрытый
славой”. ...Императрица ему ответила, что заставить ее прослыть не­
благодарной... значило бы испортить ее дело; что простой народ нс
может поверить такому большому великодушию, но подумает, что
она дала ему какой-нибудь повод к неудовольствию или даже, что
она недостаточно его вознаградила... Он был огорчен до слез красной
196


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е Т Р А III

александровской лентой и камергерским ключом, которыми она его
пожаловала»480.
Обратим внимание, отставки после переворота просил Орлов.
Л «неблагодарной», подавшей «повод к неудовольствию» импе­
ратрица прослыла под пером подруги. Княгиня считала себя «не­
достаточно вознагражденной», хотя се имя в списке пожалований
значится вторым, куда выше гвардейских заговорщиков. Но речь
п и т нс о материальных благах, а о реальной власти.
Слишком резкая и несдержанная на язык Дашкова с самого начала
отказалась делить доверие императрицы с кем бы то ни было. «Если
бы она удовольствовалась скромной долей авторитета, то могла бы
оставаться до сего времени первой фавориткой императрицы, —позд­
нее доносил своему двору английский посол граф Бекингэмшир. —
Высокомерное поведение этой леди... привело се к потере уважения
императрицы»481. В том положении, которое княгиня заняла возле
Екатерины, се шаг был политической негибкостью и грозил кон­
фронтацией среди сторонников Екатерины. Рюльер сообщал, что
Дашкова, приняв «строгий нравоучительный тон», выговаривала
подруге за «излишнюю милость» к Орлову482.
Императрица, в свою очередь, была вынуждена упрекнуть Ека­
терину Романовну «за раздражительность». Характерна реакция
княгини: «Я ответила сухо, и мое лицо, как мне йотом передавали,
выражало глубокое презрение:
— Вы слишком рано принимаетесь за упреки, ваше величество.
Вряд ли всего через несколько часов после вашего восшествия на
престол ваши войска, оказавшие мне столь неограниченное доверие,
усомнятся во мне»483. Это звучало как угроза. Редко задумываются,
что поведение Дашковой было продиктовано не только личной
обидой, но и отражало настроение ианинской группировки, которая
через княгиню старалась повлиять на государыню. Но Екатерина
остро чувствовала, кто се истинная опора. Она могла пожертвовать
княгиней, но нс Орловыми.
Отношения подруг становились все более напряженными. Тем
не менее после отъезда из Петергофа в обратный путь Екатерина и
Дашкова, согласно запискам княгини, провели еще одну ночь вместе:
«Мы... остановились на несколько часов на даче князя Куракина.
Мы легли с императрицей вдвоем на единственную постель, которая
нашлась в доме»484. Совсем иначе путешествие описано Екатериной
в послании к Понятовскому: «Я отправилась вместе с войсками,
197


Е Л И С Е Е В А О.И.

но на полпути свернула на дачу Куракина, где бросилась одетой на
кровать. Один из офицеров снял с меня сапоги. Я проспала два часа
с половиной»485. Характерно, что Дашкова в качестве спутницы не
упомянута.

«ПРОЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ»
Путь гвардии на Петергоф обычно называют «походом», а ее до­
рогу обратно в столицу — «возвращением». Хотя, по сути, походом
было именно возвратное движение войск к Петербургу. Все время,
пока совершался арест Петра III, столица напоминала раскачива­
ющийся в шторм корабль. Взять Петербург под контроль, навести
элементарный порядок на улицах и водворить товарищей, оставших­
ся «охранять» наследника Павла, по казармам могли только свежие
войска, не участвовавшие в погроме и пьянстве.
Именно для этого столь большой контингент и был почти сразу
после переворота выведен из города. Полки включились в выпол­
нение обычных для них экзерциций — двигались почти трениро­
вочным походом до царской резиденции, там, смертельно усталые,
переночевали и поспешили обратно. Винные запасы Петергофа не
шли ни в какое сравнение со столичными погребами.
Державин, участвовавший в походе, сообщал: «Часу пополудни
в седьмом полки из Петергофа тронулись в обратный путь в Петер­
бург; шли всю ночь и часу пополуночи в 12-м прибыли благополучно
вслед императрице в Летний деревянный дворец, который был на
том самом месте, где ныне Михайловский»486.
Вернувшиеся из похода усталые и трезвые войска, из которых
за день марша выветрился весь петергофский хмель, легко навели
порядок в столице. «Новые и еще большие неистовства были нако­
нец предотвращены, — вспоминал Шумахер, — многочисленными
усиленными патрулями, расставленными повсюду, чтобы отвести
нараставшую угрозу и строгим приказом, зачитывавшимся вслух
прилюдно на улицах под барабанную дробь». Город был взят под
контроль. Теперь императрица могла с полным основанием сказать,
что переворот удался.
Ей оставалось только принимать поздравления от тех, кто не успел
«припасть к освященным стопам» ранее. Позье описал любопытную
сцену во дворце, куда он снова явился по возвращении Екатерины в
198


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

город. «Там застал я страшную давку и, между прочим, множество
молодых дам, о которых мне достоверно известно было, что они не­
хорошие услуги оказывали императрице по ее отношениям к импе­
ратору, и которые едва ли могли ожидать от нее любезного приема.
Так как я был с ними довольно коротко знаком, я спросил их, не
шибко ли бьется у них сердце»487.
Если бы выговор минутным фавориткам мужа был самой трудной
задачей молодой государыни, она могла бы почитать себя счастливи­
цей. Однако у нес имелись проблемы посложнее. Унять гвардейцев
было нелегко, они продолжали требовать к себе «матушку» и бурно
выражать любовь к Отечеству. «В полночь в мою комнату вошел
капитан Пассск, —рассказывала Екатерина в письме к Понятовскому
о событиях следующего дня, — разбудил меня и сказал:
— Наши люди страшно перепились... Гвардейцы, взяв оружие,
явились сюда, чтобы выяснить, здоровы ли Вы. Они заявляют, что
уже три часа Вас нс видели... Они не слушают ни своих командиров,
ни даже Орловых...
Я села с двумя офицерами в карету и поехала к войскам. Я чув­
ствую себя хорошо, сказала я им, и прошу их идти спать и дать мне
тоже отдохнуть... Они отвечали, что... все они готовы умереть за
меня... После этого они пожелали мне доброй ночи... и удалились
кроткие, как ягнята... оборачиваясь на ходу, чтоб еще разок взглянуть
на мою карету».
Такие случаи продолжались после переворота более месяца.
«Если вам расскажут, что в войсках вновь была передряга, — раз­
драженно сообщала императрица Понятовскому 9 августа 1762 г., —
знайте, что это нс что иное, как проявление любви ко мне, которая
становится мне в тягость. Они помирают со страху, как бы со мной не
приключилось чего-нибудь, даже самого незначительного. Я нс могу
выйти из комнаты, чтобы не услышать радостных восклицаний»488.
Любопытно, что рассказ в письме к Понятовскому, явно рассчи­
танный на трансляцию его парижским корреспондентам, например
мадам Жоффреи, в деталях совпадает с повествованием Державина.
Не слишком ли часто исследователи обвиняют Екатерину в лукав­
стве, забывая сопоставить се тексты с другими источниками?
«В полночь на другой день с пьянства Измайловский полк, обуяв
от гордости и мечтательного своего превозношения, что императрица
в него приехала и прежде других им препровождаема была в Зимний
дворец, — писал Державин, — собравшись без сведения командую­

199


Е Л И С Е Е В А О.И.

щих, приступил к Летнему дворцу, требовал, чтоб императрица к
нему вышла и уверила его персонально, что она здорова; ибо солдаты
говорили, что дошел до них слух, что она увезена хитростями прус­
ским королем». К служивым один за другим выходили дежурные
придворные Шувалов, Разумовский, наконец Орловы, уверяя, «что
государыня почивает и, слава богу, в вожделенном здравии». Одна­
ко измайловцм не унимались, не желая слушать даже своего шефа.
Им непременно нужно было видеть императрицу. То был не просто
страх за нее, но и демонстрация своей власти. Екатерина покорилась.
«Государыня принуждена встать, одеться в гвардейский мундир и
проводить их до полка, —с осуждением замечал Державин. —Поутру
издан был манифест, в котором... напоминалася воинская дисциплина
и чтоб не верили они разссвасмым злонамеренных людей мятежничьим слухам, которыми хотят возмутить их и общее спокойствие;
в противном случае впредь за непослушание своим начальникам...
наказаны будут по законам».
Дворец пришлось взять иод усилегшую охрану. «С того самого дня
приумножены пикеты, —заключал сам стоявший в караулах Гавриил
Романович, —которые в многом числе с заряженными пушками и с
зажженными фитилями по всем местам, площадям и перекресткам
расставлены были»489.
Наведение порядка среди полков руками самой же гвардии
стало для нашей героини важным шагом на пути к настоящей вла­
сти. Именно первые дни переворота наглядно показали Екатерине
правоту древнего римского выражения: разделяй и властвуй. Однако
впереди ее ожидала задача потруднее, чем обуздать вооруженную,
бушующую толпу. Что делать с арестованным Петром III — это
был вопрос вопросов.


ГЛАВА 8
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Внешне Екатерина проявляла полное спокойствие. Недаром
позднее один из английских дипломатов назвал ее 4Леди Невозму­
тимость». Обладая живым темпераментом, она годами пестовала в
себе такие качества, как приветливость, доброжелательность, умение
слушать и не рубить с плеча — именно то, что нравилось людям.
Теперь следовало проявлять их на каждом шагу. Казалось, нашу
героиню вообще нельзя вывести из терпения. Но то была иллюзия.
Волнения, связанные с переворотом, отразились не на поведении,
а на самочувствии государыни. -«Императрица была несколько раз­
горячена, и на ее теле появились красные пятна, —писал Рюльер. —
Она провела несколько дней в отдохновении»490. Конечно, Екатерина
не перегрелась в непривычной гвардейской форме. И не натерла
шерстью кожу. Просто на нервной почве у нее вспыхнула экзема.
Но «отдохновения» не вышло.
Ей приходилось видеть множество людей, ездить в Сенат, обедать
в обществе полусотни придворных, а по ночам еще и успокаивать
гвардейские полки. «Сенат собирается почти ежедневно утром во
дворце, — доносил 31 июля Гольц, — и редкий вечер проходит без
того, чтобы нс было собрания Совета. Ее императорское величество
редко нс удостаивает своим присутствием эти собрания. Трудно
передать, до какой степени эта государыня следит за делами». При­
мерно то же самое писали иностранные дипломаты о Петре III в
первые недели его царствования. Молодой император наслаждался
властью. Потом устал.
У Екатерины страсть к делам не была временным увлечением.
«Нет ни одного распоряжения, которое не делалось бы ей извест­
ным», —продолжал Гольц 10 августа. «Неудивительно, что ее вели­
чество нс пользуется полным здравием, потому что она беспрерывно
предается занятию, нс оставляя себе ни одною часа на развлечения:
до такой степени се величество находит удовольствие исполнять
обязанности правления»491. Обратим внимание на последние слова.
Труд во власти доставлял нашей героине наслаждение.

201


Е Л И С Е Е В А О.И.

Каждый монарх упивается своим положением по-разному.
Характерным будет сравнение с Елизаветой Петровной. Сколько
раз иностранные дипломаты и собственные министры жаловались
на лень, медлительность, страсть к праздной жизни покойной
императрицы. Между тем перечисленные качества были для нее
органичны и проистекали из понимания своего места, свойствен­
ного этой государыне. Она родилась честолюбивой и добивалась
короны, потому что считала: трон предназначен ей. Она — дочь
Петра Великого, его последняя отрасль, и будет только справедли­
во, если на престоле закрепится Петрова, а не Иванова ветвь. Пре­
вращение цесаревны Елизаветы в императрицу поставило точку в
ее стремлениях. Правда восторжествовала, во главе страны встал
истинный государь, наступил «золотой век», время остановилось.
Добиваться чего-то еще, трудиться для достижения большей славы
не имело смысла.
Екатерина представляла обратный пример. Чужая на чужой
земле, она не просто прикинулась, а стала своей для окружающих.
«Не рожденная от крови наших государей», как презрительно писал
о ней М.М. Щербатов. Не дочь Петра Великого — но его духовная
наследница. Новая государыня желала убедить подданных, что на­
делена способностями стоять во главе страны и вести ее к процве­
танию. «Не можно сказать, чтобы она не была качествами достойна
править столь великой империей, — продолжал Щербатов, — сстли
женщина возможет поднять сие иго, и естли одних качеств довольно
для сего вышнего сану»492.
По-своему Екатерина не меньше Елизаветы была уверена в праве
носить корону. Но древо ее желаний имело иные корни — талант и
трудолюбие, отмеченные Богом. Недаром в душу императрицы так
запало чудесное предзнаменование. «В 1744 году 28 июня... при­
няла я Грекороссийский православный закон, —вспоминала она. —
В 1762 году 28 июня... приняла я всероссийский престол... В сей день...
начинается Апостол сими словами: “вручаю вам сестру мою Фиву,
сущую служительницу”»493. Заметим: для нашей героини особенно
важным было не только совпадение «венца небесного» с «венцом
земным», но и тот факт, что се «вручили» в качестве «служительни­
цы». Свое дело она воспринимала как служение и на этом основывала
право занимать престол. Царское место, представлявшееся Елизавете
чем-то вроде мягкого дивана, превратилось для Екатерины в кресло
у рабочего стола.

202


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Было и предчувствие великой судьбы. Историки нередко по­
смеиваются над мемуарными уверениями императрицы, будто она
совсем юной Лнгальт-Цербстской принцессой почувствовала, что
сделается самодержавной государыней. Ведь у нее не было никаких
нрав. 11ичто не предвещало ни ранней смерти мужа, ни всенародного
доверия. Еще на пороге переворота Екатерина не знала точно, какое
место займет. Регентство при малолетнем сыне —наибольшее, на что
стоило надеяться. И все же, все же... Вопреки здравому смыслу, она
знала, кем рождена. Оставалось реализовать свой персональный миф.
Стать из вещи в себе вещью для себя, как сказал бы Кант.
И вот уже в октябре 1762 г. в беседе с вернувшимся Бретейлем
прозвучат слова, позднее неоднократно повторенные в «Записках*.
«Она мне сказала, — доносил дипломат, — что по прибытии в эту
страну ее не покидала мысль, что она будет здесь царствовать одна*494.
Без Божественного вмешательства дело не обошлось. «Наконец Го­
сподь привел все к угодному Ему финалу, — рассуждала Екатерина
в письме Нонятовскому 2 августа. — Это напоминает скорее чудо,
чем реальность, предвиденную и организовашгую, ибо столько счаст­
ливых совпадений не могло быть собрано воедино без Его руки*495.
Получив корону, наша героиня не могла поставить точку в своей
борьбе. Напротив, для нее все только начиналось. Постоянное при­
ращение славы России делало ее пребывание на престоле желанным
для подданных, узаконивало «похищенный* статус. Отсюда щербатовское определение: «трудолюбива по славолюбию*. Ни минуты на
отдых. Первое место в государстве требовалось Екатерине для того,
чтобы продемонстрировать свои громадные способности. Иначе они
пропали бы втуне. Как художник ищет холст, писатель —бумагу, му­
зыкант —скрипку, а полководец —армию, Екатерина искала корону.
Ибо только власть могла стать для нее средством самореализации.
Она действительно получала удовольствие... от работы. И была
убеждена в своем полном соответствии «занимаемой должности*.

«БЛАГОРАЗУМНЫЕ ЧУВСТВА»
Придет время, и Екатерина скажет, что надо работать по русской
пословице, «мешая дело с бездельем*. Однако пока положение
было настолько сложным, что приходилось трудиться день и ночь,
вытягивая телегу из грязи. Фельдмаршал Миних, последним вру­
203


Е Л И С Е Е В А О.И.

чивший нашей героине свою шпагу, скажет, что она отдавала делам
по 15 часов в сутки496.
«В 1762 году при восшествии моем на престол я нашла сухопутную
армию в Пруссии, а две трети жалованья не получившею, — писала
императрица в заметке «О собственном царствовании*. — В статсконторе именные указы на выдачу семнадцати миллионов рублей не
выполненными... Почти все отрасли торговли были отданы частным
людям в монополии... Внутри империи заводские и монастырские
крестьяне почти все были в явном непослушании властей, и к ним
начинали присоединяться местами и помещичьи... Сенат хотя и по­
сылал указы и повеления в губернии, но там так худо исполняли,
что в пословицу вошло говорить: "ждут третьего указа”... Воеводы...
не получали жалованья, и дозволено им было кормиться с дел, хотя
взятки строго запрещены были*.
Сенат не знал числа городов в стране и нс имел карты. Услышав
это, Екатерина послала в лавку Академии наук за атласом, который
и подарила вельможам. Согласно реестру доходов, «оных считали
16 миллионов*. Устроив ревизию, императрица получила иную
цифру: «Сочли 28 миллионов, на двенадцать миллионов больше,
чем Сенат ведал*. Не надо быть провидцем, чтобы понять: недосчи­
танные деньги в течение долгих лет прилипали к рукам. А Сенат не
просто «не ведал*, а прикрывал подобную практику.
По-хорошему следовало начать судебное разбирательство. Но
ловить пришлось бы каждого второго, если не каждого первого. При
колоссальном казнокрадстве все сетовали на бедность. Не платя
жалованья, государство само толкало служащих к взяточничеству.
Екатерина же ни с кем нс хотела ссориться. Недовольство чиновни­
чьего аппарата могло ей дорого стоить. Поэтому императрица при­
няла мудрое решение: не пойман — не вор. Она начала царствование
с чистого листа, показав, что априори считает должностных лиц
честными людьми. Те приняли правила игры и умерили аппетиты.
Отныне предстояло воровать потихоньку, нс так заметно, как прежде.
«Заводских крестьян непослушание... не унялось дондеже
Гороблагодатские заводы за двумиллионнный долг казне Петра
Ивановича Ш увалова не были возвращены в коронное управле­
ние, —продолжала государыня свой рассказ, —также Воронцовские,
Чернышевские, Ягужинские и некоторые иные заводы... вступили
паки в коронное ведомство. Весь вред сей произошел от самовластной
раздачи Сенатом заводов с приписанными к оным крестьянами...
204


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

С самого начала моего царствования все монополии были уничто­
жены, и все отрасли торговли отданы в свободное течение. Таможни
же все взяты в казенное управление, и учреждена была комиссия о
коммерции, коя... сочинила тариф»497. Как видим, скучных, хозяй­
ственных дел у молодой императрицы хватало. Они приковывали
се внимание нс меньше, чем увлекательные коллизии внешней по­
литики или еще более интересная судьба свергнутого мужа.
До 1 сентября, когда царский поезд выехал в М оскву для
коронации, Екатерина присутствовала в Сенате 15 раз, причем в
первые дни приезжала каждое утро — 1 июля, затем 2, 3, 4, 6, 8...
Сначала рассматривались дела, подготовленные еще в прошлое
царствование: о постройке дополнительных кораблей для войны
с Данией, о разрешении евреям свободно въезжать в Россию, о
переустройстве гвардейских и армейских полков на немецкий лад.
Любопытно, что эти предложения не стали «мертвыми в законе»
сразу после свержения Петра III. Они были рассмотрены и отвер­
гнуты. Так, идея пополнить русский флот девятью кораблями, сама
но себе полезная, была признана разорительной для обывателей,
поскольку император в указе от 27 июня говорил «о забрапии для
того всех лесов, чьи бы то ни были». А Сенат ссылался на отсут­
ствие денег и людей498.
С деньгами вообще была беда. «На пятый или шестой день по всту­
плении Екатерины II на престол», — сообщала наша героиня в еще
одной собственноручной записке о начале царствования, сенаторы
сообщили ей о «крайней скудости средств: армия была в Пруссии,
и платы не хватало уже восемь месяцев; цена хлеба в Петербурге
поднялась вдвое против обычной стоимости». Именно здесь импе­
ратрица позволила себе рассказать о деньгах, скопленных се свекро­
вью. И Елизавета, и Петр III рассматривали эти капиталы как свои
собственные. «Он, как и его тетка, отделяли свой личный интерес от
интереса империи. Екатерина, видя денежные затруднения, объявила
в полном собрании Сената, что, принадлежа сама государству, она
желает, чтоб принадлежащее ей и ему принадлежало, и чтоб впредь
не делали разницы между ее и его интересами».
Это заявление «вызвало слезы на глазах» вельмож, последние
встали и выразили государыне признательность за ее «благоразумные
чувства». Шаг Екатерины следует назвать имешю «благоразумным».
Нс щедрым, нс великодушным, а единственно правильным в той ситу­
ации. Положение требовалось выправлять, то есть платить: сбавлять
205


Е Л И С Е Е В А О.И.

цены на хлеб, отдавать жалованье, производить денежные раздачи
в полках, дабы утихомирить служивых и поддержать их предан­
ность. Следовало пожертвовать меньшим, чтобы сохранить большее.
Наша героиня предпочла расстаться с капиталом и удержать корону.
Сказалось и ее отношение к деньгам как к грязи, и азарт большого
игрока. Елизавета и Петр все время оставляли за собой путь к от­
ступлению. Некие запасные суммы, которыми в случае чего можно
воспользоваться. У нашей героини при всем ее «благоразумии» был
иной стиль. Она сжигала мосты на переправе. Или вся Россия, или
ничего. «Екатерина доставила столько денег, сколько было нужно,
и запретила временно вывоз хлеба, что через два месяца возвратило
обилие и дешевизну всем предметам»499.
3 июля был понижен налог на соль по гривне с нуда, что составило
в общей сложности 612 021 рубль в год. Щедрый и дальновидный
поступок, рассчитанный на благодарность населения. Соль в тс вре­
мена была единственным консервантом, который сохранял многие
продукты: мясо, рыбу, огурцы, капусту, грибы. Средний обыватель
закупал ее пудами, и, когда средства нс позволяли ему приобрести
достаточно, приходилось есть подпорченные блюда. Обрушиваясь
на соляного монополиста Петра Шувалова, князь Щербатов писал:
«Умножил цену на соль, а сим самым приключил недостаток и болез­
ни в народе»500. Екатерина помнила, как после смерти фельдмаршала
толпа, собравшаяся на вынос тела, не выказывала ни малейшего сожа­
ления, напротив, ругала покойного, особенно напирая на дороговизну
соли, из-за которой многие умерли от кишечных болезней. Поэтому
мера, предпринятая государыней, была и своевременной, и разумной.
Поначалу казалось, что гвардию легко успокоить, отменив но­
вовведения Петра III в области формы и строя. Что Екатерина и
сделала 2 июля. Однако этот указ лишь закреплял уже сложившу­
юся ситуацию — ведь на деле от раздражавших немецких порядков
отказались еще 28-го в ходе переворота. Искра мятежа продолжала
тлеть во взбудораженной полковой среде.
Был и другой обиженный Петром III слой — духовенство, под­
державшее Екатерину и теперь требовавшее возвращения отнятых
имений. Хотя государыня считала секуляризацию необходимой ме­
рой, ее припшось отложить до того момента, пока трон не перестанет
шататься. 16 июля Сенат составил на высочайшее имя доклад, где
суммировал просьбы священников. А 12 августа после колебаний и
совета с вернувшимся в столицу Бестужевым-Рюминым Екатерина

206


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

подписала именной указ, отдававший синодальные, архиерейские,
монастырские и церковные движимые и недвижимые «имущества*
обратно. Коллегия экономии уничтожалась, посланные ею на места
офицеры отзывались. Это была большая уступка, рассчитанная на
то, чтобы выиграть время и укрепиться на престоле.

«ГОРДЫЙ ТОН»
В первые же дни определился особый стиль Екатерины. Если
во внутренней политике она действовала крайне осторожно, бо­
ясь задеть интересы того или иного слоя, так что иностранные
дипломаты даже упрекали ее в слабости и нерешительности, то во
внешней твердо оговаривала свои цели и шла к ним, не обращая
внимания на возмущенный ропот тех, чьи выгоды не совпадали с
се собственными.
В октябрьском донесении 1762 г. Брстсйль писал: «Изумительно,
как эта государыня, которая всегда слыла мужественной, слаба и
нерешительна, когда дело идет о самом неважном вопросе, встре­
чающем некоторое противоречие внутри империи. Ее гордый и
высокомерный тон чувствуется только во внешних делах... потому
что такой тон в отношении к иностранным державам нравится ее
подданным»501.
Много лет спустя Екатерина поясняла этот стиль своему статссекретарю В.С. Попову: «Ты сам знаешь, с какой осмотрительностью,
с какой осторожностью поступаю я в издании моих узаконений. Я...
изведываю мысли просвещенной части народа и по ним заключаю,
какое действие указ мой нроизвссть должен. Когда уже наперед я
уверена об общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею
удовольствие видеть то, что ты называешь слепым повиновением»502.
Таким образом, Екатерина была исключительно щепетильна с
собственными подданными и нарочито бестрепетна с соседними
державами. Чуткость и глухота одновременно. Такое поведение,
во-первых, очень нравилось русским, чья национальная гордость
была в последнее время сильно уязвлена. Л во-вторых, укрепляло
положение молодой императрицы внутри страны, где каждый мог
видеть, что она не принимает скоропалительных решений и не со­
вершает опрометчивых шагов. Притягивать, а не отталкивать от себя
целые социальные слои стало целью нашей героини.
207


Е Л И С Е Е В А О.И.

Что касается международной арены, то после свержения Петра III
«криза», о которой писал канцлер Воронцов, только усилилась.
Сначала Версаль и Вена возликовали, ожидая от России повторного
вступления в войну. А Пруссия затрепетала, ведь русская армия на­
ходилась на ее территории. Однако скоро обнаружилось, что новая
императрица не намерена во всем следовать примеру августейшей
тетки. Ссылаясь на тяжелое внутреннее положение, Екатерина за­
явила о любви к миру и предложила всем сражающимся державам
свое посредничество при заключении договора. Это было совсем не
то, чего от нее ждали.
Екатерине несказанно повезло: еще месяц назад ни одно из за­
интересованных в свержении Петра III иностранных правительств
не воспринимало ее как серьезную претендентку и не дало ей денег
на переворот. Ни Франция, ни Австрия, ни Дания, ни Саксония.
Хотя наша героиня у кого-то попросила прямо, а кому-то сделала
многообещающие намеки. Так, Марси д’Аржанто доносил в Вену
15 марта: «Императрица прислала мне секретным путем приятное и
обязательное уверение, что если бы она имела хотя малейшую власть,
то, конечно, употребила бы ее на сохранение прежней политической
системы». То есть на продолжение войны с Фридрихом II. О том
же было говорено и Бретсйлю. Однако оба дипломата не сочли воз­
можным сделать ставку на Екатерину.
Донесения французского и австрийского послов удивительно
похожи, ведь, будучи союзниками, они делились информацией. Оба
считали, что Екатерина способна на решительные шаги. Еще 1 фев­
раля граф Мерси размышлял: «Императрица живет почти в полном
отчуждении и, кажется, нс имеет ни малейшего влияния... Между тем
едва ли возможно, чтобы под этой спокойной внешностью нс скры­
валось какое-нибудь тайное мероприятие, необходимость которого
государыня должна сознавать... как для себя, так и для своего сына».
12 февраля дипломат добавлял, что «достигнуть значения» Екатерина
сможет «разве посредством какого-нибудь необыкновенного собы­
тия»503. Этот отзыв почти дословно совпадает с донесением Бретсйля
18 января. Таким образом, представители дсржав-союзниц ожидали
попытки переворота, но, судя по их уклончивому поведению, не
считали победу Екатерины реальной. Они обманулись.
Теперь молодая императрица располагала не «малейшей», а всей
полнотой власти. И руки у нее были свободны. Она не связала себя
тайным договором ни с одним иностранным кабинетом, как произо­
208


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

шло в свое время с Елизаветой Петровной, обязанной финансовой и
политической помощью Франции. Без сомнения, позиция Екатери­
ны оказалась выигрышнее. Но у нес не было того, чем располагала
предшественница, — законного обоснования своих прав. Поэтому
она так старалась выглядеть едва ли нс избранной — взошедшей на
престол но желанию восставших подданных. Этот пункт был уязвим,
и дипломаты не преминули воспользоваться открывшейся слабостью.
Если фактическое бегство Бретейля накануне переворота вре­
менно вывело Францию из игры, то Австрия, напротив, обнаружила
напористость, настаивая па возвращении России к прежним союзни­
ческим обязательствам. Мария-Терезия собственноручно написала
Екатерине очень сердечное письмо: «После покойной императрицы
Елизаветы никто нс мог бы быть достойнее престола и никто нс мог
достойнее заменить се в моем сердце, как ваше величество... Я так
много полагаюсь на проницательность и взаимную вашу ко мне
дружбу, что надеюсь получить от нее всего, чего только требуют
наши общие интересы и чего можно ожидать от вашего велико­
душия»504. Намек совсем прозрачный. Общие интересы, по мнению
Вены, требовали возобновления войны. Екатерина тоже отвечала
собственноручно и тоже сказала много лестного, но не приняла на
себя никаких обязательств.
6 июля австрийский посол Мерси д’Аржапто прямо спросил у
канцлера Воронцова, намерена ли Россия и впредь «заботиться о
пользе древних союзников». Дипломату ответили, что истощенные
ресурсы нс позволяют стране вести войну, но императрица уже по­
казала Австрии дружбу, отозвав корпус Чернышева из прусской
армии. Этого было недостаточно, и посол продолжал настаивать.
20 августа он даже позволил себе род давления, заявив, что
между опубликованным Манифестом о вступлении на престол и
нынешними действиями государыни —глубокое противоречие. Там
прусский король назван врагом, а теперь императрица подтвердила
мир с Фридрихом И. И снова Екатерина через канцлера отвечала
очень вежливо, но твердо, что не преминет принять на себя даже
«медиацию» между Пруссией и Австрией, но оружия не поднимет505.
Кажется, сказано ясно. Но граф с упорством стенобитного орудия
продолжал повторять свои запросы до ноября. Что позволяло ему
вести себя подобным образом? Донесения Гольца из Петербурга
показывают: у Австрии имелось много сторонников и при дворе,
и в армейской среде. Их попытки «втолкнуть» Россию обратно в
209


Е Л И С Е Е В А О.И.

войну особенно активизировались по получении известия о смерти
Петра III, когда и город, и полки оказались взбудоражены новостью.
Мерси опять недооценивал Екатерину, считая ее позицию уязвимой
и переоценивая степень давления, которую могут оказать на импе­
ратрицу сторонники Австрии.
10 июля неизвестные пытались задержать прусского курьера,
ехавшего к посланнику, и отобрать его документы. Тогда же Кейт но
секрету передал Гольцу, что один из его источников сообщил, будто
Чернышев получил приказ по пути в Россию захватить город Ш тет­
тин. Оба дипломата усомнились в достоверности этой информации
и пришли к выводу, что подобные слухи распускаются намеренно, с
целью обострить отношения России и Пруссии. Гольц приписывал их
«представителям австрийской и саксонской партий», но сомневался,
что императрица пойдет у них на поводу.
«Для здешнего двора теперь более чем когда-либо важно вернуть
все свои войска в глубь империи, чтобы окончательно утвердить трон
против множества недовольных, —рассуждал послагпшк. —...Отряд
Чернышева на возвратном пути ни в каком случае не будет близко
от крепости. Иначе обстоит дело с отрядом Румянцева, и именно на
это некто намекал мне вчера... Я опасаюсь, чтобы генерал Панин,
который теперь стоит во главе их (русских войск, выходивших с
немецких земель. — 0 £ .) и который по различным поводам в быт­
ность свою в Пруссии уже выказывал свое недоброжелательство, не
допустил бы при отступлении различных насилий». На беспокойства
Гольца канцлер отвечал, что командирам даны указания «соблюдать
строжайшую дисциплину».
Однако тревожные слухи нарастали. 11 июля посланник получил
официальные извинения по поводу самоуправства фельдмаршала
Петра Семеновича Салтыкова, «который, не будучи уведомлен о
миролюбивых чувствах се императорского величества, снова взял
в свои руки управление Пруссией, как только до него достигло из­
вестие о вступлении на престол» Екатерины II.
Еще никто не знал, как повернется дело. Циркуляр о смерти
Петра III был разослан иностранным министрам вечером 8 июля.
Для большинства он оказался неожиданным. Тайну хранили не­
сколько дней, но о случившемся знали слишком многие — ближай­
шее окружение Екатерины, офицеры и солдаты охраны в Ропше,
медики, —так что утечка информации не исключена. Любопытно, что
именно 6 июля Мерси обратился к канцлеру Воронцову с запросом

210


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

о возможности повторного вступления России в войну. Подтекст
понятен. В роковой момент Екатерина нуждалась в поддержке на
международной арене. Д ля нее было крайне невыгодно, если бы
вчерашние союзники выразили сомнения в официальной версии
гибели императора. Мереи подсказывал выход. Возобновление
союзнических обязательств в полном объеме. То была цена добро­
желательного молчания.
23 июля на фоне усиливавшегося «ропота простонародья, солдат
и почти всего народа» Гольц продолжал сообщать тревожные ново­
сти: «Княгиня Дашкова часто ведет оживленные беседы с венским
послом. Однако я не думаю, чтобы врагам вашего величества удалось
принудить здешний двор действовать против вашего величества.
Государыня знает хорошо, что ей для своей безопасности необхо­
димо иметь все войска в сердце империи, что финансы расстроены
и что всякая война восстановила бы народ против ее правления».
Екатерина хорошо понимала состояние русского общества: под­
данные нс просто нс хотели войны с Данией, они устали от войны
вообще. Возобновление боевых действий было для нового кабинета
смерти подобно.
«Между тем противная партия делает все возможное, чтобы вы­
звать раздор между обоими дворами», —продолжал Гольц. Он имел
в виду партию «противную» Пруссии, но выразился весьма точно и
в ином смысле. Дипломат противопоставил волю самой государыни
желаниям некоторых вельмож из ее окружения. Дашкову считали
ближайшим доверенным лицом Екатерины, и, конечно, се разговоры
с графом Мерси нс воспринимались как частная болтовня. Недобро­
желательный к пруссакам генерал Панин — родной брат Никиты
Ивановича, следовательно, напрашивался вывод о позиции другого
ближайшего к императрице советника.
Донесения Мерси д’Лржанто показывают близость взглядов
австрийского посла и представителей вельможной группировки:
«Кажется еще сомнительным, не сделала ли новая императрица
большой ошибки в том, что возложила корону на себя, а не провоз­
гласила своего сына, великого князя, самодержцем, а себя регентшею
империи во время его несовсршешюлетия»506. Так говорили и Панин,
и Дашкова. Если граф Мерси действительно узнал о смерти Петра III
раньше других дипломатов, то нетрудно догадаться об источнике
его сведений.

