ЭНГЕЛЬС И ЕГО УЧАСТИЕ В ОБОСНОВАНИИ
КОММУНИЗМА 1).
5-го августа 1895 гола в Лондоне умер Фридрих Энгельс.
Престарелый ветеран рабочего движения на заре жизни имел
только одного, правда, гениального единомышленника — великого
мыслителя и борца Карла Маркса. На закате дней он, напротив,
пользовался безграничной популярностью среди самых широких
рабочих масс и умер не основателем секты, а признанным и
заслуженным вождем многомиллионной пролетарской армии.
Вслед за Энгельсом и Марксом мы, их последователи,
усвоили ироническое отношение к попытке «святого семейства»
братьев Бауэров разменять классическое гегельянство на мелкую
монету «критической критики» с ее противоположностью между
«духом» и «массой». Никогда мы не участвовали в том мисти¬
ческом культе «героев», который проповедывал вдохновенный
пророк и мечтатель Томас Карлейль. Нам чужда почтительность
русского революционера П. Л. Лаврова к «критически мыслящим
личностям», которые, подобно благодетельным единицам, снисхо¬
дительно становятся во главе бесконечного множества человече¬
ских нулей. Нас, наконец, не прельщает ненаучное и старомод¬
ное противопоставление «героев» «толпе», столь любезное
народническому сердцу Н. К. Михайловского.
Тем не менее надо признать, что есть люди, жизнь и лич¬
ность которых заслуживают самого пристального внимания. Есть
могучие умы, проникновенным взором разрывающие таинственную
завесу грядущих человеческих судеб. Их характер и деятельность
до такой степени сливаются с известной эпохой, что составляют
одно неразрывное целое. Такие люди подобии вехам на великом
историческом пути. Оживляя в памяти их образ, мы как бы
повторяем всемирную историю. К наиболее ярким светочам
человечества принадлежит, несомненно, и Фридрих Энгельс.
Он родился в Бармене 28-го ноября 1820 года. Будущий
вождь рабочего класса вынес революционные взгляды не из-под
отчего крова: его отец, состоятельный фабрикант, был консервато¬
ром и приверженцем церкви. Не домашнее воспитание и не
личная нужда, а возвышенный ум и горячее сердце толкнули
1) Доклад, прочитанный 19-го июня 1921 г. на открытом заседании
Научного Общества Марксистов.

— 6 —
молодого Энгельса на революционный путь, по которому он
неуклонно шел в продолжение полувека.
Какая душная атмосфера царила в доме его отца, как
домашняя обстановка угнетала душу мягкого юноши, показывает
письмо Энгельса к Марксу, написанное 17-го марта 1845 года:
«Я веду теперь поистине собачью жизнь. Истории с собраниями
и «беспутство» многих здешних коммунистов, с которыми я, по¬
нятно, встречаюсь, вновь пробудили весь религиозный фанатизм
моего старика, окрепший после моего решения окончательно раз¬
делаться с торгашеством: а мое открытое выступление в качестве,
коммуниста развило в нем еще и яркий буржуазный фанатизм.
Теперь ты представляешь себе мое положение. Так как примерно
недели через две я уезжаю, мне не хочется начинать ссоры;
я терпеливо все переношу, к чему они не привыкли и потому
становятся храбрее... Кабы не моя мать, у которой прекрасное
человеколюбивое сердце и лишь по отношению к отцу нет ни
малейшей самостоятельности, но которую я действительно люблю,
мне ни на минуту не пришло бы в голову делать хоть ничтож¬
ную уступку моему фанатичному и деспотичному старику» 1).
Энгельс учился в гимназии, из которой выступил за год до
выпускных экзаменов, и сначала посвятил себя торговой деятель¬
ности. Он стал хорошим коммерсантом, хотя душа его никогда не
лежала к «собачьей коммерции», и не в торговле было его при¬
звание. Сидя за конторкой, юный купец думал не столько об
оборотах и прибылях, сколько о поэзии, литературе, религии и
политике. Самостоятельные размышления уже к 20-ти годам
освободили его от смирительной рубашки религиозного правоверия.
Разрыв же с церковью скоро привел и к политической ереси.
По поводу одного поповского восхваления прусского короля
Энгельс неистово восклицает в письме к другу: «Я жду хорошего
только от того монарха, у которого звенит в голове от пощечин,
полученных от народа, а окна во дворце которого разбиты кам¬
нями, брошенными революционной толпой» 2)
С такими взглядами нелегко было отбывать воинскую по¬
винность. Но с 1841-го по 1842 год Энгельс все-таки благопо¬
лучно отбыл ее вольноопределяющимся в гвардейской артиллерии.
Затем он поступил к своему отцу на службу в Манчестере, где
оставался 21 месяц, как приказчик бумагопрядильни «Эрмен и
Энгельс». Это сыграло в его жизни большую роль, дав возмож¬
1) Der Briefwechsel zwischen Fr. Engels und K. Marx 1844 bis 1883,
Stuttgart, 1913, I. 5, S. 21. В русском переводе переписки, печатание
которой было начато Н. Рязановым в «Современном Мире» за 1914 г., это же
письмо приведено без сокращений, неуместно допущенных немецкими изда¬
телями А. Бебелем и Э. Бернштейном. (См. «Совр. Мир», 1914, № 10, прил.,
стр. 45).
2) Фр. Меринг, Карл Маркс, его жизни, П. 1920, стр. 73.

— 7 —
ность прекрасно ознакомиться с английской промышленностью и
наиболее богатой экономической литературой. Пребывая в Англии,
он близко узнал также оуэнизм и чартизм, сотрудничая в «New
Moral World», органе Роберта Оуэна, и «Northern Star», органе
чартиста О 'Коннора.
Уже и 1844 г. Энгельс изложил плоды своих практических
и теоретических занятий. поместив в «Немецко-французских
Ежегодниках» статью под заглавием: «Критические очерки поли¬
тической экономии» 1). Не все в ней ясно, не все ново, не все,
наконец, верно. Тем не менее статья занимает далеко не послед¬
нее место и истории политической экономии. Громадная заслуга
молодого автора в том, что он впервые сделал попытку объяснить
все противоречия капиталистическою строя их истинным источ¬
ником — частной собственностью. Признав преходящее и временное
ее значение, Энгельс первый понял, что заработная плата, стои¬
мость, цена, капитал, деньги и т. д.— не абсолютные и вечные
«категории», а исторически относительные формы частной соб¬
ственности.
Правда, Энгельс еще не умеет разрешить бесчисленных про¬
тиворечий буржуазной политической экономии. Он даже не пер¬
вый указывает их: английские и французские социалисты сделали
это уже гораздо раньше. Но, напав на истинный источник про¬
тиворечий — частную собственность, он открыл путь, следуя по
которому политическая экономия неизбежно должна была привести
к обоснованию научного коммунизма. Сам Энгельс не проложил
этого пути, но уже поставил на нем руководящие вехи. Его
соображения о бесчеловечном влиянии конкуренции, о теории
народонаселения Мальтуса, о законе заработной платы, о разви¬
тии науки, которая при господстве частной собственности превра¬
щается из средства освобождения в орудие порабощения рабочего
класса,— все эти соображения содержат плодотворные зародыши
современного научного коммунизма. Мало того. Энгельс уже на¬
метил первыми, хотя и неопределенными чертами остов поздней¬
шего марксизма: теории стоимости, земельной ренты, кризисов,
концентрации и круговорота капитала, пролетаризации населе¬
ния и т. д. 2).
Этим самым он сделал громадный шаг вперед и, в частности,
пошел гораздо дальше Прудона. Французский мелко-буржуазный
анархист тоже воевал против частной собственности, но, не
понимая ее преходящего характера, обеими ногами врос в почву
капиталистического строя с его товарообменом. Энгельс же сумел
1) Gesammelte Schriften von K. Marx und Fr. Engels (Nachlass), Stuttgart 1902, В.
I, S. 432 u. ff.
2) Об этом см. статью Г. Зиновьева в сборнике: Памяти Карла Маркса. П.
1918, стр. 76 и сл., а также Фр. Меринг, История германской социал-
демократии, гл. IX, 3, СПБ. 1906, стр. 176 и сл.

— 8 —
стать выше его, выйти за его пределы, и в экономической области
первый открыл корни научного коммунизма. Недаром величайший
мыслитель Маркс до обнародования в 1845 г. своей «Нищеты
философии», направленной именно против Прудона, черпал эко¬
номическую премудрость из статьи Энгельса 1). Недаром он позднее
в «Капитале» назвал эту статью «гениальным эскизом». И это
было действительно так.
В тесной связи с политико-экономическим дебютом Энгельса
стоит его вторая статьи — «Положение Англии», помещенная
в парижском журнале «Vorwärts» («Вперед») за 1845 год и
написанная по поводу памфлета Томаса Карлейля: «Past and
Present». Считая его единственно достойной упоминания книгой,
автор резко порывает с фешенебельным обществом Англии. По
его мнению, английская аристократия и буржуазия духовно совсем
обнищали: образованные англичане, по которым на континенте
судят об английском национальном характере,— презреннейшие
рабы под солнцем, задыхающиеся среди предрассудков преиму¬
щественно религиозных. «Только неизвестная на континенте
часть английской нации, только рабочие, парии Англии, бедняки
достойны уважения, несмотря на всю их грубость и всю демора¬
лизацию. От них идет спасение Англии, в них заключен еще
творческий материал: у них нет образования, но нет и предрас¬
судков: они сохранили еще силы, которые можно применить для
великого национального подвига — у них есть еще будущность» 2).
Какая картина наблюдается в Англин? Праздная земельная
аристократия, не научившаяся сидеть тихо и, по крайней мере,
не причинять зла: «работающая аристократия», погрязшая
в маммонизме и представляющая просто шайку промышленных
пиратов, а не руководителей труда; парламент, избираемый при
помощи подкупа; философия жизни, как безвольное созерцание,
ничего неделание, как laissez-faire: безучастная, умирающая
религия; полное разложение всех общечеловеческих интересов;
всеобщее разочарование в истине и человечности; хаотическая,
дикая путаница всех жизненных отношений; война всех против
всех; всеобщая духовная смерть; недостаток «души», т.-е» истинно
человеческого сознания; несоразмерно многочисленный рабочий
класс, живущий под невыносимым гнетом и в нищете, испыты¬
вающий дикое недовольство и возмущение против старого социаль¬
ного порядка и вследствие этого грозная, неудержимо насту¬
пающая демократия; всюду хаос, беспорядок, анархия, разложение
старых общественных связей, всюду духовная пустота, безыдей¬
ность и расслабленность — таково положение Англии 3).
1) См., напр., «Die Heilige Familie oder Kritik der kritischen Kritik, Nachlass, II,
Kap. IV, 4, S. 127.
2) Nachlass, 1. Ss. 462—63.
3) Ib., S. 476.

