©
В.Н. Синкжов
Российская
правовая
система
ф
д>

Российская правовая система.
Введение в общую теорию

Татьяне

В. Н. Синюков
Российская
правовая
система
Введение в общую теорию
2-е издание, дополненное
Издательство НОРМА
Москва, 2010

УДК 340.0
ББК 67.99(2)
С38
Сведения об авторе
Владимир Николаевич Синюков — доктор юридических наук,
профессор, заслуженный деятель науки РФ.
Рецензенты:
А.	И. Демидов — доктор философских наук, профессор;
О.	О. Миронов — доктор юридических наук, профессор;
А.	В. Малько — доктор юридических наук, профессор.
Синюков В. Н.
С38 Российская правовая система. Введение в общую тео¬
рию / В. Н. Синюков. — 2-е изд., доп. — М. : Норма,
2010. — 672 с.
ISBN 978-5-91768-079-8 (в пер.)
В работе исследуются особенности российской правовой
системы как целостного культурно-исторического феномена,
образующего на правовой карте мира самостоятельную типоло¬
гическую общность — российскую правовую цивилизацию.
Правовая система России рассматривается в контексте русской
юридической традиции и в единстве всех своих основных эта¬
пов: от древнерусского до советского и постсоветского.
Книга содержит систематический анализ методологических
основ национальной правовой доктрины России.
Для ученых-юристов, преподавателей и студентов юридиче¬
ских образовательных учреждений, работников государственно¬
го аппарата.
УДК 340.0
ББК 67.99(2)
© Синюков В. Н., 1994
ISBN 978-5-91768-079-8	©	Синюков В. Н., 2010, с изменениями

Предисловие ко второму изданию
Первое издание предлагаемой вниманию читателей книги
вышло в свет в 1994 г. Автор работал над ним в самый разгар
событий, когда Россия безоглядно стремилась интегрироваться
с либеральным Западом на его условиях. Этим объясняются
стилевые особенности монографии, в которой в русле общест¬
венной значимости темы автор сделал попытку рассмотреть
проблему, используя термины и определения, которые были бы
понятны не только специалистам.
Тогда, в конце 80-х и в 90-х гг. минувшего XX в., наша пра¬
вовая система оказалась на перепутье исторического развития и
нуждалась прежде всего в формулировании основных проблем
и системных альтернатив их решения. Прошедшие с той поры
15 лет непрерывных реформ права дают уникальную возмож¬
ность оценить ход изменений с позиций научного прогноза и
общественных ожиданий, правильности либо ошибочности по¬
становки и решения теоретических и практических проблем
развития российской правовой системы.
Правовая реформа не принесла быстрых положительных ре¬
зультатов. Несмотря на внешнюю стабилизацию и экономиче¬
ский рост, обусловленный во многом положительной мировой
конъюнктурой, достижение прогресса в формировании важных
правовых институтов, главный итог прошедших 15 лет в юри¬
дической сфере состоит в том, что России не удалось решить
основных проблем своей правовой системы. По ключевым по¬
казателям правопорядка: преступности, степени коррумпиро¬
ванности госаппарата, отчуждения населения от власти, эффек¬
тивности законодательства — ситуация остается сложной и не¬
стабильной. По признанию Президента России Д. А. Медведева,
сделанному в год 15-летия Конституции Российской Федера¬
ции, «справедливо и то, что этой проблемой — пренебрежения к
праву — мы еще системно и глубоко не занимались»1.
1	Послание Президента Российской Федерации Д. А. Медведева Федераль¬
ному Собранию Российской Федерации 5 ноября 2008 года. М., 2008. С. 8.

6
Предисловие ко второму изданию
На что же тогда были направлены юридические реформы —
от конституционной и судебной до административной и мест¬
ного самоуправления? Вывод Президента красноречиво свиде¬
тельствует о том, что Россия нуждается в фундаментальной
правовой политике, которая была бы способна не только ока¬
зывать влияние на текущее законодательство и юридическую
инфраструктуру, но и вести к институциональным изменениям
состояния правовой культуры в стране, ее гражданского обще¬
ства.
Современная правовая система России имеет политико-пра¬
вовые источники в идеологии реформ 90-х гг. XX в., когда на¬
стоящее страны было довольно мрачным, а единственная
надежда на будущее виделась в скорейшем отрешении от про¬
шлого и восприятии либеральных институтов и структур.
Именно в тот период была с новой силой воспроизведена прак¬
тика XVIII в. — массированные интервенции «переводного» за¬
конодательства, копирование зарубежных институтов — от
управленческих до образовательных, непрерывное «разумное»
вмешательство государства во все сферы общественных отно¬
шений.
Практика насильственной модернизации продолжается по
сей день. Ключевые институты либеральной демократии, не
имея корней в национальном юридическом опыте, стали под¬
вергаться системному отторжению — прежде всего политиче¬
ской элитой общества, не способной «контролировать» общест¬
венные отношения в рамках конституционного правового госу¬
дарства. Застойные явления в правовой культуре есть результат
углубляющегося кризиса идентичности правовой системы.
Преодоление этого кризиса стало невозможным вне реальной
демократии, доступа людей к действительно социальному пра¬
вовому творчеству. В правовой сфере мы постепенно заходим в
тупик.
Все крупные нации обладают спецификой в развитии право¬
вой культуры. Это помогает им, не впадая в изоляционизм, на¬
ходить свои пути к истинным правовым ценностям — свободе,
человеческому достоинству, социальной справедливости. Осо¬
бенность правового сознания русских — не в правовом ниги¬
лизме и стремлении подчиняться любой власти. Строить право¬
вое государство вне контекста национальной правовой культу¬
ры и демократии означает создавать условия для новой
диктатуры. Отсталый правопорядок не дает никаких шансов

Предисловие ко второму изданию
7
для продвижения страны к благосостоянию и политической
стабильности. Поэтому раскрытие смысла национальной пра¬
вовой культуры и обращение к нему — единственный иннова¬
ционный путь развития экономической, политической и право¬
вой систем, достижения подлинной открытости России совре¬
менному миру.
Во втором издании книги сохранены принципиальные поло¬
жения данной доктрины. Уточнена и дополнена проблематика,
расширен научный аппарат. Введена глава, посвященная соот¬
ношению отечественной правовой культуры и национальной
системы юридического образования.
Выражаю искреннюю признательность за профессиональную
помощь и моральную поддержку моим коллегам из Саратовского
юридического института МВД России, Саратовского филиала
Института государства и права РАН, Саратовской государст¬
венной академии права, Саратовского юридического института
адвокатуры, а также специалистам права из других регионов, на¬
стойчиво интересовавшихся этой работой после того, как разо¬
шлось ее первое издание.

Дайте нам побыть одним и создать
свою культуру.
Е. Харитонов
ВВЕДЕНИЕ. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМ
В последние десятилетия в мире произошли впечатляющие
изменения: многое, что устоялось в жизни целых поколений,
пришло в движение — экономический уклад стран, идеология,
политические отношения, государство и право.
Если попытаться соединить эти изменения в какой-то об¬
щей тенденции, которая проявлялась бы в самых разных облас¬
тях жизнедеятельности общества, то можно, вероятно, говорить
о стремлении к коренным основаниям в культуре, религии,
этике. Именно они становятся новыми ориентирами в преодо¬
лении тупиков индустриального модернизма, социальных де¬
формаций современного технотронного общества, прогресс ко¬
торого построен на вере в «безграничные» возможности челове¬
ческого разума.
Неоконсерватизм и новый либерализм в политике и эконо¬
мике, постмодернизм в искусстве, социальный и догматиче¬
ский фундаментализм в религии, традиционализм в социаль¬
ном поведении задают новые параметры мирового обществен¬
ного устройства, и сегодняшней России предстоит найти в нем
свое место.
В последние годы российское общество претерпело значи¬
тельные изменения, которые следует рассматривать в русле
общемировых тенденций. Страна находится в кардинально но¬
вой политической, социально-экономической и духовно-нрав¬
ственной ситуации. По сравнению с предыдущим, социалисти¬
ческим, кажущимся идеологически ясным периодом нынешняя
Россия во всех смыслах напоминает своеобразную «темную ком¬
нату», по поводу которой существует множество фундаменталь¬
ных прогнозов, вызывающих то эпические прорицания, то вос¬
торги и надежды, то сомнения, страхи и напряженное ожидание.
Сегодня Россия находится в поиске — эффективного эконо¬
мического уклада, новых социальных отношений, полноты ду¬
ховного мира и четкости правовой государственности.
В значительных переменах важная роль принадлежит отече¬
ственной правовой системе. Правовая система — это социаль¬

Введение. Постановка проблем
9
ная организация, включающая основные компоненты нацио¬
нальной правовой культуры: право, законодательство, юриди¬
ческую практику, а также господствующую в стране правовую
идеологию (доктрину).
Как ключевой, управляющий центр политической системы,
духовной культуры, правовая система оказывает важное влия¬
ние на характер изменений в обществе, особенно если эти из¬
менения осуществляются через целенаправленное реформатор¬
ское воздействие, предполагающее использование правозако¬
нодательных программ и средств.
Современная правовая система России — сложнейший ком¬
плекс элементов, структур, норм, правосознания, традиций,
образов национально-исторической, технико-юридической, со¬
циально-психологической природы. В широком значении —
это целый правовой мир, имеющий свою жизненную организа¬
цию, источники, архетипы, историю и будущее.
Сложившаяся система есть одновременно и причудливое
смешение противоположных идей, эпох, тенденций, разновре¬
менных и разнохарактерных реформ и изменений, противоре¬
чиво соседствующих друг с другом в одних и тех же актах и ин¬
ститутах, совокупный эффект которых во многом лишил ее ло¬
гической связи и культурной концептуальности.
К сожалению, об этом мире мы еще очень мало знаем.
Правовая система России до сегодняшних дней переживает
переходное состояние, определяемое следующими процессами:
—	продолжаются фундаментальные изменения в политиче¬
ской структуре общества, требующие учета и отражения в кон¬
ституционном регулировании;
—	идет развитие федеративных отношений и вместе с ним
сохраняет актуальность вопрос о соотношении права России и
республик, краев, областей в ее составе; необходимы дополни¬
тельные отрасли регулирования, в частности коллизионное
право Российской Федерации;
—	возрастает социальная роль государства и в связи с
этим — функции права, традиционные для либерального госу¬
дарства и правовой системы;
—	со всей актуальностью обозначился вопрос о возможности
в ее рамках обеспечить права человека, о способности правоох¬
ранительных структур противостоять современному уровню и
качеству преступности, что требует поиска оптимальных
средств правоохранительной системы и т. д.

10
Введение. Постановка проблем
Все эти процессы диктуют необходимость осмысления ис¬
ходных начал нашей правовой системы, в том числе на уровне
ее правоидеологического обоснования.
Отечественная правовая наука располагает богатым материа¬
лом по вопросам теории и истории Российского государства и
права. Это наследие как дореволюционного правоведения, так
и советской юридической школы. Имеются многочисленные
монографии, курсы лекций, диссертации, статьи историков и
философов, этнографов и юристов.
Создана достаточно развитая и дифференцированная теория
права, включающая такие фундаментальные вопросы, как пра¬
вовое регулирование, правовая система, правопорядок, закон¬
ность, юридическая практика и т. д.
Значительная часть этого научно-практического потенциала
появилась в последние три-четыре десятилетия.
Известно, что к системному, целостному взгляду на отечест¬
венное правовое регулирование как комплексный идеологиче¬
ский и специальный юридический феномен наша наука обра¬
тилась довольно поздно. Еще в 60—70-е гг. XX в. в литературе
речь велась в основном о структурно-функциональном видении
отдельных, главным образом позитивно-законодательных уча¬
стков правовой культуры.
Концептуальной работой советского периода, обобщившей
ведущие правовые явления общества и ставшей своеобразным
предвестником последующих исследований юридической сфе¬
ры с позиций типологического, системного подхода, стала кни¬
га В. В. Борисова, посвященная правопорядку в СССР1. Особо
следует выделить фундаментальный труд С. С. Алексеева «Об¬
щая теория права», в котором впервые в советской литературе
нашли универсальное отражение вопросы теории и догмы пра¬
ва и правовой системы2.
К проблеме правовой системы наша наука подошла лишь в
начале 80-х гг. прошлого века, в период апофеоза «развитого
социализма», правда, не прямо, а опосредованно, в поиске док¬
трины, призванной примирить позиции в главной в то время
дискуссии сторонников широкого и узкого (нормативного)
1	См.: Борисов В. В. Правовой порядок развитого социализма. Саратов,
1977. См. также: Мураметс О. Ф., Шамба Т. М. Правопорядок в развитом со¬
циалистическом обществе. М., 1979.
2	См.: Алексеев С. С. Общая теория права: курс в 2 т. М., 1981—1982.

Введение. Постановка проблем
11
правопонимания1. Затем постепенно, под впечатлением пере¬
водной литературы пришло осознание значимости и самостоя¬
тельности данного направления исследований, которое быстро
переросло границы извечного спора о том, что есть право.
В эти годы выходит серия статей — А. М. Васильева,
В.	Н. Кудрявцева, С. С. Алексеева, Ю. А. Тихомирова, Н. И. Ма-
тузова, Л. Б. Тиуновой, других авторов, обсуждавших постано¬
вочные вопросы этой проблемы2. В октябре 1985 г. Институт го¬
сударства и права АН СССР провел в Звенигороде Всесоюзную
научно-теоретическую конференцию, посвященную тенденци¬
ям развития правовой системы социализма3.
Особенность «судьбы» этой проблемы состоит в том, что пер¬
вые крупные работы, непосредственно посвященные советской
правовой системе4, совпали, с одной стороны, с периодом ста¬
новления данного научного направления, а с другой — началом
того распада, который произошел в правовой системе СССР по¬
сле непродолжительного периода попыток ее перестройки.
В положениях и выводах коллективного труда сотрудников
Института государства и права АН СССР «Правовая система
социализма», книге проф. Н. И. Матузова «Правовая система и
личность» практически ничто не предвещало надвигавшегося
кризиса. Тем не менее спустя всего лишь примерно пятилетие
после довольно оптимистических оценок перспектив советской
правовой системы она резко политически была поставлена под
вопрос как таковая. Речь пошла о демонтаже всех прежних воз¬
зрений на право СССР, его правопорядок, стала тиражировать¬
1	См. об этом: Байтин М. И. Вопросы общей теории государства и права.
Саратов, 2006. С. 182—191.
2	См., например: Кудрявцев В. Н, Васильев А. М. Право: развитие общего
понятия // Сов. государство и право. 1985. № 7; Кудрявцев В. Н. Правовая сис¬
тема и укрепление социалистического общества // Коммунист. 1981. № 9; Алек¬
сеев С. С. Право и правовая система // Правоведение. 1980. № 1; Тихоми¬
ров Ю. А. Правовая система развитого социалистического общества // Сов. го¬
сударство и право. 1979. № 7; Матузов Н. И. Правовая система развитого
социализма // Сов. государство и право. 1983. № 1; Байтин М. И. Право — свя¬
зующее звено между политической властью, государством и правовой системой
общества // Вопросы теории государства и права. Саратов, 1988. Вып. 8.
3	См.: Конференция в Звенигороде // Сов. государство и право. 1986. № 3.
4	См.: Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева.
М., 1986—1987; Матузов Н. И. Правовая система и личность. Саратов, 1987;
Тиунова Л. Б. Системные связи правовой действительности. СПб., 1991; Федо¬
ров В. П. Право в юридической надстройке социалистического общества. Вла¬
дивосток, 1985; Явич Л. С. Социализм: право и общественный прогресс. М.,
1990.

12
Введение. Постановка проблем
ся литература «возвратной» направленности, объясняющая по¬
литические перемены тупиковостью пути, по которому двига¬
лось в последние 70 лет отечественное право.
Утрата привычного идеологического фетиша вызвала в нау¬
ке теоретический дискомфорт, и это заставило заняться поис¬
ками новых готовых ориентиров, на этот раз — на идеологи¬
ческом рынке «капиталистического Запада», ставшем вдруг по¬
литически близким России усилиями ее государственного
руководства.
Поэтому если правовой системе в конце 80-х гг. XX в. по
оценке специалистов было далеко до статуса устоявшейся, тем
более этого нельзя сказать сейчас — в период фронтальных из¬
менений законодательства, возникновения самостоятельных
политико-правовых систем России и бывших союзных респуб¬
лик, кризиса методологии всей отечественной правовой науки.
Значительный прогресс в историографии этой темы произошел
в 1993 г. после принятия Конституции России. Проблемы рос¬
сийской правовой системы стали рассматриваться в контексте
сравнительного правоведения и вопросов реформирования оте¬
чественного законодательства. Значительный вклад в исследо¬
вание российской правовой системы как самостоятельной ти¬
пологической общности внес проф. М. Н. Марченко1.
Обновление правовой системы, предпринятое в 1985 г. под
лозунгами перестройки, и последующая практика реформатор¬
ства восприняли в основном западнические политические ори¬
ентиры. Поиск моделей политико-правовых преобразований
велся исключительно на Западе. Такая ориентация потребовала
систематического внедрения в сознание людей, в том числе че¬
рез научную рефлексию, мысли об отсталости страны, ее пра¬
вовой ущербности по сравнению с «цивилизованным миром»,
1 См.: Марченко М. Н. Курс сравнительного правоведения. М., 2002; Он же.
Источники права. М., 2005; Он же. Проблемы теории государства и права. М.,
2001, 2006; Он же. Теория государства и права. М., 2002; Проблемы теории го¬
сударства и права / Под ред. М. Н. Марченко. М., 2008; Саидов А. X. Сравни¬
тельное правоведение (основные правовые системы современности). М., 2006;
Байтин М. И. Право и правовая система: вопросы соотношения // Право и по¬
литика. 2000. № 4; Тихомиров Ю. А. Курс сравнительного правоведения. М.,
1996; Тихомиров Ю. А., Талапина Э. В. Введение в российское право. М., 2003;
Алексеев С. С. Право: азбука—теория—философия. Опыт комплексного иссле¬
дования. М., 1999; Он же. Линия права. М., 2008; Российское государство и
правовая система. Современное развитие, проблемы, перспективы / Под ред.
Ю. Н. Старилова. Воронеж, 1999; Осакве К. Сравнительное правоведение в схе¬
мах: общая и особенная части. М., 2000.

Введение. Постановка проблем
13
неверия в собственные возможности, способности, потенциал,
стимулирования чувства исторической необходимости идеоло¬
гического ученичества у Запада ввиду якобы отсутствия собст¬
венных правовых традиций, которые можно было бы использо¬
вать в юридических реформах.
Первые результаты, которые дала подобная практика, выра¬
зились в значительном упадке морального духа населения, рас¬
пространении апатии, чувстве пустоты, отсутствии смысла в
происходящем, нарастании тенденции к примитивизму обще¬
ственного сознания, массовым аберрациям, утрате и без того
слабых иммунитетов от харизматического и популистского на¬
дувательства, националистической пропаганды.
Попытки внедрения импортированной политико-правовой
идеологии привели, таким образом, к тому, что социально-эко¬
номические преобразования столкнулись с дополнительными
колоссальными трудностями.
Особенно негативное влияние безоглядная западная ориен¬
тация оказала на правопорядок в России, подстегнув эрозию
правосознания населения и породив шквал нападок на государ¬
ство, волну механического заимствования иностранных поли¬
тических форм, которые, сталкиваясь с социальными реалиями
России, лишь способствовали расстройству ее государственного
аппарата и правового регулирования. В правовой неразберихе,
хаосе стало трудно проводить экономические реформы.
Все эти процессы не новы. Как отмечалось еще в дореволю¬
ционной литературе, застарелой российской болезнью является
беспочвенность общественной мысли и образования. «Одно¬
стороннее увлечение общими идеями, — пишет В. Ф. Шапова¬
лов, — их подчас умозрительный характер, а также пренебреже¬
ние ко всему конкретному, живому, близкому, осязаемому, на¬
званы некоторыми русскими мыслителями “беспочвенностью
сознания и мышления”. Беспочвенность стала характерной
чертой русской общественной мысли и, соответственно, части
русской интеллигенции дооктябрьского периода. Как известно,
с точки зрения авторов, сгруппировавшихся вокруг сборников
“Вехи” и “Из глубины”, и целого ряда других, работавших впо¬
следствии в эмиграции, именно эта черта явилась одной из
причин катастрофического хода русской истории в XX веке»1.
1 Шаповалов В. Ф. Россиеведение как комплексная научная дисциплина //
Общественные науки и современность. 1994. № 2. С. 42.

14
Введение. Постановка проблем
Поэтому в сложившейся сегодня ситуации важнейшей науч¬
ной и практической проблемой представляется культурная ори¬
ентация правовых преобразований.
Начав фундаментальный демонтаж старой системы, мы до
сих пор не располагаем адекватной России методологией об¬
новления, необходимой для выработки идеологии националь¬
ной государственности и правового регулирования. После деся¬
тилетий реформ многие ученые приходят к выводу, что корен¬
ной недостаток их практики — незнание своего же общества,
своей экономики, своей государственности, собственной пра¬
вовой системы. Именно это «невежество» во многом порождает
легкомысленное и легковесное новаторство — красивое в про¬
екте, но рассыпающееся в прах при первом же соприкоснове¬
нии с реальной жизнью.
Самая большая проблема отечественной юридической нау¬
ки — не недостаток радикальных предложений, решимости к
революционным преобразованиям, знаний зарубежных моде¬
лей. Самая большая трудность — в желании и способности вы¬
яснить, чем были и что есть в действительности наша государ¬
ственность и наше право. Многие клише, которыми еще со
времен перестройки с публицистической подачи до сих пор до¬
вольствуется отечественное правоведение, сейчас уже не выдер¬
живают критики. Их научный примитивизм становится очевид¬
ным даже их собственным первоначальным пропагандистам.
Так, по признанию академика Т. Заславской, перестроечные
«описания того, что такое административно-командная систе¬
ма, как она функционировала, по сути не соответствуют дейст¬
вительности»1.
С началом реформ многие принципиальные вопросы не бы¬
ли даже поставлены, альтернативы тому или иному курсу не
только серьезно не обсуждались, но само их появление вызыва¬
ло острое политическое неприятие (например, принятый в то
время лозунг: «Курсу на перестройку альтернативы нет»). На
сами наименования «реформаторы», «демократы» была введена
своего рода идеологическая монополия.
Такая ситуация сложилась не только в сфере политики, но,
увы, и науки. Активно заимствуя западные институты либе¬
рального государства, к тому же в их иллюзорно-утопическом
1 Вперегонки со временем. Беседа с академиком РАН Т. Заславской // Об¬
щественные науки и современность. 1993. № 3. С. 13.

Введение. Постановка проблем
15
варианте, мы до сих пор по-настоящему не озаботились вопро¬
сами: способна ли Россия жить по канонам неолиберальной
утопии, что есть российское право, российская государствен¬
ность? (А не чем они должны якобы быть в соответствии с теми
или иными отвлеченными пожеланиями.)
Для постановки этих тем нужна современная методологиче¬
ская база: традиционные подходы нашей юридической науки
серьезно устарели1. Именно в отсутствии фундаментальных за¬
делов по изучению специфики отечественного правопорядка
состоит существенный пробел «реформаторского правосозна¬
ния», который самым негативным образом сказался на всей
стратегии общественных преобразований в России.
Период теоретического замешательства и хаоса не может про¬
должаться долго. Государственно-правовая система такого мас¬
штаба и потенциала, как российская, не может существовать без
осмысленной правовой идеологии. Поэтому в данной ситуации
требуется значительная фундаментализация процесса исследо¬
вания отечественной правовой системы, начатого в 70—80-е гг.
прошлого века. В противном случае наука может оказаться без
стратегического потенциала в столь жизненно важной для Рос¬
сии области. Теории правоведения это грозит утратой самостоя¬
тельной позиции в дискуссиях о путях государственно-правово¬
го самоопределения Российской Федерации. Она может вновь
оказаться в хвосте произвольно меняющихся политических уста¬
новок.
Отечественная правовая культура находится на этапном ру¬
беже поиска собственной целостности. Для продолжения сво¬
его развития в XXI в. она нуждается в системной идентифика¬
ции с отечественной духовной культурой. Только в этом случае
правовая система может обрести твердую почву для решения
задач своего развития.
Сердцевиной государственно-правовой идеологии России
должна стать актуализация культурно-исторической специфики
отечественного государства и права, которая как раз и недооце¬
нивается в практике современных преобразований.
1 См.: Методология юридической науки: состояние, проблемы, перспекти¬
вы / Под ред. М. Н. Марченко. М., 2005. Вып. 1; Матузов Н. И. О методологи¬
ческой ситуации в российском правоведении // Современные методы исследо¬
вания в правоведении / Под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. Саратов, 2007.
С. 5—24.

16
Введение. Постановка проблем
В теории права нарастает потребность перехода на новый
уровень осмысления отечественной правовой культуры — от
разрозненных обобщений отдельных периодов развития рос¬
сийского права, подчас весьма продолжительных, к созданию
целостной доктрины отечественной правовой системы, вклю¬
чающей в свой фактологический базис все, в том числе ранее
противопоставлявшиеся друг другу, этапы ее жизни. Обоснова¬
ние интегрального видения нашей юридической жизни делает
закономерной постановку вопроса о создании такой общей
теории российской правовой системы, которая была бы не про¬
стым результатом присвоения демократической «вывески», а
выступила бы методологическим фундаментом выяснения мес¬
та и роли отечественного правового мира в российском и зару¬
бежном духовном процессе.
Наука, вероятно, уже готова к тому, чтобы подойти к праву
России как самостоятельному культурному явлению, имеюще¬
му собственные предпосылки, корни, этапы развития, которое
не может быть понято только с позиций анализа отдельных его
юридических компонентов, памятников, институтов, отноше¬
ний и идеологических доктрин, господствовавших на том или
ином отрезке истории.
Все это свидетельствует в пользу выдвижения в число акту¬
альных и практически значимых задач представления юридиче¬
ского наследия и современного правопорядка России в качест¬
ве составных частей целостной правовой системы, имеющей
все признаки самостоятельного типологического явления — от
зарождения русского (славянского) этноса до наших дней.
Такая точка зрения на отечественный правовой мир имеет
существенные элементы новизны. В науке до сих пор говори¬
лось только о социалистической правовой системе, о россий¬
ской же стали писать относительно недавно и главным образом
утилитарно-практически, вне представлений о ее типологиче¬
ских особенностях. Не наделяло юридическую сферу России
качествами специфической правовой системы в культурно-ис¬
торическом смысле и дореволюционное правоведение1.
Подобная ситуация в нашем правопознании весьма негатив¬
но сказывается на адекватности понимания всего происходя¬
щего в правовом строе России. Наука не разработала единой
1 См., например: Самоквасов Д. Я. Курс истории русского права. М., 1908;
Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1915.

Введение. Постановка проблем
17
концептуальной периодизации отечественного правового раз¬
вития, нет видения его особенных черт. Фактически отсутству¬
ет и такая рефлексия правовой системы России, которая бы ох¬
ватывала феномен, соразмерный всей полноте отечественной
правовой государственности и культуры. Наоборот, не только
история, но и теория правоведения до сих пор разделены на
малосвязанные друг с другом исторические типы, которые ли¬
шают отечественное право целостности и способности к куль¬
турно-исторической идентификации в качестве самостоятель¬
ной правовой общности. Игнорирование этноисторического,
географического аспектов природы права обедняет уровень ис¬
следований отечественного государства и права.
Какой бы вопрос ни решался в практическом плане, в ко¬
нечном счете он выходит на проблему: какая правовая система
адекватна России? Каким принципам она соответствует? Что
подлежит устранению в прежних и уже пореформенных струк¬
турах, что реформированию, а что требует сохранения и разви¬
тия? Какова природа отечественного права, как она соотносит¬
ся с правовыми институтами зарубежных стран, насколько глу¬
боко допускает их рецепцию?
Чтобы ответить на эти и иные, связанные с ними вопросы,
чтобы сформировать целостную систему взглядов на россий¬
скую правовую систему, необходима новая, по сравнению с
марксистской и заимствованной неолиберальной, методологи¬
ческая позиция.
После распада СССР Россия осталась наедине с собой —
своей государственностью, правом, своим уникальным этниче¬
ским составом и более чем тысячелетней культурой. Эта
«встреча» оказалась, как ни парадоксально, очень трудной, для
многих — неожиданной, вызвавшей сильное искушение снова
уклониться от решения сложнейших «русских» вопросов в сфе¬
ры планетарных общечеловеческих ценностей, европейских
стандартов, цивилизационных нивелировок.
Мы довольно хорошо научились разбираться в классовых
отношениях, западных конституционных институтах, абстракт¬
ных нормах и правоотношениях, но гораздо меньше — в собст¬
венной правовой культуре, природа и сущность которой есть
неизмеримо большее, чем простая совокупность норм, право¬
отношений и текстов наспех принятых законов.
Реформируется законодательство, ломаются государствен¬
ные механизмы, меняются политические курсы, обновляются

18
Введение. Постановка проблем
поколения — остается, однако, в основном неизменным транс¬
цендентальный состав и тип русского правового мышления.
Сегодня мы находимся на таком этапе, когда можно и нуж¬
но отнестись к имеющимся фактам отечественной правовой
жизни с несколько иных, непривычных позиций: не с чисто
формально-юридических, социологических, психологических,
кибернетических или абстрактно-общечеловеческих, а через
призму национально-исторической и культурно-типологиче¬
ской природы отечественного правового мира в интересах по¬
знания его конкретной целостности и системности1.
Речь идет, таким образом, о формировании нового, культур¬
но-исторического направления отечественной теории права,
позволяющего демонтировать некогда искусственно воздвигну¬
тые его внутренние классово-формационные перегородки
(феодальное, буржуазное, социалистическое право) и рассмат¬
ривать отечественную правовую систему как самодостаточную
культурную целостность, требующую собственной, а не импор¬
тированной правовой идеологии. Это — попытка выявления
сфер и горизонтов нашей правовой культуры, которые до сих
пор не были актуализированы и без которых прежняя правовая
наука вполне обходилась. Новая ситуация требует постановки
новых вопросов.
Отечественная наука давно и плодотворно обсуждает про¬
блемы русской культурной традиции в самых разнообразных
сферах жизнедеятельности человека. К сожалению, правоведе¬
ние как фундаментальная юридическая наука в своей основной
части долгое время оставалась в стороне от этих дискуссий.
В последние десятилетия в научной юридической печати был
концептуально поставлен вопрос о специфике отечественной
государственности и правовой системы. Это вполне понятно в
условиях возрождения отечественных культурных традиций,
восстановления потенциала, накопленного Россией за столетия
своей истории. Правда, в научной литературе стало как-то
априорно общепринятым пользоваться в основном одной мето¬
1 Далеко не случайно, что именно в пореформенный период в отечествен¬
ной юридической науке стала разрабатываться категория «правовая жизнь» как
попытка взглянуть на российские правовые явления с новых социально-куль¬
турных и догматических позиций. (См.: Правовая жизнь в современной Рос¬
сии: теоретико-методологический аспект / Под ред. Н. И. Матузова и
А. В. Малько. Саратов, 2005.) Категория «правовая система» в большей мере
обозначает иной — синергетический и сравнительно-правовой аспекты иссле¬
дования национальных правовых явлений.

Введение. Постановка проблем
19
дологической моделью преобразований — либерально-демокра¬
тической, которой рядополагается или противопоставляется
лишь классовая социалистическая альтернатива советского го¬
сударства и права. Между тем историческая и методологи¬
ческая почва правовой реформы в России гораздо глубже,
сложнее, плодотворнее. Узкая дихотомия «классового» и «обще¬
человеческого» в праве обедняет и устраняет подлинные альтер¬
нативы в юридической науке и практике.
Просто невозможно, чтобы при самостоятельной и ориги¬
нальной русской культуре — живописи, ваянии, архитектуре,
литературе, философии и т. д. — не было самостоятельной и
оригинальной государственности и правового сознания — про¬
дуктов одного и того же цельного национального духа. Но если
мы довольно много знаем о русской литературе, русском театре
и русском балете, то мы мало что знаем о природе российской
правовой системы и государственности, во всяком случае, зна¬
чительно меньше, чем, скажем, о немецком правовом государ¬
стве или англосаксонской, романо-германской, даже мусуль¬
манской правовых системах.
Есть ли в сложившемся правовом укладе России элементы,
позволяющие говорить о его культурно-историческом регуля¬
тивном своеобразии? Таком своеобразии, которое делает воз¬
можным рассматривать российскую правовую систему не в ви¬
де «составной части» чуждых ей правовых семей, а в качестве
основы самостоятельной правовой традиции, рядоположенной
известным правовым цивилизациям? Есть ли собственная ло¬
гика в правовом пути России либо это развитие целиком опре¬
деляется уже известным стереотипом жизни западных стран, от
которых отечественная правовая культура, как говорят, просто
отстала? Что первичнее — самостоятельная (если она существу¬
ет) логика российской правовой системы либо идеологические
доктрины, которые страна время от времени импортирует и
пытается по ним жить, какое-то время — довольно успешно?
Где и как идеологические системы (социализм, капитализм,
«цивилизм» и т. д.) «встречаются» с русским правовым созна¬
нием; закономерны или политически случайны периоды их
взаимной ассимиляции и последующего обязательно бурного
отторжения? В чем смысл их сосуществования, рецепции, на¬
сколько они закономерны для России? В конечном счете: нуж¬
на ли России типологически самостоятельная правовая систе¬

20
Введение. Постановка проблем
ма, либо мы должны стремиться к ее ассимиляции с романо¬
германским либо каким-то иным правовым миром?
Ответы на эти вопросы необходимы для формирования
обоснованной стратегии правовой реформы, выбора путей го¬
сударственно-правового развития России после столь драмати¬
ческих катастроф ее государственности и правопорядка на про¬
тяжении одного только XX в. Без выяснения этих и сопутст¬
вующих им вопросов трудно определить перспективы
отечественной правовой культуры и правовой государственно¬
сти в XXI в.
Российский правовой мир остро нуждается в бережном к се¬
бе отношении, соразмерном его культурному статусу. Он требу¬
ет охраны и защиты не менее, чем древние фрески или памят¬
ники архитектуры и живописи. Почему советская правовая
система не стала социально устойчивой? Кроме прочих полити¬
ческих причин, не в последнюю очередь потому, что право,
правовая культура были рафинированы классовыми, а затем
общечеловеческими шаблонами, искусственно очищались от
национального, специфичного. Из права изымалась душа, ко¬
торую не в состоянии заменить никакое знание римских фор¬
мул. Право перестало быть феноменом национальной культу¬
ры, в результате чего правосознание населения, даже юристов
делалось все более нигилистическим. «Воспарив» над русской
культурой, как Антей, оторванный от земли, наше право поте¬
ряло жизненную силу, колорит, собственный стиль, юридиче¬
скую прелесть, перестало питаться соками действительно на¬
ционального юридического творчества, сделавшись прибежи¬
щем бюрократии и скверной политики. Право лишилось
красоты и духовного смысла. Оно сведено к «инструментам»
экономического курса, «формам» социального общежития,
«методам» реализации принципов «правового государства» и
«разделения властей», «механизмам» правового регулирования
и формального «гарантирования» прав человека и многому,
многому другому, несомненно, необходимому, но в такой разъ¬
единенной, выхолощенной технически, отчужденной духовно
форме, отдаляющей культуру от участия в формировании на¬
ционального правосознания. Изменить такое варварское отно¬
шение к праву и правовой культуре мы не можем до сих пор.
В период реформ право в больших дозах стало употреблять¬
ся в «чистом» виде — как «умная», рациональная, учитывающая
и «социальные интересы», и «экономические законы», и психо¬

Введение. Постановка проблем
21
логические факторы «управляющая» система, в оболочке кото¬
рой оно «задохнулось», оказалось во многом губительным для
человека, культурной полноты его личности ввиду своей имма¬
нентной искусственности, смертельной для воспроизводства
традиционного правового уклада социальной синтетичности.
Долгое игнорирование культурно-исторического, нацио¬
нально-духовного аспектов природы права нанесло значитель¬
ный ущерб России. Вслед за определением нашей научной
юриспруденции как советской или «марксистско-ленинской
науки государства и права» из теории практически исчезла ка¬
тегория русского, российского права, сделавшись лишь поня¬
тием истории государства и права. Этой категории до последне¬
го времени вообще не было в понятийном аппарате отечествен¬
ного фундаментального правоведения, и ее появление сейчас в
статьях и учебниках во многом пока чисто терминологическое.
Такое положение уже не может быть признано нормальным в
свете нового геополитического статуса России.
Важнейшая задача права — помогать народу в собственной
идентификации. Эту функцию российское право сейчас выпол¬
няет неудовлетворительно. Для ее актуализации праву необхо¬
димо стать явлением национальной культуры реально, а не в
декларациях законодателей. Наше право должно вернуть утра¬
ченные позиции в российской ментальности, перестав поверх¬
ностно-политически слоняться по европам. Только тогда оно
выступит действительным фактором российской истории и об¬
щественной практики. Никакие реляции, лозунги и политиче¬
ские призывы, основанные на массированном импорте чужого
законодательства, не приведут к подлинному прогрессу право¬
сознания и правовой культуры населения.
К сожалению, сейчас право России — отчужденная от ее ду¬
ховности, отечественных традиций, наиболее культурно дезор¬
ганизованная область общественных отношений. Именно из-за
такого положения отечественное государство и право стали
наиболее уязвимыми сферами, притягательными объектами для
чуждого, инокультурного миссионерства, стремящегося через
российские государственно-правовые институты эффективно
влиять на весь социальный и нравственный менталитет нашего
общества. Такое положение вполне устраивает и ту часть пра¬
вящей элиты, которая заинтересована в воспроизводстве преж¬
ней антидемократической системы власти и правопорядка в
России, только лишь обрамленной внешне респектабельными

22
Введение. Постановка проблем
либеральными формами; которая боится и не верит в способ¬
ности простых людей к самоуправлению и развитию правовой
культуры.
Изменение сложившегося положения необходимо начинать
с теоретических исследований сущности и специфики нацио¬
нального правопорядка, всей отечественной правовой культу¬
ры. Выработка целостного взгляда на российскую правовую
систему необходима с позиций обеспечения стратегической
взаимосвязи права с социально-экономическими и политиче¬
скими преобразованиями российского общества. Национальная
правовая идеология является важнейшей составляющей док¬
трины выживания и безопасности нации, ибо правовая сфе¬
ра — это область функционирования «мозговых центров» госу¬
дарства, политической системы. В условиях культурной дезори¬
ентации правовая система становится каналом разрушающего
влияния на весь социальный организм России. В этом — фун¬
даментальное значение познания специфики правовой системы
для национальной безопасности страны. Только культурная
эшелонированность правового регулирования способна создать
прочные барьеры негативным процессам, угрожающим ныне
отечественным правопорядку и демократии.
Таким образом, настала пора восстановления связей право¬
вой системы с национальной культурой России, для чего необ¬
ходим дополнительный ракурс изучения права — выяснение
его макроуровневой сущности и объективирования в жизни
страны, ее народа, новой государственности.
Многие методологические вопросы такого подхода остаются
пока без ответа, и в их восполнении в какой-то мере и заклю¬
чается цель настоящей работы.
Проблемы правовой системы, обусловленные распадом
СССР и новым федеративным устройством России, должны
быть адекватно поставлены в рамках общей теории государства
и права. Сейчас они рассматриваются в основном в отраслевом,
конституционно-правовом плане. Как уже отмечалось, право¬
вая система СССР главным образом изучалась на своего рода
инструментальном уровне — в структурно-функциональном,
«элементном» измерении: законодательство, его структура,
нормы, правоотношения, правосознание как «отражение» норм
и отношений, правоприменение, законность и т. д., дополнен¬
ном сплошным глобально-классовым «закрашиванием» пра¬
ва — социалистические нормы, социалистические правоотно¬

Введение. Постановка проблем
23
шения, социалистическое правосознание, социалистическая за¬
конность и т. д. Поэтому при решенности значительного числа
специальных юридических вопросов дореволюционной, совет¬
ской и современной российской правовой наукой, выводы ко¬
торых имеют важное значение, практически отсутствует куль¬
турно-историческая идентифицированность отечественно-пра¬
вового мира в целом.
Все это предполагает обоснование российской правовой
системы не только с позиций ее внутренней технико-систем¬
ной организации, что не раз успешно делалось в нашей литера¬
туре, а прежде всего под углом зрения ее культурно-историче¬
ской целостности и типологической самостоятельности по от¬
ношению к имеющимся правовым семьям с учетом русских
смысловых феноменов.
В настоящей работе отечественная правовая система как
предмет анализа выступает не во всех своих гранях, аспектах,
связях, структурах и функциях. Даже при желании представить
сейчас систематическую доктрину правовой системы России
вряд ли возможно, учитывая значительное отставание страны в
собственном культурно-правовом самопознании, многочислен¬
ные трудности, возникающие в связи с этим в разработке такой
обширной и многоплановой темы.
Угол зрения предпринятого исследования правовой систе¬
мы — методологический. Это введение в ее будущую общую
теорию, попытка выяснения исходных, сущностных, отправных
и постановочных элементов такой теории.
Отечественная юридическая наука после марксистского эта¬
па находится на методологическом перепутье, и ее дальнейшая
судьба во многом определяется способностью предложить госу¬
дарственно-правовую идеологию, адекватную задачам, стоя¬
щим перед Россией в XXI в.
Большевизм преградил путь западной интервенции в госу¬
дарственно-правовой уклад России в начале XX в. Сейчас, че¬
рез столетие, вероятно, речь идет о таком этапе развития рос¬
сийской цивилизации, когда для сохранения и продолжения ее
идентичности вполне можно обойтись без традиционных форм
политических и идеологических «занавесов», которые требуют
авторитарных государственно-правовых институтов. Соревно¬
вание цивилизаций перемещается в область соревнования куль¬
тур, в том числе правовых укладов жизни.

24
Введение. Постановка проблем
Российская правовая система переходит в новое для себя ис¬
торическое время — время собственной культурной идентифи¬
кации. Оно открывает путь наиболее мощному, поистине тек¬
тоническому сдвигу во всем правовом быте людей, создающему
условия для действительно радикального продвижения нацио¬
нального правосознания к правопорядку и стабильной демо¬
кратии. Тенденция к самоидентификации правовой жизни Рос¬
сии реализуется в общем русле движения к глобализму и ново¬
му традиционализму. Соревнование культур, в том числе
правовых, определит будущее экономических, политических,
социальных систем.
Государственно-правовая система России должна быть гото¬
ва к вызовам времени.

Петр нанес в Россию всего голланд¬
ского и итальянского, и стало наше.
И вышел Пушкин и Глинка.
Е. Харитонов
Глава I
МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
1.	Российская правовая система:
современные подходы к познанию
Формированию теории российской правовой системы долж¬
на предшествовать оценка нынешних методологических подхо¬
дов, применяемых нашей наукой в исследовании отечественно¬
го права, определение сути научно-практического заказа на
данном направлении правоведения.
Методология отечественного правопознания в России дол¬
гие годы развивалась в русле идеологии, основанной на форма¬
ционной доктрине и классовом подходе. Последний открыл в
свое время дополнительные горизонты для науки, хотя на из¬
вестном этапе и превратился у нас в догму. Надо сказать, что
марксистский подход к государству и праву и сейчас сохраняет
свою ценность как классическая философская доктрина, опре¬
делившая многие процессы в XX в.1
Марксизм был своеобразной интерпретацией западного ра¬
ционализма, мировоззренческая основа которого — материа¬
лизм — не могла получить в России духовной, а потому и эко¬
номической адекватности. Поэтому Россия интерпретировала
марксизм по-своему, и эта рецепция оказалась для нее и для
самого марксизма очень специфической, неожиданной с точки
зрения тех результатов, которые должен был бы дать этот экс¬
перимент, будь он проведен в лабораторно чистом виде, т. е. на
Западе.
Материализм как философское направление сыграл роковую
роль в отечественном правосознании. Сведя все или почти все
1 См.: Сырых В. М. Логические основания общей теории права: В 3 т. М.,
2004, 2007; Он же. Отчуждение и право // Право. Законодательство. Личность.
Вып. 3. Саратов, 2008. С. 9—25. См. также: Готфрид Л^Странная смерть марк¬
сизма. Пер. с англ. М., 2009.

26 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
духовное к экономической, «материальной» детерминации, к
«предметам», в среде которых культурно-историческая специ¬
фика есть лить область несущественных «особенностей», над
которыми царствуют универсальные закономерности и где рус¬
ское право менее всего способно к концентрации своего смыс¬
ла, материалистическое правопонимание способствовало созда¬
нию гигантских «вещественных» и технологических ценностей
на базе нового, технократического менталитета общества. Дан¬
ные ценности множились одновременно с уменьшением роли
духа и в конечном счете перевесили его карликовую окостене¬
лую конституцию в собственной торжествующей рефлексии1.
И последствия не замедлили сказаться: советский народ до¬
вольно легко, к удивлению Запада, расстался с ценностями,
бывшими краеугольным камнем достижений СССР в социаль¬
ной и духовной областях, легко поддавшись эфемерным ценно¬
стям «общества потребления».
Материализм коммунистический стремится выжить в Рос¬
сии в образе «материализма» буржуазного, капиталистического.
В центр общественного внимания грубо и напористо продвига¬
ются материальные ценности, деньги, умение их «делать». Бо¬
лее всего в этой драме неспособности оценить собственные ре¬
альные достижения пострадало нравственное и правовое созна¬
ние общества, что катастрофически снизило возможность
жизнедеятельности на основе собственных культурных ориен¬
тиров. Советская демократия, законность, самоуправление и
прочие институты, сформировавшиеся в результате десятиле¬
тий борьбы и развития, представились как простые политиче¬
ские заблуждения и были легкомысленно отброшены без како¬
го-либо реформирования и преемственности, в единственной
надежде на новую «лучшую жизнь», теперь — как «там». Мате¬
риалистическое сознание, что удивительно, но и закономерно,
не смогло выступить гарантом от погрома даже собственно ма¬
териальных ценностей страны — основы любого, в том числе и
рыночного, правового регулирования. Вероятно, фундамен¬
тальный урок, который необходимо извлечь из катастрофы со¬
ветской государственности, состоит в понимании, что нацио¬
нальная правовая культура не может и не должна целиком ос¬
1 О критике марксистского правопонимания см.: Козлихин И. М. Марксизм
и современное правопонимание // Право. Законодательство. Личность. Вып. 3.
Саратов, 2008. С. 229—238.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 27
новываться на материалистической идеологии и общественной
психологии.
Приоритетным символом послемарксистского обновления
отечественной методологии права стал либерализм. Очень бы¬
стро западная либеральная государственно-правовая идеология
оказалась у нас почти столь же господствующей, как еще со¬
всем недавно ее антипод — марксизм-ленинизм.
Надо сказать, что в такой перемене были и позитивные сто¬
роны. Они связаны с преодолением механицизма грубого, при¬
митивного варианта марксизма, который в основном исповедо¬
вала наша юридическая наука. Другое полезное новшество со¬
стояло в постепенном разнообразии философской базы
исследований, переходе от материалистического однообразия к
попыткам более тонкого, широкого взгляда на мир, природу
юридических явлений1.
Однако в целом рецепция либеральной европоцентристской
методологии, обнаруживающая претензию на статус новой «ру¬
ководящей и направляющей» доктрины, не привела ни к оздо¬
ровлению науки, ни к новым перспективам отечественного
правоведения.
Ее конкретная, в том числе научно-познавательная, практи¬
ка уже сейчас дает все больше оснований для постановки во¬
проса: могут ли вообще либеральные правовые ценности вы¬
полнить колоссальной трудности задачу — служить методоло¬
гической основой нового этапа развития отечественного
государства и права, российского правоведения, подготовки
следующего поколения юристов для России?
Так, приверженность нашей науки «новым», либеральным
подходам уже при современном изложении, например, вопро¬
сов юридической типологии приводит к тому, что из классифи¬
кации основных правовых систем современного мира россий¬
ская правовая система просто-напросто выпадает. Так, в курсе
лекций «Общая теория права», предназначенном для россий¬
ских студентов, в разделе, посвященном характеристике право¬
1	Если наиболее распространенным способом объяснения советской госу¬
дарственно-правовой системы был классовый подход, то теперь, по мнению
С. С. Алексеева, «классовый фактор следует рассматривать не сам по себе, а
как один из элементов широкой социальной палитры, т. е. в контексте целост¬
ности тесно и многообразно взаимодействующих социальных феноменов» (см.:
Алексеев С. С. Право: время новых подходов // Сов. государство и право. 1991.
№ 2. С. 5).

28 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
вых систем мира, проф. А. X. Саидов рассматривает романо¬
германскую правовую семью, англосаксонскую, мусульман¬
скую, даже латиноамериканскую и скандинавскую. Российской
же ни «отдельно», ни «в составе» нет1.
Закономерно встает вопрос: разве нет русской, славянской,
наконец, правовой культуры, государственности? Или их ста¬
новление и развитие начинается только после краха Советской
власти? На наш взгляд, это и есть последствия марксистского
материализма (в стране нет научных работ по теории русской
правовой культуры) и западного либерального европоцентриз¬
ма (его методология «не видит» в своем историческом ареале
иных правовых культур, кроме собственных). Но ведь перед на¬
ми учебники для российских студентов. Не закладываем ли мы
уже на первом курсе вуза культурное отчуждение будущих юри¬
стов от права, ведущее к «абстрактному» правосознанию, а за¬
тем — расчетливому правовому нигилизму? Конечно, есть и
другие мнения. Так, М. Н. Марченко полагает, что хотя рос¬
сийское право в ходе своего развития все более сближается с
романо-германской правовой семьей, оно все же остается са¬
мобытным и уникальным по своим историческим, социально¬
политическим, бытовым, духовным, многонациональным осно¬
вам2. Однако господствующей ситуацией остается культурная
недифференцированность российского права, что является
объективным отражением теоретической слабости правоведе¬
ния.
Не определяя места и роли отечественной правовой системы
в глобальной правовой типологии, наша наука фактически ухо¬
дит от вопроса об отечественной правовой культуре. Исследо¬
вание правовых систем с либеральных, так же как и классово¬
материалистических, методологических позиций не вызывает
необходимости в культурной идентификации российского пра¬
ва, отслеживании его исторических (в том числе советских)
корней и поиске перспективы преемственности.
1	См.: Саидов А. Х.Юридическая типология и основные правовые системы
современности // Общая теория права: курс лекций / Под ред. В. К. Бабаева.
Н. Новгород, 1993. С. 49—84; Он же. Сравнительное правоведение и юридиче¬
ская география мира. М., 1993. Такого же подхода придерживаются, судя по
всему, А. В. Малько и А. Ю. Саломатин (см.: Малько А. В., Саломатин А. Ю.
Сравнительное правоведение. М., 2008).
2	См.: Марченко М. Н. Является ли правовая система России составной ча¬
стью романо-германской правовой семьи? // Проблемы теории государства и
права / Под ред. М. Н. Марченко. М., 2008. С. 593—595.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 29
Развитие теории отечественного права будет ограничено до
тех пор, пока такого рода вопросы не найдут концептуального
освещения в научной литературе. Поэтому общая теория права
в России настоятельно требует расшивания границ прежнего
марксистского и современного либерального мировоззрений.
Материализм (даже диалектический) и либерализм (даже рос¬
сийский) не в состоянии объяснить отечественное право, сводя
все богатство и сложность русской правовой культуры к общим
экономическим либо политическим «причинам».
Одним из фундаментальных уроков прошедших десятилетий
является то, что политическое заимствование идеологий, при¬
дание им генерализующих для России значений не только не
способны радикально «улучшить» отечественное правосознание
и правовую культуру, но и наносят реальный ущерб российской
государственности, прогрессу права.
Политические попытки ассимилировать отечественное госу¬
дарство и право с вырванными из социального контекста за¬
падными политическими и правовыми институтами, на какой
бы идеологической основе это ни делалось, на практике ведут,
как правило, к новым формам тоталитаризма, к еще большим
структурным противоречиям и хаосу в нашей государственно¬
правовой системе.
К сожалению, европоцентристские формы научной рефлек¬
сии практически вытеснили все иные направления методоло¬
гии правоведения. Даже за последние десятилетия, которые от¬
крыли широкие возможности для свободных научных дискус¬
сий, методология правовой науки в целом не сдвинулась с
европоцентристской позиции, а только поменяла марксистский
вектор на либеральный, который выступил практической осно¬
вой политики реформ российского государства и права.
Поэтому сейчас вновь начинает складываться казавшееся
отчасти забытым ощущение оторванности от жизни и новой,
своеобразной утопичности «обновленной» теории, ее стремле¬
ния выстроить свой внутренне непротиворечивый и совершен¬
ный мир, одинаково близкий и далекий стране вчерашней, се¬
годняшней и скорее всего завтрашней тоже. Конечно, можно
успокоить себя тем, что либеральное правовое государство —
это идеал, достижимый лишь в результате столетий эволюции.
Но какой смысл тогда в таком навязанном идеале отечествен¬
ной романо-германизированной правовой науке, если страна
жила и живет, создает духовные и материальные ценности вне

30 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
этой блестящей рациональной системы и даже вопреки ей? Не
пора ли теории задуматься над этим драматически простым
фактом, а ее любимице — методологии сравнения и аполо¬
гии — рядоположить (не противопоставить) методологию соб¬
ственной правовой идентификации? Не слишком ли быстро и
буднично после столь фундаментальных катастроф государства
и права России на протяжении одного только XX в. мы поспе¬
шили воспринять готовые юридические доктрины?
При значительном обновлении факторов, вовлекаемых в
объяснение теории государства и права, до сих пор сохраняется
неизменной парадигма анализа правовых явлений. Она основа¬
на на декларировании в праве всеобщих человеческие ценно¬
стей — демократии, прав человека, разделения властей и т. д.,
за которым далеко не всегда следует кропотливая работа по их
реализации на основе изучения и совершенствования реальной
государственно-правовой системы как конкретного культурно¬
исторического феномена.
Настораживает космическая для науки быстрота обнаруже¬
ния новых истин, которые остается лишь описать соответст¬
вующими терминами и понятиями. Не изменился и способ
правопознания: глубоко позитивистская методология, с помо¬
щью которой право и государство лишь выводятся из неких
причин и факторов, а категориальный аппарат теории выступа¬
ет средством приспособления к новой «реальности». Не случай¬
но, что советская правовая система, выстроенная на таком
мышлении, неуклонно утрачивала концептуальную определен¬
ность.
Прежняя научная парадигма классовой отчужденности от
национальной правовой культуры обрела, таким образом, лишь
новую, либеральную оболочку. Эта парадигма, предполагающая
выстраивание схем «уровней развитости» культур, средств и ме¬
тодов «приобщения» к цивилизации «отставших» в правовом
отношении народов, приводит в своих методах к механическим
сравнениям разных правовых общностей с неизбежными по¬
верхностными и плоскими обобщениями типа «прогрессив¬
ная — отсталая», «правильная — отклоняющаяся» и т. д.
В качестве одного из примеров такого подхода можно при¬
вести саму по себе интересную попытку А. П. Семитко выявить
истоки русского права в славянской мифологии. Применение
абстрактных логико-позитивных методов, наложенных на при¬
нятую за универсальный «общечеловеческий» образец антич¬

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 31
ную форму, приводит автора к сомнительным механическим
выводам об отсталом характере русской правовой культуры.
В частности, «сравнивая» мифологию древних славян и древ¬
них греков и не обнаруживая у славян образцов и типов, имев¬
шихся в греческой мифологии, автор пишет: «Не найдем мы в
русской мифологии и такого важного и абсолютно необходи¬
мого для внедрения в жизнь правовых начал символа предпра-
ва, как весы (? — В. С.), свидетельствующего об осознании
людьми таких понятий, как мера, мерность, соразмерность дея¬
ния и воздаяния за него»1.
Между тем разные этносы имеют разные регулятивные фор¬
мы и символы, что вовсе не свидетельствует о какой-то «несоз¬
нательности» народов, принадлежащих к иной культурной тра¬
диции. Древние славяне обладали весьма развитой системой
мифологического осмысления мира, характеризующейся в ду¬
ховном отношении высокой индивидуальностью и значитель¬
ной предправовой продвинутостью2.
Поэтому, оставляя в стороне странные утверждения о весах
как «абсолютно необходимом» средстве для «внедрения» в
жизнь правовых начал и об отсутствии у славян представлений
о соразмерности деяния и воздаяния, следует отметить, что та¬
кого рода обобщения свидетельствуют об ограниченности по¬
верхностно-позитивистских «сравнений», традиционных для
европоцентристской манеры советского и постсоветского пра¬
воведения.
Таким образом, европоцентристский подход к правопозна-
нию, мимикрирующий в самые разные методические и теоре¬
тические формы, характеризуется следующими чертами.
1.	Отождествление общетеоретического понятия права с
юридическими явлениями у конкретных народов, где эти явле¬
ния принимаются за эпистемологический образец. В частности,
генезис права отождествляется с конкретно-историческим раз¬
витием западноевропейских правовых систем.
2.	Широкое использование принципа редукционизма — све¬
дение права к каким-то одним, прежде всего позитивным фор¬
мам его проявления. Как правило, это внешние, предметно
фиксированные средства контроля за поведением (весы, богиня
1	Семитко А. П. Русская правовая культура: мифологические и социально¬
экономические истоки и предпосылки // Государство и право. 1992. № 10.
С. 109.
2	См.: Мифы древних славян. Саратов, 1993.