211


Е Л И С Е Е В А О.И.

«Некто, три дня тому назад обедавший у посла [Австрии] в то
самое время, когда прибыл курьер от Чернышева с известием, что ваше
величество (Фридрих И. — 0 £ .) не намерены ни в чем затруднять
отделение его отряда, уверял меня, что эти господа, в числе которых
был и г. Прассе (саксонский посланник. — 0 £ .) }нс очень-то были до­
вольны таким известием; они надеялись на противное и по этому пово­
ду ожидали возобновления войны. "Теперь, —говорили они, — нашей
единственной надеждой на успех остаются действия фельдмаршала
Салтыкова, взявшего снова в свои руки управление Пруссией. Посмо­
трим, как отнесется к этому прусский король”. Эти рассуждения, как
мне кажется, ясно показывают, что фельдмаршал Салтыков решился
на то, что он совершил, под влиянием полученных отсюда писем».
Провокации продолжались. Салтыков задержал депеши Фридри­
ха II к Гольцу в Кенигсберге и отослал их своему двору. Был заявлен
протест и принесены извинения. «Дружсствешюе отношение импера­
трицы к вашему величеству должно быть очень неожиданным для все­
го здешнего двора, —сообщал посланник 31 июля, —так что они едва
могут воздержаться от выражения своего удивления... Императрица,
отвечая вашему величеству, нс только не советовалась ни с одним из
своих министров, но даже никому из них не сообщила этого ответа»507.
Следует сделать вывод, что сразу после восшествия Екатерины
на престол при дворе и в дипломатической среде шла борьба за по­
вторное вступление России в войну. Ставки были очень высоки.
И хотя нам мало известно о конкретных перипетиях этой схватки,
можно сказать, что сторонники продолжения конфликта до какогото момента боялись возвращения Петра III на престол. Недаром
они активизировали свои усилия после получения известия о его
гибели. Смерть бывшего союзника Фридриха II казалась им до­
статочной гарантией возвращения России в состав коалиции. Тем
более что положение молодой императрицы после убийства мужа
оказалось крайне уязвимым —се легче было подтолкнуть к участию
в «общем деле».

«СХОДСТВЕННЫЕ ИНТЕРЕСЫ»
Однако оказалось, что в вопросах войны и мира Екатерина —
крепкий орешек. Она не позволяла личным чувствам брать над со­
бой верх. Гольц убедился в этом на собственном примере. «Я знаю,

212


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

что, несмотря на все милости императрицы, — писал он министру
иностранных дел Пруссии графу Финкенштейну, — она питает ко
мне величайшее нерасположение за то, что я был слишком близок
к покойному государю» и якобы «одобрял действия покойного по
отношению к ней. Один вид мой должен ей напоминать дурное об­
ращение с ней государя, часто проявлявшееся в моем присутствии».
Тем нс менее Екатерина относилась к дипломату «со свойственной
ей добротой и приветливостью». За которыми, как вскоре догадал­
ся Гольц, стояло нечто большее, чем простая любезность. Именно
с прусской стороной молодая императрица намеревалась «делать
дело». Личные симпатии и антипатии были не в счет.
«Я предполагаю, что некоторые злонамеренные лица внушили
ей, —доносил дипломат 31 июля, —будто в переписке вашего вели­
чества с императором были вещи, нелестные для нее, и теперь она
видит, что заблуждалась». Заблуждалась ли наша героиня? В письмах
Фридриха II имелось много неприятного. Однако Екатерина ничем
нс проявила досады.
Д ля подобного поведения имелись веские причины. Она считала
продолжение войны с Пруссией борьбой за чужие интересы. Тем
временем у Петербурга были свои. В тот момент они касались Кур­
ляндии. Герцогство, несмотря на вассальную зависимость от Поль­
ши, вот уже более полувека тяготело к России. Надень герцогскую
корону сын польского короля Августа III, принц Карл, Курляндия
силой вещей вновь качнулась бы в сторону Варшавы. Если бы трон
занял принц Георг Людвиг Голштейн-Готторпский, как того хотел
Петр III, то герцогство потянулось бы к Пруссии, что прекрасно
понимал Фридрих II и потому приветствовал идею. «Курляндский
гусь», как называл свои владения Бирон, должен был остаться в
руках у того, кто всецело зависел от России. Только в этом случае
следовало рассчитывать на увеличение в перспективе западных
территорий империи.
Государыня твердо решила вернуть в Курляндию Бирона. Она
понимала, что встретит противодействие в лице Польши и Саксонии,
которым покровительствовала Австрия. Вена ни при каких условиях
нс поддержала бы русского кандидата, поскольку таким образом
усиливалось бы русское присутствие в Польше. Екатерина уже по­
нимала, что вскоре эта страна станет ареной ожесточенной борьбы.
Столкновение интересов разведет союзников времен Ссмилетней
войны но разные стороны баррикад. Поэтому тесное сотрудничс213


Е Л И С Е Е В А О.И.

ство с Габсбургами было лишено в глазах нашей героини смысла.
Императрицу устроил бы тот партнер, выгоды которого совпали бы
с ее собственными. То есть Пруссия.
Между тем многие политики еще продолжали мыслить по инер­
ции. Смерть Петра III возбудила надежды саксонских дипломатов.
«Русская императрица решительно примет сторону герцога Биро­
на, —доносил 26 июля Гольц. —...Таким образом, принц Карл ничего
не выиграет от последнего события, хотя г. Прассе очень громко
говорил о нем первые дни. На мой взгляд, это решение императрицы
довольно ясно доказывает, что ни венскому, ни саксонскому двору
нечего надеяться иметь большое влияние»508.
Фридрих II был готов поддержать кандидатуру Бирона. В тот
момент Курляндия интересовала его куда меньше, чем сохранение
собственных земель, которые Екатерина могла гарантировать от
посягательств Австрии. А в перспективе обоим монархам предсто­
яло играть на одной стороне против французского и австрийского
влияния в Польше и отломить увесистые куски от польского пирога.
Поэтому в вопросе о Бироне Фридрих пошел навстречу русской
государыне.
Уже 4 августа 1762 г. Бирон подписал соглашение, ставившее его
в полную зависимость от России. Он обязывался защищать право­
славие на землях Курляндии — этот пункт не покажется таким уж
странным, если принять во внимание напряженное религиозное по­
ложение в Польше. Кроме того, герцог обещал покровительствовать
русской торговле, не иметь сношений с врагами России, разрешать
свободный проход по своей территории русским войскам, предостав­
лять русским кораблям курляндские порты, позволять русским по­
мещикам арендовать имения в Курляндии509. Однако от подписания
договора до реального водворения на герцогском престоле прошло
некоторое время.
Август III потребовал, чтобы Бирон обратился с прошением
лично к нему как к сюзерену. Резолюции Екатерины по данному
вопросу — памятник дипломатической бесцеремонности: «Нет
нужды рассматривать здесь, справедливо или нет такое желание его
величества, и обязан ли герцог Эрнст-Иоганн просить о том, чего у
него никто ни по каким правам отнять нс мог. Мы обращаем ваше
внимание на одно, что королевская ответная грамота написана в
саксонской канцелярии, которая но делам Польши, а следовательно,
и Курляндия никакого участия иметь не может, и потому впредь но
214


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

курляндским и польским делам вы нс должны принимать никаких
бумаг из саксонской канцелярии»510.
Точно так же Екатерина будет действовать позднее в польском,
крымском, турецком, шведском вопросах. Твердо, неуступчиво,
выискивая и используя любой промах противников. Несмотря на
возмущенный ропот Вены и Варшавы, она точно заткнет себе уши
ватой. В каком-то смысле наша героиня реализует во внешней по­
литике свое мужское, наступательное «я». Курляндия станет лишь
пробным камнем. К апрелю 1763 г. принц Карл будет изгнан рус­
скими войсками из герцогства, которое фактически превратится
в протекторат Петербурга511 — плацдарм наступления на Польшу.
Такое развитие событий стало возможно благодаря доброжела­
тельной позиции Пруссии. Но и с Фридрихом II пришлось пово­
зиться. Он не знал, друг ему Екатерина или враг. Второе казалось
логичнее. Еще недавно Финкенштейн писал Гольцу о Петре III:
«Я желаю одного — чтоб этот государь, которого мы имеем столько
причин любить и который, кажется, рожден для счастья Пруссии, жил
и держался на русском престоле»512. Позднее Фридрих признавал,
что весть о перевороте поразила его, как удар грома. «В Берлине и
бранденбургских землях... ужас был так велик, —доносил Екатерине
русский посланник в Дании барон Николай Корф, —что королевскую
казну ночью отвезли в Магдебург»513.
Оказалось, что на расстоянии проницательный Фридрих II не так
уж хорошо разбирался в людях. Он, например, в первый момент был
уверен, что Петр Федорович погиб во время переворота со шпагой в
руке, то есть считал императора человеком, возможно, взбалмошным
и странным, но никак не трусом. Екатерина же представлялась ему
вторым «переизданием» Елизаветы Петровны.
Однако позднее, когда выяснилось, что Екатерина не собирается
воевать, а, напротив, настроена на диалог и взаимную выгоду, король
не мог не испытать род облегчения. Что ни говори, а вести дела с
человеком, чей рассудок взболтали ложечкой, как желток в яйце,
трудно. При своеобразном отношении Петра III к своему кумиру на
Фридриха ложилось нечто вроде отвстствсшюсти за вторую державу.
Теперь он имел дело с вменяемым собеседником. И первое, с чего
начал, — отстаивание собственных позиций.
Как только русская армия ушла с прусских земель, король по­
пытался уклониться от навязываемого мира. В его руках находились
Саксония и 15 тыс. австрийских пленных. С такими картами можно

215


Е Л И С Е Е В А О.И.

было играть. Русский посланник в Пруссии Николай Васильевич
Репнин откровенно писал императрице: «Страх оружия вашего
величества миновался с возвращением русских войск в отечество».
« Сомневаюсь, чтобы можно было склонить короля к какой-нибудь
уступке, разве сделать это силой оружия, а иначе невозможно». Об­
ратим внимание, Рсприн — племянник Панина и двоюродный брат
Дашковой, до своей отправки в Пруссию очень близкий к этому
крылу заговорщиков. Позднее и он, и оба брата Паниных станут вид­
нейшими представителями «прусской» партии. Но в тот момент они
еще не сделали выбор в пользу Берлина и видели в возобновлении
боевых операций единственный путь к миру.
Такое развитие событий было выгодно только Австрии и Саксонии.
Екатерина посоветовала передать королю, «что видимая его склон­
ность к войне может удержать» ее «от вящей дружбы с ним», хотя оба
двора имеют «сходствсштые интересы». В личном письме 17 ноября
она расставляла точки над i: «Признаюсь, разногласие наших мнений
радует тех, кто ничего не ищет, как только видеть несогласие между
нами. Я вам скажу просто: нет ли возможности заключить мир? Я бы
могла действовать иначе. У меня были средства в руках и теперь еще
есть. Ваше величество слишком проницательны, чтобы не видеть того,
что побуждает меня говорить с вами таким образом... Я пожертвовала
существенными выгодами войны... Но, к несчастью, вы отказались от
этого, и я боюсь, что, наконец, мои лучшие намерения не исполнятся
и я буду вовлечена в планы, противные моим желаниям, склонностям
и чувству дружбы»514.
Ключевые слова: «буду вовлечена». Не но своей воле, но силою
развития событий. Прямая угроза возобновить войну, правда за­
вуалированная вежливыми, даже теплыми выражениями, являлась
уступкой Вене. Что побудило к ней? Сущий пустяк. Неожиданное
поведение датскою двора.

«УЧАСТИЕ В ИНТЕРЕСЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ»
Казалось бы, Копенгаген ничем не мог уязвить могущественную
соседку. Более того — датчане должны ликовать по поводу вос­
шествия Екатерины на престол, поскольку угроза войны для них
миновала. Так и случилось. Уже 29 июня, едва получив отречение
мужа, Екатерина подписала рескрипт барону Корфу отправиться

216


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

из Берлина в Данию и уверить короля Фридриха V, что Россия не
нарушит мир. По словам посла, датский монарх был вне себя от
восторга, а народ разделял его чувства: «Не только двор, но и все
жители датских провшщий, через которые я проезжал, до последнего
крестьянина, обнаруживали радость вследствие нечаянной перемены
в их судьбе; да исполнит Всевышний все то, что эти бедные люди
желали вашему величеству».
Король принял посла в загородной резиденции Фриденбург под
Копенгагеном. «Вы свидетель, как я всегда почитал русский на­
род, — обратился он к дипломату, — это почтение усилилось вслед­
ствие храбрых действий русских в настоящей войне, мне было жаль
вступить в кровопролитную войну с народом, которого я ничем не
оскорбил»515. Оставалось только праздновать. Но, расценив склон­
ность Екатерины к миру как доказательство слабости, датский двор
попытался воспользоваться ситуацией и расширить свое политиче­
ское влияние в Голштинии.
Одним из пунктов датско-шведского договора 1749 г., в котором
дядя Петра Федоровича, Адольф-Фридрих, отказывался от голштин­
ского наследства, была и передача опекунства516. Теперь Фридрих V
имел право опекать малолетнего герцога Голштинского — Павла
Петровича, как когда-то Адольф-Ф ридрих опекал племянника,
управляя от его имени Голштинией. Екатерина была оскорблена.
«Удивления достоин поступок короля датского, — писала она в
Коллегию иностранных дел, —который объявил мне, будто он права
имеет обще со мной опекунство сына моего в Голштинии на себя
взять. Я оные права признать нс могу. В Римской империи млад­
ший принц без ведома старшего своего дома нс может... заключать
трактат. Бывший император не ведал и никогда не апробовал трактат
короля шведского, младшего принца голштинского дома, с королем
датским... Мать но всей Римской империи правом имеет опекунство
сына своего... С королем датским же в негоциации отнюдь вступать
не буду до тех пор, пока все его войска из Голштинии не выведены».
Гнев Екатерины невольно прорвался в строках: «Сколько право
самодержавной императрицы подкрепляет поверенность цело­
го обширного народа — всякому в рассуждение отдается». Это
была угроза. Раз Фридрих V не понимает по-хорошему, поймет поплохому. Датскому двору ничего не оставалось, как уступить. Да еще
рассыпаться в извинениях —короля не так поняли. «Он хотел только
со своей стороны доказать участие в интересе... великого князя... дабы
217


Е Л И С Е Е В А О.И.

приобресть будущую этого государя дружбу», —доносил Корф. Но,
увидев несогласие императрицы, сразу же отказался «от своего права
для показания... самой искренней дружбы»517.
Однако недоразумение не было исчерпано, поскольку у Дании,
видимо, имелись «интересанты» с русской стороны. Пассаж о правах
старшего по отношению к младшему повторен в письме Екатерины
Станиславу Понятовскому 12 сентября. «Датчанин мне подозрите­
лен, —сообщала она о ком-то из датских дипломатов. Возможно, эти
слова касались Шумахера, как раз в то время собиравшего сведения
о гибели Петра III. — К тому же тамошний двор придирается ко мне
из-за выходок моего сына, на которого я имею все основания жало­
ваться. Разумеется, я не должна ни уступать, ни принимать участия
в его делах, и все, что он подписал, ничего нс стоит, ибо в Германии
младший без своего старшего не имеет права заключать никаких
соглашений»518.
Перед нами случай неудачного перевода. Павел устроил какието «выходки», касавшиеся его прав на герцогский титул. Но фраза:
«все, что он подписал, ничего не стоит» относится не к мальчику, а к
датскому двору. Имеется в виду договор 1749 г., заключенный «млад­
шим» Адольфом-Фридрихом без «старшего» Петра Федоровича.
Но поведение семилетнего царевича в данном вопросе давало
Екатерине повод жаловаться. Значит ли это, что Павел выказал со­
гласие на опеку со стороны Фридриха V? Или продемонстрировал,
что не доверяет матери? Боится за себя? Источники нс открывают
нам, что именно сделал наследник. Одно ясно: уже к сентябрю
между ним и императрицей происходили трения. Мог ли мальчик
настаивать на своих герцогских правах но собственному почину?
Или его подтолкнул воспитатель? Полагаем, без Никиты Ивановича
дело не обошлось. Он сумел задеть в воспитаннике две болезненные
струны —честолюбие и страх. На всю оставшуюся жизнь именно эти
чувства станут преобладающими в отношениях Павла с матерью.
Видимо, из разговоров старших ребенок понял, что «большая» корона
ушла от него, а сам он находится в опасности.
Бабушка Елизавета, приглашая внука к участию в придворных
церемониях, только растравила наследственное честолюбие. Ребен­
ку льстило, что он идет впереди родителей, рядом с императрицей.
Это порождало в нем преувеличенные представления о собственной
значимости. Вдруг, с воцарением отца, мальчик оказался забыт, а
матери — отодвинут на второй план. Единственным защитником
218


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

прав ребенка выступал Панин — опытный дипломат и умелый составитсль документов.
Любые переговоры с иностранной державой касательно Павла как
герцога Голштинского потребовали бы четко обозначить его статус.
Екатерина, в отличие от мужа, провозгласила сына наследником.
По подписание новых бумаг помогло бы опять вернуться к данному
вопросу. Теперь уже не на площади в окружении гвардейцев, а в Се­
нате, Совете, Коллегии иностранных дел. Такое развитие событий
было желательно для тех, кто предпочитал видеть нашу героиню
регентшей.
В это же время Панин выступил с проектом создания постоян­
ного Совета из несменяемых членов, который должен был служить
местом «законодания» и существенно ограничивал власть монарха.
Без него государь не мог принимать решений519. Первое документаль­
ное упоминание о таком органе встречается в черновике манифеста
Екатерины II от 31 августа, которым императрица оправдывала воз­
вратившегося из ссылки канцлера Бестужева-Рюмина. Она жаловала
его «первым императорским советником и первым членом нового,
учреждаемого при дворе нашем Императорского совета»520. Однако
уже в беловике слова о Совете отсутствовали. Государыня не захо­
тела создавать прецедента — упоминать этот орган в официальном
документе.
Рассмотрение дипломатических бумаг, касавшихся Павла, в Со­
вете, скроенном но нанинской мерке, могло иметь для Екатерины
неприятные последствия. Ссылка на законы Римской империи по­
казывает, что императрица первоначально намеревалась решать во­
прос с Голштинией через Вену. Именно поэтому снизошла в письме
к прусскому королю до завуалированных угроз возобновить войну,
если он нс пойдет на уступки Австрии. Император Священной Рим­
ской империи утверждал права германских князей на их владения.
Следовало прибегнуть к посредничеству Марии-Терезии и тем об­
уздать датского короля. Но, таким образом, Екатерина оказалась бы
в долгу у австрийцев, а в обсуждение нрав Павла втянулась бы еще
одна держава —куда могущественнее Дании. Возможно, именно это­
го добивался Панин. Наша героиня почувствовала угрозу и сумела
проскользнуть между Сциллой и Харибдой.
В приведенном послании к Понятовскому Екатерина советовала:
«Нс давайте писаем О дару». Странное заявление, если учесть, что
пьемонтец служил ее доверенным лицом и по пути на родину при­
219


Е Л И С Е Е В А О.И.

вез весточку для польского возлюбленного императрицы. Теперь
посыльный должен был вернуться. Но ситуация изменилась. Го­
сударыня считала Одара слишком близким к Панину и Дашковой,
поэтому не хотела переписываться через него. Настораживал и тот
факт, что пьемонтец на обратной дороге слишком долго оставался в
Вене521. Стоило поостеречься.
Как и в случае с Советом, наша героиня вовремя спохватилась.
Сама предлагая всем воюющим сторонам «медиацию*, она не жела­
ла, чтобы кто-то участвовал в ее делах. «Моя цель, — прямо писала
царица графу Герману Карлу Кейзерлингу, новому русскому послу
в Варшаве, — быть связанной дружбой со всеми державами... дабы
всегда иметь возможность... сделаться арбитром Европы»522. О т­
кровенные слова, свидетельствующие, помимо прочего, о немалой
уверенности в себе уже в первые дни на престоле. Однако допустить
«арбитра» в свои дела значило проявить слабость. Дипломатам
Фридриха V было заявлено категоричное «нет» с оттенком угрозы.
«Я императрица России, — писала Екатерина, — и худо оправдала
бы надежды народа, если бы имела низость вручить опеку над моим
сыном, наследником русского престола, иностранному государству,
которое оскорбило меня и Россию своим необыкновенным поведе­
нием»523. О вмешательстве Вены вопрос так и не встал.

«ТЫСЯЧА ПРЕДОСТОРОЖНОСТЕЙ»
В таких условиях версальскому и венскому дворам следовало ис­
кать иной подход к императрице. И она сама подбросила им вариант,
на время пустив но ложному следу. Обе стороны начали усиленно
обхаживать Понятовского, полагая, что он должен вот-вот вернуться
в Петербург в качестве фаворита молодой государыни.
Все это время Станислав жил то в Варшаве, то в имениях отца
или дяди. Его переписка с возлюбленной в царствование Петра III
несказанно затруднилась. После переворота он долго нс получал
вестей и пенял Екатерине, что узнал о случившемся «лишь одно­
временно со всеми». Между тем у нашей героини не было реальной
возможности писать. Ее корреспонденция представляла слишком
большой интерес и для врагов, и для друзей. Если первые нс пре­
минули бы раздуть из возможного приезда фаворита-иностранца
скандал, то вторые почли бы поступок Екатерины изменой.

220


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

В послании 9 августа государыня поясняла свою позицию: «Не
могу скрывать от вас истины: я тысячу раз рискую, поддерживая
эту переписку. Ваше последнее письмо, па которое я отвечаю, было,
похоже, вскрыто. С меня нс спускают глаз, и я не могу давать повода
для подозрений — следует соответствовать... Будьте выдержаннее.
Рассказывать о всех здешних секретах было бы нескромностью —
словом, я решительно не могу. ...Кругом друзья; у вас их мало — у
меня слишком много. ...Пишите мне как можно реже, а то и совсем
не пишите без крайней необходимости. Тем более не пишите без
шифра»524.
Даже если Екатерина и сгущала краски, чтобы остеречь бывше­
го любовника от опрометчивых шагов, то не слишком сильно. Это
письмо показывает, в какую зависимость от собственных сторон­
ников она попала. Фраза: «Кругом друзья» — звучит как насмешка.
Именно «друзья» заставляли Екатерину «соответствовать» их пред­
ставлениям о ней, «делать множество странностей», обожали, пока
она повиновалась.
Поэтому на первых порах нашей героине следовало воздержаться
от корреспонденции с Понятовским. Но вот беда — реальной была
угроза его приезда в Петербург. Это заставило Екатерину взяться
за перо. Однако императрица не сразу нашла канал передачи писем.
В качестве посредника был избран граф Мерси д’Аржанто, который
ухватился за контакт с возможным фаворитом. «Я в восторге, сударь,
от представившейся мне возможности завязать... знакомство с вами
и заверить вас в особенном уважении, — сообщал австрийский по­
сол. — ...Никто на свете не знает о том, что я посылаю нарочного».
Выбор пал на графа Мерси нс случайно. Мы видели, что его
отношения с императрицей складывались негладко. В донесениях
посол жаловался на «высокомерие» Екатерины и ее стремление в
делах «принимать на себя диктаторский тон». Поначалу он даже
отказывался целовать руку государыне на церемонии официального
представления дипломатов, мотивируя это тем, что русский посол в
Вене не целует руку Марии-Терезии525. Словом, Мерси д1Аржанто
следовало приручить, и наша героиня нашла прекрасный способ:
предложила ему, преимущественно перед другими дипломатами и
тайно от русских царедворцев, играть роль ее доверенного лица в
переписке с «будущим» фаворитом. Такое положение ставило графа
Мерси очень близко к государыне и вырывало из круга недовольных,
поскольку он получал надежду в дальнейшем влиять на дела. Его

221


Е Л И С Е Е В А О.И.

интересы отсекались от интересов сторонников царевича Павла и
увязывались с интересами Екатерины.
Позднее к передаче писем подключился Бретейль, лично знакомый
с Понятовским. Он тоже осыпал потенциального фаворита любезно­
стями: «Ах, почему здесь нет вас!», «Никто не любит вас более, чем я».
Первое письмо графа Мерси помечено 13 июля, а послание Екате­
рины —2 июля. Следовательно, императрица написала Понятовскому
почти сразу после переворота, а потом 11 дней искала, как переправить
весточку в Польшу незаметно от «друзей». Это письмо производит
впечатление торопливого и нацарапанного украдкой. Точно корре­
спондентка боялась, как бы ее не застигли на месте преступления:
«Прошу вас не спешить с приездом сюда, ибо ваше пребывание здесь
в нынешних обстоятельствах было бы опасным для вас и весьма
вредным для меня. ...Я завалена делами и не в силах дать вам полный
отчет. ...Все здесь сейчас находится в состоянии критическом, про­
исходят вещи, важные необычайно; я не спала три ночи и за четыре
дня ела два раза».
Далекая возлюбленная заверила варшавского рыцаря в дружбе к
его «высокочтимой семье», которой она постарается быть полезной.
Совсем не то, на что надеялся Станислав. «Я тщетно пытался убедить
себя в том, что меня скоро призовут», —писал он. Молодому человеку
трудно было сохранять внешнее спокойствие под «пронзительными
взглядами» придворного общества, и он предпочел уехать к дяде в
Пулавы. «Там я заболел от печали и тревоги». Однажды, мучаясь бес­
сонницей, «я обдумывал всевозможные причины, препятствовавшие
исполнению моих надежд. И вот, когда я размышлял о сближении
короля Пруссии и Екатерины II... мне вдруг пришло в голову: все
дело в том, что теперешний посол Пруссии в Петербурге вытеснил
меня... И в ту же секунду меня словно острым шилом кольнуло в
живот... Я имел полную возможность проверить, как могут влиять на
тело терзания души; геморроидальные колики, от которых, согласно
сообщениям, умер Петр III, нс казались мне причиной невероятной
после того, как я сам ощутил, до какой степени печаль может стать
источником этой болезни»526.
Следующее письмо Екатерина отправила Понятовскому ровно
через месяц — 2 августа. Оно снова было вложено в послание графа
Мерси, полное самой изысканной лести. Однако придворные лю­
безности трогали Станислава очень мало. Человек образованный
и тонкий, он понимал, что расшаркивания дипломатов связаны с

222


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

его потенциальным положением. Л этого положения ему никак не
удавалось достичь. Он задавался вопросом, почему возлюбленная
молчала целый месяц, а теперь обрушила на него очень длинный
рассказ о событиях 28 июня и о кончине Петра III.
За прошедшее после переворота время в Европе распространилось
множество слухов о петербургской ««революции». Особенно о смерти
свергнутого императора. Екатерина хотела, чтобы корреспондент,
которого все дворы считали ее избранником, озвучил присланную
версию. Такая возможность у Понятовского была: он переписывался
и с Вольтером, и с мадам Жоффреи. Императрица прямо просила
разуверить фсрнсйского мудреца относительно роли Дашковой.
Из политического салона Жоффрен сведения разошлись бы очень
широко. Приватность переписки Понятовского с императрицей как
будто обеспечивала достоверность информации —из первых рук и
но секрету. Позднее именно в этом салоне Рюльер будет читать главы
своей истории и возразит Дидро, укорявшему его за нескромность:
«Д'Аламбер и Жоффрен предпочитали мой рассказ всем апологиям,
какие только были распространены в пользу императрицы»527. Одной
из таких «апологий» и стал пересказ письма 2 августа, полученный
от Понятовского.
На первых порах, пока вокруг переворота нс заскрипели перьями
десятки Рюльеров, подобная весточка из России дорогого стоила.
Именно в письме 2 августа Екатерина впервые упомянула об Орлове
и дала самую лестную характеристику его братьям. Таков был метод
государыни —знакомить европейское общество с новым фаворитом
как бы ненароком, в письме к другу. Тот факт, что сам друг метил в
случайные вельможи, —курьез ситуации, не более. Сейчас ей важно
было внушить публике, кто истинные творцы «революции».
«Все тайные нити были в руках братьев Орловых... Орловы —
люди исключительно решительные... Я в большом долгу перед
ними — весь Петербург тому свидетель». Чуть ниже: «Орловы
блистали искусством возбуждать умы, разумной твердостью... при­
сутствием духа — и авторитетом, благодаря всему этому завоеван­
ным. У них много здравого смысла, щедрой отваги, их патриотизм
доходит до энтузиазма, они вполне порядочные люди, страстно мне
преданные». И последний аккорд: «Все произошло, уверяю вас, под
моим особенным руководством»528.
Имена братьев мелькали на каждой странице, в то время как
Панин был упомянут вскользь один раз, когда дело коснулось прав
223


Е Л И С Е Е В А О.И.

Павла. Гетман Разумовский не назван вовсе, даже при описании
присяги Измайловского полка. Из всей вельможной группировки
рассказа удостоилась только Дашкова, поданная как честолюбивая
интриганка, присвоившая себе славу переворота.
Зато перечислены гвардейские -«вожаки» —Пассек, Барятинский,
Хитрово, Потемкин. Императрица точно хотела сказать: вот люди,
которые действительно потрудились. Необходимость в подобных
словах была. Рюльер отметил, что в первые дни после переворота
«придворные старались уже по своей хитрости взять преимущество
над ревностными заговорщиками... Всякий хотел показаться тем, чем
непременно хотелось сделаться»529.
Несмотря на видимую неправильность последнего оборота, он
очень точен. Панин рассчитывал стать первым министром в новом
кабинете и теперь старался казаться таковым. Дашкова была уверена,
что она — глава заговора и будет ближайшим доверенным лицом
государыни. Еще в Петергофе и после возвращения войск в Петер­
бург княгиня приложила усилия к тому, чтобы ее именно так и вос­
принимали. Но письмо Понятовскому 2 августа с безжалостностью
показывает, кем Екатерина на самом деле считала подругу. Несмотря
на амбиции, та не могла повредить государыне больше, чем уже по­
вредила, «приписывая в чужих краях честь заговора». Куда сложнее
было отношение императрицы к другим вельможным сторонникам.
Она избегала задевать этих людей, но чувства царицы выразились
как раз в молчании о них.
«Регулярная переписка встречает тысячи препятствий, — по­
вторяла Екатерина Понятовскому. — Мне приходится соблюдать
двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени на лю­
бовные записки. Я крайне стеснена во всем... Это дает мне ощутить
всю тяжесть правления».
Екатерина действительно находилась в крайне неудобной ситуа­
ции. Только что она нашла средство удалить от двора вызванного еще
Петром III Сергея Салтыкова. Он был направлен послом в Париж.
«Назначение Салтыкова во Францию ни в коем случае не понравится
версальскому двору, — сообщал Гольц 3 августа. — Еще недавно он
был заключен в крепости как за долги, так и за различные дурные
проделки. Покидая тюрьму, чтобы вернуться сюда, он принужден
был как поруку... оставить во Франции свою жену... Однако его на­
значение не удивляет здешних придворных. Говорят, что несколько
лет тому назад императрица относилась к нему, как к божеству»530.
224


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

В другом донесении от того же числа Гольц переходил к слухам о
польском романе Екатерины: «До сих пор нет никаких причин пред­
полагать восстановление Понятовского... Императрица, даже если
бы очень желала добиться этого, все же принуждена будет скрепя
сердце отказаться, так как оно, наверно, не понравится ни народу,
ни двору»531.
Единственным, кто не желал понять ситуации, оставался сам
Понятовский. Его упреки в адрес бывшей возлюбленной продол­
жались до начала января 1763 г. А ее решение сделать бывшего
возлюбленного польским королем после смерти Августа III и тем
закрепить русское влияние в Варшаве причинило молодому человеку
настоящую боль. «Я дважды написал императрице: не делайте меня
королем, призовите меня к себе».
«Очень легко осыпать упреками людей, —с досадой отвечала наша
героиня, — но, если эти люди станут руководствоваться желаниями
всех иностранцев, которыми вам хотелось бы их окружить, им долго
не продержаться». ««Раз уж надо говорить все до конца... скажу прямо:
появившись здесь, вы очень рискуете тем, что нас обоих убьют»532.
Риск был. И первым его продемонстрировал государыне «страст­
но преданный» Орлов. На одном из придворных обедов, когда речь
зашла о гвардии, Григорий вдруг заявил, что с той же легкостью, с
которой посадил Екатерину на престол, мог бы при помощи полков
свергнуть ее. Хватил ли он лишку, или у него были другие причины
так сказать, но присутствовавшие вельможи онемели от подобной
дерзости. Только гетман Кирилл Разумовский нашелся, бросив:
«Да, но через неделю мы бы тебя вздернули»533. Это была их первая
открытая стычка. О ней сообщил в Париж Бретсйль, о ней же упо­
мянул и Рюльер.
Екатерине было крайне неприятно глотать подобные оскорбле­
ния от «друзей». Именно об этом она писала Понятовскому: «Мое
положение устойчиво до тех пор, пока я соблюдаю осторожность...
последний солдат на часах, увидев меня, говорит себе: “Вот дело рук
моих”». «Единственное, что способно надежно поддержать меня, —
это мое поведение. Оно должно и далее оставаться таким же безуко­
ризненным. Случиться ведь может всякое, и ваше имя, и ваш приезд
сюда могут привести к самым печальным последствиям... Я не хочу,
чтобы мы погибли... Не советую вам также предпринимать тайной
поездки, ибо мои поступки тайными быть не могут»534.
8 Елисеева О. И.

225


Е Л И С Е Е В А О.И.

Разговоры о возможном возвращении Понятовского нервировали
Орлова, ему и так приходилось непросто на придворном паркете.
Приведенный диалог с Разумовским произошел, вероятно, в первые
дни после переворота, когда гвардия действительно носила отважных
братьев на руках. После гибели Петра III отношение к ним резко
изменилось, и у Григория язык бы не повернулся похвастаться лю­
бовью служивых.
Интересно поведение гетмана. Он окоротил зарвавшегося фаво­
рита. Но неприязненное чувство у него вызывал не только Орлов.
В сентябре к передаче писем Понятовского подключился вернув­
шийся Бретейль. И тут выяснилось, что Кирилл Григорьевич утаил
одно из посланий Понятовского Екатерине. «Я спросил у господина
Беранже, —писал посланник, —передано ли гетману письмо, которое
вы доверили мне во время моего первого проезда через Варшаву...
Он лично вручил письмо гетману; таким образом, если это послание
не достигло цели, —это не наша вина».
С письмами, шедшими по каналам Брстейля, вообще происходи­
ли неприятности. В ноябре курьер, везший корреспонденцию, «был
ограблен и едва не убит» на дороге между Петербургом и Москвой.
«Письма были распечатаны грабителями и разбросаны затем по снегу
в лесу». Тогда же Мерси поставил Понятовского в известность, что
«некоторые особы, чьи имена вы легко угадаете, были предупреж­
дены о поездке» его посыльного. «Мне стоило немалого труда сбить
с пути все разыскания»535.
Таким образом, Екатерина не лукавила, говоря об опасности пе­
реписки. Представители обеих партий проявляли к ней повышенный
интерес и не стеснялись в выборе средств.