— 9 —
Она насквозь пропитана скептицизмом. Результат всей ан¬
глийской философии — это полнейшее сомнение в разуме, признан¬
ная неспособность разрешить назревшие противоречия: отсюда —
возврат к вере, с одной стороны, и приверженность к чистой прак¬
тике — с другой 1). Карлейль не чужд этой английской особенности:
его пантеизм — последняя форма религии, но все еще религия; он
скорбит о безбожии нашего времени. Но все возможности религии,
даже пантеизма, исчерпаны раз навсегда. «До сих пор всегда
ставился вопрос: что такое бог? И немецкая философия разре¬
шила его так: бог — это человек. Человеку нужно только познать
самого себя, измерить все жизненные отношения собственным
мерилом, судить о них согласно своему существу, устроить мир
истинно по-человечески, по требованиям своей природы,— и он
разрешил загадку нашего времени. Истину нужно найти не в по¬
тусторонних, несуществующих областях, не вне времени и про¬
странства, не в «боге», пребывающем над миром или ему про¬
тивоположном, а гораздо ближе, в собственной груди человека» 2).
Примыкая в своей критике непосредственно к Фейербаху.
Энгельс ставит в связь внутреннюю, религиозную точку зрения
Карлейля с его внешними, политическими и социальными воз¬
зрениями. Карлейль еще настолько погружен в религию, что
остается в состоянии несвободы: пантеизм все еще признает не¬
что высшее, чем человек, как таковой. Отсюда его требование
«истинной аристократии», «героев». «Как будто эти герои,— ирони¬
зирует Энгельс,— могут быть в лучшем случае чем-либо большим,
нежели людьми! Если бы он понял человека, как человека во всей
его бесконечности, он не пришел бы к мысли снова делить чело¬
вечество на два стада — овец и козлищ, на управляющих и упра¬
вляемых, аристократию и чернь, господ и дураков; он нашел бы,
что истинное социальное призвание таланта не в насильственном
управлении, а в поощрении других и руководстве ими. Таланту
следует убедить массы в истине своих идей, и тогда не при¬
дется уж биться над их осуществлением, которое последует само
собой. Человечество совершает переход через демократию вовсе
не для того, чтобы под конец снова вернуться туда, откуда оно
вышло... Ведь демократия — лишь переходная ступень, но не к но¬
вой, улучшенной аристократии, а к истинной, человеческой сво¬
боде» 3)
Во всех своих рапсодиях Карлейль ни звуком не упоминает
английских социалистов. Это неспроста. Они — чисто практиче¬
ские люди и потому предлагают меры, несколько напоминающие
«Мориссоновы пилюли», вроде колонизации отечества и т. п. Их
философия — истинно английская: они отчаялись в теории, а на
1) Ib., S. 482.
2) Ib., s. 486—87.
3) Ib., S. 488.

— 10 —
практике применяют материализм, на котором основана вся их соци¬
альная система. Они так же односторонни, как и Карлейль. Оба
преодолели противоречия только в пределах самого противоречия: со¬
циалисты — на практике, Карлейль — к теории. Но во всяком случае
социалисты — «единственная партия в Англии, имеющая будущ¬
ность, как бы ни была она сравнительно слаба. Демократия, чар¬
тизм, должна вскоре осуществиться и тогда масса английских
рабочих имеет выбор только между голодной смертью и социа¬
лизмом» 1).
Если в первой статье Энгельс порвал с буржуазной полити¬
ческой экономией, то во второй сводит счеты с религиозными и
политическими предрассудками капиталистического общества. Осо¬
бенно следует отметить, что он решительно ничего не ждет ни
от старых партий, ни от буржуазной демократии. Не взирая на
грубость и деморализацию, только пролетариат обладает творче¬
скими силами, только он может спасти Англию, и только ему
принадлежит будущее. Рабочему классу предстоит пройти чисти¬
лище демократии, ту переходную ступень, которая ведет к «истин¬
ной, человеческой свободе». Чрезвычайно знаменательно, что
Энгельс отождествляет демократию с чартизмом, т.-е. чисто про¬
летарским движением. Неотвратимо наступающая демократия
скоро станет фактом. Но что она дает пролетариату? Только
альтернативу: либо голодная смерть, либо социализм.
Такого же рода мысли зарождались одновременно у Маркса,
хотя и под другим аспектом: на его выводах виден отблеск ве¬
ликой французской революции: идеи же Энгельса сплетены с ан¬
глийской промышленностью и порожденными ею формами классо¬
вой борьбы. Но оба шли по одному направлению, нередко почти
одинаково выражая свои мысли. Эти первичные идеи марксизма
в значительной степени, по нашему мнению, объясняют, почему
оба друга были уверены в том, что ближайшая революция бу¬
дет непрерывной и из буржуазной перейдет непосредственно
в пролетарскую.
Les beaux ésprits se rencontrent,— говорит французская по¬
словица. Так случилось и с основателями научного коммунизма.
В сентябре 1844 года Энгельс на обратном пути из Манчестера
в Бармен прожил десять дней в Париже, где очень близко со¬
шелся с Марксом. Здесь они решили свести счеты c прежними
философскими соратниками и сообща написать в задорно полеми¬
ческом тоне возражения старому другу Бруно Бауэру. Энгельс
тотчас же набросал на бумаге то, что хотел сказать. Тем же ме¬
сяцем помечено и предисловие к книге, появившейся в 1845 году,
под заглавием: «Святое семейство или критика критической кри¬
тики (против Бруно Бауэра и К0)». По своему содержанию она
1) Ib., S. 489.

— 11 —
тесно примыкает к тем идеям, которые Марке и Энгельс порознь
излагали в своих прежних работах. Участие в ней Энгельса
очень невелико. Содержание тех шести-семи небольших статей,
которые принадлежат ему, по глубине тоже значительно уступают
идейному богатству предыдущих работ 1).
Раньше, критикуя Карлейля, Энгельс брал под свою защиту
«человека, как человека» от посягательств со стороны «героев».
Теперь он ограждает массу и массовые действия, «массовую мас-
совидность» от того презрительного отношения, которое питает
к ним «дух» или «критическая критика» 2).
В полемике против Юлия Фаухера Энгельс с исторической
точки зрения освещает классовую борьбу между английской ари¬
стократией, буржуазией и пролетариатом 3), а против нелепостей
Эдгара Бауэра язвительно замечает: «Критическая критика ни¬
чего не создаст, рабочий создает все,— до такой степени все, что
своим духовным творчеством посрамляет всю критику: англий¬
ские и французские рабочие могут служить тому свидетельством.
Рабочий создает даже человека. (Menschen), критик же всегда
остается не-человеком, варваром (Unmensch), за что имеет, раз¬
умеется, удовлетворение быть критическим критиком» 4).
Критическая или абсолютная критика, никогда не выходив¬
шая за пределы гегелевских воззрений, беснуется против желез¬
ной решетки своей тюрьмы. Она с отвращением отвергает «про¬
стое понятие», терминологию, все философское мышление, даже
всю философию. Вместо последней внезапно появляются «дей¬
ствительное богатство человеческих отношений», «огромное содер¬
жание истории», «значение человека» и т. д. «Тайна системы»
объявляется открытой. Но кто же открыл эту тайну?— Фейербах.
Кто уничтожил диалектику понятий, эту войну богов, известную
только философам?— Фейербах. Кто, наконец, поставил не «значе¬
ние человека», а самого человека на место старого хлама и между
прочим «бесконечного самосознания»?— Опять-таки Фейербах и
только Фейербах. Он многое еще сделал. Он давно уничтожил те
самые категории, с которыми критика все еще возится — «дей¬
ствительное богатство человеческих отношений, огромное содержа¬
ние истории, борьбу истории, борьбу массы с духом» и т. д. и т. д.
1) Сам Энгельс недоумевал, почему Маркс выставил его имя в загла¬
вии. Так, 20 января 1845 г. он писал: «Если ты поставил в заглавии мою
фамилию, это будет выглядеть курьезно, раз я написал едва полтора листа».
(Briefwechsel, I, S. 12). 7-го же марта он еще более изумляется, что его имя
стоит на первом месте: «Как явствует из объявления, ты поместил мою фа¬
милию на первом месте. Почему? Я же здесь почти ничего не сделал, а ведь
твой стиль каждому известен насквозь» (ib., S. 18).
2) Nachlass, II, S. 106.
3) Ib., Ss. 107—12.
4) Ib.. S. 114.

— 12 —
«Лишь после того, как человек признан сущностью, базисом
всей человеческой деятельности и всех состояний, критика мо¬
жет изобрети еще новые категории и превратить самого чело¬
века, как она действительно делает, опять-таки в категорию и
в принцип целого ряда категорий... История ничего не делает, она
совсем «не обладает огромным богатством», «не ведет ника¬
кой борьбы». Напротив, все делает, обладает и борется именно
человек, действительный, живой человек; «история» вовсе не
пользуется человеком в качестве средства, чтобы пробить дорогу
своим целям, словно она отдельная личность,— нет, история не
что иное, как деятельность людей, преследующих свои цели» 1).
Эти слова показывают, что Энгельс уже вполне освободился от
гегелевской умозрительной философии и примкнул к «реальному
гуманизму» Фейербаха, сделавшего центром своих размышлений
не бесплотные абстракции, а самого человека и человеческие от¬
ношения. Правда, наш фейербахианец говорит здесь об изолиро¬
ванном человеке. Но это не дает еще основания утверждать, как
делает Меринг, что он соприкасается со Штирнером, книга ко¬
торого, вышедшая вскоре после того, должна была поразить и его
в первый момент» 2 3).
До какой степени Энгельс был чужд Штирнеровским «изо¬
лированным индивидам», показывает его увлечение учением Фурье,
однако, он прекрасно знает, что фурьеризм не единственное ком¬
мунистическое учение и не совпадает с идеями своего основа¬
теля. Так, в одном мечте Энгельс иронически поучает братьев
Бауэров, что у французов много социальных теорий: «разбавлен¬
ный же водою фурьеризм, проповедуемый мирной демократией
«Démocratie pacifique), не что иное, как социальное учение части
филантропической буржуазии; народ — коммунистичен и притом
раздроблен на множество различных фракций. Подлинное движе¬
ние и разработка этих различных социальных оттенков не только
не исчерпаны, но впервые начинаются по-настоящему. Но они
найдут завершение не в чистой, т.-е. абстрактной теории, как
хотела бы критическая критика, а в области вполне практиче¬
ской практики, которая и не подумает о категорических катего¬
риях критики». Критика французов и англичан — подлинная че¬
ловеческая деятельность индивидов, которые, как люди, страдали,
чувствуют, мыслят и действуют. Поэтому их критика практична:
их коммунизм — это социализм, благодаря которому они применяют
практичные, осязательные меры; это — живая действительная кри¬
тика существующего общества, познание причин его гибели
1) Ib., S. 194—95.
2) Ib., S. 85. Об отношении Маркса и Энгельса к Максу Штирнеру
докладчик посвятил особую статью: «Макс Штирнер перед судом Маркса
и Энгельса».— См. «Книга и Революция», № 3 (15), II стр. 9 и след.
3) Ib., Ss. 262-63.