32 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
правосудия, позитивный закон, государственные структуры
и т. д.), что приводит к одномерному объяснению, а отнюдь не
культурологическому пониманию юридических феноменов.
3. Схематизация истории правовой культуры, подмена ее
сущности сетью изменяющихся во времени причинных зависи¬
мостей и «условий», где главным способом познания права вы¬
ступает подведение позитивного «правового» факта под какую-
либо стадию или «уровень» некой универсальной системы «за¬
кономерностей» (экономической, политической, социальной
и т. д.).
В результате применения данной методологии российское
право в качестве объекта изучения замещается различными со¬
циально-экономическими (марксизм), формально-юридиче¬
скими (позитивизм) «факторами», «причинами», в изобилии
содержащимися в окружающей «реальности». Это — отражение
в правоведении известной познавательной ориентации на от¬
крытие неких всеобщих, универсальных для всех стран и наро¬
дов законов развития. Такой абстрактный глобализм, все рав¬
но, реализуется ли он в классовом детерминизме либо плане¬
тарных общечеловеческих ценностях, приводит, как правило, к
утратам специфичного, конкретного в российской правовой
культуре.
О том, насколько глубоко доктрина европоцентризма «въе¬
лась» в ткань отечественной правовой мысли, свидетельствует
позиция, с которой отечественные авторы отстаивают само¬
стоятельность русского права. Так, проф. Э. В. Кузнецов, пред¬
принявший интересное исследование российской философии
права, возражая тезису Р. Давида о слабости юридических тра¬
диций в России, пишет: «Вопреки утверждениям буржуазных
юристов “о слабости юридических традиций в России” русская
правовая наука того периода (XVIII в.) не только успешно вос¬
принимала передовые идеи западноевропейских мыслителей,
но и вносила свою лепту в их развитие»1. «Внесение лепты» в
заимствованные идеи — таков, вероятно, по мнению автора,
главный аргумент в обоснование существования теории русско¬
го права и русской правовой традиции.
Таким образом, течения, школы, идеологии права и госу¬
дарства, господствующие ныне в отечественной науке и даже
оппонирующие друг другу, объединяет одна характерная чер¬
1	Кузнецов Э. В. Философия права в России. М., 1989. С. 45.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 33
та — позитивистское толкование русской правовой культуры
как явления, исчерпывающегося рамками «естественного», за¬
кономерного европейского историзма. Кредо этой позиции
А.	В. Оболонский сформулировал так: «Я считаю Россию за¬
падной страной. Однако эта страна в силу исторических при¬
чин отстала от других западных стран»1. Поэтому науке остает¬
ся педантично систематизировать «шансы, упущенные Россией
на перекрестках истории», и перечислять исторические собы¬
тия, «замедлившие развитие России» по западному, разумеется,
образцу, вздыхать и горевать по поводу ее «несчастливой поли¬
тической судьбы»2.
Не следует переоценивать познавательных выгод для науки,
если она будет развиваться исключительно в русле «возвраще¬
ния в цивилизацию». Необходима реалистическая оценка тако¬
го прогресса, как, возможно, ценной, но все же периферии
сложного, противоречивого собственного пути развития рос¬
сийской правовой культуры. Это нужно для выявления альтер¬
натив, их бедность или даже вовсе отсутствие не раз уводили
отечественную политико-правовую практику по какому-то од¬
ному, выглядевшему очень идеальным и привлекательным пути
«спасения» России.
Пореформенный период в России 90-х гг. прошлого века и
первое десятилетие XXI в. красноречиво свидетельствуют о пол¬
ной несостоятельности правовых реформ, отрицающих прин¬
цип преемственного и фактически национального правового
развития. Обретение демократии, ментального равновесия, эф¬
фективности правового регулирования возможно лишь в собст¬
венном, адекватном национальной культуре правовом про¬
странстве. Ведь существуют объективные пределы произвольно¬
го вмешательства в правовую систему, так как она тесно связана
с жизнедеятельностью людей, их национальными традициями и
особенностями, образом мышления. В связи с этим в тщатель¬
ном изучении нуждаются культурно-исторические основы оте¬
чественной правовой системы, что требует нового методологи¬
ческого инструментария. Задача современной отечественной
правовой методологии — найти такое измерение правовой сис¬
темы, которое не разрывало бы целостности этого юридическо¬
1	Оболонский А. В. Диалог с советологом Д. Хаммером о «вечных» россий¬
ских вопросах // Государство и право. 1992. № 7. С. 119.
2	Там же. С. 126.

34 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
го феномена с духовным богатством России, ее уникальным
культурным миром. Назрел социальный заказ на изучение рос¬
сийской правовой системы как целостного культурно-историче¬
ского феномена, преодолевающего абстрактность и односто¬
ронность классового и общечеловеческого подходов.
В силу сказанного анализ отечественного права нуждается в
новом осмыслении. И диалектико-материалистический, и либе¬
ральный ракурсы в познании российского права методологиче¬
ски односторонни, ограничены и во многом устарели. Странно
выглядит также и стремление некоторых авторов рассматривать
советскую правовую систему как историческое «недоразумение».
Не дает и не может дать достаточных эвристических находок и
изучение правовой материи с позиций «узкого» либо «широкого»
правопонимания. Воспринятая в качестве методологической ос¬
новы правопознания естественноправовая доктрина оказалась
малопродуктивной из-за неопределенности как раз «естествен¬
ных» начал отечественного права и явно западной природы их
традиционно предлагаемого набора. То, что удобно для критики
недостатков законодательства, отнюдь не всегда может служить
основой позитивной программы развития национального права.
Поэтому у нас до сих пор нет адекватных отечественной культуре
теоретических представлений о прогрессе российского права,
они подменяются идеологемами «преодоления», «усиления»,
«улучшения», «обогащения», «возрождения», «восприятия»
и т. п. Сколько же можно жить на таких суррогатах? Необходима
методология, способная привести к новой теории отечественно¬
го права. Именно к теории, а не к описанию его прошлого: имен¬
но права отечественного, а не буржуазного, феодального, социа¬
листического или некоего общечеловеческого.
Для иллюстрации положения, сложившегося в науке в отно¬
шении изучения отечественных (и зарубежных тоже) нацио¬
нальных юридических явлений, можно привести хотя и нети¬
пичную, но весьма интересную и показательную точку зрения
проф. В. Н. Протасова о том, что в принципе не может быть
никакой «специальной» теории государства и права, например
теории Российского государства, теории российского права,
теории российской правовой системы (французской, испан¬
ской и т. д.), так как они являются реальными единичными
объектами, а то, что существует как конкретная, индивидуаль¬
ная реальность, не может, по мнению проф. В. Н. Протасова,
иметь своей теории, которая начинается там, где есть обобще¬

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 35
ние признаков ряда (класса) единичных объектов. Последние
согласно этому заслуживающему особого внимания взгляду мо¬
гут иметь только описание, но никак не теорию1.
Российская государственность, российская правовая культу¬
ра — это не «одномерные» объекты, это тип, класс объектов, ха¬
рактеризующийся своей особой культурно-исторической орга¬
низацией. Странно, но не признавая за такого рода «единичны¬
ми» объектами возможности иметь теорию, автор вполне
допускает наличие у них исторических закономерностей («зако¬
номерностей, развернутых во времени» — с. 31); и даже приме¬
нения особых методологических подходов, (например, «пони¬
мания» — с. 33) к их изучению. Возникает вопрос: а что же то¬
гда есть история объекта, как не его теория, историософия, но
еще не получившая логических обобщений? Что же тогда есть
методология этого объекта, как не теория, но лишь обращенная
к самому исследовательскому процессу, поиску и обнаружению
нового знания? Воплотившись в теории, погрузившись в нее,
метод, как известно, превращается в теорию объекта, а теория в
свою очередь становится основанием дальнейшего движения
знания2. Поэтому у многих «специальных», так называемых
«единичных» социальных объектов не может не быть своей тео¬
рии, которая одновременно является и методологией их позна¬
ния, в противном случае наука обречена на схоластические
формальные выводы и механические их описания. Познание,
как правило, идет от формирования теории единичного объек¬
та, вводя его в предмет науки, а далее — к дополнению теорети¬
ческой картины, расширению и углублению знания.
Без фундаментальных теоретических концепций российской
правовой системы, российской государственности невозможно
их познание, так как эти концепции выступают адекватной
только этим предметам методологией познания. Не простроив
концепции, теории предмета, пусть даже «единичного», невоз¬
можно его выявить в структуре иных объектов действительно¬
сти. Именно в данной проблеме и состоит существо нынешней
ситуации изучения права России — пользуясь «общетеоретиче¬
ской» методологией (марксистской, позитивистской и др.) мы
1	См.: Протасов В. Н. К вопросу о «специальной» теории государства и
права // Государство и право. 2007. № 11. С. 28—30.
2	См. об этом: Керимов Д. А. Общая теория государства и права: Предмет.
Структура. Функции. М., 1977; Он же. Философские основания политико-пра¬
вовых исследований. М., 1986.

36 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
не «видим» правовых явлений там, где эти методологии не
строят своих предметов. И с этих позиций, действительно, лег¬
ко написать, что «теории российского государства нет», «тео¬
рии российского права нет»: их действительно нет в правовой
теории марксизма (но есть теория советского государства и
права); их действительно нет в теории правового государства
(но есть теория немецкого правового государства); их действи¬
тельно нет в либеральной теории (методологии) права (но есть
теория «естественного» права).
Если мы не создадим этих предметов именно как предметов
теории русского права, русской государственности и русского
правового сознания, наши представления в области реального
правового уклада колоссального мирового региона и людей, там
живущих, будут во многом формальны, и такое положение дей¬
ствительно долгое время было господствующим в отечествен¬
ной науке. Но наука развивается, ее социальный заказ уже не
выдерживает рамок безмерно высокого уровня отвлеченности в
анализе юридических явлений, а следовательно, изменяется сам
предмет общетеоретического анализа. Этот предмет получает
новые измерения, без чего вообще нет прогресса в науке. Одна¬
ко данные измерения отнюдь не сводятся к «теориям отрасле¬
вых юридических наук», как пишет проф. В. Н. Протасов1, а
включают в себя современные представления о региональных и
национальных государственно-правовых общностях, разработки
юридической антропологии и этнографии, правовой этнологии
и некоторые иные новые «идеи», методологический потенциал
которых и сделал возможным реальное продвижение в развитии
предмета общей теории государства и права в направлении
структур национальной, в данном случае — российской госу¬
дарственности и российской правовой системы.
Конечно, «специальная» правовая теория не существует ап¬
риорно, как, впрочем, нет заведомо и общей теории государст¬
ва и права. Ее предмет должен быть выявлен и смоделирован в
понятийном аппарате юридической науки, что представляет
значительную познавательную трудность. Но только в качестве
правовых предметов, а значит, и теорий реальные правовые
единичные объекты могут войти в категориальный строй пра¬
воведения. Путь к предметному статусу у объектов правового
изучения весьма сложный и разный. Является ли предметом
1 См.: Протасов В. Н. Указ. соч. С. 29.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 37
теории права такой единичный объект, как римское право? Ко¬
нечно, но теория римского права стала общеправовым достоя¬
нием исключительно через утилитарные формулы гражданско¬
го оборота римского народа. Именно через гражданский обо¬
рот, а затем теоретическую рецепцию в каноническом праве
Римско-католической церкви римское право стало обретать
свою теорию — доктрину французского, немецкого, испанско¬
го и т. д. права. Теория права, теория гражданского права кон¬
тинентальных народов — это и есть во многом теория римского
права, в котором воплотились признаки культурного своеобра¬
зия европейской правовой традиции. Можем ли мы пользо¬
ваться этой методологией для познания российского права?
Конечно, но конкретные эмпирические факты его историче¬
ской жизни показали, что многие явления этого права не укла¬
дываются в рамки римской правовой традиции. Эти факты на¬
столько значимы и устойчивы, что требуют специального объ¬
яснения, методологии анализа, т. е. теории. Теоретическая
актуализация российского права и российской правовой тради¬
ции также стала объективной, но по форме реализации этой
объективности она иная — не через церковно-академическую,
как на Западе, а скорее через философско-нравственную, госу¬
дарственно-политическую рефлексию.
Конечно, далеко не каждый «единичный» правопорядок тре¬
бует специфичной теории. Однако российские государство и
право — элементы единой типологической общности россий¬
ского (славянского) правового мира и в этом качестве по форме
«единичны», а по существу «типичны», так как несут в себе при¬
знаки культурной традиции. В науке нет и вряд ли когда-либо
будет окончательно составлен список «предметов», «теорий»
права, так как право и наука права непрерывно развиваются.
Более того, это развитие давно поставило под вопрос вообще
существование неких «всеобщих закономерностей» государства
и права, под которые старая позитивистская методология при¬
выкла подводить и даже подгонять черты различных культурных
правовых явлений. Можем ли мы на основе этой методологии
дифференцировать новые юридические явления в исламском
мире, в России или даже в западных странах? Далеко не всегда.
Нужна другая теория-методология права, и она может возник¬
нуть в том числе как теория «единичного» объекта, если, конеч¬
но, этот объект несет в себе код еще не познанного измерения
права.

38 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Теория отечественной государственности и теория правовой
системы — новые направления общей теории права, открываю¬
щие дополнительные грани в предметном поле науки, создан¬
ном через исследование иных культур: их исторических и со¬
временных форм. Тем более что процесс явочного «простраива¬
ния» политическим способом теории отечественного права и
государства идет давно и полным ходом. Так, за теорию русско¬
го права выдавался то классовый детерминизм, то туманные
критерии «перестройки и обновления» общества, то либераль¬
ные ценности.
Таким образом, требуется научное изучение собственных со¬
циально-культурных, исторических и специальных юридиче¬
ских основ российской правовой системы как составляющих ее
теоретического, концептуального осмысления. Типы правопо-
знания, воспринятые отечественной наукой — от естественного
до позитивистского и марксистского, есть во многом элементы
западного правового мировоззрения, западной юридической
методологии. Заимствованная идентификация не позволяет
достаточно объективно оценить правовые явления в России,
приводя, наподобие построчного перевода литературного про¬
изведения с языка на язык, к невосполнимым потерям духа,
смысла, колорита, не имеющего подчас адекватных коррелятов
в иной культурной традиции.
Правовая наука сама создала себе методологические ограни¬
чения, специфицировав свой предмет проблемами естественно¬
го, позитивистского либо социологически понимаемого права.
Между тем юридические процессы, которые изучаются в рам¬
ках правоведения, имеют природу, не исчерпывающуюся по¬
знанием права как абстрактно-теоретического явления, незави¬
симого от его культурно-исторических определений. Ставшему
традиционным для отечественного правоведения и, конечно,
вполне закономерному изучению права с отвлеченно теорети¬
ческих позиций как универсального юридического регулятора
не противоречит анализ права с точки зрения его культурной
обусловленности правовым сознанием определенного народа,
социума.
Такое измерение природы права долгое время было принято
относить к предмету скорее правовой истории, нежели теории.
Между тем и в теории правопознания объективно существует в
неявном, потенциальном виде культурно-историческое измере¬
ние права, которое выступает важнейшим методологическим

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 39
средством выявления типологических характеристик правовых
систем. С учетом геополитической ситуации, в которой нахо¬
дится сейчас Россия, оно нуждается в актуализации и приори¬
тетной научной рефлексии.
Данный подход имеет глубокие корни в истории правопоз-
нания. Как известно, в начале XIX в. немецкие юристы Сави-
ньи и Пухта сформулировали основы так называемой истори¬
ческой школы права. Эта доктрина по своей методологической
установке была направлена против теории естественного права,
т. е. вечного, неизменного и всеобщего права, годного для всех
времен и народов и утверждавшего произвольность и случай¬
ность установлений позитивного (формального) права. Истори¬
ческая школа учила, что позитивное право есть продукт и про¬
явление народного, национального духа, как и язык, нравы и
другие императивы. Позитивное право согласно этой доктрине
постепенно и незаметно развивается независимо от чьего бы то
ни было произвола. Право, таким образом, проявление нацио¬
нального духа, народной души. Именно здесь изначально зало¬
жены (по словам Пухты, прирождены) начала национального
права, и они в истории постепенно раскрываются в виде соот¬
ветствующих общих убеждений.
«По учению основателей исторической школы права Сави-
ньи и Пухты, — писал Л. И. Петражицкий, — право представ¬
ляет “общее убеждение”... что не означает чего-либо отличного
от “общей воли”. Особенность учения Савиньи и Пухты состо¬
ит в том, что у них понятие (смутное представление) общей во¬
ли или общего убеждения имеет особый мистический характер
проявления жизни национального духа, как чего-то отличного
от “духа” индивидов, составляющих народ. Пухта предлагает
такое общее определение права: “Право есть общее убеждение
находящихся в правовом общении”. Савиньи писал: “Право су¬
ществует в общем народном духе и, стало быть, в общей воле,
которая постольку является и волею каждого отдельного инди¬
вида. Но индивид в силу своей свободы может в том, что он ду¬
мает и хочет для себя, направиться против того, что он думает
и что он желает, как член целого”»1.
Историческая школа привлекла внимание к очень важному
измерению сущности права — национально-исторической спе¬
1 Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравст¬
венности: В 2 т. СПб., 1910. Т. 1. С. 296.

40 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
цифичности как ведущему фактору конституирования его ре¬
альной, жизненной «позитивности». Историческая теория в
этом смысле очень верно подметила недостатки естественно¬
правовой доктрины с ее элиминацией культурно-исторического
своеобразия. Представляется, что характерная черта историче¬
ской школы нуждается в возрождении и преемственности в со¬
временном правоведении.
Однако в своем первоначальном виде историческая теория
далеко не во всех положениях сегодня может быть принята ме¬
тодологией права, прежде всего по причине слишком прямоли¬
нейного позитивизма в своих непосредственных выводах. Эта
прямолинейность проявилась в том, что она рассматривала за¬
конодателя как главного «представителя» народного духа. За¬
труднение, вытекающее из ситуации, если этот представитель
не выражает народный дух, К. Ф. Савиньи, например, раз¬
решал следующим образом: «Законодатель должен стараться
избегать этого. Для разрешений противоречий закона с нацио¬
нальными убеждениями создаются разные учреждения, обеспе¬
чивающие предварительные совещания и соглашения с члена¬
ми народа. Если, тем не менее, закон расходится с народным
убеждением, то по практическим соображениям необходимо
признавать за ним силу права и общей воли. Допущение воз¬
можности проверки действительного согласия закона с народ¬
ной волей предполагало бы существование высшей власти с за¬
конодательным значением, но и по отношению к органам этой
власти возник бы вопрос о согласии их действий с народной
волей. Посему предписания закона, изданные в надлежащем
порядке, имеют силу права и действуют в качестве общей воли
не вследствие своего содержания, а вследствие формы своего
выражения»1. Здесь историческая школа входит в противоречие
со своими первоначальными концептуальными установками.
Говоря о «народности» национального права, историческая
теория необоснованно сводит его природу к некоему «народно¬
му духу», отождествляя последний с «общей волей» членов об¬
щества, выраженной к тому же через разные учреждения и со¬
вещания «членов народа». Надо ли говорить, насколько рас¬
плывчато явление «народного духа», в том числе в трактовке
его позитивных продуктов, получаемых в современном общест¬
1 Цит. по: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теори¬
ей нравственности. Т. 1. С. 295—296.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 41
ве через многочисленные фильтры — средства массовой ин¬
формации, политику и т. д.
И наконец, историческая школа сильно преувеличивает роль
исторического фактора в природе права, придавая последнему
натуралистические черты организма, развивающегося по «есте¬
ственным» закономерностям — от низших форм к высшим в
рамках механистического эволюционизма. В этом смысле исто¬
рическая школа тесно соприкасается с формационной логикой
марксистской исторической концепции.
Поэтому историческая школа нуждается в методологической
реконструкции, новом прочтении. Вместо абстрактного «народ¬
ного духа» и тривиальных позитивистских выводов изучение
права требует нового измерения — в качестве феномена нацио¬
нальной культуры, где бы оно было рассмотрено не как продукт
«общенародной воли» и некоего мистического «народного ду¬
ха», а в контексте культурно-правовой ментальности общества.
Старая формально-историческая школа может иметь совре¬
менную перспективу в новом культурно-историческом направ¬
лении правоведения. Изменения права — это не фактор естест¬
венно-временных процессов, а функция культуры. Право живет
в режиме изменений культуры как своеобразная, самостоятель¬
ная ее ипостась. «Культура, понятая как смыслообразующий
принцип бытия, есть то, что создает и воспроизводит особен¬
ности менталитета, характера и разнообразных сторон жизни и
общения людей. Вопрос об историческом пути и особенностях
культуры приобретает в этой связи не только познавательный,
но и непосредственно-практический смысл, ибо прошлое зна¬
чимо для современности»1.
Трудность культурно-исторического анализа российской
правовой системы заключается прежде всего в методологиче¬
ской природе. В стране долгое время не проводились исследо¬
вания России как целостного культурного и духовного явления,
которые могли бы служить отправным пунктом для изучения
правовых образов национального жизненного уклада.
«...В рамках отечественного обществознания, — пишет
В.	Шаповалов, — до сих пор отсутствует дисциплина, занятая
всесторонним изучением России как целостного природно¬
социокультурного образования. То, о чем здесь идет речь, давно
и хорошо известно на Западе. Не секрет, что за рубежом (осо-
1	Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 44.

42 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
бенно в США и несколько меньше — в Западной Европе) суще¬
ствует значительное число научных центров, специально заня¬
тых многосторонним исследованием России: социокультурного,
этнополитического, геосоциального, глобально-политэкономи-
ческого и других аспектов ее бытия. Этот комплекс знаний и ис¬
следовательских программ может быть назван “россиеведением”
или “россикой”. Однако наиболее удачное и научно обоснован¬
ное его название — “комплексное изучение России (российской
цивилизации)”. Отсутствие данного научного направления в на¬
шей стране, как и соответствующих научных подразделений, а
также учебной дисциплины вузовского уровня, отрицательно
сказывается не только на качестве образования, но по своим не¬
гативным последствиям далеко выходит за пределы науки и об¬
разования. Именно этим во многом обусловлены хаотичность и
произвольность процесса определения приоритетов развития
страны и связанного с ним формирования ценностных ориента¬
ций вообще»1.
Методологическое затруднение культурно-исторического
анализа современной правовой системы России состоит также
и в точном определении самого предмета такого исследования.
Первая попытка трактовки этого предмета свидетельствует
об эпистемологической, исторической, культурно-географиче¬
ской и даже этимологической сложности и недостаточной кон¬
кретизации прилагательного «российская» применительно к
феномену действующей правовой системы.
Дело в том, что не прекращаются споры о современном гео¬
политическом статусе России, о содержании понятия «Россия»
применительно к конкретному, территориальному, этническо¬
му и культурно-историческому пространству; во многом неясно
соотношение русского и нерусского компонентов в нынешней
федеративно-правовой организации страны, «российских»,
«русских», «советских» и иных элементов в ее правовом укладе.
Требует изучения сама концепция России — смыслообразую¬
щая основа таких фундаментальных категорий правоведения,
как российский народ, российское государство, российское
право, российская правовая система.
Отмеченные методологические затруднения ведут к поста¬
новке кардинальных вопросов в исследовании российской пра¬
вовой системы. Вопросы, которые возникают в исследовании
1 Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 37.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 43
российской правовой системы, примерно следующие. Сущест¬
вует ли в сегодняшнем мире такая этноправовая и культурно¬
географическая целостность, как российская правовая система?
Не является ли эта категория лишь механическим пролонгиро¬
ванием понятий «действующее российское законодательство» и
«позитивный российский правопорядок»? Обоснованны ли в
современных условиях такие номинации, как «русское право»,
«русская правовая система», либо они суть феномены истори¬
ческого прошлого российской правовой культуры?
Сама постановка этих вопросов предполагает сохранение и
соблюдение грани между российским законодательством, в том
числе в его исторических памятниках, и всем тем, что образует
«нематериальный», духовный, символический архетип россий¬
ской правовой культуры, который может не фиксироваться
официальным правопорядком.
Позитивное законодательство, правоотношения, законность
и правосознание — сферы правовой культуры, наиболее под¬
верженные аберрациям и произвольному политическому и
идеологическому моделированию; важные объекты первичного,
предварительного анализа сущности российской правовой сис¬
темы, нуждающиеся в последующей специальной методологи¬
ческой интерпретации и культурно-исторической реконструк¬
ции. Поэтому российская правовая система в качестве объекта
настоящего исследования выступает как культурно-историче¬
ский феномен со своей духовной организацией, типологиче¬
ской спецификой, символической и архетипической природой.
«Как смыслообразующая основа бытия, культура созидается
и сегодня, в том числе в сферах, весьма далеких от традиционно
относящихся к культуре. Следовательно, культурная история
как источник моделей, установок, образов представляет интерес
для современной деятельности в самых разнообразных облас¬
тях. Сегодняшнее строительство по культурно-историческим
основаниям, а не на основе абстрактных схем — это строитель¬
ство в соответствии с культурно-генетическим кодом россий¬
ской цивилизации. Познать его или хотя бы иметь представ¬
ление о его существовании с тем, чтобы не разрушать, а сохра¬
нять, можно только ощутив себя субъектом истории, связанным
с прошлым нитью преемственности»1.
1 Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 37.

44 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
В рамках этого направления позитивная правовая система
России выступает конкретно-этапной формой самопознания
российского правового феномена, его движения к полноте сво¬
их имманентных и трансцендентных определений. Такой под¬
ход отражает методологический ракурс всего предпринятого
исследования, которое видится как предпосылка «основного», в
том числе позитивистского, анализа существующего в России
правопорядка. Различение методологических и праксеологиче-
ских аспектов в юридическом познании вполне объясняет от¬
сутствие тождества между теорией (феноменом) российской
правовой системы и самой же системой, но в конкретном зако¬
нодательно-юрисдикционном измерении. Безусловно, эти сла¬
гаемые правовой культуры нельзя разъединять и тем более про¬
тивопоставлять, однако в науке они — самостоятельные пред¬
меты изучения, имеющие подчас очень независимую друг от
друга логику и метафизику.
Поэтому исходным, первичным методологическим источни¬
ком культурно-исторического подхода выступают общефило¬
софские концепции, не предполагающие обобщений «воспроиз¬
водимых», «предсказуемых» и жестко детерминированных явле¬
ний правопорядка — норм, правоотношений, актов реализации
и других объектов позитивистского, марксистского, социологи¬
ческого изучения права.
Познавательная канва работы проложена концепциями,
ориентированными на изучение индивидуальных, неповтори¬
мых особенностей объектов исследования — изначальных, не¬
разложимых феноменов правового сознания. К таким фило¬
софским доктринам относятся прежде всего феноменология и
герменевтика — непозитивистские направления современной
общенаучной методологии (Э. Гуссерль, В. Дильтей, Г. Зим-
мель, Г. Гадамер, В. Виндельбанд, М. Вебер, Г. Риккерт и др.),
в рамках которых (в частности, герменевтики — искусства ин¬
терпретации) центральными понятиями выступают «интенцио-
нальность» — направленность сознания на что-либо и «пони¬
мание» — сверхчувственное постижение предмета.
Если для позитивизма характерна методология объяснения
объекта, т. е. причинное (каузальное) подведение эмпириче¬
ских фактов под гипотетические общие законы, то герменевти¬
ческое понимание есть форма вчувствования, непосредствен¬
ного и во многом интуитивного проникновения в сущность ис¬
следуемого явления.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 45
Различение понимания и объяснения имеет важное значе¬
ние для установления методологического статуса исследования
правовой системы. Отечественное правоведение длительное
время пользовалось методами, нацеленными на выведение все¬
общих, универсальных законов развития права, в сфере кото¬
рых идеалом считалось освоение юриспруденцией познаватель¬
ного арсенала точных, естественных наук (физики, химии, био¬
логии и т. д.). Показатель прогресса правоведения заключался в
достижении «переложимости» юридического языка на язык
строгих математических формул и зависимостей, где всякую за¬
кономерность можно более или менее точно рассчитать, дока¬
зать, спрогнозировать через статистические законы1.
В рамках данной познавательной схемы правовые исследо¬
вания проводились в основном в жесткой детерминистской
традиции, в частности через различные варианты подведения
отечественного государства и права под некие глобальные зако¬
номерности, например классовой борьбы, экономического, со¬
циального, психологического и даже биологического детерми¬
низма и, наконец, планетарного «цивилизма»2. В таких генера¬
лизациях отечественному государству и правовой системе
отводилась, как правило, некая элементарная, зачастую откло¬
няющаяся от «нормативной» либо преувеличенно миссионер¬
ская роль в реализации того или иного проекта или закона.
При объяснении отечественных социальных изменений наи¬
более распространенным способом до сих пор выступает систе¬
ма экономического, политического редукционизма и социаль¬
ной причинности, когда все явления в России обусловливаются
их предшествующими состояниями, движением собственности,
политическим строем, «интересами» социальных групп и т. д.
Примером такой методологии могут служить как марксистские,
так и немарксистские исследования русской истории, прове¬
денные в советологической традиции3. При всей оправданности
такого подхода он часто не способен объяснить разительные
повороты, совершаемые в русской правовой системе и государ¬
ственности. Социальные и правовые изменения в России менее
всего понятны именно с позиций социальной причинности
1	См., например: Гаврилов О. А. Математические методы и модели в соци¬
ально-правовом исследовании. М., 1980.
2	См.: Нерсесянц В. С. О неотчуждаемом праве каждого на гражданскую
собственность // Государство и право. 1992. № 12.
3	См., например: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.

46 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
(классовой, партийной, экономической). Основной их источ¬
ник скорее всего лежит в иной области — в сфере сложной ду¬
ховной обстановки, не имеющей подчас рационального эконо¬
мического и политического объяснения.
Не находя культурологического выхода, правоведение в
СССР устремилось в своем развитии к заполнению многочис¬
ленных естественно-научных ниш — от экономических, управ¬
ленческих до медико-биологических. Именно этим во многом
объясняются многочисленные попытки в 70—80-х гг. XX в.
связать подчас в форме искусственного формального «переоде¬
вания» юридическую проблематику с кибернетикой, математи¬
кой, психологией, биологией, медициной и т. д. Не отрицая, в
принципе, познавательных дивидендов, полученных на этом
направлении, следует обратить внимание на то, что в этом ряду
сфер, «освоенных» юристами, нет или почти нет векторов, наи¬
более естественных и адекватных собственной природе право¬
ведения — культурологического, национально-исторического,
да и собственно юридического. По сути дела, потенциал науки
был отвлечен и переключен с главных, жизненно важных для
будущего отечественной правовой государственности предме¬
тов изучения в пользу движения вширь к ассимиляции с эконо¬
мическими и естественными науками. Это не могло не сказать¬
ся самым негативным образом сразу же, когда потребовались
реальные результаты анализа правовой системы СССР и Рос¬
сии в начале всего процесса обновления. Юридическая наука
оказалась по большому счету не готовой к ориентирующей ро¬
ли в новой ситуации и поплелась в хвосте заимствований и по¬
вторений публицистических клише бойкой, непрерывно «пере¬
страивающейся» журналистики, обслуживающей «практиче¬
скую» политику.
Детерминистское научное направление, владевшее длитель¬
ное время не только правоведением, но и всем обществознани-
ем, в настоящих условиях уже не приносит достаточных эври¬
стических дивидендов. Историческая судьба России дала серь¬
езные основания к пересмотру ее места в устоявшихся
детерминистских схемах объяснений формационного и общече¬
ловеческого. Пришло, вероятно, время подойти к отечествен¬
ной правовой культуре не с позиций дедуктивно-индуктивных
обобщений и нивелировок, а как к явлению индивидуальному,
неповторимому, имеющему свои собственные духовные источ¬
ники и метафизику, не укладывающиеся в существующие типо¬

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 47
логии. Назрела необходимость в одухотворении права, государ¬
ства, правоведения, вызволении их из «математического поля»
и предоставлении им возможностей культурно-юридической
идентификации не только там, где имеются традиционные про¬
дукты деятельности государственной власти, но и в сферах под¬
линно человеческих отношений — морали, религии, а также в
национальной специфике.
Поэтому вторым методологическим источником культурно¬
исторического направления теории права является разработан¬
ный в отечественной и зарубежной литературе подход, отличаю¬
щийся в широком смысле отказом от натурализма и детерми¬
низма науки эпохи Просвещения. Речь идет об исследованиях,
где человек и общество освобождаются от жестких концепций и
формул естествознания и рассматриваются как явление культу¬
ры — искусства, религии, мифологии, т. е. внередукционист-
ских, узкоэкономических, политических, биологизаторских и
психологизаторских теорий. Исследование макропроцессов оте¬
чественного правового пространства потребовало методологии,
способной выявить сложнейшие комплексные феномены пра¬
вового сознания — ментальность правового уклада России,
архетипические образы русского правового духа. Такую методо¬
логическую почву представляют работы К. Г. Юнга по «анали¬
тической психологии», разработка им понятий «коллективного
бессознательного» и «архетипических образов сознания», пре¬
вращающихся в результате культурной практики в символы, со¬
провождающие и приспосабливающие человека к собственному
внутреннему миру1.
В рамках этого направления важную роль в познании роли
личности в становлении отечественной правовой ментальности
имеют работы В. Франкла по логотерапии и созданная им тео¬
рия экзистенциального анализа, включающая три основных
элемента: учение о стремлении к смыслу, учение о смысле жиз¬
ни и учение о свободе воли2.
Это направление предоставляет возможность выявить неяв¬
ные, «подсознательные» процессы правовой культуры, реали¬
зующиеся в том числе в условиях господства той или иной
официальной идеологической или политической формации.
1	См.: Юнг К. Г. Архетип и символ. М., 1991; Франкл В. Человек в поисках
смысла. М., 1990; Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 43.
2	См.: Франкл В. Указ. соч.

48 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
«Изучение и освоение имплицитных моделей и структур пре¬
дотвращает упрощенное прямолинейное применение философ¬
ских и богословских систем и декларируемых в них идей к объ¬
яснению как произведений, так и жизнеповедения людей, при¬
надлежащих к данной культурно-исторической традиции и
эпохе»1.
Такой подход особенно важен для «расшифровки» социо¬
культурного смысла предельно заидеологизированных систем, в
частности советского государства и права, которые в современ¬
ных исследованиях очень часто трактуются механически пря¬
молинейно, как буквальные проекции утверждений официаль¬
ной доктрины и действий политических структур власти.
Герменевтическое понимание, «наложенное» на изучение
макроправовых процессов российской правовой системы, по¬
зволяет осуществить реконструкцию культурно-исторических
феноменов отечественной правовой ментальности, в том числе
увидеть правовые моменты там, где обычно жестко демаркиро¬
вались предметные сферы «неправовых» наук и дисциплин
(лингвистика, литературоведение, искусствоведение, культуро¬
логия и т. д.), а правоведение в определении «своих» объектов
ориентировалось на образы в основном инокультурной, в част¬
ности романо-германской, юридической традиции.
Важное значение для актуализации такого угла зрения на изу¬
чение российской правовой системы имеют работы М. Бахтина,
Р. Барта, С. С. Аверинцева по поэтике и семиотике литературы;
И. И. Срезневского, М. В. Алпатова, Д. С. Лихачева и др. по рус¬
ской филологии, археологии, этнографии, истории древнерус¬
ской литературы, памятникам славянской письменности.
Применительно к восприятию русской духовной традиции, в
частности в иконописи, пионером данного направления высту¬
пил Е. Н. Трубецкой. Его работы «Умозрение в красках. Вопрос
о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи», «Два
мира в древнерусской иконописи» и «Россия в ее иконе» от¬
крыли глубинные черты русской ментальности и явились мето¬
дологической основой для понимания сущности русского пра¬
вового сознания.
В рамках данного подхода ценный познавательный материал
представляют исследования по славянской и русской мифологии
А.	С. Кайсарова, Г. А. Глинки, Н. И. Костомарова, А. Н. Афа-
1 Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 43.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 49
насьева, Е. В. Аничкова, Д. К. Зеленина, Б. А. Рыбакова,
В.	В. Иванова, В. Н. Торопова, М. В. Поповича и других дорево¬
люционных и современных авторов.
Третьим методологическим источником настоящего подхода,
определившим задачу целостной реконструкции культурно-ду¬
ховного содержания российского правового мира, служат рабо¬
ты отечественных и зарубежных историков и философов, обос¬
новавших идею цивилизаций как обществ со специфическими
этнокультурными и ментальными чертами. Впервые эта идея в
форме доктрины культурно-исторических типов была сформу¬
лирована, как известно, Н. Я. Данилевским, работа которого
«Россия и Европа» до сих пор служит исключительно важным
средством познания российской цивилизации. В XX в. выдаю¬
щийся вклад в разработку данной концепции внесли О. Шпенг¬
лер («Закат Европы», «Годы решений») и А. Тойнби («Постиже¬
ние истории»).
К литературе, где впервые обосновывается проблема русского
культурного, религиозного, государственного типа, своеобразия
отечественного духовного мира, можно отнести труды отечест¬
венных философов и общественных деятелей XIX — начала
XX в.: П. Я. Чаадаева «Философические письма», «Апология су¬
масшедшего»; сочинения по истории русской философской
мысли А. И. Введенского, А. Ф. Лосева, В. В. Зеньковского,
Э.	Л. Радлова, Г. Г. Шпета, работы Н. А. Бердяева «Русская идея»,
Г. В. Флоровского «Пути русского богословия», «Достоевский и
Европа», К. Н. Леонтьева «Византизм и славянство», Н. Ф. Федо¬
рова «Философия общего дела», Н. О. Лосского «Характер рус¬
ского народа», Г. П. Федотова, «Трагедия интеллигенции», «На¬
циональное и вселенское», «Будет ли существовать Россия?»,
«Русская религиозность»; цикл статей И. А. Ильина «Наши зада¬
чи», а также его «Путь духовного обновления», Л. А. Тихомирова
«Монархическая государственность», И. Л. Солоневича «Народ¬
ная монархия», П. А. Сорокина «Основные черты русской нации
в двадцатом столетии» и др.
Многие исходные посылки будущих идей о своеобразии
российской цивилизации были выявлены в ходе известной дис¬
куссии славянофилов и западников 40-х гг. XIX в., отраженной
в работах А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, И. С. Аксакова,
К. С. Аксакова, А. И. Герцена, Т. Н. Грановского, Б. Н. Чиче¬
рина, В. Г. Белинского и других русских философов и общест¬
венных деятелей.

50 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Для понимания отечественных политико-правовых явлений
определенное методологическое значение имеют точки зрения
С. С. Уварова, К. П. Победоносцева, а также авторов, объеди¬
нившихся в начале XX в. вокруг известных сборников «Вехи» и
«Из глубины».
Особенность культурно-исторического подхода к изучению
российской правовой системы выражается в необходимости
опоры на материалы самого различного социокультурного ста¬
туса, которые в этом случае приобретают прямую правопозна¬
вательную направленность.
Речь идет, в частности, о работах искусствоведов М. В. Алпа¬
това, Н. Н. Воронина, Г. К. Вагнера, И. Э. Грабаря, В. Н. Лаза¬
рева и других специалистов по русскому искусству; творчестве
русских мыслителей начиная с эпохи Древней Руси и заканчи¬
вая предимперским периодом — Иоанна Дамаскина, Дионисия
Ареопагита, Ф. Пустынника, М. Грека, Н. Сорского, Ю. Кри-
жанича, митрополита Илариона, В. Мономаха, Д. Заточника,
И. Волоцкого, монаха Филофея, З. Отенского, С. Полоцкого,
протопопа Аввакума, Ивана Грозного, И. Пересветова, Ф. Кар¬
пова и др.; трудах философов России XVIII—XX вв. С. Е. Дес-
ницкого, И. А. Третьякова, М. М. Щербатова, И. В. Лопухина,
А.	Н. Радищева, И. Т. Посошкова, Н. К. Михайловского,
М. А. Бакунина, С. П. Шевырева, П. Л. Лаврова, Н. Г. Черны¬
шевского, П. А. Кропоткина, В. С. Соловьева, П. И. Флорен¬
ского, П. И. Новгородцева, Н. Ф. Федорова, С. Л. Франка,
Б. П. Вышеславцева, В. Ф. Эрна, С. Н. Трубецкого, С. Н. Булга¬
кова, В. В. Розанова, П. Б. Струве, Л. П. Карсавина, В. И. Лени¬
на, И. В. Сталина, А. А. Зиновьева, А. И. Солженицына,
М. Н. Громова, А. Д. Синявского, Н. С. Козлова и др.
Пути российской цивилизации осмысливались в произведе¬
ниях отечественных писателей, поэтов, композиторов, худож¬
ников: творчество А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского,
Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, Ф. И. Тютче¬
ва, А. А. Фета, С. А. Есенина, Д. С. Мережковского, И. А. Буни¬
на, А. Белого, А. А. Блока, Н. А. Клюева, С. А. Клычкова,
Л. М. Леонова, В. Г. Распутина, В. М. Шукшина, П. И. Чайков¬
ского, М. И. Глинки, А. П. Бородина, Н. А. Римского-Корсако¬
ва, Вас. А. Калинникова, Г. В. Свиридова, П. А. Федотова,
И. Е. Репина, В. И. Сурикова, В. М. Васнецова, Л. И. Суворо¬
вой-Алферовой, К. А. Васильева, И. С. Глазунова и многих дру¬
гих мастеров русского и советского искусства в значительной

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 51
степени определило процессы духовного самопознания России
в XIX—XX вв.
Следует подчеркнуть, что в данном случае речь идет именно
о методологическом влиянии на осмысление феномена отече¬
ственного цивилизационного мира, в том числе его государст¬
венно-правовой компоненты.
Позитивным же аспектам российской политической и право¬
вой жизни посвящена, как известно, обширная литература как
дореволюционного, так и советского периода. Работы истори¬
ков В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, В. О. Ключевского,
С. М. Соловьева, П. Н. Милюкова, И. Е. Забелина, М. Н. Пого¬
дина, К. Д. Кавелина, М. Ф. Владимирского-Буданова,
B.	И. Сергеевича, И. Е. Андреевского, А. Д. Градовского,
C.	И. Баршева, И. Д. Беляева, Н. Л. Дювернуа, Н. Д. Иванише-
ва, П. Г. Колмыкова, В. Н. Лешкова, Н. И. Крылова, А. Г. Ста¬
ниславского, Д. И. Мейера, М. М. Михайлова, Ф. Л. Морошки¬
на, Ф. В. Тарановского, Н. П. Павлова-Сильванского, Б. Д. Гре¬
кова, М. Н. Тихомирова, А. Г. Кузьмина, Б. А. Рыбакова,
B.	В. Мавродина, Л. В. Черепнина, И. Я. Фроянова, В. Т. Пашу-
то, С. В. Юшкова, А. М. Сахарова, В. Л. Янина, В. И. Довжен¬
ко, А. А. Зимина, Я. Н. Щапова, Л. Н. Гумилева, Ю. Г. Буртина,
М. В. Гефтера, Г. А. Бордюгова, В. А. Козлова, М. П. Новикова,
Р. Г. Скрынникова; зарубежных авторов Дж. Феннела,
C.	О. Кристенсена, Дж. Боффы, Э. Карры, Н. Верта, Р. Пайпса,
переведенные на русский язык; труды историков Русской пра¬
вославной церкви Н. М. Никольского, Е. Е. Голубинского, ар¬
хиепископа Филарета (К. В. Вахромеева), митрополита Мака¬
рия (М. П. Булгакова), А. В. Карташова и многих других; теоре¬
тиков русского и советского права Б. А. Кистяковского,
П. И. Новгородцева, Л. И. Петражицкого, С. А. Котляревского,
Н. М. Коркунова, С. А. Муромцева, Г. Ф. Шершеневича,
П. А. Стучки, Е. Б. Пашуканиса, С. Ф. Кечекьяна, Н. Г. Алек¬
сандрова, В. М. Горшенева, В. Н. Кудрявцева, С. С. Алексеева,
А. В. Венедиктова, М. М. Агаркова, М. С. Строговича,
С.	Н. Братуся, А. А. Пионтковского, В. С. Нерсесянца, Е. А. Лу-
кашевой, А. Ф. Черданцева, М. Н. Марченко, В. В. Борисова,
С.	В. Полениной, В. А. Тархова, В. М. Манохина, В. Б. Исако¬
ва, Ю. А. Тихомирова, М. И. Байтина, Н. В. Витрука, Н. И. Ма-
тузова, В. Е. Чиркина, А. Г. Графского, И. Е. Фарбера, Б. С. Эб-
зеева и других юристов создают необходимую фактологическую

52 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
и теоретическую базу к изучению отечественной правовой сис¬
темы как целостного культурно-исторического явления.
Следует отметить важное культурно-правовое значение раз¬
личных юридических памятников России: сборников обычного
права, решений земских и церковных соборов, судебников,
кормчих, уставов, договоров, указов, конституций, Основ зако¬
нодательства, кодексов, законов и прочих актов, действовавших
и действующих в рамках отечественной правовой истории.
Исходя из обозначенных познавательных предпосылок куль¬
турно-исторического анализа российской правовой системы,
можно сформулировать следующее методологическое предпо¬
ложение: сущность российской правовой культуры есть постоян¬
ная во времени и череде государственных форм России духовная
составляющая, образуемая особым национальным типом правовой
идентификации социальных явлений; смена состояний правовой
культуры основывается не на традиционной политико-экономиче¬
ской причинности (своей внешней форме), а на собственной этно-
человеческой трансцендентальности.
Отечественному правовому сознанию присущ скорее всего
индетерминистский, «нематериалистический» тип правовой
идентификации. Не случайно, что после установления материа¬
лизма в качестве официальной господствующей доктрины, на¬
ша наука все более стала упускать из поля зрения именно куль¬
турно-историческую, духовную природу отечественного право¬
вого мира, его ментальность, заменяя и выглаживая всю их
глубину всевозможными идеологическими генерализациями.
Поэтому советская теория права, до самого последнего времени
основывавшаяся на диалектико-материалистической методоло¬
гии, во многих своих продуктах довольно шаблонно трактовала
отечественные правовые явления как порождения экономиче¬
ского строя и классовой сущности социалистического государ¬
ства. Правовой дух, смысл отечественных юридических явле¬
ний не мог быть выявлен и тогда, когда на смену марксизму в
правовые исследования пришла парадигма общечеловеческих
ценностей. Господствующим направлением продолжает оста¬
ваться «инструментальное», которое рассматривает правовое
регулирование как рациональный «демократический» меха¬
низм, определитель «меры свободы» через блоки норм, право¬
отношений, актов реализации и прочих «механизмов». В плот¬
ной мозаике этих построений не остается места духовным фак¬
там отечественной правовой культуры.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 53
Превалирование механистического и материалистического
направлений в правоведении есть свидетельство утраты нацио¬
нального колорита отечественной школой права. Свой коло¬
рит и своя специфика, безусловно, присущи формам нацио¬
нальной правовой рефлексии — римской, англосаксонской,
романо-германской и др. Перенять какой-либо их вид, пыта¬
ясь, скажем, «возвратиться» в романо-германскую правовую
семью, к чему сейчас предпринимаются теоретические и прак¬
тические усилия, вряд ли перспективно вследствие глубоких
социокультурных различий романо-германского и славянского
миров.
Результатом утраты правом культурных корней был исклю¬
чительно законодательный, формально-управленческий фети¬
шизм правовой системы. Его последствиями стали широкая
бюрократизация государства в правовой деятельности, право¬
вой нигилизм в сфере общественного сознания.
Правопорядок сделался заложником результатов «лаборатор¬
ного выведения» законов в отрешенных от духа культуры бюро¬
кратических коллективах. По соображениям законности люди
вынуждены подчас жить по «мертвым» построениям политизи¬
рованных юристов, произвольно ими «синтезированным» либо
заимствованным из чужих социальных контекстов. Утрачивая
национальную идентичность, отечественное правосознание ли¬
шалось промыслительного, иррационального элемента, питаю¬
щего его тайну, глубинные источники самосохранения, от ра¬
боты которых зависит эффективность всякого позитивного за¬
конодательства.
Распространено мнение, что методология советского право¬
ведения явила тупик развития науки, ее результаты преврати¬
лись в малоценную идеологическую продукцию и единствен¬
ным выходом из методологического тоннеля является «возврат»
в цивилизацию, рецепция западной правовой культуры.
На мой взгляд, методологические проблемы нашей юриди¬
ческой науки имеют иную природу. Они — в трудности перехо¬
да в новый этап развития, сама возможность которого подго¬
товлена предшествующим «закрытым» периодом. При внешней
антагонистичности политической формы этот период методо¬
логически привел к необходимости осмысления нашего права
именно как целостного культурно-исторического феномена.
Теперь прежнее, во многом «подсознательное» развитие право¬
вой мысли должно дополниться свободным рефлективным ее

54 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
самопознанием, устойчивым оформлением и институционали¬
зацией культурно-правовой традиции. Без такого направления
теории вряд ли возможен устойчивый и демократический пра¬
вопорядок.
2.	Глобальный (общечеловеческий)
и культурно-исторический аспекты изучения
российской правовой системы
Правовая система — сложная социальная организация.
В теории она рассматривается с различных позиций: формально¬
юридических, социально-экономических, управленческих, на¬
ционально-географических. И всякий раз предстает в разных,
отличающихся друг от друга измерениях: как совокупность ис¬
точников права и юрисдикционных органов; как иерархия
норм, юридических стимулов и ограничений социального пове¬
дения; как управленческая структура; как феномен духовной
жизни и т. д.
Что же придает национальной правовой системе смысл, де¬
лающий это явление особым качеством в мире правовых фено¬
менов? Однозначный ответ на этот вопрос скорее всего затруд¬
нителен. Правовая система может рассматриваться как общее
явление правовых цивилизаций, как такая сущность, которая
служит институциональным «вместилищем» основных компо¬
нентов правового воздействия на поведение человека, где бы
он ни жил.
Этой интерпретации соответствует «общее» понятие право¬
вой системы, и поэтому ее анализ вполне возможен с вневре¬
менных, внеисторических, наднациональных, короче говоря —
надындивидуальных позиций. Не подлежит сомнению, что все
правовые системы, существующие в мире, удовлетворяют тем
или иным общим критериям, соответствующим с правовой
точки зрения большинству известных миру цивилизаций.
В науке господствует методология, рассматривающая право
как абстрактный, позитивно-универсальный элемент человече¬
ских отношений. Этот подход имеет глубокую историческую
традицию в отечественной и зарубежной правовой науке. «Чис¬
тое учение о праве есть теория позитивного права: позитивного
права вообще, а не какого-либо конкретного правопорядка, —
начинает свою известную работу Г. Кельзен. — Это общее уче¬

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
55
ние о праве, а не интерпретация отдельных национальных или
международных правовых норм»1.
Однако не исключен и иной ракурс исследования, если его
предметом станет правовая система конкретной страны, наро¬
да, исторического времени, определенной культуры и геогра¬
фического ареала. Здесь на первый план выходят не абстракт¬
но-логические и универсально-объяснительные операции, а
методы, выявляющие культурно-исторические и этнотипологи-
ческие признаки правовой системы, которые позволяют пред¬
ставить ее как отдельный, особенный, специфически уникаль¬
ный феномен правового мира.
Следует отметить, что отечественная наука располагает весь¬
ма незначительными данными о правогенезе и юридических
архетипах славянских народов. В правовой науке много иссле¬
дований о возникновении и развитии права как логико-истори¬
ческого процесса; имеются работы о праве в древневосточных,
античной римской, современной европейской, американской
культурах, но почти нет трудов, посвященных отечественному
правообразованию2.
Между тем могут рассматриваться как вполне актуальные и
самостоятельные такие проблемы, как генезис русского права,
специфика его формы, институтов, история русского правосоз¬
нания и т. д. Однако, по справедливому мнению В. В. Бойцо¬
1	Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Пер. с нем. М.: ИНИОН. Вып. 1.
1987. С. 7.
2	См., например: Розин В. М. Генезис права. М., 2001; Пухан И., Поленак-
Акимовская М. Римское право. Пер. с макед. / Под ред. В. А. Томсинова. М.,
2000; Римское частное право / Под ред. И. Б. Новицкого и И. С. Перетерского.
М., 1948; Фридмэн Л. Введение в американское право. Пер. с англ. М., 1993;
Боботов С. В., Жигачев И. Ю. Введение в правовую систему США. М., 1997;
Шумилов В. М. Правовая система США. М., 2003; Романов А. К. Правовая сис¬
тема Англии. М., 2000; Дженкс Э. Английское право. Пер. с англ. М., 1947;
Джиффорд Д. Дж, Джиффорд К. X. Правовая система Австралии. Пер. с англ.
М., 1988; Элон М. Еврейское право. Пер. с иврита. М., 2002; Жалинский А. Э.,
Рерихт А. А. Введение в немецкое право. М., 2001; Правовая система Нидер¬
ландов / Отв. ред. В. В. Бойцова, Л. В. Бойцова. М., 1998; Введение в шведское
право / Отв. ред. Б. С. Крылов. Пер. с англ. М., 1986; Барковская Е. Ю. Мусуль¬
манское право и правовая культура. М., 2001; Крашенинникова Н. А. Индусское
право: история и современность. М., 1982; Супатаев М. А. Обычное право в
странах Восточной Африки. М., 1984; Сагадар М. Н. Основы мусульманского
права. М., 1996; Сюкияйнен Л. Р. Мусульманское право. Вопросы теории и
практики. М., 1986; Он же. Шариат и мусульманско-правовая культура.
М., 1997; Современное право КНР. М., 1985; Инако Цунзо. Современное пра¬
во Японии. М., 1981; Тихомиров Ю. А., Талапина Э. В. Введение в российское
право.

56 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
вой и Л. В. Бойцовой, «характер и специфика правовой культу¬
ры России среди других национальных культур до сих пор не
получили всестороннего исследования и культурологического
обоснования в трудах отечественных юристов»1.
Феномен права нуждается в изучении его не только как аб¬
страктной логической системы, удовлетворяющей всеобщим
критериям добра, справедливости, гуманизма, но и в русле
конкретных культур, в которых право приобретает полноту сво¬
их жизненных характеристик. Этот аспект принципиален для
права — явления весьма конкретного, «практического», обслу¬
живающего не только самые возвышенные, но и весьма утили¬
тарные потребности людей.
Изучение правовых систем в их индивидуальном ракурсе
предполагает, таким образом, использование не универсальных
абстракций и генерализаций, а прежде всего культурно-истори¬
ческой конкретизации, которая при достаточной глубине также
способна подняться на уровень общей теории — теории нацио¬
нальной правовой системы.
Надо сказать, что в изучении отечественной правовой жизни
мы долгое время не проводили существенного разграничения
уровней предмета анализа, в силу чего пользовались в основ¬
ном только тем познавательным инструментом, который из-за
его методологической глобальности и несоразмерной масштаб¬
ности не всегда был достаточно адекватен сложнейшему и уни¬
кальному предмету изучения — государству и праву СССР, за¬
тем России.
Речь идет прежде всего о классовом, а затем о так называе¬
мом глобалистском, «общечеловеческом» подходах. Многие не¬
удачи и тупиковые моменты теории и практики нашего госу¬
дарства и права имеют в своей основе тенденцию к глобальной
нивелировке специфики отечественной правовой культуры,
стремление подвести ее под те или иные идеологические и по¬
литические доктрины и схемы, которые искажают смысл и
ориентиры отечественного правового прогресса. Увлечение все¬
общим, глобальным, классовым, «общечеловеческим» в ущерб
специфическому, уникальному, особенному, национально-кон¬
кретному ведет не только к застою и схематизации науки, но и
к серьезным просчетам и отрицательным последствиям на
1 Правовая система Нидерландов / Отв. ред. В. В. Бойцова, Л. В. Бойцова.
С. 41.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
57
практике, когда, например, проведение реформ лишается соб¬
ственных культурных источников, поддержки и опоры в нацио¬
нальном самосознании.
Э.	С. Маркарян пишет: «Как это ни парадоксально, но
именно современная эпоха с ее мощными унифицирующими
тенденциями с особой остротой выдвинула проблему научного
исследования локального параметра культуры человечества...
Стало совершенно очевидным, что учет локального параметра,
выражающего индивидуально-неповторимое своеобразие исто¬
рии, становится в наши дни одним из важнейших условий на¬
учно обоснованного управления социальными процессами»1.
Анализ национального права СССР с классовых позиций ста¬
вил правовую систему в контекст довольно больших социальных
общностей — исторических типов права, в сфере которых зако¬
номерно терялось все конкретное, индивидуальное, но которое
между тем составляет суть проблемы познания конкретного пра¬
вового уклада. Советская правовая система конструировалась
таким образом, что набор ее элементов не мог привести к созда¬
нию некоего культурно-своеобразного и целостного концепту¬
ального качества, конкретного в своей индивидуальности.
Конечно, правовую систему можно строить на уровне юри¬
дических норм, законодательства, правоотношений, ответст¬
венности и других классических институтов и категорий, кото¬
рые были и будут важнейшим средством ее познания. Однако
формально-юридический подход не приводит к пониманию
правовой системы как культурно-типологического явления, не
сводящегося к набору используемых в его рамках юридических
средств. Если условно убрать название «социалистическая пра¬
вовая система», предваряющее в прежних исследованиях спе¬
циально-юридические материалы о нормах, правоотношениях,
актах реализации и т. п., то эту юридическую «материю» даже
формально трудно идентифицировать с культурой конкретного
общества и государства, что является убийственной характери¬
стикой для жизненности и социальной адекватности любой
правовой конструкции.
Советское право становилось специфическим посредством
обильно вводимых в него политических характеристик «совет¬
ское» и «социалистическое», которые идентифицировали отече¬
1	Маркарян Э. С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Совет¬
ская этнография. 1981. № 2. С. 91.

