/
Автор: Штаерман Е.М.
Теги: всемирная история древний и античный мир древний рим экономическая история
Год: 1978
Текст
Е.М. ШТАЕРМАН
ДРЕВНИЙ
РИМ.'
проблемы
экономического
развития
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ истории
Е.М. ШТАЕРМАН
ДРЕВНИЙ
рим:
проблемы
экономического
развития
в
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«НАУКА»
МОСКВА 1978
В монографии анализируются те особенности социально-
экономической истории древнего Рима, которые объясняются
характером гражданской античной общины. Сопоставляя эту об-
щину с другими — кровнородственной и соседской (или сель-
ской), автор изучает причины, определявшие развитие в них
рабовладельческих отношений. Особое внимание уделено за-
рождению в недрах античного общества феодальных элементов.
Ответственный редактор
доктор исторических наук
Е. С. ГОЛУБЦОВА
10603—161
042(02)—78
101—78
© Издательство «Наука», 1978 г
ВВЕДЕНИЕ
При всей изученности социально-экономической исто-
рии Рима, столь детально, казалось бы, разработанной
в трудах, основанных на тщательном подборе источни-
ков (на первом месте здесь, естественно, стоит шести-
томная экономическая история Рима, издававшаяся под
редакцией и при участии Т. Франка)1, ряд связанных с
нею проблем все еще остается дискуссионным.
В современной литературе мы, пожалуй, уже не
встретим приверженцев прямолинейных (и в своей пря-
молинейности противоположных) концепций школ Бюх-
нера и Эд. Мейера с их оценкой античной экономики как
автаркичной или капиталистической. Разница между от-
дельными исследователями заключается в том, что одни
признают римскую экономику более2, другие менее3 раз-
витой. Но старые разногласия приняли несколько иную
и с точки зрения теоретической, методологической более
принципиально важную форму. Сознательно или бессоз-
нательно те или иные авторы стремятся установить, на-
сколько правомерно, изучая различные явления социаль-
но-экономической истории Рима, исходить из категорий
и закономерностей, присущих капиталистическому миру.
Возможно, что здесь в какой-то мере сказывается воз-
действие марксистского учения, что, кстати сказать, вид-
но и из того, что теперь большинство западных истори-
1 Frank Т. An Economic Surwey of Ancient Rome. Baltimore, 1933—
1940.
2 Например, P. Ремондон, автор главы об античном мире в «Исто-
рии труда» (Histoire du travail, vol. I. Paris, 1959).
3 Например, P. Дункан-Джонс во введении к своей «Экономике Рим-
ской империи» (The Economy of the Roman Empire. Quantitative
Studies. Cambridge, 1974) пишет, что экономика Рима стояла на
низком уровне и в наше время Рим был бы причислен к «разви-
вающимся странам».
3
ков признает значение рабства как основы производства
в античности, в частности в римском мире, и не пыта-
ется, как делал в свое время Эд. Мейер, стирать, по су-
ществу, разницу между античным рабом ,и современным
пролетарием.
Но, признавая значение рабства, историки Рима рас-
ходятся по многим общим и более частным вопросам,
так или иначе связанным с упомянутой проблемой. Была
ли «деловая жизнь» Рима сходна с капиталистической
или принципиально от нее отлична? Влияла ли экономи-
ка, как при капитализме, на внешнюю политику, в част-
ности, можно ли в ней видеть причину римской экспан-
сии? Какое значение имело состояние рынка и рыночной
конкуренции для подъема и упадка производства, для
изменений социальной и экономической структуры
Рима? Было ли идентичным соотношение экономики и
политики, базиса и надстройки в капиталистическом и
римском мире? Можно ли исходить из социальной струк-
туры первого для определения закономерностей социаль-
ной структуры последнего? Почему Рим не дошел до
создания машинной индустрии, с которой часто отожде-
ствляется капитализм? Было ли тому причиной рабство
или что-то иное, а если рабство, то насколько оно вооб-
ще совместимо или несовместимо с техническим про-
грессом?
Вот примерный круг вопросов, которые прямо или
косвенно ставятся в западной литературе последних
десятилетий.
Высоко оценивает «деловые качества» римлян Р. Ре-
мондон. Их главной целью, считает он, была нажива,
они старались сделать труд как можно более дешевым,
а деньги как можно более дорогими, что становилось
возможным благодаря превышению,.предложения труда
над спросом. Развивавшееся в III—II вв. до н. э. сельское
хозяйство было основано на строгом расчете, рацио-
нальной организации, широких торговых операциях по
всему римскому государству и за его пределами. Расши-
рение рынков сбыта для продукции сельского хозяйства
и ремесла способствовало их расцвету, общему разви-
тию экономики, отнюдь не тормозившемуся рабством.
Большого распространения и совершенства достигли де-
ловые, «акционерные», как их называет Ремондон, това-
рищества.
Упадок римской экономики в эпоху Империи был вы-
зван конкуренцией провинций, грозившей кризисом пере-
производства и помешавшей переходу от мелкого произ-
водства к мануфактурам. Переход от рабства к колона-
ту Ремондон также связывает с вызванной конкурен-
цией провинций узостью рынка: виноградники и оливки
перестали приносить доход, и землевладельцы верну-
лись к культурам зерновых, при которых «серваж» был
выгоднее рабства. Та же узость рынка, а отнюдь не не-
совместимость рабства с техническим прогрессом поме-
шала развиться римской промышленности до уровня
современной: не было стимула преодолевать раздроб-
ленность ремесла и увеличивать капиталовложения в
ремесло. Кроме того, Ремондон указывает на то, что
римское правительство не поощряло прогресса и не вело
протекционистской политики, а также на презрение к
труду, на плохие методы обучения, не воспитывавшего
изобретателей и новаторов. Как видим, Ремондон при-
писывает римскому обществу закономерности, присущие
обществу капиталистическому, только действовавшие,
так сказать, в меньших масштабах. А в общем Рим не
доразвился до капитализма, скорее, в силу второстепен-
ных причин, которые при разумном отношении к делу
могли бы быть и преодолены.
В. Сираго в книге, посвященной италийскому сель-
скому хозяйству II в. до н. э.4, говорит об «аграрной ре-
волюции», происшедшей между II и III Пуническими
войнами и выразившейся в переходе от автаркии к то-
варному производству. И хотя он не приравнивает пря-
мо это производство к капиталистическому, он видит
истоки III Пунической войны в борьбе за рынки сбыта,
вызванной коммерческой конкуренцией, и в соответст-
венной политике правительства, т. е. в факторах, в основ-
ном присущих капиталистическому обществу.
Другие, наоборот, стараются нащупать принципиаль-
ную разницу между капиталистическим и римским ми-
ром. А. Аймар в послесловии к упомянутому первому
тому «Истории труда» формулирует тезис о взаимообус-
ловленности отказа античного мира от машин и разви-
тия рабства. Отказ от машин, с его точки зрения, имел
ряд причин: предпочтение чистой науки ее практическо-
4 Sirago V. A. L’agricultura italiana nel II sec. a. C. Napoli, 1972.
му применению, неодобрение обогащения путем ком-
мерческой деятельности, представление о труде и прак-
тической деятельности как уделе рабов.
Получался заколдованный круг: рабство обусловли-
вало отсутствие машин, а отсутствие машин вело к раз-
витию рабства. '
На иной точке зрения стоит Э. Берфорд5. Она под-
черкивает рутинное состояние античной техники, крайне
медленный ее прогресс, всецело зависевший от талантов
отдельных мастеров, а не от организации производствен-
ного процесса, кризисы недопроизводства, но объясняет
все эти явления не наличием рабства, а тем, что многие
авторы определяют как «культурный климат» эпохи.
Это — отсутствие осознания необходимости изобретений
и желания увеличить прибыль в современной ее форме
за счет изменений методов производства, консерватизм
и традиционализм, сужавший возможности творчества
и новаторства. В чем корни всех этих социально-психо-
логических особенностей, автор не объясняет, лишь ту-
манно ссылаясь на общий строй античного общества.
В нечеткости классовой структуры видит отличие
римского общества от капиталистического А. Гаже6. Он
признает значение рабства в первую очередь как тормо-
за технического прогресса, в котором не было необходи-
мости ввиду большого количества рабочей силы, но ос-
новное внимание уделяет структуре общества свобод-
ных. В результате он приходит к выводу, что твердо
установившихся классов в Риме не было, не было и на-
стоящей классовой борьбы, поэтому изучение классов
полезно, но недостаточно для понимания эволюции и ги-
бели империи. Следует заметить, что Гаже не дает ни
своего понимания класса, ни тех его определений, кото-
рые существуют в марксистской и немарксистской лите-
ратуре. Не делает он различия между классами, сосло-
виями, статусами. К классам, сословиям, статусам он в
равной мере относит сенаторов, всадников, муниципаль-
ные круги, городской и сельский плебс, военных, вольно-
отпущенников, рабов и все эти группы рассматривает с
точки зрения их отношений, с императорской властью на
5 Burford A. Craftesmen in Greek and Roman Society. Ithaca, New
York, 1972.
6 Gage J. Les classes sociales dans 1’Empire Romain. Paris, 1964.
6
разных этапах ее существования. Такая методологиче-
ская нечеткость лишает книгу Гаже всякого теоретиче-
ского значения.
Особый интерес представляет книга М. Финли «Древ-
няя экономика»7. По Финли, в античности не было эко-
номики в современном значении этого слова, ибо не
было возможности создать стройную экономическую си-
стему, основанную на конгломерате взаимосвязанных
рынков. Древние имели свою специфическую экономику,
и мы можем изучать ее закономерности, однако с тем,
чтобы не пользоваться современными терминами и со-
временными моделями, тем более что из-за неспособно-
сти древних к «мышлению в цифрах», т. е. в рамках вза-
имосвязей экономических явлений и тенденций их разви-
тия, до нас не дошло цифровых и статистических дан-
ных. Всем отраслям античного хозяйства были свойст-
венны приверженность к традиции, эмпиризм, неспо-
собность к трезвому расчету, сказывавшаяся, например,
в отсутствии попыток обогатить города мануфактурами,
превратить коллегии в гильдии, регулировать производ-
ство, развить кредит, создать настоящие деловые това-
рищества. Государство вмешивалось во все стороны жиз-
ни, но не имело никакой рассчитанной экономической
политики, что и привело к кризису античного мира, вы-
званному прекращением поступления ценностей извне и
ростом налогов и повинностей. Роль специфики рабского
труда в этом кризисе Финли отрицает, подчеркивая, что
вопреки мнению многих современных ученых рабский
труд был достаточно производителен и давал достаточ-
ный доход.
Одну из особенностей древнего мира Финли видит в
разнице между восточными странами и античными, в ко-
торых только и существовала частная собственность, ча-
стное, основанное на труде рабов производство и част-
ная торговля. Однако роль торговли, по его мнению,
нельзя преувеличивать: она не могла сгладить различия
между отдельными странами, из которых каждая, даже
войдя в состав Римской империи, сохраняла собствен-
ную экономику.
Так, в ряде стран, особенно восточных, сохранялось
многочисленное крестьянство, не дававшее развиться
7 Finley М. I. The Ancient Economy. Berkley and Los Angelos, 1973.
7
рабству, поскольку оно само подвергалось эксплуа-
тации.
Специфична была и социальная структура антично-
сти. Для характеристики ее Финли пользуется понятиями
«сословие», «класс» и «статус». Для сословия были,
а для статуса не были юридически зафиксированы пра-
ва и обязанности. Так, римское гражданство было со-
словием, нобилитет — статусом. Что касается классов,
то, утверждает Финли, марксистскую концепцию лишь с
трудом можно применить к античности. Самосознание
статуса и сословия маскировало классовое самосозна-
ние, что обусловливало тесное переплетение экономиче-
ских, политических и идеологических факторов, которые
часто невозможно разделить8. Сложность социальной
структуры античности Финли иллюстрирует различием
в положении разных категорий эксплуатируемых. Как
среди них, так и среди эксплуататоров существовал це-
лый «спектр состояний», причем в чистом виде полярной
противоположности раба и свободного не существовало.
Рабы были только одной из категорий зависимых людей.
По-настоящему рабство развилось лишь в Греции и Ри-
ме под влиянием городского производства и того обсто-
ятельства, что иные формы подневольного труда не удер-
жались в сельском хозяйстве. Когда при Империи
«спектр состояний» возрос и появилась возможность
эксплуатировать собственные низшие классы, а кресть-
яне стали превращаться в колонов, значение рабства
упало.
Только признание «спектра состояний», замечает
Финли, позволяет локализовать каждую группу, понять
характер классовой борьбы, не привнося в древность
наши нынешние ценности.
Книга Финли, несмотря на спорность ряда его поло-
жений (в первую очередь о классовом делении антично-
го мира, рассматривая которое он не учитывает наличия
классов-сословий в докапиталистических формациях и
преувеличивает значение «спектра состояний»: ведь
даже в капиталистическом обществе, при всей четкости
8 Соотношение классов, сословий и статусов вызывает наибольшее
недоумение у западных историков древности, даже стремящихся
приблизиться к марксизму. См., например: «Arethusa», N 8. Mar-
xism and the Classics. New York, Buffalo, 1975.
его деления на бессословные классы, существуют не-
основные классы, различные социальные слои и группы,
что не противоречит наличию основных классов и основ-
ной линии классовой борьбы), содержит много интерес-
ных и плодотворных мыслей и наблюдений. Насколько
некоторые из них представляются очевидными для ис-
следователя, глубоко знакомого с античным миром, вид-
но на примере Николе, который, хотя и посвятил свое
исследование, казалось бы, частному вопросу о респуб-
ликанском всадничестве9, замечает, что Рим в финансо-
вых делах основывался на «доэкономическом» (т. е.,
очевидно, на добуржуазном) мышлении и что там эконо-
мическая сфера не была резко отлична от сферы поли-
тической. В подтверждение Николе ссылается на то, что
основой римской экономики была эксплуатация провин-
ций, являвшаяся вместе с тем одним из аспектов полити-
ческой жизни. Надо заметить, однако, что, пример, при-
водимый Николе, нельзя признать вполне удачным. Во-
первых, он берет хотя и важный, но все-таки частный
случай. Во-вторых, при желании ему можно было бы
возразить, что допустимо тоже самое сказать об эксплуа-
тации колоний капиталистических государств, где
также соединились экономический и политический фак-
торы. То же можно сказать и о некоторых положениях
Финли. Совершенно справедливо выступая против мо-
дернизации античных отношений, он нередко ограничи-
вается частными случаями. Например, он возражает
против преувеличения значения торговли. Но, поскольку
он сам признает, что мы не имеем никаких цифровых и
статистических данных, его положение может быть оспо-
рено его противниками на основании тех же общих со-
ображений или косвенных данных.
Не говоря уже об общеизвестных более ранних рабо-
тах, доказывающих распространение римской торговли
как внутри империи, так и за ее пределами, сошлемся на
книгу Ж. Руже об организации морской торговли в Рим-
ской империи10. На основании тщательного анализа и со-
9 Nicolet С. L’ordre equestre a 1’epoque republicaine (312—43 av.
J. C.), vol. I. Definitions juridiques et structures sociales. Paris,
1966.
10 Rouge J. Recherches sur 1’organisation du commerce maritime en
Mediterranee sous I’Empire Romaine. Paris, 1966.
поставления разных источников автор показывает, ка-
кой высокой степени развития и организации достигла
морская торговля в ранней Империи. Тоннаж судов был
мал по сравнению с современностью, но велик по срав-
нению с XVII и даже XVIII в.; достаточно высокий уро-
вень характеризовал оснастку судов, технику мореплава-
ния, скорости передвижения. Прекрасно организованы —
с машинами для погрузки и выгрузки судов, складами,
гостиницами, зданиями для заключения крупных тор-
говых сделок, с разветвленной администрацией, мно-
гочисленным и разнообразным обслуживающим персо-
налом — были гавани, в которых одновременно мог-
ло стоять и ремонтироваться много судов. То же отно-
сится и к другим сторонам римской экономической
жизни.
В упомянутой работе Дункан-Джонса собран весь
цифровой материал, который содержится в источниках,
относящихся к римской экономике, так что становится
совершенно очевидной вся его недостаточность, случай-
ность и гипотетичность его толкования. Так, для эпохи
Империи кое-какие данные, да и то не всегда ясные, име-
ются только для хозяйства Плиния Младшего, о хозяй-
стве других сенаторов ничего неизвестно. Размеры со-
стояний от 400 млн. до 1,8 млн. сестерциев известны
только для 29 человек. Более или менее случайны, а
иногда и вовсе единичны цифры, характеризующие цены
на пшеницу, муку, вино, рабов, землю, постройки, дохо-
ды на вложенные в различные дела капиталы, числен-
ность населения городов и т. п. Совсем нет количествен-
ных показателей производительности рабского и свобод-
ного труда. Естественно, что при таком состоянии источ-
ников могут с одинаковой убедительностью или, вернее,
неубедительностью аргументироваться различные точки
зрения на состояние римской экономики в целом и ее
отдельных отраслей в частности. И, как уже неоднократ-
но отмечалось в литературе, нет и достаточно надежных,
не говоря уже о статистических, данных, позволяющих
судить о прогрессе или регрессе тех или иных областей
империи, тех или иных сфер экономической жизни, если
подходить к этим вопросам с точки зрения современно-
сти, поскольку многие из критериев, применяемых для
суждения о современной экономике (добыча полезных
ископаемых, состояние энергетических ресурсов, произ-
10
водство средств производства, доход на душу населения
и т. п.), к античности неприменимы.
По-видимому, чтобы избежать модернизаторского
подхода к проблеме социально-экономической истории
Рима, следует оперировать не отдельными фактами, не
общими соображениями (например, тезисом о помешав-
шем развитию капиталистической машинной индустрии
«культурном климате», который сам нуждался в объяс-
нении, или о тотальной несовместимости рабского тру-
да с экономическим и техническим прогрессом, чему
противоречат многочисленные достижения материаль-
ной культуры античного мира, или о «презрении к тру-
ду», которое, во-первых, отнюдь не было свойственно
всем слоям римского общества, а во-вторых, было при-
суще и феодальной знати, что не мешало развитию ка-
питализма), а попытаться установить специфику струк-
туры античного, в частности римского, общества, специ-
фику системы его производственных отношений, отличаю-
щую его от всех остальных, пользуясь выражением
В. И. Ленина, «социальных организмов». Таким путем
можно надеяться установить особые закономерности его
эволюции, отличные от закономерностей, действовавших
в иных «социальных организмах».
Известны два указания Маркса, непосредственно от-
носящиеся к упоминавшимся выше проблемам, занимаю-
щим современных историков. В одном месте Маркс го-
ворит о внешнем сходстве процессов обезземеливания
крестьян и образования крупных земельных владений и
денежных капиталов, которые имели место в Римской
республике и на заре капитализма. Но в разной истори-
ческой среде эти процессы привели к разным результа-
там: в Риме развился не капиталистический, а рабовла-
дельческий способ производства11. В другом месте
Маркс по поводу «ходячей фразы» об определяющем
значении политики для античного мира и католицизма
Для средних веков говорит, что «тот способ, каким в эти
эпохи добывали средства к жизни, объясняет, почему в
одном случае главную роль играла политика, а в другом
католицизм»12.
11 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 120—121.
12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 91—92, прим. 33.
11
Таким образом, только уяснив основные черты тог-
дашней исторической среды, тогдашнего способа произ-
водства, который определялся отнюдь не только наличи-
ем рабства, но всей совокупностью производственных
отношений, можно понять действовавшие в Риме зако-
номерности, определявшие и развитие его экономики, и
соотношение экономики и политики, и социальную струк-
туру, и то, почему там не возникли машинная индустрия
и капитализм, а также господствовавшую социальную
психологию, т. е. «культурный климат». Для этого нет
необходимости обязательно располагать статистически-
ми данными, более или менее исчерпывающими цифро-
выми показателями, которых, как уже говорилось, мы
лишены. Например, мы можем не знать цифр, характе-
ризующих товарооборот в то или иное время, имея лишь
общее представление о том, когда торговля достигала
наибольшего размаха, какие слои населения, какие типы
хозяйства были в наибольшей степени связаны с тор-
говлей, с денежными отношениями и как развитие то-
варно-денежных отношений влияло в данном «социаль-
ном организме» на эти слои, на эти типы хозяйств. Тог-
да станет ясно, что торговля и ее роль в римском мире
отличаются от торговли в мире капиталистическом не
количественно, а качественно и если и можно наметиты
некоторые аналогии, некоторые внешние сходные про-
цессы, то глубинные их основы и результаты будут раз-
личны13.
Как неоднократно указывали классики марксизма,
определяющими для всякого способа производства явля-
ются отношения собственности, распределение собствен-
ности, обусловливающие и ведущие для данного обще-
ства формы эксплуатации. В Риме с той отдаленной поры,
когда он перестал быть маленьким изолированным горо-
дом-государством и стал превращаться в центр сперва
13 Так подходил к вопросу Маркс, например, определяя роль купе-
ческого и ростовщического капитала в докапиталистических фор-
мациях. Он исходил не из величины того и другого, не из раз-
маха торговых и ростовщических операций, а из их места в тех
способах производства, в которых торговый и ростовщический
капитал не превращались в промышленный. В разнице меж-
ду способами производства он видел разницу между ростов-
щиком и банкиром (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II,
с. 146).
12
ближайших покоренных им территорий, а затем огромной
державы, существовала собственность, характерная, с
одной стороны, для городов, конституировавшихся по об-
разу и подобию Рима, с другой — для населения, припи-
санного или не приписанного к городам, но фактически
от граждан городов отличавшегося, населения в собст-
венном смысле крестьянского. Его организация предше-
ствовала и в исторические времена городской организа-
ции, возникавшей и множившейся за его счет. Поэтому с
нее мы и начнем рассмотрение отношений собственности,
чтобы затем перейти к городам и попытаться выяснить
некоторые закономерности развития экономики и со-
циальной структуры римского мира.
Глава I
ВНЕГОРОДСКАЯ
КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА
До недавнего времени внегородским общинам как ор-
ганизациям мелких землевладельцев и земледельцев поч-
ти не уделялось внимания. Отчасти это, видимо, объясня-
ется огромной ролью городов, которые, как казалось,
вытеснили все остальные формы организации населения,
поскольку основная масса земель, кроме государствен-
ных, императорских и принадлежавших владельцам экзи-
мированных сальтусов, была приписана к городам, ока-
зывавшим огромное влияние на всех обитателей город-
ских территорий. В частности, считалось, что под влияни-
ем урбанизации и связанной с ней романизации, абсолют-
но господствующей во всей римской державе, стала част-
ная собственность на землю, не отличающаяся от капи-
талистической собственности. Соответственно как нечто
само собой разумеющееся принималась мысль о полном
разложении общины (если таковая имелась у того или
иного народа до римского завоевания) и всех форм кол-
лективной собственности. Если в источниках содержались
противоречащие такому представлению данные, они или
игнорировались, или объявлялись плодом фантазии авто-
ров, писавших под влиянием определенных штампов, тре-
бовавших, чтобы при характеристике варваров подчерки-
валось отсутствие у них частной собственности на землю
(так обычно трактовалось горациево описание земельных
отношений у гетов.— Ног., Carm., III, 24).
Отчасти играла роль и неясность критериев, опреде-
ляющих наличие как общинной, так и частной земельной
собственности. Община без учета различных ее типов,
формировавшихся в процессе длительной эволюции, ассо-
циировалась с периодическими переделами земли, с неот-
чуждаемостью наделов и тому подобными признаками,
без наличия которых об общине, казалось, не могло
14
быть и речи. Частная собственность усматривалась во
всех случаях, когда можно было проследить или пред-
положить отчуждаемость земли, что, как мы постараем-
ся показать ниже, отнюдь не может считаться для антич-
ного мира столь же абсолютным критерием, как для
мира капиталистического.
Наконец, не последнюю роль играло и состояние
источников, обильных для городов, но менее многочислен-
ных и менее выразительных для сельских местностей.
Поэтому и те работы, которые были посвящены таким
крестьянским организациям (например, известные статьи
Шультена), в основном трактовали только их юридиче-
ское положение1.
В последнее время в связи с новыми теориями возник-
новения Рима не из объединения родов, как считалось
раньше, а из пагов, населенных членами разных родов,
обсуждался вопрос, был ли паг организацией доримской
или он возник в римское время. И, пожалуй, только в
блестящей монографии Э. Серени о лигурийских общи-
нах на территории Северной Италии исследуется внут-
ренний строй этих общин и статус различных, входив-
ших в состав их территорий земель, а также их дальней-
шая судьба <в период римского владычества.
Отрицание или замалчивание наличия общин и об-
щинной собственности вызывает вопросы, на которые в
рамках данной концепции трудно дать ответ. Во-первых,
во всех докапиталистических формациях мелкое земле-
владение, характерное для высшей ступени развития об-
щины, непременно дополнялось общинными угодиями —
пастбищами, лесами, водными источниками, без кото-
рых вести крестьянское хозяйство невозможно. Наличие
же таких угодий свидетельствует о сохранении общинных
отношений даже на стадии, предшествующей полному
разложению общины. Как же могло существовать кресть-
янское хозяйство римского времени без такого необходи-
мого дополнения? Конечно, можно считать, что отсут-
ствие общинных угодий компенсировалось сервитутами
или наличием compascua, выпасов, отводившихся не-
скольким землевладельцам или ими приобретавшихся
как собственность некоего товарищества. Но сервитуты,
1 Ссылки на литературу см.: Штаерман Е. М. Мораль и религия
угнетенных классов Римской империи. М., 1961, с. 30—62.
15
видимо, существовали не повсеместно и развивались
постепенно. Наиболее древними были сервитуты, давав-
шие право прохода и прогона скота через чужое владе-
ние к водным источникам и пастбищам, и возникли,
видимо, тогда, когда и пастбища, и водные источники
находились на ager publicus. Пастбищный сервитут,
дозволявший пасти скот на чужом пастбище, сервитуты,
разрешавшие черпать воду, брать песок, известь и т. п. в
чужих владениях, возникли только при империи. Что
же касается compascua, находящихся в собственно-
сти нескольких соседей, то, как мы увидим далее, это был
лишь один из вариантов общей собственности, как и воз-
никавшие таким образом товарищества — лишь одним
из вариантов societas.
Во-вторых, община предполагает взаимопомощь со-
седей и совместное производство необходимых для об-
щей пользы трудоемких работ, таких, как расчистка
нови, дренаж, мелиорация, постройка дорог, обществен-
ных зданий и т. п. Каким образом при отсутствии общин-
ной организации осуществлялись подобные работы и
организовывалась взаимопомощь соседей, особенно необ-
ходимая при недостаче рабочего скота? А что такая
взаимопомощь существовала, мы знаем из Цицерона и
Апулея2.
В-третьих, о наличии общины как в восточной, так и
в западной половине империи в IV и V вв. с достаточной
достоверностью свидетельствуют юридические источники.
Можно ли считать, что она родилась, так сказать, на
пустом месте? Часто предполагалось, что общину при-
внесли в империю поселенные на ее землях варвары. Но
в то время, когда юристы уже стали признавать права
соседских организаций на контроль за распоряжением
землей .ее сочленов (III — начало IV в.), варвары были
на римской земле еще недостаточно многочисленны, что-
бы привлечь к своим институтам внимание закона. Дру-
гие считают, что соответственные установления в праве
явились результатом влияния то ли распространившихся
из эллинизованных областей идей о предпочтительности
общей пользы перед частной, то ли обычного права за-
падных провинций. Но первое предположение слиш-
ком абстрактно, второе же само исходит из наличия
2 Cic., De offic., I, 18; Apul., Apolog., 17,
16
признаваемой обычным правом общины в западных про-
винциях.
В-четвертых, можно ли считать, что влияние римских,
т. е. «классических» античных, рабовладельческих отно-
шений могло полностью разложить все отношения, су-
ществовавшие до римского завоевания? Вряд ли такое
предположение возможно, если даже влияние несрав-
ненно более мощного капиталистического способа про-
изводства не могло полностью разложить или преобра-
зовать социально-экономический строй в бывших коло-
ниях и даже в самих капиталистических странах пол-
ностью вытеснить большие или меньшие остатки дока-
питалистических форм. Конечно, можно утверждать, что
уже до римского завоевания в его будущих провинциях
община полностью разложилась и сформировалась раз-
витая частная земельная собственность. Но такое утвер-
ждение, часто базирующееся на недостаточно оправдан-
ном критерии отчуждаемости земли или наличия в тех или
иных областях крупного землевладения, противоречит
всем общетеоретическим соображениям о чертах, прису-
щих определенным ступеням общественного развития, а
также, как мы постараемся показать, ряду фактов.
Исследования Е. С. Голубцовой и И. С. Свенцицкой3,
основанные на обширном материале, показали, что даже
в такой весьма урбанизированной стране, как Малая
Азия, где много веков существовало классовое общество
и государство, общины были широко распространены как
в доантичную, так и в античную эпоху. Изменялся их
характер — из кровнородственных, племенных они пре-
вращались в территориальные, изменялся их статус — из
общин свободных крестьян они становились общинами
зависимыми, но, как считает И. С. Свенцицкая, при всех
условиях община играла основную роль в организации
производства. Поэтому даже лица, переселявшиеся от-
куда-нибудь в Малую Азию, и в период эллинизма, и в
период римского господства, организовывались в общи-
ны, что, кстати сказать, подтверждает необходимость
общинной организации для крестьян этой эпохи. Е. С. Го
3 Голубцова Е. С. Очерки социально-политической истории Малой
Азии. Независимая сельская община. М., 1962; она же. Сельская
община Малой Азии III в. до н. э.— III в. и. э. М., 1972; Свен-
цицкая И. С. Аграрные отношения в Малой Азии в IV в. до н. э.—
III р. н. э. Автореф. докт. дне. М., 1973.
17
лубцова также подтверждает наличие общины в Малой
Азии и в эллинистический, и в римский периоды. Она
показывает, как постепенно в общинах происходила иму-
щественная дифференциация, разделение общинников на
полноправных и зависимых, как на территории общины
появлялись чужаки. Расслоение особенно интенсивно шло
в общинах на городских землях, под влиянием товарно-
денежных, рабовладельческих и частнособственнических
отношений. Более прочными оказывались не подвергав-
шиеся в столь сильной степени указанным воздействиям
общины на государственной земле. Но в целом общинная
организация, несмотря на центробежные силы, оказыва-
лась очень устойчивой и надолго пережила римское гос-
подство.
Если же община была столь живучей в условиях
Малой Азии, то естественно полагать ее наличие у пле-
мен и народов, стоявших к моменту римского завоева-
ния на разных ступенях разложения первобытнообщин-
ного строя.
Но что вообще следует понимать под общиной? Ка-
ковы ее основные признаки, наличие которых может сви-
детельствовать о ее существовании? Историки первобыт-
ного, античного, средневекового общества дают на эти
вопросы ответы, расходящиеся в деталях, но в целом
схожие4. Очевидно, община может быть определена как
исторически сложившийся либо вновь возникший, высту-
пающий по отношению к внешнему миру как единое це-
лое коллектив земледельцев, обладающий юридически
или фактически верховной собственностью на занятую
им или отведенную ему территорию — как принадлежа-
щую в качестве наделов отдельным общинникам, так и
остающуюся в общественном пользовании — и верховным
контролем над распоряжением землей, а часто и контро-
лем над ведением хозяйства общинниками. Владеть и
пользоваться землей на территории общины имеют право
только ее сочлены, принадлежащие к ней по рождению
или благодаря включению их в общину с согласия общин-
ников. Община пользуется самоуправлением, степень и
формы которого меняются в связи с тем, является она
независимой организацией или входит в состав бойее
4 См.: Хазанов А. М. Община в разлагающихся первобытных обще-
ствах и ее исторические судьбы.— В ДИ, 1975, № 4,
13
крупного Целого, а также от характера этого целого.
Самоуправление, высшим органом которого факти-
чески или (номинально выступает народное собрание
(поскольку народ рассматривается как коллективный
собственник общинной земли), а также некоторые черты
социальной психологии сельчан, коллективизм, выражаю-
щийся в тесных связях между общинниками, в их взаи-
мопомощи, в совместных культах божества (покровителя
общины), а также трудовой принцип собственности (т. е.
признание права на землю только за тем, кто ее обраба-
тывает) — все это важнейшие признаки общинной орга-
низации,^которые позволяют предполагать ее наличие и
при отсутствии данных о других характеризующих об-
щину признаков.
Община проходит ряд стадий развития —от кровно-
родственной, когда право на землю имеет только сопле-
менник, сородич, до территориальной, когда господствую-
щим типом связей становятся связи соседские. Соот-
ветственно изменяется тип семьи, имевшей право на на-
дел,— от большой семьи, тоже представлявшей собой
форму общины, до малой, а также степень гарантирован-
ности прав на участок, находящийся в частном вла-
дении.
Укреплению прав на него в значительной мере спо-
собствовало распространение многолетних трудоемких
культур, что согласовывалось и с потребностью хозяйст-
ва, и с трудовым принципом собственности.
Что касается переделов земли, то, если их наличие
безоговорочно свидетельствует в пользу наличия общины,
их отсутствие отнюдь не всегда говорит об ее отсутствии.
Переделов не было, когда исчезла полная общность
земли и самая примитивная техника ее обработки (как,
например, у германцев Цезаря), но территория, принад-
лежавшая роду, племени, поселению, была еще достаточ-
но велика, чтобы нуждавшиеся могли свободно занимать
и возделывать новые участки. С развитием имуществен-
ного неравенства и при нехватке годной для обработки
земли начинается борьба за передел земли, которая мог-
ла привести или к установлению периодических переде-
лов, или к окончательному укреплению неотъемлемого
права владельцев на их участки и исчезновению верхов-
ного контроля общины над распоряжением ими и их ис-
пользованием, т. е. к переходу участков в полную част-
ную собственность.
19
О наличии последней и, следовательно, об отсутствии
общинной организации нельзя судить на основании дан-
ных об отчуждаемости земли, принадлежавшей отдель-
ным лицам. Переход участков из рук в руки путем на-
следования, дарения, продажи имел место в самых раз-
личных общинах, если совершался внутри общины, либо
с согласия коллектива общинников, если земля перехо-
дила к постороннему лицу, которое могло быть тем
или иным путем в силу этого согласия принято в об-
щину.
Можно ли обнаружить перечисленные черты в сель-
ских организациях Италии и западных провинций, исхо-
дя из дошедших до нас источников?
Особенно трудно ответить на этот вопрос для Италии,
где, согласно общепринятому суждению, индивидуаль-
ная частная собственность безраздельно господствовала
уже ко времени появления законов XII таблиц.
Очевидно, основными формами крестьянских органи-
заций были паги, села и соседские организации —
vicinniae. Положение этих общин отличалось от положе-
ния общин, входящих в состав древневосточных или фео-
дальных государств. Они не составляли некоего промежу-
точного звена между своими сочленами и городом-госу-
дарством, равноправными гражданами которого были
крестьяне. Город же был верховным собственником и
своей территории, а следовательно, и земли сел, пагов
и т. п., на его территории расположенных, так что такие
организации не имели юридической возможности вос-
препятствовать продаже входивших в ее состав участков
посторонним или выделению из их состава отдельных
собственников, размежеванию между ними общей земли,
а также принуждать кого-либо вести хозяйство не так,
как он хочет (Dig., II, 14, 61; X, 1, 9; XXXIX, 3, 22; 24).
Поэтому общины на городских землях, как убедительно
показала Е. С. Голубцова на примере Малой Азии, могли
интенсивно разлагаться. То же мы можем проследить и
в других провинциях. Когда разложение заходило доста-
точно далеко, крестьянские хозяйства вытеснялись ра-
бовладельческими хозяйствами немногих собственников.
Но, по всей вероятности, там, где сохранялось крестьян-
ство (а сохранялось оно во многих районах Италии и
играло особенно заметную роль в наиболее экономически
и политически значимой в эпоху Империи ее северной
20
части5 *), паги, села, соседства сохраняли черты общин как
хозяйственных и социальных организаций, а также как
владельцев отведенной им земли.
Расселение кельто-лигурийских и италийских племен
по пагам, в которых первоначально сочетались кровно-
родственный и территориальный принципы объединения,
было, как убедительно показал Э. Серени, исконным яв-
лением 8. Согласно современным представлениям, как уже
упоминалось, и сам Рим возник из объединения таких
пагов. Паги сохранялись на территории Рима и впослед-
ствии. Из республиканских времен нам известны паг на
Яникуле (CIL, I, 1000, 1001), магистраты двух неназван-
ных пагов (CIL, 1002), паг на Авентине (CIL, XIV, 2105),
pagus Succusanus в районе Субурры (Varr., L. I., 5,48).
Цицерон (Pro domo, 28) говорит о сочувствии ему всех
pagani и montani7; паги, по его словам, «как пожелали
наши предки, являются для городского плебса местом
сходок и как бы совета». Однако, судя по тому, что в
упоминавшихся надписях фигурируют магистры пагов,
осуществлявшие по постановлению пагов (ex pagi sen-
tentia, ex pagi scitu) разные постройки (театральные под-
мостки, портик, амбар, кухню, ограду), римские паги бы-
ли более прочным объединением, чем просто сходка, по-
скольку члены пагов выносили совместные постановле-
ния и располагали каким-то имуществом, за счет которо-
го могли строить нужные им сооружения, устраивать
театральные представления и, очевидно, общие трапезы,
для которых и потребовались амбар и кухня.
Принятый между 150 и 120 гг. до н. э. сенатусконсульт
о pagus Montanus, находившемся на Эсквилине, показы-
вает, что паг мог владеть землей, сдававшейся в аренду
(CIL, I, 591). Все это говорит о том, что, если даже в са-
мом Риме паги утратили характер организаций земле-
владельцев, соответствующие, унаследованные от древно-
сти традиции были еще очень живучи. Республиканские
паги известны и в других местах Италии: pagus Lavernus,
5 Sirago V. Italia agraria sotto Traiano. Louvain, 1958.
8 Серени Э. Город и деревня в доримской Италии.— В ДИ, 1967, № 2,
с. 90—91. См. также: Franciosi G. Clan Gentilizii е strutture mono-
gamiche, vol. 1. Napoli, 1975.
7 О соотношении pagani и montani см.: Marini R. II pagus Romano
nella testimonienza di Sicolo Flacco.— «Rendiconti Inst. Lombardo»,
1973, p. 1051—1052.
21
четыре магистра которого по постановлению пага выстро-
или стену, ворота, портик и святилище Доброй богине
(CIL, I, 1973); магистры пагов на территории Капуи в
тот период, когда она была лишена права города (CIL, I,
672—682). Из них особенно интересна датированная 94 г.
до н. э. надпись о постановлении Геркуланского пага, при-
нятом за 10 дней до праздника Терминалий. Постановле-
ние предписывало магистрам культа Юпитера — храните-
ля пага (lovei Compagei) потратить деньги на ремонт при-
надлежащего пагу портика так, как полагалось по уставу
пага (ex lege pagana), и давало им право занимать в
театре такие места, какие им полагалось бы занимать,
если бы они организовали игры. Следовательно, у пагов
были свои уставы, регулировавшие, как уставы городов
и имений, разные стороны их жизни, а также существо-
вал культ бога-хранителя пага как некоего коллектива.
По определению Феста, демы в Аттике были тем же,
что и римские паги. Но демы располагали принадле-
жавшей им землей8; очевидно, землю имели и италийские
паги. Паг определялся и как сообщество соседей, пьющих
воду из одного источника, вокруг которого строились их
дома (Serv., Georg., II, 388), как объединение крестьян
(Grammat. lat., р. 488), как коллегия (Corp, gloss, latin.,
V, р. 313). Последнее примечательно, ибо в республикан-
ские времена считалось, что членов коллегии связывают
узы, подобные фамильным. Так^по lex Aelia de repetundis
от 122 г. до н. э. запрещалось принимать доносы и свиде-
тельские показания не только от родственников и клиен-
тов обвиняемого, но и от тех, кто состоял с ним в одной
коллегии (CIL, I, 583). И хотя нам это неизвестно, воз-
можно, то же правило распространялось и на членов од-
ного пага. Насколько тесными были узы, связывающие
pagani, видно и из правила, согласно которому ритуаль-
ная нечистота фамилии, обусловленная смертью одного из
ее сочленов, распространялась на весь паг, к которому
она принадлежала (Pseudoacron., Сапп., II, 13, 4). Не ис-
ключено, что италийские паги, как и кельто-лигурийские,
исследованные в этом плане Серени, имели свои общинные
пастбища, находившиеся в собственности пага. В аграр-
ном законе 111 г. до н. э. подтверждаются права тех, кто
8 Андреев В. Н. Аттическое общественное землевладение.— ВДИ,
1967, № 2.
22
уже владел compascua, и устанавливается плата за пасть-
бу скота сверх определенной нормы, но запрещается вы-
делять новые compascua из ager publicus, предназначен-
ного под пастбища. Под compascua здесь, очевидно, под-
разумеваются выпасы, принадлежащие какой-нибудь
общине или группе общин, поскольку отдельные вла-
дельцы могли тогда еще пользоваться пастбищами на
ager publicus. Как показал Серени, такими выпасами
владели отдельные паги или группы пагов в окрестностях
города Геновы.
Упомянутый параграф закона 111г. непосредственно
примыкает к другому, запрещающему оккупацию общест-
венных пастбищных земель. Разница между частным и
коллективным их присвоением здесь не проводится, но,
видимо, паги и, вероятно, села издавна имели свои об-
щинные compascua — луга и леса. Вряд ли можно думать,
что в те времена уже распространилась практика покуп-
ки несколькими землевладельцами общего пастбища, как
практиковалось во времена империи: ager publicus был
еще достаточно велик, чтобы каждый желающий мог па-
сти на нем скот. Поэтому compascua, скорее всего, тогда
должно было означать не пастбище небольшой группы
землевладельцев, а именно угодья пагов, или сел (т. е.
входивших в состав пагов поселений), что наряду с дан-
ными об общих культах, общем имуществе, известном
самоуправлении, особых, регулирующих жизнь пага уста-
вах и тесной связи между обитателями пага позволяет
предполагать его общинный характер. Вероятно, именно
внутри такой общины осуществлялась и взаимопомощь
соседей по обработке земли. Оказание такой помощи было
настолько освящено традицией, что не уступало долгу в
отношении родных и клиентов (Cic., De off., I, 18)9. Взаи-
9 Высказывалось мнение (Корсунский А. Р. О деревенском устрой-
стве и системе землепользования в западных провинциях поздней
Римской империи.— В ДИ, 1977, № 2), что здесь имеется в виду
взаимопомощь владельцев вилл, так же как и упоминание о взаи-
мопомощи соседей у Апулея (Apolog., 17). Но вряд ли более или
менее крупный землевладелец строил свое хозяйство на взаимо-
помощи соседей. О ней мы не находим сведений у Варрона и Ко-
лумеллы, которые имели достаточно собственных рабов и батра-
ков. Эмилиан же, упоминаемый Апулеем, по его словам, до не-
давнего времени был беден и имел маленький надел, не отличаю-
щийся от крестьянского, и именно тогда он мог нуждаться в по-
мощи соседей и сам им помогать, Любопытно, что Фест, определяя
23
мопомощь же предполагает и некоторое регулирование
сельскохозяйственных работ.
Близко к пагу стояла и соседская организация — vi-
cinnia, которую Баррон противопоставлял городу (Agric.,
I, 16). Она упоминается Цицероном наряду с пагами и
коллегиями в связи с предвыборной агитацией кандидата
в консулы (De petit, cons., 8). Не исключена возможность,
что паг и vicinnia могли и совпадать, поскольку, как мы
видели, паг определялся как объединение соседей, пью-
щих воду из одного источника, а компитальный культ
Ларов перекрестков связывался с пагами, так же как
праздник сочленов пага — Паганалии, и определялся,
между прочим, как соседские празднества (Corp, gloss,
latin., VI. Lipsiae, 1889, p. 559). Фест характеризует vicin-
nia как общество соседей, а Поллукс — как организации,
имеющие общие границы, в которых соседи совместно ра-
ботают (Onom., VI, 21). По пагам вербовались рекруты
(L. Cine., fragm. 13; Liv., XXV, 5).
Организация пагов, Паганалий и Компиталий припи-
сывалась Нуме Помпилию, Туллу Гостилию и особенно
Сервию Туллию, который якобы устроил в пагах ярма-
рочные дни (нундины) и назначил префектов пагов, обя-
занных следить за тем, чтобы жители пагов добросове-
стно возделывали землю и не покидали свое местожи-
тельство (Dion. Halic., II, 47; 76, IV, 15). Принимая во
внимание, что этим же царям, и опять-таки в первую
очередь Сервию Туллию, приписывалось наделение на-
рода землей, что избавило его от зависимости, порождае-
мой необходимостью работать на чужой земле, можно
заключить, что в народе, у которого цари-народолюбцы
пользовались большой популярностью, паги считались
благодетельной организацией. Это и понятно, если учесть,
что крестьяне в последний век республики особенно
страдали оттого, что крупные собственники захватывали
большие части ager publicus, а возможно, и compascua,
ограниченных уже законом 111 г., для своих огромных
стад, так что плебеи, по выражению анналиста Гемины,
оказались оттесненными от пользования ager publicus9а и
различие между jurgium — ссорой и lis— тяжбой, пишет, что пер-
вая имеет место между людьми, друг к другу расположенными,
а не врагами, поэтому между соседями бывает обычно jurgium
а не lis.
9а Nonn. Marc., Comp. Doctr. Liipsiae, 1903, p. 149,
24
лишенными необходимых для ведения хозяйства угодий.
В таком случае паги с их комбинацией закрепленных за
каждым крестьянином индивидуальных участков и об-
щинных угодий, с их тесными соседскими связями, об-
щими культами, празднествами, трапезами и т. п. долж-
ны были представляться весьма благодетельными орга-
низациями, отвечающими желаниям плебса.
Возможно, поскольку вообще известно, что состави-
тели сборников риторических упражнений пользовались
речами популяров конца Республики, что к тому време-
ни относится сюжет известной (XIII) декламации Псев-
до-Квинтилиана, представляющий собой речь бедного
крестьянина, пчел которого отравил богатый сосед. Здесь
очень ярко обрисовано бедственное положение мелкого
собственника, лишившегося общинных угодий, доступа к
лесам, пастбищам, водным источникам, дорогам. Кре-
стьянин рассказывает, как некогда вокруг него жило
много хороших хозяев, составлявших согласную сосед-
скую организацию — vicinnia, возделывавшую свою тер-
риторию (дословно: границы — limites, что совпадает с
определением, данным Поллуксом), но богач убрал межи
и повсюду распространил свои владения. Старые земле-
дельцы ушли, бедняк остался на своем маленьком участ-
ке, со всех сторон окруженном землями богача, так что
у него никуда не было выхода, он не мог держать скот,
хозяйство его захирело и ему осталось только разводить
пчел.
Села (vici), терминологически связанные с понятием
vicinus — сосед, очевидно, входили в состав пагов (нап-
ример, в Веллейской таблице указывается, в каком лаге
находилось то или иное село). О селах республи-
канского времени у нас сведений почти нет, но даже те
немногие, которые сохранились, позволяют полагать, что
устройство их было сходно с устройством пагов. В зако-
не 111 г. упоминаются vicani viarii или viasii, жившие на
общественной земле, которая не могла переходить в ка-
тегорию частной. Эти сельчане занимали особое положе-
ние: видимо, они жили вдоль дорог и были обязаны их
ремонтировать и охранять. Существовало ли такое же
положение в селах, не связанных с дорогами, неизве-
стно.
В других параграфах закона упоминаются давав-
шиеся комиссией по наделению землей, согласно грак-
25
ханскому закону, участки как в городах, так и в селаХ,
причем эти наделы освобождались от уплаты vectigalia,
т. е. в соответствии с этим критерием становились част-
ной собственностью. Не очень ясно, каким образом такие
участки могли даваться в селах, поскольку вряд ли кто-
нибудь из сельчан владел имением, превосходившим ус-
тановленную Гр акха ми норму, и мог подвергнуться кон-
фискации излишков. Но поскольку в наделы шла и об-
щественная земля (производившиеся комиссией обмены
частной земли на общественную и наоборот упоминаются
также в законе 111 г.), то можно предположить, что в
селах наделы брались из принадлежащих им угодий
(например, тех же compascua, которые могли иметь не
только паги, но и села) и что таким образом в селах
появлялись поссессоры, владевшие своими землями на
правах наиболее полной частной собственности. Как мы
увидим далее, такие же процессы наблюдались при Им-
перии в селах провинций.
Из других республиканских надписей известно село
Аннин, принесшее дар богине Valetudo (CIL, I, 391),
село Супин, два квестора которого от имени села при-
несли дар Виктории (CIL, I, 388). Эти села находились
на территории марсов, исконной формой поселения кото-
рых, согласно данным Феста, так же как и пелигнов,
были села. По данным надписей прослеживается их
постепенная романизация, оказывавшаяся и в языке
надписей, и в наименовании управляющих ими магист-
ров, которые начинают обозначаться римскими термина-
ми. Некоторые из этих сел, например Супин, в I в. до н. э.
получили городской статус, другие оставались селами и
впоследствии. Возможно, что села получали свое назва-
ние от имени рода или лица: vicus Aninus — от рода Ани-
ев, vicus Estanienses — от имени Estanius, Petinus — от
Petius. Может быть, то были первые поселенцы либо
владельцы наиболее значительных участков, от которых
остальные жители находились в той или иной зависимо-
сти. Tessera hospitalis от III в. до н. э. с территории Су-
пина свидетельствует о клиентских связях местной вер-
хушки со знатными римскими семьями, имевшими там
свои земли.
Значительное число сел было в долине По, где они
большей частью именовались по названию осевших там
племен и родов (vicani Montuna.tes, Votodrones, Sebuini,
26
Anesinates, Bromanenses). По мнению исследователей,
когда села оказывались на территории города, их полити-
ческая и административная автономия ограничивалась,
но за ними сохранялось общее пользование пастбищами,
лесами, источниками, так что они сохранялись как терри-
ториальные общины, иногда включаясь в общину пага.
Неразделенные земли, формально принадлежавшие рим-
скому народу, отдавались в распоряжение таких общин,
в коллективной собственности которых находились паст-
бища и леса. Некоторые считают, что воспоминания о та-
ких общинных традициях сохранились в топонимике и в
средние века они были известны как vicanalia, которыми
село распоряжалось независимо от города, тогда как об-
щие земли горожан известны как communia. Некоторые
считают, что vicanalia появились в средние века, дру-
гие,— что они существовали в доримские и римские вре-
мена 10.
Интересно и село Фурфен. В надписи, датированной
60 г. до н. э., сообщается, что некие Л. Айлен и Кв. Беба-
тий построили храм Юпитеру Либеру Фурфену и, собрав
все уставы данного района {под районом, скорее всего,
подразумевается паг: Сикул Флакк заменяет слово
«паг» словом «район» — regio, когда говорит о священно-
действиях пага (SRF, р. 65)], установили, что дары храму
село может как угодно использовать: продать, сдать в
аренду, употребив вырученные деньги на улучшение
храма; что за причиненный храму вред эдилы должны
налагать штраф, но село по своему усмотрению может и
избавить от наказания (CIL, IX, 3514). Таким образом,
села, как и паги, выступают как единое целое, имеют
общий культ бога-хранителя (а в последней надписи —
и эпонима села), свои уставы, очевидно, сельский сход,
выбирающий сельских магистратов, распоряжающийся
имуществом села и имеющий некоторые права юрисдик-
ции. Все это — признаки, позволяющие предполагать в
10 Letta С., Amato S. сГ. Epigrafia della regione dei Marsi. Milano,
1975, p. 136, 193, 216, 218, 222, 235, 321; Letta С. I marsi e il Fucino
nell’antichita. Milano, 1974, p. 128, 134; Levi M. A. 1’Italia antica.
Milano, 1974, p. 175, 277, 278, 310, 340; Berni Brizio L. Bergomo
Romano.— Centro studi e documentozioni sull’Italia Romana. Atti,
vol. 1, 1967—1968, p. 70—76; Ratti E. Sebuinus vicus.— Atti, vol. VI,
1974—1975, p. 236—238, 250.
27
селах общинное устройство или, по крайней мере, ряд
его элементов.
Большими данными мы располагаем для император-
ского времени. Известно, что паги имели свою террито-
рию, ежегодно подвергавшуюся люстрации (CIL, IX,
1618, 5563, 5565). По тому пути, который проходили ма-
гистраты пага во время люстрации, устанавливалась в
спорных случаях граница пага (SRF, р. 164). Паги как
целое обязаны были заботиться о дорогах (SRF, р. 142),
выполняли особые священнодействия, служившие отли-
чительной чертой пага при возникших по поводу терри-
тории пага контроверзиях (SRF, р. 165). Там же Сикул
Флакк упоминает, что земли пага сдавались в аренду
магистратами того города, на территории которого нахо-
дился паг. Р. Мартини считает, что речь идет здесь о
субсецивах, т. е. отрезках земли, оставшихся неподелен-
ными при центуриации “, однако вполне допустимо пола-
гать, что то могли быть и общественные земли пага или
нескольких пагов, распоряжаться которыми формально
имел право город. Наличие таких угодий у одного и не-
скольких пагов Геновы убедительно доказал Э. Серени.
Возможно, что таково же было положение и в пагах дру-
гих городов, иначе Сикул Флакк не говорил бы о сдаче
городом в аренду земель пага как об общем случае.
Что у пагов была своя, принадлежавшая им как це-
лому земля явствует из упоминания в Веллейской табли-
це земли, владельцами которой выступают pagani pagi
Ambitrebiae (CIL, XI, 1147, §44). Другая происходящая с
территории Патавия надпись сообщает, что паг Дисений
имел право, согласно своему уставу, собирать на принад-
лежавшей ему земле по 10 сестерциев за охоту или рыб-
нук> ловлю (А. е., 1974, N 45). Интересно, что земля, о
которой идет речь, названа частным участком (locus
privatus) пага. Возможно, то было его общее пастбище,
именовавшееся так в отличие от земли римского народа,
часто упоминающейся в Веллейской таблице, где соседя-
ми многих имений выступают pop (ulus). Что здесь имеет-
ся в виду не земля пагов, как считал Серени11 12, a ager
publicus populi Romani, явствует из одной надписи
11 Martini R. Op. cit., р. 1053.
12 Sereni Е. Communita rurale nell’ Italia antica. Milano, 1955, p. 337 sg.
28
прокуратора vestigaliorum populi Romani qui sunt citra
Padum (CIL, 111, 249). Видимо, как и в эпоху издания
закона 111 г., compascua пага или села выделялись из
ager publicus и рассматривались как частное владение
такого коллектива. Паги, очевидно на сходе pagani, выно-
сили решения о постройках (CIL, IX, 3512, 3523).
Как целое паги получали от разных лиц дары. На-
пример, некий Назелий Сабин выстроил для находивших-
ся в районе Беневента paganis communibus pagi Lucul
портик с местом для поминальных трапез и святилище
Ларов перекрестков, чтобы они пировали в день его рож-
дения, а также приказал выдавать им ежегодно 250 де-
нариев на люстрацию пага и обычную праздничную тра-
пезу (CIL, IX, 1618). В районе Кремоны некто соорудил
семь алтарей Юпитеру для pagani Ferraticanorum, по их
постановлению и с их дозволения, в благодарность за из-
брание его магистром и освобождение его и его сына от
повинностей (CIL, V, 4148). Следовательно, жители па-
га сами распределяли повинности и могли от них освобо-
дить, распоряжались землей, предоставляемой под пост-
ройки, имели нужные для построек, священнодействий и
трапез средства; в надписи из района Корфиния упомя-
нуты pecunia populi pagi (CIL, IX, 3173). Видимо, паги
имели и своих рабов. Так, в районе Беневента известен
паг Вейан (CIL, IX, 1503) и проживавшая там же отпу-
щенница Вейания Румна (CIL, IX, 1530). Pagani сов-
местно выполняли какие-то работы [надпись от 139 г.
гласит: locum purgatum operis paganorum nostrorum.
Opus constat XV mil. sest. (CIL, IX, 2828)] и контроли-
ровали совершавшиеся на территории пага сделки. Так,
некая Сульмония, очевидно, отпущенница города Сульмо-
на, восстановила палату мер и весов пага Интерпромина
(CIL, IX, 3046). Все это указывает на явные элементы
общинного устройства.