— 13 —
В этих словах ясно чувствуется разрыв с метафизическими
абстракциями как французского материализма, так и умозритель¬
ного идеализма. Теория не может питаться сухими отвлечен¬
ностями: она должна изучать действительные отношения, подлин¬
ную деятельность страдающих, чувствующих, мыслящих и дей¬
ствующих людей: теория не отделима от практики, в которую
непосредственно переходит. Как известно, эта мысль проникает
собою все материалистическое понимание истории. К первоначаль¬
ному его обоснованию и приступили Маркс с Энгельсом. Уже
в предисловии к первому совместному труду они обещают развить
свои взгляды в самостоятельных работах: «Мы — разумеется, ка¬
ждый сам за себя — изложим наш положительный взгляд, а вместе
с тем наше положительное отношение к новейшим философским
и социальным доктринам» 1).
К концу 1844 года Энгельс уже вполне самоопределился и
был полон творческих замыслов. В сентябре он провел три дня
в Кельне и, по собственным словам, удивлялся «огромной пропа¬
ганде, которую мы там проделали». Огонь воодушевления не по¬
мешал ему, однако, заметить крупные пробелы в предпринятой
практической работе: «Люди весьма деятельны, — писал он
Марксу, — все же очень заметен недостаток надлежащей вы¬
держки. Пока определенные принципы не будут в двух-трех
сочинениях развиты логически п исторически из прежних воз¬
зрений и прежней истории, как их необходимое продолжение, до
тех пор все остается еще полумерой, а у большинства — слепым
топтанием на месте» 2 3).
Потом юный энтузиаст посетил Дюсельдорф, где нашлись
«кое-какие дельные ребята». Но больше всего ему понравились
родные элъберфельдцы, у которых «человеческий образ мыслей
перешел действительно в плоть и кровь». Пасторы Эльберфельла
пока нападают только на атеизм молодых людей, но,— добавляет
Энгельс,— «я надеюсь, что последуют филиппики и против комму¬
низма. Вообще, здесь замечательное движение. С тех пор, как я
уехал, долина р. Вуппер сделала во всех отношепиях бòльшие
успехи, чем за последние пятьдесят лет. Социальный тон стал
цивилизованнее, участие в политике, склонность к оппозиции —
всеобщи, промышленность оказала крупные успехи, выстроены
новые городские кварталы, вырублены целые леса... словом, здесь
подготовляется великолепная почва для нашего принципа. И если
только мы сможем сдвинуть наших диких, горячих красильщи¬
ков и белильщиков, тебе еще придется удивляться Вупперталю» 3 ).
Энгельс собирается основательно засесть за работу: всем гер¬
манцам еще очень неясна практическая осуществимость коммунизма:
1) ib., S. 103.
2) Brifwechsel, I, № 1, S. 1.
3) Ib., S. 2.

— 14 —
чтобы устранить эту безделицу, — сообщает он, — я напишу
маленькую брошюру о том, что дело уже осуществляется, и попу¬
лярно изложу практику коммунизма. существующую в Англии и
Америке. Вещь будет мне стоить дня три или около того и
должна сильно просветить ребят» 1). Такой брошюры Энгельс не
написал. Зато, посетив в ноябре Кельн, снова убедился в необхо¬
димости пришпоривать местных практиков, чтобы они «не допу¬
скали всяких виляний и не сбивались с дороги». Постепенно он
приходит вплотную к исполнению обещания изложить свои поло¬
жительные взгляды.
Так, 19-го ноября он пишет: «Я сижу, по уши погрузившись
в английские газеты и книги, из которых составляю свою книгу
о положении английского пролетариата. К средине или концу
февраля думаю покончить, ибо с труднейшей работой, располо¬
жением материала, разделаюсь в течение одной—двух недель.
И составляю англичанам хорошенький список грехов: перед всем
миром я обвиняю английскую буржуазию в массовом убийстве,
грабеже и всех прочих преступлениях, а к этому пишу англий¬
ское предисловие, которое оттисну отдельно и разошлю англий¬
ским партийным вождям, литераторам и членам парламента.
Молодчикам придется подумать обо мне. Разумеется, впрочем,
я бью по мешку, а думаю об осле, т.-е. немецкой буржуазии,
которой довольно ясно говорю, что она так же дурна, как англий¬
ская, только не так развязна, последовательна и не так ловка в
живодерстве. Как только я покончу с этим, примусь за историю
социального развития англичан, которая мне будет стоить еще
менее труда, ибо материал для нее уже готов и расположен в
голове, а дело для меня совершенно ясно. В промежутке я, ко¬
нечно, пашину несколько брошюр, именно против Листа, как
только найду время» 2).
22-го февраля 1845 года Энгельс уже выражает надежду по¬
лучить часть гонорара за «первую английскую штуку», а еще
через две недели сообщает, что «рукопись на-днях отправляется 3).
В таком легком тоне он выражается о «Положении рабочего
класса в Англии», которое в истории коммунизма имеет гораздо
большее значение, чем все его предыдущие работы. Здесь он
красноречиво описывает вопиющую нужду английского пролета¬
риата, рисует потрясающую картину его бесконечных страданий
и горит подлинным негодованием против порождающего их обще¬
ственного строя. Но не в этом главная особенность книги. И до
Энгельса было не мало работ, посвященных описанию положения
рабочего класса. Помимо англичан Кея (1832) и Гаскелля (1838),
1) Ib., S. 3.
2) Ib., №2, Ss. 4—6.
3) Ib., № 4. Ss. 15, 18.

— 15 —
на которых он сам ссылается 1). Достаточно упомянуть францу¬
зов Фрежье (1839), Биллер Бюре (1840) 2). Если произве¬
дение его и не было первым шагом и области описательной по¬
литической экономии, тем не менее оно открыло новую эпоху.
В отличии от предшествующих и последующих работ в том же
роде собранные здесь факты представляют не груду мертвого
исторического материала, но одухотворены теоретическим толко¬
ванием. Нетленное величие книги заключается именно в том, что
тщательно собранные и великолепно систематизированные материалы
теоретически переработаны с совершенно новой точки зрения.
Автор считает положение пролетариата отправной точкой
всех современных социальных движений. Французский и немец¬
кий рабочий коммунизм — его прямое последствие; английский
чартизм и коммунизм немецкой образованной буржуазии — послед¬
ствие косвенное. Поэтому необходимо изучать положение проле¬
тариата: надо «дать твердую опору социалистическим теориям,
с одной стороны, и суждениям об их правильности — с другой,
чтобы положить конец всем мечтаниям и фантазиям, говорившим
за и против этих теорий». В классически совершенной форме
условия существования пролетариата имеются только в Англии.
Познакомиться с ними следует именно немецким теоретикам,
слишком мало знающим действительный мир и пришедшим к ком¬
мунизму через гегелевскую философию, распутанную Фейербахом.
Между тем основы экономического строя в Германии таковы же,
что и в Англии. Рано или поздно он достигнет такой же ступени
развития. Те основные причины, которые привели в Англии к
нищете и угнетению рабочего класса, с течением времени должны
привести к таким же результатам и в Германии 3). Видимо, уда¬
ряя по мешку, Энгельс, действительно, думает об осле — немецкой
буржуазии.
История современного рабочего класса начинается вместе
с промышленной революцией, наступившей во вторую половину
18-го века. Для Англии она имеет такое же значение, как поли¬
тическая революция для Франции и философская — для Германии.
Разница между эпохами 1760-го и 1844-го годов в Англии по
меньшей мере столь же велика, как во Франции до великой и
после июльской революци. Но самое важное детище промышлен¬
ного переворота — английский пролетариат. «Разделение труда,
1) Энгельс, Положение абочего класса и Англии, Спб., 1906 (изд.
Глаголева), см. стр. 62, 80, 93, 98 99, 129, 142, 168, 173 и др.
2) Eugène Buret, De la misère des classes laborieuses en Engleterre et en
France. (О нищете трудящихся классов в Англия и Франции), Paris, 1840.—
Шарль Андлер даже утверждает, что «работа Энгельса является перера¬
боткой этой книги». Это, конечно, вздор. — См.: Введение и комментария
к Коммунистическому Манифесту. II., 1920, стр. 48.
3) «Положение», стр. 23—25.

— 16 —
пользование силой воды и в особенности пара и развитие машин¬
ного дела — вот те три великих рычага, которыми промышленность
с середины 18-го века пытается расшатать устои мира. Мелкая
промышленность создала средний класс, а крупная создала рабо¬
чий класс и немногих избранников подняла вверх, но чтобы тем
вернее когда-нибудь их низвергнуть» 1).
Централизующая тенденция промышленности на этом не
останавливается. Она скопляет население в крупных городах,
где централизация богатств достигает наивысшего пункта: здесь
имеются только богатый и бедный классы, ибо мелкая буржуазия
с каждым днем все более исчезает, огромное же большинство го¬
родского населения составляет пролетариат. Он не имеет никакой
собственности и живет только заработной платой, едва достаточной
для пропитания. Даже лучшие рабочие не обеспечены от безра¬
ботицы, а, следовательно, от голода, и многие действительно уми¬
рают голодной смертью. Их жилища плохо распланированы, дурно
построены, содержатся в отвратительном состоянии, скверно венти¬
лируются, сыры и нездоровы. Обстановка квартир крайне бедна,
а во многих нет и следа самой необходимой мебели. Одежда тоже
очень бедна и у многих состоит из одних отрепьев. Пища в
общем плоха, часто почти несъедобна и в большинстве случаев
недостаточна 2).
Так крупная промышленность создает современный пролета¬
риат, отдельные члены которого конкурируют между собою. То же
делает и буржуазия. Конкуренция — наиболее полное выражение
существующей в буржуазном обществе войны всех против всех.
Эта война на жизнь и смерть происходит не только между чле¬
нами различных классов, но и внутри каждого из них. Конкури¬
руют и буржуа, и рабочие: механический ткач с ручным, имею¬
щий работу — с неимеющим, получающий меньшую заработную
плату — с получающим большую. Взаимная конкуренция рабо¬
чих — бич пролетариата и лучшее орудие против него в руках
буржуазии. Отсюда стремление рабочих уничтожить ее при по¬
мощи союзов; отсюда же яростные нападки буржуазии на эти
союзы и ее торжество при каждом нанесенном им поражении.
Если бы все пролетарии столковались и согласились скорее уме¬
реть, чем работать для буржуазии, ее монополия была бы све¬
дена на нет. На деле этого не бывает и даже почти невозможно.
Взаимная конкуренция рабочих имеет только один предел:
ни один из них не станет работать за плату меньше той, кото¬
рая необходима для существования. Конечно, предел этот отно¬
сителен: одному нужно больше для существования, чем другому,
один более привык к удобствам, чем другой. Но в худшем случае
1) Ib., стр. 42, 47.
2) Ib., стр. 49, 108.