«ПРИПАДОЧНЫЕ ЛЮДИ»
Все сказанное свидетельствует о непростой ситуации в окружении
Екатерины. Каждый из «друзей» намеревался пожинать лавры, а на­
толкнулся на непредвиденные препятствия. Безусловно, выиграла
одна императрица. Вместо регентства она получила корону. Но и ее
положение, как мы видели, оставалось крайне неустойчивым. Один
неверный шаг — и «как знать, что может случиться».
Перед гвардейскими «вожаками» открывалась блестящая будущ­
ность. Никто из них прежде не мечтал вступить во дворец, занять

226


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

высокую должность, обрести богатства и титулы. Однако они в
первые же часы после переворота почувствовали, насколько не ко
двору знати. Представители вельможной партии ощущали себя в
наибольшей степени обманутыми, так как, во-первых, предпочитали
сохранить «законность» при передаче короны Павлу, а во-вторых,
претендовали на первые места вокруг трона. Они вовсе не жаждали
потесниться ради каких-то выскочек.
Вспомним просьбу Григория об отставке, которую он принес
Екатерине сразу после возвращения в Петербург — 30 июня. Ко­
нечно, молодой заговорщик заранее знал, что его удержат. Кроме
того, формальный отказ от предлагаемого высокого положения по
старинной русской традиции акт вежливости: некрасиво сразу со­
глашаться, нужно показать бескорыстие. Что и сделал Григорий.
Но, помимо прочего, в его словах звучал реальный страх: «Милость
могла бы вызвать ненависть ко мне»536.
Он почувствовал это уже в Петергофе благодаря поведению
Дашковой. Но то, что у прямолинейной племянницы Панина
было на языке, у вельмож носолиднее скрывалось на уме, за семью
печатями. Прежде Григорий оставался тайным возлюбленным.
По после победы ему предстояло выйти из тени, стать фаворитом в
полном смысле слова. То есть открыть себя для ударов.
Это и произошло. Получение «красной александровской ленты»
и «камергерского ключа», «что дает чин генерал-майора», как бы
обнародовало фавор. Рубеж был пройден. Отныне Орловым пред­
стояло вести жесткую игру, правил которой они не знали, да еще на
чужом иоле. Военный переворот дался легче!
«На следующий день, — сообщала Дашкова 1 июля, — Григорий
Орлов явился к обедне, украшенный орденом Св. Александра Нев­
ского. По окончании церковной службы я подошла к дяде и к графу
Разумовскому и... сказала смеясь:
— ...Должна вам сказать, что вы оба глупцы»537.
Очень откровенная сцена. Гетман и воспитатель наследника
«глупцы» не только потому, что не поверили молоденькой союзнице,
будто «Орлов —любовник ее величества». Но и потому, что считали
себя первыми лицами.
Рюльср продолжал там, где Екатерина Романовна благоразумно
остановилась: «Орлов скоро обратил на себя всеобщее внимание.
Между императрицей и сим до толе неизвестным человеком ока­
залась та нежная короткость, которая была следствием давнишней
8*

227


Е Л И С Е Е В А О.И.

связи. Двор был в крайнем удивлении. Вельможи, из которых многие
почитали несомненным права свои на сердце государыни, не понимая,
как... сей соперник скрылся от их проницательности, с жесточайшею
досадою видели, что они трудились только для его возвышения»538.
Сразу за этими словами Рюльер поместил сцену на обеде, когда Ор­
лов схлестнулся с Разумовским (правда, не назвав гетмана но имени).
Видимо, Кирилл Григорьевич был глубоко оскорблен. Много лет
он питал к Екатерине чувство большее, чем дружба. Стал ее сторон­
ником еще со времен заговора Бестужева. Давние теплые отношения
давали ему повод надеяться, что после переворота он займет при
молодой регентше место, которое его брат занимал при Елизавете
Петровне. Ведь по возрасту и складу характеров они так подходили
друг другу! Но нет, из темных гвардейских глубин всплыл какой-то
Орлов. Да еще грозил приездом Понятовский.
О том, какие слухи распространялись в отношении императрицы
и нового фаворита, свидетельствует другая рюльеровская сцена:
«В сии-то первые дни княгиня Дашкова, вошед к императрице...
увидела Орлова на длинных креслах и с обнаженною ногою, которую
императрица сама перевязывала, ибо он получил в сию ногу конту­
зию. Княгиня сделала замечание на столь излишнюю милость и...
приняла строгий нравоучительный тон»539. В «Записках» Дашковой
этот случай передан куда менее пикантно: нет ни перевязывающей
ногу императрицы, ни контузии — просто ушиб. Сам ли дипломат
добавил салонного перца? Или обиженная княгиня передавала исто­
рию по горячим следам не так, как годы спустя? Или Папин с Раз­
умовским, которым она рассказала все, чему стала свидетельницей
в Петергофе, расцветили картинку? В сущности, не слишком важно.
Мы видим, как простой случай превратился в сплетню, способную
вызвать раздражение придворных.
Зная, что и с чьих слов говорят, Екатерина не могла не пенять
подруге. А та, в свою очередь, была убеждена, что на нес гневаются
за «усердие в делах» и известность «в чужих краях, где повсюду ей
приписывали честь заговора». Письмо Ивана Шувалова к Вольтеру
с заявлением, будто «женщина девятнадцати лет сменила в этой им­
перии власть», особенно встревожило государыню. Зачем бывшему
фавориту понадобилось подставлять себя под удар? Ведь Екатерина
и так относилась к нему с неприязнью. После переворота положение
Шувалова стало еще более шатким. Он состоял с Дашковой в от­
даленном родстве и искал покровительства той, кого называли вос­
228


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

ходящей звездой. Однако, плохо зная отношения в екатерининском
кругу, Иван Иванович обманулся. Похвалы Дашковой еще больше
восстановили императрицу против него.
Сама же княгиня в нерасположении подруги винила выскочкуфаворита. Из мелких стычек с ним в Петергофе и сразу по возвра­
щении в город она сделала вывод: «Орлов мне враг»540. «Немилость
к Дашковой обнаружилась во дни блистательной славы, которую
воздавали ей из приличия», — заметил Рюльер. Возвращение до­
верия подруги, веса в делах, роли на придворной сцене Екатерина
Романовна связывала с победой над Орловым.
Так, братья-заговорнщки буквально в считаиые дни стали для лиц
из вельможного окружения бревном в глазу. Свои резоны противо­
стоять им имелись у Панина. Он нс просто защищал права воспи­
танника. Его идея состояла в том, чтобы ограничить власть юного
монарха при вступлении на престол. Для этого создавался Совет с
законодательными функциями. Пока Екатерина соглашалась быть
регентом, цель казалась достижимой. Но при взрослом самодержце,
с первых шагов показавшем свою самостоятельность, дело обстояло
иначе. Влиять на Екатерину до тех пор, пока она опиралась на Ор­
ловых, а через них на гвардию, было сложно.
Однако схема придворных отношений вовсе не так проста. Наша
героиня в течение всего царствования показала себя мастером соз­
дания противовесов. Она никогда нс отдавалась полностью в руки
какой-то одной силы. Напротив, предпочитала внешне находиться
над схваткой, чтобы использовать талантливых сотрудников из
всех лагерей. В лице нового фаворита, с первого дня получившего
высокий статус и официальные знаки признательности государыни,
Екатерина дала вельможной группировке мощный противовес. Но
и Орловы не могли быть се единственной опорой. Императрица не
отнимала у Панина надежды продвинуть его проект.
Если вчитаться в текст этого документа, то станет ясно, что самую
желчную критику Никиты Ивановича вызывала система фаворитиз­
ма. Сказались и его личная неприязнь к Ивану Шувалову, и прошлые
унижения. Фавориты — «прихотливые и припадочные люди», как
именовал их Панин, — вмешивались в работу государственного ме­
ханизма и вершили дела по своему произволу. В качестве примера
вельможа избрал «эпоху Елизаветы Петровны». «Временщики и
куртизаны», писал автор, создали собой «интервал между государем
и правительством», не считая себя «подверженными суду и ответу
229


Е Л И С Е Е В А О.И.

перед публикою*. «Государь был отделен от правительства. При­
хотливые и припадочные люди пользовались Кабинетом... и хватали
отовсюду в него дела на бесконечную нерешимость... В наследство и
дележ партикулярных людей без законов и причин мешались; дома
их печатали; у одного отнимали, другому отдавали... Все наиважней­
шие должности и службы претворены были в ранги и в награждения
любимцев и угодников; везде фавёр... Не было выбору способности и
достоинству... Внутреннее государства состояние насильствовано и
жертвовано для внешних политических дел, чем, наконец... завелася
война... Лихоимство, расхищение, роскошь, мотовство и распутство
в имениях и в сердцах*. По полемическому закалу проект Панина
не уступает знаменитому памфлету князя Щербатова.
«Отлучили государя от всех дел... Фаворит остался душою, жи­
вотворящею или умерщвляющею государство; он, ветром и непосто­
янством погружен, не трудясь тут, производил одни свои прихоти...
исполнял существенную роль первого министра, был правителем
самих министров, избирал и сочинял дела по самохотснию, заставлял
министров оные подписывать, употребляя к тому... имя государево*.
Такого положения следовало избегать впредь. Ныне на смену хищной
клике Шуваловых пришли Орловы. Этого умный вельможа не писал,
но Екатерина не могла не понять, в кого он целит.
В качестве средства, которое оградит государственный аппарат
от повторения елизаветинского горького опыта, Никита Иванович
предлагал Совет с законодательными функциями. При этом ловко
выставлял новый орган защитником власти монарха перед ее по­
хитителями — фаворитами. «Спасительно нашему претерпевшему
отечеству... намерение вашего величества, чтобы Богом и народом
врученное вам право самодержавства употребить с полной властью
к основанию... формы и порядка*. «В сем проекте установляемое
формою государственною верховное место... законодания, из ко­
торого, яко от единого государя и из единого места, истекать будет
собственное монаршее изволение, оградит самодержавную власть от
скрытых иногда похитителей оной».
Впрочем, Никита Иванович предупреждал, что его идея понравит­
ся далеко не всем. «Есть, как вам известно, между нами такие особы,
которым для... особливых видов и резонов противно такое новое
распоряжение в правительстве». Поэтому создание Совета требовало
от императрицы «попечения и целомудренной твердости»541. Иными
230


Т Л Й И Л С М Е РТ И П Е Т РА III

словами, Екатерина должна была набраться решимости, отвергнуть
притязания Орлова и своими руками лишить себя власти.
Для того чтобы умная, волевая императрица, едва получив ко­
рону, совершила подобный шаг, требовались экстраординарные
обстоятельства.


ГЛАВА 9
ЦАРЕУБИЙСТВО
Мы подробно остановились на внешне- и внутриполитической
ситуации после переворота именно потому, что обычно драму в Ропше рассматривают вне контекста сопутствовавших ей событий.
Благодаря этому рвутся нити, связывавшие гибель Петра III с
конкретной обстановкой, замыкая исследователей в узком ропшинском мирке.

«ВЕЛИКОДУШНЫЕ НАМЕРЕНИЯ»
29 июня в Петергофе Панин лично отобрал «батальон в триста
человек* для охраны свергнутого императора, «чтобы отвратить пья­
ных и усталых солдат от возможности покушения*. Раздавленный,
измученный Петр чуть не на коленях просил Никиту Ивановича
разрешить Елизавете Воронцовой остаться с ним. Ассебург писал:
«Панин... обещал ему принести ответ Екатерины, но послал ответ
через другое лицо. Ответ последовал отрицательный*542.
«Романовну* посадили в дормез с закрытыми окнами и отправили
сначала в столицу в дом ее отца, а затем в Москву, дав приказание
жить тихо, не обращая на себя внимания. Когда Воронцова вышла
замуж, ей разрешили вернуться в Петербург. Наказание более чем
мягкое. Однако на дело можно посмотреть и с точки зрения побеж­
денных. Несчастная пара вызывала жалость. Почему фаворитке не
разрешили остаться? Отнимать у поверженного человека утешение
жестоко.
Первое, что приходит в голову: Воронцовой не позволили со­
провождать свергнутого императора в Рошпу, чтобы избавиться от
лишнего свидетеля. Однако у Екатерины имелись и более триви­
альные причины для подобного шага. В письме к Понятовскому она
сообщала, что муж попросил «лишь свою любовницу, свою собаку,
своего негра и свою скрипку; боясь, однако, скандала и недоволь­
232


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

ства людей, его охранявших, я выполнила только три последние его
просьбы*543. О каком скандале речь?
Рюльер писал, что в Петергофе при выходе из кареты гвардей­
цы схватили бедную «Романовну* и оборвали с нее знаки ордена
Св. Екатерины. Возможно, это сделали по наущению. Ведь но­
шение любовницей государя «семейного* царского ордена было
оскорбительно для императрицы. Но, исходя из настроения войск,
подначивать их к бесчинствам не требовалось. Отправить в Ропшу
одну женщину в окружении сотни хмельных солдат и всего четырех
офицеров можно было только из мести. Кроме того, пребывание
фаворитки на мызе послужило бы поводом для нежелательных
сцен между свергнутым императором и его стражами. Таким об­
разом, нс примешивая сердце к политике, императрица поступила
дальновидно и даже милосердно.
Можно предположить также, что за сестру просила Дашкова544.
Но в «Записках* княгиня показывает: она этого не делала. Сразу по
возвращении в столицу Екатерина Романовна направилась в дом
отца, где «выслушала длиннейшую жалобу* бывшей фаворитки.
«Я уверила сестру в моей нежности к ней и сказала, что не гово­
рила еще с императрицей о ней, потому что была убеждена, что у
государыни самые благожелательные и великодушные намерения...
Действительно, императрица потребовала только ее отсутствия во
время коронацишшых торжеств*545. Затем княгиня привела свой раз­
говор с августейшей подругой, в котором просила за родственников
по линии мужа. Это все.
Рюльер поместил в книгу трогательную сцену, случившуюся по
возвращении императрицы из Петергофа: «На другой день поутру...
молодые дамы, которые везде следовали за императором... [и] питали
ненависть к его супруге, явились к ней все и поверглись к ногам ее*.
Нечто похожее рассказывал ювелир Позье. «Большая часть из них
были родственники фрейлины Воронцовой. Видя их поверженных,
княгиня Дашкова, сестра ее, также бросилась на колени, говоря:
“Государыня, вот мое семейство, которым я вам пожертвовала”. Им­
ператрица приняла их всех с пленительным снисхождением и при
них же пожаловала княгине [орденскую] ленту и драгоценные уборы
сестры се*546. Последняя деталь не во вкусе Екатерины Романовны,
но слухи о «завладении ею сестриными вещами* действительно но­
сились но Петербургу. К сожалению, в рассказе Рюльера желаемый
поступок выдан за действительный.
233


Е Л И С Е Е В А О.И.

Брат Александр пенял княгине в письме из Англии: «За ваши
заслуги вы должны были бы просить одной награды —помилования
сестры и предпочесть эту награду Екатерининской ленте». Дашкова
отвечала: «Я ничем не обязана ни ей, ни кому-либо из моей родни»547.
Александр напомнил множество услуг, которые Елизавета оказала
сестре, например, помогла отправить мужа Дашковой после ссоры
с императором послом в Константинополь и предложила молодой
паре только что подаренный ей самой дом. Из семейных пре­
пирательств ясно одно: почвой для них послужило «равнодушие»
сестры-победительницы к судьбе побежденной.
Значит, просьба подруги на позицию Екатерины не повлияла.
Возможно, императрица все еще питала к мужу род ревности. Во
всяком случае, ей неприятно было все, касавшееся фаворитки.
Зададимся следующим вопросом: почему Екатерина не повида­
лась с супругом перед его отправкой в Роишу? Что было бы логично.
Несостоявшееся свидание — лучший козырь против обвинений
императрицы в страсти к мучительству. Она не пришла насладить­
ся унижением врага. А ведь Петр был раздавлен, плакал и целовал
руки Панину. Для человека, желавшего утолить чувство мести, такое
зрелище — бальзам на раны. Но наша героиня не воспользовалась
случаем.
Первая причина, удержавшая императрицу от личной встречи, —
обстановка в Петергофе. Она рассказала Понятовскому случай,
как будто не касавшийся Петра лично, но очень характерный для
понимания ситуации. «Поскольку было 29-е, день Святого Петра,
необходим был парадный обед в полдень». Пока его готовили и
накрывали праздничные столы, солдаты вообразили, что кто-то из
вельмож старается помирить императрицу с привезенным в резиден­
цию мужем. Подозрения пали на старика-фельдмаршала Трубецкого,
которого гвардейцы не любили. «Они стали приставать ко всем про­
ходившим мимо — к гетману, к Орловым» и требовать государыню.
Логика служивых была проста: Трубецкой старается, «чтобы ты
погибла — и мы с тобой, по мы его разорвем на куски». Екатерина
подчеркивала, что это были «их подлинные слова».
Она велела фельдмаршалу немедленно уехать, пока сама будет
«обходить войска пешком», и тот «в ужасе умчался в город»548. Важно,
что Трубецкой ни на минуту не усомнился в осуществимости угрозы.
И Екатерина считала ее реальной, поскольку отправилась лично
успокоить полки. Как развивались бы события, узнай гвардейцы, что
234


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

«Матушка» встречается со свергнутым императором? В августейшей
чете еще мог восстановиться мир, а нарушителям присяги пришлось
бы заплатить головами. Поэтому одного слуха было достаточно,
чтобы спровоцировать «помирающую от страха», хмельную массу
на расправу. Тогда бы «разорвали на куски» уже не Трубецкого...
Но имелась и другая причина отказа императрицы от встречи
с мужем. Перед отречением Петру III были даны некие обещания
относительно его будущего. «Петр, отдаваясь добровольно в руки
своей супруги, был не без надежды»549, —заметил Рюльер. Государь
думал, что его отпустят в Голштинию. При отречении присутствова­
ли генерал Измайлов и Григорий Орлов. От имени Екатерины они
заверили поверженного монарха, что его желания будут исполнены.
Однако сама государыня никаких обещаний нс давала. Это было
очень умно, потому что выполнить их она бы не смогла. А Екатерина
предпочитала держать слово. Извернуться, промолчать, избежать
прямого объяснения — но не лгать. Таково было ее кредо, хорошо
прослеживаемое по документам.
Если бы наша героиня встретилась с супругом, ей пришлось бы
либо подтвердить обязательства, либо отказать. Последнее могло
вызвать у Петра бурю эмоций, а его следовало побыстрее и без
скандала отправить из резиденции, где безопасность монарха ничем
не гарантировалась. Между тем уже 29-го в Петергофе Екатерина
приняла решение не отпускать мужа в Германию, а заключить в
Шлиссельбург.
Она отправила приказ генерал-майору Силину* в тот же день
собрать «безымянного колодника» — Ивана Антоновича — и от­
быть с ним к новому месту заключения в крепость Кексгольм. «А в
Шлиссельбурге... очистить внутренней крепости самые лучшие покои
и прибрать... которые изготовив, содержать до указу»550. Бросается в
глаза поспешность действий — сразу же вывезти Ивана, а комнаты
для нового узника хотя бы прибрать. Отделать их можно будет и
позднее. Мнение, что Екатерина этим указом старалась отвести глаза
обществу, а сама втайне готовила убийство мужа, противоречит ха­
рактеру документа. Приказ был тайным, о нем знали императрица,
пара человек из ее окружения — скорее всего, Панин и Орлов, — и
* Имя этого должностного лица С.М. Соловьев прочел как «Силин»,
а К.А. Писаренко —как «Савин».
235


Е Л И С Е Е В А О.И.

адресат — генерал-майор Силин. Остальным повеление осталось
неизвестным.
Реальность намерений поместить Петра в Ш лиссельбург дока­
зывается вывозом Ивана Антоновича. Содержать двух венценосных
узников в одной крепости неразумно. Затей императрица хитрую
игру, ей незачем было бы трогать «безымянного колодника», ведь
риск при переезде в другую тюрьму весьма высок. Что и подтвер­
дилось историей неудачного путешествия. 4 июля Силин донес, что
их с арестантом разбило бурей на озере, и теперь они находятся в
рыбачьей деревне Мордя, ожидая новых кораблей из Ш лиссель­
бурга. Это был удачный момент для побега или похищения узника.
Стоило ли так рисковать без нужды? Ведь у Ивана Антоновича
имелось много сторонников, и переворот в его пользу был едва
ли не реальнее, чем реванш Петра III. Тем не менее «безымянного
колодника» потеснили.
2 июля Екатерина послала в Шлиссельбург приказ обер-коменданту Бердникову принять присланного от нее подпоручика И з­
майловского полка Плещеева «с некоторыми вещами, на шлюпках
отправленными». «А вам... повелеваем по всем его Плещеева требо­
ваниям скорое и безостановочное исполнение делать»551, — заклю­
чала императрица. Спешка продолжалась. Покои для свергнутого
императора приводились в порядок.

«ГОСУДАРЬ В ОКОВАХ»
Тем временем он сам находился в крайне тяжелом состоянии в
Ропше. События переворота оказали на нервного, впечатлительного
Петра страшное воздействие. Оно зафиксировано буквально всеми
источниками. Никто из наблюдателей, каково бы ни было его отно­
шение к происходившему, не сообщал, что свергнутый император вел
себя мужественно или хотя бы достойно. Каждый по-своему передал
потрясение и подавленность побежденного.
Мерси д’Аржанто едва ли не со злорадством доносил в Вену: «Во
всемирной истории не найдется примера, чтобы государь, лишаясь
короны и скипетра, выказал так мало мужества и бодрости духа, как
он, царь, который всегда старался говорить так высокомерно; при
своем же низложении с престола поступил до того мяпсо и мало­
душно, что невозможно даже описать»552.
236


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

Рюльср сообщал, что по дороге в Петергоф с Петром приключился
обморок. «Как скоро увидела его армия, то единогласные крики:
“Да здравствует Екатерина! ” —раздались с разных сторон, и среди
сих-то новых восклицаний, неистово повторяемых, проехав все
полки, он лишился памяти»553. Для испуга имелись и более веские
причины. «Император едва избежал опасности быть разнесенным
в куски выстрелом из одной шуваловской гаубицы», — добавлял
Шумахер. Петра спасло только то, что командир ударил канонира
шпагой по руке, и тот «выронил горящий фитиль»554.
Уже в резиденции «при выходе из карсты его любезную под­
хватили солдаты и оборвали с нес [орденские] знаки. Любимец его
был встречен криком ругательства»555, — продолжал французский
дипломат. Датчанин уточнил, что Гудовича ограбили и «жестоко
избили». Такое обращение с близкими людьми не могло оставить
Истра равнодушным. Когда император очутился один, ему велели
раздеться. «Он сорвал с себя ленту, шпагу и платье, говоря: “Теперь
я в ваших руках”. Несколько минут сидел он в рубашке, босиком, на
посмеяние солдат»556. В отличие от Рюльера, склонного к театраль­
ным сценам, Шумахер все-таки перед отправкой в Роишу облачил
Петра в «серый сюртук».
О том, что с бывшим государем обращались плохо, свидетельство­
вали многие иностранцы. Никто из них не был очевидцем, но город
полнился слухами. 10 августа Беранже донес в Париж: «Офицеры,
которым было поручено его (Петра III. — О.Е.) сторожить, самым
грубым образом оскорбляли его. Вид несчастья вообще, и особенно
Государя в оковах, во всяком чувствительном человеке вызывает
сочувствие, и, несмотря на его унижение, цивилизованные народы
нс забывают должного почтения к коронованной особе, которую он
олицетворял. Но московиты далеки от проявления жалости, столь
естественной в добродетельных сердцах, они всегда усугубляют
мучения жертв, вверенных их жестокосердию. Меня уверяют, что
разнузданные солдаты с особой злобой вымещали на узнике за все
сделанные Петром III глупости и нелепости»557. Три десятилетия
спустя, во время казни Людовика XVI, можно было наблюдать «ци­
вилизованный народ», оказывающий «почтение к коронованной
особе» в «оковах».
Итак, с Петром III не церемонились, срывали на нем злость, пере­
ходя границы дозволенного. А ведь речь шла о гвардейцах, специ­
ально взятых из числа наиболее трезвых. «Я отправила свергнутого
237


Е Л И С Е Е В А О.И.

императора в сопровождении Алексея Орлова, еще четырех офице­
ров и отряда солдат, людей выдержанных, тщательно отобранных,
за двадцать семь верст от Петергофа, в место, именуемое Ронша,
уединенное и весьма приятное»558, — писала Екатерина Понятовскому. В автобиографической заметке императрица поясняла то, что
опустила в письме: «Чтобы предотвратить его (Петра III. — О.Е.) от
возможности быть растерзанным солдатами»559.
Мыза Ропша, выбранная для временного заключения государя,
принадлежала Кириллу Разумовскому и находилась на полпути
между Петергофом и Гостилицами. Подобный шаг Екатерины по­
казывал, насколько она в тот момент доверяла гетману. Его дача
казалась ей столь же надежным местом, как и казармы Измайлов­
ского полка.
Дом был невелик и представлял собой вытянутую анфиладу ком­
нат по обе стороны от центрального зала. Две из них отвели узнику,
поместив в его покоях пару офицеров — по одному у каждой двери.
Внешнюю охрану несли солдаты. Под началом Орлова находились
камергер Федор Барятинский, прсображенцы —капитан Петр Пассек, поручик Михаил Баскаков и поручик Евграф Чертков. Кроме
того, в распоряжении Алексея был вахмистр кошюгвардсец Григорий
Потемкин. Письма Петра III и Алексея Орлова из Роиши, помимо
прочего, показывают, что в помещении дежурили только офицеры,
они же ездили в столицу с посланиями императрице. Видимо, Орлов
не слишком полагался на рядовых. Заставить дворян соблюдать
дисциплину казалось легче. Но в условиях, когда двое постоянно
дежурили, а двое находились в разъездах, для управления сотней
буйных голов оставался только один старший. Следует согласиться с
мнением московского историка К. А. Писаренко: задача, возложенная
на горстку офицеров, была непосильной560.
До места свергнутого императора сопровождали представители
Семеновского полка капитан Алексей Щербачсв и поручик Сергей
Озеров, которые после исполнения приказа отбыли восвояси. Почему
избрали именно семеновцев, нетрудно догадаться. Преображенцы и
измайловцы с самого начала переворота находились в конфликте.
Шумахер замечал: «Между Преображенским и Измайловским пол­
ками уже царило сильное соперничество»561. Поэтому свергнутого
императора доверили семеновцам, которые не вызывали неудоволь­
ствия товарищей-гвардейцев и с которыми никто не затеял бы по
дороге стычку.
238


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

Державин вспоминал: «После обеда часу в 5-м увидели большую
четырехместную карету, запряженную больше нежели в шесть
лошадей, с завешенными гардинами, у которой на запятках, на коз­
лах и но подножкам были гренадеры же во всем вооружении, а за
ними —несколько конного конвоя, которые... отвезли отрекшегося
императора... в Роншу»562. Тот факт, что сравнительно легкую повоз­
ку запрягли даже нс цугом, а скорее восьмериком, свидетельствует
о большой торопливости: Петра спешили увезти из резиденции и
хотели, чтобы карета двигалась быстро. Видимо, за жизнь узника
действительно опасались. Хотя возможен и обратный ход мыслей:
вдруг гвардейцы одумаются и перейдут от ж елания растерзать
царя к его защите? Поведение толпы, тем более пьяной, трудно
предсказать. В любом случае поверженного монарха требовалось
убрать из Петергофа.

«ПЕЧАЛЬНАЯ КОМЕДИЯ»
Вечером 29-го узник прибыл к месту назначения. С Петром
оставался только один камер-лакей Алексей Маслов. Два других
русских лакея сказались больными, чтобы не следовать за бывшим
господином. Они боялись очутиться в заточении вместе с ним. Им­
ператор был подавлен, помещение показалось ему тесным, а режим
постоянного надзора —тяжелым.
Состояние Истра хорошо передают записки, отправленные
Екатерине. Возможно, первая возникла еще в Петергофе, так как
озвучивает просьбу царя, переданную через Панина устно. «Ваше
Величество, если вы решительно не хотите уморить человека, кото­
рый уже довольно несчастлив, то сжальтесь надо мною и оставьте мне
единственное утешение, которое есть Елизавета Романовна. Этим вы
сделаете одно из величайших милосердных дел вашего царствования.
Впрочем, если бы Ваше Величество захотели на минуту увидеть меня,
то это было бы верхом моих желаний. Ваш нижайший слуга Петр.
29 июня 1762 года».
Это письмо но-французски, на наш взгляд, еще не демонстри­
рует полной подавленности. Именно в Петергофе решался вопрос
о Воронцовой (ведь Петр просит «оставить» ему возлюбленную, а
не «вернуть»), и Екатерина могла увидеть мужа «на минуту». Если
мы правы, то Панин в рассказе Ассебургу слукавил, заявив, будто
239


Е Л И С Е Е В А О.И.

Петр не просил о встрече с женой. Вероятно, ту же информацию
вельможа передал и императрице. Но, судя но записке, у нее имелся
и другой канал связи с мужем — минуя Никиту Ивановича.
Почему воспитатель великого князя хотел избежать краткого
рандеву между супругами? Возможно, он тоже опасался их прими­
рения. Желанная цель — провозглашение Павла императором при
регентстве матери —казалась еще достижимой. А вот если бы Петр
и Екатерина договорились о какой-либо форме сонравительства,
притязания наследника повисли бы в воздухе.
Вторая записка куда примечательнее. После мытарств целого дня,
угроз жизни, солдатских издевательств император совсем пал духом.
Вечером он написал Екатерине по-русски, сбивчиво, с повторами,
ошибками и почти без знаков препинания: «Ваше величество. Я еще
прошу меня которой ваше воле исполнал во всем, отпустить меня в
чужие край стеми которые я Ваше Величество прежде просил и на­
деюсь на ваше великодушие что вы меня не оставите без пропитания
верный слуга Петр. 29 июня 1762 года»563.
У этого документа, судя по сгибу, отрезан низ, возможно, со­
державший постскриптум. Когда такое случилось — неизвестно.
Вообще материалы начала царствования Екатерины, и в особенно­
сти ропшинские, сильно пострадали. Нет рескриптов императрицы
Алексею Орлову, списка его команды, хотя в письме 2 июля он
оповещает, что выслал таковой. Известно, что Павел I сразу после
смерти матери сжег ряд бумаг из ее архива. Отсутствует, например,
иодлишгак отречения Петра III564. Специальным указом от 26 января
1797 г. новый император повелел изъять из всех государственных
учреждений и уничтожить Манифест Екатерины от 6 июля о се
вступлении на престол565.
Павел упрямо истреблял тексты, хотя бы косвенным образом
свидетельствовавшие, что он не являлся наследником Петра III. От­
сутствие имени Павла в отречении, рассказ в Манифесте о том, как
отец «не восхотел объявить его наследником», стали достаточными
основаниями для их уничтожения. Возможно, и отрезанный пост­
скриптум как-то касался Павла. Достаточно было повторить, что,
уехав в Голштинию, государь ничего «против Вас и сына Вашего»
не сделает, чтобы текст исчез.
Остаток дня Петр провел в слезах. «По прибытии в Ропшу импе­
ратор почти беспрерывно плакал и горевал о судьбе своих бедных лю­
дей, под которыми он разумел голштинцев»566, —сообщал Шумахер.
240


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Беспокоиться действительно стоило. Любимые войска Петра не
оказали сопротивления, но натерпелись страха. Посланный в Орани­
енбаум генерал-поручик Василий Иванович Суворов, отец будущего
фельдмаршала, оставил у голштинцев самые тяжелые воспоминания.
Ш телин негодовал: «Изверг сенатор Суворов кричит солдатам:
“Рубите пруссаков! ” и хочет, чтобы изрубили всех обезоруженных
солдат»567.
Полковник Давид Сивере, упорно путавший Василия Суворова
с его сыном, тоже не остался в долгу и описал зверства: «В два часа
пополудни [29 июня] произошла между нами, бедными воинами,
печальная комедия. Прибыл русский генерал Суворов... с конногвар­
дейцами и гусарским отрядом и потребовал, чтобы сдано было все
вооружение... Все голштинское войско было согнано в крепостицу
Пстсрштадт, откуда уже никого не выпускали. Этот жалкий Суворов
держался правил стародавней русской подлой жестокости. Когда
обезоруженных немцев уводили в крепостицу, он развлекался тем,
что шпагою сбивал у офицеров шапки с голов и при этом еще жало­
вался, что ему мало оказывают уважения...
Беспомощно провели мы целую ночь. Снова явился Суворов и
начал распределять людей. Русским подданным велено оставаться, а
Кронштадт назначен иностранцам, и каждому из них, в особенности
пруссакам, досталось от Суворова по удару и толчку в затылок. Когда
это кончилось, русские подданные должны были идти в церковь для
присяги... а затем офицеры отпущены... по своим квартирам... В то
время как все мы находились в крспостицс иод стражею, воришкигусары и кирасиры опустошили наши помещения, так что у иного
оставалось только, в чем он был»568.
Неприглядная картина. Но надо признать, что при настроениях,
царивших в полках и городе, голштинцы еще дешево отделались. Их
унизили и обобрали, а могли убить.

«УГОД НАШ ОЧЕНЬ ЗАНЕМОГ»
30 июня у свергнутого императора на нервной почве начались
геморроидальные колики, которыми он страдал давно. К ним при­
бавилось расстройство желудка. Накануне Петр практически не ел.
В Петергофе, по сведениям Шумахера, выпил только стакан вина,
смешанного с водой. «При своем появлении в Ропше он уже был
241


Е Л И С Е Е В А О.И.