То же относится и к селам. По данным агрименсоров,
селам, включенным в территорию колонии, но не поль-
зовавшимся правами колонистов, отводили общинные
угодия communiones или pro indiviso (SRF, р. 118, 119,
164, 240). В одной надписи сообщается, что некто пода-
рил селу пастбище и сборы за него,— очевидно, плату за
право пастьбы (CIL, V, 5203). Отрывок декрета Септи-
мия Севера позволяет заключить, что какой-то vicus, то
ли названный Paganicus, то ли указывавший, в каком
29
он расположен паге [что села входили в состав пагов,
видно из надписи vicus Novelis pago Licerro (CIL, V,
7923)]13, просил у императора об увеличении пахотной
земли (А. е., 1931, N 78). Следовательно, село могло по-
лучать не только пастбища и леса, но и пахотную землю
как единый коллективный владелец, очевидно, затем
распределяя ее между сельчанами по своим нормам и
обычаям. Из надписи в районе Аримина известно о по-
жертвовании сельчанам 20 тыс. денариев на покупку зе-
мельных владений — possessions (CIL, XI, 379), види-
мо, угодий, ставших их общинной собственностью. Vica-
ni Censorglacenses вынесли благодарность высокопос-
тавленному лицу, другу императора Адриана, за то, что
выхлопотал для них у Антонина Пия какие-то привиле-
гии (CIL, IX, 5632). Здесь сельчане опять-таки выступа-
ют как единый коллектив, члены которого получают при-
вилегии не индивидуально, а благодаря своей принад-
лежности к этому коллективу. Интересна в этом плане
надпись о завещании в пользу vicanis Segusianis pos-
terisque eorum (CIL, V, 7261), предполагающая наследст-
венность статуса сельчан, что тоже говорит в пользу об-
щинного характера их организации. Можно сослаться и
на надпись из района Путеол, упоминающую инквили-
нов села Лартидиана, поставивших статую Адриану
(А. е., 1890, № 65). Видимо, от сочленов сельской общины
(vicani) отличались не принадлежавшие к ней жители
13 Мы не можем на основании наших данных составить достаточно
ясное представление о соотношении села и пага. Против пред-
положения, что паг был сельскохозяйственной территорией села,
говорит то обстоятельство, что, судя по надписям, термины vicani
и pagani не совпадают (по-иному могло быть в провинциях: так,
Апулей употребляет термины rustici, vicani, pagani недифференци-
рованно, так же как vicus, pagus, castellum). Вместе с тем несом-
ненно, что и vicani, и pagani — это крестьяне. Виллы были также
расположены в пагах, но их владельцы к pagani не относились
и вряд ли нуждались в общинных землях пага, поскольку, как
известно из описания различных вилл, в их имениях были и паст-
бища, и лесистые участки, и водные источники. Возможно, по-
скольку, судя по Фесту, некоторые италийские племена (марсы,
пелигны и др.) жили селами, последние находились на террито-
рии таких племен и входили в состав пагов, имея вместе с тем
и свои сельские общинные угодья. В других местах могло иметь
место расселение по хуторам, расположенным непосредственно на
территории пага, неразделенные земли которого, принадлежавшие
всем pagani, служили им в качестве общинных угодий.
30
села (инквилины). Неоднократно упоминаются завеща-
ния и дары пагам, и селам, почитавшимся ими богам
(например, ЮМ vicanis Sebuin.— CIL, V, 5470), а также
коллективные посвящения от сел богам.
Как и прежде, паги и села имели своих выборных ма-
гистров и эдилов, выполнявших по постановлению vicani
и pagani различные постройки и т. п. Но теперь в отли-
чие от эпохи Республики у пагов появились квинквенна-
лы, кураторы, префекты, патроны, обычно видные горо-
жане, занимавшие в городах различные почетные долж-
ности, часто оказывавшие крестьянам различные «благо-
деяния» и получавшие от них благодарственные надпи-
си. Видимо, самостоятельность пагов урезывалась, ста-
вилась под контроль, a pagani и vicani попадали в зави-
симость от высокопоставленных и богатых людей.
Наибольшей активностью отличалась жизнедеятель-
ность пагов и сел на севере Италии, где еще сохранялись
старые традиции и крестьянство было многочисленным.
Здесь мы в изобилии встречаем посвящения кельтским
Матронам, частично с кельтскими эпитетами, некоторые
из которых связаны с наименованиями племен и поселе-
ний, например: Matrones Dervonae (от Dervo — дуб),
связанные с поселением Дерва (CIL, V, 4208, 5791), Ve-
diantiae — от лигурийского племени ведиантиев (CIL, V,
5671), Adganai (CIL, V, 7872), покровительницы одно-
именного села. Засвидетельствован здесь и кельтский бог
Сегомон с эпитетом Кунтин, которому посвятил надпись
vicus Cuntinus (CIL, V, 7868). Эти божества, сходные с
компитальными Ларами, воспринимались как храните-
ли села и его добрососедских отношений. Поэтому Мат-
ронам, как и Ларам, посвящали здесь святилища на пе-
рекрестках (CIL, V, 7228, 7739). На тесную связь села с
божеством указывает посвящение Matronis et vicanis
(CIL, V, 5716). Сельская община существовала и на
территории Ферронианского сальтуса, принадлежавше-
го богине Минерве (CIL, V, 5503, 5504). В том же райо-
не засвидетельствована кровнородственная община —
gentilitas Argenia (CIL, V, 7871), видимо, ведшая свое
происхождение от человека с кельтским именем Argenus,
а также неопределенные коллективы, возможно, тоже
кровнородственные группы, как Masuonni (CIL, V, 5584),
Modiciates (CIL, V, 5742), Rundictes (CIL, V, 698). По
племени трумплинов были названы два пага (CIL, V,
31
4909, 4911). Многочисленны были села и паги также в
районе Беневента и в близлежащих областях. Там изве-
стна, между прочим, богиня села Busutrum, которой
была посвящена надпись deae Anticetes Busutranoruni
(CIL, IX, 3515), и какой-то неоформленный коллектив
Annalenorum (CIL, IX, 5053). Но паги имелись и в других
частях Италии: около Нолы, например, известны паги
Агрифан, Каприкулан, Ланит (CIL, X, 1278, 1280).
Как видно из надписей, на территории пагов и сел не-
редко селились люди, к pagani и vicani не принадлежав-
шие. Выше уже упоминались инквилины села Лартидиа-
на. Особенно часто среди таких чужаков, не принадле-
жавших к селу или nary по рождению, встречаются
вольноотпущенники, очевидно, покупавшие на их терри-
тории землю, чему паг или село не могли воспрепятство-
вать, так как, даже если в их внутренней организации
сохранялось много черт общинного устройства, их зем-
ля входила в территорию города, сохранявшего на нее
верховную собственность и право продавать или сдавать
ее в аренду по своему усмотрению. Возможно, не случай-
но, что в тех сельских районах, особенно пригородных,
где обнаружено много надписей осевших там вольноот-
пущенников, почти не встречаются надписи пагов и сел,
выступавших как единый коллектив. Переход земли в
руки либертинов, бывших индивидуальными собственни-
ками, разрушал общину, и паг превращался просто в тер-
риториальное подразделение. Помимо отпущенников
землю в пагах и селах приобретали и свободнорожден-
ные, иногда богатые и высокопоставленные люди, кото-
рые, не принадлежа к общинам pagani и vicani, все же
находились с ними в довольно тесном общении.
Из трех пагов до нас дошло по нескольку надписей,
позволяющих составить некоторое представление об их
жизни. Наибольшее их число относится к североиталий-
скому pagus Arusinatium (CIL, V, 3901—3940). Этот паг
имел своего Гения, здесь были многочисленны жрецы и
жрицы римских и кельтских богов, фламины, фламиники,
кельтские маниснавии. Наряду с pagani здесь жили и пос-
сессоры. Среди них наиболее видную роль играла семья
Октавиев. К ней принадлежали многие жрецы. Три брата
Октавия на своей частной земле соорудили святилище
в дар арузинатиям. Там же было расположено имение се-
наторской семьи Сервилиев, известное по надписям
32
нескольких их отпущенников, возможно из поместной ад-
министрации или арендаторов земли в имении, а может
быть, купивших после освобождения земли на территории
пага. Другой паг, Фификуланский, находился на террито-
рии Беневента. Здесь ведущее положение занимала семья
Лоллиев и упоминается вилик сенатора Ката Фронтона
(CIL, IX, 3570). Село, очевидно, составлявшее централь-
ное поселение пага, имело своих магистров и выносило на
сходах постановления (CIL, IX, 3570).
Имелся и бог пага — deus publicus, почитавшийся ор-
ганизацией cultores (CIL, IX, 3577). Почитателями Герак-
ла были местные юноши — iuvenes Fificul'ani, которым
некто завещал 100 югеров земли. В списке юношей, к со-
жалению, сильно фрагментированном, названы четыре
Лоллия, два их раба, несколько отпущенников и некто
Сатурнин — то ли раб, то ли отпущенник пага (CIL, IX,
3578). Обращает на себя внимание присутствие в колле-
гии отпущенников и даже рабов, тогда как обычно в кол-
легии юношества принимались люди из видных в городе
семей, и уж во всяком случае свободнорожденные. Может
быть, отношения были здесь более патриархальные, чем в
городах, а крестьяне зависимы от богатых семей, поэтому
рабы таких семей пользовались почетом среди «маленьких
людей», рядовых pagani и даже имели свои земли, более
обширные, чем у крестьян (сетования на привилегиро-
ванных рабов богачей, имеющих пекулии, значительно
превосходившие имущество свободного бедняка,— обыч-
ный мотив в «декламациях» риторических сборников).
Наличие у пага раба или отпущенника Сатурнина под-
тверждает сказанное выше об отпущеннице Бейании и
свидетельствует лишний раз об общем имуществе pagani,
достаточно значительном, чтобы помимо магистров для
управления им требовались и рабы, игравшие ту же роль,
что и рабы городов.
Наконец, третий паг — это пригородный (Suburbanus)
паг Помпей, названный в честь Августа. В этом паге пос-
ле взятия Помпей Суллой была поселена группа римских
колонистов, назвавших этот паг в честь Суллы Felix.
Когда Помпеи стали колонией, сулланские поселенцы и
горожане стали селиться как в паге, так и в городе14.
14 Gatti С. Sull ordinamento instituzionale di Pompei.— Atti, vol. VI,
1974—1976, p. 174—177.
2 E. M. Штаерман
33
Отсюда дошли надписи магистров и министров, обслужи-
вавших культ Ларов, частично, как и в городах, состо-
явших из рабов и отпущенников (CIL, X, 814, 924, 1042),
эпитафия дуумвира Помпей с семьей, очевидно, имевше-
го тут землю (CIL, X, 1073), и здесь лишь раз названы
pagani pagi (CIL, X, 1027). В пагах, наиболее близких
к городам, черты общины стирались.
Можно полагать, что паги и села в зависимости от
конкретных условий сохраняли эти черты в большей или
меньшей степени, но так или иначе сохраняли. На само-
стоятельную роль пагов как организации крестьян ука-
зывает и нередко отмечавшийся в литературе факт, что
один паг мог входить в территории разных городов, а
значит, не был только административным подразделе-
нием такой территории15. Э. Серени отмечает16, что ре-
скрипт (CJ, XI, 56), запрещающий взимать долги одного
сельчанина с других односельчан, показывает, сколь
сильно было представление о коллективной ответствен-
ности vicani. Характерно также, что в приводимом юри-
стами длинном перечне лиц, обязанных быть опекунами
сирот, сказано, что опекуна нельзя назначить по праву
соседства — vicinitatis. Следовательно, в народном пред-
ставлении связи соседства были достаточно прочны, что-
бы налагать обязанности, близкие к родственным, но
официально эти связи таковыми не признавались.
Как уже упоминалось, права общин как соседских
организаций были, по существу, признаны лишь в IV в.
[возможно, закон Константина, определивший право
наследования на земли, предоставленные в коллективное
владение сочленам таких коллективов, и право соседей-
совладельцев отстранять от покупки земли посторонних
(CJ, X, 14, 2) 17, хотя на соответствующую тенденцию
указывает уже рескрипт Каракаллы от 213 г., запрещав-
ший кому-либо после раздела общей земли продавать
свой участок без согласия совладельцев (CJ, III, 37, 1,1)].
Возможно, что раньше права пагов и сел оформлялись
как права товариществ (societates) различных типов.
15 Pachter F. de. La table hypothecaire de Velleia, 1930, p. 26, 31, 44.
16 Sereni E. Op. cit., p. 426.
17 О давнишнем соответственном праве соседей говорится в рескрип-
те 391 г. на имя президов Иллирика и Италии, что подтверждает
наличие общин на территории последней.
34
Товарищества могли строиться «на правах братства»,
у 'которых все имущество было общим, как при нераз-
дельной фамильной собственности братьев. Могли быть
и такие, у которых общей была лишь часть имущества
(Dig., XVII, 2, 1, 1; 2, 33, 2, 52, 2; 2, 59; 2, 63). Возможно,
что к первому типу были ближе общины, которые полу-
чали как единое целое ager non limitatus или ager arci-
finus (Dig., XLI, 1, 16), распределяли землю между об-
щинниками и пользовались совместно угодьями — pro in-
diviso или commtmiones (SRF, p. 8, 20, 118), ко второму
же — те, которые имели лишь отведенный им или приоб-
ретенный ager compascuus. Это—крайние случаи, а ме-
жду могли существовать промежуточные, гибридные
формы.
О процессах, происходивших в пагах и селах, дают
некоторое представление списки закладывавшихся име-
ний в Веллее и Лигурах Бебианских (CIL, XI, 1147; IX,
1455). В Веллейокой таблице ряд закладывавшихся име-
ний, обычно очень небольших, находился в различных
селах (§ 5, 13, 14, 20, 27, 34, 35, 41) 18. Некоторые из уча-
стков граничили с имениями тех же владельцев. Очевид-
но, последние округляли свои владения за счет участков
крестьян. Неоднократно соседями имений названы зем-
ли римского народа и городов Веллеи и Лукки. Может
быть, на этих землях, служивших землевладельцам уго-
дьями, получали наделы и крестьяне. В одном случае
fundus Taxtanulas имеет соседями socii Taxtanula-
tes — скорее всего, какой-то коллектив типа vicinnia, из
которого выделился fundus. В другом случае назван fun-
dus Virianus Vicanianus Mammuleianus. Второе его на-
именование позволяет полагать, что некогда один из его
владельцев выделил свое имение из села. В другом па-
раграфе названы fundi cum casibus илисо1ошае, а также
просто casae, безымянные или носившие какое-нибудь
наименование (§ 2, 9, 12, 37, 39, 45). Casae с fundi или без
них упоминаются также в таблице из Лигуров Бебиан-
ских. Некоторые coloniae и casae находились в селах.
18 Это, кстати сказать, указывает на отличие надела сельчанина от
имения владельца виллы. Последняя и в Веллейской таблице, и в
известной forma censualis (Dig., L, 15, 4) обозначается только по
своей принадлежности к территории того или иного города и пага.
Надел сельчанина входил и в территорию села, часть которой
ему выделялась.
2*
35
В «Дигестах» упоминается случай, когда fundus был обя-
зан casae сервитутами (Dig., VIII, 5, 20), значит, они не
были органической частью имения, а принадлежали дру-
гим владельцам, как-то связанным с имением. Скорее все-
го, то были участки крестьян, так или иначе приобретен-
ные владельцами fundi и отданные прежним владельцам
в аренду, прекарий, держание, узуфрукт. Во многих слу-
чаях в Веллейской таблице имения и сальтусы заклады-
ваются cum meridibus, silvis, communionibus, т. e. с об-
щинными угодьями (§ 5, 7, 18, 23, 25, 28). В двух случаях
леса закладываются без имений (§ 1.9 и 31), в последнем
случае с участком — agellus Vibullianus. По наблюде-
нию Э. Серени19, эти пастбища, болота^ леса обычно на-
ходились на границах пагов, имевшил часто соседями
земли народа, выкраивались из общественных угодий
и присоединялись к частным имениям, иногда как agri
vectigales, иногда как собственность владельцев несколь-
ких имений, причем собственники могли и начать их воз-
делывать, превращая в свои сальтусы, а затем fundi, что
уменьшало площадь общественных угодий, подрывая хо-
зяйства pagani и vicani. В таблице из Лигуров Бебиан-
ских несколько fundi закладываются с 25 сальтусами,
видимо, также выкроенными из общественной земли,
а два имения — с campi, т. е., очевидно, тоже угодь-
ями.
Судя по этой таблице, в районе Беневента процесс
перехода общественных земель в частные руки зашел
значительно дальше, чем в районе Веллеи и Лукки.
Здесь лишь дважды в качестве соседей названы земли
народа и вовсе не упомянуты в таком качестве земли
города, хотя город бебианов и закладывает несколько
имений. Часто упоминаются земли цезаря, редко встре-
чаются сальтусы, совсем нет communiones, лесов, бо-
лот.
Расхищение общинных угодий всегда оказывало па-
губное влияние на крестьянское хозяйство и ставило
крестьян в зависимость от более или менее крупных зем-
левладельцев. Как мы видели, последние в эпоху Импе-
рии часто выступают как «благодетели» сел и пагов,
даря им, в частности, поступавшие в собственность пага
или села земли либо деньги на их покупку. Возможно,
19 Sereni Е. Op. cit., р. 61—62.
36 .
что в качестве таких «благодеяний» могли выступать и
сервитуты в пользу крестьян, особенно появившийся при
империи пастбищный сервитут. Естественно, что такие
«благодеяния» оказывались не даром, обязывая «обла-
годетельствованных» различными видами obsequia, по
разъяснению Сервия,— служб (officia), которыми бед-
ные платят богатым (Serv., Aen., XII, 52а). Таким об-
разом, они оказывались на положении клиентов «благо-
детелей» и патронов. Вряд ли случайно, что именно в
Беневенте мы встречаем ряд коллегий «обожателей» и
«почитателей» видных местных семей (CIL, IX, 1590,
1640, 1641, 1682—1686, 2123), встречающихся и в дру-
гих городах, где могли складываться сходные отно-
шения.
Вместе с тем, по крайней мере в первой половине II в.,
когда составлялись алиментарные таблицы, имел место и
обратный процесс перехода частных земель в общест-
венную собственность. В Веллейской таблице колонисты
колонии Лукки закладывают 18 сальтусов, входивших в
их территорию и территории соседних городов, отдавав-
ших их в долгосрочную и краткосрочную аренду (vecti-
gal, non vectigal); некоторые из них принадлежали из-
вестным из других параграфов частным владельцам —
Аттию Непоту, братьям Анниям, Целию Веру, целиком
или совместно с городом,— и входили в разные паги.
Выше уже упоминались дарения земли селам и пагам.
В середине II в. села получили от императоров, стремив-
шихся сохранить общественные угодья не только горо-
дов, но и сел, право наследовать по легатам, что увели-
чивало их шансы на приобретение общинных земель за
счет частных, завещанных «благодетелями».
Сказанное позволяет полагать, что даже на значи-
тельной части территории Италии, несмотря на преобла-
дающую роль частных имений — рабовладельческих
вилл, сохранялись еще организации крестьян с боль-
шими или меньшими элементами общинных отно-
шений.
Тем более такие отношения имели место в Малой
Азии и других провинциях. Общины сохранялись на го-
родских территориях, где крестьяне правами городских
граждан не пользовались и, несмотря на верховную
власть над ними города, часто сохраняли общинное са-
моуправление; на территориях государственных, не ат-
37
рибуированных городам; на землях частных экзимиро-
ванных сальтусов. Там, где общинники не пользовались
правами городского гражданства и не имели гражданст-
ва римского (как подавляющее большинство провин-
циальных крестьян), дифференциация внутри общин
приводила не к развитию классического рабства, а ско-
рее к распространению иных форм эксплуатации обед-
невших крестьян более богатыми, хотя кое-кто из пер-
вых мог оказаться и в рабстве, о чем свидетельствуют
известные ,в ряде провинций туземные имена рабов. Но
в целом, видимо, можно считать, что живучесть общин-
ных отношений препятствовала развитию классических
рабовладельческих отношений, связанных с античным
городом, а следовательно, и романизации тех районов,
где общины были наиболее распространены. Именно эти
районы начинали по мере упадка городов и рабовла-
дельческого способа производства все более выдвигать-
ся на передний план во всех сферах жизни Римской им-
перии. Как ни мало у нас сведений о них, мы можем с
достаточной долей уверенности утверждать, что в зави-
симости от стадии развития, на которой римское завое-
вание застало тот или иной народ или племя, эти общи-
ны могли быть кровнородственными, территориальными
или смешанными. Так, во Фракии общины были чисто
территориальными. Как и в Малой Азии, основной их
единицей было село (кома), входившее в ту или иную го-
родскую территорию и населенное представителями того
или иного племени. Например, один преторианец опре-
деляет себя как бесса родом из vicus Magaris regione
Serdica (CIL, X, 1754). В пользу общинной организации
фракийских ком говорят чрезвычайно тесные связи од-
носельчан, которые не только в самой Фракии выступают
как единый коллектив (в надписях, где говорится о со-
оружении памятников, получении даров, выносится бла-
годарность сельским магистратам), но и, оказавшись в
Риме в различных преторианских когортах, объединя-
ются для совместного культа своего сельского бога. Эти
сельские боги, которым совместно приносят дары жите-
ли ком, тоже весьма характерны. Как и в Малой Азии,
это в основном издавна заимствованные фракийцами
греческие боги (за исключением местного фракийского
всадника — Героя, тоже, впрочем, часто отождествляв-
шегося с греческими богами), но множество их эпитетов,
38
как показал Детчев^0, связано с наименованиями сёл,
т. е. боги выступали как их хранители, что обычно имеет
место тогда, когда село представляет собой общину с
тесной хозяйственной взаимосвязью обитателей. В из-
вестной петиции из Скаптапоры жители села называют
себя convicani et conpossessores. Очевидно, община была
именно сельской, в которой каждый общинник имел свой
надел, но был экономически связан с другими общинни-
ками, совместно владевшими всей территорией села и
остававшимися в общем пользовании угодьями. Как
сельские общины рассматривает фракийские комы
В. Белков20 21.
В других, менее развитых ко времени включения в
римскую державу областях отношения могли быть более
сложными22. И там основными типами крестьянских ор-
ганизаций были паги, села и соседства, наряду с кото-
рыми известны и некоторые неопределенные коллекти-
вы сородичей и соседей, и такие объединения, засвиде-
тельствованные для Испании, как племена (gentes),
кланы (gentilitates), центурии, видимо, представлявшие
собой переходные от кровнородственных к территориаль-
ным образованиям.
Племена, но без соответствующих подразделений
[только один раз встречается, возможно, соответствую-
щая клану триба Gubul. (А. е., 1917/18, № 34)], харак-
терны также для Африки.
Паги могли иметь разное происхождение. В Африке,
например, в некоторых местах паги возникали из поселе-
ний римских граждан, получавших землю на территории
какой-нибудь туземной civitas, с которой впоследствии
могли слиться в один город. Видимо, эти римские граж-
дане, переселившись в Африку, переносили туда из Ита-
лии привычную форму организации. В Галлии, возмож-
но, кое-где паги совпадали с местными туатами (CIL,
XIII, 2949), в других же случаях — с местными племена-
ми, как, например, два пага, сочлены которых служили
во .второй когорте тунгров (CIL, VII, 1072, 1073). Мел-
кие племена выступают как некая целостность, даже не
20 Detschev D. Die thrakischen Sprachreste. Wien, 1957.
21 Белков В. Рабство в Тракия и Мизия през античността. София,
Г967, с. 71 и сл. •
22 Подробнее см.: Штаерман Е. М. Мораль и религия угнетенных
классов Римской империи, с. 30—52.
39
будучи организованы в наги, например Adgentii и Boro-
dates в Нарбоннской Галлии (CIL, XII, 3084, 5373).
Села встречаются повсеместно на частных, городских и
государственных землях. Видимо, сельскими общинами
жили племена, приписанные к городам, несшие ряд по-
винностей, но не имевшие прав городских граждан, из-
вестные как incolae, лишь в некоторых случаях прирав-
нявшиеся в правах к гражданам. Так, в Испании vicani
Dercionossedenses благодарили город Термы за предо-
ставление им тех же прав, что и гражданам Терм (А. е.,
1953, № 267).
Иногда село носит то же наименование, что и паг.
Так, в Дакии известно село Mic(ensium) и паг того же
названия (CIL, III, 7847; А. е., 1911, № 40): видимо, село
представляло собой центр пага. Иногда село и паг име-
новались по-разному. Например, в Германии паг Der-
vet(us), а село — Solatia (Riese, 237), так что можно
предположить наличие нескольких сел в паге. Другим
примером служит надпись преторианца, указывавшего,
что он происходит с территории Сирмия из пага Марция
из села Будалия (Dessau, 2044). Такие села, как извест-
но из Фронтина и Аггения Урбика (SRF, р. 4, 8), полу-
чали как целое — per universitatem populi суммарно из-
меренную территорию, которую затем, очевидно, делили
между односельчанами согласно своим обычаям. Судя
по кадастру из Оранжа, как единое целое село или мест-
ное племя выступали и тогда, когда арендовали у горо-
да землю. Несколько надписей из германских сел пока-
зывают, что села могли, очевидно с общего согласия схо-
да односельчан, принимать новых членов (CIL, XIII,
7250), а это, вероятно, давало последним права — владеть
землей на территории общины и пользоваться ее угодья-
ми; что сельский сход мог освободить кого-нибудь из
сельчан от повинностей (А. е., 1909, № 135), так как село
отвечало за наложенные на него повинности как целое и
само распределяло их среди односельчан; что сельчане с
общего согласия представляли землю для построек
(Dessau, 7056), т. е. распоряжались территорией, остав-
ленной для общественного пользования. Из нескольких
надписей придунайских сел23 известно, что они имели
23 Об общинах Паннонии см.: Колосовская Ю. К. Паннония в I_________
III вв. М., 1973, с. 67 и ел.
40
свои леса и пастбища, за пользование которыми взима-
лась плата (CIL, III, 1209, 1363; А. е., 1895, № 52; 1901,
№ 42; 1919, № 105) .
Из одной африканской надписи явствует, что при
ассигнации земли племенной или сельской общине ей в
коллективную собственность отводились пастбища и вод-
ные источники (А. е., 1946, № 74).
Паги и села, так же как гептильные организации,
имели своих должностных лиц, в разных местах имено-
вавшихся по-разному, принцепсов, возможно, происхо-
дивших из туземной родо-племенной знати, префектов,
патронов, старейшин, ундецимпримов. Имели они и сво-
их богов-покровителей, имена и эпитеты которых пока-
зывают, что в кровнородственных общинах они рассмат-
ривались как их родоначальники, в территориальных
же — как хранители пага или села. Живучесть таких
культов указывает на живучесть общинных отношений.
В ряде провинций общинные организации известны на
больших территориях. Так, в Испании более 170 надпи-
сей gentes и gentilitates найдены примерно на 2/5 Ибе-
рийского полуострова 24. Много их на Рейне и на Ду-
нае25.
По-видимому, исходя из известного положения Гая,
гласящего, что, поскольку на провинциальных землях
существует доминий римского народа, там для всех
остальных доминий невозможен, а возможны или владе-
ние, или узуфрукт (Gai., Inst., II, 7), можно полагать, что
провинциальные гектильные и сельские общины числи-
лись на положении фруктуариев. Их права на землю
были значительно менее обеспечены, чем права поссес-
соров. Персонифицировавший римский народ император
мог отобрать у них землю, если собирался дать ее в на-
дел ветеранам или использовать как-нибудь по-иному
(Dig., XXI, 2, 11), мог переселить их в другое место [о та-
ком переселении сообщают члены и поселенцы двух па-
гов из Испании (CIL, II, 104) и рескрипт Диоклетиана о
конфискации земли каких-то сельских метеков, или
24 Historia de Espana Alfaguera, v. I; Vigil M. Edad Antigua. Madrid,
1973, p. 389.
28 Поэтому преуменьшать значение общин и на западе Римской им-
перии не приходится.
incolae, в связи с их переселением в другое место
(CJ, X, 1,4)].
Возможно, что права провинциальных общин офор-
млялись как коллективный узуфрукт. Таковой считался
неделимым, каждый фруктуарий имел как бы весь узу-
фрукт, если кто-то отказывался от узуфрукта или лишал-
ся, его часть переходила к остальным. В этом узуфрукт
был подобен коллективному владению некоей совокуп-
ной целостности — universitas (Fragm. iur. Rom. Vat.,
77; 80; Dig., XXIV, 1, 4), под каковой могла подразуме-
ваться и сельская община, поскольку, согласно Фронти-
ну, земля селу отводилась per universitatem populi. Вместе
с тем, если специальные обычаи какой-нибудь civitas не
предписывали обратного [о запрещении покупки и прода-
же по mores civitatis говорят Модестин и Павел (см.
Dig., XVIII, 1, 34, 1; XX, 1, 24)}, земли общинников, как и
всякий узуфрукт, могли отчуждаться. По словам Помпо-
ния, нельзя обязать кого-либо не продавать имения про-
тив воли соседа (Dig., II, 14, 61), что могло относиться и
к общинам. Приведенное место из «Дигест» о землях,
отобранных императором для выведения колонии вете-
ранов (кстати, речь идет там о землях на Рейне, где бы-
ло особенно много сельских общин), связано как раз с
вопросом о том, кто терпит убыток, продавец или поку-
патель, если участок на конфискованной земле ранее
был продан его владельцем, но плата за него еще не бы-
ла внесена полностью. И действительно, мы видим, что в
провинциальных селах и пагах, так же как и в италий-
ских, проживало много чужаков, в частности вольноот-
пущенников, покупавших там земли и игравших нередко
видную роль; они выступали как жертвователи на сель-
ские нужды, хлопотали о привилегиях селу и т. п., хотя,
возможно, не считались членами общины, если их туда
специально не принимали.
Продажа общинной земли посторонним, наделение
ею ветеранов, возвращавшихся после отставки в родное
село, а также, по всей вероятности, выделение из общин
лиц, получивших римское гражданство или разбогатев-
ших и выкупивших -свои участки, вели к дифференциации
общинников, к разделению их на разные слои. В одних
местах (например, в Галлии) они выступают как posses-
sors и vicani, в других (например, в Африке)—как
cultores и possessors, как possessors и incolae села
42
[например, в африканском селе Верекунде на импера-
торской земле (CIL, VIII, 4199, 4205)}, в третьих —как
римские граждане и перегрины или (например, в приду-
найских оелах) как veteran!, cives Romani и bessi или
lai, т. е. представители туземных племен, остававшиеся
Перегринами и много лет спустя после эдикта Каракаллы,
поскольку и в середине III в. они противопоставляют
себя римским гражданам. Можно полагать, что, если
последние, как и все другие поссессоры, получали свои
участки на более полном и гарантированном праве,
vicani, cultores, туземные перегрины оставались на поло-
жении общинников-фруктуариев. Судя по агрименсорам,
possessions отличались от сел именно тем, что возника-
ли в результате официально произведенного и внесенно-
го в кадастр размежевания земли, которой наделялось
то или иное лицо. Земли поссессоров выделялись из об-
щины как имения — fundi, villae [мы знаем, например,
надпись, сделанную vicus Caramantesiun et villa, и меже-
вые знаки между селами и имениями (Intercis., № 337;
А. е., 1904, № 52; 1911, № 237)]. Иногда вся земля села
официально распределялась между сельчанами. Так, из
района Кельна известна сильно фрагментированная
надпись поссессоров — possessores vico Lucret, scamno
primo (Dessau, 7076). Scamnum был мерой, применяв-
шейся агрименсорами наряду с центурией при лимита-
ции земли.
Очевидно, именно потому, что лимитация здесь по
каким-то причинам имела место, сельчане именуют себя
не vicani, a possessores.
Несмотря на тесную связь поссессоров с сельчанами,
которые совместно ставили надписи, выбирали должност-
ных лиц из той и другой группы населения, такое рассло-
ение, несомненно, подрывало общину. Если процесс захо-
дил достаточно далеко, она могла превратиться в город.
Но с III в. образование новых городов прекратилось, зато
активизировалась деятельность сел, получавших квази-
муниципальную организацию. В них, как и раньше в го-
родах, создавались коллегии юношества, культовые кол-
легии — consacrani, множилось число общественных
зданий, развивалось сельское ремесло. Видимо, именно
здесь приобретали влияние слои провинциальных земле-
владельцев из числа ветеранов, разбогатевших и полу-
чивших римское гражданство поссессоров, которые от-
43
тесняли старую провинциальную знать, состоявшую из
римских колонистов и романизованной туземной вер-
хушки. О росте численности и значения этих новых соб-
ственников свидетельствует появление в провинциаль-
ных надписях III в. большого числа Аврелиев, т. е. лиц,
получивших римское гражданство только по эдикту Ка-
ракаллы. В таких областях, как прирейнские и приду-
найские, откуда в основном набиралась армия и куда
возвращались ветераны, то же самое подтверждается
распространением культов (особенно характерны конный
Юпитер со змееногом-гигантом на Рейне, фракийские и
дунайские всадники), в которых оживились старые ту-
земные представления, ранее сохранявшиеся лишь среди
простого народа, представления, сочетавшиеся с пользо-
вавшимися покровительством правительства идеями вос-
точных и синкретических культов.
Одновременно продолжается и усиливается уже ра-
нее шедший процесс возрастания зависимости крестьян-
ских общин от более или менее крупных собственников,
патронов и «благодетелей». М. Бихиль убедительно тол-
кует находимые в Испании договоры о патронате и
hospitium между гептильными организациями и отдель-
ными видными лицами как доказательство клиентской
зависимости общин от этих лиц26. Надписи сел и пагов
в честь патронов многочисленны в других областях импе-
рии. Можно полагать, что усиление их зависимости не
случайно совпадало с признанием законом прав общин-
ных организаций.
Для крупных землевладельцев, так же как и для го-
сударства, эксплуатация общин была выгоднее, чем экс-
плуатация отдельных крестьян, поскольку общины обя-
зывались круговой порукой. В рескрипте от 259 г. разъ-
ясняется, что при совместной аренде земли многими ли-
цами, если каждый из них арендует определенный учас-
ток, его нельзя заставить нести ответственность за других
арендаторов. Но если все арендаторы снимают землю
нераздельно (in sol'idum), они обязаны общей ответствен-
ностью и владелец имеет право обращаться с претензией
к любому из них, с тем чтобы исполнивший обязатель-
ства за других мог потом требовать от них возмещения
28 Vigil М. Op. cit., р. 389.
44
(CJ, IV, 65, 13). Села же как на частной, так и на город-
ской и государственной земле могли выступать именно
как такие коллективные арендаторы, что видно из упо-
мянутого кадастра из Оранжа. Вероятно, даже если зем-
ля продолжала числиться за общиной на правах узу-
фрукта или прекария (на прекарном праве обычно полу-
чали свое имущество обратно неоплатные должники) или
если общины обязывались какими-нибудь повинностями
патронам, действовало то же право коллективной ответ-
ственности. Во всяком случае, известно, что государст-
венные повинности налагались на село или паг в целом
под ответственность магистров, которые затем, очевидно,
распределяли эти повинности среди сельчан. Насколько
выгодной была такая форма эксплуатации, видно из рас-
пространившегося обычая отдавать имения организован-
ным в общину и обязанным определенными повинностя-
ми отпущенникам.
Но в новой политике относительно общин, несомнен-
но, действовал и другой стимул. С упадком рабовладель-
ческих вилл и городов крестьянство, еще свободное или
попавшее в большую или меньшую зависимость от более
или менее крупных собственников и императорских кон-
дукторов, снова становится основным производящим
классом. А крестьянское хозяйство, как уже упомина-
лось, не могло вестись без общинных угодий, совместных
работ, взаимопомощи соседей, связанной с регулировани-
ем сельскохозяйственных работ, что требовало укрепле-
ния общины, ее контроля над приемом новых сочленов,
распределением земли и наложенных на общину повин-
ностей 27.
Таким образом, имел место противоречивый процесс,
обе стороны которого, однако, приводили к тем же ре-
зультатам. Выделение из общин поссессоров, стимулиро-
вавшееся в первые два века Империи соответствующей
политикой государства и развитием товарно-денежных
отношений, задевавшим также и крестьян, подрывало и
ослабляло общину. Более богатые общинники, «благо-
27 Серени отмечает, что во второй половине существования Империи
с ростом крупного землевладения, основанного на колонате, все
более внедряется система «открытых полей», когда после уборки
урожая скот пасся на всей земле сальтуса (Sereni Е. Storia del
pessaggio agrario italiano. Bari, 1962, p. 39—40).
45
детельствуя» бедным, выполняя и тогда, и позже, как
видно из рескрипта 259 г., обязательства общины, затем
могли закабалять неимущих. В одном рескрипте Кон-
стантина говорится, что границы участков часто изменя-
ются, так как соседи, увеличивая свои владения, заби-
рают их друг у друга (CJ, III, 39, 2). Такое положение
могло складываться именно в сельских общинах, ибо
fundi поссессоров имели определенные, занесенные в
кадастр границы и их не так легко было захватить, тогда
как земли сел, а тем более крестьянские участки на их
территории таких четких границ не имели. Земельный
фонд общины истощался не только из-за изъятия владе-
ний поссессоров, а в ряде случаев захвата общинных зе-
мель, но и в результате того обстоятельства, что поссессо-
ры и другие видные члены общин, например принцепсы,
получили римское гражданство, а римские граждане не
могли завещать свое имущество перегринам, так что их
земли оказывались безвозвратно потерянными для общи-
ны. Насколько неуклонно соблюдался этот закон, видно
из рескрипта Диоклетиана, написанного спустя 70 лет
после эдикта Каракаллы на имя некоего Зизона, судя по
имени —фракийца. Император разъясняет, что отец Зи-
зона не имел права усыновить перегрина и завещать ему
свое имущество, а потому Зизон может отобрать у него
перешедшую к нему по наследству часть имущества отца
(CJ, VI, 24, 7). Характерно, что здесь употреблен термин
peregrinus, а не gentilis, как обычно именовались посе-
ленные на землях империи зарубежные племена, а зна-
чит, речь идет о потомке исконного населения провинции,
не получившего, однако, римского гражданства, как и те
bessi, lai и другие, которые упоминаются в сельских над-
писях, поставленных после 212 г., и в отношении кото-
рых продолжал действовать старый закон о Пере-
гринах.
Вместе с тем получение римского гражданства боль-
шой массой населения ускоряло концентрацию земли,
которая могла теперь быстрее переходить из рук в руки.
С другой стороны, общины укреплялись, искусствен-
но возрождались, права их во все большей мере призна-
вались. Ослабление общин ввиду уменьшения их земель-
ного фонда усиливало их зависимость от более или ме-
нее крупных собственников, у которых они вынуждены
были арендовать землю, просить ее прекарно [в этом
46
смысле характерна надпись из Паннонии, из района Ак-
винка, в которой сообщается, что поссессоры села Вин-
дониана, среди которых имеется римский всадник и де-
курион Аквинка, соорудили алтарь Юпитеру и другим бо-
гам в честь сельчан и что этот алтарь был помещен во
владениях римского всадника Аврелия Веттиана с его
дозволения precario petentis vicanis Vindonianis (CIL, III,
3626)], просить об установлении сервитутов, брать взай-
мы на разные свои нужды, пользоваться их «благодея-
ниями», так что в конце концов оказывались опутанными
множеством обязательств или были вынуждены отдать
свои земли «благодетелям» и получить их обратно в ка-
честве прекария. Но чем больше росла зависимость кре-
стьян, тем выгоднее было частному землевладельцу и го-
сударству сохранять и укреплять общину как основную
производственную ячейку, как коллективного плательщи-
ка всех видов ренты.
Обе стороны упомянутого процесса были порождены
кризисом рабовладельческого способа производства, ан-
тичного города и его основной хозяйственной единицы —
рабовладельческой виллы. Крестьянская община, как и
тесно связанный с эксплуатацией общин экзимированный
сальтус, принадлежала к сосуществовавшему с античным,
но сохранившему от прежних отношений укладу, в ко-
тором раньше всего зарождались и укреплялись элементы
отношений феодальных, развивавшихся в связи с рос-
том зависимости общин от соседних земельных магнатов
или выделившихся из среды самих общинников поссессо-
ров. Община и сальтус были носителями замкнутого на-
турального хозяйства. Оставалась ли община свободной
ил‘и оказывалась на земле сальтуса, она была в значи-
тельной мере самоудовлетворяющимся целым, мало свя-
занным с внешним миром. Ее относительная автаркич-
ность усиливалась ввиду развития как поместного ремес-
ла и поместных рынков, так и сельского ремесла там, где
села были еще достаточно независимыми.
Те районы, в которых общины были наиболее рас-
пространены, приобретали все большее значение в эконо-
мической, (политической, (военной сфере, что налагало
свой отпечаток и на культуру. Усиление роли общин в
жизни Римской империи, как и усиление роли сальтусов,
т. е. однородных, натуральнохозяйственных ячеек, спо-
собствовало созданию экономического строя, составляв-
47
шего основу так называемой «варваризации» и «ориента-
лизации» империи, и вместе с тем усиливало центробеж-
ные стремления. Имело оно и другое важное следствие,
а именно постепенное разделение плебса на городской и
Сельский, разделение, сперва шедшее стихийно (напри-
мер, CIL, V, 5262; IX, 5428; XI, 6505), а затем оформлен-
ное правом, что окончательно подрывало основы антич-
ного города, некогда базировавшегося на единстве граж-
данства, основным занятием которого было земледе-
лие.
Чтобы определить, чем отличался город от сельской
общины, следует в первую очередь попытаться понять,
что представляла собой собственность, на которой он ос-
новывался.
Глава II
ГОРОДСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ОБЩИНА.
РИМСКАЯ
ЗЕМЕЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ
За последнее время в нашей науке наблюдается изве-
стное изменение в подходе к характеристике древних
обществ. Если раньше исследователи интересовались
прежде всего формами эксплуатации, то теперь все боль-
ше внимания уделяется формам собственности как осно-
ве для суждения о закономерностях развития и самой
сущности первых классовых обществ на различных тер-
риториях и в различные эпохи; к тому же именно формы
собственности в значительной мере определяли и формы
эксплуатации. Особенно показательны в этом смысле пос-
вященные собственности в Междуречье и Индии статьи
И. М. Дьяконова и Г. М. Бонгард-Левина *.
Но, как это ни покажется странным, при большом и
все возрастающем числе работ о римском праве собст-
венности характер ее еще отнюдь не ясен. Возможно,
здесь не последнюю роль сыграли рецепции римского
права, заставлявшие юристов разных эпох вольно или
невольно рассматривать римскую собственность с точки
зрения тех реальных отношений своего времени, которые
оформлялись приспособленными к ним нормами римско-
го права, т. е. модернизировать его.
Так, римская собственность признавалась без каких-
либо оговорок частной собственностью на основании кри-
териев, определяющих капиталистическую частную соб-
ственность, в первую очередь на основании свободы от-
чуждения. Критерией отчуждаемости, к которому И. М.
Дьяконов прибавляет критерий права отстранения несоб-
ственника собственником, применяется И. М. Дьяконовым
и Г. М. Бонгард-Левиным для суждения о собственности в
Междуречье и Индии. Их главный аргумент против вер-
ховной собственности государства на землю основывается
на покупке царем земли у подданных, что собственнику
1 См.: ВДИ, 1967, № 4; 1968, № 3, 4; 1973, № 2.
49
незачем было бы делать. Государство, как подчеркивает
И. М. Дьяконов, могло (выступать в отношении земли и
как собственник, и как суверен, что надо четко разгра-
ничивать.
Между тем даже на примере считающейся эталоном
высокого развития частной собственности Рима2 видно,
что дело обстоит значительно сложнее. Подробнее речь
об этом пойдет далее, пока же ограничимся лишь не-
сколькими примерами. Как известно, римские юристы не
дали однозначной дефиниции собственности и наиболее
близкого к собственности права на вещь — владения, дол-
гое время от собственности не отделявшегося. Понимание
самими римлянами этих вопросов, нередко противоречи-
вое, можно пытаться установить, лишь сопоставив раз-
личные данные. Но мы не найдем указания на то, что
право отчуждения или право отстранения несобственни-
ка являлись основными признаками обладания вещью,
права на нее. Очень характерно двоякое толкование
термина «иметь» — habere: в данном смысле, говорится
в «Дигестах», habere — значит иметь право собственности
(ius dominii), в другом — значит иметь то, что куплено
(Dig., L, 16, 88). Как видим, покупка и собственность
здесь различаются. Если собственник имения (dominus)
изгонял из него владельца (поссессора) на основании за-
щищавшего владение интердикта unde vi, владение вос-
станавливалось (Dig., XLI, 3, 4, 25). Человек, занявший
пустое имение, мог воспрепятствовать господину туда
войти, и это не считалось насилием (Dig., XLI, 3, 4, 27).
Права того, кто снимал у города земли в долгосрочную
аренду, до тех пор, пока он вносил плату, охранялись
против всех, включая собственника-город, причем арендо-
ванные таким образом земли могли отчуждаться, заве-
щаться самому городу, а съемщики именовались поссес-
сорами (Dig., XXX, 41, 5; XXXIX, 4, 7).
Земли, принадлежавшие императору и как собствен-
нику, и как суверену, могли продаваться и покупаться,
хотя, как уже упоминалось, он мог их отобрать, если
намеревался поселить на них других людей (Dig., XXI, 2,
И). Владельцы и съемщики принадлежавших лично
2 Точки зрения современных историков права см. в кн.: Новиц-
кий И. Б. Основы римского гражданского права. М., 1956, с. 77—
79, 82—83, 87; Андреев Н. Римское частное право. София, 1962,
с. 179.
50
императору земель, патримониальных, эмфитевтикар-
ных, вектигальных, могли их отчуждать (CJ, IV, 71, 13).
Известны случаи, когда имение (fundus), расположен-
ное на земле сальтуса, арендованного у императора кон-
дуктором, продавалось (Dig., XIX, 1, 52), хотя ясно, что
это имение продавцу никоим образом не принадлежало.
Самой бесспорной собственностью являлась собствен-
ность господина на раба и на выделенный рабу пекулий.
Вместе с тем рабы еще во времена Плавта и Теренция
жаловались на необходимость делать господину подар-
ки за счет пекулиев; господа покупали предметы, произ-
веденные рабами в отведенных им в качестве пекулиев
мастерских; впоследствии они заключали с рабами раз-
личные сделки, брали у них в долг и сами давали им
взаймы. По мере укрепления прав рабов на пекулий
и частичного признания их правоспособности соответст-
венно уменьшались права господина на продолжавший
оставаться их собственностью рабский пекулий, рассмат-
ривавшийся как естественное держание, которое раб мог
передавать другому, т. е. отчуждать. Господин мог ото-
брать пекулий, но, например, расплачиваться пекулием
раба по своим долговым обязательствам в III в. госпо-
дину было запрещено. Ярко выраженное в законе пра-
во отстранения несобственника относилось только к пре-
карному владению, считавшемуся основанным на «бла-
годеянии»: интердикт uti possidetis защищал прекариста
против всех, кроме собственника прекария, который мог
его в любое время отобрать (Dig., XLIII, 26, 17).
Очень характерны рассуждения Сенеки насчет того,
можно ли давать нечто мудрецу и другу, если, согласно
стоической доктрине, мудрецу принадлежит весь мир,
а у друзей все общее. Это нечто, говорит он, может быть
и у мудрого, и у того, кто им владеет, кому оно отведе-
но— cui datum et assignatum est (здесь применен тер-
мин, означавший наделение землей граждан). По ,граж-
данскому праву, продолжает Сенека, все принадлежит
царю, но все царское владение расписано между отдель-
ными господами и каждая вещь имеет своего владельца.
Так, мы можем дарить царю, не говоря, что даем ему
его собственное. Ибо царям принадлежит власть (potes-
tas) над всем, отдельным же лицам — собственность.
Есть территория кампанцев, продолжает Сенека, кото-
рую соседи разделяют частными межами. Вся земля
51
принадлежит Римской республике, а каждая часть имеет
своего господина. Земля принадлежит республике,
но мы можем подарить ей землю, так как по одному
праву она республиканская, по другому — наша. Пеку-
лий и раб принадлежат господину, но раб делает госпо-
дину подарок. Хороший царь владеет всем в силу импе-
рия, отдельные лица — в силу доминия. Царь владеет
всем, а собственность на отдельные вещи распределена
между многими частными лицами; поэтому тот, кто
владеет всем, может и покупать и брать в аренду, и быть
должником. Цезарь имеет все, все в его фиске, в его пат-
римонии. Как же получается, что разные лица являются
господами одной и той же вещи? Один имеет ее в собст-
венности, другой в пользовании. Все состоит в империи
цезаря, в его фиске, но есть и то, что является его част-
ным— propria. То, что дано другому, в одном смысле бу-
дет цезаревым, в другом — частным (Senec., De benef.,
VII, 4 — 6).
В том же плане высказывается Плиний Младший
в «Панегирике» Траяну, хваля его за то, что в противо-
положность Домициану он не считал все находящееся
в государстве своим, что при нем патримоний стал мень-
ше империи. Все, говорит Плиний, принадлежит госуда-
рю, как пекулий раба принадлежит господину. Но хо-
роший глава государства, как и хороший глава фамилии,
не отнимает имущества у гражданина, пекулия у раба.
Как вйдим, налицо действительно попытка разделить
права императора как суверена и как собственника, но,
делается это настолько неопределенно, что скорее всего
перед нами — одна из первых подобных попыток, притом
обусловленных оппозицией сенатской знати к «тирани-
ческим» планам принцепсов I в., стремившихся бескон-
трольно распоряжаться имуществом граждан, конфис-
ковывать и перераспределять земли в качестве глав
государства, на которых, как считалось, римский народ
перенес свои права, в том числе и право верховной соб-
ственности на все земли государства. На путанность и
неясность этих попыток указывает аналогия между
отношением главы государства к земле государства и от-
ношением господина к пекулию раба. В последнем слу-
чае речь о двух аспектах права идти не может, так как
здесь имел место только доминий собственника, а никак
не империй суверена, для раба же было возможно толь-
52
ко держание, не исключавшее, однако, сделок с господи-
ном. Что касается прав города-республики, то собствен-
ность и суверенитет там переплетаются столь тесно, что
разделить их крайне трудно.
О соотношении собственности гражданской общины
и собственности гражданина не раз писали римские ав-
торы, особенно философы, ибо это всегда служило при-
мером соотношения первичной целостности (мировой
души, мирового разума, единого верховного блага) с со-
причастным и обусловленным ею реальным множеством,
являющимся вместе с тем и единством. Полис, пишет,
например, Плутарх — это единый предмет, подобный жи-
вому организму. Он восходит к единому началу, дающе-
му ему общность. И то, что в нем родилось, не отделяет-
ся от родившего, но имеет каждое свою соответственную
часть (Plut., De sera num. vindic., 15—16). «Не погиб-
нет ли общность там, где есть свое? — спрашивает он в
другом месте, и отвечает:—нет, ибо начало вражды — не
в обладании своим, а в присвоении чужого и в превраще-
нии общего в свое» (Quest, conviv., II, 10, 7—8).
Земля принадлежит городу, замечает Дион Хризос-
том, но всякий, имеющий на ней участок,— его господин;
однако полис в целом лучше и выше самого высокопос-
тавленного гражданина (Dio Chrys., Orat., XXXI, 50).
Природа создала нас друг для друга, развивает то же
сравнение Марк Аврелий, но каждая душа имеет свою
область. Ты не просто часть, а член единого организма
(Marc. Aurel., VII, 13). Космос и полис, учит Аполлоний
Тианский,— живые существа, порождающие все живое,
но у каждого своя часть, свое место (Philostr., Vita Ар.,
Ill, 34 — 35; IV, 8 — 9). Человек'—часть целого, говорит
Эпиктет, и для него естественно то, что является благом
для целого. Отдельно взятый человек — вообще не чело-
век, ибо он часть космоса и его отображения — полиса.
Но когда общее разделено между отдельными, его не сле-
дует отбирать (Convers., II, 4; 5, 26; 10, 3—8). О том же
пишет и Плотин, утверждая, что человек — часть целого,
подчиненного общему плану, но в нем есть и свободное
начало, не стоящее, однако, вне мирового логоса (Аеппе-
ad„ 48, 21—23).
Соответствующие примеры можно умножить, но и
приведенные показывают, как прочно в сознании антич-
ного человека даже во времена Империи жило опреде-
53
лившее и его мировоззрение в целом представление О
первичности гражданской общины, расширившейся до
размеров огромной державы, о приоритете ее прав на
совокупность имущества (в первую очередь, конечно,
земли) как разделенного, так и не разделенного между
гражданами. Если отвлечься от философской термино-
логии, то это означало, что собственность граждан есть
вторичное, производное от собственности гражданской
общины, что первая обусловливается второю. Здесь нет
речи о разделении прав суверена и прав собственника,
намечающегося у Сенеки и Плиния Младшего, что было
связано с особенностями их эпохи и их личного социаль-
ного положения. Противопоставление суверенитета пра-
ву собственности, когда речь идет о городе, республике,
столь же незакономерно, как незакономерно для огром-
ного большинства античных мыслителей противопостав-
ление интересов личности интересам общества в той фор-
ме, какая характерна для эпохи капитализма. Граждан-
ская община — единый организм, гражданин — член это-
го организма. Исходя из подобного тезиса, дифференци-
ровать взаимосвязи и взаимоотношения невозможно.
Таким образом, можно полагать, что когда речь идет
об античной, в частности римской, собственности, для
решения вопроса о соотношении собственности общест-
венной и государственной с индивидуальной и частной
нельзя безоговорочно исходить из критериев, сложив-
шихся на основе господства собственности капиталисти-
ческой: отчуждаемости, права отстранения несобствен-
ника, несовпадения прав суверена и прав собственника.
Что же представляла собой римская собственность и
каким образом она возникла? Последнему вопросу по-
священа обширная литература, но вследствие скудости
источников и различной их интерпретации историками
римского права разных школ и направлений многое все
еще остается невыясненным или спорным. В последнее
время вышли две марксистские работы, представляющие
большой интерес с точки зрения их методологии, а так-
же потому, что авторы суммировали результаты работ
своих предшественников3. Для нашей темы очень важны
3 Capogrossi Colognesl L. La struttura della proprieta e la formatione
della iura praediorum nell’eta republicana, v. I—II. Milano, 1969—
1976; Diosai G. Ownerschip in ancient and preclassical Roman Law.
Budapest, 1970.
54
аргументированные археологическими и лингвистически-
ми данными выводы о роли в глубокой древности терри-
ториально-гентильных единиц — сел и пагов, из объеди-
нения которых и возникла римская civitas4. Важны
также новые аргументы в пользу первоначально об-
щинного характера собственности, из которой посте-
пенно выделились приусадебные наделы в два югера,
предоставлявшиеся в собственность отдельным фами-
лиям s *.
С разложением гентильной собственности появляется
фамильная собственность на пашню, постепенно сменяю-
щаяся собственностью pater familias8, которая рассмат-
ривается как практически неограниченная специфически
римская собственность7, всегда существовавшая, но лишь
постепенно, к концу Республики — началу Империи,
теоретически осмысленная юристами как частная собст-
венность— dominium8. О последнем тезисе речь пойдет
далее, теперь же следует заметить, что оба автора, де-
тально анализируя юридические термины, связанные с
древней собственностью, ее объемом, передачей, защи-
той, на наш взгляд, уделяют недостаточно внимания об-
щему историческому фону, учитывая лишь эволюцию
рабства от патриархального к классическому. Пренебре-
гают они также историческим и этнографическим -мате-
риалом. Конечно, злоупотреблять им нельзя, но все же
сравнительный метод может иногда кое-что прояснить,
заменяя отчасти невозможный для историка экспери-
мент.
Между тем вряд ли закономерно, прослеживая гене-
зис и развитие римской собственности, элиминировать,
во-первых, то влияние, которое не могла не оказать борь-
ба патрициев и плебеев и победа последних, а во-вторых,
те, правда, очень скудные, разрозненные и, конечно, 160-
лее поздние данные, которые позволяют полагать, что
первоначально становление классового общества в Риме
шло путем, обычным для огромного большинства наро-
дов, и лишь впоследствии, видимо, именно в результате
победы плебса (хотя и не столь полной, как победа
4 Capogrossi Colognesi L. Op. cit., v. I, p. 184—201.
5 Didsdi G. Op. cit., p. 35—39.
e Ibid., p. 45—48.
7 Ibid., p. 127.
8 Capogrossi Colognesi L. Op. cit., v. I, p. 466.
55
афинского демоса), по крайней мере на время, свернуло
с этого пути.
При бесчисленных вариантах формирования ранних
классовых обществ в различных районах земного шара
все же можно выявить ряд присущих им всем черт. Это,
во-первых, конституирование различного типа общин,
их союзов и объединений, формирование различных от-
ношений как между ними, так и с другими, одновремен-
но возникавшими целостностями (племя, союз племен,
ранние государства). Во-вторых, появление примитив-
ной царской власти и присвоение царями части земли,
находившейся ранее в общественной собственности, пу-
стующей, завоеванной, и зарождение идеи верховной
собственности царя на землю. В-третьих, выделение зна-
ти за счет возвышения отдельных семей внутри общин
и за счет лиц, так или иначе связанных с царем,—его
родственников, приближенных, дружинников. В-четвер-
тых, возникновение и развитие разных форм эксплуата-
ции, многообразных категорий трудящихся, соответст-
венно организованных, наделенных известной суммой
прав или вовсе их лишенных: частные и царские рабы
из военнопленных и соплеменников, сливавшиеся по сво-
ему положению с младшими сородичами или членами
большесемейных общин; клиенты царя и знати, по тем
или иным причинам оторвавшиеся от своих коллективов;
обезземеленные или малоземельные соплеменники, по-
павшие в кабальную или иную зависимость покоренные
племена, оказавшиеся в положении типа илотии; населе-
ние земель, переданное в «кормление» отдельным пред-
ставителям господствующего класса. В-пятых, усиление
жрецов, храмов и храмового хозяйства, появление или
укрепление культа царя и «героев» — легендарных или
действительных предков знатных родов, культа родона-
чальников общин, причем этот культ тесно переплетался
с правами как общины, так и ее главы (часто занимав-
шего должность главного жреца культа богов общи-
ны), с их отношениями к земельной территории, их пра-
вами на землю9 и наряду с этим с правами и обязанно-
9 Из многих возможных примеров приведем один, наиболее пока-
зательный: на островах Полинезии собственность большой семьи
на землю доказывалась наличием на ней семейного святилища,
а право отдельных сочленов на их надел — их участием в семей-
ном культе. См.: Williamson. W. Religion and social Organisation
inPolin«sia. Cambridge, 1937, p. 220—221, 253—259, 307, 317.
56
стями таких глав-жрецов. Их жреческие функции
санкционировали их право распоряжаться имуществом,
трудом, а часто и судьбой, и жизнью сочленов общины,
объединенных общим культом, и вместе с тем обязывали
их обеспечивать благосостояние общины, обработку отве-
денной ей земли, соблюдать известные нормы поведения,
санкционированные религией и обычаем (между прочим,
путем организации общих сакральных трапез, жертво-
приношений и т. п.), кормить находящихся под их
властью людей.