— 17 —
всякий рабочий охотнее откажется от той доли комфорта и
цивилизации, к которым привык, лишь бы кое-как просущество¬
вать. В надежде на лучшее время он будет скорее довольство¬
ваться половинной заработной платой, чем лечь на улице и уме¬
реть от голода. Вот это-то немногое, это нечто большее, чем ни¬
чего, и есть минимум заработной платы, определяемый взаимной
конкуренцией рабочих. Максимум же ее определяется конкурен¬
цией буржуазии между собой, которая нуждается в пролетариате.
Но она нуждается в нем не для непосредственной жизни, а как
в предмете торговли или вьючном животном, т. е. для обогаще¬
ния: рабочие вырабатывают для буржуазии товары, продаваемые
ею с пользой для себя.
При средних условиях ни у рабочих, ни у капиталистов нет
особенных оснований конкурировать между собой. Тогда имеется
ровно столько рабочих, сколько может быть занято в производ¬
стве, чтобы изготовленные ими товары сполна удовлетворяли
спрос. В таком случае заработная плата будет несколько выше
минимума и примет средние размеры. Насколько она будет выше,
зависит от средних потребностей и степени образованности рабо¬
чих. Эта мера весьма сложна и различна для различных групп
пролетариата. В большинстве промышленных работ требуется
известная сноровка. Так как для нее нужна определенная под¬
готовка, то средняя заработная плата должна быть настолько
высока, чтобы побуждать рабочего усваивать соответствующую
сноровку. Вот почему заработная плата промышленных рабочих
в среднем выше, чем у носильщиков, поденщиков, сельско-хозяй¬
ственных рабочих и т. д.
Другими словами: юридически и фактически рабочий — раб
господствующего класса, до такой степени раб, что продается,
как товар, цена которого повышается и понижается подобно це¬
нам на все другие товары. Повышается спрос на рабочих — они
повышаются в цене; понижается спрос, понижаются и цены;
если же спрос уменьшается настолько, что часть рабочих не на¬
ходит сбыта, они остаются на складе и умирают с голода.
Вся разница между старым открытым и новым замаскированным
рабством в том, что современный рабочий, повидимому, свободен:
он продается не сразу, а частями — на день, неделю, год — и не
одним собственником другому, а вынужден сам себя продавать;
он раб не одного человека, а всего имущего класса. От этого
существо дела не меняется. Зато для буржуазии настоящее положе¬
ние несравненно выгоднее старого рабства: она может отказать
своим рабочим, когда вздумается, не теряя ни гроша из вложен¬
ного капитала; да и сама работа обходится куда дешевле раб¬
ского труда.
Между тем, «производительность труда рабочего, доведенная
до максимума конкуренция рабочих между собой, разделение
Записки науч. о-ва марксистов. № 1.
2

— 18 —
труда, введение машин, использованиесилы пара — все это оста¬
вило без работы множество людей, они ничего более покупать не
могут, и то количество товаров, которое требовалось ими раньше,
теперь более не требуется, и потому не должно быть изготовлено;
занятые из производством рабочие тоже остаются без работы,
тоже исчезают с рынка, и так дело идет все далее, все в том же кру¬
говороте». Этот круговорот, однако, прерывается непрерывным раз¬
витием промышленности и завоеванием внешних рынков. Спрос на
мануфактурные товары за последние шестьдесят лет непрерывно
и быстро растет; параллельно увеличивается спрос на рабочие
руки, а вместе с ним возрастает и население Великобритании. За
всем тем постоянно имеется излишнее население: конкуренция
между рабочими в общем больше конкуренции из-за рабочих 1).
Какова же причина этого противоречия?— Причина эта.—
отвечает Энгельс, — сущность промышленности и конкуренции и
обусловленных ими торговых кризисов. При современной беспо¬
рядочной системе производства и распределения продуктов, при
производстве не ради непосредственного удовлетворения потреб¬
ностей, а ради наживы, при системе, при которой каждый рабо¬
тает и обогащается на свой собственный риск и страх, не может
не грозить каждый момент застоем». Англия, например. снабжает
целый ряд стран самыми разнообразными товарами. Фабрикант,
пожалуй, и знает, сколько того или иного товара ежегодно по¬
требляется в отдельной стране, но он не знает, какой запас там
имеется в данный момент и сколько товаров туда отправляют
его конкуренты. Он должен отправлять свои товары наугад. Все
делается слепо, на авось, более или менее завися от случая.
Стоит только получить малейшие благоприятные сведения, и ка¬
ждый начинает отправлять все, что можно. Не успеешь огля-
нуться, как рынок уже переполняется товарами, в продаже на¬
ступает застой, оборот задерживается, и английская промышлен¬
ность не находит работы для своих рабочих.
Вначале подобные застои ограничивались какой-либо от¬
дельной отраслью или одним рынком. С дальнейшим же
разви- тием промышленности единичные мелкие кризисы
постепенносближаются, соединяясь в один ряд периодически
возвращаю- щихся крупных кризисов. Обыкновенно за
коротким периодом процветания и общего благосостояния они
наступают через каждые пять лет: кризис сменяется периодом
расцвета, за которым сле-дует новый кризис: так образуется
вечный круговорот. Что же при этом происходит?—
Отечественный рынок, как и все иностран- ные рынки,
переполняется английскими	фабрикантами,	которые могут
потребляться лишь медленно: почти во всех отраслях про¬
мышленное развитие приостанавливается: более мелкие фабри-
1) Ib., стр. 110—18.

— 19 —
канты и купцы, не имеющие возможности переждать, пока вер¬
нутся их капиталы, банкротятся: более крупные прекращают на
время свои дела, останавливают машины или работают «короткое
время», лишь полдня. Вследствие сокращения рабочего дня, кон¬
куренции безработных и недостатка сбыта товаров заработная
плата понижается: среди рабочих все более и более распростра¬
няется нищета, число умирающих от голода растет, и кадры
«излишнего» населения вдруг появляются в угрожающем числе.
Но потом снова наступает улучшение. «Мало-по-малу поло¬
жение дела улучшается: скопившиеся запасы товаров потребля¬
ются, общее подавленное настроение купцов и промышленников
мешает слишком быстрому заполнению этих запасов, пока, нако¬
нец, возвышенные цены и благоприятные отчеты снова не вызы¬
вают усиленной деятельности. Но рынки сбыта находятся боль¬
шей частью далеко от мест производства товаров. Пока туда
прибывают новые запасы товаров, спрос на них растет, а с ним
вместе растут и цены: первые транспорты товаров рвут из рук.
первые продажи еще более оживляют рынок, дальнейшие транс¬
порты обещают еще более высокие пены: к ожидании этого даль¬
нейшего повышения начинают покупать для спекуляции, и то¬
вары, предназначенные дли потребления, в самое нужное время
извлекают из обращения; спекуляция, внушая и другим желание
покупать и овладевая прибывающими товарами, еще более повы¬
шает цены; обо всем этом сообщается в Англию, и фабриканты
снова начинают усиленно работать, строить новые фабрики, ста¬
раясь изо всех сил использовать благоприятное время. Наступает
спекуляция и здесь, с теми же последствиями, как на других
рынках, повышая цены, изымая товары из обращения, тем и
другим заставляя напрячь все силы в промышленном производ¬
стве. Тогда появляются «несолидные» спекулянты, работающие
фиктивным капиталом, живущие кредитом и разоряющиеся, раз
им не удается быстро перепродавать свои покупки... Начинается
какая-то безумная скачка, захватывающая самого спокойного и
опытного человека: начинают строить, прясть, ткать, производить
в огромном количестве всевозможные товары, как будто надо за¬
ново снабдить всем все человечество, как будто где-то на луне
открыт новый рынок с парой тысяч миллионов новых потребите¬
лей». Понятно, рынки снова переполняются, п снова наступает
кризис. Так дело продолжается без перерыва: кризис, расцвет,
слова кризис и т. д. Отсюда ясно, что английская промышлен¬
ность за исключением коротких периодов высшего расцвета, всегда
должна иметь целые резервы безработных: без них промышлен¬
ность в наиболее оживленные месяцы не могла бы произвести
всей массы товаров, требуемых на рынке 1).
1) Ib., стр. 118—21.

— 20 —
Таково положение промышленного пролетариата в Англии.
Всюду — постоянная или временная нищета, болезни и деморали¬
зация. вызнанная этим положением или характером самого труда;
всюду — медленное, но неуклонное разрушение физических н ду¬
ховных сил человека. Может ли такое состояние долго продол¬
жаться? «Нет, оно не может и не будет долго длиться. Рабочие,
огромное большинство народа, этого не хотят». Рабочие должны
стремиться выйти из состояния, превращающего их в животных,
и добиваться лучшего положения, более соответствующего досто¬
инству человека. Но добиться этого они не могут, не нарушая
интересов буржуазии, эксплоатирующей пролетариат. Буржуазия
же защищает эти интересы всеми средствами, которые доставляют
ей капиталы и послушная ее воле государственная власть. По¬
этому лишь только рабочий предпринимает попытку изменить
современное положение вещей, буржуазия делается его отъявлен¬
ным врагом. С другой стороны, рабочие тоже замечают, что бур¬
жуазия обращается с ними, как с вещью, как со своей собствен¬
ностью, и уже поэтому становятся ее врагами. «При современ¬
ном условии рабочий может сохранить свое человеческое досто¬
инство, только ненавидя буржуазию и возмущаясь против нее».
В интересах буржуазии — вести эту борьбу под лицемерным
кровом мира и даже филантропии; в интересах же рабочих —
разрушите этой лицемерной личины и раскрытие истинных усло¬
вий жизни. Другими словами, «даже самые насильственные про¬
явления враждебных действий рабочих против буржуазии и ее
слуг — лишь прямое и ничем не прикрытое выражение тех
чувств, которые буржуазия проявляет к рабочим скрыто и
исподтишка» 1).
Возмущение рабочих против буржуазии началось вслед за
развитием промышленности п прошло через различные фазисы.
Первой наиболее грубой и наименее плодотворной его формой
было преступление. Нужда победила врожденное уважение к соб¬
ственности, и рабочие стали воровать. Но они скоро заметили,
что воровство не помогает. Кражи, совершенные отдельными ли¬
цами,— самая некультурная, самая бессознательная форма про¬
теста и уже по одному этому не могла стать всеобщим выраже¬
нием общественного пролетарского мнения. Как класс, рабочие
впервые восстали против буржуазии, силой воспротивившись вве¬
дению машин. Эта форма протеста происходила в самом начале
промышленного развития и тоже лишь в отдельных местностях:
она была направлена только против одной стороны современного
строя и вскоре уступила место новой форме протеста. К тому
именно времени подоспел закон 1824 года, который упразднял
все акты, воспрещавшие союзы рабочих. Этот закон, в силу ко¬
1) Ib., стр. 263—65.

— 21 —
торого рабочие получили право ассоциаций, никогда не прошел
бы через нижнюю палату впоследствии, когда билль о реформах
узаконил противоречие между буржуазией и пролетариатом, сде¬
лав первую правящим классом 1).
История рабочих союзов, тред-юнионов, — повествование о
длинной цепи их поражений, иногда прерываемой отдельными
победами. Все их усилия, понятно, не в состоянии изменить того
закона, согласно которого заработная плата определяется соотно¬
шением спроса к предложению на рабочем рынке. Союзы бессильны
против всех крупных причин, влияющих на это соотношение. Во
время промышленного кризиса им приходится либо самим согла¬
шаться на понижение заработной платы, либо распадаться; в слу¬
чае же значительного спроса на труд они не могут установить
заработную плачу выше размера, устанавливаемого конкуренцией
среди самих капиталистов. И все же рабочие видят ухудшение
своего положения во всяком понижении заработной платы, даже
вызываемой состоянием рынка. Стараясь по возможности оградить
себя, они прибегают к стачкам, большинство которых кончается,
однако, неудачно.
Почему же рабочие объявляют стачку даже в тех случаях,
когда бесполезность ее всякому ясна?— «Да просто потому,— отве¬
чает Энгельс,— что они должны протестовать против понижения
заработной платы и даже против необходимости этого понижения;
они должны заявить, что как люди не могут применяться к об¬
стоятельствам, а обстоятельства должны быть приспособлены к ним,
людям: молчание их было бы примирением с этими обстоятель¬
ствами, признанием за буржуазией права в годы расцвета про¬
мышленности эксплоатировать рабочих, а во время застоя давать
им умирать с голода. Рабочие должны против этого протестовать,
покуда они не потеряли еще окончательно своего человеческого
достоинства. Протестуют же они именно таким образом, а не иначе,
потому что они англичане, люди практичные, выражающие свой
протест действиями, а не отправляются спокойно спать подобно
немецким теоретикам, как только их протест занесен в протокол
и сдан в архив» 2).
Профессиональные союзы и вызываемые ими стачки важны
преимущественно тем, что представляют собою первую попытку
рабочих уничтожить конкуренцию. Самое существование со¬
юзов предполагает понимание того, что господство буржуазии осно¬
вывается на взаимной конкуренции, т.-е. на отсутствии солидар¬
ности рабочих, на противоположении интересов одних из них
интересам других. Тред-юнионы опасны буржуазии именно потому,
что все усилия их, хотя односторонне и узко, направлены против
1) Ib., стр. 266—67.
2) Ib., стр. 269, 271.

— 22 —
конкуренции, этого жизненного нерва современного социального
строя. Пролетариат не мог бы найти в нем более уязвимого места:
«раз конкуренция рабочих между собою прекратится, раз все ра¬
бочие согласятся между собою и решатся не давать более бур¬
жуазии эксплоатировать их, царству собственности наступит ко¬
нец: заработная плата только потому зависит от условия спроса
и предложения, от случайного состояния рабочего рынка, что рабочие
до сих пор позволяли обращаться с собою, как с вещью. которую
можно покупать и продавать. Раз рабочие решатся положить ко¬
нец такому состоянию вещей, раз они при установлении ценности
труда выступят не как вещи, а как люди, обладающие не только
рабочей силой, но и волей, всей современной политической эконо¬
мии и законам заработной платы наступит конец. Конечно, если
бы рабочие остановились на этом. если бы они удовлетворились
только уничтожением конкуренции между собой, законы заработной
платы в конце-концов снова проявили бы свое значение. Но они
не могут на этом остановиться, не отказавшись от всего своего
движения, не восстановив этой самой конкуренции. Они должны
уничтожить не часть конкуренции, а конкуренцию вообще, и они
это сделают» 1).
До невероятных размеров участившиеся забастовки лучше
всего доказывают, как сильна уже социальная война в Англии.
Не проходит недели, почти даже дня, чтобы там или здесь не
возникали стачки. Конечно, они — только передовые стычки, лишь
изредка превращающиеся в более крупные битвы. Но они с не¬
сомненной ясностью свидетельствуют, что приближается решитель¬
ный бой между пролетариатом и буржуазией. Стачки служат ра¬
бочим военной школой, где они подготовляются к великой борьбе,
ставшей уже неизбежной; они — военные стычки отдельных отра¬
слей труда, означающих присоединение последних к великому
рабочему движению. Как военные школы стачки незаменимы,
развивая своеобразное мужество, стойкость и непоколебимую ре¬
шимость, ежедневно выдерживающую сотни испытаний. Люди,
выносящие так много, чтобы победить одного лишь буржуа, будут
в силах сломить и мощь всей буржуазии 2).
Естественно, что рабочие не почитают закона, а лишь под¬
чиняются ему, когда не в силах его изменить. Но они стремятся
на место буржуазного закона поставить пролетарский. Таким за¬
коном является народная хартия чартистов (people’s charter).
В союзах и забастовках оппозиция всегда сохраняла частичный
характер: отдельные рабочие или группы их боролись с отдель¬
ными буржуа. В чартизме же против буржуазии поднимается весь
рабочий класс, нападая прежде всего на ее политическую мощь,
1) Ib., стр. 271—72.
2) lb, стр. 277—79.

на ту стену законов, которой она окружила себя. Чартизм — детище
демократической партии, развившейся в 80-х г.г. XVIII века
одновременно с пролетариатом и внутри него. С самого возникно¬
вения чартизм был по преимуществу рабочим движением, но сна¬
чала не отделялся еще резко от мелкой буржуазии. Однако, и
тогда уже обнаружился своеобразный социальный его характер.
С января 1843 года он стал чисто рабочим движением, совершенно
свободным от буржуазных элементов. Чартисты-рабочие с удвоен¬
ной энергией приняли участие в борьбе пролетариата с буржуа¬
зией. Ныне десятичасовой билль, защита рабочего от капиталиста,
повышение заработной платы, обеспеченное положение, отмена нового
закона о бедных составляют, по меньшей мере, такую же существен¬
ную часть чартизма, как и знаменитые «шесть пунктов» его хартии.
Таким образом. чартизм — по существу явление социального
характера. Для радикального буржуа «шесть пунктов» — все, для
пролетария же — только сродство: «Политическая власть — наше
средство, и социальное благоденствие — наша цель», — вот ясно
выраженный девиз чартистов. Правда, социализм их находится
еще в зачаточном состоянии, а главное средство против нищеты,
раздел земли, утратил значение с развитием промышленности; но
отделение чартизма от чисто политической партии неизбежно
приведет к развитию его отличительных признаков. Тогда сбли¬
жение с социализмом станет неизбежным.
Но английский социализм имеет своп отрицательные стороны.
По существу он выходит за пределы противоположности между
буржуазией и пролетариатом, но по форме очень снисходителен
к первой и несправедлив ко второму. Социалисты крайне трудо¬
любивы и смирны, признают существующий порядок и отрицают
всякий иной путь к его изменению кроме публичной проповеди.
В то же время их принципы настолько абстрактны, что в нынешней
форме никогда не убедят общество в своей истинности. К тому же
социалисты постоянно жалуются на деморализацию низших клас¬
сов, но не замечают прогрессивных элементов в разложении суще¬
ствующего строя и упускают из вида, что деморализация имущих
классов гораздо значительнее. Они не признают исторического
развития и хотят немедленно ввести коммунистический строй.
Они, конечно, понимают, почему рабочий негодует против буржуа,
но считают это озлобление, представляющее единственное средство
вести рабочих вперед, бесплодным; вместо него они проповедуют
филантропию и всеобщую любовь, еще более бесплодные при со¬
временной английской действительности. Они признают лишь
психологическое развитие, развитие абстрактного человека, стоя¬
щего вне всякой связи с прошлым, а между тем весь мир и че¬
ловек вместе с ним выросли на почве этого прошлого. Они слиш¬
ком учены, слишком метафизичны и достигают лишь незначитель¬
ных практических результатов.

— 24 —
Итак, рабочее движение в Англии распадается на два на¬
правления: чартистов и социалистов. Чартисты очень отстали и
мало развиты, но зато — пролетарии душой и телом, истинные
представители рабочего класса. Социалисты смотрят гораздо шире,
предлагают практические средства против нужды, но вышли из
буржуазной среды и потому не в состоянии слиться с пролета¬
риатом. Слияние социализма с чартизмом, воспроизведение фран¬
цузского коммунизма на английской почве, должно воспоследовать
в ближайшем будущем и уже отчасти началось. Когда это слу¬
чится, рабочий класс станет действительно властелином Англии.
Предстоящее политически-социальное развитие будет, конечно,
благоприятно влиять на развитие вновь зарождающейся партии 1).
В самом деле: рассмотрим шансы английской буржуазии.
После отмены хлебных законов, которая через несколько лет ста¬
нет фактом, иностранная и особенно американская промышленность,
несомненно, выдержит английскую конкуренцию. Неисчерпаемые
богатства, огромные залежи каменного угля и железной руды,
беспримерное богатство водяной силой и судоходными реками, а
главным образом, энергичное, деятельное население, в сравнении с
которым даже англичане — флегматичные колпаки,— вот условия,
делающие Америку способной захватить в свои руки промышлен¬
ную монополию. Раз английская промышленность будет побеждена
и ее социальные условия не изменятся, большая часть пролета¬
риата сделается «излишней» раз навсегда. Тогда ему остается
альтернатива: умереть с голоду или устроить революцию.
Но допустим обратное: англичане сохранят промышленную
монополию, и число их фабрик будет все более возрастать. К чему
это приведет? Торговые кризисы будут периодически повторяться,
становясь все острее, все ужаснее с развитием промышленности
и ростом пролетариата. Одновременно с непрерывным разорением
мелкой буржуазии и колоссально растущей централизацией капи¬
тала в руках немногих пролетариат станет увеличиваться в гео¬
метрической прогрессии и скоро составит всю нацию за вычетом
нескольких миллионеров. И в таком случае неизбежно наступит
момент, когда рабочий класс увидит, как легко свергнуть суще¬
ствующий социальный порядок,— тогда наступит революция.
В действительности, однако, не произойдет ни первого, ни
второго. Торговые кризисы в связи с иностранной конкуренцией
и все возрастающим разорением мелкой буржуазии ускорят про¬
цесс социального развития. Пролетариату надоест, наконец, оста¬
ваться предметом экоплоатации и умирать с голоду. Если к тому
времени буржуазия не образумится — а это крайне сомнительно,—
разразится такая революция, которая затмит все прежние. Война
бедных против богачей будет самой кровавой из всех войн между
1) Ib.. стр. 281—93.

— 25 —
народами. Не помогут исправление и даже переход части бур¬
жуазии на сторону пролетариата: более решительные ее элементы,
которые примкнули бы к рабочим, образовали бы новую жиронду
и погибли бы в период революции: предрассудки целого класса
не сбрасываются сразу, как старое платье. Мирный исход стал
уже невозможен, и потому революция должна наступить.
Вот выводы, с необходимостью вытекающие из исторического
развитии Англии. В заключение Энгельс еще раз энергично на¬
стаивает на одним: война бедных против богатых, которая уже
теперь ведется косвенно и в виде отдельных стычек, получит
в Англии всеобщий и прямой характер. Общественные классы все
резче и резче обособляются друг от друга, дух протеста все более
и более охватывает рабочих, ожесточение растет, отдельные стычки
разрастаются в более крупные сражения и демонстрации, и скоро
достаточно будет небольшого толчка, чтобы привести машину
в движение. Тогда действительно раздастся во всей стране боевой
клич: «война дворцам, мир хижинам». Но тогда для богачей
будет слишком поздно остерегаться!» 1).
Не подлежит ни малейшему сомнению, что общая теоретиче¬
ская точка зрения, из которой Энгельс исходил в этом замеча¬
тельном труде, далеко не вполне совпадает с его позднейшими
философскими, политическими и экономическими воззрениями.
Через полвека автор сам признал это в предисловии ко второму
немецкому изданию своей работы: «Моя книга,— писал он,— пред¬
ставляет собой только одну из фаз в эмбриональном развитии
социализма. И подобно тому, как у человеческого зародыша на
самых ранних ступенях его развития появляются еще жаберные
дужки наших предков — рыб, так в этой книге можно везде найти
следы происхождения современного социализма от одного из его
предков — немецкой классической философии» 2). Это, конечно,
верно. Однако, подобные следы в «Положении рабочего класса»
еще бледнее, чем в предыдущих работах Энгельса: он вполне осво¬
бодился от петель умозрительного гегелевского идеализма; о Бруно
Бауэре вообще не может быть и речи; к «другу Штирнеру», упо¬
минаемому дважды и оба раза с тем же ироническим эпитетом,
сквозит явно отрицательное отношение 3); кое-где заметны лишь
жаберные дужки Файербаха, которые, однако, скоро исчезают.
Полемизируя с братьями Бауэрами, Энгельс в сентябре
1844 года еще выдвигал против них фейербаховского «человека»,
но уже тогда понимал его реалистически, как практика и борца,
В начале нового труда еще чувствуются отзвуки полемической
битвы, но к концу они замирают все более и более: бывшего
фейербахианца интересуют теперь не люди вообще, а вполне кон¬
1) ib., стр. 357—61.
2) Ib., стр. 7.
3) Ib., стр. 51 и 337.

— 26 —
кретные пролетарии Англии. Закончив книгу восклицательным
знаком, Энгельс вместе с тем поставил точку в конце главы, пос¬
вященной классической немецкой философии, и начал новую
страницу: научный коммунизм. Впервые наш экономист глубоко
проник в дух капиталистического способа производства и объяс¬
нил его неминуемую гибель. Он показал, что капитализм поpo-
ждает не только эксплоатацию, нищету, унижение, страдание
рабочего класса, но и те условия, которые необходимы для его
собственного грядущего освобождения. Эти условия Энгельс видит
не в доброй воле благожелательных людей, филантропов или ве¬
ликих преобразователей. Нет, падение капитала будет неизбеж¬
ным последствием самостоятельного рабочего движения: пролета¬
риат сам низвергнет своего творца.
Высказав эту поистине. гениальную мысль, 24-летний эко¬
номист заложил один из краеугольных камней будущего мар¬
ксизма, а вместе с тем провел резкую грань между ним п преж¬
ними социалистическими теориями. С утопизмом было в значи¬
тельней степени покончено. Промежуточные формы между утопи¬
ческим социализмом и научным коммунизмом тоже остались позади.
В частности Энгельс перешагнул и через Вильгельма Вейтлинга,
которого считал «единственным немцем, действительно кое-что
сделавшим» 1). Нетрудно, однако, заметить, что в одном пункте
сохранилась еще и близость. Как известно, гениальный портняж¬
ный подмастерье полагал, что социальная революция должна опи¬
раться не на растущую силу, а на прогрессирующее обнищание
пролетариата. Наиболее действительный рычаг революции Вейт-
линг видел не в дисциплине, сплоченности и готовности рабочих
к борьбе, а в их отчаянии и нищете. Довести существующую
анархию до ее последних пределов, ввергнуть пролетариат в без¬
граничную нищету — вот его неясное желание, в котором он сам
иногда боялся признаться 2). Конечно, подобного утопического
бунтарства у Энгельса нет. Но во всей книге сквозит мысль, что
социальная революция будет продуктом отчаяния. Иногда он
прямо говорит: «доведенные до отчаяния пролетарии примутся за
поджоги, как им проповедывал священник Стеффенс; народная
месть прорвется с такой яростью, перед которой события 1793 года
совершенно побледнеют» 3).
Когда же начнется революция? — В самом недалеком буду¬
щем. Уже ближайший кризис, который наступит в 1846 или
1847 году, повлечет за собой отмену хлебных законов и принятие
хартии, выработанной чартистами. По аналогии с предыдущими
следующий кризис должен наступить в 1852 или 1853 году;
1) Ein Fragment Fouriers über den Handel, Nachlass, II. S. 408.
2) Эм. Калер, Вильгельм Вейтлинг. его жизнь и ученпе. П., 1920 г., стр.
69—85 и др.
3) Положение рабочего масса в Англии, стр. 359; гр. также стр. 263.

27 —
отмена хлебных законов может задержать, а другие причины,
напр., иностранная конкуренция — ускорить его наступление.
Революция разразится уже до наступления кризиса. Но по сви¬
детельству самого Энгельса, среди промышленного пролетариата
наблюдается нищета и болезни, неуклонное разрушение физических
и духовных сил, деморализация и отчаяние. Вот потому-то и должна
наступить революция, которая выльется в самых ужасных формах.
Здесь ясно заметны вейтлингианские жабры. Сказываются
они и в дальнейшем. Грядущая революция может и не принять
столь ужасных форм. Но это зависит от развития не столько
буржуазии, сколько пролетариата. Чем более рабочие проникнутся
социалистическими и коммунистическими идеями, тем меньше
революция будет кровавой, мстительной и жестокой. Почему же?—
Потому.— отвечает Энгельс,— что принципиально коммунизм стоит
выше противоречия между буржуазией и пролетариатом, при¬
знавая его историческое значение лишь для настоящего и отрицая
его необходимость в будущем. Цель коммунизма сводится именно
к устранению этого противоречия. Пока же оно существует, ком¬
мунизм видит в озлоблении пролетариата против его поработи¬
телей нечто необходимое, самый важный рычаг зарождающегося
рабочего движении. Но коммунизм идет дальше этого озлобления,
ибо является делом не одних рабочих, а всего человечества.
Рассуждение о мягких формах революции плохо вяжется с ожи¬
даниями наступления ее через каких-нибудь 6—7 лет: разве за та¬
кой короткий срок рабочий класс Англии мог бы стряхнуть демора¬
лизацию и проникнуться коммунистическими идеями? Независимо
от этого практическая полезность заключительной мысли о том. что
коммунизм — дело всего человечества, более, чем сомнительна. Здесь
опять-таки чувствуются пережитки до-научного социализма. За
всем тем «Положение рабочего класса в Англии» остается первым
великим обоснованием коммунизма. Несомненно, этот труд оказал
большое влияние на Маркса, дав толчок, в известном направлении
и в общих чертах наметив ему путь к самостоятельному изучению
капиталистического производства. Изложив впоследствии свои вы¬
воды в «Капитале», он откровенно отказывается давать историю
английского пролетариата до 1845 г., прямо отсылая к работе Эн¬
гельса 1). И прав Зиновьев, замечая: «Если Маркс своими рабо¬
тами этой эпохи сделал очень многое для философского обоснова¬
ния научного социализма, то Энгельс сделал не меньше того для
экономического обоснования, и сделал это первым» 2).
1) Маркс, Капитал, т. I, гл. VIII, 2, прим. 48; русск. пер. М., 1909
стр. 202- 203.
2) Памяти Карла Маркса, стр. 89. Отметим кстати, что, по мнению
Шарля Андлера, «Нищета философии» Маркса «более устарела, чем первый
набросок системы (коммунизма) у Фридриха Энгельса». — См.: Введение и
комментарий, стр. 21.

— 28 —
Таковы юношеские совершенно самостоятельные работы
Энгельса. Они показывают, что перед нами — самостоятельный,
смелый и глубокий мыслитель первого ранга, совершенно незави¬
симо от Маркса подошедший вплотную к материалистическому
пониманию истории. Можно утверждать положительно, что до
этого момента Маркс не оказал на своего друга почти никакого
влияния. Пути их умственного развития были далеко не одина¬
ковы. Первый сначала изучал, главным образом, философию,
юриспруденцию и историю, а затем перешел в частности к исто¬
рии великой французской революции и французского утопиче¬
ского социализма. Второй же, основательно усвоив еще в Герма¬
нии философию Гегеля, очень серьезно изучил историю и со¬
циально-экономическую жизнь Англии. За двухлетнее почти пре¬
бывание Энгельса в этой стране высоко развитого капитализма
английская промышленность и обостренная классовая борьба ре¬
шительно толкнули его в сторону коммунизма. С Марксом он, как
мы уже знаем, провел в Париже 10 дней в сентябре 1844 года.
По приезде в Бармен он вскоре засел за работу: материалы для
нее были собраны еще в Англии, там же был разработан и ее
общий план. Наконец, многие руководящие ее идеи уже выска¬
заны в статье «Положение Англии», написанной до встречи
с Марксом.
Уместно, пожалуй, поставить вопрос: оказало ли на эту ра¬
боту влияние «Святое Семейство или критика критической кри¬
тики». Зиновьев склоняется к утвердительному ответу. Утверждая,
что новая книга Энгельса в сущности «только обширнее разви¬
вала основные мысли, высказанные в гениальном эскизе о поли¬
тической экономии», он продолжает: «Но между нею и последним
лежала «Die Heilige Familie», и это не могло, конечно, не отра¬
зиться на новой работе. В ней автор стоял уже на более проч¬
ном философском фундаменте, и потому его отношение, напр.,
к утопическому социализму было уже иное» 1). Последнее верно,
но совместный труд Маркса и Энгельса здесь непричем: писал
его почти исключительно первый; участие второго весьма незна¬
чительно; получил же и прочитал он «совместный» труд уже тогда,
когда «Положение рабочего класса» было почти закончено. Так,
в письме от 7-го марта 1845 г. Энгельс нетерпеливо восклицает:
«Критической критики все еще нет здесь!». И только через 10
дней он впервые сообщает, что книга, наконец, получена. Но
в том же письме Энгельс пишет, что его работа «на этой неделе
отправлена к Виганду» 2), в издании которого и появилась. Пре¬
дисловие к ней помечено: «Бармен, 15-го марта 1845». Таким
образом, о влиянии «Святого Семейства», написанном в Париже,
не может быть и речи.
1) Памяти К. Маркса, стр. 87.
2) Briefwechsel, I, Ss. 18—20.

— 29 —
Над книгой Энгельса реет бодрый, радостным дух. Такое же
радостное, почти восторженное настроение проглядывает и в его
письмах: всюду он замечает пробуждение, всюду видит рост не¬
довольства и успехи коммунизма. Его отношение к этим успехам,
полушутливое, полусерьезное, проникнуто юношеским задором.
«Что для меня особенно забавно,— пишет, напр., он 20-го января
1845 года из Бармена,— так это укоренение коммунистической
литературы в Германии, которое ныне — fait accompli. Год тому
назад она, кроме Германии, начала укореняться, собственно даже
возникать, в Париже, а теперь сидит уже на шее немецкого Ми¬
хеля. Газеты, еженедельники. ежемесячники, трехмесячники и
подвигающийся резерв из тяжелых орудий, все в лучшем по¬
рядке. Ведь чертовски быстро пошло! Под сурдинку и пропаганда
оказалась не без плодов: всякий раз, когда я прибываю в Кельн
или здесь в какой-нибудь трактир,— новые успехи, новые прозе¬
литы. Кельнское собрание совершило чудо: постепенно открыва¬
ются коммунистические шайки, развившиеся совсем в тиши и
без нашего прямого воздействия». Время,— думает Энгельс,— не
терпит: нужно ковать железо, пока оно горячо. Он задумывает
вместе с Мозесом Гессом издавать ежемесячный журнал и би¬
блиотеку иностранных социалистов, посвятить четыре недели на
мелкие работы, а затем перейти к историческому развитию
Англии и английского социализма 1).
Эльберфельд и Бармен радуют нашего ревностного апостола
коммунизма еще больше, чем Кельн. «Здесь, в Эльберфельде,—
пишет он,— совершаются чудесные вещи. Вчера в самом боль¬
шом зале и первой гостинице города состоялось наше третье
коммунистическое собрание. На первом присутствовало 40, на
втором — 130, на третьем — по крайней мере 200 человек. Были
представлены весь Эльберфельд и Бармен, начиная от денежной
аристократии вплоть до épicerie (лавочников) за исключением
только пролетариата... Штука ужасно привлекает. Не говорится
ни о чем кроме коммунизма, и ежедневно к нам примыкают но¬
вые приверженцы. Коммунизм в долине р. Вуппер — факт, verité.
даже почти уже сила. Что здесь за благоприятная почва, ты не
имеешь представления. Самый тупой, равнодушный, филистерский
народ, ничем в мире не интересующийся, начинает почти бре¬
дить коммунизмом» 2). Нельзя читать без улыбки эти горячие
тирады: хорош коммунизм «за исключением только пролетариата!»
Но они интересны, проливая свет на то, в каком именно смысле
Энгельс считал коммунизм делом всего человечества: не вполне
совлекши ветхого Адама в этом отношении, он вслед за утопи¬
стами, очевидно, полагал, что в осуществлении коммунизма за-
1) Ib., № 13, Ss. 10—12.
2) Ib.. № 4. Ss. 15—16.

— 30 —
заинтересован не один пролетариат, но и буржуазные элементы
общества.
На первых двух эльберфельдских собраниях Энгельс высту¬
пал с речами, воспроизведенными в первой книжке «Rheinische
Jahrbücher», которая появилась в мае 1845 года. Они крайне
интересны и имеют целью доказать, что в Германии коммунизм
стал уже, если не исторической, то экономической необходимостью.
Оратор обосновывает ее социальным положенном Германии, ха¬
рактерную особенность которой составляют всеобщая бедность и
нищета. Численность германского пролетариата должна непре¬
рывно возрастать. Порукой тому служит растущее обеднение
среднего класса и тенденция капитала концентрироваться и не¬
многих руках. Раз каждый производит за собственный страх и
в противоположность всем другим, пролетариат должен не только
существовать, но и непрестанно расширяться, становись все бо¬
лее грозной силой современного общества. Он достигнет такого
могущества и понимания, что откажется выносить долее гнет
всего социального здания и потребует равномерного распределе¬
ния социальных прав и обязанностей. Тогда — если человеческая
природа не изменится — станет неизбежна социальная революция,
это естественное последствие конкуренции. Энгельс намерен рас¬
сматривать различные формы конкуренции и их возможные по¬
следствия 1).
Германия или, точнее говоря, германский таможенный союз
имеет тариф «золотой середины»: для действительного протекцио¬
низма ее пошлины слишком низки, для свободы торговли чрез¬
мерно высоки. Таким образом возможны три вещи: она перейдет
к полной свободе торговли, оградит свою промышленность доста¬
точно высокими пошлинами или останется при прежней системе.
В первом случае вся промышленность кроме нескольких отраслей
будет разрушена. Массы рабочих, внезапно оставшихся без за¬
работка будут выброшены в земледелие и на развалины промыш¬
ленности, всюду вырастет пауперизм, централизация собствен¬
ности в руках немногих ускорится и — неизбежным следствием
этого кризиса станет социальная революция.
Но Германия может ввести и охранительные пошлины, не¬
давно ставшие излюбленным детищем наших капиталистов. Лист
привел вожделения последних в систему, получившую почти об¬
щее признание. Он предлагает постепенно повышать пошлины,
пока фабрикантам не будет обеспечен внутренний рынок; на этой
высоте они должны некоторое время остановиться, а затем снова
будут постепенно понижаться, пока, наконец, через несколько лет
не прекратится всякое покровительство. Предположим, что этот
план будет осуществлен. Тогда промышленность подымется; до
1) Versammlungen in Elberfeld; Nachlass, II, Ss. 393 ff.

— 31 —
сих пор незанятый капитал получит применение в промышлен¬
ных предприятиях; спрос на рабочих и заработная плата повы¬
сятся; дома для бедных опустеют; словом, по всем видимостям,
наступит в высшей степени цветущее состояние. За это время,
думает Лист, промышленность настолько окрепнет, что будет
нуждаться в меньшем покровительстве. Допустим на мгновение...
Пошлины будут понижаться. При первом или во всяком случае
втором, третьем их понижении покровительство будет настолько
ограничено, что иностранная и специально английская промыш¬
ленность сможет конкурировать на германском рынке с нашей
собственной. Лист даже желает этого.
Каковы же будут последствия?— С этого момента германская
промышленность будет подвержена веем колебаниям и кризисам
английской. Как только заокеанские рынки переполнятся англий¬
скими товарами, англичане бросят все свои запасы на наиболее
доступный для них германский рынок и таким образом снова
превратят его в свою «ветошную лавку». Вместе с тем наступит
то же угнетенное состояние, в котором ныне находятся полуохра-
ненные отрасли промышленности: одно предприятие за другим
начнет погибать, а новые не возникнут: машины станут стареть,
не заменяясь новыми и улучшенными: застои превратится в рас¬
пад, и, по собственному признанию Листа, одна отрасль промыш¬
ленности за другой будет чахнуть, а затем и вовсе погибать.
Многочисленный пролетариат, созданный промышленностью, ока¬
жется без работы и средств к существованию; тогда он предъ¬
явит имущему классу требование дать ему то и другое. Так про¬
изойдет, если пошлины будут понижены. Но допустим, что они
останутся на прежнем уровне. И в этом случае революция на¬
ступит, хотя и по несколько иным причинам.
Наконец, возможен третий, самый невероятный случай: при
помощи охранительных пошлин немцам удастся довести свою про¬
мышленность до такого состояния, что она сможет конкурировать
с английской, не прибегая к протекционизму. Что будет тогда?
«Как только,— отвечает Энгельс,— мы начнем оказывать англича¬
нам конкуренцию на иностранных нейтральных рынках, завя¬
жется борьба на жизнь и смерть между нашей и английской
промышленностью. Англичане употребят все свои силы, чтобы
вытеснить нас из рынков, до сих пор снабжавшихся ими: они
вынуждены к этому, ибо будут здесь затронуты в своем жизнен¬
ном нерве, в наиболее уязвимом пункте. И при помощи
всех средств, имеющихся в их распоряжении, при помощи всех
преимуществ столетней промышленности им удастся побить
нас. Нашу промышленность они ограничат нашим собственным
рынком и таким путем сделают ее стационарной... Мы ста¬
нем на месте, а англичане пойдут вперед, и наша промышлен¬
ность при своей неизбежной гибели не сможет прокормить

— 32 —
искусственно созданный ею пролетариат — наступит социальная
революция 1).
Но даже если согласиться, что мы, немцы, победим англи¬
чан, что же мы выиграем при этом почти невозможном допуще¬
нии? В самом лучшем случае мы еще раз проделали бы ту про¬
мышленную карьеру, которую уже сделали англичане, и рано или
поздно достигли бы того места, где ныне находится Англия.—
кануна социальной революции. Но победа германской промыш¬
ленности еще более ускорила бы массовое восстание пролетариата
против имущих классов, и без того неизбежно предстоящее
в Англии. При современном же положении вещей подобная со¬
циальная революция оказала бы огромное влияние на континен¬
тальные страны, особенно на Францию и Германию. Переворот
тотчас же стал бы европейским, и мечты наших фабрикантов о
промышленной монополии Германии были бы весьма неучтиво
разбиты.
При конкуренции невозможно мирное сожительство англий¬
ской и германской промышленности. Эту мысль Энгельс обосно¬
вывает чрезвычайно остроумно и интересно: «Всякая промышлен¬
ность должна развиваться, чтобы не отстать и не погибнуть: она
должна расширяться, завоевывать новые рынки, непрерывно
увеличиваться новыми предприятиями, чтобы иметь возможность,
итти вперед. Но так как со времени открытия Китая нельзя
более завоевывать новые рынки, а можно лишь лучше эксплоати-
ровать существующие, так как, следовательно, расширение про¬
мышленности в будущем станет происходить медленнее, чем до
сих пор, то ныне Англия будет терпеть конкурентов еще гораздо
меньше, чем это было раньше. Чтобы охранить свою промышлен¬
ность от гибели, она должна подавлять промышленность всех
других стран: утверждение промышленной монополии для Англии
уже не просто вопрос большей или меньшей прибыли, оно стало
вопросом жизни. И без того конкуренция между нациями гораздо
сильнее, гораздо решительнее, чем между индивидами, ибо это —
концентрированная борьба, борьба масс, которую могут закончить
только решительная победа одной и решительное поражение дру¬
гой стороны. И потому подобная борьба между нами и англича¬
нами, каков бы ни был ее результат, не принесла бы пользы ни
нашим, ни английским промышленникам, а вызвала бы лишь
социальную революцию» 2).
Словом, при всех условиях и во всех случаях социальная
революция — неизбежное следствие существующих в Германии
социальных отношений. Как из данных математических аксиом
выводится новая теорема, с такой же уверенностью мы можем на
1) Ib., Ss. 397-98.
2) Ib., Ss. 398-399.

— 33 —
существующих экономических отношений и принципов полити¬
ческой экономии сделать вывод о предстоящей социальной рево¬
люции. В каком же виде она наступит, каковы будут ее резуль¬
таты, чем она будет отличаться от прежних социальных перево¬
ротов? «Социальная революции,— отвечает Энгельс,— нечто совер¬
шенно иное, чем прежние политические революции: она направлена
не так, как те, против собственности на монополию. а против
монополии собственности: социальная революция — это открытая
война бедняков против богачей. Такая борьба, где откровенно,
открыто действуют все пружины и причины, неяспо и скрытно
лежавшие в основе, прежних политических конфликтов: такая
борьба, разумеется, грозит стать более ожесточенной и кровавой,
чем все ее предшественницы».
Результат этой борьбы может быть двоякого рода: либо
восставшая партия уловит только проявление, а не сущность,
только форму, а не содержание, либо она примется за самую суть
и возьмет зло в корне. В первом случае частная собственность
останется и будет лишь иначе распределена; сохранятся, стало
быть, и причины, вызвавшие нынешнее состояние; рано или
поздно они должны вызвать такое же состояние и новую рево¬
люцию. «Но возможно ли это?— спрашивает оратор.— Где найдем мы
революцию, которая действительно не осуществила бы того, из
чего исходила? Английская революция осуществила как религиоз¬
ные, так и политические принципы, противодействие которым со
стороны Карла I ее вызвало; в борьбе с дворянством и старой
монархией французская буржуазия завоевала все, чего желала,
устранила все злоупотребления, побудившие ее к восстанию. Так
может ли восстание бедняков успокоиться прежде, чем уничтожит
бедность и ее причины?— Это невозможно; допустить что-нибудь
подобное, значит спорить против всего исторического опыта» 1).
Таким образом остается только одно: будущая социальная
революция примется за действительные причины нужды и бед¬
ности, невежества, и преступления, т.-е. проведет действительную
социальную реформу. А это может произойти только путем
провозглашения коммунистического принципа. Если же эти выводы
верны, если социальная революция и практический коммунизм —
необходимый результат существующих отношений, нам следует
прежде всего заняться теми мерами, при помощи которых возможно
предупредить насильственный и кровавый переворот. К этому есть
только одно средство: мирное введение или по крайней мере подго¬
товление коммунизма. Итак, если мы не хотим кровавого разре¬
шения социальной проблемы, то должны серьезно и беспристрастно
заняться социальным вопросом. Приглашая к этому, Энгельс
торопится рассеять все сомнения и предупредить возражения.
1) Ib., S. 400. *
Записки науч. о-ва марксистов. № 1.
3

— 34 —
«Если,— говорит он,— кое-кому из вас, может быть, и пока¬
жется, что поднятие доныне униженных классов не может
произойти без понижения его собственного жизненного положения,
то ведь следует вспомнить, что дело идет о том, чтобы создать
такой же жизненный уровень для всех людей, что каждый может
свободно развивать свою человеческую природу, жить со своими
ближними в человеческих отношениях и не опасаться насиль¬
ственных потрясений своего положения в жизни: следует вспо¬
мнить, что то, чем должна пожертвовать отдельная личность, не
истинно человеческое наслаждение, а лишь видимость его, по¬
рожденная нашим дурным общественным состоянием, нечто,
что противоречит собственному разуму и собственному сердцу тех,
кто ныне пользуется этими мнимыми преимуществами» 1).
Энгельс произнес свою речь в те дни, когда «Положение
рабочего класса в Англии» значительно подвинулось вперед, а
обработал для печати, когда его труд уже был закончен. Есте¬
ственно, что она находится с этим трудом в неразрывной связи.
Как мы знаем, автор его исходил из того совершенно верного
положения, что в классически ясной форме условия существования
пролетариата имеются только в Англии. Но по существу таковы
же основы экономического строя и в Германии, которая рано или
поздно достигнет одинаковой ступени развития. Поэтому основные
причины, вызвавшие нищету и угнетение рабочего класса
в Англии, с течением времени приведут к таким же результатам
в Германии, а, стало быть, и к социальной революции. Таким
образом в эльберфельдской речи можно видеть просто применение
к полукапиталистической стране общих соображений, развитых
уже в отношении к вполне сложившейся промышленной Англии.
И действительно: мы встречаем здесь важнейшие идеи, выска¬
занные в «английской штуке». Энгельс полагает, что в Германии
социальная революция тоже будет неизбежным последствием
промышленного кризиса и порожденных им безработицы, нищеты,
отчаяния. Он убежден, что германский рабочий класс подобно
английскому непосредственно возмутится против бесчеловечных
условий существования и уничтожит монополию собственности.
Пролетариату предстоит ожесточенная, кровавая борьба, которую
может, однако, предупредить мирное введение или по крайней
мере подготовление коммунизма. Как в большой работе, так и
в речи Энгельс считает его делом всего человечества, пытаясь
убедить своих буржуазных слушателей в том, что они сами
заинтересованы в осуществлении коммунизма: ведь состоятельные
классы пользуются только «мнимыми преимуществами» и должны
пожертвовать по «истинно человеческими наслаждениями», а лишь
видимостью их.
1) Ib., Ss. 401—402.

— 35 —
На ряду с верой, что Англия переживает канун революции,
речь намечает и другие, совершенно новые перспективы уже не
в национальном, а в международном масштабе. Не предчувствуя
той эластичности, которую впоследствии обнаружил капитализм,
Энгельс все же ставит его дальнейшее развитие в связь с завоева¬
нном внешних рынков. С замечательной проницательностью ора¬
тор предвидит время, когда захват новых рынков сделается
невозможен. Тогда развитие промышленности замедлится, уста¬
новление промышленной монополии станет для Англии вопросом
жизни, и она будет вынуждена подавлять промышленность всех
других стран. Из-за внешних рынков начнется смертельная борьба,
которая может закончиться только полной победой одной и реши¬
тельным поражением другой стороны. Такая участь ожидает и
Германию, если она сумеет успешно конкурировать с Англией.
В результате этой борьбы разразится социальная революция.
Вот изумительное предсказание, неуверенно сделанное Энгельсом
в начале 1845 года и впоследствии неоднократно повторенное им
самим. Оно исполняется лишь теперь на наших глазах.
Второй особенностью эльберфельдской речи является непре¬
клонная уверенность в победоносном завершении социальной
революции. Правда, оратор обосновывает свою мысль довольно
слабыми соображениями: тот факт, что английская буржуазия
осуществила свои политические и религиозные принципы при
Карле I, а французская «завоевала все, чего желала» при Людо¬
вике XVI, ровно ничего не доказывает; во всяком случае, отсюда
еще не следует, что пролетариат сумеет путем однократного
восстания уничтожить бедность и ее причины. Против этого
можно было бы возразить, что буржуазия, восставшая против
феодально-цехового строя, тоже неоднократно терпела жестокие
поражения: она одержала победу лишь в тот момент, когда
капиталистический строй стал не только ее личной потребностью,
но и общественной необходимостью. Поэтому «исторический опыт»
нисколько не противоречит допущению, что пролетариат потерпит
еще не одно поражение, пока не достигает, наконец, победы. Так
оно и случилось в 1848 году и во время Парижской Коммуны:
так было недавно в Баварии и Венгрии: так, наконец, ныне
происходит в который уже раз во всей Германии.
Энгельс считал невозможным то, что совершается ныне на
наших глазах. Партии, считающие себя пролетарскими и социали¬
стическими, в период величайшего кризиса, даже полного капита¬
листического распада и соответствующего ему небывалого револю¬
ционного возбуждения, не берут зла в корне и не желают бороться
с самой сутью буржуазного строя. Так-называемые социал-согла-
шатели в наше время желают уничтожить не самое содержание
капиталистической эксплоатации, а изменить лишь ее формы:
в своей практической политике они посягают не на политическую
*
— 36 —
и экономическую сущность капитализма, а только на его про¬
явления. Эти мудрецы, нарождения которых Энгельс, по мог, раз¬
умеется, предвидеть, сохраняют в неприкосновенности частную
собственность и даже весь соответствующий ей государственный
демократически-парламентский аппарат, созданный буржуазией
как орудие своего классового господства. Но Энгельс глубоко прав,
замечая, что при неприкосновенности частной собственности оста¬
нутся и причины, вызвавшие нынешнее состояние, а это неиз¬
бежно поведет к новой революции.
«Положение рабочего класса в Англии» и эльберфельдская
речь вводят нас в круг тех идей, которые основоположники
научного коммунизма развивали в своих последующих произведе¬
ниях, придав им классически законченную форму в «Коммуни¬
стическом Манифесте». По экономической проницательности и
выпуклости коммунистического мировоззрения обе работы Энгельса
оставили далеко позади себя не только легкомысленные фельетоны
Карла Грюна, но и тяжеловесные статьи Мозеса Гесса. Конфликт
с ними и с другими «истинными социалистами» становился
неизбежен, в скором времени действительно прорвавшись наружу.
Это произошло, когда оба друга снова встретились весной 1845 г.
в Брюсселе и начали совместную борьбу. После брюссельского
свидания их взгляды, интересы и труды до такой степени сли¬
ваются, что трудно, а подчас даже невозможно, определить, где
кончается участие одного и начинается работа другого. Но до
сих пор оба шли разными путями к общей цели, постепенно все
более сближаясь.
Эта близость проявлялась иногда даже в мелочах: Энгельсу
приходит в голову идея издавать библиотеку иностранных социали¬
стов,— на ту же мысль нападает и Маркс; первый намеревается
критиковать Листа,— второй тоже собирается резко отмежеваться
от него. При всем родстве идей между обоими все же наблю¬
дается характерное различие: в Энгельсе преобладает практик,
склонный обсуждать вопросы, непосредственно связанные с теку¬
щими задачами, и практические выводы из теории; Маркс же —
преимущественно мыслитель, стремящийся к обобщениям и иссле¬
дованию теоретических предпосылок. Сам Энгельс отлично сознавал
и идейную близость, и психологическое различие. Так, 17-го марта
1845 года он пишет своему другу: «Замечательно, как я помимо
библиотеки сошелся с тобой и в другом плане. Я тоже хотел
написать для Пютманна (издателя «Рейнских Ежегодников») кри¬
тику Листа,— к счастию довольно скоро узнал через Пютманна о
твоем намерении. Так как, впрочем, я собирался приняться за
Листа практически, развить практические следствия его
системы, то я несколько шире разработаю одну из своих эльбер-
фельдских речей (дебаты будут напечатаны в Пютманновской
штуке), в которой между прочим сделал это вкратце. Кроме того,
— 37 —
по письму Бюргерса к Гессу и твоей персоне и подозреваю, что
ты займешься больше его (Листа) предпосылками, чем выво¬
дами» 1). Сочетание этих психологических особенностей чрезвы¬
чайно плодотворно отразилось на дальнейшем обосновании науч¬
ного коммунизма.
М. В. Серебряков.
1) Briefwechsel, I, № 5. S. 21.