слаб и жалок, — писал датчанин. — У него тотчас же прекратилось
сварение пищи, обычно проявлявшееся по нескольку раз на дню, и его
стали мучить почти непрерывные головные боли»569. Спал государь
плохо — кровать оказалась неудобной, — и на следующий день ему
доставили другую, из Ораниенбаума. При высоком росте арестанту
подошло бы не всякое ложе.
Режим содержания крайне стеснял Петра: ему нс позволяли ни
гулять по саду, ни даже выглядывать во двор. Окна оставались за­
вешанными. Выход в смежную комнату также возбранялся. Даже
справлять нужду узник вынужден был в присутствии часового,
что при поносе оказалось особенно тяжело и унизительно. Ужас
собственного положения заставил императора написать еще одно
письмо Екатерине:
◄Государыня. Я прошу Ваше Величество быть во мне вполне уве­
ренною, и благоволите приказать, чтобы отменили караулы у второй
комнаты, ибо комната, где я нахожусь, до того мала, что я едва могу
в ней двигаться. Вы знаете, что я всегда прохаживаюсь по комнате, и
у меня вспухнут ноги. Еще я вас прошу, не приказывайте офицерам
оставаться в той же комнате, так как мне невозможно обойтись с моей
нуждой. Впрочем, я прошу Ваше Величество обходиться со мной по
крайней мере не как с величайшим преступником; не знаю, чтобы я
когда-либо вас оскорбил. Поручая себя вашему великодушному вни­
манию, я прошу вас отпустить меггя скорее с назначенными лицами
в Германию. Бог, коггечно, вознаградит вас за то, а я ваш нижайший
слуга Петр.
PS. Ваше Величество может быть во мне уверенной: я гге подумаю
и нс сделаю ничего против вашей особы и против вашего царство­
вания»570.
Это письмо снова было написано по-фраггцузски. Узник немного
пришел в себя и выражался с большим достоинством. Он свергнутый
государь, а гге ◄величайший преступник» и ничем гге заслужил
сурового обращения. Вопрос с отъездом в Голштинию казался ему
решенным, раздражало только промедление. При этом в простоте
душевной Петр не помнил обид, причиненных жене. В некоторых
местах его тон насмешлив и даже требователен, несмотря на ◄нижай­
шие» просьбы и наименование себя valet, что, как отмечали многие
публикаторы, скорее ◄холоп», чем ◄слуга».
С письмом в столицу отправился Петр Пассек. Судя по тому, что
позднее узник все-таки выходил в смежггую комнату, где играл с
242


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

караульными в карты, режим его содержания был смягчен. Об этом
же говорит другой факт: 1 июля арестант обратился к Екатерине с
новой просьбой —доставить ему из Ораниенбаума негра Нарцисса,
любимого мопса и скрипку.
Шумахер, среди многочислешгых информаторов которого явно
имелись и лица, присутствовавшие в Ропше, описал стесненное по­
ложение узника: «Окно его комнаты было закрыто зелеными гарди­
нами, так что снаружи ничего нельзя было разглядеть. Офицеры... нс
разрешали ему выглядывать наружу, что он, впрочем, несколько раз
украдкой делал. Они вообще обращались с ним недостойно и грубо,
за исключением одного лишь Алексея Григорьевича Орлова, который
еще оказывал ему притворные любезности. Так, однажды вечером... он
(Петр III. — О£ .) играл в карты с Орловым. Не имея денег, он попро­
сил Орлова дать ему немного. Орлов достал из кошелька империал и
вручил его императору, добавив, что тот может получить их столько,
сколько ему потребуется. Император... тотчас же спросил, нельзя ли
ему немного погулять но саду, подышать свежим воздухом. Орлов
ответил “да” и пошел вперед, как бы для того, чтобы открыть дверь,
но мри этом мигнул страже, и она тут же штыками загнала императора
обратно в комнату. Это привело государя в такое возбуждение, что он
проклял день своего рождения и час прибытия в Россию, а потом стал
горько рыдать»571. Из приведенного описания следует, что Алексей
Орлов при всей «притворной любезности» издевался над арестантом
не хуже остальных.
1
июля новый курьер Евграф Чертков известил Екатерину о
просьбе императора прислать ему скрипку, негра и мопса. На этот
раз личной записки Петра к жене не было. Что можно объяснить
ухудшением его здоровья. Вероятно, он не вставал. Императрица от­
правила приказ Василию Ивановичу Суворову: «Извольте прислать,
отыскав в Ораниенбауме или между пленными, лекаря Людерса да
арапа Нарцисса, да обер-камердинера Тимлсра; да велите им брать
с собою скрипицу бывшего государя, его мопсинку собаку»572. Ни о
своем лейб-медике Иоганне Готфриде Лидерсе (Людерсе), ни о ка­
мердинере Тимлсре Петр не просил. Но раз ему прислуживал всего
один лакей, то посылка второго естественна. Что же касается врача,
то он необходим был с самого начала. Уже из письма мужа 30 июня
императрица должна была понять: начался приступ колик.
Курьер остался в Петербурге, чтобы забрать с собой в обратный
путь доктора, негра и камердинера с вещами. Однако, прибыв в
243


Е Л И С Е Е В А О.И.

столицу, Лидере наотрез отказывается ехать. На его уламывание
ушли сутки. « Согласно устному докладу о болезни императора,
Лидере выписал лекарства, но их не стали пересылать, — сообщал
Шумахер. —Императрица стала уговаривать Лидерса и даже велела
ему ехать к своему господину... Лидере же опасался оказаться в со­
вместном с императором продолжительном заключении и потому
некоторое время пребывал в нерешительности. Только 3 июля около
полудня ему пришлось волей-неволей усесться с мопсом и скрипкой
в скверную русскую повозку, в которой его и повезли самым спеш­
ным образом»573.
Почему лекарства не стали пересылать? Возможно, положение
Петра до записки Орлова от 2 июля не считали особенно серьезным.
А возможно, напротив, не хотели оказывать медицинской помощи,
рассчитывая на летальный исход. Есть и третья вероятность: Екате­
рина надеялась быстро заставить Л идерса вспомнить о долге: сначала
попросила, потом приказала. На третий раз могли и силой отвезти
упрямого эскулапа к пациенту. Что, судя по описанию Шумахера, и
произошло. Лидере был личным врачом императора и хорошо знал
болезни Петра, поэтому его приезд считался предпочтительным. Но,
пока он препирался, Екатерина подстраховалась, и в Ропшу отпра­
вили другого —лейб-медика Карла Федоровича Крузе.
Обвинить правительство в промедлении нельзя. Первое письмо
Орлова из Ропши, где говорилось о болезни императора, возникло
вечером 2 июля. Поручик Баскаков привез его в столицу ночью.
Утром в Ропшу поспешил Крузе. А Лидере, судя по описи Меди­
цинской канцелярии, был вызван к действительному статскому
советнику Г.Н. Теплову для внушения574. Откуда, надо полагать,
его и отправили «около полудня» на «скверной русской повозке» с
«мопсом и скрипкой» в Ропшу.
Итак, 2 июля, глядя на состояние императора, Алексей Орлов
понял, что тот плох. «Матушка милостивая Государыня, — писал
он, — здраствовать вам мы все желаем несчетные годы. Мы теперь
по отпуске сего письма и со всею командою благополучны, толко
урод наш очень занемог, и схватила ево нечаянная колика. И я опа­
сен, пггоб он сиводшгашую ночь не умер, а болше опасаюсь, штоб не
ожил. Первая опасность для того, што он всио здор гаварит и нам
ето несколко весело, а другая опасность, што он дсствително для нас
всех опасен для тово, што он иногда так отзывается, хотя в прежнем
состоянии быть»575.
244


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

Грубая казарменная шутка об «уроде*, за которого боятся, как бы
он нс помер, а еще больше, как бы не ожил, конечно, задевает чув­
ствительные сердца. Но следует обратить внимание на другие слова:
«так отзывается, хотя в прежнем состоянии быть*. Орлова пугало,
что император иной раз забывался, начинал говорить в приказном
тоне или грозить своим обидчикам карами, когда вернет корону. Из
этого командир охраны делал резонный вывод: «он дествително для
нас всех опасен*.
Вспомним историю с просьбой Петра прогуляться и каверзой,
которую устроил Орлов. Вот за карточной игрой узник заговари­
вается, принимает высокомерный вид. Вот охрана напоминает ему
его место. Нет оснований не замечать: Алексей предпочел бы, чтобы
свергнутый царь отошел в мир иной, и отдавал себе отчет в опасности
«урода*, если тот окажется «в прежнем состоянии*.
2
же июля в Ропшу привезли полугодовое жалованье для отряда
охраны, за что Орлов поблагодарил государыню: «В силу именнова
Вашего повеления я солдатам денги за нолгода отдал... И солдаты не­
корые сквозь сльозы говорили про милость Вашу, што оне еще такова
для Вас не заслужили за штоб их так в короткое время награждать*.
Сам по себе привоз денег — факт настораживающий. Возможно,
солдатам платили не за то, что они уже сделали, а за то, что должны
сделать? Или о чем промолчал? Увы, в названные дни обещанное
полугодовое жалованье раздали всем полкам. В Петербурге коман­
диры получали деньги для своих подчиненных так же, как Орлов в
Ропитс. Например, вернувшись с мызы в столицу, вахмистр Потемкин
принял 14 014 рублей для раздачи его 1085 нижним чинам576. Так что
если роншинский отряд и подкупали, то вместе с остальной гвардией.
Ночь на 3 июля прошла тревожно. «Урод* не умер, но и не
ожил. Ему становилось все хуже, и наконец Алексей испугался понастоящему. Ш утки в сторону, свергнутый император готовился
отдать Богу душу на его руках, а рядом нс было ни врача, ни хотя
бы человека, готового подтвердить, что не караульные извели авгу­
стейшего арестанта.
Утром Орлов написал Екатерине тревожное письмо, адресовав
его «Матушке нашей Всероссийской*: «Матушка наша милостивая
государыня. Нс знаю, што теперь начать, боюсь гнева от вашего
величества, штоб вы чево на нас неистоваго подумать не изволили
и штоб мы не были иритчиною смерти злодея вашего и всей Роси,
также и закона нашего. А теперь и тот приставленной к нему для
245


Е Л И С Е Е В А О.И.

услуги лакей Маслов занемог. А он сам теперь так болен што не
думаю штоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспаметстве,
о чем уже и вся команда здешнея знает и молит бога штоб он скорей
с наших рук убрался. А оной же Маслов и посланной офицер может
вашему величеству донесть, в каком он состоянии теперь ежели вы
обо мне усумнится изволите. Писал сие раб ваш..>577Далее подпись,
дата и, вероятно, приписка оторваны.
К последнему факту мы еще вернемся, а пока отметим, что Ор­
лов испугался не зря. Екатерина действительно могла подумать на
охрану «чево неистоваго». В письме к Понятовскому она озвучила
свои мысли: «Я боялась, что это офицеры отравили его, приказала
произвести вскрытие, но никаких следов яда обнаружено не было»578.
Алексей правильно угадал ход рассуждений государыни и, чтобы
подтвердить свои слова, отправил вместе с офицером лакея Маслова.
Причем последнего довольно грубо затолкнули в карету. Шумахер
сообщал: «Когда император немного задремал, этот человек вышел
в сад подышать свежим воздухом. Не успел он там немного поси­
деть, как к нему подошли офицер и несколько солдат, которые тут
же засунули его в закрытую русскую повозку. В ней его привезли в
Санкт-Петербург и там выпустили на свободу. Лидере встретил его
по дороге»579.
Если бы Маслова сразу отвели к императрице, его увоз из Ропши
не выглядел бы как устранение ненужного свидетеля.

«ПОДРОБНОСТИ ЭТИХ УЖАСОВ»
Поскольку Лидере, встреченный Масловым по дороге, направлял­
ся в Ропшу 3 июля, то письмо Орлова с упоминанием камер-лакея
нетрудно датировать, несмотря на оторванный край. Авторство до­
кумента в данном случае определяется по почерку. А вот с припиской
дело обстоит куда загадочнее.
В 1830 г. министр Д.Н. Блудов по приказу Николая I разбирал
документы, касавшиеся царствования Екатерины И. Составляя
опись, он пометил, что в пакете «Секретные письма первых дней июля
1762 г.», кроме прочего, содержались «два письма графа А.Г. Орлова
к императрице Екатерине II, в последнем он ей объявляет о смерти
Петра III»580. Итак, согласно блудовской описи, Алексей ставил Ека246


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

тсрину в известность о гибели мужа именно вторым письмом. А не
третьим, как долгое время было принято считать.
К записи Блудова архивист советского времени сделал сноску и
уточнение: «о внезапной болезни и ожидаемой его смерти. 1826 но­
ября 12». Конечно, в современном виде письмо говорит именно
об «ожидаемой смерти». Но во времена Блудова имелся ныне
утраченный фрагмент. Кто и зачем оторвал его между 1830-м и
1926-м годами, сейчас установить трудно. Но ряд исследователей
склоняются к вполне обоснованному выводу, что известие о смерти
Петра III содержалось именно в приписке к письму Орлова 3 июля.
Оторванный фрагмент невелик. Но, как верно заметил москов­
ский историк О.Л. Иванов, много ли нужно места, чтобы написать:
«Он умер». «Все кончено». «Его больше нет». Шумахер утверждал,
что убийцы вошли в комнату Петра III сразу после увоза слуги из
Ропши. Это вступает в противоречие с письмом. Ведь его — вместе
с уже имевшейся припиской — повезли в Петербург одновременно
с Масловым. Значит, смерть постигла узника, когда лакей еще был
в Ронше, и ощущение, будто его арестовали и втолкнули в карету, не
обманчиво. Только так можно объяснить, что по приезде в столицу
Маслова отпустили в город, а не доставили к Екатерине. Весь ос­
новной текст письма, где Орлов ссылался на лакея как на свидетеля
болезни императора, потерял смысл. Важным стало только сообще­
ние в приписке.
Ситуацию проясняет донесение Беранже 10 августа, где, расска­
зывая об убийстве, дипломат замечал: «Подробности этих ужасов из­
вестны главным образом от русского камер-лакея, верного Петру III
в его опале, который по возвращении в Петербург признался своему
ближайшему другу о своих сожалениях от потери своего хозяина и
об истории его злосчастий. Этот самый камер-лакей был схвачен и
препровожден ко двору, где свящешшк с крестом в руке заставил его
поклясться, что он сохранит тайну того, чему он был свидетелем»581.
Таким образом, Маслов покинул Ропшу уже после гибели господина.
О се подробностях мы поговорим ниже, а пока остановимся на дате.
Злополучная приписка заставляет сдвинуть кончину императора
с официального 6 июля на более ранний срок. Чему источники не­
медленно дают множество подтверждений.
Так, Штелин в своем дневнике отметил: «5-го кончина императора
Петра III»582. Объяснить эту фразу ошибкой или опиской нельзя, по­
тому что далее следуют записи за 6 ,8 ,9 июля. Официальный Мани­
247


Е Л И С Е Е В А О.И.

фест о кончине государя опубликовали только 7 июля, но в город,
где находился профессор, проникали слухи, и, видимо, 5 июля они
достигли его ушей.
5-м же числом датирован секретный приказ В.И. Суворова майору
А. Пеутлингу «немедленно вынуть из комнат... бывшего государя
мундир голстинский кирасирский, или пехотный, или драгунский,
который только скорее сыскать сможете... и прислать оный мундир
немедленно». Генерал предписывал «стараться», чтобы «оный мун­
дир... видеть ниже приметить кто [не] мог, и сюда послать, положа
в мешок и запечатать, и везен бы был оный сокровенно»583. Таким
образом, 5 июля уже были предприняты тайные приготовления к
погребению Петра.
Когда в столицу просочились первые слухи о случившемся? Позье
писал по этому поводу: «После заарестования Петра III императрица,
возвратившись в город, распустила все войска, до тех пор стоявшие
шпалерами вдоль улиц, и все избавились от страха. Три дня спустя
мы узнали о смерти несчастного императора, описывать подробности
которой я не стану»584. Екатерина вернулась в Петербург 30 июня.
«Три дня спустя» —это 3 или 4 июля. Если ювелир не ошибся, то он
получил новость с пылу с жару, что при его широких знакомствах
вполне возможно.
В уже цитировашюм донесении Беранже 10 августа дипломат
сообщал, что «через четыре или пять дней после свержения» к Петру
отправился некий таинственный Тервю (Tervu), «заставивший его
силой глотать микстуру, в которой он растворил яд, коим хотели
убить его... Яд не произвел скорого действия, и тогда реш или его
задуш ить»585. Под Тервю некоторые исследователи предлагают
понимать Г.Н. Теплова, действительно участвовавшего в ропшинской драме. Но сейчас нас интересует дата. 29,30,1,2,3 —это и есть
«четыре или пять дней после свержения», смотря от какого числа
считать и на каком остановиться.
Рюльер, рассказывая о событиях в Ропше, писал: «Уже прошло
6 дней после революции»586. То есть 2 8,29,30,1,2,3, если дипломат
считал собственно от переворота. Если от отречения Петра, то надо
начать с 29-го и окончить 4 июля. Дата 6 июля никак не следует ни
из одного источника.
3
июля прямо названо у Шумахера, чья версия в настоящий
момент вызывает наибольшее доверие специалистов: «Удушение
произошло вскоре после увоза Маслова — это следует из того, что
248


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

как придворный хирург Лидере, так и отправленный в тот же день в
Ропшу придворный хирург Паульсен застали императора уже мерт­
вым. Стоит заметить, что Паульсен поехал в Ропшу не с лекарствами,
а с инструментами и предметами, необходимыми для вскрытия и
бальзамирования мертвого тела, вследствие чего в Петербурге все
точно знали, что именно там произошло»*587.
Русское издание «Записок» Ассебурга, появившееся в «Русском
Архиве» в 1879 г., имеет по сравнению с берлинской публикацией
1842 г. ряд небольших сокращений. Так, в перевод не попало при­
мечание посла к топониму Ропша. Датчанин писал: «Известно, что
государь погиб там 3/14 июля 1762 г.»588. А ведь дипломат прямо
ссылался на Панина, с которым был очень дружен еще со времен
службы в Стокгольме.
Мы помним, что последнее приказание в Шлиссельбург было
отправлено императрицей 2 июля. Подпоручик Плещеев повез
туда вещи для обустройства нового узника и должен был остаться
до следующего указа. Но никаких распоряжений не последовало.
Приготовление крепости к приему Петра с 3 июля замерло. А 10-го
на место вернулся «безымяшгый колодник» Иван Антонович. Ох­
лаждение к Шлиссельбургу также свидетельствует в пользу более
ранней даты смерти императора.
Учитывая приведенные свидетельства, прочтем по-новому опи­
сание смерти Петра III в письме Екатерины к Понятовскому: «Страх
вызвал у него боли в животе, длившиеся три дня и разрешившиеся
на четвертый. Он пил в этот день непрерывно, ибо у него было все,
чего он желал, кроме свободы... Геморроидальная колика вызвала
мозговые явления, он пробыл два дня в этом состоянии, последовала
сильнейшая слабость, и, невзирая на все старания врачей, он отдал
Богу душу»583. Как видим, Екатерина нигде не назвала конкретной
даты, более того, даже не сказала, что перечисленные дни шли друг
за другом. Сначала три дня болей в животе, потом четвертый —
пьянство, и еще два дня неких «мозговых явлений». Текст позволяет
считать и иначе. Трое суток желудочных болей с поносом —30,1,2.
Шумахер отмечал, что с самого приезда, то есть параллельно с резью
в животе, у императора болела голова. Страдания накладывались друг
на друга, а с ними и дни. В письме от 2 июля Орлов сообщил о гемор­
роидальной колике. Два дня этого бедствия как раз и занимают 2 и
3 июля. Недаром императрица проронила, что беды разрешились «на
четвертый», и, таким образом, все-таки отмстила день смерти мужа.
249


Е Л И С Е Е В А О.И.

Если это рассуждение кажется натянутым, вчитаемся в Манифест.
Там тоже удивительным образом отсутствует дата смерти. Екатерина
говорит только: на седьмой день после «принятия престола» —то есть
4 июля —получила известие, что бывший император «обыкновенным
и прежде часто случавшимся ему припадком гсморроидическим впал
в прежестокую колику». Такое утверждение не исключает получения
ею других, более ранних сведений. Фраза: «Тотчас повелели отпра­
вить к нему все, что потребно было» тоже нс говорит точно о вре­
мени отъезда врачей. Единственная отсылка к дате: «Вчерашнего
дня получили Мы другое [известие], что он волею Всевышнего
Бога скончался»590 не сообщает главного: когда скончался.
Екатерина была мастером подобного «темного» стиля. Если она нс
хотела чего-то говорить, из нес клещами невозможно было вытянуть
ни правду, ни прямую ложь. Ее тексты могут производить обманчивое
впечатление именно благодаря умело опущенным подробностям.
Но поймать императрицу за руку невозможно. Любопытно, что и
Дашкова в «Записках» никакой даты нс назвала.
Из всей совокупности источников прямо день смерти Петра —
6 июля — не указан ни в одном. Его путем подсчетов выводили из
Манифеста, но конкретных чисел там нет. Повторенная в сотнях
научных работ дата воспринимается как несомненная. Между тем
ее нечем подтвердить.

«НЕ БЫЛО КОВАРСТВА»
Уточненная дата гибели Петра III — последняя информация,
которую можно проверить путем сопоставления источников. Далее
мы вступаем в сферу гипотез. Их нельзя подтвердить, и выбор часто
зависит от субъективных исторических симпатий и антипатий автора.
Добросовестный исследователь должен признать, что в настоящий
момент невозможно с точностью сказать, что именно произошло в
Ропше. Основных версий три. На наш взгляд, предпочтительнее по­
знакомить читателя со всеми, чем отводить страницы под вольную ре­
конструкцию размышлений Екатерины и Орловых591 или Панина592.
Без опоры на документы подобные упражнения —интеллектуальная
игра. Не более.
Официальная версия случившегося была изложена в Манифесте
7 июля 1762 г. Удивительно, но причина смерти императора там тоже
250


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е ТРА III

нс названа, как и дата. «Объявляем через сие всем верным поддашгым.
В седьмой день после принятия Нашего Престола Всероссийского
получили Мы известие, что бывший Император Петр Третий обык­
новенным и прежде часто случавшимся ему припадком геморроидичсским впал в прежестокую колику. Чего ради, не презирая долгу
Нашего Христианского и заповеди Святой, которою мы одолжены
к соблюдению жизни ближнего своего, тотчас повелели отправить
к нему все, что потребно было к предупреждению следств из того
приключения, опасных в здравии его, и к скорому вспоможению вра­
чеванием. Но к крайнему Нашему прискорбию и смущению сердца,
вчерашнего дня получили Мы другое, что он волею Всевышнего Бога
скончался. Чего ради Мы повелели тело его перевести в монастырь
Невский для погребения».
Как видим, текст сообщает только, что Петр заболел геморроидаль­
ной коликой. А от чего умер —умалчивает. Логически можно сделать
вывод, что смерть —результат болезни. Но логика читающего и логи­
ка пишущего —разные вещи. Причина болезни и причина смерти не
всегда совпадают, особенно если предполагается насильствешшй уход
из жизни. Смысловой пропуск сделан между заявлением об отправке
врачей и получением известия о кончине.
В письме к Понятовскому Екатерина добавила информации, но
поступила с ней так же, как в Манифесте, —выпустив важный фраг­
мент. Говоря о результатах вскрытия, она сообщала: «Его желудок
был здоров; его унесло воспаление кишок и апоплексический удар.
Его сердце оказалось на редкость крошечным и совсем слабым»593.
В другом переводе: «крайне мало и совсем сморщено»594. Здесь же
вместо «мозговые явления» уточнено: «геморроидальные колики
вместе с приливами крови к мозгу». Одно вовсе не обязательно вы­
звано другим, скорее оба симптома — параллельны.
К несчастью, протокол вскрытия отсутствует. Возможно, он во­
все нс составлялся, учитывая экстраординарные обстоятельства. Но
маленькое сморщенное сердце —деталь, которая появилась в письме
не случайно. Как отметил А.Б. Каменский, она представляет собой
отпечаток некоей не придуманной информации. Крошечное сердце
означает нарушение кровообращения, которым Петр III страдал
из-за своего чрезмерно высокого роста, как впоследствии его внук
Николай I, также жаловавшийся на желудочные колики, а времена­
ми на адские мигрени, заставлявшие императора по нескольку часов
251


Е Л И С Е Е В А О.И.

лежать без движения595. Эти болезни суть семейные. И зная, как они
протекали у внука, можно кое-что предположить и о деде.
Одновременно с болями в кишечнике и расстройством желудка у
узника начались приливы крови к мозгу, результатом которых стал
апоплексический удар. Последний возможен как результат нервных
потрясений и душевных переживаний, ежедневно усугублявшихся
условиями содержания и грубостью охраны. Петр еще в бытность
великим князем не терпел принуждения, даже сравнительно мягкий
елизаветинский надзор вызывал в нем гнев и раздражение. Теперь же
он —всегда рвавшийся на свободу —оказался в настоящем заключе­
нии: втиснут в маленькую комнатку, ограничен запретами, изводим
издевками. При имевшейся предрасположенности вполне достаточно
для инсульта — «мозгового удара». Внезапное кровоизлияние в мозг
проявляется как раз головной болью, рвотой, расстройством созна­
ния, которые, судя по описаниям, у Петра были.
В письме к Понятовскому пропуск информации сделан в совсем
короткой фразе: «Его унесли воспаление кишок и апоплексический
удар». Опущена причина удара. До тех пор пока третье письмо Алек­
сея Орлова из Ропши считалось подлинным, оно удачно закрывало
эту брешь.
«Матушка милостивая Государыня. Как мне изъяснить, описать,
что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом
скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта
беда случилась. Погибли мы, когда ты не милуешь. Матушка, его нет
на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки
на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Мы были пьяны, и
он тоже. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы
разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до
единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хотя для брата.
Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи
скорее окончить. Свет немил, прогневили тебя и погубили души на
век»596.
Очень эмоциональное письмо. Хочется, чтобы оно имело реаль­
ный протограф. Потому что переданные в нем чувства —подлинные.
Только очень предвзятый взгляд видит в корявых выражениях
Алексея пьяные излияния. После того как на ваших глазах или
лучше — в ваших руках — умер император, поневоле протрезвеешь.
Потрясение, растерянность, непонимание, как могло случиться то,
что случилось, —вот что сквозит в строках записки. Безоговорочное
252


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

признание вины —нам доверили караулить, нам и отвечать —очень
по-русски и в характере знаменитых братьев. Страх и просьба о по­
миловании — одному себе, что малодушно, учитывая общую вину.
Намек на фавор брата — вещь немыслимая, объяснить которую
можно только крайним расстройством чувств. Наконец, «свет не
мил»-, «прикажи скорее окончить», «погубили души навек» —точно
пойманное ощущение — тошно жить после содеянного.
Недаром В.Л. Плугин, посвятивший Алексею Орлову книгу, был
так привязан к этому письму и отстаивал его психологическую до­
стоверность597. Выводы ученого фактически смыкались с выводами
биографа Екатерины И, А.Б. Каменского, о непреднамеренности
убийства.
Ведь если взять текст Орлова отдельно от рассказа Рюльера, где
нарисована красочная картина удушения, то окажется, что Алексей
настаивал на несчастном случае и явно недопонимал, как тот произо­
шел. Третью записку рало начали называть признанием в убийстве,
что подтверждала и Дашкова. Их с Алексеем разделяла вражда, но,
сказать по чести, после гибели Петра III брат фаворита очутился в
положении, какого и врагу не пожелаешь. Комментарий Екатерины
Романовны на приведенный документ лишен тени сочувствия: «Он
писал как лавочник, а тривиальность выражений, бестолковость, объ­
ясняемая тем, что он был совершенно пьян, его мольбы о прощении
и какое-то удивление, вызванное в нем этой катастрофой, придают
особенный интерес этому документу для тех людей, кто пожелал
бы рассеять отвратительные клеветы, в изобилии возводимые на
Екатерину II... Пьяный, не помня себя от ужаса, Алексей отправил
это драгоценное письмо ее величеству тотчас же после смерти Петра.
Когда, уж после кончины Павла, я узнала, что это письмо не было
уничтожено... я была так довольна и счастлива, как редко в моей
жизни»598.
Что заставило княгиню радоваться? Доказательство вины старого
врага? Подтверждение невиновности подруги? Или чувство облег­
чения, ведь ее собственное имя тоже косвенным образом связывали
с событиями в Ропше? Загадка состоит в том, что Павел I наказал
Дашкову за участие в перевороте куда строже, чем Орлова —предпо­
лагаемого убийцу. Екатерину Романовну отправили в дальнюю бес­
срочную ссылку, в глухую деревню, под надзор полиции. А Алексею
после участия в торжественном перезахоронении останков Петра III,
где он нес корону, позволили уехать с официальной любовницей и
253


Е Л И С Е Е В А О.И.

дочерью в заграничное путешествие «на лечение». Он даже не по­
терял чинов. Странная избирательность. Похоже, сын убитого знал
больше, чем современные исследователи.
Если вчитаться, то записка Орлова снимала вину не только с
Екатерины, но отчасти и с караульных офицеров. Преступная халат­
ность — вовсе нс то злодеяние, которое возлагают на них вот уже
более двух с половиной веков.
Каменский так реконструировал ход событий: во время обеда меж­
ду подвыпившими караульными и узником возникла ссора и драка.
По природе Петр был трусом. Нападение на него дюжих гвардейцев
должно было его смертельно испугать, результатом чего стал апоплек­
сический удар599. Надо отдать должное исследовательскому мужеству
Александра Борисовича: он открыто не согласился с господствовавшей
версией, понимая, что будет подвергнут суровой критике, основанной
не столько на фактах, сколько на логике, —ищи, кому выгодно.
У приведенной реконструкции есть ряд черт, делающих ее очень
правдоподобной. Мы помним, что Петр Федорович любил пить не
только со своими голштинскими офицерами, но даже со слугами,
и те, случалось, теряли к господину всякое уважение. Екатерине
приходилось напоминать им о прямых обязанностях. Такая потеря
уваж ения за хмельной трапезой ф иксируется и запиской. Из
предыдущих писем Орлова известно, что Петр раздражал офицеров,
говоря «вздор», а иногда и пугал, «отзываясь» как настоящий импе­
ратор. Смесь панибратства с угрозами — прямая дорога к кулачно­
му выяснению отношений. Узник чем-то задел Барятинского, они
сцепились, остальные ринулись разнимать, «а его уже и не стало».
Судя по всему, Екатерина внутренне придерживалась именно
этой версии. Заметим: не официальной, а той, что как бы подложе­
на под официальную. В письме к Понятовскому она говорит, что
на четвертый день Петр III «пил непрерывно, ибо у него было все,
кроме свободы». Возможно, гневные жалобы на заключение, а затем
нападки на офицеров: зачем нс дают ему гулять и притесняют — и
послужили поводом к драке. Характеризуя в письме Дени Дидро
свое отношение к книге Рюльера, Екатерина писала в 1768 г.: «Во
всем этом не было коварства, а всему причиною дурное поведение
известной личности, без чего, конечно, с ним ничего не могло бы
случиться»600.
Однако есть момент, который нс укладывается в дашгую картину.
Из второго письма Орлова видно, что Петр уже не вставал: «А он сам
254


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

теперь так болен, что не думаю, чтоб он дожил до вечера, и почти
совсем уже в беспамятстве». Это написано утром 3 июля. И вдруг
застолье, «непрерывное» питье. С человеком в беспамятстве?
Законен вопрос: а была ли трапеза?

«ОНИ УПОТРЕБИЛИ НАСИЛИЕ»
Тут на помощь приходит услужливая версия Рюльера. Она все
расставляет на свои места. Всему дает объяснение.
Согласно рассказу секретаря французского посольства, Алексей
Орлов и статский советник Григорий Николаевич Теплое, прибли­
женный гетмана, сначала попытались отравить императора, а потом
удушили его. Они «пришли вместе к несчастному государю и объ­
явили, что намерены с ним обедать. Г1о обыкновению, русскому перед
обедом подали рюмку с водкою, и подставленная императору была с
ядом. Потому ли, что они спешили доставить свою новость, или ужас
злодеяния понуждал их торопиться, через минуту они налили ему
другую. Уже пламя распространилось по его жилам, и злодейство,
изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение — он отка­
зался от другой; они употребили насилие, а он против них —оборону.
В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начинали
раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и
повергли на землю. Но он защищался всеми силами, какие придает
последнее отчаяние, и они... призвали к себе на помощь двух офи­
церов, которым поручено было его караулить и которые в сие время
стояли у дверей вне тюрьмы. Это был младший князь Барятинский и
некто Потемкин, 17 лет от роду... Они прибежали, и трое из сих убийц,
обвязав и стянувши салфеткою шею сего несчастного императора
(между тем как Орлов обеими коленями давил ему на грудь и запер
дыхание), таким образом его душили, и он испустил дух в руках их.
Нельзя достоверно сказать, —продолжал Рюльер, —какое участие
принимала императрица в сем приключении; но известно то, что в
сей самый день, когда сие случилось, государыня садилась за стол с
отменною веселостью.
Вдруг является тот самый Орлов —растрепанный, в поте и пыли,
в изорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и
торопливости, его сверкающие и быстрые глаза искали императри­
цу. Не говоря ни слова, она встала, пошла в кабинет, куда и он по­
255


Е Л И С Е Е В А О.И.