58 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ственное право чисто политически. Это убедительно продемонст¬
рировала ситуация после роспуска КПСС, когда вслед за экспрес¬
сивно окрашенными классово-политическими прилагательными
исчезла и защитная оболочка, предохранявшая наше право от
вливаний и заимствований самого немыслимого происхождения.
Симптоматично, что исследование правовой системы с клас¬
совых и социально-экономических позиций не вызывало необ¬
ходимости отслеживания ее преемственности в русской право¬
вой культуре. Создавалось впечатление, что советская правовая
система — нечто абсолютно новое и самостоятельное, возник¬
шее исключительно благодаря социалистической революции
1917 г. Неудивительно, что такой подход как бы молчаливо до¬
пускал, что и впредь изменение политического строя автомати¬
чески повлечет «слом», разрушение всего предшествующего
культурного слоя права, как некоего политически устарелого
балласта. Так оно, собственно, и произошло после того, когда
власть КПСС сменилась властью мыслящих такими же катего¬
риями ее политических противников.
Сегодня надо приложить все усилия, чтобы завершить разру¬
шительную работу этого типа правосознания, возможно, и имев¬
шего в свое время социальную обусловленность в отечественной
правовой культуре. Разумеется, это вовсе не свидетельствует о
ненужности классово-социологического и вообще диалектико¬
материалистического изучения природы права. Однако для ис¬
следования конкретной правовой системы как уникального
культурно-исторического явления такой подход, как видим, не
всегда специфичен: его абсолютизация ведет к существенным
искажениям в представлениях о природе правовой системы.
При доминировании подобного угла зрения существует
опасность типологической экстраполяции опыта одной страны,
народа, культуры на все явления права, государства, правового
образа жизни людей, что чревато отрицанием всего специфиче¬
ского, не укладывающегося в выбранный социологический
шаблон. Политически это часто приводит к механическому на¬
вязыванию тех или иных представлений о должном, «право¬
вом», присущих конкретной стране, ряду стран — другим госу¬
дарствам и народам.
Надо сказать, что государство и право России, пожалуй, в
наибольшей по сравнению с другими странами степени подвер¬
гались попыткам инокультурных типологических ассимиляций
своего правокультурного мира — от норманнской теории воз¬

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
59
никновения русской государственности (XVIII в.) до классовых
и глобально общечеловеческих нивелировок российской демо¬
кратии и права в течение XX в. Причиной этому, вероятно, яв¬
ляется не завершенный, а только развивающийся характер рос¬
сийской цивилизации, испытывающей активные процессы
влияния и проникновения других культур.
Кризис классового европоцентризма как способа изучения
национального права в отечественной правовой науке не при¬
вел, к сожалению, к достаточному осознанию необходимости
критического анализа всей методологии юридического европо¬
центризма, рассматривающего Россию и ее правовые феноме¬
ны на своеобразном «клеточном» уровне — исключительно в
контексте истории западноевропейской правовой цивилизации.
Здесь славянство и Россия всегда составляли ее периферию,
что вполне очевидно1.
Но есть не менее важные и объясняющие контексты, по¬
строенные на иных ареалах юридизма культуры. В них юриди¬
ческие феномены образуют иной «ландшафт». Если примени¬
тельно к дихотомии империи и периферии для России он поч¬
ти «лунный», то для правокультурной позиции он насыщен
богатой живой природой, требующей культивирования и бе¬
режного отношения.
Если в советское время отчуждение права от национальной
культуры имело форму классового интернационального глоба¬
лизма, в принципе выделяющего только два типа (эксплуата¬
торский и антиэксплуататорский) государства и права, то те¬
перь базисом такого глобализма рассматриваются планетарные
процессы унификации культуры. Так, по мнению С. С. Алек¬
сеева, основой права «стала планетарная культура, в которой
право лишь призвано фиксировать в нормативной форме ду¬
ховные ценности и достижения, накапливаемые человечеством:
демократию, права человека, мораль, справедливость, житей¬
ские мудрости, милосердие и т. д.»2.
На мой взгляд, методологически неправильно и совершенно
невозможно противопоставлять планетарные и уникальные
ценности культуры. Планетарной ценностью права человека,
имея даже несомненную общую биологическую природу в об¬
1	См.: Ливен Д. Россия как империя и периферия // Россия в глобальной
политике. 2008. № 6.
2	Алексеев С. С. Право: время новых подходов. С. 6.

60 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
щечеловеческом достоинстве, становятся в рамках определен¬
ной культуры и именно в таком качестве могут приобретать
универсальное значение. История римского права, идеи право¬
вого государства и другие общие юридические ценности крас¬
норечиво об этом говорят.
Процессы правовой глобализации, происходящие в мире,
имеют объективную природу1. Тенденции к интеграции, созда¬
нию новых правовых общностей (наподобие европейского пра¬
ва) сопровождали правовую культуру всегда и даже в более впе¬
чатляющих масштабах. Рецепция римского права многими евро¬
пейскими народами, распространение институтов либеральной
демократии по всему миру, формирование международного пуб¬
личного права в послевоенный период и ряд иных глобальных
изменений свидетельствуют о том, что сама по себе глобализация
является одним из важных элементов инновационного развития
права. Но это развитие отнюдь не лишается своих уникальных ис¬
точников в правосознании людей, народов, этнических, конфес¬
сиональных, профессиональных общностей. Наоборот, именно
времена наибольших глобальных изменений стимулируют неви¬
данные всплески национального самосознания, активизируют
доселе неявные механизмы идентичности людей2, создают но¬
вые уникальные возможности для развития национальной пра¬
вовой культуры.
Однако получить выгоды от правовой глобализации можно
лишь в одном случае — имея собственные правовые ценности,
обеспечив внутреннюю адекватность национального правосоз¬
нания, иначе глобализация обернется не взаимообогащением, а
выхолащиванием и разрушением национальной правовой куль¬
туры — единственной основы стабильного правопорядка. По¬
этому глобализация не только не «отменяет» национальные
правовые феномены, но, наоборот, требует защиты, охраны и
развития самобытности, создания необходимых условий для
роста правового национального самосознания. Так, в сфере на¬
циональной государственности, по мнению проф. М. Н. Мар¬
1	Подробнее об этом см.: Лукашук И. ^.Глобализация, государство, право,
XXI век. М., 2000; Поленина С. В., Гаврилов О. А., Колдаева Н. П. и др. Воздей¬
ствие глобализации на правовую систему России // Государство и право. 2004.
№ 3; Богатырев В. В. Правовая глобалистика // Государство и право. 2008. № 8.
2	См.: Поленина С. В. Проблема национально-культурной идентичности в
свете взаимодействия правовых систем современности // Государство и право.
2008. № 1. С. 37.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
61
ченко, в условиях глобализации «социальная роль и значимость
государственного суверенитета не только не ослабевает, а, на¬
оборот, еще более возрастает»1.
В сфере права условием вхождения в мировой правопорядок
является прежде всего национально-культурная правовая адек¬
ватность. Ведущие правовые институты получают реальный ре¬
гулятивный статус не только и даже не столько как элементы
универсальных правовых международных систем, но прежде
всего в контексте национально-культурного правового своеоб¬
разия. Так, по мнению В. И. Крусса, конституционные интере¬
сы, ценности, цели правоприменителей должны воспринимать¬
ся, признаваться и обеспечиваться в России как в основе своей
духовные, в контексте национальной культурной традиции2.
В начале прошлого века в России своеобразным выражени¬
ем методологии поиска всеобщей, вселенской сущности права
был классовый подход марксистов, в конце века на смену этой
традиции в отечественном правоведении пришли либеральные
правовые ценности. «Россия и населяющий ее народ, — пишет
С.	В. Поленина, — рассмотренные под углом зрения нацио¬
нально-культурной идентичности, представляют собой специ¬
фическое государственное образование, которое создавалось на
протяжении веков и сохранилось в значительной своей части,
несмотря на разрушительные действия либеральных псевдо¬
революционеров в 90-х годах XX в.»3.
Именно в 90-е гг. XX в. Россия вновь подверглась типологи¬
ческой операции — на этот раз по новому, но столь же отре¬
шенному от ее сущности образу. Переход от классовых пози¬
ций к формально либеральным критериям в познании права
был произведен с традиционной для нашей науки молниенос¬
ной быстротой. В качестве примера по-человечески понятной
для того времени аргументации такого перехода можно привес¬
ти мнение А. П. Семитко о причинах кризиса советского пра¬
воведения: «Самое главное: не способствовали достижению
полной объективной истины и выполнению юриспруденцией
функции подлинной науки ее фундаментальные основания,
или ведущая парадигма, представляемая как система исключи¬
1	Марченко М. Н. Государство и право в условиях глобализации. М., 2008.
С. 100.
2	См.: Крусс В. И. Теория конституционного правопользования. М., 2007.
С. 45—48.
3	Поленина С. В. Проблема национально-культурной идентичности... С. 41.

62 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
тельно и непримиримо классовых, узкопрагматически-партий-
ных взглядов, установок, ценностей и идеалов, выражающих и
воинственно-безапелляционно отстаивающих интересы якобы
рабочего класса, а на самом деле интересы захватившей госу¬
дарственную власть партии, причем в ущерб всем трудовым
классам и группам общества... в ущерб — и это обернулось тра¬
гедией — общечеловеческим ценностям и идеалам». «В настоя¬
щий момент советская юридическая наука находится, по моему
мнению, — продолжает А. П. Семитко, — на пороге крупного
шага вперед в своем развитии... И она сделает этот шаг, если
все юридическое (и в том числе историко-юридическое) знание
будет переструктурировано и построено на новой парадигме —
на приоритете общечеловеческих ценностей и идеалов в подхо¬
де к праву, к определению его места в жизни человека и обще¬
ства. Старая парадигма классового подхода, классовой исклю¬
чительности и нетерпимости исчерпала себя, завела советскую
юриспруденцию в тупик!»1.
Почему наша правовая наука столь легко перешла от тоталь¬
ного классового подхода к не менее тотально-планетарному?
Быстрота и безболезненность «смены вех» объясняется прин¬
ципиальной тождественностью многих элементов данных под¬
ходов. Подлинное обновление методологии представляло для
советской теории права значительную сложность из-за непри¬
вычности для нее социокультурного взгляда на классово-рафи¬
нированное национальное право СССР, более восприимчивое
для иностранной адаптации, нежели собственной идентифика¬
ции. «Общечеловеческая» либеральная доктрина есть своеоб¬
разная мимикрия классового подхода в современных условиях.
Многие теоретики были готовы правовую культуру России, не
успевшую толком завершить советский этап жизни, снова по¬
грузить в новую интернациональную форму, за абстрактным
рельефом которой вновь на неопределенное время скрывалась
бы проблематика отечественной правовой государственности и
правопорядка. Шанс к реальной альтернативе в отечественном
правоведении и еще более — к правовой политике государства
во многом был упущен в пореформенный период.
Конечно, в срочном переходе нашей науки от классовых
приоритетов к глобально общечеловеческим заключалось и ре¬
1	Семитко А. П. Юридическая наука в свете новых задач. Свердловск, 1990.
С.	5, 21, 50.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
63
альное продвижение правопознания: этот переход невозможно
объяснить лишь как простое «переодевание» старой методоло¬
гии. Важные перемены произошли в юридической практике:
конституционная доктрина приоритета человека, его прав и
свобод стала основой радикального пересмотра отечественного
законодательства. Однако этот пересмотр, породивший боль¬
шие надежды у простых граждан, к сожалению, не привел к
расцвету правовой культуры и действительной человеческой за¬
щищенности именно вследствие фактической оторванности
формальных установлений от социальной практики, что вполне
закономерно для такого типа перемен. Непосредственно после-
марксистское обоснование права не могло, вероятно, быть
иным: внешне — диаметрально противоположным, по сути
подхода — глубоко тождественным старой парадигме правового
глобализма. Науке необходим своеобразный переходный пери¬
од, в рамках которого она сумела бы «закрыться» от односто¬
ронней идеологической критики и вместе с этим определить
перспективы действительно новых направлений теории права.
Обоснование права с позиций общечеловеческой морали и
справедливости было скорее всего необходимым и неизбежным
приближением к выявлению подлинного проблемного горизон¬
та отечественного государства и права, сферой вызревания, ос¬
мысления ситуации, в которой оказались юридическая наука и
практика после десятилетий идеологического единомыслия.
Именно общечеловеческий утопизм и романтизм вплотную
приблизили наше правоведение к осознанию собственного
предмета — отечественного государства и права, необходимости
исследования его закономерностей как исходной основы после¬
дующих планетарных обобщений. Все это стимулировало дви¬
жение к следующему шагу в юридическом познании России.
Но этот шаг труден. Культ общечеловеческих (либеральных)
истин вполне располагает к методологической замкнутости, ос¬
тановке, к стремлению увидеть в них венец юридического со¬
вершенства, требующий лишь переноса, украшения в рамках
давно провозглашенных принципов и действительных ценно¬
стей западной демократии. При таком подходе эти юридические
ценности становятся для нас как началом, так и завершением
юридического познания: многие юридические образовательные
курсы нашли в этом схему своего почти моментального обнов¬
ления и завершенного прогресса. Мы оказываемся в этом слу¬
чае в сфере вечных и действительно исторических истин, не

64 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
требуя от себя конкретного культурного их понимания и вопло¬
щения, но лишь внешнего любования с последующей, к сожа¬
лению, неизбежной профанацией вне культурного контекста.
Подходы к правовым идеалам должны быть более, чем это
сложилось в XX в., разнообразными и мультикультурными1.
Без этого прорыва понимания нашего образа действий в право¬
вой культуре достичь невозможно. В связи с этим вызывают со¬
мнения предложения В. А. Туманова по конструированию все¬
го «двух подходов к праву» — юридического мировоззрения и
юридического нигилизма, имеющихся якобы в истории право-
познания2. Двусмысленность такой схемы состоит уже в том,
что право, будучи сложнейшим феноменом общественного соз¬
нания, допускает самые различные трактовки в рамках тех или
иных эпох, культурных контекстов, научных и философских
школ, религиозно-этических систем. Выдвижение такого про¬
стого и отдающего позитивизмом критерия, как «отношение к
праву»3, для характеристики многообразного и сложного мира
идей и духовных ценностей человечества в юридической облас¬
ти не только мало что дает познанию, но может вводить в за¬
блуждение об истинном правовом смысле той или иной док¬
трины или позиции. Используя при этом термин «право» как
нечто разумеющееся и выстраивая его «нигилистическую» оп¬
позицию, автор фактически подразумевает под ним вполне оп¬
ределенный, а именно западный, тип правовой идентифика¬
ции. Вполне понятно, что в этом случае в разряд нигилистиче¬
ских попадают целые пласты иной — как зарубежной, так и
отечественной духовной культуры. Думается, что объединение
весьма различных интеллектуальных течений под одной более
чем неопределенной для такого рода явлений вывеской —
«правовой нигилизм» — малополезное даже в дидактических
целях упрощение вопроса правопознания. Об этом свидетельст¬
вует, в частности, странное по своей прямолинейности сравне¬
ние по все тому же критерию «отношение к праву» античной и
1	См.: Федюнина С. М. Социокультурные различия и взаимодействия: кон¬
цептуальные основания мультикультурализма в современном обществе. Сара¬
тов, 2006; Поленина С. В. Мультикультурализм и права человека в условиях гло¬
бализации // Правовая система России в условиях глобализации и региональ¬
ной интеграции: теория и практика / Отв. ред. С. В. Поленина. М., 2006.
2	См.: Туманов В. А. Учения о праве // Общая теория права: курс лекций /
Под ред. В. К. Бабаева. Н. Новгород, 1993.
3	Туманов В. А. Указ. соч. С. 11.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
65
конфуцианской политико-правовой мысли — элементов раз¬
личных, самобытных цивилизаций.
В заведомом признании только за юридизмом позитивной
социальной роли кроется старый европоцентристский предрас¬
судок нашей теории, с которым она пока не хочет расставаться,
приняв теперь только вместо марксистского либеральный век¬
тор. Не случайно, что не укладывающаяся в «европейский
стандарт» русская правовая культура «по определению» счита¬
ется неразвитой. Однако правовые культуры могут быть разны¬
ми, но они не могут быть «лучше — хуже», «правильными —
неправильными», «развитыми — неразвитыми». Ошибкой явля¬
ется стремление их «исправить», «улучшить», «цивилизовать»
по какому-то образцу, идеализировать какую-то их модель, сде¬
лав ее общетеоретической.
Вот, скажем, так называемое юридическое мировоззрение,
«правильность» которого, по мнению проф. В. А. Туманова,
«подтвердило историческое развитие»1. Так ли это на самом де¬
ле? Большой вопрос! Да, построены современные индустриаль¬
ные и постиндустриальные общества с высокопродуктивным
экономическим укладом, «широкой» политической демократи¬
ей, правовой государственностью. Но человек не чувствует себя
в них уютно. Его отчуждение от власти, собственности, культу¬
ры по признанию самых выдающихся представителей стран
«юридического мировоззрения» нарастает. Преступность, наси¬
лие, психологическая зависимость, упадок морали прогрессиру¬
ют на фоне грандиозных и стройных, великолепно разработан¬
ных формально-юридических систем, которые при всем их со¬
вершенстве по своей эффективности и человечности подчас не
могут сравниться с «простыми» регуляторами — традиционны¬
ми, обычными, нравственно-религиозными, микроправовыми.
Каждая культура имеет свое правовое измерение. Важно не
увлекаться какой-то известной моделью, искусственной струк¬
турой, не канонизировать и не поэтизировать их, а стремиться
к сохранению и воспроизводству самобытных механизмов пра¬
вового регулирования, не устраняя, а совмещая их с изобрете¬
ниями общей правовой цивилизации.
Нужно ли вообще гнаться за совершенными в своей цивили¬
зационной завершенности и тупиковости юридическими и по¬
литическими формами? Не следует ли иначе взглянуть на нашу
1 Туманов В. А. Указ. соч. С. 13.

66 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
«отсталость»? Может быть, это вовсе не отсталость, а некуль¬
турная, неактуализированная адекватность?
Между тем все специфичное, не укладывающееся в прокру¬
стово ложе формальных продуктов западной цивилизации, сей¬
час выводится за скобки юридической культуры. Такой подход
по духу вполне родствен хорошо известному нам отлучению от
прогресса по признаку классовой несовместимости и ведет к
утратам не менее фундаментальным. Так, «отсталость» нашей
правовой культуры представляется чуть ли не как историческая
закономерность. «Так уж исторически сложилось, — пишет
В.	А. Туманов, — что российское общество и государство из¬
давна отличал дефицит права и правосознания»1. Этот старый
познавательный стереотип, который сейчас у нас приобрел чуть
ли не академический статус, неверен ни исторически, ни мето¬
дологически. Не входя здесь в содержательную дискуссию по
этому вопросу, заметим, что узкое «юридическое мировоззре¬
ние» подчас не позволяет видеть правовое там, где нет привыч¬
ных продуктов западных правовых систем. Может быть, это и
несет изрядную долю современного отчуждения России от ре¬
форм, в том числе правовых?
Право поддерживается и гарантируется правовой культурой
конкретного общества, которая делает правовую систему устой¬
чивой, эффективной, преемственно-совершенной. Потрясения
государства и права России свидетельствуют о фундаменталь¬
ной драме нашего права — нарушении его единства с культу¬
рой. «Цивилизовавшись» как только можно, правовая система
блуждает в поисках внешнего авторитета, то навязывая, то в
почти буквальном значении выбрасывая и дискредитируя вы¬
хваченные где-то без учета социального контекста политиче¬
ские и юридические институты.
Стремление ввести формальные стандарты «юридизма» по¬
рождает раскол в общественном правовом сознании, который в
свою очередь разрушает целостность права и национального
правосознания. В результате стимулируются политические сур¬
рогаты права, которые активно под реформаторскими предло¬
гами продвигаются в законодательство, в том числе конститу¬
ционное.
Не только понятие национального, народного, но и сами
либеральные институты правовой демократии превращаются в
1 Туманов В. А. Указ. соч. С. 17.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
67
предмет чисто политических трактовок и в конечном счете вы¬
холащиваются. Оно (понятие национального, народного)
до сих пор практически никак не взаимосвязано с культурой
правопонимания в России. Это либо сугубо исторический фе¬
номен, представляющий чисто ретроспективный интерес, либо
средство подчеркнуть некую имманентную отделенность идей
права от национального фактора, некую «сущностную» «обще-
человечность» права как «меры свободы», «естественных» прав
человека и т. п. в отличие от «утилитарных» и ограниченных
национальных категорий.
Однако право должно рассматриваться не только через
призму взглядов на сущность феномена справедливости, осно¬
ванной на ней идее общей, универсальной «нормы», но и,
прежде всего, как специфическая форма конкретной культуры.
Сущность права неразрывна со смысловыми измерениями рос¬
сийской жизни. Как институциональная организация, как «ме¬
ханизм» право во многом интернационально; как культурное
явление — глубоко национально. В последнем качестве право
создает духовные механизмы, способные воспринимать, сохра¬
нять и передавать подлинные универсальные ценности, способ¬
ные принести пользу людям.
У каждой правовой системы свои взаимосвязи в структуре
национальной культуры. Кроме «материи» права есть еще и его
«дух», «аура», «символы» и «образы», которые не менее импера¬
тивны и реальны, чем правоотношения и акты применения, и
которые либо вообще не существовали для нашего материали¬
стического правоведения, либо выводились им за рамки собст¬
венной юридической проблематики.
В праве, как и в искусстве, воздействующем на сознание и
поведение человека, главное — его душа, смысл, образ: только
тогда форма приобретает полноту и целостность своих функ¬
циональных характеристик. Душа права пребывает именно в яв¬
лениях надпозитивной природы, и эта душа склонна всякий раз
покидать свою даже технически совершенную форму при ма¬
лейшем невнимании и непонимании духовной природы права.
Право — разновидность духовного творчества народа. Все
великие юридические памятники стали таковыми благодаря
именно уникальному соединению, синтезу национальной ду¬
ши, таланта их авторов с совершенством юридической техники.
Наоборот, холодная правовая технология по созданию некоего
абстрактно-отчужденного от национального духа «прогрессив¬

68 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ного» (часто заимствованного) акта никогда еще не обогащала
правовую культуру.
Путь к общечеловеческому лежит через национальное. Про¬
сто «воспринять» ценности права без конкретной культурной
основы невозможно. Это ведет к поверхностному украшатель¬
ству законодательства без должного влияния на правосознание
населения и должностных лиц. Российская правовая система
прежде всего должна воплощать отечественные культурные
ценности, только в этом случае можно освоить потенциал юри¬
дических достижений иных народов и извлечь из него дейст¬
венную пользу для человека.
3.	Российская правовая система
как целостный культурно-исторический феномен
Вопрос о российской правовой системе как целостном и са¬
мостоятельном культурно-историческом феномене в самой по¬
становке не простой. Сложность России и ее духовного мира
имеет, пожалуй, наиболее трудное, далеко не выясненное выра¬
жение в сфере права и правового регулирования. Существова¬
ние русского этноса, русской государственности и российского
законодательства не привело к появлению в практическом и
научном обиходе однозначного понятия русской правовой сис¬
темы, которое можно было бы включить или рядоположить с
классическими культурными ареалами западноевропейского
права — англосаксонской либо романо-германской правовыми
семьями.
Имеет ли типологическую индивидуальность российская
правовая система? Имеются ли культурные особенности в оте¬
чественном правовом регулировании или все его отличия свя¬
заны лишь со стадиальным «отставанием» от стран, входящих в
«цивилизованные» правовые сообщества? Это принципиальные
вопросы в проведении преобразований в правовой сфере, опре¬
делении путей развития отечественной правовой культуры.
Далеко не случайно, что вопросы, актуальные для совре¬
менного российского права, были поставлены в методологиче¬
ской форме еще в середине XIX в. Вот как позже их формули¬
ровал Н. А. Бердяев: «Есть ли исторический путь России тот
же, что и Западной Европы, т. е. путь общечеловеческого про¬
гресса и общечеловеческой цивилизации, и особенность Рос¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
69
сии лишь в ее отсталости, или у России особый путь и ее ци¬
вилизация принадлежит к другому типу?»1.
В конце XX в. можно, пожалуй, достаточно обоснованно и
утвердительно ответить на вопрос о цивилизационном своеоб¬
разии России. Сейчас во многом стало ясно, что исторические
пути развития русской государственности, русской культуры,
русского экономического и правового уклада пролегли далеко
не в русле западных обществ, и на это есть свои фундаменталь¬
ные причины, не исчерпывающиеся субъективной волей тех
или иных лиц или политических группировок2.
По мнению ученых, речь может идти о самостоятельном на¬
правлении научных исследований, посвященном российской
цивилизации3, что свидетельствует о признании того факта, что
с понятием России идентифицируется целый мир самобытных
явлений — социально-экономических, политических, духовно¬
нравственных, правовых и т. д. Сейчас они составляют этногео-
графическую и геополитическую реальность и требуют своего
выделения в качестве особого предмета исследований, в том
числе и юридического.
Россия принадлежит к самостоятельному типу духовно-ма¬
териальной организации, у которой своя ментальность, свои
социальные институты, своеобразный характер экономического
уклада и трудовой этики. Это является важным показателем то¬
го, что Россия не может не иметь и адекватного себе нацио¬
нального правового мира, который нуждается в необходимой
духовной идентификации средствами как государства, так и не¬
политической культурной, религиозной, научно-теоретической,
литературно-художественной рефлексии.
Правовая система — подлинно человеческая организация, и
она не может рассматриваться лишь как совокупность инстру¬
ментов «обеспечения» прав, приданных этим правам политиче¬
ской силой в лице государства. Культурно-юридическая основа
правовой системы при всей институционности ее структур
1	Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века
и начала XX века // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 97.
2	См.: Лал Д. Непреднамеренные последствия. Влияние обеспеченности
факторами производства, культуры и политики на долгосрочные экономиче¬
ские результаты. Пер. с англ. М., 2007. С. 117—120.
3	Так, журнал Российской академии наук «Общественные науки и совре¬
менность» с 1994 г. ввел новый раздел «Российская цивилизация» с целью рас¬
крытия самобытности истории России и создания методологии для изучения
этого явления (см.: Общественные науки и современность. 1994. № 2. С. 36).

70 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
не знает только лишь политико-законодательного детерминиз¬
ма. Подходить к ней с мерками социально-идеологической,
технико-юридической обусловленности или общечеловеческой
сущности есть позитивистский юридизм, который наряду с
идеологизмом весьма своеобразно сочетала в себе советская
правовая доктрина. В ее рамках прежде всего рассматривались
формально-догматические вопросы об «элементном составе»
правовой системы, обсуждалось, какие правовые явления «вхо¬
дят» или «не входят» в это понятие, какие функции она выпол¬
няет, и в весьма небольшой степени изучались ее культурно¬
историческая целостность, законы соединения социальных и
юридических элементов, дающих жизненную силу и эффектив¬
ность нормативной форме права.
Юридическая политика времен перестройки и постпере¬
стройки основывалась и основывается во многом до сих пор на
грандиозных законодательных программах и массовом произ¬
водстве актов центральных государственных структур.
Между тем и помимо усилий власти в каждом социуме всегда
есть право. Однако в «естественном» состоянии оно находится в
своеобразном «связанном» виде, как, скажем, металлы содер¬
жатся в руде, которую необходимо очищать и перерабатывать
специальной технологией. Правовая система выступает неким
артикулятором формального права, вырабатывая свои механиз¬
мы его «выделения» в качестве чистого правового «вещества».
Где же залегают юридические источники российской право¬
вой системы? Ответ на этот вопрос прост: «связанная» масса
права хранится в культуре; культура, в свою очередь, вырабаты¬
вает механизмы воспроизводства и защиты правового духа на¬
ции независимо от того, что о праве «думает» тот или иной поли¬
тический режим или государственная власть. Могут создаваться
и существовать параллельные — фактические и законодатель¬
ные — нормативные системы, сложно взаимодействовать, со¬
перничать друг с другом. Существо момента, переживаемого
Россией, — глубокая дихотомия правокультурного и государст¬
венного источников правового сознания, лишающая правовую
систему концептуальной целостности и тождественности, что
отрицательно сказывается на ее эффективности, согласованно¬
сти, смысловой ориентированности.
Усилия по реформированию советского права, предприни¬
мавшиеся в политических рамках перестройки, и почти вся прак¬
тика пореформенного периода начала XXI в. состояли в обновле¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
71
нии и «улучшении» содержания и формы права: повышении чет¬
кости правовых предписаний, их «социальной обоснованности»,
согласованности прав и обязанностей субъектов, укреплении их
юридических гарантий, эффективных механизмов реализации
и т. д. Новизна реформ выражалась в формировании новой роли
права как самоценного общественного явления, в обеспечении
его приоритетности в проведении преобразований.
Однако такая направленность правовой реформы фактиче¬
ски привела к скрытой ее дезориентации, ускорила разрушение
социально-правовой основы правовой системы и тем самым
только отсрочила общественный кризис права. По каналам
правовой системы постепенно распространяется накопленная в
обществе социальная неудовлетворенность, не встречая адек¬
ватных механизмов разрешения противоречий. Механизмы
правовой системы бюрократизированы, косны и лишены начал
саморегулирования в культуре. Забрезживший было свет в кон¬
це тоннеля вновь стал скрываться во мраке беспорядочно раз¬
носимых правовой системой фрагментов иных правовых куль¬
тур, разъединяющих процессы поиска внутренней адекватности
национального права. Выход из этой ситуации заключается в
создании методологической основы для рефлексии правового
самосознания России, обретения ее правовой системой кон¬
цептуальной определенности.
Решение этой проблемы в науке во многом определяется во¬
просом о правокультурном статусе российской правовой систе¬
мы. Впрямую эта проблема практически у нас долгое время не
ставилась. Следует констатировать, что в литературе только в
последние годы, т. е. спустя десятилетия после начала реформ,
стали появляться исследования об относимости отечественной
правовой системы к романо-германской правовой семье1. На
протяжении многих пореформенных лет было как-то общепри¬
нятым априорно включать в это юридическое сообщество оте¬
чественное право, даже период его социалистического разви¬
тия. Главный критерий, которым обычно руководствуются для
подтверждения «очевидности» такого включения, — набор фор¬
мальных источников права и правореализационных структур
примерно одинаковый и в России (СССР), и в странах рим¬
ской юридической традиции.
1 См., например: Марченко М. Н. Является ли правовая система России со¬
ставной частью романо-германской правовой семьи? // Проблемы теории госу¬
дарства и права.

72 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Между тем юридическая форма может скрывать весьма раз¬
личное культурно-историческое и духовное содержание права,
которое далеко не исчерпывается формальными характеристи¬
ками. Более того, в трактовках права, адекватных современному
уровню методологии правопознания, форма источников права
не выдвигается уже на первый план: их место занимают содер¬
жательные и сущностные аспекты правового регулирования1.
Фундаментальная особенность российской правовой систе¬
мы состоит в том, что она специфицируется не формой, а
смыслом юридических институтов и явлений, внешне повто¬
ряющих рельеф континентальных правовых структур. При всей
формальной схожести и одноименности в России эти структу¬
ры глубоко самостоятельны и часто даже диаметрально проти¬
воположны по своему смыслу тем социальным целям и моти¬
вам, которые в них вкладываются в странах романо-германской
правовой традиции.
«Вхождение» русского права в романо-германскую правовую
семью произошло в петровское время чисто политически, но
отнюдь не духовно и не культурно-исторически. С того време¬
ни русское право претерпело длительную и весьма сложную
эволюцию и сейчас существует в виде квазироманской систе¬
мы, так и не восприняв ее исконного культурного духа, религи¬
озно-этических традиций и даже — политической идеологии.
Феноменальная духовная самостоятельность русского право¬
вого духа, его отчужденность от внешних интервенций, в пер¬
манентной среде которых вот уже три века развивается русское
право, создают постоянные искушения для целого пласта «ко¬
пировальной» литературы, весь смысл которой — в постановке
и решении задач «улучшения», «обогащения», «развития», «пе¬
рестройки» российского (советского) права под углом зрения
западных (классовых, общечеловеческих) правовых ценностей.
Эта литературная, публицистическая и научная практика пита¬
ет иллюзию «отставания» русской правовой культуры, на кото¬
рую она обречена как культура, якобы значительно позднее
других вступившая на путь правового развития.
В романо-германском варианте российское право между тем
не могло обрести системной целостности с западным правовым
миром, не могло интегрироваться в него. Поэтому оно всегда
1	См.: Ивашевский С. Л. Проблема сущности права в истории отечествен¬
ной философско-правовой мысли // Государство и право. 2007. № 12.

3. Российская правовая система как целостный феномен
73
символизировало некую незавершенность, «неразвитость» по
сравнению с европейскими оригиналами, что вызывало иску¬
шение довершить ассимиляцию русского права с Западом воле¬
выми, политическими методами. В повторении такой массиро¬
ванной и довольно грубой попытки и состоит, вероятно, поло¬
жительный правовой смысл действий многих влиятельных
политических сил в пореформенный период. Однако эти уси¬
лия ведут лишь к еще большим системным противоречиям и
хаосу в политико-правовой системе.
Ошибочность механического «включения» российского пра¬
вового мира в романо-германскую правовую семью состоит еще
и в том, что в этом случае игнорируется уже установленный
наукой факт различия российской и романо-германской циви¬
лизаций, которые, хотя и близки своими чертами, происхожде¬
нием, некоторыми аспектами исторического пути, но тем не
менее принадлежат к различным культурным типам с самостоя¬
тельными традициями. На соотношение российской и романо¬
германской цивилизаций в литературе существуют, как извест¬
но, различные взгляды, в том числе точка зрения евразийства,
обособляющая Россию как от Запада, так и от Востока1.
Более обоснованной представляется позиция В. Ф. Шапова¬
лова и его сторонников, считающих, что «ряд черт романо-гер¬
манской цивилизации объединяет страны Западной Европы в
более тесное сообщество, к которому Россия непосредственно
не принадлежит, хотя, несомненно, родственна ему и находится
с ним в теснейшем взаимодействии. В этой связи заслуживает
внимания идея Тойнби (и близкая к ней мысль К. Ясперса) о
том, что российская цивилизация — наряду с западноевропей¬
ской — есть сыновняя по отношению к греко-римской. Тогда
эти две цивилизации — российская и романо-германская —
оказываются связанными узами братства (сестринства), что поз¬
воляет учесть роль византийского наследия, весьма значимого
для России»2.
Мысль о дочернем характере российской цивилизации по от¬
ношению к греко-римской представляется и слишком смелой, и
недостаточно обоснованной. Существует весьма аргументиро¬
ванная точка зрения, что славянская цивилизация хронологиче¬
1	См.: Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России / Сост.,
вступ. ст., коммент. И. А. Исаева. М., 1992.
2	Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 42.

74 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ски не менее древняя, чем греко-римская1. Однако элементы
родства, особенно через более позднюю культурную рецепцию
между этими жизненными мирами, безусловно, имеются.
Утверждение о самостоятельности российской правовой тра¬
диции, подход к современной правовой системе России как це¬
лостному культурно-историческому феномену требуют решения
вопроса о статусе советской правовой системы. Общепринято
исключать советское государство и право из преемственного
развития русского государственно-правового феномена и рас¬
сматривать социалистическую систему либо как некую высшую
ступень права и государства, коренным образом противополож¬
ную всей предшествующей истории, либо как какой-то ано¬
мальный, чисто политический, тупиковый процесс, разрушаю¬
щий ее целостность. Об ошибочности таких интерпретаций в
аспекте исторического пути отечественного права говорится в
следующей главе. Здесь следует коснуться вопроса о культурно¬
историческом месте советской юридической системы в разви¬
тии российской правовой традиции.
Не исчезла ли российская правовая система после Октября
1917 года? В какой связи с ней находится явление, которое
именовали «правовая система социализма»? Имеет ли она пра¬
во преемственности или это всего лишь детище «администра¬
тивно-командной системы», которое должно разделить судьбу
последней?
К началу 60-х гг., когда советское законодательство претер¬
пело широкую реформу и кодификацию своих основных отрас¬
лей, в праве происходили фундаментальные процессы, отнюдь
не всегда совпадавшие с их официальными трактовками. Со¬
ветская идеологическая концепция выражала принципы социа¬
листической организации экономики, политической жизни, со¬
циалистической демократии, пролетарского интернационализ¬
ма, сочетания общественных и личных интересов, прав и
свобод с общегосударственной дисциплиной и т. д.2
Однако попытки реализации этих принципов, воплощенных
в формальные установления законодательства, далеко не во всем
приводили к желаемым, адекватным этим принципам общест¬
1	См., например: Рыжков Л. Н. Были и небылицы о Древней Руси // Мифы
древних славян. Саратов, 1993. С. 308—315.
2	См., например: Явич Л. С. Право развитого социалистического общества:
Сущность и принципы. М., 1978; Теория государства и права / Под ред.
С. С. Алексеева. М., 1985. С. 240—241.

3. Российская правовая система как целостный феномен
75
венным отношениям. За их фасадом складывалась параллельная
система отношений в сфере общественного производства, ду¬
ховной жизни, в области прав человека. На эту тему в нашей ли¬
тературе имеется достаточно исследований. До сих пор некото¬
рые авторы продолжают самоотверженные усилия по развенча¬
нию системы, допускавшей расхождение между должным и
сущим, закрывая глаза на современную практику. Между тем
главное, очевидно, состоит в том, что, несмотря на нереализо-
ванность многих социальных целей законодательства, носивших
часто заведомо идеологизированный характер, в данный период
отечественного права, вероятно, завершался процесс длительно¬
го эволюционного формирования довольно жизнеспособной и
весьма самобытной национальной правовой системы, в своих
основных измерениях и тенденциях «готовившейся» к преодоле¬
нию скрывавшей ее идеологической и политической коросты.
Фундаментальные черты-признаки национальной правовой
системы СССР в форме ее «социалистических» особенностей
(единственно, пожалуй, возможных тогда) были зафиксирова¬
ны еще доперестроечной общетеоретической литературой.
Так, С. С. Алексеев полагал, что для всех национальных
правовых систем социалистических стран характерно, в част¬
ности, такое сочетание нормативности и формальной опреде¬
ленности, с одной стороны, и динамизма — с другой, которое
обеспечивает активный, созидательный характер социалистиче¬
ского права: нормы социалистического права при весьма боль¬
шой степени общности и устойчивости отличаются подвижно¬
стью, индивидуально-регулятивная деятельность правоприме¬
нительных (судебных) органов не имеет правотворческого
характера. Центр тяжести юридического регулирования в дан¬
ных правовых системах перенесен на гарантированные субъек¬
тивные права: четко определяются границы и рамки осуществ¬
ления субъективных прав, они взаимосвязаны с исполнением
юридических обязанностей каждым субъектом; предусматрива¬
ется широкое участие общественных организаций и граждан в
правотворчестве и правореализации; имеет место стремление
через юридическую специфику права оказывать воспитательное
воздействие на субъектов1.
1 См.: Проблемы теории государства и права: учебник / Под ред.
С. С. Алексеева. М., 1979. С. 269.

76 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Как свежо и актуально звучит сейчас это текст. Конечно, вы¬
сказанные идеи можно анализировать с позиций соответствия
должного и сущего, желаемого и действительного, декларируе¬
мого и фактически имевшегося в правоотношениях юридиче¬
ской системы «развитого социализма». Однако перечисленные
черты предполагают и иной, более, на мой взгляд, сейчас важ¬
ный и познавательно продуктивный аспект исследования совет¬
ской системы — аспект культурно-исторической интерпретации
ее смысла. Можно предположить, что уже в тот «идеологиче¬
ский» период были угаданы некоторые фундаментальные при¬
знаки правового регулирования в нашей стране, только они и
могут обеспечить жизнеспособность правовой системы.
Особенности «социалистического» права сводятся, по суще¬
ству, к значительно большей по сравнению с западными право¬
выми системами социальной наполненности правового регули¬
рования, явной «склеенности» права с общественной организа¬
цией жизнедеятельности социума, построению права не на
отвлеченно-формальных долженствованиях, а на фактически
гарантирующих «существованиях» конкретных социальных воз¬
можностей людей. Даже можно утверждать, что эти специфиче¬
ские черты были в нашем правовом укладе сформированы в ос¬
новном именно в XX в. в результате аберративной рецепции
исходных начал русского права и преодоления формального ду¬
ха европейского законодательства Российской империи. Совет¬
ская правовая система своеобразно «сняла» концептуальную
дихотомию правовых систем Российской империи и допетров¬
ской Руси.
Именно к этому времени следует отнести постепенную ин¬
ституционализацию российской правовой системы как само¬
стоятельного культурно-исторического феномена, прогресс ко¬
торого совпал либо, что вероятнее всего, находился в некоей
глубокой связи с громадно возросшей политико-идеологиче¬
ской ролью России — СССР в мире, закономерно потребовав¬
шей и реализации самостоятельной правовой традиции.
Поэтому скорее всего российская правовая система и ее
предшественница — правовая система СССР, входившая в аре¬
ал правовой семьи «социалистических стран», отпочковались в
специфическую разновидность правовых общностей не столько
в связи с их идеологическими интенциями (последние полити¬
чески вполне были обоснованы), сколько по причине своей ре¬
альной регулятивно-функциональной и культурно-историче¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
77
ской специфики, которая не могла не рефлектироваться — пря¬
мо или косвенно, технически или идеологически, политически
или юридически — в теоретических исследованиях юристов со¬
ветского периода.
Советское социалистическое право было, вероятно, своеоб¬
разной этапной формой вызревания особенной культурно-пра¬
вовой системы, чье историческое время приходится на XXI в. и
первоначальные попытки самоидентификации которой в обо¬
лочке классовой исключительности и интернациональной ре¬
волюционности были отнюдь не только плодом конъюнктур¬
ных построений теоретиков права развитого социализма.
И римские юристы часто обосновывали юридически претензии
римских императоров. Однако когда не стало самой империи,
осталась римская правовая система — оригинальное культурно¬
историческое явление, базирующееся на этноментальных зако¬
номерностях романо-германского мира.
Вероятно, с аналогом данного пути мы сталкиваемся сейчас
в связи с развитием российского права, всей отечественной
правовой традиции. Это предположение нельзя отклонить и по
причинам фактического краха в России правовой реформы
конца XX — начала XXI в. и временного торжества ретроград¬
ной политико-правовой практики. Сложившаяся на рубеже
эпох политико-правовая система России демонстрирует тупи-
ковость авторитарного бюрократического либерализма и в то
же время не может остановить объективный процесс возрожде¬
ния национальной правовой культуры, к которому страна шла
весь XX век.
То, что правовая культура России сумела продолжиться в со¬
ветской социалистической форме, что она подчинила эту фор¬
му задачам собственного развития, что она ассимилировала ее
крайности и национализировала достоинства, свидетельствует о
типологической целостности отечественного правового мира.
Рецепция Россией правовой доктрины марксизма была при¬
мером исключительных способностей русского правового со¬
знания к системной адаптации инокультурных правовых цен¬
ностей. Специфика российской правовой системы во многом
определяется тем, что Россия — страна оригинального синтеза
культур. В ее правовой системе имеется много заимствованных,
«внедренных» юридических форм, которые, однако, получили
самобытную, часто весьма необычную правовую транскрипцию
и новый по отношению к оригиналам духовный смысл. Этим

78 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
объясняется то обстоятельство, что в российской правовой сис¬
теме более, чем в других правовых «биоценозах», наличествует
множество пограничных, нетипичных, межвидовых, «сглажен¬
ных», традиционных юридических форм, которые в совокупно¬
сти создают специфический правовой контекст, нешаблонный
и не укладывающийся в рамки никакой известной правовой се¬
мьи. Поэтому все попытки представить правовую систему Рос¬
сии, а ранее СССР как разновидность континентального права
основывались лишь на внешнем подобии основных источников
законодательства и мало учитывали культурное содержание ее
права.
Русский правовой тип — это самостоятельная альтернатива
романо-германской и англосаксонской правовым культурам.
Он характеризуется особым духовным смыслом похожих по
«технике» юридических средств.
В российской правовой культуре иной способ социализации
позитивного права. Распространение, «диффузия» права идет
не в прозрачной среде «чистого», этически готового к формаль¬
ной рецепции правосознания, как мы это видим в странах так
называемого юридического мировоззрения, а в очень насыщен¬
ной, непрозрачной среде мощного поднормативного регулиро¬
вания1 — обычного, религиозного, корпоративно-общинного.
Эта среда принимает на себя функции формального «юридиз-
ма», выступает фактическим артикулятором права, стабилизи¬
рует напряжение государственного воздействия, подчас очень
мощно институционно обеспеченного, до значений, совмести¬
мых с нормативным тонусом российского менталитета.
Конфигурация границ применимости формального права в
разных культурах различна. В российской правовой культуре
она иная, нежели в романо-германской. Последняя, подчиня¬
ясь общим закономерностям духовного мира католического и
протестантского Запада, чрезвычайно дифференцирована, ин¬
дивидуализирована, по сути дела, тотальна для самых широких
общественных структур, приоритетна перед моральными и тра¬
диционными регуляторами.
Для западного типа идентификации правового сознания ха¬
рактерны такие черты, как католическо-протестантская религи¬
1 Подробнее о поднормативном (индивидуальном) регулировании см.:
Минникес И. А. Индивидуальное правовое регулирование: проблемы теории и
практики. Иркутск, 2008.

3. Российская правовая система как целостный феномен
79
озно-этическая основа правовых символов1, индивидуалистиче¬
ская правовая психология общества, жесткое разграничение
статусов человека и государства, общественного и индивиду¬
ального; формально-судебные и административные механизмы
защиты и обеспечения правопорядка и прав человека; воспро¬
изводство правовой культуры через законодательные и судеб¬
ные источники.
В российской правовой культуре границы формального пра¬
ва, даже если оно касается лишь областей частной жизни, фак¬
тически намного уже, тоньше, утилитарнее. Юридическая фор¬
ма менее дифференцирована, менее применима в решении со¬
циальных споров, конфликтов, она менее интегрирована в
повседневную жизнь людей. Это не недостаток российского
правового уклада, а его культурная особенность, с которой не
следует бороться. Ее необходимо осмыслить и обратить на поль¬
зу человеку. Российское право как духовный феномен человеч¬
нее, слитнее с духом, с традиционными неформальными регу¬
ляторами, социальными обыкновениями, в силу чего все они,
эти неформальные регуляторы, нуждаются в стимулировании
своего постоянного воспроизводства, ибо от их существования в
буквальном смысле зависит жизнь формально-правовых конст¬
рукций.
Одностороннее наращивание правовых структур в погоне за
романо-германскими образцами ничего позитивного не может
дать правовой культуре, а лишь «обезвоживает» юридический
организм России, переуплотняет его формальными инструмен¬
тами, не находящими применения в жизни. Именно этой кол¬
лизией объясняются многие проблемы неэффективности и не¬
исполнения «новейшего», «прогрессивного» законодательства,
так остро встающие перед страной в эпоху глобальных право¬
вых инноваций и массированных инъекций в отечественную
правовую культуру иностранного права.
Неформальная природа российской правовой традиции
стремится к актуализации различными средствами. Так, весьма
нетипичной для классического «рационального» регулирования
является воспитательная функция советско-российского права,
осуществляющаяся через структуры всей правовой системы.
«Воспитание» людей, реализуемое через юридическую систему,
1 См.: Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. Пер.
с англ. М., 1994. Гл. 1.

80 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
фактически направлено на сглаживание граней формального
права с другими общественными феноменами — моралью,
обычаями, политической практикой. Кризис этой функции в
СССР наступил тогда, когда она стала пониматься и приме¬
няться в сугубо позитивистском смысле — как ожидание непо¬
средственного эффекта от знания законов и присутствия на от¬
крытых судебных процессах. Однако истинный смысл этой
функции, часто не признаваемой позитивистски настроенными
юристами, отражает стремление правовой системы к опоре
именно на социальные механизмы правового воздействия, ее
влечение к институционализации неформальных влияний и
институтов социального контекста.
Таким образом, типологическая целостность и индивидуаль¬
ность российской правовой системы не могут заключаться
только в ее формально-юридических источниках и практиче¬
ских юрисдикционных структурах. Эти источники и структу¬
ры — во многом результаты более фундаментальных особенно¬
стей правового менталитета народа, этногеографического ареа¬
ла славянской культуры. Описание и анализ «юридических»
законов, исследование их предшествующих состояний, рацио¬
нальные прогнозы преступности, предложения по разумному
усовершенствованию действующего правопорядка далеко не
есть еще познание национальной правовой системы. Между
тем именно под таким углом зрения обычно рассматриваются
типологические особенности правового регулирования в Рос¬
сии.
Фундаментальная особенность российской правовой систе¬
мы как самостоятельного культурно-исторического феномена —
ее антирационализм и своеобразный внутренний смыслоцен-
тризм. Антирационализм, нацеленность на поиск собственного
социального смысла интернациональной правовой формы име¬
ют глубокие корни в правовом сознании, материальном и про¬
цессуальном праве, функционировании юрисдикционной сис¬
темы России. Все попытки придать ее правовой системе более
«разумный» европейский характер в его прямолинейной роман¬
ской трактовке заканчивались в России, как правило, неудачей.
Границы права в России и СССР всегда были нечеткими, их
очертания, воздвигаемые теми или иными законодательными
актами, постоянно размывались самыми различными социаль¬
ными системами: экономической, политической; традиционно¬
национальными укладами жизни, моральными нормами. К со¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
81
жалению, такое явление у нас принято рассматривать в основ¬
ном отрицательно, а в контексте же политического противо¬
борства делать из него идеологические выводы. Между тем
практика свидетельствует, что даже уход с политической сцены
одного субъекта, выступавшего мощным источником нефор¬
мального давления на правовую систему (как, скажем, КПСС),
отнюдь не устраняет самого феномена правового антирациона¬
лизма России, а лишь меняет его источники, перегруппирует
их, вызывая амбивалентные связи со стороны новых нефор¬
мальных структур. Это явление может при недобросовестности
политической элиты превратиться в бедствие для правовой
культуры; в системе национальной правовой государственно¬
сти — в ее огромное преимущество в соревновании правовых
инноваций.
Правопознание людей всегда движимо социокультурной ре¬
альностью, какие бы абстрактно-нормативные правила «право¬
вого государства» ни вводились в юридические, в том числе
конституционные, акты. На каждое из увлечений той или иной
правовой идеологией российская правовая система вырабаты¬
вает свой компенсаторный механизм, приводящий ее в состоя¬
ние равновесия с более широким социально-культурным кон¬
текстом. Формы таких механизмов могут быть самыми различ¬
ными и внешне иметь подчас иные обоснования и цели.
Так, во второй половине 80-х гг., когда наше законодатель¬
ство стало подвергаться массированному совершенствованию,
была разработана программа так называемого правового все¬
обуча, в рамках которой планировалось повысить уровень зна¬
ния гражданами законодательства и таким образом их право¬
вую культуру. Однако там, где всеобуч сумел приобрести черты
реального, а не отчетного мероприятия, он стал способом вы¬
живания прежней правовой системы, уже намеченной к слому,
ибо фактически способствовал размыванию границ формально¬
го права, выступая мощным течением интерпретаторства зако¬
нов «снизу», развивающегося в условиях неясного и нестабиль¬
ного законодательства. Неудивительно, что, когда задача разру¬
шения советской правовой системы была достаточно четко
сформулирована государственным руководством, на всеобуче
был поставлен крест.
Право, как известно, делает общество пригодным для жизни,
это одна из форм жизнедеятельности людей. Различные типы
жизненного уклада создают и различные формы и даже сущно¬

82 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
сти права. У каждого народа свой жизненный уклад. У каждого
народа поэтому свое право, свое видение нормативности, свои
способы ее выделения из общественных отношений. Семья об¬
щего права, романо-германская правовая семья, семья мусуль¬
манского права, славянская правовая семья — все это результа¬
ты не произвольных установлений законодателя, а юридические
измерения жизненных укладов соответствующих культур, этно¬
сов, исторических путей их развития, судьбы. Их нельзя проти¬
вопоставлять, но не следует и смешивать, навязывать один тип
юридичности всем культурам и цивилизациям. Тот, кто делает
это, даже с самыми благими, миссионерскими побуждениями,
лишает правовую культуру внутренней адекватности и жизне¬
способности. Многие беды России, в том числе в правовой сфе¬
ре, — от утраты культурной идентичности, от разрушения меха¬
низмов ее воспроизводства. Это не значит, что люди не нужда¬
ются в просвещении, а культуры — во взаимообогащении и
взаимопроникновении. Однако все это не может вести к погло¬
щению и унификации, должно не подавлять, а приумножать, не
выхолащивать, а развивать правовые традиции.
Российская правовая система — самостоятельный правовой
феномен. Драма российского права в том, что волею своих по¬
литических, исторических, научно-познавательных судеб оно
было механически включено в романо-германскую правовую
семью и стало рассматриваться как ее «отклоняющийся» от
нормы рудиментарный элемент. Между тем российская право¬
вая система не укладывается в логические, идеологические,
культурно-исторические рамки романо-германской правовой
семьи. Практически по всем фундаментальным параметрам
правовой культуры русская правовая культура демонстрирует
самостоятельность и несовпадение с европейскими, американ¬
скими, мусульманскими и иными правовыми цивилизациями:
духовный статус права и его источников, права человека и их
соотношение с властью, природа государственности, ее нацио¬
нально-территориальное правовое измерение, закономерности
национального правового духа, индивидуального правосозна¬
ния, юридическая номинация социальных фактов. Все это сви¬
детельствует о том, что российская правовая система относится
к самостоятельному типу правовой цивилизации. Необходима
поэтому политическая, историческая и научно-рефлективная
идентификация российской правовой культуры и русского пра¬
вопорядка.

3. Российская правовая система как целостный феномен
83
Любая система, как известно, эволюционирует, под воздей¬
ствием внешней среды в ней все время что-то меняется, а что-
то сохраняется. Правовая система — не исключение. Под воз¬
действием ряда внешних условий российская правовая система
проделала большую эволюцию, двигателем которой, кроме этих
условий, были, несомненно, и ее собственные источники и
предпосылки. Консервативные элементы русской правовой
системы позволили ей в беспрецедентных условиях внешнего
влияния, переходившего подчас в откровенный разгром, сохра¬
нить свои источники и исторические характеристики, которые
ныне выступают частью мощного процесса политического и
культурного обновления России. Вся проблематика правового
государства, часто подающаяся как «возвращение в лоно» Ев¬
ропы, «признание» западных (общечеловеческих) ценностей, на
самом деле имеет, конечно, национальные стимулы и двигате¬
ли и в конечном счете будет отливаться в отечественные право¬
вые институты.
Юридическая наука должна помочь развитию этого процес¬
са. Нуждается в изучении вопрос о параметрах правовой систе¬
мы, не получивший пока целостной, концептуальной постанов¬
ки. Вся правовая информация собирается несистемно и привя¬
зана к ведомственной принадлежности соответствующих
подразделений. Это лишает ее глубины и объемности, а следо¬
вательно, не позволяет иметь необходимые репрезентативные и
достаточно информативные данные о происходящих процессах.
Без этого невозможно не только осуществлять управленческое
воздействие, но и вести полноценные научные исследования
российской правовой системы как целостного явления. Ее ха¬
рактеристики требуют дифференциации на цифровые (количе¬
ственные), аналитические (качественные), источниковедческие
и другие критерии. Сведение таких данных к единой методоло¬
гии сбора и анализа самых различных параметров правовой сис¬
темы (преступность, деликтность, кадры, нарушения законно¬
сти, объемы юридического производства, число обращений
граждан и т. д.) позволит создать «стереоскопическое» представ¬
ление о правовой системе, ее состоянии и динамике развития.
Понимание самостоятельности российской правовой систе¬
мы, образования ею специфического «биоценоза» на правовой
карте мира постепенно вырабатывается и рефлектируется рос¬
сийской юридической наукой и практикой, всем строем куль¬
турного и стихийного правосознания, в том числе в сфере юри¬

84 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
дического образования. До тех пор пока не сложится системное
видение концепции российской правовой культуры и россий¬
ской правовой системы как элементов духовного уклада стра¬
ны, будет сохраняться и воспроизводиться иллюзия правовой
отсталости России, наносящая стране колоссальный мораль¬
ный ущерб, подрывающая ее правопорядок и правосознание
граждан.
4.	Периодизация российской правовой системы
Анализ российской правовой системы как целостного куль¬
турно-исторического феномена тесно связан с проблемой науч¬
ной периодизации Российского государства и права. Дело в
том, что существовавшие до сих пор в нашем правоведении
подходы и схемы периодизации в рамках марксистской кон¬
цепции общественно-экономических формаций не позволяли
рассматривать российское право как сущностно единый, исто¬
рически целостный феномен. Традиционная советская доктри¬
на связывала развитие права практически исключительно со
сдвигами в «экономическом базисе», что определило генераль¬
ный подход к истории отечественной государственно-правовой
системы. Согласно некогда почти единодушному мнению со¬
ветских юристов в рамках отечественной правовой истории су¬
ществуют феодальный (на последних отрезках жизни переходя¬
щий в буржуазный) и социалистический типы государства и
права, отличающиеся коренной противоположностью и антаго¬
нистичностью в своих основных, сущностных характеристиках.
При наличии между ними генетической связи — это типы-ан¬
типоды.
Для периодизации правовой системы основной вопрос —
выбор и обоснование критериев этапности в развитии данного
явления. Такими критериями выступают типологические при¬
знаки права — свойства, которые, по мнению исследователя,
являются существенно важными для права и играют системати¬
зирующую роль. Выбор критерия типологии (периодизации)
имеет методологическое значение, поскольку определяется по¬
зицией исследователя по вопросу природы права, его социаль¬
ной сущности, юридического своеобразия, т. е. проблем, отра¬
жающих философско-мировоззренческую установку той или
иной школы правоведения. Поэтому по вопросам как типоло¬
гии, так и периодизации правовых систем существуют различ¬

4. Периодизация российской правовой системы
85
ные подходы. Одни ученые за основу (критерий) своей теории
принимают идеологические, этические признаки права; дру¬
гие — этнические и географические; третьи — религиозные,
четвертые — социально-экономические; пятые — культурно¬
исторические и т. д.
Советская теория права как теория марксистская придавала
приоритетное значение социально-экономическим факторам
развития права и государства. В марксизме, как известно, ос¬
новным критерием выступает принадлежность той или иной
правовой системы к историческому типу права, соответствую¬
щему определенной общественно-экономической формации.
В связи с этим в марксистской литературе различают глобаль¬
ную типологию, построенную на социально-экономических
критериях, и внутритиповую классификацию, основанную на
юридических критериях1. В этом случае понятие классифика¬
ции является составной частью общей (глобальной) типологии
права. Глобальная типология и была долгое время основой пе¬
риодизации нашего национального государства и права.
Марксизм рассматривает историю общества как процесс
смены одной общественно-экономической формации другой.
Общественно-экономические формации — это общества, фор¬
мируемые тем или иным способом производства, типом произ¬
водственных отношений («базисом») и совокупностью идеоло¬
гических отношений («надстройкой»). К надстроечным отно¬
шениям марксизм относит различные формы общественного
сознания и соответствующие им учреждения (государство, пра¬
во, семья, собственность и т. д.). Государство и право как части
надстройки по своему содержанию и сущности определяются в
конечном счете экономическим базисом. Каждому базису
(форме производственных отношений) — сердцевине общест¬
венно-экономической формации — соответствует свой тип го¬
сударства и права. Какова господствующая на данном этапе
развития общества форма собственности на средства производ¬
ства, таков и тип производственных отношений. Каков тип
производственных отношений — таков тип государства и соот¬
ветственно тип права. Все правовые системы, существующие в
пределах одной и той же общественно-экономической форма¬
ции, марксизм относит к одному историческому типу. После
первобытно-общинного строя в истории было, согласно этому
1	См.: Саидов А. ХВведение в сравнительное правоведение. М., 1988. С. 49.