На этой стадии права отдельного лица на отводив-
шийся ему участок, а также на прожиточный минимум
определялись его принадлежностью к тому или иному
коллективу, будь то племя, род, большая семья, терри-
ториальная община, дом знатного человека или царя.
Возможность так или иначе отчуждать участок — по за-
вещанию, переуступке, продаже, возможность, так или
иначе контролировавшаяся и регулировавшаяся соот-
ветственным коллективом, играла подчиненную роль и
ни в коей мере не свидетельствовала о существовании
частной собственности в современном смысле. Отноше-
ние к земле как к своей теоретически не осмыслялось,
хотя пользовалось в той или иной мере защитой и, види-
мо, различалось как по степени гарантированности, так
и по характеру ограничений пользования и распоряже-
ния, налагаемых коллективом или его главой.
Такова — с различными вариантами — отправная точ-
ка развития разных видов собственности и эксплуата-
ции в обществах, становящихся классовыми. Таковой же
она была и в Риме, если отказаться от гиперкритическо-
го отношения к беглым упоминаниям позднейших авто-
ров и признать, что они основывались на смутной, но
отражавшей все же некогда существовавшие отношения
традиции.
Так, мы встречаем упоминания о земле не только Ро-
мула и других, более или менее реальных царей, но и
совершенно легендарного царя Латина, землю которого
возделывали аврунки и рутулы, то ли платившие за свои
наделы подати, то ли обязанные царю отработками
(Serv., Aen., XI, 318). Сохранилось предание, что в те
времена не только цари, но и знатные люди — viri fortes10
10 Роль землевладельцев из знатных родов, возможно, подтвержда-
ется тем обстоятельством, что римские трибы получили наимено-
57
Нолуйалн наделы, выделявшиеся из общественного фой-*
да (Serv., Aen., IX, 272), что совпадает с известным
рассказом о переселении в Рим Атта Клауса, получивше-
го землю для себя и своих многочисленных клиентов.
И у Тита Ливия, и у Дионисия Галикарнасского нередко
говорится о переселении в Рим разных лиц, получавших
от царей землю, хотя и не уточняется, была ли то земля
общественная или царская. Неоднократно упоминается
также царская дружина — всадники. О ее высоком поло-
жении — возможно, слиянии с родовой знатью — позволя-
ет судить не только последующая роль всадников как
высшего сословия по реформе Сервия Туллия, но и зна-
чение коня в некоторых жертвенных обрядах и церемо-
ниях и культа богов всадников, Диоскуров и Нептуна
(Dion. Halic., I, 33). Между тем, как позволяют заклю-
чить данные о других древних культах, обожествление
всадника и коня обычно связано с возвышением сражав-
шейся на конях знати, занявшей господствующее поло-
жение по отношению к остальному народу.
О том же, видимо, свидетельствуют и некоторые чер-
ты древнейшего культа Ларов. Все греческие авторы не-
изменно отождествляют Ларов с Героями, и о первона-
чальной их полной тождественности говорит известная
надпись IV в. до н. э., посвященная Лару (т. е. Герою)
Энею (А. е., 1960, № 138), а также одна из версий о Ро-
муле как о сыне Лара (Plut., Rom., 2), о таком же про-
исхождении Сервия Туллия и Цекулы, основателя го-
рода Пренесте. Культ же Героев в Греции первоначально
был тесно связан с культом предков знатных родов.
Косвенно на сходное происхождение или во всяком слу-
чае на один из истоков культа Ларов указывают и пред-
ставление о Героях и Ларах как о ставших богами людях,
и их тесная связь с рощами и водными источниками, где
жили Лары и души Героев (Serv., Aen., I, 441; III, 168;
302; V, 760; VI, 673; Bucol., 40). Особенно знаменательно,
что ставшие Ларами-Героями души трактуются как души
viri fortes, т. е. тех самых представителей знати, которые
в древнейшие времена наряду с царями получали наделы
из общественных земель. У глоссаторов vir fortis прирав-
вание от знатных родов, которые, как предполагают современные
исследователи, владели на территории соответствующей трибы
большими имениями (Livi М. A. L’Italia antica. Milano, 1974,
р. 101),
58
нивается к господину — dominus, а также непосредствен-
но к божественному «Герою» — Heros и соответствует
терминам heres («наследник») и erus (Corp. Gloss, latin.,
VI, p. 516). Последний термин у ранних авторов был
равнозначен «господину», и лишь впоследствии, в
III в. до н. э., его вытеснил термин dominus и.
По мнению Капогросси-Колоньези, erus, хотя и
означал иногда (например, в законе Аквилия) владель-
ца имущества вообще, главным образом применялся,
когда речь шла о рабах — как противопоставление рабо-
владельца рабу. Но автор основывается на сравнительно
более поздних источниках, главным образом на Плавте,
у которого рабы обычно именуют хозяина erus. Однако,
если предположить, что в распоряжении глоссаторов бы-
ли более ранние данные, можно думать, что erus был
некогда связан не только с heres, но и с Heros и что все
эти термины, равнозначные dominus, применялись к
знатному человеку при жизни и к его душе после смерти,
а также к его обожествленным предкам11 12. Ingenui, пи-
шет Фест, некогда назывались те, кто теперь называется
патрициями. Следовательно, только знать в полной мере
причислялась к свободнорожденным, «благородным»,
остальные или большая часть остальных занимали го-
раздо более скромное место в социальной иерархии, так
или иначе завися от знатных людей, и именовали их
erus, а их предков — Героями-Ларами. Лишь впоследст-
вии (с общей демократизацией социального строя) erus
сохранился только в языке рабов, а затем по мере раз-
вития взгляда на раба как только на объект собственно-
сти был вытеснен не связанным с сакральными представ-
лениями, означавшим в первую очередь собственника,
термином dominus. Тогда же Лары становятся только
божествами фамилии, равнозначными греческому до-
машнему Герою.
Помимо культа Героев родоначальников знатных
семей, несомненно, зарождался и культ царей. Обожеств-
лены были тот же Эней, Латин (впоследствии известный
11 Capogrossi Colognes! L. Op. cit., v. I, p. 415—436.
12 Любопытно в этой связи, что в одной, правда, поздней и проис-
ходящей из Мёзии надписи посвящение фракийскому всаднику
гласит: «его et domno» (CIL, III, 7532), т. e. Герой и erus совпа-
дают.
59
как Юпитер Латиарис), Ромул-Квирин. Можно допу-
стить, что возникли и какие-то зачатки храмового хозяй-
ства: единственным римским богом, которому дозволя-
лось завещать имущество, а следовательно, и землю,
был Юпитер Тарпейский (Ulp., Fragm., XXII, 6), т. е.
один из древнейших богов, имевших свой храм. Возмож-
но также, что жречество если и не превращалось в касту,
то имело тенденцию превратиться в замкнутую корпора-
цию, самостоятельно кооптировавшую своих сочленов
(Cicer., Leg. agr., II, 7).
На землях, выделявшихся из общественных, развива-
лись соответствующие формы эксплуатации. К сожале-
нию, мы ничего не знаем о царских землях, кроме выше-
упомянутого свидетельства Сервия об аврунках и руту-
лах, возделывавших землю Латина; оно, возможно, пред-
ставляет собой смутный отголосок действительно суще-
ствовавших на царских землях отношений. Версия о раз-
даче пришельцам (среди которых, несомненно, были не
только знатные, но и «маленькие» люди) земли как из об-
щественного, так и из царского фонда позволяет предпо-
лагать, что царь приобретал обширную, трудившуюся в
его хозяйстве клиентелу. О древней клиентеле знати мы
имеем больше сведений *3, и, хотя они весьма отрывочны
и туманны, сомневаться в наличии сидевших на чужой
земле клиентов не приходится. Характерно, что Поллукс
(Onomast., Ill, 8, 22; III, 22, 111) отождествляет клиен-
тов не только с пелатами, что обычно для греческих ав-
торов, но и с фетами, определяя последних как свободных,
ставших рабами из-за бедности. Глоссаторы тоже опре-
деляют клиентов как бедных соседей, работающих на бо-
гатого. Возможно, не лишено значения, что в ранних
греческих источниках пелатами, между прочим, имено-
вались и соседи наряду с теми, кто приходит к кому-ни-
будь искать покровительства и становится от него зави-
симым.
Еще во времена Плавта (Trinumm., 426) клиенты
должны были доставлять все необходимое для трапезы,
которую их патрон устраивал в храме для народа. А,
как уже упоминалось выше, такие трапезы скорее всего
были пережитками обязанности главы кровнородствен-
13 Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Рим-
ской республике. М., 1964, с. 68—73.
60
ной или территориальной группы кормить подчиненных
ему общинников — здесь, видимо, за счет натуральных
поставок клиентов, включенных в общину в силу их за-'
висимости от патрона,— исконной (такова могла быть
зависимость «соседей», т. е. сообщинников) или возник-
шей в результате разных причин, заставлявших челове-
ка искать покровительства знатного и могущественного
патрона. Если принять во внимание, что законы XII таб-
лиц были в значительной мере результатом первой побе-
ды плебса, можно полагать, что известная статья о прок-
лятии патрону, предавшему клиента, являлась попыткой
как-то ограничить произвол патронов. Помимо клиентов
эксплуатировались также попавшие в кабалу должники
и рабы различного происхождения. Все это позволяет
думать, что эксплуатация на землях viri fortes носила
тот же характер, который обычно присущ эксплуатации
на соответствующей стадии генезиса классового общест-
ва. И недаром, когда начали складываться легенды о
царях-народолюбцах, то одному, то другому из них, в
первую очередь Сервию Туллию, стали приписываться
меры по наделению бедных землей, чтобы избавить их
от необходимости работать на других и тем самым прев-
ратить их из зависимых и неполноправных в истинно
свободных граждан.
Помимо земель царя и знати, имелись — и, вероятно,
в большом количестве — земли территориально-гентиль-
ных общин, частично делившиеся между большесемей-
ными общинами — фамилиями. Как уже упоминалось,
учреждение пагов со всеми их установлениями приписы-
валось тоже «хорошим» царям, в частности тому же
Сервию Туллию. Ослабление кровнородственных и пре-
обладание территориального принципа в организации
общин, естественно, было выгодно тем, кто в силу тех
или иных причин стоял вне родовой организации. Кое-
какие отголоски этого процесса можно заметить в куль-
те. Так, Гений первоначально считался прародителем и
божеством рода и лишь постепенно стал гением отдель-
ного лица (Norm. Marcell., Comp. Doct., p. 172). Судя по
тому, что в древнейшие времена к культу Гения pater
familias допускались только свободнорожденные, тако-
во же было положение и в культе божества рода. В нем,
очевидно, могли участвовать только сородичи, gentiles,
а к ним, как известно, причислялись только те носители
61
родового имени, все предки которых были свободнорож-
денными.
Напротив, Лары, выступавшие, как и греческие Ге-
рои, не только как обожествленные предки «господина»,
аристократа, но и как божества — покровители фамиль-
ных общин, с самого начала (кстати, в отличие от грече-
ских Героев) были тесно связаны с неполноправными
членами фамилии, в первую очередь с рабами. Рабам же
отводилась немалая роль в культе Ларов как божеств
территориальных общин. В празднестве Компиталий,
справлявшихся на перекрестке дорог соседями, участки
которых к этим дорогам прилегали, участвовали все
землевладельцы без различия происхождения,— види-
мо, так же, как в празднествах пага (Паганалиях). И хо-
тя Лары часто воспринимались как духи предков фами-
лии, роль кровнородственного начала в культе Ларов иг-
рала подчиненную роль. Главной функцией Ларов ста-
новится их покровительство определенной производст-
венной и социальной ячейке независимо от того, кто к
ней принадлежал, будь то фамильная община или общи-
на соседей. Лары выступали как хранители ее границ
(отсюда их культ на отделявших участки соседей доро-
гах и в служивших границами общин рощах; отсюда же
скорее всего и призыв к ним в гимне Арвальских брать-
ев, аналогичный призыву к имевшему сходные функции
Марсу, во время люстрации той или иной территории и
ее границ); как гаранты добрососедских отношений и
справедливости в отношениях между членами фамилий
[отсюда обычай младших членов ее и рабов искать за-
щиту на алтаре Ларов от гнева pater familias и уверен-
ность в том, что Лары внимательно наблюдают за
жизнью фамилии, наказывая злых и нечестивых (Pint.,
Quaest. Roman., 2), т. е. нарушающих заветы Pietas во
всем их многообразии].
Член фамилии, пока он был под властью ее главы,
участвовал и в ее священнодействиях — in sacris fami-
liae remanet (CJ, VIII, 53), а важнейшим из них был
культ Ларов. Он был символом всех тех отношений, без
которых данная социально-экономическая ячейка не
могла функционировать и поддерживать необходимые
связи с другими такими же ячейками. Обязанность от-
правления фамильного культа переходила к наследнику,
ложась на него тяжелым бременем затрат, причем неза-
62
висимо от того, был наследник родственником покойного
pater familias или посторонним, или даже человеком,
купившим фамилию у наследника (Р. Muc. Scaev.,
Fragm., 3; Q. Muc. Scaev., Fragm., 14—15; Cicer., De leg.,
II, 48—49), что лишний раз говорит об ослаблении связи
культа Ларов с культом предков. По словам Гая, нас-
ледство не могло больше года оставаться без владельца,
поскольку предки боялись, как бы не прервалось от-
правление фамильного культа и не слишком долго от-
сутствовал тот, к кому контрагенты покойного могли бы
обратиться с претензиями (Gai., Inst., II, 55). Взаимо-
связь функции главы фамилии как администратора ее
имущества и жреца культа ее Ларов, санкционировав-
ших его необходимый для организации производства ав-
торитет, особенно наглядно выступает в формуле лишения
правоспособности расточителя: «Так как ты,— говорил
претор,— своей негодностью губишь отцовское и дедов-
ское имущество и ведешь детей к нужде, я запрещаю
тебе служить Лару и вести дела» (bare commercioque
interdice.— Paul., Sent., IVa, 7). От Лара, по словам Плав-
та и Горация, зависело господство над наследственным
имуществом (Piaut., Aulular. Init.; Horat., Od., 1,12,43; Sat.,
I, 2, 56), а, по словам Цицерона, Лар в праве значил не
меньше, чем законный брак и законные дети (De rep., 5,
3). Роль культа Ларов в его отношении к собственности
и правоспособности здесь в значительной мере анало-
гична упомянутой роли семейных святынь в Полинезии.
Значение, которое приобрел культ Ларов, указывает
на возросшую роль производственных целостностей —
общин, уже лишь номинально или вовсе не связанных с
общностью происхождения.
Черты общины были присущи и возникшему из объ-
единения мелких поселений городу. Обычно считается,
что ко времени возникновения писаного права в Риме
уже господствовала частная собственность, ограничен-
ная лишь принадлежностью собственника к гражданской
общине, поскольку негражданин не мог быть землевла-
дельцем. Критерием здесь опять-таки служит возмож-
ность отчуждения земельных участков, хотя бы в преде-
лах коллектива граждан. Между тем, если отказаться
от предвзятого представления об отчуждении как ре-
шающем критерии, мы увидим, что этот коллектив нала-
гал на своих сочленов ограничения, несовместимые с
63
обычным, сложившимся в капиталистическом мире пред-
ставлением о частной собственности, так как эти огра-
ничения переносили неотъемлемое от полной частной
собственности право распоряжения на общину в целом.
Сама процедура манципации res mancipae, земли,
рабочего скота, рабов, т. е., по общему мнению, того, что
имело наибольшее значение для сельского хозяйства,
показывает, что переход их от одного гражданина к дру-
гому был поставлен под контроль. Другая древнейшая
форма отчуждения — in iure cessio, носившая характер
воображаемой тяжбы покупателя и продавца за спор-
ный участок с присуждением его покупателю, возможно,
тоже связана с контролем общины за распределением
наделов земли, так как первоначально надел передавал-
ся другому в результате соответствующего решения об-
щины или ее представителя. Еще более показательно,
что в древности завещание, относящееся, по словам Гая,
не к частному, а к публичному праву (Dig., XXVIII, 1,
3), могло утверждаться только комициями или общим
собранием войска, т. е. тоже народа. Причем, если за-
конный наследник, находившийся под властью pater fa-
milias сын или внук, лишался наследства в пользу дру-
гого лица, это должно было быть оговорено особо и ли-
шенный наследства назван по имени. В этом случае кон-
троль гражданской общины за распоряжением имущест-
вом и (вероятно, редким) переходом наследства не к за-
конному наследнику, а к постороннему уже совершенно
очевиден. Последняя форма древнейшего завещания,
когда имущество в присутствии свидетелей передава-
лось кому-либо с просьбой после смерти завещателя от-
дать его наследнику, возможно, близка к продаже по in
iure cessio: имущество как бы возвращалось в общин-
ный фонд, а затем передавалось другому общиннику.
Очень показательно usucapio, т. е. приобретение движи-
мого имущества после одного, а недвижимого — после
двух лет пользования, после чего никто, включая и преж-
него владельца имущества, на него уже не мог претен-
довать. Аналогичное право было присуще и другим об-
щинам, в которых господствовало представление о зем-
ле как общественном достоянии, право на часть которо-
го имеет лишь тот, кто возделывает ее своим трудом,
т. е. там, где складывается тесно связанный с общинны-
ми отношениями трудовой принцип собственности. Прин-
64
цип этот был прослежен в общинах разных народов на
территории России, особенно в период расселения этих
общин на новых территориях14.
Как использовалась в те времена земля, неподелен-
ная и остававшаяся общественной, нам неизвестно. Но о
ее существовании свидетельствуют приводившиеся сви-
детельства о выделении из общественной земли наделов
царей, знати и переселявшихся в Рим людей. О наличии
ее говорит и твердо укоренившееся представление о про-
исхождении прав отдельного лица на его имение из фак-
та оккупации «ничейной» земли, т. е. еще не подвергав-
шейся обработке и впервые этим лицом возделанной.
Итак, хотя данные наши немногочисленны и разроз-
ненны, они в совокупности все же позволяют полагать,
что в начале своего существования Рим знал собствен-
ность общин, сочетавшуюся с собственностью фамилий,
представленных их главами, собственность царскую и
собственность знати с соответствующими формами экс-
плуатации, зарождавшейся социальной структуры и идео-
логии.
Какие же изменения внесла победа плебса? Что воз-
никло нового и что сохранилось от старого?
Перипетии борьбы патрициев и плебеев, в частности
и в интересующем нас плане, к сожалению, известны не-
достаточно и затемнены последующим наслоением ле-
генд и вольных интерпретаций прошлого. Поэтому о ре-
зультатах, обусловивших особый путь развития римской
собственности, мы можем судить лишь очень суммарно.
Царская земля, естественно, перестала существовать
с изгнанием царей. Возможно, она пополнила фонд об-
щественной земли, возможно, была разделена между ка-
кими-то лицами. Мы не знаем также, когда было запре-
щено дарить и завещать землю богам, т. е. храмам, за
исключением Юпитера Тарпейского, но Цицерон, говоря
о соответствующем законе, относит его ко времени
«предков» (De leg., II, 23; 45). Этим запрещением пресе-
калась возможность развития столь характерного для
других ранних обществ храмового землевладения.
Важнейшим этапом на пути конституирования рим-
ской земельной собственности было введение земельного
максимума законами Лициния — Секстия. Установление
14 К&чоровский Р. Русская община, т. 1. СПб., 1900, с. Н8—124, 133—
136, 158.
ЗЕ. М. Штаерман 65
земельного максимума надолго ограничило рост круп-
ного землевладения viri fortes; кроме того, оно окон-
чательно конституировало город как общину, имевшую
верховное право распоряжения землей, право отводить
ее тем или иным гражданам или, напротив, отбирать, и,
наконец, обусловило широкое наделение землей неиму-
щих. Вместе с тем запрещение долгового рабства и
ограничение долговой кабалы (правда, оно далеко не
всегда достигало цели, ибо долговая кабала постоянно
возрождалась и временами число аддиктов сильно воз-
растало) сделали римскую общину тем, чем она была,
хотя бы в идеале, до своего полного разложения. Клиен-
ты получили земельные участки и экономически в значи-
тельной мере эмансипировались от патронов, чему спо-
собствовало и запрещение требовать с них деньги, так
что возможность их эксплуатации, как и эксплуатации
должников и безземельных, значительно сузилась. Об-
щая демократизация социально-политического строя,
если не всегда фактически, то теоретически устраняла
юридическую зависимость клиентов от патронов, устано-
вив их непосредственную (а не через патронов) связь с
civitas. Наиболее, так сказать, перспективным объектом
эксплуатации сделались стоящие вне гражданской об-
щины рабы, и лишь в значительно меньшей степени —
наемные работники и арендаторы разных категорий,
фактически, конечно, зависевшие от землевладельцев, но
формально равноправные им граждане и контрагенты.
Твердо установился принцип не только обусловленности
права на землю (как частную, так и общественную)
принадлежностью к гражданской общине, но и обязан-
ность общины наделить гражданина землей15 или каки-
ми-либо иными средствами к существованию. Отсюда
необходимость постоянно расширять ager publicus не
15 Допустимо предположить, что взаимозависимость понятий «граж-
данин» и «собственник» связана с одной из древнейших форм
освобождения рабов по цензу. Скорее всего, внося раба в ценз,
господин выделял ему какое-то, тоже вносившееся в ценз иму-
щество. Об обычае давать кое-что отпускаемому рабу говорят
Плавт и Теренций. Интересной параллелью является обычай, су-
ществовавший на Кинесмильских островах: безземельный считал-
ся там на положении раба, но, получив тем или иным путем зем-
лю, становился свободным. См.: Нибур Р. Рабство как система
хозяйства. СПб., 1907, с. 295.
66
только и не столько за счет ограничения величины наде-
лов, сколько в результате завоеваний.
Эти изменения вызвали соответствующие изменения в
религиозной санкции существующих отношений. Не толь-
ко не развился, но практически исчез культ царей; во
всяком случае мы не находим его в живой религии. Пре-
дания об апофеозе Латина, Ромула, Энея сохранились,
но культ их заглох, так как даже Юпитер Латиарис, с
которым отождествлялся Латин, и Квирин, считавший-
ся обожествленным Ромулом, судя по свидетельствам
авторов и, что особенно важно, надписей, никакой попу-
лярностью в народе не пользовались, хотя вообще преда-
ния о царях-народолюбцах были в массах широко рас-
пространены. Исчез культ Ларов как Героев аристокра-
тических родов. Самый термин erus, возможно близкий
к Heros, стал применяться только рабами в отношении
господ, а затем сменился термином dominus. Лары, если
они раньше и были близки к Героям в упомянутом смыс-
ле и носили соответственные имена (как «Лар Эней»),
окончательно становятся только безымянными божества-
ми фамильных и территориальных общин. Нептун из
конного божества всадников превращается в бога вод,
и праздник его сливается с Консуалиями. Как всегда,
религиозные представления отражали социальные отно-
шения и лежавшие в их основе отношения собственнос-
ти. Высшими и наиболее чтимыми богами становятся бо-
ги верховного собственника — гражданской общины.
Как известно, для нее характерно было сочетание
собственности общественной и частной. Что же собой
представляла последняя? Освобождение от уплаты по-
датей и гарантированность права владельцев, у которых
нельзя было отнять их владение, являются отличитель-
ными чертами тех наделов, которые были объявлены
частными по аграрному закону 111г. до н. э. (CIL, 1,585).
И именно этот факт, а не то, что их дозволено было от-
чуждать (из самого текста закона явствует, что они и
раньше меняли владельцев, в частности вследствие прода-
жи), делал землю, с точки зрения авторов закона, част-
ной, так как за владения на общественной земле ее
собственник—римский народ—взимал плату. Что участ-
ки общественной земли, находившиеся во власти част-
ных лиц, могли отчуждаться, видно из параграфа, трак-
тующего об ager publicus, предназначенного для выпа-
3*
67
сов: эту землю никто не мог оккупировать, арендовать,
использовать, продавать, что, следовательно, к другим
участкам на общественной земле не относилось. К ним
применялись термины habere, possidere, fruere, обычно
связанные с собственностью и правом ее отчуждения.
Аналогичные термины, обозначавшие право извлекать
доход — fruere, владеть — possidere, иметь — habere, за-
щищать — defendere, применялись и к гражданам колоний
и муниципий, а также поселений, считавшихся на поло-
жении колоний и муниципий. Паги и села, как мы пыта-
лись показать, находились в несколько ином положении.
Но, поскольку civitas должна была представлять собой
не союз общин, стоящих между гражданином и государ-
ством, а союз равноправных, непосредственно связанных
с государством граждан, паги и села сохраняли харак-
тер производственных ячеек, культовых объединений, от-
части общественных и административных, но не единиц
политической и социальной структуры.
Возможно, что в связи с торжеством принципа непо-
средственной связи гражданина с гражданским коллек-
тивом (принципа, отразившегося и в эмансипации кли-
ентов) следует рассматривать и много обсуждавшийся
вопрос о существовании в Риме расщепленной, разделен-
ной между разными лицами собственности. Вопрос этот
был неясен и для самих римских юристов, особенно позд-
нейшего времени, когда теория стала приходить, как мы
увидим, в постоянное противоречие с практикой. Более
же ранние, близкие к эпохе Республики юристы реши-
тельно отрицали возможность обладания одной вещью
разными людьми. По словам Лабеона, «ты так же не мо-
жешь владеть тем, чем владею я, как не можешь стать
там, где я стою» (Dig., XLI, 2, 3, 4; 6). И хотя сами рим-
ляне на этот счет ничего не говорили, можно думать, что
именно прямая, непосредственная связь граждан как
друг с другом, так и с государством, ответственность каж-
дого владельца за свое имущество, которое он лично по-
лучал из общественного фонда и о котором был обязан
заботиться, отвечая за него перед обществом, исключа-
ла идею разделенной собственности, принадлежавшей
нескольким лицам, так что оставалось неясным, кто за
нее отвечает.
Представление же об обязанности владельца заботить-
ся об обработке своей земли, и ранее отражавшееся в
68
usucapio с окончательным конституированием civitas,
чрезвычайно укрепилось и было засвидетельствова-
но римскими юристами разных эпох. Оно вносило
значительные коррективы к тому представлению о, ка-
залось бы, полной частной собственности, которое соз-
дается на основании приведенных данных закона 111г.
о правах граждан на участки, как отведенные им лично,
так и взятые из ager publicus. Само право usucapio мо-
тивировалось тем, что не должно быть неопределенности
в собственности, т. е. чтобы было ясно, кто отвечает за
извлечение дохода16 из данного имущества (Dig.,
XLI, 3, 1). Как уже упоминалось, оккупировавший
пустующее, заброшенное хозяином имение и начавший
его возделывать получал на него все права, в том
числе и против прежнего хозяина (Dig., XLI, 3, 4, 25;
27). Без насилия осуществлялось владение чужим име-
нием, если причиной была небрежность или долгое
отсутствие господина (Dig., XLI, 3, 37, 1; Gai., Inst.,
II, 51). Приобретение имения на том основании, что
оно пустовало, было столь же законно, как если бы
оно было куплено или получено в наследство (Cicer.,
Ad Herr., IV, 29). Даже предназначенные для сдачи го-
родом в аренду agri vectigales, если город о них не забо-
тился, могли стать собственностью того, кто их обраба-
тывал (Dig., XXXIX, 2, 27), хотя по общему положению
эти земли не могли переходить в собственность частных
лиц и тот, кто их имел, мог отчуждать не самые земли, а
то право долгосрочной аренды, которое у него на них бы-
ло (Dig., XVIII, 1, 32; XXX, 41, 5—9; 71, 6).
Насколько сильна была связь владельческих прав с
обработкой земли, указывает правило, согласно которо-
му даже при передаче прекарного владения другому ли-
цу учитывалось только то, что передающий имел возмож-
ность извлекать из этого владения доход (Dig., XIX, 1,21).
Владение и извлечение дохода (или плодов — fructus)
были неразрывно связаны. Цицерон в шутливом письме
к Куриону пишет, что только то является чьей-либо соб-
ственностью, чем он пользуется и из чего извлекает до-
ход— utitur et fruitur (Cicer., Ad Fam., VII, 30). Тот, кто
переставал извлекать плоды, тем самым отказывался от
имения, оно как бы возвращалось в общественный фонд,
16 Следует иметь в виду, что «доход» и «плоды» обозначались одним
и тем же термином — fructus.
69
и его мог присвоить с санкции гражданской общины тот,
кто начинал его возделывать, извлекать из него доход,
что и делало его владельцем, ибо, как говорили юристы,
владение — дело не только воли или факта, но и права
(Dig., XLI, 2; 49, 1). Один из важнейших аргументов тех,
кто агитировал за аграрные законы и передел земли,
заключался в ссылке на то, что владевшие слишком боль-
шими имениями не в состоянии их обработать и земли
не дают дохода (Cicer., Leg. agr., II, 31). Если кто-либо-
был введен во владение чужим имуществом — missus
in possessionem (например, имуществом отсутствующего
наследника или должника), он был обязан тем или иным
способом извлекать из имущества доход под угрозой
иска и большого штрафа (Dig., XLII, 5, 5; 9, 6; Paul.,
Sent., I., 13, 8—9). Даже запрещение передавать земли
богам мотивировалось тем, что такая практика может
привести к ухудшению обработки земли (Cicer., De leg.,
II, 23; 45), т. е. земля не должна была уходить из обще-
ственного фонда, из-под контроля гражданской общины.
Соответственно сохранялся и укреплялся принцип
«трудовой собственности» — права на землю того, кто
ее обрабатывал, а также от первого ее обработавшего
унаследовавший. Possessiones, по Фесту, — это земли, ко-
торыми владеют вследствие пользования ими, и каж-
дый, их оккупировавший, обязан их обрабатывать. Пра-
во наследования считалось более полным, чем право по-
купки (Dig., XLI, 1, 2, 13, 4), и земля, «перешедшая от
отца и деда» — patrita et avita, считалась наиболее за-
конным, наиболее неотъемлемым владением,противопо-
ставлявшимся владениям, приобретенным другим спосо-
бом (например, Cicer., Leg. agr., Ill, 2) ”. Самые исто-
ки владения возводились к праву того, кто первым занял
нечто, ранее никому не принадлежавшее, или, что было
отобрано у врагов (Dig., XLI, 1, 51; 2, 1), к тем, кто пер-
вым стал возделывать землю — qui primi agrum constitue-
runt (Dig., XXXIX, 3, 23).
Связь собственности с правом отчуждения здесь го-
раздо меньшая, чем с обязанностью возделывать ее ко
всеобщему благу, ради которого частным лицам и отво-
17 Такие же представления существовали и в русских общинах, где
земли, унаследованные от первых, кто их оккупировал, именова-
лись «батьковщина», «отеческая земля», «родовое владение» (Ка-
чоровский Р. Указ, соч., с. 99 и 108).
70
дятся наделы. Характерно, что наличие у женщин при-
данного и его охрана (что давало ей возможность всту-
пить в брак и производить новых граждан) считались от-
вечающими в первую очередь интересам республики,
общественным интересам (Dig., XXIII, 3, 1—3), так же
как общественным делом было составление завещания.
Понятие извлечения дохода, извлечения плодов в пер-
вую очередь относилось к земледелию. Так, praedia urbana
отличались от praedia rustica не их местоположением в
городе или вне его, а тем, что сельское имение непремен-
но должно было приносить плоды, городское же — нет.
Сад, дохода не дававший, относился к praedia urbana;
если же он был отведен под виноград или оливки, — к
praedia rustica (Dig., L, 16, 198). Контроль, естественно,
распространялся на сельские владения, как относившие-
ся к общественному земельному фонду и дававшие часть
общественного дохода, распределявшегося затем в соот-
ветствии с сущностью и целями данного способа произ-
водства. Для воспроизводства гражданской общины
1ражданин должен был быть ей полезен, почему старая
пословица гласила, что согражданам ненавистен тот, кто
не несет повинностей — immunis (Corp. Gloss, latin., VI,
p. 546).
To, что обязанность извлекать доход из имения была
именно связана с представлением об этом имении как о
части общественного земельного фонда, переданного
гражданину для обработки, косвенно подтверждается
тем обстоятельством, что к другим видам имущества, с
землей непосредственно не связанным, соответствующие
правила не относились. Правда, длительным пользова-
нием при попустительстве владельца можно было при-
обрести право собственности и на движимое имущество.
Но там, где речь идет о праве захвата пустующего, за-
брошенного из-за небрежности хозяина имущества, всег-
да имеется в виду земельное владение. Ничто не обязы-
вало хозяина мастерской производить ремесленную про-
дукцию, и не давалось права, в случае если он этого не
делал, другому лицу мастерскую захватить. Не обязы-
вался человек и извлекать доход из труда своих рабов.
И здесь весьма показательно различие, проводимое Ци-
цероном между рабами и некоторыми другими видами
имущества: рабов, говорит он, мы не получаем от народа
(Cicer., Verr., II, 4, 5). Хотя рабы наряду с землей со-
ставляли важнейшее средство производства, поскольку
они не принадлежали к общественному фонду, контроль
за их использованием со стороны гражданской общины
места не имел, право распоряжения всецело оставалось
у господина. Захватить не занятого делом, не дающего
дохода раба было нельзя.
Вместе с тем в известной мере практика, сложившая-
ся в основной отрасли производства — земледелии, рас-
пространилась и на другие сферы жизни. Об этом свиде-.
тельствуют законы против роскоши и об ограничении на-
личных денег в частных руках, что должно было сокра-
тить непроизводительные расходы и способствовать
расширению производства «на общее благо», т. е. тому
же извлечению дохода из имущества. В этой же связи
стоит, видимо, и отношение к ремесленным коллегиям
как организациям, обязанным обслуживать обществен-
ные нужды, о чем подробнее будет сказано дальше.
Весьма четко точку зрения на земельную собственность
в конце Республики сформулировал Цицерон: ничто, по
его словам, не является частным по природе, оно возни-
кает или вследствие древней оккупации, или если кто
пришел на пустующее место, или вследствие победы, ус-
ловия, договора, закона, жребия. Так, тускуланская зем-
ля — значит земля тускуланцев, то же и частное владе-
ние. Частное происходит из того, что по природе было об-
щим, и из того, что кто получил, тем он и должен вла-
деть, не стремясь к большему (De offic., I, 7). Земля, пи-
шет и Гораций, по природе не имеет господина. Она пе-
реходит от одного к другому, но она ничья, а достается в
пользование то мне, то другому (Satir., II, 2). Впослед-
ствии то же повторил Сенека: пусть твоя земля доста-
лась тебе от отца и деда, раньше она была у других лю-
дей. Ты ею владеешь не как собственник, а как колон.
Она общая собственность — publicum — человеческого
рода, а, согласно юристам, общественную собственность
нельзя приобрести долгим пользованием — usucapere
(De tranq. anim., П).
В трудах современных историков и юристов общим
местом стало утверждение, что к концу Республики
власть pater familias значительно ослабела и фамильная
собственность индивидуализировалась, утратила харак-
тер большесемейной общины. Утверждение это справед-
ливо в том смысле, что, видимо, значительно реже, чем
72
прежде, братья после смерти отца продолжали вести не-
раздельное хозяйство. Вместе с тем для эпохи Республи-
ки, судя по надписям, достаточно часто рабы принадле-
жали нескольким братьям18. На значительные следы фа-
мильной собственности как собственности большесемей-
ной общины указывают такие факты, как освобождение
раба по решению совета когнатов (Cicer., Pro Caelio,
29), обязательное присутствие родственников при допро-
се раба под пыткой (Cicer., Pro Cluent., 16), а также все
еще сохранявшиеся семейные суды над лицами, состояв-
шими под властью pater familias (Seneca. De clem., 1,15),
и точка зрения на sui heredes, т. e. на сыновей и внуков,
бывших под властью отца, как на латентных совладель-
цев фамильного имущества, которые только после смер-
ти главы фамилии получают право распоряжения тем,
чем и раньше владели (Dig., XXVIII, 2, 11; Gai., Inst.,
II, 17). Мы не имеем никаких данных, позволяющих счи-
тать, что эмансипация сыновей, превращение их в лиц
sui iuris, стала со временем более частой. А пока они на-
ходились под властью отца, никакой собственности за
все время действия римского права они иметь не могли.
Исключение составлял только лагерный пекулий, т. е. то,
что они получали на военной службе. Все остальное,
приобретенное сыном, принадлежало отцу. Отец мог вы-
делить сыну пекулий, но дар его сыну не признавался за-
конным, ибо это был дар самому себе (Fragm. iur. Rom.
Vat., 295). За все сделки сына отвечал отец, даже если
сын отправлял почетные городские магистратуры. И он
же, видимо, распоряжался рабочей силой сына. Напри-
мер, Цицерон говорит, что отцы-землевладельцы застав-
ляют сыновей трудиться в имении, чтобы приучить их к
делу (Pro S. Rose., 15).
К фамильной общине в известной мере принадлежали
и вольноотпущенники. Они вносили в ее фонд свой труд
(отработки отпущенников), часть имущества, иногда при
жизни и всегда после смерти, в виде обязательной доли
патрона в наследстве отпущенника. С другой стороны,
они имели в случае нужды право на алименты, ибо пат-
рон, не обеспечивший отпущеннику прожиточного мини-
мума, терял на него все права. Как это имело место в
большесемейных общинах, глава был обязан кормить
18 Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Римской
республике, с. 163—164.
73
находящихся под его властью. Из отпущенников, кото-
рым передавалось имение на условии неотчуждаемости
их наделов, возникали новые общины. Патрон, передавая
им в коллективное владение часть фамильного имущест-
ва, подтверждал их принадлежность к фамильной общине.
Несмотря на эмансипацию клиентов, клиентелла в ее
старом производственном значении не исчезла полностью.
В больших имениях знати сохранялось немало из поколе-
ния в поколение сидевших на земле клиентов. Они отли-
чались от колонов-арендаторов тем, что их отношения с
землевладельцем регулировались не договором, а обы-
чаем и «благодеянием» собственника, удовлетворившего
просьбу и оставлявшего прекариста на земле до тех пор,
пока это ему будет угодно, без права прекариста приоб-
ретать собственность благодаря давности пользования
(Paul., Sent., V, 6, 11—12) .
В упомянутом споре римских юристов о возможности
разделенного владения некоторые считали, что примером
такого владения служит прекарий, поскольку одной и той
же вещью владеют и собственник, и прекарист. Мы мало
знаем о происхождении прекария. Несомненно, одним из
его источников был залог: должник закладывал свой уча-
сток, испрашивая его в прекарное владение (Dig., XLIII,
26, 6, 4). Возможно, на прекарном праве владели участ-
ками отпускавшиеся на волю рабы и бедные клиенты.
Современные историки права нередко недоумевают, поче-
му прекарист рассматривался как владелец, а получавший
землю на правах узуфрукта таковым не считался. Не
исключено, что прекарий был более древним институтом,
когда трудовой принцип владения безраздельно господ-
ствовал в обычном праве общины, узуфрукт же возник
позже, как отношение скорее договорное, подобное арен-
де, когда различие между правом собственности и фак-
том приложения труда стало более четким. Недаром и
сами юристы возводили прекарий к ius gentium и естест-
венному праву. Как бы то ни было, клиенты, являвшиеся
прекарными владельцами части земли фамилии, тоже в
известной мере включались в ее общину, и, конечно, не
случайно, что предавший клиента патрон не только под-
вергался проклятию по закону XII таблиц, но и у Вер-
гилия терпел в загробном мире муки наряду с предателя-
ми родины, инициаторами нечестивых гражданских войн
и тому подобными нарушителями законов pietas.
74
Рабы включались в состав фамилии без какого-либо
права на имущество, за исключением своих пекулиев, ко-
торые они, по выражению Ульпина, держали на основе
естественного права (tenet naturaliter) и могли переда-
вать это право другим (Dig., XLI, 2, 24; 3, 45, 1). Однако
при всем своем бесправии и они все же были членами фа-
мильной общины. Известно, что Катон в случае особо тя-
желых преступлений рабов созывал всю рабскую фами-
лию и устраивал суд над виновными (Pint., Cato maior,
21). Еще более примечателен тот факт, что в Бауланской
и Лукулланской императорских виллах, где рабы при Ав-
густе или Тиберии были организованы в коллегию со
своими магистрами и ordo decurionum, ordo по общему
постановлению отдавало или продавало земельные участ-
ки для сооружения надгробий (CIL, X, 1746—1750), т. е.
признавалось в какой-то степени владельцем или совла-
дельцем земли имения. Мы не знаем, имело ли место
что-либо подобное на частных землях. Но распространен-
ность в имениях рабских коллегий с выборными жреца-
ми, магистрами, министрами позволяет думать, что и не-
которые частные лица, следуя примеру императоров, хо-
тели подчеркнуть общинный характер фамилии и при-
частность рабов к ее жизни, к самоуправлению. Все так
или иначе причастные к фамилии лица по-прежнему
объединялись вокруг культа Ларов — покровителей фа-
милии и ее земли, а впоследствии и вокруг игравших ту
же роль божеств, в частности Гения главы фамилии, во
времена Империи отчасти слившегося с Ларами.
Все эти данные показывают, что представление о пол-
ном разложении фамилии как общины несколько преуве-
личено. Фамилия оставалась сложным целым с противо-
речивым сочетанием абсолютной или более ограниченной,
но достаточно реальной власти ее главы над всеми ее
экономическими ресурсами, включая труд сочленов, с из-
давна сложившимися по традиции правами этих сочле-
нов, во-первых, на удовлетворение их потребностей, а во-
вторых, на совладение имуществом, в которое они вкла-
дывали свой труд, будь то латентное право собственности
sui heredes, право прекарных владельцев — клиентов,
право отпущенников на алименты, рабов на пекулии.
При всем различии между правами собственности пол-
ноправного гражданина и так или иначе зависимых от
него лиц, возможно, и здесь допустима так часто прово-
75
лившаяся римлянами аналогия между государством и
фамилией: первичность их как основных производствен-
ных ячеек, их верховного права собственности (в фами-
лии— собственности ее главы, в государстве — сначала
римского народа, затем императора) и соответственно
обусловленность прав и обязанностей граждан государ-
ства и членов фамилии их принадлежностью к этим ячей-
кам, что находило свое отражение в их обязательном уча-
стии в культе богов — покровителей государства и фами-
лии. И в обоих случаях всю организацию обусловливала
идентичность целей: наилучшая обработка земли и отсю-
да— право, в той или иной мере выраженное, на ее часть
в зависимости от вложенного в нее труда, на получение
плодов или доходов, распределявшихся в зависимости от
условий производства.
Таким образом, можно предполагать, что элементы
общинного начала в разных пропорциях присутствовали
в основных производственных коллективах того време-
ни — в фамилиях, сельских организациях, самой граж-
данской общине. Специфика последней заключалась в от-
сутствии неподведомственных ей земель царей и храмов,
а также в непосредственной (а не опосредствованной
сельской общиной или патроном-землевладельцем) связи
гражданина с гражданской общиной, от которой он
получал надел и перед которой за него отвечал.
Конечно, к концу Республики под влиянием развития
товарно-денежных отношений, усложнения и рационали-
зации хозяйства, распространения многолетних трудоем-
ких культур, требовавших большей гарантированности
прав на возделываемый участок, индивидуальное хозяй-
ство и индивидуальная собственность достигли высокого
развития. Разных размеров, с разным составом рабочей
силы они складывались и на частной, и на государствен-
ной земле, т. е. на земле римского народа. Разница между
теми и другими состояла не в отсутствии или наличии
права отчуждения, а в наличии или отсутствии обязан-
ности платить ренту и в большей или меньшей гаранти-
рованности права владения.
С другой стороны, для всех видов владений действо-
вало право труда, трудовое обоснование собственности,
которой мог быть лишен владелец, пренебрегший извле-
чением плодов (или дохода) со своего участка. А это
свидетельствует в пользу первичности права граждан-
76
ской общины не только па общественные, по и па част-
ные земли.
На этой первичности основывалась вся борьба вокруг
аграрных законов. В принципе, несмотря на сопротивле-
ние крупных собственников изъятию у них земельных из-
лишков, сомнений в праве общины это сделать на основа-
нии закона о земельном максимуме, видимо, не высказы-
валось. В речах по поводу законопроекта Сервилия Рул-
ла Цицерон неоднократно упоминал лиц, чрезмерно обо-
гатившихся на проскрипциях Суллы, не надеявшихся
удержать свои земли и боявшихся любого слуха об аграр-
ном законе. Но вопрос в том (и так его ставил Цицерон,
обращаясь к народу), что для народа выгоднее: получить
из общественной земли небольшие наделы в частную
собственность или сохранить общественные земли и полу-
чаемую с них ренту, используя ее в централизованном по-
рядке для нужд того же народа. По существу с соответ-
ствующими в условиях Рима модификациями это был
вопрос, возникавший и в других древних обществах,—
вопрос о форме организации господствующего слоя, ка-
ким себя еще могло тогда считать римское гражданство:
станет ли этот слой извлекать доход с земли в централи-
зованном порядке, через государственный аппарат, или
земля будет распределена между представителями дан-
ного слоя, с тем чтобы доход каждый извлекал сам, на
собственный страх и риск.
Соответственно решалась и дальнейшая судьба ci-
vitas как общины: сохранится ли она как таковая, с пе-
ределами земли 19 и земельным максимумом, или распа-
дется. Но расслоение гражданской общины зашло уже
к этому времени так далеко 20, что как крупные, так и
19 Видимо, борьба за установление переделов начинается в каждой
общине, когда в ней обостряется имущественное неравенство, а
свободной земли для оккупации становится мало (см.: Коморов-
ский Р. Указ, соч., с. 177—211). В этой связи следует, как уже
говорилось выше, отказаться от взгляда на переделы земли как
на основной признак общины. В Риме борьба за передел началась,
когда общественные земли были или сданы в аренду мелким съем-
щикам, или оккупированы крупными скотоводами. Начавшаяся
борьба за передел земли лишний раз подтверждает общинный
характер civitas, который мог укрепиться в случае победы прин-
ципа периодических переделов.
20 Разложение античной формы собственности как причину кризиса
римской гражданской общины исследовал С. Л. Утченко (Утчен-
ко С. Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965).
77
многие не только средние, но и мелкие собственники, не-
смотря на различие их интересов, стремились к большей
гарантированности прав на свои имения, так как вло-
женные в рационализацию хозяйства средства оказались
бы потерянными в случае конфискации их земель, пере-
дела их имений. Крупные землевладельцы хотели обез-
опасить себя от аграрных законов, средние и мелкие —
как от конфискаций, так и от могущественных соседей,
действовавших различными способами — от прямых на-
сильственных захватов до ростовщических операций, пре-
вращавших мелкого владельца в лучшем случае в пре-
кариста, в худшем — в кабального аддикта. Возможно,
использовалось и право захвата пустующего владения,
поскольку наделы крестьян по разным причинам могли
остаться невозделанными. В условиях, когда развитие
товарно-денежных отношений, приток материальных
ценностей из провинций, различные политические пер-
турбации, с одной стороны, ускоряли концентрацию зем-
ли, а с другой — способствовали умножению числа мел-
ких и средних имений, приобретенных на деньги, скоплен-
ные торговцами, ремесленниками, государственными
служащими, свободными и отпущенниками, когда кре-
стьяне, участки которых находились на общественной
земле, постоянно могли разориться или стать жертвой тех
же конфискаций в пользу новых владельцев, гарантиро-
ванность владельческих прав становилась актуальной
для разных слоев. Бедняки хотели получить наделы, но
с тем, чтобы их уже не могли отобрать. Отсюда популяр-
ность в их среде аграрных мероприятий, приписывав-
шихся Сервию Туллию, легенда о боге Термине, освя-
щавшая нерушимость межей, известное пророчество
нимфы Вегойи о карах тем, кто смещает межи, чтобы за-
хватить чужую землю, и т. д.21
Крупные и средние собственники хотели гарантий от
новых аграрных законов, ссылаясь на то, что, хотя земля
общая, тот, кто получил ее часть, не должен быть ее ли-
шен (такую аргументацию мы встречали уже у Цицеро-
на), и на то, что уравнение имущества хозяина, умно-
жившего свое имение благодаря прилежанию, и неради-
вого бедняка несправедливо и лишит граждан стимула
21 Штаерман Е. М. Мораль и религия угнетенных классов Римской
империи. М., 1961, с. 134 и сл.
78
к труду (Pseudoquintil., Declam., 262). Принцип верхов-
ной собственности гражданской общины, которая могла
отнять землю у одних владельцев и передать ее другим
(как предлагал Сервилий Рулл относительно кампанской
земли, испокон веку возделывавшейся мелкими, вносив-
шими ренту владельцами), в условиях развития новых
методов хозяйства, новых, требовавших значительных
затрат, трудоемких многолетних культур приходил в про-
тиворечие с принципом наилучшей обработки земли,
максимального извлечения из нее доходов.
Противоречие это в какой-то степени разрешил Ав-
густ. Значение его аграрной политики на основании тща-
тельного и весьма убедительного сопоставления источ-
ников показал В. И. Кузищин 22. Его исследование в зна-
чительной мере разрешает издавна ведущийся спор, при-
вели ли реформы триумвиров и Августа к усилению мел-
кого или, напротив, крупного землевладения. В. И. Кузи-
щин выяснил, что реформы эти имели и тот, и другой
результат. Массовое наделение землей ветеранов и выве-
дение колоний почти во всех областях империи умножи-
ли число мелких и средних землевладельцев в Италии и
провинциях. С другой стороны, давая своим военачаль-
никам, соратникам и приближенным имения в несколько
центурий, Август заложил основу роста латифундий,
бывших, согласно выводам В. И. Кузищина, немного-
численными при Республике и ставших характерным яв-
лением при Империи.
Для нашей темы особенно важно, что собственность
землевладельцев теперь получила ту гарантированность,
которой она не имела при Республике и которую хотели
приобрести разные слои землевладельцев. Считалось,
что римский народ переносил «свою власть и величе-
ство» на императора, который, следовательно, становил-
ся верховным собственником земли, хотя часть ее фор-
мально продолжала числиться за римским народом. Ни-
какие аграрные законы по постановлению народа больше
проводиться не могли. Аграрную политику направлял и
осуществлял глава государства,— естественно, в инте-
ресах того класса, который был его наиболее прочной
социальной опорой.
22 Кузищин В. И. Земледелие и землевладение в Италии во II в. до
и, э.— I в. н. э. Рукопись докт. дне., с. 984 и сл.
79
Возможно, не случайно с началом Империи совпада-
ет появление нового термина для обозначения римской
квиритской собственности — dominium, по утверждению
римских юристов, не совпадающий с термином possessio
и даже не имеющий с ним ничего общего (Dig., XLI, 2,
12). Появление термина dominium не находит исчерпы-
вающего и общепризнанного объяснения у современных
историков римского права. Одни считают, что он возник в
результате эволюции от ограниченной собственности,
владения к неограниченному полному праву собственно-
сти. Другие доказывают, что сумма прав собственника
исконно была максимально полной, но соответствующее
теоретическое обоснование ее отсутствовало и появилось
лишь со временем, выразившись в абстрактном термине
dominium. Разделение на dominium и possessio связы-
вают также с различными правами на общественные и
частные земли и с появлением различных «прав на чу-
жие вещи» — узуфрукта, сервитутов и т. п.
Решение вопроса затрудняется тем, что у самих рим-
ских юристов, несмотря на противопоставление possessio
и dominium, мы не находим четкой характеристики раз-
личия между тем и другим, различия между правами
господина и поссессора 23. Как мы помним, если первый
изгонял второго из имения, по интердикту unde vi, вла-
дение восстанавливалось (Dig., XLI, 3, 4, 25), а значит,
права собственника не были более абсолютны, чем пра-
ва владельца, и даже, напротив, иногда оказывались
меньшими. Отчуждать вещь могли в равной степени и
господин и поссессор. Так, в «Дигестах» упоминается
покупка скота у того, кто был dominus или bona fide pos-
sessor (Dig., VI, 1,3). По словам юристов, интердикт uti
possidetis, защищавший владельцев, возник потому, что
владение отделено от собственности, и хотя господин и
владелец могут совпадать в одном лице, но может быть
и так, что господин — не поссессор или поссессор — не
господин (Dig., XLI, 2, 52).
23 Исключение составляет определение, данное юристом конца I в.
до н. э. Элием Галлом, считавшим, что possessio — это пользова-
ние землей, а не сама земля, почему нет possessio ex iure Quiriti-
um, и владение защищалось преторским интердиктом (Ael. Gall.,
Fragm., 12; ср. Dig., L, 16, 115). Здесь, возможно, отразился пер-
вый этап разделения possessio и dominium, которые, однако, вско-
ре слились на практике и смутно дифференцировались в теории
Владение и собственность могут не совпадать, потому
что собственность может не совпадать с извлечением
дохода (Dig., XLI, 2, 52). Аргумент очень важный, так
как показывает, что владение, как и прежде, было в
первую очередь связано с эксплуатацией имущества, с
обязанностью извлекать из него доход, на который пос-
сессор имел те же права, что и господин (Dig., XXII,
1, 25, 1). В этом смысле важно самое общее определение
приобретения вещи: своей ты делаешь вещь благодаря
пользованию, и утрачиваешь ее вследствие использова-
ния (Dig., IV, 6, 1, 1). Здесь разница между различными
правами на вещь не проводится. Показательно, что на
данное в залог, например раба, dominium сохранялся у
должника, possessio же переходило к кредитору (Dig.,
XLI, 1, 37), тогда как при депозите и собственность и
владение сохранялись у того, кто дал на хранение (Dig.,
XIII, 6, 8). Видимо, это объясняется тем, что кредитор
имел, а депозитарий не имел права пользоваться пере-
данной ему вещью, получать от нее доход. И то, на что
человек имел собственность, и то, что рассматривалось
как его владение, входило в состав его имущества (in bo-
nis), и его отношение к этому имуществу определялось
понятием «иметь» (habere), дававшим ему право имуще-
ство удерживать, а в случае утраты вчинять иск (Dig.,
XXVII, 1, 1; 3, 1, 2; XLI, 1, 52; L, 16, 49; 17, 15; Gai., Inst,
II, 9).
Таким образом, possessio и dominium не различались
ни с точки зрения свободы отчуждения, ни с точки зре-
ния гарантированности прав. Попытка определить pos-
sessio как производное от sedibus, т. е. как право на зем-
лю того, кто на ней осел,* а доминий — как право перво-
го завладевшего землей (Dig., XLI, 1, 2, 1) по существу
ничего не дает, ибо в обоих случаях право возводится к
оккупации. Пожалуй, единственное более или менее яв-
ное различие между владением и доминием дается в
определении, согласно которому possessio, поскольку для
завладения и удержания владения требовалось не толь-
ко фактическое обладание, но и желание владеть, зави-
сит от воли владельца, тогда как доминий от воли вла^
дельца не зависит (Dig., XLI, 2, 17, 1). Иными словами,
от владения можно было отказаться, утратив волю вла-
деть; собственность закреплялась навечно и одним воле-
вым актом отказаться от нее было нельзя.
Собственность, согласно праву, нельзя было дать на
время (Fragm. iur. Rom. Vat., 283). В первом случае вид-
на тесная связь члена гражданской общины с этой общи-
ной как верховным собственником: он получал от нее
свой надел, мог его продать, завещать и т. д. другому
члену общины, никто не мог его у него отобрать, пока он
его обрабатывал, т. е. подтверждал факт владения при-
ложением труда («владение телом», по юридической тер-
минологии), и не отказывался от своего имущества
(«владение духом»). Если же он прекращал обработку
земли или от нее отказывался, то утрачивал владение
телом и духом, его участок возвращался в общественный
фонд и передавался другому или присоединялся к обще-
ственной земле. При доминии собственник как бы при-
креплялся к своей собственности, связь его с обществен-
ным фондом ослабевала, гарантированность связи соб-
ственника с собственностью укреплялась, почему и мож-
но полагать, что появление термина доминий и его соот-
ветствующее осознание связаны с аграрной политикой
Августа, утвердившего права собственности на землю,
приблизив ее к собственности господина на раба, т. е.
к частной собственности в современном ее понимании,
распоряжение которой не контролируется. На менее тес-
ную связь доминия с извлечением дохода указывает пра-
вило, согласно которому, господин раба, имеющий на
него только право собственности, через посредство раба
ничего не приобретает, а приобретают поссессор и фрук-
туарий (Gai., Inst., Ill, 166), т. е. те, кто его непосред-
ственно эксплуатируют, кому он дает доход.
Однако если Август и избавил землевладельцев от
угрозы аграрных законов, то все же свободными окон-
чательно от контроля над их распоряжением землей они
не стали. Право занимать оставшееся необработанным
имение сохранялось независимо от того, принадлежало
имение господину или поссессору. Императоры не менее
гражданской общины были заинтересованы в том, чтобы
земли не пустовали и давали доход. Теперь же начина-
ли играть роль и фискальные интересы. Согласно одному
рескрипту Диоклетиана, если кто-нибудь вносил подати
за чужое имение, он становился его собственником и соб-
ственником приносимых им плодов (Codex Hermog., Ill,
1). Но за реальными фискальными интересами скрыва-
лась старая общинная идея; собственником земли неза-
82
висимо от оформления его прав является тот, кто извле-
кает из земли доход, поступающий в общественный фонд.
Таким образом, между двумя основными для времени
Империи видами собственности — dominium и possessio —
разница на практике была, в общем, не очень велика,
хотя, видимо, с возникновением понятия доминия эту
разницу юристы пытались провести более четко. Может
быть, тогда же предполагалось, что право распоряжения
землевладельца землей должно быть столь же бескон-
трольно, как и право рабовладельца распоряжаться ра-
бом. Намек на это можно видеть в одной свазории совре-
менника Августа — Сенеки Старшего. Я, говорит оратор,
не наношу ущерба республике, если захочу разрушить
свой дом или захочу, чтобы мое поле заросло кустами.
