Восток и всемирная история - Никифоров В.Н.

Часть первая. Логика современной дискуссии

Вариант первый: азиатский способ производства — основа «особой» формации

Вариант второй: азиатский способ производства — смешение феодального и рабовладельческого начал

Вариант третий: нет азиатского способа производства, есть феодализм

Круг замыкается: «феодализм в древности» = азиатский способ производства

Немецкая философия истории (XVIII—начало XIX в

Проблема общины: от И. В. Киреевского и А. Гакстгаузена до М. М. Ковалевского и Л. Г. Моргана

К- Маркс и Ф. Энгельс об азиатском способе производства

Развитие взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса в 70—80-е годы

В. И. Ленин об общественных отношениях стран Азии и Африки

Дискуссия 20—30-х годов и концепция В. В. Струве

Канун новой дискуссии о докапиталистических формациях

Часть третья. Свидетельство конкретной истории

Докапиталистический Китай: «тайна» шэныни

Докапиталистический Китай: два этапа или один

Обращение к конкретному материалу сторонников «феодализма в древности»

Страны, самостоятельное развитие которых было прервано на первом этапе

Обращение к конкретной истории сторонников «азиатской» гипотезы

Автор: Никифоров В.Н.

Теги: история история востока всемирная история

Год: 1975

Похожие

Восток в философско-исторической концепции К. Маркса и Ф. Энгельса

Историография античной истории

Очерки методологии истории

Проблемы социальных отношений и форм зависимости на Древнем Востоке

Текст

В. Н. НИКИФОРОВ
восток
И ВСЕМИРНАЯ
ИСТОРИЯ

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
В. Н. НИКИФОРОВ
восток
И ВСЕМИРНАЯ
ИСТОРИЯ
0*1
«к!
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1975

9
Н 62
В книге рассматривается проблема соотношения периоди¬
зации истории (главным образом древней и средневековой)
стран Востока со всемирно-исторической периодизацией. Авто¬
ром анализируются материалы дискуссий по данной проблеме
и подытоживаются результаты современных исследований кон¬
кретной истории восточных стран в докапиталистический пе¬
риод. На основании этого делается вывод об общности основ¬
ных закономерностей развития всех стран мира.
„ 10601-093
Н 3-76
013(02)-75
© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1976.

ОТ АВТОРА
Работа, предлагаехмая вниманию читателя,— результат участия автора
в социологических спорах последних лет о докапиталистических обществен¬
но-экономических формациях. Желание разобраться в предмете и выяснив¬
шаяся невозможность сделать это в рамках журнальных статей неизбежно
привели к созданию книги.
Деление книги на три части, написанные в разном ключе, подчинено
задаче всестороннего рассмотрения проблемы. Первую часть можно было
бы назвать критико-историографическойИсториография, бурно разви¬
вающаяся как специальная дисциплина, становится все более широкой и
разветвленной: встречаются исследования проблемно-историографические,
справочно-историографические, цсториографически-библиографические; кри¬
тико-историографический жанр, несомненно, тоже имеет право на сущест¬
вование. Вторая часть носит обычный историографический характер. Третья
часть, в возможно популярной форме обобщающая данные конкретной
истории, могла бы быть названа социологической либо просто исторической,
но историографический элехмент в ней также значителен.
Вступая в дискуссию, автор не считал себя связанным какой-либо пред¬
взятой точкой зрения, будучи готовым присоединиться к той из спорящих
концепций, которая ему будет доказана. Придя затехМ к определенным вы¬
водам, он, однако, и в настоящей книге не ставит главной целью опро¬
вергнуть или обосновать те или иные сложившиеся у определенного лица
или группы лиц взгляды по рассматриваемой тематике. Автора больше ин¬
тересуют вопросы научного метода, он хотел бы проверить выдвигаемые
гипотезы с точки зрения логики, обоснованности, соответствия уровню со¬
временной науки.
Не соглашаясь с чем-то, что-то критикуя, автор, конечно, всегда имеет
в виду не людей, а мнения. Иной раз из большого труда серьезного ученого
приходилось для данной книги выбирать одно неправильное положение —
да не упрекнут нас в необъективности; неверные положения приходится
разбирать для полноты изучения проблем, для проверки того, откуда, в си¬
лу каких несовершенств средств человеческого познания ошибки прони¬
кают в исторические труды. Автор считает долгом выразить глубокое ува¬
жение оппонентам, своим коллегам по исследованию сложной проблемы
общественно-экономических формаций на Востоке.
Особо должен он поблагодарить рецензентов, дружеская критика ко¬
торых помогла улучшить рукопись,— Л. Б. Алаева, Г. Ф. Ильина, Л. С. Пе-
реломова. Покойная А. С. Тверитинова верила в эту работу .и горячо под¬
держивала ее; ей принадлежит название «Восток и всемирная история»,
как и название одной из прошлых работ, в которых участвовал автор: «Об¬
щее и особенное в историческом развитии стран Востока».

ВВЕДЕНИЕ
ЗАЯВКА НА ОТКРЫТИЕ
Должен оказать, что вопросы, решен¬
ные для одного поколения, часто в
совершенно другом виде, в другой
форме возникают для новых поколе¬
ний.
С. М. Дубровский. Не тра¬
тить время на поиски философ¬
ского камня.
Проблема докапиталистических общественно-экономиче¬
ских формаций в странах Востока подвергается сейчас уси¬
ленному обсуждению. О ней пишут во Франции, Англии, ГДР,
Венгрии, Японии, Чехословакии, СССР и других странах.
Только за последние 10—15 лет непосредственно ей были
посвящены около 10 книг, несколько диссертаций и брошюр,
5 сборников и сотни отдельных статей. Если же сюда
добавить дискуссионную литературу по той же проблеме, из¬
данную до конца 50-х годов (т. е. до открытия современной
дискуссии), то число это намного возрастет. Такой интерес
не случаен, так как обсуждаемый вопрос касается основных
исторических вех, пройденных человечеством.
Как и всякая серьезная теоретическая проблема, пробле¬
ма докапиталистических формаций имеет и непосредственно
практический аспект. В данном случае он связан с путями
развития освободившихся от империализма стран Азии и Аф¬
рики, с определением в них характера общественных отноше¬
ний. Но общеметодологическое значение дискуссии (которое
нас интересует главным образом) гораздо шире. Выдвинуты
новые гипотезы. Если бы они были доказаны, то все учебни¬
ки истории, исторического материализма, политэкономии в
части, где говорится о конкретной смене общественно-эконо¬
мических формаций, пришлось бы писать заново. Достаточно
сказать, что из известных до сйх пор марксистской науке трех
докапиталистических формаций (первобытнообщинного строя,
рабовладельческого и феодального) существование первых
двух в ходе дискуссии поставлено под сомнение 1 феодализм
4

же понимается сейчас некоторыми авторами совершенно ина¬
че, чем это до сих пор делалось в нашей ли'гературе2.
В настоящей работе не рассматриваются специфические
проблемы первобытного строя. Основное внимание в ней со¬
средоточено на классово антагонистических докапиталистиче¬
ских обществах; впрочем, именно им посвящена большая
часть материалов всей дискуссии.
Помимо конкретных выводов большой интерес представ¬
ляет методология современной дискуссии, логическое и тео¬
ретическое оружие науки об обществе, применяемое сегодня
для решения столь важной проблемы.
Господствующее и вызывающее сейчас возражения ряда
участников дискуссии представление о смене общественных
формаций на Востоке (так называемая концепция В. В. Стру¬
ве) утвердилось в нашей науке после социологических спо¬
ров 20—30-х годов. Оно сводится к тому, что конкретно во
всемирной истории сменяли друг друга следующие пять фор¬
маций: первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм,
капитализм и социализм (первая стадия коммунизма). Эта
формула, сокращенно именуемая иногда «пятичленной», была
усвоена нынешним поколением историков из школьных учеб¬
ников и воспринималась как аксиома. Можно представить
эффект, который произвели раздавшиеся вдруг со всех сто¬
рон спустя почти тридцать лет после окончания прошлой
дискуссии предложения отказаться от «пятичленной форму¬
лы», ввести новую периодизацию всемирной истории. На об¬
суждение вновь поставлены самые общие проблемы исто¬
рической науки. Само собой разумеется, речь идет не об из¬
менении марксистской концепции смены формаций в исто¬
рии — на ней стремятся основывать свои гипотезы обе спо¬
рящие стороны. Речь идет лишь о конкретном проявлении
закона смены формаций во всемирной истории: сколько бы¬
ло общественных формаций? Пять, больше или меньше? Ка¬
кие именно?
Обсуждение 20—30-х годов в свое время оказало влияние
на историческую мысль Японии и Китая. Западная же нау¬
ка тогда почти не была затронута дискуссией (в которой
приняли участие лишь отдельные западные авторы, временно
работавшие в СССР, — Р. Фокс, К.-А. Витфогель). Дискус¬
сия 60-х годов, наоборот, началась на Западе и связана с
дальнейшим распространением вширь марксистско-ленинской
концепции истории, учения об общественных формациях.
Кто выступил в качестве зачинателя современной дискус¬
сии? Ответить на этот вопрос трудно. Как во всех случаях,
когда постановка какой-либо проблемы назрела и требует
безотлагательного обсуждения, ответить на возникшую по¬
требность берутся одновременно разные авторы — не сгова¬
риваясь, не зная друг о друге.
5

В 1956 г. два историка ГДР, Р. Гюнтер и Г. Шрот, обра¬
тили внимание на некоторые трудности, возникающие при
рассмотрении древней истории Индии, Китая и других во¬
сточных стран в рамках рабовладельческой концепции. Осно¬
ву производства в этих странах, по мнению авторов, состав¬
лял труд лично-свободных крестьян, главным классовым про¬
тиворечием было противоречие между крупными землевла¬
дельцами и крестьянством, в народных восстаниях рабы ни¬
когда не играли ведущей роли, переход от рабовладельче¬
ского строя к феодальному осуществился на Востоке без
революции рабов, рабство к этому моменту не достигло там
высшей, классической стадии развития. Только в Греции и
Риме, утверждали Гюнтер и Шрот, рабством определялось
развитие способа производства • [см. 890].
Это выступление вызвало возражения у Э. Ш. Вельскопф,
только что закончившей к тому времени монографию о про¬
изводственных отношениях в древнем мире. В ее книге, вы¬
шедшей в 1957 г., «восточная деспотия» и рабовладельческий
строй рассматривались параллельно, как две различные фор¬
мации, существовавшие первая на древнем Востоке, вто¬
рая— в Греции и Риме ;[1012]. В опубликованных одновре¬
менно с книгой (но написанных, несомненно, позже) статья а.
Вельскопф критиковала Гюнтера и Шрота за то, что те рас¬
сматривали древний Восток ц античность в качестве единой
формации [109—1011]. В этих статьях она более четко, чем
в книге, сформулировала точку зрения о том, что древнево¬
сточное общество представляет «собой не первобытнообщин¬
ную, рабовладельческую или феодальную, а особую классо¬
во антагонистическую формацию, о которой писал К. Маркс
и которая затем, как считала Э. Ш. Вельскопф, оказалась в
работах «Энгельса — Моргана и Сталина» включенной в об¬
щую с Грецией и Римом «эпоху рабства» '[1011, 299].
В том же году советский историк Л. С. Васильев, изучая
аграрные отношения в Китае эпохи Чжоу (начало I тысяче¬
летия до н. э.), пришел к выводу, что там в указанное время
еще только возникали элементы частной собственности, толь¬
ко зарождались классы и государство, однако уже сущест¬
вовала система эксплуатации, при которой класс эксплуа¬
таторов (аристократии) и его прислужники (чиновничество)
«использовали государственный аппарат для организации
эксплуатации трудящихся» [480, 130]. Считая, что термин
«раннерабовладельческое общество» не подходит, Л. С. Ва¬
сильев в то время отказывался дать собственное определение
чжоуского общества. Но весь ход его рассуждений подводил
к выводу об особой азиатской формации в,древнейшем Китае.
1957 год, таким образом, может считаться датой офици¬
ального выдвижения в современной историографии гипотезы
особого азиатского строя. Эта гипотеза уже в то время не
6

была единственной, противопоставлявшейся концепции рабо¬
владельческого строя на Востоке. В том же году в «ученых
записках» Красноярского педагогического института была
опубликована статья Ю. И. Семенова, в которой проводи¬
лась идея смешанного феодально-рабовладельческого строя
как первой формы классового общества [727]. Эта статья в те¬
чение нескольких лет оставалась практически неизвестной ши¬
рокому кругу ученых, и идея смешанной формации, основы¬
вающейся на различных способах производства, была незави¬
симо от Семенова повторена в 1958 г. группой чехословацких
историков, которые в рецензии на II том советской «Всемир¬
ной истории» сомневались (подкрепляя свои сомнения, в ча¬
стности, ссылкой на статью Л. С. Васильева <[480]), «являлось
ли рабовладение в Китае действительно завершенным этапом
общественного развития или эта историческая категория со¬
путствовала чуть ли не всему историческому прошлому Ки¬
тая» [679, 163].
Авторы рецензии полагали, что рассмотрение вопроса
«о возможности сосуществования рабовладельческих и фео¬
дальных элементов в обществе азиатского типа позволи¬
ло бы по меньшей мере более легко разрешить наши споры
в рамках общей марксистской концепции» 4679, 163].
На 1956—1957 гг. приходятся первые выступления не толь¬
ко современных сторонников гипотез азиатского способа про¬
изводства и феодализма на древнем Востоке, но и некото¬
рых будущих активных защитников «рабовладельческой»
концепции. Сошлюсь в качестве примера на свою статью
[1018], опубликованную в октябре 1956 г. в китайском жур¬
нале «Лиши яньцзю». Она в то время не оказала ни малей¬
шего влияния на историческую науку за пределами Китая
(лишь в 1967 г: французские марксисты включили ее в биб¬
лиографию дискуссионных работ об азиатском способе про¬
изводства), и я упоминаю о ней только потому, что все мои
последующие работы 1965—1971 гг. по данной проблеме
лишь развивают и отстаивают высказанные в ней положения.
Итак, уже в 1956—1957 гг. намечались основные направления
будущей дискуссии.
В 1958—1959 гг. появились две статьи [990; 991] венгер¬
ского синолога и философа Ф. Тёкеи, наглядно иллюстрирую¬
щие быстрое распространение в то время новых формацион¬
ных схем. В первой из них, писавшейся, как указывает ав¬
тор, в 1955 г., общественный строй чжоуского Китая опреде¬
лялся как «патриархальное рабовладельческое общество»
[991, 318]. Во второй, написанной в 1956 г., Тёкеи уже утверж¬
дал, что «к условиям земельной собственности в Китае эпохи
Чжоу можно применить то, чем Маркс характеризовал „ази¬
атскую форму собственности“» [990, 299]. В этой статье Тё¬
кеи пришел к теории особой общественной формации в стра¬
7

нах Востока, основанной на азиатском способе производства.
Подобно Вельскопф, он ссылался при этом на К. Маркса.
Не случайно, разумеется, выдвижение новых гипотез при¬
шлось на период, непосредственно следующий за 1956 г. Вы¬
званное решениями XX съезда КПСС оживление обществен¬
ных наук в социалистических странах отразилось на подъеме
творческой мысли и в области изучения истории Востока.
Исследователи не хотели брать прежние выводы на веру,
стремились критически переосмыслить их.
После первого «залпа», сделанного противниками тради¬
ционной периодизации, наступил восьмилетний период мед¬
ленного, постепенного углубления спора. В этот промежуток
времени вышли книги французского географа-марксиста
Ж. Сюрэ-Каналя об Африке и Л. С. Васильева о чжоуском
Китае, отражавшие концепцию азиатского способа произ¬
водства [973; 768; 481].
В Англии на страницах журнала «Марксизм тудэй» в
1960—1962 гг. прошла дискуссия об этапах общественного
развития, в ходе которой критиковались представления о ра¬
бовладельческом строе на древнем Востоке и отдельные ав¬
торы предлагали обратиться к категории азиатского способа
производства. Некоторые участники дискуссии, в частности
Э. Хобсбом в своем предисловии к английскому изданию
труда К. Маркса «Формы, предшествующие капиталистиче¬
скому производству», выдвинули положение, согласно которо¬
му общественные формации — первобытнообщинная, рабо¬
владельческая, феодальная — не являлись последовательны¬
ми историческими стадиями, т. е. феодальный строй, напри¬
мер, мог предшествовать рабовладельческому [см. 897].
Особенный резонанс получили работы Ф. Тёкеи, которому,
должно быть, удалось особенно ярко выразить взгляды сто¬
ронников гипотезы азиатского способа производства.
В 1960 г. венгерский ученый закончил книгу, в которой на ос¬
нове анализа текстов К. Маркса, особенно «Форм, предшест¬
вующих капиталистическому производству», обосновывал
свое представление об особой формации, основанной на ази¬
атском способе производства. Его труд [988; 995], изданный
отдельным изданием на венгерском и французском языках
(1966), был предварительно опубликован в виде отдельных
статей в 1962—1964 гг. и принес автору широкую известность.
Работы Тёкеи были названы «ЬаЬпЬгесЬепбепе» («пролагаю-
щими путь») [943]. Отдельные статьи различных авторов об
азиатском способе производства печатались в этот период
также в Италии (в журнале «Ринашита») и других странах.
Бурный подъем дискуссии об азиатском способе производ¬
ства, начавшийся с 1964 г., был связан, во-первых, с работой
специальной группы, созданной в 1962 г. во французском
Центре марксистских исследований. Журнал «Пансэ» при-
8

•ступил с 1964 г. к регулярной публикации статей сторонников
новых формационных схем. Член редколлегии этого журна¬
ла Ж. Шено стал одним из главных пропагандистов теории
азиатского способа производства. Во-вторых, дискуссия об
азиатском способе производства началась в это время среди
советских ученых. Одним из непосредственных толчков к ней
послужили тезисы французских марксистов Ж. Сюрэ-Каналя
и М. Годелье 1518; 769], представленные на VII Международ¬
ный конгресс антропологических и этнографических наук
(Москва, август 1964), в ответ на которые написал свои1 те¬
зисы «Понятие „азиатский способ производства“» академик
В. В. Струве 1761]. Тезисы всех трех авторов были опубли¬
кованы журналом «Народы Азии и Африки» в № 1 за 1965 г.;
с этого момента данный журнал является одним из главных
органов дискуссии.
В 1964 г. вышла книга академика E. С. Варги о совре¬
менном капитализме [4781. Участник дискуссий 20—30-х го¬
дов, Варга после тридцатилетнего молчания выступил в ней
за возобновление дискуссии об азиатском способе производ¬
ства, утверждая, что К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин
выделяли в истории особую формацию на основе азиатского
способа производства. Противоречивую позицию занял в тот
момент академик В. В. Струве, исследования которого в пер¬
вой половине 30-х годов были главным обоснованием распро¬
странения «пятичленной формулы» на историю стран Востока.
Если в дискуссиях 30-х годов существование азиатского спо¬
соба производства как основы особой общественно-экономи¬
ческой формации им целиком отвергалось, то в 1964 г. он
изъявил готовность признать реальное существование азиат¬
ского способа производства в виде исключения в отдельных
районах Востока [761]. Книга E. С. Варги и две статьи
В. В. Струве, напечатанные в 1964—1965 гг., стали для обоих
авторов последними; в них виднейшие представители «боль¬
ших дискуссий» в советской исторической науке 20—30-х го¬
дов как бы делились с сегодняшним поколением историков
своими сомнениями, колебаниями и завещали разобраться
в вопросе, оставшемся для них не до конца ясным.
В декабре 1964 г., на обсуждении книги Варги в Инсти¬
туте философии АН СССР, проблема азиатского способа про¬
изводства стала предметом устной дискуссии; она была про¬
должена в 1965 г. ,в Институтах истории и востоковедения
АН СССР и в других учреждениях. В 1965 г. Н. Б. Тер-Ако-
пян опубликовал исследование 1772], в котором подроб¬
но обосновал тезис о принадлежности Марксу концепции
азиатского способа производства; Ю. И. Семенов попытался
фактами конкретной истории показать необходимость выде¬
ления новой общественно-экономической формации, отличной
от известных пяти (автор назвал ее «кабальной»).
9

1966 год принес наибольший размах дискуссии в СССР.
Статьи, оспаривавшие господствующую концепцию и предла¬
гавшие разные варианты новых формаций, начали печатать
журналы «Вопросы истории» (на его страницах дискуссия
продолжалась около двух лет), а затем «Вопросы филосо¬
фии».
Следует отметить активное участие в обсуждениях уче¬
ных самых различных специальностей — специалистов по
древней, средней, новой и новейшей истории разных стран
(особенно стран Востока), отдельных философов, политэко¬
номов и т. д. Достаточно назвать некоторых из самых актив¬
ных авторов первых лет: Ю. И. Семенов — преимущественна
этнограф, Ж. Сюрэ-Каналь — географ, Ж. Шено защищал
докторскую диссертацию по истории рабочего класса,
Ю. В. Качановский — юрист. Оказалось, что дискуссия, на¬
чатая как будто по проблемам древнего Востока, далеко не
соответствует их рамкам, что для решения поставленных за¬
дач нужна какая-то иная специализация, кроме принятого
деления историков «по эпохам».
Из различных новых точек зрения наибольшее распро¬
странение получила в этот период гипотеза так называемой
смешанной формации, пытающаяся объединить теорию осо¬
бого «азиатского» общества с представлением о феодализме
на древнем ,и средневековом Востоке. Намеченная вначале
группой чехословацких авторов, эта гипотеза приобрела в
1966 г. законченный вид в статье Л. С. Васильева и
И. А. Стучевского [494], к которым присоединился также дей¬
ствительный член Академии наук Грузинской ССР Г. А. Ме-
ликишвили [635]. На позицию Васильева и Стучевского фак¬
тически также встал в это время Ю. И. Семенов.
В работах тех западных марксистских авторов, которые
выступали против «пятичленной» формулы, в 1964—1967 гг.
продолжала господствовать — и господствует по настоящее
время — гипотеза азиатского способа производства, более не¬
посредственно связываемая с текстами К. Маркса и Ф. Эн¬
гельса. «Пик» дискуссии пришелся здесь на 1967 г., когда
было опубликовано наибольшее количество дискуссионных
статей.
В 1968—1969 гг. наступил определенный спад дискуссии:
одна сторона, видимо, выложила все основные аргументы,,
вторая, вначале застигнутая врасплох, еще готовила развер¬
нутые возражения. В 1968 г. вышел сборник статей, принад¬
лежащих преимущественно противникам «пятичленной» кон¬
цепции [710], но он отражает в основном период «пика» дис¬
куссии, так как был полностью готов еще в начале 1967 г.
Акцент дискуссии несколько сместился с проблем рабо¬
владельческого строя на проблемы общества феодального, с
азиатского способа производства — на еще более широкие
10

общеисторические проблемы (так называемая «личностная»
концепция докапиталистических обществ, развитая А. Я. Гу¬
ревичем и др.'[критику см.: 536]).
С 1970—1971 гг. начинается второй большой этап дискус¬
сии, характеризующийся тем, что на смену статьям и сборни¬
кам идут монографии, которые, в свою очередь, становятся
отправной точкой новых обсуждений. В этот период сторон¬
ники «пятичленной» периодизации начинают разворачивать
перед оппонентами собственную аргументацию (монографии
Ю. В. Качановского [579], М. М. Слонимского [745], Д. Кши-
бекова [615]; сборник «Проблемы докапиталистических об¬
ществ в странах Востока» [709]). Вместе с тем их оппоненты
также обобщают свои теоретические взгляды в монографиях
А. Я. Гуревича [531], Ф. Тёкеи 1996], брошюрах В. П. Илю-
шечкина [566; 567] и др.
Оживленные споры 1971 г. (как устное обсуждение моно¬
графии А. Я. Гуревича и дискуссия на страницах журнала
«Народы Азии и Африки» о сборнике .«Проблемы истории
докапиталистических обществ», так и обсуждение двух ра¬
бот, отстаивающих противоположную концепцию,— моногра¬
фии Ю. В. Качановского и сборника «Проблемы докапитали¬
стических обществ в странах Востока») наглядно продемон¬
стрировали современный уровень дискуссии.
В ноябре 1971 г. на всесоюзной конференции китаеведов
в выступлениях Л. С. Переломова и других прозвучали серь¬
езные критические замечания в адрес концепций азиатского
способа производства и феодализма в древности Гем. 714].
Обсуждение статьи «Феодализм» для Советской Историче¬
ской Энциклопедии, а также обсуждение проблемы общест¬
венных формаций на кафедре марксистско-ленинской филосо¬
фии Академии общественных наук при ЦК КПСС содейство¬
вали дальнейшему уточнению точек зрения специалистов 3.
Очередной всплеск дискуссии в СССР связан с опубли¬
кованием статьи Ю. Островитянова и А. Стербаловой, пере¬
несшей спор со страниц научных изданий в журналы, рассчи¬
танные на массового читателя [682]. Эта статья, проводившая
концепцию азиатского способа производства, вызвала уст¬
ные и печатные возражения, показавшие, что процесс ос¬
мысления поставленных на обсуждение проблем продол¬
жается. Публикации на ту же тему по-прежнему появляются
также и за рубежом. Журнал «Пансэ», активный в на¬
чале дискуссии, за последние годы почти потерял интерес
к этим вопросам, но дискуссионные статьи печатаются в на¬
учных изданиях других стран, в частности ГДР, Венгрии
(постоянной трибуной дискуссии стал, в частности, издаю¬
щийся в ГДР журнал «Этнографиш-археологише цайт-
шрифт»)4.
Спор, очевидно, будет длиться еще продолжительное вре¬
11

мя, прежде чем дискуссия, даже в ее нынешних формах, ис¬
черпает себя и на первый план выдвинется задача посте¬
пенного накопления и обобщения конкретного материала.
Итоги современной дискуссии будут обдумываться и оцени¬
ваться как современными, так и будущими историографами 5.
При любом отношении к выдвинутым в ходе дискуссии
новым гипотезам, несомненно одно: нам предъявлена серьез¬
ная заявка на открытие, нуждающаяся теперь в проверке.
Правда, авторы заявки расходятся в отношении того, какая
формула должна быть принята взамен прежней «пятичлен¬
ной». Будет ли это теория азиатского способа производства?
Или единой для всех стран (не только стран Востока) дока¬
питалистической классово антагонистической формации (как
бы она ни называлась — личностной, феодально-рабовладель¬
ческой или феодальной)? Или будет узаконена смешанная
азиатско-рабовладельческо-феодальная формация? Или ка¬
кая-нибудь еще? Но при наличии резких расхождений в по¬
зитивной части по крайней мере большинство сторонников
разных направлений, выступающих против «пятичленной»
схемы, сходятся на том, что:
1) . рабовладельческого строя на Востоке не было;
2) феодальное общество в истории не являлось стадией, за¬
кономерно следовавшей за рабовладельческим;
3) в докапиталистических обществах определяющую роль
играли неэкономические «личностные» отношения;
4) концепция В. В. Струве и его сторонников не была в свое
| время должным образом обоснована;
5) современная дискуссия возникла из-за того, что в прокру¬
стово ложе «пятичленной» концепции не укладываются
новые факты, добытые наукой;
6) выход из тупика предлагает теория азиатского способа
производства;
7) автор представления об особом общественном строе на
Востоке — К. Маркс;
8) К. Маркс, выдвинув теорию азиатского способа производ¬
ства, никогда не отказывался от нее;
9) К. Маркс (а также, по мнению ряда участников дискус¬
сии, Ф. Энгельс и В. И. Ленин) никогда не считали, что
в истории стран Азии и Африки имелся период рабовла¬
дельческого общества;
10) выводы социологических дискуссий 20—30-х годов невер¬
ны либо сфальсифицированы.
Эти выводы нам предстоит проверить6. Потому что тре¬
бование участников современной дискуссии — не принимать
на веру никаких утверждений — относится, несомненно, и к
их собственным положениям.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛОГИКА СОВРЕМЕННОЙ ДИСКУССИИ
Против догматов, против верований,
как бы они ни были безумны, одним
отрицаньем, как бы оно ни было ум¬
но, бороться нельзя,— сказать «не
верь!» так же авторитетно и, в сущ¬
ности, нелепо, как сказать «верь!»
А. И. Г е р ц е н. К старому то¬
варищу.
Критика «пятичленной» схемы
Общим отправным моментом для авторов многих выдвину¬
тых в ходе дискуссии концепций можно считать отказ от
«пятичленной» схемы (согласно которой в качестве основных
этапов истории человечества надо рассматривать пять фор¬
маций — первобытнообщинную, рабовладельческую, феодаль¬
ную, капиталистическую и коммунистическую, имеющую пер¬
вой фазой социализм). Факты, установленные исторической
наукой, утверждают эти авторы, противоречат принятой до
сих пор «пятичленной» периодизации. Главный упор в их кри¬
тике делается на отрицание рабовладельческой формации
(которой большинство народов земли, видимо, и в самом деле
не знало).
«Сложившаяся в 30-х годах концепция допускает, конеч¬
но, ^писала по этому поводу Л. В. Данилова, — пропуск
отдельных этапов развития и даже целых формаций, но допу¬
скает в качестве отклонения от магистральной линии всемир¬
ной истории либо исключения, вызванного особыми условия¬
ми (прежде всего ускоряющим воздействием более передо¬
вых, систем). Но отклонений и исключений, во-первых, ока¬
залось больше, чем случаев, подходящих под правило, а
во-вторых — и это самое главное, — действующие здесь законо¬
мерности оказались настолько специфичными, что не могли
быть объяснены одним лишь влиянием исторической среды.
Перед наукой встала проблема многообразия форм общест¬
венной эволюции» |[710, 30].
13

Нам кажется, что Л. В. Данилова напрасно сделала та¬
кой акцент на выражениях «отклонения» и «исключения»,
которые, на наш взгляд, не только не отражают главного
во взглядах ее оппонентов, но, по существу, противоречат их
концепции. В самом деле, если факты свидетельствуют, что,
например, в Европе рабовладельческую стадию прошло насе¬
ление лишь сравнительно узкой полосы Присредиземноморья
и не прошли все германские и славянские народы, о ком в
данном случае можно было бы говорить как об «исключе¬
нии»? А ведь указанные факты никогда не оспаривались ни¬
кем из сторонников «пятичленной» периодизации. Последняя
имеет в виду, конечно, вехи, пройденные человечеством в це¬
лом, но не каждой отдельной страной; количественная сторо¬
на в данном случае («исключений... оказалось больше, чем
случаев, подходящих под правило») не играет поэтому ре¬
шающей роли 1.
Переходим ко второму положению Л. В. Даниловой, кото¬
рое названо ею «самым главным». Факт, что многие народы
миновали в своем развитии, скажем, рабовладельческий
строй, автор объясняет не «ускоряющим воздействием более
передовых систем», а действием каких-то иных «специфиче¬
ских закономерностей». Естественно, возникает вопрос: каких
именно? К сожалению, ответа цитируемая статья не содержит.
А. Я. Гуревич, второй автор, решительно возражавший в
свое время против представлений, будто «существует некое
обязательное расписание „движения“ народов последователь¬
но через все формации, открытые Марксом» [526, 119], также
не называет ни имен сторонников критикуемого им положе¬
ния, ни их работ. Такая форма полемики всегда опасна; мож¬
но незаметно придумать себе несуществующего противника
и в борьбе против его «схемы» впасть в противоположную
крайность — недооценку общих закономерностей.
О том, что А. Я. Гуревич отдает предпочтение специфиче¬
скому и конкретному перед общим и абстрактным, свидетель¬
ствует, например, его отрицательное отношение к тезису, со¬
гласно которому древние славяне и германцы «миновали»
рабовладельческий строй. Автор полагает, что выражение
«миновали» подразумевает признание какого-то «железного»
правила, исключением из которого является данный случай.
Между тем, продолжает он рассуждать, ни один народ не
прошел в точности одни и те же стадии развития, из чего
следует, что они — как общие для всех народов — вообще
не существуют. А. Я. Гуревич возражает, когда, как в дан¬
ном случае, общественно-экономическую формацию, эту чи¬
сто теоретическую «модель», неправомерно ищут на «греш¬
ной земле»: «универсалии превращаются в реалии» [526, 119].
Такие рассуждения кажутся нам не вполне четкими. Да, ко¬
нечно, «общественно-экономическая формация» — это абстрак¬
14

ция, но она существует. Понятие формации абстрактно, но
оно верно отражает определенные черты конкретной дейст¬
вительности, поэтому общественно-экономическая формация
существует не только в теории, но, в каком-то смысле, и на
«грешной земле». Почему нельзя сказать, что германцы или
славяне «миновали» рабовладельческий строй? Почему нель¬
зя говорить о развитии, «минуя» капитализм? Указанные
выражения, на наш взгляд, верно передают сочетание общих
закономерностей всемирной истории со спецификой отдель¬
ных народов.
Противники «пятичленной» схемы, независимо от харак¬
тера их собственных взглядов, сходятся, как мы уже гово¬
рили, на том, что древневосточное общество служит самым
наглядным доказательством ее непригодности, поскольку ра¬
бовладельческого строя в странах древнего Востока, по их
словам, явно не было. Именно здесь они видят наиболее
очевидную попытку вогнать конкретные факты в прокрусто¬
во ложе.
Мы видели, что дискуссия началась со стремления отдель¬
ных авторов обобщить изучаемый конкретный материал: эта
сторона преобладала у Р. Гюнтера и Г. Шрота, Л. С. Ва¬
сильева, отсюда же шли Ю. И. Семенов, Ф. Тёкеи; впрочем,
у Э. Ш. Вельскопф теоретический анализ доминировал с са¬
мого начала.
Еще Гюнтер и Шрот ссылались на то, что в древневосточ¬
ных странах рабы не составляли большинства в производ¬
стве и не играли ведущей роли в классовой борьбе (там не.
было революций рабов). Основу производства и главную силу
эксплуатируемых в классовой борьбе представляли свобод¬
ные крестьяне. Эти факты до сих пор остаются главным
конкретным возражением против «рабовладельческой» кон¬
цепции. Не будем пока задерживаться на обстоятельстве, ко¬
торое должно, казалось бы, сразу броситься всем в глаза,
но не было в то время замечено ни самими Гюнтером и Шро¬
том, ни их критиками. Дело в том, что приведенные ими фак¬
ты были характерны не только для древневосточных, но и для
древнегреческого и древнеримского обществ, которые авторы
почему-то продолжали считать рабовладельческими. И в стра¬
нах античного Средиземноморья рабы не составляли боль¬
шинства эксплуатируемых, и в этих странах не было (как
теперь общепризнано) «революции рабов».
Можно было ожидать, что по мере развертывания дис¬
куссии поток таких конкретно-исторических примеров будет
нарастать. Фактически же обсуждение пошло преимуществен¬
но по другому руслу: по линии теоретических построений и
раэбора взглядов классиков по данному вопросу.
Как ни важна работа, проводимая в этом направлении,
отметим, что новых исторических свидетельств, которые бы¬
15

ли бы неизвестны сторонникам «рабовладельческой» концеп¬
ции, до сих пор не приведено никем. Из известных фактов
их оппоненты все время повторяют довод о количественном
преобладании не-рабских элементов в производстве и в клас¬
совой борьбе на древнем Востоке. Например: «Поскольку
другой критерий, кроме удельного веса труда рабов в про¬
цессе производства, вряд ли может существовать, то на осно¬
ве этого единственного критерия никак нельзя сделать вывод,
что в древневосточных странах господствовали рабовладель¬
ческие социально-экономические отношения» [635, 71].
Или: «В рабовладельческом обществе, согласно распро¬
страненным представлениям, имеются только два класса —
рабовладельцы и рабы... Однако действительная картина не¬
сравненно сложнее. Наиболее активную часть населения ан¬
тичных обществ, даже в эпохи наибольшего развития рабо¬
владения, составляли не рабы, а свободные мелкие произво¬
дители — собственники, земледельцы, ремесленники, скотово¬
ды, торговый люд, а также всякого рода беднота, люмпен-
пролетарии. В так называемых рабовладельческих обществах
древнего Востока община земледельцев, а не рабы была ма¬
териальной основой государства. Иначе говоря, в античном,
как и. во всяком ином древнем обществе мы обнаруживаем
не два лишь класса — рабов и рабовладельцев,— а гораздо
более сложную и пеструю социальную структуру» [526, 121 —
122]. К сожалению, и в данном случае не указываются авто¬
ры, по мнению которых в рабовладельческом обществе име¬
лись «только два класса — рабовладельцы и рабы».
Третий пример. В связи с историей древного государства
Аксум один из противников «пятичленной» периодизации за¬
мечает: «Ход мысли сторонников рабовладельческой концеп¬
ции достаточно известен. Они при характеристике того или
иного общества исходят из двух основных соображений, ко¬
торые в приложении к Аксуму выглядят так...: 1) Аксум был
раннеклассовым обществом, а первой классовой формацией
является рабовладельческая; 2) в Аксуме существовало раб¬
ство» [464, 203].
Так оппоненты изображают взгляды сторонников концеп¬
ции В. В. Струве, хотя никто из них до сих пор, к сожалению,
не подверг историографическому анализу хотя бы один из
трудов последнего (например, его известный доклад 1933 г.)
или работы кого-либо из основных представителей начатого
В. В. Струве направления. А ведь в науке критический разбор
и оценка работ предшественников всегда считались правилом
для авторов новых гипотез2. -
Казалось бы, работа Е. С. Варги, первая в современной
советской историографии призвавшая к всестороннему пере¬
смотру привычных взглядов, должна*;содержать их всесторон¬
нюю критику. Однако знакомство с ней показывает, что ав-
16

тор, споря с М. С. Годесом, Е. С. Иолком, давно умершими
участниками дискуссий конца 20-х — начала 30-х годов, глав¬
ным образом защищался (еще в 1964 г.) от их обвинений в
антимарксизме. Естественна не изжитая за десятилетия боль
старого ученого, старого революционера, которому предъяв¬
ляли политические обвинения только за то, что он придер¬
живался собственных убеждений в сложном научном вопросе.
Но трудно понять, как сам он в своей последней работе мог
охарактеризовать научные убеждения своего давнего оппо¬
нента С. М. Дубровского в достопамятном стиле некоторых
работ 30—40-х годов — как «ревизию», «бессмыслицу», «по¬
рочную концепцию» [см. 478, 366—367].
Лишь один из авторов новых гипотез — Ю. И. Семенов —
посвятил две статьи критике оппонентов. Основное внимание,
правда, он уделил разбору работ других противников «пяти¬
членной» схемы (Л. С. Васильева, М. В. Крюкова). Мы же
пока остановимся на его замечаниях в адрес сторонников
«рабовладельческой» концепции.
В работах Л. В. Симоновской Ю. И. Семенов находит
«догматизм, начетничество, схоластику», «крайне скудный
фактический материал», «шаблон, по которому кроятся и пе¬
рекраиваются факты» [736, 151]. О статье Р. Ф. Итса гово¬
рится, что «тезиса о рабовладельческом характере этого
(иньского— первого классового в Китае. — В. Н.) общества
доказать автору не удалось» /[736, 161]. Однако и Ю. И. Се¬
менов не подкрепляет эти свои утверждения историографи¬
ческим анализом.
Несколько конкретней подошел Ю. И. Семенов к двум
работам Л. И. Думана. Из их сравнения он справедливо уста¬
навливает, что Л. И. Думав непоследователен в своей оценке
иньского общества. Однако вывод Ю. И. Семенова вызывает
удивление: «И то, что мы не знаем, каковы в действитель¬
ности взгляды Л. И. Думана на социально-экономические
отношения в древнейшем Китае, вынуждает нас отказаться
от рассмотрения его работы» [736, 161]. Почему? Разве ко¬
лебания ученого в каком-то вопросе снимают необходимость
изучать его труды? При таком подходе пришлось бы, напри¬
мер, совершенно не рассматривать вклад в данную дискус¬
сию самого Ю. И. Семенова, который неоднократно менял,
и в очень существенных моментах, свои взгляды.
Больше всего места Ю. И. Семенов отвел критике Т. В. Сте-
пугиной. Он доказывает ошибочность ее положений о сохра¬
нении в классовом иньском обществе «первобытной демокра¬
тии» и «равноправия» (нужно было, очевидно, сказать о «пе¬
режитках» первобытной демократии, о «формальном» равно¬
правии). Спор идет, следовательно, не о рабовладельческом
или нерабовладельческом строе в древнейшем Китае, а о
классовом или неклассовом характере этого общества вооб- 22 Зак. 740
17

ще. В заключение Семенов касается вопроса о рабах, но огра¬
ничивается замечанием, обычным для статей противников
«рабовладельческой» концепции. Из статьи Степугиной, пи¬
шет он, видно, что хозяйственное значение рабов в древней¬
шем Китае было невелико. «Чьими же руками, в таком слу¬
чае, создавались огромные богатства ванов и аристократии,
где же их источник?» [736, 153].
Следовательно, выступая против традиционной схемы, и
Семенов в данном случае оперирует лишь доводом о необ¬
ходимости господства рабского труда в производстве, причем,
несомненно, имеются в виду рабы «классического» типа. Ви¬
димо, это в самом деле главное принципиальное возражение,
способное в глазах многих поставить под сомнение основы
«рабовладельческих» представлений о древнем Востоке.
Если мы обратимся к работам представителей другого
лагеря — И. М. Дьяконова, М. А. Коростовцева, Г. Ф. Ильи¬
на, В. М. Массона, М. М. Слонимского, Ю. В. Качановского,
Н. В. Пигулевской, А. И. Павловской, — то увидим, что они
противопоставляют этому возражению следующий ход рас-
суждений, который мы заимствуем из выступления в 1965 г.
Г. Ф. Ильина: «Не обязательно, чтобы рабы составляли
большинство населения... не обязательно... рабовладельческая
эксплуатация должна преобладать» [677, 174].
У противников «пятичленной» схемы, указывает Г. Ф. Иль¬
ин, больше всего сомнений возникает относительно перво¬
бытнообщинного уклада в рабовладельческом обществе. При¬
чем существование там общин обязательно связывают с фео¬
дальной эксплуатацией. «А между тем,— подчеркивает
Г. Ф. Ильин,— существование первобытнообщинного уклада в
рабовладельческом обществе — нормальное явление, так же
как это происходило в других обществах». В то же время
«существование даже небольшого числа рабов может изме¬
нить лицо общества, потому что отношения и между свобод¬
ными начинают окрашиваться отношениями между рабом
и рабовладельцем. Процесс общественной дифференциации
определяется ими, огромная масса свободных постепенно раз¬
мывается: одна, большая часть становится рабами, меньшая
часть становится рабовладельцами. Этот процесс не завер¬
шается в рабовладельческом обществе; сохранившиеся сво¬
бодные общинники в феодальном обществе превращаются в
феодально-зависимых крестьян» '[677, 174].
Точка зрения Г. Ф. Ильина, во всяком случае, не менее
весома, чем утверждения его оппонентов. Спор, очевидно, дол¬
жен вестись вокруг того, как понимать ведущий уклад и как
назвать социальные отношения в древнем мире, сосущество¬
вавшие с несомненным рабством (наличие которого призна¬
ют обе спорящие стороны).
Дело, таким образом, оказывается не в новых фактах, «не
18

укладывающихся» в старую схему, а в различном теоретиче¬
ском подходе к фактам — как новым, так и старым.
Отметим, кроме того, что с самого начала мы столкну¬
лись с двумя чертами современной дискуссии (дальше они
все время будут бросаться в глаза). Первая: неточность вы¬
ражений, ведущая иногда к мнимым расхождениям с оппо¬
нентами, иногда же к подлинным противоречиям с самим
собой, что способно затянуть споры до бесконечности. Вто¬
рая: обсуждение исторических проблем все время поневоле
сползает в область историографии, приходится проверять и
доказывать, что в действительности писалось и что вытекает
из написанного.
В концепции В. В. Струве подвергаются критике и ряд
частных моментов: представление, будто так называемое кре¬
стьянство в странах древнего Востока было свободным и не
эксплуатировалось посредством государственных налогов;
определение общества древнего Востока не просто как ра¬
бовладельческого, а как раннерабовладельческого и т. д. Эти
вопросы, по которым и между сторонниками «рабовладельче¬
ской» концепции нет единства, не касаются главного: призна¬
ния древневосточных обществ в принципе однотипными с ан¬
тичными, т. е. рабовладельческими обществами.
Прямая критика «пятичленной» концепции не выглядит
таким образом, достаточно убедительной. Но удельный вес
ее в работах представителей новых направлений невелик.
Основное их внимание направлено на разработку собственных
формационных схем, призванных заменить не удовлетворяю¬
щую их «пятичленную». Конечно, создание новых схем само
по себе является как бы позитивной формой критики тради¬
ционной концепции. Рассмотрим поэтому основные выдвину¬
тые гипотезы.
Вариант первый:
азиатский способ производства — основа особой формации
Начнем с гипотезы азиатского способа производства как
наиболее радикальной (вводящей в схему всемирного разви¬
тия новую формацию и принципиально новый способ произ¬
водства). К тому же выдвижение именно этой концепции по¬
ложило начало дискуссии в западной и советской науке.
Вопрос об авторстве указанной гипотезы мы рассмотрим
ниже, во второй части. Пока же остановимся на современном
толковании этой гипотезы.
Сейчас ее сторонники единодушно понимают под азиат¬
ским способом производства такой строй, при котором: от¬
сутствует частная собственность на средства производства,
2*
19

прежде всего на землю; нет класса эксплуататоров — частных
владельцев средств производства, есть общины, фактически
владеющие землей и эксплуатируемые государством (в лице
класса эксплуататоров-чиновников). Значительная часть сто¬
ронников данной гипотезы подчеркивает деспотический ха¬
рактер «азиатской» власти. Возникновение особой обществен¬
ной формации, основанной на азиатском способе производ¬
ства, объясняют специфическими условиями Востока: потреб¬
ностью в искусственном орошении, без которого невозможно
земледелие и которое должно было привести к сильной цент¬
ральной власти, регулирующей водное хозяйство и закреп¬
ляющей существование общин.
Как известно, каждая классово антагонистическая форма¬
ция имеет свою, присущую только ей систему производст¬
венных отношений (отношения собственности, особый вид
эксплуатации), свою специфическую надстройку, основывает¬
ся на таких особенностях производства, которых нет при дру¬
гих формациях. В «азиатском» обществе есть как будто все
эти элементы: специфика производственных отношений — от-
сутстиве частной собственности на землю, эксплуатация об¬
щин государством; особенность надстройки — совпадение го¬
сударственного аппарата с господствующим классом, деспо¬
тия; особый характер производительных сил — решающая
роль искусственного орошения. Иными словами, эту концеп¬
цию никак не упрекнешь в отсутствии стройности и закончен¬
ности. Необходимо только подтвердить ее фактами.
Гипотезе азиатского способа производства в «чистом» ви¬
де— в смысле признания на Востоке «вечного» «азиатского»
общества — в современной советской историографии посвяще¬
но меньше работ, чем на Западе. Большинство этих работ
ставит теоретические проблемы, не занимаясь специально ис¬
следованием конкретных фактов всемирной истории. Один из
немногих — Е. С. Варга, хотя тоже был занят преимуществен¬
но теоретической стороной дела, коснулся все же и вопроса
о реальном существовании азиатского способа производства.
Он справедливо заметил, что дело, в конечном счете, сводит¬
ся к тому, «доказали ли последние исследования неправиль¬
ность „гипотезы“ Маркса (об азиатском способе производст¬
ва.— В. Н.) или нет? Существовал ли в истории где-либо
азиатский способ производства?» [478, 382].
Правда, академик Варга высказался при этом против
«длительных исторических экскурсов», так как исходил из
несомненности признанного будто бы всеми существования
азиатского способа производства 3. Два конкретных примера
в своей книге он все же привел:
1) Как могли, спрашивал автор, в пустыне возникнуть го¬
рода, храмы, пирамиды «без оросительных сооружений, то
есть без сильной государственной власти, создающей и регу¬
20

лирующей водное хозяйство, то есть без азиатского способа
производства?» '[478, 377].
2) В восточных языках нет даже слова «землевладелец»
[478, 377], что говорит об отсутствии на Востоке частной зе¬
мельной собственности.
Не знаем, найдется ли хоть один человек (хотя бы из
сторонников гипотезы азиатского способа производства), ко¬
торый согласен с примерами, приведенными Е. С. Варгой.
Действительно, почему строительство оросительных сооруже¬
ний,; городов, храмов и пирамид, существование сильной го¬
сударственной власти невозможны без азиатского способа
производства? Сильная центральная власть, проводившая
ирригационные работы, существовала (и существует) при са¬
мых различных общественных формациях. Еще проще опро¬
вергается второй пример: вопреки утверждению Варги,слово
«землевладелец» (как и другие термины, более или менее
аналогичные европейским наименованиям разных категорий
феодалов) в восточных языках имеется (в современном ки¬
тайском языке, например, «землевладелец» буквально соот¬
ветствует слову «дичжу»).
Обратимся к работам других авторов, писавших — одни
более, другие менее определенно — о существовании «азиат¬
ского» общества.
Академик В. В. Струве в своих тезисах 1964 г. признал,
что «азиатский способ производства входил в состав всемир¬
но-исторической концепции великого Маркса» [761, 105]. По¬
сле этого автор, видимо, как и Варга, счел излишним вопрос,
существовала ли в истории такая категория, как азиатский
способ производства, и попытался лишь максимально ограни¬
чить ее в пространстве и времени.
«Азиатский способ производства,— писал В. В. Струве,—
не являлся необходимым последствием процесса разрушения
первобытного коммунистического общества, а возникал, 'как
это отметил Маркс, при наличии определенных условий. Та¬
ким условием была в Южном Междуречье, где сложилось
первое в истории классовое' общество, регулировка его мощ¬
ных рек...
В конце XXII в. до н. э. шумерийское общество уже яв¬
ляется развитым рабовладельческим обществом, в котором
труд коллективных, государственно-храмовых работ отодви¬
гает на задний план труд общинников.
В позднешумерийском обществе и частное рабовладение
начинает играть более существенную роль, и его значение
еще более усиливается в среде вавилонского общества — пре¬
емнице шумерийского» [761, 106—1081.
Ср^азу же возникает вопрос: если в III тысячелетии до
н. э: шумерийское общество дошло до стадии развитого рабо¬
владения, когда же оно прошло раннерабовладельческую ста-
21

дию, учитывая тогдашний — на заре всемирной истории —
крайне медленный темп исторического развития?
На пяти страничках В. В. Струве, разумеется, не мог под¬
робно обосновать свою новую точку зрения. Ответ же на наш
вопрос дает приводившийся им в многочисленных работах
богатый фактический материал, всегда приходивший в про¬
тиворечие со схемой азиатского способа производства 4.
Все труды Струве, написанные с 1932 г., с момента, когда
он только встал на почву марксистского учения об общест¬
венно-экономических формациях, сознательно были направ¬
лены на то, чтобы доказать существование на древнем Во¬
стоке рабовладельческого общества, т. е. опровергнуть гипо¬
тезу особого «азиатского» строя. Они представляются нам
несравненно более убедительными, чем — не подтвержден¬
ные, в сущности, материалом — тезисы 1964 г. Во всяком
случае, эти тезисы не могут зачеркнуть трудов всей жизни
ученого.
Попытку подкрепить гипотезу «азиатского» строя фактами
предпринял также специалист по истории Камбоджи
Л. А. Седов.
«Достаточно поверхностного сравнения так называемого
раннерабовладельческого общества древнего Междуречья и
так называемого феодального общества Камбоджи, — гово¬
рил он,— чтобы обнаружить в их структуре большее сход¬
ство, чем соответственно между этим рабовладельческим об¬
ществом и античным рабовладением и феодальным общест¬
вом Европы и так называемым феодализмом Камбоджи, Таи¬
ланда и т. д. В сравнении обнаруживается сходная роль го¬
сударства и государственной собственности, аналогичное ме¬
сто храма и храмовой собственности, наличие общин, даже
приблизительно одинаковое место рабства и рабской формы
эксплуатации, сохранившихся, как известно, в Индокитае до
XIX в.» 1677, 48—49].
Л. А. Седов выделяет два различных типа «азиатских»
структур — ирригационный и скотоводческий, резко противо¬
поставляя каждый из них европейским докапиталистическим
обществам. Приведенная выше цитата посвящена ирригаци¬
онному обществу. Аналогичные мысли высказываются им о
«скотоводческом» типе развития: «Не будучи вполне компе¬
тентным в этом вопросе, я все же полагаю, что между так
называемым рабовладельческим — скотоводческим общест¬
вом гуннов и так называемым феодальным обществом монго¬
лов существует большее типологическое сходство, чем между
аграрным феодализмом Европы и степным феодализмом ко¬
чевников» [677, 50].
Примеры, приведенные Л. А. Седовым, кажутся на пер¬
вый взгляд более убедительными, чем упоминавшиеся при¬
меры Е. С. Варги и В. В. Струве, но и они носят поверхност¬
22

ный характер (это слова самого автора — «поверхностные
сравнения»). Возьмем, например, такие указываемые авто¬
ром сходные черты древнего Междуречья и средневековой
Камбоджи, как «наличие общин» и «приблизительно одина¬
ковое место рабства и рабской формы эксплуатации». Автор
полагает, что эти моменты отличают Месопотамию и Камбод¬
жу, как общества «ирригационные», от европейских рабовла¬
дельческих и феодальных. Однако наличие общины — особен¬
ность всех докапиталистических классовых формаций. «При¬
близительно одинаковое» место рабства и рабской эксплуа¬
тации в том смысле, как говорит Л. А. Седов, характерно
для многих, если не всех, раннеклассовых общественных
структур. Иными словами, указанные факторы не могут слу¬
жить доводом в пользу особой «ирригационной» формации.
А пример кочевников? В самом деле, гуннское общество очень
похоже на общество монголов времени Чингисхана: та же
бросающаяся в глаза сила родовых пережитков, сплоченность,
оставшаяся еще от первобытнообщинного строя, та же воин¬
ственность, стремление перенести центр тяжести обществен¬
ных противоречий с развивающихся классовых антагонизмов
внутри кочевого общества на противоречия между данным
кочевым обществом и другими народами. Но сравним гуннов
не с монголами времен Чингисхана, а с монгольским обще¬
ством лет на 100—200 позднее. Ведь классовый строй мон¬
голов на рубеже XII—XIII вв. едва вышел из первобытнооб¬
щинного, еще не завершил своего становления, и только в
XIV—XV вв. окончательно оформилось общество, просуще¬
ствовавшее без принципиальных изменений до начала XX в.
Сравнение же монгольского общества XIV—XV вв. с гунн¬
ским показывает большие различия. На месте централиза¬
ции— политическая раздробленность, взамен первобытного
шаманизма — развитая ламаистская идеология, нравы стали
менее воинственны и т. д. Центр тяжести эксплуатации пере¬
несен внутрь самого монгольского общества. Если сравни¬
вать это монгольское кочевое общество с другими по харак¬
теру религиозной идеологической надстройки, то придется
ставить его в ряд не с гуннским, а с индийским, китайским
или даже средневековым итальянским: делались же сравне¬
ния тибетского и монгольского ламаизма с католицизмом.
Неправомерность вывода Л. А. Седова об особых «ирри¬
гационном» и «скотоводческом» типах развития мы объяс¬
няем тем, что выделение общественно-экономической форма¬
ции на базе каких-либо иных признаков, кроме отношений
собственности и господствующих форм эксплуатации (в клас¬
сово антагонистических обществах), невозможно. Каждое кон¬
кретное общество выступает перед нами в сложном перепле¬
тении связей, одни из которых сближают его с одними со¬
седними социальными организмами, другие — с другими, да¬
23

же не соседними. Китай XVIII в.,'может быть, больше похож
на Китай I в. до н. э., чем на Индию XVII—XVIII вв.; это
не значит, что в Китае до нашей эры был тот же социальный
строй, что и в XVIII в., все зависит от того, в каком отноше¬
нии мы их будем сравнивать. Конечно, китайская этническая
и культурная общность существовала на разных стадиях эко¬
номического развития и более очевидна, чем общность эко¬
номическая. Суть учения об общественно-экономических
формациях состоит именно в том, что оно позволяет научно
установить невидимую на первый взгляд социально-экономи¬
ческую общность народов, самых различных во времени и в
пространстве, в расовом, языковом и культурном отношениях.
В некоторых статьях формационная принадлежность того
или иного общества определяется по большей или меньшей
роли государства в регулировании экономических отношений.
Так, в статье, совместно написанной М. Г. Козловой, Л. А. Се¬
довым и В. А. Тюриным, говорится, что «в Юго-Восточной
Азии не сложилось ничего подобного европейской иерархи¬
ческой системе, основанной на чаютнофеодальной земельной
собственности и независимом от государственной власти бо¬
гатстве. Государства этого региона остались по преимуществу
бюрократическими. Статус человека определялся там прежде
всего и главным образом его местом в служебной иерархии.
Все это,— по словам авторов,— позволяет говорить, что из¬
менения и сдвиги XIV—XV вв. происходили в Юго-Восточной
Азии лишь в порядке эволюции в рамках азиатского способа
производства, предстающего как такой тип общественной
структуры, внутри которого выделяются свои стадии, отлич¬
ные от формаций, наблюдаемых в Европе» [710, 5451.
Получается, что главным признаком особого «азиатского»
строя, отличного от рабовладельческого и феодального,
М. Г. Козлова, Л. А. Седов и В, А. Тюрин считают большую
роль государства. Но она имела место в разных обществен-,
но-экономических формациях, особенно на стадии формиро¬
вания нового строя. Известна, например, исключительная
роль государства в классически рабовладельческой Римской
империи, совпадение понятий «эксплуататоры» и «государ¬
ство» в совсем не «ирригационной» древней Спарте; доказаны
важные функции государства при становлении феодальных
отношений в классических феодальных странах Западной Ев¬
ропы. В европейском средневековье развитие «частнофеодаль¬
ной земельной собственности» и «независимого от государст¬
венной власти» богатства — явление довольно позднее. Поэто¬
му и значительная роль государства, государственной собст¬
венности в Камбодже не обязательно опровергает существо¬
вание там феодального строя: может быть, они свидетельству¬
ют лишь о сравнительно невысокой степени развития феодаль¬
ных отношений или о наличии отношений рабовладельческих.
24

До сих пор нами рассматривался вариант «чистой» или
«вечной» азиатской формации, т. е. концепции, признающей
господство азиатского способа производства в течение всей
трех-четырехтысячелетней истории Востока. Есть другая раз¬
новидность гипотезы азиатского способа производства, кото¬
рая находит отношения азиатского способа производства у
всех народов, переходящих от первобытнообщинного строя к
классовому обществу. Одними из первых в современной дис¬
куссии такую теорию выдвинули французские авторы Ж. Сю-
рэ-Каналь и М. Годелье.
Этот вариант гипотезы азиатского способа производства
поражает сравнительно с вариантом «вечного» «азиатского»
строя своей конкретностью и обилием примеров. Азиатский
способ производства находят буквально всюду: в современ¬
ных государствах Тропической Африки, в Микенах и Спар¬
те, у македонцев доалександровского времени, в Азии и древ¬
них американских государствах. Самый последовательный в
СССР сторонник этих взглядов И. Л. Андреев, утверждая, что
«азиатский способ производства вполне логично укладывается
в общепринятую схему формаций как самая примитивная
классовая форма, как период превращения бесклассового
первобытного общества в классовое общество» [677, 194], при¬
водит в качестве примера социальную структуру Мали, где
«96,2% населения живет в деревнях, представляющих собою
соседские объединения семейных общин и являющихся основ¬
ной ячейкой общества. Европейских плантаторов там не бы¬
ло. Попытки оросить страну окончились безуспешно. Класс
туземных феодалов не сложился... Помещичьего землевладе¬
ния нет. Капиталистические отношения носили очень поверх¬
ностный характер. Спрашивается, может ли общество с такой
социальной структурой быть названо обществом классовым?
Частная собственность на основное средство традиционного
производства — землю — еще не сложилась. О развитом клас¬
совом обществе в данном случае трудно говорить». Напоминая,
что период превращения капиталистического общества в ком¬
мунистическое настолько специфичен, что экономисты выдели¬
ли социалистический способ производства, автор утверждает:
«Но тогда и азиатский способ производства имеет право на
существование, и не меньшее право, потому что эта ступень
по времени гораздо более значительна, занимает более тыся¬
челетия» [677, 195—196].
В одной из статей И. Л. Андреев спрашивает: «Действи¬
тельно, как иначе можно охарактеризовать, скажем, малий-
ское общество конца 50-х — начала 60-х годов нашего века,
периода получения независимости?» [449, 58]. Примерно та¬
ков же ход рассуждения и других авторов.
Данный вариант «азиатского» общества отличается от ва¬
рианта Варги или Седова тем, что он, во-первых, выдвигает¬
25

ся не как специфически восточный, а как закономерный для
всех стран мира, т. е. термин «азиатский» теряет здесь вся¬
кую связь с содержанием. Уж если давать данному варианту
рассматриваемой концепции какое-то условное географиче¬
ское название, лучше было бы назвать его «французским»,
учитывая, что его выдвинули и активно отстаивают преиму¬
щественно французские авторы.
Во-вторых, сторонники этого варианта не придают решаю¬
щего значения ирригации и деспотической власти (что выте¬
кает из их представлений об универсальном характере «ази¬
атской» формации).
В данном случае нет необходимости анализировать мно¬
жество приводимых авторами фактов, так как они не вызы¬
вают сомнений. Только если разобранный выше первый ва¬
риант гипотезы азиатского способа производства совершенно
не был подкреплен фактами, но отвечал, на наш взгляд, всем
признакам общественно-экономической формации, то дан¬
ный — второй — вариант, подкрепляемый обильным фактиче¬
ским материалом, признакам особой формации — в чем лег¬
ко убедиться — не отвечает.
То, что раннеклассовое общество могло существовать ты¬
сячу (и больше!) лет, ничего не значит: первобытный строй
существовал многие и многие тысячелетия, но мы все же
рассматриваем его пока как одну общественно-экономиче¬
скую формацию. В переходном обществе 5 типа доколониаль¬
ного Мали процесс классового образования зашел не так да¬
леко, чтобы мы имели перед собой сложившуюся экономиче¬
скую систему с определенной, соответствующей этой системе
надстройкой. Либо это общество в основе бесклассовое —
тогда оно представляет последний этап первобытнообщинного
строя. Либо мы уже признаем это общество классовым — тог¬
да оно должно включаться в рамки той общественной фор¬
мации, в направлении которой идет развитие. Конечно, опре¬
делить в начальный период это направление, установить, ка¬
кой уклад является ведущим, очень трудно: обычно это
удается сделать только применительно к тому времени, когда
производственные отношения и надстройка достигают опреде¬
ленной степени зрелости.
Ясно, что на ранних этапах исторического развития не
имеет места процесс накопления крупных частных капиталов,
т. е. нет условий перехода к капитализму. Нет накопления
немногими лицами и крупных земельных владений — этой
обязательной предпосылки феодализма. Свободной земли в
период разложения первобытнообщинного строя обычно мно¬
го. Земля поэтому не представляет тогда большой ценности—
в противоположность феодальному строю, при котором она
является главной формой богатства. Поэтому в «нормальных»
условиях классообразования на первый план выдвигаются
26

методы прямого насилия, захвата и порабощения личности,
с тем чтобы силой принудить других людей работать на се¬
бя, отдавать плоды своего труда. Экономическая зависимость,
экономические формы эксплуатации также существуют, но
они — на втором плане. Ведущей, таким образом, становится
рабовладельческая тенденция.
Но «нормального» процесса классообразования, в смысле
свободы от влияния более развитых обществ, не знала боль¬
шая часть народов мира. На разложение первобытного строя
германцев и славян оказывало влияние хозяйственное, идео¬
логическое и политическое развитие народов, ушедших дале¬
ко вперед, поэтому у первых в период, переходный от доклас¬
сового общества к классовому, рабовладельческая тенденция
на каком-то достаточно раннем этапе сменилась феодальной,
которая стала господствующей. У современных народов Аф¬
рики развитие идет еще сложней: на них, находящихся меж¬
ду стадиями первобытнообщинного строя и классового обще¬
ства, долгое время воздействовали факторы, направляющие
их развитие к феодализму, минуя рабовладельческое обще¬
ство. В течение ста последних лет к этому добавилось влия¬
ние капитализма, что привело к возникновению условий для
перехода от первобытнообщинного строя, минуя не только
рабовладельческое, но и феодальное общество, прямо к бур¬
жуазному. За последние десятилетия на эти страны мощное
влияние оказывает также мировая система социализма; к воз¬
можности миновать две ступени — рабовладельческую и фео¬
дальную— добавляется теперь возможность миновать заодно
и третью ступень — капиталистическую, придя прямо к социа¬
лизму.
Пока ни одна из борющихся тенденций не победила, стра¬
ны, о которых мы говорим, по-прежнему переживают период
перехода от первобытнообщинного строя к какой-то более вы¬
сокой формации. К какой именно — решит борьба тенденций
внутри этих обществ, сочетание внутренних и внешних фак¬
торов. Для этого потребуется немало времени. Доказано, что
в переходные периоды особенно велика роль государства, как
орудия, ускоряющего в этих случаях движение общества по
восходящей линии.
Переходные периоды вообще часты в истории, причем не
только на стадии перехода от первобытнообщинного строя к
классовому обществу 6. Возьмем, например, Китай: с середи¬
ны XIX до середины XX в. он представлял собой переходное
общество от феодального строя к капиталистическому, при¬
чем полной, окончательной победы национального капитализ¬
ма так и не произошло. Индия до прихода колонизаторов бы¬
ла феодальной; под властью Англии она в течение 150 лет
представляла собой общество, переходное от феодализма к
капитализму, но это переходное общество было несамостоя¬
27

тельным, являлось придатком капиталистического общества
Англии. Полной победы капиталистических отношений не
произошло и здесь. После освобождения Индии наступил но¬
вый переходный период, когда капиталистическая (но уже на¬
циональная капиталистическая) тенденция борется с новой —
социалистической. Исход борьбы будет зависеть от соотноше¬
ния сил между капиталистической и социалистической тен¬
денциями в Индии и во всем мире.
Вступить на путь переименования всех переходных перио¬
дов в «общественно-экономические формации» значило бы,
по нашему мнению, отказаться от понятия формации как со¬
циального организма, зарождающегося, формирующегося, до¬
стигающего зрелости и не приходящего в упадок до тех пор,
пока он не исчерпает свои силы. Появление во всемирной
истории практически неограниченного числа «формаций» не
дало бы возможности видеть основные этапы и направления
развития, вело бы к произволу в периодизации, вообще за¬
труднило бы ориентировку в исторических процессах.
Иногда исследователи, глубоко знающие факты и специ¬
фику какого-либо переходного периода, например раннего
средневековья 7, теряя общую перспективу, проявляют склон¬
ность рассматривать изучаемый ими период как нечто само¬
довлеющее, а не как часть общей, более широкой формации.
Так, А. И. Неусыхин, выделяя в раннем средневековье «про-
тофеодальный» период, когда еще не сложилось «ясно выра¬
женной классовой структуры общества», но уже возникло го¬
сударство, считал, что такой период, не имея уже признаков
первобытного строя, не являлся еще и классово-феодальным,
т. е. не может быть отнесен ни к какой общественной форма¬
ции [651,76,87].
Но рассуждение о том, что так называемый протофеодаль-
ный период не является ни рабовладельческим, ни феодаль¬
ным, ни первобытнообщинным, на наш взгляд, неверно. Ему
противоречат факты заметных в истории граней между фор¬
мациями, явных скачков от доклассовой формации к классо¬
вой, связанных обычно с возникновением государства, факты
существования в соответствующих обществах уже возникших
(хотя бы и не «ясно выраженных») классов, классового не¬
равенства, эксплуатации. Протофеодальный период — первый
период феодальной формации, хотя он и отличается от позд¬
нейших этапов феодализма, так же как сильный, рослый и
самостоятельный юноша — от грудного младенца.
В силу изложенного нам кажется, что ни выделять ран¬
неклассовое общество в особую формацию, ни рассматривать
его как некое внеформационное нет оснований. Прав Ю. И. Се¬
менов, когда он пишет, что «общество вообще существует
лишь как единство последовательно сменяющихся социально-
экономических формаций, каждая из которых представляет
28

более высокую ступень его развития по сравнению с пред¬
шествующей» [727, 91]. Сказать, что тот или иной период ле¬
жит вне общественно-экономических формаций, значило бы,
таким образом, сказать: вне общества 8.
Слабостью обеих разновидностей гипотезы азиатского спо¬
соба производства — ее «вечного» и «французского» вариан¬
тов — остается то, что науке неизвестен какой-либо четвертый
способ эксплуатации и соединения непосредственного произ¬
водителя со средствами производства (в классовом обществе),
кроме тех, которые характерны для рабов, феодально-зави¬
симых крестьян и наемных рабочих. «Абстрактно взятая фор¬
мация,—писал по этому поводу С. М. Дубровский в 1929 г.,—
основана на одном определенном способе производства, а
конкретное общество может включать в себя разные способы
производства, разные уклады, разные классовые отношения».
Но «невозможно указать ни одного примера, где бы особый
„азиатский уклад“ существовал при наличии других укладов.
Это понятно, так как нет специфически азиатского производ¬
ства, соответствующих производственных отношений» [141,
124].
Все сторонники гипотезы азиатского .способа производ¬
ства находят в «азиатской» формации особый способ эксплуа¬
тации, но не расшифровывают его. В самом деле: если об¬
щинников эксплуатировал государственный аппарат, то в
чьих интересах? В 'своих собственных? Но если это так, то
факт эксплуатации крестьян в «азиатском» обществе непо¬
средственно государством означает лишь, что господствую¬
щий класс, владеющий средствами производства коллектив¬
но, совпадает с государственным аппаратом9. Но какие мето¬
ды эксплуатации этот господствующий класс применяет, мы
бы по-прежнему не узнали, а потому не определили бы ха¬
рактер эксплуататорского класса и всего общества.
Если господствующий класс, объединенный в единую го¬
сударственную организацию, эксплуатирует трудящихся в ос¬
новном методами капиталистического найма, перед нами
государственный капитализм (мы взяли, конечно, чисто тео¬
ретический пример: фактически при капитализме мы не зна¬
ем случая, чтобы господствующий класс полностью совпадал
с государственным аппаратом). В докапиталистических клас¬
совых обществах, где внеэкономическое принуждение играет
большую, иногда — при рабовладении — преобладающую
роль в экономике, совпадение господствующего класса с «го¬
сударством» — случай более частый. Если господствующий
класс, объединенный в «государство», эксплуатирует кресть¬
ян, опираясь на свое владение землей плюс внеэкономическ<эе
принуждение, речь будет идти о феодальном государстве и
обществе. Но попробуем представить себе господствующий
класс, эксплуатирующий народ только через государственный
29

аппарат — путем высоких налогов, трудовых повинностей,—
не столько наделяя непосредственных производителей землей,
сколько стремясь оторвать их от земли, лишить собственно¬
сти. Каков будет тогда характер эксплуатации? Очевидно,
поскольку в основе ее будет лежать не собственность на ка¬
питал или на землю, а прямая собственность на плоды труда,
реализуемая через применение насилия, то эксплуатация в
данном случае будет носить рабовладельческий характер.
Четвертого способа эксплуатации, отличного от отчужде¬
ния личности, отчуждения земельной собственности и «наем¬
ного рабства», сторонники «азиатской» гипотезы доныне не
нашли.
Вариант второй:
азиатский способ производства — смешение феодального
и рабовладельческого начал
Желание ответить на вопрос — что же представляет со¬
бой эта особая форма эксплуатации, лежащая в основе «ази¬
атских» общественных отношений,— наглядно проявилось в
ряде работ. В отличие от тех выступлений, в которых просто
констатируется наличие особой, ранее неизвестной формы
эксплуатации, такие работы представляют как бы следую¬
щую, более высокую ступень развития дискуссии.
К ним относятся, в частности, статьи Ю. И. Семенова,
в которых предпринята попытка разложить азиатскую форму
эксплуатации на составные части.
Исходный пункт гипотезы Семенова тот же, что в рас¬
смотренных выше различных вариантах азиатского способа
производства: в основе первой классовой общественно-эконо¬
мической формации лежит особая «нерасчлененпая» форма
эксплуатации. Однако же автор фактически расчленял ее на
две. Одну группу эксплуатируемых в древнейших обществах
Востока, по его мнению, составляли рабы, другую — видимо,
крестьяне, т. е. люди, сидящие на земле, ведущие свое хозяй¬
ство и эксплуатируемые господствующим классом через го¬
сударственный аппарат (налоги, трудовые повинности). «Пер¬
вой исторической формой существования классового обще¬
ства,— делал вывод Ю. И. Семенов,— является, таким обра¬
зом, общественно-экономическая формация, имеющая своей
основой нерасчлененное единство феодального и рабовладель¬
ческого способов производства,— феодально-рабовладельче¬
ская формация» [727, 251].
В этом определении Семенова, данном в 1957 г., многое
оставалось недостаточно мотивированным. Если налицо две
формы эксплуатации, почему автор именует их одной, «нерас-
члененной»? Утверждая, что в древнейших классовых обще¬
ствах наряду с рабовладельческими отношениями «уже в са¬
30

мый начальный момент истории» существовали феодальные,
Семенов отдавал себе отчет в том, «что феодальные отноше¬
ния, имевшие место в странах древнего Востока, отличались
от феодальных отношений, господствовавших в средневеко¬
вой .Европе» 1[727, 247]. Но если и в данном случае имеются
эти две разные формы общественных отношений, то почему
автор сливает их в одну, одинаково именуя «феодальными»?
Ю. И. Семенов почему-то полагал, что «вопрос о своеобра¬
зии феодальных отношений, существующих в древневосточ¬
ном обществе, выходит за рамки» его работы [там же].
Как известно, понятие общественно-экономической форма¬
ции предполагает определенный, соответствующий данной-
формации уровень производительных сил. Лицо формации
определяет господствующий способ производства.
Какое место занимают эти категории в гипотезе Ю. И. Се¬
менова? Феодально-рабовладельческое общество древнего
Востока соответствует у него производительным силам энео¬
лита и бронзового века; античное (рабовладельческое) обще¬
ство — раннему железному веку, феодализм — развитому
железному веку.
Зависимость производственных отношений от уровня про¬
изводительных сил как будто показана. Правда, и тут есть
определенная неясность. Автор ограничивает рабовладельче¬
ское (античное) общество, рамками Средиземноморья; в стра¬
нах Востока сохраняются, очевидно, и в средние века отно¬
шения феодально-рабовладельческие. Между тем смена брон¬
зового века железным имела место не в одном Средиземно¬
морье, но во всех странах древнего мира. Спрашивается,
почему в странах Средиземноморья смена бронзового века же¬
лезным привела к возникновению рабовладельческого обще¬
ства, а в странах Востока — нет? Почему определяющая роль
уровня производительных сил во втором случае не прояви¬
лась? Ю. И. Семенов не ставит этих вопросов и не дает на
них ответа.
Перейдем к другой проблеме: какой тип производственных
отношений являлся в феодально-рабовладельческой форма¬
ции ведущим? В статье 1957 г. Семенов отвечал: рабский
труд был менее производителен, чем труд «феодально-зави¬
симых», но он «мог доставлять почти столько же продуктов...
в силу того, что степень эксплуатации раба могла превышать
и превышала степень эксплуатации феодально-зависимого ра¬
ботника... Если рабу можно было уделять такую часть про¬
изведенного продукта, которая была абсолютно необходимой
для поддержания его физического существования, то фео¬
дально-зависимый производитель должен был оставлять себе
столько, сколько было необходимо для поддержания суще¬
ствования не только его самого, но и семьи ![727, 253].
Из этого рассуждения следует, что рабскую форму
31

эксплуатации в странах древнего Востока Ю. И. Семенов
считал ведущей.
Позже он, определив как «кабальные» те общественные
отношения в древнейших странах, которые другие исследо¬
ватели обычно называли рабовладельческими, писал: «Веду¬
щая роль принадлежала кабальному укладу независимо от
соотношения между числом кабальников и мелких самостоя¬
тельных производителей. В социально-экономической струк¬
туре древневосточных обществ могли происходить и происхо¬
дили сдвиги в самых различных направлениях, но господст¬
вующей, в конечном счете, была тенденция к превращению
всех без исключения категорий непосредственных производи¬
телей в кабальников. Кабальный уклад общественного хозяй¬
ства определял всю социально-экономическую структуру
древневосточного общества и тем самым весь уклад его жизни
в целом. Именно кабальный уклад был основой экономи¬
ческого и политического могущества класса эксплуататоров,
а тем самым и основой его господства над массой мелких
самостоятельных производителей» [734, 87].
Кто признает в каждой формации один господствующий
тип производственных отношений (ведущий уклад) и зависи¬
мость производственных отношений, господствующих в дан¬
ной формации, от уровня производительных сил, тот в гипо¬
тезе Семенова увидит следующее: ведущий экономический
уклад — рабовладельческий (он же кабальный); раннему же¬
лезному веку (а он был во всех странах Востока) также
должна, как правило, соответствовать рабовладельческая
стадия развития общества. Иными словами, особая азиат¬
ская формация Семенова, исходя из этих двух посылок, пред¬
ставляет собой одну из разновидностей рабовладельческого
строя 4см. 677, 32—33].
Такой вывод, логически вытекающий из посылок автора,
не был почему-то им сделан. Наоборот, Семенов предпринял
две попытки резче противопоставить свою гипотезу «рабовла¬
дельческой» концепции. В 1957 г. он называл общества древ¬
него Востока феодально-рабовладельческими, в 1965 г. переи¬
меновал их в «кабальные», ввел новые понятия — «кабаль-
ники» и «кабаловладельцы» (вместо рабы и рабовладельцы,
как в 1957 г.). Новая терминология не принята до сих пор
ни одним ученым, кроме ее автора. Она затрудняет понимание
сути господствовавшего на древнем Востоке общественно-эко¬
номического уклада, так как термин «кабала» обычно при¬
меняется лишь к одной разновидности рабовладельческих от¬
ношений (кабальное или долговое рабство). И. М. Дьяконов,
возражая Ю. И. Семенову, вполне обоснованно указал, что
«невозможно выделить отдельно формацию, определяемую
ведущей ролью кабального рабства. Термин, предлагаемый
Семеновым, оставляет в тени такую важнейшую форму рабо¬
32

владения на Древнем Востоке, как эксплуатация раОов —
пленных» [547, 44].
В другом отношении, правда, Ю. И. Семенов сделал по¬
пытку пойти вперед, заменив крайне неподходящий для древ¬
ности термин «феодально-зависимые» термином «прафеодаль-
но-зависимые»; феодальный уклад, который он находил на
всех стадиях развития древних государств, стал у него имено¬
ваться прафеодальным или протофеодальным. Автор, однако,
по-прежнему не объяснил, чем последний отличался от сред¬
невекового феодального.
Он писал, что прафеодальный уклад с развитием общест¬
венного производства постепенно переходит в кабальный: не¬
значительная часть земледельцев «богатела и превращалась
в кабаловладельцев. Большая часть нищала, разорялась, ли¬
шалась средств производства и в конечном счете пополняла
класс «кабалъников» [734, 84—85]. Цитированный отрывок
вполне отвечает мысли автора о кабальном (или рабовла¬
дельческом) укладе как основном и о прафеодальном — как
переходном, размывающемся по мере прогресса экономики.
Из так называемых прафеодально-зависимых получаются в
итоге рабы (кабальники) и рабовладельцы (кабаловладель-
цы). Прафеодальные отношения предшествуют, таким обра¬
зом, тем, которые можно назвать рабскими, кабальными. Ис¬
ходя из этого единственно правильным было бы, очевидно,
эти отношения, как предшествующие рабовладельческим, на¬
звать «прарабовладельческими». Почему автор назвал их
«прафеодальными», создавая впечатление, будто они непос¬
редственно предшествовали средневековому феодализму? Не
есть ли это некоторый логический перескок?
Семенов дает следующее объяснение тому, как он пришел
к указанному термину: «Мелкие самостоятельные производи¬
тели на Древнем Востоке подвергались жестокой эксплуата¬
ции государством, являвшимся верховным собственником зем¬
ли. Они платили подати и несли повинности. Налоги, кото¬
рые они вносили, по существу, представляли своеобразную
форму феодальной земельной ренты (именно это положение
требуется доказать; Ю. И. Семенов даже не пытается сде¬
лать это.— В. //.). Поэтому данную формулу эксплуатации
можно охарактеризовать как феодальную. Следовательно,
имеются определенные основания рассматривать мелкое са¬
мостоятельное натуральное хозяйство в обществах Древнего
Востока как составную часть феодального общественно-эко¬
номического уклада, а мелких самостоятельных производите¬
лей как феодально-зависимых... Так как из-за незрелости
(? — В. Я.) они значительно отличались (чем? — В. Я.) от
феодальных отношений эпохи средних веков... мы будем на¬
зывать их прафеодальными или протофеодальными, а образо¬
ванный ими уклад общественного хозяйства соответственно
3 Зак. 740
33

прафеодальным или протофеодальным. В качестве прафеода-
ла на Древнем Востоке обычно выступало государство» [734,
84—85].
Мы отмечали выше, что эксплуатация общины государст¬
венным аппаратом не может служить определяющим призна¬
ком производственных отношений: государственные формы
эксплуатации, как и само государство, встречаются во всех
классовых формациях. Ю. И. Семенов, как видим, смотрит
на этот вопрос совершенно иначе: он считает эксплуатацию
населения господствующим классом через государственный
аппарат, посредством налогов, разновидностью лишь одной
формы эксплуатации — феодальной. Достаточно найти на
древнем Востоке эксплуатацию населения государственной
властью, как делается вывод: производственные отношения —
феодальные.
Нам представляется, что, переименовав феодально-рабо¬
владельческую формацию в кабальную, а феодальные отно¬
шения в прафеодальные, Семенов усугубил противоречия
своей гипотезы.
В 1966 г. автор внес в свою схему новые изменения. Он
признал полное равноправие в кабальной формации двух
составляющих ее укладов — кабального и прафеодального.
Он переименовал кабальную формацию в «кабально-прафео-
дальную общественно-экономическую формацию» [729, 100].
Ю. И. Семенов отказался тем самым от понятия ведущего
уклада, видимо чувствуя, что признание одного уклада веду¬
щим (а таким, как мы показали, можно было признать только
кабальный уклад) неизбежно приведет к «рабовладельче¬
ской» концепции древневосточного общества.
Согласно новому варианту гипотезы Семенова, кабальный
и прафеодальный уклады теоретически равноценны, но соот¬
ношение между ними то и дело меняется: когда торжествует
кабальный уклад, общество объединяется, когда соотноше¬
ние меняется в пользу прафеодального уклада, общественный
организм надолго распадается.
Последний вариант (с полным равноправием рабовладель¬
ческого и феодального укладов) докапиталистической клас¬
совой антагонистической формации выдвинут, однако, и до¬
веден до «классической» формы другими авторами, особенно
Л. С. Васильевым и И. А. Стучевским 10.
По их гипотезе, разложение первобытнообщинного строя
порождало три модели — рабовладельческую, феодальную,
азиатскую — классового общества. Авторы исходят из идеи о
параллельности этих трех тенденций, самостоятельности и
равноправии соответствующих им укладов. Равноправие, оче¬
видно, не только в том, что все три уклада могут возникать
из первобытного общества при почти одинаковом уровне про¬
изводительных сил, но и в том, что ни один из них в рамках
34

докапиталистических классовых обществ, взятых в целом, не
является ведущим. Как пишут Васильев и Стучевский, для
них «рабовладение и феодализм не две противостоящие и да¬
же стадиально различные формации, а две стороны одного и
того же более общего явления — докапиталистических об¬
ществ, базировавшихся на внеэкономическом принуждении»
[494, 86].
По какому пути пойдет то или иное общество, выйдя из
первобытнообщинного состояния, зависит, по мысли авторов,
от формы общины, а эта последняя определяется рядом фак¬
торов, прежде всего природными условиями (в различных
природных условиях возникают общины античного, герман¬
ского или азиатского типа). Три модели докапиталистических
классовых обществ, считают они, составляют общую вторич¬
ную формацию, основанную на частной собственности и вне¬
экономическом принуждении.
Васильев и Стучевский радикально разрешили в своей
схеме трудности, с которыми мы сталкивались, знакомясь с
гипотезой Семенова (проблемы производительных сил и ве¬
дущего общественно-экономического уклада). Решение Ва¬
сильева и Стучевского состоит в том, что они отбросили и то
и другое.
Переход от первобытнообщинного строя не к рабовладению,
а, скажем, к феодализму не связан, по их мнению, с сущест¬
вованием более совершенных орудий труда п. Все различные
типы производственных отношений — рабовладельческие, фео¬
дальные, азиатские — порождаются близкими друг к другу
по уровню производительными силами 4494, 89—90]. Возник¬
новение феодализма у германцев или славян нельзя объяс¬
нить, считают авторы, заимствованием производственно-тех¬
нических достижений рабовладельческой античности [494,
81—82].
Васильев и Стучевский, как мы видели, отвергли также
понятие ведущего уклада; в их вторичной формации ведущих
укладов три — рабовладельческий, феодальный и азиатский;
точнее, поскольку азиатский уклад, по их мнению, представ¬
ляет собой сочетание феодального и рабовладельческого
(лишь находящихся в состоянии полного равновесия), можно
сказать, что ведущими укладами являются два. Таким обра¬
зом, «вторичную» формацию Васильева — Стучевского можно
было бы назвать феодально-рабовладельческо-азиатской или
просто феодально-рабовладельческой. В этом — общее между
ней и рассмотренной выше феодально-рабовладельческой фор¬
мацией Семенова.
Правда, Семенов не вводил в свою гипотезу наряду с фео¬
дальным и рабовладельческим укладами третьего — загадоч¬
ного «азиатского». Но и в схеме Васильева — Стучевского
«азиатская» модель представляет самое слабое место. Она
а*>
3*

может самостоятельно существовать только при условии обя¬
зательного равновесия феодальных и рабовладельческих эле¬
ментов. Иначе при преобладании феодальных элементов по¬
лучается не особое «азиатское» общество, а феодальное с ра¬
бовладельческим укладом в нем. В случае же преобладания
рабовладельческих отношений получим рабовладельческое
общество с феодальным укладом. Но где в истории Василь¬
ев и Стучевский нашли бы общество, в котором рабовла¬
дельческие и феодальные элементы были бы идеально урав¬
новешены? На каких весах они смогли бы это определить?
По словам авторов, два равноценных, равных по силе
способа производства, сосуществующие в рамках азиатского
строя, — феодализм и рабовладение — «как бы тормозят друг
друга» [494, 88]. Каким образом два параллельных, действу¬
ющих строго в одном направлении фактора могут тормозить
друг друга? По-видимому, Васильев и Стучевский понимают
«торможение» как борьбу феодальной и рабовладельческой
тенденций, причем то одна, то другая выходит на первый
план (ср. с точкой зрения Семенова).
«Торможение», по мнению авторов, не ведет к прекраще¬
нию развития: «Медленно развиваясь на протяжении тыся¬
челетий, азиатская модель имеет, однако, вполне определен¬
ную тенденцию развития. Суть этой тенденции сводится к то¬
му, что в конечном счете феодальные элементы в ней начи¬
нают постепенно преобладать над рабовладельческими. Вы¬
ражаясь математическим языком, третья, азиатская, модель’
в своем развитии „стремится“ ко второй, феодальной. Разли¬
чия между обеими моделями в том, что „очищение“ феодаль¬
ного способа производства от сначала очень значительных, а
затем менее существенных примесей рабовладельческого спо¬
соба производства во всех тех районах, где подобное сочета¬
ние имело место, шло столь медленными темпами, что к эпо¬
хе всемирного распространения европейского капитализма оно
было еще очень далеко от завершения» 4494, 88—89].
Из этого отрывка мы фактически узнали, что в «азиат¬
ском» обществе с начала до конца господствует феодальная
тенденция, что отличие такого общества от феодального евро¬
пейского состоит лишь в темпах роста феодализма. Должно
быть, это — медленно развивающееся феодальное общество,
внутри которого просто сохраняется длительное время рабо¬
владельческий уклад. Азиатская модель, таким образом, гро¬
зит выскользнуть из схемы Васильева — Стучевского, разру¬
шив все здание.
А как обстоит дело с рабовладельческой моделью? Пере¬
ходя к ней, мы сразу обнаруживаем, что авторы так и не
справились с проблемой хронологической последовательно¬
сти — или одновременности — формаций. Как примирить кон¬
цепцию Васильева и Стучевского со следующим их рассуж¬
36

дением: рабовладельческая модель «встречается в истории
очень редко», потому что «в силу присущих рабовладельче¬
ской формации органических пороков (! — В. //.)... неизбежно
заходит в тупик и деградирует»; когда рабовладельческий
строй гибнет, общество «как бы возвращается к исходной точ¬
ке классообразования, усиливая те тенденции феодализации,
которые были ему свойственны еще в начале его становления,
и тем самым совершая своеобразный виток спирали» [494,
88]. Получается, что тенденция феодализации предшествовала
развитым рабовладельческим отношениям даже в рамках ра¬
бовладельческой модели. Феодализм как исходный пункт,
феодализм как итог — не значит ли это, в соответствии с при¬
нятыми до сих пор представлениями, что речь идет просто
о феодальном обществе с рабовладельческим укладом в нем?
Получается, что из трех моделей, составляющих вторич¬
ную формацию Васильева и Стучевского, одна прямо являет¬
ся феодальной и две — одна в большей, другая, может быть,
в меньшей степени — «стремятся» к феодализму. Иными сло¬
вами, к феодализму «стремится» вся гипотеза Васильева —
Стучевского. Недаром в заключительном абзаце их статьи го¬
ворится, что «из трех моделей наиболее совершенная и пере¬
довая — феодальная. Ее по праву можно считать главной и
основной во вторичной докапиталистической формации, опре¬
деляющей лицо этой формации» [494, 90] 12.
Прежде чем покончить с вопросом о «смешанной» азиат¬
ско-феодально-рабовладельческой формации, отметим тща¬
тельность, с какой некоторые авторы избегают в своих по¬
строениях всего, что могло бы осложнить их положение. Они,
в частности, совершенно не касаются надстроечных явлений,
хотя, казалось бы, можно ли писать о формации, не рассмат¬
ривая общество в целом. Схема Васильева — Стучевского
сугубо абстрактна, в их статье нет примеров истории отдель¬
ных стран. Если бы авторы статьи включили в нее проблему
надстройки и привлекли конкретные примеры, гипотеза их
стала бы далеко не такой стройной.
Известно, что огромную часть всякой общественной фор¬
мации составляет надстройка, например государство, соз¬
даваемое господствующим классом, чтобы закрепить, рас¬
ширить и защитить тот способ производства, представителем
которого этот класс является. А если ведущих укладов, как
говорили авторы, два? Возникнут ли две самостоятельные
надстройки или одна общая? Или надстройка будет общей у
всех трех моделей, которые составляют, по мнению авторов,
одну формацию? Васильев и Стучевский полностью обходят
вопросы такого рода.
Г. А. Меликишвили, развивающий взгляды, в основе близ¬
кие гипотезе Л. С. Васильева и И. А. Стучевского, попытал¬
ся, в отличие от них, привести отдельные (к сожалению, не¬
37

многие) конкретные примеры из истории восточных стран, но
они, как нам кажется, сделали гипотезу еще менее ясной.
Автор утверждает, например, будто в Финикии сложилась
иная общественно-экономическая формация (именно — рабо¬
владельческая), чем в окружавших Финикию ближневосточ¬
ных обществах [635, 76], что в древней Индии существование
господствующего класса основывалось «преимущественно на
примитивной феодальной эксплуатации общинников» ![635^
70], в то время как в других странах древнего Востока «могут
существовать и существовали раннеклассовые» общества «с
резким преобладанием форм азиатского способа производст¬
ва» [635, 76] (ни одного такого конкретного общества в статье,
правда, не было названо). Выделить Финикию в формацион¬
ном отношении из ряда других стран древнего Переднего Во¬
стока, находившихся примерно на том же уровне развития
производительных сил, можно, разумеется, лишь отрицая, что
разница между обеими формациями зависит от уровня произ¬
водительных сил. Действительно, Меликишвили, подобно Ва¬
сильеву и Стучевскому, не признает, что существование ран¬
неклассовых, развитых рабовладельческих или развитых фео¬
дальных обществ обязательно связано «с определенным
уровнем развития орудий труда», не согласен, что «феодаль¬
ные социально-экономические отношения соответствуют обя¬
зательно... более высокому уровню» материального про¬
изводства, чем рабовладельческие отношения. «Извест¬
но,— поясняет свою мысль автор, — что переход в Запад¬
ной Европе от рабовладения к феодализму происходил ско¬
рее в условиях упадка, нежели подъема производства»
[635, 77].
С этим сходно и рассуждение А. Я. Гуревича: «На самом
деле в поздней Римской империи наблюдался не прогресс
производительных сил, которые должны были согласно упо¬
мянутому закону (закону перехода от одной общественной
формации к другой.— В. Я.) перерасти отживавшие рабовла¬
дельческие производственные отношения и прийти в конфликт
с ними, а скорее застой и даже регресс производства, привед¬
ший римское общество в тупик» [528, 15]. Решив, что падение
Римской империи «вряд ли объяснимо только кризисом рабо¬
владельческого строя», автор упоминает о существовании мно¬
жества противоречивых объяснений данного исторического
явления и приходит к выводу: «каждая из теорий (кризис си¬
стемы рабского хозяйства, упадок производства, варварские
нападения, гипертрофия государства, народные выступления,,
сокращение численности населения, торжество христианства,
партикуляризм провинций и т. д.) отражает какую-то реаль¬
ную сторону исторического процесса». «Историческое явле¬
ние,— делает он вывод,— многопланово как по своему гене¬
зису, по комплексности вызвавших его причин, так и по влия¬
38

нию, которое оно оказывает: оно не имеет одной причины и
поэтому не может быть однозначно объяснено» [526, 54].
Спрашивается, что внушило обоим цитированным авторам
мысль, будто по закону смены общественных формаций в
Римской империи накануне краха рабовладельческого строя
должен был наблюдаться непрерывный прогресс производи¬
тельных 1СИЛ?
До сих пор большинство историков, изучающих древнюю
историю, связывало с кризисом рабовладельческой фармации
в Риме длительный — занявший столетия — упадок произво¬
дительных сил. Это ничуть не противоречит тому факту, что
в конечном счете весь переход от рабовладельческой фарма¬
ции к феодальной и сам кризис античного мира были подго¬
товлены и вызваны ростом производительных сил. Если не
учитывать их определяющую (в конечном счете) роль, мы
придем, как видно из приведенных цитат, к фактическому
признанию равнозначности множества различных причин: и
упадка производства, и «гипертрофии государства», и торже¬
ства христианства. Какой же из факторов был определяю¬
щим — автор не указывает. Историческая закономерность
смены общественно-экономической формации становится не
очень понятной. Не видя определяющей роли развития произ¬
водительных сил, обращая внимание лишь на упадок -произ¬
водства в конце древнего мира, можно, конечно, не признать
рабовладение и феодализм последовательными ступенями об¬
щественного прогресса. Г. А. Меликишвили смог поэтому най¬
ти на древнем Востоке равно развитые рабовладельческие и
феодальные общества [см. 635, 79].
Сливая, как это делали до него Семенов, Васильев и Сту-
чевский, рабовладельческий строй с феодальным, Мелики¬
швили, в отличие от перечисленных авторов, придал своей
«смешанной» формации более ярко выраженный «феодаль¬
ный» оттенок. Как и для Семенова, Васильева и Стучевского,
отправным пунктом для него послужила мысль, что «дань,
государственные налоги, общественные работы» могут рас¬
сматриваться лишь в качестве форм «примитивной феодаль¬
ной эксплуатации» [635, 70], что «суть феодального строя
именно состоит в присвоении господствующим классом при¬
бавочного продукта труда непосредственных производителей
путем налога или ренты, превращения в дальнейшем (только
в дальнейшем.— В. Я.) в его собственность земли и личности
производителя» ¡[635, 72]. Мы пока не останавливаемся на
том, как автор представляет себе «присвоение прибавочного
продукта» при отсутствии каких-либо элементов собственно¬
сти эксплуататора на землю или на личность эксплуатируе¬
мых. Отметим лишь, что для Меликишвили эксплуатация
подданных государством есть основная форма эксплуатации
м большинстве древневосточных стран. Поскольку же он счи¬
39

тает эту форму исключительно феодальной, в странах древ¬
него Востока должен был, согласно его теоретическим посыл¬
кам, господствовать феодализм. Меликишвили утверждает,
что рабовладельческий строй в древних государствах мог
«создаться лишь в исключительных случаях», что после па¬
дения Рима «общество возвращается (! — В. Н.) к магист¬
ральной линии своего развития — на путь феодализации»
[635, 76].
«Из всего вышесказанного становится понятным,— резю¬
мирует автор,— почему феодализм является столь распрост¬
раненной, универсальной антагонистической формацией: фео¬
дальное общество фактически и есть наивысшая реально су¬
ществовавшая форма развитого докапиталистического клас¬
сового общества. Именно в силу этого оно и сделалось ис¬
ходным для формирования нового, более высокого этапа об¬
щественного развития, базой перерастания в буржуазное,
капиталистическое общество. Теоретически, сточки зрения раз¬
вития антагонистических классов, дальнейшей (после феода¬
лизма.— В. Н.) ступенью в движении общества могло быть
превращение крепостных в рабов (!! — В. //.), однако это не
только не осуществляется, поскольку находится в резком про¬
тиворечии с потребностями развития производительных сил,
но, наоборот, мощный натиск последних совместно с револю¬
ционной борьбой порабощенной части населения победоносно
ломает оковы созданного веками правового и экономического
неравенства, водворяя сперва правовое, хотя бы формальное,
равенство (капитализм), а затем и экономическое, фактиче¬
ское равенство между людьми (социализм)» [635, 77].
Любопытно, что автор, отрицавший роль уровня произво¬
дительных сил для перехода от первобытнообщинного строя
к рабовладельческому или к феодальному, выдвигает этот
фактор на первый план, когда пришлось коснуться несрав¬
ненно лучше изученного наукой перехода от феодализма к
капитализму. Не случайно также Меликишвили, приводя в
своей статье отдельные примеры рабовладельческих и «фео¬
дальных» обществ на древнем Востоке, не упоминает ни од¬
ного основанного на азиатском способе производства: ему,
очень хорошо знакомому с фактами, сделать это необычайно
трудно.
Вообще «азиатский» строй занимает в гипотезе Мелики¬
швили еще более скромное место, чем у Васильева и Стучев-
ского. У тех все три модели равноправны, по крайней мере
в теории, Меликишвили, разделив с самого начала докапи¬
талистические общества на раннеклассовые, развитые и позд¬
неклассовые, включает в число раннеклассовых наряду с ран¬
нерабовладельческими и раннефеодальными также и азиат¬
ские — «то есть с осуществлением обеих форм эксплуатации
и обоих социально-экономических укладов, без особо выра¬
40

женной тенденции к превращению в общество рабовладель¬
ческого или феодального типа» [635, 76]. До этого момента
ход рассуждений Меликишвили совпадает с гипотезой Василь¬
ева и Стучевского. Но, переходя к развитым классовым об¬
ществам, Меликишвили не находит здесь азиатского способа
производства. «Азиатское» общество для него — всегда ран¬
неклассовое, развитое же классовое докапиталистическое об¬
щество может быть только рабовладельческим или феодаль¬
ным— как на Западе, так и на Востоке [см. 635, 79].
Казалось бы, общественный строй, при котором так назы¬
ваемое равноправие двух укладов наблюдается лишь на ран¬
них этапах и который в зрелой форме приходит либо к рабо¬
владельческой, либо к феодальной формации, сам рассмат¬
риваться как отдельная общественно-экономическая форма¬
ция ни в коем случае не может. Однако Меликишвили объяв¬
ляет его особой классовой формацией 1[635, 78]. Определения,
даваемые автором в этой связи, явно противоречивы. С одной
стороны, «азиатское» общество — только один из типов ран¬
неклассовых обществ, «переходный характер» которых под¬
черкивает сам Меликишвили [635, 72], с другой — его «мож¬
но выделить» в особую формацию.
Аналогичным образом азиатский способ производства
Меликишвили определяет и как сочетание «труда рабов и
протофеодального типа эксплуатации широких слоев местно¬
го населения» [635, 78], и как самостоятельную форму экс¬
плуатации, правда близкую «то к феодальным и протофео-
дальным, то к рабовладельческим формам» [635, 79]. Причем
па следующей странице утверждается нечто третье: «азиат¬
ский» уклад, «азиатские» формы эксплуатации «вполне мо¬
гут быть рассмотрены и в качестве протофеодальных»
[635,80].
Что же представляли собой «протофеодальные» отноше¬
ния: нечто независимое от «азиатских», или тождественное
им, или часть их?
Непонятно также, в чем автор видит разницу между фео¬
дальными— в его представлении — отношениями и азиат¬
ским способом производства. Он то пишет, что в «азиатском»
обществе, в отличие от рабовладельческого и феодального,
«господствующая прослойка выступает в лице государства,
его аппарата и всех связанных с ним лиц» '[635, 78], то утвер¬
ждает, что «суть феодального строя именно и состоит в при¬
своении господствующим классом прибавочного продукта тру¬
да непосредственных производителей путем налога или рен¬
ты» I[635, 72]. В то же время Г. А. Меликишвили считает, что
«неправильно... рассматривать „азиатский“ уклад и „азиат¬
скую“ формацию в качестве разновидностей феодального ук¬
лада и феодальной формации» [635, 79]! Тогда «суть» како¬
го же строя — азиатского или феодального — составляет
41

эксплуатация государством общинников? Два тезиса исклю¬
чают друг друга.
При всех противоречиях в статье Меликишвили верх без¬
условно берет концепция феодализма в древности: вывод,
что феодальный путь представляет «магистральную дорогу»,
воспринимается как главный. Эта работа в еще большей ме¬
ре, чем статьи Семенова, Васильева и Стучевского, может слу¬
жить иллюстрацией того, каким образом из азиатско-рабо¬
владельческо-феодальной концепции «испаряется» азиатский
способ производства, оставляя в «осадке» чистый феода¬
лизм.
Вариант третий:
нет азиатского способа производства, есть феодализм
Но теория «феодализма в древнем мире» по природе сво¬
ей не может применяться к истории одного Востока. Страны
греко-римского мира также не знали такого «рабовладения»,
явное отсутствие которого в древней Азии и Египте вызвало
все споры. Нигде в мире, кроме отдельных высокоразвитых
центров, труд рабов «классического типа» в «основных отрас¬
лях производства» не преобладал. Естественно поэтому по¬
явление среди последовательных противников «рабовладель¬
ческой» концепции воззрений, согласно которым в древности
и в средние века во всем мире, кроме стран, где по-прежнему
господствовали первобытные отношения, существовала одна
общественно-экономическая формация — феодализм, рабовла¬
дельческие отношения определяются лишь как существовав¬
ший внутри нее уклад, в одних случаях более (Рим, Афины)^
в других — менее развитый. С самого начала в выступлениях
некоторых участников дискуссии можно встретить фразы
в защиту «вечного» феодализма или единой «формации вне¬
экономического принуждения». Первое цельное изложение
таких взглядов дал Ю. М. Кобищанов.
По его словам, «эксплуатация мелких производителей пу¬
тем голого принуждения, без посредства обмена, это и есть
феодальная эксплуатация... Феодальный способ производства
заключается в эксплуатации мелкого производителя путем
внеэкономического принуждения... Что касается так называе¬
мого рабовладельческого способа производства, то его никог¬
да и нигде не существовало» [677, 43—45].
Последовательность этой точки зрения выгодно отличает
ее от многих концепций, при разборе которых много времени
уходит на выявление их внутренних противоречий. Прямоли¬
нейность суждений Кобищанова привела к тому, что его
взгляды раньше других стали объектом критики, хотя прин-
42

дипиальной разницы между ним и, скажем, Васильевым и
Стучевским, по существу, не было.
В ходе первых устных обсуждений 1965 г. была высказана
мысль, что «опровергнуть ¡существование в древности феода¬
лизма, пожалуй, труднее, чем отрицать существование некоей
особой азиатской формации. Труднее, так как в данном слу¬
чае речь идет о реально существовавшем в истории способе
производства, причем весьма сходном с рабовладельческим,
иногда настолько, что их трудно различить» [677, 238]. Это
предположение лишний раз подтверждено, как нам кажется,
выходом в свет в 1970 г. брошюры В. П. Илюшечкина [567].
Правда, автор не хочет называть единое (как он ¡считает)
докапиталистическое классово антагонистическое общество
феодальным, предпочитая термин «вторая основная стадия
общественной эволюции». Он трактует этот строй менее упро¬
щенно, чем Ю. В. Кобищанов, подчеркивая все время, что
рассматривает его как смешение с самого начала двух укла¬
дов— крепостнического и рабовладельческого. Но в основ¬
ном констатируемая В. П. Илюшечкиным формация не отли¬
чается от варианта Кобищаиова, так как ведущим укладом в
ней придется признать крепостнический.
В. П. Илюшечкин, надо отдать ему должное, привлек мно¬
жество конкретно-исторических примеров, которые, несомнен¬
но, доказывают, что рабство и крепостничество сосуществова¬
ли как в древнем мире, так и в средние века. Деление все¬
мирной истории на древнюю и средневековую автор поэтому
объясняет «целой горой различных условностей» [567, 65]. Он
не видит разницы в уровне развития производительных сил
в древнем и средневековом мирах, а также грани между
ними в виде какого-нибудь революционного переворота
(победа же в средние века мировых религий не может
служить доказательством смены общественно-экономиче¬
ской формации). В. П. Илюшечкин полагает, что «пяти¬
членная» концепция не в силах объяснить, как он говорит,
«очень деликатный и щекотливый вопрос о переходе перво¬
бытнообщинного строя в одних случаях в рабовладельческую,
в других — в феодальную формацию» [567, 77], поскольку, по
его мнению, не было воздействия каких-либо более передо¬
вых стран на государства раннего средневековья.
Мы могли бы сказать: подлинный спор начинается только
отсюда. Точка зренияг Илюшечкина — Кобищанова выгодно
отличается от «смешанного» варианта «азиатской» гипотезы
своей логичностью, от «французского» ее варианта — тем, что
не подменяет сути спора, от классической теории азиатского
способа производства — тем, что апеллирует к фактам.
В чем же разница в подходе к периодизации В. П. Илю¬
шечкина и сторонников «рабовладельческой» концепции? По
нашему мнению, в том, что Илюшечкин подходит к проблеме
43

периодизации с позиций негибких, законченных категорий,
под которые он хотел бы подогнать реальный исторический
процесс, в то время как последователи В. В. Струве, плохо
ли хорошо ли, исходят из фактического хода истории.
Начнем с деления всемирной истории на древность и сред¬
ние века. Неужели все дело в «горе условностей» и границу
между этими эпохами можно было бы провести где угодно?
Ведь речь идет об основной периодизации, принятой несколь¬
ко столетий назад и разделяемой до сих пор всеми истори¬
ками, не только марксистами. Почему они от нее не откажут¬
ся? Потому что факты, запас которых все время пополняет¬
ся, удобно ложатся в нее. Мы, таким образом, исходим не
из того, что имеются понятия «рабовладение» и «феодализм»,
которые надо (или не надо) применять к какому-то периоду,
а из существования реальных эпох всемирной истории, ко¬
торые требуется объяснить.
Экономическое развитие древних и средневековых об¬
ществ как Европы, так и Востока определенно показывает
две тенденции, сменившие друг друга (в ведущих странах
тогдашнего мира) в первые века нашей эры. В первом слу¬
чае с ростом товарно-денежных отношений усиливается
стремление к отделению непосредственного производителя от
средств производства; увеличивается число «полных», «клас¬
сических» рабов, не имеющих в своем распоряжении земли
и орудий производства, усиливаются — при всех исторических
зигзагах — самые грубые, покоящиеся на непосредственном
насилии формы эксплуатации. Для второй тенденции харак¬
терны рост эксплуатации, основанной на концентрации зе¬
мельной собственности в руках немногих; аренда как форма,
связанная в то время и с внеэкономическим принуждением;
передача непосредственным производителям земельных наде¬
лов и прикрепление их к земле в различных формах вместо
прежнего стремления к отрыву земледельца от земли; посте¬
пенное смягчение эксплуатации, некоторое — небольшое —
ограничение ее традицией. С дальнейшим ростом товарно-
денежных отношений рабство не усиливается, а слабеет, вне¬
экономические методы эксплуатации понемногу, медленно, но
заметно уступают место экономическим, и, когда вновь в ря¬
де стран начинает наблюдаться обезземеление крестьян, это
оказывается теперь связанным с распространением не столь¬
ко рабской эксплуатации, сколько отношений найма.
Смену этих двух тенденций мы видим в странах Среди¬
земноморья, в Китае, в Индии, причем — что весьма приме¬
чательно — почти в одни и те же века.
Взглянем теперь на рассматриваемый вопрос с другой
стороны. Выше отмечалось, что противники «рабовладельче¬
ской» концепции строят свои теории на рассмотрении способа
производства, т. е. основы общественной формации, но игно¬
44

рируют надстройку и всю сумму общественных явлений, соз¬
дающую понятие формации. Сторонники «единой докапита¬
листической классово антагонистической формации» не со¬
ставляют в этом отношении исключения. Нередко взаимодей¬
ствие надстройки и базиса декларируется, но фактически в
процессе исследования автор обращается то к базису, то к
надстройке, отвлекаясь от беспрерывной, неразрывной, тес¬
нейшей связи между ними и не прекращающегося ни на ми¬
нуту взаимодействия 13. Между тем ведущий экономический
уклад определяет основные черты и направления развития
общества в целом, а отнюдь не одной только экономики.
Но стоит взять всю формацию, т. е. общество в целом,
как разительное отличие древнего общества от средневеково¬
го бросается в глаза. В древности цивилизация была сосре¬
доточена на сравнительно узкой приморской полосе, в стра¬
нах теплого климата, в то время как к северу (Центральная,
Северная, Восточная Европа, Центральная и Северная Азия),
к югу (Сахара и районы южнее ее; Южная Индия; Юго-Вос¬
точная Азия) и к востоку (Корея, Япония) от нее господст¬
вовало варварство. В средние века цивилизация за короткий
срок, всего за несколько столетий, распространяется на всю
Европу и Азию кроме районов Крайнего Севера. Для древ¬
ности характерны политеизм, отражающий разделение обще¬
ства на не связанные друг с другом ячейки-общины, культ
войны, прямой силы, ничем не ограниченного произвола. Для
средних веков — господство мировых религий, освящающих
существующий строй и вместе с тем проповедью «любви к
ближнему» стремящихся как-то узаконить, сделать нормой
ограничение наиболее необузданных, жестоких, грубо-насиль¬
ственных форм эксплуатации. Древности была свойственна об¬
щинная организация господствующего класса (господство ро¬
да над родом, племени над племенем, города-государства или
храма над другими сельскими и городскими общинами).
В средние века господствующий класс принимает обычно
форму служилого сословия (военного или, как, например, в
Китае, преимущественно гражданского) с развитой внутрен¬
ней иерархией. Для древности очевидны ведущая политиче¬
ская роль городских общин; нередко преобладание далеких
внешних связей над связью с ближайшими районами; подъ¬
ем городской жизни, сменяющийся затем упадком городских
общин. В средние века центр тяжести передвигается снача¬
ла в деревню; внутренние связи начинают преобладать над
внешними, содействуя консолидации народностей; развитие
городов на протяжении феодального периода ведет в конеч¬
ном счете не к упадку городских общин, а к появлению пер¬
вых ростков капиталистических отношений.
Перемены в идеологии в Римской империи на рубеже на¬
шей эры идут параллельно с крупнейшими сдвигами полити¬
45

ческого характера. Неправ В. П. Илюшечкин, утверждая, что
восстания эксплуатируемых всегда и везде были и наличие
их ни о чем не говорит. Бросается в глаза серия мощных на¬
родных восстаний, длившаяся (с перерывами) с I в. до н. э.
до V в. н. э. и служащая наглядным показателем, что эконо¬
мическая эволюция римского общества сопровождалась пе¬
риодическими политическими кризисами. Характеризуя пос¬
ледние, историки справедливо отказались от термина «рево¬
люция рабов», но невозможно отрицать революционный ха¬
рактер гибели античного мира. Надо учитывать лишь, что
классовые выступления не представляли собой единовремен¬
ного политического акта наподобие современных революций;
что один социальный взрыв отделялся от другого иногда сто¬
летиями; что чисто рабский элемент среди повстанцев только
вначале играл значительную роль, основное же их число со¬
ставляли земледельцы («крестьяне»); что народные восста¬
ния, особенно на последней стадии кризиса рабовладельче¬
ского строя, сочетались с варварскими нашествиями, и имен¬
но последние, видимо, нанесли уходящему обществу решаю¬
щий удар.
Конечно, у разных народов черты развития неодинаковы;
в странах неевропейских рабовладельческий уклад сохранял¬
ся намного дольше, чем в Европе, роль государства, центра¬
лизации, деспотической власти на Востоке гораздо сильней,
чем на Западе. И все же общие черты, несомненно, есть.
Отражают ли общие черты в надстроечных явлениях общ¬
ность экономических процессов? Видимо, такая взаимозави¬
симость существует.
Вряд ли правомерно мнение, согласно которому одинако¬
вый базис может порождать разные надстройки и обслужи¬
ваться ими. Если политическая и идеологическая надстройки
средневекового и древнего обществ были бы сходны, это да¬
вало бы право на гипотезу, что перед нами однотипные об¬
щества. Но мы видим резкую разницу в надстроечных явле¬
ниях, поэтому более вероятной представляется другая гипо¬
теза, согласно которой оба типа обществ имеют различную
природу. Конечно, окончательный ответ может дать лишь пря¬
мой анализ экономических отношений. Но пока он не проде¬
лан с достаточной полнотой, предварительный вывод, осно¬
ванный на сравнении надстроечных явлений, сохраняет опре¬
деленную достоверность. Попытка же основывать свои рас¬
суждения не на взаимозависимости базиса и надстройки, а
отрывая одно от другого, чревата переходом, по существу,
на идеалистические позиции.
Обратимся теперь к вопросу о взаимоотношении между
экономическим базисом общества и уровнем производитель¬
ных сил, который плохо поддается объяснению с феодальной
и феодально-рабовладельческой позиций. Сторонники этих
46

точек зрения подчеркивают, что за весь период между выхо¬
дом общества из доклассового состояния и началом капита¬
листической эры (в том числе и на грани древности и сред¬
невековья) не было такого коренного переворота в сфере
производительных сил, в первую очередь орудий труда, кото¬
рый мог бы породить революцию в экономике, вызвать пе¬
реход от одной формации к другой. Нельзя, однако, понимать
взаимоотношение между производительными силами и эконо¬
микой так упрощенно, как это делает, скажем, Го Мо-жо,
для которого новая феодальная формация сменяет рабовла¬
дельческую чуть ли не в тот же день и час, когда бронзовый
век уступает место железному 1[см. 1017]14.
Между коренными изменениями в производительных си¬
лах и возникшими под их воздействием экономическими из¬
менениями, несомненно, должно было пройти, при темпе раз¬
вития, имевшем место в древности, очень много лет. При та¬
ком подходе великий технический поворот, связанный с пере¬
ходом к металлическим орудиям (начинающийся появлением
бронзы почти у всех народов более или менее одновременно
с возникновением классового общества и заканчивающийся
только полной победой железа), может рассматриваться как
база последующего перехода от рабовладельческих отноше¬
ний к феодальным. Весь переход в сфере орудий труда от
камня к железу, т. е. энеолит, бронзовый век, ранний желез¬
ный век, совпадает тогда хронологически с существованием
тех обществ, находящихся между общинным и феодальным
строем, которые принято называть рабовладельческими.
При таком толковании действие в докапиталистических
обществах закона обязательного соответствия производитель¬
ных отношений характеру производительных сил объяснимо
с точки зрения теоретического подхода и конкретного разви¬
тия истории. Полностью отпадают, например, сомнения, свя¬
занные с тем, что в начале феодального периода уровень
развития производительных сил был отнюдь не выше, чем при
рабовладельческом строе. Запомним, что именно этот момент
привел Васильева и Стучевского, Меликишвили и некоторых
других к отрицанию в данном случае роли производительных
сил. С точки зрения, которая кажется нам последовательно
материалистической, уровень производительных сил раннего
феодализма вовсе не должен во всех отношениях быть выше
производительных сил гибнущего античного общества. Доста¬
точно того, что производительные силы развитого феодализ¬
ма безусловно выше, чем самая высокая точка развития ан¬
тичных производительных сил.
Можно ли говорить о «заимствовании» германцами и сла¬
вянами производственно-технических достижений античности?
Этот вопрос также не столь неразрешим, как кажется. Заим¬
ствование, конечно, надо относить не к концу существования
47

Римской империи, а ко всей истории тысячелетних контактов
варваров с народами Средиземноморья. Что уровень произ¬
водительных сил цивилизованных народов влиял на произ¬
водство более отсталых племен, известно хотя бы из того
факта, что переход от бронзы к железу наступил у тех и дру¬
гих с точки зрения масштабов всемирной истории почти од¬
новременно. И это — несмотря на огромный существовавший
к тому времени разрыв между греко-римским и варварским
мирами в экономической и культурной областях, несмотря
на слабость тогдашних связей между народами! Переход гер¬
манцев и славян от первобытности к классовому обществу
начался, следовательно, при гораздо более высоком уровне
производительных сил, чем в свое время это происходило у
народов Средиземноморья. Такая разница не могла не вести
к образованию у них различных экономических систем.
К тому же прямые заимствования зафиксированы истори¬
ками не только в сфере производства, но и в надстройке, где
они, конечно, носили гораздо более явный и непосредствен¬
ный характер. Мы имеем в виду принятие германцами и сла¬
вянами христианства, т. е. идеологии, соответствующей в ос¬
новном уже новой, феодальной общественно-экономической
формации.
Итак, на наш взгляд, налицо заимствование отсталыми
обществами передовых производственно-технических дости¬
жений, заимствование надстроечных институтов. На этом
фоне прямое перенесение производственных отношений от
римлян к германцам, можно сказать, становится вообще из¬
лишним. Напомним, впрочем, об образцовых феодальных хо¬
зяйствах своего времени— монастырях, об их усилиях по
перенесению передовой феодальной экономики из областей
бывшего греко-римского мира в варварские страны, не испы¬
тавшие до того непосредственного воздействия античности.
Напомним и достаточно известные факты сознательной дея¬
тельности в том же направлении государственной власти, иг¬
равшей столь выдающуюся роль в процессе развития пере¬
ходных обществ. Критики рабовладельческой концепции ут¬
верждают, что она не соответствует новым, добытым наукой
фактам. Пока что они, однако, таких фактов не привели.
Конкретная история подкрепляет скорее, как мы видим, ра¬
бовладельческую концепцию, чем умозрительные построения
ее противников.
Когда же последние обращаются к достоверным фактам
истории, они дают им, на наш взгляд, неверное толкование.
Общеизвестно, например, что даже в античном мире рабский
труд в земледелии отнюдь не преобладал. Этот момент слу¬
жит для авторов гипотез, рассмотренных выше (в частности,
для Ю. М. Кобищанова), одним из существеннейших доводов
против рабовладельческой концепции. При этом они, как из
48