86 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
подходу, четыре общественно-экономические формации, в со¬
ответствии с которыми марксистско-ленинская теория государ¬
ства и права все правовые системы отождествляет с рабовла¬
дельческим, феодальным, буржуазным и социалистическим ти¬
пами права.
В марксистской доктрине социалистическое государство и
право являются высшим историческим типом государства и
права. Этот тип отражает особенности социалистических про¬
изводственных отношений, не знающих частной собственно¬
сти, а также специфику государства, являющегося по классовой
сущности властью трудящихся во главе с рабочим классом.
В связи с этим считается, что социалистический тип государст¬
ва и права коренным образом отличается от всех других типов
государства и права, называемых эксплуататорскими.
Смена одного исторического типа государства и права дру¬
гим происходит, согласно К. Марксу, путем социальной рево¬
люции, формы которой могут быть мирными и немирными.
Эта смена есть результат действия объективных экономических
законов общественного развития, в частности закона соответст¬
вия производственных отношений уровню и характеру разви¬
тия производительных сил.
Таким образом, в марксистской типологии правовых систем
современности и прошлого исторические типы права выделя¬
ются на основе критерия, который, согласно историческому
материализму, выражает сущность правовых систем данной об¬
щественно-экономической формации — классовости права.
Формационный подход к объяснению истории и типологии
права критикуется, как правило, с двух точек зрения. Прежде
всего формационная доктрина ведет к широкому униформизму
в объяснении различных правовых систем: народы, государства,
регионы, относящиеся к одной общественно-экономической
формации, имеют в принципе единое, унифицированное право.
Причем только за одним типом права — социалистическим —
признаются решающие преимущества, как за «правом нового и
высшего исторического типа». В связи с этим предполагается,
что, например, право Китая, Кубы, СССР должно на целую
эпоху опережать право США, Англии, Германии, национальные
системы которых построены на буржуазных принципах.
Формационный метод типологии права не позволяет, вероят¬
но, в должной мере учесть и конкретно-историческую, культур¬
но-национальную и юридическую специфику права, относясь

4. Периодизация российской правовой системы
87
к ней как к несущественным «особенностям», выступающим
подчас даже в качестве объекта «преодоления», «изживания»,
«вытеснения», что делает правовое регулирование «внутри» той
или иной общественной формации однородно-обезличенным.
Конечно, в развитии права следует принимать во внимание
и его социальные, в том числе классовые, аспекты. Однако
природа права к ним отнюдь не сводится, даже «в конечном
счете». Право — сложное, разностороннее и самостоятельное
явление общественного сознания, часть мировой и националь¬
ной культуры, находящееся не во всем еще понятых отношени¬
ях с экономической, политической, нормативной системами
общества.
При всей научной правомерности марксистский подход уже
не в состоянии отразить многообразия процессов развития пра¬
ва, объяснить изменения в правовой системе, не обнаруживаю¬
щей фундаментальных социальных сдвигов. Простое приложе¬
ние экономической детерминации к праву и государству ведет
лишь к упрощениям и банальному экономизму в подходе к
сложным духовным явлениям.
Право имеет собственную историю, подчас весьма автоном¬
ную от современного ему государственного строя, опирающую¬
ся на глубокие самостоятельные основы в национальных и
культурных закономерностях данного социума. Эти закономер¬
ности могут взаимодействовать с официальными политически¬
ми и идеологическими системами, последние — становиться
даже их формой, отчего вовсе не утрачивают собственной логи¬
ки, сущности и культурно-исторической самостоятельности.
Поэтому, на наш взгляд, правовая цивилизация не только не
совпадает с социально-экономической «формацией», но и не
может полностью быть привязана к чертам современной ей го¬
сударственности. Такой вывод не имеет ничего общего с мето¬
дологической абсолютизацией права, искусственной изоляцией
его от политических отношений в обществе. Речь идет лишь о
том, что перевороты в правовом регулировании могут происхо¬
дить самостоятельно, в том числе в структурах «реакционных»
государств, в периоды спокойного развития общественных от¬
ношений вне обязательной связи с какой-либо рациональной и
«революционной» деятельностью политических реформаторов.
Право имеет собственные периоды жизни, которые, разуме¬
ется, отражают развитие государства, но не вполне однозначно.

88 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Абсолютизировав, однако, экономический и классовый под¬
ходы, советская юридическая теория с 30-х гг. прошлого века
пошла по пути нивелирования специфики развития Российско¬
го государства и права и «укладывания» его в общую схему раз¬
вития «общественно-экономических формаций» — от перво¬
бытно-общинной до коммунистической. Первым результатом
такого подхода стала фактическая утрата целостности истории
русского права: история была поделена на две части — историю
государства и права «антагонистических обществ»1 и историю
советского государства и права. Данные части принято не толь¬
ко различать, что вполне естественно для периодизации, но
прежде всего — противопоставлять, подчеркивая «принципи¬
альные», «коренные» отличия советского периода от досовет¬
ского. Наука подчинилась канонам идеологических трактовок.
Так, в учебнике по истории государства и права СССР —
последнем издании, вышедшем в союзном государстве, при ха¬
рактеристике периодов отечественной правовой истории гово¬
рилось: «В первой части курса изучается возникновение и раз¬
витие эксплуататорских государств и их правовых систем. Во
второй части курса исследуются возникновение и развитие
принципиально нового государства и права — Советского госу¬
дарства и права, играющих важнейшую роль в создании и раз¬
витии социалистического общества, свободного от эксплуата¬
ции человека человеком»2.
Другим результатом принятия формационной, фактически
европоцентристской концепции периодизации русского госу¬
дарства и права стала методологическая примитивизация и уп¬
рощение русской правовой истории, когда с целью «доказа¬
тельств» теории К. Маркса о закономерностях исторического
процесса и полной включенности России в эти процессы собы¬
тия ее правовой истории стали искусственно подгоняться под
формационную типологию исторического материализма. В ито¬
ге вся досоветская история государства и права с IX по XX в.
была объявлена одним историческим типом — феодальным.
В данный тип вошли более десяти веков русской истории: и
удельная Русь, и Московское, Русско-Литовское государство, и
Россия Петра I, и Россия XIX в. После «мрака феодализма»
1	См.: Юшков С. В. История государства и права СССР: В 2 ч. М., 1961.
Ч. I. С. 8.
2	История государства и права СССР: Учебник: В 2 ч. / Под ред. Ю. П. Ти¬
това. М., 1988. Ч. I. С. 9.

4. Периодизация российской правовой системы
89
считалось, что был непродолжительный период его разложения
и роста капитализма (конец XIX — начало XX в.), а затем на¬
ступила эпоха социализма.
Велика ли научная, познавательная ценность таких схемати¬
заций? Данный подход исходит из априорности неких всеоб¬
щих, универсальных для всех без исключения стран и народов
законов развития. Однако само существование таких законов
сейчас уже не выглядит столь очевидным, как это виделось в
XIX и начале XX в. Придерживаясь до сих пор естественно¬
научных, детерминистских трактовок истории, не переходим ли
мы границ научной обоснованности в абстрактном глобализме
при анализе государственно-правовых явлений?
Формационный глобализм сейчас заменяется глобализмом
либеральным. Между тем и классовые, и либерально-общечело¬
веческие трактовки лежат, по моему мнению, в русле одной и
той же познавательной традиции: редукции многообразия и
специфичности процессов развития права, государства, право¬
вой культуры к фактически одной, в частности западноевропей¬
ской, модели исторического процесса. Если еще недавно Па¬
рижская коммуна 1871 г., республика Советов, «народная демо¬
кратия» восточноевропейских стран были для нас лишь
формами единой и универсально «прогрессивной» сущности го¬
сударства «высшего исторического типа», к которому «все обя¬
зательно придут», то сейчас таким «общечеловеческим» образ¬
цом становится западное либеральное государство. Вот и проис¬
ходит в России шараханье от государства «типа Парижской
коммуны» то к американской, то к французской, то к «афри¬
канской» моделям президентской республики. При всей право¬
мерности именно такого угла зрения надо, наконец, уйти от аб¬
солютизации данной методологической парадигмы, выражен¬
ной в формулах «классовое и общечеловеческое в государстве»,
«классовое и общечеловеческое в праве», несущих упрощения в
познание отечественных и зарубежных правовых явлений.
Не случайно сегодня противопоставляются советский — как
«ошибочный» и постсоветский — «демократический» периоды
жизни Российского государства и права. Формационный типо-
логизм как основа периодизации российского права до сих пор
оказывает значительное влияние и на научные, и на учебные
курсы. Надо сказать, что в нашей литературе эта парадигма
имеет весьма сложную и далеко не однозначную историю. Ее
обоснование связано с именем выдающегося советского юри¬

90 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ста-историка проф. С. В. Юшкова, внесшего значительный
вклад в отечественное правоведение и разработку проблем ис¬
тории русского государства и права.
Деятельность С. В. Юшкова совпала по времени с жестким
господством в стране догматического марксизма, и, возможно,
именно этим в какой-то мере объясняется известное стремле¬
ние историка обосновать тождественность феномена русского
феодализма западноевропейскому, «раздвинув» хронологиче¬
ские рамки этого явления практически до двух третей дорево¬
люционной истории России. Делалось это через весьма широ¬
кое толкование смысла классических признаков западного фео¬
дального государства и права. Как будет показано в главе II,
Россия не знала феодальных отношений (в рамках удельного и
московского периодов) в классическом западном смысле этого
понятия. Институты, которые интерпретировались теоретиком
русского феодализма Н. П. Павловым-Сильванским как фео¬
дальные1, имели в России, и это подчеркивалось многими ис¬
следователями, иной социальный смысл и до XVIII в. не полу¬
чали в стране адекватного этому явлению развития. Между тем
С. В. Юшков многократно расширил и гипертрофировал объем
понятия феодализма, превратив его из строгого политического
и юридического явления в широкую и рыхлую экономико-по¬
литологическую абстракцию, в которую легко укладывалась
чуть ли не вся русская история. В результате получилось, что
объектом не только истории, но и теории права фактически
стали некое феодальное и социалистическое государство и пра¬
во, в рамках которых отечественное право и государственность
были жестко разверстаны по «историческим» типам-резерваци¬
ям, причем то в качестве их частного, «отклоняющегося» фраг¬
мента (феодализм и капитализм) — ценой подгонки не уклады¬
вающихся в них признаков русской правовой традиции с помо¬
щью объяснений ее «отсталостью», «неразвитостью» и т. д.; то
затем — в качестве некоего эталонного образца «социалистиче¬
ского типа» государства и права.
Следствием прямого отождествления почти всей дореволю¬
ционной истории русского права с «феодальным историческим
типом» стала упрощенная экстраполяция западноевропейских
форм развития феодальной государственности на периоды рус¬
ской правовой истории. В результате этого в русской государст¬
1 См.: Павлов-Сильванский Н. П.Феодализм в России. М., 1988.

4. Периодизация российской правовой системы
91
венности были выделены этапы монархии: а) раннефеодальной
(конец X — первая половина XVI в.); б) сословно-представи¬
тельной (вторая половина XVI — последняя четверть XVII в.);
в)	абсолютной (дворянской) (конец XVII — первая половина
XIX	в.).
Считается, что со второй половины XIX в. начинается эво¬
люция российской дворянской монархии в монархию буржуаз¬
ную, однако в целом Россия как «феодальное государство»
вплоть до марта 1917 г. так и не превратилась в «буржуазную
монархию западно-европейского образца»1.
Неудивительно, что при таком шаблонном подходе к правовой
истории фактически элиминировалась специфика конкретных
институтов, периодов, форм отечественного права и государства.
Их черты, не вписывающиеся в «классические» западные этапы,
получили трафаретное объяснение как «особенностей», выте¬
кающих из «отсталости», некоей «реакционности», ретроградно-
сти русской государственности и правовой системы по сравне¬
нию с «прогрессивными» западноевропейскими оригиналами.
Вполне закономерно, что в дореволюционном русском пра¬
воведении, которое не было марксистским, просто не могла
быть всерьез воспринята периодизация, находящаяся в явном
противоречии с фактами как русской, так и западноевропей¬
ской истории. Идеи о том, что государственность России не вы¬
ходила за пределы закономерностей развития европейских
стран и что, в частности, Земские соборы были органами со¬
словного представительства, хотя и имевшими «свои особенно¬
сти», первоначально высказывались именно историками-марк-
систами, в частности, в 1905 г. М. Н. Покровским. Эти трактов¬
ки сумели получить господствующий статус в науке лишь
благодаря фактически волевому устранению иных точек зрения
и тому, что в России (СССР) после Октябрьской революции
официально была принята марксистская идеология как единст¬
венно верная, включая ее взгляд на исторический процесс как
смену общественно-экономических формаций. В связи с этим
«старая» периодизация русской истории нуждалась, конечно, в
«переосмыслении» и «переоценке». Именно такую переоценку и
предложил впервые С. В. Юшков в своем докладе, сделанном в
апреле 1946 г. в Институте истории АН СССР, где поставил во¬
1 Виленский Б. В. Лекция по истории государства и права СССР: В 2 ч. Са¬
ратов, 1985. Ч. I. С. 7—8.

92 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
прос о раннефеодальной, сословно-представительной и абсо¬
лютной монархиях как основных формах русского государства.
Затем, уже в 50-е гг., это мнение стало господствующим и прак¬
тически официальным в советской юридической литературе1.
Конечно, такой взгляд, как и всякая новая исследователь¬
ская позиция, открыл в свое время дополнительные горизонты
для науки, которая, развиваясь в русле классового детерминиз¬
ма, обеспечила многие несомненные достижения советской
юридической историографии. Однако в современных условиях
одномерность данной периодизации мешает выработке целост¬
ного видения отечественного государства и права, а саму отече¬
ственную правовую историю перегораживает почти непроходи¬
мыми и малосвязанными друг с другом (разве что отношения¬
ми отрицания) стенами-типами. Наука во многом выросла из
этой схемы. Не отрицая принципиальной возможности марк¬
систской методологии периодизации, которая сейчас выступает
одним из наиболее солидных и известных научных направле¬
ний, полагаю весьма желательным дополнительные измерения
как типологии, так и на ее базе периодизации отечественной
правовой государственности, которая бы не только не разруша¬
ла целостности культурно-исторических основ отечественного
права, представляя отдельные этапы последнего то в виде руди¬
мента феодальных пережитков и «отклонения» от идеальных
образцов, то как апофеоз некоей высшей социалистической
справедливости, но и создавала предпосылки формирования
целостной историко-теоретической концепции отечественной
государственно-правовой системы с ее самостоятельными куль¬
турными и специальными юридическими основаниями так, как
изучаются зарубежные правовые явления.
Актуальность именно такого взгляда на сущность и развитие
отечественного юридического феномена диктуется тем, что в
рамках теории «исторических» типов, построенных на доктрине
общественно-экономических формаций, становится все труд¬
нее понять правовую жизнь России. Еще сложнее — вовлечь в
это осмысление все богатство национального, в том числе до¬
революционного, правоведения, которое при нынешних трак¬
товках оказывается во многом ненужным и невостребованным.
1	См.: Серафим Владимирович Юшков // Труды выдающихся юристов. М.,
1989. С. 17—18.

4. Периодизация российской правовой системы
93
Практика свидетельствует, что бытие правового регулирова¬
ния не есть некая «восходящая» траектория, каждый из отрез¬
ков которой отличается от предыдущего некоей качественной
«прогрессивностью». Правовая идея существует самостоятель¬
но, в том числе в среде экономически «отсталых», с позиции
марксизма даже «реакционных», государств и периодов.
Поэтому весьма актуальны и правомерны периодизации, в
основе которых не только и даже не столько экономические и
социальные факторы, сколько непосредственно государственно¬
правовые элементы культуры в их национально-историческом
измерении.
Российская правовая система имеет сложный и далеко не
познанный исторический путь развития. При первом прибли¬
жении может показаться, что на этом пути российское право
прошло такие же, в принципе, этапы, что и право большинства
«цивилизованных» стран мира. Однако при внешней сходности
форм, источников, механизмов правообразования и правореа-
лизации, имевшихся в России и в европейских государствах,
обращает на себя внимание важная особенность. При ближай¬
шем рассмотрении за внешним, формальным сходством кроет¬
ся подчас совсем иной социальный и духовный смысл того или
иного одноименного института российского права, той или
иной российской государственной формы. Очень велико иску¬
шение, имея достаточно систематизированную и категориально
отработанную историю западноевропейских народов, «вме¬
стить» в нее и российский путь, «совместив» схему развития
страны с соответствующими этапами европейской цивилиза¬
ции. Некоторое временное смещение этих периодов легко объ¬
яснить «отставанием» России. Корректен ли такой подход? Не
приводит ли он к деформации российской истории, которая
как бы перекашивается в зеркале иной исторической конструк¬
ции и иного социального смысла? Между тем именно такой
подход — основа современной методологии как истории, так и
теории российского национального права. Подход, включаю¬
щий в один «исторический тип» — феодальный — громадный
отрезок жизни России от VII практически до XX в., которому
были присущи значительно различающиеся культурно-право¬
вые формы отечественной государственности и правопорядка,
лишь выхолащивает смысл русской истории, чрезвычайно ее
схематизирует и абстрагирует, оставляет за рамками исследова¬

94 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ния все, что не укладывается в «закономерности» западной ци¬
вилизации.
Разумеется, это вовсе не свидетельствует в пользу какой-то
исключительности отечественного правового развития, отгоро¬
женности России от процессов инокультурного происхожде¬
ния. Однако необходимо установить первичные основы нацио¬
нального правового уклада и не стремиться к их элиминации и
подгонке к заранее принятым шаблонам.
На каких принципах должна строиться периодизация рос¬
сийской правовой системы? В отличие от марксистского куль¬
турно-исторический подход предполагает: а) признание само¬
стоятельности и целостности правового развития России, его
включенности в контекст развития российской цивилизации,
отличающейся от цивилизации романо-германской; б) приори¬
тетное значение критериев и факторов, отражающих разверты¬
вание культурно-исторической идентичности российского пра¬
вового мира, а отнюдь не сведение его к экономической и по¬
литической детерминации; в) презюмирование исходной
целостности российской правовой истории при всех поворотах
судьбы государства и законодательства России, невозможности
теоретического «раскалывания», противопоставления этапов
русской культурной традиции; г) дифференцированность пе¬
риодизаций российского государства и российского права, рас¬
смотрение последнего как самостоятельного культурного фено¬
мена, автономного от экономических, политических отноше¬
ний и не сводящегося к фазам их развития.
Последний тезис, надо сказать, в исходной посылке не про¬
тиворечит историческому материализму, который различает го¬
сударство и право как относительно самостоятельные явления
общественного, правового сознания («надстроечных» отноше¬
ний). Однако отличие отстаиваемого подхода состоит в том, что
марксизм тем не менее подчеркивает принципиальную тождест¬
венность природы государства и права, их детерминирован¬
ность политическими (классовыми) отношениями, в первую
очередь экономическим строем. При такой трактовке различия
этих институтов фактически сводятся к форме их проявления и
способам функционирования. К тому же, отдавая первенство
государству, власти, экономический детерминизм отводит праву
роль инструмента, средства проведения экономического курса.
Поэтому не случайно, что типология и периодизация госу¬
дарства и права в марксизме отличаются механической симмет¬

4. Периодизация российской правовой системы
95
рией: каков тип производственных отношений (буржуазный,
социалистический и т. д.), таков и тип государства, таков и тип
права. Эта схема вносит значительные потери в понимание на¬
циональной правовой системы, жестко привязывая феномен
права к экономике и государственным структурам. Все это в
целом находится в рамках позитивистской методологии, допол¬
ненной «естественным» подходом в виде так называемых фор¬
мационно-типологических закономерностей.
История и периодизация российской правовой системы, ко¬
нечно, теснейшим образом связаны с судьбой Российского го¬
сударства. Их нельзя отрывать друг от друга, но не следует и
методологически синхронизировать. Российское государство и
российское право — самостоятельные явления отечественной
культуры, каждое из которых имеет в ней собственные связи,
основания, происхождение, этапы жизни. Последние могут
тесно взаимодействовать, в том числе в рамках причинных (по¬
рождающих) отношений, когда государство и его институты
выступают «авторами» законодательства. Однако государствен¬
ная детерминация правовых отношений есть лишь один из ис¬
точников права, с точки зрения культурной полноты права от¬
нюдь не решающий.
Российское государство как конкретный, позитивный поли¬
тический режим не охватывает и не «контролирует» российское
право как феномен культуры: последний гораздо специфичнее и
«глубже» государства как формы власти. Право не «подчиняет¬
ся» многочисленным изменениям политической инфраструкту¬
ры и политического курса государственной власти. К тому же
Российское государство как элемент позитивной политической
системы не только воплощает в себе российскую государствен¬
ность на конкретных отрезках ее существования, но и выступает
формой национальной государственности нерусских народов,
входящих ныне в Российскую Федерацию или ранее — в Рос¬
сийскую империю. По своему этнополитическому содержанию
феномен российской государственности может значительно от¬
личаться от российского права, которое менее, чем государство,
восприимчиво к рецепции нормативных систем иной нацио¬
нальной и конфессиональной специфики.
Поэтому этапность российского права и российской право¬
вой системы лежит как бы в двух измерениях: государственном,
отражающем вектор политического развития России в тесной
связи с нормотворческой деятельностью власти, и социокуль-

96 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
турном, представляющем жизнь права как целостного и само¬
достаточного культурного организма, включенного в социаль¬
ную ткань русской духовной жизни со всеми ее рациональными
и иррациональными, национальными и космополитическими
течениями, лишь корректируемыми внешними (политически¬
ми) воздействиями.
Согласно «государственному» измерению российская право¬
вая система прошла, в принципе, те же этапы развития, что и
российская государственность. Это:
а)	период становления российской правовой системы, соот¬
ветствующий древнерусскому земскому государству IX—
XIII вв.;
б)	правовая система Московского государства (XIV—
XVII вв.);
в)	становление и развитие правовой системы Российской
империи (XVIII — начало XX в.);
г)	советская правовая система (20—80-е гг. XX в.);
д)	постсоветская правовая система России (конец XX — на¬
чало XXI в.).
Выделение этапов жизни российской правовой системы под
углом специфики русской государственности более учитывает
самобытность последней и действительные факты отечествен¬
ной истории, нежели общая формационная типология западно¬
европейской государственности, предполагающая поиск таких
же, как и в Западной Европе, политико-правовых институтов.
Поэтому в представленной типологии, основанной на подходах
русского дореволюционного правоведения1, отсутствуют такие
формы западного феодализма, как раннефеодальная, сословно¬
представительная и абсолютная монархии. Черты этих форм
могли, конечно, присутствовать на том или ином отрезке жиз¬
ни русской государственности, попадая в Россию в ходе все¬
мирного культурного процесса, но они не определяли природу
национального политико-правового развития и поэтому не мо¬
гут выступать в роли критериев периодизации российской пра¬
вовой системы.
Время после падения династии Романовых и до Октябрь¬
ской революции 1917 г. ввиду неопределенности формы прав¬
ления и сохранения основных территориальных и властных
структур прежней государственности входит в этап Российской
1 См., например: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 4.

4. Периодизация российской правовой системы
97
империи. Советский этап развития правовой системы также не
представляет собой однородного состояния и может быть ус¬
ловно подразделен на три периода — первой российской (со¬
ветской) республики, Советского Союза (своеобразной новой
империи — России) и второй российской республики, соответ¬
ствующей нашему времени.
Несмотря на то что правовая система советского этапа имеет
значительное своеобразие в институтах государства и права, по
своему культурно-историческому смыслу она продолжает
жизнь российского государственно-правового феномена в но¬
вой, хотя и сложномодернистской или даже эпатажно-аберра-
тивной форме.
Социокультурное измерение периодизации русской право¬
вой системы строится на негосударственных критериях и по¬
этому сложнее и нетрадиционнее для правовой периодизации.
Дело в том, что собственная природа права как явления нацио¬
нальной духовной жизни для нас сейчас во многом величина,
увы, малоизвестная. Российское правовое самосознание еще
только разворачивается в научной рефлексии. Это — с одной
стороны, а с другой — российская правовая культура относится
к числу восходящих на историческую сцену правовых феноме¬
нов, и поэтому многие внутренние процессы, идущие в ее не¬
драх, окончательно не определились, они лишены культурно¬
исторической и специальной юридической завершенности,
столь необходимой для построения целостной научной право-
ведческой периодизации.
Этапы российской правокультурной истории именно в силу
своего становления могут выглядеть недостаточно «прогрессив¬
но», казаться смещенными «назад», к отсталости и даже архаи¬
ке. Многое в этой этапности видится лишенным логики, после¬
довательности, что часто принимают за политические зигзаги,
движения вспять, регресс, «разрушение» культурного качества.
Между тем все эти явления отнюдь не случайны и не исчерпы¬
ваются «политическим злодейством» тех или иных вождей ре¬
волюционных движений.
Российская правовая система несет новое качество и новый
смысл в развитие классической (римской) правовой цивилиза¬
ции, и в этом отношении она вся есть своеобразная альтерна¬
тива, ищущая адекватного выхода в острой конкуренции с «ти¬
пичным» юридическим мировоззрением, с позитивным госу¬
дарственным правом, «давящим» на нее, как правило, через

98 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
западнические политические институты. Именно этим объяс¬
няется и ее «неклассичность» с позиции европоцентристской
традиции, и постоянные попытки сравнить русское право с
этой традицией, наставить его на «истинный» путь («цивилизо¬
вать», как пишут публицисты, да и авторы иных научных ра¬
бот). Именно внутренней цельностью, сущностным смыслом
русской правовой системы объясняются хронические неудачи
(или лишь временные «успехи») на пути такого насильного
приобщения России к «цивилизации», имеющие место на фоне
объективного роста ее правовой культуры.
Однако у российской правовой системы проблем не больше,
чем у любой иной «старой» правовой цивилизации в период ее
прогресса. Поэтому российская правовая культура как истори¬
чески более молодая, нежели классическая европейская или
англосаксонская, не может быть выражена в традиционных эта¬
пах периодизации, характерных для стран с относительно завер¬
шенной правовой историей. Ее периоды во многом хаотичны,
параллельны друг другу, подчас противоречивы. Противоречи¬
вость периодизации выражается, в частности, и в своеобразной
непрерывной напряженности правового цикла, стрессовости
его событийной канвы как результат системного, растянутого во
времени акта рождения нового правового смысла.
Новизна российской правовой системы рождается в слож¬
ных перипетиях мирового правокультурного процесса, и поэто¬
му она вносит подчас весьма полярные начала в тот или иной
этап своего существования: охранительные, консервативные
тенденции соседствуют с весьма радикальным новаторством,
сопряженным с отрицанием накопленного качества; утвержде¬
ние высокой творческой роли права и правопорядка — с рево¬
люционным отрицанием самого феномена права как устарев¬
шего и социально отсталого института.
Лучше всего эту сложную социокультурную динамику пе¬
редают критерии, сопряженные с этапами общекультурной
периодизации российской правовой жизни. В качестве таких
критериев могут выступать ведущие стилевые параметры (их
развитие) основных правокультурных эпох, образующих юри¬
дическую историю России. К числу этих параметров русского
правового стиля относятся, на мой взгляд, следующие: 1) раз¬
витие структуры права (отрасли, институты, их предметы, мето¬
ды, границы); 2) характер нормативно-правовой техники зако¬
нотворчества; 3) изменение типов (способов) правового регули¬

4. Периодизация российской правовой системы
99
рования правового статуса личности; 4) динамика социальной
и духовной ориентированности права, его функций, взаимосвя¬
зей с государством и обществом; 5) изменения в соотношении
национального и иностранного элементов в рецепции правово¬
го материала.
В соответствии с названными критериями механизм куль¬
турно-исторических изменений российской правовой системы
включает следующие этапы:
1)	традиционно-обычная правовая система (V—XIII вв.);
2)	русское классическое право (XIII—XVII вв.);
3)	кризис русского национального права (XVIII в.);
4)	культурно-национальная модернизация российского пра¬
ва (XIX — начало XX в.);
5)	российская правовая реформация (XX — начало XXI в.).
Рассмотрим характерные черты этих периодов.
Для традиционно-обычной правовой системы Древней Руси,
которая не представляла собой государства в политическом
смысле, а состояла из родоплеменных объединений восточных
и южных славян, характерно наличие мононормативного регу¬
лирования через систему мифологии, традиций и обычаев. Ду¬
мается, что этот период вполне можно включать в правовую
историю и без учета развитых классовых и политических отно¬
шений, с которыми обычно связывают «возникновение права».
Право как духовная сущность, как жизненный уклад существу¬
ет вместе с человеком с момента появления на земле.
Традиционно-обычная правовая система древних славян —
малоизученная сфера отечественной правовой культуры, самая
протяженная ее историческая эпоха, которая во многом сфор¬
мировала последующие архетипические образы русского право¬
вого сознания.
Для русского правового классицизма (XIII—XVII вв.) харак¬
терны такие черты, как отчетливость структурной композиции
права, простота его содержания и системы, законченность и
немногочисленность источников, логическая и духовная осоз¬
нанность всех деталей законодательства. Этими чертами обла¬
дают классические памятники русского права XV—XVII вв. —
княжеские уставы, судебники, Стоглав, Соборное Уложение
1649 г. Праву этой эпохи присуща также фундаментальная
связь со всем образом жизни человека. Так, монографичность
личностно-общественного начала предполагает своеобразные
по форме и структуре выразительные правовые средства. Пра¬

100 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
вовыми средствами выступали в России в «классический» пе¬
риод, как правило, крупные мононормативные юридические
формы, соединяющие в единое целое элементы различных ис¬
точников русского национального права — технических, рели¬
гиозно-догматических, философско-этических, домоустрои¬
тельных (например, Соборное Уложение 1649 г.).
Наступление в XVIII в. социальной модернизации на основе
насильственной этико-правовой революции связано с глубоки¬
ми тектоническими подвижками в русской культуре, которые
готовили будущие великие потрясения правового сознания, на¬
шедшие впоследствии воплощение в русской правовой рефор¬
мации советского периода. Политическая ассимиляция привела
к кризису классические каноны права Московского государст¬
ва, выразившись в стремлении к преобразованиям жизни в со¬
ответствии с неким рациональным идеалом, почерпнутым в
конкретной философской или моральной норме, культурном
правиле, сумбурно взятом из права европейских стран. Класси¬
ческие, строгие черты институтов и структур московского права
заменяются и разрыхляются назидательностью, метафорично¬
стью, морализаторством правовых предписаний империи. Это
явственно просматривается в нормотворчестве Петра I и Екате¬
рины Великой, в актах которых (особенно именных указах) вид¬
но стремление навязать, нежели выявить объективную норму.
Императора Петра I с полным основанием можно считать родо¬
начальником западного правового миссионерства в России.
К концу XVIII — началу XIX в. в русском праве наметилась
тенденция к системной модернизации права на основе евро¬
пейской правовой культуры с определенными национальными
культурологическими основаниями. Именно к этому времени
относится мощный взлет русской культуры и искусства, что
было связано прежде всего с широким общественным подъе¬
мом, вызванным Отечественной войной 1812 г. Победа России
в войне с Наполеоном, освобождение Европы несли в себе не¬
кий символ торжества русского духа, апофеозом которого было
увеличение политического влияния России на Европу. Духов¬
ный колорит первой трети XIX в. определяется зарождением
русского романтизма в искусстве, который, таким образом,
хронологически следует за утверждением псевдонационального
стиля в юридическом сознании и всей государственно-право¬
вой системе. Вероятно, между этапами жизни этих сфер духов¬

4. Периодизация российской правовой системы
101
ной культуры есть какая-то глубинная связь, недостаточно пока
выясненная.
Выдающимися образцами художественного романтизма была
поэзия В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, К. Н. Батюшкова, пат¬
риотическое творчество Дениса Давыдова, живопись О. А. Кип¬
ренского, А. Г. Венецианова, А. Г. Варнека, В. А. Тропинина,
С.	Ф. Щедрина, других мастеров.
Относительная концептуальность российской правовой мо¬
дернизации XIX в. проявилась в поисках русского духа в евро¬
пейских правовых формах, попытках через государственно-пра¬
вовые реформы добиться национальной адекватности режима
империи, его правовой системы. Не случайно, что именно к се¬
редине века была сформирована официальная теория государст¬
венного патриотизма России: православие, самодержавие, на¬
родность. Принимаются многочисленные юридические акты,
своей архитектоникой напоминающие основополагающие до¬
кументы классического периода. Речь идет о Полном собрании
законов Российской империи, Своде законов 1832 г., Уложении
о наказаниях 1845 г. и т. д. Не случайно также, что преемствен¬
ность классической правовой традиции России подчеркивалась
тем, что первым актом Полного собрания законов Российской
империи (ПСЗ), возглавляющим эту хронологическую инкорпо¬
рацию, стало Соборное Уложение Алексея Михайловича 1649 г.
Правда, русский правовой ренессанс имел здесь значитель¬
ный инокультурный и даже эзотерический элемент — предвест¬
ник будущих системных дисбалансов правового уклада. Веду¬
щий реформатор Александр I был, по крайней мере в начале
своего царствования, носителем ярко выраженного просвещен¬
ческого сознания, исповедовавшим убеждение, что Россию, ее
право можно конструировать, не опираясь на национальную
традицию.
Поэтому корни русской правовой модернизации оказались
неглубокими, и этот период продолжался недолго: уже ко вто¬
рой половине XIX в. он постепенно перерос в псевдорусский
стиль правового модернизма, для которого было характерно эк¬
лектическое соединение национальной формы с заимствован¬
ными, в основном через рецепцию романо-германского права,
юридическими институтами. Памятниками этого предреформа-
ционного периода русской правовой системы выступают учреж¬
дения судебной 1864 г. и аграрной 1906 г. реформ, которые каж¬
дая в своей области ориентировались на введение в российский

102 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
жизненный уклад элементов западноевропейской культурной
традиции. Наибольшей выразительности этот стиль достиг в пе¬
риод политической нестабильности империи в начале XX в., ко¬
гда ее правовая система постепенно начала все активнее рекон¬
струироваться под классическую конституционную монархию
английского или немецкого типа (Манифест Николая II от
17 октября 1905 г., Основные законы империи 1906 г. и т. д.).
Советский этап развития российской правовой системы
символизирует время социально-правовой реформации (начало
XX	в.), сознательно и открыто провозгласившей построение
нового общества, новой экономики, новой культуры, нового
человека, новых государства и права. Не случайно, что именно
советский «правовой авангард» стал началом эпохи внутренней
конвергенции национального права, соединения его ранее ра¬
зорванной юридической истории на совершенно неожиданной
наднациональной и антибуржуазной (антизападной) духовной
почве1.
Идея советского права — в глубинной реакции на рациона¬
лизм западной правовой формы, пронизавшей экономику, по¬
литику, идеологию России к концу XIX — началу XX в. Созда¬
ние советской правовой системы — это попытка разрешить
конфликт данных правовых укладов одновременно на путях на¬
зревшего обновления, разрыва с прошлым и сохранения смыс¬
ла отечественной социальной традиции.
Р. Давид утверждал, что социалистическое право определя¬
лось «политической идеей, а не идеей справедливости»2. Точ¬
нее, эту систему следует видеть как своего рода определенную
политику справедливости, которая состояла в создании рацио¬
нальных представлений о социальном идеале и в целенаправ¬
ленном подборе соответствующего юридического инструмента¬
рия для его достижения.
20—70-е гг. XX в. — органичное по своей цельности время в
русской правовой культуре. Понимание смысла правовой ре¬
формации невозможно вне всего того, что происходило в рус¬
1	В литературе предпринята небезуспешная, на наш взгляд, попытка ос¬
мысления советской культуры и «религии советизма» в категориях «реформа-
ционного движения», где «в основе советской культуры лежит не логика поли¬
тического переворота, а исторически необходимый алгоритм эволюции куль¬
турного целого России» (Жукоцкий В. Д., Жукоцкая 3. Р. Русская реформация
XX века: статьи по культурфилософии советизма. М., 2008. С. 2—52, 227—247).
2	Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1967. С. 234.

4. Периодизация российской правовой системы
103
ском обществе после десятилетий кризиса начала века. Веду¬
щим культурным стилем этого времени стал так называемый
соцреализм. В правовом аспекте он был выражением найден¬
ного после революции соединения двух линий в русской право¬
вой транскрипции — мирского, поведенческого регулирования
и системы идеального, высшего жизнестроительства. Это един¬
ство олицетворяет суть правового реализма с его надчеловече¬
ским энтузиазмом жизни на основе конкретно, «реалистично»
понятых устремлений человека как элемента социальной мас¬
сы. Цельность права достигла наивысшей точки своей полноты
в идее освобождения личности от эксплуатации, частной собст¬
венности, религиозных нормативов с буйством нового смысла
жизни и системы новых отношений.
Концептуальная преемственность этого процесса исходно за¬
ложена в объективных тенденция правового развития России в
конце XX — начале XXI в. Политический постмодернизм пере¬
стройки и политики возрождения России в правовом отноше¬
нии есть констатация неосуществленности национально-куль¬
турной задачи имперского и советского права, его глубокого
кризиса именно в этом измерении своей трансцендентальной
сущности.
Этапы российской правовой системы хронологически тесно
связаны с периодами жизни государства, однако по своей
внутренней природе и содержанию самостоятельны и не сво¬
дятся к явлениям, имеющим место в русской политической
истории. Выделенные правовые эпохи синхронизированы с об¬
щей динамикой русской духовной культуры, и в этом смысле
они более «первичны», нежели критерии периодизации, кон¬
статирующие те или иные новации в государственных институ¬
тах, часто весьма случайные, как, скажем, современные нам
структуры псевдолиберального «неосоветизма».
В данном исследовании мы пользуемся и государственной, и
собственно правовой периодизациями, характеризуя в рамках
их временных отрезков соответствующие политические либо
социокультурные измерения жизни российского права. Суще¬
ствует определенный механизм, сохраняющий целостность рос¬
сийской правовой истории. Значительная его часть находится в
сфере культурной детерминации права. Смена культурных фаз
развития, чередование культурных эпох и стилей в рамках од¬
ного и того же экономического строя показывают цельность и
самостоятельность духовной сферы. Имелись ли к началу XX в.

104 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
экономические предпосылки социализма в России согласно
теории Маркса? Нет или очень мало. Были ли такие предпо¬
сылки в русском общественном и религиозном сознании? Да, и
значительные. Поэтому и стали возможными и революция, и
«социализм». Не случайно, что именно интеллигенция как ду¬
ховный катализатор перемен доминирует в политическом меха¬
низме российских социокультурных изменений.
Такой подход к периодизации российской правовой системы
позволяет избегать традиционной логики постепенного про¬
гресса как некоей формулы «восходящего» развития права, где
исходный пункт движения есть своеобразное «неразвитое»,
«плохое» право, «улучшающееся» только в «прогрессивной»
перспективе. Правовая культура России как целостный фено¬
мен хронологически есть чередование культурных эпох, каждая
из которых представляет собой известное самостоятельное яв¬
ление, и все они объединены в единую цепь развертывания
русского исторического смысла. Способ сравнения этих эпох
не может представлять собой традиционную череду (наподобие
социально-экономических типов) «прогрессивных» (по сравне¬
нию с предыдущим) этапов, распределяющих институты, фор¬
мы и структуры права по иерархической лестнице линейной
эволюции. Не отрицая фактора эволюции, не следует тем не
менее допускать заслонения им синхронности существования в
каждый отрезок исторического времени в принципе одних и
тех же сущностно единых институтов национального права,
различающихся стилевой культурной направленностью лишь
по линии дихотомии старого и нового.
Сказанное позволяет сформулировать в отношении перио¬
дизации определенные методологические выводы. Периодиза¬
ция российской правовой системы нуждается в новом измере¬
нии. Она должна быть проанализирована на основе не эволю¬
ционной парадигмы развития, где каждый последующий этап
жизни права занимает своеобразный «верхний» этаж по сравне¬
нию с предыдущим и где вершина периодизации предполагает
некую высшую гармонию и совершенство. Правокультурная
история не знает однозначно направленного вектора, всеобщей
последовательности «прогресса» правовых систем. Последние
представляют собой биоценозы статической правовой сущно¬
сти, в рамках которой идет внутренний круговорот различных
культурно-стилевых преобразований и эволюций, образующих
неповторимый рисунок истории национального права.

Держитесь обычая и любите его. А сво¬
бода от него никогда ни к чему не при¬
ведет, только уведет и не туда, и не сю¬
да. Такова наша природа, и это надо
понять.
Е. Харитонов
ГлаваП
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ
И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
1.	Становление государственно-правовой системы
Древней Руси
Российская правовая система своими корнями уходит в глу¬
бокие пласты национальной культуры и государственности.
Древнейшими источниками русского права были обычаи сла¬
вянских племен — полян, древлян, полочан, кривичей, дрего¬
вичей, которые в IV—VII вв. объединялись в особые территори¬
ально-государственные общности — земли. При разложении
родовых общин и возникновении княжеств-земель обычаи пре¬
вращались в обычное право.
Формами обычного права служили акты юридических сде¬
лок, судебные акты (жалованные грамоты, купчии, духовные
грамоты, накладные и т. п.), своеобразные юридические фак¬
ты-символы, например «посажение князя на стол» — обряд,
олицетворяющий законность приобретения власти; словесно
выражаемые принципы в виде пословиц и поговорок. Здесь
право еще не отделилось полностью от древних обычаев, тради¬
ций, фольклора, системы древней мифологии.
Другим важным источником русского права является заим¬
ствование иностранного законодательного материала. Как из¬
вестно, уже с IX в. на Руси практиковалось приглашение на
правление варяжских князей. Наибольшей известностью поль¬
зуется исторический факт приглашения новгородцами князей
Рюриков в 862 г. Приглашенные князья со своими дружинами
вели многочисленные войны, совершали набеги на Византию.
Поэтому важным источником права становятся княжеские до¬
говоры с иностранными государствами, а через них — рецеп¬

106
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ция чужих законов. Так, в X в. с Византией было заключено че¬
тыре договора: в 907 и 911 гг. князем Олегом, в 945 г. князем
Игорем, в 972 г. — Святославом. В этих договорах содержалось
смешанное русско-византийское право с преобладанием, одна¬
ко, в его составе русских обычаев. Это, разумеется, не свиде¬
тельствует о том, что русское право было совершеннее грече¬
ского: скорее, наоборот. Это говорит о характере влияния ино¬
странного элемента, сохранявшегося и в последующее время:
при максимальной восприимчивости к форме, технике, подчас
более разработанной в иностранном праве и служившей мощ¬
ным стимулом юридического развития, русские стремились со¬
хранить и оформить через него собственные традиции и обы¬
чаи. Договоры с греками стали, вероятно, первой формой пись¬
менного объективирования русского обычного права.
В XII—XIII вв. западнорусские земли — Новгородская
(в 1195 и 1270 гг.), Смоленская (в 1229—1230, 1240 и других го¬
дах), Полоцкая (в 1264, 1265 и других годах), а также земля Га¬
лицкая заключали договоры со Швецией, немецким Орденом
меченосцев, Ганзейскими городами, Ригой и Готландом. Эти
договоры определяли взаимное правовое положение русских и
немцев на своих территориях и носили характер внутреннего, а
не международного права.
Сложное влияние на развитие русского национального права
и становление русской правовой системы оказало принятие в
988 г. Русью христианства (от Византии). Принятие христианства
произвело революционное воздействие на всю русскую культуру,
включая ее правовую сферу. Характер этого переворота — смены
языческого мировоззрения христианским — весьма сложен и
имеет классическую традицию самостоятельного изучения. При¬
менительно к правосознанию восточных славян с уверенностью
можно, однако, констатировать, что принятие христианства не
привело к полному отмиранию русского национального права,
которое сохранило и даже упрочило свою традиционно-обычную
основу. От Византии был воспринят ряд более совершенных в
технико-юридическом отношении светских правовых кодексов,
а также введено новое — церковное право, которое регулировало
некоторые вопросы семьи и брака. Как отмечается в историче¬
ской литературе, заимствование кодексов облегчалось тем, что
они в самой Византии составлялись под влиянием славянского
элемента. К наиболее крупным реципированным законодатель¬
ным актам этого времени относятся: Эклога Льва Исаврянина и

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 107
Константина Копронима (739—741 гг.), Прохирон Василия Ма¬
кедонянина (870—878 гг.), Судебник царя Константина (или «За¬
кон судный людем»). Следует подчеркнуть самостоятельность
русской правовой традиции при рецепции данных памятников, о
чем свидетельствует ее дополнительный и подчас весьма фраг¬
ментарный по отношению к заимствуемому акту характер. Прак¬
тически все названные документы содержательно перерабатыва¬
лись и приспосабливались к русскому обычному, а затем и кня¬
жескому праву, никогда не получали самостоятельного и
безусловного значения для традиционной социальной почвы.
Источником самостоятельной письменной юридической
формы в русской правовой системе выступила государственная
власть. Согласно летописным памятникам во времена Влади¬
мира (княжил с 980 по 1014 г.) было создано несколько уставов
(постановлений власти по одному или нескольким вопросам), а
в дальнейшем традицию издания законодательства в форме ус¬
тавов продолжил Ярослав, его сыновья и их потомки. В XI в.
был подготовлен крупный законодательный акт — Русская
Правда, представлявшая собой своеобразную обычно-правовую
инкорпорацию, составленную из княжеских уставов, обычного
права и византийских актов.
Ведущую роль в создании крупных национальных правовых
форм начиная с XI в. играет государство. Государство определя¬
ет динамику, средства законодательного процесса, поэтому от
понимания Русского государства во многом зависит последую¬
щая интерпретация русского права и русской правовой системы.
Специфика русской правовой системы во многом предопределя¬
ется уже на ранних этапах, в том числе через взаимодействие со
сложной, нетрадиционной природой государственности России.
Принято считать, что русское государство возникло в виде от¬
дельных земель-княжеств раннефеодального типа. Поэтому и
русское право принято рассматривать как право феодальное,
подчиняя этому понятию, отражающему европейский ход исто¬
рического развития, природу русской правовой системы. Между
тем классический феодализм — типическая форма государствен¬
ности большинства народов Западной Европы — весьма отлича¬
ется от формы и еще более от смысла русской правовой государ¬
ственности.
Для феодального строя характерны, как известно, следую¬
щие черты.

108
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
Во-первых, сословная организация общества, где сосло¬
вия — юридическое понятие (духовенство, дворянство, «третье
сословие»), образуемое такими признаками, как юридическое
неравенство субъектов от рождения, законодательные привиле¬
гии, иерархичность социальной организации общества, закреп¬
ляемая правом. Надо заметить, что сословные права, по обще¬
му правилу, передаются по наследству (например, дворянство).
В X—XIII вв. на Руси не было сословий в западном понима¬
нии. На Руси существовали социально-экономические груп¬
пы — боярство, крестьянство, дети боярские (обедневшие по¬
томки дробившихся боярских родов), посадское население
(купцы, ремесленники, мелкие торговцы), духовенство. Эти со¬
циальные группы, будучи явлениями социально-экономиче¬
скими, не имели черт западноевропейских сословий. Так, веду¬
щая в экономическом и государственно-политическом отноше¬
нии социальная группа — боярство — не была юридически
замкнутой группировкой и в правовом отношении представля¬
лась обычным элементом территориальных общин, которые и
выступали «субъектами права». У боярства как «сословия» от¬
сутствовали привилегии по землевладению (свои вотчины они
имели на праве собственности и передавали их по наследству),
государственному управлению, гражданской правоспособности
и в сфере уголовной юрисдикции. В правовом отношении это
были такие же «подданные», как и иные социально-экономиче¬
ские группы населения, что весьма отличало их от дворянского
сословия в Западной Европе.
Во-вторых, феодализму присуща вассальная служба — сис¬
тема отношений личной зависимости (по договору) одних фео¬
далов (вассалов) от других (сеньоров). Верховный сеньор-сюзе¬
рен — король, герцог, князь. Для вассальной зависимости ха¬
рактерна именно зависимость личная, а не территориальная
старшего города к пригороду, как было на Руси. Явлением, со¬
путствующим вассальной зависимости, всегда выступает фео¬
дальное (ленное) землевладение. Как известно, лен — это по¬
местье (то же, что и бенефиций и впоследствии феод — наслед¬
ственное владение, которое король не мог отнять у феодала),
т. е. земля, полученная в силу свободного вассального договора
господина и слуги за службу последнего. За землю — феод, по¬
жалованную в наследственное владение сеньором своему васса¬
лу, последний обязан был нести службу: военную или придвор¬
ную.

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 109
В отличие от данной системы русская государственность бы¬
ла основана не на вассальных отношениях феодалов, т. е. лич¬
ном подчинении, а на подчинении территориальном — общин-
земель друг другу, где «старшие» города главенствовали над
пригородами и где бояре были лишь «элементами» этих основ¬
ных отношений.
В земском государстве, каким была Русь X—XIII вв., отме¬
чал известный русский дореволюционный историк-правовед
М. Ф. Владимирский-Буданов, «преобладающим элементом
служит территориальный: государство есть союз общин; стар¬
шая община правит другими общинами... Государство других
типов может быть союзом сословий (феодальное общество) или
лиц (ордена) или родов и т. д. Данный (как на Руси) строй от¬
нюдь не может быть применим, например, к германским госу¬
дарствам V—IX веков, никаких старших городов и пригородов
там нет, а есть король, герцоги, графы, ценценарии; в феодаль¬
ную эпоху государственная власть состояла опять не в зависи¬
мости меньших общин от старшей, а в зависимости подвасса¬
лов от вассалов, а вассалов от верховного сюзерена. В этом
(с прибавлением вечевого управления) и состоит отличие зем¬
ского государства от государства другого строя»1.
Как подчеркивал М. Ф. Владимирский-Буданов, бояре, об¬
ладая большими земельными владениями и имуществом, не
были чьими-то вассалами, а подчинялись наравне со всеми
прочими гражданами городам: например Великому Новгороду
или Пскову. Владения бояр не были государственными, как у
феодалов Западной Европы. Поэтому на Руси существовало не
феодальное (ленное), а вотчинное землевладение, на смену ко¬
торому пришло поместное право. Поместье же — не лен. Поме¬
стная система, введенная на Руси правительством Ивана Гроз¬
ного в XVI в. и продолженная в XVII в., не была свободным
вассальным договором слуги и господина (бенефиция), а вы¬
ступала принудительным «испомещением» служилых людей,
уже и так обязанных служить государству2.
Третья черта феодализма — раздробленность государствен¬
ной власти. Известен механизм этой раздробленности: в резуль¬
тате раздачи иммунных грамот сюзереном феодальные владения
1	Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 274.
2	См.: Павлов-Сильванский Н. Феодальные отношения в удельной Руси.
СПб., 1901. С. 34.