Дозволено ли мне это? Да, дозволено (Seneca. Suasor.,
V, 33). Казалось бы, пример этот противоречит всем
остальным приводившимся фактам. Но как раз относи-
тельно дома хорошо известно, что по инициативе Клав-
дия был принят закон, категорически запрещавший раз-
рушать свои городские дома. Впоследствии закон этот
неоднократно повторялся и расширился, так что запре-
щалось не только разрушать дом, но и уничтожать или
переносить в другие места какие-нибудь органически
связанные с ним части — колонны, портики, статуи
и т. п.
Можно предположить, что так же обстояло дело с
«полем, заросшим кустами». Небрежность и халатность
некоторых собственников (достаточно известно, как Ко-
лумелла и Плиний Старший нападали на владельцев
латифундий, забрасывающих свои земли или обрабаты-
вающих их плохо) могли служить оправданием конфис-
каций латифундий, раздававшихся по частям импера-
торами их отпущенникам, ветеранам и т. п. лицам, спо-
собным, с их точки зрения, более рационально исполь-
зовать землю. О таких раздробленных между многими
новыми владельцами латифундиях говорят, между про-
чим, Сикул Флакк (SRF, р. 161) и — в «Панегирике»
'Траяну — Плиний Младший, вспоминающий «беззако-
ния» Домициана.
Та же причина могла привести и к воскрешению ста-
рых правил об оккупации заброшенной, невозделанной
земли независимо от того, принадлежала она своему хо-
зяину на правах собственности или владения. Контроль
83
государства над состоянием земельного фонда возобнов-
лялся, право наблюдать за распоряжением землей и
ее использованием брал на себя император, и в этом
смысле заменивший римский народ. И, как мы видели
выше, идея его верховной собственности на землю, а зна-
чит, право контролировать владельцев ее отдельных ча-
стей, в общем, вызывала столь же мало сомнений, как и
идея верховной собственности римского народа, римской
или любой иной гражданской общины. Речь могла идти
только о том, как император использует свое право. Точ-
ку зрения сенатской оппозиции выражали, как мы виде-
ли, Сенека и Плиний Младший, но скорее всего была и
другая точка зрения, которой руководствовались импе-
раторы, квалифицировавшиеся сенатом как «тираны».
Интересно, что соответствующая полемика продолжа-
лась и впоследствии, но уже в иных условиях. Так,
Цельс утверждал, что императору поручено все на земле
и «все, что ты получаешь в жизни, получено от него»,
тогда как Ориген доказывал, что человек, приобретая
своим трудом земные блага, получает их не от импера-
тора, а от бога (Orig., Contr. Cels., VIII, 67).
Собственность и владение были далеко не единствен-
ным типом отношений, связанных с землей. На возник-
новение и развитие их влияли разные факторы. Во-пер-
вых, расширение римского ager publicus на всю римскую
державу и превращение всей провинциальной земли в
собственность римского народа, а впоследствии — рим-
ского народа и императора, так что на ней не могло су-
ществовать ничьей иной собственности «по квиритскому
праву», почему и появились различные и весьма слож-
ные формы земельных отношений. Во-вторых, сокраще-
ние общественной земли в Италии, переход ее в руки
крупных собственников или мелких арендаторов либо ее
раздел между неимущими (в результате аграрных зако-
нов). Если владельцы крупных и даже средних вилл, на
территории которых были и пастбища, и леса, и луга, и
водные источники, и даже иногда полезные ископаемые,
от этого процесса не страдали, а, скорее, выигрывали, то
крестьяне, лишившиеся доступа к угодьям и проезжим
дорогам, оказывались в крайне бедственном положении;
в помощь им были созданы сервитуты, повлиявшие и на,
отношения собственности, и на весь хозяйственный уклад.
В-третьих, огромное и все возраставшее влияние оказы-
84
вало развитие товарно-денежных отношений. Обычно
подчеркивается лишь его роль в упрощении торговых
сделок, форм передачи собственности, в распространении
ins commercii на неримских граждан и отмечается появ-
ление новых видов защиты собственности граждан и не-
граждан. При всей справедливости данного тезиса дело
не только в этом.
Расширение товарного производства и общее повы-
шение жизненных стандартов все более увеличивали нуж-
ду в деньгах. А их далеко не всегда можно было извлечь
из классического рабовладельческого хозяйства без до-
полнительных статей дохода. Параллельно та же потреб-
ность в деньгах вела к разорению многих мелких, а не-
редко и средних собственников. Все это создавало почву
для консервации некоторых старых и появления новых
форм эксплуатации свободных. Исконная традиция тре-
бовала, чтобы человек с известным социальным прести-
жем имел большую, пестрого состава клиентелу и со-
держал часть клиентов за свой счет. Наконец, усложне-
ние хозяйства диктовалось предоставлением известной
экономической самостоятельности лицам, находившимся
под властью главы фамилии. Все эти факторы приводи-
ли к развитию прекария, различных форм аренды, узу-
фрукта, пекулиев.
Большое влияние оказывали и формы, сложившиеся
в провинциях, где, как уже упоминалось выше, были
возможны только владение и узуфрукт. Провинциаль-
ные земли причислялись к res пес mancipae и, следова-
тельно, отчуждались без сложной процедуры манципа-
ции, простой передачей прав на них (Gai., Inst., II, 14;
18; 21). Соответственно была упрощена процедура уста-
новления сервитутов, а владеть землей на основе давно-
сти пользования было разрешено сначала лишь через 4,
а потом и через 20 лет (Paul., Sent., V, 3; 31; 46; 65).
Такое положение было выгодно римским дельцам в
провинциях и получавшим римское гражданство провин-
циалам. Так как обе эти категории были достаточно мно-
гочисленны, а самая территория провинций во много раз
превосходила территорию Италии, господствовавшие там
отношения не могли не оказать большого влияния на
все представления о собственности. В юридическом языке
она обычно обозначалась как possessio, да и сами юри-
сты, если речь шла не о казусах, в которых различие
85
между dominium и possessio играло роль, обычно поль-
зовались последним термином. Возможно, что и сама
идея верховной собственности императора на землю под-
креплялась не только тем, что он персонифицировал
римский народ, но и его реальными правами dominus’a
провинциальной земли.
Мы не можем с достоверностью судить о том, что
имел в виду Гай, говоря о владении и узуфрукте на про-
винциальной земле: кто считался поссессором, а кто
фруктуарием и каковы были реальные права того и дру-
гого. Мы можем лишь высказывать предположения,
исходя из общих сведений об узуфрукте. Узуфрукт был
дававшимся собственником вещи другому лицу правом
пользоваться вещью и извлекать из нее доход — без
разрушения ее целостности. Он мог даваться на опреде-
ленный или неопределенный срок (Fragm. iur. Rom. Vat.,
283), утрачивался co смертью фруктуария или вследст-
вие того, что фруктуарий переставал извлекать доход,
т. е. так же, как утрачивалось владение (Paul., Sent., Ill,
6, 30). Сам фруктуарий считался владеющим naturaliter
(Dig., XLI, 2, 12). Он мог продавать узуфрукт, передавать
его в прекарий, сдавать в аренду, так как все это счита-
лось способами извлечения дохода (Dig., VII, 1, 12, 2;
XVIII, 6, 8, 2), на который владелец передавал фруктуа-
рию свои права (Gai., Inst., II, 30). Эти права фруктуа-
рия защищались законом, но долгое пользование не де-
лало его собственником, имеющим доминий, или поссес-
сором. Вместе с тем, поскольку на провинциальной зем-
ле собственником, имеющим доминий, не мог стать ипос-
сессор, понятия «узуфрукт» и «владение» иногда смеши-
вались. Так, узуфрукт определяется как quasipossessio
(Fragm. iur. Rom. Vat., 93), a possessio — как предмет,
собственности на который нет и не может быть (Dig.,
L, 16, 115).
Все же, по крайней мере теоретически, права вла-
дельца больше гарантировались, чем права фруктуария.
Как мы уже говорили, фруктуариями, вероятно, высту-
пали местные общины, которым суммарно отводилась
земля на городских и внегородских территориях, а так-
же приписывавшиеся к городам incolae из живших на
территории городов и владевших там землей туземцев.
Как поссессоры скорее всего выступали провинциальные
города и их граждане. Они тоже выплачивали подати за
86
свои земли, верховная собственность на которые принад-
лежала императору, яркой иллюстрацией чего, между
прочим, является тот факт, что выморочная земля граж-
данина города отходила не к городу, а к фиску (CJ, X,
10, 1). Этим, возможно, объясняются слова Гая, что в
провинциях нет ни собственности владельцев на землю, ни
свободного города (Gai., Inst., II, 26а), казалось бы, про-
тиворечащие статусу ряда городов как свободных. Но
согласно общему представлению римлян о свободе как
экономической независимости, а не только сумме поли-
тических прав Гай мог не считать свободными граж-
данские общины, сидящие на чужой земле.
Как бы ни оформлялись права провинциальных го-
родских и сельских общин и их сочленов на землю (как
узуфрукт или владение), никакого препятствия к отчуж-
дению земли мы не видим, что лишний раз подтверждает
отсутствие в те времена прямой связи между собствен-
ностью и возможностью отчуждения. Постоянно усили-
вавшееся проникновение чужаков в общины, городские
и сельские, говорит о том, как свободно продавалась зем-
ля даже тем, кто членом общины не являлся.
Возможно, что свое окончательное оформление как
квазивладение узуфрукт получил в связи с распростра-
нением этого типа отношений к земле части провинциаль-
ного населения. Но узуфрукт, так же как аренда, прека-
рий, пекулий, возник применительно к Италии в условиях
господства римской собственности. Как уже упоми-
налось, на распространение прекария, помимо клиентел-
лы, повлияло распространение залога, когда прекарист
испрашивал и получал заложенную или уже перешед-
шую в собственность кредитора землю (Dig., XIII, 3, 37;
35, 1; XLII 26, 6, 4). Хотя прекарий рассматривался как
«благодеяние» дающего, он мог предоставляться за ка-
кие-то взносы деньгами или натурой, судя по приведен-
ной статье, по которой узуфрукт можно было отдать в
прекарий, ибо и прекарий приносит доход. Прекарист
мог считаться или не считаться владельцем. Если чело-
век просил дозволения прекарно прибывать в именин,
он не владел выделенным ему участком, так же как ко-
лон или инквилин (Gai., Inst., IV, 153; Dig., XLIII, 26,
6, 2). Скорее всего инквилины, первоначально съемщики
жилых помещений, впоследствии упоминавшиеся обычно
наряду с колонами, но находившиеся в более зависимом
87
положении, и произошли от таких прекаристов, право
которых на участок в имении имело истоком не договор,
не обычай, а «благодеяние» владельца. Так как прекарий
оставался в силе и без особого оформления, при молча-
ливом попустительстве собственника (Paul., Sent., V, 6,
11), прекаристы могли сидеть на земле из поколения в
поколение, пока землевладелец не считал нужным их
согнать. Возможно, что упоминаемые Горацием клиен-
ты (Od., 18), которых богач сгоняет с участков, возделы-
вавшихся еще их отцами и дедами, и были такими прека-
ристами, что подтверждало бы связь прекария с клиен-
телой. Хотя прекарист, не проживавший в имении, а
имевший отдельный участок, и считался владельцем, пре-
карий был в общем близок к категории держания, т. е.
того права, которое лицо, находившееся in potestate, име-
ло на выделенный ему пекулий. Считалось, что такое лицо
tenet naturaliter и может свое право держания переда-
вать другому лицу (Dig., XLV, 1, 38, 8; 2, 49, 1). Как
известно, права рабов на пекулий постепенно укрепля-
лись не только согласно обычаю, но и юридически, и пе-
кулий приближался к квазивладению, хотя собственность
господина и на пекулий, и на самого раба оставалась
полной и безоговорочной; естественно, если раб забра-
сывал дела, связанные с пекулием, господин его отбирал.
Узуфрукт обычно упоминается в источниках в связи
с намерением собственника обеспечить кого-нибудь из
членов семьи (например, свою вдову или кого-то из на-
следников, чтобы собственность на вещь оставалась у дру-
гого наследника) или — случай особенно частый — своих
отпущенников, которым на правах узуфрукта передава-
лось или завещалось имение. Возможно, что при Респуб-
лике узуфрукт использовался иногда, чтобы обойти зе-
мельный максимум. По словам Цицерона, Рулл и его
приспешники рассчитывали, раздав по 10—12 югеров
«своим» (т. е. как-то зависевшим от них людям), через
них пользоваться земельными наделами и извлекать из
них доход (Cicer., Leg. agr., II, 28). О такой же практике,
чтобы обойти закон Лициния — Секстия накануне дви-
жения Гракхов, говорил Аппиан (В. С., I, 8). Вместе с
тем узуфрукт мог даваться с тем, чтобы собственник
получал определенную часть дохода. В этом смысле узу-
фрукт имел сходство со все более распространявшейся
на государственных и частных землях арендой. Правда,
88
узуфрукт мог отчуждаться, аренда же — только в тех
случаях, когда это была вечная аренда на землях векти-
гальных, патримониальных, эмфитевтикарных, где арен-
датор считался поссессором (Dig., XVIII, 1, 32; XXXV,
4, 5, 6—7; XXXIX, 4, 7; CJ, 7, 71, 13). С другой стороны,
аренда сближалась и с прекарием: владелец залога мог
его арендовать у кредитора (Dig., XLI, 1, 2, 28).
Аренду и узуфрукт сближала еще одна черта, прису-
щая и владению: узуфрукт утрачивался, если в течение
двух лет фруктуарий пренебрегал извлечением дохода
(Paul., Sent., Ill, 6, 30); арендный контракт аннулировал-
ся, и съемщик нес ответственность, если оставлял зем-
лю необработанной (Dig., XIX, 2, 24; Paul., Sent., II, 18,
2). При этом не имело значения, продолжал ли он вно-
сить арендную плату: во главу угла ставилась не столь-
ко арендная плата, сколько добросовестная обработка
земли. Частное лицо исходило здесь из тех же принципов,
что и гражданская община в целом, — яркое доказатель-
ство силы и живучести этих принципов. Верховный соб-
ственник, будь то отдельный гражданин или коллектив
граждан, или представленное императором государство,
принимал во внимание максимальное извлечение дохо-
дов или плодов из земли, которая принадлежала ему и
была дана в пользование и для обработки другим лицам.
Право распоряжения и контроля оставалось за таким
собственником независимо от того, получена ли была от
него земля на правах собственности, владения, узуфрукта,
аренды, держания. Поэтому на практике все эти терми-
ны неоднократно смешивались. Так, про одно и то же ли-
цо говорится, что оно ex conducto poss'idet и вместе с
тем tenet (CJ, VII, 30, 1). Юристы иногда сомневались,
как квалифицировать то или иное право на землю, спо-
ря, например, о том, является вечная аренда арендой или
покупкой (Gai., Inst., II, 145).
Тот же принцип наилучшей обработки земли обуслов-
ливал и развитие сервитутов. Теоретически для установ-
ления сервитута требовалось согласие владельца или вла-
дельцев того имения, которое было обязано «служить»
(servire) другому имению, нуждающемуся в дороге для
проезда, прохода, прогона скота, а также в водных источ-
никах, пастбищах, лесных материалах, песке, глине, из-
вести для производства, хранения и транспортировки
сельскохозяйственных продуктов (Dig., VIII, 3, 1, 1—2; 3,
89
1,5; 13). Однако сервитуты могли быть установлены и по
закону, административным путем (CJ, III, 34, 3).
Сервитуты являлись не единственным средством обес-
печения землевладельцев угодьями. Другим было предо-
ставление им compascua и communiones, которыми владе-
ли не только сельские общины, но и города и которые
имели разный статус. В «Дигестах», в частности, упоми-
наются принадлежавшие городу silva publica (Dig., XLIII,
24, 7, 8) .Общественное имущество (publica) определя-
лось как то, что принадлежало всей целостности (univer-
sitas), в отличие от того, что принадлежит частным ли-
цам (Dig., L, I, 8). Praedia publica именовались город-
ские земли (Dig., L, 4, I, 2), хотя некоторые считали,
что publica — лишь то, что принадлежит римскому наро-
ду, города же приравниваются к частным лицам (civi-
tates privatorum loca habentur — Dig., L., 16, 15—16).
Очень тонкое различие между категориями publica как
городских земель приводит Урбик: есть, пишет он, об-
щественные участки (loca publica), которые записываются,
например, как «общественные» (publica), — леса и паст-
бища августинцев. Они считаются данными народу, и их
можно продавать. Есть и другие, имеющие другое значе-
ние, — эти земли записываются как «леса и пастбища»;
или имение (fundus), относящееся «к личности самой
колонии» (ad personam coloniae ipsius), и никоим обра-
зом эти земли не могут быть отчуждены от республики
(SRF, р. 85). Здесь, вероятно, имеется в виду различие
между коллективом граждан, который для практического
удобства считался владеющим землей как некое товари-
щество (societas), а потому, как всякое товарищество,
мог землю продавать, и городом как uniyersitas, первич-
ной целостностью в понимании философов. Землями этой
категории можно было только пользоваться, но не отчуж-
дать их. В уставе колонии Юлии Генетивы земли, данные
publice, запрещалось продавать или сдавать более чем
на 5 лет (CIL, II, 5439, § 82). Можно полагать, что такое
разделение было проведено с целью, с одной стороны,
дать городам возможность извлекать доходы, сдавая в
аренду часть их земель [такие земли города могли иметь
и вне своей территории: Цицерон упоминает земли Ар-
пина и Ателлы в Галлии, сдававшиеся в аренду, что со-
ставляло главную часть их дохода (Cicer., Ad Fam., XIII,
7 и II)], а в случае крайней нужды и продать ее [хотя,
90
как известно, императоры такой продаже всячески проти-
вились и, по крайней мере Веспасиан и Септимий Север,
возвращали городам земли, перешедшие в руки частных
лиц (Dig., XXXI, 78, 4)]; с другой стороны — оставить
часть земель безусловно за городом, чтобы сохранить го-
род как общину с необходимыми гражданам общинны-
ми угодьями.
Если они не могли пользоваться упомянутыми выше
категориями городских общественных земель, постоянно
захватывавшихся, как и в селах, крупными собственни-
ками, они покупали сообща пастбище — saltus compascu-
us. Если землевладелец продавал свое имение, покупа-
тель в зависимости от условий покупки мог иметь или
не иметь права выпаса на этом сальтусе (Dig., VIII, 5,
20). В одной надписи из района Адрии упоминается по-
стройка дороги на средства sociorum campi (CIL, IX,
5076), возможно, именно таких совладельцев compascua.
Такой тип общих угодий уже значительно отошел от об-
щинного, но и последний, несомненно, сохранялся не
только для пагов и сел, но и для городов.
Нельзя не учитывать того обстоятельства, что возни-
кавшие в империи города воспроизводили ряд черт, при-
сущих раннему Риму. Если последний, став столицей
державы, уже утратил характер гражданской общины,
то такой характер сохраняли новые города, что укрепля-
ло всю систему римских отношений, на такой общине
базировавшихся.
Помимо верховной собственности на всю территорию
и непосредственной собственности на общественные зем-
ли разных категорий в городах, по крайней мере в прин-
ципе, сохранялся земельный максимум. Никому, пишет
Сикул Флакк в связи с правилами ассигнации земли в
городах, не дозволено иметь больше, чем указано в эдик-
те (SRF, р. 197). Неясно, какой эдикт имеется в виду. Но,
судя по тому, что для времен Империи нам никакой об-
щий эдикт о земельном максимуме не известен, речь
идет об эдиктах, регулировавших величину наделов при
центуриации земельной территории. Город целиком, как
частный поссессор (как мы помним, город рассматривал-
ся как частное лицо), получал землю, делившуюся между
городом как таковым, коллективом граждан и отдель-
чыми гражданами. Их собственность была гарантиро-
зана в наибольшей степени. Они имели право отчуждать
91
свои наделы, как частные, так и взятые у города в долго-
срочную аренду, но были ограничены в распоряжении
ими никогда не терявшим силы установлением о праве
захвата необработанной земли, а также лежавшими на
их имениях сервитутами. В основе обоих ограничений
был все тот же исходивший из задачи консерваций го-
рода-общины принцип наилучшей обработки земли, всего
земельного фонда гражданской общины независимо от
того, принадлежали ее отдельные части всему городу или
отдельным гражданам. Та же задача и тот же принцип
лежали в основе такого специфического явления, как
установление общиной максимальных цен на необходи-
мые продукты питания, имевшее место задолго до эдикта
Диоклетиана о ценах (Dig., XLVII, 11, 6; XLVIII, 12, 2),
как обязанность декурионов заботиться о снабжении
граждан продуктами питания по доступным ценам, вслед-
ствие чего землевладельцев, и в первую очередь самих
декурионов, иногда обязывали продавать продукты по
ценам даже ниже установленных (Dig., XLVIII, 12, 3; L,
4, 1; 18), как освященный вековой традицией обычай, по
которому более состоятельные граждане должны были
тратиться на угощение народа, раздачи, игры, постройки
общественных зданий и т. п. Необходимость снова и снова
воспроизводить отношения гражданской общины, основ-
ной социально-экономической и политической ячейки,
диктовала и обязанность извлекать из своего имущества
максимальный доход, и правила распределения этого
дохода.
А обязанность наиболее выгодным образом обраба-
тывать землю с усложнением социально-экономических
отношений приводила к развитию новых, складывавших-
ся в области земельных отношений форм: узуфрукта,
аренды, пользования, прекария, держания. Они пользо-
вались защитой права или охранялись собственником
земли (будь то государство или частное лицо), пока фру-
ктуарий, арендатор, прекар(ист, держатель сами или че-
рез лиц, которым они отчуждали свои права на землю,
извлекали из нее доход, возделывая землю так, что она
приносила максимально возможное количество плодов.
Вместе с тем многообразные процессы, обусловлен-
ные, в частности, и тем, что для получения дохода как
государству и городам, так и частным лицам приходи-
лось отдавать часть принадлежавшей им земли поссес-
92
сорам, арендаторам разных категорий, фруктуариям,
прекаристам, держателям, более или менее гарантируя
их права на участки и приносимые ими плоды, приводили
к фактическому разделению собственности. Появляется
юридическое различие между possidere и in possessione
esse (Dig., XLI, 2, 10, 1), хотя на практике тот, кто был
in possessione, имел то же право и обязанность извлекать
доход, что и поссессор (Dig., XLII, 5,5; 9,1). Отсюда упо-
минавшееся выше смешение терминов даже у юристов.
Отсюда же и возникшее сомнение в тезисе, согласно ко-
торому собственность не могла разделяться между раз-
ными лицами. Против этого тезиса возражали, что прека-
рием владеют и господин вещи, и прекарист, что владе-
ние может быть и оформленное, и не оформленное правом
и что для факта владения правовое оформление вообще,
роли не играет (Dig., XLI, 2, 3, 4—6).
Такие споры явились результатом осознания, хотя еще
и недостаточно четкого, юристами того факта, что на
практике владение фактически становилось разделенным
и иерархическим и что прямая, непосредственная связь
гражданина-землевладельца с собственником земли —
гражданской общиной и государством — все более нару-
шалась, что так же, как появление на территории города
чужаков (т. е. ослабление принципа взаимосвязи поня-
тий «гражданин» и «землевладелец»), расхищение го-
родских земель и фактическое сведение на нет городского
демократического самоуправления лишали постепенно
римский город его общинных черт.
В разных сферах аграрных отношений постепенно
складываются многоступенчатые, опосредованные связи,
соответствовавшие иерархии политических связей, со
всей наглядностью выступившие при доминате, но зарож-
давшиеся уже раньше. Конечно, мощный толчок этот
процесс получил под влиянием отношений в провинциях,
где император с самого начала был верховным собствен-
ником земли. Здесь иерархия связей могла быть особен-
но сложной. Например, она могла иметь такую форму:
общинник, получавший надел от кровнородственной или
территориальной общины, права и обязанности которой
делил,—община, получавшая как единое целое с соответ-
ствующими правами и обязанностями землю от города,
к которому была приписана или у которого арендовала
землю,-> город, владевший своей территорией, отведен-
93
ной ему императором, и отвечавший за ее обработку и
выполнение разных повинностей,-> император как вер-
ховный собственник земли. Цепь могла быть и более ко-
роткой: гражданин города, владевший частной или арен-
дованной у города землей именно как гражданин, полу-
чавший сам или унаследовавший от предков имение,
отведенное при центуриации городской земли, и обязан-
ный городу повинностями как собственник и арендатор —
квазипоссессор,-> город, владевший отведенной ему.им-
ператором территорией,-> император как верховный соб-
ственник. С другой стороны, цепь могла и удлиняться за
счет расширения первого ее звена в результате прибав-
ления пользователей, держателей и арендаторов земли
разных категорий.
Если подобные отношения в провинциях были офи-
циально узаконены и теоретически отличались от отно-
шений в Италии с их доминием, то практически даже до
уравнения Италии с провинциями там складывалась та
же цепочка. И недаром Сенека и Плиний Младший,
несмотря на их попытки отделить власть императора как
суверена от его власти как собственника, признавали, что
все принадлежит ему. А наличие на территории городов
пагов, сел, соседств с их общинными угодьями только
ускоряло соответствующую эволюцию. В социально-по-
литическом плане она находила выражение во все боль-
шем разделении плебса на сельский и городской; в ра-
стущем бесправии крестьян, все более становившихся
объектом эксплуатации со стороны города в целом и
отдельных «благодетелей» из высокопоставленных горо-
жан; в появлении не только в провинциях, но и в Италии
категории incolae, приписанных к городам мелких зем-
левладельцев городских территорий, пользовавшихся
минимальными правами и обремененных повинностями в
пользу города (SRF, р. 52). Возможно, что со всеми
этими обстоятельствами связан и тот факт, что какая-то
часть жителей империи, скорее всего принадлежавших к
какой-то категории сельского плебса, не получила рим-
ского гражданства и по эдикту Каракаллы.
Параллельно развивается другое явление, сыграв-
шее, видимо, немалую роль в возникновении разделенной
собственности, а именно формирование зародышей сослов-
ной собственности. Впервые мы сталкиваемся с этим у
Сикула Флакка, когда тот говорит об ограничении зе-
94
мельных участков размерами, установленными эдиктом.
Он противопоставляет им экзимированные имения заслу-
женных лиц, которым эти имения даются на основе ча-
стного права, за которые они не обязаны городу никаки-
ми повинностями и которые находятся на земле римского
народа. Здесь речь еще идет об особой милости, оказан-
ной императорами лицам, выделенным за особые заслу-
ги, получившим крупные наделы, изъятые из городской
территории. Но уже в конце II или начале III в. (точная
дата этого установления нам неизвестна) в то же положе-
ние автоматически попадают земли всех сенаторов и их
потомков (Dig., L, 1, 25, 5). Право собственности на
крупные экзимированные имения, обязанные повинно-
стями только императору, становится сословной приви-
легией. Одновременно появляются и зачатки сословной
собственности колонов, хотя колоны (чрезвычайно пе-
страя категория земледельцев, сидевшая на разных зем-
лях, но в основном на сенаторских и императорских) как
сословие еще оформлены не были. Уже Фронтин писал о
спорах крупных собственников с городами, между про-
чим, и о том, кто имеет право на повинности жителей
расположенных на территории сальтусов сел (SRF,
р. 53). Постепенно, как известно, последние все более
поглощаются личностью землевладельца, экономически,
а затем и политически представлявшего их перед госу-
дарством. Права же колонов на их собственность при-
равниваются постепенно к рабскому пекулию и тоже
начинают регулироваться государством, т. е. их собст-
венность также приобретает сословный характер. А, как
известно, сословность собственности — важный признак
феодальных отношений, зарождавшихся в тесной связи
с эволюцией римской собственности. В частных сена-
торских сальтусах тоже возникает разделенная, подчи-
ненная особой иерархии собственность: держатель зем-
ли->сенатор->государство. Причем, если держателем
земли выступала как некий коллектив община (село),
она включалась в иерархию как дополнительный, опо-
средствующий член.
Разделенности собственности соответствовало и из-
менение в политическом положении звеньев ее иерархии.
Собственник-гражданин, непосредственный участник
политической и военной жизни гражданской общины,
города-государства, становится анахронизмом. Общин-
95
ник участвует лишь в жизни общины, в которой имеет
надел; гражданин города — в жизни последнего, если
имеет на его территории достаточно крупную недвижи-
мость, и лишь сенатор, имение которого находится на
земле римского государства, имеет право голоса в госу-
дарственных делах. То был последний этап истории
римской собственности, уже до крайности модифициро-
ванной, во многом противоположной своим первона-
чальным основам, но еще сохранившей некоторые их
элементы.
Итак, римская собственность складывалась одновре-
менно с генезисом римского классового общества и шла
в своем развитии первоначально тем же путем, что у
стадиально близких племен и народов. Как и у них, у
римлян зарождалась собственность царей и их прибли-
женных, возможно, храмов, собственность кровнородст-
венных и территориальных общин, а также общин боль-
шесемейных, представленных своими главами, получав-
ших наделы из общественного земельного фонда. Счи-
тать, как часто это делают историки римского права,
собственность отца фамилии частной в современном по-
нимании этого термина на основании того, что уже тогда
pater familias говорил о своем участке «мой» (meum es-
se), совершенно неправомерно. Член любой общины, вы-
шедшей из стадии полной общности земли, считает от-
веденный ему участок своим. Важно, что верховное пра-
во отводить или отбирать надел в случае небрежности
владельца, т. е. верховное право контроля и распоряже-
ния, оставалось за общиной, возможно, первоначально
общиной-пагом, затем общиной-civitas.
Решающим этапом в истории римской собственности
была победа плебеев, в результате которой верховным
собственником окончательно становится гражданская
община, отводящая главам фамилий их частные наделы.
В этот период собственность уже носит иной характер,
чем у народов, не знавших победы народных масс над
формировавшейся из родо-племенной верхушки и цар-
ских приближенных знатью. В Риме само постепенно
складывающееся государство превращается в граждан-
скую территориальную общину, вне которой нет непод-
ведомственной ее контролю земли и которая развивает-
ся с точки зрения отношений собственности по образцу
иных территориальных общин — от свободного наделе-
96
ния граждан землей, когда земли было еще достаточно
много и имущественная дифференциация невелика, до
острой борьбы за передел земли, когда общественный зе-
мельный фонд стал истощаться и резко усилилось про-
тиворечие между крупными собственниками и беззе-
мельными или малоземельными гражданами. Одним из
аспектов этой борьбы был вопрос о том, восторжествует
ли общинное начало с принципом уравнительности и зе-
мельных переделов, с одной стороны, а с другой — с прин-
ципом права на землю в соответствии с вложенным в нее
трудом, или же наделы, независимо от вложенного в них
труда, будут раз и навсегда закреплены за их обладате-
лями, т. е. восторжествует частная собственность, близ-
кая к современному ее пониманию.
Аграрные реформы Августа —следующий важный
этап в развитии римской собственности — как будто зна-
меновали победу второго пути, когда собственность на
землю была теоретически осмыслена как доминий, т. е.
как такое же право, какое господин имел на раба, «не
полученного им от римского народа». И действительно,
если мы рассматриваем сложившееся в то время положе-
ние под углом зрения отдельных землевладельцев, боль-
шей частью имевших виллы достаточно крупные, чтобы на
их территории было все необходимое для ведения хозяйст-
ва, нам представляется, что их права собственности не
отличались от прав владельца капиталистического пред-
приятия, что частная собственность римлян не отлича-
лась от частной собственности капиталистического мира.
Но если исходить из всей империи в целом, то придется
признать, что дело обстоит совсем иначе. Мелкие собст-
венники, крестьяне, продолжали жить общинами, хотя
права этих общин официально были признаны лишь во
время домината. В провинциях верховным собственни-
ком было государство, и постепенно, причем достаточно
быстро, оно было признано таковым и для всей империи
в целом.
Чем далее, тем более отношения собственности ста-
новятся такими, какими они могли бы стать, если бы не
было победы плебса, какими характеризуются обычно
неантичные государства разных регионов и эпох первых
классовых обществ. Мы видим здесь сочетание и взаи-
мосвязанность собственности внегородских и городских
общин, от принадлежности к которым зависит и собст-
4 Е. М. Штаерман
97
венность их сочленов, владельцев частной и совладель-
цев общественной земли, с собственностью высокопостав-
ленных частных лиц, получавших свои земли как бы не-
посредственно от государства и подчинявшихся только
ему, и наконец, с собственностью императорской или
государственной при признании самого императора вер-
ховным собственником земли. Для суждения об антич-
ной, в частности римской, собственности, неприменимы
критерии, прилагаемые к капиталистической собствен-
ности. Особенно, как мы пытались показать, неприменим
критерий отчуждаемости — в те времена право отчуж-
дения отнюдь не было так тесно связано с собствен-
ностью, как при капитализме.
Это и понятно, если учесть роль собственности в том
и другом случае. При капиталистическом, т. е. в высшей
степени развитом, товарном производстве собствен-
ность— это свобода превращения в товар как рабочей
силы (собственность рабочего), так и капитала и создан-
ных им стоимостей (собственность капиталиста). Поэто-
му капиталистическая собственность в первую очередь
связана со свободой отчуждения и распоряжения. Ра-
бочий может не продавать свою рабочую силу, капи-
талист может не употреблять свой капитал для произ-
водства товаров и не продавать произведенные товары.
Государство в их распоряжение своей собственностью
вмешиваться не может или может вмешиваться только
как суверен (например, опасаясь всеобщей забастовки,
заставить капиталиста отказаться от локаута). В антич-
ном мире собственность, в первую очередь земельная,
обеспечивала бытие гражданина как члена общины и
самой общины как основы существующих отношений.
Первоочередной задачей для достижения этой цели было
наиболее рациональное использование всего наличного
земельного фонда, как остававшегося в коллективной
собственности, так и отводившегося отдельным лицам.
Отчуждение в любой форме, от продажи до предостав-
ления в пользование или держание, подчинялось этой
цели. Поэтому отчуждение здесь не может быть основ-
ным признаком собственности в ее современном пони-
мании. Собственник был обязан извлекать из той части
имущества, которая рассматривалась как выделенная
ему из общественного фонда, доход, распределение ко-
торого также контролировалось. Отчуждение в извест-
98
ной мере подчинялось этой задаче: тот, кто не имел воз-
можности сам извлекать доход, мог независимо от своих
юридических прав на землю передать ее другому в соб-
ственность, владение, пользование, держание. Он мог
сделать это добровольно или принудительно — собствен-
ник, не возделывавший землю, терял ее в пользу того,
кто начинал ее обрабатывать; фруктуарий, арендатор,
держатель, прекарист в таком случае терял свои права
на участок, возвращавшийся к собственнику, который
передавал его другому фруктуарию, арендатору, держа-
телю, прекаристу.
Государство вмешивалось не только как суверен, но
и как верховный собственник, сохранявший за собой
право контроля над распоряжением землей и ее распре-
делением. То, что оно само выступало в роли продавца и
покупателя земли, не противоречит его положению вер-
ховного собственника именно потому, что собственность
и отчуждение были связаны здесь далеко не так непо-
средственно, как при капитализме. Не случайно Сенека
проводит аналогию между правом собственности импе«
ратора, города и господина на пекулий, который выделял-
ся рабу тоже для того, чтобы он извлекал из него макси-
,мальный доход. Признаком собственности здесь являет-
ся не право отчуждения, а гарантированность прав на
землю до тех пор, пока она обрабатывается и дает до-
ход24. Гарантированность собственности, а не и без того
неограниченное право отчуждения стремился обеспечить
Август. Но в конце концов результатами его реформ вос-
пользовались только более или менее крупные собствен-
ники, да и то со временем крупная собственность превра-
щается в аналог не капиталистической, а феодальной
сословной собственности. Принцип же верховной собст-
венности, верховного распоряжения для огромного боль-
шинства остается в силе и укрепляется в связи с фискаль-
ными интересами государства, сочетаясь вместе с тем с
правом на контроль и распоряжение со стороны общин
разного типа, от городских до сельских.
Отношения собственности и их эволюция, специфич-
ные в римском мире, в основном определяли и специфи-
ку его экономики.
24 Другим, для римлян наиболее существенным, но принципиально
не столь важным, признаком частной собственности было, как мы
видели, освобождение от уплаты земельного налога.
4*
Глава III
ЭКОНОМИКА
Сама сущность античной гражданской общины, ко-
торую мы пытались охарактеризовать на основе лежав-
шей в ее основе собственности, опровергает мнение, буд-
то римская экономика развивалась медленно потому, что
римляне не были особенно заинтересованы в получении
со своего имущества максимального дохода. Многочис-
ленные данные показывают, что извлечение дохода, в
первую очередь из земельных владений, обеспечивало
право владельца на принадлежавшую ему на том или
ином основании землю. Понимали римляне и необходи-
мость производить соответствующие затраты, или, как
иногда говорят, «капиталовложения». Как уже указыва-
лось, муж, управлявший полученным женой в прида-
ное имением, был обязан тратить средства на производ-
ство работ, без которых имение становилось менее
доходным («необходимые расходы»), причем приветство-
вались и другие затраты («полезные расходы»), подни-
мавшие доходность имения (Dig., XXV, 1, 1,3; 1, 2—4; 1,
6; 14).
Кроме того, тот же характер собственности граж-
данской общины давал гражданам возможность извле-
кать из своего имущества доходы в денежной форме бла-
годаря развитию товарного хозяйства. Исчезновение —
после окончательного конституирования civitas — цар-
ских и очень крупных частных имений, дробление земли
между гражданами, а затем и сдача в аренду участков на
ager publicus предопределяли, по крайней мере до на-
чала усиленной концентрации земли, господство мелко-
го и среднего индивидуального производства. А такое
производство не могло долгое время оставаться само-
удовлетворяющим, натуральным, как огромные домены
царей, храмов, вельмож в странах неантичного типа или
мелкие замкнутые общины (где сочеталось земледелие
100
и ремесло), платившие царям подати натурой. Таким
образом, отсутствовал или во всяком случае не играл
большой роли сектор, основывавшийся исключительно
или почти исключительно на натуральном хозяйстве, что,
несомненно, влияло на весь характер экономики.
В том же направлении действовало включение жи-
телей пагов и сел в городское гражданство, что разруша-
ло замкнутость мелких общин и вело к оживлению об-
мена не только внешнего, но и внутреннего, к выделению
ремесла, обслуживавшего не маленькую сельскую, а всю
гражданскую общину. Обмен, приведший к возникнове-
нию и развитию денежного обращения, приобретал все
большее значение по мере того, как в состав возглав-
лявшегося Римом государства включались различные
области и города, по своим природным условиям имев-
шие возможность специализироваться на производстве
того или иного вида продукции сельскохозяйственной, и
особенно ремесленной (достаточно вспомнить соответст-
вующий перечень у Катона), а та^же по мере того, как
римляне осваивали новые культуры (оливки, виноград,
фруктовые деревья, овощи), улучшали породы скота
(в первую очередь овец, дававших высококачественную
шерсть), что увеличивало специализацию хозяйства и
приводило к некоторому развитию общественного раз-
деления труда. Вместе с тем в ходе завоеваний, резуль-
татами которых пользовались не только верхушка, но и
довольно широкие слои граждан, получавших участки на
вновь приобретенных землях, участвовавших в эксплуа-
тации провинций, в различных деловых товариществах
и т. п., повышался общий уровень жизни, рос спрос на
продукты лучшего качества, что, в свою очередь, давало
возможность получать денежный доход от их продажи.
Так, производство не только для извлечения плодов, но
и для получения денег достигло уровня более высокого,
чем в странах с иным типом распределения собственно-
сти. Развивалось производство на продажу, простое то-
варное производство. Однако далеко не все хозяйства
были в равной мере вовлечены в этот процесс.
В последнее время, в основном благодаря трудам со-
ветских ученых1, выявлено многообразие типов римских
1 Итог их исследованиям подведен в кн.: Кузищин В. И. Италийское
поместье во II в. до я. э.— I в. я. э. М., 1973.
101
производственных ячеек в главной отрасли римского
производства — сельском хозяйстве и доказано, сколь
неправомерно делать выводы, базирующиеся на данных,
относящихся к какому-то одному из этих типов, о харак-
тере производства в целом. Среди таких ячеек были и
высокотоварные (подгородные имения, специализиро-
вавшиеся на какой-нибудь одной, поставлявшейся на
рынок культуре), и в значительной мере самоудовлетво-
ряющиеся (латифундии и сальтусы с разнообразными
культурами, ремесленными мастерскими и поместными
рынками), и имения смешанного типа (виллы с многоот-
раслевым хозяйством при выделении той или иной куль-
туры для продажи и закупки ряда средств производства
и потребления для рабов и господ у городских ремеслен-
ников), и занимавшие особое место пастбища, снабжав-
шие как сырьем, так и готовой продукцией более близ-
кие и более отдаленные рынки.
Все эти производственные ячейки различались меж-
ду собой как по степени интенсивности хозяйства, так и
по составу и организации рабочей силы. Наиболее типич-
ным рабовладельческим хозяйством была средней вели-
чины вилла, дававшая возможность извлекать максимум
выгод из рабского труда. Здесь осуществлялась простая
кооперация и разделение труда благодаря наличию ра-
бов разной квалификации (от чернорабочих — медиасти-
нов до хорошо обученных виноградарей, садовников
и т. п.) и разных специальностей; здесь была возмож-
ность сэкономить время и труд работников, непосредст-
венно участвующих в производстве, за счет обслуживаю-
щего персонала (ремесленники, занятые текущим ремон-
том орудий производства и построек, ткачи, швеи, стря-
пухи, кормилицы, ухаживавшие за детьми рабов,— все
эти лица, как правило, включались в понятие инвентаря
имения); здесь мог быть налажен эффективный надзор
за сравнительно немногочисленными работниками, учи-
тывались в форме выработки дневных норм возможности
рабского труда и его производительность, а в особо на-
пряженные периоды привлекались наемные работники.
В периоды же затишья в сельскохозяйственных работах
свободные рабы могли отдаваться в наем или использо-
ваться на дополнительных работах: добыче извести,
глины, песка, если таковые были в имении, в мастерских
и табернах, организация которых в имении причислялась
102
к «йоЛезным расходам». Немалую роль играло и то об-
стоятельство, что в имении обычно были пастбище, лес,
водный источник. Владелец такой виллы гораздо мень-
ше, чем мелкий собственник, зависел от пользования об-
щественной землей или сервитутов. Наконец, по отноше-
нию к фамилиям, работавшим на таких виллах, скорее
могла применяться система наказаний и поощрений, со
временем становившаяся все более продуманной. Органи-
зация и история таких вилл достаточно хорошо изучены
на основании трактатов римских агрономов, данных
юристов об инвентаре имений и их характеристики «бла-
гоустроенного имения», раскопок помпеянских вилл.
Типичные рабовладельческие виллы стали формиро-
ваться и развиваться по мере внедрения более трудоем-
ких и прихотливых культур, требовавших не только боль-
шей затраты труда, но и большей тщательности в работе,
большей выучки работников. По всем данным, можно за-
ключить, что во времена Катона труд свободных батра-
ков и издольщиков — политоров применялся в основном
для старых, хорошо известных зерновых культур, тогда
как для новых, интенсивных культур — винограда и оли-
вок— использовались рабы. Рабы же впоследствии уха-
живали за фруктовыми деревьями, ценными овощами,
породистой птицей, что требовало высокой квалифика-
ции. Отрицать достигнутый на основе всех этих факторов
прогресс, считая, что рабский труд всегда был с прогрес-
сом несовместим, — значит идти против очевидных
фактов. I
По мере накопления опыта и знаний организация
труда улучшалась, рентабельность вилл росла, но ору-
дия труда в общем эволюционировали не очень заметно.
Набор их оставался почти неизменным, улучшалось
только в ряде случаев качество. Знаменитая жатвенная
машина здесь, судя по Плинию Старшему, не применя-
лась, а употреблялась в латифундиях (XVIII, 72, 1).
Виллы были недостаточно велики, чтобы их экономные
хозяева, обладавшие всеми чертами простых товаропро-
изводителей, могли пойти на потери в урожае, имевшие
место при жатве машиной. То же относится и к упоми-
наемой Плинием косилке, применявшейся в латифунди-
ях, несмотря на то что часть сена при этом пропадала
(XVIII, 67, 10). Развитие производительных сил, обу-
словившее подъем сельского хозяйства, шло не за счет
юз
развития техники, а за счет повышения квалификаций
работников и совершенствования их организации (со-
единение в должной пропорции квалифицированной и не-
квалифицированной рабочей силы, углубление разделе-
ния труда, детализация норм выработки, создание наи-
более эффективных по количеству и качеству рабочих
групп и надзора за ними, учет как хозяйственных, так и
торговых и финансовых операций, подробно вносившихся
в приходо-расходные книги, устройство подсобных пред-
приятий для использования свободных рабочих рук).
Дальнейший рост производительных сил в основном
хозяйственном секторе Рима, представленном рабовла-
дельческими виллами, зависел от возможностей исполь-
зования рабского труда2, от специфики этого труда, а не
от каких-нибудь внешних причин, например рыночной
конкуренции и состояния рынка. Последнее могло сти-
мулировать распространение некоторых культур, но не
определять общее состояние сельского хозяйства и его
производительность, поскольку, как убедительно доказа-
но в упомянутой работе В. И. Кузищина, только подго-
родные имения работали исключительно на рынок. Дру-
гие же виллы, даже производившие одну какую-то куль-
туру на продажу, были многоотраслевыми, удовлетворяя
потребности в сельскохозяйственной продукции в основ-
ном за счет своих собственных ресурсов. Поэтому упа-
док спроса на какую-нибудь культуру не приводил авто-
матически к упадку всего сельскохозяйственного произ-
водства, состояние которого зависело от свойств, прису-
щих рабскому труду. Последний же был совместим лишь
с определенной степенью тщательности и инициативно-
сти, требуемых для производства тех или иных сельско-
хозяйственных работ и операций. Широко распростра-
ненный взгляд на несовместимость рабского труда с
применениелМ более совершенных орудий производства,
в том числе и машин, возможно, и не соответствует в
полной мере действительности. Ту же жатвенную маши-
ну в латифундиях рабы обслуживали. Пользовались они и
усовершенствованным винтовым прессом, применявшим-
ся в маслоделии с середины I в. н. э., машиной для за-
а Материал о рабском труде в сельском хозяйстве и ремесле см. в
кн.: Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Рим-
ской республике. М., 1964; Штаерман Е. М., Трофимова М. К. Ра-
бовладельческие отношения в ранней Римской империи. М., >1971.
104
мешивания теста, распространившейся в период ранней
Империи3, разными типами бороны, запряженной быка-
ми, употребление которой тоже распространилось в кон-
це Республики — начале Империи4. Достаточно извест-
но, что постепенно вносились улучшения и в другие
орудия производства. Вполне возможно, что рабы могли
бы оперировать и более сложными машинами, облег-
чающими их труд. Недаром широко известная эпиграмма
приветствовала изобретение водяной мельницы именно
потому, что она делала более легким труд рабынь, мо-
ловших муку. Считается, что водяные мельницы не по-
лучили распространения. Но в упоминавшемся уже пе-
речне «необходимых расходов» на имение значится так-
же устройство плотин и мельниц. Представляется есте-
ственным, связав то и другое, предположить, что речь
идет именно о водяных мельницах, которые, следова-
тельно, на виллах не были такой редкостью.
Но если труд рабов и мог в принципе быть совме-
стим с более совершенными орудиями производства и
механизацией, то он вступал в противоречие с растущи-
ми требованиями, предъявлявшимися к качеству ручного
труда, остававшегося основой производства. Производст-
венный процесс в имении Колумеллы был неизмеримо
сложнее, чем в имении Катона, предполагал не только
гораздо большую тщательность, но и известную инициа-
тивность работников, их умение и желание прилагать
полученные ими знания и опыт, проявлять вниматель-
ность и находчивость, чего не требовалось от исполняв-
ших значительно более простые операции рабов Катона.
Недаром Колумелла считал, что колонам имеет смысл
сдавать только поля, предназначенные под зерновые,
тогда как виноградники и плодовые деревья они будут
портить, видимо, из-за отсутствия специальных знаний,
получаемых рабами (виноградарями и садовниками).
Кстати сказать, обучение рабов разным, очевидно, нуж-
ным для хозяйства специальностям тоже относилось к
«полезным расходам» на имение.
Но и хорошо обученные рабы трудились не в соот-
ветствии с требованиями времени. Так, Колумелла жа-
3 Kiechle F. Sclavenarbeit und technischer Fortschritt im Romischen
Reich. Wiesbaden, 1969.
* Kolendo J. Postgp techniczny a problem sily roboczej w rolnlctwle
starozytnej Italie. Wroclaw—Warszawa—Krakdw, 1968.
105
луется, что никому не удается добиться, чтобы рабы
разбирали- лозы по сортам для посадки каждого сорта
винограда на особом участке, ибо дело это требует наи-
высшего внимания, старания и предусмотрительности.
То же относится и к отбору черенков (III, 10; 16; 20).
Объясняется такое положение не только сопротивлением
рабов, ненавидевших господ, несмотря на все попытки
последних их как-то поощрить и привязать к себе, но и
постоянным опасением господ, что знающие, растороп-
ные, инициативные рабы окажутся мятежными и строп-
тивыми. О тех же виноградарях Колумелла писал, что,
поскольку требуемые их специальностью познания и жи-
вой ум толкают их на непокорность и «злодейства», ви-
ноградарей обычно приходится держать в эргастулах и
выгонять на работу закованными. Естественно, что та-
кое отношение снижало работоспособность рабов и про-
изводительность их труда, особенно в тех областях, где
требовалась высокая квалификация, старательность,
сметливость.
Характерно, что и в этом плане, как во многих дру-
гих, явления, обусловленные рабовладельческим харак-
тером производства, оказали влияние на римское обще-
ство в целом. Известен афоризм, гласивший, что малень-
кому человеку опасно выделяться своим умением и ис-
кусством (Porphyr., Comm, in Horat. Ер., II, 1,13); изве-
стны басни Федра, Авиена, пословицы, надписи аноним-
ных авторов, мораль которых сводилась к тому, что бед-
няку лучше оставаться в тени5. С одной стороны, из тех
же пословиц и эпитафий, из обычая изображать на над-
гробиях орудия труда (особенно строительные и плот-
ничьи инструменты, символизировавшие праведную
жизнь), из высказываний киников, популярности в на-
роде богов-тружеников, какими были Геракл и Сильван.
мы знаем, как высоко ценились в народе и мастерство,
и труд, что, кстати сказать, противоречит распространен-
ному представлению о всеобщем презрении к труду в
римском обществе. С другой стороны, народной идеоло-
гии была в высшей степени присуща обусловленная об-
стоятельствами эпикурейская максима «живи неза-
метно».
• Штаерман Е. М. Мораль и религия угнетенных классов Римской им-
перии. М., 1961, с. 77—104.
106
Противоречия между этими тенденциями постепенно
усиливались, по мере того как среди низших классов
росло отвращение к культуре и образу жизни классов
эксплуататорских. Уже Дион Хризостом в «Евбейской
речи» в период своей близости к кинизму осуждал ре-
месленников, изготовлявших предметы роскоши для бо-
гачей. На ту же тему писали и христианские авторы.
Между тем высокое мастерство можно было проявить,
как раз изготовляя предметы роскоши. В области ид
производства делалось наибольшее число (за исключе-
нием строительного дела) нововведений и изобретений,
часть которых, между прочим, перечисляет Сенека в
письме к Луцилию (90), замечая, что все они принад-
лежали «презренным рабам». Упомянутые настроения,
бывшие одним из проявлений классового антагонизма и
распространявшиеся среди производящих классов, не
могли не повлиять на производство, тем более на произ-
водство, основывавшееся на ручном труде, для которого
индивидуальное мастерство играло определяющую
роль.
Особенно большое значение оно имело в основных
производственных ячейках ведущей отрасли хозяйства —
рабовладельческих виллах. Дойдя до определенного
уровня развития, производительные силы, главной со-
ставной частью которых в Риме были люди, их умение,
опыт, социальная психология, пришли в противоречие с
производственными отношениями, при которых работник
не хотел и боялся проявить свои знания, а собственник
средств производства, с одной стороны, понимал, что без
инициативных и квалифицированных работников произ-
водство не может стоять на должном уровне, а с дру-
гой— опасался проявления этих качеств. Отсюда различ-
ные меры, принимавшиеся господами в попытке преодо-
леть это противоречие: огромное увеличение штата
поместной администрации надсмотрщиков различных
рангов, обязанность которых состояла в принуждении
рабов к более тщательному труду и в учете сделанного;
организация фамильных коллегий, дававших рабам ви-
димость самоуправления; попытки внушить рабам пре-
данность и любовь к господам и т. п. Отсюда также
острота «рабского вопроса» при Империи и различие во
взглядах на организацию труда рабов в имениях и ме-
тодов ведения хозяйства (интенсивных или экстенсив-
107
ных)6. Все эти проблемы стояли сначала перед вла-
дельцами италийских вилл, а затем, по мере развития
рабовладельческого хозяйства в провинциях, и перед
собственниками провинциальными.
Мнение тех, кто связывает расцвет и упадок рабо-
владельческого хозяйства с состоянием рынка, не под-
тверждается источниками. Конечно, каждый землевла-
делец был заинтересован в том, чтобы получить доход,
старался по возможности изыскать дополнительные
источники дохода, и притом дохода денежного, так как
деньги были необходимы для покрытия различных рас-
ходов на нужды хозяйства, на личное потребление, пред-
ставительство, уплату налогов, городские нужды. Для
того же, чтобы получать деньги, необходимо было про-
давать свою продукцию. Но, хотя римские агрономы вы-
соко ценили возможность легко доставлять на рынок
продукцию имения, мы не находим в источниках жалоб
на трудности сбыта как на причину упадка сельского
хозяйства. Кризисов перепроизводства античность, как
известно, не знала. Если доходность имений падала, то
в результате растущих затрат на администрацию, квали-
фицированных рабов и приданных им чернорабочих
(которых при новых требованиях должно было стать
больше), обслуживающий персонал — расходов, которые
не окупались количеством и качеством продукции. По-
этому в ходу были не только общие теории, вроде тео-
рии старения и истощения плодородия земли, но и такие
(как хорошо видно на примере Плиния Старшего) , кото-
рые доказывали несовместимость рационального, интен-
сивного хозяйства с трудом работающих под воздейст-
вием непрерывного принуждения рабов.
Таким образом, мы не можем сказать, как иногда
делалось, что рабский труд был вообще всегда мало-
производителен и малорентабелен. Если даже предполо-
жить, что производительность труда отдельно взятого
раба была всегда ниже производительности труда мел-
кого свободного земледельца (о чем у нас нет никаких
данных), то суммарная производительность коллектива
занятых на вилле рабов вследствие упомянутых преиму-
ществ оказывалась выше. И до тех пор, пока уровню
хозяйства соответствовало применение труда людей, ра-
в Штаерман Е. М., Трофимова М. К- Указ, соч., с. 167—192.
108
ботавших только под действием прямого принуждения и
при очень незначительных поощрениях, виллы процве-
тали и умножались в числе и сельское хозяйство Италии,
а затем и провинций развивалось. Рабский труд до поры
до времени не только не тормозил, но и стимулировал
его подъем. Тормозом рабовладельческие отношения ста-
новятся тогда, когда сельское хозяйство достигает такой
стадии, на которой одно принуждение уже не может
заставить работника выполнять необходимые трудовые
процессы, а прежних и некоторых новых, не меняющих,
однако, коренным образом положение раба методов
поощрения уже недостаточно. Тогда начинается кризис
рабовладельческого способа производства (основной
ячейкой которого была рабовладельческая вилла), кри-
зис, который мог усиливаться или ослабляться такими
факторами, как состояние рынка, цены на рабов, нали-
чие или отсутствие новых земель для разработки и т. п.,
но не обусловливался ими.
Тем более рынок сбыта не мог иметь решающее зна-
чение для вилл, работавших в первую очередь для удов-
летворения собственных потребностей. Такие виллы
были определены В. И. Кузищиным как удаление от го-
родов, и их, вероятно, было не так мало. То же относится
и к латифундиям. Возможно, что большее значение ры-
нок имел для скотоводства, рассчитанного на сбыт шер-
сти. Эта отрасль особенно бурно развивалась во II—
I вв. до н. э., целиком базируясь на труде рабов-пасту-
хов. Вытеснение свободных пахарей рабами-пастухами
было лейтмотивом выступлений тогдашних противников
концентрации земли. Одновременно в ряде городов раз-
вивались перерабатывающие шерсть ремесла. Изделия
из шерсти находили широкий сбыт: их покупали и бед-
ные люди, и более состоятельные как для -себя, так и для
своих рабов (Strabo, V, 1, 12). Занятые в изготовлении
этих изделий ремесленники — сукновалы, шерстобиты,
чесальщики шерсти и т. п.— и их коллегии очень часто
упоминаются в надписях из разных городов. В первые
века Империи (хотя по мнению, например, Сираго7, ско-
товодство было распространено во многих областях
Италии и хотя известно, что существовали большие ста-
да, иногда сдававшиеся в аренду) мы не имеем сведе-
7 Sirago V. Italia agraria sotto Traiano. Louvain, 1958.
109
ний о людях, значительно обогатившихся благодаря раз-
ведению скота и продаже продуктов скотоводства. Мол-
чат источники и о рабах-пастухах, довольно часто упо-
минавшихся во времена Республики и часто выступав-
ших зачинщиками рабских движений. Возможно, что
умолчание источников случайно, но возможно также,
что значение крупного, так сказать, промышленного ско-
товодства действительно падает. В неоднократно упоми-
навшемся перечне необходимых и полезных затрат о
приобретении скота говорится только в связи с улучше-
нием унаваживания земли. Такое положение могло быть
обусловлено уменьшением площади общественной земли,
как государственной, так и городской, которая могла
быть использована частными лицами под большие паст-
бища. Вероятно, крупные стада сосредоточивались в ру-
ках владельцев латифундий и сальтусов (хотя, напри-
мер, Плиний Младший о стадах в своих имениях не
упоминает), а деятельность их известна гораздо мень-
ше, чем деятельность владельцев вилл. Может быть, при
Империи шерсть в значительной мере перерабатывалась
в создававшихся в сальтусах и латифундиях мастерских
и на продажу шла уже готовая продукция (известно,
что император Пертинакс, еще будучи частным лицом,
имел в своих владениях большие сукновальни и торго-
вал их изделиями через отпущенников). Во всяком слу-
чае, в этой отрасли рынок мог иметь существенное зна-
чение.