следовал; через несколько минут она позвала к себе графа Панина,
который был уже наименован ее министром. Она известила его, что
государь умер, и советовалась с ним, каким образом объявить о его
смерти народу. Панин советовал пропустить одну ночь и на другое
утро объявить сию новость, как будто сие случилось ночью. Приняв
сей совет, императрица возвратилась с тем же лицом и продолжала
обедать с тою же веселостью. Наутро, когда узнали, что Петр умер
от геморроидальной колики, она показалась, орошенная слезами, и
возвестила печаль своим указом»601.
Это описание хрестоматийно. Оно стало известно раньше других
источников и использовалось гораздо чаще. Большинству авторов,
касавшихся смерти Петра III мимоходом, нс углубляясь в детали,
хватало цитаты Рюльера и 3-го письма Орлова из Рошни, чтобы пред­
ставить полную картину преступления. Мы упоминали, что секретарь
французского посольства читал отрывки из своей книги в салоне го­
спожи Жоффен в Париже. Дидро, выступившему в роли доверенного
лица Екатерины II, удалось уговорить автора за известную сумму нс
публиковать книгу до смерти императрицы, и труд Рюльера вышел
только в 1797 г. Но до этого он был широко известен в списках, его
обсуждали и Вольтер, и Дашкова, и Фальконе...
Многочисленные французские и немецкие авторы, писавшие
о перевороте 1762 г., — Корберон, Кастера, Гельбиг, Массон и
т.д. — основывались главным образом на рассказе Рюльера. Перед
дипломатами и путешественниками, посетившими Россию позднее,
секретарь имел большое преимущество —он находился в Петербурге
в момент событий и собирал информацию с пылу с жару. Те, кто
приехал позже, тоже могли подцепить любопытные детали, ведь
действующие лица были еще живы. Однако сейчас трудно сказать,
что в рассказах поздних авторов —эпигонов Рюльера —новые факты,
а что — игра живого воображения.
Дотошное сопоставление вариантов этой истории дано в работе
В.А. Плугина. Ученый показал, что все они восходят к тексту Рю­
льера. Именно его следует считать протографом — материковой
плитой, на которую нарос слой осадочных отложений. Поэтому бу­
дет справедливо называть рассказ об удушении Петра III Алексеем
Орловым версией Рюльера.
В Европе она стала использоваться сразу, поскольку не подпадала
под цензурные ограничения и хорошо ложилась в канву памфлетной
литературы. К ней прибегали не только иностранные, но и русские
256


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

авторы, публиковавшиеся за границей. Ее не обошли вниманием
Л.И. Герцен и Л.Н. Тургенев, принимая как единственно возможный
вариант развития событий. Так, последний писал, отчасти повторяя
даже обороты Рюльера: ««Трудно не задаться вопросом, каково было
участие самой Екатерины в смерти своего мужа. Совершили ли это
преступление ее сеиды по се повелению, или, подобно внуку Алек­
сандру, она лишь воспользовалась благами уже совершившегося при
ее попустительстве?»602.
Внешняя беспристрастность этих слов вряд ли может обмануть
читателя. Приговор уже вынесен и подкреплен более поздним при­
мером. Хотя в обоих случаях достоверных сведений нет.
В России историки, касаясь событий 1762 г., обычно ограничи­
вались простой констатацией факта смерти Петра III, не вдаваясь в
подробности. Так, С.М. Соловьев позволил себе лишь уточнить, что
кончина была «насильственной», а В.О. Ключевский кратко пере­
сказал события по 3-й записке Орлова.
Первым озвучил версию Рюльера В.А. Бильбасов, издавший
свою книгу о Екатерине II сначала в Берлине в 1900 г., а затем
в России, в момент ослабления цензуры в 1905 г. Публикатор
и знаток источников екатерининской эпохи Бильбасов обладал
солидным авторитетом и одним своим именем придавал веса при­
водимым фактам. Возможность наконец сказать в России прямо
то, что в течение долгих десятилетий находилось под запретом,
настолько очаровала автора, что он пренебрег свидетельствами,
не уклады вавш имися в концепцию. Бильбасов — реконструи­
ровал ход размыш лений Екатерины и Орловых, отталкиваясь
от убеждения в их виновности. Этот публицистический пассаж
оказал основополагающее влияние на дальнейшую отечественную
литературу. Повторить за Бильбасовым — значило повторить
за мастером. Между тем ученому были известны и «Записки»
Шумахера, назвавшего других убийц. И сообщение Панина об
обстоятельствах смерти Петра III, записанное его родственницей,
фрейлиной В.Н. Головиной.
От рассказа о бытовании версии Рюльера стоит вернуться к ее
сути. Мы не раз говорили, что секретарь французского посольства
являлся очень осведомленным собирателем информации. Не буду­
чи непосредственным свидетелем событий, он тем не менее снимал
сливки в беседах высокопоставленных лиц и не раз попадал в десятку.
Хотя случались и промахи. Они особенно заметны в том, что каса9 Елисеева О. И.

257


Е Л И С Е Е В А О.И.

лось гвардейских заговорщиков, — вероятно, у дипломата не было
информаторов из этой среды.
В настоящий момент узнать всех осведомителей Рюльера не­
возможно. Многое француз почерпнул в общении с Дашковой.
В ее «Записках» приведен любопытный парижский эпизод: 4 Когда
Дидро был у меня вечером, мне доложили о приезде Рюльера... Он
бывал у меня в Петербурге, а в Москве я его видела еще чаще в доме
госпожи Каменской. Я не знала, что по возвращении своем из России
он составил записку о перевороте 1762 года и читал ее повсюду в
общество. Княгиня хотела принять Рюльера, но Дидро остановил ее,
пересказав содержание книги: «Вас он восхваляет и кроме талантов
и добродетелей вашего пола видит в вас и все качества нашего; но
он отзывается совершенно иначе об императрице... Вы понимаете,
что, принимая Рюльера у себя, вы тем самым санкционировали бы
сочинение, внушающее беспокойство императрице и очень известное
в Париже*. В результате этого предупреждения, заключает Дашкова,
«я закрыла свою дверь перед старинным знакомым, оставившим во
мне самые приятные воспоминания*603.
Чтение «Анекдотов* Рюльера вызвало у княгини неподдельный
гнев. Дело не в том, что автор приписал ей дамские и мужские доб­
родетели. Образ Екатерины Романовны под пером французского
дипломата приобрел недопустимую фривольность, что покоробило
героиню. Она хотела выглядеть так, как выглядит в собственных
мемуарах. Рюльер же вплел в повествование множество сплетен,
услышанных при дворе. Дашкова не поленилась составить примеча­
ния к тексту дипломата, но практически все они касались ее лично.
Значит ли это, что остальное было передано верно?
Нам представляется, что в целом текст «Анекдотов* не противо­
речил тому представлению о перевороте и тем характеристикам
главных действующих лиц, которые сложились в кругу-Дашковой.
Более того, был во многом спровоцирован разговорами с нею. Имен­
но Екатерина Романовна после кончины свергнутого царя назвала
Алексея Орлова виновным: «Когда получилось известие о смерти
Петра III, я была в таком огорчении и негодовании, что, хотя сердце
мое и отказывалось верить, что императрица была сообщницей пре­
ступления Алексея Орлова, я только на следующий день превозмогла
себя и поехала к ней. Я нашла ее грустной и растерянной, и она мне
сказала следующие слова: "Как меня взволновала, даже ошеломила
эта смерть!” “Она случилась слишком рано для вашей славы и для
258


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

моей”, — ответила я. Вечером в апартаментах императрицы я имела
неосторожность выразить надежду, что Алексей Орлов более чем
когда-либо почувствует, что мы с ним не можем иметь ничего общего,
и отныне не посмеет никогда мне даже кланяться»604. Если подобное
говорилось в глаза Екатерине, то что же звучало за ее спиной?
Рассказ Панина о перевороте, переданный Ассебургом, обрывает­
ся на встрече Никиты Ивановича и Петра III в Петергофе. Остается
сожалеть, что осторожный вельможа ничего не поведал дальше. Од­
нако нужный фрагмент — как бы окончание повести — содержится
в мемуарах Варвары Головиной.
«Решено было отправить Петра III в Голштинию, —писала фрей­
лина. —Князю Орлову и его брату, графу Алексею, пользовавшимся в
то время милостью императрицы, поручили увезти его. В Крошптадте
подготавливали несколько кораблей. Петр должен был отправиться
с батальоном, который он сам вызвал из Голштинии. Последнюю
ночь перед отъездом ему предстояло провести в Ропше, недалеко от
Ораниенбаума... Приведу здесь достоверное свидетельство, слышан­
ное мною от министра, графа Панина... Как воспитатель Павла он
надеялся забрать в свои руки бразды правления во время регентства
Екатерины, но его ожидания нс сбылись. Та энергия, с которой Ека­
терина захватила власть, обманула его честолюбие, и он всю свою
жизнь нс мог забыть этого. Однажды вечером, когда мы были у него
вместе с его родственниками и друзьями, он рассказывал множество
интересных анекдотов и так незаметно дошел до убийства Петра III:
“Я находился в кабинете у ее величества, когда князь Орлов явился
доложить ей, что все кончено. Она стояла посреди комнаты; слово
«кончено» поразило ее. «Он уехал?» — спросила она вначале, но,
услыхав печальную новость, упала в обморок. Потрясение было так
велико, что какое-то время мы опасались за ее жизни. Придя в себя,
она залидас^ горькими слезами. «Моя слава погибла! — восклицала
она. — Никогда потомство нс простит мне этого невольного престу­
пления!» Надежда на милость императрицы заглушила в Орловых
всякое чувство, кроме одного безмерного честолюбия. Они думали,
что, если уничтожат императора, князь Орлов займет его место и
заставит государыню короновать себя”»605.
Корабли, о которых вспоминала Головина, готовились для от­
правки в Германию голштинских гвардейцев Петра III. Возможно,
на первых порах среди заговорщиков витала мысль отпустить на
родину и свергнутого государя. Но она, как мы видели, отпала уже
9*

259


Е Л И С Е Е В А О.И.

29 июня, когда Екатерина приказала привести в порядок комнаты
в Шлиссельбурге.
Простим фрейлине мелкие неточности, неизбежные в мемуарах
человека, который сам не был свидетелем событий. Из ее текста
следует важная информация: обвинения в адрес Орловых распро­
странял именно Панин, причем делал это методично, как сразу после
убийства Петра III, так и по прошествии многих лет. Надо отдать
графу должное: он сумел вплавить выгодную трактовку событий в
сознание современников. Рассказ Рюльера —эхо разговоров в кругу
Никиты Ивановича и Екатерины Романовны.

«ВСЕ СДЕЛАЛИ ОРЛОВЫ»
Следует понимать, в чем именно состоял интерес каждого из
участников драмы. Такой хладнокровный, расчетливый политик, как
императрица, не мог не задумываться о дальнейшей судьбе Петра III.
-♦Мысль об убийстве если и приходила ей в голову, то наверняка
сразу же была отвергнута, —рассуждал Каменский. —Цареубийство
не вписывалось в ту систему моральных ценностей, на которую
Екатерина собиралась опираться»606. Как будто то же самое писала
Дашкова, защищая подругу: Екатерина II «хотя и была подвержена
многим слабостям, но не была способна на преступление»607.
Ф ридрих И, вначале назвавший нашу героиню новой Марией
Медичи, намекая на сговор королевы с убийцей ее мужа, Генри­
ха IV, позднее пришел к иному выводу. «Рюльер ошибся, — сказал
он графу Луи Сепору. — ...Все сделали Орловы... Императрица не
ведала об этом злодеянии и известилась о нем с неподдельным от­
чаянием; она верно предчувствовала тот приговор, который ныне
изрекает против нее весь свет»608.
С отзывом Фридриха совпадает история женевца Пиктэ, много
лет прослужившего в доме Г.Г. Орлова сначала в качестве учителя
французского языка, затем доверенного лица. В 1776 г. новый фран­
цузский посол М.Д. Корберон записал разговор с ним: «Рассказывая
о кончине Петра III, он уверял меня, что императрица никогда не за­
мышляла его убийства и узнала о нем только после его совершения.
Орловы взяли на себя задачу заставить государя так рано покончить
счеты с жизнью и царствованием... Это единственное преступление,
в котором можно упрекнуть Орлова, и притом необходимое, так

260


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е ТРА III

как в противном случае неизбежная гибель грозила как Орлову, так
и императрице»609. Если в сообщении женевца содержится доля
правды, то вот слова, которыми Петр III мог вывести офицеров
охраны из себя: «Дайте срок, я верну корону, и тогда ни Екатерине,
ни Орлову нс жить».
Однако бояться восстановления свергнутого самодержца на троне
и отдать приказ об его убийстве —разные вещи. «Я не верю, —писал
Беранже 23 июля, —что принцесса сия столь злосердечна, чтобы быть
причастной к смерти царя. Но поелику глубочайшая тайна всегда
будет скрывать от общества истинного вдохновителя ужасного сего
покушения, подозрения так и останутся на императрице, которой
достался плод от содеянного»610. Золотые слова.
Шумахер попытался намекнуть на «вдохновителя»: «Нет, однако,
ни малейшей вероятности, что это императрица велела убить своего
мужа. Его удушение, вне всякого сомнения, дело некоторых из тех,
кто вступил в заговор против императора и теперь желал навсегда
застраховаться от опасностей, которые сулила им и всей новой си­
стеме его жизнь, если бы она продолжалась»611.
Мы согласны с подобными суждениями. Однако найдется немало
людей, думающих иначе. Вернувшийся Брстейль писал 28 октября
о Екатерине: «Ее жизненное правило таково, чтобы ни перед чем не
отступаться, коль скоро решение уже принято, и она твердо уверена,
что лучше совершить зло, нежели менять свои намерения. А тех, кто
впадает в нерешительность, почитает она истинными глупцами»612.
Это сказано именно по поводу кончины Петра III. Видимо, импера­
трица показала дипломату, что невысокого мнения об его отъезде
накануне переворота и о колебаниях, в которых он пребывал отно­
сительно субсидии.
Разброс суждений современников заставляет нас исходить не из
моральных качеств Екатерины, а из соображений выгоды. Именно
они, но мысли многих, красноречивее отсутствующих источников
свидетельствуют в пользу виновности императрицы.
Гибель Петра снимала вопрос о возможном перевороте в его
пользу. Наиболее простой и безопасный способ уничтожить бывшего
императора представлялся в ходе переворота, особенно 29 июня, по­
сле отречения, по прибытии в Петергоф. Здесь пьяная толпа солдат
могла разорвать царя, к чему не раз показывала охоту. Винить было
бы некого: подданные восстали и растерзали тирана. Расследование
ограничилось бы наказанием некоторого числа нижних чинов.
261


Е Л И С Е Е В А О.И.

Почему же такой удобный случай был упущен? Видимо, в тот
момент Екатерина считала отправку в Ш лиссельбург лучшим
решением проблемы. Что касается ее оппонентов, обсуждавших
способы устранения царя еще до переворота, — сгорел на пожаре,
заколот на прогулке, — то для них мгновенная смерть врага не
представляла выгоды. Если бы император погиб 29-го, это укре­
пило бы позиции Екатерины — она осталась бы невиновной, ее
нечем было бы шантажировать, вымогая ограничения власти в
пользу сына или Совета.
Приемлемой являлась и смерть Петра в отдаленной перспек­
тиве — несколько месяцев, год, два. Столько, сколько потребуется
для укрепления на престоле. Петр отличался слабым здоровьем,
его кончина в крепости никого бы не удивила. Переворот давно
миновал, войска успокоились. Чтобы вызвать новый взрыв, нужно
много агитировать и дорого заплатить. Это совсем не то же самое,
что будоражить полки еще в процессе бунта.
Наша героиня была очень терпеливым человеком. Обычно вспо­
минают, что Елизавета Петровна в течение 20 лет не посягала на
жизнь Ивана Антоновича. У Екатерины под боком находился целый
букет претендентов. До 1764 г. — тот же «безымянный колодник*,
что и у тетушки. После его смерти двое братьев и две сестры Ивана —
Брауншвейгское семейство, —которые имели на престол не меньше
прав, чем несчастный император-младенец. Много лет в московском
монастыре проживала молчальница, которую принято считать на­
стоящей дочерью Разумовского и Елизаветы —Августа Тараканова.
Наконец, 34 года рядом с матерью находился Павел —самый опасный
претендент на корону. Заговор в его пользу существовал постоянно.
На этом фоне можно было какое-то время потерпеть и Петра III в
Шлиссельбурге.
Шумная, скандальная гибель свергнутого царя —убийство едва
ли не при всем честном народе — налагала на Екатерину несмывае­
мое пятно. И могла спровоцировать се свержение. Гвардия, город,
армейские полки —все пока бурлило. В мгновение ока императрица
из «Матушки* превращалась в «поганую*, как назовут ее солдаты
во время одного из ночных возмущений. Вся с таким трудом завое­
ванная популярность оказалась пущена по ветру.
Если драма в Ропше была спланирована Екатериной, то это
грубейший политический просчет. Он ударял не только по ней, но
в первую очередь по Орловым — ее опоре. Очевидная вина братьев

262


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

лишала их любви и доверия солдат. Выбивая почву из-под ног бли­
жайших соратников, Екатерина губила и себя.
Недаром после распространения страшных слухов императрица
в письмах к Понятовскому буквально кинулась защищать Орловых,
не называя их имен и не указывая, в чем они обвиняются. «Это
действительно герои, готовые пожертвовать за родину своими
жизнями, люди столь же уважаемые, сколь и достойные уваже­
ния», — писала она 12 сентября. «Понятия нс имею, что говорят о
тех, кто окружает меня, —продолжала Екатерина 11 ноября, —но я
достоверно знаю, что это не презренные льстецы и нс трусливые или
низкие души. Мне известны их патриотические чувства, их любовь
к добру, осуществляемая и на практике. Они никого не обманывают
и никогда нс берут денег. Если, обладая этими качествами, они не
имеют счастья понравиться тем, кто предпочел бы видеть их кор­
румпированными, — черт возьми, они и я, мы обойдемся без этого
стороннего одобрения»613.
Так защищают только очень любимых и нужных людей. По­
теряй императрица поддержку в лице знаменитых братьев — и она
потеряла бы завоеванный статус.
Принимая решение об убийстве Петра III, в первую очередь
следовало продумать, как отвести подозрение от Орловых? Кого
подставить иод удар вместо них? Однако тяжесть греха пала именно
на Алексея и как следствие на саму Екатерину.
Головина передала, как в обществе представляли себе логику
Орловых: «Они думали, что, если уничтожат императора, князь
Орлов (Григорий. — О.Е.) займет его место и заставит государыню
короновать себя». Но для этого нужно остаться от убийства в
стороне. Сокрыть свое участие. В противном случае не видать ни
брачного венца, ни шапки Мономаха. Что и случилось, поскольку
Орловы в качестве убийц оказались выставлены на всеобщее обо­
зрение. И первое, чего лишились, — поддержки гвардии.
Голландский резидент М сйнсрцгаген сообщал в Гаагу, что
31 июля, во время очередных ночных волнений, Алексей Орлов,
вышедший успокаивать солдат, был изруган и едва не побит. Его
называли «изменником и клялись, что никогда не допустят, чтобы он
надел на себя царскую шапку»614. Здесь голландец, вероятно, ошиб­
ся —брак и корона предназначались Григорию. Возможно, именно он
и вышел к толпе ссмсновцсв и преображенцев, братьев часто путали в
депешах иностранных дипломатов. Но суть произошедшего передана
верно: из вчерашних кумиров Орловы превратились в «измешшков».
263


ГЛАВА 10
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ
Слухи о виновности Орловых, возможно, поддерживались и с по­
мощью раннего варианта 3-го письма Алексея из Ропши. То, что этот
документ —плод политической борьбы, а не археографическое раз­
влечение Ф.В. Ростопчина, —вывод достаточно очевидный. Дашкова
говорит о письме так, как если бы оно было ей известно сразу после
ропшинских событий, а потом всплыло уже при Павле I: «Если бы
кто-нибудь заподозрил, что императрица повелела убить Петра III...
я могла бы представить доказательства ее полной непричастности к
этому делу: письмо Алексея Орлова, тщательно сохраненное ею в
шкатулке, вскрытой Павлом после ее смерти»615.

«ПАМЯТНИК НЕВИННОСТИ»
Появление копии 3-го письма Орлова через 40 лет после событий,
ее внедрение в оборот рукописных материалов но истории России,
которыми, минуя цензуру, обменивались образовашгыс соотечествен­
ники (недаром Ростопчин послал этот документ не только Дашковой,
но и С.Р. Воронцову в Лондон), закрепляло одну версию убийства
Петра III. На протяжении двух столетий исследователи считали
источник достоверным, а отсутствие его подлинника и несколько
странные обстоятельства обнаружения никого не смущали.
Между тем сама история Ростопчина вызывает вопросы. В при­
мечаниях к своей копии он писал, что после смерти Екатерины II ему
и генерал-прокурору Сената А.Н. Самойлову велено было запечатать
кабинет государыни. «Через три дня по смерти императрицы по­
ручено было великому князю Александру Павловичу и графу Без­
бородко рассмотреть все бумаги. В первый самый день найдено это
письмо графа Алексея Орлова и принесено к императору Павлу; по
прочтении им возвращено Безбородке, и я имел его с четверть часа
в руках. Почерк известный мне графа Орлова. Бумага —лист серый
и нечистый, а слог означает положение души сего злодея и ясно до264


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

казываст, что убийцы опасались гнева государыни, и сим изобличает
клевету, подшую на жизнь и память сей великой царицы. На другой
день граф Безбородко сказал мне, что император Павел потребовал
от него вторично письмо графа Орлова. Прочитав в присутствии
его, бросил в камин и сам истребил памятник невинности Великой
Екатерины, о чем и сам чрезмерно после соболезновал»616.
Дашкова, передавая ту же историю со слов Ростопчина, припи­
сала Павлу восклицание: «Слава богу! Это письмо рассеяло и тень
сомнения, которая могла бы еще сохраниться у меня». Если импера­
тор испытал радость и облегчение, то зачем было сжигать письмо?
Возможно, подлинник содержал нечто большее, чем копия, и Павел
не хотел, чтобы неудобные строчки сохранились? Можно ли без
санкции государя скопировать такой источник, не опасаясь опалы?
Вопросов история Ростопчина порождает множество.
До работы О.Л. Иванова о письмах Орлова из Ропши в самом
факте существования 3-го письма никто не сомневался. Однако
исследователю удалось выдвинуть весомые аргументы в пользу
того, что перед нами — фальсификация. При этом созданная умело,
которую за «четверть часа» сочинить нельзя. Так, Ростопчин был
хорошо знаком с первыми двумя письмами Орлова и должен был
держать их перед глазами, составляя третье. Сходны титулования
Екатерины в начале записок и обороты речи. В то же время имелись
и бросающиеся в глаза различия. В подлинных письмах Орлов об­
ращался к императрице на «вы», в копии — на «ты». Язык копии
заметно грамотнее, чем оригиналов. Петр III назван «государь»,
вместо «бывший государь»617.
Копия Ростопчина получила хождение уже после смерти Павла I.
Чего он добивался, снимая вину с Екатерины II? Расположения
нового императора Александра I, обещавшего править «по уму и
сердцу своей бабки»? Очевидной исторической параллели, кото­
рую ухватил Л.Н. Тургенев: «...или, подобно внуку Александру, она
лишь воспользовалась благами уже совершившегося?» —выгодной
молодому царю? Доверия Дашковой? Благосклонности великой
княгини Екатерины Павловны, интересовавшейся историческими
документами? Иванов показал, что до появления копии, с которой
Ростопчин стал вхож к влиятельным лицам, забавляя их любопыт­
ным свидетельством старины, он пребывал в опале. Александр I
не благоволил к бывшему сотруднику отца. Однако постепенно
благодаря любимой сестре царя Екатерине Павловне дела Федора

265


Е Л И С Е Е В А О.И.

Васильевича пошли на лад: она «буквально вырвала для него место
московского генерал-губернатора»-. А сблизил Ростопчина и великую
княгиню именно общий интерес к недавнему прошлому. Он стал
завсегдатаем ее салона в Твери и пленял слушателей живым, арти­
стическим пересказом анекдотов минувших царствований.
Однако остаются сомнения. Грамотность языка копии сравни­
тельно с оригиналами можно объяснить именно фактом переписы­
вания. Обращение на «ты» и наименование Петра III «государем»
без добавки «бывший» — волнением автора. Странную историю с
сожжением письма — импульсивностью Павла I или его злонаме­
ренностью по отношению к матери. Тот факт, что краткое сообщение
о смерти императора имелось во втором письме, не исключает воз­
можности написания третьего —более пространного. Таким образом,
ставить точку в расследовании рано.
Кроме того, отсутствие «признательного» письма из Ропши еще
не снимает подозрений с Орлова. Оно лишь показывает, что собы­
тия развивались не так, как описано в этом источнике. Пока письмо
считали подлинным, оно служило главным аргументом, затмевая
собой слова, сказанные Алексеем Григорьевичем в Вене в 1771 г. о
том, что его вынудили пойти на преступление. Но коль скоро первый
источник утратил доверие ученых, естественным образом повысилось
внимание ко второму.
Весной 1771 г. на пути из Петербурга в Ливорно, где стоял русский
флот, граф Орлов остановился в Вене. Здесь, обедая у посла Дмитрия
Михайловича Голицына, в присутствии иностранных гостей он вдруг
коснулся рошнинской драмы. 4 мая французский поверенный в делах
Франсуа-Мари Дюран де Дистроф донес в Париж из Австрии: «Без
какого-либо побуждения с чьей-либо стороны граф Алексей Орлов
по собственному желанию не раз вспоминал об ужасной кончине
Петра III. Он говорил, сколь жаль ему такого доброго человека, с
коим принужден он был совершить требовавшееся от него. Сему
генералу, обладающему чрезвычайной телесной силой, поручили
удавить государя, и теперь, судя по всему, его преследуют угрызения
совести»618.
Нетрудно отделить слова самого Орлова от комментария слу­
шателя: «Он говорил, сколь жаль ему такого доброго человека, с
коим принужден он был совершить требовавшееся от него». Воз­
никает вопрос: кем? Екатериной? Паниным? Приехавшим в Ропщу
Г.Н. Тепловым от имени императрицы? Орлов намеренно нс уточнил.

266


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Но сбрасывать его свидетельство со счетов нельзя. Остроумное за­
мечание В.Л. Плугииа о том, что признание обвиняемого — еще не
доказательство вины, справедливо. Однако граф обнародовал свое
откровение нс под пыткой в инквизиционном трибунале, а за столом
посла, в окружении иностранцев. Голицын обязан был доложить о его
высказывании в Петербург, а остальные дипломаты поспешили бы
уведомить свои дворы. Алексей Григорьевич был человеком хитрым,
хотя умел казаться простодушным, открытым и даже недалеким. По­
добное заявление один из первых российских вельмож мог сделать
только намеренно.
Справедливо мнение тех ученых, которые видят в неожиданной
откровенности Орлова форму давления на императрицу619. В 1771 г.
дела орловской партии в Петербурге становились все хуже. Григорий
Григорьевич терял политический вес. После неудачных перегово­
ров с турками в Фокшанах он утратил пост фаворита. Его заметно
потеснила группировка Панина, выдвинувшая нового любимца —
А.С. Васильчикова. Никита Иванович, а с ним и Екатерина счита­
ли, что войну с Портой необходимо закончить поскорее. Орловы
же стояли не только за продолжение конфликта, но и за поход на
Константинополь. Острая политическая конфронтация заставила
Алексея прибегнуть к «запретному* методу борьбы — упомянуть
события, которых старались не касаться. Граф показывал: еще не­
много, и он станет откровеннее.
Однако мы не можем утверждать, что намек героя Чесмы пред­
назначался только для Екатерины. Панин также, если не в первую
очередь, являлся его адресатом. 18 марта 1774 г. Дюран, уже находив­
шийся в Петербурге в качестве посла, сообщил без пояснений, что
именно Васильчиков задушил Петра III, а Алексей приехал, когда
все было уже кончено620. Дипломат передал не сами слова, а суть
сказанного, причем так, как он се понял. Фаворит не участвовал в
роншинской драме, и, называя его, Алексей указывал на покровите­
лей нового любимца — группировку Панина.

«ШВЕД ИЗ БЫВШИХ ЛЕЙБ-КАМПАНЦЕВ»
В науке, как и в обыденной жизни, случаются алогичные вещи.
Копия 3-го письма Орлова не подкрепляла, а скорее опровергала вер­
сию Рюльера. Дипломат называл Алексея убийцей, к тому же посылал

267


Е Л И С Е Е В А О.И.

его — «растрепанного, в поте и пыли» — с известием к императрице.
Сам же «виновник торжества» настаивал на случайности и делал это
письменно. Не имело смысла сначала составить признание, а потом
с ним в руке скакать в столицу.
Однако подрыв доверия к письму Орлова ударил и по версии
Рюльера, до того считавшейся незыблемой. Сразу обнаружилось, что
исследователи сами надели себе шоры. Имеются и другие заслужи­
вающие внимания источники. Один из них — «Записки» Андреаса
Шумахера, —подобно застенчивой красавице на великосветском балу,
давно и терпеливо ждал, когда на него обратят внимание.
Книга Шумахера вышла сравнительно поздно —в 1858 г. в Гамбур­
ге на немецком языке. Рукопись хранится в Королевской библиотеке в
Стокгольме. К тому времени, когда работа увидела свет, описываемые
события потеряли остроту, а ключевая версия сложилась. Поэтому в
дискуссиях ученых ей долгое время отводилась вспомогательная роль.
Между тем она обладает самостоятельной ценностью.
Секретарь датского посольства, точно так же как и Рюльер, на­
ходился в Петербурге в момент переворота. Он тоже собирал сведе­
ния о случившемся, но, по-видимому, круг его информаторов был
шире, включая и безымянных солдат в Ропше, поскольку некоторые
запечатленные им детали можно было подглядеть, только находясь
рядом с императором. При этом плотность «второстепенных» под­
робностей в описании Шумахера очень высока —в какой карете при­
везли, сколько окон имелось в комнате, какого цвета гардинами она
была зашторена, какой именно мундир надели на покойного, как ему
скрестили руки... Источниковеды знают, что такой характер текста
объясняется обычно не пристрастием автора к мелочам, а стремле­
нием как можно точнее передать сторонний рассказ об увиденном.
Для сравнения: взгляд Рюльера все время скользит по поверхности.
Француз рассказывает о главном —событиях, —почти не вдаваясь в
красноречивые детали. Это передача слухов со слухов, если можно
так выразиться.
Ш умахер не помещал ни театральных сцен, ни выспренних
заявлений. Его книга предназначалась для ознакомления узкого
круга друзей и родных, ею не развлекали публику в политических
салонах. Русское правительство не пыталось перекупить рукопись
и, похоже, вообще не знало о ней. Однако авторское самолюбие было
и у датчанина. Он писал для потомства, удивленный и обиженный
легковесностью уже вышедших брошюр о перевороте.
268


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

«Чтобы по мере сил... нс остаться в долгу перед грядущими ве­
ками, — торжественно сообщал Шумахер, — я желаю выдавшиеся
мне теперь часы досуга использовать для записи всего того, что
сам я видел и слышал либо же узнал от людей, которые являлись...
свидетелями той или иной сцены. Эти показания... я самым тщатель­
ным образом сличил между собой и счел возможным использовать
лишь тс из них, которые полностью согласовывались друг с другом.
Надеюсь, что страстная любовь к истине воодушевит и других со­
чинителей, которые, как и я, будут просто писать для потомков, не
прибегая к искажениям и выдумкам».
Так и представляешь себе достойного джентльмена, скрипящего
пером у горящего камелька, в кабинете собственного дома, где из
шкафов темного дерева на него глядят кожаные переплеты старинных
книг, тисненные золотом...
Ш умахер настаивал на том, что убийство произошло после
увоза лакея Маслова. Тогда «один принявший русскую веру швед
из бывших лейб-кампанцев — Ш вановиц (Щ ванович, Шванвич. —
О.Е.), человек очень крупный и сильный, с помощью еще некоторых
других людей жестоко задушил императора ружейным ремнем.
О том, что этот несчастный государь умер именно такой смертью,
свидетельствовал вид бездыханного тела, лицо у которого было
черно, как это обычно бывает у висельников или задушенных...
Можно уверенно утверждать, что были использованы и другие
средства, чтобы сжить его со света, но они не удались. Так, статский
советник доктор Крузе приготовил для него отравленный напиток,
но император не захотел его пить. Вряд ли я заблуждаюсь, считая
этого статского советника и еще нынешнего кабинет-секретаря
императрицы, Григория Теплова, главными инициаторами этого
убийства... 3 июля этот подлый человек поехал в Ропшу, чтобы под­
готовить все к уже решенному убийству императора. 4 июля рано
утром лейтенант, князь Барятинский, прибыл из Ропгаи и сообщил
обер-гофмейстеру Нанину, что император мертв. Собственно убий­
ца — Швановиц —тоже явился к этому времени, был произведен в
капитаны и получил в подарок 500 рублей. Такое вознаграждение
за столь опасное предприятие показалось ему слишком малым, и
он пошел к гетману как для того, чтобы сделать ему о том пред­
ставление, так и пожаловаться, что ему дают весьма отдаленную
часть в Сибири. Тот, однако, не вдаваясь в рассуждения, весьма
сухо ответил, что отъезд его совершенно необходим, и приказал

269


Е Л И С Е Е В А О.И.

офицеру сопровождать его до ямской станции и оставить его, лишь
убедившись, что он действительно уехал»621.
Курьезно, что Мыльников отождествил Ш ванвича и Алексея
Орлова: «“Шванович” (то есть Орлов)»622, —сообщил он. Между тем
Александр Мартынович Шванвич — слишком хорошо известный в
историографии персонаж, чтобы приписывать его фамилию комулибо другому. Кроме того, Орлов собственной персоной несколько
раз упомянут Шумахером на той же странице. Вероятно, биографу
Петра III понравился текст датчанина, поскольку тот отзывался о
несчастном императоре с явным сочувствием, в отличие, например,
от Рюльера. Но автор не захотел расстаться с образом Орлова-убийцы
и подставил нужное имя в текст.
Долгое время фамилия Шванвича мелькала в связи с историей
Пугачевского бунта. А после включение « Записок» Ш умахера в
активный научный оборот вызвало дискуссию. Александр Марты­
нович был сыном ректора гимназии при Академии наук, Мартына
Мартыновича Шванвича, приехавшего в Россию еще при Петре I. Он
начал службу в 1740 г. «артиллерии кондуктором инженерного кор­
пуса», но вскоре перешел в так называемую Лсйб-кампанию —отряд
личной охраны императрицы, образованный из гренадерской роты
Преображенского полка, с которой Елизавета участвовала в пере­
вороте. По непроверенным, но часто встречающимся в литературе
данным, Шванвич был крестником государыни, приняв православие
уже в зрелом возрасте, что и позволило ему перевестись в привиле­
гированную часть. Более того, Елизавета якобы крестила и его сына
Михаила — впоследствии перешедшего на сторону Пугачева.
В гвардии Шванвич дослужился до чина поручика. Он отли­
чался не только силой Геркулеса, но и буйным нравом. В бытность
лейб-кампанцем на него завели два дела: одно — о драке с купцами
Воротниковыми, другое — о краже легавого щенка у своего же пол­
кового товарища, Петра Кузьмина, который на допросе объяснил
свое паническое бегство от обидчика: «Знаем, сколько он шпагою
многим людям вреда причинил и порубил». Последняя характери­
стика прибавляет правдоподобности слуху, будто именно Шванвич
в драке раскроил Алексею Орлову щеку.
Оба дела остались недоследованными. Нравы Лейб-камиании
нельзя назвать образцовыми, пьянство и драки случались часто. Но
даже на этом фоне Шванвич выделялся. Ничего удивительного, что
его постарались сбыть на сторону. В 1760 г. буян был «выключен из
270


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Лейб-камнании» и «определен в Оренбургский гарнизон». Шванвич
успел отправить к новому месту службы жену и детей, но за непутево­
го брата вступилась сестра Елена, бывшая замужем за камердинером
великого князя Стефаном Карповичем. Благодаря его протекции
Александр Мартынович оказался переведен «в голштинский полк
ротмистром». Таким образом, в момент переворота Шванвич при­
надлежал к голштинцам.
Само упоминание версии Шумахера об убийстве Петра III Шванвичем вызвало на первых норах горячий протест. Так, специалист по
истории Пугачевского бунта Р.В. Овчинников в рецензии на книгу
II.И . Павленко «Страсти у трона» писал: «Поручик Александр
М артынович Ш ванвич никак не мог участвовать в этой акции.
За неделю до того... 28 июня 1762 г. Шванвич, но недоразумению
заподозренный в приверженности к Петру III, был арестован и
заключен в крепость, где и содержался около четырех недель. По
повелению Екатерины II Военная коллегия указом от 24 июля
1762 г. освободила Ш ванвича из заключения и предписала ему от­
правиться из Петербурга на службу в один из армейских полков,
расквартированных на Украине. Об ошибочном аресте и заклю ­
чении в Петропавловскую крепость поведал и сам Ш ванвич в
челобитной, поданной на имя Екатерины II в ноябре 1763 г. Эти
документальные свидетельства, бесспорно, опровергающие вер­
сию Шумахера относительно причастности Ш ванвича к убийству
Петра III, были приведены в статье, опубликованной за несколько
лет до появления книги “Страсти у трона”»623.
Для ученого нет ничего больнее, чем игнорирование коллегами
его вклада в копилку знаний. В своей статье Реджинальд Василье­
вич привел перечисленные документы624, но из них вовсе не следует
столь категоричный вывод, ведь дата ареста Шванвича не названа
ни в одном. Анализ и сопоставление этих источников по архивным
материалам осуществил К.А. Писаренко.
В челобитной Шванвича сказано: «Во время вступления Ваше­
го Императорского Величества на всероссийский императорский
престол находился при Вашем Императорском Величестве... а по
несчастью моему, безвинно крепким арестом заключен был и... из
оного заключения освобожден по сообщению... графа Кирилла Гри­
горьевича Разумовского присланном в Государственную Военную
коллегию о пожаловании меня капитанским чином и о определении
в украинский корпус».
271


Е Л И С Е Е В А О.И.