110
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
впоследствии превращаются в территориальные субъекты с су¬
веренными правами, т. е. в государства. В России и по этой по¬
зиции все было иначе. Боярское землевладение не переходило в
государственный суверенитет. Не стали государями и кормлен¬
щики, которым за службу давалась та или иная волость на «про¬
питание». Боярское право собственности на землю не переросло
в процесс суверенизации, который наблюдался в Западной Ев¬
ропе. Что касается князей-суверенов, княживших в тех или
иных землях, то они не приобрели свои права в результате про¬
цесса феодализации, а сохранили их как потомки древних вла¬
детельных родов. Их права, как отмечается в литературе, не воз¬
растали, а, наоборот, по мере развития русской государственно¬
сти сокращались. Вообще, Русское государство выросло из
отдельных земель-княжеств (и республик), которые сформиро¬
вались непосредственно в ходе разложения племенных общин
восточных славян, и не знало классического этапа «феодальной
раздробленности» как процесса, обратного существующему
единству власти. Наоборот, Русское государство имело один
вектор развития — от земского строя в IX—XIII вв. к формиро¬
ванию самодержавия в XIV—XV вв. в рамках Московского и
Литовско-Русского княжеств. Возникновение в XV в. единого
Московского государства «противоречит» важному признаку
феодализма — раздробленности суверенной власти.
Фундаментальным элементом земского строя Древней Руси
был институт вечевых собраний, включавший всех свободных
жителей старшего города: «простых людей», лиц духовного зва¬
ния, бояр и князя. Вече как общеземский орган, предназначен¬
ный для согласования воли всех «ветвей власти» — князя, бояр
и народа, выступал источником соборной природы русского
права. Обычай собирать вечевые собрания существовал в X—
XIII вв. во всех древнерусских землях: Новгородской, Смолен¬
ской, Киевской, Полоцкой, Псковской, Ростовской, Волын¬
ской, Галицкой, Рязанской и Черниговской.
Вечу принадлежали значительные права, среди которых ос¬
новными следует назвать законотворчество (ст. 108 Псковской
судной грамоты), вопросы внешней политики, войны и мира,
внутреннего государственного устройства (призвание и смеще¬
ние князей, назначение и смена чиновников), финансы (введе¬
ние налогов, сбор средств для ведения войны). Кроме этого,
вече могло выступать в качестве судебного органа. Все это, ра¬
зумеется, не говорит о полновластии веча. Кроме веча в струк¬

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 111
туру российской государственности этого периода входили
князь и Боярская дума (совет «лучших людей», разделяющий с
князем бремя решения вопросов государственного управления).
При принятии решений вечем действовал принцип едино¬
гласия, не устранявший, конечно, политической борьбы, под¬
час весьма острой. Однако сам по себе этот принцип свиде¬
тельствует о концептуальности данного органа для земского
строя, выражавшего единство и полноту волеизъявления всех
социальных групп.
Следует отметить, что уже в этот — начальный период русской
государственности — были заложены основы своеобразного для
будущей России разделения власти между органами государст¬
венного аппарата, князем, Боярской думой и вечем, которые ста¬
ли прообразами трех тенденций в развитии государственности —
монархической, аристократической и демократической.
Принцип демократии, сопровождающий Русское государст¬
во с самых первых шагов его самостоятельного существования,
исторически был приоритетным, ибо опирался на своеобраз¬
ный механизм построения государства — территориально-зе¬
мельный, соборный, а не индивидуально-вассальный, как это
имело место в феодальных государствах Западной Европы.
Варианты устройства формы государства — демократиче¬
ский, аристократический и монархический — в отдельности со¬
ставили основу конкретного государственного строя русских
земель. Примером преобладания боярской власти над князем и
вечем стали земли Галицкая и Волынская; демократический ве¬
чевой строй утвердился в Новгороде и Пскове, а самостоятель¬
ная княжеская власть получила перевес в Суздальской и отчас¬
ти Рязанской и Черниговской землях.
Таким образом, в генезисе Русского государства заметны
особенности, определившие последующее развитие отечествен¬
ной правовой системы. К ним относятся:
—	земское устройство государства, т. е. территориально-об¬
щинная, соборная организация власти (в отличие от лично-вас¬
сальных отношений западных феодальных монархий);
—	устойчивость в системе власти демократической компо¬
ненты в виде вечевых собраний;
—	отсутствие феодальной раздробленности государства в его
западноевропейском смысле с сохранением на всем протяже¬
нии удельного периода в X—XII вв. внутренней целостности зе¬
мель как исторического фундамента будущих федеративных от¬

112
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ношений и движения к объединению в крупное национальное
государство.
Все это предопределило формирование принципа соборного
единства как первоосновы общерусской правовой системы.
В русской государственности произошел удивительный синтез
монархического, аристократического и демократического начал
на базе сохранения территориальной организации власти. По¬
этому уже в XIII в. стала складываться тенденция к соедине¬
нию отдельных земель в более крупные государственные обра¬
зования. Абсорбирование государственности на северо-востоке
проходило вокруг Суздальской земли, давшей начало будущему
Московскому государству, а на юго-западе — вокруг земли Га¬
лицкой, ставшей исходной базой формирования крупного Ли¬
товско-Русского государства.
Глубокое влияние на развитие русской государственно-пра¬
вовой системы оказали два глобальных исторических процес¬
са — монгольское нашествие с востока и завоевательные дви¬
жения немцев и скандинавов с запада.
В начале XIII в. западная Русь подверглась литовскому завое¬
ванию, которое было вызвано движением немецких народно¬
стей в восточные пределы славянского мира. Теснимые немцами
литовские племена захватили западнорусские земли и образова¬
ли на их основе (Полоцк, Волынь, Киев и др.) Литовско-Русское
государство. Это государство стало своеобразной преградой для
продвижения в глубь русских земель немецких завоевателей.
В исторической литературе Грюнвальдская битва 1410 г. на запа¬
де Руси при литовском князе Витовте по своему историческому
смыслу рядополагается Куликовской битве на востоке.
Однако Литовско-Русское государство постепенно эволю¬
ционировало, включившись в сферу притяжения западного ми¬
ра: его верхушка восприняла католицизм, немецкое право, в
социальной организации утвердилось сословное устройство,
противное принципам русской государственности.
В начале XIII в. северную Русь пытались захватить немец¬
кий Орден меченосцев и скандинавские государства. Новгород¬
цы под руководством князя Александра, прозванного Невским,
победили шведов на Неве в 1240 г., а в 1241—1242 гг. нанесли
несколько поражений немецкому ордену меченосцев, в том
числе — в знаменитом Ледовом побоище на Чудском озере.
Князь Александр Невский успешно отразил литовскую агрес¬
сию, угрожавшую в 1245 г. границам Суздальской, Псковской и

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 113
Новгородской земель. В результате эффективной защиты Нов¬
города и Пскова от нашествия западных племен — немцев,
шведов, литовцев, чуди (эстонцев) и еми (финнов), движимых
в русские земли не без участия папского престола, был осуще¬
ствлен важный поворот в отношениях Руси с Западом, позво¬
ливший остановить глобальное проникновение последнего в
политические и религиозные отношения Русского государства,
сохранить его культурно-историческую самостоятельность1.
Твердая поддержка Александром Невским православной
церкви, противодействие проискам католицизма и решитель¬
ный отпор военным устремлениям Запада сыграли поворотную
роль в долговременной ориентации Руси, что позволило сфор¬
мировать и закрепить чрезвычайно важные основы националь¬
ной культурной традиции. Александр Невский был, вероятно,
первым крупным политиком, который смог соотнести размеры
западной и восточной (татарской) угроз, осуществить целую
систему культурных, политических и военных мер, сыгравших
решающую роль в историческом выборе, который совершила
Русь в XIII в. — выборе в пользу собственной идентичности.
Глубинное значение политики князя Александра тем более су¬
щественно в условиях одновременности с западной экспансией
вторжения в пределы русских земель монголо-татарских орд
Батыя. Все русские земли за исключением лишь северо-запад¬
ных — Полоцкой, Смоленской, Псковской и отчасти Новго¬
родской были завоеваны татарами. Татарское нашествие при¬
чинило огромный экономический, культурный и политический
ущерб Руси, привело к значительным потерям наиболее актив¬
ной части ее населения. В этой обстановке политический вы¬
бор Александра позволил предложить спасительную для рус¬
ской культуры и государственности политику на «умиротворе¬
ние» Орды, отвести угрозу тотального разгрома и уничтожения
Руси в результате борьбы на «два фронта».
Политика Александра Невского в отношении Монгольской
империи стала, по сути дела, ответом на основной для восточ¬
ных славян вопрос эпохи: как соотнести развитие русских зе¬
мель с монгольским нашествием с востока и с католической
экспансией с запада? Ответ был благотворным для будущего
1 Подробнее об этом см.: Хитрое М. Святый благоверный великий князь
Александр Ярославович Невский. Подробное жизнеописание. Репринт. воспр.
изд. 1893 г. М., 1991.

114
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
России — громадный урон русской политической и экономиче¬
ской системам, причиненный татарами в XIII в., не мог разру¬
шить этнокультурной почвы русской государственности. Это
нашествие в известном смысле стало косвенной преградой для
насильственной религиозной ассимиляции Руси тоталитарной
римской системой, рассматривавшей восточные земли как объ¬
ект своей колонизации. Более того, монгольский элемент при¬
внес важные составляющие в русскую культурную традицию, в
результате чего была обеспечена ее совместимость с будущими
восточными измерениями русской государственности. Не слу¬
чайно, что принципиальная значительность деяний Александра
Невского в XIII в. до сих пор не позволяет исчерпать всю меру
неудовлетворения западной историографии принятыми тогда
решениями. В англо-американской литературе весьма распро¬
странены попытки преуменьшить значение достигнутого Алек¬
сандром Невским, и особенную неприязнь вызывает его так
называемая «промонгольская» позиция1.
Русские земли в период двухсотлетнего монгольского ига
практически никогда не находились под непосредственным
управлением завоевателей. Власть принадлежала местным
князьям, которые собирали дань Орде и «утверждались» ею на
княжеских столах согласно собственным родовым обычаям.
По вопросу глобального влияния монгольского завоевания на
русское государство и право существуют различные мнения. Не
ставя задачи обсуждения здесь этого вопроса, необходимо лишь
констатировать, что в ходе исторического развития отечествен¬
ная государственно-правовая система с XII—XIII вв. получила
новые мощные инокультурные источники — тюрко-монголь-
ский, западнокатолический, которые, перемешиваясь друг с дру¬
гом, с традиционной славяно-православной основой, сформиро¬
вали почву для будущего сложного правового сознания России, в
том числе заложили основу последующих идеологических проти¬
востояний и расколов отечественного правового уклада.
2.	Правовой уклад Московского государства
Дальнейшее развитие русской правовой идеи выразилось в
движении к созданию единой государственности и единой пра¬
вовой организации. Даже в условиях удельной системы разви¬
1 См., например: Феннел Дж. Кризис средневековой Руси 1200—1304. М.,
1989. С. 162—163.

2. Правовой уклад Московского государства
115
тие русского государства и права имело объединительную на¬
правленность. Постепенное стирание самобытности земель, их
религиозная, этническая, политическая, правовая, культурная
однородность обусловили мощный центростремительный про¬
цесс, который завершился к началу XVI в. созданием русского
национального государства с центром в Москве. Несмотря на
то что этим государством были восприняты единодержавные,
монархические начала власти, в качестве территориальной ос¬
новы оно сохранило старый земский принцип.
Существование «литовского фактора» на западе — Литов¬
ско-Русского государства еще долгое время вносило дуализм в
процесс объединения: Литва претендовала на приграничные
русские земли. Борьба с нею Московского государства продол¬
жалась весь XVI в. и окончательно была завершена в пользу
Москвы лишь в рамках Российской империи.
Новое государство практически сразу же стало интернацио¬
нальным в результате его непрерывного расширения на восток:
в 1552 г. войсками Ивана Грозного была взята Казань, в 1557 г.
присоединено Астраханское ханство, в это же время подданны¬
ми русского царя стали кавказские князья, а в 1586 г. была
присоединена Башкирия. Волжские казаки под предводитель¬
ством Ермака взяли в 1582 г. столицу Сибирского ханства город
Сибир. Это продвижение, достигшее к концу XVII в. берегов
Тихого океана, было дополнено формированием свободных об¬
щин донских казаков, чья земля постепенно вошла в состав
Русского государства на юге.
Московский период Русского государства и права в своих ос¬
новных принципах обнаруживает значительную преемствен¬
ность с периодом земским. Сохраняются три центра власти —
князь, Дума (совет) и народное представительство. Титул «Ве¬
ликий князь всея Руси», которым именовались старшие князья
Суздальской земли, сменился титулом царя (после венчания на
царство 16 января 1547 г. Ивана IV Грозного), отразившим но¬
вый, независимый и единственный в государстве статус сувере¬
на. Титул «царь» происходит, как известно, от византийского
«цезарь» и отражает связь с Римской империей как «политиче¬
ской родиной» христианства. Два мировых потока христиан¬
ской религии — европейский, продолженный в католицизме че¬
рез империю Карла Великого, и восточный — византийско-пра-
вославный, который после падения Византии в 1453 г. нашел
свое продолжение в русском «третьем Риме», образовали две

116
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
культурно-исторические опоры российской цивилизации.
В этом факте состоит, как известно, глубинный смысл знамени¬
той доктрины монаха Филофея «Москва — Третий Рим». В оте¬
чественной научной литературе традиционно обращается вни¬
мание на фундаментальный характер для российской культуры
и политики «византийского вектора», который определил мно¬
гие особенности русских, в том числе и в правовом поведении1.
Правовой смысл этого периода русской государственности
тесно связан с Земскими соборами — органами народного пред¬
ставительства, пришедшими на смену исчезнувшим в удельный
период вечевым собраниям. Земские соборы играют исключи¬
тельную роль для понимания русского государства и русской
правовой системы. В московский период основным источником
права делается законодательство. До созыва Земских соборов
территориально-социальная представительская традиция реали¬
зовывалась в различных формах, но главным образом — в эпи¬
зодических съездах князей, их наместников и епископата Пра¬
вославной церкви. С объединением Руси потребовался орган,
который стал бы ведущим элементом новой государственности.
Поэтому Земские соборы — своеобразный институт, связанный
своими корнями с очень сложной эволюцией русского общест¬
ва, он не может быть сведен лишь к форме стадиальной эволю¬
ции «феодального государства», как обычно рассматривается
сословно-представительная монархия. Земские соборы — ти¬
пично русский государственный институт, который лишь внешне
напоминает феодальный сословно-представительный орган. Та¬
кие институты, как английский Парламент XIII в. или француз¬
ские Генеральные Штаты XVII в., возникли в результате борьбы
сословий — дворянства, духовенства с так называемым третьим
сословием, последнего — с королевской властью. Все эти сосло¬
вия заседали, как правило, раздельно и представляли свои инте¬
ресы как обособленные «палаты».
Русские Земские соборы строились на иных началах. Зем¬
ский собор, о чем свидетельствует уже его название, должен
был собрать и выявить общеземские интересы и поэтому по
внутреннему строению не обосабливал, а объединял все «ветви
власти» — и царя, и Боярскую думу (фактическое правительст¬
во), и Собор духовенства, а также гласных от классов и терри-
1	См., например: Петрунин Ю. Ю. Призрак Царьграда: неразрешимые зада¬
чи в русской и европейской культуре. М., 2006.

2. Правовой уклад Московского государства
117
торий. Может показаться, что это лишь специфический вари¬
ант сословного представительства. Однако вряд ли это так. На
Земских соборах Боярская дума, освященный Собор (духовен¬
ство), земства не представляли отдельных интересов боярства,
духовенства и других «сословий»: их представители действовали
в личном качестве и не выражали согласованного мнения соот¬
ветствующей социальной группы.
Кроме Думы и епископата на Земском соборе были пред¬
ставлены выборные от социальных групп (классов) общества и
регионов государства: представители стольников, стряпчих,
дьяков, жильцов, стрельцов, дворян московских, дворян и де¬
тей боярских, казаков, а также все татарские мурзы, купцы-гос¬
ти и иные торговые люди, члены черных сотен и посадов, а
также крестьяне1. На Соборе участвовали выборные от всех
территориальных элементов государства, что подчеркивало не
социально-классовый, а земский, территориальный приоритет
природы русского государства.
Компетенция Собора также специфична. Этот орган нельзя
назвать ни совещательным, ни однозначно законодательным.
Земский собор есть высшее выражение мысли и воли земли и
поэтому, как было отмечено, он включал в себя все аспекты
власти — и вертикальный (царя, Думу, служилых людей (адми¬
нистрацию)), и горизонтальный, земский (от уездов), а также
социальный (от классов и социальных групп). Поэтому Зем¬
ский собор не был органом «разделения властей», их противо¬
стояния, а скорее, их «соединения», «симфонии», гармониза¬
ции, выражал общее мнение земли по наиболее важным вопро¬
сам: выборам нового царя, внешней политике, финансам,
введению новых налогов, законотворчеству. Разумеется, это не
означало отсутствия политической борьбы и острых столкнове¬
ний по тем или иным вопросам, однако исходный правовой
смысл этого органа состоял не в захвате власти каким-либо со¬
словием или в ограничении прерогатив монархии, как это было
в Западной Европе, а в выявлении и согласовании общенарод¬
ной воли. Статус Земского собора как выразителя мнения зем¬
ли подчеркивало и его право петиций к царю, которые рас¬
сматривались в качестве требований всей России.
Земские соборы как центральные демократические органы
русской средневековой государственности дополнялись на мес-
1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 179—180.

118
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
тах выборными органами губного и земского самоуправления.
С 30-х гг. XVI в. в России действуют уездные губные избы: пер¬
воначально для борьбы с преступностью в уезде, а затем — в ка¬
честве органов общей компетенции. Во главе избы стоял изби¬
раемый всеми социальными группами уезда (князьями, детьми
боярскими, духовенством и крестьянами) из числа дворян и де¬
тей боярских губной староста, при котором состояли губной
дьяк, выборные старосты, десятники и иные «лучшие люди»,
именуемые впоследствии целовальниками (выборными).
С середины XVII в. учреждаются выборные органы земского
самоуправления, в компетенцию которых входили вопросы по¬
лицейского, финансового, судебного, налогового и других от¬
раслей местного ведения. Действует, таким образом, весьма со¬
гласованная и довольно эффективная система демократической
государственности, основанная на традициях русского земель¬
ного самоуправления. Демократизм ее, конечно, не следует
преувеличивать, однако нет никаких оснований его не видеть.
Перед нами — оригинальное культурно-правовое явление рус¬
ской правовой государственности, которое имеет свои истори¬
ческие и духовные корни и которое развивалось не изолиро¬
ванно, а в тесной связи с западными и восточными влияниями,
сохраняя при этом признаки самобытной государственно-пра¬
вовой системы.
Такие естественные для русского этноса условия формиро¬
вания государственности (которые, разумеется, отнюдь не ис¬
ключали и войн, и подавления оппозиции, и ожесточенной
внутренней политической борьбы, особенно в XV — начале
XVII в.) привели к созданию русского правового феномена, что
позволяет рассматривать московский период как относительно
целостный и завершенный в русской истории права. Вероятно,
не случайно, что на столетие с середины XVI до середины
XVII в. приходится расцвет русского средневекового законо¬
творчества.
Характерной чертой московско-русской правовой системы
было разнообразие и гибкость ее источников при сохранении
обычной, традиционной основы законодательства. В Москов¬
ском государстве действует обычное право русских земель, ко¬
торое не знало письменной формы. Это — базис правовой сис¬
темы. От него, как регулятивной оси, начинают ответвляться
нормативные побеги, сообщавшие правовой системе питатель¬
ные связи в новой общерусской государственности.

2. Правовой уклад Московского государства
119
К числу таких источников относятся прежде всего жалован¬
ные грамоты великих князей монастырям либо светским ли¬
цам, в которых суверены предоставляли подданным различные
права — собственности, владения, освобождения от суда, нало¬
гов и т. д. Необходимо заметить, что аналогичный институт из¬
вестен и праву стран феодальной Европы (иммунные грамоты).
Однако право Московского государства не превратилось, как
западноевропейское, в право-привилегию того или иного со¬
словия. Иммунитеты (привилегии) в русском московском праве
не составили широкой практики, заменяющей общие нормы в
специальном сословном праве. К тому же жалованные грамоты
русских князей (затем — царей) не гарантировали иммунитет
всем поколениям субъектов привилегии, а нуждались всегда в
подтверждении новой властью.
Кроме жалованных великие князья Московские и всея Руси
издавали грамоты, санкционировавшие в отношении конкрет¬
ных лиц их древние права и обычаи. К источникам права сле¬
дует отнести судебные приговоры княжеского суда, уставные
грамоты, регламентировавшие местное управление конкретных
регионов и определявшие порядок наместнического правления
и права населения соответствующих уездов (например, Двин¬
ская Уставная грамота 1397 г., Белозерская 1488 г.), а также
губные и земские грамоты, которыми устанавливались права
губных и земских учреждений.
Уставные грамоты местного управления стали источниками
новых крупных общерусских нормативных актов — Судебника
1497 г. (именуемого по титулу Ивана III «княжеским») и Судеб¬
ника 1550 г. (именуемого «царским» по титулу Ивана IV). В этих
актах явственно проступает стиль древнерусской правовой ин¬
новации — не отмена старого акта и создание совершенно но¬
вого, абстрактно придуманного, а постепенное угасание древне¬
го источника, наслоение на него современного толкования, со¬
хранение старой (как правило, обычной) правовой почвы, в
силу чего ведущим методом правотворчества становится рецеп¬
ция содержания действовавших памятников — как русских, так
и иностранных. Так, кроме уставных грамот в содержании Су¬
дебников использованы Русская Правда, Псковская судная гра¬
мота, вечевое законодательство и, как всегда, обычное право.
Русская правовая традиция выработала и способы восполне¬
ния пробелов в законодательстве, появлявшихся после издания
Судебников. Это издание царских указов, которые должны были

120
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
«приписываться» к Судебнику 1550 г. и которые накапливались
в специальных «указных книгах» приказов как ведомств «отрас¬
левого» управления. Известны указные книги судных дел (1550—
1582), холопьего суда (1597—1620), поместного приказа (1587—
1624) и разбойного приказа, ведавшего местными делами.
Таким образом, был создан механизм обновления права, со¬
единявший в себе элементы различной государственно-право¬
вой природы: структуры высшей государственной власти
(царь), отраслевого государственного управления (приказы) и
частной, индивидуальной инициативы, ибо почин принятия
дополнений и изменений к Судебнику мог исходить как от
Земского собора, отдельных классов, так и от физических лиц.
Правовая система Московской Руси в качестве важной со¬
ставляющей имела церковное право и довольно развитую цер¬
ковную юрисдикцию. Основным ее источником был Стоглав —
нормативный акт, содержащий сто статей церковно-светского
права, принятый церковным Собором в 1551 г.
Вершиной же русской средневековой правовой культуры
выступает Уложение царя Алексея Михайловича — фундамен¬
тальная системная кодификация русского права, осуществлен¬
ная комиссией под руководством боярина князя Н. И. Одоев¬
ского при активном участии и последующем санкционирова¬
нии Земского собора 1648—1649 гг. Источниками Уложения,
открывшего на Руси практику печатного законодательства,
кроме национального русского права были греко-римские юри¬
дические акты — Кормчая: эклоги, Прохирон, Уложение Юсти¬
ниана, а также Литовский статут 1588 г. Рецепция иностранного
законодательства этого периода не носила характера букваль¬
ных переводов, чем так грешит последующая практика XVIII в.
Эта рецепция держалась в рамках переработки иностранных ак¬
тов в русском национальном духе. Исследователи отмечают яс¬
ность и доступность языка Уложения, достаточно высокий уро¬
вень его юридической техники. Не случайно данная кодифика¬
ция оказала глубокое влияние на развитие русского права.
В сравнении с Судебниками, содержащими, ввиду господства в
XV—XVI вв. обычного права, главным образом, процессуаль¬
ные нормы, Уложение является, по сути дела, сводом вполне
самостоятельных отраслей процессуального и материального
права — судоустройства, судопроизводства, государственного,
вещного, уголовного и некоторых других.

2. Правовой уклад Московского государства
121
Бурное развитие законодательства второй половины XVII в.
вызвало к жизни новые формы права. Ими стали прообразы
кодексов — Уставы, систематически (монографически) регули¬
рующие вопросы той или иной сферы отношений (например,
Новоторговый Устав 1677 г.), а также так называемые ново¬
указные статьи, дополняющие и изменяющие постановления
Соборного Уложения.
XVII век завершил относительно самостоятельный этап раз¬
вития русского права и государства. В рамках этого этапа сфор¬
мировались основы русского правового феномена. Восемь столе¬
тий русской правовой государственности — с X по XVII в. — сви¬
детельствуют о глубоких и самобытных корнях русской правовой
жизни, ее исконном демократизме, о ложности широко распро¬
страненного стереотипа о слабости демократических и правовых
традиций в России.
Однако XVII век далеко не случайно фактически завершил
классический этап русской правовой истории. В этот период
Россия пережила глубокий политический и духовный кризис —
Смутное время: гражданскую войну, церковный раскол, народ¬
ные бунты, которые во многом предопределили последующее
развитие ее государства и права. Разрешение политического
кризиса, имевшего глубокие причины в назревшей необходи¬
мости модернизации государства, произошло во многом благо¬
даря устойчивости земского начала российской государствен¬
ности, но не закончилось глубоким и обновляющим политиче¬
скую систему социальным компромиссом власти и земства.
Скорее, наоборот: последовавший в середине века церковный
раскол вследствие исправления богослужебных книг патриар¬
хом Никоном дополнил вырождение традиционного народного
начала в политических отношениях грандиозной катастрофой
русской церкви. Разрыв единства традиционной русской рели¬
гиозной морали фактически привел к отпадению от государства
и общества духовно стойких и социально дееспособных носите¬
лей исконной правовой культуры, трудовой и социальной эти¬
ки, привел эту перспективную русскую альтернативу Реформа¬
ции и русское политико-правовое сознание в целом к социаль¬
ному тупику.
По мнению А. Д. Синявского, исследовавшего результаты ре¬
формы Никона в русле развития русской народной веры, из рас¬
кола «проистекали многие позднейшие беды: падение древне¬
русского благочестия, полное подчинение Церкви государству и,

122
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
в конце концов, растущее равнодушие или недоверие в народе к
официальной церкви, которая как бы скомпрометировала себя
расколом. Заметно ослабление религиозного чувства во многих
слоях населения, а вместе с тем его рост, но уже не на официаль¬
ных, а на сектантских путях. В результате раскола из лона церк¬
ви, а далее из истории русского государства и общества была
насильственно вырвана та часть народа, которая во многом со¬
ставляла духовное ядро православия. Эта среда (раскола), в осо¬
бенности на первых порах, породила замечательные плоды рели¬
гиозного подвижничества, нравственной стойкости и даже вос¬
кресила на какое-то время древнерусскую культуру, но в узких,
локальных границах, в стороне от магистральных путей истори¬
ческого развития»1.
Реформа Никона породила глубочайший кризис отечествен¬
ного правосознания, которое традиционно на Руси имело рели¬
гиозную основу. Теперь эта основа расщепилась, и официаль¬
ная церковь фактически стала представлять полицейское госу¬
дарство с его многочисленными нравственными изъянами. Из
русской правовой культуры был выхвачен целый мир глубоко
укорененных правовых ценностей, массово распространенных
в обыденном традиционном правосознании, в том числе трудо¬
вой этике. «Я убедился, — писал И. С. Аксаков в письме об
увиденном им в раскольничьем селе странников в 1850 г., —
что пропаганда раскола становится все сильнее и сильнее, я
убежден, что ей суждено еще долго распространяться. Право,
скоро Россия разделится на две половины: православие будет
на стороне казны, правительства, неверующего дворянства и
отвращающего от веры духовенства, а все прочие обратятся к
расколу. Берущие взятку будут православные, дающие взятку —
раскольники»2.
О роли русской церкви и христианской веры в развитии
правосознания в России надо, конечно, писать особо. Здесь мы
лишь укажем, что исторические пути русской веры сложились
таким образом, что национальная правовая культура, по боль¬
шому счету, не смогла найти в православной церкви источника
своего национального выражения, как это имело место с хри¬
стианской культурой в европейских странах. Догматизм визан¬
1	Синяеский А. ДИван-дурак: Очерк русской народной веры. М., 2001.
С. 313—314.
2	Аксакое И. С. Отчего так нелегко живется в России? М., 2002. С. 991.

2. Правовой уклад Московского государства
123
тийской церкви, воспринятый политической и церковной вла¬
стями в России почти исключительно в охранительном аспекте
(что на каком-то этапе и подвигло на исправление богослужеб¬
ных книг), во многом лишил церковную традицию свободных
национальных элементов и вместе с ними — способности церк¬
ви стать лоном вызревания человеческих, в том числе правовых
и иных национально-культурных форм жизнедеятельности. На¬
циональному правовому сознанию в России просто не в чем
было развиваться, кроме самой что ни на есть простой и непо¬
средственной народной веры. Ни церковь с ее жесткими догма¬
тами, а впоследствии и государственной формой, ни школа (го¬
сударственно-клерикальная), ни свободная наука и философия
(они появились как систематические занятия лишь в XVIII в.)
не могли быть формами развития народного правосознания.
В этом — корни последующей чрезвычайной автономности
русского правосознания от религии и государства, и даже в це¬
лом — русской национальной культуры, удивительной по глу¬
бине пропасти народного и научно-официального правосозна¬
ния и их общей отчужденности от религиозного чувства.
Национальные формы религиозности XVI в., выраженные в
том числе в обрядах и ритуалах, были оригинальны, но, как пи¬
сал П. Н. Милюков, «оказались неправильными. Представите¬
ли русской церкви, с помощью своих иностранных (греческих)
руководителей, скоро открыли, что эти результаты есть плод
своей, местной русской работы. Они нашли, что национальная
работа религиозной мысли стоит в явном противоречии с все¬
ленским преданием. В результате этого рода работа была осуж¬
дена и должна была немедленно прекратиться. ... Таким обра¬
зом, церковь лишила общественную мысль ее кровного достоя¬
ния, которое она только что привыкла считать единственно
верным и спасительным, и ничего доступного для массы не да¬
ла взамен»1.
«Византийство» как «родовая» черта русской государствен¬
ности оказало очень сложное влияние на национальную право¬
вую культуру. Вытеснив языческие верования и овладев народ¬
ным сознанием, православие стало животворной силой, сотво¬
рив новый национальный дух. Но этот дух не мог оставаться в
рамках блестящей, но ограниченной канонической византий-
1	Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2. М.,
1994. С. 472.

124
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ско-православной формы и потребовал свободы национального
выражения. Но именно этого византизм, воплотивший в себе
тупиковые черты римской государственности в ее к тому же
косном восточном варианте, и не мог дать Руси и России.
В этом — глубокое противоречие византизма со славянской
культурой, в том числе политической, историческая драма это¬
го христианского источника русской цивилизованности. Рос¬
сия приняла в свою государственность и правопорядок все «ге¬
ны» государственного разложения Восточной Римской импе¬
рии, эгоцентризм ее бюрократии и негибкость политического
управления.
Самая страшная рецепция в русской политической исто¬
рии — это фактическое превращение России в Третий Рим, в
клонированного мертвеца, продлившего свою закончившуюся
жизнь за счет питательных соков живой славянской культуры.
История уберегла Россию, ценой жертвы поражения в мировой
войне, от овладения Константинополем и окончательной утра¬
ты таким образом национальной конфигурации своей государ¬
ственной почвы. Распад СССР — отдаленное эхо продолжения
исторических катастроф системы, умершей в своем оригинале,
но многократно повторяющей акт смерти в своих все новых
зеркально-политических отображениях. Споры и фрагменты
идеологии великого византийского мертвеца до сих пор многое
определяют в теории и практике российской государственности.
Поэтому XVI в. стал своеобразной вершиной органичности
религиозного чувства и творчества в России, за которой после¬
довала уводящая от национальной идентичности амбициозность
имперской преемственности византийской политической тради¬
ции. До XVI в. христианская религия получила в русском обще¬
стве национальную адаптацию, что отозвалось удивительным
расцветом не только в русской иконописи, зодчестве, политиче¬
ской мысли, но и в самом простом массовом религиозном чувст¬
ве. «Но все это национальное творчество, как и национальные
формы ееры были оставлены позади «оторвавшейся» от них в
процессе сеоего культурного развития церковью. Она подвергла
плоды национального творчества строгому осуждению. Само¬
стоятельное национальное развитие творчества было остановле¬
но в самом зародыше. ... Но работу национальной мысли оста¬
новить было нельзя. Отвергнутая церковью, она продолжалась
вне церковной ограды; лишенная света, она велась во тьме; пре¬
следуемая, она производилась тайно... Но власть мало интересо¬

2. Правовой уклад Московского государства
125
валась этим процессом развития народной веры и не много о
нем знала, а церковь, не проникшаяся духом прозелитизма, дей¬
ствовала по отношению к народной вере только как орган пра¬
вительственного надзора. Этому состоянию церкви вполне соот¬
ветствовал низкий умственный и нравственный уровень пасты¬
рей, превращенных в чиновников духовного ведомства, и
стационарное состояние учения веры, запертого в стены духов¬
ной школы и довольствовавшегося пережевыванием полемиче¬
ских аргументов западного богословия»1.
Судьбы правового сознания очень тесно связаны с верой и
религией. Как и мораль, право связано с религиозными ценно¬
стями. И намного более, чем на иные регуляторы, право опира¬
ется на национальное творчество духа и быта. Право технически
выросло из этого быта через обычай и традицию. Церковь, ли¬
шенная этих двух источников — национальной тождественно¬
сти, народности и самостоятельного ценностного авторитета
вне государства, объективно не могла нести в себе правовое на¬
чало и не могла быть средой зарождения и развития правового
чувства в России. Эти особенности русского правосознания де¬
лаются понятными в контексте последующих парадоксальных
превращений русского правосознания — от природного «зве-
ринства» в виде апологии обыденным правосознанием убийства
тяжких преступников2 до равнодушия к страданию ближнего и
безразличия к личной судьбе и судьбе собственного государства.
Исторические судьбы русской церкви, ее глубокая зависи¬
мость от зарубежной регулятивной формы — сначала греко-ви¬
зантийской, а затем, в XVIII в., петровско-полицейской и идео-
логически-фискальной — оказали глубокое деформирующее
влияние на правовую культуру. Именно из недр религиозного
духа родилось национальное религиозное творческое и русское
православие, но этот же дух, облеченный в форму догматическо¬
го надзора и охраны, освятил особый, охранительный и душа¬
щий национальную культуру «вселенский» тип модернизации
государства и права России. Петр не был создателем бюрократи¬
ческого государства: в своей идеологии оно уже сформировалось
в ходе раскола и превращения русской церкви в охранительный
институт «византийской» политической традиции.
1	Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2.
С. 473, 474.
2	См.: Право на сертную казнь / Под ред. А. В. Малько. М., 2004.

126
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
И опричнина XVI в., и смута, и раскол имели значительный
элемент модернизации, но модернизации, опиравшейся во
многом на внешнее заимствование, рассудочно-научное «улуч¬
шение» России. Так, патриарх Никон важнейшим мотивом ре¬
формы имел глубоко чуждую русскому сознанию латинскую
идею теократического государства и создания в Москве Все¬
ленского Православного Царства, для чего надо было уравнять¬
ся с греками в обряде и чине. «Жестоко обижая русское нацио¬
нальное самолюбие, — пишет А. В. Карташев, — Никон огуль¬
но провозглашал решительно все русские чины, несогласные с
современными греческими, — “неправыми и нововводными”...
Никон оглушил своей торопливостью и упрощением метода
книжно-обрядовых исправлений... Во имя той же мечты о ве-
ликодержавии русского патриархата Никон распорядился об
усвоении русским духовенством и монашеством всего покроя и
всех форм наружной одежды, в частности, и сам надел клобук
греческого образца, конечно, только с белой наметкой. Все со¬
вершалось механическими приказами»1.
Игнорирование национального уклада, отношение к нему
как к легко устранимому препятствию на пути «стратегических»
политических мотивов и целей со времени Московской Руси де¬
лается ведущим фактором отбрасывающего типа модернизаций
в последующие периоды русской истории. «Научное невежест¬
во» реформаторов такого типа не могло, конечно, устранить ду¬
ховные и человеческие основы русского правового сознания, од¬
нако извращало его, формировало внешне модернистские, но
сущностно глубоко ретроградные формы отечественной госу¬
дарственности и правопорядка. Этот фактор показывает двойст¬
венную природу государственной власти в русском мире, кото¬
рая в ее «сильном» политическом варианте делается слепым ору¬
дием «исправления» России. Российскому государству со времен
централизации категорически противопоказано любое индиви¬
дуальное доминирование, которое неизбежно разрушает плодо¬
родный человеческий слой политических отношений русских.
Специфичность (если таковая существует) России состоит
именно в ограниченности выбора ее государственной формы, в
прирожденной показанности для России действительной демо¬
1	Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1991. Т. 2.
С. 148. Официальную точку зрения Русской православной церкви на раскол см:
История русского раскола, известного под именем старообрядчества / Сост.
свящ. К. Плотников. 3-е изд. Петрозаводск, 1898. С. 154.

3. Право и государственность Российской империи
127
кратии, в том, что единственным способом ее инновационного
политико-правового развития могут быть только децентрализо¬
ванные формы власти с земскими балансами и гарантиями от
индивидуального или кланового правления.
Бессословность (в европейском понимании) социальной ор¬
ганизации России до XVII в. оказала глубокое, еще далеко не
выясненное влияние на природу русского права и русского
правового сознания, дав начало специфической традиции как в
государственности, так и в правовых, личностных отношениях,
избежавших крайностей западного индивидуализма. Конечно,
русское государство и общество нуждались в новом этапе раз¬
вития, модернизации хозяйственного уклада, но это будущее
развитие могло обеспечить стабильные результаты только при
сохранении и интеграции накопленного качества правовой
культуры. Реальные пути русской модернизации пролегли во
многом иначе. Правовой уклад Московского царства создал
уникальное явление русской правовой соборности. Историче¬
ская судьба этого феномена в правовой культуре очень извили¬
ста и противоречива, о чем свидетельствует развитие русского
права в XVIII и XIX вв., однако эта сущность русской правовой
традиции смогла устоять и по-своему продолжиться даже в
рамках новых политических условий.
3.	Право и государственность Российской империи
Третий период развития русской государственно-правовой
системы открывается грандиозной реформаторской деятельно¬
стью Петра I. С начала XVIII в. Россия переживает глубокие
преобразования, природа и смысл которых до сих пор не име¬
ют однозначных оценок и вызывают острые философские и на¬
учные дискуссии. Движение русской государственности полу¬
чает новое, во многом противоположное предыдущему периоду
направление. Однако эта противоположность существует в ос¬
новном в рамках поиска дополнительных импульсов прежнего
самостоятельного развития русского политического феномена,
его возвышения в условиях вызовов, с которыми столкнулась
Россия в новое время. Навязанные Петром I России западная
государственная основа и западные политические традиции
действительно противоположны русским политико-правовым
формам и поэтому внедрялись в русские политико-правовые
отношения не иначе, как через насилие и рациональные меро¬

128
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
приятия государственной власти. Надо отметить, что такая ме¬
тода реформаторства, без участия населения и земства, прин¬
ципиально чуждая русской политической традиции, ведет свое
начало с середины московского периода, а как постоянная
практика, приведшая к катастрофическим последствиям, —
с конца XVII — начала XVIII в. Именно тогда утвердился стиль
глобальных преобразований «сверху» при полной пассивности
и даже сопротивлении «не смыслящего» в государственных де¬
лах населения и его представителей; стали не нужны и даже
опасны органы власти, сформированные в земский период.
Правительство Петра I формально ликвидировало Земские со¬
боры, которые после 1653 г. — времени последнего «полноцен¬
ного» Собора — фактически перестали собираться, так как ук¬
репившаяся монархическая власть не надеялась в своей соци¬
альной политике опереться на мнение земли. Этот акт
значительно деформировал основы национальной государст¬
венности (с которого, пожалуй, начинается длительный период
упадка представительской традиции в стране). России потребо¬
вались значительные усилия и время, чтобы восстановить, и то
весьма относительно, исконные представительские традиции,
причем до обретения ими полноценного статуса и националь¬
ной концептуальности до сих пор еще очень далеко.
Русская государственность и русская правовая идея в
XVIII	в. имели сложное, противоречивое продолжение. Мос¬
ковское государство претерпевает радикальные изменения сво¬
ей юридической организации, превратившись в Российскую
империю. В рамках последней была преодолена территориаль¬
ная расколотость государства на восточную (Московское царст¬
во) и западную (Литовско-Русское княжество) части. Государ¬
ство-империя, став общерусским, утратило земскую территори¬
альную организацию и вместе с ней важные составляющие
своей сущности.
Как известно, земские связи территориальных общин, где
старшим городам подчинялись пригороды и сельские волости,
бывшие основой земельного самоуправления Руси, на котором
как бы надстраивалась государственная власть — княжения, да¬
же в пик удельного периода не разрушали целостности земли и
не вели, как в западной Европе, к образованию мелких, полно¬
стью суверенных государств. Эта самоуправляющаяся террито¬
риальная основа, сохранившаяся в Московском государстве
XV—XVI вв., хотя бы уже и без своего земельного рельефа, заме¬

3. Право и государственность Российской империи
129
няется в XVIII в. одной центральной структурой — император¬
ской властью и столичным бюрократическим аппаратом, чуж¬
дыми всякой идее территориального представительства. Послед¬
нее совершенно исчезает из постоянных структур управления и
лишь еле теплится в собираемых иногда самодержавием различ¬
ных временных комиссиях по вопросам законодательства и от¬
дельных реформ. Эти комиссии, однако, не имели никаких ре¬
альных полномочий, не имели они и успеха; к тому же отнюдь
не могли претендовать на действительное представительство ин¬
тересов русской земли, а, скорее, отражали мнения верхушки
господствующего сословия дворян.
Волевые новации Петра вызвали к жизни новое теоретиче¬
ское обоснование природы русской государственности —
утверждение ее самостоятельности и независимости по отноше¬
нию к России, ее народу: власть государя императора полагается
абсолютной и не связанной никакими условиями, тем более —
народной санкцией (как это мы видим в избрании государей в
московский период). Именно с петровскими нововведениями
начала XVIII в. связано установление в России неограниченной
самодержавной власти, которая, конечно, уже имела глубокие
корни в предшествующих царствованиях (Ивана IV Грозного и
его преемников). Многие авторы XVIII—XX вв. стали рассмат¬
ривать ее как нечто «естественное», присущее русскому народу и
русской государственности. Однако это далеко не так. Чужерод-
ность самодержавия русскому праву и русскому политическому
сознанию подчеркивается отсутствием его национальной идео¬
логической и традиционной почвы, заставившим Петра и его со¬
ветников заняться прямыми компиляциями западных монархи¬
ческих теорий и соответствующих им юридических законода¬
тельных конструкций.
Известна «официальная» работа придворного философа
Феофана Прокоповича «Правда воли монаршей», которая вос¬
производила идеи Гуго Гроция о договорном происхождении
государства. Прокопович, однако, интерпретировал Гроция та¬
ким образом, что народ передал власть монарху безусловно и
навечно, а в Артикулах Воинских Петра I (1715 г.) записан
текст, представляющий, как известно, почти дословный пере¬
вод решения шведского риксдага 1693 г.: «Его Величество есть
самовластный монарх, который никому на свете о своих делах
отчет дать не должен; но силу и власть имеет свои государства

130
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомыс-
лию управлять».
Петр разрушил все институты государственного представи¬
тельства территорий, и с началом его царствования русская го¬
сударственность постепенно демонтируется и заменяется ин¬
ститутами западного полицейского государства. Суть переворо¬
та, произведенного Петром, можно представить в нескольких
направлениях.
Прежде всего это уничтожение порядка законодательного
(представительного) формирования власти. Если ранее в Мос¬
ковском царстве доказательством ее законности были в равной
степени принадлежность к династии (родство) и подтверждение
прав народным избранием представителей земли (Земский со¬
бор), то с переходом к самодержавию принцип единоправства
доводится до крайнего своего выражения — нормативной лик¬
видации всякой, хотя бы внешней, социальной обоснованности
власти, что выразилось в реформировании института наследова¬
ния трона. Петр I ввел завещательный принцип наследования
(по распоряжению императора). Эта новелла раскрывает мето¬
дологию формирования новой государственно-правовой систе¬
мы. Завещательный принцип — воплощение рациональности:
монарх не доверяет государство слепому случаю рождения и как
его хозяин заранее корректирует выбор природы. Принцип за¬
вещательного определения наследника стал характернейшим
символом введения в государственное тело России иного, чем
было прежде, начала — своеобразного, если так можно выра¬
зиться, естественно-правового позитивизма, где за государством
заведомо признается право принимать «разумные» решения по¬
мимо и вне собственных традиций и устоев общества.
Этот принцип глубоко интегрирован в государственную куль¬
туру Запада и эффективно себя показал: как в монархическом,
так и демократическом вариантах. Однако его эффект совершен¬
но аберративен в России, которая в результате реформы престо¬
лонаследия Петра I весь XVIII в. переживала перманентные
дворцовые перевороты, произвол группировок и лишь после из¬
менения Павлом I завещательного начала наследования трона на
законодательный (прямыми нисходящими потомками монарха)
институт императорской власти относительно стабилизировался.
Введение в XVIII в. в теорию и практику русской государст¬
венности естественно-правового рационалистического начала в
его крайнем — самодержавно-монархическом — варианте соз¬

3. Право и государственность Российской империи
131
дало условия, не свойственные развитию русской правовой
идеи, которая, если и допускает рационализм, то совершенно
иной природы: не индивидуалистическо-произвольный, а со¬
борно-земский, раскрываемый через поиски смысла жизни на
основе объединительной идеи свободного самоопределения
всех территориальных и социальных элементов русского обще¬
ства. Этот стержень русской государственности перестал быть
центральным элементом ее новой петровской инфраструктуры,
но, будучи сохранен в генотипе культуры, стал основой после¬
дующего кризиса русской государственно-правовой системы.
Другим направлением расщепления русской правовой идеи
был перевод социальной структуры Московского государства
на сословные начала. Как уже говорилось, Русь не знала со¬
словного деления в западноевропейском смысле — наличия
замкнутых социальных группировок, имеющих законодатель¬
ные привилегии и находящихся в иерархической подчиненно¬
сти верховному сюзерену. Указом о единонаследии 1714 г. Пет¬
ра I было создано сословие шляхетства (последующее назва¬
ние — «дворянство») с привилегией собственности на землю
(поместья). Манифестом Петра III в 1762 г. дворяне освобож¬
дались от обязательной службы и наделялись правом собствен¬
ности на поместья, крестьян, а также иными привилегиями
только в силу принадлежности к своему сословию. Завершаю¬
щим актом формирования сословия дворян стала известная
Жалованная грамота 1785 г. Екатерины II, в которой императ¬
рица, урожденная немецкая принцесса София-Августа-Цербст-
ская, стремилась к полному — как по форме, так и по духу —
копированию западной социальной организации.
Кроме дворянства по образу немецкого бюргерства было соз¬
дано сословие мещан (банкиры, купцы, врачи, аптекари, ремес¬
ленники, шкиперы и т. д.), делившееся на две гильдии. В отли¬
чие от дворян мещане не имели привилегии владения землей и
крестьянами, подлежали налогообложению, рекрутской повин¬
ности, а также несли иные обязанности сословного характера.
С сословной системой, введенной в стране Петром I, тесно
связан и роковой для России институт частного владения кре¬
стьянами — крепостное право. По законам империи все живу¬
щие на земле частного собственника-дворянина крестьяне при¬
писывались ему для постоянного платежа подушных податей,
что означало вечную личную зависимость. Со времени правле¬
ния Екатерины II правительство стало широко практиковать

132
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
пожалование земель вместе с проживающими на них крестья¬
нами частным лицам, что значительно расширило и фундамен-
тировало институт крепостного права.
Как известно, право крестьянского перехода было ограничено
еще Судебниками 1497 и 1550 гг. и вовсе устранено Соборным
Уложением 1649 г. Однако крепостное состояние, по Уложению,
есть все же государственный институт, а не частная зависимость,
в этом выражается существенная особенность крепостного права
периода империи. В новой, постепенно вводимой в XVIII в. Пет¬
ром I и его преемниками социальной структуре общества кресть¬
яне стали объектом частной (сословной) собственности. Это не
только значительно ухудшило их фактическое и юридическое по¬
ложение, но и осложнило и во многом отравило всю социальную
обстановку в России на долгую перспективу.
Русь исконно не знала рабства как широкого социального
института (холопство не может рассматриваться в качестве та¬
кового) и поэтому была принуждена идти на глубокую ломку
своего национального правосознания и культурных традиций,
что не могло не иметь весьма негативных последствий для на¬
ционального мировоззрения и национального менталитета. Не
исключено, что, не совершись такого по сути волевого полити¬
ческого переворота, крепостная зависимость не имела бы столь
отвратительного продолжения в России и была элиминирована
естественным развитием русской государственности уже в
Средние века. Благодаря рациональному силовому «продавли-
ванию» в жизнь крепостное право получило шансы в России
именно тогда, когда Западная Европа (родина этого института)
переходила к иной социальной организации. На этом примере
ярко виден механизм возникновения аберрации пресловутой
«русской политической отсталости»: его сердцевиной всегда бы¬
ло некое заимствование, как правило, внешне привлекательной,
«актуальной» государственно-правовой формы, уклада, систе¬
мы, которые, будучи механически перенесены на русскую поч¬
ву, ломали естественный ход жизни русского государства и пра¬
ва, выступая тормозом самостоятельного развития России. Кре¬
постное право — яркий тому пример: продажи, мены и полное
бесправие крестьян, довлевшие над Россией почти два столетия,
во многом были следствием сознательного демонтажа традици¬
онно-русской государственной и правовой систем, некритиче¬
ского восприятия западных политико-правовых институтов без
учета их последствий для будущего России. Петровская верху¬

3. Право и государственность Российской империи
133
шечная рецепция, превратившаяся при его преемниках в безу¬
держное копирование западной сословной организации, поте¬
ряла исторические связи с Московским периодом, в рамках ко¬
торого были созданы уникальные политические и правовые
ценности, во многом значительно опередившие в своем разви¬
тии западные аналоги.
Восприятие Россией политической и экономической систе¬
мы западного феодализма совпало с отменой его и кризисом в
Западной Европе. Петр I и Екатерина II в свое царствование
застали блестящие, но уже отжившие формы феодальной госу¬
дарственности. Поэтому рецепция сословности, воспринятая
«просвещенными» русскими императорами как прогрессивное
«облагораживание» «невежественной» России, привела в конеч¬
ном макроитоге к искусственной консервации в стране истори¬
чески чуждой и тупиковой социальной системы, политическо¬
му закреплению заведомого изолирования и отставания рус¬
ских государственно-правовых институтов.
Принципиальная разница в социальных укладах России и
Европы делалась все более значительной и вела Россию к куль¬
турной отсталости и политическому краху. Если в Европе ин¬
дивидуальное, корпоративное начало развивалось и обособля¬
лось от государства в виде привилегий цехам и городам (Магде-
бургское городское право), постепенной утраты монополии
церкви на образование и распространении университетов, ос¬
лабления и отмены крепостной зависимости крестьян, то в
России, наоборот, государство брало на себя полномочия и
консервировало роль «универсального феодала», контролиро¬
вавшего все ключевые общественные институты: церковь, со¬
циальная структура, профессии и территории. Стиль реформа¬
торства в XVIII в. предопределил последствия модернизации в
последующие периоды русской истории — при несомненной
способности национального организма частично адаптировать
поток интервенции чужой культуры и создать на этой основе
оригинальные национальные формы при новых геополитиче¬
ских возможностях России, которые давало само по себе усиле¬
ние государства. В стратегическом плане Россия катастрофиче¬
ски теряла способность к подлинному лидерству в социальных
отношениях, ибо эти отношения характеризовались подавлен¬
ностью внутренних человеческих инноваций, которые могли
бы обеспечить действительный рывок в социальном соревнова¬
нии народов.

134
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
Сословные реформы Петра I имели далеко идущие последст¬
вия для всей структуры русской государственности, в том числе
такой несущей ее конструкции, как местное самоуправление.
Территориальное представительство классов и социальных
групп, на котором строилась система Земских соборов, было ли¬
квидировано и заменено исключительно сословным представи¬
тельством, действовавшим лишь на местном уровне (город и
уезд). Центральные представительные органы с XVIII в. в России
отсутствуют и возобновляются лишь в XX в. К тому же следует за¬
метить, что ввиду неравенства сословий в местных органах само¬
управления фактическая и юридическая власть принадлежала
лишь одному сословию — дворянству, что ярко демонстрируют
местные органы самоуправления, введенные Екатериной II «Уч¬
реждением для управления губерний» 1775 г.
С организацией сословной системы и особенно с введением
Петром I городских магистратур громадные социальные груп¬
пы, в частности сельское население, были фактически лишены
самоуправления, что, конечно же, не могло не иметь далеко¬
идущих последствий для воспроизводства правового сознания в
самой гуще социальной базы русского общества. Эта мера фак¬
тически вела к пресечению исконной демократической тради¬
ции самоуправления регионов на всесословном, земско-собор¬
ном принципе, что резко снизило общий политико-правовой
уровень русской юридической культуры.
Таким образом, в начале XVIII в. в результате действия
мощной европоцентристской тенденции в России произошел
социальный переворот, оказавший сложнейшее влияние на бу¬
дущее русской государственности и права. В их природе наряду
с сохранившимися как элемент правосознания исконными зем¬
ско-соборными чертами стала формироваться новая ветвь в ор¬
ганизации власти и права, характерная для западного админи¬
стративно-полицейского государства.
Для полицейского государства, импортированного Петром I
и представлявшего противоположность сущности власти и пра¬
ва Московского периода, характерны следующие черты: 1) рег¬
ламентация всех сторон общественной, экономической жизни;
2) широкое вмешательство государства в частную жизнь граж¬
дан; 3) ограничение гражданской инициативы и ликвидация
всякой общественной автономии.
Средством поддержания данного режима стала прежде все¬
го полиция. Не случайно именно Петром I были впервые в

3. Право и государственность Российской империи
135
России введены специальные, «регулярные» полицейские ор¬
ганы, которые ранее входили в состав общей администрации и
выполняли сугубо правоохранительные функции. Теперь новая
концепция государства потребовала и новых полицейских
функций, которые стали пониматься чрезвычайно широко.
Согласно Указу Петра I от 25 мая 1718 г. («Пункты, данные
С.-Петербургскому Генерал-Полицмейстеру») на полицию воз¬
лагались задачи следить за строительством печей и комелей,
прямизной улиц и переулков и т. д. В соответствии с Регла¬
ментом Главного магистрата 1721 г. полиция должна была
также следить за домовыми расходами граждан, «воспитывать
юных» и определять покрой одежды. Законодатель прямо за¬
писал, что «полиция есть душа гражданства и всех добрых по¬
рядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности
и удобности»1. При такой трактовке роли государства, столь
типичной для средневековой Европы и чуждой предшествую¬
щей русской практике, неудивительно, что особыми указами
правительства предписывалось: из какого материала строить
дома (Указ от 9 октября 1714 г.), из какого дерева изготовлять
гробы, какими орудиями возделывать землю, из каких мате¬
риалов шить обувь (Указ от 1 сентября 1715 г.); запрещалось
ношение бород и предписывалось, на скольких лошадях ез¬
дить каждому чину2.
Все это не могло не иметь самых серьезных последствий в
развитии русского права и всей русской правовой системы. Их
эволюция с этого времени пошла в следующих основных на¬
правлениях.
Первое — упрощение и примитивизация системы источни¬
ков русского права. В XVIII в. единственным источником права
России признаются формальные акты государственной власти
(законодательство) — указы, регламенты, уставы, учреждения
и т. д., которые вытесняют все иные как традиционные, так и
исходящие от различных, в том числе региональных, частей го¬
сударственного аппарата. Это значительно обедняет и делает
плоской социальную почву русского права.
Следует заметить, что сужение культурно-исторической и
социальной базы правового регулирования — вероятно, харак¬
терная черта политического реформаторства в России, начиная
1	Регламент или Устав Главного магистрата // ПСЗ. Т. VI. № 3708. Гл. X.
2	См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 257.