аксиомы, исходили из мысли, что «ведущий» (т. е. опреде¬
ляющий лицо формации) уклад обязательно должен количе¬
ственно преобладать в основной отрасли экономики.
Такой подход вызывает серьезнейшие возражения. Зем¬
леделие было основой экономики не только почти всех об¬
ществ древнего мира, средних веков, но и большей части
нового времени. Однако в капиталистическом мире труд на¬
емных работников в земледелии начинает преобладать (и то,
как известно, сначала в одной стране!) только с XVIII в.
Можно ли на этом основании утверждать, что Англия, совер¬
шая буржуазную революцию, была чисто феодальной ¡стра¬
ной?15 Или что в России феодальные отношения господство¬
вали в течение'всего капиталистического периода ее истории
(ведь труд пролетариев, в земледелии и здесь не преобла¬
дал)? Конечно, нет. Так и рабовладельческий уклад был
ведущим не в смысле его численного преобладания, а в смыс¬
ле активной роли в преобразовании общества. Его опорны¬
ми пунктами были города. Мы согласны с Г. Ф. Ильиным, ут¬
верждавшим, что «существование даже небольшого числа
рабов может изменить лицо общества, потому что отношения
и между свободными начинают окрашиваться отношениями
между рабом и рабовладельцем. Процесс общественной диф¬
ференциации определяется им, огромная масса свобод¬
ных постепенно размывается: одна, большая часть становит¬
ся рабами, меньшая часть становится рабовладельцами»
[677, 174].
Добавим, что дифференциация эта нигде, очевидно, не
была доведена до конца; напрасно некоторые участники дис¬
куссии ищут, для признания древневосточных стран рабовла¬
дельческими, полного, безраздельного господства в них от¬
ношений рабства. Законы общественного развития проявляют
себя в виде тенденций. Если преобладает рабовладельческая
тенденция (в том смысле, что она подчиняет себе надстройку
и служит главным фактором общественного прогресса), та¬
кое общество принадлежит к категории обществ рабовладель¬
ческого типа. Ничего другого, кроме тенденции, в этом смыс¬
ле мы не найдем. Конечно, это — абстракция, но ведь обще¬
ственно-экономическая формация вообще — абстрактное по¬
нятие, высшее обобщение реальных закономерностей про-
грессса.
Необходимость находить каждый раз, на всякой стадии
общественного прогресса, среди нескольких взаимодействую¬
щих укладов один ведущий ставит перед историками и эко¬
номистами задачу уточнить понятие «ведущий уклад». Инте¬
ресные мысли на этот счет высказаны В. И, Павловым [683].
«Подводя некоторые итоги нашим рассуждениям о соци¬
ально-экономических признаках уклада, определяющего фор¬
мационную принадлежность общества в целом,— пишет он,—
4 Ззк. 740
49

мы хотели бы выделить в качестве важнейших следующие:
1) более высокого уровня техническую оснащенность, орга¬
низацию труда и соответственно его производительность;
2) производство в сфере данного уклада большей массы при¬
бавочного продукта; 3) максимальное поступление этого
продукта в высшие, централизующие звенья системы пере¬
распределения; 4) его овеществление в наиболее совершенных
видах предметов потребления, оружия и, самое важное,
средств производства; 5) преобладающее воздействие произ¬
водительно используемой части прибавочного продукта этого
уклада на общенациональные процессы расширенного воспро¬
изводства, то есть на накопление (последний показатель осо¬
бенно приемлем для капиталистического уклада); 6) ведущее
место продукта данного уклада, обеспечивающего содержание
господствующих классов, персонала надстроечных институтов,
аппаратов насилия и идеологического воздействия; 7) место
идеологии класса, господствующего в данном укладе, в об¬
щенародном мировоззрении и социальной этике, из которой
вытекает интенсивность жизненных, прежде всего трудовых,
усилий и объем притязаний на материальные блага»
[683, 115].
Перечисленные признаки В. И. Павлов выделил на основе
изучения феодального общества с капиталистическим и мел¬
котоварным укладами в нем. Однако выводы автора имеют
несравненно более общее значение, они подходят и для более
ранних обществ, включая рабовладельческое. Правда, для
рабовладельческого уклада, по-видимому, нехарактерна высо¬
кая техническая оснащенность труда (см. пункт 1), но более
высокая организация и производительность труда рабов по
сравнению с трудом общинников, платящих дань, несом¬
ненна.
В схеме В. И. Павлова можно найти и другие пункты, тре¬
бующие уточнения или проверки. Так, было бы важно уста¬
новить, действительно ли в рамках ведущего уклада всегда
должна производиться основная масса прибавочного продук¬
та (пункт 2) или достаточно того, что этот уклад экономиче¬
ски обеспечивает функционирование «высших централизую¬
щих звеньев всей системы перераспределения» (пункт 3). Во
всяком случае, пока что гипотеза В. И. Павлова значитель¬
но обогащает и конкретизирует наши представления о меха¬
нике действия общественно-экономической формации. Она
подтверждает, например, что нельзя отрицать существование
рабовладельческой формации только на основе «недостаточ¬
ного» (по каким меркам?) удельного веса рабского труда в
экономике.
Непонимание сути «ведущего» уклада мешает .правильно¬
му определению общественного строя государств древнего Во¬
стока. Другим препятствием следует признать общее для ряда
50

авторов (Семенова, Васильева и Стучев:ского, Меликишвили)
убеждение, будто эксплуатация земледельцев-общинников че¬
рез государственный аппарат может 'быть только феодальной
и что налог в докапиталистических обществах, собираемый го¬
сударством в пользу эксплуататорских классов, — это обяза¬
тельно рента-налог. (Обнаруживая широкое распространение
данной формы эксплуатации во всех раннеклассовых общест¬
вах, перечисленные авторы находят, как они думают, во всех
этих обществах «феодальные» отношения, предшествовавшие
р азвитым р а бовл ад е л ьчески м.)
Начнем с ренты-налога. Как мы уже не раз говорили, госу¬
дарство существует и взимает налог при различных классовых
антагонистических формациях. Некоторые авторы (Г. Ф. Иль¬
ин) ¡полагали даже, что налог вообще нельзя считать формой
эксплуатации. С таким категорическим утверждением трудно
•согласиться. В данном случае вое зависит от тот, идут ли со¬
бранные средства на пользу веет общества или на паразити¬
ческое потребление обособившегося меньшинства. На ранних
стадиях классового общества, когда общинные пережитки
сильны, развивающаяся частная собственность долго маски¬
руется под общественную; налог, собираемый якобы в общих
интересах, а фактически—в пользу эксплуататоров, служит
в этих условиях самой удобной и .потому распространенной
формой эксплуатации. Но обнаружение налоговой формы
эксплуатации само по себе не дает ответа, каков классовый
характер государства, взимающего налог16.
Налог является феодальной рентой в том случае, если во
главе государства стоит класс земельных собственников и
эксплуатация непосредственных производителей носит фео¬
дальный характер, т. е. если норма эксплуатации несколько
ниже, чем при рабовладельческом обществе, хозяйственная же
самостоятельность крестьянина несколько больше, а внеэко¬
номическое принуждение хотя и сохраняется, но играет мень¬
шую роль, чем в условиях рабовладельческого общества. Если
же речь идет о государстве, представляющем класс, основы¬
вающий эксплуатацию преимущественно на насильственном
присвоении чужого труда, на отчуждении личности, то налог,
собираемый таким государством, будет, очевидно, не феодаль¬
ной рентой, а рабовладельческой данью. Внешнее сходство не¬
сомненно: и там, и там государство эксплуататоров собирает
налог с земледельцев-общинников. Но это сходство не должно
порождать ошибочных заключений (как не ввели исследова¬
телей в заблуждение, например, отношенйя «аренды» в фео¬
дальном Китае, в действительности являвшиеся не арендой
в буржуазном смысле, а формой феодальной эксплуатации).
Авторы, рассматривающие государственную эксплуатацию
на древнем Востоке как феодальную, основываются на господ¬
ствующем в историографии убеждении, будто К. Маркс счи¬
4*
51

тал, что при налоговой эксплуатации крестьянства налог яв¬
ляется феодальной рентой. Понятие «рента-налог» употребля¬
лось Марксом в статьях об Индии.
Л. С. Гамаюнов, исследовавший высказывания К. Маркса
об Индии, обратил, однако, внимание [511, 42] на одно место
в составленном Марксом конспекте книги М. М. Ковалевского,
где Маркс писал, что уплата хараджа (поземельного налога)
индийцами не превращала их собственность в феодальную,
точно так же как impôt foncier (поземельный налог) не пре¬
вращал французскую земельную собственность в феодальную
[18, 18]. Далее Маркс пояснял, что земельное владение можно
рассматривать как феодальное лишь в том случае, когда вла¬
делец платил натуральный или денежный налог не государст¬
венной казне, а в пользу лиц, назначенных этой казной [18,
18]17. Имеется, таким образом, прямое указание Маркса, не
позволяющее считать всякий налог с земледельцев феодаль¬
ной рентой-налогом.
Другая сторона проблемы состоит в том, что власть госу¬
дарства над подданными нельзя всегда трактовать как права
верховного земельного собственника: власть людей над людь¬
ми развилась раньше, чем прочно установилась собственность
на землю. Отношения собственности в докапиталистических
формациях вообще, как известно, сложный, недостаточно раз¬
работанный вопрос. Нам еще придется возвращаться к нему.
Спросим пока, можно ли безоговорочно именовать собст¬
венником земледельца, фактически находящегося под полным
контролем эксплуататоров и вынужденного отдавать им чуть
ли не весь производимый продукт? Не становится ли собствен¬
ность на свой земельный участок в данном случае фикцией?
Чем такой собственник по существу (не юридически) отли¬
чается от раба? Эти вопросы заставляют задуматься, насколь¬
ко обоснованы суждения тех, кто находит феодальную эксплу¬
атацию на всех этапах истории древнего мира. Феодальные от¬
ношения предполагают некоторую самостоятельность непо¬
средственного производителя, для которой в руках у него
должна оставаться значительно большая, чем при рабовла¬
дельческом строе, доля производимого продукта. Соответст¬
венно, чтобы иметь возможность изымать большую долю про¬
дукта, производимого тружеником рабовладельческого обще¬
ства, господствующий класс должен иметь гораздо большую
степень контроля над непосредственным производителем, чем
это имеет место при феодализме. Эта различная степень кон¬
троля и порождает различную организацию производства
в масштабе всего общества. Формы контроля могут быть раз¬
ными: власть государства, власть частного владельца. Но во¬
все не обязательно труженик рабовладельческого общества
должен ходить голым и в цепях, а человек, имеющий соху и
живущий с семьей в хижине, обязательно быть феодально-за¬
52

висимым. «Главная линия водораздела между рабством и
крепостничеством... — пишет, на наш взгляд совершенно пра¬
вильно, В. П. Илюшечкин,—проходит, по всей видимости, не
столько в плоскости различия их как сословно-правовых трупп,
сколько в плоскости различия в характере связей 'рабов и кре¬
постных со средствами производства, и определяется степенью
их действительной хозяйственной самостоятельности» [567, 12].
Но если разница между рабовладельческой и феодальной
экономикой определяется в конце концов долей присваиваемо¬
го эксплуататором и оставляемого непосредственному произ¬
водителю продукта, а также степенью контроля эксплуатато¬
ра над эксплуатируемым, тогда неправы те, кто по признаку
«обладания» землей характеризует тружеников древности как
феодально-зависимых.
Смешение рабовладельческих производственных отноше¬
ний с феодальными происходит оттого, что разница между
рабовладельческой и феодальной формациями безусловно ме¬
нее четка, чем между обеими этими формациями и капитализ¬
мом, не говоря уже о коренной разнице между этими двумя
классовыми антагонистическими формациями, с одной сторо¬
ны, и первобытнообщинным строем, лишенным классов и
эксплуатации, — с другой. И рабовладение, и феодализм по¬
коятся на натуральном хозяйстве, возникают — рабовладение
всегда, а феодализм во многих случаях —из -первобытнооб-
щинного строя, сохраняют многие пережитки первобытной об¬
щины, основаны — рабовладение целиком, а феодализм
в значительной мере — на внеэкономическом принуждении.
В. И. Ленин обращал внимание на то, что экономически кре¬
постное право в России ничем не отличалось от рабства, а пе¬
режитки рабовладельческих отношений в южных штатах США
не отличались от ¡пережитков феодализма. Чтобы не ошибить¬
ся, для сравнения нужно брать не один экономический скелет
общества — производственные отношения, а всю формацию,
включая надстройку и всю сумму общественных явлений.
Стоит взять всю формацию, т. е. общество в целом, и отличие
древнего общества от средневекового, как мы показали выше,
бросается в глаза.
Три известные истории формы эксплуатации — отчуждение
личности при помощи прямого насилия, монополизация земли
и использование наемного труда — возникли с самого зарож¬
дения классового общества и присутствуют во всех классово
антагонистических формациях. Параллельное распростране¬
ние всех трех форм эксплуатации особенно заметно в переход¬
ные периоды — от первобытнообщинного строя к рабовладель¬
ческому, от рабовладельческого к феодальному. Мы тем не ме¬
нее определяем характер формации по свойственному ей од¬
ной способу производства, по ведущему типу производствен¬
ных отношений. Скажем, тот факт, что в рабовладельческом
53

или феодальном обществе значительного распространения до¬
стигал временами наемный труд, не дает нам оснований гово¬
рить о существовании тогда капиталистических отношений.
Г. А. Меликишвили пишет: «Наряду с эксплуатацией тру¬
да рабов и протофеодального типа эксплуатацией широких
слоев местного населения в странах древнего Востока мы
встречаем также — порой в довольно широких масштабах —
эксплуатацию наемного труда. Таким образом, в древнейших
классовых обществах Востока оказываются -сосуществующи¬
ми разные формы эксплуатации, причем, как правило, каждая
из них имеет довольно неразвитые формы» [635, 72].
Как видим, автор не называет эксплуатацию наемного тру¬
да на древнем Востоке, несмотря на ее «широкие масштабы»,
ни «капиталистической», ни «лротокапиталистической». На
каком тогда основании он говорит о «протофеодальных» отно¬
шениях? (Так же поступают Ю. И. Семенов и др.) Принцип
должен быть единым. Раннее распространение форм эксплуа¬
тации, достигающих потом, при феодализме, господства, не
дает права писать о феодальных отношениях в раннеклассо¬
вых обществах. (В данном -случае речь идет о таких экономи¬
ческих явлениях, как, например, земельная аренда, и, конечно,
не имеются в виду такие формы, как эксплуатация общинни¬
ков государством, которая, как -подчеркивалось выше, не яв¬
ляется особенностью только феодального общества.)
Когда-то историки позволяли себе толковать о капитали¬
стических отношениях в Вавилоне, древней Греции, древнем
Риме. Марксисты опровергли такие представления; сегодня
даже буржуазные авторы о зарождении капиталистических
отношений -предпочитают писать только применительно к пос¬
леднему периоду феодализма, поскольку отношения найма,
хотя бы и похожие на те, что возникали когда-то в древнем
мире, непосредственно переходят в капиталистические лишь
в условиях позднего феодализма. К истории до эпохи широко¬
го накопления капиталов термин «капиталистические отноше¬
ния» марксисты сейчас стараются не применять. Но того же
принципа, очевидно, надо придерживаться при изучении гене¬
зиса феодализма. Общественные -отношения на древнем Восто¬
ке, внешне напоминающие феодальные, не вели непосредствен¬
но к феодализму. По-видимому, зачатки феодальных отноше¬
ний возникают лишь с .ростом крупного землевладения (в Сре¬
диземноморье, Индии и Китае — в последние века перед на¬
чалом нашей эры).
Господствующий способ .производства накладывает отпе¬
чаток на все общественные отношения данной формации,
подчиняет и приспосабливает к себе разные уклады. Расшире¬
ние применения наемного труда, рост значения купцов и вла¬
дельцев мастерских в рабовладельческом и феодальном обще¬
стве целиком остаются -в рамках данного строя. Земледельцы-
54

общинники, внутренний строй жизни которых может не отли¬
чаться от первобытного, если они платят постоянный налог
рабовладельческому государству, перестают быть частицей
первобытнообщинного строя и становятся одним из основных
укладов рабовладельческой формации. Поэтому нельзя, види¬
мо, рассматривать данный уклад древнего общества как фео¬
дальный (или протофеодальный, феодальный — в каком бы то
ни было смысле).
Спор между сторонниками «феодальной» и «рабовладель¬
ческой» концепций истории древнего Востока— старый спор.
Первые ссылаются на очевидный факт эксплуатации на Восто¬
ке «крестьян-общинников». Вторые считают эту очевидность
мнимой, указывая, что псевдофеодальные отношения на древ¬
нем Востоке, в отличие от настоящих феодальных, не только
не более развиты, чем рабовладельческие (античные), но, на¬
против, более примитивны.
Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей.
Э(ги строки Пушкина написаны словно для тех современных
исследователей, которым тоже приходится идти против «оче¬
видности», доказывая, что феодальные отношения, которые
иные «видят» в древней истории с первых же ее страниц, на
самом деле — :не феодальные.
Круг замыкается:
«феодализм в древности» = азиатский способ производства
Выяснилось, что, беря феодальные отношения в нашем
обычном понимании — как один из типов производственных
отношений, — нелегко доказать наличие феодализма в древ¬
нем мире; в этом случае рабовладельческую и феодальную
формации (будь то на Востоке или во всем мире) никогда не
удастся слить ¡в одну. Это вызывает у сторонников новых фор¬
мационных гипотез естественное стремление изменить само
понимание феодализма.
Уже в начале дискуссии некоторые более проницательные
ее участники, ¡например Л. В. Данилова, предвидели, что од¬
ним из центральных моментов спора станет вопрос, служит ли
основой феодализма крупная земельная собственность или
только внеэкономическое принуждение [см. 537, 154].
В самом деле, если рабовладение и феодализм — разные
55

формации, то основы их должны быть различны. До начала
нынешней дискуссии з теоретических работах советских авто¬
ров в качестве таковой для рабовладельческого способа про¬
изводства называлось внеэкономическое принуждение, прямое
насилие над личностью, для феодализма — экономическое и
внеэкономическое принуждение. Говоря об экономическом
принуждении в барщинном хозяйстве, В. И. Ленин указывал:
«„Надел“ крестьянина служил, таким образом, в этом хозяй¬
стве как бы натуральной заработной платой (выражаясь при¬
менительно к современным понятиям), или средством обеопе-
ченйя помещика рабочими руками» [72, 184].
Могут возразить, что высказывание Ленина относится
к России конца XIX в., когда экономические формы эксплуа¬
тации в сельском хозяйстве были уже развиты. Можно согла¬
ситься, что соотношение между экономическим и внеэкономи¬
ческим принуждением менялось на протяжении истории фео¬
дального способа производства: вначале — преобладание эле¬
ментов внеэкономического принуждения, немало и прямых
пережитков рабовладельческих методов эксплуатации, к концу
же феодализма значительно возрастает удельный вес эконо¬
мического принуждения, что отчасти отразило экономическую
подготовку перехода, хотя бы в отдаленной перспективе, к ка¬
питалистическому развитию. (Бывают, правда, большие на¬
рушения этой схемы, например крепостное право в России
XVII—XIX вв.) В той или иной пропорции, но наличие как
экономической, так и внеэкономической эксплуатации свойст¬
венно феодальному способу производства на всем его протя¬
жении. Когда же мы устанавливаем, что внеэкономическая
форма эксплуатации на всем .протяжении развития какого-то
общества господствует, это значит, что перед нами не феода¬
лизм, а рабовладельческий способ производства; напротив,
когда эксплуатация является и по форме экономической—пе¬
ред нами .капиталистический строй.
Противники «рабовладельческой» концепции не раз пыта¬
лись доказать, что в основе феодализма, как и рабовладения,
лежит внеэкономическое принуждение. В этом случае, конеч¬
но, рабовладельческий и феодальный строй сливаются в одну
формацию. Так, Л. С. Васильев говорил, что «в обществе, ос¬
нованном на эксплуатации общинного крестьянства, эксплуа¬
тация базируется на внеэкономическом принуждении крестьян-
общинников» [677, 119]. И. А. Стучевский, говоря об отноше¬
ниях феодализма, расшифровывал их как «внеэкономическое
принуждение своих соотечественников» [677, 132]. Оба автора
подводили теоретическую базу под свою гипотезу единой «вто¬
ричной формации». Ю. М. Кобищанов, развивая бескомпро¬
миссную концепцию всеобщего и заполняющего всю историю
между первобытностью и капитализмом феодализма, настаи¬
вал на том, что «феодальный способ производства заключает¬
56

ся в эксплуатации мелкого производителя путем внеэкономи¬
ческого принуждения» [677, 44]. Из этого он, по-своему вполне
логично, заключал: «Экономическую основу римского общест¬
ва составляла эксплуатация мелких производителей главным
образом путем внеэкономического принуждения. Следователь¬
но, римское общество было феодальным» [677, 45].
Теоретическое обоснование указанной точки зрения было
в свое время предложено Л. В. Даниловой. По ее (мнению,
крупная земельная собственность не является основой феода¬
лизма, земля при феодализме принадлежит не только феода¬
лам, но и крестьянам. «Даже в тех случаях, — писала она,—
когда крестьянин юридически был совершенно лишен прав
собственности на свое хозяйство (как это имеет место при кре¬
постничестве), он оставался фактически его владельцем... Во
многих обществах, которые оцениваются в нашей историогра¬
фии как феодальные, крупное землевладение (ни в форме част¬
ного, ни даже в форме государственного) не обнаруживается
либо вовсе, либо в течение длительных периодов. Тем не ¡ме¬
нее крестьянство и там подвергалось такого же рода эксплуа¬
тации, как и при манориальном режиме» [710, 50—51].
Советская научная литература, утверждала Л. В. Данило¬
ва, механически перенесла на феодальное общество закономер¬
ности, свойственные капитализму. В этом автор видала причи¬
ну появления тезиса об экономической основе феодализма
(крупной земельной собственности). По ее убеждению, «обще¬
ственный строй, квалифицируемый в нашей историографии
как феодальный, зиждился на господстве мелкого натурально-
замкнутого хозяйства непосредственных производителей —
крестьян и ремесленников, эксплуатируемого внеэкономиче¬
скими методами» [710, 50]. Как видим, эта мысль совпадает
с точкой зрения Ю. М. Кобищанова 18.
Выше, когда речь шла о серьезных недостатках новых фор¬
мационных схем, отмечалось, что их авторы, пытаясь основы¬
ваться на изучении производственных отношений, изолируют
экономику и от производительных сил, и от надстройки.
В данном же случае перед нами другая крайность: игнориро¬
вание (невольное, конечно) экономического базиса общества.
Продолжение рассуждений цитируемого нами автора при¬
водит к утверждению, что, хотя характер связей, господство¬
вавших во всех докапиталистических формациях, был порож¬
ден соответствующим состоянием экономики, сами связи были
неэкономическими [710, 59] и что «господствующие в докапита¬
листических обществах сословия не являются господствующи¬
ми экономически, т. е. монопольно владеющими средствами
производства. (Таковыми они становятся только при капита¬
лизме, отделяющем работника от средств и условий производ¬
ства)» [710, 62].
Подобный взгляд на докапиталистические формации разде¬
57

лялся А. Я. Гуревичем, по словам которого «механизм движе¬
ния феодального общества в принципе не -может быть сведен
к одним экономическим .категориям. Подобного рода попытки
неизбежно ведут к искажению сущности феодального общест¬
ва и к подгонке его к обществу капиталистическому» [526, 128].
Выше мы видели, что автор считает в принципе невозможным
установление основного экономического закона феодализма,
т. е. закономерности различных укладов -в данном случае, по
его мнению, «несводимы к одной» [526, 128].
Попробуем разобраться в этом. Да, конечно, механизм
движения феодального общества нельзя сводить к «одним»
экономическим категориям. Но это относится к любому обще¬
ству, не только к феодальному. Автор предупреждает против
подгонки феодального общества к капиталистическому. Одна¬
ко это сравнение неправомочно, так как и в последнем не -все
диктуется одной экономикой. Почему невозможно установле¬
ние основного экономического закона феодализма? Разве «не¬
однородные уклады», из которых, согласно Гуревичу, склады¬
вается феодальный строй, не слиты друг с другом органически
в одном социальном организме? Если феодализм—механиче¬
ская сумма укладов, закономерности которых несводимы к од¬
ной, тогда он — не общественно-экономическая формация.
Некоторые авторы, стремясь найти структурообразующие
факторы вне экономики и ссылаясь на положение Маркса
о двух формах общественных связей — вещных и личных [ом.
7, 107], выдвинули теорию, по которой вещные отношения меж¬
ду индивидами господствуют будто бы только при капитализ¬
ме; для докапиталистических же обществ, начиная с перво¬
бытного, характерно господство не вещных, а личностных от¬
ношений.
Некоторыми сторонниками этой теории от правильного, на
наш взгляд, положения, согласно которому общество в любой
его исторической форме создается взаимодействием по край¬
ней мере двух социально образующих сфер жизнедеятельно¬
сти человека — сферой труда и сферой личного общения,
делается ¡переход к крайнему противопоставлению о*беих на¬
званных сфер. Социальные функции труда и форм личного
общения, утверждают они, не одинаковы. Последние лежат
в основе различных типов социальной солидарности, тогда как
труд, во всяком случае в своей добуржуазной форме, локали¬
зует и разобщает людей. Поэтому с подобной точки зрения
человека следует рассматривать как носителя полярно направ¬
ленных сил, взаимодействие которых на ранних ступенях об¬
щественной эволюции проявляется в функционировании сфор¬
мулированного Ф. Энгельсом закона: «Чем меньше развит
труд..., тем сильнее проявляется зависимость общественного
строя от родовых связей» ¡[57, 26].
Цитата Ф. Энгельса, на наш взгляд, не подкрепляет данно¬
58

го рассуждения. Энгельс констатирует, что на ранних этапах
существования общества родовые связи сказываются сильнее,
на более поздних этапах — слабее, в основе же смены самих
этапов, естественно, лежит развитие труда. Разве из этого
положения вытекает, что труд локализует и разобщает людей?
Совершенно очевидно, что подобная трактовка роли труда
никак не приложима к буржуазному обществу (определенный
намек на это есть в приведенном выше рассуждении). Но да¬
же если ограничиться анализом докапиталистических обществ,
то и тогда невозможно, по нашему мнению, отрицать громад¬
ную сплачивающую и организующую роль труда на всех эта¬
пах человеческой истории. Это касается и основанного на
земледелии «восточного» общества, в котором, как утвержда¬
ют наши оппоненты, труд делает индивида принадлежностью
локальной производственной ячейки —семьи или общины, а
общественная связь задается религиозно-политическим вос¬
полнением действительности. Рассмотрим этот случай. Общи¬
ны замкнуты в себе, оторваны друг от друга, но разве каждая
из них сама по себе не результат объединения людей трудом?
Разве государственная власть и идеология, осуществляющие
внешнее объединение множества общин, возникли не в резуль¬
тате роста прибавочного продукта, разделения труда, потреб¬
ности в координации усилий многих трудовых коллективов?
Труд, таким образом, даже в классово антагонистическом об¬
ществе выступает как сила, не только разобщающая людей
(в смысле классового расслоения), но и объединяющая их.
Неверно, на наш взгляд, также то, что формы личного об¬
щения всегда ведут к «социальной солидарности». Политиче¬
ские отношения не только сплачивают, но и разобщают людей,
во всяком случае не меньше, чем трудовые. И в первобытном
обществе, которое, кажется, представляет личностные отноше¬
ния в наиболее чистом виде, встречаем — несмотря на -имуще¬
ственное и социальное равенство — величайшую разобщен¬
ность между отдельными общинами, нередко враждебные от¬
ношения между этими человеческими коллективами, еще, так
сказать, не «испорченными» -прогрессом труда.
К. Маркс и Ф. Энгельс во всех работах (вспомним хотя бы
«Манифест Коммунистической партии») доказывали, что пред¬
шествовавшая писаная история была историей борьбы клас¬
сов. В отдельных случаях Маркс, правда, говорил о классовом
делении как особенности капиталистического общества. Одна¬
ко эти отдельные высказывания не противоречат всему марк¬
систскому учению о классах и классовой борьбе: в них Маркс
просто хотел подчеркнуть, что классовое деление в чистом ви¬
де, когда его экономическая сущность не скрыта патриархаль¬
ными, сословными и иными покровами, проявляется только
при капитализме. Однако неверно, по нашему мнению, счи¬
тать на этом основании, что Маркс четко различал классы
59

буржуазного общества об аналогичных социальных образова¬
ний докапиталистической эпохи; что понятие «класс» можно
поэтому трактовать в двух смыслах: в узком — как явление,
присущее капитализму, и широком — как обозначение самых
различных социальных слоев и групп, включая те, в которых
индивиды связаны личностными узами. Такое толкование
Маркса позволяет провести резкую грань между капитализ¬
мом и «личностными» формациями, речь идет об отсутствии
классов на древнем Востоке, о принципиальной возможности
доклассового государства и т. д. [см. 710, 436—437]). Несом¬
ненно, однако, что в современной марксистской литературе
прочно закрепилось одно определенное понятие «класс» — то,
которое выше названо «широким». Поэтому писать сейчас об
отсутствии «классов» в древнем обществе, на наш взгляд, не¬
правомерно. Путаница понятий порождает лишь нечеткость
представлений о коренных различиях между докапиталисти¬
ческими общественными формациями, ведет не только к слия¬
нию воедино рабовладельческой и феодальной общественно¬
экономических формаций, но и к добавлению к ним первобыт¬
нообщинного строя, т. е. к смешению классовых обществ с бес¬
классовыми.
Ряд положений, свойственных «личностной» теории, нахо¬
дим также в монографии А. Я. Гуревича. Мы не ставим здесь
задачей ее общий обзор, поскольку книга не была посвящена
специально Востоку ¡и, кроме того, уже подверглась основа¬
тельному обсуждению Тем. 699]. Признавая ценность -собран¬
ного в книге материала и остроту постановки проблем, выде¬
лим лишь некоторые моменты. Стремясь доказать, что эконо¬
мические («вещные») связи не были при феодальном строе
определяющими, автор книги ссылается на указание К. Марк¬
са, что законченную форму вещные отношения приобретают
только в буржуазном обществе 4531, 21—22]. А. Я. Гуревич в
этом месте смешивает, на наш взгляд, ярко выраженную эко¬
номическую, вещную форму, какую приобретают производст¬
венные отношения при капитализме, с той экономической сущ¬
ностью, которая, так или иначе, содержится в общественных
отношениях любой из формаций в истории человеческого об¬
щества 19.
Автор явно ,преуменьшает роль феодальной собственности
на землю. Он пишет: «Если понимать частную собственность
как средство эксплуатации непосредственных производителей,
как условие присвоения их прибавочного труда обладателями
средств производства, то это понятие -безусловно применимо ко
всякому антагонистическому классовому обществу» [531, 27].
Автор не согласен с таким широким пониманием собственно¬
сти, по его мнению, ¡понятие «частная собственность на землю
предполагает неограниченную свободу распоряжения землей»
[531, 26—27]. Не находя, разумеется, в раннем средневековье
60

господства таких именно форм собственности, автор склонен
на место экономического фактора — феодального землевладе¬
ния— подставить безраздельное господство внеэкономическо-
го принуждения, т. е., по его терминологии, -господство «меж¬
личных» отношений. Он размышляет об относительности и
двойственности понятий базиса и надстройки в феодальном
обществе, о невычлененности сферы экономической из сферы
политики, морали, религии. У читающего все это, пожалуй,
может сложиться представление, будто, по мнению автора,
общее для всех формаций закономерное взаимодействие эко¬
номического базиса и надстройки не относится к феодализму,
а базис («сфера экономическая») является при феодаль¬
ном строе «невычлененной» частью надстройки («сферы по¬
литики, морали, религии»). Таков результат неправильного
исходного пункта, на который мы указывали выше: смешения
экономического базиса общества с большей или меньшей чет¬
костью экономических форм отношений между людьми.
Лежащая в основе «личностной» теории недооценка опре¬
деляющей роли экономического фактора проявляется и в та¬
ких, например, рассуждениях: «Связь социального расслоения
с отношениями собственности на средства производства—явле¬
ние зрелого классового общества... возникновение социально¬
го расслоения опережает имущественную дифференциацию.
С особой отчетливостью это обнаруживалось при изучении так
называемых варварских, дофеодальных государств. Но и ¡в
древневосточных деспотиях, где отношения господства — под¬
чинения, отношения эксплуатации достигали высокой степени
развития, источником привилегий господствующих слоев и
присвоения ими прибавочного продукта служило не только и
не столько монопольное владение средствами производства,
сколько восходящее к первобытности отделение от производи¬
тельного труда организаторских функций (хозяйственных,
военных, культовых и пр.). И в феодальном обществе сослов¬
ное деление и связанное с ним распределение материальных
благ отнюдь не определялось одним лишь землевладением.
Большую, а на ранних этапах первостепенную роль играли
происхождение, род занятий, положение на иерархической
лестнице сюзеренитета — вассалитета и связанный с ними
юридический статус» [710,51—52].
Аналогичный ход мысли встречаем и в работе другого авто¬
ра. «В ранних государствах Востока, — утверждает он,—ча¬
ще всего и прежде всего возникало такое общественное разде¬
ление труда, которое базировалось не на имущественном рас¬
слоении, а на социальной неравноценности». Тот же ав¬
тор говорит о развитии государственности на Востоке «при
отсутствии (или ничтожной роли) частной собственности»
[710, 478].
По-видимому, сторонники «личностной» концепции не нахо¬
61

дят .собственности на средства производства в обществах древ¬
ности потому, что ищут лишь зрелые, высокоразвитые формы
собственности. Но основой имущественного неравенства и
классового расслоения в древности могла быть собственность
не на землю, а на непосредственного производителя—раба, ко¬
торая встречается с первых шагов классового общества. Кро¬
ме того, эксплуатация общины общиной (Спарта) —типичная,
а возможно, преобладавшая форма эксплуатации в древнем
мире — также являлась проявлением определенных отноше¬
ний собственности.
Ори феодальном строе происхождение, род занятий, поло¬
жение в обществе действительно имели большое значение, но,
строго ¡говоря, они играют немалую роль и при капитализме.
Конечно, общественная психология была иной, нищий дворя¬
нин феодального общества мог с презрением смотреть на бо-
гача-купца. Но это не меняет того основного факта, что дво¬
рянству как сословию принадлежало при феодализме основ¬
ное общественное богатство — земля. Эта собственность, фак¬
тически или формально, находилась в частном распоряжении
отдельных лиц или семей (в отличие от типичного для древно¬
сти эксплуататорского объединения — общины-государства).
Расслоение имущественное и социальное, даже сословное при
феодализме в общем совпадали.
Выше было показано, что для некоторых авторов основу
феодализма составляет не собственность феодалов на землю,
а внеэкономическое принуждение. Мы цитировали высказыва¬
ния, согласно которым земля при феодальном строе -принад¬
лежала не феодалам, а крестьянам или тем и другим
вместе.
А. И. Неусыхин высказал принципиально важную мысль:
«В классовых общественных формациях непосредственные
производители никогда не являются (да и не могут являться)
собственниками средств и орудий производства, ибо они
лишены собственности на них в силу самого классового
антагонистического характера общественной структуры»
[652,21].
Странно, что это совершенно правильное общее положение,
разделявшееся —долгое время —почти всеми или всеми марк¬
систскими авторами при трактовке проблем феодализма,
часто как-то забывалось, когда начинали трактовать положе¬
ние зависимых категорий населения древнего мира — полура-
бов или даже полных рабов (илотов). Последние, по словам
ряда авторов, «имели» якобы земельные участки. Между тем
раб, хотя бы и постоянно пользующийся «своим» участком,
еще в меньшей мере, чем феодально-зависимый крестьянин,
может считаться собственником средств производства, по¬
скольку сам выступает в качестве одного из -средств произ¬
водства.
62

«Имели» 'свои участки и феодально-зависимые .крестьяне.
Феодалы «только» отбирали у них плоды их труда. Но если
плоды земли так или иначе регулярно поступают к феодалам,
то -кому фактически принадлежит земля? «Исходя из основно¬
го марксистского определения собственности, — писал, касаясь
рассматриваемого .вопроса, академик С. Д. Сказкин, — мы не
можем крестьянина, непосредственного производителя фео¬
дальной формации, как бы ни были прочны и широки его вла¬
дельческие права, считать собственником» [740, 129]. Феодаль¬
ная собственность, указывал автор, отличается от буржуаз¬
ной: она зависит от места собственника в феодальной иерар¬
хии, ограничена традицией, дающей крестьянину некоторые
владельческие права, носит часто условный характер (напри¬
мер, в Западной Европе на протяжении -большей части средне¬
вековья). Но собственник все же феодал, поскольку он — по¬
лучатель ренты20.
Точка зрения С. Д. Сказкина в краткой форме хорошо пе¬
редана М. А. Баргом в рецензии на книгу Сказкина «Очерки
по истории западноевропейского крестьянства в средние ве¬
ка». Концепция книги, говорится в этой рецензии, «имеет прин¬
ципиальное значение в связи с наметившейся в последнее вре¬
мя тенденцией отрицать самую возможность истолкования от¬
ношений, выраженных в категории феодальной собственности,
в терминах экономических. И тем самым мы незаметно воз¬
вращаемся к тем временам, когда средневековый строй иден¬
тифицировался с „голым насилием“. Считать внеэкономиче¬
ское принуждение основой ¡ренты столь же ошибочно, как,
к примеру, считать „добровольный“ договор о найме рабочего
на фабрику основой капиталистической эксплуатации. Поэто¬
му автор рецензируемых „Очерков“ вполне правомерно под¬
черкивает ¡роль экономического базиса феодальной эксплуата¬
ции. Феодальная рента есть экономическая форма реализации
феодальной собственности. Монополия класса феодалов на
основное условие общественного производства — универсаль¬
ная форма, экономический базис феодальной ренты. Что же
касается внеэкономического принуждения, то в нем представ¬
лен лишь способ, средство извлечения ренты, возможность ее
получения от непосредственного производителя, ведущего свое
самостоятельное хозяйство, благодаря чему он самостоятель¬
но воспроизводит собственные средства к существованию»
[457, 169].
Известно, что взгляды советских ученых на природу фео¬
дальной собственности различны: Б. Ф. Поршнев в меньшей
мере считал ее условной, ограниченной21, тогда как С. Д. Сказ¬
кин подчеркивал, что феодальная собственность зависит от
места собственника в феодальной иерархии, ограничена тра¬
дицией, часто носит условный характер. Нам, однако, важно
в данном случае указать на общий исходный пункт обоих авто-
63

ров: -собственникам земли является не крестьянин, а феодал,
получатель ренты. В последнее время распространяется тре¬
тья, идущая от А. В. Венедиктова, концепция, согласно кото¬
рой феодальная (собственность характеризуется разделением
собственнических прав между феодалом и крестьянином. Нам
кажется, что и данная точка зрения не отличается коренным
образом от первых двух, если только исходить из того, что
крестьянин феодального общества распоряжается лишь ка¬
кой-то частью прибавочного продукта, а главная масса при¬
бавочного продукта присваивается помещиком. И в этом слу¬
чае основой феодального способа производства признается по¬
мещичья, а не крестьянская собственность на землю, так как
крестьянскую собственность придется рассматривать в качест¬
ве подчиненной, а собственность феодалов на землю — в каче¬
стве господствующей формы.
Рассматривая же в качестве основы феодализма мелкую
крестьянскую земельную собственность, некоторые участни¬
ки современной дискуссии именно поэтому вынуждены при¬
нять внеэкономическое принуждение за единственную основу
эксплуатации при феодальном строе. Критикуя Б. Ф. Порш-
нева за сближение (иногда не такое уж значительное) фео¬
дальных отношений с буржуазными, они сами фактически
сливают понятия «феодализм» и «рабовладение».'
Очевидно, что особенностью феодального способа произ¬
водства по сравнению с рабовладельческим и капиталисти¬
ческим следует признать одинаково большую роль как эко¬
номических, так и внеэкономических методов принуждения.
Как бы ни был различен на разных этапах феодализма удель¬
ный вес каждого из этих элементов, одно без другого не су¬
ществует, в противном случае способ производства перестает
быть феодальным.
Кстати, именно этот своего рода дуализм основы феодаль¬
ной эксплуатации ввел, видимо, в заблуждение тех исследова¬
телей, которые конструируют «смешанную», феодально-рабо¬
владельческую формацию.
Сомневаясь в определяющей роли крупной земельной соб¬
ственности при феодализме, некоторые авторы ссылаются на
то, что сами понятия «собственность», «частная собствен¬
ность» неприменимы к феодальным земельным отношениям.
Тем самым проблема переносится в плоскость различных тол¬
кований данного понятия (мы, конечно, везде имеем в виду
фактическую, а не юридическую собственность).
Выше отмечалось, что общественно-экономическая форма¬
ция (для многих участников дискуссии нечто раз и навсегда
данное) на самом деле есть процесс. Но и собственность —
процесс. Исследуя земельную собственность, можно устано¬
вить, что даже простое пользование участком, которое не дает
еще никакого права на него, содержит тем не менее какой-то
64

зародыш собственности, создавая предпосылки, возможность
последующего владения. Следующая ступень присвоения —
владение — уже прямая разновидность собственности, хотя
собственность здесь еще не является полной. Владелец земли
может рассматриваться как частный (или — в общине — кол¬
лективный) собственник только в случае, когда основная
доля продуктов земли поступает в его пользу. При испольной
аренде собственником, разумеется, является не крестьянин,
а феодал. Что касается капиталистического фермера, аренду¬
ющего помещичью землю, то препятствием к превращению
его в фактического собственника арендуемой земли служит
юридическое закрепление земли за помещиком, гарантирую¬
щее последнему ренту.
Автор монографии о собственности в докапиталистических
формациях М. В. Колганов внес предложение последова¬
тельно проводить различие между собственностью на землю
и землевладением, вовсе отказавшись применять термин
«частная собственность» к докапиталистическим земельным
отношениям. Автор проявил односторонность, утверждая, что
«установившийся взгляд на то, что будто бы в эпоху перво¬
бытнообщинного строя господствовала общественная, а в эпо¬
ху рабовладельческого и феодального строя — частная соб¬
ственность, упрощает и искажает действительное положение
вещей» [177, 493]. Увлекшись последовательным проведением
разницы между терминами «собственность» и «владение»,
М. В. Колганов не заметил, что, привязывая первый исклю¬
чительно к капиталистической эпохе, он упраздняет общее
обозначение отношений собственности всех времен, не пред¬
лагая ничего взамен. Специфика осталась, общее исчезло.
Вместо преодоления путаницы это еще более усилило ее,
так как возник еще один повод для отрицания частной
собственности на землю в докапиталистических форма¬
циях22.
Термин «собственность на землю» трудно чем-нибудь за¬
менить не только в качестве общего определения отношений
присвоения во всех формациях, но, видимо, и для обозначе¬
ния реально существовавших в средние века и особенно в
древности отношений, некоторые из которых не могут быть
определены как владение. Кроме условной собственности в
феодальной Европе, например, имелась полная собственность
на землю как крестьян, так и крупных землевладельцев — на¬
столько полная и безусловная, насколько это вообще возмож¬
но при господстве добуржуазных отношений. Конечно, аллод
крестьянина сохранял связи с общиной, а вотчина феодала—
связь с иерархической структурой феодального землевладе¬
ния, и все же они были их частной собственностью. Владе¬
ние предполагает наличие рядом с владельцем формального
собственника, а ведь такового не было (разве только мы ста¬
5 Зак. 740
65

нем считать собственником всей земли государство, но вер¬
ховная собственность государства на землю в странах сред¬
невекового и древнего Востока в настоящее время оспари¬
вается).
Некоторые участники современной дискуссии признают
наличие частной собственности в докапиталистических обще¬
ствах, но делают существенную оговорку — что она не явля¬
лась там первоосновой знатности, а, «наоборот, знатность
и привилегированное положение становятся предпосылками
богатства» ([781, 7]23.
Иными словами, признается, что правящий класс докапи¬
талистических обществ обладал не только властью, но и ма¬
териальными богатствами — землей, рабами, но в то же вре¬
мя отрицается определяющая роль в этих обществах экономи¬
ческого фактора. Согласно этой концепции, в древности и в
средние века человек сначала получал власть и лишь потом
становился крупным собственником; господствующее сосло¬
вие (не класс!) сформировалось не из собственников и только
спустя столетия обзавелось землей; пока же этого не произо¬
шло, государство нельзя считать представителем экономиче¬
ски господствующего класса. Такое неклассовое государство
стали искать в самые разные исторические периоды, глав¬
ным образом на раннеклассовых и переходных этапах обще¬
ственного развития.
Между тем в истории до сих пор не обнаружено неклас¬
сового государства, т. е. такого, в котором господствующий
слой не владел бы средствами производства. На ранних клас¬
совых стадиях имущественное расслоение внутри правящего
слоя менее заметно, но оно, несомненно, существует наряду
с общей собственностью эксплуататоров на землю, на рабов,
на доходы от завоеванного населения (спартанская община
и илоты, Рим и провинции). В варварских королевствах За¬
падной Европы государство содействовало росту класса фео¬
далов, было активным проводником феодализации и, следо¬
вательно, тоже никак не может считаться внеклассовым.
Общества, не подчиняющиеся экономическим законам или
подчиняющиеся каким-то необычным образом; отсутствие
классов или классы, которые в то же время не классы; не¬
классовое государство — обо всем этом, как мы помним, пи¬
сали и сторонники теории азиатского способа производства,
с рассмотрения которой мы начали. Даже тот же преимуще¬
ственный интерес к цитатам и то же невнимание к реальным
фактам истории...
Невозможность доказать существование в древности обыч¬
ных, признанных всеми феодальных отношений вынудила не¬
которых авторов к поискам особого феодализма, который на
поверку оказывается все тем же азиатским способом произ¬
водства. Мы и раньше отмечали, что феодализм в древности,
66

«азиатский» строй, единая докапиталистическая формация,
основанная на внеэкономическом принуждении, в принципе
весьма схожи.
Общество «внеэкономического принуждения», как и «фео¬
дализм в древности», объединяет рабовладельческий и фео¬
дальный (в нашем понимании) периоды всемирной истории.
Применение «личностной» теории способно создать еще бо¬
лее всеобъемлющие построения; ведь отношения такого рода,
как нас уверяют, господствовали не только при феодальном
и рабовладельческом, но и при первобытнообщинном строе.
Точку зрения, согласно которой азиатский способ производ¬
ства должен пониматься как первобытный строй приверженцы
этой концепции стремятся вывести из некоторых цитат
К. Маркса и Ф. Энгельса, о которых речь пойдет во второй
части нашей книги.
Следуя логике рассуждений о преимущественно общест¬
венно полезных функциях государства, о «неклассовости» до¬
капиталистических классов и т. д., некоторые из них прихо¬
дят к выводу о господстве первобытнообщинных отношений
па протяжении огромной части писаной истории. До сих пор
понятие «цивилизации», как известно, применялось -во »всемир¬
ной истории к обществам, прошедшим стадию возникновения
классов и письменности. Отдельные же сторонники рассматри¬
ваемых взглядов передвигают границу цивилизаций на тыся¬
челетия ближе к нам, так как по мнению указанных авторов,
древневосточные общества суть архаические, античные — ци¬
вилизованные. Весь древний Восток в результате оказывается
исключенным из вторичной, т. е. классовой, формации, так
как, по мнению указанных авторов, для перехода от первич¬
ной формации ко вторичной требуется особая историческая
среда, способствующая развитию общественного разделения
труда, обмена и вместе с ними и частной собственности. Как
правило, такие условия возникали прежде всего в Европе, и
европейские народы — в древнее и новое время — первыми
переходили Рубикон вторичной формации.
В архаических обществах, согласно этой теории, коллек¬
тивы производителей находятся в естественном единстве со
средствами производства, а всеобщая связь индивидов за¬
дается личностными отношениями, сначала совершенно есте¬
ственными, хотя и исторически модифицированными, а потом
местными (политическими). Последняя фаза архаической
формации представляет собой государственную систему аг¬
рарных общин. Обе архаические формы (общинно-родовая и
аграрно-государственная) имеют широчайшее географическое
распространение. Так, азиатскую стадию прошла в Европе,
например, микенская Греция... Если Азия (Месопотамия), по-
видимому, раньше всего остального человечества пришла
к аграрно-государственной фазе развития, то пионером цивиг
5*
67

лизации выступает Европа. Первыми цивилизованными обще¬
ствами были античные.
Описывая конкретные общества, данные сторонники «лич¬
ностной» концепции приводят много исторических примеров,
стараясь при этом в своей терминологии отразить концепцию
«доклассовое™» большей части обществ древнего мира. Нуж¬
но ли доказывать в ответ, что на древнем Востоке имелось не
только государство, но и имущественное неравенство, классы,
классовая борьба, имелась своя древняя цивилизация —в об¬
щепринятом смысле этого слова? Ведь никем, в том числе и
указанными авторами, не приведено ни единого факта, кото¬
рый бы опровергал исследованные поколениями историков
многочисленные данные о классовом характере древневосточ¬
ных обществ.
Так же умозрительно намечаются пути дальнейшего рас¬
ширения сконструированной ими «формации». Первая цивили¬
зация— древняя Греция — оказывается всего лишь неудачной
попыткой выйти за пределы первичной формации. С падением
античности «восточное» начало распространяется на Европу.
По логике приверженцев «личностной» теории, слабая жизне¬
способность античных обществ, эксплуатирующих эфемерные
выгоды исторической обстановки, находится в контрасте с
устойчивостью и изумительной регенеративной способностью
азиатских форм
Если последующая история развивалась действительно не
по Аристотелю, а по Платону, что давно подмечено евро¬
пейской мыслью, то, утверждают они, встает проблема изуче¬
ния европейского средневековья как периода известной ориен-
тализации Европы.
Представляются перспективными, с их точки зрения, по¬
пытки найти существенно общее в европейском феодализме
(особенно в раннем) и в том, что называют азиатским спосо¬
бом производства. Только речь в этом случае должна идти не
о восточном варианте феодализма, а о возрождении на Западе
азиатчины.
Таким образом, открывается дверь к распространению по¬
нятия «азиатский способ производства» на все общества —
от первобытнообщинных до феодальных включительно. В дан¬
ной концепции верно, по нашему мнению, подмечены некото¬
рые черты, сближающие греко-римский мир с западноевропей¬
ским капитализмом: быстрый рост (хотя на совершенно раз¬
личных производственных уровнях) товарно-денежных отно¬
шений, индивидуализм, появление демократических институ¬
тов, в общем чуждых древнему Востоку и европейскому фео¬
дализму. Но как быть с коренными различиями между греко-
римским миром и древним Востоком, с одной стороны, и сред¬
невековыми Европой и Азией —с другой, например, в идеоло¬
гической сфере? Как быть с противоположностью между
68

капиталистической экономикой и натуральным в основе харак¬
тером докапиталистических обществ (не исключая Грецию и
Рим)? В рассматриваемом варианте «личностной» теории ан¬
тичность свободно сближается не только с капиталистическим
обществом, но и с первобытнообщинным. Выхватывая некото¬
рые признаки, отдельные связи, произвольно толкуя историче¬
ские факты, данная концепция упускает главные закономер¬
ности. Это приводит к тому, что фантазия, прекрасное качест¬
во исследователя, отрывается от исторической реальности.
Е. А. Косминский, Б. Ф. Поршнев, С. Д. Сказкин, в ос¬
новном также А. И. Неусыхин — при всех различиях между
ними — дали определение феодализма, которое гораздо луч¬
ше объясняет конкретный ход истории.
Мы последовательно рассмотрели теории: «азиатскую»,
«феодально-рабовладельческую», «феодализма в древности»,
«личностную».
В попытках отыскать в них внутреннюю логику мы в ито¬
ге вернулись к «азиатской» концепции, да еще в расширен¬
ном виде: все общественные стадии, предшествующие капи¬
тализму, стали сливаться в нечто бесформенное. В результа¬
те задача — отыскать в докапиталистической истории этапы
и закономерности — должна решаться с самого начала. Ока¬
залось, что все новые гипотезы вертятся в порочном круге.
На пороге «рабовладельческой» концепции
У сторонников двух гипотез — феодализма в древности и
«классического» азиатского способа производства — встре¬
чаем стремление сохранить свои теоретические построения в
ортодоксально-чистом виде, не допустить эклектического сме¬
шения «феодальной» и «азиатской» историографических ли¬
ний в бесформенной всеобволакивающей туманности, как бы
она ни называлась: «вторичная» формация, «формация эко¬
номического принуждения», общество «личностных отноше¬
ний», феодально-рабовладельческий или азиатско-феодально¬
рабовладельческий строй. Целям сохранения первозданной
строгости концепции служит критика взглядов соперничаю¬
щей стороны. Наряду с критикой «рабовладельческой» кон¬
цепции (о которой мы уже писали) «феодалисты» и «азиатчи-
ки» энергично ищут и атакуют слабые пункты позиции друг
у друга. По нашему мнению, такая перекрестная критика
содействует разъяснению несостоятельности обеих гипотез.
Приверженцы феодальной гипотезы, сильной стороной ко¬
торых является то, что они кладут в основу своих построений
реально существовавший, всеми признанный (в отличие от
азиатского) способ производства, подчеркивают, что азиат¬
ский способ производства — нечто неопределенное, конкрет¬
но никому не известное. В. П. Илюшечкин резко критикует
69

«личностную» теорию как пример, по его словам, «фак¬
тического отрицания того, что в основе общественной:
эволюции лежит развитие общественного производства и
смена способов производства, каждому из которых соответ¬
ствует строго определенная общественно-экономическая фор¬
мация» [567, 86]. Он пишет про «безнадежно устаревшую,
но зато принадлежащую перу К. Маркса концепцию „азиат¬
ского способа производства“, которая уходила своими исто¬
ками в гегелевскую особую азиатскую стадию самопознания
абсолютного духа» [567, 70]. «Идеи, давно уже ставшие мерт¬
вой буквой марксизма, противоречащие ныне его живому ду¬
ху, вновь извлекаются на свет божий некоторыми под видом
„нового прочтения классиков марксизма“, пропагандируются
и выдаются чуть ли не за новое слово в науке. Я имею в ви¬
ду,— продолжает В. П. Илюшечкин,— например, пропаганду
идей „азиатского способа производства“ ...[некоторыми авто¬
рами] на страницах журнала „вопросы философии“ подвидом
исследований о марксизме. Если бы какой-нибудь автор высту¬
пил с пропагандой допотопной теории флогистона, химики ус¬
мотрели бы в этом лишь шутку, мистификацию или явно пато¬
логический случай. А в исторической и философской науке
пропаганда подобных теорий, стоит лишь сдобрить их парою
ссылок на классиков марксизма, считается, к сожалению,,
„научным поиском“» [567, 82]. Ни один самый непримиримый
приверженец «пятичленной» .схемы не критиковал сторонни¬
ков гипотезы «азиатского» общества в столь резкой манере.
Приведем еще выдержку из брошюры В. П. Илюшечки-
на: «Однако рекорд по части фактически нигилистического
отношения к теории исторического материализма принадле¬
жит, пожалуй, статье Л. С. Васильева „Социальная струк¬
тура и динамика древнекитайского общества“. В ней дается
как раз „социально-культурная модель“ первых китайских
классовых обществ. Поскольку Л. С. Васильев в данном слу¬
чае стоит на позиции структурализма24, отказа от марксист¬
ской исторической социологии, в этой его модели, естествен¬
но, не нашлось места для классов, классовой борьбы, классо¬
вой характеристики китайских государств эпохи древности
и средневековья и т. д. Решающую роль в определении со¬
циальной структуры Китая и ее эволюции он отводит, по су¬
ществу, не развитию производительных сил и производствен¬
ных отношений, а некоему „надклассовому“ „конфуцианско¬
му государству“ как организации правящей просвещенной
элиты и конфуцианской идеологии. Иначе говоря, по Л. С. Ва¬
сильеву, не бытие определяет сознание, а, напротив, сознание
определяет бытие.
Нарисовав крайне извращенную картину древнекитайско¬
го общества, он (Л. С. Васильев) делает, например, такое
сногсшибательное открытие, на которое может решиться лишь^
70

человек, знающий о марксистском материалистическом пони¬
мании истории понаслышке: государство в Китае выполняло
функции не столько надстройки, сколько базиса, оно-де было
„альфой и омегой, началом и концом социальной структуры“.
Подобная же роль отводится им и конфуцианской идеоло¬
гии». В. П. Илюшечкин видит в этом «явный отход от марк¬
систского материалистического понимания истории, распрост¬
ранение давно отжившей свой век концепции „азиатского
способа производства“ и чуждых нам методологических тео¬
рий в исторической науке» [567, 87]. Не солидаризируясь с
тоном автора, признаем, что В. П. Илюшечкин подметил опре¬
деленные ошибки своих оппонентов. Надо лишь не забывать,
что ошибки эти сделаны в процессе исследования сложных,
нерешенных вопросов исторической науки и никто не может
быть застрахован от неверных выводов.
Решительное несогласие с концепцией азиатского способа
производства высказывает другой автор, которому также
близки представления о феодализме в древнем мире,—
E. М. Медведев. Материал древней Индии, пишет он, «не
оставляет места для „азиатского способа производства“, если
только не употреблять эти слова для обозначения сочетания
названных (феодального и рабовладельческого.— В. Н.) укла¬
дов, но в таком случае говорить об особом способе производ¬
ства не приходится. Понятие „способ производства“ имеет в
виду специфический тип эксплуатации, но как раз этого основ¬
ного элемента в построениях сторонников „азиатского спосо¬
ба производства“ нет» [633, 77]. Как видим, E. М. Медведев
недвумысленно отвергает не только «азиатскую», но и «фео¬
дально-рабовладельческую» концепцию.
В то же время с ним трудно согласиться, когда он находит
(думает, что находит) общность важных положений «рабо¬
владельческой» концепции e гипотезой азиатского способа
производства. Та и другая, уверяет E. М. Медведев, выделяет
«особый, четвертый способ эксплуатации — налоговый» [711,
32]. Правда, сам он в своих статьях убедительно по¬
казывает, что относительно сторонников «рабовладельческой»
концепции дело обстоит иным образом, так как они считают
(и всегда считали) налоговую эксплуатацию в принципе воз¬
можной в любых классово антагонистических формациях
(а значит, не выделяют ее в «особую, четвертую форму»).
В то же время преобладание государственных форм эксплуа¬
тации (кстати, не только налоговой, но и военно:грабитель-
ской, а также трудовых повинностей) явно составляет осо¬
бенность древних обществ. Известно, что в основе эксплуа¬
тации при рабовладельческом способе производства, рабо¬
владельческих отношениях собственности (человек владеет
человеком, община — общиной) лежит прямое отчуждение
личности насильственными средствами. Известно также, что
71

государство, как таковое, в принципе во всех классовых об¬
ществах есть машина насилия. Почему рабовладельческий
класс не мог использовать эту машину в качестве одного из
главных орудий эксплуатации?
Какой класс в данном случае эксплуатируется? В ряде
древних обществ — рабы типа илотов. В других случаях это
различные категории завоеванного, не входящего в господ¬
ствующую общину населения (можно назвать их «порабощае¬
мые»). А почему бы тогда, спросит читатель, не назвать та¬
кой строй «азиатским»? Очень просто.
Дело в том, что гипотеза азиатского способа производ¬
ства, какие бы правильные моменты в ней ни содержались,
отрицает частную земельную собственность на Востоке, «ра¬
бовладельческая» же концепция исходит из наличия в дан¬
ных обществах частной собственности на средства производ¬
ства, развития рабства, господства грубых насильственных
форм эксплуатации. Как известно, на древнем Востоке име¬
лась частная собственность на средства производства, отно¬
шения рабства на протяжении всего древнего периода безус¬
ловно развивались, эксплуатация носила насильственные
формы. Эти признаки — решающие для отнесения древнево¬
сточных обществ к рабовладельческому типу; они же делают'
невозможным конструирование особого азиатского способа
производства.
В одной своей статье Е. М. Медведев подверг разверну¬
той и убедительной критике работы приверженцев «азиат¬
ской» гипотезы — Н. Б. Тер-Акопяна, Л. С. Гамаюнова и др.
[711, 16, 22—23, 241. Но и здесь автор не делает решающего
шага в сторону «рабовладельческой» концепции. Цитируя на¬
ше положение о том, что «разница между рабовладельческой
и феодальной экономикой сводится в конце концов к доле при¬
сваиваемого эксплуататором и оставляемого непосредствен¬
ному производителю продукта», он, например, замечает:
«Таким образом, мы можем убедиться, что для В. Н. Ни¬
кифорова не существует различия между феодализмом и ра¬
бовладением по типу организации производства, что различия
в распределении имеют только количественный характер и,,
следовательно, легко преодолимы простым изменением нор¬
мы эксплуатации» [711, 331.
Согласиться с такой трактовкой нельзя. Прежде всего, что
понимается в данном случае под «организацией производ¬
ства»? Трактуемая в технологическом плане, она действи¬
тельно может быть схожей в разных общественных форма¬
циях. Если же имеется в виду организация производства в
масштабе общества, тогда при рабовладении и феодализме
она не может не быть различной, так как должна быть при¬
способлена к совершенно разной степени контроля эксплуа¬
татора над непосредственным производителем. В рабовла¬
72

дельческом обществе контроль этот, будь он государственный
или частный, в общем должен быть гораздо более жестким,
непосредственным, мелочным, поскольку степень собственно¬
сти эксплуататора на личность эксплуатируемого и на про¬
дукты его труда максимально высока. Этому служат органи¬
зация господствующего класса по типу общины, контроль го¬
сударства над изъятием прибавочного продукта, господство
социальной психологии, оправдывающей и обосновывающей
самые жестокие методы эксплуатации. Разве все это не яв¬
ляется организацией производства в общественном мас¬
штабе?
Е. М. Медведев повторяет ошибку всех без исключения
авторов гипотез, выступающих против «пятичленной» схе¬
мы,— рассматривает надстройку в отрыве от базиса. Эконо¬
мика у него развивается, экономические формы меняются са¬
ми по себе, в чистом виде. Поэтому он не замечает и того,
что его оппонент выходит за рамки узкоэкономических пред¬
ставлений. Только этим можно объяснить уверенность
Е. М. Медведева в том, будто оппонент признает лишь «ко¬
личественную» разницу между рабовладением и феодализ¬
мом. Мы постоянно подчеркиваем, что рабовладельческая
формация отличается от феодальной принципиально иными
отношениями собственности и совершенно иной надстройкой,
что переход от первой ко второй совершается в виде скач¬
ка, т. е., по существу, революционным путем. Совершенно
очевидно, что все эти изменения относятся к числу качест¬
венных. Не менее очевидно также, что в основе этих качест¬
венных изменений обязательно лежат и подготовляют их из¬
менения количественного характера вроде упомянутых выше
изменений нормы прибыли.
Хотя неясность в этом пункте мешает Е. М. Медведеву
понять точку зрения последователей В. В. Струве, все же
главное, как нам кажется, состоит в том, что он обоснован¬
но отвергает «азиатскую» гипотезу.
Таким образом, когда сторонники феодализма в древнем
мире критикуют последователей «азиатской» гипотезы, они
попадают в точку, обращаясь же против «рабовладельче¬
ской» концепции, бьют мимо цели. Им кажется, что они бо¬
рются на два фронта, фактически же, когда они делают удач¬
ные критические выпады, они приближаются к «рабовла¬
дельческой» концепции, не делая, однако, . последнего, ре¬
шающего шага.
Движение в направлении «пятичленной» периодизации
можно отметить и у некоторых приверженцев гипотезы азиат¬
ского способа производства. Так произошло с Ф. Тёкеи в
момент, когда он попытался обосновать «азиатскую» концеп¬
цию конкретными фактами истории Китая.
По словам Тёкеи, азиатский деспотизм, при отсутствии
73

частной собственности на землю, в чистом виде господство¬
вал в Китае II тысячелетия до н. э. (период Шан-Инь). С Хпо
III в. до н. э. (период Чжоу) «чистой» формации азиатского
способа производства уже не существовало, она эволюциони¬
ровала в направлении, как утверждает автор, «античного ра¬
бовладельческого общества» ([995, 71—72]. В китайском об¬
ществе, рассуждает он, можно обнаружить те же явления, что
и в греко-римском мире: власть аристократии сменяется тира¬
нией (объединение Китая императором Цинь Ши-хуаном); со
II в. до н. э. по II в. н. э. (период Хань) китайское общество
приобретает черты, напоминающие «античные европейские
формы развития частной земельной собственности»; восстание
II в. н. э. («желтых повязок») кладет конец «китайской ан¬
тичности»; за ним следует нашествие варваров, которое — со¬
всем как в Европе — сопровождается рождением новых форм
зависимости и собственности на землю '[995, 72—783. Автор
называет эту земельную собственность «феодальной» [см. 995,
79, 80]. И вообще, в средние века в Китае, по словам Текеи*
наблюдаются черты «азиатского феодализма», все больше раз¬
вивается, за счет государственной, частная земельная собствен¬
ность, расцветают торговые города. Все — почти как в Ев¬
ропе...
Нарисовав картину развития в общих чертах подобного
европейскому, Ф. Тёкеи закономерно приходит к выводу о пе¬
реходном, не самостоятельном характере азиатского способа
производства, о том, что он не противоречит теории пяти
основных формаций, «потому что тенденция закона общего
развития проявляется даже в плане азиатского способа про¬
изводства» [995, 88].
В этом месте мы решительно не понимаем автора. Он на¬
метил в реальной истории Китая этапы, сходные с европей¬
ским рабовладением и европейским феодализмом. Разница с
Европой, конечно, есть: Китай более централизован, удель¬
ный вес государственной собственности на землю в нем выше,
а темпы развития медленнее европейских. Но все же этапы,
даже очень похожие на европейские, есть и здесь. Что мешает'
Ф. Тёкеи, увидевшему в докапиталистическом Китае две
большие полосы развития, остановиться на этом выводе? Но
он добавляет: этапы, намеченные им, действительно сущест¬
вуют, однако в рамках в общем неизменного, стабильного
строя азиатского способа производства. Желание обязательно
втиснуть конкретную историю в надуманную схему — жела¬
ние, которое Ф. Тёкеи и другие авторы приписывают сторон¬
никам «пятичленной» схемы,— выступает здесь особенно
ярко.
Для того чтобы сделать свою гипотезу максимально яс¬
ной, Ф. Тёкеи рисует следующие чертежи, в которых «и»-
означает индивидуум, «о» — община и «з» — земля [995, 49]:;
74

1. Азиатское
общество
и
2. Античное
общество
о и, ,
о и
з. Общество древних
германцев
V
о
ь
ь-
Как видно их схемы, при азиатском способе производ¬
ства (I) владение каждого индивидуума землей опосредова¬
но общиной, иными словами, владеть землей можно только
через общину. Община германского типа (3) прямо противо¬
положна азиатской; участие в общине обусловлено владе¬
нием землей, здесь на первом плане — индивидуальное зем¬
левладение. В античном обществе (2) действуют обе линии
связи индивидуума с землей — непосредственно и через об¬
щину. Казалось бы, действительно три принципиально раз¬
личные модели.
Но несколькими страницами ниже [995, 60] Тёкеи, про¬
водя свою идею о переходном характере азиатского способа
производства; видоизменяет первую модель, показывая, что
:и в «азиатском» обществе идут процессы формирования ин-
. дивидуальной собственности наряду с общинной:
Достаточно сравнить этот новый чертеж с. созданной ав¬
тором графической моделью античного строя (2), чтобы уви¬
деть: перед нами в основе одна и та же модель, только во
втором, «азиатском» варианте (4) одна из стрелок намечена
пунктиром и несколько не доведена до конца, что, по мысли
автора, призвано показать переходный, не полностью еще
сформировавшийся характер «азиатского» общества. Иными
словами, на этих двух чертежах изображены модели одного
и того же общества — в начальной стадии и в завершенном
виде. (Чертеж I отражает, по существу, последнюю стадию
первобытнообщинного строя, а чертеж 3 — раннефеодальное
< общество.) Следовательно, «азиатское» общество, в трактов¬
4. Азиатское
общество
75

ке Тёкеи,— по существу, ранняя фаза античного, хотя автор1
такого вывода почему-то не формулирует.
Приближение к «пятичленной» концепции и одновременно'
нежелание идти до логического конца находим в работах 11-
другого сторонника теории азиатского способа производ¬
ства — Г. Левина. Он тоже синолог и рассматривает проблему
смены докапиталистических формаций на примере Китая..
Г. Левин полагает, что с XVII по IV в. до н. э. в Китае гос¬
подствовал азиатский способ производства — не было част¬
ной собственности на землю, государство противостояло об¬
щинам. С IV в. до н. э. в китайском обществе развивается
частная земельная собственность 11916, 225]. Г. Левин пони¬
мает, что по крайней мере с этого времени нелепо говорить
о формации азиатского способа производства. Поэтому он по¬
мещает между IV в. до н. э. и периодом проникновения запад¬
ного капитализма в Китай вторую классовую антагонистиче¬
скую формацию, которую называет «докапиталистической»
[913, 22]. Таким образом, если Тёкеи оставался до «рабовла¬
дельческой» концепции один шаг — назвать этапы, намечен¬
ные им внутри общества азиатского способа производства са¬
мостоятельными формациями, то Г. Левин сделал и этот шаг..
Ему осталось совсем немного: назвать строй, существовавший
в древнем Китае, рабовладельческим, а в средневековом —
феодальным. Тем более что, как мы видели, даже Тёкеи, пе¬
риодизация которого почти совпадает с левинской, не избегал
терминов «античный» и «феодальный».
К нашему удивлению, Г. Левин обнаруживает особенное
упорство в этом последнем пункте, который нам кажется
почти формальным. Факты истории у него сложились в одну
схему, но он продолжает настаивать на иной, согласно кото¬
рой первая формация, обнаруженная им в древнем Китае,,
основывалась на азиатском способе производства и характе¬
ризовалась относительной застойностью. Хотя, казалось бы,
о какой застойности можно говорить, если классовое обще¬
ство складывается в середине II тысячелетия до н. э., а уже
в IV в. до н. э. Китай переходит от одной формации к другой:
таких темпов не знала даже история античности. Г. Левин
считает, далее, что второй классово антагонистической фор¬
мации в Китае, поскольку она возникла из общества, осно¬
вывавшегося на азиатском способе производства, также была
свойственна относительная застойность. Китайское общество
(это, по словам автора, стало ясно приблизительно к IV в.)
оказалось не в состоянии собственными силами успешно раз¬
решить снова и снова обострявшиеся противоречия между
характером производительных сил и производственными отно¬
шениями. Китай не мог собственными силами прийти к ка¬
питалистическому строю. Этот вывод автора декларативен,
не поддается доказательству и проверке, так как в реальной;
76

жизни Китай, даже если бы он был «в состоянии» сам прийти
к капитализму, фактически не успел сделать этого до вторже¬
ния западных капиталистических держав.
Привязанность автора к азиатскому способу производства
тем удивительней, что не только факты китайской истории
ложатся у него, по существу, по правильной схеме, но и не¬
которые теоретические слабости концепции азиатского спосо¬
ба производства ему отчетливо видны. Так, Г. Левин резко
критикует тех, кто преувеличивает роль географического фак¬
тора в истории. В своих работах он то и дело напоминает,
что не географическая среда, а тип производственных отно¬
шений определяет характер всякого общества [912, 140—141].
Нам кажется, что Г. Левин даже перегибает несколько в этом
вопросе, так как марксистский метод вовсе не отрицает боль¬
шой роли указанного фактора. На заре цивилизации, в усло¬
виях исключительно большой зависимости человека от приро¬
ды, географический фактор мог, по нашему мнению, играть
в каком-то смысле решающую роль, намного ускоряя прогрес¬
сивное развитие одних обществ и задерживая другие (это воз¬
действие могло осуществляться, естественно, только через по¬
средство системы производственных отношений).
Отрицая роль географических условий, в частности — не¬
обходимость на Востоке крупных ирригационных работ как
обязательную предпосылку возникновения классового обще¬
ства и государства, Г. Левин выдвинул на первое место дру¬
гой внешний фактор — нападение кочевых народов на осед¬
лые. Набеги кочевников содействовали возникновению в Ки¬
тае азиатской деспотии, они, по мнению автора, — одна из
причин существования тех двух формаций, для второй из ко¬
торых он даже не успел подобрать название [915, 112, 113].
От статьи к статье сомнения Г. Левина растут. Он не в
состоянии, по его собственному признанию, отделаться от
впечатления, что некоторые приверженцы концепции «сме¬
шанной формации» не всегда вполне понимают, что ведущим
принципом определения формации является выделение доми¬
нирующего типа производственных отношений. Нельзя, ут¬
верждает он, говорить о государственной эксплуатации, игно¬
рируя вопрос — чьим инструментом власти служит данное
государство, эксплуатирующее непосредственных производи¬
телей. Г. Левиш подметил также, что некоторые участники
дискуссии отрываются в своих рассуждениях от закона обяза¬
тельного соответствия производственных отношений характе¬
ру производительных сил. Можно высказать предположение,
что процесс развития взглядов Г. Левина на этом не закон¬
чится.
Резко выраженное несогласие со многими положениями
«азиатской», «личностной» и «смешанной» теории содержится
и в работах Ю. И. Семенова. Колеблясь, как мы показали
77

выше, между «феодалистами» и сторонниками «смешанной»
формации, прибегая иногда, правда чисто внешне, даже к
«азиатской» терминологии, Ю. И. Семенов видит, однако,
теоретическую несостоятельность многих постулатов этих
трех гипотез.
В отличие от других участников дискуссии, он провел не¬
который историографический анализ работ не только оппо¬
нентов, но и союзников. Как обычно, наибольшую пищу дали
ему работы последних, в частности Л. С. Васильева,
М. В. Крюкова.
Отметив, что факты, собранные М. В. Крюковым, свиде¬
тельствуют в пользу признания древнейшего китайского об¬
щества — эпохи Инь — классовым, Ю. И. Семенов указывает,
что Крюков непоследователен: называет одни и те же соци¬
альные образования то «родами», то «племенами», то «пле¬
менными объединениями» и в то же время проводит парал¬
лель между ними и безусловно классовым обществом шуме-
рийских городов-государств [736, 153—1551. Не менее проти¬
воречивы, указывает Ю. И. Семенов, взгляды Л. С. Василье¬
ва, который в один период «перехода от доклассового обще¬
ства к развитому классовому» включает и эпоху становления,
и начальный период истории уже возникшего классового об¬
щества [см. 736, 157].
Тогда же, в 1966 г., т. е. в разгар дискуссии, Ю. И. Семе¬
нов отметил, что Ж. Сюрэ-Каналь и М. Годелье стирают
грань между формирующимся классовым и сложившимся
раннеклассовым обществом, которую «нельзя не учитывать
без риска исказить картину действительности» [736, 156].
Сошлемся, наконец, на статью Ю. И. Семенова, опублико¬
ванную в 1970 г., после перерыва в несколько лет, которая
могла бы показать, учел ли автор уроки пяти лет дискуссии.
Статья резко отличается от прошлых работ Ю. И. Семенова.
Автор даже не вспомнил свою «кабальную формацию». Кри¬
тика сторонников «рабовладельческой» концепции, слабая и
в прежних его статьях, отсутствует. Весь арсенал аргументов
пущен в действие против гипотез Л. С. Васильева и И. А. Сту-
чевского, Г. А. Меликишвили, А. Я. Гуревича, которые, как
показывает автор, практически упраздняют понятие общест¬
венно-экономической формации |[см. 737, 84—86, 88]. Основ¬
ные критические доводы Ю. И. Семенова на этот раз совпа¬
дают с нашими25.
Нельзя, впрочем, не отметить, что в своей критике новых
теорий Ю. И. Семенов иногда перегибает палку. В конце
50-х годов, когда нынешняя дискуссия еще только-только на¬
чиналась, в «Вестнике древней истории» была помещена
статья 3. И. Ямпольского [807], в которой говорилось о пре¬
вращении верхушки родового общества, жрецов и старейшин,
в эксплуататорскую знать. Этого оказалось достаточно, чтобы
78

Ю. И. Семенов откликнулся возмущенным письмом в редак¬
цию, предъявив автору статьи обвинение в распространении
антимарксистской «организаторской» теории происхождения
классов, «ярым защитником которой был известный ревизио¬
нист махист А. Богданов» [733, 205].
Мы снова обращаем внимание читателей на то, что никто
из защитников «пятичленной» формулы не писал в таком то¬
не о своих оппонентах. К тому же в данном случае Ю. И. Се¬
менов и по существу неправ. «Организаторская» теория про¬
исхождения классов не жупел, который можно вытаскивать
при любом напоминании о роли «организаторов» в истории.
Взгляды А. А. Богданова неверны потому, что он игнориро¬
вал решающую роль способа производства и классовой борь¬
бы, но не потому, что «организаторы» по своей природе поче¬
му-то не могли занять в процессе классообразования видное
место. 3. И. Ямпольский в своем ответе [см. 809] справедливо
отвел обвинения Ю. И. Семенова26.
В других случаях Ю. И. Семенов в своей критике часто
бывает прав. Отрицание им неправильных положений против¬
ников «рабовладельческой» концепции не может не толкать
его в сторону сближения с этой концепцией. Но автор упря¬
мо закрывает глаза на этот путь, кажется единственный, ко¬
торый не ведет в тупик.
В .статье 1966 г., подробно показав внутреннюю противо¬
речивость концепции Л. С. Васильева, которая «ровным сче¬
том ничего не объясняет» [736, 159], Ю. И. Семенов все же—
без всяких доказательств, зато в громких выражениях — объ¬
явил заслугой Л. С. Васильева, что тот не хочет признать
китайское раннеклассовое общество рабовладельческим [736,
161]. В статье 1970 г., показав не менее убедительно несо¬
стоятельность построений, приводящих к тому, что «катего¬
рия формации окончательно перестает быть понятием о зако¬
номерной стадии развития общества» [737, 85], Ю. И. Семе¬
нов поторопился перечеркнуть это свое недвусмысленное
утверждение другим, согласно которому «общие положения
известны... авторам (этих построений. — В. И.) нисколько не
хуже, чем тем, кто взялся бы их таким образом поучать.
И если они отошли от них, то исключительно лишь потому,
что накопленный исторической наукой фактический мате¬
риал не укладывался в рамких привычных представлений о
смене общественно-экономических формаций» [737, 86].
Для Ю. И. Семенова «пятичленная» периодизация столь
явно, столь бесспорно неверна, что, по существу, даже не
нуждается в опровержении. Можно отрицать, полагает он, ка¬
кие-либо даже общие установки противников «пятичленной»
формулы, но о возвращении к «рабовладельческой» концеп¬
ции во всяком случае не может быть и речи. Так ли это?
Ю. И. Семенов доказывает, на наш взгляд правильно, что
79

нельзя отказываться от признания определяющей в конечном
счете роли уровня производительных сил. Но как тогда посту¬
пить с его же тезисом, что феодальные отношения могли иног¬
да предшествовать рабовладельческим? Ведь эти две формы
производственных отношений соответствуют двум совершен¬
но различным уровням производительных сил. Ю. И. Семенов
отвергает—по нашему мнению, справедливо—нападки на так
называемую «магистральную линию» развития человечества.
Но как совместить эту ясную позицию с встречающимися у
автора такими, например, туманными фразами: «„Доклассо¬
вая“ и „раннеклассовая“ формации, являясь стадиями разви¬
тия человеческого общества в целом, никогда не выступа¬
ли как стадии развития каких-либо определенных социаль¬
ных организмов» [737, 93; см. также 737, 95]? Как совместить
критику основных положений сторонников «смешанной» и
«азиатской» формаций с собственными «феодально-рабовла¬
дельческой» и «кабальной» гипотезами Ю. И. Семенова?
Материалы, проанализированные в данной, первой части
нашей работы, конечно, сами по себе недостаточны, чтобы
доказать правильность «пятичленной» концепции всемирной
истории. Они, однако, уже сейчас позволяют, пожалуй, утверж¬
дать, что гипотезы, противопоставляемые «пятичленной» пе¬
риодизации, внутренне противоречивы и, в сущности, не под¬
даются доказательству.
Авторы этих гипотез вправе сказать: может быть, все это
так, но мы — ищем! Что ж, пусть, ищут. И когда найдут, мо¬
жет быть, смогут убедить и нас.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
К ИСТОРИИ ВОПРОСА
Но зачем вообще нужно знать исто¬
рию экономического учения Маркса?
Не довольно ли будет изучить само
это экономическое учение?.. Это не¬
обходимо сделать потому, что эконо¬
мическое учение Маркса может быть
по-настоящему понято только в его
развитии, становлении. Иначе оно не¬
избежно будет усвоено догматически,
т. е. искаженно, неправильно и не¬
глубоко.
В. С. Выгодский. История
одного великого открытия Кар¬
ла Маркса.
В работах, связанных с современной дискуссией, -ссылки
на труды К. Маркса и Ф. Энгельса, которых считают созда¬
телями теории азиатского способа производства, занимают
весьма большое место. С нашей точки зрения, простая кон¬
статация несомненного в принципе факта — что К. Маркс и
Ф. Энгельс являются авторами представления об азиатском
способе производства — не только недостаточна, но и ведет
к искажению реальной исторической картины. Необходимо
проверить, какое место это представление занимало в их уче¬
нии об общественно-экономических формациях, а также в
произведениях В. И. Ленина, проследить эволюцию взгля¬
дов основоположников марксизма по данной проблеме. Для
этого же крайне важно установить источники, на базе кото¬
рых возникли указанные воззрения К
Гипотеза Бернье — Монтескье
Постоянные связи западноевропейцев с великими держа¬
вами Южной и Восточной Азии — Индией и Китаем — уста¬
новились, как известно, в XVI в. К XVII в. относятся первые
попытки научно обобщить ставшие известными в Европе
6 Зак. 740
81

факты относительно общественного строя азиатских стран;
Понятие «общественный строй», разумеется, отсутствовало»
но общественные отношения вновь «открытых» стран живо
интересовали европейских ученых. Часть из них, закрывая:
глаза на специфические черты Востока, стихийно встала на:
позицию, согласно которой общество в странах Азии в прин¬
ципе не отличалось от европейского — те же дворянство, ду¬
ховенство, крестьянство, монархи, т. е. фактически тот же
феодализм. Те же, кто пытался проникнуть в восточную специ¬
фику, с самого начала обратили внимание на отличные от Евро¬
пы формы земельной собственности. Томас Роу, английский по¬
сол при дворе Джахангира (шаха из династии Великих Мого¬
лов), писал, что в Индии нет иной земельной собственности»
кроме собственности монарха, что император — наследник
всех своих подданных [см. 383]. Современный историк
С. Н. Мухерджи считает Т. Роу основоположником всей тео¬
рии восточного деспотизма [397, 9].
Однако, если говорить об обстоятельной разработке этой
теории, пальма первенства принадлежит французам, которым:
в XVII—XVIII вв. бесспорно принадлежало первое место в
мировой науке, в частности в философии. Глубокий интерес
к Китаю и Индии возник вначале в кружке друзей и сорат¬
ников известного Гассенди, выступавших в первой половине
XVII в. предшественниками французского материализма
XVIII в. К ним примыкали Сирано де Бержерак, Мольер и
забытый ныне поэт и критик Жан Шаплен, пользовавшийся
покровительством Ришелье и Кольбера. Старшим по возра¬
сту в кружке был Франсуа Ламот Левайе [1588—1672), фи¬
лософ, ученик Монтеня и предшественник Бейля, автор из¬
вестных в то время «Диалогов Горация Тюберо», с 1640 г.—
воспитатель маленького Людовика XIV. Одним же из са¬
мых ревностных, энергичных, преданных Гассенди учеников
был Франсуа Бернье (1620—1688), сын анжуйского крестья¬
нина, врач, перу которого принадлежали язвительные памф¬
леты против обскурантов, едва не стоившие тюрьмы и уче¬
нику, и учителю.
В кружке читались и изучались книги Сигизмунда Гер-
берштейна о Московии, Дакоста об Индии, Марко Поло №
Триго о Китае. Следуя за своим учителем, который первым
обобщил открытия титанов новой науки — Коперника, Гали¬
лея, Кеплера, Тихо Браге и смог опровергнуть канонизиро¬
ванное учение Аристотеля о природе, соратники Гассенди“
стремились собрать воедино сведения о большом, еще недав¬
но неизвестном европейцу мире, чтобы получить представле¬
ние о человечестве в целом. Из-под пера участников кружка
вышли две работы, которым суждено было положить начало'
двум направлениям в оценке стран Востока .европейской нау¬
кой последующих столетий.
82

Одна — «Конфуций — Сократ Китая» (часть труда «Доб¬
родетель язычников»)—принадлежит Ламоту Левайе [396].
Автор, основываясь на работах миссионеров Триго и Борри,
ставил китайца Конфуция рядом с канонизированным Плато¬
ном и Сократом, заявляя, что китайская философская мысль
превосходит греческую, а строй Китая — еще и в XVII в.
идеал для европейцев. Китай он рисовал как государство уче¬
ных, построенное на принципах высокой морали («Никто, кро¬
ме философов, не правил Китаем» [396, 143]), как патриар¬
хальную деспотию, страну всеобщего благополучия.
Как ни благородно было стремление Ламота Левайе рас¬
ширить картину известного тогда европейцам мира и дать
народам Азии должное в ней место, приходится признать, что
его описание китайского общества далеко от действительно¬
сти. По существу, Китай для автора важен был не сам по
себе, а как модель «благожелательного деспотизма», кото¬
рую он демонстрировал европейским монархам.
Вторая работа появилась спустя почти 30 лет. Автор ее,
Бернье, в отличие от Ламота Левайе, который писал о Китае
по книгам, смог в своей работе об Индии основываться на
собственном знании страны. После смерти Гассенди и распада
кружка Бернье уехал в Индию, где долго служил придвор¬
ным врачом падишаха Аурангзеба. В 1669 г. он вернулся в
Европу, обогащенный многолетним опытом наблюдений.
Франция этого времени мало напоминала знакомую ему Фран¬
цию времен Фронды: абсолютистский режим Людовика XIV
и Кольбера вступал в зенит; политика меркантилизма сопро¬
вождалась широкими планами колониальных захватов. Рос
интерес к Востоку, вызванный как колониальной политикой,
так и параллелями, напрашивавшимися у европейского чи¬
тателя при сравнении французского абсолютизма с азиатски¬
ми деспотиями. Эти моменты нашли отражение в произведе¬
ниях Бернье, написанных после его возвращения. По-види¬
мому, в теоретическом отношении влияние на автора оказал
труд Гоббса «Левиафан»2. Образ государства-чудовища, Ле¬
виафана, для которого нет законов, отчасти перекликается
с впечатлением Бернье о восточных деспотиях. Но, в то вре¬
мя как Гоббс оправдывал своего Левиафана и видел в нем
порождение объективных законов прогресса, Бернье подошел
к государственному строю некоторых стран Востока резко
критически.
Важнейшая книга Бернье — «История последних полити¬
ческих переворотов в государстве Великого Могола» [87; 368;
369]—написана на основе личных впечатлений. Выводы
Бернье по социально-экономическим проблемам особенно
концентрированно выражены в его записке генеральному
контролеру финансов Франции Кольберу «О площади, зани¬
маемой Индостаном, обращении золота и серебра, которые
6*
83

попадают туда, чтобы там и остаться, о причине упадка ази¬
атских государств». Один автор XVII в. следующим образом7
рассказывал историю записки: «Государь рассматривает все'
в настоящее время как свою частную собственность и нала¬
гает подати какие ему угодно. Когда месье Кольбер был ми¬
нистром, то был подвергнут обсуждению общий вопрос: не4
следует ли королю вступить в фактическое владение всеми
землями Франции? Не превратить ли их в королевские доме¬
ны, чтобы пользоваться ими или сдавать в аренду, смотря
по тому, как захочет этого двор, и не обращая внимания на
прежних владельцев, наследственные права и давние приви¬
легии. Месье Кольбер посылал за одним знаменитым путе¬
шественником, который прожил несколько лет при восточных
дворах, и долго расспрашивал его, как управляют этими
имуществами на Востоке. Тогда этот путешественник счел
себя вынужденным напечатать письмо, обращенное к Коль¬
беру. В этом письме он старается дать 'понять, как изнывают
несчастные жители восточных стран и как тирания являетсн
там причиной запустения прекраснейших стран» ([277, 27—28]..
Бернье был представлен Кольберу своим старым другом Шап-
леном, имевшим доступ к всесильному министру (на Шапле-
не лежала обязанность составлять для Кольбера списки ли¬
тераторов, отечественных и иностранных, достойных субсидии
французского короля).
Книга Бернье об Индии с приложенными к ней письмами
автора к Ламоту Левайе, Шаплену, де Мервейлю (одному
из своих корреспондентов, связанному с известным в то вре¬
мя издателем книг о путешествиях М. Тевено) и запиской
Кольберу имела огромный успех. За семь лет она была из¬
дана девять раз; кроме Парижа — в Лондоне, Амстердаме,,
Франкфурте, Милане; в 1833 г. насчитывалось 29 ее изда¬
ний. За Бернье прочно утвердилось прозвище «Великий Мо¬
гол». Он написал также оставшуюся неопубликованной ра¬
боту о Китае, в которой интерпретировал конфуцианских
классиков и вслед за Ламотом Левайе призывал француз¬
ских королей учиться у китайских императоров мудрости
[783, 142].
Однако в книге об Индии — стране, которую Бернье знал
не с чужих слов, он идет по совершенно другому пути. Индия,,
в XVII в. раздробленная на ряд государств, страдавшая от
постоянных войн и смут, казалась европейцам, в противопо¬
ложность упорядоченному, стабильному Китаю, классическим
примером неустроенности, застоя и упадка.
Бернье, с его склонностью искать материальные причины
исторических явлений, видел ключ к объяснению всего проис¬
ходящего в Индии в отсутствии частной собственности на
землю. «Великий Могол,— писал он,— является наследником
всех эмиров, или вельмож, и мансебдаров, или маленьких
84

эмиров... все земли государства, — а это имеет важнейшие
последствия,— составляют его собственность за исключением;
кое-каких домов или садов, которые он позволяет своим под¬
данным продавать, делить или покупать друг у друга по их
усмотрению» [87, 184—185].
«Все земли империи,— разъяснял в другом месте
Бернье,— составляют собственность государя и раздаются
как бенефиции, носящие названия джагир (в Турции их на¬
зывают тимар), воинам армии вместо жалованья или пен¬
сии, смотря по тому, что имеет в виду слово джагир, которое
означает место, которое надо взять, или место с пенсией. Та¬
ким же образом они раздаются губернаторам вместо пенсии
и на содержание войск с тем условием, чтобы из излишка
доходов от земли они давали ежегодно некоторую сумму го¬
сударю в качестве откупа, либо же государь оставляет их за
собой в качестве личного удела своего двора, который никог¬
да или почти никогда не дается как джагир; он сдает эту
землю откупщикам, которые должны ему вносить ежегодно
некоторую сумму. Благодаря этим платежам и те и другие,,
т. е. люди с тимарами, губернаторы и откупщики имеют как
бы неограниченную власть над крестьянами, да и немалую
над ремесленниками и торговцами в городах, местечках и се¬
лах их округа» ([87, 201].
Как видим, Бернье не только добросовестно описывал то,
что видел, но и давал фактам во многой правильное объяс¬
нение. Земли, находившиеся в руках индийской знати, он
рассматривал как условные владения, подобные европейским
бенефициям, т. е. по существу как одну из феодальных форм,.
Европой уже пройденных. Если бы автор был последователен,
то сама постановка вопроса о принципиальном отличии обще¬
ственного строя Индии от европейских стран стала бы не¬
возможной.
Однако рассказ Бернье создавал впечатление, будто ука¬
занная система земельных отношений существует в Индии
вечно. В то время европейским ученым не было известно, что
еще в древней Индии широко было распространено наслед¬
ственное землевладение и что во всей индийской истории ус¬
ловная и безусловная земельная собственность сосуществова¬
ли. XVI век и первая половина XVII в. просто были одним
из периодов временного преобладания условной собствен¬
ности.
Исходя из убеждения в неизменности системы земельных
отношений, Бернье делал вторую ошибку: объяснял все от¬
рицательные явления современной ему индийской жизни от¬
сутствием частной собственности. Между тем установление
системы условного землепользования, содействуя централи¬
зации, везде обычно благоприятствовало временному укреп¬
лению феодального порядка, росту товарно-денежных отно-
85

мнений, подъему сельского хозяйства и культуры (например,
в Индии XVI в., т. е. до Аурангзеба). Бернье, увлеченный
своей гипотезой, объяснял упадок страны не политическим
распадом (обусловленным в конечном итоге ростом частно¬
феодальных тенденций), а чрезмерной централизацией. Имен¬
но по этой причине, утверждал он, ни крестьяне, ни владель¬
цы условных наделов, ни губернаторы не заинтересованы в
обработке фактически им не принадлежащей земли, которой
они могут лишиться в любой момент; тирания властей, их
произвол переходят все границы, отнимая у крестьян и ре¬
месленников «все необходимое для жизни». «Вот почему эти
азиатские государства на наших глазах приходят в состоя¬
ние полного упадка», — писал Бернье, распространяя свой
вывод также на другие посещенные им страны — на Иран и
Турцию.
По существу, начав с того, что земельные наделы в Индии
подобны бенефициям феодальной Европы, Бернье в ходе из¬
ложения перешел к толкованию понятия «собственность»
исключительно в смысле той земельной собственности, ко¬
торая господствовала в XVII в. на его родине. Гипотеза
Бернье воспринималась как тезис о полном отсутствии на
Востоке каких бы то ни было форм земельной собственности,
кроме собственности государства (монарха). «Эти три госу¬
дарства — Турция, Персия и Индостан,— резюмировал он,—
уничтожив понятие „мое“ и „твое“ по отношению к земель¬
ным владениям, что является основой всего, что есть в мире
ценного и прекрасного, поневоле очень похожи друг на друга
и имеют один и тот же недостаток: рано или поздно их не¬
избежно постигнут те же бедствия, та же тирания, то же ра¬
зорение, то же опустошение» [87, 206].
Бернье, как и Ламоту Левайе, Восток нужен был как мо¬
дель решения европейских проблем, на этот раз модель отри¬
цательная.
Идеолог молодой буржуазии отстаивал развивающуюся
'буржуазную собственность от поползновений феодального го¬
сударства. «Итак,— писал он Кольберу,— не дай бог, чтобы
наши европейские монархи стали собственниками всех земель,
которыми владеют их подданные. Тогда их государства ока¬
зались бы далеко не в том состоянии, в котором они нахо¬
дятся, не такими обработанными, населенными, хорошо за¬
строенными, богатыми, культурными и цветущими, какими
мы их видим теперь. Наши короли гораздо богаче и могу¬
щественнее, чем короли Индостана, и надо признаться, что
они обслужены гораздо лучше и более по-царски. Между тем
они могли бы легко оказаться королями пустынь, нищих и
варваров, каких я только что изобразил». «Те* которые же¬
лают иметь все,— без стеснения угрожал автор Кольберу и
.Людовику XIV,— теряют в конце концов все и, желая стать
86

слишком богатыми, оказываются в результате лишенными-
всего или по крайней мере весьма далекими от той степени
богатства, которую им сулит слепое честолюбие и слепая:
страсть стать более неограниченными властителями, нежели
это позволяют законы божеские и природы» [87, 206—207].
Ценность гипотезы Бернье состоит в попытке найти ма¬
териальную основу исторических законов. Резкое же проти¬
вопоставление им Востока Западу, его объяснение экономи¬
ческих основ восточного деспотизма и причины отставания
Востока — все это не подтвердилось в свете позднейшей
науки.
Но своему времени подход Бернье был вполне созвучен.
Не удивительно поэтому, что другие путешественники, совре¬
менники Бернье, — купцы Шардэн, Тавернье — пришли в сво¬
их записках об Индии и Иране к аналогичным выводам
[372а; 414].
Обе линии — Ламота Левайе и Бернье — ¡сразу нашли
продолжателей. Распространению интереса, в частности, к
Китаю много содействовал в то время спор «о китайских об¬
рядах», имевший место в католической церкви между 1645 и
1715 гг. Иезуиты уверяли, что обряды конфуцианства не про¬
тиворечат христианской религии (подобная трактовка должна
была облегчить обращение «китайских язычников» в христи¬
анство); доминиканцы и францисканцы не соглашались с ни¬
ми. В конце XVII — начале XVIII в. появились труды иезуи¬
тов Л. Леконта и Ж. Дюальда, которые, особенно последний,
использовав собранный миссионерами большой материал о
Китае, рисовали идеализированную картину господствовав¬
ших там порядков. Правление философов, выдвижение лиц
независимо от социального происхождения и богатства — все
это выдавалось за чистую монету; упоминания о суевериях
и догматизме в Китае тщательно снимались при редактиро¬
вании. На взгляды миссионеров, несомненно, влияла прочная
китайская традиция, изображавшая Китай центром мировой
цивилизации, а все остальные народы «варварами».
Особые цели преследовал, проявляя интерес к Китаю, зна¬
менитый маршал Вобан; про него говорили, что он вывел
свой проект нового земельного налога, призванного облегчить
положение французских крестьян, из китайского опыта (ко¬
нечно, идеализированного).
Осуждение в конце концов «китайских обрядов» папой
Климентом XI не случайно совпало с первыми ожесточенны¬
ми нападками на Китай и его культуру. Атака велась с двух
сторон: Фенелоном, выступавшим под флагом христианской
ортодоксии, и знаменитым писателем Даниэлем Дефо. Пер¬
вый в своем произведении [382] изобразил, в пику Ламоту
Левайе, спор Сократа с Конфуцием, из которого Конфуций
выходил посрамленным. Китайцы в диалоге объявлялись,
87

«самым тщеславным, самым суеверным, самым эгоистичным,
самым несправедливым и лживым народом на земле» [382,
12]. Второй яростно критиковал и высмеивал Китай с пози¬
ции радикальных слоев капиталистической Англии. Его ин¬
стинктивно возмущало преклонение перед деспотизмом и
«скандальным несовершенством» китайского строя, при кото¬
ром приговоры выносятся «по мгновенно сложившемуся впе¬
чатлению», а о людях говорят, что «если вы прикажете им по¬
веситься, то они только поплачут немножко и немедленно по¬
винуются» [цит. по: 783, 152].
Фенелон и Дефо противопоставляли мнениям своих оппо¬
нентов не столько научные доводы, сколько эмоциональные
тирады, рисуемая ими картина Китая была во многом кари¬
катурной. Поэтому их возражения не повлияли серьезно на
концепцию восточного общества, складывавшуюся у ученых
XVIII в. В этом столетии панегирическое и острокритическое
направления в изучении стран Востока представлены такими
титанами, как Вольтер и Кенэ (первое), Монтескье и Руссо
(второе).
Китай привлекал Вольтера и физиократов как идеальная
якобы модель просвещенного деспотизма. Вольтер выступил
в качестве почитателя и продолжателя Ламота Левайе, у ко¬
торого многое заимствовал. Согласно Вольтеру, в Китае гос¬
подствует деизм, учение Конфуция — «чистая мораль»; Китай
только по форме может называться деспотией, на деле он
управляется «государем-философом» в интересах наро¬
да. Вследствие всего этого, утверждал он, китайское го¬
сударство вправе считать себя «несравненно более циви¬
лизованным, чем европейские варварские страны» [цит.
по: 139, 103].
Фантастические суждения Вольтера, объяснящиеся одно¬
сторонностью источников и пристрастностью автора, заинте¬
ресованного не столько в изучении Китая, сколько в подыска¬
нии поучительного примера для воспитания европейских мо¬
нархов, критиковались уже некоторыми его современниками.
Так, миссионер аббат По свидетельствовал, что Китай «не
столь счастлив и не столь мудр», как его изображает Воль¬
тер, что «его терзают еще большие злоупотребления, чем те,
на которые жалуются в наших западных странах» [цит. по:
139, 114].
Картина Востока, рисовавшаяся панегиристами, была, не¬
сомненно, гораздо менее научной и объективной, чем кон¬
цепция Бернье. Но в вопросе о частной собственности такие
авторы, как Вольтер, стояли на более реалистических пози¬
циях. Правда, они исходили из того, что некоторые страны
Востока процветали, а процветание без охраны частной соб¬
ственности казалось им немыслимым. В Китае, писал Воль¬
тер, «жизнь, честь и имущество» находятся под охраной зако¬
88

на [цит. по: 139, 103]. Аналогичные мысли высказывал он об
Индии. «Ни писатели, переписывающие басни для изда¬
тельств, ни наши миссионеры, ни наши путешественники, —
резко заявлял Вольтер, — до сих пор не сообщили нам прав¬
ду... Они верили, будто императору (Индии. — В. Н.) при¬
надлежит имущество всех подданных и ни один человек,
от Кашмира до мыса Коморин, не владеет собственностью.
Даже такой философ, как Бернье, писал такое генеральному
контролеру Кольберу. Было бы весьма опасной неосторож¬
ностью сообщать подобные вещи управляющему финансов
абсолютного короля, не будь этот король и этот министр так
великодушны и мудры. Бернье ошибался, как и англичанин
Томас Роу. Оба, ослепленные роскошью Великого Могола и
его деспотизмом, вообразили, будто ему принадлежат все
земли, раз этот султан дает уделы лишь в пожизненное вла¬
дение. Это все равно что сказать, будто великий магистр
Мальты является собственником всех командорств в Европе,
в которые он производит назначения, или сказать, что коро¬
ли Франции и Испании являются собственниками всех зе¬
мель, которыми они управляют, и что все церковные бенефиции
суть домены. Та же ошибка, свойственная человеческому
роду, повторялась сотни раз по поводу турецкого правитель¬
ства и имеет те же истоки. Тимары и займы, военные бенефи¬
ции, даваемые и отбираемые верховным сеньором, смешивают¬
ся с вотчинной собственностью. Достаточно одному греческо¬
му монаху что-то сказать, чтобы сотня писателей тут же пов¬
торила» [415, 196—197].
Цитированный отрывок открывает нам сильные стороны
ученого — критический ум, эрудицию в сфере социальной
истории западноевропейского средневековья, т. е. часть тех
качеств, которые позволяют считать Вольтера основоположни¬
ком современной буржуазной исторической науки [см. 182].
Трудно представить, что тот же человек верил в идеализиро¬
ванную и фальсифицированную картину китайского общест¬
венного строя...
Основатель школы физиократов Франсуа Кенэ опублико-.
вал в 1767 г. работу «Китайский деспотизм» — первое со вре¬
мени Ламота Левайе специальное философское исследование
«китайской» темы. Кенэ, использовавший труды синологов
Дюальда, Леконта, Избранта Идеса (совершившего путеше¬
ствие в Китай по поручению Петра I), находил, что Китай,
управляющийся на основе «естественного закона», может слу¬
жить образцом для всех государств. По описанию Кенэ, в
Китае отлично налаженное просвещение, экзаменационная
система, мудрые законы, отсутствие наследственной аристо¬
кратии, гуманное, честное чиновничество; и все это подкреп¬
ляется уважением к частной собственности, которая — как
это характерно для французской философии XVIII в. — ко-
89

нечни, представлялась Кенэ неотъемлемой частью «естествен¬
ного порядка».
В таком государстве, понятно, и речи нет о государствен¬
ной собственности, земли отцов там наследуют дети. Явно
имея в виду французского читателя, может быть короля, Ке¬
нэ выступал против возможных вторжений любой централь¬
ной власти в частную собственность. «Неопределенный срок
пользования,— писал он,— никому не позволил бы делать за¬
траты на улучшение и поддержание земель, выгода от како¬
вых затрат не была бы обеспечена тому, кто их произвел.
Государь не мог бы претендовать на собственность на все
земли своего государства, так как он не мог бы ни сам лично,
ни с помощью других заведовать их управлением; сам лично
потому, что не в состоянии был бы постичь неисчислимого
количества деталей; через посредство других потому, что уп¬
равление столь обширное, разностороннее и столь доступное
для злоупотреблений и обманов не может быть вверено чу¬
жим интересам и открыто соблазну произвольно обманывать
с помощью отчетов в издержках и продуктах. Государь вско¬
ре вынужден был бы отказаться от этой собственности, кото¬
рая разорила бы его самого и государство. Очевидно, стало
быть, что земельная собственность должна быть распределе¬
на между многими владельцами, заинтересованными в том,
чтобы получать с своих участков возможно больший доход с
помощью наиболее выгодного управления, так как подобное
управление обеспечивает государству часть этого дохода,
пропорциональную как количеству и возрастанию последнего,
так и потребностям государства; таким образом, возможно
большие успехи земледелия обеспечивают возможно боль¬
ший доход и государю и собственникам» [163, 522—523].
Так, по словам Кенэ, будто бы и обстояло дело в Китае. По
«китайскому образцу» он предлагал ввести единый налог с
собственников земли, основная тяжесть которого должна бы¬
ла лечь на дворянство и даже на духовенство. План такого
справедливого налога, унаследованный Кенэ от Вобана, от¬
даленно предвосхитил проекты Генри Джорджа, Сунь Ят-
сена и других авторов.
Мирабо-старший, представитель той же школы, говорил
над гробом Кенэ, что Конфуций советовал своим соотечест¬
венникам слушаться небесного отца, чтить его и бояться, лю¬
бить ближнего, побеждать свои желания, никогда не делать
ничего противного разуму. «Ничего нельзя было бы добавить
к этой восхитительной религиозной морали, но остается самое
важное, а именно: утвердить ее на земле, и вот это как раз
было задачей нашего мэтра» [цит. по: 407, 104]. Кенэ про¬
звали «Конфуцием Европы». Учиться у Китая призывал и вид¬
нейший представитель физиократов — Тюрго.
Исследованием, резко выделявшимся своей глубиной, ста¬
90

ло в XVIII в. произведение Ш. Монтескье «О духе законов».
Автор пытался установить общие черты государственного
строя всех стран; общие закономерности и специфику он объ¬
яснял материальным фактором — ролью географической сре¬
ды. Такой подход был большим завоеванием человеческой
мысли.
В отличие от Гоббса, признававшего три формы правле¬
ния — монархию, аристократию и демократию (отдавая пред¬
почтение монархии), Монтескье выделял республику, монар¬
хию и деспотию. «Монархию» он воспринимал только как
конституционную, деспотию же считал управлением «волей
и произволом одного лица» и решительно ее осуждал [209,
169]. Заслугой Монтескье было включение стран Востока в.
общемировую схему, но общий недостаток философских по¬
строений XVIII в.— отсутствие историзма — не был преодо¬
лен и им. Классификация государственных форм бралась не
в развитии, а статично, раздел проведен по географическому
признаку. Монтескье выделил страны Востока в категорию
«деспотий».
Изучив источники, он пришел к заключению, что данные
миссионеров заслуживают гораздо меньшего доверия, чем
свидетельства других путешественников, главным образом
торговцев. «Наши миссионеры,— писал Монтескье,— расска¬
зывают нам об обширной китайской империи как о превос¬
ходном государстве, совмещающем в своем принципе страх,
честь и добродетель... Я не знаю, что можно понимать под
словом честь у народов, которых ко всякому делу принуж¬
дают палочными ударами. Сверх того, наши коммерсанты со¬
общают нам некоторые сведения об этой добродетели, кото¬
рую так превозносят наши миссионеры. Послушайте, что они
рассказывают о разбойничестве мандаринов» [209, 2661.
Во всей Азии, полагал Монтескье, царит дух рабства, что
объясняется географическими особенностями этой части све¬
та. Азия состоит из обширных равнин, разделенных горами
и морями, климат в ней теплый. Южным народам свойствен¬
на деспотия, северным — умеренное правление. В Азии
власть, утверждает философ, «должна быть всегда деспоти¬
ческой, и если бы там не было такого крайнего рабства, то
в ней очень скоро произошло бы разделение на более мелкие
государства, несовместимое, однако, с естественным разделе¬
нием страны» 1209, 391].
Проявляя осторожность в вопросе о государственной
собственности, Монтескье указывал лишь, что из «всех дес¬
потических государств» больше всего обременяет себя то,
«где государь объявляет себя собственником всех земель и
наследником всех своих подданных» [209, 213]. Но если дес¬
потия не обязательно покоится на государственной собствен¬
ности на землю, то единственным фактором, определяющим
91

особый тип восточного общества и государства, является
прямое воздействие географической среды. В этом пункте
Монтескье подходит к истории и общественному строю Азии
более механистически, чем Бернье, хотя, конечно, в целом
научно разработанная концепция Монтескье далеко превос¬
ходит яркие, но все же беглые наброски Бернье.
Некоторая непоследовательность Монтескье проявилась в
том, что он, подавленный, видимо, громадной панегирической
литературой о Китае, готов был допустить, что в Китае в си¬
лу каких-то особенных обстоятельств правление, может быть,
«не так испорчено, как оно должно было бы быть» [209, 267].
Не в том ли дело, размышлял автор, что плодороднейшие ки¬
тайские провинции, как Голландия, отвоеваны у моря трудом
^человека (предположение, совершенно не подтверждаемое
фактами). Ведь «страны, которые стали обитаемы благодаря
труду человека и существование которых поддерживается
этим же трудом, стремятся к умеренному правлению» [209,
395]. Все же в общем он определял Китай как «государство
деспотическое, принцип которого — страх» [209, 268].
Несмотря на всю свою научную добросовестность, Мон¬
тескье в то время недостаточно знал историю стран Востока.
«Деспотия» в его схеме порой невольно выглядела обобщени¬
ем хорошо знакомых автору черт деспотизма европейских
монархов. Иными словами, и для Монтескье страны Восто¬
ка отчасти остались наглядным пособием для воспитания в
Европе ненависти к деспотическому правлению.
Между востокофильской концепцией Ламота Левайе —
Вольтера, с одной стороны, и теорией Бернье — Монтескье —
с другой, шла острая борьба, отражавшая столкновение по¬
литических концепций. Сторонники умеренных взглядов, гото¬
вые примириться в Европе с абсолютной монархией, лишь бы
она стала «просвещенной», возражали противникам всякого
деспотизма — азиатского и европейского. Ж.-Ж. Руссо, ко¬
нечно, высказался против идеализации азиатского строя.
«Если бы науки очищали нравы, — писал он,— если б учили
они людей проливать кровь за свое отечество, если бы вну¬
шали они мужество, то народы Китая должны были бы быть
мудрыми, свободными и непобедимыми. Но если нет такого
порока, который не властвовал бы над ними, если нет пре¬
ступления, которое не было бы у них обычным, если ни по¬
знания министров, ни так называемая мудрость законов, ни
многочисленность жителей этой обширной империи не смогли
оградить ее от ига невежественного и грубого монгола, то
пригодились ли ей все ее ученые» 1[276, 15].
Демократ Руссо оказывался, таким образом, в этом во¬
просе союзником сторонника конституционной монархии
Монтескье. Кенэ, напротив, посвятил критике Монтескье зна¬
чительную часть своей упоминавшейся выше работы «Китай¬
92

ский деспотизм»; его возмущало, что Монтескье хочет пред¬
ставить китайское правление тираническим [163, 622].
Энциклопедисты обращались к проблеме восточного дес¬
потизма сравнительно редко. Впрочем, Гельвеций полемизи¬
ровал с Монтескье, не соглашаясь с его тезисом, что климат
и географическое положение могут быть основанием восточ¬
ного деспотизма. Прямое воздействие географического факто¬
ра Гельвеций заменил влиянием всей истории и считал раб¬
скую ступень неизбежной в общественном развитии. «Наро¬
ды, которые первыми организовались в общество,— писал
он,— первые и подпали деспотизму, потому что к такому за¬
вершению приходит всякая форма правления» [125, 468].
.Можно упомянуть также изданную в Амстердаме книгу уче¬
ника Гольбаха — Буланже, автор которой в основных выво¬
дах следовал за Бернье [371]. Востокофильские схемы посте¬
пенно вытеснялись, таким образом, представлениями о вос¬
точной косности и деспотизме.
Выводы исследователя текстов и путешественника Анке-
тиля-Дюперрона, доказывавшего существование частной соб¬
ственности на землю в Индии [см. 365, т. I, 251—254, т. И,
545—548], произвели в то время меньшее впечатление, чем
утверждение другого ученого-путешественника, Вольнея, что
:на Ближнем Востоке — в Сирии — частной собственности
якобы нет.
По мере приближения социальной бури во Франции инте¬
рес к абстрактно-историческим построениям на материалах
Востока гас. Если он и пробуждался иногда, то только в фор¬
ме резкого осуждения всякого деспотизма, восточного и за¬
падного. В годы революции Вольней в своей книге давал
Востоку следующую характеристику: «Вся Азия погружена
в глубочайший мрак. Китаец, огрубевший от деспотизма, пра¬
вящего при помощи бамбуковых палок, ослепленный астро¬
логическими суевериями, окованный незыблемым сводом
предписываемых обычаями действий, полной негодностью си¬
стемы своего языка и в особенности плохо построенной пись¬
менностью, кажется мне народом-автоматом с его уродливой
цивилизацией. Индиец, порабощенный предрассудками, об¬
ремененный священными оковами своих каст, прозябает в не¬
излечимой апатии» [116, 62].
Открытие общины Т. Манро
Французская общественная мысль XVII—XVIII вв. разви¬
валась в постоянном контакте с английской, в частности, и
по интересующему нас вопросу. Причем англичане, в об¬
щем, более отрицательно, чем французские авторы, отзыва¬
лись о восточной деспотии. Мы видели, что и первое слово
93

об особой экономической основе этой деспотии было произ¬
несено в Англии (Т. Роу). Правда, в момент наибольшего
расцвета французской философии в XVIII в. английские про¬
светители восприняли было у нее значительную долю идеали¬
зации Китая (произведения Дж. Аддисона, А. Попа, У. Темп-
ля, С. Джонсона, в меньшей мере — О. Голдсмита) [см. 783,
153—156]. Но во второй половине века в Англии распростра¬
няется критическое отношение к восточному строю.
Большое значение имело завоевание англичанами боль¬
шой части Индии. Оно усилило чувство «европейского» пре¬
восходства и в то же время впервые поставило задачу изу¬
чения общественно-экономических отношений Индии практи¬
чески— для налаживания правильно функционирующей си¬
стемы эксплуатации. Переломным может считаться начало
70-х годов XVIII в., когда Ост-Индская компания попыталась
построить собственную систему сбора налогов, устранив мест¬
ную, традиционную, запутанную и малоэффективную. В эти
годы началось усердное изучение социального строя и тра¬
диционных юридических институтов Индии английскими уче¬
ными, которым покровительствовал генерал-губернатор Ин¬
дии Уоррен Хэстингс.
В 1772 г. вышла «История Индостана» Александра Доу
[3751, придерживавшегося в вопросе о восточном деспотизме
концепции Бернье — Монтескье. Ту же концепцию развивал
Д. Грант [384], настаивавший на том, что Индия до прихода
англичан не знала принципа частной собственности на землю.
Указанная точка зрения была колонизаторам чрезвычайно
удобна, давая им свободу рук в вопросах индийских земель¬
ных отношений. В 1793 г. генерал-губернатором Корнуолли¬
сом была введена в Бенгалии известная система «постоянно¬
го землеустройства»: наследственные сборщики налогов, за-
миндары, были официально признаны владельцами земли.
В их пользу были окончательно лишены прежних собствен¬
нических прав бенгальские крестьяне. Фактически одна фео¬
дальная форма землевладения была, таким образом, замене¬
на другой; при этом большую часть получаемой ренты замин-
дар должен был отдавать компании.
В конце XVIII — начале XIX в. в Англии выступают со
своей концепцией земельной собственности братья Чарлз и
Роберт Паттоны. В книге первого отразилось победное ше¬
ствие идей Бернье — Монтескье. Автор считал собственность
государей на землю главным отличием деспотических азиат¬
ских и африканских государств от европейских. Он утверж¬
дал, что «собственность должна рассматриваться как полови¬
на власти каждого государства; потому что, когда эта власть
соединяется с господством государя, весь народ, как следует
из изложенных в нашей работе принципов, должен стать
полностью порабощенным» [399, 135]. Р. Паттон применял
94