25 июля 1762 г. Разумовский послал Военной коллегии объяв­
ление, касавшееся некоторых сотрудников Петра III и офицеров,
считавшихся его сторонниками. Этот список начат фамилией Мельгунова. Среди прочих: «Ингерманландского поручика Александра
Швановича... определить... капиталом в украинские полки». Этот
документ вообще не упоминал об аресте и даже принадлежности
Шванвича к голштинцам. Он и сам в челобитной опустил данный
факт, ставший после переворота неудобным.
Где же «бесспорное» опровержение версии Шумахера? Или хотя
бы данные о времени и продолжительности заключения? В 1792 г.
сын Александра Мартыновича—Николай —сочинил краткий мемуар
об отце под красноречивым заглавием «Памятная записка о любимце
Петра Третьего». Этот документ, составленный по воспоминаниям
старшего Шванвича, давно известен историкам и содержит откровешш е «неточности». Так, Николай утверждал, что его отец получил
от императора 300 душ, но, поскольку Петра вскоре свергли, так и не
смог вступить во владение. Во время переворота его якобы захватили
и увезли в Шлиссельбург, где содержали полгода. Ни тот, ни другой
факт не подтверждается ни собственной челобитной Шванвича, ни
объявлением Разумовского.
Однако в памятной записке есть любопытная информация, пере­
секающаяся с текстом Ш умахера о посещении раздосадованным
Александром Мартыновичем гетмана. Правда, сын облагородил
мотивы этого визита, но в целом картина сходная: «Пошел к одному
великому вельможе и говорит ему: "Я просил Государыню нс о при­
нятии меня в службу, а о пожалованных мне... деревнях... Я не знаю,
кто и за что мне в том злодействует”.
Вельможа с грозным видом, однако же отступая назад, сказал:
“...Ты и то доволен ее милостью”. ...Потом вельможа скрылся, а через
два часа моего отца заключили в Петропавловскую крепость, из коей
через три недели отправили за караулом уже в полк, квартировавший
в Оренбурге»625. На самом деле Шванвич поехал в Оренбург за женой
и детьми, а оттуда уже отбыл на Украину.
Сопоставив данные челобитной, объявления и памятной записки,
где сказано, что заключение в Петропавловской крепости дли­
лось три недели, Писаренко предложил примерную дату ареста
Ш ванвича, который последовал не ранее встречи с «великим
вельможей». Три недели — 21 день — отнимаются от 25 июля,
когда Разумовский отправил в Военную коллегию объявление.

272


Т Л Й Н Л С М Е РТ И П Е Т РА III

Выходит 4 июля626. Примерно тогда Александра М артыновича и
взяли под стражу. Таким образом, Ш ваивич имел шанс принять
участие в убийстве Петра III.

«ЧЕЛОВЕК БЕЗ КРЕДИТА»
На наш взгляд, рассказ сына Николая о деревеньке в 300 душ и о
заключении в Шлиссельбурге имеет некую основу. Голштинцев, как
мы помним, задержали, а потом начали отпускать, приведя право­
славных к присяге. Это краткое пребывание в земляной крепостице и
могло стать основой для преувеличения —полгода в одной из самых
страшных тюрем империи.
Согласно воспоминаниям Сиверса, офицерам разрешили ра­
зойтись но своим квартирам. Среди них, вероятно, был и Шванвич.
Чтобы склонить человека к убийству, нужны веские доводы. Перевод
из далекого холодного Оренбуржья на Украину —один из них. Хода­
таем выступил сам гетман. Вероятно, обещаны были и иные награды.
Недаром Шванвич почувствовал себя обманутым. Если при жизни
Петр III обмолвился ротмистру о деревеньке, но не успел выполнить
слово, то вожделенные 300 душ тоже легли на чашу весов. Вряд ли
покровители отказали в них из жадности. Просто такое пожалование
человеку, внешне ничем в перевороте не отличившемуся, обраща­
ло на него внимание. Л внимания как раз следовало избежать.
Ш ванвич проявил жадность и не захотел сидеть тихо. Поэтому его
арестовали, подержали в крепости —для вразумления —и выслали
из города иод караулом. Такое развитие событий правдоподобно.
Однако швед необычайной силы — не единственный убийца,
названный Шумахером. Его провел к жертве действительный стат­
ский советник Григорий Николаевич Тсплов — личность весьма
примечательная. Один из самых одаренных людей своего времени:
администратор, писатель, музыкант, естествоиспытатель, философ,
автор многих политических проектов и... совсршешю беспринципный
человек. Он напоминал яблоко, сердцевина которого сгнила раньше,
чем бока налились соком. Сын придворного истопника, ученик Фео­
фана Прокоповича, Тенлов рано обратил внимание высоких особ на
свои способности и рано, еще во времена Анны Иоанновны, начал
писать доносы.
273


Е Л И С Е Е В А О.И.

Возвышение Григория Николаевича началось после того, как в
1743 г. Алексей Разумовский выбрал его из числа академических
переводчиков в качестве наставника для брата Кирилла. Во время
поездки за границу Тсплов сумел завоевать доверие подопечного.
После назначения Кирилла президентом Академии его бывший
ментор стал членом Академического собрания и фактически осу­
ществлял руководство Академией вместо молодого, не склонного к
наукам вельможи. Он пользовался безусловным покровительством
гетмана, распоряжаясь даже в его доме627. Заведуя гетманской кан­
целярией, Теплов держал в своих руках и малороссийские дела. При
Петре III его ненадолго заключили в крепость за нелестные отзывы
об императоре, но вскоре выпустили по недостатку улик. Вместе со
своим высоким патроном Тсплов принял участие в заговоре и стал
составителем первых манифестов Екатерины II, за что был пожало­
ван в статс-секретари.
О днако вернувш ийся из опалы старый канцлер А.П. Б ес­
тужев-Рю мин затребовал свое следственное дело и на основе
его материалов приш ел к выводу, что предателем был именно
Теплов. Он донес о тайной переписке Екатерины с гетманом.
< 0 сем секрете никому известно быть не могло, кроме Тепло­
вая628, — рассуждал Алексей Петрович. Позднее Тсплов старался
очернить своего благодетеля К ирилла Разумовского в глазах мо­
лодой императрицы. По выражению Григория Орлова: 4лобзая,
его же предал*629.
Вот такой человек, по словам Шумахера, прибыл утром 3 июля в
Ропшу вместе с Шванвичем и Крузе. Если под загадочным 4Тервюя
из донесения Беранже скрывается именно Теплов и перед нами не
более чем неудачная расшифровка скорописи, то рассказ француз­
ского дипломата мало чем отличается от рассказа Шумахера. 4Вершиной гнусности и злодейства стал Тервю, отправившийся к нему
(Петру III. — О.Е.) через четыре или пять дней после свержения,
заставлявший его силой глотать микстуру, в которой он растворил
яд, коим хотели убить его. Государь долго сопротивлялся приему
микстуры, выражая сомнение в том, что содержимое бокала —лекар­
ство, и полагают, что он уступил только силе и угрозам. Добавляют,
что после этого он попросил молока, в чем ему бесчеловечно было
отказано, и что яд не произвел скорого действия, и тогда решили его
задушить... Врач Крузе, которого он ненавидел и которого послали
к нему, подозревался в приготовлении этого яда*630.
274


Т Л Й И Л С М Е Р Т И П Е Т РА III

Любопытно, что по горячим следам Беранже не упомянул Орлова
среди убийц. А вот позднее имя Алексея появилось в депешах. Значит,
был промежуток времени, когда традиционного козла отпущения
не считали виновным, и лишь позднее, под влиянием старательно
распространенных слухов, им заменили всех остальных.
Шумахер нс назвал имена тех высоких персон, которые стояли за
спиной Тсилова, Ш ванвича и Крузе. Он лишь поведал о конфликте
шведа с Разумовским и тем намекнул на суть дела. Но полагать, будто
датский дипломат указал еще и на Панина с Дашковой, как иногда
делают сторшшики версии о заговоре вельмож, неверно. Имя Никиты
Ивановича вообще отсутствует. О Екатерине же Романовне речь за­
ходит только в связи с планом заколоть императора во время пожара
и бросить в горящую комнату. Но не в связи с Роншей.
Единственным звеном между этими людьми и роковым собы­
тием является Тснлов. В примечаниях на книгу Рюльсра княгиня
отрицала, что он отправился к императору. При этом построила
фразу весьма двусмысленно: «Тенлов не был послан в Роншу». Не
был послан? Или не ездил? Впрочем, близкое знакомство с Одаром
Дашкова тоже отрицала.
Возможно, и Тснлов — того же рода компрометирующая связь.
Относительно него княгиня пометила в комментариях: «Он писал
очень свободно и красноречиво, и я думала назначить его секрета­
рем императрицы»631. Из этих слов видно, какое место Екатерина
Романовна отводила себе — человека, который может назначать
чиновников в окружении царицы. Позднее Г.Р. Державин, конфлик­
товавший с княгиней по своей сенаторской должности, вспоминал:
«Дашкова была честолюбивая женщина, добивалась первого места
при государыне, даже желала заседать в Совете»632. Имелся в виду
тот самый Совет, проект которого исходил от Панина и где Никита
Иванович надеялся играть главную роль. Как оказалось, нс он один.
Впрочем, Рюльср подчеркивал, что разногласий между ним и пле­
мянницей не было: «Нанин и княгиня одинаково мыслили насчет
своего правления»633.
Близость Тсилова к Разумовскому была известна всем. Но после
находок Бестужева отношения Григория Николаевича с благодете­
лем ухудшились. Зато он обрел нового покровителя в лице Панина.
Дашкова настаивала, что именно она обратила внимание дяди на это­
го человека, и убедила Никиту Ивановича, как важно иметь Теплова
«на нашей стороне». С воспитателем наследника статс-секретарь вел
275


Е Л И С Е Е В А О.И.

почти дружескую переписку, оказывал ему услуги административ­
ного свойства, передавая императрице те или иные бумаги. Когда
Панин ненадолго уехал в конце августа, Тенлов рассказывал Никите
Ивановичу петербургские новости в тоне едва прикрытой оппози­
ционности, а себя называл «человеком без кредита*.
29 августа он писал: «В заключение поговорим о княгине Даш­
ковой, которая, кажется мне, в большом горе после вашего отъезда.
Я почти постоянно у нее. Дух ее, хотя и в беспокойстве обретающийся,
порождает постоянно идеи, от которых я рот разеваю. Наши уеди­
ненные беседы с сею дамою, добродетельною и разума исполненною,
составляют единственное утешение для моего духа, удрученного
беспокойством. Я имел честь обедать с нею... Смех содействовал
много нашему пищеварению, тем более что наша любезная хозяйка
подбавляла соли. Я теряю терпение, но я привожу себе на память,
что... два месяца недостаточны, чтоб сказать, что имеешь довольно
опытности при дворе. Императорский совет решит все... Верно то, что
не станут удерживать силой того, от кого хотят отделаться. Служить,
не имея доверенности государя, —все равно что умирать от сухотки.
Ради Бога, берегите ваше здоровье и успокойтесь от тех волнений в
крови, которые причинили вам дела петербургские. Это единственное
средство для в[ашего] п[ревосходитель] ства, для княгини и для того,
который всю свою жизнь не перестанет вас любить*634.
Что следует из этого письма? Принадлежность Теплова к кругу
Панина. Сочувствие проекту Совета. Частые дружеские контакты с
Дашковой. И уловимое разочарование. Чувство утраты внимания
императрицы. Причем не им одним, что легко объяснить обвине­
ниями Бестужева, а ими всеми. Отсюда размышления об отставке и
упования на Совет.
Какое это имеет отношение к убийству? Как будто никакого.
Однако связи — тонкие ниточки между разными участниками со­
бытий — становятся яснее.

«ВСЕ ПОКОЙНЫ, ПРОЩЕНЫ...»
После того как мы познакомили читателей с имеющимися верси­
ями, позволим себе высказать некоторые соображения. Инструкции
по содержанию Петра III не сохранились или были уничтожены.
Однако подобные документы тогда создавались но аналогии с пред­
шествующими сходного содержания. Единственным царственным

г 76


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

узником до Петра был Иван Антонович. Поэтому указы Екатерины II
Алексею Орлову относительно арестанта в Ропшс должны были хотя
бы отчасти повторять предписания по пригляду за «безымянным
колодником*.
Последние были достаточно суровы. Именной указ Петра III капи­
тану, князю Чурмантесву, прямо говорил о возможности покончить
с Иваном при попытке его захвата: «Буде сверх нашего чаяния кто
б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться
сколько можно и арестанта живого в руки не отдавать*. При Петре же
были ужесточены условия содержания. В инструкции Александра
Шувалова предписывалось за неповиновение сажать заключенного
«на цепь* и бить «палкою и плетью*, «доколе он усмирится*635.
Условия содержания самого Петра показывают, что относительно
него были даны весьма жесткие инструкции. Хотя ни цепи, ни палки
не было. Л вот пункт о возможном захвате свергнутого императора
противниками следовало предусмотреть. Тем более что он имелся в
документах, с которыми неизбежно сверялись, составляя инструк­
ции для команды Орлова. При попытке освободить Петра начинал
действовать пункт: «живого в руки не отдавать*. А.Б. Каменский
рассуждал: «Убивать его... имело бы смысл лишь в одном случае — в
случае острой опасности контрперсворота, но такой опасности явно
не было»636.
Позволим себе усомниться во второй части этого утверждения.
Волнения среди полков продолжались и порой принимали угрожа­
ющие формы. Рюльср писал: «Уже прошло 6 дней после революции:
и сие великое происшествие казалось конченным, так что никакое
насилие не оставило неприятных впечатлений... Но солдаты удив­
лялись своему поступку и не понимали, что привело их к тому, что
они лишили престола внука Петра Великого и возложили его корону
на немку. Большая часть без цели и мысли была увлечена движением
других, и когда всякий пришел в себя и удовольствие располагать
короной миновало, то почувствовали угрызения. Матросы, которых
не прельщали ничем во время бунта, упрекали публично в кабачках
гвардейцев, что они за пиво продали своего императора, и сострада­
ние, которое оправдывает и самых величайших злодеев, говорило
в сердце каждого. В одну ночь приверженная к императрице толпа
солдат взбунтовалась от пустого страха, говоря, что их Матушка в
опасности. Надлежало ее разбудить, чтобы они ее видели. В следу­
ющую ночь новое возмущение, еще опаснее — одним словом, пока
277


Е Л И С Е Е В А О.И.

жизнь императора подавала повод к мятежам, то думали, что нельзя
ожидать спокойствия*637.
О несогласии в гвардейских частях еще в процессе переворота
сообщал и Шумахер: «Между Преображенским и Измайловским пол­
ками уже царило сильное соперничество*638. Вернувшись в столицу,
многие охолонули. А иные опомнились, устыдились своей пассив­
ной роли и обрели голос. В 1770 г. Дашкова рассказывала Дидро о
перевороте: «Это было делом непонятного порыва, которым все мы
бессознательно были увлечены... В заговоре было так мало единства,
что накануне самой развязки ни я, ни императрица, никто другой не
подозревал ее близкого результата. За три часа до переворота можно
было подумать, что он отстоит от нас несколькими годами*639.
Если сами участники жаловались на скорость произошедшего, то
перед горожанами и гвардейцами «маленькая петербургская револю­
ция* промелькнула как калейдоскоп картинок. Екатерина превосхо­
дила своих противников не только хитростью, но и чувством времени.
Она жила быстрее, осмысливала информацию, принимала решения
раньше, чем они. И потому выигрывала. Ее оппоненты только сади­
лись рассуждать, а императрица уже бралась за дело. Такой ритм
передавался и ее ближайшим сотрудникам. Орловы — Григорий,
несмотря на свою лень, а Алексей — на обстоятельность, — умели
действовать с предельной скоростью, о чем свидетельствует история
28 июня, когда им удалось опередить, а не обмануть Панина.
Но подобный ритм имел оборотную сторону. За ним могли усле­
дить далеко не все. Переворот совершился слишком быстро. Никто
толком не успел опомниться. Порыв прошел, и запоздалые мысли
стали появляться в головах людей, прежде захваченных общим
воодушевлением. По возвращении гвардии в Петербург выяснять
отношения было все равно что махать кулаками после драки. Но в
том-то и дело, что для многих драка только начиналась.
Преображенский полк обнаружил себя отодвинутым от привыч­
ного первенства. Армейские части, Морской экипаж и, как вскоре
оказалось, Артиллерийский корпус вообще не высказались. Ситуа­
ция была чревата непредсказуемыми последствиями.
Рюльер связал решение участи свергнутого императора имен­
но с волнениями полков. В ночь с 30 июня на 1 июля измайловцы
требовали Екатерину, и, возможно, у них были причины подозревать
противников в злом умысле против Матушки. С 1 на 2 июля толпа
вооруженных людей снова раскачивала дворец. 3-го Петра не стало.
278


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

Беранже в донесении 10 августа сообщал: «Это последнее решение
было принято по причине раскрытия заговора и особенно потому,
что Преображенский полк должен был вызволить Петра III из тюрьмы
и восстановить его на престоле»640. Мы нс знаем, до какой степени
сведения дипломата соответствовали реальности, но нам известно:
столицу продолжало лихорадить. Одного подозрения преображенцев
или иного полка в намерении освободить императора было достаточ­
но для решения его участи.
Возможно, соратники решили дело между собой, нс привлекая им­
ператрицу. Налицо было волнение в полках. На руках —инструкция.
Тенлов отправился с Крузе и Шванвичсм в Ропшу. Сообщил Орлову
о положении в Петербурге. Алексей, как видно из его подлинных
писем, и сам считал, что свергнутый император опасен. Ситуация
соответствовала пункту «живого в руки не отдавать». Слова о том,
что Преображенский полк якобы готов освободить государя, подтол­
кнули к развязке. Однако офицеру благородного происхождения под­
нимать руку на царя не годилось. Алексей должен был спросить, кто
исполнит дело. Крузе и Шванвич были наготове. Алексей пропустил
их к арестанту. В этом и состояла его вина. О ней он говорил в Вене.
Практически все источники фиксируют сначала попытку отра­
вить императора, а затем удушение. При расстроешюм желудке Петра
яд мог подействовать нс сразу. К тому же узника рвало. Просьба при­
нести молока указывает на то, что несчастный догадался о яде, ведь
молоко смягчает кишечные рези. Со стороны убийц было бы проще
дать арестанту медленнодействующий яд под видом лекарства, а са­
мим уехать, оставив Алексея расхлебывать последствия. Но, видимо,
они спешили, потому что, когда не подействовал мгновенный яд,
задушили императора. Такая поспешность говорит об угрозе. Воз­
можно, опасность нападения на Ропшу представлялась им реальной.
Почему было не увезти узника в более безопасное место? Напри­
мер, в тот же Шлиссельбург? Из подлинных писем Орлова следует,
что Петр практически не вставал. Вероятно, он был не транспорта­
белен. В любом случае насилие совершилось над тяжелобольным
человеком.
Беранже считал, что Екатерина не знала о случившемся 24 часа.
Шумахер —трое суток. Однако если Алексей сообщал о смерти госу­
даря в приписке ко 2-му письму, то известие было направлено сразу
же. Другое дело — когда передано. Определенная пауза, очевидно,
была. Сразу после возвращения из Петергофа государыня каждый

279


Е Л И С Е Е В А О.И.

день присутствовала на заседаниях Сената: 1,2,3,4-го, а затем 6 июля.
Возможно, лакуна в одни сутки и показывает, когда императрица
известилась об ударе. 4-го она должна была узнать и 5-го не нашла
в себе сил предстать перед Сенатом. 5 же июля помечен приказ о до­
ставке голштинской формы покойного императора из Ораниенбаума.
4 июля Разумовский был назначен командовать Петербургским
гарнизоном. И этот шаг — прямая реакция на случившееся. Екате­
рина продолжала считать Кирилла Григорьевича надежным, очень
преданным лично ей человеком. Для нас важно, что она нс увидела
в действиях своих сотрудников заговора. В письме Понятовскому
9 августа императрица сообщала о новых статс-секретарях: «Теплов
хорошо мне служит*, а 12 сентября о Разумовском и Никите Ивано­
виче: «Гетман все время со мной, а Панин —самый ловкий, самый рас­
судительный, самый усердный мой придворный*. И тут же мельком:
«Все покойны, прощены, выказывают свою преданность родине*641.
Можно было не касаться роковых имен, но государыня написала
то, что написала. Значит, она не считала Теплова, Разумовского и
Панина злонамеренными негодяями. Ситуация оправдывала их
действия. Но указы императрицы Орлову все-таки исчезли. Из
этой истории Екатерина вынесла драгоценный опыт — не на всех
документах можно ставить свое имя. Инструкции касательно Ивана
Антоновича подписал уже Панин.
Остается вопрос: была ли угроза действительной? Или вельмож­
ная партия только воспользовалась волнениями в столице, чтобы
надавить на Орлова? Сам Алексей стал считать себя виновным сразу,
поскольку по возвращении из Ропши подал в отставку. По мнению
Плугина, у него произошел нервный срыв642. Но развитие событий и,
вероятно, просьбы Екатерины заставили Алексея вернуться, 29 июля
ему был пожалован чин секунд-майора Преображенского полка.
Да, в сущности, он никуда и не уходил. Победители пребывали во
дворце, как в осаде: еженощные тревоги, необходимость уговаривать
гвардейцев разойтись, плевки и оскорбления от них. Судя по сообще­
ниям дипломатов, Орловы и гетман, которых считали виновниками
смерти Петра, пережили страшные дни.
Как вела себя Екатерина? Этот вопрос интересовал всех. Гольц
сообщал Фридриху I I 10 августа: «Отвечая на приказание уведомить,
была ли императрица тронута смертью покойного императора, ос­
меливаюсь сказать, что она в присутствии других не выражала этого
ничем, хотя, с другой стороны, утверждают, что наедине она казалась
280


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е ТРА III

растроганной»643. Вероятно, государыня много плакала. Что должна
была чувствовать женщина, прожив трудную, полную обид жизнь с
человеком, которого сначала полюбила, потом жестоко ревновала,
презирала, опасалась и наконец потеряла при таких ужасных обсто­
ятельствах? Потрясение, печаль, раздумья...

ПРОЩАНИЕ
Теперь с шаткой почвы гипотез можно вернуться к тверди исто­
рического факта. Ночью 8 июля тело Петра III привезли из Р о тп и в
Ллександро-Нсвский монастырь. Столица была охвачена слухами, и,
видимо, еще до появления печальной процессии в городских домах,
кабаках и на улицах бурно обсуждали произошедшее.
Никакой тишины сохранить нс удалось. Хотя, похоже, в первый
момент инострашгыс дипломаты нс увидели в случившемся ничего
неожиданного и не бросились сообщать своим дворам страшных под­
робностей. 10 июля Гольц просто констатировал факт смерти импе­
ратора и издание Манифеста. А голландский резидент Мейнерцгаген
донес на родину о приватной беседе с доктором Карлом Федоровичем
Крузе, полностью подтверждавшей правдивость официальных со­
общений: «Я знаю из уст самого лейб-медика, который видел бывшего
императора в живых, а затем вскрывал его тело, что Петр скончался от
апоплексического удара. Быть может, его спасли бы, если бы вовремя
пустили ему кровь. Говорят, что императрица была глубоко тронута
и горько плакала»644.
Однако почти сразу же появились и настораживающие ноты.
Тот же Гольц в другом донесении, датированном 10-м же июля, со­
общал о «множестве недовольных», число которых «возрастает со
дня на день с тех пор, как стало известно, что внук Петра Великого
свергнут с престола и что его заместила иностранка, если и имеющая
какое-либо право царствовать, то только по мужу или по сыну»643.
Эта информация очень любопытна, так как она указывает на непре­
рывный ропот в городе.
Вид покойного императора способен был только подлить масла в
огонь. Шумахер писал: «Бездыханное тело... выставили на обозрение
в том же самом низком здании, где за несколько лет перед тем вы­
ставлялись останки его дочери, принцессы Анны, а также регентины
Анны [Леопольдовны]...
281


Е Л И С Е Е В А О.И.

В указанном здании были две обитые черным и лишенные каких
бы то ни было украшений комнаты. В них можно было различить
только несколько настенных подсвечников, правда, без свечей.
Сквозь первую черную комнату проходили во вторую, где на высо­
те примерно одного фута от пола в окружении нескольких горящих
восковых свечей стоял гроб. Он был обит красным бархатом и
ш ироким серебряным позументом. По всей видимости, он был
несколько коротковат для тела, поскольку было заметно, что оно
как-то сжато. Вид тела был крайне жалкий и вызывал страх и ужас,
так как лицо было черным и опухшим, но достаточно узнаваемым,
и волосы в полном беспорядке, колыхались от сквозняка. На по­
койнике был старый голштинский бело-голубой мундир, но оста­
вались видны только плечи, грудь и руки... Остальную часть тела
скрывало старое покрывало из золотой парчи... Никто не заметил
на нем орденской ленты или еще каких-либо знаков отличий. Всем
входившим офицер давал два приказания — сначала поклониться,
а затем нс задерживаться... Наверное, это делалось для того, чтобы
никто не смог рассмотреть ужасный облик этого тела. Комнаты, где
выставляются тела уважаемых санкт-петербургских горожан, вы­
глядят куда представительнее*646.
Рассказ Шумахера совпадал со словами Рюльера, но последний
поместил несколько важных суждений: «Тело покойного было
привезено в Петербург и выставлено напоказ. Лицо черное, и шея
уязвленная. Несмотря на сии ужасные знаки, чтобы усмирить воз­
мущения, которые начали обнаруживаться, и предупредить, чтобы
самозванцы под его именем не потрясли бы впредь империю, его
показывали три дня народу в простом наряде голштинского офице­
ра. Его солдаты, получив свободу, но без оружия мешались в толпе
народа и, смотря на своего государя, обнаруживали на лицах своих
жалость, презрение, некоторый род стыда и позднего раскаяния*647.
Правительство опасалось слухов, будто государь нс умер, a cm
скрыли, увезли, спрятали... Основания для тревоги были. Гольц
отметил разговоры, что император «куда-то запрятан*648. Демон­
страцией останков старались убедить население в действительной
смерти Петра III. Однако только подкрепили догадку, что государь
убит. Обратим внимание: светильники на стенах остались пустыми,
а вокруг гроба стояли высокие свечи, хотя рассеянный свет в чер­
ных комнатах был бы предпочтительнее концентрации освещения
на теле покойного. В бедности обстановки, в неубранных волосах
282


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

императора, его неестественной позе на смертном ложе трудно не
увидеть чего-то нарочитого, выставленного напоказ. Неужели народ
раздражали намеренно?
В то же время Гольц зафиксировал странное «легкомыслие»
вельмож, стремление нс погасить, а раздуть слухи: «Удивительно,
что очень многие лица теперешнего двора, вместо того чтобы устра­
нять всякое подозрение, напротив того, забавляются тем, что делают
двусмысленные намеки на род смерти государя. Никогда в этой стра­
не не говорили так свободно, как теперь. Имя Ивана [Антоновича]
на устах народа, и теперь, когда первый взрыв и первое опьянение
прошли, сознают, что только покойный император имел право на
престол и что он никому нс делал зла. Распущенность гвардии не­
вообразима. Всякие насилия они совершают безнаказанно; офицеры
и не пытаются удерживать их, довольные уже тем, что солдаты не
оскорбляют их самих»649.
Возмущение населения могло быть и преувеличено специально
для давления на императрицу. Так, Сенат по инициативе Панина
обратился к ней с просьбой отказаться от посещения тела супруга, по­
скольку в городе неспокойно. В экстракте протокола 8 июля записано:
«Сенатор и кавалер Никита Иванович Панин собранию Правитель­
ствующего Сената предлагал: Известно ему, что Ее Императорское
Величество... намерение положить соизволила шествовать к погребе­
нию бывшего императора... но как великодушное Ее Величества и
нспамятозлобивое сердце наполнено надмерною о сем приключении
горестью... то... он, господин сенатор... обще с господином гетманом...
представляли, что Ее Величество, сохраняя свое здравие... для многих
неприятных следств, изволила б намерение свое отложить; но Ее ве­
личество на то благоволения своего оказать не соизволила... Сенат...
тотчас выступя из собрания, пошел во внутренние Ее величества
покои и... раболепнейше просил, дабы Ее величество шествие свое в
Невский монастырь... отложить соизволила. Ее величество долго к
тому согласия своего не оказывала, но напоследок... благоволила».
Очень любопытная картина. Сначала Панин вместе с Разумов­
ским обратились к Екатерине от себя, а когда она отказала, Никита
Иванович организовал шествие сенаторов с той же просьбой. При
этом он выступал как первый среди них, способный выразить общее
мнение, — глава. Это была своеобразная демонстрация силы, только
не вооруженной, а административной, чисто государственной.
283


Е Л И С Е Е В А О.И.

Сообщение о случившемся было помещено в петербургских газе­
тах, чтобы оправдать тот факт, что государыня-вдова не плакала над
телом мужа. -«Когда Сенат представил императрице вышеизложен­
ный доклад, — писал Шумахер, — она нс только залилась слезами,
но даже стала горько раскаиваться в шаге, который она предприняла.
Она упрекала [сенаторов], что весь свет будет недоволен ею, если она
не будет даже присутствовать при погребении своего супруга. Сенат,
однако, повторил свое представление и добавил... что если импера­
трица нс прислушается к его мнению и отправится в монастырь, то
по дороге ее собственная жизнь не будет в безопасности. Следует
опасаться и без того озлобленных и раздраженных солдат — они
легко могут прийти в такую ярость, что посягнут на тело усопшего
императора и разорвут его на куски»650.
Полагаем, что дипломат назвал не ту опасность, которая име­
лась в действительности. И мператрицу саму могли забросать
камнями, и именно об этой угрозе се предупреждал Сенат. При
наличии в городе двух враждующих партий среди гвардейских пол­
ков одни могли напасть на нее, а другие —попытаться защитить. Это
стало бы причиной кровавого столкновения.
Можно ли сказать, что Екатерину запугивали? Да, наверное.
Но вместе с тем ее еще и провоцировали на плохо обдуманные меры,
способные в условиях общего брожения еще больше всколыхнуть
народ. Во время приезда императрицы в Сенат «на пятый или ше­
стой день» по вступлении на престол — то есть 3 или 4 июля — был
поднят скользкий вопрос — «проект дозволения евреям въезжать в
Россию. Екатерина, затрудненная по тогдашним обстоятельствам,
дать свое согласие на это предложение, единогласно признаваемое
всеми полезным, была выведена из этого затруднения сенатором
князем Одоевским, который встал и сказал ей: "Не пожелает ли Ваше
Величество прежде, чем решиться, взглянуть на то, что императрица
Елисавета собственноручно начертала на поле подобного же предло­
жения? ” Екатерина велела принести реестры и нашла, что Елисавета
по своему благочестию написала на полях: “Я не желаю выгоды от
врагов Иисуса Христа”. Не прошло недели со времени восшествия
Екатерины на престол; она была на него возведена для защиты право­
славной веры; ей приходилось иметь дело с народом набожным, с
духовенством, которому еще не вернули его имений и у которого не
было необходимых средств к жизни... умы, как всегда бывает после
столь великого события, были в сильнейшем волнении; начать такой
284


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

мерой нс было средством к успокоению умов, а признать се вредной
было невозможно*. Поэтому императрица просто отложила решение.
«Нередко недостаточно быть просвещенной, — заключала она, — ...
часто разумное поведение подвергается безрассудным толкам*651.
Итак, в отличие от Елизаветы, наша героиня считала меру по­
лезной. Но в момент народного брожения способной еще больше
взволновать умы. При этом трудно предположить, будто государ­
ственные мужи, готовя повестку дня, не обратили внимания, как
мало она сочетается с накаленной обстановкой в городе — столице,
где могли начаться погромы иностранцев.
Голландский резидент Мейнерцгаген доносил 2 августа в Гаа­
гу, что «третьего дня*, то есть 31 июля, «ночью возник бунт среди
гвардейцев*, охвативший два старших полка —Семеновский и Пре­
ображенский. Солдаты «кричали, что желают видеть на престоле
Иоанна [Антоновича], и называли императрицу поганою*. «Майора
Орлова* —Алексея, —который пытался их успокоить, они именовали
«изменником*. Спустя два дня беспорядки возобновились, теперь
«гвардейцы требовали выдать им гетмана*652.
Гольц подтверждал, что положение Орловых и Разумовского
было крайне незавидным: «Братья Орловы едва смеют теперь по­
казываться перед недовольными. Нет таких оскорблений, которых
не пришлось бы выслушать Орлову-камергеру (Григорию. — О.Е.)
в одну из тех ночей, когда императрица посылала его успокаивать
собравшихся. Одинаково ненавидят они гетмана. К нему всегда отно­
силась с презрением вся здешняя знать за его низкое происхождение;
недовольные же говорят теперь, что во время переворота он предал
государя, обращавшегося с ним как с братом, только затем, чтобы
воспользоваться беспорядками в государстве и самому захватить
престол, но что эти замыслы нс удались ему*653.
Как видим, возмущенные гвардейцы искали виновного и чаще
других повторяли имена Орловых и Разумовского, не щадя при этом
императрицу. Единственный, кто остался чист от подозрений, —
Панин. Ему не пенял никто, хотя Тенлов в тот момент был связан с
Никитой Ивановичем куда крепче, чем с преданным им гетманом.
Откладывая обнародования смерти Петра III, правительство
рассчитывало, что город вот-вот поуспокоится. Тогда можно будет
сообщить роковую весть. Но вожделенной тишины не наступало.
Напротив, раздражение росло. Кейт доносил лорду Г. Гренвилю
9 августа: «Между гвардейцами поселился скрытый дух вражды и
285


Е Л И С Е Е В А О.И.