136
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
с петровских нововведений и до наших дней. Так, ограничение
номенклатуры источников советского права и отбрасывание
дореволюционного этапа начиная с 1917 г., законодательная
«десоветизация» 90-х гг. типичны для XX в.; гипертрофия заим¬
ствованных законов характерна для современного периода. Все
это влечет оторванность законодательства от практики, обедне¬
ние его социальных источников в пользу отвлеченного творче¬
ства бюрократических структур — как представительных, так и
исполнительных.
Второе направление: для периода империи характерно изме¬
нение понимания самой природы национального права. Если
раньше под правом мыслилась прежде всего «воля земли» и те
акты власти, которые были совместимы с общественным укла¬
дом и имманентны духу русского общества, его религиозно-эти¬
ческим нормам, то теперь под правом разумеется такой закон,
который как бы сконструирован, создан по заранее намеченно¬
му плану разумным законодателем-сувереном, а сознание на¬
рода рассматривается как объект воздействия, «просвещения».
Само это сознание заведомо не воспринимается как правовое,
более того, делается сферой «воспитания», «внедрения», «внесе¬
ния» в него некоей высшей справедливости и мудрости, пости¬
жимой лишь отдельными гениями, философами, вождями.
Поэтому главное внимание в новой ориентации уделяется
прежде всего собственно закону как государственному акту: че¬
рез «хорошие» законы государство стремится исправить и скор¬
ректировать общество, человека сообразно идеалу законодателя.
Петровская рецепция западного права положила, таким об¬
разом, в России начало глубокой дихотомии государства и об¬
щества, личности и правопорядка, правовой системы и право¬
вой культуры. Привнесение на русскую почву западного разъе¬
динения государства и личности передало сложные коллизии
последующему развитию русского правового сознания и всей
русской политической культуры. Вероятно, не случайно, что
именно с XVIII в. ведет свое начало наша современная теория
(философия) права, возникшая как компиляция сугубо евро¬
пейских доктрин естественного права в его абсолютистских ин¬
терпретациях, чуждых русскому правовому сознанию и тради¬
циям русской общественно-политической и философской мыс¬
ли. Теория естественного права, как и государственный
позитивизм, развившийся в качестве ее неизбежного спутника,
ознаменовали в сфере философии права нарастание европоцен¬

3. Право и государственность Российской империи
137
тристской тенденции, которой широко открыла путь в полити¬
ческую практику России ее самодержавная власть.
Третье направление: империя Петра Великого заложила ос¬
новы формальной трактовки понятия законности. Законность
как социальное явление в русском обществе с конца XVII — на¬
чала XVIII в. постепенно сводится к требованию исполнения за¬
кона (указа, регламента и т. д.), т. е. приказов суверена, юриди¬
ческая сила которых проистекает лишь из формальной, технико¬
юридической правомерности оформления воли политической
власти. Всякое указание на внемонархическую детерминацию
закона и законности — мнение «земли», ее территориальных и
профессиональных представителей — совершенно исчезает из
законотворческой практики. По мере усиления формального на¬
чала в законодательстве институт законности противопоставля¬
ется господствующему народному сознанию, в связи с чем госу¬
дарство вынуждено в беспрецедентных масштабах по сравнению
с московским периодом заниматься целенаправленной пропа¬
гандой и «продавливанием» в обществе своих установлений, до¬
ведением их до сведения буквально каждого субъекта. Эти меры
закономерны: без них нормы, слабо связанные с менталитетом
общества и не интегрированные в его регулятивные механизмы,
обречены на социальную изоляцию. Их жизнь — в постоянной и
эффективной поддержке официальными структурами, в вытес¬
нении оказывающихся конкурентными естественных норматив¬
ных систем.
Уже в петровское время царские указы в обязательном по¬
рядке стали читаться в церквах, на ярмарках, торговых площа¬
дях, причем, как отмечается в источниках, закон вменил в обя¬
занность всем посещать церковь сколько ради богослужения,
столько же для ознакомления с указами: не ходящих в церковь
велено ловить, как воров и разбойников (Указ от 30 октября
1718 г.), переписывать бывших в церкви при слушании указа
(Указ от 23 февраля 1721 г.). Усиление публичного начала в
праве не могло не вести косвенно как к обмирщению церкви,
так и к фактическому глушению иных социальных регуляторов,
в том числе религиозных, необходимых для нормального разви¬
тия исконных национальных начал правовой системы.
Под напором духовного обмирщения XVIII—XIX вв. сильно
изменилась сама Русская православная церковь — источник мо¬
ральной устойчивости правопорядка. Сыграв огромную роль в
открытии новых путей культурного развития России, уже к кон¬

138
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
цу XIX в. в рамках введенных Петром I огосударствленных
форм управления церковь потеряла необходимую социальную
динамику. Именно западные политико-правовые институты
XVIII	в., изменившие политический статус Церкви, выполняв¬
шей важные идеологические функции, повлекли фундаменталь¬
ные и далеко идущие для всего традиционного уклада жизни
России последствия. В решающий момент, будучи фактически
органом государства, Церковь оказалась лишена морального ав¬
торитета и духовного влияния, необходимого для выполнения
ее миссии. Примерно такая же ситуация произошла с идеологи¬
ческими институтами советского времени, где государство, за¬
ключив их в жесткие официальные рамки, сыграло главную
роль в утрате обществом способности самостоятельно противо¬
стоять духовным вызовам времени, в том числе идеологии за¬
падного потребительства.
Еще одной характерной особенностью развития русского
права XVIII в. стала широкая инкорпорация иностранной пра¬
вовой формы, применявшейся в древнерусском законодатель¬
стве, а также и содержания: институтов и целых актов зарубеж¬
ных правовых систем. Теоретической основой иностранного за¬
имствования в беспрецедентных для Руси масштабах стала
«адаптированная» доктрина естественного права, согласно ко¬
торой государство в лице монарха выступает субъектом право-
познания, результаты которого (справедливые и разумные ре¬
шения суверена) воплощаются в позитивном законодательстве.
Это законодательство должно опираться на «естественные»
принципы, которые, считалось, уже известны «просвещенным»
народам и которые не надо изобретать и тем более искать у се¬
бя, а следует лишь воспроизвести в русском законодательстве
на основе тщательного учета иностранного опыта.
Самый распространенный способ законотворчества в
XVIII	в. — рецепция европейского права, в том числе прямые
его переводы с немецкого и шведского. В частности, известный
памятник военно-уголовного права начала века Артикулы Во¬
инские 1715 г. есть буквальный перевод военных артикулов
шведского короля Густава-Адольфа 1621—1632 гг., сделанный
при Карле XI. В русских Артикулах используются также фраг¬
менты законов императора Леопольда I, датского короля Хри¬
стиана V, французские ордонансы и регламенты. Вексельный
Устав Петра II — важнейший памятник гражданского права то¬
го времени — практически полностью заимствован из совре¬

3. Право и государственность Российской империи
139
менных ему немецких вексельных уставов и издан на русском и
немецком языках одновременно. Знаменитый Наказ императ¬
рицы Екатерины II, адресованный комиссии по подготовке но¬
вого Уложения 1767—1768 гг. (неосуществленного), в значи¬
тельной своей части есть буквальные выдержки из сочинений
Ш. Монтескьё и Ч. Беккариа, не говоря уже о его общей смы¬
словой и идейной направленности, почерпнутой из работ
французских просветителей. Перечень подобных примеров
можно было бы продолжить, что свидетельствует об изменении
в XVIII в. самого подхода к формированию русского права. Ес¬
ли раньше иностранное законодательство использовалось для
совершенствования русского национального права, адекват¬
ность которого не подвергалась сомнению, то с приходом к
власти Петра I принимается противоположная система — за ос¬
нову русского права берутся иностранные кодификации, кото¬
рые затем лишь несколько модифицируются и дополняются от¬
дельными нормами, отражающими «условия» России, причем
делается это довольно приблизительно и схематично. Так, в
1718 г. Петр I, желая подготовить новое Уложение взамен зна¬
менитого акта 1649 г., приказал Сенату целиком взять за основу
будущей работы шведское Уложение, выбрав из русского зако¬
нодательства в дополнение и изменение к нему лишь некото¬
рые положения; для раздела же о праве земельной собственно¬
сти (поместном праве) царь указал полностью заимствовать
лифляндское и эстляндское законодательство.
Неудивительно, что столь серьезные разрывы в корневой
системе отечественного права отнюдь не привели к прогрессу
русского законодательства, наоборот — его качество значитель¬
но снизилось по сравнению с документами XVII в. Для русско¬
го права первой половины XVIII в. характерны деградация
юридической техники, утрата ясности и четкости языка, веле¬
речивость, расплывчатость формулировок, законодательная де¬
магогия, которые резко отличают законы петровской и после¬
дующих эпох от ясного и емкого стиля русского национального
права XVI—XVII вв., в частности Соборного Уложения царя
Алексея Михайловича.
Из этого следует важный, на наш взгляд, вывод: рецепция,
проведенная без учета меры, нарушающей целостность нацио¬
нальной основы права, не ведет к его прогрессу, а, наоборот,
влечет упадок национальной правовой культуры, какие бы со¬
вершенные образцы ни принимались за объекты заимствова¬

140
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ния. К сожалению, культурно-историческая природа права до
сих пор мало учитывается в России при проведении различных
преобразований.
Тем не менее влияние петровских реформ на русское госу¬
дарство и право не поддается какой-либо однозначной оценке.
В качестве бесспорного факта можно лишь констатировать ряд
фундаментальных явлений в русской правовой культуре, воз¬
никших в ходе вмешательства Петра I и интегрировавшихся в
русскую правовую систему именно с этого времени. Это обре¬
тение единства общерусской государственности и правовой
системы в их восточном и западном измерениях и восприятие
этого процесса общественным сознанием, что подготовило по¬
следующее восприятие идеи федеративного устройства России
и общерусской системы права. Другим серьезным новшеством
можно считать утверждение западноевропейской социальной
стратификации общества в ее сословном варианте, давшем
прозападно ориентированную национальную элиту — дворян¬
ство и заложившем основу будущей интеллигенции, в том чис¬
ле разночинной, которая стала каналом мощной ретрансляции
западных ценностей на русскую почву. Это во многом предо¬
пределило судьбу русской правовой культуры в последующие
столетия.
Западная социальная организация привнесла невиданный
ранее на Руси раскол общества, его правового и религиозного
сознания в многочисленных направлениях — национально¬
культурном, религиозном, политическом. Об этом свидетельст¬
вует нарастающая череда церковно-политических, социальных,
нравственно-этических конфликтов в России, сопровождаю¬
щих ее историю на всем протяжении XIX и XX вв. Теоретиче¬
ским их проявлением в духовной культуре стали никонианство
и старообрядчество; позже — противостояние славянофилов и
западников 40-х гг. XIX в. Борьба культур и сложная психоло¬
гическая неадекватность власти породили фактор аномального
восприятия в России европейских ценностей. Яркий пример —
старообрядчество, уроки из исторической трагедии которого
для судьбы социальной и правовой этики в России, на мой
взгляд, до сих пор в полной мере не извлечены. «Исторический
парадокс состоял в том, — писал А. Д. Синявский, — что в гла¬
зах старообрядцев и в глазах народа сам Никон — еретик, кото¬
рый протаскивает на Русь латинскую веру, тогда как Никон в
действительности был ярым антизападником. Короче говоря,

3. Право и государственность Российской империи
141
Запад становится тем незримым историческим фактором, кото¬
рый создает на Руси атмосферу страха и взаимной подозритель¬
ности»1.
После стресса насильственного вторжения рационализма в
русскую культуру XVIII в. относительная адаптация русского
организма наступает только к первой четверти XIX в., начинает
создаваться своя литература, музыка, живопись, формироваться
юридическое сознание. Эта идейная борьба хотя и устарела в
своей исходной постановке к XXI в., но перманентно питается
практикой все новых форм государственности, и поэтому так
до сих пор и не завершена в России.
Русскому государству XVIII в., созданному Петром I и со¬
хранившему ведущие элементы своей сословно-полицейской
концепции при его преемниках, суждено было прожить до фев¬
раля 1917 г. Эти два столетия — время значительного прогресса
русского общества и одновременно нарастания его противоре¬
чивости — главного последствия внедрения петровской доктри¬
ны государственности и правопорядка. Империя, имевшая оче¬
видные достижения во всех без исключения областях, включая
правовую, так и не смогла разрешить противоречия, имманент¬
ные этой доктрине. Разрыв между сохранившимся менталите¬
том русского народа и чуждой ему социальной, государствен¬
ной и правовой организацией, которая была не способна к со¬
вершенствованию на базе русской национальной культуры, в
эти два послепетровских столетия только увеличивался.
Это глубинная причина действительного отставания России,
отставания не от Запада, а прежде всего от самой себя, от тех по¬
тенций, которые несла в себе русская правовая культура, русская
государственность и русская социальность, но которые были по¬
дорваны катастрофой русской церкви и политической револю¬
цией XVIII в. Социальный раскол проходит красной нитью через
всю новую историю русского государства и права, а весь XIX в.
стал временем сложного, подчас мучительного поиска выхода из
той социальной и политико-правовой дихотомии, в которой ока¬
залось русское общество после радикальных нововведений вели¬
ких реформаторов. Сказанное, разумеется, не означает, что в до¬
петровской России совершенно не было почвы для противоре¬
чий и что та Россия совершенно не причастна и не связана с
XVIII	в.: это в конечном счете одно и то же общество. Однако
1 Синявский А. Д. Иван-дурак: Очерки русской народной веры. С. 323.

142
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
XVIII	в. для России действительно во многом иррационален: ду¬
мается, настала пора отказаться от привычных поисков экономи¬
ческих и политико-социальных корней происходящего в XVIII в.
в предшествующем состоянии России — этот путь ведет объек¬
тивно к «подгонке» русской истории под существующие схемы
развития европейских стран. Государство и право России XVIII и
XIX	вв. — это глубоко травмированная национальная политико¬
правовая система, которая развивалась на фоне сложного про¬
цесса отторжения своих верхушечных институтов, постепенного
возрождения собственной идентичности, поиска адекватной по¬
литико-правовой организации.
Будучи национальными по мотивам и целям, петровские ре¬
формы по своей форме, характеру и стилю были компилятивны¬
ми, эклектичными, заимствованными. Однако форма и стиль
оказались серьезно фундаментированы политическим насили¬
ем, необходимым для внедрения реформ в жизнь. Впоследствии
реформаторское насилие, чужая государственно-правовая
структура приобрели самостоятельный и во многом решающий
статус в русской политической и социальной практике, произве¬
дя сложное мутационное воздействие на генетические програм¬
мы российской правовой ментальности.
Вторая половина XVIII в. отмечена попытками некоторого
примирения нововведений с национальным характером право¬
порядка, существовавшего в России. Однако эти попытки за¬
трагивали скорее форму нововведений, нежели их содержание.
Так, Екатерина II, стремясь к наибольшей адаптации западных
институтов к русскому национальному укладу жизни, заменяла
иностранные названия правовых и управленческих структур
русскими.
Еще больше признаков этого метода можно найти в царст¬
вование Александра I, пожелавшего ослабить некоторые одиоз¬
ные институты западного феодализма, прежде всего — крепост¬
ное право. Однако эти попытки, сделанные на основе чуждого
русской правовой культуре либерального конституционализма,
стали лишь символами противоречивости власти, оторванности
ее от русской действительности, ибо полагались на все тот же
естественно-правовой, рациональный принцип «конструирова¬
ния» русского общества в соответствии с западными идеалами
просвещенного самодержавия.
Попытки либеральных реформ Александра I продемонстри¬
ровали ограниченность их культурно-исторического горизонта,

3. Право и государственность Российской империи
143
диссонанс с общественным сознанием России, которое сразу
же вслед за их неудачей было объявлено «неготовым» и «отста¬
лым», а также удивительную бедность средств инноваций, ко¬
торые дал русской государственности ее западно-полицейский
вариант. В этой во многом тупиковой ситуации, к которой при¬
вели русскую государственность реформы начала XVIII в., не
учитывавшие ее специфики, пришедшему в 1825 г. к власти
императору Николаю I не осталось практически иного пути
кроме как довести эту систему до окостенелого совершенства,
которое окончательно остановило ее прогресс и обострило все
внутренние пороки.
В обстановке переплетения различных общественных сил,
появления в России новых, неизвестных ранее социальных, ре¬
лигиозно-нравственных, политических компонентов ее право¬
вой системы развивалось русское право в XIX в. Это время от¬
мечено значительным прогрессом русской законодательной
формы, получившей продолжение в рамках европейской юри¬
дической традиции. Проект гражданского уложения, составлен¬
ный М. М. Сперанским, известным государственным деятелем
России, масоном, был переделкой французского гражданского
кодекса 1804 г. (кодекса Наполеона) как по институтам, так и
по системе их подачи. После удаления М. М. Сперанского про¬
ект был подвергнут изменениям в пользу большей русской са¬
мобытности, но и в уже окончательном виде — в форме Свода
законов (его десятого тома) — исследователи отмечают в нем
сильное влияние французского гражданского права.
В царствование Николая I закончена начатая императором
Александром I работа по систематизации русского законода¬
тельства, в результате которой было издано Полное собрание
законов Российской империи (ПСЗ), охватывающее юридиче¬
ские акты России начиная с Уложения царя Алексея Михайло¬
вича и до Манифеста о восшествии на престол Николая I
(12 декабря 1825 г.). Впоследствии появилось второе Полное
собрание законов, включавшее нормативные акты Николая I и
Александра II. С 1 марта 1881 г. — со времени вступления на
престол императора Александра III — формируется третье Пол¬
ное собрание законов, которое действовало вплоть до февраль¬
ской революции 1917 г. Продолжением работы по систематиза¬
ции законодательства стало создание в 1832 г. Свода законов
Российской империи, введенного в действие с 1 января 1835 г.
и построенного по отраслевому принципу. Свод состоял из

144
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
15 томов, объединенных в восемь книг, в 1885 г. дополнен 16-м
томом (процессуальное законодательство пореформенного пе¬
риода). Действовал он, как и ПСЗ, до свержения самодержавия.
Нормотворческая и кодификационная активность в России
в начале XIX в. затронула все ведущие отрасли законодательст¬
ва — государственное, гражданское, процессуальное, уголов¬
ное. В 1845 г. было принято Уложение о наказаниях уголовных
и исправительных, новые редакции которого относятся к 1866
и 1885 гг. В 1903 г. создано (также с сильным иностранным
элементом) новое Уголовное уложение, но в действие были
введены лишь отдельные статьи о государственных преступле¬
ниях. Таким образом, Свод законов оставался основным источ¬
ником русского права вплоть до революций 1917 г.
XIX в. с точки зрения развития русского права и русской
правовой системы имеет две переплетающиеся и конкурирую¬
щие тенденции. Первая — как мощная инерция века XVIII и
прямое следствие западной организации русской государствен¬
ной машины знаменует продолжение системной интервенции
западноевропейской политико-правовой традиции в русское
правовое мышление. Проявлением этой тенденции стали как
официальные реформы власти (введение министерств в 1802—
1810 гг., реорганизация управления губерний, рецепция евро¬
пейского законодательства и т. д.), так и проекты преобразова¬
ний России революционной дворянской оппозиции, во многом
выдержанные в либеральном духе.
Вторая тенденция — это движение к постепенному абсор¬
бированию русской правовой культурой институтов и духа ин¬
корпорированного Россией иностранного права. Происходит
явление сложной ассимиляции: сначала соединения, а затем
структурного отторжения и вытеснения нормативных основ
западноевропейской правовой традиции при сохранении и да¬
же укреплении структур правовой формы и юридической тех¬
ники. Явление ассимиляции в праве находит выражение в на¬
полнении правосознания законодателя традиционными нацио¬
нальными институтами уголовного, гражданского, семейного,
процессуального, менее — государственного права. К ним от¬
носятся: элиминация смертной казни по общеуголовным соста¬
вам, смягчение жестокости наказаний, расширение прав сосло¬
вий и постепенное уничтожение сословных перегородок, кон¬
солидация общества в системной оппозиции к сословно¬

3. Право и государственность Российской империи
145
феодальным институтам самодержавия и попытки найти выход
в обретении национальной культурной самоидентификации.
Борьба двух тенденций многократно стимулировала актив¬
ность духовной жизни общества, сконцентрировав его внима¬
ние на специфике русского духа и путях развития России. Ин¬
терес к России обострился во многом благодаря двум фунда¬
ментальным явлениям XVIII и XIX вв. — политическому
повороту Петра I и утверждению в качестве активного фактора
развития русской государственности культурно-правового кос¬
мополитизма, с тех пор неизменно сопровождающего Россию в
различных формах и ипостасях («приобщение к цивилизации»,
к «общечеловеческим ценностям»; «международная классовая
солидарность», «правовая глобализация»).
В XIX в. важным знаком поиска идентичности стала борьба
«западников» и «славянофилов» 40—50-х гг., которая сообщила
особый смысл политическим событиям, происшедшим в Рос¬
сии в конце XIX и начале XX в. Речь идет в первую очередь о
вариантах решения крестьянского вопроса, имевшего в России
принципиальное значение не только и даже не столько для аг¬
рарного производства самого по себе, сколько для всей русской
культуры и государственности.
Как известно, непосредственным последствием крестьян¬
ской реформы 1861 г. стали народные волнения, нарастающая
тенденция к обезземеливанию крестьян, деградация экономики
аграрного сектора и упадок центральных русских губерний, ко¬
торый, по словам В. О. Ключевского, стал «официально при¬
знанным фактом»1. В силу этого обострился вопрос о путях
дальнейшего развития крестьянства как социальной, экономи¬
ческой и культурно-политической общности. Разрешение этой
проблемы, вокруг которой уже давно велась ожесточенная об¬
щественная борьба, напрямую зависело от политико-правовых
альтернатив, предлагавшихся в рамках господствующих воззре¬
ний на дальнейшую судьбу русской государственности.
В период реформ второй половины XIX в. наметились две
основные концепции государственности, борьба которых опре¬
делила динамику политического развития России в конце
XIX	— начале XX в. Прежде всего это возникшая еще в Сред¬
ние века в странах Центральной и Северной Европы доктрина
полицейского государства, внедренная в России Петром I.
1 Ключевский В. О. Краткое пособие по русской истории. М., 1992. С. 157.

146
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
В основных чертах ей продолжала соответствовать государст¬
венная машина пореформенного периода. Характерной особен¬
ностью этой концепции, как отмечалось, была ориентация го¬
сударства на регулирование всех сторон общественной и во
многом личной жизни граждан в соответствии с некими рацио¬
нально познанными «естественными» началами.
Во второй половине XIX в. под влиянием немецкой, прежде
всего исторической, школы права в кругах либеральной русской
интеллигенции делается все более и более популярной иная
концепция власти — доктрина правового государства, для кото¬
рой характерны принципы разделения властей, связанности го¬
сударства законом, гарантии прав личности, запрет чрезмерно¬
сти государственного вмешательства в общественную и частную
жизнь. Характерным для теории правового государства стало
его противопоставление гражданскому обществу, для которого
считались фундаментальными такие основания, как право на
свободное самоопределение личности в сфере, свободной от
вмешательства государства, особенно в экономике и культуре;
саморегулирование экономического и культурного творческого
процесса в результате свободной игры общественных сил;
стремление к достижению в общественно значимой деятельно¬
сти максимально возможного экономического и культурного
уровня в условиях свободной конкуренции; возникновение и
культивирование нового верхнего слоя общества, отличающего¬
ся владением собственностью при уравнивании его со старыми
привилегированными слоями, особенно сословием дворян-зем-
левладельцев1. Концепция правового государства стала юриди¬
ческим коррелятом идеологии протестантизма, западного капи¬
талистического модернизма и индивидуалистической этики.
Анализ общественной мысли России пореформенного пе¬
риода свидетельствует о господстве в кругах чиновничьей и
академической интеллигенции либеральных воззрений, оказав¬
ших сильное воздействие на постановку актуальных обществен¬
ных проблем — от крестьянской до конституционной.
Сочетание элементов полицейского и правового государства,
а затем все большая эволюция в сторону принятия собственно
либеральной доктрины государственности и правопорядка —
основное направление развития России в конце XIX — начале
1	См.: Соколов А. Н. Идея правового государства в Германии и механизм ее
реализации: Автореф. дис	д-ра юрид. наук. Харьков, 1992. С. 18.

3. Право и государственность Российской империи
147
XX	в. Именно в этом русле лежит система мероприятий
П. А. Столыпина по разрушению общины и переводу русского
сельского хозяйства на фермерские основы. «Удовлетворить зе¬
мельную нужду крестьянства распродажей части помещичьих
земель, обогатить помещичий класс этой распродажей, создать
класс крестьян-собственников, замкнутых в своих земельных
интересах, дать землевладению и промышленности дешевого
рабочего в лице обезземеленного крестьянства, а излишкам его
давать выход в переселении на казенные земли из Европейской
России — такова аграрная политика правительства», — писал о
столыпинской аграрной реформе В. О. Ключевский1.
В этом же направлении следует рассматривать и деятельность
С. Ю. Витте, в том числе разработанный им Манифест Нико¬
лая II от 17 октября 1905 г., придвинувший государственный
строй полицейской России вплотную клиберально-конституци-
онному пути развития. Симптоматично, что подавляющая часть
продукции русского правоведения — как публицистического,
так и научного характера — была интерпретацией и парафразом
западных либеральных концепций государства и права, прежде
всего немецкой доктрины правового государства, предлагавшей¬
ся к прямому внедрению в России. Русское дореволюционное
правоведение, представленное в своей основной творческой час¬
ти естественно-правовой и позитивистской школами, выполня¬
ло роль транслянта западного конституционализма в политико¬
правовую жизнь России и поэтому оказалось одновременно и
плодотворным, и в известном смысле поверхностным для нашей
правовой культуры. «Наше отношение к западной науке можно
сравнить с отношением глоссаторов к римской юриспруден¬
ции, — писал Н. М. Коркунов. — И нам приходилось начинать с
усвоения плодов чужой работы, и нам прежде всего надо было
подняться до уровня иноземной науки... Мы не могли, как они,
спокойно работать над усвоением плодов опередившей нас нау¬
ки запада. Наука эта — наука живая. Она развивается с каждым
днем, идет вперед... Тем не менее, в каких-нибудь полтораста лет
мы почти успели наверстать отделявшую нас от западных юри¬
стов разницу в шесть с лишним столетий»2.
Духовный ренессанс, который переживала Россия в конце
XIX	— начале XX в., представленный в философии работами
1	Ключевский В. О. Краткое пособие по русской истории. С. 162.
2	Коркунов Н. М. История философии права. СПб., 1915. С. 233.

148
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
сторонников идеи «возрожденного естественного права» —
В.	М. Гессена, Б. А. Кистяковского, С. А. Котляревского,
И. А. Покровского, И. В. Михайловского, П. И. Новгородцева,
Б. Н. Чичерина и др.; а также приверженцев юридического пози¬
тивизма — Н. М. Коркунова, М. М. Ковалевского, Г. Ф. Шерше-
невича и их единомышленников — именно в сфере права дал об¬
разцы высокого уровня европейского мышления отечественных
юристов, но не создал в теории за рядом исключений, ориги¬
нальных трактовок отечественной юридической культуры.
«Школа наших юристов есть почти исключительно практиче¬
ская, а практика, обыкновенно увлекаемая задачами отдельного
случая, теряет из виду общую конструкцию», — писал Н. Л. Дю¬
вернуа1. Исключение — историческая школа русского права
(С. И. Баршев, И. Д. Беляев, М. Ф. Владимирский-Буданов,
Н. Л. Дювернуа, Н. Д. Иванишев, П. Г. Колмыков, В. Н. Леш-
ков, Н. И. Крылов, Д. И. Мейер, М. М. Михайлов, Ф. Л. Мо¬
рошкин, К. П. Победоносцев, А. Г. Станиславский, В. И. Сер¬
геевич, Ф. В. Тарановский и др.), в работах представителей кото¬
рой постепенно формировалось видение самобытных черт
русского государства и права2.
Конец XIX в. в плане научной рефлексии представлен в ос¬
новном заимствованными западными юридическими школами
и в меньшей степени — оригинальной отечественной правовой
идеологией. И. С. Аксаков писал в 1861 г., незадолго до мас¬
штабной судебной реформы: «Юристы! Да где они? У нас нет
русских юристов, у нас есть чиновники, хорошо знающие Свод
законов, знающие все судейские ходы и выходы, и ученые док¬
тора римского права, столько же русские в области юридиче¬
ской науки, сколько их учителя немцы. Народных юридических
обычаев и воззрений ни один русский юрист не ведает, опыт¬
ность чиновника, знающего наизусть Свод законов и умеющего
прилагать его к нашей судебной практике, не дает ему никако¬
го права называть себя юристом в ученом смысле слова: он не
выносит из этого знания и из этой опытности никакого цель¬
ного юридического созерцания (...) При нашей отчужденности
от народа, и по другим причинам, не только нельзя и думать о
каком-либо цехе юристов, но искусственное заведение таких
1	Дювернуа Н. Л. Значение римского права для русских юристов // Времен¬
ник Демидовского юридического лицея. 1882. Кн. 1. С. 54.
2	См.: Акчурина Н. В. Историческое правоведение: становление, развитие в
России в 30—70-х годах XIX века. Саратов, 2000.

3. Право и государственность Российской империи
149
цеховых юристов было бы крайне вредно для нашей не вполне
сложившейся гражданской жизни»1.
Тот факт, что отечественная юридическая школа реально
возникла лишь к середине XIX в., — драматическое последствие
империи XVIII в., сделавшей практически невозможным и не¬
нужным самостоятельное правовое мышление в России. Это
правовое «самооскопление» полицейского государства самым
негативным образом отразилось на последующей способности
России к совершенствованию своей государственности и право¬
порядка, и эта способность до сих пор далеко не восстановлена.
Значительная часть литературы по философии права конца
XIX	— начала XX в. носила характер компилятивной популяри¬
зации идеи немецкого правового государства. Позитивистские и
естественно-правовые школы в России дали целый пласт лите¬
ратуры «чистого права», оплодотворенной, конечно, националь¬
ной культурой, направленной против существовавших в стране
порядков. Это объясняется самодержавной формой правления и
делает во многом понятным ту легкость, с которой данная лите¬
ратура была устранена из отечественного правосознания бурей
Октябрьской революции 1917 г.
Разумеется, это нисколько не умаляет вклада мыслителей в
осознание юридических проблем вообще и их российской спе¬
цифики в частности, в том числе средствами просвещения и
пропаганды учений, выглядевших весьма революционными и
новыми в тогдашней полицейской России. Творчество русских
правоведов конца XIX — начала XX в., безусловно, способство¬
вало росту общей культуры и юридического самосознания в
сфере академической и бюрократической элит России. Эта
роль и эта функция отечественного правоведения конца XIX в.
имеют много общего с нашим правоведением времен пере¬
стройки и постперестройки, также активно пропагандировав¬
шим западные либеральные доктрины, которые звучали ориги¬
нально в стране, стиснутой долгое время марксистскими догма¬
тами. Увлечение либерализмом было бы вполне заурядным
явлением, если б не утрачивало в общественном сознании сво¬
ей подлинной оценки как просветительского и информацион¬
ного течения и не претендовало на нормативность и участие в
практическом переустройстве Российского государства и права
1 Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? С. 628—629.

150
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
в качестве очередного «истинного» рационального моделирова¬
ния российского общества.
Драма начала XX в. состояла, возможно, в том, что духовные
наследники славянофилов, выступая за самобытность пути рус¬
ского народа, сбережение православной веры, отрицание за¬
падных форм государственного устройства, фактически пред¬
почитали самодержавную форму правления, смягченную «про¬
свещенной» национальной политикой и либеральными
свободами. Это обстоятельство не свидетельствует, разумеется,
о непродуктивности традиций славянофильства в сфере права:
в его рамках были сформированы начала русской юридической
школы, самостоятельной и оригинальной, давшей основы ме¬
тодологии преодоления «панацеи» индивидуализма и космопо¬
литизма на путях учения о соборности.
Следует к тому же отметить, что исходя из опыта революций
1905—1917 гг. русская философская и правовая мысль стала по¬
степенно осознавать тупик первоначальных революционных
увлечений и пагубность для России роли, выполнявшейся в
этом смысле русской интеллигенцией, призвав ее представите¬
лей отказаться от революционного утопизма и вернуться к поч¬
венным национальным традициям отечественной мысли по
преодолению раскола общества, движению к его единению с
личностью и национальной самобытности. Эту тенденцию,
весьма, правда, запоздавшую, отразили сборники статей «Вехи»
и «Из глубины», изданные в Москве в 1909 и 1918 гг.1
Путь к подспудному отторжению либеральной всечеловеч-
ности как основы реформирования Российского государства и
права наиболее наглядно проявился в форме и характере осво¬
бодительного движения. Либеральная и социалистическая его
части, почти всецело увлеченные конституционными и буржу¬
азно-демократическими доктринами, практически сразу же
подпали под влияние западных космополитических центров.
Демократическое Временное правительство эсера А. Ф. Керен¬
ского было сформировано масонскими структурами и практи¬
чески полностью состояло из их представителей. Руководящие
деятели ведущих «парламентских» партий предреволюционной
России были масонами, включая партии кадетов и трудовиков.
Имеются свидетельства руководителя петербургской полиции
1 См.: Вехи. Сб. статей о русской интеллигенции; Из глубины. Сб. статей о
русской революции. М., 1992.

3. Право и государственность Российской империи
151
С. П. Белецкого о существовании связей масонства с
С. Ю. Витте, митрополитом Антонием и даже самим П. А. Сто¬
лыпиным. Многие другие аналогичные факты, ставшие сейчас
предметом научного анализа, свидетельствуют о глубоком кри¬
зисе как официального правительственного, так и значитель¬
ной части легального оппозиционного лагерей, исторической
ограниченности путей, предлагавшихся ими России.
Деятельность многих выдающихся представителей россий¬
ской культуры, связавших свое общественное кредо с западны¬
ми, в том числе масонскими, центрами влияния (среди этих
деятелей было немало известных юристов, историков: М. Кова¬
левский, С. Котляревский, Н. Павлов-Сильванский, адвокатов:
М. Маргулиес, С. Белавинский, О. Гольдовский и др.), объек¬
тивно способствовала дезинтеграции культурно-исторических
основ российской государственно-правовой системы. Данная
линия постепенно возобладала в правительственных, а еще ра¬
нее — думских кругах, что привело к изоляции политической
элиты России от отечественного менталитета, дезориентации
национального правосознания. В стране углублялся социаль¬
ный раскол, усиливалась напряженность, стимулируемые ак¬
тивным внедрением капиталистических отношений в промыш¬
ленность и сельское хозяйство, «человеческий фактор» которых
был лишен необходимой социальной защиты.
Проникновение в русскую интеллигентскую и бюрократиче¬
скую среду идей протестантско-либеральной идеологии драма¬
тически дезорганизовало национальную интеллектуальную эли¬
ту в критически важный период истории, изолировало ее от
собственной идентичности и от социальных опор в глубинных
пластах культуры. Не случайно политическая система России
после Манифеста 17 октября стала принимать квазиподобный
облик западных политических систем, лишь верхушечно их
имитирующий, но не имевший ничего общего с их социальной
основой. Это фактически лишило русское государство всякой
осмысленной управляемости. Судьба нации оказалась вручена
многочисленным враждовавшим группам и группкам интелли¬
генции, тесно связанным с Западом, но лишенным прочных
корней в самой России.
Результатом такого политического развития стало нараста¬
ние раскола в правосознании общества — верного для России
предзнаменования ближайших социальных потрясений, ката¬
лизатором которых в данной исторической ситуации выступил

152
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
либеральный конституционализм, готовившийся сменить по¬
лицейское государство. Именно западные истоки — сначала
бюрократизм (полицейское государство), а затем либерализм
(квазиконституционная монархия) — привели Россию к рево¬
люции, сделали ее неизбежной, отключив естественные защит¬
ные механизмы и иммунитеты русской государственности.
Это — фундаментально ложное состояние правящих кругов, в
том числе и патриотически настроенных, включая таких вы¬
дающихся его деятелей, как Николай II, П. А. Столыпин,
П. Н. Милюков, В. М. Чернов, В. М. Пуришкевич и др., кото¬
рые объективно не могли преодолеть рамок полицейской либо
либеральной альтернатив. Русские бюрократия и интеллиген¬
ция «оевропились», «обмасонились» либо впали в крайне уз¬
кий национализм. Все их усилия вели в конечном счете лишь
к одному — к революции. Схватка интеллигенции и прави¬
тельства свидетельствовала об их взаимном кризисе, неспособ¬
ности предложить адекватную национальную программу.
Абсолютизм, обеспечив длительный период развития Рос¬
сии, к концу XIX в. себя исчерпал. По сути дела, реформы
Александра II подготовили фундамент для свержения самодер¬
жавной власти. Дело стало только за временем, и в этом смысле
альтернативы 1917 году скорее всего не было. Разрушалась пет¬
ровская государственность и вряд ли было возможно, особенно
с расколотым правосознанием России, чтобы уход столь мощ¬
ной, эшелонированной системы не сопровождался колоссаль¬
ными потерями и потрясениями.
Переворот 1917 г. во многом объясняется назревшим и гото¬
вым к разрешению кризисом европоцентризма, потребовавшим
напряжения духовных сил России и актуализировавшим скры¬
тые русла ее сложнейших духовных течений. Коренная слабость
правительственного и либерального политических лагерей за¬
ключалась в кризисе политического и правового сознания эли¬
ты российского общества, историческая фундаментальность ко¬
торого свидетельствовала о надвигающемся неизбежно ради¬
кальном его разрешении.
4.	Советская правовая система
В России освободительное движение второй половины
XIX	в. стало своеобразным порождением полицейского госу¬
дарства (революционное народничество, конституционно-де¬

4. Советская правовая система
153
мократическая и социал-демократическая оппозиция). Борьба с
самодержавием приобрела в конечном счете форму западного
революционаризма, характерными признаками которого как
способа социальных изменений были: стремление к господству
над государственной машиной и через нее — над обществом;
культурное покровительство Запада и принятие его ценностей
за образец исторического пути (в этом сходятся, каждый по-
своему, и либеральный, и марксистский подходы); выдвижение
экономического детерминизма в эпицентр общественных дис¬
куссий; ориентация на дифференциацию, раскол общества и
решение проблем через его внутреннюю конфронтацию.
История первых рабочих организаций и в целом рабочего
движения в России свидетельствует о преобладании в его про¬
граммных установках воззрений европейской социал-демокра¬
тии. Так, программа «Северного союза русских рабочих», со¬
ставленная в декабре 1878 г., ставила целью согласовывать свои
действия с задачами «социально-демократических партий Запа¬
да», т. е. I Интернационала, в котором ведущую роль играли
немецкие социал-демократы.
Поэтому неудивительно, что альтернатива либерализму поя¬
вилась в России также в оболочке иностранной доктрины и с
организационной стороны не только не отличалась от перечис¬
ленных признаков классического «якобинства», но и представ¬
ляла в своих ответвлениях крайние, насильственные варианты
революционности. Речь идет о социалистической оппозиции и
в целом социалистической альтернативе, которая либеральны¬
ми «государственниками» высокомерно рассматривалась как
антинациональная и бесперспективная. Противники револю¬
ции находили ее немецкие, еврейские и иные «антирусские»
корни1. «Я решительно расхожусь с этой теорией, — писал из¬
вестный советский диссидент А. Д. Синявский. — Но трудно
согласиться и с другой, противоположной точкой зрения, в со¬
ответствии с которой Октябрьская революция и советская ци¬
вилизация — это исключительно русское, национальное по¬
рождение. В революции, мне представляется, — продолжает
он, — сплелось и то и другое — национальное и интернацио¬
нальное, локальное и мировое. И тот факт, что она свершалась
как разрыв с национальным прошлым, с национальной стари¬
1	См., например: Солженицын А. И. Двести лет вместе: В 2 ч. М., 2001. Ч. 2.
С. 170—174.

154
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ной и даже с национальным лицом России, не исключает ее
принадлежности к родной земле, хотя революция далеко выхо¬
дит за эти пределы»1.
Парадокс (чисто внешний) здесь состоит в том, что именно
социализм стал формой и исключительно закономерной для
России нишей, в которой смогла сохраниться, выжить и в ко¬
нечном счете возобладать тенденция к национальной идентич¬
ности. Социализм, наиболее близкий принципам русского на¬
ционального уклада жизни и русской ментальности2, в силу
исторически сложившихся обстоятельств, связанных с послед¬
ствиями революции Петра Великого, не мог не выступать во
внешнеаберративной — западнической форме либерал- и со¬
циал-демократизма.
Симптоматична борьба В. И. Ленина с русским либерализ¬
мом. Природа неприятия Лениным этого направления всегда
трактуется однобоко и упрощенно: либо с «классовых» позиций
марксистами, либо с абстрактно-цивилизационных буржуазны¬
ми демократами. Между тем именно в непримиримости Ленина
к либерализму кроется специфика его национального чувства и
объективно русской позиции, которую он фактически занимал
в революции и которая стала исторической реальностью спустя
значительное время после его смерти. Именно классовая трак¬
товка русского национального интереса, которой придерживал¬
ся Ленин, была, вероятно, действительно адекватна тогдашней
России, в отличие от прямолинейного официального и оппози¬
ционного национализма буржуазно-демократического толка.
Объективная цель русского освободительного движения за¬
кономерно состояла в эмансипации России от форм (абсолю¬
тизм, либерализм), навязанных ей иной культурой и сковываю¬
щих ее потенциал, творческие силы. Поэтому освободительное
движение в России имело собственный глубоко внутренний
смысл, логику, лишь внешне подчиняясь схемам классических
буржуазно-демократических «антифеодальных» революций. Ос¬
1	Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. М., 2002. С. 15.
2	По мнению яркого представителя русского исторического правоведения
B.	Н. Лешкова, «отличительное свойство нашего народа, сообщившее особен¬
ность его истории, состоит в общинности, в общинном быте, в способности со¬
ставлять общины и постоянно держаться общинного устройства, порешая все
при посредстве общины. (...) Общинность с ее отношением к личности есть ус¬
ловие всей русской особенности». См.: Лешков В. Н. Русский народ и государ¬
ство. История русского общественного права до XVIII века. СПб., 2004.
C.	110—111.

4. Советская правовая система
155
вобождение России от самодержавия и аналогичный процесс в
средневековой абсолютистской Европе — различные по сущно¬
сти явления. В России — это поиск собственной идентичности,
а вовсе не борьба одной части общества с другой в пользу како¬
го-либо политического или экономического блага.
Не случайно белое движение, смыслом которого было стрем¬
ление свергнутой элиты вернуть утраченные политические и
экономические позиции на прежней монархической либо новой
либеральной основе, потерпело в России полное поражение.
«Красные» сумели победить и, главное, утвердиться в стране во
многом благодаря преодолению первоначальных марксистских
рационалистических проектов и последующему достижению
идентичности с национальными интересами России.
Первым юридическим манифестом нового режима, пришед¬
шего к власти в результате вооруженного восстания 25 октября
1917 г., стал известный Декрет о суде № 1 от 22 ноября 1917 г.,
которым упразднялись прежняя правовая система и институты
царской судебной юстиции, введенные в ходе либеральной су¬
дебной реформы 1864 г. Данный шаг очень характерен с пози¬
ций трактовки глубинной сущности совершенного переворота
и разрешенного им противоречия: Россия освобождалась от
системы правового либерализма, заимствованной у Запада и
прекрасно там себя показавшей, но уже давно переживавшей
глубокий кризис отторжения русским правовым сознанием.
Демократическая судебная система, будучи механически «на¬
ложена» на дезориентированные в культурном отношении круги
русской интеллигенции и городских слоев, вызвала эффект раз¬
ложения правового сознания общества, когда оно стало оправ¬
дывать покушение на убийство (известное дело революционерки
Веры Засулич) и восторгаться изощренной изворотливостью су¬
дебных адвокатов, представлявших зло добродетелью, порок
извинительной слабостью. Неудивительно, что на период рас¬
цвета судебной системы 1864 г. падает разгул преступности в
России, прежде всего распространение политического террориз¬
ма и экономического (корыстного) бандитизма. Неудивительно
и то, что отмена большевиками судебной реформы не вызвала у
населения серьезного сожаления: ее структуры несли типично
буржуазный дух юридического меркантилизма, чуждый и непо¬
нятный большинству трудовых слоев тогдашней России.
Однако «расчищенное» от самобытности либеральными про¬
ектами правовое сознание России стало полем новых экспери¬

156
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ментов — значительно более кровавых и произвольных: в ответ
на белый большевики организовали красный террор, проходив¬
ший вне самых элементарных норм судопроизводства. Нару¬
шенная в конце XIX в. правовая почва России еще долго не
могла устояться и определиться в поиске адекватной формы:
этот процесс относительно завершился лишь к 60-м гг. XX в.,
когда в союзном государстве были приняты Основы уголовного
и гражданского законодательства и судопроизводства, создав¬
шие новое и во многом самобытное правовое качество, исполь¬
зуемое Россией и после распада СССР.
В правовой и политической сферах Октябрьская революция
окончательно демонтировала монархическо-полицейскую госу¬
дарственность западного образца, введенную Петром I. Декла¬
рация прав народов России от 5 ноября 1917 г., провозгласив
равенство и суверенитет всех народов, ликвидацию всех приви¬
легий и ограничений, связанных с принадлежностью к той или
иной нации, и право наций на политическое самоопределение,
дала мощный толчок формированию федеративного государст¬
ва на базе союзной и автономной государственности народов
бывшей Российской империи.
В ноябре 1917 г. постановлением ВЦИК и СНК было уп¬
разднено деление граждан на сословия (состояния) и ликвиди¬
рованы все привилегии, связанные с сословиями. Население
страны стало именоваться гражданами. Декретами от 19 и
20 декабря 1917 г. о гражданском браке, детях, ведении книг за¬
писей актов гражданского состояния и о разводе проведены ме¬
ры по уравниванию женщины в правах с мужчиной. Были вве¬
дены также декреты об отделении церкви от государства и шко¬
лы от церкви.
В 1918 г. приняты первые советские кодексы — о брачном,
семейном и опекунском праве, а также о труде. Они заложили
начало новой законодательной формы права — отраслевых ко¬
дексов взамен прежних Свода и Уложений. Государство, беря
на себя практически все некогда «частное», стремилось через
кодифицированные акты ввести экономическую и социальную
жизнь в рамки централизованного регулирования. Надо ска¬
зать, что здесь не обошлось без сильного влияния германской и
романской (французской) юридических традиций, базировав¬
шихся на актах подобного рода. Так, первая советская крупная
кодификация права начала 20-х гг. была в значительной мере
рецепцией германского права, в частности в сфере гражданско-

4. Советская правовая система
157
правового регулирования — Германского гражданского уложе¬
ния 1896 г. Тогда, в 20-е гг. — годы новой экономической по¬
литики, государство допускало частную собственность и част¬
ную экономическую инициативу. От германского права совет¬
ские кодексы восприняли пандектную систему изложения
нормативного материала: УК и ГК 1922 г., а также практически
все кодексы, принятые в СССР в последующее время, имеют
один общий раздел (общая часть) и несколько специальных
(особенные части).
Что же такое советская правовая система? Ответ может пока¬
заться во многом известным. Сколько уже о ней писали: и ее
теоретики в лучшие для этой системы времена и затем — не
меньше — ее критики. Сохранило ли, однако, советское право
концептуальную целостность с русским правом? Относится ли
советское право к явлениям, противоположным по своей соци¬
альной сущности старому русскому праву? Суть советской сис¬
темы сводят в основном к ее идеологической основе — марксиз¬
му-ленинизму, в соответствии с которым строилась советская
экономика, проводилась социальная политика и функциониро¬
вали советское государство и право.
Между тем этот идеологический способ изучения и объясне¬
ния советской правовой системы во многом уже себя исчерпал.
Подход, реализовавшийся в его рамках, слишком поверхност-
но-популистичен (в ту или иную сторону), а поэтому выводы
из него весьма плоски и утилитарны. Этот подход можно пред¬
ставить как закономерную и необходимую преамбулу к серьез¬
ному анализу явления, достаточно глубокого, чтобы дать обна¬
ружить себя тривиальными политическими методами и при¬
чинно-следственными схемами-объяснениями.
При первом изучении советской правовой системы нельзя
не отметить своеобразной адекватности характеристик, давав¬
шихся ей официальной советской наукой. Правда, именно эти
характеристики вызывают подчас сомнения из-за политически
буквального к ним отношения.
В советской науке правовая система рассматривалась как
«существенный фактор общественно-экономического разви¬
тия», как «инструмент воздействия на производственные отно¬
шения — предпосылку и итог деятельности их участников»1.
1	Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева. Кн. 1.
М., 1986. С. 51.

158
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
Этот тезис, с одной стороны, характеризует подчиненную
роль права в технократическом обществе, а с другой — высту¬
пает символом специфического для отечественного права фе¬
номена — надпозитивного, сверхгосударственного понимания
правового регулирования, когда определение юридического
сливается с непосредственно социальным.
Не случайно другой важной чертой советской правовой сис¬
темы советские юристы считали ее функцию быть «средством
закрепления и охраны политической системы», в рамках кото¬
рой проведена дихотомия «инструментального» правопорядка с
его политико-государственными началами, где государствен¬
ное, политическое всегда есть нечто отдельное от правового.
Советская правовая система должна была выполнять роль нор¬
мативной основы «деятельности, функционирования трудовых
коллективов»1, в чем опять-таки просматривается весьма при¬
сущее русской правовой традиции стремление к непосредствен¬
ному воздействию на общество, приближению права к жизне¬
деятельности социально-профессиональных групп.
И наконец, знаменитая идеологичность советской правовой
системы означала перенос нравственно-правового воспитания
«с внешней, императивной стороны на самосознание, саморегу¬
лирование, обеспечивающие свободный выбор вариантов пра¬
вового поведения и деятельности»2. Поэтому идеологичность
советской правовой системы имела своего рода «двойное дно»:
внешнее — грубо-схематичное «нормативное» поведение, навя¬
зываемое официальным правопорядком без учета реальной эко¬
номической, культурной, национальной специфики общества,
и внутреннее — извечное стремление уйти от внешнего принуж¬
дения, перейти от права, закерпленного в законах, к морально¬
правовому осознанию конкретно-национального смысла долж¬
ного, желание повиноваться только ему. Драма советской пра¬
вовой системы, вероятно, состояла в противоречивости этих
двух начал, где лубочный марксизм не давал ни реализоваться,
ни умереть исконным чертам русского юридического духа.
Эволюция российской правовой системы в послеоктябрь¬
ский период — сложная взаимосвязь идеологической формы,
имеющей поверхностный характер, с содержанием права, не
1	Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева. Кн. 1.
С. 50.
2	Там же. С. 52—53.

4. Советская правовая система
159
поддающимся однозначным оценкам. Между тем советское
право в научных исследованиях весьма односторонне исчерпы¬
валось классовой природой. Удивительно, но его теоретики в
советское время и его критики в постперестроечный период
ничего в нем больше, в принципе, и не видели. Это — сугубо
идеологический подход к сложным явлениям культуры, когда
понятие права выводится на орбиту высокого абстрагирования,
на которой его предлагают рассматривать как универсальный
спутник некоей общей цивилизации с набором идеальных ха¬
рактеристик — демократизма, гуманизма, равенства, справед¬
ливости и т. д., толкуемых к тому же в либеральном духе. Со¬
ветское право находится вне этих идеальных построений как
явление, совершенно прозрачно-классовое, политическое, ко¬
торое должно быть просто демонтировано и заменено.
При внимательном же изучении послереволюционного опы¬
та, если отбросить политические и эмоциональные шоры, мож¬
но увидеть, что российская правовая система во многом сумела
восстановиться и совершить великолепную культурную эволю¬
цию подчас на основе новых институтов, многие из которых
оказались более перспективными, чем не только дореволюци¬
онные механизмы, но и классические западные конструкции.
Именно в лоне КПСС и марксизма, как и раньше в лоне
церкви и христианства, происходило развитие русской культу¬
ры. Отделить сущность этого процесса от его институциональ¬
ной формы невозможно, не повредив такой хирургической опе¬
рацией тканей российской правовой цивилизации. Нельзя бо¬
роться с советской системой как таковой огульно. Она есть
сложное культурное явление1. Источник нашего движения —
не в отрицании советского права. Как известно, церковь также
за свою историю много раз покушалась на права человека, под¬
час в самых жестоких формах, эти попытки однако не стали ос¬
нованием к сомнению в ценностях христианства.
В советский период отечественная юридическая культура пе¬
режила значительный прогресс. Право, правовое сознание, жиз¬
недеятельность юридических учреждений оказались намного
сложнее и автономнее, чем это могли представить марксистская
доктрина и конкретный политический режим, утвердившийся в
стране после революции. Именно советский период — не менее
сложный и кровавый, чем его предшественники — в русской
1 См.: Булавка Л. А. Феномен советской культуры. М., 2008.

160
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
истории ознаменовался бурным ростом законотворчества, поис¬
ком и созданием крупных, невиданных ранее в России законо¬
дательных форм — кодексов, основ законодательства, конститу¬
ций. Первая отечественная Конституция — Конституция
РСФСР 1918 г. Первая «имперская» Конституция — тоже совет¬
ская. С этими фактами нельзя не считаться: опыт, накопленный
в советское время, требует не столько пристрастного политиче¬
ского порицания, сколько внимательного научного изучения.
Важным аспектом этого опыта является система юридиче¬
ского образования, юридической науки, совершенно несравни¬
мые по масштабам и уровню с тем, что было в дореволюцион¬
ной России.
Однако нельзя не видеть, что советское право — своеобразное
право. Его специфика имеет весьма сложную и разноплановую
природу. Внешняя, лежащая на поверхности ее характеристи¬
ка — это идеологическая форма, в рамках которой создавалось и
развивалось советское законодательство. Социалистические
принципы исключили из него все «частное», открыв широкую
дорогу юридическому и квазиюридическому вмешательству го¬
сударства в экономическую и социально-культурную сферы.
Поэтому это право с содержательной стороны напоминает гро¬
мадную административную отрасль, где сведены к минимуму
координационные связи субъектов в пользу субординационных.
Именно из-за широкого государственного вмешательства — те¬
перь на марксистской основе — в праве вновь, как и в условиях
абсолютизма, стали глохнуть и чахнуть традиционные и индиви¬
дуальные механизмы регулирования; институты, обслуживаю¬
щие частный оборот и стимулирующие экономическую, соци¬
альную инициативу людей. Именно эту черту советского права,
детерминированную политическим режимом, существовавшим
в рамках однопартийной политической системы СССР, принято
рассматривать как главную и определяющую: на ней построены
как научные классификации современных правовых систем, вы¬
деляющие социалистическое право в особую типологическую
группу1, так и позднейшая критика советского права в нашей пе¬
рестроечной и постперестроечной литературе. Между тем эта
черта при всей ее важности не может исчерпать сущности столь
сложного периода развития отечественной правовой системы.
1 См.: Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988;
Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева.

4. Советская правовая система
161
Идеологичность советского права имеет закономерные связи
в глубинных структурах российской правовой культуры. В сво¬
их первоначальных вариантах, относящихся к началу 20-х гг.,
советское право выразило миссию — ниспровержение сложив¬
шейся в России государственно-позитивистской школы, захва¬
тившей институты монархической власти, значительную часть
либеральной оппозиции, официальную идеологию, законотвор¬
чество. Вероятно, далеко не случайно, что зарождение совет¬
ского права шло в духовной среде культурного модернизма и
таких его доминировавших в Советской России течений, как
авангардизм, абстракционизм, футуризм — искусства «просто¬
го, как мычание» (В. В. Маяковский). Примерно так можно оп¬
ределить и юридические, в том числе процессуальные, формы
20—30-х гг. в сравнении с классическими институтами судеб¬
ной реформы 1864 г.
Русское право нуждалось в обновлении, но таком, которое
было бы адекватно русскому правовому сознанию, его коллек¬
тивистской и антирационалистической природе. Такого рода
преобразования объективно не могли предложить западные ли¬
беральные экстраполяции и заимствования в русском законо¬
дательстве конца XIX в., они не нашли поэтому практически
никакой иной поддержки, кроме как у самой государственной
власти. С ее уходом, не имея серьезных корней в российском
обществе, идеи либеральных реформ были легко устранены из
правового сознания населения.
Ключевыми и во многом загадочными для понимания но¬
вейшей отечественной правовой системы остаются до сих пор
30—50-е гг. XX в. Политические кампании по развенчанию
«культа личности Сталина», прокатившиеся по стране, в том
числе и в сфере науки, еще более отдалили нас от понимания
происходившего. Так, в сфере права принято обращать внима¬
ние на то, что Конституция СССР 1936 г. была демократиче¬
ской лишь по форме и вовсе не совпадала с реальной полити¬
ческой и юридической практикой. Это связывается с режимом
личной власти И. В. Сталина. Такого рода трактовки значи¬
тельно упрощают историю. Действительные коллизии Основ¬
ного закона, впервые в полном объеме регулировавшего кон¬
ституционные отношения в стране, определялись не столько
волевыми устремлениями И. В. Сталина, сколько реальной ис¬
торической и культурно-правовой ситуацией, создавшейся в
России к тому времени — периоду беспрецедентного социаль¬

162
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ного авангарда, к которому страна шла почти два предыдущих
столетия. Сбалансировать, «исправить», а тем более остановить
этот процесс, как, например, все то, что произошло в ходе и
после современной нам перестройки, объективно не под силу
одному человеку, даже выдающемуся.
Советский правовой авангард, имевший, конечно, и собст¬
венные перегибы и крайности, сумел тем не менее найти само¬
стоятельную почву в общественном сознании и культуре. Его
судьба — сложное, противоречивое, подчас трагическое явле¬
ние в российской истории, которое, однако, дало значительные
конструктивные плоды. К началу 60-х гг. страна имела доволь¬
но развитое законодательство, эффективный комплекс юрис¬
дикционных органов, растущую тенденцию к стабилизации и
даже некоторому снижению социальной патологии. Поэтому
советское право в целом следует рассматривать как новый,
важный этап в жизни российского права. Советское право —
естественный элемент российского правового феномена. Со¬
ветское право было единственным способом и формой выжива¬
ния российского права в структурах западной цивилизации, в
которые интегрировала Россию ее монархическая государствен¬
ная власть в XVIII—XIX вв. Чтобы выжить в новых условиях и
модернизироваться, российское право «ушло» в советское пра¬
во. Советское право — это синоним российского права, этап
его развития, далеко не худший.
Поэтому далеко не случайно, что, когда в перестроечной Рос¬
сии социализм стал объектом легальной и уничижительной кри¬
тики, обнаружился парадоксальный феномен, образно сформу¬
лированный философом-диссидентом А. Зиновьевым: «Мы це¬
лились в коммунизм, а попали в Россию». В форме советского
права жила и развивалась российская правовая культура, кото¬
рая никогда, даже в самые мрачные периоды политического
диктата и репрессий, не утрачивала самостоятельности и духов¬
ной целостности. Наоборот, коммунистический изоляционизм,
в котором вынужденно оказалась отечественная правовая систе¬
ма, послужил для нее мощным щитом от интервенции западной
массовой культуры, в том числе в сфере права — интервенции,
жертвой которой стали многие некогда самостоятельные и само¬
бытные общества.
Историей большевизму была отведена парадоксальная
роль — «внутреннего» защитника национальной культуры.
«Можно с разных сторон подходить к большевизму... — писал

4. Советская правовая система
163
Л. П. Карсавин. — По существу своему политика большевиков
была если и не лучшим, то, во всяком случае, достаточным и,
при данных условиях, может быть, единственно пригодным
средством для сохранения русской государственности и культу¬
ры. Они уничтожали “бар” и живших по-барски носителей
культуры. — Они ли? Не являются ли большевики лишь органи¬
заторами стихийной ненависти и воли темных масс? Большеви¬
ки были беспощадны и бессмысленно жестоки, но, может быть,
только благодаря им не произошло поголовного истребления
культурных слоев русского общества; может быть, они скорее
ослабили, чем усилили порыв стихии, обоснованием и оправда¬
нием ненависти ввели ее в некоторое русло»1.
По своему историческому значению советское право есть
своего рода «подсознательный» бунт против западного правово¬
го рационализма и индивидуализма, в оболочку которых пыта¬
лись заключать русскую правовую идею со второй половины
XIX	в. Поэтому советское право — не казус, не политическая
ошибка и тем более не тупиковый ход правовой истории, оно
закономерный феномен, теснейшим образом связанный со
всем предшествующим развитием русского права. По большому
счету, оценивая итоги советского права к 90-м гг. XX в., можно
с полным основанием сказать, что пройденный за 70 лет путь
позволил достичь России такой высоты правового развития,
которого она никогда в прошлом не имела. Так, уровень право¬
вой фундаментальной и отраслевой науки, существующий в на¬
стоящее время, немыслим для дореволюционной России, рас¬
полагавшей довольно развитой, но весьма несамостоятельной
правовой идеологией.
Достигнутые результаты в своем подавляющем большинстве,
конечно, не случайны, они не могли быть получены вопреки
господствовавшей 70 лет идеологической системе. Однако эта
система, давая известный простор развитию правовой культу¬
ры, не могла не нести внутренних фундаментальных противо¬
речий, особенно в своем национально-государственном аспек¬
те, который уже к 70-м гг. прошлого века стал разрушать пра¬
вовую и политическую сферы общества, отключая их от
естественных источников в национальной культуре. Разрешив
на определенное время — в рамках конкретно-исторического
этапа — проблему самодвижения русской правовой традиции,
1 Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 308.