те же принципы к истории Рима [400] и азиатских монархий
[401]. Мы находим у него мало нового по сравнению с уже
известными трудами Бернье и Монтескье. Автор, однако, раз¬
личал «абсолютную собственность» монарха и «право владе¬
ния» крестьян-райатов; он признавал также, что в доколони¬
альной Индии наряду с мусульманским условным землевла¬
дением у немусульман существовала наследственная собст¬
венность на землю, однако считал ее второстепенным явле¬
нием, не определявшим основные особенности азиатского
общества и государства. «Ни в одном азиатском государстве,—
утверждал Паттон,—не может существовать собственниче¬
ская или природная знать, потому что в Азии нет крупных
земельных собственников, все земли являются собственностью
государства, и земельная рента составляет налог короны»
[401, 220—221].
Такова была концепция, преобладавшая в период форми¬
рования английской классической политической экономии.
Не удивительно, что ее восприняли, в той или иной степени,
Адам Смит, Джеймс Милль, Ричард Джонс, Джон Сюарт
Милль. Например, А. Смит писал о «состоянии застоя» в Ки¬
тае [289, 79, 80, 104], в то время как Европа, по его мнению,
переживает процесс постоянных прогрессивных изменений.
Волею судеб теория, созданная идеологами самой передо¬
вой части французской буржуазии в борьбе против посяга¬
тельств феодального государства на ее собственность, в Анг¬
лии превратилась в орудие экспроприации собственности на¬
родов колоний. Но вслед за направлением, призванным обос¬
новать эту экспроприацию, уже в конце XVIII — начале
XIX в. возникает другое, более глубокое и с гуманистическим
оттенком. Его основателем был Уильям Джонс (1746—1794) —
замечательная личность своего времени, выдающийся восто¬
ковед, юрист, общественный деятель, борец за гражданские
права англичан, талантливый поэт. Он стал одним из осно¬
воположников английского научного востоковедения, в пер¬
вую очередь ирано- и индоведения. В 1783 г. Джонс переехал*
в Калькутту, получив должность судьи. Здесь он овладевает
санскритом, переводит индийские источники, в том числе
древние законы Ману, организует в 1784 г. Бенгальское ази¬
атское общество. Относясь с глубоким уважением к Индии,
ее культуре и народу, У. Джонс в то же время, будучи чле¬
ном британского суда в Индии, сам являлся немаловажным
винтиком колониального аппарата — один из нередких жиз¬
ненных парадоксов.
У. Джонс в своих исследованиях искал общее в истории
Индии и Европы. Относясь с недоверием к теории особого
строя азиатского деспотизма, он считал, что Бернье был вве¬
ден в заблуждение придворными Аурангзеба [см. 397, 1321.
Джонс писал: «Наша нация именем короля владеет 23 мил-
95

лионами черных подданных в этих двух провинциях, но девять
десятых их собственности отнято у них; публично утверждается
даже, что они совсем не имеют земельной собственности.
Если бы мой сборник индийских законов упрочил их собст¬
венность, недвижимую и личную, и полную безопасность их
личности, это был бы самый большой подарок, какой они
когда-либо получали от нас» [цит. по: 397, 132]. Необходимо*
впрочем, добавить, что защита У. Джонсом недвижимой соб¬
ственности индийцев могла в тех условиях практически озна¬
чать отстаивание земельных владений главным образом ту¬
земных помещиков.
За несколько лет до смерти Джонса стала разгораться
дискуссия между сторонниками концепций азиатского деспо¬
тизма и ее противниками. Доводы за и против этой концепции
сосредоточены (соответственно) в вышедших почти одновре¬
менно монографиях Д. Гранта и Ч. Роуза [384, 408]. За
ними последовала упоминавшаяся книга Р. Паттона, возра¬
жавшего Роузу.
Любопытна судьба научного наследия У. Джонса. Его
специальные исследования, доказывавшие существование
частной земельной собственности в Индии, долгое время оста¬
вались почти не замеченными (если не считать резкой крити¬
ки со стороны Джеймса Милля). Результаты научных дости¬
жений Джонса в этой области по-настоящему стали усваи¬
ваться европейской наукой лишь во второй половине XIX в.
Зато немедленный и огромный эффект вызвало другое его
открытие — общности происхождения санскрита, персидского
и европейских языков (прежде всего греческого и латинско¬
го), т. е. индоевропейского языкового единства.
Родившаяся на этой базе мысль, согласно которой сан¬
скрит был родоначальником европейских языков, сразу была
дополнена соответствующей историко-социальной гипотезой.
Индия, уверяли ее сторонники, была прародиной индоевро¬
пейских народов, а ее традиционный примитивный социаль¬
ный строй — зародышем, из которого развился общественный
строй европейской древности и средневековья. Эта концеп¬
ция пережила расцвет в первой половине XIX в., во второй же
половине столетия, в противоположность идее У. Джонса о
земельной собственности в Индии, она постепенно была прео¬
долена развитием науки.
В начале XIX в. дальнейшее изучение земельной собст¬
венности в Индии по-прежнему тесно связывалось с налого¬
вой политикой английской колониальной администрации.
В это время среди ее представителей на смену сторонникам
системы заминдари выдвинулась новое направление, стояв¬
шее за создание крестьянского землевладения, которое непо¬
средственно зависело бы от государства, т. е. в данном слу¬
чае от Ост-Индской компании. Предложенная и постепен¬
96

но введенная в южных районах Индии система райатвари
(от слова «райат» — крестьянин) состояла в признании зем¬
ли собственностью государства и превращении крестьян в на¬
следственных арендаторов. Одним из инициаторов и видней¬
шим проводником системы райатвари был Томас Манро
(1761—1827), в последние годы жизни — губернатор Мадра¬
са. Занимая в 1800—1808 гг. пост главного коллектора «уступ¬
ленных территорий» (районов Южной Индии, только что за¬
хваченных Ост-Индской компанией), он должен был глубоко
заниматься вопросами землевладения и землепользования
[см. 3671.
Об «открытии» Т. Манро индийской сельской общины евро¬
пейские ученые узнали из его докладов, использованных в кни¬
ге друга Манро, лейтенанта-полковника М. Уилкса (1810).
Доклады Манро, судя по книге Уилкса, содержали крайне
интересный материал, касающийся земельной собственности
и социального устройства деревни. В докладе от 9 ноября
1800 г. констатировалось, что в Канаре3 земля издавна рас¬
сматривалась как частная собственность — «более древняя
и более совершенная, чем земельная собственность в Англии»
[418, 127]. Однако в докладе от 15 августа 1806 г. Манро
утверждал, что частная собственность «никогда не сущест¬
вовала в Индии». Чтобы как-то согласовать это утверждение
с предыдущим, автор снабдил последнюю фразу оговоркой:
«за исключением Малабарского берега» [418, 127]. Возможно,
изменение взглядов Манро было обусловлено сделанным им
в промежутке между двумя докладами открытием в Индии
общины, которая могла теперь рассматриваться в качестве
собственника земли.
В докладе из Анантпура от 15 мая 1806 г. Манро описал
типичную, по его мнению, индийскую деревню — род неболь¬
шой республики, совокупность которых и составляет, соглас¬
но автору, индийское общество. Не располагая подлинником
доклада, невозможно сегодня отличить, что в первом описа¬
нии индийской общины, дошедшем до нас в работе М. Уилкса,
принадлежит автору книги, а что — Манро, материалы кото¬
рого Уилкс использовал (дав им высокую оценку).
В книге М. Уилкса констатируется, что каждая индийская
деревня дает жизненное изображение «ранних стадий циви¬
лизации», прежде рисовавшихся теоретикам лишь в вообра¬
жении [418, 117]. Землей здесь владеют сообща, хотя совмест¬
но обрабатывают землю лишь в некоторых, более примитив¬
ных категориях общин.
В большинстве случаев земельные наделы являются част¬
ным владением отдельных семей. Общинники коллективно ре¬
шают вопросы землеустройства, уплаты налогов. Далее в кни¬
ге следует длинный перечень нанимаемых общиной «служа¬
щих»: староста (патель), бухгалтер, полицейский, сторож,
7 Зак. 740
97

смотритель водоемов, служитель культа, учитель, астролог,
кузнец, плотник, горшечник, цирюльник, серебряных дел ма¬
стер, поэт [см. 418, 117—118].
«Внутренняя структура и условия в каждом таком отдель¬
ном полисе (township),— писал М. Уилкс,— оставалась неиз¬
менной, ее не касались никакие революции, никакие завое¬
вания... Захваты, узурпации или революции, как таковые, аб¬
солютно не влияли на нее. Завоеватель или узурпатор, прямо
или через своих агентов, в качестве суверена или представи¬
теля суверена, адресовался к главе полиса; служащие, гра¬
ницы, вся форма внутреннего устройства полиса оставались
неизменно прежними» [418, 121]. В этом месте Уилкс прямо
ссылался на доклад Манро, в цитате из которого, в частно¬
сти, говорилось: «Жители в случае войны смотрели главным
образом на своего старосту. Они нисколько не беспокоились
по поводу гибели и раздела целых монархий; пока их село
оставалось целым, их мало интересовало, в чьи руки попала
власть: внутреннее устройство [общины] остается неизмен¬
ным, патель продолжает быть старостой и действовать в ка¬
честве сборщика налогов и мирового судьи» Î418, 121].
Описание общины, данное Манро и Уилксом, получило
широкое распространение. В 1812 г. оно было включено в
«5-й доклад комитета палаты общин по делам Ост-Индской
компании», долгое время служивший потом основным источ¬
ником по данному вопросу. Этот документ пространно ци¬
тируют английский губернатор Явы T. С. Рафлз, нашедший
поразительное сходство между индийской и яванской общи¬
нами [405, 285], и Д. Кэмпбелл — автор известной в середине
XIX в. книги «Современная Индия» 4372]. К тому же тексту
дважды — в начале 50-х и в начале 60-х годов — обращался
К. Маркс4.
Несомненно, открытие, на примере Индии, общинной орга¬
низации, существовавшей, как это мы теперь знаем, у всех
народов земли, явилось крупнейшим научным событием.
Правда, в настоящее время правильность описания авто¬
рами XIX в. отношений, бытовавших в индийской общине,
ставится под сомнение5. Но как бы то ни было, общинно-ка¬
стовая организация является, несомненно, пережитком древ¬
нейших классовых и отчасти доклассовых стадий обществен¬
ного развития. Открытие в Индии начала XIX в. этой соци¬
альной ячейки (общины) дало толчок дальнейшему изучению
восточной специфики и поискам общинного строя на заре
человеческой истории.
Историческая наука XIX в. получила в свое распоряже¬
ние наряду с общетеоретическим постулатом принципиально
особого азиатского общества (Бернье, Монтескье) еще и при¬
мер социальной структуры, которая, казалось, могла служить
основой азиатской специфики.
98

Правда, уже М. Уилкс решительно высказался против то¬
го, чтобы применять понятие общины для объяснения мнимо¬
го отсутствия в Индии частной земельной собственности.
Наоборот, он доказывал, что частная собственность на землю
в Индии издавна существует, и возражал по этому поводу
Бернье, Шардэну, Тавернье, другим путешественникам, а так¬
же своему другу Манро, которого ему, кажется, удалось в
конце концов убедить [см. 418, 127—128]. Тем не менее от¬
крытие в Индии сельской общины создало возможность, во¬
преки мнению М. Уилкса, укрепить концепцию особого «ази¬
атского» общества без частной собственности на землю, в ко¬
тором деспотии «наверху» соответствует община «внизу».
В этой картине частный земельный собственник действитель¬
но как будто был лишним 6.
В английском востоковедении начала XIX в., таким обра¬
зом, вполне оформились две законченные противоположные
концепции — признававшая и отрицавшая существование ча¬
стной земельной собственности в Индии и других азиатских
странах. Но первая из них оказалась как бы >в тени. Глубо¬
кие исследования У. Джонса были малодоступны. Боль¬
шую известность получила, правда, книга Уилкса, но, так как
автор основывался на материалах Южной Индии, выводы
его были ошибочно отнесены читателями только к этому
району.
Вторая же концепция — построенная на признании «осо¬
бого» характера восточного общества — получила в то время
широкое распространение. Так, в книге основателя британ¬
ского колониального могущества в Юго-Восточной Азии
Т. С. Рафлза «История Явы» на яванское общество распрост¬
ранялись выработанные на примере Индии тезисы: отсутст¬
вие частной собственности на землю, существование замкну¬
той общины индийского типа. Рафлз считал верховную зе¬
мельную собственность монарха на большей части Явы даже
более несомненной, чем у Великих Моголов в Индии [см. 405,
136—138].
Другой сторонник этой концепции — Д. Милль, ссылаясь.
на Бернье, Рафлза и других уже упоминавшихся нами авто¬
ров [см. 394, 305—311], отрицал наличие частной земельной
собственности в Индии7 и распространял тот же вывод на
Египет, Иран, Турцию, Китай; он указывал, что древние Бри¬
тания и Уэльс также характеризовались собственностью коро¬
ля на всю землю [394, 304—305]. Последнее утверждение, ко¬
нечно, ставило под вопрос самый тезис восточной исключи¬
тельности.
На тех же позициях стоял и Ричард Джонс, последний
видный представитель домарксовой политической экономики.
«В Азии,— писал он,— монархи всегда обладали исключи¬
тельным правом собственности на землю в своих владениях,
7*
99

и они сохранили это право до настоящего времени в его пол¬
ной и зловещей неприкосновенности и неизменности. Народ
там повсеместно является арендатором земли у монарха,
единственного землевладельца. Одни лишь захваты его чи¬
новников изредка и только на время ломают звенья цепи
зависимости. Именно эта всеобщая зависимость от трона в
средствах существования и является действительной основой
несломленного деспотизма на Востоке, так же как и доходов
монархов и формы, которую приняло общество под их пятой»
1140, 291.
150 лет после Бернье, как видим, не прошли даром.
Р. Джонс знал теперь, что как в Европе когда-то господство¬
вало условное землепользование, так и в древней Индии об¬
наружена частная земельная собственность. Однако и то и
другое он определял как нечто давнее, недолговечное. По су¬
ществу, Р. Джонс незаметно для себя подгонял новые фак¬
ты под старую схему. Ради той же цели он, подобно Мон¬
тескье, делал исключение для Китая, где, по его словам, ца¬
рит «мягкое правление» (разительно якобы контрастирующее
с порядками в Индии и Иране). Он писал, что нет достаточ¬
ных данных, которые показали бы, существует ли в Китае
класс посредников между земледельцами и монархом, подоб¬
ный индийским заминдарам; возможно, однако, что китай¬
ские крестьяне платят ренту непосредственно государству
[см. 140, 98—99]. Р. Джонс, видимо, не решился противостоять
сильной китаефильской традиции в литературе. В других же
странах Востока, по его описанию, господствует фактическое
рабство: «Не существует промежуточных и независимых
классов. И великий и малый являются буквально тем, чем они
сами себя называют, — рабами своего господина, от каприза
которого зависят целиком средства их существования. Одно¬
образный гнет в течение многих столетий достаточно дока¬
зал тенденцию такого порядка вещей, раз установленного,
увековечить деспотизм, создавший его» 1140, 87]. Р. Джонс
объяснял происхождение такого строя завоеванием когда-то
земледельцев кочевниками.
В справочной работе Д. Мак-Куллоха (1845) отмечалось,
что черты частной собственности на землю явственней вы¬
ступают в более отсталых частях Индии (Малабарский бе¬
рег). В то же время они якобы почти не видны в ее более
развитых и населенных областях (Бенгалия). В этом поло¬
жении отчетливо звучат отголоски колебаний еще Ман-
ро в его докладах. Гипотеза о заминдарах как фактических
•собственниках земли признавалась Мак-Куллохом оши¬
бочной. %
«Как теперь общепризнано, — писал он, — заминдары, до
реформы Корнуоллиса, были просто наследственными сборщи¬
ками налога», получавшими Vio собранного вознаграждения
100

1393, 104—105]. Почему наследственного сборщика налога ти¬
па заминдара нельзя рассматривать как по существу форми¬
рующегося помещика — такой вопрос не возникал.
Работы Р. Джонса и Д. Мак-Куллоха отразили состояние
рассматриваемой проблемы в английской политэкономии пер¬
вой половины XIX в. И позже, в начале второй половины
столетия, Джон Стюарт Милль категорически утверждал, что
«в большей части Индии нет посредника между непосредст¬
венным производителем и государством. Земледелец не пла¬
тит ренту одному, а налог другому: его налог и есть его рен¬
та (или часть его ренты)» [395, 3]. Однако представление,
будто в Индии, как и в любой другой азиатской стране.с
докапиталистическими порядками в деревне, не было «пос¬
редников» между крестьянином и монархом (как бы этот
«посредник» ни назывался — землевладельцем, военным или
гражданским чиновником, откупщиком), как это очевидно в
свете современной науки, не отвечало фактическому поло¬
жению вещей.
Немецкая философия истории (XVIII — начало XIX в.)
Немецкая наука в освещении особенностей стран Востока
зависела от фактов, собранных французами и англичанами.
Она прошла период увлечения Китаем (произведения
Г. В. Лейбница, X. Вольфа, И. Г. Гердера) и перешла к кон¬
цепции «азиатского деспотизма». Немецким историкам
XVIII — начала XIX в. свойственно стремление к созданию все¬
объемлющих схем мирового развития. А.-Л. Шлецер,
А.-Г.-Л. Хеерен [387], Ф. К. Шлоссер пытались отвести в сво¬
их концепциях место и для истории отдельных стран Востока,
хотя в основном их концепции оставались европоцен¬
тристскими.
Среди книг начала XIX в. выделяется работа Фридриха
Шлегеля об Индии. Филолог и философ, в конце XVIII в. при¬
ветствовавший Французскую революцию, а в начале XIX в.
ставший чиновником реакционнейшего австрийского режима,
Шлегель отразил в своем творчестве усиление в европейском
обществе правых тенденций. Индия привлекала его как при¬
мер незыблемости традиций и консервативных идей. В книге
«О языке и мудрости индийцев» 11409] Ф. Шлегель, использо¬
вав, в частности, труды У. Джонса, развивал мысли о сан¬
скрите — праязыке и Индии — прародине арийцев. Книга
Шлегеля типична для распространившихся в начале XIX в.,
особенно в Германии, произведений, в которых чисто гипоте¬
тически рисовались картины древнейшего расселения индо¬
европейских народов из Индии, распространения — где-то за
несколько тысяч лет до нас — индийских колоний вплоть до
Европы и т. д.
101

Ф. Гегель, предпринявший грандиозную работу по сведе¬
нию воедино достижений предшествующей науки и созданию
на принципах историзма новой концепции всемирной исто¬
рии, в оценке роли стран Востока следовал в значительной
мере за Монтескье, определяя Восток как независимое, па¬
раллельное Европе целое, застывшее на первой ступени раз¬
вития и потому, в сущности, не историческое.
Классические черты особого «азиатского» общества, при¬
нятые в схеме Гегеля,— деспотическая центральная власть,
государственная собственность на землю — иллюстрировались
преимущественно на примере Китая, тогда как по отношению
к более изученной к тому времени Индии автор был значи¬
тельно осторожнее. О Китае он писал как о стране, где земля
принадлежит государству (хотя, полагал Гегель, это — явле¬
ние сравнительно позднего времени) и где нет «большого раз¬
личия между рабством и свободой, так как перед императо¬
ром все равны, т. е. все одинаково бесправны» [124, 124].
Если там «не существует различий, обусловливаемых проис¬
хождением, и всякий может достигнуть высших должностей,
то именно в этом равенстве сказывается не признание глубо¬
кого значения человеческого достоинства, достигаемое путем
борьбы, а низкое самомнение, еще не дошедшее до установ¬
ления различий» [124, 131].
Положительной — по сравнению с китайским — чертой ин¬
дийского общественного строя Гегелю представлялось то, что
из бесформенного «деспотического единства» в Индии уже
образуются «самостоятельные члены» (касты) [124, 137].
«Чрезвычайно важно, является ли вообще в Индии обрабаты¬
ваемая земля собственностью земледельца или так называе¬
мого владельца ленных имений,— писал Гегель,— и самим
англичанам трудно было выяснить это. Когда они завоевали
Бенгалию, они весьма интересовались обложением собствен¬
ности и должны были устанавливать, взимать ли им подати
с крестьян или с землевладельцев. Они сделали последнее»
[124, 146].
Описывая государственный строй Индии к моменту прихо¬
да европейцев, Гегель рассматривал его как «напоминающий
ленную систему», при которой начальники округов взимали
налоги и «составляли, так сказать, аристократию» [124, 156].
Иными словами, индийское общество напоминало ему евро¬
пейское феодальное.
Гегель, таким образом, в своей схеме как бы переставил,
по сравнению с Монтескье, Китай и Индию местами, сделав
первый классическим образцом азиатского деспотизма, а для
Индии допустив некоторые послабления.
В целом же и китайское и индийское общество для Геге¬
ля — лишь первая, «доисторическая» ступень, имеющая зна¬
чение как постамент, на котором воздвигается величественная
102

история Греции, Рима, вообще «Европы». «Китай и Индия,—
писал он, — находятся еще, так сказать, за пределами всемир¬
ной истории, как предпосылка тех моментов, лишь благодаря
соединению которых начинается животворный исторический
процесс» [124, 111]. Поэтому и свою философию истории
Гегель начинал именно с этих стран, примитивные общества
которых «остаются неизменными и влачат естественное ра¬
стительное существование до настоящего времени» [124, 163].
Как ни бросается в глаза разница между неподвижным еди¬
ным Китаем и «блуждающим необузданным индийским бес¬
покойством» [124, 109], утверждал он, в сущности ни в той, нц
в другой стране со времен древнего Востока практически ни¬
что не изменилось, политические перевороты проходили здесь
только на поверхности, не затрагивая существа социальных
отношений («Все политические революции безразличны для
простого индуса, так как его участь не изменяется»
U24, 1461).
Положение стран Востока в гегелевской философско-ис¬
торической схеме остается слабым звеном этой схемы. Конеч¬
но, по сравнению с Монтескье прогрессом было то, что Ге¬
гель рассматривал разницу между Европой и Востоком не
статически, не просто в связи с различием географической
основы. Он ставил Восток в общую хронологическую цепь
всемирной истории. Но, не распространив до конца на афро¬
азиатский мир принцип историзма, положенный в основу
остальной «всемирной» истории, Гегель даже усугубил в этом
пункте недостатки концепции Монтескье; получилось, что
«Европа» и «Восток» подчиняются совершенно разным зако¬
номерностям; разрыв между ними, намеченный в концепции
Бернье и Монтескье, превращался в пропасть.
Заканчивая на этом этапе рассмотрение домарксовой ис¬
торико-философской науки, отметим, что она, уделив опреде¬
ленное внимание проблеме места стран Востока в мировом
историческом процессе, вопроса об этапах собственной исто¬
рии этих стран так и не поставила.
Проблема общины:
от И. В. Киреевского и А. Гакстгаузена
до М. М. Ковалевского и Л. Г. Моргана
В течение 40—70-х годов XIX в. представление ю докапи¬
талистических обществах сильно изменилось под влиянием
новых данных. Хотя данные эти были в основном добыты не
на материалах стран Азии или Африки, они в огромной мере
повлияли на изучение общественного строя стран Востока.
Возникновение современной периодизации стран Востока и
Запада невозможно понять без знакомства с открытием об¬
103

щинного строя в европейских странах. Прежде всего община
была обнаружена и изучена в России.
Не прошло и 30 лет с того момента, как Манро и Уилкс
описали индийскую общину,— и вдруг русские славянофилы
объявили, что славянство, и в особенности русский народ, от¬
личаются от других народов своим общинным устройством.
Славянофилы указывали на сельский так называемый «мир»
с его общей собственностью на землю, периодическими пере¬
делами крестьянских наделов, коллективным обсуждением
сельских дел, выборностью. Считая эту черту социального
строя России одним из проявлений самобытности русского
духа (которую они объясняли религиозными причинами),
славянофилы, по-видимому, первыми в истории поставили во¬
прос о том, что страна, где развитие капитализма еще не
зашло далеко, может благодаря общинному устройству сде¬
лать скачок в своем развитии, миновать стадию, уже достиг¬
нутую передовыми нациями. Выражали они эту догадку, ко¬
нечно, в смутной, фантастической форме.
Первым, у кого мелькнула эта идея, был, кажется, И. В. Ки¬
реевский — философ-поэт, ученик Шеллинга, романтик, «рус¬
ский Дон Кихот» (по словам Писарева). Он известен преиму¬
щественно как один из творцов консервативной философии,
стоявший на самом правом крыле славянофилов (в отличие
от А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина, настаивавших на осво¬
бождении крестьян с землей, И. В. Киреевский выступал за
освобождение без земли). Меньше внимания обращает на се¬
бя обычно тот факт, что ранние взгляды И. В. Киреевского
до постигшего его в 1832 г. тяжелого внутреннего кризиса
(цензура закрыла основанный им журнал «Европеец», в ко¬
торый Киреевский вкладывал всю душу) существенно отли¬
чались от позднейших. В опубликованной в 1832 г. статье
«Девятнадцатый век» русский мыслитель четко наметил два
этапа всемирной истории — до и после Французской револю¬
ции («половины восемнадцатого века»). Не приемля рево¬
люции, автор все же признавал ее объективно положитель¬
ную роль в истории: отживший старый порядок был разру¬
шен, и новый (т. е. по существу буржуазный) строй возник
после революции как разумная «середина» между революци¬
онным и дореволюционным направлениями. Делясь с читате¬
лем такими исключительно смелыми в условиях России Ни¬
колая I мыслями, Киреевский продолжал: «Так образован¬
ность европейская является нам в двух видах: как просве¬
щение Европы прежде и после половины восемнадцатого века.
Старое просвещение связано неразрывно с целою системою
своего постепенного развития, и чтобы быть ему причастным,
надобно пережить снова всю прежнюю жизнь Европы. Но¬
вое просвещение противоположно старому и существует са¬
мобытно. Потому народ, начинающий образовываться, может
104

заимствовать его прямо и водворить у себя без предыдущего,
непосредственно применяя его к своему настоящему быту»
1166, 107].
Остатки прежних взглядов, прекраснодушные мечты о
возможности для России, заимствуя западные достижения,
шагнуть прямо в какое-то светлое будущее, еще бродили в
голове И. В. Киреевского8, когда он в 1838 г. в письме к
А. С. Хомякову высказал свою надежду на сельскую общи¬
ну—«мир», которая составляет, по его мнению, преимущество
России перед Западом. «Частная, личная самобытность, осно¬
ва западного развития, — утверждал он, — были у нас так же
мало известны, как и самовластие общественное. Человек
принадлежал миру, мир — ему. Поземельная собственность,
источник личных прав на Западе, была у нас принадлежно¬
стью общества. Лицо участвовало во столько в праве владе¬
ния, во сколько входило в состав общества» [165, 115].
Любопытное совпадение: в том же, 1838 г. Киреевский
пишет неоконченную повесть «Остров», где рисует утопическое
общество, образ жизни которого «был совсем необыкновен¬
ный. Земля была общая, труды совместные, деньги без обра¬
щения, роскошь неизвестна; а между тем, вся образованность
древней и новой Греции хранилась между жителями во всей
глубине своей особенности, неизвестной Западу и забытой на
Востоке. В их занятиях работа телесная сменялась умствен¬
ною деятельностью. В собраниях правдивость, доброжелатель¬
ство и стремление к возвышенным наслаждениям духа. В се¬
мейном кругу глубокий мир и чистота. В воспитании детей раз¬
витие душевных сил без насильственных напряжений, — не¬
нависть к притворству и презрение к нелюбовному чувству
соперничества» [167, 177].
Идея особой роли общины была подхвачена А. С. Хомя¬
ковым 4345; 346] и Ю. Ф. Самариным [279, 245—250], для ко¬
торых она, в частности, служила аргументом в пользу извеч¬
ности права крестьян на землю и обязательности наделения
их землей при отмене крепостного права.
На Западе о существовании общины в России узнали из
исследования А. Гакстгаузена. Этот «флегматичный вест¬
фальский агроном, консерватор старого закала и благосклон¬
нейший в мире наблюдатель» 4134, 198] посетил Россию в
1843 г., с тем чтобы изучить ее сельское устройство. Исследуя
в 1830—1838 гг. земельный вопрос в Германии, Гакстгаузен
сталкивался с остатками общинного быта, которые, однако,
показались ему до того чуждыми современной германской
жизни, что он принял их за какие-то особенности социального
строя славян, заимствованные населением Германии у сла¬
вянских племен, некогда обитавших на этих землях. Посетив
Россию, Гакстгаузен не только исследовал русскую деревню,
но и познакомился со взглядами славянофилов9.
105

Гакстгаузен думал своим исследованием оправдать кре¬
постнические порядки, приукрашивал положение крестьян в
России. В рисовавшемся им идеальном порядке община за¬
няла достойное место. «Тогда как все страны Западной Евро¬
пы,— писал он, — должны быть по их историческому развитию
причислены к феодальным государствам, Россия должна быть
названа патриархальным государством... Так как каждый
русский селянин принадлежал к какой-нибудь общине и, как
член общины, имеет равномерный участок земли, то в России
нет пролетариата... Мечты европейских революционеров име¬
ют уже свое реальное осуществление в русской народной жиз¬
ни» [123, XIX]. Совсем иные выводы сделали из книги читате¬
ли— а их оказалось много, отчасти потому, что капитальный
труд Гакстгаузена был написан живо и доступно.
Первые два тома вышли в канун революций 1848 г., бес¬
пощадно вскрывавших (особенно французская) внутренние
антагонизмы буржуазного общества. Это произвело громад¬
ное впечатление на передовую интеллигенцию разных стран;
поражение пролетариата во Франции толкало ее на поиски
новых путей. Именно в 1848—1849 гг. славянофилы подробно
развили свою идею особой роли русской общины как сред¬
ства избежать пороков и противоречий Запада. «Русский че¬
ловек,— говорили славянофилы, — порознь взятый, не попа¬
дет в рай, а целой деревни нельзя не пустить» [279, 247].
Взгляды славянофилов отражали в основном интересы
значительной части либеральных русских помещиков с их
«православным» национализмом, панславизмом, монархизмом
при некотором налете патриархальной демократичности, от¬
стаивании умеренных буржуазных реформ. Но концепция осо¬
бого пути России захватила и радикальные круги. А. И. Гер¬
цен, знакомый со взглядами славянофилов на общину с на¬
чала 40-х годов, обратился к этой идее после того, как стал
очевидцем кровавого подавления пролетариата в Париже в
1848 г.
Потрясенный виденным, активный «западник» Герцен глу¬
боко разочаровался в капиталистическом Западе. В мучитель¬
ных раздумьях о будущем России он искал для нее возмож¬
ности избежать капиталистического этапа, и — ради этого —
подхватил мысль о «части социализма», давно воплотившейся
будто бы в русской деревне. Труд Гакстгаузена особенно под¬
ходил ему как солидное обоснование выводов, которые сла¬
вянофилы формулировали далеко не научно.
В 1848 г. Герцен писал московским друзьям: «Книги Гак¬
стгаузена, экземпляры путешествующих русских —все это
возбуждает новое понятие, на нас перестают смотреть с точки
зрения кнута, снега и почтовой езды. Нас считают социали¬
стами по преданью» [131, 90].
Хорошо видя реакционную подоплеку взглядов А. Гакст-
106

гаузена, Герцен из его концепции сделал неизбежные, как он
считал, демократические выводы. Они были изложены глав¬
ным образом в статье «Россия» (1849) и брошюре «О раз¬
витии революционных идей в России» (1850—1851). Эти ра¬
боты, напечатанные первая на французском языке, вторая на
немецком и французском, призваны были обосновать мысль,
что Россия может «перейти к самому неограниченному ком¬
мунизму с той же легкостью, с какою она бросилась с Пет¬
ром Великим в европеизм» 4128, 128].
«Община,— утверждал Герцен,— спасла русский народ от
монгольского варварства и от императорской цивилизации,
от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бю¬
рократии. Общинная организация, хоть и сильно потрясенная,
устояла против вмешательства власти; она благополучно до¬
жила до развития социализма в Европе. Это обстоятельство
■бесконечно важно для России» [135, 323].
Герцен надеялся, что Россия, восприняв социалистические
идеи Запада, сможет перейти к коммунизму без каких-либо
хозяйственных и классовых потрясений, просто благодаря
наличию общины. «То, что является для Запада только на¬
деждой, к которой устремлены его усилия,— писал он,— для
нас уже действительный факт, с которого мы начинаем; угне¬
тенные императорским самодержавием, — мы идем навстречу
социализму, как древние германцы, поклонявшиеся Тору или
Одину, шли навстречу христианству» [134, 204].
Сравнение с древними германцами показательно: Герцен
смутно угадывал возможность для отсталых стран перейти к
более развитым общественным отношениям, минуя опреде¬
ленную стадию социального развития. Однако предпосылки
такого перехода он понимал неверно. В идеализации русской
общины выразились определенные реакционные черты тео¬
ретических взглядов автора; сказалось, по-видимому, влияние
славянофильских увлечений, несмотря на то что сам Герцен
вел прежде с этим течением борьбу. Позиция А. И. Герцена
в целом была демократической и революционной, но его кон¬
цепцию особого русского пути Маркс и Энгельс справедливо
подвергли резкой критике. В теории Герцена было много от
художника, но недостаточно от учёного. Тем не менее, как
часто бывает в истории общественной мысли, его концепция
общины имела величайший успех, сделавшись знаменам поко¬
ления русских революционеров.
Открытие соседской общины вслед за Индией в России
объективно подрывало концепцию особого общества азиатско¬
го деспотизма. Те же черты — община, общинное владение
землей — обнаружились и в Европе. Правда, Россию можно
еще было выдать за страну азиатского типа развития, ца¬
ризм приравнять к азиатской деспотии. Народники объявляли
Россию такой же самобытной и исключительной, к£кой ког¬
107

да-то европейцы описывали Индию. Но за книгой А. Гакст-
гаузена последовали исследования Г. Л. Маурера [200; 392а].
Будучи, как и Гакстгаузен, человеком консервативных убеж¬
дений, баварский чиновник Маурер своими капитальными
трудами, начавшими появляться в середине 50-х годов, со¬
вершил в науке настоящую революцию, добросовестно дока¬
зав /существование общинных пережитков в современной ему
Германии и проследив историю общины от древних герман¬
цев. Выяснилось, правда, что германская община уже в
древности отличалась от «азиатской» более развитой собст¬
венностью отдельных семей на наделы. Но все же община
оказывалась теперь повсеместным явлением, и разговорам
об исключительности Востока должен был, очевидно, прийти
конец.
В России всеобщий интерес к общине отразился, в частно¬
сти, в трудах Н. Г. Чернышевского, находившегося, как и
А. И. Герцен, под сильным впечатлением работы А. Гакст-
гаузена и возлагавшего на русскую общину большие надеж¬
ды. В своих рассуждениях, однако, он предстает гораздо бо¬
лее осторожным исследователем, чем Герцен. Прежде всего,
Чернышевский отверг всякие иллюзии о том, что «общинный
дух» можно считать «каким-нибудь таинственным качеством*
исключительно свойственным славянской или великорусской
натуре» >[352, 303], так как общинное устройство было у нем¬
цев, французов, англичан, итальянцев — словом, у всех на¬
родов. Он не идеализировал роль русской общины в истории.
Сохранение общины, писал Чернышевский, «есть следствие
невыгодных обстоятельств нашего исторического развития»,
и гордиться тут нечем, «но как самые хорошие вещи имеют
свою дурную сторону, так и самые дурные вещи свою хоро¬
шую» [352, 303].
Чернышевский доказывал, что у отставших народов обыч¬
но есть возможность избежать всех этапов развития, прой¬
денных передовыми: «Гегель положительно говорит, что сред¬
ние логические моменты чаще всего не достигают объектив¬
ного бытия, оставаясь только логическими моментами. До¬
вольно того, что известный средний момент достиг бытия
где-нибудь и когда-нибудь, этим избавляется процесс разви¬
тия во всех других временах и местах от необходимости до¬
водить его до действительного осуществления, прямо говорит
Гегель» [351, 329]. Эту возможность Чернышевский считал
необходимым использовать: «Все, чего добились другие, го¬
товое наследие нам» [351, 333]. Пока община в России не раз¬
ложилась под влиянием капиталистического развития, ее
можно сделать формой социалистического землепользования,
избежав бедствий капитализма и страданий пролетариата
[351, 329].
Мысль Н. Г. Чернышевского о возможности для отсталых
108

стран прийти к социализму, минуя капиталистическую ста¬
дию, с использованием для этой цели сохранившейся общин¬
ной организации не противоречит современной науке. Но ав¬
тор не мог видеть утопичности подобных планов в условиях,
когда в России отсутствовали современная промышленность
и пролетариат, когда нигде в мире не было социалистической
страны, которая могла бы оказать русским помощь. Расхо¬
дясь со славянофилами по коренным вопросам общественно¬
го развития, Н. Г. Чернышевский тем не менее писал: «Все
теоретические заблуждения, все фантастические увлечения
славянофилов с избытком вознаграждаются уже одним убеж¬
дением их, что общинное устройство наших сел должно ос¬
таться неприкосновенным при всех переменах в экономиче¬
ских отношениях» [350, 199].
В Западной Европе исследование общины в 60—70-е го¬
ды расширилось. В качестве продолжателя Г. Л. Маурера
выступил английский историк и юрист Г. С. Мэн, работавший
некоторое время в Индии. Сопоставив данные об общине у
славянских, индийских и германских народов, Мэн добавил
к ним ирландские, греческие и римские материалы. Вывод
Маурера о существовании общины он распространил на ис¬
торию всех народов индоевропейской (арийской) языковой
семьи.
Недостатками работ Г. С. Мэна были формально-пра¬
вовой подход к изучению ряда социальных институтов дока¬
питалистического общества, убеждение, что изначальной
ячейкой общества была патриархальная семья, отсюда же —
преувеличение роли индоевропейского «родства» народов.
Мэн выступал в качестве апологета британской колониальной
политики.
Недостатками страдал и его исследовательский метод:
широкие обобщения часто не подкреплялись — в отличие от
Г. Л. Маурера — обильным фактическим материалом, превра¬
щаясь, по существу, в постановку вопросов. Вместе с тем не¬
которые обобщения и предположения Мэна оказались вер¬
ными.
Мэн считал несомненным существование в индийском об¬
ществе с древности частной собственности на землю; поэто¬
му систему райатвари, введенную английскими колонизатора¬
ми, он определял как безусловно не соответствовавшую ин¬
дийской традиции [см. 392, 106]. Для средневековой Индии
он считал характерным процесс феодализации, отнеся его
к периоду мусульманского господства. Г. С. Мэн отмечал в
Индии явления, свойственные и европейскому феодализму:
коммендацию, превращение аллодиальной собственности в
условную.
Не находя в Индии «абсолютной» частной земельной соб¬
ственности в европейском понимании, он правильно учиты¬
109

вал, что такая форма собственности и для Европы является
продуктом лишь позднего феодального развития. «Феодализа¬
ция Индии, — писал Мэн, — если можно так сказать, на деле
никогда не была завершена» ¡[392, 158].
Во многом последователем Г. С. Мэна был на заре своей
научной деятельности М. М. Ковалевский, называвший себя
его учеником. Приверженец позитивистской философии
О. Конта и Г. Спенсера, М. М. Ковалевский как ученый испы¬
тал также в конце 70-х — начале 80-х годов благотворное
влияние идей К- Маркса.
К. Маркс был лично знаком и дружен с М. М. Ковалев¬
ским. Последний в конце 70-х годов был частым гостем в
лондонской квартире Маркса. Тема, по нашему мнению, луч¬
шего социологического труда Ковалевского [174] —«Общин¬
ное землевладение» — была избрана им по совету Маркса.
В самой постановке вопроса в этой книге — в интересе к ма¬
териальной стороне проблемы, в осуждении колониализма —
чувствовалось влияние великого мыслителя.
В указанной работе «Общинное землевладение, причины,
ход и последствия его разложения» М. М. Ковалевский соз¬
нательно пытался преодолеть недостатки, свойственные ра¬
ботам Г. С. Мэна. М. М. Ковалевский разоблачил политику
западных колонизаторов на Востоке, в области научного ме¬
тода стремился каждое положение подкрепить большим фак¬
тическим материалом, пытался избежать формально-юриди¬
ческого подхода. Он выходил за пределы круга индоевропей¬
ских народов, привлекая данные об алжирцах и американских
индейцах.
Рассматривая проблему сельской общины, М. М. Кова¬
левский показал, что соседской общине предшествовала ро¬
довая и что соседская община на Востоке распадается под
воздействием как роста частной собственности, так и полити¬
ки колониальных властей. Процесс этого распада Ковалев¬
ский вслед за Мэном называл феодализацией, присоединяясь
также к выводу о ее незавершенности [174, 155].
М. М. Ковалевский решительно выступил против теорий
особого восточного общества, указывая, что источники не¬
опровержимо свидетельствуют о существовании частной зе¬
мельной собственности в Индии не только в древности, но
и в период мусульманского господства, когда «об обращении
мусульманами всей покоренной ими страны в домениальную
собственность не может быть и речи. Что бы ни говорили на
этот счет путешественники, какой бы смысл ни извлекали еще
недавно ориенталисты из изречений Корана о принадлежно¬
сти земли „в собственность богу“, все же приходится рано
или поздно согласиться с тем, что слова Абу-Ганефи „Имам
не может объявить покоренную страну вакуфом ни всего на¬
рода, ни одних только победителей" не имеют иного смысла.
110

кроме того, что радикально отрицают идею обезземеления ту¬
земного населения в пользу казны» [174, 121].
Венецианский посол в Московии XVII в. А. Поссевин, пи¬
сал Ковалевский, не находил и в Московском царстве другого
собственника, кроме царя; ту же ошибку делали Бернье,
Тевено, Шардэн, Тавернье, Доу, писавшие о странах Восто¬
ка. Касаясь работ Д. Милля, М. М. Ковалевский отметил
«невежество этого замечательного ученого во всем, что ка¬
сается истории права», его «неспособность допустить самую
мысль о существовании иных форм землевладения (здесь вы¬
ражение М. М. Ковалевского неточно, надо „собственно¬
сти“.— В. И.), кроме частной или домениальной собственно¬
сти» [174, 159].
Книги Гакстгаузена, Маурера, Мэна, Ковалевского пока¬
зали роль и формы общинного устройства с момента разло¬
жения первобытного общества. Внутренняя же структура пер¬
вобытного общества, несмотря на появившиеся в середине
XIX в. работы X. Банкрофта, И. Бахофена и других исследо¬
вателей, во многом оставалась неясной.
Этот пробел был восполнен с выходом в 1877 г. в США,
тогда еще очень провинциальной в смысле уровня теоретиче¬
ских наук стране, книги мало кому известного этнографа
Льюиса Генри Моргана. Скрупулезно изучив систему родства
и весь общественный строй ирокезов, ученый дал первое опи¬
сание примитивного общества, покоящегося на родовом уст¬
ройстве. Родовой строй заменял для людей, живущих
на стадиях дикости и варварства, те внешние экономические,
политические, религиозные и прочие узы, которые скрепляют
воедино цивилизованные общества. Первобытный строй, су¬
ществовавший тысячелетия без частной собственности, без
государства, без привычных нам семейных форм, впервые
был наглядно объяснен. Сопоставив родовые институты, най¬
денные у ирокезов, с некоторыми чертами общественной жиз¬
ни древних греков, римлян, ацтеков, Морган доказал, что
классовые общества у всех этих народов вышли из родового
строя и долго сохраняли некоторые его черты. Главной при¬
чиной, обеспечившей успех и непреходящее значение откры¬
тия Моргана, был материализм автора, объяснение общест¬
венного прогресса такими факторами, как семейные отноше¬
ния и даже отношения собственности, которым он уделил
значительное внимание. В результате роста собственности,
утверждал Морган, возникли рабство, аристократия, деспо¬
тизм и т. д., вплоть до представительной демократии 1210,
195]. «Собственность и должность, — писал он, почти как
Ф. Энгельс в „Анти-Дюринге“,— были почвой, на которой
выросла аристократия» ¡[210, 329].
Л. Г. Морган поднялся в своих выводах до утопического
социализма. «Гибель общества, — предсказывал он, — должна
111

стать конечным результатом исторического поприща, единст¬
венной целью которого оказывается богатство; ибо такое по¬
прище содержит в себе элементы своего собственного разру¬
шения. Демократизм в управлении, братство в общественных
отношениях, равенство в правах, всеобщее образование бу¬
дут характеризовать следующий высший социальный строй,
к которому неуклонно стремятся опыт, разум и знание. Он
будет возрождением, но в высшей форме, свободы, равенства
и братства древних родов» [210, 329].
Говоря о недостатках работы Л. Г. Моргана, следует от¬
метить, что он несколько идеализировал открытое им родовое
общество. В концепции его имелись и другие недостатки, не
все в ней подтверждено позднейшей наукой. Автору присущ
некоторый схематизм, сведение к одинаковым жестким при¬
знакам разнородных явлений, наблюдаемых при переходе
с одной ступени социального развития на другую — от выс¬
шей стадии дикости к низшей стадии варварства, от низшей
стадии варварства к его средней стадии.
Менее всего Морган точен, когда говорит о племенах и на¬
родах, находившихся на значительно более высоких ступенях
общественной лестницы, чем всесторонне исследованные им
ирокезы; у него наблюдается тенденция несколько принизить
уровень общественного развития таких народов.
Так, обнаружив у гомеровских греков, римлян «царского»
периода и ацтеков времен Кортеса черты родового строя,
Л. Г. Морган занес эти общества в разряд первобытных, не
знавших якобы государственного устройства. Греческие ба-
зилевсы, римские «цари» и ацтекские правители у него — все¬
го лишь выборные военачальники, подчиняющиеся совету
старейшин. Вообще, критерий, предложенный Морганом для
перехода от «средней стадии варварства» к «высшей» — от¬
крытие плавки и обработки железа, — явно ненадежен, так
как, по данным позднейших исследователей, многие народы
бронзового века несомненно жили в условиях классового об¬
щества и государства. Л. Г. Морган сделал большой шаг впе¬
ред, отвергнув шедшие от испанских завоевателей басни о
феодальных монархиях ацтеков и инков. Однако когда неко¬
торые частные факты, сообщаемые испанцами, не укладыва¬
лись в построенную Морганом схему, он слишком часто толь¬
ко на этом основании объявлял их неверными.
Существенные поправки, внесенные наукой в концепцию
Моргана за столетие, прошедшее с момента выхода его книги,
не уменьшают значения его открытия. Основные черты об¬
щинного устройства были прослежены до истоков; общины
индоевропейских народов объяснены в качестве пережиточных
форм первобытнообщинного строя; единство истории челове¬
чества в огромной степени подтверждено. Первобытнообщин¬
ный строй, угадывавшийся другими исследователями по ос¬
112

таткам, вкрапленным в структуру современных классовых
обществ и государств, был показан Морганом в первоздан¬
ном виде, без классов, эксплуатации, государства, сохраняе¬
мый и движимый силой родовых связей.
К. Маркс и Ф. Энгельс об азиатском способе производства
Когда К. Маркс и Ф. Энгельс в 1853 г. впервые присту¬
пили к глубокому изучению проблем Востока, наука о начале
человеческой истории вступала в переломный период, кото¬
рый завершился в конце 70-х годов XIX в. К. Марксу и
Ф. Энгельсу была уже в это время известна работа Гаксхгау-
зена, они знали об общине у славянских народов; в осталь¬
ном их сведения о первых стадиях всемирной цивилизации
неизбежно должны были основываться на уровне науки пер¬
вой половины XIX в.— с ее представлениями об Индии как
прародине индоевропейских народов и эталоне древнейшего
общественного строя, с господствующей концепцией принци¬
пиального развития между общественно-экономическим стро¬
ем европейских и восточных стран.
Взгляды К- Маркса и Ф. Энгельса до 1853 г. на общест¬
венный строй Востока полно освещены Н. Б. Тер-Акопяном
[см. 772]. Им показано, что К. Маркс уже в период своего
перехода к материализму и научному коммунизму, «с одной
стороны, противопоставляет восточную деспотию греческому
рабовладельческому государству, с другой — находит сбли¬
жающие их черты» [772, № 2, 75], пишет о кастовом строе в
странах Востока, отличая этот строй как от «патриархально¬
го», так и от рабовладельческого и феодального, высказывает
первые идеи об общине и общинной собственности как явле¬
ниях, свойственных не одним азиатским, но и западноевропей¬
ским народам (шотландский клан, русская община), пи¬
шет о системе замкнутых общин как опоре деспотиче¬
ской власти.
Говоря о работах К. Маркса указанного периода, специ-*
ально хотелось бы подчеркнуть, во-первых, что он, естествен¬
но, исходил из сложившихся в тогдашней науке представле¬
ний о восточном обществе как особом, принципиально отлич¬
ном от европейского. Во-вторых, в особом азиатском социаль¬
ном организме К. Маркс искал черты, роднящие его с други¬
ми древними обществами, в том числе европейскими. В-треть-
их, Маркса интересовали главным образом остаточные формы
первобытнообщинных отношений, изучение которых должно
было подтвердить его убеждение в отсутствии на заре исто¬
рии частной собственности на средства производства, т. е. в
преходящем характере частной собственности.
В то же время К. Маркс и Ф. Энгельс в работах до
8 Зак. 740
113

1853 г. не отводят «особому» азиатскому строю («кастовому»
или какому-либо иному) вполне определенного места во все¬
мирной истории. «Немецкая идеология» и «Принципы комму¬
низма» отразили концепцию последовательной смены перво¬
бытных (племенных) общественных отношений античными и
феодальными; лишь в «Нищете философии» (1847) между
«патриархальным» и феодальным строем автором был по¬
ставлен «кастовый строй» [23, 153 [.
Но все это — лишь отдельные примеры, приводимые в
разной связи; К. Маркс и Ф. Энгельс нигде не излагают в то
время в цельном виде свое представление об этапах общест¬
венного развития.
В итоговом произведении первого периода научного твор¬
чества К. Маркса и Ф. Энгельса — «Манифесте Коммунисти¬
ческой партии» (1848),— говоря о возникновении борьбы
классов, авторы упоминают классы древнеримского общества,
феодального и капиталистического строя, не касаясь истории
Востока. Судя по всему тону «Манифеста», они рассматри¬
вали путь от первобытного состояния через рабство, феода¬
лизм и капитализм к социализму и коммунизму как основное
направление развития человечества, отвлекаясь пока от воз¬
можных, может быть даже серьезных отклонений.
В начале 50-х годов К. Маркс и Ф. Энгельс приступили
к глубокому изучению проблем Востока. Отчасти это было
связано с надеждами, которые они возлагали после пораже¬
ния европейских революций 1848—1849 гг. на освободитель¬
ное движение стран, угнетенных европейским капиталом.
Движение тайпинов позволяло думать, что Китай стоит на¬
кануне переворота, который, в свою очередь, окажет влияние
на Европу, ускорив новый революционный взрыв [40; 26].
Отчасти интерес к Востоку был связан с обсуждением англий¬
ским парламентом в 1853 г. вопроса о новом продлении хар¬
тии Ост-Индской компании, за ходом которого К. Маркс вни¬
мательно следил.
В мае 1853 г. Ф. Энгельс в письме к К. Марксу поделил¬
ся некоторыми соображениями об истории народов Востока,
возникшими у него при чтении книги Ч. Форстера «Историче¬
ская география Аравии» [49, 2091. В ответном письме Маркс,
развивая ту же тему, коснулся общих вопросов специфики со¬
циального строя на Востоке. Основным источником ему в это
время служила, как видно из письма, уже упоминавшаяся
книга Ф. Бернье. «Бернье,— писал К. Маркс,— совершенно
правильно видит, что в основе всех явлений на Востоке (он
имеет в виду Турцию, Персию, Индостан) лежит отсутствие
частной собственности на землю 10. Вот настоящий ключ да¬
же к восточному небу» [30, 2151. «Отсутствие частной собст¬
венности на землю,— сразу же откликнулся Энгельс,— дейст¬
вительно является ключом к пониманию всего Востока.
114

В этом основа всей его политической и религиозной истории.
Но почему восточные народы не пришли к частной собствен¬
ности на землю, даже к феодальной собственности?» [50, 229].
Пытаясь объяснить эту, как в то время казалось, основную
черту общественно-экономического строя Востока, Ф. Эн¬
гельс указывает на особенности сельскохозяйственного про¬
изводства, обусловленные природой и климатом Востока: на
особую роль общественных работ, прежде всего ирригацион¬
ных. По мысли Ф. Энгельса, работы эти, являвшиеся первым
условием производства в странах засушливого климата, не¬
избежно должны осуществляться большими коллективами
людей, что содействует сплочению общин и функционирова¬
нию деспотической центральной власти, насильственно объ¬
единяющей общины для производства работ в масштабах
всей страны. Такова в общих чертах точка зрения, сложив¬
шаяся у К. Маркса и Ф. Энгельса к июню 1853 г. и отражен¬
ная в переписке, а затем в статье «Британское владычество
в Индии» (10 июня 1853 г.).
В этой работе К. Маркс высказал ряд соображений по
поводу индийских традиционных отношений. Он считал, что
европейский деспотизм взращен Ост-Индской компанией «на
почве азиатского деспотизма» [1, 131]. Поскольку, писал
К. Маркс, основой восточного земледелия являлась система
«искусственного орошения при помощи каналов и ирригаци¬
онных сооружений», элементарная необходимость совместно¬
го использования воды «повелительно требовала вмешатель¬
ства централизующей власти правительства» [1, 132]. С од¬
ной стороны, «то, что жители Индии, подобно всем восточным
народам, предоставляют центральному правительству заботу
о крупных общественных работах, являющихся основным ус¬
ловием их земледелия и торговли, с другой — то, что насе¬
ление Индии, рассеянное по всей территории страны, сосре¬
доточивается в маленьких центрах благодаря патриархальной
связи между земледельческим и ремесленным трудом,— эти
два обстоятельства вызвали к жизни с самых давних времен
своеобразную социальную систему, так называемую систему
сельских общин, которая придала каждому из этих малень¬
ких союзов независимый характер и обрекала его на обособ¬
ленное существование» [1, 134].
Возмущаясь британской экономической экспансией, при¬
ведшей к постепенному разрушению индийских общин, к
бедствиям и гибели людей, К. Маркс напоминал в то же
время, что «эти идиллистические сельские общины, сколь без¬
обидными они бы ни казались, всегда были прочной основой
восточного деспотизма» [1, 135]. «Как ни значительны были
политические перемены в прошлом Индии,— отмечал он,— ее
социальные условия оставались неизменными с самой отда¬
ленной древности до первого десятилетия XIX века» [1, 1331.
8*
115

Лишь вторжение капиталистической Англии, разрушая об¬
щину, «произвело величайшую и, надо сказать правду, един¬
ственную социальную революцию, пережитую когда-либо Ази¬
ей» [1, 135].
«Вызывая социальную революцию в Индостане, — заклю¬
чал Маркс, — Англия, правда, руководствовалась самыми
низменными целями и проявила тупость в тех способах, при
помощи которых она их добивалась. Но не в этом дело. Во¬
прос заключается в том, может ли человечество выполнить
свое назначение без коренной революции в социальных усло¬
виях Азии. Если нет, то Англия, несмотря на все свои пре¬
ступления, была бессознательным орудием истории, вызывая
эту революцию. Но в таком случае, как бы ни было прискорб¬
но для наших личных чувств зрелище разрушения древнего
мира, с точки зрения истории мы имеет право воскликнуть
вместе с Гёте:
Sollte diese Qual uns quälen
Da sie unsre Lust vermehrt,
Hat nicht Myriaden Seelen
Timur’s Herrschaft aufgezehrt? [1, 136].
Должно ли мучить нас то,
Что увеличивает наше наслаждение?
Разве не мириады душ
Поглотило могущество Тамерлана? 11
В другой статье, «Будущие результаты британского вла¬
дычества в Индии», которую К. Маркс рассматривал как
итог своих замечаний об Индии 12, 224], он показал, что все
создаваемое британской буржуазией в Индии «не принесет
свободы народным массам и не улучшит существенно их со¬
циального положения, ибо и то и другое зависит не только
от развития производительных сил, но и от того, владеет ли
ими народ» <[2, 228]. «Население Индии,— писал К. Маркс,—
не сможет пожать плодов созревания тех элементов нового
общества, которые посеяла среди него британская буржуазия,
пока в самой Великобритании ныне правящие классы не будут
вытеснены промышленным пролетариатом, или пока сами ин¬
дийцы не станут достаточно сильными, чтобы навсегда сбро¬
сить с себя английское иго. Во всяком случае мы с уверен¬
ностью можем ожидать, в более или менее отдаленном буду¬
щем, возрождения этой великой и интересной страны... кото¬
рая является колыбелью наших языков, наших религий и ко¬
торая в джате дает нам тип древнего германца, а в брахма¬
не — тип древнего грека» [2, 228—229].
Статьи К. Маркса об Индии поразительно современны и
в наши дни. Он предсказал за столетие результаты британ¬
ского владычества в Индии, провозгласил впервые с такой
силой и страстью симпатию европейского пролетариата к ос¬
116

вободительному движению народов колоний. В статьях почти
нет положений, которые с полным правом не могли бы быть
повторены сегодня. Даже замечания Маркса, сделанные в
прямой связи с рисовавшейся тогдашней наукой картиной тра¬
диционного индийского общества, в конечном счете верны:
действительно, в Индии до наших дней прочно сохранилась
общинная организация; действительно, система мелких замк¬
нутых общин — частая опора деспотизма. Кстати, в других
своих работах раннего периода К. Маркс находил, что осно¬
вой деспотической центральной власти могло служить даже
мелкокрестьянское общество французской деревни времен
Наполеонов I и III [см. 772, № 2, 81]. Бесспорно и то, что анг¬
лийское капиталистическое вторжение произвело единствен¬
ную социальную революцию в Азии — если понимать социаль¬
ную революцию в смысле того коренного переворота в обществе
и в его материальной основе, который связывался до тех пор с
началом лишь капиталистической эры. Конечно, если иметь
в виду революционный скачок от одного строя к другому, на
который указывал К. Маркс во всех случаях перехода от од¬
ной формации к другой (в частности, и от античного обще¬
ства к феодальному), тогда выражение «единственная» соци¬
альная революция в его статье 1853 г. нельзя принимать бук¬
вально. Не следует, однако, забывать, что сами закономер¬
ности смены общественно-экономических формаций в окон¬
чательном виде сформулированы Марксом лишь в
1859 г.
Безукоризненность общего хода рассуждений автора де¬
лает работы К. Маркса постоянным источником мысли и зна¬
ния. Устарели лишь некоторые фактические подробности,
заимствованные у востоковедной науки первой половины
XIX в. Так, фраза, что Индия является колыбелью «наших
языков, наших религий», верна единственно в том смысле,
что Индия, как весь древневосточный мир, оказала огромное
влияние на последующие цивилизации — античную, араб¬
скую, западноевропейскую. Не подтверждается современной
наукой решающая роль искусственного орошения для всей
сельской экономики Индии древности и средневековья. Меня¬
ются и представления о традиционной индийской общине.
В своих статьях К. Маркс не сформулировал так опреде¬
ленно, как в переписке с Ф. Энгельсом, гипотезу особого ази¬
атского строя — с огромной ролью ирригационных работ, с
деспотическим госоударством, угнетающим общины; он про¬
явил осторожность и в решающем пункте — об отсутствии
частной земельной собственности. По-видимому, К. Маркс
считал, что в литературе вопрос все же недостаточно ясен.
На какие научные работы могли опираться К. Маркс и
Ф. Энгельс, выдвигая в 1853 г. свою гипотезу азиатского
строя? Прежде всего, конечно, они с юношеских лет были
117

знакомы с гегелевской концепцией, отводившей Востоку роль
первой, низшей ступеньки лестницы общечеловеческого про¬
гресса, а также с книгами Ф. Шлегеля и других философов,
мысль которых развивалась в том же направлении; им были
известны в общих чертах основные представления английских
политэкономов об общественном строе стран Востока (хотя
бы из справочной работы Мак-Куллоха*, с которой Маркс на¬
чинал систематическое изучение литературы по политической
экономии). Спорные вопросы индийской социальной структу¬
ры и земельной собственности в Индии, с которыми он стал¬
кивался у Гегеля и Мак-Куллоха, вновь встали перед Марк¬
сом, когда в апреле — мае 1853 г. он приступил к чтению
«Синих книг» английского парламента об Индии за 1698—
1844 гг.
Более конкретные данные по истории народов Востока
К. Маркс впервые, по-видимому, почерпнул из книги А. Хеере-
на, французский перевод которой конспектировал с 1851 г.
Он обратил при этом особое внимание на роль общины в
Индии и проблему земельной собственности. Перейдя затем
от Хеерена к Бернье, Маркс отдал предпочтение выводам по¬
следнего, так как книга Бернье являлась наиболее полным
и ранним источником, автор лично был на месте, демонстри¬
ровал наблюдательность и ясность мысли. Вслед за тем
К. Маркс работает над книгами Д. Кэмпбелла, Т. Рафлза,
М. Уилкса, Р. Паттона. Выводы указанных авторов, кроме
М. Уилкса, могли лишь подтвердить мнение, что отсутствие
частной собственности на землю в традиционном восточном
обществе — факт общепризнанный. Правда, точка зрения
М. Уилкса несколько нарушала стройность картины, и
К. Маркс, как всегда осторожный в сложных научных вопро¬
сах, заключил, что в южной части Индии частная собствен¬
ность на землю, по-видимому, существовала i[31, 2291. Факт
же господства в большей части Индии общинной собственно¬
сти казался незыблемым и представлял для Маркса исключи¬
тельный интерес, подкрепляя (в целом, конечно, оправданно)
его догадку об общинном строе как исходной точке челове¬
ческой истории.
Все основные элементы для построения гипотезы особого
азиатского строя были к тому времени даны К. Марксу и
Ф. Энгельсу тогдашней наукой: представления об исключи¬
тельности и примитивности Востока, об исторической роли
азиатского общества — в качестве предшественника антично¬
сти, о восточной деспотии, об индийской общине, об отсут¬
ствии частной собственности на землю и роли природного
фактора (ирригации). Исходя из всех этих данных, К. Маркс
и Ф. Энгельс попытались объяснить — представлявшуюся им
очевидной — исключительность истории Востока с позиций
исторического материализма.
118

Известно, что, согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу, разли¬
чие форм собственности является тем, что отличает один об¬
щественный строй от другого. Известно далее, что характер
общественной экономики зависит от характера производитель¬
ных «сил. В той постановке вопроса, какая давалась Марксом
и Энгельсом в июне 1853 г., мы как раз и видим тезис о спе¬
цифической для обществ Востока форме собственности: об
отсутствии частной собственности на землю (эти слова под¬
черкивал сам К. Маркс); землей фактически владеют общины
при верховном праве собственности государства. В качестве
особенности производства, обусловившей именно такие фор¬
мы собственности, имеем особую роль общественных работ,
главным образом ирригации. Налицо специфика производи¬
тельных сил и производственных отношений, являющаяся не¬
сомненно веским доводом в пользу выделения общественного
строя стран Востока в особый «азиатский» строй, отличный
от тех, которые (как свидетельствовали материалы западно¬
европейской истории) характеризовались одним из трех из¬
вестных в то время типов собственности: античной, феодаль¬
ной и буржуазной. Первобытнообщинные формы собствен¬
ности в чистом виде в то время не были открыты, и в гипо¬
тетических представлениях об особом «азиатском» строе, по
существу, угадывались те общинные формы собственности и
организации труда, которые в Индии и других азиатских
странах первой половины XIX в. сохранялись в виде пере¬
житков. Совершенно неясна была классовая структура пред¬
полагаемой азиатской формации: известен был угнетенный
класс — общинное крестьянство, но вопрос о том, что пред¬
ставляли собой угнетатели (служащие государства), остался
открытым.
Гипотеза азиатского способа производства в 1853 г. не
была подробно доказана или хотя бы окончательно оформ¬
лена. Традиционных общественно-экономических отношений
стран Азии К. Маркс касается в работах этого периода во
вторую очередь и интересуется главным образом остатками
первобытного прошлого, общинной организацией. Но сте¬
пень научной изученности восточного общества к 1853 г.
не давала возможности рассматривать первобытнообщинные
отношения отдельно от деспотического государства и от
рабского гнета. Казалось, что это единый комплекс.
Стремление объяснить материалистически специфику во¬
сточного общества составляет главное достижение К. Маркса
и Ф. Энгельса на первой стадии изучения ими проблем исто¬
рического развития Востока.
Вторая стадия изучения К. Марксом общественных отно¬
шений стран Востока относится к 1857—1859 гг., непосред¬
ственно отражая развернутую К. Марксом в эти годы работу
по созданию первого тома «Капитала». Глубокое исследова¬
119

ние закономерностей капиталистической общественной фор¬
мации потребовало предварительного общего взгляда на
всю систему формаций во всемирной истории, ознакомления
хотя бы с основными чертами докапиталистических об¬
ществ.
Четыре года, прошедшие с того момента, как К. Маркс
и Ф. Энгельс начали изучение проблем Востока, не дали не¬
посредственно в этой области каких-либо новых научных ре¬
зультатов, которые могли бы повлиять на их взгляды; однако
исследование европейской сельской общины продвинулось
вперед: было завершено издание (в 1853 г.) исследования
А. Гакстгаузена, начали выходить труды Г. Л. Маурера
(к глубокому изучению которых К. Маркс смог приступить
лишь после 1868 г.).
Плодом изысканий 1857—1859 гг. явились рукопись
К. Маркса «Формы, предшествующие капиталистическому
производству» и его предисловие к работе «К критике поли¬
тической экономии» (январь 1859 г.), как бы подытожившее
все эти изыскания и давшее классическую марксистскую
формулу смены общественно-экономических формаций.
В этом предисловии мысли К. Маркса и Ф. Энгельса о
материалистической основе восточного общества вылились в
известную формулировку об «азиатском способе производ¬
ства» [6, 7]. Поскольку содержание термина в данном случае
подробно не раскрыто (Маркса в этом месте предисловия ин¬
тересует не азиатский строй сам по себе, а общая закономер¬
ность смены общественно-экономических формаций), по¬
стольку нам остается в толковании данного термина опереться
на предшествующие работы и письма Маркса и Энгельса,
прежде всего на «Формы, предшествующие капиталистическо¬
му производству».
Источник этот оказывает сильное влияние на постановку
теоретических вопросов в современной дискуссии о докапита¬
листических формациях. Бросаются, однако, в глаза резкие
различия в трактовке его представителями спорящих направ¬
лений. Согласно утверждению, содержащемуся в ряде работ
сторонников гипотезы азиатского способа производства, не¬
знание до 1939 г. марксистскими авторами указанной рукопи¬
си послужило одной из главных причин того, что теоретиче¬
ские построения приверженцев этой концепции были в спорах
20-х — начала 30-х годов отвергнуты. Для Э. Хобсбома,
Ж. Шено, Ф. Тёкеи и других «Формы, предшествующие капи¬
талистическому производству» являются важнейшим обосно¬
ванием гипотезы азиатского способа производства.
В Советской Исторической Энциклопедии представлена
иная точка зрения. «Опубликование рукописи Маркса „Фор¬
мы, предшествующие капиталистическому поризводству“,—
говорится там,— полностью разъяснило, что под формулиров¬
ке)

кой „азиатский способ производства“ Маркс понимал не осо¬
бую социально-экономическую формацию, якобы существовав¬
шую в странах Азии и только им одним свойственную, а лишь
специфические особенности, постоянно проявлявшиеся в об¬
щественном строе этих стран... „Азиатский способ производ¬
ства“ надо понимать лишь как выражение местных особенно¬
стей в формах собственности и производственных отношений,
сказавшихся в ходе развития в странах Азии двух социально-
экономических формаций — рабовладельческой и феодальной»
[716, 267—2681.
Подобное же толкование, но более категорическое было
в свое время дано сторонниками концепции В. В. Струве сра¬
зу после публикации рукописей К. Маркса. В передовой «Ве¬
стника древней истории» (автор неизвестен, и. о. ответствен¬
ного редактора — А. В. Мишулин) говорилось: «Маркс уста¬
навливает (в „Формах, предшествующих капиталистическому
производству“. — В. Н.) в основном для древности три фор¬
мы собственности — азиатскую, или восточную, античную и
германскую. Тем самым раз навсегда кладется конец попыт¬
кам некоторых историков усмотреть у Маркса особую „азиат¬
скую“ общественно-экономическую формацию. Азиатское об¬
щество — общество рабовладельческое; оно имеет свои спе¬
цифические особенности, но оно так же мало представляет
особую общественно-экономическую формацию, как и гер¬
манское» [148, 31.
Одни, следовательно, считают «Формы, предшествующие
капиталистическому производству» главным обоснованием
теории азиатского способа производства, другие — решаю¬
щим опровержением той же теории. Остается добавить, что
из той же работы К. Маркса некоторые выводят рассмотрен¬
ную в первой части нашей книги концепцию «смешанной»
азиатско-рабовладельческо-феодалыюй формации. По мне¬
нию Л. С. Васильева и И. А. Стучевского, из контекста
«Форм, предшествующих капиталистическому производству»
явствует, что модель германской общины — «по идее самого
Маркса — была вполне равноправной» с моделью общины
античной, «и отражала вполне самостоятельный и параллель¬
ный с первым путь развития от первичной (доклассовой)
формации ко вторичной (классовой)» [494, 81]. Авторы далее
делают вывод, что и третью — азиатскую модель К. Маркс 1
считал равноправной и параллельной двум первым [494, 87].
«Третья ™ азиатская, по Марксу,— модель докапиталистиче¬
ского общества,— пишут они,— в самых общих основных сво¬
их чертах характеризовалась именно сочетанием и взаимодей¬
ствием (иногда даже равнодействием) обеих известных в до¬
капиталистическом мире тенденций эксплуатации — рабовла¬
дельческой (эксплуатация прежде всего чужаков-рабов) и
феодальной (эксплуатация соотечественников, общинников-
121

земледельцев, испокон века трудившихся на своих наделах)»
[494, 85—86].
Каким образом из одной и той же работы делаются столь
разноречивые, взаимоисключающие выводы? Происходит это,
нам кажется, потому, что мысли Маркса, изложенные для
себя, в черновом виде, и являвшиеся этапом в разработке •
основоположниками марксизма их концепции докапиталисти¬
ческих обществ, принимаются за окончательный вывод.
В пользу толкования «Форм, предшествующих капитали¬
стическому производству» в плане концепции особой азиат¬
ской формации говорит тот факт, что написанию этой рукопи¬
си предшествуют разобранные выше высказывания К. Марк¬
са и Ф. Энгельса (особенно в июне 1853 г.), доказывающие,
что они действительно считали «азиатские» формы собствен¬
ности принципиально отличными от отношений, существовав¬
ших в Европе. Еще более весомо известное положение из пре¬
дисловия «К критике политической экономии», являвшееся,
несомненно, следствием и обобщением того, над чем думал
Маркс, работая над «Формами, предшествующими капитали¬
стическому производству»: «В общих чертах, азиатский, ан¬
тичный, феодальный и современный, буржуазный, способы
производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи
экономической общественной формации» [6, 7]. Азиатский
способ производства ставится здесь в ряд с такими, несом¬
ненными для каждого марксиста, отдельными общественно¬
экономическими формациями, как античность, феодализм,
буржуазный строй (напомним, что именно в этом месте
К. Маркс впервые четко формулирует само понятие общест¬
венно-экономической формации).
Итак, К. Маркс после окончания работы над «Формами,
предшествующими капиталистическому производству» про¬
должал придерживаться выраженной еще в 1853 г. (т. е.
основанной на уровне науки первой половины XIX в.) точки
зрения об особой структуре азиатского общества. Гипотезу
азиатского способа производства следует рассматривать в
качестве попытки подвести материалистическую основу под
господствовавшее в тогдашней науке представление.
Поскольку «Формы, предшествующие капиталистическому
производству» сами по себе не дают ответа на вопрос, какие
конкретно общественные формации в то время К. Маркс и
Ф. Энгельс видели во всемирной истории, постольку эта ра¬
бота Маркса должна, по нашему мнению, рассматриваться
в неразрывной связи с предисловием «К критике политиче¬
ской экономии», где как раз и дается конкретный перечень
формаций.
В обсуждениях 20—30-х годов фраза К. Маркса из пре¬
дисловия «К критике политической экономии» бралась изо¬
лированно, поскольку «Формы, предшествующие капиталисти¬
122

ческому производству» не были еще введены в научный обо¬
рот. Это облегчало возможность появления субъективных про¬
извольных толкований. Е. С. Иолк, например, утверждал:
«Маркс никогда и нигде не говорил о каком-либо специфиче¬
ском особом „азиатском“ способе производства» [153, 146].
По мнению Е. С. Иолка, вследствие неправильного перевода
цитированной выше фразы из предисловия произошло недо¬
разумение. Примерно так же писал до Е. С. Иолка С. М. Дуб¬
ровский. В наше время в защиту аналогичной точки зрения
выступали Я. А. Ленцман, А. Г. Крымов. Согласно этой точке
зрения, Маркс и Энгельс никогда не были сторонниками кон¬
цепции азиатского способа производства [см., например, 677,
37—38].
Такое мнение, однако, противоречит общему смыслу вы¬
сказываний К. Маркса и Ф. Энгельса о Востоке до 1859 г. Оно
не подтверждается и анализом самого предисловия «К крити¬
ке политической экономии». Важность цитированного отрыв¬
ка, вокруг которого велось и ведется столько споров, вынуж¬
дает нас специально задержаться на нем.
В подлиннике К. Маркса читаем: «In grossen Umrissen
können asiatische, antike, feudale und modern bürgerliche
Produktionsweisen als progressive Epochen der Ökonomischen
Gesellschaftsformation bezeichnet werden» [74, 338]. Труд¬
ность перевода указанной фразы состоит в том, что,
во-первых, слово «формация» может быть здесь понято, по¬
добно русскому слову «формирование», и как процесс, и как
определенный результат процесса (ср., например, «формиро¬
вание войск» и «воинские формирования»). В том случае,
когда К. Маркс говорит об азиатском, античном, феодальном
и буржуазном способах производства как «прогрессивных
эпохах экономической общественной формации» [6, 7], он по¬
нимает слово «формация» скорее как процесс. Когда же он
несколькими строками ниже заключает: «...буржуазной обще¬
ственной формацией завершается предыстория человеческого
общества» [6, 8], тут термин «формация» употреблен опреде¬
ленно в смысле общественной эпохи, характеризующейся
свойственным ей способом производства. Позднее в маркси¬
стской литературе утвердилось употребление термина «форма¬
ция» именно в этом смысле.
Во-вторых,— что также послужило поводом для споров,—
слова «азиатский, античный, феодальный и современный бур¬
жуазный способы производства» иногда переводятся в един¬
ственном, иногда — во множественном числе. В. И. Ленин, на¬
пример, вначале следующим образом перевел данное место:
«Рассматриваемые в общих чертах азиатские, античные, фео¬
дальные и новейшие, буржуазные, производственные порядки
могут быть рассматриваемы как прогрессивные эпохи в исто¬
рии экономических формаций общества» [73, 136].
123

Е. С. Иолк, настаивая на переводе: «азиатские, античные»
и т. д. способы производства, т. е. обязательно во множест¬
венном числе, делал из своего перевода вывод, что К. Маркс
в данном месте трактовал «азиатские способы производства»
не как особую общественно-экономическую формацию, а лишь
как некоторые характерные для азиатских стран «общест¬
венно-технические способы труда», например общинное и
мелкокрестьянское производство (ср. «мануфактурный»,
«крупномашинный» способы производства) [153, 143]. Дей¬
ствительно, термин «способ производства» в работах Маркса
употребляется иногда в широком смысле, не обязательно как
основа определенной общественно-экономической формации.
Пойдем за Е. С. Иолком и возьмем его перевод: «...азиат¬
ские, античные, феодальные и современно-буржуазные спо¬
собы производства могут быть рассматриваемы как прогрес¬
сивные эпохи экономической формации общества» [153, 14].
Как в таком 'Случае понимать весь отрывок? В общем кон¬
тексте предисловия речь идет об открытой К. Марксом ка¬
тегории производственных отношений, которые должны соот¬
ветствовать определенной ступени развития материальных
производительных сил: «Совокупность этих производственных
отношений составляет экономическую структуру общества,
реальный базис, на котором возвышается юридическая и по¬
литическая надстройка и которому -соответствуют определен¬
ные формы общественного сознания» [6, 6]. Ниже К. Маркс
говорит о смене одних общественных структур другими в ре¬
зультате возникающего в истории противоречия между новы¬
ми производительными силами и старыми производственными
отношениями, подчеркивая, что одну общественно-экономиче¬
скую структуру от другой отделяет «эпоха социальной рево¬
люции» [6, 6—7]. Установив, таким образом, движущую силу
и основную форму ¡социального прогресса, Маркс в качестве
иллюстрации упоминает, какие конкретно ступени прогресса
прошло человечество (согласно, разумеется, данным истори¬
ческой науки того времени): первую — азиатские «способы
производства», вторую — античные, третью — феодальные и
четвертую — буржуазные.
Что же в итоге дало нам предложенное Е. С. Иолком из¬
менение перевода? Ровно ничего. «Азиатские способы произ¬
водства» остаются, по всему смыслу предисловия, основой
одной из перечисляемых Марксом великих эпох прогресса,
такой же самостоятельной, как античные «способы» произ¬
водства (рабовладельческий строй), феодализм и капитализм.
Можно констатировать, что до сих пор не приведено вес¬
ких доказательств против положения, что К. Маркс выдви¬
нул гипотезу азиатского способа производства как основы
особой общественно-экономической формации. Представляет¬
ся доказанным, что К. Маркс и Ф. Энгельс разделяли эту
124

гипотезу в 1853—1859 гг. (фактически и несколько позже,
так как отдельные места, подтверждающие эту гипотезу,
встречаются в «Капитале» К- Маркса и в «Анти-Дюринге»
Ф. Энгельса).
Обратимся к авторам, которые считают возможным на
основе «Форм, предшествующих капиталистическому произ¬
водству» рисовать схему «смешанной» азиатско-рабовладель¬
ческо-феодальной формации (Л. С. Васильев и И. А. Сту-
чевский).
Для К. Маркса азиатское, античное, феодальное и бур¬
жуазное общества есть последовательные ступени прогресса.
Данная последовательность вытекает не только из порядка
перечисления этих обществ в предисловии «К критике поли¬
тической экономии», но и из работы, на которой Л. С. Ва¬
сильев и И. А. Стучевский строят, как они думают, свою кон¬
цепцию: из «Форм, предшествующих капиталистическому про¬
изводству». «Восточная» община в этой работе для К. Марк¬
са — первоначальная, наиболее примитивная общественная
форма, в которой существует еще не расчлененное единство
«промышленности и земледелия, города (села) и земли. Уже
у древних [греков и римлян] промышленность считалась па¬
губным занятием», промышленность (город) уже освободи¬
лась от «исключительного подчинения земледелию» [29, 484].
«История классической древности — это история городов, но
городов, основанных на земельной собственности и на земле¬
делии; история Азии — это своего рода нерасчлененное един¬
ство города и деревни (подлинно крупные города могут рас¬
сматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост
на экономическом строе в собственном смысле)» 1[29, 470].
Анализируя влияние роста денежного богатства на эконо¬
мику докапиталистических обществ, К- Маркс в той же ра¬
боте сравнивает Рим и Византию периода упадка с феодаль¬
ным обществом западноевропейского позднего средневе¬
ковья и отмечает: сходные процессы — разложение старых от¬
ношений собственности в результате широкого развития де¬
нежного богатства — происходили в обоих взятых примерах-
на совершенно различных стадиях общественного развития.
Поэтому результаты различны: «Одного только наличия де¬
нежного богатства и даже достижения им в известной мере
господства отнюдь не достаточно для того, чтобы произошло
это превращение в капитал. В противном случае Древний
Рим, Византия и т. д. закончили бы свою историю свободным
трудом и капиталом или, вернее, начали бы тем самым новую
историю. Там разложение старых отношений собственности
тоже было связано с развитием денежного богатства — тор¬
говли и т. д. Однако это разложение вместо того, чтобы при¬
вести к развитию промышленности, фактически привело к
господству деревни над городом» [29, 497]. Выше мы показа¬
125

ли, что античный (рабовладельческий) строй был, по Марксу,
более прогрессивной стадией, чем строй, основанный на
«азиатской» общине; из последнего же цитированного отрыв¬
ка следует, что средневековый феодализм Маркс оценивал
как прогрессивную стадию, следующую за античной.
Собственно, в марксистской литературе давно (даже ког¬
да историки не знали рукописи «Формы, предшествующие
капиталистическому производству») господствовало твердое
убеждение, что рабовладельческий, феодальный, капиталисти¬
ческий (а затем коммунистический) строй являются после¬
довательно сменявшими друг друга эпохами человеческого
прогресса. Даже Г. В. Плеханов (который, как известно, был
сторонником концепции азиатского способа производства и
старался отыскать где-нибудь во всемирной истории местечко
для особой азиатской формации) никогда не ставил под сом¬
нение хронологическую последовательность первобытнообщин¬
ного, рабовладельческого, феодального строя.
Приходится, однако, вновь доказывать старую истину, по¬
скольку ее стали оспаривать. Так, по мнению Э. Хобсбома и
Г. Левина, слово «прогрессивные» в цитированной выше фра¬
зе из предисловия «К критике политической экономии» (где
речь шла об азиатском, античном, феодальном и буржуаз¬
ном способах производства как «прогрессивных эпохах, эко¬
номической общественной формации» [6, 7]) в данном кон¬
тексте не значит «последовательные» [897; 913, 21]. Выше,
однако, мы показали, что К. Маркс в «Формах, предшествую¬
щих капиталистическому производству» считал перечислен¬
ные исторические эпохи именно последовательными. Невоз¬
можно, разумеется, предположить, что в предисловии «К кри¬
тике политической экономии» он подходил к этому вопросу
иначе. Остается добавить, что та же последовательность (фео¬
дализм после рабовладения) налицо в «Манифесте Коммуни¬
стической партии» и в ряде других работ К. Маркса, Ф. Эн¬
гельса, В. И. Ленина.
Таким образом, невозможно согласиться с утверждением
Л. С. Васильева и И. А. Стучевского о существовании, так
сказать, «генетической» связи между «Формами, предшеству¬
ющими капиталистическому производству» и предложенной
ими теорией трех параллельных моделей (азиатской, рабовла¬
дельческой, феодальной). Приходится констатировать, что их
точку зрения нужно рассматривать как вполне самостоя¬
тельную, на самом деле не вытекающую из работы, на кото¬
рую они ссылаются.
Неправомерно также, по нашему мнению, Л. С. Васильев
и И. А. Стучевский ссылаются на «Формы, предшествующие
капиталистическому производству», когда конструируют -свою
«азиатскую модель» — «переплетение и сочетание двух основ¬
ных тенденций — рабовладельческой и феодальной» [494, 851.
126

Ведь общественная формация, в соответствии со всеми рабо¬
тами основоположников марксизма, не может быть представ¬
лена как сумма равноценных укладов; лицо формации опре¬
деляет ведущий уклад; ведущие для данной формации про¬
изводственные отношения являются базисом, неразрывное
единство которого с обслуживающей его надстройкой состав¬
ляет основу общества на данном этапе. Только такое пред¬
ставление помогает понять смену эпох в истории, значение
форм собственности, роль революций. У Васильева и Стучев-
ского общества с определенно различными формами собст¬
венности и надстройками, отделяемые друг от друга пере¬
ломными революционными периодами, насильственно объеди¬
нены в единой «вторичной докапиталистической формации».
Дело не в термине «вторичная формация», который действи¬
тельно заимствован авторами у К. Маркса (выше было по¬
казано, что иногда К. Маркс употреблял термин «формация»
в более широком смысле, чем определенный «общественный
строй»), а в том, что схема Васильева — Стучевского (при
конструировании которой обойдены указанные выше момен¬
ты) не помогает понять фактическое развитие истории. В дан¬
ном же случае достаточно отметить, что авторы не доказыва¬
ют правильность своего толкования марксовых работ о дока¬
питалистических обществах.
Отметим попутно еще одно неверное, по нашему мнению,
толкование учения К. Маркса об общественно-экономических
формациях. Выше мы разбирали гипотезу так называемых
переходных формаций как одну из разновидностей гипотезы
азиатского способа производства. Некоторые авторы уверяют,
что исторические рамки «переходных» или «раннеклассовых
формаций» были «очерчены К. Марксом и Ф. Энгельсом в
70—80-х годах» [517, 94]. Выше мы разъяснили, почему нигде
и никогда К. Маркс не мог ввести категорию «переходных»
формаций, в которых не господствовал бы определенный,
один из пяти известных, способ производства. По К. Марксу,
каждая общественная формация является социальным орга¬
низмом, переживающим стадии формирования, расцвета и
упадка и затем превращающимся в другой, более высокий
организм посредством революционного скачка; разумеется,
при таком понимании общественных формаций переходные
периоды должны включаться в их рамки.
Итак, работа «Формы, предшествующие капиталистиче¬
скому производству» убедительно свидетельствует, что
К. Маркс рассматривал в 1857—1859 гг. азиатский способ
производства как основу особой формации. Но она, на наш
взгляд, не может рассматриваться ни как основание, ни как
подтверждение для гипотезы «смешанных» и «переходных»
формаций, произвольно чередующей способы производства.
Вместе с тем тщательное изучение данной работы показы-
127

вает, что те авторы, которые видели в ней доказательство
«рабовладельческой» концепции (В. В. Струве), имели для
этого серьезные основания. Выше отмечалось, что К. Маркс
в период 1853—1859 гг. в общем придерживался гипотезы об
особой формации на Востоке. Но в «Формах, предшествую¬
щих капиталистическому производству» содержатся и мысли,
которые проливают свет на дальнейшее развитие взглядов
автора по рассматриваемому вопросу. Так, в этой работе от¬
мечается, что при азиатской форме собственности отдельный
человек, «по сути дела сам — собственность, раб того, в ком
олицетворено единое начало общины, и поэтому рабство не под¬
рывает здесь условий труда и не видоизменяет существо от¬
ношений» [29, 482]. К. Маркс дает глубокое объяснение сущ¬
ности отношений, складывающихся при завоевании одних пле¬
мен и народностей другими (явления, типичного, как известно,
для раннеклассовых обществ): «Основное условие соб¬
ственности, покоящейся на племенном строе (к которому пер¬
воначально сводится община) —быть членом племени. Это
значит, что племя, завоеванное, покоренное другим племе¬
нем, лишается собственности и становится одним из тех не¬
органических условий воспроизводства племени-завоевателя, к
которым община относится, как к своим собственнным.
Рабство и крепостная зависимость являются поэтому лишь
дальнейшими ступенями развития собственности, покоящейся
на племенном строе» [29, 482].
В свете приведенных высказываний становится ясным, что
слова К. Маркса о существовавшем на Востоке «поголовном
рабстве» [29, 485] не являются всего лишь, как полагают
иногда [см. 517, 89], художественным образом. Выделение
единого «существа отношений» при рабовладении и «азиат¬
ском способе производства» — важное положение, которое
позволит в дальнейшем прийти к отождествлению вообще
«азиатских» отношений с рабовладельческими.
Одной из замечательных особенностей «Форм, предшест¬
вующих капиталистическому производству» (по сравнению с
работами К. Маркса и Ф. Энгельса 1853 г.) является то, что
автор не упоминает о необходимости для стран азиатского
способа поризводства крупных ирригационных работ. Эта об¬
стоятельная черта азиатского способа производства перестает
с 1857—1858 гг. упоминаться в произведениях К. Маркса и
Ф. Энгельса. В самом деле, строй, основанный на азиатском
способе производства, рассматривается в «Формах, предше¬
ствующих капиталистическому производству» как общий для
всех народов земли при переходе их от первобытности к
классовому обществу. При таком подходе климатические
особенности стран Азии и Африки, обусловившие необходи¬
мость крупных ирригационных работ, естественно, не могут
больше выдвигаться как определяющие факторы.
128

В «Формах, предшествующих капиталистическому произ¬
водству» общественный строй азиатских стран выглядит ме¬
нее косным, менее безусловно деспотичным, чем в работах
1853 г., при всей несомненной косности и деспотичности «во¬
сточного» общества в нем обнаруживается все больше одина¬
ковых и сходных черт с «Западом».
В то же время К. Маркс высказывает мнение, что «фор¬
ма первобытной общинной собственности» не является специ¬
фически славянской. «Она,— пишет автор,— первобытная
форма, которую мы можем проследить у римлян, германцев,
кельтов; целый ряд ее разнообразных образцов, хотя отчасти
уже в разрушенном виде, до сих пор еще встречается у ин*
дийцев» [5, 20]. Мысль К. Маркса, таким образом, устрем¬
лена к поискам общего в социальном строе разных народов
(пока, правда, он касается развития только народов индоев?
ропейской семьи). Вывод, согласно которому община — пере*
житок, свойственный не одной Азии, подтачивал, разумеется^
представление об исключительности восточного мира.
Таким образом, в 1859 г. К. Маркс и Ф. Энгельс уже. вы*
деляли ряд важнейших моментов, сближавших древние обще*
ства Востока и Запада. И там, и там они находили отноше*
ния типа рабства — общинную собственность. Лишь отсутст¬
вие частной земельной собственности продолжало казаться
исключительной чертой Востока. Именно представление о
том, что на Востоке не было частной собственности на зем¬
лю, не давало К. Марксу и Ф. Энгельсу в 1859 г. достаточ¬
ных оснований для того, чтобы заменить чем-то гипотезу осо>
бой азиатской формации. Отсюда — азиатский способ произ¬
водства в предисловии «К критике политической экономии».
Сближение «азиатских» и рабских форм можно обнару*
жить также в тех местах «Капитала», где речь идет об азиат¬
ском способе производства 17; 8]. Часть из них (высказыва¬
ния, содержащиеся в первом томе этого труда) была проанаг
лизирована В. В. Струве [303], пришедшим к выводу, что для,
К. Маркса азиатский способ производства означал основу
полурабовладельческого, полупатриархального общественного
строя.
В основном присоединяясь к рассуждениям В. В. Струве,
оговоримся, что автор в то время полностью отрицал принад¬
лежность К. Марксу гипотезы азиатского способа производ¬
ства. Поэтому анализ В. В. Струве, сам по себе верный, одно-
сторонен: нельзя было забывать, что за несколько лет до пер¬
вого тома «Капитала» К. Маркс издал работу «К критике
политической экономии», где в предисловии рассматривал
азиатский способ производства, несомненно, в качестве рав¬
ноправной античности и феодализму формации. В. В. Струве,
по существу, снимал проблему поисков концепции К. Марк¬
сом и Ф. Энгельсом. Ему в тот момент казалось, что они ни¬
9 Зак. 740
129

когда не выдвигали гипотезы азиатского способа производ¬
ства, так же как, по мнению Н. Б. Тер-Акопяна, К. Маркс и
Ф. Энгельс всегда придерживались этой гипотезы.
Наша точка зрения не означает, разумеется, что в «Капи¬
тале» содержится гипотеза азиатского способа производства—
ее там нет. Есть лишь отдельные фразы, позволяющие ду¬
мать, что в период написания «Капитала» автор его продол¬
жал придерживаться того взгляда на восточные общества,
что и в период работы над «Формами, предшествующими ка¬
питалистическому производству». До какой степени мало эти
отдельные места дают основание считать их цельной гипоте¬
зой, видно из того, что все они могут быть истолкованы (как
и «Британское владычество в Индии») и без обращения к
идее особого азиатского способа производства. Здесь мы
снова видим разницу между тем, что К. Маркс публиковал,
и тем, что он набрасывал, в черновом виде, для себя. Описы¬
вая в «Капитале» известные формы собственности, подробно
рассматривая характер собственности при первобытнообщин¬
ном, рабовладельческом, феодальном строе (т. е. приведя все
варианты докапиталистических обществ), К. Маркс ни сло¬
вом не упоминает об азиатском способе производства, по¬
скольку характер собственности в особом азиатском обществе
не был никому известен.
Вместе с тем, повторяем, традиционное представление о
принципиальном отличии «Востока» от «Запада» в 60-е годы
XIX в. К. Марксом и Ф. Энгельсом еще не было преодолено,
о чем свидетельствуют как отдельные фразы в «Капитале»,
так и некоторые другие их высказывания.
Сошлемся на написанную К. Марксом в 1862 г. статью о
тайпинах [9]. Оценка последних в ней, на наш взгляд, объ¬
ясняется не только характером положенного в основу статьи
источника (враждебного тайпинам), но и тезисом об «азиат¬
ском» строе в Китае. В тех же выражениях, как когда-то в
статьях об Индии, К. Маркс пишет, что «в восточных госу¬
дарствах мы постоянно наблюдаем неподвижность социальной
базы при неустанной смене лиц и племен, захватывающих в
свои руки политическую надстройку» [9, 529]. Называя Ки¬
тай середины XIX в. «живой окаменелостью», К. Маркс ви¬
дит в восстании тайпинов «разрушение без какого-либо заро¬
дыша созидательной работы» [9, 530]. «Тайпин —это, очевид¬
но, дьявол in persona, каким его должна рисовать себе китай¬
ская фантазия. Но только в Китае и возможен такого рода
дьявол. Он является порождением окаменелой общественной
жизни» [9, 532].
Подводя итоги, повторим, что намеченное К. Марксом и
Ф. Энгельсом в 1853 г. и затем сформулированное К. Марк¬
сом в 1857—1859 гг. положение об азиатском способе произ¬
водства как основе особой формации представляется нам ги¬
130

потезой, явившейся одним из этапов выработки конкретной
схемы, иллюстрирующей смену формаций во всемирной исто¬
рии. Выдвижение данной гипотезы явилось гигантским шагом
вперед в изучении истории Востока, которую впервые, в этом
случае, К. Маркс и Ф. Энгельс попытались объяснить с пози¬
ций исторического материализма. Гипотеза азиатского спосо¬
ба производства сменилась — на следующем историографиче¬
ском этапе — концепцией первобытнообщинного строя, рабо¬
владения и феодализма на Востоке.
Развитие взглядов /(. Маркса и Ф. Энгельса
в 70—80-е годы
После выхода первого тома «Капитала» К. Маркс больше
ни разу не употреблял в своих произведениях термин «азиат¬
ский способ производства». Произошло ли это в силу отказа
от самого понятия особой азиатской формации? И, если та¬
кой отказ имел место, чем он объясняется?
Из ответов, дававшихся учеными на эти вопросы, особен¬
но известны два. Ренегат коммунизма реакционер К-А. Вит-
фогель признает и даже подчеркивает, что К. Маркс и Ф. Эн¬
гельс изменили взгляды на азиатское общество, отказались
от понятия «азиатский способ производства» [425]. Витфо-
гель объясняет это страхом К. Маркса и Ф. Энгельса перед
конечными выводами, напрашивавшимися, по его словам, из
гипотезы «азиатской» формации. Дело якобы в том, что ази¬
атский способ производства, характеризующийся отсутствием
частной собственности на средство производства — землю,
служил на Востоке базой деспотизма, а это-де не может не
натолкнуть на мысль о неизбежности деспотизма и при со¬
циалистическом строе. Правда, не говоря уже о бросающемся
в глаза клеветническом, антикоммунистическом характере
всего рассуждения, Витфогель, не в состоянии призести ни
одной цитаты, ни одного факта, которые подтвердили бы, что
К. Маркс и Ф. Энгельс действительно заметили какие-то
страшные для социализма выводы, вытекающие из гипотезы
азиатского способа производства. Но отсутствие фактов Вит-
фогеля не беспокоит, его построения преследуют в конечном
счете не научную, а чисто политическую цель.
Есть по этому поводу и объяснения ученых-марксистов.
Одни из них категорически отрицают изменение взглядов
К. Маркса и Ф. Энгельса в начале 80-х годов и настаивают
на том, что Маркс и Энгельс всегда были сторонниками ги¬
потезы азиатского способа производства. Другие, напротив,
утверждают, что К. Маркс и Ф. Энгельс никогда не придер¬
живались этой гипотезы, следовательно, не меняли своих
взглядов й в 80-е годы. Некоторые исследователи — начиная
9*
131

с Г. В. Плеханова — признают изменение гипотезы К. Маркса
и Ф. Энгельса в 80-е годы. Часть последних фактически остав¬
ляет открытым вопрос, произошло ли это изменение по ини¬
циативе одного Энгельса или также Маркса; другая часть
упрекает Энгельса в том, что он изменил якобы в этом пунк¬
те концепцию Маркса [см. 567, 67]; третья часть полагает, что
К. Маркс и Ф. Энгельс вместе пришли к новой точке зрения
[см. 709, 32].
Доводы тех авторов, которые отрицают изменение взгля¬
дов К. Маркса и Ф. Энгельса в начале 80-х годов, неубеди¬
тельны. Так, Ф. Тёкеи ссылается на третий том «Капитала»,
в котором он нашел отдельные высказывания в духе концеп¬
ции азиатского способа производства, и делает вывод: «По¬
скольку эти высказывания содержатся в томе, над которым
Маркс работал до самой смерти, совершенно невероятно, что¬
бы после чтения „Древнего общества“ Моргана, его (Марк¬
са.— В. Н.) взгляды относительно „азиатского способа произ¬
водства“ претерпели хотя бы малейшее изменение» [995, 17].
Однако третий том «Капитала», на который ссылается Тёкеи,
хотя и вышел после смерти Маркса, в основном написан был
вместе с первыми двумя томами еще до 1865 г.; в последую¬
щий период К. Маркс лишь подготовлял к печати второй том
[см. 55, 7—9]. Рукопись третьего тома отражает, следователь¬
но, взгляды Маркса не последних лет жизни, а в основном
цервой половины 60-х годов. Ответа на интересующий нас во¬
прос она дать не может.
Некоторые другие исследователи, идя к проблеме с
совершенно противоположных друг другу исходных пози¬
ций, пришли тем не менее к сходным выводам, признавая
тождество в работах К. Маркса и Ф. Энгельса азиатского
строя с первобытнообщинным.
Б. Ф. Поршнев считал «азиатский способ производства»
всего лишь синонимом слов «архаичный», «первобытнообщин¬
ный», «племенной», т. е. всех терминов, использовавшихся
Марксом для обозначения доклассовой, доантагонистической
эпохи истории (или доистории). Когда Морган открыл общи¬
ну у американских индейцев, утверждал Поршнев, оконча¬
тельно отпала причина для обозначения этого глобального
института словом «азиатский» [см. 705, 60—61 [. Однако со¬
держание работ К. Маркса и Ф. Энгельса 1853—1859 гг.
свидетельствует, что Маркс и Энгельс в этот период пред¬
ставляли себе древний (а в какой-то мере и не только древ¬
ний) Восток в виде особого, отличного от всех известных,
антагонистического общества, т. е. «азиатский способ произ¬
водства» был для них не просто термином, а понятием, кото¬
рое в последующие годы было заменено ими другим. Вме¬
сте с тем мы полагаем, что мнение Б. Ф. Поршнева имеет
серьезные основания в том смысле, что, конечно, объективно
132

строй, описывавшийся К. Марксом и Ф. Энгельсом как ази¬
атский, в конечном счете оказался первобытнообщинным. Но
это не был тот первобытнообщинный строй, каким его
•К. Маркс и Ф. Энгельс определили впоследствии и какой мы
имеем в виду сейчас. Гипотетический строй, основанный на
азиатском способе производства, представлял собой перво¬
бытнообщинный строй плюс эксплуататорское государство.
Точка зрения Б. Ф. Поршнева неправомерно снимает, та¬
ким образом, проблему поисков К. Марксом и Ф. Энгельсом
окончательного решения, проблему развития взглядов осново¬
положников марксизма по данному вопросу. Ближе к истине
в данном пункте, по-видимому, точка зрения, согласно которой
к началу 80-х годов XIX в. Маркс и Энгельс преодолели пред¬
ставление о классовом характере общества с азиатским спо¬
собом производства, что было обусловлено бурным развити¬
ем исторических знаний. Прав Ю. В. Качановский, утверж¬
дая, что с определенного момента К. Маркс стал распо¬
лагать в начале общественно-исторического процесса не во¬
сточное общество, а общество, исследованное Л. Морганом
[579, 206]. Это соответствует и нашей точке зрения 12.
Признавая справедливость этого положения, некоторые из
сторонников «личностной» теории, однако, в то же время не
только отказываются признать факт исчезновения к началу
80-х годов из работ К- Маркса и Ф. Энгельса самого термина
«азиатский способ производства», но и горячо возражает тем,
кто пишет об отказе К. Маркса и Ф. Энгельса в указанное
время от концепции азиатского способа производства. Они
адресуют несогласным с ними серию вопросов, подчиненных в
основном желанию угадать, что думал К. Маркс в последние
годы жизни о вещах, не отраженных прямо в дошедших до нас
его высказываниях и черновиках. При этом ясная и закончен¬
ная работа Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной соб¬
ственности и государства» в данном случае исключается из
анализа, в результате чего ход развития мыслей К. Маркса и
Ф. Энгельса о смене общественных формаций прослеживается
им не до конца.
Итак, необходимо проверить вопрос по первоисточникам.
Знакомство с работами К. Маркса и Ф. Энгельса позво¬
лило нам установить, что 1853—1867 годы составляют опре¬
деленный период в развитии их взглядов на восточное обще¬
ство — когда оба придерживались гипотезы азиатского спо¬
соба производства. Самый термин, как мы видели, относится
к 1859 г. При этом наиболее законченная картина обособ¬
ленного восточного общества представлена в работах 1853 г.,
когда К. Маркс и Ф. Энгельс только заимствовали ее из во¬
стоковедения своего времени. В их последующих произведе¬
ниях атрибуты особого азиатского общества отпадают по ча¬
стям, но основа, по-видимому, остается.
133

Преодоление основоположниками марксизма взглядов*,
диктовавшихся уровнем науки первой половины XIX в., про¬
должалось во второй период развития их взглядов на исто¬
рию стран Востока. Этот этап открывается примерно в-
1868 г., когда К. Маркс приступает к глубокому изучению уже
ранее известных ему трудов Г. Л. Маурера, и заканчивается
в 1884 г. книгой Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной
собственности и государства».
В 70-е годы XIX в. поиски К. Маркса и Ф. Энгельса в об¬
ласти докапиталистических общественных форм развертыва¬
лись на фоне нового подъема революционного движения в
России. После поражения Парижской Коммуны и прекраще¬
ния деятельности I Интернационала Маркс и Энгельс уделя¬
ют много внимания революционной России. К. Маркс кон¬
спектирует книгу М. А. Бакунина «Государственность и анар¬
хия» (1874—1875), Ф. Энгельс полемизирует с П. Н. Ткаче¬
вым (1875). Оценка основоположниками марксизма общины
существенно меняется: в 50-е годы они подчеркивали ее реак¬
ционную роль, в 70-е же годы, изучая опыт русского револю¬
ционного движения, работы Н. Г. Чернышевского и других,
русских авторов, К. Маркс и Ф. Энгельс — первыми строго
на почве науки — приходят к выводу о возможности исполь¬
зования общины для перехода отсталых стран к социализму*
минуя развитое капиталистическое общество.
Ф. Энгельс, повторяя, что «общинная собственность на
землю представляет собой такой институт, который мы нахо¬
дим на низкой ступени развития у всех индоевропейских на¬
родов от Индии до Ирландии и даже у развивающихся под
индийским влиянием малайцев, например на Яве» [60, 543—
544], возражал против идеализации народниками общины.
«Тем не менее, — указывал он, — бесспорно существует воз¬
можность перевести эту общественную форму в высшую, если
только она сохранится до тех пор, пока созреют условия для
этого, и если она окажется способной к развитию в том смыс¬
ле, что крестьяне станут обрабатывать землю уже не раздель¬
но, а совместно, причем этот переход к высшей форме должен
будет осуществиться без того, чтобы русские крестьяне про¬
шли через промежуточную ступень буржуазной парцелльной
собственности. Но это может произойти лишь в том случае,
если в Западной Европе, еще до окончательного распада этой
общинной собственности, совершится победоносная пролетар¬
ская революция, которая предоставит русскому крестьянину
необходимые условия для такого перехода,— в частности, ма¬
териальные средства, которые потребуются ему, чтобы про¬
извести необходимо связанный с этим переворот во всей его
системе земледелия» [60, 545—546].
К. Маркс, очень высоко оценивавший Н. Г. Чернышевского,
в письме в редакцию «Отечественных записок» отмечал:
134

«Этот ученый в своих замечательных статьях исследовал во¬
прос — должна ли Россия, как того хотят ее либеральные эко¬
номисты, начать с разрушения сельской общины, чтобы пе¬
рейти к капиталистическому строю, или же, наоборот, она мо¬
жет, не испытав мук этого строя, завладеть всеми его плода¬
ми, развивая свои собственные исторические данные. Он вы¬
сказывается в смысле этого последнего решения» [25, 119].
Идея некапиталистического развития России с использо¬
ванием общины — разумеется, при условии социалистической
революции в Западной Европе — содержалась в письмах
К. Маркса редакции «Отечественных записок» (письмо оста¬
лось неотправленным) и В. И. Засулич [24, 251], письме
Ф. Энгельса М. К. Горбуновой [43], предисловии К. Маркса
и Ф. Энгельса ко второму русскому изданию «Манифеста
Коммунистической партии» [41]. Мечта русских мыслителей
о некапиталистическом пути, еще у Н. Г. Чернышевского ос¬
тававшаяся утопией, превратилась в строгий научный вывод,
когда К. Маркс и Ф. Энгельс связали ее с идеей пролетар¬
ской революции на Западе.
По нашему мнению, именно в изучении К. Марксом и
Ф. Энгельсом в 70-е годы русских материалов следует искать
отправной момент, подготовивший изменение взгляда осново¬
положников марксизма-ленинизма на историческое развитие
стран Востока. Речь идет об исследовании ими вопросов, свя¬
занных с сельской общиной. Действительно, в русских общи¬
нах периодические переделы земли — этот важный пережиток
коллективной собственности — были несравненно более рас¬
пространены, чем в индийских. Россия, как и страны Восто¬
ка, имела деспотическое правительство. С другой же сторо¬
ны, Россия 70-х годов XIX в. была страной несомненно евро¬
пейской, с наличием буржуазных и добуржуазных форм част¬
ной собственности на землю, страной, начавшей уже разви¬
ваться по общеевропейскому — капиталистическому образцу.
Русские народники, игнорируя одну сторону — рост капи¬
тализма, абсолютизировали и идеализировали другую — об¬
щинное устройство. Повторяя идеи об особой роли общины,
заимствованные частично от Герцена, Бакунина, Чернышев¬
ского, частично же непосредственно от славянофилов, народ¬
нические авторы, по существу, воспроизводили на русской
почве старые выводы об общине и надклассовом государстве,
когда-то делавшиеся западноевропейскими мыслителями на
материале восточных стран. Критикуя одну из таких концеп¬
ций общественного строя России — П. Н. Ткачева, — Ф. Эн¬
гельс показал, что нельзя говорить о царском режиме как о
«висящем в воздухе», нельзя писать, что социальный строй
России не связан с государством, утверждать, что русские
общественные формы обязаны своим существованием госу¬
дарству [см. 60, 538]. В вопросах надклассовое™ государ¬
135

ства и создания государственной властью общественных:
форм, не вытекающих из «определенных экономических ин¬
тересов», народническая концепция совпадала с взглядами
буржуазных либералов-западников (Б. Н. Чичерина), хотя
последние пренебрежительно относились к общине как якобы
искусственному порождению политики правительства13.
Ф. Энгельс показал, что государство в России представ¬
ляет реальные экономические интересы дворян-землевладель-
цев и возникающей буржуазии, что «не русское государство,
а скорее сам г-н Ткачев висит в воздухе» [60, 540]. Говоря
в той же статье об «азиатском деспотизме» в России, Энгельс,
таким образом, безусловно не вкладывал в это выражение
смысл, который отвечал бы понятию особой азиатской фор¬
мации. В «Анти-Дюринге» Ф. Энгельс, как известно, подверг
уничтожающей критике «теорию насилия», отвергавшую опре¬
деляющую роль экономического фактора в период возникно¬
вения классов и государства. Его критика, как нетрудно ви¬
деть, выбивала почву и из-под теории особого строя, при ко¬
тором государство непосредственно — без экономически
оформившихся эксплуататорских классов — угнетало бы об¬
щины.
Выше мы отмечали, что после работ А. Гакстгаузена, а
еще более Г. Маурера стало очевидным: так называемые
черты азиатского способа производства свойственны не толь¬
ко Азии; община, в частности, является особенностью и Рос¬
сии. Для теоретической ясности надо было либо причислить
Россию к особой азиатской формации (что впоследствии сде¬
лал Г. В. Плеханов), либо заключить, что общинный строй
сам по себе не создает особой классово антагонистической
формации (такой вывод следует из работ К. Маркса и Ф. Эн¬
гельса 70-х годов). В последнем случае из основных призна¬
ков азиатского способа производства, гипотетически намечав¬
шихся в 1853 г.,— отсутствие частной собственности на землю,,
ирригация, деспотия, опирающаяся на общины,— остается
один: представление об отсутствии на традиционном «Восто¬
ке» частной земельной собственности.
Изменились ли — и если да, то в какой момент — в этом
главном, решающем пункте взгляды К. Маркса и Ф. Энгель-
ся на восточное общество? В их печатных работах 70-х го¬
дов мы не находим указаний на этот счет. Правда, тезис о
возможности перехода экономически отсталых стран к социа¬
лизму, минуя капитализм, выработанный на материале Рос¬
сии, Ф. Энгельс впоследствии (1882 г.) распространил на
страны Востока [44, 298]. Однако некоторые места в печат¬
ных работах и рукописях К. Маркса и Ф. Энгельса, относя¬
щихся к периоду до 1881 —1882 гг., заставляют думать, что ос¬
новоположники марксизма не считали еще в этот период опро¬
вергнутым воспринятое ими из научной литературы о Восто-
136

же в 1853 г. положение об отсутствии в ряде стран Востока
частной земельной собственности. В «Анти-Дюринге» Ф. Эн¬
гельса (1877—1878) снова читаем: «На всем Востоке, где зе¬
мельным собственником является община или государство,
в языке отсутствует даже само слово „помещик“... Только
турки впервые ввели на Востоке в завоеванных ими странах
нечто вроде помещичьего феодализма» [42, 181]. И далее:
«Древние общины там, где они продолжали существовать, со¬
ставляли в течение тысячелетий основу самой грубой государ¬
ственной формы, восточного деспотизма, от Индии до Рос¬
сии. Только там, где они разложились, народы двинулись
собственными силами вперед по пути развития, и их ближай¬
ший экономический прогресс состоял в увеличении и дальней¬
шем развитии производства посредством рабского труда»
(42, 186] 14.
Известно, что «Анти-Дюринг» писался Ф. Энгельсом в тес¬
ном сотрудничестве с К. Марксом. По-видимому, и цитиро¬
ванное место отражает более или менее общую точку зрения
Маркса и Энгельса. Хронологически непосредственно следу¬
ющий за «Анти-Дюрингом» конспект книги М. М. Ковалевско¬
го «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его
разложения», составленный К. Марксом, знакомит нас со
взглядами Маркса.
Правда, как почти всегда, когда мы имеем дело с руко¬
писью, не предназначавшейся для печати, многие важные во¬
просы не раскрыты, так как автор считал их для себя само
собой разумеющимися, некоторые мысли выражены лишь бег¬
ло и допускают разные толкования. Поскольку речь идет о
конспекте, не всегда с достаточной уверенностью можно отде¬
лить выводы автора конспекта от выводов автора конспекти¬
руемого труда. При всех оговорках конспект К. Маркса все
же позволяет сделать определенное заключение о его собст¬
венных взглядах по данному вопросу.
Выше, характеризуя книгу М. М. Ковалевского, мы отме¬
чали ее воинствующую направленность против теорий исклю¬
чительного господства в странах Востока -государственной
собственности на землю. Поэтому сразу же бросается в глаза,
что Маркс в конспекте не приводит ни единого возражения
против этой направленности книги. Он снова составляет по
сноскам Ковалевского список писавших по этому вопросу ав¬
торов (начиная с давно и хорошо ему знакомого Бернье),
словно собираясь еще раз перечитать их для продолжения
работы над данной темой [19, 13]. Создается впечатление,
что К. Маркс приветствует фразы М. М. Ковалевского, отри¬
цающие единоличную собственность монарха (так, Марксу,
как и Ковалевскому, как будто импонирует Анкетиль Дюпер-
рон — «первый понявший, что в Индии Великий Могол не был
единственным собственником земли» [19, 13]). Но Маркс не
137

склонен соглашаться с автором там, где подозревает его в-
преувеличении частной собственности за счет общинной.
«Английские „остолопы*,—пишет Маркс,— постепенно
сообразили, что общинная собственность является
не особенностью той или другой местности, а гос¬
подствующим типом поземельных отношений, редким исклю¬
чением из которого является лишь установленная мусульман¬
ским правительством „частная собственность“ того или дру¬
гого чиновника» [19, 18]. Вместе с тем Маркс много раз пов¬
торяет за Ковалевским, что частная земельная собственность
существовала в Индии и до мусульманских властителей, и при
них [18, 4, 15, 16; 19, 13].
Каким же виделся общественно-экономический строй до¬
колониальной Индии в это время К. Марксу? М. М. Кова¬
левский, как уже отмечалось, вслед за Г. С. Мэном писал о
незавершенном процессе феодализации. В конспекте Маркса
это положение по существу принимается, но автор конспекта
отмечает, что Ковалевскому феодализация кажется чересчур
широкой и слишком повторяющей известные западноевро¬
пейские образцы. Слово «феодализация» в конспекте поэтому
иногда ставится под сомнение. Впрочем* перейдя к главе о
Ближнем Востоке и споря с Ковалевским на этот раз о сте¬
пени развития феодализма у турок, Маркс вспоминает о*
«феодализации» Индии уже в утвердительном смысле: «Ту¬
рецкое господство отнюдь не повело к феодализации, анало¬
гичной индостанской (в период упадка хозяйничанья Великих:
Моголов...)» [20, 8].
Конспект книги М. М. Ковалевского при внимательном
чтении позволяет, как нам представляется, сделать следую¬
щие выводы: К. Маркс, в отличие от 50-х годов, признает в
это время существование на Востоке (в Индии) с древней¬
ших времен частной земельной собственности наряду с кол¬
лективной, общинной. Он видит — и это, опять-таки новый
момент — в средневековой Индии процесс феодализации, ко¬
торый, подобно автору конспектируемой монографии, считает
незавершенным. Должны ли мы считать, что незавершенный
феодализм — не феодализм? Это зависит от того, говорится
ли о первоначальном процессе феодализации в рамках какой-
то иной, предшествующей формации или переворот в над-
-стройке в пользу феодализма уже произошел. Но К. Маркс*
не сделал на полях пометок, которые позволили бы узнать
его мнение на этот счет.
Что касается незавершенности процесса феодализации и
наличия в Индии более примитивных укладов, то в некото¬
рых местах конспекта эти уклады, выдаваемые сторонниками
концепции азиатского способа производства безусловно за^
«азиатские», с равным правом могли бы быть поняты как ра¬
бовладельческие. К. Маркс, например, отмечает наличие от-
138

жупной системы и отсутствие «поэтизации земли» в Индии —
и в древнем Риме [19, 12]. Мы, однако, не станем делать от¬
сюда поспешного вывода о признании Марксом рабовладель¬
ческих пережитков в Индии, а ограничимся тем, что конста¬
тируем: К. Маркс говорит здесь не об обществе, основанном
на азиатском способе производства, а о докапиталистических
отношениях вообще, без детализации.
Главное же, что К. Маркс не делает на всем этом акцента,
его по-прежнему интересует не конструирование той или иной
•оригинальной формационной «модели», а изучение тех об¬
щинных пережитков, которые позволяют доказать существо¬
вание в древнейшие времена доклассового общества, опро¬
вергнуть буржуазный миф об извечности частной собствен¬
ности и эксплуатации, теоретически подкрепить учение о
строительстве социализма и коммунизма на современной
•основе.
Мы не решились бы сделать вывод, что К. Маркс стоит
на позициях азиатского способа производства, и из его кон¬
спекта книги английского юриста Д. Фира (вышедшей в
1880 г.). Замечание же: «Этот осел Фир называет ор¬
ганизацию сельской общины феодальной» [14, 75] —
вопреки пристрастному чтению сторонников концепции азиат¬
ского способа производства, возможно, указывает просто, что
К. Маркс рассматривал индийскую общину как пережиток
первобытнообщинного, не феодального строя. Речь идет ведь
не о формации в целом — только об общине. К. Маркса и в
данном случае занимала первобытная община, доклассовое
общество.
Взгляды К. Маркса 1879—1881 гг. чрезвычайно важны для
нас, так как существенное изменение его представлений об
общественном строе стран Востока (если оно имело место)
могло произойти только где-то в этот период. Поэтому наши
^выводы, сделанные на основе конспекта книги М. М. Ковалев¬
ского, полезно проверить, сравнив их с выводами Л. С. Га¬
маюнова, посвятившего специальное исследование этой рабо¬
те К. Маркса.
Наш вывод, как видел читатель, вкратце сводится к тому,
что конспект 1879—1880 гг. не дает оснований говорить об от¬
казе К. Маркса в этот период от гипотезы особого азиатского
общества, но свидетельствует о дальнейшем движении его
в этом направлении. Познакомимся с тем, как решает ту же
проблему Л. С. Гамаюнов.
Один общий вывод его статьи гласит, что «концепция
восточного феодализма, существующая в современной исто¬
рической науке, вполне автономна». Автору «представляется
ее связь с марксовым наследством чисто внешней, проявляю¬
щейся в использовании высказываний К- Маркса, цитат из
его произведений и эпистолярного наследства. Один и тот
139

же материал служит для конструирования и теории восточно¬
го феодализма, и теории азиатского способа производства»-
(512, 57].
С этим положением Л. С. Гамаюнова, открывающим
статью, мы согласны. На наш взгляд, теория восточного фео¬
дализма, сложившаяся в 30-е годы в работах И. М. Рейснера
и других историков, явилась гибридом феодальной и «азиат¬
ской» концепции. Ее создатели, несомненно под впечатлением
завершивших дискуссии 20—30-х годов выступлений
Е. С. Иолка и других, исходили из того, что К. Маркс никогда
не выдвигал никакой гипотезы азиатского способа производ¬
ства. Встав все же перед необходимостью как-то трактовать
статьи К. Маркса об особом восточном обществе, прежде все¬
го — по Индии, И. М. Рейснер и другие отнесли эти статьи
к указаниям на специфику «восточного феодализма»15. Ряд
мест в разбираемом Л. С. Гамаюновым конспекте К. Маркса
убедительно опровергают концепцию «индийского — или еще
шире: восточного — феодализма» ([512, 65]. Вполне солидар¬
ные в данном пункте с автором статьи, не будем останавли¬
ваться на этом.
Второй основной вывод — в конце статьи Л. С. Гамаюно¬
ва — гласит: «К. Маркс рассматривал во всяком случае Ин¬
дию до колониального периода как страну не феодальную...
Это старое азиатское общество, основанное на местных об¬
щинах, натуральном хозяйстве — связи земледелия и ремес¬
ла, без частной собственности на землю» [512, 67]. Как до¬
казывается Л. С. Гамаюновым это важнейшее положение?
Он приводит и комментирует из конспекта К- Маркса все, что
противоречит концепции «восточного феодализма». Но отсут¬
ствие особого «восточного феодализма» не равносильно от¬
сутствию феодализма вообще. Автор статьи приводит фразы,,
показывающие, что К. Маркс возражал против прямого отож¬
дествления М. М. Ковалевским социальных условий Индии е
классической романо-германской разновидностью феодализ¬
ма. Но отсутствие точной копии романо-германского феода¬
лизма также не означает отсутствия феодализма вообще.
Л. С. Гамаюновым приводится критика К. Марксом взгляда
М. М. Ковалевского на феодализм как на систему определен¬
ных юридических институтов, но такая критика, разумеется,
также не равносильна опровержению существования самого
феодализма. Л. С. Гамаюнов доказывает, что К. Маркс счи¬
тал процесс феодализации в Индии незавершенным. Но если
законченного феодализма нет, и это ведь не значит, что нет
феодализма вообще16. Наконец, будь даже доказано, что
К. Маркс, споря с М. М. Ковалевским, исходил из убеждения
в отсутствии феодализма в Индии, надо было бы еще дока¬
зать, что отсутствие феодализма Маркс в данном случае по¬
нимал как господство азиатского способа производства.
140