недовольства. Настроение это, усиленное постепенным брожением,
достигло такой силы, что ночью на прошлой неделе оно разразилось
почти открытым мятежом. Солдаты Измайловского полка в полночь
взялись за оружие и с большим трудом сдались на увещевания офи­
церов. Волнения обнаружились, хотя в меньшем размере, две ночи
подряд, что сильно озаботило правительство»654.
31 июля в полках был обнародован собственноручный приказ
императрицы, в котором «гвардии солдатам» новелсвалось воздер­
жаться «от происходимого ими слышенными безбыточными внуше­
ниями беспокойства». «Господам командующим ротами» вменялось
в обязанность возобновлять чтение приказа «каждую неделю» «два
раза всем чинам». Мейнерцгаген сообщал, что результатом волнений
стали «аресты и высылка множества офицеров и солдат из столи­
цы»655. Информацию об арестах подтверждал и Кейт.

НАГРАДЫ
Отчасти погасить пламень недовольства призваны были награды
за участие в перевороте. Сообщение о них опубликовали в «СанктПетербургских ведомостях» 9 августа, в самый разгар брожений.
Пожалованными оказались 454 человека. Общая сумма раздач до­
стигла миллиона рублей. Разумовский, Волконский, Панин получили
пожизненные ежегодные пенсии в 5 тыс. рублей. Дашкова —24 тыс.
рублей единовременно. Теплое — 20 тыс. рублей656.
Многие заговорщики вместе с военными были пожалованы и
придворными чинами. Этим шагом Екатерина старалась разбавить
вельможное окружение за счет выходцев из гвардии и приобрести
дополнительную опору при дворе. Кроме того, производились на­
грады населенными имениями, что было особенно важно для небо­
гатых заговорщиков — опять же для полковой, гвардейской среды.
В зависимости от вклада они получали по 800,600 и 300 душ.
Особо обсуждались награды Орловых. Григорий — камергер,
Алексей —секунд-майор Преображенского полка, Федор —капитан
Семеновского. Двое старших — кавалеры ордена Св. Александра
Невского. Каждый получил по 800 крестьян657.
Черновик этого документа весьма отличался от окончательного
варианта. В нем на нервом месте были перечислены фамилии гвар­
дейских заговорщиков: Григорий, Алексей, Федор Орловы и Пассек,

286


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е Т РА III

Бредихин, Барятинский658. Затем шли остальные. В опубликованном
варианте вельможи выступили вперед, что соответствовало их офи­
циальным чинам и не нарушало субординации. Но запись, сделанная
Екатериной для себя, точно показывает, кого она считала творцами
победы.
Любопытная метаморфоза произошла с Дашковой. В черновике
княгиня замыкала список пожалований с суммой в 12 тыс. рублей.
А вот в окончательном варианте награда возросла до 24 тыс., кроме
того, Екатерина Романовна была пожалована в кавалеры ордена
Св. Екатерины659. Изменилось и ее место в реестре, поскольку к
верхним строчкам поднялись все вельможные заговорщики. Теперь
ее имя шло четвертым, сразу после Разумовского, Волконского и
Панина. Что повлияло на решение императрицы? Была ли она вна­
чале раздосадована на подругу, а потом отдала ей справедливость?
Попросил ли за княгиню Панин? Или государыня пыталась сгладить
обострившиеся отношения? Дашкова не стеснялась в высказываниях
касательно Орловых. Быть может, деньги предназначались для того,
чтобы смягчить ее и сделать более скромной?
Пожалование не помогло. Оно было принято едва ли не как
оскорбление. В «Записках» княгиня настаивала, что хотела «укло­
ниться от наград, претивших» ее «нравственному чувству». Когда
Екатерина собиралась возложить на подругу ленту, то услышала:
«Не жалуйте мне этого ордена; как украшению я не придаю ему ни­
какой цены; если же вы хотите вознаградить меня им за мои заслуги,
то... в моих глазах им нет цены, и за них нельзя ничем вознаградить,
так как меня никогда нельзя было... купить никакими почестями и
наградами».
По словам княгини, она была удивлена, что ее причислили к
первому разряду заговорщиков: «Я не воспользовалась разрешением
взять земли или деньги, твердо решив не трогать этих двадцати четы­
рех тыс. рублей. Некоторые из участников переворота не одобряли
моего бескорыстия, так что... я велела составить список долгов моего
мужа и назначила эту сумму для выкупа векселей... что и было ис­
полнено кабинетом ее величества»660.
Создается впечатление, что Дашкова действительно не притраги­
валась к сумме, все за нее сделали чиновники. Но это не так. Сохра­
нилась записка императрицы 5 августа: «Выдать княгине Катерине
Дашковой за ее ко мне и отечеству отменные заслуги 24 000 руб­
лей»661. Таким образом, деньги были выплачены единовременно и
287


Е Л И С Е Е В А О.И.

еще до обнародования остальных наград. С княгиней расплатились
раньше, чем с другими заговорщиками.
Удивление Дашковой кажется странным. Ведь она была убежде­
на, что Екатерина именно ей обязана короной. Что же необычного в
причислении к «первому разряду»? Вероятно, к августу отношения
подруг были уже столь натянутыми, что княгиня ожидала черной
неблагодарности. Екатерина, напротив, сделала шаг к сближению.
На коронацию в Москву Дашкова поедет с императрицей в одной
карете. Наша героиня с самого начала старалась не допустить от­
крытого разрыва в кругу сторонников и искала помощи у подруги.
В тревожной обстановке июля — августа это было особенно важно.
Пока принятые правительством меры по «утушению» волнений
не приносили плодов. 10 августа Гольц подробнейшим образом
описал Фридриху II обстановку в Петербурге: «Волнения... далеко
не успокоены, а, напротив, постоянно усиливаются. Не проходит
почти ни одной ночи, чтобы толпа недовольных не являлась ко
дворцу и не требовала бы разрешения видеть императрицу. Она
иногда является лично, иногда посылает успокаивать их кого-ни­
будь другого, давая денежные подачки мятежникам.
Так как Измайловский гвардейский полк и конная гвардия... в
день переворота всецело предались императрице, то к обоим этим
полкам относятся теперь с презрением и вся остальная гвардия, и
полевые гарнизонные полки, стоящие здесь, и кирасиры покойного
императора, и флотские.
Не проходит дня без столкновений этих двух партий. Артилле­
рийский корпус до сих пор еще не принял ничьей стороны. Двор,
дойдя до крайности, роздал Измайловскому полку патроны, что
встревожило остальную гвардию и гарнизон. Мятежники говорят,
что императрица, захватив власть без всякого права, извела мужа;
что, притворяясь набожной, она смеется над религией; что они ясно
видят, как торопится она коронованием, но что она никогда этого не
добьется; наконец, что они желают иметь своим монархом Ивана. Все
эти разговоры ведутся открыто»662.
Можно ли считать эти волнения серьезной угрозой власти Ека­
терины? Обычно историю переворота 1762 г. принято излагать, вы­
деляя главные точки: «революция» в столице, поход на Петергоф,
убийство Петра III, отъезд императрицы на коронацию. При этом
возмущение в городе после известия о смерти государя практически
288


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

опускается. Благодаря чему создается впечатление, что переворот
прошел почти гладко, без риска для нашей героини потерять корону.
Однако нет оснований закрывать глаза на то, что всплески в
гвардии ни на день не утихали и продолжались до самой отправки
в Москву. Особенно опасными были первые несколько суток после
гибели свергнутого императора. Если принять версию о том, что
Екатерина тайно приказала устранить мужа, то придется признать
ее недальновидным политиком. Ведь риск лишиться престола был
весьма велик.
Если же учесть возможность заговора вельмож, то сам собой воз­
никает вопрос: почему он нс удался? Несмотря на потерю репутации,
признания в стиле: случившееся «роняет меня в грязь», Екатерина
не отошла в тень, не вернулась к идее регентства и не предоставила
престол сыну. Значит, заключает Каменский, что-то в данном плане
пошло не так663.
Полагаем, не так пошли именно народные брожения. Ни разу не
всплыло имя великого князя Павла. Вместо него на все лады повто­
рялось другое — Ивана Антоновича. Послы и раньше доносили, что
к бедному шлиссельбургскому узнику относятся с особым уважени­
ем, даже любовью. В народе его жалели, считали страдальцем. Что
же до маленького Павла, то здесь Петр Федорович сыграл с сыном
злую шутку. Он так демонстративно отказывался от мальчика, так
старательно исключал его имя из манифестов, что создал ребенку
репутацию незаконного. В момент переворота Павел не пользовался
ни малейшей популярностью. Горячие головы, склошгые продолжить
мятеж, выкликали Ивана Антоновича. И обе партии сторонников
Екатерины — непримиримые враги между собой — на время снова
оказались в одной лодке. Появление Иоанна VI было невыгодно им
в равной мерс. Поэтому Панин, Разумовский, Теплов приложили к
успокоению солдат столько же усилий, сколько Орловы.
К счастью для них, на сей раз у мятежников не было ии центра, ни
руководителя. «Единственное благоприятное для двора обстоятель­
ство, —писал Гольц, —...состоит в том, что недовольные (в сущности,
гораздо более многочислегагыс, чем остальные) решительно не имеют
вождя. Иначе буря неминуемо разразилась бы уже несколько дней
тому назад резнею полков между собой, за которой последовал бы
грабеж города, причем, по всей вероятности, иностранцы сделались
бы жертвою.
ю Елисеева О. И.

289


Е Л И С Е Е В А О.И.

Действия двора показывают, что он старается устранить всех
тех, кто мог бы стать во главе недовольных... Опасаются, особенно
за фельдмаршала [Миниха], что солдаты, среди которых он пользу­
ется большим уважением, могут явиться к нему однажды ночью с
предложением встать во главе их и принудить его к этому силой в
случае его отказа*664.
Миниха спешно отправили инспектировать строящийся порт и
укрепления в Рогервике. Брожения погасили отчасти раздачами,
отчасти арестами. Отчасти они сами сошли на нет, а отчасти оста­
лись тлеть под спудом до коронационных торжеств, когда в гвардии
было открыто несколько локальных заговоров. Недаром Гольц за­
свидетельствовал, что ушедшие в старую столицу полки унесли с
собой и свое раздражение: «Часть гвардии, восемь дней тому назад
отправленная в Москву, отказывается продолжать путь, и офицеры,
явившиеся объявить об этом двору, не в состоянии заставить их
идти далее*. То была лишь первая ласточка крупных неприятностей,
ожидавших императрицу в Первопрестольной.
И все же она выиграла. Захватила и удержала корону. Сохрани­
ла главных соратников. Избавилась от угрозы контрпереворота в
пользу мужа. Не вступила в повторную войну. Кажется, что удача
позолотила нашей героине руку. Потому что без завидной доли
везения справиться со всеми навалившимися на нее бедами было
невозможно. Даже раскол в рядах вчерашних союзников только
укрепил ее власть. Рюльер имел полное право сделать вывод:
«Императрица не опасалась больше соперника, кроме собственного
сына, против которого она, казалось, себя обеспечила, поверив глав­
ное управление делами графу Панину... Доверенность, которою
пользовался сей министр, противопоставлялась всегда могуществу
Орловых, поэтому двор разделялся на две партии... и императрица
посреди обеих управляла самовластно*665.
Мы расстаемся с нашей героиней в один из самых трагических и
в то же время триумфальных моментов ее жизни. Она стала собой.
Сделала первый шаг к реализации своего персонального мифа —Пре­
мудрой Матери Отечества, великой преобразовательницы, философа
на троне. Куколка лопнула, бабочка вылетела на свет. Отныне счастье
и успех будут сопутствовать ей непрерывно. И за это она заплатит
исключительно высокую цену.
290


ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
БЕСПОКОЙНЫЙ ДУХ
Мы постарались показать, что короткое царствование П ет­
ра III — вовсе не досадное недоразумение в русской истории. Оно
продемонстрировало необходимость новой волны европеизациошшх
реформ и дало понять власть предержащим, как их не надо проводить.
Впереди лежало почти четыре десятилетия долгого, стабильного
правления, когда многое удалось сделать.
Стал ли несчастный Петр Федорович жертвой своих поспешных
начинаний? Трудного характера? Психического расстройства? Всего
понемногу. Его гибель в результате переворота — роковая и, к со­
жалению, неизбежная развязка. Однако, говоря об этом государе,
следует избавиться от одного несправедливого мнения.
Из историографии часто создается впечатление, будто наследник
Елизаветы Петровны стоял особняком в ряду русских монархов.
Был им совершенно чужд. Перефразируя слова Александра Дюма
о Людовике XIII: «Ничего от Генриха IV, ничего от Франции»,
можно сказать: «Ничего от Петра Великого, ничего от России». Но
это неправда.
Ведь у Петра I были не только высокие, но и низкие качества,
шокировавшие окружающих. Шутовство, стремление издеваться,
передразнивать, эскапада, так ярко проявившиеся во «Всешутейшем
и вссньянсйшем соборе». Нс был Петр Великий и прирожденным
храбрецом, достаточно вспомнить, как в ночь Стрелецкого бунта
1689 г. молодой царь в одном исподнем ускакал в Троице-Сергиев
монастырь, бросив в Преображенском мать и жену.
Но, в отличие от внука, Петр I сумел перешагнуть через юноше­
ский страх. Недаром 28 июня 1762 г. фельдмаршал Миних советовал
императору лично явиться перед восставшей гвардией, как делал
его дед, одно присутствие которого не раз прекращало брожения в
войсках. Победа над собственным страхом — это ли не настоящая
смелость? Но Петру Федоровичу нс суждено было с честью пре­
одолеть испытание — в роковой день он колебался и пасовал перед
опасностью. Много позже его внук, великий князь Николай Павло­
101

291


Е Л И С Е Е В А О.И.

вич, составляя ученическое эссе о Французской революции, напишет,
что Людовик XVI не исполнил долга перед подданными, так как «не
покусился защитить свою власть». О Петре III можно было сказать
то же самое. Император «не покусился» защитить даже самого себя.
Почему целая страна должна была рассчитывать на его защиту?
Все это не исключает семейного сходства. Не принято замечать, но
Елизавета Петровна и ее племянник во многом напоминали друг дру­
га. Оба нервные, легковозбудимые, упрямые, придававшие огромное
значение мелочам, за которыми терялось целое. Недаром Екатерина
писала, что тетка и муж готовы были прицепиться к каждому слову.
Наша героиня отметила и другое: любовь Петра не сидеть на месте, а
беспрестанно ходить большими шагами по комнате, отчего во время
разговора за ним трудно было поспевать. Эту черту приписывали же­
лудочным коликам. Но тем же свойством обладала и Елизавета: «Во
время богослужения она обыкновенно не подолгу стояла на одном
и том же месте, а переходила по церкви с одного места на другое»666.
Пристальное внимание великого князя к малейшим деталям
военной формы, так ярко проявившееся впоследствии у Павла I и
его сыновей, имело аналог в жестком диктате, который Елизавета
установила на дамскую моду. Стремление выговаривать тому или
иному придворному за его одежду, срезать ленточки и локоны у
фрейлин было сродни придиркам к ремешкам, пуговицам, темлякам
и офицерским тростям во фрунте. Так находило выход копившееся
у монарха раздражение. Страсть распекать — отличительная черта
Елизаветы, Петра Федоровича, затем Павла I, Константина и Ми­
хаила Павловичей и отчасти Николая I, которых боялись как огня.
Эта особенность не свидетельствует в пользу психической уравповешешюсти. О сходстве характеров Петра III и Павла I сказано
немало. В нарочитой живости отца, а затем сына было нечто болезнен­
ное, передавшееся и внукам. Наставник великих князей Александра
и Константина, Цезарь Лагарп, писал о последнем: «Редко можно
встретить молодых людей до такой степени живых... ни одной мину­
ты покойной, всегда в движении; не замечая, куда идет и где ставит
ногу, он непременно выпрыгнул бы из окошка, если бы за ним не
следили»667. Нс таков ли был и Петр?
Лагарп подмечал и другое сходство — «счастливые задатки»,
возбуждавшие у окружающих «блестящие надежды», при отсут­
ствии умения «сосредоточивать внимание на известном предмете»
и невозможность «побороть упрямство». Но, вспомним, Елизавета

292


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

Петровна при глубоком уме, отмеченном у нее Екатериной II, тоже
не могла долго сосредоточиваться на чем-то и скучала государствен­
ными делами. Ее нервозность проявлялась в перескакивании с одной
мелочи на другую.
Даже самые недоброжелательные наблюдатели признавали за
Петром III остроумие. Весьма остроумен и просто умен был его
сын, Павел I, в котором, так же как и в отце, а еще раньше в Петре
Великом, подмечали «сумасшедшинку*. Большим острословом на­
зывали великого князя Михаила Павловича. Завидуя успеху брата,
Николай Павлович в юности тоже пробовал шутить, но это выхо­
дило у него грубо и неудачно. Лучше всего у царевича, как и у деда,
получалось передразнить. Однако Николай вскоре заметил, что его
насмешки задевают окружающих, над чем Петр III никогда даже не
задумывался. Усилием воли великий князь заставил себя отказаться
от привычки обидно острить. Он вообще сознательно выкорчевывал
в себе дедовские черты — упрямство, лень, своеволие, полагая их
собственными дурными качествами. Суровые наставники вроде
генерала Ламсдорфа нс сумели сломить подопечного, но тот сломил
себя сам. Позднее Николай написал жене, что «много страдал* изза необходимости менять характер ввиду будущей короны. Именно
этого Петр Федорович сделать не захотел.
Еще одна черта, отмеченная Екатериной в ее несчастном муже, —
проницательность (правда, без здравомыслия) — была вместе с на­
следственной елизаветинской подозрительностью и скрытностью
присуща Александру I, недаром Наполеон назвал его «византийским
греком*.
Буквально копией деда в поведенческом плане считали Констан­
тина Павловича. Он, как и Петр, ставил молодую жену с ружьем на
плече на часы у двери. Выкручивал и кусал ей руки, нс понимая, что
она плачет от боли. Заряжал пойманными крысами пушки и прика­
зывал стрелять ими но стенам, выбирая «побольше и пожирнее*668.
11ссмотря на эксцентричные выходки, бабушка Екатерина II любила
вспыльчивого Константина нс меньше, чем кроткого Александра.
«Косенька» казался ей прямым, бесхитростным, храбрым... Мало кто
знает, что апоплексический удар, постигший императрицу в 1796 г.,
следует связывать нс только с неудачным сватовством шведского
короля к великой княжне Александре Павловне, но и с поступком
Константина. Буквально за несколько дней до смерти Екатерина
узнала, что внук отдал приказ крайне жестоко наказать одного из
293


Е Л И С Е Е В А О.И.

часовых, отчего последний умер. Императрица была потрясена: она
вдруг увидела Константина другими глазами, заметила в нем нена­
вистные черты Петра III. Можно сказать, что покойный муж отомстил
ей из могилы.
Был и другой потомок, манеры которого через два поколения
повторяли Петра III. Зимой 1833 г. принц Вильгельм Оранский,
женатый на великой княжне Анне Павловне, привез в Петербург
своего старшего сына и тезку (будущего короля Нидерландов
Вильгельма III). Он был «настоящий остолоп», писала о кузене
дочь Николая I, царевна Ольга. «Он был влюблен в Мари (великую
княжну Марию Николаевну. — О.Е.). ...Никто не хотел с ним иметь
дела, постоянно приходилось удалять его насильно, и, когда его
воспитатели брали его иод руки, он награждал их пинками ног... Во
время игры в серсо он втыкал нам булавки, о которые мы кололись,
и, когда, утомленные игрой, мы хотели отдышаться, он лил нам воду
на затылок»669. Это ли не Петр III в лучших проявлениях? Создается
впечатление, что беспокойный дух убитого императора, мучивший
Романовскую родню, ушел в побочную голландскую ветвь.
Легко заметить, что Петр III соединял большинство дурных
семейных качеств при крайне скудном запасе добрых. Он словно
концентрировал все недостатки в одном лице. Неудивительно, что его
стыдились. Но несчастный император был плоть от плоти своих пред­
ков и потомков. В каждом из них жил его маленький образ. И каждый
должен был либо задушить в себе пращура, как сделал Николай I.
Либо пойти на поводу у худших наследственных черт, как произошло
с Павлом I, цесаревичем Константином, Вильгельмом III...
Все зависело от личного нравственного выбора.


ПРИМЕЧАНИЯ
1 Мыльников Л. С. Петр III. М., 2002. С. 54—55.
2Дашкова Е. Р. Записки. 1743—1810. Л., 1985. С. 24.
3 Штслин Я. Записки о Истре III / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 4 4 -4 5 .
4 Попятовский С. Л. Мемуары. М., 1995. С. 110—111.
5 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 412—413.
6 Былое. 11г., 1919. № 14. С. 79.
7 См.: Екатерина II. Указ. соч. С. 89.
8 Сб РИО. 1874. XIII. С. 406.
9 Екатерина II. Указ. соч. С. 411—412.
10 Там же. С. 51.
11 Тургенев Л. И. Российский двор в X VIII в. СПб., 2005. С. 182.
12Переписка великой княгини Екатерины Алексеевны и англий­
ского посла сэра Чарльза Г. Уильямса. М., 1909. С. 122.
13Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии. М., 1995.
С. 152.
14 Записки княгини Е. Р. Дашковой. Россия XVIII столетия в из­
даниях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева.
Лондон, 1859. С. 301-304.
15Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 7.
16 Там же.
17 См.: Сафонов М. М. Екатерина Малая и ее «Записки* / / Ека­
терина Романовна Дашкова. Исследования и материалы. СПб., 1996.
С. 19.
18 Екатерина II. Указ. соч. С. 458.
19 Попятовский С. А. Указ. соч. С. 143.
20 См.: Соловьев С. М. Сочинения. М., 1993. Кн. XII. Т. 24. С. 462.
21 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 181.
22 Екатерина II. Записки. Лондон, 1859. С. 265.
23 Там же. С. 266.
24 Сб. РИО. Т. VII. С. 9 1 -9 2 .
25 Попятовский С. А. Указ. соч. С. 142—147,158.
26 См.: Павленко II. И. Елизавета Петровна. М., 2005. С. 282.
295


Е Л И С Е Е В А О.И.

27 См.: Анисимов Е. В. Елизавета Петровна. М., 1999. С. 366.
28 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 446.
29 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 154.
30 Записки Месссльера о пребывании его в России с мая 1757 по
март 1759 / / Русский Архив. 1874, № 4. С. 1011.
31 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 184.
32 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 199.
33 Там же. С. 193.
34 Фавье Ж.-Л. Русский двор в 1761 году / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 201—206.
35 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 193,199.
36Дневник статского советника Мизере / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 54,55,60.
37 Штелин Я. Указ. соч. С. 31.
38 Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 24.
39Ассебург А. Ф. Записка о воцарении Екатерины II / / Екатерина.
Путь к власти. М., 2003. С. 293.
40 Плугин В. А. Алсхан, или Человек со шрамом. М., 1996. С. 38.
41 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 240.
42 Там же. С. 233.
43Письма императора Петра III прусскому королю Фридриху II / /
Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 208.
44 Мыльников А. С. Петр III. М., 2002. С. 115.
45 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. XIII. Т. 25. М., 1994. С. 26.
46 Штелин Я. Указ. соч. С. 31—32.
47Рюльер К К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 65—67.
48 Там же.
49Тургенев А. И. Указ. соч. С. 215.
50 Корберон М. Д. Интимный дневник шевалье де Корберона,
французского дипломата при дворе Екатерины II / / Екатерина II и
ее окружение. М., 1996. С. 127.
51 См.: Заичкин И. А., Почкаев И. Н. Екатерининские орлы. М.,
1996. С. 141.
52 См.: Ж изнь и приключения Андрея Тимофеевича Болотова,
описанные самим им для своих потомков. Т. 2. М., 1993. С. 129.
53Тургенев А. И. Указ. соч. С. 215.
54 Плугин В. А. Указ. соч. С. 10—12.
55 См.: Там же. С. 9—22.
296


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

56
См.: Полушкин Л. П. Братья Орловы. Легенда и быль. М., 2003.
С. 10.
57А.Т. Болотов в Кенигсберге. Калинин, 1990. С. 107.
58Жизнь и приключения Андрея Тимофеевича Болотова... С. 129.
59 Фавьс Л.-Ф. Русский двор в 1761 году / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2002. С. 199.
60Черкасов П. П. Указ. соч. С. 203—206.
61Валишсвский К. Роман одной императрицы. М., 1989. С. 52.
62Черкасов П. П. Указ. соч. С. 208.
63Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 15—16.
64Екатерина II. Записки о перевороте 1762 года / / Со шпагой и фа­
келом. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 345.
65 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 16—17.
66 Письма императрицы Екатерины II / / Записки княгини
Е.Р. Дашковой. М., 1990. С. 302—303.
67 Там же. С. 303.
68 Рюльср К. К. Указ. соч. С. 67— 68.
69 Екатерина Романовна Дашкова. Исследования и материалы.
СПб., 1996. С. 39.
70 Письма императрицы Екатерины II / / Записки княгини
Е.Р. Дашковой. М., 1990. С. 303-304.
71 Рюльср К. К. Указ. соч. С. 68—69.
72Екатерина II и се окружение. М., 1996. С. 422.
73Екатерина II. О смерти императрицы Елизаветы Петровны / /
Сочинения. М., 1990. С. 463.
74 Письма императрицы Екатерины II / / Записки княгини
Е.Р. Дашковой. М., 1990. С. 301.
75 Там же. С. 301.
76 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 17.
77 Письма императрицы Екатерины II / / Записки княгини
Е.Р. Дашковой. М., 1990. С. 311—312.
78 Фавьс Ж.-Л. Указ. соч. С. 200.
79 Рюльср К. К. Указ. соч. С. 69.
80 Там же.
81 Письма императрицы Екатерины II / / Записки княгини
Е.Р. Дашковой. М., 1990. С. 307.
82 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 19.
83Асссбург А. Ф. Записка о воцарении Екатерины II / / Екатерина.
Путь к власти. М., 2003. С. 293.

29 7


Е Л И С Е Е В А О.И.

84 Билъбасов В. А. История Екатерины Второй. Т. I. Берлин, 1900.
С. 453.
85 Анисимов Е. В. Елизавета Петровна. М., 1999. С. 406.
86 Там же. С. 410.
87 Там же. С. 408.
88 Ш умахер А. История низложения и гибели Петра III / / Со
шпагой и факелом. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М.,
1991. С. 272.
89 См.: Брикнер А. Г. История Екатерины Второй. СПб., 1885. Т. I.
С. 95.
90 Две заметки императрицы Екатерины II / / Русский Архив.
1863. Кн. 7. Стб. 566-568.
91 Шумахер А. Указ. соч. С. 272.
92 Строев А. Ф. Авантюристы Просвещения. М., 1998. С. 311.
93 Билъбасов В. А. Указ. соч. С. 423.
94 См.: Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века / / В борьбе
за власть. Страницы политической истории России XVIII века. М.,
1988. С. 242.
95 Шумахер А. Указ. соч. С. 271.
96 Записки княгини Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 25—27.
97 Екатерина II. О смерти императрицы Елизаветы Петровны / /
Сочинения. М., 1990. С. 463.
98 Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 167.
99 Екатерина II. О смерти императрицы Елизаветы Петровны / /
Сочинения. М., 1990. С. 463.
100 Две заметки императрицы Екатерины II / / Русский Архив.
1863. Кн. 7. Стб. 566-568.
101 См.: Соловьев С. М. С очинения. Кн. X III. Т. 25. М., 1994.
С. 7 7 -7 8 .
102 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 227—228.
103 Русский Архив. 1879. Т. I. С. 363-364.
104 Две заметки императрицы Екатерины II / / Русский Архив.
1863. Кн. 7. Стб. 566-568.
105 Шумахер А. Указ. соч. С. 272.
106 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 167.
107 Анисимов Е. В. Елизавета Петровна. М., 1999. С. 412.
108Тургенев А. И. Указ. соч. С. 197.
109Ассебург А. Ф. Записка о воцарении Екатерины II / / Екатерина.
Путь к власти. М., 2003. С. 293.
298


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

110 Фавье Ж.-Л. Указ. соч. С. 198,200.
111 Там же. С. 197.
112 См.: Мыльников А. С. Петр III. М., 2002. С. 140.
113 Шумахер А. Указ. соч. С. 273.
114 См.: Мыльников А. С. Указ. соч. С. 136.
115 См.: Каменский А. Б. «Под сепию Екатсрины..> СПб., 1992.
С. 81.
116 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 463.
117 Дневник статского советника Мизере / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 55.
118 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 465.
119 Головина В. II. Мемуары. М., 2005. С. 140—142.
120 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 198.
121 Крылов-Толстякович А. Поцелуй Психеи: Александр I и им­
ператрица Елизавета. М., 2005. С. 80—81.
122 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 208.
123Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 22.
124 Крылов-Толстякович А. Указ. соч. С. 81.
125 Штелии Я. Указ. соч. С. 32.
126Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 21.
127 Письма Петра III к Фридриху II / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 211.
128 Шумахер А. Указ. соч. С. 272.
129 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 468.
130 Манифесты по поводу восшествия на престол императрицы
Екатерины II / / Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 273—274.
131 Штслин Я. Указ. соч. С. 33,34.
132 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 206.
133 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 470,471.
134 Там же. С. 464.
135 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 198.
136 Шумахер А. Указ. соч. С. 272.
137 Штелин Я. Указ. соч. С. 34.
138 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 464—466.
139Рюльер К. К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 58,59.
140 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 464,465.
141 Там же. С. 466.
142 Штелин Я. Указ. соч. С. 36.
299


Е Л И С Е Е В А О.И.

143 См.: Анисимов Е. В. Указ. соч. С. 410.
144Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Око государево. Российские про­
куроры. XVIII век. М , 1994. С. 91.
145 См.: Там же. С. 103-105.
146Черкасов П. П. Указ. соч. С. 230—231.
147 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 199,201,202.
148 Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XIII. Т. 25. М., 1994. С. 282.
149 Штелин Я. Указ. соч. С. 38.
150Тургенев А. И. Указ. соч. С. 202.
151 Рюльер К. К. И стория и анекдоты революции в России в
1762 г. / / Россия X V III в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 274.
152 Штелин Я. Указ. соч. С. 38.
153 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 275.
154 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 470.
155Там же.
156Щербатов М. М. О повреждении нравов в России / / Столетие
безумно и мудро. Век XVIII. М., 1986. С. 374.
157Тургенев А. И. Указ. соч. С. 200.
158Рюльер К. К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 58.
159 См.: Каменский А. Б. Под сепию Екатерины. Л., 1992. С. 79.
160 См.: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М.,
2002. С. 52.
161 ПСЗ. Т. XV. № 11 577.
182 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 471—472.
163 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 274.
164 Соловьев С. М. Сочинения. Т. 25. Кн. X III. М., 1994. С. 14.
165 Екатерина И. Сочинения. М., 1990. С. 470.
166Тургенев А. И. Указ. соч. С. 201.
167 ПСЗ. Т. XV. № 11445
168 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 50.
169 См.: Каменский А. Б. Указ. соч. С. 60—61.
170 Письма Петра III к Фридриху II / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 211.
171Тургенев А.И. Российский двор в XVIII веке. СПб., 2005. С. 200.
172 Штелин Я. Указ. соч. С. 34.
173Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описан­
ные самим им для своих потомков. М., 1986. С. 429.
174 См.: Тургенев А. И. Указ. соч. С. 203—204.
175 См.: Мыльников А. С. Петр III. М., 2002. С. 134.

300


Т Л Й Н Л С М Е Р Т И П Е Т РА III

176 См.: Ф ирсов Н. Н. Петр III и Екатерина II. Пг., 1915. С. 8.
177 См.: Мыльников А.С. Указ. соч. С. 136.
178 См.: ПСЗ. № XV. 11 538.
179 См.: Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 465.
180 См.: Штелин Я. Указ. соч. С. 42.
181 См.: Каменский А.Б. Указ. соч. С. 80.
182 См.: Комиссаренко А. И. Ликвидация земельной собствен­
ности феодального духовенства в России / / Феодализм в России.
М., 1987. С. 167.
183 Штелин Я. Указ. соч. С. 38.
184 См.: ПСЗ. Т. XV. № 11503.
185 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 203.
186Рюльер К. К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и се окружение. М., 1996. С. 60.
187 Болотов А. Т. Указ. соч. Т. II. С. 171-172.
188 См.: Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии. М.,
1995. С. 424.
189 См.: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XIII. Т. 25. М., 1994. С. 65.
190 Штелин Я. Указ. соч. С. 35.
191 См.: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М.,
2002. С. 50.
192 Шумахер А. История низложения и гибели Петра III / / Со
шпагой и факелом. 1725—1625. Дворцовые перевороты в России. М.,
1991. С. 274-275.
193 Каменский А. Б. Указ. соч. С. 67.
194 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 85.
195 См.: Серков А. И. Русское масонство 1731—2000. Энциклопе­
дический словарь. М., 2001. С. 959.
196 См.: Ссмска А. В. Русское масонство в XVIII в. / / Масонство.
М., 1991. С. 132.
197 См.: Каменский А. Б. Указ. соч. С. 68.
198 Манифесты по поводу восшествия на престол императрицы
Екатерины II / / Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 274.
199 Штелин Я. Указ. соч. С. 40.
200 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 10.
201 Дашкова Е. Р. Записки. 1743—1810. Л., 1985. С. 21.
202 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 206—207.
203 Щербатов М. М. О повреждении нравов в России / / Столетие
безумно и мудро. Век XVIII. М., 1986. С. 374.
204 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 466—468.
301


Е Л И С Е Е В А О.И.