Хотя до недавнего времени считалось, что сильнее
всего связаны с рынком, а также с рабством латифун-
дии, теперь можно считать доказанным, что этот тезис
не соответствует действительности. Рабовладельческие
латифундии вообще были кратковременным явлением.
По всем данным, не слишком, правда, многочисленным,
но достаточно красноречивым, можно заключить, что та-
кие крупные рабские плантации, какие имелись в Сици-
лии в период тамошних рабских восстаний, были исклю-
чением. В Италии на землях крупных собственников,
если они отводились не под пастбища, а под земледелие,
сидело много наследственных колонов или клиентов, не
всегда четко различавшихся, а также прекаристов, по-
скольку прекарий, как и колонат, восходил к глубокой
древности. Заметную роль играли в имениях крупных
собственников кабальные должники, ибо долговая каба-
110
ла, несмотря на издававшиеся против нее по требованию
плебса законы (начиная с закона Петелия и кончая lex
lulia de cessione bonorum), никогда окончательно не ис-
чезала, а временами очень распространялась. В провин-
циях, хотя там и создавались принадлежавшие римским
дельцам рабовладельческие имения, в крупных имениях
преобладали исконные формы эксплуатации туземного
земледельческого населения.
В первый век Империи рабовладельческие латифун*
дии, ассоциировавшиеся у тогдашних авторов с толпами
закованных рабов и кабальных, с плохой, небрежной об-
работкой земли, ее запустением, приобретают известное
распространение. Кроме общих фраз в направленных
против латифундий инвективах, мы знаем, что там дей-
ствительно применялись методы, имевшие целью сокра-
тить число рабов и равномерно их занять и приводившие
к снижению урожайности и получаемых доходов. Поми-
мо применения жатки и косилки в латифундиях, Плиний
Старший упоминает и практиковавшуюся там слишком
рано, «не по требованию природы, а по расчету работ»,
подрезку лоз, которые могли в результате погибнуть от
заморозков (N. Н., XVII, 35, 32). Попытки сократить
число рабов даже с потерями в урожае указывают не на
стремление удешевить продукцию за счет экономии тру-
да, а на трудности организовать массы рабов, поставить
их под действенный надзор и нейтрализовать ту опас-
ность, которую, с точки зрения правящего класса, пред-
ставляли собой многочисленные, сконцентрированные в
одном месте рабы. На это, в частности, указывают одно
из обвинений, предъявленных Домиции Лепиде (Тас.,
Ann., XII, 64—65), речь Гая Кассия в сенате по поводу
рабов Педания Секунда (Тас., Ann., XIV, 42) и вносив-
шиеся в сенат предложения законодательно ограничить
число рабов одного господина (Тас., Ann., II, 35; III,
53—54).
Можно полагать, что, хотя, согласно авторам I в.
н. э., латифундии всегда принадлежали несметно бога-
тым людям, вызывавшим всеобщее негодование своим
высокомерием и насилиями, чинимыми бедным людям
(этот мотив особенно распространен в сборниках рито-
рических упражнений), надменностью членов их поме-
стной администрации, жившей значительно лучше, чем
Свободные крестьяне и т. п., латифундии, основанные на
Ш
рабском труде, были сравнительно мало доходны. Когда
Клавдий заявил о намерении допустить эдуев в сенат,
одно из возражений состояло в том, что бедных сенато-
ров из Лация затмят богатые галлы (Тас., Ann., XI, 23).
Эти «бедные сенаторы», очевидно, были владельцами бо-
лее или менее обширных рабовладельческих имений,
многочисленных в Лации, соответствовавших по разме-
рам их цензу. И, по их словам, они не могли тягаться
с представителями галльской знати, на землях крторой
в основном трудились наследственные клиенты. Из Пли-
ния Старшего и нескольких надписей из Нарбоннской
Галлии и Аквитании (Plin., N. Н., XXXIII, 50, 3; CIL,
XII, 637—639, 4316; XIII, 65, 66, 70, 108, 152, 175; А. е.,
1959, № 206) нам известна семья такого галльского ари-
стократа, римского всадника из Арелаты Помпея Пау-
лина. Она была очень богата и владела в разных частях
Галлии огромными землями, часть которых была отве-
дена под обширный охотничий парк. Даже его отпущен-
ник смог принести в дар богу статую в 12 фунтов сереб-
ра. Другой отпущенник и актор (скорее всего сына Пау-
лина— Помпея Паулиниана) посвятили надписи богу
Индиатту как личному Гению своего хозяина. Видимо,
то был бог поселения, включенного в домен Помпеев и
населенного его клиентами или младшими сородичами.
Очевидно, такая /фбрма эксплуатации более или менее
зависимых земледельцев в крупных доменах была зна-
чительно выгоднее эксплуатации рабов.! Как уже упоми-
налось выше, согласно проведенному В. Сираго иссле-
дованию, в Италии I — начала II в. н. э. наиболее бога-
тыми и влиятельными землевладельцами были собст-
венники северной части полуострова. А там еще с
республиканских времен преобладала сдача земли в
аренду колонам. По известному свидетельству Плиния!
Младшего, там не употребляли закованных рабов. На
его собственных североиталийских землях основной ра-
бочей силой были арендаторы, rustici, со временем пере-
веденные им с денежной на издольную аренду. Много-
численные рабы в его имениях в основном исполняли
должности администраторов, надсмотрщиков, учетчиков,
деловых агентов — негоциаторовJ В других крупных име-
ниях был также значительный" штат рабов-ремесленни-
ков, трудившихся в мастерских, которые работали ча-
стично для удовлетворения нужд населения имения, ча-
стично на продажу. В числе рабов, похороненных в ко-
лумбариях Статилиев и Волузиев, упоминаются, между
прочим, межевщики. Поскольку межевщикам нечего
было делать в обрабатываемых рабами латифундиях,
составлявших единое целое, можно думать, что они раз-
межевывали участки, сдававшиеся колонам, и что, сле-
довательно, эти крупнейшие собственники I в. н. э. так-
же вели свое хозяйство на основе колоната. Известны
рабы-межевщики, принадлежавшие и другим богатым
господам.
Можно полагать, что латифундии, основанные толь-
ко или преимущественно на рабском труде, просущест-
вовали недолго. Уже в конце Республики отдельные,
входившие в их состав виллы сдавались в аренду вили-
кам. Сдача имений виликам и акторам еще больше рас-
пространяется в I и особенно во II в. н. э. С середины
II в. мы имеем первые упоминания о наделении земель-
ными участками рядовых сельских рабов и о помещении
на землю вольноотпущенников составлявшими общину
группами.
Однако вряд ли справедливо распространенное мне-
ние, согласно которому эволюция идет только прямым
путем, от приходящего в упадок рабства к колонату.
Колонат существовал в Риме всегда и был много старше
развитого рабства. Его значение в период, когда рабо-
владельческий способ производства достигает кульмина-
ции, захватывая даже латифундии, могло временно
отойти на задний план, но нельзя назвать времени, ко-
гда он вовсе не играл бы роли. Тем более это относится
к провинциям. Там распространялся рабовладельческий
способ производства по мере урбанизации и умножения
числа вилл муниципальных собственников. Но в боль-
шем или меньшем числе районов провинций сохранялось
крупное землевладение, основывавшееся на труде мел-
ких земледельцев самых разных категорий, находивших-
ся с земельными собственниками в самых разных отно-
шениях, осмысливавшихся римлянами как колонатные.
У нас нет никаких данных, позволяющих полагать, что
некогда эти домены восточных и западных провинций
были рабскими плантациями, лишь впоследствии разби-
тыми на предоставлявшиеся колонам участки. Единст-
венное, что мы можем с известной долей достоверности
предположить, да и то отнюдь не для всей империи,—
ПЗ
что повинности колонов эволюционировали от денежных
к натуральным, принимавшим затем форму издольщины
с добавлением отработочной повинности, что соответст-
венно связь колонов с процессом производства, совер-
шавшимся в имении, становилась все более тесной и это
отразилось во включении колона и его инвентаря в ин-
вентарь имения, в который ранее колоны не входили8,
а также в возрастании зависимости колонов от земле-
владельцев. Как указывал Маркс, крепостничество обыч-
но является не предпосылкой, а результатом барщины9.
Конечно, в крупных доменах рабов всегда было немало.
Из них состояла многочисленная администрация, штат
ремесленных мастерских, деловых агентов господ, наи-
более квалифицированных работников (виноградари,
садовники и т. п.), занятых непосредственно в господ-
ском хозяйстве. Наличие этих рабов способствовало со-
вершенствованию организации хозяйства доменов и
упорядочению эксплуатации колонов. Но непосредствен-
ными, массовыми производителями оставались колоны.
С другой стороны, вряд ли можно полагать, что в
мелких и средних виллах, принадлежавших городским
собственникам, труд рабов в значительной мере вытес-
нялся трудом колонов. Правда, мы знаем, что во многих
из таких вилл часть земли (по Колумелле, занятой под
зерновые) сдавалась колонам. Но даже для периода
поздней Империи подобные виллы обычно ассоциируют-
ся с рабским трудом. Вероятно, делить сравнительно не-
большое имение в 200, 100, а то и меньше югеров между
мелкими съемщиками было невыгодно. Незначительность
дохода, который можно было получить с каждого из
них (если в среднем издольщик отдавал */з урожая, то
при полном переходе к колонату доход от виллы сокра-
щался на 2/з), не искупалась большой массой колонов,
как то имело место в больших имениях. Виллы прихо-
дили во все больший упадок, но оставались рабовладель-
ческими.
Таким образом, и не имея точных и массовых циф-
ровых данных, мы можем составить некоторое пред-
ставление о процессах в сельском хозяйстве. Видимо,
8 Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя в западных про-
винциях Римской империи. М., 1957, с. 104 и сл.
9 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 248,
114
надо говорить о двух (не спитая всегда существовавше-
го более или менее многочисленного крестьянства с его
общинами) укладах в нем, взаимодействовавших и по-
рождавших различные гибридные формы. Так или ина-
че они сосуществовали даже в Италии, но в провинциях
динамика их соотношения прослеживается четче. Один
уклад, увязан с рабовладельческими отношениями; наи-
более полно представленными в виллах, где эти отно-
шения имели наибольшие перспективы развития всех
заложенных в них возможностей. Другой уклад пред-
ставлен крупными императорскими и частными доме-
нами, где основными производителями были мелкие
земледельцы весьма различного происхождения, стату-
са и положения, которые определялись условиями тер-
ритории и эпохи. Уклады эти находились в обратно
пропорциональной зависимости: по мере развития одно-
го другой отодвигался на задний план — и наоборот.
В известной мере рост каждого из них шел за счет дру-
гого: виллы множились за счет дробления доменов (ча-
сто в результате их конфискаций, производившихся как
в Италии, так и в провинциях), домены росли за счет
разорения владельцев вилл и концентрации земель в
руках одного собственника, в том числе и императора.
Преобладание вилл .было связано с более или менее ин-
тенсивным хозяйством, с трудоемкими, требовавшими
квалификации и тщательной работы культурами, с раз-
витием товарно-денежных отношений, стимулировавших
повышение доходности хозяйства, почему и аренда в
тот период была в основном денежной, т. е. деньги ста-
новились важнейшей отраслью бюджета не только
землевладельца, но и арендатора. Распространение
вилл обусловливалось урбанизацией, муниципализацией
Италии и провинций, которая сама также зависела от
распространения рабовладельческого способа производ-
ства. Стимуляция урбанизации и основание городов
римского типа, граждане которых получали наделы,
наиболее пригодные для рабовладельческого хозяйства
(декурионы должны были иметь виллу примерно в
200 югеров), всегда играло важную роль в политике
римского правительства, особенно при Империи, глав-
ной опорой которой было именно сословие декур ионов.
Здесь перед нами один из ярких примеров переплете-
ния экономики и политики в римском мире: урбанизация
115
определялась политическими причинами и приводила к
трансформации экономики в направлении развития ра-
бовладельческого производства за счет иных форм, что,
в свою очередь, укрепляло политическую базу им-
перии.
Преобладание крупных доменов было связано с экс-
тенсификацией хозяйства, преобладанием более про-
стых культур, которые могли быть освоены колонами,
сокращением сферы действия товарно-денежных отно-
шений, поскольку домен был в основном самоудовлет-
воряющимся целым, колоны же, вносившие натураль-
ную или издольную ренту, в деньгах нуждались значи-
тельно меньше, чем колоны, вносившие денежную ренту,
из-за чего продавцом продукции домена выступал, как
правило, сам владелец. Распространение крупных име-
ний стимулировалось кризисом рабовладельческих хо-
зяйств и само ускоряло упадок связанного с последни-
ми муниципального строя, ибо, как мы видели, земли
крупнейших собственников, императоров и сенаторов,
изымались из городской территории вместе с сидевши-
ми на них людьми. Выделение императорских, а затем
сенаторских земель из городских территорий еще более
обостряло разницу между обоими укладами, поскольку
один оставался связан с античной гражданской общи-
ной, с античной формой собственности, другой от нее
эмансипировался, оказывался вне города, но зато все
более крепла его связь с попадавшими в зависимость
от крупных собственников крестьянскими общинами —
пагами, селами, соседствами.
Политиодщператоров в отношении слоя экзимиро-
ванных собственджов^йыла ^противоречива. С „одной
стофоны, стремясь укрепить муниципальное земдевлдде-'
"ние, ойй СтаралпсКразпыми мерами (вплоть до.,коифис-
кацийу ограничить крупных собственников и защитить
Лёкотрфвге прдва колонов. С другой стороны,,будучи са-
*ми крупнейшими землевладельцами государства, вы-
нужденные в большей или меньшей степени считаться
с сенаторским сословием, они санкционировали суще-
ствование экзимированных сальтусов, а также такие
формы эксплуатации сидевших на императорских и се-
наторских землях колонов, которые вели ко все большей
зависимости последних, вплоть до их окончательного
закрепощения.
116
Росхуисочетавшегося..с.мел1ким земледелием .крупно-
го землевладения во вторую половину существования
Империи (примерно с конца II в.} спбсобствЬвалйи по-
литические причины. В это время население старых
провинциальных городов, состоявшее из италиков, вы-
ходцев из наиболее романизованных областей империи
и представителей туземной знати, получивших римское
гражданство и полностью освоивших римские формы
жизни, постепенно оттесняется на задний план населе-
нием глубинных областей провинций, гораздо менее
романизованным в социальном и культурном отноше-
нии. Из него набирается армия, оно получает римское
гражданство — сначала за .службу в армии, затем по
эдикту Каракаллы. Огромное число Аврелиев, появляю-
щихся в III в. во всех провинциальных надписях, пока-
зывает, что римское гражданство до эдикта Каракаллы
отнюдь не было так распространено среди провинциа-
лов, как иногда предполагают, и что основная их масса
в первые два века принадлежала к Перегринам, проти-
востоявшим привилегированному меньшинству.
После 212 г. в значительной мере отпало ограниче-
ние концентрации земельной собственности среди ту-
земного населения, вызванное запрещением римским
гражданам завещать землю перегринам. Кроме того,
новые города уже не основывались, зато, как мы виде-
ли, росло число сел с квазимуниципальным устройст-
вом, в которых теперь получали землю ветераны, вхо-
дившие в состав сельской верхушки. Из последней вы-
ходили и новые крупные собственники, подчинявшие
себе сельчан «благодеяниями» и другими способами.
Все большее влияние приобретает и старая, раньше ме-
нее романизованная туземная знать, власть которой
над крестьянами усиливалась по мере усиления ее роли
в государстве. Оживление провинциальных культов
(особенно характерны в этом смысле культ конного
Юпитера, попирающего змееногого гиганта, на Рейне
и Героя-вс адника в дунайских провинциях), синкретиче-
ский характер которых не может замаскировать их
местного происхождения, служит ярким свидетельством
упомянутого процесса.
Особого внимания заслуживает то обстоятельство,
что связанная с такими культами идеология являлась
именно идеологией земельной знати. Недаром попирав-
117
ший змееноГого гиганта Юпитер как герой гигантома-
хии, победитель мятежных «сынов земли» идентифици-
ровался в некоторых панегириках в честь Диоклетиана
и Максимиана с императорами, победившими багау-
дов 10. Процесс закабаления туземных крестьян тузем-
ными же землевладельцами из родо-племенной и сель-
ской верхушки, несомненно, имевший место и раньше,
хотя он и был не очень заметен, вышел, так сказать, на
поверхность в связи с упадком античного рабовладель-
ческого способа производства. Стали более наглядно
сказываться результаты синтеза римских и провинци-
альных отношений, синтеза, начавшегося задолго до
варварских завоеваний и обусловившего появление за-
родышей отношений феодальных.
Развитие их, несомненно, стимулировалось взаимо-
действием обоих укладов. Распространение рабства и
связанное с ним развитие сельского хозяйства позволи-
ло провинциальным земледельцам улучшить свои ме-
тоды хозяйствования, перенимая опыт Рима, приобре-
тая квалифицированных рабов, создавая из них штат
поместной администрации и ремесленных мастерских.
С одной стороны, развитие товарно-денежных отноше-
ний дало им возможность продавать часть полученной
с колонов и изготовленной в поместных мастерских про-
дукции, что увеличивало их богатство, с другой — то же
развитие товарно-денежных отношений, до некоторой
степени задевавшее и крестьян, способствовало их обед-
нению, росту их задолженности, что вело к закабале-
нию и быстрейшей концентрации земли. Возраставшая
роль провинциальных землевладельцев в политической
жизни государства в качестве сенаторов, всадников,
командиров армии, крупных чиновников и даже про-
стых ветеранов, проводивших на местах императорскую
политику и пользовавшихся соответственными привиле-
гиями и престижем, укрепляла их власть над крестьяна-
ми. Отношения, свойственные этому укладу, влияли на
отношения, типичные для уклада античного, конкури-
руя с ними и постепенно их вытесняя.
Преобладание одного из этих укладов в ту или иную
эпоху, на той или иной территории позволяет, даже при
отсутствии цифровых данных, выдвинуть предположе-
10 Штаерман Е. М. Мораль и религия..., с. 232—279.
118
ния, касающиеся некоторых основных экономических
показателей: было ли хозяйство интенсивным или экс-
тенсивным, основанным на мелком производстве вносив-
ших ренту земледельцев или на кооперации групп ра-
ботников— рабов разной квалификации и специализа-
ции; было ли оно в основном автаркичным' либо связан-
ным с рынком и, соответственно, были ли более или ме-
нее развиты товарно-денежные отношения. Кстати ска-
зать, видимо, для суждения о последних не обязательно
знать цифры, характеризующие размах торговли, коли-
чество торговых сделок, находившихся в обращении де-
нег, денежных накоплений и т. п. Важна возможность
судить о том, насколько глубоко деньги проникали во
все слои общества, становились необходимой частью их
бюджета. Владельцы сальтусов, получавшие издольную
и натуральную ренту с колонов, владели значительными
и все возраставшими состояниями, выраженными в день-
гах и драгоценных металлах (богатство магнатов позд-
ней Империи хорошо известно), выступая крупными
заимодавцами и оптовыми продавцами продукции сво-
их доменов, которую они сбывали купцам либо экспор-
тировали под наблюдением своих рабов и отпущенни-
ков на собственных или нанятых судах.
Но связаны с денежным обращением были только
они. Их колоны, т. е. подавляющая масса населения,
жили в условиях натурального хозяйства, и деньги не
составляли заметной части их бюджета. Напротив, ког-
да преобладала экономика, базировавшаяся на рабовла-
дельческих виллах, где колоны, если они имелись, арен-
довали землю за деньги, в деньгах нуждались и их
имели и продававшие свою продукцию владельцы вилл,
и колоны, а сплошь да рядом и арендовавшие у своих
хозяев землю рабы вилики и акторы, а также простые
рабы, переведенные на положение колонов. Все это
были простые товаропроизводители, и их хозяйства под-
чинялись законам простого товарного производства —
факт, игнорируемый теми историками, которые считают
известную степень развития товарно-денежных отноше-
ний признаком капитализма, не видя разницы между
капиталистическим и простым товарным производством,
во многом друг другу противоположными.
Из той же ошибочной посылки проистекают и часто
делавшиеся попытки судить о закономерностях антич-
119
ной рабовладельческой экономики на основании зако-
номерностей рабовладельческого производства Америки
нового времени без учета того важнейшего обстоятель-
ства, что американские плантации работали на мировой
капиталистический рынок, отсутствовавший в античном
мире. Такой присущий капиталистическому хозяйству
момент, как стремление ускорить оборот капитала, от-
сутствовал в основанном на простом товарном произ-
водстве античном хозяйстве, главным правилом кото-
рого была строгая экономия, стремление побольше про-
давать и поменьше покупать, в конце концов восходив-
шее к исконному античному идеалу автаркичности, ис-
ключавшему полное общественное разделение труда,
формирование мирового рынка и соответствующий уро-
вень развития товарно-денежных отношений. Именно
это вело к собиранию сокровищ11, изъятию денег
и драгоценных металлов из обращения вместо то-
го, чтобы вкладывать их в расширение производ-
ства.
Здесь играло роль и то обстоятельство1, что неполное
развитие товарно-денежных отношений часто затрудня-
ло добывание денег, делало их в глазах собственников
более ценными, чем продукты труда и сам труд, особен-
но даровой, как им представлялось, труд их рабов, хотя
на самом деле при низкой производительности труда
издержки на него были очень высоки. Известна боль-
шая разница цен на зерно и муку в Риме, объясняемая
издержками на помол. Дункан-Джонс приводит анало-
гичные примеры значительного превышения стоимости
металлических статуй над стоимостью затраченного на
них материала, что относится и к чеканным металличе-
ским сосудам12. Он считает, что так высоко ценился
только труд высококвалифицированных художников, но
пример с мукой говорит о том, что дорог был и сравни-
тельно простой труд мукомолов. Но о дороговизне ра-
бочей силы римские авторы (например, Колумелла)
упоминают только в связи с наемным трудом.
11 Об отличии «собирателя сокровищ» как «варварски примитивного
товаровладельца» от капиталиста см.: Маркс R., Энгельс Ф. Соч
т. 23, с. 144.
12 Duncan-Jones R. The Economy of the Roman Empire. Cambridge,
1974, p. 184.
120
Труд раба не экономился, хотя, конечно, распростра-
ненное представление о том, что физически раба не ща-
дили (основанное опять-таки на неправомерных анало-
гиях с американскими плантациями), не соответствует
действительности. Каждый хозяин знал, что доходность
его имения зависит от хорошего физического состояния
рабочего скота и рабов и именно как бережливый това-
ровладелец избегал затрат на покупку новых рабов
вместо ставших непригодными от чрезмерной эксплуа-
тации, недоедания и т. п., старых. Все же, после того
как деньги за раба были уже уплачены, представляв-
шийся даровым его труд, как и произведенная в имении
продукция, ценились меньше наличных денег, что свой-
ственно вообще всем обществам с натуральной основой
хозяйства. Постоянная задолженность землевладельцев
из разных слоев, постоянные сетования даже такого
состоятельного человека, как Плиний Младший, на
нехватку наличных денег показывают, как трудно было
их достать. Отсюда стремление иметь всегда под рукой
накопления, которые в случае нужды можно было бы
использовать. Как говорится в одном рескрипте Кон-
стантина, запрещавшем опекунам продавать имущест-
во подопечных, «предки» видели всю силу своего иму-
щества в наличных деньгах, что, с точки зрения Кон-
стантина, неправильно, так как деньги нестабильны и
недолговечны (CJ, V, 37, 22).
Сокровища часто использовали для различных поли-
тических махинаций, для представительства, снискания
популярности (недаром императоры всегда подозритель-
но смотрели на очень богатых людей), для торговых и
особенно ростовщических операций, увеличивавших на-
копления. Маркс в «Критике политической экономии» в
качестве примера попыток изъять из обращения и сбе-
речь непосредственную меновую стоимость — золото —
приводит обращение кортесов к Филиппу II с просьбой
запретить ввоз иностранных товаров, в основном пред-
метов роскоши, обменивавшихся на золото13. Возможно,
те же мотивы отчасти обусловливали борьбу типичного
«собирателя сокровищ» Катона против «иноземных не-
потребств» и издание законов против роскоши, а начи-
13 Маркс К.., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 111.
121
Нйй с Флавиев в,— многочисленные призывы к болеё
умеренной и скромной жизни, обличению роскоши.
Тенденция к накоплению сокровищ препятствовала
систематическому расширенному воспроизводству и
значительной интенсификации хозяйства за счет вложе-
ния в него дополнительных денежных средств. Однако
то было, конечно, не единственной причиной слабого, в
общем, повышения производительности труда в резуль-
тате большей его интенсивности. Накопив деньги, чело-
век обычно не совершенствовал старое имение, а поку-
пал новое, хозяйство в котором велось теми же мето-
дами. Недаром fundus с его живым и мертвым инвента-
рем, культурами, наименованием, уставом (lex fundi),
границами был наиболее прочной и устойчивой произ-
водственной ячейкой, не сливавшейся с другими, даже
расположенными рядом и принадлежавшими тому же
господину.
Как уже говорилось, доходность виллы повышалась
с расширением площади под предназначенную для про-
дажи культуру, освоением новых, находивших сбыт
культур, организацией подсобных предприятий. Для
самого производства наибольшее значение имели повы-
шение квалификации рабов, меры, призванные заинте-
ресовать их в результатах труда, и более тщательная
обработка земли (унавоживание, боронование, пропол-
ка и т. п.). Однако, видимо, последнее достигалось не
столько благодаря повышению производительности тру-
да, ибо нормы выработки постепенно уточнялись, но
отнюдь не обнаруживали тенденции к заметному росту,
сколько за счет увеличения числа рабов. В. И. Кузищин
высказал убедительное предположение о гораздо боль-
шей насыщенности рабочей силой имения Колумеллы
по сравнению с имением Катона. Но при практически
неизменных нормах выработки возрастание числа рабов
могло обеспечить большую тщательность работы, луч-
шее качество и большее количество продукции, для пе-
реработки которой усовершенствовались, например,
прессы, а не существенное снижение ее стоимости и не
повышение интенсивности труда. Оно было бы возмож-
14 Еще при Тиберии на рассмотрение сената были внесены предло-
жения издать новые законы против роскоши. Они не прошли, но
Тиберий призвал римлян самих ограничивать свои расходы на
роскошь (Тас., Annal., II, 35; III, 53, 54).
122
но или при еще большей дробности специализации, под-
водящей к сложной кооперации, в сельском хозяйстве
трудно осуществимой, или при введении машин. Одна-
ко, не говоря уже о том, что сельское хозяйство труднее
поддается механизации, чем ремесленное производство,
такая механизация становится возможной лишь в до-
статочно крупных хозяйствах, а не в имениях размером
в 50—25, а то и меньше гектаров, из которых к тому же
только часть земли отводилась под какие-нибудь вооб-
ще поддающиеся механизации культуры. Требование
тщательности работы, использования всех возможно-
стей имения, каждого клочка земли, доведения до ми-
нимума потерь не могло быть удовлетворено при ис-
пользовании появившихся на рубеже н. э. машин
(жатки и косилки). Как известно, они применялись в
латифундиях, где потери в урожае значили меньше, чем
сокращение числа рабов. Возможно, если бы рабовла-
дельческие латифундии продержались более долгий
срок, эти примитивные машины были бы усовершенст-
вованы и дополнены другими, что позволило бы интен-
сифицировать труд, снизить стоимость продукции и зна-
чительно поднять производительность труда. Но лати-
фундии, основанные на рабском труде, были недолговеч-
ны. Мелкие же хозяйства колонов были еще менее при-
способлены к механизации, чем виллы.
Таким образом, можно полагать, что рабовладель-
ческий способ производства был действительно несов-
местим с внедрением в сельское хозяйство машин, но
не потому, что раба нельзя было заставить обслуживать
машины, в начале развития машинного производства
еще достаточно примитивные, и не потому, что дешевый
рабский труд делал ненужной механизацию (вряд ли
можно доказать, что затраты на хорошего сельского
раба, даже без особой квалификации стоившего 500—
2000 денариев и получавшего от хозяина содержание,
достаточное для поддержания его работоспособности,
были гораздо меньшими, чем мизерная заработная пла-
та рабочих эпохи промышленного переворота), а потому,
что основанное на рабском труде сельское хозяйство
было несовместимо с крупными имениями, в которых
только и существовала возможность использования и
усовершенствования машин. Недаром начатки творче-
ства в этой области совпадают с распространением
123
латифундий, основанных на рабском труде, и замирают с
сравнительно быстро последовавшим дроблением лати-
фундий на участки колонов.
Без перехода же хотя бы к самой несложной пона-
чалу механизации было невозможно и значительное по-
вышение производительности труда, увеличение продук-
ции и доходности имения.
Не имея опять-таки надежных цифровых данных, мы
можем высказать лишь некоторые предположения. Про-
изводительность труда возрастала за счет повышения
квалификации рабов, специализации, простой коопера-
ции, накопления опыта, улучшения организации труда
и некоторых орудий производства. При этом повыша-
лись затраты на более тщательную обработку земли и
уход за культурами, усовершенствованные орудия про-
изводства, покупку или обучение квалифицированных
рабов, обслуживающего персонала, членов поместной
администрации и содержание всех этих лиц, непосред-
ственно в производстве не участвовавших. Кроме того,
возрастала необходимая доля труда рабов, так как воз-
растала, с одной стороны, по мере усложнения произ-
водственного процесса, а с другой — по мере законода-
тельного ограничения методов принуждения, ранее при-
менявшихся господами, необходимость заинтересовать
рабов, сочетать принуждение с поощрением.
Надо учесть, что законы Антонинов не только запре-
щали убивать раба, отдавать в рудники или гладиаторы,
держать его в оковах, запирать в эргастулы, но и в том
случае, если господа слишком плохо содержали рабов,
переобременяли непосильным трудом, они давали рабам
право просить принудительной продажи15. Даже теоретик
классического рабовладельческого хозяйства Колумелла
рекомендовал не только заботиться о питании и лечении
рабов, но и предоставлять усталому рабу отдых в
поместной больнице. На практике, особенно во II в.,
дело, видимо, пошло значительно дальше. Члены помест-
ной администрации вплоть до занимавших низший ранг
сальтуариев, судя по надписям, располагали деньгами,
позволявшими не только делать себе и своим близким
надгробия, но и строить различные, большей частью
15 Gai., Inst., I, 52—53; Mosaicor. et Romanor. leg. collat., Ill, 3, 2—3;
5—6; Dig., I, 12, I, I; 8.
124
культовые, сооружения. Тем более это относится к выс-
шему административному персоналу. Значительными
средствами располагал уже вилик брата Цицерона
Квинта, собиравшегося дать этому вилику подряд на
16 тыс. сестерциев (Cic., Ad Quint, fratr., IV, 4). Впо-
следствии вилики приобретают все большую самостоя-
тельность и средства. Но, судя опять-таки по надгроб-
ным и сакральным надписям, во времена Империи
деньги стали появляться и у рядовых сельских рабов.
Они принимали участие и в общих культах, что некогда
им воспрещалось, и в культах фамильных коллегий
имения, где исполняли почетные выборные должно-
сти, также предполагавшие наличие у них каких-то
средств.
Нередко фамильные коллегии хоронили своих
сочленов и ставили им надгробия на внесенные в казну
коллегии ее членами суммы. Мы не знаем, каким обра-
зом сельские рабы, не занятые в администрации, члены
которой часто вели собственные дела, и не бывшие дело-
выми агентами господ, получали эти деньги. Остается
предположить, что господа в целях поощрения, как то
имело место в городском ремесле, оплачивали, если не
всем, то некоторым рабам какую-то часть произведенной
ими продукции или выделяли эту часть натурой, с тем
чтобы рабы потом могли ее продавать. Во всяком слу-
чае, появление у рядовых сельских рабов денег, кото-
рыми они могли распоряжаться, подтверждает, что доля
необходимого труда возрастала. Прибавочный же труд
не мог быть существенно увеличен ни за счет бесконеч-
ного удлинения рабочего дня (что, усиливая амортиза-
цию рабов, удорожало продукцию и могло привести к
заболеваниям и гибели рабов), ни за счет удешевления
продуктов, шедших на содержание рабов, поскольку
значительным такое удешевление может стать лишь с
внедрением машин. При ручном же труде большая
тщательность работы, которой требовали усовершен-
ствованные хозяйственные методы, стоимость продукции
повышалась. Если производительность труда не столько
отдельных рабов, сколько фамилии в целом возрастала
с течением времени, прибавочный продукт все же умень-
шался, что понижало доходность рабовладельческой
виллы даже независимо от состояния рынка и тем более
конкуренции провинций. В конечном счете и здесь дело
125
упиралось в противоречия переплетавшегося с натураль-
ным простого товарного хозяйства, основанного на раб-
ском труде. Состояние рынка могло играть роль для под-
городных имений, могло тормозить или стимулировать
распространение тех или иных находивших спрос куль-
тур, но все же оно было фактором второстепенным и
роль его была далеко не столь важной, как при капи-
тализме. Упадок более трудоемких, интенсивных культур
вызывался в основном всем комплексом непосредственно
связанных с противоречиями рабовладельческого хозяй-
ства причин, предопределявших экстенсификацию
хозяйства в целом.
С другой стороны, здесь следует иметь в виду и поли-
тический фактор, т. е. упоминавшееся уже законодатель-
ное регулирование цен на продукты первой необходи-
мости, существовавшее во все время Империи, начиная
с lex lulia de annona и кончая эдиктом Диоклетиана.
Соответствующие законы лимитировали возможность
землевладельцев поправить свои дела при высоких ценах
на сельскохозяйственные продукты. Иногда, как видно
из надписей, при повышении цен на такой важнейший
продукт питания, как масло, богатые граждане про-
давали его городскому плебсу по низким ценам (скорее
всего за счет продукции собственных имений). По словам
Ульпиана, поссессоры имеют обыкновение продавать
городам свою продукцию по низким ценам (Dig., VII,
1, 27, 3). Следует также иметь в виду, что весьма значи-
тельная часть продуктов, шедшая на раздачи римскому
плебсу, на содержание армии, а потом и бюрократиче-
ского аппарата, миновала рынок, поскольку изымалась
государством непосредственно в виде натуральных-пода-
тей с провинций или производилась в императорских
имениях.
Наконец, состояние рынка определялось здесь иными,
чем при капитализме, факторами. При капитализме, как
известно, обезземеливание крестьян приводило к росту
числа наемных рабочих, покупавших продукты питания
на рынке, что обусловливало расширение последнего.
В Риме обезземеленные крестьяне становились или
кабальными (их кормил хозяин), или городскими пле-
беями и солдатами, получавшими в большей или мень-
шей степени содержание от государства вне рынка,
колонами, продававшими часть своей продукции, но
126
покупавшими мало, причем с уменьшением роли денеж-
ной ренты их связь с рынком в качестве как продавцов,
так и покупателей слдбела, и, наконец, ремесленниками,
мелкими торговцами, наемными работниками. Только за
счет этих последних групп рынок для сельскохозяйствен-
ной продукции мог расширяться.
Основными покупателями выступали как на месте,
так и там, куда эта продукция вывозилась, частично те
же муниципальные землевладельцы, покупавшие то, что
не производилось на их землях для себя, своих фамилий
и раздач согражданам, ремесленники, нуждавшиеся не
только в продовольствии, но и в сырье, торговцы, зани-
мавшиеся перепродажей. Рынок становился более емким
по мере возрастания численности и платежеспособности
этих слоев по всей империи и сокращался с их обедне-
нием. Однако такого решающего значения, как при капи-
тализме, он не имел и не в его флуктуациях следует
искать причины эволюции сельского хозяйства, на кото-
рую, кстати сказать, значительное влияние оказывали и
неэкономические причины (например, закон, дозволяв-
ший человеку стать городским магистратом и войти в
сословие декурионов только в том случае, если он имел
определенной величины имение на территории города,
а также представление о сельском хозяйстве как един-
ственном занятии, подходящем человеку хорошего про-
исхождения, социальный престиж, даваемый владением
землей, и т. п.). Все это заставляло людей вкладывать
деньги в землю даже независимо от даваемых ею дохо-
дов. Сюда же следует отнести и приводившиеся установ-
ления, согласно которым владелец необработанного
именця его терял, и принимавшиеся императорами меры
Для оживления сельского хозяйства по мере того, как
муниципальные виллы приходили в упадок. Однако
несомненно, что их рентабельность постепенно понижа-
ется (сперва в Италии, а затем в провинциях), чего не
было бы, если бы кризис сельского хозяйства в Италии
Действительно вызывался конкуренцией провинций. Если
бы даже спрос на продукцию таких вилл возрос, они по
всем указанным причинам все равно не могли бы его
Удовлетворить. Основными поставщиками продуктов
сельского хозяйства становятся теперь мелкие земле-
дельцы, еще остававшиеся свободными или попавшие
в зависимость от частных лиц и императоров.
127
Гораздо меньше, чем о сельском хозяйстве, мы знаем
о городском ремесле и его организации. Но можно пола-
гать, что в кое-каких существенных чертах то и другое
подчинялось некоторым общим закономерностям. Как и
в сельском хозяйстве, и даже, вероятно, в большей мере,
рабский труд в первую очередь проникал в те отрасли
ремесла, которые требовали наиболее квалифицирован-
ной рабочей силы, особенно в производство предметов
роскоши — художественной керамики и металлической
посуды, парфюмерии, в ювелирное дело, выработку и
окраску высококачественных тканей, изготовление
украшенной вышивкой и золотым шитьем одежды и т. п.
В последний период Республики хорошо обученные рабы
из Сицилии, Малой Азии, Греции, Египта высоко цени-
лись. Их приобретали или отбирали у провинциальных
владельцев и свозили в Рим и Италию. Частично они
работали в домах новых господ, частично в специальных
мастерских. Открывали мастерские и прибывшие со
своими рабами в Италию уроженцы Востока, из которых
более всего нам известны организаторы мастерских
художественной керамики. Во времена Империи, что осо-
бенно наглядно видно по надписям из Рима, росло число
мастеров очень дробных специальностей, что обусловли-
вало повышение их квалификации, достижение высокого
мастерства изготовления изделий. Необходимость заинте-
ресовать таких специалистов, добиться тщательности и
художественности исполнения заставляла в ремесле
гораздо раньше, чем в сельском хозяйстве, прибегать к
различным мерам поощрения.
Если о виликах, арендовавших имения, мы имеем
сведения с середины I в. до н. э., о пользовавшихся зна-
чительной самостоятельностью и ведших собственные
дела виликах и акторах — в основном с I в. н. э., о наде-
лении участками и переводе на положение колонов рядо-
вых рабов — с середины II в., то поставленные во главе
мастерских и достаточно самостоятельные инститоры
хорошо известны уже в I в. до н. э. и, возможно, сущест-
вовали и прежде, причем господа для некоторых из
таких рабов специально оборудовали мастерские. Уже у
Плавта фигурируют рабы-ремесленники (в частности,
повара), самостоятельно нанимавшиеся на работу и
оставлявшие себе часть заработка. Во времена Цицерона
такое явление стало обычным. Раб-ремесленник с
128
сотоварищами, учениками и помощниками брал подряд
на исполнение какой-нибудь работы (например, проведе-
ние водопровода или возведение какой-нибудь построй-
ки). Можно полагать, что такие рабы принимали заказы
и на другие работы, ибо работа ремесленников на заказ
и по взятым на себя подрядам была не менее (а то и
более) обычна, чем работа на продажу.
Во времена Империи самостоятельность владевших
мастерскими рабов все более возрастает, так же как и
практика найма чужих рабов. Господа оплачивали
владевшим мастерскими рабам их продукцию, если они
ее приобретали,— сперва, видимо, для поощрения, затем
по закону, охранявшему интересы раба, получившего
свободное распоряжение пекулием. Иногда господа
делали рабов своими компаньонами, деля с ними полу-
ченную прибыль. Сельские рабы долгое время не имели
почти никаких шансов на освобождение. Ремесленников
издавна отпускали на волю. Так, если они имели свое
дело, они могли собрать деньги на выкуп и, став
отпущенниками, продолжать заниматься тем же ремес-
лом. Сельских рабов во времена Республики и в начале
Империи держали в изоляции, отстраняли от участия в
общих культах; лишь в I и II вв. н. э. стали организовы-
вать для них фамильные коллегии и дозволять им покло-
няться общеримским богам. Городские рабы-ремеслен-
ники, во всяком случае с конца II в. до н. э., участвовали
в качестве министров и магистров в культовых колле-
гиях, входили в коллегии плебса, активно поддерживали
его вождей (если не голосами в народном собрании, то
иными методами вплоть до применения оружия). Август
привлекал городских рабов к участию в культе компи-
тальных Ларов наряду с отпущенниками и свободными
плебеями. Рабов принимали в коллегии «маленьких
людей», а иногда и в ремесленные коллегии.
Судя по упоминавшемуся выше письму Сенеки, рабы
в его время вносили ряд усовершенствований в производ-
ство, главным образом предметов роскоши. Он упоми-
нает зеркальные черепицы, подвесные трубы для пере-
дачи тепла и поддержания постоянной температуры,
новый способ выдувания тонкого стекла, особенно тон-
кую полировку мрамора. Очевидно, рабы были в доста-
точной мере заинтересованы в результатах своей дея-
тельности и приносимых ею доходах.
5 Е. м Шгаерман ioq
В рассчитанные на массовое потребление исконные
италийские отрасли ремесла рабский труд тоже про-
никал, но большую роль там играл труд свободных.
В крупных ремесленных коллегиях, объединявших пред-
ставителей таких простых ремесел (плотников, кузнецов,
сукновалов и т. п.), мы лишь в виде исключения встре-
чаем рабов, и даже вольноотпущенники там довольно
редки, причем они чаще упоминаются как жертвователи,
а не как рядовые члены коллегий. Видимо, только самые
состоятельные либертины входили в эти корпорации.
Коллегии, как обычно считается, объединяли только
хозяев мастерских, которые работали сами с небольшим
числом учеников и рабов более низкой квалификации
(и потому имевших меньше шансов продвинуться, чем
высококвалифицированные рабы, занятые в производ-
стве предметов роскоши). Все же и такие рабы нередко
получали свободу и становились компаньонами и пре-
емниками своих владельцев.
Как уже говорилось, стоимость ремесленной продук-
ции из-за низкой производительности труда была высока.
Здесь снизить ее было еще трудней, чем в сельском
хозяйстве. Стоимость ремесленного изделия складыва-
лась из стоимости сырья, части суммы, затраченной на
покупку раба и орудий производства, и стоимости рабо-
чей силы раба, т. е. содержания раба за время изготов-
ления им данного продукта. Сырье, как мы видели,
стоило значительно меньше изготовленного из него
предмета. Видимо, это объясняется тем, что содержание
рабов в сельском хозяйстве, где большая часть необхо-
димых средств существования производилась в имении,
а также работников добывающей промышленности, часто
преступников, жизненный уровень которых был крайне
низок, обходилось гораздо дешевле, чем содержание
рабов-ремесленников. Для последних покупались и про-
дукты питания, и одежда; римские авторы, например
Сенека и Ювенал, постоянно жаловались на то, как
дорого стоит прокорм и одежда раба. Наконец, на обу-
чение или покупку квалифицированного раба затрачи-
валась значительная сумма, процент которой тоже пере-
носился на стоимость товара. Соответственно доля
необходимого труда была, видимо, в ремесле высока,
выше, чем в сельском хозяйстве. Доход же получался
только за счет прибавочного труда.
130
Каким образом можно было его увеличить, сократив
необходимый труд? Значительно удлинить рабочий день
и сократить рацион раба было нерентабельно, ибо росла
амортизация раба, сокращалось .время его жизни и
трудоспособности и приходилось ’покупать или учить
нового дорогого раба, что для владельца мастерской
было столь же нежелательно, как и для владельца
имения. Нельзя было сократить и расходы, призванные
заинтересовать раба в деле. Напротив, эти расходы
росли по мере расширения практики оплачивать рабу
произведенную им продукцию, распространения инсти-
торства, укрепления прав рабов на пекулии, хотя при
этом часть расходов — по обновлению орудий производ-
ства и содержанию рабов-викариев — падала на держа-
теля пекулия — ор динария. Удешевление продуктов,
шедших на содержание рабов, из которых значительную
часть составляла сельскохозяйственная продукция, было
нереально. Оставалось повысить производительность
труда, чтобы продукт изготовлялся в большем количе-
стве и лучшего качества, находя, таким образом, более
широкий сбыт. Подобные результаты могли быть достиг-
нуты или укрупнением производства, созданием ману-
фактур со сложной кооперацией, или все более дробной
специализацией, дальнейшим разделением труда в
обществе. Римляне шли в основном по второму пути.
Правда, очень узкие специальности, такие, например,
как изготовление глаз для статуй, варка клея для
мозаики и слоновой кости, колесных осей и т. п.,
встречаются не только в надписях из самого Рима, но и в
Других городах ,мы видим надписи ремесленников,
освоивших одну какую-нибудь отрасль металлургии,
деревообделочного, кожевенного производства. Даже в
эдиктах Константина (CJ, X, 64, 1—2) о ремесленниках,
где их профессии, названы, суммарно таких профессий
перечислено около сорока.
Столь дробная специализация предполагала мелкое
производство, работавшее на продажу или на заказ. Эти
Две формы В. И. Ленин различает, относя первую к
товарному производству, вторую к товарному обраще-
нию, которое он характеризует как первую форму про-
мышленности, оторвавшуюся от домашней промышлен-
ности, свойственной натуральному хозяйству. При товар-
ном обращении вырученные за продукцию деньги еще не
5
131
являются орудием присвоения прибавочного труда.
Ремесло остатся рутинным и раздробленным. В товаро-
производителя ремесленник превращается, когда начи-
нает систематически работать на более или менее широ-
кий рынок16.
Мы, конечно, не можем сказать, каково было в Риме
соотношение товарного производства и товарного обра-
щения. Но то значение, которое имело для ремесленни-
ков обилие или отсутствие заказов, место, которое у
юристов занимает найм труда для изготовления какой-
нибудь вещи, locatio conductio operis, т. е. заказ, в отли-
чие от найма услуг (locatio conductio operarum, напри-
мер (Dig., L, 16, 5, 1)], широкое распространение в самых
разных областях подрядов, выросших из заказов, пока-
зывают, какое значение имело товарное обращение даже
в период максимального развития товарного производ-
ства. Отмеченный В. И. Лениным рутинный характер
ремесла при товарном обращении препятствовал значи-
тельному подъему производительности труда и соответ-
ственно сокращению доли необходимого и повышению
доли прибавочного труда как самого ремесленника, так
и его двух-трех рабов и учеников, хотя экономия на
содержании того и других могла быть достаточно велика.
Во всяком случае, серьезных возможностей для расши-
рения дела здесь скорее всего не обнаруживалось.
Товарное производство предоставляло в этом смысле
большие возможности. Ориентированное на рынок, оно
должно было считаться со спросом, находить новые
формы его удовлетворения. Мы знаем, например, о воз-
никшей моде на серебряную, чеканную посуду из мастер-
ской некоего Клодия (Plin., N. Н., XXXIII, 139) и эпита-
фию отпущенника Канулея Зосима, «побеждавшего всех
в искусстве Клодиевой чеканки», работавшего с боль-
шим количеством золота и серебра (CIL, VI, 9222).
Упоминавшиеся выше нововведения, перечисленные
Сенекой, также имели целью привлечь покупателей.
Достаточно известна и мода на terra sigillata. Такие
завоевавшие рынок изделия могли приносить в течение
некоторого времени значительный доход, несмотря на то
что содержание изготовлявших их мастеров стоило
дорого. Недаром Ювенал пишет об отпущеннике, пять
16 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 328—331, 378, 379.
132
таберн которого дают ему доход, равный всадническому
цензу (I, 102—108).
Доход приносили и мастерские, изготовлявшие пред-
меты широкого потребления (строительные материалы,
кузнечные изделия, простую одежду для рабов и
плебса),— не за счет высокой цены товаров, а благодаря
широкому спросу. Владельцы мастерских расширяли
свои предприятия, организуя новые либо укрупняя
старые. Так возникали мануфактуры, в которых могло
быть занято до сотни рабов. Лучше всего нам известны
такие предприятия, изготовлявшие terra sigillata и стро-
ительные материалы (кирпичи и черепицы). Однако они,
как и рабовладельческие латифундии, были недолго-
вечны. Отчасти здесь действовали те же причины, кото-
рыми Маркс объяснял неустойчивость раннекапиталисти-
ческих, основанных на ручном труде мануфактур, зави-
севших от искусства ремесленников и, в общем, не
отличавшихся принципиально от ремесленного про-
изводства 17. Но в Риме эти причины усугублялись тем,
что там в отличие от раннекапиталистических мануфак-
тур не возник тот тип разделения труда, который пре-
вращает работника в частичного рабочего, что, по словам
Маркса, с одной стороны, значительно повышало про-
изводительность труда, а с другой — подготовляло
введение машин18. Римская мануфактура в гораздо
большей мере, чем раннекапиталистическая, основыва-
лась на труде мастера. Неквалифицированные рабы
выполняли подсобные работы, но не производили отдель-
ные операции, которые превращают работника в «частич-
ного рабочего». Если в раннекапиталистической ману-
фактуре, как отмечал Маркс, дробность специализации
понижала квалификацию рабочих, то в римской ману-
фактуре квалификация мастера должна была все время
расти, чтобы удовлетворять запросы покупателей.
Утрата мастерами высокой квалификации превращала
продукцию в стереотипную, более низкого качества, а
следовательно, и находившую меньший сбыт, дешевев-
шую, перестававшую приносить значительный доход.
По-видимому, дело обстояло здесь так же, как и в
рабовладельческих латифундиях, где «труд надзора»
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 350, 381.
18 Там же, с. 372—380.
133
становился непомерным. Хозяин мог заинтересовать
оплатой труда, участием в барышах, перспективами
освобождения мастеров, но не всех подсобных, занятых
в мастерской рабов. Под действием непосредственного
принуждения они могли выполнять только самую про-
стую работу. Работа более сложная, предполагавшая
внимание и тщательность, требовала бы постоянного
надзора, чрезвычайно удорожающего производство.
На неустойчивость мануфактур влияло и состояние
рынка, естественно, в большей мере, чем в сельском
хозяйстве. Оно обусловливалось разными причинами,
сокращавшими спрос. А так как мануфактура базиро-
валась на узкой специализации мастеров, «перелив
капитала» в другую отрасль и освоение новых видов
продукции оказывались невозможны. Мануфактура или
прекращала свое существование, как было с мастер-
скими terra sigillata, или дробилась на более мелкие
производственные ячейки, как было с черепичными
мастерскими, которые перешли в начале II в. в соб-
ственность императорской семьи, а затем сдавались по*
частям в аренду императорским рабам, вольноотпущен-
никам и другим лицам. Аренда облегчала организацию
труда, но удорожала продукцию, ибо арендаторы должны
были обеспечить и владельцев, и себя.
Видимо, на тот же процесс указывают надписи более
или менее значительных групп отпущенников одного лица
или одной профессии, которой занимался и патрон, на-
пример: 23 отпущенника васкуляриев (CIL, VI, 33919),
7 отпущенников парфюмеров (CIL, VI, 9933), ряд отпу-
щенников центонариев (CIL, VII, 7861—7864), 19 отпу-
щенников сагариев (CIL, VI, 33906), 10 кузнецов, от-
пущенных двумя господами (CIL, VI, 9398), 5 чеканщи-
ков Юниев (CIL, VI, 9419), 6 резчиков гемм (CIL, VI,
9434). Возможно, все они — компаньоны бывших господ,
которые отпускали их с тем, чтобы поставить во главе
отдельных частей чрезмерно разросшихся мастерских.
Большое внимание, уделяемое юристами различным ти-
пам деловых товариществ, в том числе и таких, в кото-
рые одни компаньоны вносили материальные ценности,
а другие — искусство и труд (например, товарищество
патрона с его мастерами-отпущенниками), позволяет
думать, что такие компании по эксплуатации слишком
крупных предприятий были обычны, а значит, крупные
134
мануфактуры рано или поздно дробились, как упомяну-
тые мастерские по производству кирпича.
Даже в строительном деле, требовавшем немалого ко-
личества рабочих рук, не организовывались большие кол-
лективы работников, поскольку производство отдельных
работ или отдельных частей одной работы (например, мо-
щение дороги, дробившейся на участки) часто сдавалось
отдельным подрядчикам, приводившим свою, сравнителы*
но небольшую группу работников.
Помимо экономических, здесь играли роль и политиче-
ские причины. Как и в сельском хозяйстве, сосредоточе-
ние в одном месте значительной массы рабов представля-
лось опасным. Плиний Старший упоминает древний за-
кон, запрещавший публиканам иметь свыше 5000 рабов
на золотых приисках в земле Верцелл (XXXIII, 21, 12).
Устав колонии Юлии Генетивы ограничивал размеры че-
репичных мастерских, эксплуатируемых одним лицом
(CIL, II, 5439). Так, в ремесле, как и сельском хозяйстве,
когда возникала крупная собственность, она сочеталась с
мелким производством.
Можно полагать, что в несколько своеобразной форме
то же явление имело место в жизни ремесленных колле-
гий. Как известно, организация первых из них приписы-
валась царю Нуме, что, во-первых, указывает на древ-
ность института, а во-вторых, на то, что организация ре-
месленных коллегий в римской традиции включалась в
ряд таких мероприятий, приписывавшихся первым царям,
как распределение граждан по сословиям, создание жре-
ческих коллегий, учреждение пагов во главе с надзирав-
шими за их жизнью префектами. Все эти меры (незави-
симо от того, насколько достоверна относившаяся к ним
традиция) в совокупности создавали систему с четким
распределением общественных функций между состав-
лявшими ее компонентами. В данной связи и ремеслен-
ные коллегии представлялись носителями определенных
функций, которые могли заключаться только в обслужи-
вании гражданской общины, удовлетворении определен-
ных потребностей ее сочленов. Спустя почти тысячу лет
после Нумы, юрист Каллистрат в связи с освобождением
членов коллегий от муниципальных honores и munera пи-
шет, что освобождение дается тем корпорациям, которые
занимаются ремеслом и которые организованы потому,
что своим трудом они приносят пользу обществу (Dig., L,
135
6, 6, 12). Здесь мысль о функциональной роли ремесЛей-
ных коллегий в обществе сформулирована достаточно
четко. То же мы видим в надписи из Эфеса, содержащей
сведения о каких-то волнениях хлебопеков и приказ им
продолжать свою работу для общественной пользы19.
Обычно считается, что до эпохи поздней Империи, ко-
гда коллегиаты были прикреплены к своим коллегиям и
обязаны государству поставками, ремесленные коллегии
были подобны коллегиям «маленьких людей» и организо-
вывались не в профессиональных целях (как средневеко;
вые цехи), а для совместного культа и погребения сочле-
нов, что профессиональная деятельность коллегий, за иск-
лючением наиболее тесно связанных с анноной, никакому
контролю не подвергалась и никем не направлялась. Не-
которые, правда весьма немногочисленные, данные в со-
поставлении с представлением об определенной социаль-
ной функции коллегий позволяют в общепринятой точке
зрения усомниться. В относящемся ко времени Августа
уставе коллегии сукновалов упоминается об устройстве
ям для валяльной глины и о праве преследовать по суду
того, кто сделает это не в соответствии с установленными
правилами (CIL, VI, 10298). Следовательно, члены этой
коллегии подчинялись неким правилам, регулировавшим
их производственную деятельность, деятельность же чу-
жаков ограничивалась. В надписи от 206 г. из Рима кор-
порация рыбаков и водолазов благодарит трижды квинк-
веннала и патрона корпорации Ти. Клавдия Севера за
разные благодеяния, особенно за то, что благодаря его
хлопотам за коллегией было закреплено право плавать
по всему руслу Тибра (CIL, VI, 1872) —очевидно, право
преимущественное. Видимо, также преимущественное
право на занятие своим делом имели носильщики, разно-
сившие в мешках по всему городу соль с соляного поля,
посвятившие Гению своей коллегии надпись на благо
Септимия Севера (Dessau, 6178).
В некоторых надписях из разных городов упоминают-
ся префекты ремесленников, не имевшие никаких военных
должностей и потому вряд ли являвшиеся префектами
войсковых ремесленников в какой-нибудь воинской ча-
сти. Например, префектом ремесленников назван сын ав-
19 Ранович А. Б. Восточные провинции Римской империи в I—III вв.
М.~ Л., 1949, с. 63, 64.
136
густала, отпущенника свиноторговца, сам бывший эдилом
и дуумвиром города (CIL, IX, 2128). В Аквинке префек-
том ремесленников и патроном ремесленных коллегий
был тамошний дуумвир (CIL, III, 3438). В Триденте'пре-
фектом ремесленников был исполнявший все почетные
должности в городе и некоторые общегосударственные
должности всадник, никогда, однако, не служивший в ар-
мии (CIL, V, 5036). В Бергоме префектом ремесленников
был кваттуорвир Месий Максим. Для сопоставления
можно упомянуть надпись тревира, торговца из корпора-
ции цизальпинцев и трансальпинцев и префекта этой же
корпорации (CIL, XIII, 2029) 20.