Сравним некоторые фразы обобщающего характера в раз*
бираемой статье Л. С. Гамаюнова. В левом Столбце — выво¬
ды автора в пользу существования в докапиталистической
Индии феодальных отношений, в правом — его противоположт
ные выводы (курсив везде наш.— В. Н.):
«К. Маркс, который в ранние
годы характеризовал социально-
экономический строй Индии как
строй «азиатского способа произ¬
водства», видит в Индии (судя по
рукописям последних лет) и фео¬
дальные отношения» [512, 64].
«Социально-экономическая струк¬
тура такого (индийского.— В. Н.)
общества не представляется со¬
вершенно специфичной и исключи¬
тельной... так называемая специ¬
фичность Востока обнаруживается
и в западных обществах» (512,
63].
«Ковалевский писал...: „Тогда
как на Западе владение землею...
сделалось в конце концов достоя¬
нием прежних бенефициальных
владельцев и местных чиновни¬
ков... в Индии... тот же результат
был достигнут лишь в некоторых
округах; в других же общинная и
частная собственность остались
по-прежнему в руках туземных
владельцев...»
«...Нельзя не обратить внимания
при этом на то обстоятельство, что
представления М. Ковалевского и
К. Маркса об уровне социально-
экономического развития предко-
лониальной Индии не расходятся
слишком далеко» [512, 65].
Нам кажется, противоречия в изложении Л. С. Гамаюнова
очевидны. Чтобы понять их происхождение, отметим, что все
цитаты из левого столбца относятся к разбору собственно
конспекта книги Ковалевского, а все цитаты правого столб¬
ца — экскурсы к работам К. Маркса 1853 г.
Иными словами, все без исключения выводы статьи
Л. С. Гамаюнова в пользу существования в Индии феодаль¬
ных отношений основываются на тексте исследуемого авто¬
ром конспекта К. Маркса 1879—1880 гг., выводы же в пользу
гипотезы азиатского способа производства — исключительно
на работах К. Маркса 1853 г. Можно пожалеть, что автор
«Идеи, в начале 60-х годов раз¬
витые К. Марксом, не подверглись
изменениям и в последующее вре¬
мя» )[512, 63].
«К. Маркс, касаясь индийского
общества, не видит в нем фео¬
дального общества на определен¬
ной ступени его развития д соот¬
ветствующих ему феодальных про¬
изводственных отношений» [512,
63].
«То, что описывает К. Маркс в
Индии его века — XIX,— это нечто
отличное в сравнении с современ¬
ными ему европейскими общества¬
ми. Это азиатский способ произг
водства» [512, 63].
«Маркс всюду подчеркивает, что
это старое азиатское общество, ос¬
нованное на местных общинах, на¬
туральном хозяйстве — связи зем¬
леделия и ремесла, без частной
собственности на землю» {512, 67].
141

статьи отошел в данном случае от хронологической последо¬
вательности в рассмотрении работ К. Маркса и, еще более,
что он закончил статью выводом, основывающимся только на
ранних работах (которым статья не посвящена). Независимо
от этого, сами подмеченные нами противоречия в статье
Л. С. Гамаюнова наглядно показывают направление поступа¬
тельного движения идей К. Маркса по данному вопросу.
В том же направлении параллельно развивались взгляды
Ф. Энгельса, задумавшего в 70-е годы большую работу (ос¬
тавшуюся ненаписанной) «Три основные формы порабоще¬
ния». Как видно из самого названия, к идее трех последова¬
тельно сменявшихся в истории форм эксплуатации человека
человеком — рабства, крепостничества, капиталистического
наемного рабства, — впервые высказанной еще Сен-Симоном
и проводившейся основоположниками марксизма в «Манифе¬
сте Коммунистической партии», «Капитале» и других трудах,
не добавлялось никакой четвертой, особой азиатской формы
эксплуатации. Изучая раннее европейское средневековье, Эн¬
гельс вновь штудирует в числе других исторических исследо¬
ваний труды Маурера. Аспекты, интересующие Ф. Энгельса,—
роль соседской общины и изменения земельной собственности
в период генезиса феодализма.
Через работы Ф. Энгельса о раннем средневековье красной
нитью проходит мысль об определяющей роли материального,
вещного, непосредственно экономического начала в становле¬
нии феодализма. Ту же мысль Ф. Энгельс высказал в перепи¬
ске с К. Марксом по поводу крепостничества. «Несомненно,—
писал он 22 декабря 1882 г.,— крепостное право и зависи¬
мость не являются какой-либо специфически средневеково¬
феодальной формой, мы находим их всюду или почти всюду,
где завоеватель заставляет коренных жителей обрабатывать
для него землю,— в Фессалии, например, это имело место
очень рано. Факт этот даже сбил меня и кое-кого другого с
толку в вопросе о средневековом крепостничестве; слишком
легко склонялись к объяснению его простым завоеванием, это
так легко и просто решало дело. Смотри, между прочим,
Тьерри. И положение христиан в Турции в период расцвета
старотурецкого полуфеодализма имело некоторые черты сход¬
ства с этим» [53, 112—113].
На первый взгляд цитата Энгельса стирает различие меж¬
ду рабовладельческим и феодальным обществами: крепост¬
ничество оказывается характерным как для первого, так и
для второго. Именно в таком смысле ее толкуют сторонники
гипотезы феодальных отношений в древнем мире. Но давайте
рассмотрим приведенный отрывок, повнимательнее. Прежде
всего отметим, что неделей раньше К. Маркс и Ф. Энгельс об¬
менялись письмами, в которых речь шла о «втором «издании»
крепостного права в восточной части Европы в конце средних
142

веков. Уже из самой постановки проблемы следует, что
К. Маркс и Ф. Энгельс не считали в это время крепостничест¬
во обязательным для всех этапов феодальной формации. Вер¬
немся теперь к цитированному письму от 22 декабря.
Крепостное право и зависимость «не являются какой-либо
специфически, средневеково-феодальной формой», утверж¬
дает Ф. Энгельс, так как они встречаются и в Фессалии, т. е.
в рабовладельческой Греции. Разве из этого рассуждения не
следует буквально, что Энгельс считает крепостничество в
древнем мире не «феодальной формой»?
Крепостное право и крепостную зависимость вне рамок
средневековья мы находим, продолжает Энгельс, «всюду или
почти всюду», где завоеватель заставляет покоренный народ
работать на себя,— и приводит в пример Грецию (древний
мир). И было бы неверно, разъясняет он, упрощенно объяс¬
нять, как это делал Тьерри, только завоеванием возникнове¬
ние «средневекового крепостничества» (читай: феодальных
отношений). Последние возникают в результате непосредст¬
венного воздействия экономических факторов, отношения же
в древнем мире (тоже «крепостничество») — иного порядка:
они возникают из простого завоевания одних народов други¬
ми. Такова совершенно ясная мысль Энгельса.
Турция, общественный строй которой К. Маркс и Ф. Эн¬
гельс вполне обоснованно считали феодальным и даже про¬
тивопоставляли его в этом отношении строю других восточ¬
ных стран [см. 42, 181], представляла собой империю, по¬
строенную на систематическом ограблении завоеванных тур¬
ками многочисленных народов. Подобная структура типична
скорее для социальных отношений до начала нашей эры. На
этом, несомненно, основании Энгельс назвал турецкое ранне¬
классовое общество периода его расцвета «полуфеодализ-
мом», отделив его от классических феодальных обществ.
В приведенных примерах Ф. Энгельс видит, следователь¬
но, не тождество древних обществ со средневековым, а раз¬
личие, подчеркивает, что для древности характерно грубое
насилие, завоевание, в становлении же феодального общества
более непосредственную роль играет экономический фактор.
Правда, в рукописи Ф. Энгельса «Франкский' период»
(1881—1882) мы еще встречаемся с мыслью, согласно кото¬
рой (речь идет об азиатских арийцах и русских) там, где го¬
сударство возникало в эпоху, когда «еще не образовалась
частная собственность на землю, — там государственная
власть появляется в форме деспотизма» [59, 497]. Это по-
прежнему точка зрения, котрую мы видели в «Анти-Дюрин¬
ге» (утверждающая возможность существования общества без
частной собственности, но с государственной властью).
Историографическим периодом, когда К. Маркс, а за ним
Ф. Энгельс сделали решающий шаг, давший возможность
прийти к окончательному выводу о конкретной смене обще¬
143

ственных формаций, были 1881—1884 годы (т. е. время нака¬
нуне смерти К. Маркса и непосредственно после нее). Наука
располагает основными источниками, дающими возможность
детально проследить развитие взглядов К. Маркса и
Ф. Энгельса по интересующему нас вопросу.
Новым научным достижением, в корне изменившим пред¬
ставления о первобытном обществе и позволившим К. Марксу
и Ф. Энгельсу по-новому подойти к проблеме докапиталисти¬
ческих формаций, стало открытие Л. Г. Морганом родового
строя. Монография последнего, вышедшая за два года до кни¬
ги Ковалевского, была малоизвестна в Европе; М. М. Кова¬
левский приобрел ее во время поездки в США, но не успел
по-настоящему использовать в своей книге (включив ее толь¬
ко в одну из сносок). Спустя некоторое время Ковалевский
одолжил книгу Моргана Марксу, который составил (пример¬
но в 1880—1881 гг.) ее подробный конспект.
Наброски ответа К. Маркса на письмо В. И. Засулич
(март 1881 г.) служат уже свидетельством влияния Моргана
на взгляды Маркса о докапиталистических формациях. Во-
первых, К. Маркс прямо упоминает в этих набросках об от¬
крытии Л. Г. Моргана '122, 402]. Во-вторых, в них Маркс,
впервые после своих работ периода до 1853 г., формулирует
тезис о первобытнообщинном строе, непосредственно предше¬
ствовавшем античному, и даже подбирает для него специаль¬
ное название — «архаическая формация» (явно ради того,
чтобы избежать путаницы с обществом азиатского способа
производства, занимавшим соответствующее место в Марксо¬
вой периодизации всемирной истории 1859 г.). Итак, полный,
доведенный до конца, отказ от гипотезы отдельной азиатской
формации и от самого термина. Но, может быть, обществу
азиатского способа производства в 1881 г. было оставлено
какое-нибудь, хотя бы подчиненное место в новой периоди¬
зации?
К. Маркс упоминает в своих набросках общину в Индии,
но называет ее архаической, т. е. первобытной, и пишет, что
она встречается «всегда в качестве последнего этапа или по¬
следнего периода архаической формации» [22, 4031. Значит ли
это, что К. Маркс просто превратил бывшую особую форма¬
цию в «последний этап» первобытнообщинного строя, не из¬
менив ни в чем своих представлений об ее сущности? Чтобы
подойти к ответу на данный вопрос, отметим еще одну прин¬
ципиальную особенность взглядов Маркса на первобытное об¬
щество, сложившихся после чтения книги Моргана.
В набросках ответа В. И. Засулич ни разу не упомянуто
(в этом их третья особенность) государство, которое до тех
пор всегда фигурировало в высказываниях основоположников
марксизма, едва речь заходила о системе сельских общин
(«Анти-Дюринг», конспект книги Ковалевского). И это совер¬
144

шенно закономерно. Концепция Л. Г. Моргана, принятая
К. Марксом, состоит в том, что рабовладельческое (антич¬
ное) общество возникает в результате действия экономиче¬
ских факторов непосредственно из общества, лишенного соб¬
ственности, классов и государства. Никакого переходного
периода к классовому обществу, когда государство уже суще¬
ствовало бы при отсутствии частной собственности на землю
и классов, Л. Г. Морган не обнаружил. К. Маркс, как пока¬
зывает его конспект, согласился с Морганом.
Но это значит, что азиатский строй, основанный на осо¬
бом — не рабовладельческом, не первобытнообщинном, не ка¬
ком-либо еще достоверно известном способе производства, не
мог стать для Маркса частью первобытнообщинной форма¬
ции, поскольку та характеризовалась отсутствием как част¬
ной собственности и классов, так и государства. Следова¬
тельно, Маркс не мог превратить, как иногда думают, быв¬
шую азиатскую формацию в часть первобытнообщинной —
он вообще снял гипотезу азиатского способа производства.
Тем менее, конечно, труды К. Маркса дают право говорить,
как это делал Г. В. Плеханов [см. 243, 216—217], будто он
стал после 1880—1881 гг. рассматривать азиатский строй в
качестве параллельного античному.
В одной тетради с конспектами монографии Л. Г. Морга¬
на и упоминавшимся выше конспектом книги Д. Фира содер¬
жатся выписки К. Маркса из книги Г. С. Мэна, которые ис¬
следованы С. 3. Левиовой и И. М. Синельниковой и пролива¬
ют некоторый дополнительный свет на взгляды К. Маркса и
на его отношение к концепции Моргана. Маркс противопо¬
ставляет рассуждениям Мэна об изначальности семьи концеп¬
цию рода, предшествующего семье. Особое внимание Маркс
уделяет развитию частной собственности, в связи с которым
«отдельная семья одерживает перевес над родом» [623, 564].
Маркс подчеркивает, что интересы отдельной личности, об¬
щественных групп и классов обусловлены экономическими
факторами. Появление государства связано с разложением
и гибелью первобытнообщинного строя, характер государства
определяется закономерностями социального развития [623,
566[. Из этого следует, что государство при первобытнооб¬
щинном строе в принципе существовать не может, т. е. от¬
вергается основа представлений об особом азиатском строе.
Маркс смеется теперь над устаревшей басней английских
авторов о деспотическом государстве в первобытном обще¬
стве, над этой «главной и излюбленной доктриной твердолобо¬
го Джона Булля, упивающегося первобытным „деспотизмом“»
[623, 566—567].
Так окончательно были преодолены Марксом двухвековые
заблуждения относительно общественно-экономического строя
стран Востока. Вскоре к тем же выводам пришел и Энгельс.
10 Зак. 740
145

Судя по замечаниям в его письмах К. Каутскому №
К. Марксу i[cm. 45, 97; 51, 1031, последний, по-видимому, не¬
однократно беседовал с Энгельсом о книге Л. Г. Моргана к
даже побуждал написать работу на ее основе. Возможно так¬
же, что Маркс, «судя по очень подробным выпискам из этой;
книги, сам хотел познакомить с ней немцев» [45, 97]. Смерты
помешала ему осуществить это намерение.
Большой интерес представляет характеристика Ф. Эн¬
гельсом работы Л. Г. Моргана, которую он дает в письме
К. Каутскому от 16 февраля 1884 г., т. е. после разбора архи¬
ва К. Маркса и ознакомления с упоминавшимся конспектом
этой книги. В данном случае Энгельс основывался, несом¬
ненно, на конспекте Маркса и на его прежней устной оценке,,
так как сам автор письма к этому времени еще не читал
указанной книги (во всяком случае — основательно).
Ф. Энгельс указывает, что труд Л. Г. Моргана имеет «ре¬
шающее значение» для понимания первобытного общества,,
«такое же решающее, как Дарвин в биологии». «Морган в
границах своего предмета,— пишет он,—самостоятельно вновь,
открыл марксово материалистическое понимание истории и
приходит к непосредственно коммунистическим выводам в
отношении современного общества. Впервые римский и гре¬
ческий gens получил полное объяснение на примере родовой
организации дикарей, в особенности американских индейцев;-
таким образом, найдена прочная база для первобытной исто¬
рии» [45, 97].
Особенно интересно следующее место цитируемого письма,
где Ф. Энгельс пишет о первобытнообщинном строе букваль¬
но в тех же выражениях, в каких когда-то, в 50-е годы,
К. Маркс и он писали об обществе азиатском: «...голландцы
на основе древнего общинного коммунизма организовали про¬
изводство на государственных началах... Между прочим, это-
доказательство того, что первобытный коммунизм на Яве, как
и в Индии и в России, образует в настоящее время великолеп¬
ную и самую широкую основу для эксплуатации и деспотизма
(пока его не встряхнет стихия современного коммунизма)»-
[45,97].
Как видим, в этой цитате Ф. Энгельс рассматривает зна¬
комую нам формулу азиатского строя: первобытная община
плюс государство. Однако государство в данном случае не
выросло из общин, а было привнесено колонизаторами извне.
Строй, существовавший до прихода голландцев, определяется
как «древний общинный коммунизм». Ясно что термин «ком¬
мунизм» исключает представления о древнеазиатской деспо¬
тии, о поголовном рабстве и т. д. Общинный строй, по мысли
Энгельса, может служить базой эксплуатации, но лишь вно¬
симой колонизаторами извне.
В другом письме Каутскому (от 24 марта 1884 г.), выра¬
146

жая в принципе готовность приступить к работе над мате¬
риалами Моргана, Энгельс подчеркивал: «...на мне, собствен¬
но, лежит эта обязанность по отношению к Марксу, и я могу
использовать его заметки» |[46, 113].
Последнюю мысль он повторяет в предисловии к своей
книге «Происхождение семьи, частной собственности и госу¬
дарства»: «Нижеследующие главы,— пишет автор,—представ¬
ляют -собой в известной мере выполнение завещания. Не кто
иной, как Карл Маркс, собирался изложить результаты иссле¬
дований Моргана в связи с данными своего — в известных
пределах я могу сказать нашего — материалистического изу¬
чения истории и только таким образом выяснить все их зна¬
чение» [57, 25].
Все эти факты, конечно, приведены нами не с целью
оспаривать тот несомненный факт, что Ф. Энгельс является
единственным автором книги «Происхождение семьи, част¬
ной собственности и государства», ответственным за ее кон¬
цепцию, а лишь для того, чтобы подчеркнуть единство взгля¬
дов Маркса и Энгельса на всех этапах 17.
Сравним книгу Л. Г. Моргана, конспект К. Маркса и кни¬
гу Ф. Энгельса: их концепция в основе едина. Маркс, кон¬
спектируя работу Моргана, сделал сравнительно мало крити¬
ческих замечаний, страницу за страницей он пересказывал
автора, явно соглашаясь с ним. Поэтому, когда Энгельс при¬
нял ту же концепцию, он, безусловно, следовал за Марксом.
К. Маркс обратил в конспекте особое внимание на отме¬
чавшееся и Л. Г. Морганом значение экономического факто¬
ра. Чтобы определяющую роль этого фактора сделать более
наглядной, Маркс нарушил структуру книги Моргана и пере¬
нес часть II — «Развитие идеи управления» — в конец кон¬
спекта, поставив ее после частей III и IV («Развитие идеи
семьи» и «Развитие идеи собственности»). Последователь¬
ность рассмотрения материала К. Марксом шла от развития
материального производства и семьи — через отношения соб¬
ственности — к появлению государства. «Стихия частной соб¬
ственности,— писал он,— которая в течение сравнительно ко¬
роткого периода цивилизации стала в значительной -степени
господствовать в обществе, принесла человечеству деспотизм,
империализм, монархию, привилегированные классы и, нако¬
нец, представительную демократию» ИЗ, 182]. Таким обра¬
зом, по Марксу, государство возникло как результат коренных
изменений в сфере собственности.
Ф. Энгельс полностью заимствовал из конспекта К. Марк¬
са такое построение работы. Он рассмотрел в своей книге
сначала ступени первобытной культуры, затем родовую орга¬
низацию и, наконец, только после того, как он показал начало
разрушения рода частной собственностью, перешел к возник¬
новению государства.
10*
147

В своей книге Энгельс рассматривал цивилизацию как эпо¬
ху, начавшуюся одновременно с возникновением классового
антагонистического общества, приведя следующие признаки
перехода от варварства к цивилизации: 1) появление денег,
2) образование купечества, 3) возникновение частной собст¬
венности на землю, 4) превращение рабства в господствую¬
щую форму производства [57, 175—1761.
Первым классовым обществом Ф. Энгельс, таким обра¬
зом, признал рабовладельческое. Вместе с тем для него не
существовало больше никакого цивилизованного, классово
антагонистического общества, в котором отсутствовала бы
частная собственность на землю (ср. «Анти-Дюринг»). В дру¬
гом месте «Происхождения семьи, частной собственности и
государства» Ф. Энгельс выразил ту же мысль еще реши¬
тельней: «Рабство — первая форма эксплуатации, присущая
античному миру, за ним следуют: крепостничество в средние
века, наемный труд в новое время» [57, 175]. В книге Эн¬
гельса говорится об античном государстве — органе рабовла¬
дельцев, феодальном государстве — органе дворян, но нет
даже упоминания особой восточной деспотии. Никакой от¬
дельной формации азиатского способа производства схема
Ф. Энгельса 1884 г., безусловно, не допускает. Нет оснований
сомневаться, что в этом отношении он разделяет и развивает
взгляды К. Маркса.
Недостатки, которые мы отмечали выше в концепции
Л. Г. Моргана, естественно, отразились в какой-то степени
и в книге Ф. Энгельса. И все же в целом трудно переоценить
роль «Происхождения семьи, частной собственности и госу¬
дарства», завершившей строительство К. Марксом и Ф. Эн¬
гельсом стройного здания учения о формациях, подводящего
к выводу о господстве — в далеком прошлом и более или
менее близком будущем — общественной собственности на
средства производства.
Итоговое значение этого труда подтверждается теми ого¬
ворками, которые Ф. Энгельс счел необходимым сделать по
поводу своих и Маркса прежних работ. Переиздавая в 1885 г.
«Анти-Дюринг», Ф. Энгельс счел нужным оговорить свое же¬
лание изменить в книге некоторые моменты, относящиеся
«к первобытной истории человечества, ключ к пониманию
которой Морган дал нам только в 1877 году. Но,— продол¬
жал Энгельс,— так как с тех пор я имел случай в своей кни¬
ге „Происхождение семьи, частной собственности и государ¬
ства“ (Цюрих, 1884) использовать ставший мне доступным
за это время материал, то достаточно будет указания на эту
более позднюю работу» [42, 10].
В английском издании «Манифеста Коммунистической
партии» (1888) Ф. Энгельс снабдил фразу «История всех до
сих пор существующих обществ была историей борьбы клас¬
148

сов» следующим примечанием: «То есть вся история, дошед¬
шая до нас в письменных источниках. В 1847 г. предыстория
общества, общественная организация, предшествовавшая всей
писаной истории, почти совсем еще не была известна. За ис¬
текшее с тех пор время Гакстгаузен открыл общинную собст¬
венность на землю в России, Маурер доказал, что она была
общественной основой, послужившей исходным пунктом исто¬
рического развития всех германских племен, и постепенна
выяснилось, что сельская община с общим владением землей
является или являлась в прошлом повсюду первобытной
формой общества, от Индии до Ирландии. Внутренняя орга¬
низация этого первобытного коммунистического общества, в
ее типической форме, была выяснена Морганом, увенчавшим
дело своим открытием истинной сущности рода и его положе¬
ния в племени. С разложением этой первобытной общины
начинается расслоение общества на особые и в конце концов
антагонистические классы» [37, 424].
Спустя три года после выхода книги «Происхождение
семьи, частной собственности и государства» — в 1887 г.—
Ф. Энгельс следующим образом повторил свою давнюю мысль
о трех основных формах гнета: «В азиатской и классической
древности преобладающей формой классового угнетения было
рабство, то есть не столько экспроприация земли у масс,
сколько присвоение их личности... В средние века не осво¬
бождение народа от земли, а напротив, прикрепление его к
земле было источником феодальной эксплуатации» [58^
348—3491.
Как видим, окончательные выводы К. Маркса и Ф. Эн¬
гельса, подготовленные, как мы стремились показать, всем
развитием их взглядов, могут быть выражены в следующих
четырех положениях:
1. Никакой коренной противоположности между «Восто¬
ком» и «Западом», одинаковые общественные формации в
обоих случаях.
2. Рубеж — не между «Востоком» и «Западом», а между
рабовладельческой и феодальной формациями..
3. Никакой особой формации между первобытнообщинным
и рабовладельческим строем.
4. Ни классово антагонистического общества без государ¬
ства, ни возникновения государства без классово антагони¬
стического общества 18; первобытнообщинный строй — ни
классов, ни государства.
Наука конца XIX — начала XX в.
XIX век, казалось бы, внес окончательную ясность в
сложный и вдобавок запутанный литературой вопрос о зе¬
мельной собственности и особом экономическом строе Восто¬
149

ка. Серия исследований, от У. Джонса и М. Уилкса — через
А. Гакстгаузена и Г. Маурера — до Л. Г. Моргана, не оста¬
вила как будто сторонникам теории «особого» развития
стран Востока иного выхода, кроме того, чтобы либо попы¬
таться последовательно и строго научно опровергнуть все
доводы перечисленных авторов, либо признать себя неправы¬
ми. Не случилось ни того, ни другого. Обе концепции продол¬
жали сосуществовать.
В энциклопедии Брокгауза и Ефрона (1894) можно про¬
честь все те же знакомые нам утверждения, будто «в Индии,
как и в большей части Азии, кроме Китая, государь считается
собственником земли. Права туземных государей перешли к
англо-индийскому правительству... земли уплачивают прави¬
тельству сбор, составляющий вместе и ренту, и подать с зем¬
ли» [152, 123]. Писавший, безусловно, знал основные работы
XVIII—XIX вв. об Индии и тем не менее взял концепцию
обобщающих трудов типа Д. Милля, а не монографий, опро¬
вергших эту концепцию. Выморочность подхода автора статьи
особенно выступает в его оговорке о Китае, который в отли-
чие-де от «большей части Азии» не дает примера собственно¬
сти монарха на всю землю. Между тем как раз по отноше¬
нию к Китаю, где таких глубоких исследований, как по Ин¬
дии, еще не было проведено, во многих работах конца XIX—
начала XX в. более настойчиво, чем об Индии, проводилась
мысль, будто эта страна не знала в своей истории частной
собственности на землю.
Таковы книги и статьи Р. Дагласа и других английских
авторов, носившие в большинстве, правда, не монографиче¬
скую, а очерковую форму, обеспечивающую большее внима¬
ние публики. Такова книга бывшего французского консула в
Китае Ж. Симона, в которой утверждалось: первобытный Ки¬
тай знал господство общинного землевладения, древний Ки¬
тай— частного, с V же в. дош. э.— III в. н. э. в стране гос¬
подствует государственная собственность на землю, которая,
но мнению автора, «отличается коллективным общенародным
характером» [283, 36]. Вся обрабатываемая земля, по описа¬
нию Симона,— собственность государства, она находится во
владении населения, разница в наделах невелика. На базе
справедливого земельного устройства Китай превратился в
самое цивилизованное государство мира, так как «на данном
территориальном пространстве возможно большее число лю¬
дей сумело доставить себе и распределить между собой наи¬
более равномерным и дешевым способом наибольшее количе¬
ство благосостояния, свободы, справедливости и безопасно¬
сти» [283, 3].
В конце XIX — начале XX в. в разработку проблемы вклю¬
чились географы. Ученики известного немецкого ученого пер¬
вой половины века К. Риттера — К. Рихтхофен и Э. Реклю
150

склонны были вывести особенности общественного развития
прямо из географического фактора. Работавший с Э. Реклю
эмигрант из России Л. И. Мечников, правильно подметивший
роль великих рек — Нила, Ганга, Тигра и Евфрата, Хуанхэ —
для первых очагов человеческой цивилизации, упростил, од¬
нако, проблему, признав восточную деспотию обязательным^
продуктом великих речных цивилизаций. Он преувеличил
специфику Востока и исключительный характер таких инсти¬
тутов, как касты в Индии. Г. В. Плеханов, подвергнув марк¬
систскому разбору книгу Л. И. Мечникова [204], показал,
что автор не видит решающей роли экономики в развитии
общества, в результате чего «взгляд этого материалиста на
историческое значение географической среды почти совершен¬
но сходится со взглядами идеалиста Гегеля» [239, 46].
Л. И. Мечников и Э. Реклю были анархистами, и оценка
ими восточного общественного строя служила частью их уто¬
пических взглядов на пути социального прогресса. Э. Реклю
писал, что в Китае до IV в. до н. э. господствовал «феодаль¬
ный режим»; затем, в результате долгой борьбы за землю,
являвшейся «причиной всех крупных событий, совершавшихся
в Срединной империи» [272, 74], часть земли попала в руки
эскплуататоров, хотя общины сохранили свою силу [272, 72]..
Вслед за Симоном автор рассматривал китайское общество^
как одну в сущности большую семью, состоящую из само¬
управляющихся земледельческих общин. Императора он на¬
зывал «отцом и матерью» народа [272, 79]. Признавая нера¬
венство и классовую борьбу в Китае, Э. Реклю, в полном про¬
тиворечии с этим, писал, что общинное землевладение там;
смогло якобы «одержать верх» [272, 77; ер. 272, 80].
Отто Франке принадлежит единственная в этот период мо¬
нография по интересующей нас теме, поэтому выводы автора
представляют особый интерес. О. Франке, как колониальный
служака, имевший «собственную долголетнюю практику» на
ниве землеуетроительства в Китае, видел в своей книге не*
только вклад в историографию, но и практическое пособие
для германских попыток «разрешить удовлетворительным об¬
разом великие задачи в Китае» [339, IV].
К этой задаче он подошел со всей серьезностью. Будучи
квалифицированным научным работником, О. Франке «ста¬
рался,— как он пишет, — соблюсти основное правило каждого
добросовестного китаеведа: не утверждать ничего, что нельзя
доказать неоспоримыми источниками или собственным опы¬
том. Нарушения этого принципа более всего, мне кажется,
способствовали образованию тьмы превратных представлений
и понятий, которые в такой чрезвычайной мере затрудняют
европейцу правильное познание китайского мира» [339, VI].
Исследовав источники с применением правил современ¬
ной научной техники, автор установил, что частное землевла¬
151

дение существует в Китае с древности и что мнения Симона,
Дагласа, Уильямса о собственности китайского государства
на всю обрабатываемую землю не подтверждаются. Право
же государства отобрать землю в наказание у того или иного
владельца, как и право собственности казны на бесхозные
земли, справедливо отмечал автор, свойственны не только
Китаю, но и другим странам, включая европейские. Единст¬
венное различие между китайскими законами и европейскими
состоит в том, что в Китае государство имело право собст¬
венности также на наносные образования у речных берегов
1339, 24].
«Результат наших изысканий,— подытожил О. Франке,—
содержание права частной земельной собственности в Китае
настолько же полное, как в любом другом государстве мира;
о верховном или универсальном праве собственности государ¬
ства или императора может быть речь лишь в такой же мере,
как и в других странах Европы и Америки, и нет никакого ос¬
нования приписывать Китаю в этом отношении исключитель¬
ное положение. Было необходимо установить эти факты, после
того как зародившаяся не в китайских головах легенда о „вер¬
ховном праве собственности китайского императора“, как со¬
вершенно своеобразной максиме, вместе с некоторыми други¬
ми ложными взглядами относительно китайской культуры, пе¬
реходила от поколения к поколению как наследственная бо¬
лезнь и постоянно заимствовалась с заботливым вниманием
одним писателем у другого» [339, 25—26].
Франке на материале Китая в принципе утверждал то же
и почти в тех же выражениях, что когда-то Вольтер на при¬
мере Индии. «Наследственная болезнь» не только не прошла
за 150 лет, но и укоренилась с ростом специализации, с уве¬
личением разрыва между монографическими и обобщающими
трудами. Уже в то время можно было бы предсказать, что, по
мере дальнейшей специализации, опасность рецидива старых
концепций в сфере широких обобщений может увеличиться.
Правда, конец XIX — начало XX в. отличаются стремле¬
нием историков к обобщению большого фактического матери¬
ала, накопленного за предыдущий период, к построению ши¬
роких социологических схем. Прямо противоположными были
выдвинутые в это время концепции мировой истории Э. Майе¬
ра и К. Бюхера. Первая основывалась на признании большой
разницы между рабовладельческим и феодальным строем, но
зато модернистски сближала рабовладельческий строй с ка¬
питалистическим, приходя к идее циклического движения ис¬
тории. Вторая, наоборот, исходила из принципиального раз¬
личия между рабовладельческим строем и капитализмом, за¬
то стирала грань между рабовладением и феодализмом, под¬
черкивая (для античных обществ — чрезмерно) натуральный
характер древней и средневековой экономики. Немногие спе¬
152

циалисты-историки, писавшие в то время с марксистских по¬
зиций (например, Д. Сальвиоли), естественно, направляли
главный огонь против откровенно реакционной концепции
Э. Майера, попадая при этом иногда под определенное влия¬
ние схемы К. Бюхера 19.
Влияние марксизма в исторической науке было еще неве¬
лико. Можно было ожидать, что теоретики социал-демокра¬
тии, имевшие в своем распоряжении учение К. Маркса и
Ф. Энгельса об общественно-экономических формациях, вне¬
сут ясность в проблему периодизации мировой истории. Но
этому мешало прежде всего то, что большинство социал-де¬
мократических партийных теоретиков конца XIX — начала
XX в. не восприняли правильно выводы К. Маркса и Ф. Эн¬
гельса об общественном строе стран Востока.
Социал-демократические теоретики
Наиболее авторитетным марксистским теоретиком в гла¬
зах западноевропейских социал-демократов долгое время
являлся Карл Каутский. Между тем как раз в вопросах воз¬
никновения классового общества и государства взгляды
Каутского, по существу, никогда не были марксистскими, о
чем определенно свидетельствует он сам. Каутский относит
оформление своей теории образования классов и государства
к 1876 г., связывая ее с влиянием буржуазных социологов
Людвига Гумпловича и Франца Оппенгеймера. Появившийся
в 1877 г. «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса поколебал уверенность
К. Каутского, но не заставил отойти от прежней позиции.
В дальнейшем, когда Каутский перестал считаться, как преж¬
де, с авторитетом Энгельса, он открыто противопоставил «ги¬
потезе Энгельса» собственные взгляды. При этом, честно до¬
бавлял Каутский, «то, что мы здесь называли гипотезой Эн¬
гельса, было точкой зрения, которую разделял и Маркс» [159,
631. Итогом работы Каутского в этом направлении явился
изданный им на склоне лет двухтомный труд «Материалисти¬
ческое понимание истории».
Гумплович, Оппенгеймер и воспринявший их теорию Ка¬
утский объясняли возникновение государства и классов ис¬
ключительно завоеванием одних племен и народностей дру¬
гими20. «Никогда и нигде,— подчеркивал Л. Гумплович,—
государства не возникали иначе, как через порабощение чу¬
жих племен одним или несколькими союзными и объединен¬
ными племенами» [138, 184].
Само по себе оформление раннеклассовых государств по¬
средством покорения одних народов другими — факт, в кото¬
ром нет ничего, что не вязалось бы с выводами К. Маркса
и Ф. Энгельса о возникновении классового общества. Но, на-
153

►помним, речь может идти лишь об окончательном оформлении
процесса, начинающегося, несомненно, задолго до завоевания.
Чтобы завоевать чужое племя и удержать его в своей вла¬
сти, победители должны иметь готовый (пусть примитивный)
государственный аппарат, какую-то военную организацию.
Зарождение войска, чиновничества — явление, немыслимое
без достижения определенного уровня производства, более
или менее заметного накопления прибавочного продукта, т. е.
само завоевание — тоже продукт экономического развития.
Мало того. Даже мысль о подчинении чужого племени с
целью заставить его работать на завоевателей не может
прийти в голову членам общины равных; появление подобной
идеи свидетельствует, что общинникам была уже знакома ра¬
бота одних людей на других. Но это значит, что в данном
обществе уже возникли отношения эксплуатации, есть клас¬
сы — хотя бы еще слабо развитые, замаскированные пока
первобытными формами социальной организации. Без нали¬
чия таких предпосылок объяснить факт завоевания одного
племени другим нечем, кроме желания, возникшего, непонят¬
но почему, в головах общинников.
К. Каутский отметил верно: Ф. Энгельс (в полном согла¬
сии с Марксом) как в «Анти-Дюринге» 1877 г., так и в «Про¬
исхождении семьи, частной собственности и государства»
1884 г. подчеркивал, что образование классов теоретически
предшествует созданию государства. Но Каутский не понял
по-настоящему, что Энгельс говорит здесь о ранних стадиях
становления классов, т. е. о процессе в то время далеко не
завершенном. Не поняв этого, Каутский принял за начало
процесса позднейший качественный скачок, когда государ¬
ство уже в основном оформилось и существование классов
видно невооруженным глазом.
«Хотя эксплуатация появляется не только лишь благодаря
государству и еще до появления государства существовал
рабский труд и грабеж чужих племен,— утверждал К. Каут¬
ский,— однако внутри общины (к которой рабы не принад¬
лежали) появление эксплуатируемых и эксплуатирующих
классов произошло лишь в результате возникновения госу¬
дарств, в результате насильственного объединения побежден¬
ных племен в одно большое общество под господством побе¬
дителей. С этого времени существуют эксплуататоры и экс¬
плуатируемые внутри одного и того же общества. Государ¬
ственная власть и до сих пор носит на себе печать этого
своего происхождения и в последнем счете является основой
всяких отношений эксплуатации внутри общества» [159, 146].
Все рассуждение — явно не марксистское: не государ¬
ство — продукт непримиримости классовых противоречий, а
классовые противоречия и эксплуатация — результат возник¬
новения государства. Перед нами теория насилия, которую
154

так убедительно опроверг Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге»
С этих исходных позиций, которых Каутский, по его словам,
придерживался всю жизнь, он подходил к проблеме общест¬
венного строя стран Азии и Африки.
Необходимо оговорить, что Востоком К. Каутский не толь¬
ко специально не занимался, но и в своих общих трудах от¬
водил ему крайне мало места. Но поскольку проблемам стран
Востока почти не уделяли внимания и другие теоретики
II Интернационала, даже отдельные высказывания Каутско¬
го имели для них серьезное значение и рассматривались как
руководящие.
Смысл «теории насилия» — недооценка определяющей ро¬
ли экономического фактора. Сторонникам этой точки зрения,
естественно, импонирует взгляд, согласно которому восточное
общество состоит из косных, не знающих внутреннего иму¬
щественного неравенства общин; государство там не связано-
де с классами и играет самодовлеющую роль, т. е. господст¬
вуют, так сказать, отношения чистого насилия. Именно так
воспринимал Каутский гипотезу азиатского способа производ¬
ства, хотя у Маркса и Энгельса эта гипотеза отнюдь не озна¬
чала недооценки экономического фактора. Для них, как мы
видели, экономические отношения внутри гипотетического
азиатского общества не были ясны; когда вопрос стал прояс¬
няться, они отошли от прежней гипотезы. Каутский же, на¬
оборот, от первоначального варианта той же гипотезы пошел
к идеалистической «теории насилия».
Изменение после открытия Моргана взглядов Маркса и
Энгельса на восточное общество не прошло для Каутского
незамеченным. Недаром он писал позже о «гипотезе Энгель¬
са, Маркса, Моргана» 059, 63]. Тем показательнее, что
К. Каутский через три года после появления книги Ф. Эн¬
гельса «Происхождение семьи, частной собственности и госу¬
дарства» сформулировал свои взгляды по этому вопросу, со¬
вершенно не считаясь с концепцией Энгельса. К. Каутский
в основном повторил описание «азиатского» общества, в об¬
щих чертах воспринятое К. Марксом и Ф. Энгельсом в 50-х го¬
дах. Восточное общество у него — конгломерат замкнутых
общин, являющихся базой деспотизма; общинный строй —
причина неизменности Востока. К. Каутский, в полном соот¬
ветствии со старыми представлениями об азиатском строег
утверждал, что в восточном обществе «не существует сил,
которые были бы в состоянии поднять его на более высокую
ступень» 1390, 309].
Народные восстания на Востоке, по представлениям авто¬
ра, вызывались лишь налогами. Правда, пытаясь все же со¬
гласовать «теорию насилия» е концепцией, развитой Ф. Эн¬
гельсом в «Анти-Дюринге», К. Каутский вначале пытался вы¬
вести объединение общин под одной властью не только из
155

войн и завоеваний, но и из производства, обмена и особой ро¬
ли для стран Востока искусственного орошения [390, 394—
395]. Он писал также об «аристократии» восточных стран
(воины, архитекторы, астрономы) [390, 396].
Позже, отойдя открыто от марксизма, К. Каутский подпра¬
вил свою первоначальную гипотезу, уменьшил роль в ней ис¬
кусственного орошения (указав, что проблема не ясна), боль¬
ше выпятил значение завоевания, поскольку «только завое¬
вание давало центральной власти силу для регулирования
водного хозяйства» [159, 208].
Собственные немногочисленные высказывания по поводу
традиционных социальных отношений в странах Востока, по-
видимому, представлялись К. Каутскому развернутой теори¬
ей. Так, например, по утверждению Каутского, он, отправ¬
ляясь от мысли Маркса об исторической роли регулирования
рек в Египте и Индии, установил: «То, что является правиль¬
ным по отношению Нила и Ганга, правильно также по отно¬
шению к долинам Тигра, Евфрата, Янцзыцзяна и Хуанхэ; ма¬
териальной основой не только Египетского и Индийского, но
и Китайского и Месопотамского царств была отчасти необхо¬
димость регулировать течение рек21, этим же надо отчасти
объяснить возникновение восточных деспотий» [403, 447;
159, 205].
Слово «отчасти», повторяемое Каутским, должно было под¬
черкнуть, что первое место принадлежит главному, с его точ¬
ки зрения, фактору возникновения восточной деспотии—пря¬
мому насилию, завоеванию.
По существу, К. Каутский был если не одним из авторов
гипотезы особого «азиатского» общества — на что он, кажет¬
ся, претендует,— то, во всяком случае, человеком, возродив¬
шим эту отвергнутую К. Марксом и Ф. Энгельсом гипотезу
и придавшим ей нематериалистические черты ¡[см. также 160,
5—6, 50, 64]. В то же время характерна оценка Каутским
древних средиземноморских обществ. «Сходство между героя¬
ми Гомера и средневековыми рыцарями,— писал он,— не слу¬
чайность, оно основывается там и тут на сходстве социальных
условий. В гомеровской Греции, как и в эпоху христианско-
германского средневековья, главной военной силой были
крупные землевладельцы, жившие не вознаграждением, шед¬
шим от какого-нибудь военного начальника, но за счет труда
своих крепостных» [158, 59]. Вместо «военной демократии»
Л. Г. Моргана у К. Каутского в гомеровский период — «ры¬
цари», «крепостные», «христианско-германское средневеко¬
вье», т. е. феодализм. Здесь бесспорно влияние буржуаз¬
ных историков, традиционно видящих феодальный строй всю¬
ду, где есть политическая раздробленность. Гносеологическая
основа выводов, сделанная здесь Каутским, та же, что при
характеристике им восточных обществ: теория насилия, пе¬
156

реоценка надстроечных элементов (государство, централиза¬
ция) и недооценка определяющей роли экономического фак¬
тора.
Другой крупнейший теоретик Интернационала, Г. В. Пле¬
ханов, тоже писал о Востоке мало, хотя, пожалуй, несколько
больше, чем К. Каутский, поскольку гипотеза особого «азиат¬
ского» общества серьезно занимала его в связи с проблемой
общественных отношений дореформенной России.
Плеханов, как хорошо известно, пришел в марксизм из
народничества. До 1883 г. он разделял общее всем народни¬
кам заблуждение об особой роли общины. Так, критически
разбирая книгу М. М. Ковалевского, он доказывал, что общи¬
на, как таковая, не несет в себе элементов разложения и что
причины ее разрушения всегда лежат «не внутри, а вне об¬
щины» [244, 107]. Под внешними (по отношению к общине)
факторами Плеханов понимал и завоевание одного народа
другим, и политику государства.
Порвав с народничеством, Г. В. Плеханов в оценке общи¬
ны и государства сохранил некоторые старые представления.
В 1892 г. он, например, писал, что русская община в нынеш¬
нем виде создана политикой государства: когда-то земли на¬
ходились в индивидуальном наследственном владении кресть¬
янских дворов, но по мере развития государственной власти
и чисто восточного деспотизма царей прикрепленные к земле
крестьяне утралии свое исконное право на нее; она стала
считаться не крестьянской, а государственной или, точнее,
государевой. Новую же форму общины, считал автор, госу¬
дарство ввело насильственно [см. 236, 3481. При этом Пле¬
ханов сравнивал социальный строй царской России с обще¬
ством древнего Египта [см. 236, 346].
Г. В. Плеханов, хотя и критиковавший Л. И. Мечникова
за прямое выведение им особенностей общественного строя
из воздействия природного фактора, сам, как известно, гре¬
шил некоторым преувеличением роли географической среды.
Это также во многом объясняет его приверженность гипотезе
особого «азиатского» строя, согласно которой, как уже отме¬
чалось, определяющую роль в его возникновении играли гео¬
графические особенности восточных стран (включая, с его
точки зрения, Россию).
Тотчас после знакомства Г. В. Плеханова с В. И. Лени¬
ным их взгляды на исторический процесс пришли в столкнове¬
ние. Но лишь после раскола РСДРП, когда между двумя
фракциями шла горячая дискуссия об аграрной программе
русской революции, Плеханов придал своей концепции азиат¬
ского (и русского) общества законченный вид. В марте 1906 г.
в «Дневнике социал-демократа» он определил «старый поря¬
док» в России как «московское издание экономического по¬
рядка, лежавшего в основе всех великих восточных деспо¬
157

тий», когда «и земля, и земледелец составляли собственность
государства» [237, 31]. Возникновение такого строя в России
он объяснял влиянием монгольского ига, принесшего «слиш¬
ком много китайщины» [237, 31]. Основным источником, как
можно судить по тексту «Дневника социал-демократа», авто¬
ру служила «Всемирная география» Э. Реклю. Ссылаясь на
рассказ последнего о провале реформ Ван Ань-ши в Китае
XI в. н. э., Плеханов правильно заметил, что «анархист Рек¬
лю метит здесь в социал-демократов», стремления которых
принимают в анархических головах вид китайского «комму¬
низма» [237, 32]. Тем не менее сам Плеханов не удержался
от того, чтобы, в свою очередь, не козырнуть неудачей «на¬
ционализации земли» в Китае как доводом против ленинского
лозунга национализации земли в России. Плеханову мерещи¬
лось в случае национализации земли новое закабаление кре¬
стьян «Левиафаном — государством» [237, 36].
В работе «Основные вопросы марксизма» Г. В. Плеханов
сделал попытку опереться на К. Маркса в своем определении
«азиатского» строя. Приведя известные положения об азиат¬
ском способе производства, выдвинутые Марксом в 50-х го¬
дах XIX в., Плеханов, как и Каутский, не скрыл, что взгля¬
ды основоположников марксизма в этом конкретном вопросе
претерпели, после исследования Моргана* существенное изме¬
нение. Г. В. Плеханов не стал, однако, в отличие от К. Ка¬
утского, противопоставлять свою теорию «гипотезе Энгельса,
Маркса, Моргана», а нашел себе удобное объяснение: «Надо
думать (! — В. Я.), что когда Маркс ознакомился впоследст¬
вии с книгой Моргана о первобытном обществе, то он, вероят¬
но (1 — В. Я.), изменил свой взгляд на отношение античного
способа производства к восточному. В самом деле, логика
экономического развития феодального способа производства
привела к социальной революции, знаменовавшей собой тор¬
жество капитализма. Но логика экономического развития, на¬
пример, Китая или древнего Египта вовсе не вела к появле¬
нию античного способа производства. В первом случае речь
идет о двух фазах развития, одна из которых следует за дру¬
гою и порождается ею. Второй же случай представляет нам
скорее два сосуществующих типа экономического развития.
Античное общество сменило собою родовую общественную>
организацию, и та же организация предшествовала возник¬
новению восточного общественного строя. Каждый из этих
двух типов экономического устройства явился как результат
того роста производительных сил в недрах родовой организа¬
ции, который в конце концов неизбежно должен был приве¬
сти ее к разложению. И если эти два типа весьма значитель¬
но отличаются один от другого, то их главные окончательные
черты сложились под влиянием географической среды, в од¬
ном случае предписывавшей обществу, достигшему известной
158

ступени роста производительных сил, одну совокупность про¬
изводственных отношений, а в другом — другую, весьма от¬
личную от первой» [243, 216—2171.
Выражения «надо думать», «вероятно» в приведенном
отрывке наглядно иллюстрируют голословность утверждения
Плеханова, будто его представление об античном и азиатском
способах производства как о «сосуществующих» восходит к
Марксу.
Не затрагивая в данном случае вопроса о том, насколько
подобное размежевание способов производства по географи¬
ческому принципу соответствует учению К. Маркса об обще¬
ственных формациях (о чем см. выше) ограничимся констата-
дией бесспорного факта, что в нашем распоряжении нет ни
одного, прямого или косвенного, высказывания К. Маркса
или Ф. Энгельса, которое показало бы, что после 1880 г. они
стали понимать азиатский способ производства как нечто па¬
раллельное античности.
Неясность, противоречивость собственных взглядов
Г. В. Плеханова на «азиатское» общество видны на следую¬
щем примере. В приведенном выше отрывке из «Основных
вопросов марксизма» он, в полном соответствии с марксиз¬
мом, рассматривал феодальный способ производства как
такой, логика развития которого ведет к буржуазной рево¬
люции, к капитализму. Он противопоставлял феодализм — в
этом отношении — «азиатскому» строю. В работе же «Исто¬
рия общественной мысли в России», представляющей третье,
наиболее голословное из всех выступлений Плеханова в за¬
щиту теории азиатского способа производства, говорилсь,
что «феодализм прошли также Египет, Халдея, Ассирия,
Персия, Япония, Китай» [238, 11]. Феодализм подается здесь
автором не как общественно-экономический строй, «подводя¬
щий к капитализму», а как государственно-политическая си¬
стема, характеризуемая политической раздробленностью.
Поэтому получалось, что в периоды политической раздроблен¬
ности общество указанных стран характеризовалось как фео¬
дальное, а смена раздробленности централизацией знамено¬
вала якобы утверждение азиатского способа производства.
Печальный случай, когда Г. В. Плеханов, блестяще отстаи¬
вавший в теории принципы исторического материализма, ока¬
зался на практике в плену идеалистической трактовки ис¬
тории.
Если над К. Каутским и Г. В. Плехановым в какой-то ме¬
ре тяготели пережитки их старых, домарксистских взглядов,
то молодые революционеры, влившиеся в ряды международ¬
ной социал-демократии в последние годы XIX в., естественно,
были в состоянии, изучая теорию общественно-экономиче¬
ских формаций, брать взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса в
целом, сразу имели перед собой последние результаты, к
159

которым основоположники марксизма пришли к концу жизни
Маркса. Конкретную схему смены общественных формаций
во всемирной истории эти молодые заимствовали, как прави¬
ло, из «Происхождения семьи, частной собственности и госу¬
дарства».
На этой основе вначале строился «Краткий курс экономи¬
ческой науки» А. А. Богданова, имевший в конце XIX — на¬
чале XX в. в России широчайшее распространение: с 1897 по
1906 г. он издавался девять раз, а затем в 1919—1924 гг. вы¬
держал, только официально, еще шесть изданий (фактически
много больше). В первом издании (1897) /1901, создававшем¬
ся на занятиях рабочих кружков в тульских лесах, автор вос¬
произвел, по существу, энгельсовскую «пятичленную» форму-
лу (отсутствие пятой формации — социалистической — объ¬
яснялось цензурными причинами; она появилась в очередном
издании лишь в годы революции 1905—1907 гг.) |[см. 92, 278—
2851.
Но А. А. Богданов не остановился на варианте, данном в
первом издании. История колебаний автора, отражающая в
то же время общие этапы его идейной эволюции, заслужи¬
вает внимания, поскольку концепция Богданова оказала поз¬
же влияние на часть советских авторов. Структура «Краткого
курса экономической науки» постоянно менялась, но за ос¬
новные варианты, резко отличающиеся друг от друга, можно
принять издания первое (1897), второе (1899) [91] и десятое
(1920) [93]. Приводим для сравнения эти варианты:
Первое издание
1) Период первобыт¬
ного родового ком¬
мунизма;
2) Период рабства;
3) Период феодализ¬
ма и цехов;
4) Капитализм.
Второе издание
1) Первобытный родо¬
вой коммунизм;
2) Патриархально-ро¬
довая организация
общества;
Древнее рабство
3) Феодальное обще¬
ство;
4) Мелкобуржуазное
общество;
5) Эпоха торгового
капитала;
6) Промышленный ка¬
питализм — ману¬
фактурная стадия;
7) Промышленный ка¬
питализм— машин¬
ная стадия.
Десятое издание
Натуральное хозяйства
1) Первобытный родо¬
вой коммунизм;
2) Авторитарная родо¬
вая община;
3) Феодальное обще¬
ство
Развитие обмена
1) Системы рабства;
2) Крепостное хозяй¬
ство;
3) Ремесленно-город¬
ской строй;
4) Торговый капита¬
лизм;
Промышленный
капитализм
1) Мануфактурный
период;
2) Машинный период;
3) Финансовый капи¬
тал;
Социалистическое
общество.
160

Как видим, отход автора от концепции Ф. Энгельса начал¬
ся в 1899 г. Это — время наступления ревизионизма в За-
ладной Европе (выступление Э. Бернштейна 1896—1898 гг.),
и в России (экономизм— 1897—1898 гг.). В 1899 г. вышла
в свет работа В. А. Базарова «Труд производительный и труд,
образующий ценность» [86]; автор подверг пересмотру марксо-
во понятие «способ производства», которому пытался проти¬
вопоставить цель производства и отношения обмена. Эта кон¬
цепция, по словам самого Богданова, оказала на него опре¬
деленное влияние (по-видимому, Богданов ознакомился с бро¬
шюрой Базарова до ее выхода в свет, так как был хорошо
знаком с автором по социал-демократической работе в Туле).
В первом издании курса А. А. Богданова рабовладельче¬
ский строй стоял между первобытнообщинным и феодальным
как этап, равноценный каждому из них. Древние Восток и
Средиземноморье трактовались как разновидности рабовла¬
дельческого строя. Такая трактовка азиатских деспотий осно¬
вывалась на утверждении, что там каждый подданный являл¬
ся рабом государства, а класс рабовладельцев воплощался в
деспоте и в бюрократическом аппарате. Во втором издании
остался тезис общей формационной принадлежности Востока
и греко-римского мира, но вся схема формаций претерпела ко¬
ренное изменение. Автор разделил первобытнообщинный
строй на два этапа и, сблизив период «древнего рабства» со
вторым этапом первобытности («патриархально-родовая орга¬
низация общества»), смазал тем самым четкую границу меж¬
ду классовыми антагонистическими обществами и бесклассо¬
выми. Смазана и граница между феодальным и капиталисти¬
ческим строем: между ними «мелкобуржуазное общество».
Удачным можно признать лишь деление эпохи промышленно¬
го капитализма на мануфактурную и машинную стадии —
здесь в основу классификации положен производственный
принцип. Но «эпоха торгового капитала», определенная по
признаку степени развития менового хозяйства, совершенно не
отвечает марксистским критериям периодизации. Мысль о ее
выделении была впоследствии отвергнута марксистско-ленин¬
ской историографией.
Нас в данном случае интересует периодизация Богдано¬
вым докапиталистических обществ. Феодализм, по мнению ав¬
тора, вытекает из развития первобытного строя, обе стадии
объединяются натуральным характером хозяйства; напро¬
тив, «древнее рабство» выглядит исключением, и ему во вто¬
ром издании учебника даже не отведено отдельного, под сво¬
им номером, места. Однако в этот период А. Богданов все
еще оставлял в своей схеме период «древнего рабства» на
прежнем месте, т. е. между первобытностью и феодализмом.
В десятом издании мы имеем дело совсем с другим Бог¬
дановым, прошедшим через годы, ожесточенной борьбы с ле¬
п Зак. 740
161

нинизмом, отошедшим от партии, выработавшим свою закон¬
ченную идеалистическую систему. Ей соответствует новая пе¬
риодизация всемирной истории, последовательно проведен¬
ная — вопреки исторической хронологии — по принципу раз¬
вития меновых отношений. Мысли, высказывавшиеся автором
в некоторых его работах начала века, о развитии «меновых»
обществ обязательно из «натуральных», в частности рабовла¬
дения из феодализма [89, 102], находят теперь выражение в
том, что рабовладельческий и капиталистический строй пос¬
тавлены после феодализма; они — как и вновь выделенный
особый крепостнический строй — определяются как результат
развития в натуральном феодальном хозяйстве отношений об¬
мена. Выше мы отмечали, какое внимание К. Маркс уделял
тому, чтобы развитие форм обмена не заслоняло для истори¬
ков определяющей роли производства, как он подчеркивал,
что развитие товарно-денежных отношений в древнем мире
и в конце средних веков сходны чисто внешне, что оно имеет
место на совершенно различной производственной основе и
потому приводит в обоих случаях к противоположным резуль¬
татам. Если К. Каутский и Г. В. Плеханов догматически тол¬
ковали положение об азиатском способе производства, то
А. А. Богданов пошел гораздо дальше, полностью отойдя от
метода К. Маркса. Отвергая «безусловную необходимость
какой бы то ни было истины» [94, IV—V], он создал крайне
субъективную, не вяжущуюся с фактами «философию ис¬
тории».
Пример А. А. Богданова, как и К. Каутского и Г. В. Пле¬
ханова, показывает, насколько живучим оказалось представ¬
ление буржуазной науки о «феодализме» как синониме поли¬
тической раздробленности. Богданов писал, что «исходным
пунктом развития рабовладельческой системы и в восточных
деспотиях, и в античном мире послужила наличность системы
феодальных отношений. Если мы обратимся к Греции времен
Троянских войн, то нам представятся знакомые картины фео¬
дального общества. „Царь“, которого рисует нам Гомер, не
имеет ничего общего с будущим монархом централизованного
государства. Это не что иное, как военный сюзерен союза фео¬
дальных групп, объединившихся для общего военного пред¬
приятия и носящих название „родов“ и „фратрий“» [93,
701.
Оказалось, что представление о «феодализме до рабовла¬
дения» близко теории особого «азиатского» общества, так как
логически ведет к признанию господства в Азии и Африке с
древнейших времен до наших дней, по существу, одного об¬
щественного строя — феодального (подробно об этом см. вы¬
ше). Богданов, подобно Плеханову, считал восточное обще¬
ство абсолютно застойным. «История, — писал он,— знает
примеры, когда целая культура становилась неспособной к
162

развитию благодаря тому, что вырабатывала идеологию,
исключающую социальный прогресс» 194, 65]. Здесь Богданов
утверждает определяющую роль идеологии, противопоставляя
ее способу производства. То же идеалистическое понимание
сил исторического прогресса проявлял он, когда называл аб¬
солютное перенаселение «основным двигателем общественно¬
го развития» [91, 97] или объяснял упадок Востока отсутстви¬
ем «избытка энергии» [93, 83].
От взглядов К. Каутского, Г. В. Плеханова и А. А. Бог¬
данова на историческое развитие строя Востока выгодно от¬
личаются взгляды Розы Люксембург. Достаточно напомнить,
с каким возмущением отвергалась ею «та издавна излюблен¬
ная европейскими колонизаторами выдумка, что вся земля
колоний является собственностью политического властителя.
Англичане задним числом подарили всю Индию в частную
собственность Великому Моголу и его наместникам, чтобы
получить ее в „законное“ наследство. Самые видные ученые
в области политической экономии, как, например, Джеймс
Милль, ревностно обосновывали эту фикцию „научными*'
соображениями, например, следующим блестящим выводом:'
нужно принять, что земля в Индии принадлежала владетелю,
„ибо если мы допустим, что не он был собственником земли,
то мы не были бы в состоянии сказать, кто был ее собст¬
венником“... Генри Мэн думает, что англичане переняли свои
первоначальные притязания на владение всей землей в Ин¬
дии — притязания, которые он признает совершенно непра¬
вильными,— от своих мусульманских предшественников... На¬
против того, Максим Ковалевский с полным основанием до¬
казал, что так называемые „мусульманская теория и практи¬
ка“ являются лишь английской басней... Английские ученые,
как, впрочем, и их французские коллеги, отстаивают теперь
аналогичную басню относительно Китая, утверждая, что вся
земля является там собственностью императора» [194, 262—
263].
Не признавая отсутствия на Востоке частной земельной
собственности, Р. Люксембург (опиравшаяся, в частности, на
книгу О. Франке), естественно, должна была отрицать осо¬
бую общественно-экономическую формацию, основанную на
азиатском способе производства. Действительно, в опублико¬
ванном после ее смерти «Введении в политическую экономию»
не только не выделена особая азиатская формация, но
и эпоха рабовладельческого строя недвусмысленно на¬
звана «периодом восточного и западного рабства» 1193,
294].
Марксисты, рассуждавшие подобно Р. Люксембург, тол¬
ковали высказывания К- Маркса об азиатском способе произ¬
водства как указание просто на определенную специфику тра¬
диционного производства в странах Востока, на большую
11*
163

замкнутость и застойность общины, часто добавляя, что та¬
кая общественная структура благоприятствует деспотизму.
Но все это вписывалось в рамки двух последовательных об¬
щественных формаций, названных Ф. Энгельсом в «Проис¬
хождении семьи, частной собственности и государства»,— ра¬
бовладельческого строя и феодализма.
В. И. Ленин об общественных отношениях стран Азии
и Африки
В произведениях В. И. Ленина нет ни одного упомина¬
ния — от собственного имени автора — категории азиатского
способа производства. Приводя цитаты из трудов К. Маркса
и других марксистских авторов, в которых встречалось упо¬
минание об азиатском строе, В. И. Ленин ни разу не выразил
прямо своего отношения к этой категории, которая его спе¬
циально не интересовала.
Что касается общих взглядов В. И. Ленина на проблему
докапиталистических формаций, то большинство его выска¬
зываний относится к истории России. Они также представля¬
ют для нас интерес, поскольку, как мы видели, Плеханов от¬
носил Россию к странам господства азиатского способа про¬
изводства.
С проблемой общественного строя докапиталистической
России В. И. Ленин познакомился еще в годы учебы; один из
рефератов, написанных им в 1889—1890 гг. в Самаре, носил
характерное название «О феодализме древней Руси». Как
отмечает советский историк А. М. Сахаров, сама постановка
темы «шла вразрез с общепринятым в буржуазной историо¬
графии XIX в. неприятием тезиса о феодализме в истории
России» [720, 155]. Тезис о феодализме в России Ленин по¬
вторил в труде «Что такое „друзья народа“ и как они воюют
против социал-демократов?» [73, 296].
При первой же встрече В. И. Ленина с Г. В. Плехановым
(1895 г.) взгляды их на общественный строй России столкну¬
лись (122, 110]. Ленин продолжал отстаивать свою точку зре¬
ния во время споров по проекту программы РСДРП, доказы¬
вая существование феодализма в России [61, 314—315; 65,
222; 71, 433—434, 444]. В то же время В. И. Ленин подчерки¬
вал однотипность традиционных общественных отношений
царской России и Китая [67, 383]. Нетрудно убедиться, что
все эти высказывания В. И. Ленина совершенно не вяжутся
с гипотезой азиатского способа производства.
На IV съезде РСДРП, как отмечалось выше, Г. В. Плеха¬
нов выступил с развернутым изложением своей гипотезы ази¬
атского оспособа производства; В. И. Ленин возражал ему,
164

имея в виду не гипотезу азиатского способа производства в
целом, а лишь тезис об азиатском строе в России. Он, в част¬
ности ссылаясь на исследования В. О. Ключевского и
A. Я. Ефименко, отрицал национализацию земли в древней
Руси [см. 64, 14].
Доказательством того, что отрицательное отношение Лени¬
на к гипотезе азиатского способа производства в России рас¬
пространялось и на строй современных ему стран Востока,
может служить характеристика общественных отношений
Китая. В 1912 г. В. И. Ленин писал: «Объективные условия
Китая, отсталой, земледельческой, полуфеодальной страны,
ставят на очередь дня в жизни ’ чуть не полумиллиардного
народа лишь один определенный, исторически своеобразный
вид этого угнетения и этой эксплуатации, именно феодализм.
Феодализм основывался на господстве земледельческого бы¬
та и натурального хозяйства; источником феодальной эксплуа¬
тации китайского крестьянина было прикрепление его к зем¬
ле в той или иной форме; политическими выразителями этой
эксплуатации были феодалы, все вместе и каждый порознь
с богдыханом, как главой системы» [63, 403—404].
Имеются, наконец, две работы, в которых В. И. Ленин
трактует не проблему общественного строя той или иной
страны, а более широкую проблему конкретной смены обще¬
ственно-экономических формаций в истории человечества.
Речь идет о рецензии на книгу А. А. Богданова [62] и лекции
«О государстве» [69]. Напомним, что первая относится к са¬
мым ранним годам общественной и научной деятельности
B. И. Ленина (1898), вторая — к последнему периоду его
творчества (1919). В сумме они могут дать общее представле¬
ние о взглядах Ленина на проблему периодизации всемирной
истории почти на всем протяжении его деятельности.
В рецензии на первое издание «Краткого курса экономи¬
ческой науки» Богданова Ленин высоко оценил эту книгу, в
частности, за то, что автор содержание науки «излагает не
догматически (как это принято в большинстве учебников), а
в форме характеристики последовательных периодов эконо¬
мического развития, именно: периода первобытного родового
коммунизма, периода рабства, периода феодализма и цехов
и, наконец, капитализма» [62, 36]. В конкретном перечне
формаций мы не находим здесь особой общественно-экономи¬
ческой формации азиатского способа производства. Правда,
Ленин хвалит Богданова за построение изложения «по фор¬
мациям», а не за признание или непризнание той или иной
конкретной формации. Перечень «периодов экономического
развития» в цитате Ленина — это пересказ рецензируемой
книги, и, хотя Ленин, по-видимому, полностью солидаризи¬
руется с автором, согласимся, что из рецензии нельзя сделать
окончательных выводов об отрицательном или — еще менее —
165

положительном отношении В. И. Ленина к гипотезе азиатско¬
го способа производства.
Больше оснований для таких выводов дает лекция «О го¬
сударстве». В ней Ленин — с начала и до конца от своего
имени — дает наиболее развернутое изложение своей концеп¬
ции периодизации всемирной истории: патриархальное, перво¬
бытное общество; рабовладельческое общество; крепостное*
общество; капитализм; социализм.
Перед нами формула, полностью совпадающая с той, ко¬
торую В. Й. Ленин с одобрением отмечал в книге А. А. Бог¬
данова, и происходящая из того же источника — работы
Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности №
государства», на которую, кстати, В. И. Ленин прямо ссы¬
пается в своей лекции [см. 69, 67].
Относится ли периодизация В. И. Ленина к одной евро¬
пейской истории? Безусловно, нет: автор категорически гово¬
рит о развитии «всех человеческих обществ в течение тыся¬
челетий во всех без изъятия странах», указывает, что через
рабовладельческий строй «прошло громадное большинство
народов остальных (помимо Европы.— В. Н.) частей света»*
что переход от рабовладельческого строя к феодальному на¬
блюдался «в громадном большинстве -стран» ¡[69, 70].
Несомненно, периодизация В. И. Ленина исключает суще¬
ствование где-либо еще одной, шестой общественно-экономи¬
ческой формации, основанной на азиатском способе производ¬
ства,— такой категории Ленин по-прежнему не упоминает.
В то же время он настаивает на указанной последователь¬
ности формаций в истории, на том, что «крепостное обще¬
ство всегда было более сложным, чем общество рабовладель¬
ческое» [69, 76]. Разумеется, все эти положения лекции
В. И. Ленина точно — в максимально четкой и доступной фор¬
ме — передают именно то представление о конкретной смене
общественных формаций, какое сложилось у К. Маркса и
Ф. Энгельса.
Мы отмечали, что В. И. Ленин прямо не касался проблемы
азиатского способа производства, в его же периодизации все¬
мирной истории места для «азиатской» формации не нашлось..
Возможно, поэтому до недавнего времени ни один сторон¬
ник концепции азиатского способа производства не делал
попытки всерьез доказать, что эту теорию разделял В. И. Ле¬
нин. Утверждения, что он, как и Маркс и Энгельс, был сто¬
ронником теории азиатского способа производства, встречаю¬
щиеся в работах Е. С. Варги и некоторых других авторов, не
подкреплялись ничем. Только в 1969 г. В. Г. Попов, предпри¬
няв специальное исследование этого вопроса, пришел к выво¬
ду, что В. И. Ленин вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом при¬
держивался концепции азиатского способа производства и да¬
же развил ее дальше.
166

Статья В. Г. Попова как единственная попытка полно и
всесторонне рассмотреть проблему заслуживает подробного
разбора.
Автор собрал все встречающиеся в работах В. И. Ленина
упоминания азиатского способа производства и «азиатского»
деспотизма и расположил их в хронологической последова¬
тельности (признав, что многочисленные высказывания Ле¬
нина об «азиатчине» как синониме отсталости, об «азиатском
деспотизме» не имеют отношения к проблеме азиатского спо¬
соба производства, он оставил их за рамками своего иссле¬
дования).
Можно выделить условно пять важнейших мест из ленин¬
ских работ, на которых строится концепция Попова. В двух
(первом и пятом в хронологической последовательности) —
в работе «Что такое „друзья народа“ и как они воюют про¬
тив социал-демократов?» [73, 136] и статье «Карл Маркс»
166, 57] — В. И. Ленин цитирует известную, приводившуюся
нами выше фразу из предисловия «К критике политической
экономии» К. Маркса; в одном (третьем) — в конспекте «Пе¬
реписки» К. Маркса и Ф. Энгельса — Ленин лишь выписы¬
вал на поля и подчеркивал уже приводившиеся нами поло¬
жения основоположников марксизма об азиатском способе
производства; в двух последних (втором и четвертом) —
Ленин в полемике с Г. В. Плехановым и Р. Люксембург пов¬
торял формулировки своих оппонентов об азиатском способе
производства и азиатской деспотии.
Все эти цитаты, по нашему мнению, при объективном к
ним подходе вообще не позволяют судить об отношении
В. И." Ленина к концепции азиатского способа производства.
Рассматривая первые четыре примера, В. Г. Попов это в
каждом случае, по существу, признает. Резюмируя их ана¬
лиз, он, по нашему мнению справедливо, пишет, что «Ленин
не занимался специальными исследованиями структуры ран¬
неклассовых обществ и естественно не мог выработать кон¬
цепцию АСП (азиатского способа производства. — В. #.),
которая трактовала бы данную эпоху иначе, чем трактовали
ее классики марксизма» [702, 86].
И все же В. Г. Попов старается представить собранные
им цитаты как выражение собственного мнения В. И. Ленина
по данной проблеме.
Так, конспект Ленина «Переписки» К. Маркса и Ф. Эн¬
гельса, по мнению В. Г. Попова, дает основания для утверж¬
дения, что Ленин считал основным содержанием понятия
«азиатский способ производства» государственную собствен¬
ность на землю [702, 79]. Но ведь вполне естественно, что
Ленин, цитируя К. Маркса, вкладывал в употребляемые им
термины тот же смысл, что и сам Маркс.
Правильно отметив, что в трактовке раннеклассовых об¬
167

ществ В. И. Ленин шел за основоположниками марксизма,.
В. Г. Попов добавляет: «Но его позиция по данной проблеме
показывает, что анализ АСП — это анализ самостоятельной
общественно-экономической формации со своеобразными и
специфическими чертами» [702, 86]. Это так, конечно, по¬
скольку речь идет о пересказе взглядов Маркса и Энгельса
того периода, когда они считали азиатский способ производ¬
ства основой особой формации. Непонятно только, почему
В. Г. Попов пишет о «позиции» Ленина «по данной пробле¬
ме»? Ведь до этого он признавал, что В. И. Ленин данной
проблемой не занимался и приведенные четыре цитаты не
дали никаких свидетельств его «позиции».
Решающим моментом в построении В. Г. Попова является
пятый пример (статья «Карл Маркс»). Дело в том, что при¬
водимая в ней фраза из предисловия «К критике политиче¬
ской экономии» дана Лениным в новом переводе, причем
смысл не претерпел ни малейшего изменения. В. Г. Попов же,
делая акцент на этом небольшом нюансе, утверждает, что
новый перевод Ленина «допускает единственную интерпрета¬
цию АСП как самостоятельной формации, отсекая толкова¬
ния этой первой раннеклассовой полосы общественного раз¬
вития как азиатской разновидности рабовладельческого или,
(и) феодального общества» [702, 86].
На наш взгляд, такое противопоставление различных ва¬
риантов ленинского перевода совершенно необоснованно, так
как оба они одинаково не позволяют трактовать указанные
слова К. Маркса иначе, как характеристику особой азиатской
формации. Но не будем спорить об этом. Допустим, новый
перевод действительно «усиливает позиции» «азиатской»
гипотезы. Но ведь речь-то идет о взглядах К. Маркса 1859 г.
При чем здесь точка зрения В. И. Ленина?
Попов же продолжает: «Рассмотрение экономического ба¬
зиса и элементов социальной структуры АСП в предшест¬
вующий период дало В. И. Ленину возможность более четко
представить АСП как этап в общественном развитии. Вот
почему в работе „Карл Маркс“ он как бы подытоживает свои
поиски и дает общепринятый в настоящее время перевод
Марксовой матрицы формации» [702, 85].
Данный вывод — явно более широкий и категорический,,
чем позволял материал. Объективность, в общем свойствен¬
ная предшествовавшему анализу, с указанного момента из¬
меняет автору. Сказывается это и при разборе тех мест в
ленинском наследии, которые не увязываются с выводами
В. Г. Попова и потому требовали какого-то объяснения. Прин¬
цип объективности был нарушен здесь с самого начала —
в подборе источников: в статье полностью игнорируются ре¬
цензия В. И. Ленина на книгу А. А. ¡Богданова и оценка
В. И. Лениным общественного строя Китая как феодального.
168

Правда, В. Г. Попов обращается к наиболее не соответ¬
ствующей его построениям работе В. И. Ленина — лекции
«О государстве», где, как уже упоминалось, В. И. Ленин —
безусловно от своего имени — приводит схему смены обще¬
ственно-экономических формаций, не включая в нее форма¬
цию азиатского способа производства [см. 69, 68—71]. Чем
объяснить такое умолчание, и является ли оно выражением
позиции В. И. Ленина?
«Очевидно, — пишет В. Г. Попов, — на это могут дать
ответ цели названной лекции и материалы, использованные
в ней» [702, 89]. В принципе постановка вопроса правильна.
Необходима только верная его трактовка. Целью лектора,
развивает свою мысль автор, было изложить основы предме¬
та перед не очень подготовленной аудиторией, имевшей воз¬
можность учиться слишком короткий срок и в очень трудное
время. Поэтому лекция неизбежно должна была быть попу¬
лярной. «Мог ли, — спрашивает В. Г. Попов, — В. И. Ленин
в этих условиях ставить перед аудиторией такие дискуссион¬
ные проблемы, какой была проблема АСП на протяжении
двух десятилетий для русской и зарубежной социал-демокра¬
тии? Очевидно, нет» [702, 89]. Вдумаемся в эту аргумен¬
тацию. Популярность формы данной лекции (как и многих
других глубоких теоретических произведений В. И. Ленина)
сомнений не вызывает. Но популярность изложения достига¬
лась им всегда путем сокращения второстепенных, спорных
или неясных моментов, но отнюдь не за счет искажения сво¬
ей основной мысли. Основная схема в рассматриваемом слу¬
чае — первобытнообщинный, рабовладельческий, феодаль¬
ный, капиталистический, социалистический строй. Если в этом
основном перечислении отсутствует одна формация — азиат¬
ская, — то, несомненно, потому, что лектор или считал недо¬
казанным ее существование, или вообще отрицал ее. Перед
нами, следовательно, очевидный факт: Ленин не поставил
азиатский способ производства в ряд других формаций и это,
безусловно, его собственная точка зрения, как бы «популяр¬
но» она ни была изложена.
Второй вопрос, поставленный В. Г. Поповым, — на каких
материалах строилась лекция. «В основу своей работы, — пи¬
шет он, — В. И. Ленин взял произведение Ф. Энгельса „Про¬
исхождение семьи, частной собственности и государства“»
[702, 89]. В. Г. Попов прав и в этом.
Некоторые противники теории азиатского способа произ¬
водства, продолжает он, настаивают на необходимости рас¬
сматривать эту теорию в свете взглядов В. И. Ленина, под¬
разумевая под этим то, что . именно в ленинских произведе¬
ниях марксистское представление о смене формаций
приобрело наиболее четкий и окончательный вид. В. Г. По¬
лов возражает: «Требование рассматривать гипотезу АСП
169

через призму взглядов В. И. Ленина вновь возвращает насу
как это справедливо заметил Я. Печирка, к исследованию*
взглядов авторов АСП — К. Маркса и Ф. Энгельса» [702у
91—92]. Иными словами, нельзя спорить против очевидного
факта, что Ленин присоединился в этом вопросе к мнению
Маркса и Энгельса.
Признав этот важный момент, В. Г. Попов, к сожалению,
позиции К. Маркса и Ф. Энгельса излагает крайне неудачно.
Специально их взгляды он не исследовал, и то, что говорится
в его статье по данному вопросу, ничем, фактически, не под¬
тверждено. Мы позволим себе не разбирать указанное места
статьи В. Г. Попова, а по существу концепции К. Маркса и
Ф. Энгельса сошлемся на соответствующие разделы нашей
книги22.
Так же ничем не обоснован (не вытекает из всего преды¬
дущего содержания статьи) общий вывод, согласно которому
у Ленина нигде нельзя найти явно выраженного отказа от
самой проблемы АСП [702, 90]. Более того, В. Г. Попов уве¬
ряет, что «в борьбе с искажениями концепции АСП В. И. Ле¬
нин пришел к формулировке в общих чертах (? — В. Н.)
гипотетического (! — В. Н.) „классического АСП“, созданной
(I — В. Н.) К. Марксом и Ф. Энгельсом» [702, 91].
Но о каком «отказе» от проблемы можно говорить, когда
не доказано, что В. И. Ленин вообще ставил когда-нибудь
«проблему АСП»? О какой борьбе с «искажениями» концеп¬
ции, которой В. И. Ленин никогда не разделял (во всяком
случае, В. Г. Попов не смог подтвердить это ни единым фак¬
том), может идти речь?
И последнее: нельзя, разумеется, неправильно излагать
взгляды оппонентов. В. Г. Попов пишет об утверждении
«противников АСП», согласно которому В. И. Ленин отрицал
«проблему АСП». Причем тезис нарочито безымянных «про¬
тивников АСП» изложен так, чтобы с ним было легче «спра¬
виться». Никто из «противников АСП», насколько нам изве¬
стно, никогда не говорил и не писал об «отрицании»'
В. И. Лениным «проблемы». Они выражались проще:
В. И. Ленин не был сторонником гипотезы азиатского спосо¬
ба производства. И это утверждение, судя по всему, соответ¬
ствует истине.
Принятие, по нашему мнению, В. И. Лениным концепции
Ф. Энгельса 1884 г. не означает, что он ни в чем не развил
эту концепцию.
В.. И. Ленин опирался на уровень исторической науки бо¬
лее высокий, чем тот, на котором вынуждены были основы¬
ваться К. Маркс и Ф. Энгельс. Он располагал, например, но¬
вейшими исследованиями по истории докапиталистической
России (В. О. Ключевского, А. Я. Ефименко и др.) и, не¬
сомненно, был знаком с вновь открытым памятником обще-'
170

<ственного строя древнего Востока — законами Хаммурапи.
Поэтому о некоторых социальных явлениях он мог говорить
определенней, чем в свое время Маркс и Энгельс.
В. И. Ленин категорически не признает азиатского спо¬
соба производства, как мы видели, в России и Китае — оп¬
ределеннее, чем это было в последних произведениях
К. Маркса и Ф. Энгельса. Ленин употребляет по отношению
к докапиталистическому строю в обеих названных странах
термин «феодализм», который во времена Маркса и Энгель¬
са еще не устоялся и применялся иногда лишь к истории За¬
падной Европы.
В. И. Ленин с гораздо большей решительностью, чем его
предшественники, подчеркивает «общую закономерность, пра¬
вильность, последовательность» развития «всех человеческих
.обществ в течение тысячелетий во всех без изъятия странах»:
через рабовладельческое общество прошла не только Европа,
ло и «громадное большинство народов остальных частей све¬
та», рабство превратилось в крепостничество «в громадном
большинстве стран» [69, 70].
Не изменив в основе единую для Запада и Востока пе¬
риодизацию, выработанную К. Марксом и Ф. Энгельсом.
В. И. Ленин возродил ее вопреки длительному искажению
взглядов основоположников марксизма по этому вопросу тео¬
ретической мыслью II Интернационала.
Мы разобрали все высказывания В. И. Ленина, которые
кто-либо считает относящимися к рассматриваемой проблеме.
Ко многим цитатам можно было бы не обращаться, не будь
они неверно истолкованы другими авторами. Конечно, разви¬
тие исторической науки после смерти В. И. Ленина могло
многое изменить, но в данном разделе свой работы мы не
касались этого. Мы пока хотели ответить лишь на вопрос —
поставленный не нами — о подлинных взлядах В. И. Ленина
на конкретную смену общественных формаций.
Дискуссии 20—30-х годов
и концепция 5. В. Струве
После Великой Октябрьской социалистической революции
необходимость уточнить периодизацию всемирной истории и
объяснить ее с марксистских позиций вызвала целую полосу
социологических дискуссий в 1925—1935 гг. Интернационали¬
стический подход ко всемирной истории делал совершенно
обязательным рассмотрение в единой схеме стран как За¬
пада, так и Востока; нужно было установить, в чем сходство
и в чем различие их исторических путей. Дискуссии были
ускорены, получили больший размах и остроту вследствие
подъема национально-освободительного движения в странах
Востока, особенно после китайской революции 1925—1927 гг.
171

Выработка Коминтерном правильной стратегии и тактики н
революционном движении стран Востока была невозможна
без правильного научного представления об общественном
строе этих стран.
Знаменательное явление: в Англии XVIII—XIX вв. уче¬
ные, дискутируя о характере общественного строя Индии*
стремились помочь выработке «лучших» (для Англии, конеч¬
но) форм налогообложения, т. е., по существу, ограбления
этой великой страны. В 20-х годах XX в. советские ученые
вели дискуссию о характере китайского общества с целью
помочь великому китайскому народу освободиться из-под ко-
лониального ига.
В советской научной литературе до периода «больших
дискуссий» по вопросам общественного строя Востока сосу¬
ществовали различные точки зрения. Часть историков, осно¬
вываясь на теоретических посылках, распространенных в во¬
стоковедной (преимущественно зарубежной) литературе на¬
чала XX в., повторяла тезис (выраженный, впрочем
несколько неопределенно) о коренной специфике восточного
общества, об отсутствии частной собственности на землю,,
всеобщем равенстве соседских или даже родовых общин, над¬
классовое™ государства и т. п. Такие положения встречаем
в книгах и статьях Н. В. Кюнера [188а], В. В. Бартольда,.
В. А. Гурко-Кряжина [184а] др. Наряду е этим те исследо¬
ватели, которые к моменту Октябрьской революции имели
марксистскую подготовку, писали обычно о «феодализме»*
«феодальных пережитках» в странах средневекового и нового
Востока. Та же формулировка употреблялась и в документах
Коминтерна. Этой части исследователей редко приходилось
касаться проблем древности; когда они делали это, Греция
и Рим обычно рисовались ими как рабовладельческие, а стра¬
ны древнего Востока — как феодальные (Н. М. Никольский*
[см. 214; 215]).
Представления об особом восточном обществе были под¬
креплены ставшими известными в первой половине 20-х го¬
дов работами Макса Вебера. Под их сильным влиянием
Е. С. Варга (сам ссылающийся в этом случае на М. Вебера)
выступил в 1925 г. со статьей, в которой говорилось об осо¬
бом китайском обществе, е крестьянством, владеющим зем¬
лей «в большинстве случаев» родами, с господствующим
классом «грамотеев», с патриархальным мирным государст¬
вом, возникшим из общественной потребности регулирования
водоснабжения [103].
Ту же картину рисовал в статье 1526 г. А. Я. Канторович,,
на которого значительное влияние оказало, в частности, маль¬
тузианство: автор подменял эксплуатацию и классовую борь¬
бу в китайском обществе действием исключительно демогра¬
фических факторов; как бедность, так и восстания имели, по
172

его мнению, единственной причиной перенаселение [157, 8ь,
91].
В 1925 г. Д. Б. Рязанов напомнил о том, что К. Маркс
писал об азиатском способе производства. В первый момент
его сообщение не произвело того впечатления, как это было
позднее — в 1927 г. Раскол единого антиимпериалистическо¬
го, антифеодального фронта в Китае, отход гоминьдана от
революции после переворота Чан Кай-ши (апрель 1927 г.)
остро поставили вопрос о путях развития Китая, о том, на¬
сколько правомерно применять к китайскому обществу кри¬
терии, выработанные на примерах истории европейских
стран. В мае 1927 г. тогдашний представитель компартии
США в Коминтерне Джон Пеппер выступил со статьей об
азиатском способе производства в Китае [228]. С этого мо¬
мента гипотеза азиатского способа производства сразу сде¬
лалась всеобщим достоянием. В 1927—1928 гг. ее подхвати¬
ли занимавшиеся проблемами революционного движения в
Китае Л. И. Мадьяр, В. В. Ломинадзе; на ней базировались
последующие статьи Е. С. Варги (1928—1930); ту же точку
зрения развивал С. А. Далин. Под влиянием Л. И. Мадьяра
и В. В. Ломинадзе упоминание об азиатском способе произ¬
водства было вставлено в проект аграрной программы ком¬
партии Китая (ноябрь 1927 г.) и, в более осторожной форме,
в программу Коммунистического Интернационала (1928 г.).
Главным фактическим подкреплением теории азиатского
способа производства служили написанная Л. И. Мадьяром
в Китае и изданная в Москве в 1928 г. монография «Эконо¬
мика сельского хозяйства в Китае» [198] и книга двух выпу¬
скников Ленинградского восточного института М. Д. Кокина
и Г. К. Папаяна «„Цзинь-тянь“. Аграрный строй древнего
Китая» (1930 г.) [175] под редакцией и с большой вступи¬
тельной статьей того же Л. И. Мадьяра [196].
В 1926—1929 гг. спор об общественном строе стран Во¬
стока велся преимущественно на материалах современного
Китая. Главными противниками гипотезы азиатского способа
производства выступили М. Волин и Е. С. Иолк, особенно
первый. Находясь в Китае, эти исследователи собрали боль¬
шой материал, доказывавший феодальный характер традици¬
онных отношений в китайской деревне, наличие крупного
землевладения и эксплуатации, классовый характер власти.
Статьи М. Волина 1926 г. во многом содействовали приня¬
тию, прежде всего в партийных инстанциях, в 1927—1928 гг.
положения о феодальных пережитках в Китае. Этот тезис
активно поддержал П. П. Миф в ходе полемики с В. В. Ло¬
минадзе во время и после XV съезда ВКП(б). В 1928 г.
VI съезд компартии Китая официально отверг содержавшее¬
ся в проекте аграрной программы положение об азиатском
способе производства.
173

М. Волин, будучи противником гипотезы азиатского спо¬
соба производства, с научной добросовестностью содейство¬
вал, однако, публикации работ оппонентов. По его инициативе
НИИ по Китаю издал в 1928 г. книгу Л. И. Мадьяра (впро¬
чем, М. Волин предпослал ей предисловие, в котором поле¬
мизировал с концепцией автора). Главный труд М. Волина
и Е. С. Иолка о китайской деревне — «Крестьянское движе¬
ние в Гуандуне», — напечатанный в Китае под редакцией
М. М. Бородина на английском языке, был уничтожен во вре¬
мя контрреволюционного переворота в Гуанчжоу; сохрани¬
лись лишь отдельные экземпляры второго тома (документаль¬
ное приложение).
На этом первом этапе социологических дискуссий (до
1929 г.) идея рабовладельческой формации в истории стран
Востока, насколько можно судить, почти не возникала. Спор
шел в основном между «феодальной» и «азиатской» концеп¬
циями. Им обеим противостояла теория так называемого
торгового капитализма в странах Востока, использовавшаяся
троцкистской оппозицией в борьбе против тезиса об антифео¬
дальном характере китайской революции. Некоторое прибли¬
жение к рабовладельческой концепции можно наблюдать в
книге Г. А. Сафарова, который видел в истории Китая два
этапа: первый, соответствующий в основном древнему пе¬
риоду — этап феодально-рабовладельческого общества, вто¬
рой — в средние века и новое время — этап феодального об¬
щества [280].
М. Волин подверг концепцию феодально-рабовладельче¬
ского строя основательной критике, показав, что теоретически
такая «смешанная» формация означала бы просто феодаль¬
ную общественно-экономическую формацию с рабовладель¬
ческим укладом в ней. Но он, не занимаясь специально древ¬
ним Китаем, склонен был распространить свои представления
о господстве феодализма в Китае и на этот период. М. Волин
ошибочно полагал, что автором неправильной, по его мнению,
теории рабовладельческого общества на древнем Востоке
является А. А. Богданов (повод к такому умозаключению
давало первое издание богдановского «Краткого курса эко¬
номической науки») [см. 112, 216—217].
В 1929 г. дискуссия об общественном строе современного
Китая слилась с развертывавшимися параллельно с ней ме¬
тодологическими дискуссиями по проблемам отечественной
и всеобщей истории.
В этом году была впервые опубликована работа В. И. Ле¬
нина «О государстве», содержавшая ленинскую периодиза¬
цию всемирной истории. Она послужила мощным толчком к
обсуждению марксистских принципов периодизации, в осно¬
ву которых положено деление истории общества по общест¬
венно-экономическим формациям.
174

Одним из первых в новой фазе дискуссии выступил спе¬
циалист по аграрным проблемам С. М. Дубровский, издав-'
ший в 1929 г. книгу «К вопросу о сущности „азиатского спо¬
соба производства“, феодализма, крепостничества и торгово¬
го капитала» [144] и еще до выхода ее в свет выступивший
во Всесоюзной ассоциации востоковедения с докладом на ту
же тему [см. 669, 217].
Само заглавие работы С. М. Дубровского показывает, что
рабовладельческая формация не входила в его поле зрения.
В то же время автор ошибочно попытался отделить от фео¬
дализма особую крепостническую общественно-экономиче¬
скую формацию. Последнее положение, единодушно признан¬
ное неправильным современниками С. М. Дубровского (как
и всей последующей марксистской наукой), а также дерзость,
с которой автор ниспровергал фактически все распростра¬
ненные в то время точки зрения, содействовали тому, что
книга С. М. Дубровского попала под жесточайший критиче¬
ский обстрел. Оппонентов раздражала широта постановки
вопросов, необычная даже для того времени; у них вызывало
чувство протеста то, что автор без привлечения источников
и иностранной литературы, на основе как будто одних цитат
стремится решить сложнейшие вопросы общественного раз¬
вития.
Между тем книге С. М. Дубровского надо отдать долж¬
ное. В ней правильно (по общему, иногда молчаливому, мне¬
нию) была раскритикована теория «торгового капитализма»;
эта теория, скомпрометированная также и политически (ис¬
пользование ее троцкистами), после 30-х годов больше не
возродилась. С. М. Дубровский убедительно, на наш взгляд,
показал теоретическую несостоятельность гипотезы азиат¬
ского способа производства; ее сторонники и в наши дни не
могут представить факты и доводы, которые опровергли бы
некоторые возражения, сделанные когда-то С. М. Дубров¬
ским. Эта книга, наконец, показала несомненную пользу на¬
ряду с конкретно историческими исследованиями также
чисто теоретических обобщающих трудов, отрабатывающих
вопросы метода, формулировок.
В настоящей работе мы не ставили задачей подробно раз¬
бирать наряду с современной также дискуссию конца 20-х —
начала 30-х годов. Отчасти это сделано нами в другом месте
[659; 669]. К тому же многие черты обеих дискуссий повторя¬
ются (к счастью, это не относится к нетерпимому тону, прояв¬
лявшемуся подчас во время прошлых дискуссий). Кратко ука¬
жем лишь важнейшие итоги социологических обсуждений до
1931 г.
Сторонникам концепции азиатского способа производства
не удалось в то время привести доводы, которые убедили бы
большинство участников дискуссии. Во всех обсуждениях
175

сторонники -«азиатской» точки зрения оставались незначи¬
тельным меньшинством. Результат оказывался одинаков и
в случаях, когда сторонники азиатского способа производства
выступали с основным докладом или содокладом (Т. Д. Бе-
рин, М. Д. Кокин). Не мог оказать влияния на результаты
и обмен резкостями, поскольку в то время он был взаимным.
Главный труд, призванный доказать существование азиат¬
ского способа производства, — книга Л. И. Мадьяра [198] —
не достиг цели. Отношения, описанные автором в китайской
деревне, могли скорее трактоваться как феодальные; теоре¬
тические разделы об обществе азиатского способа производ¬
ства и о шэньши как классе этого общества воспринимались
читателями как механическое добавление к основному тексту.
После долгих, страстных дискуссий, в которых он тоже не
щадил оппонентов, Л. И. Мадьяр, человек большого муже¬
ства и искренности, счел своим долгом признать неправиль¬
ность точки зрения об азиатском способе производства в со¬
временном Китае. Он снял в своей книге, переизданной в
1931 г., разделы об азиатском способе производства [199].
После этого Л. И. Мадьяр, вслед за М. Д. Кокиным и
Г. К. Папаяном, искал азиатский способ производства толь¬
ко в древнем Китае [175, 199].
Но и концепция Кокина — Папаяна не выдержала крити¬
ки. В статьях Е. С. Иолка и Г. А. Сафарова было показано,
что в древнейшем Китае существовали частная собствен¬
ность, эксплуатация, антагонистические классы. Спор с обе¬
их сторон велся на базе источников, которая с точки зрения
науки 60—70-х годов, разумеется, представляется крайне
узкой; но даже она дала возможность Е. С. Иолку убеди¬
тельно показать неправоту своих оппонентов. Фактическое
обоснование азиатского способа производства оказывалось
несостоятельным.
Напротив, мнение, что К. Маркс и Ф. Энгельс никогда не
выдвигали гипотезу азиатского способа производства, особен¬
но отстаивавшееся тем же Е. С. Иолком, представляется се¬
годня, как мы показали выше, неубедительным. Однако, с
точки зрения многих авторов 30-х годов, вывод о неправиль¬
ности гипотезы азиатского способа производства предопреде¬
лялся выводом, что К. Маркс не мог разделять эту гипотезу.
И наоборот — придя к заключению, что азиатского способа
производства не существовало, они как бы автоматически
принимали точку зрения Иолка, согласно которой Маркс ни¬
когда не выдвигал такой гипотезы. Поэтому мнение Иолка,
к тому же высказанное в 1931 г., т. е. перед самым оконча¬
нием «больших дискуссий», воспринималось затем в течение
почти 30 лет как безусловно правильное.
Отвергнув гипотезы азиатского способа производства, тео¬
рии «торгового капитализма» и «смешанной» формации, боль¬
176

шинство участников дискуссий сошлось на том, что в веду¬
щих странах Востока в новое время, в средние века и в древ¬
ний период господствовала одна система общественных
отношений — феодальная. Во втором издании книги Г. А. Са¬
фарова (1933) «феодально-рабовладельческий строй» древ¬
него Китая был переименован в феодальный [2811. А. Г. При-
гожин, также отстаивавший одно время теорию «смешанной»
формации, перешел в 1931—1933 гг. на позиции «феодализма
в древнем мире» и не скупился в идеологических обвинениях
по адресу коллег, не разделявших эту точку зрения. Отразил
концепцию феодализма на древнем Востоке и первый школь¬
ный учебник древней истории Н. М. Никольского (1933) [214].
Но торжество данной концепции оказалось недолговеч¬
ным: обнаружилось, что она не в состоянии объяснить реаль¬
ные этапы развития стран Востока. Этот коренной недоста¬
ток концепции феодализма в древнем мире в полной мере
проявился уже в 1931—1933 гг. Второе издание книги
Г. А. Сафарова о Китае, работы А. Г. Пригожина не удов¬
летворили научную общественность [см. 164; 222; 288].
Несмотря на указанные недостатки, историческое значе¬
ние дискуссий конца 20-х — начала 30-х годов состоит в том,
что изучение прошлого получило прочную марксистскую базу
в виде принятого всеми советскими авторами учения об об¬
щественно-экономических формациях. Учение это было ус¬
пешно применено к истории России (доклад Б. Д. Грекова
«Рабство и феодализм в Киевской Руси» |[ 137а], к истории
Монголии и вообще кочевых обществ (труд Б. Я. Владимир-
цова 1934 г. пи]). Специалисты по древнему Востоку также
трудились над тем, чтобы, основываясь на марксистско-ленин¬
ской методологии, преодолеть трудности, которые ставила пе¬
ред нами концепция феодализма в древности.
Уже в ходе дискуссий 1928—1931 гг. делались первые по¬
пытки подобрать к древней истории Востока «рабовладель¬
ческий» ключ. Однако беглые замечания в отдельных докла¬
дах и выступлениях (Т. Д. Берина) в то время не получили
развития [см. 218, 30]. В 1931—1932 гг. на платформу «рабо¬
владельческой» концепции встали ленинградские ученые
В. В. Струве и С. И. Ковалев, незадолго перед тем—в начале
1931 г. — поддерживавшие еще гипотезу азиатского способа
производства [см. 669, 248—249].
В 1933 г. В. В. Струве выступил в Ленинграде, а затем в
Москве23 с известным докладом «Проблема зарождения,
развития и упадка рабовладельческого общества древнего
Востока», изданным вместе с текстом прений в 1934 г. [314].
На богатейших источниках Струве показал, что общество
древнего Шумера знало широкое развитие рабовладения.
Согласно его описанию, вначале рабы использовались на
наиболее тяжелой работе (строительство оросительных соору¬
12 Зак. 740
177

жений), а землю обрабатывали свободные общинники, пе¬
риодически привлекавшиеся для работы на храмовых полях*,
которые постепенно превращались в фактическую собствен¬
ность знати. Формы эксплуатации менялись: при III дина¬
стии Ура на царских землях трудилось в четыре раза боль¬
ше государственных рабов, чем свободных наемных работни¬
ков; при I вавилонской династии растет преимущественно*
частное рабовладение, но число рабов у отдельных лиц обыч¬
но было невелико. В. В. Струве считал, что рабы составляли^
основной эксплуатируемый класс и в древнем Египте; в эл¬
линистический же период вся масса египетского крестьян¬
ства приближалась, по его мнению, к положению государст¬
венных рабов III династии Ура.
Подходя к докладу В. В. Струве с меркой науки *60—
70-х годов, можно найти в нем ряд устаревших положений-
Докладчик переоценивал степень развития рабовладения на
древнем Востоке, говоря, например, о «развитом рабовла¬
дельческом обществе» при III династии Ура; касаясь перехо¬
да от древнего общества к средневековому, он употреблял
только что появившийся тогда термин «революция рабов»
¡(в дальнейшем несостоятельность этого термина стала оче¬
видной); в докладе заметна тенденция максимально сбли¬
зить древневосточные формы рабства с классическими греко-¬
римскими.
При всем этом основные выводы В. В. Струве о рабовла¬
дельческом характере древних обществ, несмотря на острую*
критику их в 60-е годы, до сих пор не опровергнуты. Под¬
тверждены большинством позднейших исследований мысли
В. В. Струве об одновременности перехода стран древнего
Востока и Запада от рабовладения к феодализму (первые
века нашей эры), о различии путей древнего Египта и древ¬
ней Месопотамии (развитие Египта было более медленным,
общественные формы — более консервативными, большую
роль играл в нем государственный сектор экономики).
В. В. Струве и поддерживавший его концепцию С. И. Ко¬
валев с самого начала обратили внимание на такую особен¬
ность рабовладельческих (в первую очередь раннерабовла¬
дельческих) обществ, как объединение рабовладельцев в оп¬
ределенный коллектив (общину). Любопытно, что к выводу
об общинной организации господствующего класса пришли
именно Струве и Ковалев, шедшие к рабовладельческой кон¬
цепции от азиатского способа производства, в то время как
их критики, исходившие из теории феодализма на древнем
Востоке, настаивали на частном характере рабовладения и
общинной организации эксплуатируемого класса (черты, зна¬
комые им по феодальному строю).
Менее известна, чем доклад В. В. Струве 1933 г., издан¬
ная в том же году его статья «Плебеи и илоты» (311]. В ней
178

В. В. Струве принципиально отказывал так называемым
«крепостническим» отношениям древности в праве называть¬
ся феодальными. Мысль о том, что илотия и другие близкие
к ней формы зависимости в древности являются разновид¬
ностью рабовладельческих отношений, В. В. Струве доказы¬
вал конкретными фактами источников о рабском положении
спартанских илотов. В статье указывалось: «Крепостничество
завоевательского типа, поскольку при нем крепостные, по¬
добно рабам, являются членами иного, покоренного обще¬
ства, не знает еще классового деления внутри самого обще¬
ства. Различие между рабами и крепостными завоеватель¬
ского типа сводилось лишь к тому, что в первом случае по¬
бедитель отрывал побежденных от средств производства и
уводил их к себе для работы в своем собственном хозяйстве,
а во втором случае он оставлял покоренных на земле и на¬
лагал на них дань; крепостные же отношения феодальной
формации создались не в результате прямого завоевания, а
в результате сложнейших экономических условий» [311,
364—365].
В. В. Струве подверг критике циклическую теорию
Э. Майера, показав ненаучность положений о смене феода¬
лизма капитализмом в древней истории. В ряде работ после¬
дующего периода Струве продолжал обосновывать фактами
свою концепцию. Специальному разбору он подверг выска¬
зывания К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина об общест¬
венно-экономических формациях, хотя и не проделал эту ра¬
боту в полном объеме: как и другие авторы того времени,
В. В. Струве полагал, что К. Маркс, говоря об азиатском
способе производства, не имел в виду особую формацию.
Концепция В. В. Струве распространилась быстро. На
первом обсуждении 1933 г. в Ленинграде решительно поддер¬
жал докладчика чуть ли не один С. И. Ковалев; в Москве —
А. В. Мишулин, В. И. Авдиев24. Такие авторитетные ученые,
застрельщики марксистского изучения древнего Востока, как
Н. М. Никольский и А. И. Тюменев, категорически возража¬
ли против тезисов В. В. Струве, причем первый из них не
останавливался перед резкостями и необоснованными обви¬
нениями. Несмотря на это, доводы В. В. Струве, в тот период
самые продуманные и обоснованные, одержали верх. Боль¬
шинство специалистов по древней истории, в том числе и
А. И. Тюменев, приняли новую концепцию. Разработанная на
материалах Ближнего Востока концепция рабовладельче¬
ского строя была распространена, вначале чисто гипотети¬
чески, также на древние Индию и Китай.
Принятие взглядов В. В. Струве ни в коем случае не про¬
изошло «приказным порядком». Необходимость непредвзято¬
го творческого подхода и борьбы мнений в науке подчерки¬
вал еще в 1940 г. ведущий советский орган в области древней
12*
179

истории — «Вестник древней истории». «Было бы неправиль¬
но думать, — говорилось в редакционной статье, — что исто¬
рики-марксисты могут и должны остановиться на общих тео¬
ретических положениях, сформулированных Энгельсом, как
на раз навсегда законченных, не допускающих дальнейшего
развития и уточнения... Существование рабства в той или
иной его форме не исчерпывает всех общественных противо¬
речий. Конкретная история многообразна и неповторима и
протекает в различных обществах различно. Наряду с основ¬
ным антагонизмом между господами и рабами продолжает
существовать противоположность между богатыми и. бедны¬
ми, между крупными землевладельцами и общинниками, там*
где община сохранилась, и т. д. ...Особенно сложной пред¬
ставляется история тех стран Древнего Востока, где рабства
не составило еще прямым образом основы хозяйства, где со¬
хранялись еще сильные пережитки общинного уклада. Здесь
непосредственная эксплуатация общинников отражается еще
в примитивных формах — в виде взимания дани и работ ,*на
дом царя“, особенно на постройках дворцов, храмов, гробниц
и т. п. сооружений» [362, 11 —12].
Переломным моментом, с которого можно говорить о по¬
беде концепции В. В. Струве, можно считать 1935—1940 го¬
ды, когда концепция эта была положена в основу учебников
и задуманной перед войной «Всемирной истории». Однако от¬
дельные историки еще и после войны продолжали придержи¬
ваться взгляда о господстве феодализма на древнем Во¬
стоке 25.
Полная победа «пятичленной» концепции относится ка
времени коллективной творческой работы советских ученых
над «Всемирной историей». Именно в процессе раздумий над
тремя первыми томами, рабочих обсуждений на позиции «ра¬
бовладения» перешли, став горячими сторонниками и пропа¬
гандистами этой точки зрения, Н. И. Конрад, А. М. Осипов
и др. В ходе дальнейших споров И. М. Дьяконов и Г. Ф. Иль¬
ин, выдвинувшиеся вскоре после войны в качестве ведущих
специалистов в области (соответственно) древнего Ближнего
Востока и древней Индии, оказались главными авторами, за¬
щищавшими и развивавшими «рабовладельческую» концеп¬
цию; активным ее сторонником стал и Л. С. Переломов.
Велись поиски общих закономерностей, лежащих в основе
каждой из докапиталистических общественно-политических
формаций. В первой половине 50-х годов, после опубликова¬
ния статьи Б. Ф. Поршнева в «Вопросах истории» [250], раз¬
вернулась дискуссия об основном экономическом законе фео¬
дальной формации. Эта дискуссия велась в основном на за¬
падных материалах, но затронула и специалистов по Востоку.
Ее итогом явился труд Б. Ф. Поршнева по политэкономии
феодализма [251], впоследствии включенный им в книгу
180

«Феодализм и народные массы» [252]. Отдельные авторы ста¬
вили на обсуждение проблему основного закона рабовладель¬
ческой формации. Обмен мнениями по статье Е. М. Штаер-
ман о закономерностях перехода от рабовладельческого
строя к феодальному [356] организовала редакция «Вестника
древней истории».
Однако комплекс проблем, связанных с гипотезой азиат¬
ского способа производства, остававшихся не вполне ясными
с 1931 г. (особенно новому поколению ученых), в первой по¬
ловине 50-х годов еще не встал на обсуждение.
Современная буржуазная наука
Буржуазная историческая и философско-историческая
наука послеоктябрьского периода, выступая против маркси¬
стско-ленинской трактовки этапов развития «Востока» и «За¬
пада», по-прежнему сосредоточивала свой огонь на двух те¬
зисах марксистов: о единстве развития «Европы» и афро¬
азиатского мира и о существовании во всемирной истории
рабовладельческой формации.
В 20-х годах первенство в сфере философско-историче¬
ских построений еще сохраняла немецкая философия (М. Ве¬
бер, О. Шпенглер). В этот период, а также на протяжении
30-х годов популярностью пользовались фантастические схе¬
мы О. Шпенглера и английского философа А. Тойнби (упо¬
миная рядом эти два имени, мы, разумеется, отвлекаемся от
существенной разницы в общем мировоззрении и политиче¬
ских взглядах данных авторов). В их глобальных концепци¬
ях всемирная история разрывалась на большее или меньшее
число замкнутых, развивающихся по своим роковым циклам
«культур», причем закономерности, объединявшие восточные
страны с западными, дробились и ускользали от читателя.
По нашему мнению, философия Шпенглера и Тойнби, не¬
смотря на влияние, несомнено оказанное ею на последующую
буржуазную историографию, все же оказалась не в состоянии
заложить методологическую основу современных немарксист¬
ских направлений в исторической науке. Гораздо большую
роль в этом плане сыграли работы Макса Вебера.
Как известно, в основе социологии М. Вебера лежит тео¬
рия факторов, претендующая на объективную, всестороннюю
оценку явлений, без придания особого значения той или иной
стороне. Такой подход позволяет возражать против «преуве¬
личения» марксистами роли экономики, представляя ее в
сложном процессе общественного развития лишь одним из
факторов. Иными словами, теория факторов дает основания
игнорировать в каждом изменении, в каждой структуре ве¬
дущее начало, главное звено, например наличие ведущего
181

экономического уклада в той или иной общественно-экономи¬
ческой формации. Эта теория на практике ведет к отрица¬
нию общих социологических закономерностей, топит общее в
массе одновременно действующих противоречивых тенденций.
М. Вебер, искусственно выдвигавший личные отношения
в противовес вещным, воевавший против казавшейся ему фа¬
тальности общих социологических законов, вынужден был в
конце концов перейти к объяснению общественных явлений
с позиций случайности, иррациональности. Субъективистской
является и теория познания М. Вебера. Будучи кантианцем,
агностиком, он считает мир непознаваемым, вещью в себе.
Согласно Веберу, наши знания о мире —лишь созданная
разумом система «идеальных типов», произвольных моделей,
под которые мы подгоняем непостижимую действительность.
Соответственно, бесчисленны «системы ценностей», создавае¬
мые различными людьми и коллективами; любая из них
имеет лишь относительное значение. Такая методология по¬
зволяет М. Веберу и его последователям строить крайне
произвольные «модели» исторического процесса.
Признавая на словах существование классов, философия
М. Вебера на деле раздробляет понятие «класс», выделяя из
него отдельные стороны, в частности управленческие функ¬
ции господствующих классов, «организаторов». Придавая
исключительное значение «управлению», совершенно отгра¬
ниченному М. Вебером от экономической жизни классов, фи¬
лософ абсолютизирует роль бюрократии. Критика капита¬
листического строя, таким образом, в сущности, переклю¬
чается на критику бюрократических систем, равно свойствен¬
ных якобы различным общественным формациям.
Мы вынуждены были уделить столько места рассмотрению
некоторых общих принципов социологии М. Вебера (уже
разбиравшихся не раз в марксистской литературе) потому,
что перед нами — несомненно талантливый мыслитель, су¬
мевший противопоставить марксизму теоретическую систему,
неправильность которой понять и доказать трудней, чем при¬
митивные построения других идеалистических философов.
Она оказывает огромное влияние на работы современных
буржуазных историков, отзвуки ее, как нам кажется, сказы¬
ваются иногда и в некоторых работах марксистских авторов.
В области древней истории М: Вебер, ссылаясь на К. Род-
бертуса и К. Бюхера, распространял понятие феодализма на
античность, т. е. отрицал факт существования рабовладель¬
ческого общества. Одновременно он продолжил традицион¬
ную линию противопоставления примитивного, неподвижного
Востока Западу.
Говоря о Востоке, М. Вебер подчеркивал роль религий (в
том числе конфуцианства и даосизма), оказывающих всесто¬
роннее воздействие на общественную жизнь. Этот тезис Ве¬
182

бера сам по себе верен, и его работы могут принести опре-
деленную пользу в смысле преодоления вульгарно-материа¬
листических представлений о прямом и одностороннем
воздействии экономического базиса общества на надстройку.
Однако коренная ошибка автора состоит в том, что он впал
в другую односторонность, объясняя все общественные явле¬
ния воздействием только идеологической надстройки.
В Китае, утверждал М. Вебер, нет государства в рацио¬
нальном смысле слова. «Китай, — писал он, — аграрное го¬
сударство, поэтому здесь вполне сохранилось господство кре¬
стьянских родов, — на которых покоится 9/ю всего хозяй¬
ства, — а также гильдий и цеховых союзов. В сущности же
все предоставлено собственному течению. Чиновники не уп¬
равляют, они выступают лишь при беспорядках и из ряда
вон выходящих происшествиях» [105, 212]. В данном случае
роль определяющей силы развития китайского общества от¬
водится традиции.
Выше отмечалось влияние, оказанное этими положениями
М. Вебера на некоторых авторов 20-х годов, сторонников ги¬
потезы азиатского способа производства.
В период после второй мировой войны буржуазная наука
по-прежнему прилагает много усилий, стремясь доказать не¬
правильность марксистских представлений об определяющей
роли экономического фактора и соглашаясь рассматривать
экономику лишь как одну из многих сил. влияющих на исто¬
рический процесс. С этой точки зрения в конкретном месте
и в данный период «определяющей» может стать экономика,
в другом же месте или в иной период — религия или государ¬
ственный аппарат. Идеалистическое понимание истории
исключает марксистское понятие «класс», подставляя, в ча¬
стности, на место правящего класса неопределенное понятие
«элита». История стран Азии, Северной Африки и особенно
Африки южнее Сахары, с ее недостаточной изученностью,
спецификой, неразвитостью в ряде случаев классовых отно¬
шений и широким распространением переходных форм, дает
материал для примеров авторам идеалистических концепций.
Поэтому изучение марксистско-ленинскими историками как
проблем истории стран Востока, так и историографии этих
проблем приобретает исключительное методологическое зна¬
чение.
В разработке западной наукой проблемы общественное
строя Востока тон в настоящее время задают американские
ученые. Советский историограф Л. А. Березный на примере
наиболее влиятельной — гарвардской группы американских
синологов, возглавляемой Д. К. Фэрбэнком, показал харак¬
терный для настоящего времени подход западных востокове¬
дов к интересующей нас проблеме.
«Существуют, — пишет Л. А. Березный, — известные раэ-
183

личия во взглядах западных историков на „традиционное“
общество; они иногда спорят друг с другом по отдельным
вопросам, но все сходятся в одном: китайское общество на
протяжении последних двух тысячелетий не было, по их мне¬
нию, феодальным.
Американские азиатоведы исходят из распространенного
в буржуазной историографии представления о феодализме
как главным образом методе управления, системе политиче¬
ских учреждений и юридических норм, а не определенном
способе производства, закономерной стадии поступательного
развития человечества. Упор делается на систему вассалите¬
та, регулирующую связи между различными группами гос¬
подствующего класса...
Методология, применяемая ими, весьма проста. Поскольку
феодализм — это якобы система вассалитета, то Китай в
эпоху Чжоу, когда отношения между государем Чжоу и пра¬
вителями отдельных царств напоминали отношения господи¬
на и вассалов, объявляется феодальным. А так как со време¬
ни образования империи Цинь отношения вассалитета не бы¬
ли характерны для государственного строя Китая, то и
делается вывод: „традиционное“ китайское общество не было
феодальным, а являлось бюрократической империей»
[470, 124].
Современные буржуазные авторы, называя «традицион¬
ный» китайский строй также «обществом шэньши» (В. Эбер-
хард), «сельско-бюрократическим государством» (Д. К. Фэр-
бэнк) и т. д., в большинстве уже не отрицают поступательно¬
го развития этого строя. Однако по-прежнему, как в XIX в.,
«восточное» общество резко противопоставляется «европей¬
скому».
Буржуазные синологи в наши дни все в истории Китая
пытаются объяснить воздействием «традиций», включая
даже (что, разумеется, весьма удобно с точки зрения доктрин
американской внешней политики) отношения, сложившиеся
между Китаем и империалистическим миром. Чуть ли не все
современные явления они стремятся вывести из китайской
специфики и традиций. Односторонность этой тенденции
столь очевидна, что на нее обращают внимание даже неко¬
торые американские ученые. Так, М. Мейснер, возражая про¬
тив «синологического детерминизма», заметил: «Проблема
связи современного Китая с традициями прошлого весьма
реальна, но поиски неуловимой китайской „сущности“ явля¬
ются не единственным и, возможно, не самым плодотворным
путем подхода к вопросу» [цит. по: 471, 193].
Общее для буржуазной науки противопоставление «во¬
сточного» общества «западному» породило концепцию «гид¬
равлического общества» или «восточного деспотизма» Карла-
Августа Витфогеля.
184

Имя К.-А. Витфогеля стало впервые известно читающей
публике в начале 20-х годов нашего столетия. Молодой ки¬
таевед и социолог громко провозглашал тогда свою привер¬
женность марксизму, самонадеянно обещая перевернуть всю
рутинную немецкую традиционную синологию. Фактически
же в то время в вопросах общественного строя стран Восто¬
ка он полностью оставался в рамках привычных буржуазных
представлений: с одной стороны — о развитии всех стран от
первобытнообщинного строя прямо к феодальному (по клас¬
сическим европейско-германским образцам), с другой — о ко¬
ренном отличии восточных типов развития от западных. Эти
два тезиса, которые разделял М. Вебер (оказавший на Вит¬
фогеля решающее влияние), серьезно противоречат друг дру¬
гу лишь с нашей точки зрения. Для немарксистской методо¬
логии большой проблемы тут нет, поскольку сам феодализм
понимается как нечто внешнее, почти как поверхностная ана¬
логия в развитии различных стран.
Китайская революция и дискуссия в СССР о характере
китайского общества произвели на немецкого ученого боль¬
шое впечатление. В 1925 г. из статьи Д. Б. Рязанова он узнал
о марксовой. гипотезе азиатского способа производства и
объявил себя горячим приверженцем этой теории. Факти¬
чески же в работах конца 20-х — начала 30-х годов Витфо-
гель по-прежнему опирался преимущественно на М. Вебера,
лишь добавив к его взглядам сильнейшую дозу географиче¬
ского детерминизма. Доказать существование в Китае азиат¬
ского способа производства автор намеревался в фундамен¬
тальном труде «Хозяйство и общество в Китае», первый том
которого появился накануне гитлеровского переворота. Этой
работе не суждено было не только по-настоящему найти
своего читателя, но и быть продолженной. После прихода
Гитлера к власти Витфогель бежал из Германии и в 1934 г.
уже работал в США. В 1941 г. он становится американским
гражданином.
Американский профессор К.-А. Витфогель не имеет как
будто ничего общего со своим немецким предшественником.
Ссылки на советских ученых в его трудах сменились сноска¬
ми на западные авторитеты, в том числе на такие далекие от
китаеведения, как Дуайт Эйзенхауэр. Витфогель — ярый не¬
навистник Советского Союза и коммунистического мировоз¬
зрения, стоящий на самом правом фланге американской реак¬
ции, маккартист, участвующий в травле либеральной про¬
фессуры, имя его одиозно в кругах научной интеллигенции
США. Лишь одно осталось неизменным с молодых лет —
догматическая приверженность гипотезе азиатского способа
производства, которую, впрочем, Витфогель за прошедшие
годы так перелицевал, что она получила у него ярко анти¬
марксистский, антикоммунистический характер.
185

Главный труд жизни К.-А. Витфогеля — «Восточный дес¬
потизм»— вышел в 1957 г. [424], Собрав огромное количество
фактов и примеров, автор попытался обосновать выведенные
им закономерности истории не только Китая и Востока, но
в известной степени и всего мира.
По мнению автора, на Востоке существовало «гидравли¬
ческое» общество, основанное на искусственном орошении.
Особенности этого общественного строя им прямо выводятся
из особенностей географической среды, минуя решающую
роль производственных отношений. В этом обществе, соглас¬
но Витфогелю, царит всесильная бюрократия, в нем нет эко¬
номических классов. Бюрократическая машина возглавляется
деспотом, деятельность которого направляется идеалистиче¬
ским стремлением к максимальному усилению своего господ¬
ства. Автор вопреки бесчисленным фактам Отрицает классо¬
вую борьбу в восточном обществе.
Витфогель клеветнически распространяет свои выводы о
восточной деспотии на социалистические страны, на государ¬
ственный сектор в современных развивающихся странах Азии
и Африки. Историю России после монгольского нашествия он
присоединяет к истории Востока. Одна из главных идей Вит¬
фогеля— стремление опровергнуть ненавистную ему коццеп-
цию «однолинейного и неумолимого развития», как он харак¬
теризует теорию общественных формаций. «Восточное» обще¬
ство, по его концепции, принципиально противоположно
«западному», оно было не в состоянии собственными силами
прийти не только к капитализму, но и к феодализму.
Такова схема Витфогеля, под которую он с фанатическим
упорством подгоняет факты. Разумеется, между марксистски¬
ми авторами, стремящимися использовать гипотезу азиатско¬
го способа производства в интересах прогресса, открытия но¬
вых возможностей развития науки о переходных обществах,
и Витфогелем, целью которого является ожесточенная борьба
против прогресса, нет ничего общего. В ходе современной
дискуссии появились статьи сторонников гипотезы азиатско¬
го способа производства (в ГДР и ЧССР), специально по¬
священные Витфогелю и его взглядам [703; 914; 967]. Авторы
показали не только политическую, но и научную несостоятель¬
ность взглядов Витфогеля, непосредственно выводящего ха¬
рактер общества из географического фактора, в то время как
марксистские участники дискуссии стремятся основываться
прежде всего на решающей роли производственных отноше¬
ний.
Теория Витфогеля до такой степени не вяжется с факта¬
ми, что она не нашла признания и среди буржуазных ученых.
Субъективизм автора, его явная пристрастность, догматизм
отталкивают от него тех исследователей, которые привыкли
считаться с фактами, а также тех, кто (как, например,
1Ж>

А. Тойнби) дорожит гуманистическими принципами своего
мировоззрения. (Нельзя не добавить также, что им претит
вульгарный материализм, которым щедро сдобрена идеали¬
стическая схема Витфогеля.)
Заголовок статьи М. Мейснера, критикующей книгу Вит¬
фогеля, — «Догматизм концепции» — наглядно выражает от¬
ношение к этому труду объективистов, таких, как синологи
Д. Фэрбэнк, Э. Пуллиблэнк, отчасти Б. Шварц. Правда, не¬
которые, преимущественно ярко антикоммунистические авто¬
ры приветствовали труд Витфогеля (Л. Шапиро), ссылались
на него (Ф. Майкл). Тем не менее есть все основания заклю¬
чить, как это делает советский исследователь М. П. Павлова-
Сильванская, что «попытка К. Витфогеля разработать гло¬
бальную теорию общественного развития стран Азии, Афри¬
ки и Латинской Америки, и в частности теорию восточного
деспотизма, окончилась неудачей» [684, 171].
Из исследований буржуазных авторов, не посвященных
истории стран Востока, но оказавших и оказывающих значи¬
тельное воздействие на изучение всего круга интересующих,
нас проблем, следует упомянуть работы американского спе¬
циалиста по античности У. Уэстермана.
В течение первой половины XX в. проблема рабства в
древности была пасынком западной историографии. Под.
влиянием, в частности, модернизаторских работ Э. Майера
историки стали пренебрегать ролью рабства даже в греко¬
римском мире. В результате единственный автор, изучавший
в этот период рабовладение в широком плане, — У. Уэстер-
ман — сделался монопольным поставщиком концепций, опре¬
деляющих общую точку зрения по данному вопросу.
В работах Уэстермана гиперкритический подход к источ¬
никам и тенденция принизить фактическую роль рабства в
древности достигли апогея. Выводы автора сводятся к тому,
что количество рабов в античном обществе было невелико,
труд их не играл решающей роли в производстве. Даже в
Афинах классического периода, утверждает он, рабы совер¬
шенно не использовались в сельском хозяйстве. Подобное
явление имело место только в Риме, в момент наибольшего
во всемирной истории подъема рабства (I в. до н. э.), но
труд свободных и здесь преобладал.
Вся концепция Уэстермана строится на категорическом
отказе считать рабскими такие распространенные в древ¬
ности типы коллективной зависимости, как илотия (илоты,
гектеморы, пенесты, демосии, войкеи). Положение даже клас¬
сических рабов, считает Уэстерман, было сносным, строгой
грани между рабами и свободными не было, восстания ра¬
бов он объясняет случайными причинами. По мнению автора,
все, кто писал до него (даже М. Вебер, склонный к недооцен¬
ке роли рабства), преувеличивали роль рабства в древности.
187

Тенденциозность Уэстермана бьет в глаза. После выхода
в 1955 г. его основного обобщающего труда «Системы раб¬
ства греческой и римской античности» [417а] советские ан-
тичники (А. Р. Корсунский, В. И. Кузищин, Я. А. Ленцман,
А. И. Павловская, И. С. Свенцицкая) подвергли научный
метод У. Уэстермана резкой критике. Рецензенты указывали,
что автор произвольно выбирает и толкует источники, делает
подчас серьезные выводы без подкрепления их фактами, пре¬
увеличивает различия между отдельными формами рабства,
с тем чтобы поставить под сомнение категорию рабства в
целом [599]. Однако с тех пор никто из советских ученых не
подверг концепцию Уэстермана всестороннему анализу.
Между тем эта концепция полемически заострена против
марксистско-ленинского учения о докапиталистических фор¬
мациях. Огромный, хотя и односторонне подобранный факти¬
ческий материал, спокойная, академическая, внешне объек¬
тивная манера изложения усиливают воздействие выводов
Уэстермана на читателя. Концепция Уэстермана, в отличие
от теории «гидравлического общества» Витфогеля, получила
признание и в настоящее время господствует в западной ли¬
тературе. Отсутствие полного марксистского историографи¬
ческого разбора взглядов и научного метода Уэстермана, от¬
сутствие нового, объективного прочтения всех источников, на
которые он опирался в своих выводах, задерживают сейчас
прогресс наших знаний о древности и о всемирной истории
в целом.
Канун новой дискуссии
о докапиталистических формациях
В конце 50-х — начале 60-х годов потребность обобщения
накопляемого историками фактического материала и недо¬
статочная разработанность некоторых теоретических положе¬
ний (определение общественно-экономической формации, по¬
нятие собственности и т. д.) вызвали среди марксистов дис¬
куссию о докапиталистических формациях. Связующим зве¬
ном между дискуссиями конца 20-х — начала 30-х и 50—
60-х годов служит обсуждение проблемы азиатского способа
производства в отдельных странах Востока.
Первая волна социологических споров 20—30-х годов в
СССР захватила лишь отдельных западных историков —
марксиста Р. Фокса и считавшего себя в то время маркси¬
стом К.-А. Витфогеля. На ученых же стран Востока маркси¬
стская историческая наука оказала в то время большое влия¬
ние.
Индийский историк А. Мухарджи принял непосредствен¬
ное участие в дискуссии 1930 г. Видный деятель индийского
рабочего движения Ш. Данге в своем исследовании [138а]
188

отстаивал тезис о существовании в древней Индии рабовла¬
дельческого строя.
В Японии в конце 20-х годов высказался за принятие уче¬
ния об общественно-экономических формациях историк Мо¬
ритани Кокки; он был поддержан в этом китайским ученым
Го Мо-жо.
В 1929—1930 гг. Го Мо-жо, находясь в эмиграции в Япо¬
нии, издал работу «Исследование древнего общества Китая»
1430], получившую широкую известность. Автор, следуя в ос¬
новном за Ф. Энгельсом, отстаивал положение о смене обще¬
ственно-экономических формаций в китайской истории и ут¬
верждал, что в древнем Китае существовал период рабовла¬
дельческой формации. Примерно в то же время к аналогич¬
ному выводу пришел другой китайский историк — Люй
Чжэнь-юй [см. 431], однако его работы по сравнению с рабо¬
тами Го Мо-жо имели гораздо меньший резонанс.
В 1931 — 1936 гг., т. е. именно тогда, когда споры об ази¬
атском способе производства среди советских ученых пре¬
кратились, широкая дискуссия вокруг этой проблемы имела
место в Японии. В ней приняли участие Моритани Кокки,
Хирано Ёситаро, Го Мо-жо и другие специалисты по истории
Китая. Моритани последовательно защищал гипотезу особой
классовой формации, основанной на азиатском способе про¬
изводства; он выступал против «насильственного навязыва¬
ния» древней истории Китая западных трафаретов. Но в хо¬
де дискуссии высказывались и другие точки зрения. Некото¬
рые из ее участников признавали общество древнего Китая
рабовладельческим либо смешанным рабовладельческо-фео¬
дальным; другие полагали, что «чистый феодализм» в Китае
начинается только с VII в. н. э. (предшествовавшее этому
тысячелетие определялось ими как «переходный период» от
рабовладельческого строя к феодальному).
Эта дискуссия, ход которой кратко освещен А. Г. Крымо¬
вым [709, 95—126], несмотря на теоретические неясности и
непоследовательность ряда авторов, продемонстрировала
стремление понять и принять марксистскую концепцию исто¬
рии.
В период второй мировой войны марксистское направле¬
ние в японской науке было задавлено; в Китае продолжали
писаться и издаваться отдельные труды по истории, авторы
которых стремились исходить из марксистского понимания
истории. В эти годы выработал свою концепцию истории Ки¬
тая Фань Вэнь-лань, который принял учение о формациях и
признавал существование в истории Китая рабовладельче¬
ского общества [см. 432]. Однако фактически почти вся древ¬
няя история Китая выглядела в его схеме феодальной. Зна¬
чительно большую часть древнего периода истории Китая
отводили рабовладельческому строю Го Мо-жо и его после¬
189

дователи, но и для них наивысший расцвет древнекитайского
общества был уже безусловно феодализмом (примерно с V в.
до н. э.). Иными словами, в принципе обе группы ученых не
до конца преодолели влияние феодальной концепции. У Да-
кунь, напротив, видел в древнейшем Китае господство азиат¬
ского способа производства {429, 3—4]; в несколько субъек¬
тивном описании рабовладельческого китайского общества
Хоу Вай-лу также явно сквозили многие черты азиатского
способа производства {4331.
Таково было положение в мировой науке к началу
50-х годов.
Первое десятилетие после победы народной революции в
Китае было для советской и китайской науки, развивавшихся
долгое время без всякого контакта друг с другом, временем
активного взаимного ознакомления и сотрудничества. Парал¬
лельно сложившиеся концепции древнекитайского общества
столкнулись, потребовалось взаимное изучение и подробное
обоснование некоторых пунктов заново. Часть китайских
историков выступила с концепцией, очень близкой к теории
В. В. Струве; мы имеем в виду Шан Юэ [см. 353], Ван Чжун-
ло, Тун Шу-е (последний, правда, в разгар маоистской идео¬
логической кампании 1957 г. круто повернул к концепции
Фань Вэнь-ланя).
Советские ученые изучали труды китайских коллег, иска¬
ли в них ответ на многие остававшиеся неясными вопросы
истории Китая; ряд авторов — В. М. Штейн, Л. И. Думай*
Р. Ф. Итс — попытались применить концепцию китайских
ученых к изучению древней истории Китая, но без успеха.
На этом этапе большинство исследователей признало более
соответствующей фактам концепцию В. В. Струве, согласно
которой водораздел между рабовладельческим и феодаль¬
ным обществами в Китае проходит где-то в первые века на¬
шей эры. Однако возрождение в 50-х годах концепции фео¬
дализма на древнем Востоке несомненно оказало влияние на
умы особенно научной молодежи, приковав критическое вни¬
мание к господствующей «рабовладельческой» теории.
Современная историческая наука, какой она сложилась к
началу 60-х годов, не хочет ничего брать на веру. Между тем
приводившиеся в 30-х годах доказательства концепции
В. В. Струве, скрытые в малодоступных научных изданиях,
забылись, а недостатки этой концепции, особенно обострен¬
ные популярной передачей учебников и энциклопедий, броса¬
лись в глаза. Добавим к этому узкую подчас специализацию
историков (разбившихся в 40—50-е годы во всем мире на
многочисленные исследовательские направления, нередко не
осведомленные о работе друг друга), отсутствие дискуссий
по многим общим проблемам, малочисленность обобщающих
трудов, создание которых стало при обилии ученых и развет¬
190

вленной специализации делом необычайно трудным. Недо¬
статки эти, которые стали преодолеваться с развертыванием
методологической работы только в 60-е годы (но далеко не
преодолены сейчас), представляются прямой противопо¬
ложностью недостаткам историографического периода 20—
30-х годов. В такой обстановке возрождение полузабытых
концепций 20—30-х годов вполне естественно и объясняется
не столько освоением нового фактического материала, сколь¬
ко рядом методологических неясностей.
Иной подход вносили не только прибывавшие одна за
другой китайские книги, но и поступавшие с Запада труды,
прежде всего прогрессивных немецких авторов. С установле¬
нием тесных связей между советскими учеными и учеными
ГДР возникла необходимость совместно обсудить принципи¬
альные проблемы восточной истории, выводы по которым у
многих советских историков и историков ГДР в то время не
всегда совпадали. Глава лейпцигских китаеведов, видней¬
ший ученый Э. Эркес и его ученики в вопросе об обществен¬
ном строе Китая следовали распространенному прежде в не¬
мецкой науке представлению о феодализме как традицион¬
ном состоянии китайского общества [см. 377; 379].
Спор между этой концепцией и «рабовладельческой», как
•обычно, открывал щелку для проникновения в науку третьей
концепции — «азиатской». Так большие дискуссии 1925—
1931 гг. с двух сторон — с Востока и с Запада — вернулись,
как эхо, в Москву.
Итак, к середине 50-х годов перед марксистскими исто¬
риками встала необходимость многое проверить, объяснить
или согласовать.
Не забудем при этом, что в буржуазном мире К.-А. Вит-
фогель издал ряд работ, завершив их в 1957 г. капитальным
трудом, что также не могло не оказать влияние на ученых
разных стран.
Примем во внимание также, что для современной зару¬
бежной историографии характерно широкое обращение к
марксизму, вызванное как потребностями борьбы против не¬
го, так и искренним для ряда ученых, особенно молодых,
стремлением усвоить марксистскую точку зрения. Эти исто¬
рики сегодня находятся примерно на том же этапе, на ка¬
ком многие советские ученые были в 20—30-х годах; они за¬
ново знакомятся с теми же проблемами и, к сожалению,
повторяют иногда те же ошибки.
Издание в ряде стран перевода «Форм, предшествующих
капиталистическому производству» приковало внимание исто¬
риков к проблемам докапиталистических обществ — в обста¬
новке, когда страны «третьего мира» ищут теоретические пу¬
ти, чтобы понять диалектику перехода от докапиталистиче¬
ских отношений непосредственно к социализму. Напомним,
191

наконец, что дискуссия 1929—1931 гг. неверно, по нашему
мнению, ответила на важный вопрос — был ли К. Маркс ав¬
тором гипотезы формации азиатского способа производ¬
ства, — отрицала всякую причастность его к этой гипотезе
(т. е. пришла к выводу, который легко мог быть опровергнут
простым обращением к работам К. Маркса).
С учетом всего сказанного выше становится понятным, что
обсуждения 60-х годов просто не могли не состояться. До¬
статочно было в бочку накопившихся проблем бросить
искру — громко сказать, что взгляды К. Маркса на азиатский
способ производства в течение 30 лет искажались, — как
взрыв дискуссий не заставил себя ждать. Азиатский способ
производства стал тем волшебным словом, которое вызвало
наружу все причудливо переплетшиеся между собой пробле¬
мы докапиталистических обществ.
Дискуссия 20—30-х годов прошла этап массового увлече¬
ния азиатским способом производства; этап почти всеобще¬
го— в 1931—1933 гг. — принятия теории «феодализма на
древнем и средневековом Востоке»; наконец, этап — в 1933—
1940 гг. — принятия большинством «рабовладельческой» кон¬
цепции. Современная дискуссия словно стремится к повторе¬
нию тех же этапов. Споры между советскими учеными о ги¬
потезе азиатского способа производства, наделавшей много
шума, сейчас явно выдыхаются; интерес к ней держится пока
в некоторых других странах, но вполне выявившаяся в наши
дни неубедительность этой гипотезы не оставляет сомнений*
что дни ее сочтены. Спор все больше развертывается между
двумя концепциями развития Востока — традиционной «фео¬
дальной» и относительно молодой (только с 80-х годов
XIX в.) «рабовладельческой». Значит ли это, что нам пред¬
стоит сейчас период сколько-нибудь длительного господства
«феодальных» взглядов на древний Восток? Или история
науки, которая, как всякая история, делает иногда скачки*
на этот раз перескочит прямо к «рабовладению», минуя
«феодализм»?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВИДЕТЕЛЬСТВО КОНКРЕТНОЙ ИСТОРИИ
Познания отрицательные необходи¬
мы, но не как цель познания, а толь¬
ко как средство; они очистили нам
дорогу к храму мудрости, но у входа
его должны были остановиться. Про¬
никнуть далее предоставлено филосо¬
фии положительной, исторической,
для которой только теперь наступает
время; ибо теперь довершено разви¬
тие философии отрицательной и ло¬
гической.
И. В. Киреевский. Девят¬
надцатый век.
После того как мы сначала критически рассмотрели неко¬
торые концепции развития Востока, а затем выяснили их
происхождение, остается установить, в какой мере эти кон¬
цепции соответствуют современным представлениям о дока¬
питалистической истории Востока. Ведь только обращение
к конкретному материалу вправе вынести последний приго¬
вор тем или иным гипотезам. Однако для вынесения такого
приговора, для обобщений на уровне той «философии поло¬
жительной, исторической», о которой мечтал когда-то
И. В. Киреевский, необходимы усилия многих исследовате¬
лей, сравнение результатов работы целых школ.
Главная трудность — в безбрежности материала: факти¬
чески приходится иметь дело со всей мировой историей — от
неолита до крушения колониальной системы, — хотя ключе¬
вой пункт проблемы лежит, несомненно, в области древней
и раннесредневековой истории.
Сведения же, особенно социально-экономического харак¬
тера, об этих периодах малочисленны и распределены во вре¬
мени крайне неравномерно; выводы поэтому могут в боль¬
шинстве случаев носить только предварительный характер.
Тем не менее есть вещи, установленные к настоящему вре¬
мени вполне определенно.
Значительные трудности порождаются, наконец, сложней¬
шим переплетением внутренних и внешних взаимовлияний
13 Зак. 740
193

передовых и отсталых стран — фактором, который затрудняет
подчас выделение основных внутренних закономерностей.
Обратимся поэтому прежде всего к примеру тех стран, исто¬
рия которых долгое время протекала относительно изолиро¬
ванно. Тезис об относительной изоляции применим в разной
степени к ряду цивилизаций, не имевших (по крайней мере
до конца средних веков) тесного контакта с ближневосточ¬
ным и средиземноморским мирами, цивилизации которых уже
во II тысячелетии до н. э. находились между собой в посто¬
янном общении.
К странам относительно изолированного развития в древ¬
ности и средневековье следует отнести в первую очередь Ки¬
тай, в несколько меньшей степени — Индию; позже к ним
добавляются раннеклассовые государства обособленных тро¬
пических районов Африки, Южной Азии (Камбоджа), Аме¬
рики (от Мексики до Перу), Океании. По-видимому, общие
внутренние закономерности, если они существуют, должны
были как-то проявиться в истории каждого из этих, оторван¬
ных друг от друга и от остального цивилизованного мира го¬
сударств.
В изложении постараемся опираться лишь на бесспорные
свидетельства, а не на — часто убедительно не обоснован¬
ные— выводы1 («феодализм», «не феодализм», «частная
собственность», «отсутствие частной собственности», «рабы»,
«ни в коем случае не рйбы») тех или иных авторов. В этой
части работы нас пока интересует первоизданная историче¬
ская действительность, а теоретические выводы из нее мы
сделаем позже.
Докапиталистический Китай:
отношения собственности
Китай — самая обособленная из больших цивилизаций и
самая большая цивилизация из обособленных — около двух
тысячелетий, до своего соприкосновения (в последние два
века до нашей эры) со Средней Азией и Индией, фактически
был лишен контакта с другими развитыми странами и мало
зависел от передовых влияний. История Китая до начала на¬
шей эры (а практически и значительно позже) дает поэтому
уникальный материал для проверки внутреннего механизма
развития докапиталистических обществ.
Выше уже отмечалось, что Китай служит главной «мо¬
делью», на которой как сторонники азиатского способа про¬
изводства, так и защитники концепции «феодализма в древ¬
ности» доказывают истинность своих взглядов. Это дополни¬
тельно заставляет нас обратить на историю Китая особое
внимание.
194

Начало истории китайцев, как и других народов, теряется
в мифах. Как и у большинства народов мира, у китайцев со¬
хранились туманные воспоминания о временах первобытного
равенства, рисовавшихся им в виде «золотого века», выбор¬
ных правителей Яо и Шуня, советовавшихся с народом. До
нас дошли сказания о социальном перевороте, когда сын од¬
ного из выборных вождей, Великого Юя, силой захватил
власть, заменив выборность «царей» правом наследования.
Сходные сюжеты встречаются в преданиях многих народов.
Историко-фольклорные сведения дополняются данными ар^
хеологии, с научной точностью зафиксировавшей факт пере¬
хода племен нынешнего Северного Китая от каменного века
к бронзовому, от первобытных общинных поселений к горо¬
дам. Таким образом, начало китайской истории в основных
чертах было таким же, что у других народов. Общие зако¬
номерности налицо, и было бы положительно странно, если
бы эти общие закономерности почему-то вдруг перестали
действовать в момент перехода к классовому обществу и го¬
сударству.
И действительно, имеются данные, свидетельствующие,
что китайская цивилизация складывалась примерно на том
же уровне производительных сил, что и у всех народов мира
(период перехода от камня к металлу, деревянной сохи,
бронзовых мечей и копий, запряженных лошадьми боевых
колесниц и т. д.). Возникновение государственности шло па¬
раллельно с ростом социального и имущественного неравен¬
ства: это подтверждают археологические раскопки и пись¬
менная традиция. Величественные могилы правителей и зна¬
ти резко отличаются от жалких погребений бедняков.
Легенды рассказывают о росте гнета и противоречий, при¬
ведшем к падению первого китайского Шанского (Иньского)
государства и к завоеванию его племенами чжоусцев
(XI в. до н. э.).
Интересно, что среди других обвинений, предъявленных
свергнутой династии Шан китайской традицией, фигурирует
«кража» представителями знати жертвоприношений для сво¬
их пиршеств [см. 337, 71]. Перед нами — характерный пример
раннеклассового общества, в котором прибавочный продукт,
производимый общинниками, под видом удовлетворения об¬
щей «потребности» — приношения богам — практически все
больше отчуждался в пользу господствующего класса.
Были ли знатные шанцы наследственной или только слу¬
жилой корпорацией, принадлежала ли земля общинам, зна¬
ти или государству, снимался ли урожай с полей представи¬
телей привилегированных слоев рабами, общинниками или
знать содержалась за счет довольствия из казны, кто
выполнял за нее «черную» работу — данные вопросы (не¬
смотря на то что некоторые, особенно китайские, ученые вы¬
13*
195

сказывали на этот счет весьма категорические суждения) на
современном уровне науки пока остаются без ответа. В мо¬
гилах найдены скелеты множества людей, похороненных с
властителями. Некоторые китайские авторы, называя их ра¬
бами, толкуют эти находки как решающее доказательство
рабовладельческого характера древнекитайского общества;
другие, напротив, указывают, что массовое заклание пленных
скорей свидетельствует об отсутствий потребности в рабской
силе и, следовательно, говорит против определения общества
как рабовладельческого. Третьи вообще отрицают, что сотни
похороненных с правителем людей были пленными, считая
их сородичами умершего, сопровождавшими его в лучший
мир (может быть, «добровольно», под влиянием изуверских
религиозных представлений).
Эти гипотезы равно необоснованны; правильней было бы
сказать, что классовая структура шанского общества неиз¬
вестна. Поэтому среди исследователей нет единодушия; неко¬
торые (в Китае Шан Юэ, в СССР Т. В. Степугина) высказы¬
вали мнение, согласно которому период Шан нужно отнести
к первобытнообщинному строю, в то время как большинство,
основываясь на общей картине значительного уже в то время
имущественного и социального неравенства, а также на пись¬
менной традиции, всегда склонно было искать в шанском
Китае классовое антагонистическое общество.
Поскольку в каждом случае мы по возможности хотели
бы опираться на бесспорные факты, важно подчеркнуть: спо¬
рящие стороны не так уже далеки друг от друга, они схо¬
дятся в том, что период Шан был либо концом первобытно¬
общинного строя, либо началом классового антагонистиче¬
ского общества. Ни та, ни другая сторона не сомневается, что
огромная часть населения государства Шан жила по-преж¬
нему общинами, будь то соседские коллективы или, что более
вероятно, объединения родственных семей.
Точка зрения, признающая общество Шан (Инь) классо¬
вым, основанным на эксплуатации бывшей родовой верхуш¬
кой массы общинников, четко выражена Л. С. Васильевым:
«Факт совместного производства родовых общин Инь на об¬
щих полях отнюдь не означает, что общество Инь находилось
еще на примитивной стадии родового строя и вовсе не было
знакомо ни с социальным неравенством, ни с эксплуатацией.
Напротив, уже существовало и то, и другое. Однако возник¬
шие институты классового общества были окутаны еще
прочной родовой оболочкой, недооценивать силу и крепость
которой нельзя... Поскольку преимущественное право распо¬
ряжаться... совокупным продуктом коллектива по традиции
принадлежало его вождям и старейшинам, то нет ничего уди¬
вительного в том, что возникшая уже эксплуатация труда
юбщинников прикрывалась родовой традицией» (481, 60}.
196

Мысль автора вполне определенна: классовое общество с
«его институтами, эксплуатация труда уже возникли, родо-
вые отношения остались «оболочкой». Если так обстояло
дело уже в период Шан (конец II тысячелетия до н. э.), то,
казалось бы, тем более должно считаться классово антаго¬
нистическим китайское общество следующего периода, так
называемого Западного Чжоу (начало I тысячелетия до н. э.).
Однако оценки Западного Чжоу и следующего за ним перио¬
да Чуньцю (VII—V вв. до н. э.) достаточно противоречивы:
от утверждения, что социальный строй Китая в эти эпохи
был основан на первобытных отношениях собственности
(Ф. Тёкеи), до признания Западного Чжоу высокоразвитым
рабовладельческим (Л. И. Думай) или даже феодальным
(Фань Вэнь-лань) государством. Как видим, шкала оценок
гораздо более широкая, чем при характеристике строя эпохи
Шан.
О Западном Чжоу известно больше, чем о Шан, но мно¬
гие сведения (особенно данные литературных источников)
неточны, поддаются различному истолкованию. Все сошлись
на том, что в периоды Западного Чжоу и Чуньцю в Китае
имелись рабы, но какие иероглифы передавали понятие
«раб» — об этом до сих пор ведутся споры. Остается спор¬
ным толкование иероглифа чжун, обозначавшего, видимо,
основную массу земледельческого населения: одни переводят
его «рабы», другие — «крестьяне», «простолюдины». Соотно¬
шение между трудом свободных и трудом рабов неизвестно.
Сохранились сведения о широком распространении в пе¬
риоды Западного Чжоу и Чуньцю деления общества на так
называемые кланы — группы родственных семей, причем не¬
которые из них занимали привилегированное положение.
Схематизированное и идеализированное позднейшими книж¬
никами изображение господствовавшей якобы в чжоуский пе¬
риод системы землепользования цзинь тянь («колодезной си¬
стемы») также, видимо, отражает реальные черты древней
общины, где семьи обрабатывали каждая свое поле, а с од¬
ного поля, обрабатывавшегося совместно, урожай поступал
в государственную казну.
Если, таким образом, сохранились данные об общинах и
общинном землевладении, то нет данных, свидетельствующих,
что вся обрабатываемая земля считалась государственной.
Сторонники последней концепции ссылаются на строку в ка¬
нонической книге «Ши цзин» (сборник песен чжоуского вре¬
мени): «Под небом нет земли, которая не принадлежала бы
вану (правителю); на земле нет никого, кто не был бы под¬
данным вана» [см. 785, 173]. Однако эта фраза может пони¬
маться просто как выражение политического могущества; из
нее не обязательно следует, что монарх являлся единствен¬
ным собственником земли.
197

Если и можно говорить в каком-то смысле о верховной
государственной собственности на землю, то только в момент
завоевания чжоусцами страны Шан. При завоевании победи¬
тели обычно рассматривали захваченные земли как общую
добычу, как свою коллективную собственность, и государст¬
во-завоеватель считало себя вправе (конечно, право это не:
оформлялось в каких-либо развитых юридических формули¬
ровках) делить захваченные земли, выдавая наделы отдель¬
ным лицам, родам и общинам. На раздаваемых наделах, ко¬
нечно, по-прежнему сидели покоренные общины, в данном.,
случае шанские, т. е. право на завоеванную территорию нуж¬
но рассматривать фактически как право на использование
труда побежденных.
После же проведения этого раздела теоретически допу¬
щенная нами «верховная государственная собственность на
землю» стремительно исчезает; владельцы наделов становят¬
ся собственниками; через относительно короткий промежуток
времени на месте «государственной собственности» воссозда¬
ются две формы, существовавшие до завоевания: фактически
полная собственность общин и условная собственность при¬
вилегированных семей.
Кроме того, есть достаточно веские основания считать,,
что во времена Западного Чжоу — Чуньцю существовала на¬
ряду с указанными категориями (о чем свидетельствуют
источники) еще третья категория земель (о которой прямых.,
данных не сохранилось) — земли, находившиеся в полной ча¬
стной собственности отдельных общинников. Такие участки,
введенные в хозяйственный оборот путем подъема целины,
находились вне общинной территории и использовались их
хозяевами вне общинных отношений. О существовании такой
формы земельной собственности можно судить на основании
узаконивших ее мер позднейших реформаторов (VI—IV вв.
до н. э.), о которых речь пойдет ниже.
«Верховная собственность» государства на завоеванные
земли (если о ней вообще можно говорить), таким образом,
сохранялась лишь в течение какого-то преходящего истори¬
ческого момента, являлась фактически просто формой пере¬
распределения земель.
Укрепление частных форм собственности, служивших эко¬
номической базой местных правителей, стало — в условиях,
натуральной экономики — одной из причин, приведших (в пе¬
риод Чуньцю) к фактическому распаду варварской империи
чжоусцев на многочисленные мелкие государства.
Признание факта существования в чжоуский период ча¬
стной собственности на средства производства не значит, ко¬
нечно, что эта собственность имела все черты, знакомые нам
по буржуазному праву. Формальных (с современной точки
зрения) собственников земли в чжоуском Китае было не¬
198

сколько. Оставались, видимо, какие-то традиции собствен¬
ности сидевших на земле шанских общин. В то же время вся
завоеванная территория бывшего государства Шан рассмат¬
ривалась, особенно первое время, как общая собственность
победителей-чжоусцев. Наряду с этим под прикрытием фор¬
мальной общей собственности существовала фактическая
частная собственность представителей чжоуской знати на об¬
щинные земли в пределах жаловавшихся им за «службу»
наделов, основной доход с которых поступал в их пользу.
Социальный статус обрабатывавших эти наделы непосред¬
ственных производителей (были ли они чем-то вроде спар¬
танских илотов, или людьми полурабской зависимости, или
свободными) неясен. Нет данных и о том, как отбирался у
производителей прибавочный продукт: поступал ли он вна¬
чале целиком в казну и лишь затем распределялся между
пленами общества или в центр сдавался лишь остаток уро¬
жая, после того как определенная доля его оставлялась зем¬
ледельцу и низшим звеньям эксплуататоров. Разумеется,
первый случай подразумевает несравненно более высокую
степень контроля эксплуататорского класса над непосредст¬
венными производителями с соответствующим повышением
нормы эксплуатации (которая теоретически может быть до¬
ведена до такого состояния, когда труженикам оставляется
лишь паек). Все эти детали чжоуского общественного произ¬
водства нам неизвестны, но из последующей конфуцианской
традиции (книга «Чжоу ли»), по-видимому, следует, что го¬
сударственный аппарат Западного Чжоу был многочислен¬
ным, широко разветвленным, т. е. что непосредственный про¬
изводитель находился, вероятно, под неусыпным надзором.
Таким образом, при всей неполноте современных знаний
по истории Западного Чжоу и Чуньцю некоторый минимум
фактов можно все-таки считать бесспорным. Прежде всего —
это признанное всеми историками наличие рабов; затем —
значительная роль общинно-родовой организации; наконец —
большой удельный вес прямого насилия в эксплуатации не¬
посредственных производителей (фактор завоевания, роль
разветвленного государственного аппарата). Думаем, что пе¬
речисленные факты сами по себе не станет оспаривать ни
один специалист, какие бы выводы из них он ни делал.
Л. С. Васильев, автор одной из немногих еще, к сожале¬
нию, у нас монографий по данному периоду, пришел, напри¬
мер, к следующим любопытным мыслям: «Если брать за ос¬
нову отношения, сложившиеся между общиной и ее эксплуа¬
таторами, легко прийти к выводу о раннефеодальном харак¬
тере» чжоуского общества. «Если же оценивать это общество
лишь с точки зрения тенденции развития в нем института
рабства, да еще в сравнении с другими аналогичными обще¬
ствами древнего Востока, можно сделать вывод, что это —■
199

общество раннерабовладельческое, патриархально-рабовла¬
дельческое» [481,219].
Первый вывод, по мысли автора, основывается на отно¬
шениях «между общиной и ее эксплуататорами». Сразу воз¬
никает вопрос: о какой «общине» идет речь? Об общине чжо-
усцев? Но она была общиной свободных, а основными
эксплуатируемыми ячейками являлись общины шанцев и
других завоеванных чжоусцами народностей. Об этих кате¬
гориях общин Л. С. Васильев сообщает: «Юридический ста¬
тус некоторых прослоек... (нечжоуские общины) в отдельные-
периоды раннечжоуской истории бывал весьма близок к раб¬
скому» [481, 219]. Как видим, у Л. С. Васильева и из «отно¬
шения... между общиной и ее эксплуататорами» выводится в
данном случае (может быть, вопреки воле автора) не ранне¬
феодальное, а «весьма близкое к рабскому», как он его назы¬
вает, общество. В итоге первый вариант определения характе¬
ра общества чжоуского Китая — как раннефеодального — по¬
висает в воздухе.
Перейдем ко второму выводу. В данном случае чжоуское
общество, по словам Л. С. Васильева, характеризуется
«лишь» на основе «тенденции развития», да еще «в сравнении
с другими аналогичными обществами древнего Востока»!
Но — как еще делаются выводы? Из чего вообще выводится
закономерность развития, как не из общей «тенденции»? Что
есть сама закономерность, как не нечто общее, найденное для
длинного ряда «аналогичных» случаев? Тот, кто примет совет
автора — идти к выводу на основе «тенденции развития» Ки¬
тая «в сравнении» с другими странами древности, — неизбеж¬
но придет, как свидетельствует Л. С. Васильев, к заключе¬
нию, что чжоуский Китай — «общество раннерабовладельче¬
ское, патриархально-рабовладельческое». Указанный вывод,
по нашему мнению, действительно был бы вполне обоснован.
Надо, впрочем, иметь в виду, что цитируемая работа
Л. С. Васильева вышла в 1961 г., т. е. до начала широкой
дискуссии об азиатском способе производства, чем, может
быть, отчасти объясняется осторожность автора.
Впрочем, и в этой книге есть положения, с которыми
нельзя согласиться. Автор то говорит, что классовое обще¬
ство в чжоуском Китае существовало, хотя «элементы го¬
сударственного аппарата и аппарата насилия» еще только
«создавались» [481, 61], то, напротив, утверждает, что госу¬
дарство возникло в XI в. до н. э. в Китае, «еще незнакомом с
частной собственностью на землю» [481, 220], оформление же
раннеклассового общества «следует датировать примерно
IX в. до н. э.» [481, 217]. Оба утверждения противоречат не
только друг другу, но и фактам, собранным Л. С. Василье¬
вым об аграрном строе древнего Китая, не оставляющим
сомнения в том, что возникновение имущественного неравен¬
200

ства и частной собственности (в том числе некоторых форм
частной собственности на землю) стало предпосылкой воз¬
никновения классов и государства; не будет ошибкой ска¬
зать, что процессы становления классов и государства в Ки¬
тае шли практически параллельно.
Несмотря на все неясности, все же очевидно, что
Л. С. Васильев в 1961 г. видел в древнем Китае «тенденцию
развития институтов рабства» и признавал возможность вы¬
водов о рабовладельческом характере общественного строя.
М. В. Крюков в 1968 г., т. е. в разгар дискуссии, выразился
значительно менее осторожно: «Наиболее вероятным и харак¬
терным для подавляющего большинства обществ является
такой вариант развития, когда общество чжоуского типа
эволюционирует непосредственно в направлении развития
феодализма» [715, 249].
Малообоснованное^ этого тезиса очевидна. Ведь (не го¬
воря уже обо всем прочем) в чжоуском Китае частная соб¬
ственность на землю проявлялась в столь ранних, столь за¬
маскированных и своеобразных формах, что сам М. В. Крю¬
ков даже сомневается в ее существовании [см. 715, 2491.
Собственные его исследования — одна монография [608] вы¬
шла до, другая [607] после цитированной статьи 1968 г. —
рисуют общество, сверху донизу опутанное пережитками ро¬
довых отношений, очень мало напоминающее раннефеодаль¬
ное. Впрочем, изучение только отношений родства не позво¬
ляет, конечно, ответить на вопрос об общественно-экономиче¬
ском строе, так что автор прав, когда в обеих названных ра¬
ботах и не пытается дать свое решение этой проблемы.
Действительно, периоду зарождения феодальных отноше¬
ний свойственны обычно более заметные элементы индиви¬
дуальной земельной собственности, ибо феодальный период
в истории человечества — первый, на всем протяжении кото¬
рого индивидуальная собственность на средства производ¬
ства открыто выступает в качестве основы общественных от¬
ношений. В рабовладельческом же обществе, даже в услови¬
ях 'значительного подъема — на последний его стадии — то¬
варно-денежных отношений, сохраняются многие общинные
связи. Древнекитайское общество скорее напоминает этот
вариант развития.
Противоречивость, недостаточная убедительность выводов
некоторых исследователей отражают объективно существую¬
щие пробелы наших знаний о китайском обществе первой
половины I тысячелетия до н. э. По мере приближения к на¬
шей эре сведений становится больше. Между VI и IV вв.
до н. э. по Китаю прокатывается, с востока на запад, волна
преобразований: от первых попыток реформ в самом тогда
развитом приморском государстве Ци до реформ в одном из
окраинных, обширных и в то же время отсталых госу¬
201

дарств — Цинь. Эти мероприятия заслуживают вниманиям
как первое достоверное сообщение о происходивших эко¬
номических сдвигах, задним числом проливающее свет и
на предшествующие процессы, незримо протекавшие ве¬
ками.
Общей чертой мероприятий, проведенных в VI—IV вв„
до н. э. во многих китайских государствах, было то, что на¬
логом стала облагаться единица земельной площади, между
тем как до этого налог взимался, по-видимому, с коллектив¬
ного собственника — общины. Смысл новшества понятен: по*
мере разложения древней общины богатые семьи стали соз¬
давать собственные хозяйства на целине, и поднятые ими
земли, неподконтрольные общине, нужно было включить те¬
перь в общую систему налогообложения. Введение поземель¬
ного налога означало, по существу, признание государством
давно существовавшей вне общин фактической собствен¬
ности богатых семей, признание и закрепление достигнутой к:
тому времени стадии разложения общины. Реформы, узако¬
нив частную земельную собственность, содействовали ее
дальнейшему развитию, и уже через какие-нибудь сто-двести
лет после введения поземельного налога земельные участки,
в Китае, несмотря на сохранение некоторых пережиточных,
форм общинного контроля, в основном свободно передава¬
лись по наследству, продавались и покупались. Из коллек¬
тивного собственника община превратилась в объединение
земельных собственников, сохранившее самоуправление и не¬
которые другие прежние функции, например, в области
культа К
Данные о реформах VI—IV вв. позволяют лучше понять
и особенности предшествующего развития. Учитывая, что
процесс формирования частного землевладения, каким оно*
пришло к своей победе в VI—IV вв., не мог не быть длитель¬
ным, нельзя не предположить, что фактическая собственность,
отдельных дворов на распаханные целинные земли сущест¬
вовала но крайней мере за двести-триста лет до указанных
реформ, иными словами, процесс разложения древней общи¬
ны начался непосредственно после чжоуского завоевания.*
Это чисто логическое, но совершенно неизбежное умозаклю¬
чение ведет к следующему: фактическая собственность част¬
ных семей на земли вне общинного фонда распространялась,
оказывается, долгое время, без всякого видимого отпора со
стороны общества или государства. Ясно, что один этот факт
полностью исключает возможность существования в период
до VI в. в Китае права «верховной государственной собст¬
венности» на землю.
Несмотря на ограниченность источников, все изложенное
выше диктует вывод: китайская цивилизация с самых ранних.
ступеней своего развития знала различные формы частной
202

^собственности на средства производства, в том числе на
землю.
Следующая в истории Китая эпоха, ханьская (III в.
до н. э. — II в. н. э.), — время бесспорного распространения
товарно-денежных отношений и частной собственности2.
Продолжается разложение общины, с чем связано постепен¬
ное отделение непосредственного производителя от средств
производства. Источники свидетельствуют о существовании
наряду с частновладельческими рабами множества разорив¬
шихся земледельцев, ставших наемными работниками: их
социальное положение было близко к рабскому. Удельный
вес труда рабов и смежных с ними категорий трудящихся в
общественном производстве неизвестен, так же как и то, кто
главным образом работал на землях знати и за счет кого
эксплуататорская прослойка получала основной доход.
Имеющийся фактический материал позволяет утверждать
лишь, что рабовладельческие отношения независимо от ха¬
рактера общества по-прежнему существовали и даже разви¬
вались по восходящей линии главным образом за счет роста
частного рабовладения (в отличие от древнейшего периода,
когда, как показано выше, основу составляли государствен¬
ные формы порабощения и эксплуатации). В ханьский пе¬
риод еще меньше, .чем когда-либо до него, можно говорить
об отсутствии в Китае частной земельной собственности и о
наличии «верховной собственности государства» на землю.
Стремление государства официально объявить себя соб¬
ственником основного средства производства — земли —
впервые наблюдается в первые века нашей эры. Складывает¬
ся так называемая надельная система, вся пахотная земля
рассматривается в качестве собственности государства, раз¬
дающего наделы как крестьянам, так и крупным землевла¬
дельцам с учетом службы или повинности, которая ими вы¬
полняется. Периодом расцвета надельной системы стал
VII век — начало правления династии Тан. Если когда-ни¬
будь в истории Китая можно говорить о целом периоде вер¬
ховной государственной собственности на всю землю, то
только в это время.
До недавнего времени многие ученые сомневались в том,
насколько надельная система реально проводилась в жизнь,
однако их сомнения, по-видимому, неосновательны. Длитель¬
ная полоса смут и варварских нашествий после падения ди¬
настии Хань вызвала потребность в объединении всех сил
страны, в новой политической централизации. Могущество
аристократии, выступавшей в роли скрепляющей силы древ¬
ней империи, к тому времени было подорвано, выдвигалась
новая служилая знать, ставшая опорой танских императоров;
надельная система на данной стадии роста этой знати впол-
~не соответствовала ее интересам.
203

Следует, однако, ясно отдавать себе отчет в том, что на¬
дельная система, во-первых, не означала уравнительного зем¬
лепользования (наделы знати и чиновников намного превы¬
шали крестьянские), во-вторых, никоим образом не упразд¬
няла частное землевладение. Единственное изменение в этом
плане состояло в том, что временное владение на некоторый
период пришло на смену наследственной собственности.
Господство надельной системы оказалось недолгим, сто
с лишним лет — короткий промежуток для истории. После
распределения земель возобновилось быстрое развитие пол¬
ных форм частной собственности с правом наследствования к
отчуждения земельных участков. Уже в середине VIII в. вы¬
званные таким развитием центробежные силы взорвали един¬
ство Танской империи, вскоре был узаконен и связанный с
той же тенденцией переход наделов огромной части крестьян
к помещикам. Фактически надельная система сыграла в*
истории Китая роль орудия, с помощью которого господст¬
вующий класс провел новое перераспределение земельной
собственности и руками государства прикрепил крестьян к.
земле [см. 779]3.
Хотя в последующей истории Китая не раз — в моменты
внешних потрясений и крестьянских войн — государственный
сектор землевладения снова возрастал, а частный сектор со¬
кращался, факт остается фактом: с VIII в. н. э. крупная зе¬
мельная собственность помещиков — наследственная, с пра¬
вом отчуждения — существовала непрерывно (формально и
фактически) до аграрной революции 1946—1952 гг.
Тезис, согласно которому традиционный Китай не знал
якобы частной собственности на землю, не находит в исто¬
рии Китая никакого подтверждения 4.
Докапиталистический Китай: «тайна» шэныии
Второе важнейшее доказательство «особого» пути Китая:
некоторые участники дискуссии видят в существовании спе¬
цифического господствующего сословия — шэньши, резко от¬
личавшегося от европейского дворянства. В свойственном
иным сторонникам «азиатской» концепции романтическом
стиле они пишут о «феномене шэньши», о «тайне шэньши».
Шэньши своим положением в обществе, по их уверениям,
якобы были обязаны не богатству, не владению средствами
производства, а образованию, ученой степени, так как в тра¬
диционном Китае не имущество, а образование давало
власть; ученая степень — нечто первичное, земельная собст¬
венность — вторичное. В этом видят одну из основных харак¬
терных черт (на примере Китая) особой общественно-эконо¬
мической формации (по существу, даже не экономической*
204

поскольку существование и развитие ее определяются «лич¬
ностными» отношениями).
Правда, когда обращаемся к фактам, обнаруживается
некоторая нелогичность в представлениях сторонников гипо¬
тезы азиатского способа производства. Сословие шэньши,
оказывается, присуще не всей древней и средневековой ки¬
тайской истории. Оно зародилось в первые века нашей эры,
превратилось в правящее привилегированное сословие в
VII—X вв., когда экзаменационная система стала играть ре¬
шающую роль в комплектовании государственного аппарата.
В X—XIII вв. (династия Сун) и XIV—XVIII вв. (династия
Мин) экзаменационная система пережила свой расцвет; одно
столетие — период господства монгольской династии Юань
(VIII—XIV вв.), стремившейся опереться на буддистов, было
временем упадка шэньши. На разных этапах ученое сословие
именовалось по-разному. Иероглиф шэнь означает пояс, слу¬
живший в древности знаком власти; лица, сдавшие экзаме¬
ны, дававшие право на власть (т. е. на место в государст¬
венном аппарате), в разное время назывались сяншэнъ
(сельские власти), жулинь (конфуцианцы); в новое время
получил распространение термин шэньши (ученые мужи —
ши, носящие «пояс власти» — шэнь) 5.
Получается несоответствие: азиатский способ производ¬
ства, по мнению многих сторонников этой гипотезы, харак¬
терен главным образом для древнего Китая; между тем слой
шэньши, типичный для этого способа производства, в древ¬
ности отсутствует, формируясь только в средние века.
Но не будем останавливаться на этой очередной не¬
увязке. Перейдем к рассмотрению конкретных черт этого
сословия.
Шэньши никогда не были единственными представителя¬
ми китайского господствующего класса. При династии Мин,
когда экзаменационная система, как сказано выше, имела
особенно большое значение, высшую ступеньку социальной
иерархии занимала кучка наследственной знати, состоявшей
из родственников императора; после завоевания Китая
маньчжурами структура господствующего класса мало изме¬
нилась, лишь место минской наследственной аристократии
заняла такая же наследственная маньчжурская знать. Ниже
шли чины государственного аппарата, чьи должности зани¬
мались по конкурсу лицами, получившими ученую степень.
«Этаж» ниже занимали шэньши; их были сотни тысяч, в то
время как вербовавшееся из них чиновничество насчитывало
несколько десятков тысяч человек — цифра, крайне ничтож¬
ная для Китая.
Большинство шэньши получили ученые степени путем
сдачи экзаменов. Они несли в себе схоластическую премуд¬
рость средневекового Китая, в которой наряду с огромным
205

бесполезным грузом лежали и ценные крупицы древнего опы¬
та — политического, военного, инженерного. В конце средне¬
вековья ученую степень можно было купить за деньги, но в
этом случае она давала меньше прав и почета; разбогатев¬
ший простолюдин, купивший ученую степень, стремился,
чтобы хоть дети его, пройдя все необходимые ступени, стали
шэньши по образованию. К сословию шэньши причислялись
также бывшие чиновники и некоторые лица, не имевшие уче¬
ных степеней (родственники чиновников).
Шэньши составляли ядро господствующего класса в сто¬
лице, в провинциальных центрах; в каждом уезде их было
несколько сотен, они группировались вокруг так называемых
общинных школ (шэ сюэ)у служивших чем-то вроде клубов,
в военное время — штабов шэньши. Местное «высшее обще¬
ство», состоявшее из шэньши, служило опорой чиновнику,
присланному из центра, — человеку, как правило, временно¬
му в данном уезде, недостаточно знавшему местные условия,
не понимавшему местный диалект. Достаточно было записки
шэньши — и чиновник бросал простолюдина в тюрьму, на¬
казывал палками. Шэньши ведали ирригационными работа¬
ми, собирали налоги, в период общественных потрясений
формировали ополчение, которое иногда сражалось против
чужеземных агрессоров, иногда — против крестьян-повстан-
цев.
В Китае, где традиционной религией большинства была
смесь буддизма, конфуцианства и даосизма, а роль офици¬
альной идеологии принадлежала конфуцианству, шэньши вы¬
ступали в роли образцов конфуцианской морали, хранителей
ортодоксии, знатоков классических книг.
Строй жизни шэньши противопоставлялся жизни народа:
они имели налоговые льготы, отличались от всех, кто ниже
их, даже одеждой. В древности их характерным признаком
был широкий пояс, позже — широкая шляпа с острым вер¬
хом, в XIX в. — парадный костюм с синим воротником или
длинный халат.
Неотъемлемыми признаками шэньши были образован¬
ность и причастность к власти, причем определяющим был
второй. Можно было, получив ученую степень, не быть шэнь-.
ши (слой ученой интеллигенции, непричастной к власти,
обозначался особым термином: в новейшее время — muda-
фу)\ можно было не иметь ученой степени, но стоять близко
к власти и считаться шэньши (например, родственники быв¬
ших чиновников). Когда в 1905 г. императорское правитель¬
ство отменило архаическую экзаменационную систему, ста¬
рые ученые степени исчезли, но понятие «шэньши» в обиходе
сохранилось; фактически оно было ликвидировано только
революцией 1949 г. Итак, шэньши — не столько ученое,
сколько господствующее сословие, хотя, конечно, в старом
206

Китае власть и образованность, как правило, — понятия рав¬
ноценные.
Формально звание шзныни не было наследственным и не
связывалось с обязательным владением недвижимым имуще¬
ством. Провести нижнюю границу общественного строя, объ¬
единенного понятием «шэньши», довольно трудно, поскольку
она определялась не юридическими установлениями, а тра¬
дицией.
Люди, сдавшие экзамены на ученую степень, резко дели¬
лись на две категории. Большая часть не поднималась выше
первой ученой степени — шэньюаня или сюцая. Обладатель
этой степени не имел права на занятие чиновной должности,
он был как бы не шэньши, а кандидат в шэньши. Многие сю-
цаи работали учителями, часть — общинными служащими.
Численность их составляла около 90% всех обладателей уче¬
ных степеней (по данным конца XIX в. — около 1 млн.).
Сюцай-учитель зарабатывал в год 100 с лишним лянов, в то
время как представители более высоких ученых степеней —
гуншэны, цзюйжэни и цзиныии, которых насчитывалось в об¬
щей сложности несколько десятков тысяч, имели средний го¬
довой доход по 5 тыс. лянов. Представители именно этой —
второй категории были «настоящими» шэньши, представляв¬
шими власть и крупное землевладение. Западные исследова¬
тели не едины в вопросе о том, применим ли к сюцаям даже
сам термин «шэньши». Автор.двух монографий о шэньши
[835а; 8356]. Чжан Чжун-ли распространяет этот термин на
обе категории, но более осторожный Хэ Бин-ди доказывает,
что еюцаи никогда не считались шэньши Тем. 894а]. Во вся¬
ком случае, если с понятием «шэньши» ассоциировалась
прежде всего власть, то к сюцаям это явно не отно¬
сится.
Сословие шэньши комплектовалось большей частью из
самих шэньши. Формально экзамены мог сдать любой (что
дало основание советскому историку Г. С. Кара-Мурзе опре¬
делить в свое время шэньши не как наследственное, а как
личное дворянство). Фактически, чтобы овладеть знаниями,
требовались многолетние упорные занятия, доступные толь¬
ко имущим. По существу, шэньши стали наследственным со¬
словием, отличавшимся от наследственного дворянства толь¬
ко тем, что ряды его постоянно пополнялись выходцами из
других социальных групп. Такой прилив «свежих сил» в ря¬
ды шэньши отнюдь не быд равномерным в разные периоды
истории Китая и зависел от того, насколько эффективно дей¬
ствовала экзаменационная система, насколько обществу уда¬
валось обуздать взяточничество и семейственность.
Имущественное положение шэньши изучено Чжан Чжун-
ли. Он показал, что большинство из них были землевладель¬
цами, их доходы от земель примерно равнялись доходам от
207

должностей. Во второй половине XIX в. шэньши принадле¬
жало 25% всех обрабатываемых земель, или 225 млн. му,
причем 200 млн. из них находилось в руках 30—60 тыс. пред¬
ставителей данного слоя. Остальные 25 млн. му распределя¬
лись среди сотен тысяч тех, кого Чжан Чжун-ли называет
«низшими шэньши», а Хэ Бин-ди вообще не относит к этому
сословию. Для преподавателей, которых в указанное время
было 600 тыс. (большинство из них составляли сюцаи), за¬
работная плата служила главным источником существова¬
ния.
Здесь мы видим резкую грань между шэньши — господ¬
ствующим классом, наделенным властью и имуществом, — и
многочисленной интеллигенцией, обслуживавшей господ¬
ствующий класс, примыкавшей к нему, но не составлявшей
непосредственно его часть.
Итак, шэньши обладали средствами экономического (зем¬
ля) и внеэкономического (близость к политической власти;
образование, дающее право на власть; монополия на идеоло¬
гию) принуждения. Шэньши — фигура преимущественно ме¬
стного масштаба, что отразило несколько меньшую, чем в
древнем Китае, степень централизации и возросшую роль
прослоек господствующего класса на местах. Роль шэньши в
идеологии напоминает функции духовенства в европейских
феодальных странах, с той существенной разницей, что кон¬
фуцианство как идеология отличалось относительной слабо¬
стью специфически религиозных элементов, разрабатывая
главным образом мораль и этику.
При всей своей многочисленности шэньши составляли
лишь часть господствующего класса. Другим правящим со¬
словием, более высокопоставленным, хотя и менее многочис¬
ленным, чем шэньши, была наследственная знать. Третьим
привилегированным сословием, на этот раз стоявшим ниже
шэньши, при маньчжурской династии было восьмизнаменное
маньчжурское войско, представлявшее мелких землевладель¬
цев с искусственно сохранявшимися у них элементами воен¬
но-общинной организации и коллективного землевладения.
Кроме трех привилегированных сословий в XIX в. имелся
обширный слой эксплуататоров, выбившихся из среды кре¬
стьян, но еще не сумевших овладеть даже начальными ста¬
диями схоластического образования. Жизнь приходила в про¬
тиворечие с традиционной схемой: наиболее богатые и влия¬
тельные из таких «серых баронов», не имея формальных прав
на власть, прибирали ее к рукам на местах незаконно.
В XX в. таких темных и грубых, лишенных традиционного
ореола — «высокой морали», эксплуататоров называли ту-
хао — местные тираны. Фактически к XX в. их также стали
рассматривать как часть помещиков, обычно упоминая в од¬
ном ряду с лешэнь. Большую часть промежуточного слоя
208

между крестьянством и крупными землевладельцами в XX в.
стали называть кулаками (фунун — богатые крестьяне) 6.
Тот факт, что шэньши представляли не весь эксплуата¬
торский класс, а одно из его сословий, не представляется
чем-либо исключительным. Во Франции имелось два сосло¬
вия феодалов: дворянство и духовенство. В Тибете и Монго¬
лии господствующим сословием было духовенство, но низшие
элементы этого сословия относились, по существу, к эксплуа¬
тируемому классу. Таким образом, особая структура господ¬
ствующего класса Китая не была во всех отношениях фено¬
меном. Специфика Китая в том, что одно из господствующих
сословий формировалось на основе образовательного ценза.
Шэньши — часть господствующего класса, занимавшая
строго определенное место в общественной машине, скреп¬
лявшая эту машину организационно и идеологически.
Некоторые историки, вводя понятие «государство-класс»,
объявляли шэньши типичными представителями такого обще¬
ства, в котором аппарат управления и правящий класс со¬
ставляют одно целое, эксплуатация осуществляется одним
государством [см. 959; 980]. Выше было показано, что такая
картина не отвечает фактам: шэньши не сливались пол¬
ностью с государственным аппаратом; большая часть шэнь¬
ши не занимала чиновничьих должностей, часть же высших
должностей была занята не выходцами из шэньши, а пред¬
ставителями наследственной знати.
Любопытно, что другие авторы, напротив, провозглашают
особенностью традиционного китайского общества независи¬
мость господствующего класса — шэньши — от государствен¬
ного аппарата. Это также неверно: шэньши, безусловно, тес¬
но связаны с государственным аппаратом, служат его резер¬
вом и опорой.
Неверно, что шэньши были единственными эксплуатато¬
рами в китайском обществе: мы видели, что эксплуататор¬
ский характер имели и другие сословия или общественные
прослойки, как связанные, так и не связанные с государст¬
венным аппаратом.
Рассмотрение проблемы шэньши заставляет нас коснуть¬
ся еще одного важного вопроса. Мы видели, что сословие
шэньши возникло и господствовало на протяжении второго
этапа китайской, так называемой «традиционной» истории.
Случаен ли этот факт? Иными словами, являлся ли период
существования сословия шэньши особой стадией развития
китайского общества? Нужно ли считать «традиционное» об¬
щество древности и средневековья принципиально единым
или перед нами два различных состояния общества?
Ответ на этот вопрос можно дать только на основе суммы
признаков.
14 Зак. 740
209

Докапиталистический Китай: два этапа или один?
До сих пор нам приходилось сравнивать некую Законо¬
мерность — действительную или мнимую, якобы выведенную
некоторыми современными авторами из исторических фак¬
тов, — с самими конкретными фактами (сравнение, как мы
видели, оказывалось не в пользу некоторых гипотез). Несрав¬
ненно трудней идти в обратном направлении: выискивать
определенную закономерность среди массы фактов. Обилие
конкретного материала, противоречивость различных факто¬
ров, сложность их взаимодействия создают впечатление пол¬
ной хаотичности. Марксистская методология дает, однако*
ключ к объяснению всего механизма и постепенно открывает
реальные связи.
Все сторонники концепции «феодализма в древности»*
включая авторов, конструирующих различные варианты
«смешанных» формаций, а также часть защитников азиат¬
ского способа производства отстаивают, как было показано'
выше, точку зрения, согласно которой вся история «традици¬
онного» Китая, от конца первобытности до возникновения
капиталистических отношений, представляет единую общест¬
венную формацию. Иными словами, они рассматривают весь
этот период как время господства в основе неизменных отно¬
шений собственности и эксплуатации, сложившегося на од¬
ном и том же уровне производительных сил и не прерывав¬
шегося на протяжении всего периода социальной революцией.
Как ни трудно охватить общим взглядом путь китайского
общества, попробуем все же отметить некоторые важнейшие
вехи — хотя бы до конца I тысячелетия н. э.
Подойдем к живому потоку истории с имеющимся у нас
критерием общественно-экономической формации и попро¬
буем установить, когда и какие основные, принципиальные
изменения происходили в «традиционном» Китае: 1) в отно¬
шениях собственности; 2) в политической надстройке;
3) в идеологии; 4) в уровне производительных сил.
Прежде чем начать применять наш критерий, напомним:
самая большая трудность — в том, что перечисленные четы¬
ре фактора действуют не одновременно. Правда, коренные
изменения в отношениях собственности — определяющий
признак каждой формации — видимо, должны более или ме¬
нее соответствовать революционным переменам в политиче¬
ской надстройке. Но переворот в идеологии, как известно иэ
опыта многих народов и эпох, начинается задолго до поли¬
тических потрясений, подготовляет их; с другой стороны*,
борьба между старой и новой идеологией, как правило, про¬
должается долгое время после того, как переход от одной
формации к другой в экономической и политической обла¬
стях в основе давно завершен. Еще меньше видимого соот¬
210

ветствия между коренным изменением производительных сил
и социально-экономическими преобразованиями, меняющими
сущность формации. Вторые безусловно зависят от первых
как определяющего фактора, но эта зависимость проявляется
только в конечном счете. Технической революции всегда (осо¬
бенно в докапиталистические эпохи) требовалось длитель¬
ное время, чтобы результаты ее, во-первых, смогли по-на¬
стоящему преобразовать общественное производство, во-вто¬
рых, исподволь воздействуя на сознание (в древности —
целого ряда поколений), подготовить субъективные факторы
социальной (в древности — стихийной) революции.
После этих предварительных замечаний посмотрим преж¬
де всего, нет ли в истории Китая — со второй половины
II тысячелетия до н. э. 7 до начала XX в. н. э. — каких-либо
моментов, наглядно свидетельствующих о коренном перево¬
роте в отношениях собственности?
И действительно за указанный более чем трехтысячелет¬
ний период обнаруживаем немало важных, по-видимому, по¬
воротных пунктов в экономической истории: перераспределе¬
ние собственности после покорения государства Шан чжоус-
цами в XI в. до н. э.; реформы, узаконивающие рост частной
собственности и постепенный распад общины в VI—IV вв.
до н. э.; мероприятия центральной власти, направленные на
новое перераспределение — как общинных, так и частных —
земель в период надельной системы (III—VII вв. н. э.); рас¬
пад надельной системы и торжество крупного землевладения
(VIII в.); изменения в сфере собственности — новые расши¬
рения фонда государственных земель — в результате чуже¬
земных завоеваний, в особенности монгольского в XIII в.;
дальнейшие успехи частной собственности и рост товарно-
денежных отношений в XVI—XVIII вв. Присмотревшись,
можно различить два больших цикла, в начале каждого из
которых роль государства (скорее как верховного распреде¬
лителя, чем верховного собственника средств производства)
чрезвычайно велика, но постепенно уменьшается, как бы
уступая прогрессирующему давлению частнособственниче¬
ских отношений. Потом наступает длительная полоса более
или менее явного преобладания частной собственности, сме¬
няющаяся к началу следующего цикла кризисом и новым
укреплением государственного сектора.
Заметим, что периоды резкого преобладания государст¬
венных форм собственности сравнительно коротки и даже в
это время частная собственность, отступая, не исчезает, а
приобретает лишь другой облик —облик владения. Государ¬
ственная собственность расцветает обычно после тяжелых
кризисов и внешних вторжений. Должно быть, не будет
ошибкой сказать, что отмеченные два цикла экономического
развития Китая — это два периода прогресса, прежде всего,
14*
211

частной собственности на средства производства. Преобла¬
дание государственного сектора в начале первого цикла есте¬
ственно для стадии выхода из первобытнообщинных отноше¬
ний, когда частная собственность еще максимально неразви¬
та и скрывается под покровом общественной. Но чем объяс¬
няется возрождение государственных форм собственности в
первые века нашей эры? По-видимому, единственным естест¬
венным объяснением была бы необходимость превращения:
одной формы частной собственности в другую, переход соб¬
ственности из рук одного эксплуататорского класса в руки
другого. Если так, то в обоих случаях (во II тысячелетии
до н. э. и в III в. н. э.) мы имеем дело с изменениями форма¬
ционного порядка.
Но действительно ли это так? Выше мы употребили словом
«цикл» в неточном значении, в смысле простой констатации
частичной повторяемости явлений. Но что, если речь идет об
абсолютной повторяемости и перед нами в самом деле замк¬
нутые циклы: общественная собственность — частная — снова?
общественная — снова частная? Является ли история тради¬
ционного Китая «циклической», или в ней можно обнаружить
неотделимое от понятия общественно-экономической форма¬
ции движение по спирали?
Для уяснения этого от собственности на вещи обратимся:
к собственности на людей — работников. Предупредим, что*
как ни мало изучены проблемы древней и средневековой соб¬
ственности на землю, положение с изучением собственности
на людей во много раз хуже: нет достаточных данных ни о
норме эксплуатации, ни об удельном весе рабского труда,,
невозможно дать точную социальную характеристику ряду
категорий трудящихся. Известно, однако, что рабы имелись
уже на заре китайской цивилизации, что неуклонно шел про¬
цесс перехода от государственных форм эксплуатации к ча¬
стным, что число частновладельческих рабов вплоть до пер¬
вых веков нашей эры возрастало.
Потом происходит поворот: рабы и близкие к ним про¬
слойки так называемого «подлого люда» во все большем чис¬
ле переходят в ряды «простолюдинов» — крестьян. Это на¬
шло отражение, в частности, в земельной политике государ¬
ства: если в первые века надельной системы крупным земле¬
владельцам предоставлялись дополнительные наделы на
рабов (распределение земли как бы по «орудиям труда»), то
позже такая практика прекращается. Преобразование рабов^
в закрепощенных крестьян шло одновременно с прикрепле¬
нием крестьян к земле, превращением их в зависимое от зем¬
левладельцев сословие. Из бывших свободных земледельцев-
общинников и бывших рабов сложился класс зависимого
крестьянства, ставший основным производительным классом
средневекового Китая (да и Китая нового времени).
212

Сравнивая теперь последовательность смены форм зе¬
мельной собственности и эксплуатации, убеждаемся в полном
их соответствии. Тут и там — два больших периода, водораз¬
делом между которыми служит надельное землепользование,,
насаждавшееся в III—VII вв. н. э. Таким образом, III век
может условно рассматриваться как начало нового социаль¬
но-экономического этапа. Становится также очевидным, что-
речь идет о двух последовательных стадиях социального про¬
гресса, а не о движении по кругу: общество, построенное на
сохранении сильнейших общинных пережитков и на неуклон¬
ном возрастании самых крайних, рабских форм эксплуата¬
ции, сменяется обществом, в котором крайние формы-
эксплуатации с самого начала несколько смягчены, свобод¬
ные же общины, напротив, попадают в зависимое положение,
И позже, в Китае средневековья и нового времени, тенден¬
ция в общем идет не в сторону рабства; при прежней нераз¬
рывности экономических и внеэкономических методов при¬
нуждения все больше возрастает удельный вес экономиче¬
ских форм за счет внеэкономических.
Все это, вместе взятое, конечно, не циклическое развитие,,
а развитие по спирали.
Проследим теперь изменения в общественной надстройке.
Казалось бы, это намного легче, чем исследовать неясные
вопросы собственности и эксплуатации, однако тут возникает
иная трудность: что отбирать из массы материала.
Так, отыскивая в истории Китая последних трех тысяче¬
летий полосу внутренних потрясений, которая, может быть,
указала бы момент революционного перехода от формации
к формации, обнаруживаешь обилие восстаний и чужеземных
нашествий, в котором разобраться нелегко. Попытаемся
представить их сводную картину:
Век до
Восстания
Восстания
Восстания
и инозем¬
Век п. 8.
и инозем¬
Век н. э.
и инозем¬
н. 8.
ные наше¬
ные наше¬
ные наше¬
ствия
ствия
ствия
XI

I
А*
XII
г,Б
X
—
II
А
XIII
Г
IX
—
III
Г
XIV
А
Vili
—
IV
Г
XV
—
VII
—
V
Г
XVI
—
VI
—
VI
Г
XVII
А,Г
V
—
VII
А
XVIII
А
VI
—
Vili
В
XIX
А
HI
А
IX
А
II
—
X
Г,Б
I
—
XI
Б
* Условные обозначения: А — крупные народные восста¬
ния; Б — наиболее значительные народные восстания местного
масштаба; В — мятежи представителей привилегированных,
классов; Г — иноземные вторжения.
213

Первое впечатление: общественные потрясения в Китае
непрерывны; с III в. до н. э. крупные народные восстания
вспыхивали там в среднем чуть реже, чем один раз в два
столетия. На этом основании некоторые западные историки,
составляя хронологические таблицы «бунтов» в Китае и гра¬
фики подъемов и спадов, крайних форм социального про¬
теста, отказывались от установления какой бы то ни было
закономерности. Мы, однако, настроены не столь пессими¬
стически.
Конечно, арифметический подсчет не отразит всю слож¬
ность проблемы, не покажет качественное различие между
восстаниями, степень их глубины, жизненность оставленных
ими традиций. Но даже он дает кое-какую пищу для раз¬
мышления по поводу динамики внутренних конфликтов в
истории Китая.
Обратим внимание прежде всего на то, что в последние
века в нашем перечне — XVII, XVIII, XIX — крупные народ¬
ные восстания начинают происходить уже каждое столетие
(крестьянская война XVII в. под руководством Ли Цзы-чэна,
восстание тайного общества «Белого лотоса» конца XVIII в.,
крестьянская война тайпинов XIX в.). Создается впечатле¬
ние, что здесь, в новый период всемирной истории, китайское
•общество постепенно вступает в какой-то постоянный кризис,
разрешаемый, видимо, уже за рамками таблицы, т. е. в XX в.
Второе, что бросается в глаза, — это отсутствие указаний
на крупные восстания и нашествия извне в начале нашего
перечня — с XI по III в. до н. э.
Правда, некоторые китайские историки хотели бы найти
мощные социальные коллизии и в этот период. В источниках
сохранилось упоминание о бунте в чжоуской столице в 841 г.
до н. э., в результате которого ван (монарх) бежал и на вре¬
мя, до воцарения его сына, установилось некое правление
гунхэ. Отдельные авторы толковали «гунхэ» как «республика»
(именно такое значение имеет это слово в современном китай¬
ском языке), а события 841 г. именовали первой в истории
Китая революцией. Но суть событий абсолютно неясна, а ие¬
роглифы «гунхэ» поддаются, как показали другие китайские
авторы, различному объяснению: то ли захват власти неким
Гунбо Хэ, то ли «совместное правление» (хэ) двух гунов (кня¬
зей) — Чжоу-гуна и Чжао-гуна [ем. 337, 97; 790, 37].
Другой пример необоснованно широких выводов из малых
посылок: смутные сведения о том, что в годы Чуньцю дей¬
ствовал какой-то благородный разбойник Дао Чжи, некото¬
рые историки КНР считали достаточным доказательством
революционного кризиса в Китае того времени.
Оставляя подобные частности за пределами нашей табли¬
цы, мы вправе предположить, что, напротив, периодам За-
ладного Чжоу и Чуньцю не были присущи кризисы, выливаю¬
214

щиеся в мощные восстания социальных низов. Производст¬
венные отношения того времени соответствовали, очевидно,,
характеру производительных сил и обеспечивали непрерыв¬
ное развитие общества по восходящей линии.
Поскольку ни в начале, ни в конце таблицы мы, следова¬
тельно, не можем рассчитывать на данные о переходе (если
он был) от одной докапиталистической формации к другой,,
сосредоточим внимание на периоде с III в. до н. э. (первое
крупное, всекитайское восстание Чэнь Шэна) по XVII в. н. э.
В середине таблицы сразу бросается в глаза цепь восста¬
ний с I по VI в. н. э., прерываемая веками (III—V) величай¬
ших в истории Китая варварских нашествий. Впечатление
таково, что древний общественный порядок, надломленный
внутренней борьбой, оказался не в силах противиться чуже¬
земному вторжению.
С другой стороны, выделяются периоды, совсем не знав¬
шие крупных потрясений: II—I вв. до н. э. (Западная ХаньУ,
XV—XVI вв. н. э. (Мин). Их, очевидно, можно считать пе¬
риодами максимальной устойчивости господствовавшей соци¬
альной системы. С некоторой оговоркой к ним можно при¬
соединить длительный период X—XIV вв. н. э., поскольку
классовые выступления этого времени (крестьянское восста¬
ние в Сычуани X в., солдатские бунты XI в., крестьянские
восстания в Чжэцзяне и в районе оз. Дунтинху XII в.) носи¬
ли местный характер, а единственное крупное народное вос¬
стание (XIV в.) «красных войск» направляло свое острие
против чужеземных завоевателей. Перечисленные выступле¬
ния не могут поэтому, на наш взгляд, рассматриваться в ка¬
честве доказательства кризиса формации. Свидетельство'
жизненности господствующего общественного строя Китая
еще в XIII—XIV вв. можно усмотреть и в том, как мало из¬
менило внутренние условия страны монгольское иго и как
скоро (первым из завоеванных монголами стран) Китай-
смог от этого ига освободиться.
Мы видим, таким образом, в какой период скорей всего
нужно искать разрыв в развитии китайского общества: это
I—VI вв. н. э. с центром где-то около III в. Восстание Чэнь
Шэна в III в. до н. э. в широком историческом плане могло
бы тогда рассматриваться как отдаленный предшественник,
а восстания Ань Лу-шаня (VIII в.) и Хуан Чао (IX в.), при
всем различии между ними, — как последние волны пронес¬
шейся бури. В то же время между началом I тысячелетия
до н. э. и III в. до н. э. — первый большой период стабиль¬
ности внутреннего строя; между IX и XIII вв. н. э. — второй
такой период. Что это: не две ли общественные формации,,
разделенные резким рубежом социального переворота?
Могут возразить, что переворот в виде серии восстаний,,
чередуемых с внешними нашествиями, растянувшийся на.
215

восемь веков, не отвечает нашему представлению о социаль¬
ной революции. Но почему, собственно? Даже в XVIII—
XIX вв., когда история двигалась не в пример быстрей, фран¬
цузскому обществу понадобились четыре революции на про¬
тяжении восьмидесяти лет, чтобы полностью завершить пе¬
реход от феодального строя к буржуазному. Рабовладельче¬
ская Римская империя пережила около пятисот лет
острейшего кризиса, несколько попыток восстановления от¬
жившего строя и их провал, прежде чем феодализм (в самых
ранних формах) утвердился, наконец, на бывшей римской
территории. Несомненно, революционный переход от рабо¬
владельческой формации к феодальной не может мыслиться
как однократная революция политического типа.
Китайский историк Шан Юэ обратил в свое время вни¬
мание на различие лозунгов крестьянских повстанцев на раз¬
ных исторических этапах. Согласно источникам, во время
мощного восстания III в. до н. э. народ возмущался главным
образом прямым произволом, грубым насилием власть иму¬
щих. По преданию, основатель ханьской династии Лю Бан
заключил с главами общин договор — строго соблюдать
принцип «за убийство — смерть, за ранение и грабеж — на¬
казание» — и это успокоило народ. С конца же X в. н. э. появ¬
ляются совершенно иные лозунги, свидетельствующие о борь¬
бе против экономической зависимости: «Уравнять богатых и
бедных» [790, 226, 326]. С точки зрения Шан Юэ, смена лозун¬
гов подтверждает гипотезу, что до первых веков нашей эры
Китай находился на стадии рабовладельческой общественной
формации, а с III—IV вв. н. э. — феодальной. Нетрудно ви¬
деть, что динамика народных восстаний и их особенности
приводят к признанию тех же двух этапов истории Китая,
которые были уже нами определены выше на основе измене¬
ния форм собственности: 1) древний Китай и 2) средневеко¬
вый Китай; разделительная черта — падение древнего ки¬
тайского государства где-то около III в. н. э. Период пре¬
образования политической надстройки, судя по нашей
таблице, охватывает III—IX вв., т. е. почти полностью совпа¬
дает со временем становления, расцвета и развала надельной
системы.
III—VIII века могут также рассматриваться как перелом¬
ные в истории китайской идеологии, только здесь весь пере¬
ходный период значительно шире: он фактически начинается
с I в. до н. э. и оканчивается примерно IX—X вв. н. э. Это —
время распространения буддизма и слияния его с реформиро¬
ванным конфуцианством и даосизмом в одну синкретическую
религию.
Первый большой подъем философской мысли и идеологи¬
ческой борьбы в Китае падает на VI—IV вв. до н. э. В то
время возникли такие философские направления, как конфу¬
216

цианство, даосизм, моизм, легизм. Соперничая друг с дру¬
гом, частью преодолевая, частью используя (особенно это
относится к конфуцианству) пережитки первобытнообщинных
взглядов, новые учения стремились удовлетворить потреб¬
ности классового общества с его сложностью и противоре¬
чиями.
Постепенно конфуцианство и даосизм, особенно после
I в. до н. э., окончательно стали религиями, так как только в
религиозном обличье идея могла в то время пустить глубо¬
кие корни в массах. Легизм, выступавший как чисто «мир¬
ская» доктрина и вызывавший крайнюю неприязнь социаль¬
ных низов своей цинично открытой защитой власти и наси¬
лия, был в измененном виде включен в реформированное
конфуцианство. На рубеже нашей эры, т. е. в то время, когда
усиление религиозных моментов в конфуцианстве и даосизме
только начиналось, в Китай проникла из Индии уже сложив¬
шаяся, обладавшая развитыми догматикой и культом первая
мировая религия — буддизм. Видимо, почва для буддизма в.
Китае оказалась в тот момент исключительно подходящей,,
потому что эта религия стремительно распространилась, на
несколько веков захватила гегемонию в идеологической сфе¬
ре, в некоторые царствования играла даже роль официаль¬
ной религии.
Разрыв императоров с буддийской церковью в IX в. при¬
вел к тому, что никогда больше, за исключением столетия
монгольского господства (XIII—XIV вв.), буддизм не пре¬
тендовал в Китае на роль государственной религии: эти
функции прочно закрепились за конфуцианством. Широкой
же идеологической базой общественного строя, массовой ре¬
лигией стало синкретическое сплетение буддизма, конфуци¬
анства, даосизма — по существу, единая народная религия.
Буддизм, таким образом, в весьма значительной степени со¬
действовал течению процессов, и без него назревших в ки¬
тайской идеологии. Когда идеологическое преобразование
совершилось, буддизм, как бы выполнив свою миссию, скром¬
но отходит на второй план.
Налицо, таким образом, три периода истории идеологии
в Китае:
I. Древний период — сохранение в народе первобытнооб¬
щинных культов и развитие (видимо, вначале среди интел¬
лигенции и горожан) философских учений, только начавших
расчищать почву будущему идеологическому перевороту, —
I тысячелетие до н. э.
II. Складывание синкретической религии и официальной
конфуцианской (по европейской терминологии, «неоконфуци-
анской») ортодоксии — I тысячелетие н. э.
III. Господство этой сложившейся идеологической систе¬
мы — II тысячелетие н. э.
217

Вспомним теперь, что, говоря о периодизации социально-
экономической истории, мы объединяли периоды господства
сложившихся общественных систем с периодами их станов¬
ления. Применив тот же метод к истории идеологии, при¬
дется объединить II и III пункты нашей периодизации в
один — «период становления и господства синкретической
религии и конфуцианской ортодоксии (I—XIX вв. н. э.)».
В итоге мы получили два этапа, один из которых соответст¬
вует в основном древнему, другой — средневековому (и но¬
вому) китайскому обществу.
Напомним, что аналогичные два этапа выводились —
каждый раз совершенно независимо от других факторов —
из анализа развития собственности и классовой борьбы в Ки¬
тае. Итак, можно говорить о практическом тождестве трех
периодизаций. И, исходя из признания взаимозависимости
между прогрессом экономики, политической жизни и идеоло¬
гии, рубеж между двумя большими полосами развития дока¬
питалистического Китая нужно искать где-то в первых ве¬
ках нашей эры. Условно можно выбрать в качестве водораз¬
дела самую заметную в эти века политическую веху: падение
древней Ханьской империи, начав новую эпоху примерно с
III в. н. э.
В этом месте авторы, рассматривающие китайское обще¬
ство с древнейших времен до проникновения капитализма
как единую общественную формацию, могут возразить: вы
делите всю «традиционную» историю Китая на два этапа:
пусть так, но это — два этапа внутри единой формации.
Но, во-первых, в данной части работы, когда мы идем
от конкретного материала, представляется более важным —
вначале — наметить реальные этапы, чем теоретически опре¬
делить их и дать им названия. Во-вторых же, напомним, что
троекратное выделение нами двух этапов вытекает из анали¬
за отношений собственности, эксплуатации, классовой борь¬
бы, идеологических отношений, т. е. признаков, образующих
понятие формации. Если в данном случае речь идет не о двух
общественно-экономических формациях, а о каких-то других
двух этапах, пусть нам скажут, о каких именно.
Попробуем теперь в заключение связать полученную пе¬
риодизацию китайской истории с этапами развития произво¬
дительных сил, как известно в конечном счете составляющего
основу перехода от одной общественно-экономической форма¬
ции к другой.
С самого начала отметим, что такого же наглядного соот¬
ветствия, какое обнаружилось при сличении экономической,
социальной и идеологической исторических периодизаций, в
данном случае не наблюдается. Прогресс производительных
сил в Китае между XI в. до н. э. и концом средних веков не¬
сомненен, но он скорее представляется эволюцией, ослож*
218

няемой даже иногда попятными зигзагами (IV—V вв. н. э.)..
И только в одном случае — между VI и IV вв. до н. э. —
имел место столь стремительный рост производства (переход
от камня и бронзы к железу, подъем целины, рост городов,
торговли, денежных отношений), что можно с каким-то пра¬
вом говорить о развертывавшейся в эти века революции в-
производительных силах.
Значит ли это, что историю новой общественной форма¬
ции надо начинать с VI—IV вв. до н. э.? Возможность такого
решения как будто подкрепляется тем обстоятельством, что
именно на VI—IV вв. до н. э. приходятся реформы налого¬
обложения и расцвет философских школ, что создает иллю¬
зию одновременной «революции» в производительных силах,,
экономике и идеологической надстройке.
Но вывод о социальной революции в VI—IV вв. до н. э..
был бы, по нашему мнению, ошибочным. Нас должен насто¬
рожить уже тот факт, что история классовой борьбы не по¬
казывает нам в VI—IV вв. до н. э. того взрыва противоре¬
чий, который только и может свидетельствовать о революци¬
онном переходе от одной формации к другой. Но есть еще
более веское соображение: выше мы отмечали, что револю¬
ция в производительных силах, особенно в древности, не хмог-
ла происходить одновременно с порождаемой ею социальной
революцией. Первая обязательно предшествует второй, опе¬
режая ее в докапиталистических классовых обществах по
крайней мере на века, в первобытных условиях, можно ду¬
мать, — даже на тысячелетия.
Марксистская теория никогда не провозглашала, что со-'
циальной революции должна непосредственно предшество¬
вать революция в производительных силах. Марксизм
утверждает лишь, что переход от формации к формации воз¬
никает в результате резкого несоответствия производствен¬
ных отношений характеру производительных сил. Основы¬
ваясь на таком понимании взаимодействия между произво¬
дительными силами и производственными отношениями,,
нельзя не прийти к выводу, что следующий за сдвигами в
китайском производстве в VI—IV вв. до н. э. (если бы даже
оказалось, что их можно считать революционными) перево¬
рот в общественных отношениях должен был произойти лишь
несколькими столетиями спустя. Анализ социально-экономи¬
ческой истории дал нам в качестве переломного момента пер¬
вые века нашей эры, т. е. период, отделенный пятью-шестью
столетиями от «революции» VI—IV вв. до н. э. в производи¬
тельных силах. Наличие такого промежутка свидетельствует,
на наш взгляд, скорее в пользу существования взаимосвязи
между этими историческими явлениями.
219

Обращение к конкретному материалу
сторонников «феодализма в древности»
Исследователи, отрицающие наличие двух формационных
этапов в истории «традиционного» Китая, естественно, ищут
в конкретном историческом материале подкрепления своим
взглядам. Чтобы оценить силу их доказательств, рассмотрим
доводы главных представителей двух школ историков
КНР — Фань Вэнь-ланя и Го Мо-жо. Концепции этих авто¬
ров сложились еще в период, когда большинство китайских
ученых стремилось овладеть марксизмом-ленинизмом и вы¬
работать марксистскую периодизацию отечественной исто¬
рии. В качестве третьего примера возьмем работы советского
китаеведа В. П. Илюшечкина — по существу, единственного
участника современной дискуссии, приведшего значительный
фактический материал в защиту теории «единой формации»
в древнем и средневековом Китае.
Внешне взгляды указанных авторов существенно различ¬
ны: Фань Вэнь-лань и Го Мо-жо признают наличие в истории
Китая рабовладельческой и феодальной формаций, расходясь
в определении границы между ними примерно на 500 лет,
В. П. Илюшечкин отвергает самые эти понятия. Общее же
между названными тремя авторами — в том, что они причис¬
ляют весь древний период китайской истории (В. П. Илю¬
шечкин), или почти весь (Фань Вэнь-лань), или большую его
часть (Го Мо-жо) к той же формации, которая, по их мне¬
нию, существовала в средневековом Китае.
Покойный Фань Вэнь-лань, взгляды которого до середины
50-х годов разделялись большинством ученых КНР, стоял на
том, что завоевание государства Шан в XI в. до н. э. чжоус-
цами означало падение рабовладельческого строя и замену
его феодальным.
На наш взгляд, допустить возможность смены классовых
формаций в Китае на заре цивилизации невозможно, не рас¬
ходясь с самим понятием общественно-экономической форма¬
ции. Общественная формация, как мы не раз повторяли, по
своей сущности является социальным организмом, пережи¬
вающим рождение, становление, расцвет и старение. Ни одна
формация не сходит со сцены раньше, чем она даст все, что
в состоянии дать общественному прогрессу. Ясно, что такие
процессы не только не могли развернуться, но и по-настоя¬
щему едва могли начаться в период Шан, о котором еще
совсем недавно исследователи спорили, нужно ли считать его
раннерабовладельческим или первобытнообщинным.
Фань Вэнь-лань, «отдав», таким образом, рабовладельче¬
скую формацию в Китае эпохе Шан, по существу, отмахнулся
от проблемы рабовладельческого строя в китайской истории,
признав древнее общество, на всех его сколько-нибудь разви¬
220

тых стадиях, феодальным. Но и феодальный характер этого
общества он не доказал.
Фань Вэнь-лань считает несущественными упоминания
источников, что при чжоуском завоевании часть шанцев была
обращена в рабство и что в государстве Чжоу еще до его
победы над Шан издавался закон, запрещавший укрывать
беглых рабов. Феодальная сущность чжоуского государства
видна, по мнению автора, например, в том, что чжоуский пра¬
витель запретил своим подданным пить вино и охотиться,
принимая меры к «обеспечению зажиточной жизни народа».
Из таких весьма общих сведений Фань Вэнь-лань делает вы¬
вод: «Под этими мерами подразумевалось упорядочение си¬
стемы взимания налогов и податей, благодаря чему у кре¬
стьян появилась возможность делать некоторые накопления,
а значит, и заинтересованность в труде» (337, 72]. Но неко¬
торое упорядочение податной системы совсем не обязательно
должно свидетельствовать о смене формации. Запрет же ви¬
на и другие подобные меры выражают феодальную сущность
общественных перемен не больше, чем ее в свое время выра¬
жали мероприятия спартанских царей, направленные на ук¬
репление и консервацию общины завоевателей.
Решающим доказательством перехода к феодальным от¬
ношениям Фань Вэнь-лань считает «крупные земельные по¬
жалования» начала Чжоу и создание иерархии. «Вся орга¬
низация чжоуского общества, — писал он, — была проникну¬
та феодальным духом, основанным на родовых и брачных
связях. Наиболее реальной экономической основой этого об¬
щества, естественно, была феодальная собственность на зем¬
лю. Тот, кто давал землю, обладал правом собирать подати
с того, кто от него эту землю получал. Император был вер¬
ховным собственником земли» [337, 79].
Данные, приводимые в той же книге Фань Вэнь-ланя, по¬
казывают, однако, что понятие земельной собственности бы¬
ло еще неустойчивым, поземельного налога не было — его
заменяли налог с общин и так называемые «подарки» вану.
Не было и собственности монарха на землю: «Фактически...
человек, получивший землю и подданных, имел право распо¬
ряжаться ими как своей собственностью, мог подарить их
или обменять» [337, 81].
Рассуждения автора весьма субъективны. Так, из произ¬
вольной безоговорочной трактовки социальных групп чжоу¬
ского общества чэнъ и чжун как соответственно рабов и кре¬
постных (хотя спор о том, что представляла собой каждая
из этих категорий — рабов или крепостных, — идет до сих
пор) он делает весьма далеко идущие выводы: «Хотя в сель¬
ском хозяйстве использовались и те и другие, роль „чэнь“ в
производстве постепенно уменьшалась (это важнейшее поло¬
жение также не доказано.— В. Я.), а значение „чжун“ не¬
221

уклонно возрастало и, таким образом, пережитки рабовла¬
дельческого строя в феодальном обществе постепенно умень¬
шались» [337, 81].
Не более убедителен и следующий пример: в надписи на
бронзовом сосуде говорится, что ван дал некоему Кэ семь
земельных наделов, причем вдобавок одному из наделов «дал
ему рабов с женами». «Отсюда видно, — смело провозгла¬
шает исследователь, — что количество рабов, используемых
при обработке земли, было сравнительно небольшим» [337,
81]. На наш взгляд — читатели, полагаем, согласятся с
ним, — никакого вывода из данного единичного факта не сле¬
дует.
Не в состоянии воспроизвести здесь все доводы автора, в
том числе относящиеся к более поздним периодам древней
истории, заметим, что, как правило, они не более убедитель¬
ны, чем приведенные выше. С уважением отзываясь о труде
китайского историка, изучившего большой фактический ма¬
териал, мы вынуждены признать, что проблема им не ре¬
шена.
В первые годы существования КНР, по мере того как кон¬
цепция Фань Вэнь-ланя вызывала у китайских историков все
большее недоверие, — отчасти в результате знакомства с до¬
стижениями советской исторической науки, — господствую¬
щей постепенно признавалась промежуточная концепция Го
Мо-жо, проводившая черту между рабовладением и феода¬
лизмом в Китае в самой середине древнего периода истории.
Го Мо-жо несколько раз менял свою точку зрения, считая
рубежом между рабовладельческой и феодальной формация¬
ми то 770 г. до н. э., то 206 г. до н. э. (максимальное прибли¬
жение к концепции В. В. Струве и других советских ученых),
и, наконец, остановился посередине, на 475 г. до н. э. В пос¬
ледней статье, опубликованной уже после «культурной рево¬
люции» [1017], Го Мо-жо, который на некоторое время остал¬
ся единственным известным историком, пользующимся пра¬
вом представлять (даже не под псевдонимом) историческую
науку КНР, повторяет и хочет, видимо, официально закре¬
пить свою концепцию.
Опуская не относящиеся к науке детали, вроде усилен¬
ного цитирования в указанной статье Мао Цзэ-дуна, рассмат¬
риваемого автором в качестве последней инстанции в вопро¬
сах древней истории, приведем те соображения, которые Го
Мо-жо пытается основывать на конкретном историческом
материале.
«В летописи „Чунь-цю“, — пишет он, — в записи, дати¬
рованной 15 годом правления луского Сюань-гуна (что соот¬
ветствует 594 г. до н. э.), есть фраза о первом взимании на¬
логов с му. Хотя эта фраза состоит всего из трех иероглифов,,
в ней скрыт глубокий исторический смысл; она свидетель*
222

ствует о том, что в Китае на арену общественной жизни
впервые выступил класс помещиков и что такое явление
впервые получило законное признание... Таким образом,
должно быть, вряд ли можно как-то оспорить тот факт, что
до середины периода Чуньцю китайское общество было не
феодальным, а рабовладельческим» [1017, 58—59].
В этом рассуждении наглядно выступают отрицательные
стороны метода, применяемого Го Мо-жо. Источник зафикси¬
ровал первое появление поземельного налога— и вот за ко¬
роткое время (Го Мо-жо пишет: «50 лет») рабовладельче¬
ский строй в государстве Л у сменяется феодальным! Такая
быстрота невероятна даже в том случае, если возникновение
индивидуальной земельной собственности действительно
можно было бы считать равнозначным победе феодализма.
Но мы знаем, что это не так, что свободно отчуждаемая ча¬
стная земельная собственность скорее даже типична для
позднего рабовладельческого общества, чем для раннефео¬
дального.
«Существовал и еще один важный фактор, — продолжает
Го Мо-жо, — ускоривший и усиливший эти крупные переме¬
ны,— это появление в годы Чуньцю железных орудий, фор¬
сировавших развитие сельскохозяйственного производства.
В середине периода Чжаньго уже повсеместно стало нормой
применение железных орудий для обработки земли... Это в
громадной степени повысило уровень развития производи¬
тельных сил в сельском хозяйстве, что неизбежно привело к
ускоренному росту количества частных „черных полей“, кото¬
рые не замедлили оставить далеко позади ограниченные по
площади поля „цзин-тянь“ и разрушили старые производст¬
венные отношения. Применение железа может служить еще
•более „железным“ доказательством того, что смена рабовла¬
дельческого строя феодальным произошла на стыке Чуньцю
п Чжаньго» <[1017, 59].
Полагая, что применение железных орудий в земледелии
стало нормой с середины периода Чжаньго, т. е. примерно с
IV в. до н. э., Го Мо-жо считает себя вправе начинать эпоху
феодальной формации VI—IV вв. до н. э. По его мнению,
распространение железных орудий, определившее весь по¬
следующий перелом в собственности, в общественной над¬
стройке, происходит... одновременно с этим переломом! По
существу, Го Мо-жо вывел смену общественно-экономической
формации прямо из изменения орудий труда — подход, ко¬
торый давно отвергнут марксистской наукой как вульгариза¬
торский.
Го Мо-жо ищет также в VI—IV вв. до н. э. революцион¬
ный переход от одной формации к другой и, разумеется, «на¬
ходит». Он описывает борьбу группировок господствующего
класса в государстве Ци, в результате которой победила, по
223

мнению автора, более умеренная группировка, высказывав¬
шаяся против бессовестного ограбления населения государст¬
венным аппаратом. Этот переворот, отразивший, видимо, по¬
степенную замену государственных форм эксплуатации ча¬
стными, автор безапелляционно оценивает как смену
общественного строя: «Государство Ци, в котором прежде
господствовала фамилия Цзян, превратилось в государства
Ци рода Тянь; так рабовладельческое (? — В. Я.) государ¬
ство Ци, в конце концов, превратилось в феодальное
(! — В. Я.) государство под тем же названием» [1017, 60].
Еще меньше данных, признает Го Мо-жо, имеется у нас
о сущности борьбы богатых родов с правительством в госу¬
дарстве Цзинь, однако и здесь, как с обезоруживающей наив¬
ностью сообщает автор, «мы все же можем, напрягая вообра¬
жение (! — В. Я.)», умозаключить, что богатые семьи «ре¬
шительно не могли пользоваться рабовладельческими
методами управления». Из факта распада государства Цзинь
на три части Го Мо-жо делает вывод: «Так рабовладельче¬
ское (? — В. Я.) государство Цзинь в итоге после раскола
превратилось в три феодальных (?! — В. Я.) государства —
Хань, Чжао и Вэй». Дальше тем более: «В Ци и Цзинь сме¬
на рабовладельческого строя строем феодальным приняла
форму революции (?! — В. Я.); основной силой, составляю¬
щей армию этой революции, был народ» [1017, 60].
Легко, очень легко употребляет автор слова «обществен¬
но-экономическая формация», «соответствие производствен¬
ных отношений характеру производительных сил», «револю¬
ция», «решающая роль народа в истории». Передками клас¬
сически чистый пример подгонки любого материала под.
готовую схему. Какая благодарная пища для всякого рода за¬
падных, несравненно более тонких и гибких теоретиков «не¬
применимости» к Китаю любых «общих схем»!
Таким образом, знакомство с концепциями, господствую¬
щими в современной китайской исторической науке, убеж¬
дает, что попытка провести формационный рубеж где-то
внутри древнего периода, отдать феодализму какую-то часть
древней истории Китая выглядит неубедительной. Но, может
быть, феодальным являлся весь древний Китай, с начала до
конца? Иными словами, может быть, во всем древнем Китае
была та же формация, что и в средневековом?
Фактически на этой позиции стоит, хотя он и не употреб¬
ляет слово «феодализм», В. П. Илюшечкин, который считает
древнее и средневековое китайские общества однотипными,
оценивая этот единообразный четырехтысячелетний строй, по
существу, как феодальный (крупное землевладение, мелкое
крестьянское хозяйство, отношения аренды, «рентный способ
эксплуатации»).
Преимущество В. П. Илюшечкина перед другими против¬
224

никами признания древнего Китая рабовладельческим состо¬
ит, в частности, в том, что он (как и Ю. И. Кобищанов) по¬
следовательно распространяет свое отрицание рабовладель¬
ческой формации на все страны мира. Двух этапов в
докапиталистическом классовом обществе, по его словам, не
было нигде: всюду между первобытностью и капитализмом
лежит одна формация «внеэкономического принуждения».
В применении к Китаю это выражается, считает
В. П. Илюшечкин, в том, что формой эксплуатации в древ¬
ний и средневековый периоды неизменно была аренда-из¬
дольщина. Правда, он соглашается, что этот институт мог
возникнуть, конечно, только после проведения уже неодно¬
кратно упоминавшихся нами налоговых реформ VI—IV вв.
до н. э. Как согласовать этот бесспорно установленный и
признанный самим автором факт с утверждением, что из¬
дольщина в Китае всегда была основой эксплуатации? Автор
выходит из положения с помощью двух допущений: 1) что
до VI—IV вв. до н. э. китайское общество не знало частной
собственности на землю и эксплуатации и 2) что в VI—
IV вв. отношения аренды сразу стали всеобщими и всеохва¬
тывающими. Между тем ни то, ни другое допущение не от¬
вечает, по нашему мнению, историческим фактам.
Выше мы показали, что классово антагонистический строй
с частной собственностью на средства производства, эксплуа¬
тацией и государством существовал в Китае, по всем дан¬
ным, со второй половины II тысячелетия до н. э. В. П. Илю¬
шечкин, не смущаясь, «отдал» первобытнообщинной форма¬
ции целое тысячелетие, поскольку оно не соответствовало его
понятиям о господстве арендных отношений. Чувствуя шат¬
кость подобной позиции, автор старается выражаться неопре¬
деленно: в VI—IV вв. китайскому обществу, пишет он, были
свойственны в значительной мере черты переходного состоя¬
ния от «доклассового к развитому классовому обществу»
[562, 25]. Каждое слово здесь способно вызвать вопрос: идет
ли все-таки речь о «переходном состоянии общества» или
лишь о «чертах» переходного состояния? Было ли чжоуское
общество «переходным» в своей основе или только «в значи¬
тельной мере»? Если в основе оно переходным не было, то
какой была основа общества — первобытной или уже клас¬
совой? И если переход проходил «от доклассового» сразу к
«развитому классовому обществу», то куда делся период
«неразвитого» классового общества? Может быть, он совпав
дает с «переходным состоянием», о котором пишет автор?
Но тогда если общество VI—IV вв. до н. э. было все-таки
классовым, то каковы его классовые отношения?
Впрочем, на другой странице В. П. Илюшечкин выра¬
жается четче: «Процесс складывания классового общества в
Китае к IV—III вв. до н. э. только-только завершился в сап
15 Зак. 740
225

мых общих чертах» [562, 27]. Теперь все ясно, но, конечно,
это утверждение расходится с имеющимися фактами, свиде¬
тельствующими о наличии в Китае классов и эксплуатации
задолго до IV в. до н. э. И, разумеется, преобладавшая в
IV—III вв. до н. э. эксплуатация отнюдь не носила форму
земельной аренды.
Рассмотрим теперь второе допущение В. П. Илюшечки-
на: что аренда-издольщина, появившись, сразу стала главной
формой эксплуатации. Автор знает, что точными данными об
удельном весе различных форм эксплуатации наука не рас¬
полагает. Он признает, что в III в. до н. э., как можно пред¬
полагать^ «общая численность арендаторов-издольщиков по
сравнений) с самостоятельными крестьянами была относи¬
тельно невелика», в дальнейшем же «удельный вес аренда¬
торов-издольщиков в общей массе крестьянства, видимо, не¬
сколько уменьшился» [562, 27—28], т. е. что тенденция обще¬
ственного развития во II—I вв. до н. э. вела не к
Превращению в конечном итоге свободного общинника в
арендаторы, а к разорению арендаторов, превращению их в
батраков и рабов, не к прикреплению непосредственного
производителя к средствам производства, а к отрыву его
от средств производства. Но выше мы не раз указы¬
вали, что тенденция развития редко учитывается нашими оп¬
понентами.
Так и В. П. Илюшечкин считает: главное не в направле¬
нии развития, а в том, что численность арендаторов-издоль¬
щиков, хотя бы небольшая, «по всей видимости, значительно
превышала численность рабов и других лично-зависимых не¬
посредственных производителей, которые по-прежнему ис¬
пользовались почти исключительно в сфере домашнего об¬
служивания господствующего класса» [562, 27].
Не знаем, на каких данных основывается автор: относи¬
тельная численность арендаторов, рабов, батраков, удельный
вес труда каждой из этих категорий в содержании господст¬
вующего класса и государственного аппарата нам неизвест¬
ны. Из общей картины развития древнекитайского общества,
как ее рисуют источники, можно скорее представить, что для
высшей точки развития, достигнутой им где-то в I в. до н. э.,
было типично как раз распространение форм эксплуатации,
связанных с применением к работнику прямого насилия, с
отрывом производителя от земли, от общины. Число рабов и
других категорий трудящихся, влачивших полурабское суще¬
ствование (включая батраков), могло быть в этот период
большим, чем число арендаторов; еще с большим основани¬
ем можно предположить, что роль первых в решающих
звеньях общественного производства была значительнее, не¬
жели вторых. Утверждение, что труд рабов и полурабов при¬
менялся в домашнем хозяйстве, а не в главной сфере произ¬
226

водства — земледелии, во-первых, неверно: в источниках
есть данные, что люди, оторванные от общин, трудились на
полях знати. Во-вторых, этот аргумент вообще не может быть
принят в качестве решающего: Г. Ф. Ильиным доказано, что
«домашнее обслуживание господствующего класса» тоже
следует рассматривать как важную отрасль древнего обще¬
ственного производства [см. 709, 165—166].
Из других доводов В. П. Илюшечкина важно указание на
то, что зависимые земледельцы, как и рабы, — категории,
равно существовавшие в древнем и средневековом Китае.
И здесь автор не видит качественной разницы между общин¬
никами в древнем Китае, которые в большинстве были сво¬
бодными, и сплошь зависимым крестьянством средних веков,
прикрепленным к земле надельной системой [см. 779].
В. П. Илюшечкин не видит также качественного скачка, про¬
исшедшего около VII в. н. э., когда рабы массами переводи¬
лись в разряд зависимого крестьянства, т. е. когда тенденция
к росту рабства сменилась противоположным направлением
движения — к резкому уменьшению числа рабов.
Имеющиеся в распоряжении современной науки источни¬
ки оставляют неизвестными для нас разнообразные моменты
древней истории, особенно социально-экономической. Оба
многом поэтому сегодня мы не вправе судить иначе как в ви¬
де предположений. Но общий ход событий, общие линии раз*
вития и его вехи — это, по крайней мере, известно, и на этом
известном нам хотелось бы основываться. Мы уважаем по¬
иски наших оппонентов, но, как нам кажется, методы иссле¬
дования у нас в исходных точках различны. Наши оппоненты
исходят из того, что им, как они думают, точно известно, что
такое раб, зависимый крестьянин, рабовладельческий строй,
феодальный строй. Эту «известную» им заранее во всех де¬
талях истину они ищут в потоке разноречивых исторических
сведений и, естественно, не находят, так как жизнь всегда
многообразнее, сложнее, хитрее всякой абстракции. Опреде¬
ления надо уточнять в соответствии с жизнью, а они хотят
исходить из априорных определений. В отличие от них мы
хотели бы не фетишизировать перечисленные понятия «раб»*
«рабовладельческое общество» и т. д., а исходить из самой
истории, не зависящей от нас. Знакомство с ее ходом пока¬
зывает, что в мировой истории имелись определенные этапы
(замеченные еще учеными Возрождения, впервые выделив¬
шими древность и средние века), аналогичные этапы обнару¬
живаются в Китае. Мы принимаем это как данное.
Существование указанных двух этапов надо объяснить
всесторонне, и объяснение это потребует еще немало време¬
ни, но важно, что они есть.
15*
227

Сравнение Китая с Индией и Камбоджей
Индия в несравненно меньшей степени, чем Китай, может
рассматриваться в качестве эталона обособленного развития:
северо-западная ее часть с древнейших времен состояла в
сношениях с цивилизациями Ближнего Востока. Тем не ме¬
нее очевидно, что гигантский Индийский субконтинент шел,
в общем, своим, отличным от них путем, на основе собствен¬
ных закономерностей и действия внутренних факторов. Пред¬
ставляет значительный теоретический интерес изучение этих
закономерностей, сличение их с этапами прогрессивного раз¬
вития других стран, в частности только что рассмотренного
Китая.
Состояние изученности индийской истории характеризует¬
ся двумя чертами. Первая: источников по Индии меньше, чем
по Китаю, и, главное, они с трудом поддаются датировке;
определение хронологических этапов крайне затруднено.
Вторая: источники по Индии изучены современной наукой, в
том числе советской, значительно полней и основательней,
чем источники по китайской истории. Достаточно сослаться
на то, что в СССР за последние годы вышли два обобщаю¬
щих труда по древней Индии [474; 477], в то время как ни
одной такой работы по древнему Китаю в целом или хотя бы
по одному из больших периодов его истории (Шан, Западное
Чжоу, Чуньцю, Чжаньго, Хань) у нас нет. Сопоставление
показывает, что история докапиталистической Индии нам
должна быть известна меньше, чем история Китая, зато то
немногое, что известно об Индии, должно считаться более
падежным.
В названных выше обобщающих трудах проводится и
обосновывается концепция двух этапов истории Индии (меж¬
ду концом первобытного строя и капитализмом): первый
этап, называемый Г. М. Бонгард-Левиным и Г. Ф. Ильиным
«рабовладельческим», охватывает примерно I тысячелетие
до н. э., второй — «феодальный» — начинается с первых ве¬
ков нашей эры и продолжается до английского завоевания
Индии (XVIII—XIX вв.). Сходство с китайской историей
полнейшее.
В то же время еще один советский специалист по древней
Индии, Е. М. Медведев, придерживается другого взгляда на
периодизацию. Он неоднократно заявлял и в отдельных
статьях пытался доказать, что древнеиндийское общество
(как, конечно, и средневековое) должно рассматриваться в
качестве феодального. Аргументация Е. М. Медведева за¬
служивает специального рассмотрения (в частности, для
проверки выводов Г. М. Бонгард-Левина и Г. Ф. Ильина).
Она изложена автором наиболее полно в статье 1966 г.
[633]. Привлекает стремление автора не быть голословным,
228

придерживаться фактов конкретной истории; такой подход,
если он даже в каком-то отдельном случае не может нас
убедить, всегда имеет то преимущество, что облегчает нахож¬
дение решающих расхождений или ошибок.
Первым положением Е. М. Медведева, служащим для
него в данной статье отправным, является отказ признать
значительное распространение рабства в древней Индии.
Рабы «легко освобождались», в Индии были распространены
главным образом «переходные состояния от свободы к раб¬
ству»; в крупных хозяйствах работали не столько рабы,
сколько наемные работники — кармакары; некоторые кате¬
гории рабов-земледельцев («рабами» называли их сами
древние), особенно в древнеиндийских республиках — ганах
и сангхах, — жили общинами, их хозяева — кшатрии, держа
этих рабов под постоянным контролем и отбирая в свое рас¬
поряжение какую-то часть производимого ими продукта, не
вмешивались в повседневную хозяйственную жизнь общин.
Возражения Е. М. Медведева против того, чтобы считать
перечисленные категории рабами, не могут нас убедить уже
потому, что они как две капли похожи на доводы, не раз
оспаривавшиеся нами выше и сводящиеся, в общем, к жела¬
нию подогнать конкретные факты под определения, вместо
того чтобы приспосабливать определения к новым открыв¬
шимся фактам. Е. М. Медведев нашел в древней Индии со¬
циальные слои, характеризующиеся бесправием, считавшиеся
собственностью других людей, жестоко эксплуатировавшиеся
посредством насилия. Древние индийцы называли представи¬
телей указанных категорий daca (рабы). Медведев не согла¬
сен с древними, так как, в отличие от них, он точно знает,
что такое «раб». Такая позиция озадачила бы, наверное,
древних авторов и уж во всяком случае ставит в затрудни¬
тельное положение современных. Приходится или вообще
уклоняться от употребления каких-либо социальных терми¬
нов, или вместо использования кратких терминов, давно
употребляемых и, в общем, все же верно указывающих суть
явления (раб — собственность другого лица, человек порабо¬
щенный, насильственно принуждаемый к труду), встать на
путь придумывания новых терминов, неизбежно расплывча¬
тых: «подневольные люди рабского типа», «древние зависи¬
мые» и т. д. Не правильнее ли было бы все-таки оставить
употреблявшийся самими индийцами термин «даса», пусть
даже пришлось бы подождать с полным раскрытием данного
понятия (тем более что так многое из социально-экономиче¬
ской истории Индии нам до сих пор остается неизвестным)?
Такой вывод логично следовал бы из рассуждений
Е. М. Медведева, приведенных выше. Но специфика объек¬
тивного метода, которому, как мы подчеркнули, автор стре¬
мится сохранить верность, состоит в том, что, коснувшись
229

одной стороны явления, он не считает себя вправе скрыть оь
нас читателей и другую.
Характеризуя кармакаров, Е. М. Медведев пишет:
«Г. М. Бонгард-Левин и Г. Ф. Ильин одну из особенностей
древнеиндийского рабовладения видят именно в том, что
„рабский труд по своему характеру приближался к труду
свободных лиц, попавших в экономическую зависимость“.
С большим основанием мы можем говорить о приближении.
свободного труда к рабскому: полурабская и временная за¬
висимость, сходная по форме с рабством, всегда игравшая в
древней Индии большую роль, представляла собой способ
превращения свободных производителей в рабов, характер¬
ный для ранних этапов рабовладельческого общества» [633,
66]. Нетрудно убедиться, что в этом месте Е. М. Медведев
подчеркивает ведущую роль рабовладельческого уклада го¬
раздо сильней, чем Г. М. Бонгард-Левин и Г. Ф. Ильин. Од¬
нако приведенная фраза Е. М. Медведева никак не вяжется
с другим его положением: «Существование социального слоя
кармакаров, конечно, серьезно ограничивало роль рабского
труда, как такового» [633, 67].
Тем более что, по определению автора, «наемные работ¬
ники» (кавычки Е. М. Медведева) «эксплуатировались по
существу как полурабы или крепостные. Нередко их даже
считали имуществом крупного собственника наряду с рабами
(даса), слугами (песса) и вьючным скотом» [633, 67]. Ясно,,
что употребленная автором при характеристике кармакаров
формула: «приближение свободного труда к рабскому» — ве¬
дет к логическому выводу, что эксплуатация этой категории
подневольных вела не к «ограничению», а к значительному
расширению сферы эксплуатации рабовладельческого типа..
Рассмотрим теперь характеристику Е. М. Медведевым уг¬
нетенного слоя общинников в кшатрийских республиках: в
противоположность полноправным гражданам — воинам, при¬
надлежавшим к господствующему кшатрийскому племени,
они составляли «политически бесправную массу, обязанную
трудиться на господ... Завоеватели рассматривали покорен¬
ное население как своих рабов. В качестве этнически и куль¬
турно чуждых людей, обязанных служить трем высшим вар-
нам завоевателей, они зачислялись в сословие шудр, вынуж¬
денные трудиться на своих господ, захвативших их землю,
они рассматривались как daca — рабы, тем более что нахо¬
дились в личной зависимости от коллектива хозяев (им мог¬
ла быть и сангха кшатриев, -и община земледельцев) и от
частных лиц... Положение дасов в кшатрийских республиках,
являвшихся заповедниками архаических общественных по¬
рядков, было, по-видимому, весьма сходно с положением
илотов в древней Спарте, которых часто неправильно
(? — 5. Я.) называют рабами» [633, 68—69]. Древние индийцы
230

«неправильно» называли своих илотов рабами. Древние гре¬
ки, не сговариваясь с индийцами, так же «неправильно» име¬
новали «рабами» спартанских илотов. А что, если согласить¬
ся с ними, хотя бы в предварительном порядке? Тогда полу¬
чаем в древних Индии и Греции две категории рабов: илотов,
порабощаемых целыми общинами (более примитивная форма
эксплуатации), и индивидуальных рабов (вначале, видимо,
преимущественно рабынь). К этим группам примыкает об¬
ширная третья категория — обращаемых, но еще не оконча¬
тельно обращенных в рабство наемных работников типа кар-
макаров. Вместе взятые, рабы и полурабы, как можно пред¬
положить, составляли основную массу эксплуатируемых в
древнем обществе.
Источники по древнекитайской истории сообщали о сход¬
ных социальных слоях: об индивидуальных рабах (вначале,
должно быть, преимущественно рабынях), о покоренном на¬
селении типа илотов (общины шанцев в чжоуском государ¬
стве), о батраках, находившихся на полурабском положении.
Указанные категории ни в Индии, ни в Китае не были, ви¬
димо, чем-то неизменным на протяжении всей древней исто¬
рии, различным был в те или иные периоды и их удельный
вес. Так, значение коллективных форм эксплуатации (ило-
тия) с ростом товарно-денежных отношений падало, положе¬
ние илотов сближалось с положением беднейших свободных
общинников, разница между ними исчезала; возрастало зна¬
чение индивидуального рабства и всех форм эксплуатации,
связанных с полным отрывом непосредственного производи¬
теля от средств производства. Этот рост продолжался до кон¬
ца древнего периода.
Значительную часть трудящегося населения стран древ¬
ности составляли свободные общинники; Е. М. Медведев рас¬
сматривает их — и в этом мы видим второе исходное поло¬
жение его статьи — как основной производящий класс,
эксплуатируемый государством посредством налога (чаще
всего «встречается ставка в шестую часть урожая»). «Важ¬
нейшую роль, — пишет автор, — играла государственная соб¬
ственность на землю, выступавшая как раннеклассовая фор¬
ма эксплуатации свободного общинного крестьянства и от¬
нюдь не мешавшая развитию рабовладения» [633, 76—77].
Это положение требует подробного разбора. Е. М. Медве¬
дев, по нашему мнению, несколько недооценил главное до¬
стижение последнего периода развития (после второй поло¬
вины 50-х годов) советской науки о древнем Востоке (можно
сказать, «дьяконовского периода» науки о древнем Востоке,
так как указанное достижение в большой мере связано с ра¬
ботами о Ближнем Востоке И. М. Дьяконова): доказатель¬
ство того факта, что ни в одной из стран древнего Востока
че было пресловутого господства государственной собствен¬
231

ности на землю. Иными словами, «государственная собствен¬
ность на землю», о которой говорится в приведенной выше
цитате, в действительности была общинной. Констатация
этого факта выбивает почву не только из-под теорий экс¬
плуатации всего населения внеклассовым государством, но и
из-под концепций «феодальной» эксплуатации крестьян по¬
средством «ренты-налога» при государственной якобы вер¬
ховной собственности на землю.
Е. М. Медведев потратил много сил на спор с Г. Ф. Ильи¬
ным, доказывая, что налог в принципе может служить фор¬
мой эксплуатации. В таком аспекте мы разделяем его точку
зрения. Но был ли в древней Индии налог единственной или
хотя бы главной формой эксплуатации?
Какова была динамика нормы эксплуатации разных групп
общинников — мы не знаем. Налог «мог разорить общинни¬
ков», сообщает Е. М. Медведев. Но какой? Наиболее распро¬
страненный — в одну шестую урожая? Или другой, состав¬
лявший половину урожая? Ведь в древней Индии в разных
случаях «взимали двенадцатую, десятую, восьмую, шестую,
четвертую, третью долю урожая, а также половину урожая»
[633, 69, 70].
В каком же из данных случаев налог разорял общинни¬
ка? Современная наука (и Е. М. Медведев, естественно) дан¬
ными на этот счет не располагает. Но в таком, случае неиз¬
вестно, был ли разорительным налог, уплачиваемый большей
частью общинников. Остается, следовательно, недоказанным
положение автора о налоге как форме эксплуатации основ¬
ной массы трудящегося населения древней Индии. Неизве¬
стна также доля налоговых поступлений в доходах господст¬
вующего класса: превышала ли она получаемый этим клас¬
сом доход от труда рабов и кармакаров в одних случаях, от
труда илотов — в других. В итоге нет оснований считать на¬
лог с общинников главным средством эксплуатации, свойст¬
венным древней Индии.
Е. М. Медведев — и в этом мы видим выгодное отличие
его позиции от большинства сторонников концепции «феода¬
лизма в древности» — пользуется понятием ведущей тенден¬
ции развития. Прослеживая в древнеиндийском обществе
такую тенденцию, он разделяет историю древней Индии на
два периода. Они поразительно совпадают с этапами истории
древнего Китая, равно как с этапами европейской истории,,
которые нами сравнивались выше: граница между этапами
проходит у Е. М. Медведева где-то в первые века нашей
эры!
До нашей эры рабовладельческие отношения в Индии, ка¬
ков бы ни был их удельный вес, развивались, по словам
Е. М. Медведева, по восходящей линии. Автор объясняет это
тем, что «подлинным соперником рабовладельческого хозяй-
232

'Ства было только частное феодальное землевладение, но оно,
хотя и было представлено несколькими формами, оставалось
в целом слабым до первых веков нашей эры» [633, 76—77].
«Широкому развитию феодальных отношений в X—V вв.
до н. э., — говорит он в другом месте, — по-видимому, пре¬
пятствовал недостаточный уровень производительности труда.
Он соответствовал условиям рабского способа эксплуатации»
[633, 66]. «Возможно, преобладание (курсив мой. — В. Я.)
рабовладельческой тенденции развития сохранялось пример¬
но до рубежа нашей эры» [633, 67].
Второй этап, по Е. М. Медведеву, характеризуется широ¬
ким распространением светского частного феодального зем¬
левладения, знаменовавшего «наступление феодальной эпо¬
хи» в III—IV вв. н. э. [633, 76]. Автор определяет гуптскую
эпоху как «начальный период массового развития частного
феодального землевладения» [633, 74], говорит про «период
формирования феодального общества IV—VI вв.» [633, 74].
«Источники, — повторяет автор в конце статьи, — с доста¬
точной объективностью показывают, что феодальные земель¬
ные пожалования становятся массовыми лишь в последний
период царствования гуптской династии. Время доминирова¬
ния феодальных тенденций может быть определено как пе¬
реходный период к феодализму (примерно рубеж нашей
эры — V век)» [633, 77].
Мы видим, что Е. М. Медведев, в отличие, например, от
В. П. Илюшечкина, не нашел в древнем мире крупного фео¬
дального землевладения, хотя знает, что в Индии, как в Ки¬
тае и других древних странах, государство передавало от¬
дельным лицам право на присвоение налога, собираемого с
тех или иных групп общин. Казалось бы, ход рассуждений
Е. М. Медведева не допускает двух толкований: до нашей
эры — преобладание рабовладельческой тенденции, с первых
веков нашей эры — феодальной; все выглядит очень стройно.
Лучше в защиту «рабовладельческой» концепции не мог бы
выступить и убежденный ее сторонник, вроде Г. М. Бонгард-
Левина и Г. Ф. Ильина.
Но в статье Е. М. Медведева есть и другая сторона. С са¬
мого начала в ней говорится об одновременном якобы воз¬
никновении в Индии феодального и рабовладельческого спо¬
собов эксплуатации [633, 65]. Феодальный характер, по сло¬
вам автора, имела эксплуатация общинников государством
посредством налога, который, таким образом, «с полным
правом может быть назван феодальной рентой-налогом» [633,
69]8. (Выше приводилось мнение автора, что эта «феодаль¬
ная» форма «отнюдь не мешала» преобладанию в древний
период рабовладельческой тенденции.) В то же время разви¬
тие отношений рабства, считает Е. М. Медведев, не достигло
«высокой степени». (А какая степень должна быть признана
233

достаточной? Недостаточно, что уровень развития производи¬
тельных сил стал настолько высоким, что обеспечил переход«,
как утверждает автор, к «феодальной эпохе»?) Правда, «не*
исключено, — продолжает Е. М. Медведев, — что рабство
Индии, как предполагают некоторые историки (Г. Ф. Ильин,
А. М. Осипов), достигло... высокой степени развития. Но если
это и было так, речь может идти лишь о некоторых центрах
(например, Магадха)» [633, 67] 9. (Как будто где-либо, ког¬
да-либо чисто рабовладельческая экономика представляла:
что-то иное, чем острова в море общин!)
Итак, с одной стороны, несомненное преобладание «рабо¬
владельческой тенденции», с другой — количественное за¬
силье «элементов феодального способа производства» (госу¬
дарственно-общинный уклад). Какой же строй существовал
в Индии до первых веков нашей эры — этого несомненного,,
по мнению автора, рубежа между «феодальной эпохой» и...
чем-то иным? Ответить на этот вопрос по существу оказы¬
вается невозможным. «До VI—'V вв. до н. э., — пишет
Е. М. Медведев, — в даже наиболее развитых районах Индии
происходил еще процесс складывания классового общества
и государства на основе разложения племенного строя (не¬
сколькими страницами выше автор убедительно показал, что
это общество, находившееся еще в процессе „складывания“,
все-таки было уже несомненно классовым. — В. Я.); о гос¬
подстве в этот период рабовладения говорить трудно (пре¬
обладания рабовладельческой тенденции, оказывается недо¬
статочно.— В. Я.). Возможным временем господства рабо¬
владения остается период VI—I вв. до н. э. Однако и фео¬
дальные отношения играли в это время большую роль. То,,
что мы знаем о феодальных отношениях в древности, имеет
весьма близкие аналогии с материалами раннего средневе¬
ковья. Не возникает каких-либо сомнений (у Е. М. Медведе¬
ва.— В. Я.) в единой сущности этих явлений, поэтому особое
название для феодальных отношений в древности вряд ли
необходимо, разве что для удобства формального различия с
„истинным“ феодализмом можно именовать их прото- или
прафеодальными, как предложил Ю. И. Семенов» [633, 77].
Итак, до I в. до н. э. «возможно» господство рабовладе¬
ния, но играл «большую роль» и феодализм; феодальные от¬
ношения древности не отличаются от позднейших феодаль¬
ных, но «можно» для «различия» именовать их протофеодаль-
ными. Как же все-таки охарактеризовать общественный
строй древней Индии? Нужно либо отрицать преобладание
рабовладельческой тенденции — значит, согласиться с
Ю. М. Кобищановым и В. П. Илюшечкиным, сливающими
обе формации, — либо считать «феодальные элементы» древ¬
ности нефеодальными — тогда присоединиться к Г. М. Бон-
гард-Левину и Г. Ф. Ильину. Е. М. Медведев все же, видимо,.

видит выход в том, чтобы признать древнеиндийское общест¬
во феодальным. Ему кажется, что если мы не признаем об¬
щественные отношения на древнем Востоке феодальными, то
неизбежно придется признать их «азиатскими».
На это можно ответить: да, конечно, если заранее исклю¬
чить третью возможность — существования на древнем Во¬
стоке той или иной разновидности рабовладельческого обще¬
ства. Если ее не исключать, тогда выход есть: концепция
Г. М. Бонгард-Левина и Г. Ф. Ильина вполне, как нам пред¬
ставляется, объясняет известные историкам факты 10. Впро¬
чем, важно, что и Е. М. Медведев, при всех противоречиях
его гипотезы, нашел в Индии «истинный» феодализм только с
первых веков нашей эры.
История Индии, как и Китая и античности, с точки зрения
изменения отношений собственности знала, как мы только
что видели, два этапа. Развитие индийской идеологии в об¬
щих чертах подводит к тому же выводу. В VI—V вв. до н. э.
(период расцвета философской мысли в Греции и Китае) в
Индии также происходят идеологические сдвиги; из множе¬
ства бродячих проповедников выделяются основатели буд¬
дизма (Гаутама) и джайнизма (Махавира), причем, в отли¬
чие от других стран древности, новые идейные направления
здесь с самого начала приобретают более или менее выра¬
женный религиозный характер.
Идеологические изменения в Индии, как почти одновре¬
менно с ней в Китае, подготовляли умы сначала для центра¬
лизованной империи, потом — для существенного изменения
общественной структуры (о котором — в частности, об изме¬
нении отношений собственности в первые века нашей эры —
говорилось выше). И сторонники, и противники концепции
рабовладельческих отношений в древней Индии признают
III—II вв. до н. э. временем наибольшего в истории Индии
подъема рабовладельческих отношений, главным образом в
Магадхе — области среднего течения Ганга (современный
Бихар). Никто из них не отрицает, что Магадха была в то
время самым передовым экономически и культурно районом
Индии. Именно она объединила под своей властью в III в.
до н. э. почти всю территорию современной Индии и Паки¬
стана. Индийское общество, подобно Риму и ханьскому Ки¬
таю, в последние века до нашей эры вступает в стадию «ми¬
ровой монархии».
С III в. до н. э. — при Маурьях и после них при Куша-
пах — происходит расцвет буддийской религии. Буддизм вы¬
ступил как религия горожан, объективно преодолевающая
этнические, общинные и сословные преграды, во главу угла
ставящая человеческую личность, мыслящую и страдающую,
способную самосовершенствованием, отказом от суетных же-
'кший добиться спасения в «нирване» (блаженное состояние

ухода от страданий). Такая религия, подобно христианству
на Западе, могла возникнуть и распространиться только на
территории гигантских империй, ломавших традиционные
рамки социальных отношений. Как и христианство, буддизм
практически мирился с рабством, но в то же время объектив¬
но подготовляя новую эпоху, когда, сменяя психологию голого
расчета, открытого оправдания жестокости, признания наси¬
лия естественным, в идеологическую надстройку вплетается
признание — в принципе — равенства людей хотя бы перед бо¬
гом, сострадание к живым существам вообще. Конечно, на
практике эти принципы грубо нарушались, но сам факт их.
провозглашения симптоматичен.
Мы по-прежнему не торопимся с определениями «рабо¬
владельческий строй», «феодальный строй», но отметим все
же, что, по нашему мнению, такие религии, как буддизм,,
христианство, ислам, в общем, соответствовали феодальному
способу производства (хотя их преобладание далеко не всег¬
да и не полностью совпадает с периодом господства феодаль¬
ных отношений). Главное даже не в том, что нотки средне¬
векового «гуманизма», содержащиеся в них, расчищали
дорогу новым формам и нормам эксплуатации. Распростране¬
ние при феодализме личной, частнособственнической зависи¬
мости на основную массу трудящихся требовало соответст¬
вующего идеологического оформления — массовых религий,
воспитывавших в трудящихся смирение, готовность мириться
с новыми условиями их жизни. В рабовладельческом обще¬
стве, где у хозяина и раба не могло быть единения «перед
богом», где даже религия господина и раба часто была
различной, такого массового и целеустремленного воспита¬
ния трудящихся в духе господствующей идеологии быть не
могло. В феодальном же обществе религия как бы выступа¬
ла в роли могущественного дополнительного средства при¬
нуждения к труду. Не случайно, видимо, что в Индии, где
сохранившиеся общины встали на путь повсеместного рас¬
пространения отношений прямой личной зависимости, буд¬
дизм в конечном итоге так и не прижился. Но свою роль в
переходе к новым формам эксплуатации он там, без сомне¬
ния, сыграл.
Особенность буддийской религиозной системы состояла в
том, что она сложилась и приобрела господствующее поло¬
жение гораздо раньше, чем христианство, не говоря уже об
исламе. Но, выступив как первая из мировых религий, буд¬
дизм оказался в то же время самой непрочной из них. Не¬
сколько веков расцвета — и буддизм в Индии уступает место
индуизму. Только «молодые», поздно вступившие в пору
классовых отношений общества Цейлона, Бирмы, Кореи, од¬
но время — Японии, некоторых районов Индокитая и Индоне¬
зии восприняли и сохранили буддизм; да население Цент¬
236

ральной Азии — тибетцы, монголы — приняло и удержало
буддийскую религию в значительно измененной форме лама¬
изма.
Буддизм в Индии (как, по-видимому, и в Китае I—
IX вв. н. э.) остался религией горожан, в то время как сель¬
ское население жило во многом по-старому и продолжало
верить в старых богов. С упадком древних городских об¬
щин — явлением, общим для всех стран периода заката ра¬
бовладельческих отношений, — буддизм отходит на второй
план, а к XII в. практически полностью исчезает.
Похоже, что не случайно периоды широкого распростра¬
нения буддизма в Индии и Китае в значительной мере совпа¬
дают с периодами становления и ранними стадиями разви¬
тия новых отношений собственности. В обеих странах буд¬
дизм сыграл роль идеологического гегемона при возникнове¬
нии нового строя, но оказался не в состоянии пережить его
раннюю стадию, внеся в конечном итоге свою долю в синкре¬
тическую религию в Китае и в средневековый индуизм.
Таким образом, история Китая и Индии показывает те
же основные закономерности, те же два этапа — по-видимо-
му, формационного характера, — рубеж между которыми
приходится на одно время. Есть, конечно, и различия: в сред¬
невековом индийском обществе не возникло ничего подобного
китайским шэньши, в Индии в качестве правящего класса,,
как в Европе, выступала наследственная военная знать; в
Китае не было ничего подобного древнеиндийским варнам и
средневековым кастам; в Индии не находим серии мощных
народных восстаний, аналогичных китайским в период смены
этапов социально-экономического развития; возможно, изме¬
нение политической надстройки было связано в Индии лишь
с вторжением варваров. Но ни китайская, ни индийская
история равно ничего не дают в пользу гипотезы особого
«азиатского» общества.
Возьмем третий пример, на этот раз историю небольшой
страны — Камбоджи, долгое время относительно удаленной
от внешних влияний. К тому времени, когда в этот обособлен¬
ный мирок Юго-Восточной Азии стали проникать первые
идеи индуизма, затем буддизма, т. е. к первым векам нашей
эры, здесь, видимо, уже определился собственный путь разви¬
тия.
К IX в. н. э. относится расцвет могущественной камбод¬
жийской империи с центром в Ангкоре. Сохранившиеся дан¬
ные об ее общественном строе добросовестно собраны в мо¬
нографии Л. А. Седова [721]. Во главе государства стоял мо¬
нарх, личность которого обожествлялась. Высшие ступени
иерархии составляли придворные брахманы, министры,
Судьи, начальники складов, другие представители высшей
знати, строго разграниченные по рангам; признаком того или
237

иного ранга служило количество положенных данному лицу
зонтов с золотой ручкой и наличие (или отсутствие) золотого
паланкина. За «золотыми» шли начальники районов, надзи¬
ратели, старосты, наделенные зонтами с серебряными руч¬
ками и серебряными паланкинами. Титулы, определявшие
принадлежность к знати, не передавались по наследству, и
это вносило в организацию господствующего класса Камбод¬
жи некоторую мобильность, допуская приток «свежих сил».
Большое место в общественной системе отводилось суду, в
котором активное участие принимал монарх; наказания от¬
личались крайней жестокостью, особенно карались преступ¬
ления против собственности. Свободные жители носили ору¬
жие, большую часть армии составляло ополчение, однако
лишь высшие военачальники имели кольчуги и шлемы.
Утверждение Л. А. Седова о наличии верховной собствен¬
ности государства на все земли в Камбодже опровергается
им же приводимыми фактами. Существовало землевладение
родственных объединений, храмов и — при сохранении неко¬
торого контроля со стороны общины — также индивидуаль¬
ная земельная собственность. Земли переходили по наслед¬
ству — иногда с формального утверждения царя, иногда без
него [см. 721, 60]. Система самообслуживающихся общин да¬
вала возможность обходиться без развитой внутренней тор¬
говли, без обслуживающего рынок ремесла. Чиновники полу¬
чали не жалованье, а земельные наделы в условное наслед¬
ственное владение; их земли обрабатывались младшими
членами родовых объединений, в которых они состояли.
Таким образом, даже внутри родственных объединений
налицо отношения эксплуатации. Еще больше эти отноше-
ния проявлялись в факте наличия двух типов свободных об¬
щин. Одни из них считались привилегированными, имущест¬
во таких общин объявлялось храмовым; члены их освобожда¬
лись от наиболее тяжелых повинностей; такие общины
поставляли кадры служащих для храмов и учреждений. Вто¬
рая категория общин — большинство — давала государству
продукты, рабочую силу, солдат. Низшие общины часто по¬
падали в зависимость от высших, продавали землю храмам,
обычно оставаясь жить и работать на той же земле уже в
качестве держателей. Отношения зависимости существовали
также между малыми храмами, т. е. объединениями родст¬
венников, и «центральными», являвшимися полугосударствен-
ными организациями (выросшими, очевидно, также из перво¬
начальных родственных объединений).
В статье М. Г. Козловой, Л. А. Седова и В. А. Тюрина со¬
держится категорическое утверждение, будто «труд свобод¬
ных земледельцев был преобладающим, но не единственным
источником общественного богатства Ангкора» (710, 553].
В первой части утверждение авторов сомнительно; фактов,
238

подтверждающих «преобладание» в производстве труда сво¬
бодных земледельцев, мы не находим ни в их цитируемой
статье, ни в более полных и конкретных исследованиях
Л. А. Седова — монографии «Ангкорская империя» [721] и
кандидатской диссертации [724]. Известно лишь, что труд
несвободного населения — кхнюм — играл «большую роль в
производстве на протяжении всего ангкорского периода»
1710, 5331. Вопрос о преобладании в производстве труда сво¬
бодных или кхнюм правильней, очевидно, пока считать откры¬
тым.
Кхнюм резко противопоставлялись свободным людям, тем
не менее нельзя, по-видимому, считать все свободное кам¬
боджийское население классом эксплуататоров. Низы свобод¬
ных находились в зависимости от обладателей титулов и
должностей, от привилегированных родственных объедине¬
ний, от представителей старших линий собственного родст¬
венного объединения 11.
Главная в ангкорском обществе категория угнетенных,
кхнюм, характеризуется, как констатировал Л. А. Седов, сле¬
дующими чертами:
1) кхнюм формировались из чужеземцев — военноплен¬
ных (долговое рабство в Ангкорской империи распростране¬
но не было);
2) кхнюм являлись наследственной, сословной группой;
3) кхнюм продавались, закладывались, передавались по
наследству;
4) кхнюм не имели юридического лица;
5) кхнюм не имели даже семьи;
6) норма эксплуатации кхнюм была чрезвычайно высо¬
ка — около 60%;
7) в случае провинности кхнюм наказывались, как пра¬
вило, самим хозяином (хозяин, например, отрезал провинив¬
шемуся нос или уши);
8) кхнюм имелись в камбоджийских городах во множе¬
стве — большинство городских жителей держало у себя
кхнюм десятками;
9) весьма большое число кхнюм имелось также в дерев¬
не, их труд использовался в сельском хозяйстве.
Знакомство с перечисленными основными особенностями
кхнюм производит настолько сильное впечатление, что начи¬
наешь задаваться вопросом: когда, в какой древней Греции,
в каком Риме можно было встретить категорию столь пол¬
ных, столь несомненных рабов?
Лишь Л. А. Седов отказывается видеть в них рабов, по-
скольку-де сельские кхнюм имели «собственное» имущество
«и даже закрепленные за ними участки полей». Впрочем,
следующей фразой — что кхнюм очень часто «продаются и
покупаются вместе с землей, на которой они живут», — автор
239

убедительно показал, чего стоят земельные участки и прочая
«собственность» кхнюм. Через несколько строк Л. А. Седов
внес в вопрос еще больше ясности, добавив, что «в сельском
хозяйстве встречалась и рабская форма эксплуатации кхнюм
(I — В. Я.), т. е. обработка ими не принадлежащих им (! —
В. Я.) полей и существование за счет натурального доволь¬
ствия»^!, 142].
^ Если все эти факты верны, кхнюм несомненно относятся
к категории рабов, позиция же самого Л. А. Седова в этом
вопросе, как нам кажется, достаточно точно охарактеризова¬
на Г. Ф. Ильиным, который (имея в виду статью М. Г. Коз¬
ловой, Л. А. Седова и В. А. Тюрина) назвал трактовку этими
авторами положения кхнюм в Ангкоре «наглядным примером
отказа признать очевидного раба рабом» [709, 164].
Религиозная , история ангкорской Камбоджи, в общем,
подтверждает нашу трактовку камбоджийского общества.
Сначала идет полоса господства индуизма, но индуизма са¬
мобытного, принявшего чуждую Индии форму культа царя-
бога. Цари строили грандиозные архитектурные сооружения,
посвящая их лично себе. Культ царя-бога, постепенно разви¬
ваясь, вызвал появление культа родственников, предков, при¬
дворных царя. В противовес ему знаменем социальных сил,
враждебных существующему строю, стал буддизм хинаяны.
Не индуизм, так и оставшийся чуждым народным массам, а
буддизм превратился в Камбодже в религию, охватившую
самые глубокие низы.
В XII в. в стране происходят крупные народные восста¬
ния. Виднейшие цари этого времени в поисках выхода из
кризиса, в котором, видимо, находилось государство, пыта¬
лись опереться на буддизм, но в аристократическом его ва¬
рианте— буддизм махаяны. В XIII в. наступает упадок
ангкорской Камбоджи, она теряет свои завоевания и сама
становится объектом вторжения народности тай. В XIV—
XV вв. Ангкорская империя гибнет.
Новая страница истории Камбоджи с XIV в. характери¬
зуется важнейшими изменениями социальной структуры. Ис¬
чезли прежний тип родственных объединений, храмовые хо¬
зяйства, сложная, разветвленная и многоступенчатая сослов¬
но-бюрократическая система. Исчез индуизм, замененный
буддизмом хинаяны. Сформировались единый класс зависи¬
мого крестьянства (из бывших кхнюм и низших слоев сво¬
бодного населения) и класс эксплуататоров — крупных зем¬
левладельцев, связанных с государственным аппаратом.
Между этими двумя классами легла четкая сословная грань.
Л. А. Седов и его соавторы связывают этот обществен¬
ный переворот с изменением типа хозяйства, с заменой ир¬
ригационного земледелия в Камбодже богарным [710, 535].
Не вдаваясь в то, действительно ли переворот в земледелии
240

имел место, отметим лишь, что аналогичные изменения в об¬
щественном строе происходили и во многих странах, не знав¬
ших господства ирригационного хозяйства. Дело, по-видимо¬
му, не в типах хозяйства, а в переходе от определенных со¬
циальных форм, свойственных преимущественно древности, к
другим, которые назовем пока «средневековыми». Если так,
то в Камбодже «древний» тип общества запоздал — он ро¬
дился лишь в начале средних веков. Зато дожил он до XIV в.
Следует ли относиться к этому как к чему-то невероятно¬
му? Но мы с самого начала решили исходить из фактов, ка¬
ковы бы они ни были. К тому же возможность существова¬
ния в Юго-Восточной Азии в очень позднее время древних
форм классового антагонистического общества признана в
принципе рядом авторов. Даже горячий противник «рабо¬
владельческой» концепции Ж. Шено находил рабовладельче¬
ский строй в XV в. у южновьетнамской народности тямов
[796, 50]. В Африке, как будет показано ниже, аналогичные
отношения развивались еще в XIX — начале XX в.
Два типа общественного устройства, сменившихся в Кам¬
бодже в средние века, имели каждый свое идеологическое
оформление. Причем любопытно, что последовательность
идеологических форм оказывается здесь прямо противопо¬
ложной той, которая имела место в истории Индии. Древне¬
индийское общество кончило буддизмом, средневековое на¬
чало с обновленного индуизма. В Камбодже, напротив,
«древнее» общество имело индуистскую окраску, а сменив¬
шая его стадия общественных отношений открывается тор¬
жеством буддизма.
Сказать, что религиозные системы каждой страны не обя¬
заны отвечать одному, строго определенному типу обществен¬
ного устройства — значило бы дать отмеченному явлению
слишком общее объяснение. Говоря конкретней, в Камбодже
индуизм не имел, в отличие от индийского, глубоких корней
в толще земледельческого населения, был занесен извне,
только приспособлен к наличному социально-экономическому
строю. Поздний индийский индуизм сумел под воздействием
буддизма перестроиться, стать пригодным для удовлетворе¬
ния потребностей средневекового общества; камбоджийский
же индуизм, неразрывно сросшийся с реакционным культом
царя-бога, неизменно был враждебен буддизму, бдительно
охранял границу между обеими религиями.
Можно сказать, буддизм при всех различиях эпох и усло¬
вий различных стран везде выступал в качестве провозвест¬
ника средневекового общественного устройства, средневеко¬
вого образа жизни и мышления. В этом — общее между ним
н такими же мировыми религиями — христианством и исла¬
мом. Индузм же и, подобно ему, конфуцианство проявили
способность обслуживать сперва древнюю, потом — правда,
36 Зак. 740
241

в обновленном виде — также средневековую общественную*
структуру.
Три примера — Китая, Индии, Камбоджи — обнаружи¬
вают, как нам кажется, в своей истории сходные этапы раз¬
вития. Как назвать эти два этапа — вопрос второстепенный,,
но лучших терминов, чем «рабовладельческий строй» и «фео¬
дальный строй», пока, кажется, не придумано.
Страны, самостоятельное развитие которых было прервано'
на первом этапе
Некоторые отсталые общества, длительное время разви¬
вавшиеся обособленно, войдя затем — еще в древности — в*,
контакт с передовыми цивилизациями, лишились самостоя¬
тельности.
Египетское классовое общество к моменту, когда греки,,
а затем римляне прочно включили его в круг средиземно-
морских цивилизаций, имело за собой уже трех-четырехты-
сячелетнюю историю, однако в социальном отношении еще,
безусловно, не изжило древнюю стадию развития. На первых,
порах «единственность» Египетского государства — в силу
факторов отчасти географических, отчасти исторических,
(исключительно раннее развитие) — была настолько значи¬
тельной, что мы были бы вправе ожидать встретить здесь со¬
вершенно неповторимое своеобразие общественных отноше¬
ний. Сравнение древнего Египта с рассмотренными выше*
Китаем, Индией, Камбоджей особенно поучительно: оно по¬
зволит установить, имеются ли общие черты в классовых об¬
ществах, еще почти свободных от взаимных влияний.
В. В. Струве и И. М. Дьяконов выделяют Египет в осо¬
бый тип древневосточного общества — «с речной ирригацией:
и подавляющим господством государственного сектора» [709,
142]. Что же представляет собой «господство государствен¬
ного сектора»? Какие формы собственности и эксплуатации
мы здесь встречаем?
Период так называемого древнего царства поражает бро¬
сающейся в глаза непроизводительной, хищнической затра¬
той громадных масс людского труда. Мы имеем в виду
строительство пирамид. Характерно: самые грандиозные по¬
стройки относятся не к сравнительно зрелому периоду разви¬
тия классового общества, а к его древнейшей, начальной
стадии. Напрашивается вывод, что именно на этой стадии
центральная власть была наиболее сильной, а рабочая сила,
которой она непосредственно распоряжалась, — особенно зна¬
чительной; иными словами, можно сделать вывод, что госу¬
дарственный сектор наиболее типичен для ранних, менее раз¬
витых общественных стадий.
242

В тот период существовала, очевидно, общинная собствен¬
ность на землю; известны также обширные царские земли,
земельные владения храмов и частных лиц. Как полагает
исследователь Древнего царства Т. Н. Савельева, в хозяйст¬
вах царей, храмов и знати несомненно применялась рабо¬
владельческая форма эксплуатации. «Основные работники
этих хозяйств были лишены средств и орудий производства;
работали в „отрядах“, находились на хозяйском содержании.
Их можно было продавать и покупать, передавать по наслед¬
ству в дар» [718, 207]. С другой стороны, порабощенные люди
считались как бы частью семьи владельца, иногда наделя¬
лись имуществом, «порабощенное население не было еще
отделено резкой чертой от независимого» [718, 2081.
Монография знакомого нам по активному участию в дис¬
куссии И. А. Стучевского [765] начинается с описания «глав¬
ной тюрьмы» в Фивах периода Среднего царства. В этой не¬
обыкновенной «тюрьме», тесно связанной с «Ведомством по¬
ставщика людей», содержались люди, обреченные на тяже¬
лый труд в пользу государства; частью преступники, частью —
«государственные работники», среди них «могли быть и ра¬
бы» [765, 20—21]. Скорее это, пожалуй, не тюрьма, а трудо¬
вой лагерь или работный дом. Аналогичные «тюрьмы» кроме
столицы имелись, как полагает автор, и в других египетских
городах. Работники объединялись в отряды, действовавшие
под наблюдением надсмотрщиков. Им давались орудия тру¬
да, семена, трудовой паек. Когда работник убегал, в «тюрь¬
му» заключалась его семья.
Население Египта, по описанию Стучевского, делилось на
две большие группы: свободных и зависимых; труд послед¬
них использовался в домашнем хозяйстве и земледелии; во
втором случае зависимых трудно отличить от свободных.
Однако зависимые эксплуатировались более жестоко, сво¬
бодный египтянин мог даже быть переведен в зависимые в
виде наказания. И. А. Стучевский допускает, что категория
зависимых возникла в Египте первоначально «в процессе
объединения нильской долины в результате завоевания, в ре¬
зультате подчинения общин... власти царя и его сподвижни¬
ков» [765, 85]. Зависимые прикреплялись как к царским зем¬
лям, так и к землям, принадлежавшим частным владельцам
(подобие илотии).
Позже в древнем Египте наблюдался (в связи с ростом
внешних связей) большой приток рабов-пленных. Массы ра¬
бов, поступавших в Египет, частью сливались с зависимой
частью населения. В Египте, замечает И. А. Стучевский, «на
рабов обычно смотрели как на дополнительную рабочую си¬
лу, сливающуюся с местным формально свободным населени¬
ем, а в особенности с закрепощенными работниками... имен¬
но поэтому рабов могли объединить в официальных доку¬
16*
243

ментах и отчетах с заведомо свободными людьми» [765, 1341-
Положение свободных земледельцев, а тем более зависимой
части населения в Египте в каких-то очень существенных от¬
ношениях было, очевидно, так близко к рабскому, что рабы
легко объединялись с этой средой и сливались с ней.
По периоду Среднего царства огромный материал собрал
О. Д. Берлев. Избегая категорических суждений, ни на шаг
не отходя от конкретных данных источников, он достаточно
наглядно показал, что основные производители Египта, на¬
зывавшиеся «царскими», фактически представляли собствен¬
ность частных лиц, переходили по наследству, присваивались
и отчуждались. «Царскими», т. е. государственными, они на¬
зывались лишь потому, что рассматривались как придаток:
к должности хозяина, но особенность социальных отношений
заключалась в том, что сама должность рассматривалась как:
наследственная «собственность» [469, 262].
От более позднего периода — Нового царства — также
сохранились данные, что «царские» земледельцы находились
под неусыпным надзором, весь снятый ими урожай забирал¬
ся в казну, и лишь после этого, рассказывает И. А. Стучев-
ский, треть собранного зерна оставалась в казенных амба¬
рах, а две трети возвращались непосредственным произво¬
дителям на пропитание. Власти снабжали также земледель¬
цев при необходимости посевным зерном, скотом, указывали,,
что и где сеять [766, 17—19].
Наряду с «царскими» имелись свободные земледельцы-
воины, имевшие наделы в фактической собственности и пла¬
тившие сравнительно небольшой (несколько процентов уро¬
жая) налог. Их земли обрабатывали рабы, полурабы-батра-
ки, арендаторы. Имелись с древнейших времен и частновла¬
дельческие рабы, считавшиеся, в отличие от «царских» лю¬
дей, не должностной, а личной собственностью хозяев. Еще
позже, в Сансский период, в Египте получило широкое рас¬
пространение рабство за долги.
Частновладельческих рабов в конце самостоятельного су¬
ществования древнего Египта было много, но они всегда, ви¬
димо, уступали по абсолютной численности «царским» земле¬
дельцам. Эти последние были ближайшими предками основ¬
ного производящего населения эллинистического, птолемеев¬
ского Египта, которое, по мнению некоторых исследователей
[см. 557, 94, 117], эксплуатировалось непосредственно госу¬
дарством,— т. е. фактически классом частных собственников,
объединившихся в рамках единой государственной организа¬
ции и использовавших машину государства в качестве орудия
эксплуатации.
Говоря выше о частной собственности в древнем Египте,
мы везде употребляли термин «собственность» в широком
смысле, имея в виду, что отношения собственности иногда
244

принимали здесь форму владения, иногда полной собственно¬
сти, приближавшейся к своему позднеримскому образцу..
В периоды завоеваний и непосредственно после них можно
говорить о праве владения частных лиц на участки государ¬
ственной земли с «царскими» земледельцами, затем владение
переходит в полную собственность. Как состояние фактиче¬
ского материала, так и теоретическая изученность категорий
собственности не позволяют нам пока выразиться точней.
Используя исследования египтологов, мы брали из них
лишь основные факты, оставляя в стороне концепцию и тер¬
минологию. Теперь оговоримся, что выводы авторов различны.
Т. Н. Савельева полагает, что в Древнем царстве, «несом¬
ненно, применялась рабовладельческая форма эксплуатации»
[718, 207]. И. А. Стучевский, напротив, пользуется каждым
случаем, чтобы подчеркнуть: зависимые люди всех стадий
истории древнего Египта — не рабы. Рабами, по И. А. Сту-
чевскому, могут быть только чужеземцы, и обязательно пора¬
бощенные полностью. «Тюремную» организацию труда в древ¬
нем Египте он, видимо, считает проявлением феодальной
эксплуатации 12.
О. Д. Берлев в работе 1965 г. [468], т. е. писавшейся до*
широких дискуссий, употребил для основной категории зем¬
ледельцев Египта Среднего царства термин «царские рабы»:
в своей монографии 1973 г. i[469] он стремится избегать ка¬
ких-либо обязывающих терминов, широко пользуясь египет¬
скими словами хмуу и др. В конце концов, увидев себя вы¬
нужденным ввести какой-то достаточно обобщающий и в то
же время несущий в себе определенную смысловую нагрузку
термин, он прибег к наименованию части трудящихся «челя-
динцами». Слово «челядинец», как известно, в основе значит
то же, что и «раб», но представляется нам гораздо менее
удачным (древнерусское звучание «челядь» не вяжется с
древним Египтом; кроме того, термин «челядинец» более рас¬
плывчат, чем «раб»).
Представляют интерес рассуждения о древнеегипетских:
общественных отношениях К. К. Зельина, сделанные на ма¬
териалах птолемеевского периода.
К. К. Зельин следующим образом формулирует свое глав¬
ное положение: «Подобно тому как и при капиталистическом
строе один принцип свободного предпринимательства, сво¬
боды спроса и предложения проявляется и в отношениях
между представителями господствующего класса, и в отно¬
шениях между рабочими и владельцами капитала, так и в
античном обществе можно проследить господство одного
принципа в самых различных формах и степени — принципа
принуждения» [557, 7]. Вряд ли можно согласиться с таким
полным проведением принципа. Формально основанные на
«свободе предпринимательства» отношения между самими,
245

владельцами капитала в корне отличаются, конечно, от отно¬
шений между владельцами капитала и их рабочими. То же
нужно сказать и о древности: «принцип принуждения», о ко¬
тором пишет автор, применявшийся в отношениях между сво¬
бодными людьми, коренным образом отличался от «принципа
принуждения», применявшегося к рабам и полурабам.
Но К., К. Зельин, по-видимому, прав, когда пишет: «Свое¬
образие социально-экономического развития античных об¬
ществ и заключается в сочетании, казалось бы, противопо¬
ложных моментов — непосредственного принуждения, прини¬
мавшего самые различные формы (от прямого захвата земли,
людей и созданных их трудом богатств и до сравнительно
слабой зависимости, выражавшейся в известных ограничениях
свободы или в уплате тех или иных сборов), и отношений,
основанных на договорных началах, на соглашении. Однако
и в отношениях второго ряда мы нередко можем подметить
их принудительный характер, причем принуждение это яв¬
ляется или чисто экономическим, или обусловленным прямым
господством» [557, 8].
Можно согласиться и с мыслями автора о роли древнего
государства в определении общей социально-экономической
тенденции. «Эта политическая организация, — пишет
X. К. Зельин,— система юридических категорий, охватывав¬
ших ту или иную часть населения, и была выражением эко¬
номики. Кому принадлежала власть и в какой мере — до из¬
вестной степени определяло направление развития общества»
[557, 32].
Далее автор рассматривает исторически возможные тен¬
денции: 1) власть принадлежит общине (рабовладельческая
тенденция); 2) часть политических полномочий попадает в
руки отдельных лиц, которые получают возможность, поль¬
зуясь ими, экономоически подчинить себе других людей (фео¬
дальная тенденция); 3) государство в лице «правящего со¬
словия» эксплуатирует массу населения через государствен¬
ный аппарат.
Последний — третий тип организации К. К. Зельин нахо¬
дит в птоломеевском Египте. Он специально оговаривает, что
не имеет в виду общество «азиатского способа производства»,
хотя, несомненно, данный пункт его рассуждений перекли¬
кается с «азиатской» гипотезой.
На наш взгляд, эксплуатация птолемеевским государст¬
вом египетского населения, являвшаяся результатом сочета¬
ния древнеегипетских традиций и греко-македонского завоева¬
ния (эксплуатация завоеванной страны греческой и эллини¬
зированной общиной), не дает основания выделять для стран
Востока третью, отличную от рабовладельческой и феодаль¬
ной, тенденцию развития 13. Птолемеевское общество (кстати
.сказать, отнюдь не исключавшее частную собственность и
246

пришедшее постепенно к огромному росту частного землевла¬
дения) было, конечно, несравненно более сложным, чем, на¬
пример, спартанское. Но в принципах организации собствен¬
ности и эксплуатации между ними есть нечто общее, позво¬
ляющее занести то и другое в категорию различных вариан¬
тов и стадий одной общественно-экономической формации.
Недостаток схемы К. К. Зельина, по нашему мнению, со¬
стоит в том, что за ее пределами остаются такие категории*
древнеегипетского общества, как крупные частные владель¬
цы— эксплуататоры; мелкие частные собственники — воины;
оторванные от общины, порабощаемые «батраки»; частные*
рабы. Как ни мала была численность этих лиц по сравнению*
с «царскими» земледельцами, они, несомненно, существовали
на всех стадиях истории древнего Египта. К. К. Зельин при¬
ходит в противоречие с собой, когда то уверяет будто община
свободных не была отделена «пропастью от эксплуатируемой
ею рабской массы» [557, 7], то признает, что «резкая граница,
отделяла нередко раба от свободного» [557, 7]. Но подчер¬
киваемый К. К. Зельиным всюду в древнем обществе «прин¬
цип принуждения» точно передает, как нам кажется, основ¬
ную внешнюю черту древневосточной и античной эксплуата¬
ции: принцип внеэкономического принуждения, прямого-
насилия играл в них первостепенную роль. В этом мы видим
одно из основных отличий древних обществ от средневековых,
где внеэкономическое принуждение, правда, сохранялось, но
экономическая сторона эксплуатации получила гораздо боль¬
шее значение.
Из периода до нашей эры перенесемся теперь в XVI—
XIX вв. н. э., когда европейская цивилизация в доколумбовой’
Америке, Океании, внутренней Тропической Африке столкну¬
лась с раннеклассовыми государствами, этими удивительны¬
ми заповедниками древнейшего строя, развивавшимися в изо¬
ляции от передовых стран, что дало возможность науке зна¬
комиться с раннеклассовым обществом не по обрывкам папи¬
русов, а непосредственно.
Народы доколумбовой Америки, как выясняется, подобно
народам Старого Света пришли к неолиту и земледелию, за
несколько сот лет до нашей эры — к постройке городов, при¬
мерно с начала нашей эры — к обработке металлов, вырабо¬
тали независимо от Евразии собственные системы письма,,
вступили в период цивилизации, т. е., кажется, сделали все,,
чтобы показать нам общность всемирно-исторических законо¬
мерностей и порочность идеалистической теории «диффузии»,
выводящей все развитие из одного центра.
Непостижимым своеобразием цивилизаций Нового Света
некоторые считают то, что из трех культурных очагов — до¬
лины Мехико, района цивилизации майя (граница Мексики,,
Гватемалы и Гондураса) и побережья Перу — собственную*
247

металлургическую базу имело лишь Перу. Цивилизация майя
сложилась и пережила свой наивысший расцвет (в период
до IX в. н. э.) в условиях господства каменных орудий.
Мы не видим, однако, в этом факте чего-то, что опроки¬
дывало бы все наши представления о всемирно-исторических
закономерностях. Древние цивилизации — египетская, китай¬
ская, индийская — с переходом к металлу не начинали, а, ви¬
димо, завершали процесс перехода от первобытнообщинного
строя к классовому. Можно вывести формулу, согласно кото¬
рой образование классов и государства приходится на пони¬
маемый в самых широких рамках период перехода от неолита
к металлическому веку. Оно начиналось всегда в недрах эпо¬
хи неолитического производства. В таком случае цивилизация
майя не составляет большого исключения.
Последняя работа Р. В. Кинжалова, суммируя то, что из¬
вестно об обществе майя, развертывает картину, во многом
знакомую нам по предыдущим примерам. В этом обществе
имелись: три основные социальные группы — знать, рядовые
общинники, рабы: соседская община с явными следами об¬
щины родственной, с периодическим переделом земельных
участков, с частной собственностью на садовые и огородные
земли, платящая подать и подносящая «дары» властям; спе¬
циальные участки общинной земли, урожай с которых шел
в пользу, как говорили майя, «наших знатных» [580, 114] пер¬
вые деньги (мелочью служили бобы какао); резкая грань
между простыми общинниками и знатью — детально разрабо¬
танные родословные знатных людей, живших обычно в горо¬
дах, освобожденных от уплаты податей, судившихся по со¬
вершенно иным юридическим нормам, чем рядовые земле¬
дельцы, имевших в своей полной собственности многочислен¬
ных рабов. С рабами (главным образом из пленных)
обращение «было крайне суровым» [580, 129].
Как и в большинстве аналогичных случаев, наука сегодня
не располагает конкретными данными, чтобы дать убедитель¬
ную социально-экономическую характеристику общества
майя. Не имеется, в частности, «никаких цифровых данных,
которые могли бы дать представление хотя бы об относитель¬
ной численности общинников и рабов» [580, 111]. О размере
повинностей, которые несли общинники, также «точных све¬
дений нет» [580, 116]. Неизвестно поэтому, на чем основы¬
вался автор, утверждая, что «по всей видимости, рабов было
значительно меньше и основу майяского общества составля¬
ли рядовые земледельцы, объединенные в общины» [580, 111],
что «земледельцы-общинники были основным эксплуатируе¬
мым классом в майяском обществе» [580, 115]. Первая из
приведенных мыслей автора в книге вообще никак не обос¬
новывается. Вторую он пытается подкрепить ссылкой на раз-
нообразие повинностей общинников («сельскохозяйственные
248

продукты, изделия ремесленников, дичь, рыба, мед, соль
и др.» [580, 115—116]). Ясно, конечно, что подобный пере¬
чень, знакомый ученым (с соответствующими вариациями)
по многим как рабовладельческим, так и феодальным обще¬
ствам, сам по себе ничего не доказывает.
В этой связи хотелось бы предостеречь против появления
новой формы догматизма, когда вместо «обязательных» в
прошлом при характеристике древних классовых обществ
определений «преобладание рабского труда» или «феодализм»
также «обязательно» объявлялись бы «основным эксплуати¬
руемым классом» этих обществ «земледельцы-общинники»14.
Города-государства Центральной и Южной Америки не¬
сравненно полней, чем скудные сведения о древнеегипетской
или шумерийской цивилизациях, позволяют представить
жизнь первых островков классового общества среди моря
первобытнообщинного варварства, то и дело захлестывавше¬
го эти островки.
Периоды существования государств южной Мексики были
еще более кратковременными, чем у майя. Цивилизация Тео-
тихуакана сменялась тольтекской, тольцекская ацтекской.
Завоевания каждый раз приводили к временному упадку
культуры, но какие-то достижения предыдущих цивилизаций
наследовались победителями. Среди роскошных храмов и
дворцов вчерашние общинники во многом оставались дика¬
рями; у майя, тольтеков и ацтеков сохранялись человеческие
жертвоприношения 15.
Известно, что в обществе ацтеков существовали два типа
земледельцев-общинников, резко отличные друг от друга.
К первому относились 20 свободных, полноправных ацтекских
общин. У каждой кроме наделов, наследственно закреплен¬
ных за членами общины, имелись совместно управляемые по¬
ля, урожай с которых шел на общегосударственные, храмовые
и общинные нужды. По-видимому, эти общественные поля все
больше превращались в частные владения знати, занимавшей
должности от общинных старост и выше, вплоть до правителя
государства. Эта форма эксплуатации, которую мы встречаем
также у майя (где о ней, правда, сохранилось меньше сведе¬
ний), очень похожа на уже упоминавшуюся древнекитайскую
систему землепользования цзин тянъ. Очевидно, есть доста¬
точно оснований полагать, что такая форма типична для ран¬
неклассовых обществ. Но имелся и другой вид эксплуатации,
прямо связанный с существованием второго типа общинников.
Завоеватели-ацтеки превратили покоренное население в
данников, оставив ему дома, земли, внутреннее самоуправле¬
ние. Было определено, что урожай с части земель идет в поль¬
зу ацтеков. Покоренные общинники трудились на «ацтекских»
землях от 20 до 80 дней в году (в зависимости от того, долго
ли данная община сопротивлялась во время завоевания). Пе¬
249

ред нами, таким образом, одна из примитивных форм пора¬
бощения, когда социальное расслоение в среде завоевателей
и завоеванных еще невелико, товарно-денежные отношения
незрелы, отрыв производителя от средств производства —
земли — не доведен до конца. В таких условиях община обыч¬
но эксплуатируется общиной (фактически, конечно, основную
выгоду от эксплуатации извлекает не рядовая масса завоева¬
телей, а их верхушка).
Еще наглядней принцип «община эксплуатирует общину»
можно проследить в устройстве государства современников
ацтеков — инков. Это сравнительно немногочисленное племя,
подчинив многие народности, целиком превратилось в господ¬
ствующее сословие. Инки не работали, они составляли воен¬
но-служилую знать, отличавшуюся своей одеждой, прическа¬
ми, украшениями (огромными серьгами, оттягивавшими моч¬
ки ушей). Опорой господства инков стала фактически превра¬
тившаяся в особое, низшее сословие господствующего класса
верхушка покоренного инками населения. Ее представители
наблюдали за исправным поступлением податей, имели зе¬
мельные участки, владели десятками «домашних» рабынь.
Инки весьма свободно обращались с покоренным населением,
переселяя его с места на место, пересаживая с традиционно
принадлежавших ему земель на участки, которые следовало
обрабатывать непосредственно для тех или иных представите¬
лей инкской знати. Ежегодно земля заново распределялась
между членами покоренных общин, чтобы те не «привыкли»
к своим участкам. Такая система подчеркивала отсутствие
-земельной собственности у земледельцев. «Их» земля была
собственностью государства, но не бесклассового общенарод¬
ного института, а кучки инков-эксплуататоров. Наряду с го¬
сударственным сектором существовала уже и реальная инди¬
видуальная частная собственность членов господствующего
класса (в том числе и низшего его слоя) на земельные уча¬
стки.
Выводы, к которым подводит знакомство с доколумбовой
Америкой, в общем, подтверждаются историей Океании.
Нужно лишь иметь в виду, что классовое общество народов
Океании зарождалось в условиях крохотных, удаленных от
остального мира островков, что внесло в общественное раз¬
витие ряд черт исключительного своеобразия: отсутствовала
широкая торговля, ограничена была роль внешних нашествий
и внешних завоеваний. Океанийцы не дошли до применения
металлов, до письменности (не считая загадочных письмен
на о-ве Пасха). Тем не менее у некоторых островных народов
к моменту прихода европейцев начался и, ускоренный коло¬
ниальной экспансией, шел вплоть до полной потери незави¬
симости процесс формирования классов и государств.
На о-вах Тонга, о которых сохранились сравнительно под-»
250

робные данные, имелись, например, четко отграниченные друг
от друга общественные группы [подробно см. 329].
Высший слой — правители (верховный и местные)—со¬
стоял из представителей одной группы родственных семей..
Ниже шла знать, которую европейские наблюдатели назвали
«свитой» правителей, их «советниками». На третьем месте —
ремесленники (профессии которых стали наследственными) и
младшие братья представителей знати (в больших родствен¬
ных объединениях титул, определявший принадлежность дан¬
ного лица к социальной элите, наследовался одним старшим'
сыном главы объединения). Еще ниже этажом располагался
«народ», обязанный выплачивать дань правителю и его род¬
ственникам — блюстителям власти — и работавший под их.
неусыпным надзором. Закон, насколько о нем можно гово¬
рить в столь примитивном обществе, охранял сложившийся
порядок: никто, не только простолюдин, но и знатный, не мог
избежать службы и повинностей, попытка покинуть своего'
правителя каралась иногда смертью.
Генеалогия верховных правителей восходит к X в.; осно¬
ватель династии происходил, конечно, «от богов». Грандиоз¬
ные сооружения (каменные ворота, в которых только видимая
часть колонны весит 30—40 т), воздвигнутые где-то в XIII в.»,
подобно египетским пирамидам Древнего царства, призваны
были постоянно напоминать о могуществе владык.
Потусторонний мир копировал, в сознании туземцев, мир
земной: выше всех там стояли великие боги, имена которых,
непосвященным (т. е. всем, кроме жрецов и правителей), не
полагалось знать; за великими богами следовали души по¬
койных правителей; за ними — души умерших представите¬
лей знати; ниже — прислужники богов, совсем внизу — мел¬
кие злые духи. Специальные загробные прислужники заме¬
няли на «том свете» трудившийся на «этом свете» простой
народ. Путь в рай ему был заказан. В то время как души
правителей и знати следовали в «царство душ», души про¬
стых людей после смерти погибали.
Имелись на о-вах Тонга и «полные» рабы, стоявшие вне'
признанного общества, но их было, как считают исследовате¬
ли, немного. Эксплуатировались, по-видимому, главным обра¬
зом низшие слои «свободного» (прикрепленного к правите¬
лю!) населения, но главные черты отношений собственности
и норма эксплуатации неизвестны.
Можно предположить, что понятие частной собственности
на о-вах Тонга еще не устоялось: так, запасы пищи в доме
мог есть любой вошедший, не считалось воровством взять
чужой платок или другую вещь. О неразвитости отношений
собственности говорит и то, что дань, собираемая с народа,
не была твердо установлена. Однако это обстоятельство от¬
нюдь не было преимуществом для платящих дань: изъятие.:
251

^прибавочного продукта, общая масса которого была, несом¬
ненно, невелика, весьма существенно сказывалось на поло¬
жении простого народа и иногда приводило к голоду в
-стране.
Существование на о-вах Тонга государства несомненно,
первобытнообщинные демократические институты фактически
не играли здесь уже никакой роли. Правда, не видно как
будто главного атрибута государства — отделенной от наро¬
да вооруженной силы, но роль ее, по-видимому, играла так
называемая «свита» правителя, выполнявшая функции аппа¬
рата принуждения. Мы видим, что оформление раннего госу¬
дарства и в данном случае сопутствовало уже возникшей (хо¬
тя и не вполне развитой) частной собственности и классов
(на существование которых указывает не только наличие ра¬
бов, но и подчеркнутое неравенство среди свободных).
Перед нами, следовательно, никак не общество, «свойст¬
венное» азиатскому способу производства. Но в таком слу¬
чае рабовладельческое или феодальное? Советский исследо¬
ватель С. А. Токарев справедливо замечает, что «различить
раннерабовладельческий уклад от раннефеодального не всег¬
да возможно» [329, 152]. Присоединяясь к его выводу, отме¬
тим, однако, что отношения собственности на землю до при¬
вода европейцев на Тонга, в сущности, неизвестны, нет для
данного периода и никаких признаков эксплуатации, осно¬
ванной на владении землей; в то же время эксплуатация че¬
ловеческого труда посредством прямого насилия (рабство, ра¬
зорительная дань) зафиксирована со всей точностью.
Особенно большое теоретическое значение имеет изучение
процесса образования классов и государств в Тропической
Африке. Во-первых, многие африканские народности, хотя и
запоздавшие в развитии и оторванные от передовых народов
Европы, Азии, арабских стран, достаточно тесно общались
друг с другом и были все же связаны постоянной караванной
торговлей с далекими передовыми цивилизациями. Иными
словами, в данном случае перед нами не столь изолирован¬
ные мирки, как майя или о-ва Тонга; движение вперед этих
обществ происходило не в одиночестве, а в контакте с други¬
ми народами, что, конечно, типичнее для мировой истории. Во-
вторых, народы внутренних районов Африки стали доступны
.для современной европейской науки только со второй полови¬
ны XIX в., и последние стадии их самостоятельного разви¬
тия проходили буквально на глазах ученых.
Установлено, что уровень материального производства
африканских племен южнее Сахары к моменту возникновения
у них государственности не так уж сильно отличался от до¬
колумбовой Америки, о-вов Тонга и древнейших государств
Востока. Правда, африканцы знали железо, но оно обычно
^стоило дорого и рассматривалось как драгоценный металл;
252

медь ценилась еще дороже и шла исключительно на укра¬
шения.
Основой хозяйства у них служило примитивное мотыж¬
ное земледелие. Мотыга африканцев далеко не всегда обла¬
дала железным наконечником, подчас это была просто пал¬
ка; применялись также каменные орудия. Даже соха в Тро¬
пической Африке была редкостью. Чаще всего орудия труда
ограничивались топором, тяжелым ножом. Переложная си¬
стема земледелия, требовавшая коллективных усилий, задер¬
живала распад общины 16.
Некоторые народности Тропической и Южной Африки со¬
хранили до XX в. первобытнообщинный строй. У многих дру¬
гих он был в основном изжит. Как выглядят первые устойчи¬
вые ячейки классового общества, видно на примере
городов-государств йоруба, существовавших на территории
современной Нигерии и описанных Н. Б. Кочаковой [601].
Йорубский город-государство, который мы рассмотрим на
примере Ойо,— прежде всего крепость, окруженная оном и
глинобитной стеной; его население — десятки тысяч человек.
.Деревни, окружающие город, имели немного постоянных жи¬
телей, большей же частью в них жили горожане во время
обработки своих земельных участков. Иными словами, дерев¬
ни представляли собой лишь хозяйственные базы города.
В городе совершались религиозные обряды, в нем постоянно
находился правитель.
Последний обожествлялся; никто не смел смотреть ему в
лицо, на его похоронах приносились человеческие жертвы.
Ниже стояли расположенные в иерархической последователь¬
ности носители наследственных титулов: члены высшего со¬
вета Семи, правители подчиненных городов, придворные,
представители средних и низших звеньев аппарата власти до
глав общин включительно. Разные социальные категории от¬
личались друг от друга домами, одеждой, украшениями, ма¬
нерой держаться. Знатного человека всегда сопровождали
слуги, домочадцы, рабы; он имел право прогнать с любого
места человека, стоящего ниже его, запросто отнять чужое
имущество. Младший, обращаясь к старшему, должен был
падать ниц, посыпать голову пылью. Ниже титулованной
знати стояли рядовые свободные, члены родственных объеди¬
нений— общин. Еще ниже, за рамками официальной социаль¬
ной организации, — рабы. Таким образом, общественная
структура очень напоминат ту, с которой мы познакомились
хотя бы на примере о-вов Тонга.
Пост правителя йорубского города-государства принадле¬
жал одному родственному объединению и наследовался в
пределах этого объединения; преемник умершего правителя
избирался советом Семи из нескольких представлявшихся
кандидатов. Совет Семи, заседавший ежедневно, был сове¬
253

щательным органом правителя, давал своим одобрением си¬
лу его приказам, имел право принудить неугодного совету
правителя к самоубийству, послав ему роковой знак (напри¬
мер, яйца попугая)—символ того, что «народ» отвергает
своего владыку. Глава совета Семи имел собственный штат
чиновников. В городах-государствах йоруба возник род двое¬
властия, выражавшийся в том, что правитель, опираясь на
лично преданных ему рабов, формировал из них органы госу¬
дарственной власти, противопоставляя их совету Семи и дру¬
гим учреждениям, выросшим непосредственно из переродив¬
шихся институтов родового строя. Был случай (в 1775 г.),ког¬
да правитель Ойо, получив от совета Семи яйца попугая, во¬
преки традиции отказался их принять и сам казнил главу со¬
вета Семи вместе с его семейством [601, 149].
Имелись все атрибуты государства: аппарат управления,
суд, 150 профессиональных палачей и полицейских, сущест¬
вовали обособленные воинские части — конница знати, титу¬
лованная гвардия правителя. Параллельно с официальной го¬
сударственной машиной у йорубов существовали тайные сою¬
зы мистического характера, связанные строгой дисциплиной и
круговой порукой. Они терроризировали население, наклады¬
вали штрафы, выносили и приводили в исполнение смертные
приговоры; через совет Семи (члены которого входили в тай¬
ный союз) контролировали правителя. Тайные союзы пред¬
ставляли собой зачатки государственности, возникшие на са¬
мой ранней стадии генезиса государства. Чтобы поставить
вольного общинника в бесправное, подчиненное положение,
приучить его к новым для него отношениям гнета и рабской
покорности, требовалось терроризировать его, загипнотизиро¬
вать волей потусторонних сил. Тайные союзы выражали инте¬
ресы той части знати, происхождение которой было наиболее
древним и связанным с родовыми институтами. Союзы знати,
противопоставляющие себя остальному обществу,— явление
обычное у народов, вступавших в стадию формирования анта¬
гонистического общества в Африке и в Океании.
Можно ли предположить, чтобы довольно сложное и обо¬
собленное от народа государство йорубов было надстройкой
над неантагонистическим общинным базисом? Чтобы ответить
на этот вопрос, необходимо обратиться к отношениям собст¬
венности.
Земля у йорубов считалась общей собственностью, данной
богом, не подлежащей продаже. «Земля,— констатирует
Н. Б. Кочакова, — не могла стать предметом купли-продажи
в условиях неразвитости товарных отношений, изобилия не¬
обработанных девственных земель, при наличии достаточно
крепкой общины. Общая площадь обрабатываемых земель
определялась тем, какое пространство можно было вручную
отвоевать у леса» |[601, 72]. Так, более обильный и надежный
254

материал, чем, скажем, относящийся к древнейшему Китаю
или Египту, сразу позволяет установить, с чего начиналась
легенда о монархе — единственном собственнике земель. Фак¬
тически земля принадлежала общине-городу или, более не¬
посредственно, общинам родственников, а главы общин и в
конечном счете верховный правитель формально представляли
эту собственность, распределяли ее от имени коллектива. Дей¬
ствия правителя ограничивались традицией, обществен¬
ным мнением, наконец, созданными при первобытном
строе институтами, включая совет Семи; правитель, протя¬
нувший жадные руки к общинной земле, рисковал получить
яйца попугая.
Несмотря на то что доходы с земли теоретически должны
были быть общими, на практике в рассмотренных нами при¬
мерах они уже переходили в частные руки. Прежде всего,
это относится к так называемым дворцовым землям йору-
бов. В распоряжении «дворца» постоянно находилась какая-
то определенная часть земель, обрабатываемая посаженными
на землю рабами и —в порядке повинности — свободными
общинниками. По идее, доход с дворцовых земель должен
был идти на общественные нужды, главным образом на уп¬
равленческие расходы города-государства. Однако прави¬
тель, пользуясь наследственным характером своей власти и
все большей свободой от контроля общины, эксплуатировал
дворцовые земли в свою личную пользу и в пользу своей
многочисленной родни. Вдобавок все свободное население
обязано было платить каждому правителю — в центре
и на местах — ежегодную дань в виде «подарков». Размер
подарков не регламентировался — обстоятельство, подчерки¬
вающее патриархальный, умеренный характер даннической
эксплуатации на первой стадии классообразования; но тот
же порядок взимания дани по мере усиления власти правите¬
ля превращал подданного в беспомощный объект произвола
власти. Правитель города-государства имел право на поло¬
вину доходов местных правителей, включая их военную добы¬
чу (фактически он получал меньше половины, так как часть
доходов местные власти утаивали). Таким образом, эксплуа¬
тация рядовых общинников служила одним из источников
обогащения правящей верхушки.
Вторым ее важнейшим источником была эксплуатация
рабов. Роль их, как показывает Н. Б. Кочакова, была огром¬
на (и тут мы снова видим, что значит сравнительная полно¬
та и достоверность источников). У йорубов рабы жили, прав¬
да, с хозяевами, но им (рабам) поручалась самая трудная
работа, например расчистка целины. Обычай запрещал обра¬
щать в рабство соплеменников, все рабы в Иорубе были за*
хваченными в плен или купленными чужеземцами; если жи¬
тель Иорубы за преступление обращался в рабство, его не-
255

медленно продавали за рубеж, оставаться рабом на родине
он не мог.
Однако вопреки строгости традиции в йорубских городах-
государствах существовала и категория фактических рабов-
соплеменников — так называемые «должники». Они эксплуа¬
тировались как простые рабы, отличаясь от них лишь тем, что
имели право после выплаты долга восстановить свой преж¬
ний статус. Конечно, «должники» цеплялись за это свое пос¬
леднее отличие от рабов, всегда категорически отвергая при¬
числение их к этой категории. Класс рабов, в социально-эко¬
номическом отношении единый 17, юридически распадался,
таким образом, на два четко отграниченных сословия: рабы
(чужеземцы) и «должники» (йорубы).
Предположение же, согласно которому оба сословия
«представляют собой переходные формы, два источника фор¬
мирования складывавшегося класса феодально-зависимого
крестьянства» [601, 129], ничем не подтверждается. Тенден¬
ция развития йорубского общества, как свидетельствуют фак¬
ты, состояла, наоборот, в росте количества рабов и интенси¬
фикации эксплуатации. В начале XIX в., по утверждению не¬
которых путешественников, рабы составляли 2/з населения
Йорубы [см. 601, 117]. Если даже это преувеличение, показа¬
тельно все же, что могла появиться такая цифра. Н. Б. Коча-
кова не сомневается, что в хозяйствах богатых и знатных лиц
трудились сотни рабов [602, 121—122]. Рабов «имело практи¬
чески каждое домохозяйство» [751, 27]18. В связи с ростом
торговли в середине XIX в. рабский труд стал использоваться
и для производства товаров.
На месте маленькой деревеньки возник новый центр —
Ибадан, население которого к началу XX в. достигло 175 тыс.
человек. Здесь у власти вместо наследственного правителя
стоял совет глав родственных объединений; исполнительную
власть осуществляли два консула — гражданский («отец го¬
рода») и военный («господин войны»). Город вырос на рабо¬
торговле. Тот же путь развития проделал город-государство
Бенин. Большинство титулов, связанных с государственным
аппаратом (кроме «священного» правителя и членов совета
Семи), даже не были здесь наследственными; получение их
требовало крупных денежных взносов. Фактическая власть,
сила богатства все больше занимали место происхождения
и традиций.
Особенно характерный тип высокого развития рабства да¬
ла Дагомея. Здесь сложилась деспотическая монархия с мощ¬
ным полицейским аппаратом, состоявшим из рабов. Господ¬
ствующий класс общества был сплочен как единая военная
организация рабовладельцев и работорговцев. В начале XX в.
в Дагомее существовали работавшие на экспорт крупные
царские хозяйства, основанные на рабском труде [751, 64].
256

Некоторые историки считают явления конца XIX — начала
XX в. как бы случайными, возникшими в результате механи¬
ческого влияния европейской торговли и работорговли пред¬
шествующих веков. Однако влияние европейской работор¬
говли, несомненно очень сильное, проявлялось через разви¬
тие тех или иных собственно африканских институтов. Нам
достаточно в данном месте констатировать, что при опреде¬
ленных благоприятных условиях (рост внешней торговли,
большой приток рабов) рабовладельческие отношения в ран¬
неклассовом обществе имеют тенденцию к бурному росту.
Тогда оказываются возможными такие необычные для рас¬
смотренных нами обществ явления, как рабовладельческие
латифундии, а в сфере политической надстройки — развитые
аристократические республики. Это уже признаки не ранне¬
классового, а зрелого рабовладельческого общества, но в Аф¬
рике, захваченной европейскими колонизаторами, оно так и
не успело развиться.
Тут необходимо небольшое историографическое отступле¬
ние. Среди советских африканистов, много сделавших и про¬
должающих делать для правильного понимания проблем Аф¬
рики, очень сильна — начиная с основателя всей школы
И. И. Потехина — склонность объявлять раннеклассовые об¬
щества африканских народов непременно феодальными. Осо¬
бенно в 50-х — начале 60-х годов в работах по Африке то и
дело встречаются примеры, когда указанная тенденция, на
наш взгляд, мешает объективной подаче материала.
Говорится, например, что в основе иерархической лестни¬
цы у племен ашанти лежит «исторически сложившаяся иерар¬
хия родов. Еще сохранилась большая семья, играющая весь¬
ма важную роль в общественной жизни, сохранилось и мате¬
ринское право наследования... Монополизация земельной соб¬
ственности еще не достигла своего завершения... феодальные
отношения... развивались почти параллельно с развитием ра¬
бовладельческих отношений... Применение труда рабов, а так¬
же огромная власть рядовых повинностей свободных общин¬
ников... Феодальные повинности принимали характер повин¬
ностей в пользу государства» [708, 90—91]. На наш взгляд,
это описание типичного раннеклассового (рабовладельческого,
но никак не феодального) общества.
Сошлемся также на одну работу нашего маститого афри¬
каниста А. Д. Ольдерогге — о ранних государствах Запад¬
ного Судана. В ней упоминаются массы рабов, не только не
владевших землей, но даже не имевших права жениться [680,
100], а заголовок статьи: «Феодализм в Западном Судане».
Упомянув, в частности, что об общественном строе одного из
суданских государств — Борну — практически ничего не изве¬
стно '(неизвестно даже, имелся ли там господствующий класс,
и если да, то какой именно), автор оформляет этот вывод
17 Зак. 740
257

в следующих словах: «К сожалению, о феодальных (I —
В.Н.) порядках этого древнего государства, возникшего, по-
видимому, еще в X в., мы осведомлены гораздо хуже, чем
о Сонгаи и Хауса» 11680, 101]. Именно на почве таких обоб¬
щений выросла теория всеобъемлющего феодализма африка¬
ниста Ю. М. Кобищанова.
Во второй половине 60-х — начале 70-х годов появляются
работы более осторожные, отдельные авторы мужественно
пытаются преодолеть предвзятость концепции. Так, автор
«африканской» главы в учебнике «История стран Азии и Аф¬
рики в средние века» Н. Г. Калинин дает обществам Мали
и Сонгаи уклончивую оценку, характеризуя существовавший
в них строй как переходный от рабовладения к феодализму
[см. 569, 332, 335], пишет, что в общественном строе городов-
государств йорубов «сосуществовали элементы феодальных
отношений, родо-племенного строя и рабовладения» [569,340].
Н. Б. Кочакова, суммировавшая массу фактов о городах-го¬
сударствах йорубов, вступила в 1968 г. фактически в прямой
спор с «феодальной» концепцией, впрочем, как нам кажется,
в то время не до конца осознав это. В ее статье 1970 г. факт
разрыва с традиционной концепцией уже осознан: Н. Б. Ко¬
чакова указывает, что в работах И. И. Потехина, И. А. Сва¬
нидзе, А. С. Орловой отсутствует материал, подтверждающий
существование монопольной земельной собственности. «Ранее
автор данной статьи,— пишет она также о себе, имея в виду
книгу 1968 г.,— ошибочно употреблял термин „верховная соб¬
ственность на землю“ в выводах о социальной структуре
йорубского общества, хотя это вступило в противоречие со
всем анализируемым материалом» [751, 48].
Мы вполне разделяем критические мысли указанной ста¬
тьи Н. Б. Кочаковой и можем добавить, что в ее работе
1968 г. имелись и другие выводы, расходящиеся с ее же фак¬
тическим материалом. Это относится главным образом к уна¬
следованному от традиционной концепции нежеланию взгля¬
нуть открытыми глазами на многочисленные свидетельства
о рабах. Этот недостаток, впрочем, не до конца 19 преодолен
в статье 1970 г., так что редактор сборника Л. Е. Куббель
(сам, кстати, сторонник «феодальной» концепции) имел осно¬
вание отметить: «Отдельные авторы могут воспринимать скла¬
дывавшиеся в тех или иных случаях формы эксплуатации как
близкие к рабовладельческим. Так могут рассматриваться,
например, и йорубские общества, описываемые Н. Б. Коча¬
ковой... В возможном споре об экономическом содержании
этих общественных структур могут быть выдвинуты аргумен¬
ты как в пользу феодальной, так и в пользу рабовладельче¬
ской „версий“. Можно обратить внимание и на то, что ука¬
занные общества Бенинского побережья обнаруживают мно¬
гие из тех черт, которые часть советских историков считает
258

характеризующими именно рабовладельческую форма¬
цию» [751, 6]. Добросовестная, объективная постановка
вопроса.
* * *
Отметим теперь некоторые общие черты в рассмотренных
нами примерах образования классового общества и государ¬
ства в различных странах и регионах.
Во всех случаях классовое общество возникало либо на
последней стадии неолита, незадолго до открытия обработки
металлов, либо вскоре после того, как переход к металличе¬
ским орудиям уже произошел. Сравнение данных, относящих*
ся к различным, не связанным друг с другом, иногда вовсе
изолированным центрам, показывает, что нигде государство
не возникло раньше появления частной собственности и клас*
сов; во всяком случае, нет никаких фактов в пользу такого
предположения. Ни в одном случае мы не обнаруживаем вер¬
ховной государственной (или царской) собственности на зем¬
лю (повсюду наряду с частной распространена была общин¬
ная собственность). Сильнейшие пережитки родовой органи¬
зации характерны для всех рассмотренных обществ.
Во всех случаях, на ранних стадиях классового общества
обнаруживается особенно большая роль коллективных (неред¬
ко это означает: государственных) форм эксплуатации. Ме¬
тодами эксплуатации служат прямое насилие (подчинение и
обложение данью целых общин, государственные трудовые
повинности), резкие сословные различия (ранги, касты), с
которыми сосуществуют частновладельческая эксплуатация
(индивидуальные рабыни, рабы-пленные) и формы порабо¬
щения непосредственно экономического происхождения
(«должники»). По мере роста товарно-денежных отношений
удельный вес категорий, связанных с частным владением,
возрастает.
В общих чертах классовая структура всех описанных выше
обществ такова:
1) Эксплуататоры, не только владеющие личными рабами,
но и имеющие право на присвоение продуктов труда людей,
коллективно подчиненных государству-общине (илоты), а так¬
же использующие полуэкономические методы эксплуатации
свободных бедняков;
2) Промежуточный класс мелких свободных владельцев
земли и рабов, т. е. воины, составляющие непосредственную
опору крупных собственников;
3) Эксплуатируемые, в свою очередь делящиеся на три
группы:
а) «полные» рабы (как пленные, так и «должники», осуж¬
денные преступники, покупные рабы и т. п.)—лишенные
средств производства, личной свободы и прав;
17*
259

б) «илоты» — лишенные личной свободы и прав и факти¬
чески также средств производства, но сохранившие все же
со средствами производства какую-то внешнюю связь;
в) «кармакары» (позволим себе употребить этот индий¬
ский термин, как и греческий термин «илоты» по отношению
ко всем странам древности) — лишенные средств производ¬
ства, но имеющие еще остатки личной свободы и каких-то
прав.
В ранний период существования древних обществ чаще
встречаем две первые прослойки; по мере роста товарно-де¬
нежных отношений вторая прослойка (б) сокращается за
счет первой (а) и особенно за счет третьей (в). Иными сло¬
вами, постоянная тенденция направлена на усиление порабо¬
щения, на отрыв производителя от средств производства. Роль
прямого насилия как ведущей формы эксплуатации при гос¬
подствующем во всех рассмотренных нами примерах способе
производства неизменно сохраняется.
Это, в общем, совпадает с той классификацией, которую
находим в ряде работ И. М. Дьяконова20.
Магистральная дорога всемирной истории
Изучение более или менее изолированных цивилизаций
было удобно, так как позволило отвлечься от факта внешних
влияний. Но, конечно, типичным для всемирной истории яв¬
ляется развитие стран, находящихся в постоянном тесном
контакте друг с другом.
Система взаимосвязанных цивилизаций, группировавшихся
сначала вокруг Двуречья, расширяясь на Запад, достигла
Средиземного моря, породив одну за другой высокоразвитые
цивилизации финикийцев, греков и римлян, после чего центр
древней истории переместился в Италию.
Общественный строй западных государств не служит для
нас предметом исследования; напомним лишь, что концепция
рабовладельческого строя в древности была в свое время раз¬
работана именно на основе греко-римской истории, в то вре¬
мя как концепция рабовладельческого строя на древнем Во¬
стоке была развита на фактах главным образом истории
Двуречья. Финикийское общество, даже по мнению такого
противника «пятичленной» периодизации, как Г. А. Мелики-
швили, также относится к типу рабовладельческих.
Можно кратко сказать, что достижения современной нау¬
ки подтверждают: истории, например, Двуречья были свойст¬
венны те же основные закономерности, что и истории Китая,
Индии и других стран.
Правда, даже при значительной изученности (по сравне¬
нию с Китаем или Индией) древней истории Двуречья необ¬
ходимо все же все время иметь в виду, что многое в ней до
260

сих пор неизвестно, обо многом приходится говорить лишь
предположительно.
Бесспорно, цивилизация сложилась здесь в период пере¬
хода от камня к металлу, т. е. на той же стадии, что и во
всех известных нам примерах; спецификой Двуречья было от¬
носительно раннее и быстрое распространение металлических
орудий. Известную особенность имело здесь и развитие
классового строя: государственный сектор в экономике при¬
нял форму храмовых хозяйств. Наделы храмовой земли выде¬
лялись представителями администрации (господствующий
класс) и воинам (рядовые свободные); известны случаи, ког¬
да их земли обрабатывались трудовыми отрядами во главе
с надсмотрщиками (ученые с трудом находят какую-либо
разницу между работниками этих отрядов и рабами). Госу¬
дарственно-храмовой сектор разросся при III династии Ура
(около 2000 г. до н. э.) до чудовищных размеров. Работники-
гуруши не имели наделов, не вели собственного хозяйства, у
них отнималось за небольшой паек все их рабочее время.
В экономическом отношении (а также, вероятно, в правовом)
они не отличались от рабов. По существу, государство
III династии Ура служит классическим образцом как гипоте¬
тического азиатского способа производства, так и теоретиче¬
ски чистого, очищенного от примесей рабовладельческого
строя: государство (машина насилия) служит основным ору¬
дием эксплуатации, труд носит рабскую форму. Иными сло¬
вами, чистый азиатский способ производства и чистые рабо¬
владельческие отношения, оказывается, полностью совпадают.
Но даже в период III династии Ура мы не имеем права от¬
рицать, что рядом с государственным хозяйством в Двуречье
могли существовать хозяйства свободных общин, хотя источ¬
ники не сообщают о них никаких данных.
После крушения бюрократической машины III династии
Ура все большее распространение получает индивидуальная
собственность на средства производства; господствующий
класс получает основной доход не как прежде — из казны,
а живет за счет собственных хозяйств. Известно, что на зем¬
лях знати работали издольщики, иногда рабы. Рабский труд
применялся главным образом в домашнем хозяйстве и ремес¬
ле, высвобождая рабочую силу свободных членов семьи для
работы в земледелии. Положение лиц, оторванных от общины
и обрабатывавших чужие наделы за натуральный паек, не¬
сомненно, было близко к рабскому.
Мы встречаем здесь те же социальные категории, что и
в рассмотренных выше обществах Китая, Индии, Африки.
Сходную картину мы видим в греко-римском мире. На ран¬
ней стадии цивилизации преобладает эксплуатация покорен¬
ных общин завоевателями (илотия); эти формы встречаются
не только в Спарте и в Фессалии, но и в ряде других грече¬
261

ских государств, что проливает свет на процесс возникнове¬
ния классовых обществ во всей Греции. Нечто подобное'
встречаем и в раннерабовладельческом римском обществе'
(патриции и плебеи).
Первоначальные формы разлагались по мере роста товар¬
но-денежных отношений и индивидуальной собственности;:
бывшие илоты добивались равноправия со свободными; вме¬
сте с тем по мере разложения общины часть свободных пе¬
реходила в разряд иногда полурабов типа индийских карма-
каров, иногда — полных рабов. В Греции и Риме борьба сво¬
бодных низов против порабощения привела к победе: этот'
канал роста рабовладельческих отношений был закрыт. В ус¬
ловиях высокого развития товарного хозяйства в средизем¬
номорском мире господствующий класс смог сделать основой!
рабовладельческой экономики вместо порабощения соплемен¬
ников труд пленных чужеземцев и налоговое ограбление по¬
коренного населения провинций.
Некоторые исследователи (Е. М. Штаерман, Г. В. Корана-
швили) считают античный путь — путь Греции и Рима—
столь своеобразным, что объявляют греко-римский мир от¬
дельной формацией, в корне отличающейся от обществ древ¬
него Востока. Коранашвили, вступивший в дискуссию, когда
она длилась уже несколько лет, высказался в том духе, что
все приведенные цо этого доказательства азиатского способа
производства выглядят неубедительными (с этим мы как раз
согласны.— В. Я.), различие же между древним Востоком
и античностью нужно, по его мннию, выводить из коренного
отличия в надстроечных явлениях [см. 593; 710, 638—671].
Несомненно, политическая и идеологическая надстройка
греко-римского общества отличается от древневосточной;
нигде, кроме Греции и Рима, мы не видим такого развития
демократических идей и институтов. Разница не только в над¬
стройке: принципиально важно, что свободные в Греции и
Риме были избавлены от угрозы превращения в рабов; имен¬
но это послужило базой той высокой степени гражданского
сознания, духовной культуры, которая была достигнута антич¬
ностью. Но обязательно ли это значит, что античность и древ¬
ний Восток — две различные общественно-экономические
формации?
По-видимому, древность, когда народы в разных уголках:
земли вступают на тернистую тропу цивилизации без тесных
или каких-либо вообще связей между собой, можно считать
временем наибольших различий в их истории. Напомним про
такую исключительную особенность Индии, как кастовый
строй, или про большое своеобразие, делающее ее непохо¬
жей на все остальные религиозные системы древности, идео¬
логии Китая — конфуцианства. Признать ли эти отличия ре¬
зультатом существования особых «индийской» и «китайской»-
262

формаций? Или счесть указанные особенности не столь важ¬
ными, как разница между Грецией и Римом, с одной стороны,
и остальными странами — с другой? Где критерий?
Если же обращать внимание не на различие, а на общие
черты, то увидим следующее. Греческому и римскому обще¬
ству, как и древневосточному, свойственно деление на свобод¬
ных и рабов; свободные делятся на крупных собственников —
эксплуататоров и среднюю прослойку — воинов; свободные
низы разорялись, все больше сближаясь с рабами; в ранний
период широко были распространены формы илотии. Древ¬
ний принцип — община эксплуатирует общину — нашел в гре¬
ко-римском мире свое отражение в виде существования рабо¬
владельческого полиса, угнетающего завоеванное сельское об¬
щинное население, а также население подчиненных городов.
Демократия, составляющая самую примечательную осо¬
бенность античного мира, действительно отсутствовала в
странах древнего Востока, но некоторые черты государствен¬
ного устройства, сходные с греко-римскими институтами,
можно найти и в пережитках общинного строя в Двуречье,
и в республиках древней Индии. С другой стороны, освобож¬
дение греческого и римского населения от грозы порабоще¬
ния также можно считать временным: при империи, в первые
века нашей эры, в Римском государстве установилась систе¬
ма столь жестокого угнетения всего — в прошлом зависимо¬
го или свободного, безразлично — населения, что, пожалуй,
Римская империя времен Диоклетиана могла бы с успехом
сойти за более «чистый» образец общества азиатского спосо¬
ба производства, чем, скажем, ханьский Китай21.
Античная цивилизация периода расцвета резко отличается
от древневосточной, но выросла она, без всякого разрыва, из
общественных отношений, удивительно похожих на древнево¬
сточные. По нашему мнению, это совсем не значит, что вос¬
точные страны на всем протяжении их древней истории мож¬
но, в отличие от средиземноморских, определять как «ранне¬
рабовладельческие». Будем исходить из реального положения:
мы не знаем, какой уровень рабовладельческого развития не¬
обходим для того, чтобы признать социальные отношения не
«ранними», а «зрелыми» или «поздними». По-видимому, до¬
статочно, чтобы рабовладельческие отношения развились до
такой степени, чтобы обеспечить самостоятельный переход к
следующей, феодальной формации.
Выше было показано, что в Китае, Индии и других отно¬
сительно обособленных странах переход от рабовладельческо¬
го этапа к феодальному происходил самостоятельно й почти
одновременно со средиземноморским миром. Очевидно, рабо¬
владельческие отношения древнего Китая или Индии незави¬
симо от внешних влияний прошли стадии расцвета и упадка*
подготовили переход к феодализму22. Неверно, следовательно,
263

что древневосточное общество до конца было раннерабовла—
дельческим, неразвитым рабовладельческим и т. п. Верно
лишь, что, хотя все древние цивилизации отработали полную
«норму» рабовладельческого развития, все же в Греции и Ри¬
ме развитие это достигло особенно высокой точки23.
Этим выводам о принципиальном единстве пути человече¬
ства на ранних стадиях классового общества отнюдь не про¬
тиворечит тот факт (на него ссылаются некоторые наши оп¬
поненты), что многие народы Земли, может быть большин¬
ство,— германцы, славяне, японцы, корейцы, кочевые народ¬
ности Центральной Азии — перешли от первобытнообщинного
строя прямо к феодальному.
С нашей точки зрения, проблема ясна. Никто из марксист¬
ских авторов (вопреки отдельным утверждениям в ходе сов¬
ременной дискуссии) никогда не отрицал, что многие народы
минуют целые стадии общественного развития, поскольку они
заимствуют материальную культуру, опыт и идеологию пере¬
довых стран. В наше время пишут о некапиталистическом пу¬
ти развития, в средние века можно говорить о нерабовла¬
дельческом пути многих народов.
Любопытно в то же время отметить (на это указывал уже
И. М. Дьяконов), что первые стадии классового общества
народов, вступивших на «нерабовладельческий путь», рази¬
тельно похожи на раннерабовладельческое общество. Так,.
Киевское государство до крещения Руси имело определенные
рабовладельческие черты24. В нем наблюдается борьба рабо¬
владельческой тенденции (Игорь, Святослав, молодой Вла¬
димир) с феодальной (Ольга, Владимир второго периода его
правления). Сходные стадии встречаем и в других феодаль¬
ных странах. Однако это не дает, на наш взгляд, права на¬
зывать указанный кратковременный переходный период рабо¬
владельческой формацией (как это делает, например,.
В. И. Горемыкина)25 или полагать, что этот период не принад¬
лежит ни к какой формации (как делал, например, А. И. Неу-
сыхин [см. 710, 616—617]).
По нашему мнению, переходные периоды подобного рода
нужно рассматривать как в конечном счете часть феодальной
формации. Как рождающийся человек проходит в зародыше
все стадии биологической эволюции, так рождающееся из
первобытного строя новое общество, даже если оно шагает
сразу к более высокой ступени, проходит предварительно ра¬
бовладельческую стадию, но лишь в ее самых ранних про¬
явлениях.
Мы нашли примеры рабовладельческих обществ в древ¬
нем, средневековом и новом периодах всемирной истории, но
не видели ни одного случая феодального развития в древнем
мире. Остается заключить, что перед нами действительно две
последовательные исторические стадии, т. е. так называемые
264

«феодальные» отношения в древности — плод ошибочной
трактовки фактов и (или) произвольного толкования соответ¬
ствующих социально-экономических категорий (особенно кре¬
постничества в древности). В то же время нигде в конкретной
истории мы по-прежнему не встречаем азиатского способа
производства.
Никакие опровержения «по частям» (мы в данном случае
даже не говорим о том, насколько они убедительны сами по
себе) не в силах показать неправильность общей картины
мировой истории, отраженной в «пятичленной» периодизации.
Происходит нечто подобное тому, что имеет место при зна¬
комстве с большим художественным полотном. При взгляде
на него <с короткого расстояния четко выступают отдельные
мазки, познается, так сказать, «технология» творчества, пол¬
нее знакомство с отдельными деталями, но ускользает общая
композиция картины. Может сложиться даже впечатление, что
она представляет собой не более чем нагромождение мазков,
деталей, частностей. И только отступив подальше, охватив
все полотно общим взглядом, можно понять и оценить его.
Так и для периодизации всемирной истории и истории Восто¬
ка не придумано еще инструментов и сенсационных научных
^методов, которые смогли бы сделать ненужным общий взгляд
на основные формы и этапы конкретного исторического про¬
цесса.
Однако наш анализ в то же время показывает, что в науч¬
ной литературе применение «пятичленной» формулы к реаль¬
ной истории имеет определенные слабости. «Рабовладельче¬
ский строй», «раб» — эти понятия часто понимаются слишком
узко, в то время как категории «феодализм», «крестьянство»,
«крепостничество», «община» трактуются слишком широко.
Поэтому некоторые конкретные общества, явно принадлежа¬
щие к рабовладельческому типу (Камбоджа, Тропическая
Африка), без достаточных оснований объявляются феодаль¬
ными. Неубедительность такой трактовки создает почву для
критики «пятичленной» формулы.
Вторым важнейшим моментом (помимо вопроса о распро¬
странении рабовладельческой формации), стоящим на пути
признания единого пути развития Востока и Запада, является
достаточно сложная проблема генезиса капитализма в азиат¬
ских странах. Развитие в этих странах капитализма явствен¬
но обозначилось лишь после сильнейшего воздействия на во¬
сточное общество европейско-американского капитала. Неод¬
нократные дискуссии о времени зарождения капиталистиче¬
ских элементов в странах Востока обнаружили тенденцию
(особенно проявившуюся у ряда китайских историков) отне¬
сти появление «первых ростков» капитализма и формирование
современных наций на Востоке к возможно более раннему
/периоду. Однако достаточных доказательств того, что в ка¬
265

кой-либо азиатской или африканской стране можно говорить
о капиталистическом укладе хозяйства ранее XIX в., до сих:
пор, по нашему мнению, не приведено. Недоказанной оста¬
лась и более гибкая гипотеза, выдвинутая советским акаде¬
миком Н. И. Конрадом и другими историками культуры, о*
так называемой эпохе Возрождения на Востоке (чуть ли не
с VIII в.). Если под «Возрождением» понимать вполне опре¬
деленное явление, корни которого лежат в общественных,
сдвигах, непосредственно предшествовавших становлению ка¬
питалистического производства, то такую эпоху в истории
стран Востока до XIX в. -вряд ли можно найти26.
Позднее появление капитализма на Востоке и его слабость,
в большинстве стран дают пищу для утверждений об «орга¬
нической неспособности» специфического восточного обще¬
ства породить капитализм. Высказываются мнения, что капи¬
талистические отношения если и были на Востоке, то занесе¬
ны из Европы.
Однако подобная точка зрения является чисто гипотети¬
ческой, умозрительной. Совершенно очевидно, что вторжение1
иностранного капитала прервало естественное саморазвитие
восточных обществ, изменило характер их эволюции. В то
же время для ряда азиатских стран (например, Индии) уче¬
ными выявлены моменты (относительное развитие товарно-
денежных отношений, сочетавшееся с определенным распро¬
странением отношений найма и появлением зачатков капи¬
талистического производства [см. 675]), позволяющие гово¬
рить о возможном появлении условий для самостоятельного^
генезиса капитализма. Реализовались бы данные потенции,,
или их оказалось бы недостаточно? На этот вопрос мы, есте¬
ственно, не получим ответ никогда. Поэтому, оставаясь на
объективных позициях, можно лишь констатировать, что исто¬
рия не дает нам конкретного материала, который может по¬
служить базой для убедительного решения данного вопроса.
В том числе, конечно, и для отрицания способности восточ¬
ных обществ к самостоятельному капиталистическому раз¬
витию.
Последний тип переходных обществ в истории восточных
стран, которого коснулась нынешняя социологическая дискус¬
сия,— это современные общества, освободившиеся из-под:
колониального гнета.
В этих обществах мы встречаем сложное переплетение'
традиционных укладов — классовых и доклассовых — с начав¬
шими уже возникать элементами капиталистического строя.
В то же время современный этап национально-освободи¬
тельного движения характеризуется (в плане рассматривае¬
мых нами проблем) невиданной прежде степенью самостоя¬
тельности средних слоев, представители которых встали у вла¬
сти в многочисленных новых национальных государствах.
266

Стремясь осмыслить происходящие явления, марксистские
’ученые по-новому подходят к оценке роли средних слоев в
колониальной революции, к характеристике созданных ими
политических режимов. По существу, основной классовой
опорой таких режимов служат те общественные силы — кре¬
стьянство, многочисленные городские трудящиеся, мелкие и
мельчайшие собственники, полупролетариат,— которые в мар¬
ксистской литературе до 50-х годов принято было именовать
«мелкой буржуазией». В настоящее время термин этот упот¬
ребляется все реже. Он неудачен потому, что тенденция бур¬
жуазного развития (т. е. движение в направлении развитого
капиталистического общества, расслоение на пролетариат и
буржуазию), которая была раньше для средних слоев пре¬
обладающей, все чаще может отступать перед тенденцией
некапиталистического развития. «Средние слои» — термин
довольно неопределенный, в этом его минус и в то же время
преимущество.
Политические режимы, возглавляемые революционно-де¬
мократическими партиями, несомненно имеют большие шансы
перейти к некапиталистическому пути, чем имели в свое вре¬
мя в Китае 1925—1927 гг. революционные гоминьдановцы27.
Разумеется, возможность такого пути обеспечивает только
тесный союз с социалистическим содружеством, с коммуни¬
стическим и рабочим движением.
Общество в революционно-демократических государствах
находится в фазе преобразования. Оно только что вышло из
одного переходного периода — от феодальной общественной
формации к капиталистической — и вступает в новый период,
также переходный — от полуфеодального колониального строя
к социалистическому. Это переходное состояние временно,
неустойчиво, не застраховано от больших иногда зигзагов в
своем развитии.
Характеризуя власть революционных демократов, пред¬
ставляющих средние слои, советский автор Л. В. Степанов
предложил термин «этатистско-крестьянская диктатура» '[752,
213]. Есть и другие предложения, автор каждого из которых
имеет право быть выслушанным. Так, М. А. Чешков пишет
про «элиту», представляющую собой «верхушку государствен¬
но-партийного аппарата» в странах «третьего мира» и проти¬
востоящую массе производителей как одновременно их «со¬
вокупный» представитель и «совокупный» же эксплуататор
([788, 89]. Именно эта элита, по мысли автора, является в
странах «третьего мира» носителем капиталистической тен¬
денции. Ей противостоят «не только трудовые слои населения,
но и массы мелкобуржуазных собственников, поднимающихся
предпринимателей-капиталистов» [788, 911.
Непонятно, однако, может ли существовать в природе та¬
йкой «представитель» трудящихся, который одновременно яв¬
267

лялся бы их же «эксплуататором». Каким образом могли бы
совместиться эти два несовместимых понятия? Тем более не-
понятно объединение автором в рядах противников «элиты»
практически всех слоев населения.
Реальная политическая жизнь сегодняшнего дня показы¬
вает нам в «третьем мире» борьбу двух тенденций — капита¬
листической и некапиталистической. Первую наиболее упорно
защищают имущие слои, национальная буржуазия, помещики
(в тех странах, где эти классы уже возникли); социалистиче¬
скую тенденцию последовательно отстаивает пролетариат
(в тех странах, где он уже оформился в класс). Между дву¬
мя тенденциями еще выбирают, колеблются многочисленные
весьма пестрые средние слои, которые субъективно пытаются
вести третью линию, независимую от буржуазии и пролета¬
риата. Однако в итоге они, конечно, не в состоянии изобрести
третий строй, отличный от капиталистического и социалисти¬
ческого. Когда представители указанных слоев стоят у власти*
их политика выражает тенденции, свойственные этим проме¬
жуточным социальным силам, отнюдь не является внеклассо¬
вой. В рассмотренной нами выше умозрительной -схеме все
наоборот: «трудовые слои», т. е., видимо, и пролетариат, рука
об руку с «предпринимателями-капиталистами» противостоят
«элите» — по существу надклассовой. Противостоят — во имя
чего? Нет ответа.
Некоторые авторы пытаются использовать материалы дис¬
куссии о докапиталистических формациях, чтобы ответить на
вопрос о. причинах последних изменений в Китае.
Временное господство маоизма они считают порождением
отношений азиатского способа производства или их пережит¬
ков [см. 682; 753].
А. В. Меликсетов определяет тип социально-экономической
организации традиционного Китая как «бюрократически кре¬
стьянский». Если Л. В. Степанов (на которого ссылается ав¬
тор), говоря об «этатистско-крестьянском обществе» имел в
виду современное государство, где у власти находятся пред¬
ставители крестьянства, средних слоев, то А. В. Меликсетов,
напротив, распространяет предлагаемый им термин на
классовые общества, существовавшие во всей истории
Китая.
По мнению автора, «экономические, вещные связи, реали¬
зующиеся в товарном обращении, играли в жизни китайского
традиционного общества большую роль, но господствовали
все-таки личностные отношения, ибо общей связующей силой
мелких, изолированных друг от друга производителей могло
быть лишь политическое общение, политическая сила, т. е.
государство» [641, 246]. Господство личных, а не экономиче¬
ских связей, оторванное от классов государство — все это мы
уже разбирали выше.
268

У А. В. Меликсетова получается безукоризненно прямая
линия: китайскому обществу всегда в древней и средневеко¬
вой истории было свойственно господство государственных и
подавление частных форм собственности (то же писал, как
мы помним, Л. С. Васильев); Сунь Ят-сен сочетал в своем
учении традиционные принципы с некоторыми западными
учениями и предложил Китаю некапиталистический путь; ре¬
акционный гоминьдан Чан Кай-ши, ссылаясь на Сунь Ят-се-
на, также выступал за некапиталистический путь. В нарисо¬
ванной автором картине одна за другой сменялись лишь раз¬
личные разновидности военно-бюрократической диктатуры,
классовая же сущность этих диктатур его не занимает. Ста¬
новится непонятным, почему крестьяне, например, восставали
против бюрократически-«крестьянских» режимов «традицион¬
ного» строя, какая разница была между гоминьданом до и
после 1927 г., почему в гоминьдановском Китае продолжал
почти беспрерывно пылать пожар крестьянской войны, во имя
чего шла борьба не на жизнь, а на смерть между гоминьда¬
ном и компартией.
Преувеличенность представлений автора о некапитали¬
стической перспективе гоминьдановского Китая наглядней
всего выступает в его книге [637] в главе, посвященной
шаньсийскому милитаристу Янь Си-шаню. Этот «прогрессив¬
ный» генерал не только сделал свою провинцию ареной само¬
го широкого грюндерства, но и, по мнению А. В. Меликсето¬
ва, успешно разрешил проблему, над которой тщетно ломали
голову Сунь Ят-сен и все китайские мыслители нового вре¬
мени,— проблему накоплений. Решение заключалось в сле¬
дующем: налоговые поступления от населения провинции, ра¬
нее в значительной части оседавшие у уездных властей, ста¬
ли направляться непосредственно в губернаторскую казну;
дальше — общекитайскому правительству — они по-прежнему
не передавались. Сами налоги, столь умело аккумулируемые
шаньсийским диктатором, были доведены до максимально вы¬
сокого в Китае уровня. Таким образом, «индустриализация»
Шаньси проводилась за счет разорения основной массы насе¬
ления — многострадального крестьянства. Естественно, про¬
дукция построенных таким образом предприятий не получала
сбыта, так как потребитель был разорен. Даже при высоком
налогообложении средств казне не хватало: крупнейшая
стройка Янь Си-шаня — железная дорога Датун — Пучжоу —
велась силами армии. Вся деятельность Янь Си-шаня, раз¬
рекламированная некоторыми западными авторами, наглядно
свидетельствует о тупике, в который зашла внутренняя по¬
литика реакционного, опиравшегося на крупную буржуазию
и феодальных помещиков гоминьдана.
Мы не отрицаем достоинств упомянутой нами книги
А. В. Меликсетова. Автор остро ставит вопрос о пересмотре
269

некоторых устоявшихся оценок, напоминает, что в политике
гоминьдана в 1928—1937 гг. одно время имелись определен¬
ные положительные моменты, отразившие участие в нем на¬
циональной буржуазии. Меликсетов резко критикует вульга¬
ризаторскую маоистскую концепцию бюрократического капи¬
тала. Но обращение для объяснения современных явлений к
гипотезе азиатского способа производства лишь мешает ав¬
тору.
Нам представляется, что в области новой и новейшей ис¬
тории категории азиатского способа производства, неэкономи¬
ческих определяющих факторов, личностных отношений и т. п.
оказываются столь же неосновательными, что и в сфере древ¬
ней и средневековой истории.
Обращение к конкретной истории сторонников
«азиатской» гипотезы
Некоторые сторонники «азиатской» и «смешанной» гипо¬
тез — знатоки исторических фактов и источников. Доказыва¬
ют ли они свои гипотезы на фактическом материале? Естест¬
венно было бы ожидать, что доказательства, которых мы не
нашли в их дискуссионных статьях, содержатся в их же одно¬
временно выходивших монографиях.
Конкретный материал, который подтвердил бы гипотезу
азиатского способа производства, мы вправе искать прежде
всего в книгах по истории стран Юго-Восточной Азии, так как
именно этот участок востоковедческой науки породил в ходе
современной дискуссии особенно много сторонников «азиат¬
ской гипотезы» (напомним выступления Л. А. Седова,
М. А. Чешкова, В. А. Тюрина, Э. О. Берзина). Кстати, любо¬
пытный факт: в дискуссиях об общественном строе азиатских
стран в качестве главного примера «азиатского» общества
каждый раз фигурирует страна или группа стран, серьезное
изучение истории которой началось сравнительно недавно.
В первой половине XIX в. за классическое «азиатское» обще¬
ство выдавалось индийское. Позже, в конце XIX — начале
XX в. история Индии была уже сравнительно исследована,
Китай же знали значительно хуже, и вот в дискуссиях 20 —
30-х годов главным прибежищем гипотезы азиатского способа
производства стала история Китая. Еще позже, из современ¬
ного китайского общества, после более или менее конкретного
изучения его в конце 20-х годов, азиатский способ производ¬
ства «ушел» в древний Китай — менее исследованную об¬
ласть. Наконец, в 60-е годы, когда в области истории Китая
в СССР успела сложиться имеющая опыт и традиции науч¬
ная школа, а по истории Юго-Восточной Азии такая школа
только возникала, главным доказательством гипотезы азиат¬
270

ского способа производства сделалась история стран Юго-
Восточной Азии.
Одну из книг по истории стран этого региона написал
Ж. Шено. Справедливо упрекнув буржуазных историков за
то, что они «не дали ни одного удовлетворительного анализа
социальной структуры средневекового Вьетнама» ¡[796, 47], он
пишет о «феодальном» режиме, «феодальных» отношениях,
резонно поясняя, что употреблять слово «феодальный» в уз¬
ком смысле неправильно, так как «средневековый француз¬
ский феодализм являлся лишь частным случаем социальной
системы, сфера распространения которой была во много раз
шире, простираясь от Франции до Китая через весь старый
континент. Это система, при которой незначительная горстка
земельных собственников контролирует прямо или косвенно
плоды труда крестьян» [796, 47].
Данные высказывания, как и многие другие [796, 48—87],
показывают, что Ж. Шено вывел свою «азиатскую» гипотезу
(с которой мы знакомы по его дискуссионным статьям) от¬
нюдь не из конкретно изученных им факторов вьетнамской
истории: из них, как видим, он делал вывод о феодализме
во Вьетнаме. Шено специально подчеркивал, что еще в XIX в.
сельское хозяйство Вьетнама «носило ярко выраженный фео¬
дальный характер» [796, 91]28.
Аналогичным образом обстоит дело и с вышедшими за го¬
ды последней дискуссии книгами по конкретной истории
М. А. Чешкова [787], В. А. Тюрина [778], Э. Д. Берзина [466],
в которых никаких доказательств «азиатского» строя также
не содержится. Более того, авторы вообще не пользуются
этим термином, характеризуя традиционные общественные от¬
ношения Вьетнама, Индонезии, Малайи неизменно как «фео¬
дальные» (Л. А. Седов даже критикует за это монографию
М. А. Чешкова [см. 725], хотя сам в своей монографии о
Камбодже [721] также не прибегает к термину «азиатский
способ производства»). Отражают ли указанные книги взгля¬
ды авторов до их перехода на позиции азиатского способа
производства или, наоборот, свидетельствуют об отходе от
данной концепции? Ответить на этот вопрос затруднительно,
так как указанные монографии выходили и до начала дис¬
куссии, и в период ее наибольшего размаха, и значительно
позже. Но ни в одной из них не видно следов азиатского спо¬
соба производства.
Мы никого не упрекаем, наша цель — просто показать,
что в монографиях, т. е. там, где только и можно было дока¬
зать существование азиатского способа производства, ожи¬
даемых доказательств нет. Историки, возмущавшиеся про¬
крустовым ложем «пятичленной» схемы, сами, когда дело до¬
ходит до конкретного исследования, группируют факты по той
же «пятичленной» схеме. Она... больше подходит!
271

Вопрос о терминах
В заключение нельзя обойти еще один вопрос. А не сво¬
дится ли вся дискуссия, может спросить читатель, в значи¬
тельной мере к спору о словах? Одни называют одно и то же
общество рабовладельческим, другие — основанным на азиат¬
ском способе производства, что и порождает взаимное непо¬
нимание.
В таком предложении есть доля истины. Выше мы пока¬
зали, что в отдельных случаях точки зрения спорящих сторон
по существу близки — «феодалист» Е. М. Медведев, сторон¬
ник «азиатской» концепции Г. Левин да и Ф. Тёкеи с его
«этапами» внутри единой формации азиатского способа про¬
изводства, по существу, признают в истории стран Востока
между первобытной и капиталистической эпохами наличие
двух больших периодов, в общем соответствующих понятиям
рабовладельческого и феодального. Может быть, последние
два термина действительно неудачны?
На обсуждение, таким образом, ставятся термины (сейчас
мы говорим уже только о терминах) «феодализм», «рабовла-
дельчёский строй», «азиатский способ производства». Они
обсуждаются в неравной степени. Термин «феодализм» упот¬
ребляется почти всеми участниками дискуссии, и как будто
никто, кроме В. П. Илюшечкина, активно не возражал про¬
тив него.
Остаются, следовательно, два термина: как назвать древ¬
нее общество — рабовладельческим или азиатским?
Термин «рабовладельческий», видимо, не вполне удачен,
поскольку создает впечатление обязательного наличия выс¬
ших, классических форм рабства, которые не характерны для
раннеклассовой стадии. Но это именно впечатление. Выше
мы выяснили, что на самом деле понятие рабовладельческого
общества не требует обязательного господства высших, антич¬
ных форм рабства. Совершенно прав и Ю. И. Семенов, гово¬
ря, что «о терминах не спорят, а условливаются» [715, 290].
Может быть, и в данном случае достаточно будет условить¬
ся точней о содержании данного, давно уже употребляемого
термина?
Автор настоящей книги в начале дискуссии подчеркивал
недостатки термина «рабовладельческий строй» и предложил
взамен термин «общинно-рабовладельческий строй». Такой
термин, казалось ему, больше отвечает существу современных
взглядов на рабовладельческое общество как на такое, в ко¬
тором рабовладельческий уклад, являясь ведущим, никогда,
видимо, количественно не преобладал. На устном обсуждении
в марте 1965 г. автор встретил первое возражение со стороны
Б. Ф. Поршнева, указавшего, что дело не в термине, что
термин «феодальное общество» также не слишком удачен, так
272

как система феодов далеко не адекватна нашему понятию
феодализма. Важно, какой смысл вкладывается марксистской
наукой в эти, в свое время подобранные, может быть, более
пли менее случайно термины.
За этим по тому же пункту последовали возражения
М. М. Слонимского и Ю. В. Качановского. Особенно подроб¬
ную аргументацию развернул первый. Он напомнил, что об¬
щина существовала не только в рабовладельческом, но и в
феодальном обществе (он мог бы добавить: «а также в пер¬
вобытнообщинном»), поэтому слово «общинный» не опреде¬
ляет специфику именно первой классовой антагонистической
формации, между тем как термин «рабовладельческий» ука¬
зывает на главное — на господствующий в ней способ произ¬
водства 1745, 276]. Ю. В. Качановский независимо от
М. М. Слонимского выразил ту же мысль, отметив, что тер¬
мин «рабовладельческий способ производства» отражает
«главную тенденцию», главную ось развития древних об¬
ществ» [579, 227].
На все это трудно что-то возразить; я снимаю свое пред¬
ложение. Термин «рабовладельческий» имеет недостатки, но
термин «общинно-рабовладельческий» явно хуже; введение
рядом с «первобытнообщинным» еще «общинно-рабовладель¬
ческого» строя могло бы не уменьшить, а лишь увеличить слЪ-
весную путаницу. Добавлю, что, предлагая в прошлом термин
«общинно-рабовладельческий строй», я, разумеется, всегда
имел в виду не какую-то смесь рабовладельческой и перво¬
бытнообщинной формаций, а, по существу, рабовладельческое
общество.
Это необходимо подчеркнуть, в частности, в связи с воз¬
ражением, сделанным одним из самых маститых оппонентов—
Г. А. Меликишвили. «В. Н. Никифоров,— писал он,— одним
из примеров нелогичности участников нынешней дискуссии
считает именно выдвижение идеи „смешанных обществ“. Осо¬
бенно отрицательную реакцию вызывает у него термин „рабо¬
владельческо-феодального“ общества, однако сам он (Ники¬
форов.— В. Н.) для обозначения древневосточных обществ
предлагает термин „общинно-рабовладельческий“, который
вряд ли является в смысле „логичности“ лучшим, чем отвер¬
гаемый им „рабовладельческо-феодальный“» 1636, 56].
Моего оппонента, вероятно, искренне удивит, когда я сей¬
час скажу, что никогда не возражал против термина «рабо¬
владельческо-феодальный строй» (хотя он, действительно,
кажется мне неудачным). Я возражал против понятия «сме¬
шанной» формации, которое противоречит представлениям о
единой надстройке, одном ведущем укладе, революционных
сдвигах, отделяющих одну формацию от другой. Если бы
Г. А. Меликишвили в термин «рабовладельческо-феодальная
формация» вкладывал понятие рабовладельческого строя с
18 Зак. 740
273

зарождающимся феодальным укладом в нем, я, пожалуй, не
стал бы спорить...29.
Возвращаясь теперь к вопросу о терминах, мы вынуждены
заключить, что термин «рабовладельческое общество» — все
же лучшее из того, что предложено в отношении классовых
обществ древности. Он отражает главное — ведущую роль ра¬
бовладельческого уклада — и в остальном, при всех своих:
недостатках, все-таки довольно гибок. Совершенно иначе об¬
стоит дело, по нашему мнению, с термином «азиатский спо¬
соб производства». Этот термин неудачен, во-первых, потому,,
что — в отличие от терминов «первобытнообщинный строй»,,
«рабовладение», «феодализм» и т. д. — он является по проис¬
хождению географическим, т. е. связывает предполагаемую*
стадию общечеловеческого развития с одной частью света —
с Азией. Во-вторых, и это главное, термин «азиатский способ*
производства» имеет вполне определенный основной смысл,,
без учета которого мы не вправе его употреблять.
Он с самого начала связан с представлением об отсутст¬
вии частной собственности на средства производства, на зем¬
лю. Если есть частная собственность на землю — особой ази¬
атской общественной формации нет. Но мы с абсолютной
точностью знаем, что во всех классовых антагонистических
обществах, включая древневосточные, частная собственность
на землю (если угодно — иногда в виде частного владения)
существовала. Должны ли мы называть азиатскими такие об¬
щественно-экономические отношения, при которых основной
признак азиатского способа производства заведомо отсутст¬
вует? Ясно, что употребление указанного термина также уве¬
личивает путаницу вокруг обсуждаемых проблем.
В этом, повторяем, второстепенном для нас вопросе мы
не согласны с автором недавней монографии «Переходные об¬
щественные отношения» Д. Кшибековым [615]. Автор остро
и справедливо критикует теоретические построения сторонни¬
ков существования «азиатской» и «смешанной» формаций30.
Но ему хотелось бы все-таки сохранить термин «азиатский
способ производства». Он пишет: «Действительно, существуют
ли особенности восточного, так сказать, азиатского способа
производства? Да, существуют. Есть ли своеобразие форм зе¬
мельной собственности? И на этот вопрос можно ответить ут¬
вердительно» [615, 192].
Но где, в какой стране «существует» такое своеобразие
форм земельной собственности, которое свойственно якобы
азиатскому способу производства? Д. Кшибеков приводит в,
качестве примеров Казахстан и Туркмению. По его словам,,
«в дореволюционном Казахстане существовала частная, под¬
ворная мелкая собственность на скот. Однако этого нельзя
сказать относительно собственности на землю. Но означает
ли это отсутствие всякой собственности на нее? Собствен¬
274

ность на землю была, особенно на пастбища, луга, озера, ле¬
са и зимовки. Но она могла быть только общинной или круп¬
нофеодальной» [615, 193]. Итак, в отношении дореволюцион¬
ного Казахстана, при всех особенностях его экономики, не
приходится говорить об отсутствии там частной земельной
собственности (т. е. там не было главной черты азиатского
способа производства), поскольку существовала «крупнофео¬
дальная собственность»... Второй пример: Туркмения, где в
условиях ярко выраженного ирригационного хозяйства, каза¬
лось бы, самое место отношениям собственности, свойствен¬
ным особому «азиатскому» строю. Но и здесь, утверждает
Д. Кшибеков, поскольку людей для ирригационных работ
«организовывали крупные феодалы, то и право собственности
на каналы и колодцы принадлежало им. Что же касается соб¬
ственности на землю, то она осуществлялась лишь через соб¬
ственность на воду» ([615, 1941. Следовательно, и в Туркмении
частная феодальная собственность на землю (и воду) суще¬
ствовала, т. е. об отношениях азиатского способа производ¬
ства снова не может быть речи.
Других примеров «в пользу» того, что азиатский способ
производства, пусть не как особая формация, но как «свое¬
образные особенности экономики, культуры и бытовых тра¬
диций азиатских стран» [615, 195], где-то реально существо¬
вал, автор не приводит. Перед нами — одно из проявлений
замечающейся в ряде работ тенденции любой ценой спасти
термин, привязав его к каким-нибудь (еще недостаточно опре¬
деленным) особенностям каких бы то ни было стран (так
как «Восток», как мы не раз говорили выше, понятие в выс¬
шей степени расплывчатое, и найти у всех стран «Востока»
общие «особенности» вообще вряд ли удастся).
Конечно, если термин «азиатский способ производства» бу¬
дет, таким образом, в корне переосмыслен, фактическая осно¬
ва для современной дискуссии исчезнет. Пока мы возражаем
против данного термина только потому, что с ним связано не¬
верное содержание.
Любопытно, что, наоборот, некоторые авторы, выступаю¬
щие в поддержку концепции особой азиатской формации, са¬
ми указывают определенные недостатки термина «азиатский
способ производства» [см. 464, 204; 677, 224]. Даже Ж. Сю-
рэ-Каналь, один из зачинателей дискуссии, пишет: «Остает¬
ся найти более подходящий термин, чем определение „азиат¬
ский способ производства“, географическая узость которого
отражает то состояние изученности конкретных обществ, ка¬
кое было при Марксе» [769, 162].
Выше мы, кажется, доказали, что дело не только в «гео¬
графической узости». Но мы полностью согласны с указан¬
ными авторами в том, что термин «азиатский способ производ¬
ства» неудачен. Употреблять ли его — зависит от них самих.
18*

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Есть открытия, которые встречали и'
встречают настолько энергичное и’
систематическое сопротивление опре¬
деленной категории лиц, что его
нельзя объяснить только вполне осо¬
знанными доводами и мотивами. Как.
показывает история науки, преиму¬
щественно это открытия, которые
утверждают или обосновывают ка¬
кой-то отрицательный вывод... Усвое¬
ние чего-то нового, непривычного, по-
видимому, затрудняется, если оно со¬
четается с каким-то запретом. Это
относится, вероятно, и к творчеству:
недаром «мудрость самоограничения»
так высоко ценится в мире искусства,
а на другом полюсе — в математи¬
ке— особо трудными считаются «до¬
казательства невозможности».
И. Б. П о г р е б ы с с к и й. Об
оценке научных открытий.
В первой части работы проекты периодизации истории
стран Востока и всемирной истории были проанализированы
нами логически; во второй — историографически (с точки зре¬
ния опыта науки) и источниковедчески (метод работы авто¬
ров над источниками, в данном случае над текстами класси¬
ков марксизма); в третьей части была проведена конкретно¬
историческая проверка.
Каковы результаты?
Во введении к настоящей книге мы сформулировали де¬
сять пунктов, которые предстояло проверить. Проверкой уста¬
новлено, что:
1) рабовладельческий строй, по-видимому, существовал’
как на Западе, так и на Востоке;
2) феодальное общество во всемирной истории было ста¬
дией, закономерно следовавшей за рабовладельческой;
3) экономические отношения играли определяющую роль
в древности и в средние века, на Востоке и на Западе;
4) концепция В. В. Струве и его сторонников была приня¬
276

та потому, что именно она в свое время была серьезно обос¬
нована;
5) современная наука вновь подтверждает конкретными
фактами «пятичленную» периодизацию, в то время как про¬
тиворечащие ей гипотезы не согласуются с ходом истории;
6) теории азиатского способа производства и единой дока¬
питалистической классово антагонистической формации внут¬
ренне противоречивы и бездоказательны;
7) представление об особом строе на Востоке тянется с
XVII—XVIII вв., хотя давно оспаривается частью ученых;
8) представление об особом развитии Востока было пре¬
одолено К. Марксом и Ф. Энгельсом, к выводам которых,
присоединился В. И. Ленин;
9) тезис о рабовладельческом строе на древнем Востоке'
подготовлен трудами К. Маркса и впервые сформулирован
Ф. Энгельсом; В. И. Ленин разделял этот тезис;
10) выводы социологических дискуссий 20—30-х годов,
при всех недостатках этих дискуссий, были обоснованы с мак¬
симально возможной для того времени научной точностью и
сохраняют свое значение до сих пор.
Нетрудно убедиться, что все эти, полученные нами путем
исследования пункты прямо противоположны тем десяти, ко¬
торые были приведены вначале. Отсюда следует, что вывод,,
к которому мы пришли, в общем отрицательный: предлагае¬
мые рядом авторов модели формаций — азиатского способа
производства, «феодализма в древности», «смешанного» фео¬
дально-рабовладельческого строя, всякого рода «личностных»,
переходных, «кабальных» и т. п. обществ — не выдержали'
проверки. Этот вывод, ни для кого, разумеется, не обязатель¬
ный, мы высказываем со всей определенностью. Мы не сог¬
ласны, когда некоторые рецензенты сводят недостатки раз¬
бираемых концепций к отдельным, якобы случайным неточ¬
ностям '[см., например, 574, 264, 267]. Смазывание елеем соб¬
ственных принципиальных возражений — прием немногим
лучший, чем отживающее свой век мазание оппонента дегтем.
Мы присоединяемся к авторам, которые честно заявляют: спор
серьезный, расхождения между сторонами значительны, но-
это, конечно, не должно мешать взаимному уважению [см.,
например, 784, 2651.
Современная дискуссия о докапиталистических обществах
отражает слабости предшествующих историографических пе¬
риодов и содействует их изжитию. Творческий характер об¬
суждений, отсутствие ненужных резкостей и «ярлыков» — ха¬
рактерные черты современной дискуссии марксистских уче¬
ных, облегчающие конечный успех.
У нас нет иллюзий насчет того, что преодоление ошибоч¬
ных взглядов (ошибочных, разумеется, с нашей точки зре¬
ния) произойдет в один присест. Ведь мы видели, что речь*
277

здет о заблуждениях в науке, тянущихся веками. Недостаточ¬
но просто набрать мешок исторических фактов и вывалить их
перед оппонентами, недостаточно просто разработать собст¬
венную правильную концепцию и, не говоря ни слова, поста¬
вить ее рядом с неправильной: в таком случае правильная и
неправильная концепции вечно развивались бы параллельно.
Необходимо испытание исследовательского метода сторон —
прямое столкновение их взглядов, дискуссия.
Дискуссия — одна из обязательных форм развития науки.
Значительная часть жизни ученого проходит в спорах, и это
вполне естественно, поскольку само понятие «наука» предпо¬
лагает открытие нового, непривычного, что не может сразу
не прийти в спор с общепринятым, «очевидным». Разве не
«очевидно», например, что при рабовладельческом строе
большинство непосредственных производителей должны со¬
ставлять рабы? Разве не менее «очевидно», что земледелец,
эксплуатируемый с применением внеэкономического принуж¬
дения, есть феодальный крестьянин? Разве не «ясно», что уча¬
сток земли, постоянно обрабатываемый крестьянской семьей,
составляет ее собственность? И разве не «очевидно», что пра¬
вительство, забирающее у земледельца доход, а то и надел,
является фактическим собственником земли? Все это — столь
„же несомненные «истины», как то, что солнце «всходит и за¬
ходит»...
Правда, внешне новым в науке нередко выглядит основа¬
тельно забытое старое. И, наоборот, опровержение мнимоно¬
вых истин может подчас восприниматься как нечто консерва¬
тивное, как недопустимый запрет. От такого неправильного
-восприятия есть только два лекарства: доказательства и —
¿время, которое также работает в пользу истины.

ПРИМЕЧАНИЯ
От автора
1 Отдельные ее разделы, особенно о современной дискуссии на Западе,
значительно сокращены в связи с тем, что соответствующие проблемы убе¬
дительно рассмотрены в работах Ю. В. Качановского [578; 579].
Введение
1 Так, Н. Б. Тер-Акопян, сохраняя для первобытнообщинного строя*
название «формация», в то же время практически лишает его права счи¬
таться общественно -экономической формацией. Он утверждает: «Ее (этой
формации.— В. Н.) главные движущие силы являются социальными, хотя
и не экономическими. Родовые, а не экономические отношения пронизыва¬
ют этот строи сверху донизу» [710, 88].
По поводу рабовладельческой формации Ю. М. Кобищанов утверждает:
«Что касается так называемого рабовладельческого способа производства,
то его никогда и нигде не существовало» [677, 45].
2 Л. В. Данилова, например, писала: «Во многих обществах, которые
оцениваются в нашей историографии как феодальные, крупное землевла¬
дение (ни в форме частного, ни даже в форме государственного) не обна¬
руживается либо вовсе, либо в течение длительных периодов» [710, 51].
A. Я. Гуревич полагает, что «невозможно установление основного эко¬
номического закона феодализма (по аналогии с основным законом капи¬
талистической экономики): экономические законы не определяют всей со¬
циальной структуры и развития средневекового общества, а закономерности
различных общественных укладов, сосуществовавших при феодализме, не¬
однородны и несводимы к какой-либо одной» [526, 128].
B. П. Илюшечкин предлагает ныне распространенные понятия «рабо¬
владельческая формация» и «феодальная формация» как безнадежно уста¬
ревшие «сдать в музей в качестве почетных экспонатов, сделавших свое де¬
ло, сыгравших большую положительную роль в истории науки» [567, 82].
3 Еще до этого, Д. И. Чесноков, подводя в «Философской энциклопе¬
дии» первые итоги, писал: «Хотя споры по этому вопросу продолжаются,
но в дискуссиях не приводилось достаточных научных данных, подтверж¬
дающих тезис о том, что азиатский способ производства представляет осо¬
бую формацию» [785а, 394].
4 В настоящей работе, законченной в основном в 1970—1971 гг., лите¬
ратура 1972—1974 гг., особенно зарубежная, учтена далеко не полностью,,
иногда лишь в библиографии.
6 Дискуссии в СССР посвящен ряд обзоров. Некоторые из них [486;
536] страдают, на наш взгляд, определенной односторонностью, выделяя
лишь моменты, лично интересовавшие рецензента. Объективным кажется^
нам обзор О. А. Афанасьева [451]. Наиболее полная картина дискуссии*
60-х годов, как в СССР, так и на Западе, дана Ю. В. Качановским [579;.
702, 45—94].
279

6 В имеющейся литературе в какой-то степени, по нашему мнению, ре-
мнены или решаются некоторые из намеченных здесь проблем (пункты 1,
2, 3, 6), меньший вклад сделан в решение ряда других. Однако в настоя¬
вшей обобщающей работе приходится для полноты картины касаться, хотя
и в разной степени, всех перечисленных пунктов.
Часть первая
1 См. разъяснения по этому поводу в книге Ю. В. Качановского {579,
96—107].
2 Между тем сторонники «рабовладельческой» концепции дали солид¬
ный разбор взглядов В. В. Струве и других авторов до дискуссии — в ра¬
боте Н. М. Постовской '[707], и в ходе дискуссии — в книге М. М. Слоним¬
ского [745].
3 Варга писал, что спор в 20—30-е годы шел сне вокруг факта его
(азиатского способа производства.— В. Н.) исторического существования,
а вокруг того, должны ли мы рассматривать его как самостоятельный спо¬
соб производства или как азиатский вариант феодализма» [478, 377]. Од¬
нако, почему постановка вопроса в дискуссиях 20—30-х годов обязательна
для современного этапа науки? В то же время в главном автор прав: во¬
прос действительно состоял и состоит только в том, должны ли мы рас¬
сматривать азиатский способ производства в качестве самостоятельного,
образующего основу особой общественно-экономической формации или нет.
Если употреблять термин «способ производства» не в смысле основы опре¬
деленной формации, тогда никакой почвы для дискуссии не было и нет.
4 Именно поэтому В. В. Струве, хотя он дважды, в 1930—1931 гг. и в
1964 г., обнаруживал колебания в сторону «азиатской» концепции, никогда
не был, по нашему мнению, последовательным «азиатчиком». Еще в 1931 г.,
после выступления Струве в защиту теории азиатского способа производ¬
ства, противник этой теории М. С. Годес говорил: «Побольше таких за¬
щитников я пожелал бы этой теории. Весь интересный фактический мате¬
риал, который был здесь приведен, говорит, по-моему, именно о феодаль¬
ной системе эксплуатации (в 1931 г., как уже отмечалось, единственной
альтернативой азиатскому способу производства признавался феодализм.—
В. Н.)» [143, 176]. Говоря о тезисах Струве 1964 г., В. А. Ромодин отме¬
чал: «Я не могу согласиться с теми, кто так решительно говорит, что
В. В. Струве якобы в статье журнала „Народы Азии и Африки“ отказался
от своих прежних взглядов. Я этого не заметил. В. В. Струве придер¬
живается мнения, что рабовладельческая формация существует, что мно¬
гие страны Востока, которые он лично изучал, прошли через рабовладель¬
ческую формацию. Новой статьей он открыл путь для дискуссии, он при¬
знал, что спорить стоит, что теория азиатского способа производства не
гснимается, что старая дискуссия не решила все вопросы» [677, 213].
5 Переходными периодами называют иногда и последние стадии раз¬
вития тех или иных обществ, подготовляющие создание новой формации.
Последние века Римской империи—тоже своего рода «переходный период»,
но он принципиально отличается от первых веков послеримской истории,
когда рабовладельческая надстройка больше не существовала и станов-
. ление феодального общества проходило в рамках феодальной обществен¬
но-экономической формации. В настоящей работе, чтобы избежать пута-
гницы, термин «переходный период» применяется только к раннеклассовым
. обществам.
6 О переходных обществах см. статью С. Э. Крапивенского [602], мне-
; кие которого мы разделяем.
7 То же самое можно сказать и о раннеклассовых образованиях эпохи
древности. Сошлемся хотя бы на мнение М. В. Крюкова, согласно которому
-общества типа древнекитайского XI—IV вв. до н.чэ. (где, несомненно, уже
, в течение многих веков существовало государство) «не могут быть отне-
осены ни к первобытнородовой, ни к классовой формации» [715, 249].
280

8 Вопрос: «Можно ли относить переходный период к той формации,,
в направлении которой идет развитие?» [см. 696] — не нов. Только так до
сих пор обычно и понимали смену одной формации другой; если не считать
переходные периоды частями соответствующих формаций, было бы неясно,.
куда отнести, например, переходный период в СССР (период строительства
социалистического общества, конечно же, включается в эпоху социалисти¬
ческой общественно-экономической формации).
9 Во время одного обсуждения проблем азиатского способа производ¬
ства был задан вопрос: «В чем разница между ситуацией, при которой
аграрная революция направлена против помещиков-феодалов, и таким по¬
ложением дел, при котором аграрная революция направлена против чинов¬
ников, не являющихся феодалами-собственниками, но фактически распо¬
ряжающихся землей?» [677, 191]. Вопрос, поставленный в такой форме,,
сам содержит ответ. Ведь если чиновники «фактически распоряжаются
землей», они, вопреки мнению автора вопроса, являются феодалами-собст¬
венниками. Поэтому принципиальной разницы в том, направлена ли аг¬
рарная революция против «феодалов-помещиков» (фактических и формаль¬
ных владельцев земли) или против подобных «чиновников» (фактических.
владельцев земли), разумеется, не будет.
10 В то же время эти авторы весьма критически оценили гипотезу
Ю. И. Семенова: предложенное последним решение вопроса представляется
им малодоказательным, хотя в своей критической части статья Семенова
весьма убедительна [494, 78].
11 Г. А. Меликишвили выразил ту же мысль еще резче: «Одни и те же
орудия труда, по-видимому, могут служить основой как рабовладельче¬
ского, так и феодального, а в отдельных случаях — даже первобытнооб¬
щинного строя» [636, 77].
12 Дальнейшее развитие взглядов одного из авторов, И. А. Стучевского,.
пошло в направлении более четкого осознания «феодального» в конечном
счете смысла этой гипотезы. Так, в конце 1966 г. он говорил, что гипотеза
эта, «по существу, выходит за пределы концепции об „азиатском способе
производства“ и смыкается с представлением об особом („азиатском“)
типе феодализма (курсив мой.— В. //.), характеризуемом наличием силь¬
ного рабовладельческого уклада и государственной собственности на зем¬
лю» ![634,14].
13 На одном устном обсуждении выдвигался следующий довод против
«рабовладельческой» концепции: если не исходить из простой численности
рабов в производстве, а опираться на господствующую тенденцию разви¬
тия, придется объявить рабовладельческим русское феодальное общество
XVI в., в котором явно господствовала тенденция к порабощению, к за¬
крепощению, приведшая в XVIII в., по существу, к рабскому положению
крестьянина. Разумеется, такое замечание было бы справедливо, если бы
человеческое общество состояло из одного экономического скелета. Но
ведь это не так. Тенденция в экономике, общественно-экономический уклад
становятся ведущими с момента разрушения старой надстройки, в рамках:
уже возникшего нового общественного строя. Русское же крепостничество,
во многом не отличавшееся от рабства, возникло, как известно, на послед¬
ней стадии феодальной формации, существовало в ее рамках и погибло-
вместе с ней, оказавшись не в состоянии остановить поступательное раз¬
витие феодализма, а затем и победу капиталистического уклада. В древ¬
нем мире так называемое крепостничество было формой общественных от¬
ношений, которая, напротив, развивалась в сторону перехода к классиче¬
скому рабству, представляла не последнюю ступень формации, а ее ранние
и средние этапы. Непонимание этого обстоятельства, отвлечение — в дан¬
ном случае неправомерное — от самостоятельной роли надстройки привело
в 1929 г. советского исследователя С. М. Дубровского к попытке сконструи¬
ровать в России XVII—XIX вв. особую крепостническую формацию, от¬
личную от рабовладельческой и феодальной ¡[см. 144].
14 Некоторая негибкость присуща и схеме Ю. И. Семенова, согласно*
которой бронзовому веку соответствует азиатская («кабальная») форма-
281

щия, раннему железному веку — античное рабовладельческое общество, раз¬
витому железному веку — феодализм. При таком делении история Греции
и Рима искусственно «отрезается» от предшествующей истории Средизем¬
номорья, в середине древней истории Китая, Индии проводится необъяс¬
нимая грань.
15 См. доводы Г. Ф. Ильина {677, 173—174].
16 Л. В. Данилова в одной из своих работ писала: «Многие историки...
любые дани и земельные налоги стали рассматривать как феодальную
ренту, а их получателя '(государство или какую-либо иную корпорацию гос¬
подствующего класса) —в качестве земельного собственника... Доказать
совпадение налога и феодальной ренты можно, лишь показав предваритель¬
но феодальный характер собственности, на основе которой они взимаются.
Совершенно неверно все права государства по распоряжению землей ква¬
лифицировать как проявление феодальной собственности на землю» [537,
152]. Это положение кажется нам очень правильным и, по существу, опро¬
вергающим существование феодализма в древнем мире. Правда, с ним не
согласуются некоторые другие высказывания автора, например: «У неко¬
торых народов вполне возможна смена феодальных отношений рабовла¬
дельческими» [538, 80]. Да, возможна, но лишь в виде регресса, величай¬
шей социальной реакции, чего Л. В. Данилова в этом месте не оговорила.
17 Гамаюнов сделал из этого вывод, что К. Маркс находил в Индии не
феодализм, а азиатский способ производства {511, 63]. Мы не согласны
с ним, так как из приведенной цитаты видно, что определенную часть зе¬
мельной собственности в Индии (в случае уплаты налога не непосредст¬
венно казне, а формально представлявшим ее лицам, фактически стано¬
вившимся земельными собственниками) Маркс относил к категории фео¬
дальной. Кроме того, коль скоро уж мы установим, что поземельный налог
не есть лакмусовая бумажка феодализма, нет оснований считать этот на¬
лог и обязательным признаком азиатского способа производства (в индий¬
ской деревне времен мусульманского владычества эксплуатация крестьян
посредством налога могла бы рассматриваться, например, в качестве пере¬
житка рабовладельческих отношений).
13 Необходимо отметить, что в работе, опубликованной в 1965 г.,
Л. В. Данилова обоснованно опровергала историков, в представлении ко¬
торых развитие феодализма «связывалось лишь с внеэкономическим при¬
нуждением и недооценивалась роль феодальной земельной собственности»
[537, 86—87]. В той же работе автор критиковала неправильное понима¬
ние феодализма А. А. Богдановым {см. 538, 75, 85].
19 Аналогичная ошибка, на наш взгляд, нередко делается авторами,
исследующими социальный механизм первобытного общества, когда они
• объявляют «определяющими» отношения родства, а не производственные
отношения. Возражая таким авторам, Н. И. Лапин правильно, по нашему
мнению, писал, что «подчеркивание Энгельсом роли родовых отношений
вовсе не снимает их вторичности по отношению к производственным отно¬
шениям, а означает лишь то, что взаимодействие экономики с надстроеч¬
ными факторами в первобытном обществе опосредуется родо-племенными
отношениями и что последние именно в этом смысле оказывают решающую
роль на характер общественного строя» [617, 156].
20 Л. А. Седов, имея в виду аналогичное утверждение Л. Б. Алаева,
возражает: «Определения собственности на землю типа выдвигаемых
Л. Б. Алаевым, согласно которым собственником на землю является тот,
кто получает с этой земли ренту, на поверку оказываются плоской;тавто¬
логией. Понятие собственности на землю вводится для объяснения факта
эксплуатации, на вопрос же о том, что такое собственность на землю, по¬
лучаем ответ, что она выражается в праве эксплуатировать» [677, 52].
В отличие от Л. А. Седова, мы не видим тут никакой тавтологии: Л. Б. Ала¬
ев просто конкретизировал в данном случае понятие собственности на зем¬
лю в классово антагонистических обществах.
21 Л. В. Черепнин справедливо замечает по этому поводу: «Вряд ли
только следует называть (как это делает Б. Ф. Поршнев) эту форму соб¬
282

ственности „полной, свободной, неограниченной, безусловной“. Такая тер¬
минология может ввести в заблуждение, хотя Б. Ф. Поршнев пользуется*
ею, лишь противопоставляя в политико-экономическом отношении феода¬
лов как собственников крестьянам как владельцам земли, и сознает ус¬
ловность правового статуса первых» [647, 128].
22 Важно, однако, отметить, что, несмотря на эту терминологическую'
ошибку М. В. Колганова, ни он сам, ни его оппоненты не ставили в то
время под сомнение факт господства при рабовладельческом и феодальном
строе частновладельческих классов [см. 177; 178; 224].
23 Исходя из этого, С. Л. Утченко и И. М. Дьяконов в своем докладе
на XIII Международном конгрессе исторических наук утверждали, что в.
рамках античного общества процесс классообразования не доходит — как.
в этом нетрудно убедиться—до его «логического конца», т. е. не приводит
к формированию «чистых», по терминологии Ленина — «бессословных»
классов [781,4]; что приходится поэтому убедиться «в неправомерности
противопоставления рабов так называемым рабовладельцам» {781, 10]
и т. д. Здесь, очевидно, перед нами вновь определенная увлеченность спе¬
циалистов-исследователей спецификой за счет общих закономерностей,
потеря ими правила за массой исключений. Процесс формирования классов
в древнем обществе был, очевидно, «незавершенным» только в том смысле,
что общество непосредственно не перешло к капиталистической стадии, с
ее предельно четкими экономическими категориями и классовыми антаго¬
низмами. Но этот процесс оказался достаточно «завершенным», чтобы соз¬
дать законченную фазу общественного прогресса — античность, завершить
строительство, а затем осуществить и разрушение надстройки данной об¬
щественной формации и обеспечить переход к более высокой стадии соци¬
ального развития.
24 Некоторые участники дискуссии действительно ссылаются на «струк¬
турный метод» как на совершенно якобы новый исследовательский подход,,
лежащий в основе их работ. На деле структурный метод, как показал
М. А. Барг, широко применялся еще Марксом [см. 458]. В современной
буржуазной социологии, однако, структуры берутся произвольно, без связи
друг с другом, авторы игнорируют ведущую роль экономического фактора
в общественном развитии.
25 См., например, нашу критику, опубликованную еще в 1966—^1968 гг.
[677, 9—33, 234—243; 666].
26 Правда, он, видимо стараясь не дать повода к смешению его взгля¬
дов с богдановскими, настаивал при этом на том, что наличие в первобыт¬
ном обществе коллективного рабовладения и эксплуататорской знати, при
отсутствии частного владения землей, может якобы не означать возникно¬
вения классового общества. По словам 3. И. Ямпольского, только новая
прослойка эксплуататоров, выдвинувшаяся на смену родовой знати на
чисто экономической основе, могла оформиться в господствующий класс
[см. 809, 200—201]. С указанными положениями трудно согласиться, хотя,
в споре с Ю. И. Семеновым автор, в общем, по нашему мнению, прав.
Часть вторая
1 Мысль о том, не является ли проблема, обсуждаемая в настоящей
дискуссии, чисто историографической, т. е. такой, которая вполне разре¬
шима средствами этой исторической дисциплины, представляется столь-
естественной, что можно лишь удивляться, почему так мало работ посвя-
ще'но домарксовой историографии проблемы. За последние годы можно на¬
звать только статью Ю. М. Гарушянца, в которой была предпринята по¬
пытка подойти к этому предмету ¡[517]. Одна статья (английского марк¬
систа Р. Фокса), содержащая интересные данные и обобщения [338], со¬
хранилась от дискуссии 20—30-х годов. Наиболее ценный обзор литера¬
туры по данному вопросу принадлежит Л. А. Алексеевой [441].
2 Книга Гоббса вышла из печати перед отъездом Бернье в Индию..
283

Гоббс писал ее, когда жил в эмиграции во Франции и был близок к круж¬
ку Гассенди.
3 Область в Юго-Западной Индии (современный штат Майсур), вклю¬
чающая часть Малабарского берега; Т. Манро возглавлял ее гражданскую
администрацию в 1799—1800 гг.
4 В статье «Британское владычество в Индии» К. Маркс приводит
большой отрывок из отчета комитета палаты общин [см. 1, 134—135].
В «Капитале» первую часть того же отрывка Маркс пересказывает, ссы¬
лаясь на книгу Уилкса [см. 7, 369—370], являвшуюся для него в данном
• случае самым ранним источником; вторую часть того же текста Маркс ци¬
тирует по книге Рафлза [см. 7, 371]. Одна и та же цитата Манро в тексте
Уилкса и в парламентском отчете приведена по-разному, поскольку во
втором случае перед нами пересказ '[405, 285; ср. 418, 121]; одна и та же
цитата из парламентского отчета в 9-м и 23-м томах второго издания
«Сочинений» К. Маркса и Ф. Энгельса также дана в разных вариантах —
за счет различного перевода или, может быть, иной редакции [I, 134—135;
ср. 7, 371].
5 Так, Л. Б. Алаев считает, что не была верно понята, в частности,
система разделения труда внутри общины [440, 65]. Авторы XIX в. исхо¬
дили из убеждения, «что общинник — это и есть крестьянин и никем иным
быть не может» ¡[440, 71]. Между тем, полагает Л. Б. Алаев, сегодняшний
уровень исторической науки позволяет установить, что верхний слой об¬
щинников являлся эксплуататорским, нетрудовым, а «основная масса фи¬
зического труда в сельском хозяйстве почти всюду в Индии лежала на
плечах членов неприкасаемых, низших, а также разорившихся членов вы¬
соких земледельческих каст, не входивших в землевладельческий коллектив
деревень» [440, 69].
6 Разумеется, если тезис Л. Б. Алаева, М. К. Кудрявцева и других о
феодально-эксплуататорском характере индийской общины будет доказан,
неоправданность подобных представлений, и без того не соответствующих
многим известным фактам, станет еще очевиднее.
7 Работа Д. Милля была направлена против многих выводов У. Джон¬
са. Понадобилось сто лет, чтобы наука могла окончательно сказать, что
прав был не Д. Милль, а У. Джонс.
8 А. И. Герцен, характеризуя И. В. Киреевского 40-х годов, вспоми¬
нает, что философ в то время был одинок. По-прежнему далекий от за¬
падников, от которых Киреевского отделяла стена его глубокой религиоз¬
ности, он не всегда находил общий язык и со своими единомышленниками-
• славянофилами: «Поклонник свободы и великого времени Французской
революции, он не мог разделять пренебрежения ко всему европейскому но¬
вых старообрядцев» ['127, 159].
9 А. И. Герцен, встречавшийся с А. Гакстгаузеном в России [129, 261],
свидетельствует, что идея общины была внушена немецкому исследователю
одним из видных славянофилов — К. С. Аксаковым, который в начале 40-х
годов проповедовал сельскую общину, «мир» и артель. «Он научил Гакст¬
гаузена понимать их» [127, 163]. В книге Гакстгаузена нет прямых под¬
тверждений этвго факта, но отдельные места показывают, что автор был
в курсе тогдашних споров славянофилов с западниками — его, например,
живо интересует оценка Петра I, являвшаяся для спорящих одной из «веч¬
ных» тем. (Любопытно, что Гакстгаузен решил вопрос в пользу Петра
только потому, что Петр приглашал в Россию немцев, голландцев, англи¬
чан, шведов, «одним словом, германский элемент». Лишь позже в Россию
хлынули французы, которые принесли пустоту, легкомыслие, нерелигиоз-
ность и «нанесли России неисчислимый вред» [123, 24]).
Славянофилы после появления труда Гакстгаузена ревниво напоми¬
нали о своем приоритете в вопросе общины. Хомяков, например, возму¬
щался толками, «что теория об общинном быте славян занята нами у нем¬
цев» [349, 288].
10 Обратим особое внимание на подчеркнутую К. Марксом фразу:
принципиальной особенностью истории стран Востока он считал не нали¬
284

чие государственной или общинной земельной собственности (которая су¬
ществовала во всех классовых формациях рядом с частной), а полное от¬
сутствие частной собственности на землю.
11 Отметим попутно, что перевод (К. Бальмонта), печатавшийся как
в первом, так и во втором изданиях «Сочинений» К. Маркса и Ф. Энгельса,
запутывает и искажает смысл:
Если мука — ключ отрады,
Кто б (?1 — В. Н.) терзаться ею стал?
Разве жизней мириады
Тамерлан не растоптал?
Для сравнения приведем другой перевод (М. Кузмина) — в «Собра¬
нии сочинений» В. Гёте (т. I, стр. 394, М., 1932),—верно передающий смысл:
Нам мученья —лишь отрада,
Если множат нашу сласть.
Душ не съела ль мириады,
Чтоб расцвесть, Тимура власть?
12 Н. Б. Тер-Акопян, прежде не признававший снятия К. Марксом и
Ф. Энгельсом гипотезы азиатского способа производства, в последней за¬
метке в БСЭ также правильно, по нашему мнению, констатировал: «Даль¬
нейшее развитие взглядов Маркса и Энгельса на азиатский способ произ¬
водства связано с прогрессом науки о первобытном обществе и в особен¬
ности с открытиями Л. Моргана» [770, 279]. Правда, автор не указывает,
в каком направлении пошло это «дальнейшее развитие».
13 Ненаучность позиции Б. Н. Чичерина в данном вопросе не дает
права забывать, что в целом в спорах об общине со славянофилами
(И. Д. Беляевым) он исходил из гораздо более научных предпосылок, чем
славянофилы, стоявшие на почве «романтики в вопросах научного иссле¬
дования» [цит. по: 720, 156].
14‘Кстати, эта цитата лишний раз подтверждает, что за азиатским
строем, по К. Марксу и Ф. Энгельсу, непосредственно следовал рабовла¬
дельческий. Критику противоположной трактовки этого вопроса см. в пер¬
вой части нашей книги.
15 Уже в предисловии к переизданной в 1936 г. книге Ф. Бернье, где
теория азиатского способа производства объявлялась «гнилой и в корне
ложной», провозглашалось, однако, что особенностью индийского феода¬
лизма являлось «отсутствие частной собственности на землю в Индии в
период до британского завоевания» [265, 19].
16 Советские историки довольно долгое время рассматривали Индию
XVI—XVIII вв. по аналогии с рядом европейских обществ как страну,
вступившую в позднефеодальный период. Это затрудняло понимание не¬
которых экономических и надстроечных явлений, резко различных в тот
период в Европе и в Индии. Насколько мы можем судить по литературе,
А. И. Левковский первым (в начале 60-х годов) сформулировал важную
мысль (не подтвержденную им тогда достаточными фактами), что даже
английское завоевание «не остановило дальнейшее развитие феодализма в
Индии», и в стадию «своеобразного позднего феодализма» эта страна всту¬
пила только «в основном в первой половине XIX в.» [624, 21].
17 Мы не согласны как с представлением, будто К. Маркс до конца
жизни был сторонником гипотезы азиатского способа производства, так
и с тем, что в произведениях Ф. Энгельса якобы «нет утверждений о су¬
ществовании азиатской докапиталистической формации» [677, 39]. К. Маркс
и Ф. Энгельс оба в одно время пришли к гипотезе азиатского способа
производства, в одно время и отказались от нее, хотя вклад каждого из
них в разработку проблемы на разных этапах был различным.
18 Ф. Энгельс писал про «обратное влияние имущественных различий
на организацию управления посредством образования первых зародышей
наследственной знати и царской власти». Государство, по его словам, воз¬
285

никло как учреждение, которое увековечило «не только начинающееся раз¬
деление общества на классы, но и право имущего класса на эксплуатацию
неимущего и господство первого «ад. последним» [57, 108].
19 Несмотря на это, нет, на наш взгляд, оснований утверждать, что
Д. Сальвиоли считал древность и средние века единой общественно-эконо¬
мической формацией [см. 567, 83]. Этому противоречит, в частности, сле¬
дующее прямое высказывание самого Д. Сальвиоли: «Античное хозяйство
создало самостоятельную систему, связанную с нашей рядом исторических
событий, но управляемую особыми законами... Вот почему нужно отбросить
всякие разговоры о феодализме в Египте, о средних веках в Греции и о
прочем, что не соответствует исторической действительности» [278, 185].
20 К. Каутский объяснял, что Л. Гумпловичу, как и ему самому, легче
было прийти к подобным выводам, так как они оба — австрийцы и посто¬
янно наблюдали в Австрийской империи картину, когда эксплуататоры про¬
исходили из одной народности, а эксплуатируемые — из другой [159, 80—
81]. Можно добавить, что австро-венгерская социологическая школа ока¬
зала значительное влияние на писавших по этому вопросу позднейших
авторов, многие из которых были немцами или венграми (К.-А. Витфогель,.
В. Эберхард, Ф. Майкл, Э. Балаш).
21 В сноске, которую он как главный редактор «Neue Zeit» дал к по¬
мещенной в этом журнале в 1890 г. рецензии Плеханова на книгу
Л. И. Мечникова. Это место показывает, между прочим, как недостаточно,
К. Каутский был знаком с высказываниями основоположников марксизма
по данному вопросу. Он считал своей заслугой распространение гипотезы
азиатского способа производства на Месопотамию и Китай. Если бы он.
взял не один «Капитал», то увидел бы, что Маркс и Энгельс относили,
указанную гипотезу не только к Египту и Индии, но и к Индонезии, Ки¬
таю, Турции, вообще ко всему Востоку.
22 В работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности,
и государства», утверждает В. Г. Попов, «рассматривалась западноевро¬
пейская ветвь общественного развития». Поэтому-де В. И. Ленин, естест¬
венно, «также опирался на опыт европейского развития» [702, 89—90]. Ав¬
тор при этом ссылается на фразу Ф. Энгельса из «Происхождения семьи*,
частной собственности и государства»: «Мы проследили разложение ро¬
дового строя на трех отдельных крупных примерах — греков, римлян и.
германцев» i[57, 156]. Действительно, перед этой фразой в книге Ф. Энгель¬
са последовательно идут три раздела: по греческой, римской и германской
истории. Но В. Г. Попов забывает, что этим трем разделам у Энгельса
предшествует глава «Ирокезский род» — пример явно не европейский.
Ф. Энгельсом, как он сам указывает, была набросана «картина развития:
человечества (курсив мой.— В. Н.)» [57, 33], разные этапы которого лишь
иллюстрировались примерами с того или иного континента.
23 После прекращения в 1931 г. широких дискуссий обсуждения по¬
следующих лет проходили в более узком кругу — преимущественно специа¬
листов по древнему Востоку.
24 В. И. Авдиев даже настаивал одно время на своем приоритете в
выдвижении концепции рабовладельческого общества на древнем Востоке
[см. 76].
25 Среди специалистов по Ближнему Востоку чуть ли не последним
противником «рабовладельческой» концепции оставался И. М. Лурье, ко¬
торый, не выступая развернуто против этой концепции, оспаривал ее в
своих статьях по частям [см., например, 191; 192]. Больше несогласных,
естественно, имелось среди изучающих историю Индии и Китая. А. М. Оси¬
пов еще в 1947 г. освещал древнюю историю Индии с «феодальных» по¬
зиций [см. 219]; Н. И. Конрад i[cm. 180; 181] и молодой тогда исследова¬
тель Л. С. Переломов [см. 6896] писали в 50-х годах о феодализме в древ¬
нем Китае; В. М. Штейн проводил ту же концепцию в своих работах о
древнем Китае [см., например, 802а] до конца своей жизни (1964). В це¬
лом «феодальная» концепция обнаружила несравненно большую живу¬
честь, чем «азиатская».
286

Часть третья
1 Л. С. Васильев, проводящий идею неизменности борьбы против част¬
ной собственности на всех этапах древней и средневековой истории Китая,
в специальной работе о реформах не счел нужным даже упомянуть серию
реформ VI—IV вв.; он начинает свой обзор только с середины IV в., с из¬
вестных мероприятий Шан Яна в государстве Цинь. Содержание реформ
Шан Яна также дается односторонне (см. критику другой статьи Л. С. Ва¬
сильева в докладе Л. С. Переломова: [714, 95]). Целью Шан Яна, пишет
Л. С. Васильев, было привлечь внимание населения к земледелию, ограни¬
чить ремесло и торговлю, ослабить семейно-клановые связи. Все это бес¬
спорно. Но, по мнению Л. С. Васильева, Шан Ян стремился также «огра¬
ничить частную собственность», поскольку не был, «хотя бы объективно»,
выразителем интересов частных собственников [489, 14, 16]. «Пожалуй,
первым, кто поставил серьезные преграды развитию частной собственности,
как раз и был Шан Ян,— продолжает Васильев, с тем, чтобы (как это не¬
редко бывает в работах сторонников теории «азиатской» исключительности)
сказать затем в конце фразы нечто совершенно противоположное,— и не
его (Шан Яна) вина, что после его смерти многие из его постановлений
были отменены или отмерли сами собой (отмерли как раз постановления,
ставившие «„серьезные преграды росту“ частной собственности!—В. #.),
тогда как разрушенные им общинно-клановые отношения оказались той
благоприятной базой, на которой собственность, торговля и имуществен¬
ное расслоение развились ускоренными темпами» [489, 16]. Смысл послед¬
ней части цитаты очевиден: реформы Шан Яна объективно расчистили
почву развитию частной собственности. Как же в свете этого отнестись к
утверждению Л. С. Васильева, что Шан Ян не выражал интересы частных
собственников «хотя бы объективно»?
2 Л. С. Переломов приводит тексты купчих на землю, относящихся к
этому периоду [см. 689а, 94—98].
3 Сошлемся также на интересное исследование Г. Я. Смолина о при¬
креплении крестьян к земле в феодальном Китае [748].
4 Еще один пример (число их весьма велико) того, каким образом
обосновываются представления, что для Китая «была характерна система
государственного крепостничества, а отнюдь не частнофеодальной зависи¬
мости» {485, 200]. Л. С. Васильев утверждает, будто с глубокой древ¬
ности — с периода Чжоу — «каждый землевладелец, будь то богач или
бедняк, платил государству ренту-налог за свою землю... Частная аренда
здесь всегда играла второстепенную роль и существовала параллельно с
государственной, причем статус частных земель отличался от статуса арен¬
дованных государственных лишь ставкой налога (с частных нередко налог
был меньше) [485, 200]. В этом месте он (не указывая страниц) ссылается
на монографию Н. П. Свистуновой об аграрной политике китайского пра¬
вительства в XIV в. [720а]. Но данная работа посвящена всего 50 годам
из трехтысячелетней истории докапиталистического Китая; кроме того,
предметом ее являлась аграрная политика, а не общая картина аграрных
отношений: источники не позволили, даже для столь короткого периода,
установить соотношение государственных и частных земель. Автор огра¬
ничилась осторожным замечанием о «значительном расширении фонда го¬
сударственных земель» и, ссылаясь на китайского историка Чэнь Мин-чжу-
на, предположила, что «государственные земли в начале Мин (т. е. в мо¬
мент одного из самых значительных расширений государственного фонда.—
В. Н.) составляли около половины всей обрабатываемой площади» [720а,
5]. Таким образом, даже в этот период в прямой, не условной собствен¬
ности частных лиц находилось, возможно, более половины всех земель!
Тезис Л. С. Васильева о государстве-собственнике, эксплуатирующем по¬
средством ренты-налога все население («будь то богач или бедняк»), сле¬
довательно, отнюдь не подкрепляется его же ссылкой.
6 В новейший период термин шэныии, отражая углублявшееся рас¬
слоение общества, стал раздваиваться на лешэнь (злые шэныии — так на-
287

зывали главных врагов революции, носителей самых реакционных форм
эксплуатации в деревне) и кайман шэньши (просвещенные шэньши — про¬
грессивная часть помещиков, сторонники капиталистического пути разви¬
тия страны). Перед революцией 1949 г. термин лешэнъ окончательно вы¬
тесняется более широким дичжу (землевладелец), подчеркивающим эко¬
номическую сторону эксплуатации и охватывающим кроме крупных поме¬
щиков также широкие слои мелких феодальных эксплуататоров.
Английское слово джентри, до сих пор употребляемое в западной ли¬
тературе как эквивалент шэньши, неудачно. В Англии джентри означало
помещика нового типа, положение которого основывалось не на титулах,
не на происхождении и не на внеэкономическом принуждении, а на иму¬
ществе, на частной земельной собственности, между тем у шэньши как раз
экономические основы их господства скрыты, так что те же западные
авторы уверяют нас, что китайские джентри — класс, не имеющий ничего
общего с экономикой [подробно см. 670].
6 Эта низшая категория эксплуататоров, характеризовавшаяся в Китае
как «кулаки феодального типа», просуществовала до аграрных реформ
1946—1947 и 1950—1952 гг. Все попытки компартии отграничить эту про¬
слойку от феодального класса оказались не состоятельными: вопреки пар¬
тийным установкам, крестьянские массы при проведении аграрных реформ
конфискацию земли и имущества помещика распространяли также на ку¬
лака.
7 Переход от первобытнообщинного строя к классовому обществу, все¬
гда неизбежно длительный и наименее обеспеченный источниками, придет¬
ся, как видно, исключить из рассмотрения: существование в Китае перво¬
бытного общества ни у кого из марксистских ученых сомнения до сих пор-
не вызывало. Анализ спорных проблем лучше начать с возникновения ци¬
вилизации, что примерно соответствует указанному периоду.
8 Налог сохранил свое значение и в средневековой Индии, где он слу¬
жил одной из форм реализации феодальной земельной собственности;
по мнению К. 3. Ашрафян, и в этот период «рентааналог как нечто целост¬
ное, неделимое, принадлежащее государству, этому единственному собст¬
веннику, видимо, является лишь юридической фикцией» [452, 76].
9 Конечно, например, древний Китай, взятый в целом, слишком велик,,
чтобы можно было назвать его «островом» в «варварском море». Но внутри
древнего Китая на каждом шагу наталкиваешься на чередующиеся с ци¬
вилизованными районами варварские «пятна». Только к концу ханьского
периода можно говорить о сложении единой для всего Китая (ханьской)
народности.
10 Кстати, и такой специфический институт современной Индии, как
община, являющаяся, по Л. Б. Алаеву, объединением мелких эксплуата¬
торов-землевладельцев, скорее может быть понята как пережиток рабо¬
владельческого строя, чем феодального.
11 В своей монографии Л. С. Седов неточно, по нашему мнению, пи¬
шет: «Несмотря на то, что свободный слой включил в себя и эксплуатато¬
ров и некоторые категории эксплуатируемых, весь он в целом существовал
за счет эксплуатации низшего слоя населения, и барьер, разделявший эти
два слоя, был основной линией, по которой шло классовое размежевание
общества» [721, 139]. Совершенно противоположное положение выдвигает¬
ся в статье М. Г. Козловой, Л. А. Седова, В. А. Тюрина: «Хотя юридически
водораздел в Ангкорском государстве проходил между свободными и не¬
свободными, основными антагонистическими классами в Ангкоре были
эксплуатируемые земледельцы-общинники и кхнюм и эксплуатирующие их
крупные земледельцы и служилая бюрократия» [710, 534—535]. В первой
из приведенных цитат вызывает возражение мысль, что основное классовое
размежевание проходило между свободными и несвободными (ясно, что
только эксплуататорская часть свободных представляла господствующий
класс); во второй цитате эксплуатируемая часть свободных, видимо, оши¬
бочно объединена в одном классе с кхнюм, которые, как мы пытаемся по¬
казать ниже, несомненно, представляли собой класс рабов.
288

12 Те же формы сохранялись в египетском обществе на протяжении
всей древней истории. Так, О. О. Крюгер, говоря об эллинистическом Егип¬
те, отмечал: «Острог на крупных ремонтирующихся дамбах, в рудниках,
каменоломнях — необходимый аксессуар... Наряду с этим трудом приме¬
няется еще трудовая повинность широчайших масс эксплуатируемого на*-
селения» [¡183, 107].
Следует отметить, что в древнем Китае понятия «раб» и «преступник»
также почти сливались [см. 568а, 143].
13 А. И. Павловская, исследуя рентабельность различных категорий
труда в эллинистическом Египте, доказала, что: 1) труд «классических»
рабов был в то время менее выгоден, чем труд зависимых земледельцев;
2) свободный наемный труд был еще менее выгоден; 3) в передовых хо¬
зяйствах, связанных с рынком, труд «классических» рабов становился рен¬
табельным [см. 685а]. В сочетании с всеобъемлющей практикой прямого
принуждения (о которой убедительно писал К. К. Зельин) все эти момен»
ты, на наш взгляд, свидетельствуют, что в египетском обществе того вре»
мени по-прежнему преобладала рабовладельческая тенденция развития.
14 Что, в свою очередь, дает другим авторам повод предположить, что
раннеклассовые общества Мезоамерики (ацтеки, майя, тольтеки и т. д.);
«целиком подходят под определение так называемых обществ с „азиатским
способом производства“» [522, 168].
15 По мнению М. М. Слонимского, которым он поделился с нами, в тех
случаях, когда у какой-либо народности, вступившей в стадию классового
общества, встречаем массовые человеческие жертвоприношения или канни¬
бализм, речь идет, как правило, о раннерабовладельческих обществах и ни¬
когда о раннефеодальных.
16 В. В. Крылов высказал мысль, согласно которой возможность по¬
лучения прибавочного продукта при переложном земледелии составляет
особенность экономического развития Тропической Африки, суть отличия ее
от Европы [677, 95]. Н. Б. Кочакова видит плодотворность этой идеи в
том, что она может «послужить отправным пунктом для исследования того
своеобразного соединения в одном обществе классовых и доклассовых
институтов и их модификаций, которые и составляют специфику тради¬
ционного африканского общества» [751, 25]. К сожалению, автор не рас¬
шифровывает, что она понимает в данном контексте под словом «своеоб¬
разное». Что было бы весьма желательно, так как «соединение классовых
и доклассовых институтов» как таковое, разумеется, не составляет специ¬
фику раннеклассовых обществ Африки южнее Сахары.
17 Некоторые узко трактующие понятие «раб» авторы, для которых
временный, условный или неполный раб — не раб, решительно возражают
против отнесения «должников» к рабам. По мнению Ю. И. Семенова, по¬
нятия «долговой раб», «раб-должник» вовсе не имеют смысла: должник,
становясь рабом, с того же момента перестает быть должником, «ибо,
во-первых, продажей его личности долг погашался, во-вторых, он переста¬
вал в правовом отношении быть личностью и становился вещью, а долж¬
ником могла быть только личность» '[735, 277]. Однако выражение «долго¬
вой раб» указывает прежде всего на причину, в силу которой человек стал
рабом (Ю. И. Семенов так же мог бы возражать и против понятия «раб-
военнопленный»). Главное же, что фактическое положение «раба-должни-
ка» обычно было таково, что он был рабом (вещью, не-личностью), но в
определенных рамках: за ним оставалось право, выплатив долг, вернуть
свободу. Состояние рабства как бы не исключало в этом смысле продол¬
жения состояния должничества.
18 Приводя все эти многочисленные факты о роли в производстве ра¬
бов (автор называет их именно «рабы»), Н. Б. Кочакова тем не менее ут¬
верждает: «Сравнение положения различных групп рабов в государствах
йорубов показывает, что такого класса — „рабы“ — там вообще не суще¬
ствовало. В то время как низшие группы (в основном рабы, посаженные
на землю) представляли собой переходные формы, один из источников
формирования класса феодально-зависимого крестьянства — привилегирр-
19 Зак. 740
289.

ванные рабы — наряду со знатью участвовали в отчуждении прибавочного
продукта, создаваемого рядовыми общинниками и рабами, занятыми в
производстве. И в том и в другом случае мы с определенностью можем го¬
ворить лишь о тенденциях превращения этих групп в тот или иной класс
феодального общества. В правовом отношении все рабы, и привилегиро¬
ванные и непривилегированные, были противопоставлены обществу сво¬
бодных, простых и знатных, бедных и богатых. Однако, несмотря на со¬
хранение правовых различий между рабами и свободными, не они опре¬
деляли общественное положение людей. Как уже говорилось ранее, бога¬
тый привилегированный невольник был влиятельнее свободного, но про¬
стого общинника» [601, 133].
В данном случае дело, конечно, в неверном толковании понятия «класс»
(аналогичный пример разбирался в первой части нашей работы). Из фак¬
та, что границы сословия и класса рабов не вполне совпадали, что отдель¬
ные представители класса могли покидать его и переходить в класс экс¬
плуататоров, сохраняя формально рабский статус, а также из того, что
класс рабов в дальнейшем (как это имело место, например, в Византии)
мог послужить источником «формирования класса феодально-зависимого
крестьянства» (чего в Иорубе, судя по всему, так и не произошло), делает¬
ся вывод: класса рабов «не существовало». Это неубедительно.
19 При оценке автором взглядов В. Б. Иорданского, единственного, кто,
по ее словам, «устоял против общепринятых представлений о феодализме
в Тропической Африке», говорится: «Однако он, по-видимому, понимает
социально-экономическое место рабства в Африке иначе, чем это представ¬
ляется в свете исследований последних лет; по его мнению, экономическая
заинтересованность в рабском труде и многочисленность рабов—несомнен¬
ный показатель развития в доколониальной Африке рабовладельческих
производственных отношений» [751, 26]. Почему же мнение В. Б. Иордан¬
ского неверно?
Когда противники «рабовладельческой» концепции ссылаются на мало¬
численность рабов или хотя бы на их малый удельный вес в ведущих от¬
раслях производства, в такой точке зрения все же есть определенный ре¬
зон. Когда же Н. Б. Кочакова, соглашаясь (доказывая!) что и рабов было
много, и экономическая заинтересованность в их труде имелась, и в земле¬
делии они были заняты, отрицает тем не менее господство рабовладель¬
ческой тенденции — это понять трудней. Единственно, чем можно было бы
объяснить такую позицию,— это тем, что Н. Б. Кочакова, когда писала
эти строки, должно быть знала заранее — рабовладельческое общество в
Африке исключено.
20 Когда настоящая работа находилась в наборе, вышла в свет моно¬
графия М. А. Дандамаева [535]. На основе скрупулезного анализа мате¬
риалов Нововавилонского и Ахеменидского царств, автор пришел к выво¬
дам, отчасти аналогичным нашим, о классовой структуре древневосточных
обществ. Он пишет: «Первый класс состоял из людей, владевших средст¬
вами производства, но не принимавших личного участия в производитель¬
ном труде. Это — самый малочисленный класс, составлявший эксплуата¬
торскую верхушку: высшие царские и храмовые чиновники, крупные зем¬
левладельцы, купцы и т. д. Сюда же следует отнести также ростовщиков
и предпринимателей, принадлежавших в сословном отношении к рабам.
Второй, самый значительный по количеству и роли в производстве
класс составляли люди, владевшие средствами производства и не эксплуа¬
тировавшие чужой труд. В массе своей это полноправные граждане-зем¬
левладельцы и ремесленники. К этому же классу принадлежали также сво¬
бодные ремесленники и землевладельцы, сидевшие на государственной
земле и лишенные гражданских прав, а также сравнительно небольшая
часть храмовых и частновладельческих рабов, которые на правах пекулия
были наделены средствами производства.
Третий класс — это люди, составлявшие в значительной мере сектор
принудительного труда: большая часть рабов и зависимого населения, ко¬
торые были лишены средств производства. Отдельную прослойку этого
290

класса составляли беднейшие слои полноправных граждан, работавших
по экономическим причинам по найму, а также рабы-должники» {535,
388—389].
Нетрудно, правда, заметить, что автор несколько сужает понятие
«раб», перенося, без достаточных оснований, рабов, наделенных пекулием,
в класс свободных владельцев средств производства. Неясно также, что
понимает М. А. Дандамаев под «самой значительной ролью в производ¬
стве» мелких собственников. Они составляли большинство — значит ли это,
что их сектор был ведущим в экономике (см. выше соображения на этот
счет В. И. Павлова)? Не вернее ли было бы признать ведущим «сектор
принудительного труда»? Ведь даже после того, как М. А. Дандамаев
сузил — чрезмерно, по нашему мнению,— понятие «раб», все же у него
получается, что рабы (видимо, только «классические») составляли пример¬
но треть населения Вавилонии {535, 132] — процент огромный, видимо
даже более чем высокий, чем в античных Греции и Риме.
Поэтому представляются неосновательными сомнения М. А. Данда-
маева по поводу того, можно ли говорить о «господствующей роли труда
рабов в экономике» [535, 389], не придется ли заключить, что рабства
«по-видимому... стало изживать себя (? — В. Н.) в поздней Вавилонии»
[535, 390], и, соответственно «оставалась ли поздняя Вавилония все еще
на ранней стадии развития рабовладельческой формации (почему обяза¬
тельно на ранней? — В. Н.) или надо считать, что социальная структура
Вавилонии I тысячелетия должна рассматриваться просто (? — В. Н.) как
характерная для иного, особого (? — В. Н.) пути развития этой же самой
(значит, все-таки, рабовладельческой! — В. Н.) формации, пути, на кото¬
ром страна достигла достаточно высокого (какого ? — В. Н.) этапа эво¬
люции» {535, 390]. Несмотря на указанные неясности (впрочем, относящие¬
ся большей частью к одной, последней странице), в целом книга М. А. Дан-
дамаева, несомненно, представляет собой солидное подкрепление концепции
И. М. Дьяконова (кстати, редактора книги) и других представителей того
же направления.
21 Если для рабовладельческого способа производства характерен курс
на централизацию и на отрыв производства от средств производства, а
для феодального — наоборот, на некоторое ослабление централизации и
на прикрепление производителя к средствам производства, то эти коренные
особенности двух способов производства находят свое проявление, в част¬
ности, в специфике формирования древних и средневековых народностей.
В древности процесс ассимиляции малых народностей и общин идет в?
рамках широчайших регионов (о чем напоминают еще сохранявшиеся в
средние века региональные письменные «сверхязыки» — латынь в Западной
Европе, вэньянь в Восточной Азии). Но процесс этот обычно так и не за¬
вершается образованием гигантской народности в масштабе всего регио¬
на, так как этому препятствуют внутренние экономические барьеры. Сред¬
ние века, напротив,— время постепенного складывания народностей, пре¬
имущественно меньших по размеру, но обладающих прочной территориаль¬
ной и этнической базой, позволяющей им стать в дальнейшем, в эпоху
развития капиталистических отношений, основой формирования современ¬
ных наций. Единственное исключение, при котором средневековая народ¬
ность охватила почти весь регион одной из древних цивилизаций — хань¬
ская (китайская) народность,— вполне объясняется исключительным
положением Китая, обособленного от остального развитого мира. Необхо^
димо, кроме того, учитывать крайне слабую сплоченность ханьской народа
ности (экономическую, языковую, политическую) на протяжении многих
веков.
22 Поздняя Римская империя, должна, очевидно, рассматриваться как
последний этап рабовладельческой формации. Противоположные мнения
остались недоказанными. Е. М. Штаерман, считавшая одно время мо¬
ментом перехода общества Западной Римской империи от рабовладельче¬
ского строя к феодальному III—IV вв. н. э. [см. 356], основывалась, глав¬
ным образом, на росте феодального социально-экономического уклада,
19*
291

Однако при таком подходе игнорируется роль Римского государства, не¬
сомненно, являвшегося вплоть до V в. величайшим тормозом общественно¬
го развития. Только после разрушения рабовладельческой политической
надстройки варварами был открыт путь для свободного развития по фео¬
дальному пути. Противоположная ошибка делается, как нам кажется, в
одной из более поздних статей Е. М. Штаерман, где, напротив, переоце¬
нивается роль надстройки и принципиальное отличие античности от древ¬
него Востока, обосновывается, главным образом, различием в надстроеч¬
ных явлениях .[см. 710, 638—671].
В исследованиях Н. В. Пигулевской ([см. 230—235], прослеживающих
развитие феодальных отношений в сассинидском Иране, период феодаль¬
ной формации неправомерно, по нашему мнению, начат слишком рано —
реформами Хосрова I, т. е. задолго до того, как старая политическая над¬
стройка была сметена арабским нашествием.
Между тем, политическим и идеологическим водоразделом между де¬
ревней и средневековой историей народов Ирана и Ближнего Востока слу¬
жит, по-видимому, арабское завоевание. Есть определенные основания,
позволяющие говорить, что арабы, в какой-то степени, сыграли роль осво¬
бодителей, содействовали установлению более умеренных форм эксплуа¬
тации. В самом их завоевании были элементы договора с завоевываемым
населением [см. 647]. (Элементы договора, вообще, гораздо более типичны
для установления отношений феодальной, чем рабовладельческой эксплуа¬
тации.) Недаром первый организатор арабских завоеваний, преемник «про¬
рока», халиф Абу Бекр, вдохновляя воинов на священную войну, напут¬
ствовал их: «Не убивайте ни старого, ни малого, ни женщины, не сводите
столпника с его места (в византийских провинциях было широко распро¬
странено столпничество — многодневное стояние „святых“ на столбах.—
В. 1Я.), не обижайте отшельников, потому что они предали себя богу, что¬
бы работать ему. Не срезайте деревьев, не повреждайте растения, не рас¬
терзывайте скота, ни быков, ни овец. Всякий город и народ, который при¬
мет вас, заключайте с ним договор, будьте верны в обещаниях им, пусть
они живут по своим законам и по установлениям, бывшим у них до нашего
времени. Установите подать, как границу, которая есть между вами, чтобы
они оставались в своей религии и в своей земле. Те, что не примут вас,
ведите с ними войну» ¡[231, 274]. Совсем не язык Асархаддона или дру¬
гого завоевателя рабовладельческой древности!
О встречной реакции населения свидетельствует опубликованная
Н. В. Пигулевской анонимная сирийская хроника: бог, говорится в ней,
«видя, что переполнилась мера преступлений ромеев и всякого рода за¬
претов, употребляемых ими против нашего народа и нашей церкви, так
что близка была ее гибель, поднял и вывел... из южной земли сынов Ис¬
маила. Эти презренные, пренебрегаемые, неизвестные народам земли, а
их-то руками было устроено наше спасение... Поэтому, когда в то время
получали города известия, они тотчас открывали '[ворота] и подчинялись
арабам. Они отдали каждому исповеданию, в их руки, те храмы, что они
просили» [231, 271—272].
23 Изменения общественой психологии, сопровождающие переход от
рабовладельческой формации к феодальной, отразились не только в сфере
религии. Они хорошо известны, например, ученым, работающим в области
истории культуры. Во время дискуссии о периодизации литератур Востока
(1962—1965 гг.) указывались этапы истории литератур, тесно связанные
с этапами социально-экономической истории. Переходу от первобытнооб¬
щинного строя к классовому обществу свойственно, отмечали участниики
дискуссии, «очеловечение» мифологии, создание образа человека-героя, бо¬
гатыря. При переходе от античности к средневековью ведущей идеей ста¬
новится человеколюбие, основным образом—образ человека-брата, состра-
дателя [см. 712, 7—8]. Следует отметить также, что в трудах академика
Н. И. Конрада, в которых делается вывод о существовании рабовладель¬
ческого строя на Востоке [590], сильную сторону составляет именно ана¬
лиз надстроечных явлений. Менее убедительно говорится в его работах
непосредственно о социально-экономических отношениях, так как автор
292

^неправомерно отвлекался от факта широкого распространения в древнем
мире «нерабских» (не классически рабских) форм эксплуатдии.
24 В IX—XII вв. на Руси были широко распространены рабовладение,
а также отношения кабального найма, при которых наемные работники —
закупы практически находились на положении рабов. Основным платель¬
щиком дани были смерды, т. е. земледельцы-общинники огромных завоеван¬
ных киевскими князьями территорий. Б. А. Романов обратил внимание, что
на смерда смотрели как на нечто более даже низкое и чуждое, чем раб
(пословица: «Холоп не смерд, мужик не зверь» '[см. 274, 90]. Говоря о
смердах, Б. А. Романов слово «свободные» ставил в кавычки: главным
условием '«свободы» была выплата тяжелой дани князю. Налицо две глав¬
ные формы эксплуатации — рабство и дань, известные нам на примере
раннеклассовых обществ рабовладельческого периода.
Долго сохранялись пережитки чисто рабовладельческих представлений,
будто вся территория, подпавшая под власть Киева и названная «Русью»
(название, вначале принадлежавшее одной Полянской земле),— всего лишь
объект завоевания для Полянской общины. Как хорошо подметил тот же
Б. А. Романов, исследуя «Повесть временных лет», для патриота-киевля-
нина еще в XI в. поляне стояли «особе» от прочих, они вели свое начало
от мужей «мудрых и смысленых» незапамятных времен Кия, Щека и Хо-
рива, у полян «обычай» «кроток и тих», нравы и семейные отношения при¬
мерны. «И вот стоило воображению нашего автора отступить за границу
своей маленькой Полянской Киевщины и оказаться всего в нескольких
десятках километров в соседних лесах, борах и болотах Древлянщины,
как ему представал мир двуногих зверей и скотов, который тянулся и да¬
лее на север, восток и запад <в бесконечное пространство, в ожидании свое¬
го культурного завоевания, а может быть, и нового покорения» [274, 95].
Древляне «живяху зверинским образом, живуще скотски, убиваху друг
друга, ядяху все нечисто», таковы же радимичи, вятичи, северяне, которые
все «живяху в лесах, якоже и всякий зверь», а также кривичи «и прочий
погани... творяще сами себе закон» [274, 95].
25 В. И. Горемыкина, справедливо отмечая неубедительность гипотез
азиатского способа производства и «феодализма в древности», подчерки¬
вает роль рабовладения на Руси до XI в. Она, однако, датирует начало
феодализации только концом XI в., обнаружив даже революционный пере¬
ход от рабовладельческой формации к феодальной—стихийные бунты
смердов и городских низов XI—XII вв. {520, 71]. На наш взгляд, автор
допустила ту же ошибку, что и ее оппоненты: недооценила надстройку, на¬
пример, такой важнейший идеологический поворот, как крещение Руси. (См.
также критику работы В. И. Горемыкиной в статье Л. В. Черепнина [674].)
26 Один из критиков гипотезы восточного Возрождения — Л. 3. Эйд-
лин, утверждая, что факты истории китайской литературы не подкрепляют
указанную гипотезу, пишет, в частности: «Мы... не удивляемся „китайскому
Возрождению“ и с большой заинтересованностью воспринимаем каждое
следующее о нем утверждение и заранее объявляем нашу позицию. Она
такова: мы приветствуем любую идею в близкой нам области изучения
китайской литературы, но хотим (как от других, так и от себя), чтобы ни
блеск, ни широта идеи не обрекали бы на неизвестность ту „мелочь“ фак¬
тов, которая, появившись на свет, заставила бы поблекнуть самое идею и
уже и усомниться в ней. Не так легко и не так просто добываются факты»
[804, 217]. Этот подход близок и понятен нам. Отметим только, что
Л. 3. Эйдлия не усиливает свою позицию, когда ссылается как на едино¬
мышленника. на историка В. М. Штейна. В. М. Штейн отрицал эпоху Воз¬
рождения на Востоке по совершенно иным мотивам. Увлеченный некото¬
рыми веяниями, пришедшими из Китая в конце 50-х годов, он, крайне пре¬
увеличивая исторические достижения народов Востока во все периоды, пи¬
сал: «Восток не нуждался в Возрождении, потому что там не было упадка,
не было мертвечины, связанной со схоластикой» [359, 342]. Дискуссион¬
ную статью Л. И. Думана [543] —интересную, но в 1957 г. не вызвавшую
^откликов — В. М. Штейн без должных оснований объявил выражением
293

позиции «большинства наших историков» и доказательством того, что Ки¬
тай пришел к феодализму раньше Европы. Китай, полагал он, опередил!
Запад и в отношении зарождения капиталистических элементов. В своих
более ранних работах В. М. Штейн относил возникновение ростков капи¬
тализма в Китае даже к XII в. [358, 84, 86].
27 Возможность постепенного, через ряд этапов, перехода народов от¬
сталых стран, минуя капиталистическую стадию развития, к социализму
впервые осуществилась в Монголии после 1921 г.
Однако МНР, отдаленная от баз империалистической агрессии и имев¬
шая возможность получать уже в то время решающую помощь первого
в мире социалистического государства, оставалась до периода после второй
мировой войны единственным примером некапиталистического пути.
Попытка испробовать этот путь была в то время предпринята в Китае.-
Великий основоположник революционно-демократического движения в Ки¬
тае Сунь Ят-сен в своем учении, выработанном в конце XIX — начале
XX в., высказал, по существу с народнических позиций, надежду избежать-
для Китая стадии развитого капиталистического общества. Как показал в.
своих работах В. И. Ленин, практическая программа Сунь Ят-сена, как.
й русских народников, сама по себе могла бы лишь расчистить путь росту
национального капитализма [см. 63, 403].
Вначале Сунь Ят-сен и его последователи пытались так же ненаучно,,
как русские народники, вывести возможность некапиталистического пути
Китая из самого факта его отсталости, из факта сохранения у китайцев,,
особенно в идеологии, общинных пережитков. После Великой Октябрьской
социалистической революции к этим мнимым преимуществам Китая Сунь
Ят-сен — и в этом особенно проявилась его прозорливость — добавил впол¬
не реальный фактор: ориентировку на помощь социалистической страны.
Тесный союз между руководимым Сунь Ят-сеном движением и СССР от¬
крывал подлинную перспективу некапиталистического развития Китая.
В 1925—1927 гг., после смерти Сунь Ят-сена, Коммунистический Интер¬
национал продолжал рассчитывать на некапиталистический путь Китая,,
на превращение революционного гоминьдановского правительства в демо¬
кратическую диктатуру, ведущую Китай по этому пути. В то время эта.
перспектива не осуществилась. Китайский пролетариат оказался слишком-
слаб, соотношение между империалистическими и прогрессивными сил ами¬
на мировой арене сложилось неблагоприятно для Китая. В 1927 г. средние
слои в Китае поплелись за «своей» буржуазией и вместе с ней предали,
революцию.
Как убеждают нас, в частности, исследования В. И. Глунина, корен¬
ными ошибками последовательно революционных элементов в Китае 1925—
1927 гг. являлись переоценка самостоятельности средних слоев, поиски в
партии гоминьдан мощного левого крыла, которого в действительности в,
то время не существовало, выделение особого (уханьского) революционно-
демократического этапа, которого фактически не получилось.
28 Правда, наряду с этими недвусмысленными положениями в той же.
книге встречаем и такое, например, место: «Вьетнам в XIX в. не знал клас¬
совой сегрегации... тем не менее крестьянство внутри общины было за¬
крепощено властью феодального типа — властью олигархии богатых нотаб¬
лей» [796, 91].
Мы решительно не можем понять цитируемое место. Получается, что -
«ярко выраженное» феодальное общество в то же время не знало «клас¬
совой сегрегации», хотя имелись «закрепощенное» крестьянство и закре¬
постившая его «власть» «богатых нотаблей». Читая подобные вещи, издан¬
ные в середине 50-х годов, начинаешь понимать, до какой степени дискус¬
сия по данной проблеме стала в то время неизбежной.
29 Когда настоящая книга находилась в наборе, автор имел возмож¬
ность ознакомиться с рецензией А. А. Барамидзе и А. П. Новосельцева
на опубликованное в Тбилиси в 1971 г. учебное пособие под редакцией
Г. А. Меликишвили «История народов Древнего Востока» (сама книга, из¬
данная на грузинском языке, осталась ему недоступной). Как видно из»
294

этой рецензии, Г. А. Меликишвили, по-прежиему полагая, что «социально-
экономический строй древневосточных стран не следует называть рабо¬
владельческим», употребляет в книге по отношению к ним термин «об¬
щество феодального типа» с ведущим «протофеодальным укладом» [455,
165]. Рецензенты согласны с общим подходом автора, но даже они просят
его «уточнить сущностное содержание» избранной им «ограничительно¬
описательной дефиниции» [там же].
30 Д. Кшибеков спрашивает некоторых историков, утверждавших, что
феодальные отношения в принципе могли предшествовать рабовладель¬
ческим: «На основании действия каких закономерностей могло быть такое
развитие?.. Существовала ли хоть одна страна, где феодальные отноше¬
ния предшествовали рабовладельческим? Наши исследователи все время
ссылаются при этом на труды К. Маркса. Где, в какой работе К. Маркс
допускал такую мысль? Мы ставим простые вопросы, но вряд ли получим
на них ответ. Нас поражает то обстоятельство, что, несмотря на свою оши¬
бочность, эта концепция все же имеет хождение на страницах ведущих
журналов страны» [614, 7].

БИБЛИОГРАФИЯ
Произведения основоположников марксизма-ленинизма *
1. М а р кс К. Британское владычество в Индии,— т. 9.
2. Маркс К. Будущие результаты британского владычества в Индии,—
т. 9.
3. Маркс К- Н. Ф. Даниельсону 15 сентября 1878 г.,—т. 34.
4. Маркс К. Н. Ф. Даниельсону 19 сентября 1879 г.,— т. 34.
5. М а р к с К. К критике политической экономии,— т. 13.
6. Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие,— т. 13.
7. М а р к с К. Капитал, т. 1,— т. 23.
8. М а р к с К. Капитал, т. 3, кн. III,— т. 25, ч. II.
9. Маркс К. Китайские дела,— т. 15.
10. Маркс К. М. М. Ковалевскому, 9 января 1877 г.,— т. 34.
11. Маркс К. М. М. Ковалевскому, апрель 1879 г.,— т. 34.
12. Маркс К. Конспект книги Бакунина «Государственность и анар¬
хия»,—т. 18.
13. Маркс К. Конспект книги Л. Г. Моргана «Древнее общество»,—
«Архив Маркса и Энгельса», т. IX, (1941).
14. Маркс К. Конспект книги Дж. Фира ¡«Арийская деревня в Индии
и на Цейлоне»,—НАА, 1964, № 1.
15. Маркс К. Конспект книги Дж. Фира «Арийская деревня в Индии
и на Цейлоне»,— НАА, 1965, № 1.
16. М а р к с К. Конспект книги Дж. Фира «Арийская деревня в Индии
и на Цейлоне»,— НАА, 1966, № 5.
17. Маркс К. Материалы Института марксизма-ленинизма при ЦК
КПСС. Из неопубликованных рукописей Карла Маркса,— СВ, 1958,
№ 3.
18. Маркс К. Материалы Института марксизма-ленинизма при ЦК
КПСС. Из неопубликованных рукописей Каола Маркса,— СВ, 1958,
№ 4.
19. Маркс К. Материалы Института марксизма-ленинизма при ЦК
КПСС. Из неопубликованных рукописей Карла Маркса,— СВ, 1958,
№ 5.
20. Маркс К. Материалы Института марксизма-ленинизма при ЦК
КПСС. Из неопубликованных рукописей Карла Маркса,— ПВ, 1959,
Ко 1.
21. Маркс К. Материалы Института марксизма-ленинизма при ЦК
КПСС. Из неопубликованных рукописей Карла Маркса,— НАА, 1962,.
Ко 2.
22. М а ркс К. Наброски ответа на письмо В. И. Засулич,— т. 19.
23. М а р к с К. Нищета философии,— т. 4.
24. М а р к с К. Письмо В. И. Засулич,— т. 19.
25. Маркс К. Письмо в редакцию «Отечественных записок»,— т. 19.
26. М а р к с К- Революция в Китае и в Европе,— т. 9.
27. М а р к с К. Формы, предшествующие капиталистическому производ¬
ству,— «Пролетарская революция», 1939, № 3.
* Работы К. Маркса и Ф. Энгельса (кроме №№ 13—21, 27—28, 74—75)
даны по второму изданию Сочинений, В. И. Ленина (кроме № 68) — по
Полному собранию сочинений.
296

:28. Маркс К. Формы, предшествующие капиталистическому производ¬
ству, М., 1940.
29. Маркс К. Формы, предшествующие капиталистическому производст¬
ву,— т. 46, ч. 1.
30. М арке К. Ф. Энгельсу, 2 июня 1853 г.,— т. 28.
31. М а р кс К. Ф. Энгельсу, 14 июня 1853 г.,— т. 28.
32. М ар кс К. Ф. Энгельсу, 14 марта 1868 г.,— т. 32.
33. Маркс К. Ф. Энгельсу, 25 марта 1868 г.— т. 32.
34. М а р к с К. Ф. Энгельсу, 11 декабря 1876 г.,— т. 34.
35. М а р к с К. Ф. Энгельсу, 17 сентября 1878 г.,— т. 34.
36. Маркс К. Ф. Энгельсу, 18 сентября 1878 г.,— т. 34.
37. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии,—
т. 4.
38. М а р к с К., Энгельс Ф., Немецкая идеология,— т. 3.
39. Маркс К., Энгельс Ф. Нищета философии,— т. 4.
40. Маркс К., Энгельс Ф. Первый международный обзор,— т. 7.
41. Маркс К., Энгельс Ф. Предисловие ко второму русскому изда¬
нию «Манифеста Коммунистической партии»,— т. 19.
42. Энгельс Ф. Анти-Дюринг, т. 20.
43. Энгельс Ф. М. К. Горбуновой 5 августа 1880 г.,— т. 34.
44. Э н г е л ь с Ф. К. Каутскому 12 сентября 1882 г.,— т. 35.
45. Энгельс Ф. К. Каутскому 16 февраля 1884 г.,— т. 36.
46. Э н г е л ь с Ф. К. Каутскому 24 марта 1884 г.,— т. 36.
47. Энгельс Ф. К. Каутскому 26 апреля 1884 г.,— т. 36.
48. Э н г е л ь с Ф. Марка,— т. 19.
49. Э н г е л ь с Ф. К. Марксу [около 26 мая 1853 г.],— т. 28.
50. Э н г е л ь с Ф. К. Марксу 6 июня 1853 г.,— т. 28.
51. Э н г е л ь с Ф. К. Марксу 8 декабря 1882 г.,— т. 35.
52. Э н г е л ь с Ф. К. Марксу 16 декабря 1882 г.,— т. 35.
53. Энгельс Ф. К. Марксу 22 декабря 1882 г.,— т. 35.
54. Энгельс Ф. Послесловие к работе «О социальном вопросе в Рос¬
сии»,— т. 22.
55. Энгельс Ф. Предисловие,— К. Маркс, «Капитал», т. 2,— т. 24.
56. Э н г е л ь с Ф. Принципы коммунизма,— т. 4.
57. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и госу¬
дарства,— т. 21.
58. Энгельс Ф. Рабочее движение в Америке. Предисловие к амери¬
канскому изданию «Положение рабочего класса в Англии»,— т. 21.
59. Энгельс Ф. Франкский период,— т. 19.
60. Э н г е л ь с Ф. Эмигрантская литература,— т. 18.
61. Ленин В. И. Аграрная программа русской социал-демократии,—
т. 6.
62. Ленин В. И. (рец.): А. Богданов, Краткий курс экономической нау¬
ки,— т. 4.
63. Ленин В. И. Демократия и народничество в Китае,— т. 21.
64. Ленин В. И. Доклад об объединительном съезде Российской соци¬
ал-демократической рабочей партии,— т. 13.
65. Ленин В. И. Замечания на второй проект программы Плеханова,—
т. 6.
66. Л е н и н В. И. Карл Маркс,— т. 26.
67. Ленин В. И. Китайская война,— т. 4.
68. Ленин В. И. Конспект «Переписки» К. Маркса и Ф. Энгельса,
1844—1883, М., 1968.
69. Л е н и н В. И. О государстве,— т. 39.
70. Ленин В. И. О праве наций на самоопределение,— т. 25.
71. Ленин В. И. Ответы на замечания Плеханова и Аксельрода на
статью «Аграрная программа русской социал-демократии»,—т. 6.
72. Ленин В. И. Развитие капитализма в России,— т. 3.
73. Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?,— т. 1.
297

74. Marx K. Grundrisse der Kritik der Politischen Ökonomie (Rohenwurf)h
1857—1858, M., 1939.
75. Marx K. Zur Kritik der Politischen Ökonomie, Vorwort,— K. Marx
und F. Engels, Ausgewählte Schriften in zwei Banden, Bd I, M.,
1951.
Литература ко 2-й части книги *
76. Авдиев В. И. Изучение истории древнего Востока за 25 лет,— ИЖ>-
1942, № 10.
77. Авдиев В. И. История древнего Востока. Лекции в Высшей пар¬
тийной школе, М., 1940.
78. А в д и е в В. И. История древнего Востока, М., 1953.
79. Авдиев В. И. Сельская община и искусственное орошение в Древ¬
нем Египте,— ИМ, 1934, № 6.
80. Александров М. [Ольминский] Государство, бюрократия и абсо¬
лютизм в истории России, СПб., 1910.
81. Альский М. (рец.): Л. Мадьяр. Экономика сельского хозяйства в
Китае,— «За индустриализацию советского Востока», 1932, № 2.
82. Андреев М. Г. Институт рабства в Китае,—ПК, 1929, № 1.
83. Антонова К. А. Об основном экономическом законе феодальной
формации,— ВИ, 1954, № 7.
84. Анучин Д. Н. Памяти Максима Максимовича Ковалевского,— «Эт¬
нографическое обозрение», 1916, № 109—ПО.
85. А р и с ь я н Л. Каутский и «теория факторов»,— ПЗМ, 193*2, № 5—6.
86. Базаров В. Труд производительный и труд образующий ценность,.
СПб., 1899.
87. Бернье Ф. История последних политических переворотов в госу¬
дарстве Великого Могола, М.—Л., 1936.
88. Богаевский Б. Китай на заре истории (Проблемы доисториче¬
ского Китая),— ПВ, 1925, № 7.
89. Б о г д а н о в А. А. Авторитарное мышление,— Из психологии обще¬
ства, СПб., 1904.
90. Богданов А. А. Краткий курс экономической науки, М., 1897.
91. Богданов А. А. Краткий курс экономической науки, 2-е изд., М.,.
1899.
92. Богданов А. А. Краткий курс экономической науки, 9-е изд., М.,_
1906.
93. Богданов А. А. Краткий курс экономической науки, 10-е изд., М.,.
1920.
94. Богданов А. А. Эмпириомонизм, кн. III, СПб., 1906.
95. Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии, М.,.
1920.
96. Быковский С. Н. и др., Основные формы генезиса и развития фео¬
дального общества. Пленум ГАИМК 20—22 июня 1933, М.—Л., 1934.
97. Бюхер К. Возникновение народного хозяйства, СПб., 1912.
98. Варга Е. С. Мировое хозяйство и хозяйственная политика в 1925 г.
Обзор за последнюю четверть года, М.—Л., 1926,
99. В а р г а Е. С. Новая научная литература о Китае,— «Правда»,
6.1.1929.
100. Варга Е. С. Основные проблемы китайской революции,— «Больше¬
вик», 1928, № 8.
101. Варга Е. С. Перспективы китайской революции,— Л. М а д ь я р,..
Очерки по экономике Китая, М., 1930.
102. В а р г а Е. С. Письмо в редакцию,— ПК, 1930, № 4—5.
* Отдельные издания остались недоступны автору (№ 384, 407) или
использовались им лишь библиографически (№ 934—935, 953—954, 984„
993—996, 1011—1012).
298

303. Варга Е. С. Экономические проблемы революции в Китае,—«Пла¬
новое хозяйство», 1925, № 12.
104. Вебер М. Аграрная история древнего мира, М., 1925.
105. Вебер М. История хозяйства. Очерк всеобщей социальной и эконо¬
мической истории, Пг., 1923.
106. Вене д и кт о в А. В. Государственная социалистическая собствен¬
ность, М.—Л., 1943.
107. Витфогель К. А. Наука в буржуазном обществе, Пг., 1924.
408. В и т ф оге л ь К. А. От первобытного коммунизма до пролетарской
революции. I, Первобытный коммунизм и феодализм, Харьков, 1923.
109. Витфогель К. А. Проблемы экономической истории Китая,— ВКА,
1927, кн. 20.
,110. В и т ф о г е л ь К. А. Пробуждающийся Китай, Л., 1926.
111. Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский
кочевой феодализм, Л., 1934.
112. Волин М. Вступительная статья,— М. Г. Андреев, Институт раб¬
ства в Китае,— ПК, 1929, № 1.
1ГЗ. [В олин М.] НИИ по Китаю. Вступительная статья,— Л. Мадьяр,
Экономика сельского хозяйства в Китае, М., 1928.
114. Волин М. Основные вопросы экономики сельского хозяйства Ки¬
тая,—НАФ, 1926, №9.
Л15. Волин М. Основные вопросы экономики сельского хозяйства в Ки¬
тае,—НАФ, 1926, № Ю.
116. Вольней К. Ф., Руины или размышления о революции империй,
М., 1928.
117. Вопросы истории и экономики, Смоленск, 4932.
118. Всемирная история, т. I, М., 1955.
119. Всемирная история, т. II, М., 1956.
120. Всемирная история, т. Ill, М., 1957.
Л21. Вышинский П. Каутский о возникновении классов и государст¬
ва,—ПЗМ, 1932, №7—8.
122. Г а з г а н о в Э. Исторические взгляды Г. В. Плеханова (опыт ха¬
рактеристики),— ИМ, 1928, № 7.
123. Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народной
жизни и в особенности сельских учреждений России, т. I, М., 1870.
124. Гегель Ф. Философия истории,— Сочинения, т. VIII, М.—Л., 1935.
125. Гельвеций К.-А. Об уме,— Сочинения в двух томах, т. 1, М., 1973.
126. Г е р д е р И. Г. Избранные сочинения, М.—Л., 1959.
127. Герцен А. И. Былое и думы, ч. IV,— Собрание сочинений, т. 9, М.,
1956.
128. Герцен А. И. Г. Гервегу 30.VII. 1850,—Собрание сочинений, т. 24,
М., 1961.
129. Герцен А. И. Дневник 1842—1845,— Собрание сочинений, т. 2, М.,
1954.
130. Герцен А. И. Еще вариация на старую тему,— Собрание сочинений,
т. 12, М., 1957.
131. Герцен А. И. Московским друзьям,—Собрание сочинений, т. 23,
М., 1961.
132. Герцен А. И. О развитии революционных идей в России,—Собра¬
ние сочинений, т. 7, М., 1956.
133. Герцен А. И. Порядок торжествует! — Собрание сочинений, т. 19,
М., 1960.
134. Герцен А. И., Россия,—Собрание сочинений, т. 6, М., 1955.
135. Герцен А. И. Русский народ и социализм,— Собрание сочинений,
т. 7, М., 1956.
136. Го Мо-жо. Эпоха рабовладельческого строя, М., 1956.
137. Гобсон Д. Империализм, Л., 1927.
137а. Греков Б. Д. Рабство и феодализм в Киевской Руси,— ИГАИМК,
вып. 86, 1934.
138. Гумплович Л. Основы социологии, СПб., 1899.
299

138а. Данге С. А. Индия от первобытного коммунизма до разложения>
рабовладельческого строя, М., .1950.
139. Державин К. Н. Китай в философской мысли Вольтера,— сб.
«Вольтер. Статьи и материалы», Л., 1947.
140. Д ж о н с Р. Экономические сочинения, Л., 1937.
141. Дискуссия о социально-экономических формациях,—ИМ, 1930, № 16.
142. Дискуссия о тайнинской революции,— ПК, 1929, № 1.
143. Дискуссия об азиатском способе производства, М.—Л., 1931.
144. Дубровский С. М. к вопросу о сущности «азиатского способа
производства», феодализма, крепостничества и торгового капитала,
М., 1929.
145. ;[Д ю г а л ь д И. Б.] Географическое, историческое, хронологическое,
политическое и физическое описание Китайской империи и Татарии,
ч. 1, СПб., 1774.
146. Ефимов А. В. Концепция экономических формаций у Маркса и Эн¬
гельса и их взгляды на структуру восточных обществ,—ИМ, 1930,
№ il6.
147. Жаков М. П. Мэн-цзы и китайский феодализм,—сб. «Вопросы фи¬
лософии и социологии марксизма», Тифлис, 1930.
148. Значение рукописи Маркса «Формы, предшествующие капиталистиче¬
скому производству» для истории древности (передовая),— ВДИ,
1940, №1.
149. Ильин Г. Ф. Вопрос об общественной формации в древней Индии
в советской литературе,— ВДИ, 1950, № 2.
150. Ильин Г. Ф. Особенности рабства в древней Индии,— ВДИ, 1951,
№ 1.
151. Ильин Т. !ф. Шудры и рабы в древнеиндийских сборниках зако¬
нов,— ВДИ, 1950, Nb 2.
152. Индия,—Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефро¬
на, т. 25(ХШ), 1894.
153. Иол к Е. С. К вопросу об «азиатском» способе производства,—
ПЗМ, 1931, Кя 3.
154. Иол к Е. С. (рец.): М. Кокин и Г. Папаян, «Цзин-тянь». Аграрный
строй древнего Китая,— ПК, № 4—б, [1930].
155. Иоффе О. С. Советское гражданское право (курс лекций). Общая
часть. Право собственности. Учение об обязательствах, Л., 1958.
156. Каждая А. П. О некоторых спорных вопросах истории становления
феодальных отношений в Римской империи,— ВДИ, 1953, № 3.
157. Канторович А. Я. Система общественных отношений Китая до¬
капиталистической эпохи,— HB, Nq 15, [1926].
158. Каутский К. Марксово предисловие «К критике политической эко¬
номии», Л., 1931.
159. Каутский К. Материалистическое понимание истории, т. II — Госу¬
дарство и развитие человечества, М.—Л., 1931.
160. Каутский К. Национальное государство, империалистическое го¬
сударство и союз государств, М., 1917.
161. Каутский К. Национальность нашего времени, СПб., 1905.
162. К а ц н е л ь с о н И. С. О значении древнеегипетского термина мерет,—
ВДИ, 1964, № 2.
163. Кенэ Ф. Китайский деспотизм,— Избранные экономические произве¬
дения, М., 1960.
164. К и н к у л ь к и н М. Против извращений марксистско-ленинского уче¬
ния об общественно-экономических формациях (о книге А. Г. Приго-
жина «Карл Маркс и проблема социально-экономических формаций»,—
ВКА, 1934, № 3.
165. Киреевский И. В. В ответ А. С. Хомякову,— ПСС, т. I, М., 1911.
166. Киреевский И. В. Девятнадцатый век,—ПСС, т. I, М., 1911.
167. Киреевский И. iB. Остров,— ПСС, т. II, М., 1911.
168. Китай. История, экономика, культура, героическая борьба за нацио¬
нальную независимость, М.—Л., 1940.
300

169. Ков а л ев С. И. К вопросу о ¿характере социального переворота III—
IV ш. в Западной Римской империи,— ВДИ, 1954, № 3.
170. Ковалев С. И. О некоторых проблемах рабовладельческой форма¬
ции,— ПИ ДО, 1934, № 2.
1711. Ковалев С. И. Учение Маркса и Энгельса об античном способе
производства,— ИГАИМК, т. XII, вып. 9—20,)[ 1932].
172. Ковалевский М. Две жизни,— «Вестник Европы», т. IV, № 7,
1909.
173. Ковалевский М. Мое научное и литературное скитальчество,—
«Русская мысль», 1895, № 1
174. Ковалевский М. М. Общинное землевладение, причины, ход и
последствия его разложения, ч. 1, М., 1879.
175. Кокин М. Д., Папаян Г. К. «Цзин-тянь». Аграрный строй древ¬
него Китая, Л., 1930.
176. Колганов М. В. Собственность в социалистическом обществе, М.,
1953.
177. Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации,
М., 1962.
178. Колганов М. В. Письмо в редакцию журнала «Коммунист»,—
«Коммунист», 1964, № 8.
179. Кондорсэ Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человече¬
ского разума, М., 1936.
180. Конрад Н. И. Сунь-цзы, трактат о военном искусстве,— сб. «Рефе¬
раты научно-исследовательских работ за 1944 год. АН СССР. Отде¬
ление литературы и языка», М.—Л., 1945.
181. Конрад Н. И. Сунь-цзы, Трактат о военном искусстве. Перевод и
исследования, М.—Л., 1950.
182. Косминский Е. А. Вольтер как историк,—сб. «Вольтер. Статьи и
материалы», М.—Л., 1948.
183. Косминский Е. А. Феодализм,— БСЭ, 1-е изд., т. 57, [1936].
184. Крюгер О. О. Сельскохозяйственное производство в эллинистиче¬
ском Египте. Зерновые культуры,— ИГАИМК, вып. 108, «Из истории
материального производства античного мира», М.—Л., 1936.
184а. К р я ж и н В. Революция в Китае,— «Жизнь национальностей»,
29.VI, 4.VII, 11.VII.1920.
185. Кузнецов А., Соллертинская Е. Серьезные ошибки в книге
о собственности,— «Коммунист», 1953, № 17.
186. Кузовков Д. В. Об условиях, породивших различия в развитии
рабства и его наивысшее развитие в античном мире,— ВДИ, 1954,
№ 1.
187. Кунов Г. Всеобщая история хозяйства. Обзор хозяйственного раз¬
вития от примитивного собирающего хозяйства до развитого капита¬
лизма, т. 1. Хозяйство первобытных и полукультурных народов,
М.—Л., 1929.
187а. Кюнер Н. В. Очерки новейшей политической истории Китая, Хаба¬
ровск — Владивосток, 1927.
188. Левин И. Д. К вопросу о феодальном государстве на Востоке, —
«Советское государство», 1938, № 5.
189. Ленцман Я. А. Рабовладельческий строй,—БСЭ, 2-е изд., т. 35,
[1966].
190. Липшиц Е. Э. Проблема падения рабовладельческого строя и во¬
прос о начале феодализма в Византии,— ВДИ, 1955, № 1.
191. Лурье И. И. К проблеме домашнего рабства в древнем Египте,—
ВДИ, 1941, №1.
192. Лурье И. И. Стоимость раба в древнем Египте,—ВДИ, 1938, № 4.
193. Люксембург Р. Введение в политическую экономию, М., 1960.
194. Люксембург Р. Накопление капитала, т. I—II, М.—Л.,и 1934.
195. Мадьяр Л. И. К проекту программы,— «Дискуссионный листок»,
№ 3,— «Правда», 24.VI.1928.
301

196. Мадьяр Л. И. Предисловие,— М. Д. Кокин и Г. К. Папаян,
«Цзин-тянь». Аграрный строй древнего Китая, Л., 1930.
197. Мадьяр Л. И. Против ревизии марксизма,— НАФ, 1929, № 11—12.
198. Мадьяр Л. И. Экономика сельского хозяйства в Китае, М.—Л.,
11928.
199. М а д ь я р Л. И. Экономика сельского хозяйства в Китае, 2-е изд.,
М.—Л., 1931.
200. Маурер Г. Л. Введение в историю общинного, подворного, сель¬
ского и городского устройства и общественной власти, М., 1880.
201. М е й е р Э. Рабство в древности, Пг., 1923.
202. М е й м а н М. Н. Экономический закон движения рабовладельческого
способа производства,— ИЗ, № 122, ¡[ 1947].
203. Месин Ф. Новая ревизия материалистического понимания истории.
К критике книги К. Каутского, М., 1929.
204. Мечников Л. Цивилизация и великие исторические реки, М., 1924.
205. Миф П. А. Аграрный вопрос на VI съезде Коммунистической пар¬
тии Китая,— КИ, 1928, № 43.
206. Мишулин А. В. К вопросу о рабстве на Востоке (предисловие), —
В. В. Струве, История древнего Востока, М., 1934.
207. Мишулин А. В. Марксистско-ленинская теория исторического про¬
цесса,— ВДИ, 4938, № 4.
208. Мишулин А. В. Очерк о Китае в античную эпоху,— «Борьба клас¬
сов», 1936, № 1—2.
209. Монтескье Ш. О духе законов,— Избранные произведения, М.,
11965.
210. Морган Л. Г. Древнее общество или исследование линий человече¬
ского прогресса от дикости через варварство к цивилизации, Л., 1934.
211. Мэн Г. С. Древнейшая история учреждений. Лекции, СПб., 1876.
212. Мэн Г. С. Древний закон и обычай. Исследования по истории древ¬
него права, М., 1884.
213. Никольский В. К. (peu): Н. М. Никольский, История. Доклассо¬
вое общество. Древний Восток, Античный мир,— ПЗМ, 1934, № 2.
214. Никольский Н. М. История. Доклассовое общество. Древний Во¬
сток. Античный мир, М., 1933.
215. Никольский Н. М. К вопросу о ренте-налоге в древнем Дву¬
речье,— ВДИ, 11939, № 2.
216. Никольский Н. М. Община в древнем Двуречье,—ВДИ, 1938,
№ 4.
217. Никольский Н. М. Рабство в древнем Двуречье,— ВДИ,. 1941,
№ 1.
218. Об азиатском способе производства. Стенографический отчет дискус¬
сии по докладу т. Берина, Тифлис, 1930.
219. Осипов А. М. Краткий очерк истории Индии до X века, М., 1948.
220. Осипов П. И. О'рабстве о древнем обществе Китая,—ПИДО, 1935,
№ 7—8.
221. Островитянов К. В. Докапиталистические формации, М.4 1945.
222. Островитянов К. В. За конкретно-исторический подход к науч¬
ной работе,— ВКА, 1934, 2.
223. Островитянов К. В. К вопросу о закономерностях развития до¬
капиталистических формаций,— ВКА, 1934, № 5—6.
224. От редакции журнала «Коммунист»,— «Коммунист», 1954, № 8.
225. Отчет об обсуждении книги о Древнем Востоке,— ИМ, 1938, № 1.
226. Павлов-Си льва некий Н. П., Феодализм в удельной Руси,
СПб., 1910.
227. Пашуканис Е. Б., Разумовский И. П. Новейшие откровения
Карла Каутского. По поводу книги «Материалистическое понимание
истории», М., 1929.
228. Пеппер Д. Европейско-американский империализм и китайская ре¬
волюция,— «Правда», 1.V.1927.
302

229. Перцев В., Машкин Н. Рабовладельческое общество, — БСЭ,
1-е изд., т. 47, [1940].
230. Пигулевская Н. Е. Арабы у границ Византии и Ирана в IV—
VI вв., М., 1964.
231. Пигулевская Н. В. Византия и Иран на рубеже VI—VII веков,
М.—Л., 1946.
232. Пигулевская Н. В. Византия на путях в Индию, М.—Л., 1951.
233. Пигулевская Н. В. Города Ирана в раннем средневековье,
М.—Л., 1956.
234. Пигулевская Н. В. Месопотамия на рубеже V—VI вв. н. э.,
М.—Л., 1940.
235. Пи гул е век а я Н. В. Проблемы распада рабовладельческого об¬
щества и формирования феодальных отношений на Ближнем Восто¬
ке,—ВИ, 1959, №3.
236. Плеханов Г. В. Всероссийское разорение,— Сочинения, т. III,
М.—Пг., 1923.
237. Плеханов Г. В. Дневник социал-демократа № 5 (март 1906),—
Сочинения, т. XV, М.—Пг., 1926.
238. Плеханов Г. В. История общественной мысли в России,— Сочине¬
ния, т. XX, М.—Л., 1925.
239. Плеханов Г. В. К шестидесятой годовщине смерти Гегеля,— Сочи¬
нения, т. VII, М.—Л., 1925.
240. П л е х а н о в Г. В. И. В. Киреевский,— Сочинения, т. XXIII, М.—Л.,
1926.
241. П л е х а н о в Г. В. Л. И. Мечников. Некролог,— Сочинения, т. VII,
М.—Л., 1926.
242. Плеханов Г. В. О книге Л. И. Мечникова, — Сочинения, т. VII,
М. —Пг., 1925.
243. Плеханов Г. В. Основные вопросы марксизма,— Сочинения,
т. XVIII, М.—Пг., 1923.
244. Плеханов Г. В. Поземельная община и ее вероятное будущее,—
Сочинения, т. I, М.—Пг., 1923.
245. Плеханов Г. В. Экономическая теория Карла Родбертуса Ягецо-
ва,— Сочинения, т. I, М.—Пг., 1923.
246. Полевой Ю. 3. Об исторических взглядах Г. В. Плеханова,— ВИ,
1954, № 8.
247. Поляков А. С. К вопросу о закономерности развития феодальной
формации в Китае,— С. Н. Б ы к о в с к и й и др., Основные проблемы
генезиса и развития феодального общества. Пленум ГАИМК 20—
22 июня 1933 г., М.—Л., 1934.
248. Поляков М. Проблема докапиталистических общественно-экономи¬
ческих формаций. По поводу книги В. Преображенского «Краткий
очерк экономики докапиталистических формаций»,— ВКА, 1934, № 2.
249. Полянский Ф. Я. Феодальный строй,— БСЭ, 2-е изд., т. 44, [1956].
250. ПоршневБ. Ф. К вопросу об основном экономическом законе фео¬
дализма,— ВИ, 1953, № 6.
251. ПоршневБ. -Ф. Очерк политической экономии феодализма, М., 1956.
252. Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы, М., 1964.
253. Потапов Л. П. О сущности патриархально-феодальных отношений
у кочевников Средней Азии и Казахстана,— ВИ, 1954, № 6.
254. Преображенский В. Краткий очерк экономики докапиталисти¬
ческих формаций, М., 1933.
255. Пригожин А. Г. Карл Маркс и проблема социально-экономических
формаций. Доклад на сессии Института истории Коммунистической
Академии при ЦИК СССР в память 50-летия смерти К. Маркса,
23 марта 1933, Л., 1933.
256. Пригожин А. Г. Карл Маркс и проблема социально-экономических
формаций. Доклад на сессии Института истории Коммунистической
Академии при ЦИК СССР в память 50-летия смерти К. Маркса,
23 марта 1933,— «Карл Маркс и проблемы истории докапиталистиче¬
303

ских формаций. Сборник к пятидесятилетию со дня смерти Карла
Маркса», М.—Л., '1934.
257. П р и г о ж и н А. Г. Ленин и основные проблемы истории докапита¬
листических формаций,— ПИДО, 1934, № 1.
258. П р и г о ж и н А. Г. Проблема общественных формаций (ответ Дуб¬
ровскому С. М.),— ПЗМ, 1930, № 7—8.
259. При гожи н А. Г. Проблема социально-экономических формаций
докапиталистических обществ древнего Востока, — ИГАИМК, вып. 77,
[1934].
260. Пригожин А. Г. Учение К. Маркса и Ф. Энгельса о феодализме
как общественной формации, Л., 1930.
264. Проблема падения рабовладельческого строя (К итогам дискуссии),—
ВДИ, <1956, № 1.
262. Программные документы коммунистических партий Востока, М., 1934.
263. Проект программы Коммунистического Интернационала,— «Правда»,
27ЛМ928.
264. Проект программы по аграрному вопросу (пер. с кит.),— МКВ, 1927,
№ 9.
265. Пронин А. Предисловие,— Ф. Бернье, История последних поли¬
тических переворотов в государстве Великого Могола, М.—Л., 1936.
266. XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Сте¬
нографический отчет, М.—Л., 1928.
267. Рад-уль-Затуловский Л. Б. Конфуцианство и его распростра¬
нение в Японии, М.—Л., 1947.
268. Разумовский И. Формация общественно-экономическая, — БСЭ,
'1-е изд., т. 58, '[1936].
269. Рейснер И. М. Землевладение и аренда в Индии,—«Аграрные
проблемы», кн. 3(7), 1928.
270. Рейснер И. М. Очерки классовой борьбы в Индии, М., 1932.
271. Рейхардт В. В. Очерки по экономике докапиталистических форма¬
ций, М.—Л., 1934.
272. Р е к л ю Э. Человек и земля, т. XI, СПб., 1908.
273. Реклю Э. и О. Срединная империя (Китай), СПб., 1908.
274. Романов Б. А. Люди и нравы древней Руси, Л., 1947.
275. Русские современники о Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, М., 1969.
276. Руссо Ж.-Ж. Рассуждения о науках и искусствах,— Трактаты, М.,
1969.
277. Савин А. Н. Век Людовика XIV, вып. I, М., 1913.
278. Сальвиоли Д. Капитализм в античном мире. Этюд по истории хо¬
зяйственного быта, Харьков, 1923.
279. Самарин Ю. Ф. Хомяков и крестьянский вопрос,— Сочинения, т. I,
М., 1877.
280. Сафаров Г. А. Классы и классовая борьба в китайской истории,
М.—Л., 4928.
281. С а ф а р о в Г. А. Очерки по истории Китая, М., 1933.
282. Серкина А. А. Дискуссия китайских ученых о периодизации древ¬
ней истории Китая,— С;В, 4956, № 6.
283. Симон Ж. Срединное царство. Основы китайской цивилизации, СПб.,
1886.
284. Симоновская Л. В. Возникновение и развитие государства в
древнем Китае,— ИЖ, 1940, № 7.
285. Симоновская Л. В. Вопросы периодизации древней истории Ки¬
тая,—ВДИ, 1950, № 1.
286. Симоновская Л. В. Основные черты истории средневекового Ки¬
тая,— «Преподавание истории в школе», 1951, № 4.
287. Симоновская Л. В., Э р е н б у р г Г. Б., Юрьев М. Ф. Очерки
истории Китая. Пособие для учителя, М., 1956.
288. Ситковский Е. (рец.): А. Пригожин, Карл Маркс и ппоблема со¬
циально-экономических формаций,— ПЗМ, 1934, № 3.
304

289. Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов,
т. I, М., 1931.
290. Спектор А. Л. Китай,— «Материалы для изучения мирового хо¬
зяйства», вып. I, Берлин, 1925.
291. Степугина Т. В. К вопросу о социально-экономических отноше¬
ниях в Китае в XIV—XII вв. до н. э.,— ВДИ, 1950, № 2.
292. Степу г и н а Т. В. О способах порабощения в древнем Китае во
времена империи Цинь и ранних Хань,— «Сборник статей по истории
стран Дальнего Востока», М., 1952.
293. Струве В. В. Восстание «маленьких» и рабов в Египте,— «Изве¬
стия», 1.У.1934.
294. Струве В. В. Египет. Древняя история „(до арабского завоевания),—
БСЭ, 1-е изд., т. 24, [1932].
295. Струве В. В. Египет (Древний),—БСЭ, 2-е изд., т. 15, [1952].
296. Струве В. В. Еще раз о рабовладельческой латифундии Сумира
III династии Ура (Ответ Н. М. Никольскому),—ПИДО, 1934, № 7—-8.
297. Струве В. В. Изучение истории древнего Востока в СССР за пери¬
од 1917—11937 гг.,—ВДИ, 4938, № 1.
298. Струве В. В. Иран. Исторический очерк,—БСЭ, 2-е изд., т. 18,
[1953].
299. Струве В. В. История древнего Востока. Краткий курс, М., 1934.
300. Струве В. В. История древнего Востока, М., 1941.
301. Струве В. В. Итоги работ по истории древнего Востока в СССР за
20 лет,— «Известия АН СССР, 7^я серия, отделение общественных
наук», 1937, № б.
302. Струве В. В. К вопросу о специфике рабовладельческих обществ
древнего Востока,— «Вестник ЛГУ, серия общественных наук», вып. 3,
1953, вып. 9.
303. Струве В. В. Марксово определение раннеклассового общества, —
СЭ, 1940, № 3.
304. Струве В. В. Наемный труд и сельская община в Южном Между¬
речье конца III тысячелетия до н. э.,— ВДИ, 4948, № 2.
305. Струве В. В. (рец.): Н. М. Никольский, История. Доклассовое об¬
щество. Древний Восток. Античный мир,— ПИДО, 1934, № 2.
306. Струве В. В. Новые данные об организации труда и социальной
структуре общества Сумера эпохи III династии Ура,— СВ, 1949, № 4.
307. Струве В. В. О «гуманности» хеттских законов,— ВДИ, 1947, № 4.
308. Струве В. В. Общественный строй Крита,— ВДИ, 1950, № 4.
309. Струве В. В. Общественный строй Южного Двуречья в эпоху III ди¬
настии Ура (2132—2024 гг. до н. э.),— «Юбилейный сборник, посвя¬
щенный 30-летию Великой Октябрьской социалистической революции»,
ч. 2, М.—Л., 1947.
310. Струве В. В. Очерки социально-экономической истории древнего
Востока,—ИГАИМК, вып. 97,1[4934].
311. Струве В. В. Плебеи и илоты,— «Из истории докапиталистических
формаций. Сб. статей к 45-летию научной деятельности Н. Я. Марра»,
М.—Л., 1933.'
312. Струве В. В. Предисловие,—Д. Вайян, История ацтеков, М.,
1949.
313. Струве В. В. Предисловие,—Э. Маккей, Древнейшая культура
долины Инда, М., 1951.
314. Струве В. В. Проблема зарождения, развития и разложения рабо¬
владельческих обществ древнего Востока,— ИГАИМК, вып. 77, [11934].
315. Струве В. В. Проблема кризиса рабовладельческого строя и гене¬
зиса феодализма,— ВИ, 1956, № 9.
316. Струве В. В. Проблемы истории древнего Востока в советской
историографии,— ВДИ, 1947, № 3.
317. Струве В. В. Рабовладельческая латифундия в Сумире III династии
Ура,—сб. «С. Ф. Ольденбургу. К 50-летию научно-общественной дея¬
тельности», Л., 1934.
20 Зак. 740
305

318. Струве В. В. Советская наука о древнем Востоке в период 19J7—
1932,— «Сообщения ГАИМ'К», 1932, № 9—10.
319. Струве В. В. Советское востоковедение и проблема общественного
строя древнего Востока,— «Вестник ЛГУ», 1947, вып. 11.
320. Струве В. В. Социальный переворот в Египте в конце Среднего
царства (около 1750 г. до н. э.),— «Речение Ипувера. Лейденский па¬
пирус № 344», М.—Л., 1936.
321. Струве В. В. Финикия,—БСЭ, 1-е изд., т. 57, [1936].
322. Сулейкин Д. А. Основные вопросы периодизации древней Индии,—
«Ученые записки Тихоокеанского института», т. II. Индийский сбор¬
ник», М., 1949.
323. Сюзюмов М. Я. К вопросу о процессах феодализации в Римской
империи,— ВДИ, 11955, № 1.
324. Тайпины. Сб. статей, М., 1928, (стеклогр.).
325. Таксер А. Проблемы общественно-экономической формации,— ПЗМ»
1932, №1—2.
326. Т а р н В. Эллинистическая цивилизация, М., 1949.
327. ТартаковскийБ. Г. Из истории создания и публикации работы
Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государст¬
ва»,— «Из истории марксизма. Сборник статей к 140-летию со дня
рождения Фридриха Энгельса», М., 1961.
328. Тарханов О. С. Очерк социально-экономической структуры про**
винции Гуанси,—МКВ, 1928, № 16.
329. Токарев С. А. Происхождение общественных классов на островах
Тонга,—СЭ, 1958, № 1.
330. Т о к и н Н. (рец.): Н. М. Никольский, История. Доклассовое общество.
Древний Восток. Античный мир,— ИМ, 1933, № 5.
331. Толстов С. П. Военная демократия и проблема «генетической ре¬
волюции»,— ПИДО, 1935, № 7—8.
332. Толстов С. П. Периодизация древней истории Средней Азии,—
«Краткие сообщения Института истории материальной культуры»*
вып. XXVIII, 1949.
333. ТюменевА. И. О предназначении людей по мифам древнего Дву¬
речья,— ВДИ, 1948, № 4.
334. У д а л ь ц о в А. Д. К теории классов у Маркса и Энгельса,— «Архив
К. Маркса и Ф. Энгельса», т. I, М.—Л., 1924.
335. Удальцов А. Д. О новейших «работах» А. Г. Пригожина в области
истории западноевропейского феодализма,— ПИДО, 1935, № 1—2.
336. Удальцова 3. И. (рец.): А. Н. Бернштам, Очерк истории гуннов,—
«Большевик», 1952, № 1!1.
337. Фань Вэнь-лань, Древняя история Китая от первобытнообщин¬
ного строя до образования централизованного феодального государ¬
ства, М., 1958.
338. Фокс Р. Взгляды Маркса и Энгельса на азиатский способ производ¬
ства и их источники,— «Летописи марксизма», кн. Ill (XIII), 1930.
339. Франке О. Земельные первоотношения в Китае, Владивосток, 1908.
340. [Фролов И. В.] О работе Института истории за пеовое полугодие
1932 г.,— ВКА, 1932, № 7-8.
341. Фролов И. Против ревизии марксизма-ленинизма в исторической
науке (К некоторым итогам дискуссии с тов. Дубровским),— ПЗМ,.
1931, № 1—2.
342. Фролов И. В. Путаница и ревизионизм,— «Правда», 27.1.1930.
343. X а р н с к и й К. А. Китай с древнейших времен до наших дней, Ха-
баровск^Владивосток, 1927.
.344. Хомяков А. С. Еще о сельских условиях,— ПСС, т. 3, М., 1900.
345. Хомяков А. С. О сельских условиях,— «Москвитянин», 1842, № 6..
346. ХомяковА. С. О сельской общине,— «Русский архив», 1884, № 4.
347. Хомяков А. С. О старом и новом,—ПСС, т. 3, М., 1900.
348. Хомяков А. С. Письма А. С. Хомякова к Ю. В. Самарину,:—ПСС,.
т. 8, М., 1900.
306

349. Хомяков А. С. Современный вопрос,—ПСС, т. 3, М., 1900.
350. Чернышевский Н. Г. Заметки о журналах,—ПСС, т. III, СПб.,
1906.
351. Чернышевский Н. Г. Критика философских предубеждений про¬
тив общинного владения,— ПСС, т. IV, СПб., 1906.
352. Ч е р н ы ш е в с к и й Н. Г. (рец.): А. Haxthausen, Studien über die
innern Zustände, das Volksleben und insbesondere die ländlichen Ein¬
richtungen Russlands,—ПСС, т. III, СПб., 1906.
353. Ш а н Ю э (ред.) Очерки истории Китая с древности до «опиумных»
войн, М., 1959.
354. Шепунова Т. В. В Академии наук СССР. Дискуссия об Эгей¬
ской культуре,— ВДИ, 1940, № 2.
355. Шмидт Р. В. О непосредственных производителях на Крите,—
ПИДО, 1935, № 9—40.
356. Штаерман Е. М. Проблема падения рабовладельческого строя,—
ВДИ, 1953, № 2.
357. Штейн В. М. Гуань-цзы (Исследование и перевод), М., 1959.
358. Штейн В. М. Китай в X—XI вв.,— сб. «Советское востоковедение»,
т. III, 1945.
359. Штейн В. М. Вклад народов Востока в историю мировой культу¬
ры,— УЗИВАН, вып. 25, [1960].
360. Штромайер. Китай. Основы хозяйства,— «Народное хозяйство»,
1921, № 5.
361. Шульгин В. Я. Курс истории древнего мира, Киев, 1859.
362. Энгельс и историческая наука,— ВДИ, 1940, № 3—4.
363. Якубовский А. Ю. Из истории изучения монголов периода XI—
XIII вв.,— сб. «Очерки по истории русского востоковедения», вып. 1,
М., 1953.
364. Янковская Н. Б. Некоторые вопросы экономики ассирийской дер¬
жавы,— ВДИ, 1956, № 1.
365. Anquetil du Perron, Recherches historiques et géographiques
sur l’Inde, vol. I—II, Berlin, 1786.
366. Baden PowellB. H. The Indian Village Community, New Haven,
¡1957.
367. Beaglehole T. H. Thomas Munro and the Development of Admini¬
strative Policy in Madras, 1799—1818, Cambridge, 1966.
368. [Bernier F.] Voyages de Francois Bernier, Docteur en Medicine de
la Fakulte de Montpellier, contenant la Description des Etats du Grand
Mogol, de l’Hindonstan, du Royame de Kachemire, etc, vol. I, Amster¬
dam, 1710.
369. [Bernier F.] Voyages de François Bernier, Docteur en Medicine de
la Fakulte de Montpellier, contenant la Description des Etats du Grand
Mogol, de THindoustan, du Royame de Kachemire, etc. vol. II, Amster¬
dam, 1711.
370. B i о t E. Memoire sur la condition de la propriété territoriale en Chine
depuis les temps anciens.— «Journal Asiatique», 3 sérié, № VI, 1848.
371. [Boulanger N. H.] Recherches sur l’origine du despotisme, Geneve,
1761.
372. Campbell G. Modem India: Sketch of the System Civil Government,
London, 1852.
372a. Chardin T. Beschreibung der Krönung Solimanni, des dritten dieses
Nahmens Königs in Persien, und des jenigen was sich in den ersten
Jahren seiner Regierung am denck-würdigsten zu getragen. Genff., 1681.
373. C u n о w H. Die soziale Verfassung des Inkareichs,— NZ, 1896, № 29.
374. D о u g 1 a s R. K. Society in China, London, 1895.
375. D о w A. Die Geschichte von Hindostan aus dem Persischen, T. I, Leipzig,
1772.
376. Erkes E. Die Entwicklung der chinesischen Gesellschaft von der Ur¬
zeit bis zur Gegenwart,— «Berichte über die Verhandlungen der Säch¬
20*
307

sischen Akademie der Wissenschaften», Leipzig, Phil.-hist. Klasse 100»r.
>1950, № 4.
377. E r k e s E. Gelber Fluss und Grosse Mauer, Leipzig, 1958.
378. Erkes E. Geschichte Chinas von Anfängen bis zum Eindringen des*
ausländlichen Kapitals, Berlin, 1956.
379. Erkes E. Das Problem der Sklaverei in China,— «Berichte über die
Verhandlungen der Sächsischen Akademie der Wissenschaften Leipzig,
Phil.-hist. Klasse 100», 1952, № 1.
380. Erkes E. Ursprung und Bedeutung der Skaverei in China,— «Artibus-
Asiae», 1937, № 6.
381. Essai sur les dogmes de la metempsychose et du purgatoire enseignés
par les Bramins de l’Indostan, suivi d’un R ecit abregé des dernières
Revolutions et de l’Etat present de cet Empire, tire de l’Anglois par
Mr. Sinner bibliothécaire, Berne, 1771.
382. Fénelon, de, Dialogues des Morts. Confucius et Socrate, Sur la
prééminence tant vantée des Chinois,— Oeuvres choisis, vol. I, Paris, 1872.
383. Forster W. The Embassy of Sir Thomas Roe 1015—11619, Oxford,.
1926.
384. Grant J. An Inquiry into the Nature of Zemindary Tenures, in the-
Landed Property of Bengal, London, 1790.
385. Haxthausen A. Studien über die innern Zustände, des Volksleben
und insbesondere die ländlichen Einrichtungen Russlands, Bd 1—2,
Hannover, 1847.
386. Haxthausen A. Studien über die innern Zustände, des Volksleben
und insbesondere die ländlichen Einrichtungen Russlands, Bd 3, Berlin,.
1852.
387. H e e r e n A.-H.-L. Ideen über die Politik, den Verkehr und den Handel
der Volker des Altertums, Bd 1—2, Goettingen, 1804—1805.
388. Herband S. Eine Kommunistische Bewegung in alten Orient,— NZ^
Bd 1, 1894—1895, № 26.
389. Jamisson G. Tenure of land in China and the condition of the rural
population,—«Journal of the China branch of the Royal Asiatic Society»,
vol. XXIII, 1889.
390. Kautsky K. Die moderne Nationalität,— NZ, 1887, № 8—10.
391. Lattimore O. Feudalism in History,— «Past and Present», 1957,
No 12.
392. Maine H. S. Village-Communities in the East and West, London, 1871.
392a. Maurer G. L. Geschichte der Markenverfassung in Deutschland, Er¬
langen, 1856.
393. McCulloch J. K. The Littérature of Political Economy, London,,
1845.
394. Mill J. The History of British India, vol. I, London, 1848.
395. Mill J. S. Memorandum of the Improvements in the Administration
of India, during the last thirty years, and the Petition of the East In-
dia Company to Parliament, London, 1858.
396. La Mothe le VayerF. De Confucius, le Socrate de la Chine,—
Oeuvres, vol. 9, Dresde, [6. r.].
397. M u k h e r j e e S. N. Sir William Jones. A Study in Eighteenth-Century
British Attitudes to India, Cambridge, 1968.
398. N e i b u h r K. Zur gesellschaftlichen Entwicklung im Alten Babylo¬
nien,—NZ, 1898, № 1.
399. Patton Ch. The Effect of Property upon Society and Government,.
London, 1797.
400. Patton R. An Historical review of the Monarch and Republic of Rome
upon the Principles derived from the Effects of Property on Society
and Government, London, 1797.
401. Patton R. The Principles of Asiatic Monarchies, politically and hi¬
storically investigated and contrasted with those of the Monarchies
of Europe; showing the dangerous tendency of confounding them in the-
308,

Administration of the Affairs of India; with an Attempt to trace this^
Difference to its Source, London, 1801.
402. Pinta rd R. Le libertinage érudit dans la première moitié du XVII
siecle, vol. I—II, Paris, 1943.
403. Plechanoff G. Die Zivilization und die grossen historischen Flüsse,—
NZ, 1890—11891, № ,14.
404. Quesnay F. Despotism de la Chine,— Oeuvres economiques et philo¬
sophiques, Paris, 4888.
405. Raffles T. S. The History of Java, vol. I, London, 1877.
406. Reclus E. Nouvelle géographie universelle, vol. VII, L’Asie orientale,
Paris, 1882.
407. Reich wein A. China and Europa, New York, 1925.
408. Rouse C. B. Dissertation concerning the Landed Property of Bengal,
London, 1791.
409. Schlegel F. Über die Sprache und Weisheit der Indier, Heidelberg,.
•1808.
410. Schrameier, China, Berlin, 1921.
411. Schwartz B. J. The Legend of the Legend of «Maoism»,—CQ. 1960,
Ns 2.
412. Simcox, Primitive Civilizations or Outlines of the History of Owner¬
ship in Archaic communities, vol. I—II, London, 1894—1897.
413. Simon E. La propriété en Chine,— «Annales de l’Extreme Orient.
Revue asiatique et océanienne», 1882, № 4.
414. T a v e r n i e r J. B., Voyages en Perse, Geneve, 1870.
415. Voltaire, Fragments historiques sur l’Inde, sur general Lalli, et sur
plusieurs autres sujets,— Oeuvres complete, vol. 2, Paris, 1827.
416. Weber M. Gesammelte Aufsätze zur Religions-Soziologie, Bd I, Tübin¬
gen, 1934.
417. Westermann W. L. The Slave System of Greek and Roman Anti¬
quity, Philadelphia, 1955.
418. Wilks M. Historical Sketches of the South of India, in an Attempt to
trace the History of Mysoor, London, 1810.
419. Williams S. W. The Middle Kingdom, a Survey of the Geography,
Government, Education, Social Life, Arts, Religion, and Its Inhabitants,
vol. I—II, New York and London, 1848.
420. W i 11 f о g e 1 К.-A. The Legend of «Maoism»,— CQ, 1960, Ns 1—2.
421. Wittfogel K.-A. The Marxist View of China,— CQ, 1962, Ns 1.
422. Wittfogel K.-A. The Marxist View of Russian Society and Revolu¬
tion,— «World Politics», 1960, № 4.
423. Wittfogel K.-A. New Light on Chinese Society. An Investigation
of China’s socio-economic Structure, New York, 1938.
424. Wittfogel K.-A. Oriental Despotism. A comparative Study of total
Power, New Haven — London, 1957.
425. Wittfogel K.-A. Results and Problems of the Study of Oriental Des¬
potism,— «Journal of Asian Studies», 1969, № 2.
426. Wittfogel K.-A. A Stronger Oriental Despotism,— CQ, 1960, Ns 1.
427. W i 11 f о g e 1 K.-A. Die Theorie der orientalistischen Gesellschaft,—
«Zeitschrift für Sozialforschung», 1938, № 1.
428. Wittfogel K.-A. Wirtschaft und Gesellschaft Chinas, Leipzig,
1931.
429. Wu Ta k’u n, An Interpretation of Chinese Economic History,— «Past
and Present», 1952, № 1.
430. Го Mо - ж о, Чжунго гудай шэхуй яньдзю (Исследование древнего
общества Китая), Шанхай, 1930.
431. Люй Чжэн-юй, Цзяньмин Чжунго тунши (Краткая история Ки¬
тая), Пекин, 1955.
432. Фань Вэнь-лань (ред.) Чжунго тунши цзяньбянь (Общий очерк
истории Китая), Шанхай, 1941.
433. Хоу Вай-лу, Чжунго гудай шэхуй ши лунь (История древнеки¬
тайского общества).
309

434. Цзянь Бо-цзань, Чжунго шиган (Основы китайской истории),
т. I—-II, Чунцин, 1943—1946.
Литература к 1-й и 3-й частям
435. Абрамзон С. М. Некоторые вопросы социального строя кочевых
обществ,—СЭ, 1970, № 6.
436. Авдиев В. И. Военная демократия и классовый характер древней¬
шего государства,—ВИ, 1970, № 1.
437. Аграрные отношения и крестьянское движение в Китае, М., 1974.
438. Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма, М., 1970.
439. Алаев Л. Б. Соседская община и кастовая община. По поводу кни¬
ги М. К. Кудрявцева «Община и каста в Хиндустане»,—НАА, 1972,
№ 4.
440. Алаев Л. Б. Типология индийской общины,—НАА, 1971, № 5.
441. Алексеева Л. А. Выписки К. Маркса по истории Индии. По мате¬
риалам Центрального партийного архива Института марксизма-лени¬
низма при ЦК КПСС,— ПВ, 1959, № 2.
442. Андреев И. Л. Влияние географической среды на складывание хо¬
зяйственных систем доколумбовых цивилизаций Америки,— «Тюмен¬
ский индустриальный институт. Труды», вып. 7, ч. 2, Тюмень, 1969.
443. Андреев И. Л. Метод аналогии в истории,— сб. «На путях строи¬
тельства коммунизма», Тюмень, 1968.
444. Андреев И. Л. Методологический анализ проблем всемирной исто¬
рии,—ВФ, 1971, №10.
445. Андреев И. Л. О характере социальных связей в эпоху перехода
от первобытнообщинного строя к классовому обществу,— СЭ, 1971,
№ 2.
446. Андреев И. Л. Общее и особенное в социальном развитии Мали,—
НАА, 1967, № 2.
447. Андреев И. Л. Община и социальные процессы в освобождающей¬
ся Африке (Анализ опыта республики Мали),— ВФ, 1965, № 8.
448. Андреев И. Л. Системно-генетический анализ и проблема смены
формаций. На материале перехода от первобытной формации к клас¬
совому обществу,— ВФ, 1972, № 4.
449. Андреев И. Л. Специфика некапиталистического развития народов,
не завершивших процесса складывания классов,— ВИ, 1970, № 9.
450. Андреев И. Л. Экономические предпосылки складывания клас¬
сов,— «Тюменский индустриальный институт. Труды», вып. 7, ч. 2, Тю¬
мень, 1969.
451. Афанасьев О. А. Обсуждение в Институте истории АН СССР
проблем азиатского способа производства,— СЭ, 1965, № 6.
452. А ш р а ф я н К. 3. Проблемы развития феодализма в Индии,— НАА,
1969, № 4.
453. Ашрафян К. 3., Аз им джанов а С. А., Дьяков А. М. (рец.):
Г. М. Бонгард-Левин, Г. Ф. Ильин, Древняя Индия, М., 1969,— ВИ,
1972. № 1.
454. Багатурия Г. А. Первое великое открытие Маркса. Формирование
и развитие материалистического понимания истории,— сб. «Маркс-
историк», М., 1968.
455. Б а р г М. А. О некоторых предпосылках формализации исторического
исследования,—сб. «Проблемы всеобщей истории», вып. I, Казань,
1967.
456. Б а р г М. А. О так называемом «кризисе феодализма» в XIV—XV вв.
(к историографии вопроса),— ВИ, 1960, № 8.
457. Барг М. А. (рец.): С. Л. Сказкин, Очерки по истории западноевро¬
пейского крестьянства в средние века,— ВИ, 1969, № 1.
458. Барг М. А. Структурный анализ в историческом исследовании,—
ВФ, 1964, Ns 10.
310

459. Барг М. А. Учение об общественно-экономических формациях,— сб.
«Очерки методологии познания социально-экономических явлений»,
М., 1970.
460. Барг М. А., Никифоров В. Н. Феодализм,—СИЭ, т. 15, 1974.
460а. Б а р г М. А., Ч е р н я к Е. Б. Структура и развитие классово антаго¬
нистических формаций,— ВФ, 1967, № 6.
461. Бародай Ю. М., Келле В. Ф., Плимак Е. Г. Наследие Карла
Маркса и некоторые методологические проблемы исследования до¬
капиталистических обществ и генезиса капитализма,— сб. «Принцип
историзма в познании социальных явлений», М., 1972.
462. Бахта В. М., Гурьев Д. В., Кузнецов И. Ф. Еще раз о книге
Ю. И. Семенова,— ВФ, 1964, № 8.
463. Белелюбский Ф. Б. (рец.): О. Л. Фишман, Китайский сатириче¬
ский роман (Эпоха Просвещения),— НАА, 1967, № 1.
464. Белявский В. А. (рец.): Ю. М. Кобищанов, Аксум,—НАА, 1969г
№ 4. 4
465. Беляков Г. Ф., Колесницкий Н. Ф. Симпозиум по проблеме
генезиса феодализма,— ВИ, 1964, № 6.
466. Б е р з и н Э. О. История Таиланда, М., 1973.
467. Берзин Э. О. (рец.): В. А. Тюрин, Ачехская война,— ВИ, 1972^
Ко 2.
468. Б е р л е в О. Д. «Рабы царя» в Египте эпохи Среднего царства (авто-
реф. канд. дисс.), Л., 1965.
469. Б е р л е в О. Д. Трудовое население Египта в эпоху Среднего царст¬
ва, М., 1972.
470. Б е р е з н ы й Л. А. Критика методологии американской буржуазной
историографии Китая (Проблемы общественного развития в XIX —
первой половине XX века), Л., 1968.
471. Березный Л. А. Начало колониальной экспансии в Китае и со¬
временная американская историография, М., 1972.
472. Богословский Е. С., Васильев К. В., Васильков Я. В.,
Г и о р г а д з е Г. Г., Канева И. Т., Лившиц В. А., Ш и ф-
м а н И. Ш., Я к о б с о н В. А. IV сессия по древнему Востоку,—
ВДИ, 1969, Ко 2.
473. БокщанинА. А. Об усилении деспотической власти в Китае в
конце XIV века,—НАА, 1969, № 1.
474. Б о и г а р д - Л е в и н Г. М. Индия эпохи Маурьев, М., 1973.
475. Бонгард-Левин Г. М. К проблеме земельной собственности в
древней Индии,— ВДИ, 1973, № 2.
476. Бонгард-Левин Г. М. Республики Индии (Проблематика и ос¬
новные материалы),— ВДИ, 1966, № 3.
477. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия, М., 1969.
478. Варга Е. С. Очерки по проблемам политэкономии капитализма, М.,
1964.
479. Васин П. Дискуссия о характере древневосточного общества,— НАА, .
1966, Ко 3.
480. Васильев Л. С. Аграрные отношения в Китае в начале I тысяче¬
летия до н. э.,— ВДИ, 1957, № 2.
481. Васильев Л. С. Аграрные отношения и община в древнем Китае,
М., 1961.
482. Васильев Л. С. Государство и бюрократия в истории Китая,—сб;
«Научная конференция „Общество и государство в Китае“. Доклады
и тезисы», вып. I, М., 1970.
483. Васильев Л.'С. Государство и частный собственник в теории и
практике легизма,— сб. «Пятая научная конференция „Общество и го¬
сударство в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 1974.
484. ¡Васильев Л. С. Конфуцианство в Китае,— ВИ, 1968, № 10.
485. Васильев Л. С. (рец.): «Народы Восточной Азии», М.—Л., 1965,—
НАА, 1967, Ко 4.
311

486. Васильев Л. С. Общее и особенное в историческом развитии стран
Востока,— НАА, 1965, № 6.
487. Васильев Л. С. Политическая власть и социальный контроль в
традиционном Китае,— сб. «Научная конференция „Общество и госу¬
дарство в Китае“. Доклады и тезисы», вып. I, М., 1971.
488. Васильев Л. С. Проблема цзинтянь,— сб. «Китай. Япония. История
и филология. К семидесятилетию Николая Иосифовича Конрада», М.,
11961.
489. Васильев Л. С. Реформы в Китае: цели и объективные результа¬
ты,— «Четвертая научная конференция „Общество и государство в
Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 1973.
490. Васильев Л. С. Социальные корпорации в политической структуре
традиционного Китая,—«Третья научная конференция „Общество и
государство в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 1972.
491. Васильев Л. С. Традиция и проблема социального прогресса в
истории Китая,— сб. «Роль традиций в истории и культуре Китая»,
М., 1972.
492. Васильев Л. С. Эксплуатация земледельцев и формы присвоения
в древнем Китае,— НАА, 1968, № 6.
493. Васильев Л. С., Ре дер Д. Г. Древняя история Китая и Индии
во «Всемирной истории» АН СССР (тт. I и И),— ВДИ, 1957, № 3.
494. Васильев Л. С., Стучевский И. А. Три модели возникновения
и эволюции докапиталистических обществ (к проблеме азиатского спо¬
соба производства),— ВИ, 1966, № 6.
495. В а си л ьч у к Ю. А. Диалектика производительных сил,—ВФ, 1971,
№ 9.
496. Ветров Б. В. Национализация земли и государственная власть в
современном Китае,— «Третья научная конференция „Общество и го¬
сударство в Китае“. Тезисы и доклады», вып. II, М., 1972.
497. Ветров Б. В. О некоторых методологических аспектах изучения со¬
циально-экономического строя традиционного Китая,— сб. «Четвер¬
тая научная конференция „Общество и государство в Китае“. Тезисы
и доклады», вып. I, М., 1973.
505. Власов К. И; Докапиталистические способы производства, М., 1960.
506. В о р о б ь е в - Д е с я т о в с к и й В. С., И т с Р. Ф., Л а п и н А. А., П е т-
ровский H. С. Очерки истории древнего Востока, Л., 1956.
507. Высоцкая Н. И. О роли вождей у фанг и баконго,— СЭ, 1962,
№ 1.
508. Г а л а н з а П. Н. Спорные вопросы истории феодального государст¬
ва,— «Вестник МГУ. Право», 1968, № 5.
509. Гамаюнов Л. С. Индия: исторические, культурные и социально-
экономические проблемы, М., 1972.
510. Гамаюнов Л. С. О выписках Карла Маркса из работ по Восто¬
ку,— НАА, 1968, № 2.
511. Гамаюнов Л. С. О записях Карла Маркса, сделанных им при изу¬
чении книги Максима Ковалевского «Общинное землевладение, при¬
чины, ход и последствия его разложения»,— СВ, 1958, № 2.
512. Г а м а ю н о в Л. С. О марксовой концепции социально-экономическо¬
го строя Индии (к постановке вопроса),— НАА, 1968, № 3.
513. Гамаюнов Л. С. Об одном учебном пособии,— НАА, 1967, № 1.
514. Гамаюнов Л. С. Социально-экономическая проблематика в «Хро¬
нологических выписках по истории Индии» Маркса,— сб. «Маркс-исто-
рик», М., 1968.
515. Гамаюнов Л. С., Ульяновский Р. А. Труд русского социолога
М. М. Ковалевского «Общинное землевладение, причины, ход и по¬
следствия его разложения» и критика его К. Марксом, М., 1960
(XXV международный конгресс востоковедов).
516. Г арушянц Ю. М. О ленинском этапе в развитии историографии Во¬
стока,— НАА, 1965, № 5.
312

517. Гарушянц Ю. М. Об азиатском способе производства,— ВИ, 1966.
Ns 2.
518. Г оделье М. Понятие азиатского способа производства и марксист¬
ская схема развития общества,—НАА, 1965, № 1.
519. Голдобин А. М., Ефимов Г. В., М а р е т и н Ю. В. Большой
труд советских историков по истории национально-освободительного
движения в Азии и Африке,— НАА, 1969, № 3.
520. Горемыкина В. И. К проблеме истории докапиталистических об¬
ществ (на материале древней Руси), Минск, 1970.
521. Гуляев В. И. Древнейшие цивилизации Мезоамерики, М., 1972.
522. Гуляев В. И. (рец.) : Р. В. Кинжалов. Культура древних майя, —
СЭ, 1972, № 2.
523. Гуляев В. И. Некоторые вопросы становления раннеклассового об¬
щества у древних майя,— СЭ, 1969, № 4.
524. Г у л ы г а А. В., Келле В. Ж. По поводу письма П. Я. Любимова
(В связи с замечаниями на книгу Б. Ф. Поршнева «Феодализм и на¬
родные массы», содержащимися в статье «К вопросу о роли народ¬
ных масс в истории», опубликованной в журнале «Вопросы истории»,
1965, No 9),— ВИ, 1966, № 3.
525. Гуревич А. Я. Английское крестьянство в X — начале XI в., —
«Средние века», выл. IX, 1957.
526. Г у р е в и ч А. Я. К дискуссии о докапиталистических общественных
формациях: формация и уклад,— ВФ, 1968, № 2.
527. Г у р е в и ч А. Я. О некоторых особенностях норвежского феодализ¬
ма,—«Скандинавский сборник», вып. VIII, Таллин, 1964.
528. Гуревич А. Я. Общий закон и конкретная закономерность в исто¬
рии,—ВИ, 1965, №8.
529. Гуревич А. Я. Основные проблемы истории средневековой Норве¬
гии в норвежской историографии,— «Средние века», вып. XVIII, 1960.
530. Гуревич А. Я. Проблема земельной собственности в феодальных и
раннефеодальных обществах Западной Европы,—ВИ, 1968, № 4.
531. Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе,
М., 1970.
532. Гуревич А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии, М.,
1967.
533. Г уревичА. Я. Феодализм,— ФЭ, т. 5, 1970.
534. Д а л и н С. А. Последняя книга Варги,— «Новое время», 1965, Ns 2.
535. Дандамаев М. А. Рабство в Вавилонии VII—IV вв. до н. э.
(626—331), М., 1974.
536. Данилов А. И. К вопросу о методологии исторической науки,—
«Коммунист», 1969, № 5.
537. Данилова Л. В. Дискуссия по важной проблеме,— ВФ, 1965,.
No 12.
538. Данилова Л. В. Становление марксистского направления в совет¬
ской историографии эпохи феодализма,— ИЗ, № 76, М., 1965.
538а. Данилова Л. В., Н а д е л ь С. Н., А л и т о в с к и й С. Н., Дани¬
лов В. П. Крестьянство,— БСЭ, 3-е изд., т. 13, ¡[1973].
539. Дискуссия по проблеме родовой и сельской общины на древнем Во¬
стоке,— ВДИ, 1963, № 1.
540. Древний мир. Сборник статей. Академику В. В. Струве, М., 1962.
541. Думай Л. И. О роли рабства в эпоху Инь (XIV—XI вв. до н. э.),—
КСИНА, вып. 53, 1962.
542. Думай Л. И. О роли рабства в эпоху Инь,— сб. «Китай, Япония.
История и филология», М., 1961.
543. Думай Л. И. К вопросу о социально-экономическом строе Китая в
III в. до н. э.,—ВИ, 1957, No. 2.
544. Дьяконов И. М. К проблеме общины на древнем Востоке (Реп¬
лика М. О. Косвену),— ВДИ, 1964, № 4.
545. Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй древнего*
Двуречья, М., 1959.
313

546. Дьяконов И. М. Община на Древнем Востоке в работах советских
исследователей,— ВДИ, 1963, № 1.
547. Дьяконов И. М. Основные черты экономики в монархиях древней
Западной Азии,—НАЛ, 1966, № 1.
548. Дьяконов И. М. Проблемы собственности. О структуре общества
Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э.,—ВДИ, 1967, № 4.
549. Дьяконов И. М. Проблема экономики. О структуре обществ Ближ¬
него Востока до середины II тыс. до н. э.— ВДИ, il968, № 3, 4.
550. Дьяконов И. М. Рабы, илоты и крепостные в ранней древности,—
ВДИ, 1973, № 4.
551. Дьяконов И. М. Этнос и социальное деление в Ассирии,—СВ,
1958, № 6.
552. Жидков О. А. История государства и права древнего Востока, М.,
1963.
553. Жуков Е. М. Ленин и понятие «эпоха» в мировой истории,— «Новая
и новейшая история», 1965, № 5.
554. Жуков Е. М. Некоторые вопросы теории социально-экономических
формаций,—«Коммунист», 1973, №11.
555. Жуков Е. М. О периодизации всемирной истории,—ВИ, 1960, № 8.
556. 3 е л ь и н К. К. Принципы морфологической классификации форм за¬
висимости,— ВДИ, 1967, № 2.
557. Зельин К. К., Трофимова М. К. Формы зависимости в Восточ¬
ном Средиземноморье эллинистического периода, М., 1969.
558. Зимин А. А. Смерды в законодательстве Владимира Мономаха,—
об. «Исследования по социально-политической истории России», М ,
4971.
559. Илларионов В. Г. Введение в историографию дрезнейшей исто¬
рии, Горький, 1960.
560. Ильин Г. Ф. Основные проблемы рабства в древней Индии,— сб.
«История и культура древней Индии», М., 1963.
561. Ильин Г. Ф. Рабство и древний Восток,—НАА, 1973, № 4.
562. Илюшечкин В. П. Аренда-издольщина — основная форма эксплуа¬
тации в древнем и средневековом Китае,—сб. «Третья научная кон¬
ференция „Общество и государство в Китае“. Тезисы и доклады»,
вып. III, М., 1972.
563. Илюшечкин В. П. Вопрос о второй основной стадии общественной
эволюции в свете истории Китая,— сб. «Научная конференция „Обще¬
ство и государство в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 4970.
564. Илюшечкин В. П. Об общественном и государственном строе Ки¬
тая в XIV—XV вв. до н. э., — сб. «Пятая научная конференция „Обще¬
ство и государство в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М.,
1974.
565. Илюшечкин В. П. Рента как основная форма отчуждения приба¬
вочного продукта в древних и средневековых обществах на примере
Китая,—сб. «Научная конференция „Общество и государство в Ки¬
тае“. Доклады и тезисы», вып. I, М., 1971.
566. Илюшечкин В. П. Рентный способ эксплуатации в добуржуазных
обществах древности, средневековья и нового времени (на правах ру¬
кописи), М., 1971.
567. Илюшечкин В. П. Система внеэкономического принуждения и про¬
блема второй основной стадии общественной эволюции (на правах ру¬
кописи), М., 1970.
568. Илюшечкин В. П. Способы соединения несвободных работников со
средствами производства в средневековом Китае,— сб. «Четвертая на¬
учная конференция „Общество и государство в Китае“. Тезисы и до¬
клады», вып. I, М., 1973.
568а. История и культура Китая, М., 1974.
-569. История стран Азии и Африки в средние века, М., 1968.
*569а. И т с Р. Ф. К проблеме соотношения классов и государства (по мате¬
риалам ляншаньских ицзу), М., 1964.
314

570. И тс Р. Ф. Социально-экономические отношения в Китае в период ди¬
настии Инь,— ВДИ, 1964, ¿Nb 2.
571. И тс Р. Ф., Смолин Г. Я. Очерки истории Китая с древнейших вре¬
мен до середины XVII века, Л., '1961.
572. К 75-летию работы Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной соб¬
ственности и государства»,— ВДИ, 1969, N° 4.
573. Кабо В. Р. Становление классового общества у народов Океании,—
НАА, 1966, № 2. ,
574. К а ж д а н А. П. Единство и многообразие,— НМ, 1968, № 10.
575. Каждая А. П. О социальной природе византийского самодержа¬
вия,—НАА, 1966, №6.
576. К а з а м а н о в а Л. И. Из новых работ по истории илотии и сходных,
с ней форм рабской зависимости,— ВДИ, 1961, JMb 2.
577. Кацман В. Я. О месте и роли вождей в африканском обществе,—
СЭ, 1962, N° 3.
578. К а ч а н о в с к и й Ю. В. О понятиях «рабство» и «феодализм»,— ВИ,
1967, N° 6.
579. Качановский Ю. В. Рабовладение, феодализм или азиатский спо¬
соб производства?, М., 1971.
580. Кинжалов Р. В. Культура древних майя, Л., 1971.
581. Кисля ко в Н. А. По поводу статьи М. В. Крюкова «О соотношении
родовой и патронимической (клановой) организации,— СЭ, 1968, № 2.
582. К о б и щ а н о в Ю. М. Аксум, М., 1966.
583. Кобищанов Ю. М. «Полюдье» в Тропической Африке (к вопросу
о формах отчуждения прибавочного продукта в раннефеодальных об¬
ществах),— ИАА, 1972, N° 4.
584. Ковалев Е. Ф. «Китайская проблема» в извращенном толковании
Роже Гароди,— ПДВ, 1973, № 2.
585. Коваль Б. О некоторых спорных вопросах статьи С. Л. Утченко и
Е. М. Штаерман,— ВДИ, 1961, N° 3. ,
586. Козлов С. Я. К характеристике некоторых социальных структур,
родового общества (Заметки в связи с дискуссией),— СЭ, 1970,
JSIb 5.
587. Козлов С. Я. Основные этапы социальной истории гвинейских фуль-
бе,— СЭ, 1965, ¿Nb 4.
588. Козлов С. Я. Поземельные отношения на Фута-Джаллоне,— СЭ,
1965, № 6. I
589. К о л е с н и ц к и й И. Ф. О некоторых типических и специфических чер¬
тах раннеклассовых обществ,— ВИ, 1966, № 7.
590. Конрад Н. И. Рабовладельческая формация,— ФЭ, т. 4, [1967].
591. Конференция по изучению проблем античности,—ВДИ, 1964, N° 3.
592. Коранашвили Г. В. Древний Восток и античный мир,— «Вопросы
древней истории. Кавказско-ближневосточный сборник», IV, Тбилиси,
1973.
593. Коранашвили Г. В. О причинах неразвитости рабства на древнем
Востоке,— ВИ, 1969, ¿Nb 9.
594. К о р о с т о -в ц е в М. А. Некоторые теоретические аспекты становления,
классового общества (Историческая преемственность в эпоху древнего
мира),— НАА, 1971, N° 4.
595. Коростовцев М. А. О понятии «Древний Восток»,—ВДИ, 1970,
¿Nb 1.
596. К о р о с т о в ц е в М. А. О характере древневосточного общества,—
НАА, 1966, N° 3. ;
597. Коростовцев М. А. Опыт применения системного анализа в ис¬
следовании раннеклассовых обществ (Принципы построения модели,
«раннего рабства»),—НАА, 1973, N° 6.
598. Корсунский А. Р. Проблема революционного перехода от рабо¬
владельческого строя к феодальному в Западной Европе,—ВИ, 1964,.
№5.
315

£99. Ко р су некий А. Р., Кузищин В. И., Ленцман Я. Л., Пав¬
ловская А. И., Свенцицкая И. С. (рец.): W. L. Wesiermann,
The Slave Systems of Greek and Roman antiquity, Philadelphia, 1955,—
ВДИ, 1958, No 4. /
£00. Косвен M. О. К вопросу о древневосточной общине. Несколько за¬
мечаний на статью И. М. Дьяконова о древневосточной общине,—
ВДИ, 1963, Ns 4. i
601. Ко ч а ко в а Н. Б. Города-государства йорубов, М., 1968.
602. Крапивенский С. Э. Особая формация или переходное состояние
общества?,—НАА, 1966, № 2.
603. Критика новейшей буржуазной историографии, Л., 1967.
604. Крюков М. В. О развитии производительных сил в Китае в XV—
XI вв. до н. э.,— НАА, 1964, № 4.
605. Крюков М. В. О соотношении родовой и патронимической (клано¬
вой) организации (к постановке вопроса),— СЭ, 1967, № 6.
606. Крюков М. В. Род и государство в Иньском Китае,— ВДИ, 1961,
№2.
607. Крюков М. В. Система родства китайцев (эволюция и закономер¬
ности), М., 1972.
608. Крюков iM. В. Формы социальной организации древних китайцев,
М., 1967.
609. Кудрявцев М. К. Концепция индийского феодализма в советской
историографии,—НАА, 1970, № 1.
610. Кудрявцев М. К. О некоторых особенностях деревенских общин в
Северной Индии,— СЭ, 1970, № 4.
-614. Кудрявцев М. К. Община и каста в Хиндустане (из жизни ин¬
дийской деревни), М., 1971.
612. Кузьм ищев В. А. Еще раз об инках (к вопросу о социально-эко¬
номической природе государства Туантинсуйю),— «Латинская Амери¬
ка», 1973, № 2.
613. Куприянов П. И. О месте и роли вождей в африканском общест¬
ве,— СЭ, 1962, No 3.
614. К ши беков Д. Еще раз об азиатском способе производства,— «Из¬
вестия АН Казахской ССР, серия общественная», 1967, № 1.
615. Кши беков Д. Переходные общественные отношения, Алма-Ата, 1973.
616. Л а н д а Р. Г. О специфике современных условий классовой и полити¬
ческой борьбы на Востоке,— НАА, 1971, № 1.
617. Лапин Н. И. (рец.): «Маркс-историк», ВФ, 1969, № 6.
618. Лапина 3. Г., Мейер М. С. Научная конференция по вопросам ис¬
тории стран Азии и Африки,— НАА, 1967, N2 4.
619. Л а ш у к Л. П. Историческая структура социальных организмов сред¬
невековых кочевников,— СЭ, 1967, N2 4.
620. Лашук Л. П. О некоторых аспектах современной трактовки пер¬
вичной формации,— СЭ, 1970, № 5.
621. Лашук Л. П. О характере классообразования в обществах ранних
кочевников,— ВИ, 1967, № 7.
622. Левада Ю. А. (рец.) : К. Витфогель, Восточный деспотизм,— СК,
1958, N2 3.
623. Л е в и о в а С. 3., Синельникова И. М. Рукописное наследство
Маркса в области истории,— сб. «Маркс-историк», М., 1968.
624. Левковский А. И. Особенности развития капитализма в Индии,
М., 1963.
■625. Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения и
феодализма, М., 1970.
626. Ленцман Я. А. К обсуждению вопроса об азиатском способе про¬
изводства. Несколько предварительных замечаний, —»ВДИ, 1965, N2 3.
627. Лурье С. Я. К вопросу о характере рабства в микенском рабовла¬
дельческом обществе,— ВДИ, 1957, № 2.
628. М а р е т и н а С. А. Об индийской общине и ее месте в типологии об¬
316

щины. По поводу книги М. К. Кудрявцева «Община и каста в Хинду-
стане»,— НА A, 197i2, № 4. ;
629. Марков Г. Е. Некоторые проблемы общественной организации ко¬
чевников Азии,—СЭ, 1970, '№ 6.
630. Массон В. М. Становление раннеклассового общества на древнем
Востоке,— ВИ, 1967, № 5.
631. Мейман М. H., С к аз кин С. Д. К вопросу о непосредственном
переходе к феодализму на основе разложения первобытнообщинного
способа производства,— ВИ, 1960, № 1.
632. Медведев Е. М. (рец.) : Г. М. Бонгард-Левин, Г. Ф. Ильин. Древняя
Индия,— ВДИ, 1972, № 2. >
633. Медведев Е. М. К вопросу о социально-экономическом строе древ¬
ней Индии,— НАА, 1966, № 6.
634. Межвузовская научная конференция по вопросам истории стран Азии
и Африки в советской историографии (20—22 декабря 1966 г.). Тезисы
докладов, М„ 1966.
635. М е л и к и ш в и л и Г. А. К вопросу о характере древнейших классовых
обществ,— ВИ, 1966, № 41.
636. Меликишвили Г. А. Характер социально-экономического строя на
Древнем Востоке (Опыт стадиально-типологической классификации
классовых обществ),— НАА, 1972, № 4.
637. Меликсетов А. В. Бюрократический капитал в Китае (Экономиче¬
ская политика Гоминьдана и развитие государственного капитализма
в 1927—1937 гг.), М., 1972.
638. Меликсетов А. В. К вопросу об исторической роли бюрократиче¬
ского капитала в гоминьдановском Китае,—сб. «Страны Дальнего Во¬
стока», М., 1971.
639. Меликсетов А. В. Некоторые особенности капиталистического раз¬
вития Китая в годы гоминвдановского господства (1927—1949),— сб.
«Крупный капитал и монополии стран Азии», М., 1970.
640. Меликсетов А. В. О традиционности государственного регулиро¬
вания экономической жизни в Китае,— сб. «Роль традиций в истории
и культуре Китая», М., 1972.
641. Меликсетов А. В. О традиционности некоторых форм экономиче¬
ской жизни в Китае (государственное регулирование от Шан Яна до
наших дней),— сб. «Симпозиум „Роль традиций в истории Китая“.
Тезисы докладов», М., 1968.
642. Меликсетов А. В. Социальная сущность китайского милитаризма,—
об. «Научная конференция „Общество и государство в Китае“. Докла¬
ды и тезисы», вып. II, М., 1971.
643. Меликсетов А. В. Экономическая роль гоминьдановского государ¬
ства в Китае,—сб. «Научная конференция „Общество и государство
в Китае“. Доклады и тезисы», вып. II, М., 1970.
644. Меньшиков В. Б. К вопросу о своеобразии исторического развития
Китая,— сб. «Четвертая научная конференция „Общество и государство
•в Китае“. Тезисы и доклады», вып. И, М., 1973.
645. М и ш и н В. И. Общественный прогресс, Горький, 1970. ,
646. МожейкоИ. В. О некоторых чертах феодализма в Бирме XI—
XIII вв.,— сб. «Очерки из истории Юго-Восточной Азии», М., 1965.
647. Надирадзе Л. И. Вопрос о рабстве в халифате VII—VIII вв.,—
НАА, 1968, № 5.
648. НепомнинО. Е. О методике изучения переходного периода в Китае
(XIX — начало XX в.),— НАА, 1968, № 4.
649. Неронова В. Д. Введение в историю древнего мира, Пермь, 1973.
650. Неусы хин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как клас¬
са раннефеодального общества в Западной Европе XI—XIII вв., М.,
1956.
651. Неусы хи н А. И. Дофеодальный период как переходная стадия раз¬
вития от родо^племенного строя к раннефеодальному (на материале
317

истории Западной Европы раниего средневековья),— ВИ, 1967,
652. Неусыхин А. И. Судьбы свободного крестьянства в Германии в
VIII—XII вв., М., 1964. 1
653. НечкинаМ. В. К итогам дискуссии о «восходящей» и «нисходящей»
стадиях феодализма,— ВИ, 1963, № 12.
654. НечкинаМ. В. О «восходящей» и «нисходящей» стадиях феодальной
формации (к постановке вопроса),— ВИ, 1958, № 7.
655. Нидэм Д. Общество и наука на Востоке и на Западе,—сб. «Наука
о науке», М., 1966.
656. Никифоров В. Н. Вопросы истории Китая в произведениях
В. И. Ленина,—ВИ, 1970, № 12.
657. Никифоров В. Н. Гипотезы и историческая реальность. К вопросу
об «азиатском способе производства»,— ПДВ, 1973, № 3.
668. Никифоров В. Н. Го Мо-жо о периодизации древней истории Ки¬
тая,— сб. «Четвертая научная конференция „Общество и государство
в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 1973.
659. Никифоров В. Н. Дискуссия советских историков об общественно-
экономическом строе Китая (1925—1931),— НАА, 1965, № 5.
660. Никифоров В. Н. Историческая проблематика в журнале «Народы
Азии и Африки» (1968—1970),—ВИ, 1970, №10.
661. Никифоров В. Н. К вопросу об исторической основе литературной
периодизации,— сб. «Проблемы периодизации истории литератур наро¬
дов Востока», М., 1968.
662. Никифоров В. Н. К обсуждению проблемы докапиталистических
обществ Востока в советской исторической литературе,— сб. «Совре¬
менная историография стран зарубежного Востока. Проблемы социаль¬
но-политического развития», М., 1971.
663. Никифоров В. Н. К дискуссии о докапиталистических формациях
б Китае (Некоторые вопросы методики),— сб. «Третья научная кон¬
ференция „Общество и государство в Китае“. Тезисы и доклады», вып.
I, М., 1972.
664. Никифоров В. Н. К проблеме развития китайского общества в до¬
капиталистический период,— сб. «Пятая научная конференция „Об¬
щество и государство в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 1974.
665. Никифоров В. Н. Л. Мадьяр — революционер и ученый,— НАА,
1973, № 5.
666. Никифоров В. Н. Логика дискуссии и логика в дискуссии,— ВИ,
1968, № 2. |
667. Никифоров В. Н. К. Маркс и Ф. Энгельс об азиатском способе
производства,—сб. «Доклады, представленные на XX международный
синологический конгресс в Праге», М., 1968.
668. Никифоров В. Н. Рабовладельческий строй,— СИЭ, т. 11, [1968].
669. Никифоров В. Н. Советские историки о проблемах Китая, М., 1970.
670. Никифоров В. Н. Специфика господствующего класса в старом
Китае (сословие шэньши),—сб. «Роль традиций в истории и культуре
Китая», М., 1972.
671. Никифоров В. Н. Ф. Тёкеи о периодизации истории Китая,—сб..
«Научная конференция „Общество и государство в Китае“. Доклады и
тезисы», вып. II, М., 1971.
672. Никифоров В. Н. Формация общественно-экономическая,—СИЭ,
т. 15, 1974.
673. Никифоров В. Н. Шэньши — традиционное сословие феодального
Китая,—сб. «Симпозиум „Роль традиций в истории Китая“. Тезисы
докладов», М., 1968.
674. Новосельцев Л. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути
развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика),
М., 1972.
675. О генезисе капитализма в странах Востока (XV—XIX). Материалы
обсуждения, М., 1962.
318

676. Обмен мнениями. О сборнике «Проблемы истории докапиталистических
обществ»,— НАА, 1971, № 4.
677. Общее и особенное в историческом развитии стран Востока. Материа¬
лы дискуссии об общественных формациях на Востоке (азиатский
способ производства), М., 1966.
678. Окунева М. А. Учение К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина и
некоторые проблемы социального развития «третьего мира»,— сб. «Со¬
временная историография стран зарубежного Востока. Проблемы со-
ционально-политического развития», М., 1971.
679. Олива П., Буриан Я., Фрал И., Покора Т. (рец.): Всемирная
история, т. II,— ВИ, 1958, № 7.
680. Ольдерогге Д. А. Феодализм в Западном Судане в XVI—
XIX вв.,— СЭ, 1957, № 4.
681. Орлова А. С. О месте и роли традиционных властей африканского
общества в прошлом и настоящем,— СЭ, 1960, № 6.
682. Островитянов Ю. К., Стербалова А. А. Социальный «гено¬
тип» Востока и перспективы национальных государств,— НМ, 1972,
№ 12.
683. Павлов В. И. Об условиях становления капитализма в афроазиат¬
ском обществе,— МЭиМО, 1973, № 10.
684. Павлова-Сильванская М. П. Зарубежные критики о книге
К. Витфогеля «Восточный деспотизм»,— НАА, 1971, № 2.
685. Павловская А. И. О концепции гидравлического общества К. Вит¬
фогеля,— ВДИ, 1965, № 4.
685а. Павловская А. И. О рентабельности труда рабов в эллинистиче¬
ском Египте,— ВДИ, 1973, № 4.
686. Павловская А. И. По поводу дискуссии об азиатском способе про¬
изводства на страницах журналов «La Pensée» и «Eirene»,— ВДИ, 1965,
№3.
687. Павловская А. И. Симпозиум по проблеме перехода доклассового
общества в классовое,— ВДИ, 1967, № 4.
688. Павловская А. И., Утченко С. Л. Научная жизнь сектора древ¬
ней истории Института истории АН СССР за 1965 г.,— ВДИ, 1966,
№ 1.
689. Переломов Л. С. Вопрос о существовании общины в Китае в III в.
до н. э. как один из важнейших критериев периодизации истории древ¬
него Китая,— сб. «Межвузовская научная конференция по историо¬
графии и источниковедению истории стран Азии и Африки», Л.,
1963.
689а. Переломов Л. С. Империя Цинь —первое централизованное го¬
сударство в Китае (221—202 гг. до н. э.), М., 1962.
6896. Переломов Л. С. Крестьянское восстание в Китае в 209—208 гг.
до н. э.,— СВ, 1956, № 3.
690. Переломов Л. С. О роли идеологии в становлении деспотического
государства в древнем Китае,— НАА, 1967, № 3.
690а. Переломов Л. С. О сущности легизма,—ПДВ, 1973, № 2.
691. Переломов Л. С. Об органах общинного самоуправления в Китае
в V—il II вв. до н. э.,—сб. «Китай, Япония. История и филология», М.,
1961.
692. Переломов Л. С. Развитие стран Востока: общее и особенное,—
ПДВ, 1973, No 4.
693. Перепелкин Ю. Я. Частная собственность в представлении египтян
Старого царства,— «Палестинский сборник», вып. 16 (79), М.—Л., 1966.
694. Першиц А. И. Развитие форм собственности в первобытном общест¬
ве как основа периодизации его истории,— СЭ, 1955, № 4.
695. Першиц А. И. О коллективной собственности на скот у кочевников-
скотоводов,— СЭ, 11959, № 6.
696. Печур о Е. Э. (рец.): Проблемы истории докапиталистических об¬
ществ,— ВФ, 1969, № 6.
319

697. П и г у л е в с к а я Н. В. К вопросу об азиатском способе производи
ства,— ВДИ, 1965, № 3. , ’
698. П и к у с H. Н. Проблема социального положения земледельцев и ре¬
месленников эллинистического Египта в советской историографии,—
ВДИ, 1967, № 4. I
699. Плешкова С. Л. Об учебном пособии «Проблемы феодализма в
Западной Европе» (Информация о ходе обсуждения книги А. Я, Гуре¬
вича),— ВИ, 1970, № 9.
700. Полевой Ю. 3. Г. В. Плеханов о восточном деспотизме,— НАА,
1967, № 2.
701. Полянский Ф. Я. Плеханов и русская экономическая мысль, М.,
1965.
702. П о п о в В. Г. В. И. Ленин об азиатском способе производства,— сб.
«Вопросы исторического материализма и критика некоторых концеп¬
ций буржуазной социологии», М., 1969.
703. Попов В. Г. «Восточный деспотизм» и азиатский способ производ¬
ства,— сб. «Материалы научно-теоретической конференции НСО фило¬
софского факультета МГУ (октябрь 1967 года)», М., 1968.
704. Попов В. Г. Некоторые проблемы общественно-экономической фор¬
мации в гипотезе К. Маркса и Ф. Энгельса об азиатском способе про¬
изводства (автореф. канд. дисс.), М., 1971.
705. П о р ш н е в Б. Ф. Исторические интересы Маркса в последние годы
жизни и работа над «Хронологическими выписками»,— сб. «Маркс-ис-
торик», М., 1968.
706. П о р ш н е в Б. Ф. Периодизация всемирно-исторического процесса у
Гегеля и Маркса,— «Философские науки», 1969, № 2.
707. Постовская H. М. Изучение древней истории Ближнего Востока
в Советском Союзе (¡19/17—il969), М., 1961.
708. Потехин И. И. О феодализме у ашанти,— СЭ, I960, № 6.
708а. Принцип историзма в познании социальных явлений, М., 1972.
709. Проблемы докапиталистических обществ в странах Востока, М.,
1971.
710. Проблемы истории докапиталистических обществ, т. I, М., 1968.
711. Проблемы истории Индии и стран Среднего Востока,— «Сборник ста¬
тей памяти И. М. Рейснера», М., 1972.
712. Проблемы периодизации истории литератур народов Востока, М.г
1968.
713. Проблемы просвещения в мировой литературе, М., 1970.
714. Проблемы советского китаеведения, М., 1973.
715. Разложение родового строя и формирование классового общества, М.,
1968.
716. Редер Д. Г., Ульяновский Р. А. Азиатский способ производст¬
ва, — СИЭ, т. I, [1961].
717. Рогожин А. И., Страхов Н. И. История государства и права ра¬
бовладельческого Китая, М., 1960.
718. Савельева T. Н. Аграрный строй Египта в период Древнего цар¬
ства, М., 1962.
719. Самодурова Е. Г. Актуальные проблемы ранней истории феодаль¬
ной формации,— ВИ, 1966, № 9.
720. Сахаров А. М. Работа В. И. Ленина над источниками по русской
истории,— ВИ, 1970, № 4.
720а. Свистунова Н. П. Аграрная политика Минского правительства
во второй половине XIV в., М., 1966.
721. Седов Л. А. Ангкорская империя (Социально-экономический и го¬
сударственный строй Камбоджи в IX—XIV вв.), М., 1967.
722. Седов Л. А. К вопросу об экономическом строе ангкорской Камбод¬
жи IX—XII вв. (по данным эпиграфики),— НА А, 1963, № 6.
723. Седов Л. А. Собственность храмов ангкорской Камбоджи как форма
собственности феодальных родов,— КСИНА, 1965, № 75.
724. Седов Л. А. Социально-экономический и государственный строй анг-
320

карской Камбоджи (IX—XIV вв.) (авторефер. канд. дисс.), М., 1964.
725. Седов Л. А. (рец.): М. А. Чешков, Очерки истории феодального
Вьетнама, М., 1967,— НАА, 1969, № 3.
726. Селезнев К. Л. (рец.): «Karl Marx on Colonialism and Modernisa¬
tion»,—HAA, 1972, No 2. ,
727. Семенов Ю. И. К вопросу о первой форме классового общества (в
порядке дискуссии),— «Красноярский государственный педагогический
институт. Ученые записки», т. 9, вып. I, 1957.
728. Семенов Ю. И. Категория «общественно-экономический уклад» и ее
значение для философской и исторической наук,— «Научные доклады
высшей школы. Философские науки», 1963, № 3.
729. Семенов Ю. И. Категория «социальный организм» и ее значение для
исторической науки,— ВИ, 1966, № 8.
730. Семенов Ю. И. Льюис Генри Морган: легенда и действительность
(к 150-летию со дня рождения),— СЭ, 1968, №6.
731. Семенов Ю. И. О некоторых вопросах становления человеческого
общества,— ВФ, 1965, № 6.
732. Семенов Ю. И. О периодизации первобытной истории,— СЭ, 1965,
№5..
733. Семенов Ю. И. Письмо в редакцию,— ВДИ, 1960, № 4.
734. Семенов Ю. И. Проблема социально-экономического строя древнего
Востока,— НАА, 1965. № 3.
735. Семенов Ю. И. Проблема становления классов и государства в
странах древнего Востока (в трудах советских ассирологов и египто¬
логов),— НАА, 1965, № 1..
736. Семенов Ю. И. Советские историки о становлении классового об¬
щества в древнем Китае,— НАА, 1966, № 1.
737. Семенов Ю. И. Теория общественно-экономических формаций и все¬
мирный исторический процесс,— НАА, 1970, Ns 5.
738. Серебряков И. Д. (рец.): Г. М. Бонгард-Левин, Г. Ф. Ильин. Древ¬
няя Индия,— НАА, 1971, Ns 2.
739. Симпозиум по проблеме перехода доклассового общества в классо¬
вое,— ВДИ, '1967, № 4.
740. СказкинС. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства
в средние века, М., 1968.
741. Следзевский И. В. Община у современных хауса (Северная Ниге¬
рия и Нигер),—СЭ, 1966, № 3.
74'2. Слонимский М. М. История древнего мира, М., 1970.
743. Слонимский М. М. К вопросу об «античном пути» развития древ¬
них обществ,— сб. «Авторско-читательская конференция журнала
„Вестник древней истории“. Тезисы докладов. 29—31 мая 1972 г.», М.,
1972.
744. Слонимский М. М. К проблеме античного рабства,— ВДИ, 1961,
Ns 4.
745. Слонимский М. М. Периодизация древней истории в советской ис¬
ториографии, Воронеж, 1970.
746. Слонимский М. М. Проблема периодизации древней истории в со¬
ветской историографии (автореф. докт. дисс.), Томск, 1972.
747. Смилянская И. М. Системы земельной собственности и социаль¬
ная стратификация на Ближнем Востоке (позднее средневековье),—
НАА, 1971, № 1. ;
748. Смолин Г. Я. К вопросу о крепостничестве в средневековом Китае,—
сб. «Ленин и проблемы истории стран Азии», Л., 1970.
749. Смолин Г. Я. Особенности внеэкономического принуждения земле¬
дельцев в Китае X—XIII веков (К вопросу о крепостничестве на Во¬
стоке),— НАА, 1970, № 1.
750. Соколова М. Н. Существовал ли дофеодальный период в Западной
Европе,— В'И, 1969, № 8.
751. Социальные структуры доколониальной Африки, М., 1970.
21 Зак. 740
321

752. Степанов Л. В. Послесловие,— Е. К л е е р, Анализ общественно¬
экономических структур стран «третьего мира», М., 1968.
753. Стербалова А. А. Традиционный и современный Китай — особен¬
ности социального развития,— ВФ, 1969, № 8.
754. Стратанович Г. Г. Экономические и социальные отношения у
цзин-по,— СЭ, 1959, № 4.
755. С т р а х о в М. М. До питания про вШскову демократа у древньо схщ-
ному суешльств1,— «Проблеми правознавства», 1970, вып. 17.
756. Страхов H. Н. Основные закономерности возникновения и развития
государства в странах древнего Востока (автореф. докт. дисс.), Харь¬
ков, 1973.
757. С т р у в е В. В. Государство Лагаш, М., 1961.
758. Струве В. В. Древняя история в Советской исторической энцикло¬
педии,— ВДИ, I960, № 2.
759. Струве В. В. Некоторые аспекты социального развития древнего Во¬
стока,— ВИ, 1965, № 5.
760. Струве В. В. Общественный строй эллинистического Египта,— ВИ,
1962, № 2-
761. С т р у в е В. В. Понятие «азиатский способ производства»,— НАА, 1965,
№ 1.
762. Струве В. В. (рец.): Пополь-Вух, Родословная владык Тотоника-
мама,— ВДИ, 1960, Ко 2.
763. Струве В. В. Советское востоковедение за 40 лет,— «Ученые за¬
писки ИВАН», вып. XXV, 1960. .
764. Струве В. В. Удельный вес рабского труда в храмовом хозяйстве
досаргоновского Лагаша,— ВИ, 1960, № 2.
765. Стучевский И. А. Зависимое население древнего Египта, М., 1966.
766. Стучевский И. А. «Земледельцы» государственного (царско-хра¬
мового) хозяйства древнего Египта эпохи Ремессидов (в основном по
материалам папируса Вильбура) (автореф. докт. дисс.), М., 1973.
767. Стучевский И. А. О специфических формах рабства в древнем
Египте,—ВДИ, 1960, № 1.
768. С ю р э - К а н а л ь Ж. Африка Западная и Центральная. География.
Цивилизация. История, М., 1961.
769. Сюрэ-Каналь Ж. Традиционные общества в Тропической Африке
и марксистская концепция «азиатского способа производства»,— НАА,
1965, № 1. 1
770. Тер-Акопян Н. Б. Азиатский способ производства,— БСЭ, 3-е изд.,
т. I, [1969].
771. Тер-Акопян Н. Б. Азиатский способ производства,— Экономиче¬
ская энциклопедия. Политическая экономия, т. I, [1972].
772. Тер-Акопян Н. Б. Развитие взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса на
азиатский способ производства и земледельческую общину,— НАА,
1965, Ко 2, 3.
773. Ту Маркин Д. Д. К вопросу о сущности рода,—СЭ, 1970, № 5.
774. Тюменев А. И. Восток и Микены,— ВИ, 1959, № 12.
775. Тюменев А. И. Государственное хозяйство древнего Шумера, М.,
1956.
776. Тюменев А. И. Передний Восток и античность (особенности соци¬
ально-экономического развития),— ВИ, 1957, № 6.
777. Тюменев А. И. Передний Восток и античность (Страны речных куль¬
тур (Двуречье и Египет) в эллинистическую и римскую эпохи),—ВИ,
1957, Ко 9.
778. Т ю р и н В. А. Ачехская война, М., 1970.
779. Тюрин А. Ю. Формирование феодально-зависимого крестьянства в
Китае в III—VIII вв. н. э. (к вопросу о надельной системе) (автореф.
канд. дисс.), М., 1973.
780. Тянь Чан -у, Маркс и Энгельс о древнеазиатском обществе,— НАА,
1966, Ко 3.
781. Утченко С. Л., Дьяконов И. М. Социальная стратификация
322

древнего общества (XIII международный конгресс исторических наук),
М., 1970.
782. У т ч е н к о С. А., Штаерман E. М. О некоторых вопросах раб¬
ства,— ВДИ, 1960, № 4.
783. Фишман О. Л. Китайский сатирический роман (эпоха Просвеще¬
ния), М., 1966.
784. Фурман Д. Е. Поиски новой концепции,— НМ, 1967, № 12.
785. Хохлов. А. Н. О так называемой верховной собственности императо¬
ра на землю в Китае (по материалам китайских источников XVIII—
XIX вв.),—сб. «Пятая научная конференция „Общество и государство
в Китае“. Тезисы и доклады», вып. I, М., 1974.
785а. Чесноков Д. И. Формация общественно-экономическая,— ФЭ, т. 5,
1970.
786. Ч е ш к о в М. А. Анализ социальной структуры колониальных обществ
в документах Коминтерна (1920—1927),— сб. «Коминтерн и Восток»,
М., 1969.
787. Ч е ш к о в М. А. Очерки истории феодального Вьетнама, М., 1967.
788. Чешков М. А. «Элита» и класс в развивающихся странах,— МЭиМО,
1970, № 1.
789. Черепнин Л. В. Основные этапы развития феодальной собственно¬
сти на Руси (до XVII века),— ВИ, 1953, № 4.
790. Шан Юэ (ред.), Очерки истории Китая (с древности до «опиумных»
войн), М., 1959.
791. Шапиро А. Л. О природе феодальной собственности на землю,—
ВИ, 1969, No 12.
792. Шаревская Б. И. О характере власти вождей у народов Тропиче¬
ской Африки в доколониальный период,— СЭ, 1962, № 1.
793. Шевеленко А. Я. Сопоставление путей генезиса феодальных отно¬
шений во франкском государстве и Индонезии,— ВИ, 1965, № 12.
794. Ш е в е л е н ко А. Я. Типы феодальной формации,—ВИ, 1967, № 1.
795. Шено Ж. Дискуссия о раннеклассовых обществах на страницах жур¬
нала «La Pensée»,— ВИ, 1967, № 9.
-796. Шено Ж. Очерк истории вьетнамского народа, М., 1957.
797. Шетелих М. (рец.) : Г. М. Бонгард-Левин, Г. Ф. Ильин. Древняя
Индия,— ВДИ, 1972, № 2.
798. Ш о ф м а н А. С. Маркс, Энгельс и Ленин об античном обществе, Ка¬
зань, 197И.
790. Штаерман E. М. Античность в современных западных историко-фи¬
лософских теориях,— ВДИ, 1967, № 3.
800. Штаерман E. М. К проблеме структурного анализа в истории,—
ВИ, 1968, Кя 6.
801. Штаерман E. М. О классовой структуре римского общества,— ВДИ,
1969, No 4.
802. Штаерман E. М. О повторяемости в истории,— ВИ, 1965, № 7.
802а. Штейн В. Н. Гуаньцзы. Исследование и перевод, М., 1959.
803. Ш у р б о в а н ы й Г. П. Обсуждение некоторых проблем методологии
истории,—ВИ, 1971, № 10.
804. Эй длин Л. 3. Идеи и факты (Несколько вопросов по поводу идеи
китайского Возрождения),— «Иностранная литература», 1970, № 8.
805. Ф. Энгельс и проблемы современной этнографии (К 75-летию выхода
в свет книги Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственно¬
сти и государства»),—СЭ, 1959, № 6.
806. Юровицкий О. Собственность,— ФЭ, т. 5, 1970.
807. Якобсон В. А. Социальная структура Новоассирийского царства,—
ВДИ, 1966, No 1.
808. Ямпольский 3. И. О происхождении храмовой собственности древ¬
него мира (в порядке постановки вопроса),— ВДИ, 1959, № 4.
809. Ямпольский 3. И. Письмо В редакцию,— ВДИ, 1962, № 1.
810. Agh A. Adalekok az «áziai» termelési mód marxizmus tortenetehez,—
«Magyar filozofiai szemle», 1970, № 6.
21*
323

811. A g h A. Africai termelési mod,— «Valösäg», 1969, № 10.
812. Antoniadis-Bibicou H. Byzance et le mode de production asia¬
tique,—P, № 129, 1966.
813. Arnot R. P. Stages of Social Development,—MT, 1962 march, [№ 3].
814. Asiaticus. Una questione di teoria da rilsaminare: il mode di produ-
zione asiatico,— «Rinascita», 1963 octobre, [№ 10].
815. A s s i n g H. Die Bedeutung der Kategorie «ökonomische Gesellschafts¬
formation», für die Erforschung vorkapitalistischer Klassengesellschaf¬
ten,—EAZ, 197il, Ns 2.
816. A s s i n g H. Zur Dephinition des feudalen Grundeigentums,— EAZ, 1970,
No 1.
817. Avineri S. (ed.) Karl Marx on Colonialism and Modernisation. His
Despatches and Other Writings on China, India, Mexico, the Middle
East and North Africa, New York, 1969.
817a. B a 1 âsz E. Chinese Civilization and Bureaucracy, New Haven, London,
1964.
818. Banu J. La formation sociale «asiatique» dans la perspective de la phi¬
losophieorientale antique,—P, № 132, 1967.
819. Banu J. La formation sociale «tributaire»,— RI, No 57—58, 1967.
820. Banu J. Sensuir universale si differente specifice in filozofia orientalui
antic, vol. I, Bucuresti, 1967.
821. Bannerjee D. M. Pre-capitalist economic formation and the Indian
Economy (1550—1700),—«The Quarterly Review of Historical Studies»,
[Calcutta], vol. VI, 1966-4967, № 1.
822. Bartonek A. Zur sozialokonomischen Struktur der mykenischen Ge¬
sellschaft,— «Neue Beitrage zur Geschichte der Alten Veit», Bd I, Berlin,
1964.
823. B a r t r a R. L’ascension et la chute de Tectihuacan,— RI, № 57—58,
[1967].
824. Behrsing S. (peu.): A. D. Barnett, Cadres, Bureaucracy and Poli¬
tical Power in Communist China, New York—London, 1967,— OL, № 5/6,
1971.
825. B o i t e a u P. Le droits sur le terre dans le société malgache précolonia¬
le (Contribution a l’étude du «mode de production asiatique») — P,
No 117, 1964.
826. Bräutigam H. Erscheinung von Sklaverei bei rezenten Völkern Sud¬
west Chinas,— «Neue Betrage zur Geschichte der Alten Welt», Bd I,
Berlin, 1964.
827. B rent j es B. Die Sklakerei im nachantiken Europa,— EAZ, 1971, № 4.
827a. B r e n t j e s B. Grundeigentum, Staat und Klassengesellschaft im Alten
Orient,— EAZ, 1968, № 9.
8276. Brentjes B. Zur Einheit der vorkapitalistischen Klassengesell¬
schaft,—EAZ, 1973, Ns 14.
828. Brentjes B. Zur Stellung der Produzenten materieller Güter im orien¬
talischen Altertum,— EAZ, 1968, № 9.
829. Browning R. On Stages of Social Development,— MT, 1961, № 10.
830. Browning R. Stages of Social Development,—MT, 1962, № 7.
831. B u r i a n J. Die Sowjetische Diskussion über das Problem der Übergangs
von Sklaverei zum Feudalismus,— CSCH, 1954, № 11.
832. Büttner T. Das präkoloniale Afrika und die Diskussionen zur asiati¬
schen Productionsweise,— JfW, 1967, Bd IV.
833. Büttner T. Probleme der sozialökonomischen Struktur der Staaten
Tropisch-Afrikas bis zur imperialistischen Kolonialaufteilung,—EAZ, 1971,
№ 1.
834. C a h e n C. Usage du mot .«féodalité»,— RI, № 37, 1963.
835. Carrere d’Encausse H., Schram S. Le marxisme et l’Asie, Paris,
1965.
835a. Chang Chung-li. The Income of Chinese Gentry, Seattle,
1960.
8355. Chang Chung-li. The Chinese Gentry, Seattle, 1955.

836. C h e s n e a u x J. L’Asie orientale aux XIXe et XXe siècles. Chine —
Japan — Inde — Sud-Est asiatique, Paris, 1966.
837. Chesneaux J. Histoire contemporaine. La Chine, vol. I, Paris, 1969.
838. Chesneaux J. Le mode de production asiatique. Quelques perspecti¬
ves de recherche,— P, № 114, 1964.
839. Chesneaux J. Le mode de production asiatique; une nouvelle etape
de la discussion,— E, 1964, N° 3.
840. Chesneaux J. Où en est la discussion sur le «mode de production
asiatique»?,— P, № 122, 1965.
841. Chesneaux J. Où en est la discussion sur la mode de production
asiatique? (Il),—P, № 129, 1966.
842. Chesneaux J. Où en est la discussion sur le mode de production
asiatique? (HI) —P, N° 138, 1968.
843. Chesneaux J. Le processus de formation des nations en Afrique et
en Asie (Essai d’analyse marxistes.),—P, N° M9, 1965.
844. Chesneaux J. Qu’est ce que la Démocratie nationale,— P, № 118,
1964.
845. Chesneaux J. Recent travaux marxistes sur le mode de production
asiatique (Bibliographie sommaire),— P, № 114, 1964.
846. Chesneaux J. Les sociétés secretes en Chine (19e—20e siècles), Paris,
1965.
847. Chesneaux J. Le Vietnam, Paris, 1968.
848. Chi 1 de G. Stages of Social Development,—MT, 1961, N° 12.
849. C o q u e r y-V idrovitch C. Recherches sur un mode de production
africain,— P, N2 144, 1969.
850. C 0 u r t i e s P. sur l’ouvrage de Roger Garaudy «Le problème chinois»,—
«France nouvelle», N2 1136, 1967.
851. Craig D. Stages of Social Development,— MT, 1962, № 1.
852. De man A. Die Ausbeutung Nord Africas durch Rom und ihre Folge,—
JfW, Bd III, 1968.
853. Dhoquois G. Deux ouvrages de reference sur les sociétés precapitalis-
tes,—P, N2 154, 1970.
854. Dieter H. Die «Antike» — eine eigenständige ökonomische Gesell¬
schaftsformation?,— EAZ, 1970, N2 1.
855. Dittrich L. Wittfogel and Russia,— «Acta neerlandica», Leiden, vol. I,
1966.
856. Divitçhioglu S. Essai de modeles economiques a partir du MPA,—
RI, N» 57—58, 1967.
857. Divitçhioglu S. Modele economique de la société ottomane (les
XlVe et XVe siècles),— P, N2 144, 1969.
858. Dobb M. From Feudalism to Capitalism,— MT, 1962, N2 9.
859. Douglas S. Stages of Social Development,— MT, 1961, N2 12.
860. Dumont L. The Functional Equivalents of the Individual in Caste
Society,— CIS, vol. Vili, 1965.
861. Dumont L. The «Village Community» from Munro to Maine,— CIS,
vol. IX, 1966.
862. Eberhard W. Additional Notes on Chinese «Gentry Society»,—
BOAS, vol. XVII, N2 2, 1955.
862a. Eberhard W. Conquerors and Rulers, New York, 1960.
863. E i f f 1 e r R. Vorkapitalistische Klassengesellschaft und aufsteigende
Folge von Gesellschaftformationen in Werk von Karl Marx,—ZfG, 1972,
N2 5.
864. Engelberg E. Asiatische Produktionsweise und einige Problemen der
Mischingsformation,— ZfG, 1974, № 2.
864a. Fairbank T. J. (ed.) Chinese Thought and Institutions, Chicago,
1957.
865. F e 1 b e r R. «Asiatische» oder feudale Produktionsweise in China?,—
ZfG, 1971, N°*.
865a. Fel ber R. (peu.): E. Balazs Chinese Civilization and Bureaucracy,—
OL, 1968, N2 5-6. ■
325

666. F e 1 b e r R. Bemerkungen zur Erforschung des System characteris der
ersten Klassengesellschaft in China,— EAZ, 1969, № 10.
867. Felber R. Die Reformen des Shang Jang und das Problem der Skla¬
verei in China,—«Neue Beitrage zur Geschichte der alten Welt», Bd \y
Berlin, 1964.
868. Felber R. Die Utopie vom Brunnenfeld,— «Wissenschaftliche Zeit¬
schrift der Karl-Marx-Universität», 1965, N° 3.
869. G a 11 i s s o t R. Essai de définition du mode de production de l’Algerie
précoloniale,—P, N° 142, 1968.
870. Gannaway F. Stages of Social Development,— MT, 1962, N° 3.
871. Garaundy R. A propos de l’article de Paul Courtien sur «le problè¬
me chinoise»,— «France nouvelle», № 1138, 1967.
872. G a r a u d y R. Le problème chinois, Paris, 1967.
873. G obi o J. J. Pour une approche théorique des «faits de civilisations
(ij-P, N° 133, 1967.
874. Gobi o J. J. Pour une approche théorique des «faits de civilisation»
(II) ,—P, N° 134, 1967.
875. Gobi o J. J. Pour une approche théorique des «faits de civilisation»
(III) ,—P, № 136, 1967. v
876. G o d e 1 i e r M. Discussion et travaux sur la notion de «mode de produc¬
tion asiatique»,-- P, № 122, 1965.
877. G o d e 1 i e r M. Les écrits de Marx et d’Engels sur le mode de produc¬
tion asiatique (Bibliographie Sommaire),—P, № 144, 1964.
878. G o d e 1 i e r M. Logique dialectique et analyse des structures. Réponse
a Lucien Seve,—P, № 149, 1970.
879. G o d e 1 i e r M. La notion de «mode de production asiatique», Résumé,
Paris, 1963 (ronéotypé).
880. G o d e 1 i e r M. La notion de «mode de production asiatique» et le sché¬
mas marxistes d’évolution des cosiétés, Paris, 1964 (ronéotypé).
881. Gode lier M. La pensée de Marx et d’Engels aujourd’hui et les re¬
cherches de demain,— P, N° 143, 1969.
882. G o d e 1 i e r M. Qu’est-ce que définir une «formation économique et so¬
ciale», L’exemple des Incas.— P, N° 159, 1971.
883. Griffiths D. A. Stage of Social Development,— MT, 1961, N° 12.
884. G r u n (! r t H., G u h r G. Herausbildung und Systemcharakter der vor¬
kapitalistischen Gesellschaftsformationen (Tagungsbericht),— EAZ, 1969,
N° 2.
885. Guhr G. Ur- und Frühgeschichte und ökonomische Gesellschaftsforma¬
tionen,— EAZ, 1969, N° 2.
885a. Guhr G. Ur- und Frühgeschichtsauffassung bei W. I. Lenin und Fra¬
gen der historischen Periodiesierung,— EAZ, 1972, N° 3.
886. Günther R. Einige Bemerkungen zur historischen Gesetzmassigkeit in
der Sklavenhalterordnung,— «Neue Beitrage zur Geschichte der alten
Welt», Bd I, Berlin, 1964.
887. Günther R. Herausbildung und Süstemcharakter der vorkapitalisti¬
schen Gesellschaftsformationen,— ZfG, 1968, N° 9.
888. Günther R. Herausbildung und Systemcharakter der vorkapitalisti¬
schen Gesellschaftsformationen,— ZfG, 1969, N° 1/2.
888a. Günther R. Kritische Bemerkungen zu Argumenten für einheitliche
gesellschaftsformation der vorkapitalistischen Klassengesellschaften,—
EAZ, 1973, N° 2.
889. Günther R., Schrot G. Bemerkungen zur Gesetzmässigkeit
in der auf Sklaverei beruhenden Gesellschaftliche — Reihe,— WZ, 1963,
N° 1.
890. Günther R., Schrot G. Einige Probleme zur Theorie der auf Skla¬
verei beruhenden Gesellschaftsordnung,— ZfG, 1966, N° 5.
891. Günther R., Njammasch M., D i e s n e r H.-J* Diskussionsbemer¬
kungen zu den Thesen «Zwei Produktionsweisen die der kapitalistisch
vorhergehen», von H. Kreissig,— EAZ, 1970, N° 1.
326

892. Hare K- G. Stages of Social Development,—MT, 1961, № 14.
893. Harmatta J. Das Problem der Sklaverei im altpersischen Reich,—
«Neue Beitrage zur Geschichte der alten Welt», Bd I, Berlin, 1964.
894. H a r t e 1 G. Herausbildung und Systemcharakter der vorkapitalistischen
Gesellschaftsformationen,— ZfG, 1969, № l/2.
894a. Ho P i n g-t i, The Ladder of Success in Imperial China, New York —
London, 1962. ,
895. Hobsbawn E. The Dialogue on Marxism,—MT, 1966, № 2.
896. Hobsbawn E. From Feudalism to Capitalism,— MT, ¡1962, Nb 8.
897. Hobsbawn E. Introduction,— Karl Marx, Pre-capitalist Economic
Formations, London, 1964.
898. Hobsbawn E. Progress in History,— MT, 1962, № 2.
899. Hoffmann E. Social Economic Formations and Historical Science,—
MT, 1965, Nb 9.
900. Hoffmann E. Uber die Dorfgemeinde und ihre Stellung im Über¬
gangsprozess von der Urgesellschaft zur Klassengesellschaft,— EAZ,
il972, Nb 1.
900a. Hoffmann E. Uber die Kategorie der Gesellschaftsformation in Werk
W. 1. Lenins,— ZfG, 1970, Nb 5.
901. Hoffmann E. Zwei aktuelle Probleme der geschichtlichen Entwick¬
lungsfolge fortschreitender Gesellschaftsformationen,— ZfG, 1968, № 10.
902. Hsu Cho-yin. Ancient China in Transition, Stanford, 1965.
903. J a r d i n e R. Stages of Social Development,—MT, 1964, № 7.
903a. Klaus G., Schulze H. Sinn, Gesetz und Fortschritt in der Geschich¬
te, Berlin, 1967.
904. Klima T. Zur Stellung der messopotamischen Sklaven,—«Neue Bei¬
trage zur Geschichte der alten Welt», Bd I, Berlin, 1964.
905. Kos am bi N. D. Marxism and Ancient India,— «India Today», 1951,
Nb 2.
905a. K r e i s s i g H. Zwei Produktionsweissen, «die der Kapitalistischen vor¬
hergehen» (Thesen) — EAZ, 1969, Nb 2.
906. Kuczynsky T. Grundzuge der vorkapitalistischen Produktionsweis¬
sen, Leipzig, 1968.
907. Le Thanh K h o i s. Contribution a l’etude du mode de Production
asiatique: le Vietnam ancien,— P, Nb 171, 1973.
908. Lee O. Traditionelle chinesische «Rechtsgebrancne» und der Begriff
«Orientalischer Despotismus»,—«Zeitschrift für vergleichende Rechts¬
wissenschaft», 1964, Nb 66.
909. L e w i n G. Die Erforschung der vorkapitalistischen Gesellschaftsforma¬
tion Chinas als Schlüssel zum Besseren Verständnis der Zeitgeschichte,—
WZ, «Beitragen zum 12 Internationalen Historikerkongress», Wien, 1965.
910. Lewin G. Geheimgesellschaften in China im 19 und 20 Jahrhundert,—
«Mitteilungen des Instituts für Orientforschung», 1967, Nb 2.
911. Lewin G. Historiker der DDR und das Problem der «Mischformatio¬
nen»,— EAZ, 1969, № 3.
912. Lew in ,G: The Marxist Theory of Social Formations,—MT, 1969, Nb 6.
913. Lewin G. The Problem of Social Formations in Chinese History,—
MT, 1967, № 1.
914. Lewin G. Von der «asiatischen Produktionsweise» zur «hydraulic so¬
ciety». Der Werdegang eines Renegaten,— JfW, 1967, Bd IV.
915. Le win G. Zu einigen Fragen der Entstehung von Besonderheiten der
Gesellschaftlichen Struktur in China im Zusammenhang mit den Bezie¬
hungen zwischen Ackerbauern und Nomadenvolkern,— c6. «Das Ver¬
hältnis von Bodenbauern und Viehzüchtern in historischer Sicht», Berlin,
¡1968.
916. Lew in G. Zur einigen Problemen der «asiatischen Produktionsweise»,
in der Gesellschaftlichen Entwicklung Chinas,— WZ, «Gesellschafts- und
Sprachwissenschaftliche Reihe», 1964, Nb 2.
916a. Lewin G. Zum Charakter der vorkapitalistischen gesellschaftsforma-
tion in Ghina,— EAZ, 1971, Nb 3.
327

9166. L e w i n G. Zur Diskussion über die «Asiatische Produktionsweise» in
. der marxistischen Literatur Frankreichs,— EAZ, 1972, № 4.
917. Lewin G. Zur Diskussion über die marxistische Lehre von den Gesell¬
schafts formationen,—«Mitteilungen des Instituts für Orientforschung»,,
1969, № 1.
918. Lichtheim G. Marx and the «Asiatic Mode of Production»,— «Far
Eastern Affairs», 1963, № 3.
919. Lichtheim G. Marx and asiatic mode of production,— «St. Antony’s
Papers», 1963, № 14. I
920. Lindsay J. Stages of Social Development,— MT, 1961, № 9.
921. Le Maghreb précoloniale: mode de production archaïque ou mode de pro¬
duction féodal? Un debat du Centre d’etudes et de Recerches Marxistes,.
Paris, 1968. i
922. Makarius R. Parente et infrastructure,—P, № 149, 1970.
923. Manivanna K. Aspects socio-economiques du Laos medieval,— Pr
No 138, 1968.
924. Mann B. R. Stages of Social Development,— MT, 1962, № 8.
926. Masubuchi J. Characteristics of the Unified States of Chin and
Han,— «Comité international des sciences historiques. XII Congres Inter¬
national des sciences historiques. Rapports. Histoire des continents»,.
Wien, 1965.
926. Medvedev E. Le regime socio-economique de l’Inde ancienne,— «Les
Cahiers du Centre d’Etude et de Recherche marxistes», № 71, 1969.
927. Meisner M. The Despotism of Concepts: Wittfogel and Marx on
China,— CQ, 1963, № 15.
928. M o h r H. Vorkapitalistische classenformationen in der Diskussion,—
ZfG, 1972, No. 1.
929. M-o h r H. Zur Rolle von Ideologie und Kultur bei der Charakterisierung
und Periodisierung der vorkapitalistischen Gesellschaften,— EAZ, 1971,.
No 1.
930. Natsagdorj S. The Economic Basis of Feudalism in Mongolia,—
«Modern Asian Studies», 1967, № 1—3.
932. Needham J. Artisans et alchimistes en Chine et dans le monde hel¬
lénistique,— P, № 152, 1970.
933. Nguyen Long Bich, Le MPA dans l’histoire du Vietnam, RI,
№ 57—58, 1967.
934. Nguyen Long Bich, Phuong thuc San xaut chau A-la-gi?,—
«Nghien Cuu Lich-su», 1963, № 53.
935. Nguyen Long Bich, Phuong thuc San xuat chau A-la-gi?,—
«Nghien Cuu Lich-su», 1963, № 54.
936. Oliva P. Die charakteristischen Zuge der grossen Sklavenaufstande zur
Zeit der römischen Republik,—«Neue Beitrage zur Geschichte der alten
Welt», Bd II, Berlin, 1964.
937. O 1 m e d a M. Sur les sociétés azteque et maya,— RI, № 57—58, 1967.
938. Osman A. Social Economic Formation,— MT, 1966, № 2.
939. P a 11 o i x C. Chronique économique. Inégalité des échangés mondiaux
ou inégalité du développement des forces productives a l’echelle mon¬
dial?,— P, Ns 195, 1970.
940. P a r a i n C. Comment caractériser un «mode de production»,— P, № 132,.
1967.
941. Para in C. Le mode production asiatique; une étape nouvelle dans
une discussion fondamentale,— P, № 114, 1964.
942. P a r a i n C. Protohistorie Méditerranéene et mode de production asia¬
tique,— P, № 127, 1966.
943. P o k o r a T. Existierte in China eine Sklavenhaltergesellschaft?,— AO,.
No. 31, 1963.
944. P o k o r a T. Gab es in der Geschichte Chinas eine durch Sklaverei be¬
stimmte Produktionsweise und Gesellschaftsformation?,— «Neue Beitrage
zur Geschichte der alten Welt», Bd I, Berlin, 1964.
328

945. P o k o r a T. Theory of the Périodisation of World History,— AO, № 34,
1966.
946. P e c i r k a I. Die sowietischen Diskussionen über die asiatische Produk¬
tionsweise und über Sklavenhalterformation,— E, 1964, III.
947. Pecirka I. Von der asiatischen Produktionsweise zu einer marxisti¬
schen Analyse der frühen Klassengesellschaften. Randbemerkungen zur
gegenwärtigen Diskussion in der UdSSR,— E, 1967, VI.
948. Pol on y i P. Beszamolo egy moszkvai tanulmanyutrol,— «Tarsadalom-
tudomanji Kozlemenyck», 1971, № 1.
949. Pulleyblank E. G. (pen.): E. Balasz, Chinese Civilization and Bu¬
reaucracy, New Haven — London, 1964,— «Asia major», vol. XII, № 1,
1966.
950. Pulleyblank E. G. (peu.) : Chang Chung-li, The Chinese Gentry,
Seattle, 1955,— BOAS, vol. 19, № 2, 1957.
951. Pulleyblank E. G. «Gentry Society». Some Remarks on Recent
Work by W. Eberhard,— BOAS, voi. 15, № 3, 1953.
952. Pulleyblank E. G. Stages of Social Development,— MT, 1962, № 3.
953. Rjobbio?] E. D. Il modo di produzione asiatico, L’opportuna riesu¬
mazione di una categoria condannata dallo stalinismo negli kitimi tront
anni,— «Rinascita», 13.VI.1964.
954. Robbio E. D. Aproposito del «modo di produzione asiatico», i regimi
despotico-communitari nelle civiltà americane,— «Rinascita», 23.XL1963.
955. Sachs J. Nowa faza dyskusji o formacjach,— «Nowe Drogi», 1966, № 3.
956. Santis S. de, Les communautés de village chez les Incas, les Aztèques
et les Mayas, Contribution a l’etude du mode de production asiatique,—
P, № 122, 1965.
957. Schetelich M. Zur Dorfgemeinde in Indien,— EAZ, 1972, № 2.
958. Schrot G. Wissenschaftliche und soziale Veränderungen in der Spatan¬
tike,— c6. «Neue Beitrage zur Geschichte der alten Welt», Bd II, Berlin,
1964.
959. Sedov L. La société angkorienne et le problème du mode de produc¬
tion asiatique,— P, № 138, 1968.
960. S e 11 n o w J. «Asiatische» Produktionsweise — Historikerthema oder ak¬
tuelle Problematik?,— «Forum», 1969, № 5.
960a. S e 11 n o w J. Les critères de determination des périodes historiques,—
RI, No 57—58, 1967.
961. S eve L. Réponse a Maurice Godelier,— P, 149, 1970.
962. S e y p a r t h W., Dolle H.-J., Grunert H. Diskussion zum Artikel
«zu den Anfängen und zur Rolle der Sklaverei und des Sklavenhandels
im ur- und fruhgeschichtlichen Europa, speziell bei den germanischen
Stammen» von H. Grunert,— EAZ, 1970, № 1.
963. Shapiro M. Stages of Social Development,— MT, 1962, № 9.
964. Shiozava K. Les historiens japanais et le mode de production asiati¬
que,— P, No. 122, 1965.
965. Simon J. Stages of Social Development,— MT, 1962, № 6.
966. Skalnik P., P o k o r a T. Beginning of the Diskussion about the Asia¬
tic Mode of Production in the USSR and People’s Republic of China,—
E, 1966, No 5.
967. Sochor L. K.-A. Wittfogel, Osud jednoho intellektu,—«Literarni No-
viny», 12.IX.1966.
968. S t o b e r H. Zur Problem des Feudalismus in Africa vor der Kolonial¬
herrschaft, dargestellt vornehmlich an Verhältnissen Westafrikas,—EAZ,
1971, No. L
969. Sur le féodalisme, Paries, 1971.
970. Sur le «Mode de production asiatique», Paris, 1969.
971. Sur les sociétés precapitalistese, Paris, 1970.
972. Suret-CanaleJ. A propos du mode de production asiatique,— P,
No 143, 1969.
973. Suret-Canale J. Afrique Noire; géographie, civilisations et histoire,
Paris, 1961.
329

974. Suret-Canale J. Chronique africaine, Majhemout Diop: «Classes et
Ideologies de classe au Senegal»,— P, № 124, 1965.
975. Suret-Canale J. Problèmes théoriques de l’etude des premieres so¬
ciétés de classes,— RI, № 57—58, 1967.
976. Suret-Canale J. Les sociétés traditionelles en Afrique tropical et
le concept de mode de production asiatique,— P, № 177, 1964.
977. Suret-Canale J. Sur la notion marxist de «mode de production
asiatique»,— «Cahiers du communisme», 1966, № 3.
978. Suret-Canale J. The Traditional Societies of Tropical Africa,—
MT, 1966, № 2.
979. Tait B. On Stages of Social Development,— MT, 1961, № 10.
980. Tchechkov M. A. La classe dirigeante du Vietnam precolonial,— Pr
№ 144, 1969.
981. Thorner D. Marx on India and the Asiatic Mode of Production,—
CIS, № 9, 1966.
982. Thornton R. S. Soviet Historians and China’s Past,— «Problems of
Communism», 1968, № 17.
983. Tökei F. A tarsadalmi formak elemeletehez, Budapest, 1968.
983a. Tökei F. Adalékok az áziai termelési mód vitájához,— «Valóság»,
1973, № 5.
984. Tökei F. Antikvitas es feudalizmus, Budapest, 1969.
985. Tökei F. Az «áziai termelési mód» kerdesehez,— «Valóság», 1962, №5.
986. Tökei F. Az «áziai termelési mód» kerdesehez,— «Valóság», 1963,№4.
987. Tökei F. Az «áziai termelési mód» kerdesehez,— «Valóság», 1964, № 1.
988. Tökei F. Az «áziai termelési mód» kerdesehez, Budapest, 1965.
989. Tökei F. Az áziai termelési mód ju vitájához,— «Magyar filozofiai
szemle», 1970, № 6.
990. Tökei F. Les conditions de propriété foncière dans la Chine de l’epo-
que Tcheou,— «Acta antiqua Academiae scientarum Hungaricae»,
vol. VI, № 3—4, Budapest, 1959.
991. Tökei F. Die Formen der Chinesischen Patriarchalischen Sklaverei in
der Chou Zeit,— «Opuscula Ethnologica Memorial Ludovici Biro Sacra»,
Budapest, 1958.
992. Tökei F. Le mode de production asiatique dans l’oeuvre de K. Marx
et F. Engels,— P, № 114, 1964.
993. T ö k e i F. Le MPA en Chine,— RI, № 57—58, 1967.
994. Tökei F. Sur le «mode de production» asiatique, Paris, 1963 (ronéo¬
typé).
995. Tökei F. Sur le mode de production asiatique, Budapest, 1966.
996. Tökei F. Sur le terme mong-fou dans le Che King,— «Acta Orienta¬
ba», t. V, 1955.
996a. Tökei F. Vazlatok a Kinai irodalomrol, Budapest, 1970.
997. T ö p f e r B. Zu einiger Grundfragen des Feudalismus. Ein Diskussions¬
beitrag,— ZfG, 1965, № 5.
998. Töpfer B. Zur Frage der gemeinsamen Wesenmerkmale der vorka¬
pitalistischen Klassengesellschaften und der Anwendungsmöglichkeit
des Revolutionsbegriffs für die Zeit des Bestehens dieser gesellschaf-
ten,—EAZ, 1971, № 1.
999. Töpfer B. Zur Problematik der vorkapitalistischen Klassengesell¬
schaften,—JfW, Bd IV, 1967.
1000. Tuilier A. A perçu sur la naissance de la féodalité byzantine (IV—
VI siècles),—P, № 66, 1956.
1001. Twitchett D. C. (peu.): E. Bâlasz, Chinese Civilization and Bureau¬
cracy,— BOAS, vol. 28, № 3, 1965.
1002. Twitchett D. C. (peu.): Ping-ti Ho, The Ladder of su success in Im¬
perial China,— BOAS, vol. 28, № 3, 1965.
1003. Valen si L. Archaïsme de la société Maghrebine,— P, № 142, 1968.
1004. Varga E. Uber die asiatische Produktionsweise,— JfW, Bd IV, 1967.
1005. Vidal-Naquet P. Historie et idéologie. Karl Wittfogel et le concept
de mode de production asiatique,— AESC, 1964, № 3.
330

1006. V i d а 1 - N a q u e t P. La Kussie et le mode de production asiatique,—
AESC, 1966, No 2.
1007. Vittinhoff F. Die Bedeutung der Sklaven für den Übergang von
der Antike in das abendländische Mittelalter,— «XI Congres Interna¬
tional des Sciences Historiques, Rapports. II, Antique», Göteborg—Stok-
holm—Upsala, 1960.
1008. Weissgerber K. Zur Depinition der vor Kapitalistischen Produ-
zentenklassen,— EAZ, 1973, Nq 2.
1009. Welskopf E. C. Bemerkingen zum Wesen und zum Begriff der Skla¬
verei,— ZfG, 1957, Ns 3. ,
1010. Wels köpf E. C. Die Einheit der Weltgeschichte,— «Das Altertum»,
1958, No 1.
1011. Wels köpf E. C. Probleme der Periodisierung der Alten Geschichte:
die Einordnung des Alten Orient und Altamerikas in die Weltgeschicht¬
liche Entwicklung,— ZfG, 1957, № 2.
1012. Wels köpf E. C. Die Produktionsverhältnisse im Alten Orient und
in der griechisch-römischen Antike. Ein Diskussionsbeitrag, Berlin, 1957.
1013. Wels köpf E. C. Du role des rapports de production dans l’evolution
historique,— RI, № 57—58, 1967.
1014. Wels köpf E. C. Vorbemerkungen,—JfW, Bd IV, 1967.
1015. Wolski J. Aufbau und Entwicklung des parthischen Staates,— «Neue
Beitrage zur Geschichte der alten Welt», Bd I, Berlin, 1964.
1016. Zell R. Eigentum und Sozialstruktur der vietnamischen Dorfgemein¬
de,— EAZ, 1972, No. 2.
1017. Го Mo-ж о, Чжунго гудай шиды фэньци вэньти (Проблема перио¬
дизации древней истории Китая),— «Хунци», 1972, № 7.
1018. Никифоров В. Н. Лунь бутун гоцзя цун нуличжаныочжи сян фэн-
цзянь году-ды цзигэ гунтунды гуйлюйсинь (О некоторых общих за¬
кономерностях перехода различных стран от рабовладельческого строя
к феодальному),— «Лиши яньцзю», 1956, № 10.

СПИСОК СОКРАЩЕНИИ
БСЭ
ВДИ
ВИ
вимк
ВКА
ВФ
ГАИМК
ИГАИМК
ИЖ
ИЗ
ИМ
Ист. СССР
КИ
КСИНА
мкв
мхмп
МЭиМО
НАА
НАФ
НВ
НМ
ПВ
ПДВ
ПЗМ
пидо
ПК
псс
СВ
сиэ
ск
сэ
— Большая Советская Энциклопедия
— «Вестник древней истории»
— «Вопросы истории»
— «Вестник истории мировой культуры»
— «Вестник коммунистической академии»
— «Вопросы философии»
— Государственная Академия истории материальной культуры
— «Известия Государственной Академии истории материальной
культуры»
— «Исторический журнал»
— «Исторические записки»
— «Историк-марксист»
— «История СССР»
— «Коммунистический Интернационал»
— Краткие сообщения Института народов Азии
— «Материалы по китайскому вопросу»
— «Мировое хозяйство и мировая политика»
— «Мировая экономика и международные отношения»
— «Народы Азии и Африки»
— «На аграрном фронте»
— «Новый Восток»
— «Новый мир»
— «Проблемы востоковедения»
— «Проблемы Дальнего Востока»
— «Под знаменем марксизма»
— «Проблемы истории докапиталистических обществ» (журнал)
— «Проблемы Китая»
— «Полное собрание сочинений»
— «Советское востоковедение» (журнал)
— Советская историческая энциклопедия
— «Советское китаеведение»
— «Советская этнография»
332

УЗИВАН
ФЭ
AESC
АО
BOAS
CIS
CQ
CSCH
E
EAZ
JfW
MT
NZ
OL
P
RI
ZfG
WZ
— «Ученые записки Института востоковедения Академии Наук:
— «Философская энциклопедия»
— «Annales. Economie, Sociétés, Civilisations»
— «Archiv orientalni»
— «Bulletin of Oriental and African Studies»
— «Contributions to Indian Sociology»
— «The China Quarterly»
— «Ceskoslovenski casopis historickÿ»
— «Eirene»
— «Ethnographisch-Archeologische Zeitschrift»
— «Jahrbuch für Wirtschaftsgeschichte»
— «Marxism Today»
— «Die Neue Zeit»
— «Orientalistische Literaturzeitung»
— «La Pensée»
— «Recherches internationales à la lumière du marxisme»
— «Zeitschrift für Geschichtswissenschaft»
— «Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl-Marx-Universität»

RESUME
Examined in this monograph is the controversial problem
of the périodisation of world history and the place in this
périodisation of the history of the Orient.
Non-Marxist historiography either rejects scientific périodi¬
sation on principle, or bases division into periods on various
arbitrary criteria. From the viewpoint of Marxist historiography
the periods of world history objectively reflect the mpst gene¬
ral laws engendered by the operation of socio-economic
factors.
Marxism recognises the socio-economic formations of
slavery, feudalism, capitalism and socialism as the basis for
dividing history into the ancient, medieval, modern and contem-
popary periods. Does this division hold true for all the
countries of the world, or for the countries of Europe only?
Seeking an answer to this question are the participants in
a discussion which has attracted scientists form the USSR, the
GDR, France and other countries. Some of them hold that the
countries of the Orient, particularly China, hade not passed
through the stage of slave-owning society but had some
specific socio-economic formation not to be found in Europe
(E. Welskopf, L. S. Vasiliev, F. Tôkei, J. Chesneaux).
Started in 1957, the discussion gained momentum in 1964,
when E. S. Varga’s book was published, to reach its peak in
1966-67. Since then, as the chief arguments seem to have been
exhausted, a kind of hull has set in, though the exchange of
views continues in fact to this day. Instead of oral debates and
magazine articles, we see more and more books and monograp¬
hic studies.
A typical feature of the often enough mutually exclusive
hypotheses suggested to replace the so-called five-stage
pattern (primitive communal — slave-owning — feudal — ca-
ptialist — socialist systems) is the negation by their authors of
the slave-owning system.
The «five-stage» périodisation of the history of the Orient
was elaborated by the late Academician V. V. Struve and his
followers. Today they are being reproached for having, allegedly,
334

imposed on Oriental history the «obligatory» transition through
the same stages as were passed by European countries. «There
was no» slave-owning society in the Orient, some authors
write today, since slaves there never made up the majority of
persons engaged in production.
The present work examines one after another the versions
suggested by the different participants in the discussion as
replacements for the «five— stage» périodisation.
Variant One: This suggests as the basis of the «special»
formation in Oriental countries, the so — called Asiatic mode
of production (K. Marx’s term).
The features of the Asiatic more of production are conside¬
red to be: absence of private property in land, the exploitation
of community members directly by the state and not by private
owners of the means of production.
Emerging in the debate are actually two varieties of the
Asiatic mode of production hypothesis: according to one, society
based on the Asiatic mode of production had existed in China
and other countries since the rise of civilisation and till the
penetration of capitalism into Asia and Africa. According to the
other — the social formation based on the Asiatic mode of
production ought to be sought in all (not ol only Oriental)
peoples at the stage of transition from the primitive communal
system to class society.
Those who believe the Asiatic mode of production to have
dominated the Orient throughout the entire «traditional» history,
are still unable in fact to substantiate their point of view with
concrete facts.
So far as the second hypothesis is concerned, according to
which all peoples had the Asiatic mode of production in the
period of transition to class society, we cannot recognise such
a transitional period as a specific social formation; the concep¬
tion of a formation presupposes a lasting, durable state of social
relations, going through maturation, flowering and then wit¬
hering away.
In the period of the consolidation of class society diverse
forms of exploitation become intertwined, but we shall not find
in this period any «special» form of exploitation that could be
taken as the foundation of the Asiatic mode of production.
Everywhere we either come across the alienation of the persona¬
lity, or the alienation of landed property, or, at last, «wage
slavery»: the three historically known forms, the development of
each of them giving in the long run slave-owning, feudal or ca¬
pitalist relations. History has not provided any fourth.
Variant Two: Some researchers (Yu. I. Semyonov) made
attempts to divide the «specific» mode of exploitation allegedly
typical of early class societies, into its constituent parts. As a
result they also arrived again at slavery, landed property and
335

wage labour. This led them to the conclusion that the «Asiatic»
social formation is a mixture of different systems.
The hypothesis of a «mixed» formation is particularly
popular among GDR historians and some Soviet authors. But a
mixture of which formations do they have in mind? It would
seem logical to write about a mixed slave-owning — feudal —
capitalist formation. But it is quite obvious to Marxists that
relationships of «free» hire in early class society are too remote
from those of capitalism. Therefore the champions of the «mi¬
xed» formation leave alone the relations of hiring and write
about a «slave-owning — feudal» formation only.
Meanwhile, no one has proved that relations of land depen¬
dence in ancient society could be described as feudal. In ancient
society, the Orient included, the leading tendency was not to
grant land to the immediate producer but, on the contrary, to
separate him from the land.
The «mixed» formation boils down in practice to feudalism,
since the champions of this hypothesis maintain that «feudal»
relationships emerge together with those of slavery, that they
always predominated quantitatively and remained in the long
run the only dominating ones.
Variant Three. There are those who, in a attempt to escape
the logical contradictions of the «Asiatic» mode of production
hypothesis and the «mixed» formation hypothesis arrived
at «eternal feudalism». More consistent authors (Yu.
M. Kobischanov), while rejecting the conception of a «mixed»
formation, write about the domination of feudalism throughout
the world all thorugh ancient and medieval history.
The latter hypothesis may seem more harmonious as it rests
on social relations that had actually existed. The considerable
similarity of the two social formations of slavery and feudalism
is unquestionable. But even if precapitalist exploitative society is
regarded as being of a single type throughout its duration,
within the period of its existence one sees, all the same, dividing
line between two stages differing by relations of property,
exploitation, by their superstructural phenomena (for example,
the transition to «world religions»).
The first stage corresponds on the whole to a lower stage in
the development of productive forces (one must, of course, com¬
pare either the points of departure or the end points, or the
peak periods, while the comparison of the productive forces of
the Greco Roman society in the period of flourishing with those
of Europe in the early Middle Ages, is methodically wrong).
Thus, the «perpetual feudalism» hypothesis is of no use in
explaining the real course of history.
Some opponents of the «slave — owning» conception negate
the determining role of production and the class nature of the
state in pre-capitalist societies. All this is done to justify
336

the possibility of the existence of an Asiatic mode of production
(which is actually a combination of the primitive communal
basis with the super-structure of antagonistic class society), or
to justify the possibility of a «mixed» formation (in our wiew —
an unnatural combination of various systems without any one
of them leading).
An analysis of this debate has led us to the conclusion that
the opponents of V. V. Struve’s conception are unable to counter
it with a well thougth-out system of views substantiated
by facts. The new hypotheses are caught up in a vicious
circle.
Yet, the word «new» should be put in inverted commas. The
emergence of conceptions about a specific Asiatic society go
back to the 17th century when Europeans, who had just come
face to face with the Orient for the first time, were apt to
exaggerate its specificness. F. Bernier set forth a thesis about
the existence in India and other coutries of a special
system under which all the land belonged, allegedly to the
monarch, serving as the basis of Asiatic despotism and
backwardness. Some of Bernier’s arguments were taken up by
C. Montesquieu.
The English economists of the classical period rejected, just
as Bernier did, private land property in the Orient, though the
orientalists (W. Jones, M. Wilkes) proved the existence of pri¬
vate land property there. The opening of the Indian village
community was used for confirming the specific nature of the
Asiatic society which, allegedly, had no landowners, but the
state directly exploited the communities.
After Inidia, the community of neighbours was discovered
in Russia (I. V. Kireevsky) and other countries. It was beco¬
ming ever more apparent that the community system was not a
specific feature of Asian countries only.
K. Marx and F. Engels set themselves the task of revealing
the general regularities and material foundations in the develop¬
ment of the Orient and of Europe. The first achievement on this
road was the hypothesis of the Asiatic mode of production set
forth in 1853—1859. If there did exist a special system in Asia,
then a corresponding separate Asiatic mode of production had
to be there. Having made this asu assumption, the founders of
Marxism lacked at the time sufficient material to develop their
hypothesis in detail.
Continuing their study of the sources K. Marx and F. Engels
gradually specified their conceptions about pre-capitalist for¬
mations. After receiving L. H. Morgan’s book which revealed to
the whole world the primitive communal system that existed
without private property and the state, K. Marx and F. Engels
concluded the elaboration of their views on precapitalist forma¬
tions. Their ultimate findings were reflected in F. Engels’s work
22 3aK. 740
337

«The Origin of the Family, Private Property and the State»: in¬
troduced into the list of social formations were the already
known by this time in general terms the primitive communal
system, yet the Asiatic mode of production composed, it would
seem, from historically heterogeneous elements — primitive
communal property and the exploitative state — disappeared
from the périodisation.
V. Lenin borrowed and developed further the findings of
Marx and Engels. Thus Marx, Engels and Lenin found that
the Oriental countries had passed through the same basic stages
as the European ones. The same point of view was shared by
R. Luxembourg.
The initial hypothesis by Marx and Engels about the Asia¬
tic mode of production was revived by K. Kautski and
G. Plekhanov.
As Kautsky and Plekhanov gradually went over to opportu¬
nism, they used the Asiatic mode of production theory against
Lenin, mainly as «proof» of the inertness, sloth and reactionary
nature of the peasant masses, who, they alleged, were incapable
of becoming an ally of the proletariat. A. A. Bogdanov, at first
viewing the question of the succeeding formations from Leni¬
nist positions, after his departure from Marxism elaborated a
périodisation pattern that was based on exchange relations:
feudal relations in this pattern directly proceeded from those of
the primitive communal system, and slave-ownership — from
feudalism.
Non-Marxist science of the late 19-th and early 20th centu¬
ries posed the question of Oriental society, of property relations
in the Orneat differently. As before, one notes the differences
between authors of general theoretic and monographic works.
Some, basing themselves on the out-dated general literature,
continue to develop the thesis on the absence of private land
.property in Oriental countries; others (O. Franke) flatly
objected to this thesis, describing it as a «hereditary disease»,
passed down from generation to generation.
When in the mid-20’s Soviet historiography was assuming
Marxist positions it attempted a critical assimilation and a
materialistic explanation of the entire legacy at its disposal.
If the English scientists of the late 19th century engaged in a
debate on Oriental society in search of «correct» methods for
exploiting, of India and other colonies, the Soviet discussion
of the 20’s and 30’s was aimed at a correct explanation of
Oriental society, particularly with a view to helping the
peoples of the Orient find the road to national and social
emancipation.
Drawbacks of the discussion of the 20’s—30’s were that it
was definitely tinged with dogmatism, and sharp words were
frequently exchanged by the two sides. Despite this, the discus¬
338

sion played a positive role, facilitating a firmer grasp by histo¬
rians of the laws of social development. In that fair encounter
of several conceptions (the same as in the present discussion:
the Asiatic mode of production, «eternal feudalism», «mixed»
formations, «five-stage» périodisation) the upper hand was
gained, at that stage,— by the «slave-owning» conception of
V. V. Struve.
His conception had and still has weak places. V. Struve
and his followers, in elaborating their périodisation mainly
from the concrete history of Oriental countries, made an attempt
at the same time to substantiate it by the unfounded assertion
that Marx and Engels from the very beginning adhered to
«five-stage» concept. Some of Struve’s followers had a simpli¬
stic understanding of the slave-owning society as a society in
which the majority of working people are completely divorded
from the means of production and are actually kept in the con¬
dition of convicts; some sought the slave-owning society only
before this era, arbitratily regarding all medieval civilisations
as certainly feudal. Yet, an achievement of V. Struve and his
supporters was that they were the first to explain many earlier
incomprehensible fades of ancient Oriental history: the socio¬
economic system of the state of the 3rd Dynasty of Ur, the
spread of slavery under Hammurabi and changes in the socio¬
economic system of Oriental countries in the first centuries
A. D., etc., «serfdom» in the ancient world (helotry) was expla¬
ined not as a feudal but as a slave-owning form of exploitation.
The question was also posed of such a specific feature of the
slave-owning system, especially concpially concpicuous in the
Orient, as the exploitation of one community by another (which
did not exclude a parallel development of individual ownership
of the means of production).
When the discussions in Soviet science was for a time
interrupted (mid-30’s — mid-50’s), they caused a response
among progressive historians in Japan, China as well as in
bourgeois historiography: in his writings W. Westermann ten-
dentiously diminished the role of slavery in the ancient world,
while K. A. Wittfogel tried to use the Asiatic mode of produc¬
tion hypothesis against Marxism.
The development of historical science in breadth and depth,
having led in the post-war period to the loss of many contacts
between narrow specialists, considerably retarded the search
for common criteria. At the same time the dissemination of the
Marxist conception in many countries compelled scholars
to pass, as it were, from the beginning all the stages of the
discuasion on Oriental societies, alreaby been passed in
the USSR.
At present it seems that the thesis for a long time rejected
has been proved after all: that Marx and Engels at one time
22*
339

championed the Asiatic mode of production hypothesis. Despite
the attempts by some authors to negate the further development
of the views by Marx and Engels, we believe it as proved that
in the early 80’s the founders of Marxism did arrive at a
«five-stage» périodisation.
The assertions about Lenin being a champion of the
Asian mode of production theory do not seem to us
convincing. Whenever Lenin used the term «Asiatic mode
of production» (usually citing or paraphrasing other authors)
he never sought to prove that this term signifies a basis of
some socio-economic formation: actually the term «Asiatic mode
of production» by then came to be understood as the specific
features of some feudal societies (the greater role of the com¬
munity, bureaucratic centralisation).
Turning to Marxist-Leninist theoretical works, V. Struve
and his followers did not follow them dogmatically: they based
their conception on research into the facts of Oriental history.
A recognition of individual weaknesses and vacilations on
V. Struve’s part cannot alter the fact that the basic propositions
of Struve’s conceptions set forth in the 30’s remain, we believe,
unshaken till this day. The historiographical aspect of the
contemporary discussion is thus, we feel, in the main
exhausted.
More difficult is the question of the generalisations of the
materials of concrete history: a task which is extremely diffi¬
cult in the conditions of today.
If we take by way of example the history of some single
Oriental country, for instance, China (cited by many authors as
a model of the specific «Asiatic» system or «eternal» feudalism),
then the material does suggest certain conclusions
after all:
1. We do not find in the entire history of Chinese civilisa¬
tion even a single period in which the adsence of private owner¬
ship of the means of productions has been proved. The presence
of the state’s supreme ownership (as distinguished from sove¬
reignty) of all the land is not confirmed. There are no grounds,
therefore, to speak either of the Asiatic mode of production, or
of a single (allegedly feudal) rent-tax, that would have served
as the basic means of expropriating from producers the products
of their labour.
2. Two stages can be clearly seen in the history of precapi¬
talist exploitative society in China, separated a approximately
by the first centuries A. D. These stages are distinguished by
their property relations, superstructure phenomena, and are
separated one from the other by a whole period of class uphea¬
vals and barbaric invasions. There are grounds to believe that
in China, both in antiquity and in the Middle Ages, there exi¬
sted different socio-economic formations. There are no grounds
340

to speak of the domination of feudalism throughout the entire
«traditional» history of China.
3. Medieval Chinese society fundamentally does not differ
from any other feudal-type societies, i. e. those founded on the
domination of big landowners over a dependent peasantry, and
slowly evolving towards the gradual displacement of non-eco-
nomic forms of compulsion by economic ones. A specific feature
of China (the gentry estate) does not change this general pro¬
position.
Dominant in ancient China was the tendency of growing
non-economic compulsion, the divorcement of the immediate
producer from the means of production, the growing number of
slaves.
Most of the working people were not slaves but belonged
to different categories of bondsmen and freemen, however this
feature of ancient Chinese society cannot be regarded as speci¬
fic: we find it in all ather ancient societies.
Analysing the arguments of Chinese scholars maintain that
nearly all of China’s ancient history was that of feudalism
(Fan Wen-lan) or distinguishing between slavery and the feu¬
dal period in the very middle of the ancient period (KuoMo-jo),
we cannot regard them as convincing.
Comparing the history of China with that of other countries
we find general regularities among them. Given all the specific
features of India (the caste system), that country has passed
through the same stages as «traditional» China has. The change
from one to the other stage in the history of the «traditional»
society in India falls, just as in China, on the first centuries
A. D.
The same period, as is known, includes the changeover
of social formations in Europe and the Middle East. There are,
however, countries in which the changeover from «ancient» to
«medieval» society came much later. Thus, in Cambodia it took
place aparently as late as the 14th century A. D.
The fact that many peoples, perhaps most of them, had not
gone through the first of these two stages, does not change the
general sequel of stages in world history. Borrowing throughout
the millenia the material achievements of advanced peoples, ha¬
ving then experienced the direct ideological and political influ¬
ence of the more developed civilisations, many societies were
able to walk from the primitive stage right into the «medieval»
stage, bypassing «antiquity».
Nevertheless, the features of the «ancient» class system, na¬
turally in its undeveloped aspect, come out vividly in the
history of all early class states, even those taking shape later.
Each society, just as a human organism conceived in the body
of its mother, passes, as it were, all the evolutionary stages of
development.
341

# # %
We have checked the hypotheses that are being opposed to
the «five-stage» periodisation, at first logically and are con¬
vinced that they not do stand criticism. Then we checked them
historiographically; inspection showed that they are neither
new, nor do they add any fundamentally important arguments
to what has been voiced long ago. The newest, in the sense
of the general history of historical science itself, it should be
objectively admitted, is precisely the «slave-owning» conception,
which has come to replace the theories of «eternal feudalism»
and the «specific» Asiatic society. We also checked the «new»
hypotheses from the viewpoint of the concrete achivenemts of
modern historiography and found that in this decisive point,
too, facts rather support the conception of V. V. Struve.
Of lesser importance is the debate over terminology. Why
should the first stage of class society throughout the world not
be called, for example, «Asiatic» instend of slaveowning, there¬
by stressing the role of the community and the relatively small
number of «complete» slaves? Or why not, on the other hand,
call this society «pro-feudal» in order to stress its similarity
(itself unquestionable) to the subsequent feudal stage?
We are not against changing names, but the terms cited
and occurring in the works of some authors, seem to us unfor¬
tunate. The term «Asiatic mode of production» presupposes the
absence of private ownership of the means of production and
is therefore inapplicable to societies where the development and
domination of private ownership of slaves, of the labour of
bondsmen and of land is apparent. Besides, the term «Asiatic»
is unfortunate also for the reason that what we mean is a stage
of development not of Asia alone but throughout the world.
The term «pro-feudal» is also unsuitable in our view as a ge¬
neralisation of ancient phenomena since the word «feudal» in the
Marxist conception is associated with big individual land ow¬
nership; meanwhile this latter takes shape everywhere not
earlier than towards the end of the ancient period of history.
Rather than alter the meaning of such a term as the Asiatic
mode of production, it is better to find some other. And the use
of the term «protofeudalism» for antiquity, while using «feuda¬
lism» for the Middle Ages, glides over such an important fact
that we speak here not about varieties of one and the same sys¬
tem, but about two absolutely different formations.
The term «slave-owning» also gives rise to different inter¬
pretations. It is sometimes thought that slaves in the slaveow¬
ning societly must constitute the majority of those engaged in
agriculture, then that slaves may include only people alienated
from the land, forced to work and necessarily captive strangers.
342

However, the terms «slave-owning» and «slave» as such by no
means demand such a narrow approach.
It is not clear why slave labour «must» dominate precisely
in agriculture, when it has been prover (by G. F. Ilin) that
the so-called «household economy» in antiquity constituted an
important part of production. Nor is it clear why slaves should
constitute the majority of producers, when it has been proved (by
V. I. Pavlov on the example of early capitalist society) that for
recognising a certain system as the leading one it was suffici¬
ent for it to yield the principal share of the surplus product
appropriated by the ruling class and to suply the surplus product,
ensuring the functioning of the decisive sectors of the social
system. Lastly, it has been proved that ancient society had
various categories of slaves and semislaves (I. M. Dyakonov
calls them «ancient bondsmen of the slave type»). It is preci¬
sely they, and not the numerous free members of the communi¬
ties, who comprised the basis of the leading socio-economic
system in the countries of antiquity. It is important, of course,
to proceed not from such a conception of slaves as had been
impressed on our minds in the past, but from pictures given by
authentic sources.
Without imparting decisive significance to terms, let us just
note that we feel the term «slaveowning society» to be the most
suitable for designating the first stage of precapitalist class
societies. It goes without saying that stage, just as the next
one — feudalism,— is the same for a number of European coun¬
tries and the largest states of the Orient.
The «five-stage» périodisation, about which so many re¬
marks have been made, proves to stand up to criticism even
from the viewpoint of terminology.
The general laws of development manifested throughout the
historical path of the peoples of the world are operating, natu-
relly, also in the modern and the contemporary periods of world
history. Authors who adhere to the Asiatic mode of production
conception, are trying to explain the modern phenomena in
Oriental countries accordingly. Thus, Maoist ideology and
politics in China are deduced from the stagnation and specific
features of the Chinese society, from the role of superstructural
factors (Confucionism, state economic regulation, etc.) allegedly
determining in Chinese history. Yet, such an «explanation» un-
derstimates the development of Chinese society in various peri¬
ods, ignoring the devolopment in China of capitalist relations;
the growth of the working class and the working-class move¬
ment, the struggle waged by the internationalist trend in the
Chiness Communist Party, fails to see the socialist perspective
which is by no means cancelled by history for China.
The present discussion is of great methodological importan¬
ce, and is of practical interest to many contemporary countries
343

with a need to study the specific features of the Orient and
transitional social relationships. They are seeking ways to over¬
come backwardness, to bypass, entirely or partially, one of the
socio-economic formations, namely, capitalism.
Still more important are these questions for elaborating
a common world outlook. The discussion on social formations
in the Orient is part of the process of today’s world-wide spread
of Marxist-Leninist philosophy: for it is in the struggle of
anthitheses that a conscious assimilation of materialist and in¬
ternationalist views on world history evolves.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абу Бекр 292
Абу Ганефи 110
Авдиев В. И. 179, 286
Аддисон Д. 94
Аксаков К. С. 284
Алаев Л. Б. 3, 282, 284, 288
Алексеева Л. А. 283
Андреев И. Л. 25
Анкетиль-Дюперрон А. Я. 93, 137
Ань Лу-шань 215
Аристотель 68, 82
Асархаддон 292
Аурангзеб 83, 86, 95
Афанасьев О. А. 279
Ашрафян К- 3. 288
Базаров В. А. 161
Бакунин М. А. 134, 135
Бальмонт К. Д. 285
Балаш Э. 286
Банкрофт X. X. 111
Барамидзе А. А. 294
Барг М. А. 63, 283
Бартольд В. В. 172
Баховен И. Я. 111
Бейль П. 82
Березный Л. А. 183
Беляев И. Д. 285
Берзин Э. О. 270, 271
Берин Т. Д. 176, 177
Берлев О. Д. 244, 245
Бернштейн Э. 161
Бернье Ф. 81—89, 92—95, 98—100,
103, 111, 114, 118, 137, 283, 285
Богданов А. А. 79, 160—166, 168,
174, 282
Бонгард-Левин Г. М. 228, 230, 233—
235
Бородин М. М. 174
Борри 83
Браге Т. 82
Брокгауз Ф. А. 150
Буланже 93
Бюхер К. 152, 153, 182
Ван Ань-ши 158
Ван Чжун-ло 190
Варга Е. С. 9, 16, 20—22, 25, 166,
172, 173, 280
Васильев Л. С. 6—8, 10, 15, 17, 34—
43, 47, 51, 56, 70, 78, 79, 121,
125—127, 196, 197—201, 269,
287
Вебер М. 172, 181—183, 185, 187
Вельскопф Э. Ш. 6, 8, 15
Венедиктов А. В. 64
Витфогель К. А. 131, 184—188,
191, 286
Владимир Святославич 264
Владимирцов Б. Я. 177
Вобан С. 87, 90
Волин М. 173, 174
Вольней К. Ф. 93
Вольтер Ф. 88, 89, 92, 152
Вольф X. 101
Выгодский В. С. 81
Гакстгаузен А. 103, 105—108, 111,
113, 120, 136, 149, 150, 284
Галилей Г. 55, 82
Гамаюнов Л. С. 52, 72, 139—142,
282
Гарушянц Ю. М. 283
Гассенди П. 82, 83, 284
Гегель Ф. 102, 103, 108, 118, 151
Гельвеций К- А. 93
Герберштейн С. 82
Гер дер И. Г. 101
Герцен А. И. 12, 106—108, 135, 284
Гёте И. В. 116, 285
Гитлер А. 185
Глунин В. И. 294
Го Мо-жо 47, 189, 220, 223, 224
Гоббс Т. 83, 91, 283, 284
Годелье М. 9, 25, 78
Годес М. С. 17, 280
Голдсмит О. 94
Гольбах П. А. 93
Гомер 156
Горбунова М. К. 135
Горемыкина В. И. 264, 293
Г рант Д. О. 94, 96
Греков Б. Д. 177
Гумллович Л. 153, 286
345

Гун-бо Хэ 214
Гуревич А. Я- И, 14, 38, 58, 60, 78,
279
Гурко-Кряжин В. А. 172
Гюнтер Р. 6, 15
Даглас Р. 150, 152
Дакоста 82
Далин С. А. 173
Данге Ш. А. 188
Диндамаев М. А. 290, 291
Данилова Л. В. 13, 14, 55, 57, 279,
282
Дарвин Ч. 146
Дао Чжи 214
Дефо Д. 87, 88
Джахангир 82
Джонс Р. 95, 99—101
Джонс У. 95, 96, 99, 101, 150, 284
Джонсон С. 94
Джордж Г. 90
Диоклетиан 263
Доу А. 94, 111
Дубровский С. М, 4, 17, 29, 123,
175 281
Думай Л. И. 17, 190, 197, 293
Дьяконов И. М. 18, 32, 180, 231,
242, 260, 264, 283, 290
Дюальд (Дюгальд) Ж. 87, 89
Ефименко А. Я. 165, 170
Ефрон И. А. 150
Засулич В. И. 135, 144
Зельин К. К. 245—247, 289
Игорь (князь) 264
Избрант Идее Э. 89
Иолк Е. С. 17, 123, 124, 140, 173,
174, 176
Ильин Г. Ф. 3, 18, 49, 51, 180, 227,
229, 230, 232—235, 240, 282, 343
Илюшечкин В. П. 11, 43, 46, 53,
69—71, 220, 224—227, 233, 234,
272, 279
Иорданский В. Б. 290
Итс Р. Ф. 17, 190
Калинин Н. Г. 258
Канторович А. Я. 172
Кара-Мурза Г. С. 207
Каутский К. 145, 146, 153—159,
162, 163, 286
Качановский Ю. В. 10, И, 18, 133,
273, 279, 280
Кенэ Ф. 88—90, 92
Кеплер И. 82
Кий 293
Кинжалов Р. В. 248
Киреевский И. В. 103—105, 193,
284
Климент XI. 87
Ключевский В. О. 165, 170
Кобищанов Ю. М. 42, 43, 48, 56,
57, 225, 234, 258, 279
Ковалев С. И. 177—179
Ковалевский М. М. 52, 103, ПО,
111, 137—141, 144, 157, 163
Козлова М. Г, 24, 238, 240, 288
Кокин М. Д. 173, 176
Колганов М. В. 65, 283
Кольбер Ж- Б. 83, 84, 86, 88
Конрад Н. И. 180, 266, 286, 292
Конт О. ПО
Конфуций 83, 87, 88, 90
Коперник Н. 82
Коранашвили Г. В. 262
Корнуоллис Д. 94, 100
Коростовцев М. А. 18
Корсунский А. Р. 188
Косминский Е. А. 69
Кортес Ф. 112
Кочакова Н. Б. 253—256, 258, 289,
290
Крапивенский С. Э. 280
Крылов В. В. 289
Крымов А. Г. 123, 189
Крюгер О. О. 289
Крюков М. В. 17, 78, 201, 280
Куббель Л. Е. 258
Кудрявцев М. К. 284
Кузищин В. И. 188
Кузмин М. 285
Кшибеков Д. И, 274, 275, 295
Кэмпбелл Д. 98, 118
Кюнер Н. В. 172
Ламот Левайте Ф. 82—84, 86—89,
92
Лапин Н. И. 282
Левин Г. 76, 77, 126, 272
Левиова С. 3. 145
Лейбниц Г. В. 101
Левковский А. И. 285
Леконт Л. 87, 89
Ленин В. И. 9, 12, 53, 56, 81, 123,
126, 157, 164—171, 174, 179,
277, 283, 286, 294
Ленцман Я. А. 123, 188
Ли Цзы-чэн 214
Ломинадзе В. В. 173
Лурье И. М. 286
Лю Бан 216
Людовик XIV 82, 83, 86
Люй Чжэнь-юй 189
Люксембург Р. 163, 167
346

Мадьяр Л. И. 173, 174, 176
Майер Э. 152, 153, 179, 187
Майкл (Михаэль) Ф. 187, 286
МаккКуллох Д. 100, 101, 118
Манро 93, 97—100, 104, 284
Мао Цзэ-дун 222
Маркс К. 6—10, 12, 14, 20, 21,
51, 52, 58—60, 67, 70, 81, 98,
107, 110, 113—149, 153—156,
158—160, 162—164, 166—168,
170, 171, 173, 176, 179, 192, 275,
277, 282—286, 295
Массон В. М. 18
Маурер Г. Л. 108, 109, 111, 120,
134, 136, 142, 149, 150
Медведев Е. М. 71—73, 228—235,
272
Мейснер М. 187
Меликсетов А. В. 268—270
Меликишвили Г. А. 10, 37—42, 47,
51, 54, 78, 260, 273, 281, 294,
295
Мервейль, де 84
Мечников Л. И. 151, 157, 286
Милль Джеймс 95, 96, 99, 111, 150,
163, 284
Милль Джон Стюарт 95, 101
Мирабо (Старший) В. Р. 90
Миф П. А. 173
Мишулин А. В. 121, 179
Мольер Ж. Б. 82
Монтень М. 82
Монтескье Ш. Л. 81, 88, 91—95, 98,
100, 102, 103
Морган Л. Г. 6, 103, 411—113,
132, 133, 144—150, 155, 156,
158, 285
Моригаии К. 189
Мухарджи А. 188
Мухерджи С. Н. 82
Мэн Г. С. 109—111, 138, 145, 163
Наполеон I 117
Наполеон III 117
Неусыхин А. И. 28, 62, 69, 264
Никифоров В. Н. 72, 273
Николай I 104
Никольский Н. М. 172, 177, 179
Новосельцев А. П. 294
Ольга 264
Ольдерогге Д. А. 257
Оппенгеймер Ф. 153
Орлова А. С. 258
Осипов А. М. 180, 234, 286
Островитянов Ю. К. И
Павлов В. И. 49, 50, 291
Павлова-Сильванская М. П. 187
Павловская А. И. 18, 188, 289
Напаян Г. К. 173, 176
Паттон Р. 94—96, 118
Паттон Ч. 94
Пеппер Д. 173
Переломов Л. С. 3, 11, 180, 286,
287
Печирка Я. 170
Платон 68, 83
Плеханов Г. В. 126, 132, 136, 145,
151, 157—159, 162—164, 167,
286
Петр I 89, 107, 284
Пигулевская Н. В. 18, 292
Писарев Д. И. 404
По 88
Погребысский И. Б. 276
Поло Марко 82
Поп А. 94
Попов В. Г. 166—170, 286
Поршнев Б. Ф. 63, 64, 69, 132, 133,
180, 272, 282, 283
Поссевин А. 111
Постовская Н. М. 280
Потехин И. И. 257, 258
Пригожин А. Г. 177
Пуллиблэнк Э. 187
Пушкин А. С. 55
Рафлз Т. С. 98, 99, 118, 284
Рейснер И. М. 140
Реклю Э. 150, 151, 158
Риттер К. 150
Рихтхофен Ф. 150
Ришелье А. 82
Родбертус К. 182
Романов Б. А. 293
Ромодин В. А. 280
Роу Т. 82, 89, 94
Роуз Ч. Б. 96
Руссо Ж.-Ж. 88, 92
Рязанов Д. Б. 173, 185
Савельева Т. Н. 243, 245
Сальвиоли Д. 153, 286
Самарин Ю. Ф. 104, 105
Сафаров Г. А. 174, 176, 177
Сахаров А. М. 164
Сванидзе И. А. 258
Свенцицкая И. С. 188
Святослав (князь) 264
Свистунова Н. П. 287
Седов Л. А. 22—25, 237—240, 270,
271, 282, 288
Семенов Ю. И. 7, 9, 10, 15, 17, 18,
28, 30-36, 39, 42, 51, 54, 77—
80, 234, 272, 281, 283, 289
Сен-Симон А. М2
Симом Ж. (Е.) 150-152
Симоновская Л. В. 17
347

Синельникова И. М. 145
Сирано де Бержерак 82
Сказкин С. Д. 63, 69
Слонимский М. М. 11, 18, 273, 280,
289
Смит А. 95
Смолин Г. Я. 287
Спенсер Г. ПО
Сократ 83, 87
Сталин И. В. 6
Степанов Л. В. 267, 268
Степугина Т. В. 17, 18, 196
Стербалова А. А. 11
Струве В. В. 5, 9, 12, 16, 19, 21,
22, 44, 73, 121, 128, 129, 171,
177—180, 190, 222, 242, 276, 280
Стучевский И. А. 10, 34—43, 47, 51,
56, 78, 121, 125—127, 243—245,
281
Сунь Ят-сен 269, 294
Сюань-гун 222, 269
Сюрэ-Каналь Ж. 8—10, 25, 78, 275
Тавернье Ж. Б. 87, 99, 111 1
Тамерлан (Тимур) 116, 285
Тверитинова А. С. 3
Ткачев П. Н. 134—136
Тевено М. 84, 111
Тёкеи Ф. 7, 8, П, 15, 73, 74—76,
120, 132, 197, 272
Темпль У. 94
Тер-Акопян Н. Б. 9, 72, 113, 130,
279, 285, 286
Тойнби А. 181, 187
Токарев С. А. 252
Триго 82, 83
Тун Шу-е 190
Тюменев А. И. 179
Тюрго А. Р. Ж. 90
Тюрин В. А. 24, 238, 240, 270, 271,
288
Тьерри О. 142, 143
У Да-кунь 190
Уилкс М. 97—99, 104, 118, 150, 284
Уильямс С. 152
Утченко С. Л. 283
Уэстерман У. 187, 188
Фань Вэнь-лань 189, 190, 197,
220—222
Фенелон Ф. 87, 88
, Фир Д. 139, 145
Фокс Р. 5, 188, 283
Форстер Ч. 114
Франке О. 151, 152, 163
Фэрбэнк Д. К. 183, 184, 187
Хаммурапи 171
Хеерен А.-Г.-Л. 101, 118
Хирано Е. 189
Хобсбом Э. 8, 120, 126
Хомяков А. С. 104, 105, 284
Хорив 293
Хосров I 292
Хоу Вай-лу 190
Хуан Чао 215
Хэ Бин-ди 207, 208
Хэстингс У. 94
Цинь Ши-хуан 74
Чан Кай-ши 173, 269
Чжан Чжун-ли 207, 208
Чжао-гун 214
Черепнин Л. В. 282, 293
Чернышевский Н. Г. 108, 109, 134,
135
Чесноков Д. И. 279
Чешков М. А. 267, 270, 271
Чжоу-гун 214
Чингис хак 23
Чичерин Б. Н. 136, 285
Чэнь Мин-чжу 287
Чэнь Шэн 215
Шан Ян 287
Шан Юэ 190, 196, 216
Шапиро Л. 187
Шаплен Ж. 82, 84
Шардэн Ж. 87, 99, 111
Шварц Б. 187
Шеллинг Ф. 104
Шено Ж. 9, 10, 120, 240, 241, 271
Шлегель Ф. 101, 118
Шлецер А. Л. 101
Шлоссер Ф. X. 101
Шпенглер О. 181
Шрот Г. 6, 15
Штаерман Е. М. 181, 262, 291, 292
Штейн В. М. 190, 286, 293, 294
Шунь 195
Щек 293
Эберхард В. 184, 286
Эйдлин Л. 3. 293
Эйзенхауэр Д. 185
Энгельс Ф. 6, 9, 10, 12, 58, 59, 67,
81, 107, 111, 113—115, 117—
120, 122—¡137, 142—149, 153—
156, 158—161, 164, 166—171,
176, 179, 180, 189, 277, 282,
284—286
Эркес Э. 191
Юй 195
Ямпольский 3. И. 78, 79, 283
Янь Си-шань 269
Яо 195
348

ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора . 3
Введение. Заявка на открытие> .... 4
Часть первая. Логика современной дискуссии 13
Критика «пятичленной» схемы 13
Вариант первый: азиатский способ производства основа
«особой» формации 19
Вариант второй: азиатский способ производства — смешение
феодального и рабовладельческого начал 30
Вариант третий: нет азиатского способа производства, есть
феодализм 42
Круг замыкается: «феодализм в древности» = азиатский способ
производства 55
На пороге «рабовладельческой» концепции 69
Часть вторая. К истории вопроса 81
Гипотеза Бернье-Монтескье 81
Открытие общины Т. Манро 93
Немецкая философия истории (XVIII—начало XIX в.) . 101
Проблема общины: от И. В. Киреевского и А. Гакстгаузена до
М. М. Ковалевского и Л. Г. Моргана 103
К- Маркс и Ф. Энгельс об азиатском способе производства . .113
Развитие взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса в 70—80-е годы 131
Наука конца XIX — начала XX в 149
Социал-демократические теоретики 153
В. И. Ленин об общественных отношениях стран Азии и Африки 164
Дискуссия 20—30-х годов и концепция В. В. Струве .... 171
Современная буржуазная наука 181
Канун новой дискуссии о докапиталистических формациях . . 188
Часть третья. Свидетельство конкретной истории 193
Докапиталистический Китай: отношения собственности . . 194
Докапиталистический Китай: «тайна» шэныни 204
Докапиталистический Китай: два этапа или один? .... 210
Обращение к конкретному материалу сторонников «феодализ¬
ма в древности» 220
Сравнение Китая с Индией и Камбоджей 228
Страны, самостоятельное развитие которых было прервано на
первом этапе 242
349

Магистральная дорога всемирной истории 260
Обращение к конкретной истории сторонников «азиатской» ги¬
потезы 270
Вопрос о терминах 272
Заключение . 276
Примечания 279
Библиография 296
Список сокращений 332
Resume 334
Указатель имен 345

Владимир Николаевич Никифоров
ВОСТОК
И ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ
Утверждено к печати
Институтом востоковедения
Академии наук СССР
Редактор В. Б. Меньшиков
Младший редактор С. П. Какачикашвили
Художник Э. Л. Эрман
Художественный редактор И. Р. Бескин
Технический редактор М. В. Погоскина
Корректоры В. В. Воловик и Р. Ш. Чемерис
Сдано в набор 23/УН1-1974 г.
Подписано к печати 4/1У-1975 г.
А-11823. Формат 60 X90716- Бум. № 2.
Печ. л. 22,0. Уч. изд. п. 24,9.
Тираж 5500 экз. Изд. № 3376. Зак. 740.
Цена 1 р. 62 к.
Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука»
Москва, Центр, Армянский пер., 2
3-я типография издательства «Наука»
Москва Б-143. Открытое шоссе, 28.