164
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
марксизм в его советском варианте отстал от ее дальнейших
устремлений. Признаки глубокого кризиса «правовой системы
социализма» стали явственно проступать в 80-е гг. XX в., когда
нормативная основа многих законодательных актов стала под¬
вергаться эрозии, правовое регулирование подменяться общи¬
ми тезисами, указанием на всевозможные принципы, пожела¬
ния, цели, за которыми подчас не было ни сторон, ни четких
прав и обязанностей, ни реальной юридической и социальной
ответственности. Но эти явления не были определяющими.
Специфика правовой системы социализма состояла в ее «скле-
енности» с общественной моралью, фундаментальными прин¬
ципами равенства и справедливости. Именно там был и есть до
сих пор реальный эпицентр правовой культуры русского обще¬
ства и именно там правовая система оказалась заложницей со¬
циалистической государственности. Предпринятые попытки ее
улучшения на прежней идеологической основе не привели и не
могли привести к радикальному изменению ситуации.
Национальная правовая традиция выросла из рамок марксист¬
ской идеологии и потребовала нового объединяющего начала
для решения сложнейших и многообразных проблем России,
вступающей в XXI век. Далеко не случайно, что именно нацио¬
нальные вопросы вышли на первый план сразу же, как только в
стране стали ослабевать идеологические и политические запре¬
ты. В этом — очевидный заказ науке и практике на поиск но¬
вых путей развития отечественной государственности и право¬
вой культуры.
5.	Эзотерическая тенденция в развитии
Российского государства и права в XVIII—XX вв.
Отечественная правовая культура, как и всякая иная, на
протяжении своего исторического пути испытывает многочис¬
ленные разнохарактерные воздействия различных интеллекту¬
альных тенденций, которые могут осуществляться через целую
систему организаций, структур как политического, так и непо¬
литического — философского, религиозного, социального —
содержания. Это влияние может быть весьма значительным,
способным даже определять на какое-то время весь ход право¬
культурного процесса и впоследствии накладывать известный
отпечаток на «генетические программы» национального госу¬
дарственно-правового мира.

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
165
К такого рода воздействию на отечественную государствен¬
но-правовую сферу, сыгравшему важную роль в событиях рус¬
ской правовой истории XVIII—XIX вв. и во многом XX в., не¬
сомненно, относится влияние эзотерической культуры, осуще¬
ствлявшееся через систему различного рода тайных обществ,
прежде всего масонских.
Эзотерическая культура — древнейшая в истории человече¬
ства. Речь идет о сложнейшем процессе соединения, переплете¬
ния культурных потоков — рационалистического, просвещен¬
ческого, эзотерическо-мистического, православно-христиан¬
ского.
Эзотерическая культура в целом характеризуется стремлени¬
ем к деизму, а затем — мистике, соединением философии гно¬
стицизма и неоплатонизма, древнееврейской каббалы и евро¬
пейской алхимии, древнеегипетских мистерий и средневековой
мистики. Оккультные и каббалистические элементы в масонст¬
ве духовно сближают его с иудаизмом, однако скорее всего
правы те исследователи, которые не видят здесь определяюще¬
го для масонства сходства. Так, по мнению С. Е. Киясова, «бо¬
лее корректной представляется иная параллель. Подобно хри¬
стианству, которое испытало значительное семитское влияние,
но сумело путем длительной эволюции создать собственную
систему духовно-нравственных и конфессиональных ценно¬
стей, современное масонское движение также представляет со¬
бой наднациональную конструкцию. В определенном смысле
его можно трактовать в качестве нового религиозного течения,
в основе которого заложены не библейские догматы, а дости¬
жения науки и рационалистическое сознание»1.
Масонские ложи в России появились как следствие общест¬
венной и духовной ситуации, сложившейся в стране в XVIII в.,
отмеченном в Европе господством идей Просвещения. Россий¬
ское масонство 50—70-х гг. этого века испытывало значитель¬
ное воздействие идеалов просветителей. Возникновение масон¬
ства и проникновение в русскую правовую культуру эзотериче¬
ских элементов в политическом отношении тесно связано с
петровскими реформами. Оформление масонской компоненты
в сознание российской элиты отдельными исследователями
рассматривается как прямое продолжение петровских преобра-
1	Киясов С. Е. Масоны и век Просвещения: становление интеллектуального
феномена. Саратов, 2006. С. 44.

166
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
зований. «Затеянный Петром Великим насильственный слом
российской самобытности, — пишет С. Е. Киясов, — должен
был завершиться приобщением страны к исповедуемым “воль¬
ными каменщиками” универсальным ценностям западноевро¬
пейской цивилизации»1.
Конечно, далеко не случайно, что масонство в России как
активный фактор влияния на государственно-правовые инсти¬
туты появляется почти сразу же вслед за возрождением его в
Англии в 1717 г. — в XVIII веке, веке наиболее политически
прозападном в русской истории. Как известно, английское
франкмасонство — религиозно-этическое, внешне аполитичное
движение, исторически восходит к средневековой сословной
системе строителей-каменщиков, которые расселялись по Ев¬
ропе и пропагандировали свое учение. Масонство — явление
западноевропейской культурной традиции. Важный источник
его духовной природы — это идеология средневековых рыцар¬
ских и мистических орденов.
Масонство постепенно превратилось в тайную всемирную
организацию космополитического характера, очень сложную
по политико-религиозному и социальному содержанию, ме¬
няющуюся со временем, но в целом сохраняющую свою при¬
надлежность западной социально-политической системе с все
более усиливающимися эзотерическими, мистическими и се¬
митскими элементами. Соединяя многочисленные течения (ро¬
зенкрейцеры, тамплиеры, иллюминаты, мартинисты и др.), ма¬
сонство имеет определенные общие принципы, близкие док¬
трине западного протестантизма с его обмирщением Бога,
культом абстрактного человека (удобной формы пропаганды
своих взглядов) и материализацией его духовных основ. Для
масонского мировоззрения характерны позитивизм, исповедо¬
вание некоей рациональной закономерности, управляющей че¬
ловеком, и стремление овладеть ею, деизм, отклоняющий вме¬
шательство Бога в самодвижение природы, где познание Бога
возможно лишь через разум (естественная религия), рассудоч¬
ность, что в принципе доступно лишь избранным. Масонство
поэтому соединяет в себе специфическую этику с весьма кон¬
кретным прагматизмом и практицизмом, материализацией ду¬
ховного начала личности. Это своего рода «позитивистская
церковь», как заметил А. Грамши.
1 Киясов С. Е. Указ. соч. С. 33.

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
167
В современной европейской культуре масонство олицетво¬
ряет многовековой процесс сложного взаимодействия и пере¬
плетения западноевропейской и иудейской цивилизаций: ста¬
новление европейской науки и историю масонства с XVIII в.
исследователи рассматривают как уникальный пример культур¬
но-национальной конвергенции с активным участием еврей¬
ского этноса1. Вообще, для воззрений масонства характерен эк¬
лектизм, ассимиляция элементов различных, подчас весьма
противоположных идейных течений2.
Если масонство было отклонением от католицизма, то в еще
большей степени оно противоречило духу русского православия
и русского правового сознания, неся в себе определенные сата¬
нические, оккультные и теософские элементы, что ставит его,
по сути дела, вообще вне «классического» христианства. Однако
русскому масонству как организации, всей отечественной эзоте¬
рической тенденции всегда было присуще подчас интуитивное
сближение с православно-христианской традицией, стремление
(насколько это было возможно для принципов этой структуры) к
обособлению от всеевропейской системы масонства3.
Элитарные тенденции масонства создают для него наиболее
благоприятную среду в сфере интеллектуальных и иных соци¬
альных групп. Объект внимания масонства — прежде всего сфе¬
ра общественного сознания, где братство стремится воздейство¬
вать на ход событий через завоевание позиций в науке, культуре,
печати, философской, политической мысли. Масоны оказали
значительное влияние на выработку классических западных ли¬
беральных ценностей, которые рассматриваются у нас сейчас
как единственно «разумные» и «общечеловеческие». Большин¬
ство деятелей Великой французской буржуазной революции
1789 г. принадлежали к масонским ложам, в рамках которых они
либо духовно подготавливали, либо принимали активное непо¬
средственное участие в ее проведении. Это — Д’Аламбер, Воль¬
тер, Руссо, Дидро, Демулен, Робеспьер, Сен-Жюст, Мирабо, Ла-
файет, Дантон, Марат, Гудон, Сиейес и даже изобретатель гиль¬
отины — символа революции — доктор Гильотен.
Масонство действует в областях жизни, оказывающих непо¬
средственное воздействие на правовую систему общества: сфе¬
1	См.: Милитарев А. Ю. Воплощенный миф. «Еврейская идея» в цивилиза¬
ции. М., 2003.
2	См.: Русская мысль в век Просвещения. М., 1991. С. 157, 161.
3	Там же. С. 159.

168
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ре образования, печати и иных средств массовой информации,
академических кругах и бизнесе, среди верхушки интеллиген¬
ции, столь важной вообще и особенно в России, в структурах
государственного аппарата. Все эти сферы и социальные груп¬
пы задают тон и направленность развитию культуры, государст¬
венности, правового и нравственного сознания общества.
Масонство активизируется в переходные и переломные для
социально-политических изменений периоды, когда решается
вопрос о власти и новой политико-правовой инфраструктуре
общества. Не случайно, что в русской истории оживление ма¬
сонских организаций отмечалось в кризисные времена — пост¬
реформаторства Петра I, царствование Александра I, Отечест¬
венной войны 1812 г. и последующего декабризма, политиче¬
ского кризиса начала XX в. и трех русских революций, а также
в перестроечный и пореформенный период в СССР и России в
конце XX — начале XXI в. Все это, конечно, не случайно. Ма¬
сонство, скорее, можно рассматривать даже не как некую
структуру, а как интеллектуальную тенденцию, облекаемую в
самые различные формы — формальные и неформальные,
светские и религиозные, аполитичные, а иногда и политиче¬
ские. Это постоянный элемент западной цивилизации и одно¬
временно во многом средостение, через которое Запад стремит¬
ся влиять на русско-славянскую, тюркскую и латиноамерикан¬
скую периферии и через которое данная тенденция во многом
укрепилась в России и приобрела статус фактического элемента
ее правовой культуры и политической системы. Масонство сле¬
дует, вероятно, рассматривать как мощный канал, питающий
как радикальную, так и либеральную составляющие россий¬
ской политико-правовой истории. Поэтому оно нуждается не в
«разоблачении», а в тщательном изучении, особенно его влия¬
ния на политико-правовое сознание в России.
История русского масонства ведет свое начало с 1731 г., ко¬
гда Великий магистр Великой Лондонской ложи назначил ка¬
питана Дж. Филипса провинциальным Великим магистром
всей России. Вскоре в его ложу, первоначальными членами ко¬
торой были лишь иностранцы, проживавшие в России, стали
приниматься и русские. При дворе на протяжении XVIII и на¬
чала XIX в. возникали целые масонские кланы, которые подчас
весьма эффективно воздействовали на политику царского пра¬
вительства, не останавливаясь даже перед физическим устране¬
нием неугодных лиц. По свидетельству историков, в заговоре

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
169
против Павла I участвовали и масонские круги, недовольные
его антианглийской политикой. По другим историческим дан¬
ным, сам Павел, еще будучи цесаревичем, был принят в масо¬
ны и даже участвовал в заговоре придворных-масонов против
Екатерины II1.
Значительные успехи русское масонство сделало под руко¬
водством известных просветителей И. П. Елагина и Н. И. Нови¬
кова. Последний в 1775 г. вступил в елагинскую ложу, которая
незадолго до этого, в 1772 г., масонским центром в Англии была
объявлена первой русской Великой ложей, в которой И. П. Ела¬
гин стал «провинциальным Великим магистром». И. П. Елагин
и Н. И. Новиков совместно с преподавателем Московского уни¬
верситета немцем И. Г. Шварцем создали в Москве тайную ложу
«Гармония», которую взял под свое покровительство и куратор¬
ство гроссмейстер ордена «Строгого чина» принц Фердинанд
Брауншвейгский. Руководящие центры русского масонства все¬
гда находились за границей. В этом нет ничего странного для
этой всемирной организации. Структура «храма Соломонова»
имеет иерархическую организацию, верхние этажи которой
весьма отдалены от нижних и часто последним неизвестны. На¬
циональные ложи направляет зарубежное ядро.
Н. И. Новиков развернул бурную издательскую деятельность
по выпуску просветительской литературы, значительная часть
которой была теософско-нравственного содержания и пред¬
ставляла собой главным образом переводы иностранных изда¬
ний. Такой же направленностью отличался известный фило¬
софский журнал Н. И. Новикова «Утренний свет», большинст¬
во статей которого были переводами греческих, латинских,
немецких, английских, французских и шведских авторов рели¬
гиозно-мистической ориентации.
Целью масонских братств в России было создание особой
космополитической организации, членам которой «в присягу
вмещено, что повиноваться они безмолвно должны главному
начальнику, но кто он таков, об нем не спрашивать»2. Прозоров¬
ский, проводивший следствие по делу о масонах, писал: «О госу¬
дарстве и Отечестве нигде в розовых кавалерах (т. е. у розенкрей¬
1	См.: Шумигорский Е. С. Император Павел и масонство // Масонство в его
прошлом и настоящем: В 2 т. М., 1914—1915. Т. 1. С. 140; Ведьмин О. П. Масо¬
ны в России 1730—1825. Кемерово, 1998. С. 27—28.
2	Жизнь и деятельность Е. Р. Дашковой в Н. И. Новикова. Воспроизв. изд.
1892—1893 гг. СПб., 1991. С. 123.

170
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
церов) не видно: да, кажется, Отечества быть у них и не может
как они братья со всеми в свете масонами» и стремятся «ввести
единозаконие в свете»1. В Указе Екатерины II о масонах от 1 авгус¬
та 1792 г. отмечалось, что «дерзнули они подчинить себя герцогу
Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависи¬
мость»; что «имели они тайную переписку с принцем Гессен-
Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенны¬
ми ими шифрами и в такое еще время, когда берлинский двор
оказывал нам в полной мере свое недоброхотство»2.
Масоны служили формой прямого иностранного влияния на
русские дела и получения необходимой информации о положе¬
нии дел в России. Так, немецкое (берлинское) масонство, кото¬
рым руководил прусский король Фридрих II в 40-х гг. XVIII в.,
контролировало значительную часть русского масонства.
Петр III, масон и бывший голштинский принц, придя к власти,
спас Фридриха от военного поражения, заключив вопреки ин¬
тересам России выгодный для Пруссии мир.
Как уже отмечалось, масонство по своей духовной сущности
отклонялось от тогдашнего католицизма. Еще более оно проти¬
воречило духу русского православия. Идеология масонства бли¬
же религиозному протестантизму — ведущему вероисповедова-
нию современной Европы и Америки, для которого характерно
освящение «делания денег», мирского успеха как якобы наибо¬
лее разумных основ устройства общества, вытекающих из древне¬
египетского культа Осириса — бога Солнца, олицетворявшего
цвет золота и поклонение ему. Вероятно, не случайно, что с на¬
чалом перестройки и особенно в пореформенный период 90-х гг.
XX	в. Россия сделалась полем массированного проникновения
различных евангелических сект, которые, судя по всему, не ис¬
пытывали, в отличие от их православных собратьев, материаль¬
ных затруднений в своей миссионерской деятельности по про¬
свещению российских граждан.
С начала XIX в. масонство начинает проникать в русское ос¬
вободительное движение. Русские офицеры-масоны, преследо¬
вавшие в составе российской армии Наполеона после его из¬
гнания из России, вступали в контакты с европейским, прежде
всего французским, масонством революционной ориентации.
Многие офицеры-дворяне принимались в масонство в загра¬
1	Страницы минувшего. М., 1991. С. 243.
2	Там же.

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
171
ничных столицах. Они же составили основу будущих тайных
дворянских обществ, деятельность которых завершилась высту¬
плением 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади. Документы
декабристов, верхушка которых состояла из масонов, их проек¬
ты преобразований в России, включая «Русскую Правду»
П. И. Пестеля1, свидетельствуют о сложном, далеко не понятом
еще соединении либерально-масонских представлений с рус¬
ской ментальностью и русской правовой идеей. Однако декаб¬
ризм в политико-правовом аспекте во многом явление эклекти¬
ческое, не представлявшее реальной альтернативы западно¬
рационалистическому пути развития, на который уже были
переведены официальные стрелки русской государственности.
Декабризм стал, по сути дела, новой революционной попыткой
произвольного конструирования России. В этом смысле он не
дал оригинального и самобытного правового наследия, причи¬
ной чему не в последнюю очередь была исходная методологи¬
ческая ограниченность его масонского элемента в осмыслении
потребностей страны.
«Элементы заданности, обусловленности ряда действий рус¬
ских масонов, — пишет Л. П. Замойский, — их связь с зару¬
бежными организациями масонов нередко отталкивали русских
интеллигентов, которые доверчиво примыкали к “братству” в
поисках необходимых для смысла жизни “истин”. Русским
“братьям” внушалось, что их страна невежественна, что у нее
не может быть собственной истории, нет и будущего, что Рос¬
сию можно лишь “использовать”, “цивилизовать”, если поста¬
вить в зависимость от Запада. Многочисленная придворная
знать иностранного происхождения пропагандировала подоб¬
ного рода космополитические воззрения и сумела до известной
степени заразить пренебрежением к своей стране какую-то
часть русского дворянства»2.
Обыкновение противопоставлять общечеловеческое и на¬
циональное, связывая с последним чуть ли не ретроградные,
«реакционные» признаки взаимоотношений, настолько интег¬
рировалось в общественную жизнь России, что мощным эхом,
или набирающей силы тенденцией, а то и вполне конкретной
политикой правительства дошло до нашего времени. Такая
1	См.: «Русская Правда» П. И. Пестеля // Освободительное движение и об¬
щественная мысль в России XIX века. М., 1991. С. 84—103.
2	Замойский Л. П. За фасадом масонского храма: взгляд на проблему. М.,
1990. С. 157.

172
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
практика сумела облечься даже в формы социалистических
принципов «интернационального» советского права. Достаточ¬
но посмотреть некоторые классические работы по «советскому
социалистическому праву», вышедшие в СССР, чтобы броси¬
лась в глаза сглаженность и даже почти полная стерилизован-
ность их национально-культурной идентичности.
В трактовке такого подхода правовые характеристики «со¬
циалистического государства и права» вполне можно отнести к
любым, в принципе, странам, культурная специфика которых
по отношению к этим характеристикам не имеет решающего
значения. Поэтому масонство как выражение этой культурной
отчужденности — прежде всего интеллектуальная традиция, ду¬
ховный вектор, противоположный национальной культуре, но
находящийся тем не менее с ней в какой-то, может быть, зага¬
дочной, противоречивой связи, оттого национальная культура
не получает подчас необходимых источников своего развития.
Многие деятели русской духовной культуры на ранних эта¬
пах своего творчества увлекались масонством, но, вырастая в
подлинно крупные личности, уже не могли в нем оставаться,
ощущая несовместимость масонского мировосприятия с на¬
циональными источниками своего таланта. Известно, что через
это прошли многие выдающиеся деятели России — Н. М. Ка¬
рамзин, А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой и др. Не случайно, что
фундаментальность духовного вклада в осмысление России,
присущая творчеству Ф. М. Достоевского, тесно связана с его
гениальным проникновением в религиозно-этическую сторону
масонства, которое выразилось, в том числе, в легенде о Вели¬
ком инквизиторе из «Братьев Карамазовых».
Помимо сказанного, значение масонства для политико-пра¬
вовой системы России объясняется и важными государствен¬
ными функциями, которые объективно выполняет эта система.
Будучи всегда нацелено в конечном счете на работу с руководя¬
щими центрами общества, масонство в современной России, в
которой партийная система управляется из одного центра, фак¬
тически выполняет координирующие и даже соуправленческие
функции, соединяя разнородные прозападные и формально¬
русские политические группировки и многочисленные неполи¬
тические объединения в общей политической ориентации,
обеспечивая тем самым определенную степень контроля над
рыхлой и турбулентной политической системой переходного
периода. Видимо, не случайно в истории России в переломные

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
173
моменты начиная с XVIII в. наблюдается активизация масон¬
ских структур. Так, в период кризиса самодержавия в начале
XX	в. зарегистрировано беспрецедентное к тому времени повы¬
шение активности местного и зарубежного масонства1.
Не избежало влияния масонства и рабочее, социал-демокра¬
тическое движение, определившее в XX в. многие политиче¬
ские процессы в мире. Особенно сильным влияние эзотериче¬
ской тенденции было в западноевропейских компартиях и рус¬
ской социал-демократии накануне и непосредственно после
Октябрьской революции 1917 г. Однако сама по себе социали¬
стическая революция, ее антизападная и антибуржуазная на¬
правленность лишила русское масонство прежних глубоких
связей в политико-правовой элите. Сильный удар по нему был
нанесен режимом И. В. Сталина, природа неприятия которого
в кругах прозападного истеблишмента России имеет весьма
глубокие основания и не сводится к его виновности в массовых
репрессиях.
Разумеется, влияние масонства на политическую и правовую
систему СССР и затем России не исчезло вовсе. В последние
десятилетия оно обнаруживает тенденцию к увеличению, под¬
час напоминая известное наблюдение Г. Димитрова: «Часто об¬
щественность удивляется тому, что известные государственные
деятели быстро и на первый взгляд без достаточных оснований
меняют свои позиции по весьма существенным вопросам, ка¬
сающимся нашего государства и нашей нации, или говорят од¬
но, а делают совершенно противоположное. Для поверхностно¬
го наблюдателя это нечто нелогичное и совершенно непонят¬
ное. Для тех же, кто знаком с деятельностью разных масонских
лож, вопрос достаточно ясен. Указанные деятели в качестве
членов масонских лож обыкновенно получают указания и ди¬
рективы от соответствующей ложи и подчиняются ее дисцип¬
лине, что идет вразрез с интересами народа и страны»2.
Не является случайным совпадением и то, что ломка совет¬
ской политической системы сочеталась с бумом в стране оккуль-
1	«...В первый состав Временного правительства (март — апрель) 1917 г.
входили десять “братьев” и один “профан”, который много понимал и о мно¬
гом догадывался, — писала Н. Берберова. — Это был, конечно, Павел Николае¬
вич Милюков». Надо отметить, что П. Н. Милюкова на посту министра ино¬
странных дел Временного правительства сменил масон М. И. Терещенко. (См.:
Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. Нью-Йорк, 1986.
С.	30.)
2	Димитров Г. Сочинения. София, 1954. Т. 12. С. 236.

174
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
тизма, спиритизма, увеличением количества людей, называю¬
щих себя экстрасенсами и магами, буйного размножения нефор¬
мальных теософских и эзотерических объединений, многие из
которых, типа «Ротори-клуб», либо являются прямыми филиала¬
ми масонских структур, либо создают их социальную эшелони-
рованность. Вся эта сеть, безусловно, направленно моделирует и
цементирует политическую систему России, воздействует на ее
правовую систему (через либеральные концепции права и эконо¬
мики), задавая этим системам параметры, в русле которых они
должны двигаться в критически важный переходный период.
«Влияние масонского Ордена не иссякает, — отмечает
С.	Е. Киясов, — напротив, оно распространяется повсеместно,
не признавая государственных границ и языковых барьеров».
Сейчас это один из институтов политической и правовой гло¬
бализации. «Можно говорить о существовании своеобразной
парадигмы отторжения, преследующей нашу патриархальную
цивилизацию, которая исторически и географически обречена
на взаимовлияние по оси Запад — Восток. Любая попытка при¬
вить консервативной России нечто внешнее, причем с самыми
благими намерениями, неизбежно приводит к чудовищным ис¬
кажениям, к фатальному непониманию происходящего. В итоге
подобная инициатива либо отвергается обществом, либо при¬
водит к полному выхолащиванию первоначального замысла в
ходе практического использования»1.
Поэтому юридические аспекты влияния масонства нуждают¬
ся в правовом научном анализе. Это явление слишком фунда¬
ментально и исторически развито в культуре Запада, чтобы его
можно было свести к каким-то заговорам конкретно-крими¬
нального типа, как это, увы, было представлено в известной
дискуссии (точнее, кампании) о масонстве периода начала пе¬
рестройки.
Оказывает ли масонство воздействие на современную рос¬
сийскую политическую и правовую системы? Несомненно, как
весьма специфичный элемент западной цивилизации. С этим
явлением необходимо работать, нисколько не преувеличивая,
но и не преуменьшая его роли в развитии России, ее правового
уклада.
Нужны специальные историко-правовые исследования мас¬
штабов и форм неформального иностранного влияния на рос-
1 Киясов С. Е. Указ соч. С. 33—34, 61.

6. Единство российской правовой истории
175
сийскую правовую систему, которое подчас переходит естест¬
венные для взаимопроникновения культур рамки и приобрета¬
ет характер фактической агрессии, ничуть не менее опасной
для России, чем классические формы военных или экономиче¬
ских интервенций. Результаты такой интервенции, всегда нахо¬
дящей внутри страны легальных сторонников, — целые пласты
утраченных слоев правовой культуры, зияющих в правовой
системе после масштабных законодательных компиляций и за¬
имствований.
6.	Единство российской правовой истории
Мы предприняли весьма краткий обзор российской право¬
вой истории послеобщинного периода, целью которого было
выяснение, главным образом, вопроса о том, что и как влияло
на развитие русского, советского государства и права, что про¬
исходило при этом с российской правовой идеей.
Думается, не подлежит сомнению, что правовая история
России наполнена самыми различными, часто противополож¬
ными тенденциями, формами, институтами, влияниями, ре¬
формациями, революциями, перестройками. Наряду с этим
многообразием источников развития отечественного права,
обусловленным, конечно, во многом противоречивой судьбой
российской государственности, выступает распространенный
стереотип научной, главным образом юридической, рефлексии
о неразвитости и даже отсталости правовой культуры России.
Этот стереотип ввиду многочисленных потрясений в исто¬
рии государства и права России питается иллюзией отсутствия
единства русской правовой истории, представлениями о прису¬
щей ей фрагментарности, чуть ли не предопределенной арьер-
гардности, нигилистичности правового сознания русских, что
создает постоянные искушения к рецепции готовых форм,
стремлению либо разрушить «негодное», либо начать все снача¬
ла и воздвигать нечто самое «прогрессивное» на исторически
пустом месте.
Поэтому постановка вопроса о единстве правовой истории
России необходима прежде всего для проведения реалистиче¬
ской оценки потенциала отечественной правовой культуры.
«Следует подчеркнуть, — дает свою оценку русского права
Р. Давид, точка зрения которого весьма характерна и для совре¬
менной политической элиты и правоведения в России, — сла¬

176
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
бость юридических традиций и чувства права в России. Важна
не юридико-техническая отсталость русского права и не тот
факт, что русское право не было полностью кодифицировано.
Важно порожденное различием исторического развития разное
отношение к праву в России и в других европейских странах...
Единство русского народа основывалось не на праве. Авторы
западных стран могут сколько угодно насмехаться над юстици¬
ей и судьями, высмеивая их слабости; но ни один из этих авто¬
ров не представляет себе общества, которое может жить без су¬
дов и без права... Такое представление мало кого шокировало в
России. Подобно святому Августину, Лев Толстой желал исчез¬
новения права и создания общества, основанного на христиан¬
ском милосердии и любви. В этом плане марксистский идеал
будущего общества и нашел благодатную почву в моральных и
религиозных чувствах русского народа»1.
В этой цитате виден характер западного восприятия право¬
вого феномена и способ оценки с этих позиций русской право¬
вой истории. С ним можно согласиться в том смысле, что в
России всегда существовало разносторонне-правовое общество,
основанное не на внешнем принуждении и диктате юридиче¬
ской (государственной) формы, а на духовно-религиозных
принципах жизненного права, облекавшегося в своеобразные
социальные, религиозные, собственно юридические памятни¬
ки. Свидетельством глубоко правовой природы России была в
том числе долгая жизнь и удивительнейшая пластичность ис¬
точников русского права, многие из которых имели не десяти¬
летнюю, а вековую протяженность во времени.
Способы правообразования и характер русской правовой
культуры до сих пор не получили, к сожалению, независимого
культурологического обоснования. Поэтому положения, приве¬
денные Р. Давидом, выглядят весьма убедительно, когда под
правом понимается западное право, основанное на католиче-
ско-лютеранской этике, а под его формой — западные форма¬
лизованные правовые формы. Технические «недостатки» — от¬
нюдь не свидетельство неразвитости правовой культуры, ибо
кодификационное «совершенство» романского права выступает
лишь отражением его внутренней цивилизационной идентично¬
сти. Нельзя все, что не вписывается в европейское понятие пра¬
вового, априорно рассматривать как неправовое. Такая исследо¬
1 Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988. С. 158.

6. Единство российской правовой истории
177
вательская позиция ведет к элиминации подлинно правового
содержания различных форм социального регулирования, а на
практике способна привести к искусственному политическому
разрастанию в правовой системе элементов иной культуры, ко¬
торые не будут способны в таких масштабах ассимилироваться
обществом и поведут лишь к упадку национального правосозна¬
ния, глушению ростков собственной правовой идентичности,
росту этатистских и тоталитаристских их заместителей.
К сожалению, описательный способ, господствовавший в
отечественном правоведении долгие годы, невозможность дей¬
ствительно критического подхода к тому, что предлагалось, и к
тому, что минуло, если это не соответствовало официальной
трактовке, практически нивелировали опыт аналитической
культурологической юриспруденции. Еще И. С. Аксаков писал:
«Слаба, ненадежна народность, не вооруженная сознанием,
опирающаяся на одну непосредственность быта»1. До сих пор в
теоретической правовой литературе ставится под вопрос воз¬
можность самостоятельной теории русского государства и пра¬
ва, что практически ведет к неизбежной подгонке отечествен¬
ных правовых явлений под эталоны иной культурной природы.
Это — фактический отказ России в способности к правовой
идентификации. Это — путь к продолжению правовой стагна¬
ции и вечного хождения по кругу в развитии правового созна¬
ния. Это — фундаментальные условия для рекрутирования
ущербных с точки зрения правового и государственного миро¬
воззрения национальных элит. Мы до сих пор по привычке бу¬
квально воспринимаем то, что внедряется в наши политико¬
правовые институты, с некоторой наивностью полагая, что все
записанное, сконструированное, учрежденное и есть «россий¬
ское государство», «российское право», «российская культура».
Между тем российская правовая культура — это не матрица
господствующих подходов в правовой науке и в позитивной
правовой политике. Это не то, что хочется, что нравится, что
по вкусу образованным людям в правительстве, академических
кругах и интеллигенции.
В результате исторического «скрещивания» западного про¬
свещенного абсолютизма с самодержавной концепцией Ивана
Грозного Россия получила своеобразные институты государст¬
венности и права XIX—XX вв. С одной стороны, петровские
1 Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? С. 115.

178
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
реформы породили глубочайшее отчуждение русских от госу¬
дарства, преодолеть которое до сих пор невозможно, с дру¬
гой — чуждые культуре элементы стимулировали рост нацио¬
нального самосознания, многих новых, «обходных» и потому
весьма совершенных путей развития правовой культуры, кото¬
рая, не находя прямых способов самореализации, выливалась в
авангардистские, модернистские и иные продвигающие про¬
гресс формы и содержания права идеи: народной демократии,
права как порядка общественных отношений, различных моде¬
лей национально-государственной автономии и т. д.
Русская правовая культура нуждается в последовательном
духовном соединении, врачевании последствий разломов своей
правовой истории, имеющих больше политический и идеоло¬
гический, нежели реальный культурно-исторический характер.
Как известно, второе после Петра I «разрезание» (выражение
Н. А. Бердяева) русской правовой истории произошло в октябре
1917 г. Теперь уже по отношению к Октябрю, так же как раньше
к петровским реформам, вся предшествующая жизнь стала ка¬
заться как бы цельно-однородной и противоположной смыслу
нового политического переворота. Допетровская Русь и ее анта¬
гонист — петровская Россия объединились в своей оппозиции к
новейшей русской истории под знаком большевизма.
Поэтому отечественная правовая культура, испытывая по¬
требность в восстановлении своей исторической целостности, в
том числе средствами научной рефлексии, предполагает также и
новое осмысление устоявшихся трактовок советского этапа рос¬
сийской правовой истории, ранее воспринимавшегося нашей
наукой либо только в «прогрессивном» ракурсе, либо — ныне —
в противоположном ему однозначно негативном истолковании.
Несомненно, революция — существенный поворот в жизни
Российского государства и правовой системы. Однако не следу¬
ет преувеличивать происшедшие вслед за ней изменения, так
называемую качественную новизну строя, степень «ошибочно¬
сти» принятого нового курса.
Многие исследования советской политической и правовой
систем до сих пор исходят из того, что развитие СССР после
революции чуть ли не со всех точек зрения представляло новое
качество в положительном или отрицательном смысле. Не под¬
лежит никакому сомнению глубокое влияние революции на ход
развития страны, на ее высокие достижения и жестокие потери.
Нельзя, разумеется, отрицать новые элементы в экономиче¬

6. Единство российской правовой истории
179
ской, духовной, государственно-правовой организации, воз¬
никшие после 1917 г. Некоторые из них оказали значительное
воздействие на отечественный и мировой исторический про¬
цесс: его темпы, характер, фактологическую канву. Однако не
менее существенно и то, что события начала XX в. не изменили
и не могли изменить в России ее социальный, культурный и
этнический генофонд, как бы в те или иные моменты и ни ка¬
залось, что построено совсем другое общество, «коренным об¬
разом» противоположное предшествующему. Революции, даже
самые глубокие, связанные с изменениями в отношениях соб¬
ственности, этики, религии, не могут диаметрально изменять
геополитическую и культурно-национальную логику развития
столь огромного социального организма, как Россия.
Безусловно, существуют такие явления, которые в любом
случае, даже в историческом контексте, не могут не рассматри¬
ваться отрицательно — преступления, нарушения прав, безза¬
коние. На создание гарантий от них должен ориентироваться
законодатель. Однако такой подход нельзя, на мой взгляд, пе¬
реносить на целые этапы развития страны, как подчас происхо¬
дит в современной законодательной и научной практике. Здесь
уже возникает опасность отрицания целых периодов правовой
истории, без интеграции которых нормальное движение просто
невозможно. А. И. Солженицын призывал русских к покаянию:
«...и мы не устаем призывать русских: без раскаяния не будет у
нас будущего. (...) Каждый день мы пылаем стыдом за наш не-
укладный народ. И — любим. И не ищем других от него путей.
И еще почему-то не всю потеряли веру в него. Но разве в на¬
шей огромной вине, в нашей неудавшейся истории — совсем,
нисколько нет вашей (евреев. — В. С.) доли?»1
Конечно, покаяние за преступление, даже чужое, всегда
очищает. Реальное покаяние совершилось — оно в народном
разочаровании и неверии никому. Но при этом новые бедствия
покаявшихся и беззастенчивость новой власти в России вполне
сопоставимы с ее великими потерями в истории. Что дальше?
Не призывают ли нас начать новую историю — для «неуклад-
ных» русских? Но такой истории нет и не будет. И может ли
вообще быть «неудавшейся» история великого народа? «Очи¬
щение» возможно только в русле нового, не отрицающего
прежние, этапа жизни людей и культуры. Создание реальных
1 Солженицын А. ЖДвести лет вместе: В 2 ч. Ч. 2. С. 474.

180
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
политических, и экономических, и правовых условий для его
наступления, борьба за него на исторической культурной поч¬
ве — труд думающих простых людей, который не заменят ника¬
кие символические жесты элиты, включая разрушение памят¬
ников, перенос могил и публичные крестоцелования.
В связи с этим иначе, чем это почти утвердилось в печати,
следует, на мой взгляд, относиться к «плохим», с точки зрения
упрощенно-механически понимаемого прогресса, периодам не¬
давнего прошлого, именуемым часто заведомо ярлычно «пе¬
риодом репрессий», «застоя» и т. д. Сложность этих времен не
исчерпывается лишь отмеченными характеристиками. Многие
процессы, совпавшие и даже связанные с отрицательными яв¬
лениями в 30—50-е, в 70—80-е и, увы, уже в 90-е гг. XX в., бы¬
ли и есть закономерными и во многом, к сожалению, необхо¬
димыми элементами эволюции общества. Только неглубокому,
политизированному взгляду они могут представляться как «рег¬
ресс», «остановка», «нарушение закономерностей» и т. д. Соци¬
альная природа этих процессов нуждается еще в своем исследо¬
вателе. На этих этапах, кроме беззаконий и безобразий, шла и
идет внутренне-сложная работа общественного роста, накапли¬
вания энергии, кристаллизации главных областей противоре¬
чий; рассасываются крайности предшествующих, в том числе
революционных, новаций. Не разобравшись толком в процес¬
сах на такого рода этапах, весьма рискованно двигаться далее, а
всякий, в том числе конституционный, проект этого движения
без анализа (а не просто критики и перечисления недостатков)
предшествующего состояния общества не будет обоснованным.
К сожалению, именно такой подход — фактическое отрица¬
ние отечественного правового опыта в пользу формальных го¬
сударственных форм — стал почти ведущим в нашей реальной
политике, стремящейся таким образом компенсировать неспо¬
собность и нежелание подлинных перемен.
Понять в полной мере происходящие процессы невозможно
лишь с позиций «методологии деформаций», «исторических
ошибок», «уроков правды» и т. п., тем более уповать на эти клише
как на инструмент выхода из кризиса. Необходимо внимательно
присмотреться к тенденциям, проявившимся в истории как Рос¬
сии, российской правовой системы, так и стран, оказывавших и
до сих пор оказывающих на нее разностороннее влияние.
Подход к истории как предмету для «исправлений» и абст¬
рактного «творчества» приводит к вполне определенным и уже

6. Единство российской правовой истории
181
известным печальным по своей методе проектам государствен¬
ных решений, отбрасывающим хотя и жизненные, но по идео¬
логическим (на новый лад) соображениям ставшие вдруг враж¬
дебными институты.
Следует заметить, что даже самая прямолинейная реакция
никогда не способна уничтожить созданного качества простым
изменением закона, даже основного. В этих случаях всегда тре¬
бовалась еще и сила. Такой метод преобразований во все вре¬
мена вел к дестабилизации, социальным конфликтам, а подчас,
как это у нас уже было, к кровопролитию и расколу страны.
Революции начала XX в. в России не были случайностью.
Несмотря на то что именно так это виделось (и видится) совре¬
менным реформаторам и многим марксистским революционе¬
рам, которым на каком-то этапе показалось, что удалось «по¬
строить» нечто совсем иное и что страна совсем другая, а ее но¬
вые государственно-правовые институты изменили природу
прежней государственности, — несмотря на это, общий исто¬
рический ход, конечно, не прерывался, да и не мог прерваться.
Поэтому никакого «другого пути» где-то рядом просто нет.
Возможны либо ломка, разрушение, либо прогресс на создан¬
ном колоссальном фундаменте.
К сожалению, именно на посылке прерванности отечествен¬
ной истории парадоксальным образом совместились позиции
политических «радикалов», отметающих на этот раз все совет¬
ское, и господствовавшие недавно у нас официальные представ¬
ления о «качественной новизне» Октября, покончившего с
«проклятым прошлым». Все это имеет общую природу. Сегодня
сам факт наступления Российского Возрождения свидетельству¬
ет о важной и глубокой работе истории: не только о сохране¬
нии, Россией в эти столетия своих закономерностей и продол¬
жении пути развития, во время которого, несмотря на утраты
целых пластов старых отношений, были созданы не менее, а в
чем-то более значительные и уникальные духовные и матери¬
альные ценности. Не видеть этого — совершать большую ошиб¬
ку. Все это не дает оснований для тотального конституционного
демонтажа экономики, власти, отрицания человеческого изме¬
рения советского общества и отношения к ним, как к простой
ошибке. Такое упрощение чревато новыми потрясениями.
Поэтому главное отличие отстаиваемой точки зрения на
русскую правовую историю — в идее преемственности истори¬
ческих этапов развития России: дореволюционных и послере¬

182
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
волюционного, советского, на основе чего создается современ¬
ная правовая культура. История России, сплетенная в узлы
сложных противоречий и конфликтов, подъемов и спадов, ре¬
форм и революций, эволюционного накопления, — едина. Все
ее повороты и сопутствующие им социальные и политические
институты — элементы ее ткани, и к ним следует относиться с
уважением, а отнюдь не политически легкомысленно. К сожа¬
лению, в сфере политики и права у нас это сейчас имеет место
быть.
По поводу противоречий и зигзагов послеоктябрьского раз¬
вития следует отметить, что великие преобразования, включая
петровские, отмечены парадоксальным (на первый взгляд?)
противоречием неудач и широкой критики их конкретных но¬
ваций и одновременно — грандиозными системными позитив¬
ными изменениями, которые спустя время, подчас значитель¬
ное, вписывают эти кажущиеся на каком-то этапе трагедией
реформы в более широкий и глобальный процесс развития
России. Конечно, издержки такой интеграции могут быть
очень значительными и должны быть серьезным уроком нацио¬
нальной элите. История ведущих западных стран — убедитель¬
ное тому свидетельство. Октябрь в этом смысле отнюдь не ис¬
ключение. Спешить делать окончательные выводы по совре¬
менным нам изменениям пока еще рано.
Даже имевшие несомненные основания заворожиться дос¬
тигнутыми политическими успехами большевики скорее всего
заблуждались относительно степени своего контроля за ситуаци¬
ей, глубинной направленностью внешне однозначных полити¬
ческих преобразований. Последовавшие за Октябрем как непо¬
средственные, так и более отдаленные последствия свидетельст¬
вуют, что закономерная логика результата отнюдь не всегда
подвластна рационально ставящимся идеологическим целям.
Россия может стать полноценным членом европейского со¬
общества в том случае, если сможет открыть собственные пра¬
вовые закономерности. Юридическое развитие России после
Петра I носило во многом экстенсивный характер и не привело
к созданию системы устойчивой национальной правовой госу¬
дарственности. Отношения России с Западом существовали
всегда и были подчас весьма плодотворны. Однако их характер
после правления Петра I значительно изменился: происходит
массированное проникновение различных европейских инсти¬
тутов в русскую жизнь — от бытовых до государственно-право¬

6. Единство российской правовой истории
183
вых. Такой характер отношений не мог, конечно, не деформи¬
ровать собственного национального уклада, в том числе и в
правовой сфере, не мог не повлиять на рецепцию Россией за¬
падных ценностей, придав этому восприятию эпатажно-ради¬
кальные черты — от восторженных до крайне нигилистических.
Поэтому правовая система России сейчас выступает как
сложное, противоречивое сочетание божественного смысла, че¬
ловеческого поведения и искусственной, подчас конъюнктур¬
ной маски, надеваемой на русский правовой феномен полити¬
ческой властью или господствующей идеологической системой.
Русскую правовую традицию лучше всего выразил бы художест¬
венный образ известной картины В. И. Сурикова «Боярыня
Морозова»: ямщик гонит лошадей по своему плану и представ¬
лению, а не по плану и представлению его седока. Смысл и
«поведение» русской правовой государственности всегда свой и
всегда окончательный, несмотря на устремления и цели верху¬
шечных государственных структур.
Российские государство и право лишены чисто «жанровой»
(типологической), сквозной для их истории формы. Они под¬
чинены духовному смыслу, который сокрыт за многочисленны¬
ми оболочками взаимоисключающих влияний и тенденций,
привнесенных людьми, как-то и когда-то имевшими воздейст¬
вие на политико-культурные процессы в России.
Форма, устройство, законодательные источники Российского
государства и права почти ничего не могут сами по себе объяс¬
нить. Здесь трудность в познании отечественных правовых явле¬
ний, нуждающихся каждый раз в сложном культурологическом
истолковании своих позитивистски-прямолинейных утверж¬
дений, предписаний, учреждений. Основной способ изменений
русского правового смысла — напластование нового на старое
без полного устранения отжившего. Эта закономерность отно¬
сится и к юридической форме. Россия знает самые, вероятно,
радикальные «сбросы» своей юридической формы: правовых
норм, законодательных актов, государственных структур. Пара¬
доксальная уживчивость радикального типа обновления формы
и колоссального консерватизма в изменении духа и смысла со¬
ставляют, пожалуй, наиболее характерную черту русской право¬
вой истории, ее духовного единства.
Подлинный рельеф Российского государства и права зало¬
жен во внутреннем смысле, требующем открытий, освещения,
а не повседневного осязания и тем более привнесения.

Была римская государственность; бы¬
ло римское право; было византийское
право, т. е. римское, видоизмененное
христианством; было и есть право
французское; было и есть англо-сак¬
сонское.
Но где же своеобразное русское право?
И нельзя ли тут сказать:
— Русское право в наше время есть
право европейское, слегка окрашенное
византизмом там, где государствен¬
ность соприкасается с религией.
Очень грустно!
К. Леонтьев, 1890
ГлаваШ
РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ СИСТЕМА
И ПРАВОВЫЕ СЕМЬИ НАРОДОВ МИРА
1.	Классификация правовых систем
Строки, выбранные в качестве эпиграфа к данной главе, на¬
писанные знаменитым русским консерватором за десятилетие
до наступления XX века, характеризуют восприятие русского
права не только западниками и либералами, но, прежде всего,
консерваторами и славянофилами. Юридизм русского мира,
славянской цивилизации — важнейший вопрос их культурной
идентификации и прогресса. Тогда, во второй половине XIX в.,
в разгар либеральных реформ в России очень трудно было раз¬
глядеть не только в праве, но и в других частях общественного
и духовного уклада русских «русскость», столь необходимую
для выживания и адаптации в России мировых культурных
ценностей.
Критичная обеспокоенность за способность русских в корот¬
кое историческое время создать свое и тем самым сохраниться
как величина в мировом соревновании народов — глубочайшая
по исторической прозорливости постановка проблемы в дискус¬
сиях русских интеллектуалов XIX в. «Мы сами, — писал
К. Н. Леонтьев, — люди русские, действительно весьма ориги¬
нальны психическим темпераментом нашим, но никогда ничего
действительно оригинального, поразительно примерного вне

1. Классификация правовых систем
185
себя создать до сих пор не могли. Правда, мы создали великое
государство, но в этом царстве почти нет своей государственно¬
сти; нет таких своеобразных и на других влияющих своим при¬
мером внутренних политических отношений, какие были в язы¬
ческом Риме, в Византии, в старой монархической (и даже на¬
полеоновской) Франции и в Великобритании»1. Очень много
замечаний об «антиюридическом» характере русской культуры
можно найти у славянофилов, западников, евразийцев, сочине¬
ния которых с удовольствием цитируют современные историки,
политологи и компаративисты2. Реальное положение русской
цивилизации конца XIX в., сложно выходящей из периода на¬
сильственного встраивания в Европу, когда стали возможными
национальные формы в экономическом, социальном укладе,
литературе, искусстве, музыке, театре, самом государственном и
правовом мышлении, не могли дать достаточного историческо¬
го материала для подтверждения догадок о самостоятельности
русского правокультурного типа.
Такой опыт дал XX в. в блестящем и одновременно драмати¬
ческом для России эмпирическом изобилии. За это столетие в
стране были созданы колоссальные и уникальные культурные
ценности, в том числе в сфере государства и права. Важно и то,
что жизнь России поставила многочисленные эксперименты в
различных режимах существования ее общества — либеральном
и социалистическом; окрашенной византизмом духовности и
отсутствия всякой национальной идеологии; православной ре¬
лигии и полного общественного атеизма; отчужденного инди¬
видуализма и грубого коллективизма. Все эксперименты исто¬
рии с русской идеей вообще и русской правовой культурой в
частности удивительным образом проверили первоначальные
гипотезы русских интеллектуалов и на деле, но весьма причуд¬
ливым и даже парадоксальным образом реализовали их истори¬
ческую ностальгию. И в режиме всемирной империи, и в почти
полностью наконец «собранной» социалистической «славян¬
ской» конфедерации восточноевропейских народно-демократи¬
ческих республик, и без них уже, давно без Финляндии, теперь
вот в разъединении с Прибалтикой, Галицией, Волынью, Кие¬
вом, Бессарабией, Крымом и почти всем Закавказьем, с огром¬
1	Леонтьев К. Н. Избранное. М., 1993. С. 386.
2	См., например: Мартышин О. В. О некоторых особенностях российской
правовой и политической культуры // Государство и право. 2003. № 10. С. 24—30.

186
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ным культурным европейским опытом и багажом Россия опять
не вписывается в западный контекст.
По почти единодушному мнению западных политиков,
вхождение России в структуры Европы, например ЕС, НАТО,
если такое вообще когда-либо станет возможно, потребует
«полной реорганизации социально-экономических и правовых
структур этой страны» (З. Бжезинский). Однако «тщеславно¬
унизительное желание втереться в члены древней и славной ев¬
ропейской семьи» без предсказанного Н. Я. Данилевским «жал¬
кого самообольщения, будто нас в нее приняли»1 в качестве
важнейшей предпосылки имеет «завершение» дезинтеграции
России и утрату культурной идентичности ее частей. Западный
геополитический выбор создает для России, по мнению З. Бже-
зинского, «предпосылки для прогрессирующей геополитиче¬
ской экспансии западного сообщества все дальше и дальше в
глубь Евразии. Расширение уз между Западом и Россией от¬
крыло для проникновения Запада, и в первую очередь Амери¬
ки, в некогда заповедную зону российского “ближнего зарубе¬
жья”»2. По мнению автора, одного из ведущих американских
политологов, у России просто не остается альтернативы, если
она хочет сберечь суверенитет над ценнейшими из своих терри¬
ториальных владений, в частности Сибирью. «Для европей¬
цев, — продолжает З. Бжезинский, — Сибирь могла бы обер¬
нуться тем, чем Аляска и Калифорния, вместе взятые, стали в
свое время для американцев: источником огромных богатств,
полем выгодного приложения капиталов, своего рода “эльдора¬
до” для самых предприимчивых поселенцев. Чтобы удержать
Сибирь, России понадобится помощь; ей не под силу одолеть
эту задачу самостоятельно ... Благодаря масштабному европей¬
скому присутствию Сибирь могла бы со временем превратиться
в общеевразийское достояние, использование которого проис¬
ходило бы на многосторонней основе... и открывало бы перед
пресыщенным европейским обществом увлекательную пер¬
спективу покорения “новых рубежей”»3.
Таким образом, только с фактически ограниченным сувере¬
нитетом и вестернизированной национальной культурой Рос¬
1	Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические
отношения Славянского мира к Германо-Романскому. М., 1991. С. 442—443.
2	Бжезинский 3. Выбор. Глобальное господство или глобальное лидерство.
Пер. с англ. М., 2005. С. 139—140.
3	Там же.

1. Классификация правовых систем
187
сия могла бы обеспечить себе «включение со временем в евро¬
атлантическую систему в качестве нормального европейского
государства среднего ранга (которое уже не является импер¬
ским Третьим Римом)...»1. Уже сейчас явственно проступают
признаки такого статуса, о котором Н. Я. Данилевский проро¬
чески написал в 1871 г.: сохранять внешнюю государственную
независимость, быть даже великою политическою силою, хотя
и лишенной внутреннего смысла и содержания, представляя
миру «жалкий образец политического недоросля в громадных
размерах»2.
Между тем логика мирового развития на рубеже XX—XXI вв.
иная. Процесс глобализации, в рамках которого страны-аутсай¬
деры или даже бывшие колонии получили возможность беспре¬
цедентного развития и процветания (Япония, Индия, Китай,
Сингапур, Малайзия, Бразилия и др.), с очевидностью показы¬
вает, что их экономические успехи достигнуты на прочной ос¬
нове культурной идентичности, политической и правовой само¬
стоятельности. Именно эти фундаментальные условия сделали
возможным восприятие зарубежного, в том числе англо-амери¬
канского, опыта рыночных отношений; но в каждом случае
принципы этих отношений получали наибольшую эффектив¬
ность в рамках национальной правовой культуры и государст¬
венности. Самая существенная проблема России, значительно
отличающая ее от новых экономических лидеров, состоит как
раз в том, что России в течение XX в. далеко не всегда и не во
всем удавалось сохранять и развивать свою культурную само¬
стоятельность, в том числе и в ключевой области правового соз¬
нания, создавать защитные механизмы от размывания своего
человеческого уклада.
Теперь, в критической ситуации угрозы культурного раство¬
рения и ассимиляции, возникает реальная опасность того, что
России, «потерявшей причину своего бытия, свою жизненную
сущность, свою идею, — ничего не останется, как бесславно
доживать свой жалкий век, перегнивать как исторический
хлам, лишенный смысла и значения, или образовать безжиз¬
ненную массу, так сказать, неодухотворенное тело, и в лучшем
случае также распуститься в этнографический материал для но-
1	Бжезинский 3. Указ. соч. С. 138.
2	Данилевский Н. Я. Указ. соч. С. 402.

188
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
вых неведомых исторических комбинаций, даже не оставив по¬
сле себя живого следа»1.
Поэтому после распада СССР задача приоритетного разви¬
тия национальной правовой культуры для России становится
жизненно необходимой. Мир, претерпев за последние сто и бо¬
лее лет глубокие изменения, с новыми глобальными игрока¬
ми — США, новой объединенной Европой, новыми экономи¬
ческими и политическим центрами в Азии, сделал во многом
устаревшей постановку вопроса об «европейскости» России, ее
государства и права. Стать действительно частью Европы и
войти в глобальную экономическую и правовую систему можно
лишь имея современное демократическое правовое сознание,
правовые ценности, создание которых немыслимо вне нацио¬
нального контекста. Это единственный путь к плодотворному
сотрудничеству, гарантия от экономической и политической
деградации и порабощения.
Право — явление мировой цивилизации, в рамках которой
сформировалось и действует множество правовых систем.
XX век существенно уточнил постановку проблемы политико¬
правового развития России. Не поиск самоцельного «своеобра¬
зия», а построение действенной национальной демократии,
дающей устойчивую государственность, которую признают и
уважают в мире; не абстрактная «принадлежность» к Европе, а
способность к самоидентификации и полноценному обмену со
всеми культурами; не изоляция или экспансия, а способность к
созданию новых ценностей в правовом поведении, открытых
для восприятия другими народами. Все эти черты содержит ми¬
ровой правокультурный процесс, прежде всего в его нацио¬
нально-культурном аспекте. Для того чтобы понять правовое
развитие как составную часть прогресса мировой культуры, не¬
обходим такой угол зрения на право, который позволил бы со¬
отнести правовую систему с конкретным историческим време¬
нем и регионом, национальной, религиозной спецификой той
или иной цивилизации. Именно для обозначения связи этих и
иных факторов развития общества с правовым регулированием
в его исторической перспективе необходим раздел правоведе¬
ния, занимающийся изучением не только и не столько внут¬
ренней структуры (системы) права, сколько выяснением зако¬
номерного места права в общем контексте правового измере¬
1 Данилевский Н. Я. Указ. соч. С. 402.

1. Классификация правовых систем
189
ния человечества на основе анализа общего и особенного в
социальных, политических, структурных, специальных юриди¬
ческих характеристиках национального права.
Через сопоставление одноименных государственно-право¬
вых институтов, принципов, норм выявляются общие законо¬
мерности правового развития, его направление, этапы, пер¬
спективы. Кроме того, такое сопоставление, основываясь на
сравнительно-историческом методе познания, позволяет вы¬
явить общее и специфичное в правовых явлениях, встречаю¬
щихся в мире, ступени и тенденции их формирования и функ¬
ционирования. Это дает возможность свести все многообразие
конкретно-национального регулирования в своего рода «перио¬
дическую систему» мирового права, где элементарной, исход¬
ной частицей выступает уже не норма права, а целостная на¬
циональная правовая система и даже их группа (тип, семья).
Все это необходимо в конечном счете для углубления наших
представлений о природе права вообще и национального в
частности, его закономерностях, генезисе, свойствах.
Такие аспекты изучения права выступают предметом сравни¬
тельного правоведения. Результатом применения сравнительно¬
го метода является группировка (классификация) правовых сис¬
тем мира по различным признакам1. Классификация означает
распределение тех или иных национальных систем права по
классам (типам) в зависимости от тех или иных критериев.
В этом смысле типология — важный способ научного познания,
позволяющий под определенным углом зрения раскрыть как
внутренние (структурные) взаимосвязи права, так и его отноше¬
ния с более широким социальным контекстом, что предостав¬
ляет новые возможности в изучении юридических явлений.
Если система права — своеобразная «внутренняя карта на¬
ционального права», то типология права создает своеобразную
«правовую карту мира», раскрывающую специфику институтов,
используемых для юридического регулирования в тех или иных
странах, и показывающую, к каким правовым семьям принад¬
лежат правовые системы народов (государств) земного шара.
Всякая реформа законодательства, не говоря уже о его теории,
должна базироваться на знании исторической, культурной,
1 О соотношении права и правовой системы см.: Байтин М. И. Сущность
права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). М.,
2005. С. 177—200.