Приведенные данные позволяют думать, что органи-
зованные в коллегии, имевшие преимущества перед не
состоявшими в этих коллегиях лицами ремесленники как
социальный слой, исполнявший определенные обществен-
но полезные функции, находились под контролем префек-
тов как в масштабе городов, так и в масштабе провинций.
Можно полагать также, что сходные функции имели и
патроны, иногда, как видно из аквинкской надписи, быв-
шие одновременно и префектами. Если учесть смысл,
вкладывавшийся в понятие патроната и клиентелы, вряд
ли можно думать, что должность патрона была всегда
только почетной и отношения патронов и клиентов огра-
ничивались «благодеяниями» с одной стороны и вынесе-
нием благодарности — с другой. Клиентела всегда пред-
полагала «услужливость» (obseqium) клиентов относи-
тельно патронов, и недаром многие21 считали, что клиен-
ты равнозначны работникам (operarii) и даже рабам, а
также нижестоящим друзьям (amici minores), которые,
по Павлу, были связаны с pater familias «честным расче-
том и взаимной выгодой» (Dig., L, 16, 223, 1).
Весьма вероятно, что префекты и патроны, если они
владели крупными ремесленными предприятиями, так
или иначе эксплуатировали труд рядовых членов колле-
гий. То же могло относиться и к наиболее богатым чле-
нам последних, пользовавшихся в коллегиях различными
привилегиями (immunes, honorati), исполнявших в кол-
20 Вопрос о роли этих префектов спорен (см.: Berni Brizio L. Ber->
gomo, Romano —Atti, v. I, 1967—1968, p. 88), но приведенные
данные позволяют считать их начальниками городских ремеслен-
ников.
21 Corp. Gloss, lat., VI, р. 14; 222; 232; 397; Pollux. Onom., Ill, 22.
137
легиях почетные выборные должности и оказывавших
«благодеяния» коллегиатам, тем более что часто они вели
дела, позволявшие им осуществлять такую эксплуатацию
и извлекать из нее выгоду. Так, в Тибуре квинквенналом
хлебопеков был хлеботорговец (CIL, XIV, 4234); в Аре-
лате навикулярий был патроном матросов и лодочников,
плававших по реке (CIL, XII, 982); в Риме подрядчик го-
сударственных строительных работ состоял квинквенна-
лом плотников (CIL, VI, 9034) и т. п.
Таким образом, можно допустить, что коллегии поль-
зовались известными преимуществами, деятельность их
была поставлена под контроль префектов и патронов
(это, помимо привилегий, предполагало и обязанности) и
что лица, связанные с коллегиями, так сказать, извне, как
и их более видные и богатые сочлены, пользовались obse-
quim коллегиатов к собственной выгоде. А такое положе-
ние могло быть одним из факторов, консервировавших
мелкое ремесло даже при условии сосредоточения в ру-
ках отдельных лиц средств, достаточных для организации
более крупного производства.
В мелком же ремесленном производстве механизация
была столь же нереальна, как в мелком и среднем произ-
водстве сельскохозяйственном. И здесь отсутствие техни-
ческого прогресса или, скорее, его крайняя замедленность
были связаны не с несовместимостью рабства с возмож-
ностью внедрения какой-то механизации, а с его несовме-
стимостью с крупным производством, где механизация
возможна.
Видимо, наряду с попытками преодолеть минусы раб-
ского труда распространялась часто упоминаемая юри-
стами практика найма чужих рабов. Чисто экономически
она вряд ли была выгодна, так как нанятому рабу надо
было платить достаточно, чтобы он мог и содержать се-
бя, и выплачивать часть заработка хозяину, что значи-
тельно повышало долю необходимого труда. Зато, заин-
тересованный в заработке, он мог трудиться более эф-
фективно и обходиться без постоянного надзора. К сожа-
лению, мы почти не имеем сведений о том, кто и на какие
работы нанимал чужих рабов. Известно, что обученных
строительному делу рабов отдавал в наем Красс, что, не-
сомненно, связано с современной ему «строительной го-
рячкой», при которой у подрядчиков могло не хватать
собственных рабов. В «Дигестах» приводятся в пример
138
рабы, нанятые в погонщики мулов, на мельницу, в актеры
(Dig., XXXII, 73, 3). Видимо, рабов в основном нанимали
для простых и срочных работ. Характерно, что в много-
численных клеймах на кирпичах, содержащих имена ра-
бов, последние принадлежат хозяевам мастерской; только
раз в мастерской Домиции Луциллы встречается имя
Хресима, раба Л. Мунация Кресцента (CIL, XV, 121),
тогда как имена свободных наемных работников встреча-
ются неоднократно. На клеймах terra sigillata нанятые
рабы и свободные вовсе не встречаются. Возможно, что
более квалифицированные рабы если и нанимались, то
скорее в частные дома, а не в мастерские.
В известном завещании Дасумия от 108 г. перечисле-
ны рабы, которые должны были получить свободу после
того, как «сдадут счета», т. е. погасят лежащую на них за-
долженность. Это два стенографа, повар, портной, сапож-
ник, цирюльник и врач (CIL, VI, 10229). Очевидно, это
были рабы, или имевшие свое дело, или нанимавшиеся на
работу и обязанные внести часть заработка. Ясно, что
стенографы и врач могли наниматься только к частным
лицам, а не в мастерскую. То же относится к повару (по-
скольку поваров нанимали еще во времена Плавта) и
скорее всего к цирюльнику. Портной и сапожник могли
либо иметь свои мастерские, либо наниматься в частные
дома или чужие мастерские.
Из сочинения Фронтина известно, что рабы, принадле-
жавшие к обслуживавшей водопровод императорской фа-
милии, часто самовольно нанимались к частным лицам
для производства ремонтных и т. п. работ (Front., De aqu-
educ., 115). Следовательно, рабы-ремесленники всегда
находили нанимателей в частных домах, во всяком слу-
чае в домах людей среднего достатка, не имевших в сво-
их фамилиях ремесленников разных специальностей в от-
личие от богатых людей, как мы можем судить по эпи-
тафиям ремесленников из колумбариев Статилиев и Во-
лузиев .(хотя, например, Цицерон нанимал плотников и
прях). С уменьшением городских фамилий во II в. наня-
тых ремесленников должно было становиться больше и
в богатых домах. В мастерских же основное ядро работ-
ников должны были составлять рабы владельца. Когда
по легату передавалась мастерская, с нею передавались
инститоры и работавшие в ней рабы (Dig., XXII, 13, 1; 7,
13; 7, 15; 7, 17; 1, 2; 7, 18, 1; 91, 2; L, 16, 185). Продавалась
139
мастерская тоже с рабами: в клеймах иногда один и тот
же раб мастерской значится как собственность разных
владельцев, следовательно, один из них покупал у друго-
го мастерскую вместе с рабами. Тесную связь мастерской
с живым инвентарем юристы объясняли тем, что без лю-
дей такие предприятия будут бесполезны (т. е. квалифи-
цированных мастеров покупали или же обучали делу сво-
их малолетних рабов и прикрепляли их к мастерской; на-
нимать таких мастеров в мастерскую, лишенную персона-
ла, было невыгодно, что подтверждает предположение о
том, что в мастерские нанимали лишь необученных или
обученных простому труду работников).
К сожалению, у нас нет почти никаких цифр для суж-
дения о сравнительной выгодности покупки и найма ра-
ботников. Высказывавшиеся по этому поводу предполо-
жения 22 гипотетичны и мало фундированы. По существу
мы имеем только две надежные цифры 23, которые тоже
не дают оснований для точных выводов. Говоря об акте-
ре, представляющем царя, Сенека указывает, что в жиз-
ни этот раб-актер получает по 5 модиев пшеницы и по
5 денариев, т. е. 20 сестерциев, в месяц (Epist., 80). Если
считать, что модий пшеницы стоил 2—4 сестерция, то раб
обходился в 30—40 сестерциев в месяц, или 360—480 се-
стерциев в год. Судя по контексту письма, это самая низ-
кая цифра. Неизвестно, содержал ли и оплачивал его
труд господин или наниматель, поскольку рабов-актеров
часто сдавали в наем. Другую цифру дает Фронтин: на со-
держание 240 водопроводчиков шло 250 тыс. сестерциев
в год, т. е. на каждого в среднем — 1040 сестерциев в год,
или 86 сестерциев в месяц. Здесь речь идет о квалифици-
рованных рабах, хорошо содержавшихся, но, несомненно,
не нанятых, а принадлежавших императору.
Если хозяин сдавал квалифицированного раба, сто-
ившего 8—16 тыс. сестерциев, чтобы выручить 10% годо-
22 Например: De Robertis F. La organizzazione e la tecnica produttiva.
La forze de lavore e i salari nei mondo Romano. Napoli, 1946, 188,
195, 200, 213.
23 Известно, что, по словам Цицерона, необученный раб мог зара-
ботать не более 12 асов в день (Pro Q. Rose., 12). Но неясно, учи-
тывается ли здесь прокорм раба, а также неизвестно, сколько дней
в месяц работал нанятый раб (например, учитывались ли празд-
ничные дни и какие), что делает дальнейшие расчеты, связанные
с этой цифрой, ненадежными.
140
вых (таков процент на сданного раба, по предположению
Де Робертиса), хозяин должен был получать 2,5—4,5 се-
стерция в день. С содержанием раба это составляло 5—7
сестерциев в день, или 1825—2575 сестерциев в год. К это-
му прибавлялся еще какой-то неизвестный нам излишек,
оставлявшийся рабу, поскольку в противном случае его
заинтересованность в работе была бы не большей, чем
если бы он оставался у хозяина. Если то был стоивший
столько же собственный раб, который мог работать в
среднем 20 лет так, что его амортизация составляла 400—
800 сестерциев в год, ежегодная затрата на амортизацию
и содержание составляла 1450—1850 сестерциев плюс тот
же излишек на различные меры поощрения. Следователь-
но, труд собственного квалифицированного раба обходил-
ся гораздо дешевле, чем труд наемного. Если взять не-
квалифицированного раба, стоившего примерно 2 тыс. се-
стерциев, содержание которого обходилось в среднем в
400 сестерциев в год, то с учетом платы хозяину на него
расходовалось 600 сестерциев в год плюс какая-то при*
бавка на заработную плату рабу. Сам же владелец, учи-
тывая амортизацию, тратил на него 500 сестерциев, по-
скольку на поощрение простых рабов вряд ли тратилась
заметная сумма. В обоих случаях собственный раб обхо-
дился дешевле. Но могли быть разные обстоятельства,
когда приходилось нанимать подсобную рабочую силу:
срочная работа, большое число заказов, отсутствие
средств на покупку собственных рабов и т. п. Кроме того,
содержание рабов, даже отпущенных на волю, когда они
утрачивали работоспособность (отпущенники, неспособ-
ные прокормиться, имели право на алименты), падало на
хозяина, а не на нанимателя, который мог брать на рабо-
ту каждый раз новых, наиболее сильных и трудоспособ-
ных рабов. Наконец, раб, сохранявший в свою пользу
хоть маленькую долю заработка, как уже упоминалось,
не требовал такого тщательного надзора за собой.
О заработной плате и численности свободных наем-
ных работников мы ничего не знаем. Плиний Старший,
отмечая упадок качества художественных изделий из
бронзы, писал, что вместе с тем бесконечно возрастает
стоимость работы (XXXIV, 3, 1). Но неизвестно, имел ли
он в виду повышение платы наемным работникам или со-
держание рабов. Скорее всего и то и другое. Здесь долж-
но было играть роль общее постепенное повышение стои-
141
мости жизни в целом, и в частности — сельскохозяйствен-
ной продукции, прослеженное Дункан-Джонсом, что еще
более повышало долю необходимого труда раба-ремес-
ленника или наемного работника. Что касается свобод-
ных наемников, то, хотя их заработная плата нам не из-
вестна, она не могла быть очень низкой, так как, во-пер-
вых, сильна была конкуренция государственных работ,
которые привлекали бедноту, а во-вторых, получая хлеб-
ные раздачи, алименты на детей и т. п., бедняки не поль-
стились бы, как правило, на очень низко оплачиваемую
работу. Стоимость ремесленных изделий соответственно
тоже должна была возрастать, но прибыль владельца ма-
стерской, платившего дороже за продукты питания и то-
вары, в его мастерской не производившиеся, не возраста-
ла пропорционально. Удешевление же ремесленной про-
дукции путем введения сложной кооперации и механиза-
ции по указанным причинам оказывалось невозможным.
Удешевление же ее за счет увеличения количества, при-
водило к ухудшению качества и упадку спроса.
С упадком мелкого и среднего землевладения и рос-
том крупного, что сопровождалось развитием поместного
и сельского ремесла, рынок сбыта ремесленной продук-
ции широкого потребления должен был значительно со-
кратиться и доход городских ремесленников понизиться.
Емким оставался только рынок для предметов роскоши,
и вряд ли случайно, что в упомянутом выше списке ре-
месленников из эдикта Константина подавляющее их
большинство было связано именно с изготовлением пред-
метов роскоши.
Помимо найма чужих рабов, устранению недостатков
рабского труда служило и все более развивавшееся воль-
ноотпущенничество. Значительную часть отпущенников
составляли именно ремесленники. Когда их отпускали не
за выкуп, а «по милости господина», они обязывались от-
работками, а часть времени должны были работать по
найму или в собственной мастерской, чтобы обеспечить
себе средства к существованию. Разделение труда на при-
бавочный и необходимый становилось здесь столь же оче-
видным, как при барщине, причем у ремесленника-отпу-
щенника тоже оставалось какое-то время трудиться для
того, чтобы собрать некоторые средства. Судя по «Диге-
стам», некоторые из них успевали собрать их достаточно,
чтобы перестать заниматься ремеслом и предпочесть от-
142
работкам денежные взносы патрону. Непосредственная
забота о содержании бывшего раба с патрона снималась
(если отпущенник не был настолько беден, что патрон
был обязан предоставить ему алименты), и он не должен
был тратить на его прокорм и одежду наличные деньги,
в которых всегда ощущался недостаток. Не должен был
он и применять какие-то меры поощрения, как в отноше-
нии квалифицированных рабов, и платить заработную
плату, как наемным работникам. Однако минусом работы
отпущенников было то, что они трудились на патрона
только оговоренное число рабочих дней, тратя остальное
время на себя. В более или менее крупных мастерских,
где производственный процесс шел непрерывно в тех же
масштабах, такое положение, естественно, было неприем-
лемо, видимо, поэтому в клеймах на изделиях таких мас-
терских, где встречаются имена отпущенников, они
выступают как арендаторы частей мастерских и лишь в
виде редкого исключения—как мастера. Отработки отпу-
щенников могли скорее быть выгодны владельцам мел-
ких мастерских, которые работали в основном сами, а от-
пущенники (в дни, отведенные для отработок) им помо-
гали или, возможно, изготовляли для них часть продук-
ции в собственной мастерской.
Таким образом, несмотря на развитие ремесла, тех
возможностей его усовершенствовать и удешевить про-
дукцию, которые доступны в крупном производстве, не су-
ществовало, поскольку само крупное производство, осно-
ванное на рабском труде, здесь не могло, как и в сель-
ском хозяйстве, быть устойчивым и жизнеспособным.
Иные же виды труда — наем чужих рабов и свободных,
отработки отпущенников — или были неприменимы в
больших масштабах, или удорожали производство. Сво-
бодные ремесленники, работавшие в своих мастерских
сами или с помощью пары рабов, отпущенников, учени-
ков, возможно, подвергались эксплуатации со стороны
лиц, так или иначе ведавших ремесленными коллегиями
(префектов, патронов, влиятельных, богатых, занимав-
ших почетные должности коллегиатов), что ухудшало их
положение, даже если пребывание в коллегиях и давало
определенные преимущества.
Доход ремесленников, так же как мелких и средних
землевладельцев, сокращался за счет торговцев. Само-
стоятельно торговать своей продукцией через доверенных
ИЗ
агентов из рабов и отпущенников могли только крупные
собственники или те виллы и мастерские, которые нахо-
дились в непосредственном соседстве с городом либо в
самом городе. Остальные нуждались в посредничестве
торговцев, которые скупали сельскохозяйственную (иног-
да на корню) и ремесленную продукцию и перепродава-
ли ее на местных или отдаленных рынках.
Торговцы были крупные, объединенные в корпорации
и товарищества, и мелкие, действовавшие в одиночку,
на свой страх и риск. Как указывал Маркс, в докапита-
листических обществах при низкой производительности
труда и отсутствии средней нормы прибыли торговый ка-
питал присваивал себе значительную долю прибавочного
продукта24, причем, чем выше был ростовщический про-
цент, который должен был платить купец кредитору, тем
более высокую норму прибыли он должен был получить
от своих товаров25 26. А поскольку в Риме проценты на заем,
дававшийся для морской торговли, в отличие от процен-
тов на другие займы законодательно не ограничивались,
товары, вывозившиеся морем (а таких было большин-
ство), чтобы приносить доход, должны были особенно
дешево покупаться и дорого продаваться. Но и торговав-
шие в пределах одной области купцы, естественно, поль-
зовались любой возможностью присвоить как можно
большую часть дохода как продавца, так и покупателя.
Часто в развитии торговли, в многочисленности и богат-
стве торговых компаний в Риме усматривают сходство
между римским и капиталистическим обществами. Но,
как неоднократно подчеркивал Маркс, самостоятельное
развитие торгового (как и ростовщического) капитала,
не подчиняющего себе производство, не вкладывающего-
ся в производство, как раз свидетельствует о недостаточ-
ности экономического развития общества28. Торговля
стимулировала углубление разделения труда в обществе,
производство на рынок, укрепление экономических свя-
зей между отдельными районами империи. Но она не
смогла повлиять на способ и методы производства, на
его рационализацию, удешевление, механизацию, так как
возможности таких изменений связаны со значительным
24 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. I, с. 363.
25 См. там же, ч. II, с. 160.
26 См. там же, ч. I, с. 367, 368,
144
укрупнением производственных ячеек, что несовместимо
с рабским трудом.
В конечном счете в тех условиях торговля еще более
приблизила кризис способа производства в целом, по-
скольку усугубляла потребность в наличных деньгах, за
которой не могла поспеть производительность рабского
труда. Это приводило к тому, что владельцы вилл и мас-
терских пытались достать деньги всеми возможными спо-
собами: сдачей в аренду своих предприятий целиком или
по частям собственным рабам и отпущенникам или по-
сторонним, сдачей в наем рабов, займами под проценты,
закладом земли и другого имущества, а все это только
удорожало производство и уменьшало доход.
Товарно-денежные отношения не могли до конца раз-
ложить натуральную основу хозяйства, хотя и глубоко в
него проникали. А, как отмечал Маркс, деньги тем труд-
нее получить, чем менее товарная форма является общей
формой продукта27. Отсюда то значение, которое приоб-
ретало ростовщичество, подрывавшее хозяйство мелких
и средних собственников, и стремление к накоплению со-
кровищ, изъятие денег из обращения, что крайне сужало
возможности расширенного воспроизводства.
До какого-то предела развитие товарно-денежных от-
ношений стимулировало развитие производства, причем
именно производства рабовладельческого, поскольку, как
мы пытались показать, рабский труд внедрялся в первую
очередь в отрасли, требовавшие квалифицированных ра-
ботников, способных производить продукты, рассчитан-
ные на удовлетворение вкусов покупателей и на то, что
они найдут сбыт. Но, поскольку основанное на рабском
труде производство в силу присущих ему противоречий
не могло быть значительно укрупнено, механизировано, а
значит, и удешевлено, производительность труда, хотя и
росла, все же отставала от растущей потребности в день-
гах, приводящей в конце концов к упадку рабовладель-
ческих хозяйств.
По-видимому, с теми же обстоятельствами связаны
формы присвоения прибавочного продукта, созданного
рабами. Первоначально он целиком присваивался непо-
средственно, в его натуральной форме, а затем так или
иначе реализовывался хозяином. Такая форма присвое-
27 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 148.
145
иия прибавочного продукта соответствовала, так сказать,
классическим рабовладельческим отношениям, т. е. пол-
ной, абсолютной собственности господина на раба, ле-
жавшей в основе внеэкономического принуждения, в от-
личие от Других типов внеэкономического принуждения,
основанных на поземельной, личной, юридической зави-
симости и предполагавших рентные отношения. Соответ-
ственно уподобленный четвероногому раб был лишен ка-
ких бы то ни было прав на свой необходимый продукт,
размер которого произвольно устанавливался господином
в зависимости от минимума, требовавшегося для поддер-
жания трудоспособности раба. Приводимый Катоном ра-
цион рабов, учитывавший усилия, затрачиваемые той или
иной категорией рабов в то или иное время года, может
в этом смысле считаться образцом. Если в те же времена
некоторые домашние рабы имели пекулий (пекулии по-
стоянно упоминаются у Плавта, имели их и несельскохо-
зяйственные рабы Катона), то нет никаких данных, по-
зволяющих полагать, что рабы что-то выплачивали гос-
подам из своих пекулиев, за исключением подарков к
семейным праздникам господ и их домашних (Plant.,
Pseudol., 776—771; Terent., Phorm., 1, 1). Пекулий, судя
по Плавту, доверенный, и приближенный к господину раб
получал в виде награды и поощрения. Иногда он какими-
то неизвестными нам путями увеличивал пекулий, стре-
мясь накопить сумму, нужную для выкупа. Такой же ха-
рактер носили упоминаемые Барроном пекулии пастухов,
состоявшие из нескольких голов скота.
Однако со временем, у части рабов-ремесленников, а
затем и сельскохозяйственных рабов прибавочный про-
дукт начинает изыматься в денежной форме. Сперва это
касалось виликов и инститоров, ведших самостоятельно
некоторые дела еще в довольно ограниченных масшта-
бах. Затем в ремесле и деловой жизни появляется все
больший слой рабов, получавших свободное распоряже-
ние пекулием и выступавших как самостоятельные контр-
агенты не только посторонних лиц, но и своих господ,
имевших лишь преимущественное перед другими креди-
торами право взыскивать с рабов то, что они были им
должны. В сельском хозяйстве множится число рабов,
переведенных на положение колонов, прибавочный про-
дукт которых изымался в форме денежных и натуральных
взносов. Конечно, упомянутые перемены коснулись от-
146
нюдь не всех рабов, но Все же довольно значительной иХ
части. В середине II в., когда товарно-денежные отноше-
ния достигают наибольшего расцвета, на денежные взно-
сы переводились иногда и отработки отпущенников (Dig„
XL, 9, 32, 1; 2). Во все периоды (во всяком случае, со
времен поздней Республики) патроны имели право на
часть наследства отпущенников, т. е. и в данном случае
прибавочный продукт отпущенников или его часть при-
нимали форму денежных взносов.
Между рабами и отпущенниками, с одной стороны,
господами и патронами — с другой, устанавливаются не
только внеэкономические, но и экономические связи.
Можно полагать, что этот фактор наряду с другими, по-
литическими (стремление правительства не озлоблять
рабов и либертинов и защитить интересы тех из них, ко-
торые становились собственниками) , оказал влияние на
рост правоспособности рабов в экономической сфере, так
же как в средние века переход крестьян сперва к нату-
ральной, а затем к денежной ренте способствовал эман-
сипации крестьян и постепенной замене чистого принуж-
дения неким подобием договорных отношений. С этим
согласуется и достаточно ясно прослеживаемый по источ-
никам процесс, начавшийся с Августа и особенно уси-
лившийся к середине II — началу III в., в результате ко-
торого государство все больше вмешивается в прежде
совершенно замкнутый, подчиненный только воле главы
мирок фамилии, и чем дальше, тем больше включает ра-
бов в сферу своего воздействия, как бы приравнивая их
к другим подданным.
Но в отличие от эпохи феодализма, к концу которой
товарно-денежные отношения непрерывно развивались по
восходящей линии и соответственно денежная рента ста-
новилась господствующей формой изъятия прибавочного
продукта вплоть до окончательного превращения кресть-
ян в самостоятельных, независимых собственников, в
Риме подобная перспектива отсутствовала. Как ука-
зывал Маркс, приводя в пример как раз Римскую импе-
рию, превращение натуральной ренты в денежную ока-
зывается невозможным без известного развития общест-
венной производительной силы труда28. То же относится
и к прибавочному продукту раба. Товарно-денежные от-
28 См.: Маркс К-> Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 361.
147
ношения ко второй половине существования Империи в
значительной мере вытесняются натуральными. Приба-
вочный продукт в ставшем ведущим типе хозяйства —
крупных сальтусах —с колонов, отпущенников, рабов
изымался в виде натуральной (издольной) и отработоч-
ной ренты с соответствующим возрастанием зависимости
колонов. Начавшие было развиваться договорные отно-
шения, экономические связи снова уступают место вне-
экономическим.
Процессы, которые мы пытались охарактеризовать, в
значительной мере стимулировались типичным для рим-
ского общества распределением прибавочного продукта,
которое определялось производственными отношения-
ми29. Основным, исходным пунктом античных, в частно-
сти римских, производственных отношений была граж-
данская община, которую Маркс называл «важнейшей
производительной силой». Поэтому часть суммарного
прибавочного продукта шла на нужды этой общины, на
ее воспроизводство. Этот прибавочный продукт склады-
вался из произведенного в частных хозяйствах отдель-
ных граждан и в хозяйствах, непосредственно принадле-
жавших общине (на ее землях, в ее мастерских, рудни-
ках, каменоломнях). Первоначально то было имущество
римской общины, римского народа. Впоследствии, с ее
расширением, а затем установлением Империи, оно де-
лилось на имущество заменившего римский народ импе-
ратора и на имущество отдельных городских общин. Для
периода Республики у нас нет данных полагать, что иму-
щество, принадлежавшее римскому народу, эксплуатиро-
валось непосредственно государством. Напротив, мы зна-
ем, что различные его части сдавались на откуп (напри-
мер, рудники) или в аренду, как сдавались общественные
земли за определенные взносы мелким и крупным съем-
щикам, земледельцам и скотоводам. Полученные взносы
вместе с денежными и натуральными податями, посту-
павшими из провинций, шли как на государственные
нужды, так и на раздачи плебсу, устройство для него
зрелищ, общественные работы.
Метод эксплуатации имущества римского народа в то
время стимулировал развитие товарно-денежных отно-
шений, поскольку арендаторы и откупщики должны были
29 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 450.
148
продать свою продукцию, чтобы уплатить взносы. Сти-
мулировалось и развитие частного хозяйства, поскольку
арендаторы вели его на общественных землях.
Во времена Империи города также частично сдавали
свои земли в краткосрочную и долгосрочную аренду, час-
тично же обрабатывали их непосредственно под надзо-
ром и трудом городских рабов. Такие рабы упоминаются
в Веллейской таблице в связи с закладом земли Лукки.
То же относится и к городским мастерским. Известно, что
Цецилий Юкунд арендовал у города сукновальню; с дру-
гой стороны, имеются клейма с названиями городов; оче-
видно, соответствующие изделия производились в город-
ских мастерских, эксплуатировавшихся самим городом.
У нас нет никаких сведений о том, как использовалась
продукция городских земель и мастерских: продавалась
ли она с тем, чтобы внести деньги в городскую казну,
или непосредственно использовалась для нужд общины,
например для раздач плебсу. Возможно, имело место
и то и другое. Но из Плиния Младшего мы знаем (Epist.,
Ill, 12), что городские земли возделывались небрежно и
практически не давали дохода. Кроме того, несмотря на
противодействие правительства, эти земли постоянно за-
хватывались частными лицами. Поэтому в общей массе
прибавочного продукта доход с городского имущества
вряд ли играл существенную роль.
Зато чем далее, тем более возрастало значение им-
ператорского хозяйства, поскольку оно непрестанно уве-
личивалось за счет конфискаций и наследств. Насколько
мы можем судить по имеющимся у нас данным, в хозяй-
стве императоров преобладал труд арендаторов и суб-
арендаторов разных категорий, от крупных кондукторов
до мелких колонов, от держателей, не пользовавшихся
никакими правами на свои участки, до поссессоров, фак-
тически не отличавшихся от собственников. В аренду
сдавались земли, стада, части мастерских, участки руд-
ников. Неизвестно, как расплачивались с государством
съемщики мастерских, но арендаторы земель вносили
плату натурой, обычно на условиях издольщины. Види-
мо, значительная часть поступавшей таким образом в
фиск продукции, как и натуральные подати с провинций,
распределялась вне рыночного обращения, шла на со-
держание двора, военно-бюрократического аппарата, на
раздачи плебсу. Известно, что авторы «Истории Авгу-
149
стов», намечая свою политическую программу, доказы-
вали, что императоры должны содержать армию исклю-
чительно на свой счет, не прибегая для этой цели к пода-
тям30. Часть продукции продавалась: известны импера-
торские рабы-негоциаторы, занятые ее реализацией.
Часть собиравшихся в императорской казне денег (как
от продажи продукции из их хозяйств, так и от денежных
налогов, продажи конфискованных земель, военной до-
бычи) шла в помощь городам — прямую (учреждение
алиментарного фонда, ссуды под залог земель, наделе-
ние землей городской бедноты, сооружение городских
общественных зданий, водопроводов и т. п., что имело
целью не только удовлетворить нужды горожан, но и
дать заработок ремесленникам, подрядчикам, наемным
работникам) и косвенную (сложение недоимок по пода-
тям, которые города не могли уплатить).
Если содержание двора и военно-бюрократического
аппарата поглощает часть общественного продукта в лю-
бой монархии, а субсидии тем или иным слоям населе-
ния практиковались во многих других государствах, то
поддержка гражданских общин характерна для Римской
империи. Ее опорой с самого начала были именно эти
общины, и сохранить их как таковые было одной из важ-
нейших задач императоров, действовавших в зависимости
от конкретных условий, разными методами для достиже-
ния этой цели: основание новых колоний и муниципий;
раздача привилегий и численное увеличение сословия
декурионов за счет ветеранов и получивших римское
гражданство провинциалов; регулирование распоряже-
ния городскими землями (как мы помним, некоторую их
часть запрещалось отчуждать и сдавать в долгосрочную
аренду) и противодействие их захвату; установление при
выделении колоний какого-то земельного максимума;
регулирование цен на продукты первой необходимости,
а впоследствии прикрепление куриалов к городам и на-
ложенным на них повинностям, значительная часть кото-
рых состояла в снабжении городов и обработке их зе-
мель, что, по замыслу императоров, должно было сохра-
нить города как гражданские общины, но привело к про-
тивоположным результатам.
30 Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя..., с. 297 и сл.
150
В частных хозяйствах распределение прибавочного
продукта во многом зависело от типа хозяйства31. Там,
где преобладал рабский труд в его «классической» фор-
ме, часть прибавочного продукта шла на простое, а
иногда расширенное воспроизводство, ремонт старых и
покупку новых орудий производства, скота, новых рабов,
обучение рабов, приобретение или аренду новых земель
и мастерских, расширение площадей, занятых под те или
иные культуры, освоение новых культур, устройство при
имениях подсобных предприятий, ремонт и постройку
жилых и служебных помещений. Как показала М. Е. Сер-
геенко32, исходя из полемики между Колумеллой и Пли-
нием Старшим, противником крупных затрат на рацио-
нализацию хозяйства, доказывавших, что такие затраты
принесут только убыток, было немало, и в конце концов
их точка зрения возобладала, так что часть прибавочного
продукта, шедшая на расширенное воспроизводство, не-
избежно должна была сокращаться. С постепенным же
переходом к менее сложным отраслям земледелия (зер-
новым) и скотоводству должна была сокращаться и доля
прибавочного продукта, шедшая на простое воспроизвод-
ство. Другая часть прибавочного продукта шла на лич-
ное потребление собственника, его семьи и его челяди.
Видимо, эта доля была особенно велика в I в. до н. э.—
I в. н. э., когда максимальных масштабов достигает рос-
кошь высших классов, за которыми тянулись и другие.
С конца I и во II в. роскошь уменьшается. Об этом пи-
шет Тацит, и это же подтверждается сокращением чис-
ленности городских фамилий, исчезновением больших
фамильных колумбариев. Третья часть прибавочного
продукта шла на нужды городской общины. Члены со-
словия декурионов, отправляя городские магистратуры,
помимо вносимых в городскую казну установленных
сумм, должны были еще тратить дополнительные суммы
на раздачи, игры, постройки и т. п., а кроме того, вно-
сить залоги, обеспечивавшие их добросовестное управле-
ние городским имуществом.
31 Для эллинистического Египта соответственную схему составила
А. И. Павловская (О рентабельности труда рабов в эллинистиче-
ском Египте.— ВДИ, 1973, № 4, с. 139).
32 Сергеенко М. Е. Очерки по сельскому хозяйству древней Италии
Л„ 1958, с. 121 и сл.
151
Значительные затраты несли севиры-августалы. Но и
просто богатые граждане тратили огромные средства на
учреждение алиментарных фондов, устройство игр, уго-
щений и раздач согражданам, на сооружение, ремонт и
охрану храмов, библиотек, бань, водопроводов, рынков,
дорог, театров, цирков, на закупку для города съестных
припасов в случае их подорожания, на уплату причитаю-
щихся с города налогов. Менее видные и богатые горо-
жане «благодетельствовали» не всему городу, а колле-
гиям, с которыми были как-то связаны. Даже магистры
и министры квартального культа Ларов, вербовавшиеся
из свободных плебеев, отпущенников и рабов, так же как
и магистры пагов, должны были тратиться на культ,
игры, совместные трапезы. Люди совсем неимущие слу-
жили городу своим трудом. В уставе колонии Юлии Ге-
нетивы предусматривается пять дней в году на общест-
венные работы. К концу III в., судя по количеству по-
винностей, падавших на неимущих, число отрабатывае-
мых дней должно было значительно возрасти.
Часто высказывалось предположение, что, поскольку
при раздачах декурионы получали наибольшую сумму,
августалы среднюю, а плебеи наименьшую, пожертвова-
ния в пользу города не имели целью облегчить нужду
плебса. Однако надо учесть, что при иерархическом
строении римского общества члены более высоких со-
словий, естественно, должны были получать больше. Но
для плебея получение вспомоществований имело немалое
значение, а общая сумма, затраченная на дары плебеям,
несомненно, превышала сумму, затраченную на декурио-
нов и августалов. Кроме того, такие меры, как помощь
съестными припасами при неурожаях, в первую очередь
касались плебса, и он же в основном выигрывал от со-
вместных трапез, игр, сооружения общественных зданий,
учреждений алиментарных фондов.
Цель городских жертвователей была та же, что у им-
ператоров: поддержать видимое единство гражданской
общины, обеспечить сохранение характерных для нее
отношений, при которых каждый гражданин имел право
или на земельный участок, или на какое-то иное удовле-
творение своих минимальных потребностей. Если судить
по муниципальным надписям, частные пожертвования на
нужды городского гражданства особенно возрастают во
II в., когда некоторые города уже начинают испытывать
152
финансовые затруднения й растет число неимущих. Воз-
можно, с этим следует связать и стремление городов при-
влечь к несению муниципальных повинностей приписан-
ных к городам, но не пользовавшихся городским граж-
данством incolae, чтобы они благодаря этому получали
гражданство.
Может быть, привлечение к отправлению honores и
munera таких incolae было одной из целей эдикта Кара-
каллы. Как известно, Дион Кассий самое издание этого
эдикта связывал с желанием увеличить число лиц, пла-
тивших те налоги, которые платили римские граждане.
Таких налогов в общем было немного. Зато резко воз-
растало число лиц, обязанных тратить свое имущество
и труд на нужды городов, что могло сыграть значитель-
ную роль. Это обстоятельство и мог иметь в виду Дион
Кассий, не дифференцируя налоги и муниципальные по-
винности. Сюда же может относиться и поощрение воль-
ноотпущенничества, поскольку отпущенники также не-
сли муниципальные повинности на родине патрона и не-
редко много тратили на городские нужды и в качестве
севиров-августалов, и в качестве патронов коллегий, и
просто как частные лица. Не случайно Плиний Младший
приветствует отпуск рабов на волю, так как он увеличи-
вает число граждан, составляющих прочную опору горо-
дов (Epist., VII, 16; 32).
Таким образом, все большая часть суммарного приба-
вочного продукта рабов шла на поддержание городской
общины. Вряд ли будет правильно полностью отнести
соответствующие затраты к непроизводительным, ибо
производившиеся, например, на эти деньги обществен-
ные постройки стимулировали связанные со строитель-
ным делом ремесла и увеличивали покупательную
способность занятых на строительстве работников; до-
полнительные покупки позволяли делать алименты и
денежные раздачи тем, кто их получал. Но из бюджета
землевладельцев (а также владельцев более значитель-
ных ремесленных предприятий) затраты на городские
нужды изымались, и осуществлять расширенное, а под-
час и простое воспроизводство им становилось все
труднее.
Наконец, последняя часть прибавочного продукта шла
на налоги государству, на плату за арендованные у
городов и государства земли, на взнос процентов на полу-
153
Шейные у государства под залог земель ссуды. на выплату
процентов ростовщикам, к займам у которых прихо-
дилось многим прибегать. Долги особенно тяжело дави-
ли на «маленьких людей», отпущенников и рабов, арен-
довавших земельные участки и части мастерских, но от
них страдали и более состоятельные люди.
Распределение прибавочного продукта в его денежной
форме, обусловленное особенностями структуры римско-
го общества, лишний раз подтверждает, что потребность
в наличных деньгах быстро возрастала и опережала рост
производительности труда рабов, которому ввиду всех
указанных причин были положены весьма узкие пре-
делы. Прибавочный продукт мог быть достаточен для
простого, в известной мере даже расширенного воспроиз-
водства в отдельных хозяйствах, приносивших больший
или меньший доход, но его не хватало для удовлетворе-
ния нужд, хотя бы самых минимальных, всех сочленов
гражданской общины, все возраставшая часть которых
беднела и претендовала на вспомоществование. Эти нуж-
ды, очевидно, не могли быть удовлетворены за счет внут-
ренних ресурсов собственного производства.
В этой связи следует напомнить, что, за исключением
некоторых крупных скотоводов конца Республики, ни
один из известных нам римлян не нажил большого со-
стояния на сельском хозяйстве, основанном на рабском
труде. Очевидно, оно приносило в общем довольно скром-
ный доход, которого не могло хватить при тех условиях
распределения прибавочного продукта (к тому же сокра-
щавшегося, как мы пытались показать выше, из-за уве-
личения необходимого продукта в связи с развитием
методов поощрения рабов). Все известные нам'крупные
состояния составлялись во внепроизводственных сферах,
а соответствующие возможности сужались по мере сокра-
щения внешних ресурсов. При Империи почти единствен-
ным способом обогащения в рамках рабовладельческого
уклада становится государственная служба, т. е. получе-
ние доли прибавочного продукта, сосредоточивавшегося в
фиске.
Хозяйство рабовладельческого общества в целом про-
цветало в те периоды, когда значителен был приток ма-
териальных ценностей извне. Часто высказывалось мне-
ние, что состояние римского производства зависело от
количества пленных, поступавших на рабские рынки, и
154
что римские войны велись главным образом с целью за-
хвата рабов. Как мы в свое время пытались показать”,
это в общем не соответствует фактам. Но приобретение
земель для выведения колоний, военная добыча (Маркс
отмечал как одну из особенностей античной экономики
перенесение завоевателями из одной страны в другую со-
кровищ и их частичный внезапный прилив в обраще-
ние) 33 34, участие значительного числа граждан в эксплуа-
тации и ограблении провинций играли огромную роль в
оживлении и расцвете римской экономики. Именно стрем-
ление к захвату необходимых для поддержания граждан-
ской общины земель и материальных ценностей, а не
борьба за рынки сбыта было главной причиной безудерж-
ной римской агрессии.
Но с установлением Империи соответствующие воз-
можности постепенно сокращаются. Последний крупный
прилив сокровищ имел место в результате дакийских
войн Траяна. Эксплуатация провинций была упорядочена
и перешла всецело в руки государства. Поступление
ценностей извне иссякло. Города могли рассчитывать
только на субсидии императоров, а они уменьшались с
ростом других расходов государства, которое в III в.
оказалось вынуждено прибегнуть к инфляции из-за не-
хватки денег. А без поступлений извне рабовладельче-
ская экономика в целом не могла оставаться на уровне,
достаточном для удовлетворения общественных потреб-
ностей, что явилось одной из существенных причин ее
кризиса и последующей натурализации хозяйства.
По-иному обстояло дело с укладом, который был
представлен сальтусами, базировавшимися в основном
на труде арендаторов и держателей разных категорий.
Здесь прибавочный продукт изымался в форме ренты,
причем направление ее движения было обратным дви-
жению ренты феодальной: не от отработочной к нату-
ральной и денежной, а от денежной к натуральной и из-
дольной в соединении с отработочной, хотя в ряде слу-
чаев, например в африканских сальтусах, рента с самого
начала была издольной, затем дополненной отработка-
ми. Этот прибавочный продукт, во-первых, шел на на-
деление колонов инвентарем, частично принадлежавшим
33 Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений..., с. 36—66.
34 См.: Маркс К.., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. ПО.
155
колону, частично землевладельцу, причем постепенно
доля последнего росла, так что в конце концов, как уже
упоминалось, и сам колон, и его инвентарь были причис-
лены к инвентарю имения. Орудия производства, выда-
вавшиеся колону, были, естественно, менее сложными и
дорогими, чем использовавшиеся на рабовладельческой
вилле, но при значительном числе колонов их требова-
лось гораздо больше.
Неизвестно, за чей счет производился их ремонт, но
можно думать, что при наличии в сальтусах многих ра-
бов-ремесленников ремонт производился ими, т. е. за
счет владельца имения. Возможно, что те же ремеслен-
ники производили несложные орудия производства коло-
нов, обходившиеся тогда дешевле, чем покупные. Неко-
торая часть прибавочного продукта шла на расширение
штата ремесленников, но при обилии рабов у владельцев
доменов скорее не за счет покупки, а в результате обуче-
ния тут же на месте детей рабов. Какая-то часть дохода
могла идти на реализацию продукции сальтуса, если она
не продавалась на месте скупщикам. Приходилось по-
купать или арендовать для ее вывоза транспортные сред-
ства, в том числе и суда [они иногда причислялись к ин-
вентарю имения (Dig., XXXIII, 7, 8)], с которыми посы-
лались доверенные агенты из рабов и отпущенников, до-
ставлявших на место и продававших груз. Зато такой
способ реализации продукции мог дать гораздо большую
прибыль, чем при продаже ее скупщикам. Именно дейст-
вуя подобным образом, разбогател Тримальхион. Извест-
ных, хотя вряд ли значительных, затрат требовала орга-
низация поместных рынков. Часть дохода шла на увели-
чение земельных владений путем покупки или приобре-
тения земель неоплатных должников. В отличие от рабо-
владельческих вилл, где дополнительные вложения на
рационализацию хозяйства и его расширение могли вве-
сти владельца в убыток (как было со знаменитым Тари-
ем Руфом), затраты владельцев сальтусов, возделывае-
мых колонами, окупались и увеличивали их доход.
Организация мастерских не только избавляла их от
расходов на покупку ремесленных изделий, но позволя-
ла продавать излишек изготовленной в них продукции,
в частности на тех же поместных рынках, успешно кон-
курировавших с городскими, почему города сопротивля-
лись организации нундин в сальтусах.
156
Если увеличение размеров имения ставило перед ра-
бовладельцами непреодолимые трудности, связанные с
организацией рабов, то укрупнение сальтусов, особенно
за счет неоплатных должников, становившихся прека-
ристами, увеличивало массу ренты, получаемую собст-
венниками. Правда, и здесь возрастал штат администра-
ции, особенно при издольной аренде, так как требовалось
значительное число лиц, надзиравших за работой коло-
нов и учитывавших сдаваемую ими продукцию и ее реа-
лизовавших. Но в данном случае при большом количестве
рабов, содержавшихся за счет той же продукции, за-
траты на управленческий аппарат поглощали сравнитель-
но меньше средств, чем гораздо более разветвленный
административный аппарат рабовладельческой виллы,
где надзор должен был быть значительно эффективнее.
Судя по письмам Плиния Младшего, его доверенные
рабы наблюдали за колонами только при сборе виногра-
да и, вероятно, как можно судить по Палладию, во вре-
мя вспашки. В остальное время колоны работали сами,
тогда как надзор за рабами осуществлялся непрерывно.
Учетчики также в основном были заняты при сборе и сда-
че урожая, в прочие же сезоны могли быть использованы
в мастерских, городских фамилиях и т. п. В крупных име-
ниях их могло быть меньше, чем в нескольких более мел-
ких. Плиний Младший, собираясь купить соседнее име-
ние, учитывает, между прочим, и это обстоятельство. Кро-
ме того, колоны не нуждались в обслуживающем персо-
нале, имевшемся на виллах, поскольку члены семьи ко-
лона сами готовили пищу, одежду, ухаживали за детьми
и больными. Не было необходимости поощрять колонов
теми мерами, которыми во время Империи поощрялись
рабы. Если же колон получал от хозяина что-либо сверх
установленного традицией инвентаря — ссуду продукта-
ми, зерном, скотом, деньгами, он должен был соответст-
венно расплатиться и не имел права уйти из имения до
погашения задолженности, что гарантировало землевла-
дельцу наличие рабочих рук. Все это, видимо, подтверж-
дает предположение, что, хотя мы не знаем никаких
цифр, характеризующих капиталовложения рабовладель-
ческих вилл и сальтусов, и размеров получавшихся на
эти капиталовложения доходов, последние в процентном
отношении были гораздо выше у собственников сальту-
сов, обрабатываемых колонами, а доля прибавочного
157
продукта, вкладывавшаяся в производство и воспроиз-
водство, была относительно меньшей.
На личное потребление шла, очевидно, значительная
доля прибавочного продукта. Богатые собственники рас-
полагали большим штатом домашних рабов и отпущен-
ников, среди которых было немало образованных людей,
хорошо содержавшихся; кроме того, они обладали при-
надлежавшей к разным слоям общества обширной клиен-
телой, также требовавшей затрат. Имели они и много-
численных отпущенников, часть которых им приходилось
содержать алиментами. С другой стороны, они постоянно
получали часть наследств богатых отпущенников, а таких
могло быть немало, ибо, судя по надписям, чаще всего
выдвигались и богатели отпущенники именно влиятель-
ных патронов. Немалые средства шли на постройку и от-
делку городских домов и сельских вилл, предназначав-
шихся не для извлечения доходов, а для удовольствия,
на предметы роскоши, хотя и в среде высших классов
роскошь постепенно шла на убыль.
Поскольку с какого-то момента земли крупнейших
после императоров собственников (сенаторов) были изъ-
яты из городских территорий, на городские общины им
часть прибавочного продукта тратить не приходилось,
если у них не было такого желания. Помимо известной
надписи о пожертвованиях городу, сделанных Плинием
Младшим, мы знаем очень мало надписей, содержащих
сведения о пожертвованиях городам от сенаторов и их
семей. Можно указать два взноса на алиментарный фонд
(CIL, II, 1174; X, 5056), раздачи горожанам (CIL, IX,
5423), восстановление общественных зданий сенатором-
патроном (CIL, X, 3857), сенаторов-патронов, выхлопо-
тавших для родных городов различные привилегии (CIL,
V, 532; XI, 4213). По сравнению с огромной массой над-
писей, где жертвователями выступают всадники, декурио-
иы, августалы и просто состоятельные граждане, это, ко-
нечно, совершенно ничтожное число. Недаром Апулей
ополчается против крупнейших собственников, которые
не хотят делиться с согражданами своим богатством, и
призывает к ограничению частных состояний (De dogm.
Platon., II). Правда, сенаторам при отправлении общего-
сударственных магистратур приходилось устраивать до-
рогостоившие игры, но вряд ли расходы на них пожирали
такую часть их доходов, как расходы граждан городов на
158
нужды гражданской общины. Кроме того, нередки были
случаи, когда имущество сильно растратившегося сенато-
ра император пополнял из собственной казны.
В провинциях крупные собственники тоже платили по-
земельные и другие налоги. Но им, очевидно, не приходи-
лось ни арендовать, ни закладывать землю, а следова-
тельно, вносить арендные платежи и проценты на долги.
Напротив, они сами часто выступали заимодавцами, что
способствовало увеличению их дохода, числа рабочих
рук, которыми они могли располагать, и влияния на
соседнюю округу, приносившего им немало как экономи-
ческих, так и политических выгод.
Как видим, распределение доходов, приносившихся
хозяйствами различных типов, было различно. Общими
были расходы на налоги государству, личное потребле-
ние и частично на расширение производственной базы.
Но и в этом случае имело место известное различие. Вла-
делец рабовладельческой виллр! мог расширить и усовер-
шенствовать производство только за счет денежных за-
трат (покупка земли, орудий производства, рабов, наем
батраков, мелиоративные и ирригационные работы, ко-
торые он не мог выполнить своими силами и сдавал под-
рядчикам, и т. п.). Владелец сальтуса должен был тра-
тить деньги только на покупку новой земли, отчасти,
возможно, на инвентарь колонов и на предоставление зай-
мов людям, которые потом могли превратиться в его ка-
бальных или прекаристов. Да и то инвентарь мог изго-
товляться в его мастерских, а займы часто давались на-
турой. Расширение его владений сплошь да рядом имело
место именно в результате таких займов, а судя по мно-
гочисленным законам, направленным против смещения
межевых знаков и захвата чужой земли (городской и
частной), и за счет прямого насилия. Все нужное вплоть
до строительных материалов и водопроводных труб про-
изводилось в имении, а наложенные на колонов и поса-
женных на землю отпущенников отработки в достаточной
мере обеспечивали владельца рабочей силой на случай
трудоемких работ.
Собственник экзимированного сальтуса гораздо мень-
ше, чем собственник рабовладельческой виллы на город-
ской территории, испытывал повседневную нужду в день-
гах. Он мог хранить их в качестве сокровища на случай,
если ему потребуется сразу мобилизовать значительные
159
средства. Не зависело его хозяйство и от притока ценно-
стей извне, поскольку в его распоряжении оставалась го-
раздо большая доля прибавочного продукта, чем у муни-
ципального собственника, сочлена гражданской общины.
Единственным претендентом на часть его прибавочного
продукта выступало государство. Когда его притязания
перестали уравновешивать для земельных магнатов те
выгоды, которые им давало существование достаточно
сильного централизованного государства, они стали в
оппозицию к нему, что обусловило многие события как
кризиса III в., так и последнего столетия существования
Западной империи.
Все сказанное относится и к крупным кондукторам
экзимированных императорских сальтусов, за исключе-
нием того, что их обязательства фиску были выше, по-
скольку они должны были вносить арендную плату.
Конечно, как и во всяком обществе с разными укла-
дами, эти уклады далеко не всегда были представлены
в чистом виде, а многократно переплетались, образуя
множество гибридных форм. В. И. Ленин, характеризуя
крепостнический и капиталистический уклады порефор-
менной России, показывал, как они сочетались не только
в одном районе, но и в одном хозяйстве35. «Педантски-
ми» называл В. И. Ленин попытки с математической точ-
ностью «аптекарских весов» определить, где в этом пере-
плетении укладов кончается крепостничество и начина-
ется «чистый» капитализм36. То же относится и к рим-
скому обществу, особенно времен Империи, когда рабо-
владельческий способ производства распространяется на
провинции, накладываясь на существовавшие там преж-
де отношения.
Форма эксплуатации колонов влияла на форму экс-
плуатации посаженных на землю рабов, и, наоборот, ра-
бовладельческие отношения влияли на ухудшение поло-
жения «простонародья» вообще, в частности колонов, те-
рявших постепенно не только свободу, но и право на свое
имущество. Вольноотпущенники, права и обязанности
которых определялись рабовладельческими нормами, ча-
сто помещались на земле имения организованными в об-
щину, как были испокон века организованы крестьяне в
35 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 213.
36 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 46.
160
провинциальных государственных и частных сальтусах.
Переплетались отношения договорные и традиционные,
экономические и внеэкономические. Так, колон, даже бу-
дучи формально равным контрагентом землевладельца,
по традиции становился его клиентом. Юристы упомина-
ют колона, принятого хозяином in fidem suam (Dig., XIX,
1, 49; Fragm. iur. Rom. Vat., 13). Раб — формально абсо-
лютная собственность господина — мог при известных
условиях заключать с ним сделки, отпущенник — стано-
виться компаньоном патрона и т. п.
Очень пестрым по своему статусу и правам станови-
лось население крупных доменов: рабы, непосредственно
эксплуатировавшиеся в личном хозяйстве господина;
рабы-ремесленники, трудившиеся в мастерских; рабы и
отпущенники, занятые в администрации, имевшие свои
пекулии и рабов-викариев; рабы и отпущенники, поса-
женные на землю; прекаристы, одни из которых имели
владельческие права, а другие не имели; вербовавшиеся
из рабов, а также свободных вилики и акторы; более
крупные арендаторы входивших в состав домена вилл со
своими рабами и субарендаторами; мелкие колоны, сни-
мавшие участки индивидуально или коллективно, целой
общиной, проживавшей в находившихся на территории
домена селах. Соответственно переплетались разные фор-
мы эксплуатации, изъятия прибавочного продукта и его
последующее использование.
Но все же при всей запутанности и пестроте переход-
ных форм, несомненно, можно говорить о двух укладах,
различавшихся и по характеру собственности (муници-
пальной и экзимированной), и по способу извлечения
прибавочного продукта, т. е. по методам эксплуатации,
организации производственного процесса, по степени при-
частности к товарно-денежным отношениям и распреде-
лению прибавочного продукта.
В тот период, когда число городов множилось, принад-
лежность к гражданской общине давала ряд экономиче-
ских и политических преимуществ, рост производитель-
ности труда рабов на виллах и в мастерских обеспечивал
доход не ниже, чем ростовщический процент, а доля при-
бавочного продукта, шедшего на нужды гражданской об-
щины, компенсировалась поступлениями извне, за счет
эксплуатации внешней и внутренней периферии. Тогда
рабовладельческий уклад был развивающимся, господ-
6 Е. М. Штаерман
161
ствующим и определяющим характер общества как об-
щества рабовладельческого. То было время максималь-
ного расцвета античных городов, товарно-денежных от-
ношений, развития экономических связей как между сво-
бодными товаропроизводителями в масштабах городов,
провинций, империи в целом, так и между землевладель-
цами и колонами, патронами и отпущенниками, госпо-
дами и рабами, развития, пределы которого лимитиро-
вались натуральными элементами экономики и приро-
дой рабовладельческих отношений.
Но постепенно рост производительности рабского тру-
да и дальнейшая рационализация рабовладельческого
производства приостанавливаются из-за присущих рабо-
владельческому способу производства противоречий. Со-
ответственно снижается доходность отдельных производ-
ственных ячеек, растет доля необходимого продукта, иду-
щая на содержание и поощрение рабов, и доля прибавоч-
ного продукта, затрачиваемая на муниципальные нужды.
Развитие под влиянием нужды в деньгах сдачи в аренду
земли, мастерских, рабов, а также умножение числа зай-
мов под залог имущества оказываются лишь временным
паллиативом, в конце концов чишь еще более обременив-
шим хозяйство; иссякают поступления извне. Тогда рабо-
владельческий способ производства приходит в состоя-
ние обостряющегося кризиса. Напротив, уклад, представ-
ленный колонатом и экзимированными сальтусами, вы-
двигается на передний план и укрепляется. Соответст-
венно хозяйство в значительной мере становится нату-
ральным, экономические связи слабеют, начавшие было
развиваться договорные отношения снова вытесняются
внеэкономическим принуждением, принимающим, одна-
ко, иной характер: оно основывается уже не на абсолют-
ной собственности господина на приравненного к четве-
роногому раба, а на собственности землевладельца на
землю, на которой сидят сельские рабы и колоны, обязан-
ные натуральной и отработочной рентой.
Помимо чисто экономических причин в эволюции ук-
ладов и их соотношений, большую роль играла политика
государства. Во многих работах на Западе вслед за Ро-
стовцевым повторяется мысль о пагубном влиянии вме-
шательства государства в экономическую жизнь во вто-
рую половину существования Империи. Его более ран-
нюю политику часто, напротив, характеризуют как пол-
162
ное невмешательство, видя единственное исключение в
ограничении виноградарства в провинциях, введенном
еще при Республике и отмененном только императором
Пробом.
Между тем, по-видимому, вопрос о влиянии на эконо-
мику римского государства отнюдь не сводится только
к протекционизму и подобным мерам, свойственным бур-
жуазному государству. Он должен быть рассмотрен с
учетом обстановки в разные периоды. «Авторитет», как
писал В. И. Ленин, может возникать из самих условий
производства и обращения, и тогда расширение его зна-
чения необходимо37. Маркс, анализируя «труд надзора»,
также выделял государство и его значение для органи-
зации и координации производства 38.
Очевидно, в первые века Республики, когда государ-
ство еще, по существу, совпадало с самой гражданской
общиной, его функции были именно функциями «авто-
ритета», возникавшего из самих потребностей общест-
венного производства. В главе о собственности мы поста-
рались показать, что государство осуществляло имевший
первостепенное значение для жизни общины контроль
над обработкой земли, находившейся в частном владе-
нии. С целью обеспечить мелких собственников макси-
мальными возможностями для наилучшей обработки
земли устанавливались различные сервитуты. Кроме то-
го, государство было собственником растущего по мере
завоеваний ager publicus и могло распоряжаться им для
увеличения удельного веса мелких и средних земледель-
ческих или крупных скотоводческих хозяйств, для пере-
дачи участков на общественной земле в частную собст-
венность или для сдачи их в аренду, чтобы на арендные
взносы удовлетворять нужды плебса. Издавая законы
против роскоши, государство стремилось ограничить не-
производительные расходы и заставить граждан вклады-
вать средства в улучшение земледелия или тратить их на
общественные нужды. Самое конституирование граж-
данской общины играло решающую роль в возникнове-
нии и дальнейшей эволюции основных, определявших
характер римской экономики моментов.