205 См.: Мыльников А. С. Указ. соч. С. 145.
206 Письма Петра III к Фридриху II / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 209.
207 Штелин Я. Указ. соч. С. 55.
208 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 231.
209 Щербатов М. М. Указ. соч. С. 358.
210 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 466.
211 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 62.
212 Шумахер А. Указ. соч. С. 273—274.
213 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и ф а­
келом. М., 1991. С. 347.
214 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 223.
215 Мыльников А. С. Указ. соч. С. 137.
216 Миних Б. К. Записки. СПб., 1874. С. 95.
217 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 468.
218 Каменский А. Б. Указ. соч. С. 80.
219 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 247.
220 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 471.
221 Штелин Я. Указ. соч. С. 34.
222 См.: Анисимов Е. В. Указ. соч. С. 410.
223 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 478.
224 Штелин Я. Указ. соч. С. 39.
225 См.: Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Око государево. Российские
прокуроры. XVIII век. М., 1994. С. 82.
226 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 59.
227 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 478.
228 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 22—23.
229 ПСЗ. Т. XV. № 11 529.
230 Шумахер А. Указ. соч. С. 275.
231 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 25.
232 ПСЗ. Т. XV. № Ц 581.
233 Письма графа А. Г. Орлова к Екатерине II / / Екатерина. Путь
к власти. М., 2003. С. 270.
234 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 471,475.
235 Фавьс Ж.-Л. Русский двор в 1761 году / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 202.
236 Черкасов П.П. Указ. соч. С. 235.
237 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 199.
238 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 31.
239Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II / /
Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 207.
302


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

240 Письма Фридриха II к Петру III / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 216.
241 Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II...
С. 208-209.
242 Там же. С. 211.
243 Тургенев Л. И. Указ. соч. С. 222.
244 Шумахер Л. Указ. соч. С. 275.
245 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 25.
246 Архив князя Воронцова. Кн. VII. М., 1875. С. 537.
247 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 53.
248 Тургенев Л. И. Указ. соч. С. 217.
249 См.: Черкасов П. П. Указ. соч. С. 243.
250 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 60.
251 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со пшагой и фа­
келом. М., 1991. С. 347.
252 См.: Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 1991. С. 102.
253 Штслин Я. Указ. соч. С. 49.
254 Русский двор сто лет тому назад. СГ1б., 1907.130,131,133.
255 Т ургенев А. И. У каз. соч. С. 204.
256 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 244.
257 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 205.
мв руССКИй двор сто лет тому назад. СПб., 1907. С. 131.
259 Дневник статского советника Мизере / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 59.
260 Русский двор сто лет тому назад. СПб., 1907. С. 131.
261 Штслин Я. Указ. соч. С. 42.
262 Манифесты Екатерины II / / Екатерина. Путь к власти. М.,
2003. С. 274.
263 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 57—58.
264 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 210.
265Рюльер К. К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 64.
266 Каменский А.Б. «Под сепию Екатерины...» Л., 1992. С. 59.
267 См.: Мыльников А. И. Петр III. М., 2002. С. 162.
268 Тургенев А.И. Указ. соч. С. 210.
269 Дашкова Е. Р. Записки. 1743—1810. Л., 1985. С. 25.
270 Мыльников А. С. Указ. соч. С. 178.
271 Штслин Я. Указ. соч. С. 37.
272 Сборник Русского исторического общества. СПб., 1867—1911.
Т. XVIII. С. 272.
273 Соловьев С. М. Сочинения. Кн. X III. Т. 25. М., 1994. С. 73.

303


Е Л И С Е Е В А О.И.

274 Письма Петра III к Фридриху II / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 210.
275 Щербатов М. М. О повреждении нравов в России / / Столетие
безумно и мудро. М., 1986. С. 373—374.
276 См.: Рюльер К. К. Указ. соч. С. 62.
277 Штелин Я. Указ. соч. С. 38.
278 См.: Рюльер К. К. Указ. соч. С. 61.
279 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 66.
280 Анисимов Е. В. Иван Иванович Шувалов — деятель русского
Просвещения / / Вопросы истории. 1985, № 7. С. 96.
281 Болотов А. Т. Записки. Т. II. СПб., 1871. С. 178.
282 Ш телин Я. Указ. соч. С. 40.
283 Шумахер А. История низложения и гибели Петра III / / Со
шпагой и факелом. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М.,
1991. С. 274.
284 Ассебург А.Ф. Указ. соч. С. 294.
285 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 347.
286 См.: Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 38—39.
287 Там же. С. 26—27.
288 Шумахер А. Указ. соч. С. 275.
289 Ш телин Я. Указ. соч. С. 35.
290 См.: Соловьев С.М. Указ. соч. С. 25.
291 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 55.
292 Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С. 34.
293 Болотов А. Т. Указ. соч. С. 179.
294 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 83.
295 Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 167.
296 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 337.
297 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 161—162.
298 См.: Мадариага И де. Указ. соч. С. 62.
299 См.: Болотов А. Т. Ж изнь и приключения Андрея Болотова,
описанные им самим для своих потомков. М., 1993. С. 126—131.
300 Предания о князе Потемкине Таврическом / / Русский Архив.
1907. Кн. II. № 5.
301 Плугин В. А. Указ. соч. С. 53.
302 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 63.
303 Дневник статского советника Мизере / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 60.
304


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т Р А III

304 Тургенев А. И. Р усский двор в X V III в. СПб., 2005. С. 24.
305 Екатерина II. Записки княгине Е. Р. Дашковой / / Записки
княгине Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 302.
306Дашкова Е. Р. Записки. 1743—1810. Л., 1985. С. 30.
307 Ш умахер А. История низложения и гибели Петра III / / Со
шпагой и факелом. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М.,
1991. С. 276-277.
308Рюльер К. К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 75.
309 Бскингхэмшир Д. Г. Первый год правления Екатерины II / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 123.
310 См.: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XIII. Т. 25. М., 1994. С. 79.
311 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 73.
312См.: Плугин В. А. Указ. соч. С. 52.
313 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 35.
3t4 Асссбург А. Ф. Указ. соч. С. 294.
315 Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 167.
316 Екатерина II. Записки княгине Е. Р. Дашковой / / Записки
княгине Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 302.
317 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 36.
318 Там же. С. 31.
319 Шумахер А. Указ. соч. С. 279.
320 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 80.
321 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 337.
322 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 162.
323 Екатерина И. Записки княгине Е. Р. Дашковой / / Записки
княгине Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 310.
324 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 58.
325 Плугин В. А. Указ. соч. С. 54.
326 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 259.
327 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 257.
328 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М , 2003. С. 236.
329Безобразов П. В. О сношениях России с Францией. М., 1892. С. 264.
330 Там же. С. 265.
305


Е Л И С Е Е В А О.И.

331 Черкасов П. П. Указ. соч. С. 256.
332 Безобразов П. В. Указ. соч. С. 265.
333 См.: Кобеко Д. Ф. Екатерина II и Даламбер / / Исторический
вестник. 1884, № 4. С. 107-126.
334 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 72.
335 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 30—31.
336 См.: Рюльер К. К. Указ. соч. С. 72.
337 Строев А. Ф. Авантюристы просвещения. М., 1998. С. 315.
338 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 85.
339 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 76.
340См.: Бильбасов В. А. История Екатерины. СПб., 1890. Т. II. С. 8.
341 Строев А. Ф. Указ. соч. С. 314.
342 См. Бильбасов В. А. Указ. соч. Т. II. С. 635.
343 Казанова Дж. История моей жизни. М., 1990. С. 533—534.
344 Каменский А. Б. «Под сепию Екатерины..> Л., 1992. С. 91.
345 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 23,32.
346 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 204.
347 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой... С. 238.
348 Лиштенан Ф.-Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 112.
349 Русский Архив. 1867, № 1. С. 92.
350 Письма Фридриха II к Петру III / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 222-223.
351Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II / /
Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 211.
352 См. Русский Архив. 1867, № 1. С. 92.
353 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 77.
354 Письма Фридриха II к Петру III... С. 216.
355 Там же. С. 214.
356Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II...
С. 207.
357 Письма Фридриха II к Петру III... С. 215.
358Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II...
С. 208.
359 Письма Фридриха II к Петру III... С. 217.
360 Там же.
361 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 205.
362 Письма Фридриха II к Петру III... С. 218.
363 Там же. С. 219.


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

364Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II...
С. 209-210.
365 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 60.
366 Письма Фридриха II к Петру III... С. 220—221.
367 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 59.
368 Письма Фридриха II к Петру III... С. 231.
369Письма императора Петра III к прусскому королю Фридриху II...
С. 211.
370 Письма Фридриха II к Петру III... С. 224.
371 Там же. С. 226.
372 Там же. С. 227.
373 Екатерина И. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 336.
374 Письма Фридриха II к Петру III... С. 228.
375 См.: Щебальский П. К. Политическая система Петра III. М.,
1870. С. 179.
376 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 72.
377 Там же. С. 231.
378 Черкасов II. II. Указ. соч. С. 258.
379 Екатерина И. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 336.
380 Дашкова Е. Р. Указ. сэч. С. 29.
381 Екатерина II. Письма княгине Дашковой / / Записки княгини
Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 310.
382 Исторические песни. Баллады. М., 1986. С. 417.
383 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 28.
384 Русский Архив. 1878. Т. II. С. 288.
385 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 336.
386 См.: Каменский А. Б. Указ. соч. С. 90.
387 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и фа­
келом. М., 1991. С. 337.
388 Брикнер А. Г. И стория Екатерины Второй. М., 1991. С. 111.
389 Саблуков II. А. Записки / / Русский архив. 1869. С. 1890—1891.
390 См.: Мыльников А. И. Петр III. М., 2002. С. 165.
391 Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 167.
392 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и факе­
лом. 1725—1725. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 341.
307


Е Л И С Е Е В А О.И.

393Рюльер К К. История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и ее окружение. М., 1996. С. 86.
394 Там же. С. 76.
395 Дашкова Е. Р. Записки. 1743-1810. Л., 1985. С. 42.
396 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 77.
397 Записки княгини Е.Р. Дашковой. М., 1990. С. 56.
398 Ассебург А. Ф. Указ. соч. С. 295.
399 Екатерина II. Из записок о перевороте 1762 года / / Со шпагой
и факелом. 1725 - 1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991.
С. 337.
400 См.: Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 162—163.
401 См.: Плугин В. А. Указ. соч. С. 70—76.
402 Шумахер А. Указ. соч. С. 281.
403 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / Со шпагой и факе­
лом. 1725 - 1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 342.
404 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 163.
405 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 77.
406 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 163.
407 Соловьев С. М. Сочинения. Кн. X III. Т. 25. М., 1994. С. 88.
408 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 163.
409 Манифест по поводу восшествия на престол императрицы
Екатерины II / / Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 272.
410 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 83.
411 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 163.
412 См.: Воронцов С. Р. Автобиография / / Русский архив. 1876.
Кн. I. С. 36.
413Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С. 35—36.
414 Екатерина II. Анекдоты о перевороте 1762 г. / / Со шпагой и фа­
келом. 1725 -1 8 2 5 . Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 343.
415 Шумахер А. Указ. соч. С. 281.
416 Позье И. Записки придворного брильянтщика. / / Со шпагой и
факелом. 1725 -1825. Дворцовые перевороты в России. М.}1991 .С. 324.
417 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 85.
418Дашкова Е. Р. Записки 1743—1810. Л., 1985. С. 43.
419 Записки княгини Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 58—59.
420 Екатерина II. Анекдоты об этом событии / / С факелом и шпа­
гой. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 341.
421 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 90.
422 Позье И. Указ. соч. С. 326.
308


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

423 Шумахер Л. Указ. соч. С. 286.
424 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 88.
425 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 92.
426 Там же.
427Тургенев А. И. Русский двор в XVIII веке. СПб., 2005. С. 219.
428 Дневник статского советника Мизере / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 64.
429 Шумахер А. Указ. соч. С. 284—284.
430 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 87.
431 Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
1725 -1725. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 343.
432 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 86.
433 Дашкова Е. Р. Записки 1743—1 810. Л., 1985. С. 45.
434Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 344—345.
435 Дашкова Е. Р. Записки. М., 1987. С. 73.
436 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 86.
437Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
1725 - 1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 340.
438 Там же.
439 Позьс И. Указ. соч. С. 325.
440 Шумахер А. Указ. соч. С. 282—283.
441 Позье И. Указ. соч. С. 323.
442 Екатерина II. Продолжение анекдотов / / С факелом и шпагой.
1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 343.
443 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 85.
444 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 168.
445 См.: Гольц Б. Донесения Ф ридриху II о восшествии на пре­
стол Екатерины Великой II / / Екатерина. Путь к власти. М., 2003.
С. 2 3 4 -2 3 5 .
446 Шумахер А. Указ. соч. С. 295.
447 Позьс И. Указ. соч. С. 327—328.
448 Державин Г. Р. Указ. соч. С. 37.
449 См.: Плугин В. А. Указ. соч. С. 85.
450 См.: Корбсрон М. Д. Указ соч. С. 191.
451 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 218.
452 См.: Шаховской Я .П. Записки / / Екатерина II и ее окружение.
М., 1996. С.107-108.
453 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 99.
309


Е Л И С Е Е В А О.И.

454 Штелин Я. Записка о последних днях царствования Петра III / /
Со шпагой и факелом. 1725—1825. Дворцовые перевороты в России.
М , 1991.С. 316.
455 Шумахер А. Указ. соч. С. 292.
456 Там же. С. 281.
457 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 83.
458 Штелин Я. Указ. соч. С. 42.
459 См.: Понятовский С. А. Указ. соч. С. 164.
т Сивере Д. Р. Записки / / Со шпагой и факелом. 1725—1825.
Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 331—332.
461 Штелин Я. Указ. соч. С. 319.
462 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 91.
463 Дневник статского советника Мизере / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 64.
464 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 164.
465 Шумахер А. Указ. соч. С. 287.
466 Там же. С. 291.
467 Тургенев А. И. Указ. соч. С. 224.
468 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 164—165.
469 Отречение Петра III / / Со шпагой и факелом. 1725—1825.
Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 269.
470 Ассебург А. Ф. Указ. соч. С. 298.
471 Там же.
472 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 165.
473 Ассебург А. Ф. Указ. соч. С. 298.
474 Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 344.
475 Там же. С. 170.
476 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 48.
477 Там же. С. 47.
478 Там же.
479 Там же.
480 Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
1725—1825. Дворцовые перевороты в России. М., 1991. С. 342.
481 Кросс А. Г. Британские отзывы о Е. Р. Дашковой / / Екате­
рина Романовна Дашкова. Исследования и материалы. СПб., 1996.
С. 2 4 -2 5 .
482 См.: Рюльер К. К. Указ. соч. С. 97—98.
483Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 51.
484 Там же. С. 48.

310


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е Т РА III

485 Нонятовский С. Л. Указ. соч. С. 166.
486 Державин Г. Р. Указ. соч. С. 36—37.
487 Нозьс И. Указ. соч. С. 329.
488 Понятовский С. Л. Указ. соч. С. 166.
489 Державин Г. Р. Указ. соч. С. 37—38.
490Рюльер К. К История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и се окружение. М., 1996. С. 97.
491 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 252,256.
492 Щербатов М. М. О повреждении нравов в России / / Столетие
безумно и мудро. М., 1986. С. 375.
493 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 479—480.
494 Русский двор сто лет тому назад. СПб., 1907. С. 158.
495 Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 168.
496 См.: Брикнер А. Г. История Екатерины Второй. СПб., 1885. Т. I.
С. 144.
497 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 471—474.
498 См.: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XIII. Т. 25. М., 1994. С. 106.
499 Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 478.
500 Щербатов М. М. Указ. соч. С. 365.
501 Русский двор сто лет тому назад. СПб., 1907. С. 158.
502 Русский Архив. 1864. Т. II. С. 750—751.
503 Брикнер А. Г. Указ. соч. С. 101.
504 Там же. С. 276.
505 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 173.
506 Брикнер А. Г. Указ. соч. С. 147.
507 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 240-253.
508 Там же. С. 252.
509 См.: Бильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1900. Т. II.
С. 298.
510 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 163.
511 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 304.
512 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 145.
513 Брикнер А. Г. Указ. соч. С. 270.
514 Там же. С. 274.
515 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 156.
516Лиштенан Ф.-Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 191.

311


Е Л И С Е Е В А О.И.

517 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 157.
518 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 172.
519 Ерошкин Н. П. История государственных учреждений доре­
волюционной России. М., 1967. С. 109.
520 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 117.
521 См.: Строев А. Ф. У каз соч. С. 313.
522 Мадариага И. де. Указ. соч. С. 305.
523 История дипломатии. М., 1941. Т. I. С. 285.
524 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 170.
525 История дипломатии. М., 1941. Т. I. С. 294.
526 Там же. С. 159—160.
527 Бильбасов В. А. Исторические монографии. СПб., 1904. Т. IV.
С. 297.
528 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 167.
529 Рюлъер К. К. Указ. соч. С. 97—98.
530 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 246.
531 Там же. С. 249.
532 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 175—178.
533 Валишевский К. Вокруг трона. М., 1989. С. 95.
534 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 172—173.
535 Там же. С. 173,175.
536Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
М., 1991. С. 342.
537 Дашкова Е. Р. Указ соч. С. 53.
538 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 98.
539 Там же.
540 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 51.
541 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 138.
542 Ассебург А. Ф. Указ. соч. С. 299.
543 Понятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 165.
544 Каменский А. Б. 4Под сению Екатерины..> Л., 1992. С. 134.
545 Дашкова Е. Р. Записки. 1743—1810. Л., 1985. С. 50.
546 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 96—97.
547 Архив князя Воронцова. Кн. V. Ч. I. М., 1872. С. 145,172.
548 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 165.
549 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 95.
550 Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XIII. Т. 25. М., 1994. С. 125.
312


Т А Й Н А С М Е РТ И П Е Т РА III

551
Писаренко К Л. Несколько дней из истории «уединенного и при­
ятного местечка» / / Загадки русской истории. XVIII в. М., 2000. С. 386.
532Брикнср Л. Г. История Екатерины Второй. СПб., 1885. Т. I. С. 128.
553 Рюльср К. К. Указ. соч. С. 96.
554 Ш умахер А. Указ. соч. С. 292.
533 Рюльср К. К. Указ. соч. С. 96.
556 Там же.
557 Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 140. С. 637.
558 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 165.
559Екатерина II. Продолжение анекдотов / / Со шпагой и факелом.
М., 1991. С. 339.
560 См.: Писаренко К. А. Указ. соч. С. 342.
561 Шумахер А. Указ. соч. С. 290.
562 Державин Г. Р. Сочинения. М., 1984. С. 36.
563 Три письма Петра III из Роппш к Екатерине II / / Екатерина.
Путь к власти. М., 2003. С. 268.
564 Иванов О. А. Загадки писем Алексея Орлова из Ропши / /
Московский журнал. 1995, № 11. С. 18.
565 См.: ПСЗ. Т. XXIV. № 177759.
566 Шумахер А. Указ. соч. С. 292.
567 Штслин Я. Указ. соч. С. 42.
568 Сивере Д. Р. Указ. соч. С. 334—335.
569 Шумахер А. Указ. соч. С. 298.
570 Три письма Петра III из Рошпи к Екатерине II / / Екатерина.
Путь к власти. М., 2003. С. 269.
571 Шумахер А. Указ. соч. С. 298.
572 Сб. РИО. СПб., 1873. Т. VII. С. 107.
573 Шумахер А. Указ. соч. С. 298.
574 Писаренко К. А. Указ. соч. С. 349.
573 РГАДА. Ф. 1.1*25. Л. 7.
576 РГВИА. Ф. 3543. O il 1. № 1229. Л. 446.
577 РГАДА. Ф. 1.№ 25. Л. 8.
578 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 165.
579 Шумахер А. Указ. соч. С. 298.
580 Иванов О. А. Указ. соч. С. 15,16.
581 Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 140. С. 638.
382Штслин Я. Записка о последних днях царствования Петра III / / Со
шпагой и факелом. М., 1991. С. 320.
383Иванов О.А.Указ. соч.//М осковский журнал. 1995,№ 11.С. 17.
313


Е Л И С Е Е В А О.И.

584 Позье И. Записки / / Со шпагой и факелом. М., 1991. С. 331.
585 Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 140. С. 637.
586 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 99.
587 Шумахер А. Указ. соч. С. 299.
588 Иванов О. А. Указ. соч. № 9. С. 19.
589 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 165.
590 Манифесты по поводу восшествия на престол императрицы
Екатерины II / / Екатерина. Путь к власти. М., 2003. С. 279.
591 См.: Бильбасов В. А. И стория Екатерины II. Берлин, 1900.
Т. II. С. 124-129.
592 См.: Писаренко К. А. Указ. соч. С. 332—333.
593 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 165.
594 Екатерина И—С. А. Понятовскому / / Со шпагой и факелом.
М., 1991. С. 311.
595 Выскочков Л. В. Николай I. М., 2006. С. 492—497.
596 Письма графа А. Г. Орлова Екатерине II / / Екатерина. Путь к
власти. М., 2003. С. 271.
597 См.: Плугин В. А. Указ. соч. С. 122.
598Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 55—56.
599 Каменский А. Б. Указ. соч. С. 137.
600 Сб. РИО. СПб., 1876. Т. XVII. С. 44.
601 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 100.
602 Тургенев А. Н. Указ. соч. С. 227.
603Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 81—82.
604 Там же. С. 55.
605 Головина В. Н. Мемуары / / История жизни благородной жен­
щины. М., 1996. С. 113-114.
606 Каменский А. Б. Указ. соч. С. 133.
607 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 55.
608 Русский Архив. 1890. Кн. III. № 12. С. 553.
609 Корберон М. Д. Интимный дневник / / Екатерина II и се окру­
жение. М., 1996. С. 126—127.
610 Тургенев А. Н. Указ. соч. С. 228.
611 Шумахер А. Указ. соч. С. 299.
612 Тургенев А. Н. Указ. соч. С. 228.
613 Понятовский С. А. Указ. соч. С. 173,174.
614 Исторический вестник. 1884, № 10. С. И .
615Дашкова Е. Р. Записки. 1743—1810. Л., 1985. С. 55—56.
616 Письма графа А. Г. Орлова к Екатерине II / / Екатерина. Путь
к власти. М., 2003. С. 271.
314


Т А Й Н А С М Е Р Т И П Е ТРА III

617 Иванов О. Л. Загадки писем Алексея Орлова из Ропши / /
Московский журнал. 1995, N°N° 9,11,12; 1996, N°N° 1,2,3.
618 Тургенев Л. II. Указ. соч. С. 226.
619 См.: Плугин В. А. Указ. соч. С. 280.
620 Тургенев A. II. Указ. соч. С. 274.
621 Ш умахер А. Указ. соч. С. 299—300.
622 Мыльников А. И. Петр III. М., 2002. С. 228.
623 Отечественная история. 1998, N° 1. С. 195.
624 Овчинников Р. В. Из наблюдений над источниками «Истории
Пугачева» и «Капитанской дочки» А. С. П уш ки н а// История СССР.
1991, N°3. С. 146-158.
625 Русский Архив. 1904. Т. III. N° 11. С. 420-421.
626 Писаренко К. А. Несколько дней из истории «уединенного и
приятного местечка» / / Загадки русской истории. XVIII в. М., 2000.
С. 290-300.
627Русская философия второй половины XVIII в.: Хрестоматия/ /
Сост. Б. В. Емельянова. Свердловск, 1990. С. 212—213.
628 Соловьев С. М. Сочинения. Кн. X III. Т. 25. М., 1994. С. 119.
629 З н а м е н и т ы е р о с с и я н е X V I I I —X I X вв. С Пб ., 1996.
С. 204-205.
630 Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 140. С. 637-638.
631 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 35.
632 Державин Г. Р. Сочинения. СПб., 1866. Т. 3. С. 621.
633Рюльер К. К История и анекдоты революции в России в 1762 г. / /
Екатерина II и се окружение. М., 1996. С. 72.
634 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 120.
635 Там же. С. 73.
636 Каменский А. Б. «Под сепию Екатерины...» Л., 1992. С. 143.
637 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 99.
638 Шумахер А. Указ. соч. С. 291.
639 Записки княгини Е. Р. Дашковой. Репринтное воспроизведете
издания 1859 года. М., 1990. С. 373.
640 Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 140. С. 638.
641 Нонятовский С. А. Мемуары. М., 1995. С. 171,173.
642 Плугин В. А. Указ. соч. С. 126.
643 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 258.
644 Исторический вестник. 1884, N° 10. С. 8.
315


Е Л И С Е Е В А О.И.

645 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 242.
646 Шумахер А. Указ. соч. С. 300—302.
647 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 101.
648 Первые месяцы царствования Екатерины Великой. Из донесе­
ний прусского посланника Гольца Фридриху II / / Русский Архив.
1901, МЬ 11. С. 30.
649 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 247.
650 Шумахер А. Указ. соч. С. 300—302.
651 Екатерина И. О собственном царствовании / / Екатерина II.
Сочинения. М., 1990. С. 478—479.
652 Исторический вестник. 1884, № 10. С. 11—12.
653 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М , 2003. С. 258-259.
654 Сб. РИО. СПб., 1873. Т. 12. С. 37 -3 8 .
655 Исторический вестник. 1884, № 10. С. 11—12.
656 См.: Мадариага И. де. Указ. соч. С. 67—68.
657 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 99.
658 Брикнер А. Г. История Екатерины Второй. М., 1991. С. 135.
659 Сб. РИО. СПб., 1871. Т. 7. С. 108-110.
660 Дашкова Е. Р. Указ. соч. С. 51—53.
661 Сб. РИО. СПб., 1871. Т. 7. С. 132.
662 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 257-258.
663 Каменский А. Б. Ж изнь и судьба императрицы Екатерины
Великой. М., 1997. С. 82.
664 Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о вос­
шествии на престол Екатерины Великой / / Екатерина. Путь к власти.
М., 2003. С. 257-258.
665 Рюльер К. К. Указ. соч. С. 104.
666 Екатерина II. Записки / / Слово. 1989, № 2. С. 88.
667 Кучерская М. А. Константин Павлович. М., 2005. С. 38.
668 Там же. С. 5 1 -5 3.
669 Стрижак Н., Соколов А., Раскин Д. Анна Павловна. Русская
принцесса на голландском троне. СПб., 2003. С. 47—48.
316


СОДЕРЖАНИЕ
ПРОЛОГ......................................................................................................3
«ПРОСЛЫТЬ ЛГУНОМ».................................................................. 4
«ОН УБЕЖДЕН, ЧТО ПОГИБНЕТ В РОССИИ»..........................7
Глава 1. НАКАНУНЕ............................................................................... 10
«НЕОЦЕНЕННЫЙ ДРУГ».............................................................. 12
БЕСКОРЫСТНАЯ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ..............................14
«НЕДВУСМЫСЛЕННОЕ ДОЗВОЛЕНИЕ».................................17
ДЕТИ ЦОРНДОРФА....................................................................... 20
«ДЕРЗКИЙ ТОН»............................................................................. 23
ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ПРУССКОЙ СЛУЖБЫ.............................. 27
Глава 2. «ПЕРЕМЕНИТЬ НАСЛЕДСТВО»......................................... 32
«МУЖЧИНА СТРАН СЕВЕРНЫХ»............................................. 32
«ПЕРЕСТАТЬ ГРУСТИТЬ»............................................................37
«МОЯ МИЛАЯ КНЯГИНЯ»...... .................................................. 41
«ВЗЯТЬ СЫНА ЕГО»....................................................................... 46
«НЕСОЗРЕЛАЯ ВЕЩ Ь»................................................................. 52
«ДВОРСКИЕ ВЫМЫСЛЫ»...........................................................54
Глава 3. РЕАЛИЗОВАННАЯ АЛЬТЕРНАТИВА............................... 59
«НЕ СМЕШНОЙ АРЛЕКИН»....................................................... 61
«НЕ В ПОЛЬЗУ ОСОБЕ ИМПЕРАТОРА»..................................66
«СДЕЛАЛА Я СЛЕДУЮЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ...»......................69
«СИИ СТРАДАЛЬЦЫ»....................................................................72
«РАЗВЕ ВЫ БЫЛИ КРЕПОСТНЫЕ?»........................................ 78
«НЕНАВИСТНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ».............................................. 84
Глава 4. КАМЕНЬ ВЕРЫ........................................................................ 88
«ПРАВОСЛАВНЫМИ ВЛАДЫЧЕСТВОВАТЬ ВОСХОТЕЛ» ....90
«ВСЕ БЕЗДЕЛЬНИКИ».................................................................. 95
СОВЕТ ИЛИ СЕНАТ..................................................................... 101
«НАЙДИТЕ ДЕНЕГ, ГДЕ ХОТИТЕ»...........................................103
«ВАШИ ВЫГОДЫ - МОИ ВЫГОДЫ»...................................... 108
Глава 5. РОПОТ...................................................................................... 116
«СКОРО СОЙДЕТ В МОГИЛУ»................................................. 117
«НЕ ВОСХОТЕЛ ОБЪЯВИТЬ ЕГО НАСЛЕДНИКОМ»........120
«НА НЕМЕЦКИЙ ОБРАЗЕЦ»..................................................... 124

317


Е Л И С Е Е В А О.И.

«ЗАЧЕМ И КУДА НАС ВЕДУТ?» ................................................ 128
«БОЛЬНО БЫЛО ВСЕ ТО ВИДЕТЬ».........................................131
Глава 6. ЗАГОВОР................................................................................. 136
«ФРАКЦИИ»................................................................................... 136
ПРЕЗРЕННЫЙ МЕТАЛЛ.............................................................141
«ХИТРЫЙ ЧЕЛОВЕК».................................................................. 145
«Я НЕ ДОВЕРЯЮ РУССКИМ» ................................................... 148
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЦАРКО ПЕТР ФЕДОРОВИЧ!» ............ 151
НА ПОСЛЕДНЕЙ ПРЯМОЙ........................................................ 157
Глава 7. ПЕРЕВОРОТ............................................................................161
ПРОМЕДЛЕНИЕ - ЗАЛОГ УСПЕХА?...................................... 162
КТО РАНО ВСТАЕТ, ТОМУ БОГ ПОДАЕТ..............................167
ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ....................................................................171
«ОНА СПОСОБНА НА ВСЕ!» ...............
178
«ДЕНЬ БЫЛ САМЫЙ КРАСНЫЙ» ........................................... 181
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ................................................................ 185
ОТРЕЧЕНИЕ................................................................................... 189
«Я РОДИЛСЯ ЧЕСТНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ» .............................. 193
«ПРОЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ» ........................................................... 198
Глава 8. ПЕРВЫЕ ШАГИ..................................................................... 201
«БЛАГОРАЗУМНЫЕ ЧУВСТВА»...............................................203
«ГОРДЫЙ ТОН».............................................................................207
«СХОДСТВЕННЫЕ ИНТЕРЕСЫ».............................................212
«УЧАСТИЕ В ИНТЕРЕСЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ»....................216
«ТЫСЯЧА ПРЕДОСТОРОЖНОСТЕЙ».................................... 220
«ПРИПАДОЧНЫЕ ЛЮДИ» .........................................................226
Глава 9. ЦАРЕУБИЙСТВО..................................................................232
«ВЕЛИКОДУШНЫЕ НАМЕРЕНИЯ»........................................232
«ГОСУДАРЬ В ОКОВАХ» ............................................................ 236
«ПЕЧАЛЬНАЯ КОМЕДИЯ»......................................................... 239
«УРОД НАШ ОЧЕНЬ ЗАНЕМОГ»..............................................241
«ПОДРОБНОСТИ ЭТИХ УЖАСОВ»........................................ 246
«НЕ БЫЛО КОВАРСТВА»............................................................250
«ОНИ УПОТРЕБИЛИ НАСИЛИЕ» ........................................... 255
«ВСЕ СДЕЛАЛИ ОРЛОВЫ» ........................................................ 260
Глава 10. ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ..........................................................264
«ПАМЯТНИК НЕВИННОСТИ» ................................................. 264
«ШВЕД ИЗ БЫВШИХ ЛЕЙБ-КАМПАИЦЕВ»......................... 267
«ЧЕЛОВЕК БЕЗ КРЕДИТА»........................................................ 273
«ВСЕ ПОКОЙНЫ, ПРОЩЕНЫ...» ..............................................276
ПРОЩАНИЕ....................................................................................281
НАГРАДЫ........................................................................................ 286
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. БЕСПОКОЙНЫЙ ДУХ........................................291
ПРИМЕЧАНИЯ.....................................................................................295
318


Научно-популярное издание
От Руси к империи
Е ли сеева Ольга И горевна

ТАЙНА СМЕРТИ ПЕТРА III
Выпускающий редактор АЛ. Скороход
Корректор Р.Ф. Зайпуллипа
Верстка А.Ю. Киселев
Художественное оформление ЕЛ. Бессонова
ООО «Издательство «Вече»
Юридический адрес:
129110, г. Москва, у л. Гиляровского, дом 47, строение 5.
Почтовый адрес:
129337, г. Москва, а/я 63.
Адрес фактического местонахождения:
127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, дом 48, корпус 1.
E-mail: veche@veche.ru
http://www.vcche.ru
Подписано в печать 25.11.2013. Формат 84x108 Х
/ Л.
Гарнитура «PctersburgC». Печать офсетная. Бумага офсетная.
Нсч. л. 10. Тираж 2000 экз. Заказ № 1991.
Отпечатано в ОАО «Рыбинский Дом печати»
152901, г. Рыбинск, ул. Чкалова, 8.
e-mail: printing@r-d-p.ru www.r-d-p.ru


H i только
№

\и ш

м т г '>

И

РУССКИМ ИСТОРИЧЕСКИМ
КАНАЛ «365 ДНЕЙ ТВ»

уникальные хроники
архивные документы |

Д редкие факты

ъс£ о тосатскои жжигошт. иапарци
2 $ часа 6

дней 6 не?гмс.

www.365days.ru
СМОТРИТЕ В ПАКЕТАХ КАБЕЛЬНЫХ И СПУТНИКОВЫХ ОПЕРАТОРОВ!


За два с половиной века сложился негативный
стереотип восприятия Петра III. И для этого
есть все основания. Автор книги постаралась
показать, что короткое царствование внука
Петра Великого - вовсе не досадное
недоразумение в русской истории.
Оно продемонстрировало необходимость новой
волны европеизационных реформ и дало понять
власти предержащей, как их не надо проводить.
Стал ли несчастный Петр Федорович жертвой
своих поспешных начинаний? Трудного
характера? Психического расстройства?
Всего понемногу. Его гибель в результате
переворота - роковая и, к сожалению,
неизбежная развязка. Однако, говоря об этом
государе, следует избавиться от одного
несправедливого мнения...

tie
т
'ш т ам пе,
н а и см о т р и т е !
РУССКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ
КАНАЛ «365 ДНЕЙ ТВ»
о
www.365days.ru

и

-истории

Смотрите в пакетах кабельных и спутниковых операторов!