190
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
идеологической и иной специфики национальной правовой
системы. В противном случае трудно увидеть не только пер¬
спективы преобразований, но и воспользоваться опытом — как
собственным, так и иностранным. Подобные реформы можно
сравнить с лечением «вообще», «заочно», без представления о
пациенте и его диагнозе. Не случайно у нас при самых ошелом¬
ляющих по широте заимствованиях зарубежного правового ма¬
териала применение сравнительного метода дает обычно мини¬
мальные, а зачастую и сугубо формальные результаты. Само по
себе привлечение зарубежных государственно-правовых инсти¬
тутов, вопреки распространенному мнению, отнюдь не добав¬
ляет реципиенту цивилизованности и уж тем более не решает
проблем его правовой культуры.
Эффективность сравнительного метода зависит прежде всего
от обеспечения сравнимости правовых систем, которая в свою
очередь достижима лишь при уяснении природы различий ос¬
нов национального права — исторических, социальных, духов¬
ных. Это — необходимое условие научного сопоставления и
проверяемости выводов, ибо иначе все изучение опыта будет
основываться на чисто внешнем сходстве подчас вообще «непе¬
реводимых» правовых институтов с соответствующими механи¬
ческими, плоскими выводами.
В вопросе типологии правовых систем существуют различ¬
ные подходы. За основу классификации могут приниматься
различные критерии — идеологические, технико-юридические,
этические, экономические, религиозные, географические
и т. д., и соответственно формироваться различные типологи¬
ческие группы правовых систем. Критерии и типологии могут
сочетаться в определенных комбинациях. Обзор современных
подходов к критериям классификации правовых систем дан в
обстоятельной работе М. Н. Марченко «Правовые системы со¬
временного мира»1.
В настоящее время используются критерии классификации
правовых систем, опирающиеся главным образом на категории
правовой культуры, правовой традиции и правового стиля.
Правовая культура — это совокупность ценностей, накоплен¬
ных людьми, народами в правовой сфере. Основу мировой пра¬
вовой культуры составляют правовые культуры мировых циви-
1	Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. М., 2001. С. 13—
24. Второе издание этой книги вышло в 2009 г.

1. Классификация правовых систем
191
лизаций, когда-либо существовавших и существующих доныне.
Каждую из таких цивилизаций скрепляет правовая историче¬
ская традиция. Традиция права — это исторический способ
формирования народного правового сознания в контексте ши¬
рокого круга специфических для данной цивилизации фунда¬
ментальных явлений — государственности, религиозности, со¬
циальности. «Была однажды такая цивилизация, — пишет
Г. Дж. Берман, — и называлась она “западная”; она создала
“законные” институты, ценности и понятия; эти западные за¬
конные, правовые институты, ценности и понятия веками соз¬
нательно передавались из поколения в поколение, и так из них
получилась “традиция” ... Традиция — это нечто большее, чем
историческая преемственность. Она представляет собой смеше¬
ние осознанных и неосознанных элементов»1.
Историческая традиция — основа культурной идентификации
права. Развитие и кристаллизация самобытной традиции — про¬
цесс огромной социальной значимости, позволяющий структури¬
ровать вокруг правовой традиции все иные, теснейшим образом
связанные с правом социальные явления — политическую культу¬
ру, трудовую этику, обыденное правосознание, юридические уч¬
реждения. Правовая традиция — предельно емкий концепт, про¬
стирающийся на весьма своеобразные юридические явления.
Скажем, европейская традиция права охватывает весьма разные
и оригинальные правовые общности западного, восточно¬
европейского и даже евроазиатского права — общее, континен¬
тальное, скандинавское и славянское право, характеризующееся
особым сочетанием и морфологией социальных и непосредствен¬
но юридических элементов национальной культуры.
Совокупность этих элементов, создающих особое сочетание
юридических и смежных регулятивных средств — юридической
техники, правовых конструкций, фикций, обыденного и рели¬
гиозного правосознания, правового быта (фольклора), право¬
вой институциональной системы, образует понятие правового
стиля. Правовой стиль — это форма юридической культуры,
творческая и одновременно консервативная его часть. Творче¬
ская потому, что через правовой стиль создаются новые инно¬
вационные элементы права, происходит постоянное движение
структур, понятий, создаются прообразы современных регуля¬
тивных методов. В этом смысле правовой стиль есть своеобраз¬
1 Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 19, 522.

192
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ное преломление иных творческих выражений народного духа,
таких как живописный, архитектурный, литературный стили1.
По мнению К. Цвайгерта и X. Кётца, «факторами, определяю¬
щими стиль в рамках теории правовых семей, являются: 1) исто¬
рическое происхождение и развитие правовой системы; 2) гос¬
подствующая доктрина юридической мысли и ее специфика;
3)	выделяющиеся своим своеобразием правовые институты;
4)	правовые источники и методы их толкования; 5) идеологиче¬
ские факторы»2. Аналогичного понимания правового стиля при¬
держивается и К. Осакве, включая в это понятие такие факторы,
как историческое наследие и развитие, структура права, форма
правового мышления, форма и иерархия источников права, юри¬
дические фикции, юридическая техника, которая охватывает, по
его мнению, юридическую терминологию, структуру судебного
решения и отношение к кодификации, отношение к правовому
формализму, технику толкования юридических норм3.
Консерватизм правового стиля заключается в том, что стиль
формирует канон, позволяющий национальной юриспруден¬
ции «уходить в себя», создавать свой образ правового осозна¬
ния окружающего мира, правового бытия людей определенной
исторической и этноконфессиональной принадлежности. Кон¬
сервативные элементы правового стиля образуют юридические
архетипы и символы правосознания, сочетание которых защи¬
щает самобытный юридический дух от всего несвойственного
ему, сохраняет специфику правовой исторической традиции,
выступает в конечном счете системой преемственности и одно¬
временно инновации в рамках правовой цивилизации.
Поэтому понимание правового стиля не должно быть исклю¬
чительно юридически-формалистично. Традиционные юриди¬
ческие формы и инструменты (структура источников права,
юридическая техника, процессуальные институты и т. д.) и даже
исторические и идеологические факторы не могут исчерпать
природу юридического стиля по двум причинам. Во-первых,
1	См., например: Кон-Винер. История стилей изобразительных искусств.
Пер. с нем. М., 1998; Хиллер Б. Стиль XX века. Пер. с англ. М., 2004; Вельф-
лин Г. Ренессанс и барокко. Исследование сущности и становления стиля ба¬
рокко в Италии. Пер. с нем. СПб., 2004; Певзнер Н. Английское в английском
искусстве. Пер. с англ. СПб., 2004.
2	Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере
частного права: В 2 т. Пер. с нем. М., 1998. Т. 1. С. 108.
3	См.: Осакве К.Сравнительное правоведение в схемах: общая и особенная
части. М., 2000. С. 34.

1. Классификация правовых систем
193
стиль образуется явлениями, лежащими гораздо глубже не толь¬
ко внешних юридических форм, но и историко-политического
процесса развития права, а именно — ментальными закономер¬
ностями поведения людей на протяжении значительных перио¬
дов правовой культуры; во-вторых, стиль права объективно
включает элементы общего стиля данной культуры и поэтому
содержит артефакты как юридического обихода (например, пра¬
вовую дипломатику)1, так и обихода внешне не юридического,
но создающего канву правового поведения человека в данной
культуре (социальные обряды и инсценировки, типические
формы поведения в трудовых, семейных, половых отношениях,
манеру одеваться, питаться, употреблять алкоголь, поддержи¬
вать чистоту и т. д.). Поэтому правовой стиль наряду с отмечае¬
мыми зарубежными авторами юридическими явлениями вклю¬
чает, на мой взгляд, и такие «пограничные» факты, которые
создают глубинную консервативную основу правовой культуры,
ее постоянную и одновременно пластическую часть — религи¬
озное и обыденное правосознание, объективно правовые архе¬
типы и символы социального поведения, социально-правовой
фольклор, характер формирования юридического пространства
человеческих общин: трудовая этика, тип дошкольного воспи¬
тания и внутрисемейных отношений, присущие конкретному
времени и конкретному обществу.
Методологическая цель категории правового стиля — соз¬
дать дополнительное измерение в предмете правоведения, в
частности выявить глубокие и долгосрочные структуры россий¬
ского права, не зависящие от формальных институциональных
напластований официального правопорядка. Выявление такого
предмета — центральная проблема теории правовых семей, ко¬
торая запуталась в критериях классификации, будучи дезориен¬
тирована гигантскими объемами политической и экономиче¬
ской рецепции позитивного правового материала. Рецепция,
ставшая ведущим методом формального правообразования в
XX в., часто просто не позволяет дифференцировать собствен¬
ную правовую культуру, выявить ее рельеф, всячески заравни¬
вая и грунтуя уникальные и идентичные ей стилевые и эффек¬
тивные в данном обществе правовые явления.
Ярким примером такой раздвоенности может служить право
Японии, где заимствованный у Европы слой юридических регу-
1	См.: Медведев И. П. Очерки византийской дипломатики (частноправовой
акт). Л., 1982.

194
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ляторов не смог устранить традиционной японской правовой
культуры, во многом благодаря которой страна и совершила по¬
слевоенное «экономическое чудо». Эта раздвоенность формаль¬
ного правопорядка и неформальной правовой культуры ставит в
методологический тупик компаративистов. В целом такого рода
трудности с отнесением той или иной страны к конкретному
правовому сообществу, бесконечные и рационально недоказуе¬
мые варианты объединения правовых систем в юридические
биоценозы свидетельствуют о недостаточности применяемых
для такого разграничения позитивистских методов. Возможно,
наступает время иного взгляда на юридический мир, где «раз¬
верстка» его по юридическим границам, которые, как правило,
очень напоминают границы государственные и политические,
дополнится представлением о череде глобальных юридических
эпох, в рамках которых зарождаются, расцветают и затухают
универсальные юридические традиции и стили, которые не
только олицетворяют национальное юридическое творчество,
не смешиваясь с государственной насильственной интервенци¬
ей внешних институтов, но и создают инновационные предпо¬
сылки для прогресса всеобщей юридической формы.
Правовая культура, правовая традиция и правовой стиль как
предельно емкие, научные концепты задают исследователям
широкое предметное поле для анализа наиболее сущностных
аспектов генезиса юридизма: политических, экономических,
этногеографических, технико-юридических и религиозно-эти¬
ческих признаков права, его исторических, идеологических,
традиционно-ментальных корней. Далеко не случайно, что уг¬
лубление наших представлений о природе правовых систем,
причинах многообразия юридического мира обусловлено про¬
грессом новых направлений юридической науки, связанных с
изучением человека, в частности правовой антропологией. Глу¬
бинные основания различий в праве обусловлены общностью и
различием антропогенеза, путями развития человеческих укла¬
дов, фактически — значительной культурно-антропологической
дифференциаций мира как фундаментальной его закономерно¬
сти. Право есть составная часть цивилизации как культурно¬
исторического типа, право есть продукт определенной культу¬
ры и определенной цивилизации, утверждает А. И. Ковлер1.
Поэтому, по мнению А. X. Саидова, «традиционная проблема¬
1 См.: Ковлер А. И. Антропология права. М., 2002. С. 195, 247.

1. Классификация правовых систем
195
тика юридической антропологии расширяется в аспекте изуче¬
ния антропологии современного позитивного права, а также
человека в системе национального права»1.
Интегральным основанием типологии современного права
выступает культура. «Элементы общей и правовой культуры,
несомненно, лежат в основе не только романо-германской и
англосаксонской, но и других правовых семей. И как таковые
взятые сами по себе или вместе с другими факторами, они мо¬
гут выступать в качестве критериев классификации правовых
систем», — отмечает М. Н. Марченко2. Особенности правовой
культуры народов позволяют исследователям выявить значи¬
тельное многообразие современных правовых семей, в част¬
ности, романо-германского и общего права, социалистического
права, мусульманского, индусского, иудейского права, сканди¬
навскую, африканскую, славянскую, дальневосточную право¬
вые семьи, а также правовых систем иранского, китайского,
корейского, японского права. Различные основания культурной
идентификации позволяют авторам группировать эти иные
правовые культуры в своеобразные правовые общности. Так,
Р. Давид, руководствуясь двумя главными, по его мнению, кри¬
териями — технико-юридическим и идеологическим, выделяет
романо-германскую (континентальную), англосаксонскую (об¬
щего права), социалистическую, исламскую правовые семьи, а
также индусское, иудейское право, правовые семьи стран Даль¬
него Востока и стран Африки. К. Цвайгерт и X. Кётц сгруппи¬
ровали все национальные правовые системы в восемь правовых
семей: романскую, германскую, скандинавскую, общего права,
социалистического права, права стран Дальнего Востока, ис¬
ламского права, индусского права3.
Следует отметить, что практически во всех зарубежных
классификациях правовых систем право России (СССР) выде¬
ляется в отдельную типологическую группу либо по правокуль¬
турным признакам (славянская правовая семья), либо по идео¬
логическим (социалистическая правовая семья)4. По мнению
1	Саидов А. Х.О предмете антропологии права // Государство и право. 2004.
№ 2. С. 65. См. также: Пучков О. А. Антропологическое постижение права. Ека¬
теринбург, 1999.
2	Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. М., 2009. С. 25.
3	См.: Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1967.
С. 37; Цвайгерт К., Кётц Х.Указ. соч. С. 99—117.
4	См.: Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. М., 2009.
С. 13—24.

196
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
К. Цвайгерта и X. Кётца, российское право, «которое претер¬
пело существенные изменения в результате более поздних ис¬
торических влияний, несмотря на ряд заимствований из запад¬
ных правовых систем, следует классифицировать отдельно»1.
Не объединяют в одну типологическую группу данные авторы
немецкое и французское право, относя эти национальные пра¬
вовые системы по юридическому стилю к различным право¬
вым семьям романского и германского права, что еще раз до¬
казывает внутреннюю сложность права Европы, наличие в ев¬
ропейской культуре разных правовых традиций — западно- и
восточноевропейской; нордической, деистической, славянской,
финно-угорской, тюркской. Решающим в данном разграниче¬
нии, по мнению указанных авторов, является понятие стиля,
ибо определенный стиль имеют как семьи, так и отдельные
правовые системы, и необходимо научиться распознавать пра¬
вовые стили и определять правовые семьи и входящие в них
отдельные правопорядки в соответствии с индивидуализирую¬
щими элементами стиля, другими факторами, отражающими
стилевые особенности правовой семьи или правопорядка2.
Сложность классификации правовых систем, обусловленная
многогранностью ее критериев, ставит вопрос об элементах
(формах) дифференциации правового мира. В современной
правовой науке обычно различают следующие правовые масси¬
вы: 1) национальные правовые системы; 2) правовые семьи;
3) группы правовых систем.
Национальная правовая система — это конкретно-историче¬
ская совокупность права (законодательства), юридической
практики и господствующей правовой идеологии отдельной
страны (государства). Национальная правовая система — эле¬
мент того или иного конкретного общества, она отражает его
социально-экономические, политические, культурные особен¬
ности. По отношению к группам правовых систем и правовым
семьям национальные правовые системы выступают в качестве
явления особенного, единичного. В настоящее время в мире
насчитывается около двухсот национальных правовых систем.
Вопрос об элементном, структурном понимании правовой
системы в литературе вызывает дискуссии. С. С. Алексеев
включает в понятие правовой системы право и его источники,
1	Цвайгерт К., Кётц ХУказ. соч. С. 110.
2	Там же. С. 107.

1. Классификация правовых систем
197
акты применения норм права и правоотношения, права и сво¬
боды граждан1. По мнению Н. И. Матузова, правовую систему
общества образуют: 1) право как совокупность создаваемых и
охраняемых государством норм; 2) законодательство как форма
выражения этих норм (нормативные акты); 3) правовые учреж¬
дения, осуществляющие правовую политику государства; 4) су¬
дебная и иная юридическая практика; 5) механизм правового
регулирования; 6) правореализационный процесс (включая ак¬
ты применения и толкования); 7) права, свободы и обязанно¬
сти граждан (право в субъективном смысле); 8) правоотноше¬
ния; 9) законность и правопорядок; 10) правовая идеология;
11) субъекты права; 12) систематизирующие связи, обеспечи¬
вающие единство, целостность и стабильность системы;
13) иные правовые явления, образующие «инфраструктуру»
правовой системы (юридическая ответственность, правосубъ¬
ектность, правовой статус и т. д.)2.
Ю. А. Тихомиров считает, что понятие правовой системы
охватывает законодательство и иные источники права, цели и
принципы регулирования, системообразующие связи3. Имеют¬
ся и иные точки зрения4.
Судя по приведенным позициям теоретиков отечественного
права, все они с теми или иными особенностями понимают
под правовой системой совокупность фундаментальных право¬
вых явлений конкретного общества, прежде всего — право и
законодательство, правовую доктрину (идеологию) и юридиче¬
скую практику в ее широком смысле (правоотношения, уч¬
реждения, акты реализации и т. д.). Эти структурные элемен¬
ты правовой системы позволяют совместить нормативный (за¬
конодательный), идеологический (духовный) и «фактический»
(конкретно-практический) аспекты правовой действительности
в их главных, конститутивных для данной правовой общности
измерениях. Остальные правовые явления, которые, несо¬
мненно, все в той или иной мере относятся к характеристике
правовой системы, конкретизируют ее составляющие блоки,
1	См.: Алексеев С. С. Общая теория права: курс в 2 т. М., 1981. Т. I. С. 87—88.
2	См.: Матузов Н. И. Правовая система и личность. С. 25.
3	См.: Тихомиров Ю. А. Правовая система развитого социализма // Сов. го¬
сударство и право. 1979. № 7. С. 33; Он же. Курс сравнительного правоведения.
4	См.: Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева.
Кн. 1. С. 39; Карташов В. Н. Введение в общую теорию правовой системы об¬
щества. Ч. 1. Ярославль, 1995.

198
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
внося в ту или иную трактовку специфичность авторского
подхода.
Каждое из структурных определений правовой системы
функционально. Все они выполняют в правовом познании и
юридической практике свою роль — научно-исследователь¬
скую, практически-юрисдикционную, учебно-дидактическую
и т. д.
Можно предложить еще одно вйдение структуры правовой
системы, в известном смысле интегрирующее существующие
точки зрения, но в большей степени подчеркивающее специ¬
фичность некоторых стилевых характеристик современного
российского культурно-правового уклада. С учетом этого
структура отечественной правовой системы образуется следую¬
щими элементами:
—	система законодательства: отраслевое, вертикальное и фе¬
деральное ее измерения;
—	структура юридических, в том числе правоохранительных,
ведомств и организаций;
—	региональная и местная правовая инфраструктура;
—	надзорная и контрольная подсистема;
—	система профилактики правонарушений и социальный
контроль;
—	система правового информирования и правовых комму¬
никаций;
—	организация юридической реабилитации правонарушителей;
—	инфраструктура обеспечения прав человека;
—	альтернативные формы разрешения споров;
—	система юридического образования, переподготовки и по¬
вышения квалификации кадров;
—	«мозговые центры» генезиса, воспроизводства и хранения
правовой идеологии (НИИ, центры, фонды, культурные сооб¬
щества юристов и т. д.);
—	принципы господствующего правосознания;
—	система канонического правового регулирования;
—	способы юридической легализации социальных фактов.
Такой взгляд на организацию правовых систем в принципе не
противоречит имеющимся подходам в литературе, но отличает¬
ся, возможно, большей степенью учета строения и функциони¬
рования российских правовых институтов и в целом специфики
отечественной правовой традиции в ее институциональном вы¬
ражении. Однако, по мнению М. И. Байтина, такое структурное

1. Классификация правовых систем
199
вйдение правовой системы «создает гипертрофически расши¬
ренное представление о ней, ведет к смешению собственно пра¬
вовых явлений с историко-политическими, социально-культур¬
ными, национально-духовными и иными, к стиранию границ
между юридическим и неюридическим в жизни общества и госу¬
дарства»1. Надо признать, что именно такое «смешение» и по¬
зволяет выйти за пределы позитивистского подхода в трактовке
такой сложной категории, как правовая система и, по сути, уточ¬
нить ее понимание в качестве предмета правоведения. Правовая
система как предмет правоведения — не абстрактный набор
«чисто» юридических явлений — права, законодательства, юри¬
дических учреждений и т. д. Понять правовую систему конкрет¬
ной страны, а тем более цивилизации невозможно вне контекста
этой страны, не имея представления о закономерностях общего
культурного организма. Для такого понимания необходимо рас¬
ширение предмета правовой науки, введение в ее понятийный
аппарат новых юридических элементов, каковыми, в частности,
выступают категории правовой традиции и правового стиля. Во¬
обще говорить о правовой культуре вне анализа социальных, ре¬
лигиозных и иных человеческих источников права невозможно,
и такой анализ контекста вовсе не «смешение» юридических и
неюридических явлений (где вообще такая граница в научном
исследовании?), а, наоборот, движение к наиболее всесторонне¬
му пониманию природы юридического.
Какие функции выполняет категория правовой системы в
правовом познании? Во-первых, это функция систематизации,
упорядочения правовых явлений, используемых в националь¬
ном правовом регулировании. Системный подход позволяет
представить правовую жизнь не как механический конгломерат
норм, принципов, правоотношений, правоохранительных
структур и т. д., а как закономерное единое целое, каждый эле¬
мент которого выполняет строго определенную роль, занимая
свое место в правовом пространстве. «Целостная правовая сис¬
тема, взятая в единстве всех ее компонентов, — пишет
Н.	И. Матузов, — представляет собой уже не механическую
сумму слагаемых, а новое важное социально-политическое,
идеологическое и юридическое качество, не свойственное от¬
дельным ее частям в разрозненном виде»2.
1	Байтин М. И. Вопросы общей теории государства и права. С. 189—190.
2	Матузов Н. И. Правовая система и личность. С. 30.

200
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
Категория правовой системы служит основой для специфи¬
ческого как юридического, так и культурно-исторического ана¬
лиза правовых явлений. Сравнительный анализ национального
права, законодательства, правоохранительных структур осуще¬
ствляется, как правило, через категорию правовой системы; с
ее же помощью проводятся многочисленные типологические
группировки правовых феноменов, существующих в мире.
Методологический потенциал предмета правовой системы
позволяет решать важные учебно-познавательные и юрисдик¬
ционные задачи. Только комплексное видение институтов объ¬
ективного и субъективного права, структуры законодательства,
правовой идеологии и психологии, менталитета общества, юри¬
дической практики формирует квалификацию юриста, его спо¬
собность и возможность работать в рамках правовой культуры
конкретной страны. Само наличие правовых явлений в их сис¬
темной, концептуальной организации свидетельствует об опре¬
деленном уровне правовой жизни общества, высоте его право¬
сознания, юридической образованности и т. д. Поэтому далеко
не все государства имеют развитые и особенно правокультурно¬
самобытные и целостные правовые системы, выступающие ис¬
точниками накопления юридических ценностей для всей миро¬
вой цивилизации.
Правовая семья — это совокупность национальных право¬
вых систем, выделенная на основе общности источников, в
первую очередь ментальных, стилевых структур права и истори¬
ческой специфики его формирования. В соответствии с этими
критериями юридический мир можно представить в виде сле¬
дующих правовых семей, характеризующихся выраженной ис¬
торической традицией и самостоятельным правовым стилем:
общего права, романо-германскую, славянскую, обычно-тради¬
ционную, мусульманскую, индусскую (индусское право). Ни
одна из классификаций правовых семей не является исчерпы¬
вающей для правовых систем мира, поэтому, как было показа¬
но, в литературе можно встретить самые различные типологи¬
ческие подразделения семей национального права.
В приведенной классификации своеобразие правовой семьи
определяется характером ее исторической традиции, стиля, вы¬
раженного в специфике юридических, духовных (религия, эти¬
ка и т. д.) и культурно-исторических источников. Какой-то из
этих признаков может преобладать в разграничении тех или
иных правовых семей. Так, форма, перечень и иерархия юри¬

1. Классификация правовых систем
201
дических источников права (форм права) традиционно рас¬
сматривается в качестве основного различия между семьей об¬
щего права и семьей романо-германской. В частности, для ро¬
мано-германской правовой семьи право выступает в виде норм,
имеющих законодательное выражение (как правило, в виде за¬
кона или кодекса), а правоприменитель лишь сравнивает кон¬
кретную ситуацию с общей нормой и находит решение дела.
Основным источником англо-саксонского (общего) права явля¬
ется судебный прецедент, т. е. судебное решение судов опреде¬
ленного уровня по конкретному случаю, способ обоснования
которых для других (нижестоящих) судов является образцом
решения аналогичных дел.
В рамках той или иной правовой семьи возможны более
дробные элементы, представленные определенной группой
правовых систем. Так, внутри романо-германской правовой се¬
мьи выделяют две группы: 1) группу романского права, в зону
которой входят такие страны, как Франция, Италия, Бельгия,
Испания, Швейцария, Португалия, латиноамериканские стра¬
ны; к ней относится и каноническое (церковно-католическое)
право; 2) группу германского права, в которую входят правовые
системы ФРГ, Австрии, скандинавских стран и др. Внутри анг¬
лосаксонской правовой семьи различают английскую правовую
систему, правовую систему США и право бывших англоязыч¬
ных колоний Великобритании.
Славянская правовая семья включает группу российского
права (Россия и ее субъекты), группу западно- и восточносла¬
вянского права (Украина, Беларусь, Болгария, Чехия, Слова¬
кия, Сербия, Черногория, Босния и Герцеговина, Xорватия,
Македония, Румыния, Молдова, Греция, Венгрия) и, возмож¬
но, группу евразийского (Казахстан, Узбекистан, Таджикистан,
Туркменистан) и закавказского права (Грузия, Армения, Азер¬
байджан, Южная Осетия, Абхазия). Такая структуризация сла¬
вянской правовой семьи исходит из очевидной культурологиче¬
ской принадлежности ряда современных государств с преиму¬
щественно неславянским населением (Греция, Узбекистан,
Азербайджан, Армения, Грузия, Абхазия, Южная Осетия и др.)
и республик в самой России (Татарстан, Башкортостан и др.) к
правовой традиции греко-византийско-славянского типа. На их
интеграцию в восточноевропейскую цивилизацию дополни¬
тельно наложил отпечаток факт длительного пребывания неко¬
торых из этих народов в правовом поле Российской империи и

202
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
СССР. Как и западная часть Европы, характеризующаяся муль-
тиэтничностью и мультикультурализмом, охватившая своей
традицией права Новый Свет, восточная часть Европы, Север¬
ный Кавказ и Евразия в правовой культуре имеют общие сти¬
левые греко-византийские черты, которые успешно ассимили¬
ровали в своем праве народы, живущие в евро-азиатском про¬
странстве.
2.	Основные правовые семьи народов мира
Рассмотрим основные характерные черты некоторых гло¬
бальных правовых семей с акцентом на отличительных особен¬
ностях славянской правовой семьи, ее месте на правовой карте
мира. К наиболее старым, «классическим» правовым семьям
относятся семьи общего права и романо-германская (конти¬
нентальная), принадлежащие к западноевропейской юридиче¬
ской традиции.
Общее (англосаксонское) право исторически сложилось в Анг¬
лии. Общее право оправдывает свое название тем, что оно: во-
первых, действовало на территории всей Англии (период его
становления — X—XIII вв.) в виде судебных обычаев, возни¬
кавших помимо законодательства, во-вторых, распространя¬
лось на всех свободных подданных короля в гражданском судо¬
производстве. Обобщая судебную практику в своих решениях,
судьи руководствовались нормами уже сложившихся отноше¬
ний и на их основе вырабатывали свои юридические принци¬
пы. Совокупность этих решений, точнее принципов, на кото¬
рых они основывались (прецедентов), была обязательной для
всех судов и, таким образом, составила систему общего права1.
Специфика общего права состоит: 1) в отсутствии кодифи¬
цированных отраслей права; 2) наличии в качестве источника
права громадного количества судебных решений (прецедентов),
являющихся образцами для аналогичных дел, рассматриваемых
другими судами. Кроме общего права в структуру английского
права входят статутное право (законодательство) и «право спра¬
ведливости».
Норма общего права носит казуистический (индивидуаль¬
ный) характер, именно она есть «модель» конкретного реше¬
ния, а не результат законодательного абстрагирования от от¬
дельных случаев. Общее право приоритетное значение придает
1 См.: Дженкс Э. Указ. соч. С. 18—23.

2. Основные правовые семьи народов мира
203
процессуальным нормам, формам судопроизводства, источни¬
кам доказательств, ибо они составляют одновременно и меха¬
низм правообразования, и механизм правореализации.
Важным признаком общего права выступает автономия су¬
дебной власти от любой иной власти в государстве, что прояв¬
ляется в отсутствии прокуратуры и административной юсти¬
ции.
В настоящее время наряду с общим правом в странах англо¬
саксонской правовой семьи широкое развитие получило зако¬
нодательство (статутное право), источником которого являются
акты представительных органов, что свидетельствует о сложных
процессах эволюции данной правовой семьи. Однако исходные
принципы организации правовая система Англии сохраняет с
XIII в. до сих пор.
Исторические корни романо-германской правовой семьи от¬
носятся к римскому праву (I в. до н. э. — VI в. н. э.). В качестве
основного источника она использует писаное право, т. е. юри¬
дические правила (нормы), сформулированные в законодатель¬
ных актах государства.
Законодатель (орган государственной власти) должен осмыс¬
лить общественные отношения, обобщить социальную практи¬
ку, типизировать повторяющиеся ситуации и сформулировать в
нормативных актах общие модели прав и обязанностей для
граждан и организаций. На правоприменителей (это наимено¬
вание весьма точно для данной правовой семьи отражает роль и
функции юристов), прежде всего суд, возлагается обязанность
точной реализации этих общих норм в конкретных судебных,
административных решениях, что в конечном счете обеспечи¬
вает единообразие судебной или административной практики в
масштабе всего государства.
Среди источников права приоритетное значение приобрета¬
ют органические законы — кодексы, выступающие высшей
формой нормативной культуры, через которую происходит
прямое соединение профессиональной юридической мысли с
политическими устремлениями законодателя. В силу достиже¬
ния высоких технологий кодификации, начиная с римской за¬
конодательной практики императора Юстиниана (Кодекс
529 г.) и до ее совершенных образцов во Франции и Германии
(Кодекс Наполеона 1804 г., Германское гражданское уложение
1896 г.), континентальный юридический стиль показал наи¬
большую способность к саморазвитию и интеллектуальному

204
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
движению, доведя право до уровня совершенства высокотехно¬
логичного механизма1.
Судья романо-германской правовой семьи не обязан следо¬
вать ранее принятому решению другого суда за исключением
судебной практики Верховного и (или) Конституционного суда.
Но и в этом случае высшие судебные инстанции не вправе соз¬
давать своими решениями новые нормы, а могут лишь толко¬
вать имеющиеся в нормативных правовых актах.
Судья, работающий в стране, входящей в исторический ареал
романо-германской правовой семьи, решая юридическое дело,
главным образом осуществляет лишь процесс квалификации —
строит цепь умозаключений по методу силлогизма, где роль
большей посылки играет норма, а меньшей — обстоятельства
конкретного случая. Это, конечно, вовсе не свидетельствует об
отсутствии в правоприменении творческого, самостоятельного
начала. Чтобы правильно применить отвлеченную от конкрет¬
ной ситуации норму, юрист должен глубоко вникнуть в природу
этой ситуации с тем, чтобы применение права было справедли¬
вым, гуманным, целесообразным, т. е. отражало внутреннюю
природу права. В этом смысле и в континентальной правовой
семье судебная (правоприменительная) практика не может не
иметь некоторого нормативного значения, т. е. выступать в ро¬
ли фактора «давления» либо корректировки законодательства,
которое, однако, официально признается приоритетным либо
даже единственным источником права.
Такое положение, когда семья общего права имеет черты,
присущие семье континентального права (писаное право), а
последняя использует некоторые механизмы англосаксонской
правовой семьи (судебная практика), свидетельствует о глубо¬
ких взаимосвязях мирового правового развития, известном
единстве правового регулирования в рамках, в частности, за¬
падноевропейской юридической традиции.
Сегодня западное право характеризуют, по мнению Г. Дж. Бер¬
мана, следующие черты, присущие западной традиции права: от¬
носительная автономность права от политики, религии и других
общественных институтов; наличие слоя профессиональных
специалистов-юристов, призванных обслуживать правовую сис¬
тему и прежде всего развивать само право; «концептуализация»
правовых учреждений через научную и образовательную рефлек-
1	О континентальной культуре кодификации см.: Кабрияк Р. Кодифика¬
ции / Пер. с фр. Л. В. Головко. М., 2007.

2. Основные правовые семьи народов мира
205
сию; выполнение университетами и юридической наукой функ¬
ции создания «метаправа», которое фактически выступает крите¬
рием оценки и объяснения позитивного права1.
Значительным своеобразием по сравнению с западной евро¬
пейской культурой обладают правовые системы, основанные на
традиционном и религиозном регулировании, где право не рас¬
сматривается как результат рациональной деятельности челове¬
ка, а тем более государства. Различают так называемые традици¬
онные правовые системы (построенные на обычном праве) и ре¬
лигиозные правовые системы (мусульманское, индусское право).
К странам традиционного права относят Японию, государства
Тропической Африки и некоторые другие. В основе религиоз¬
ной правовой системы лежит какая-либо система вероучения.
Так, источниками мусульманского права являются Коран,
сунна и иджма. Коран — священная книга ислама и всех мусуль¬
ман, состоящая из высказываний пророка Магомета, произне¬
сенных им в Мекке и Медине. Наряду с общими духовными по¬
ложениями, проповедями, обрядами там есть и установления
вполне нормативно-юридического характера. Сунна — мусуль¬
манское священное предание, рассказывающее о жизни проро¬
ка. Сунна представляет собой сборник норм-традиций, связан¬
ных с поведением и высказываниями пророка, которые должны
служить образцами для мусульман. Иджма — третий источник
мусульманского права — комментарии ислама, составленные его
толкователями, докторами мусульманской религии. Эти ком¬
ментарии восполняют пробелы в религиозных нормах. Оконча¬
тельное толкование ислама дается в иджме, поэтому Коран и
Сунна непосредственного юридического значения не имеют.
Практики ссылаются на сборники норм, соответствующие ид¬
жме. Мусульманская правовая традиция исторически происте¬
кает из религии и традиционного быта мусульман. «Обратите
внимание и изучите все функции любой мусульманской общины
в наименьшей ее единице, представляемой приходской общи¬
ной, — писал о русских мусульманах Исмаил-бей Гасприн-
ский. — Всякая такая община представляет собой миниатюрное
государство с прочной связью частей с целым и имеет свои зако¬
ны, обычаи, общественные порядки, учреждения и традиции,
поддерживаемые в постоянной силе и свежести духом исламиз¬
ма. Община эта имеет свои власти в лице старшин и всего при¬
хода, нуждающиеся в высшем признании, ибо авторитет этой
1 См.: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 51.

206
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
власти — авторитет религиозно-нравственный, ее источник —
Коран. Община эта имеет совершенно независимое духовенст¬
во, не нуждающееся ни в каких санкциях и посвящениях. Вся¬
кий подготовленный мусульманин может быть хаджой (учи¬
тель), муэдзином, имамом, ахуном и т. д. при согласии общины.
(...) Мусульманское мектебе близко соприкасается с общиной и
служит дополнением школы семейной, где чуть ли не с пеленок
дитя подвергается неотразимому влиянию отца и матери в деле
воспитания в духе ислама, так что ребенок 7—8 лет уже имеет
столь сильную мусульманско-племенную закваску, что удивит
всякого новичка-наблюдателя и заставит призадуматься ярого
русификатора»1.
Мусульманское право сформировалось в глубоком Средне¬
вековье и с тех пор проделало существенную эволюцию с точки
зрения развития своих источников2. Xаракгерные черты этого
права (архаичность, казуистичность, отсутствие писаных систе¬
матизированных норм) во многом сглажены принятием в но¬
вейшее время законов, кодексов — продуктов деятельности го¬
сударства и влияния европейской правовой культуры.
Другой широко распространенной системой религиозного
права является индусское право. Оно распространяется практи¬
чески на всех выходцев из Индии и так же, как мусульманское
право, тесно связано с религией — индуизмом. В содержание
этой системы входят обряды, верования, идеологические цен¬
ности: мораль, философия, которые нормативно закрепляют
определенный образ жизни и общественное устройство. Инду¬
изм сформировался в глубокой древности — почти две тысячи
лет назад, однако сохранил свое регулирующее значение до на¬
стоящего времени. В этом качестве индуизм выступает элемен¬
том государственно-правовых отношений современного, в
частности индийского, общества. Особенную роль индусское
право играет в сферах, где влияние религии до сих пор наибо¬
лее ощутимо — семейных, наследственных отношениях, касто¬
вом статусе человека и т. д.3
1	Исмаил-бей Гаспринский. Русское мусульманство. Мысли, заметки, наблю¬
дения // Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, ста¬
тистика) / Сост. и авт. вступ. ст. Д. Ю. Арапов. М., 2001. С. 340—341.
2	См.: Торнау Н. Изложение начал мусульманского законоведения. (Репр.
изд.). СПб., 1850.
3	См.: Крашенинникова Н. А. Правовая культура современной жизни: инно¬
вационные и традиционные черты. М., 2009. С. 176—184.

2. Основные правовые семьи народов мира
207
Главной тенденцией развития как обычного права, так и ре¬
лигиозных правовых систем является усиление роли закона как
источника права. Однако эта тенденция реализуется на фоне
неснижающегося значения традиционных и особенно религи¬
озных норм и даже в известной мере — их возрождения в каче¬
стве ведущей нормативной системы общества, что весьма ха¬
рактерно для исламских государств.
Распространенное в зарубежных классификациях выделение
славянской правовой семьи в качестве самостоятельной ветви
правовой цивилизации в связи с распадом мировой социали¬
стической системы, сохранением социалистического типа пра¬
ва у ряда государств, глубокими изменениями в общественно¬
политическом строе России приобретает относительную новиз¬
ну и поэтому нуждается в дополнительном обосновании.
Особенностью приведенного варианта структуры правовых
семей, включающей самостоятельную семью славянского пра¬
ва, является стремление отразить подход уже известных типо¬
логий, выделяющих в отдельную рубрику славянскую правовую
семью, и изменения юридической карты современной Европы.
Из представленной классификации не выпадает (в отличие от
некоторых современных трактовок1) нормативный регион и со¬
ответственно правовая общность, образуемая славянскими
странами и исторически связанными с ними странами несла¬
вянских народов, относимыми в свое время к социалистиче¬
ской правовой семье.
Речь идет о государствах бывшего социалистического содру¬
жества — СССР, ГДР, Югославии, Польше, Болгарии, Венг¬
рии, Чехословакии, Румынии, которые составляли, в част¬
ности, по мнению французского компаративиста Р. Давида,
особую семью социалистического права2.
Основанием для выделения этой правовой общности в каче¬
стве отдельной, специфичной правовой семьи были в свое время
социально-экономические и идеологические критерии, нахо¬
дившие концентрированное выражение в понятиях «общественно¬
экономическая формация», «социальный строй общества», ко¬
торые с помощью права стремилась утвердить и развивать
государственная (политическая) власть названных стран. В тра-
1	См., например: Саидов А. X. Сравнительное правоведение и юридическая
география мира. М., 1993.
2	См.: Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988.
С. 43—44.

208
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
диционной для нашей науки классификации правовых семей на
семьи общего, романо-германского (континентального), тради¬
ционно-обычного, религиозного и социалистического права ис¬
пользовалось сразу несколько довольно разнохарактерных кри¬
териев — от технико-юридических до социально-экономических
и идеологических.
Такая классификация соответствовала устоявшимся науч¬
ным подходам и главное — государственно-правовым реалиям
мира. Поэтому она была общепризнанной в советской юриди¬
ческой литературе1.
В настоящий период данная типология нуждается в извест¬
ных уточнениях, вытекающих из новой политической, социаль¬
но-экономической и духовной ситуации, сложившейся в право¬
вом мире в связи с распадом СССР, Чехословакии, Югославии,
европейской социалистической системы, эволюцией общест¬
венно-политического строя стран, входивших в ареал социали¬
стического права.
Фундаментальные изменения, происшедшие в конце 80-х —
начале 90-х гг. в восточноевропейских странах, появление на
политической карте новых государств — новой России, объеди¬
ненной Германии, новых Балканских государств, самостоятель¬
ных Чехии, Словакии, Украины, Беларуси, Казахстана, Грузии,
Армении, Азербайджана и др. — свидетельствуют о необходи¬
мости теоретического анализа положения, сложившегося в пра¬
вовом пространстве некогда единого социалистического сооб¬
щества Восточной Европы, Евразии и Закавказья.
Главный вопрос: какова природа национальных правовых
систем стран бывшего социалистического содружества? Каки¬
ми критериями необходимо пользоваться, чтобы с достаточной
точностью выразить их правовую природу и соотнести ее со
спецификой уже имеющихся правовых общностей? По сути де¬
ла, речь идет о новой политической, социально-экономической
и соответственно — законодательно-юридической ориентации
государств, вошедших в полосу своего социального обновле¬
ния. Эта ориентация имеет стратегически важное значение для
судеб национальных государственно-правовых систем России,
Украины, Беларуси, Молдовы, Грузии, Казахстана, других ны¬
не независимых и самостоятельных стран, их правовых культур.
1 См., например: Алексеев С. С. Общая теория права: курс в 2 т. Т. I. С. 111.

2. Основные правовые семьи народов мира
209
Поэтому данный вопрос уже сейчас заключает в себе боль¬
шие сложности — теоретические, геополитические, идеологи¬
ческие и другие, относящиеся к международной практике. Пра¬
вовой аспект этой проблемы в нашей литературе начинает
осознаваться и обсуждаться. Существует точка зрения, согласно
которой правовые системы стран, входивших в социалистиче¬
ское содружество, ранее принадлежали к романо-германской
правовой семье, и поэтому сейчас речь идет лишь об их возвра¬
щении в это сообщество1. Надо сказать, что на этой точке зре¬
ния основаны сейчас официальная юридическая политика по¬
давляющего большинства новых государств, включая Россию,
их внешнеполитические ориентации, концепции реформирова¬
ния своего правового и социально-экономического уклада.
Аргументированную позицию по вопросу соотношения рос¬
сийского и романо-германского права занял проф. М. Н. Мар¬
ченко, который глубоко проанализировал как черты сходства,
так и основополагающие отличия правовых систем России и
континентальной Европы. В частности, им показано, что мно¬
гие исследователи римского права отмечают отсутствие в Рос¬
сии системной рецепции римского права; что русское законода¬
тельное заимствование носило характер восприятия романских
и германских источников гражданского законодательства без
широкой рецепции римской правовой культуры и духа. По мне¬
нию М. Н. Марченко, природа воздействия римского права на
российское состоит в том, что российское право по отношению
к римскому выступает не как родственное, внутриродовое или
внутритиповое явление, а как внешнее, а в ряде отношений —
даже чуждое право. На основании этого и иных признаков автор
делает вывод: российское право, имея свои собственные исто¬
рические, социально-политические, бытовые, духовные, нако¬
нец, национальные, а точнее, многонациональные, основы,
всегда было и остается самобытным, по-своему уникальным,
как и любое иное право, относительно самостоятельным, тесно
связанным и взаимодействующим с романо-германской, англо¬
саксонской и другими правовыми семьями и системами. Взаим-
1 См., например: Леушин В. И. Конституция России в свете теории естест¬
венного права // Правовые проблемы евроазиатского сотрудничества: глобаль¬
ное и региональное измерение. Екатеринбург, 1993. С. 49—50; Проблемы об¬
щей теории государства и права: Учебник / Под ред. В. С. Нерсесянца. М., 2001.
С. 285; Теория государства и права: Учебник / Под ред. М. М. Рассолова. М.,
2004. С. 357.

210
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ное сближение и обогащение российского и романо-германско¬
го права не дает в настоящее время никакого повода относить
российское право к романо-германской правовой семье1.
Принятие противоположной позиции кроме очевидного иг¬
норирования правокультурных различий будет означать и то,
что бывшие социалистические страны и республики СССР, яв¬
ляющиеся ныне самостоятельными государствами, должны по¬
степенно (или как можно быстрее) интегрироваться в западный
мир: его политику, идеологию, экономику, систему духовно¬
нравственных ценностей. Такие культурные превращения не
только невозможны, но и вредны для устойчивости и подлин¬
ного прогресса национального правопорядка.
Между тем события последних лет, в том числе конкретная
практика международного поведения Запада по вопросам кон¬
фликта в бывшей Югославии, экономических отношений с
Россией, стратегии в военной области после распада Варшав¬
ского договора и т. д., заставляют пересмотреть романтические
иллюзии постсоветского «медового месяца» России и Европы.
Очень скоро выяснилось, что Запад по-прежнему воспринима¬
ет Россию, в целом славянский мир, даже в их новом полити¬
ко-идеологическом и социально-экономическом качестве как
значительно отличающуюся от его цивилизации геополитиче¬
скую общность с существенно иными культурно-исторически¬
ми, религиозно-этическими и морально-психологическими
ценностями, объективно задающими как Западу, так и России
собственные, часто весьма отличающиеся друг от друга полити¬
ческие, экономические, гуманитарные, правовые позиции.
Более того, реальная политика западных стран сводится к то¬
му, что «возвращение» новообразованных государств возможно
только на условиях политического и культурного ассимилиро¬
вания бывшего СССР и его бывших союзников, выражающего¬
ся в лучшем случае в стратегии «покровительства», «вразумле¬
ния» или просто игнорирования России, а в худшем — давле¬
ния, дискриминации и грубого политического, экономического
и даже военного диктата.
Можно ли в сфере государства и права не принимать во
внимание эту реальность и вновь, теперь на новой волне, ухо¬
1	См.: Марченко М. Н. Является ли правовая система России составной ча¬
стью романо-германской правовой семьи? // Проблемы теории государства и
права. С. 582—594.

2. Основные правовые семьи народов мира
211
дить в теоретические абстракции европоцентризма? Вряд ли
станет жизнеспособной социальная система, не сумевшая пре¬
одолеть дисгармонию и асимметрию своего правового статуса
со всеми иными частями национальной духовной культуры,
развивающейся вопреки политической «ориентации» по собст¬
венным историческим закономерностям. Сохранение «диссо¬
нанса» государства, права и национальной культуры фактиче¬
ски означает пролонгацию в новых условиях глубокого куль¬
турного раскола, имевшегося в сферах политики, экономики и
права бывшего СССР, который не мог «примирить» свой клас¬
совый европоцентризм с исконными основами национальной
правовой культуры.
Поэтому вопрос о необходимости «возвращения» России и
республик бывшего Союза в романо-германский правовой мир
после распада евро-азиатской семьи социалистического права
решается вовсе не так очевидно, как иногда представляется на¬
шим теоретикам права, излишне отзывчивым на актуальные
политические установки.
Делать вид, что обособленность социалистического права
была лишь следствием ошибочных классовых заблуждений по¬
литического руководства СССР, с распадом которого исчезает и
культурно-правовая специфика стран бывшего социалистиче¬
ского мира, есть крайне узкий политический позитивизм,
имеющий мало общего с действительными тенденциями право¬
вого развития России. Сущность российской правовой системы
нельзя сводить лишь к характеру используемых ею юридических
источников и на этом основании причислять отечественную
правовую систему к романо-германскому правовому ареалу.
Между правовыми семьями нет резкого разделения: идет посто¬
янный процесс взаимообмена, использования аналогичных
форм, что, однако, не говорит об элиминации коренных куль¬
турно-исторических границ основных правовых цивилизаций.
Возьмем для примера объективно существующей правовой
идентичности России такой символ ее нового, «европейского»
законодательства, как Гражданский кодекс 1994 г. Этот Ко¬
декс по установкам его создателей должен выполнять функ¬
цию своего рода экономической конституции российского
гражданского общества, главного «концептуально-идейного»
достижения за время демократических преобразований в Рос¬
сии (С. С. Алексеев). И это, безусловно, авторам удалось.
ГК РФ 1994 г. вобрал лучшие образцы законодательной коди¬

212
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
фикации гражданского права Франции, Германии, Швейцарии,
современных достижений по гражданскому праву, выраженных
в международных документах, передовых кодифицированных
актах современности (кодексов Нидерландов, канадской про¬
винции Квебек и др.), юридической практики правопримене¬
ния Германии, Италии, США и других стран1. «На цифровом
языке я сказал бы, — пишет приверженец арифметических до¬
казательств в правоведении американский профессор К. Осак-
ве, — что ГК РФ 1994 г. по форме и содержанию укомплекто¬
ван из разных компонентов в следующем составе: 80% герман¬
ских, 9% французских, 5% советских, 1% из прочих источников
(в том числе голландских и англо-американских), а 5% добавки
из чисто постсоветских российских материалов, содействующих
закреплению всего сооружения. В итоге Кодекс является сто¬
процентно российским»2.
Да, это действительно современный российский способ тво¬
рения права, правда, далеко не оригинальный. Конечно, иной
метод законотворчества при ускоренном переходе к рынку
трудно себе было представить, и ГК РФ здесь лишь наиболее
фундаментальный и качественный по исполнению и профес¬
сионализму пример в длинном ряду важнейших законов новой
России. Разумеется, будучи блестящим произведением эклекти¬
ческого метода и «планетарной» юридической мысли, Кодекс
сразу же воспарил над жизненными реалиями российского
гражданского оборота и стал в основном нужен лишь в том уз¬
ком, ограниченном значении сугубо «оформительского» до¬
кумента, в том числе для прикрытия «теневых» акций по пере¬
делу собственности, обретению природных богатств, формаль¬
ной легализации «теневых» коммерческих акций3.
Можно предположить, что коррумпированная элита приспо¬
собила под свои интересы прогрессивный закон, и даже в це¬
лом — созданное таким же методом умными демократическими
юристами прогрессивное право России. Но может быть, в та¬
ком гигантском отрыве от реальных условий, действительно на¬
циональных приоритетов в регулировании социально-экономи¬
1	См.: Алексеев С. С. Гражданский кодекс России // Вестник Гуманитарно¬
го университета. Серия «Право». Вып. 4. Екатеринбург, 2005. С. 7—8.
2	Осакве К. Размышления над Гражданским кодексом Российской Федера¬
ции 1994 г.: перспектива сравнительной цивилистики // Ежегодник сравни¬
тельного правоведения. 2002 год. М., 2003. С. 228.
3	См.: Алексеев С. С. Гражданский кодекс России. С. 11.

2. Основные правовые семьи народов мира
213
ческих и политических отношений и заключается шанс для
беззастенчивой элиты к профанации реального правопорядка?
В чем состоит роль отечественной юриспруденции: выполнять
престижный заказ на создание «хороших» законов или форму¬
лировать реалистичные и действенные институты националь¬
ного правопорядка? Сложность переходного периода в России
ставит закономерный вопрос: в чем заключается адекватность
стиля национального права? В его блестящей форме, «не худ¬
шей, чем у других», или в способности учесть и выразить по¬
требности конкретной правовой культуры, опереться на ее тра¬
диции, вывести на собственный путь к стабильному рынку, со¬
циальной, в том числе предпринимательской, активности?
Конечно, при современном уровне правовой информиро¬
ванности, техническом совершенстве законодательных и спра¬
вочных баз данных, в том числе зарубежных, значительно об¬
легчается изучение и учет международного опыта правового
регулирования и в целом законопроектной работы. Это, дейст¬
вительно, полезное и замечательное достижение нашего време¬
ни. Но эти возможности могут быть по-настоящему продуктив¬
ными только как стимулы развития национальной юридиче¬
ской мысли, при учете огромной, в том числе стадиальной,
специфики российского общества. В противном случае они та¬
ят опасность ускоренного политического законотворчества,
форсированных кодификаций, маскирующих истинное состоя¬
ние юридической науки и законодательной культуры. Далеко
не случайно, что уже более десяти лет Государственная Дума
России не принимает закон о нормативных правовых актах, что
позволило бы сделать законотворческий процесс хотя бы в ми¬
нимальной степени прозрачным и профессиональным по край¬
ней мере в правовом отношении. Как верно заметил голландец
Ван Эрп по поводу законодательных сравнений, «проблема за¬
ключается в том, что право не должно рассматриваться компа¬
ративистом как автономный мир, в котором предпринимаются
усилия по достижению серьезных выводов исключительно пу¬
тем логической аргументации и сравнения формальных норм
(установленных законом, установленных судами или включен¬
ных в стандартные контракты)»1.
1 Ван Эрп 3. ^.Европейское частное право: постмодернистские дилеммы и
выборы. К методу адекватного сравнительного правового анализа // Ежегодник
сравнительного правоведения. 2002 год. С. 26.

214
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
Таким образом, для того чтобы определиться в правовой
природе российского права и, соответственно, продолжить ис¬
следования этого аспекта глобальной правовой типологии, не¬
достаточно традиционных технико-юридических и даже соци¬
ально-экономических критериев. Историческая и этнокультур¬
ная специфика России, других восточноевропейских стран
требует учета стилевых, этноправовых и культурно-историче¬
ских особенностей правового регулирования.
Введение таких критериев показывает, что в сфере права со¬
циалистическая система была весьма неоднородной: в нее вхо¬
дили страны, принадлежащие к разным культурно-историче¬
ским общностям — славянской, западноевропейской, восточ¬
ной. Поэтому в настоящее время не может идти речь о каком-то
огульном, коллективном «возвращении» всех «новых» восточно¬
европейских государств в лоно романо-германской правовой
культуры. Для одних это будет нормальным, закономерным
процессом продолжения своей политической и правовой иден¬
тичности (Восточная Германия, Польша, страны Балтии), хотя
и здесь далеко не все ясно и очевидно до сих пор; для других та¬
кое решение станет противоестественным вмешательством в их
историческую судьбу, чреватым элиминацией этносоциальной
специфики правовой культуры.
Существует, конечно, нечто общее для всех государств, на¬
родов, правовых систем, но это общее в качестве исходных
предпосылок имеет особенное, национальное, что и должно
стать дополнительным измерением права славянских народов.
Только так правовое регулирование может приобрести твердую
предметную и методологическую основу и перестать быть лишь
фарватером произвольно меняющихся политических установок.
Устранение жестких формационно-типологических перего¬
родок внутри российского права создаст возможность для более
глубокого познания его природы, по сути дела, нового измере¬
ния его теории и истории.
Так, славянская правовая общность основывается на куль¬
турно-исторической специфике славянских народов. Категория
славянской правовой семьи отражает целостный правовой фе¬
номен, имеющий глубокие национальные, духовные, историче¬
ские и социальные юридические корни в правовой культуре
России и ряда восточноевропейских стран. Восточные и южные
славяне, имевшие уже в VI—IX вв. свои государственные обра¬
зования, сформировали основы самостоятельной культурной

2. Основные правовые семьи народов мира
215
традиции и стали «прямыми» наследниками Византийской им¬
перии, которая длительное время была оплотом православия и
восточноевропейской культуры. В этом смысле славянский
правовой тип, принадлежа к европейско-славянской правовой
традиции, выражает ее восточное течение и вовсе не сводится к
этнически-славянскому национальному элементу. Это культур¬
ный тип, исторически вобравший в себя греческие, римско-ви¬
зантийские (ромейские), норманнские, славянские, финно¬
угорские, тюркские элементы; испытавший влияние как запад¬
ного и восточного христианства, так и иных религий, в первую
очередь ислама, иудаизма и буддизма.
Самобытность славянской правовой семьи, прежде всего
российской правовой системы, обусловлена не только стили¬
стическими — технико-юридическими признаками, но и исто¬
рической традицией российско-славянского права — глубоки¬
ми социальными, культурными, государственными началами
жизни славянских и неславянских народов — огромного муль-
тиконфессионального ареала, политическим и культурным
центром которого была и остается историческая Россия. К со¬
жалению, современной России остро недостает осознания сво¬
ей духовной ответственности и способности вести себя в госу¬
дарственно-правовой сфере концептуально, предлагая народам
действительные альтернативы и инновационные правовые цен¬
ности. К таким началам русской юридической традиции,
имеющим методологическое значение для анализа отечествен¬
ного права, можно отнести следующие.
1.	Самобытность русской государственности, не поддающая¬
ся элиминации даже после длительных и массированных вклю¬
чений иностранных управленческих и конституционных форм.
Для русского права всегда была исключительно важной связь с
государством. Необходимо исследовать природу целостности
права и государства в русской правовой культуре, не стремясь
втиснуться в «естественно-правовой» шаблон с его противопос¬
тавлением феноменов «позитивного» и «разумного». Для рус¬
ско-славянской государственности в ее исходной традиции ха¬
рактерны деперсонализация власти, народность, «земскость»,
внеклассовая и внесословная социальность (соборность). Сла¬
вянскому государственному типу абсолютно чужды политиче¬
ское разделение, индивидуализм и персонализм как формы
правления (абсолютизм, президентство, иные формы политиче¬

216
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ского харизматизма), ведущие к возникновению катастрофич¬
ности и подрыву традиционного уклада государственности.
2.	Особые условия экономического прогресса, для которого
характерна опора на коллективные формы хозяйствования:
крестьянскую общину, артель, сельскохозяйственный коопера¬
тив, глубоко нравственные формы доверия в сфере предприни¬
мательства. Они основывались на специфической трудовой
этике, взаимопомощи, трудовой демократии, традициях мест¬
ного самоуправления.
3.	Формирование особого типа социального статуса лично¬
сти, которому свойственно преобладание коллективистских
элементов правосознания и нежесткость линий дифференциа¬
ции личности и социального государства. В этой черте нет ни¬
чего упречного, и попытки повесить на нее соответствующий
ярлык напоминают стремление бороться с самой жизнью. Нуж¬
но раскрыть природу этой особенности соотношения личности
и государства в славянской правовой традиции и обратить ее на
службу человеку.
4.	Тесная связь традиционной основы права и государства со
спецификой православной ветви христианства с ее акцентами
не на мирском жизнепонимании Бога и человека (католицизм)
и тем более благословении стяжательства (протестантизм), а на
духовной жизни человека с соответствующими этическими
нормами (нестяжание, благочестие и т. д.). Славянскую право¬
в