Как уже упоминалось, принцип, согласно которому
каждый гражданин имел право на надел, и установление
37 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 263.
38 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. I. с 422.
6* 163
земельного максимума способствовали распространению
мелкого и среднего хозяйства, которое не могло быть
полностью самоудовлетворяющимся, что содействовало
развитию товарно-денежных отношений. Тот же прин-
цип способствовал резкому уменьшению числа свобод-
ных, которые могли подвергаться эксплуатации. В соче-
тании с запрещением долгового рабства и борьбой про<
тив долговой кабалы, а также общей демократизацией
социально-политического строя, предполагавшей юриди-
ческое и политическое равенство граждан и их прямую
связь с государством, этот принцип привел к тому, что
единственной достаточно широкой возможностью исполь-
зования чужого труда стала эксплуатация рабов, стояв-
ших вне институтов гражданской общины и составляв-
ших абсолютную собственность господ. Развитие то-
варно-денежных отношений и «классического» рабства,
предопределенные строем гражданской общины, каким
он сложился в результате победы плебеев, само пред-
определило путь, по которому развивалась римская
экономика, а также возможности и пределы ее раз-
вития.
В западной литературе, как уже указывалось, неод-
нократно ставился вопрос, почему в Риме не возник ка-
питализм. Обычно он смешивается с вопросом о том, по*
чему там не возникла крупная машинная индустрия.
Однако по существу это две разные проблемы. Как мы
пытались объяснить выше, крупное производство было
несовместимо в течение более или менее долгого срока
с рабским трудом, а машинная индустрия совместима
только с крупным производством. Но почему в тот пе-
риод, когда наука близко подошла к созданию машин,
когда шло обезземеливание крестьян и концентрация
средств производства и денежных средств, т. е. когда
шли процессы, внешне аналогичные тем, которые имели
место на заре капитализма, капитализм, при котором
возможна бы была механизация, не сложился, а бурно
расцвел рабовладельческий способ производства? В чем
заключалась специфика исторической среды? Маркс за-
мечал, что капитализм возникает только тогда, когда
значительные массы людей выбрасываются на рынок
труда в виде поставленных вне закона пролетариев,
когда у работника отняты все гарантии существования,
обеспечивавшиеся старинными феодальными учрежде-
164
ниями ’9. Маркс имел в виду учреждения, существовав-
шие в феодальном обществе, но те же учреждения, га-
рантировавшие существование граждан, присущи были
и римской гражданской общине. Римские пролетарии не
стояли вне закона. Они оставались членами народного
собрания, формально считавшегося верховным государ-
ственным органом и принимавшего меры к обеспечению
бедноты (аграрные и фрументарные законы, выведение
колоний, реформа армии для наибольшего обеспечения
служивших в ней бедняков и т. д.).
Капитализм не потому не возник в Риме, что там не
сложилось крупное, поддающееся механизации -произ-
водство, а потому, что структура римской общины и ее
институты не способствовали появлению в массовых
масштабах свободных рабочих, лишенных всяких поли-
тических прав и гарантий существования. А следова-
тельно, не мог возникнуть капитализм в марксистском
его понимании и не могло утвердиться порождаемое
только капитализмом крупное мануфактурное производ-
ство, предшествовавшее машинной индустрии. Отсут-
ствие последней было не первичным, а вторичным явле-
нием, не причиной, а следствием. Известны анекдоты о
Тиберии, казнившем изобретателя ковкого стекла, и о
Веспасиане, отказавшемся от предложенной ему изобре-
тателем машины для переноски больших каменных бло-
ков и колонн. Часто эти рассказы приводят в доказа-
тельство отсутствия у римлян интереса к коренным усо-
вершенствованиям производства, так сказать, «пред-
принимательского духа», но упускают из вида
мотивировку, приводившуюся императорами: Тиберий
сослался на то, что новое изобретение может разорить
металлургов, Веспасиан — на необходимость дать на
строительстве простому народу заработок, которого мо-
жет лишить предложенная ему машина (Plin., N. Н.,
XXXVI, 46, 3; Suet., Vesp., 14). Оба рассказа, хотя они
относятся к несколько более позднему времени, чем то,
которое имеет известные аналогии с периодом перво-
начального накопления, хорошо иллюстрируют сказан-
ное выше: государство, выросшее из гражданской общи-
ны и опиравшееся на новые общины — города, ни в эпо-
ху Республики, ни в начале Империи не могло лишить
39 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 727.
165
составлявший органическую часть гражданской общины
плебс «гарантий к существованию», а следовательно, не
могли тогда появиться крупные массы стоящих вне за-
кона пролетариев, единственным средством к существо-
ванию которых стала бы лишь продажа на любых усло-
виях своей рабочей силы. Политика государства, стре-
мившегося, как мы пытались показать, разными спосо-
бами сохранить город как общину, играла в этом
отношении огромную роль.
При Империи, когда император заменил римский на-
род, значение государства в экономической жизни не
уменьшилось, а напротив, постоянно возрастало по ме-
ре возрастания императорского хозяйства. Значение это
отнюдь не связано только с политическими функциями
императора как суверена, но и с его положением круп-
нейшего собственника империи. К первым относился тот
же контроль за обработкой земли, установление размера
и характера пошлин и налогов, способа их взимания, их
распределение (в пользу военно-бюрократического аппа-
рата, муниципальных слоев и т. п.), строительная дея-
тельность государства, поощрение тех или иных типов
хозяйства и меры против других (например, при Юли-
ях — Клавдиях конфискация крупных доменов и дробле-
ние их на мелкие и средние участки, отдававшиеся
частным владельцам или сдававшиеся императорским
колонам), выведение колоний и повышение статуса го-
родов, что вело к значительному перераспределению зе-
мель в провинциях в пользу муниципальной собственно-
сти, защита от расхищения городских земель, умаление
прав общин и поощрение выделения из них независимых
поссессоров; впоследствии, напротив, выделение из го-
родских территорий сенаторских земель, укрепление прав
землевладельцев на повинности колонов, а затем и на
самую их личность. На экономику влияли, как мы виде-
ли выше, и законы, ограничивавшие произвол рабовла-
дельцев, поскольку способствовали перестройке методов
рабовладельческого хозяйства. Колебания между мера-
ми, призванными поддержать один из укладов, стали
особенно заметны в период кризиса III в., во время
борьбы «сенатских» и «солдатских» императоров.
Государство времен Империи возникло и существо-
вало как орган муниципальных земле- и рабовладельцев
сперва Италии, затем провинций. Постепенно оно сосре-
166
доточило ё своих руках огромную массу средств Произ-
водства. Но если государство эпохи империализма, со-
средоточивая в своих руках средства производства от-
дельных капиталистов, превращается, по словам
В. И. Ленина, в «коллективного капиталиста» 40, то рим-
ское государство при аналогичном процессе отнюдь не
превращалось в «коллективного рабовладельца». На-
против, именно в императорском хозяйстве раньше все-
го распространяются и укрепляются нерабовладельче-
ские формы эксплуатации, сочетавшие крупную собст-
венность с мелким производством плательщиков разного
вида ренты. Следовательно, экономически император-
ская собственность сближалась не с собственностью
служивших опорой империи муниципальных рабовла-
дельческих слоев, а с собственностью владельцев экзи-
мированных сальтусов. Отсюда известное расхождение
в политике государства как суверена и как собственни-
ка. Так, в качестве последнего оно было заинтересовано
в извлечении максимального прибавочного труда коло-
нов, а значит, в возрастании их зависимости от собствен-
ника земли, что шло вразрез с интересами городов,
поскольку колоны экзимированных сальтусов выбывали
из сферы воздействия последних. Заинтересованные в
росте числа колонов, императоры с конца II и в III в.
стали обращать пленных не в рабов, а в колонов. В ко-
лонов превращались туземные племена (например, в
Африке), за счет социально-экономического развития
которых раньше росло число городов. В том же направ-
лении действовало ухудшение юридического положения
humiliores, превращавшихся из некогда равноправных
граждан в объект эксплуатации и морального угнетения
со стороны земельных магнатов, что окончательно под-
рывало устои античной гражданской общины.
В качестве собственников императоры оказывали
влияние на экономику и другими путями. Сама органи-
зация их хозяйств во многом служила образцом для
организации хозяйств частных. Так, видимо, Август стал
первым организовывать во дворце и на своих виллах
состоявшие из рабов и отпущенников коллегии, давав-
шие им некоторую видимость самоуправления и затем
широко распространившиеся в частных хозяйствах.
40 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 330.
167
В последние проникали и нормы, устанавливавшиеся в
уставах императорских сальтусов, почему такое рас-
пространение в Африке получила lex Manciana. Масса
продуктов из императорских хозяйств распределялась
вне рынка, влияя на его сужение. Устанавливая повин-
ности своих колонов и арендаторов, государство могло
стимулировать те или иные культуры и отрасли произ-
водства. Огромное число людей втягивалось в импера-
торское хозяйство, что способствовало трансформации
экономической и социальной структуры. Путем распре-
деления принадлежавших им земель императоры воздей-
ствовали также на положение, прирост и убыль людей
разных статусов. Земли могли отдаваться колонам раз-
ных категорий, поссессорам или ветеранам, пополнявшим
муниципальные слои; императоры могли продавать свои
земли мелким и средним собственникам, как было в I в.,
или, напротив, крупным, как это имело место в IV в.
Самый рост императорского хозяйства сокращал сферу
действия, так сказать, «частного сектора».
Не всегда можно с точностью определить, в каких
случаях императоры действовали как суверены, а в ка-
ких — как собственники, тем более что они считались
собственниками всей земли, но несомненно, что в обоих
этих качествах они во все века существования Римской
империи имели возможность существенно воздействовать
на экономику.
Можно ли считать, что это воздействие было исклю-
чительно пагубным? В деспотических государствах, пи-
сал Маркс, «труд по надзору и всестороннее вмешатель-
ство правительства охватывает... и выполнение общих дел,
вытекающих из природы всякого общества, и специфи-
ческие функции, вытекающие из противоположности
между правительством и народными, массами» 41. Мысль
эта вполне приложима к Римской империи, особенно во
вторую половину ее существования. Такие мероприя-
тия, которые явились ответом на обострение классовой
борьбы, несомненно, были пагубны и реакционны. Но,
возможно, те из них, которые относились «к исполнению
общих дел», какими их делала изначальная природа
римского общества, следует квалифицировать иначе.
Первым мероприятием подобного рода были повинно-
41 Маркс К.., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. I, с. 422.
168
сти, наложенные на навикулариев, обслуживавших ан-
нону. Оставляя в стороне снабжение армии, которое
входит в задачи любого государства, аннона шла на
кормление плебса, что было исконным установлением
Рима. Его прекращение или сокращение было несовме-
стимо с основными устоями античной гражданской об-
щины. О работающих для общественной пользы реме-
сленных коллегиях говорят упоминавшийся выше закон
Септимия Севера, даровавший членам таких коллегий
освобождение от муниципальных повинностей, и закон
Константина. Если в какой-то мере справедливы сооб-
ражения об организации Нумой и последующем функ-
ционировании ремесленных коллегий под надзором пре-
фектов и патронов, то это может подтвердить, что они
искони рассматривались с точки зрения обслуживания
ими потребностей граждан civitas, представлявшей со-
бою, как мы старались показать, разновидность терри-
ториальной общины. Общинный строй, говорит Маркс,
не позволяет труду и продукту отдельного лица высту-
пать как частные труд и продукт. Этот строй обуслов-
ливает то, что труд выступает как функция члена общест-
венного организма42. А если это так, то последующее
прикрепление коллегиатов к коллегиям, обязанным вы-
полнять определенные повинности, хотя и было, конечно,
связано с общими условиями экономического кризиса и
обострением социальных противоречий, но не являлось
чем-то абсолютно новым, вызванным злой волей прави-
тельства. Заменив собой бесконечно расширившуюся
римскую civitas и переняв ее права и обязанности, импе-
раторы, возможно, могли опереться на ее традиции, лишь
усилив диктуемый ими нажим и контроль «для общест-
венной пользы», внося, так сказать, не качественные, а
количественные изменения.
То же относится и к прикреплению куриалов и при-
нуждению их нести ответственность за обработку пу-
стующих земель. Контроль за тщательной обработкой
всего, как частного, так и общественного, земельного
фонда civitas, как мы видели, всегда существовал, так
что ничего принципиально нового здесь не было, хотя,
конечно, в данном случае большую роль играли и фис-
кальные интересы. Что касается повинностей куриалов,
& См,: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 20.
169
то, помимо государственных, значительная их часть
предусматривала удовлетворение нужд города: попече-
ние об анноне и ее раздаче, об общественных землях и
водопроводах, обеспечение граждан зерном, вином,
маслом, всем необходимым для игр, ремонт дорог, отоп-
ление бань, наблюдение за строительством обществен-
ных зданий и судов, за торговлей съестными припасами,
необходимыми для пропитания народа, за работой хле-
бопекарен. Перечисливший все эти повинности юрист
конца III — начала IV в. Гермогениан отмечает, что они
уже давно значились в городских уставах (Dig., L, 4, 1,
1—3; 4, 14; 4, 18).
Столь же исконными были для неимущих трудовые
повинности. Мы не знаем, устанавливался ли при Рес-
публике максимум цен на предметы первой необходимо-
сти, но соответствующая практика началась с момента
установления Империи. Закон Юлия об анноне назначал
наказания для тех, кто организует общества, чтобы спе-
кулировать хлебом (Dig., XLVIII, 12, 2). Последующие
императоры принимали меры против купцов и богачей,
пользовавшихся неурожаями, чтобы не продавать хлеб
по «справедливым ценам» (Dig., XLVII, 11, 6). Септимий
Север поручил префекту Рима наблюдать за тем, чтобы
не превышались установленные цены на мясо (Dig., I,
12, I, 11). В отдельных случаях при сильных неурожаях
наместники провинций предписывали продажу всех
хлебных излишков по установленным ценам (А. е., 1925,
№ 126). Подобные примеры вмешательства государства
имели целью предотвратить голодные бунты плебса и
поддержать основные устои гражданской общины.
Если говорить об «ограничении частной инициати-
вы», т. е. полной свободы деятельности частных лиц в
экономической области, подобной свободе предприни-
мателей эпохи домонополистического капитализма, то ее
никогда не было в Риме. Государство в целом или город
всегда выступали в качестве регулятора. Но когда ра-
бовладельческий способ производства стал клониться к
упадку и самое бытие античных городов и сильно ослаб-
ленных муниципальных слоев стало терять смысл, пре-
вращаться в тормоз для развития новых отношений, ко-
гда, с другой стороны, стали все более обостряться упо-
мянутые Марксом противоречия между правительством
и народом, вмешательство государства, пытавшегося не
170
только йзъять средства для содержания военно-бюро-
кратического аппарата, но и поддержать то, что уже от-
живало свой век, стало ощущаться как тяжелое бремя.
В. И. Ленин, говоря о государстве, являющемся собст-
венником средств производства и осуществляющем конт-
роль над экономикой, указывал, что весь вопрос сводит-
ся к тому, кто кого контролирует, на благо какого клас-
са осуществляется контроль43. Видимо, эту мысль
В. И. Ленина можно отнести и к Римскому государству.
Его контроль, сменивший контроль гражданской общи-
ны над ее сочленами, играл прогрессивную роль, пока
базирующийся на античном городе рабовладельческий
способ производства еще был на подъеме, не исчерпал
заложенных в нем возможностей развития производи-
тельных сил, пока класс муниципальных земле- и рабо-
владельцев составлял опору империи, а воспроизводство
отношений гражданской общины было одной из глав-
ных целей производства и распределения. Но, когда
этот класс стал классом, уходящим в прошлое, меры,
направленные на гальванизацию связанных с его господ-
ством отношений, стали реакционными, вызывали про-
тест самых различных слоев общества, и в первую оче-
редь трудящихся масс, за счет которых в конечном сче-
те осуществлялись эти меры.
Процессы, шедшие в экономике, определяли и со-
циальную структуру римского общества, и расстановку
классовых сил в разные периоды его истории.
43 См.: Ленин В. И. Поля. собр. соч., т. 34, с. 164—166, 168—170,
175, 176.
Глава IV
СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА
В литературе уже отмечалась сложность структуры
римского общества, в котором деление на классы пере-
плеталось с делением на сословия и статусы. Эта слож-
ность приводит некоторых историков к отрицанию зна-
чения классов для античного, в частности римского,
мира, к утверждению, что о классах и классовой борьбе
можно в полной мере говорить только применительно к
обществу капиталистическому. С такой точкой зрения
нельзя согласиться. Известно, что классики марксизма
противопоставляли классы-сословия докапиталистиче-
ских формаций «чистым», бессословным классам форма-
ции капиталистической, ни в коей мере не отрицая,
однако, наличия классов в первых. Но и К. Маркс, и
В. И. Ленин, рассматривая четко выраженный основной
классовый антагонизм буржуазного общества, учитыва-
ли и анализировали всю сложность общественных отно-
шений: положение и характер неосновных классов, раз-
личных групп и слоев внутри одного класса или пере-
ходных от одного класса к другому, а также классов и
слоев, связанных с сосуществовавшими укладами, из
которых одни могли быть антагонистичными, а другие
неантагонистичными*. Сложность соотношения всех
этих слоев, которая тоже могла бы дать повод говорить
о «спектре состояний», не влияла на выделение основ-
ных классов, основных линий классовой борьбы, харак-
терных для той или иной эпохи.
Очевидно, то же относится и к римскому миру, хотя
положение там осложнялось наличием сословий и ста-
тусов.
1 См/. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. Ы, с. 44, 87, 88; т. 14, с. 177,
178, 182, 183; т. 21, с. 276— 284; т. 39, с. 272—274.
172
В общем, мы мало знаем (кроме легенд и преданий)
о том, как сложились римские сословия — ordines.
Думается, что прав Николе, который трактует их как
подразделения народа (кроме всадников и сенаторов,
он приводит для периода Республики ordo centurionum,
ordo pedester, ordo aratorum, ordo publicanorum, ordo
scribarum), отличные от цензовых классов, но учиты-
вавшиеся цензором и основывавшиеся на функциональ-
ной роли ordines в системе государства с соответствую-
щим этой роли рангом в социальной иерархии2. Как
показывает богатый этнографический материал, таков
был наряду с выделением знати, первоначально, как и
жречество, выполнявшей определенную общественную
функцию, один из распространенных путей формирова-
ния сословий в обществах, еще не ставших классовыми,
но уже знавших разделение труда и известную социаль-
ную дифференциацию.
Упоминавшиеся выше предания об организации ре-
месленных коллегий и поставленных под наблюдение
префектов пагов, возможно, подтверждают такое древ-
нейшее деление населения Рима на группы по функцио-
нальному признаку и соответственный первоначальный
характер ordines, который не был полностью утрачен и
впоследствии. Так, возникший значительно позже, ordo
decurionum был в какой-то мере связан с обязанностью
его сочленов отправлять городские магистратуры и за-
ботиться о городском хозяйстве и благосостоянии граж-
дан. Иногда ordo называли себя «коллегии» (например,
CIL, VI, 872; 10234), что также указывает на связь тех
и других по их функциональному значению. Поскольку
каждый ordo имел определенные привилегии и повин-
ности, то же понятие стало, видимо, переноситься на
группы населения, характеризуемые не их функциями,
а суммой их прав и обязанностей, например на отпущен-
ников, также иногда именовавшихся ordo.
Из этих ordines сословиями в привычном их понима-
нии (как определенный слой с закрепленным законом
и обычаем определенным комплексом прав и обязан-
ностей) считаются сенаторы, всадники и позже возник-
шее сословие декурионов. К сословиям может быть при-
числен и плебс (хотя римляне его сословием не считали)
2 Nicolet С. Op. cit., р. 121.
173
в отличие от populus, к которому принадлежали все
сословия.
От сословий феодального общества римские сосло-
вия отличались тем, что, хотя происхождение и играло
огромную роль в определении места человека в сослов-
ной иерархии, эта роль не была столь определяющей,
как при феодализме, поскольку корректировалась иму-
щественным цензом. Поэтому сословная принадлеж-
ность была наследственной лишь в той мере, в какой
обладание необходимым цензом и прохождение магист-
ратур, нужных для сенаторской карьеры, или занятие
должностей, открывавших путь к всадническому досто-
инству, облегчались принадлежностью к знатным и бо-
гатым семьям. Обедневший всадник, сенатор, а впо-
следствии декурион из своих сословий выбывали, и их
дети никакими сословными привилегиями не пользова-
лись. С другой стороны, продвижение из низшего сосло-
вия в высшее было легче, чем в феодальном обществе.
Правда, в различные эпохи дело в этом смысле обстоя-
ло по-разному.
Во времена Республики продвижение «новых людей»
было затруднено и лишь сравнительно немногие из них
становились всадниками и сенаторами. Вероятно, это
было связано и с сильными пережитками той предшест-
вующей эпохи, в которую родовая знать, как у всех
стадиально близких обществ, имела чрезвычайный вес,
и с взаимосвязанностью высокого ранга с крупным зем-
левладением, большой, обычно наследственной, клиен-
телой, обусловливавшей престиж в политической жиз-
ни. В первые века Империи, когда товарно-денежные
отношения достигли максимального развития и когда
императоры создавали военно-бюрократический аппарат
из разных слоев общества, подбирая преданных и тол-
ковых людей, продвижение в высшие сословия стало
значительно более легким. И хотя происхождение не
утратило своего значения, большую, часто определяю-
щую роль стало играть как денежное богатство, которое
можно было вложить в землю, так и военная и чинов-
ничья карьера. С началом кризиса положение опять
постепенно меняется. При всех сложных перипетиях
борьбы между разными группировками сенаторское со-
словие в общем приобретает все большую силу, если не
всегда в политической, то во всяком случае в экономи-
174
ческой сфере, и все большее влияние «на местах»
Вместе с тем в связи со всеобщей разрухой падает зна-
чение денежного богатства и возможность его при-
обрести. Соответственно чрезвычайно обостряются со-
словные грани. Сословия становятся наследственными,
honestiores резко противопоставляются humiliores, вре-
мена, когда сенаторы, всадники, плебеи, принадлежа к
разным сословиям, все же составляли единый populus
Romanus, отходят в далекое прошлое. Вряд ли случай-
но, что в III в. все реже встречаются занимающие высо-
кое положение императорские отпущенники, которые
постепенно совсем исчезают. Продвижение бывших, хотя
бы и императорских, рабов, видимо, становится несов-
местимым с укреплением сословного принципа.
Можно отметить еще одно отличие римских сосло-
вий от феодальных. Как указывает В. И. Ленин, послед-
ние были непосредственно связаны с землевладением.
Частное дворянское, помещичье и надельное крестьян-
ское, ставившее крестьян в зависимость от помещиков,
землевладение было землевладением антагонистических
классов, противостоявших друг другу и как сословия3 4.
В Риме такого различия между собственностью, в част-
ности между все определявшей земельной собствен-
ностью, среди сословий не наблюдалось. Земельные вла-
дения сенаторов и всадников, с одной стороны, и плебе-
ев — с другой, отличались только размерами. В осталь-
ном они находились в одинаковом положении, как зем-
ли, приобретенные по праву оккупации или выделенные
из земельного фонда города, к которому они принадле-
жали. Тот же статус характеризовал и земли декурио-
нов. Все эти сословия принципиально имели равное пра-
во пользоваться общественными землями — или как
общинными угодьями, или арендуя на них участки, и
как юридически равноправные члены гражданской об-
щины участвовать в распоряжении этими землями и
выбирать непосредственно ведающих ими лиц. На прак-
тике, конечно, члены высших сословий располагали не-
сравненно большими возможностями, но юридически
3 Arnheim М. Т. W. The Senatorial Aristocracy in the Late Roman Em-
pire. Oxford, 1972.
4 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 146; т. 17, с. 61, 71; т. 21,
с. 308, 309.
175
различие прав разных сословий на частные и общест-
венные земли закреплено не было. Только где-то в кон-
це II в. земли сенаторов и их потомков были (не в по-
рядке личной привилегии, а на основании общего зако-
на) изъяты из городской территории, что положило на-
чало сословной собственности,— факт, несомненно, тоже
связанный с общим усилением сословного принципа.
Впоследствии стала формироваться и сословная собст-
венность колонов. Хотя колоны в особое сословие выде-
лены не были, принадлежа к humiliores, их все б.олее
ущемлявшиеся права на земельный участок, инвентарь
и урожай многократно рассматривались и утверждались
законодательством.
Спорный вопрос: можно ли считать сословием рабов?
Сами римляне их сословием (ordo) не считали, что и
понятно, если признать функциональное происхождение
ordines. Рабы, не принадлежавшие к гражданскому об-
ществу, не могли, с точки зрения римлян, выполнять
внутри него какие-нибудь функции, а являлись собствен-
ностью господ, будь то частные лица, города, государ-
ство, хотя в последних случаях на рабов и возлагались
общественные функции. Однако объективно рабы все
же могут рассматриваться как сословие: их права, хоть
и с отрицательным знаком, их юридическое положение
были закреплены законом, принадлежность к рабам
определялась происхождением (за исключением тех слу-
чаев, когда речь шла о порабощении пленных) и была
наследственной. И хотя формально они в состав обще-
ства граждан не входили, фактически они составляли
важную часть общества в целом, участвуя во всех сфе-
рах его жизни —от производства материальных благ до
отправления государственных административных долж-
ностей. Напротив, считать Сословием гражданский ста-
тус, например, римских граждан, видимо, оснований
нет, хотя их положение также было нормировано пра-
вом, являлось наследственным .и давало ряд привилегий.
Гражданский статус отличался от сословия по свое-
му генезису: он возник не из общественного разделения
труда и общественных функций, а из принадлежности к
определенной общине, и положение гражданина в слу-
чае, если его община входила в более крупное объеди-
нение, определялось положением в нем его родины. Рим-
ский гражданин имел ббльщие привилегии, чем пере-
17&
грин, потому, что Рим господствовал над городами и
селами перегринов, а не потому, что ему принадлежали
какие-то особые функции в общественном разделении
труда, определенного размера ценз и т. п. И перегрины,
в среде которых существовали свои сословия, в общем
различались между собой в зависимости от тех условий,
на которых их родина вошла в состав римской державы.
Последняя представляла собой федерацию множества
общин разной структуры и разного статуса, а не единый
народ. О сословиях же можно говорить лишь в рамках
одного народа. В феодальном обществе тоже существо-
вали инородцы и иноверцы, имевшие особый статус, но
не считавшиеся сословиями.
Римские сословия не были гомогенными. Они высту-
пают то более, то менее дифференцированными в за-
висимости от общих социально-экономических и поли-
тических условий той или иной эпохи, и соответственно
сословное деление могло в большей или меньшей сте-
пени совпадать с классовым.
По-видимому, для рабов их сословная и классовая
принадлежность первоначально более или менее совпа-
дали. Обе обусловливались, особенно после издания за-
кона Аквилия, их превращением в полную собственность
господ, утратой имевшейся у них на ранних этапах исто-
рии Рима хотя бы минимальной правоспособности и
всякой связи с гражданскими институтами (например,
ответственность перед законом за совершенные по при-
казу господина преступления, право иногда выступать
в суде и т.п.). Как можно судить по некоторым дан-
ным 5, раб мог в исключительных случаях искать защи-
ты у народного трибуна, но народные трибуны в те вре-
мена, как пишет Плутарх, цитируя Куриона, противо-
стояли всем магистратам, т. е. не составляли, так ска-
зать, органической части зарождавшегося государст-
венного аппарата, выраставшего из потребностей и усло-
вий гражданского общества. Известной защитой рабу
служила традиция, освященная религией, религиозными
установлениями фамилии, особенно культом Ларов.
В те времена, когда рабство еще носило патриархаль-
ный характер, рабы вместе с младшими членами фами-
5 Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Римской
республике. М., 1964, с. 160—197-
177
лии служили Ларам дома и перекрестков. Однако уже
во времена Катона рядовые сельские рабы от участия
в религиозных церемониях отстранялись. Жертвы за
фамилию приносил господин или вилик. Одновременно
урезывались права рабов на отдых в праздничные дни.
К регулировавшим его сакральным законам был при-
бавлен целый ряд поправок, фактически сводивших на
нет отдых от работ. Раб окончательно превращался в
средство производства, с которым хозяин мог обращать-
ся как угодно, руководствуясь лишь соображениями
собственной выгоды.
Процесс этот совпадал с усилением значения рабов
как класса непосредственных производителей значитель-
ной доли общественного продукта и с общей демокра-
тизацией римского общества, которая обусловливала
пути классообразования, стимулировавшегося потреб-
ностью в дополнительном эксплуатируемом труде. В ран-
неклассовых обществах неантичного типа, в феодаль-
ном и капиталистическом обществах этот процесс шел,
так сказать, внутри данного общества. Крестьяне и об-
щинники, владевшие средствами производства, превра-
щались в первом случае в зависимых людей разных ка-
тегорий вплоть до рабов, от которых некоторые слои
зависимых, но формально свободных людей мало отли-
чались; во втором случае они становились феодально
зависимыми крестьянами, в третьем — пролетариями.
В Риме имущественное неравенство не могло привести
к превращению гражданина ни в раба, ни в земле-
дельца, находившегося в личной или юридической зави-
симости от другого гражданина, поскольку даже клиен-
ты, сидевшие на землях представлявших их перед граж-
данской общиной патронов, в значительной мере
эмансипировались, стали равноправными гражданами,
связанными с патронами лишь традицией. По мере исчез-
новения «спектра состояний» между рабами и свобод-
ными пропасть между свободными полноправными и
равноправными гражданами, с одной стороны, и раба-
ми — с другой, все более углублялась. Даже кабальные
(аддикты), число которых иногда очень возрастало, не-
смотря на свою фактическую близость к рабам, с ними
отнюдь не сливались. Кабальный имел три имени, был
вписан в трибу, отработав свой долг, снова становился
свободным, и, как писал Квинтилиан (V, 10; VII, 4),
178
закон, игнорировавший раба, принимал во внимание
аддикта, т. е. последний оставался членом гражданской
общины, вне которой стоял раб.
Противоречивость в положении рабов, составлявших
основной класс производителей материальных благ и
в то же время класс-сословие, в гражданское общество
не включавшееся, служившее, как говорил Маркс, его
«пьедесталом»6, составляет одну из главных особен-
ностей производственных отношений и социальной
структуры античного, в том числе и римского, мира. Эта
особенность определяла, в частности, и характер клас-
совой борьбы, и ее перспективы. С одной стороны, эта
борьба оказывала чрезвычайно большое влияние на все
сферы жизни, с другой — она не могла привести к
освобождению рабов как класса, так как класс этот не
был составной частью гражданского общества в отли-
чие, например, от феодального крестьянства, которое с
гибелью феодализма изменяло свою природу, расслаи-
валось, но все же оставалось классом, хотя и не основ-
ным. Когда в античном мире «тираны» в массовых мас-
штабах освобождали рабов, то делали это в связи с
иными мерами по экспроприации господствующих слоев,
сами же освобожденные рабы вливались в другие группы
и классы. Гибель античного мира также не привела к
какому-нибудь единовременному акту освобождения ра-
бов. Рабство отмирало постепенно, и бывшие рабы опять-
таки распределялись по существующим классам. Рим-
ские императоры чем далее, тем более ограничивали
произвол господ и включали рабов в поле зрения закона,
который вместо господ стал карать рабов за преступле-
ния, предполагавшие особенно тяжелые наказания
(казнь, ссылка в рудники, сдача в гладиаторы или бес-
тиарии). Помимо стремления несколько умерить проти-
воречия между рабами и рабовладельцами и не доводить
дело до открытых выступлений рабов, эти меры обуслов-
ливались и эволюцией самого класса-сословия рабов, его
расслоением, растущим несовпадением классовой и со-
словной принадлежности части рабов. Предоставление
рабам пекулия далеко не всегда изменяло классовую
природу раба и его место в процессе производства, ибо
пекулий (например, несколько голов скота) или даже
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 375.
179
выдача рабу какйх-то денежных сумм могли быть лишь
эквивалентом выдачи продуктов питания и одежды, воз-
мещавшей необходимый труд раба. Даже если эти вы-
дачи превышали обычную норму и давали рабу возмож-
ность скопить некоторые средства, дело по существу не
менялось.
Пока раб продолжал непосредственно работать на
господина в его хозяйстве в качестве инвентаря, непо-
средственно приносить ему доход своим трудом, пока
прибавочный продукт изымался так же непосредствен-
но, речь может идти лишь о повышении доли необхо-
димого труда раба, а не об изменении его положения в
процессе производства. Такое изменение наступало тог-
да, когда рабу выделялись из господского имущества
средства производства — земля, мастерская, викарии,
орудия производства, с тем чтобы он вносил господину
часть дохода. Поэтому пекулий определялся как то, что
господин выделил из своего имущества и передал рабу
так, чтобы раб, а не он вел на эту долю приходо-расход-
ные книги (Dig., XI, 1, 4). Раб, владевший пекулием в
таком значении, выделялся из инвентаря имения как
посторонний колон (Dig., XXXIII, 7, 12; 3, 20, 1). В этом
случае речь идет уже не о вариантах соотношения необ-
ходимого и прибавочного труда, а об изменениях спо-
соба присвоения последнего, принимающего форму того
или иного вида ренты. Как мы видели выше, если рента
взималась в денежной форме, раб выступал как товаро-
производитель, его имущественная правоспособность
повышалась и его отношения с господином в какой-то
мере принимали характер договорных. Раб становился
владельцем средств производства, т. е. изменял свою
классовую природу. Как мы видели, процесс этот начал-
ся уже при Республике, но коснулся только части город-
ских рабов, ремесленников и виликов. Видимо, в сере-
дине II в. он распространяется и на часть рядовых сель-
ских рабов. Сословие рабов расслаивается, чему спо-
собствовало привилегированное положение рабов-аген-
тов знатных фамилий, а при Империи — императоров,
а также появление в последние века Республики вышед-
шей из рабов интеллигенции, внесшей немалый вклад в
римскую культуру.
В феодальном обществе тоже имело место расслоение
класса-сословия крестьян. Развитие крестьянского зем-
180
^владения, превращение Части крестьян в собственни-
ков торгово-промышленных предприятий изменяли со-
словную принадлежность отдельных крестьян и смягчали
неполноправность крестьянского сословия в целом. Пере-
ход к денежной ренте определил переход к договорным
отношениям, что вело к экономической и политической
эмансипации крестьян, подчинению их не столько земле-
владельцу, сколько обеспечивавшему интересы землевла-
дельцев государству. Все это подготовляло освобожде-
ние крестьян от феодальных повинностей и переход к
бессословному классовому обществу. С рабами дело
обстояло иначе, поскольку юридическое положение их
как сословия обусловливалось не характером распреде-
ления собственности, а тем, что рабы сами были одним
из видов собственности. Как бы ни изменялось их эко-
номическое положение и формы эксплуатации, юриди-
ческое их положение как сословия измениться не могло.
Постепенные переходы были здесь невозможны. Раб мог
или быть собственностью, или, получив свободу, стать
гражданином, хотя и с ограниченными правами. Сосло-
вие рабов расслаивалось, часть рабов экономически
сближалась с другими классами, но на основное деление
общества на рабов и свободных это не влияло — оно всег-
да оставалось в силе. Хозяйственная и некоторая право-
вая самостоятельность, которую получали вносившие
ренту рабы, и особенно рабы, вступавшие с господами
в договорные отношения, дальнейших перспектив разви-
тия не имела. Хотя форма изъятия прибавочного продук-
та изменялась, права господина на ренту, как и его пра-
ва на весь непосредственно изымаемый прибавочный про-
дукт, основывались на его собственности на раба и все
ему принадлежащее. Дальше признававшегося юристами
«естественного держания» владельческие права раба не
пошли.
В рамках античной социально-политической и право-
вой системы, знавшей либо непосредственную связь
гражданина с государством, либо отсутствие всякой свя-
зи между государством и рабом, не могла установиться
система личной зависимости и разделенной политической
власти, которые были наиболее адекватными докапита-
листической ренте, а с изменением форм ренты могли все
более смягчаться и, наконец, отпасть вовсе. Император-
ские законы о рабах, укреплявшие правоспособность
181
рабов-собственников и ставившие рабов до известной
степени в положение подданных не только господина, но
и государства, были неосознанной попыткой преодолеть
это противоречие, сочетать политическую власть государ-
ства над рабами с властью над ними господина. Но по-
пытки эти были обречены на неудачу, ибо строились на
сочетании двух несовместимых принципов: зависимости,
проистекающей из распределения земли и других средств
производства между землевладельцами и непосредствен-
ными производителями, и зависимости раба как частной
собственности от господина как собственника. Без -нару-
шения античной собственности и античного рабства это
противоречие не могло быть преодолено.
По мере расслоения сословия рабов известная их
часть смыкалась с классом собственников средств про-
изводства и в конце концов обычно получала свободу,
меняя не классовую, а сословную принадлежность.
Некоторая часть рабов, служившая по найму, сближа-
лась с трудящейся свободной беднотой. Как уже упоми-
налось, оба эти процесса задели первоначально город-
ских рабов, занятых в ремесле, сфере услуг или умствен-
ным трудом. Сельские рабы до середины II в. оставались
монолитным классом, основным эксплуатируемым клас-
сом античного общества, при полном совпадении их клас-
совой и сословной принадлежности. Затем постепенно и
в сельском хозяйстве начинается процесс расслоения
рабов: они не меняют сословной принадлежности, но
часть из них наделяется средствами производства и в
IV в. после долгой эволюции такие рабы уже оказыва-
ются прикрепленными к земле в большей мере, чем к
личности господина, лишенного права продавать их без
земли. Рабы не освобождаются и в данном случае ни как
сословие, ни как класс. Их классовая сущность меняется
в том смысле, что они становятся держателями своих
участков и пл артельщика ми разных видов ренты, но они
не имели юридических прав ни на землю, ни на инвен-
тарь, ни на собранный ими урожай, ни на распоряжение
собственной личностью, принуждались к труду не как
лично и поземельно зависимые, а как собственность
господина.
Однако то обстоятельство, что изменилась их роль в
процессе производства (они работали уже не организо-
ванными отрядами, инвентарем, принадлежавшим толь-
182
ко господину, а на закрепленных за ними участках—ин-
вентарем, данным им в пользование) и что их прибавоч-
ный продукт изымался в форме ренты, открывало перед
ними путь к освобождению (конечно, весьма относитель-
ному) уже не только индивидуальному, но и коллектив-
ному, которое могло осуществиться с укреплением их
прав на участок и прочее имущество, с включением их,
хотя бы на самой низшей ступени, в социальные и пра-
вовые институты существующего общества — общину,
церковную организацию и т. п., с превращением их за-
висимости из зависимости собственности от собственни-
ка в зависимость поземельную, личную, юридическую.
Очевидно, в связи со сказанным о путях освобожде-
ния рабов в разные эпохи столь явно изменяется со вре-
менем характер классовой борьбы. Первоначально она
направлена на личное освобождение (у Плавта, напри-
мер, рабы постоянно говорят о намерении обрести свобо-
ду бегством, если им не удастся скопить денег на выкуп)
или, преимущественно у городских рабов, на поддержку
вместе с городской беднотой наиболее демократических
вождей (особенно ярким является пример Клодия), от
которых они ожидали, как от греческих «тиранов»,
экспроприации и освобождения рабов, распределения их
по другим социальным слоям, или, во время граждан-
ских войн, на переход на сторону тех их участников
(здесь особенно показателен Секст Помпей, но, видимо,
то же имело место в Союзническую войну и в войну
Мария с Суллой), которые давали им свободу и прини-
мали в свои войска. У изолированных от свободного на-
селения сельских рабов, в первую очередь недавно пора-
бощенных, целью было или уйти из Италии (если при-
нять этот вариант реконструкции намерений Спартака),
или разбить римлян и организовать собственное госу-
дарство (сицилийские восстания и второй вариант пред-
положений о плане Спартака). Все эти действия не име-
ли целью освобождение рабов как класса и переустрой-
ство чуждого им общества7.
Напротив, в более позднее время рабы выступают в
классовой борьбе вместе с близкими им (если не по со-
словной, то по классовой принадлежности), свободны-
ми8 (если не с ясными планами, то со смутно осознанны-
7 Штаерман Е. М. Расцвет..., с. 219—253.
8 Штаерман Е. М-> Трофимова М. К- Укзз. соч., с. 230—249.
183
ми) стремлениями достичь более справедливого устрой-
ства общества и найти в нем более достойное место.
Рабы вместе со свободной беднотой создают направлен-
ную против официальной идеологии и культуры вцсших
классов свою идеологию, наиболее полно отразившуюся
в раннем христианстве. При всей ее неопределенности
можно полагать, что они мечтали об обществе мелких
собственников и тружеников, связанных дружбой, взаи-
мопомощью, справедливостью. Вместе с сельской бедно-
той они входили в отряды разбойничьих атаманов (как,
например, Буллы Феликса), идеализировавшихся в на-
родных преданиях, поскольку считалось, что они восста-
навливали справедливость, отнимая имущество у бога-
тых и отдавая бедным. Они, как свидетельствуют поэмы
Коммодиана и действия агонистиков, полагали, что гос-
под надо в наказание за их беззакония лишить имущест-
ва и превратить в рабов, а рабов освободить и отдать им
землю (земли аристократии захватывали багауды).
Они стремились к уменьшению наложенных на них по-
винностей и нередко, как и свободные земледельцы, пере-
ходили на сторону варваров, рассчитывая на более
благоприятные условия жизни. Словом, говоря объек-
тивно, то была уже борьба не против гражданского об-
щества, в котором рабам в целом не было места и к кото-
рому мог примкнуть только отдельный раб, индивидуаль-
но получивший свободу, а борьба за улучшение условий
жизни данного класса в данном обществе — путем ли
его переустройства или в результате тех или иных массо-
вых действий. Такие изменения говорят о значительном
экономическом и социальном перерождении класса ра-
бов, хотя юридически они по-прежнему оставались со-
словием.
Известным паллиативом противоречивости положения
рабов как расслаивавшегося класса-сословия было
вольноотпущенничество, и, конечно, не случайно вмеша-
тельство государства в отношения рабов и господ и по-
ощрение им вольноотпущенничества усиливаются парал-
лельно. Рабам, которые уже оторвались от класса рабов,
всячески облегчалось и изменение их сословной принад-
лежности. Отпущенники ни в коей мере не составляли
класса, поскольку их место в процессе производства и
отношение к средствам производства были чрезвычайно
многообразны. Все это определялось рядом обстоя-
W
тельств: условиями отпуска на волю благодаря выкупу
или «по милости господина»; положением в обществе
патронов, поскольку влиятельный патрон мог способст-
вовать или препятствовать продвижению отпущенника,
тогда как «маленький человек» сплошь да рядом терял
всякое влияние на своего бывшего раба; общей конъюнк-
турой в том или ином районе, поскольку, как можно
заключить из ряда данных, отпущеннику было легче
подняться по социальной лестнице в областях с элемен-
тами более патриархального рабства или с развитыми
ремеслом и торговлей и менее прочными рабовладельче-
скими традициями и труднее — в районах аграрных, с
исконно развитым рабовладением и соответственно глу-
боко вкоренившимся презрением к рабам, а также там,
где особенно сильна была землевладельческая знать с
ее аристократическими традициями.
Но, не будучи классом, вольноотпущенники составля’
ли сословие, каковым его считали и сами римляне.
Сословием — не с точки зрения их функций в обществе,
а с точки зрения их юридического положения — либерти-
нов делали ограничения в гражданских правах (запре-
щение занимать выборные должности магистратов и
служить в армии), их обязанности относительно патро-
нов— как материальные, так и моральные, не только
освящавшиеся традицией, но и охранявшиеся государ-
ством. Особенность сословия либертинов состоит не
только в его крайней пестроте и принадлежности его
сочленов к разным классам, но и в отсутствии связи по-
ложения этого сословия с отношениями собственности
(если не считать прежде существовавшей собственности
на отпущенников их патрона), а также с отношениями к
государству и обществу, хотя права и обязанности отпу-
щенников имели публично-правовую санкцию. Можно
полагать, что на их положение влияло то место, которое
они когда-то занимали в фамилии наряду с клиентами ее
главы. Когда они были включены в общество в целом,
Делались попытки определить в нем их место, так же как
место оторвавшихся от фамилий рабов, исходя из рели
тиозных представлений и отправления культа, связывав-
шего членов фамилий. Поэтому при Республике и в на-
чале Империи они наряду с городскими рабами играли
столь большую роль, как магистры и министры компи-
тальных Ларов, а иногда и других чтимых в городе бо-
185
гов, затем — в качестве севиров-августалов, составляв-
ших как бы сословие внутри сословия, переходную от
декурионов к плебсу социальную группу.
Во всяком случае, сословие либертинов представляло
собой весьма своеобразное явление, не находящее ана-
логий ни в каком другом обществе, даже в греческом,
где вольноотпущенники, как известно, гражданами не
становились. Играя очень значительную роль в экономи-
ческой, социальной и политической (особенно в период
ранней Империи) жизни, либертины вместе с тем никог-
да не выступали как единое целое (пожалуй, за исклю-
чением требования во II—I вв. до н. э. распределить
отпущенников по всем трибам), не имели ни общих инте-
ресов, ни общей идеологии. Если они организовывались
в какие-то группы — коллегии отпущенников, деловые
товарищества, общины посаженных на землю отпущен-
ников,— их связь носила частный, в некоторых отноше-
ниях фамильный характер. Как организованная социаль-
ная сила они не выступали, распределяясь по разным
классам и социальным слоям.
Помимо труда рабов, как мы уже неоднократно гово-
рили, на всем протяжении истории Рима широко приме-
нялся труд различных арендаторов. Обычно, поскольку
все арендные сделки толковались в праве как locatio —
conductio, а арендаторы, за исключением крупнейших
съемщиков императорских сальтусов — кондукторов и
обрабатывавших землю на правах заимки и долгосроч-
ной аренды городских и государственных земель поссес-
соров, именовались колонами, последние особенно в ли-
тературе не дифференцируются. Но на самом деле они
не составляли единой массы и их место в производстве
было различным. Можно выделить следующие группы.
1. Крупные арендаторы по краткосрочному (пятилет-
нему) денежному договору, владевшие собственным ин-
вентарем и рабами или пересдававшие земли (а также
мастерские, стада, рудничные участки) субарендаторам.
Замечание Маркса относительно Сицилии, где, посколь-
ку ее земледелие было нацелено на экспорт, существова-
ли арендаторы в современном смысле этого слова9, мо-
жет быть отнесено и к арендаторам того более позднего
периода, когда производство сельскохозяйственных и
9 См.: Маркс К-> Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 350.
186
ремесленных товаров на продажу приобрело широкий
размах и в других районах. В аренде они были заинте-
ресованы лишь постольку, поскольку, помимо платы,
вносившейся ими землевладельцу, они могли получать
доход на вложенные средства, т. е. доход этот должен
был быть большим, чем тот, который получал собствен-
ник земли. Поскольку часто они добивались этого, хищ-
нически подрывая хозяйство, в законах оговаривался
ряд мер против возможных злоупотреблений, а агроно-
мы единодушно не советовали сдавать землю арендато-
рам такого типа. Последние выходили из разных сосло-
вий, но, естественно, не составляли отличающегося от
собственников средств производства класса, хотя инте-
ресы тех и других могли кое в чем расходиться, напри-
мер, в связи с возмещением сделанных для нужд хозяй-
ства затрат, ответственностью за свои действия и т. п.
2. Мелкие арендаторы по краткосрочному, периодиче-
ски возобновлявшемуся денежному договору, работав-
шие сами, частично со своим, частично с хозяйским
инвентарем. Они вносили денежную ренту, обычно
дополнявшуюся нерегулярными натуральными приноше-
ниями— внешним выражением их почтительности (obse-
quium), часто поглощавшую не только их прибавочный
продукт, но и часть необходимого, что в корне подрывало
их хозяйство, как достаточно известно из писем Плиния
Младшего. Этот слой был всецело связан с уровнем раз-
вития товарно-денежных отношений, поскольку часть
своего продукта таким колонам приходилось продавать.
Их отношения с собственниками были в принципе чисто
экономическими, договорными отношениями между рав-
ноправными гражданами, но в силу исконного римского
тезиса о социальной неполноценности того, кто, не имея
собственности, работает на другого и от него зависит,
стояли в социальной иерархии гораздо ниже собствен-
ников. Видимо, существование этого слоя было сравни-
тельно недолговечно, поскольку он быстро разорялся, и,
судя по письмам Плиния Младшего, найти арендаторов
на таких условиях было нелегко. Это, вероятно, объяс-
нялось не обезлюдением сельских местностей, как счи-
тают некоторые исследователи (например, Сираго), а
трудностями, стоявшими перед такого рода колонами.
Со временем их стали переводить на издольную ренту,
что облегчало их хозяйственное положение, но усилива-
ют
ло их зависимость от собственника и привело к слиянию
их с третьей группой.
3. Мелкие арендаторы без договора, сидевшие на зем-
ле собственника из поколения в поколение по обычаю,
вследствие ли истечения когда-то существовавшего и
невозобновленного договора (в таком случае считалось,
что колон остается на прежних условиях) или вследствие
некогда возникших между землевладельцем и колоном
иных отношений: клиентелы, прекария; в провинциях, кро-
ме того,— вследствие обращения в колонов туземных
племен, некогда имевших место раздач разным лицам
государством земель с правом на повинности их населе-
ния, еще доримских связей крупных собственников из
туземной знати с зависимыми соплеменниками, сороди-
чами и т. п. Повинности таких колонов регулировались
существовавшими в данной местности обычаями, помест-
ными уставами, и в праве времен Римской республики и
ранней Империи, как в праве в основном договорном,
отразились мало. Видимо, колоны здесь были обязаны
натуральной фиксированной или издольной рентой, соче-
тавшейся с отработочной.
На государственных землях выполнение повинностей
обеспечивалось непосредственным принуждением со сто-
роны государства; на частных поземельная зависимость
колонов исстари оформлялась как личная зависимость —
клиентела, близкая к нерегулируемому правом «благо-
деянию», прекарию. Внешне она сходна с феодальной, но
отличалась от нее, ибо ни «благодеяние», ни налагавшая-
ся им «благодарность» (если только первое не оформля-
лось как долг) к праву, к политической власти\^тноше-
ния не имели. Патрон мог прогнать с земли колона
(Horat., Od., II, 18), мог произвольно увеличить повин-
ности (на государственных землях колоны в таких случа-
ях апеллировали к императору, в отношения на частных
землях правительство не вмешивалось); по обычаю, а не
по закону он мог рассчитывать (как Домиций Агенобарб
или Помпей, а впоследствии участники восстания Гор-
дианов), что его колоны-клиенты поддержат его как во-
оруженная сила, очевидно, в соответствии с обязатель-
ным obseqium. Землевладелец мог устанавливать или
изменять границы населенных клиентами-колонами сел,
поскольку они находились на его земле, мог решать воз-
никавшие между колонами споры, однако без законной
188
силы такого решения. Колон, если за ним не числилось
долгов, мог уйти из имения и юридически подчинен вла-
дельцу не был, за исключением тех древнейших времен,
когда клиенты входили в фамилии патронов. Но и тогда,
как, впрочем, и после, их отношения регулировались
традицией и религией: патрон, предавший клиента, под-
вергался проклятию по закону XII таблиц и, по Верги-
лию, терпел загробные муки, но юридической ответствен-
ности не нес.
Сходство между колонами этой категории и фео-
дальными крестьянами заключалось в том, что и те, и
другие имели свои участки, свое хозяйство и свой инвен-
тарь (собственный или полученный от землевладельца)
и их прибавочный продукт изымался в форме ренты.
Разница в том, что положение феодальных крестьян
было закреплено законом и они представляли собой
класс-сословие, колоны же до времен поздней Империи
правом принимались в расчет только с одной точки зре-
ния— как контрагенты землевладельца. Их место в
государстве, их политические права или отсутствие та-
ковых, их гражданский статус юридически не фиксиро-
вались. В этом смысле колоны, к какой бы категории
они ни принадлежали, не противостояли остальной мас-
се плебеев, занятых в сельском хозяйстве и ремесле в
качестве мелких собственников или наемных работников.
Колоны по своему месту в производстве и отношению к
средствам производства становились все более монолит-
ным классом, но они не были сословием. Зачатки юри-
дических установлений, превращавших их в сословие
наследственное, занимавшее определенное место в со-
циально-политической структуре, наблюдаются только
в период поздней Империи, что было одним из симпто-
мов появления и укрепления элементов феодализации.
Против недооценки юридического момента при характе-
ристике системы производственных отношений, как
известно, возражал В. И. Ленин, критикуя Плеханова10.
Думается, что и в данном случае при рассмотрении эво-
люции положения колонов и его сходства и отличия от
положения феодально-зависимых крестьян этот момент
не следует элиминировать.
10 См,: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 233.
189
Сходство колонов с феодальными крестьянами с точ-
ки зрения их экономической роли в производстве сказа-
лось во влиянии изменений форм ренты на положение
тех и других. Но если в феодальном обществе соответст-
вующий процесс был однолинеен (от отработочной к
денежной ренте при все большей эмансипации кресть-
ян), то в Риме имело место двоякое движение. Перво-
начально, в древнейшие времена, оно шло в направлении
эмансипации клиентов-колонов и преобладания денеж-
ной ренты и договорных отношений. Затем движение
идет в обратном направлении — от денежной ренты к
натуральной и отработочной, что обусловило возраста-
ние зависимости колонов, их консолидацию в класс и
начало превращения в класс-сословие.
Таким образом, исходя из отношения к средствам
производства, места в процессе производства, формы
изъятия прибавочного продукта, для Рима всегда можно
говорить о двух эксплуатируемых классах, иногда более
или менее совпадавших, а иногда не совпадавших с со-
словием, а именно о рабах и колонах, с рядом проме-
жуточных групп. Удельный вес того или иного класса в
производстве и соотношение между ними были различ-
ны для разных периодов и разных территорий не только
империи в целом, но и Италии. Так, в северных ее райо-
нах различные типы аренды, видимо, всегда преобладали.
Рабство в его классической форме, как и денежная
аренда, было в основном связано с развитым товарным
производством, со средней величины производственными
ячейками, принадлежавшими сочленам городских граж-
данских общин, базировавшихся на античной форме
собственности и политико-юридическом равноправии
граждан. Колонат же, основанный на натуральной и
отработочной ренте, был связан с недостаточным разви-
тием или упадком товарного производства, с крупными
внегородскими имениями римской и провинциальной
знати.
Эти основные формы эксплуатации оказывали влия-
ние и на другие, также существовавшие в Риме, но иг-
равшие подчиненную роль. Так, некоторая часть наем-
ных работников, во всяком случае в конце II —начале
III в., как и рабы, причислялась к фамилии. Господа не
только сами карали их как рабов за более мелкие про-
190
винности, но дарили, давали в приданое и т. п.11 Близ-
кими к рабам по своему положению были аддикты, хо-
тя формально они считались свободными. Упомянутые
Катоном, но встречавшиеся и позже политоры и субпо-
литоры представляли собой нечто среднее между наем-
ными работниками и издольщиками. К колонам были
близки прекаристы и инквилины.
Особенно большое значение приобретают уже упоми-
навшиеся отношения между крупными собственниками и
соседними мелкими землевладельцами и их общи-
нами, «благодетелями» и «облагодетельствованными».
В. И. Ленин отмечал подобное же происхождение кре-
постной кабалы как для Руси XI в., так и для порефор-
менной России, указывая, что истоком ее было малозе-
мелье, бедность крестьян и особенно лишение их об-
щественных угодий — выпасов, лесов, водоемов, захва-
ченных помещиками12. Об аналогичных явлениях, имев-
ших место в Риме, а затем в Италии и провинциях, мы
уже говорили выше. Сходные предпосылки порождали
сходные следствия. Любопытно, что упомянутые
В. И. Лениным обязательства русских крестьян: «слу-
хать» помещика, «пособлять» ему13, вполне соответст-
вуют римскому понятию obsequium, наиболее широко ох-
ватывавшему сущность отношений клиента к патрону и,
вообще, «маленького человека» к «могущественному».
Например, в упоминавшейся уже декламации Псевдо-
квинтилиана бедный крестьянин, не бывший ни колоном,
ни клиентом богатого соседа, все же считал для себя
обязательным в силу obsequium дарить богачу лучшую
добычу своей охоты и лучшие из плодов. Такая форма
эксплуатации, чем дальше, тем шире распространяв-
11 Это были те, кого юристы именовали liberi qui bona fide serviunt
(подробнее см.: Штаерман Е. М. Расцвет..., с. 60 и сл.) — пестрая
категория, включавшая и наемных работников. Можно полагать,
что это были лица, трудившиеся не на основе краткосрочного до-
говора, а бессрочно и выполнявшие обязанности, обычные для
слуг-рабов. Если сравнить свидетельства юристов разных веков
об этих лицах, то можно заключить, что за ними сохранялась из-
вестная имущественная правоспособность, но правоспособность
юридическая все более урезывалась, и с социальной точки зрения
они все более сближались с рабами, подпадая под власть нани-
мателя как главы фамилии, что тоже, несомненно, связано с об-
щим ухудшением положения плебеев.
12 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 15, с. 130—131.
13 Ом.'.'Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 3, с. 193.
191
шаяся и предвосхищавшая патроциний поздней Импе-
рии, была близка к колонатным отношениям и служила
основой их развития и распространения.
Можно ли считать особым сословием плебс? При
Республике он, как известно, выделялся из состава
populus в особую, имевшую свои прерогативы (право
проводить плебисциты, выбирать народных трибунов)
категорию. Но, видимо, в полной мере о плебсе как о со-
словии можно говорить с тех пор, как он конституирует-
ся в качестве humiliores, что было одним из симптомов
усиления сословного принципа. С классовой точки зре-
ния состав плебса был очень пестрым, и чем далее, тем
более он расслаивался. Появляется в общем всегда су-
ществовавшее, но законодательно оформленное на рубе-
же ранней и поздней Империи деление на городской и
сельский плебс. Последний был значительно более одно-
родным, различаясь в основном лишь по размерам при-
надлежащего тому или иному крестьянину участка, хотя,
несомненно, и в его среде выделялись более богатые лю-
ди, выступавшие в качестве ростовщиков, закабалявших
бедноту, и неимущие, нанимавшиеся батраками, попа-
давшие в кабалу, уходившие в города, в армию. Значи-
тельное различие, как мы видели, в провинциальных
общинах существовало между сельчанами и поссессора-
ми, но последние могли по своему положению оставать-
ся крестьянами или переходить в разряд более или ме-
нее крупных землевладельцев. Различие между отдель-
ными крестьянами по сравнению с различием между
крестьянством в целом и иными классами и сословиями,
в общем отступало на задний план.
Городской плебс был гораздо более многослоен,
включая как богатых торговцев и владельцев ремеслен-
ных предприятий, так и мелких ремесленников и торгов-
цев, наемных работников, людей без определенных за-
нятий, живших на подачки государства и патронов. Пер-
вые, покупая на вырученные деньги землю, могли войти
в сословие декурионов, а их дети пойти еще дальше.
Наибольшие возможности к продвижению для них, как
и для либертинов, открывались во вновь осваиваемых
районах с наиболее развитыми ремеслом и торговлей.
Недаром Марциал высмеивает сукновала и сапожника,
давших игры в Бононии и Мутине (III, 59), т. е. в горо-
дах Северной Италии, где условия были иными, чем в
192
старых рабовладельческих и аграрных областях. В этой
связи можно отметить и крайне незначительное число
надписей ремесленников, а также торговцев в Африке;
и те и другие, несомненно, там были достаточно много-
численны, но не имели шансов возвыситься.
Малоимущая часть городского плебса, хотя и поль-
зовалась поддержкой государства, городских магистра-
тов и богатых сограждан, постепенно деградировала,
составляя, видимо, основную часть humiliores. Их зави-
симость от богатых и влиятельных патронов все более
возрастала. В III в. наряду с ремесленными коллегиями,
ставившими в честь патронов надписи, льстивостью и угод-
ливостью далеко превосходившие аналогичные надписи
прежних веков, появляются коллегии «обожателей» и
«почитателей» видных в городе людей, от которых они
получали подачки и, видимо, были, несмотря на то что
являлись свободнорожденными, по положению близки к
отпущенникам таких лиц. К этому же времени, как уже
говорилось, в основном относятся данные об обращении
с нанятыми работниками как с рабами. Правда, импе-
раторы разъясняли, что никакая служба не может сде-
лать свободнорожденного рабом (CJ, IV, 19, 22). Но
зато, очевидно, во второй половине II в. они санкциони-
ровали юридически фактическую деградацию части пле-
беев до рабского положения. Прежнее абсолютное за-
прещение превращать свободнорожденного гражданина
в раба было заменено законом, согласно которому чело-
век, достигший 25 или 20 лет (возраст у юристов при-
водится разный), позволивший себя продать с тем, что-
бы получить свою стоимость, становился рабом, а если
то была женщина, рабами становились и ее родившиеся
после самопродажи дети.
Этот неоднократно подтверждавшийся юристами
конца II и III в. закон знаменовал разрыв с одним из
основных устоев римского мира и лишний раз подтверж-
дал, насколько далеко зашло расслоение сословий, ко-
торое правительство, вероятно, уже не могло игнориро-
вать. Облегчая всячески для рабов-ординариев, ставших
владельцами средств производства, и викариев переход в
сословие либертинов, императоры оформили и переход
в сословие рабов тех свободных плебеев, которые факти-
чески уже оказались в зависимости, подобной рабской,
или выполняли работу, обычно выполнявшуюся рабами.
7 Е. М. Штаерман
193
Из рескриптов Диоклетиана и его преемников мы знаем:
рабами становились даже декурионы и их потомки.
Приведенные данные показывают, сколь пестрым
был состав сословий в классовом отношении, сословий,
в той или иной мере принадлежавших к низам римского
общества, включавшим в себя основные эксплуатируе-
мые классы и близкие им или постепенно сближавшиеся
с ними слои. Те же данные позволяют проследить эволю-
цию, этих сословий, их соотношение с классами, расслое-
ние, разложение одних и консолидацию других. Все же,
видимо, основную массу плебса можно рассматривать
как класс мелких, живущих своим трудом (иногда с
применением труда одного-двух рабов) собственников.
За счет разложения этого класса пополнялись другие.
Плебс играл огромную роль в классовой борьбе пер-
вых и последних веков Республики. Движения городско-
го плебса были постоянной угрозой, пугавшей верхи в
эпоху Империи, а восстания крестьян, начиная с кризи-
са III в., являлись важнейшим фактором ее истории.
Вместе с тем не плебс как таковой определял характер
социальной структуры и всей специфики римского об-
щества, а результаты его разложения. В. И. Ленин, го-
воря о крестьянстве эпохи возникновения капитализма,
писал, что мелкий земледелец трудится при всяком
укладе, поэтому то, что он трудится, что он живет в нуж-
де, что он становится жертвой ростовщиков и торговцев,
еще ничего не дает для характеристики общественного
строя. О возникновении капитализма можно говорить,
если из среды мелких земледельцев выделяются экспро-
приированные, продающие свою рабочую силу бедняки
и зажиточные хозяева, становящиеся обладателями ка-
питала в политэкономическом значении этого слова14.
Видимо, и для Рима решающее значение имеет не более
или менее бедственное положение мелких трудящихся
собственников, а то, какие классы и социальные слои
пополнялись в результате их разложения. Некоторая их
часть могла разбогатеть, приобрести имения, более
крупные мастерские, рабов, пополнить класс рабовла-
дельцев. Таких, наверное, было немало в последние века
Республики, когда множилось число рабовладельческих
14 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 233, 506, 507; т. 3, с. 167,
168, 175—177, 308, 309.
194
ячеек, основанных на рабском труде. При Империи, осо-
бенно во вторую половину ее существования, из среды
крестьян выделялись более значительные поссессоры
(благодаря службе в армии, например, сами выступав-
шие в качестве «благодетелей» односельчан, попадав-
ших от них в зависимость). Другая часть беднела, утра-
чивала свое имущество, и из ее среды выходили арен-
даторы разных типов, кабальные, наемные работники,
люмпен-пролетариат, а впоследствии, как упоминалось
выше, даже рабы. Эти-то выделившиеся из общей мас-
сы плебса слои определяли лицо эпохи и характерные
для нее направления классовой борьбы.
В период Республики это была борьба за передел
земли, занятой рабовладельческими хозяйствами, за
сложение долгов и отмену долговой кабалы, с тем чтобы
каждый плебей снова стал свободным, полноправным
собственником, за фрументарные законы, призванные
обеспечить бедноту, за общую демократизацию государ-
ственного строя, которая дала бы возможность провести
и закрепить соответствующие мероприятия. Словом, это
была борьба за восстановление норм гражданской об-
щины. Во вторую половину существования Империи
борьба шла против непосильных повинностей, налагав-
шихся государством и крупными собственниками, про-
тив закрепощения и закабаления уже не отдельных пле-
беев, а всей массы земледельцев, против морального гне-
та высших классов и правительства. В конечном счете
она шла уже не за улучшение государственного строя,
а за его полное уничтожение, что нашло свое отражение
в союзе угнетенных масс империи с вторгавшимися на
ее территорию варварами.
Усиление удельного веса того или иного эксплуати-
руемого класса, связанное с эволюцией всей социально-
экономической структуры, определяло, таким образом,
и судьбу плебса как класса, и его роль в классовой
борьбе, что лишний раз подтверждает необоснованность
распространенной среди западных историков концеп-
ции, согласно которой во все эпохи борьба шла просто
между богатыми и бедными, без всякой специфики
субъективных и объективных целей и результатов
такой борьбы, специфики, определявшейся именно ха-
рактером и местом в производстве участвовавших в ней
классов.
7
195
Вместе с тем результат разложения класса мелких
трудящихся собственников определял специфику об-
щества и ею определялся. В эпоху расцвета античных
гражданских общин из обедневших свободных граждан
эксплуатируемыми становились кабальные и колоны,
причем колоны были юридически равноправны со всеми
остальными гражданами, а аддикты становились таковы-
ми, расплатившись с долгом. Они были обязаны отрабо-
тать свой долг, но юридически зависимыми от кредитора,
а тем более рабами они не становились. В обществах же
неантичного типа разложение того же класса приводило
к росту числа зависимых, неполноправных работников,
прикреплявшихся к земле или личности землевладельца
(будь то частное лицо или царь), которому они были
обязаны разными повинностями, причем, зависимость
могла иметь разные градации, вплоть до рабской. Имен-
но поэтому в таких обществах рабство, подобное антич-
ному, развивалось слабо, так же как в тех римских про-
винциях, где такие и неантичные отношения сохранялись
и при римском господстве. Основой их всегда были об-
щины 15, попадавшие целиком на том или ином основа-
нии в зависимость от крупных собственников или выде-
лявшие из своей среды как эксплуататоров, так и экс-
плуатируемых. В этом одно из коренных отличий строя,
базирующегося на кровнородственных и сельских общи-
нах, от строя, основанного на античных гражданских
общинах, возникших в результате победы демоса или
плебса. Но во второй половине существования Римской
империи, когда муниципальная организация начинает
слабеть, города утрачивают черты общин, разложение
плебса приводит к возникновению в общем тех же кате-
горий, что и в неантичных обществах, что свидетельст-
вует о глубоких изменениях в основе и структуре об-
щества, изменениях, подтверждающихся и многими
иными хорошо известными фактами.
Сложен был и состав господствующих классов. Ска-
зать о них лишь то, что они были рабовладельцами, зна-
чит, по существу не сказать ничего конкретного: такое
определение, во-первых, слишком общо, а во-вторых, од-
но только обладание рабами еще не определяло места
15 Об обратно пропорциональной зависимости крепости общины и раз-
вития античного рабства писал В. Белков (Рабство в Тракия и
Мизия през античноста, София, 1967, с. 129).
196
их владельца в производстве и в социальной иерархии.
Можно полагать, что в более ранние времена истории
Рима, когда земледелие было основной, почти единст-
венной отраслью хозяйства, для огромного большинства
граждан при слаборазвитом денежном обращении со-
словное деление свободных было в наибольшей степени
связано с земельной собственностью. Легенды о римских
царях, которые освободили простой народ, раздав ему
земельные участки, выделение в законах XII таблиц
пролетариев в особую по сравнению с земельными соб-
ственниками категорию (1, 4), приведенные Фестом сло-
ва Цинция о том, что в старину патрициями именовались
те, кого теперь именуют свободнорожденными (inge-
nui),— все это показывает, что в ранней Римской рес-
публике принадлежность к высшему сословию опреде-
лялась земельной собственностью, как и происхождени-
ем. Поскольку в Риме сельское хозяйство всегда играло
ведущую роль (и после уравнения граждан в правах),
сенатское сословие, а как показал Николе, и сословие
всадников при всем их функциональном различии в госу-
дарстве были в основном сословиями крупных землевла-
дельцев, несмотря на исчисление их ценза в деньгах.
Землевладельческим было и позже сложившееся сосло-
вие декурионов.
С развитием товарно-денежных отношений сословное
деление в известной мере стушевалось по сравнению с
классовым, так как происхождение отчасти отступало
на задний план по сравнению с богатством, которое
можно было вложить в землю. Однако, во-первых, про-
цесс этот не был повсеместным. В провинциях с преоб-
ладанием крупного землевладения и значительными
пережитками родо-племенного строя принадлежность к
землевладельческой знати имела первостепенное значе-
ние. Туземный принцепс, потомок племенных вождей,
став римским гражданином, декурионом, всадником,
сенатором, сохранял для своих соплеменников и сидев-
ших на его земле клиентов прежний престиж их главы.
Здесь связь сословности с происхождением и землевла-
дением все время держалась прочно. Во-вторых, с ос-
лаблением товарного и усилением натурального хозяй-
ства эта связь снова повсюду выступает на передний
план, хотя и тогда могли иметь место случаи, когда им-
ператор продвигал выходцев из низов.
197
Но сословная принадлежность в верхах также не
совпадала с классовой, как и в низах. К одному классу
по признаку его места в производстве и по его организа-
ции могут быть отнесены работавшие в большей или
меньшей степени на рынок и ставившие своей целью по-
лучение денежного дохода владельцы вилл и мастер-
ских, основанных на труде рабов. Среди них могли быть
лица самых разных сословий, от вольноотпущенников до
сенаторов, действовавших через своих деловых агентов.
Резкое противопоставление землевладельцев «торгово-
промышленным» слоям здесь в общем неправомерно.
Разбогатевшие владельцы торговых и ремесленных
предприятий вкладывали деньги в землю, а землевла-
дельцы извлекали доход из организации мастерских и
торговли. Правда, известные противоречия между тор-
говцами и ростовщиками, с одной стороны, и землевла-
дельцами— с другой, имели место. Выше мы уже приво-
дили мысль Маркса о том, что в докапиталистических
обществах торговая прибыль составляла значительную
часть прибавочного продукта. То же относится и к рос-
товщикам, использовавшим дороговизну денег. Деньги
обращались в средство овладения прибавочным трудом,
не участвуя при этом в производстве. Эти указания
Маркса позволяют считать торговцев и ростовщиков
особым социальным слоем, которому обладание деньга-
ми позволяло эксплуатировать производящие классы и
собственников средств производства, тогда как деньги,
извлекавшиеся из торговли и ростовщичества землевла-
дельцами, хотя бы частично шли на простое и расширен-
ное воспроизводство. До известной степени слой торгов-
цев и ростовщиков был антагонистичен мелким и сред-
ним собственникам средств производства. Но вместе с
тем он был тесно связан с классом рабовладельцев, сти-
мулировал развитие рабовладельческого способа произ-
водства. Кроме того, торговля, ростовщичество и сель-
ское хозяйство тесно переплетались.
Собственники этой категории могут быть определены
как класс рабовладельцев, поскольку они были непос-
редственно связаны с античной городской рабовладель-
ческой общиной, с античным рабовладельческим спосо-
бом производства, с срответствовавшим ему обществен-
ным разделением труда, обусловливавшим взаимосвя-
занность разных отраслей производства и развитие эко-
198
номических связей, не достигавших тех масштабов, кото-
рые они приобрели при капитализме, но превосходивших
по своему значению аналогичные связи в предшество-
вавших Риму и непосредственно сменивших его общест-
вах. Необходимость обеспечить повиновение рабов
(сперва в масштабах города, затем империи) сплачива-
ла этот класс, так же как и обусловленность его вла-
дельческих прав принадлежностью к гражданской об-
щине и положением этой общины в римской державе.
Его солидарность базировалась и на экономической, и
на политической основе. Противоречия же внутри него
вызывались не экономической конкуренцией, а противо-
речиями между входившими в его состав сословиями,
усугублявшимися неравенством гражданского статуса.
Вместе с тем политическое неравенство и вызываемые
им противоречия имели и экономическую подоплеку, так
как были тесно связаны с распределением той доли при-
бавочного продукта, которая присваивалась через госу-
дарственный аппарат. В период поздней Республики се-
наторы конкурировали в этом отношении со всадниками.
При Империи сенаторы продолжали претендовать на
часть извлекаемых из провинций доходов, возмущаясь,
когда император отказывался восстановить пошатнув-
шееся состояние того или иного сенатора. Всадники, при
Империи часто состоявшие на государственной службе,
получали жалование из казны. На государственную по-
мощь рассчитывали города, т. е. сословие декурионов,
муниципальные слои. Перегрины добивались римского
гражданства для укрепления и своего престижа, и своих
владельческих прав и для проникновения в высшие со-
словия, получавшие часть государственных доходов.
Экономические и политические антагонизмы и связи
переплетались здесь очень тесно.
Вряд ли можно безоговорочно причислить к классу
рабовладельцев тех наиболее крупных земельных собст-
венников, хозяйство которых основывалось на колонате.
Дело тут не в том, что у них был иной источник дохо-
да— не прибавочный продукт раба, а рента, но в том,
что тип их хозяйства, его организация, характер связей
с другими производственными ячейками, наконец вне-
городской характер их собственности — все было иным.
То обстоятельство, что такой магнат обладал большим
числом рабов (слуги, ремесленники, административный
199
Персонал), по существу ничего не изменяет. Такие рабы
были важной принадлежностью данного типа хозяйства
в условиях, когда наемный труд был развит сравнитель-
но мало и в сельском хозяйстве применялся не постоян-
но, а спорадически и когда землевладелец в отличие от
помещика времен крепостного права не мог превратить
колона в ремесленника. Но все же такое хозяйство мож-
но себе представить и без рабов (например, если бы
колоны, соединяя земледелие с ремеслом, сами удовлет-
воряли свЪи нужды в ремесленной продукции, а госпо-
дин сам или через наемных администраторов наблюдал
за работой колонов и учитывал сданную ими продук-
цию), тогда как вилла и мастерская без рабов что-либо
производить не могли бы.
Интересы таких земельных магнатов, обычно принад-
лежавших к сенаторскому сословию, были иными и час-
то прямо противоположными интересам рабовладельцев
в собственном смысле слова. Последние были заинтере-
сованы в развитии экономических связей как внутри
города, так и между городами и отдельными областями
Средиземноморья. Они были заинтересованы в упрочении
муниципальной организации, гражданской общины,
изначально бывшей наиболее адекватной организацией
собственников, становившихся и ставших рабовладель-
цами. В политическом отношении их интересам соответ-
ствовала опиравшаяся на городские слои и поддержав-
шая их достаточно «либеральная» императорская
власть, стимулировавшая распространение и укрепление
городов как финансовой помощью, так и дроблением
доменов, обеспечением перехода сидевших на них людей
под власть городов, ограничением прав общин, за счет
разложения которых также укреплялись города, разви-
валось рабовладельческое хозяйство.
Интересы земельных магнатов, получателей ренты,
требовали натурализации хозяйства, сосредоточения ре-
месла и обмена в сальтусах, укрепления общин как наи-
более удобных объектов эксплуатации, ослабления му-
ниципального строя, что давало им возможность присваи-
вать земли городов и городских собственников, распро-
странять влияние на соседние села и мелкие города, уве-
личивать число зависевших от них держателей земли и
укреплять свою власть над ними. Их господство означа-
ло ослабление экономических связей и либо распад госу-
200
дарства на более или менее независимые целостности,
власть в которых фактически принадлежала магнатам из
местной знати, либо решительное преобладание связей,
именовавшихся В. И. Лениным «деспотическими», т. е. та-
ких, которые политически объединяют экономически сла-
бо связанные между собой области и однотипные автар-
кичные производственные ячейки16.
Все это показывает, что мы здесь имеем дело с
двумя классами, настолько же различными по основным
признакам и интересам, насколько, например, в порефор-
менной России были различны классы, связанные с кре-
постническим и капиталистическим укладами, хотя и в
данном случае большее или меньшее переплетение и
взаимодействие укладов и ряд промежуточных форм
не всегда дают возможность выделить их в «чистом»
виде.
Класс, к которому принадлежали земельные магнаты,
не имеет еще в нашей литературе адекватного наимено-
вания, что, возможно, связано с его достаточно сложной
историей и ролью, которую он играл в разные эпохи и в
разных частях римской державы. Он складывался (в
районах, где шло разложение первобытнообщинного
строя) или уже издавна сложился (в странах со сформи-
ровавшимся классовым обществом) разными путями, от
выделения родо-племенной знати («принцепсов»), экс-
плуатировавшей младших сородичей, клиентов и т. п.,
до пожалования царями земли с сидевшим на ней насе-
лением приближенным, вельможам, храмам. В самой
Италии в период поздней Республики на землях крупней-
ших собственников еще сидели клиенты-колоны, сущест-
вовавшие в Риме с незапамятных эпох. Этот, столь не-
однородный по своему генезису класс сохранялся со
времен неразвитого или слабо развитого рабства и в по-
следний век Республики (а возможно, и раньше) проти-
востоял поднимавшемуся в Италии и провинциях клас-
су рабовладельцев. Во время гражданских войн он под-
держивал сенат против цезарианцев, победа которых
была победой именно рабовладельцев Италии и провин-
ций, что явствует из политики Цезаря и особенно Авгус-
та и его преемников. В периоды гражданских войн, про-
винциальных восстаний, репрессий императоров I в.
многие представители этого класса погибли, другие при-
18 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 266.
201
мирились с новым строем, смешались с новыми крупны-
ми собственниками, появившимися при Империи.
С начала II в. достигается некий компромисс: все три
высших сословия государства как бы сливаются в один
господствующий класс, причастный одной и той же куль-
туре, преданный римскому государству и его славе. В эту
эпоху наивысшего расцвета рабовладельческого способа
производства он оказывает максимальное воздействие на
все типы производственных ячеек. Владельцы сальтусов
и латифундий, несмотря на неудачу попыток создать
крупное производство, основанное на рабском труде, ор-
ганизуют из рабов администрацию и штат ремесленных
мастерских, заимствуют достижения рабовладельческих
хозяйств, втягиваются в торговлю. Когда рабовладель-
ческий способ производства приходит в состояние кризи-
са, в безвыходный тупик, они чем далее, тем более ока-
зываются на переднем плане в экономической, а в ходе
Кризиса III в. и политической жизни. Крупное экзимиро-
ванное землевладение, основанное на эксплуатации мел-
ких, платящих ренту земледельцев, становится тем
типом хозяйства, в котором зарождаются элементы но-
вых феодальных отношений, что чрезвычайно усиливает
противоречия между земельными магнатами (patentio-
res) и классом муниципальных земле- и рабовладельцев,
а также всеми институтами, тормозящими развитие но-
вых отношений. По форме это как будто тот же класс,
который некогда поддерживал сенат против устанавли-
вающейся Империи (поэтому часто представляется, что
оппозиция сената императором III в. непосредственно
продолжала оппозицию I в.), но на деле сущность его
изменилась. Из носителя отношений, характерных для
более низкой стадии развития первых классовых об-
ществ, предшествующих античному рабовладельческому
обществу, он стал носителем отношений, сменяющих это
общество. Такая трансформация затрудняет и изучение
истории этого класса, и его достаточно четкое определе-
ние. Но его наличие и роль учитывать необходимо.
Многоукладное^ и сложность социальной структуры
объясняет разноречивость данных, используемых в раз-
личных спорах по более частным и более общим вопро-
сам римской истории. Так, с периодом расцвета рабо-
владельческого уклада связаны сведения о развитии
товарно-денежных отношений, экономических связей,
202
о численном росте мелких и средних хозяйств, а с нача-
лом кризиса рабовладельческого способа производст-
ва— о запустении земель, упадке городов и вместе с тем
о живучести рабовладельческой формы эксплуатации
при несомненных признаках ее разложения. С латифун-
диями и сальтусами связаны данные о натур а льном хо-
зяйстве, об автаркичности имений, о погоне за новыми
землями и возделывающим их зависимым населением,
о падении значения рабского труда и развитии иных
форм эксплуатации, связанных с взиманием ренты. Про-
тиворечивость соответствующих данных особенно возра-
стает с началом кризиса рабовладельческого способа
производства, что позволяет по-разному характеризовать
римское общество III и последующих веков. Такое раз-
ногласие, видимо, может быть преодолено, если мы от-
кажемся от взгляда на это общество как на однородное
и признаем наличие двух укладов, двух господствующих
классов, из которых один превалировал в одни, дру-
гой— в другие эпохи римской истории.
С течением времени эти классы видоизменялись,
включая в свой состав соответственно дифференцировав-
шихся собственников провинций. По-видимому, класс
рабовладельцев был в значительной мере гомогенен во
всех областях империи, несмотря на уже упоминавшиеся
противоречия, вызванные пестротой его сословного и ста-
тусного состава. Это и понятно, поскольку его возникно-
вение, развитие и распространение определялось возник-
шими в Риме и внедрявшимися в провинциях отноше*
ниями, характерными для античных гражданских общин.
Видимое единообразие образа жизни, идеологии, мате-
риальной и духовной культуры, часто вызывающее пред-
ставление о полной нивелировке, связано именно с этим
классом. Вливавшиеся в его состав ветераны и другие
провинциалы, романизуясь в социально-экономическом
плане, романизовались и в культурном отношении и при-
держивались идентичных политических взглядов.
Класс земельных магнатов был более гетерогенен.
В него входили наиболее богатые сенаторы Италии, ни-
когда не отказывавшиеся от своих старых традиций и
притязаний на власть или значительную долю власти
над всем римским миром. К нему принадлежали круп-
нейшие землевладельцы восточных и западных провин-
ций, настроения и стремления которых различались. На
203
Востоке сохранялись довольно сильные эллинистические
или доэллинистические традиции, когда господствующие
классы в значительной мере объединялись государствен-
ным аппаратом, извлекая через его посредство приба-
вочный продукт, получая от государства земли вместе
с повинностями сидевших на них людей. Такие населен-
ные зависимыми земледельцами села сохранялись в
имениях крупных собственников Востока и во времена
Римской империи, как видно из приводимого в «Диге-
стах» завещания, по которому село Наколенов переда-
валось завещательницей наследнику вместе с людьми.
К тому же на Востоке были сильны представлявшие со-
бой не только аграрные, но и торгово-ремесленные цент-
ры города, где часто вспыхивали мятежи низов; неред-
кими были и брожения среди сельского населения. Поэ-
тому земельные магнаты Востока, как явствует из обле-
ченной в форму речи Мецената политической программы
Диона Кассия, стояли за сильную монархическую
власть, способную обуздать как городские слои, так и
«чернь». Такую монархию аристократия готова была под-
держивать материально и морально.
В тот же класс входили и потомки «принцепсов» за-
падных провинций, т. е. знати, возникшей, когда классо-
вое общество еще только формировалось. Эта знать в
значительно меньшей мере нуждалась в сильной цент-
ральной власти для утверждения своего господства над
зависимыми сородичами, соплеменниками, клиентами.
Император нужен был ей в основном в качестве верхов-
ного главнокомандующего, в дела же провинций он не
должен был вмешиваться и претендовать на долю при-
бавочного продукта, получаемого землевладельцами.
Такова примерно программа, сформулированная автора-
ми «Истории Августов». В конце концов эта разница
программ сыграла, видимо, немалую роль в судьбах Вос-
точной и Западной империи 17, но возникла она гораздо
раньше разделения империи на две части. Однако, не-
смотря на известные внутренние противоречия, земельные
магнаты как целое противостояли классу рабовладель-
цев, муниципальным слоям.
17 Arnheim М. Т. W. The Senatorial Aristocracy in the Late Roman
Empire.
204
Борьба между этими двумя классами, то утихая, то
разгораясь, принимала самые различные формы и прек-
ращалась лишь в периоды особенно широких, опасных
для обоих классов народных движений. Уже во времена
гражданских войн конца Республики, если учесть, какую
роль в них играли провинции, в которых отнюдь нельзя
видеть только плацдарм для столкновения римских ар-
мий, начиналась борьба поднимавшегося класса рабо-
владельцев, формировавшегося из разных слоев, против
римской и провинциальной аристократии, владевшей
большими земельными комплексами, населенными зави-
симыми людьми. Как мы знаем из агрименсоров, такие
комплексы сплошь да рядом дробились между держате-
лями участков или поступали в государственный фонд и
шли в надел колонистам (SRF, с. 161), что усиливало
позиции мелких и средних земле- и рабовладельцев.
Победы Цезаря и Августа были их победой. Но борьба
не прекращалась. Она сказывалась в выступлениях се-
натской оппозиции и ответных репрессиях императоров в
I в. и особенно бурно разгорелась, когда с упадком рабо-
владельческого способа производства класс земельных
магнатов стал приобретать решительный перевес. Вся
история III в. определялась этой борьбой, переплетав-
шейся с классовой борьбой масс.
Для этой переходной эпохи возможны некоторые ана-
логии с пореформенной Россией, когда внутри сложной
социально-экономической системы укладов шла борьба
между классами и различными слоями крепостников и
буржуазии и борьба между эксплуататорами и эксплуа-
тируемыми. В. И. Ленин говорил, что в России того вре-
мени шли две социальные войны: одна в недрах крепост-
нического строя за свободу буржуазного общества, дру-
гая— в недрах рождающегося капиталистического строя
между пролетариатом и буржуазией18. И в конце Рим-
ской империи шла, с одной стороны, борьба всех связан-
ных с элементами феодализации классов и слоев против
сковывавших их развитие основ античного рабовладель-
ческого строя, с другой — в недрах рождающегося фео-
дального строя борьба закрепощаемых крестьян и коло-
нов против крупных собственников и самого крупного из
них — государства и его аппарата.
18 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 6, с. 312, 313; т. 11, с. 282.
205
О последнем, даже для эпохи капитализма,
В. И. Ленин считал возможным говорить как о связан-
ной тысячью нитей с буржуазией, но все же до известной
степени самостоятельной социальной группе. Еще боль-
ше он подчеркивал это обстоятельство для пореформен-
ной России, где чиновничество, рекрутировавшееся из
разных слоев населения, являлось оплотом власти кре-
постников и наиболее реакционных слоев буржуазии,
отстаивая в то же время свои корпоративные интересы19.
В самостоятельную, хотя отнюдь не оторванную от
других классов, силу выделялась постепенно армия. Ее
нельзя считать надклассовой корпорацией хотя бы пото-
му, что в классовом обществе армия, особенно армия
наемная, составляет важнейшую часть аппарата господ-
ства правящего класса. Римская наемная армия с само-
го своего возникновения по составу, целям солдат, по их
судьбе после отставки сперва была связана с мелкими,
боровшимися за землю землевладельцами, затем — с со-
словием декурионов и слоями провинциалов, стремивши-
мися, получив после отставки римское гражданство и
землю, войти в это сословие, к которому по закону при-
числялись ветераны. Вместе с тем с упадком значения
народного собрания и в условиях, когда опутанная густой
сетью сословных и статусных различий классовая струк-
тура не могла дойти до такой степени четкости, при ко-
торой классы создают свои передовые отряды — партии,
армия выступала как единственная организованная по-
литическая сила, способная заставить правительство
проводить ту или иную политику либо в случае сопротив-
ления заменить это правительство другим. Армия явля-
лась и социально-политической организацией20. При Им-
перии она использовалась правительством и как воен-
ный аппарат, и как проводник влияния и политики им-
ператоров среди слоев, к которым ближе всего стояли
солдаты и ветераны. Достаточно известно, какую они иг-
рали роль в городах, селах, в различных сферах управ-
ления и хозяйственной жизни, в организации император-
ского культа, распространении официальной идеологии.
Во время кризиса III в. армия в основном представляла
антисенатское направление, поддерживая тех императо-
19 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 130; т. 33, с. 29, 30, 221.
20 См.: Утченко С. Л. Кризис и падение Римской республики. М.,
1965, с. 193, 197.
206
ров, которые пытались охранять интересы муниципаль-
ных слоев и вновь выдвигавшихся провинциальных пос-
сессоров. И вряд ли можно считать случайным то обстоя-
тельство, что, по мере того как сенаторы завоевывали но-
вые позиции, а сословие декурионов-курилов приходило в
упадок, падало и значение римской армии, пополнявшей-
ся уже не за счет граждан империи, утративших интерес
к даруемым ветеранам землям и привилегиям, а в ре-
зультате найма варваров.
Государственный аппарат как таковой в Риме форми-
ровался медленно и постепенно. Он был очень слаб в го-
роде-государстве, когда власть принадлежала коллекти-
ву граждан, выборным магистратам и состоявшему из
них сенату. Apparitores, происходившие из вольнонаем-
ных свободных или рабов и отпущенников магистратов и
наместников провинций, не играли особой роли. Неда-
ром финансовые и хозяйственные функции государства
сосредоточивались в руках публиканов и подрядчиков.
И при первых императорах бюрократический аппарат не
был четко отделен от персонала императорского хозяй-
ства и состоял как из государственных служащих, так и
из рабов и отпущенников императора. Только при Фла-
виях и особенно при Антонинах формируется настоящее
чиновничество со строгой организацией, хотя в нем про-
должали играть большую роль императорские рабы и
отпущенники, которые не только участвовали в управле-
нии государством, но, как и военные, выступали провод-
никами императорской политики. Именно они часто бы-
ли инициаторами организаций разных коллегий импера-
торского культа (особенно филиалов Великой коллегии
императорских Ларов и Изображений). В руках чинов-
ничьего аппарата сосредоточилось теперь управление
государственным имуществом, что, помимо управленче-
ских функций агентов любого государства, придавало им
особую силу и самостоятельность.
Управленческий аппарат империи играл двойствен-
ную роль. С одной стороны, он представлял собой форму
организации господствующего класса, приобретавшую
тем большее значение, чем меньше оставалось частных
собственников. Недаром последние, ища спасения от не-
посильных тягот, устраивались на государственную
службу. Принадлежность к разраставшейся бюрокра-
тии давала возможность извлекать прибавочный про-
207
дукт из труда бесчисленных работников императорского
хозяйства и часть прибавочного продукта подданных, на
которую императоры имели право не как собственники,
а как суверены. Бюрократический аппарат мог оказывать
большое влияние на производство, распределение и об-
мен. Общепризнанная верховная собственность императо-
ра на имущество и труд подданных служила дополни-
тельным рычагом, ибо могла рассматриваться как оправ-
дание растущих притязаний государства. Видимо, по-
этому земельные магнаты — восточные и западные — по
крайней мере с III в. стали требовать, чтобы император-
ские земли были переданы в частные руки, вступив тем
самым в острое противоречие с бюрократическим аппа-
ратом как какой-то особой группой.
С другой стороны, как и всякий управленческий ап-
парат, эта группа была «тысячью нитей» связана с об-
щественными классами и, чтобы оставаться у власти,
должна была проводить политику в интересах одного из
этих классов или добиваться неких компромиссов. От-
сюда часто проявлявшаяся непоследовательность в по-
литике правительства. Оно было заинтересовано в усиле-
нии и централизации своего аппарата, набиравшегося
часто из безродных людей, преданных императору, в
увеличении числа своих владений и работников, что до-
стигалось разными путями, от обычая завещать часть
имущества императору до конфискаций. В той же связи
стояла борьба с ростом влияния земельных магнатов,
попытки по мере ослабления экономических связей за-
менить их «деспотическими», сосредоточить в своих ру-
ках как можно больше прибавочного продукта и распре-
делить его в соответствии с интересами военно-бюрокра-:
тического аппарата. Вместе с тем императоры должны
были считаться как с муниципальными слоями, так и с
сенаторским сословием, идти ему на все большие уступ-
ки по мере роста его значения. С одной стороны, импера-
торы оказывали помощь городам, возвращали им захва-
ченные общественные земли, пытались разными спосо-
бами консервировать и оживить мелкое и среднее земле-
владение, поощряли пополнявшее число граждан городов
вольноотпущенничество, приписывали к городам значи-
тельные территории и позволяли привлекать к отправле-
нию муниципальных повинностей население этих терри-
торий, репрессировали находившихся к ним в оппозиции
208
сенаторов, иногда отстраняли их от высших государст-
венных и военных должностей. С другой стороны, они
санкционировали изъятие сенаторских земель из город-
ских территорий, признавали сперва фактически, а затем
юридически, их власть над сидевшими на их землях
людьми, раздавали им в качестве колонов пленных, про-
давали им государственные земли, позволяли учреждать
поместные рынки, узаконили самопродажу в рабство
граждан, что было одним из способов удовлетворить по-
требность землевладельцев в полностью зависевших от
них работниках, назначали сенаторов наместниками за-
падных провинций, где были расположены их земли, что
крайне усиливало их позиции.
Известная самостоятельность государства, подкреп-
ленная его положением крупнейшего собственника, под-
рывалась его зависимостью от господствующих классов
с их противоречивыми интересами. Постоянное возраста-
ние «государственного сектора» обусловливало бывшую
одной из предпосылок «ориентализации империи» тен-
денцию к превращению бюрократического аппарата в
класс, извлекавший прибавочный продукт благодаря
участию в управлении государственной собственностью.
Но в римском мире значение «частного сектора» было
всегда настолько велико, что тенденция эта не могла
реализоваться.
Как об особом слое, видимо, можно говорить об ин-
теллигенции, т. е. о людях, живших умственным трудом.
Этот слой стал формироваться примерно со II в. до
н. э. — первоначально в значительной мере из Перегри-
нов, рабов и отпущенников. Во времена Империи он по-
полняется за счет свободнорожденных италиков и про-
винциалов, часто из малообеспеченных семей. Положе-
ние интеллигенции было двойственным. С одной сторо-
ны, ее представители во многом зависели от покрови-
тельства нередко грубых и самовластных патронов, что
вызывало их оппозицию к существующим порядкам, уси-
ливало стремление к духовной свободе, которую должна
была дать независимость от материальных благ, застав-
ляло обличать богатство и все связанные с ним пороки,
призывать к тому, чтобы не бояться простого труда, а
лиц, занятых практической деятельностью, толкало к
протесту против умозрительной науки и философии, рас-
пространенных в высших классах. С другой стороны,
209
значительная часть интеллигенции была связана с муни-
ципальными слоями или находилась на императорской
службе, что заставляло ее разделять идеологию сосло-
вия декурионов и официальную идеологию, опасаться
каких-нибудь серьезных перемен и особенно выступлений
низших классов.
Поскольку, как мы пытались показать выше, серьез-
ные усовершенствования в производстве были в тех ус-
ловиях невозможны, значение интеллигенции в эконо-
мической сфере римской жизни было невелико, ограни-
чиваясь тем немногим, что могла дать для производства
тогдашняя наука, причем чем дальше, тем больше это
значение падало, так как и сама наука продолжала раз-
виваться только в Александрии. Зато ее роль была весь-
ма ощутимой в идеологической жизни и идеологической
борьбе, отражавшей борьбу между различными класса-
ми и слоями.
Социальная структура Рима менялась и усложнялась
на протяжении его тысячелетней истории. Первоначаль-
но она, видимо, складывалась обычным для эпохи раз-
ложения первобытнообщинного строя путем: выделя-
лась родо-племенная знать, главы фамилий, младшие
сородичи, неполноправные члены фамилий, клиенты,
формировались по функциональному признаку ordines.
С победой плебса и конституированием гражданской
общины деление на сословия сохранилось, классовая
дифференциация же первоначально была слабой. С на-
ступившими затем экономическими и политическими из-
менениями в рамках сословной структуры, дополненной
структурой статусов, формируются основные и неоснов-
ные классы. Для периода поздней Республики и особен-
но Империи, когда социальная дифференциация дости-
гает наибольшего развития, мы можем, очевидно, гово-
рить о двух эксплуатируемых и двух эксплуататорских
классах, между которыми, естественно, существовали
разные переходные, «гибридные» формы, например:
«бедные» сенаторы, владевшие в старых рабовладель-
ческих областях Италии несколькими, основанными на
рабском труде виллами; крупные собственники, в основ-
ном сдававшие земли колонам, но не выделенные из го-
родских территорий; зажиточные поссессоры из сельской
верхушки, применявшие различные формы эксплуата-
ции; рабы и отпущенники, переведенные на положение
210
колонов, кабальные и т. п. Однако наличие таких, суще-
ствующих во всяком обществе гибридных форм не мо-
жет служить аргументом против четкости классового де-
ления римского общества. Борьбой и противоречиями
между классами, возвышением одних и упадком других
объясняются основные события римской истории и ха-
рактерные черты ее отдельных эпох.
Социальная структура римского общества отлича-
лась от структуры как феодального, так и капиталистиче-
ского общества. От второго ее отличало переплетение
классового, сословного и статусного деления, что маски-
ровало сущность основных классов, а также то обстоятель-
ство, что один из этих классов — рабы — стоял вне
гражданского общества и не мог, несмотря на его посто-
янную, принимавшую разные формы борьбу, освободить-
ся как класс, создать некие новые, принципиально
отличные от старых отношения. От феодального мира
римская социальная структура отличалась меньшим сов-
падением (до перехода к доминату) сословной и классо-
вой принадлежности, т. е. более значительным рас-
слоением классов-сословий; преобладанием в период
наибольшего развития товарно-денежных отношений цен-
зового принципа; отсутствием взаимосвязанности (опять-
таки до эпохи домината) между сословной принадлеж-
ностью и характером землевладения, распределения
земельной собственности и соответственно иным типом
принуждения к труду (для рабов оно осуществлялось в
результате того, что они составляли собственность госпо-
дина, для колонов — в результате экономических, дого-
ворных отношений или нерегулируемого правом обычая
и лишь с IV в. — в результате узаконенной личной и по-
земельной зависимости).
Своеобразными были и социальные связи в римском
обществе. Выше уже говорилось о постоянном перепле-
тении (при превалировании то одних, то других) «эконо-
мических» и «деспотических» связей в масштабах госу-
дарства: экономических, договорных и внеэкономических
связей между господином и рабом, патроном и вольно-
отпущенником, колоном и землевладельцем. Аналогич-
ная двойственность была присуща и связям гражданина
с городом, с гражданской общиной. Сочлен гражданского
коллектива выступал и как совладелец принадлежавшей
этому коллективу земли с соответственными правами
211
и обязанностями в области хозяйственной жизни, и как
гражданин города — политической организации, зако-
нам и установлениям которой должен был повиноваться.
Сходное положение сохранялось и в эпоху Империи, ког-
да город был уже не самостоятельной, но первичной
ячейкой политической жизни, причем, помимо законов,
общих для всего государства, имел и свои законы, ут-
верждавшиеся при конституировании города как тако-
вого. Таким образом, связи гражданина с городом носи-
ли тоже двойственный (экономический и политический)
характер и далеко не всегда их можно четко разграни-
чить. Например, задача воспроизводства гражданской
общины носила и экономический, и политический харак-
тер. Самая принадлежность к гражданской общине пред-
полагала и экономические, и политические права и обя-
занности. В функциональном разделении граждан на
ordines присутствовали моменты как политические (оп-
ределенные права или их отсутствие и определенная обя-
занность участвовать в управлении), так и экономиче-
ские (помимо ценза обязанность заниматься той деятель-
ностью, которая подобает ему как члену определенного
ordo). Наконец, и сам император выступал и как собст-
венник, и как сюзерен.
Такое тесное переплетение политических и экономиче-
ских связей отличает римское общество от капиталисти-
ческого, где те и другие отношения гораздо более четко
дифференцированы. Конечно, это не означает, что эконо-
мический базис не играл определяющей роли и в рим-
ском мире. Маркс в «Формах, предшествующих капита-
листическому производству» говорит об античном горо-
де-государстве как об объединении равных земельных
собственников и гарантии их существования как тако-
вых, о гражданском коллективе как о первой великой
производительной силе, об экономической независимо-
сти граждан, владеющих средствами производства, как
условии их политической равноправности и самого суще-
ствования политического строя античного города21. В си-
лу всех этих моментов становится понятно, что произ-
водственные отношения могли выступать завуалирован-
но как отношения политические, а экономические и поли-
тические связи весьма слабо дифференцироваться. В зна-
21 Маркс К,., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 465—472.
212
чительной мере те же отношения воспроизводились в го-
родских общинах империи, хотя над ними надстраива-
лось государство, что эти отношения усложняло, но не
разрушало до тех пор, пока города продолжали сущест-
вовать как античные гражданские общины.
В. И. Ленин придавал большое значение характеру
общественных связей как важному элементу системы
производственных отношений22. Он противопоставлял
развивающиеся при капитализме с его общественным ха-
рактером производства национальные и интернациональ-
ные связи всех представителей данного класса, основан-
ные на общности ролей в народном хозяйстве, связям
феодального общества, основанным на территориальных,
профессиональных, религиозных и т. п. интересах23.
С этой точки зрения особенно наглядно видно отличие
римского мира от капиталистического. Никаких связей,
основанных на «общности ролей» в народном хозяйстве,
там не было, так как, несмотря на известное развитие
общественного разделения труда, о развитом обществен-
ном характере производства для римской державы гово-
рить не приходится, поскольку там никогда не возника-
ло такого положения, когда «все работают на всех, все
зависят друг от друга»24. Если не считать Рима, снабже-
ние которого зависело от привозного зерна, поступавше-
го не в результате обмена, а в качестве дани с провин-
ций, отдельные области и даже ряд отдельных хозяйств
могли в случае необходимости просуществовать само-
стоятельно, тем более что постепенно во всех областях
империи развились одни и те же отрасли сельскохозяй-
ственного и ремесленного производства. И если можно го-
ворить о связях между членами отдельных сословий,
притом в основном политических, то классовые связи
были слабы и неосознанны, хотя в общем у каждого
класса или, вернее отдельных его представителей, были
свои, более или менее выраженные интересы, своя иде-
ология, свои, тоже довольно туманные, представления о
наилучшем общественном устройстве.
Зато многочисленны были связи, основанные на тер-
риториальных, профессиональных, религиозных интере-
22 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 177, 178.
23 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 207.
24 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 178.
213
сах, отражавшихся во многих соответствующих коллеги-
ях, корпорациях, землячествах, соседствах и т. и. В ли-
тературе давно была отмечена роль родственных, друже-
ских, клиентских связей. Никогда не теряли своего зна-
чения связи, объединявшие членов фамилии, к которым
принадлежали и отпущенники ее главы и вокруг которой
группировались его клиенты. Недаром фамилия была об-
разцом для других объединений, начиная от нередко
именовавших себя фамилиями коллегий, кончая государ-
ством, постоянно сопоставлявшимся с фамилией.
Конечно, все эти связи не оставались неизменными на
протяжении веков, ибо территориальная и социальная
мобильность в римском мире была, видимо, выше, чем во
многих докапиталистических обществах. Крестьяне ухо-
дили в города, горожане уезжали в колонии, и те и дру-
гие поступали в армию, отрываясь от родины. Ремеслен-
ники и торговцы кочевали в поисках мест, где можно
было получить-лучший доход. Рабов переводили из од-
ного имения в другое, из города в деревню. Одни богате-
ли, переходили в иной класс, иное сословие, другие опу-
скались в низы. Перегрины меняли свой статус, получа-
ли латинское или римское гражданство. Особенно мас-
совыми становились такие перемещения в периоды
острых кризисов, внешних и внутренних войск. Старые
связи рвались. Но о силе указанных типов связей свиде-
тельствует то обстоятельство, что они постепенно возоб-
новлялись, хотя менялся состав членов того или иного
объединения. Снова объединялись земляки, ветераны,
соседи, вольноотпущенники одного или разных господ,
почитатели одного бога, колоны одного имения, поссессо-
ры и сельчане одной деревни, рабы одной виллы. В отли-
чие от объединений капиталистического мира (профсою-
зы, партии) эти объединения всегда оставались локаль-
ными, что очень наглядно иллюстрирует разницу между
характером социальных связей, а следовательно, и меж-
ду социальными структурами того и другого общества.
Такая локальность в общем соответствует тенденции к
автаркии, пробивавшей себе постоянно путь, несмотря
на высокое развитие товарно-денежных отношений.
В меньшей степени она наблюдается в высших классах,
и особенно в сенаторском сословии, которое можно счи-
тать (помимо военно-бюрократического аппарата) един-
ственной общеимперской корпорацией, цементировав-
214
шейся ее политической ролью. И, по-видимому, только
среди сенаторов существовали (во всяком случае при
Империи) какие-то мало-мальски прочные группировки,
поддерживающие ту или иную политическую линию пра-
вительства. Но срок их существования ограничивался
обычно временем правления одного императора или од-
ной династии.
Объединения широких масс могли иногда играть зна-
чительную роль в политической и социальной жизни (на-
пример, квартальные коллегии в последние десятилетия
Республики, союзы римских граждан в провинциях), но
все это были лишь сугубо местные организации. Так
сказать, интернациональный характер приобретает со
временем лишь христианская церковь, но она по сущест-
ву принадлежит уже к иной эпохе. Наиболее же типич-
ным объединением для римского мира периода его
«классики», объединением, игравшим решающую роль в
его истории, была община — внегородская (кровнородст-
венная и сельская) и специфичная для античности тер-
риториальная община особого типа, городская граждан-
ская община, базировавшаяся на античной форме собст-
венности.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как мы пытались показать, целый ряд особенностей
социально-экономической истории Рима был связан со
спецификой его структуры, базировавшейся на том или
ином виде общинной собственности, сочетавшейся с соб-
ственностью частной, отличавшейся, однако, от капита-
листической частной собственности именно тем, что и она
так или иначе оставалась под верховным контролем об-
щины или государства. Эта специфика может, видимо,
объяснить такие факты, как: особая роль политики в Ри-
ме; значение развития товарно-денежных отношений, ко-
торые не могли привести к появлению капитализма, а сти-
мулировали распространение вширь и вглубь рабовла-
дельческого способа производства, а затем вызвали его
упадок; специфика социальной структуры римского обще-
ства с ее переплетением сословного и классового призна-
ка, с сосуществованием разных классов, связанных с со-
существованием разных укладов, и соответственно ха-
рактер классовой борьбы и т. п.
Вместе с тем она позволяет в какой-то мере выявить
различия между римским и другими раннеклассовыми
обществами, различия, обусловленные всем строем граж-
данской общины, как он сложился в результате победы
плебса, не имевшей аналогии в других раннеклассовых
обществах. Эта победа и сопровождавшая ее демократи-'
зация политической жизни привели к тому, что город-
государство в отличие от других обществ, где существо-
вали разные социально-экономические секторы (царский
и общинный), стал одноукладным, базировался только
на одной, античной форме собственности, а собственность,
не подконтрольная гражданской общине, отсутство-
вала.
Вторым результатом было резкое сокращение воз-
216
можностей эксплуатации сограждан, что привело к раз-
витию «классического» рабства, максимальной поля-
ризации рабства и свободы, а также к развитию товар-
но-денежных отношений, поскольку господствующим ти-
пом стало мелкое и среднее хозяйство, которое не могло
быть полностью самоудовлетворяющимся.
Вместе с тем принцип, согласно которому каждый
гражданин имел право на земельный надел или иную
форму удовлетворения необходимых потребностей, при-
вел к усиливавшейся римской агрессии в борьбе за зем-
лю и материальные ценности. Агрессия же имела резуль-
татом, во-первых, имущественную дифференциацию в
самом Риме, во-вторых, образование римской державы
с различными укладами.
Имущественная дифференциация вызвала борьбу за
передел земли, имеющую аналогии в других общинах, где
тоже шла борьба за установление периодических пере-
делов.
Она окончилась победой принципа наибольшей га-
рантированности собственности, что нашло свое отраже-
ние в аграрной политике Августа. Римское гражданство,
распространившееся на всю Италию, а затем на провин-
ции, уже не составляло общины, а сам Рим превратился
в столицу обширной империи. Но основы, на которых не-
когда базировался его строй, возрождались в многочис-
ленных, основывавшихся римлянами городах. Система
специфических для раннего Рима отношений укреплялась
за счет распространения городских гражданских общин
по всему римскому миру.
Отсюда распространение соответствующего типа хо-
зяйства, рабовладельческого способа производства, об-
раза жизни и культуры, что создавало видимость полной
нивелировки.
Развитие частного хозяйства, товарно-денежных от-
ношений, экономических связей, более или менее демок-
ратическое устройство городов вызывали некоторые осо-
бенно заметные в идеологической жизни явления, имев-
шие сходство с явлениями, присущими капиталистическо-
му обществу, сходство, возможное между простым товар-
ным и капиталистическим производством, но вместе с тем
поверхностное, поскольку тот и другой тип производ-
ства и общества базировались на разных основах. Осно-
вой римского мира была гражданская община, отличаю-
217
щаяся от общины сельской, но имеющая с ней то сходство,
что частная собственность, оставаясь под контролем горо-
да и государства как верховного собственника, могла раз-
виваться лишь в сравнительно узких пределах и не ста-
новилась частной собственностью в капиталистическом
понимании этого слова. Такое положение влияло и на
другие виды собственности и деятельности, тоже так или
иначе контролировавшиеся с точки зрения общественной
пользы, т. е. цели воспроизводства отношений граждан-
ской общины. Отсюда ограниченность возможностей раз-
вития по пути, аналогичному капиталистическому, и во
всех прочих сферах жизни, а соответственно — неприло-
жимость закономерностей капиталистического общества
к римскому.
Своеобразие античной гражданской общины затруд-
няло и движение в направлении феодализации, посколь-
ку лежавшая в ее основе форма собственности и эксплуа-
тации коренным образом отличалась от феодальной. Был
невозможен прямой переход от земельной собственности
гражданина римского города к сословной собственности
феодала, от прямой связи гражданина с городом, на тер-
ритории которого он имел землю, к опосредствованной
связи с государством через собственника земли, от экс-
плуатации, основанной на абсолютной собственности гос-
подина на раба, к эксплуатации, основанной на поземель-
ной, личной, юридической, политической зависимости ра-
ботников, собственность которых тоже носила сословный
характер.
Отличалось общество, базировавшееся на граждан-
ской общине, и от тех обществ, где основой была собствен-
ность царей, и от кровнородственных и сельских общин.
Наличие царского сектора оказывало огромное консерви-
рующее влияние на все стороны жизни. Общины же, де-
формируясь, давали «спектр состояний» неполноправия
и зависимости, а не поляризацию рабства иноплеменни-
ков и свободы граждан, остававшихся равноправными
политически и юридически, как бы ни ухудшалось их эко-
номическое положение.
Но образование римской державы с ее различными
укладами, сохранившимися от доримских времен, посте-
пенно деформировало отношения, свойственные антично-
сти. Возникает и растет императорская собственность,
аналогичная «царскому сектору» неантичных раннеклас-
218
совых обществ. Появляется в общеимперском масштабе
сектор земельных владений кровнородственных и сель-
ских общин, за счет которых сперва росло число городов
и которые затем начали приобретать все большее значе-
ние как организации крестьян и объект эксплуатации со
стороны императоров и крупных частных собственников.
Усиливается влияние последних, особенно владельцев эк-
зимированных сальтусов. В результате стали склады-
ваться и развиваться такие чуждые античному миру яв-
ления, как сословная собственность, разделенная собст-
венность, опосредствованная рядом звеньев связь под-
данных с государством, эксплуатация (вплоть до порабо-
щения) собственных соплеменников и сограждан. В этих
укладах зарождались элементы феодальных отношений,
которые могли прогрессировать только после ликвидации
отношений античных.
Последние пришли в состояние кризиса вследствие
присущих рабовладельческому способу производства про-
тиворечий, невозможности повысить производительность
рабского труда настолько, чтобы прибавочного труда
хватило и на воспроизводство античных гражданских
общин, и на извлечение из частных хозяйств дохода, со-
ответствующего возраставшей потребности в наличных
деньгах, уже не удовлетворявшейся за счет поступлений
извне.
Но все же эти отношения были еще достаточно силь-
ны, чтобы тормозить развитие новых, зарождавшихся в
сосуществующих укладах.
Выдвижение на передний план крестьянских общин
и экзимированных сальтусов, замкнутых однотипных
производственных ячеек, обусловило падение роли эконо-
мических и возрастание значения «деспотических» связей,
что наряду с крайним обострением классовых противоре-
чий привело к разрастанию и усилению государствен-
ного, военно-бюрократического аппарата, обретавшего из-
вестную самостоятельность. Вместе с тем росли, особенно
на Западе, где туземная знать была очень сильна, сепара-
тистские тенденции, оппозиция «деспотическим» связям.
Менее сильна была оппозиция на Востоке. Но там возрож-
дались, хотя и сильно трансформированные под воздей-
ствием рабовладельческого уклада, долгое время бывше-
го определяющим, развившиеся под его воздействием до-
римские отношения. Синтез античной и неантичных струк-
219
тур начался задолго до варварского завоевания — с заво-
евания римского.
Он сказывался во взаимодействии систем, покоив-
шихся на отношениях, определявшихся господством сво-
бодных и зависимых — от частных землевладельцев и
государства — кровнородственных и сельских общин,
и на отношениях, обусловленных строем античной граж-
данской общины. Движение внутри этого взаимо-
действия, выдвижение на передний план то одного, то
другого компонента римского мира во многом объяс-
няет его социально-экономическую, политическую и идео-
логическую историю, а также те пути, которые привели
его к кризису и гибели.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
В ДИ — Вестник древней истории
А. е — L’annee epigraphique
CIL — Corpus Inscriptionum Latinarum
CJ — Codex Justinianus
Dessau — Dessau H. Inscriptiones latinae selectae, v. I—4. Berolini,
1954—1955
Dig.— Digestae
Interc.— Intercise, v. 1—2. Budapest, 1952—1954
Riese — Riese A. Das reinische Germanien in den antiken Inschriften
Leipzig, 1914
SRF — Die Schriften der romischen Feldmesser, I. Berlin, 1848.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ............................... 3
Глава I
ВНЕГОРОДСКАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА . . 14
Глава II
ГОРОДСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ОБЩИНА. РИМСКАЯ
ЗЕМЕЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ................49
Глава III
ЭКОНОМИКА.............................100
Глава IV
СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА................. 172
ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................216
Список сокращений.....................221
ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА
ШТАЕРМАН
ДРЕВНИЙ РИМ:
ПРОБЛЕМЫ
ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории
Академии наук СССР
Редактор издательства Ф. Н. Арский
Художник Е. М. Дробезин
Художественный редактор Н. Н. В л а с и к
Технический редактор П. С. Кашина
Корректор В. А. Шварцер
ИВ № 5011
Сдано в набор 23 2.78.
Подписано к печати 23.5.78.
Т-10713. Формат 84ХЮ8'/з2
Бумага типографская № 1
Гарнитура литературная
Печать высокая
Усл. печ. л. 11,76. Уч.-изд. л. 11,9
Тираж 4000 экз. Тип. зак. 4059
Цена 1 р. 20 к.
Издательство «Наука»
117485, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 94а
2-я типография издательства «Наука»
121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 10
1 pb 20 ]«.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА*