©
В.Н. Синкжов
Российская
правовая
система
ф
д>

Российская правовая система.
Введение в общую теорию

Татьяне

В. Н. Синюков
Российская
правовая
система
Введение в общую теорию
2-е издание, дополненное
Издательство НОРМА
Москва, 2010

УДК 340.0
ББК 67.99(2)
С38
Сведения об авторе
Владимир Николаевич Синюков — доктор юридических наук,
профессор, заслуженный деятель науки РФ.
Рецензенты:
А.	И. Демидов — доктор философских наук, профессор;
О.	О. Миронов — доктор юридических наук, профессор;
А.	В. Малько — доктор юридических наук, профессор.
Синюков В. Н.
С38 Российская правовая система. Введение в общую тео¬
рию / В. Н. Синюков. — 2-е изд., доп. — М. : Норма,
2010. — 672 с.
ISBN 978-5-91768-079-8 (в пер.)
В работе исследуются особенности российской правовой
системы как целостного культурно-исторического феномена,
образующего на правовой карте мира самостоятельную типоло¬
гическую общность — российскую правовую цивилизацию.
Правовая система России рассматривается в контексте русской
юридической традиции и в единстве всех своих основных эта¬
пов: от древнерусского до советского и постсоветского.
Книга содержит систематический анализ методологических
основ национальной правовой доктрины России.
Для ученых-юристов, преподавателей и студентов юридиче¬
ских образовательных учреждений, работников государственно¬
го аппарата.
УДК 340.0
ББК 67.99(2)
© Синюков В. Н., 1994
ISBN 978-5-91768-079-8	©	Синюков В. Н., 2010, с изменениями

Предисловие ко второму изданию
Первое издание предлагаемой вниманию читателей книги
вышло в свет в 1994 г. Автор работал над ним в самый разгар
событий, когда Россия безоглядно стремилась интегрироваться
с либеральным Западом на его условиях. Этим объясняются
стилевые особенности монографии, в которой в русле общест¬
венной значимости темы автор сделал попытку рассмотреть
проблему, используя термины и определения, которые были бы
понятны не только специалистам.
Тогда, в конце 80-х и в 90-х гг. минувшего XX в., наша пра¬
вовая система оказалась на перепутье исторического развития и
нуждалась прежде всего в формулировании основных проблем
и системных альтернатив их решения. Прошедшие с той поры
15 лет непрерывных реформ права дают уникальную возмож¬
ность оценить ход изменений с позиций научного прогноза и
общественных ожиданий, правильности либо ошибочности по¬
становки и решения теоретических и практических проблем
развития российской правовой системы.
Правовая реформа не принесла быстрых положительных ре¬
зультатов. Несмотря на внешнюю стабилизацию и экономиче¬
ский рост, обусловленный во многом положительной мировой
конъюнктурой, достижение прогресса в формировании важных
правовых институтов, главный итог прошедших 15 лет в юри¬
дической сфере состоит в том, что России не удалось решить
основных проблем своей правовой системы. По ключевым по¬
казателям правопорядка: преступности, степени коррумпиро¬
ванности госаппарата, отчуждения населения от власти, эффек¬
тивности законодательства — ситуация остается сложной и не¬
стабильной. По признанию Президента России Д. А. Медведева,
сделанному в год 15-летия Конституции Российской Федера¬
ции, «справедливо и то, что этой проблемой — пренебрежения к
праву — мы еще системно и глубоко не занимались»1.
1	Послание Президента Российской Федерации Д. А. Медведева Федераль¬
ному Собранию Российской Федерации 5 ноября 2008 года. М., 2008. С. 8.

6
Предисловие ко второму изданию
На что же тогда были направлены юридические реформы —
от конституционной и судебной до административной и мест¬
ного самоуправления? Вывод Президента красноречиво свиде¬
тельствует о том, что Россия нуждается в фундаментальной
правовой политике, которая была бы способна не только ока¬
зывать влияние на текущее законодательство и юридическую
инфраструктуру, но и вести к институциональным изменениям
состояния правовой культуры в стране, ее гражданского обще¬
ства.
Современная правовая система России имеет политико-пра¬
вовые источники в идеологии реформ 90-х гг. XX в., когда на¬
стоящее страны было довольно мрачным, а единственная
надежда на будущее виделась в скорейшем отрешении от про¬
шлого и восприятии либеральных институтов и структур.
Именно в тот период была с новой силой воспроизведена прак¬
тика XVIII в. — массированные интервенции «переводного» за¬
конодательства, копирование зарубежных институтов — от
управленческих до образовательных, непрерывное «разумное»
вмешательство государства во все сферы общественных отно¬
шений.
Практика насильственной модернизации продолжается по
сей день. Ключевые институты либеральной демократии, не
имея корней в национальном юридическом опыте, стали под¬
вергаться системному отторжению — прежде всего политиче¬
ской элитой общества, не способной «контролировать» общест¬
венные отношения в рамках конституционного правового госу¬
дарства. Застойные явления в правовой культуре есть результат
углубляющегося кризиса идентичности правовой системы.
Преодоление этого кризиса стало невозможным вне реальной
демократии, доступа людей к действительно социальному пра¬
вовому творчеству. В правовой сфере мы постепенно заходим в
тупик.
Все крупные нации обладают спецификой в развитии право¬
вой культуры. Это помогает им, не впадая в изоляционизм, на¬
ходить свои пути к истинным правовым ценностям — свободе,
человеческому достоинству, социальной справедливости. Осо¬
бенность правового сознания русских — не в правовом ниги¬
лизме и стремлении подчиняться любой власти. Строить право¬
вое государство вне контекста национальной правовой культу¬
ры и демократии означает создавать условия для новой
диктатуры. Отсталый правопорядок не дает никаких шансов

Предисловие ко второму изданию
7
для продвижения страны к благосостоянию и политической
стабильности. Поэтому раскрытие смысла национальной пра¬
вовой культуры и обращение к нему — единственный иннова¬
ционный путь развития экономической, политической и право¬
вой систем, достижения подлинной открытости России совре¬
менному миру.
Во втором издании книги сохранены принципиальные поло¬
жения данной доктрины. Уточнена и дополнена проблематика,
расширен научный аппарат. Введена глава, посвященная соот¬
ношению отечественной правовой культуры и национальной
системы юридического образования.
Выражаю искреннюю признательность за профессиональную
помощь и моральную поддержку моим коллегам из Саратовского
юридического института МВД России, Саратовского филиала
Института государства и права РАН, Саратовской государст¬
венной академии права, Саратовского юридического института
адвокатуры, а также специалистам права из других регионов, на¬
стойчиво интересовавшихся этой работой после того, как разо¬
шлось ее первое издание.

Дайте нам побыть одним и создать
свою культуру.
Е. Харитонов
ВВЕДЕНИЕ. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМ
В последние десятилетия в мире произошли впечатляющие
изменения: многое, что устоялось в жизни целых поколений,
пришло в движение — экономический уклад стран, идеология,
политические отношения, государство и право.
Если попытаться соединить эти изменения в какой-то об¬
щей тенденции, которая проявлялась бы в самых разных облас¬
тях жизнедеятельности общества, то можно, вероятно, говорить
о стремлении к коренным основаниям в культуре, религии,
этике. Именно они становятся новыми ориентирами в преодо¬
лении тупиков индустриального модернизма, социальных де¬
формаций современного технотронного общества, прогресс ко¬
торого построен на вере в «безграничные» возможности челове¬
ческого разума.
Неоконсерватизм и новый либерализм в политике и эконо¬
мике, постмодернизм в искусстве, социальный и догматиче¬
ский фундаментализм в религии, традиционализм в социаль¬
ном поведении задают новые параметры мирового обществен¬
ного устройства, и сегодняшней России предстоит найти в нем
свое место.
В последние годы российское общество претерпело значи¬
тельные изменения, которые следует рассматривать в русле
общемировых тенденций. Страна находится в кардинально но¬
вой политической, социально-экономической и духовно-нрав¬
ственной ситуации. По сравнению с предыдущим, социалисти¬
ческим, кажущимся идеологически ясным периодом нынешняя
Россия во всех смыслах напоминает своеобразную «темную ком¬
нату», по поводу которой существует множество фундаменталь¬
ных прогнозов, вызывающих то эпические прорицания, то вос¬
торги и надежды, то сомнения, страхи и напряженное ожидание.
Сегодня Россия находится в поиске — эффективного эконо¬
мического уклада, новых социальных отношений, полноты ду¬
ховного мира и четкости правовой государственности.
В значительных переменах важная роль принадлежит отече¬
ственной правовой системе. Правовая система — это социаль¬

Введение. Постановка проблем
9
ная организация, включающая основные компоненты нацио¬
нальной правовой культуры: право, законодательство, юриди¬
ческую практику, а также господствующую в стране правовую
идеологию (доктрину).
Как ключевой, управляющий центр политической системы,
духовной культуры, правовая система оказывает важное влия¬
ние на характер изменений в обществе, особенно если эти из¬
менения осуществляются через целенаправленное реформатор¬
ское воздействие, предполагающее использование правозако¬
нодательных программ и средств.
Современная правовая система России — сложнейший ком¬
плекс элементов, структур, норм, правосознания, традиций,
образов национально-исторической, технико-юридической, со¬
циально-психологической природы. В широком значении —
это целый правовой мир, имеющий свою жизненную организа¬
цию, источники, архетипы, историю и будущее.
Сложившаяся система есть одновременно и причудливое
смешение противоположных идей, эпох, тенденций, разновре¬
менных и разнохарактерных реформ и изменений, противоре¬
чиво соседствующих друг с другом в одних и тех же актах и ин¬
ститутах, совокупный эффект которых во многом лишил ее ло¬
гической связи и культурной концептуальности.
К сожалению, об этом мире мы еще очень мало знаем.
Правовая система России до сегодняшних дней переживает
переходное состояние, определяемое следующими процессами:
—	продолжаются фундаментальные изменения в политиче¬
ской структуре общества, требующие учета и отражения в кон¬
ституционном регулировании;
—	идет развитие федеративных отношений и вместе с ним
сохраняет актуальность вопрос о соотношении права России и
республик, краев, областей в ее составе; необходимы дополни¬
тельные отрасли регулирования, в частности коллизионное
право Российской Федерации;
—	возрастает социальная роль государства и в связи с
этим — функции права, традиционные для либерального госу¬
дарства и правовой системы;
—	со всей актуальностью обозначился вопрос о возможности
в ее рамках обеспечить права человека, о способности правоох¬
ранительных структур противостоять современному уровню и
качеству преступности, что требует поиска оптимальных
средств правоохранительной системы и т. д.

10
Введение. Постановка проблем
Все эти процессы диктуют необходимость осмысления ис¬
ходных начал нашей правовой системы, в том числе на уровне
ее правоидеологического обоснования.
Отечественная правовая наука располагает богатым материа¬
лом по вопросам теории и истории Российского государства и
права. Это наследие как дореволюционного правоведения, так
и советской юридической школы. Имеются многочисленные
монографии, курсы лекций, диссертации, статьи историков и
философов, этнографов и юристов.
Создана достаточно развитая и дифференцированная теория
права, включающая такие фундаментальные вопросы, как пра¬
вовое регулирование, правовая система, правопорядок, закон¬
ность, юридическая практика и т. д.
Значительная часть этого научно-практического потенциала
появилась в последние три-четыре десятилетия.
Известно, что к системному, целостному взгляду на отечест¬
венное правовое регулирование как комплексный идеологиче¬
ский и специальный юридический феномен наша наука обра¬
тилась довольно поздно. Еще в 60—70-е гг. XX в. в литературе
речь велась в основном о структурно-функциональном видении
отдельных, главным образом позитивно-законодательных уча¬
стков правовой культуры.
Концептуальной работой советского периода, обобщившей
ведущие правовые явления общества и ставшей своеобразным
предвестником последующих исследований юридической сфе¬
ры с позиций типологического, системного подхода, стала кни¬
га В. В. Борисова, посвященная правопорядку в СССР1. Особо
следует выделить фундаментальный труд С. С. Алексеева «Об¬
щая теория права», в котором впервые в советской литературе
нашли универсальное отражение вопросы теории и догмы пра¬
ва и правовой системы2.
К проблеме правовой системы наша наука подошла лишь в
начале 80-х гг. прошлого века, в период апофеоза «развитого
социализма», правда, не прямо, а опосредованно, в поиске док¬
трины, призванной примирить позиции в главной в то время
дискуссии сторонников широкого и узкого (нормативного)
1	См.: Борисов В. В. Правовой порядок развитого социализма. Саратов,
1977. См. также: Мураметс О. Ф., Шамба Т. М. Правопорядок в развитом со¬
циалистическом обществе. М., 1979.
2	См.: Алексеев С. С. Общая теория права: курс в 2 т. М., 1981—1982.

Введение. Постановка проблем
11
правопонимания1. Затем постепенно, под впечатлением пере¬
водной литературы пришло осознание значимости и самостоя¬
тельности данного направления исследований, которое быстро
переросло границы извечного спора о том, что есть право.
В эти годы выходит серия статей — А. М. Васильева,
В.	Н. Кудрявцева, С. С. Алексеева, Ю. А. Тихомирова, Н. И. Ма-
тузова, Л. Б. Тиуновой, других авторов, обсуждавших постано¬
вочные вопросы этой проблемы2. В октябре 1985 г. Институт го¬
сударства и права АН СССР провел в Звенигороде Всесоюзную
научно-теоретическую конференцию, посвященную тенденци¬
ям развития правовой системы социализма3.
Особенность «судьбы» этой проблемы состоит в том, что пер¬
вые крупные работы, непосредственно посвященные советской
правовой системе4, совпали, с одной стороны, с периодом ста¬
новления данного научного направления, а с другой — началом
того распада, который произошел в правовой системе СССР по¬
сле непродолжительного периода попыток ее перестройки.
В положениях и выводах коллективного труда сотрудников
Института государства и права АН СССР «Правовая система
социализма», книге проф. Н. И. Матузова «Правовая система и
личность» практически ничто не предвещало надвигавшегося
кризиса. Тем не менее спустя всего лишь примерно пятилетие
после довольно оптимистических оценок перспектив советской
правовой системы она резко политически была поставлена под
вопрос как таковая. Речь пошла о демонтаже всех прежних воз¬
зрений на право СССР, его правопорядок, стала тиражировать¬
1	См. об этом: Байтин М. И. Вопросы общей теории государства и права.
Саратов, 2006. С. 182—191.
2	См., например: Кудрявцев В. Н, Васильев А. М. Право: развитие общего
понятия // Сов. государство и право. 1985. № 7; Кудрявцев В. Н. Правовая сис¬
тема и укрепление социалистического общества // Коммунист. 1981. № 9; Алек¬
сеев С. С. Право и правовая система // Правоведение. 1980. № 1; Тихоми¬
ров Ю. А. Правовая система развитого социалистического общества // Сов. го¬
сударство и право. 1979. № 7; Матузов Н. И. Правовая система развитого
социализма // Сов. государство и право. 1983. № 1; Байтин М. И. Право — свя¬
зующее звено между политической властью, государством и правовой системой
общества // Вопросы теории государства и права. Саратов, 1988. Вып. 8.
3	См.: Конференция в Звенигороде // Сов. государство и право. 1986. № 3.
4	См.: Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева.
М., 1986—1987; Матузов Н. И. Правовая система и личность. Саратов, 1987;
Тиунова Л. Б. Системные связи правовой действительности. СПб., 1991; Федо¬
ров В. П. Право в юридической надстройке социалистического общества. Вла¬
дивосток, 1985; Явич Л. С. Социализм: право и общественный прогресс. М.,
1990.

12
Введение. Постановка проблем
ся литература «возвратной» направленности, объясняющая по¬
литические перемены тупиковостью пути, по которому двига¬
лось в последние 70 лет отечественное право.
Утрата привычного идеологического фетиша вызвала в нау¬
ке теоретический дискомфорт, и это заставило заняться поис¬
ками новых готовых ориентиров, на этот раз — на идеологи¬
ческом рынке «капиталистического Запада», ставшем вдруг по¬
литически близким России усилиями ее государственного
руководства.
Поэтому если правовой системе в конце 80-х гг. XX в. по
оценке специалистов было далеко до статуса устоявшейся, тем
более этого нельзя сказать сейчас — в период фронтальных из¬
менений законодательства, возникновения самостоятельных
политико-правовых систем России и бывших союзных респуб¬
лик, кризиса методологии всей отечественной правовой науки.
Значительный прогресс в историографии этой темы произошел
в 1993 г. после принятия Конституции России. Проблемы рос¬
сийской правовой системы стали рассматриваться в контексте
сравнительного правоведения и вопросов реформирования оте¬
чественного законодательства. Значительный вклад в исследо¬
вание российской правовой системы как самостоятельной ти¬
пологической общности внес проф. М. Н. Марченко1.
Обновление правовой системы, предпринятое в 1985 г. под
лозунгами перестройки, и последующая практика реформатор¬
ства восприняли в основном западнические политические ори¬
ентиры. Поиск моделей политико-правовых преобразований
велся исключительно на Западе. Такая ориентация потребовала
систематического внедрения в сознание людей, в том числе че¬
рез научную рефлексию, мысли об отсталости страны, ее пра¬
вовой ущербности по сравнению с «цивилизованным миром»,
1 См.: Марченко М. Н. Курс сравнительного правоведения. М., 2002; Он же.
Источники права. М., 2005; Он же. Проблемы теории государства и права. М.,
2001, 2006; Он же. Теория государства и права. М., 2002; Проблемы теории го¬
сударства и права / Под ред. М. Н. Марченко. М., 2008; Саидов А. X. Сравни¬
тельное правоведение (основные правовые системы современности). М., 2006;
Байтин М. И. Право и правовая система: вопросы соотношения // Право и по¬
литика. 2000. № 4; Тихомиров Ю. А. Курс сравнительного правоведения. М.,
1996; Тихомиров Ю. А., Талапина Э. В. Введение в российское право. М., 2003;
Алексеев С. С. Право: азбука—теория—философия. Опыт комплексного иссле¬
дования. М., 1999; Он же. Линия права. М., 2008; Российское государство и
правовая система. Современное развитие, проблемы, перспективы / Под ред.
Ю. Н. Старилова. Воронеж, 1999; Осакве К. Сравнительное правоведение в схе¬
мах: общая и особенная части. М., 2000.

Введение. Постановка проблем
13
неверия в собственные возможности, способности, потенциал,
стимулирования чувства исторической необходимости идеоло¬
гического ученичества у Запада ввиду якобы отсутствия собст¬
венных правовых традиций, которые можно было бы использо¬
вать в юридических реформах.
Первые результаты, которые дала подобная практика, выра¬
зились в значительном упадке морального духа населения, рас¬
пространении апатии, чувстве пустоты, отсутствии смысла в
происходящем, нарастании тенденции к примитивизму обще¬
ственного сознания, массовым аберрациям, утрате и без того
слабых иммунитетов от харизматического и популистского на¬
дувательства, националистической пропаганды.
Попытки внедрения импортированной политико-правовой
идеологии привели, таким образом, к тому, что социально-эко¬
номические преобразования столкнулись с дополнительными
колоссальными трудностями.
Особенно негативное влияние безоглядная западная ориен¬
тация оказала на правопорядок в России, подстегнув эрозию
правосознания населения и породив шквал нападок на государ¬
ство, волну механического заимствования иностранных поли¬
тических форм, которые, сталкиваясь с социальными реалиями
России, лишь способствовали расстройству ее государственного
аппарата и правового регулирования. В правовой неразберихе,
хаосе стало трудно проводить экономические реформы.
Все эти процессы не новы. Как отмечалось еще в дореволю¬
ционной литературе, застарелой российской болезнью является
беспочвенность общественной мысли и образования. «Одно¬
стороннее увлечение общими идеями, — пишет В. Ф. Шапова¬
лов, — их подчас умозрительный характер, а также пренебреже¬
ние ко всему конкретному, живому, близкому, осязаемому, на¬
званы некоторыми русскими мыслителями “беспочвенностью
сознания и мышления”. Беспочвенность стала характерной
чертой русской общественной мысли и, соответственно, части
русской интеллигенции дооктябрьского периода. Как известно,
с точки зрения авторов, сгруппировавшихся вокруг сборников
“Вехи” и “Из глубины”, и целого ряда других, работавших впо¬
следствии в эмиграции, именно эта черта явилась одной из
причин катастрофического хода русской истории в XX веке»1.
1 Шаповалов В. Ф. Россиеведение как комплексная научная дисциплина //
Общественные науки и современность. 1994. № 2. С. 42.

14
Введение. Постановка проблем
Поэтому в сложившейся сегодня ситуации важнейшей науч¬
ной и практической проблемой представляется культурная ори¬
ентация правовых преобразований.
Начав фундаментальный демонтаж старой системы, мы до
сих пор не располагаем адекватной России методологией об¬
новления, необходимой для выработки идеологии националь¬
ной государственности и правового регулирования. После деся¬
тилетий реформ многие ученые приходят к выводу, что корен¬
ной недостаток их практики — незнание своего же общества,
своей экономики, своей государственности, собственной пра¬
вовой системы. Именно это «невежество» во многом порождает
легкомысленное и легковесное новаторство — красивое в про¬
екте, но рассыпающееся в прах при первом же соприкоснове¬
нии с реальной жизнью.
Самая большая проблема отечественной юридической нау¬
ки — не недостаток радикальных предложений, решимости к
революционным преобразованиям, знаний зарубежных моде¬
лей. Самая большая трудность — в желании и способности вы¬
яснить, чем были и что есть в действительности наша государ¬
ственность и наше право. Многие клише, которыми еще со
времен перестройки с публицистической подачи до сих пор до¬
вольствуется отечественное правоведение, сейчас уже не выдер¬
живают критики. Их научный примитивизм становится очевид¬
ным даже их собственным первоначальным пропагандистам.
Так, по признанию академика Т. Заславской, перестроечные
«описания того, что такое административно-командная систе¬
ма, как она функционировала, по сути не соответствуют дейст¬
вительности»1.
С началом реформ многие принципиальные вопросы не бы¬
ли даже поставлены, альтернативы тому или иному курсу не
только серьезно не обсуждались, но само их появление вызыва¬
ло острое политическое неприятие (например, принятый в то
время лозунг: «Курсу на перестройку альтернативы нет»). На
сами наименования «реформаторы», «демократы» была введена
своего рода идеологическая монополия.
Такая ситуация сложилась не только в сфере политики, но,
увы, и науки. Активно заимствуя западные институты либе¬
рального государства, к тому же в их иллюзорно-утопическом
1 Вперегонки со временем. Беседа с академиком РАН Т. Заславской // Об¬
щественные науки и современность. 1993. № 3. С. 13.

Введение. Постановка проблем
15
варианте, мы до сих пор по-настоящему не озаботились вопро¬
сами: способна ли Россия жить по канонам неолиберальной
утопии, что есть российское право, российская государствен¬
ность? (А не чем они должны якобы быть в соответствии с теми
или иными отвлеченными пожеланиями.)
Для постановки этих тем нужна современная методологиче¬
ская база: традиционные подходы нашей юридической науки
серьезно устарели1. Именно в отсутствии фундаментальных за¬
делов по изучению специфики отечественного правопорядка
состоит существенный пробел «реформаторского правосозна¬
ния», который самым негативным образом сказался на всей
стратегии общественных преобразований в России.
Период теоретического замешательства и хаоса не может про¬
должаться долго. Государственно-правовая система такого мас¬
штаба и потенциала, как российская, не может существовать без
осмысленной правовой идеологии. Поэтому в данной ситуации
требуется значительная фундаментализация процесса исследо¬
вания отечественной правовой системы, начатого в 70—80-е гг.
прошлого века. В противном случае наука может оказаться без
стратегического потенциала в столь жизненно важной для Рос¬
сии области. Теории правоведения это грозит утратой самостоя¬
тельной позиции в дискуссиях о путях государственно-правово¬
го самоопределения Российской Федерации. Она может вновь
оказаться в хвосте произвольно меняющихся политических уста¬
новок.
Отечественная правовая культура находится на этапном ру¬
беже поиска собственной целостности. Для продолжения сво¬
его развития в XXI в. она нуждается в системной идентифика¬
ции с отечественной духовной культурой. Только в этом случае
правовая система может обрести твердую почву для решения
задач своего развития.
Сердцевиной государственно-правовой идеологии России
должна стать актуализация культурно-исторической специфики
отечественного государства и права, которая как раз и недооце¬
нивается в практике современных преобразований.
1 См.: Методология юридической науки: состояние, проблемы, перспекти¬
вы / Под ред. М. Н. Марченко. М., 2005. Вып. 1; Матузов Н. И. О методологи¬
ческой ситуации в российском правоведении // Современные методы исследо¬
вания в правоведении / Под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. Саратов, 2007.
С. 5—24.

16
Введение. Постановка проблем
В теории права нарастает потребность перехода на новый
уровень осмысления отечественной правовой культуры — от
разрозненных обобщений отдельных периодов развития рос¬
сийского права, подчас весьма продолжительных, к созданию
целостной доктрины отечественной правовой системы, вклю¬
чающей в свой фактологический базис все, в том числе ранее
противопоставлявшиеся друг другу, этапы ее жизни. Обоснова¬
ние интегрального видения нашей юридической жизни делает
закономерной постановку вопроса о создании такой общей
теории российской правовой системы, которая была бы не про¬
стым результатом присвоения демократической «вывески», а
выступила бы методологическим фундаментом выяснения мес¬
та и роли отечественного правового мира в российском и зару¬
бежном духовном процессе.
Наука, вероятно, уже готова к тому, чтобы подойти к праву
России как самостоятельному культурному явлению, имеюще¬
му собственные предпосылки, корни, этапы развития, которое
не может быть понято только с позиций анализа отдельных его
юридических компонентов, памятников, институтов, отноше¬
ний и идеологических доктрин, господствовавших на том или
ином отрезке истории.
Все это свидетельствует в пользу выдвижения в число акту¬
альных и практически значимых задач представления юридиче¬
ского наследия и современного правопорядка России в качест¬
ве составных частей целостной правовой системы, имеющей
все признаки самостоятельного типологического явления — от
зарождения русского (славянского) этноса до наших дней.
Такая точка зрения на отечественный правовой мир имеет
существенные элементы новизны. В науке до сих пор говори¬
лось только о социалистической правовой системе, о россий¬
ской же стали писать относительно недавно и главным образом
утилитарно-практически, вне представлений о ее типологиче¬
ских особенностях. Не наделяло юридическую сферу России
качествами специфической правовой системы в культурно-ис¬
торическом смысле и дореволюционное правоведение1.
Подобная ситуация в нашем правопознании весьма негатив¬
но сказывается на адекватности понимания всего происходя¬
щего в правовом строе России. Наука не разработала единой
1 См., например: Самоквасов Д. Я. Курс истории русского права. М., 1908;
Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1915.

Введение. Постановка проблем
17
концептуальной периодизации отечественного правового раз¬
вития, нет видения его особенных черт. Фактически отсутству¬
ет и такая рефлексия правовой системы России, которая бы ох¬
ватывала феномен, соразмерный всей полноте отечественной
правовой государственности и культуры. Наоборот, не только
история, но и теория правоведения до сих пор разделены на
малосвязанные друг с другом исторические типы, которые ли¬
шают отечественное право целостности и способности к куль¬
турно-исторической идентификации в качестве самостоятель¬
ной правовой общности. Игнорирование этноисторического,
географического аспектов природы права обедняет уровень ис¬
следований отечественного государства и права.
Какой бы вопрос ни решался в практическом плане, в ко¬
нечном счете он выходит на проблему: какая правовая система
адекватна России? Каким принципам она соответствует? Что
подлежит устранению в прежних и уже пореформенных струк¬
турах, что реформированию, а что требует сохранения и разви¬
тия? Какова природа отечественного права, как она соотносит¬
ся с правовыми институтами зарубежных стран, насколько глу¬
боко допускает их рецепцию?
Чтобы ответить на эти и иные, связанные с ними вопросы,
чтобы сформировать целостную систему взглядов на россий¬
скую правовую систему, необходима новая, по сравнению с
марксистской и заимствованной неолиберальной, методологи¬
ческая позиция.
После распада СССР Россия осталась наедине с собой —
своей государственностью, правом, своим уникальным этниче¬
ским составом и более чем тысячелетней культурой. Эта
«встреча» оказалась, как ни парадоксально, очень трудной, для
многих — неожиданной, вызвавшей сильное искушение снова
уклониться от решения сложнейших «русских» вопросов в сфе¬
ры планетарных общечеловеческих ценностей, европейских
стандартов, цивилизационных нивелировок.
Мы довольно хорошо научились разбираться в классовых
отношениях, западных конституционных институтах, абстракт¬
ных нормах и правоотношениях, но гораздо меньше — в собст¬
венной правовой культуре, природа и сущность которой есть
неизмеримо большее, чем простая совокупность норм, право¬
отношений и текстов наспех принятых законов.
Реформируется законодательство, ломаются государствен¬
ные механизмы, меняются политические курсы, обновляются

18
Введение. Постановка проблем
поколения — остается, однако, в основном неизменным транс¬
цендентальный состав и тип русского правового мышления.
Сегодня мы находимся на таком этапе, когда можно и нуж¬
но отнестись к имеющимся фактам отечественной правовой
жизни с несколько иных, непривычных позиций: не с чисто
формально-юридических, социологических, психологических,
кибернетических или абстрактно-общечеловеческих, а через
призму национально-исторической и культурно-типологиче¬
ской природы отечественного правового мира в интересах по¬
знания его конкретной целостности и системности1.
Речь идет, таким образом, о формировании нового, культур¬
но-исторического направления отечественной теории права,
позволяющего демонтировать некогда искусственно воздвигну¬
тые его внутренние классово-формационные перегородки
(феодальное, буржуазное, социалистическое право) и рассмат¬
ривать отечественную правовую систему как самодостаточную
культурную целостность, требующую собственной, а не импор¬
тированной правовой идеологии. Это — попытка выявления
сфер и горизонтов нашей правовой культуры, которые до сих
пор не были актуализированы и без которых прежняя правовая
наука вполне обходилась. Новая ситуация требует постановки
новых вопросов.
Отечественная наука давно и плодотворно обсуждает про¬
блемы русской культурной традиции в самых разнообразных
сферах жизнедеятельности человека. К сожалению, правоведе¬
ние как фундаментальная юридическая наука в своей основной
части долгое время оставалась в стороне от этих дискуссий.
В последние десятилетия в научной юридической печати был
концептуально поставлен вопрос о специфике отечественной
государственности и правовой системы. Это вполне понятно в
условиях возрождения отечественных культурных традиций,
восстановления потенциала, накопленного Россией за столетия
своей истории. Правда, в научной литературе стало как-то
априорно общепринятым пользоваться в основном одной мето¬
1 Далеко не случайно, что именно в пореформенный период в отечествен¬
ной юридической науке стала разрабатываться категория «правовая жизнь» как
попытка взглянуть на российские правовые явления с новых социально-куль¬
турных и догматических позиций. (См.: Правовая жизнь в современной Рос¬
сии: теоретико-методологический аспект / Под ред. Н. И. Матузова и
А. В. Малько. Саратов, 2005.) Категория «правовая система» в большей мере
обозначает иной — синергетический и сравнительно-правовой аспекты иссле¬
дования национальных правовых явлений.

Введение. Постановка проблем
19
дологической моделью преобразований — либерально-демокра¬
тической, которой рядополагается или противопоставляется
лишь классовая социалистическая альтернатива советского го¬
сударства и права. Между тем историческая и методологи¬
ческая почва правовой реформы в России гораздо глубже,
сложнее, плодотворнее. Узкая дихотомия «классового» и «обще¬
человеческого» в праве обедняет и устраняет подлинные альтер¬
нативы в юридической науке и практике.
Просто невозможно, чтобы при самостоятельной и ориги¬
нальной русской культуре — живописи, ваянии, архитектуре,
литературе, философии и т. д. — не было самостоятельной и
оригинальной государственности и правового сознания — про¬
дуктов одного и того же цельного национального духа. Но если
мы довольно много знаем о русской литературе, русском театре
и русском балете, то мы мало что знаем о природе российской
правовой системы и государственности, во всяком случае, зна¬
чительно меньше, чем, скажем, о немецком правовом государ¬
стве или англосаксонской, романо-германской, даже мусуль¬
манской правовых системах.
Есть ли в сложившемся правовом укладе России элементы,
позволяющие говорить о его культурно-историческом регуля¬
тивном своеобразии? Таком своеобразии, которое делает воз¬
можным рассматривать российскую правовую систему не в ви¬
де «составной части» чуждых ей правовых семей, а в качестве
основы самостоятельной правовой традиции, рядоположенной
известным правовым цивилизациям? Есть ли собственная ло¬
гика в правовом пути России либо это развитие целиком опре¬
деляется уже известным стереотипом жизни западных стран, от
которых отечественная правовая культура, как говорят, просто
отстала? Что первичнее — самостоятельная (если она существу¬
ет) логика российской правовой системы либо идеологические
доктрины, которые страна время от времени импортирует и
пытается по ним жить, какое-то время — довольно успешно?
Где и как идеологические системы (социализм, капитализм,
«цивилизм» и т. д.) «встречаются» с русским правовым созна¬
нием; закономерны или политически случайны периоды их
взаимной ассимиляции и последующего обязательно бурного
отторжения? В чем смысл их сосуществования, рецепции, на¬
сколько они закономерны для России? В конечном счете: нуж¬
на ли России типологически самостоятельная правовая систе¬

20
Введение. Постановка проблем
ма, либо мы должны стремиться к ее ассимиляции с романо¬
германским либо каким-то иным правовым миром?
Ответы на эти вопросы необходимы для формирования
обоснованной стратегии правовой реформы, выбора путей го¬
сударственно-правового развития России после столь драмати¬
ческих катастроф ее государственности и правопорядка на про¬
тяжении одного только XX в. Без выяснения этих и сопутст¬
вующих им вопросов трудно определить перспективы
отечественной правовой культуры и правовой государственно¬
сти в XXI в.
Российский правовой мир остро нуждается в бережном к се¬
бе отношении, соразмерном его культурному статусу. Он требу¬
ет охраны и защиты не менее, чем древние фрески или памят¬
ники архитектуры и живописи. Почему советская правовая
система не стала социально устойчивой? Кроме прочих полити¬
ческих причин, не в последнюю очередь потому, что право,
правовая культура были рафинированы классовыми, а затем
общечеловеческими шаблонами, искусственно очищались от
национального, специфичного. Из права изымалась душа, ко¬
торую не в состоянии заменить никакое знание римских фор¬
мул. Право перестало быть феноменом национальной культу¬
ры, в результате чего правосознание населения, даже юристов
делалось все более нигилистическим. «Воспарив» над русской
культурой, как Антей, оторванный от земли, наше право поте¬
ряло жизненную силу, колорит, собственный стиль, юридиче¬
скую прелесть, перестало питаться соками действительно на¬
ционального юридического творчества, сделавшись прибежи¬
щем бюрократии и скверной политики. Право лишилось
красоты и духовного смысла. Оно сведено к «инструментам»
экономического курса, «формам» социального общежития,
«методам» реализации принципов «правового государства» и
«разделения властей», «механизмам» правового регулирования
и формального «гарантирования» прав человека и многому,
многому другому, несомненно, необходимому, но в такой разъ¬
единенной, выхолощенной технически, отчужденной духовно
форме, отдаляющей культуру от участия в формировании на¬
ционального правосознания. Изменить такое варварское отно¬
шение к праву и правовой культуре мы не можем до сих пор.
В период реформ право в больших дозах стало употреблять¬
ся в «чистом» виде — как «умная», рациональная, учитывающая
и «социальные интересы», и «экономические законы», и психо¬

Введение. Постановка проблем
21
логические факторы «управляющая» система, в оболочке кото¬
рой оно «задохнулось», оказалось во многом губительным для
человека, культурной полноты его личности ввиду своей имма¬
нентной искусственности, смертельной для воспроизводства
традиционного правового уклада социальной синтетичности.
Долгое игнорирование культурно-исторического, нацио¬
нально-духовного аспектов природы права нанесло значитель¬
ный ущерб России. Вслед за определением нашей научной
юриспруденции как советской или «марксистско-ленинской
науки государства и права» из теории практически исчезла ка¬
тегория русского, российского права, сделавшись лишь поня¬
тием истории государства и права. Этой категории до последне¬
го времени вообще не было в понятийном аппарате отечествен¬
ного фундаментального правоведения, и ее появление сейчас в
статьях и учебниках во многом пока чисто терминологическое.
Такое положение уже не может быть признано нормальным в
свете нового геополитического статуса России.
Важнейшая задача права — помогать народу в собственной
идентификации. Эту функцию российское право сейчас выпол¬
няет неудовлетворительно. Для ее актуализации праву необхо¬
димо стать явлением национальной культуры реально, а не в
декларациях законодателей. Наше право должно вернуть утра¬
ченные позиции в российской ментальности, перестав поверх¬
ностно-политически слоняться по европам. Только тогда оно
выступит действительным фактором российской истории и об¬
щественной практики. Никакие реляции, лозунги и политиче¬
ские призывы, основанные на массированном импорте чужого
законодательства, не приведут к подлинному прогрессу право¬
сознания и правовой культуры населения.
К сожалению, сейчас право России — отчужденная от ее ду¬
ховности, отечественных традиций, наиболее культурно дезор¬
ганизованная область общественных отношений. Именно из-за
такого положения отечественное государство и право стали
наиболее уязвимыми сферами, притягательными объектами для
чуждого, инокультурного миссионерства, стремящегося через
российские государственно-правовые институты эффективно
влиять на весь социальный и нравственный менталитет нашего
общества. Такое положение вполне устраивает и ту часть пра¬
вящей элиты, которая заинтересована в воспроизводстве преж¬
ней антидемократической системы власти и правопорядка в
России, только лишь обрамленной внешне респектабельными

22
Введение. Постановка проблем
либеральными формами; которая боится и не верит в способ¬
ности простых людей к самоуправлению и развитию правовой
культуры.
Изменение сложившегося положения необходимо начинать
с теоретических исследований сущности и специфики нацио¬
нального правопорядка, всей отечественной правовой культу¬
ры. Выработка целостного взгляда на российскую правовую
систему необходима с позиций обеспечения стратегической
взаимосвязи права с социально-экономическими и политиче¬
скими преобразованиями российского общества. Национальная
правовая идеология является важнейшей составляющей док¬
трины выживания и безопасности нации, ибо правовая сфе¬
ра — это область функционирования «мозговых центров» госу¬
дарства, политической системы. В условиях культурной дезори¬
ентации правовая система становится каналом разрушающего
влияния на весь социальный организм России. В этом — фун¬
даментальное значение познания специфики правовой системы
для национальной безопасности страны. Только культурная
эшелонированность правового регулирования способна создать
прочные барьеры негативным процессам, угрожающим ныне
отечественным правопорядку и демократии.
Таким образом, настала пора восстановления связей право¬
вой системы с национальной культурой России, для чего необ¬
ходим дополнительный ракурс изучения права — выяснение
его макроуровневой сущности и объективирования в жизни
страны, ее народа, новой государственности.
Многие методологические вопросы такого подхода остаются
пока без ответа, и в их восполнении в какой-то мере и заклю¬
чается цель настоящей работы.
Проблемы правовой системы, обусловленные распадом
СССР и новым федеративным устройством России, должны
быть адекватно поставлены в рамках общей теории государства
и права. Сейчас они рассматриваются в основном в отраслевом,
конституционно-правовом плане. Как уже отмечалось, право¬
вая система СССР главным образом изучалась на своего рода
инструментальном уровне — в структурно-функциональном,
«элементном» измерении: законодательство, его структура,
нормы, правоотношения, правосознание как «отражение» норм
и отношений, правоприменение, законность и т. д., дополнен¬
ном сплошным глобально-классовым «закрашиванием» пра¬
ва — социалистические нормы, социалистические правоотно¬

Введение. Постановка проблем
23
шения, социалистическое правосознание, социалистическая за¬
конность и т. д. Поэтому при решенности значительного числа
специальных юридических вопросов дореволюционной, совет¬
ской и современной российской правовой наукой, выводы ко¬
торых имеют важное значение, практически отсутствует куль¬
турно-историческая идентифицированность отечественно-пра¬
вового мира в целом.
Все это предполагает обоснование российской правовой
системы не только с позиций ее внутренней технико-систем¬
ной организации, что не раз успешно делалось в нашей литера¬
туре, а прежде всего под углом зрения ее культурно-историче¬
ской целостности и типологической самостоятельности по от¬
ношению к имеющимся правовым семьям с учетом русских
смысловых феноменов.
В настоящей работе отечественная правовая система как
предмет анализа выступает не во всех своих гранях, аспектах,
связях, структурах и функциях. Даже при желании представить
сейчас систематическую доктрину правовой системы России
вряд ли возможно, учитывая значительное отставание страны в
собственном культурно-правовом самопознании, многочислен¬
ные трудности, возникающие в связи с этим в разработке такой
обширной и многоплановой темы.
Угол зрения предпринятого исследования правовой систе¬
мы — методологический. Это введение в ее будущую общую
теорию, попытка выяснения исходных, сущностных, отправных
и постановочных элементов такой теории.
Отечественная юридическая наука после марксистского эта¬
па находится на методологическом перепутье, и ее дальнейшая
судьба во многом определяется способностью предложить госу¬
дарственно-правовую идеологию, адекватную задачам, стоя¬
щим перед Россией в XXI в.
Большевизм преградил путь западной интервенции в госу¬
дарственно-правовой уклад России в начале XX в. Сейчас, че¬
рез столетие, вероятно, речь идет о таком этапе развития рос¬
сийской цивилизации, когда для сохранения и продолжения ее
идентичности вполне можно обойтись без традиционных форм
политических и идеологических «занавесов», которые требуют
авторитарных государственно-правовых институтов. Соревно¬
вание цивилизаций перемещается в область соревнования куль¬
тур, в том числе правовых укладов жизни.

24
Введение. Постановка проблем
Российская правовая система переходит в новое для себя ис¬
торическое время — время собственной культурной идентифи¬
кации. Оно открывает путь наиболее мощному, поистине тек¬
тоническому сдвигу во всем правовом быте людей, создающему
условия для действительно радикального продвижения нацио¬
нального правосознания к правопорядку и стабильной демо¬
кратии. Тенденция к самоидентификации правовой жизни Рос¬
сии реализуется в общем русле движения к глобализму и ново¬
му традиционализму. Соревнование культур, в том числе
правовых, определит будущее экономических, политических,
социальных систем.
Государственно-правовая система России должна быть гото¬
ва к вызовам времени.

Петр нанес в Россию всего голланд¬
ского и итальянского, и стало наше.
И вышел Пушкин и Глинка.
Е. Харитонов
Глава I
МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
1.	Российская правовая система:
современные подходы к познанию
Формированию теории российской правовой системы долж¬
на предшествовать оценка нынешних методологических подхо¬
дов, применяемых нашей наукой в исследовании отечественно¬
го права, определение сути научно-практического заказа на
данном направлении правоведения.
Методология отечественного правопознания в России дол¬
гие годы развивалась в русле идеологии, основанной на форма¬
ционной доктрине и классовом подходе. Последний открыл в
свое время дополнительные горизонты для науки, хотя на из¬
вестном этапе и превратился у нас в догму. Надо сказать, что
марксистский подход к государству и праву и сейчас сохраняет
свою ценность как классическая философская доктрина, опре¬
делившая многие процессы в XX в.1
Марксизм был своеобразной интерпретацией западного ра¬
ционализма, мировоззренческая основа которого — материа¬
лизм — не могла получить в России духовной, а потому и эко¬
номической адекватности. Поэтому Россия интерпретировала
марксизм по-своему, и эта рецепция оказалась для нее и для
самого марксизма очень специфической, неожиданной с точки
зрения тех результатов, которые должен был бы дать этот экс¬
перимент, будь он проведен в лабораторно чистом виде, т. е. на
Западе.
Материализм как философское направление сыграл роковую
роль в отечественном правосознании. Сведя все или почти все
1 См.: Сырых В. М. Логические основания общей теории права: В 3 т. М.,
2004, 2007; Он же. Отчуждение и право // Право. Законодательство. Личность.
Вып. 3. Саратов, 2008. С. 9—25. См. также: Готфрид Л^Странная смерть марк¬
сизма. Пер. с англ. М., 2009.

26 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
духовное к экономической, «материальной» детерминации, к
«предметам», в среде которых культурно-историческая специ¬
фика есть лить область несущественных «особенностей», над
которыми царствуют универсальные закономерности и где рус¬
ское право менее всего способно к концентрации своего смыс¬
ла, материалистическое правопонимание способствовало созда¬
нию гигантских «вещественных» и технологических ценностей
на базе нового, технократического менталитета общества. Дан¬
ные ценности множились одновременно с уменьшением роли
духа и в конечном счете перевесили его карликовую окостене¬
лую конституцию в собственной торжествующей рефлексии1.
И последствия не замедлили сказаться: советский народ до¬
вольно легко, к удивлению Запада, расстался с ценностями,
бывшими краеугольным камнем достижений СССР в социаль¬
ной и духовной областях, легко поддавшись эфемерным ценно¬
стям «общества потребления».
Материализм коммунистический стремится выжить в Рос¬
сии в образе «материализма» буржуазного, капиталистического.
В центр общественного внимания грубо и напористо продвига¬
ются материальные ценности, деньги, умение их «делать». Бо¬
лее всего в этой драме неспособности оценить собственные ре¬
альные достижения пострадало нравственное и правовое созна¬
ние общества, что катастрофически снизило возможность
жизнедеятельности на основе собственных культурных ориен¬
тиров. Советская демократия, законность, самоуправление и
прочие институты, сформировавшиеся в результате десятиле¬
тий борьбы и развития, представились как простые политиче¬
ские заблуждения и были легкомысленно отброшены без како¬
го-либо реформирования и преемственности, в единственной
надежде на новую «лучшую жизнь», теперь — как «там». Мате¬
риалистическое сознание, что удивительно, но и закономерно,
не смогло выступить гарантом от погрома даже собственно ма¬
териальных ценностей страны — основы любого, в том числе и
рыночного, правового регулирования. Вероятно, фундамен¬
тальный урок, который необходимо извлечь из катастрофы со¬
ветской государственности, состоит в понимании, что нацио¬
нальная правовая культура не может и не должна целиком ос¬
1 О критике марксистского правопонимания см.: Козлихин И. М. Марксизм
и современное правопонимание // Право. Законодательство. Личность. Вып. 3.
Саратов, 2008. С. 229—238.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 27
новываться на материалистической идеологии и общественной
психологии.
Приоритетным символом послемарксистского обновления
отечественной методологии права стал либерализм. Очень бы¬
стро западная либеральная государственно-правовая идеология
оказалась у нас почти столь же господствующей, как еще со¬
всем недавно ее антипод — марксизм-ленинизм.
Надо сказать, что в такой перемене были и позитивные сто¬
роны. Они связаны с преодолением механицизма грубого, при¬
митивного варианта марксизма, который в основном исповедо¬
вала наша юридическая наука. Другое полезное новшество со¬
стояло в постепенном разнообразии философской базы
исследований, переходе от материалистического однообразия к
попыткам более тонкого, широкого взгляда на мир, природу
юридических явлений1.
Однако в целом рецепция либеральной европоцентристской
методологии, обнаруживающая претензию на статус новой «ру¬
ководящей и направляющей» доктрины, не привела ни к оздо¬
ровлению науки, ни к новым перспективам отечественного
правоведения.
Ее конкретная, в том числе научно-познавательная, практи¬
ка уже сейчас дает все больше оснований для постановки во¬
проса: могут ли вообще либеральные правовые ценности вы¬
полнить колоссальной трудности задачу — служить методоло¬
гической основой нового этапа развития отечественного
государства и права, российского правоведения, подготовки
следующего поколения юристов для России?
Так, приверженность нашей науки «новым», либеральным
подходам уже при современном изложении, например, вопро¬
сов юридической типологии приводит к тому, что из классифи¬
кации основных правовых систем современного мира россий¬
ская правовая система просто-напросто выпадает. Так, в курсе
лекций «Общая теория права», предназначенном для россий¬
ских студентов, в разделе, посвященном характеристике право¬
1	Если наиболее распространенным способом объяснения советской госу¬
дарственно-правовой системы был классовый подход, то теперь, по мнению
С. С. Алексеева, «классовый фактор следует рассматривать не сам по себе, а
как один из элементов широкой социальной палитры, т. е. в контексте целост¬
ности тесно и многообразно взаимодействующих социальных феноменов» (см.:
Алексеев С. С. Право: время новых подходов // Сов. государство и право. 1991.
№ 2. С. 5).

28 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
вых систем мира, проф. А. X. Саидов рассматривает романо¬
германскую правовую семью, англосаксонскую, мусульман¬
скую, даже латиноамериканскую и скандинавскую. Российской
же ни «отдельно», ни «в составе» нет1.
Закономерно встает вопрос: разве нет русской, славянской,
наконец, правовой культуры, государственности? Или их ста¬
новление и развитие начинается только после краха Советской
власти? На наш взгляд, это и есть последствия марксистского
материализма (в стране нет научных работ по теории русской
правовой культуры) и западного либерального европоцентриз¬
ма (его методология «не видит» в своем историческом ареале
иных правовых культур, кроме собственных). Но ведь перед на¬
ми учебники для российских студентов. Не закладываем ли мы
уже на первом курсе вуза культурное отчуждение будущих юри¬
стов от права, ведущее к «абстрактному» правосознанию, а за¬
тем — расчетливому правовому нигилизму? Конечно, есть и
другие мнения. Так, М. Н. Марченко полагает, что хотя рос¬
сийское право в ходе своего развития все более сближается с
романо-германской правовой семьей, оно все же остается са¬
мобытным и уникальным по своим историческим, социально¬
политическим, бытовым, духовным, многонациональным осно¬
вам2. Однако господствующей ситуацией остается культурная
недифференцированность российского права, что является
объективным отражением теоретической слабости правоведе¬
ния.
Не определяя места и роли отечественной правовой системы
в глобальной правовой типологии, наша наука фактически ухо¬
дит от вопроса об отечественной правовой культуре. Исследо¬
вание правовых систем с либеральных, так же как и классово¬
материалистических, методологических позиций не вызывает
необходимости в культурной идентификации российского пра¬
ва, отслеживании его исторических (в том числе советских)
корней и поиске перспективы преемственности.
1	См.: Саидов А. Х.Юридическая типология и основные правовые системы
современности // Общая теория права: курс лекций / Под ред. В. К. Бабаева.
Н. Новгород, 1993. С. 49—84; Он же. Сравнительное правоведение и юридиче¬
ская география мира. М., 1993. Такого же подхода придерживаются, судя по
всему, А. В. Малько и А. Ю. Саломатин (см.: Малько А. В., Саломатин А. Ю.
Сравнительное правоведение. М., 2008).
2	См.: Марченко М. Н. Является ли правовая система России составной ча¬
стью романо-германской правовой семьи? // Проблемы теории государства и
права / Под ред. М. Н. Марченко. М., 2008. С. 593—595.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 29
Развитие теории отечественного права будет ограничено до
тех пор, пока такого рода вопросы не найдут концептуального
освещения в научной литературе. Поэтому общая теория права
в России настоятельно требует расшивания границ прежнего
марксистского и современного либерального мировоззрений.
Материализм (даже диалектический) и либерализм (даже рос¬
сийский) не в состоянии объяснить отечественное право, сводя
все богатство и сложность русской правовой культуры к общим
экономическим либо политическим «причинам».
Одним из фундаментальных уроков прошедших десятилетий
является то, что политическое заимствование идеологий, при¬
дание им генерализующих для России значений не только не
способны радикально «улучшить» отечественное правосознание
и правовую культуру, но и наносят реальный ущерб российской
государственности, прогрессу права.
Политические попытки ассимилировать отечественное госу¬
дарство и право с вырванными из социального контекста за¬
падными политическими и правовыми институтами, на какой
бы идеологической основе это ни делалось, на практике ведут,
как правило, к новым формам тоталитаризма, к еще большим
структурным противоречиям и хаосу в нашей государственно¬
правовой системе.
К сожалению, европоцентристские формы научной рефлек¬
сии практически вытеснили все иные направления методоло¬
гии правоведения. Даже за последние десятилетия, которые от¬
крыли широкие возможности для свободных научных дискус¬
сий, методология правовой науки в целом не сдвинулась с
европоцентристской позиции, а только поменяла марксистский
вектор на либеральный, который выступил практической осно¬
вой политики реформ российского государства и права.
Поэтому сейчас вновь начинает складываться казавшееся
отчасти забытым ощущение оторванности от жизни и новой,
своеобразной утопичности «обновленной» теории, ее стремле¬
ния выстроить свой внутренне непротиворечивый и совершен¬
ный мир, одинаково близкий и далекий стране вчерашней, се¬
годняшней и скорее всего завтрашней тоже. Конечно, можно
успокоить себя тем, что либеральное правовое государство —
это идеал, достижимый лишь в результате столетий эволюции.
Но какой смысл тогда в таком навязанном идеале отечествен¬
ной романо-германизированной правовой науке, если страна
жила и живет, создает духовные и материальные ценности вне

30 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
этой блестящей рациональной системы и даже вопреки ей? Не
пора ли теории задуматься над этим драматически простым
фактом, а ее любимице — методологии сравнения и аполо¬
гии — рядоположить (не противопоставить) методологию соб¬
ственной правовой идентификации? Не слишком ли быстро и
буднично после столь фундаментальных катастроф государства
и права России на протяжении одного только XX в. мы поспе¬
шили воспринять готовые юридические доктрины?
При значительном обновлении факторов, вовлекаемых в
объяснение теории государства и права, до сих пор сохраняется
неизменной парадигма анализа правовых явлений. Она основа¬
на на декларировании в праве всеобщих человеческие ценно¬
стей — демократии, прав человека, разделения властей и т. д.,
за которым далеко не всегда следует кропотливая работа по их
реализации на основе изучения и совершенствования реальной
государственно-правовой системы как конкретного культурно¬
исторического феномена.
Настораживает космическая для науки быстрота обнаруже¬
ния новых истин, которые остается лишь описать соответст¬
вующими терминами и понятиями. Не изменился и способ
правопознания: глубоко позитивистская методология, с помо¬
щью которой право и государство лишь выводятся из неких
причин и факторов, а категориальный аппарат теории выступа¬
ет средством приспособления к новой «реальности». Не случай¬
но, что советская правовая система, выстроенная на таком
мышлении, неуклонно утрачивала концептуальную определен¬
ность.
Прежняя научная парадигма классовой отчужденности от
национальной правовой культуры обрела, таким образом, лишь
новую, либеральную оболочку. Эта парадигма, предполагающая
выстраивание схем «уровней развитости» культур, средств и ме¬
тодов «приобщения» к цивилизации «отставших» в правовом
отношении народов, приводит в своих методах к механическим
сравнениям разных правовых общностей с неизбежными по¬
верхностными и плоскими обобщениями типа «прогрессив¬
ная — отсталая», «правильная — отклоняющаяся» и т. д.
В качестве одного из примеров такого подхода можно при¬
вести саму по себе интересную попытку А. П. Семитко выявить
истоки русского права в славянской мифологии. Применение
абстрактных логико-позитивных методов, наложенных на при¬
нятую за универсальный «общечеловеческий» образец антич¬

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 31
ную форму, приводит автора к сомнительным механическим
выводам об отсталом характере русской правовой культуры.
В частности, «сравнивая» мифологию древних славян и древ¬
них греков и не обнаруживая у славян образцов и типов, имев¬
шихся в греческой мифологии, автор пишет: «Не найдем мы в
русской мифологии и такого важного и абсолютно необходи¬
мого для внедрения в жизнь правовых начал символа предпра-
ва, как весы (? — В. С.), свидетельствующего об осознании
людьми таких понятий, как мера, мерность, соразмерность дея¬
ния и воздаяния за него»1.
Между тем разные этносы имеют разные регулятивные фор¬
мы и символы, что вовсе не свидетельствует о какой-то «несоз¬
нательности» народов, принадлежащих к иной культурной тра¬
диции. Древние славяне обладали весьма развитой системой
мифологического осмысления мира, характеризующейся в ду¬
ховном отношении высокой индивидуальностью и значитель¬
ной предправовой продвинутостью2.
Поэтому, оставляя в стороне странные утверждения о весах
как «абсолютно необходимом» средстве для «внедрения» в
жизнь правовых начал и об отсутствии у славян представлений
о соразмерности деяния и воздаяния, следует отметить, что та¬
кого рода обобщения свидетельствуют об ограниченности по¬
верхностно-позитивистских «сравнений», традиционных для
европоцентристской манеры советского и постсоветского пра¬
воведения.
Таким образом, европоцентристский подход к правопозна-
нию, мимикрирующий в самые разные методические и теоре¬
тические формы, характеризуется следующими чертами.
1.	Отождествление общетеоретического понятия права с
юридическими явлениями у конкретных народов, где эти явле¬
ния принимаются за эпистемологический образец. В частности,
генезис права отождествляется с конкретно-историческим раз¬
витием западноевропейских правовых систем.
2.	Широкое использование принципа редукционизма — све¬
дение права к каким-то одним, прежде всего позитивным фор¬
мам его проявления. Как правило, это внешние, предметно
фиксированные средства контроля за поведением (весы, богиня
1	Семитко А. П. Русская правовая культура: мифологические и социально¬
экономические истоки и предпосылки // Государство и право. 1992. № 10.
С. 109.
2	См.: Мифы древних славян. Саратов, 1993.

32 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
правосудия, позитивный закон, государственные структуры
и т. д.), что приводит к одномерному объяснению, а отнюдь не
культурологическому пониманию юридических феноменов.
3. Схематизация истории правовой культуры, подмена ее
сущности сетью изменяющихся во времени причинных зависи¬
мостей и «условий», где главным способом познания права вы¬
ступает подведение позитивного «правового» факта под какую-
либо стадию или «уровень» некой универсальной системы «за¬
кономерностей» (экономической, политической, социальной
и т. д.).
В результате применения данной методологии российское
право в качестве объекта изучения замещается различными со¬
циально-экономическими (марксизм), формально-юридиче¬
скими (позитивизм) «факторами», «причинами», в изобилии
содержащимися в окружающей «реальности». Это — отражение
в правоведении известной познавательной ориентации на от¬
крытие неких всеобщих, универсальных для всех стран и наро¬
дов законов развития. Такой абстрактный глобализм, все рав¬
но, реализуется ли он в классовом детерминизме либо плане¬
тарных общечеловеческих ценностях, приводит, как правило, к
утратам специфичного, конкретного в российской правовой
культуре.
О том, насколько глубоко доктрина европоцентризма «въе¬
лась» в ткань отечественной правовой мысли, свидетельствует
позиция, с которой отечественные авторы отстаивают само¬
стоятельность русского права. Так, проф. Э. В. Кузнецов, пред¬
принявший интересное исследование российской философии
права, возражая тезису Р. Давида о слабости юридических тра¬
диций в России, пишет: «Вопреки утверждениям буржуазных
юристов “о слабости юридических традиций в России” русская
правовая наука того периода (XVIII в.) не только успешно вос¬
принимала передовые идеи западноевропейских мыслителей,
но и вносила свою лепту в их развитие»1. «Внесение лепты» в
заимствованные идеи — таков, вероятно, по мнению автора,
главный аргумент в обоснование существования теории русско¬
го права и русской правовой традиции.
Таким образом, течения, школы, идеологии права и госу¬
дарства, господствующие ныне в отечественной науке и даже
оппонирующие друг другу, объединяет одна характерная чер¬
1	Кузнецов Э. В. Философия права в России. М., 1989. С. 45.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 33
та — позитивистское толкование русской правовой культуры
как явления, исчерпывающегося рамками «естественного», за¬
кономерного европейского историзма. Кредо этой позиции
А.	В. Оболонский сформулировал так: «Я считаю Россию за¬
падной страной. Однако эта страна в силу исторических при¬
чин отстала от других западных стран»1. Поэтому науке остает¬
ся педантично систематизировать «шансы, упущенные Россией
на перекрестках истории», и перечислять исторические собы¬
тия, «замедлившие развитие России» по западному, разумеется,
образцу, вздыхать и горевать по поводу ее «несчастливой поли¬
тической судьбы»2.
Не следует переоценивать познавательных выгод для науки,
если она будет развиваться исключительно в русле «возвраще¬
ния в цивилизацию». Необходима реалистическая оценка тако¬
го прогресса, как, возможно, ценной, но все же периферии
сложного, противоречивого собственного пути развития рос¬
сийской правовой культуры. Это нужно для выявления альтер¬
натив, их бедность или даже вовсе отсутствие не раз уводили
отечественную политико-правовую практику по какому-то од¬
ному, выглядевшему очень идеальным и привлекательным пути
«спасения» России.
Пореформенный период в России 90-х гг. прошлого века и
первое десятилетие XXI в. красноречиво свидетельствуют о пол¬
ной несостоятельности правовых реформ, отрицающих прин¬
цип преемственного и фактически национального правового
развития. Обретение демократии, ментального равновесия, эф¬
фективности правового регулирования возможно лишь в собст¬
венном, адекватном национальной культуре правовом про¬
странстве. Ведь существуют объективные пределы произвольно¬
го вмешательства в правовую систему, так как она тесно связана
с жизнедеятельностью людей, их национальными традициями и
особенностями, образом мышления. В связи с этим в тщатель¬
ном изучении нуждаются культурно-исторические основы оте¬
чественной правовой системы, что требует нового методологи¬
ческого инструментария. Задача современной отечественной
правовой методологии — найти такое измерение правовой сис¬
темы, которое не разрывало бы целостности этого юридическо¬
1	Оболонский А. В. Диалог с советологом Д. Хаммером о «вечных» россий¬
ских вопросах // Государство и право. 1992. № 7. С. 119.
2	Там же. С. 126.

34 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
го феномена с духовным богатством России, ее уникальным
культурным миром. Назрел социальный заказ на изучение рос¬
сийской правовой системы как целостного культурно-историче¬
ского феномена, преодолевающего абстрактность и односто¬
ронность классового и общечеловеческого подходов.
В силу сказанного анализ отечественного права нуждается в
новом осмыслении. И диалектико-материалистический, и либе¬
ральный ракурсы в познании российского права методологиче¬
ски односторонни, ограничены и во многом устарели. Странно
выглядит также и стремление некоторых авторов рассматривать
советскую правовую систему как историческое «недоразумение».
Не дает и не может дать достаточных эвристических находок и
изучение правовой материи с позиций «узкого» либо «широкого»
правопонимания. Воспринятая в качестве методологической ос¬
новы правопознания естественноправовая доктрина оказалась
малопродуктивной из-за неопределенности как раз «естествен¬
ных» начал отечественного права и явно западной природы их
традиционно предлагаемого набора. То, что удобно для критики
недостатков законодательства, отнюдь не всегда может служить
основой позитивной программы развития национального права.
Поэтому у нас до сих пор нет адекватных отечественной культуре
теоретических представлений о прогрессе российского права,
они подменяются идеологемами «преодоления», «усиления»,
«улучшения», «обогащения», «возрождения», «восприятия»
и т. п. Сколько же можно жить на таких суррогатах? Необходима
методология, способная привести к новой теории отечественно¬
го права. Именно к теории, а не к описанию его прошлого: имен¬
но права отечественного, а не буржуазного, феодального, социа¬
листического или некоего общечеловеческого.
Для иллюстрации положения, сложившегося в науке в отно¬
шении изучения отечественных (и зарубежных тоже) нацио¬
нальных юридических явлений, можно привести хотя и нети¬
пичную, но весьма интересную и показательную точку зрения
проф. В. Н. Протасова о том, что в принципе не может быть
никакой «специальной» теории государства и права, например
теории Российского государства, теории российского права,
теории российской правовой системы (французской, испан¬
ской и т. д.), так как они являются реальными единичными
объектами, а то, что существует как конкретная, индивидуаль¬
ная реальность, не может, по мнению проф. В. Н. Протасова,
иметь своей теории, которая начинается там, где есть обобще¬

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 35
ние признаков ряда (класса) единичных объектов. Последние
согласно этому заслуживающему особого внимания взгляду мо¬
гут иметь только описание, но никак не теорию1.
Российская государственность, российская правовая культу¬
ра — это не «одномерные» объекты, это тип, класс объектов, ха¬
рактеризующийся своей особой культурно-исторической орга¬
низацией. Странно, но не признавая за такого рода «единичны¬
ми» объектами возможности иметь теорию, автор вполне
допускает наличие у них исторических закономерностей («зако¬
номерностей, развернутых во времени» — с. 31); и даже приме¬
нения особых методологических подходов, (например, «пони¬
мания» — с. 33) к их изучению. Возникает вопрос: а что же то¬
гда есть история объекта, как не его теория, историософия, но
еще не получившая логических обобщений? Что же тогда есть
методология этого объекта, как не теория, но лишь обращенная
к самому исследовательскому процессу, поиску и обнаружению
нового знания? Воплотившись в теории, погрузившись в нее,
метод, как известно, превращается в теорию объекта, а теория в
свою очередь становится основанием дальнейшего движения
знания2. Поэтому у многих «специальных», так называемых
«единичных» социальных объектов не может не быть своей тео¬
рии, которая одновременно является и методологией их позна¬
ния, в противном случае наука обречена на схоластические
формальные выводы и механические их описания. Познание,
как правило, идет от формирования теории единичного объек¬
та, вводя его в предмет науки, а далее — к дополнению теорети¬
ческой картины, расширению и углублению знания.
Без фундаментальных теоретических концепций российской
правовой системы, российской государственности невозможно
их познание, так как эти концепции выступают адекватной
только этим предметам методологией познания. Не простроив
концепции, теории предмета, пусть даже «единичного», невоз¬
можно его выявить в структуре иных объектов действительно¬
сти. Именно в данной проблеме и состоит существо нынешней
ситуации изучения права России — пользуясь «общетеоретиче¬
ской» методологией (марксистской, позитивистской и др.) мы
1	См.: Протасов В. Н. К вопросу о «специальной» теории государства и
права // Государство и право. 2007. № 11. С. 28—30.
2	См. об этом: Керимов Д. А. Общая теория государства и права: Предмет.
Структура. Функции. М., 1977; Он же. Философские основания политико-пра¬
вовых исследований. М., 1986.

36 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
не «видим» правовых явлений там, где эти методологии не
строят своих предметов. И с этих позиций, действительно, лег¬
ко написать, что «теории российского государства нет», «тео¬
рии российского права нет»: их действительно нет в правовой
теории марксизма (но есть теория советского государства и
права); их действительно нет в теории правового государства
(но есть теория немецкого правового государства); их действи¬
тельно нет в либеральной теории (методологии) права (но есть
теория «естественного» права).
Если мы не создадим этих предметов именно как предметов
теории русского права, русской государственности и русского
правового сознания, наши представления в области реального
правового уклада колоссального мирового региона и людей, там
живущих, будут во многом формальны, и такое положение дей¬
ствительно долгое время было господствующим в отечествен¬
ной науке. Но наука развивается, ее социальный заказ уже не
выдерживает рамок безмерно высокого уровня отвлеченности в
анализе юридических явлений, а следовательно, изменяется сам
предмет общетеоретического анализа. Этот предмет получает
новые измерения, без чего вообще нет прогресса в науке. Одна¬
ко данные измерения отнюдь не сводятся к «теориям отрасле¬
вых юридических наук», как пишет проф. В. Н. Протасов1, а
включают в себя современные представления о региональных и
национальных государственно-правовых общностях, разработки
юридической антропологии и этнографии, правовой этнологии
и некоторые иные новые «идеи», методологический потенциал
которых и сделал возможным реальное продвижение в развитии
предмета общей теории государства и права в направлении
структур национальной, в данном случае — российской госу¬
дарственности и российской правовой системы.
Конечно, «специальная» правовая теория не существует ап¬
риорно, как, впрочем, нет заведомо и общей теории государст¬
ва и права. Ее предмет должен быть выявлен и смоделирован в
понятийном аппарате юридической науки, что представляет
значительную познавательную трудность. Но только в качестве
правовых предметов, а значит, и теорий реальные правовые
единичные объекты могут войти в категориальный строй пра¬
воведения. Путь к предметному статусу у объектов правового
изучения весьма сложный и разный. Является ли предметом
1 См.: Протасов В. Н. Указ. соч. С. 29.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 37
теории права такой единичный объект, как римское право? Ко¬
нечно, но теория римского права стала общеправовым достоя¬
нием исключительно через утилитарные формулы гражданско¬
го оборота римского народа. Именно через гражданский обо¬
рот, а затем теоретическую рецепцию в каноническом праве
Римско-католической церкви римское право стало обретать
свою теорию — доктрину французского, немецкого, испанско¬
го и т. д. права. Теория права, теория гражданского права кон¬
тинентальных народов — это и есть во многом теория римского
права, в котором воплотились признаки культурного своеобра¬
зия европейской правовой традиции. Можем ли мы пользо¬
ваться этой методологией для познания российского права?
Конечно, но конкретные эмпирические факты его историче¬
ской жизни показали, что многие явления этого права не укла¬
дываются в рамки римской правовой традиции. Эти факты на¬
столько значимы и устойчивы, что требуют специального объ¬
яснения, методологии анализа, т. е. теории. Теоретическая
актуализация российского права и российской правовой тради¬
ции также стала объективной, но по форме реализации этой
объективности она иная — не через церковно-академическую,
как на Западе, а скорее через философско-нравственную, госу¬
дарственно-политическую рефлексию.
Конечно, далеко не каждый «единичный» правопорядок тре¬
бует специфичной теории. Однако российские государство и
право — элементы единой типологической общности россий¬
ского (славянского) правового мира и в этом качестве по форме
«единичны», а по существу «типичны», так как несут в себе при¬
знаки культурной традиции. В науке нет и вряд ли когда-либо
будет окончательно составлен список «предметов», «теорий»
права, так как право и наука права непрерывно развиваются.
Более того, это развитие давно поставило под вопрос вообще
существование неких «всеобщих закономерностей» государства
и права, под которые старая позитивистская методология при¬
выкла подводить и даже подгонять черты различных культурных
правовых явлений. Можем ли мы на основе этой методологии
дифференцировать новые юридические явления в исламском
мире, в России или даже в западных странах? Далеко не всегда.
Нужна другая теория-методология права, и она может возник¬
нуть в том числе как теория «единичного» объекта, если, конеч¬
но, этот объект несет в себе код еще не познанного измерения
права.

38 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Теория отечественной государственности и теория правовой
системы — новые направления общей теории права, открываю¬
щие дополнительные грани в предметном поле науки, создан¬
ном через исследование иных культур: их исторических и со¬
временных форм. Тем более что процесс явочного «простраива¬
ния» политическим способом теории отечественного права и
государства идет давно и полным ходом. Так, за теорию русско¬
го права выдавался то классовый детерминизм, то туманные
критерии «перестройки и обновления» общества, то либераль¬
ные ценности.
Таким образом, требуется научное изучение собственных со¬
циально-культурных, исторических и специальных юридиче¬
ских основ российской правовой системы как составляющих ее
теоретического, концептуального осмысления. Типы правопо-
знания, воспринятые отечественной наукой — от естественного
до позитивистского и марксистского, есть во многом элементы
западного правового мировоззрения, западной юридической
методологии. Заимствованная идентификация не позволяет
достаточно объективно оценить правовые явления в России,
приводя, наподобие построчного перевода литературного про¬
изведения с языка на язык, к невосполнимым потерям духа,
смысла, колорита, не имеющего подчас адекватных коррелятов
в иной культурной традиции.
Правовая наука сама создала себе методологические ограни¬
чения, специфицировав свой предмет проблемами естественно¬
го, позитивистского либо социологически понимаемого права.
Между тем юридические процессы, которые изучаются в рам¬
ках правоведения, имеют природу, не исчерпывающуюся по¬
знанием права как абстрактно-теоретического явления, незави¬
симого от его культурно-исторических определений. Ставшему
традиционным для отечественного правоведения и, конечно,
вполне закономерному изучению права с отвлеченно теорети¬
ческих позиций как универсального юридического регулятора
не противоречит анализ права с точки зрения его культурной
обусловленности правовым сознанием определенного народа,
социума.
Такое измерение природы права долгое время было принято
относить к предмету скорее правовой истории, нежели теории.
Между тем и в теории правопознания объективно существует в
неявном, потенциальном виде культурно-историческое измере¬
ние права, которое выступает важнейшим методологическим

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 39
средством выявления типологических характеристик правовых
систем. С учетом геополитической ситуации, в которой нахо¬
дится сейчас Россия, оно нуждается в актуализации и приори¬
тетной научной рефлексии.
Данный подход имеет глубокие корни в истории правопоз-
нания. Как известно, в начале XIX в. немецкие юристы Сави-
ньи и Пухта сформулировали основы так называемой истори¬
ческой школы права. Эта доктрина по своей методологической
установке была направлена против теории естественного права,
т. е. вечного, неизменного и всеобщего права, годного для всех
времен и народов и утверждавшего произвольность и случай¬
ность установлений позитивного (формального) права. Истори¬
ческая школа учила, что позитивное право есть продукт и про¬
явление народного, национального духа, как и язык, нравы и
другие императивы. Позитивное право согласно этой доктрине
постепенно и незаметно развивается независимо от чьего бы то
ни было произвола. Право, таким образом, проявление нацио¬
нального духа, народной души. Именно здесь изначально зало¬
жены (по словам Пухты, прирождены) начала национального
права, и они в истории постепенно раскрываются в виде соот¬
ветствующих общих убеждений.
«По учению основателей исторической школы права Сави-
ньи и Пухты, — писал Л. И. Петражицкий, — право представ¬
ляет “общее убеждение”... что не означает чего-либо отличного
от “общей воли”. Особенность учения Савиньи и Пухты состо¬
ит в том, что у них понятие (смутное представление) общей во¬
ли или общего убеждения имеет особый мистический характер
проявления жизни национального духа, как чего-то отличного
от “духа” индивидов, составляющих народ. Пухта предлагает
такое общее определение права: “Право есть общее убеждение
находящихся в правовом общении”. Савиньи писал: “Право су¬
ществует в общем народном духе и, стало быть, в общей воле,
которая постольку является и волею каждого отдельного инди¬
вида. Но индивид в силу своей свободы может в том, что он ду¬
мает и хочет для себя, направиться против того, что он думает
и что он желает, как член целого”»1.
Историческая школа привлекла внимание к очень важному
измерению сущности права — национально-исторической спе¬
1 Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравст¬
венности: В 2 т. СПб., 1910. Т. 1. С. 296.

40 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
цифичности как ведущему фактору конституирования его ре¬
альной, жизненной «позитивности». Историческая теория в
этом смысле очень верно подметила недостатки естественно¬
правовой доктрины с ее элиминацией культурно-исторического
своеобразия. Представляется, что характерная черта историче¬
ской школы нуждается в возрождении и преемственности в со¬
временном правоведении.
Однако в своем первоначальном виде историческая теория
далеко не во всех положениях сегодня может быть принята ме¬
тодологией права, прежде всего по причине слишком прямоли¬
нейного позитивизма в своих непосредственных выводах. Эта
прямолинейность проявилась в том, что она рассматривала за¬
конодателя как главного «представителя» народного духа. За¬
труднение, вытекающее из ситуации, если этот представитель
не выражает народный дух, К. Ф. Савиньи, например, раз¬
решал следующим образом: «Законодатель должен стараться
избегать этого. Для разрешений противоречий закона с нацио¬
нальными убеждениями создаются разные учреждения, обеспе¬
чивающие предварительные совещания и соглашения с члена¬
ми народа. Если, тем не менее, закон расходится с народным
убеждением, то по практическим соображениям необходимо
признавать за ним силу права и общей воли. Допущение воз¬
можности проверки действительного согласия закона с народ¬
ной волей предполагало бы существование высшей власти с за¬
конодательным значением, но и по отношению к органам этой
власти возник бы вопрос о согласии их действий с народной
волей. Посему предписания закона, изданные в надлежащем
порядке, имеют силу права и действуют в качестве общей воли
не вследствие своего содержания, а вследствие формы своего
выражения»1. Здесь историческая школа входит в противоречие
со своими первоначальными концептуальными установками.
Говоря о «народности» национального права, историческая
теория необоснованно сводит его природу к некоему «народно¬
му духу», отождествляя последний с «общей волей» членов об¬
щества, выраженной к тому же через разные учреждения и со¬
вещания «членов народа». Надо ли говорить, насколько рас¬
плывчато явление «народного духа», в том числе в трактовке
его позитивных продуктов, получаемых в современном общест¬
1 Цит. по: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теори¬
ей нравственности. Т. 1. С. 295—296.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 41
ве через многочисленные фильтры — средства массовой ин¬
формации, политику и т. д.
И наконец, историческая школа сильно преувеличивает роль
исторического фактора в природе права, придавая последнему
натуралистические черты организма, развивающегося по «есте¬
ственным» закономерностям — от низших форм к высшим в
рамках механистического эволюционизма. В этом смысле исто¬
рическая школа тесно соприкасается с формационной логикой
марксистской исторической концепции.
Поэтому историческая школа нуждается в методологической
реконструкции, новом прочтении. Вместо абстрактного «народ¬
ного духа» и тривиальных позитивистских выводов изучение
права требует нового измерения — в качестве феномена нацио¬
нальной культуры, где бы оно было рассмотрено не как продукт
«общенародной воли» и некоего мистического «народного ду¬
ха», а в контексте культурно-правовой ментальности общества.
Старая формально-историческая школа может иметь совре¬
менную перспективу в новом культурно-историческом направ¬
лении правоведения. Изменения права — это не фактор естест¬
венно-временных процессов, а функция культуры. Право живет
в режиме изменений культуры как своеобразная, самостоятель¬
ная ее ипостась. «Культура, понятая как смыслообразующий
принцип бытия, есть то, что создает и воспроизводит особен¬
ности менталитета, характера и разнообразных сторон жизни и
общения людей. Вопрос об историческом пути и особенностях
культуры приобретает в этой связи не только познавательный,
но и непосредственно-практический смысл, ибо прошлое зна¬
чимо для современности»1.
Трудность культурно-исторического анализа российской
правовой системы заключается прежде всего в методологиче¬
ской природе. В стране долгое время не проводились исследо¬
вания России как целостного культурного и духовного явления,
которые могли бы служить отправным пунктом для изучения
правовых образов национального жизненного уклада.
«...В рамках отечественного обществознания, — пишет
В.	Шаповалов, — до сих пор отсутствует дисциплина, занятая
всесторонним изучением России как целостного природно¬
социокультурного образования. То, о чем здесь идет речь, давно
и хорошо известно на Западе. Не секрет, что за рубежом (осо-
1	Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 44.

42 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
бенно в США и несколько меньше — в Западной Европе) суще¬
ствует значительное число научных центров, специально заня¬
тых многосторонним исследованием России: социокультурного,
этнополитического, геосоциального, глобально-политэкономи-
ческого и других аспектов ее бытия. Этот комплекс знаний и ис¬
следовательских программ может быть назван “россиеведением”
или “россикой”. Однако наиболее удачное и научно обоснован¬
ное его название — “комплексное изучение России (российской
цивилизации)”. Отсутствие данного научного направления в на¬
шей стране, как и соответствующих научных подразделений, а
также учебной дисциплины вузовского уровня, отрицательно
сказывается не только на качестве образования, но по своим не¬
гативным последствиям далеко выходит за пределы науки и об¬
разования. Именно этим во многом обусловлены хаотичность и
произвольность процесса определения приоритетов развития
страны и связанного с ним формирования ценностных ориента¬
ций вообще»1.
Методологическое затруднение культурно-исторического
анализа современной правовой системы России состоит также
и в точном определении самого предмета такого исследования.
Первая попытка трактовки этого предмета свидетельствует
об эпистемологической, исторической, культурно-географиче¬
ской и даже этимологической сложности и недостаточной кон¬
кретизации прилагательного «российская» применительно к
феномену действующей правовой системы.
Дело в том, что не прекращаются споры о современном гео¬
политическом статусе России, о содержании понятия «Россия»
применительно к конкретному, территориальному, этническо¬
му и культурно-историческому пространству; во многом неясно
соотношение русского и нерусского компонентов в нынешней
федеративно-правовой организации страны, «российских»,
«русских», «советских» и иных элементов в ее правовом укладе.
Требует изучения сама концепция России — смыслообразую¬
щая основа таких фундаментальных категорий правоведения,
как российский народ, российское государство, российское
право, российская правовая система.
Отмеченные методологические затруднения ведут к поста¬
новке кардинальных вопросов в исследовании российской пра¬
вовой системы. Вопросы, которые возникают в исследовании
1 Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 37.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 43
российской правовой системы, примерно следующие. Сущест¬
вует ли в сегодняшнем мире такая этноправовая и культурно¬
географическая целостность, как российская правовая система?
Не является ли эта категория лишь механическим пролонгиро¬
ванием понятий «действующее российское законодательство» и
«позитивный российский правопорядок»? Обоснованны ли в
современных условиях такие номинации, как «русское право»,
«русская правовая система», либо они суть феномены истори¬
ческого прошлого российской правовой культуры?
Сама постановка этих вопросов предполагает сохранение и
соблюдение грани между российским законодательством, в том
числе в его исторических памятниках, и всем тем, что образует
«нематериальный», духовный, символический архетип россий¬
ской правовой культуры, который может не фиксироваться
официальным правопорядком.
Позитивное законодательство, правоотношения, законность
и правосознание — сферы правовой культуры, наиболее под¬
верженные аберрациям и произвольному политическому и
идеологическому моделированию; важные объекты первичного,
предварительного анализа сущности российской правовой сис¬
темы, нуждающиеся в последующей специальной методологи¬
ческой интерпретации и культурно-исторической реконструк¬
ции. Поэтому российская правовая система в качестве объекта
настоящего исследования выступает как культурно-историче¬
ский феномен со своей духовной организацией, типологиче¬
ской спецификой, символической и архетипической природой.
«Как смыслообразующая основа бытия, культура созидается
и сегодня, в том числе в сферах, весьма далеких от традиционно
относящихся к культуре. Следовательно, культурная история
как источник моделей, установок, образов представляет интерес
для современной деятельности в самых разнообразных облас¬
тях. Сегодняшнее строительство по культурно-историческим
основаниям, а не на основе абстрактных схем — это строитель¬
ство в соответствии с культурно-генетическим кодом россий¬
ской цивилизации. Познать его или хотя бы иметь представ¬
ление о его существовании с тем, чтобы не разрушать, а сохра¬
нять, можно только ощутив себя субъектом истории, связанным
с прошлым нитью преемственности»1.
1 Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 37.

44 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
В рамках этого направления позитивная правовая система
России выступает конкретно-этапной формой самопознания
российского правового феномена, его движения к полноте сво¬
их имманентных и трансцендентных определений. Такой под¬
ход отражает методологический ракурс всего предпринятого
исследования, которое видится как предпосылка «основного», в
том числе позитивистского, анализа существующего в России
правопорядка. Различение методологических и праксеологиче-
ских аспектов в юридическом познании вполне объясняет от¬
сутствие тождества между теорией (феноменом) российской
правовой системы и самой же системой, но в конкретном зако¬
нодательно-юрисдикционном измерении. Безусловно, эти сла¬
гаемые правовой культуры нельзя разъединять и тем более про¬
тивопоставлять, однако в науке они — самостоятельные пред¬
меты изучения, имеющие подчас очень независимую друг от
друга логику и метафизику.
Поэтому исходным, первичным методологическим источни¬
ком культурно-исторического подхода выступают общефило¬
софские концепции, не предполагающие обобщений «воспроиз¬
водимых», «предсказуемых» и жестко детерминированных явле¬
ний правопорядка — норм, правоотношений, актов реализации
и других объектов позитивистского, марксистского, социологи¬
ческого изучения права.
Познавательная канва работы проложена концепциями,
ориентированными на изучение индивидуальных, неповтори¬
мых особенностей объектов исследования — изначальных, не¬
разложимых феноменов правового сознания. К таким фило¬
софским доктринам относятся прежде всего феноменология и
герменевтика — непозитивистские направления современной
общенаучной методологии (Э. Гуссерль, В. Дильтей, Г. Зим-
мель, Г. Гадамер, В. Виндельбанд, М. Вебер, Г. Риккерт и др.),
в рамках которых (в частности, герменевтики — искусства ин¬
терпретации) центральными понятиями выступают «интенцио-
нальность» — направленность сознания на что-либо и «пони¬
мание» — сверхчувственное постижение предмета.
Если для позитивизма характерна методология объяснения
объекта, т. е. причинное (каузальное) подведение эмпириче¬
ских фактов под гипотетические общие законы, то герменевти¬
ческое понимание есть форма вчувствования, непосредствен¬
ного и во многом интуитивного проникновения в сущность ис¬
следуемого явления.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 45
Различение понимания и объяснения имеет важное значе¬
ние для установления методологического статуса исследования
правовой системы. Отечественное правоведение длительное
время пользовалось методами, нацеленными на выведение все¬
общих, универсальных законов развития права, в сфере кото¬
рых идеалом считалось освоение юриспруденцией познаватель¬
ного арсенала точных, естественных наук (физики, химии, био¬
логии и т. д.). Показатель прогресса правоведения заключался в
достижении «переложимости» юридического языка на язык
строгих математических формул и зависимостей, где всякую за¬
кономерность можно более или менее точно рассчитать, дока¬
зать, спрогнозировать через статистические законы1.
В рамках данной познавательной схемы правовые исследо¬
вания проводились в основном в жесткой детерминистской
традиции, в частности через различные варианты подведения
отечественного государства и права под некие глобальные зако¬
номерности, например классовой борьбы, экономического, со¬
циального, психологического и даже биологического детерми¬
низма и, наконец, планетарного «цивилизма»2. В таких генера¬
лизациях отечественному государству и правовой системе
отводилась, как правило, некая элементарная, зачастую откло¬
няющаяся от «нормативной» либо преувеличенно миссионер¬
ская роль в реализации того или иного проекта или закона.
При объяснении отечественных социальных изменений наи¬
более распространенным способом до сих пор выступает систе¬
ма экономического, политического редукционизма и социаль¬
ной причинности, когда все явления в России обусловливаются
их предшествующими состояниями, движением собственности,
политическим строем, «интересами» социальных групп и т. д.
Примером такой методологии могут служить как марксистские,
так и немарксистские исследования русской истории, прове¬
денные в советологической традиции3. При всей оправданности
такого подхода он часто не способен объяснить разительные
повороты, совершаемые в русской правовой системе и государ¬
ственности. Социальные и правовые изменения в России менее
всего понятны именно с позиций социальной причинности
1	См., например: Гаврилов О. А. Математические методы и модели в соци¬
ально-правовом исследовании. М., 1980.
2	См.: Нерсесянц В. С. О неотчуждаемом праве каждого на гражданскую
собственность // Государство и право. 1992. № 12.
3	См., например: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.

46 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
(классовой, партийной, экономической). Основной их источ¬
ник скорее всего лежит в иной области — в сфере сложной ду¬
ховной обстановки, не имеющей подчас рационального эконо¬
мического и политического объяснения.
Не находя культурологического выхода, правоведение в
СССР устремилось в своем развитии к заполнению многочис¬
ленных естественно-научных ниш — от экономических, управ¬
ленческих до медико-биологических. Именно этим во многом
объясняются многочисленные попытки в 70—80-х гг. XX в.
связать подчас в форме искусственного формального «переоде¬
вания» юридическую проблематику с кибернетикой, математи¬
кой, психологией, биологией, медициной и т. д. Не отрицая, в
принципе, познавательных дивидендов, полученных на этом
направлении, следует обратить внимание на то, что в этом ряду
сфер, «освоенных» юристами, нет или почти нет векторов, наи¬
более естественных и адекватных собственной природе право¬
ведения — культурологического, национально-исторического,
да и собственно юридического. По сути дела, потенциал науки
был отвлечен и переключен с главных, жизненно важных для
будущего отечественной правовой государственности предме¬
тов изучения в пользу движения вширь к ассимиляции с эконо¬
мическими и естественными науками. Это не могло не сказать¬
ся самым негативным образом сразу же, когда потребовались
реальные результаты анализа правовой системы СССР и Рос¬
сии в начале всего процесса обновления. Юридическая наука
оказалась по большому счету не готовой к ориентирующей ро¬
ли в новой ситуации и поплелась в хвосте заимствований и по¬
вторений публицистических клише бойкой, непрерывно «пере¬
страивающейся» журналистики, обслуживающей «практиче¬
скую» политику.
Детерминистское научное направление, владевшее длитель¬
ное время не только правоведением, но и всем обществознани-
ем, в настоящих условиях уже не приносит достаточных эври¬
стических дивидендов. Историческая судьба России дала серь¬
езные основания к пересмотру ее места в устоявшихся
детерминистских схемах объяснений формационного и общече¬
ловеческого. Пришло, вероятно, время подойти к отечествен¬
ной правовой культуре не с позиций дедуктивно-индуктивных
обобщений и нивелировок, а как к явлению индивидуальному,
неповторимому, имеющему свои собственные духовные источ¬
ники и метафизику, не укладывающиеся в существующие типо¬

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 47
логии. Назрела необходимость в одухотворении права, государ¬
ства, правоведения, вызволении их из «математического поля»
и предоставлении им возможностей культурно-юридической
идентификации не только там, где имеются традиционные про¬
дукты деятельности государственной власти, но и в сферах под¬
линно человеческих отношений — морали, религии, а также в
национальной специфике.
Поэтому вторым методологическим источником культурно¬
исторического направления теории права является разработан¬
ный в отечественной и зарубежной литературе подход, отличаю¬
щийся в широком смысле отказом от натурализма и детерми¬
низма науки эпохи Просвещения. Речь идет об исследованиях,
где человек и общество освобождаются от жестких концепций и
формул естествознания и рассматриваются как явление культу¬
ры — искусства, религии, мифологии, т. е. внередукционист-
ских, узкоэкономических, политических, биологизаторских и
психологизаторских теорий. Исследование макропроцессов оте¬
чественного правового пространства потребовало методологии,
способной выявить сложнейшие комплексные феномены пра¬
вового сознания — ментальность правового уклада России,
архетипические образы русского правового духа. Такую методо¬
логическую почву представляют работы К. Г. Юнга по «анали¬
тической психологии», разработка им понятий «коллективного
бессознательного» и «архетипических образов сознания», пре¬
вращающихся в результате культурной практики в символы, со¬
провождающие и приспосабливающие человека к собственному
внутреннему миру1.
В рамках этого направления важную роль в познании роли
личности в становлении отечественной правовой ментальности
имеют работы В. Франкла по логотерапии и созданная им тео¬
рия экзистенциального анализа, включающая три основных
элемента: учение о стремлении к смыслу, учение о смысле жиз¬
ни и учение о свободе воли2.
Это направление предоставляет возможность выявить неяв¬
ные, «подсознательные» процессы правовой культуры, реали¬
зующиеся в том числе в условиях господства той или иной
официальной идеологической или политической формации.
1	См.: Юнг К. Г. Архетип и символ. М., 1991; Франкл В. Человек в поисках
смысла. М., 1990; Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 43.
2	См.: Франкл В. Указ. соч.

48 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
«Изучение и освоение имплицитных моделей и структур пре¬
дотвращает упрощенное прямолинейное применение философ¬
ских и богословских систем и декларируемых в них идей к объ¬
яснению как произведений, так и жизнеповедения людей, при¬
надлежащих к данной культурно-исторической традиции и
эпохе»1.
Такой подход особенно важен для «расшифровки» социо¬
культурного смысла предельно заидеологизированных систем, в
частности советского государства и права, которые в современ¬
ных исследованиях очень часто трактуются механически пря¬
молинейно, как буквальные проекции утверждений официаль¬
ной доктрины и действий политических структур власти.
Герменевтическое понимание, «наложенное» на изучение
макроправовых процессов российской правовой системы, по¬
зволяет осуществить реконструкцию культурно-исторических
феноменов отечественной правовой ментальности, в том числе
увидеть правовые моменты там, где обычно жестко демаркиро¬
вались предметные сферы «неправовых» наук и дисциплин
(лингвистика, литературоведение, искусствоведение, культуро¬
логия и т. д.), а правоведение в определении «своих» объектов
ориентировалось на образы в основном инокультурной, в част¬
ности романо-германской, юридической традиции.
Важное значение для актуализации такого угла зрения на изу¬
чение российской правовой системы имеют работы М. Бахтина,
Р. Барта, С. С. Аверинцева по поэтике и семиотике литературы;
И. И. Срезневского, М. В. Алпатова, Д. С. Лихачева и др. по рус¬
ской филологии, археологии, этнографии, истории древнерус¬
ской литературы, памятникам славянской письменности.
Применительно к восприятию русской духовной традиции, в
частности в иконописи, пионером данного направления высту¬
пил Е. Н. Трубецкой. Его работы «Умозрение в красках. Вопрос
о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи», «Два
мира в древнерусской иконописи» и «Россия в ее иконе» от¬
крыли глубинные черты русской ментальности и явились мето¬
дологической основой для понимания сущности русского пра¬
вового сознания.
В рамках данного подхода ценный познавательный материал
представляют исследования по славянской и русской мифологии
А.	С. Кайсарова, Г. А. Глинки, Н. И. Костомарова, А. Н. Афа-
1 Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 43.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 49
насьева, Е. В. Аничкова, Д. К. Зеленина, Б. А. Рыбакова,
В.	В. Иванова, В. Н. Торопова, М. В. Поповича и других дорево¬
люционных и современных авторов.
Третьим методологическим источником настоящего подхода,
определившим задачу целостной реконструкции культурно-ду¬
ховного содержания российского правового мира, служат рабо¬
ты отечественных и зарубежных историков и философов, обос¬
новавших идею цивилизаций как обществ со специфическими
этнокультурными и ментальными чертами. Впервые эта идея в
форме доктрины культурно-исторических типов была сформу¬
лирована, как известно, Н. Я. Данилевским, работа которого
«Россия и Европа» до сих пор служит исключительно важным
средством познания российской цивилизации. В XX в. выдаю¬
щийся вклад в разработку данной концепции внесли О. Шпенг¬
лер («Закат Европы», «Годы решений») и А. Тойнби («Постиже¬
ние истории»).
К литературе, где впервые обосновывается проблема русского
культурного, религиозного, государственного типа, своеобразия
отечественного духовного мира, можно отнести труды отечест¬
венных философов и общественных деятелей XIX — начала
XX в.: П. Я. Чаадаева «Философические письма», «Апология су¬
масшедшего»; сочинения по истории русской философской
мысли А. И. Введенского, А. Ф. Лосева, В. В. Зеньковского,
Э.	Л. Радлова, Г. Г. Шпета, работы Н. А. Бердяева «Русская идея»,
Г. В. Флоровского «Пути русского богословия», «Достоевский и
Европа», К. Н. Леонтьева «Византизм и славянство», Н. Ф. Федо¬
рова «Философия общего дела», Н. О. Лосского «Характер рус¬
ского народа», Г. П. Федотова, «Трагедия интеллигенции», «На¬
циональное и вселенское», «Будет ли существовать Россия?»,
«Русская религиозность»; цикл статей И. А. Ильина «Наши зада¬
чи», а также его «Путь духовного обновления», Л. А. Тихомирова
«Монархическая государственность», И. Л. Солоневича «Народ¬
ная монархия», П. А. Сорокина «Основные черты русской нации
в двадцатом столетии» и др.
Многие исходные посылки будущих идей о своеобразии
российской цивилизации были выявлены в ходе известной дис¬
куссии славянофилов и западников 40-х гг. XIX в., отраженной
в работах А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, И. С. Аксакова,
К. С. Аксакова, А. И. Герцена, Т. Н. Грановского, Б. Н. Чиче¬
рина, В. Г. Белинского и других русских философов и общест¬
венных деятелей.

50 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Для понимания отечественных политико-правовых явлений
определенное методологическое значение имеют точки зрения
С. С. Уварова, К. П. Победоносцева, а также авторов, объеди¬
нившихся в начале XX в. вокруг известных сборников «Вехи» и
«Из глубины».
Особенность культурно-исторического подхода к изучению
российской правовой системы выражается в необходимости
опоры на материалы самого различного социокультурного ста¬
туса, которые в этом случае приобретают прямую правопозна¬
вательную направленность.
Речь идет, в частности, о работах искусствоведов М. В. Алпа¬
това, Н. Н. Воронина, Г. К. Вагнера, И. Э. Грабаря, В. Н. Лаза¬
рева и других специалистов по русскому искусству; творчестве
русских мыслителей начиная с эпохи Древней Руси и заканчи¬
вая предимперским периодом — Иоанна Дамаскина, Дионисия
Ареопагита, Ф. Пустынника, М. Грека, Н. Сорского, Ю. Кри-
жанича, митрополита Илариона, В. Мономаха, Д. Заточника,
И. Волоцкого, монаха Филофея, З. Отенского, С. Полоцкого,
протопопа Аввакума, Ивана Грозного, И. Пересветова, Ф. Кар¬
пова и др.; трудах философов России XVIII—XX вв. С. Е. Дес-
ницкого, И. А. Третьякова, М. М. Щербатова, И. В. Лопухина,
А.	Н. Радищева, И. Т. Посошкова, Н. К. Михайловского,
М. А. Бакунина, С. П. Шевырева, П. Л. Лаврова, Н. Г. Черны¬
шевского, П. А. Кропоткина, В. С. Соловьева, П. И. Флорен¬
ского, П. И. Новгородцева, Н. Ф. Федорова, С. Л. Франка,
Б. П. Вышеславцева, В. Ф. Эрна, С. Н. Трубецкого, С. Н. Булга¬
кова, В. В. Розанова, П. Б. Струве, Л. П. Карсавина, В. И. Лени¬
на, И. В. Сталина, А. А. Зиновьева, А. И. Солженицына,
М. Н. Громова, А. Д. Синявского, Н. С. Козлова и др.
Пути российской цивилизации осмысливались в произведе¬
ниях отечественных писателей, поэтов, композиторов, худож¬
ников: творчество А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского,
Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, Ф. И. Тютче¬
ва, А. А. Фета, С. А. Есенина, Д. С. Мережковского, И. А. Буни¬
на, А. Белого, А. А. Блока, Н. А. Клюева, С. А. Клычкова,
Л. М. Леонова, В. Г. Распутина, В. М. Шукшина, П. И. Чайков¬
ского, М. И. Глинки, А. П. Бородина, Н. А. Римского-Корсако¬
ва, Вас. А. Калинникова, Г. В. Свиридова, П. А. Федотова,
И. Е. Репина, В. И. Сурикова, В. М. Васнецова, Л. И. Суворо¬
вой-Алферовой, К. А. Васильева, И. С. Глазунова и многих дру¬
гих мастеров русского и советского искусства в значительной

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 51
степени определило процессы духовного самопознания России
в XIX—XX вв.
Следует подчеркнуть, что в данном случае речь идет именно
о методологическом влиянии на осмысление феномена отече¬
ственного цивилизационного мира, в том числе его государст¬
венно-правовой компоненты.
Позитивным же аспектам российской политической и право¬
вой жизни посвящена, как известно, обширная литература как
дореволюционного, так и советского периода. Работы истори¬
ков В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, В. О. Ключевского,
С. М. Соловьева, П. Н. Милюкова, И. Е. Забелина, М. Н. Пого¬
дина, К. Д. Кавелина, М. Ф. Владимирского-Буданова,
B.	И. Сергеевича, И. Е. Андреевского, А. Д. Градовского,
C.	И. Баршева, И. Д. Беляева, Н. Л. Дювернуа, Н. Д. Иванише-
ва, П. Г. Колмыкова, В. Н. Лешкова, Н. И. Крылова, А. Г. Ста¬
ниславского, Д. И. Мейера, М. М. Михайлова, Ф. Л. Морошки¬
на, Ф. В. Тарановского, Н. П. Павлова-Сильванского, Б. Д. Гре¬
кова, М. Н. Тихомирова, А. Г. Кузьмина, Б. А. Рыбакова,
B.	В. Мавродина, Л. В. Черепнина, И. Я. Фроянова, В. Т. Пашу-
то, С. В. Юшкова, А. М. Сахарова, В. Л. Янина, В. И. Довжен¬
ко, А. А. Зимина, Я. Н. Щапова, Л. Н. Гумилева, Ю. Г. Буртина,
М. В. Гефтера, Г. А. Бордюгова, В. А. Козлова, М. П. Новикова,
Р. Г. Скрынникова; зарубежных авторов Дж. Феннела,
C.	О. Кристенсена, Дж. Боффы, Э. Карры, Н. Верта, Р. Пайпса,
переведенные на русский язык; труды историков Русской пра¬
вославной церкви Н. М. Никольского, Е. Е. Голубинского, ар¬
хиепископа Филарета (К. В. Вахромеева), митрополита Мака¬
рия (М. П. Булгакова), А. В. Карташова и многих других; теоре¬
тиков русского и советского права Б. А. Кистяковского,
П. И. Новгородцева, Л. И. Петражицкого, С. А. Котляревского,
Н. М. Коркунова, С. А. Муромцева, Г. Ф. Шершеневича,
П. А. Стучки, Е. Б. Пашуканиса, С. Ф. Кечекьяна, Н. Г. Алек¬
сандрова, В. М. Горшенева, В. Н. Кудрявцева, С. С. Алексеева,
А. В. Венедиктова, М. М. Агаркова, М. С. Строговича,
С.	Н. Братуся, А. А. Пионтковского, В. С. Нерсесянца, Е. А. Лу-
кашевой, А. Ф. Черданцева, М. Н. Марченко, В. В. Борисова,
С.	В. Полениной, В. А. Тархова, В. М. Манохина, В. Б. Исако¬
ва, Ю. А. Тихомирова, М. И. Байтина, Н. В. Витрука, Н. И. Ма-
тузова, В. Е. Чиркина, А. Г. Графского, И. Е. Фарбера, Б. С. Эб-
зеева и других юристов создают необходимую фактологическую

52 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
и теоретическую базу к изучению отечественной правовой сис¬
темы как целостного культурно-исторического явления.
Следует отметить важное культурно-правовое значение раз¬
личных юридических памятников России: сборников обычного
права, решений земских и церковных соборов, судебников,
кормчих, уставов, договоров, указов, конституций, Основ зако¬
нодательства, кодексов, законов и прочих актов, действовавших
и действующих в рамках отечественной правовой истории.
Исходя из обозначенных познавательных предпосылок куль¬
турно-исторического анализа российской правовой системы,
можно сформулировать следующее методологическое предпо¬
ложение: сущность российской правовой культуры есть постоян¬
ная во времени и череде государственных форм России духовная
составляющая, образуемая особым национальным типом правовой
идентификации социальных явлений; смена состояний правовой
культуры основывается не на традиционной политико-экономиче¬
ской причинности (своей внешней форме), а на собственной этно-
человеческой трансцендентальности.
Отечественному правовому сознанию присущ скорее всего
индетерминистский, «нематериалистический» тип правовой
идентификации. Не случайно, что после установления материа¬
лизма в качестве официальной господствующей доктрины, на¬
ша наука все более стала упускать из поля зрения именно куль¬
турно-историческую, духовную природу отечественного право¬
вого мира, его ментальность, заменяя и выглаживая всю их
глубину всевозможными идеологическими генерализациями.
Поэтому советская теория права, до самого последнего времени
основывавшаяся на диалектико-материалистической методоло¬
гии, во многих своих продуктах довольно шаблонно трактовала
отечественные правовые явления как порождения экономиче¬
ского строя и классовой сущности социалистического государ¬
ства. Правовой дух, смысл отечественных юридических явле¬
ний не мог быть выявлен и тогда, когда на смену марксизму в
правовые исследования пришла парадигма общечеловеческих
ценностей. Господствующим направлением продолжает оста¬
ваться «инструментальное», которое рассматривает правовое
регулирование как рациональный «демократический» меха¬
низм, определитель «меры свободы» через блоки норм, право¬
отношений, актов реализации и прочих «механизмов». В плот¬
ной мозаике этих построений не остается места духовным фак¬
там отечественной правовой культуры.

1. Российская правовая система: современные подходы к познанию 53
Превалирование механистического и материалистического
направлений в правоведении есть свидетельство утраты нацио¬
нального колорита отечественной школой права. Свой коло¬
рит и своя специфика, безусловно, присущи формам нацио¬
нальной правовой рефлексии — римской, англосаксонской,
романо-германской и др. Перенять какой-либо их вид, пыта¬
ясь, скажем, «возвратиться» в романо-германскую правовую
семью, к чему сейчас предпринимаются теоретические и прак¬
тические усилия, вряд ли перспективно вследствие глубоких
социокультурных различий романо-германского и славянского
миров.
Результатом утраты правом культурных корней был исклю¬
чительно законодательный, формально-управленческий фети¬
шизм правовой системы. Его последствиями стали широкая
бюрократизация государства в правовой деятельности, право¬
вой нигилизм в сфере общественного сознания.
Правопорядок сделался заложником результатов «лаборатор¬
ного выведения» законов в отрешенных от духа культуры бюро¬
кратических коллективах. По соображениям законности люди
вынуждены подчас жить по «мертвым» построениям политизи¬
рованных юристов, произвольно ими «синтезированным» либо
заимствованным из чужих социальных контекстов. Утрачивая
национальную идентичность, отечественное правосознание ли¬
шалось промыслительного, иррационального элемента, питаю¬
щего его тайну, глубинные источники самосохранения, от ра¬
боты которых зависит эффективность всякого позитивного за¬
конодательства.
Распространено мнение, что методология советского право¬
ведения явила тупик развития науки, ее результаты преврати¬
лись в малоценную идеологическую продукцию и единствен¬
ным выходом из методологического тоннеля является «возврат»
в цивилизацию, рецепция западной правовой культуры.
На мой взгляд, методологические проблемы нашей юриди¬
ческой науки имеют иную природу. Они — в трудности перехо¬
да в новый этап развития, сама возможность которого подго¬
товлена предшествующим «закрытым» периодом. При внешней
антагонистичности политической формы этот период методо¬
логически привел к необходимости осмысления нашего права
именно как целостного культурно-исторического феномена.
Теперь прежнее, во многом «подсознательное» развитие право¬
вой мысли должно дополниться свободным рефлективным ее

54 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
самопознанием, устойчивым оформлением и институционали¬
зацией культурно-правовой традиции. Без такого направления
теории вряд ли возможен устойчивый и демократический пра¬
вопорядок.
2.	Глобальный (общечеловеческий)
и культурно-исторический аспекты изучения
российской правовой системы
Правовая система — сложная социальная организация.
В теории она рассматривается с различных позиций: формально¬
юридических, социально-экономических, управленческих, на¬
ционально-географических. И всякий раз предстает в разных,
отличающихся друг от друга измерениях: как совокупность ис¬
точников права и юрисдикционных органов; как иерархия
норм, юридических стимулов и ограничений социального пове¬
дения; как управленческая структура; как феномен духовной
жизни и т. д.
Что же придает национальной правовой системе смысл, де¬
лающий это явление особым качеством в мире правовых фено¬
менов? Однозначный ответ на этот вопрос скорее всего затруд¬
нителен. Правовая система может рассматриваться как общее
явление правовых цивилизаций, как такая сущность, которая
служит институциональным «вместилищем» основных компо¬
нентов правового воздействия на поведение человека, где бы
он ни жил.
Этой интерпретации соответствует «общее» понятие право¬
вой системы, и поэтому ее анализ вполне возможен с вневре¬
менных, внеисторических, наднациональных, короче говоря —
надындивидуальных позиций. Не подлежит сомнению, что все
правовые системы, существующие в мире, удовлетворяют тем
или иным общим критериям, соответствующим с правовой
точки зрения большинству известных миру цивилизаций.
В науке господствует методология, рассматривающая право
как абстрактный, позитивно-универсальный элемент человече¬
ских отношений. Этот подход имеет глубокую историческую
традицию в отечественной и зарубежной правовой науке. «Чис¬
тое учение о праве есть теория позитивного права: позитивного
права вообще, а не какого-либо конкретного правопорядка, —
начинает свою известную работу Г. Кельзен. — Это общее уче¬

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
55
ние о праве, а не интерпретация отдельных национальных или
международных правовых норм»1.
Однако не исключен и иной ракурс исследования, если его
предметом станет правовая система конкретной страны, наро¬
да, исторического времени, определенной культуры и геогра¬
фического ареала. Здесь на первый план выходят не абстракт¬
но-логические и универсально-объяснительные операции, а
методы, выявляющие культурно-исторические и этнотипологи-
ческие признаки правовой системы, которые позволяют пред¬
ставить ее как отдельный, особенный, специфически уникаль¬
ный феномен правового мира.
Следует отметить, что отечественная наука располагает весь¬
ма незначительными данными о правогенезе и юридических
архетипах славянских народов. В правовой науке много иссле¬
дований о возникновении и развитии права как логико-истори¬
ческого процесса; имеются работы о праве в древневосточных,
античной римской, современной европейской, американской
культурах, но почти нет трудов, посвященных отечественному
правообразованию2.
Между тем могут рассматриваться как вполне актуальные и
самостоятельные такие проблемы, как генезис русского права,
специфика его формы, институтов, история русского правосоз¬
нания и т. д. Однако, по справедливому мнению В. В. Бойцо¬
1	Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Пер. с нем. М.: ИНИОН. Вып. 1.
1987. С. 7.
2	См., например: Розин В. М. Генезис права. М., 2001; Пухан И., Поленак-
Акимовская М. Римское право. Пер. с макед. / Под ред. В. А. Томсинова. М.,
2000; Римское частное право / Под ред. И. Б. Новицкого и И. С. Перетерского.
М., 1948; Фридмэн Л. Введение в американское право. Пер. с англ. М., 1993;
Боботов С. В., Жигачев И. Ю. Введение в правовую систему США. М., 1997;
Шумилов В. М. Правовая система США. М., 2003; Романов А. К. Правовая сис¬
тема Англии. М., 2000; Дженкс Э. Английское право. Пер. с англ. М., 1947;
Джиффорд Д. Дж, Джиффорд К. X. Правовая система Австралии. Пер. с англ.
М., 1988; Элон М. Еврейское право. Пер. с иврита. М., 2002; Жалинский А. Э.,
Рерихт А. А. Введение в немецкое право. М., 2001; Правовая система Нидер¬
ландов / Отв. ред. В. В. Бойцова, Л. В. Бойцова. М., 1998; Введение в шведское
право / Отв. ред. Б. С. Крылов. Пер. с англ. М., 1986; Барковская Е. Ю. Мусуль¬
манское право и правовая культура. М., 2001; Крашенинникова Н. А. Индусское
право: история и современность. М., 1982; Супатаев М. А. Обычное право в
странах Восточной Африки. М., 1984; Сагадар М. Н. Основы мусульманского
права. М., 1996; Сюкияйнен Л. Р. Мусульманское право. Вопросы теории и
практики. М., 1986; Он же. Шариат и мусульманско-правовая культура.
М., 1997; Современное право КНР. М., 1985; Инако Цунзо. Современное пра¬
во Японии. М., 1981; Тихомиров Ю. А., Талапина Э. В. Введение в российское
право.

56 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
вой и Л. В. Бойцовой, «характер и специфика правовой культу¬
ры России среди других национальных культур до сих пор не
получили всестороннего исследования и культурологического
обоснования в трудах отечественных юристов»1.
Феномен права нуждается в изучении его не только как аб¬
страктной логической системы, удовлетворяющей всеобщим
критериям добра, справедливости, гуманизма, но и в русле
конкретных культур, в которых право приобретает полноту сво¬
их жизненных характеристик. Этот аспект принципиален для
права — явления весьма конкретного, «практического», обслу¬
живающего не только самые возвышенные, но и весьма утили¬
тарные потребности людей.
Изучение правовых систем в их индивидуальном ракурсе
предполагает, таким образом, использование не универсальных
абстракций и генерализаций, а прежде всего культурно-истори¬
ческой конкретизации, которая при достаточной глубине также
способна подняться на уровень общей теории — теории нацио¬
нальной правовой системы.
Надо сказать, что в изучении отечественной правовой жизни
мы долгое время не проводили существенного разграничения
уровней предмета анализа, в силу чего пользовались в основ¬
ном только тем познавательным инструментом, который из-за
его методологической глобальности и несоразмерной масштаб¬
ности не всегда был достаточно адекватен сложнейшему и уни¬
кальному предмету изучения — государству и праву СССР, за¬
тем России.
Речь идет прежде всего о классовом, а затем о так называе¬
мом глобалистском, «общечеловеческом» подходах. Многие не¬
удачи и тупиковые моменты теории и практики нашего госу¬
дарства и права имеют в своей основе тенденцию к глобальной
нивелировке специфики отечественной правовой культуры,
стремление подвести ее под те или иные идеологические и по¬
литические доктрины и схемы, которые искажают смысл и
ориентиры отечественного правового прогресса. Увлечение все¬
общим, глобальным, классовым, «общечеловеческим» в ущерб
специфическому, уникальному, особенному, национально-кон¬
кретному ведет не только к застою и схематизации науки, но и
к серьезным просчетам и отрицательным последствиям на
1 Правовая система Нидерландов / Отв. ред. В. В. Бойцова, Л. В. Бойцова.
С. 41.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
57
практике, когда, например, проведение реформ лишается соб¬
ственных культурных источников, поддержки и опоры в нацио¬
нальном самосознании.
Э.	С. Маркарян пишет: «Как это ни парадоксально, но
именно современная эпоха с ее мощными унифицирующими
тенденциями с особой остротой выдвинула проблему научного
исследования локального параметра культуры человечества...
Стало совершенно очевидным, что учет локального параметра,
выражающего индивидуально-неповторимое своеобразие исто¬
рии, становится в наши дни одним из важнейших условий на¬
учно обоснованного управления социальными процессами»1.
Анализ национального права СССР с классовых позиций ста¬
вил правовую систему в контекст довольно больших социальных
общностей — исторических типов права, в сфере которых зако¬
номерно терялось все конкретное, индивидуальное, но которое
между тем составляет суть проблемы познания конкретного пра¬
вового уклада. Советская правовая система конструировалась
таким образом, что набор ее элементов не мог привести к созда¬
нию некоего культурно-своеобразного и целостного концепту¬
ального качества, конкретного в своей индивидуальности.
Конечно, правовую систему можно строить на уровне юри¬
дических норм, законодательства, правоотношений, ответст¬
венности и других классических институтов и категорий, кото¬
рые были и будут важнейшим средством ее познания. Однако
формально-юридический подход не приводит к пониманию
правовой системы как культурно-типологического явления, не
сводящегося к набору используемых в его рамках юридических
средств. Если условно убрать название «социалистическая пра¬
вовая система», предваряющее в прежних исследованиях спе¬
циально-юридические материалы о нормах, правоотношениях,
актах реализации и т. п., то эту юридическую «материю» даже
формально трудно идентифицировать с культурой конкретного
общества и государства, что является убийственной характери¬
стикой для жизненности и социальной адекватности любой
правовой конструкции.
Советское право становилось специфическим посредством
обильно вводимых в него политических характеристик «совет¬
ское» и «социалистическое», которые идентифицировали отече¬
1	Маркарян Э. С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Совет¬
ская этнография. 1981. № 2. С. 91.

58 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ственное право чисто политически. Это убедительно продемонст¬
рировала ситуация после роспуска КПСС, когда вслед за экспрес¬
сивно окрашенными классово-политическими прилагательными
исчезла и защитная оболочка, предохранявшая наше право от
вливаний и заимствований самого немыслимого происхождения.
Симптоматично, что исследование правовой системы с клас¬
совых и социально-экономических позиций не вызывало необ¬
ходимости отслеживания ее преемственности в русской право¬
вой культуре. Создавалось впечатление, что советская правовая
система — нечто абсолютно новое и самостоятельное, возник¬
шее исключительно благодаря социалистической революции
1917 г. Неудивительно, что такой подход как бы молчаливо до¬
пускал, что и впредь изменение политического строя автомати¬
чески повлечет «слом», разрушение всего предшествующего
культурного слоя права, как некоего политически устарелого
балласта. Так оно, собственно, и произошло после того, когда
власть КПСС сменилась властью мыслящих такими же катего¬
риями ее политических противников.
Сегодня надо приложить все усилия, чтобы завершить разру¬
шительную работу этого типа правосознания, возможно, и имев¬
шего в свое время социальную обусловленность в отечественной
правовой культуре. Разумеется, это вовсе не свидетельствует о
ненужности классово-социологического и вообще диалектико¬
материалистического изучения природы права. Однако для ис¬
следования конкретной правовой системы как уникального
культурно-исторического явления такой подход, как видим, не
всегда специфичен: его абсолютизация ведет к существенным
искажениям в представлениях о природе правовой системы.
При доминировании подобного угла зрения существует
опасность типологической экстраполяции опыта одной страны,
народа, культуры на все явления права, государства, правового
образа жизни людей, что чревато отрицанием всего специфиче¬
ского, не укладывающегося в выбранный социологический
шаблон. Политически это часто приводит к механическому на¬
вязыванию тех или иных представлений о должном, «право¬
вом», присущих конкретной стране, ряду стран — другим госу¬
дарствам и народам.
Надо сказать, что государство и право России, пожалуй, в
наибольшей по сравнению с другими странами степени подвер¬
гались попыткам инокультурных типологических ассимиляций
своего правокультурного мира — от норманнской теории воз¬

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
59
никновения русской государственности (XVIII в.) до классовых
и глобально общечеловеческих нивелировок российской демо¬
кратии и права в течение XX в. Причиной этому, вероятно, яв¬
ляется не завершенный, а только развивающийся характер рос¬
сийской цивилизации, испытывающей активные процессы
влияния и проникновения других культур.
Кризис классового европоцентризма как способа изучения
национального права в отечественной правовой науке не при¬
вел, к сожалению, к достаточному осознанию необходимости
критического анализа всей методологии юридического европо¬
центризма, рассматривающего Россию и ее правовые феноме¬
ны на своеобразном «клеточном» уровне — исключительно в
контексте истории западноевропейской правовой цивилизации.
Здесь славянство и Россия всегда составляли ее периферию,
что вполне очевидно1.
Но есть не менее важные и объясняющие контексты, по¬
строенные на иных ареалах юридизма культуры. В них юриди¬
ческие феномены образуют иной «ландшафт». Если примени¬
тельно к дихотомии империи и периферии для России он поч¬
ти «лунный», то для правокультурной позиции он насыщен
богатой живой природой, требующей культивирования и бе¬
режного отношения.
Если в советское время отчуждение права от национальной
культуры имело форму классового интернационального глоба¬
лизма, в принципе выделяющего только два типа (эксплуата¬
торский и антиэксплуататорский) государства и права, то те¬
перь базисом такого глобализма рассматриваются планетарные
процессы унификации культуры. Так, по мнению С. С. Алек¬
сеева, основой права «стала планетарная культура, в которой
право лишь призвано фиксировать в нормативной форме ду¬
ховные ценности и достижения, накапливаемые человечеством:
демократию, права человека, мораль, справедливость, житей¬
ские мудрости, милосердие и т. д.»2.
На мой взгляд, методологически неправильно и совершенно
невозможно противопоставлять планетарные и уникальные
ценности культуры. Планетарной ценностью права человека,
имея даже несомненную общую биологическую природу в об¬
1	См.: Ливен Д. Россия как империя и периферия // Россия в глобальной
политике. 2008. № 6.
2	Алексеев С. С. Право: время новых подходов. С. 6.

60 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
щечеловеческом достоинстве, становятся в рамках определен¬
ной культуры и именно в таком качестве могут приобретать
универсальное значение. История римского права, идеи право¬
вого государства и другие общие юридические ценности крас¬
норечиво об этом говорят.
Процессы правовой глобализации, происходящие в мире,
имеют объективную природу1. Тенденции к интеграции, созда¬
нию новых правовых общностей (наподобие европейского пра¬
ва) сопровождали правовую культуру всегда и даже в более впе¬
чатляющих масштабах. Рецепция римского права многими евро¬
пейскими народами, распространение институтов либеральной
демократии по всему миру, формирование международного пуб¬
личного права в послевоенный период и ряд иных глобальных
изменений свидетельствуют о том, что сама по себе глобализация
является одним из важных элементов инновационного развития
права. Но это развитие отнюдь не лишается своих уникальных ис¬
точников в правосознании людей, народов, этнических, конфес¬
сиональных, профессиональных общностей. Наоборот, именно
времена наибольших глобальных изменений стимулируют неви¬
данные всплески национального самосознания, активизируют
доселе неявные механизмы идентичности людей2, создают но¬
вые уникальные возможности для развития национальной пра¬
вовой культуры.
Однако получить выгоды от правовой глобализации можно
лишь в одном случае — имея собственные правовые ценности,
обеспечив внутреннюю адекватность национального правосоз¬
нания, иначе глобализация обернется не взаимообогащением, а
выхолащиванием и разрушением национальной правовой куль¬
туры — единственной основы стабильного правопорядка. По¬
этому глобализация не только не «отменяет» национальные
правовые феномены, но, наоборот, требует защиты, охраны и
развития самобытности, создания необходимых условий для
роста правового национального самосознания. Так, в сфере на¬
циональной государственности, по мнению проф. М. Н. Мар¬
1	Подробнее об этом см.: Лукашук И. ^.Глобализация, государство, право,
XXI век. М., 2000; Поленина С. В., Гаврилов О. А., Колдаева Н. П. и др. Воздей¬
ствие глобализации на правовую систему России // Государство и право. 2004.
№ 3; Богатырев В. В. Правовая глобалистика // Государство и право. 2008. № 8.
2	См.: Поленина С. В. Проблема национально-культурной идентичности в
свете взаимодействия правовых систем современности // Государство и право.
2008. № 1. С. 37.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
61
ченко, в условиях глобализации «социальная роль и значимость
государственного суверенитета не только не ослабевает, а, на¬
оборот, еще более возрастает»1.
В сфере права условием вхождения в мировой правопорядок
является прежде всего национально-культурная правовая адек¬
ватность. Ведущие правовые институты получают реальный ре¬
гулятивный статус не только и даже не столько как элементы
универсальных правовых международных систем, но прежде
всего в контексте национально-культурного правового своеоб¬
разия. Так, по мнению В. И. Крусса, конституционные интере¬
сы, ценности, цели правоприменителей должны воспринимать¬
ся, признаваться и обеспечиваться в России как в основе своей
духовные, в контексте национальной культурной традиции2.
В начале прошлого века в России своеобразным выражени¬
ем методологии поиска всеобщей, вселенской сущности права
был классовый подход марксистов, в конце века на смену этой
традиции в отечественном правоведении пришли либеральные
правовые ценности. «Россия и населяющий ее народ, — пишет
С.	В. Поленина, — рассмотренные под углом зрения нацио¬
нально-культурной идентичности, представляют собой специ¬
фическое государственное образование, которое создавалось на
протяжении веков и сохранилось в значительной своей части,
несмотря на разрушительные действия либеральных псевдо¬
революционеров в 90-х годах XX в.»3.
Именно в 90-е гг. XX в. Россия вновь подверглась типологи¬
ческой операции — на этот раз по новому, но столь же отре¬
шенному от ее сущности образу. Переход от классовых пози¬
ций к формально либеральным критериям в познании права
был произведен с традиционной для нашей науки молниенос¬
ной быстротой. В качестве примера по-человечески понятной
для того времени аргументации такого перехода можно привес¬
ти мнение А. П. Семитко о причинах кризиса советского пра¬
воведения: «Самое главное: не способствовали достижению
полной объективной истины и выполнению юриспруденцией
функции подлинной науки ее фундаментальные основания,
или ведущая парадигма, представляемая как система исключи¬
1	Марченко М. Н. Государство и право в условиях глобализации. М., 2008.
С. 100.
2	См.: Крусс В. И. Теория конституционного правопользования. М., 2007.
С. 45—48.
3	Поленина С. В. Проблема национально-культурной идентичности... С. 41.

62 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
тельно и непримиримо классовых, узкопрагматически-партий-
ных взглядов, установок, ценностей и идеалов, выражающих и
воинственно-безапелляционно отстаивающих интересы якобы
рабочего класса, а на самом деле интересы захватившей госу¬
дарственную власть партии, причем в ущерб всем трудовым
классам и группам общества... в ущерб — и это обернулось тра¬
гедией — общечеловеческим ценностям и идеалам». «В настоя¬
щий момент советская юридическая наука находится, по моему
мнению, — продолжает А. П. Семитко, — на пороге крупного
шага вперед в своем развитии... И она сделает этот шаг, если
все юридическое (и в том числе историко-юридическое) знание
будет переструктурировано и построено на новой парадигме —
на приоритете общечеловеческих ценностей и идеалов в подхо¬
де к праву, к определению его места в жизни человека и обще¬
ства. Старая парадигма классового подхода, классовой исклю¬
чительности и нетерпимости исчерпала себя, завела советскую
юриспруденцию в тупик!»1.
Почему наша правовая наука столь легко перешла от тоталь¬
ного классового подхода к не менее тотально-планетарному?
Быстрота и безболезненность «смены вех» объясняется прин¬
ципиальной тождественностью многих элементов данных под¬
ходов. Подлинное обновление методологии представляло для
советской теории права значительную сложность из-за непри¬
вычности для нее социокультурного взгляда на классово-рафи¬
нированное национальное право СССР, более восприимчивое
для иностранной адаптации, нежели собственной идентифика¬
ции. «Общечеловеческая» либеральная доктрина есть своеоб¬
разная мимикрия классового подхода в современных условиях.
Многие теоретики были готовы правовую культуру России, не
успевшую толком завершить советский этап жизни, снова по¬
грузить в новую интернациональную форму, за абстрактным
рельефом которой вновь на неопределенное время скрывалась
бы проблематика отечественной правовой государственности и
правопорядка. Шанс к реальной альтернативе в отечественном
правоведении и еще более — к правовой политике государства
во многом был упущен в пореформенный период.
Конечно, в срочном переходе нашей науки от классовых
приоритетов к глобально общечеловеческим заключалось и ре¬
1	Семитко А. П. Юридическая наука в свете новых задач. Свердловск, 1990.
С.	5, 21, 50.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
63
альное продвижение правопознания: этот переход невозможно
объяснить лишь как простое «переодевание» старой методоло¬
гии. Важные перемены произошли в юридической практике:
конституционная доктрина приоритета человека, его прав и
свобод стала основой радикального пересмотра отечественного
законодательства. Однако этот пересмотр, породивший боль¬
шие надежды у простых граждан, к сожалению, не привел к
расцвету правовой культуры и действительной человеческой за¬
щищенности именно вследствие фактической оторванности
формальных установлений от социальной практики, что вполне
закономерно для такого типа перемен. Непосредственно после-
марксистское обоснование права не могло, вероятно, быть
иным: внешне — диаметрально противоположным, по сути
подхода — глубоко тождественным старой парадигме правового
глобализма. Науке необходим своеобразный переходный пери¬
од, в рамках которого она сумела бы «закрыться» от односто¬
ронней идеологической критики и вместе с этим определить
перспективы действительно новых направлений теории права.
Обоснование права с позиций общечеловеческой морали и
справедливости было скорее всего необходимым и неизбежным
приближением к выявлению подлинного проблемного горизон¬
та отечественного государства и права, сферой вызревания, ос¬
мысления ситуации, в которой оказались юридическая наука и
практика после десятилетий идеологического единомыслия.
Именно общечеловеческий утопизм и романтизм вплотную
приблизили наше правоведение к осознанию собственного
предмета — отечественного государства и права, необходимости
исследования его закономерностей как исходной основы после¬
дующих планетарных обобщений. Все это стимулировало дви¬
жение к следующему шагу в юридическом познании России.
Но этот шаг труден. Культ общечеловеческих (либеральных)
истин вполне располагает к методологической замкнутости, ос¬
тановке, к стремлению увидеть в них венец юридического со¬
вершенства, требующий лишь переноса, украшения в рамках
давно провозглашенных принципов и действительных ценно¬
стей западной демократии. При таком подходе эти юридические
ценности становятся для нас как началом, так и завершением
юридического познания: многие юридические образовательные
курсы нашли в этом схему своего почти моментального обнов¬
ления и завершенного прогресса. Мы оказываемся в этом слу¬
чае в сфере вечных и действительно исторических истин, не

64 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
требуя от себя конкретного культурного их понимания и вопло¬
щения, но лишь внешнего любования с последующей, к сожа¬
лению, неизбежной профанацией вне культурного контекста.
Подходы к правовым идеалам должны быть более, чем это
сложилось в XX в., разнообразными и мультикультурными1.
Без этого прорыва понимания нашего образа действий в право¬
вой культуре достичь невозможно. В связи с этим вызывают со¬
мнения предложения В. А. Туманова по конструированию все¬
го «двух подходов к праву» — юридического мировоззрения и
юридического нигилизма, имеющихся якобы в истории право-
познания2. Двусмысленность такой схемы состоит уже в том,
что право, будучи сложнейшим феноменом общественного соз¬
нания, допускает самые различные трактовки в рамках тех или
иных эпох, культурных контекстов, научных и философских
школ, религиозно-этических систем. Выдвижение такого про¬
стого и отдающего позитивизмом критерия, как «отношение к
праву»3, для характеристики многообразного и сложного мира
идей и духовных ценностей человечества в юридической облас¬
ти не только мало что дает познанию, но может вводить в за¬
блуждение об истинном правовом смысле той или иной док¬
трины или позиции. Используя при этом термин «право» как
нечто разумеющееся и выстраивая его «нигилистическую» оп¬
позицию, автор фактически подразумевает под ним вполне оп¬
ределенный, а именно западный, тип правовой идентифика¬
ции. Вполне понятно, что в этом случае в разряд нигилистиче¬
ских попадают целые пласты иной — как зарубежной, так и
отечественной духовной культуры. Думается, что объединение
весьма различных интеллектуальных течений под одной более
чем неопределенной для такого рода явлений вывеской —
«правовой нигилизм» — малополезное даже в дидактических
целях упрощение вопроса правопознания. Об этом свидетельст¬
вует, в частности, странное по своей прямолинейности сравне¬
ние по все тому же критерию «отношение к праву» античной и
1	См.: Федюнина С. М. Социокультурные различия и взаимодействия: кон¬
цептуальные основания мультикультурализма в современном обществе. Сара¬
тов, 2006; Поленина С. В. Мультикультурализм и права человека в условиях гло¬
бализации // Правовая система России в условиях глобализации и региональ¬
ной интеграции: теория и практика / Отв. ред. С. В. Поленина. М., 2006.
2	См.: Туманов В. А. Учения о праве // Общая теория права: курс лекций /
Под ред. В. К. Бабаева. Н. Новгород, 1993.
3	Туманов В. А. Указ. соч. С. 11.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
65
конфуцианской политико-правовой мысли — элементов раз¬
личных, самобытных цивилизаций.
В заведомом признании только за юридизмом позитивной
социальной роли кроется старый европоцентристский предрас¬
судок нашей теории, с которым она пока не хочет расставаться,
приняв теперь только вместо марксистского либеральный век¬
тор. Не случайно, что не укладывающаяся в «европейский
стандарт» русская правовая культура «по определению» счита¬
ется неразвитой. Однако правовые культуры могут быть разны¬
ми, но они не могут быть «лучше — хуже», «правильными —
неправильными», «развитыми — неразвитыми». Ошибкой явля¬
ется стремление их «исправить», «улучшить», «цивилизовать»
по какому-то образцу, идеализировать какую-то их модель, сде¬
лав ее общетеоретической.
Вот, скажем, так называемое юридическое мировоззрение,
«правильность» которого, по мнению проф. В. А. Туманова,
«подтвердило историческое развитие»1. Так ли это на самом де¬
ле? Большой вопрос! Да, построены современные индустриаль¬
ные и постиндустриальные общества с высокопродуктивным
экономическим укладом, «широкой» политической демократи¬
ей, правовой государственностью. Но человек не чувствует себя
в них уютно. Его отчуждение от власти, собственности, культу¬
ры по признанию самых выдающихся представителей стран
«юридического мировоззрения» нарастает. Преступность, наси¬
лие, психологическая зависимость, упадок морали прогрессиру¬
ют на фоне грандиозных и стройных, великолепно разработан¬
ных формально-юридических систем, которые при всем их со¬
вершенстве по своей эффективности и человечности подчас не
могут сравниться с «простыми» регуляторами — традиционны¬
ми, обычными, нравственно-религиозными, микроправовыми.
Каждая культура имеет свое правовое измерение. Важно не
увлекаться какой-то известной моделью, искусственной струк¬
турой, не канонизировать и не поэтизировать их, а стремиться
к сохранению и воспроизводству самобытных механизмов пра¬
вового регулирования, не устраняя, а совмещая их с изобрете¬
ниями общей правовой цивилизации.
Нужно ли вообще гнаться за совершенными в своей цивили¬
зационной завершенности и тупиковости юридическими и по¬
литическими формами? Не следует ли иначе взглянуть на нашу
1 Туманов В. А. Указ. соч. С. 13.

66 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
«отсталость»? Может быть, это вовсе не отсталость, а некуль¬
турная, неактуализированная адекватность?
Между тем все специфичное, не укладывающееся в прокру¬
стово ложе формальных продуктов западной цивилизации, сей¬
час выводится за скобки юридической культуры. Такой подход
по духу вполне родствен хорошо известному нам отлучению от
прогресса по признаку классовой несовместимости и ведет к
утратам не менее фундаментальным. Так, «отсталость» нашей
правовой культуры представляется чуть ли не как историческая
закономерность. «Так уж исторически сложилось, — пишет
В.	А. Туманов, — что российское общество и государство из¬
давна отличал дефицит права и правосознания»1. Этот старый
познавательный стереотип, который сейчас у нас приобрел чуть
ли не академический статус, неверен ни исторически, ни мето¬
дологически. Не входя здесь в содержательную дискуссию по
этому вопросу, заметим, что узкое «юридическое мировоззре¬
ние» подчас не позволяет видеть правовое там, где нет привыч¬
ных продуктов западных правовых систем. Может быть, это и
несет изрядную долю современного отчуждения России от ре¬
форм, в том числе правовых?
Право поддерживается и гарантируется правовой культурой
конкретного общества, которая делает правовую систему устой¬
чивой, эффективной, преемственно-совершенной. Потрясения
государства и права России свидетельствуют о фундаменталь¬
ной драме нашего права — нарушении его единства с культу¬
рой. «Цивилизовавшись» как только можно, правовая система
блуждает в поисках внешнего авторитета, то навязывая, то в
почти буквальном значении выбрасывая и дискредитируя вы¬
хваченные где-то без учета социального контекста политиче¬
ские и юридические институты.
Стремление ввести формальные стандарты «юридизма» по¬
рождает раскол в общественном правовом сознании, который в
свою очередь разрушает целостность права и национального
правосознания. В результате стимулируются политические сур¬
рогаты права, которые активно под реформаторскими предло¬
гами продвигаются в законодательство, в том числе конститу¬
ционное.
Не только понятие национального, народного, но и сами
либеральные институты правовой демократии превращаются в
1 Туманов В. А. Указ. соч. С. 17.

2. Глобальный и культурно-исторический аспекты изучения
67
предмет чисто политических трактовок и в конечном счете вы¬
холащиваются. Оно (понятие национального, народного)
до сих пор практически никак не взаимосвязано с культурой
правопонимания в России. Это либо сугубо исторический фе¬
номен, представляющий чисто ретроспективный интерес, либо
средство подчеркнуть некую имманентную отделенность идей
права от национального фактора, некую «сущностную» «обще-
человечность» права как «меры свободы», «естественных» прав
человека и т. п. в отличие от «утилитарных» и ограниченных
национальных категорий.
Однако право должно рассматриваться не только через
призму взглядов на сущность феномена справедливости, осно¬
ванной на ней идее общей, универсальной «нормы», но и,
прежде всего, как специфическая форма конкретной культуры.
Сущность права неразрывна со смысловыми измерениями рос¬
сийской жизни. Как институциональная организация, как «ме¬
ханизм» право во многом интернационально; как культурное
явление — глубоко национально. В последнем качестве право
создает духовные механизмы, способные воспринимать, сохра¬
нять и передавать подлинные универсальные ценности, способ¬
ные принести пользу людям.
У каждой правовой системы свои взаимосвязи в структуре
национальной культуры. Кроме «материи» права есть еще и его
«дух», «аура», «символы» и «образы», которые не менее импера¬
тивны и реальны, чем правоотношения и акты применения, и
которые либо вообще не существовали для нашего материали¬
стического правоведения, либо выводились им за рамки собст¬
венной юридической проблематики.
В праве, как и в искусстве, воздействующем на сознание и
поведение человека, главное — его душа, смысл, образ: только
тогда форма приобретает полноту и целостность своих функ¬
циональных характеристик. Душа права пребывает именно в яв¬
лениях надпозитивной природы, и эта душа склонна всякий раз
покидать свою даже технически совершенную форму при ма¬
лейшем невнимании и непонимании духовной природы права.
Право — разновидность духовного творчества народа. Все
великие юридические памятники стали таковыми благодаря
именно уникальному соединению, синтезу национальной ду¬
ши, таланта их авторов с совершенством юридической техники.
Наоборот, холодная правовая технология по созданию некоего
абстрактно-отчужденного от национального духа «прогрессив¬

68 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ного» (часто заимствованного) акта никогда еще не обогащала
правовую культуру.
Путь к общечеловеческому лежит через национальное. Про¬
сто «воспринять» ценности права без конкретной культурной
основы невозможно. Это ведет к поверхностному украшатель¬
ству законодательства без должного влияния на правосознание
населения и должностных лиц. Российская правовая система
прежде всего должна воплощать отечественные культурные
ценности, только в этом случае можно освоить потенциал юри¬
дических достижений иных народов и извлечь из него дейст¬
венную пользу для человека.
3.	Российская правовая система
как целостный культурно-исторический феномен
Вопрос о российской правовой системе как целостном и са¬
мостоятельном культурно-историческом феномене в самой по¬
становке не простой. Сложность России и ее духовного мира
имеет, пожалуй, наиболее трудное, далеко не выясненное выра¬
жение в сфере права и правового регулирования. Существова¬
ние русского этноса, русской государственности и российского
законодательства не привело к появлению в практическом и
научном обиходе однозначного понятия русской правовой сис¬
темы, которое можно было бы включить или рядоположить с
классическими культурными ареалами западноевропейского
права — англосаксонской либо романо-германской правовыми
семьями.
Имеет ли типологическую индивидуальность российская
правовая система? Имеются ли культурные особенности в оте¬
чественном правовом регулировании или все его отличия свя¬
заны лишь со стадиальным «отставанием» от стран, входящих в
«цивилизованные» правовые сообщества? Это принципиальные
вопросы в проведении преобразований в правовой сфере, опре¬
делении путей развития отечественной правовой культуры.
Далеко не случайно, что вопросы, актуальные для совре¬
менного российского права, были поставлены в методологиче¬
ской форме еще в середине XIX в. Вот как позже их формули¬
ровал Н. А. Бердяев: «Есть ли исторический путь России тот
же, что и Западной Европы, т. е. путь общечеловеческого про¬
гресса и общечеловеческой цивилизации, и особенность Рос¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
69
сии лишь в ее отсталости, или у России особый путь и ее ци¬
вилизация принадлежит к другому типу?»1.
В конце XX в. можно, пожалуй, достаточно обоснованно и
утвердительно ответить на вопрос о цивилизационном своеоб¬
разии России. Сейчас во многом стало ясно, что исторические
пути развития русской государственности, русской культуры,
русского экономического и правового уклада пролегли далеко
не в русле западных обществ, и на это есть свои фундаменталь¬
ные причины, не исчерпывающиеся субъективной волей тех
или иных лиц или политических группировок2.
По мнению ученых, речь может идти о самостоятельном на¬
правлении научных исследований, посвященном российской
цивилизации3, что свидетельствует о признании того факта, что
с понятием России идентифицируется целый мир самобытных
явлений — социально-экономических, политических, духовно¬
нравственных, правовых и т. д. Сейчас они составляют этногео-
графическую и геополитическую реальность и требуют своего
выделения в качестве особого предмета исследований, в том
числе и юридического.
Россия принадлежит к самостоятельному типу духовно-ма¬
териальной организации, у которой своя ментальность, свои
социальные институты, своеобразный характер экономического
уклада и трудовой этики. Это является важным показателем то¬
го, что Россия не может не иметь и адекватного себе нацио¬
нального правового мира, который нуждается в необходимой
духовной идентификации средствами как государства, так и не¬
политической культурной, религиозной, научно-теоретической,
литературно-художественной рефлексии.
Правовая система — подлинно человеческая организация, и
она не может рассматриваться лишь как совокупность инстру¬
ментов «обеспечения» прав, приданных этим правам политиче¬
ской силой в лице государства. Культурно-юридическая основа
правовой системы при всей институционности ее структур
1	Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века
и начала XX века // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 97.
2	См.: Лал Д. Непреднамеренные последствия. Влияние обеспеченности
факторами производства, культуры и политики на долгосрочные экономиче¬
ские результаты. Пер. с англ. М., 2007. С. 117—120.
3	Так, журнал Российской академии наук «Общественные науки и совре¬
менность» с 1994 г. ввел новый раздел «Российская цивилизация» с целью рас¬
крытия самобытности истории России и создания методологии для изучения
этого явления (см.: Общественные науки и современность. 1994. № 2. С. 36).

70 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
не знает только лишь политико-законодательного детерминиз¬
ма. Подходить к ней с мерками социально-идеологической,
технико-юридической обусловленности или общечеловеческой
сущности есть позитивистский юридизм, который наряду с
идеологизмом весьма своеобразно сочетала в себе советская
правовая доктрина. В ее рамках прежде всего рассматривались
формально-догматические вопросы об «элементном составе»
правовой системы, обсуждалось, какие правовые явления «вхо¬
дят» или «не входят» в это понятие, какие функции она выпол¬
няет, и в весьма небольшой степени изучались ее культурно¬
историческая целостность, законы соединения социальных и
юридических элементов, дающих жизненную силу и эффектив¬
ность нормативной форме права.
Юридическая политика времен перестройки и постпере¬
стройки основывалась и основывается во многом до сих пор на
грандиозных законодательных программах и массовом произ¬
водстве актов центральных государственных структур.
Между тем и помимо усилий власти в каждом социуме всегда
есть право. Однако в «естественном» состоянии оно находится в
своеобразном «связанном» виде, как, скажем, металлы содер¬
жатся в руде, которую необходимо очищать и перерабатывать
специальной технологией. Правовая система выступает неким
артикулятором формального права, вырабатывая свои механиз¬
мы его «выделения» в качестве чистого правового «вещества».
Где же залегают юридические источники российской право¬
вой системы? Ответ на этот вопрос прост: «связанная» масса
права хранится в культуре; культура, в свою очередь, вырабаты¬
вает механизмы воспроизводства и защиты правового духа на¬
ции независимо от того, что о праве «думает» тот или иной поли¬
тический режим или государственная власть. Могут создаваться
и существовать параллельные — фактические и законодатель¬
ные — нормативные системы, сложно взаимодействовать, со¬
перничать друг с другом. Существо момента, переживаемого
Россией, — глубокая дихотомия правокультурного и государст¬
венного источников правового сознания, лишающая правовую
систему концептуальной целостности и тождественности, что
отрицательно сказывается на ее эффективности, согласованно¬
сти, смысловой ориентированности.
Усилия по реформированию советского права, предприни¬
мавшиеся в политических рамках перестройки, и почти вся прак¬
тика пореформенного периода начала XXI в. состояли в обновле¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
71
нии и «улучшении» содержания и формы права: повышении чет¬
кости правовых предписаний, их «социальной обоснованности»,
согласованности прав и обязанностей субъектов, укреплении их
юридических гарантий, эффективных механизмов реализации
и т. д. Новизна реформ выражалась в формировании новой роли
права как самоценного общественного явления, в обеспечении
его приоритетности в проведении преобразований.
Однако такая направленность правовой реформы фактиче¬
ски привела к скрытой ее дезориентации, ускорила разрушение
социально-правовой основы правовой системы и тем самым
только отсрочила общественный кризис права. По каналам
правовой системы постепенно распространяется накопленная в
обществе социальная неудовлетворенность, не встречая адек¬
ватных механизмов разрешения противоречий. Механизмы
правовой системы бюрократизированы, косны и лишены начал
саморегулирования в культуре. Забрезживший было свет в кон¬
це тоннеля вновь стал скрываться во мраке беспорядочно раз¬
носимых правовой системой фрагментов иных правовых куль¬
тур, разъединяющих процессы поиска внутренней адекватности
национального права. Выход из этой ситуации заключается в
создании методологической основы для рефлексии правового
самосознания России, обретения ее правовой системой кон¬
цептуальной определенности.
Решение этой проблемы в науке во многом определяется во¬
просом о правокультурном статусе российской правовой систе¬
мы. Впрямую эта проблема практически у нас долгое время не
ставилась. Следует констатировать, что в литературе только в
последние годы, т. е. спустя десятилетия после начала реформ,
стали появляться исследования об относимости отечественной
правовой системы к романо-германской правовой семье1. На
протяжении многих пореформенных лет было как-то общепри¬
нятым априорно включать в это юридическое сообщество оте¬
чественное право, даже период его социалистического разви¬
тия. Главный критерий, которым обычно руководствуются для
подтверждения «очевидности» такого включения, — набор фор¬
мальных источников права и правореализационных структур
примерно одинаковый и в России (СССР), и в странах рим¬
ской юридической традиции.
1 См., например: Марченко М. Н. Является ли правовая система России со¬
ставной частью романо-германской правовой семьи? // Проблемы теории госу¬
дарства и права.

72 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Между тем юридическая форма может скрывать весьма раз¬
личное культурно-историческое и духовное содержание права,
которое далеко не исчерпывается формальными характеристи¬
ками. Более того, в трактовках права, адекватных современному
уровню методологии правопознания, форма источников права
не выдвигается уже на первый план: их место занимают содер¬
жательные и сущностные аспекты правового регулирования1.
Фундаментальная особенность российской правовой систе¬
мы состоит в том, что она специфицируется не формой, а
смыслом юридических институтов и явлений, внешне повто¬
ряющих рельеф континентальных правовых структур. При всей
формальной схожести и одноименности в России эти структу¬
ры глубоко самостоятельны и часто даже диаметрально проти¬
воположны по своему смыслу тем социальным целям и моти¬
вам, которые в них вкладываются в странах романо-германской
правовой традиции.
«Вхождение» русского права в романо-германскую правовую
семью произошло в петровское время чисто политически, но
отнюдь не духовно и не культурно-исторически. С того време¬
ни русское право претерпело длительную и весьма сложную
эволюцию и сейчас существует в виде квазироманской систе¬
мы, так и не восприняв ее исконного культурного духа, религи¬
озно-этических традиций и даже — политической идеологии.
Феноменальная духовная самостоятельность русского право¬
вого духа, его отчужденность от внешних интервенций, в пер¬
манентной среде которых вот уже три века развивается русское
право, создают постоянные искушения для целого пласта «ко¬
пировальной» литературы, весь смысл которой — в постановке
и решении задач «улучшения», «обогащения», «развития», «пе¬
рестройки» российского (советского) права под углом зрения
западных (классовых, общечеловеческих) правовых ценностей.
Эта литературная, публицистическая и научная практика пита¬
ет иллюзию «отставания» русской правовой культуры, на кото¬
рую она обречена как культура, якобы значительно позднее
других вступившая на путь правового развития.
В романо-германском варианте российское право между тем
не могло обрести системной целостности с западным правовым
миром, не могло интегрироваться в него. Поэтому оно всегда
1	См.: Ивашевский С. Л. Проблема сущности права в истории отечествен¬
ной философско-правовой мысли // Государство и право. 2007. № 12.

3. Российская правовая система как целостный феномен
73
символизировало некую незавершенность, «неразвитость» по
сравнению с европейскими оригиналами, что вызывало иску¬
шение довершить ассимиляцию русского права с Западом воле¬
выми, политическими методами. В повторении такой массиро¬
ванной и довольно грубой попытки и состоит, вероятно, поло¬
жительный правовой смысл действий многих влиятельных
политических сил в пореформенный период. Однако эти уси¬
лия ведут лишь к еще большим системным противоречиям и
хаосу в политико-правовой системе.
Ошибочность механического «включения» российского пра¬
вового мира в романо-германскую правовую семью состоит еще
и в том, что в этом случае игнорируется уже установленный
наукой факт различия российской и романо-германской циви¬
лизаций, которые, хотя и близки своими чертами, происхожде¬
нием, некоторыми аспектами исторического пути, но тем не
менее принадлежат к различным культурным типам с самостоя¬
тельными традициями. На соотношение российской и романо¬
германской цивилизаций в литературе существуют, как извест¬
но, различные взгляды, в том числе точка зрения евразийства,
обособляющая Россию как от Запада, так и от Востока1.
Более обоснованной представляется позиция В. Ф. Шапова¬
лова и его сторонников, считающих, что «ряд черт романо-гер¬
манской цивилизации объединяет страны Западной Европы в
более тесное сообщество, к которому Россия непосредственно
не принадлежит, хотя, несомненно, родственна ему и находится
с ним в теснейшем взаимодействии. В этой связи заслуживает
внимания идея Тойнби (и близкая к ней мысль К. Ясперса) о
том, что российская цивилизация — наряду с западноевропей¬
ской — есть сыновняя по отношению к греко-римской. Тогда
эти две цивилизации — российская и романо-германская —
оказываются связанными узами братства (сестринства), что поз¬
воляет учесть роль византийского наследия, весьма значимого
для России»2.
Мысль о дочернем характере российской цивилизации по от¬
ношению к греко-римской представляется и слишком смелой, и
недостаточно обоснованной. Существует весьма аргументиро¬
ванная точка зрения, что славянская цивилизация хронологиче¬
1	См.: Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России / Сост.,
вступ. ст., коммент. И. А. Исаева. М., 1992.
2	Шаповалов В. Ф. Указ. соч. С. 42.

74 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ски не менее древняя, чем греко-римская1. Однако элементы
родства, особенно через более позднюю культурную рецепцию
между этими жизненными мирами, безусловно, имеются.
Утверждение о самостоятельности российской правовой тра¬
диции, подход к современной правовой системе России как це¬
лостному культурно-историческому феномену требуют решения
вопроса о статусе советской правовой системы. Общепринято
исключать советское государство и право из преемственного
развития русского государственно-правового феномена и рас¬
сматривать социалистическую систему либо как некую высшую
ступень права и государства, коренным образом противополож¬
ную всей предшествующей истории, либо как какой-то ано¬
мальный, чисто политический, тупиковый процесс, разрушаю¬
щий ее целостность. Об ошибочности таких интерпретаций в
аспекте исторического пути отечественного права говорится в
следующей главе. Здесь следует коснуться вопроса о культурно¬
историческом месте советской юридической системы в разви¬
тии российской правовой традиции.
Не исчезла ли российская правовая система после Октября
1917 года? В какой связи с ней находится явление, которое
именовали «правовая система социализма»? Имеет ли она пра¬
во преемственности или это всего лишь детище «администра¬
тивно-командной системы», которое должно разделить судьбу
последней?
К началу 60-х гг., когда советское законодательство претер¬
пело широкую реформу и кодификацию своих основных отрас¬
лей, в праве происходили фундаментальные процессы, отнюдь
не всегда совпадавшие с их официальными трактовками. Со¬
ветская идеологическая концепция выражала принципы социа¬
листической организации экономики, политической жизни, со¬
циалистической демократии, пролетарского интернационализ¬
ма, сочетания общественных и личных интересов, прав и
свобод с общегосударственной дисциплиной и т. д.2
Однако попытки реализации этих принципов, воплощенных
в формальные установления законодательства, далеко не во всем
приводили к желаемым, адекватным этим принципам общест¬
1	См., например: Рыжков Л. Н. Были и небылицы о Древней Руси // Мифы
древних славян. Саратов, 1993. С. 308—315.
2	См., например: Явич Л. С. Право развитого социалистического общества:
Сущность и принципы. М., 1978; Теория государства и права / Под ред.
С. С. Алексеева. М., 1985. С. 240—241.

3. Российская правовая система как целостный феномен
75
венным отношениям. За их фасадом складывалась параллельная
система отношений в сфере общественного производства, ду¬
ховной жизни, в области прав человека. На эту тему в нашей ли¬
тературе имеется достаточно исследований. До сих пор некото¬
рые авторы продолжают самоотверженные усилия по развенча¬
нию системы, допускавшей расхождение между должным и
сущим, закрывая глаза на современную практику. Между тем
главное, очевидно, состоит в том, что, несмотря на нереализо-
ванность многих социальных целей законодательства, носивших
часто заведомо идеологизированный характер, в данный период
отечественного права, вероятно, завершался процесс длительно¬
го эволюционного формирования довольно жизнеспособной и
весьма самобытной национальной правовой системы, в своих
основных измерениях и тенденциях «готовившейся» к преодоле¬
нию скрывавшей ее идеологической и политической коросты.
Фундаментальные черты-признаки национальной правовой
системы СССР в форме ее «социалистических» особенностей
(единственно, пожалуй, возможных тогда) были зафиксирова¬
ны еще доперестроечной общетеоретической литературой.
Так, С. С. Алексеев полагал, что для всех национальных
правовых систем социалистических стран характерно, в част¬
ности, такое сочетание нормативности и формальной опреде¬
ленности, с одной стороны, и динамизма — с другой, которое
обеспечивает активный, созидательный характер социалистиче¬
ского права: нормы социалистического права при весьма боль¬
шой степени общности и устойчивости отличаются подвижно¬
стью, индивидуально-регулятивная деятельность правоприме¬
нительных (судебных) органов не имеет правотворческого
характера. Центр тяжести юридического регулирования в дан¬
ных правовых системах перенесен на гарантированные субъек¬
тивные права: четко определяются границы и рамки осуществ¬
ления субъективных прав, они взаимосвязаны с исполнением
юридических обязанностей каждым субъектом; предусматрива¬
ется широкое участие общественных организаций и граждан в
правотворчестве и правореализации; имеет место стремление
через юридическую специфику права оказывать воспитательное
воздействие на субъектов1.
1 См.: Проблемы теории государства и права: учебник / Под ред.
С. С. Алексеева. М., 1979. С. 269.

76 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Как свежо и актуально звучит сейчас это текст. Конечно, вы¬
сказанные идеи можно анализировать с позиций соответствия
должного и сущего, желаемого и действительного, декларируе¬
мого и фактически имевшегося в правоотношениях юридиче¬
ской системы «развитого социализма». Однако перечисленные
черты предполагают и иной, более, на мой взгляд, сейчас важ¬
ный и познавательно продуктивный аспект исследования совет¬
ской системы — аспект культурно-исторической интерпретации
ее смысла. Можно предположить, что уже в тот «идеологиче¬
ский» период были угаданы некоторые фундаментальные при¬
знаки правового регулирования в нашей стране, только они и
могут обеспечить жизнеспособность правовой системы.
Особенности «социалистического» права сводятся, по суще¬
ству, к значительно большей по сравнению с западными право¬
выми системами социальной наполненности правового регули¬
рования, явной «склеенности» права с общественной организа¬
цией жизнедеятельности социума, построению права не на
отвлеченно-формальных долженствованиях, а на фактически
гарантирующих «существованиях» конкретных социальных воз¬
можностей людей. Даже можно утверждать, что эти специфиче¬
ские черты были в нашем правовом укладе сформированы в ос¬
новном именно в XX в. в результате аберративной рецепции
исходных начал русского права и преодоления формального ду¬
ха европейского законодательства Российской империи. Совет¬
ская правовая система своеобразно «сняла» концептуальную
дихотомию правовых систем Российской империи и допетров¬
ской Руси.
Именно к этому времени следует отнести постепенную ин¬
ституционализацию российской правовой системы как само¬
стоятельного культурно-исторического феномена, прогресс ко¬
торого совпал либо, что вероятнее всего, находился в некоей
глубокой связи с громадно возросшей политико-идеологиче¬
ской ролью России — СССР в мире, закономерно потребовав¬
шей и реализации самостоятельной правовой традиции.
Поэтому скорее всего российская правовая система и ее
предшественница — правовая система СССР, входившая в аре¬
ал правовой семьи «социалистических стран», отпочковались в
специфическую разновидность правовых общностей не столько
в связи с их идеологическими интенциями (последние полити¬
чески вполне были обоснованы), сколько по причине своей ре¬
альной регулятивно-функциональной и культурно-историче¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
77
ской специфики, которая не могла не рефлектироваться — пря¬
мо или косвенно, технически или идеологически, политически
или юридически — в теоретических исследованиях юристов со¬
ветского периода.
Советское социалистическое право было, вероятно, своеоб¬
разной этапной формой вызревания особенной культурно-пра¬
вовой системы, чье историческое время приходится на XXI в. и
первоначальные попытки самоидентификации которой в обо¬
лочке классовой исключительности и интернациональной ре¬
волюционности были отнюдь не только плодом конъюнктур¬
ных построений теоретиков права развитого социализма.
И римские юристы часто обосновывали юридически претензии
римских императоров. Однако когда не стало самой империи,
осталась римская правовая система — оригинальное культурно¬
историческое явление, базирующееся на этноментальных зако¬
номерностях романо-германского мира.
Вероятно, с аналогом данного пути мы сталкиваемся сейчас
в связи с развитием российского права, всей отечественной
правовой традиции. Это предположение нельзя отклонить и по
причинам фактического краха в России правовой реформы
конца XX — начала XXI в. и временного торжества ретроград¬
ной политико-правовой практики. Сложившаяся на рубеже
эпох политико-правовая система России демонстрирует тупи-
ковость авторитарного бюрократического либерализма и в то
же время не может остановить объективный процесс возрожде¬
ния национальной правовой культуры, к которому страна шла
весь XX век.
То, что правовая культура России сумела продолжиться в со¬
ветской социалистической форме, что она подчинила эту фор¬
му задачам собственного развития, что она ассимилировала ее
крайности и национализировала достоинства, свидетельствует о
типологической целостности отечественного правового мира.
Рецепция Россией правовой доктрины марксизма была при¬
мером исключительных способностей русского правового со¬
знания к системной адаптации инокультурных правовых цен¬
ностей. Специфика российской правовой системы во многом
определяется тем, что Россия — страна оригинального синтеза
культур. В ее правовой системе имеется много заимствованных,
«внедренных» юридических форм, которые, однако, получили
самобытную, часто весьма необычную правовую транскрипцию
и новый по отношению к оригиналам духовный смысл. Этим

78 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
объясняется то обстоятельство, что в российской правовой сис¬
теме более, чем в других правовых «биоценозах», наличествует
множество пограничных, нетипичных, межвидовых, «сглажен¬
ных», традиционных юридических форм, которые в совокупно¬
сти создают специфический правовой контекст, нешаблонный
и не укладывающийся в рамки никакой известной правовой се¬
мьи. Поэтому все попытки представить правовую систему Рос¬
сии, а ранее СССР как разновидность континентального права
основывались лишь на внешнем подобии основных источников
законодательства и мало учитывали культурное содержание ее
права.
Русский правовой тип — это самостоятельная альтернатива
романо-германской и англосаксонской правовым культурам.
Он характеризуется особым духовным смыслом похожих по
«технике» юридических средств.
В российской правовой культуре иной способ социализации
позитивного права. Распространение, «диффузия» права идет
не в прозрачной среде «чистого», этически готового к формаль¬
ной рецепции правосознания, как мы это видим в странах так
называемого юридического мировоззрения, а в очень насыщен¬
ной, непрозрачной среде мощного поднормативного регулиро¬
вания1 — обычного, религиозного, корпоративно-общинного.
Эта среда принимает на себя функции формального «юридиз-
ма», выступает фактическим артикулятором права, стабилизи¬
рует напряжение государственного воздействия, подчас очень
мощно институционно обеспеченного, до значений, совмести¬
мых с нормативным тонусом российского менталитета.
Конфигурация границ применимости формального права в
разных культурах различна. В российской правовой культуре
она иная, нежели в романо-германской. Последняя, подчиня¬
ясь общим закономерностям духовного мира католического и
протестантского Запада, чрезвычайно дифференцирована, ин¬
дивидуализирована, по сути дела, тотальна для самых широких
общественных структур, приоритетна перед моральными и тра¬
диционными регуляторами.
Для западного типа идентификации правового сознания ха¬
рактерны такие черты, как католическо-протестантская религи¬
1 Подробнее о поднормативном (индивидуальном) регулировании см.:
Минникес И. А. Индивидуальное правовое регулирование: проблемы теории и
практики. Иркутск, 2008.

3. Российская правовая система как целостный феномен
79
озно-этическая основа правовых символов1, индивидуалистиче¬
ская правовая психология общества, жесткое разграничение
статусов человека и государства, общественного и индивиду¬
ального; формально-судебные и административные механизмы
защиты и обеспечения правопорядка и прав человека; воспро¬
изводство правовой культуры через законодательные и судеб¬
ные источники.
В российской правовой культуре границы формального пра¬
ва, даже если оно касается лишь областей частной жизни, фак¬
тически намного уже, тоньше, утилитарнее. Юридическая фор¬
ма менее дифференцирована, менее применима в решении со¬
циальных споров, конфликтов, она менее интегрирована в
повседневную жизнь людей. Это не недостаток российского
правового уклада, а его культурная особенность, с которой не
следует бороться. Ее необходимо осмыслить и обратить на поль¬
зу человеку. Российское право как духовный феномен человеч¬
нее, слитнее с духом, с традиционными неформальными регу¬
ляторами, социальными обыкновениями, в силу чего все они,
эти неформальные регуляторы, нуждаются в стимулировании
своего постоянного воспроизводства, ибо от их существования в
буквальном смысле зависит жизнь формально-правовых конст¬
рукций.
Одностороннее наращивание правовых структур в погоне за
романо-германскими образцами ничего позитивного не может
дать правовой культуре, а лишь «обезвоживает» юридический
организм России, переуплотняет его формальными инструмен¬
тами, не находящими применения в жизни. Именно этой кол¬
лизией объясняются многие проблемы неэффективности и не¬
исполнения «новейшего», «прогрессивного» законодательства,
так остро встающие перед страной в эпоху глобальных право¬
вых инноваций и массированных инъекций в отечественную
правовую культуру иностранного права.
Неформальная природа российской правовой традиции
стремится к актуализации различными средствами. Так, весьма
нетипичной для классического «рационального» регулирования
является воспитательная функция советско-российского права,
осуществляющаяся через структуры всей правовой системы.
«Воспитание» людей, реализуемое через юридическую систему,
1 См.: Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. Пер.
с англ. М., 1994. Гл. 1.

80 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
фактически направлено на сглаживание граней формального
права с другими общественными феноменами — моралью,
обычаями, политической практикой. Кризис этой функции в
СССР наступил тогда, когда она стала пониматься и приме¬
няться в сугубо позитивистском смысле — как ожидание непо¬
средственного эффекта от знания законов и присутствия на от¬
крытых судебных процессах. Однако истинный смысл этой
функции, часто не признаваемой позитивистски настроенными
юристами, отражает стремление правовой системы к опоре
именно на социальные механизмы правового воздействия, ее
влечение к институционализации неформальных влияний и
институтов социального контекста.
Таким образом, типологическая целостность и индивидуаль¬
ность российской правовой системы не могут заключаться
только в ее формально-юридических источниках и практиче¬
ских юрисдикционных структурах. Эти источники и структу¬
ры — во многом результаты более фундаментальных особенно¬
стей правового менталитета народа, этногеографического ареа¬
ла славянской культуры. Описание и анализ «юридических»
законов, исследование их предшествующих состояний, рацио¬
нальные прогнозы преступности, предложения по разумному
усовершенствованию действующего правопорядка далеко не
есть еще познание национальной правовой системы. Между
тем именно под таким углом зрения обычно рассматриваются
типологические особенности правового регулирования в Рос¬
сии.
Фундаментальная особенность российской правовой систе¬
мы как самостоятельного культурно-исторического феномена —
ее антирационализм и своеобразный внутренний смыслоцен-
тризм. Антирационализм, нацеленность на поиск собственного
социального смысла интернациональной правовой формы име¬
ют глубокие корни в правовом сознании, материальном и про¬
цессуальном праве, функционировании юрисдикционной сис¬
темы России. Все попытки придать ее правовой системе более
«разумный» европейский характер в его прямолинейной роман¬
ской трактовке заканчивались в России, как правило, неудачей.
Границы права в России и СССР всегда были нечеткими, их
очертания, воздвигаемые теми или иными законодательными
актами, постоянно размывались самыми различными социаль¬
ными системами: экономической, политической; традиционно¬
национальными укладами жизни, моральными нормами. К со¬

3. Российская правовая система как целостный феномен
81
жалению, такое явление у нас принято рассматривать в основ¬
ном отрицательно, а в контексте же политического противо¬
борства делать из него идеологические выводы. Между тем
практика свидетельствует, что даже уход с политической сцены
одного субъекта, выступавшего мощным источником нефор¬
мального давления на правовую систему (как, скажем, КПСС),
отнюдь не устраняет самого феномена правового антирациона¬
лизма России, а лишь меняет его источники, перегруппирует
их, вызывая амбивалентные связи со стороны новых нефор¬
мальных структур. Это явление может при недобросовестности
политической элиты превратиться в бедствие для правовой
культуры; в системе национальной правовой государственно¬
сти — в ее огромное преимущество в соревновании правовых
инноваций.
Правопознание людей всегда движимо социокультурной ре¬
альностью, какие бы абстрактно-нормативные правила «право¬
вого государства» ни вводились в юридические, в том числе
конституционные, акты. На каждое из увлечений той или иной
правовой идеологией российская правовая система вырабаты¬
вает свой компенсаторный механизм, приводящий ее в состоя¬
ние равновесия с более широким социально-культурным кон¬
текстом. Формы таких механизмов могут быть самыми различ¬
ными и внешне иметь подчас иные обоснования и цели.
Так, во второй половине 80-х гг., когда наше законодатель¬
ство стало подвергаться массированному совершенствованию,
была разработана программа так называемого правового все¬
обуча, в рамках которой планировалось повысить уровень зна¬
ния гражданами законодательства и таким образом их право¬
вую культуру. Однако там, где всеобуч сумел приобрести черты
реального, а не отчетного мероприятия, он стал способом вы¬
живания прежней правовой системы, уже намеченной к слому,
ибо фактически способствовал размыванию границ формально¬
го права, выступая мощным течением интерпретаторства зако¬
нов «снизу», развивающегося в условиях неясного и нестабиль¬
ного законодательства. Неудивительно, что, когда задача разру¬
шения советской правовой системы была достаточно четко
сформулирована государственным руководством, на всеобуче
был поставлен крест.
Право, как известно, делает общество пригодным для жизни,
это одна из форм жизнедеятельности людей. Различные типы
жизненного уклада создают и различные формы и даже сущно¬

82 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
сти права. У каждого народа свой жизненный уклад. У каждого
народа поэтому свое право, свое видение нормативности, свои
способы ее выделения из общественных отношений. Семья об¬
щего права, романо-германская правовая семья, семья мусуль¬
манского права, славянская правовая семья — все это результа¬
ты не произвольных установлений законодателя, а юридические
измерения жизненных укладов соответствующих культур, этно¬
сов, исторических путей их развития, судьбы. Их нельзя проти¬
вопоставлять, но не следует и смешивать, навязывать один тип
юридичности всем культурам и цивилизациям. Тот, кто делает
это, даже с самыми благими, миссионерскими побуждениями,
лишает правовую культуру внутренней адекватности и жизне¬
способности. Многие беды России, в том числе в правовой сфе¬
ре, — от утраты культурной идентичности, от разрушения меха¬
низмов ее воспроизводства. Это не значит, что люди не нужда¬
ются в просвещении, а культуры — во взаимообогащении и
взаимопроникновении. Однако все это не может вести к погло¬
щению и унификации, должно не подавлять, а приумножать, не
выхолащивать, а развивать правовые традиции.
Российская правовая система — самостоятельный правовой
феномен. Драма российского права в том, что волею своих по¬
литических, исторических, научно-познавательных судеб оно
было механически включено в романо-германскую правовую
семью и стало рассматриваться как ее «отклоняющийся» от
нормы рудиментарный элемент. Между тем российская право¬
вая система не укладывается в логические, идеологические,
культурно-исторические рамки романо-германской правовой
семьи. Практически по всем фундаментальным параметрам
правовой культуры русская правовая культура демонстрирует
самостоятельность и несовпадение с европейскими, американ¬
скими, мусульманскими и иными правовыми цивилизациями:
духовный статус права и его источников, права человека и их
соотношение с властью, природа государственности, ее нацио¬
нально-территориальное правовое измерение, закономерности
национального правового духа, индивидуального правосозна¬
ния, юридическая номинация социальных фактов. Все это сви¬
детельствует о том, что российская правовая система относится
к самостоятельному типу правовой цивилизации. Необходима
поэтому политическая, историческая и научно-рефлективная
идентификация российской правовой культуры и русского пра¬
вопорядка.

3. Российская правовая система как целостный феномен
83
Любая система, как известно, эволюционирует, под воздей¬
ствием внешней среды в ней все время что-то меняется, а что-
то сохраняется. Правовая система — не исключение. Под воз¬
действием ряда внешних условий российская правовая система
проделала большую эволюцию, двигателем которой, кроме этих
условий, были, несомненно, и ее собственные источники и
предпосылки. Консервативные элементы русской правовой
системы позволили ей в беспрецедентных условиях внешнего
влияния, переходившего подчас в откровенный разгром, сохра¬
нить свои источники и исторические характеристики, которые
ныне выступают частью мощного процесса политического и
культурного обновления России. Вся проблематика правового
государства, часто подающаяся как «возвращение в лоно» Ев¬
ропы, «признание» западных (общечеловеческих) ценностей, на
самом деле имеет, конечно, национальные стимулы и двигате¬
ли и в конечном счете будет отливаться в отечественные право¬
вые институты.
Юридическая наука должна помочь развитию этого процес¬
са. Нуждается в изучении вопрос о параметрах правовой систе¬
мы, не получивший пока целостной, концептуальной постанов¬
ки. Вся правовая информация собирается несистемно и привя¬
зана к ведомственной принадлежности соответствующих
подразделений. Это лишает ее глубины и объемности, а следо¬
вательно, не позволяет иметь необходимые репрезентативные и
достаточно информативные данные о происходящих процессах.
Без этого невозможно не только осуществлять управленческое
воздействие, но и вести полноценные научные исследования
российской правовой системы как целостного явления. Ее ха¬
рактеристики требуют дифференциации на цифровые (количе¬
ственные), аналитические (качественные), источниковедческие
и другие критерии. Сведение таких данных к единой методоло¬
гии сбора и анализа самых различных параметров правовой сис¬
темы (преступность, деликтность, кадры, нарушения законно¬
сти, объемы юридического производства, число обращений
граждан и т. д.) позволит создать «стереоскопическое» представ¬
ление о правовой системе, ее состоянии и динамике развития.
Понимание самостоятельности российской правовой систе¬
мы, образования ею специфического «биоценоза» на правовой
карте мира постепенно вырабатывается и рефлектируется рос¬
сийской юридической наукой и практикой, всем строем куль¬
турного и стихийного правосознания, в том числе в сфере юри¬

84 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
дического образования. До тех пор пока не сложится системное
видение концепции российской правовой культуры и россий¬
ской правовой системы как элементов духовного уклада стра¬
ны, будет сохраняться и воспроизводиться иллюзия правовой
отсталости России, наносящая стране колоссальный мораль¬
ный ущерб, подрывающая ее правопорядок и правосознание
граждан.
4.	Периодизация российской правовой системы
Анализ российской правовой системы как целостного куль¬
турно-исторического феномена тесно связан с проблемой науч¬
ной периодизации Российского государства и права. Дело в
том, что существовавшие до сих пор в нашем правоведении
подходы и схемы периодизации в рамках марксистской кон¬
цепции общественно-экономических формаций не позволяли
рассматривать российское право как сущностно единый, исто¬
рически целостный феномен. Традиционная советская доктри¬
на связывала развитие права практически исключительно со
сдвигами в «экономическом базисе», что определило генераль¬
ный подход к истории отечественной государственно-правовой
системы. Согласно некогда почти единодушному мнению со¬
ветских юристов в рамках отечественной правовой истории су¬
ществуют феодальный (на последних отрезках жизни переходя¬
щий в буржуазный) и социалистический типы государства и
права, отличающиеся коренной противоположностью и антаго¬
нистичностью в своих основных, сущностных характеристиках.
При наличии между ними генетической связи — это типы-ан¬
типоды.
Для периодизации правовой системы основной вопрос —
выбор и обоснование критериев этапности в развитии данного
явления. Такими критериями выступают типологические при¬
знаки права — свойства, которые, по мнению исследователя,
являются существенно важными для права и играют системати¬
зирующую роль. Выбор критерия типологии (периодизации)
имеет методологическое значение, поскольку определяется по¬
зицией исследователя по вопросу природы права, его социаль¬
ной сущности, юридического своеобразия, т. е. проблем, отра¬
жающих философско-мировоззренческую установку той или
иной школы правоведения. Поэтому по вопросам как типоло¬
гии, так и периодизации правовых систем существуют различ¬

4. Периодизация российской правовой системы
85
ные подходы. Одни ученые за основу (критерий) своей теории
принимают идеологические, этические признаки права; дру¬
гие — этнические и географические; третьи — религиозные,
четвертые — социально-экономические; пятые — культурно¬
исторические и т. д.
Советская теория права как теория марксистская придавала
приоритетное значение социально-экономическим факторам
развития права и государства. В марксизме, как известно, ос¬
новным критерием выступает принадлежность той или иной
правовой системы к историческому типу права, соответствую¬
щему определенной общественно-экономической формации.
В связи с этим в марксистской литературе различают глобаль¬
ную типологию, построенную на социально-экономических
критериях, и внутритиповую классификацию, основанную на
юридических критериях1. В этом случае понятие классифика¬
ции является составной частью общей (глобальной) типологии
права. Глобальная типология и была долгое время основой пе¬
риодизации нашего национального государства и права.
Марксизм рассматривает историю общества как процесс
смены одной общественно-экономической формации другой.
Общественно-экономические формации — это общества, фор¬
мируемые тем или иным способом производства, типом произ¬
водственных отношений («базисом») и совокупностью идеоло¬
гических отношений («надстройкой»). К надстроечным отно¬
шениям марксизм относит различные формы общественного
сознания и соответствующие им учреждения (государство, пра¬
во, семья, собственность и т. д.). Государство и право как части
надстройки по своему содержанию и сущности определяются в
конечном счете экономическим базисом. Каждому базису
(форме производственных отношений) — сердцевине общест¬
венно-экономической формации — соответствует свой тип го¬
сударства и права. Какова господствующая на данном этапе
развития общества форма собственности на средства производ¬
ства, таков и тип производственных отношений. Каков тип
производственных отношений — таков тип государства и соот¬
ветственно тип права. Все правовые системы, существующие в
пределах одной и той же общественно-экономической форма¬
ции, марксизм относит к одному историческому типу. После
первобытно-общинного строя в истории было, согласно этому
1	См.: Саидов А. ХВведение в сравнительное правоведение. М., 1988. С. 49.

86 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
подходу, четыре общественно-экономические формации, в со¬
ответствии с которыми марксистско-ленинская теория государ¬
ства и права все правовые системы отождествляет с рабовла¬
дельческим, феодальным, буржуазным и социалистическим ти¬
пами права.
В марксистской доктрине социалистическое государство и
право являются высшим историческим типом государства и
права. Этот тип отражает особенности социалистических про¬
изводственных отношений, не знающих частной собственно¬
сти, а также специфику государства, являющегося по классовой
сущности властью трудящихся во главе с рабочим классом.
В связи с этим считается, что социалистический тип государст¬
ва и права коренным образом отличается от всех других типов
государства и права, называемых эксплуататорскими.
Смена одного исторического типа государства и права дру¬
гим происходит, согласно К. Марксу, путем социальной рево¬
люции, формы которой могут быть мирными и немирными.
Эта смена есть результат действия объективных экономических
законов общественного развития, в частности закона соответст¬
вия производственных отношений уровню и характеру разви¬
тия производительных сил.
Таким образом, в марксистской типологии правовых систем
современности и прошлого исторические типы права выделя¬
ются на основе критерия, который, согласно историческому
материализму, выражает сущность правовых систем данной об¬
щественно-экономической формации — классовости права.
Формационный подход к объяснению истории и типологии
права критикуется, как правило, с двух точек зрения. Прежде
всего формационная доктрина ведет к широкому униформизму
в объяснении различных правовых систем: народы, государства,
регионы, относящиеся к одной общественно-экономической
формации, имеют в принципе единое, унифицированное право.
Причем только за одним типом права — социалистическим —
признаются решающие преимущества, как за «правом нового и
высшего исторического типа». В связи с этим предполагается,
что, например, право Китая, Кубы, СССР должно на целую
эпоху опережать право США, Англии, Германии, национальные
системы которых построены на буржуазных принципах.
Формационный метод типологии права не позволяет, вероят¬
но, в должной мере учесть и конкретно-историческую, культур¬
но-национальную и юридическую специфику права, относясь

4. Периодизация российской правовой системы
87
к ней как к несущественным «особенностям», выступающим
подчас даже в качестве объекта «преодоления», «изживания»,
«вытеснения», что делает правовое регулирование «внутри» той
или иной общественной формации однородно-обезличенным.
Конечно, в развитии права следует принимать во внимание
и его социальные, в том числе классовые, аспекты. Однако
природа права к ним отнюдь не сводится, даже «в конечном
счете». Право — сложное, разностороннее и самостоятельное
явление общественного сознания, часть мировой и националь¬
ной культуры, находящееся не во всем еще понятых отношени¬
ях с экономической, политической, нормативной системами
общества.
При всей научной правомерности марксистский подход уже
не в состоянии отразить многообразия процессов развития пра¬
ва, объяснить изменения в правовой системе, не обнаруживаю¬
щей фундаментальных социальных сдвигов. Простое приложе¬
ние экономической детерминации к праву и государству ведет
лишь к упрощениям и банальному экономизму в подходе к
сложным духовным явлениям.
Право имеет собственную историю, подчас весьма автоном¬
ную от современного ему государственного строя, опирающую¬
ся на глубокие самостоятельные основы в национальных и
культурных закономерностях данного социума. Эти закономер¬
ности могут взаимодействовать с официальными политически¬
ми и идеологическими системами, последние — становиться
даже их формой, отчего вовсе не утрачивают собственной логи¬
ки, сущности и культурно-исторической самостоятельности.
Поэтому, на наш взгляд, правовая цивилизация не только не
совпадает с социально-экономической «формацией», но и не
может полностью быть привязана к чертам современной ей го¬
сударственности. Такой вывод не имеет ничего общего с мето¬
дологической абсолютизацией права, искусственной изоляцией
его от политических отношений в обществе. Речь идет лишь о
том, что перевороты в правовом регулировании могут происхо¬
дить самостоятельно, в том числе в структурах «реакционных»
государств, в периоды спокойного развития общественных от¬
ношений вне обязательной связи с какой-либо рациональной и
«революционной» деятельностью политических реформаторов.
Право имеет собственные периоды жизни, которые, разуме¬
ется, отражают развитие государства, но не вполне однозначно.

88 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
Абсолютизировав, однако, экономический и классовый под¬
ходы, советская юридическая теория с 30-х гг. прошлого века
пошла по пути нивелирования специфики развития Российско¬
го государства и права и «укладывания» его в общую схему раз¬
вития «общественно-экономических формаций» — от перво¬
бытно-общинной до коммунистической. Первым результатом
такого подхода стала фактическая утрата целостности истории
русского права: история была поделена на две части — историю
государства и права «антагонистических обществ»1 и историю
советского государства и права. Данные части принято не толь¬
ко различать, что вполне естественно для периодизации, но
прежде всего — противопоставлять, подчеркивая «принципи¬
альные», «коренные» отличия советского периода от досовет¬
ского. Наука подчинилась канонам идеологических трактовок.
Так, в учебнике по истории государства и права СССР —
последнем издании, вышедшем в союзном государстве, при ха¬
рактеристике периодов отечественной правовой истории гово¬
рилось: «В первой части курса изучается возникновение и раз¬
витие эксплуататорских государств и их правовых систем. Во
второй части курса исследуются возникновение и развитие
принципиально нового государства и права — Советского госу¬
дарства и права, играющих важнейшую роль в создании и раз¬
витии социалистического общества, свободного от эксплуата¬
ции человека человеком»2.
Другим результатом принятия формационной, фактически
европоцентристской концепции периодизации русского госу¬
дарства и права стала методологическая примитивизация и уп¬
рощение русской правовой истории, когда с целью «доказа¬
тельств» теории К. Маркса о закономерностях исторического
процесса и полной включенности России в эти процессы собы¬
тия ее правовой истории стали искусственно подгоняться под
формационную типологию исторического материализма. В ито¬
ге вся досоветская история государства и права с IX по XX в.
была объявлена одним историческим типом — феодальным.
В данный тип вошли более десяти веков русской истории: и
удельная Русь, и Московское, Русско-Литовское государство, и
Россия Петра I, и Россия XIX в. После «мрака феодализма»
1	См.: Юшков С. В. История государства и права СССР: В 2 ч. М., 1961.
Ч. I. С. 8.
2	История государства и права СССР: Учебник: В 2 ч. / Под ред. Ю. П. Ти¬
това. М., 1988. Ч. I. С. 9.

4. Периодизация российской правовой системы
89
считалось, что был непродолжительный период его разложения
и роста капитализма (конец XIX — начало XX в.), а затем на¬
ступила эпоха социализма.
Велика ли научная, познавательная ценность таких схемати¬
заций? Данный подход исходит из априорности неких всеоб¬
щих, универсальных для всех без исключения стран и народов
законов развития. Однако само существование таких законов
сейчас уже не выглядит столь очевидным, как это виделось в
XIX и начале XX в. Придерживаясь до сих пор естественно¬
научных, детерминистских трактовок истории, не переходим ли
мы границ научной обоснованности в абстрактном глобализме
при анализе государственно-правовых явлений?
Формационный глобализм сейчас заменяется глобализмом
либеральным. Между тем и классовые, и либерально-общечело¬
веческие трактовки лежат, по моему мнению, в русле одной и
той же познавательной традиции: редукции многообразия и
специфичности процессов развития права, государства, право¬
вой культуры к фактически одной, в частности западноевропей¬
ской, модели исторического процесса. Если еще недавно Па¬
рижская коммуна 1871 г., республика Советов, «народная демо¬
кратия» восточноевропейских стран были для нас лишь
формами единой и универсально «прогрессивной» сущности го¬
сударства «высшего исторического типа», к которому «все обя¬
зательно придут», то сейчас таким «общечеловеческим» образ¬
цом становится западное либеральное государство. Вот и проис¬
ходит в России шараханье от государства «типа Парижской
коммуны» то к американской, то к французской, то к «афри¬
канской» моделям президентской республики. При всей право¬
мерности именно такого угла зрения надо, наконец, уйти от аб¬
солютизации данной методологической парадигмы, выражен¬
ной в формулах «классовое и общечеловеческое в государстве»,
«классовое и общечеловеческое в праве», несущих упрощения в
познание отечественных и зарубежных правовых явлений.
Не случайно сегодня противопоставляются советский — как
«ошибочный» и постсоветский — «демократический» периоды
жизни Российского государства и права. Формационный типо-
логизм как основа периодизации российского права до сих пор
оказывает значительное влияние и на научные, и на учебные
курсы. Надо сказать, что в нашей литературе эта парадигма
имеет весьма сложную и далеко не однозначную историю. Ее
обоснование связано с именем выдающегося советского юри¬

90 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ста-историка проф. С. В. Юшкова, внесшего значительный
вклад в отечественное правоведение и разработку проблем ис¬
тории русского государства и права.
Деятельность С. В. Юшкова совпала по времени с жестким
господством в стране догматического марксизма, и, возможно,
именно этим в какой-то мере объясняется известное стремле¬
ние историка обосновать тождественность феномена русского
феодализма западноевропейскому, «раздвинув» хронологиче¬
ские рамки этого явления практически до двух третей дорево¬
люционной истории России. Делалось это через весьма широ¬
кое толкование смысла классических признаков западного фео¬
дального государства и права. Как будет показано в главе II,
Россия не знала феодальных отношений (в рамках удельного и
московского периодов) в классическом западном смысле этого
понятия. Институты, которые интерпретировались теоретиком
русского феодализма Н. П. Павловым-Сильванским как фео¬
дальные1, имели в России, и это подчеркивалось многими ис¬
следователями, иной социальный смысл и до XVIII в. не полу¬
чали в стране адекватного этому явлению развития. Между тем
С. В. Юшков многократно расширил и гипертрофировал объем
понятия феодализма, превратив его из строгого политического
и юридического явления в широкую и рыхлую экономико-по¬
литологическую абстракцию, в которую легко укладывалась
чуть ли не вся русская история. В результате получилось, что
объектом не только истории, но и теории права фактически
стали некое феодальное и социалистическое государство и пра¬
во, в рамках которых отечественное право и государственность
были жестко разверстаны по «историческим» типам-резерваци¬
ям, причем то в качестве их частного, «отклоняющегося» фраг¬
мента (феодализм и капитализм) — ценой подгонки не уклады¬
вающихся в них признаков русской правовой традиции с помо¬
щью объяснений ее «отсталостью», «неразвитостью» и т. д.; то
затем — в качестве некоего эталонного образца «социалистиче¬
ского типа» государства и права.
Следствием прямого отождествления почти всей дореволю¬
ционной истории русского права с «феодальным историческим
типом» стала упрощенная экстраполяция западноевропейских
форм развития феодальной государственности на периоды рус¬
ской правовой истории. В результате этого в русской государст¬
1 См.: Павлов-Сильванский Н. П.Феодализм в России. М., 1988.

4. Периодизация российской правовой системы
91
венности были выделены этапы монархии: а) раннефеодальной
(конец X — первая половина XVI в.); б) сословно-представи¬
тельной (вторая половина XVI — последняя четверть XVII в.);
в)	абсолютной (дворянской) (конец XVII — первая половина
XIX	в.).
Считается, что со второй половины XIX в. начинается эво¬
люция российской дворянской монархии в монархию буржуаз¬
ную, однако в целом Россия как «феодальное государство»
вплоть до марта 1917 г. так и не превратилась в «буржуазную
монархию западно-европейского образца»1.
Неудивительно, что при таком шаблонном подходе к правовой
истории фактически элиминировалась специфика конкретных
институтов, периодов, форм отечественного права и государства.
Их черты, не вписывающиеся в «классические» западные этапы,
получили трафаретное объяснение как «особенностей», выте¬
кающих из «отсталости», некоей «реакционности», ретроградно-
сти русской государственности и правовой системы по сравне¬
нию с «прогрессивными» западноевропейскими оригиналами.
Вполне закономерно, что в дореволюционном русском пра¬
воведении, которое не было марксистским, просто не могла
быть всерьез воспринята периодизация, находящаяся в явном
противоречии с фактами как русской, так и западноевропей¬
ской истории. Идеи о том, что государственность России не вы¬
ходила за пределы закономерностей развития европейских
стран и что, в частности, Земские соборы были органами со¬
словного представительства, хотя и имевшими «свои особенно¬
сти», первоначально высказывались именно историками-марк-
систами, в частности, в 1905 г. М. Н. Покровским. Эти трактов¬
ки сумели получить господствующий статус в науке лишь
благодаря фактически волевому устранению иных точек зрения
и тому, что в России (СССР) после Октябрьской революции
официально была принята марксистская идеология как единст¬
венно верная, включая ее взгляд на исторический процесс как
смену общественно-экономических формаций. В связи с этим
«старая» периодизация русской истории нуждалась, конечно, в
«переосмыслении» и «переоценке». Именно такую переоценку и
предложил впервые С. В. Юшков в своем докладе, сделанном в
апреле 1946 г. в Институте истории АН СССР, где поставил во¬
1 Виленский Б. В. Лекция по истории государства и права СССР: В 2 ч. Са¬
ратов, 1985. Ч. I. С. 7—8.

92 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
прос о раннефеодальной, сословно-представительной и абсо¬
лютной монархиях как основных формах русского государства.
Затем, уже в 50-е гг., это мнение стало господствующим и прак¬
тически официальным в советской юридической литературе1.
Конечно, такой взгляд, как и всякая новая исследователь¬
ская позиция, открыл в свое время дополнительные горизонты
для науки, которая, развиваясь в русле классового детерминиз¬
ма, обеспечила многие несомненные достижения советской
юридической историографии. Однако в современных условиях
одномерность данной периодизации мешает выработке целост¬
ного видения отечественного государства и права, а саму отече¬
ственную правовую историю перегораживает почти непроходи¬
мыми и малосвязанными друг с другом (разве что отношения¬
ми отрицания) стенами-типами. Наука во многом выросла из
этой схемы. Не отрицая принципиальной возможности марк¬
систской методологии периодизации, которая сейчас выступает
одним из наиболее солидных и известных научных направле¬
ний, полагаю весьма желательным дополнительные измерения
как типологии, так и на ее базе периодизации отечественной
правовой государственности, которая бы не только не разруша¬
ла целостности культурно-исторических основ отечественного
права, представляя отдельные этапы последнего то в виде руди¬
мента феодальных пережитков и «отклонения» от идеальных
образцов, то как апофеоз некоей высшей социалистической
справедливости, но и создавала предпосылки формирования
целостной историко-теоретической концепции отечественной
государственно-правовой системы с ее самостоятельными куль¬
турными и специальными юридическими основаниями так, как
изучаются зарубежные правовые явления.
Актуальность именно такого взгляда на сущность и развитие
отечественного юридического феномена диктуется тем, что в
рамках теории «исторических» типов, построенных на доктрине
общественно-экономических формаций, становится все труд¬
нее понять правовую жизнь России. Еще сложнее — вовлечь в
это осмысление все богатство национального, в том числе до¬
революционного, правоведения, которое при нынешних трак¬
товках оказывается во многом ненужным и невостребованным.
1	См.: Серафим Владимирович Юшков // Труды выдающихся юристов. М.,
1989. С. 17—18.

4. Периодизация российской правовой системы
93
Практика свидетельствует, что бытие правового регулирова¬
ния не есть некая «восходящая» траектория, каждый из отрез¬
ков которой отличается от предыдущего некоей качественной
«прогрессивностью». Правовая идея существует самостоятель¬
но, в том числе в среде экономически «отсталых», с позиции
марксизма даже «реакционных», государств и периодов.
Поэтому весьма актуальны и правомерны периодизации, в
основе которых не только и даже не столько экономические и
социальные факторы, сколько непосредственно государственно¬
правовые элементы культуры в их национально-историческом
измерении.
Российская правовая система имеет сложный и далеко не
познанный исторический путь развития. При первом прибли¬
жении может показаться, что на этом пути российское право
прошло такие же, в принципе, этапы, что и право большинства
«цивилизованных» стран мира. Однако при внешней сходности
форм, источников, механизмов правообразования и правореа-
лизации, имевшихся в России и в европейских государствах,
обращает на себя внимание важная особенность. При ближай¬
шем рассмотрении за внешним, формальным сходством кроет¬
ся подчас совсем иной социальный и духовный смысл того или
иного одноименного института российского права, той или
иной российской государственной формы. Очень велико иску¬
шение, имея достаточно систематизированную и категориально
отработанную историю западноевропейских народов, «вме¬
стить» в нее и российский путь, «совместив» схему развития
страны с соответствующими этапами европейской цивилиза¬
ции. Некоторое временное смещение этих периодов легко объ¬
яснить «отставанием» России. Корректен ли такой подход? Не
приводит ли он к деформации российской истории, которая
как бы перекашивается в зеркале иной исторической конструк¬
ции и иного социального смысла? Между тем именно такой
подход — основа современной методологии как истории, так и
теории российского национального права. Подход, включаю¬
щий в один «исторический тип» — феодальный — громадный
отрезок жизни России от VII практически до XX в., которому
были присущи значительно различающиеся культурно-право¬
вые формы отечественной государственности и правопорядка,
лишь выхолащивает смысл русской истории, чрезвычайно ее
схематизирует и абстрагирует, оставляет за рамками исследова¬

94 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
ния все, что не укладывается в «закономерности» западной ци¬
вилизации.
Разумеется, это вовсе не свидетельствует в пользу какой-то
исключительности отечественного правового развития, отгоро¬
женности России от процессов инокультурного происхожде¬
ния. Однако необходимо установить первичные основы нацио¬
нального правового уклада и не стремиться к их элиминации и
подгонке к заранее принятым шаблонам.
На каких принципах должна строиться периодизация рос¬
сийской правовой системы? В отличие от марксистского куль¬
турно-исторический подход предполагает: а) признание само¬
стоятельности и целостности правового развития России, его
включенности в контекст развития российской цивилизации,
отличающейся от цивилизации романо-германской; б) приори¬
тетное значение критериев и факторов, отражающих разверты¬
вание культурно-исторической идентичности российского пра¬
вового мира, а отнюдь не сведение его к экономической и по¬
литической детерминации; в) презюмирование исходной
целостности российской правовой истории при всех поворотах
судьбы государства и законодательства России, невозможности
теоретического «раскалывания», противопоставления этапов
русской культурной традиции; г) дифференцированность пе¬
риодизаций российского государства и российского права, рас¬
смотрение последнего как самостоятельного культурного фено¬
мена, автономного от экономических, политических отноше¬
ний и не сводящегося к фазам их развития.
Последний тезис, надо сказать, в исходной посылке не про¬
тиворечит историческому материализму, который различает го¬
сударство и право как относительно самостоятельные явления
общественного, правового сознания («надстроечных» отноше¬
ний). Однако отличие отстаиваемого подхода состоит в том, что
марксизм тем не менее подчеркивает принципиальную тождест¬
венность природы государства и права, их детерминирован¬
ность политическими (классовыми) отношениями, в первую
очередь экономическим строем. При такой трактовке различия
этих институтов фактически сводятся к форме их проявления и
способам функционирования. К тому же, отдавая первенство
государству, власти, экономический детерминизм отводит праву
роль инструмента, средства проведения экономического курса.
Поэтому не случайно, что типология и периодизация госу¬
дарства и права в марксизме отличаются механической симмет¬

4. Периодизация российской правовой системы
95
рией: каков тип производственных отношений (буржуазный,
социалистический и т. д.), таков и тип государства, таков и тип
права. Эта схема вносит значительные потери в понимание на¬
циональной правовой системы, жестко привязывая феномен
права к экономике и государственным структурам. Все это в
целом находится в рамках позитивистской методологии, допол¬
ненной «естественным» подходом в виде так называемых фор¬
мационно-типологических закономерностей.
История и периодизация российской правовой системы, ко¬
нечно, теснейшим образом связаны с судьбой Российского го¬
сударства. Их нельзя отрывать друг от друга, но не следует и
методологически синхронизировать. Российское государство и
российское право — самостоятельные явления отечественной
культуры, каждое из которых имеет в ней собственные связи,
основания, происхождение, этапы жизни. Последние могут
тесно взаимодействовать, в том числе в рамках причинных (по¬
рождающих) отношений, когда государство и его институты
выступают «авторами» законодательства. Однако государствен¬
ная детерминация правовых отношений есть лишь один из ис¬
точников права, с точки зрения культурной полноты права от¬
нюдь не решающий.
Российское государство как конкретный, позитивный поли¬
тический режим не охватывает и не «контролирует» российское
право как феномен культуры: последний гораздо специфичнее и
«глубже» государства как формы власти. Право не «подчиняет¬
ся» многочисленным изменениям политической инфраструкту¬
ры и политического курса государственной власти. К тому же
Российское государство как элемент позитивной политической
системы не только воплощает в себе российскую государствен¬
ность на конкретных отрезках ее существования, но и выступает
формой национальной государственности нерусских народов,
входящих ныне в Российскую Федерацию или ранее — в Рос¬
сийскую империю. По своему этнополитическому содержанию
феномен российской государственности может значительно от¬
личаться от российского права, которое менее, чем государство,
восприимчиво к рецепции нормативных систем иной нацио¬
нальной и конфессиональной специфики.
Поэтому этапность российского права и российской право¬
вой системы лежит как бы в двух измерениях: государственном,
отражающем вектор политического развития России в тесной
связи с нормотворческой деятельностью власти, и социокуль-

96 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
турном, представляющем жизнь права как целостного и само¬
достаточного культурного организма, включенного в социаль¬
ную ткань русской духовной жизни со всеми ее рациональными
и иррациональными, национальными и космополитическими
течениями, лишь корректируемыми внешними (политически¬
ми) воздействиями.
Согласно «государственному» измерению российская право¬
вая система прошла, в принципе, те же этапы развития, что и
российская государственность. Это:
а)	период становления российской правовой системы, соот¬
ветствующий древнерусскому земскому государству IX—
XIII вв.;
б)	правовая система Московского государства (XIV—
XVII вв.);
в)	становление и развитие правовой системы Российской
империи (XVIII — начало XX в.);
г)	советская правовая система (20—80-е гг. XX в.);
д)	постсоветская правовая система России (конец XX — на¬
чало XXI в.).
Выделение этапов жизни российской правовой системы под
углом специфики русской государственности более учитывает
самобытность последней и действительные факты отечествен¬
ной истории, нежели общая формационная типология западно¬
европейской государственности, предполагающая поиск таких
же, как и в Западной Европе, политико-правовых институтов.
Поэтому в представленной типологии, основанной на подходах
русского дореволюционного правоведения1, отсутствуют такие
формы западного феодализма, как раннефеодальная, сословно¬
представительная и абсолютная монархии. Черты этих форм
могли, конечно, присутствовать на том или ином отрезке жиз¬
ни русской государственности, попадая в Россию в ходе все¬
мирного культурного процесса, но они не определяли природу
национального политико-правового развития и поэтому не мо¬
гут выступать в роли критериев периодизации российской пра¬
вовой системы.
Время после падения династии Романовых и до Октябрь¬
ской революции 1917 г. ввиду неопределенности формы прав¬
ления и сохранения основных территориальных и властных
структур прежней государственности входит в этап Российской
1 См., например: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 4.

4. Периодизация российской правовой системы
97
империи. Советский этап развития правовой системы также не
представляет собой однородного состояния и может быть ус¬
ловно подразделен на три периода — первой российской (со¬
ветской) республики, Советского Союза (своеобразной новой
империи — России) и второй российской республики, соответ¬
ствующей нашему времени.
Несмотря на то что правовая система советского этапа имеет
значительное своеобразие в институтах государства и права, по
своему культурно-историческому смыслу она продолжает
жизнь российского государственно-правового феномена в но¬
вой, хотя и сложномодернистской или даже эпатажно-аберра-
тивной форме.
Социокультурное измерение периодизации русской право¬
вой системы строится на негосударственных критериях и по¬
этому сложнее и нетрадиционнее для правовой периодизации.
Дело в том, что собственная природа права как явления нацио¬
нальной духовной жизни для нас сейчас во многом величина,
увы, малоизвестная. Российское правовое самосознание еще
только разворачивается в научной рефлексии. Это — с одной
стороны, а с другой — российская правовая культура относится
к числу восходящих на историческую сцену правовых феноме¬
нов, и поэтому многие внутренние процессы, идущие в ее не¬
драх, окончательно не определились, они лишены культурно¬
исторической и специальной юридической завершенности,
столь необходимой для построения целостной научной право-
ведческой периодизации.
Этапы российской правокультурной истории именно в силу
своего становления могут выглядеть недостаточно «прогрессив¬
но», казаться смещенными «назад», к отсталости и даже архаи¬
ке. Многое в этой этапности видится лишенным логики, после¬
довательности, что часто принимают за политические зигзаги,
движения вспять, регресс, «разрушение» культурного качества.
Между тем все эти явления отнюдь не случайны и не исчерпы¬
ваются «политическим злодейством» тех или иных вождей ре¬
волюционных движений.
Российская правовая система несет новое качество и новый
смысл в развитие классической (римской) правовой цивилиза¬
ции, и в этом отношении она вся есть своеобразная альтерна¬
тива, ищущая адекватного выхода в острой конкуренции с «ти¬
пичным» юридическим мировоззрением, с позитивным госу¬
дарственным правом, «давящим» на нее, как правило, через

98 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
западнические политические институты. Именно этим объяс¬
няется и ее «неклассичность» с позиции европоцентристской
традиции, и постоянные попытки сравнить русское право с
этой традицией, наставить его на «истинный» путь («цивилизо¬
вать», как пишут публицисты, да и авторы иных научных ра¬
бот). Именно внутренней цельностью, сущностным смыслом
русской правовой системы объясняются хронические неудачи
(или лишь временные «успехи») на пути такого насильного
приобщения России к «цивилизации», имеющие место на фоне
объективного роста ее правовой культуры.
Однако у российской правовой системы проблем не больше,
чем у любой иной «старой» правовой цивилизации в период ее
прогресса. Поэтому российская правовая культура как истори¬
чески более молодая, нежели классическая европейская или
англосаксонская, не может быть выражена в традиционных эта¬
пах периодизации, характерных для стран с относительно завер¬
шенной правовой историей. Ее периоды во многом хаотичны,
параллельны друг другу, подчас противоречивы. Противоречи¬
вость периодизации выражается, в частности, и в своеобразной
непрерывной напряженности правового цикла, стрессовости
его событийной канвы как результат системного, растянутого во
времени акта рождения нового правового смысла.
Новизна российской правовой системы рождается в слож¬
ных перипетиях мирового правокультурного процесса, и поэто¬
му она вносит подчас весьма полярные начала в тот или иной
этап своего существования: охранительные, консервативные
тенденции соседствуют с весьма радикальным новаторством,
сопряженным с отрицанием накопленного качества; утвержде¬
ние высокой творческой роли права и правопорядка — с рево¬
люционным отрицанием самого феномена права как устарев¬
шего и социально отсталого института.
Лучше всего эту сложную социокультурную динамику пе¬
редают критерии, сопряженные с этапами общекультурной
периодизации российской правовой жизни. В качестве таких
критериев могут выступать ведущие стилевые параметры (их
развитие) основных правокультурных эпох, образующих юри¬
дическую историю России. К числу этих параметров русского
правового стиля относятся, на мой взгляд, следующие: 1) раз¬
витие структуры права (отрасли, институты, их предметы, мето¬
ды, границы); 2) характер нормативно-правовой техники зако¬
нотворчества; 3) изменение типов (способов) правового регули¬

4. Периодизация российской правовой системы
99
рования правового статуса личности; 4) динамика социальной
и духовной ориентированности права, его функций, взаимосвя¬
зей с государством и обществом; 5) изменения в соотношении
национального и иностранного элементов в рецепции правово¬
го материала.
В соответствии с названными критериями механизм куль¬
турно-исторических изменений российской правовой системы
включает следующие этапы:
1)	традиционно-обычная правовая система (V—XIII вв.);
2)	русское классическое право (XIII—XVII вв.);
3)	кризис русского национального права (XVIII в.);
4)	культурно-национальная модернизация российского пра¬
ва (XIX — начало XX в.);
5)	российская правовая реформация (XX — начало XXI в.).
Рассмотрим характерные черты этих периодов.
Для традиционно-обычной правовой системы Древней Руси,
которая не представляла собой государства в политическом
смысле, а состояла из родоплеменных объединений восточных
и южных славян, характерно наличие мононормативного регу¬
лирования через систему мифологии, традиций и обычаев. Ду¬
мается, что этот период вполне можно включать в правовую
историю и без учета развитых классовых и политических отно¬
шений, с которыми обычно связывают «возникновение права».
Право как духовная сущность, как жизненный уклад существу¬
ет вместе с человеком с момента появления на земле.
Традиционно-обычная правовая система древних славян —
малоизученная сфера отечественной правовой культуры, самая
протяженная ее историческая эпоха, которая во многом сфор¬
мировала последующие архетипические образы русского право¬
вого сознания.
Для русского правового классицизма (XIII—XVII вв.) харак¬
терны такие черты, как отчетливость структурной композиции
права, простота его содержания и системы, законченность и
немногочисленность источников, логическая и духовная осоз¬
нанность всех деталей законодательства. Этими чертами обла¬
дают классические памятники русского права XV—XVII вв. —
княжеские уставы, судебники, Стоглав, Соборное Уложение
1649 г. Праву этой эпохи присуща также фундаментальная
связь со всем образом жизни человека. Так, монографичность
личностно-общественного начала предполагает своеобразные
по форме и структуре выразительные правовые средства. Пра¬

100 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
вовыми средствами выступали в России в «классический» пе¬
риод, как правило, крупные мононормативные юридические
формы, соединяющие в единое целое элементы различных ис¬
точников русского национального права — технических, рели¬
гиозно-догматических, философско-этических, домоустрои¬
тельных (например, Соборное Уложение 1649 г.).
Наступление в XVIII в. социальной модернизации на основе
насильственной этико-правовой революции связано с глубоки¬
ми тектоническими подвижками в русской культуре, которые
готовили будущие великие потрясения правового сознания, на¬
шедшие впоследствии воплощение в русской правовой рефор¬
мации советского периода. Политическая ассимиляция привела
к кризису классические каноны права Московского государст¬
ва, выразившись в стремлении к преобразованиям жизни в со¬
ответствии с неким рациональным идеалом, почерпнутым в
конкретной философской или моральной норме, культурном
правиле, сумбурно взятом из права европейских стран. Класси¬
ческие, строгие черты институтов и структур московского права
заменяются и разрыхляются назидательностью, метафорично¬
стью, морализаторством правовых предписаний империи. Это
явственно просматривается в нормотворчестве Петра I и Екате¬
рины Великой, в актах которых (особенно именных указах) вид¬
но стремление навязать, нежели выявить объективную норму.
Императора Петра I с полным основанием можно считать родо¬
начальником западного правового миссионерства в России.
К концу XVIII — началу XIX в. в русском праве наметилась
тенденция к системной модернизации права на основе евро¬
пейской правовой культуры с определенными национальными
культурологическими основаниями. Именно к этому времени
относится мощный взлет русской культуры и искусства, что
было связано прежде всего с широким общественным подъе¬
мом, вызванным Отечественной войной 1812 г. Победа России
в войне с Наполеоном, освобождение Европы несли в себе не¬
кий символ торжества русского духа, апофеозом которого было
увеличение политического влияния России на Европу. Духов¬
ный колорит первой трети XIX в. определяется зарождением
русского романтизма в искусстве, который, таким образом,
хронологически следует за утверждением псевдонационального
стиля в юридическом сознании и всей государственно-право¬
вой системе. Вероятно, между этапами жизни этих сфер духов¬

4. Периодизация российской правовой системы
101
ной культуры есть какая-то глубинная связь, недостаточно пока
выясненная.
Выдающимися образцами художественного романтизма была
поэзия В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, К. Н. Батюшкова, пат¬
риотическое творчество Дениса Давыдова, живопись О. А. Кип¬
ренского, А. Г. Венецианова, А. Г. Варнека, В. А. Тропинина,
С.	Ф. Щедрина, других мастеров.
Относительная концептуальность российской правовой мо¬
дернизации XIX в. проявилась в поисках русского духа в евро¬
пейских правовых формах, попытках через государственно-пра¬
вовые реформы добиться национальной адекватности режима
империи, его правовой системы. Не случайно, что именно к се¬
редине века была сформирована официальная теория государст¬
венного патриотизма России: православие, самодержавие, на¬
родность. Принимаются многочисленные юридические акты,
своей архитектоникой напоминающие основополагающие до¬
кументы классического периода. Речь идет о Полном собрании
законов Российской империи, Своде законов 1832 г., Уложении
о наказаниях 1845 г. и т. д. Не случайно также, что преемствен¬
ность классической правовой традиции России подчеркивалась
тем, что первым актом Полного собрания законов Российской
империи (ПСЗ), возглавляющим эту хронологическую инкорпо¬
рацию, стало Соборное Уложение Алексея Михайловича 1649 г.
Правда, русский правовой ренессанс имел здесь значитель¬
ный инокультурный и даже эзотерический элемент — предвест¬
ник будущих системных дисбалансов правового уклада. Веду¬
щий реформатор Александр I был, по крайней мере в начале
своего царствования, носителем ярко выраженного просвещен¬
ческого сознания, исповедовавшим убеждение, что Россию, ее
право можно конструировать, не опираясь на национальную
традицию.
Поэтому корни русской правовой модернизации оказались
неглубокими, и этот период продолжался недолго: уже ко вто¬
рой половине XIX в. он постепенно перерос в псевдорусский
стиль правового модернизма, для которого было характерно эк¬
лектическое соединение национальной формы с заимствован¬
ными, в основном через рецепцию романо-германского права,
юридическими институтами. Памятниками этого предреформа-
ционного периода русской правовой системы выступают учреж¬
дения судебной 1864 г. и аграрной 1906 г. реформ, которые каж¬
дая в своей области ориентировались на введение в российский

102 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
жизненный уклад элементов западноевропейской культурной
традиции. Наибольшей выразительности этот стиль достиг в пе¬
риод политической нестабильности империи в начале XX в., ко¬
гда ее правовая система постепенно начала все активнее рекон¬
струироваться под классическую конституционную монархию
английского или немецкого типа (Манифест Николая II от
17 октября 1905 г., Основные законы империи 1906 г. и т. д.).
Советский этап развития российской правовой системы
символизирует время социально-правовой реформации (начало
XX	в.), сознательно и открыто провозгласившей построение
нового общества, новой экономики, новой культуры, нового
человека, новых государства и права. Не случайно, что именно
советский «правовой авангард» стал началом эпохи внутренней
конвергенции национального права, соединения его ранее ра¬
зорванной юридической истории на совершенно неожиданной
наднациональной и антибуржуазной (антизападной) духовной
почве1.
Идея советского права — в глубинной реакции на рациона¬
лизм западной правовой формы, пронизавшей экономику, по¬
литику, идеологию России к концу XIX — началу XX в. Созда¬
ние советской правовой системы — это попытка разрешить
конфликт данных правовых укладов одновременно на путях на¬
зревшего обновления, разрыва с прошлым и сохранения смыс¬
ла отечественной социальной традиции.
Р. Давид утверждал, что социалистическое право определя¬
лось «политической идеей, а не идеей справедливости»2. Точ¬
нее, эту систему следует видеть как своего рода определенную
политику справедливости, которая состояла в создании рацио¬
нальных представлений о социальном идеале и в целенаправ¬
ленном подборе соответствующего юридического инструмента¬
рия для его достижения.
20—70-е гг. XX в. — органичное по своей цельности время в
русской правовой культуре. Понимание смысла правовой ре¬
формации невозможно вне всего того, что происходило в рус¬
1	В литературе предпринята небезуспешная, на наш взгляд, попытка ос¬
мысления советской культуры и «религии советизма» в категориях «реформа-
ционного движения», где «в основе советской культуры лежит не логика поли¬
тического переворота, а исторически необходимый алгоритм эволюции куль¬
турного целого России» (Жукоцкий В. Д., Жукоцкая 3. Р. Русская реформация
XX века: статьи по культурфилософии советизма. М., 2008. С. 2—52, 227—247).
2	Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1967. С. 234.

4. Периодизация российской правовой системы
103
ском обществе после десятилетий кризиса начала века. Веду¬
щим культурным стилем этого времени стал так называемый
соцреализм. В правовом аспекте он был выражением найден¬
ного после революции соединения двух линий в русской право¬
вой транскрипции — мирского, поведенческого регулирования
и системы идеального, высшего жизнестроительства. Это един¬
ство олицетворяет суть правового реализма с его надчеловече¬
ским энтузиазмом жизни на основе конкретно, «реалистично»
понятых устремлений человека как элемента социальной мас¬
сы. Цельность права достигла наивысшей точки своей полноты
в идее освобождения личности от эксплуатации, частной собст¬
венности, религиозных нормативов с буйством нового смысла
жизни и системы новых отношений.
Концептуальная преемственность этого процесса исходно за¬
ложена в объективных тенденция правового развития России в
конце XX — начале XXI в. Политический постмодернизм пере¬
стройки и политики возрождения России в правовом отноше¬
нии есть констатация неосуществленности национально-куль¬
турной задачи имперского и советского права, его глубокого
кризиса именно в этом измерении своей трансцендентальной
сущности.
Этапы российской правовой системы хронологически тесно
связаны с периодами жизни государства, однако по своей
внутренней природе и содержанию самостоятельны и не сво¬
дятся к явлениям, имеющим место в русской политической
истории. Выделенные правовые эпохи синхронизированы с об¬
щей динамикой русской духовной культуры, и в этом смысле
они более «первичны», нежели критерии периодизации, кон¬
статирующие те или иные новации в государственных институ¬
тах, часто весьма случайные, как, скажем, современные нам
структуры псевдолиберального «неосоветизма».
В данном исследовании мы пользуемся и государственной, и
собственно правовой периодизациями, характеризуя в рамках
их временных отрезков соответствующие политические либо
социокультурные измерения жизни российского права. Суще¬
ствует определенный механизм, сохраняющий целостность рос¬
сийской правовой истории. Значительная его часть находится в
сфере культурной детерминации права. Смена культурных фаз
развития, чередование культурных эпох и стилей в рамках од¬
ного и того же экономического строя показывают цельность и
самостоятельность духовной сферы. Имелись ли к началу XX в.

104 Глава I. Методология исследования российской правовой системы
экономические предпосылки социализма в России согласно
теории Маркса? Нет или очень мало. Были ли такие предпо¬
сылки в русском общественном и религиозном сознании? Да, и
значительные. Поэтому и стали возможными и революция, и
«социализм». Не случайно, что именно интеллигенция как ду¬
ховный катализатор перемен доминирует в политическом меха¬
низме российских социокультурных изменений.
Такой подход к периодизации российской правовой системы
позволяет избегать традиционной логики постепенного про¬
гресса как некоей формулы «восходящего» развития права, где
исходный пункт движения есть своеобразное «неразвитое»,
«плохое» право, «улучшающееся» только в «прогрессивной»
перспективе. Правовая культура России как целостный фено¬
мен хронологически есть чередование культурных эпох, каждая
из которых представляет собой известное самостоятельное яв¬
ление, и все они объединены в единую цепь развертывания
русского исторического смысла. Способ сравнения этих эпох
не может представлять собой традиционную череду (наподобие
социально-экономических типов) «прогрессивных» (по сравне¬
нию с предыдущим) этапов, распределяющих институты, фор¬
мы и структуры права по иерархической лестнице линейной
эволюции. Не отрицая фактора эволюции, не следует тем не
менее допускать заслонения им синхронности существования в
каждый отрезок исторического времени в принципе одних и
тех же сущностно единых институтов национального права,
различающихся стилевой культурной направленностью лишь
по линии дихотомии старого и нового.
Сказанное позволяет сформулировать в отношении перио¬
дизации определенные методологические выводы. Периодиза¬
ция российской правовой системы нуждается в новом измере¬
нии. Она должна быть проанализирована на основе не эволю¬
ционной парадигмы развития, где каждый последующий этап
жизни права занимает своеобразный «верхний» этаж по сравне¬
нию с предыдущим и где вершина периодизации предполагает
некую высшую гармонию и совершенство. Правокультурная
история не знает однозначно направленного вектора, всеобщей
последовательности «прогресса» правовых систем. Последние
представляют собой биоценозы статической правовой сущно¬
сти, в рамках которой идет внутренний круговорот различных
культурно-стилевых преобразований и эволюций, образующих
неповторимый рисунок истории национального права.

Держитесь обычая и любите его. А сво¬
бода от него никогда ни к чему не при¬
ведет, только уведет и не туда, и не сю¬
да. Такова наша природа, и это надо
понять.
Е. Харитонов
ГлаваП
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ
И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
1.	Становление государственно-правовой системы
Древней Руси
Российская правовая система своими корнями уходит в глу¬
бокие пласты национальной культуры и государственности.
Древнейшими источниками русского права были обычаи сла¬
вянских племен — полян, древлян, полочан, кривичей, дрего¬
вичей, которые в IV—VII вв. объединялись в особые территори¬
ально-государственные общности — земли. При разложении
родовых общин и возникновении княжеств-земель обычаи пре¬
вращались в обычное право.
Формами обычного права служили акты юридических сде¬
лок, судебные акты (жалованные грамоты, купчии, духовные
грамоты, накладные и т. п.), своеобразные юридические фак¬
ты-символы, например «посажение князя на стол» — обряд,
олицетворяющий законность приобретения власти; словесно
выражаемые принципы в виде пословиц и поговорок. Здесь
право еще не отделилось полностью от древних обычаев, тради¬
ций, фольклора, системы древней мифологии.
Другим важным источником русского права является заим¬
ствование иностранного законодательного материала. Как из¬
вестно, уже с IX в. на Руси практиковалось приглашение на
правление варяжских князей. Наибольшей известностью поль¬
зуется исторический факт приглашения новгородцами князей
Рюриков в 862 г. Приглашенные князья со своими дружинами
вели многочисленные войны, совершали набеги на Византию.
Поэтому важным источником права становятся княжеские до¬
говоры с иностранными государствами, а через них — рецеп¬

106
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ция чужих законов. Так, в X в. с Византией было заключено че¬
тыре договора: в 907 и 911 гг. князем Олегом, в 945 г. князем
Игорем, в 972 г. — Святославом. В этих договорах содержалось
смешанное русско-византийское право с преобладанием, одна¬
ко, в его составе русских обычаев. Это, разумеется, не свиде¬
тельствует о том, что русское право было совершеннее грече¬
ского: скорее, наоборот. Это говорит о характере влияния ино¬
странного элемента, сохранявшегося и в последующее время:
при максимальной восприимчивости к форме, технике, подчас
более разработанной в иностранном праве и служившей мощ¬
ным стимулом юридического развития, русские стремились со¬
хранить и оформить через него собственные традиции и обы¬
чаи. Договоры с греками стали, вероятно, первой формой пись¬
менного объективирования русского обычного права.
В XII—XIII вв. западнорусские земли — Новгородская
(в 1195 и 1270 гг.), Смоленская (в 1229—1230, 1240 и других го¬
дах), Полоцкая (в 1264, 1265 и других годах), а также земля Га¬
лицкая заключали договоры со Швецией, немецким Орденом
меченосцев, Ганзейскими городами, Ригой и Готландом. Эти
договоры определяли взаимное правовое положение русских и
немцев на своих территориях и носили характер внутреннего, а
не международного права.
Сложное влияние на развитие русского национального права
и становление русской правовой системы оказало принятие в
988 г. Русью христианства (от Византии). Принятие христианства
произвело революционное воздействие на всю русскую культуру,
включая ее правовую сферу. Характер этого переворота — смены
языческого мировоззрения христианским — весьма сложен и
имеет классическую традицию самостоятельного изучения. При¬
менительно к правосознанию восточных славян с уверенностью
можно, однако, констатировать, что принятие христианства не
привело к полному отмиранию русского национального права,
которое сохранило и даже упрочило свою традиционно-обычную
основу. От Византии был воспринят ряд более совершенных в
технико-юридическом отношении светских правовых кодексов,
а также введено новое — церковное право, которое регулировало
некоторые вопросы семьи и брака. Как отмечается в историче¬
ской литературе, заимствование кодексов облегчалось тем, что
они в самой Византии составлялись под влиянием славянского
элемента. К наиболее крупным реципированным законодатель¬
ным актам этого времени относятся: Эклога Льва Исаврянина и

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 107
Константина Копронима (739—741 гг.), Прохирон Василия Ма¬
кедонянина (870—878 гг.), Судебник царя Константина (или «За¬
кон судный людем»). Следует подчеркнуть самостоятельность
русской правовой традиции при рецепции данных памятников, о
чем свидетельствует ее дополнительный и подчас весьма фраг¬
ментарный по отношению к заимствуемому акту характер. Прак¬
тически все названные документы содержательно перерабатыва¬
лись и приспосабливались к русскому обычному, а затем и кня¬
жескому праву, никогда не получали самостоятельного и
безусловного значения для традиционной социальной почвы.
Источником самостоятельной письменной юридической
формы в русской правовой системе выступила государственная
власть. Согласно летописным памятникам во времена Влади¬
мира (княжил с 980 по 1014 г.) было создано несколько уставов
(постановлений власти по одному или нескольким вопросам), а
в дальнейшем традицию издания законодательства в форме ус¬
тавов продолжил Ярослав, его сыновья и их потомки. В XI в.
был подготовлен крупный законодательный акт — Русская
Правда, представлявшая собой своеобразную обычно-правовую
инкорпорацию, составленную из княжеских уставов, обычного
права и византийских актов.
Ведущую роль в создании крупных национальных правовых
форм начиная с XI в. играет государство. Государство определя¬
ет динамику, средства законодательного процесса, поэтому от
понимания Русского государства во многом зависит последую¬
щая интерпретация русского права и русской правовой системы.
Специфика русской правовой системы во многом предопределя¬
ется уже на ранних этапах, в том числе через взаимодействие со
сложной, нетрадиционной природой государственности России.
Принято считать, что русское государство возникло в виде от¬
дельных земель-княжеств раннефеодального типа. Поэтому и
русское право принято рассматривать как право феодальное,
подчиняя этому понятию, отражающему европейский ход исто¬
рического развития, природу русской правовой системы. Между
тем классический феодализм — типическая форма государствен¬
ности большинства народов Западной Европы — весьма отлича¬
ется от формы и еще более от смысла русской правовой государ¬
ственности.
Для феодального строя характерны, как известно, следую¬
щие черты.

108
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
Во-первых, сословная организация общества, где сосло¬
вия — юридическое понятие (духовенство, дворянство, «третье
сословие»), образуемое такими признаками, как юридическое
неравенство субъектов от рождения, законодательные привиле¬
гии, иерархичность социальной организации общества, закреп¬
ляемая правом. Надо заметить, что сословные права, по обще¬
му правилу, передаются по наследству (например, дворянство).
В X—XIII вв. на Руси не было сословий в западном понима¬
нии. На Руси существовали социально-экономические груп¬
пы — боярство, крестьянство, дети боярские (обедневшие по¬
томки дробившихся боярских родов), посадское население
(купцы, ремесленники, мелкие торговцы), духовенство. Эти со¬
циальные группы, будучи явлениями социально-экономиче¬
скими, не имели черт западноевропейских сословий. Так, веду¬
щая в экономическом и государственно-политическом отноше¬
нии социальная группа — боярство — не была юридически
замкнутой группировкой и в правовом отношении представля¬
лась обычным элементом территориальных общин, которые и
выступали «субъектами права». У боярства как «сословия» от¬
сутствовали привилегии по землевладению (свои вотчины они
имели на праве собственности и передавали их по наследству),
государственному управлению, гражданской правоспособности
и в сфере уголовной юрисдикции. В правовом отношении это
были такие же «подданные», как и иные социально-экономиче¬
ские группы населения, что весьма отличало их от дворянского
сословия в Западной Европе.
Во-вторых, феодализму присуща вассальная служба — сис¬
тема отношений личной зависимости (по договору) одних фео¬
далов (вассалов) от других (сеньоров). Верховный сеньор-сюзе¬
рен — король, герцог, князь. Для вассальной зависимости ха¬
рактерна именно зависимость личная, а не территориальная
старшего города к пригороду, как было на Руси. Явлением, со¬
путствующим вассальной зависимости, всегда выступает фео¬
дальное (ленное) землевладение. Как известно, лен — это по¬
местье (то же, что и бенефиций и впоследствии феод — наслед¬
ственное владение, которое король не мог отнять у феодала),
т. е. земля, полученная в силу свободного вассального договора
господина и слуги за службу последнего. За землю — феод, по¬
жалованную в наследственное владение сеньором своему васса¬
лу, последний обязан был нести службу: военную или придвор¬
ную.

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 109
В отличие от данной системы русская государственность бы¬
ла основана не на вассальных отношениях феодалов, т. е. лич¬
ном подчинении, а на подчинении территориальном — общин-
земель друг другу, где «старшие» города главенствовали над
пригородами и где бояре были лишь «элементами» этих основ¬
ных отношений.
В земском государстве, каким была Русь X—XIII вв., отме¬
чал известный русский дореволюционный историк-правовед
М. Ф. Владимирский-Буданов, «преобладающим элементом
служит территориальный: государство есть союз общин; стар¬
шая община правит другими общинами... Государство других
типов может быть союзом сословий (феодальное общество) или
лиц (ордена) или родов и т. д. Данный (как на Руси) строй от¬
нюдь не может быть применим, например, к германским госу¬
дарствам V—IX веков, никаких старших городов и пригородов
там нет, а есть король, герцоги, графы, ценценарии; в феодаль¬
ную эпоху государственная власть состояла опять не в зависи¬
мости меньших общин от старшей, а в зависимости подвасса¬
лов от вассалов, а вассалов от верховного сюзерена. В этом
(с прибавлением вечевого управления) и состоит отличие зем¬
ского государства от государства другого строя»1.
Как подчеркивал М. Ф. Владимирский-Буданов, бояре, об¬
ладая большими земельными владениями и имуществом, не
были чьими-то вассалами, а подчинялись наравне со всеми
прочими гражданами городам: например Великому Новгороду
или Пскову. Владения бояр не были государственными, как у
феодалов Западной Европы. Поэтому на Руси существовало не
феодальное (ленное), а вотчинное землевладение, на смену ко¬
торому пришло поместное право. Поместье же — не лен. Поме¬
стная система, введенная на Руси правительством Ивана Гроз¬
ного в XVI в. и продолженная в XVII в., не была свободным
вассальным договором слуги и господина (бенефиция), а вы¬
ступала принудительным «испомещением» служилых людей,
уже и так обязанных служить государству2.
Третья черта феодализма — раздробленность государствен¬
ной власти. Известен механизм этой раздробленности: в резуль¬
тате раздачи иммунных грамот сюзереном феодальные владения
1	Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 274.
2	См.: Павлов-Сильванский Н. Феодальные отношения в удельной Руси.
СПб., 1901. С. 34.

110
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
впоследствии превращаются в территориальные субъекты с су¬
веренными правами, т. е. в государства. В России и по этой по¬
зиции все было иначе. Боярское землевладение не переходило в
государственный суверенитет. Не стали государями и кормлен¬
щики, которым за службу давалась та или иная волость на «про¬
питание». Боярское право собственности на землю не переросло
в процесс суверенизации, который наблюдался в Западной Ев¬
ропе. Что касается князей-суверенов, княживших в тех или
иных землях, то они не приобрели свои права в результате про¬
цесса феодализации, а сохранили их как потомки древних вла¬
детельных родов. Их права, как отмечается в литературе, не воз¬
растали, а, наоборот, по мере развития русской государственно¬
сти сокращались. Вообще, Русское государство выросло из
отдельных земель-княжеств (и республик), которые сформиро¬
вались непосредственно в ходе разложения племенных общин
восточных славян, и не знало классического этапа «феодальной
раздробленности» как процесса, обратного существующему
единству власти. Наоборот, Русское государство имело один
вектор развития — от земского строя в IX—XIII вв. к формиро¬
ванию самодержавия в XIV—XV вв. в рамках Московского и
Литовско-Русского княжеств. Возникновение в XV в. единого
Московского государства «противоречит» важному признаку
феодализма — раздробленности суверенной власти.
Фундаментальным элементом земского строя Древней Руси
был институт вечевых собраний, включавший всех свободных
жителей старшего города: «простых людей», лиц духовного зва¬
ния, бояр и князя. Вече как общеземский орган, предназначен¬
ный для согласования воли всех «ветвей власти» — князя, бояр
и народа, выступал источником соборной природы русского
права. Обычай собирать вечевые собрания существовал в X—
XIII вв. во всех древнерусских землях: Новгородской, Смолен¬
ской, Киевской, Полоцкой, Псковской, Ростовской, Волын¬
ской, Галицкой, Рязанской и Черниговской.
Вечу принадлежали значительные права, среди которых ос¬
новными следует назвать законотворчество (ст. 108 Псковской
судной грамоты), вопросы внешней политики, войны и мира,
внутреннего государственного устройства (призвание и смеще¬
ние князей, назначение и смена чиновников), финансы (введе¬
ние налогов, сбор средств для ведения войны). Кроме этого,
вече могло выступать в качестве судебного органа. Все это, ра¬
зумеется, не говорит о полновластии веча. Кроме веча в струк¬

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 111
туру российской государственности этого периода входили
князь и Боярская дума (совет «лучших людей», разделяющий с
князем бремя решения вопросов государственного управления).
При принятии решений вечем действовал принцип едино¬
гласия, не устранявший, конечно, политической борьбы, под¬
час весьма острой. Однако сам по себе этот принцип свиде¬
тельствует о концептуальности данного органа для земского
строя, выражавшего единство и полноту волеизъявления всех
социальных групп.
Следует отметить, что уже в этот — начальный период русской
государственности — были заложены основы своеобразного для
будущей России разделения власти между органами государст¬
венного аппарата, князем, Боярской думой и вечем, которые ста¬
ли прообразами трех тенденций в развитии государственности —
монархической, аристократической и демократической.
Принцип демократии, сопровождающий Русское государст¬
во с самых первых шагов его самостоятельного существования,
исторически был приоритетным, ибо опирался на своеобраз¬
ный механизм построения государства — территориально-зе¬
мельный, соборный, а не индивидуально-вассальный, как это
имело место в феодальных государствах Западной Европы.
Варианты устройства формы государства — демократиче¬
ский, аристократический и монархический — в отдельности со¬
ставили основу конкретного государственного строя русских
земель. Примером преобладания боярской власти над князем и
вечем стали земли Галицкая и Волынская; демократический ве¬
чевой строй утвердился в Новгороде и Пскове, а самостоятель¬
ная княжеская власть получила перевес в Суздальской и отчас¬
ти Рязанской и Черниговской землях.
Таким образом, в генезисе Русского государства заметны
особенности, определившие последующее развитие отечествен¬
ной правовой системы. К ним относятся:
—	земское устройство государства, т. е. территориально-об¬
щинная, соборная организация власти (в отличие от лично-вас¬
сальных отношений западных феодальных монархий);
—	устойчивость в системе власти демократической компо¬
ненты в виде вечевых собраний;
—	отсутствие феодальной раздробленности государства в его
западноевропейском смысле с сохранением на всем протяже¬
нии удельного периода в X—XII вв. внутренней целостности зе¬
мель как исторического фундамента будущих федеративных от¬

112
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ношений и движения к объединению в крупное национальное
государство.
Все это предопределило формирование принципа соборного
единства как первоосновы общерусской правовой системы.
В русской государственности произошел удивительный синтез
монархического, аристократического и демократического начал
на базе сохранения территориальной организации власти. По¬
этому уже в XIII в. стала складываться тенденция к соедине¬
нию отдельных земель в более крупные государственные обра¬
зования. Абсорбирование государственности на северо-востоке
проходило вокруг Суздальской земли, давшей начало будущему
Московскому государству, а на юго-западе — вокруг земли Га¬
лицкой, ставшей исходной базой формирования крупного Ли¬
товско-Русского государства.
Глубокое влияние на развитие русской государственно-пра¬
вовой системы оказали два глобальных исторических процес¬
са — монгольское нашествие с востока и завоевательные дви¬
жения немцев и скандинавов с запада.
В начале XIII в. западная Русь подверглась литовскому завое¬
ванию, которое было вызвано движением немецких народно¬
стей в восточные пределы славянского мира. Теснимые немцами
литовские племена захватили западнорусские земли и образова¬
ли на их основе (Полоцк, Волынь, Киев и др.) Литовско-Русское
государство. Это государство стало своеобразной преградой для
продвижения в глубь русских земель немецких завоевателей.
В исторической литературе Грюнвальдская битва 1410 г. на запа¬
де Руси при литовском князе Витовте по своему историческому
смыслу рядополагается Куликовской битве на востоке.
Однако Литовско-Русское государство постепенно эволю¬
ционировало, включившись в сферу притяжения западного ми¬
ра: его верхушка восприняла католицизм, немецкое право, в
социальной организации утвердилось сословное устройство,
противное принципам русской государственности.
В начале XIII в. северную Русь пытались захватить немец¬
кий Орден меченосцев и скандинавские государства. Новгород¬
цы под руководством князя Александра, прозванного Невским,
победили шведов на Неве в 1240 г., а в 1241—1242 гг. нанесли
несколько поражений немецкому ордену меченосцев, в том
числе — в знаменитом Ледовом побоище на Чудском озере.
Князь Александр Невский успешно отразил литовскую агрес¬
сию, угрожавшую в 1245 г. границам Суздальской, Псковской и

1. Становление государственно-правовой системы Древней Руси 113
Новгородской земель. В результате эффективной защиты Нов¬
города и Пскова от нашествия западных племен — немцев,
шведов, литовцев, чуди (эстонцев) и еми (финнов), движимых
в русские земли не без участия папского престола, был осуще¬
ствлен важный поворот в отношениях Руси с Западом, позво¬
ливший остановить глобальное проникновение последнего в
политические и религиозные отношения Русского государства,
сохранить его культурно-историческую самостоятельность1.
Твердая поддержка Александром Невским православной
церкви, противодействие проискам католицизма и решитель¬
ный отпор военным устремлениям Запада сыграли поворотную
роль в долговременной ориентации Руси, что позволило сфор¬
мировать и закрепить чрезвычайно важные основы националь¬
ной культурной традиции. Александр Невский был, вероятно,
первым крупным политиком, который смог соотнести размеры
западной и восточной (татарской) угроз, осуществить целую
систему культурных, политических и военных мер, сыгравших
решающую роль в историческом выборе, который совершила
Русь в XIII в. — выборе в пользу собственной идентичности.
Глубинное значение политики князя Александра тем более су¬
щественно в условиях одновременности с западной экспансией
вторжения в пределы русских земель монголо-татарских орд
Батыя. Все русские земли за исключением лишь северо-запад¬
ных — Полоцкой, Смоленской, Псковской и отчасти Новго¬
родской были завоеваны татарами. Татарское нашествие при¬
чинило огромный экономический, культурный и политический
ущерб Руси, привело к значительным потерям наиболее актив¬
ной части ее населения. В этой обстановке политический вы¬
бор Александра позволил предложить спасительную для рус¬
ской культуры и государственности политику на «умиротворе¬
ние» Орды, отвести угрозу тотального разгрома и уничтожения
Руси в результате борьбы на «два фронта».
Политика Александра Невского в отношении Монгольской
империи стала, по сути дела, ответом на основной для восточ¬
ных славян вопрос эпохи: как соотнести развитие русских зе¬
мель с монгольским нашествием с востока и с католической
экспансией с запада? Ответ был благотворным для будущего
1 Подробнее об этом см.: Хитрое М. Святый благоверный великий князь
Александр Ярославович Невский. Подробное жизнеописание. Репринт. воспр.
изд. 1893 г. М., 1991.

114
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
России — громадный урон русской политической и экономиче¬
ской системам, причиненный татарами в XIII в., не мог разру¬
шить этнокультурной почвы русской государственности. Это
нашествие в известном смысле стало косвенной преградой для
насильственной религиозной ассимиляции Руси тоталитарной
римской системой, рассматривавшей восточные земли как объ¬
ект своей колонизации. Более того, монгольский элемент при¬
внес важные составляющие в русскую культурную традицию, в
результате чего была обеспечена ее совместимость с будущими
восточными измерениями русской государственности. Не слу¬
чайно, что принципиальная значительность деяний Александра
Невского в XIII в. до сих пор не позволяет исчерпать всю меру
неудовлетворения западной историографии принятыми тогда
решениями. В англо-американской литературе весьма распро¬
странены попытки преуменьшить значение достигнутого Алек¬
сандром Невским, и особенную неприязнь вызывает его так
называемая «промонгольская» позиция1.
Русские земли в период двухсотлетнего монгольского ига
практически никогда не находились под непосредственным
управлением завоевателей. Власть принадлежала местным
князьям, которые собирали дань Орде и «утверждались» ею на
княжеских столах согласно собственным родовым обычаям.
По вопросу глобального влияния монгольского завоевания на
русское государство и право существуют различные мнения. Не
ставя задачи обсуждения здесь этого вопроса, необходимо лишь
констатировать, что в ходе исторического развития отечествен¬
ная государственно-правовая система с XII—XIII вв. получила
новые мощные инокультурные источники — тюрко-монголь-
ский, западнокатолический, которые, перемешиваясь друг с дру¬
гом, с традиционной славяно-православной основой, сформиро¬
вали почву для будущего сложного правового сознания России, в
том числе заложили основу последующих идеологических проти¬
востояний и расколов отечественного правового уклада.
2.	Правовой уклад Московского государства
Дальнейшее развитие русской правовой идеи выразилось в
движении к созданию единой государственности и единой пра¬
вовой организации. Даже в условиях удельной системы разви¬
1 См., например: Феннел Дж. Кризис средневековой Руси 1200—1304. М.,
1989. С. 162—163.

2. Правовой уклад Московского государства
115
тие русского государства и права имело объединительную на¬
правленность. Постепенное стирание самобытности земель, их
религиозная, этническая, политическая, правовая, культурная
однородность обусловили мощный центростремительный про¬
цесс, который завершился к началу XVI в. созданием русского
национального государства с центром в Москве. Несмотря на
то что этим государством были восприняты единодержавные,
монархические начала власти, в качестве территориальной ос¬
новы оно сохранило старый земский принцип.
Существование «литовского фактора» на западе — Литов¬
ско-Русского государства еще долгое время вносило дуализм в
процесс объединения: Литва претендовала на приграничные
русские земли. Борьба с нею Московского государства продол¬
жалась весь XVI в. и окончательно была завершена в пользу
Москвы лишь в рамках Российской империи.
Новое государство практически сразу же стало интернацио¬
нальным в результате его непрерывного расширения на восток:
в 1552 г. войсками Ивана Грозного была взята Казань, в 1557 г.
присоединено Астраханское ханство, в это же время подданны¬
ми русского царя стали кавказские князья, а в 1586 г. была
присоединена Башкирия. Волжские казаки под предводитель¬
ством Ермака взяли в 1582 г. столицу Сибирского ханства город
Сибир. Это продвижение, достигшее к концу XVII в. берегов
Тихого океана, было дополнено формированием свободных об¬
щин донских казаков, чья земля постепенно вошла в состав
Русского государства на юге.
Московский период Русского государства и права в своих ос¬
новных принципах обнаруживает значительную преемствен¬
ность с периодом земским. Сохраняются три центра власти —
князь, Дума (совет) и народное представительство. Титул «Ве¬
ликий князь всея Руси», которым именовались старшие князья
Суздальской земли, сменился титулом царя (после венчания на
царство 16 января 1547 г. Ивана IV Грозного), отразившим но¬
вый, независимый и единственный в государстве статус сувере¬
на. Титул «царь» происходит, как известно, от византийского
«цезарь» и отражает связь с Римской империей как «политиче¬
ской родиной» христианства. Два мировых потока христиан¬
ской религии — европейский, продолженный в католицизме че¬
рез империю Карла Великого, и восточный — византийско-пра-
вославный, который после падения Византии в 1453 г. нашел
свое продолжение в русском «третьем Риме», образовали две

116
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
культурно-исторические опоры российской цивилизации.
В этом факте состоит, как известно, глубинный смысл знамени¬
той доктрины монаха Филофея «Москва — Третий Рим». В оте¬
чественной научной литературе традиционно обращается вни¬
мание на фундаментальный характер для российской культуры
и политики «византийского вектора», который определил мно¬
гие особенности русских, в том числе и в правовом поведении1.
Правовой смысл этого периода русской государственности
тесно связан с Земскими соборами — органами народного пред¬
ставительства, пришедшими на смену исчезнувшим в удельный
период вечевым собраниям. Земские соборы играют исключи¬
тельную роль для понимания русского государства и русской
правовой системы. В московский период основным источником
права делается законодательство. До созыва Земских соборов
территориально-социальная представительская традиция реали¬
зовывалась в различных формах, но главным образом — в эпи¬
зодических съездах князей, их наместников и епископата Пра¬
вославной церкви. С объединением Руси потребовался орган,
который стал бы ведущим элементом новой государственности.
Поэтому Земские соборы — своеобразный институт, связанный
своими корнями с очень сложной эволюцией русского общест¬
ва, он не может быть сведен лишь к форме стадиальной эволю¬
ции «феодального государства», как обычно рассматривается
сословно-представительная монархия. Земские соборы — ти¬
пично русский государственный институт, который лишь внешне
напоминает феодальный сословно-представительный орган. Та¬
кие институты, как английский Парламент XIII в. или француз¬
ские Генеральные Штаты XVII в., возникли в результате борьбы
сословий — дворянства, духовенства с так называемым третьим
сословием, последнего — с королевской властью. Все эти сосло¬
вия заседали, как правило, раздельно и представляли свои инте¬
ресы как обособленные «палаты».
Русские Земские соборы строились на иных началах. Зем¬
ский собор, о чем свидетельствует уже его название, должен
был собрать и выявить общеземские интересы и поэтому по
внутреннему строению не обосабливал, а объединял все «ветви
власти» — и царя, и Боярскую думу (фактическое правительст¬
во), и Собор духовенства, а также гласных от классов и терри-
1	См., например: Петрунин Ю. Ю. Призрак Царьграда: неразрешимые зада¬
чи в русской и европейской культуре. М., 2006.

2. Правовой уклад Московского государства
117
торий. Может показаться, что это лишь специфический вари¬
ант сословного представительства. Однако вряд ли это так. На
Земских соборах Боярская дума, освященный Собор (духовен¬
ство), земства не представляли отдельных интересов боярства,
духовенства и других «сословий»: их представители действовали
в личном качестве и не выражали согласованного мнения соот¬
ветствующей социальной группы.
Кроме Думы и епископата на Земском соборе были пред¬
ставлены выборные от социальных групп (классов) общества и
регионов государства: представители стольников, стряпчих,
дьяков, жильцов, стрельцов, дворян московских, дворян и де¬
тей боярских, казаков, а также все татарские мурзы, купцы-гос¬
ти и иные торговые люди, члены черных сотен и посадов, а
также крестьяне1. На Соборе участвовали выборные от всех
территориальных элементов государства, что подчеркивало не
социально-классовый, а земский, территориальный приоритет
природы русского государства.
Компетенция Собора также специфична. Этот орган нельзя
назвать ни совещательным, ни однозначно законодательным.
Земский собор есть высшее выражение мысли и воли земли и
поэтому, как было отмечено, он включал в себя все аспекты
власти — и вертикальный (царя, Думу, служилых людей (адми¬
нистрацию)), и горизонтальный, земский (от уездов), а также
социальный (от классов и социальных групп). Поэтому Зем¬
ский собор не был органом «разделения властей», их противо¬
стояния, а скорее, их «соединения», «симфонии», гармониза¬
ции, выражал общее мнение земли по наиболее важным вопро¬
сам: выборам нового царя, внешней политике, финансам,
введению новых налогов, законотворчеству. Разумеется, это не
означало отсутствия политической борьбы и острых столкнове¬
ний по тем или иным вопросам, однако исходный правовой
смысл этого органа состоял не в захвате власти каким-либо со¬
словием или в ограничении прерогатив монархии, как это было
в Западной Европе, а в выявлении и согласовании общенарод¬
ной воли. Статус Земского собора как выразителя мнения зем¬
ли подчеркивало и его право петиций к царю, которые рас¬
сматривались в качестве требований всей России.
Земские соборы как центральные демократические органы
русской средневековой государственности дополнялись на мес-
1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 179—180.

118
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
тах выборными органами губного и земского самоуправления.
С 30-х гг. XVI в. в России действуют уездные губные избы: пер¬
воначально для борьбы с преступностью в уезде, а затем — в ка¬
честве органов общей компетенции. Во главе избы стоял изби¬
раемый всеми социальными группами уезда (князьями, детьми
боярскими, духовенством и крестьянами) из числа дворян и де¬
тей боярских губной староста, при котором состояли губной
дьяк, выборные старосты, десятники и иные «лучшие люди»,
именуемые впоследствии целовальниками (выборными).
С середины XVII в. учреждаются выборные органы земского
самоуправления, в компетенцию которых входили вопросы по¬
лицейского, финансового, судебного, налогового и других от¬
раслей местного ведения. Действует, таким образом, весьма со¬
гласованная и довольно эффективная система демократической
государственности, основанная на традициях русского земель¬
ного самоуправления. Демократизм ее, конечно, не следует
преувеличивать, однако нет никаких оснований его не видеть.
Перед нами — оригинальное культурно-правовое явление рус¬
ской правовой государственности, которое имеет свои истори¬
ческие и духовные корни и которое развивалось не изолиро¬
ванно, а в тесной связи с западными и восточными влияниями,
сохраняя при этом признаки самобытной государственно-пра¬
вовой системы.
Такие естественные для русского этноса условия формиро¬
вания государственности (которые, разумеется, отнюдь не ис¬
ключали и войн, и подавления оппозиции, и ожесточенной
внутренней политической борьбы, особенно в XV — начале
XVII в.) привели к созданию русского правового феномена, что
позволяет рассматривать московский период как относительно
целостный и завершенный в русской истории права. Вероятно,
не случайно, что на столетие с середины XVI до середины
XVII в. приходится расцвет русского средневекового законо¬
творчества.
Характерной чертой московско-русской правовой системы
было разнообразие и гибкость ее источников при сохранении
обычной, традиционной основы законодательства. В Москов¬
ском государстве действует обычное право русских земель, ко¬
торое не знало письменной формы. Это — базис правовой сис¬
темы. От него, как регулятивной оси, начинают ответвляться
нормативные побеги, сообщавшие правовой системе питатель¬
ные связи в новой общерусской государственности.

2. Правовой уклад Московского государства
119
К числу таких источников относятся прежде всего жалован¬
ные грамоты великих князей монастырям либо светским ли¬
цам, в которых суверены предоставляли подданным различные
права — собственности, владения, освобождения от суда, нало¬
гов и т. д. Необходимо заметить, что аналогичный институт из¬
вестен и праву стран феодальной Европы (иммунные грамоты).
Однако право Московского государства не превратилось, как
западноевропейское, в право-привилегию того или иного со¬
словия. Иммунитеты (привилегии) в русском московском праве
не составили широкой практики, заменяющей общие нормы в
специальном сословном праве. К тому же жалованные грамоты
русских князей (затем — царей) не гарантировали иммунитет
всем поколениям субъектов привилегии, а нуждались всегда в
подтверждении новой властью.
Кроме жалованных великие князья Московские и всея Руси
издавали грамоты, санкционировавшие в отношении конкрет¬
ных лиц их древние права и обычаи. К источникам права сле¬
дует отнести судебные приговоры княжеского суда, уставные
грамоты, регламентировавшие местное управление конкретных
регионов и определявшие порядок наместнического правления
и права населения соответствующих уездов (например, Двин¬
ская Уставная грамота 1397 г., Белозерская 1488 г.), а также
губные и земские грамоты, которыми устанавливались права
губных и земских учреждений.
Уставные грамоты местного управления стали источниками
новых крупных общерусских нормативных актов — Судебника
1497 г. (именуемого по титулу Ивана III «княжеским») и Судеб¬
ника 1550 г. (именуемого «царским» по титулу Ивана IV). В этих
актах явственно проступает стиль древнерусской правовой ин¬
новации — не отмена старого акта и создание совершенно но¬
вого, абстрактно придуманного, а постепенное угасание древне¬
го источника, наслоение на него современного толкования, со¬
хранение старой (как правило, обычной) правовой почвы, в
силу чего ведущим методом правотворчества становится рецеп¬
ция содержания действовавших памятников — как русских, так
и иностранных. Так, кроме уставных грамот в содержании Су¬
дебников использованы Русская Правда, Псковская судная гра¬
мота, вечевое законодательство и, как всегда, обычное право.
Русская правовая традиция выработала и способы восполне¬
ния пробелов в законодательстве, появлявшихся после издания
Судебников. Это издание царских указов, которые должны были

120
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
«приписываться» к Судебнику 1550 г. и которые накапливались
в специальных «указных книгах» приказов как ведомств «отрас¬
левого» управления. Известны указные книги судных дел (1550—
1582), холопьего суда (1597—1620), поместного приказа (1587—
1624) и разбойного приказа, ведавшего местными делами.
Таким образом, был создан механизм обновления права, со¬
единявший в себе элементы различной государственно-право¬
вой природы: структуры высшей государственной власти
(царь), отраслевого государственного управления (приказы) и
частной, индивидуальной инициативы, ибо почин принятия
дополнений и изменений к Судебнику мог исходить как от
Земского собора, отдельных классов, так и от физических лиц.
Правовая система Московской Руси в качестве важной со¬
ставляющей имела церковное право и довольно развитую цер¬
ковную юрисдикцию. Основным ее источником был Стоглав —
нормативный акт, содержащий сто статей церковно-светского
права, принятый церковным Собором в 1551 г.
Вершиной же русской средневековой правовой культуры
выступает Уложение царя Алексея Михайловича — фундамен¬
тальная системная кодификация русского права, осуществлен¬
ная комиссией под руководством боярина князя Н. И. Одоев¬
ского при активном участии и последующем санкционирова¬
нии Земского собора 1648—1649 гг. Источниками Уложения,
открывшего на Руси практику печатного законодательства,
кроме национального русского права были греко-римские юри¬
дические акты — Кормчая: эклоги, Прохирон, Уложение Юсти¬
ниана, а также Литовский статут 1588 г. Рецепция иностранного
законодательства этого периода не носила характера букваль¬
ных переводов, чем так грешит последующая практика XVIII в.
Эта рецепция держалась в рамках переработки иностранных ак¬
тов в русском национальном духе. Исследователи отмечают яс¬
ность и доступность языка Уложения, достаточно высокий уро¬
вень его юридической техники. Не случайно данная кодифика¬
ция оказала глубокое влияние на развитие русского права.
В сравнении с Судебниками, содержащими, ввиду господства в
XV—XVI вв. обычного права, главным образом, процессуаль¬
ные нормы, Уложение является, по сути дела, сводом вполне
самостоятельных отраслей процессуального и материального
права — судоустройства, судопроизводства, государственного,
вещного, уголовного и некоторых других.

2. Правовой уклад Московского государства
121
Бурное развитие законодательства второй половины XVII в.
вызвало к жизни новые формы права. Ими стали прообразы
кодексов — Уставы, систематически (монографически) регули¬
рующие вопросы той или иной сферы отношений (например,
Новоторговый Устав 1677 г.), а также так называемые ново¬
указные статьи, дополняющие и изменяющие постановления
Соборного Уложения.
XVII век завершил относительно самостоятельный этап раз¬
вития русского права и государства. В рамках этого этапа сфор¬
мировались основы русского правового феномена. Восемь столе¬
тий русской правовой государственности — с X по XVII в. — сви¬
детельствуют о глубоких и самобытных корнях русской правовой
жизни, ее исконном демократизме, о ложности широко распро¬
страненного стереотипа о слабости демократических и правовых
традиций в России.
Однако XVII век далеко не случайно фактически завершил
классический этап русской правовой истории. В этот период
Россия пережила глубокий политический и духовный кризис —
Смутное время: гражданскую войну, церковный раскол, народ¬
ные бунты, которые во многом предопределили последующее
развитие ее государства и права. Разрешение политического
кризиса, имевшего глубокие причины в назревшей необходи¬
мости модернизации государства, произошло во многом благо¬
даря устойчивости земского начала российской государствен¬
ности, но не закончилось глубоким и обновляющим политиче¬
скую систему социальным компромиссом власти и земства.
Скорее, наоборот: последовавший в середине века церковный
раскол вследствие исправления богослужебных книг патриар¬
хом Никоном дополнил вырождение традиционного народного
начала в политических отношениях грандиозной катастрофой
русской церкви. Разрыв единства традиционной русской рели¬
гиозной морали фактически привел к отпадению от государства
и общества духовно стойких и социально дееспособных носите¬
лей исконной правовой культуры, трудовой и социальной эти¬
ки, привел эту перспективную русскую альтернативу Реформа¬
ции и русское политико-правовое сознание в целом к социаль¬
ному тупику.
По мнению А. Д. Синявского, исследовавшего результаты ре¬
формы Никона в русле развития русской народной веры, из рас¬
кола «проистекали многие позднейшие беды: падение древне¬
русского благочестия, полное подчинение Церкви государству и,

122
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
в конце концов, растущее равнодушие или недоверие в народе к
официальной церкви, которая как бы скомпрометировала себя
расколом. Заметно ослабление религиозного чувства во многих
слоях населения, а вместе с тем его рост, но уже не на официаль¬
ных, а на сектантских путях. В результате раскола из лона церк¬
ви, а далее из истории русского государства и общества была
насильственно вырвана та часть народа, которая во многом со¬
ставляла духовное ядро православия. Эта среда (раскола), в осо¬
бенности на первых порах, породила замечательные плоды рели¬
гиозного подвижничества, нравственной стойкости и даже вос¬
кресила на какое-то время древнерусскую культуру, но в узких,
локальных границах, в стороне от магистральных путей истори¬
ческого развития»1.
Реформа Никона породила глубочайший кризис отечествен¬
ного правосознания, которое традиционно на Руси имело рели¬
гиозную основу. Теперь эта основа расщепилась, и официаль¬
ная церковь фактически стала представлять полицейское госу¬
дарство с его многочисленными нравственными изъянами. Из
русской правовой культуры был выхвачен целый мир глубоко
укорененных правовых ценностей, массово распространенных
в обыденном традиционном правосознании, в том числе трудо¬
вой этике. «Я убедился, — писал И. С. Аксаков в письме об
увиденном им в раскольничьем селе странников в 1850 г., —
что пропаганда раскола становится все сильнее и сильнее, я
убежден, что ей суждено еще долго распространяться. Право,
скоро Россия разделится на две половины: православие будет
на стороне казны, правительства, неверующего дворянства и
отвращающего от веры духовенства, а все прочие обратятся к
расколу. Берущие взятку будут православные, дающие взятку —
раскольники»2.
О роли русской церкви и христианской веры в развитии
правосознания в России надо, конечно, писать особо. Здесь мы
лишь укажем, что исторические пути русской веры сложились
таким образом, что национальная правовая культура, по боль¬
шому счету, не смогла найти в православной церкви источника
своего национального выражения, как это имело место с хри¬
стианской культурой в европейских странах. Догматизм визан¬
1	Синяеский А. ДИван-дурак: Очерк русской народной веры. М., 2001.
С. 313—314.
2	Аксакое И. С. Отчего так нелегко живется в России? М., 2002. С. 991.

2. Правовой уклад Московского государства
123
тийской церкви, воспринятый политической и церковной вла¬
стями в России почти исключительно в охранительном аспекте
(что на каком-то этапе и подвигло на исправление богослужеб¬
ных книг), во многом лишил церковную традицию свободных
национальных элементов и вместе с ними — способности церк¬
ви стать лоном вызревания человеческих, в том числе правовых
и иных национально-культурных форм жизнедеятельности. На¬
циональному правовому сознанию в России просто не в чем
было развиваться, кроме самой что ни на есть простой и непо¬
средственной народной веры. Ни церковь с ее жесткими догма¬
тами, а впоследствии и государственной формой, ни школа (го¬
сударственно-клерикальная), ни свободная наука и философия
(они появились как систематические занятия лишь в XVIII в.)
не могли быть формами развития народного правосознания.
В этом — корни последующей чрезвычайной автономности
русского правосознания от религии и государства, и даже в це¬
лом — русской национальной культуры, удивительной по глу¬
бине пропасти народного и научно-официального правосозна¬
ния и их общей отчужденности от религиозного чувства.
Национальные формы религиозности XVI в., выраженные в
том числе в обрядах и ритуалах, были оригинальны, но, как пи¬
сал П. Н. Милюков, «оказались неправильными. Представите¬
ли русской церкви, с помощью своих иностранных (греческих)
руководителей, скоро открыли, что эти результаты есть плод
своей, местной русской работы. Они нашли, что национальная
работа религиозной мысли стоит в явном противоречии с все¬
ленским преданием. В результате этого рода работа была осуж¬
дена и должна была немедленно прекратиться. ... Таким обра¬
зом, церковь лишила общественную мысль ее кровного достоя¬
ния, которое она только что привыкла считать единственно
верным и спасительным, и ничего доступного для массы не да¬
ла взамен»1.
«Византийство» как «родовая» черта русской государствен¬
ности оказало очень сложное влияние на национальную право¬
вую культуру. Вытеснив языческие верования и овладев народ¬
ным сознанием, православие стало животворной силой, сотво¬
рив новый национальный дух. Но этот дух не мог оставаться в
рамках блестящей, но ограниченной канонической византий-
1	Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2. М.,
1994. С. 472.

124
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ско-православной формы и потребовал свободы национального
выражения. Но именно этого византизм, воплотивший в себе
тупиковые черты римской государственности в ее к тому же
косном восточном варианте, и не мог дать Руси и России.
В этом — глубокое противоречие византизма со славянской
культурой, в том числе политической, историческая драма это¬
го христианского источника русской цивилизованности. Рос¬
сия приняла в свою государственность и правопорядок все «ге¬
ны» государственного разложения Восточной Римской импе¬
рии, эгоцентризм ее бюрократии и негибкость политического
управления.
Самая страшная рецепция в русской политической исто¬
рии — это фактическое превращение России в Третий Рим, в
клонированного мертвеца, продлившего свою закончившуюся
жизнь за счет питательных соков живой славянской культуры.
История уберегла Россию, ценой жертвы поражения в мировой
войне, от овладения Константинополем и окончательной утра¬
ты таким образом национальной конфигурации своей государ¬
ственной почвы. Распад СССР — отдаленное эхо продолжения
исторических катастроф системы, умершей в своем оригинале,
но многократно повторяющей акт смерти в своих все новых
зеркально-политических отображениях. Споры и фрагменты
идеологии великого византийского мертвеца до сих пор многое
определяют в теории и практике российской государственности.
Поэтому XVI в. стал своеобразной вершиной органичности
религиозного чувства и творчества в России, за которой после¬
довала уводящая от национальной идентичности амбициозность
имперской преемственности византийской политической тради¬
ции. До XVI в. христианская религия получила в русском обще¬
стве национальную адаптацию, что отозвалось удивительным
расцветом не только в русской иконописи, зодчестве, политиче¬
ской мысли, но и в самом простом массовом религиозном чувст¬
ве. «Но все это национальное творчество, как и национальные
формы ееры были оставлены позади «оторвавшейся» от них в
процессе сеоего культурного развития церковью. Она подвергла
плоды национального творчества строгому осуждению. Само¬
стоятельное национальное развитие творчества было остановле¬
но в самом зародыше. ... Но работу национальной мысли оста¬
новить было нельзя. Отвергнутая церковью, она продолжалась
вне церковной ограды; лишенная света, она велась во тьме; пре¬
следуемая, она производилась тайно... Но власть мало интересо¬

2. Правовой уклад Московского государства
125
валась этим процессом развития народной веры и не много о
нем знала, а церковь, не проникшаяся духом прозелитизма, дей¬
ствовала по отношению к народной вере только как орган пра¬
вительственного надзора. Этому состоянию церкви вполне соот¬
ветствовал низкий умственный и нравственный уровень пасты¬
рей, превращенных в чиновников духовного ведомства, и
стационарное состояние учения веры, запертого в стены духов¬
ной школы и довольствовавшегося пережевыванием полемиче¬
ских аргументов западного богословия»1.
Судьбы правового сознания очень тесно связаны с верой и
религией. Как и мораль, право связано с религиозными ценно¬
стями. И намного более, чем на иные регуляторы, право опира¬
ется на национальное творчество духа и быта. Право технически
выросло из этого быта через обычай и традицию. Церковь, ли¬
шенная этих двух источников — национальной тождественно¬
сти, народности и самостоятельного ценностного авторитета
вне государства, объективно не могла нести в себе правовое на¬
чало и не могла быть средой зарождения и развития правового
чувства в России. Эти особенности русского правосознания де¬
лаются понятными в контексте последующих парадоксальных
превращений русского правосознания — от природного «зве-
ринства» в виде апологии обыденным правосознанием убийства
тяжких преступников2 до равнодушия к страданию ближнего и
безразличия к личной судьбе и судьбе собственного государства.
Исторические судьбы русской церкви, ее глубокая зависи¬
мость от зарубежной регулятивной формы — сначала греко-ви¬
зантийской, а затем, в XVIII в., петровско-полицейской и идео-
логически-фискальной — оказали глубокое деформирующее
влияние на правовую культуру. Именно из недр религиозного
духа родилось национальное религиозное творческое и русское
православие, но этот же дух, облеченный в форму догматическо¬
го надзора и охраны, освятил особый, охранительный и душа¬
щий национальную культуру «вселенский» тип модернизации
государства и права России. Петр не был создателем бюрократи¬
ческого государства: в своей идеологии оно уже сформировалось
в ходе раскола и превращения русской церкви в охранительный
институт «византийской» политической традиции.
1	Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2.
С. 473, 474.
2	См.: Право на сертную казнь / Под ред. А. В. Малько. М., 2004.

126
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
И опричнина XVI в., и смута, и раскол имели значительный
элемент модернизации, но модернизации, опиравшейся во
многом на внешнее заимствование, рассудочно-научное «улуч¬
шение» России. Так, патриарх Никон важнейшим мотивом ре¬
формы имел глубоко чуждую русскому сознанию латинскую
идею теократического государства и создания в Москве Все¬
ленского Православного Царства, для чего надо было уравнять¬
ся с греками в обряде и чине. «Жестоко обижая русское нацио¬
нальное самолюбие, — пишет А. В. Карташев, — Никон огуль¬
но провозглашал решительно все русские чины, несогласные с
современными греческими, — “неправыми и нововводными”...
Никон оглушил своей торопливостью и упрощением метода
книжно-обрядовых исправлений... Во имя той же мечты о ве-
ликодержавии русского патриархата Никон распорядился об
усвоении русским духовенством и монашеством всего покроя и
всех форм наружной одежды, в частности, и сам надел клобук
греческого образца, конечно, только с белой наметкой. Все со¬
вершалось механическими приказами»1.
Игнорирование национального уклада, отношение к нему
как к легко устранимому препятствию на пути «стратегических»
политических мотивов и целей со времени Московской Руси де¬
лается ведущим фактором отбрасывающего типа модернизаций
в последующие периоды русской истории. «Научное невежест¬
во» реформаторов такого типа не могло, конечно, устранить ду¬
ховные и человеческие основы русского правового сознания, од¬
нако извращало его, формировало внешне модернистские, но
сущностно глубоко ретроградные формы отечественной госу¬
дарственности и правопорядка. Этот фактор показывает двойст¬
венную природу государственной власти в русском мире, кото¬
рая в ее «сильном» политическом варианте делается слепым ору¬
дием «исправления» России. Российскому государству со времен
централизации категорически противопоказано любое индиви¬
дуальное доминирование, которое неизбежно разрушает плодо¬
родный человеческий слой политических отношений русских.
Специфичность (если таковая существует) России состоит
именно в ограниченности выбора ее государственной формы, в
прирожденной показанности для России действительной демо¬
1	Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1991. Т. 2.
С. 148. Официальную точку зрения Русской православной церкви на раскол см:
История русского раскола, известного под именем старообрядчества / Сост.
свящ. К. Плотников. 3-е изд. Петрозаводск, 1898. С. 154.

3. Право и государственность Российской империи
127
кратии, в том, что единственным способом ее инновационного
политико-правового развития могут быть только децентрализо¬
ванные формы власти с земскими балансами и гарантиями от
индивидуального или кланового правления.
Бессословность (в европейском понимании) социальной ор¬
ганизации России до XVII в. оказала глубокое, еще далеко не
выясненное влияние на природу русского права и русского
правового сознания, дав начало специфической традиции как в
государственности, так и в правовых, личностных отношениях,
избежавших крайностей западного индивидуализма. Конечно,
русское государство и общество нуждались в новом этапе раз¬
вития, модернизации хозяйственного уклада, но это будущее
развитие могло обеспечить стабильные результаты только при
сохранении и интеграции накопленного качества правовой
культуры. Реальные пути русской модернизации пролегли во
многом иначе. Правовой уклад Московского царства создал
уникальное явление русской правовой соборности. Историче¬
ская судьба этого феномена в правовой культуре очень извили¬
ста и противоречива, о чем свидетельствует развитие русского
права в XVIII и XIX вв., однако эта сущность русской правовой
традиции смогла устоять и по-своему продолжиться даже в
рамках новых политических условий.
3.	Право и государственность Российской империи
Третий период развития русской государственно-правовой
системы открывается грандиозной реформаторской деятельно¬
стью Петра I. С начала XVIII в. Россия переживает глубокие
преобразования, природа и смысл которых до сих пор не име¬
ют однозначных оценок и вызывают острые философские и на¬
учные дискуссии. Движение русской государственности полу¬
чает новое, во многом противоположное предыдущему периоду
направление. Однако эта противоположность существует в ос¬
новном в рамках поиска дополнительных импульсов прежнего
самостоятельного развития русского политического феномена,
его возвышения в условиях вызовов, с которыми столкнулась
Россия в новое время. Навязанные Петром I России западная
государственная основа и западные политические традиции
действительно противоположны русским политико-правовым
формам и поэтому внедрялись в русские политико-правовые
отношения не иначе, как через насилие и рациональные меро¬

128
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
приятия государственной власти. Надо отметить, что такая ме¬
тода реформаторства, без участия населения и земства, прин¬
ципиально чуждая русской политической традиции, ведет свое
начало с середины московского периода, а как постоянная
практика, приведшая к катастрофическим последствиям, —
с конца XVII — начала XVIII в. Именно тогда утвердился стиль
глобальных преобразований «сверху» при полной пассивности
и даже сопротивлении «не смыслящего» в государственных де¬
лах населения и его представителей; стали не нужны и даже
опасны органы власти, сформированные в земский период.
Правительство Петра I формально ликвидировало Земские со¬
боры, которые после 1653 г. — времени последнего «полноцен¬
ного» Собора — фактически перестали собираться, так как ук¬
репившаяся монархическая власть не надеялась в своей соци¬
альной политике опереться на мнение земли. Этот акт
значительно деформировал основы национальной государст¬
венности (с которого, пожалуй, начинается длительный период
упадка представительской традиции в стране). России потребо¬
вались значительные усилия и время, чтобы восстановить, и то
весьма относительно, исконные представительские традиции,
причем до обретения ими полноценного статуса и националь¬
ной концептуальности до сих пор еще очень далеко.
Русская государственность и русская правовая идея в
XVIII	в. имели сложное, противоречивое продолжение. Мос¬
ковское государство претерпевает радикальные изменения сво¬
ей юридической организации, превратившись в Российскую
империю. В рамках последней была преодолена территориаль¬
ная расколотость государства на восточную (Московское царст¬
во) и западную (Литовско-Русское княжество) части. Государ¬
ство-империя, став общерусским, утратило земскую территори¬
альную организацию и вместе с ней важные составляющие
своей сущности.
Как известно, земские связи территориальных общин, где
старшим городам подчинялись пригороды и сельские волости,
бывшие основой земельного самоуправления Руси, на котором
как бы надстраивалась государственная власть — княжения, да¬
же в пик удельного периода не разрушали целостности земли и
не вели, как в западной Европе, к образованию мелких, полно¬
стью суверенных государств. Эта самоуправляющаяся террито¬
риальная основа, сохранившаяся в Московском государстве
XV—XVI вв., хотя бы уже и без своего земельного рельефа, заме¬

3. Право и государственность Российской империи
129
няется в XVIII в. одной центральной структурой — император¬
ской властью и столичным бюрократическим аппаратом, чуж¬
дыми всякой идее территориального представительства. Послед¬
нее совершенно исчезает из постоянных структур управления и
лишь еле теплится в собираемых иногда самодержавием различ¬
ных временных комиссиях по вопросам законодательства и от¬
дельных реформ. Эти комиссии, однако, не имели никаких ре¬
альных полномочий, не имели они и успеха; к тому же отнюдь
не могли претендовать на действительное представительство ин¬
тересов русской земли, а, скорее, отражали мнения верхушки
господствующего сословия дворян.
Волевые новации Петра вызвали к жизни новое теоретиче¬
ское обоснование природы русской государственности —
утверждение ее самостоятельности и независимости по отноше¬
нию к России, ее народу: власть государя императора полагается
абсолютной и не связанной никакими условиями, тем более —
народной санкцией (как это мы видим в избрании государей в
московский период). Именно с петровскими нововведениями
начала XVIII в. связано установление в России неограниченной
самодержавной власти, которая, конечно, уже имела глубокие
корни в предшествующих царствованиях (Ивана IV Грозного и
его преемников). Многие авторы XVIII—XX вв. стали рассмат¬
ривать ее как нечто «естественное», присущее русскому народу и
русской государственности. Однако это далеко не так. Чужерод-
ность самодержавия русскому праву и русскому политическому
сознанию подчеркивается отсутствием его национальной идео¬
логической и традиционной почвы, заставившим Петра и его со¬
ветников заняться прямыми компиляциями западных монархи¬
ческих теорий и соответствующих им юридических законода¬
тельных конструкций.
Известна «официальная» работа придворного философа
Феофана Прокоповича «Правда воли монаршей», которая вос¬
производила идеи Гуго Гроция о договорном происхождении
государства. Прокопович, однако, интерпретировал Гроция та¬
ким образом, что народ передал власть монарху безусловно и
навечно, а в Артикулах Воинских Петра I (1715 г.) записан
текст, представляющий, как известно, почти дословный пере¬
вод решения шведского риксдага 1693 г.: «Его Величество есть
самовластный монарх, который никому на свете о своих делах
отчет дать не должен; но силу и власть имеет свои государства

130
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомыс-
лию управлять».
Петр разрушил все институты государственного представи¬
тельства территорий, и с началом его царствования русская го¬
сударственность постепенно демонтируется и заменяется ин¬
ститутами западного полицейского государства. Суть переворо¬
та, произведенного Петром, можно представить в нескольких
направлениях.
Прежде всего это уничтожение порядка законодательного
(представительного) формирования власти. Если ранее в Мос¬
ковском царстве доказательством ее законности были в равной
степени принадлежность к династии (родство) и подтверждение
прав народным избранием представителей земли (Земский со¬
бор), то с переходом к самодержавию принцип единоправства
доводится до крайнего своего выражения — нормативной лик¬
видации всякой, хотя бы внешней, социальной обоснованности
власти, что выразилось в реформировании института наследова¬
ния трона. Петр I ввел завещательный принцип наследования
(по распоряжению императора). Эта новелла раскрывает мето¬
дологию формирования новой государственно-правовой систе¬
мы. Завещательный принцип — воплощение рациональности:
монарх не доверяет государство слепому случаю рождения и как
его хозяин заранее корректирует выбор природы. Принцип за¬
вещательного определения наследника стал характернейшим
символом введения в государственное тело России иного, чем
было прежде, начала — своеобразного, если так можно выра¬
зиться, естественно-правового позитивизма, где за государством
заведомо признается право принимать «разумные» решения по¬
мимо и вне собственных традиций и устоев общества.
Этот принцип глубоко интегрирован в государственную куль¬
туру Запада и эффективно себя показал: как в монархическом,
так и демократическом вариантах. Однако его эффект совершен¬
но аберративен в России, которая в результате реформы престо¬
лонаследия Петра I весь XVIII в. переживала перманентные
дворцовые перевороты, произвол группировок и лишь после из¬
менения Павлом I завещательного начала наследования трона на
законодательный (прямыми нисходящими потомками монарха)
институт императорской власти относительно стабилизировался.
Введение в XVIII в. в теорию и практику русской государст¬
венности естественно-правового рационалистического начала в
его крайнем — самодержавно-монархическом — варианте соз¬

3. Право и государственность Российской империи
131
дало условия, не свойственные развитию русской правовой
идеи, которая, если и допускает рационализм, то совершенно
иной природы: не индивидуалистическо-произвольный, а со¬
борно-земский, раскрываемый через поиски смысла жизни на
основе объединительной идеи свободного самоопределения
всех территориальных и социальных элементов русского обще¬
ства. Этот стержень русской государственности перестал быть
центральным элементом ее новой петровской инфраструктуры,
но, будучи сохранен в генотипе культуры, стал основой после¬
дующего кризиса русской государственно-правовой системы.
Другим направлением расщепления русской правовой идеи
был перевод социальной структуры Московского государства
на сословные начала. Как уже говорилось, Русь не знала со¬
словного деления в западноевропейском смысле — наличия
замкнутых социальных группировок, имеющих законодатель¬
ные привилегии и находящихся в иерархической подчиненно¬
сти верховному сюзерену. Указом о единонаследии 1714 г. Пет¬
ра I было создано сословие шляхетства (последующее назва¬
ние — «дворянство») с привилегией собственности на землю
(поместья). Манифестом Петра III в 1762 г. дворяне освобож¬
дались от обязательной службы и наделялись правом собствен¬
ности на поместья, крестьян, а также иными привилегиями
только в силу принадлежности к своему сословию. Завершаю¬
щим актом формирования сословия дворян стала известная
Жалованная грамота 1785 г. Екатерины II, в которой императ¬
рица, урожденная немецкая принцесса София-Августа-Цербст-
ская, стремилась к полному — как по форме, так и по духу —
копированию западной социальной организации.
Кроме дворянства по образу немецкого бюргерства было соз¬
дано сословие мещан (банкиры, купцы, врачи, аптекари, ремес¬
ленники, шкиперы и т. д.), делившееся на две гильдии. В отли¬
чие от дворян мещане не имели привилегии владения землей и
крестьянами, подлежали налогообложению, рекрутской повин¬
ности, а также несли иные обязанности сословного характера.
С сословной системой, введенной в стране Петром I, тесно
связан и роковой для России институт частного владения кре¬
стьянами — крепостное право. По законам империи все живу¬
щие на земле частного собственника-дворянина крестьяне при¬
писывались ему для постоянного платежа подушных податей,
что означало вечную личную зависимость. Со времени правле¬
ния Екатерины II правительство стало широко практиковать

132
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
пожалование земель вместе с проживающими на них крестья¬
нами частным лицам, что значительно расширило и фундамен-
тировало институт крепостного права.
Как известно, право крестьянского перехода было ограничено
еще Судебниками 1497 и 1550 гг. и вовсе устранено Соборным
Уложением 1649 г. Однако крепостное состояние, по Уложению,
есть все же государственный институт, а не частная зависимость,
в этом выражается существенная особенность крепостного права
периода империи. В новой, постепенно вводимой в XVIII в. Пет¬
ром I и его преемниками социальной структуре общества кресть¬
яне стали объектом частной (сословной) собственности. Это не
только значительно ухудшило их фактическое и юридическое по¬
ложение, но и осложнило и во многом отравило всю социальную
обстановку в России на долгую перспективу.
Русь исконно не знала рабства как широкого социального
института (холопство не может рассматриваться в качестве та¬
кового) и поэтому была принуждена идти на глубокую ломку
своего национального правосознания и культурных традиций,
что не могло не иметь весьма негативных последствий для на¬
ционального мировоззрения и национального менталитета. Не
исключено, что, не совершись такого по сути волевого полити¬
ческого переворота, крепостная зависимость не имела бы столь
отвратительного продолжения в России и была элиминирована
естественным развитием русской государственности уже в
Средние века. Благодаря рациональному силовому «продавли-
ванию» в жизнь крепостное право получило шансы в России
именно тогда, когда Западная Европа (родина этого института)
переходила к иной социальной организации. На этом примере
ярко виден механизм возникновения аберрации пресловутой
«русской политической отсталости»: его сердцевиной всегда бы¬
ло некое заимствование, как правило, внешне привлекательной,
«актуальной» государственно-правовой формы, уклада, систе¬
мы, которые, будучи механически перенесены на русскую поч¬
ву, ломали естественный ход жизни русского государства и пра¬
ва, выступая тормозом самостоятельного развития России. Кре¬
постное право — яркий тому пример: продажи, мены и полное
бесправие крестьян, довлевшие над Россией почти два столетия,
во многом были следствием сознательного демонтажа традици¬
онно-русской государственной и правовой систем, некритиче¬
ского восприятия западных политико-правовых институтов без
учета их последствий для будущего России. Петровская верху¬

3. Право и государственность Российской империи
133
шечная рецепция, превратившаяся при его преемниках в безу¬
держное копирование западной сословной организации, поте¬
ряла исторические связи с Московским периодом, в рамках ко¬
торого были созданы уникальные политические и правовые
ценности, во многом значительно опередившие в своем разви¬
тии западные аналоги.
Восприятие Россией политической и экономической систе¬
мы западного феодализма совпало с отменой его и кризисом в
Западной Европе. Петр I и Екатерина II в свое царствование
застали блестящие, но уже отжившие формы феодальной госу¬
дарственности. Поэтому рецепция сословности, воспринятая
«просвещенными» русскими императорами как прогрессивное
«облагораживание» «невежественной» России, привела в конеч¬
ном макроитоге к искусственной консервации в стране истори¬
чески чуждой и тупиковой социальной системы, политическо¬
му закреплению заведомого изолирования и отставания рус¬
ских государственно-правовых институтов.
Принципиальная разница в социальных укладах России и
Европы делалась все более значительной и вела Россию к куль¬
турной отсталости и политическому краху. Если в Европе ин¬
дивидуальное, корпоративное начало развивалось и обособля¬
лось от государства в виде привилегий цехам и городам (Магде-
бургское городское право), постепенной утраты монополии
церкви на образование и распространении университетов, ос¬
лабления и отмены крепостной зависимости крестьян, то в
России, наоборот, государство брало на себя полномочия и
консервировало роль «универсального феодала», контролиро¬
вавшего все ключевые общественные институты: церковь, со¬
циальная структура, профессии и территории. Стиль реформа¬
торства в XVIII в. предопределил последствия модернизации в
последующие периоды русской истории — при несомненной
способности национального организма частично адаптировать
поток интервенции чужой культуры и создать на этой основе
оригинальные национальные формы при новых геополитиче¬
ских возможностях России, которые давало само по себе усиле¬
ние государства. В стратегическом плане Россия катастрофиче¬
ски теряла способность к подлинному лидерству в социальных
отношениях, ибо эти отношения характеризовались подавлен¬
ностью внутренних человеческих инноваций, которые могли
бы обеспечить действительный рывок в социальном соревнова¬
нии народов.

134
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
Сословные реформы Петра I имели далеко идущие последст¬
вия для всей структуры русской государственности, в том числе
такой несущей ее конструкции, как местное самоуправление.
Территориальное представительство классов и социальных
групп, на котором строилась система Земских соборов, было ли¬
квидировано и заменено исключительно сословным представи¬
тельством, действовавшим лишь на местном уровне (город и
уезд). Центральные представительные органы с XVIII в. в России
отсутствуют и возобновляются лишь в XX в. К тому же следует за¬
метить, что ввиду неравенства сословий в местных органах само¬
управления фактическая и юридическая власть принадлежала
лишь одному сословию — дворянству, что ярко демонстрируют
местные органы самоуправления, введенные Екатериной II «Уч¬
реждением для управления губерний» 1775 г.
С организацией сословной системы и особенно с введением
Петром I городских магистратур громадные социальные груп¬
пы, в частности сельское население, были фактически лишены
самоуправления, что, конечно же, не могло не иметь далеко¬
идущих последствий для воспроизводства правового сознания в
самой гуще социальной базы русского общества. Эта мера фак¬
тически вела к пресечению исконной демократической тради¬
ции самоуправления регионов на всесословном, земско-собор¬
ном принципе, что резко снизило общий политико-правовой
уровень русской юридической культуры.
Таким образом, в начале XVIII в. в результате действия
мощной европоцентристской тенденции в России произошел
социальный переворот, оказавший сложнейшее влияние на бу¬
дущее русской государственности и права. В их природе наряду
с сохранившимися как элемент правосознания исконными зем¬
ско-соборными чертами стала формироваться новая ветвь в ор¬
ганизации власти и права, характерная для западного админи¬
стративно-полицейского государства.
Для полицейского государства, импортированного Петром I
и представлявшего противоположность сущности власти и пра¬
ва Московского периода, характерны следующие черты: 1) рег¬
ламентация всех сторон общественной, экономической жизни;
2) широкое вмешательство государства в частную жизнь граж¬
дан; 3) ограничение гражданской инициативы и ликвидация
всякой общественной автономии.
Средством поддержания данного режима стала прежде все¬
го полиция. Не случайно именно Петром I были впервые в

3. Право и государственность Российской империи
135
России введены специальные, «регулярные» полицейские ор¬
ганы, которые ранее входили в состав общей администрации и
выполняли сугубо правоохранительные функции. Теперь новая
концепция государства потребовала и новых полицейских
функций, которые стали пониматься чрезвычайно широко.
Согласно Указу Петра I от 25 мая 1718 г. («Пункты, данные
С.-Петербургскому Генерал-Полицмейстеру») на полицию воз¬
лагались задачи следить за строительством печей и комелей,
прямизной улиц и переулков и т. д. В соответствии с Регла¬
ментом Главного магистрата 1721 г. полиция должна была
также следить за домовыми расходами граждан, «воспитывать
юных» и определять покрой одежды. Законодатель прямо за¬
писал, что «полиция есть душа гражданства и всех добрых по¬
рядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности
и удобности»1. При такой трактовке роли государства, столь
типичной для средневековой Европы и чуждой предшествую¬
щей русской практике, неудивительно, что особыми указами
правительства предписывалось: из какого материала строить
дома (Указ от 9 октября 1714 г.), из какого дерева изготовлять
гробы, какими орудиями возделывать землю, из каких мате¬
риалов шить обувь (Указ от 1 сентября 1715 г.); запрещалось
ношение бород и предписывалось, на скольких лошадях ез¬
дить каждому чину2.
Все это не могло не иметь самых серьезных последствий в
развитии русского права и всей русской правовой системы. Их
эволюция с этого времени пошла в следующих основных на¬
правлениях.
Первое — упрощение и примитивизация системы источни¬
ков русского права. В XVIII в. единственным источником права
России признаются формальные акты государственной власти
(законодательство) — указы, регламенты, уставы, учреждения
и т. д., которые вытесняют все иные как традиционные, так и
исходящие от различных, в том числе региональных, частей го¬
сударственного аппарата. Это значительно обедняет и делает
плоской социальную почву русского права.
Следует заметить, что сужение культурно-исторической и
социальной базы правового регулирования — вероятно, харак¬
терная черта политического реформаторства в России, начиная
1	Регламент или Устав Главного магистрата // ПСЗ. Т. VI. № 3708. Гл. X.
2	См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 257.

136
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
с петровских нововведений и до наших дней. Так, ограничение
номенклатуры источников советского права и отбрасывание
дореволюционного этапа начиная с 1917 г., законодательная
«десоветизация» 90-х гг. типичны для XX в.; гипертрофия заим¬
ствованных законов характерна для современного периода. Все
это влечет оторванность законодательства от практики, обедне¬
ние его социальных источников в пользу отвлеченного творче¬
ства бюрократических структур — как представительных, так и
исполнительных.
Второе направление: для периода империи характерно изме¬
нение понимания самой природы национального права. Если
раньше под правом мыслилась прежде всего «воля земли» и те
акты власти, которые были совместимы с общественным укла¬
дом и имманентны духу русского общества, его религиозно-эти¬
ческим нормам, то теперь под правом разумеется такой закон,
который как бы сконструирован, создан по заранее намеченно¬
му плану разумным законодателем-сувереном, а сознание на¬
рода рассматривается как объект воздействия, «просвещения».
Само это сознание заведомо не воспринимается как правовое,
более того, делается сферой «воспитания», «внедрения», «внесе¬
ния» в него некоей высшей справедливости и мудрости, пости¬
жимой лишь отдельными гениями, философами, вождями.
Поэтому главное внимание в новой ориентации уделяется
прежде всего собственно закону как государственному акту: че¬
рез «хорошие» законы государство стремится исправить и скор¬
ректировать общество, человека сообразно идеалу законодателя.
Петровская рецепция западного права положила, таким об¬
разом, в России начало глубокой дихотомии государства и об¬
щества, личности и правопорядка, правовой системы и право¬
вой культуры. Привнесение на русскую почву западного разъе¬
динения государства и личности передало сложные коллизии
последующему развитию русского правового сознания и всей
русской политической культуры. Вероятно, не случайно, что
именно с XVIII в. ведет свое начало наша современная теория
(философия) права, возникшая как компиляция сугубо евро¬
пейских доктрин естественного права в его абсолютистских ин¬
терпретациях, чуждых русскому правовому сознанию и тради¬
циям русской общественно-политической и философской мыс¬
ли. Теория естественного права, как и государственный
позитивизм, развившийся в качестве ее неизбежного спутника,
ознаменовали в сфере философии права нарастание европоцен¬

3. Право и государственность Российской империи
137
тристской тенденции, которой широко открыла путь в полити¬
ческую практику России ее самодержавная власть.
Третье направление: империя Петра Великого заложила ос¬
новы формальной трактовки понятия законности. Законность
как социальное явление в русском обществе с конца XVII — на¬
чала XVIII в. постепенно сводится к требованию исполнения за¬
кона (указа, регламента и т. д.), т. е. приказов суверена, юриди¬
ческая сила которых проистекает лишь из формальной, технико¬
юридической правомерности оформления воли политической
власти. Всякое указание на внемонархическую детерминацию
закона и законности — мнение «земли», ее территориальных и
профессиональных представителей — совершенно исчезает из
законотворческой практики. По мере усиления формального на¬
чала в законодательстве институт законности противопоставля¬
ется господствующему народному сознанию, в связи с чем госу¬
дарство вынуждено в беспрецедентных масштабах по сравнению
с московским периодом заниматься целенаправленной пропа¬
гандой и «продавливанием» в обществе своих установлений, до¬
ведением их до сведения буквально каждого субъекта. Эти меры
закономерны: без них нормы, слабо связанные с менталитетом
общества и не интегрированные в его регулятивные механизмы,
обречены на социальную изоляцию. Их жизнь — в постоянной и
эффективной поддержке официальными структурами, в вытес¬
нении оказывающихся конкурентными естественных норматив¬
ных систем.
Уже в петровское время царские указы в обязательном по¬
рядке стали читаться в церквах, на ярмарках, торговых площа¬
дях, причем, как отмечается в источниках, закон вменил в обя¬
занность всем посещать церковь сколько ради богослужения,
столько же для ознакомления с указами: не ходящих в церковь
велено ловить, как воров и разбойников (Указ от 30 октября
1718 г.), переписывать бывших в церкви при слушании указа
(Указ от 23 февраля 1721 г.). Усиление публичного начала в
праве не могло не вести косвенно как к обмирщению церкви,
так и к фактическому глушению иных социальных регуляторов,
в том числе религиозных, необходимых для нормального разви¬
тия исконных национальных начал правовой системы.
Под напором духовного обмирщения XVIII—XIX вв. сильно
изменилась сама Русская православная церковь — источник мо¬
ральной устойчивости правопорядка. Сыграв огромную роль в
открытии новых путей культурного развития России, уже к кон¬

138
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
цу XIX в. в рамках введенных Петром I огосударствленных
форм управления церковь потеряла необходимую социальную
динамику. Именно западные политико-правовые институты
XVIII	в., изменившие политический статус Церкви, выполняв¬
шей важные идеологические функции, повлекли фундаменталь¬
ные и далеко идущие для всего традиционного уклада жизни
России последствия. В решающий момент, будучи фактически
органом государства, Церковь оказалась лишена морального ав¬
торитета и духовного влияния, необходимого для выполнения
ее миссии. Примерно такая же ситуация произошла с идеологи¬
ческими институтами советского времени, где государство, за¬
ключив их в жесткие официальные рамки, сыграло главную
роль в утрате обществом способности самостоятельно противо¬
стоять духовным вызовам времени, в том числе идеологии за¬
падного потребительства.
Еще одной характерной особенностью развития русского
права XVIII в. стала широкая инкорпорация иностранной пра¬
вовой формы, применявшейся в древнерусском законодатель¬
стве, а также и содержания: институтов и целых актов зарубеж¬
ных правовых систем. Теоретической основой иностранного за¬
имствования в беспрецедентных для Руси масштабах стала
«адаптированная» доктрина естественного права, согласно ко¬
торой государство в лице монарха выступает субъектом право-
познания, результаты которого (справедливые и разумные ре¬
шения суверена) воплощаются в позитивном законодательстве.
Это законодательство должно опираться на «естественные»
принципы, которые, считалось, уже известны «просвещенным»
народам и которые не надо изобретать и тем более искать у се¬
бя, а следует лишь воспроизвести в русском законодательстве
на основе тщательного учета иностранного опыта.
Самый распространенный способ законотворчества в
XVIII	в. — рецепция европейского права, в том числе прямые
его переводы с немецкого и шведского. В частности, известный
памятник военно-уголовного права начала века Артикулы Во¬
инские 1715 г. есть буквальный перевод военных артикулов
шведского короля Густава-Адольфа 1621—1632 гг., сделанный
при Карле XI. В русских Артикулах используются также фраг¬
менты законов императора Леопольда I, датского короля Хри¬
стиана V, французские ордонансы и регламенты. Вексельный
Устав Петра II — важнейший памятник гражданского права то¬
го времени — практически полностью заимствован из совре¬

3. Право и государственность Российской империи
139
менных ему немецких вексельных уставов и издан на русском и
немецком языках одновременно. Знаменитый Наказ императ¬
рицы Екатерины II, адресованный комиссии по подготовке но¬
вого Уложения 1767—1768 гг. (неосуществленного), в значи¬
тельной своей части есть буквальные выдержки из сочинений
Ш. Монтескьё и Ч. Беккариа, не говоря уже о его общей смы¬
словой и идейной направленности, почерпнутой из работ
французских просветителей. Перечень подобных примеров
можно было бы продолжить, что свидетельствует об изменении
в XVIII в. самого подхода к формированию русского права. Ес¬
ли раньше иностранное законодательство использовалось для
совершенствования русского национального права, адекват¬
ность которого не подвергалась сомнению, то с приходом к
власти Петра I принимается противоположная система — за ос¬
нову русского права берутся иностранные кодификации, кото¬
рые затем лишь несколько модифицируются и дополняются от¬
дельными нормами, отражающими «условия» России, причем
делается это довольно приблизительно и схематично. Так, в
1718 г. Петр I, желая подготовить новое Уложение взамен зна¬
менитого акта 1649 г., приказал Сенату целиком взять за основу
будущей работы шведское Уложение, выбрав из русского зако¬
нодательства в дополнение и изменение к нему лишь некото¬
рые положения; для раздела же о праве земельной собственно¬
сти (поместном праве) царь указал полностью заимствовать
лифляндское и эстляндское законодательство.
Неудивительно, что столь серьезные разрывы в корневой
системе отечественного права отнюдь не привели к прогрессу
русского законодательства, наоборот — его качество значитель¬
но снизилось по сравнению с документами XVII в. Для русско¬
го права первой половины XVIII в. характерны деградация
юридической техники, утрата ясности и четкости языка, веле¬
речивость, расплывчатость формулировок, законодательная де¬
магогия, которые резко отличают законы петровской и после¬
дующих эпох от ясного и емкого стиля русского национального
права XVI—XVII вв., в частности Соборного Уложения царя
Алексея Михайловича.
Из этого следует важный, на наш взгляд, вывод: рецепция,
проведенная без учета меры, нарушающей целостность нацио¬
нальной основы права, не ведет к его прогрессу, а, наоборот,
влечет упадок национальной правовой культуры, какие бы со¬
вершенные образцы ни принимались за объекты заимствова¬

140
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ния. К сожалению, культурно-историческая природа права до
сих пор мало учитывается в России при проведении различных
преобразований.
Тем не менее влияние петровских реформ на русское госу¬
дарство и право не поддается какой-либо однозначной оценке.
В качестве бесспорного факта можно лишь констатировать ряд
фундаментальных явлений в русской правовой культуре, воз¬
никших в ходе вмешательства Петра I и интегрировавшихся в
русскую правовую систему именно с этого времени. Это обре¬
тение единства общерусской государственности и правовой
системы в их восточном и западном измерениях и восприятие
этого процесса общественным сознанием, что подготовило по¬
следующее восприятие идеи федеративного устройства России
и общерусской системы права. Другим серьезным новшеством
можно считать утверждение западноевропейской социальной
стратификации общества в ее сословном варианте, давшем
прозападно ориентированную национальную элиту — дворян¬
ство и заложившем основу будущей интеллигенции, в том чис¬
ле разночинной, которая стала каналом мощной ретрансляции
западных ценностей на русскую почву. Это во многом предо¬
пределило судьбу русской правовой культуры в последующие
столетия.
Западная социальная организация привнесла невиданный
ранее на Руси раскол общества, его правового и религиозного
сознания в многочисленных направлениях — национально¬
культурном, религиозном, политическом. Об этом свидетельст¬
вует нарастающая череда церковно-политических, социальных,
нравственно-этических конфликтов в России, сопровождаю¬
щих ее историю на всем протяжении XIX и XX вв. Теоретиче¬
ским их проявлением в духовной культуре стали никонианство
и старообрядчество; позже — противостояние славянофилов и
западников 40-х гг. XIX в. Борьба культур и сложная психоло¬
гическая неадекватность власти породили фактор аномального
восприятия в России европейских ценностей. Яркий пример —
старообрядчество, уроки из исторической трагедии которого
для судьбы социальной и правовой этики в России, на мой
взгляд, до сих пор в полной мере не извлечены. «Исторический
парадокс состоял в том, — писал А. Д. Синявский, — что в гла¬
зах старообрядцев и в глазах народа сам Никон — еретик, кото¬
рый протаскивает на Русь латинскую веру, тогда как Никон в
действительности был ярым антизападником. Короче говоря,

3. Право и государственность Российской империи
141
Запад становится тем незримым историческим фактором, кото¬
рый создает на Руси атмосферу страха и взаимной подозритель¬
ности»1.
После стресса насильственного вторжения рационализма в
русскую культуру XVIII в. относительная адаптация русского
организма наступает только к первой четверти XIX в., начинает
создаваться своя литература, музыка, живопись, формироваться
юридическое сознание. Эта идейная борьба хотя и устарела в
своей исходной постановке к XXI в., но перманентно питается
практикой все новых форм государственности, и поэтому так
до сих пор и не завершена в России.
Русскому государству XVIII в., созданному Петром I и со¬
хранившему ведущие элементы своей сословно-полицейской
концепции при его преемниках, суждено было прожить до фев¬
раля 1917 г. Эти два столетия — время значительного прогресса
русского общества и одновременно нарастания его противоре¬
чивости — главного последствия внедрения петровской доктри¬
ны государственности и правопорядка. Империя, имевшая оче¬
видные достижения во всех без исключения областях, включая
правовую, так и не смогла разрешить противоречия, имманент¬
ные этой доктрине. Разрыв между сохранившимся менталите¬
том русского народа и чуждой ему социальной, государствен¬
ной и правовой организацией, которая была не способна к со¬
вершенствованию на базе русской национальной культуры, в
эти два послепетровских столетия только увеличивался.
Это глубинная причина действительного отставания России,
отставания не от Запада, а прежде всего от самой себя, от тех по¬
тенций, которые несла в себе русская правовая культура, русская
государственность и русская социальность, но которые были по¬
дорваны катастрофой русской церкви и политической револю¬
цией XVIII в. Социальный раскол проходит красной нитью через
всю новую историю русского государства и права, а весь XIX в.
стал временем сложного, подчас мучительного поиска выхода из
той социальной и политико-правовой дихотомии, в которой ока¬
залось русское общество после радикальных нововведений вели¬
ких реформаторов. Сказанное, разумеется, не означает, что в до¬
петровской России совершенно не было почвы для противоре¬
чий и что та Россия совершенно не причастна и не связана с
XVIII	в.: это в конечном счете одно и то же общество. Однако
1 Синявский А. Д. Иван-дурак: Очерки русской народной веры. С. 323.

142
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
XVIII	в. для России действительно во многом иррационален: ду¬
мается, настала пора отказаться от привычных поисков экономи¬
ческих и политико-социальных корней происходящего в XVIII в.
в предшествующем состоянии России — этот путь ведет объек¬
тивно к «подгонке» русской истории под существующие схемы
развития европейских стран. Государство и право России XVIII и
XIX	вв. — это глубоко травмированная национальная политико¬
правовая система, которая развивалась на фоне сложного про¬
цесса отторжения своих верхушечных институтов, постепенного
возрождения собственной идентичности, поиска адекватной по¬
литико-правовой организации.
Будучи национальными по мотивам и целям, петровские ре¬
формы по своей форме, характеру и стилю были компилятивны¬
ми, эклектичными, заимствованными. Однако форма и стиль
оказались серьезно фундаментированы политическим насили¬
ем, необходимым для внедрения реформ в жизнь. Впоследствии
реформаторское насилие, чужая государственно-правовая
структура приобрели самостоятельный и во многом решающий
статус в русской политической и социальной практике, произве¬
дя сложное мутационное воздействие на генетические програм¬
мы российской правовой ментальности.
Вторая половина XVIII в. отмечена попытками некоторого
примирения нововведений с национальным характером право¬
порядка, существовавшего в России. Однако эти попытки за¬
трагивали скорее форму нововведений, нежели их содержание.
Так, Екатерина II, стремясь к наибольшей адаптации западных
институтов к русскому национальному укладу жизни, заменяла
иностранные названия правовых и управленческих структур
русскими.
Еще больше признаков этого метода можно найти в царст¬
вование Александра I, пожелавшего ослабить некоторые одиоз¬
ные институты западного феодализма, прежде всего — крепост¬
ное право. Однако эти попытки, сделанные на основе чуждого
русской правовой культуре либерального конституционализма,
стали лишь символами противоречивости власти, оторванности
ее от русской действительности, ибо полагались на все тот же
естественно-правовой, рациональный принцип «конструирова¬
ния» русского общества в соответствии с западными идеалами
просвещенного самодержавия.
Попытки либеральных реформ Александра I продемонстри¬
ровали ограниченность их культурно-исторического горизонта,

3. Право и государственность Российской империи
143
диссонанс с общественным сознанием России, которое сразу
же вслед за их неудачей было объявлено «неготовым» и «отста¬
лым», а также удивительную бедность средств инноваций, ко¬
торые дал русской государственности ее западно-полицейский
вариант. В этой во многом тупиковой ситуации, к которой при¬
вели русскую государственность реформы начала XVIII в., не
учитывавшие ее специфики, пришедшему в 1825 г. к власти
императору Николаю I не осталось практически иного пути
кроме как довести эту систему до окостенелого совершенства,
которое окончательно остановило ее прогресс и обострило все
внутренние пороки.
В обстановке переплетения различных общественных сил,
появления в России новых, неизвестных ранее социальных, ре¬
лигиозно-нравственных, политических компонентов ее право¬
вой системы развивалось русское право в XIX в. Это время от¬
мечено значительным прогрессом русской законодательной
формы, получившей продолжение в рамках европейской юри¬
дической традиции. Проект гражданского уложения, составлен¬
ный М. М. Сперанским, известным государственным деятелем
России, масоном, был переделкой французского гражданского
кодекса 1804 г. (кодекса Наполеона) как по институтам, так и
по системе их подачи. После удаления М. М. Сперанского про¬
ект был подвергнут изменениям в пользу большей русской са¬
мобытности, но и в уже окончательном виде — в форме Свода
законов (его десятого тома) — исследователи отмечают в нем
сильное влияние французского гражданского права.
В царствование Николая I закончена начатая императором
Александром I работа по систематизации русского законода¬
тельства, в результате которой было издано Полное собрание
законов Российской империи (ПСЗ), охватывающее юридиче¬
ские акты России начиная с Уложения царя Алексея Михайло¬
вича и до Манифеста о восшествии на престол Николая I
(12 декабря 1825 г.). Впоследствии появилось второе Полное
собрание законов, включавшее нормативные акты Николая I и
Александра II. С 1 марта 1881 г. — со времени вступления на
престол императора Александра III — формируется третье Пол¬
ное собрание законов, которое действовало вплоть до февраль¬
ской революции 1917 г. Продолжением работы по систематиза¬
ции законодательства стало создание в 1832 г. Свода законов
Российской империи, введенного в действие с 1 января 1835 г.
и построенного по отраслевому принципу. Свод состоял из

144
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
15 томов, объединенных в восемь книг, в 1885 г. дополнен 16-м
томом (процессуальное законодательство пореформенного пе¬
риода). Действовал он, как и ПСЗ, до свержения самодержавия.
Нормотворческая и кодификационная активность в России
в начале XIX в. затронула все ведущие отрасли законодательст¬
ва — государственное, гражданское, процессуальное, уголов¬
ное. В 1845 г. было принято Уложение о наказаниях уголовных
и исправительных, новые редакции которого относятся к 1866
и 1885 гг. В 1903 г. создано (также с сильным иностранным
элементом) новое Уголовное уложение, но в действие были
введены лишь отдельные статьи о государственных преступле¬
ниях. Таким образом, Свод законов оставался основным источ¬
ником русского права вплоть до революций 1917 г.
XIX в. с точки зрения развития русского права и русской
правовой системы имеет две переплетающиеся и конкурирую¬
щие тенденции. Первая — как мощная инерция века XVIII и
прямое следствие западной организации русской государствен¬
ной машины знаменует продолжение системной интервенции
западноевропейской политико-правовой традиции в русское
правовое мышление. Проявлением этой тенденции стали как
официальные реформы власти (введение министерств в 1802—
1810 гг., реорганизация управления губерний, рецепция евро¬
пейского законодательства и т. д.), так и проекты преобразова¬
ний России революционной дворянской оппозиции, во многом
выдержанные в либеральном духе.
Вторая тенденция — это движение к постепенному абсор¬
бированию русской правовой культурой институтов и духа ин¬
корпорированного Россией иностранного права. Происходит
явление сложной ассимиляции: сначала соединения, а затем
структурного отторжения и вытеснения нормативных основ
западноевропейской правовой традиции при сохранении и да¬
же укреплении структур правовой формы и юридической тех¬
ники. Явление ассимиляции в праве находит выражение в на¬
полнении правосознания законодателя традиционными нацио¬
нальными институтами уголовного, гражданского, семейного,
процессуального, менее — государственного права. К ним от¬
носятся: элиминация смертной казни по общеуголовным соста¬
вам, смягчение жестокости наказаний, расширение прав сосло¬
вий и постепенное уничтожение сословных перегородок, кон¬
солидация общества в системной оппозиции к сословно¬

3. Право и государственность Российской империи
145
феодальным институтам самодержавия и попытки найти выход
в обретении национальной культурной самоидентификации.
Борьба двух тенденций многократно стимулировала актив¬
ность духовной жизни общества, сконцентрировав его внима¬
ние на специфике русского духа и путях развития России. Ин¬
терес к России обострился во многом благодаря двум фунда¬
ментальным явлениям XVIII и XIX вв. — политическому
повороту Петра I и утверждению в качестве активного фактора
развития русской государственности культурно-правового кос¬
мополитизма, с тех пор неизменно сопровождающего Россию в
различных формах и ипостасях («приобщение к цивилизации»,
к «общечеловеческим ценностям»; «международная классовая
солидарность», «правовая глобализация»).
В XIX в. важным знаком поиска идентичности стала борьба
«западников» и «славянофилов» 40—50-х гг., которая сообщила
особый смысл политическим событиям, происшедшим в Рос¬
сии в конце XIX и начале XX в. Речь идет в первую очередь о
вариантах решения крестьянского вопроса, имевшего в России
принципиальное значение не только и даже не столько для аг¬
рарного производства самого по себе, сколько для всей русской
культуры и государственности.
Как известно, непосредственным последствием крестьян¬
ской реформы 1861 г. стали народные волнения, нарастающая
тенденция к обезземеливанию крестьян, деградация экономики
аграрного сектора и упадок центральных русских губерний, ко¬
торый, по словам В. О. Ключевского, стал «официально при¬
знанным фактом»1. В силу этого обострился вопрос о путях
дальнейшего развития крестьянства как социальной, экономи¬
ческой и культурно-политической общности. Разрешение этой
проблемы, вокруг которой уже давно велась ожесточенная об¬
щественная борьба, напрямую зависело от политико-правовых
альтернатив, предлагавшихся в рамках господствующих воззре¬
ний на дальнейшую судьбу русской государственности.
В период реформ второй половины XIX в. наметились две
основные концепции государственности, борьба которых опре¬
делила динамику политического развития России в конце
XIX	— начале XX в. Прежде всего это возникшая еще в Сред¬
ние века в странах Центральной и Северной Европы доктрина
полицейского государства, внедренная в России Петром I.
1 Ключевский В. О. Краткое пособие по русской истории. М., 1992. С. 157.

146
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
В основных чертах ей продолжала соответствовать государст¬
венная машина пореформенного периода. Характерной особен¬
ностью этой концепции, как отмечалось, была ориентация го¬
сударства на регулирование всех сторон общественной и во
многом личной жизни граждан в соответствии с некими рацио¬
нально познанными «естественными» началами.
Во второй половине XIX в. под влиянием немецкой, прежде
всего исторической, школы права в кругах либеральной русской
интеллигенции делается все более и более популярной иная
концепция власти — доктрина правового государства, для кото¬
рой характерны принципы разделения властей, связанности го¬
сударства законом, гарантии прав личности, запрет чрезмерно¬
сти государственного вмешательства в общественную и частную
жизнь. Характерным для теории правового государства стало
его противопоставление гражданскому обществу, для которого
считались фундаментальными такие основания, как право на
свободное самоопределение личности в сфере, свободной от
вмешательства государства, особенно в экономике и культуре;
саморегулирование экономического и культурного творческого
процесса в результате свободной игры общественных сил;
стремление к достижению в общественно значимой деятельно¬
сти максимально возможного экономического и культурного
уровня в условиях свободной конкуренции; возникновение и
культивирование нового верхнего слоя общества, отличающего¬
ся владением собственностью при уравнивании его со старыми
привилегированными слоями, особенно сословием дворян-зем-
левладельцев1. Концепция правового государства стала юриди¬
ческим коррелятом идеологии протестантизма, западного капи¬
талистического модернизма и индивидуалистической этики.
Анализ общественной мысли России пореформенного пе¬
риода свидетельствует о господстве в кругах чиновничьей и
академической интеллигенции либеральных воззрений, оказав¬
ших сильное воздействие на постановку актуальных обществен¬
ных проблем — от крестьянской до конституционной.
Сочетание элементов полицейского и правового государства,
а затем все большая эволюция в сторону принятия собственно
либеральной доктрины государственности и правопорядка —
основное направление развития России в конце XIX — начале
1	См.: Соколов А. Н. Идея правового государства в Германии и механизм ее
реализации: Автореф. дис	д-ра юрид. наук. Харьков, 1992. С. 18.

3. Право и государственность Российской империи
147
XX	в. Именно в этом русле лежит система мероприятий
П. А. Столыпина по разрушению общины и переводу русского
сельского хозяйства на фермерские основы. «Удовлетворить зе¬
мельную нужду крестьянства распродажей части помещичьих
земель, обогатить помещичий класс этой распродажей, создать
класс крестьян-собственников, замкнутых в своих земельных
интересах, дать землевладению и промышленности дешевого
рабочего в лице обезземеленного крестьянства, а излишкам его
давать выход в переселении на казенные земли из Европейской
России — такова аграрная политика правительства», — писал о
столыпинской аграрной реформе В. О. Ключевский1.
В этом же направлении следует рассматривать и деятельность
С. Ю. Витте, в том числе разработанный им Манифест Нико¬
лая II от 17 октября 1905 г., придвинувший государственный
строй полицейской России вплотную клиберально-конституци-
онному пути развития. Симптоматично, что подавляющая часть
продукции русского правоведения — как публицистического,
так и научного характера — была интерпретацией и парафразом
западных либеральных концепций государства и права, прежде
всего немецкой доктрины правового государства, предлагавшей¬
ся к прямому внедрению в России. Русское дореволюционное
правоведение, представленное в своей основной творческой час¬
ти естественно-правовой и позитивистской школами, выполня¬
ло роль транслянта западного конституционализма в политико¬
правовую жизнь России и поэтому оказалось одновременно и
плодотворным, и в известном смысле поверхностным для нашей
правовой культуры. «Наше отношение к западной науке можно
сравнить с отношением глоссаторов к римской юриспруден¬
ции, — писал Н. М. Коркунов. — И нам приходилось начинать с
усвоения плодов чужой работы, и нам прежде всего надо было
подняться до уровня иноземной науки... Мы не могли, как они,
спокойно работать над усвоением плодов опередившей нас нау¬
ки запада. Наука эта — наука живая. Она развивается с каждым
днем, идет вперед... Тем не менее, в каких-нибудь полтораста лет
мы почти успели наверстать отделявшую нас от западных юри¬
стов разницу в шесть с лишним столетий»2.
Духовный ренессанс, который переживала Россия в конце
XIX	— начале XX в., представленный в философии работами
1	Ключевский В. О. Краткое пособие по русской истории. С. 162.
2	Коркунов Н. М. История философии права. СПб., 1915. С. 233.

148
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
сторонников идеи «возрожденного естественного права» —
В.	М. Гессена, Б. А. Кистяковского, С. А. Котляревского,
И. А. Покровского, И. В. Михайловского, П. И. Новгородцева,
Б. Н. Чичерина и др.; а также приверженцев юридического пози¬
тивизма — Н. М. Коркунова, М. М. Ковалевского, Г. Ф. Шерше-
невича и их единомышленников — именно в сфере права дал об¬
разцы высокого уровня европейского мышления отечественных
юристов, но не создал в теории за рядом исключений, ориги¬
нальных трактовок отечественной юридической культуры.
«Школа наших юристов есть почти исключительно практиче¬
ская, а практика, обыкновенно увлекаемая задачами отдельного
случая, теряет из виду общую конструкцию», — писал Н. Л. Дю¬
вернуа1. Исключение — историческая школа русского права
(С. И. Баршев, И. Д. Беляев, М. Ф. Владимирский-Буданов,
Н. Л. Дювернуа, Н. Д. Иванишев, П. Г. Колмыков, В. Н. Леш-
ков, Н. И. Крылов, Д. И. Мейер, М. М. Михайлов, Ф. Л. Мо¬
рошкин, К. П. Победоносцев, А. Г. Станиславский, В. И. Сер¬
геевич, Ф. В. Тарановский и др.), в работах представителей кото¬
рой постепенно формировалось видение самобытных черт
русского государства и права2.
Конец XIX в. в плане научной рефлексии представлен в ос¬
новном заимствованными западными юридическими школами
и в меньшей степени — оригинальной отечественной правовой
идеологией. И. С. Аксаков писал в 1861 г., незадолго до мас¬
штабной судебной реформы: «Юристы! Да где они? У нас нет
русских юристов, у нас есть чиновники, хорошо знающие Свод
законов, знающие все судейские ходы и выходы, и ученые док¬
тора римского права, столько же русские в области юридиче¬
ской науки, сколько их учителя немцы. Народных юридических
обычаев и воззрений ни один русский юрист не ведает, опыт¬
ность чиновника, знающего наизусть Свод законов и умеющего
прилагать его к нашей судебной практике, не дает ему никако¬
го права называть себя юристом в ученом смысле слова: он не
выносит из этого знания и из этой опытности никакого цель¬
ного юридического созерцания (...) При нашей отчужденности
от народа, и по другим причинам, не только нельзя и думать о
каком-либо цехе юристов, но искусственное заведение таких
1	Дювернуа Н. Л. Значение римского права для русских юристов // Времен¬
ник Демидовского юридического лицея. 1882. Кн. 1. С. 54.
2	См.: Акчурина Н. В. Историческое правоведение: становление, развитие в
России в 30—70-х годах XIX века. Саратов, 2000.

3. Право и государственность Российской империи
149
цеховых юристов было бы крайне вредно для нашей не вполне
сложившейся гражданской жизни»1.
Тот факт, что отечественная юридическая школа реально
возникла лишь к середине XIX в., — драматическое последствие
империи XVIII в., сделавшей практически невозможным и не¬
нужным самостоятельное правовое мышление в России. Это
правовое «самооскопление» полицейского государства самым
негативным образом отразилось на последующей способности
России к совершенствованию своей государственности и право¬
порядка, и эта способность до сих пор далеко не восстановлена.
Значительная часть литературы по философии права конца
XIX	— начала XX в. носила характер компилятивной популяри¬
зации идеи немецкого правового государства. Позитивистские и
естественно-правовые школы в России дали целый пласт лите¬
ратуры «чистого права», оплодотворенной, конечно, националь¬
ной культурой, направленной против существовавших в стране
порядков. Это объясняется самодержавной формой правления и
делает во многом понятным ту легкость, с которой данная лите¬
ратура была устранена из отечественного правосознания бурей
Октябрьской революции 1917 г.
Разумеется, это нисколько не умаляет вклада мыслителей в
осознание юридических проблем вообще и их российской спе¬
цифики в частности, в том числе средствами просвещения и
пропаганды учений, выглядевших весьма революционными и
новыми в тогдашней полицейской России. Творчество русских
правоведов конца XIX — начала XX в., безусловно, способство¬
вало росту общей культуры и юридического самосознания в
сфере академической и бюрократической элит России. Эта
роль и эта функция отечественного правоведения конца XIX в.
имеют много общего с нашим правоведением времен пере¬
стройки и постперестройки, также активно пропагандировав¬
шим западные либеральные доктрины, которые звучали ориги¬
нально в стране, стиснутой долгое время марксистскими догма¬
тами. Увлечение либерализмом было бы вполне заурядным
явлением, если б не утрачивало в общественном сознании сво¬
ей подлинной оценки как просветительского и информацион¬
ного течения и не претендовало на нормативность и участие в
практическом переустройстве Российского государства и права
1 Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? С. 628—629.

150
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
в качестве очередного «истинного» рационального моделирова¬
ния российского общества.
Драма начала XX в. состояла, возможно, в том, что духовные
наследники славянофилов, выступая за самобытность пути рус¬
ского народа, сбережение православной веры, отрицание за¬
падных форм государственного устройства, фактически пред¬
почитали самодержавную форму правления, смягченную «про¬
свещенной» национальной политикой и либеральными
свободами. Это обстоятельство не свидетельствует, разумеется,
о непродуктивности традиций славянофильства в сфере права:
в его рамках были сформированы начала русской юридической
школы, самостоятельной и оригинальной, давшей основы ме¬
тодологии преодоления «панацеи» индивидуализма и космопо¬
литизма на путях учения о соборности.
Следует к тому же отметить, что исходя из опыта революций
1905—1917 гг. русская философская и правовая мысль стала по¬
степенно осознавать тупик первоначальных революционных
увлечений и пагубность для России роли, выполнявшейся в
этом смысле русской интеллигенцией, призвав ее представите¬
лей отказаться от революционного утопизма и вернуться к поч¬
венным национальным традициям отечественной мысли по
преодолению раскола общества, движению к его единению с
личностью и национальной самобытности. Эту тенденцию,
весьма, правда, запоздавшую, отразили сборники статей «Вехи»
и «Из глубины», изданные в Москве в 1909 и 1918 гг.1
Путь к подспудному отторжению либеральной всечеловеч-
ности как основы реформирования Российского государства и
права наиболее наглядно проявился в форме и характере осво¬
бодительного движения. Либеральная и социалистическая его
части, почти всецело увлеченные конституционными и буржу¬
азно-демократическими доктринами, практически сразу же
подпали под влияние западных космополитических центров.
Демократическое Временное правительство эсера А. Ф. Керен¬
ского было сформировано масонскими структурами и практи¬
чески полностью состояло из их представителей. Руководящие
деятели ведущих «парламентских» партий предреволюционной
России были масонами, включая партии кадетов и трудовиков.
Имеются свидетельства руководителя петербургской полиции
1 См.: Вехи. Сб. статей о русской интеллигенции; Из глубины. Сб. статей о
русской революции. М., 1992.

3. Право и государственность Российской империи
151
С. П. Белецкого о существовании связей масонства с
С. Ю. Витте, митрополитом Антонием и даже самим П. А. Сто¬
лыпиным. Многие другие аналогичные факты, ставшие сейчас
предметом научного анализа, свидетельствуют о глубоком кри¬
зисе как официального правительственного, так и значитель¬
ной части легального оппозиционного лагерей, исторической
ограниченности путей, предлагавшихся ими России.
Деятельность многих выдающихся представителей россий¬
ской культуры, связавших свое общественное кредо с западны¬
ми, в том числе масонскими, центрами влияния (среди этих
деятелей было немало известных юристов, историков: М. Кова¬
левский, С. Котляревский, Н. Павлов-Сильванский, адвокатов:
М. Маргулиес, С. Белавинский, О. Гольдовский и др.), объек¬
тивно способствовала дезинтеграции культурно-исторических
основ российской государственно-правовой системы. Данная
линия постепенно возобладала в правительственных, а еще ра¬
нее — думских кругах, что привело к изоляции политической
элиты России от отечественного менталитета, дезориентации
национального правосознания. В стране углублялся социаль¬
ный раскол, усиливалась напряженность, стимулируемые ак¬
тивным внедрением капиталистических отношений в промыш¬
ленность и сельское хозяйство, «человеческий фактор» которых
был лишен необходимой социальной защиты.
Проникновение в русскую интеллигентскую и бюрократиче¬
скую среду идей протестантско-либеральной идеологии драма¬
тически дезорганизовало национальную интеллектуальную эли¬
ту в критически важный период истории, изолировало ее от
собственной идентичности и от социальных опор в глубинных
пластах культуры. Не случайно политическая система России
после Манифеста 17 октября стала принимать квазиподобный
облик западных политических систем, лишь верхушечно их
имитирующий, но не имевший ничего общего с их социальной
основой. Это фактически лишило русское государство всякой
осмысленной управляемости. Судьба нации оказалась вручена
многочисленным враждовавшим группам и группкам интелли¬
генции, тесно связанным с Западом, но лишенным прочных
корней в самой России.
Результатом такого политического развития стало нараста¬
ние раскола в правосознании общества — верного для России
предзнаменования ближайших социальных потрясений, ката¬
лизатором которых в данной исторической ситуации выступил

152
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
либеральный конституционализм, готовившийся сменить по¬
лицейское государство. Именно западные истоки — сначала
бюрократизм (полицейское государство), а затем либерализм
(квазиконституционная монархия) — привели Россию к рево¬
люции, сделали ее неизбежной, отключив естественные защит¬
ные механизмы и иммунитеты русской государственности.
Это — фундаментально ложное состояние правящих кругов, в
том числе и патриотически настроенных, включая таких вы¬
дающихся его деятелей, как Николай II, П. А. Столыпин,
П. Н. Милюков, В. М. Чернов, В. М. Пуришкевич и др., кото¬
рые объективно не могли преодолеть рамок полицейской либо
либеральной альтернатив. Русские бюрократия и интеллиген¬
ция «оевропились», «обмасонились» либо впали в крайне уз¬
кий национализм. Все их усилия вели в конечном счете лишь
к одному — к революции. Схватка интеллигенции и прави¬
тельства свидетельствовала об их взаимном кризисе, неспособ¬
ности предложить адекватную национальную программу.
Абсолютизм, обеспечив длительный период развития Рос¬
сии, к концу XIX в. себя исчерпал. По сути дела, реформы
Александра II подготовили фундамент для свержения самодер¬
жавной власти. Дело стало только за временем, и в этом смысле
альтернативы 1917 году скорее всего не было. Разрушалась пет¬
ровская государственность и вряд ли было возможно, особенно
с расколотым правосознанием России, чтобы уход столь мощ¬
ной, эшелонированной системы не сопровождался колоссаль¬
ными потерями и потрясениями.
Переворот 1917 г. во многом объясняется назревшим и гото¬
вым к разрешению кризисом европоцентризма, потребовавшим
напряжения духовных сил России и актуализировавшим скры¬
тые русла ее сложнейших духовных течений. Коренная слабость
правительственного и либерального политических лагерей за¬
ключалась в кризисе политического и правового сознания эли¬
ты российского общества, историческая фундаментальность ко¬
торого свидетельствовала о надвигающемся неизбежно ради¬
кальном его разрешении.
4.	Советская правовая система
В России освободительное движение второй половины
XIX	в. стало своеобразным порождением полицейского госу¬
дарства (революционное народничество, конституционно-де¬

4. Советская правовая система
153
мократическая и социал-демократическая оппозиция). Борьба с
самодержавием приобрела в конечном счете форму западного
революционаризма, характерными признаками которого как
способа социальных изменений были: стремление к господству
над государственной машиной и через нее — над обществом;
культурное покровительство Запада и принятие его ценностей
за образец исторического пути (в этом сходятся, каждый по-
своему, и либеральный, и марксистский подходы); выдвижение
экономического детерминизма в эпицентр общественных дис¬
куссий; ориентация на дифференциацию, раскол общества и
решение проблем через его внутреннюю конфронтацию.
История первых рабочих организаций и в целом рабочего
движения в России свидетельствует о преобладании в его про¬
граммных установках воззрений европейской социал-демокра¬
тии. Так, программа «Северного союза русских рабочих», со¬
ставленная в декабре 1878 г., ставила целью согласовывать свои
действия с задачами «социально-демократических партий Запа¬
да», т. е. I Интернационала, в котором ведущую роль играли
немецкие социал-демократы.
Поэтому неудивительно, что альтернатива либерализму поя¬
вилась в России также в оболочке иностранной доктрины и с
организационной стороны не только не отличалась от перечис¬
ленных признаков классического «якобинства», но и представ¬
ляла в своих ответвлениях крайние, насильственные варианты
революционности. Речь идет о социалистической оппозиции и
в целом социалистической альтернативе, которая либеральны¬
ми «государственниками» высокомерно рассматривалась как
антинациональная и бесперспективная. Противники револю¬
ции находили ее немецкие, еврейские и иные «антирусские»
корни1. «Я решительно расхожусь с этой теорией, — писал из¬
вестный советский диссидент А. Д. Синявский. — Но трудно
согласиться и с другой, противоположной точкой зрения, в со¬
ответствии с которой Октябрьская революция и советская ци¬
вилизация — это исключительно русское, национальное по¬
рождение. В революции, мне представляется, — продолжает
он, — сплелось и то и другое — национальное и интернацио¬
нальное, локальное и мировое. И тот факт, что она свершалась
как разрыв с национальным прошлым, с национальной стари¬
1	См., например: Солженицын А. И. Двести лет вместе: В 2 ч. М., 2001. Ч. 2.
С. 170—174.

154
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ной и даже с национальным лицом России, не исключает ее
принадлежности к родной земле, хотя революция далеко выхо¬
дит за эти пределы»1.
Парадокс (чисто внешний) здесь состоит в том, что именно
социализм стал формой и исключительно закономерной для
России нишей, в которой смогла сохраниться, выжить и в ко¬
нечном счете возобладать тенденция к национальной идентич¬
ности. Социализм, наиболее близкий принципам русского на¬
ционального уклада жизни и русской ментальности2, в силу
исторически сложившихся обстоятельств, связанных с послед¬
ствиями революции Петра Великого, не мог не выступать во
внешнеаберративной — западнической форме либерал- и со¬
циал-демократизма.
Симптоматична борьба В. И. Ленина с русским либерализ¬
мом. Природа неприятия Лениным этого направления всегда
трактуется однобоко и упрощенно: либо с «классовых» позиций
марксистами, либо с абстрактно-цивилизационных буржуазны¬
ми демократами. Между тем именно в непримиримости Ленина
к либерализму кроется специфика его национального чувства и
объективно русской позиции, которую он фактически занимал
в революции и которая стала исторической реальностью спустя
значительное время после его смерти. Именно классовая трак¬
товка русского национального интереса, которой придерживал¬
ся Ленин, была, вероятно, действительно адекватна тогдашней
России, в отличие от прямолинейного официального и оппози¬
ционного национализма буржуазно-демократического толка.
Объективная цель русского освободительного движения за¬
кономерно состояла в эмансипации России от форм (абсолю¬
тизм, либерализм), навязанных ей иной культурой и сковываю¬
щих ее потенциал, творческие силы. Поэтому освободительное
движение в России имело собственный глубоко внутренний
смысл, логику, лишь внешне подчиняясь схемам классических
буржуазно-демократических «антифеодальных» революций. Ос¬
1	Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. М., 2002. С. 15.
2	По мнению яркого представителя русского исторического правоведения
B.	Н. Лешкова, «отличительное свойство нашего народа, сообщившее особен¬
ность его истории, состоит в общинности, в общинном быте, в способности со¬
ставлять общины и постоянно держаться общинного устройства, порешая все
при посредстве общины. (...) Общинность с ее отношением к личности есть ус¬
ловие всей русской особенности». См.: Лешков В. Н. Русский народ и государ¬
ство. История русского общественного права до XVIII века. СПб., 2004.
C.	110—111.

4. Советская правовая система
155
вобождение России от самодержавия и аналогичный процесс в
средневековой абсолютистской Европе — различные по сущно¬
сти явления. В России — это поиск собственной идентичности,
а вовсе не борьба одной части общества с другой в пользу како¬
го-либо политического или экономического блага.
Не случайно белое движение, смыслом которого было стрем¬
ление свергнутой элиты вернуть утраченные политические и
экономические позиции на прежней монархической либо новой
либеральной основе, потерпело в России полное поражение.
«Красные» сумели победить и, главное, утвердиться в стране во
многом благодаря преодолению первоначальных марксистских
рационалистических проектов и последующему достижению
идентичности с национальными интересами России.
Первым юридическим манифестом нового режима, пришед¬
шего к власти в результате вооруженного восстания 25 октября
1917 г., стал известный Декрет о суде № 1 от 22 ноября 1917 г.,
которым упразднялись прежняя правовая система и институты
царской судебной юстиции, введенные в ходе либеральной су¬
дебной реформы 1864 г. Данный шаг очень характерен с пози¬
ций трактовки глубинной сущности совершенного переворота
и разрешенного им противоречия: Россия освобождалась от
системы правового либерализма, заимствованной у Запада и
прекрасно там себя показавшей, но уже давно переживавшей
глубокий кризис отторжения русским правовым сознанием.
Демократическая судебная система, будучи механически «на¬
ложена» на дезориентированные в культурном отношении круги
русской интеллигенции и городских слоев, вызвала эффект раз¬
ложения правового сознания общества, когда оно стало оправ¬
дывать покушение на убийство (известное дело революционерки
Веры Засулич) и восторгаться изощренной изворотливостью су¬
дебных адвокатов, представлявших зло добродетелью, порок
извинительной слабостью. Неудивительно, что на период рас¬
цвета судебной системы 1864 г. падает разгул преступности в
России, прежде всего распространение политического террориз¬
ма и экономического (корыстного) бандитизма. Неудивительно
и то, что отмена большевиками судебной реформы не вызвала у
населения серьезного сожаления: ее структуры несли типично
буржуазный дух юридического меркантилизма, чуждый и непо¬
нятный большинству трудовых слоев тогдашней России.
Однако «расчищенное» от самобытности либеральными про¬
ектами правовое сознание России стало полем новых экспери¬

156
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ментов — значительно более кровавых и произвольных: в ответ
на белый большевики организовали красный террор, проходив¬
ший вне самых элементарных норм судопроизводства. Нару¬
шенная в конце XIX в. правовая почва России еще долго не
могла устояться и определиться в поиске адекватной формы:
этот процесс относительно завершился лишь к 60-м гг. XX в.,
когда в союзном государстве были приняты Основы уголовного
и гражданского законодательства и судопроизводства, создав¬
шие новое и во многом самобытное правовое качество, исполь¬
зуемое Россией и после распада СССР.
В правовой и политической сферах Октябрьская революция
окончательно демонтировала монархическо-полицейскую госу¬
дарственность западного образца, введенную Петром I. Декла¬
рация прав народов России от 5 ноября 1917 г., провозгласив
равенство и суверенитет всех народов, ликвидацию всех приви¬
легий и ограничений, связанных с принадлежностью к той или
иной нации, и право наций на политическое самоопределение,
дала мощный толчок формированию федеративного государст¬
ва на базе союзной и автономной государственности народов
бывшей Российской империи.
В ноябре 1917 г. постановлением ВЦИК и СНК было уп¬
разднено деление граждан на сословия (состояния) и ликвиди¬
рованы все привилегии, связанные с сословиями. Население
страны стало именоваться гражданами. Декретами от 19 и
20 декабря 1917 г. о гражданском браке, детях, ведении книг за¬
писей актов гражданского состояния и о разводе проведены ме¬
ры по уравниванию женщины в правах с мужчиной. Были вве¬
дены также декреты об отделении церкви от государства и шко¬
лы от церкви.
В 1918 г. приняты первые советские кодексы — о брачном,
семейном и опекунском праве, а также о труде. Они заложили
начало новой законодательной формы права — отраслевых ко¬
дексов взамен прежних Свода и Уложений. Государство, беря
на себя практически все некогда «частное», стремилось через
кодифицированные акты ввести экономическую и социальную
жизнь в рамки централизованного регулирования. Надо ска¬
зать, что здесь не обошлось без сильного влияния германской и
романской (французской) юридических традиций, базировав¬
шихся на актах подобного рода. Так, первая советская крупная
кодификация права начала 20-х гг. была в значительной мере
рецепцией германского права, в частности в сфере гражданско-

4. Советская правовая система
157
правового регулирования — Германского гражданского уложе¬
ния 1896 г. Тогда, в 20-е гг. — годы новой экономической по¬
литики, государство допускало частную собственность и част¬
ную экономическую инициативу. От германского права совет¬
ские кодексы восприняли пандектную систему изложения
нормативного материала: УК и ГК 1922 г., а также практически
все кодексы, принятые в СССР в последующее время, имеют
один общий раздел (общая часть) и несколько специальных
(особенные части).
Что же такое советская правовая система? Ответ может пока¬
заться во многом известным. Сколько уже о ней писали: и ее
теоретики в лучшие для этой системы времена и затем — не
меньше — ее критики. Сохранило ли, однако, советское право
концептуальную целостность с русским правом? Относится ли
советское право к явлениям, противоположным по своей соци¬
альной сущности старому русскому праву? Суть советской сис¬
темы сводят в основном к ее идеологической основе — марксиз¬
му-ленинизму, в соответствии с которым строилась советская
экономика, проводилась социальная политика и функциониро¬
вали советское государство и право.
Между тем этот идеологический способ изучения и объясне¬
ния советской правовой системы во многом уже себя исчерпал.
Подход, реализовавшийся в его рамках, слишком поверхност-
но-популистичен (в ту или иную сторону), а поэтому выводы
из него весьма плоски и утилитарны. Этот подход можно пред¬
ставить как закономерную и необходимую преамбулу к серьез¬
ному анализу явления, достаточно глубокого, чтобы дать обна¬
ружить себя тривиальными политическими методами и при¬
чинно-следственными схемами-объяснениями.
При первом изучении советской правовой системы нельзя
не отметить своеобразной адекватности характеристик, давав¬
шихся ей официальной советской наукой. Правда, именно эти
характеристики вызывают подчас сомнения из-за политически
буквального к ним отношения.
В советской науке правовая система рассматривалась как
«существенный фактор общественно-экономического разви¬
тия», как «инструмент воздействия на производственные отно¬
шения — предпосылку и итог деятельности их участников»1.
1	Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева. Кн. 1.
М., 1986. С. 51.

158
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
Этот тезис, с одной стороны, характеризует подчиненную
роль права в технократическом обществе, а с другой — высту¬
пает символом специфического для отечественного права фе¬
номена — надпозитивного, сверхгосударственного понимания
правового регулирования, когда определение юридического
сливается с непосредственно социальным.
Не случайно другой важной чертой советской правовой сис¬
темы советские юристы считали ее функцию быть «средством
закрепления и охраны политической системы», в рамках кото¬
рой проведена дихотомия «инструментального» правопорядка с
его политико-государственными началами, где государствен¬
ное, политическое всегда есть нечто отдельное от правового.
Советская правовая система должна была выполнять роль нор¬
мативной основы «деятельности, функционирования трудовых
коллективов»1, в чем опять-таки просматривается весьма при¬
сущее русской правовой традиции стремление к непосредствен¬
ному воздействию на общество, приближению права к жизне¬
деятельности социально-профессиональных групп.
И наконец, знаменитая идеологичность советской правовой
системы означала перенос нравственно-правового воспитания
«с внешней, императивной стороны на самосознание, саморегу¬
лирование, обеспечивающие свободный выбор вариантов пра¬
вового поведения и деятельности»2. Поэтому идеологичность
советской правовой системы имела своего рода «двойное дно»:
внешнее — грубо-схематичное «нормативное» поведение, навя¬
зываемое официальным правопорядком без учета реальной эко¬
номической, культурной, национальной специфики общества,
и внутреннее — извечное стремление уйти от внешнего принуж¬
дения, перейти от права, закерпленного в законах, к морально¬
правовому осознанию конкретно-национального смысла долж¬
ного, желание повиноваться только ему. Драма советской пра¬
вовой системы, вероятно, состояла в противоречивости этих
двух начал, где лубочный марксизм не давал ни реализоваться,
ни умереть исконным чертам русского юридического духа.
Эволюция российской правовой системы в послеоктябрь¬
ский период — сложная взаимосвязь идеологической формы,
имеющей поверхностный характер, с содержанием права, не
1	Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева. Кн. 1.
С. 50.
2	Там же. С. 52—53.

4. Советская правовая система
159
поддающимся однозначным оценкам. Между тем советское
право в научных исследованиях весьма односторонне исчерпы¬
валось классовой природой. Удивительно, но его теоретики в
советское время и его критики в постперестроечный период
ничего в нем больше, в принципе, и не видели. Это — сугубо
идеологический подход к сложным явлениям культуры, когда
понятие права выводится на орбиту высокого абстрагирования,
на которой его предлагают рассматривать как универсальный
спутник некоей общей цивилизации с набором идеальных ха¬
рактеристик — демократизма, гуманизма, равенства, справед¬
ливости и т. д., толкуемых к тому же в либеральном духе. Со¬
ветское право находится вне этих идеальных построений как
явление, совершенно прозрачно-классовое, политическое, ко¬
торое должно быть просто демонтировано и заменено.
При внимательном же изучении послереволюционного опы¬
та, если отбросить политические и эмоциональные шоры, мож¬
но увидеть, что российская правовая система во многом сумела
восстановиться и совершить великолепную культурную эволю¬
цию подчас на основе новых институтов, многие из которых
оказались более перспективными, чем не только дореволюци¬
онные механизмы, но и классические западные конструкции.
Именно в лоне КПСС и марксизма, как и раньше в лоне
церкви и христианства, происходило развитие русской культу¬
ры. Отделить сущность этого процесса от его институциональ¬
ной формы невозможно, не повредив такой хирургической опе¬
рацией тканей российской правовой цивилизации. Нельзя бо¬
роться с советской системой как таковой огульно. Она есть
сложное культурное явление1. Источник нашего движения —
не в отрицании советского права. Как известно, церковь также
за свою историю много раз покушалась на права человека, под¬
час в самых жестоких формах, эти попытки однако не стали ос¬
нованием к сомнению в ценностях христианства.
В советский период отечественная юридическая культура пе¬
режила значительный прогресс. Право, правовое сознание, жиз¬
недеятельность юридических учреждений оказались намного
сложнее и автономнее, чем это могли представить марксистская
доктрина и конкретный политический режим, утвердившийся в
стране после революции. Именно советский период — не менее
сложный и кровавый, чем его предшественники — в русской
1 См.: Булавка Л. А. Феномен советской культуры. М., 2008.

160
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
истории ознаменовался бурным ростом законотворчества, поис¬
ком и созданием крупных, невиданных ранее в России законо¬
дательных форм — кодексов, основ законодательства, конститу¬
ций. Первая отечественная Конституция — Конституция
РСФСР 1918 г. Первая «имперская» Конституция — тоже совет¬
ская. С этими фактами нельзя не считаться: опыт, накопленный
в советское время, требует не столько пристрастного политиче¬
ского порицания, сколько внимательного научного изучения.
Важным аспектом этого опыта является система юридиче¬
ского образования, юридической науки, совершенно несравни¬
мые по масштабам и уровню с тем, что было в дореволюцион¬
ной России.
Однако нельзя не видеть, что советское право — своеобразное
право. Его специфика имеет весьма сложную и разноплановую
природу. Внешняя, лежащая на поверхности ее характеристи¬
ка — это идеологическая форма, в рамках которой создавалось и
развивалось советское законодательство. Социалистические
принципы исключили из него все «частное», открыв широкую
дорогу юридическому и квазиюридическому вмешательству го¬
сударства в экономическую и социально-культурную сферы.
Поэтому это право с содержательной стороны напоминает гро¬
мадную административную отрасль, где сведены к минимуму
координационные связи субъектов в пользу субординационных.
Именно из-за широкого государственного вмешательства — те¬
перь на марксистской основе — в праве вновь, как и в условиях
абсолютизма, стали глохнуть и чахнуть традиционные и индиви¬
дуальные механизмы регулирования; институты, обслуживаю¬
щие частный оборот и стимулирующие экономическую, соци¬
альную инициативу людей. Именно эту черту советского права,
детерминированную политическим режимом, существовавшим
в рамках однопартийной политической системы СССР, принято
рассматривать как главную и определяющую: на ней построены
как научные классификации современных правовых систем, вы¬
деляющие социалистическое право в особую типологическую
группу1, так и позднейшая критика советского права в нашей пе¬
рестроечной и постперестроечной литературе. Между тем эта
черта при всей ее важности не может исчерпать сущности столь
сложного периода развития отечественной правовой системы.
1 См.: Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988;
Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева.

4. Советская правовая система
161
Идеологичность советского права имеет закономерные связи
в глубинных структурах российской правовой культуры. В сво¬
их первоначальных вариантах, относящихся к началу 20-х гг.,
советское право выразило миссию — ниспровержение сложив¬
шейся в России государственно-позитивистской школы, захва¬
тившей институты монархической власти, значительную часть
либеральной оппозиции, официальную идеологию, законотвор¬
чество. Вероятно, далеко не случайно, что зарождение совет¬
ского права шло в духовной среде культурного модернизма и
таких его доминировавших в Советской России течений, как
авангардизм, абстракционизм, футуризм — искусства «просто¬
го, как мычание» (В. В. Маяковский). Примерно так можно оп¬
ределить и юридические, в том числе процессуальные, формы
20—30-х гг. в сравнении с классическими институтами судеб¬
ной реформы 1864 г.
Русское право нуждалось в обновлении, но таком, которое
было бы адекватно русскому правовому сознанию, его коллек¬
тивистской и антирационалистической природе. Такого рода
преобразования объективно не могли предложить западные ли¬
беральные экстраполяции и заимствования в русском законо¬
дательстве конца XIX в., они не нашли поэтому практически
никакой иной поддержки, кроме как у самой государственной
власти. С ее уходом, не имея серьезных корней в российском
обществе, идеи либеральных реформ были легко устранены из
правового сознания населения.
Ключевыми и во многом загадочными для понимания но¬
вейшей отечественной правовой системы остаются до сих пор
30—50-е гг. XX в. Политические кампании по развенчанию
«культа личности Сталина», прокатившиеся по стране, в том
числе и в сфере науки, еще более отдалили нас от понимания
происходившего. Так, в сфере права принято обращать внима¬
ние на то, что Конституция СССР 1936 г. была демократиче¬
ской лишь по форме и вовсе не совпадала с реальной полити¬
ческой и юридической практикой. Это связывается с режимом
личной власти И. В. Сталина. Такого рода трактовки значи¬
тельно упрощают историю. Действительные коллизии Основ¬
ного закона, впервые в полном объеме регулировавшего кон¬
ституционные отношения в стране, определялись не столько
волевыми устремлениями И. В. Сталина, сколько реальной ис¬
торической и культурно-правовой ситуацией, создавшейся в
России к тому времени — периоду беспрецедентного социаль¬

162
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ного авангарда, к которому страна шла почти два предыдущих
столетия. Сбалансировать, «исправить», а тем более остановить
этот процесс, как, например, все то, что произошло в ходе и
после современной нам перестройки, объективно не под силу
одному человеку, даже выдающемуся.
Советский правовой авангард, имевший, конечно, и собст¬
венные перегибы и крайности, сумел тем не менее найти само¬
стоятельную почву в общественном сознании и культуре. Его
судьба — сложное, противоречивое, подчас трагическое явле¬
ние в российской истории, которое, однако, дало значительные
конструктивные плоды. К началу 60-х гг. страна имела доволь¬
но развитое законодательство, эффективный комплекс юрис¬
дикционных органов, растущую тенденцию к стабилизации и
даже некоторому снижению социальной патологии. Поэтому
советское право в целом следует рассматривать как новый,
важный этап в жизни российского права. Советское право —
естественный элемент российского правового феномена. Со¬
ветское право было единственным способом и формой выжива¬
ния российского права в структурах западной цивилизации, в
которые интегрировала Россию ее монархическая государствен¬
ная власть в XVIII—XIX вв. Чтобы выжить в новых условиях и
модернизироваться, российское право «ушло» в советское пра¬
во. Советское право — это синоним российского права, этап
его развития, далеко не худший.
Поэтому далеко не случайно, что, когда в перестроечной Рос¬
сии социализм стал объектом легальной и уничижительной кри¬
тики, обнаружился парадоксальный феномен, образно сформу¬
лированный философом-диссидентом А. Зиновьевым: «Мы це¬
лились в коммунизм, а попали в Россию». В форме советского
права жила и развивалась российская правовая культура, кото¬
рая никогда, даже в самые мрачные периоды политического
диктата и репрессий, не утрачивала самостоятельности и духов¬
ной целостности. Наоборот, коммунистический изоляционизм,
в котором вынужденно оказалась отечественная правовая систе¬
ма, послужил для нее мощным щитом от интервенции западной
массовой культуры, в том числе в сфере права — интервенции,
жертвой которой стали многие некогда самостоятельные и само¬
бытные общества.
Историей большевизму была отведена парадоксальная
роль — «внутреннего» защитника национальной культуры.
«Можно с разных сторон подходить к большевизму... — писал

4. Советская правовая система
163
Л. П. Карсавин. — По существу своему политика большевиков
была если и не лучшим, то, во всяком случае, достаточным и,
при данных условиях, может быть, единственно пригодным
средством для сохранения русской государственности и культу¬
ры. Они уничтожали “бар” и живших по-барски носителей
культуры. — Они ли? Не являются ли большевики лишь органи¬
заторами стихийной ненависти и воли темных масс? Большеви¬
ки были беспощадны и бессмысленно жестоки, но, может быть,
только благодаря им не произошло поголовного истребления
культурных слоев русского общества; может быть, они скорее
ослабили, чем усилили порыв стихии, обоснованием и оправда¬
нием ненависти ввели ее в некоторое русло»1.
По своему историческому значению советское право есть
своего рода «подсознательный» бунт против западного правово¬
го рационализма и индивидуализма, в оболочку которых пыта¬
лись заключать русскую правовую идею со второй половины
XIX	в. Поэтому советское право — не казус, не политическая
ошибка и тем более не тупиковый ход правовой истории, оно
закономерный феномен, теснейшим образом связанный со
всем предшествующим развитием русского права. По большому
счету, оценивая итоги советского права к 90-м гг. XX в., можно
с полным основанием сказать, что пройденный за 70 лет путь
позволил достичь России такой высоты правового развития,
которого она никогда в прошлом не имела. Так, уровень право¬
вой фундаментальной и отраслевой науки, существующий в на¬
стоящее время, немыслим для дореволюционной России, рас¬
полагавшей довольно развитой, но весьма несамостоятельной
правовой идеологией.
Достигнутые результаты в своем подавляющем большинстве,
конечно, не случайны, они не могли быть получены вопреки
господствовавшей 70 лет идеологической системе. Однако эта
система, давая известный простор развитию правовой культу¬
ры, не могла не нести внутренних фундаментальных противо¬
речий, особенно в своем национально-государственном аспек¬
те, который уже к 70-м гг. прошлого века стал разрушать пра¬
вовую и политическую сферы общества, отключая их от
естественных источников в национальной культуре. Разрешив
на определенное время — в рамках конкретно-исторического
этапа — проблему самодвижения русской правовой традиции,
1 Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 308.

164
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
марксизм в его советском варианте отстал от ее дальнейших
устремлений. Признаки глубокого кризиса «правовой системы
социализма» стали явственно проступать в 80-е гг. XX в., когда
нормативная основа многих законодательных актов стала под¬
вергаться эрозии, правовое регулирование подменяться общи¬
ми тезисами, указанием на всевозможные принципы, пожела¬
ния, цели, за которыми подчас не было ни сторон, ни четких
прав и обязанностей, ни реальной юридической и социальной
ответственности. Но эти явления не были определяющими.
Специфика правовой системы социализма состояла в ее «скле-
енности» с общественной моралью, фундаментальными прин¬
ципами равенства и справедливости. Именно там был и есть до
сих пор реальный эпицентр правовой культуры русского обще¬
ства и именно там правовая система оказалась заложницей со¬
циалистической государственности. Предпринятые попытки ее
улучшения на прежней идеологической основе не привели и не
могли привести к радикальному изменению ситуации.
Национальная правовая традиция выросла из рамок марксист¬
ской идеологии и потребовала нового объединяющего начала
для решения сложнейших и многообразных проблем России,
вступающей в XXI век. Далеко не случайно, что именно нацио¬
нальные вопросы вышли на первый план сразу же, как только в
стране стали ослабевать идеологические и политические запре¬
ты. В этом — очевидный заказ науке и практике на поиск но¬
вых путей развития отечественной государственности и право¬
вой культуры.
5.	Эзотерическая тенденция в развитии
Российского государства и права в XVIII—XX вв.
Отечественная правовая культура, как и всякая иная, на
протяжении своего исторического пути испытывает многочис¬
ленные разнохарактерные воздействия различных интеллекту¬
альных тенденций, которые могут осуществляться через целую
систему организаций, структур как политического, так и непо¬
литического — философского, религиозного, социального —
содержания. Это влияние может быть весьма значительным,
способным даже определять на какое-то время весь ход право¬
культурного процесса и впоследствии накладывать известный
отпечаток на «генетические программы» национального госу¬
дарственно-правового мира.

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
165
К такого рода воздействию на отечественную государствен¬
но-правовую сферу, сыгравшему важную роль в событиях рус¬
ской правовой истории XVIII—XIX вв. и во многом XX в., не¬
сомненно, относится влияние эзотерической культуры, осуще¬
ствлявшееся через систему различного рода тайных обществ,
прежде всего масонских.
Эзотерическая культура — древнейшая в истории человече¬
ства. Речь идет о сложнейшем процессе соединения, переплете¬
ния культурных потоков — рационалистического, просвещен¬
ческого, эзотерическо-мистического, православно-христиан¬
ского.
Эзотерическая культура в целом характеризуется стремлени¬
ем к деизму, а затем — мистике, соединением философии гно¬
стицизма и неоплатонизма, древнееврейской каббалы и евро¬
пейской алхимии, древнеегипетских мистерий и средневековой
мистики. Оккультные и каббалистические элементы в масонст¬
ве духовно сближают его с иудаизмом, однако скорее всего
правы те исследователи, которые не видят здесь определяюще¬
го для масонства сходства. Так, по мнению С. Е. Киясова, «бо¬
лее корректной представляется иная параллель. Подобно хри¬
стианству, которое испытало значительное семитское влияние,
но сумело путем длительной эволюции создать собственную
систему духовно-нравственных и конфессиональных ценно¬
стей, современное масонское движение также представляет со¬
бой наднациональную конструкцию. В определенном смысле
его можно трактовать в качестве нового религиозного течения,
в основе которого заложены не библейские догматы, а дости¬
жения науки и рационалистическое сознание»1.
Масонские ложи в России появились как следствие общест¬
венной и духовной ситуации, сложившейся в стране в XVIII в.,
отмеченном в Европе господством идей Просвещения. Россий¬
ское масонство 50—70-х гг. этого века испытывало значитель¬
ное воздействие идеалов просветителей. Возникновение масон¬
ства и проникновение в русскую правовую культуру эзотериче¬
ских элементов в политическом отношении тесно связано с
петровскими реформами. Оформление масонской компоненты
в сознание российской элиты отдельными исследователями
рассматривается как прямое продолжение петровских преобра-
1	Киясов С. Е. Масоны и век Просвещения: становление интеллектуального
феномена. Саратов, 2006. С. 44.

166
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
зований. «Затеянный Петром Великим насильственный слом
российской самобытности, — пишет С. Е. Киясов, — должен
был завершиться приобщением страны к исповедуемым “воль¬
ными каменщиками” универсальным ценностям западноевро¬
пейской цивилизации»1.
Конечно, далеко не случайно, что масонство в России как
активный фактор влияния на государственно-правовые инсти¬
туты появляется почти сразу же вслед за возрождением его в
Англии в 1717 г. — в XVIII веке, веке наиболее политически
прозападном в русской истории. Как известно, английское
франкмасонство — религиозно-этическое, внешне аполитичное
движение, исторически восходит к средневековой сословной
системе строителей-каменщиков, которые расселялись по Ев¬
ропе и пропагандировали свое учение. Масонство — явление
западноевропейской культурной традиции. Важный источник
его духовной природы — это идеология средневековых рыцар¬
ских и мистических орденов.
Масонство постепенно превратилось в тайную всемирную
организацию космополитического характера, очень сложную
по политико-религиозному и социальному содержанию, ме¬
няющуюся со временем, но в целом сохраняющую свою при¬
надлежность западной социально-политической системе с все
более усиливающимися эзотерическими, мистическими и се¬
митскими элементами. Соединяя многочисленные течения (ро¬
зенкрейцеры, тамплиеры, иллюминаты, мартинисты и др.), ма¬
сонство имеет определенные общие принципы, близкие док¬
трине западного протестантизма с его обмирщением Бога,
культом абстрактного человека (удобной формы пропаганды
своих взглядов) и материализацией его духовных основ. Для
масонского мировоззрения характерны позитивизм, исповедо¬
вание некоей рациональной закономерности, управляющей че¬
ловеком, и стремление овладеть ею, деизм, отклоняющий вме¬
шательство Бога в самодвижение природы, где познание Бога
возможно лишь через разум (естественная религия), рассудоч¬
ность, что в принципе доступно лишь избранным. Масонство
поэтому соединяет в себе специфическую этику с весьма кон¬
кретным прагматизмом и практицизмом, материализацией ду¬
ховного начала личности. Это своего рода «позитивистская
церковь», как заметил А. Грамши.
1 Киясов С. Е. Указ. соч. С. 33.

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
167
В современной европейской культуре масонство олицетво¬
ряет многовековой процесс сложного взаимодействия и пере¬
плетения западноевропейской и иудейской цивилизаций: ста¬
новление европейской науки и историю масонства с XVIII в.
исследователи рассматривают как уникальный пример культур¬
но-национальной конвергенции с активным участием еврей¬
ского этноса1. Вообще, для воззрений масонства характерен эк¬
лектизм, ассимиляция элементов различных, подчас весьма
противоположных идейных течений2.
Если масонство было отклонением от католицизма, то в еще
большей степени оно противоречило духу русского православия
и русского правового сознания, неся в себе определенные сата¬
нические, оккультные и теософские элементы, что ставит его,
по сути дела, вообще вне «классического» христианства. Однако
русскому масонству как организации, всей отечественной эзоте¬
рической тенденции всегда было присуще подчас интуитивное
сближение с православно-христианской традицией, стремление
(насколько это было возможно для принципов этой структуры) к
обособлению от всеевропейской системы масонства3.
Элитарные тенденции масонства создают для него наиболее
благоприятную среду в сфере интеллектуальных и иных соци¬
альных групп. Объект внимания масонства — прежде всего сфе¬
ра общественного сознания, где братство стремится воздейство¬
вать на ход событий через завоевание позиций в науке, культуре,
печати, философской, политической мысли. Масоны оказали
значительное влияние на выработку классических западных ли¬
беральных ценностей, которые рассматриваются у нас сейчас
как единственно «разумные» и «общечеловеческие». Большин¬
ство деятелей Великой французской буржуазной революции
1789 г. принадлежали к масонским ложам, в рамках которых они
либо духовно подготавливали, либо принимали активное непо¬
средственное участие в ее проведении. Это — Д’Аламбер, Воль¬
тер, Руссо, Дидро, Демулен, Робеспьер, Сен-Жюст, Мирабо, Ла-
файет, Дантон, Марат, Гудон, Сиейес и даже изобретатель гиль¬
отины — символа революции — доктор Гильотен.
Масонство действует в областях жизни, оказывающих непо¬
средственное воздействие на правовую систему общества: сфе¬
1	См.: Милитарев А. Ю. Воплощенный миф. «Еврейская идея» в цивилиза¬
ции. М., 2003.
2	См.: Русская мысль в век Просвещения. М., 1991. С. 157, 161.
3	Там же. С. 159.

168
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
ре образования, печати и иных средств массовой информации,
академических кругах и бизнесе, среди верхушки интеллиген¬
ции, столь важной вообще и особенно в России, в структурах
государственного аппарата. Все эти сферы и социальные груп¬
пы задают тон и направленность развитию культуры, государст¬
венности, правового и нравственного сознания общества.
Масонство активизируется в переходные и переломные для
социально-политических изменений периоды, когда решается
вопрос о власти и новой политико-правовой инфраструктуре
общества. Не случайно, что в русской истории оживление ма¬
сонских организаций отмечалось в кризисные времена — пост¬
реформаторства Петра I, царствование Александра I, Отечест¬
венной войны 1812 г. и последующего декабризма, политиче¬
ского кризиса начала XX в. и трех русских революций, а также
в перестроечный и пореформенный период в СССР и России в
конце XX — начале XXI в. Все это, конечно, не случайно. Ма¬
сонство, скорее, можно рассматривать даже не как некую
структуру, а как интеллектуальную тенденцию, облекаемую в
самые различные формы — формальные и неформальные,
светские и религиозные, аполитичные, а иногда и политиче¬
ские. Это постоянный элемент западной цивилизации и одно¬
временно во многом средостение, через которое Запад стремит¬
ся влиять на русско-славянскую, тюркскую и латиноамерикан¬
скую периферии и через которое данная тенденция во многом
укрепилась в России и приобрела статус фактического элемента
ее правовой культуры и политической системы. Масонство сле¬
дует, вероятно, рассматривать как мощный канал, питающий
как радикальную, так и либеральную составляющие россий¬
ской политико-правовой истории. Поэтому оно нуждается не в
«разоблачении», а в тщательном изучении, особенно его влия¬
ния на политико-правовое сознание в России.
История русского масонства ведет свое начало с 1731 г., ко¬
гда Великий магистр Великой Лондонской ложи назначил ка¬
питана Дж. Филипса провинциальным Великим магистром
всей России. Вскоре в его ложу, первоначальными членами ко¬
торой были лишь иностранцы, проживавшие в России, стали
приниматься и русские. При дворе на протяжении XVIII и на¬
чала XIX в. возникали целые масонские кланы, которые подчас
весьма эффективно воздействовали на политику царского пра¬
вительства, не останавливаясь даже перед физическим устране¬
нием неугодных лиц. По свидетельству историков, в заговоре

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
169
против Павла I участвовали и масонские круги, недовольные
его антианглийской политикой. По другим историческим дан¬
ным, сам Павел, еще будучи цесаревичем, был принят в масо¬
ны и даже участвовал в заговоре придворных-масонов против
Екатерины II1.
Значительные успехи русское масонство сделало под руко¬
водством известных просветителей И. П. Елагина и Н. И. Нови¬
кова. Последний в 1775 г. вступил в елагинскую ложу, которая
незадолго до этого, в 1772 г., масонским центром в Англии была
объявлена первой русской Великой ложей, в которой И. П. Ела¬
гин стал «провинциальным Великим магистром». И. П. Елагин
и Н. И. Новиков совместно с преподавателем Московского уни¬
верситета немцем И. Г. Шварцем создали в Москве тайную ложу
«Гармония», которую взял под свое покровительство и куратор¬
ство гроссмейстер ордена «Строгого чина» принц Фердинанд
Брауншвейгский. Руководящие центры русского масонства все¬
гда находились за границей. В этом нет ничего странного для
этой всемирной организации. Структура «храма Соломонова»
имеет иерархическую организацию, верхние этажи которой
весьма отдалены от нижних и часто последним неизвестны. На¬
циональные ложи направляет зарубежное ядро.
Н. И. Новиков развернул бурную издательскую деятельность
по выпуску просветительской литературы, значительная часть
которой была теософско-нравственного содержания и пред¬
ставляла собой главным образом переводы иностранных изда¬
ний. Такой же направленностью отличался известный фило¬
софский журнал Н. И. Новикова «Утренний свет», большинст¬
во статей которого были переводами греческих, латинских,
немецких, английских, французских и шведских авторов рели¬
гиозно-мистической ориентации.
Целью масонских братств в России было создание особой
космополитической организации, членам которой «в присягу
вмещено, что повиноваться они безмолвно должны главному
начальнику, но кто он таков, об нем не спрашивать»2. Прозоров¬
ский, проводивший следствие по делу о масонах, писал: «О госу¬
дарстве и Отечестве нигде в розовых кавалерах (т. е. у розенкрей¬
1	См.: Шумигорский Е. С. Император Павел и масонство // Масонство в его
прошлом и настоящем: В 2 т. М., 1914—1915. Т. 1. С. 140; Ведьмин О. П. Масо¬
ны в России 1730—1825. Кемерово, 1998. С. 27—28.
2	Жизнь и деятельность Е. Р. Дашковой в Н. И. Новикова. Воспроизв. изд.
1892—1893 гг. СПб., 1991. С. 123.

170
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
церов) не видно: да, кажется, Отечества быть у них и не может
как они братья со всеми в свете масонами» и стремятся «ввести
единозаконие в свете»1. В Указе Екатерины II о масонах от 1 авгус¬
та 1792 г. отмечалось, что «дерзнули они подчинить себя герцогу
Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависи¬
мость»; что «имели они тайную переписку с принцем Гессен-
Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенны¬
ми ими шифрами и в такое еще время, когда берлинский двор
оказывал нам в полной мере свое недоброхотство»2.
Масоны служили формой прямого иностранного влияния на
русские дела и получения необходимой информации о положе¬
нии дел в России. Так, немецкое (берлинское) масонство, кото¬
рым руководил прусский король Фридрих II в 40-х гг. XVIII в.,
контролировало значительную часть русского масонства.
Петр III, масон и бывший голштинский принц, придя к власти,
спас Фридриха от военного поражения, заключив вопреки ин¬
тересам России выгодный для Пруссии мир.
Как уже отмечалось, масонство по своей духовной сущности
отклонялось от тогдашнего католицизма. Еще более оно проти¬
воречило духу русского православия. Идеология масонства бли¬
же религиозному протестантизму — ведущему вероисповедова-
нию современной Европы и Америки, для которого характерно
освящение «делания денег», мирского успеха как якобы наибо¬
лее разумных основ устройства общества, вытекающих из древне¬
египетского культа Осириса — бога Солнца, олицетворявшего
цвет золота и поклонение ему. Вероятно, не случайно, что с на¬
чалом перестройки и особенно в пореформенный период 90-х гг.
XX	в. Россия сделалась полем массированного проникновения
различных евангелических сект, которые, судя по всему, не ис¬
пытывали, в отличие от их православных собратьев, материаль¬
ных затруднений в своей миссионерской деятельности по про¬
свещению российских граждан.
С начала XIX в. масонство начинает проникать в русское ос¬
вободительное движение. Русские офицеры-масоны, преследо¬
вавшие в составе российской армии Наполеона после его из¬
гнания из России, вступали в контакты с европейским, прежде
всего французским, масонством революционной ориентации.
Многие офицеры-дворяне принимались в масонство в загра¬
1	Страницы минувшего. М., 1991. С. 243.
2	Там же.

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
171
ничных столицах. Они же составили основу будущих тайных
дворянских обществ, деятельность которых завершилась высту¬
плением 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади. Документы
декабристов, верхушка которых состояла из масонов, их проек¬
ты преобразований в России, включая «Русскую Правду»
П. И. Пестеля1, свидетельствуют о сложном, далеко не понятом
еще соединении либерально-масонских представлений с рус¬
ской ментальностью и русской правовой идеей. Однако декаб¬
ризм в политико-правовом аспекте во многом явление эклекти¬
ческое, не представлявшее реальной альтернативы западно¬
рационалистическому пути развития, на который уже были
переведены официальные стрелки русской государственности.
Декабризм стал, по сути дела, новой революционной попыткой
произвольного конструирования России. В этом смысле он не
дал оригинального и самобытного правового наследия, причи¬
ной чему не в последнюю очередь была исходная методологи¬
ческая ограниченность его масонского элемента в осмыслении
потребностей страны.
«Элементы заданности, обусловленности ряда действий рус¬
ских масонов, — пишет Л. П. Замойский, — их связь с зару¬
бежными организациями масонов нередко отталкивали русских
интеллигентов, которые доверчиво примыкали к “братству” в
поисках необходимых для смысла жизни “истин”. Русским
“братьям” внушалось, что их страна невежественна, что у нее
не может быть собственной истории, нет и будущего, что Рос¬
сию можно лишь “использовать”, “цивилизовать”, если поста¬
вить в зависимость от Запада. Многочисленная придворная
знать иностранного происхождения пропагандировала подоб¬
ного рода космополитические воззрения и сумела до известной
степени заразить пренебрежением к своей стране какую-то
часть русского дворянства»2.
Обыкновение противопоставлять общечеловеческое и на¬
циональное, связывая с последним чуть ли не ретроградные,
«реакционные» признаки взаимоотношений, настолько интег¬
рировалось в общественную жизнь России, что мощным эхом,
или набирающей силы тенденцией, а то и вполне конкретной
политикой правительства дошло до нашего времени. Такая
1	См.: «Русская Правда» П. И. Пестеля // Освободительное движение и об¬
щественная мысль в России XIX века. М., 1991. С. 84—103.
2	Замойский Л. П. За фасадом масонского храма: взгляд на проблему. М.,
1990. С. 157.

172
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
практика сумела облечься даже в формы социалистических
принципов «интернационального» советского права. Достаточ¬
но посмотреть некоторые классические работы по «советскому
социалистическому праву», вышедшие в СССР, чтобы броси¬
лась в глаза сглаженность и даже почти полная стерилизован-
ность их национально-культурной идентичности.
В трактовке такого подхода правовые характеристики «со¬
циалистического государства и права» вполне можно отнести к
любым, в принципе, странам, культурная специфика которых
по отношению к этим характеристикам не имеет решающего
значения. Поэтому масонство как выражение этой культурной
отчужденности — прежде всего интеллектуальная традиция, ду¬
ховный вектор, противоположный национальной культуре, но
находящийся тем не менее с ней в какой-то, может быть, зага¬
дочной, противоречивой связи, оттого национальная культура
не получает подчас необходимых источников своего развития.
Многие деятели русской духовной культуры на ранних эта¬
пах своего творчества увлекались масонством, но, вырастая в
подлинно крупные личности, уже не могли в нем оставаться,
ощущая несовместимость масонского мировосприятия с на¬
циональными источниками своего таланта. Известно, что через
это прошли многие выдающиеся деятели России — Н. М. Ка¬
рамзин, А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой и др. Не случайно, что
фундаментальность духовного вклада в осмысление России,
присущая творчеству Ф. М. Достоевского, тесно связана с его
гениальным проникновением в религиозно-этическую сторону
масонства, которое выразилось, в том числе, в легенде о Вели¬
ком инквизиторе из «Братьев Карамазовых».
Помимо сказанного, значение масонства для политико-пра¬
вовой системы России объясняется и важными государствен¬
ными функциями, которые объективно выполняет эта система.
Будучи всегда нацелено в конечном счете на работу с руководя¬
щими центрами общества, масонство в современной России, в
которой партийная система управляется из одного центра, фак¬
тически выполняет координирующие и даже соуправленческие
функции, соединяя разнородные прозападные и формально¬
русские политические группировки и многочисленные неполи¬
тические объединения в общей политической ориентации,
обеспечивая тем самым определенную степень контроля над
рыхлой и турбулентной политической системой переходного
периода. Видимо, не случайно в истории России в переломные

5. Эзотерическая тенденция в развитии государства и права
173
моменты начиная с XVIII в. наблюдается активизация масон¬
ских структур. Так, в период кризиса самодержавия в начале
XX	в. зарегистрировано беспрецедентное к тому времени повы¬
шение активности местного и зарубежного масонства1.
Не избежало влияния масонства и рабочее, социал-демокра¬
тическое движение, определившее в XX в. многие политиче¬
ские процессы в мире. Особенно сильным влияние эзотериче¬
ской тенденции было в западноевропейских компартиях и рус¬
ской социал-демократии накануне и непосредственно после
Октябрьской революции 1917 г. Однако сама по себе социали¬
стическая революция, ее антизападная и антибуржуазная на¬
правленность лишила русское масонство прежних глубоких
связей в политико-правовой элите. Сильный удар по нему был
нанесен режимом И. В. Сталина, природа неприятия которого
в кругах прозападного истеблишмента России имеет весьма
глубокие основания и не сводится к его виновности в массовых
репрессиях.
Разумеется, влияние масонства на политическую и правовую
систему СССР и затем России не исчезло вовсе. В последние
десятилетия оно обнаруживает тенденцию к увеличению, под¬
час напоминая известное наблюдение Г. Димитрова: «Часто об¬
щественность удивляется тому, что известные государственные
деятели быстро и на первый взгляд без достаточных оснований
меняют свои позиции по весьма существенным вопросам, ка¬
сающимся нашего государства и нашей нации, или говорят од¬
но, а делают совершенно противоположное. Для поверхностно¬
го наблюдателя это нечто нелогичное и совершенно непонят¬
ное. Для тех же, кто знаком с деятельностью разных масонских
лож, вопрос достаточно ясен. Указанные деятели в качестве
членов масонских лож обыкновенно получают указания и ди¬
рективы от соответствующей ложи и подчиняются ее дисцип¬
лине, что идет вразрез с интересами народа и страны»2.
Не является случайным совпадением и то, что ломка совет¬
ской политической системы сочеталась с бумом в стране оккуль-
1	«...В первый состав Временного правительства (март — апрель) 1917 г.
входили десять “братьев” и один “профан”, который много понимал и о мно¬
гом догадывался, — писала Н. Берберова. — Это был, конечно, Павел Николае¬
вич Милюков». Надо отметить, что П. Н. Милюкова на посту министра ино¬
странных дел Временного правительства сменил масон М. И. Терещенко. (См.:
Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. Нью-Йорк, 1986.
С.	30.)
2	Димитров Г. Сочинения. София, 1954. Т. 12. С. 236.

174
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
тизма, спиритизма, увеличением количества людей, называю¬
щих себя экстрасенсами и магами, буйного размножения нефор¬
мальных теософских и эзотерических объединений, многие из
которых, типа «Ротори-клуб», либо являются прямыми филиала¬
ми масонских структур, либо создают их социальную эшелони-
рованность. Вся эта сеть, безусловно, направленно моделирует и
цементирует политическую систему России, воздействует на ее
правовую систему (через либеральные концепции права и эконо¬
мики), задавая этим системам параметры, в русле которых они
должны двигаться в критически важный переходный период.
«Влияние масонского Ордена не иссякает, — отмечает
С.	Е. Киясов, — напротив, оно распространяется повсеместно,
не признавая государственных границ и языковых барьеров».
Сейчас это один из институтов политической и правовой гло¬
бализации. «Можно говорить о существовании своеобразной
парадигмы отторжения, преследующей нашу патриархальную
цивилизацию, которая исторически и географически обречена
на взаимовлияние по оси Запад — Восток. Любая попытка при¬
вить консервативной России нечто внешнее, причем с самыми
благими намерениями, неизбежно приводит к чудовищным ис¬
кажениям, к фатальному непониманию происходящего. В итоге
подобная инициатива либо отвергается обществом, либо при¬
водит к полному выхолащиванию первоначального замысла в
ходе практического использования»1.
Поэтому юридические аспекты влияния масонства нуждают¬
ся в правовом научном анализе. Это явление слишком фунда¬
ментально и исторически развито в культуре Запада, чтобы его
можно было свести к каким-то заговорам конкретно-крими¬
нального типа, как это, увы, было представлено в известной
дискуссии (точнее, кампании) о масонстве периода начала пе¬
рестройки.
Оказывает ли масонство воздействие на современную рос¬
сийскую политическую и правовую системы? Несомненно, как
весьма специфичный элемент западной цивилизации. С этим
явлением необходимо работать, нисколько не преувеличивая,
но и не преуменьшая его роли в развитии России, ее правового
уклада.
Нужны специальные историко-правовые исследования мас¬
штабов и форм неформального иностранного влияния на рос-
1 Киясов С. Е. Указ соч. С. 33—34, 61.

6. Единство российской правовой истории
175
сийскую правовую систему, которое подчас переходит естест¬
венные для взаимопроникновения культур рамки и приобрета¬
ет характер фактической агрессии, ничуть не менее опасной
для России, чем классические формы военных или экономиче¬
ских интервенций. Результаты такой интервенции, всегда нахо¬
дящей внутри страны легальных сторонников, — целые пласты
утраченных слоев правовой культуры, зияющих в правовой
системе после масштабных законодательных компиляций и за¬
имствований.
6.	Единство российской правовой истории
Мы предприняли весьма краткий обзор российской право¬
вой истории послеобщинного периода, целью которого было
выяснение, главным образом, вопроса о том, что и как влияло
на развитие русского, советского государства и права, что про¬
исходило при этом с российской правовой идеей.
Думается, не подлежит сомнению, что правовая история
России наполнена самыми различными, часто противополож¬
ными тенденциями, формами, институтами, влияниями, ре¬
формациями, революциями, перестройками. Наряду с этим
многообразием источников развития отечественного права,
обусловленным, конечно, во многом противоречивой судьбой
российской государственности, выступает распространенный
стереотип научной, главным образом юридической, рефлексии
о неразвитости и даже отсталости правовой культуры России.
Этот стереотип ввиду многочисленных потрясений в исто¬
рии государства и права России питается иллюзией отсутствия
единства русской правовой истории, представлениями о прису¬
щей ей фрагментарности, чуть ли не предопределенной арьер-
гардности, нигилистичности правового сознания русских, что
создает постоянные искушения к рецепции готовых форм,
стремлению либо разрушить «негодное», либо начать все снача¬
ла и воздвигать нечто самое «прогрессивное» на исторически
пустом месте.
Поэтому постановка вопроса о единстве правовой истории
России необходима прежде всего для проведения реалистиче¬
ской оценки потенциала отечественной правовой культуры.
«Следует подчеркнуть, — дает свою оценку русского права
Р. Давид, точка зрения которого весьма характерна и для совре¬
менной политической элиты и правоведения в России, — сла¬

176
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
бость юридических традиций и чувства права в России. Важна
не юридико-техническая отсталость русского права и не тот
факт, что русское право не было полностью кодифицировано.
Важно порожденное различием исторического развития разное
отношение к праву в России и в других европейских странах...
Единство русского народа основывалось не на праве. Авторы
западных стран могут сколько угодно насмехаться над юстици¬
ей и судьями, высмеивая их слабости; но ни один из этих авто¬
ров не представляет себе общества, которое может жить без су¬
дов и без права... Такое представление мало кого шокировало в
России. Подобно святому Августину, Лев Толстой желал исчез¬
новения права и создания общества, основанного на христиан¬
ском милосердии и любви. В этом плане марксистский идеал
будущего общества и нашел благодатную почву в моральных и
религиозных чувствах русского народа»1.
В этой цитате виден характер западного восприятия право¬
вого феномена и способ оценки с этих позиций русской право¬
вой истории. С ним можно согласиться в том смысле, что в
России всегда существовало разносторонне-правовое общество,
основанное не на внешнем принуждении и диктате юридиче¬
ской (государственной) формы, а на духовно-религиозных
принципах жизненного права, облекавшегося в своеобразные
социальные, религиозные, собственно юридические памятни¬
ки. Свидетельством глубоко правовой природы России была в
том числе долгая жизнь и удивительнейшая пластичность ис¬
точников русского права, многие из которых имели не десяти¬
летнюю, а вековую протяженность во времени.
Способы правообразования и характер русской правовой
культуры до сих пор не получили, к сожалению, независимого
культурологического обоснования. Поэтому положения, приве¬
денные Р. Давидом, выглядят весьма убедительно, когда под
правом понимается западное право, основанное на католиче-
ско-лютеранской этике, а под его формой — западные форма¬
лизованные правовые формы. Технические «недостатки» — от¬
нюдь не свидетельство неразвитости правовой культуры, ибо
кодификационное «совершенство» романского права выступает
лишь отражением его внутренней цивилизационной идентично¬
сти. Нельзя все, что не вписывается в европейское понятие пра¬
вового, априорно рассматривать как неправовое. Такая исследо¬
1 Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988. С. 158.

6. Единство российской правовой истории
177
вательская позиция ведет к элиминации подлинно правового
содержания различных форм социального регулирования, а на
практике способна привести к искусственному политическому
разрастанию в правовой системе элементов иной культуры, ко¬
торые не будут способны в таких масштабах ассимилироваться
обществом и поведут лишь к упадку национального правосозна¬
ния, глушению ростков собственной правовой идентичности,
росту этатистских и тоталитаристских их заместителей.
К сожалению, описательный способ, господствовавший в
отечественном правоведении долгие годы, невозможность дей¬
ствительно критического подхода к тому, что предлагалось, и к
тому, что минуло, если это не соответствовало официальной
трактовке, практически нивелировали опыт аналитической
культурологической юриспруденции. Еще И. С. Аксаков писал:
«Слаба, ненадежна народность, не вооруженная сознанием,
опирающаяся на одну непосредственность быта»1. До сих пор в
теоретической правовой литературе ставится под вопрос воз¬
можность самостоятельной теории русского государства и пра¬
ва, что практически ведет к неизбежной подгонке отечествен¬
ных правовых явлений под эталоны иной культурной природы.
Это — фактический отказ России в способности к правовой
идентификации. Это — путь к продолжению правовой стагна¬
ции и вечного хождения по кругу в развитии правового созна¬
ния. Это — фундаментальные условия для рекрутирования
ущербных с точки зрения правового и государственного миро¬
воззрения национальных элит. Мы до сих пор по привычке бу¬
квально воспринимаем то, что внедряется в наши политико¬
правовые институты, с некоторой наивностью полагая, что все
записанное, сконструированное, учрежденное и есть «россий¬
ское государство», «российское право», «российская культура».
Между тем российская правовая культура — это не матрица
господствующих подходов в правовой науке и в позитивной
правовой политике. Это не то, что хочется, что нравится, что
по вкусу образованным людям в правительстве, академических
кругах и интеллигенции.
В результате исторического «скрещивания» западного про¬
свещенного абсолютизма с самодержавной концепцией Ивана
Грозного Россия получила своеобразные институты государст¬
венности и права XIX—XX вв. С одной стороны, петровские
1 Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? С. 115.

178
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
реформы породили глубочайшее отчуждение русских от госу¬
дарства, преодолеть которое до сих пор невозможно, с дру¬
гой — чуждые культуре элементы стимулировали рост нацио¬
нального самосознания, многих новых, «обходных» и потому
весьма совершенных путей развития правовой культуры, кото¬
рая, не находя прямых способов самореализации, выливалась в
авангардистские, модернистские и иные продвигающие про¬
гресс формы и содержания права идеи: народной демократии,
права как порядка общественных отношений, различных моде¬
лей национально-государственной автономии и т. д.
Русская правовая культура нуждается в последовательном
духовном соединении, врачевании последствий разломов своей
правовой истории, имеющих больше политический и идеоло¬
гический, нежели реальный культурно-исторический характер.
Как известно, второе после Петра I «разрезание» (выражение
Н. А. Бердяева) русской правовой истории произошло в октябре
1917 г. Теперь уже по отношению к Октябрю, так же как раньше
к петровским реформам, вся предшествующая жизнь стала ка¬
заться как бы цельно-однородной и противоположной смыслу
нового политического переворота. Допетровская Русь и ее анта¬
гонист — петровская Россия объединились в своей оппозиции к
новейшей русской истории под знаком большевизма.
Поэтому отечественная правовая культура, испытывая по¬
требность в восстановлении своей исторической целостности, в
том числе средствами научной рефлексии, предполагает также и
новое осмысление устоявшихся трактовок советского этапа рос¬
сийской правовой истории, ранее воспринимавшегося нашей
наукой либо только в «прогрессивном» ракурсе, либо — ныне —
в противоположном ему однозначно негативном истолковании.
Несомненно, революция — существенный поворот в жизни
Российского государства и правовой системы. Однако не следу¬
ет преувеличивать происшедшие вслед за ней изменения, так
называемую качественную новизну строя, степень «ошибочно¬
сти» принятого нового курса.
Многие исследования советской политической и правовой
систем до сих пор исходят из того, что развитие СССР после
революции чуть ли не со всех точек зрения представляло новое
качество в положительном или отрицательном смысле. Не под¬
лежит никакому сомнению глубокое влияние революции на ход
развития страны, на ее высокие достижения и жестокие потери.
Нельзя, разумеется, отрицать новые элементы в экономиче¬

6. Единство российской правовой истории
179
ской, духовной, государственно-правовой организации, воз¬
никшие после 1917 г. Некоторые из них оказали значительное
воздействие на отечественный и мировой исторический про¬
цесс: его темпы, характер, фактологическую канву. Однако не
менее существенно и то, что события начала XX в. не изменили
и не могли изменить в России ее социальный, культурный и
этнический генофонд, как бы в те или иные моменты и ни ка¬
залось, что построено совсем другое общество, «коренным об¬
разом» противоположное предшествующему. Революции, даже
самые глубокие, связанные с изменениями в отношениях соб¬
ственности, этики, религии, не могут диаметрально изменять
геополитическую и культурно-национальную логику развития
столь огромного социального организма, как Россия.
Безусловно, существуют такие явления, которые в любом
случае, даже в историческом контексте, не могут не рассматри¬
ваться отрицательно — преступления, нарушения прав, безза¬
коние. На создание гарантий от них должен ориентироваться
законодатель. Однако такой подход нельзя, на мой взгляд, пе¬
реносить на целые этапы развития страны, как подчас происхо¬
дит в современной законодательной и научной практике. Здесь
уже возникает опасность отрицания целых периодов правовой
истории, без интеграции которых нормальное движение просто
невозможно. А. И. Солженицын призывал русских к покаянию:
«...и мы не устаем призывать русских: без раскаяния не будет у
нас будущего. (...) Каждый день мы пылаем стыдом за наш не-
укладный народ. И — любим. И не ищем других от него путей.
И еще почему-то не всю потеряли веру в него. Но разве в на¬
шей огромной вине, в нашей неудавшейся истории — совсем,
нисколько нет вашей (евреев. — В. С.) доли?»1
Конечно, покаяние за преступление, даже чужое, всегда
очищает. Реальное покаяние совершилось — оно в народном
разочаровании и неверии никому. Но при этом новые бедствия
покаявшихся и беззастенчивость новой власти в России вполне
сопоставимы с ее великими потерями в истории. Что дальше?
Не призывают ли нас начать новую историю — для «неуклад-
ных» русских? Но такой истории нет и не будет. И может ли
вообще быть «неудавшейся» история великого народа? «Очи¬
щение» возможно только в русле нового, не отрицающего
прежние, этапа жизни людей и культуры. Создание реальных
1 Солженицын А. ЖДвести лет вместе: В 2 ч. Ч. 2. С. 474.

180
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
политических, и экономических, и правовых условий для его
наступления, борьба за него на исторической культурной поч¬
ве — труд думающих простых людей, который не заменят ника¬
кие символические жесты элиты, включая разрушение памят¬
ников, перенос могил и публичные крестоцелования.
В связи с этим иначе, чем это почти утвердилось в печати,
следует, на мой взгляд, относиться к «плохим», с точки зрения
упрощенно-механически понимаемого прогресса, периодам не¬
давнего прошлого, именуемым часто заведомо ярлычно «пе¬
риодом репрессий», «застоя» и т. д. Сложность этих времен не
исчерпывается лишь отмеченными характеристиками. Многие
процессы, совпавшие и даже связанные с отрицательными яв¬
лениями в 30—50-е, в 70—80-е и, увы, уже в 90-е гг. XX в., бы¬
ли и есть закономерными и во многом, к сожалению, необхо¬
димыми элементами эволюции общества. Только неглубокому,
политизированному взгляду они могут представляться как «рег¬
ресс», «остановка», «нарушение закономерностей» и т. д. Соци¬
альная природа этих процессов нуждается еще в своем исследо¬
вателе. На этих этапах, кроме беззаконий и безобразий, шла и
идет внутренне-сложная работа общественного роста, накапли¬
вания энергии, кристаллизации главных областей противоре¬
чий; рассасываются крайности предшествующих, в том числе
революционных, новаций. Не разобравшись толком в процес¬
сах на такого рода этапах, весьма рискованно двигаться далее, а
всякий, в том числе конституционный, проект этого движения
без анализа (а не просто критики и перечисления недостатков)
предшествующего состояния общества не будет обоснованным.
К сожалению, именно такой подход — фактическое отрица¬
ние отечественного правового опыта в пользу формальных го¬
сударственных форм — стал почти ведущим в нашей реальной
политике, стремящейся таким образом компенсировать неспо¬
собность и нежелание подлинных перемен.
Понять в полной мере происходящие процессы невозможно
лишь с позиций «методологии деформаций», «исторических
ошибок», «уроков правды» и т. п., тем более уповать на эти клише
как на инструмент выхода из кризиса. Необходимо внимательно
присмотреться к тенденциям, проявившимся в истории как Рос¬
сии, российской правовой системы, так и стран, оказывавших и
до сих пор оказывающих на нее разностороннее влияние.
Подход к истории как предмету для «исправлений» и абст¬
рактного «творчества» приводит к вполне определенным и уже

6. Единство российской правовой истории
181
известным печальным по своей методе проектам государствен¬
ных решений, отбрасывающим хотя и жизненные, но по идео¬
логическим (на новый лад) соображениям ставшие вдруг враж¬
дебными институты.
Следует заметить, что даже самая прямолинейная реакция
никогда не способна уничтожить созданного качества простым
изменением закона, даже основного. В этих случаях всегда тре¬
бовалась еще и сила. Такой метод преобразований во все вре¬
мена вел к дестабилизации, социальным конфликтам, а подчас,
как это у нас уже было, к кровопролитию и расколу страны.
Революции начала XX в. в России не были случайностью.
Несмотря на то что именно так это виделось (и видится) совре¬
менным реформаторам и многим марксистским революционе¬
рам, которым на каком-то этапе показалось, что удалось «по¬
строить» нечто совсем иное и что страна совсем другая, а ее но¬
вые государственно-правовые институты изменили природу
прежней государственности, — несмотря на это, общий исто¬
рический ход, конечно, не прерывался, да и не мог прерваться.
Поэтому никакого «другого пути» где-то рядом просто нет.
Возможны либо ломка, разрушение, либо прогресс на создан¬
ном колоссальном фундаменте.
К сожалению, именно на посылке прерванности отечествен¬
ной истории парадоксальным образом совместились позиции
политических «радикалов», отметающих на этот раз все совет¬
ское, и господствовавшие недавно у нас официальные представ¬
ления о «качественной новизне» Октября, покончившего с
«проклятым прошлым». Все это имеет общую природу. Сегодня
сам факт наступления Российского Возрождения свидетельству¬
ет о важной и глубокой работе истории: не только о сохране¬
нии, Россией в эти столетия своих закономерностей и продол¬
жении пути развития, во время которого, несмотря на утраты
целых пластов старых отношений, были созданы не менее, а в
чем-то более значительные и уникальные духовные и матери¬
альные ценности. Не видеть этого — совершать большую ошиб¬
ку. Все это не дает оснований для тотального конституционного
демонтажа экономики, власти, отрицания человеческого изме¬
рения советского общества и отношения к ним, как к простой
ошибке. Такое упрощение чревато новыми потрясениями.
Поэтому главное отличие отстаиваемой точки зрения на
русскую правовую историю — в идее преемственности истори¬
ческих этапов развития России: дореволюционных и послере¬

182
Глава II. Культурно-исторические и государственные основы
волюционного, советского, на основе чего создается современ¬
ная правовая культура. История России, сплетенная в узлы
сложных противоречий и конфликтов, подъемов и спадов, ре¬
форм и революций, эволюционного накопления, — едина. Все
ее повороты и сопутствующие им социальные и политические
институты — элементы ее ткани, и к ним следует относиться с
уважением, а отнюдь не политически легкомысленно. К сожа¬
лению, в сфере политики и права у нас это сейчас имеет место
быть.
По поводу противоречий и зигзагов послеоктябрьского раз¬
вития следует отметить, что великие преобразования, включая
петровские, отмечены парадоксальным (на первый взгляд?)
противоречием неудач и широкой критики их конкретных но¬
ваций и одновременно — грандиозными системными позитив¬
ными изменениями, которые спустя время, подчас значитель¬
ное, вписывают эти кажущиеся на каком-то этапе трагедией
реформы в более широкий и глобальный процесс развития
России. Конечно, издержки такой интеграции могут быть
очень значительными и должны быть серьезным уроком нацио¬
нальной элите. История ведущих западных стран — убедитель¬
ное тому свидетельство. Октябрь в этом смысле отнюдь не ис¬
ключение. Спешить делать окончательные выводы по совре¬
менным нам изменениям пока еще рано.
Даже имевшие несомненные основания заворожиться дос¬
тигнутыми политическими успехами большевики скорее всего
заблуждались относительно степени своего контроля за ситуаци¬
ей, глубинной направленностью внешне однозначных полити¬
ческих преобразований. Последовавшие за Октябрем как непо¬
средственные, так и более отдаленные последствия свидетельст¬
вуют, что закономерная логика результата отнюдь не всегда
подвластна рационально ставящимся идеологическим целям.
Россия может стать полноценным членом европейского со¬
общества в том случае, если сможет открыть собственные пра¬
вовые закономерности. Юридическое развитие России после
Петра I носило во многом экстенсивный характер и не привело
к созданию системы устойчивой национальной правовой госу¬
дарственности. Отношения России с Западом существовали
всегда и были подчас весьма плодотворны. Однако их характер
после правления Петра I значительно изменился: происходит
массированное проникновение различных европейских инсти¬
тутов в русскую жизнь — от бытовых до государственно-право¬

6. Единство российской правовой истории
183
вых. Такой характер отношений не мог, конечно, не деформи¬
ровать собственного национального уклада, в том числе и в
правовой сфере, не мог не повлиять на рецепцию Россией за¬
падных ценностей, придав этому восприятию эпатажно-ради¬
кальные черты — от восторженных до крайне нигилистических.
Поэтому правовая система России сейчас выступает как
сложное, противоречивое сочетание божественного смысла, че¬
ловеческого поведения и искусственной, подчас конъюнктур¬
ной маски, надеваемой на русский правовой феномен полити¬
ческой властью или господствующей идеологической системой.
Русскую правовую традицию лучше всего выразил бы художест¬
венный образ известной картины В. И. Сурикова «Боярыня
Морозова»: ямщик гонит лошадей по своему плану и представ¬
лению, а не по плану и представлению его седока. Смысл и
«поведение» русской правовой государственности всегда свой и
всегда окончательный, несмотря на устремления и цели верху¬
шечных государственных структур.
Российские государство и право лишены чисто «жанровой»
(типологической), сквозной для их истории формы. Они под¬
чинены духовному смыслу, который сокрыт за многочисленны¬
ми оболочками взаимоисключающих влияний и тенденций,
привнесенных людьми, как-то и когда-то имевшими воздейст¬
вие на политико-культурные процессы в России.
Форма, устройство, законодательные источники Российского
государства и права почти ничего не могут сами по себе объяс¬
нить. Здесь трудность в познании отечественных правовых явле¬
ний, нуждающихся каждый раз в сложном культурологическом
истолковании своих позитивистски-прямолинейных утверж¬
дений, предписаний, учреждений. Основной способ изменений
русского правового смысла — напластование нового на старое
без полного устранения отжившего. Эта закономерность отно¬
сится и к юридической форме. Россия знает самые, вероятно,
радикальные «сбросы» своей юридической формы: правовых
норм, законодательных актов, государственных структур. Пара¬
доксальная уживчивость радикального типа обновления формы
и колоссального консерватизма в изменении духа и смысла со¬
ставляют, пожалуй, наиболее характерную черту русской право¬
вой истории, ее духовного единства.
Подлинный рельеф Российского государства и права зало¬
жен во внутреннем смысле, требующем открытий, освещения,
а не повседневного осязания и тем более привнесения.

Была римская государственность; бы¬
ло римское право; было византийское
право, т. е. римское, видоизмененное
христианством; было и есть право
французское; было и есть англо-сак¬
сонское.
Но где же своеобразное русское право?
И нельзя ли тут сказать:
— Русское право в наше время есть
право европейское, слегка окрашенное
византизмом там, где государствен¬
ность соприкасается с религией.
Очень грустно!
К. Леонтьев, 1890
ГлаваШ
РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ СИСТЕМА
И ПРАВОВЫЕ СЕМЬИ НАРОДОВ МИРА
1.	Классификация правовых систем
Строки, выбранные в качестве эпиграфа к данной главе, на¬
писанные знаменитым русским консерватором за десятилетие
до наступления XX века, характеризуют восприятие русского
права не только западниками и либералами, но, прежде всего,
консерваторами и славянофилами. Юридизм русского мира,
славянской цивилизации — важнейший вопрос их культурной
идентификации и прогресса. Тогда, во второй половине XIX в.,
в разгар либеральных реформ в России очень трудно было раз¬
глядеть не только в праве, но и в других частях общественного
и духовного уклада русских «русскость», столь необходимую
для выживания и адаптации в России мировых культурных
ценностей.
Критичная обеспокоенность за способность русских в корот¬
кое историческое время создать свое и тем самым сохраниться
как величина в мировом соревновании народов — глубочайшая
по исторической прозорливости постановка проблемы в дискус¬
сиях русских интеллектуалов XIX в. «Мы сами, — писал
К. Н. Леонтьев, — люди русские, действительно весьма ориги¬
нальны психическим темпераментом нашим, но никогда ничего
действительно оригинального, поразительно примерного вне

1. Классификация правовых систем
185
себя создать до сих пор не могли. Правда, мы создали великое
государство, но в этом царстве почти нет своей государственно¬
сти; нет таких своеобразных и на других влияющих своим при¬
мером внутренних политических отношений, какие были в язы¬
ческом Риме, в Византии, в старой монархической (и даже на¬
полеоновской) Франции и в Великобритании»1. Очень много
замечаний об «антиюридическом» характере русской культуры
можно найти у славянофилов, западников, евразийцев, сочине¬
ния которых с удовольствием цитируют современные историки,
политологи и компаративисты2. Реальное положение русской
цивилизации конца XIX в., сложно выходящей из периода на¬
сильственного встраивания в Европу, когда стали возможными
национальные формы в экономическом, социальном укладе,
литературе, искусстве, музыке, театре, самом государственном и
правовом мышлении, не могли дать достаточного историческо¬
го материала для подтверждения догадок о самостоятельности
русского правокультурного типа.
Такой опыт дал XX в. в блестящем и одновременно драмати¬
ческом для России эмпирическом изобилии. За это столетие в
стране были созданы колоссальные и уникальные культурные
ценности, в том числе в сфере государства и права. Важно и то,
что жизнь России поставила многочисленные эксперименты в
различных режимах существования ее общества — либеральном
и социалистическом; окрашенной византизмом духовности и
отсутствия всякой национальной идеологии; православной ре¬
лигии и полного общественного атеизма; отчужденного инди¬
видуализма и грубого коллективизма. Все эксперименты исто¬
рии с русской идеей вообще и русской правовой культурой в
частности удивительным образом проверили первоначальные
гипотезы русских интеллектуалов и на деле, но весьма причуд¬
ливым и даже парадоксальным образом реализовали их истори¬
ческую ностальгию. И в режиме всемирной империи, и в почти
полностью наконец «собранной» социалистической «славян¬
ской» конфедерации восточноевропейских народно-демократи¬
ческих республик, и без них уже, давно без Финляндии, теперь
вот в разъединении с Прибалтикой, Галицией, Волынью, Кие¬
вом, Бессарабией, Крымом и почти всем Закавказьем, с огром¬
1	Леонтьев К. Н. Избранное. М., 1993. С. 386.
2	См., например: Мартышин О. В. О некоторых особенностях российской
правовой и политической культуры // Государство и право. 2003. № 10. С. 24—30.

186
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ным культурным европейским опытом и багажом Россия опять
не вписывается в западный контекст.
По почти единодушному мнению западных политиков,
вхождение России в структуры Европы, например ЕС, НАТО,
если такое вообще когда-либо станет возможно, потребует
«полной реорганизации социально-экономических и правовых
структур этой страны» (З. Бжезинский). Однако «тщеславно¬
унизительное желание втереться в члены древней и славной ев¬
ропейской семьи» без предсказанного Н. Я. Данилевским «жал¬
кого самообольщения, будто нас в нее приняли»1 в качестве
важнейшей предпосылки имеет «завершение» дезинтеграции
России и утрату культурной идентичности ее частей. Западный
геополитический выбор создает для России, по мнению З. Бже-
зинского, «предпосылки для прогрессирующей геополитиче¬
ской экспансии западного сообщества все дальше и дальше в
глубь Евразии. Расширение уз между Западом и Россией от¬
крыло для проникновения Запада, и в первую очередь Амери¬
ки, в некогда заповедную зону российского “ближнего зарубе¬
жья”»2. По мнению автора, одного из ведущих американских
политологов, у России просто не остается альтернативы, если
она хочет сберечь суверенитет над ценнейшими из своих терри¬
ториальных владений, в частности Сибирью. «Для европей¬
цев, — продолжает З. Бжезинский, — Сибирь могла бы обер¬
нуться тем, чем Аляска и Калифорния, вместе взятые, стали в
свое время для американцев: источником огромных богатств,
полем выгодного приложения капиталов, своего рода “эльдора¬
до” для самых предприимчивых поселенцев. Чтобы удержать
Сибирь, России понадобится помощь; ей не под силу одолеть
эту задачу самостоятельно ... Благодаря масштабному европей¬
скому присутствию Сибирь могла бы со временем превратиться
в общеевразийское достояние, использование которого проис¬
ходило бы на многосторонней основе... и открывало бы перед
пресыщенным европейским обществом увлекательную пер¬
спективу покорения “новых рубежей”»3.
Таким образом, только с фактически ограниченным сувере¬
нитетом и вестернизированной национальной культурой Рос¬
1	Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические
отношения Славянского мира к Германо-Романскому. М., 1991. С. 442—443.
2	Бжезинский 3. Выбор. Глобальное господство или глобальное лидерство.
Пер. с англ. М., 2005. С. 139—140.
3	Там же.

1. Классификация правовых систем
187
сия могла бы обеспечить себе «включение со временем в евро¬
атлантическую систему в качестве нормального европейского
государства среднего ранга (которое уже не является импер¬
ским Третьим Римом)...»1. Уже сейчас явственно проступают
признаки такого статуса, о котором Н. Я. Данилевский проро¬
чески написал в 1871 г.: сохранять внешнюю государственную
независимость, быть даже великою политическою силою, хотя
и лишенной внутреннего смысла и содержания, представляя
миру «жалкий образец политического недоросля в громадных
размерах»2.
Между тем логика мирового развития на рубеже XX—XXI вв.
иная. Процесс глобализации, в рамках которого страны-аутсай¬
деры или даже бывшие колонии получили возможность беспре¬
цедентного развития и процветания (Япония, Индия, Китай,
Сингапур, Малайзия, Бразилия и др.), с очевидностью показы¬
вает, что их экономические успехи достигнуты на прочной ос¬
нове культурной идентичности, политической и правовой само¬
стоятельности. Именно эти фундаментальные условия сделали
возможным восприятие зарубежного, в том числе англо-амери¬
канского, опыта рыночных отношений; но в каждом случае
принципы этих отношений получали наибольшую эффектив¬
ность в рамках национальной правовой культуры и государст¬
венности. Самая существенная проблема России, значительно
отличающая ее от новых экономических лидеров, состоит как
раз в том, что России в течение XX в. далеко не всегда и не во
всем удавалось сохранять и развивать свою культурную само¬
стоятельность, в том числе и в ключевой области правового соз¬
нания, создавать защитные механизмы от размывания своего
человеческого уклада.
Теперь, в критической ситуации угрозы культурного раство¬
рения и ассимиляции, возникает реальная опасность того, что
России, «потерявшей причину своего бытия, свою жизненную
сущность, свою идею, — ничего не останется, как бесславно
доживать свой жалкий век, перегнивать как исторический
хлам, лишенный смысла и значения, или образовать безжиз¬
ненную массу, так сказать, неодухотворенное тело, и в лучшем
случае также распуститься в этнографический материал для но-
1	Бжезинский 3. Указ. соч. С. 138.
2	Данилевский Н. Я. Указ. соч. С. 402.

188
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
вых неведомых исторических комбинаций, даже не оставив по¬
сле себя живого следа»1.
Поэтому после распада СССР задача приоритетного разви¬
тия национальной правовой культуры для России становится
жизненно необходимой. Мир, претерпев за последние сто и бо¬
лее лет глубокие изменения, с новыми глобальными игрока¬
ми — США, новой объединенной Европой, новыми экономи¬
ческими и политическим центрами в Азии, сделал во многом
устаревшей постановку вопроса об «европейскости» России, ее
государства и права. Стать действительно частью Европы и
войти в глобальную экономическую и правовую систему можно
лишь имея современное демократическое правовое сознание,
правовые ценности, создание которых немыслимо вне нацио¬
нального контекста. Это единственный путь к плодотворному
сотрудничеству, гарантия от экономической и политической
деградации и порабощения.
Право — явление мировой цивилизации, в рамках которой
сформировалось и действует множество правовых систем.
XX век существенно уточнил постановку проблемы политико¬
правового развития России. Не поиск самоцельного «своеобра¬
зия», а построение действенной национальной демократии,
дающей устойчивую государственность, которую признают и
уважают в мире; не абстрактная «принадлежность» к Европе, а
способность к самоидентификации и полноценному обмену со
всеми культурами; не изоляция или экспансия, а способность к
созданию новых ценностей в правовом поведении, открытых
для восприятия другими народами. Все эти черты содержит ми¬
ровой правокультурный процесс, прежде всего в его нацио¬
нально-культурном аспекте. Для того чтобы понять правовое
развитие как составную часть прогресса мировой культуры, не¬
обходим такой угол зрения на право, который позволил бы со¬
отнести правовую систему с конкретным историческим време¬
нем и регионом, национальной, религиозной спецификой той
или иной цивилизации. Именно для обозначения связи этих и
иных факторов развития общества с правовым регулированием
в его исторической перспективе необходим раздел правоведе¬
ния, занимающийся изучением не только и не столько внут¬
ренней структуры (системы) права, сколько выяснением зако¬
номерного места права в общем контексте правового измере¬
1 Данилевский Н. Я. Указ. соч. С. 402.

1. Классификация правовых систем
189
ния человечества на основе анализа общего и особенного в
социальных, политических, структурных, специальных юриди¬
ческих характеристиках национального права.
Через сопоставление одноименных государственно-право¬
вых институтов, принципов, норм выявляются общие законо¬
мерности правового развития, его направление, этапы, пер¬
спективы. Кроме того, такое сопоставление, основываясь на
сравнительно-историческом методе познания, позволяет вы¬
явить общее и специфичное в правовых явлениях, встречаю¬
щихся в мире, ступени и тенденции их формирования и функ¬
ционирования. Это дает возможность свести все многообразие
конкретно-национального регулирования в своего рода «перио¬
дическую систему» мирового права, где элементарной, исход¬
ной частицей выступает уже не норма права, а целостная на¬
циональная правовая система и даже их группа (тип, семья).
Все это необходимо в конечном счете для углубления наших
представлений о природе права вообще и национального в
частности, его закономерностях, генезисе, свойствах.
Такие аспекты изучения права выступают предметом сравни¬
тельного правоведения. Результатом применения сравнительно¬
го метода является группировка (классификация) правовых сис¬
тем мира по различным признакам1. Классификация означает
распределение тех или иных национальных систем права по
классам (типам) в зависимости от тех или иных критериев.
В этом смысле типология — важный способ научного познания,
позволяющий под определенным углом зрения раскрыть как
внутренние (структурные) взаимосвязи права, так и его отноше¬
ния с более широким социальным контекстом, что предостав¬
ляет новые возможности в изучении юридических явлений.
Если система права — своеобразная «внутренняя карта на¬
ционального права», то типология права создает своеобразную
«правовую карту мира», раскрывающую специфику институтов,
используемых для юридического регулирования в тех или иных
странах, и показывающую, к каким правовым семьям принад¬
лежат правовые системы народов (государств) земного шара.
Всякая реформа законодательства, не говоря уже о его теории,
должна базироваться на знании исторической, культурной,
1 О соотношении права и правовой системы см.: Байтин М. И. Сущность
права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). М.,
2005. С. 177—200.

190
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
идеологической и иной специфики национальной правовой
системы. В противном случае трудно увидеть не только пер¬
спективы преобразований, но и воспользоваться опытом — как
собственным, так и иностранным. Подобные реформы можно
сравнить с лечением «вообще», «заочно», без представления о
пациенте и его диагнозе. Не случайно у нас при самых ошелом¬
ляющих по широте заимствованиях зарубежного правового ма¬
териала применение сравнительного метода дает обычно мини¬
мальные, а зачастую и сугубо формальные результаты. Само по
себе привлечение зарубежных государственно-правовых инсти¬
тутов, вопреки распространенному мнению, отнюдь не добав¬
ляет реципиенту цивилизованности и уж тем более не решает
проблем его правовой культуры.
Эффективность сравнительного метода зависит прежде всего
от обеспечения сравнимости правовых систем, которая в свою
очередь достижима лишь при уяснении природы различий ос¬
нов национального права — исторических, социальных, духов¬
ных. Это — необходимое условие научного сопоставления и
проверяемости выводов, ибо иначе все изучение опыта будет
основываться на чисто внешнем сходстве подчас вообще «непе¬
реводимых» правовых институтов с соответствующими механи¬
ческими, плоскими выводами.
В вопросе типологии правовых систем существуют различ¬
ные подходы. За основу классификации могут приниматься
различные критерии — идеологические, технико-юридические,
этические, экономические, религиозные, географические
и т. д., и соответственно формироваться различные типологи¬
ческие группы правовых систем. Критерии и типологии могут
сочетаться в определенных комбинациях. Обзор современных
подходов к критериям классификации правовых систем дан в
обстоятельной работе М. Н. Марченко «Правовые системы со¬
временного мира»1.
В настоящее время используются критерии классификации
правовых систем, опирающиеся главным образом на категории
правовой культуры, правовой традиции и правового стиля.
Правовая культура — это совокупность ценностей, накоплен¬
ных людьми, народами в правовой сфере. Основу мировой пра¬
вовой культуры составляют правовые культуры мировых циви-
1	Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. М., 2001. С. 13—
24. Второе издание этой книги вышло в 2009 г.

1. Классификация правовых систем
191
лизаций, когда-либо существовавших и существующих доныне.
Каждую из таких цивилизаций скрепляет правовая историче¬
ская традиция. Традиция права — это исторический способ
формирования народного правового сознания в контексте ши¬
рокого круга специфических для данной цивилизации фунда¬
ментальных явлений — государственности, религиозности, со¬
циальности. «Была однажды такая цивилизация, — пишет
Г. Дж. Берман, — и называлась она “западная”; она создала
“законные” институты, ценности и понятия; эти западные за¬
конные, правовые институты, ценности и понятия веками соз¬
нательно передавались из поколения в поколение, и так из них
получилась “традиция” ... Традиция — это нечто большее, чем
историческая преемственность. Она представляет собой смеше¬
ние осознанных и неосознанных элементов»1.
Историческая традиция — основа культурной идентификации
права. Развитие и кристаллизация самобытной традиции — про¬
цесс огромной социальной значимости, позволяющий структури¬
ровать вокруг правовой традиции все иные, теснейшим образом
связанные с правом социальные явления — политическую культу¬
ру, трудовую этику, обыденное правосознание, юридические уч¬
реждения. Правовая традиция — предельно емкий концепт, про¬
стирающийся на весьма своеобразные юридические явления.
Скажем, европейская традиция права охватывает весьма разные
и оригинальные правовые общности западного, восточно¬
европейского и даже евроазиатского права — общее, континен¬
тальное, скандинавское и славянское право, характеризующееся
особым сочетанием и морфологией социальных и непосредствен¬
но юридических элементов национальной культуры.
Совокупность этих элементов, создающих особое сочетание
юридических и смежных регулятивных средств — юридической
техники, правовых конструкций, фикций, обыденного и рели¬
гиозного правосознания, правового быта (фольклора), право¬
вой институциональной системы, образует понятие правового
стиля. Правовой стиль — это форма юридической культуры,
творческая и одновременно консервативная его часть. Творче¬
ская потому, что через правовой стиль создаются новые инно¬
вационные элементы права, происходит постоянное движение
структур, понятий, создаются прообразы современных регуля¬
тивных методов. В этом смысле правовой стиль есть своеобраз¬
1 Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 19, 522.

192
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ное преломление иных творческих выражений народного духа,
таких как живописный, архитектурный, литературный стили1.
По мнению К. Цвайгерта и X. Кётца, «факторами, определяю¬
щими стиль в рамках теории правовых семей, являются: 1) исто¬
рическое происхождение и развитие правовой системы; 2) гос¬
подствующая доктрина юридической мысли и ее специфика;
3)	выделяющиеся своим своеобразием правовые институты;
4)	правовые источники и методы их толкования; 5) идеологиче¬
ские факторы»2. Аналогичного понимания правового стиля при¬
держивается и К. Осакве, включая в это понятие такие факторы,
как историческое наследие и развитие, структура права, форма
правового мышления, форма и иерархия источников права, юри¬
дические фикции, юридическая техника, которая охватывает, по
его мнению, юридическую терминологию, структуру судебного
решения и отношение к кодификации, отношение к правовому
формализму, технику толкования юридических норм3.
Консерватизм правового стиля заключается в том, что стиль
формирует канон, позволяющий национальной юриспруден¬
ции «уходить в себя», создавать свой образ правового осозна¬
ния окружающего мира, правового бытия людей определенной
исторической и этноконфессиональной принадлежности. Кон¬
сервативные элементы правового стиля образуют юридические
архетипы и символы правосознания, сочетание которых защи¬
щает самобытный юридический дух от всего несвойственного
ему, сохраняет специфику правовой исторической традиции,
выступает в конечном счете системой преемственности и одно¬
временно инновации в рамках правовой цивилизации.
Поэтому понимание правового стиля не должно быть исклю¬
чительно юридически-формалистично. Традиционные юриди¬
ческие формы и инструменты (структура источников права,
юридическая техника, процессуальные институты и т. д.) и даже
исторические и идеологические факторы не могут исчерпать
природу юридического стиля по двум причинам. Во-первых,
1	См., например: Кон-Винер. История стилей изобразительных искусств.
Пер. с нем. М., 1998; Хиллер Б. Стиль XX века. Пер. с англ. М., 2004; Вельф-
лин Г. Ренессанс и барокко. Исследование сущности и становления стиля ба¬
рокко в Италии. Пер. с нем. СПб., 2004; Певзнер Н. Английское в английском
искусстве. Пер. с англ. СПб., 2004.
2	Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере
частного права: В 2 т. Пер. с нем. М., 1998. Т. 1. С. 108.
3	См.: Осакве К.Сравнительное правоведение в схемах: общая и особенная
части. М., 2000. С. 34.

1. Классификация правовых систем
193
стиль образуется явлениями, лежащими гораздо глубже не толь¬
ко внешних юридических форм, но и историко-политического
процесса развития права, а именно — ментальными закономер¬
ностями поведения людей на протяжении значительных перио¬
дов правовой культуры; во-вторых, стиль права объективно
включает элементы общего стиля данной культуры и поэтому
содержит артефакты как юридического обихода (например, пра¬
вовую дипломатику)1, так и обихода внешне не юридического,
но создающего канву правового поведения человека в данной
культуре (социальные обряды и инсценировки, типические
формы поведения в трудовых, семейных, половых отношениях,
манеру одеваться, питаться, употреблять алкоголь, поддержи¬
вать чистоту и т. д.). Поэтому правовой стиль наряду с отмечае¬
мыми зарубежными авторами юридическими явлениями вклю¬
чает, на мой взгляд, и такие «пограничные» факты, которые
создают глубинную консервативную основу правовой культуры,
ее постоянную и одновременно пластическую часть — религи¬
озное и обыденное правосознание, объективно правовые архе¬
типы и символы социального поведения, социально-правовой
фольклор, характер формирования юридического пространства
человеческих общин: трудовая этика, тип дошкольного воспи¬
тания и внутрисемейных отношений, присущие конкретному
времени и конкретному обществу.
Методологическая цель категории правового стиля — соз¬
дать дополнительное измерение в предмете правоведения, в
частности выявить глубокие и долгосрочные структуры россий¬
ского права, не зависящие от формальных институциональных
напластований официального правопорядка. Выявление такого
предмета — центральная проблема теории правовых семей, ко¬
торая запуталась в критериях классификации, будучи дезориен¬
тирована гигантскими объемами политической и экономиче¬
ской рецепции позитивного правового материала. Рецепция,
ставшая ведущим методом формального правообразования в
XX в., часто просто не позволяет дифференцировать собствен¬
ную правовую культуру, выявить ее рельеф, всячески заравни¬
вая и грунтуя уникальные и идентичные ей стилевые и эффек¬
тивные в данном обществе правовые явления.
Ярким примером такой раздвоенности может служить право
Японии, где заимствованный у Европы слой юридических регу-
1	См.: Медведев И. П. Очерки византийской дипломатики (частноправовой
акт). Л., 1982.

194
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ляторов не смог устранить традиционной японской правовой
культуры, во многом благодаря которой страна и совершила по¬
слевоенное «экономическое чудо». Эта раздвоенность формаль¬
ного правопорядка и неформальной правовой культуры ставит в
методологический тупик компаративистов. В целом такого рода
трудности с отнесением той или иной страны к конкретному
правовому сообществу, бесконечные и рационально недоказуе¬
мые варианты объединения правовых систем в юридические
биоценозы свидетельствуют о недостаточности применяемых
для такого разграничения позитивистских методов. Возможно,
наступает время иного взгляда на юридический мир, где «раз¬
верстка» его по юридическим границам, которые, как правило,
очень напоминают границы государственные и политические,
дополнится представлением о череде глобальных юридических
эпох, в рамках которых зарождаются, расцветают и затухают
универсальные юридические традиции и стили, которые не
только олицетворяют национальное юридическое творчество,
не смешиваясь с государственной насильственной интервенци¬
ей внешних институтов, но и создают инновационные предпо¬
сылки для прогресса всеобщей юридической формы.
Правовая культура, правовая традиция и правовой стиль как
предельно емкие, научные концепты задают исследователям
широкое предметное поле для анализа наиболее сущностных
аспектов генезиса юридизма: политических, экономических,
этногеографических, технико-юридических и религиозно-эти¬
ческих признаков права, его исторических, идеологических,
традиционно-ментальных корней. Далеко не случайно, что уг¬
лубление наших представлений о природе правовых систем,
причинах многообразия юридического мира обусловлено про¬
грессом новых направлений юридической науки, связанных с
изучением человека, в частности правовой антропологией. Глу¬
бинные основания различий в праве обусловлены общностью и
различием антропогенеза, путями развития человеческих укла¬
дов, фактически — значительной культурно-антропологической
дифференциаций мира как фундаментальной его закономерно¬
сти. Право есть составная часть цивилизации как культурно¬
исторического типа, право есть продукт определенной культу¬
ры и определенной цивилизации, утверждает А. И. Ковлер1.
Поэтому, по мнению А. X. Саидова, «традиционная проблема¬
1 См.: Ковлер А. И. Антропология права. М., 2002. С. 195, 247.

1. Классификация правовых систем
195
тика юридической антропологии расширяется в аспекте изуче¬
ния антропологии современного позитивного права, а также
человека в системе национального права»1.
Интегральным основанием типологии современного права
выступает культура. «Элементы общей и правовой культуры,
несомненно, лежат в основе не только романо-германской и
англосаксонской, но и других правовых семей. И как таковые
взятые сами по себе или вместе с другими факторами, они мо¬
гут выступать в качестве критериев классификации правовых
систем», — отмечает М. Н. Марченко2. Особенности правовой
культуры народов позволяют исследователям выявить значи¬
тельное многообразие современных правовых семей, в част¬
ности, романо-германского и общего права, социалистического
права, мусульманского, индусского, иудейского права, сканди¬
навскую, африканскую, славянскую, дальневосточную право¬
вые семьи, а также правовых систем иранского, китайского,
корейского, японского права. Различные основания культурной
идентификации позволяют авторам группировать эти иные
правовые культуры в своеобразные правовые общности. Так,
Р. Давид, руководствуясь двумя главными, по его мнению, кри¬
териями — технико-юридическим и идеологическим, выделяет
романо-германскую (континентальную), англосаксонскую (об¬
щего права), социалистическую, исламскую правовые семьи, а
также индусское, иудейское право, правовые семьи стран Даль¬
него Востока и стран Африки. К. Цвайгерт и X. Кётц сгруппи¬
ровали все национальные правовые системы в восемь правовых
семей: романскую, германскую, скандинавскую, общего права,
социалистического права, права стран Дальнего Востока, ис¬
ламского права, индусского права3.
Следует отметить, что практически во всех зарубежных
классификациях правовых систем право России (СССР) выде¬
ляется в отдельную типологическую группу либо по правокуль¬
турным признакам (славянская правовая семья), либо по идео¬
логическим (социалистическая правовая семья)4. По мнению
1	Саидов А. Х.О предмете антропологии права // Государство и право. 2004.
№ 2. С. 65. См. также: Пучков О. А. Антропологическое постижение права. Ека¬
теринбург, 1999.
2	Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. М., 2009. С. 25.
3	См.: Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1967.
С. 37; Цвайгерт К., Кётц Х.Указ. соч. С. 99—117.
4	См.: Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. М., 2009.
С. 13—24.

196
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
К. Цвайгерта и X. Кётца, российское право, «которое претер¬
пело существенные изменения в результате более поздних ис¬
торических влияний, несмотря на ряд заимствований из запад¬
ных правовых систем, следует классифицировать отдельно»1.
Не объединяют в одну типологическую группу данные авторы
немецкое и французское право, относя эти национальные пра¬
вовые системы по юридическому стилю к различным право¬
вым семьям романского и германского права, что еще раз до¬
казывает внутреннюю сложность права Европы, наличие в ев¬
ропейской культуре разных правовых традиций — западно- и
восточноевропейской; нордической, деистической, славянской,
финно-угорской, тюркской. Решающим в данном разграниче¬
нии, по мнению указанных авторов, является понятие стиля,
ибо определенный стиль имеют как семьи, так и отдельные
правовые системы, и необходимо научиться распознавать пра¬
вовые стили и определять правовые семьи и входящие в них
отдельные правопорядки в соответствии с индивидуализирую¬
щими элементами стиля, другими факторами, отражающими
стилевые особенности правовой семьи или правопорядка2.
Сложность классификации правовых систем, обусловленная
многогранностью ее критериев, ставит вопрос об элементах
(формах) дифференциации правового мира. В современной
правовой науке обычно различают следующие правовые масси¬
вы: 1) национальные правовые системы; 2) правовые семьи;
3) группы правовых систем.
Национальная правовая система — это конкретно-историче¬
ская совокупность права (законодательства), юридической
практики и господствующей правовой идеологии отдельной
страны (государства). Национальная правовая система — эле¬
мент того или иного конкретного общества, она отражает его
социально-экономические, политические, культурные особен¬
ности. По отношению к группам правовых систем и правовым
семьям национальные правовые системы выступают в качестве
явления особенного, единичного. В настоящее время в мире
насчитывается около двухсот национальных правовых систем.
Вопрос об элементном, структурном понимании правовой
системы в литературе вызывает дискуссии. С. С. Алексеев
включает в понятие правовой системы право и его источники,
1	Цвайгерт К., Кётц ХУказ. соч. С. 110.
2	Там же. С. 107.

1. Классификация правовых систем
197
акты применения норм права и правоотношения, права и сво¬
боды граждан1. По мнению Н. И. Матузова, правовую систему
общества образуют: 1) право как совокупность создаваемых и
охраняемых государством норм; 2) законодательство как форма
выражения этих норм (нормативные акты); 3) правовые учреж¬
дения, осуществляющие правовую политику государства; 4) су¬
дебная и иная юридическая практика; 5) механизм правового
регулирования; 6) правореализационный процесс (включая ак¬
ты применения и толкования); 7) права, свободы и обязанно¬
сти граждан (право в субъективном смысле); 8) правоотноше¬
ния; 9) законность и правопорядок; 10) правовая идеология;
11) субъекты права; 12) систематизирующие связи, обеспечи¬
вающие единство, целостность и стабильность системы;
13) иные правовые явления, образующие «инфраструктуру»
правовой системы (юридическая ответственность, правосубъ¬
ектность, правовой статус и т. д.)2.
Ю. А. Тихомиров считает, что понятие правовой системы
охватывает законодательство и иные источники права, цели и
принципы регулирования, системообразующие связи3. Имеют¬
ся и иные точки зрения4.
Судя по приведенным позициям теоретиков отечественного
права, все они с теми или иными особенностями понимают
под правовой системой совокупность фундаментальных право¬
вых явлений конкретного общества, прежде всего — право и
законодательство, правовую доктрину (идеологию) и юридиче¬
скую практику в ее широком смысле (правоотношения, уч¬
реждения, акты реализации и т. д.). Эти структурные элемен¬
ты правовой системы позволяют совместить нормативный (за¬
конодательный), идеологический (духовный) и «фактический»
(конкретно-практический) аспекты правовой действительности
в их главных, конститутивных для данной правовой общности
измерениях. Остальные правовые явления, которые, несо¬
мненно, все в той или иной мере относятся к характеристике
правовой системы, конкретизируют ее составляющие блоки,
1	См.: Алексеев С. С. Общая теория права: курс в 2 т. М., 1981. Т. I. С. 87—88.
2	См.: Матузов Н. И. Правовая система и личность. С. 25.
3	См.: Тихомиров Ю. А. Правовая система развитого социализма // Сов. го¬
сударство и право. 1979. № 7. С. 33; Он же. Курс сравнительного правоведения.
4	См.: Правовая система социализма: В 2 кн. / Под ред. А. М. Васильева.
Кн. 1. С. 39; Карташов В. Н. Введение в общую теорию правовой системы об¬
щества. Ч. 1. Ярославль, 1995.

198
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
внося в ту или иную трактовку специфичность авторского
подхода.
Каждое из структурных определений правовой системы
функционально. Все они выполняют в правовом познании и
юридической практике свою роль — научно-исследователь¬
скую, практически-юрисдикционную, учебно-дидактическую
и т. д.
Можно предложить еще одно вйдение структуры правовой
системы, в известном смысле интегрирующее существующие
точки зрения, но в большей степени подчеркивающее специ¬
фичность некоторых стилевых характеристик современного
российского культурно-правового уклада. С учетом этого
структура отечественной правовой системы образуется следую¬
щими элементами:
—	система законодательства: отраслевое, вертикальное и фе¬
деральное ее измерения;
—	структура юридических, в том числе правоохранительных,
ведомств и организаций;
—	региональная и местная правовая инфраструктура;
—	надзорная и контрольная подсистема;
—	система профилактики правонарушений и социальный
контроль;
—	система правового информирования и правовых комму¬
никаций;
—	организация юридической реабилитации правонарушителей;
—	инфраструктура обеспечения прав человека;
—	альтернативные формы разрешения споров;
—	система юридического образования, переподготовки и по¬
вышения квалификации кадров;
—	«мозговые центры» генезиса, воспроизводства и хранения
правовой идеологии (НИИ, центры, фонды, культурные сооб¬
щества юристов и т. д.);
—	принципы господствующего правосознания;
—	система канонического правового регулирования;
—	способы юридической легализации социальных фактов.
Такой взгляд на организацию правовых систем в принципе не
противоречит имеющимся подходам в литературе, но отличает¬
ся, возможно, большей степенью учета строения и функциони¬
рования российских правовых институтов и в целом специфики
отечественной правовой традиции в ее институциональном вы¬
ражении. Однако, по мнению М. И. Байтина, такое структурное

1. Классификация правовых систем
199
вйдение правовой системы «создает гипертрофически расши¬
ренное представление о ней, ведет к смешению собственно пра¬
вовых явлений с историко-политическими, социально-культур¬
ными, национально-духовными и иными, к стиранию границ
между юридическим и неюридическим в жизни общества и госу¬
дарства»1. Надо признать, что именно такое «смешение» и по¬
зволяет выйти за пределы позитивистского подхода в трактовке
такой сложной категории, как правовая система и, по сути, уточ¬
нить ее понимание в качестве предмета правоведения. Правовая
система как предмет правоведения — не абстрактный набор
«чисто» юридических явлений — права, законодательства, юри¬
дических учреждений и т. д. Понять правовую систему конкрет¬
ной страны, а тем более цивилизации невозможно вне контекста
этой страны, не имея представления о закономерностях общего
культурного организма. Для такого понимания необходимо рас¬
ширение предмета правовой науки, введение в ее понятийный
аппарат новых юридических элементов, каковыми, в частности,
выступают категории правовой традиции и правового стиля. Во¬
обще говорить о правовой культуре вне анализа социальных, ре¬
лигиозных и иных человеческих источников права невозможно,
и такой анализ контекста вовсе не «смешение» юридических и
неюридических явлений (где вообще такая граница в научном
исследовании?), а, наоборот, движение к наиболее всесторонне¬
му пониманию природы юридического.
Какие функции выполняет категория правовой системы в
правовом познании? Во-первых, это функция систематизации,
упорядочения правовых явлений, используемых в националь¬
ном правовом регулировании. Системный подход позволяет
представить правовую жизнь не как механический конгломерат
норм, принципов, правоотношений, правоохранительных
структур и т. д., а как закономерное единое целое, каждый эле¬
мент которого выполняет строго определенную роль, занимая
свое место в правовом пространстве. «Целостная правовая сис¬
тема, взятая в единстве всех ее компонентов, — пишет
Н.	И. Матузов, — представляет собой уже не механическую
сумму слагаемых, а новое важное социально-политическое,
идеологическое и юридическое качество, не свойственное от¬
дельным ее частям в разрозненном виде»2.
1	Байтин М. И. Вопросы общей теории государства и права. С. 189—190.
2	Матузов Н. И. Правовая система и личность. С. 30.

200
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
Категория правовой системы служит основой для специфи¬
ческого как юридического, так и культурно-исторического ана¬
лиза правовых явлений. Сравнительный анализ национального
права, законодательства, правоохранительных структур осуще¬
ствляется, как правило, через категорию правовой системы; с
ее же помощью проводятся многочисленные типологические
группировки правовых феноменов, существующих в мире.
Методологический потенциал предмета правовой системы
позволяет решать важные учебно-познавательные и юрисдик¬
ционные задачи. Только комплексное видение институтов объ¬
ективного и субъективного права, структуры законодательства,
правовой идеологии и психологии, менталитета общества, юри¬
дической практики формирует квалификацию юриста, его спо¬
собность и возможность работать в рамках правовой культуры
конкретной страны. Само наличие правовых явлений в их сис¬
темной, концептуальной организации свидетельствует об опре¬
деленном уровне правовой жизни общества, высоте его право¬
сознания, юридической образованности и т. д. Поэтому далеко
не все государства имеют развитые и особенно правокультурно¬
самобытные и целостные правовые системы, выступающие ис¬
точниками накопления юридических ценностей для всей миро¬
вой цивилизации.
Правовая семья — это совокупность национальных право¬
вых систем, выделенная на основе общности источников, в
первую очередь ментальных, стилевых структур права и истори¬
ческой специфики его формирования. В соответствии с этими
критериями юридический мир можно представить в виде сле¬
дующих правовых семей, характеризующихся выраженной ис¬
торической традицией и самостоятельным правовым стилем:
общего права, романо-германскую, славянскую, обычно-тради¬
ционную, мусульманскую, индусскую (индусское право). Ни
одна из классификаций правовых семей не является исчерпы¬
вающей для правовых систем мира, поэтому, как было показа¬
но, в литературе можно встретить самые различные типологи¬
ческие подразделения семей национального права.
В приведенной классификации своеобразие правовой семьи
определяется характером ее исторической традиции, стиля, вы¬
раженного в специфике юридических, духовных (религия, эти¬
ка и т. д.) и культурно-исторических источников. Какой-то из
этих признаков может преобладать в разграничении тех или
иных правовых семей. Так, форма, перечень и иерархия юри¬

1. Классификация правовых систем
201
дических источников права (форм права) традиционно рас¬
сматривается в качестве основного различия между семьей об¬
щего права и семьей романо-германской. В частности, для ро¬
мано-германской правовой семьи право выступает в виде норм,
имеющих законодательное выражение (как правило, в виде за¬
кона или кодекса), а правоприменитель лишь сравнивает кон¬
кретную ситуацию с общей нормой и находит решение дела.
Основным источником англо-саксонского (общего) права явля¬
ется судебный прецедент, т. е. судебное решение судов опреде¬
ленного уровня по конкретному случаю, способ обоснования
которых для других (нижестоящих) судов является образцом
решения аналогичных дел.
В рамках той или иной правовой семьи возможны более
дробные элементы, представленные определенной группой
правовых систем. Так, внутри романо-германской правовой се¬
мьи выделяют две группы: 1) группу романского права, в зону
которой входят такие страны, как Франция, Италия, Бельгия,
Испания, Швейцария, Португалия, латиноамериканские стра¬
ны; к ней относится и каноническое (церковно-католическое)
право; 2) группу германского права, в которую входят правовые
системы ФРГ, Австрии, скандинавских стран и др. Внутри анг¬
лосаксонской правовой семьи различают английскую правовую
систему, правовую систему США и право бывших англоязыч¬
ных колоний Великобритании.
Славянская правовая семья включает группу российского
права (Россия и ее субъекты), группу западно- и восточносла¬
вянского права (Украина, Беларусь, Болгария, Чехия, Слова¬
кия, Сербия, Черногория, Босния и Герцеговина, Xорватия,
Македония, Румыния, Молдова, Греция, Венгрия) и, возмож¬
но, группу евразийского (Казахстан, Узбекистан, Таджикистан,
Туркменистан) и закавказского права (Грузия, Армения, Азер¬
байджан, Южная Осетия, Абхазия). Такая структуризация сла¬
вянской правовой семьи исходит из очевидной культурологиче¬
ской принадлежности ряда современных государств с преиму¬
щественно неславянским населением (Греция, Узбекистан,
Азербайджан, Армения, Грузия, Абхазия, Южная Осетия и др.)
и республик в самой России (Татарстан, Башкортостан и др.) к
правовой традиции греко-византийско-славянского типа. На их
интеграцию в восточноевропейскую цивилизацию дополни¬
тельно наложил отпечаток факт длительного пребывания неко¬
торых из этих народов в правовом поле Российской империи и

202
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
СССР. Как и западная часть Европы, характеризующаяся муль-
тиэтничностью и мультикультурализмом, охватившая своей
традицией права Новый Свет, восточная часть Европы, Север¬
ный Кавказ и Евразия в правовой культуре имеют общие сти¬
левые греко-византийские черты, которые успешно ассимили¬
ровали в своем праве народы, живущие в евро-азиатском про¬
странстве.
2.	Основные правовые семьи народов мира
Рассмотрим основные характерные черты некоторых гло¬
бальных правовых семей с акцентом на отличительных особен¬
ностях славянской правовой семьи, ее месте на правовой карте
мира. К наиболее старым, «классическим» правовым семьям
относятся семьи общего права и романо-германская (конти¬
нентальная), принадлежащие к западноевропейской юридиче¬
ской традиции.
Общее (англосаксонское) право исторически сложилось в Анг¬
лии. Общее право оправдывает свое название тем, что оно: во-
первых, действовало на территории всей Англии (период его
становления — X—XIII вв.) в виде судебных обычаев, возни¬
кавших помимо законодательства, во-вторых, распространя¬
лось на всех свободных подданных короля в гражданском судо¬
производстве. Обобщая судебную практику в своих решениях,
судьи руководствовались нормами уже сложившихся отноше¬
ний и на их основе вырабатывали свои юридические принци¬
пы. Совокупность этих решений, точнее принципов, на кото¬
рых они основывались (прецедентов), была обязательной для
всех судов и, таким образом, составила систему общего права1.
Специфика общего права состоит: 1) в отсутствии кодифи¬
цированных отраслей права; 2) наличии в качестве источника
права громадного количества судебных решений (прецедентов),
являющихся образцами для аналогичных дел, рассматриваемых
другими судами. Кроме общего права в структуру английского
права входят статутное право (законодательство) и «право спра¬
ведливости».
Норма общего права носит казуистический (индивидуаль¬
ный) характер, именно она есть «модель» конкретного реше¬
ния, а не результат законодательного абстрагирования от от¬
дельных случаев. Общее право приоритетное значение придает
1 См.: Дженкс Э. Указ. соч. С. 18—23.

2. Основные правовые семьи народов мира
203
процессуальным нормам, формам судопроизводства, источни¬
кам доказательств, ибо они составляют одновременно и меха¬
низм правообразования, и механизм правореализации.
Важным признаком общего права выступает автономия су¬
дебной власти от любой иной власти в государстве, что прояв¬
ляется в отсутствии прокуратуры и административной юсти¬
ции.
В настоящее время наряду с общим правом в странах англо¬
саксонской правовой семьи широкое развитие получило зако¬
нодательство (статутное право), источником которого являются
акты представительных органов, что свидетельствует о сложных
процессах эволюции данной правовой семьи. Однако исходные
принципы организации правовая система Англии сохраняет с
XIII в. до сих пор.
Исторические корни романо-германской правовой семьи от¬
носятся к римскому праву (I в. до н. э. — VI в. н. э.). В качестве
основного источника она использует писаное право, т. е. юри¬
дические правила (нормы), сформулированные в законодатель¬
ных актах государства.
Законодатель (орган государственной власти) должен осмыс¬
лить общественные отношения, обобщить социальную практи¬
ку, типизировать повторяющиеся ситуации и сформулировать в
нормативных актах общие модели прав и обязанностей для
граждан и организаций. На правоприменителей (это наимено¬
вание весьма точно для данной правовой семьи отражает роль и
функции юристов), прежде всего суд, возлагается обязанность
точной реализации этих общих норм в конкретных судебных,
административных решениях, что в конечном счете обеспечи¬
вает единообразие судебной или административной практики в
масштабе всего государства.
Среди источников права приоритетное значение приобрета¬
ют органические законы — кодексы, выступающие высшей
формой нормативной культуры, через которую происходит
прямое соединение профессиональной юридической мысли с
политическими устремлениями законодателя. В силу достиже¬
ния высоких технологий кодификации, начиная с римской за¬
конодательной практики императора Юстиниана (Кодекс
529 г.) и до ее совершенных образцов во Франции и Германии
(Кодекс Наполеона 1804 г., Германское гражданское уложение
1896 г.), континентальный юридический стиль показал наи¬
большую способность к саморазвитию и интеллектуальному

204
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
движению, доведя право до уровня совершенства высокотехно¬
логичного механизма1.
Судья романо-германской правовой семьи не обязан следо¬
вать ранее принятому решению другого суда за исключением
судебной практики Верховного и (или) Конституционного суда.
Но и в этом случае высшие судебные инстанции не вправе соз¬
давать своими решениями новые нормы, а могут лишь толко¬
вать имеющиеся в нормативных правовых актах.
Судья, работающий в стране, входящей в исторический ареал
романо-германской правовой семьи, решая юридическое дело,
главным образом осуществляет лишь процесс квалификации —
строит цепь умозаключений по методу силлогизма, где роль
большей посылки играет норма, а меньшей — обстоятельства
конкретного случая. Это, конечно, вовсе не свидетельствует об
отсутствии в правоприменении творческого, самостоятельного
начала. Чтобы правильно применить отвлеченную от конкрет¬
ной ситуации норму, юрист должен глубоко вникнуть в природу
этой ситуации с тем, чтобы применение права было справедли¬
вым, гуманным, целесообразным, т. е. отражало внутреннюю
природу права. В этом смысле и в континентальной правовой
семье судебная (правоприменительная) практика не может не
иметь некоторого нормативного значения, т. е. выступать в ро¬
ли фактора «давления» либо корректировки законодательства,
которое, однако, официально признается приоритетным либо
даже единственным источником права.
Такое положение, когда семья общего права имеет черты,
присущие семье континентального права (писаное право), а
последняя использует некоторые механизмы англосаксонской
правовой семьи (судебная практика), свидетельствует о глубо¬
ких взаимосвязях мирового правового развития, известном
единстве правового регулирования в рамках, в частности, за¬
падноевропейской юридической традиции.
Сегодня западное право характеризуют, по мнению Г. Дж. Бер¬
мана, следующие черты, присущие западной традиции права: от¬
носительная автономность права от политики, религии и других
общественных институтов; наличие слоя профессиональных
специалистов-юристов, призванных обслуживать правовую сис¬
тему и прежде всего развивать само право; «концептуализация»
правовых учреждений через научную и образовательную рефлек-
1	О континентальной культуре кодификации см.: Кабрияк Р. Кодифика¬
ции / Пер. с фр. Л. В. Головко. М., 2007.

2. Основные правовые семьи народов мира
205
сию; выполнение университетами и юридической наукой функ¬
ции создания «метаправа», которое фактически выступает крите¬
рием оценки и объяснения позитивного права1.
Значительным своеобразием по сравнению с западной евро¬
пейской культурой обладают правовые системы, основанные на
традиционном и религиозном регулировании, где право не рас¬
сматривается как результат рациональной деятельности челове¬
ка, а тем более государства. Различают так называемые традици¬
онные правовые системы (построенные на обычном праве) и ре¬
лигиозные правовые системы (мусульманское, индусское право).
К странам традиционного права относят Японию, государства
Тропической Африки и некоторые другие. В основе религиоз¬
ной правовой системы лежит какая-либо система вероучения.
Так, источниками мусульманского права являются Коран,
сунна и иджма. Коран — священная книга ислама и всех мусуль¬
ман, состоящая из высказываний пророка Магомета, произне¬
сенных им в Мекке и Медине. Наряду с общими духовными по¬
ложениями, проповедями, обрядами там есть и установления
вполне нормативно-юридического характера. Сунна — мусуль¬
манское священное предание, рассказывающее о жизни проро¬
ка. Сунна представляет собой сборник норм-традиций, связан¬
ных с поведением и высказываниями пророка, которые должны
служить образцами для мусульман. Иджма — третий источник
мусульманского права — комментарии ислама, составленные его
толкователями, докторами мусульманской религии. Эти ком¬
ментарии восполняют пробелы в религиозных нормах. Оконча¬
тельное толкование ислама дается в иджме, поэтому Коран и
Сунна непосредственного юридического значения не имеют.
Практики ссылаются на сборники норм, соответствующие ид¬
жме. Мусульманская правовая традиция исторически происте¬
кает из религии и традиционного быта мусульман. «Обратите
внимание и изучите все функции любой мусульманской общины
в наименьшей ее единице, представляемой приходской общи¬
ной, — писал о русских мусульманах Исмаил-бей Гасприн-
ский. — Всякая такая община представляет собой миниатюрное
государство с прочной связью частей с целым и имеет свои зако¬
ны, обычаи, общественные порядки, учреждения и традиции,
поддерживаемые в постоянной силе и свежести духом исламиз¬
ма. Община эта имеет свои власти в лице старшин и всего при¬
хода, нуждающиеся в высшем признании, ибо авторитет этой
1 См.: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 51.

206
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
власти — авторитет религиозно-нравственный, ее источник —
Коран. Община эта имеет совершенно независимое духовенст¬
во, не нуждающееся ни в каких санкциях и посвящениях. Вся¬
кий подготовленный мусульманин может быть хаджой (учи¬
тель), муэдзином, имамом, ахуном и т. д. при согласии общины.
(...) Мусульманское мектебе близко соприкасается с общиной и
служит дополнением школы семейной, где чуть ли не с пеленок
дитя подвергается неотразимому влиянию отца и матери в деле
воспитания в духе ислама, так что ребенок 7—8 лет уже имеет
столь сильную мусульманско-племенную закваску, что удивит
всякого новичка-наблюдателя и заставит призадуматься ярого
русификатора»1.
Мусульманское право сформировалось в глубоком Средне¬
вековье и с тех пор проделало существенную эволюцию с точки
зрения развития своих источников2. Xаракгерные черты этого
права (архаичность, казуистичность, отсутствие писаных систе¬
матизированных норм) во многом сглажены принятием в но¬
вейшее время законов, кодексов — продуктов деятельности го¬
сударства и влияния европейской правовой культуры.
Другой широко распространенной системой религиозного
права является индусское право. Оно распространяется практи¬
чески на всех выходцев из Индии и так же, как мусульманское
право, тесно связано с религией — индуизмом. В содержание
этой системы входят обряды, верования, идеологические цен¬
ности: мораль, философия, которые нормативно закрепляют
определенный образ жизни и общественное устройство. Инду¬
изм сформировался в глубокой древности — почти две тысячи
лет назад, однако сохранил свое регулирующее значение до на¬
стоящего времени. В этом качестве индуизм выступает элемен¬
том государственно-правовых отношений современного, в
частности индийского, общества. Особенную роль индусское
право играет в сферах, где влияние религии до сих пор наибо¬
лее ощутимо — семейных, наследственных отношениях, касто¬
вом статусе человека и т. д.3
1	Исмаил-бей Гаспринский. Русское мусульманство. Мысли, заметки, наблю¬
дения // Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, ста¬
тистика) / Сост. и авт. вступ. ст. Д. Ю. Арапов. М., 2001. С. 340—341.
2	См.: Торнау Н. Изложение начал мусульманского законоведения. (Репр.
изд.). СПб., 1850.
3	См.: Крашенинникова Н. А. Правовая культура современной жизни: инно¬
вационные и традиционные черты. М., 2009. С. 176—184.

2. Основные правовые семьи народов мира
207
Главной тенденцией развития как обычного права, так и ре¬
лигиозных правовых систем является усиление роли закона как
источника права. Однако эта тенденция реализуется на фоне
неснижающегося значения традиционных и особенно религи¬
озных норм и даже в известной мере — их возрождения в каче¬
стве ведущей нормативной системы общества, что весьма ха¬
рактерно для исламских государств.
Распространенное в зарубежных классификациях выделение
славянской правовой семьи в качестве самостоятельной ветви
правовой цивилизации в связи с распадом мировой социали¬
стической системы, сохранением социалистического типа пра¬
ва у ряда государств, глубокими изменениями в общественно¬
политическом строе России приобретает относительную новиз¬
ну и поэтому нуждается в дополнительном обосновании.
Особенностью приведенного варианта структуры правовых
семей, включающей самостоятельную семью славянского пра¬
ва, является стремление отразить подход уже известных типо¬
логий, выделяющих в отдельную рубрику славянскую правовую
семью, и изменения юридической карты современной Европы.
Из представленной классификации не выпадает (в отличие от
некоторых современных трактовок1) нормативный регион и со¬
ответственно правовая общность, образуемая славянскими
странами и исторически связанными с ними странами несла¬
вянских народов, относимыми в свое время к социалистиче¬
ской правовой семье.
Речь идет о государствах бывшего социалистического содру¬
жества — СССР, ГДР, Югославии, Польше, Болгарии, Венг¬
рии, Чехословакии, Румынии, которые составляли, в част¬
ности, по мнению французского компаративиста Р. Давида,
особую семью социалистического права2.
Основанием для выделения этой правовой общности в каче¬
стве отдельной, специфичной правовой семьи были в свое время
социально-экономические и идеологические критерии, нахо¬
дившие концентрированное выражение в понятиях «общественно¬
экономическая формация», «социальный строй общества», ко¬
торые с помощью права стремилась утвердить и развивать
государственная (политическая) власть названных стран. В тра-
1	См., например: Саидов А. X. Сравнительное правоведение и юридическая
география мира. М., 1993.
2	См.: Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988.
С. 43—44.

208
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
диционной для нашей науки классификации правовых семей на
семьи общего, романо-германского (континентального), тради¬
ционно-обычного, религиозного и социалистического права ис¬
пользовалось сразу несколько довольно разнохарактерных кри¬
териев — от технико-юридических до социально-экономических
и идеологических.
Такая классификация соответствовала устоявшимся науч¬
ным подходам и главное — государственно-правовым реалиям
мира. Поэтому она была общепризнанной в советской юриди¬
ческой литературе1.
В настоящий период данная типология нуждается в извест¬
ных уточнениях, вытекающих из новой политической, социаль¬
но-экономической и духовной ситуации, сложившейся в право¬
вом мире в связи с распадом СССР, Чехословакии, Югославии,
европейской социалистической системы, эволюцией общест¬
венно-политического строя стран, входивших в ареал социали¬
стического права.
Фундаментальные изменения, происшедшие в конце 80-х —
начале 90-х гг. в восточноевропейских странах, появление на
политической карте новых государств — новой России, объеди¬
ненной Германии, новых Балканских государств, самостоятель¬
ных Чехии, Словакии, Украины, Беларуси, Казахстана, Грузии,
Армении, Азербайджана и др. — свидетельствуют о необходи¬
мости теоретического анализа положения, сложившегося в пра¬
вовом пространстве некогда единого социалистического сооб¬
щества Восточной Европы, Евразии и Закавказья.
Главный вопрос: какова природа национальных правовых
систем стран бывшего социалистического содружества? Каки¬
ми критериями необходимо пользоваться, чтобы с достаточной
точностью выразить их правовую природу и соотнести ее со
спецификой уже имеющихся правовых общностей? По сути де¬
ла, речь идет о новой политической, социально-экономической
и соответственно — законодательно-юридической ориентации
государств, вошедших в полосу своего социального обновле¬
ния. Эта ориентация имеет стратегически важное значение для
судеб национальных государственно-правовых систем России,
Украины, Беларуси, Молдовы, Грузии, Казахстана, других ны¬
не независимых и самостоятельных стран, их правовых культур.
1 См., например: Алексеев С. С. Общая теория права: курс в 2 т. Т. I. С. 111.

2. Основные правовые семьи народов мира
209
Поэтому данный вопрос уже сейчас заключает в себе боль¬
шие сложности — теоретические, геополитические, идеологи¬
ческие и другие, относящиеся к международной практике. Пра¬
вовой аспект этой проблемы в нашей литературе начинает
осознаваться и обсуждаться. Существует точка зрения, согласно
которой правовые системы стран, входивших в социалистиче¬
ское содружество, ранее принадлежали к романо-германской
правовой семье, и поэтому сейчас речь идет лишь об их возвра¬
щении в это сообщество1. Надо сказать, что на этой точке зре¬
ния основаны сейчас официальная юридическая политика по¬
давляющего большинства новых государств, включая Россию,
их внешнеполитические ориентации, концепции реформирова¬
ния своего правового и социально-экономического уклада.
Аргументированную позицию по вопросу соотношения рос¬
сийского и романо-германского права занял проф. М. Н. Мар¬
ченко, который глубоко проанализировал как черты сходства,
так и основополагающие отличия правовых систем России и
континентальной Европы. В частности, им показано, что мно¬
гие исследователи римского права отмечают отсутствие в Рос¬
сии системной рецепции римского права; что русское законода¬
тельное заимствование носило характер восприятия романских
и германских источников гражданского законодательства без
широкой рецепции римской правовой культуры и духа. По мне¬
нию М. Н. Марченко, природа воздействия римского права на
российское состоит в том, что российское право по отношению
к римскому выступает не как родственное, внутриродовое или
внутритиповое явление, а как внешнее, а в ряде отношений —
даже чуждое право. На основании этого и иных признаков автор
делает вывод: российское право, имея свои собственные исто¬
рические, социально-политические, бытовые, духовные, нако¬
нец, национальные, а точнее, многонациональные, основы,
всегда было и остается самобытным, по-своему уникальным,
как и любое иное право, относительно самостоятельным, тесно
связанным и взаимодействующим с романо-германской, англо¬
саксонской и другими правовыми семьями и системами. Взаим-
1 См., например: Леушин В. И. Конституция России в свете теории естест¬
венного права // Правовые проблемы евроазиатского сотрудничества: глобаль¬
ное и региональное измерение. Екатеринбург, 1993. С. 49—50; Проблемы об¬
щей теории государства и права: Учебник / Под ред. В. С. Нерсесянца. М., 2001.
С. 285; Теория государства и права: Учебник / Под ред. М. М. Рассолова. М.,
2004. С. 357.

210
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ное сближение и обогащение российского и романо-германско¬
го права не дает в настоящее время никакого повода относить
российское право к романо-германской правовой семье1.
Принятие противоположной позиции кроме очевидного иг¬
норирования правокультурных различий будет означать и то,
что бывшие социалистические страны и республики СССР, яв¬
ляющиеся ныне самостоятельными государствами, должны по¬
степенно (или как можно быстрее) интегрироваться в западный
мир: его политику, идеологию, экономику, систему духовно¬
нравственных ценностей. Такие культурные превращения не
только невозможны, но и вредны для устойчивости и подлин¬
ного прогресса национального правопорядка.
Между тем события последних лет, в том числе конкретная
практика международного поведения Запада по вопросам кон¬
фликта в бывшей Югославии, экономических отношений с
Россией, стратегии в военной области после распада Варшав¬
ского договора и т. д., заставляют пересмотреть романтические
иллюзии постсоветского «медового месяца» России и Европы.
Очень скоро выяснилось, что Запад по-прежнему воспринима¬
ет Россию, в целом славянский мир, даже в их новом полити¬
ко-идеологическом и социально-экономическом качестве как
значительно отличающуюся от его цивилизации геополитиче¬
скую общность с существенно иными культурно-исторически¬
ми, религиозно-этическими и морально-психологическими
ценностями, объективно задающими как Западу, так и России
собственные, часто весьма отличающиеся друг от друга полити¬
ческие, экономические, гуманитарные, правовые позиции.
Более того, реальная политика западных стран сводится к то¬
му, что «возвращение» новообразованных государств возможно
только на условиях политического и культурного ассимилиро¬
вания бывшего СССР и его бывших союзников, выражающего¬
ся в лучшем случае в стратегии «покровительства», «вразумле¬
ния» или просто игнорирования России, а в худшем — давле¬
ния, дискриминации и грубого политического, экономического
и даже военного диктата.
Можно ли в сфере государства и права не принимать во
внимание эту реальность и вновь, теперь на новой волне, ухо¬
1	См.: Марченко М. Н. Является ли правовая система России составной ча¬
стью романо-германской правовой семьи? // Проблемы теории государства и
права. С. 582—594.

2. Основные правовые семьи народов мира
211
дить в теоретические абстракции европоцентризма? Вряд ли
станет жизнеспособной социальная система, не сумевшая пре¬
одолеть дисгармонию и асимметрию своего правового статуса
со всеми иными частями национальной духовной культуры,
развивающейся вопреки политической «ориентации» по собст¬
венным историческим закономерностям. Сохранение «диссо¬
нанса» государства, права и национальной культуры фактиче¬
ски означает пролонгацию в новых условиях глубокого куль¬
турного раскола, имевшегося в сферах политики, экономики и
права бывшего СССР, который не мог «примирить» свой клас¬
совый европоцентризм с исконными основами национальной
правовой культуры.
Поэтому вопрос о необходимости «возвращения» России и
республик бывшего Союза в романо-германский правовой мир
после распада евро-азиатской семьи социалистического права
решается вовсе не так очевидно, как иногда представляется на¬
шим теоретикам права, излишне отзывчивым на актуальные
политические установки.
Делать вид, что обособленность социалистического права
была лишь следствием ошибочных классовых заблуждений по¬
литического руководства СССР, с распадом которого исчезает и
культурно-правовая специфика стран бывшего социалистиче¬
ского мира, есть крайне узкий политический позитивизм,
имеющий мало общего с действительными тенденциями право¬
вого развития России. Сущность российской правовой системы
нельзя сводить лишь к характеру используемых ею юридических
источников и на этом основании причислять отечественную
правовую систему к романо-германскому правовому ареалу.
Между правовыми семьями нет резкого разделения: идет посто¬
янный процесс взаимообмена, использования аналогичных
форм, что, однако, не говорит об элиминации коренных куль¬
турно-исторических границ основных правовых цивилизаций.
Возьмем для примера объективно существующей правовой
идентичности России такой символ ее нового, «европейского»
законодательства, как Гражданский кодекс 1994 г. Этот Ко¬
декс по установкам его создателей должен выполнять функ¬
цию своего рода экономической конституции российского
гражданского общества, главного «концептуально-идейного»
достижения за время демократических преобразований в Рос¬
сии (С. С. Алексеев). И это, безусловно, авторам удалось.
ГК РФ 1994 г. вобрал лучшие образцы законодательной коди¬

212
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
фикации гражданского права Франции, Германии, Швейцарии,
современных достижений по гражданскому праву, выраженных
в международных документах, передовых кодифицированных
актах современности (кодексов Нидерландов, канадской про¬
винции Квебек и др.), юридической практики правопримене¬
ния Германии, Италии, США и других стран1. «На цифровом
языке я сказал бы, — пишет приверженец арифметических до¬
казательств в правоведении американский профессор К. Осак-
ве, — что ГК РФ 1994 г. по форме и содержанию укомплекто¬
ван из разных компонентов в следующем составе: 80% герман¬
ских, 9% французских, 5% советских, 1% из прочих источников
(в том числе голландских и англо-американских), а 5% добавки
из чисто постсоветских российских материалов, содействующих
закреплению всего сооружения. В итоге Кодекс является сто¬
процентно российским»2.
Да, это действительно современный российский способ тво¬
рения права, правда, далеко не оригинальный. Конечно, иной
метод законотворчества при ускоренном переходе к рынку
трудно себе было представить, и ГК РФ здесь лишь наиболее
фундаментальный и качественный по исполнению и профес¬
сионализму пример в длинном ряду важнейших законов новой
России. Разумеется, будучи блестящим произведением эклекти¬
ческого метода и «планетарной» юридической мысли, Кодекс
сразу же воспарил над жизненными реалиями российского
гражданского оборота и стал в основном нужен лишь в том уз¬
ком, ограниченном значении сугубо «оформительского» до¬
кумента, в том числе для прикрытия «теневых» акций по пере¬
делу собственности, обретению природных богатств, формаль¬
ной легализации «теневых» коммерческих акций3.
Можно предположить, что коррумпированная элита приспо¬
собила под свои интересы прогрессивный закон, и даже в це¬
лом — созданное таким же методом умными демократическими
юристами прогрессивное право России. Но может быть, в та¬
ком гигантском отрыве от реальных условий, действительно на¬
циональных приоритетов в регулировании социально-экономи¬
1	См.: Алексеев С. С. Гражданский кодекс России // Вестник Гуманитарно¬
го университета. Серия «Право». Вып. 4. Екатеринбург, 2005. С. 7—8.
2	Осакве К. Размышления над Гражданским кодексом Российской Федера¬
ции 1994 г.: перспектива сравнительной цивилистики // Ежегодник сравни¬
тельного правоведения. 2002 год. М., 2003. С. 228.
3	См.: Алексеев С. С. Гражданский кодекс России. С. 11.

2. Основные правовые семьи народов мира
213
ческих и политических отношений и заключается шанс для
беззастенчивой элиты к профанации реального правопорядка?
В чем состоит роль отечественной юриспруденции: выполнять
престижный заказ на создание «хороших» законов или форму¬
лировать реалистичные и действенные институты националь¬
ного правопорядка? Сложность переходного периода в России
ставит закономерный вопрос: в чем заключается адекватность
стиля национального права? В его блестящей форме, «не худ¬
шей, чем у других», или в способности учесть и выразить по¬
требности конкретной правовой культуры, опереться на ее тра¬
диции, вывести на собственный путь к стабильному рынку, со¬
циальной, в том числе предпринимательской, активности?
Конечно, при современном уровне правовой информиро¬
ванности, техническом совершенстве законодательных и спра¬
вочных баз данных, в том числе зарубежных, значительно об¬
легчается изучение и учет международного опыта правового
регулирования и в целом законопроектной работы. Это, дейст¬
вительно, полезное и замечательное достижение нашего време¬
ни. Но эти возможности могут быть по-настоящему продуктив¬
ными только как стимулы развития национальной юридиче¬
ской мысли, при учете огромной, в том числе стадиальной,
специфики российского общества. В противном случае они та¬
ят опасность ускоренного политического законотворчества,
форсированных кодификаций, маскирующих истинное состоя¬
ние юридической науки и законодательной культуры. Далеко
не случайно, что уже более десяти лет Государственная Дума
России не принимает закон о нормативных правовых актах, что
позволило бы сделать законотворческий процесс хотя бы в ми¬
нимальной степени прозрачным и профессиональным по край¬
ней мере в правовом отношении. Как верно заметил голландец
Ван Эрп по поводу законодательных сравнений, «проблема за¬
ключается в том, что право не должно рассматриваться компа¬
ративистом как автономный мир, в котором предпринимаются
усилия по достижению серьезных выводов исключительно пу¬
тем логической аргументации и сравнения формальных норм
(установленных законом, установленных судами или включен¬
ных в стандартные контракты)»1.
1 Ван Эрп 3. ^.Европейское частное право: постмодернистские дилеммы и
выборы. К методу адекватного сравнительного правового анализа // Ежегодник
сравнительного правоведения. 2002 год. С. 26.

214
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
Таким образом, для того чтобы определиться в правовой
природе российского права и, соответственно, продолжить ис¬
следования этого аспекта глобальной правовой типологии, не¬
достаточно традиционных технико-юридических и даже соци¬
ально-экономических критериев. Историческая и этнокультур¬
ная специфика России, других восточноевропейских стран
требует учета стилевых, этноправовых и культурно-историче¬
ских особенностей правового регулирования.
Введение таких критериев показывает, что в сфере права со¬
циалистическая система была весьма неоднородной: в нее вхо¬
дили страны, принадлежащие к разным культурно-историче¬
ским общностям — славянской, западноевропейской, восточ¬
ной. Поэтому в настоящее время не может идти речь о каком-то
огульном, коллективном «возвращении» всех «новых» восточно¬
европейских государств в лоно романо-германской правовой
культуры. Для одних это будет нормальным, закономерным
процессом продолжения своей политической и правовой иден¬
тичности (Восточная Германия, Польша, страны Балтии), хотя
и здесь далеко не все ясно и очевидно до сих пор; для других та¬
кое решение станет противоестественным вмешательством в их
историческую судьбу, чреватым элиминацией этносоциальной
специфики правовой культуры.
Существует, конечно, нечто общее для всех государств, на¬
родов, правовых систем, но это общее в качестве исходных
предпосылок имеет особенное, национальное, что и должно
стать дополнительным измерением права славянских народов.
Только так правовое регулирование может приобрести твердую
предметную и методологическую основу и перестать быть лишь
фарватером произвольно меняющихся политических установок.
Устранение жестких формационно-типологических перего¬
родок внутри российского права создаст возможность для более
глубокого познания его природы, по сути дела, нового измере¬
ния его теории и истории.
Так, славянская правовая общность основывается на куль¬
турно-исторической специфике славянских народов. Категория
славянской правовой семьи отражает целостный правовой фе¬
номен, имеющий глубокие национальные, духовные, историче¬
ские и социальные юридические корни в правовой культуре
России и ряда восточноевропейских стран. Восточные и южные
славяне, имевшие уже в VI—IX вв. свои государственные обра¬
зования, сформировали основы самостоятельной культурной

2. Основные правовые семьи народов мира
215
традиции и стали «прямыми» наследниками Византийской им¬
перии, которая длительное время была оплотом православия и
восточноевропейской культуры. В этом смысле славянский
правовой тип, принадлежа к европейско-славянской правовой
традиции, выражает ее восточное течение и вовсе не сводится к
этнически-славянскому национальному элементу. Это культур¬
ный тип, исторически вобравший в себя греческие, римско-ви¬
зантийские (ромейские), норманнские, славянские, финно¬
угорские, тюркские элементы; испытавший влияние как запад¬
ного и восточного христианства, так и иных религий, в первую
очередь ислама, иудаизма и буддизма.
Самобытность славянской правовой семьи, прежде всего
российской правовой системы, обусловлена не только стили¬
стическими — технико-юридическими признаками, но и исто¬
рической традицией российско-славянского права — глубоки¬
ми социальными, культурными, государственными началами
жизни славянских и неславянских народов — огромного муль-
тиконфессионального ареала, политическим и культурным
центром которого была и остается историческая Россия. К со¬
жалению, современной России остро недостает осознания сво¬
ей духовной ответственности и способности вести себя в госу¬
дарственно-правовой сфере концептуально, предлагая народам
действительные альтернативы и инновационные правовые цен¬
ности. К таким началам русской юридической традиции,
имеющим методологическое значение для анализа отечествен¬
ного права, можно отнести следующие.
1.	Самобытность русской государственности, не поддающая¬
ся элиминации даже после длительных и массированных вклю¬
чений иностранных управленческих и конституционных форм.
Для русского права всегда была исключительно важной связь с
государством. Необходимо исследовать природу целостности
права и государства в русской правовой культуре, не стремясь
втиснуться в «естественно-правовой» шаблон с его противопос¬
тавлением феноменов «позитивного» и «разумного». Для рус¬
ско-славянской государственности в ее исходной традиции ха¬
рактерны деперсонализация власти, народность, «земскость»,
внеклассовая и внесословная социальность (соборность). Сла¬
вянскому государственному типу абсолютно чужды политиче¬
ское разделение, индивидуализм и персонализм как формы
правления (абсолютизм, президентство, иные формы политиче¬

216
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ского харизматизма), ведущие к возникновению катастрофич¬
ности и подрыву традиционного уклада государственности.
2.	Особые условия экономического прогресса, для которого
характерна опора на коллективные формы хозяйствования:
крестьянскую общину, артель, сельскохозяйственный коопера¬
тив, глубоко нравственные формы доверия в сфере предприни¬
мательства. Они основывались на специфической трудовой
этике, взаимопомощи, трудовой демократии, традициях мест¬
ного самоуправления.
3.	Формирование особого типа социального статуса лично¬
сти, которому свойственно преобладание коллективистских
элементов правосознания и нежесткость линий дифференциа¬
ции личности и социального государства. В этой черте нет ни¬
чего упречного, и попытки повесить на нее соответствующий
ярлык напоминают стремление бороться с самой жизнью. Нуж¬
но раскрыть природу этой особенности соотношения личности
и государства в славянской правовой традиции и обратить ее на
службу человеку.
4.	Тесная связь традиционной основы права и государства со
спецификой православной ветви христианства с ее акцентами
не на мирском жизнепонимании Бога и человека (католицизм)
и тем более благословении стяжательства (протестантизм), а на
духовной жизни человека с соответствующими этическими
нормами (нестяжание, благочестие и т. д.). Славянскую право¬
вую традицию, правовой стиль российского юридического ук¬
лада необходимо целенаправленно развивать.
Принципиальным вопросом для достижения внутренней
адекватности правовой системы России является проблема ин¬
теграции советской правовой культуры. Причины гигантского
обвала в нынешнем правовом сознании граждан России с его
пресловутым «правовым нигилизмом» коренятся в неспособно¬
сти страны сохранить принципиальные для правосознания на¬
рода несущие конструкции советского права — социальность,
коллективизм, трудовую этику, человечность и ответственность,
с самостоятельным юридическим стилем законодательства и
правовых учреждений. Иной стилистической формы для совре¬
менного рыночного правопорядка России и других родственных
по культуре стран нет и не будет. Разрыв преемственности исто¬
рической традиции здесь — через диффамацию архетипов и
символов культуры советского права — настоящая трагедия для
русской правовой идентичности. Славянская правовая семья по

2. Основные правовые семьи народов мира
217
правовой стилистике и исторической традиции для России —
это та же самая семья социалистического права, но только из¬
менившая (не надо преувеличивать масштабы этих изменений)
принципы государственного регулирования экономики.
5.	Для русской (славянской) юридической традиции харак¬
терны антирационализм, антиформализм правового мышления,
нравственная слитность права и морали, невозможность их раз¬
дельного существования, господство архетипов народного пра¬
восудия, отсутствие автономии профессиональной юридиче¬
ской корпорации. В этом смысле русская правовая культура от¬
рицает легализм и пуританизм западноевропейской правовой
культуры. Все эти черты создают неповторимый стиль законо¬
дательства, для которого противопоказаны излишняя регламен¬
тация, законодательная массированность в пользу субсидиар¬
ности, экономности, альтернативности и компактности право¬
вого регулирования.
Стилистика российского правового архетипа диктует своеоб¬
разные подходы к устройству правосудия и судопроизводства:
состязательный процесс в его романо-германском и тем более
англо-американском виде абсолютно не адекватен славянскому
правосознанию: в русском представлении судить справедливо —
значит решать не только «по делу», но и «по человеку», т. е. с
учетом личного положения сторон, и вынести такое решение,
«чтобы никому не было обидно», поэтому волостные суды в
России, писал И. Г. Оршанский, стремились заканчивать граж¬
данские дела миром, поскольку «мировая сделка есть единст¬
венно нормальный исход процесса по народным понятиям»1.
Что касается таких элементов юридического стиля, как источ¬
ники (формы) права, его институты и иные конструкции, в том
числе процессуальные, которые через Византию (Восточную
Римскую империю) русская правовая культура унаследовала от
римского права, то их наличие говорит о глубокой культурной
родственности западной и восточной европейских юридических
традиций в сфере технико-правовых средств выражения своих
духовных концептов. Однако и здесь, как и в случае с другими
странами, испытавшими сильное влияние западноевропейского
права, как, скажем, Японией, римский юридический дух не смог
до сих пор элиминировать традиционное правосознание в Рос¬
1 Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву обычному и брачному.
СПб., 1879. С. 152.

218
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
сии. Многие из этих римско-византийских средств в принципе
индифферентны к специфике культурной традиции и являются
внешней, универсальной частью общего мирового прогресса
права. Русское право, таким образом, через право римско-визан¬
тийско-греческое своеобразным «кружным путем» исторически
вошло в соприкосновение с романо-германской (в данном слу¬
чае не принципиально ее разделение) правовой семьей, и эти два
течения европейской (евро-азиатской) правовой культуры обре¬
чены на совместную, но каждая — на самостоятельную, жизнь,
создавая друг для друга инновационные альтернативы развития.
В этой связи как курьез следует расценивать арифметиче¬
ские подсчеты профессора К. Осакве: он сформулировал шесть
пунктов «требований», обязательных для «вступления» России
в эту правовую семью, и подсчитал, что российское право вы¬
полняет, по его мнению, лишь два с половиной и поэтому не
может сейчас «вступить» в семью романо-германского права.
Чтобы удовлетворять, по его мнению, всем требованиям, Рос¬
сии надо, например, «очистить» свою правовую идеологию от
социалистических «элементов» и — ни много ни мало — при¬
близить к западной свою правовую культуру1. Неужели можно
«поменять» национальную культуру по желанию власти? Мож¬
но ли вообще «вступить» в правовую семью или «выйти» из
нее? Интересно, исключаются ли профессором К. Осакве из
романо-германского права за нехорошее поведение Германия
1933—1945 гг., фашистская Италия, вишистская Франция и
франкистская Испания? К сожалению, на таких облегченных
подходах к культуре строили практическую политику порефор¬
менные российские власти, и мы до сих пор пожинаем плоды
бездумного разрушения нашей социальности и культурной
идентичности, в том числе в правовых отношениях.
Ведущий элемент славянской правовой семьи — российская
правовая система. Ее историческими, региональными и юриди¬
ческими источниками выступают два таких различных на пер¬
вый взгляд законодательных массива, как право Российской
империи и советское право, противоположность которых во
многом, как отмечалось, была связана лишь со специфически¬
ми особенностями права СССР, обусловленными социалисти¬
ческой идеологией. Вне рамок этой идеологии (которая также
1	См.: Осакве К. Типология современного российского права на фоне пра¬
вовой карты мира // Государство и право. 2001. № 4. С. 21—22.

2. Основные правовые семьи народов мира
219
во многом имеет национальную детерминацию) можно гово¬
рить о достаточно преемственном процессе развития одной и
той же правовой системы России.
В результате столь сложного переплетения нормативного
материала различной идеологической природы, в том числе
включения многих западных правовых ценностей, российское
право пришло в сложное состояние начала новой этапной эво¬
люции, что, однако, не устраняет его исконных культурно-на¬
циональных основ.
Эти основы позволяют классифицировать российскую право¬
вую систему в качестве основополагающего элемента славянской
правовой семьи, которая, в свою очередь, является групповым
подразделением европейского права, олицетворяя его евро-ази-
атский, восточный вектор. Европейское право вовсе не поглоща¬
ется западным миром, и поэтому выглядят весьма схематически¬
ми и политизированными разделения мирового права на «запад¬
ное» и «незападное», правовых систем на «религиозные» и
«нерелигиозные». Это — типичные правовые идеологемы, под¬
пирающие политическое доминирование в современном мире.
Такого рода терминология, традиционно используемая в компа¬
ративистике (мусульманское, индусское, иудейское право), во
многом условна1.
Религиозная основа, равно как и нормативно-гуманистиче¬
ские ценности, присущи всем правовым культурам и диффе¬
ренцировать правовые традиции по столь общим критериям оз¬
начает заведомо «центровать» правовой мир вокруг одного-двух
полюсов, не видя или не желая видеть всего его многообразия.
Глобальная правовая культура движется к большему плюрализ¬
му, диффузии принципов регулирования при сохранении и да¬
же повышении значимости национальной самобытности2. Рос¬
сийская правовая система, как отмечалось, имеет ту особен¬
ность, что может рассматриваться в качестве целостной
правовой семьи или по крайней мере группового подразделе¬
ния славянской правовой семьи, поскольку в ее сферу входят
национальные правовые системы республик в составе Россий¬
1	Интересные мысли по поводу относительности существующих разделе¬
ний права высказывает В. К. Самигуллин, замечая, что «мусульманское пра¬
во — это Запад Востока». (См.: Самигуллин В. К. Ислам и право. Опыт постиже¬
ния. Уфа, 2006. С. 174—191.)
2	См.: Лукьянова Е. Г.Глобализация и правовая система России (основные
направления развития). М., 2006. С. 91.

220
Глава III. Российская правовая система и правовые семьи
ской Федерации, законодательство которых инкорпорировано в
систему законодательства Российской Федерации. При этом
следует иметь в виду весьма нетипичную для классических пра¬
вовых семей совместимость юридического регулирования у сла¬
вянских и, скажем, тюркских народов России. Кроме этого
сферой правокультурного влияния российской правовой систе¬
мы исторически продолжает оставаться территория бывшего
Союза ССР, республики которого пользовались с Россией фак¬
тически одним и тем же правом, что, вероятно, имеет опреде¬
ленную объективную обусловленность1.
Несмотря на процессы активной суверенизации, эта обу¬
словленность скорее всего сохранит свое действие и в будущем.
При этом речь не идет о своеобразном правовом «панрусизме»
или тем более возрождении панславизма в правовой форме. Так
же, как и романская, и германская правовые семьи, славянская
правовая семья — явление исключительно культурно-историче¬
ское, но никак не политическое, которое не влечет и не может
влечь за собой никаких государственно-политических импера¬
тивов. Более того, в настоящее время устремления ряда полити¬
ческих режимов, утвердившихся в бывших социалистических
странах, направлены на форсированную военно-политическую
и экономическую интеграцию с Западом на основе конфронта¬
ции с Россией, что вовсе не отменяет глубокого родства право¬
вых культур этих стран с российской правовой культурой. К со¬
жалению, бурная европейская история до XXI в. буквально со¬
стоит из войн и конфликтов, в том числе кровопролитных и
продолжительных, государств с одним и тем же правовым мыш¬
лением (Англия, Франция, Германия, Австрия, Италия и др.).
Российская правовая система в перспективе будет идентифи¬
цироваться в качестве основы правовой семьи восточнославян¬
ских и части тюркских народов бывшего Союза ССР. Право
России по самой ее правокультурной сущности — это сердцеви¬
на своеобразной юридической экосистемы, которая нуждается в
регенерации своих традиционных, стилевых, социально-духов¬
ных элементов. Уйти куда-то из этого мира — на Запад, на Вос¬
ток, как того иногда желают самоуверенные профессора и поли¬
тики, вряд ли возможно. Необходимо уяснить свое собственное
место в мировом геоправовом пространстве и внести свой вклад
в развитие сокровищницы всеобщей правовой культуры.
1	Так, Гражданский кодекс РФ 1994 г. фактически стал «родовым», «мо¬
дельным» кодексом для группы гражданских кодексов стран СНГ.

У нас разный Бог. Вам уж положено
уходить из Египта, а мы пусть в нем
погибнем, но уходить не должны. И он
не погибнет. НИКОГДА(-с).
Е. Харитонов
ГлаваГУ
РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ
1.	Исторические условия формирования
современного юридического менталитета России
Изучение правовой системы России в контексте русской
правовой традиции предполагает анализ сущности и особенно¬
стей российского правового сознания. Этот сложный и много¬
гранный вопрос, требующий не одного специального исследо¬
вания. Поэтому в данной главе он рассматривается лишь в соот¬
ветствующем предмету всей работы методологическом аспекте.
Наше правоведение в вопросах, связанных с человеческим
«элементом» правовой культуры, пользуется категорией право¬
сознания. Это понятие в отечественной юридической науке по¬
лучило в целом довольно позитивистскую интерпретацию, где
оно видится как совокупность чувств, настроений, теорий,
представлений, взглядов и т. п., в которых выражено отноше¬
ние людей к действующему праву, к вновь создаваемым юриди¬
ческим нормам1. Понимая правосознание таким образом, мы
имеем в виду лишь психические проекции отражаемых «пред¬
метов-норм», более или менее адекватные либо искаженные.
Подобное осмысление сводит правосознание к позитивному
психологическому процессу и в конечном счете — к проблеме
«отражения» «реально» существующих правил. Такая трактовка
не может вести к обнаружению собственного культурного
смысла правосознания. Этот смысл заложен гораздо глубже
чисто отражательного процесса и не может быть сведен к объ-
ект-субъектным отношениям рефлекторного характера2. «Пра¬
1	См., например: Теория государства и права: Учебник / Под ред. А. И. Ко¬
ролева, Л. С. Явича. Л., 1987. С. 337; Теория государства и права: Учебник / Под
ред. А. В. Малько. М., 2006. С. 297; Перевалов В. Д. Теория государства и права:
Учебник. М., 2005. С. 189.
2	«В соотносимости с правом правосознание носит рефлекторный характер»
(Сурилов А. В. Теория государства и права. Киев; Одесса, 1989. С. 390).

222
Глава IV. Российская правовая ментальность
во, — пишет А. В. Сурилов, — как объективный фактор отра¬
жается в сознании человека, становится правосознанием и в та¬
ком состоянии определяет его действие»1. «Процесс правового
регулирования, — считает Б. Л. Назаров, — при наличии пра¬
вовые норм и правовых отношений начинается лишь при усло¬
вии наступления контакта индивидуальной воли субъектов пра¬
ва с государственной волей. Но для установления такого кон¬
такта необходимо, чтобы субъект права осознал обращенные к
нему требования или дозволения государственной воли»2.
Подобный взгляд сводит природу правосознания к причинно¬
следственным зависимостям от внешних императивов. Даже
если исследователи и признают самостоятельность личности в
таком «отражении», то природа этой самостоятельности истол¬
ковывается также причинно или функционально. Например, ти¬
пология правосознания проводится по так называемому соци¬
альному признаку, где критерием выступает социальная принад¬
лежность личности, которая, как считается, определяет и основы
правосознания. Поэтому правосознание в нашей науке выступа¬
ет в двух формах: это либо психологические процессы, протекаю¬
щие в головном мозге, либо идеологические теории, детермини¬
рованные принадлежностью людей к той или иной социальной
группе — классу, профессии, роду деятельности и т. д.3
Между тем правосознание — нечто большее, чем психиче¬
ски либо социально ориентированное отражение «реальный»
юридических институтов. Сведение правосознания к такому
пониманию означает подмену этого явления социально-эконо¬
мическими и формально-юридическими причинами. Поэтому
феномен правосознания нуждается в современной реконструк¬
ции — освобождении его от сугубо причинной зависимости от
позитивного права и позитивного государства.
Такое освобождение не является отказом от традиционной
позитивистской доктрины правосознания. Речь идет не о новой
формулировке правосознания, а о дополнении категориального
аппарата правоведения такими понятиями, которые позволили
бы выявить и вовлечь в правовое исследование новый пласт пра¬
вовой духовности, не сводящейся к процессам психофизичес¬
1	Сурилов А. В. Указ. соч. С. 389.
2	Назаров Б. Л. О юридическом аспекте позитивной социальной ответст¬
венности // Сов. государство и право. 1981. № 10. С. 29.
3	См., например: Фарбер И. Е. Правосознание как форма общественного
сознания. М., 1963. С. 94—110; Сурилов А. В. Указ. соч. С. 391.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 223
кого отражения тех или иных позитивных продуктов правопо¬
рядка1. Изучение правового сознания в России нуждается, таким
образом, в категории, воспроизводящей сложную морфологию
общественного и индивидуального сознания, которая обознача¬
ет все феномены правовой культуры — как позитивные, знако¬
вые, таки непозитивные, образные, символические и иные.
Данной категорией выступает понятие правового менталите¬
та, российской правовой ментальности. По сравнению с опре¬
делением правосознания (в вышеобозначенной устоявшейся
трактовке) категория ментальности отражает более глубокий
пласт общественного сознания. Ментальность в общеупотреби¬
тельном значении — это своего рода умственный и духовный
строй народа, его духовная инварианта. Будучи категорией от¬
носительно новой для нашего обществознания, она далека, ко¬
нечно, до однозначного и общего признания. «Идея “менталь¬
ности” возникла среди историков школы “Анналов”, повернув¬
ших историческую науку от исследования объективных
социально-экономических отношений к анализу структур ду¬
ховной жизни, к поиску фундаментальных устойчивых структур
сознания», — пишет А. П. Огурцов. «Существует громадная не¬
определенность и большое разноречье в том, что понимается
под ментальностью, — то ли противоречивая целостность кар¬
тины мира, то ли дорефлективный слой сознания, то ли социо¬
культурные автоматизмы сознания индивидов и групп, то ли
глобальный, всеобъемлющий “эфир” культуры, в который по¬
гружены все члены общества... При всей неопределенности
этих дефиниций ясно, — продолжает А. П. Огурцов, — что ис¬
торики обратились к более глубоким “пластам залегания” —
ментальности, увидев в ней систему образов и представлений
социальных групп, все элементы которой тесно взаимосвязаны
и сопряжены друг с другом и функция которой — быть регуля¬
тором их поведения и бытия-в-мире»2.
Не вызывает сомнения методологическая ценность катего¬
рии ментальности для правовой науки. Эта ценность связана,
1	Работы с таким направлением в нашем правоведении стали появляться.
См., например: Овчинников А. И. Правовое мышление: теоретико-методологи¬
ческий анализ. Ростов н/Д, 2003; Сорокин В. В. Понятие и сущность права в ду¬
ховной культуре России. М., 2007.
2	Российская ментальность (материалы круглого стола) // Вопросы филосо¬
фии. 1994. № 1. С. 51. См. также: Иная ментальность / В. И. Карасик, О. Г. Про-
хвачева, Я. В. Зубкова, Э. В. Грабарова. М., 2005; Агирре Рохас К. А. Критический
подход к истории французских «Анналов». Пер. с фр. М., 2006.

224
Глава IV. Российская правовая ментальность
на мой взгляд, прежде всего с выходом исследования правовой
культуры из узкогосударственно-законодательной трактовки в
более широкое поле внепозитивных правовых феноменов. Кро¬
ме того, категория ментальности позволяет вовлечь в исследо¬
вание аспекты, которые до сих пор мало интересовали теорети¬
ков правосознания: этнокультурные и конкретно-исторические
особенности правового духа России. Поэтому изучение явления
правовой ментальности может рассматриваться в качестве до¬
полнительного направления теории правосознания, тесно свя¬
занного с типологической идентификацией отечественной пра¬
вовой культуры, прежде всего такого феномена, как правовая
система.
Для доктрины правовой системы России понятие ментально¬
сти выступает подлинно методологическим, ибо позволяет со¬
единить в одно духовное целое этапы правовой истории России,
отдельные ее источники, институты, механизмы, сохраняющие,
однако, на протяжении длительных исторических периодов
«сквозные» правовые архетипы. Последние идентифицируют
российскую правовую систему и правовое сознание как целост¬
ные культурно-исторические феномены, развивающиеся вне
формационных, политико-режимных перегородок. Категория
же правосознания, тесно привязанная к конкретно-позитивным
продуктам общественных и индивидуальных отношений людей,
скорее служит инструментом дифференциации человеческого
сознания «внутри» правовой культуры, отражая его социально¬
групповые, профессиональные, классовые и прочие структуры.
Конечно, это первоначальные подходы к проблеме. Теории
правовой ментальности России пока не создано, имеются от¬
дельные, как вполне успешные, так и дискуссионные попытки
сформулировать ее проблематику1. Поэтому в настоящей рабо¬
те речь идет об исходных, постановочных аспектах доктрины
отечественного правового менталитета, которая нуждается в
систематическом исследовании своих многочисленных, в том
числе специальных юридических, этнокультурных и конкретно¬
социологических, измерений.
Российская правовая ментальность — сложное, многослой¬
ное явление. Историческими источниками основных концепту¬
1	См., например: Байниязов Р. С. Правосознание и правовой менталитет в
России. Саратов, 2001; Мордовцев А. Ю., Попов В. В. Российский правовой мен¬
талитет. Ростов н/Д, 2007.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 225
альных трактовок политического и правового духа России вы¬
ступают славянофильство и западничество — идейные течения
40-х гг. XIX в., объясняющие природу и судьбу России, русской
культуры и государственности.
Как известно, западники полагали природу России тождест¬
венной политическому и правовому строю Европы, находили в
европеизме духовный вектор развития русской государственно¬
сти и правопорядка. Славянофилы, ратуя, как и западники, за
прогресс отечественной культуры, видели тем не менее его в
актуализации самобытных основ российского «ментального»
мира, принципами которого они считали общинность, собор¬
ность и православную веру.
Эти идейные споры выходили в конечном счете на природу
и специфику «русского духа», «русской идеи», уяснение кото¬
рых имело и имеет сегодня важное значение для понимания
отечественных правокультурных явлений. «Может ли Россия
пойти своим особым путем, не повторяя всех этапов европей¬
ской истории?» — этот вопрос волновал русскую мысль. «Весь
XIX век и даже XX век будут у нас споры о том, каковы пути
России, могут ли они быть просто воспроизведением путей За¬
падной Европы. И наша историософическая мысль будет про¬
текать в атмосфере глубокого пессимизма в отношении к про¬
шлому и особенно настоящему России и оптимистической ве¬
ры и надежды в отношении к будущему»1.
П. Я. Чаадаев писал: «Дело в том, что мы никогда не шли
вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному
из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к
Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим
как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода
на нас не распространилось ... Мы так удивительно шествуем
во времени, что, по мере движения вперед, прожитое пропадает
для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры,
всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет
внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи
выметаются новыми потому, что последние не происходят из
первых, а появляются у нас неизвестно откуда»2.
1	Бердяев Н. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и
начала XX века. С. 94.
2	Чаадаев П. Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев П. Я.
Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1991. Т. I. С. 323, 326.

226
Глава IV. Российская правовая ментальность
Эти суждения высказаны в первой половине XIX в. — вре¬
мени расцвета в России культурной формации, инициирован¬
ной Петром I, времени господства полицейского сословного
государства. Эти слова очень точно характеризуют духовную
ситуацию, в которой оказалась Россия после грандиозного
переворота начала XVIII в. Однако данные суждения подчас
необоснованно толкуются как генерализация всего смысла
русской цивилизационной специфики. Вряд ли это верно.
П. Я. Чаадаев верил в духовное предназначение России, ее
скрытую за современными ему нагромождениями власти мис¬
сию. Эта миссия была связана с преодолением «заимствования»
и «подражания», однако до ее реализации тогда было еще очень
далеко. Положительные контуры будущего П. Я. Чаадаевым
никак не просматривались. Однако он гениально предвосхитил
будущие глобальные угрозы культуре — не только русской, но
и мировой. Это — тотальный материализм, упадок духа, торже¬
ство утилитарных интересов и потребностей, выдвигающихся в
число почти единственных целей жизни целых стран и наций.
России одной из первых суждено было подвергнуться массиро¬
ванной интервенции этих ценностей, и как никакая иная стра¬
на, будучи вся соткана из духа, она более всего потерпела
ущерб от столь радикальной ломки ее менталитета.
Начиная с XVIII в. русское право, утрачивая свои культур¬
но-исторические корни, постепенно становится формой выра¬
жения идеалов и взглядов отечественной интеллигенции, как
правило, европейски образованной и духовно связанной с Ев¬
ропой. Сначала это право целиком детерминируется интелли¬
генцией чиновной, дворянско-бюрократической, затем при¬
мерно со второй половины XIX в. в русском праве стала гос¬
подствовать идеология либеральных демократов. О русской
интеллигенции Н. А. Бердяев писал: «Интеллигенция не могла
у нас жить в настоящем, она жила в будущем, а иногда в про¬
шедшем ... Русские искали в западной мысли прежде всего сил
для изменения и преобразования собственной неприглядной
действительности, искали прежде всего ухода из настоящего».
«Русская интеллигенция, — продолжал он, — пыталась уйти от
непереносимой грусти русской действительности в идеальную
действительность. Этой идеальной действительностью была или
допетровская Россия, или Запад, или грядущая революция»1.
1 Бердяев Н. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и
начала XX века. С. 90—92.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 227
Определяющим влиянием интеллигенции во многом объяс¬
няются многочисленные либо ретроградно-консервирующие
охранительно-полицейские, либо забегающие вперед, оторван¬
ные от реальности крены господствующего правосознания Рос¬
сии XIX—XX вв.
Сложилось своеобразное двойное отрицание: сначала отри¬
цание русских духовных основ реформами Петра I, а затем от¬
рицание этого нового западного отрицания в русской самобыт¬
ной культуре XIX в. Общественная политико-правовая форма в
силу столь глубоких деформаций крайне запуталась и аберри¬
ровалась. Правое стало левым, консервативное — прогрессив¬
ным, национальное — интернациональным и трансцендент¬
ным. Не случайно, что обычные понятия западной политиче¬
ской жизни не всегда подходят для описания российского
политико-правового менталитета, если только не употреблять
их в обратном значении.
Весь XIX в. отмечен духовным кризисом русской правовой
системы. Конституционные мечтания Александра I, создание
Свода законов Российской империи 1832 г. под влиянием евро¬
пейской правовой традиции, осуществленное графом М. М. Спе¬
ранским, западноцентристские реформы русского права,
проведенные в конце 60-х гг., придали русскому праву рома-
но-цивилистическую направленность, а в целом — сугубо ра¬
ционалистический вектор развития. Отечественное право сузи¬
ло свою культурную основу и стало прежде всего сферой реали¬
зации материального интереса, приобретения общественного
успеха любыми, в том числе безнравственными, способами, что
имело фундаментальные последствия для базиса правопоряд¬
ка — духовно-этических основ национального правосознания.
Этот базис стал постепенно сворачиваться, размываться, эли¬
минируя традиционные основы государственности и внося в
них неопределенность. Симптоматично, что в такой ситуации
наибольший общественный вес приобрела деятельность адво¬
катуры — института западноевропейской правовой культуры.
Господство правовой формы над его этико-нравственным
содержанием, апелляции к сугубо человеческим чувствам и
эмоциям публики, формально убедительные силлогистические
выводы, освященные «выигрышем» вне зависимости от его мо¬
ральной наполненности, блеск формы юридического процес¬
са — все это наиболее ярко воплотилось в деятелях, деяниях и
институтах судебной реформы 1864 г.

228
Глава IV. Российская правовая ментальность
Известной квинтэссенцией надвигающегося кризиса основ
русского права стал знаменитый процесс В. И. Засулич — ре¬
волюционерки, стрелявшей с целью убийства в петербургского
градоначальника Ф. Ф. Трепова. В результате рассмотрения
этого дела судом, созданным по проекту судебной реформы с
участием присяжных заседателей, подсудимая, покушавшаяся
на человеческую жизнь, была тем не менее признана невинов¬
ной в силу исключительно политического неприятия присяж¬
ными и «общественностью» потерпевшего — царского генерала
Ф. Ф. Трепова. Эта моральная катастрофа правосудия стала
флагом ложного пути, по которому устремилось русское пра¬
вовое сознание в XIX в., и знаком близкой развязки столь ост¬
ро выявленного противоречия с традиционной основой рус¬
ской правовой системы. На пути, по которому пошла офици¬
альная царская юриспруденция, — ухода от национального
правового духа в мощное силовое притяжение иной правовой
культуры — Россию ожидали большие разочарования и неиз¬
бежный кризис.
Правовая система России детерминирована причинно-функ¬
циональными связями с организацией русского государства.
Именно такой взгляд на право, правовую сферу с первой поло¬
вины XIX в. постепенно возобладал в русском правовом мента¬
литете. Государство в это время пользовалось высокой мораль¬
ной легитимностью. Так, в представлениях, например, выдаю¬
щегося русского поэта и мыслителя Ф. И. Тютчева Россия
оставалась практически единственной страной в Европе, кото¬
рая пыталась сохранить высшую божественную легитимность
верховной власти в самодержавии, опирающемся на православ¬
ную веру (потом, правда, наступило разочарование ввиду ос¬
лабления связи этой власти с духовно-нравственными тради¬
циями, самоизоляцией и обезбоживанием)1.
Общая социально-духовная ситуация, сложившаяся в рос¬
сийском обществе во второй половине XIX в., характеризова¬
лась верой в разумные мероприятия власти, логическая после¬
довательность которых — от «базовых» социально-экономиче¬
ских до государственно-правовых — способна переустроить в
соответствии с легальным рациональным замыслом правовую
систему России. Это создало предпосылки для быстрого усвое¬
1	См.: Тютчев Ф. И. Россия и Запад / Сост., вступ. ст., пер. и коммент.
Б. В. Тарасова. М., 2007. С. 462—463.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 229
ния обществом еще более последовательной материалистиче¬
ско-позитивистской доктрины марксизма. Постепенно, по мере
укрепления этих представлений, в русском правовом сознании
для традиционного правопонимания оставалось все меньше
места. В конечном счете уже в XX в. после преодоления орто¬
доксальных ожиданий скорейшего «отмирания» права утвер¬
дился так называемый технократический подход, объяснявший
эффективность права удачностью и «обоснованностью» соци¬
ально-экономических решений, обрамлявшихся в юридиче¬
скую «форму». Этот подход, «звездный час» которого уже в со¬
ветское время приходится на 60—70-е гг. XX в., был результа¬
том действия весьма долговременных тенденций развития
отечественного правосознания.
Западный рационализм, глубоко проникший в культуру Рос¬
сии и вызвавший к жизни такие оригинальные течения, как
формализм, символизм в искусстве, позитивизм в философии и
науке, в том числе правоведении, спровоцировал широкую ре¬
акцию отторжения в виде революционного отрицания юриди¬
ческой формы социальным, прежде всего классовым, содержа¬
нием, господства «реализма» над позитивизмом. Эта реакция
стала развиваться уже по собственным законам, вовлекая в со¬
ответствующую идеологическую традицию все институты об¬
щества, в том числе и право.
Поэтому Октябрьская революция в России внесла новые
элементы в российскую политико-правовую ментальность.
Понять смысл революции, совершенной в правовом сознании
в начале XX в., невозможно лишь с позиций марксистской
либо сугубо антимарксистской идеологии. Марксизм выступал
формой подспудных процессов, развивавшихся в России со
времен Петра I и особенно усилившихся во второй половине
XIX в.
Оригинальность советской правовой системы проявилась не
столько в специфике ее «социалистических» институтов, отра¬
жающих господство общественной (государственной) собствен¬
ности на средства производства, сколько в неформальных и
стилевых нюансах правовой системы, своеобразии методов
правового воздействия, наличии мощного слоя поднорматив-
ного регулирования. Не исключено, что советское право стало
некоей этапной, переходной формой саморазвития русской
правовой идеи. В нем угадывается незавершенная попытка со¬
единения (или снятия) дихотомии естественно-правового и по¬

230
Глава IV. Российская правовая ментальность
зитивистского правопониманий1. Не случайно, вероятно, что
именно в советский период в отечественном правоведении оди¬
наково успешно обосновывались обе эти доктрины, которые
советское право фактически интегрировало в своем классовом
определении. Социалистический правовой реализм — это явле¬
ние, находившееся на пути к русской правовой культуре, его
можно рассматривать как самостоятельное направление отече¬
ственного правосознания, развившееся в лоне русской духов¬
ной традиции.
Смысл разрушения правовой системы России конца
XIX в. — в констатации ложности ее идеологических основ для
русского правового сознания. Это крах квазирусского пути раз¬
вития, пресечение его господства в культуре. «Одним из самых
крупных памятников дорогостоящего бессмыслия, — писал
Е. Н. Трубецкой, — является храм Спасителя: это как бы ог¬
ромный самовар, вокруг которого благодушно собралась патри¬
архальная Москва... В этих памятниках современности ярко
выразилась сущность того настроения, которое имело своим
последствием гибель великого религиозного искусства; тут мы
имеем не простую утрату вкуса, а нечто неизмеримо большее —
глубокое духовное падение»2.
Есть какой-то мистический символ в разрушении больше¬
виками нововоздвигнутых русских церквей, памятников по¬
следним императорам, правовых институтов судебной рефор¬
мы и такого грандиозного образа обмирщенного религиозного
сознания России, как храм Христа Спасителя в Москве. При
всей невозможности всякого оправдания этих варварских ак¬
тов они несут в себе, увы, статус рокового свидетельства раз¬
рыва с западным вариантом русского пути, банкротства и
страшной, кровавой гибели этой культурной тенденции, кото¬
рая имела колоссальные достижения, но, надо признать, по¬
ставила Россию на весьма сомнительные мировоззренческие
основания.
Поэтому марксизм в трактовке В. И. Ленина превратился на
российской почве в форму решения национальных задач, сто¬
явших перед Россией в начале XX в. Только храм нового объ¬
единения людей — людей труда — смог обеспечить преемствен¬
1	См.: Кудрявцев В. Н, Васильев А. М. Право: развитие общего понятия.
2	Трубецкой Е. Н. Два мира в древнерусской иконописи // Трубецкой Е. Н.
Три очерка о русской иконе. М., 1991. С. 69.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 231
ность исконной духовной традиции отечественной культуры в
ее прорыве в XX в.
Ленин и ленинизм для русского сознания стали явлением
экзистенции. Через ленинизм был открыт запредельный выход
конфликту духовных основ русской ментальности с империей
Петра Великого. Ленинизм стал формой противодействия втя¬
гиванию российского общества в мещанские нивелировки его
самобытного духа. Ленинизм выступил отчаянной попыткой
выбраться из властной колеи западной ассимиляции на собст¬
венный социальный и государственно-правовой путь.
Именно в парадоксальности Ленина для традиционной Рос¬
сии кроются истоки глубочайшей адекватности исторического
заказа на его появление. Именно через Ленина с его отрицани¬
ем национального обособления и пренебрежением к «русской
дикости», «религиозному дурману» русский дух только и мог
добиться тотального освобождения и очищения от позднейших
наносов квазинациональных теорий, доктрин, интерпретаций,
обывательски подкупающих внешне родными формами, но
уводящими в бездуховные сферы абстрактной народности.
Борьба с национальным либерализмом — главным прибежи¬
щем этого ложного обличья русской правовой идеи, почти все¬
цело захватившего интеллектуальную элиту России в конце
XIX	— начале XX в., — была главной в деятельности большеви¬
ков. Эта позиция есть форма сопротивления русского правово¬
го духа, во многом безотчетная для ее непосредственных выра¬
зителей. Только так можно было преодолеть все углубляющееся
увязание общественного сознания России в западном мировоз¬
зрении. Только грубый и исступленный разрыв с националь¬
ным в пользу классово-интернационального смог стать пара¬
доксальным методом преодоления мощного притяжения чуж¬
дых России идеологических традиций.
Потребовалась доктрина, которая могла бы перекрыть кана¬
лы западного влияния на русскую культуру, сделав это не на пу¬
тях национальной ограниченности, а через такую интеграцию в
мир, в которой Россия смогла бы выразить свои закономерно¬
сти и стать фактическим лидером интеллектуального и нравст¬
венного прорыва в XX в. Русский марксизм аберративно, а по¬
тому очень адекватно для России выполнил эту задачу. Появле¬
ние его в стране и столь выдающаяся роль, которую он сыграл в
новейшей истории, в этом смысле далеко не случайны.

232
Глава IV. Российская правовая ментальность
В результате Октябрьской революции позиции западной
правовой культуры в праве России были политически подорва¬
ны. Каноны европейского (буржуазного) правосознания были
признаны ущербными и аморальными. Роль «очистителя» сыг¬
рало так называемое революционное правосознание, к которо¬
му почему-то сегодня относятся иронически или трагически.
Между тем оно выполняло и принципиально иные — еще от¬
нюдь не до конца выясненные — функции по выбору путей
правового развития России в XX в. Несмотря на довольно
сложную природу этого явления, в нем, что бы ни провозгла¬
шали большевистские теоретики, скорее всего выразилась тен¬
денция к выявлению традиционного правового смысла россий¬
ского общества. «Революционное правосознание» — это попыт¬
ка обрести исконную почву национального права, дать ему
новое содержание в свете достигнутого размежевания с запад¬
ным образом мышления.
Революции 1917 г. были, таким образом, подготовлены
прежде всего духовной ситуацией, формировавшейся на всем
протяжении XIX в. Политические противоречия и экономиче¬
ские причины — лишь внешние проявления кризиса, вызванно¬
го расщеплением единства русской культуры. Кризис неизбе¬
жен, когда раскол национального правосознания достигает кри¬
тической точки. Синтетичность и причудливость «геометрии»
этого расщепления обусловили неоднозначность событий
1917 г. — сложнейших прежде всего по последствиям для внут¬
реннего смысла, заложенных в логику их дальнейшего развития.
Русская революция — это цепь противоположных измене¬
ний и сущностных раскрытий под политической оболочкой од¬
номерной идеологической формы. Эта трансцендентность ре¬
волюции вылилась в конечном счете в устойчивую тенденцию
к отторжению созданных в XIX в. институтов западной право¬
вой культуры и восстановлению структур традиционного пра¬
во- и миропонимания. Марксистская форма, в которую облек¬
ся этот процесс, стала основой новой иммунной системы рус¬
ской культуры, создаваемой на месте разрушенной в ходе
многочисленных политических переворотов.
Октябрьская революция, войдя в противоречие со своими
первоначальными планами, устремлениями отдельных деятелей
и идеологов, стала подлинно народной, национальной духов¬
ной революцией и поэтому быстро приобрела мировое значе¬
ние. Это было открытие нового духовного смысла — высшего

1. Условия формирования современного юридического менталитета 233
по отношению к тому, к чему готовил Россию официальный
режим и официальная ему оппозиция. Если бы революция ста¬
ла дублированием европейских социально-политических ин¬
ститутов, то она имела бы сугубо локальное, конкретно-нацио¬
нальное значение. Подлинный смысл Октябрьской революции
заключается в открытии новых духовных путей освобождения
человека, и в этом состоит ее вклад в мировую правовую куль¬
туру и правосознание1.
Поэтому Октябрь 1917 г. был закономерным и даже необхо¬
димым России: он соединил через оппозицию к себе допетров¬
скую и петровскую Русь; снял идеологические споры о путях
развития России в их постановке XIX в., практически устранил
теоретические конфликты монархистов и конституционали¬
стов, либералов и социалистов. Революция разрешила эти ду¬
ховные антиномии так, как никто не мог предположить: соеди¬
нение, казалось бы, несоединимого произошло парадоксаль¬
ным, причудливым, почти иррациональным (читай: очень
русским) образом. Идея особого призвания и особой миссии
России была включена в контекст новой, воспринятой от Мар¬
кса теории мирового классово-революционного освобождения
человека и человечества.
Правда, ориентация на социальный раскол, классовую не¬
примиримость и историческую пролетарскую «богоизбран¬
ность» — отзвуки ветхозаветных религиозно-нравственных ру¬
диментов в мировоззрении Маркса — были неестественно для
его учения преувеличены последующими, в том числе россий¬
скими «социал-демократическими» эпигонами. Однако эти ин¬
тенции марксизма не нашли достаточно адекватной почвы в
российском политико-правовом менталитете: уже к 50-м гг. в
СССР стали говорить об общенародном государстве и преодо¬
1 Неудивительно, что западные историки права ставят русскую революцию
в один ряд с великими революциями в правовой истории Запада и признают
определенное диалектическое взаимодействие между ними: «революцией в Гер¬
мании XVI в., которая была лютеранской и княжеской; революцией в Англии
XVII в., которая была пуританской и парламентской; революцией во Франции
и Америке XVIII в., которые были деистическими и демократическими; рево¬
люцией в России XX в., которая была атеистической и социалистической».
(См., например: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 9, 23, 35—40, 48.) Только государ¬
ственной ограниченностью пореформенной политической элиты России нача¬
ла XXI в. можно объяснить сознательное разрушение правовых ценностей, соз¬
данных русской революцией, включая замену ее памятных дат на дату локаль¬
ного события в русской истории.

234
Глава IV. Российская правовая ментальность
лении диктатуры пролетариата с ее методами голого насилия.
Возродить раскольнические элементы марксизма пыталась в
конце XX в. перестройка Горбачева, однако сама же стала их
жертвой.
Такое разрешение противоречий русской политической мен¬
тальности, копившихся на протяжении XVIII и XIX вв., оказа¬
лось уникальным по своей перспективности. Социалистическая
идея сумела сплотить некогда глубоко травмированное и раско¬
лотое общество, сообщить ему не только утраченный, но и не¬
виданный ранее смысл. Именно в открытии нового содержания
и новой целостности духа лежат, вероятно, причины объясне¬
ния беспрецедентной полноты и ясности цели, взрывного энту¬
зиазма страны, столь удивительного для черных в сугубо право¬
вом отношении 30-х гг. XX в. Соединение, столь органичное
«двух разрезанных половин» русской истории, двух мировоззре¬
ний вызвало выделение колоссальной жизненной энергии мас¬
сы простых людей страны. Столь уникальные моменты в исто¬
рии русского духа Россия переживала крайне редко. Возможно,
поэтому аура 30—50-х гг. имеет глубокие корни в обществен¬
ном сознании и, вероятно, будет не только сохраняться в этом
сознании в будущем, но и скорее всего приобретет свое адек¬
ватное национально-историческое истолкование.
Все мощные идеологические усилия по «развенчанию» этого
подъема духа, по объяснению его культом личности Сталина,
направленные на формирование восприятия всего того, что
происходило в СССР в это время, исключительно через призму
массовых репрессий, не имели и не будут иметь достаточного
отклика в российском правосознании.
В исторической связи и глубинной созвучности русского со¬
борно-общинного сознания с «социализмом», их духовной со¬
прикосновенности состоит, вероятно, объяснение несомненного
значения марксизма для отечественной правовой ментальности.
Настороженное отношение Запада к марксизму и имманент¬
ный негативизм по отношению к российской цивилизации
имеют во многом общие корни. Нельзя, однако, забывать, что
по своей духовной природе марксизм — западная идеология,
которая блестяще и до сих пор актуально объясняет западный
мир, его мировоззрение, в том числе правовое сознание.
На Западе в марксизме освоена, отчасти, его одна социаль¬
ная компонента — для улучшения капитализма. Русские же
увидели в теории Маркса прежде всего идею нового, высшего

1. Условия формирования современного юридического менталитета 235
жизнестроительства, предысторичности всего сущего, поиска
высшего смысла и системной подготовки к его обретению. Это
различие в подходах к марксизму, в том числе в его правовом
аспекте, объясняется, на мой взгляд, существенной разницей
культур — западной и российской.
Для Запада марксизм стал кошмарной угрозой политическо¬
го переворота и напоминанием о необходимости в связи с этим
большего «социального партнерства». Вероятно, каким-то под¬
сознательным стрессом от неудачи с марксизмом — продуктом
именно западной цивилизации — объясняется мощнейший ин¬
теллектуальный всплеск европейской философской и правовой
культуры конца XIX — начала XX в. по преодолению «синдрома
Маркса» и заполнению огромного пространства в сознании, вы¬
хваченного Марксом и фактически перешедшего в достояние
иной — русской цивилизации. Творчество Гуссерля, Хайдегге¬
ра, Фрейда, Шпенглера, Вебера, Сартра, Тойнби, Кельзена и
других философов — это создание собственных, традиционно
западных альтернатив культурного самопознания. Итогом, од¬
нако, был скорее пессимизм и постмодернизм, нежели откры¬
тие и возрождение нового смысла.
Прогресс («загнивание») западного капитализма, упадок
культуры и нравственности — сигналы, свидетельствующие о
мировой проблеме кризиса западного мира, его правового и со¬
циального укладов. Слишком большие ценности накоплены за¬
падной культурой, слишком большое значение для стабильно¬
сти мира имеет ее существование, чтобы не рассматривать этот
кризис как общечеловеческую проблему. Западной цивилиза¬
ции нужна альтернатива, которую скорее всего представляет
культура России, исторически и духовно наиболее близкая За¬
паду и которая уже не раз непосредственно участвовала в разре¬
шении его внутренних дел, спасала от социального, политиче¬
ского хаоса. Теперь необходимо иное вмешательство. Требуется
возведение нового моста духовности, который помог бы само¬
определению западной индивидуальности на почве нового гу¬
манизма и новых коллективистских ценностей, способных слу¬
жить основой материального и нравственного роста человечест¬
ва. Движение в этом направлении сейчас заметно только в
самых первых, отрывочных, несистемных признаках, которые,
однако, позволяют увидеть тенденцию всплеска интереса к рус¬
ской культуре (русские сезоны, мода на «русское», интерес к
русскому и советскому искусству и т. д.). Эта тенденция посто¬

236
Глава IV. Российская правовая ментальность
янно прерывается судорогами отрицания, страха и старой, не¬
преодоленной враждебности, связанной с опасениями «проник¬
новения» славян, что препятствует взаимодействию культур.
Таким образом, вопросы, поставленные славянофилами и
западниками в 40-е гг. XIX в., претерпев сложную политиче¬
скую и идеологическую эволюцию, были как бы заново пере¬
формулированы в 20—30-е гг. XX в. С одной стороны, русское
западничество перешло во внешне антагонистическую Западу
большевистскую линию политического революционаризма в его
крайнем варианте — радикализме якобинского толка, а также
международную наднационально-классовую солидарность ра¬
бочих под эгидой европоцентристской традиции. Марксистская
модель исторического процесса, построенная на историческом
опыте развитых стран Западной Европы, стала экстраполиро¬
ваться на все страны и народы, включая Россию и славянство.
С другой стороны, именно после победы социалистической ре¬
волюции в России противоположность славянофильства и за¬
падничества была снята весьма неожиданным и парадоксаль¬
ным образом: марксистский европоцентризм, находившийся в
политической оппозиции к буржуазным порядкам, господство¬
вавшим на Западе, будучи воспринят столь близко в России,
стал тем не менее ее своеобразным бастионом от проникнове¬
ния в страну именно европейских политических, экономиче¬
ских, религиозных и социальных ценностей. Однако канал свя¬
зи с Европой остался — это марксистская европоцентристская
идеология, отрицающая ценность и методологичность нацио¬
нальных устоев и относящаяся к ним как особенностям, не ко¬
леблющим единого хода исторического движения (феодализм,
капитализм, социализм). Но опять-таки, с другой стороны, эта
идеология стала монополией русских большевиков, и именно
Россия (СССР) стала пытаться определять прогрессивность или
реакционность всего, что бы ни происходило в мире, претендуя
на роль нового идеологического Рима.
Спор России и Европы продолжился в форме идеологиче¬
ского противостояния капитализма и коммунизма. Надо ска¬
зать, что перевес далеко не всегда был на стороне капитализма
Европы и Америки. Россия коммунистическая в отдельные пе¬
риоды сумела завоевать в идеологическом смысле третью часть
Африки, Азии, Америки и Европы. Она сама — в форме СССР
сделалась супердержавой и во многих отношениях вышла на
первые рубежи мировой цивилизации.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 237
В итоге — парадоксальная за столетия вражды и противо¬
стояния монолитность и целеустремленность нашего общества,
неоспоримые даже с учетом всего того, что происходило в бе¬
риевских лагерях. Фантастический для сегодняшней России
энтузиазм и целеустремленность дали обществу целостную
ментальность, подготовившую предпосылки к созданию неви¬
данных для царской России духовных, материальных, научно¬
технологических ценностей. Все это свидетельствует о том, что
на так называемое сталинское время в России (СССР) пришел¬
ся пик русско-петровской цивилизации, которая не умерла и
не могла умереть в 1917 г. и которая нашла форму продолжения
и разрешения имманентной дихотомии своего смысла в комму¬
нистической империи классового братства.
Политики в традиционном значении данного понятия как
методологии социальной борьбы и компромиссов — этого
страшного продукта западной цивилизации, губительного для
русской соборности и тотальности, — советское общество не
знало. КПСС — это квазиполитическая форма, единственная,
«безальтернативная», а потому и купирующая все подлинные
конфликты, амбиции и индивидуалистические политические
карьеры, организация стала мощным щитом от разжижения и
фрагментации сил общества, броней от иностранной неадапти¬
рованной идеологической интервенции. Все эти факторы соз¬
дали условия для эволюции петровской империи в особую,
уникальную цивилизацию, возникшую на базе генетически-
русского интеллектуального потенциала1.
Советский правовой менталитет — это особая разновидность
стиля юридической культуры, в социально-экономическом, ду¬
ховно-нравственном и государственно-правовом отношениях
неповторимая национальная социальная ценность. Не случай¬
но люди, жившие долгое время в СССР и переехавшие на За¬
1 Умирание парадигмы петровской государственности, формально прекра¬
тившейся в 1917 г., в историческом плане занимает длительный период. Разло¬
жение Римской империи, как известно, охватывало несколько веков. Агония
такого мощного организма, как самобытная культурная сущность, сама по себе
есть самостоятельная история: у нас же за каждым политическим катаклизмом
хотят видеть трех-, пятигодичный «переходный период». О том, что 1917 и
1991 гг. — две вехи одного и того же процесса разложения петровской государ¬
ственности XVIII в., свидетельствует то обстоятельство, что катастрофа СССР
актуализировала ту же проблематику, что обсуждалась в России накануне краха
самодержавия: капитализм — социализм, Запад — Восток, Россия — Европа,
революционаризм — либерализм, национализм — космополитизм и т. д.

238
Глава IV. Российская правовая ментальность
пад, сразу чувствуют фундаментальную разницу мироощуще¬
ний и для многих процесс адаптации становится неразрешимой
проблемой. Русско-советская культура, в том числе ее правовой
аспект, нуждается в тщательном изучении. Именно в ней —
корни нынешней, современной правовой ментальности Рос¬
сии. Все попытки «упразднения» и «очищения» от советской
культуры смехотворны и обречены на неудачу. Необходимо по¬
нять ее характер вне идеологической формы, идентифициро¬
вать ее индивидуальность, красоту и, возможно, распознать ка¬
кие-либо тенденции.
В России (СССР) создана почва для сохранения и продол¬
жения духа планетарной миссии страны, через которую реали¬
зуются лучшие черты российского национального характера, в
целом русская идея. Эти черты — солидарность, отзывчивость,
широта натуры, отсутствие национального эгоизма и корысто¬
любия за чужой счет, приоритет общего над частным, нестяжа-
ние в политике и праве, стремление к социальной справедливо¬
сти, правде, патронажу над слабыми — сделались принципами
государственного поведения СССР в мире и послужили после
краха коммунизма основаниями для обвинений руководства
страны с позиций меркантилизма и экономического эгоизма.
Однако эпоха модерна преходяща. Авангард сменяется
стремлением к романтизации правовой «классики», восстанов¬
лению исходного отрицаемого качества. В 80-е гг. Запад захле¬
стнула мощная волна неоконсерватизма, сменившая экономи¬
ческие, политические и идеологические векторы промышленно
развитых стран. Солидаризм сменился индивидуализмом и изо¬
ляционизмом. Теперь мировой экономический кризис конца
первого десятилетия XXI в. вернул государству регулирующую
роль в новом концептуальном измерении. Россия не может не
испытывать (при всей ее индивидуальности) влияния общеми¬
ровых тенденций. «Отпадение» сначала от СССР, а затем и от
России многих ее традиционных союзников, друзей, усталость
от коммунистической идеологии свидетельствуют о новой си¬
туации и необходимости выработки современного государст¬
венно-правового сознания общества.
К сожалению, эта задача, актуальная еще 20 лет назад, не
была осознана коммунистическими руководителями страны;
последние попытки ее изучения на государственном уровне от¬
носятся к послевоенному времени, когда власть стремилась
опереться на русские традиции в общественном сознании и

1. Условия формирования современного юридического менталитета 239
робко пыталась возродить русский дух в культуре, где домини¬
ровала коммунистическая идеология. Эти попытки, однако, не
могли быть успешными без системного, концептуального,
закрепленного в государственных и общественных структурах
подхода; более того, они часто принимали аберративный, ано¬
мальный и даже криминальный вид борьбы с семитским и
иными «космополитическими» элементами в сознании общест¬
ва. Интернациональное кредо марксизма, маскирующее его
фактически европейскую апологию, вскоре показало индиффе¬
рентность и даже опасность этой доктрины для более отдален¬
ной перспективы русской культуры — непременной «материн¬
ской» почвы, создающей и придающей весь смысл глобальному
соревнованию «двух систем». Эта почва стала разрушаться и
уходить из-под ног сразу же, как стала ощущаться исчерпан¬
ность для России коммунистической идеологии. В этих услови¬
ях Россия стала терять культурно-национальные ориентиры, а
СССР — то гигантское «материальное» качество, что было соз¬
дано под эгидой марксистской идеологии, смысловую ориента¬
цию в самых ведущих направлениях — морально-духовном и
политико-национальном.
Русская адаптация марксизма обещала стратегический про¬
рыв в будущее, который и совершил СССР во многих областях.
Однако целостность этого прорыва не могла быть достигнута в
отсутствие адекватного культурного контекста — именно в этом
фундаментальная причина того, что произошло с советской
империей.
Марксизм не мог слишком долго удерживаться (без государст¬
венного покровительства) в России потому, что не сумел преодо¬
леть разъединительных предпосылок своей социальной доктри¬
ны и создать, таким образом, соответствующую смыслу русской
культуры духовную среду. Именно в этом коренятся главные ис¬
токи поражения СССР: не от Запада, а от российской ментально¬
сти — от кризиса ее смысла, символов, архетипов, системы цен¬
ностей, обостренном, а отнюдь не порожденном неэффективной
экономической системой. Россия убила СССР. И только Россия
может его воссоздать на новых духовных основах. Не случайно
эпицентр общественного кризиса, пришедшийся на 90-е гг.,
вскрыл подлинную проблематику России — проблематику ее на¬
ционально-культурной идентификации.
Отечественное правовое сознание в настоящее время пере¬
живает последствия грандиозного раскола. В отечественной

240
Глава IV. Российская правовая ментальность
ментальности то затихает, то разгорается борьба разных вектор¬
ных течений: европоцентристского, традиционно-восточного,
славянско-православного. В России произошел разрыв единого
духовного пространства в результате многочисленных делений
и дифференциаций. Тенденция к суверенизации регионов —
неизбежное и отдаленное по времени последствие этого исход¬
ного состояния.
Где выход из него? Этот выход — в обретении Россией цело¬
стного, органичного менталитета, в котором все его компонен¬
ты — нравственный, социально-экономический, трудовой, го¬
сударственно-правовой, религиозный и т. д. — получили бы
гармоничное и соразмерное друг другу развитие.
Проблемы и задачи российской государственности и культу¬
ры удивительно совпадают с процессами, которые переживает в
XX	и XXI в. мировая цивилизация. Парадигма, очерченная ис¬
торией духа, начинаясь в Европе с фрагментарного мифологи¬
ческого сознания древних греков, римлян, славян и других на¬
родов, идет к постижению мира в рамках христианства и далее,
в наше время, вместе с мировыми религиями движется к пре¬
одолению рационализма, осмыслению духовной полноты, то¬
тальности и достоверности человека на основе идеалов альтру¬
изма и самоотречения от тупиков крайнего индивидуализма.
Этот процесс развивается в контексте социального модерна,
которым отмечен XX в. Эпицентром этого революционного мо¬
дерна была Россия. Не случайно именно в среде русской куль¬
туры зарождаются новые направления в искусстве: живописи,
литературе, зодчестве, музыке, хореографии, а также в государ¬
ственности, политике, праве. Россия стала стержнем революци¬
онной традиции в самом широком и культурном значении и че¬
рез такую роль перезахватила социальную и духовную инициа¬
тиву у Запада. Русский прорыв связан почти исключительно с
модерном. Россия несет новую миссию — миссию подлинной
новизны. Эта миссия присуща России именно потому, что она
лучше других стран сохраняла самостоятельную духовную сущ¬
ность, ее консервативная, охранительная ментальность при всех
вмешательствах была наиболее эффективной и устойчивой к
внешней ассимиляции. Только истинный духовный консерва¬
тизм способен к генерации подлинно нового качества. Во мно¬
гом за счет этого в период XX в. Россия расширила сферу своего
революционно-смыслового биоценоза, включавшего культуры
и духовные сферы почти половины мира.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 241
Сумбур реформаторских действий, хаос власти, постепенно
нараставшие в СССР и России с 1985 г., стали парадоксальным
выражением нового этапа процесса самосознания и самострук-
туризации российского общества. В условиях дезорганизации
властных институтов СССР Россия оказалась наедине с собой,
своей сущностью. Автономность русского общества, достигну¬
тая впервые за многие не только годы и десятилетия, но, пожа¬
луй, столетия, дала России уникальный шанс подлинных пре¬
образований на собственной, подчас нерефлектируемой обще¬
ственным сознанием ментальной основе. Такой шанс и такая
ситуация свободы общественных сил — редкость для любого
социума, особенно это нетипично для русского общества. В пе¬
реломные моменты истории в России всегда находился мощ¬
ный авторитет личности, группы, партии, которым удавалось
навязывать свою модель страны либо грубой силой, либо силой
пропаганды. Не случайно, что в традициях уходящей политиче¬
ской инерции в современный пореформенный период нет не¬
достатка в проектах «обустройства» России, авторами которых
выступают, как правило, люди, претендующие на статус мо¬
ральной совести русских, на их духовный патронаж1. Эти явле¬
ния очень закономерны для преобразований в русской исто¬
рии. Именно путем навязывания реализовывались многие фун¬
даментальные проекты Петра I, Александра II, В. И. Ленина,
И. В. Сталина, которые властно моделировали жизненную про¬
грамму России на длительные отрезки времени.
Уникальность нынешней ситуации состоит в том, что новым
ее этапным реформатором не стала личность масштаба Петра I
или Ленина, которая своим волевым и упорядоченным усилием
могла бы задать России однозначную динамику на столетие
вперед.
В том, что реформатором новейшей генерации оказался та¬
кой в целом ординарный партийный руководитель, как
М. С. Горбачев, кроется, вероятно, какой-то глубокий для Рос¬
сии, ее современной истории смысл. Скорее всего речь идет о
наступлении эпохи зрелости российской цивилизации, перехода
ее в новую стадию роста, когда она сама по себе делается опре¬
деляющей для своей динамики и уже никакая личность, партия
и даже крупная социальная группа не могут всецело детермини¬
1 См., например: Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. М., 1989;
Конституционные идеи Андрея Сахарова. М., 1990.

242
Глава IV. Российская правовая ментальность
ровать ее судьбу. Теперь уже чья-то успешная политическая
карьера не несет объективно тех возможностей, которыми рас¬
полагали еще недавно люди, олицетворявшие собой ту или
иную политическую тенденцию. История первого десятилетия
XXI	в. показала, что страна, ее политическая и правовая культу¬
ра нуждаются в реализации возможностей и потенциалов, кото¬
рые накопило российское общественное сознание за последний
век: искусственное затягивание реализации подлинно демокра¬
тической альтернативы лишь создает серьезные трудности на
пути возрождения духа России.
Такая ситуация обусловливает актуализацию изучения соб¬
ственного государственно-правового менталитета России, кото¬
рый становится «субъектом» ее правопорядка и политического
процесса.
Актуализация тесно связана с выявлением новых граней
природы отечественного права в свете современного законо¬
творческого процесса. В его рамках право может рассматри¬
ваться многозначно: как управленческая система, как форма и
средство проведения политики, как коммуникативный инсти¬
тут общения межу людьми, как инобытие моральной нормы
и т. д. В определенных ситуациях и доктринах право может
почти полностью отождествляться и замещаться самыми раз¬
ными феноменами. Однако эти важнейшие ипостаси и опера¬
торы социального регулирования не делают «всякое» право
российским правом. Ни государственная мера человеческой
свободы, ни обозначение нравственного императива, ни исто¬
рическая традиция, ни классовый социальный интерес, ни не¬
кая общечеловеческая ценность не образуют специфичного со¬
циального явления, создающего нечто сверх политики, сверх
государства, сверх идеологии. Право — самостоятельный, орга¬
ничный феномен общественного и индивидуального сознания
России. Любое рациональное, квазинациональное, шаблонно¬
доктринальное «творчество» российского права не давало ожи¬
даемых результатов, которые существовали бы долее жизни со¬
ответствующих политических режимов.
Российское право не может быть сведено к властным прика¬
зам, масштабам свободы и справедливости, психологическим
переживаниям либо фактическим жизненным отношениям. Са¬
мое, пожалуй, по форме и назначению рациональное и интер¬
национальное явление — право — имеет глубокую иррацио¬
нальную природу как элемент духовного мира русского народа.

1. Условия формирования современного юридического менталитета 243
В правоведении переход от иррационального к рациональному
выступает в прямолинейных схемах соотношения сущего и
должного, движения от «моделей» к «поведению». Традицион¬
ное видение этого перехода нуждается в новом осмыслении, не
сводящемся к вопросам «претворения в жизнь» юридических
норм и созданию для них юридико-технологических «механиз¬
мов реализации». Для каждой культуры переходы из идеально¬
го — в материальное, иррационального — в рациональное, ду¬
ховного — в материальное, психологического — в поведенче¬
ское весьма индивидуальны.
Восприятие закона практикой, той или иной идеи — масса¬
ми отнюдь не объясняется лишь хорошим качеством закона
или популярностью политической идеи. Дело в том, что наряду
с правом в моделирующей норме законодателя сосуществует
право в опережающем культурном образе. Образы права — от¬
нюдь не стихийные психологические ожидания, стремления и
переживания субъектов, вызванные житейскими причинами;
это также не продукты подсознательной мотивации, скрытые за
плотными стереотипами сознания, а это особая сфера надсоз-
нания, специфичное и уникальное измерение каждой правовой
семьи. Именно этой надындивидуальной правовой интуиции,
оформляющейся в юридические формы, но вполне могущей
вообще не получить никакой адекватной юридической органи¬
зации в правовой культуре, общество обязано своими самыми
эффективными регуляторами. Юридические памятники, внес¬
шие выдающийся вклад в историю права, зачастую есть резуль¬
таты сокровенного творчества узких групп законодателей (ко¬
миссии Трибониана, Порталиса, князя Одоевского и др.). Как
и произведения искусства — литературы, живописи, музыки, —
многие из которых непостижимы, эти памятники также ирра¬
циональны по своему воздействию на правовое сознание на¬
ции, ибо являются «сгустками» ее ментальной сущности.
Русская правовая идея не воспринимается, как правило, и
не регистрируется традиционными, формально-юридическими
и социологическими средствами правопознания. Еще меньше к
этому приспособлена нынешняя отечественная, но по сути ро¬
мано-германская научная рефлексия. Характерной особенно¬
стью русской правовой ментальности всегда было преобладание
духовности над рациональностью, «научностью», что часто рас¬
сматривалось как признак юридической отсталости русского
правосознания. Поэтому как бы в «наказание» за свое «невеже-

244
Глава IV. Российская правовая ментальность
ство» русское юридическое мировоззрение получило в XVIII в.
типично западную «книжную», естественно-правовую науку,
благополучно дожившую, в том числе и в марксистской обо¬
лочке, до наших дней. Эта наука, пожалуй, как никакая другая
национальная юридическая рефлексия, относилась всегда край¬
не неприязненно-критически и высокомерно-назидательно
к правосознанию собственного народа. Между тем «тайна вся¬
кой индивидуальности, — писал Н. А. Бердяев, — узнается
лишь любовью и в ней всегда есть что-то непостижимое до
конца, до последней глубины»1. Индивидуальность нашей пра¬
вовой системы коренится в правовом менталитете русской на¬
ции, и отечественная юриспруденция этот вопрос должна нако¬
нец поставить.
Расколотость русского правового сознания и как следст¬
вие — русской правовой истории, принимаемая подчас за про¬
явления кризиса «русской мессианской идеи», представляет со¬
бой, вероятно, специфику самоорганизации духовной жизни в
России, которой присущи противоположные начала, соединяе¬
мые в некоем надпозитивном качестве. Это качество и в целом
явление единства противоположных полюсов вообще не подда¬
ются объяснению на началах описания изолированных фено¬
менов, включая правовые — права, законодательства, правосоз¬
нания и т. п., в рамках которых обычно проводятся сравнитель¬
но-типологические исследования.
Люди в своей повседневной жизни способны воспринимать
правовые феномены вне их государственно-властной формы
через прямое наблюдение. Принятая официально знаковая
нормативная система выступает в этом случае лишь необходи¬
мым опосредующим элементом между субъектами и объектами
правовой среды, которая существует в единстве отношения,
правосознания и нормативного долженствования. Именно в
совокупности формальных и неформальных, традиционных и
нетрадиционных, вещественных и духовных элементов можно
выразить полноту отечественного права. Каждая по отдельно¬
сти его ипостась не может представить его метафизической
сущности и сама по себе определяется конкретно-исторически¬
ми влияниями политики, идеологии, прямого волевого приказа
власти.
1 Бердяев Н. А. Русская идея. М., 2007. С. 3.

2. Специфика менталитета и методология правопознания
245
Анализ онтологических аспектов сущности русской право¬
вой ментальности предполагает выяснение методологического
статуса феномена права в отечественной правовой культуре.
2.	Специфика российского правового менталитета
и методология правопознания
Выявление специфики российского правового менталитета
тесно связано с проблемами методологии правопознания. По¬
становка и основные направления правопознания, традиционно
существующие в отечественной литературе, в своих источниках
обусловлены правопониманием и культурным контекстом за¬
падного мира, что не всегда позволяет иметь методологический
инструментарий, необходимый для отождествления правовых
явлений иной правокультурной природы.
Наша юридическая методология представлена в основном
естественно-правовой, позитивистской и марксистской доктри¬
нами, которые, несмотря на все их различия, задают тем не ме¬
нее одну рационалистическую парадигму правовой интерпрета¬
ции, характерную для западноевропейской правовой традиции.
Ее рамки не позволяют одинаково успешно работать с феноме¬
ном права во всех без исключения культурных средах, оставляя
подчас за пределами исследования правовые ценности иного
культурного происхождения. Более того, применение данной
парадигмы часто ведет к чрезмерно критическим и даже ниги¬
листическим выводам, плоским сравнениям по отношению к
не укладывающимся в ее прокрустово ложе юридическим фе¬
номенам.
Европейские типы правопонимания сложились в русле рим¬
ской традиции развития понятия права и, будучи экстраполи¬
руемы на материал иной цивилизационной природы, дают ме¬
тодологию правопознания, не всегда достаточную для культур¬
ной идентификации права, скажем, у славян, мусульман,
японцев и т. д.
Европейское правоведение в своих определениях права ба¬
зируется на принципиальной связи этого явления либо с госу¬
дарством, обществом, их структурами (позитивизм), либо с яв¬
лениями морали, справедливости и иными этическими катего¬
риями (естественное право). Поэтому как отрасль науки
правоведение существует в России или в виде юридической дог¬
мы — теории так называемого позитивного (положительного)

246
Глава IV. Российская правовая ментальность
права, или в философском измерении — в виде «естественного»
права, или в форме своеобразного естественно-позитивистского
синтеза с материализмом — марксистской (классовой) правовой
теории. Эта структура науки в известном смысле заранее задает
ее результаты: все альтернативы, в принципе, возможны в рам¬
ках лишь культурного контекста, «представителями» которого
выступают эти теории. Развитие отечественного правоведения
идет почти исключительно в рамках данных координат.
Между тем существуют специфические правовые явления,
дух которых не может быть выявлен и отождествлен ни позити¬
вистскими (государственно-политическими), ни морально-эти¬
ческими (в их «общечеловеческом» смысле) средствами-ракур¬
сами юридического анализа. Эти специфические правовые явле¬
ния — феномены русского правового сознания, объединяемые в
понятии российского правового менталитета, требуют таких по¬
знавательных средств науки, которые адекватны смыслу русской
духовной культуры. И позитивистскую (включая социологиче¬
скую), и естественно-правовую традицию в правопознании от¬
личает одна общая фундаментальная черта — попытка обнару¬
жить «первооснову» права в каких-то самостоятельных социаль¬
ных явлениях, наполняющих духовно-материальную жизнь
человека. Речь идет либо о прямом отождествлении права с оп¬
ределенными феноменами, например — актами государствен¬
ной власти (позитивизм), всеобщим разумом и идеей справедли¬
вости (естественно-правовая доктрина), либо о выведении неко¬
ей основополагающей для права причинной связи с этими
явлениями и последующим дискурсивным его объяснением эко¬
номикой, политикой, нравственностью и т. п.
Данную традицию характеризуют два существенных призна¬
ка. Во-первых, релятивизм; абсолютизация принципа относи¬
тельности как главного способа «обнаружения» права в общест¬
венной системе. Релятивизм ведет к фактическому утверж¬
дению нестационарности права в культуре; его идентификация
возможна лишь при создании специальных условий, обеспечи¬
вающих сравнимость прообраза права с иными социальными
явлениями. Другой признак такой научной парадигмы — ре¬
дукционизм — сведение права к иным либо простым, либо
сложным модально трактуемым социальным явлениям: тем или
иным ракурсам экономики, идеологии, политики, высшего ра¬
зума, справедливости, божественного провидения, человече¬
ской психики, фактических поступков, актам государственной

2. Специфика менталитета и методология правопознания
247
власти и т. д. Редукционизм также ведет к упрощению сущно¬
сти права, возможности выстроить универсальную монотеорию
права, отвлекающуюся от его специфических характеристик.
Примерами редукционистских концепций права можно считать
марксистское, естественное, психологическое, социологическое
правопонимание, где право в конечном счете — инструмент ре¬
шения проблем, отождествляющийся с политикой, моралью,
экономическим решением, этической системой, судебным ак¬
том, психологическим переживанием и т. д.
Во всех этих случаях, сводящих право к элементарно-пред¬
метным признакам, его сущность элиминируется конкретными
функциями в жизни социума. Остается только назвать эти
функции и согласовать с ними предлагаемые признаки. Сведе¬
ние сущности права к его однозначно общей теоретической ре¬
дакции фактически выводит право из сферы конкретно-нацио¬
нальной духовной культуры.
В этом случае правопознание представляет собой своеобраз¬
ную «мерцающую» идеологию права — в периоды господства и
эффективности политической власти функцию идентификато¬
ров права выполняют официальные акты государства; во вре¬
мена кризиса государства и разочарования в его возможностях
такая роль переходит к феноменам критического рационализ¬
ма — «высшему» разуму, «высшей» справедливости, априорным
правам, свободам личности и т. д. Движение этого маятника соз¬
дает иллюзию объемности видения права, многообразия его из¬
мерений, находящихся якобы в поле зрения науки, и скрывает
глубокую методологическую одномерность теорий правопозна¬
ния.
Право не может быть выявлено некоей универсальной сис¬
темой социальных координат; право нельзя свести к каким-то
отдельным явлениям и категориям. Феномен права должен
быть рассмотрен прежде всего с помощью особого рода инте¬
гральных методологических понятий, не образующих формаль¬
ной, позитивной предметности. Это — категория жизни. Как
способ существования человека жизнь не может быть сведена к
отдельным ее проявлениям и продуктам, поэтому право — это
не закрепление и не отражение социальной и психической
предметности в знаковых системах, например юридических
текстах. В последнем значении права происходит лишь удвое¬
ние той или иной — социальной, идеологической, психической
реальности, обретение известными феноменами — политикой,

248
Глава IV. Российская правовая ментальность
моралью и т. д. — дополнительных правовых номинаций в об¬
щественном сознании.
Решения политической власти, моральный закон, правополо-
жения судебной практики имеют, конечно, реальный регулятив¬
ный статус. Но как в отдельности, так и в совокупности эти явле¬
ния не образуют права как новой качественной целостности.
Право — не просто форма какого-то экономического, поли¬
тического, этического или иного содержания. Право продуци¬
рует и формирует собственное содержание, в полноте и адек¬
ватности с формой оно получает истинную глубину. При меха¬
ническом оформлении юридическими средствами тех или иных
политико-идеологических феноменов возникает лишь внешняя
видимость права, часто вводящая в заблуждение общество.
Совокупность явлений морали, законодательства, юридиче¬
ской практики и т. д. есть лишь способы передачи регулятив¬
ной (политической, социальной, этической) информации,
подкрепленные какой-то формой рационального стимулирова¬
ния и поддержки со стороны общества. Понятие права не ис¬
черпывается объективными и субъективными процессами жиз¬
недеятельности человека, а также отношениями, в которые он
вступает. Смысловая сущность права как способа человеческо¬
го бытия раскрывается в весьма узком секторе духовной и
практической деятельности и не всегда поддается выявлению
рациональными методами. Право — это образ жизненного ук¬
лада, соответствующий практическому, повседневному опыту
человека. Поэтому природа права нерефлективна, право скла¬
дывается из элементарных представлений, предваряющих вся¬
кую деятельность и образующих цепь личных мировосприятий.
Это познание социальной практики, выходящее на всеоб¬
щие образы-смыслы вещей и выводящие из них линию поведе¬
ния, которая «притягивает» многочисленные эмпирические со¬
циальные факты.
Такая точка зрения на право лежит в плоскости практики,
соединяющей объективно-субъективные аспекты жизни. Важ¬
нейшая черта права — нерасчлененность в нем элементов жиз¬
ненного опыта, в котором право выступает как систематизация
самосознания человека.
Право есть выражение духа, всегда находящегося «в остатке»
после рациональных операций по позитивному освоению дей¬
ствительности. Важнейший конститутивный признак права —
его преобразованная тотальность, означающая целостность ду¬

2. Специфика менталитета и методология правопознания
249
ховного существования, завершенность не в отдельных регуля¬
торах, а в особом срезе существования личности, заполняющем
все его объективные и субъективные измерения и позволяющем
выходить на более высокие методологические и предметные ре¬
жимы жизни — науку, искусство, религию и т. д. Именно такую
тотальность, нерасчлененность статуса в жизни человека право
стало утрачивать по мере зарождения и развития научного ана¬
литического метода, который из естествознания постепенно
проник в философию, а затем — в правоведение. К праву, зако¬
новедению стали относиться как к науке, стремясь в системе
понятия разложить поведение индивида, «собрав» которое в за¬
коне, можно будет это поведение «регулировать» в нужном на¬
правлении. Это — важнейшая черта западноевропейской право¬
вой традиции1. Важнейшим принципом реализации этой задачи
стало теоретическое и практическое разведение права и закона
как различных по природе явлений: законом можно «улавли¬
вать» право и управлять посредством его всем обществом. Для
этого в самом содержании закона необходимо максимально раз¬
вить и дифференцировать набор специально созданных, заго¬
товленных через точный расчет юридических инструментов.
Определилась научная проблема: как «выявить» право и искус¬
ственно воссоздать его в актах государства, «ввести» его в тек¬
сты и транслировать на все общество, усиливая через специ¬
ально созданную систему социальных громкоговорителей (ТВ,
печать, всеобуч и т. д.). Получается колоссальный шум, много¬
кратно и неестественно увеличивающий, моделирующий и ис¬
кажающий собственные импульсы права, беспорядочно обру¬
шивающий его отпрепарированные фрагменты на все области
жизнедеятельности человека, что способствует нарастанию ис¬
кусственности человеческого существования и ведет к фактиче¬
скому вытеснению права из жизни.
1 Г. Дж. Берман раскрывает природу юридизма западноевропейского права,
которое, по его мнению, «включает в себя не только правовые учреждения,
правовые требования, правовые решения и тому подобное, но и то, что право¬
веды (включая иногда и законодателей, судей, других официальных лиц, когда
они выступают как правоведы) говорят об этих правовых учреждениях, требо¬
ваниях и решениях. Право содержит в себе и науку о праве — правоведение, то
метаправо, с помощью которого его можно и анализировать, и оценивать».
(См.: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 25.) Xарактерно, что юридическая наука поя¬
вилась в России только в XVIII в. вместе с европейскими реформами государ¬
ства и права и с тех пор выполняет важную, но скорее политическую, внеш¬
нюю роль по отношению к отечественной правовой ментальности.

250
Глава IV. Российская правовая ментальность
Правовой уклад постепенно замещается продуктами научно¬
го творчества — юристов-натуралистов, философов-естествоис-
пытателей, политиков-экспериментаторов. В этой какофонии
позитивных норм, которую мы сейчас наблюдаем, в том числе
в виде многочисленных научных программ «законодательных
реформ», право совершенно потерялось. Оно «исчезает» как
методологическая нить всякого жизненного поиска, способная
быть ориентиром, камертоном преобразований. Его функцию
стали выполнять всевозможные квазиправовые идеологические
доктрины рационального «строительства» права, редуцирован¬
ная селектика его «источников», привязанная к ветвям полити¬
ческой власти. Неудивительно, что простые исполнители часто
удивляются жизненной несовместимости, неразумности и даже
абсурдности позитивного права, взятого из какого-то немысли¬
мого теоретического контекста.
Питательной средой для культивирования целостных право¬
вых образов может быть только культура. К позитивному регу¬
лированию стремятся в безвыходном, бескультурном простран¬
стве. При прогрессирующем разведении ножниц культуры и
позитивного права последнее демонстрирует удивительную бес¬
помощность, даже будучи нашпиговано «разумными», «циви¬
лизованными» схемами и институтами. Как писал Кьеркегор,
то, что является всеобщим, общезначимым, всегда безлично.
Именно в этом проявляется драма нашего права, по воле теоре¬
тиков устремившегося однажды к поиску универсальных схем,
олицетворяющих наивысшие достижения человеческого разу¬
ма. Этот путь, не имеющий конечного смысла, увел русское
право в сферу эклектического собирательства «лучших образ¬
цов» и лишил отечественную правовую систему естественной
целостности с жизненным миром русских. Тотальность в опы¬
те — конститутивная черта права — была подменена тотально¬
стью в идеологии, науке и власти, которые даже вместе не мо¬
гут до конца воссоздать утраченной объемности человеческого
существования, имевшейся в органические эпохи.
В русской истории к такому времени бытия права следует,
вероятно, отнести время до XVIII в., когда целостность право¬
вой жизни поддерживалась и законами, соединявшими в себе
мононормы нерасчлененного социального опыта (Русская
Правда, Новгородская и Псковская судные грамоты, Судебни¬
ки Московского государства 1497 и 1550 гг. и др.). Последним
целостным документом этой традиции стало, по-видимому, Со¬

2. Специфика менталитета и методология правопознания
251
борное Уложение 1649 г., созданное в сложное и во многом пе¬
реходное время царствования Алексея Михайловича. Эти и им
подобные акты — результаты совсем иного подхода к право¬
творчеству, нежели рациональное «моделирование» поведения.
Из сказанного, разумеется, не следует, что нужно возвра¬
щаться назад — к отжившим формам предметной деятельности,
вызывавшим соответствующие, как сейчас принято свысока го¬
ворить, «архаичные» формы права. Предлагаемое объяснение
права лишь предполагает возможность восстановления с учетом
современных условий целостного способа правовой жизнедея¬
тельности человека. Только органичное, жизненное право дела¬
ет общество пригодным для человека, но отнюдь не насквозь
формализованное правовое государство. Речь идет о качествен¬
но более естественных, тонких, а потому и безопасных спосо¬
бах вмешательства права в человеческую жизнь. Именно в этих
чертах нормативного быта людей, утрачиваемых в развитии ци¬
вилизации, весьма нуждается общество в условиях столь мно¬
гих и опасных для него вызовов.
Правопознание исторически детерминировано. Сам его спо¬
соб обусловливает во многом нынешнюю тенденцию к отчуж¬
дению человека от права. Поэтому реконструкция понятия пра¬
ва связана с поиском альтернатив естественно-позитивистской
методологии, господствующей в правоведении, начиная с эпо¬
хи Просвещения.
Концепция Просвещения отличалась безграничной верой в
разум человека, его возможности по преобразованию жизни,
надеждой на гармонизацию общества через улучшение людей.
Теоретиков Просвещения (Д. Дидро, К. А. Гельвеций, А. Шефт-
сбери, Дж. Локк, Вольтер, Ж. Ж. Руссо, Ш. Монтескьё,
П. А. Гольбах, Т. Джефферсон, Б. Франклин и др.), придержи¬
вавшихся разных философских ориентаций, объединяло пони¬
мание человека как естественного существа, права которого ос¬
нованы на «разумных», «естественных» нормах свободы и ра¬
венства. Поэтому можно написать разумные законы, добиваться
с их помощью прогресса человеческих способностей. Согласно
доктрине Ш. Монтескьё законодательство страны во многом за¬
висит от формы ее правления, в связи с чем нужно так устроить
государство, чтобы законы перестали зависеть от людей, но что¬
бы, наоборот, люди находились во власти законов.
Западноевропейское Просвещение имело, как известно, сво¬
их последователей и в России. Русское Просвещение представ-

252
Глава IV. Российская правовая ментальность
лено творчеством и деятельностью Ф. Прокоповича, А. Д. Кан¬
темира, В. Н. Татищева, В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоно¬
сова, Н. И. Новикова, А. Н. Радищева, Н. М. Карамзина,
Я. Н. Козельского и др. Познавательная теория русского Про¬
свещения складывалась не в традициях отечественного миропо¬
нимания, а прежде всего — в русле усвоения и интерпретации
идей западноевропейских просветителей. Идейно-политическая
ориентация русского Просвещения — движение по пути евро¬
пеизации. Именно под таким углом зрения просветители кри¬
тиковали деспотизм государственной и церковной власти, кре¬
постничество, невежество населения, препятствовавшие про¬
движению в России идей разумной организации общественной
и государственной жизни.
Идея «правления законов», «верховенства законов» стала,
пожалуй, сутью и символом ухода от жизненного права в поль¬
зу формального, рассудочного права, где свобода — это рацио¬
нальная организация общества, прежде всего разумная органи¬
зация государства. Именно здесь, в этой познавательной схеме,
лежат корни постепенной всеохватной тенденции к «государст¬
венному позитивизму» в объяснении феномена права. Перево¬
рот, который осуществила эпоха Просвещения в правопозна-
нии и вообще в духовной и материальной культуре, весьма точ¬
но описал Ф. Энгельс: «Великие люди, которые во Франции
просвещали головы для приближавшейся революции, сами вы¬
ступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов
какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, пони¬
мание природы, общество, государственный строй — все было
подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было
предстать перед судом разума и либо оправдать свое существо¬
вание, либо отказаться от него»1.
Неудивительно, что представления о праве, не способные
поддаться рациональному объяснению, безжалостно удалялись
из жизни человека. К чему же мы пришли? Способно ли право¬
ведение, «освобожденное» от трансцендентных феноменов и
сконструированное как система научных методов, познать и
воссоздать жизненное право? Увы, право, даже в своих цивили¬
зованных, гуманных вариантах, все более и более отчуждается
от человека, технизируется, делается ему все более непонят-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 16.

2. Специфика менталитета и методология правопознания
253
ным, а поэтому становится объектом манипулирования, сокры¬
тия и извращения.
«Разумный» путь правопознания, проделав колоссальную ду¬
гу в общественном развитии, вернулся к исходным — неправо¬
вым состояниям господства силы и «владения» правом людьми,
контролирующими, как древние жрецы, социальную, коммуни¬
кативную, духовную инфраструктуру общества.
Конечно, этот путь — блестящая сама по себе череда духов¬
ных озарений, интеллектуальных и моральных побед, борьбы за
права личности, иллюзий, обретения полноты человеческой
жизни, поражений, восстаний, переоценок и новых надежд.
Однако все это не устраняет результата, с которым традицион¬
ное правоведение перешло в XXI в. Этот результат велик, но он
не способен обеспечить человеку правовую «среду обитания» в
новых условиях. Трудно верить в будущее нынешнего «просве¬
щенного» права. Выполнив свою миссию в мире, это право
должно не уйти, но сжаться в размерах, отказаться от своей то¬
тальности и претензий на спасение человечества. Вместе с ним
должно измениться и классическое естественно-позитивист¬
ское правовое государство, все более эволюционируя в государ¬
ство богочеловеческое. Через него должна пробиться к поверх¬
ности бытия новая ветвь правопознания — жизненное право.
Теперь оно предъявит жесткий счет рациональному методу —
прошло уже достаточно времени, чтобы начать подводить ито¬
ги. Сохранил ли этот метод органичность человека, общества,
власти, природы? Привел ли он к сокращению произвольного
вмешательства в жизнь человека? Нашел ли данный метод уни¬
версальную модель государственной власти, гарантирующую
адекватные человеку законы? Живут ли, как раньше, необходи¬
мые человеку его духовные регуляторы? Способно ли право,
синтезированное в лабораториях юристов, к естественному вос¬
производству в повседневном опыте?
Увы! В обществе растет разочарование. Одним из его объектов
становятся теперь уже не социалистические, а либеральные пра¬
вовые ценности. Несмотря на возвышенные декларации, право¬
порядок в России давно не был столь неустойчивым: не просто
преступность, а разрастание экстремизма и терроризма; не про¬
сто нарушения прав, а широкая девальвация правовых, социаль¬
ных, моральных гарантий человеческого существования; не про¬
сто взяточничество, а явление коррумпированности госаппарата,
его сращивания с коммерческими и криминальными структура¬

254
Глава IV. Российская правовая ментальность
ми, стремление последних влиять на политическую систему об¬
щества. Прежнему правовому нигилизму и не снились масштабы
экспансии современного его собрата: новая политическая систе¬
ма, новые институты власти, новая федеративная организация,
новые интеллигенция, предпринимательство, молодежь...
Можно ли отвлечься от этих тенденций, создавая современ¬
ное теоретическое пространство для правового сознания Рос¬
сии? Не строим ли мы вновь удобную для себя нишу во всем
этом безобразии, откуда будет, как и раньше, удобно писать пра¬
вильные статьи и проникаться благородным негодованием на
«правовой нигилизм», но которая будет необходимым элемен¬
том новой системы расхождения слова и дела, от коей мы так хо¬
тели уйти во времена правления КПСС? В конце концов все
равно, если эта теоретическая ниша будет не коммунистической,
а, скажем, социал-демократической, «патриотической» или ка¬
кой-то другой, если помимо нее и независимо от нее будет скла¬
дываться реальная судьба нашего правопорядка. Еще одно (и не
одно) поколение вышинских можно обучить и на немарксист¬
ском правопонимании, например на естественно-правовом. Это
будет даже вернее: в последнее время нам преподаны весьма ква¬
лифицированные уроки его политического использования1.
Суть проблемы состоит в том, что Россия нуждается не
столько в замене одних стереотипов более высокими, цивили¬
зованными, сколько в собственном правовом самопознании, в
восстановлении целостности своего правосознания, его единст¬
ва с культурой России, ее закономерным миром; таком восста¬
новлении, которое поможет не конструировать, а открывать
смысл, в том числе новой, русской правовой культуры, и пре¬
одолеть нигилизм, апатию, к которым привели многочислен¬
ные реципированные модели государства и права.
Поэтому правовое познание России нуждается в изучении
права как феномена российской ментальности.
3.	Право как элемент российской ментальности
При всем практицизме и этногеографической отрешенности
правовой формы, ее жестких зависимостях от экономки и по¬
литики право есть «рационально-иррациональная» разновид¬
ность духовной культуры конкретного общества. Замечено, что
1	Подробнее об этом см.: Кудрявцев В. Н. Правопонимание и законность //
Государство и право. 1994. № 3.

3. Право как элемент российской ментальности
255
правовая система значительно снижает юридический потенци¬
ал страны, если слитком жестко контролируется и «моделиру¬
ется» соответствующим государством, слишком буквально по¬
нимающим свои правотворческие функции.
Что представляет собой наше право в контексте российской
ментальности? Может ли само понятие «российское право» от¬
ражать какие-то специфические этнокультурные закономерно¬
сти? Не является ли такая постановка лишь умозрительным про¬
дуктом воображения или следствием отождествления феномена
правовой культуры с действующим позитивным национальным
законодательством? Сохраняет ли после длительного полицей¬
ского этапа (XVIII—XIX вв.) и продолжительного советского пе¬
риода правовая система России какие-либо структуры россий¬
ской ментальности или они могут быть лишь объектом истори¬
ческой реконструкции в правовой культуре Руси до XVII в.?
В свете нынешней геополитической и исторической ситуа¬
ции, в которой находится современная Россия, эти вопросы
представляются особо актуальными. Незначительное продви¬
жение в их понимании в прошедшее двадцатилетие реформ
свидетельствует о серьезной методологической проблеме отече¬
ственного правоведения: трудности культурной идентификации
своего предмета, порождающей неопределенность и аморф¬
ность рекомендаций теории и неадекватность юридической
практики. Поэтому способность к такой идентификации невоз¬
можна вне попыток объяснения российского права как само¬
стоятельной духовной субстанции.
Такой подход вовсе не свидетельствует о попытке отрыва
российского правового сознания от общих для всех людей
ценностей, что в принципе вряд ли возможно сделать даже
теоретически. Речь идет не о каком-то отрицании, скажем,
позитивизма, «естественного» права и т. д., а лишь об их куль¬
турно-исторической интерпретации, наполнении методологии
правоведения элементами российского духовного смысла, по¬
пытках включения этой методологии в систему отечественной
культурной традиции.
Естественно-правовая доктрина, позитивистские теории
права, марксизм в их европейско-рационалистическом значе¬
нии не могут адекватно дифференцировать русскую правовую
идею. Русское право — это не форма государственного право¬
порядка в России; сущность русского права также не может
быть исчерпана ни классовой, ни некоей естественно-человече¬

256
Глава IV. Российская правовая ментальность
ской справедливостью. Чем более «естественным» в современ¬
ном либеральном духе становится отечественное право, тем
большую расщепленность и двусмысленность получает русская
правовая идея. Социалистически понятый естественно-право¬
вой «реализм» на русской почве довел советское законодатель¬
ство до социального (социалистического) натурализма, но так и
не смог обрести трансцендентального элемента и культурной
тождественности.
В советский период право было именно формой приобрете¬
ния «естественных» (социалистических) благ и средством ис¬
ключительно материально понимаемого благополучия. В пери¬
од перестройки и далее естественно-правовая школа еще более
усилилась, но, как и в бытность КПСС, вновь не смогла при¬
дать российскому праву концептуального единства, а лишь усу¬
губила его эклектичность. Коммунистические власти в СССР
ориентировались, конечно, не на либеральные, «естественные»
ценности. Однако и данные устремления, вполне воспринятые
и усвоенные современными реформаторами, не ведут к иденти¬
фикации российского права, а лишь способствуют укоренению
правового скептицизма в общественном сознании. Сейчас пра¬
во превращается в элемент потребительского образа жизни,
только на капиталистический манер, а «естественная» доктри¬
на, соединившись с формально-правовым фетишизмом, вновь
ведет российское право к модификации старого экономическо¬
го и сугубо политического детерминизма.
Между тем для русского правосознания никогда не была
главной и определяющей какая-то одна сторона правопонима-
ния, в связи с чем феномен русского правового духа поддается
выявлению не рационалистическим методом причинно-следст¬
венного объяснения, а путем интуитивно-сущностного понима¬
ния, выходящего за рамки формально-логического и даже диа¬
лектико-позитивистского обобщения. Феномен русского права
тяготеет к иной юридической пластике, нежели классическая
римская юриспруденция. Именно в этом заключается основная
трудность работы в русской правовой культуре даже для ее соб¬
ственных представителей, ибо в силу ряда исторических при¬
чин в правосознание российских юристов глубоко проникли
римские правовые традиции и образ мышления. Мы более спо¬
собны понять иностранное право и западноевропейскую право¬
вую культуру, нежели свою собственную.
По социальной природе, функциональным связям с общест¬
вом российское право значительно отличается от западных и

3. Право как элемент российской ментальности
257
восточных аналогов. Оно менее других обладает государствен¬
ной природой. Это не конструктивный и разумный свод правил
искусственного (государственно-политического) либо естест¬
венного (морально-религиозного) происхождения, а способ ин¬
туитивного жизнепонимания и жизнестроительства, что значи¬
тельно отличает российскую правовую систему как от запад¬
ных, так и от восточных правовых систем.
Феномен русского права заключает в себе прежде всего обыч¬
ные, религиозные и профессионально-социальные институты
жизнестроительства, которые даже во времена самого мощного
контроля политической власти минимальным образом затраги¬
вались нормоустановительной деятельностью государства.
Право есть самостоятельная форма духовного освоения ми¬
ра. Это особый вид духовного творчества народа, тесно связан¬
ный с общим ритмом национальной жизни. Поэтому вне этого
ритма право не может быть адекватно понято, а подчас и иска¬
жается ранжирами иных культур. В области права, как и вообще
в сфере культуры, не может быть однообразия и универсальных
образцов: ценности права имеют, как правило, самостоятель¬
ный культурный статус. Русская правовая культура уникальна
способностью синтезировать и вмещать юридический опыт раз¬
личных народов и общественных укладов. Это открытая систе¬
ма, устремленная к соборному единству и духовной гармонии.
Российское право имеет сложную метафизику. Необходимо
прежде всего выявить и систематизировать пути к его позна¬
нию. На институциональном уровне наше право мало отлича¬
ется от права романо-германского. Его первая фундаменталь¬
ная особенность заключается в том, что сущность нашего права
очень трудно идентифицируется его формой. Последняя имеет
смысл лишь как форма содержания русской правовой культуры
и национального понимания феномена юридического. Пара¬
доксально, но чисто технические характеристики отечественно¬
го права (законодательства) не есть абсолютные показатели
именно юридической его природы и своеобразия. Давно заме¬
чено, что само по себе совершенствование «механики» права не
ведет к прогрессу правовой культуры и не решает проблемы
эффективности и исполняемости принимаемых норм.
Поэтому скупость и простота юридических средств россий¬
ского права затрудняет понимание и оценку его развитости и
порождает множество недоразумений на этот счет. Юридизм
русского права, его стиль, техничность не в рациональном кон¬
структивизме. Стремление к конструктивному воплощению

258
Глава IV. Российская правовая ментальность
сложных перипетий человеческих отношений в юридической
форме, так характерное для романской правовой традиции, в
русском праве компенсируется особой социальной наполненно¬
стью права. Юридизм русского права парадоксален по определе¬
нию — он состоит именно в сущностном отрешении от защиты
индивидуального эгоизма. Поэтому природа русского права не
западная. Там право — форма рационализма, который находит
выражение в типе правосознания, исповедующем земное, мир¬
ское истолкование юридического. В русской правовой культуре
юридизм жестко очерчен исходной направленностью на поиск
смысла жизни человека и отражение этого поиска в праве, кото¬
рое есть лишь средство приготовления к искомому высшему (бо¬
жественному) либо человеческому гармоничному укладу.
Для русской правовой традиции характерно объективирова¬
ние через квазиклассические правовые институты и конструк¬
ции, которые после такого рода «порчи» приобретают иногда
причудливый, но глубоко адекватный традиции вид. Эта черта
российского права имеет, однако, весьма тонкую, подчас неза¬
метную грань, за которой начинается чисто политическое иска¬
жение классических правовых форм, оно не имеет ничего обще¬
го с русской правовой традицией. Несмотря на принадлежность
источников нашего права к римской юридической культуре, в
исходной социальной тенденции оно имеет иной духовный век¬
тор и в сочетании с особым регулятивным рисунком — собст¬
венный социальный смысл как элемент жизненного мира рус¬
ских. Это иная, самостоятельная сущность, своеобразный рель¬
еф, сочетающий в цельном, неэклектическом образе влияния
Востока, Запада и своего собственного — славянского — мира.
Изучение природы нашего правового сознания требует ана¬
лиза феномена права в иконографических образах русского ху¬
дожественного творчества, в котором выражаются тончайшие
элементы духовного и человеческого жизнеуклада российского
общества. Формы русского духа — художнические, религиоз¬
ные, правовые, этико-философские — теснейшим образом
взаимосвязаны, подчас их просто невозможно разъединить и
понять в ином культурном контексте. Особого внимания заслу¬
живают религиозные формы источников права. На протяжении
весьма долгого периода духовная жизнь России, включая и ее
правовые элементы, проходила почти исключительно в рамках
религиозной традиции.
Известно, что основополагающей идеей отечественной ветви
христианства выступает идея храма как вместилища духовного

3. Право как элемент российской ментальности
259
начала, объединения всех живущих на земле людей в стремле¬
нии к высшему нравственному идеалу. Как отмечает русский
религиозный философ Е. Н. Трубецкой, «именно храм понима¬
ется как то начало, которое должно господствовать в мире. Са¬
ма вселенная должна стать храмом Божиим. В храм должно
войти все человечество, ангелы, вся низшая тварь. Именно в
этой идее мирообъемлющего храма заключается та религиозная
надежда на грядущее умиротворение всей твари, которая про¬
тивополагается факту всеобщей войны и всеобщей кровавой
смуты»1. В этом духовном символе заключены очевидные пра¬
вовые элементы: храм как мировоззренческий эпицентр разре¬
шения проблемы общего и индивидуального, в котором чело¬
век реализуется вне раскола целостности общества.
Отсутствие личностной «суверенизации», противостоящей
обществу, — специфическая черта русского правового созна¬
ния, приводящая через прямолинейные сравнения с принципа¬
ми западного права к иллюзии отсутствия у русских исходных
элементов юридического феномена. Эту стилевую черту рус¬
ского права условно можно обозначить как его надрациональ-
ность, автономность от технико-догматического элемента. Рос¬
сийское право более прочно, чем западное, опирается на духов¬
ные механизмы регуляции поведения, не исчерпывающиеся
силлогистической юриспруденцией. Именно этими чертами,
вероятно, объясняются иллюзия «технической» отсталости на¬
шего права; его ориентация на иное общественное сознание и
механизмы поведения русских не требуют значительной диф¬
ференциации юридической формы2.
1	Трубецкой Е. Н. Умозрение в красках. Вопрос о смысле жизни в древне¬
русской религиозной живописи. М., 1916. С. 8.
2	«Несовершенство» формы и «содержания» права, принятые, например, в
начале реформ за основные пороки правовой системы, причину ее неэффек¬
тивности, стало почти общепринятым «исправлять» исключительно через за¬
падную конструктивизацию и технизацию правового материала. Между тем это
важный, но принципиально периферийный для природы нашего права путь его
совершенствования, который объективно не мог принести (и не принес) замет¬
ного улучшения в работе правовой системы. Наоборот, юридический техницизм,
попытки широкого рационального вмешательства в законодательство привели
лишь к нарастанию хаоса в жизненно важных структурах правопорядка.
Лозунговость и морализаторство советского права, принятые реформатора¬
ми за политико-идеологические и технические его пороки, были скорее всего
аберративными явлениями иной природы — проявлением фундаментального
для русского права экзистенциального начала, нуждающегося не в устранении
и замене рационально-конструктивистскими институтами, а в нахождении аде¬
кватной юридической и социальной формы его выражения в новых условиях.

260
Глава IV. Российская правовая ментальность
Русское правовое сознание не может быть подвластным пра¬
ву как форме, пусть даже определяемой рационально выведен¬
ной естественной необходимостью. Однако это сознание де¬
монстрирует удивительную восприимчивость и даже кротость в
отношении права как смысла, духа и идеи. Во имя этого оно
может лишить фактической легитимности любые официально
законные нормы и юридические статусы.
В связи с этим российское право — это не то, что существует
в реальном поведении, и не то, что должно быть и что легко мо¬
делируется в писаной норме, а до этого постулировалось различ¬
ными философскими и научными школами, к которым любят
прислушиваться правительства в России. Российское право —
это особый жизненный смысл: такой же идеальный, как и при¬
митивно-практический, не поддающийся субъект-объектному
описанию — одновременно и тотальный, и глубоко внутренний.
<^рам олицетворяет собою иную действительность, — писал
Е. Н. Трубецкой, — то небесное будущее, которое манит к себе,
но которого в настоящее время человечество еще не достигло»1.
Вот почему русское право, хотя и берется из жизни, но — жиз¬
ни необычной, неординарной, во многом несуществующей, жиз¬
ни образо-целеподобной. Право не способ поведения, имеющего
сугубо автономные, индивидуалистические цели, а прообраз от¬
кровенного, лучшего. В такой целеустремленности находит во¬
площение и обычный для всякого права практицизм (тривиаль¬
ное целеполагание) и, одновременно, потрясающий идеализм
нашего права. Только русское право и при царях, и при генсеках
могло ставить задачи формирования новых общественных отно¬
шений, нового общества и даже — нового человека.
Поэтому в русской правовой культуре и до 1917 г., и в совет¬
ское, и даже в постсоветское время главным в праве была
прежде всего идея неформальной, параюридической справедли¬
вости. Русское право не может не быть внутренне как бы совет¬
ским — даже в отсутствие Советов, коммунизма и прочих атри¬
бутов его временной формы. Понятие «Советская власть» име¬
ло для русских метаюридический смысл: большая часть
населения мало понимала и понимает разницу между принци¬
пами соединения или разделения властей и чужда идее классо¬
вого государства. Феномен «Советская власть» плотно окутан
особой подсознательно-интуитивистской аурой русского духа,
1 Трубецкой Е. Н. Умозрение в красках. Вопрос о смысле жизни в древне¬
русской религиозной живописи. С. 8.

3. Право как элемент российской ментальности
261
который прочно интегрировал это понятие в генетическую про¬
грамму русского государственно-правового смысла.
Для русского человека право не может быть инструментом,
индифферентным сути его мировоззрения, жизненного смысла.
Ценность права в русском правосознании не в обеспечении
формальной законности, а в достижении ею тождественности с
глубинным образом собственного жизневосприятия. Поэтому
массовое правосознание в России может легко отказаться от
правовой формы, если она перестанет быть формой именно его
жизненного уклада. Русский юридический феномен отрицает
саму суть права как абстрактной равной меры. Поэтому в усло¬
виях перманентного непостоянства политической власти в Рос¬
сии, многочисленных нарушений ею социальной справедливо¬
сти создалась иллюзия неуважения населением правовых норм,
установленных законодателем, устойчивого правового нигилиз¬
ма, который парадоксально пытаются лечить пропагандой по¬
зитивного законодательства.
Но нигилизм — вполне нормальное для правовой культуры
явление, вовсе не свидетельствующее о низком уровне правосоз¬
нания, слабости юридических традиций. Нигилизм, как правило,
есть освобождение, неприятие антиценностей и отнюдь не все¬
цело отрицательное явление. Скорее, наоборот: ситуация массо¬
вого нормативного нигилизма предполагает весьма высокое мо¬
рально-правовое сознание общества, жестко верифицирующего
культурную и социальную адекватность писаного права.
В России существуют свои стилевые механизмы духовно¬
этических отношений с феноменом права, что часто при пря¬
молинейных сравнениях с механизмами правового регулирова¬
ния в иных культурах принимается за слабость юридического
начала вообще.
Любые правовая норма и правовой принцип, раз поддер¬
жанные и адаптированные правовым сознанием, но окостенев¬
шие в позитивной норме официального правопорядка, могут,
утратив прежний духовно-сущностный смысл русской право¬
вой идеи, из предмета адаптации превратиться в объект отрица¬
ния и самого грубого, «незаконного» низвержения. В русской
истории много примеров отказа от принятых и адекватных пра¬
вопорядку институтов официального права — от разрушения
права Российской империи до такой же участи советского зако¬
нодательства в последние годы XX в. Такой тип воспроизводст¬
ва права не характерен для Западной Европы.

262
Глава IV. Российская правовая ментальность
Почему же данный способ правопознания сохраняет в Рос¬
сии удивительную живучесть на протяжении уже стольких ве¬
ков и поколений? В самом первом приближении можно пред¬
положить, что глубинные духовно-этические основы русской
культуры и соответствующие им структуры жизнестроительства
русского правового сознания требуют своеобразной норматив¬
но-правовой транскрипции.
К формам такой транскрипции относятся, на наш взгляд,
следующие. Прежде всего, нашему праву соответствует не¬
сколько иное, чем принято, понимание юридической нормы.
Русская правовая норма — это не массовое поведение и не сте¬
реотип общественного сознания, не приказ государственной
власти и не философско-нравственный принцип. Это — соеди¬
нение жизненного опыта в общем и индивидуальном осмысле¬
нии происходящего, выработка к нему нового отношения в
каждом конкретном случае. Именно с этой нормой-фактом в
конечном счете сравнивается любой приказ власти и любое по¬
литическое решение, а не наоборот, как в континентальном
праве. Именно эта норма в результате побеждает, даже будучи
вынуждена первоначально уйти в глубину общественного соз¬
нания под напором внешней юридической силы.
Поэтому русская юридическая норма — контрапункт (одно¬
временное сочетание, полифония) различных ипостасей норма¬
тивности, не исчерпывающейся их отдельными вариантами,
который соответствует в конечном счете трансцендентальности
русского общественного сознания.
Говорит ли это о безнадежности введения в России твердой
формальной законности? Вовсе нет. Сказанное лишь подчер¬
кивает, на какой сложной основе строится эта формальная за¬
конность в России, какие многообразные элементы сознания
она выявляет, актуализирует и делает своей опорой.
Известно, что право по основной своей регулятивной функ¬
ции — явление практически ориентированное. И русское право
не исключение. Но этот практицизм имеет свой образ в рус¬
ском праве. Глубина русской правовой идеи сочетается с не¬
обычайной приземленностью, доходящей даже в программных
положениях законодательства до житейского примитивизма
юридических средств достижения целей.
Практичность русского права имеет свою, специфичную по
сравнению с иными культурами форму выражения, которая
проявляется в известном правовом утилитаризме российского
права. Этот утилитаризм обнаруживает себя в виде своеобраз¬

3. Право как элемент российской ментальности
263
ного «естественно-правового» примитивизма стиля русского за¬
конодательства, который исследователями, абсолютизирующи¬
ми сравнительный догматический метод, принимается подчас
за неразвитость и отсталость русской правовой формы.
Идея храма в ее значении для правосознания подчеркивает
соединение духовного, отрешенного от повседневности, устрем¬
ленного на идеал, и практического, рационально-поведенческо¬
го. Способ соединения этих двух начал жизни человека в русском
праве — важнейшая составляющая его содержания. Подчеркну¬
тость устремления к образу, что само по себе не характерно для
классической римской правовой традиции, к некоей идеальной
цели (преемственность советского этапа здесь наиболее замет¬
на), отчего само право и даже законодательство могут приобре¬
тать вид этической или социально-экономической программы,
выражается в специфических чертах русского правового прими¬
тивизма: «непосредственности» и «фотографичности» правовой
нормы, занимающей некое промежуточное положение между
должным и сущим; ее описательной «прямолинейности» в про¬
кламировании социального результата.
Наше право относится к особому нормативному жанру, не
исчерпываемому ни формальной, ни деонтической логикой.
Даже советское право не является в этом смысле исключением.
Например, ст. 22 Конституции СССР 1977 г. формулировалась
в такой редакции: «В СССР последовательно претворяется в
жизнь программа превращения сельскохозяйственного труда в
разновидность индустриального; расширения в сельской мест¬
ности сети учреждений народного образования, культуры, здра¬
воохранения, торговли и общественного питания, бытового об¬
служивания и коммунального хозяйства; преобразования сел и
деревень в благоустроенные поселки». Статья 18: «В интересах
настоящего и будущих поколений в СССР принимаются необ¬
ходимые меры для охраны и научно обоснованного, рациональ¬
ного использования земли и ее недр, водных ресурсов, расти¬
тельного и животного мира, для сохранения в чистоте воздуха и
воды, обеспечения воспроизводства природных богатств и
улучшения окружающей человека среды».
К этим тезисам не следует подходить, как принято, узкопо¬
литически — лишь как к идеологическим декларациям, так как
аналогичные примеры можно приводить не только из советско¬
го, но и из дореволюционного и современного законодательст¬
ва. Настало время посмотреть на это явление как на факт пра¬
вовой традиции. Здесь мы имеем дело с особой нормативной

264
Глава IV. Российская правовая ментальность
культурой, находящейся в тесной связи с жизненным укладом
российского общества и характеризующейся технической пря¬
молинейностью в описании социального результата, нефор¬
мальной, недифференцированной стилистикой законодательст¬
ва, стертостью догматических границ правовой, политической,
социальной и нравственно-этической нормативных систем.
Русскому правовому примитивизму присуща органическая
слитность идеологии, воплощенной в законодательстве, с прак¬
тическими интересами человека и общества, понимаемыми в
коллективистско-общинном духе; «склеенность» права с соци¬
альностью в ее непосредственном житейском смысле, ведущая
к сугубой отраженности правом фактических общественных от¬
ношений. Известны положения нашей теории о праве как
закреплении достигнутого уровня социальных возможностей.
На этот принцип пыталось опираться советское законодатель¬
ство и неотвратимо переходит нынешнее российское право1.
Примитивизм нашего права — сложнейший социальный фе¬
номен. Его пластичность, сращенность с глубокими традицион¬
ными корнями правового духа русских, немыслимые для фор¬
мализованной классической юриспруденции, позволяли праву
России соединять самые противоречивые культурные источни¬
ки и проявлять удивительную гибкость и восприимчивость к
разноплановому опыту, не разрушая и даже наращивая само¬
стоятельную культурную почву развития отечественного право¬
вого духа. Русское право — открытая в сравнении с западными
и восточными юридическими формами социальная система. Та¬
кая открытость возможна лишь при громадной цельности и са¬
мостоятельности русской правовой традиции, не повторяющей
ни один этап, ни один срез развития мировой юридической ци¬
вилизации.
1 Надо отметить, что мощной ветвью русского правового примитивизма
явилось советское законодательство и в целом советская правовая система, что,
следует подчеркнуть, отнюдь не свидетельствует о ее отсталости. Скорее, на¬
оборот: развив данную, исконную для русского права традицию, советское пра¬
во стало своеобразной высотой, почти до конца исчерпавшей социально-право¬
вой смысл русского права в данном направлении.
Отличительной чертой советского этапа примитивизма стала, как и раньше,
приоритетность некоей духовной идеи и тесно связанная с этим системная оп¬
позиция к конструктивистским характеристикам права. Наиболее известным
примером этой тенденции, имеющей отнюдь не идеолого-бюрократические, а
вполне культурные корни, стало отрицание идеи разделения властей — класси¬
ческой для Запада и малознакомой духу русского правового сознания.

3. Право как элемент российской ментальности
265
Правовой примитивизм как культурное явление — ориги¬
нальный путь к выражению сущностной идеи русского права.
Правосознанию, воспитанному на канонах западного правово¬
го стиля (формы), очень трудно дать подлинную культурологи¬
ческую оценку этому феномену. Отсюда столь частые призывы
«не изобретать велосипед», а заимствовать готовую юридиче¬
скую систему. Однако российское право по-своему совершен¬
но. С позиции же выразительности своей социальной сущно¬
сти, органичности решений основных жизненных вопросов —
такие аналоги есть в современных правовых цивилизациях
(Япония, Китай, Скандинавские страны). Надо уметь проявить
и очистить уже созданное качество правовой культуры и попы¬
таться аккумулировать его в правовую систему Российской Фе¬
дерации.
Трансцендентальность русской правовой идеи объективно
заставляет законодателя тяготеть к своеобразному правовому
символизму. Символичность — третья характерная черта рус¬
ской юридической, особенно законодательной транскрипции,
заключающаяся в использовании в праве преимущественно
надпозитивных, образно-абстрактных, многозначных средств
юридического воздействия (недифференцированность юриди¬
ческих институтов, программность, неконкретность предписа¬
ний, стремление права входить в глубинные социальные вопро¬
сы и т. д.). Правовой символизм, через который прошли, веро¬
ятно, многие традиционные общества1, в современном праве не
исчез полностью, но наиболее ярко выступил чертой русского
права в критический, экзистенциональный период его жизни
начала XX в., противостоя юридическому конструктивизму
классической западной юриспруденции и ее позитивистской
доктрине, которая наиболее широко внедрилась в правовую
ткань России в конце XIX в.
Так, для советского символического права 20-х гг. был ха¬
рактерен открытый отказ от юридической формы в пользу по¬
иска непосредственно-регулятивных образов в революционном
правосознании; многомысленность, велеречивость, неопреде¬
ленность юридических формулировок, отражающая ориентиро¬
ванность на выявление нового, во многом лишь предвосхищае¬
мого, но не существующего социального качества. Это приве¬
дение права на крайнюю грань возможного в данных условиях
1 См.: Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. С. 483—506.

266
Глава IV. Российская правовая ментальность
движения к идеалу подчас просто отрывало законодательство
от обыденной жизни.
Признаками русского правового символизма, относящегося
как к советскому, так и досоветскому времени, были непосред¬
ственное соединение права и социальной программы развития
общества, права и политики, права и нравственности, права и
религии, права и русского коллективизма (по-разному пони¬
маемого до и после 1917 г.). Поэтому наше право имеет весьма
сильно отличающиеся от традиционной романской школы над-
правовые или, точнее, сверхправовые черты и в этом смысле
является своеобразным явлением правовой культуры. Эти чер¬
ты заметны в общекультурном процессе, особенно в социально
переходные периоды1.
Символизм российского права мешает ему стать «нормаль¬
ной» (в западном понимании) рационалистической системой,
рафинированной от всяких смыслообразующих человеческую
личность идей. Метаюридическая тотальность правопорядка,
перемешанность в его рамках структур, государственных и не¬
государственных, нравственно-религиозных форм и принци¬
пов, неожиданность их комбинаций с позиций классического
позитивного регулирования образуют некий общий символ
русской правовой системы. Поэтому свобода — это элемент
сверхправового духовного пространства, она состоит не только
и не столько в индивидуальности, сколько в обретении единст¬
ва с окружающим миром, его полнотой.
Феномен правового символизма русского права объясняет и
то, почему, например, разграниченность и разделенность ин¬
ститутов власти, законодательства, обычная для европейской
государственно-правовой системы, приобретает неожиданные,
неприемлемые для классического правового государства изме¬
рения и архитектонику в нашей правовой системе, которая за¬
дает иные параметры форме государства и правопорядка. Этот
правопорядок не терпит сущностных разделений своих ведущих
институтов. Наоборот, он стремится к более глубокой вырази¬
тельности идеи единства, полноты власти и духовного, народ¬
ного начала, фактически устраняет преграды там, где они воз¬
1	Так, в условиях перехода к постсоветскому времени в России стало разви¬
ваться так называемое актуальное русское искусство с его инсталляциями и
перформансами, в которых авторы пытались соединить и даже смешать «собст¬
венную жизнь с собственным творчеством». (См., например: Бавипъский Д.
Скотомизация. Диалоги с Олегом Куликом. М., 2004. С. 11—14.)

3. Право как элемент российской ментальности
267
двигнуты по юридической форме романской системы. Этот
правопорядок устраняет смысл этих преград, разделений, дела¬
ет их номинальными. Не случайно, вероятно, что идея разделе¬
ния властей, так восторженно воспринятая европоцентристски
воспитанными советскими коммунистическими юристами, не
привела к эффективности государственного аппарата и стиму¬
лировала в России сначала хаос и разобщение властных струк¬
тур, а затем формирование политической автократии.
Таким образом, характерными чертами российского права
как феномена российской ментальности являются:
—	преобладание в источниках русского правового сознания
не формально-догматических и естественно-практических фак¬
торов, а нравственно-этических и духовно-религиозных эле¬
ментов человеческого бытия;
—	генезис правосознания, главным образом путем непосред¬
ственного вхождения в смысл жизни, а не через усвоение неко¬
ей рациональной схемы поведения и внешнего приказа, авто¬
ритета;
—	наличие собственного, структурно неповторимого набора
выразительных средств права, в том числе неформальных, на¬
прямую связанных с общественным сознанием и поведением
регуляторов, отличающихся от классических технико-кодифи¬
кационных систем западных стран.
Наше право находится под слоем исторических, волевых,
инокультурных наносов и напластований, которые затрудняют
его идентификацию и искажают его исходный духовный смысл.
Под воздействием западной правовой традиции отечественное
право переживает концептуальный раскол. Европейский рацио¬
нализм и эмпиризм, материализм и протестантская этика, вне¬
дряемые в русское правовое сознание, постоянно наталкивают¬
ся на его глубинную устремленность к высшему духовному на¬
чалу, к нематериальному смыслу. В силу этого глубоко
продвинувшемуся в общественное сознание России протес¬
тантскому мировоззрению и правосознанию все же никак не
удается обрести завершенность и стать всеобъемлющей опорой
в российской ментальности, хотя импорт западных политико¬
правовых доктрин и социальных теорий «общества потребле¬
ния» способен значительно изменять общественное, прежде
всего научное, сознание российского общества, доводя раскол
в общественном менталитете до высшей точки напряжения.
Поэтому сейчас отечественное правовое сознание не может
рассматриваться как культурно-адекватное и органичное: в нем

268
Глава IV. Российская правовая ментальность
борются противоположные тенденции. Контуры исхода этой
борьбы проявляются, на мой взгляд, в виде движения к новому
правопониманию на основе отказа от чисто европейской пара¬
дигмы естественного и позитивного права. Первый шаг к пре¬
одолению односторонности этой парадигмы сделала русско-со¬
ветская правовая адаптация марксизма, соединившая западный
позитивизм с естественными (социалистическими) принципами
социальной справедливости. Пройдя вместе с марксизмом этот
участок самоопределения русской правовой идеи, к настоящему
времени наука во многом исчерпала данный теоретический ре¬
зерв, и ей необходим поиск дальнейших путей развития.
Всякое ослабление политического и идеологического напора
«сверху» быстро возвращает правовое сознание в нормальное
для него состояние поиска духовного смысла.
Нужно вернуть наше право в лоно отечественной культуры.
Глубинными источниками русского правового сознания высту¬
пают нормы-символы, нормы-образы и нормативные факты
житейского правосознания. Необходимо восстановить связи
права с этими источниками в обществе: письменными, устны¬
ми, вербальными, материальными, их корнями в искусстве —
фольклоре, живописи, литературе, архитектуре, музыке и т. д.
Мы слишком долго детерминировали право экономически¬
ми решениями. Разумеется, от этого невозможно отказаться.
Но эффективность правовой системы зависит от обретения ею
целостности прежде всего с духовным измерением жизни. При
стольких декларациях на этот счет пора придать этой линии ха¬
рактер конкретного научного направления.
Общечеловечность российского права заключается в его спе¬
цифичности — в своеобразном «волховском», пантеистском,
наложенном на христианскую и интуитивно-«социалистиче-
скую» почву синтезе практически-духовного освоения жизни.
Русская правовая идея способна к реализации только на ос¬
нове национально-культурного истолкования традиционного
дуалистического правопонимания. Несмотря на то что стиль
нашего права тяготеет, как говорилось, к простым, реалистиче¬
ским и даже сюрреалистическим формам изложения и выраже¬
ния своей сути, было бы большой ошибкой отождествлять на¬
ше право с российским законодательством хоть старой, хоть
новой России. Это приведет к большим потерям в русской
культуре, чем, скажем, в романо-германской, — именно из-за
трансцендентальной природы отечественного правового уклада.

3. Право как элемент российской ментальности
269
При всей нерациональности отечественного права оно тем
не менее имеет очевидную связь с житейско-потребительской
стороной человеческого существования. Но эта связь — в таком
индивидуальном жизнестроительстве, которое ведет к духовной
целостности личности и общества. Поэтому необходимо одухо¬
творить мирской элемент общественного правосознания: заста¬
вить работать в созидательном для культуры направлении неиз¬
бежное и естественное для всякого слабого человека стремле¬
ние к стяжанию. Это стремление не должно разрушать
духовные основания отечественного права.
Российскую правовую ментальность надо в большей степени
открывать, нежели порицать. Ее специфика — в своеобразном
освоении предметного и духовного мира, таком, которое созда¬
ет глубоко человеческие (в высшем значении этого понятия)
формы жизни коллективов и индивидов, адаптации их в мире
без отчуждения друг от друга. Правовое осознание одних и тех
же фактов у разных народов не совпадает. Это замечено давно.
Не исключение и русское правовое сознание, на базе которого
должны строиться правовая система и правопорядок в России.
Иначе новых потрясений не миновать. Надо задуматься над
природой нашей правовой ментальности. Самое легкое и благо¬
дарное — видеть в ней сплошные искажения и заблуждения,
примитивы и уровни. Но все это имеет смысл в заведомо уже
выбранной кем-то ценностной системе координат, в схеме от¬
счета, в которой российское правовое сознание всегда будет оп¬
ределяемым, а не определяющим, всегда будет функцией, а не
базисом.
Мы устремились по дороге «закрепления» в современном
российском праве «общечеловеческих» начал жизни. Однако,
несмотря на обилие и конституционного, и текущего, и подза¬
конного материала на эту тему, обостряется проблема власти,
утверждаются явочные формы ее осуществления, нарастает по¬
литическое отчуждение в обществе. Неуклонно снижается по¬
рог самоуправляемости и саморегулирования общественного
организма: мы свидетели тенденции к управлению через массу
обезличенных и оторванных от жизни законодательных и ис¬
полнительных программ и даже перехода на «ручное автоном¬
ное управление» страной через один институт и из одного цен¬
тра. Юридические механизмы клонируют своих формальных
двойников — квазиюридические регуляторы, и границы между
ними население зачастую не видит. Все эти механизмы посте¬

270
Глава IV. Российская правовая ментальность
пенно вытесняют социальную ответственность людей за проис¬
ходящее; девиз «все, что не запрещено законом, — дозволено»
захватывает все новые сферы человеческих отношений, выжи¬
гая нравственные и этические элементы правового менталитета
России. Куда мы идем? В периоды обвального демонтажа и ре¬
конструкций законодательства в обществе воцаряется настоя¬
щий хаос, и реформы становятся сущим бедствием для людей,
не имеющих в обществе «юридического мировоззрения» ника¬
ких иных институтов защиты и адаптации, кроме искусствен¬
ных законодательных конструкций и бюрократических прика¬
зов. Это свидетельствует о том, что в современном мире человек
впал в опасную зависимость от одного способа регулирования
жизни, от одной — юридической — формы правосознания,
многократно уменьшив свои подлинно правовые возможности
к выживанию и прогрессу.
Кризис «юридического» правосознания свидетельствует о
необходимости новой проблематики в теории права. Вероят¬
ная суть ее в том, что право отнюдь не абсолютно ценный,
как нас обычно убеждают просветители, безупречно социаль¬
ный институт. Право может нанести немалый вред в своих да¬
же самых адекватных, гуманных определениях. Да, право не¬
обходимо, даже очень, для защиты культуры, человека, госу¬
дарства, но оно у нас сейчас находится в такой общественной
ситуации, когда нуждается как в укреплении, развитии, так и
сдерживании своего имманентного стремления к рациональ¬
ному конструированию России, ее уклада, выступая подчас
острым и бесконтрольным орудием блестящих реформаторов.
Бесспорно, что в XXI в. обо всем этом наступило время заду¬
маться.
Российская правовая ментальность нуждается в системном
изучении: должны быть созданы отделы российского права в
научно-исследовательских учреждениях правового профиля,
кафедры российского права в вузах, которые бы занимались не
только историей права, но прежде всего изучали это явление
как позитивный культурный человеческий феномен. Это по¬
служит мощным стимулом развития правовой методологии, вы¬
работавшей на прежних европоцентристских позициях поло¬
женный ей ресурс научной продуктивности.
Будущее отечественного правового менталитета во многом
зависит от способности нашей научной рефлексии к освоению
духовного смысла национального права.

Славянская раса не то, что англо-сак¬
сонская, скандинавская и даже немец¬
кая: там дух партикуляризма и крепко¬
го индивидуального развития; у нас —
обязанность. И так вышло, что мы на¬
ряжены все в какое-то чужое платье,
сшитое родным портным Ваською, и
не можем в нем двигаться.
К. Победоносцев
ГлаваУ
ЛИЧНОСТЬ
В РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ
1.	Деформации прав личности в советской правовой системе
Вопрос о правах личности — фундаментальный в теории
правовой системы и правового государства. В отличие от ряда
иных проблем политики и права, переживавших исследователь¬
ский застой, правовой статус личности обсуждался в советской
философской, правовой и политической литературе довольно
широко. Однако наша теория прав человека долгое время оста¬
валась глянцевым фасадом социализма, на фоне которого зву¬
чали, как правило, верные общие постулаты о гармонии обще¬
ства, государства и человека, проблемные же моменты тщатель¬
но дозировались. Определенный отпечаток наложило и то
обстоятельство, что права человека — это постоянное поле
схватки с буржуазной пропагандой, в связи с чем открытый
анализ нерешенных проблем мог бы, как представлялось, осла¬
бить наши внешнеполитические позиции.
В советский период значительно повысилось благосостояние
людей, расширились масштабы производства. Однако парал¬
лельно росла и отчужденность человека от управления социаль¬
ными процессами, обострялись проблемы уважения достоинства
личности, обеспечения прав, возможности получить реальную
защиту, участие. Многие ценности оказались деформированны¬
ми именно в сфере правовых отношений, где обнаружились глу¬
бокие противоречия сложившейся системы с гуманистическими
принципами.
Какие же принципы возобладали? Назовем лишь несколько
распространенных тезисов реальной доктрины прав человека в

272
Глава V. Личность в российской правовой системе
советский период. Так, известная мысль Маркса о том, что
сущность личности определяется совокупностью общественных
отношений, в системе которых она находится, продолжилась
суждением о том, что изменение и развитие человека целиком
обусловлены революционными преобразованиями, происходя¬
щими в социально-экономической, политической и духовной
сферах жизни. В соответствии с такой трактовкой в центр вни¬
мания выдвинулись сами по себе «сферы правового регулиро¬
вания», перед которыми ставились «производственные» задачи
в ущерб разработке юридических процедур, гарантирующих
права личности, а правовая система превращалась в набор
«предметов регулирования», в списке которых — экономика,
политика, культура, идеология, здравоохранение и т. д. Такое
понимание фактически элиминировало политику прав человека
как самостоятельный фактор правового регулирования, устра¬
няло из экономических и политических программ важнейшие
«человеческие» элементы.
Господствовала идея о том, что социалистическое государст¬
во выступает в качестве решающего средства преобразования
всей сферы общественного производства, совершенствования
общественных отношений и постепенного их преобразования в
коммунистические. Следствием подобного преувеличения роли
государства стало вытеснение личности и из политической сис¬
темы, а ее место заняли нереальные декларации типа «государ¬
ство обеспечивает рост производительности труда», «государст¬
во... организует внедрение результатов научных исследований в
народное хозяйство» (ст. 15, 26 Конституции СССР 1977 г.)
и др. Иными словами, государство превратилось в единствен¬
ного работодателя и распределителя материальных и духовных
благ.
Такая трактовка государства создает серьезные диспропор¬
ции в правовом положении личности. Демократия начинает
пониматься как тождество государства и личности, человека и
общества, что ведет к растворению индивидуальности, утрате
многообразия, питающего культуру. Вопрос о правах человека в
бюрократической постановке фактически сводится к распреде¬
лению прав и обязанностей между государством и личностью,
тем более нереальному в условиях огосударствления основных
отношений человека и провозглашения практически исключи¬
тельно государственной ответственности за их развитие. Неуди¬
вительно, что до сих пор личность официально не рассматрива¬

1. Деформации прав личности в советской правовой системе
273
ется у нас как самостоятельный субъект политической системы.
Хотя обеспечение прав человека и провозглашается целью дея¬
тельности государства, фактически же властные органы не от¬
вечают за происходящее. В результате эрозия конституционно¬
го статуса личности стала неизбежной. Ведомственное же нор¬
мотворчество, подзаконное (а часто незаконное) установление
многочисленных льгот, привилегий, ограничений, запретов
и т. д. лишь усугубили этот прцоесс. Конституционный статус
человека был фактически растащен ведомствами, регионами,
группами, кланами по неофициальным ступеням социальной
лестницы: «номенклатурный работник», «работник торговли»,
«простой инженер» и т. п. К середине 80-х гг. прошлого века
такие фактически сложившиеся «статусы» начали оказывать бо¬
лее значительное влияние на реальное социальное и правовое
положение человека, чем его конституционный статус. Сегодня
эта ситуация многократно усугубилась.
Постепенно утрачивал юридическую ценность принципи¬
альный вопрос гарантий. За провозглашением курса на «неук¬
лонное расширение» прав не последовали разработки юридиче¬
ских механизмов их реализации. В качестве главной и «объек¬
тивной» гарантии стал рассматриваться «сам общественный
строй». Вся опосредующая общественное устройство и лич¬
ность политика правового гарантирования, по существу, ис¬
ключалась. Юридический аспект проблемы постепенно был
сведен к разветвленной системе запретов и ограничений, дав¬
ших основную пищу «правоохранительной» деятельности ве¬
домств. Осуществляемая на основе бесконтрольности деятель¬
ность фактически вытеснила либо оставила в зачаточном со¬
стоянии индивидуальные юридические механизмы защиты
прав человека.
Все это не могло не сказаться самым негативным образом и
на институте юридической ответственности. В теоретическом
плане реальность прав обусловливалась выполнением обязан¬
ностей, что при господстве административной системы ставит
известный марксистский тезис с ног на голову: только реальная
свобода личности создает условия для отношений неформаль¬
ной ответственности, но никак не наоборот. В практическом
аспекте это вызвало «автономизацию» личности от социальной
ответственности — либо многочисленные случаи безвинного ее
несения, либо процветание различных форм безответственно¬
сти.

274
Глава V. Личность в российской правовой системе
Таким образом, официальному курсу на гармонию прав и
обязанностей при неуклонном развитии и «обогащении» прав и
свобод граждан сопутствовало складывание иной структуры
правового статуса — «теневой», где основным системообразую¬
щим элементом стал государственный, облеченный в разнооб¬
разные «юридические» формы приказ с избытком запретов и
дефицитом социально-правовой ответственности.
В результате в правовом положении человека в советский
период образовались следующие основные деформации: 1) дис¬
пропорции в структуре правового статуса личности, в том числе
в соотношении социально-экономических, культурных, граж¬
данских и политических прав; 2) неэффективность или отсутст¬
вие гарантий ряда социальных, личных, политических прав, пе¬
реоценка государственного принуждения, недоразвитость в
правовой системе индивидуальных механизмов правозащиты;
3) необеспеченность юридических обязанностей социальными
и правовыми возможностями творчества и инициативы, незна¬
чительная роль реальной ответственности, крен в сторону «объ¬
ективной» ее формы; 4) устойчивая тенденция к снижению
уровня реальной защищенности правом, несмотря на постоян¬
но увеличивающиеся «обороты» правоохранительного произ¬
водства (вспомним громкие дела по транспортным и экологи¬
ческим катастрофам, где вся серьезная проблема безопасности,
ненормальной работы целых отраслей сводилась к следственно¬
судебному разбору вины непосредственных причинителей
ущерба); преувеличение штрафной функции юридической от¬
ветственности; минимизация процессуальной активности лич¬
ности в деле защиты своих прав на фоне упрощения форм
юрисдикционной деятельности государства.
Такие деформации стали возможны в результате того, что на
определенном этапе политика в области прав человека переста¬
ла восприниматься как самостоятельный и ведущий фактор со¬
циального и правового регулирования. Как в области общест¬
венного сознания, так и в законодательном процессе этот ин¬
ститут под технократическим углом зрения «склеился» с
самоцельной экономикой, политикой, выполняя подчас инст¬
рументальную роль в их развитии.
В социально-политическом плане в конце концов образова¬
лась гигантская трещина на «главной оси» правового статуса
личности, от прочности которой зависит юридическая жизнь
прав человека, — в единстве прав и обязанностей. Связанность

1. Деформации прав личности в советской правовой системе
275
их приняла глубоко формальный характер, порождая многочис¬
ленные юридические и нравственные проблемы. Неудивитель¬
но, например, что в период демократизации многие люди, вос¬
питанные фактически сложившейся системой, восприняли де¬
мократию как санкцию вседозволенности.
Перечисленные деформации — отдаленное, но мощное эхо
сложившегося ранее перекоса в общественных отношениях.
Когда же и как это произошло?
Социалистическая революция свершилась под лозунгами
свободы для трудящихся, преодоления формализма и декла¬
ративности прав. Прежде всего она решительно уничтожила
«феодальные» оковы общества, сосредоточив первостепенное
внимание на освобождении классов и социальных групп: кре¬
стьян — от власти помещиков, солдат — от власти «самодержав¬
ных» генералов, рабочих — от произвола капиталистов, а наро¬
ды — от национальной дискриминации. Первые акты Советской
власти закрепляли широкие политические свободы — совести,
религиозной и антирелигиозной пропаганды, выражения мне¬
ний, собраний, союзов, право на всестороннее и бесплатное об¬
разование, обязанность трудиться, защищать социалистическое
Отечество, а также равенство всех граждан независимо от пола,
расовой и национальной принадлежности. Впервые в широкую
практику вводилось право отзыва избирателями своих депута¬
тов.
В то время РСФСР выступила действительным новатором в
области политических и экономических подходов к прогрессу
человека, внесла уникальные с точки зрения развития цивили¬
зации моменты в достижения всей предшествовавшей полити¬
ческой культуры. Не будет преувеличением сказать, что, не¬
смотря на противоречивость ситуации тех лет, ошибки и даже
преступления, РСФСР и союзные с ней суверенные советские
республики сумели занять в мире лидирующие позиции в об¬
ласти прав человека, перехватили, причем на совершенно не¬
традиционной для западных демократий основе, инициативу в
этой ключевой области социальных отношений. Неудивитель¬
но, что в те годы Республика Советов стала международно при¬
знанным местом убежища людей, подвергавшихся в своих стра¬
нах преследованиям за политическое инакомыслие.
О новизне подхода к правам человека свидетельствуют по¬
ложения принятой III Всероссийским съездом Советов Декла¬
рации прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Примеча¬

276
Глава V. Личность в российской правовой системе
телен смысловой акцент в названии Декларации, написанной
Лениным, — как развитие и преемственность буржуазных ре¬
волюционных манифестов 1776 и 1789 гг. Декларация и поли¬
тика, которую она провозглашала, стали попыткой преодолеть
формализм чисто индивидуального видения проблемы, втяги¬
вавшей личность в жернова социального неравенства, подойти
к человеку через социальную организацию общества, статус
его «макроэлементов», через изменение сущности политиче¬
ской власти. Такая постановка проблемы прав человека одно¬
временно и революционна, и глубоко традиционна, и гумани¬
стична.
Жизнь, однако, показала, что принятых мер отнюдь не дос¬
таточно, чтобы обеспечить выполнение намеченных задач. Ка¬
чественно новые проблемы и трудности возникли в решении
конкретных вопросов жизнедеятельности «освобожденных» лю¬
дей, разработке практических аспектов политики в области прав
человека. Стало ясно, что одним революционным натиском це¬
ли не достичь — предстоит длительная и практически неизвест¬
ная работа, по мере осуществления которой будут возникать все
новые и новые препятствия, связанные как с коллизиями внут¬
ри самого движения (борьба за власть, культ личности), так и
внешние, обусловленные патологическими общественными
процессами в других странах (фашизм, антикоммунизм).
В вопросах прав человека стали намечаться определенные
диспропорции. Постепенно из революционного в инерцион¬
ный превращался классовый подход, зачастую лишь затрудняя
решение возникающих сложных проблем. Социальная полити¬
ка в отношении классов (союз, нейтрализация, ликвидация) за¬
вязла на этом уровне и не находила выхода в развитии челове¬
ческой индивидуальности. Правовая политика должна была
привести к формированию прочного юридического статуса
каждого отдельного человека. Но это затянулось на десятиле¬
тия, и в аспекте отечественной правовой традиции революция
так и не завершила своей социально-правовой программы.
Экстремальность (часто преувеличенная) ситуации выжива¬
ния нового общественного строя, недостаточный уровень соци¬
ально-культурного развития народа, интервенция, контррево¬
люция легли в основу абсолютизации классовой уникальности
и даже «альтернативной» историчности СССР по отношению к
остальному миру и старой России. Мировые и национальные
традиции прав человека не только трудно адаптировались сис¬

1. Деформации прав личности в советской правовой системе
277
темой, но, напротив, стимулировали сохранение репрессивных
форм реализации права. Правовой нигилизм 20-х гг., будучи
внутренне сложным явлением, выродился, однако, в 30-е гг. в
понимание права и поведения как слепков с приказов власти.
И в том и в другом случае знаменателен уход от целостного,
«социального» человека во всей его сложности.
Сегодня, несмотря на законодательный разрыв с принципа¬
ми тоталитаризма, в правовой сфере жизни фактически во мно¬
гом воспроизводятся худшие черты прежней модели, тиражиру¬
ется старая правовая структура, приспособленная не столько к
защите прав личности, сколько к обслуживанию бюрократиче¬
ской машины. Такая система с огромным трудом воспринимает
демократические задачи, несмотря ни на какие кадровые встря¬
ски и политические декларации.
Создавшаяся пауза в развитии прав человека не может не
влиять на темпы прогресса общества. Особенность здесь в том,
что, не сделав второго шага — к личности, трудно было сохра¬
нить завоевания первого — ликвидацию классовой эксплуата¬
ции и тем более извлечь из этого позитивные дивиденды. Так
сложился искаженный механизм жизнедеятельности общества:
борьба за прогресс экономики, не подкрепляемая свойствен¬
ным ее природе «переливом» результатов в область социально¬
экономических прав, постепенно стала превращаться в неопре¬
деленную задачу — «создание материально-технической базы».
Структурные перекосы в правовой и социальной системах об¬
щества, все более хромающего на «личностную» ногу, заведомо
несли серьезные внутренние ограничения развития самой эко¬
номики. Поэтому наращивание экономического потенциала,
связанное с ограничениями, всевозможными лишениями, на
которые люди себя сознательно обрекли ради лучшей жизни
завтра, вело не только к росту конкретных показателей — уве¬
личению количества строек, введенных в строй предприятий,
объема выпущенной продукции, но и к объективному сниже¬
нию интеллектуально-духовной насыщенности этого роста, что
имело далеко идущие негативные последствия для стабильно¬
сти страны и эффективности ее социально-экономической и
правовой системы. В этом смысле неудивительно, что во мно¬
гом были утрачены даже некоторые классические буржуазно¬
демократические ценности, т. е. при очевидных социально-эко¬
номических достижениях правовая система, лишившись чело¬
веческого системообразующего начала, не могла перевести их в

278
Глава V. Личность в российской правовой системе
реальные благосостояние, морально-психологическое равнове¬
сие, в традиции собственной национальной культуры.
Для нивелировки этого факта многие неизбежные продукты
неэффективной экономики были объявлены «преимуществами
социалистической практики». Так, уравнительность зачастую
представлялась как обеспечение социального равенства, низкая
трудовая и технологическая дисциплина маскировалась «гаран¬
тиями» трудовых прав, неудовлетворительная производитель¬
ность труда — гарантированностью заработка и социальной по¬
мощи. Это была своеобразная, разрушающая личность плата за
экономические и политические деформации.
Политическая и правовая реформы стали, таким образом,
насущной необходимостью. Преобразование института прав че¬
ловека оказалось ключевым вопросом реорганизации всей пра¬
вовой системы.
2.	Права человека в свете специфики
российской правовой системы
Какая концепция прав человека адекватна российской пра¬
вовой культуре? На основе каких ценностей в этой сфере долж¬
на развиваться отечественная правовая система? Эти вопросы
не предполагают простых и очевидных ответов, как может по¬
казаться на первый взгляд. Россия уже не раз воспринимала и
меняла методологические подходы к проблемам правового ста¬
туса человека, соотношения его с государством, властью, обще¬
ством. Рецепция той или иной доктрины прав личности —
чрезвычайно ответственное дело: от ее характера во многом
зависит методологическая ориентация законодательного регу¬
лирования важнейших областей общественной жизни и пер¬
спективы развития всей правовой культуры.
В нашей общественной науке классовый подход к правам
человека довольно быстро сменился доктриной «нового гума¬
низма» — прав человека как общечеловеческих ценностей. Ес¬
тественно-правовая доктрина стала конституционной основой
российской теории прав человека.
Идеалом такого подхода выступает общество, «где человек
станет самоцелью социального развития», где «утверждается
приоритет человека во всем: экономике, политике, духовной
сфере» и где «он не средство, а самоцель истории». Правда, как
и раньше, «для того, чтобы он (человек) в это поверил, необхо¬

2. Права человека и специфика российской правовой системы
279
димо изменить и его бытие, и его сознание. И нет задачи слож¬
нее и важнее, — пишет академик И. Т. Фролов, — реализация
ее означала бы вступление цивилизации в новую эру — истин¬
ного Ренессанса Человека разумного и гуманного»1.
Естественно-правовая доктрина — несомненный шаг вперед
нашей теории в познании проблематики человека, в том числе
ее юридического аспекта. Однако, как и классовый подход,
«общечеловеческий гуманизм» имеет существенные методоло¬
гические недостатки в трактовке прав человека.
Методология «суверенизации» личности ведет к устранению
ее смыслообразующей проблематики: за априорной и внекон-
кретной человеческой ценностью теряется, становится излиш¬
ним вопрос о смысле человеческого существования, о всем
том, что делает человека личностью, что выделяет его не только
из стада биологических особей, но из среды бездуховных, амо¬
ральных, преступных людей, забывших долг, совесть, право2.
Права человека — не абстрактное понятие. Оно суть катего¬
рии морали, человеческого духа, культуры, которая имеет кон¬
кретный смысл в социально-экономическом, культурно-исто¬
рическом, нравственном измерениях общества.
Человекоцентристский гуманизм — один из вариантов ухода
от живого человека, традиция формально-позитивистского ис¬
толкования сущности права и правопорядка. Это традиция за¬
падного капитализма, его этической системы.
Смысл человека не может заключаться в нем самом. Под¬
линное раскрытие человеческого в человеке наступает именно
с момента его самоотречения от узких личных интересов, со¬
вершения подвига во имя общего блага, т. е. всего того, чему
эта методология дает лишь идеологическое истолкование.
Прогресс личности никогда не совершался под лозунгами
абстрактного величия и самоценности человека. Наоборот, это¬
му прогрессу всегда сопутствовала какая-либо идея социально¬
го блага общества, народного счастья, дававшая социуму цель,
в том числе божественную, высшую духовную, а конкретным
людям — смысл их жизни.
По поводу сущности человека весьма глубокие замечания
сделаны В. Франклом, который пишет: «...Не только фрустра-
1	Фролов И. Приоритет человека // Правда. 1991. 7 янв.; Он же. О человеке
и гуманизме. М., 1989.
2	О правовой «суверенизации» личности см.: Матузов Н. И. Актуальные
проблемы теории права. Саратов, 2003. С. 463—480.

280
Глава V. Личность в российской правовой системе
ция низших потребностей порождает вопрос о смысле, но и
удовлетворение низших потребностей, в частности, в “общест¬
ве изобилия” ... Мы встречаемся здесь с феноменом, который я
считаю, — продолжает В. Франкл, — фундаментальным для по¬
нимания человека — с самотрансценденцией человеческого су¬
ществования! За этим понятием стоит тот факт, что человече¬
ское бытие всегда ориентировано вовне на нечто, что не явля¬
ется им самим, на что-то или на кого-то: на смысл, который
необходимо осуществить, или на другого человека, к которому
мы тянемся с любовью. Чем больше он отдает себя делу, чем
больше он отдает себя своему партнеру, тем в большей степени
он является человеком и тем в большей степени он становится
самим собой. Таким образом, он, по сути, может реализовать
себя лишь в той мере, в какой он забывает про себя, не обра¬
щает на себя внимания»1.
Обращая смысл своего существования на себя как отдельно¬
го, изолированного индивида, человек лишается высших кри¬
териев своей адекватности. В чем эти критерии: в самоценной
свободе для потребления, для корыстного эгоизма?
Конечно, человек нуждается в правах, защите своей лично¬
сти от произвола государства и его институтов: необходимость
такой защиты не вызывает сомнений ни с какой точки зрения.
Речь в данном случае идет о другом — о типе соотношения об¬
щества и личности, о методологическом подходе к статусу че¬
ловека, ориентации либо на его эгоистические, индивидуали¬
стические интенции, либо социальные, альтруистические ха¬
рактеристики.
Полагаю, что природе человека в большей мере отвечают
последние. Более того, именно они ближе всего русскому
смыслу гуманизма, в том числе его юридико-нравственной тра¬
диции.
В ситуации расщепления духовной идентичности правовой
системы XVIII—XIX вв. гуманизм русского права, присущий
последнему «по историческому определению», все более утра¬
чивал системное, концептуальное выражение в правовом регу¬
лировании. Институт защиты и обеспечения прав человека —
закономерный элемент русской правовой культуры: он имеет в
России весьма глубокие стилевые и этноментальные основа¬
ния. Эти основания, однако, постепенно забивались наносами
1 Франкл В. Указ. соч. С. 29—30.

2. Права человека и специфика российской правовой системы
281
позднейшей политико-идеологической рецепции, установками
на западную конструктивизацию и «персонализацию» челове¬
ческого измерения отечественной правовой системы. Такая по¬
литика не учитывает исконной человеческой природы нашего
права и не способна привести к эффективному обеспечению
прав личности. Корни кризиса юридической и политической
защиты человека, который сопровождал Россию особенно ост¬
ро в XX в., лежат в утратах целостной связи духовной природы
российского правового мира с механизмами жизнедеятельности
людей. Лозунговость и морализаторство советского права были
во многом лишь аберративным выражением фундаментальной
для нашего права экзистенциальной природы, нуждающейся не
в устранении и замене инокультурным принципом рационализ¬
ма с его индивидуалистическими правовыми «панцирями»
граждан, а в поисках адекватной России концепции правового
статуса личности.
В русском праве положение личности имеет традиционное,
«неоклассическое» решение. Русское право не знает понятия
индивидуального в западном значении индивидуализма, на что
давно и подробно обращалось внимание в философской и пра¬
вовой литературе. В правоведении принято в соответствии с ев¬
ропоцентристскими традициями усматривать в невыраженно-
сти личностной автономии коренной недостаток нашей поли¬
тико-правовой культуры. Между тем ограниченность западного
индивидуализма стала уже одной из причин кризиса западного
экономического уклада1. Кроме того, как отмечает Д. Лал, «со¬
временное понятие “прав” даже в рамках западных космологий
появилось довольно поздно, и, хотя оно связано с индивидуа¬
лизмом, который привел к уникальной траектории развития
Запада, в этом понятии нет ничего универсального. Точно так
1	«Адам Смит полагал, — отмечает один из ведущих современных амери¬
канских экономистов Дж. Стиглиц, — что, преследуя свои интересы, индиви¬
дуумы, как правило, служат интересам общества в целом. Эта гипотеза весьма
соблазнительна, и иногда она действительно оправдывается, однако слишком
часто этого не происходит. Несовершенная информация дает некоторым людям
возможность действовать способами, позволяющими им наживаться за счет
других, причем именно тех, которых они были призваны обслуживать... Централь¬
ной проблемой современных экономик, — пишет автор, — является задача
обеспечения совместимости интересов — построения структуры стимулирова¬
ния, побуждающей агента с большей вероятностью действительно представлять
интересы того, кто по праву является его клиентом» (Стиглиц Дж. Ревущие де¬
вяностые. Семена развала. Пер. с англ. М., 2005. С. 220).

282
Глава V. Личность в российской правовой системе
же нет ничего универсального в эгалитаризме, который ограни¬
чен религиями, появившимися среди южных кочевников древ¬
них цивилизаций. Даже демократия не является необходимым
условием развития»1.
Полнота индивидуального достигается лишь в обретении его
целостности с общественным, социальным. Только в этом зна¬
чении право есть выражение некоего высшего начала. Россий¬
ское право не может быть самоцельно, самоценно и индиви¬
дуалистично, оно традиционно надындивидуально и потому
служит опосредующим средостением между человеком и право¬
порядком.
Замечательно, что надындивидуализм русского права пере¬
кликается с идеей древнерусского искусства, в частности ико¬
нописи, наиболее точно олицетворяющей глубинный дух оте¬
чественного права. «Архитектурность иконы выражает одну из
центральных и существенных ее мыслей, — пишет Е. Н. Тру¬
бецкой. — В ней мы имеем живопись по существу соборную; в
том господстве архитектурных линий над человеческим обли¬
ком, которые в ней замечаются, выражается подчинение чело¬
века идее собора, преобладание вселенского над индивидуаль¬
ным»2.
Русской правовой культуре присущ иной путь «очеловечива¬
ния» государства и права. Он состоит не в возвышении и обо¬
жествлении личности как отдельного индивида в ее эмпириче¬
ской обыденности, а в элиминации всего быто-человеческого в
пользу возвышенно-человеческого, наполнении последнего бо¬
жественным (либо иным одухотворенным) смыслом. Этот
смысл не обязательно тождество коллективного или односто¬
ронне национального, но это никогда не диктатура личности,
не суверенитет отдельно-индивидуального в его мирском, узко¬
корыстном и потребительском понимании.
В этом, вероятно, заключается специфика стиля русского
правового гуманизма: в своеобразных нюансах, примешиваю¬
щихся в русской юридической культуре к пониманию прав че¬
ловека. Индивидуальность в русском праве — это личностное
преломление тотального жизненного правопорядка. Только в
их единении существуют права человека. Права человека, ис-
1	Лал ДУказ. соч. С. 207.
2	Трубецкой Е. Н. Умозрение в красках. Вопрос о смысле жизни в древне¬
русской религиозной живописи. С. 24.

2. Права человека и специфика российской правовой системы
283
толкованные как человекоцентризм, есть отказ от традиции
русского права, русской гуманистической идеи.
В русской правовой культуре категория личной свободы оз¬
начает прежде всего обретение духовного смысла человека.
Свобода — это подлинная духовность, а не запреты и дозволе¬
ния экономического и политического поведения, не объем стя¬
жательной правоспособности.
«Человек действует наперекор телесно-психическим состоя¬
ниям и социальным обстоятельствам, — пишет В. Франкл, —
в каждое мгновение своей жизни человек занимает позицию по
отношению как к природному и социальному окружению, к
внешней среде, так и к витальному психофизическому внутрен¬
нему миру, к внутренней среде. И то, что может противостоять
всему социальному, телесному и даже психическому в челове¬
ке, мы и называем духовным в нем. Духовное, по определению,
есть свободное в человеке»1.
Персонализация, десоциализация, денационализация, пере¬
вод личности в планетарное и внеисторическое измерения ве¬
дут к новому выхолащиванию прав человека. Россия, к сожале¬
нию, еще раз доказала это своим пореформенным периодом.
Прогресса личности невозможно добиться, поставив человека в
центр мироздания, объявив его «целью права», «исходным
пунктом инфраструктуры власти» и т. п.
Строительство правового государства в России, реформа
правовой системы проходят в условиях глубокой ошибочности
политического и социального решения фундаментального для
этих процессов вопроса о новом соотношении общества и лич¬
ности, основанном на индивидуализме личности, новой кон¬
цепции обеспечения прав человека.
Принцип взаимной ответственности личности и государства,
затем — суверенитета личности по отношению к государству,
сейчас — автономизации личности, завоевания ею неприкосно¬
венного пространства в виде индивидуалистической резервации
не могут стать методологической основой (в этом аспекте) ре¬
формы российской правовой системы.
Правовая система России должна ориентироваться на обре¬
тение человеком полноты своих социальных и юридических
характеристик, которые достижимы лишь при следующих ус¬
ловиях.
1 Франкл В. Указ. соч. С. 111—112.

284
Глава V. Личность в российской правовой системе
Во-первых, признание того, что становление личности, пол¬
ноценное обеспечение ее прав возможны только в рамках опре¬
деленного общества, конкретного культурного пространства, с
которым эта личность идентифицируется. Неповторимость ин¬
дивидуальности обнаруживает себя именно в той роли, кото¬
рую играет человек в целостном общественном организме.
«Смысл человеческого индивида как личности трансцендирует
его собственные границы в направлении к сообществу: именно
направленность к сообществу позволяет смыслу индивидуаль¬
ности превзойти собственные пределы»1.
Не может быть речи об утилитарной автономизации лично¬
сти от общества, ведущей к правовой «милитаризации» послед¬
него, наращиванию изощренных технизированных юридиче¬
ских средств для борьбы людей с социальностью, государствен¬
ностью, друг с другом. Начавшуюся в XVIII в. своеобразную
гонку формально-юридической вооруженности человека необ¬
ходимо приостановить. Она не ведет к повышению уровня
безопасности граждан, к их интегрированности в российскую
юридическую культуру. На старом пути правового рационализ¬
ма неизбежно новое отчуждение человека — от государства,
власти, собственности, смысла жизни.
Во-вторых, необходимость признания, что общественная,
коллективистская сущность человека нерасторжима с его инди¬
видуальностью. Индивидуальность возможна только через со¬
циальность, и наоборот — коллективизм немыслим без инди¬
видуальности людей. Защита индивидуальности — важнейший
приоритет правовой системы, но эта защита возможна только в
пределах и целях достижения человеком подлинного общест¬
венного статуса. Поэтому не может быть речи ни о каком про¬
тивопоставлении индивидуального общественному, воспевании
абстрактно-индивидуалистического, создании для него юриди¬
ческих стимулирующих режимов и механизмов. На этом пути
правовая система зайдет в тупик именно в сфере обеспечения
прав человека, когда столкнется с торжеством низменных стра¬
стей в таких масштабах, которые не будут в состоянии контро¬
лировать никакие формально-юридические ее установления и
учреждения.
1 Франкл В. Указ. соч. С. 198.

3. Политика в области прав человека
285
Не абстрактное расширение всевозможных «прав», «закон¬
ных интересов», «льгот», «преимуществ», «статусов» и привиле¬
гий по принципу «чем больше — тем человеку лучше» (что в
жизни фактически ведет к обратному результату), а такой тип
правового статуса, который имеет социальный вектор и кото¬
рый не есть аморфная конгломерация формальных прав; такой
вектор, в котором личность приобретает свои духовные, соци¬
альные, неповторимо индивидуальные характеристики.
3.	Политика в области прав человека
как фактор совершенствования правового регулирования
в современной России
Политика в области прав человека должна получить статус
принципиально важного начала в разработке экономического,
государственно-правового, социального и международного кур¬
сов России.
Замена этой политики возвышенными конституционными
декларациями ведет к утрате внутренних связей государства в
социально-экономических и правовых вопросах. Права челове¬
ка в таком случае превращаются в общественном сознании,
особенно в сознании политической элиты и технократов раз¬
личных рангов, в своеобразный идеологический фетиш, кото¬
рому все вроде бы отдают дань, но не берут в расчет в качестве
серьезного фактора при принятии конкретных решений. Это
ведет к реализации общественных закономерностей стихий¬
ным, зачастую болезненным путем, когда проблемы человека
устанавливают самые неожиданные взаимосвязи с принимае¬
мыми мерами.
Политика в области прав человека должна вести к новому
качеству правовой защищенности людей. Это связано с изме¬
нениями не только законов, а прежде всего политико-юридиче¬
ской деятельности в стране и ее правовой культуры. Сейчас
главную опасность представляют не отдельные, пусть даже
многочисленные нарушения прав человека в уголовно-граж¬
данском судопроизводстве (которые сами по себе серьезны), а
массовые факты дискриминации социальных прав граждан,
фактическое движение по иному, чем это диктуется развитием
национальной правовой культуры, пути в обеспечении право¬
вой жизнедеятельности людей. Нужно устранить новый страте¬
гический дисбаланс в соотношении государства и личности.

286
Глава V. Личность в российской правовой системе
Постановка вопроса об абстрактной приоритетности лично¬
сти, ее суверенитете — принципиальный недостаток методоло¬
гии нового поколения законодательства о правах человека.
Приоритет личности ведет к еще большему вытеснению чело¬
века из социальной области экономики, культуры. Данная по¬
становка не учитывает того фундаментального факта, что лич¬
ность не терпит абстрактно-самоценного подхода, что человек
не «запрограммирован» на человеческое, он может нести самые
бесчеловечные и антикультурные приоритеты, иметь самые
бездуховные интересы и потребности: они также по-своему
«человечны» и способны стать широко распространенными.
Однако заключенная в рамки и нормы личность деградирует,
даже будучи объектом возвеличивания и преклонения. Вместе
с ней расцветает и порок, который разрушает саму сущность
права.
При таком подходе увеличивается вероятность подмены гу¬
манизма его квазисоциальными заменителями. Критериями са¬
моценного «прогресса» личности могут, в принципе, выступать
самые примитивные, потребительские определения существо¬
вания человека, что ведет к глубокому релятивизму, выхолащи¬
ванию социального смысла гуманизма, размыву нравственно¬
духовных основ жизни общества.
Неудивительно, что наши надежды на то, что принятие этой
системы воззрений приведет к укреплению социального статуса
людей, не только не оправдались, но и вызвали новые серьез¬
ные угрозы человеческому существованию: отчуждение челове¬
ка от культуры, рост бездуховности, культ насилия, порногра¬
фии, вещизма, утрата ориентиров в жизни, обострение синдро¬
ма равнодушного, бюрократического отношения к конкретной
личности. Все это не случайно и отнюдь не есть временные
трудности переходного периода. «За экономическими и быто¬
выми тяготами мы не замечаем или не отдаем себе отчета, —
пишет В. Белоцерковский, — что хуже этих тягот сделалось те¬
перь правовое положение рядового человека, и в случае пре¬
словутой стабилизации оно уже не изменится к лучшему...
Надо ясно осознавать, что в этих условиях при любой эконо¬
мической стабилизации положение большинства рядовых граж¬
дан будет значительно хуже, чем в доперестроечные времена,
хотя тогда казалось, что хуже быть не может. Но в те времена у
властей существовали все-таки какие-то обязательства перед
“трудящимися”, сложившиеся правила и нормы поведения по

3. Политика в области прав человека
287
отношению к ним, на “запросы и жалобы” людей, на “сигналы
прессы” полагалось как-то реагировать, партийная власть в
этом деле контролировала государственную, профсоюзы. Те¬
перь же (и в перспективе) рядовым людям некуда и некому жа¬
ловаться, неоткуда ждать помощи и пощады. Если раньше у
людей не было прав, но у очень многих были те или иные льго¬
ты и привилегии, то теперь и отныне нет и не будет ни того, ни
другого. Все решают и будут решать только деньги и власть, об¬
ладание тем и (или) другим. Есть деньги у гражданина — есть у
него и “права человека”, и законы с конституцией, и суды в его
защиту, нет денег — ничего нет»1.
Эта констатация весьма точно отражает суть перемен, про¬
исходящих в фактическом правовом статусе граждан России.
При значительном «уровне производства» правового мате¬
риала личность у нас все более оголяется именно юридически.
Будучи весьма ограничена собственными правовыми возмож¬
ностями (в том числе по материальным причинам) и ощущая
отчуждение своих официальных защитников (суда, прокурату¬
ры, МВД), она все более юридически «невротизируется». Обра¬
зуется питательная почва для расцвета правового ригоризма,
самых невежественных юридических предрассудков, в чем час¬
то склонны усматривать изъяны правового воспитания. Между
тем — это сигналы глубоких неблагополучных процессов в ре¬
альном правовом статусе человека. Именно такую природу
имеют факты образования неформальных (в том числе тайных)
молодежных организаций по «привлечению к ответственности
богачей», уродливо-националистические формы борьбы за со¬
циальную защиту и справедливость, прямые погромы правоох¬
ранительных органов в неотягощенной экстремизмом глубинке
(г. Моршанск Тамбовской обл.) и т. д.
Пока данную ситуацию точнее науки чувствует повседнев¬
ный человеческий опыт, сигнализирующий о странном, расхо¬
дящемся с духом времени понижении уровня правовой защи¬
щенности. Растут бюрократизм (поток жалоб в центральные
органы не уменьшается), организованная преступность (возни¬
кают явления кооперации и стихийной инициативы по борьбе
с ней), социальные невзгоды (безработица, политический экс¬
тремизм, успех социальной и политической демагогии и т. д.).
1 Новая ежедневная газета. 1994. 11 июня.

288
Глава V. Личность в российской правовой системе
Эти и подобные явления распространяются и требуют соответ¬
ствующего концептуального анализа.
Как писал В. П. Зинченко, член редколлегии журнала «Че¬
ловек» — издания, поставившего в свое время задачу представ¬
ления вневременных, абсолютных параметров феномена чело¬
века: «Если в свое время у нас появилась какая-то надежда на
то, что человек станет в центре нашего общественного разви¬
тия, то сейчас создается впечатление, что он опять никому не
нужен. Человек все-таки остается прилагательным»1.
Сочувствуя неудовлетворению автора, нужно задуматься о
причинах данного явления. Полагаю, что они — в переводе че¬
ловеческой проблематики, в том числе правового ее аспекта, в
абстрактно-общечеловеческую, декларативно-законодательную
плоскость, где либерально-демократические трактовки прав
вытеснили конкретно-культурные, социальные, политические,
национально-исторические их характеристики.
Проблемы Человека должны быть в центре внимания права.
Но не через методологию формальной приоритетности, а через
достижение максимальной полноты личности во всех измере¬
ниях — социально-экономическом, нравственном, религиоз¬
ном, культурно-историческом. Человек — цель общества, но в
то же время и его средство. Других средств у общества нет. Че¬
ловек — это средство достижения счастья, которое приходит не
от абстрактного (животного) удовольствия и блаженства, а от
чувства выполненного долга, поставленной цели, от самопо¬
жертвования во имя других, во имя высшего блага.
«В норме наслаждение никогда не является целью человече¬
ских устремлений, — пишет В. Франкл. — Оно является и
должно оставаться результатом, точнее, побочным эффектом
достижения цели. Достижение цели создает причину для сча¬
стья. Другими словами, если есть причина для счастья, счастье
вытекает из нее автоматически и спонтанно. И поэтому неза¬
чем стремиться к счастью, незачем о нем беспокоиться, если у
нас есть основание для него. Более того, стремиться к нему
нельзя. В той мере, в какой человек делает счастье предметом
своих устремлений, он неизбежно делает его объектом своего
внимания. Но тем самым он теряет из виду причины для сча¬
стья, и счастье ускользает»2.
1	Зинченко В. П. Как живешь, «Человек»? // Правда. 1991. 12 мая.
2	Франкл В. Указ. соч. С. 56.

3. Политика в области прав человека
289
Эти методологические посылки нуждаются в переводе на
язык конкретных законодательных решений по реформирова¬
нию института прав человека в современной России. Какие
приоритеты здесь наиболее необходимы? Многое на законода¬
тельном уровне уже сделано: записано, закреплено, юридиче¬
ски гарантировано. Перечень прав и обязанностей граждан со¬
держит Декларация прав человека и гражданина Российской
Федерации и ныне действующая Конституция России. С уче¬
том следующих этапов развития правовой системы необходи¬
мо концептуальное продолжение социальной линии прежнего
законодательства, восстановление российской культурной тра¬
диции прав человека, аккумулирование отечественного и зару¬
бежного опыта их обеспечения. Было бы целесообразно вклю¬
чить в законодательство прямые гарантии личных и политиче¬
ских прав, сформулировать принципы юридического статуса
человека в условиях научно-технического прогресса, новой си¬
туации в среде обитания, в межнациональном общении. К со¬
жалению, Конституция не стала непосредственно применяе¬
мым актом в сфере прав человека, задающим необходимую
динамику всем выходящим на человека отраслям правового
регулирования. Нуждаются в правовом обеспечении не только
права человека, но и права народов, что позволит сочетать
права личности с культурно-национальными правами наций,
народностей, что вовлекло бы в современный юридический
оборот опыт пореформенного периода по решению межнацио¬
нальных проблем.
В связи с этим институт прав человека смог бы получить
практическое развитие в следующих направлениях:
—	новая структурная политика в области прав человека —
приоритет личной и социальной защищенности, охрана наибо¬
лее уязвимых сфер жизнедеятельности, уточнение границ
прежних предметов регулирования;
—	юридическая диверсификация некоторых традиционных
прав человека (на труд, образование, личную собственность
и т. д.) в русле новой социальной экономической стратегии, с
учетом неблагоприятных технологических и природных факто¬
ров;
—	разработка современной концепции социально-правового
гарантирования, преодолевающей формализм гарантий и ис¬
ключающей иждивенчество;

290
Глава V. Личность в российской правовой системе
—	создание юридической концепции свободы слова и ин¬
формационного обеспечения человеческого существования не
только с точки зрения свободы выражения мнений, но и охра¬
ны чести, достоинства, защиты от манипулирования сознани¬
ем; обеспечение доступа к органам власти и управления, к ин¬
формации об их функционировании;
—	уточнение института правовой ответственности на основе
ее гуманизации и подлинной индивидуализации;
—	возрождение юридических форм классовой защищенно¬
сти и развитие прав классов — рабочих, крестьян, а также ин¬
теллигенции (ученых, деятелей искусства и т. д.) на основе
закрепления соответствующих прерогатив, разработки гарантий
социальным группам;
—	проведение новой международной политики защиты и со¬
трудничества в области прав человека.
В рамках этих и иных направлений представляется жела¬
тельной выработка конкретных программ развития прав чело¬
века, например: «Гражданские и политические права человека»,
«Социальные права и социальные гарантии», «Защита семьи и
прав детей», «Экологические права» и т. д. Подчеркнем, что
речь идет о сквозных юридических программах надведомствен-
ного характера, разработку которых могла бы координировать
Российская академия наук.
Права человека и развитие политической системы. Демокра¬
тизация политической системы в России продолжает оставать¬
ся нереализованной задачей. Этот процесс принесет социально
ценные результаты при условии одновременного обеспечения
ряда относительно новых аспектов прав личности. Активизация
политических институтов возможна при реальном развитии
гражданских и политических прав и свобод, отказе от принци¬
па вторичности личности по отношению к политической вла¬
сти и образа «благодетеля» (государства-партии).
Нужно, однако, избегать и другой крайности. Главный не¬
достаток существовавшей политической системы поначалу ви¬
делся (в том числе и автору настоящей работы) в том, что чело¬
век был фактически не субъектом социально-политического
процесса, а объектом заботы государства и тесно связанных с
ним общественных организаций. Сейчас, вероятно, необходимо
признать, что такое покровительство вполне может и должно
быть совмещено со свободой и ответственностью личности.

3. Политика в области прав человека
291
В настоящее время требуется поиск культурно-конкретного для
России соотношения личности — государства — экономики.
Сегодня основным направлением развития политической
системы является обеспечение участия граждан в периодиче¬
ских выборах. Такое участие предполагает развитие традицион¬
ных западных политических структур. Но мы не достигли этого
уровня, еще предстоит вернуть людям доверие к избирательно¬
му процессу. В политической системе процветает государствен¬
ный протекционизм, в результате чего нарастает отчуждение
людей от власти. Не развиты и слабо представлены социальные
отношения чисто человеческого, неформального характера на
уровне местного самоуправления, которое предельно политизи¬
ровано. Институты самоуправления, к которым личность преж¬
де всего чувствует свою принадлежность и которые связаны
главным образом с понятиями профессии, национальности и
региона, необходимо освободить от коррумпированной полити¬
ческой бюрократии.
На мой взгляд, следует вернуться к серьезным проработкам
социального подхода к обеспечению экономических, социаль¬
ных и политических прав. Это не восстановление старых идео¬
логических схем и тем более не возвращение к деформациям
прошлых лет, а необходимость выстраивать политику, имея в
виду человека как главную ценность и конечную цель этой по¬
литики.
В мире постепенно складываются тенденции перехода к но¬
вому уровню регулирования прав человека, когда на смену обо¬
соблению правового статуса абстрактной личности и связанной
с этим психологизации правовых явлений приходит регулиро¬
вание на основе подлинно социальных характеристик человека
как члена того или иного класса, той или иной социальной или
территориальной общности. Символично, что именно на таких
понятиях, как «социально-экономические права», «классовые
гарантии», «национальный суверенитет», «гуманизм», т. е. всем
том, без чего немыслима реальная защищенность отдельной
личности, потерпела неудачу чисто либеральная трактовка рос¬
сийских реформ. Все это — невыдуманные закономерности
отечественного правового мира, на их возрождение и должны
быть направлены усилия.
Необходимо восстановить практику защиты людей как пред¬
ставителей определенных трудящихся классов, во многом утра¬
ченную в нормах современного законодательства. У нас сильно

292
Глава V. Личность в российской правовой системе
обезличен статус рабочего, а особенно — крестьянина, что ка¬
тастрофическим образом сказалось на производственных отно¬
шениях. Крестьянство веками боролось за свои классовые пра¬
ва, но есть ли в нашем законодательстве нормы, защищающие
его? Даже политические партии, возникшие в пореформенный
период для выражения интересов этой социальной группы, вы¬
давлены с политической сцены. Это убогая политика, подры¬
вающая реальные политические права граждан. Крестьянам не¬
обходимо в русле своего нового статуса гарантировать такие
права, которые исключали бы отделение работника от средств
производства, от земли.
Сегодня нужно, чтобы экономический уклад не только спо¬
собствовал росту производительности труда, но и воспроизво¬
дил бы человеческие отношения, особый пласт культуры, ис¬
конно связанный с данной сферой социальной жизни. Содейст¬
вовать развитию национальной культуры главным образом
средствами восстановления исторической памяти народа недос¬
таточно, необходимо создание и правовое поддержание меха¬
низмов воспроизведения культурных биоценозов, жизнь кото¬
рых вызовет потребность в постоянной рефлексии человеческо¬
го бытия. Все это невозможно без юридической включенности
личности в воспроизводство своей экономической и политиче¬
ской организации.
Координации требуют права личности и права народа. Без
их продуманной связи реализация прав народа, например на
культурное самоопределение, может не дойти до конкретной
личности и даже обернуться ей в ущерб. Право на самоопреде¬
ление всего народа следует дополнить аналогичным правомо¬
чием отдельного человека. Отсутствие такого баланса на лично¬
стном уровне, как показывает практика, чревато ущемлениями
свободы выражения мнений, выбора языка, профессии и т. д.,
т. е. ведет в конечном счете к подрыву народного суверенитета.
Права народов существуют для наиболее полного обеспечения
прав составляющих их людей, а не наоборот. Характерно, что
национализм и религиозный фанатизм находят наиболее пита¬
тельную почву именно в странах с нерешенными проблемами
прав человека. Важный путь борьбы с национализмом — это
укрепление статуса личности, создание надежных гарантий ее
защиты, развитие социально-правовой культуры. Национализм
питается стертостью человеческой индивидуальности, психоло¬
гией доминирования родовой принадлежности, редукцией мно¬

3. Политика в области прав человека
293
гообразных человеческих прав к нескольким требованиям. Это
аномальная, наиболее доступная находящемуся на невысоком
культурном уровне общественному сознанию форма борьбы за
права человека. Не находя естественного выхода в правовых
институтах, она ведет в конечном счете к утрате предмета сво¬
его поиска — человеческих (в том числе и национальных) цен¬
ностей. Страны, обеспечившие хотя бы буржуазно-демократи¬
ческий уровень прав личности, меньше сталкиваются с экстре¬
мистскими формами национализма.
Некоторые экономические аспекты прав человека. Сложность
взаимодействия экономической и правовой сфер состоит в том,
что экономика в известной мере детерминирована объемом и
характером прав ее субъектов, в том числе потребителей. В этом
плане экономическая стратегия представляет собой своеобраз¬
ный раздел прав человека. Экономические закономерности
опосредованы многообразной гаммой культурных, правовых,
национальных факторов, которые «переплавляют» ее законы в
конкретное поведение человека. Наиболее глубокий массив
кризисных явлений в экономике и социальной сфере залегает в
структурах отношений между людьми. Важнейшие из них — от¬
ношения собственности.
Включение личности в отношения собственности пошло в
основном по частному пути, в рамках которого возрождение
экономического статуса человека стали напрямую связывать с
его ролью собственника средств производства, участием в при¬
ватизации предприятий и т. д. Существуют, однако, иные пути
обеспечения этого статуса. Один из них — укрепление правово¬
го положения потребителя, совершенствование соответствую¬
щего юридического института. Необходимо учитывать, что
большинство людей никогда не станут предпринимателями. Ре¬
альным социальным содержанием должны наполниться инсти¬
туты, гарантирующие жизненный уровень населения, его тру¬
довые отношения.
В совершенствовании нуждается и комплекс прав человека
как участника общественного производства. Необходима пра¬
вовая диверсификация субъективного права на труд с учетом
таких интересов личности, как использование более «человеч¬
ных» технологий, устранение изматывающих и отупляющих ре¬
жимов труда, экологическая защита и т. д. Здесь право должно
задавать определенные стандарты производству. Требует уточ¬
нения право на профессиональную подготовку и переподготов¬

294
Глава V. Личность в российской правовой системе
ку с учетом возрастающей безработицы. Там, где экономиче¬
ская необходимость, новые технологии сопровождаются высво¬
бождением работников, право должно служить сочетанию
экономической эффективности с социальной защищенностью.
Необходимо наращивать юридические средства адаптации лю¬
дей к побочным продуктам рыночной экономики, соответст¬
вующие социальные программы, которые, однако, не должны
тормозить действие экономических стимулов к труду.
Экономические и правовые механизмы сегодняшнего дня
должны гарантировать не только достигнутый, но и более вы¬
сокий уровень свободы и не использоваться для лишения лю¬
дей принадлежащих им социальных, гражданских и политиче¬
ских прав.
Права человека и семья. В законодательной и правопримени¬
тельной повестке обеспечения прав личности в России прин¬
ципиально важны вопросы поддержки и развития семьи. Необ¬
ходимо вернуться к статусу ее членов, защищенности женщи¬
ны, фактически заново создать институт прав ребенка. Более
того, в условиях бурного развития науки необходима правовая
защищенность человеческой природы, сохранности генофонда
и его нормального развития. Возможно, речь идет о создании в
этом плане новых ответвлений субъективных прав.
Новый этап правового регулирования вызывает необходи¬
мость и новых подходов к вопросам гарантий, образующих осо¬
бый механизм правовой системы1. Пока проблема социально¬
правовой защищенности видится довольно механически: чем
дальше развивается общество, тем шире сфера действия права
вокруг человека. Между тем здесь не все просто, правовая за¬
щищенность имеет закономерности, пределы и не терпит шаб¬
лонного подхода. Если в сфере охраны личной свободы, граж¬
данских, политических и ряда социальных прав, действительно,
необходимо наращивать юридические средства защиты лично¬
сти, укреплять ее статус в уголовном, гражданском судопроиз¬
водстве, то в ряде областей социальных отношений правовая
защищенность не должна превращаться в свою противополож¬
ность — тормозящий развитие человека фактор, в безудержное
наращивание юридической инфраструктуры.
1 Подробнее об этом см.: Синюкова Т. В. Юридические гарантии реализа¬
ции прав и обязанностей советских граждан: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук.
Свердловск, 1986; Мордовец А. С. Социально-юридический механизм обеспече¬
ния прав и свобод человека и гражданина. Саратов, 1996.

3. Политика в области прав человека
295
Тенденции такого рода, стимулирующие социальную ин¬
фантильность, утрату активности, уравнительность и иждивен¬
чество, глушение неформальных религиозных регуляторов, к
сожалению, явственно просматриваются в развитии некоторых
отраслей права. Складывается образ идеального регулирования
в виде непробиваемого социально-правового панциря-резерва¬
ции. Помещенный в такой панцирь человек не ощущает воз¬
действий окружающей, прежде всего «неблагоприятной» с точ¬
ки зрения его пассивности среды, оплачивая это потерей внут¬
ренних источников развития — инициативности, творчества,
ответственности. Известная часть общественного сознания ста¬
ла отождествлять гарантии с безответственностью и разгиль¬
дяйством. Именно институт гарантий (точнее, его непродуман¬
ное развитие) был «официальным» источником психологии со¬
циальной уравнительности.
Потребуется, вероятно, новая содержательная и организаци¬
онная инфраструктура обеспечения правовой защищенности
личности — от уже введенных норм о возмещении морального
ущерба до создания как государственной, так и неправительст¬
венной системы контрольных, апелляционных и исследова¬
тельских правовых институтов, независимых от исполнитель¬
ной власти, которые бы сам человек мог привести в действие
согласно своим социальным и юридическим потребностям.
Вместе с государственно-централизованным обеспечением
прав человека, роль которого после демократической реоргани¬
зации остается весьма важной, должны получить развитие регио¬
нальные, профессиональные, индивидуальные, национальные и
иные механизмы правозащитной деятельности, без которых не¬
возможно наращивать необходимый правовому государству
пласт юридической культуры и обеспечивать нормальный режим
работы правоохранительных органов.
Наряду с конкретно-национальной совокупностью прав не¬
обходим, конечно, и международный стандарт прав человека,
который должен быть не конечным идеалом, а исходной точ¬
кой нашего экономического и правового прогресса. Достичь
этого можно путем восприятия всего самого ценного и гуман¬
ного в международном сообществе1. Речь идет о преодолении
отрицательного отношения в нашей судебной системе к теории
1 См., например: Глотов С. А. Конституционно-правовые проблемы со¬
трудничества России и Совета Европы в области прав человека. Саратов, 1999.

296
Глава V. Личность в российской правовой системе
международной правосубъектности индивидов после ратифика¬
ции Факультативного протокола к Пакту о гражданских и по¬
литических правах, который, как и Пакт об экономических, со¬
циальных и культурных правах, получил в силу ст. 15 Консти¬
туции РФ статус внутригосударственного права.
Главное свое преимущество — человечность — отечествен¬
ная правовая культура по-настоящему еще не включила в рабо¬
ту вследствие антисоциальной политики пореформенного госу¬
дарства. Более того, даже решение отдельных злободневных во¬
просов прав личности в российском обществе отнюдь не
приводит к автоматическому, «с сегодня на завтра», прогрессу
экономики и социально-культурной сферы. Это необходимая
предпосылка и конечная цель движения, которая в свою оче¬
редь нуждается в правильном использовании и сопряжении с
другими частями социального целого. Последнее слово за внут¬
ренней природой России, талантом людей и их стремлением к
лучшей жизни, за нашей способностью перевести записанные в
законе права в реальное благополучие и реальное счастье. Пра¬
ва человека — это как бы долгосрочное вложение юридическо¬
го капитала, который наверняка даст политическую, социаль¬
ную и культурную прибыль, но, конечно, не сразу.
Великие революции и реформы знаменовали и определен¬
ный этап в развитии прав человека. В конечном счете их исто¬
рическая значимость определялась уровнем реального прогрес¬
са в правовой и социальной свободе, дававшей мощный им¬
пульс развитию технологии.
Обеспечение прав человека — отнюдь не безопасный путь
общественного развития. Он предполагает весьма высокий уро¬
вень политического профессионализма на всех уровнях соци¬
альной системы, ибо всегда содержит возможность использова¬
ния прав вопреки исходной гуманистической идее. Однако дру¬
гого пути, который бы вел человечество к благосостоянию и
развитию в рамках культурных форм социального прогресса, не
существует. Поэтому важная сейчас «человеческая» задача —
налаживание разнообразных каналов проникновения нацио¬
нальной культуры в правовую систему России. Это необходимо
для выработки навыков самостоятельного мышления народа,
формирования государственно-правового самосознания нации.
Даже самое прогрессивное общественное устройство не может
быть гарантировано от хаоса, если строит планы развития на
«политических технологиях» и в условиях двуличной позиции в

3. Политика в области прав человека
297
области прав человека. Общественное сознание, в котором не
доминирует идея прав личности, часто не способно стать на¬
дежным партнером любой власти.
Новое соотношение государства и личности невозможно
декретировать. Сложившиеся за многие годы экономические и
социальные структуры не позволяют сейчас рассчитывать на
самостоятельность человека в его отношениях с государством.
Для ее достижения потребуется еще долгое экономическое и
правовое развитие. Черты нового правового статуса человека
определятся с необходимой полнотой лишь с течением време¬
ни. К сожалению, надо признать, что наши граждане имеют
пока весьма многогранную беззащитность, до определения под¬
линных масштабов которой мы еще далеки.
В новейшей России появляются все новые угрозы для пер¬
спективы народовластия. Так, люди все чаще становятся объек¬
тами манипуляций, политического надувательства, экономиче¬
ского бандитизма. Многолетнее ограничение информации, ее
селективность катастрофически снизили способность человека
ориентироваться в своей собственной стране, регионе, жизни,
не говоря уже о мире. В этом — наше стратегическое отстава¬
ние, значительно более тяжелое и опасное, чем недостаток тех¬
нологии; реальный фактор реформ, который будет иметь долго¬
временное действие. Поэтому пристальное внимание должны
вызывать информационные права граждан, государственная
политика в этой области, ее способность предотвратить госу¬
дарственное оболванивание человека и фактическое отключе¬
ние его от информации и реального управления страной.
Существует тесная связь между отношением общества к пра¬
вам человека и образом мышления, поведения его членов. За¬
падный мир смог двигаться в сторону социальности, лишь
осознав свои ценности в области прав человека. Россия будет
адекватна себе только на основе своего культурного идеала в
области прав человека. К сожалению, мы долго не испытывали
потребности в концептуальной оценке собственных потенций
гуманизма. Настало время осознать свои человеческие ценно¬
сти, вдохновиться ими и работать на них.

Грустная и гнусная картина. Что за пе¬
чальное племя мы, православные. Не
можем соединиться и действовать в од¬
ном духе и идти к одной цели. Все ин¬
триги, подкупы, недоверие друг к другу.
Император Александр III
Как бы плохо ни пошли дела, простые
люди не политизируются. Женщины
будут выращивать картошку, чтобы
пережить трудные времена, а мужчины
будут пить больше водки, вот и все.
Ш. Уокер «Будет ли еще одна
русская революция?»
(«Индепендент»,
17 февраля 2009 г.)
ГлаваУ1
ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ПРАВОВАЯ
СИСТЕМЫ РОССИИ
1.	Право и политическая власть
Социальным институтом, накладывающим значительный
отпечаток на природу права, является политическая власть. По¬
этому любое исследование правовой системы предполагает вы¬
яснение связей права с этим непременным институтом совре¬
менного общества. От трактовки взаимосвязи права и полити¬
ческой власти во многом зависит и понимание национального
права.
В объяснении характера взаимодействия права и политиче¬
ской власти существует два основных подхода. Краеугольным
положением первого является тезис о тесной связи государства
и права и государственной (политической) власти как непо¬
средственной правообразующей силе. Согласно этой теории ве¬
дущую роль в обеспечении функционирования права играет
деятельность государства. Источником права здесь выступает
политическая деятельность, которая кроме правовой может вы¬
ражаться и в других формах, например организационной. Ло¬
гичным следствием такой позиции является рассмотрение пра-

1. Право и политическая власть
299
ва как государственно-политического регулятора общественных
отношений.
Эту точку зрения на соотношение власти и права долгое вре¬
мя разделяли многие советские юристы, что дало повод Р. Дави¬
ду обнаружить в ней специфическую черту социалистического
правопонимания. «Право, — писал он, излагая советскую кон¬
цепцию, — имеет реальное назначение — служить интересам
тех, в чьих руках находятся рычаги власти в данном обществе.
Оно — инструмент, используемый теми, кому принадлежит
власть и кто распоряжается средствами производства ... Пра¬
во, — разъясняет далее он марксистскую позицию, — это такое
правило поведения, которое в отличие от всех других содержит
принудительный момент, возможность вмешательства государ¬
ства... Нет права без государства и государства без права... Роль
социалистического права состоит не столько в том, чтобы уста¬
новить определенный порядок и принципы решения конфлик¬
та, но прежде всего в том, чтобы служить орудием преобразова¬
ния общества, его движения к коммунистическому идеалу»1.
Таким образом, характерными чертами данного взгляда на
соотношение государственной власти и права являются: 1) ин¬
терпретация функций права через субъекта их реализации, ка¬
ковым выступает государственная власть; 2) производность
правовых функций от деятельности государства, ввиду чего
функциональный источник права следует искать в механизме
генезиса и реализации политической власти; 3) недифференци-
рованность границ правового регулирования, обусловленная
принципом активности права как средства проведения полити¬
ки: где есть политика, возможно и использование права. По¬
этому государству желательно иметь под рукой набор типовых
способов и приемов, которые можно пускать в ход по мере не¬
обходимости для решения социальных проблем. Согласно этой
доктрине роль права на первый взгляд утилитарна — инстру¬
мент политики, но на самом деле — предельно широка, если
рассматривать ее в контексте социальных функций государства
(при ведущей роли в экономике общественной собственности).
Хотя право — лишь инструмент в руках власти, значение его
приближается к величине абсолютной (вариант правового госу¬
дарства?). Однако без инструмента не выполнить никакой ра-
1 Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988. С. 162,
166.

300
Глава VI. Политическая и правовая системы России
боты, а если право к тому же самый лучший, социально цен¬
ный инструмент, понятно, какую роль оно приобретает в реше¬
нии общественных проблем. Неудивительно, что с правовыми
реформами, самим по себе принятием тех или иных норматив¬
ных актов зачастую связывают успех либо неудачу социальных
реформ. Это направление интерпретации связи власти и права
можно условно назвать широким, принимая во внимание роль,
отводимую праву в регулировании общественных отношений,
либо атрибутивным — с учетом трактовки связи права и госу¬
дарства, где право выступает средством (атрибутом) государст¬
венной власти.
Для второго направления в понимании взаимодействия пра¬
ва и государственной власти характерно подчеркивание таких
моментов, как: 1) ограниченность возможностей права в разви¬
тии общественных отношений; 2) обоснование автономности
права по отношению к государству (акцент на негосударствен¬
ной детерминации правовых отношений).
Общее в природе государства и права согласно этой точке
зрения состоит главным образом лишь в одинаковой детерми¬
нированности общественными условиями. В остальном же пра¬
во в известной мере антипод политическому (государственно¬
му) регулированию, и между этими двумя социальными инсти¬
тутами заложено генетическое противоречие, государство и
право олицетворяют различные измерения жизни: государство
опосредует всеобщий интерес (средствами политики), а пра¬
во — это «сфера выражения особых интересов граждан, соци¬
альных общностей, общественных организаций»1. Политиче¬
ские и правовые феномены «разводятся» здесь как явления,
выполняющие разные, к тому же испытывающие объективную
тенденцию к столкновению, социальные роли в общественных
отношениях. «Субстанцией» права, таким образом, выступает
отнюдь не классовая либо некая «общая» воля, разум, идея
и т. д. (в них, скорее, найдет выражение государство, опосре¬
дующее общий интерес граждан), а групповая, региональная,
индивидуальная. Только на этом уровне и возможно, очевидно,
обнаружить собственно правовое начало, только здесь право
реализует свою природу, сдерживая тенденцию к тотальности
(всеобщности) государственной организации общества.
1 Мушинский В. О. Соотношение политики и права в регулировании соци¬
альных интересов // Сов. государство и право. 1988. № 2. С. 8.

1. Право и политическая власть
301
Право при этом выступает не как средство проведения по¬
литики, а как форма реализации социальной автономии раз¬
личных субъектов общественных отношений — предприятий,
организаций, национальных, религиозных сообществ, отдель¬
ных людей, которые только в «таком» праве могут по-настоя¬
щему обеспечить свои интересы. Важнейшая роль права при
этом варианте правового государства — быть ограничителем
политической власти, ставя каждый раз своеобразные вешки,
за которые власть не должна заходить.
Обе теории — оригинальные трактовки взаимосвязи госу¬
дарства и права, они обладают своеобразной внутренней адек¬
ватностью, подмечая важнейшие особенности природы госу¬
дарства и права. Право ближе к структурам общественных от¬
ношений, чем политика, и в этом смысле оно «первичнее».
Весьма важно то, что политика мыслится как средство реализа¬
ции и функционирования права.
Однако узкое видение права безосновательно разъединяет его
с политической властью, отводя власти лишь роль силы, расчи¬
щающей путь праву. Простое перемещение источника природы
права от политической власти в сферу отношений отдельных
субъектов не раскрывает сложной функциональной связи права,
политики и государства. Здесь все тот же линейный тип объяс¬
нения права: трактовка его функций в обществе по субъектам их
осуществления — либо деятельность государства, либо, теперь,
«неполитических» субъектов. Но также, как государство не мо¬
жет быть единоличным автором права, так и растворение права в
фактических общественных отношениях не в состоянии объяс¬
нить процесс становления правопорядка. Известно, например,
что под влиянием фактических, деформированных обществен¬
ных отношений аномальная социальная практика становилась
нормой жизни целых ведомств и регионов.
Отмеченные два подхода к пониманию соотношения власти
и права имеют свои социальные предпосылки-корни, в том
числе в рамках каждого конкретного общества. Так, широкий,
«государственный» подход к природе права, преобладавший в
СССР в 50—70-е гг. XX в., своей «социальной базой» имел ус¬
тойчивый экономический рост, сопровождавшийся уменьше¬
нием социальной напряженности, снижением в обществе пове¬
денческой патологии (наркомании, проституции, бродяжниче¬
ства, преступности), что повышало общественный престиж
«политического» права, под которым понимали прежде всего

302
Глава VI. Политическая и правовая системы России
эффективные в социально-экономическом плане решения го¬
сударственной власти.
Наоборот, наметившееся в конце 70—80-х гг. прошлого сто¬
летия снижение темпов экономического роста, обострение со¬
циальной напряженности и недостаток политической свободы
привели к фрагментации «общих интересов», духовной реакци¬
ей на которую стала эрозия прежнего видения права и тенден¬
ция рассматривать его природу под углом зрения групповых
(производственных), технократических, национальных, нефор¬
мальных потребностей и целей. Усиление данной социальной и
научной альтернативы имеет сложную природу. С одной сторо¬
ны, это ответ на объективное требование жизни — усложнение
структуры общества, форм его жизнедеятельности, невозмож¬
ность управлять в этой ситуации прежними методами, в том
числе и в сфере права; а с другой — это проявление реакции
«уставшего» от проблем общества на государство «вообще», его
роль и функции, разочарование в возможностях официального
политического курса государственной власти. Взоры устремля¬
ются на право, которое в этой ситуации должно быть макси¬
мально «непричастным» к теряющим кредит доверия государст¬
ву и политической системе, критика которых по мере их «отлу¬
чения» от права может даже превращаться в самоцель,
приобретая исторические черты.
Таким образом, актуализация «корпоративного» видения
права может быть своеобразной социальной реакцией на упу¬
щения и неудачи государственной власти, которая во всем мире
выражается (например, в США 80-х гг. XX в.) в различных кон¬
сервативных теориях критики чрезмерного вмешательства госу¬
дарства в экономику, частную жизнь, возрождение на этой
почве «естественных» и неолиберальных трактовок государства
и права. Внутренние процессы в России при всей их специфич¬
ности не могут не испытывать синхронизированного влияния
общемировых тенденций политико-правовой жизни. Поэтому в
переломные моменты истории общества всегда требуется идео¬
логический механизм (правовая теория выступает его частью),
аккумулирующий средствами духовного воздействия социаль¬
ное недовольство сложившимися экономической и политиче¬
ской системами. Это — объективная реальность общественного
развития, однако наличие такого социального заказа еще не га¬
рантирует абсолютной (внеисторической) адекватности кон¬
цепции, взятой за его теоретическую основу.

1. Право и политическая власть
303
В современных условиях изменение статуса государства в об¬
щественных отношениях, уточнение его социальной роли обу¬
словливают и эволюцию права в жизни общества. Природа пра¬
ва, его внутренние и внешние связи должны развиваться в на¬
правлении прежде всего стимулирования и гарантирования
социальной инициативы, укрепления самостоятельности раз¬
личных субъектов — от физических лиц до предприятий, орга¬
низаций и регионов. Процесс становления новой роли права в
его соотношении с политической властью идет сложно, неодно¬
значно. Сейчас в отечественной правовой системе происходят
глубокие преобразования: изменяющийся способ функциони¬
рования политической власти в сфере конституционных, эко¬
номических, федеративных отношений не может не влечь по¬
следствий в содержании, структуре, формах реализации права.
Новый статус права складывается в рамках фактически ста¬
рых административных либо случайных, заимствованных юри¬
дических форм, порождая противоречивый, неадекватный эф¬
фект в поведении людей. Неоднозначность детерминации пра¬
ва как раз и проявляется в том, что оно отнюдь не всегда
держится под контролем его внешней, политико-государствен¬
ной формы, что создает многочисленные проблемы на практи¬
ке. Поэтому соотношение права и политической власти имеет
отнюдь не только академический интерес. Та или иная точка
зрения на это соотношение, его приоритеты, получающая пре¬
обладание в кругах политической элиты, способна привести к
весьма конкретным практическим решениям с определенными
последствиями для общества.
Преувеличение роли политической власти в социальных из¬
менениях приводит к рассмотрению права как универсального
рычага, инструмента всевозможных преобразований. Так, в са¬
мом начале пореформенного периода у нас широко распро¬
странилась безоглядная вера в широкие творческие возмож¬
ности государства и права изменить общественные отношения,
достигнуть скорейшего прогресса. Поэтому для решения той
или иной проблемы в первую, а иногда, увы, единственную
очередь обращались к государственно-правовым средствам —
принятию новых законов, а через них — широкому вмешатель¬
ству государства в правовую форму. Это породило лишь хаос в
законодательстве без заметного продвижения вперед в решении
проблем.

304
Глава VI. Политическая и правовая системы России
Нормы жизненны только тогда, когда они регулярно воспро¬
изводятся в поведении людей. Для того чтобы добиться желае¬
мых изменений в соответствии с мировыми цивилизованными
стандартами, необходимо восстановить исторический, нацио¬
нальный облик отечественного права, вернуть ему адекватность
собственной культуре. Но эта культура невозможна без реаль¬
ной демократии, без традиции самоуправления, и здесь можно
говорить лишь о разных стилевых особенностях соотношения
государства, права, общества в различных правопорядках.
Это еще раз свидетельствует о существовании объективных и
универсальных пределов политического вмешательства в право¬
вую систему, тесно связанную с жизнедеятельностью людей, их
историко-культурными традициями, образом мышления и пове¬
дением. Уязвимое место нашей юридической сферы — слабость
механизмов культурной юридической деятельности. Раскол в
общественном сознании и его углубление разрушает целост¬
ность права и культуры, а эта связь для права фундаментальна.
Государство, политическая власть своими радикальными, под¬
час шоковыми операциями уже не раз за новейшую историю
России повреждали здоровый культурный слой национального
права, созданный ценой огромных усилий целых поколений.
Поэтому сейчас важнейшая задача — вернуть праву и нацио¬
нальной культуре целостность, что воздвигнет прочный барьер
на пути новых «хирургических вмешательств» в столь жизненно
важную для общества сферу. Таким образом, только националь¬
ная культура может служить адекватной основой продуктивного
взаимодействия права и политической власти.
2.	Российская политическая система:
современные тенденции правового развития
Важную роль в понимании правовой системы играет систе¬
ма политическая. Значение политической системы для юриди¬
ческой сферы определяется тремя факторами. Во-первых, поли¬
тическая система — это форма социальной детерминации пра¬
ва: в данном случае на право воздействует такой элемент
общественного менталитета, как политическое сознание. Во-
вторых, через политическую систему на право осуществляется,
как правило, реформистское или, наоборот, консервативное
влияние: из структур политической системы исходят идеологи¬
ческие проекты, задающие юридической практике долговре¬

2. Политическая система: тенденции правового развития
305
менную политико-идеологическую динамику. В-третьих, веду¬
щим элементом политической системы является государство,
которое уже давно выступает непосредственной правообразую¬
щей силой, и от его статуса во многом зависит характер права в
данном обществе.
Политическая система оказывает, таким образом, серьезное
влияние на развитие всех частей государственно-правового ор¬
ганизма. Ее нынешние и будущие очертания во многом опреде¬
ляют в России статус ее государственной власти, форму право¬
творческого процесса, эффективность правопорядка.
Каковы социально-исторические предпосылки нынешнего
политико-правового процесса в России?
В ходе фундаментальных социальных изменений, вызванных
Октябрьской революцией 1917 г. и осуществленных во многом
волевым путем, создались уникальные условия относительной
политической непротиворечивости и даже своеобразной моно¬
литности советского этапа жизни России, сделавшие возмож¬
ным исторически быстрое для страны введение всеобщего из¬
бирательного права (Конституция СССР 1936 г.), прямых вы¬
боров и прочих демократических механизмов, к которым
государства с либеральной линией политического развития шли
путем долгой эволюции своих государственных институтов.
Конечно, цена такой быстроты не была низкой — это и не¬
совпадение формальной и фактической демократии, и перма¬
нентно экстремальная амплитуда политической жизни, характе¬
ризующаяся соседством ГУЛАГа с беспрецедентным для России
нового времени взрывом энтузиазма и социального творчества
простых людей, и тлеющий социальный раскол общества. Оста¬
ется, однако, историческим фактом довольно быстрый полити¬
ческий прогресс России в советский период. В советское время,
внешне антагонистичное русской национальной традиции, шло
подспудное вызревание оригинальных и глубоко адекватных
России политических тенденций:
—	осознание будущей огромной значимости социокультур¬
ных и национальных различий, выразившихся в радикальной
реализации принципа политического самоопределения наро¬
дов;
—	формирование нового социального контекста обеспече¬
ния прав человека, ориентированного на малоизвестные фор¬
мально-юридическим трактовкам социально-экономические
характеристики защищенности личности;

306
Глава VI. Политическая и правовая системы России
—	переход от элементов правового равенства и юридической
гарантированности как принципа деятельности юрисдикцион¬
ных институтов к социальной справедливости как основе клас¬
совой, а в перспективе бесклассовой правовой системы.
Однако советское общество, не сумевшее достаточно полно
адаптировать эти тенденции к источникам национальной ду¬
ховной традиции, в результате не смогло сформировать адек¬
ватной политической системы, правопорядка, гармоничного
статуса человека. В результате эти тенденции превратились из
позитивных в опасные, разрушающие личность и государство
факторы.
Так, признавая социальные права в качестве правового фе¬
номена, политический режим фактически установил их концеп¬
туальную несвязанность с гражданскими и личными свободами,
с экономическими закономерностями труда и попал в ситуацию
постоянных конфликтов системы с интересами человека.
На политическую организацию была возложена весьма ути¬
литарно понимаемая задача обеспечения необратимости поли¬
тического выбора, в силу чего она постепенно стала играть роль
средства реализации власти сменявших друг друга вождистских
режимов, все более утрачивая статус самостоятельного культур¬
но-правового феномена.
В отсутствие самовоспроизводящих политическую культуру
механизмов стали хроническими боязнь власти «слишком от¬
пустить вожжи» и ее волюнтаристская самонадеянность на дос¬
тижение любых желаемых результатов, что в совокупности да¬
вало непредсказуемые и неожиданные для лидеров процессы и
последствия реформ.
Правовые институты общества постепенно перемещались на
периферию политической системы, уступив место явлениям и
отношениям неправового, квазиюридического характера, реаль¬
но воздействующим на поведение людей. Имело место давление
на самобытные тенденции правового развития, последствия ко¬
торого еще предстоит понять: упрощение правовой формы,
приватизация (идеологизация, технократизация, экономизация)
государственности, снижение уровня правового сознания.
Вероятно, все это находится в определенной связи с обли¬
ком сложившейся политической системы, для которой застой и
шараханье становились постоянными спутниками. В условиях
реальной демократизации в первые годы перестройки стали от¬
четливо проявляться черты кризиса политического руковод¬

2. Политическая система: тенденции правового развития
307
ства: реформы и реформаторы в ходе разворачивающегося про¬
цесса все более запутывались в новой ситуации, первоначаль¬
ные представления о развитии которой оказались во многом не
соответствующими действительности.
Участники политических отношений, ставя вполне конкрет¬
ные задачи, вовлекались в социальный водоворот, несущий во
многом неожиданные для них действия и результаты. Логика
политических перемен все настойчивее диктовала свои усло¬
вия, вкладывая новый смысл в соотношение экономических
преобразований с сущностью политической власти, правовой
реформы — с перспективами политической системы, путей
развития культуры — с прогрессом правосознания населения.
Сейчас все более ограниченными и поверхностными видятся
первоначальные либерально-плюралистические представления
о политической реформе, концептуальная рыхлость которых
стала основой неэффективных и противоречивых государствен¬
но-правовых решений.
Уровень развития политической и правовой культуры в
стране оказался недостаточным не только в сфере научной, но
и конкретно-управленческой рефлексии предлагавшихся к осу¬
ществлению политических программ.
Становится все более очевидным, что в стране будут жизне¬
способны не любые квазидемократическая политическая систе¬
ма и государственная власть, а лишь такие политико-правовые
институты, которые располагают целым рядом механизмов,
практически неизвестных зарубежной государственной теории.
В 90-е гг. XX в. происходило резкое усложнение и насыще¬
ние политической системы новыми элементами, буквально раз¬
рывавшими ее прежние рамки ростом региональных, профес¬
сиональных, национальных и иных политических организаций,
вызываемых к жизни как фундаментальными причинами, так и
особенностями экономической, идеологической, экологиче¬
ской ситуации. Однако государственная власть оказалась не
способной сохранить и направить в конструктивное русло на¬
рождающуюся в России национальную демократию. Она пошла
по пути волевого подстраивания «под себя» архитектуры поли¬
тической системы.
В условиях сложившейся политической культуры страны от¬
рицательным фактором стало громадное повышение значимо¬
сти средств массовой информации, превратившихся в объект
ожесточенной политической схватки и идеологического захва¬

308
Глава VI. Политическая и правовая системы России
та, что отодвигало граждан от осмысленного участия в полити¬
ческой жизни.
Эти и другие черты политической системы свидетельствуют
о сложных и противоречивых процессах, идущих в ее недрах,
во многом стихийном формировании институтов, заполняю¬
щих образовавшиеся в этой системе пустоты после демонтажа
прежних структур.
Какие процессы характеризуют развитие нашей политиче¬
ской системы? Какое влияние политическая система России
оказывает на право? При каком направлении политического
развития российская правовая система получит наибольшую
внутреннюю адекватность?
Прежде всего следует отметить, что в политической системе
России происходят структурные и качественные сдвиги, не ук¬
ладывающиеся в первоначальные направления политико-пра¬
вовой реформы. Характерной чертой ситуации стали серьезные
метаморфозы в конституционно установленных политических
институтах под воздействием новых факторов. Государственные
и политические механизмы, переживая непрерывные перегруп¬
пировки и реорганизации, в конце концов выстроились в весь¬
ма условно-конституционную агломерацию, поставив страну в
зависимость от процессов в узкой политической элите, имиджа
отдельных руководителей, наполняемости прилавков и темпов
инфляции, вызывая сомнения в общей конституционной ста¬
бильности политической системы. Политическая система в
значительной степени бюрократизируется и технологизируется,
планы демократизации сначала обернулись истерической трав¬
лей представителей государственного аппарата, а затем во мно¬
гом свелись к дележу власти и собственности внутри правящей
элиты. Экономический кризис, тлеющие национальные кон¬
фликты, углубляющийся социальный раскол, моральная дегра¬
дация и другие явления высветили с неожиданной стороны со¬
временный политический процесс, придав ему отталкивающие
для многих граждан черты.
Теоретические оценки обстановки в стране 80-х и даже 90-х гг.
прошлого века оказались либо недостаточными, либо ошибоч¬
ными. Политическая реформа утратила прежний социальный
смысл, возникла новая ситуация. Реалистические оценки поли¬
тического процесса, идущего в России, необходимые для выра¬
ботки юридической политики в XXI в., сводятся, на мой взгляд, к
следующему.

2. Политическая система: тенденции правового развития
309
Нарастание кризисных явлений в экономической и общест¬
венно-политической жизни влечет переход значительной части
населения практически в оппозицию реформам в их варианте
1990-х и 2000-х гг., упадок доверия к политическим институ¬
там. Раздражение людей амортизировали сначала КПСС (Сове¬
ты), затем — конституционный строй 1993 г., но политический
фронт постепенно откатывается к предельным рубежам отече¬
ственной государственности. Раскол в государственном руко¬
водстве, депутатском корпусе в 1993 г. вызвал беспрецедентный
даже для застойного времени дрейф Российского государства,
фрагментацию интересов нации, сделал во многом невозмож¬
ным активный и опережающий политический курс. Первое де¬
сятилетие нового века лишь внешне стабилизировало ситуа¬
цию; отсутствие демократических решений усугубило заложен¬
ные в 90-е гг. противоречия, фактически восстановив прежнюю
административную систему управления страной.
Подключение средств массовой информации к борьбе за
власть на той или другой стороне изменяет их статус в полити¬
ческой системе и отрывает от адекватной культурной миссии,
делая объектом противоборства между политиканствующими
группами за рычаги манипуляции людьми. Идеалы свободы
слова, печати, мнений стали буквально растворяться на глазах
людей, так и не успевших вкусить плодов демократии. Полным
ходом складывается (почти сложилась) еще более антидемокра¬
тичная система телевизионного, издательского дела со своей
респектабельной схемой закрытых зон, умолчаний и теневых
структур психологической обработки населения.
Идея политического плюрализма не получает культурного
выражения, вытеснение с политической сцены исторических
альтернативных идеологических течений вызывает активиза¬
цию экстремистских и радикальных группировок.
Партийная бюрократия быстро сменилась новой элитой,
еще более недоступной демократическому контролю. Государ¬
ственный аппарат сращивается с бизнесом, приобретающим
все более компрадорский характер и извращающий конститу¬
ционное соотношение власти и собственности, принцип госу¬
дарственного суверенитета.
Вокруг жизненно важных политических центров нарастает
плотная сфера из лоббистских структур и корпоративных сооб¬
ществ с закрытыми механизмами финансирования.

310
Глава VI. Политическая и правовая системы России
В общественном сознании усиливается тенденция к деграда-
ци, массовым аберрациям, утрате и без того слабых иммуните¬
тов от харизматического вождизма, националистической дема¬
гогии и разрушающего чувства безысходности. Все это делает
невозможным осмысленное участие в политике.
Черты политического развития нового, XXI в. удивительным
образом соседствуют с самоотверженными попытками духовно¬
го и культурного возрождения, стремлением людей к социаль¬
но-экономической и политической свободе, обеспечению воз¬
можностей для национального развития, искренним желанием
патриотически мыслящих граждан повернуть экономическую и
политическую системы к человеку. Однако эти ростки заглуша¬
ются отмеченными выше тенденциями. В этом — основное
противоречие ситуации, корень отчуждения широких слоев об¬
щества от дела, которого, казалось бы, давно ждали.
Почему развитие событий все дальше уводит от планировав¬
шихся в начале реформ социальных и политических результа¬
тов? Опыт прошедших двадцати лет свидетельствует, что за
сменявшими друг друга решениями, мероприятиями, задачами
просматривается определенная внутренняя логика, в которой
можно найти, объяснение нынешней ситуации.
Эта логика состоит в том, что на определенном этапе преоб¬
разований под воздействием сложности возникающих проблем,
нетерпения, политической наивности руководства и населения
в политической реформе возобладала ультрарадикальная тен¬
денция, которая сумела идентифицироваться с прогрессом и
социальностью и составила важнейшую компоненту политиче¬
ской борьбы в российском обществе. Законсервированная до
времени в естественной для ограниченной демократии соци¬
альной и национальной нише, она стала, как проснувшийся
вулкан, бурно расти после тектонической подвижки политиче¬
ской системы и обострения ее противоречий в середине 80-х гг.
XX в. Хаос 1990-х гг., создавший благодатную почву для этой
тенденции, стал «крестным отцом» нового исторического вре¬
мени этой тенденции, предоставив реальные шансы не только
для социального реванша за прежние поражения, но и для по¬
пытки нового «завоевания» России и ее реконструкции на но¬
вой основе.
Менее всего готовыми к такому развитию событий оказа¬
лись, как это часто случается, сами реформаторы. По мере на¬
растания этой радикальной тенденции политическая реформа

2. Политическая система: тенденции правового развития
311
все более теряла качество глубоко социального, национального
и закономерно исторического преобразования, а приобретала
столь знакомые отечественной истории черты аппаратной борь¬
бы за контроль над Российским государством с характерной для
такой борьбы внутриполитической эквилибристикой и непре¬
рывным реформаторским шараханьем: от антиалкогольной кам¬
пании — к введению «производственной демократии»; от конъ¬
юнктурной жилищной программы — к созданию правового го¬
сударства; от развития сельского хозяйства — к реформе
образования; от борьбы с бюрократизмом — к остракизму аппа¬
рата; от экономической либерализации — к шоковой терапии и
далее — к захватам и рейдерским переделам собственности.
В результате глубокие и систематические реформы на базе
накопленного потенциала были подменены тотальным и эклек¬
тичным переодеванием социальной системы в формальные и
чуждые ее историческим и социальным закономерностям наря¬
ды, а сопротивление измученного бесконечным волевым вме¬
шательством организма послужило доказательством «глубины»
и «новаторского духа» преобразований. Неудивительно, что ог¬
ромная работа по преодолению фундаментальных пробелов в
политической культуре населения, уровень которой несовмес¬
тим с форсированным «переходом к демократии», был подме¬
нен примитивными кампаниями политизации и политтехноло-
гиями, выгодными лишь тем, кто и дальше стремится управ¬
лять государством через манипулирование сознанием народа.
Новая ситуация, сложившаяся в политико-правовой систе¬
ме, состоит в том, что в XXI в. она (система) вновь оказалась
на перепутье. Разрушение морали, культ насилия, политиче¬
ский раскол поколений, стимулирование и воспевание моло¬
дежной патологии, боязнь реальной демократизации страны,
атмосфера политической нетерпимости, подозрительности и
даже репрессий, рождающая феномены политических разбо¬
рок, нелегальных и полулегальных лоббистских структур, мето¬
дично подтачивающих государственные и общественные ин¬
ституты, — все это свидетельствует об опасной эрозии полити¬
ческой реформы. Почему же это произошло?
Нельзя не отметить, что в отечественной истории существу¬
ет определенный тип преобразований, в целом напоминающий
стиль пореформенного периода. Для этого типа характерны
стремление к сверхскоростям в достижении фундаментальных
изменений, игнорирование социального и исторического кон¬

312
Глава VI. Политическая и правовая системы России
текста, стремление «качественно» противопоставить реформы
предшествующему развитию, ставка на социальный раскол, ме¬
стничество и политические кланы. В российской политической
системе до сих пор практически отсутствуют политические и
правовые гарантии от продолжения подобной схемы управле¬
ния государством и обществом.
Государственному руководству СССР и постсоветской Рос¬
сийской Федерации не удалось извлечь уроков из политическо¬
го опыта России и на вооружение была взята фактически все та
же поверхностная метода социального и морального шока, хао¬
тических массированных новаций, выражающая глубокое недо¬
верие к демократии и неспособность управлять страной через
систематическое и терпеливое формирование самоуправленче-
ских институтов. Значительная часть политических мероприя¬
тий в отсутствие глубины и системности быстро превращалась
в лозунговые кампании, порождающие разочарование и апатию
населения.
Реформы были зажаты между двумя фронтами политической
и экономической неразберихи. Симптоматично, что среди пер¬
вой волны реформаторов — идеологов перестройки — много
выдвиженцев «оттепели», так называемых детей XX съезда, при¬
несших с собой кроме мемуарной ностальгии еще и груз старых
стереотипов, предрассудков и амбиций. К сожалению, относи¬
тельное восстановление стабильности в первое десятилетие но¬
вого века произошло на прежней авторитарной основе, которая
поставила современную политическую систему в исключитель¬
ную зависимость от экономической конъюнктуры западных
рынков и шаткого равновесия внутри правящей элиты.
Между тем осуществление даже назревших преобразований,
к тому же на демократической основе, предполагает учет зако¬
номерностей изменения общественного сознания и поведения.
Существуют такие элементы, которые объективны для данного
менталитета и в очень небольшой степени поддаются коррек¬
ции. Однако вопреки этому реформы почти сразу отождестви¬
лись в общественном сознании с кавалерийскими наскоками
на советскую историю, что в условиях укоренившихся стандар¬
тов культуры полемики превратило глубокие идеи обновления
в низкопробные штампы ангажированной финансовыми воро¬
тилами прессы (которая стала во многом не источником ин¬
формации и ареной общественных дискуссий, а орудием деле¬

2. Политическая система: тенденции правового развития
313
жа политического влияния) и вызвало отчуждение значитель¬
ной части населения от политической системы.
Стиль, навязанный изменениями в сфере государства, права,
политики, экономики, идеологии, выхолостил в конечном сче¬
те сами реформы. Он предполагал уже знакомую России цену
преобразований — отказ от ее прошлого, от социальных дости¬
жений, от морального консенсуса, выстраданного обществом за
многие десятилетия. Нельзя просто «осудить» и выбросить тот
или иной этап, то или иное явление из жизни страны, не дес¬
табилизируя настоящее, не ставя под сомнение будущее и не
нарушая архитектоники самого прогресса. Процесс восстанов¬
ления национального самосознания требует глубокого и серь¬
езного отношения к собственной истории и культурной специ¬
фике. Именно этого, во многом решающего для дальнейшей
судьбы реформ, барьера постсоветскому руководству страны
преодолеть по большому счету не удалось. Жизненно важный
вопрос оценки достигнутого, а фактически — моральной ори¬
ентации и консолидации страны перед решающими преобразо¬
ваниями был сметен однобокими кампаниями, столь же некон¬
структивными, сколь игнорирующими элементарные нормы
исторического самопознания. Дело дошло до позорных для
отечественной практики явлений: отмены в начале 90-х гг.
школьного экзамена по истории страны, обучению истории по
газетам и журналам, изощрявшимся в извращении элементар¬
ной методологии познания, и даже такого странного факта, ко¬
гда различными «политическими оценками» истории занялись
высшие органы государственной власти и сложные историко¬
научные вопросы стали решаться, как и во времена инквизи¬
ции, простым голосованием.
Нельзя недооценивать важность и фундаментальность свя¬
зей общества ХХ в. с жизнью и будущим нынешней России.
Отнюдь не все представления, сформировавшиеся тогда, есть
лишь ошибочные стереотипы, легко выправляемые под гусени¬
цами «свободных» печати и ТВ. Однако именно такой легко¬
весный взгляд утвердился, например, в фактической доктрине
реформаторства, в результате чего по отношению к целым со¬
циальным группам стала проводиться старая политика нейтра¬
лизации, а подчас — и их морального избиения и изоляции.
Гонения на социальные группы (военнослужащих, пенсио¬
неров, льготников и т. д.), составлявшие важнейшие элементы
социальной опоры любой адекватной власти, прошедшие мимо

314
Глава VI. Политическая и правовая системы России
бдительных взоров международных правозащитных организа¬
ций, не имели оправдания с точки зрения действительных ин¬
тересов обновления общества. Нападки ошеломили целые об¬
щественные слои — рабочих, крестьян, военнослужащих, вете¬
ранов. Миллионы людей испытали личную драму и горечь,
почувствовали свою ненужность как раз в то время, когда на
всех углах декларировали и декларируют по сей день возвыше¬
ние человека. Между тем из всего XX столетия особо продук¬
тивными для страны были всего три-четыре десятилетия, в их
числе — 30-е и 50—80-е гг., которым страна во многом была
обязана накопленным потенциалом.
Поиски виновных в отставании страны, удивление такому
отставанию парадоксальны для общества, которое подавляю¬
щую часть столетия воевало, восстанавливало разрушенное из
руин, уничтожало себя, изгоняло вон свою интеллигенцию
и т. д. Экономическая инфраструктура до сих пор во многом
держится на фундаменте, созданном в 70-е гг. прошлого века.
Главным образом этому периоду страна обязана мощным рыв¬
ком в индустриальный мир, рывком, который должен был
быть сопряжен еще тогда с новой экономической политикой и
приоритетами на основе достигнутого административной сис¬
темой.
Один из уроков пореформенного периода состоит в том, что
необходимо пристальней вглядеться в то феноменально-зага¬
дочное, после стольких потоков лжи еще более замкнувшееся в
себе, но продолжающее оставаться важным для понимания со¬
временности время XX в. Так, вопрос о роли тех или иных ли¬
деров, прежде всего Сталина, касается отнюдь не только его
личности. Это проблема путей общественного и государствен¬
ного развития нации, столкнувшейся на рубеже веков с серьез¬
ным кризисом. С событиями времен сталинского режима неиз¬
меримо больше, чем с событиями любого иного периода новей¬
шей истории России, связано конкретных, еще живых судеб,
действующих механизмов, отношений, норм социально-поли¬
тической инфраструктуры. Поэтому вопрос о роли Сталина и
сталинизма нуждается в серьезном изучении, таком, для кото¬
рого, возможно, еще только создается потенциал отечественной
и зарубежной исторической, правовой, социологической наук.
Неудивительно, что в стране, где общественная наука еще не
успела оправиться от единомыслия, но так легко начала обсуж¬
дение этой темы, не получилось продуктивной дискуссии, ее

2. Политическая система: тенденции правового развития
315
результатом стал очередной расхожий ярлык «сталинщина».
Однако споры довольно быстро деградировали и иссякли, за¬
циклившись на тиражировании убогих штампов в публикациях,
постановках, фильмах и даже в судебных решениях. Неудиви¬
тельно также, что логика скоростного освоения прошлого и бу¬
дущего потребовала новой пищи для сенсационных «прозре¬
ний». Это отражение уровня отечественного обществознания,
политико-правовой культуры элиты и интеллигенции, которые
нельзя улучшить никакими нормативными актами. В итоге
вместо очищения и консолидации произошел наиболее глубо¬
кий со времен революции раскол, воцарились усталость и мо¬
ральное опустошение общества. Имеет место процесс неуклон¬
ного сужения социальной базы политической системы России.
Элементарная низкосортность, тенденциозность, а подчас
просто глупость и грубость пропагандистской продукции сего¬
дняшнего дня позволили разметать многие сформировавшиеся
именно в XX столетии позитивные социальные феномены, ко¬
торые могли бы обеспечить необходимую для России преемст¬
венность многообразного опыта, отнюдь не сводящегося только
к репрессиям; стабилизацию позитивных социальных норм,
жизненно важных социуму на крутом повороте истории. Ре¬
прессии, вопиющие искажения элементарных норм следствия,
судопроизводства, извращения правового сознания во всех со¬
циальных слоях советского общества должны стать предметом
специального освещения в учебных курсах для юридических
вузов; этот элемент правовой истории должен войти в нацио¬
нальную историческую память, в первую очередь — политиче¬
ского и профессионального юридического сообщества страны,
как элемент ее будущей иммунной системы. Не секрет, что
юридические и политические репрессии уже в современных
формах сопровождают работу политической системы и право¬
охранительного аппарата пореформенной России и проходят
они опять-таки на глазах молчаливого и конформистского об¬
щества.
В стране назревает опасность массового воспроизводства си¬
туации 90-х гг., когда общество, пройдя школу разочарований,
оказалось не только не готовым к самоуправлению и политиче¬
скому сотрудничеству, но и настроенным еще более негативно,
пессимистично, неконструктивно-озлобленно, чем в худшие
времена XX в. Никакие ссылки на экономические трудности и
внешние угрозы не могут оправдать фактическое свертывание

316
Глава VI. Политическая и правовая системы России
программы привлечения населения к управлению государством
при осуществлении практической политики. Страна устала от
фальши политической системы, которая во многом является
механизмом перманентного отстранения людей от принятия
решений на всех этажах власти как способа существования по¬
литической элиты.
Конечно, вызывает сожаление, что в пореформенный пери¬
од в России провозглашались недостижимые цели, назначались
нереальные сроки, принимались волюнтаристские решения,
раздувались неосновательные надежды, проводилась шарахаю¬
щаяся политика «качелей», «шока», нагнеталась националисти¬
ческая атмосфера. Однако прошедшее уже состоялось и из его
ошибок следует извлечь уроки. Социально-политический опыт
этих лет позволил во многом вырасти стране, засеял пустовав¬
шее поле общественного, национального, профессионального
самосознания, без чего немыслимы зрелые решения, главные
из которых — впереди. Последствия этой огромной внутренней
работы, которую недопустимо прерывать, будут носить фунда¬
ментальный характер, они не могут быть ни угаданы, ни пред¬
видимы с позиций выгоды какого-либо политического течения.
Очевидно также, что деформации теперь уже самих реформ
надолго определят вектор политического развития страны.
Скорее всего главной чертой новой политической системы бу¬
дет стремление клановой политической тенденции сохранить
господствующее положение в обществе, обрести статус ее но¬
вой руководящей и направляющей силы и закрепиться в каче¬
стве монопольного выразителя народных чаяний, по крайней
мере до тех пор, пока формирование крупной собственности не
примет необратимый характер. В этом случае будет нарастать
давление на политическую систему на основе роста «правоцен¬
тристского» фактора с введением в ее руководящие блоки авто¬
ритарных элементов.
Параллельно формируются и укрепляются движения на ос¬
нове использования широкого недовольства населения эконо¬
мическими неудачами исключительно для завоевания полити¬
ческой и экономической власти. Именно этим объясняется
тенденция к политическому контролю средств массовой ин¬
формации как рычагов формирования общественного созна¬
ния. Через такие возможности СМИ, как внушение, воздейст¬
вие на психику и эмоции параллельно с принижением интереса
к аргументам и достоверным фактам, осуществляется манипу¬

2. Политическая система: тенденции правового развития
317
лирование электоратом. Питательной средой бума индустрии
психологического манипулирования стала теория деидеологи¬
зации общества.
На основе инфантильности и неискушенности обществен¬
ного мнения в результате длительного информационного голо¬
да в России создались условия для беспрецедентной психологи¬
ческой обработки населения. Свобода информации, ожидав¬
шаяся с большим нетерпением, сейчас почти хоронит надежды
на самоуправление, неформальную демократию, осмысленное
участие и т. д. Особенность этой ситуации выражается в том,
что объектом для идеологического влияния в первую очередь
стала интеллектуальная элита общества — интеллигенция, ко¬
торая после такой обработки уже собственной деятельностью
ретранслирует и многократно усиливает сформировавшиеся
стереотипы.
Поэтому не случайно, что новая политическая система, как
это ни парадоксально, часто отторгает демократию — не только
на стадиях дискуссий и парламентской работы, проявляя не¬
терпимость и отсутствие навыков слушать оппонентов, но еще
больше — в практической политике. Демократия рассматрива¬
ется не как ценность и форма поведения, а как утилитарное
средство для устранения политических противников. После
20 лет политических реформ российская демократия находится
в путах политической конъюнктуры и далека еще от того, что¬
бы стать продуктивным общенациональным институтом право¬
вой культуры. Поэтому строить политические программы исхо¬
дя из абстрактных внеисторических канонов демократии озна¬
чает впасть в серьезный политический просчет в оценке
обстановки и загубить демократию ранее, чем она сможет ре¬
ально укрепиться и защитить себя. Новая политическая систе¬
ма пока не может опираться на эффективные демократические
механизмы — необходимое условие ее нормального функцио¬
нирования. Поэтому должна быть точная и продуманная коор¬
динация действий государства и всех демократических сил для
формирования реального народовластия в стране.
Существует ли альтернатива антидемократической эволюции
политико-правовой реформы? Да, существует. Альтернатива —
в обеспечении политической преемственности и сохранении
достигнутого экономического, духовного и социального потен¬
циала общества. Как ни парадоксально, но именно данный
путь является принципиально новым для страны, и этим объяс¬

318
Глава VI. Политическая и правовая системы России
няются громадные трудности, вставшие перед таким эволюци¬
онным способом прогресса.
Глубинный тормоз на этом пути, служащий питательной
почвой для всевозможных клановых захватов, — это политиче¬
ский, социальный, информационный и духовный монополизм,
цепко держащий страну, ее экономическую, политическую,
культурную и информационную системы и извращающий мно¬
гие благие начинания: свободу слова подменяет уничтожением
человека; экономические права — экономическим удушением;
политическую демократию — схватками политиканствующих
магнатов. Неудивительно, что в последние годы мы стали сви¬
детелями оппозиции демократии даже среди демократов, если
она хотя бы в какой-то степени посягала на их организацион¬
ный или неформальный контроль за теми или иными сферами
деятельности. Именно антимонопольные попытки политиче¬
ской реформы создали основу для спешного наращивания со¬
циальной базы псевдодемократических организаций — новых
форм диктата над массой политически неискушенного электо¬
рата. Истории известно, что любая смена политической систе¬
мы заставляла политическую и экономическую элиты искать
новые, более привлекательные формы сохранения и даже
укрепления своих позиций.
Процесс демократической консолидации поэтому возможен
на основе максимальной диверсификации политической систе¬
мы, преодоления монополизма и исключительности в предста¬
вительстве классовых, национальных, профессиональных, кон¬
фессиональных интересов, что создаст условия для реального
социального представительства с сильным политическим цен¬
тром, обеспечивающим центростремительность и необходимое
социальное лидерство. Государство должно содействовать
укреплению правового положения новой политической инфра¬
структуры в виде различных союзов, форумов, конференций,
клубов, центров, объединений, альянсов, партий, движений
и т. д. Они придают устойчивость и социальную глубину поли¬
тической системе, необходимую ей эшелонированность в кри¬
тические часы истории, позволяют избегать, как часто случа¬
лось, крена в ту или иную сторону, нового бонапартизма, пре¬
дотвращая политический экстремизм — продукт экономических
преобразований в жизненных центрах политической инфра¬
структуры. Все это, однако, предполагает сильную, реально де¬
мократическую лидирующую партию (движение, коалицию),

2. Политическая система: тенденции правового развития
319
сильное государство, эффективную законодательную и подкон¬
трольную ей исполнительную власть.
Движением к такому типу политической структуры являют¬
ся усилия по формированию почвы для центризма культурно¬
социальной природы, разведению политических радикалов (ле¬
вых и правых) на фланги политического спектра. До тех пор
пока политическая реформа сохраняет конституционные рам¬
ки, место политического центра — стратегически важное, если
же процесс сорвется к антиконституционным действиям, неиз¬
бежно выдвинутся фланги, в том числе и самые крайние. По¬
этому необходимо формировать широкую коалицию народно¬
демократических сил, условием успешного функционирования
которой является большая организационная и программная
гибкость. К сожалению, и к концу первого десятилетия XXI в.
эта задача далека от своего решения. Такая незначительная ди¬
намика чрезвычайно опасна. Россия продолжает находиться в
зависимости от экономической конъюнктуры, резкое измене¬
ние которой может привести к быстрому смещению оси поли¬
тической системы, насыщенной политической неразберихой, в
которой лидерами подчас становятся весьма незрелые и ситуа¬
тивные движения и личности.
Введение в политическую систему новых субъектов означа¬
ет, что вместе с ее прежней архитектурой уходят и механизмы,
обеспечивавшие определенный консенсус представительства
тех или иных тенденций, регионов, национальностей в общест¬
венных организациях, государственном аппарате, армии, спец¬
службах, средствах массовой информации и т. д. Идет период
мучительной и сложной борьбы за новое представительство,
соразмерную ему расстановку элементов политической систе¬
мы. Государственное влияние в этом процессе привело к зияю¬
щим пустотам в политической системе, которые неизбежно в
случае осложнения социальной обстановки заполнятся далеко
не конструктивными, лишенными ныне статуса легальности
политическими силами.
В России пока не произошло достаточного осмысления исто¬
рической парадигмы национального политического развития и
тем более не закончена ее правовая институционализация. Сей¬
час отечественная политическая система переживает болезнен¬
ный процесс отсечения и попыток искусственной генерации в
рамках так называемой суверенной демократии своих элемен¬
тов, которые позволили бы осуществить полноценную иденти¬

320
Глава VI. Политическая и правовая системы России
фикацию России как самостоятельного целостного социального
организма. В силу заведомой политической ограниченности це¬
лей кабинетных политтехнологий полноценная политическая
идентификация России на их основе вряд ли возможна. Основ¬
ным недостатком такого подхода является продолжение «пере¬
строечного» типа политических инноваций на основе раскола и
вытеснения группировок внутри политически активного населе¬
ния. Так, идеолог и практик современного политического разви¬
тия России В. Сурков строит политическую тактику на основе
конструирования «противников» в России — так называемых
олигархических реваншистов и изоляционистских псевдопат¬
риотов, которые «мешают идти вперед» и у которых «надо вы¬
рвать победу». В этих целях, по мнению В. Суркова, правящей
партии «в крупнейших регионах надо создавать постоянные
группы по пропагандистскому обеспечению борьбы с политиче¬
скими противниками. И в каждом регионе должны быть люди,
которые получают за это зарплату, которые с утра до вечера ду¬
мают о том, как “насолить” конкурентам, как им возразить, как
их поставить в глупое положение. И только так можно одержать
победу в политической борьбе»1.
Схема политической войны неадекватна традиционной пра¬
вовой ментальности русских: в ней устраняются социальные и
даже нравственные критерии. Не случайно именно в 2000-е гг. —
время внедрения такого рода представлений в российскую поли¬
тическую практику — мы стали свидетелями беспрецедентного
морального падения и, по сути дела, вырождения политической
элиты в политическую бюрократию, способную только кому-то
«насолить» и «ставить в глупое положение» оппонентов. Поли¬
тическая культура в России, фактически не приемлющая диало¬
га, многократно деградировала даже по сравнению с политиче¬
ской культурой советского периода. Политическая практика ре¬
форм выхолостила многие полезные инициативы (без которых
политическая культура просто невозможна), если только они
шли от «политических противников». Это типичный алгоритм
политического раскола, от которого Россия страдала весь ХХ в.,
который чужд ее моральной и правовой традиции и который
опять возрождается и заводит нашу политическую систему в ту¬
1 Сурков В. Суверенная демократия и «Единая Россия» // Стратегия Рос¬
сии. 2006. № 3. С. 21—23. См. также: Суверенная демократия в конституцион¬
но-правовом измерении. М., 2007.

2. Политическая система: тенденции правового развития
321
пик социального недоверия и разочарования людей во власти.
Политические клоны большевизма на российской почве оказа¬
лись невосприимчивыми даже к западной политической толе¬
рантности, не говоря уже о социальности и соборности русской
политической традиции. Спущенная «вниз» такая политическая
практика порождает бесконечные пустые дрязги региональных и
местных элит, в которых тонут даже благие начинания.
Между тем этапы политической истории страны и соответст¬
вовавшие им идеологические течения сейчас выражены с доста¬
точной ясностью, что позволяет говорить о наличии в России
системы фундаментальных идейных и институциональных начал
вполне национальной, регулируемой и многогранной общест¬
венной системы. Нельзя разрушать бесценный политический ка¬
питал, многое из которого сейчас под предлогом всего лишь при¬
надлежности к тем или иным временам безжалостно и бездумно
выбрасывается, отрицается. Политический опыт и политические
организованные альтернативы — национальное достояние, кото¬
рое страна наработала, в том числе ценой конфликтов и жертв
целых поколений. Необходимо укрепить политические ниши,
которые бы не только сохранили, но и продолжили в новых усло¬
виях сложившиеся традиции, тенденции (либеральные, нацио¬
нальные, социалистические и т. д.), предоставив обществу само¬
му осуществлять ненасильственные селекцию, отбор и практиче¬
ское востребование теорий, курсов, регуляторов, наиболее
широкий, гибкий и демократический ассортимент которых сви¬
детельствует о зрелости нации и степени ее государственной и
правовой цивилизованности.
Любая опробованная и тем более успешно применявшаяся в
конкретных исторических условиях доктрина, не вызывающая
моральных возражений, заслуживает социальной защиты и ме-
мориализации, что позволит обществу не только содержать в
приличном состоянии свою историю, но и сделать практически
пригодными хранящие ее политические организации, как это
имело место с в общем-то прозябавшими долгое время без ис¬
пользования консервативными идеями и партиями на Западе.
Без реальных альтернатив невозможен актуальный и безболез¬
ненный маневр, наверняка сложится и уже складывается де¬
фектная политическая система. Нужно дать обществу не фор¬
мальные, а реальные социально-политические альтернативы в
рамках традиционной демократии, предоставить возможности
как коллективизма, так и индивидуализма, а не стремиться, как

322
Глава VI. Политическая и правовая системы России
сейчас, к почти насильственному вытеснению какой-либо из
них.
Необходимо, таким образом, добиваться стабильности поли¬
тической системы не на основе ее «ручного управления», а пу¬
тем наращивания ее внутреннего культурного и саморегули¬
рующего потенциала.
И наконец, требуются новые подходы в вопросах кадрового
обеспечения политической системы. Набирает силу тенденция
к разрушению механизмов формирования национальной поли¬
тической элиты. Бюрократическая тупость, эгоистический мер¬
кантилизм и государственная ограниченность российской эли¬
ты — признаки неизбежной дестабилизации. Степень некомпе¬
тентности госаппарата в России давно уже превзошла всякие
пределы. Нынешняя практика рекрутирования правящего слоя
отключила политическую систему от интеллектуальных и орга¬
низационных ресурсов России. Формально элита сильно обно¬
вилась, в нее вошли владельцы значительных капиталов, стре¬
мящихся к легализации в политике своего статуса, руководите¬
ли частных и государственных структур, функционеры из
силовых ведомств, средств массовой информации, выдвиженцы
из депутатского корпуса, чиновники из регионов, реже — ака¬
демических кругов и т. д. Однако принципы обновления —
замкнутость, клановость, коррумпированность, местничество —
породили эффект отторжения и недоверия населения к новым
людям политической власти.
Тенденцию к большей критичности граждан по отношению
к кадрам политической системы следует оценить в целом как
позитивную, которая свидетельствует о росте политической
культуры в стране. Однако выборность представителей полити¬
ческой власти давно поставила вопрос о создании реальных
возможностей для рекрутирования кадров политической систе¬
мы на более широкой основе.
Управлять страной, опираясь, как и раньше, главным обра¬
зом на потенциал столичного мегаполиса (тем более, что он
сейчас фактически замкнулся) и региональные олигархические
кланы, сейчас все сложнее. При отсутствии ротации кадров ре¬
сурсы политической системы неизбежно истощаются. Необхо¬
димо формирование новых и возрождение прежних политико¬
культурных центров, не ограниченных лишь национальными
или узкопроизводственными рамками.

3. Правовые аспекты эволюции политической системы
323
Именно в этом контексте следует, вероятно, рассматривать
возможность укрепления политического самоуправления ре¬
гионов страны. Требуются новые формы и стимулы привлече¬
ния территорий к управлению государством, укрепление демо¬
кратических лестниц, по которым на регулярной основе можно
было бы собирать интеллектуальные силы нации, вливать све¬
жую струю в коррумпированный и некомпетентный аппарат,
бороться с извечной его склонностью к политической и корпо¬
ративной замкнутости.
3.	Правовые аспекты структурной эволюции
политической системы
Сегодня в условиях затянувшегося переходного периода в
России трудно ожидать от политической системы, переживаю¬
щей, быть может, один из самых противоречивых этапов своей
истории, быстрого определения всех параметров субъектного
состава политической организации, механизмов новой демокра¬
тии. Однако уже сейчас можно констатировать одну важнейшую
и все более устойчивую тенденцию: политическая система Рос¬
сии при всех верхушечных усилиях по созданию партийных но¬
вообразований развивается далеко не в либерально-демократи¬
ческом направлении.
Либеральная демократия, как известно, предполагает систе¬
му парламентаризма, в рамках которой ведущие субъекты по¬
литической жизни — партии и общественные объединения —
соревнуются в борьбе за влияние на избирателей, оказываясь
попеременно у рычагов государственной власти.
Многое из происходящего, действительно, напоминает эту
картину. Однако старая однопартийная система вопреки про¬
рочествам о ее конце оказалась удивительно живучей. Извест¬
но, что и после отмены ст. 6 Конституции СССР 1977 г., закре¬
плявшей руководящую и направляющую роль Коммунистиче¬
ской партии в обществе, в стране фактически продолжала
сохраняться ее колоссально доминирующая роль. Понадобился
прямой запрет КПСС и Компартии РСФСР, чтобы однопар¬
тийная система формально ушла в прошлое.
Но иной системы пока не создано. Конечно, происходил ла¬
винный (сейчас стагнирующий) процесс формирования различ¬
ных объединений, движений, партий, блоков, форумов, коали¬
ций и т. д., которые, однако, даже на пиковой волне критики

324
Глава VI. Политическая и правовая системы России
компартии не могли составить ей реальной конкуренции. Так,
незадолго до запрета КПСС С. Б. Станкевич, в то время за¬
меститель председателя Моссовета, в интервью венской газете
«А-ЦЕТ» заявил, что не видит никакой необходимости созда¬
вать сильную оппозиционную партию, противостоящую комму¬
нистической. Такое утверждение в его устах могло показаться
странным. «Возможно, это необходимо, — объяснил С. Б. Стан¬
кевич, — но это нереально»1. Эта нереальность характеризовала
скорее не достоинства и популярность коммунистов в тот пери¬
од, а действительную нежизнеспособность в стране многопар¬
тийной политической системы.
После устранения КПСС выяснилось, что процесс создания
многопартийной системы не так прост, как это могло показать¬
ся на первый взгляд. Для ее утверждения абсолютно недоста¬
точно отмены конституционных запретов и введения соответст¬
вующих дозволений. Отсутствие в России реальной почвы для
западного парламентаризма в условиях искусственно-бюрокра¬
тической многопартийности стало глубинным источником не¬
стабильности и многочисленных искушений «левого» и «право¬
го» авантюризма, стремления поскорее заменить однопартий¬
ную систему различными квазиполитическими изобретениями.
Поэтому насильственное разрушение старой организации и
законодательное введение многопартийности стали серьезным
ударом по перспективам демократии в России и ни в коей мере
не укрепили ее правовую систему и в целом правопорядок в
стране.
Мы крайне легкомысленно подошли к оценке прежней по¬
литической системы как сугубо произвольного построения так
называемого аппарата, с устранением которого вся эта система
должна была развалиться как карточный домик. Развал произо¬
шел, но вместе с политической структурой распалась и власть,
и экономика, и правовая система, и перспектива управляемого
реформаторства. Более того, вместо устраненного принципа
политического монополизма, который почему-то связывался
только с деятельностью КПСС, в России оказалось трудно вве¬
сти другой — партийно-плюралистический принцип в его ре¬
ально ответственном, а не бутафорском варианте.
Очень скоро выяснилось, что становление многопартийности
как социальной и политико-культурной, а не чисто юридиче-
1 Правда. 1991. 15 мая.

3. Правовые аспекты эволюции политической системы
325
ской реальности есть дело, если вообще и мыслимое в России, то
лишь в очень отдаленном будущем. Этот вывод не в состоянии
поколебать даже впечатляющие прорывы на политическую аре¬
ну отдельных лидеров и организаций. Наличие нескольких пар¬
тий еще не означает автоматического перехода к парламен¬
тарной демократии и политическому плюрализму.
Между тем общество не может жить без устойчивой и осно¬
вополагающей политической инфраструктуры. В ее отсутствие
государство не способно быть полноценным, а право — эффек¬
тивным. Тенденция к синтезированию в новых условиях недос¬
тающих элементов политической системы свидетельствует о
провале романтических надежд периода перестройки, о замене
«руководящей роли партии» «руководящей ролью государства».
При отсутствии адекватной политической среды государство
делается прибежищем узких карьеристов и однобоких техно¬
кратов, не способных ни предложить обществу альтернативы,
ни обеспечить их осуществление.
Какая политическая инфраструктура наиболее соразмерна
отечественному правовому укладу? Ему соответствует не рых¬
лая многопартийность со множеством организаций, копирую¬
щих западно-либеральную политическую систему и постоянно
находящихся в состоянии фракционной и узкокорыстной борь¬
бы друг с другом, а устойчивая и ответственная однопартийная,
но обязательно мультиполитическая структура национально-де¬
мократической ориентации.
Такая политическая организация общества отнюдь не ис¬
ключает принципа многопартийности: в обществе могут и
должны учреждаться самые разные объединения, партии, дви¬
жения и т. д. для выражения специфических интересов своих
членов. Однако должна быть партия (движение, блок), ориен¬
тирующаяся на выражение общенациональных, общекультур¬
ных интересов России как единого целого, которая бы пред¬
ставляла и соединяла различные измерения российского обще¬
ства — национальные, региональные, культурные, социальные,
профессиональные и т. д.
Слышны возражения, что такой проект состоялся, «Единая
Россия» стала опорой авторитарного государства и катализато¬
ром упадка доверия граждан к избирательной системе. Однако
этот или иной проект центростремительной политической сис¬
темы только набирает опыт, и этот опыт свидетельствует, что
принципиальным условием его успешности является то, что

326
Глава VI. Политическая и правовая системы России
наличие центристской национальной партии предполагает ре¬
альную свободу иной политической альтернативы. В против¬
ном случае возврат к КПСС неизбежен.
Однопартийная система не только не исключает, как уже
было сказано, принципа политического плюрализма, но, на¬
оборот, требует политического разнообразия как гарантии от
косности, застоя, нарушений законности в функционировании
государства, политической деятельности. Однако плюрализм не
должен превращаться в политическую неразбериху, произвол и
вакханалию властолюбивых амбиций, ведущих к фрагментации
и выхолащиванию всякого осознанного и целостного государ¬
ственного курса России. Сейчас и в ближайшей перспективе
многопартийность с одной доминирующей национально-демо¬
кратической политической силой наиболее соразмерна идее
стабильности и устойчивости, общенациональной соборности
российского общества. Такая политическая система есть гаран¬
тия культурно-национальной идентичности отечественной пра¬
вовой системы.
Мы только приступаем к реальному формированию такой
многопартийности. Множественность организационно оформ¬
ленных партий, как показывает практика зарубежных стран, са¬
ма по себе не ведет к решению проблем и часто благополучно
соседствует с авторитарностью правления, перманентной не¬
стабильностью общественной жизни. Поэтому многопартийная
система нуждается в конкретно-национальных гарантиях и
формах институционализации, иначе хаотическое применение
этого сильнодействующего средства, как свидетельствует наш
исторический опыт, может умертвить демократию. Националь¬
но адаптированный политический плюрализм более устойчив к
различным поворотам жизни, позволяет избегать массовой дез¬
организации и отторжения политических институтов. Однако
государство должно знать меру в политической алхимии, кото¬
рая уже сейчас привела к удушению всякой народной инициа¬
тивы и формированию более косной и негибкой, чем прежняя,
чрезвычайно опасной при любом кризисе политической орга¬
низации общества. Проблема в том, что «над» политическим
процессом продолжает довлеть государственная бюрократия,
чиновничество, рассматривающее политическую деятельность
по «ведомству аппарата», т. е. игнорируя фундаментальные це¬
ли формирования национальной системы демократии.

3. Правовые аспекты эволюции политической системы
327
Всякая многопартийность предполагает формирование меха¬
низмов поддержания стабильности политической системы.
В США это двухпартийная организация на примерно одной со¬
циальной базе, позволяющая иметь в ее рамках широкий диа¬
пазон выбора личностей, подходов, приоритетов; в Японии —
многопартийная однопартийность (сейчас — двухпартийность);
во Франции историческая партийная пестрота компенсирована
двумя полюсами блоков партий — левым и правым; в Англии
мажоритарный избирательный процесс, сам по себе предохра¬
няющий от «излишнего» плюрализма, снабжен спящими пре¬
рогативами главы государства, «диктатурой» главы правительст¬
ва и целой системой неформального и весьма недвусмысленно¬
го формального регулирования политической жизни. Все эти
механизмы действуют в довольно плотной среде политически
ориентированных средств массовой информации, культов, тра¬
диционной морали и этики. Арсенал социальных и правовых
средств регулирования многопартийности, применяемых в со¬
временных правовых обществах, весьма широк, он обусловлен
национальными особенностями, традициями, развивающейся
практикой.
Демократическая и социально результативная многопартий¬
ность станет реальностью только при параллельном определе¬
нии юридическими и иными общепринятыми инструментами
всех других необходимых для ее нормальной работы элементов
политической системы, включая средства массовой информа¬
ции. В противном случае неизбежен новый социальный дисба¬
ланс, последствия которого могут быть намного разрушитель¬
нее неупорядоченной реализации рыночных отношений. По¬
требность в политическом плюрализме не должна заслонять
того факта, что эффективным органом демократии он станет
лишь при заполнении значительных пустот в общественной и
юридической инфраструктуре, политическом и правовом соз¬
нании, осуществить которое в короткий промежуток времени
невозможно. Подлинное обновление наступит при создании
продуктивных экономических отношений, современных идео¬
логических и иных духовных институтов, обеспечивающих ста¬
бильность социального выбора на основе демократии и прав
человека. Решить данную задачу только конституционным дек¬
ретированием невозможно. Это результат развития общества,
его прогресса на основе накопленных ценностей.

328
Глава VI. Политическая и правовая системы России
В структуре политической организации России кроме пар¬
тий и государства, о котором речь пойдет ниже, стали появ¬
ляться нетрадиционные для советского периода субъекты поли¬
тических отношений. К таким субъектам, не имевшим ранее
реального политического статуса, но сейчас оказывающим ак¬
тивное влияние на жизнь России, ее правовую сферу, можно
отнести трудовые коллективы, армию, московский мегаполис.
На роли Москвы в функционировании отечественной правовой
системы мы остановимся в отдельном параграфе.
Сейчас необходимо сделать несколько замечаний о полити¬
ческих субъектах, выполняющих по отношению к праву хотя и
не прямую, но не менее важную косвенную, опосредующую
роль: трудовых коллективах и армии.
Политическая роль трудовых коллективов — в известном
смысле забытая реальность политической системы России.
Считалось, что этот субъект, введенный брежневской Консти¬
туцией в политическую систему СССР в основном по идеоло¬
гическим соображениям, будет легко устранен в системе, осно¬
ванной на западном либерализме и рыночных отношениях, не
знающих подобного конституционного понятия.
В действительности оказалось, что роль трудовых коллекти¬
вов в России имеет не политическую или идеологическую, а в
большей степени традиционно-культурную, а потому весьма
конструктивную основу.
В то время когда казалось, что политико-правовой статус
трудовых коллективов были готовы отстаивать лишь ортодок¬
сальные марксисты, этот некогда декоративный элемент поли¬
тической организации в период начала реформ стал переживать
подлинный взлет своих политических функций, что проявилось
не только в оформлении независимого рабочего движения и за¬
бастовочной борьбе, но и особых задачах, которые стали вы¬
полнять трудовые коллективы в разгосударствлении собствен¬
ности, адаптации производства к экономическим нововведени¬
ям, создании условий для конституционных изменений и т. д.
Данный политический субъект, выпущенный на свободу для
борьбы с партгосноменклатурой, теперь начинает приобретать
очертания, неизвестные и неожиданные для всякого рацио¬
нального политологического прогноза. Дело в том, что трудо¬
вые коллективы в странах, в значительной степени ориентиро¬
ванных на традиционное регулирование и обладающих специ¬
фической духовной культурой (Япония, Россия, Китай и т. д.),

3. Правовые аспекты эволюции политической системы
329
выполняют важные культурно-правовые и стабилизирующие
функции в правовой и политической системах. Это — «биоце¬
нозы», в которых происходит накопление социального опыта,
сглаживание крайностей формально-государственного воздей¬
ствия на общество. При адекватной институционализации они
могут абсорбировать колоссальные резервы повышения эффек¬
тивности экономики, духовной сферы именно за счет актуали¬
зации неформального, культурно-исторического начала «своей»
цивилизации.
Поэтому необходимо, вероятно, отбросить политические
предрассудки западного конституционализма и вдохнуть новую
жизнь в этот объективно существующий институт отечествен¬
ной правовой традиции, признав в полном объеме социально¬
правовой статус трудовых коллективов, который, конечно, дол¬
жен быть надлежащим образом очерчен в целях исключения
неоправданных идеализации и популистских крайностей. Это
тем более необходимо сделать сейчас, в том числе на законода¬
тельном уровне, когда объективный процесс разностороннего
влияния коллективного феномена проявляется в явочных и
беспорядочных формах, что наносит ущерб демократии и пра¬
вопорядку.
Стачкомы, профсоюзы и прочие организации трудящихся не
следует рассматривать только лишь как средства достижения
приемлемых экономических условий труда или в качестве тара¬
нов борьбы с правительством. В России это важные элементы
фундаментальных опор правового государства и всей политико¬
правовой системы, и этот, сейчас во многом утраченный, их
статус нуждается в юридической актуализации.
Субъектом политической системы России была и остается
армия. Несмотря на то что коммунистическая и так называемая
демократическая власти на словах отказывались от использова¬
ния «военного фактора» в политической борьбе, а сама армия
официально отрицает свою политическую роль, последняя уже
давно, с самого начала перестройки, все более увеличивается.
Правда, в начале пореформенного периода на своеобразном
политическом экзамене по вопросу понимания значения армии
в обществе сумели провалиться руководство и КПСС, и СССР,
и лидеры оппозиционного демократического движения. Все
они либо приняли непосредственное участие в оголтелой кам¬
пании по дискредитации армии, начавшейся с упреков в дедов¬
щине, либо молчаливо потворствовали этому, смотря сквозь

330
Глава VI. Политическая и правовая системы России
пальцы на беспрецедентный остракизм в отношении военно¬
служащих, в частности в прибалтийских республиках.
Первым «прозрел» М. С. Горбачев, круто поменявший свою
позицию невмешательства на горячие заверения о поддержке
армии, понимании ее проблем. За ним последовали лидеры де¬
мократического движения. Однако отношения армии с государ¬
ством, с политической системой и в целом с обществом были и
продолжают оставаться до сих пор во многом испорченными.
Этот фундаментальный факт оказывает крайне негативное, во
многом отравляющее влияние на духовную атмосферу в совре¬
менной России.
В чем выражается политико-правовая роль армии? Прежде
всего, будучи частью государства, армия не может быть вне по¬
литики. Так, в пореформенный период она объективно была
вынуждена отходить от строгого следования функциям, отве¬
денным ей Конституцией, и брать на себя роль подпорки граж¬
данской власти в ряде регионов страны (в том числе иногда и в
столице). Армия иногда наравне с органами внутренних дел за¬
нимается охраной правопорядка в городах, участвует в разре¬
шении межэтнических конфликтов, и, наконец, руководство
армии прямо вовлекается в политическую борьбу на той или
иной стороне. Политический фактор армии фактически лега¬
лизован практикой назначения министрами обороны граж¬
данских лиц.
Может показаться странным вывод о том, что в России ар¬
мия играет не только внешнеохранительную, но и во многом —
специфически-культурную роль. Однако она закономерно за¬
нимает в политической системе важное место, нуждающееся в
продуманной правовой институционализации.
В демократической России армия должна выполнять не
только оборонительные и защитные, но и культурно-политиче¬
ские функции. Необходимо признать реальные политико-соци¬
альные обязанности вооруженных сил. Они состоят прежде
всего в создании особого, государственно-патриотического духа
страны, ее молодого поколения, воспроизводстве связи военно¬
служащих с традициями российской государственности в их
«силовом», охранительном аспекте. Все это очень важно для
отечественной правовой культуры, ибо сообщает ей необходи¬
мые и столь сейчас дефицитные государственно-патриотиче¬
ские начала. Легкомысленные эксперименты с военным призы¬
вом, отмена обязательной военной службы уже привели в за¬

3. Правовые аспекты эволюции политической системы
331
падных странах (США, Япония, Бельгия, Франция) к упадку
доверия к государству, нежеланию рисковать ради него своей
жизнью1.
Признав это, необходимо упорядочить не только собственно
охранительные, но и социально-политические, духовно-нравст¬
венные функции армии, в том числе в законодательном и спе¬
циальном юрисдикционном порядке. Это будет способствовать
сокращению вакуума ответственности за столь важные области
отечественной государственно-правовой жизни.
Обществу необходимо широкое сотрудничество с его воору¬
женными силами. Один из механизмов этого взаимодействия —
правовая система. Законодательная политика ни в коей мере не
должна быть направлена на борьбу с общесоциальными функ¬
циями армии, когда под предлогом освобождения последней от
«несвойственных» задач идет, по сути дела, размывание соци¬
ального контроля за армией, превращающейся в абсолютно
замкнутую касту, профессиональную «гвардию», подверженную
колебаниям верхушечной политической конъюнктуры и неспо¬
собную выполнять свою духовную миссию в российском обще¬
стве. Политические партии, общественные организации, трудо¬
вые коллективы, церковь, армия, средства массовой информа¬
ции и иные субъекты фактически существующей политической
системы играют каждый в отдельности и все вместе огромную
роль в развитии правовой культуры, накладывают значительный
отпечаток на отечественную правовую традицию.
Потребности современной жизни переросли форму, элемен¬
ты, методы политической организации. Это поистине структур¬
ный и функциональный кризис, разрешение которого не лежит в
одной плоскости, например, увеличения или сокращения коли¬
чества партий, движений и т. д. Речь идет о новом соотношении с
государственной властью, общественным строем, социально¬
классовыми компонентами, международным сообществом. Глу¬
боко не случайно, что усилия государственных чиновников най¬
ти себя в сегодняшнем и завтрашнем дне России порождают мак¬
симум напряжения и минимум конструктивной работы и наряду
с теми или иными «собственными успехами» не ведут к оздоров¬
лению ситуации.
1	См.: Кревельд М. Ван. Расцвет и упадок государства. Пер. с англ. М., 2006.
С. 505—506.

332
Глава VI. Политическая и правовая системы России
Такой долгожданный перелом невозможен только на «лич¬
ностной» вождистской основе: любые кадровые встряски в гос¬
структурах, бизнесе не могут дать долговременного эффекта
стабильности. Страна, политическая и правовая системы нуж¬
даются в эффективной и демократической политической орга¬
низации, системно соединяющей ее прошлое, настоящее и бу¬
дущее.
4.	Положение Москвы как культурно-политического центра
российской правовой системы
Самым значительным элементом российской политической
системы после государства является мегаполис Москва. В рус¬
ской истории Москва всегда выполняла ключевые политико¬
правовые функции, выходящие далеко за пределы простого
управления городом. В советское время, не ставшее в этом
смысле исключением, такая роль в отдельные периоды то уве¬
личивалась, то уменьшалась, но всегда была важной. В настоя¬
щий период Москва занимает в правовой системе положение,
намного перекрывающее значимость для развития националь¬
ного права других субъектов политического процесса.
Как центр правовой инфраструктуры Москва играет прин¬
ципиальную роль в понимании механизмов управления отече¬
ственной правовой культурой. Столица нашего государства
выступает ведущим элементом территориального механизма
правового регулирования. Москва — управляющий биоценоз
российского права и всей российской юридической инфра¬
структуры. Это не просто совокупность органов правообразо-
вания и управления — это особый духовно-интеллектуальный
живой организм, работающий по своим внутренним законам,
подчас весьма расходящимся с тем, что установлено в тех или
иных формальных регламентах.
Москве присущи характеристики, которые накладывают
сильный отпечаток на правообразовательные институты, на
формирование юридической практики и через них — на разви¬
тие всей правовой сферы России. В Москве находятся цен¬
тральные нормотворческие органы — парламент, Президент,
Правительство, Верховный Суд и Высший Арбитражный Суд,
Генеральная прокуратура, МВД, Минюст и другие юридиче¬
ские ведомства. Они не только «находятся», но и взаимодейст¬
вуют с непосредственной социальной средой места пребыва-

4. Москва как центр российской правовой системы
333
ния, оказывающей на их деятельность подчас большее влияние,
чем страна, ее многочисленные регионы, обладающие так же,
как и Москва, официальным статусом субъектов Российской
Федерации.
Неформальные механизмы этого влияния отнюдь не менее
эффективны, нежели официальные. Эта действительная меха¬
ника пока еще не стала предметом исследования юридической
науки, традиционно оперирующей позитивистскими законода¬
тельными критериями.
Серьезный интерес к Москве проявляют влиятельные меж¬
дународные организации, тесно связанные с западными прави¬
тельственными и иными структурами. В мае 1991 г., в критиче¬
ское время для судьбы российской государственности, в Моск¬
ве состоялась международная конференция, посвященная
«переходу Москвы к экономической и политической демокра¬
тии», организаторами которой выступили Гарвардский универ¬
ситет, Моссовет, Институт США и Канады АН СССР. В кон¬
ференции приняли участие советники правительства ряда стран
Европы и Америки. Как заявила в интервью газете «Известия»
проф. Гарвардского университета Элизабет Шервуд, «целью
этого мероприятия являются практические советы для руковод¬
ства Москвы, которые предназначены исключительно для со¬
ветской столицы, учитывают ее особенности и специфику»1.
Запад принимает политический статус Москвы и ее влияние на
развитие событий, равно как и роль в российской политиче¬
ской системе крупных городских агломераций, в связи с чем
стремится оказывать посильное влияние на этот участок рос¬
сийской государственности.
Роль Москвы в российской правовой системе выражается в
том, что принятие законодательных решений тесно связано с
культурно-человеческими особенностями соответствующего
нормотворческого «биоценоза».
Каковы характерные черты Москвы как политико-культур¬
ного центра и географического источника российской правовой
системы? Москва достигла кризисного уровня воспроизводства
своих человеческих и культурно-национальных ресурсов, ею во
многом исчерпаны «нормальные», традиционно-социальные
способы жизнедеятельности. Вследствие разновременного и
разнохарактерного вмешательства в демографические и мигра-
1 Известия. 1991. 16 мая.

334
Глава VI. Политическая и правовая системы России
ционные процессы Москвы в городе стал складываться особый
социальный тип общественного менталитета, характеризую¬
щийся своеобразным восприятием ценностей, своим особым
правосознанием.
В перенасыщенной идеологизированной среде столицы ее
население более других регионов предрасположено к экзальта¬
ции, эпатажу, податливости ситуативной реакции, зависимости
от иностранного идеологического воздействия. Москва — объ¬
ект материального и бытового «подкупа» со стороны правящей
политической элиты, средоточие верхушек экономических, в
том числе и теневых, структур, лоббирующих организаций,
привилегированного истеблишмента. Это делает город главным
каналом артикулирования неформального политического влия¬
ния на правовую систему страны.
Такое влияние огромно именно вне официального законода¬
тельного и юрисдикционного процессов. Фактически Москва
выполняет функции города-системы, управляющего через свои
интеллектуальные, культурные ресурсы многочисленным и
многообразным обществом. От того, какие это ресурсы, каков
их духовный вектор, какие программы они реализуют, во мно¬
гом зависит генеральная ориентация общества. Несмотря на то,
что государством официально управляют представители всех
его регионов, даже вместе они часто не могут соперничать с
императивами и импульсами, посылаемыми политической сис¬
теме внутренними механизмами столичного «биоценоза».
Особый политический вес имеет столичный электорат. Его
относительное социальное благополучие является условием вы¬
живания правительства, если оно не пользуется очевидной под¬
держкой большинства населения страны. Это обстоятельство
заставляло руководство КПСС принимать специальные меры
по привилегированному материальному обеспечению жителей
столицы. Эту политику, но в других формах, продолжает и
постсоветское руководство России. Недовольство в столице мо¬
жет стоить власти. Поэтому центральное правительство с осо¬
бой заинтересованностью относится к кандидатурам на ключе¬
вые посты в московской городской администрации, к постав¬
кам в город продовольствия, в том числе финансируя его
импорт, к любым действиям оппозиции, если они могут при¬
вести к выступлениям граждан в районах внутри Садового
кольца.

4. Москва как центр российской правовой системы
335
В свою очередь, методы обратного влияния московской по¬
литической инфраструктуры на государство также весьма раз¬
личны. В период правления КПСС Московский горком и рай¬
комы партии направляли деятельность парткомов центральных
органов управления, в том числе министерств и ведомств, а эти
парткомы имели право контроля за деятельностью администра¬
ции. Кроме того, кадровый корпус управленцев центральных
ведомств пополнялся за счет жителей столицы либо регулиро¬
вался через предоставление московской прописки чиновникам
из регионов страны.
Влияние и значение московского электората в советский пе¬
риод подчеркивалось и тем, что высшее политическое и госу¬
дарственное руководство СССР и РСФСР избиралось в депута¬
ты соответствующих Верховных Советов и на партийные съез¬
ды главным образом от столичных округов. Руководство города
было представлено на высоком уровне в партийно-государст¬
венной иерархии (Первый секретарь МКГ — член Политбюро,
секретари — члены и кандидаты в члены ЦК, начальник
ГУВД — замминистра внутренних дел СССР и т. д.).
Между тем московский электорат обладает повышенной
восприимчивостью к воздействию радикального политического
популизма. Причина этого явления кроется в специфике мос¬
ковского мегаполиса. Из-за высокой урбанизации, колоссаль¬
ных размеров города с неизбежным нарушением естественных
социальных связей людей, хаотичным развитием инфраструкту¬
ры, волевым вмешательством в миграционные процессы, вы¬
звавшим тяжелые перекосы в демографической ситуации, в
Москве, как нигде, пожалуй, в другом месте страны, развито
отчуждение людей. В результате в городе формируется социаль¬
ный климат, располагающий к социальной невротизации и
крайним формам реакции на экономические и политические
раздражители. Эти группы могут как представлять относитель¬
но самостоятельные страты люмпенизированных слоев, так и
находиться в рамках традиционных общественных структур: ра¬
бочих, интеллигенции, студентов, пенсионеров и т. д. В Москве
постоянно проживает примерно 1—1,5 млн людей, склонных к
деятельностной экзальтации по различным социально-полити¬
ческим поводам. Если принять во внимание, что в этой плот¬
ной среде работают жизненно важные структуры государства,
то становится очевидной вся серьезность проблемы роли сто-

336
Глава VI. Политическая и правовая системы России
лицы в нормальном функционировании демократии и право¬
вой системы.
Москва накладывает серьезный деформирующий отпечаток
на политико-правовые процессы, что находит выражение в сле¬
дующих явлениях.
1.	Московская система политической власти оказывает не¬
пропорционально большое влияние на общественное сознание
страны, используя центральные средства массовой информа¬
ции, практически всецело в кадровом, интеллектуальном, мате¬
риальном отношении зависимые от внутренних механизмов
московского мегаполиса. Центральные СМИ до сих пор не
имеют равных себе конкурентов на информационном рынке
страны. На это обстоятельство не раз обращалось внимание.
«Нельзя не отметить, — писал В. Даниленко, — что у нас все
общесоюзные газеты издаются в Москве. Для сопоставления
можно отметить, что в Вашингтоне, например, издаются только
две общеамериканские газеты (“Вашингтон пост” и “Ю-Эс-Эй
тудей”), в то же время по всей Америке, да еще и за рубежом,
большой популярностью пользуются “Нью-Йорк таймс”, “Фи¬
ладельфия инкуайер”, “Бостон глоб”, “Крисчен сайенс мони¬
тор”, “Лос-Анжелес таймс” и др.».
«Уверен, — пишет автор, — что и у нас — в таких, скажем,
городах, как Ленинград, Киев, Минск или Новосибирск, —
вполне могли бы справиться с выпуском общесоюзной газе¬
ты»1. Такое, однако, вряд ли возможно при несопоставимом
политико-правовом весе Москвы и всех иных регионов России.
2.	Незначительная часть московского электората имеет уни¬
кальные возможности оказывать прямое давление на высшие
государственные органы страны, создавая важный для тех или
иных тенденций политический фон. Xорошо известны пикети¬
рования I Съезда народных депутатов СССР, I, II, III Съездов
народных депутатов РСФСР, в том числе — путем организации
крупномасштабных митингов в непосредственной близости от
мест заседаний депутатского корпуса.
3.	Городские инстанции Москвы на основе действующего
законодательства правомочны лишить государственную власть
влияния на решение организационных проблем своего место¬
пребывания. Моссовет в свое время предпринимал такие по¬
пытки, в частности, по выведению московской службы право-
1 Даниленко В. Как газеты себя продают // Правда. 1991. 14 мая.

4. Москва как центр российской правовой системы
337
порядка из юрисдикции союзного МВД, по самостоятельному
регулированию политических акций, имеющих не внутригород¬
ское, а союзное значение — с целью воздействия на союзный
парламент, союзное и российское правительства.
4.	Московские муниципальные органы имели уникальные
возможности оказывать давление на конкретных политических
деятелей через решение их бытовых вопросов. Широкую огла¬
ску получили долгие отказы мэрии Москвы прописать в столи¬
це избранного Первым секретарем ЦК КП РСФСР краснодар¬
ца И. К. Полозкова, отказы в жилье сотрудникам центрального
аппарата КПСС и Советского государства, переводимым на ра¬
боту в столицу, выживание из квартир депутатов разогнанного
Верховного Совета России и т. д.
Разумеется, это отнюдь не все каналы формального и не¬
формального влияния властей города на государственные ин¬
ституты страны, которые в современных условиях приобретают
более утонченные и скрытые формы.
После 1985 г. и особенно при разработке концепции поли¬
тической реформы проблема новой роли Москвы не была раз¬
решена. Последствия этого не замедлили сказаться. Начавший¬
ся процесс демократизации при отсутствии ясности в правовом
и политическом статусе Москвы вызвал ее углубляющийся
кризис как политического центра страны. Руководители столи¬
цы не смогли самостоятельно определить место этой мощной
человеческой агломерации в новой обстановке. С приходом к
власти в городе постсоветской администрации она, будучи во¬
влечена в общефедеральную политическую борьбу, стала уси¬
ленно восстанавливать особую роль Москвы в политико-право¬
вой системе общества.
По существу, Москва и в нынешних условиях стремится к
статусу города, который своими структурами руководит не
только городским хозяйством и жизнеобеспечением, но и «да¬
вит» на государство, оказывает на него влияние, неадекватное
статусу столичного самоуправления. Это глубокое наследие по¬
литической системы, имеющей исторические корни в феодаль¬
ной организации полисного управления обществом, когда сто¬
личные внутригородские структуры совмещают функции руко¬
водства страной и полисом, а политика «делается» с упором на
столичный электорат.
Не заняв своего места в новом политико-культурном кон¬
тексте государственно-правовой системы, российская столица в

338
Глава VI. Политическая и правовая системы России
1990-е гг. во многом выступила фактором дестабилизации и ра¬
дикализации политико-правовых отношений. Стало почти нор¬
мой неформальное давление столичных группировок на цен¬
тральное руководство и всю политическую систему страны.
Приоритетное значение приобрели поэтому те московские ин¬
ституты, которые способны напрямую воздействовать на насе¬
ление регионов — электронные средства массовой информа¬
ции, неформальные связи в кругах исполнительной власти, во¬
круг которых создан прочный монополистический кокон.
Следует, однако, отметить, что в настоящее время статус горо¬
да — субъекта Федерации и статус столицы в правовом отноше¬
нии урегулированы, благодаря чему город во многом открылся
для иммиграции, в основном трудовой.
Однако и в рамках правового размежевания нарастает тен¬
денция к фундаментальному дисбалансу в функционировании
центрального правового «биоценоза», в качестве которого тра¬
диционно выступает Москва. В 90-е гг. это было обусловлено
центробежными процессами децентрализации, суверенизации
регионов и значительным ограничением естественного притока
в Москву правовой информации от общества, его профессио¬
нальных и территориальных сфер. В новом веке в связи с
укреплением вертикали власти, роль столичных структур в
управлении государством вновь резко возросла; в сфере зако¬
нодательства, федеративного его измерения, переключения фи¬
нансовых потоков Москва опять стала «подменять» Россию.
Чтобы той или иной тенденции приобрести общегосударст¬
венную значимость, вовсе не обязательно добиваться поддерж¬
ки общества: достаточно получить плацдарм в Москве, ее поли¬
тической системе и средствах массовой информации, тесно
связанных с центральными институтами власти. Между цен¬
тральной и муниципальной системами управления, между мос¬
ковскими и центральными органами массовой коммуникации
идет непрерывная ротация кадров: фактически это управленче¬
ский тандем.
Для того чтобы представить более широкий, чем до сих пор
имела в виду наша юридическая наука, социополитический
контекст российского права, необходим анализ морфологии
Москвы как центра российской правовой системы. Какова
структура московского правового «биоценоза»?
Во-первых, сюда входят центральные нормоустановительные
институты — парламент, Президент, Правительство, Верхов¬

4. Москва как центр российской правовой системы
339
ный и Высший Арбитражный Суды. Данные структуры образу¬
ют главным образом официальную, формальную часть право¬
вой нормативной системы и находятся во многом в поле влия¬
ния иных как формальных, так и неформальных элементов
московской правовой инфраструктуры.
Во-вторых, Москва формирует механизм централизованного
политического и идеологического воздействия на правовую
систему и институты государства. В этот механизм входят са¬
мые разнообразные лоббирующие и влияющие структуры: по¬
литические партии, общественные организации, всевозможные
клубы, сообщества, в том числе созданные и финансируемые
иностранными правительствами, например фонды, иностран¬
ные миссии, занимающиеся целенаправленным зондированием
и воздействием на интересующие их правительственные и пар¬
ламентские правообразовательные источники.
В-третьих, Москва располагает развитой системой подго¬
товки и переподготовки юридических кадров для госаппарата,
которая включает академии, университеты, факультеты, кол¬
леджи, институты, школы и иные учебные заведения, находя¬
щиеся как в Москве, так и почти во всех регионах (филиалы),
ориентированные на подготовку юридических кадров для цен¬
тральных и региональных управленческих структур.
В-четвертых, в столице сосредоточены «мозговые центры»
правовой идеологии — правовые НИИ, ведомственные и част¬
ные фонды и исследовательские центры, занимающиеся право¬
вой и государствоведческой проблематикой (ИГП РАН, Инсти¬
тут законодательства и сравнительного правоведения при Пра¬
вительстве РФ и др.).
И наконец, нормотворческий «биоценоз» Москвы содержит
систему сбора и распространения юридической информации,
включающую сеть производства правовой печатной, аудио- и
видеопродукции, транслируемой через государственные и част¬
ные средства массовой коммуникации (редакции, издательства,
консультационные банки данных и т. д.). От работы этого ком¬
плекса во многом зависит характер восприятия населением пра¬
вовой системы и ее отдельных институтов. Именно в структурах
московских СМИ зарождаются многие кампании и стереотипы,
которые затем перекочевывают в парламентские и правительст¬
венные кабинеты и даже юрисдикционную практику.
Все перечисленные составляющие правового «биоценоза»
Москвы в совокупности оказывают колоссальное воздействие

340
Глава VI. Политическая и правовая системы России
на правовую культуру общества. Жизнь не раз свидетельствова¬
ла, что Москва становится, как правило, инициатором новых
юридических и политических тенденций, глубинные источники
которых далеко не всегда видны невооруженным глазом и пе¬
ред которыми общество часто ставится как перед свершившим¬
ся фактом без обсуждения возможных альтернатив. Так было в
период правления компартии, так во многом остается и сейчас.
Поэтому процессы, происходящие в сердце отечественной
юридической культуры, нуждаются во внимательном и ком¬
плексном анализе. Прежде всего Москва требует защиты своих
сокровенных правообразовательных структур от неправового и
чуждого отечественной правовой культуре вмешательства. К со¬
жалению, в настоящее время такая защита практически отсут¬
ствует: прежняя недемократическая система изоляционизма
разрушена, новая, демократическая, не появилась. Поэтому
юрисдикционные сферы, жизненно важные для благополучия
страны, ее государственности, правопорядка, сделались объек¬
том самой бесконтрольной интервенции и влияния со стороны
как местных, так и иностранных неформальных структур.
Москва очень долго в качестве столицы СССР подвергалась
массированному воздействию западной правовой идеологии,
которая к 90-м гг. XX в. сумела во многом практически выжечь
в ее юридической инфраструктуре самобытные и способные к
самовоспроизводству элементы. «Монблан» политических и
юридических элит, сосредоточенный в Москве, подчас не спо¬
собен к самостоятельности и вынужден жить за счет западного
интеллектуального допинга. Это серьезная проблема правовой
системы России, в периоды политического перепутья и неопре¬
деленности сильно осложняющая процесс национального пра¬
вового модернизма, ибо все время тянет политическую и пра¬
вовую системы к упрощенным формам получения «быстрой от¬
дачи» от готовых иностранных институтов.
В пореформенный период отмечаются усилия международ¬
ных юридических организаций по включению в ассимиляцион¬
ный процесс российских региональных юридических сооб¬
ществ — от правоохранительных до образовательных. Особенно
перспективной для образовательной рыночной интервенции
представляется московская система юридических вузов и их ре¬
гиональных представительств, через учебные программы и кад¬
ры которой можно оказывать разностороннее и долговремен¬
ное влияние на развитие правовой системы России. Конечно,

4. Москва как центр российской правовой системы
341
такое влияние можно только приветствовать, если оно ведет к
взаимному обогащению правовых институтов общества.
Юридические образовательные учреждения Москвы как ос¬
новной источник пополнения аппаратов центральных прави¬
тельственных и законодательных ведомств во многом ассимили¬
рованы западными правовыми идеологическими школами и
стали объектами западного правового миссионерства. Конечно,
обмен ценностями необходим, более того — жизненно важен,
но только тогда, когда он выступает именно как обмен, а не
огульный импорт, не как одностороннее механическое навязы¬
вание России норм и структур чуждого социального контекста.
Правовые учреждения Москвы — вузы, фонды, исследователь¬
ские центры — по своему местоположению становятся наиболее
удобными и предпочтительными объектами чужекультурного
воздействия. Москва с ее мощной правовой инфраструктурой
далеко не всегда могла противостоять этому всепоглощающему
потоку продуктов массового правового «потребления», сделав¬
шись даже ретранслянтом этого влияния на периферию и свое¬
образным форпостом продвижения иностранного правового
миссионерства в глубь России. Сейчас уже сами московские
структуры, некогда недоступные и вожделенные объекты для
либерального «просвещения» — министерства, ведомства,
НИИ, вузы — стали инструментами и перевалочными базами
распространения «продуктов цивилизации», пересказывая, по¬
пуляризируя и адаптируя эту продукцию с помощью собствен¬
ных кадровых, финансовых, издательских и прочих ресурсов.
Правокультурный «мозг» Москвы систематически обрабаты¬
вается легионом правовых миссионеров, сначала иностранных,
теперь большей частью их российских учеников, через печать,
кино-, видеопродукцию и даже через сценические постановки.
Москву как культурно-национальный центр правовой Рос¬
сии сразу вернуть невозможно. Слишком долгое время на этот
аспект ее статуса не обращалось должного внимания. Необхо¬
дима система мер, направленных на создание механизма куль¬
турного воспроизводства правового биоценоза Москвы, посте¬
пенное восстановление ее исконного статуса в правовой систе¬
ме государства. В нынешнем состоянии юридической культуры
Москвы правовая система нормально функционировать не мо¬
жет. Без правовой полноценности Москвы правовые реформы
обречены на искажение своего национального смысла.

342
Глава VI. Политическая и правовая системы России
Исходным пунктом процесса нового «обретения» Москвы
должно стать формирование ее правовой независимости, само¬
стоятельности и одновременно доступности для России. Для
этого в первую очередь необходимо активизировать региональ¬
ные источники подпитки московской правовой агломерации.
К сожалению, на рубеже веков можно констатировать факт зна¬
чительной провинциализации региональной юридической нау¬
ки, все более увеличивающегося ее отставания от федерального
и тем более европейского уровня. Это — результат системного
оттеснения регионов от юридической политики государства, о
чем, в частности, свидетельствует и фактическая невозможность
региональных парламентов принимать полноценное участие в
законотворческом процессе на федеральном уровне по причи¬
нам низкого качества вносимых ими законопроектов, несовер¬
шенства порядка осуществления законодательной инициативы
в Государственной Думе, проволочек федеральных структур в
даче финансово-экономических заключений на законопроекты
и т. д.1 Такая ситуация лишний раз свидетельствует об отрыве
правовой Москвы от региональной правовой культуры, факти¬
ческой изоляции последней от центров принятия государствен¬
ных решений. Положение, когда политическим и юридическим
климатом страны манипулирует ничтожно малая часть москов¬
ского истеблишмента, кремлевского управленческого аппарата
и центральных силовых структур, препятствует нормальной
жизнедеятельности государства и правовой системы. Такое по¬
ложение невозможно в правовом обществе.
В условиях, когда Москва фактически закрылась для цирку¬
ляции кадров, происходит неизбежное нарастание их застоя,
окостенение столицы как центра правовой системы и всей пра¬
вовой инфраструктуры государства, создание негативного об¬
раза Москвы в представлениях провинциальной России. Отно¬
шение к столице все более строится через «традиционную для
народного сознания дихотомию “праведная страна” — “пороч¬
ная столица”»2. Регионы в этих условиях должны обрести но¬
вую роль — сформироваться как самостоятельные, автономные
«биоценозы» воспроизводства правовой культуры, а не только
как ее вспомогательные системы.
1	См.: Шаклеин Н. И. Динамика и качество законотворческого процесса в
Российской Федерации // Журнал российского права. 2008. № 9. С. 6.
2	Багдасарян В. Э. Традиционализм и цивилизационная идентичность Рос¬
сии. М., 2006. С. 179.

4. Москва как центр российской правовой системы
343
Все более очевидным становится тот факт, что регионы обра¬
зуют собственно правовую Россию в единстве всех ее составных
частей — Севера, Центра, Запада, Востока и Юга, — каждая из
которых сообщает свои, особенные черты правовому измерению
Российского государства. В целях достижения правовой само¬
бытности регионов необходимо, вероятно, стремиться к созда¬
нию в них всех необходимых атрибутов и механизмов генезиса
правовых систем: качественного законодательства, юрисдикци¬
онных органов, юридических вузов, юридической печати, вклю¬
чая научную периодическую, юридических исследовательских
учреждений. Каждое правоохранительное ведомство должно, ве¬
роятно, иметь свою крупную региональную базу развития соот¬
ветствующего вида правовой деятельности. Особенно это важно
для таких ведомств, как прокуратура, МВД, Минюст, несущих
основное бремя обеспечения правопорядка. Для наращивания в
регионах очагов юридической культурной деятельности необхо¬
димо использовать любую возможность — федеральную, ведом¬
ственную, местную, государственную, частную.
В условиях дефицита средств государству важно сосредото¬
читься, возможно, на приоритетных направлениях региональ¬
ной юридической политики: не дать утратить накопленный по¬
тенциал и самостоятельность крупным юридическим центрам
России — Северо-Западному (Санкт-Петербург), Поволжскому
(Саратов), Уральскому (Екатеринбург), Сибирскому (Омск,
Иркутск, Томск), Южному (Ростов, Краснодар).
В интересах оздоровления дряхлеющего правокультурного
организма Москвы необходимо стремиться к восстановлению
системы ротации юридических кадров. Целесообразно вернуть¬
ся к практике региональных квот в аппаратах центральных пра¬
воохранительных ведомств и иных управленческих структур.
В этих целях вести целенаправленный поиск и подготовку ре¬
зерва для работы в Москве способных специалистов, практиче¬
ски зарекомендовавших себя в юридической сфере. Этим лю¬
дям следует предоставлять все необходимые условия, в том чис¬
ле квартиры и постоянную прописку в столице.
Другой, обратной стороной проблемы юридической санации
столицы является усиление ее функций города-столицы, где
живет более 10 млн человек, среди них множество людей — но¬
сителей ключевых интеллектуальных и культурных ценностей
российского общества. Очень странно, что именно эта «народ¬
ная» ценность Москвы (и Санкт-Петербурга) очень мало вовле-

344
Глава VI. Политическая и правовая системы России
чена в управление государством. Главная причина здесь состо¬
ит в том, что Москва и Санкт-Петербург как субъекты Федера¬
ции фактически лишены самоуправления. Именно здесь видна
противоречивость ситуации — действительные национальные
ресурсы, накопленные столицами за долгие годы приоритетно¬
го отбора, практически отодвинуты и изолированы от важней¬
ших процессов принятия политико-правовых решений. Такие
решения часто становятся прерогативой случайных и клановых
групп, в том числе рекрутируемых специально для укрепления
такого рода «корпоративности» из регионов. Здесь статус субъ¬
екта Федерации, наоборот, тесен для Москвы, неадекватен ее
фактической политической и духовной роли в российской го¬
сударственности.
«Постсоветская Москва, — пишет В. Э. Багдасарян, — ни¬
зошла на новую ступень десакрализационной апостасии. На
фоне стремительной моральной деградации столицы приобре¬
тает популярность афоризм о метаморфозе Третьего Рима в но¬
вый Вавилон. Церетелизация Москвы еще более усилила химе¬
рические черты ее современного облика. Электоральная куль¬
тура обнаруживает кардинальный диссонанс между Москвой и
российской провинцией. Нередки утверждения, что за предела¬
ми Московской кольцевой автодороги начинается другая Рос¬
сия. Без обретения новой сакральной эстетики российская сто¬
лица обречена идти по пути энтропии»1.
Статус Москвы в правовой культуре нуждается в концепту¬
альном осмыслении. Важно понять, что пореформенный пери¬
од высветил проблему новой роли столичного центра в разви¬
тии правовой культуры и отечественной государственности.
Падение роли колоссальных человеческих ресурсов Москвы в
решении проблем России — центральный вопрос ее статуса.
В этой сфере принимаются решения, которые, однако, носят
отрывочный, фрагментарный характер (например, перевод
Конституционного Суда РФ в г. Санкт-Петербург).
Общий подход заключается, разумеется, не в переносе столи¬
цы (например, во Владивосток), а в реструктуризации ее идеи как
города-концепта Российского государства. Этот концепт должен
приобрести новые черты, в том числе стилевые — организацион¬
ные, функциональные, пространственные, протокольно-юриди¬
ческие; быть направлен на активизацию столицы государства —
1 Багдасарян В. Э. Указ. соч. С. 181.

5. Российское правовое государство
345
центра политической и правовой систем. В этой концепции Мо¬
сквы XXI в. должны занять новые места многие привычные сим¬
волы и отношения — от Кремля, Мавзолея и Красной площади
до новой роли Московской области и Золотого Кольца в стили¬
стике поведения федеральных органов и должностных лиц.
Москва нуждается в новом статусе, соответствующем столи¬
це демократического государства. Москва не должна быть ос¬
лаблена как духовный эпицентр правовой системы. Эрозию ее
культурно-правового лидерства необходимо остановить. Для
этого у Москвы есть все потенциальные возможности — инсти¬
туционные, интеллектуальные, культурно-исторические. Моск¬
ва продолжает оставаться мощным правовым биоценозом, со¬
держащим различные юридические школы, тенденции, течения.
С позиций развития культурно-национальных начал правовой
жизни России эти тенденции нуждаются в актуализации: с их
помощью можно возродить былую миссию столицы в укрепле¬
нии российской государственности и правопорядка, которую
она всегда выполняла.
5.	Российское правовое государство
Центральным элементом политической системы современ¬
ной России является государство. Взаимосвязь политической и
правовой систем наиболее рельефно выражается в проблемати¬
ке правового государства. Основной теоретический вопрос, ко¬
торый имеет принципиальное методологическое значение для
нашей правовой системы, здесь состоит в следующем: что для
России означает правовое государство?
Такой вопрос может показаться странным: конечно, то же
самое, что и для любой демократической страны. Между тем
это не совсем так. И не потому, что Россия уклоняется от
принципов и канонов демократии. Реформы, несмотря на свои
глубокие противоречия, значительно продвинули общество по
пути к общепризнанным правовым ценностям. Дело в том, что
любое правовое государство имеет конкретно-исторические и
национальные особенности, не говоря уже о собственных путях
правовой жизни. Самостоятельность в поиске своей «дороги к
храму» является настолько важной, что, например, в ситуации
формального принятия в России концепции современных за¬
падных правовых государств развитие событий, как видим, не
ведет к прогрессу правопорядка, а оборачивается откатом на

346
Глава VI. Политическая и правовая системы России
уже пройденные рубежи. С самого начала правовой реформы у
юристов не нашлось времени всерьез задаться вопросом: воз¬
можен ли для отечественной правовой системы немедленный
переход к классической модели либерального правового госу¬
дарства, да к тому же на основе одних лишь нормативных ак¬
тов? Положительный ответ на этот вопрос был для советских
юристов аксиоматичным. Между тем, как это часто бывает, яв¬
ления, внешне представлявшиеся простыми решениями, на са¬
мом деле оказываются очень сложными.
Российское право связано с государством особым образом.
Эту связь не могут исчерпать классические либеральные про¬
порции соотношения государства и права. Российскому социу¬
му не корреспондирует однозначное понимание государствен¬
ности. Не случайно, что отечественные политологи и государ-
ствоведы расходятся в трактовке этого понятия в точном
соответствии со своими партийными, религиозными или ины¬
ми доктринальными предпочтениями, рекомендуя России це¬
лый набор форм — от монархии и христианского государства
до советской республики социалистического типа.
Существует закономерность множественности эскизов фор¬
мы, устройства российской государственности (монархия, им¬
перия, республика, их различные виды), которые, однако, сме¬
няя друг друга в русской истории, не устраняют общего смысла
русской государственной традиции.
Русские отнюдь не чужды идее государственности, как это
прокламировала еще норманнская теория. Однако их государ¬
ственность не основывается на принципе «договора» людей во
имя их общих дел и целей, для реализации которых граждане
отказываются от части своего «естественного» суверенитета, а
представляет собой самостоятельную и независимую от челове¬
ка сущность, через которую воплощается высший смысл бытия.
Государственность России — это не аппарат, не механизм,
не форма и тем более не образ «ночного сторожа». Это громад¬
ный жизненный мир русских, который не поддается однознач¬
ной юридической номинации. Это не рядоположенный с лич¬
ностью и созданный для службы ей институт, а форма культур¬
ной идентификации надличностного в каждом конкретном,
индивидуальном поступке. В конечном счете для русских госу¬
дарство — это их самосознание. Поэтому, вероятно, только в
России встречается столь частое и столь ожесточенное отчужде¬
ние и нелюбовь людей к своему позитивному государству.

5. Российское правовое государство
347
У России свое соотношение правовой системы и государст¬
ва: российское государство не может быть правовым в смысле
обоснованности своими же собственными нормативными уста¬
новлениями, принятыми через общественное согласование ин¬
тересов. Государство «выше» и «первичнее» и интересов, и этой
процедуры согласования. Право и государство в России — это
ее духовная община, где государство получает легитимность не¬
посредственно в правовом укладе жизни: в общественном соз¬
нании право прочно «склеено» с государством как духовным
миром, но не аппаратом власти.
Идея права в России менее всего связана с внешней стороной
человеческих отношений — государственными законодательны¬
ми актами, в которых западные правовые системы находят свое
формальное и даже философское обоснование. Отечественное
правосознание «уходит» в русло традиционной культуры, жиз¬
ненного уклада и поведения русских, что очень часто расходится
с официально установленными государством юридическими ин¬
ститутами. Эту коллизию принято объяснять в основном низкой
правовой цивилизованностью страны, недостатком правового
сознания властей и населения. Между тем она свидетельствует
об отсутствии культурной эшелонированности прежде всего
официального правопорядка.
Российское государство при всей важности и актуальности
этого института, в том числе для права, сейчас значительно ут¬
ратило в общественном сознании статус неформальной юриди¬
ческой ценности. Начиная с XVIII в. оно обесценивалось мно¬
гочисленными прерывами постепенности в своем развитии.
Российская империя и СССР смогли создать эффект нацио¬
нальной идентичности форм государственности и поэтому в их
правовой жизни отмечалась наиболее сильная интеграция пра¬
вового позитивизма. Но и даже в эти периоды правовой пози¬
тивизм никогда не достигал высот западного статуса, что выли¬
лось бы в глубинную норму правосознания — уважения актов
государственной власти, юрисдикционных органов.
В России основной массив правовой культуры, по крайней
мере в новое и новейшее время, находился вне государства, ко¬
торое было своеобразной «надводной» и обманчивой поверхно¬
стью целого айсберга неисследованного и не принимаемого
властью правового мира. Не случайно в России социально-пра¬
вовые проблемы часто ставились и даже решались не государ¬
ством и не политическими институтами, в том числе их пози¬

348
Глава VI. Политическая и правовая системы России
тивистскими придатками в виде официального правоведения, а
в художественной литературе, публицистике, живописи, драма¬
тургии, философско-этической мысли.
Государство, как и право, относится к явлениям националь¬
ной культуры. Государство как институт обладает ничуть не
меньшей социальной ценностью по сравнению с правом, пра¬
вовой системой. Более того, смысл права, правового регулиро¬
вания сохраняется постольку, поскольку имеется развитая госу¬
дарственность. Только очень политизированный взгляд может
видеть источник общественных бед в государственной власти
на основании того, что она отваживается выступать непосред¬
ственной правообразовательной и правореализующей силой.
Государство как непременный участник фундаментальных
социально-экономических, культурных и морально-правовых
процессов общества по своей природе менее пластично, чем
право, которое обусловлено общественным сознанием и отра¬
жает его быстрые повороты. Государству и его законодательству
сложнее обеспечивать постоянную собственную адекватность
существующему рельефу правосознания и правокультурной
традиции. Вместе с законодательством государство может силь¬
но удаляться от общества: забегать вперед, отставать, блуждать
в поисках альтернатив, увлекаться какой-либо идеологической
моделью и т. д. Но именно государство — организатор демо¬
кратии, народного суверенитета, хранитель национальной куль¬
туры, катализатор экономического и социального прогресса об¬
щества.
Правовое государство в России — это не любая «юридиче¬
ская» власть, а только та, которая выражает смысл отечествен¬
ной культурной практики, способствует прогрессу и свободе
личности на принципах ее культурной идентификации. Рос¬
сийское правовое государство может быть всяким по форме, но
оно не может быть правовым, если строится в рамках нацио¬
нально-отчужденной культурной традиции. Правовое государ¬
ство в России — это не абстрактный механизм власти, соблю¬
дающий позитивное законодательство, им самим же и создан¬
ное, а явление, тесно слитое с национальным правосознанием.
Поэтому наше правовое государство — это не любая власть, ук¬
репившаяся в Москве и создавшая «под себя» собственное пра¬
вовое обеспечение, а система, которая поддерживает и воспро¬
изводит социальную среду, способствующую формированию
национального правосознания.

5. Российское правовое государство
349
Российское право имеет сложные измерения — этическое,
формально-юридическое, массово-психологическое. Оно может
актуализировать и почти все перелиться в одно из них, лишив
прежний правопорядок симметрии и баланса стабильности. Во
всех случаях, однако, сохраняется главный вектор его смысла,
направленный на воспроизводство национальной культуры, ко¬
торый государству никак нельзя терять из виду. Поэтому «клю¬
чи» от позитивной правовой системы находятся не у государст¬
ва и даже не в идее российской государственности. Российское
государство — явление изменчивое и историчное. Сама по себе
российская государственность выступает формой объективиро¬
вания идеи русского правового миропорядка. Отечественное
государство вторично и терпит крах всякий раз, когда лишается
корней в отечественной правовой культуре.
Можно предположить, что в России любое государство будет
адекватным, если оно станет элементом российского права и
будет способно интегрироваться в русскую культуру. Важно,
чтобы такое государство смогло найти себя в традиционном
правообразовании и не переоценивало, как часто бывает, своих
возможностей в рациональном управлении обществом. Это
своеобразный либерализм, только на несколько иной, истори¬
ческой почве: речь идет не об ограничении государства функ¬
циями «ночного сторожа» в интересах собственников, а о мак¬
симальном полновластии государства, даже «государственном
тоталитаризме», имеющем строго определенное назначение как
способа выражения национального жизнестроительства. Все,
что ему соответствует, что развивает, укрепляет самосознание и
самопознание человека, общества, одновременно приобретает
статус государственного начала и получает развернутость в пра¬
вовой культуре. В этом смысле государство всеохватно, универ¬
сально, вездесуще, но в этом же самом смысле оно совершенно
прозрачно, вторично, интегрально, подконтрольно по сути и,
увы, далеко не всегда по юридической форме. Такова реаль¬
ность отечественной правовой среды. Государство — всего
лишь цементирующий, связывающий материал для развертыва¬
ния правосознания, который, как и любой материал, задает оп¬
ределенные рамки, но в весьма незначительной степени спосо¬
бен руководить и направлять замыслы художника.
В русском правопорядке государство никогда не имело са¬
моценного и самодостаточного статуса. Во все периоды, когда

350
Глава VI. Политическая и правовая системы России
оно посягало на такую роль, самостоятельность кончалась по¬
срамлением.
Статус государства — наиболее противоречивый элемент в
нынешней политической системе. После 1985 г. повсеместно
сложилось представление о чрезмерности государства, особен¬
но если брать во внимание тогдашнюю конституционную трак¬
товку его функций, которые, действительно, поражают вообра¬
жение. Однако эта чрезмерность есть парадоксальная форма
удивительной инфантильности и формализма роли, принадле¬
жавшей государству в советском обществе. Когда экономиче¬
ские новации стали продуцировать новые социальные противо¬
речия, стало ясно, что в политической системе практически от¬
сутствуют механизмы их регулирования, а государственные
структуры неэффективны и не могут быть адекватными преем¬
никами управления партии.
Такая ситуация — это результат длительной эволюции поли¬
тической системы, приведшей к глубоким деформациям важ¬
нейших характеристик государства:
—	ослаблению и во многих аспектах стиранию территори¬
альной организации его власти, в рамках которой перестали ре¬
шаться соответствующие данному уровню вопросы. Симпто¬
мом этого стал все увеличивающийся поток обращений, писем
по личным вопросам в центральные инстанции, который, не
получив концептуальной оценки, служил лишь поводом к мно¬
гочисленным нотациям местному начальству за бюрократизм и
невнимание к людям, в конкретном плане, конечно, справед¬
ливым; о слабости местной и региональной компоненты госу¬
дарственности свидетельствует продолжение этой практики в
новом веке;
—	эрозии государственной власти как особой публичной ор¬
ганизации, обладающей суверенитетом и только ей присущими
механизмами принятия и реализации решений. Государство не
могло противостоять мощным неформальным структурам влия¬
ния и даже управления, которые постепенно оформились в те¬
невую политическую систему, деформирующую конституцион¬
ный статус не только государства (до сих пор, например, во
многом политически несамостоятельна роль правительства), но
и партий, иных общественных организаций. Образовался из¬
вестный феномен — замещение традиционной для государства
деятельности функционированием вне- и надгосударственных
институтов, чья процессуальная конституционная неупорядо¬

5. Российское правовое государство
351
ченность граничит подчас с произволом, вакханалией авторите¬
тов, инстанций, неписаных норм.
Появились неформальные как правозащитные, так и репрес¬
сивные механизмы (средства массовой информации, комиссии,
комитеты и др.), становившиеся часто объектом самого бес¬
принципного манипулирования и ставящие конституционные
органы в двусмысленное, «техническое» положение, когда, на¬
пример, суды, прокуратура, МВД должны давать отчеты юри¬
дически некомпетентным инстанциям. Гарантирующие воз¬
можности государства упали до критически низкого уровня.
Неудивительно, что многие правозащитные инициативы реали¬
зовались не в рамках традиционных юридических процедур, а
различными неформальными и неправовыми организациями,
которые подчас только и могут «пристыковаться» к сложив¬
шимся механизмам принятия решений в стране. Это характер¬
ная черта кризиса государства, когда на процессуально непра¬
вомочные органы возлагается защита человека, которую эти
органы заведомо не могут системно выполнить;
—	утрате государством экономического суверенитета как ор¬
ганизации, аккумулирующей и контролирующей бюджетные
ресурсы. Парламент отстранялся и отстраняется до сих пор от
контроля за финансами, регулирование которых заменялось
двойной и тройной бухгалтерией, постепенно приведшей на¬
родное хозяйство к самым низким порогам управляемости.
В силу отмеченных сдвигов государство лишается средств
регулирования социальных отношений, т. е. инструментов по¬
литики, главным орудием которой оно должно быть. Поэтому
закономерно, что реализация реформ натолкнулась на удиви¬
тельное открытие — «глиняность» государства, воссоздать кото¬
рое в демократическом социальном варианте весьма непросто.
Укрепление вертикали власти в первое десятилетие нового века
привело к восстановлению многих важнейших функций госу¬
дарства, однако фактически вывело его из контекста русской
демократической традиции.
Таким образом, попытка непосредственного перехода к пра¬
вовому государству в абстрактном понимании повлекла за со¬
бой ужасающие диспропорции в правовой системе и структуре
государственной власти, максимально затрудняющие проведе¬
ние реформ. Первый этап реформ в 80—90-е гг. XX в. показал,
что вместо эффективных (как на Западе) механизмов полу¬
чились какие-то внешне подобные западным копии, начисто

352
Глава VI. Политическая и правовая системы России
лишенные эффективности своих оригиналов. В аппарате госу¬
дарства начался процесс борьбы несовместимых структур, обу¬
словив сложную реакцию их взаимного отторжения в виде уси¬
ления централизма (введение единоличного президентства),
роста сепаратизма с появлением республиканских президентств,
атрофии структур вертикального управления. В результате ре¬
цепции эффективных элементов западной государственности
без должного учета сложной и уникальной национально-феде¬
ративной, социально-культурной, психологической обстановки
в стране получилось, что вместо правовой власти образовался
вакуум всякой власти с небезуспешными попытками крайне на¬
ционалистического, харизматического ее замещения.
Не изменив структурно правовую и политическую системы,
не обеспечив адаптацию этих перемен в общественном созна¬
нии, не урегулировав элементарные для любого правопорядка
вопросы, наивно рассчитывать, что путем простого монтажа
можно снять проблемы, временная парадигма решения кото¬
рых занимает столетия. Даже А. Рапашиньски, профессор Ко¬
лумбийского университета — прозападно ориентированный
юрист, писал авторам официального проекта новой российской
Конституции в 1990 г.: «Не советую создавать в России прези¬
дентство в американском стиле. Американская система, вызы¬
вающая восхищение в США, нигде в мире не была удачно
трансплантирована, все попытки скопировать ее заканчивались
той или иной формой диктатуры»1.
В свете сказанного глубоко закономерно, что фактические
пути «введения» правового государства у нас значительно разо¬
шлись с теоретическими. Первый принцип правового государ¬
ства — ограничение власти правом — стал сигналом к беспреце¬
дентной травле вообще государства, которое рассматривалось
исключительно как гоббсовский монстр, имеющий природную
наклонность к самым немыслимым порокам. Авторы изощря¬
лись в планах ограничения властных полномочий государства,
лишения его тех или иных функций (конечно же, немедленно и
радикально), создания условий, максимально затрудняющих его
работу. При этом игнорировался фундаментальный факт, что
правовое государство — это сильное и эффективное государст¬
во, которое никак не может существовать без применения при¬
1 Конституционный вестник. Издание Конституционной комиссии
РСФСР. М., 1990. № 2. С. 99.

5. Российское правовое государство
353
нуждения и даже насилия там, где возникает малейшая угроза
правопорядку. Забывалось также, что государство — это своеоб¬
разное «открытие» человечества, оно стало возможным на опре¬
деленном этапе развития цивилизации и само по себе обладает
социальной ценностью (исключения лишь подтверждают пра¬
вило) ничуть не меньшей, чем право, и что ослабление и без то¬
го еще слабого посткоммунистического государства может озна¬
чать лишь одно — возврат к варварству и беззаконию. Право без
государства (эту азбучную истину еще раз от противного мы до¬
казали своими реформами) — объект для кривотолков и поруга¬
ния, область народных разочарований из-за отсутствия кон¬
кретной пользы человеку и в конечном счете форма посрамле¬
ния самой идеи права. Никакие, даже самые совершенные
нормы не могут существовать в условиях эрозии государства.
Однако это утверждение вовсе не означает принятия пози¬
ции, что право — исключительный продукт государства и в от¬
сутствие силы есть лишь «пустое сотрясение воздуха пустым
звуком», к чему однобоко сводила этот сложнейший феномен
наша марксистская юридическая наука. Связь права и государ¬
ства намного сложнее и глубже. Не стремясь решать здесь этой
трудной проблемы, следует подчеркнуть, что социальная цен¬
ность и результативность права возможна только в условиях
эффективной государственности. Разрушение государственно¬
сти как социального, национального, правового, культурного
феномена приводит к колоссальным потерям не только в куль¬
туре, но даже в сферах, не относящихся к чисто юридическим
отношениям, — экономике, общественном сознании, нравст¬
венности, национальной самобытности. Не случайно, что глав¬
ные атаки перестройки в свое время сосредоточились на отече¬
ственной государственности, федеративном ее аспекте. Эти
атаки довольно успешно прикрывались разговорами о борьбе с
аппаратом, тоталитаризмом и т. д. Это было особенно показа¬
тельно в ситуации, когда именно государство нуждалось в пер¬
воочередном укреплении после многих лет бесконтрольного
партийного диктата над ним.
Однако под лозунгом создания правового государства про¬
цесс на самом деле пошел в обратном направлении. Партий¬
ный диктат, которому все же нельзя было отказать в немалой
государственной ответственности, заменился прямым бесцере¬
монным и безответственным третированием государства со сто¬
роны различных политических и финансовых лоббистских

354
Глава VI. Политическая и правовая системы России
групп. Возникла угроза распада национальной государственно¬
сти, ставшая фундаментальной причиной выхолащивания силы
и смысла права, каким бы новаторским оно ни было. Традиции
политической культуры населения обусловили быстрое «созре¬
вание» и вознесение на вершины власти идеологов и вождей,
не ориентировавшихся в смысле происходящего и легкомыс¬
ленно игравших на дезорганизации государственных институ¬
тов, понятии суверенитета и т. д.
Какими же методами стала проводиться «правовизация»
российского государства? Эти методы были основаны подчас
на старых схемах классового революционаризма, но в новой
словесной оболочке. Снова ставилась задача слома государст¬
венности. Так, профессор А. Б. Венгеров писал в 1990 г. о зада¬
чах перестройки в отношении государства 30-х гг.: «Прежде
всего, становится очевидным, что речь идет действительно о
сломе, а не об усовершенствовании, подновлении, косметиче¬
ском ремонте государственной машины»1. Вряд ли целесооб¬
разно говорить о сломе государства пятидесятилетней давности.
Поэтому не приходится сомневаться, какое именно государство
имел в виду автор, столь категорично отказывая ему в возмож¬
ности «усовершенствоваться», тем более что именно Советское
государство широко клеймилось как генетическое продолжение
сталинской системы. К сожалению, в современной России
мышление слома не уступает еще места мышлению эволюции.
Важная несущая конструкция правового государства — вер¬
ховенство законов. Увы, и этот принцип на практике получил
однобокую и формальную направленность. Верховенство зако¬
на имеет смысл при соответствующем потенциале законода¬
тельных органов — их должной организации, интеллектуально¬
профессиональном уровне, наличии механизмов апробации и
квалифицированной экспертизы законопроектов. Требуется но¬
вый уровень организации не только законотворческих органов,
но и остальной, в частности исполнительной, юрисдикционной,
инфраструктуры. Но и этого мало. Необходимо выяснить во¬
просы о мере законов в российской правовой системе, о пред¬
метах законодательного регулирования, разграничить законо¬
творчество с областью правительственного и регионального
нормотворчества. Между тем ничего подобного пока в правовой
1 Венгеров А. Несущие конструкции правового государства // Обществен¬
ные науки. 1990. № 3. С. 62.

5. Российское правовое государство
355
инфраструктуре нет. Самые общие конституционные формулы
на этот счет подменяются неформальной практикой политиче¬
ской элиты. Имеет место политизация идеи верховенства закона
(а ранее — суверенитета) и использование в борьбе за власть.
Столь бесцеремонное обращение с данным принципом не по¬
зволило не только извлечь ожидаемой пользы, но, наоборот, на¬
несло огромный ущерб правопорядку. Непомерное «валовое»
производство законов усилило анархию в законодательстве, с
одной стороны, а с другой — повело к вытеснению нормального
подзаконного регулирования — необходимого элемента струк¬
туры законодательства, что в известной мере ослабило рычаги
исполнения законов.
Это привело к тому, что текущие потребности оказались в
центре внимания законодателя, вынужденного подменять ис¬
полнительную власть, а перспективные и принципиальные во¬
просы стали решаться наспех, в рамках либо поточного законо¬
творчества, либо как последствия импульсивных политических
кампаний.
Правовая система потеряла макроуровневую ориентирован¬
ность; законодательная форма стала ширмой разлагающего ее
процесса административного вмешательства. Самый тревож¬
ный симптом, что логика этого процесса ведет во многом к не¬
осознаваемым, но неизбежным последствиям — постепенной
утрате роли законодательных органов, нарастанию формализма
их деятельности и перемещению центра принятия решений,
входящих в их компетенцию, в фактически неконституционные
структуры. Таковы парадоксальные результаты «введения» пра¬
вового государства.
Невозможно достичь системного изменения ситуации лишь
путем нескольких политико-правовых новаций. Как от произ¬
водственной демократии нельзя было ожидать повышения эф¬
фективности производства, так же тщетны попытки возложе¬
ния аналогичных надежд в сфере государства и права на зако¬
нодательные и тем более президентские конструкции правового
государства. Ни борьба с «телефонным правом», ни суд при¬
сяжных, ни конституционное правосудие, ни «разделение вла¬
стей» без адекватной России структурно-функциональной и
культурной основ политико-правовой системы сами по себе не
приведут к качественному улучшению правового сознания об¬
щества.

356
Глава VI. Политическая и правовая системы России
Принятый стиль «управляемого формирования» правового
государства ведет к увеличению ножниц между законодательст¬
вом, общественными отношениями и правовым сознанием лю¬
дей, что чревато вымыванием правовых начал из общественной
и государственной жизни. Рост численности законов носит но¬
минальный характер и не сопровождается переходом их коли¬
чества в качество правопорядка, в повышение уровня законно¬
сти, т. е. в конкретные характеристики юридического быта лю¬
дей. Сохраняя иллюзию, что такой образ действий есть форма
перехода к правовому государству, мы продлеваем жизнь старо¬
го стереотипа нашей науки, будто создавая новые законы, мож¬
но управлять экономикой, политикой, правопорядком и т. д.,
что, конечно, вовсе не свидетельствует о ненужности новых за¬
конов. Однако настало время пересмотреть политику правового
«ускорения», до сих пор господствующую в юридической сфе¬
ре, и перейти к сбалансированности правовой системы. Прямая
законодательная интервенция в те или иные отрасли не может
решить проблем, а ведет лишь к хаосу в правовой системе.
«Почти никогда не замечают, — писал Бруно Леони, — что за¬
конодательное лекарство, возможно, действует слишком быст¬
ро, чтобы быть эффективным, слишком непредсказуемо, чтобы
не иметь побочных последствий; кроме того, оно чересчур не¬
посредственно связано с мнениями и интересами мизерной
кучки людей (законодателей), кто бы они ни были, чтобы быть
лекарством для всех»1.
Для того чтобы новые законы начали действовать, необходи¬
мо расстаться с иллюзиями непосредственного перехода к пра¬
вовому государству через чисто нормативные мероприятия. На¬
до в большей степени опереться на принцип реальной демокра¬
тизации существующей правовой системы и пока еще
сохраняющиеся остатки веры людей в справедливость ее инсти¬
тутов, в том числе выборного процесса.
Все увеличивающийся поток законов, указов, постановлений
и других актов свидетельствует о том, что он способен высту¬
пать новой формой старой системы административного прика¬
за. Неконтролируемый бум этой сферы давит на мораль, тради¬
ции, нормы общественных организаций. Создается вероятность
нового варианта сплошного этатизма, еще менее подконтроль¬
ного гражданскому обществу. Правоохранительная инфраструк-
1 Леони Б. Свобода и закон. Пер. с англ. М., 2008. С. 21.

5. Российское правовое государство
357
тура до сих пор остается во многом не подготовленной для эко¬
номических и законодательных институтов.
Нормативные акты не должны содержать институтов и обе¬
щаний, не подкрепленных возможностями реальной исполни¬
тельской и юрисдикционной деятельности, социальными и эко¬
номическими ресурсами. Сегодня правовой прогресс зависит
прежде всего от обеспечения непрерывности процесса развития,
накопления практической основы регулирования, закрепления
нового в нормах поведения, воспринятых не только высоко¬
стоящим законодателем, но и юридической деятельностью. Ес¬
ли удастся «связать линию времени» развития законодательства
и не дать ей в очередной раз прерваться, это создаст основу для
дальнейшего прогресса права, настоящей эволюции правового
сознания людей.
Достижение перечисленных целей во многом зависит от
концептуального построения законодательной власти, развитие
которой пока не обнаруживает культурно-юридической целост¬
ности и адекватности развитию правовой системы. Практиче¬
ски вся проблематика законодательного органа редуцирована к
вопросам компетенции и степени демократичности выборов в
него, сводя идею представительной государственной власти к
проблемам влияния на правительство, территориальному пред¬
ставительству и задачам иметь больше законов, чем до сих пор.
Между тем механизм правообразования, юридическим олице¬
творением которого выступает верховная представительная
власть, имеет гораздо более глубокие основы и функции в об¬
ществе, чем это могут выразить даже самые совершенные пар¬
ламентские процедуры. Либеральный демократизм, взятый аб¬
страктно, вообще, способен оформить и ложные социальные
процессы, примерами чего изобилует наша история, может
стать оболочкой авторитаризма, провоцируя сомнения людей в
самой идее демократии. Необходима законодательная власть,
мобилизующая творческие, интеллектуальные источники обще¬
ства и способная организовать реализацию своей продукции.
Народовластию требуется институт, обеспечивающий более
широкое, нежели территориальное, представительство граждан
и олицетворяющий функциональные срезы жизнедеятельности
людей — науку, культуру, профессии и т. д. Должен быть вари¬
ант прямого представительства профессиональных и интеллек¬
туальных элит, которое не только не противоречит демократии,
но, наоборот, является условием разносторонности, доступно¬

358
Глава VI. Политическая и правовая системы России
сти, компетентности и адекватности народу законодательного
механизма. В огромном и многообразном обществе должны
быть государственные структуры, учитывающие широту обще¬
ственного сознания, купирующие до известной степени шаб¬
лонность территориального набора депутатов. Поэтому в госу¬
дарственном организме необходима подсистема, позволяющая
отразить традиционные и «труднопредставляемые» аспекты
жизнедеятельности, социальной структуры. Достижение такого
многообразия — преимущество политической системы, либе¬
ральные, в частности западные, варианты которой страдают
чрезмерной политизацией парламентов, диктатом партийных
машин, отрывом от социальной организации страны.
Профессионализация членов парламента — форма отчужде¬
ния от людей, в рамках которой государство недопустимо тесно
привязывается к политическим организациям. Все эти явления в
той или иной мере уже разъедают представительные системы за¬
падных стран, вызывая такие болезни демократии, как недове¬
рие людей к представительным органам, распространение аб¬
сентеизма и т. д. Признаки этих болезней стали проявляться и в
России, демонстрируя новые разочарования в представи¬
тельской системе, лишенной реальной альтернативы клановому
политиканству. Поэтому строить законодательные органы госу¬
дарственной власти лишь на основе территориального и нацио¬
нального представительства — значит заведомо отказаться от
идеи адекватного обществу представительства, соразмерного ин¬
теллектуальной и культурной традиции народов. Следует, веро¬
ятно, подумать о какой-либо форме прямого представительства
деятелей культуры, ученых, нацменьшинств, а также социально
уязвимых групп населения — ветеранов, инвалидов и др., кото¬
рым трудно обеспечить соразмерное парламентское участие в
рамках традиционного избирательного процесса. В определен¬
ной степени, но далеко не полностью, эту проблему решает ин¬
ститут общественной палаты как органа прямого представитель¬
ства структур гражданского общества.
Россия пока не смогла создать эффективной системы пред¬
ставительной демократии, которая была бы одновременно и
конструктивной, работоспособной, и адекватной многообразию
интересов гражданского общества. Это — фундаментальный
фактор нестабильности страны в XXI в., повторяющий печаль¬
ную траекторию разрывов в ее политической культуре. Основ¬
ная причина — неумение управлять государством демократиче¬

5. Российское правовое государство
359
скими методами, страх реального демократического контроля
исполнительных структур. Однако послушный парламент еще
никогда не был гарантией от революции, наоборот: отсутствие
реального доверия к законодательным органам стимулирует не¬
правовые формы выражения социального протеста.
Дееспособность государства зависит не только от динамизма
власти, законодательства и способности парламента их обеспе¬
чить, но и от наличия инструментов осуществления закона, в
том числе в рамках механизмов правительственной машины.
В противном случае формализуется деятельность иных, прежде
всего представительных, органов.
Более того, эффективность правового государства, как пока¬
зывает исторический опыт, во многом определяется степенью
активности и возможностями нормативной автономии прави¬
тельства, обеспечением ему достаточно широкого поля соци¬
ального творчества, его способностью выполнять роль руково¬
дителя и лидера политической жизни страны, источником ко¬
торой является представительная власть.
Широко распространившаяся практика подзаконного нор¬
мотворчества свидетельствует не только о деформациях законо¬
дательного процесса, но и об объективном существовании нор¬
мативных прерогатив правительства, не всегда получающих
четкие легальные формы реализации. Исполнительную власть
принято видеть (по крайней мере — теоретически) в качестве
некоего механизма, исполняющего законы. Однако причиной
многих нарушений законов со стороны исполнительного аппа¬
рата являлось и является отсутствие ясного разграничения нор¬
мотворческих полномочий представительных и исполнитель¬
ных органов.
Способ не только разделения, но и соединения законода¬
тельной и исполнительной власти — важнейший узел нашей
государственности, традиционный вопрос формы правления
России. В последнее десятилетие сложилась ситуация, когда
исполнительная власть соединялась с законодательной путем
почти тотального поглощения последней. Конституционные
различия между ними в значительной степени нивелировались
практикой. Функции правительства остаются формой ситуатив¬
ного дрейфа полномочий между исполнительными и прези¬
дентскими органами с разновекторными тенденциями то к
снижению, то к явному преувеличению правительственного
статуса. В этих условиях важный вопрос — парламентский кон¬

360
Глава VI. Политическая и правовая системы России
троль и политическая самостоятельность системы исполнитель¬
ной власти в России.
Необходимо, вероятно, исходить из признания цельности и
самостоятельности исполнительной власти, уточнив конститу¬
ционный блок вопросов соотношения исполнительной власти с
властью президентской. Ветви власти имеют самостоятельные
функции в разделении труда по управлению государством, а от¬
сюда — важно усиление конституционного контроля за реализа¬
цией правительственных полномочий. Одинаково вредны как
нарушение законотворческого процесса, от кого бы оно ни ис¬
ходило, так и вмешательство в юрисдикцию правительственных
органов, обладающих также специальным суверенитетом, ибо
они должны нести политическую ответственность за свою дея¬
тельность. В связи с этим нужно, наверное, предусмотреть опре¬
деленное усиление гарантий прерогатив правительственной вла¬
сти и одновременно ее подконтрольности и подотчетности пар¬
ламенту. Если мы возложим на исполнительную власть
конституционную ответственность и обязанности, то должны
предоставить в достаточном объеме и соответствующие права,
преимущества, иммунитеты, режимы наибольшего благоприят¬
ствования, дающие простор творчеству исполнителя и гаранти¬
рующие его от мелочного вмешательства в текущую работу.
К сожалению, конституционное и фактическое отсутствие у
исполнительной власти политической подконтрольности пар¬
ламенту не позволяет нам до сих пор вообще иметь правитель¬
ство в юридическом смысле этого слова — как единоначальный
орган коллективной политико-правовой ответственности, заме¬
няемый сейчас собранием министров, каждый из которых на¬
ходится в клубке противоречивых и сложных зависимостей от
самых различных органов и влияний. Слабость, несамостоя¬
тельность правительственной машины порождает многие из¬
вестные истории явления: центробежность аппарата и реше¬
ний, политиканство, некомпетентное вмешательство в прави¬
тельственную деятельность и т. д.
Создание дееспособного правительства зависит, конечно, не
только от очевидной необходимости совершенствования Кон¬
ституции России 1993 г. Это — сложный и длительный процесс
становления всей политической и правительственной инфра¬
структуры, предполагающий развитие демократических меха¬
низмов исполнительной власти, без чего немыслимы эффек¬

5. Российское правовое государство
361
тивность управления, борьба с коррупцией, создание нового
типа управленческой бюрократии1.
Правовое государство — социальный идеал, к которому об¬
щество идет в рамках своих закономерностей — социально-эко¬
номических, политико-правовых, национальных. Это тот поря¬
док, который нельзя «ввести», переняв несколько понравивших¬
ся институтов соседнего государства. Это глубоко обусловленная
культурой составная часть процесса развития, измеряемого де¬
сятилетиями и столетиями, движение которого идет даже вопре¬
ки подчас тем или иным намерениям вождей. Нарастающие
сложность и многообразие мира требуют адекватных правовых
ответов юридической науки, в том числе по контролю за небла¬
гоприятными последствиями развития цивилизации.
Действуем ли мы с пониманием всей сложности и глубины
ситуации? Политика преобразований была ответом на многие
назревшие потребности общества, в том числе и в сфере права
и правопорядка. Стремление к демократии, самоуправлению,
гласности расширило социальные возможности давно и мучи¬
тельно пробивавшей себе дорогу тенденции обретения закон¬
ности. Однако последующие события вскрыли внутреннюю
противоречивость этого движения в рамках демократических
реформ. Теоретическая неопределенность привела к концепту¬
ально аморфным, а потому малоэффективным решениям, под¬
час лишь усиливавшим недостатки прежней системы.
Приблизительность первоначальных представлений и прак¬
тических мер постепенно высветила альтернативы правового
развития, заставила, увы, ценой многих ошибок, попятного
движения и жертв задуматься о концептуальной основе отечест¬
венного правового прогресса, охладила надежды людей оказать¬
ся в правовом государстве только через простое заимствование
институтов. Опыт этих лет показал, что реформы, имеющие
лишь импортную основу, фактически ведут к переодеванию в
новую терминологию прежних авторитарных схем, не затраги¬
вая ни корней аномалий, ни огромных резервов отечественной
правовой культуры.
1	Подробнее о вопросах совершенствования исполнительной власти см.:
Исполнительная власть в России. История и современность, проблемы и пер¬
спективы развития. М., 2004.

...Как завидуешь людям, которые мо¬
гут жить в глуши и приносить истин¬
ную пользу, и быть далеко от всех
мерзостей городской жизни, в особен¬
ности петербургской. Я уверен, что на
Руси немало подобных людей, но о
них не слышим, и работают они в глу¬
ши тихо, без фраз и хвастовства.
Цесаревич Александр
(будущий Император Александр III), 1880
Глава VII
ФЕДЕРАТИВНЫЙ АСПЕКТ РАЗВИТИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
1. Исторические и юридические предпосылки
современного российского федерализма
Федерализм выступает важнейшим принципом строительст¬
ва российской правовой системы. При отсутствии согласован¬
ности в законодательных актах центрального и регионального
уровней не может быть и речи о проведении какой-либо целост¬
ной юридической политики. Пока в России не будет достигнуто
концептуального единства в федеративной организации право¬
вой системы, законы будут лишь формой политического и пси¬
хологического противостояния регионов, национальных элит,
властей, дискредитируя перед населением идею законности.
Национальные, межрегиональные и культурные противоре¬
чия в сфере права не носят чисто рационального характера. Да¬
леко не всегда их можно рассчитать и предотвратить. При из¬
вестных ситуациях они могут ослабеть, при других, не всегда
предсказуемых, — усилиться. Федеративное измерение, в рам¬
ках которого решаются по большей части данные противоре¬
чия, становится обязательным и все возрастающим фактором
развития правовой системы России.
Как известно, радикально новые национально-государствен¬
ные отношения в России установила Октябрьская революция
1917 г. Этот факт истории российской советской государствен¬
ности в литературе интерпретировался весьма односторонне.
Как правило, утверждалось, что Российская империя была
«тюрьмой народов», а Советская власть народы раскрепостила,

1. Предпосылки современного российского федерализма
363
дала им свободу и формы государственного самоопределения.
По отношению к империи эти утверждения во многом неспра¬
ведливы. Октябрьская революция — этап в довольно целостной
истории государственного устройства России. Федерализация
России большевиками стала возможной и даже необходимой
именно на основе фундаментальной «подготовительной» рабо¬
ты царского правительства, стремившегося к русификации ок¬
раин, но одновременно сохранявшего национальные традиции,
религиозные и правовые ценности народов, входивших в Рус¬
ское государство. Поэтому в рамках империи шел медленный,
но неуклонный процесс развития национального самосозна¬
ния, общесоциального, культурного прогресса малых народов.
Образование в 1922 г. СССР стало закономерным итогом дли¬
тельного развития России — итогом, весьма соразмерным уров¬
ню достижений национальных окраин, обретенному ими не во¬
преки, а благодаря политике русского самодержавия.
Сталинская национальная политика есть продолжение данно¬
го процесса. Она весьма сложна, противоречива, подчас трагична
и поэтому нуждается в спокойном и аполитическом исследова¬
нии. В ее рамках были совершены преступления в отношении
малых народов, которые уже получили юридическую оценку в
российском законодательстве. Однако в целом эта политика ско¬
рее всего обладала глубокой сущностной адекватностью ситуа¬
ции, сложившейся в межнациональных отношениях России к
началу XX в. Сталинский прагматизм в национальном вопросе
уточнил ленинский план федерализации и в конечном итоге сыг¬
рал выдающуюся роль в стабилизации национальных регионов,
создании для многих народов условий развития своего хозяйства,
культуры, образования, языка, традиций и т. д. На этом фунда¬
менте росло национальное самосознание народов СССР, накап¬
ливался опыт их государственного самоопределения.
Сталин сумел преодолеть интернациональное отчуждение
большевизма от России, направить его, насколько это было
возможно, в русло имперских национальных интересов. Еще
накануне грандиозных событий и в первые годы после Октября
он с недоверием относился к идее мировой революции и впо¬
следствии, находясь на вершине власти, всячески ограничивал
устремления западных компартий к революционным захватам
государственных машин в своих странах. В сталинский период,
как это ни странно, русские и зарубежные литературные и по¬
литические классики издавались в стране шире, чем при ком¬

364
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
мунистических правителях после него. Политические контакты
Сталина с правительством Гитлера, соглашения, которые за¬
ключила Москва с Берлином перед войной, осуждаемые ныне
задним числом с абстрактно гуманистических позиций, дикто¬
вались национальными интересами России — СССР.
Большевистский интернационализм стал той искомой фор¬
мой, в которой было найдено политическое решение проблемы
новой федеративной государственности и развития националь¬
ных окраин бывшей царской империи, которые проделали путь
от чисто этногеографических понятий до суверенных, само¬
стоятельных государств, представленных в международных ор¬
ганизациях.
То, что империя выстояла в Великой Отечественной войне,
было высшей оценкой жизненности принятого курса, свиде¬
тельством его глубокой обоснованности и несводимости к об¬
служиванию чьего-то личного интереса. В этом смысле выгля¬
дят весьма беспомощно утверждения о некоей коренной пороч¬
ности форм государственно-правового устройства СССР,
сложившихся в 30-е гг. XX в. и продемонстрировавших удиви¬
тельную жизненность в самые острые моменты отечественной
истории. Один человек, даже такой, как Сталин, не мог, оста¬
ваясь у власти, не быть адекватным мощным национально-го¬
сударственным процессам.
В 70-х — начале 80-х гг. прошлого века в сфере государст¬
венного устройства при внешнем спокойствии и благополучии
назревал процесс нового перераспределения власти, шла борьба
за новые отношения и влияние на центральной и местных по¬
литических аренах. Национальные интересы требовали своих
нетрадиционных для коммунистического режима выразителей.
Однако при попытках проведения экономической либерализа¬
ции не было создано гарантий государственного единства. На
союзном уровне начался парадоксальный в условиях новой на¬
ционально-государственной ситуации процесс концентрации и
персонификации власти в руках сначала Председателя Верхов¬
ного Совета СССР — Генсека ЦК КПСС, а затем — Президен¬
та СССР, олицетворявшего крайности фактически унитарист¬
ского строения бывшей союзной федерации. Это была прямо¬
линейная, механическая реакция центра на центробежные
тенденции, еще более подстегнувшая распад государства.
Поиск новой формы государственного единства шел глав¬
ным образом методом проб и ошибок, весьма умозрительного

1. Предпосылки современного российского федерализма
365
создания управленческих структур центра, регионов и не ори¬
ентировался на долгосрочную политику соединения системы
государственного устройства России с экономической, соци¬
альной и военно-политической организацией страны.
Попытки реформирования политико-правовой сферы 1985—
1990	гг. носили характер несистемных, фрагментарных, ситуа¬
тивных политических перетрясок, которые приводили главным
образом к быстро нарастающим дисбалансам прежней системы
и воцарению хаоса в государственной машине. Обновленные
политические институты после массированного их внедрения в
старую кадрово-психологическую ткань госаппарата в конеч¬
ном счете к концу 1993 г. сбились на логику перманентного и
фронтального конфликта «двух ветвей власти» друг с другом
при участии региональной бюрократии, который парализовал
федеральную правовую систему и угрожал единству России.
Одним из принципиальных вопросов будущего российской
правовой системы стал вопрос о характере федеративных отно¬
шений в стране. Эти отношения сейчас регулируются Консти¬
туцией России 1993 г. и утвержденным VI Съездом народных
депутатов Федеративным договором от 31 марта 1992 г.1 Статус
российской правовой системы определяется в основном двумя
тесно взаимосвязанными вопросами: природой (характером)
нового федерализма и структурой Российской Федерации —
составом и правовой компетенцией ее субъектов, распределе¬
нием их полномочий. От решения этих задач зависят разумное
разграничение предметов ведения между федеральными орга¬
нами государственной власти Российской Федерации и органа¬
ми власти регионов, соотношение законодательно-нормотвор¬
ческих функций Федерации и ее субъектов, принципы органи¬
зации правоохранительной системы и, наконец, разрешение
многочисленных проблем межнациональных отношений в Рос¬
сии — т. е. все то, что во многом определяет устойчивость,
этнокультурную эффективность и социальную ценность рос¬
сийской государственности и российской правовой системы.
Рассмотрение этих тем логичнее начать с вопроса о субъек¬
тах Федерации. Статус субъектов — важнейший вопрос для лю¬
бого федеративного государства2. На протяжении всего периода
1	См.: Федеративный договор. Документы. Комментарий. М., 1992.
2	См.: Федерализм: теория, институты, отношения (сравнительно-правовое
исследование) / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. М., 2001. С. 70—93.

366
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
работы над проектами новой Конституции — как официальны¬
ми, так и альтернативными — обсуждался вопрос о введении в
России наряду с национальными новых территориальных форм
государственности. Это важнейшая тенденция в процессе эво¬
люции прежней федерации. Так, проект Конституции РФ, вы¬
несенный на V Съезд народных депутатов РСФСР в октябре
1991	г., предусматривал создание в качестве территориальных
субъектов государственного устройства России республик-зе¬
мель, которым предполагалось придать статус, одинаковый с
национальными республиками. Прообразами земель должны
были стать края и области, обязанные согласно §10 (4) «Пере¬
ходных положений» проекта не позднее 1995 г. сгруппировать¬
ся в земли и приобрести статус субъектов Федерации1. Необхо¬
димо отметить, что по Конституции РСФСР в редакции 1978 г.
Россия не являлась федерацией в общепринятом понимании, в
ней были и унитарные связи с краями и областями2.
Ввиду создания оппозиции национально-государственных
субъектов Федерации в последующей редакции от института зе¬
мель-республик авторам проекта пришлось отказаться. Был
найден компромисс, закрепленный в Федеративном договоре и
Конституции 1993 г., согласно которому предусматривались
три типа субъектов Федерации: национально-государственный
тип (республики в составе Российской Федерации), админист¬
ративно-территориальный тип (края, области, города Москва и
Санкт-Петербург) и национально-территориальный тип (авто¬
номная область и автономные округа). В этом компромиссе са¬
мым важным является положение, согласно которому края и
области, не изменяя своего административно-территориального
статуса, в социальной, экономической и культурной сферах по¬
лучили формально одни и те же права и обязанности, что и
иные субъекты Российской Федерации. Это решение представ¬
ляется в целом приемлемым развитием прежней федерации в
современных условиях.
Дальнейшее развитие субъектного состава пошло по пути
упрощения и большей его симметричности через постепенное
сведение к минимуму или даже упразднению административно¬
территориальной формы национально-государственного само¬
1	См.: Конституционный вестник. М., 1991. № 8. С. 145.
2	См.: Карапетян Л. М. Федеративное устройство Российского государства.
М., 2001. С. 76.

1. Предпосылки современного российского федерализма
367
определения. К 2009 г. число субъектов Российской Федерации
уменьшилось за счет данного сектора российской государствен¬
ности с 89 до 83, и этот процесс продолжается. Устранение тер¬
риториального элемента национальной автономии следует оце¬
нить в целом отрицательно, ибо неясны перспективы этого
процесса. Если они состоят в стратегическом движении России
к упрощению и даже преодолению сложности российского фе¬
дерализма, то эта цель чревата разрушением в принципе рос¬
сийской государственности с крепко укоренившимися тради¬
циями регионального и национального самоопределения.
Если речь идет о частных усовершенствованиях территори¬
ального управления, то избран более чем второстепенный его
элемент, который тем не менее не является второстепенным в
сложном балансе сил российского федерализма. Кроме очевид¬
ных потерь в обеспечении социальной защищенности данной
этнической и территориальной общности, из федеративной ор¬
ганизации устраняется важный элемент культурного равнове¬
сия федерации в пользу, главным образом, субъектов нацио¬
нально-государственного типа. На фоне опережающего роста
фактора республиканской государственности1 вытаскивание из
фундамента российского федерализма «отдельных кирпичей»
способно привести к совершенно иным последствиям, нежели
те, на которые рассчитывают сторонники подобных методов
укрепления России.
Тем более что идея республик-земель как принцип не снята
с повестки дня. Основание к этому дал в известном смысле Фе¬
деративный договор и положения Конституции, содержащие
некоторое противоречие: все субъекты Федерации должны быть
равноправны; края и области, сделавшись субъектами Россий¬
ской Федерации, не получили, однако, государственного стату¬
са. Поэтому высказывались мнения о ревизии Федеративного
договора в сторону еще большего расширения прав ее субъек¬
тов, обсуждались проекты конкретных форм территориальной
государственности, таких как Сибирская, Поволжская, Дальне¬
восточная, Уральская, Кубанская республики2.
Укрупнение и утяжеление статусов внутренних элементов —
злейшие враги российского государственного единства. Именно
1	См.: Метшин И. Р. Правовая система республики в составе Российской
Федерации. М., 2002. С. 52—53.
2	См., например: Кому нужна Сибирская республика? // Российская газета.
1992. 26 марта.

368
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
в этом контексте следует, на мой взгляд, оценивать политику ук¬
рупнения субъектов Российской Федерации на основе интегра¬
ции территориально смежных субъектов России. Такое укрупне¬
ние не только реально нарушает права национально-территори¬
альных автономий, но и объективно нивелирует чрезвычайно
слабые, но исключительно ценные для политико-правовой куль¬
туры граждан самоуправленческие элементы российской нацио¬
нальной государственности в пользу плохо управляемого регио¬
нального этатизма.
Одним из вариантов этой негативной тенденции, проявив¬
шейся в первое десятилетие XXI в. в России, является учреж¬
дение федеральных округов. Введение федеральных округов
объективно ведет не только к усложнению управления и росту
ненужных руководящих инстанций, но и, главное, — к появле¬
нию в российской государственности новых административно¬
территориальных образований, напоминающих образования го¬
сударственно-территориального типа1.
Создание федеральных округов, прямо не предусмотренное
Конституцией России, должно было служить повышению
управляемости государства из единого центра, укреплению вла¬
стной вертикали, большей эффективности контроля за деятель¬
ностью территориальных подразделений федеральных структур2.
В условиях разбалансированности функций центральной власти,
ставшей следствием реформаторского хаоса 90-х гг. XX в., введе¬
ние Указом Президента России от 13 мая 2000 г. «О полномоч¬
ном представителе Президента Российской Федерации в феде¬
ральном округе» на территории страны семи федеральных окру¬
гов — Центрального, Северо-Западного, Северо-Кавказского
(Южного), Приволжского, Уральского, Сибирского и Дальнево¬
сточного — стало мерой, способствовавшей в определенной сте¬
пени решению вышеуказанных задач.
Однако, как это часто бывает, реальные последствия той или
иной новации порождают эффекты, далекие от первоначальных
замыслов. Федеральные округа стали превращаться в дополни¬
тельные мощные элементы российской бюрократической маши¬
ны. Федеральные органы исполнительной власти, в том числе
1	См.: Манохин В. М. К вопросу о государственно-правовом статусе феде¬
рального округа // Вестник Саратовской государственной академии права.
2002. № 1 (30). С. 9.
2	См.: Черкасов К. В. Федеральные округа: сущность и место в федератив¬
ном устройстве России // Государство и право. 2008. № 12. С. 68.

1. Предпосылки современного российского федерализма
369
правоохранительные, незамедлительно создали на уровне феде¬
ральных округов свои территориальные органы, представитель¬
ства, подразделения в центральных аппаратах, в результате чего
на уровне округа сформировалась целая система подразделений
центральных органов власти и даже негосударственных струк¬
тур. Специфика этого уровня власти состоит в том, что в отличие
от прямо предусмотренных Конституцией государственных ин¬
ститутов окружные органы характеризуются размытой компе¬
тенцией, в частности неопределенностью в степени подчинен¬
ности либо соподчиненности органов исполнительной власти по
отношению к аппаратам полномочных представителей Прези¬
дента России в федеральных округах1. Это создало угрозу дубли¬
рования и неформального вмешательства окружных структур в
деятельность конституционных исполнительных и иных орга¬
нов, в том числе субъектов Федерации, что внесло изрядную
лепту в процесс бюрократизации Российского государства.
Фактическая властная альтернативность по отношению к кон¬
ституционной федеративной инфраструктуре стала возможной в
силу отсутствия на окружном уровне судебной и законодательной
властей, которые в законном порядке могли бы регламентировать
и контролировать формально условную, но обладающую огром¬
ным влиянием на регионы президентскую структуру территори¬
альной государственной власти. Поэтому, признавая определен¬
ную ситуативную пользу макротерриториальной координации
структур федеральных органов исполнительной власти, долго¬
срочные последствия этого опыта для устойчивости российского
федерализма следует оценить отрицательно.
Данное звено, создавая самодостаточные и во многом замк¬
нутые социально-экономические системы-округа, объективно
способствует неконституционному разделению России, с одной
стороны, а с другой — явочно ограничивает законодательно ус¬
тановленные полномочия субъектов Федерации, тормозя посте¬
пенное формирование демократического регионального само¬
управления как единственной гарантии устойчивости россий¬
ской государственности. Введение нового порядка утверждения
глав регионов с отменой их прямой выборности населением
еще более деформировало систему российского федерализма,
поставив территориальное измерение Российского государства
в зависимость от усмотрения центрального аппарата управле¬
1 См.: Черкасов К. В. Указ. соч. С. 69.

370
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
ния. Между тем объективные закономерности российской госу¬
дарственно-правовой традиции предполагают всемерное поощ¬
рение развития политической и самоуправленческой культуры
населения, стимулирование территориальных и профессио¬
нальных сообществ, что невозможно без реальной выборности,
сменяемости и прямой ответственности перед ними властных
структур любой природы.
Цель федеративной организации — это укрепление государ¬
ственного единства России на основе выравнивания социаль¬
но-экономических различий, создания условий для развития
всех территориальных и этнических сообществ, сведения к ми¬
нимуму негативного фактора разного рода неравенства субъек¬
тов Федерации. Всего того, что нарушает эти принципы, созда¬
ет дисбалансы, ущемляет права реально существующих народов
России, следует, избегать в государственном строительстве. Как
верно пишут Б. С. Эбзеев, Р. У. Айбазов, С. Л. Краснорядцев,
«федерализм есть политическое средство национального и ин¬
тернационального объединения, он не является существенным
признаком национального или расового характера. Федератив-
ность в политическом устройстве есть столь же всеобщее явле¬
ние для обществ в известной стадии их развития, как демокра¬
тия. Эта роль федерализма подтверждается всей политической
историей. Цель федеративной системы — дать каждому нацио¬
нальному объединению, провинции или общине наибольшую
возможность для полноценной жизни, инициативной деятель¬
ности и самостоятельности, а каждому индивиду — свободу
творческой и разумной жизни»1.
Какими признаками должна обладать территория, чтобы ок¬
руга, земли, укрупненные субъекты — были жизнеспособны и
не нанесли вреда российской государственности? Предлагался,
в частности, такой «материальный» критерий, как способность
территории «самостоятельно осуществлять полномочия, отне¬
сенные к ее ведению Конституцией РФ и участвовать в финан¬
сировании федеральных организаций и учреждений, федераль¬
ных программ»2. Данный критерий вряд ли может быть положен
в основу любой формы территориальной государственности в
России, так как, по свидетельству специалистов, ему «удовле¬
1	Эбзеев Б. С., Айбазов Р. У, Краснорядцев С. Л. Глобализация и государст¬
венное единство России. М., 2006. С. 121.
2	Конституционный вестник. М., 1991. № 8. С. 145.

1. Предпосылки современного российского федерализма
371
творяют только Москва, Ленинград, Московская область, Яку¬
тия»1. Вероятно, для достижения требуемых кондиций должна
измениться вся структура экономик краев и областей, их хозяй¬
ственных связей, т. е. фактически придется идти против пози¬
тивных интегративных тенденций. А как быть с теми, кто заве¬
домо не будет даже в отдаленной перспективе удовлетворять
конституционным критериям государственности? Следует заме¬
тить, что таких критериев, вероятно, и не существует в принци¬
пе. Истории известны государства, образованные вразрез со
всякими экономическими и геополитическими факторами, на
основе честолюбивых устремлений и логики узкополитической
или межнациональной борьбы.
Возведя в ранг конституционной цели обретение территори¬
альной государственности, легко быть вовлеченным в сложном
этническом государстве в непредсказуемый процесс. Единствен¬
ный прогноз, который можно сделать с наибольшей степенью
вероятности исходя из исторического опыта, состоит в том, что
такие процессы, происходящие в структуре единого государства,
кончаются чаще всего возникновением нескольких независи¬
мых государств. То, что произошло с Союзом ССР, имеет фун¬
даментальную основу в распаде Российской империи в 1917 г. и
отнюдь не сводится только к просчетам политики перестройки.
К тому же в качестве государства — субъекта федерации та
или иная территория должна скорее всего обладать особым со¬
ставом исторических, экономических, этнографических черт и
признаков соответствующего географического ареала. Именно
такие качества имели, например, древнерусские земли и имеют
нынешние земли германские. В противном случае территори¬
ально-государственная реформа превращается в конечном счете
в чисто политическое мероприятие по государственному разде¬
лению России. Отмеченными особенностями нынешние края и
области Российской Федерации, как правило, не обладают, ибо
эти качества оказались во многом утраченными во времена не
столько советского, сколько еще дореволюционного развития.
Когда-то, в X—XIV вв., русские земли (Новгородская, Рос¬
товская, Галицко-Волынская, Полоцкая, Смоленская, Черни¬
говская, Киевская и др.) действительно обладали разнообразной
1 Петров Н. В., Глезер О. Б. Территориально-государственное строительство
в России в прошлом, настоящем и будущем // Конституционный вестник
РСФСР. М., 1991. № 7. С. 21—22.

372
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
спецификой, хотя и представляли различные ветви одной этни¬
ческой общности — восточного славянства. Но с тех пор ситуа¬
ция кардинально изменилась. Правительство Московского го¬
сударства начиная с конца XV в. принимало меры к стиранию
различий между землями, в том числе путем принудительного
переселения значительной части населения в другие регионы
страны. Данный способ борьбы с сепаратизмом известен, таким
образом, давно. Сталин отнюдь не стал здесь первопроходцем.
Сейчас последствия этого процесса практически необратимы, и
нынешние края и области во многом представляют собой лишь
территориально-производственные структуры, неадекватные
какой-либо форме государственности.
Согласно господствующему в юридической литературе мне¬
нию, ни один субъект Российской Федерации, включая респуб¬
лики в ее составе, не является государством в традиционном
смысле этого понятия и не обладает государственным сувере¬
нитетом1. Однако Конституция России 1993 г., будучи шагом
вперед в укреплении единства российской государственности
по сравнению с действующим с конституционными ограниче¬
ниями Федеративным договором, закрепляющим государствен¬
ный суверенитет республик в составе Российского государства,
тем не менее сохранила существенные двусмысленности в пра¬
вовой основе Российской Федерации. Так, в нашей Конститу¬
ции имеются положения, что республики в составе России яв¬
ляются государствами (ч. 2 ст. 5) и все ее субъекты обладают
государственной властью (ст. 73).
Государственность — явление как общее, так и конкретно¬
историческое. В последнем случае она должна иметь реальные,
а не иллюзорные и тем более местническо-бюрократические
условия. Невозможно просто ввести ту или иную политически
удобную на данный момент модель государственности без по¬
следствий для единства всего государственного организма. Тер¬
риториальные формы управления в России прошли длительную
и сложную эволюцию. Мы застали, возможно, драматический,
но исторически весьма детерминированный этап национально¬
государственного развития, имеющий гораздо более глубокую и
протяженную во времени логику, чем это могут выразить идео¬
логические схемы и политические устремления. Необходимо
разобраться, на какой стадии этой эволюции мы находимся, и
1 См., например: Чиркин В. Е. Российская Конституция и публичная власть
народа // Государство и право. 2008. № 12. С. 29—31.

1. Предпосылки современного российского федерализма
373
постараться избегать внешне привлекательных, радикальных
мер, способных нарушить ее мирный и закономерный ход.
Фактическая ревизия Конституции под углом зрения явоч¬
ного перераспределения полномочий от регионов к центру,
эксперименты с «уровнями власти» надсубъектного статуса, по¬
степенное вытеснение национально-территориальных элемен¬
тов из концепции российского федерализма могут привести в
перспективе к расшатыванию российской государственности.
Один из путей к этому — путь к «укрупненной» территориаль¬
ной государственности и в дальнейшем — тотальной нацио¬
нальной и территориальной независимости с закономерной
эрозией всей федеративной структуры России.
Укрепить единство России методами «централизма», «усиле¬
ния вертикали власти» и поощрения унитаристских тенденций
абсолютно невозможно. Такая политика, как показал историче¬
ский опыт, неизбежно ведет к обратным результатам. Разумеет¬
ся, это вовсе не говорит о полезности ельцинской раздачи «су¬
веренитетов», но в одномерном, унитарном состоянии способ¬
ность России к государственному единству значительно
уменьшается, так как неизбежно на первый план выходят уст¬
ремления народов и элит к самостоятельному пути развития.
Здесь нужен продуманный и конституционно прозрачный, не
терпящий никаких подзаконных пересмотров единый баланс
центральной и региональной власти.
Экспериментируя с властью, следует, вероятно, с макси¬
мальной осторожностью относиться к вовлечению в этот тур¬
булентный политический процесс территориального факто¬
ра — классической причины войн и антагонизмов. Преодоле¬
ние земельного строя с его суверенитетами, границами и
столкновениями — большое историческое достижение русских,
образовавших на базе объединения земель крупное националь¬
ное государство. Сохранение этих позиций отнюдь не обладает
вечной гарантированностью: их нужно целенаправленно под¬
держивать и даже защищать. Не надо забывать, что некоторые
страны, в том числе и этнически однородные, утратили госу¬
дарственное единство уже в новейшую историю и его восста¬
новление — сложнейшее дело. Росчерк пера законодателя и
тем более полузакрытых президентских и исполнительных
структур с самыми благими намерениями может вполне под¬
толкнуть тлеющие сепаратистские тенденции.
Следует учесть, что территориально-государственные субъек¬
ты Федерации больше подходят однородным в этническом отно¬

374
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
шении (либо дисперсным) государствам (ФРГ, США). Россия
же издавна многонациональна. Изменение фактического кон¬
ституционного статуса республик, краев и областей после введе¬
ния округов и принятия политики укрупнения ряда территори¬
альных субъектов ведет к изменению соотношения в государст¬
венности России национального и территориального элементов,
которое глубоко не случайно, а имеет, видимо, какую-то законо¬
мерность, во многом пока не выясненную. Самые лучшие побу¬
ждения «усилить», «укрепить», «повысить» статус того или иного
элемента могут сбить стрелку весов. Опыт бывшего Союза ССР
весьма поучителен в данном отношении.
Поэтому возникает вопрос, принципиальный для дальней¬
шего развития событий. На какой концептуальной основе стро¬
ится субъектный состав России? Должен ли он быть пересмот¬
рен посредством «балансирования» национальных республик,
став инструментом «подтягивания» краев и областей до уровня
классической симметричной федерации? После того как Татар¬
стан не подписал Федеративный договор и заключил с Россий¬
ской Федерацией отдельное соглашение, иллюзия достижения
симметрии развеялась. Российская Федерация, вероятно, зако¬
номерно асимметрична. Но природа этой асимметрии может
быть естественной, а может — разрушительной для государства
в виде флюсов фактически ассоциированного членства. В лю¬
бом случае пересмотр конституционной концепции Российской
Федерации не может вестись в порядке реализации политики
исполнительной власти, без ясного и открытого диалога, ре¬
зультаты которого нуждаются в конституционном закреплении.
Таким образом, выравнивание государственных статусов
субъектов Федерации — процесс далеко не однозначный. Не
слишком ли дорогой ценой это достигается? Какие процессы
можно разбудить такими новациями? Укрепит ли все это рус¬
ский народ? Не станет ли территориальная квазисимметрия ре¬
гиональных статусов дополнительным стимулом неустойчиво¬
сти России? В устройстве такого рода ведущим принципом яв¬
ляется территориальный принцип, где действует вертикальный
централизм, пусть даже с разделенными властями: старшая тер¬
риториальная община управляет младшей. Не случайно Москва
желает получить юрисдикцию над Московской областью.
В первом издании этой книги, писавшейся до принятия
Конституции России 1993 г., автор выступал против «утяжеле¬
ния» конституционных статусов субъектов Федерации, в част¬

1. Предпосылки современного российского федерализма
375
ности, против наделения статусом субъектов Федерации краев
и областей. Если тогда еще была надежда на децентрализацию,
ибо властные структуры края, области были лишь администра¬
тивными субъектами, то в результате политизации их статуса
эта надежда отнюдь не так близка к осуществлению. В этом
случае неизбежно возникают элементы государственности, ко¬
торые потребуют совсем иного характера отношений не только
с центром, но и внутри себя. Субъект диктата может лишь пе¬
реместиться, приблизившись к людям, которым от этого лучше
не будет.
Однако Конституция восприняла идею формальной симмет¬
рии федерации, возведя в статус субъектов республики, края,
области, города федерального значения, автономную область и
автономные округа, что, в принципе, является нежелательным,
но хотя бы легальным решением вопроса. Но после 2000 г. госу¬
дарственная власть проявила опасную непоследовательность в
реализации своей же собственной модели: наделив регионы ста¬
тусом субъектов Российского государства, федеральный центр
на деле стал проводить старую политику избирательных взаимо¬
отношений с регионами — двусторонних преференций и огра¬
ничений, с одной стороны, и фактического перераспределения
конституционных полномочий от регионов в пользу федераль¬
ной власти — с другой1. Кроме этого, как уже отмечалось, были
созданы административные округа, отменена выборность насе¬
лением глав регионов, предприняты шаги по элиминации на¬
ционально-территориальной автономии. Таким образом, при¬
нятие формальной конституционной нормы, «взвинтившей»
статусы «внутренней государственности», привело к тому, что
мы в тончайшей сфере федеративных отношений в конечном
счете сбились на худший путь явочной авторитарной централи¬
зации, подменив суть проблемы децентрализации, самоуправле¬
ния и устойчивости государства созданием властной вертикали.
В ближайшие годы будет нарастать неустойчивость федера¬
тивной организации, вызванная перегибами унитаризма и по¬
этому неизбежны решения по преодолению деформаций госу¬
дарственной политики в этой сфере. Необходимо вернуться к
конституционной по духу модели федерализма, отказаться от
1	См.: Краснова О. И.Законодательное регулирование разграничения пол¬
номочий между органами государственной власти Российской Федерации и ор¬
ганами государственной власти субъектов Федерации: состояние, проблемы и
перспективы совершенствования // Государство и право. 2008. № 12. С. 49—56.

376
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
квазиконституционных структур и методов правовой политики,
ограничивающих демократическое развитие регионов. В свое
время были созданы, в том числе указами Президента, регио¬
нальные объединения-ассоциации краев и областей, которые
не предусматривали огосударствления и никаких «окружных»
надстроек, позволяя тем самым в максимальной степени сосре¬
доточиться на экономической координации, согласовании ин¬
тересов, их защите с учетом специфики регионов. Надо макси¬
мально использовать этот опыт.
2.	Принципы правового федерализма в России
Конституционный и договорный принципы государственного
устройства и стабильность отечественной государственности. По¬
реформенный период отмечен острыми дискуссиями по вопро¬
су принципов организации обновленной федерации России.
Среди этих принципов наибольшую значимость имеет формула
основополагающей юридической природы федерации, от кото¬
рой зависит строительство как государственного аппарата, так
и правовой системы. В спорах об этой природе одни участники
обсуждений выступали за договорный характер государства,
другие — за конституционное начало построения федеративных
отношений.
В итоге упорной борьбы и политических компромиссов, ре¬
зультатами которых стали Федеративный договор 1992 г. и Кон¬
ституция России 1993 г., федеративное устройство Российского
государства опирается на дуалистическую конституционно-до¬
говорную основу, где договорный элемент представлен не толь¬
ко соглашением подавляющего большинства участников феде¬
рации от 31 марта 1992 г., но и двусторонними актами центра и
республик (в частности, России и Татарстана). Современная по¬
литическая практика федерализма побудила к фактическому от¬
казу от двусторонних соглашений федерации и регионов.
В таком исходе, конечно же, не окончательном, а промежу¬
точном, есть свои сложности. Федеративный договор и дейст¬
вующая Конституция предполагают равенство субъектов феде¬
рации. Стремление к «симметричной» (классической) федера¬
ции в свое время привело к тому, что был предпринят поиск
субъекта права, представляющего русский народ. Выдвигался
проект так называемой Русской республики, реализация кото¬
рого привела бы скорее всего к расколу русской нации. Более

2. Принципы правового федерализма в России
377
обоснованное решение состояло в «повышении» конституци¬
онного уровня краев и областей России до статуса субъектов
федерации с рядом вытекающих из него конституционных по¬
следствий, включающих и право иметь собственное законода¬
тельство. Между тем с правовым статусом субъектов федерации
и после заключения договора и принятия новой Конституции
по-прежнему нет должной ясности, особенно с распределением
полномочий и определением предметов «совместного ведения».
Тревожным симптомом является тот факт, что «проблема ра¬
венства субъектов федерации, проблема, так сказать, “пределов
равенства” этих субъектов федерации у нас не приближается к
решению, а лишь углубляется»1.
Возникает вопрос: нужно ли для достижения некоего апри¬
орно-теоретического принципа равенства создавать, а затем му¬
чительно решать столько теоретических и практических про¬
блем в масштабах России? «Принцип однотипности субъектов
федерации для нас непреложен, — писал в 1990 г. О. Г. Румян¬
цев. — Поэтому в Конституции закрепляется уравнение прав и
возможностей различных по своему составу участников федера¬
ции — национально-территориальных образований и собствен¬
но российских земель»2. Федеративный договор юридически за¬
крепил существующую разнотипность субъектов федерации, но
сама форма договора сохраняет в тлеющем состоянии идею од¬
нотипности и политического равенства субъектов федерации.
Это наиболее уязвимое место Федеративного договора — весь¬
ма противоречивый перевод концепции российской государст¬
венности на фактически договорные начала.
Согласно договору между субъектами федерации возможно
дополнительное перераспределение полномочий. «Наличие
конституционно-договорной гибкости модели и есть тот самый
каркас, та находка, — полагал О. Г. Румянцев, — которая позво¬
ляет нам сегодня смотреть с оптимизмом на будущее Россий¬
ской Федерации. Наличие системы таких договоров не должно
пугать и не должно ставить под сомнение единство нашего госу¬
дарства»3. Эти призывы, однако, не развеивают сомнений.
Представители республик, как правило, природу соглашения от
1	Игнатенко В. В. О концепции Устава Иркутской области // Конституци¬
онный вестник. М., 1992. № 12. С. 37.
2	Румянцев О. Г. Новая Конституция для России: наши подходы // Консти¬
туционный вестник. М., 1990. № 2. С. 11.
3	Там же. С. 8.

378
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
31 марта 1992 г. видели в договорном начале федерации, в силу
чего Татарстан и Чечня уклонились от его подписания, а пред¬
ставители центра — в распределении полномочий между ним и
регионами. Данная неопределенность в столь фундаментальном
для прочности государственных основ вопросе и породила та¬
кую новацию, как ассоциативное членство.
Эти новации напоминали теоретико-прикладные экспери¬
менты с заключением нового Федеративного договора в Союзе
ССР. Известно, чем все закончилось. Но этот урок, полагают, к
России не имеет никакого отношения: Федеративный договор
«не конституирует Российское государство заново, не воссозда¬
ет его. Россия в этом не нуждалась и не нуждается; как много¬
национальное единство она существует издавна и ее государст¬
венность не прерывалась. Федеративные договоры — это акты
о разграничении предметов ведения и полномочий между орга¬
нами государственной власти...»1.
Вряд ли можно согласиться с утверждением, что российская
государственность не прерывалась. Киевская Русь, Московское
государство, Российская империя, РСФСР, СССР, современная
Российская Федерация — весьма разные государства и по тер¬
ритории, и по социально-экономическому, политическому
строю, и по форме правления. Достаточно указать на измене¬
ния, происшедшие после 1991 г.: полная международная право¬
субъектность, президентская форма правления, новое государ¬
ственное устройство с новыми субъектами, наконец, движение
к новому общественному строю в рамках Конституции 1993 г. —
все это свидетельствует о формировании, по сути дела, новой
государственности. Если исходить из рекомендаций, которые
приводились выше, то можно представить печальную картину:
проснувшись утром, обнаружить вместо великой страны с высо¬
кой культурой и экономикой третьестепенное государство с
массой безысходных геополитических проблем и враждебной
пограничной периферией. Будет одно утешение — «непрерыв¬
ность государственности». Не следует путать российскую госу¬
дарственность, в рамках которой только и может процветать
культура и развиваться российская правовая система, с кон¬
кретными, в том числе упадочными, «прерванными» формами
1	Данилов Е. А. Проблемы конституционно-правового регулирования пред¬
метов ведения и полномочий государственной власти в краях и областях Рос¬
сийской Федерации // Конституционный вестник. М., 1992. № 12. С. 22.

2. Принципы правового федерализма в России
379
государства одноименных этносов; великую греческую цивили¬
зацию и государственность — с республикой Греция, одной из
современных стран на юге Балканского полуострова.
Договорный элемент, вытекающий из принципа однотипно¬
сти субъектов федерации, нельзя вводить в основу устройства
такого многонационального и уникального государства, как
Россия. Ее статус в интересах всеобщего мира и безопасности
не может зависеть от дамоклова меча — заключения каких-то
пактов.
Не случайно реализация Федеративного договора сразу же
стала трудноразрешимой проблемой. После заключения до¬
говора государственное устройство России не стабилизирова¬
лось, а еще более осложнилось и запуталось. Татарстан и Чечня
вообще уклонились от участия в договоре, развеяв иллюзии о
получении с его помощью симметричной федерации; из тех
республик, кто подписал, многие (Саха-Якутия, Башкортостан,
Тыва и др.) провозгласили, однако, свое право отказа от при¬
менения федеральных законов, приостановления их действия и
даже денонсирования Федеративного договора в односторон¬
нем порядке. После заключения акта 31 марта 1992 г. в дву¬
смысленное положение попала вся федеральная правовая сис¬
тема, никак не подготовленная к столь резкому изменению
принципов построения законодательства. Реализация договора
столкнулась с противоречием огромному массиву действующих
актов, их стыковка была невозможна в короткие сроки. Феде¬
ративный договор в этом смысле можно уподобить слону, вло¬
мившемуся в посудную лавку российской правовой системы.
Не прекратился, а, наоборот, усилился «парад суверените¬
тов». Не разрешилась, а еще более обострилась проблема ра¬
венства республик с краями и областями как субъектами феде¬
рации. Исполнительная и законодательная ветви власти в их
борьбе друг с другом после заключения Федеративного догово¬
ра во многом попали в зависимость от позиций республик, по¬
лучивших дополнительный рычаг давления на федеральное ру¬
ководство в деле как дальнейшей своей суверенизации, так и
приобретения экономических льгот за счет краев, областей и
федерального бюджета. Совет глав республик — орган, образо¬
ванный Президентом в 1993 г., стал прямо настаивать практи¬
чески на чисто договорном принципе строительства Россий¬
ской Федерации, заявив, что при разработке новой Конститу¬
ции России «механизм реализации Федеративного договора

380
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
должен быть адекватен декларируемому федеративному устрой¬
ству государства, образованного на основе свободного и добро¬
вольного объединения народов суверенных государств и терри¬
торий в составе Российской Федерации»1.
Федеративный договор, таким образом, скорее способство¬
вал обнажению реальной ситуации, поляризации позиций по
фундаментальным вопросам российской государственности,
нежели перевел государственность в стадию долгожданного
компромисса. Разработке Федеративного договора не предше¬
ствовало согласие по принципиальным вопросам конституиро-
вания России: формам правления, государственного устройст¬
ва, основам политической системы. Из-за неясности этих фун¬
даментальных структур государственности к реализации
Федеративного договора после его заключения Россия оказа¬
лась неготовой.
Не случайно попытки «претворить в жизнь» сырые положе¬
ния Договора — не столько правового документа, сколько во
многом неясной для самих участников политической деклара¬
ции — вели лишь к росту разногласий всей государственной
организации России. Так называемая «реализация» Договора
при фактической бланкетности многих его положений в дейст¬
вительности означала борьбу за установление подзаконного
статуса субъектов федерации, причем не конституционным, а
явочным порядком. В этом вопросе телега вновь была постав¬
лена впереди лошади, так как сам договор выполнить консти¬
тутивные для России функции не мог. Он угрожал обрасти
многочисленными подзаконными, в том числе правительствен¬
ными, дополнениями, не сулящими никакой устойчивости
столь важному аспекту российской государственности.
Практика как бывшего СССР, так и Российской Федерации
свидетельствует, что попытки изобрести некую новую модель
федерации, никому неизвестную в мире — конституционно-до¬
говорную, — не увенчались успехом. Эксперимент, проведен¬
ный по «живой» государственности, вел либо к смерти (СССР),
либо коматозному состоянию (Российская Федерация) консти¬
туционного организма. Конституционно-договорные гибриды в
силу своего двусмысленного содержания долго не живут, что
создает состояние переходности государственного устройства и
всей Конституции либо к полностью договорной конфедера-
1 Российская газета. 1993. 28 мая.

2. Принципы правового федерализма в России
381
ции, либо к восстановлению федерации с обычными автоном¬
ными субъектами, которая не знает, кроме Конституции ника¬
ких параллельных учредительных актов.
Не случайно после заключения Федеративного договора не¬
определенность государственного устройства России не только
не исчезла, но еще более усилилась. Действительно: с одной
стороны, сама форма Договора свидетельствовала в пользу его
учредительной природы и равенства участников; с другой сто¬
роны, участники вовсе и не стали равными, а предметом до¬
говора одни посчитали учреждение новой федерации, а дру¬
гие — распределение полномочий ее субъектов. Все это давало
возможность сторонам в обоснование своей, подчас весьма
произвольной политической практики ссылаться то на один, то
на другой элемент юридической природы достигнутого согла¬
шения и тем самым ставить в зыбкое положение всю систему
российской государственности. Гибридность государственного
устройства фактически вела к возведению в конституционный
ранг договорного принципа «учреждения» России. В сложном
этническом государстве вслед за этим легко вовлечься в не¬
предсказуемый процесс. Федеративный договор должен был
стать этапом на пути постепенного формирования нового кон¬
ституционного (а не договорного) федерализма.
Конституция России 1993 г. отказалась от понятия «суверен¬
ные республики», а лишь установила, что последние имеют
свою Конституцию и законодательство, не противоречащие
Конституции и законодательству Российской Федерации. Ос¬
тальные субъекты РФ принимают уставы и законодательство.
В разделе II «Заключительные и переходные положения» (ст. 1)
Конституции было установлено, что не соответствующие ей
положения Федеративного договора, а также других договоров
между Федерацией и ее субъектами и субъектов между собой не
действуют, а действуют положения Конституции Российской
Федерации.
Таким образом, юридически гарантируется государственная
целостность России, единство ее правовой системы на принци¬
пах равноправия и самоопределения народов России. Закреп¬
лено равноправие всех субъектов РФ во взаимоотношениях с
федеральными органами государственной власти.
Исходя из этого, можно заключить, что Конституцией вос¬
принята теория конституционной природы Российской Феде¬
рации, а не конституционно-договорной, как фактически явст¬

382
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
вует из Федеративного договора и отстаивалось рядом регио¬
нов. Это обстоятельство способствовало ослаблению тенденции
к СНГ-зации России и предотвратило разложение ее государст¬
венного единства. К сожалению, фактическая ревизия Консти¬
туции РФ последующей политической практикой «администра¬
тивной» борьбы с «суверенизацией» и нарушением российских
законов показала, насколько стабилизация федеративных отно¬
шений еще непрочна и политически не обеспечена. Закрепле¬
ние федеративного статуса России нуждается в комплексном
конституционно-правовом и социально-политическом гаранти¬
ровании.
Важным принципом нового федерализма должен стать
принцип стабильности государственного устройства, недопус¬
тимости разрушения целостности страны так называемыми за¬
конными методами, например через выход или денонсацию.
Все соглашения могут касаться изменения и совершенствова¬
ния структур, компетенции внутри незыблемой государствен¬
ности. Это должно стать твердой основой российского государ¬
ственного устройства и строительства правовой системы.
Принцип согласованности формы правления и федеративного
устройства России. Другим принципом федерализма, тесно свя¬
занным с предыдущим, является учет в форме правления Рос¬
сии ее федеративного устройства. Сейчас такого согласования в
достаточной мере не достигнуто. Не секрет, что территориаль¬
ный и национальный сепаратизм во многом обоснован стрем¬
лением регионов противодействовать централизации, гаранти¬
ровать себя от последствий политики, в разработке которой
они не принимали участия, но последствия которой непосред¬
ственно влияют на их благополучие. Между тем в действующей
Конституции РФ нет очевидной связи между формой правле¬
ния и формой государственного устройства России. Сейчас эта
связь во многом нарушена и нуждается в постепенном восста¬
новлении.
Вопрос о форме правления в России — президентской либо
парламентской — обсуждался изолированно от проблем феде¬
ративного устройства. В этом кроется существенный недоста¬
ток данной дискуссии, предшествовавшей принятию Конститу¬
ции 1993 г. Россия — уникальная федерация, что не может не
влиять на форму ее правления. Поэтому необходим учет в ме¬
ханизме института президентства специфики государственного
устройства России. Если до 1989 г. в соответствии с первона¬

2. Принципы правового федерализма в России
383
чальной редакцией Конституции РСФСР на уровне главы госу¬
дарства (тогда это был коллегиальный орган — Президиум Вер¬
ховного Совета РСФСР) автономные республики были пред¬
ставлены председателями своих Верховных Советов, не говоря
уже о руководителях краев и областей, представленных, как
правило, еще «выше» — в ЦК КПСС, то сейчас сформирова¬
лась иная система взаимодействия с институтами президент¬
ской и исполнительной власти.
После создания единоличного президентства принципиаль¬
но важное для единства страны представительство республик,
краев, областей на уровне главы государства обеспечивает Го¬
сударственный совет, в который входят высшие должностные
лица исполнительной власти субъектов Российской Федерации.
Создание такого органа представительства субъектов Федера¬
ции на уровне президентской власти — естественное для феде¬
ративной организации положение. Более того, в столь уникаль¬
ном государстве, как Российская Федерация, институт главы
государства не может быть решен формально единолично, как,
скажем, в США или Франции. Такой сложной федерации, как
Россия нет нигде в мире, следовательно, нельзя механически
переносить зарубежные модели исполнительной и президент¬
ской власти на российскую почву. Как только М. С. Горбачев
встал на путь ломки государственных структур Союза ССР,
осуществляя переход от Президиума Верховного Совета к ин¬
ституту Председателя Верховного Совета, а затем — к едино¬
личному президентству, исполнительная власть не только не
стала укрепляться, а, наоборот, самим своим существованием
стимулировала сепаратизм и мощные дезинтегративные тен¬
денции в стране. Это стало отражением вполне понятного
стремления республик оградить себя от единолично принимае¬
мых, часто малообоснованных решений, навязанных теми или
иными околопрезидентскими группировками. России нужен
свой, исторически традиционный для ее правовой культуры ме¬
ханизм главы государства.
В Российской Федерации, вероятно, необходим институт,
который на уровне главы государства, федеральных законода¬
тельных и исполнительных органов отражал бы ее националь¬
ный и территориальный аспекты и выходил бы за рамки прин¬
ципа формального разделения властей. Сейчас таким «надвласт-
ным» органом в России является Президент РФ, который
согласно ч. 2 ст. 80 Конституции РФ «обеспечивает согласован¬

384
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
ное функционирование и взаимодействие органов государст¬
венной власти». В огромной, многонациональной и мульти-
культурной России единоличный глава государства с домини¬
рующими конституционными полномочиями не может быть
стабилизатором и гарантом национальной государственности.
Даже при прямом избрании населением президент объективно
не имеет социальной базы, достаточной для реальной консоли¬
дации регионов.
Период относительной стабилизации политической системы
страны начала нового века показал, что резервы гибкости этого
института, имеется в виду создание вокруг него совещательных
органов наподобие Государственного совета, во многом исчер¬
паны, но тем не менее политическая и правовая системы со¬
храняют значительную внутреннюю неустойчивость. Признака¬
ми этой неустойчивости являются авторитарные тенденции к
бюрократической централизации власти, с одной стороны, и
явный застой в развитии регионального самоуправления, чре¬
ватый новыми катаклизмами в случае социально-экономиче¬
ских проблем, — с другой1.
Ключевой институт, выполняющий роль гаранта националь¬
ного единства и функцию баланса социальных интересов — Фе¬
деральное Собрание, парламент Российской Федерации. Одна¬
ко сам по себе институт парламентаризма, решенный в нынеш¬
ней формальной традиции разделения властей, может быть
ареной разгула безответственных политиканствующих группи¬
ровок (как это было в 90-е гг. прошлого века), только усиливаю¬
щим центробежные тенденции. Не случайно, чтобы умерить это
неконструктивное начало в действующем конституционном
статусе парламента, государственной власти приходится специ¬
ально корректировать избирательное законодательство, созда¬
вая трудно преодолеваемые барьеры для представительства ма¬
лых партий с целой системой неформального политического
протекционизма2. Все это свидетельствует о недостаточной эф¬
фективности конституционной модели формы правления в со¬
1	О проблемах местного самоуправления см.: Ковешников Е. М. Государство
и местное самоуправление в России: теоретико-правовые основы взаимодейст¬
вия. М., 2001. С. 258; Бялкина Т. М. Компетенция местного самоуправления:
проблемы теории и правового регулирования. Воронеж, 2006; Пешин Н. Л. Го¬
сударственная власть и местное самоуправление в России: проблемы развития
конституционно-правовой модели. М., 2007.
2	См.: Партийный брак. Малые партии лишают малейших шансов на пар¬
ламентаризм // Независимая газета. 2009. 21 янв.

2. Принципы правового федерализма в России
385
временной России, ее существенных слабостях, вынуждающих
центральную исполнительную власть непрерывно «реформиро¬
вать» свои взаимоотношения с регионами и жестко моделиро¬
вать политическую систему.
Система, созданная в период стресса государственной ма¬
шины 1993 г., стала ситуативной реакцией на конфликты вла¬
стей переходного периода и, возможно, выполнила определен¬
ную положительную роль во временном приглушении остроты
противоборства. Однако устройство государства, закрепленное
Конституцией России, не только приглушило, но и внутренне
накопило под новой, фактически унитаристской формой еще
более сложный комплекс противоречий. Именно в параллелиз¬
ме, неуклонно расширяющихся ножницах формальной консти¬
туционной и фактической демократии тлеет источник глубокой
нестабильности нынешнего государственного устройства Рос¬
сии.
Достижение столь необходимой устойчивости федеративной
организации России закономерно связано с реформой ее фор¬
мы правления. Центральным институтом совершенствования
современной конституционной системы является представи¬
тельная власть, которая сегодня из-за узости своей социальной
базы и ограниченности полномочий не выполняет и не может
выполнять роль гаранта российской государственности и феде¬
ративных отношений. Конституционная реформа Федерально¬
го Собрания необходима в направлении расширения полномо¬
чий, в том числе контрольных, арбитражных, кадровых; увели¬
чения численного состава Государственной Думы; повышения
качества ее «представительской» роли. Совет Федерации, веро¬
ятно, должен вернуться к принципу территориальной выборно¬
сти и занять более самостоятельное место в конституционной
системе представительства регионов.
Конечно, восстановление реальных полномочий представи¬
тельных органов в федеративном государстве, аксиоматичное
для создания действенной системы национальной безопасно¬
сти, предполагает и серьезное уточнение компетенции прези¬
дентской и правительственной власти. Эти власти, нуждаясь в
большей подконтрольности системе народного представитель¬
ства, тем не менее не должны терять самостоятельности и от¬
ветственности в вопросах обеспечения государственного един¬
ства. Это укрепит институт президента, обеспечит его связь с
несущими конструкциями федерации.

386
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
Концентрация же значительной федеральной власти в персо¬
нифицированном институте главы государства, слабо сбаланси¬
рованном лишь одной палатой парламента — верхней, представ¬
ляющей интересы не граждан России безотносительно к их эт¬
нической принадлежности, а в основном национальных и
территориальных субъектов Федерации практически без всяких
иных сдерживающих институтов, может превратиться во взры¬
воопасный для единства государства фактор. Институт прези¬
дентства в такой его трактовке делается почти провоцирующим
сепаратизм источником. Вряд ли целесообразно в федеративном
государстве, уникальном по своей этнополитической сложно¬
сти, предусматривать гигантские индивидуальные полномочия
главы государства без их серьезного институционного дублиро¬
вания в региональных и общенациональных представительных,
исполнительных и судебных структурах. В противном случае
президент неизбежно обрастает неконституционными органами,
укутывающими его в малопроницаемый для общества кокон.
Единоличное президентство с обширными исполнительны¬
ми и нормотворческими полномочиями противопоказано Рос¬
сии по многим основаниям. По историческим: оно противоре¬
чит природе и духу российской государственности, всегда при
лично-авторитарном правлении приводившей к потрясениям и
краху режима; юридическим: при неразвитости политической
системы авторитарная власть будет фактором, сдерживающим
формирование демократии; политическим: сложная федератив¬
ная природа России, ее социальной организации не терпит
слишком большой концентрации власти в руках «московского»
руководителя. Само существование такой власти становится
фактором, стимулирующим постоянную напряженность в фе¬
деративных отношениях. К тому же интересы Российской Фе¬
дерации, прежде всего русского народа, не имеющего кроме
нее иной государственности, гарантируются фактически лишь
главой государства (ст. 80 Конституции РФ). В условиях измен¬
чивости политической судьбы лидера эти интересы делаются
беззащитными перед политической конъюнктурой, часто
влияющей на национальную бюрократию.
Лично-президентская, вождистская модель власти, решенная
к тому же исключительно через квазиконституционные структу¬
ры с обилием юридически не ответственных, но весьма влия¬
тельных политических лиц, воспроизводя худшие черты преж¬
ней дореформенной системы, вызывает у республик стремление

2. Принципы правового федерализма в России
387
защититься и отгородиться от ее непредсказуемости, в том чис¬
ле через повышение своего конституционного статуса. Кроме
того, такая модель порождает двойников в самих субъектах фе¬
дерации, прежде всего республиках, усугубляя нестабильность
всей государственной конструкции и вызывая разочарование
людей в демократизме региональных политических систем.
Таким образом, сердцевиной проблемы адаптации нового
федерализма является вопрос о доверии центру, эффективном
демократизме российского государственного устройства. Центр
и регионы должны образовать единую государственно-полити¬
ческую инфраструктуру власти, основанную на доверии и вза¬
имной ответственности. Нынешний вариант формы правления
России составляет главную угрозу единству Российской Феде¬
рации. Данная проблема требует комплексного политико-пра¬
вового решения.
Принцип многообразия и гибкости форм национального само¬
определения. Важным принципом нового правового федерализ¬
ма должны быть многообразие и гибкость форм национального
самоопределения, включая такую «негосударственную» форму,
как национально-культурная автономия1. Возможно, следует
подумать над предложениями об определенной универсализа¬
ции статусов всех автономий, включая республики. Жесткие
рамки форм не могут заранее предусмотреть движения жизни,
перерастания народами своих юридических статусов, поэтому
необходимо создать достаточно широкие общие юридические
форматы развития этносов.
В свете нынешнего этапа эволюции государственного уст¬
ройства в перспективе нуждается, возможно, во внимании и
продолжении прежний принцип построения Российской Феде¬
рации как федерации асимметричной, основанной на автоно¬
мии. Воспроизводство этого принципа на новом уровне — с на¬
циональными субъектами-республиками, где они могут как
угодно себя называть, и с территориальными и национальными
субъектами — есть своеобразный «нулевой вариант», когда со¬
хранение старого принципа государственного устройства Рос¬
сии устраняет необходимость приобретения государственного
статуса административно-территориальными и национально¬
территориальными единицами. Для того чтобы нации и народ-
1 См.: Хабриева Т. Я. Национально-культурная автономия в России. М.,
2004.

388
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
ности могли обладать не меньшими политическими, экономи¬
ческими, социальными и иными возможностями своего разви¬
тия, совсем не обязательно «утяжеление» их статусов.
Как уже отмечалось, Российская Федерация — нетипичная,
отклоняющаяся от классических образцов, уникальная форма
государственно-правового устройства. Это требует бережного от¬
ношения к ее истории, традициям и культуре. Не нужно забы¬
вать, что Российская Федерация никогда не знала кровопроли¬
тия на национальной почве, что, конечно же, не могло не иметь
связи со сложившейся формой государственного устройства. Эта
форма обеспечивала гибкость и эволюцию политического разви¬
тия народов, не ставя под вопрос государственное единство Рос¬
сии. Нынешний принцип ее устройства, зафиксированный Кон¬
ституцией, позволяет достичь стабильности государства, его ус¬
тойчивости по отношению к верхушечным политическим
изменениям в тех или иных регионах. И этот потенциал ни в ко¬
ем случае нельзя растерять. «Великое достоинство всякого феде¬
рального образования заключается в том, — пишут Б. С. Эбзеев,
Р. У. Айбазов, С. Л. Краснорядцев, — что оно расширяет поле
мира, увеличивая объем упорядоченной правом системы. Умень¬
шая число не только малых, но и вообще государств, федерация
сокращает количество войн, конфликтов, раздоров, нередко
происходящих среди мелких самостоятельных образований»1.
Национально-государственный статус — это средство полу¬
чить преимущество для решения политических, экономических,
культурных, этнических проблем данного народа, когда он не
видит других способов и возможностей. Русские имеют свое на¬
циональное государство — Российскую Федерацию. РСФСР бы¬
ла создана в результате объединения русской нации, составляю¬
щей большинство ее жителей, с другими нациями — башкир¬
ской, татарской, якутской и т. д. Бесспорно, идея, которая была
положена в основу строительства Российского государства, себя
не исчерпала. Надо признать, что национально-государственная
политика, проводившаяся в последние семь десятилетий, неод¬
нозначна: наряду с ошибками и даже преступлениями в ее рам¬
ках принимались и верные, перспективные решения, способст¬
вовавшие распутыванию сложных проблем в сфере националь¬
ных отношений. Не замечать этого и строить некое новое
государственное устройство — близорукая политика.
1 Эбзеев Б. С., Айбазов Р. У., Краснорядцев С. Л. Указ. соч. С. 121.

3. Проблемы диверсификации российской правовой системы
389
Культурная, языковая, социальная ассимиляция — законо¬
мерный процесс, который нельзя навязывать и подталкивать,
но которому не следует и искусственно препятствовать. В про¬
тивном случае можно прийти к «балканизации» России. Корен¬
ные причины национальных противоречий — это не пороки
формы России, а следствие насильственного процесса ассими¬
ляции народов, шедшего под лозунгами классового интерна¬
ционализма, а ныне — цивилизованных нивелировок. Нацио¬
нальные противоречия порождены также формальностью прав,
идеологической нетерпимостью, наконец, социально-экономи¬
ческой неустроенностью, материальными лишениями, бедно¬
стью. Вот на решении каких вопросов в первую очередь надо
сосредоточиться.
Необходимо, на мой взгляд, выработать политику государст¬
венного строительства России в широком понимании, где госу¬
дарственное устройство было бы увязано с иными аспектами
государственности и культуры народов Российской Федерации.
3.	Проблемы культурно-национальной
и территориальной диверсификации
российской правовой системы
Федеративный принцип строительства правовой системы оз¬
начает национальную и территориальную эшелонированность
правовой культуры, наличие провинциальных очагов права, пи¬
тающих его жизненную силу. Правовая система не может бази¬
роваться только на центральных юридических, правотворческих
структурах. Особенность России как многонационального госу¬
дарства требует широкого, многопланового фундамента, иначе
все здание правопорядка делается опасно зависимым от измен¬
чивой центральной политической конъюнктуры.
Поэтому не случайно в пореформенный период обозначился
конфликт и обнажились многочисленные противоречия между
центром правовой системы (Москвой) и ее региональными
эшелонами. В силу многочисленных политических искушений
этот конфликт часто представляют как стремление регионов
развалить Россию, а Москву — как естественную и единствен¬
ную ее собирательницу. Между тем история свидетельствует,
что реальные угрозы единству российской государственности
исходили, как правило, именно из Москвы — цитадели и

390
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
ретранслятора расколов, отчужденных культурных влияний и
неответственного политического экспериментаторства.
При отсутствии государственного суверенитета субъекты
Российской Федерации должны тем не менее обладать доста¬
точно широкими полномочиями в сфере собственного законо¬
дательства, создания своих региональных, учитывающих мест¬
ные условия и традиции субсистем права. Это будет способст¬
вовать развитию правовой культуры регионов и придаст всей
федеральной правовой системе необходимую региональную ус¬
тойчивость.
Как известно, правовая система Российской империи даже
без федеративной организации власти широко использовала
практику автономного регионального правового регулирования.
Свои законодательные акты имели Царство Польское, Остзей¬
ский край (Прибалтика), Финляндия (Шведское уложение
1734 г. и др.), Бессарабия, Сибирь.
С. В. Кодан пишет: «В XIX веке правовая регуляция жизни
России осуществлялась на уровнях общеимперского и регио¬
нального законодательства. Причем последнее во многом опи¬
ралось на обычное право, признаваемое государством в качест¬
ве источника норм при решении юридических дел. За пределы
юрисдикции родовых органов управления коренными народа¬
ми Сибири выносились лишь наиболее тяжкие уголовные пре¬
ступления и ряд гражданских дел, по которым не было достиг¬
нуто приемлемое для сторон решение при рассмотрении спора
в низших инстанциях (родах). Государством были предприняты
попытки кодифицировать обычное право местного населения,
что способствовало учету “степных законов” в разрешении дел
государственными органами. При этом именно государство вы¬
ступало инициатором кодификации и финансировало проведе¬
ние соответствующих работ. Такая деятельность должна была
способствовать интеграции обычно-правовых регуляций в зако¬
нодательную систему России»1.
Следует отметить, что региональное законодательство, в
частности сибирское, прибалтийское, польское, прямо включа¬
лось в Свод законов Российской империи, получая таким обра¬
зом своеобразный общеимперский авторитет. Данная практика
1	Кодан С. В. Восточные регионы страны в контексте юридической полити¬
ки Российской империи XIX в. // Правовые проблемы евразийского сотрудни¬
чества: глобальное и региональное измерения. Екатеринбург, 1993. С. 63—64.

3. Проблемы диверсификации российской правовой системы
391
весьма интересна — это, по сути дела, один из вариантов спе¬
циального юридического механизма осуществления совместной
законодательной компетенции центра и регионов, когда вклю¬
чение в федеральный закон местных актов является санкцией
на них центра, с одной стороны, а с другой — создает легитим¬
ную основу правовой автономии регионов.
Поэтому важный элемент достижения подлинной федерали¬
зации российской правовой системы — это стимулирование
развития национального и обычного права. Как известно, зако¬
нодательство Российской империи в качестве своего первосте¬
пенного источника содержало обширную область обычного и
национального права, которому в соответствующих регионах
придавался официальный статус. Определенные категории су¬
дов, например волостные, могли при отправлении правосудия
руководствоваться обычным правом. Более того, русское зако¬
нодательство предусматривало и материально-правовое приме¬
нение обычного и национального права к определенным обще¬
ственным отношениям. Речь, в частности, идет о предостав¬
лении нерусским группам населения в судопроизводстве по
частным делам возможности руководствоваться их собственны¬
ми обычаями и законами.
Важно отметить, что национальные законы имели по граж¬
данским делам преимущественную силу перед официальным
законодательством Российской империи. Так, в Своде законов
Российской империи устанавливалось: «При несогласии на
примирение, Улусные Зарго дела тяжебныя между Калмыками
о имуществе разбирают и решают по древним Калмыцким по¬
становлениям, руководствуясь при недостатке их законами Рус¬
скими»1. Широко практиковалось применение не только свет¬
ского национального права, но и национально-религиозных
норм и соответствующих процессуальных механизмов. Так, в
Своде законов определялось, что «Все дела брачныя Калмыков
рассматриваются по правилам Буддийского вероисповедания и
окончательно решаются Ламою»2.
По свидетельству Л. И. Петражицкого, национальное право
вовсе не ограничивалось только «инородческими судами», а
распространялось вообще в соответственных областях и делах
1	Свод законов Российской империи. Т. XVI. Ч. 2: Законы о судопроиз¬
водстве гражданском. Ст. 796.
2	Свод законов Российской империи. Т. XI. Ч. 1: Уставы духовных дел ино¬
странных исповеданий. Ст. 1695.

392
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
на общие русские судебные учреждения (окружные суды
и т. д.), оно имело официальное значение не только в области
суда, но и в разных областях управления и других сферах мест¬
ной жизни наряду с русскими законами1.
Так, для соответствующих национальных регионов Свод
законов устанавливал: «В решении исковых дел окружные суды
основываются на степных законах и обычаях»2; «Постановле¬
ния Окружного Суда по Шариату представляются на решение к
Главноначальствующему гражданской частью на Кавказе, кото¬
рый препровождает подобные дела, предварительные решения
на рассмотрение и изложение своего мнения муфтию»3.
Закон прямо указывал на альтернативность русского офици¬
ального законодательства по делам с национальным элементом:
«Исковые дела инородцев... разбираются первоначально чрез
посредников и внутренним управлением инородцев, на основа¬
нии их обычаев и обрядов; когда тяжущиеся будут недовольны
решением, если иск превышает тридцать рублей, кочевые ино¬
родцы разбираются, по принадлежности, в мировых и общих
судебных установлениях. Решения по сим делам основываются
на степных законах и обычаях инородцев. При недостатке сих
законов прилагаются общие постановления»4. Другая статья
Положения об инородцах, включенного в Свод Законов, уста¬
навливала: «Инородцы Ставропольской губернии: Калмыки,
Ногайцы и других наименований, управляются особенным на¬
чальством, на основании их степных обычаев и обрядов и пра¬
вил, изложенных ниже в статьях 387 и след.»; «Степные законы
приемлются присутственными местами в основание в сужде¬
ниях о делах иноверцев; недостаток в степных законах при ре¬
шении дел дополняется общими узаконениями»5.
К сожалению, последующая советская практика федерализ¬
ма в строительстве как государства, так и правовой системы
стремилась к максимальной нивелировке национальных право¬
вых особенностей, централизации правового регулирования че¬
рез унифицированное позитивное законодательство. Нацио¬
1	См: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией
нравственности. Т. 2. С. 635—636.
2	Свод законов Российской империи. Т. XVI. Ч. 2: Законы о судопроиз¬
водстве гражданском. Ст. 758.
3	Там же. Ст. 762 и 764.
4	Там же. Т. II. Ч. 1: Положение об инородцах. Ст. 429.
5	Там же. Ст. 372.

3. Проблемы диверсификации российской правовой системы
393
нальные республики, хотя имели и имеют ныне полномочия в
области законотворчества, используют эти полномочия в ос¬
новном с целью воспроизводства формально-юридических ус¬
тановлений, копирования, дублирования и адаптации источни¬
ков центральных правообразовательных инстанций.
Даже после существенной децентрализации России в ходе
конституционной реформы 1990—1994 гг. правовая система в
очень незначительной степени диверсифицировала свои источ¬
ники: ими по-прежнему в громадной степени продолжают ос¬
таваться абстрактно-законодательные формы: конституции, ор¬
ганические законы, кодексы, постановления, указы и т. д., ко¬
торые часто из-за своей оторванности от социального
контекста, недостаточной социальной гибкости мало способст¬
вуют культурно-национальной и социальной идентификации
современного права, в том числе конституционного.
Российская правовая система по сравнению с западными
уже по своему сложному федеративному составу значительно
специфична. Поэтому право и законодательство, на которых
она основана, закономерно должны отличаться большим удель¬
ным весом обычного, национально-традиционного, сакрально¬
го элемента правового регулирования. В противном случае, при
стремлении подстроиться под иностранные нормы и формы,
отечественное право лишается важной составляющей своей со¬
циальной адекватности.
Вероятно, в целях активизации социальных механизмов вос¬
производства права следует большее внимание уделить интегра¬
ции правовой системы с существующими системами традици¬
онного, обычного и сакрального регулирования как на процес¬
суальном уровне (создание местных судов типа прежних
«совестных», ориентирующихся на примирительные и иные не¬
формальные процедуры), так и на уровне материально-право¬
вом. К сожалению, государство принимает здесь противоречи¬
вые решения, в частности включив мировые суды в систему
федеральных судов.
О тенденции к такой интеграции свидетельствуют факты по¬
реформенного периода. В частности, речь идет о предложении
Президента Калмыкии К. Илюмжинова о замене Конституции
республики Степным Уложением. Это предложение, принятое
Конституционной Ассамблеей Калмыкии 5 апреля 1994 г., име¬
ет символическое значение в аспекте развития российской пра¬
вовой системы. Для того чтобы стать целостной и органичной

394
Глава VII. Федеративный аспект развития правовой системы
организацией, она должна преодолеть формальную «симмет¬
рию» своих национальных источников, когда законодательство
ее субъектов в точности структурно повторяет законодательство
федерации: конституции, кодексы, законы и т. д. Националь¬
ное законодательство вынуждено тем самым, с одной стороны,
развиваться в рамках практически исключительно западноевро¬
пейской правовой традиции, что не всегда отвечает его нацио¬
нальным особенностям, а с другой — создавать непрерывную
искусственную ситуацию коллизии с соответствующими источ¬
никами федерации.
Унификация, нивелировка регионального своеобразия в
праве — это во многом волевое, искусственное привнесение в
правовую систему России чуждых ее федералистской природе
принципов, осуществленное в годы идеологической централи¬
зации и борьбы с «буржуазным национализмом». Важнейшим
направлением достижения сбалансированности федеральной
правовой системы, достижения ею культурной и социальной
полноты и гармонии должно стать формирование полноцен¬
ных, нешаблонных, не дублирующих структуру и источники
правовой системы России субсистем права республик, краев и
областей Российской Федерации1.
К сожалению, в начале XXI в. в результате принятия ряда
федеральных законов сфера полномочий субъектов Федерации
в области предметов совместного ведения Федерации и ее субъ¬
ектов, а также предметов ведения регионов значительно умень¬
шилась, что противоречит духу Конституции России, в част¬
ности ее ст. 1, 5, п. 2, 3 ст. 11, ст. 72, 73, 76, не способствует
эффективности российского законодательства и укреплению
федерализма2.
1	Подробнее об этом см.: Синюков В. Н, Синюкова Т. В. Правовые системы
субъектов Федерации: общая характеристика и пути совершенствования // Ста¬
новление государственности и местного самоуправления в регионах России на
примере Саратовской области: сб. науч. статей. Саратов, 1997.
2	См., например: Федеральный закон от 4 июля 2003 г. // СЗ РФ. 2003.
№ 27. Ст. 2709; Федеральный закон от 22 августа 2004 г. // СЗ РФ. 2004. № 35.
Ст. 3607. Так, Федеральный закон от 22 августа 2004 г. «по своему содержанию
существенно сократил функциональные полномочия органов государственной
власти субъектов РФ по наиболее значимым предметам совместного ведения».
(См.: Краснова О. ЖУказ. соч. С. 49—50; Сенякин И. Н. Федерализм как прин¬
цип российского законодательства. Саратов, 2007. С. 275; Общие закономерно¬
сти глобализации и субъекты Федерации // Государство и право. 2008. № 6.
С. 11—14.)

3. Проблемы диверсификации российской правовой системы
395
Сегодня правовая система России закономерно нуждается в
региональной диверсификации. Во имя существования единого
правового пространства в ней должны быть сферы, структуры,
перечни полномочий субъектов, нацеленные на балансировку
федерации провинциальной правовой компонентой. Москва не
может и не должна быть безраздельной доминантой во всех
сферах правовой системы. Каждый регион или их комплекс
обязаны нести определенное бремя ответственности не только
за состояние нормативной и индивидуальной юридической
практики на своей территории, но и участвовать в формирова¬
нии всей правовой культуры России не только опосредован¬
но — через выборных в парламенте и других центральных орга¬
нах, но и непосредственно — через свои субсистемы региональ¬
ного и национального права. Территории должны в большей
мере, чем сейчас, участвовать в создании и работе механизмов
жизнеобеспечения правового пространства России: деятельно¬
сти ее научно-исследовательских учреждений, подготовке кад¬
ров, в том числе для высшего звена юрисдикционных структур,
работе средств массовой информации и т. д.

Читаю Гоцци и все больше склоняюсь
к мысли, что жизнь имеет форму и со¬
держание сказки. Буква и дух в согла¬
сии дают слово. А мы то воспаряем на
одних междометиях, то обрастаем ко¬
ростой формы.
А. Синявский
Совершенство формы есть преимуще¬
ство падающих эпох.
В. Розанов
ГлаваУШ
СИСТЕМА И ФОРМА РОССИЙСКОГО ПРАВА
1.	Система российского права
Отражением структуры права в теории права выступает кате¬
гория системы права. Ее не следует смешивать с понятием
«правовая система», которое гораздо шире по объему и включа¬
ет помимо системы права (законодательства) юридическую
практику и господствующую правовую идеологию, т. е. практи¬
чески всю совокупность юридических явлений. Таким образом,
российское право, его система является элементом, составной
частью правовой системы России. Система российского пра¬
ва — это обусловленная в первую очередь типом правовой се¬
мьи, этногеографическими, культурными, историческими чер¬
тами России внутренняя структура права, которая образуется
связью норм, институтов, отраслей, разделов и обеспечивает
целостность и регулятивные свойства национального права.
Система российского права выполняет определенные функ¬
ции в правовой культуре.
1.	С помощью системы права формируются устойчивые свя¬
зи между его элементами — нормами, институтами, отраслями.
Эти связи могут быть: причинно-следственными (когда одни
нормы и институты прямо предусматривают принятие и суще¬
ствование других); функциональными (когда то или иное субъ¬
ективное право или обязанность реализуется через взаимодей¬
ствие нескольких норм либо институтов); внешними (когда оп¬
ределенные нормы образуют единый институт с нормами
морали, обычаев и т. д.); внутренними, «обслуживающими»

1. Система российского права
397
вертикальные (законы и подзаконные акты) и горизонтальные
(отрасли) структуры права. Внутренние системные связи права
обеспечивают его единство и непротиворечивость.
2.	Система права служит средством накопления социальной
информации, исходящей как от законодателя, так и иных нор¬
мативных систем. Поступающая информация (новые нормы)
как бы сортируется и хранится в строго определенных местах
системы права — в рамках соответствующего института и от¬
расли права. Иерархическое строение права и связи элементов
его структуры — норм, отраслей, институтов позволяют рас¬
сматривать российское право как определенную информацион¬
ную организацию, которая способна в известной мере само¬
стоятельно воспринимать, хранить и выдавать информацию в
целях правового управления общественными отношениями. На
использовании этого свойства права строятся различные авто¬
матизированные системы хранения и поиска правовой инфор¬
мации. В этом смысле система права служит своеобразной
внутренней «картой» права, пользуясь которой правопримени¬
тель может легко отыскать нужную ему норму.
3.	Система права обеспечивает совокупный регулятивный
эффект от реализации многочисленных правовых норм. Этот
эффект в науке называется синергетическим, что означает «со¬
вместный», «согласованно действующий». В чем его суть в пра¬
вовом регулировании? Право оказывает воздействие на поведе¬
ние людей как на уровне отдельных норм, так и, в большей
степени, как целостное образование — через взаимодействие
институтов, отраслей, устанавливающих правовой режим в той
или иной сфере жизнедеятельности. Именно благодаря систем¬
ному действию достигается главный результат правового регу¬
лирования — упорядочение не только отдельных ситуаций, но
и целого вида (системы) общественных отношений. В этом и
проявляется синергетический эффект права, когда в результате
согласованного действия элементов системы возникает качест¬
во, недостижимое на уровне отдельных ее элементов. Именно
системное действие права обеспечивает основные параметры
его социальной ценности — справедливость, гуманность, га¬
рантированность прав и т. д.
4.	Система права позволяет сохранять стабильность правово¬
го регулирования при различного рода преобразованиях (ре¬
формах) права. Дело в том, что структура права — явление ус¬
тойчивое, своего рода «генетическая программа» права, в из¬

398
Глава VIII. Система и форма российского права
вестной мере не зависящая от воли и желаний законодателя.
Правовые реформы, планируемые как изменения в содержании
норм, осуществляются сообразно схеме, заданной объектив¬
ным, неподвластным законодателю строением права. Более то¬
го, жизнеспособность нового во многом зависит от его совмес¬
тимости с уже сложившейся структурой права, его институтов,
отраслей, их способностью оснастить замыслы реформаторов
необходимым правовым инструментарием.
«Нормы права могут меняться от росчерка пера законодате¬
ля, — писал Р. Давид. — Но в них немало таких элементов, ко¬
торые не могут быть произвольно изменены, поскольку они
теснейшим образом связаны с нашей цивилизацией и нашим
образом мыслей. Законодатель не может воздействовать на эти
элементы, точно так же как на наш язык или нашу манеру раз¬
мышлять»1. К такого рода неизменным явлениям относится и
система права, выступающая своеобразным отражением основ¬
ных видов общественных отношений — имущественных,
управленческих, политических и др. Следует иметь в виду, что
стабильность права, консерватизм его формы наряду со способ¬
ностью к обновлению содержания — это важные составляющие
эффективности правового регулирования.
5.	Будучи устойчивой к изменениям законодательства — со¬
вокупности нормативных правовых актов, система права слу¬
жит определенным механизмом преемственности правового
прогресса, сохраняя для новых поколений выработанные мно¬
говековой практикой юридические структуры: нормы, институ¬
ты, отрасли. Они становятся своеобразными «накоплениями»
ценностей юридической культуры. Характерное свидетельство:
в переломные, революционные эпохи, когда может отменяться
чуть ли не все законодательство прежних режимов, правовое
регулирование даже в отсутствие новых законов не прекраща¬
ется: новые нормы «нарастают» на постоянную основу отраслей
и институтов права.
Наиболее крупное подразделение системы российского пра¬
ва — отрасль права, она представляет собой совокупность пра¬
вовых норм, регулирующих определенную сферу общественных
отношений2. Специфика и качественная однородность той или
иной области общественных отношений вызывает к жизни со¬
1	Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988. С. 39.
2	Подробнее см.: Петров Д. Е. Отрасль права. Саратов, 2004.

1. Система российского права
399
ответствующую отрасль права. Так, объективно существующие
трудовые отношения людей обусловливают необходимость тру¬
дового права, имущественные — гражданского права, управ¬
ленческие — административного права, конституционные —
конституционного права и т. д.
В системе советского, затем российского права традиционно
принято различать несколько отраслей права: конституционное
(государственное) право, гражданское право, административное
право, уголовное право, гражданско-процессуальное право,
уголовно-процессуальное право, аграрное право, земельное
право, трудовое право, семейное право, финансовое право, уго¬
ловно-исполнительное право. В настоящее время ряд отраслей
переживают период уточнения и переосмысления предметов
своего регулирования, границ со смежными нормативными
массивами. Появляются предложения о новых комплексных
отраслях права и законодательства1.
Часть отрасли права, состоящая из норм, которые воздейст¬
вуют на определенный вид однородных общественных отноше¬
ний в соответствии с романской традицией структуризации
права, воспринятой российской правовой системой, образует
правовой институт2. Если отрасль права регулирует какой-либо
род общественных отношений, то институт — определенный
вид отношений или даже отдельные их стороны. Институт —
гораздо меньшая по сравнению с отраслью совокупность норм.
В российском праве институты бывают отраслевыми (институт
дарения) и межотраслевыми (институт договора); материальны¬
ми (институт наследования) и процессуальными (институт при¬
влечения к уголовной ответственности); регулятивными (ин¬
ститут купли-продажи) и охранительными (институт деликтной
ответственности); простыми (институт исковой давности) и
сложными, комплексными, состоящими из ряда смежных ин¬
ститутов (институт собственности). Сложные институты иногда
называют субинститутами.
Несколько однородных институтов права, регулирующих бо¬
лее узкую, чем отрасль, группу общественных отношений, об¬
разуют подотрасль права. Например, патентное, изобретатель¬
1	См., например: Головистикова А. Н, Грудцына Л. Ю. К вопросу о призна¬
нии прав человека комплексной отраслью российского права // Государство и
право. 2009. № 1. С. 23—35.
2	Подробнее об этом см.: Киримова Е. А. Правовой институт: понятие и ви¬
ды. Саратов, 2000.

400
Глава VIII. Система и форма российского права
ское, авторское право — каждое из них составляет подотрасли
гражданского права; налоговое и бюджетное право — подотрас¬
ли финансового права и т. д.
Главным, ведущим критерием разграничения российского
права на отрасли традиционно выступает предмет правового
регулирования, т. е. общественные отношения, регулируемые
правом. Каждой отрасли права соответствует свой предмет пра¬
вового регулирования. Предметом регулирования гражданского
права являются имущественные и личные неимущественные
отношения, трудового права — трудовые отношения рабочих и
служащих, семейного права — семейно-брачные отношения
и т. д.
Всякое ли общественное отношение может выступать в ка¬
честве предмета (объекта) правового регулирования? Конечно,
нет. Право не всемогуще, оно имеет определенные пределы
своих регулятивных возможностей, особенно если в форме пра¬
ва реализуется деятельность государственной власти. Предме¬
том правового регулирования могут быть только те отношения
людей, которые в данных исторических, социально-экономиче¬
ских и духовно-культурных условиях России требуют правового
регулирования. Определение конкретных границ правового ре¬
гулирования — сложный вопрос российской правовой системы,
которая сейчас практически полностью основана на норматив¬
ных правовых актах государственных органов. Здесь возможно
поддаться искушению к произвольному вмешательству государ¬
ства в общественные отношения, мелочной регламентации той
или иной деятельности, механическому расширению границ
предмета правового воздействия.
Поэтому всякое решение вопроса о предмете правового ре¬
гулирования упирается в концепцию соотношения государства
и гражданского общества, государства и личности. В правовом
государстве за личностью резервируется определенная область
общественных отношений (отношения собственности, семья,
духовная жизнь и др.), где личность находится в известной не¬
зависимости от государства и где последнее ограничивает свои
функции правовой защитой, покровительством и стимулирова¬
нием развития данных сфер жизнедеятельности человека.
Какие же отношения образуют предмет правового регулиро¬
вания? Как правило, это такие отношения, которые характери¬
зуются следующими чертами: 1) устойчивость и повторяемость,
что дает возможность законодателю с достаточной точностью

1. Система российского права
401
фиксировать правоотношения субъектов; 2) способность к
внешнему правовому контролю, например административному,
судебному; 3) заинтересованность общества в их правовом опо¬
средовании1.
Несмотря на важность предмета правового регулирования
как основного критерия выделения отраслей российского пра¬
ва, сам по себе он не позволяет провести такое разграничение
достаточно точно. Дело в том, что общественные отношения,
составляющие предмет правового регулирования, не всегда сов¬
падают с деятельностью человека. Деятельность — это опреде¬
ленное поведение людей, содержание которого заключается в
целесообразном изменении и преобразовании окружающей
действительности. Осуществляя ту или иную деятельность (на¬
пример, педагогическую, правоохранительную и т. д.), человек
становится участником одновременно нескольких видов обще¬
ственных отношений, в частности трудовых, имущественных,
управленческих. Поэтому если руководствоваться при выделе¬
нии отраслей только видом общественных отношений, в кото¬
рые вступает субъект, то неизбежна путаница, связанная с
невозможностью точно локализовать в праве нормы, относя¬
щиеся к регулированию конкретного поведения личности.
Чтобы избежать данного затруднения, в качестве дополни¬
тельного основания выделения отраслей вводится еще один
критерий — метод правового регулирования — совокупность
приемов и способов регулирования жизнедеятельности. В соче¬
тании с предметом метод позволяет точно разграничить отрасли
права, в основе которых лежат либо одни и те же, либо несколь¬
ко сходных общественных отношений. Так, основу конституци¬
онного, гражданского, административного, уголовного, земель¬
ного права составляют в числе других общественные отношения
собственности. Между тем виды деятельности, связанные, на¬
пример, с гражданско-правовой или уголовно-правовой защи¬
той права собственности, различны. Поэтому только указание
на различные методы регулирования этих отношений, исполь¬
зуемые в уголовном и гражданском праве (императивный и дис¬
позитивный), позволяет отнести ту или иную норму к конкрет¬
ной отрасли права.
1 См.: Витченко А. М. Метод правового регулирования социалистических
общественных отношений. Саратов, 1974. Гл. I.

402
Глава VIII. Система и форма российского права
Система права, будучи выражением стилевой специфики на¬
ционального права, имеет его индивидуальный структурный ри¬
сунок и поэтому способна отразить важнейшие особенности
отечественной правовой традиции. Даже при внешней схожести
отраслевой структуры, скажем, романского и славянского (рос¬
сийского) права в сферах частного и публичного права струк¬
турный рельеф правовой системы, например, Франции весьма
отличен от российской. Так, в российской системе права уго¬
ловное право целиком принадлежит к публичной сфере; во
французском праве уголовное право примыкает к частному, вы¬
полняя акцессорную (дополнительную, придаточную) функцию
«присоединенной» санкции к частноправовым отношениям1.
Это — фундаментальное различие правового мышления, выхо¬
дящее на многочисленные подробности внутреннего строения
права, законодательства, правовых учреждений. Эти различия
весьма глубоки даже с одной из наиболее близких России по
культуре страной континентальной правовой системы. Если
провести систематический анализ правовых доктрин системы
права (законодательства) континентальной правовой системы и
России, мы увидим во многом разные структурные подходы к
формированию юридизма общественных отношений — не толь¬
ко правоидеологический, но в не меньшей степени и технико¬
юридический.
Так, в России «предмет правового регулирования» (теорети¬
ческое изобретение советского правоведения) является главным
(материальным) критерием деления права на отрасли и институ¬
ты, а метод — дополнительным (юридическим). Эти критерии
сохранили свою адекватность и после исчезновения советского
государства и права, отражая сегодня существенные актино-
морфные черты структуры права в сравнении с зигоморфизмом
структуры немецкого и французского права. В соответствии с
этими критериями актиноморфизм российского права выража¬
ется в том, что его можно структурировать по двум и даже более
направлениям (предмет правового регулирования и метод пра¬
вового регулирования). Отечественное право фактически поли-
симметрично по структуре: отрасли, подотрасли, институты и
субинституты абсолютно симметричны методам правового регу¬
лирования, их комбинациям и могут образовывать законода¬
1 См.: Головко Л. В. Вступительная статья к книге: Кабрияк Р. Кодифика¬
ции. М., 2007. С. 12—13.

1. Система российского права
403
тельные комплексы самых различных конфигураций. Конти¬
нентальное европейское право фактически зигоморфно: через
него можно провести скорее всего одну внутреннюю плоскость
симметрии — по линии частного и публичного права, отраслевая
дифференциация которого не терпит никакого произвольного
дополнительного варианта. В такой технико-правовой стилисти¬
ке правовых систем заложен глубокий смысл различных право¬
вых культур, построенных на примате индивидуального интере¬
са либо видении его как средства обеспечения всеобщего блага.
В России предмет и метод правового регулирования образу¬
ют гибкую правовую организацию, части которой группируются
в общественно значимые регулятивные массивы с фактически
смешанными, полисимметричными методами регулирования.
Эти два основных метода (императивный и диспозитивный) в
равной степени играют важную роль в дифференциации рос¬
сийского права. Отнести норму права к той или иной отрасли
можно, руководствуясь только двумя (предмет и метод) ориен¬
тирами, и то достаточно условно. На самом деле критериев (ли¬
ний симметрии) дифференциации права в российской правовой
системе значительно больше — такую роль могут играть субъек¬
ты права, специфика правоотношений, особые правовые режи¬
мы и другие критерии.
Неоднородность (в самом широком смысле) различных сфер
общественных отношений является исходным фактором строи¬
тельства системы права в России. Именно особый характер той
или иной разновидности отношений между людьми вызывает к
жизни соответствующую отрасль права. Качественное своеобра¬
зие человеческого поведения, деятельности определяет и осо¬
бый метод (методы) их регулирования. Комбинации методов,
отражая множественную симметричность регулятивных средств,
могут быть самыми причудливыми. Критерии внутренней диф¬
ференциации российского права, следовательно, носят в из¬
вестной мере смешанный характер, и их выбор законодателем
не является ни случайным, ни строго предопределенным, а дает
определенный простор для субъективного усмотрения.
В российской правовой системе используются два основных
метода правового регулирования — императивный и диспози¬
тивный. Императивный (властный) метод предполагает право¬
вое положение субъектов, построенное на субординации,
т. е. подчиненности; точные предписания поведения подвласт¬
ному субъекту и штрафные, карательные санкции. Для диспо¬

404
Глава VIII. Система и форма российского права
зитивного метода характерно равноправие сторон — субъектов
правоотношения, юридическим фактом здесь, как правило, вы¬
ступает договор, где субъекты сами устанавливают взаимные
права и обязанности, за нарушение которых следуют имущест¬
венные, восстановительные санкции.
Императивный метод регулирования свойствен отраслям
публичного права: административному, уголовному, финансо¬
вому, уголовно-исполнительному, отчасти процессуальному.
Диспозитивный метод присущ отраслям частного права: граж¬
данскому, семейному, трудовому. Но именно такое деление для
российского права во многом условно, так как полисимметрия
внутренней структуры смешивает и методы, и отрасли, погру¬
жая их в непрерывное движение границ нормативных масси¬
вов, эволюцию правовых режимов и законодательной формы.
Кроме институтов, подотраслей и отраслей в структуре со¬
временного российского права некоторые исследователи, вдох¬
новленные ошеломительными изменениями в законодательст¬
ве, все же пытаются сейчас теоретически построить две класси¬
ческие римские нормативные общности — публичное право и
частное право1. Впервые деление права на частное и публичное
было проведено, как известно, в Древнем Риме. Широкую из¬
вестность получила формула юриста Ульпиана: публичное пра¬
во охраняет общие интересы государства, а частное — интересы
отдельных лиц. Публичное право состоит из отраслей, которые
тем или иным образом связаны с полномочиями и функциони¬
рованием государства: конституционное (государственное) пра¬
во, административное право, международное публичное право,
уголовное право, процессуальное право. Частное право обслу¬
живает потребности людей, возникающие на почве имущест¬
венных и личных неимущественных отношений. К отраслям
частного права традиционно относят гражданское право, се¬
мейное право, трудовое право, торговое право и др.
После Октябрьской революции 1917 г. в России деление
права на частное и публичное было отвергнуто как не соответ¬
ствующее природе нового строя, провозгласившего ликвида¬
цию частной собственности и приоритет собственности обще¬
ственной (прежде всего государственной). Это повлекло широ¬
кое вмешательство государства в социально-экономическую
1 Интересный подход предложила проф. Т. В. Кашанина (см.: Кашанина Т. В.
Частное право: Учебник. М., 2009).

1. Система российского права
405
сферу, ограничение правоспособности граждан в имуществен¬
ных правоотношениях, принципиальное непризнание в облас¬
ти хозяйственной деятельности ничего частного, что привело к
ряду негативных последствий как для эффективности экономи¬
ки, так и для развития гражданского права.
В настоящее время после законодательного признания ра¬
венства всех форм собственности — государственной, юридиче¬
ских лиц и граждан — возродились некогда удаленные из зако¬
нодательства институты частного права: право наследуемого
пожизненного владения, интеллектуальной собственности,
ноу-хау (секреты производства), возмещения морального ущер¬
ба, институт приобретательской давности, деление имущества
на движимое и недвижимое и т. д.
Однако вопреки ожиданиям этот процесс не повлек измене¬
ния юридического мышления в России ни на законодательном,
ни на судебном и ином правоприменительном уровне: структу¬
ра правовой системы оказалась удивительно устойчивой ко
всем политическим и экономическим преобразованиям. Даже
после массированных рыночных реформ, фронтальных измене¬
ний законодательства и блестящих теоретических публикаций
деление права на частное и публичное не получило у нас прак¬
тического значения.
Структурная самостоятельность российского права отража¬
ется и в том, что в России нет генеральных кодификаций, ме¬
тодологически привязывающих к себе остальные нормативные
акты и регуляторы. Все российские органические законы — это
не более чем текущие законодательные компиляции, конкури¬
рующие друг с другом по эффективности воздействия и реаль¬
ной юридической силе1. В России совершенно невозможен Ко¬
декс Наполеона: не в смысле миссионерского опыта для других
стран, а в значении «гражданской конституции» для всего пра¬
вового регулирования. Все попытки российских юридических
реформаторов учредить сегодня такой закон не увенчались ус¬
пехом. Причина кроется не в неспособности нашей доктрины к
технико-правовым инновациям, а в закономерных образах рос¬
сийского юридического мышления: оно не воспринимает и не
воспринимало никогда романского и германского разделения
личного и общественного, индивидуального и коллективного.
1 См. об этом: Чухвичев Д. В. Кодификационные акты, их специфика и зна¬
чение в системе права // Государство и право. 2009. № 8. С. 12.

406
Глава VIII. Система и форма российского права
Сама архитектура наших юридических актов иная: это прежде
всего Уложения «всего права», его Своды и Полные Собра¬
ния.., и только затем в отраслевом разрезе — в чисто текущем
законодательном режиме — отраслевые основы и кодексы.
В России — другая правовая транскрипция института дове¬
рия, эффективных хозяйствующих форм и многого иного соци¬
ально-экономического материала человеческих отношений, ко¬
торый требует отражения структурной и институциональной
стилистики в правовой систематике и в правосознании право¬
пользователей.
В отечественном правовом регулировании кроме упомянутых
методов используются и другие методы — рекомендательный,
поощрительный и метод гарантий. В отличие от первых двух,
имеющих ограниченную сферу применения, метод гарантий, как
и методы императивный и диспозитивный, обладает широким
спектром применения. Особенность гарантирующего воздейст¬
вия состоит в том, что оно направлено на строго определенные
участки общественного отношения, но не регулирует его цели¬
ком. Правовому положению сторон как структурному элементу
этого метода присуща особая гарантирующая ответственность,
например возможность обжаловать действия любых субъектов
правоотношений независимо от взаимной подчиненности1.
Как известно, существуют две системы расположения юри¬
дических норм, которые используются и в отраслях российско¬
го права, — пандектная и институционная.
Пандектная система, предложенная в XVI в. немецкими
юристами, состоит из одного общего и четырех-пяти специаль¬
ных разделов. Так, в частном праве специальными разделами
являются вещное право, обязательственное право, администра¬
тивное право, наследственное право. В общий же раздел (часть)
входят нормы, применяемые во всех специальных разделах;
субъекты права, объекты, основания возникновения прав и
обязанностей и т. д. Из общей и особенной частей состоит и
кодификация уголовного права — Уголовный кодекс.
Преимущество пандектной системы состоит именно в нали¬
чии общей части, что освобождает от необходимости повторе¬
ний в специальных разделах. Данная система компоновки юри¬
дических норм, характерная прежде всего для гражданского
1 См.: Синюкова Т. В. Юридические гарантии как метод регулирования
правового положения личности // Вопросы теории государства и права. Вып. 9.
Саратов, 1991.

1. Система российского права
407
права Германии, широко используется и в России, в свое время
реципировавшей многие германские правовые традиции.
Институционная система, согласно которой частноправовые
нормы группируются по трем разделам: лица (правовой статус
субъектов права), вещи (право собственности) и иски-обяза¬
тельства (способы возникновения правоотношений), применя¬
ется в основном в странах романского права (Франции, Италии
и др.). В России данная система используется технически, без
системного правоидеологического реципирования.
Как отмечалось, не все системы права строятся на разделе¬
нии публичного и частного права. Так, структура европейских
англосаксонской и славянской правовых семей, в отличие от
романо-германской, не знает такого разграничения. В англий¬
ском праве основные структурные звенья — общее право, пра¬
во справедливости и статутное (законодательное) право. Отрас¬
ли русского права, как было показано, далеки по своему исход¬
ному обоснованию от римской юридической традиции.
Удивительно сходство в этом смысле российского и англий¬
ского права, представляющих исторически совершенно разные
правовые культуры. Общее право — это сложившаяся еще в
XIII в. система судебных решений королевских судов (преце¬
дентов), способ обоснования которых становился обязатель¬
ным правилом для других судов при решении аналогичных дел.
Право справедливости — совокупность норм, которые создава¬
лись судом канцлера (должностного лица, выполнявшего функ¬
ции государственного секретаря при монархе) с тем, чтобы до¬
полнять и пересматривать систему общего права.
Следует иметь в виду, что не только в странах общего права,
но и в государствах, пользующихся системой общих норм, ли¬
шенных, как известно, необходимых деталей для принятия
справедливых индивидуальных решений, огромное значение
имеет юридическая практика.
В российских условиях — обширного, федеративного госу¬
дарства с целым рядом специфических национально-конфес¬
сиональных микрорегуляторов, многообразных поведенческих
традиций, субкультур — юридическая практика приобретает
роль ничуть не меньшую, чем законодательство, а может быть, и
решающую. Жизнь показывает, что она может принимать авто¬
номный статус по отношению к нашему «статутному» праву,
часто выполняя его функции. К практике, ее конструктивному
творчеству мы всегда относились с недоверием, за что отчасти

408
Глава VIII. Система и форма российского права
сейчас и расплачиваемся. Не зная толком закономерностей, не
умея поэтому эффективно управлять ею, мы сами же стимулиру¬
ем ее многочисленные недостатки. Правовая реформа, переко¬
шенная в основном в сторону законотворчества, лишь разбалан¬
сировала российскую правовую систему и привела к изоляции
закона от социальной и юридической практики. Администра¬
тивный диктат ничуть не опаснее законодательного. Вместо того
чтобы заняться трудным и долгим делом наведения порядка в
сфере подзаконного и индивидуального регулирования, что
привело бы к реальному, а не номинальному повышению роли
закона, авторитет которого зависит не от возвышенных деклара¬
ций, а от эффективности всей нормативной системы, правовая
реформа 1990—2000-х гг. пошла по легковесному пути валового
производства законов, к тому же малообеспеченных экономиче¬
ски и социально.
Поэтому не исключено, что в ближайшей перспективе долж¬
на укрепиться тенденция к известной структурной эволюции
системы российского права в направлении усвоения ею эле¬
ментов общего (судебного прежде всего) права, которое снача¬
ла фактически, а затем и формально-юридически будет иметь
самостоятельное значение в системе источников российского
права. Этой глубоко адекватной природе отечественного право¬
вого уклада, его структурной эволюции необходимо дать долж¬
ный законодательный простор и санкции. Упрямое отрицание
за судебными актами значения источников отечественного пра¬
вового регулирования фактически тавтологично, так как вся
аргументация сводится, по сути дела, к ссылкам на действую¬
щее законодательство, лишающее суды прецедентных прерога¬
тив, и никак не обосновывается природой национальной юри¬
дической традиции1. Тенденция к судебному нормотворчеству,
соответствующая, на мой взгляд, историческим и народным
предпосылкам отечественной правовой культуры, при ее проду¬
манной реализации будет способствовать большей социальной
устойчивости нашего национального права. Это свидетельству¬
ет о значительной самостоятельности и пластичности системы
права в России, не совпадающей полностью ни с одним из ев¬
ропейских типов нормативности и весьма индивидуально со¬
единяющей в себе их различные черты.
1 См., например: Байтин М. И. О юридической природе решений Консти¬
туционного Суда РФ // Государство и право. 2006. № 1.

1. Система российского права
409
В условиях слабости и неупорядоченности механизмов ин¬
дивидуального (прецедентного) правообразования наша юриди¬
ческая практика весьма уязвима для верхушечного, в том числе
политического, вмешательства, кампанейщины, часто она пе¬
реживает недостаток юридических средств для реагирования на
изменяющуюся социальную обстановку. Нездоровые политизи¬
рованные шараханья влияют и на правовую идеологию.
Чтобы преодолеть все это, необходимо добиваться культур¬
ной адекватности функционирования российской правовой
системы и ее структур прежде всего в сфере индивидуального,
«фактологического» воспроизводства права. Главное сейчас —
не стремиться к каким-то новым, неизвестным законодатель¬
ным моделям правовой системы, юридической деятельности, а
идентифицировать и упорядочить имеющееся качество. Вся
проективная законодательная и административно-исполнитель¬
ная практика должна выступать не ведущим, а последующим
фактором правоприменительной культурно-правовой иденти¬
фикации.
Российской правовой системе соответствует такая структура
(система) права, которая может самостоятельно впитывать и
абсорбировать право из культурного контекста. Для достиже¬
ния такого состояния отечественной системы необходимо ее
развитие в следующих направлениях.
1.	Законодательное сближение материальных и процессуаль¬
ных институтов российского права. В свое время, в период
крупной систематизации русского права первой четверти
XIX в., был взят курс на всемерное разделение норм материаль¬
ного и процессуального права (некогда соединявшихся в еди¬
ном нормативном механизме русского средневекового права).
Этот процесс достиг своего апогея в советское время, созданы
совершенно автономные и изолированные нормативные общ¬
ности с самостоятельными источниками (кодексами), которые
своей обособленностью лишь способствуют изоляции матери¬
ального права от его социального контекста, отдавая это право
всецело в сферу абстрактных обобщений законодателя.
Процессуальное право превращается в механический «при¬
вод» подчас совершенно немыслимого с социальной и культурно¬
исторической точек зрения нормативного материала, навязы¬
ваемого государственной властью обществу. При отсутствии
средств процессуального правообразования, максимально при¬
ближенных к социальной практике, политическая власть имеет,

410
Глава VIII. Система и форма российского права
по сути дела, неограниченные возможности вмешательства в
сокровенные структуры правовой системы, парализуя такие
фундаментальные источники правовой культуры, как факты
правосознания, в том числе индивидуального, юридическую
практику, морально-этическую и религиозные нормативные
системы.
2.	Постепенное и селективное культивирование в правовой
системе (ее материальных отраслях) уменьшения степени нор¬
мативной типизации и повышения уровня казуальности и инди¬
видуальности юридических норм. Это направление в известном
смысле противоречит старой тенденции к росту законодательно¬
го абстрагирования при формировании юридических норм с па¬
раллельным сокращением объема нормативных актов. Между
тем казуальность позволяет достичь большей регулятивной диф-
ференцированности права, точнее подчеркивать оттенки ситуа¬
ций, тоньше чувствовать практику, избегать грубого вмешатель¬
ства в социокультурный контекст. Разумеется, казуальность
норм ведет к увеличению объема законодательных актов, услож¬
нению юридической техники, к дробности составов, признаков
и т. д., что предъявляет повышенные требования к труду законо¬
творческих и правоприменительных органов. Поэтому явление
казуальности в праве нуждается не в огульном, а в весьма осто¬
рожном, осмысленном применении. Речь идет сейчас, возмож¬
но, лишь об изучении проблемы общего соотношения удельного
веса казуальности и нормативности в отечественном правовом
пространстве и таком изменении этого соотношения, которое,
не сковывая инициативы правоприменителя, судьи, в то же вре¬
мя средствами законодательства ориентировало бы их на боль¬
шую дифференцированность в действиях.
В настоящее время — и в этом, вероятно, суть данной про¬
блемы — закон превратился в наиболее грубо имитационный
механизм функционирования права, такую его форму, которая
ввиду значительной степени своей юридической отвлеченно¬
сти, социальной негибкости ведет к дисбалансу нормативной и
индивидуальной сфер правовой системы, изоляции законода¬
тельства от социальных фактов. Как писал В. П. Казимирчук, у
нас «образовался ощутимый разрыв между сферами законода¬
тельства и правореализации»1. Это один из симптомов конста¬
тируемой проблемы.
1 Сов. государство и право. 1987. № 9. С. 24.

1. Система российского права
411
3.	Преодоление «непроходимости» внутренней формы пра¬
ва — его отраслей и институтов. Жесткое разграничение и раз¬
ведение социальных фактов по различным отраслям и институ¬
там права с механическими процессуальными и материальны¬
ми границами ведет к утрате духовного и психологического
смысла этих фактов, снижению возможностей взаимозамены и
взаимопереходов институтов, средств, инструментов регулиро¬
вания в смежные, более отвечающие неуловимому законодате¬
лем духу конкретной ситуации.
Для правового регулирования России допетровского време¬
ни было характерно отсутствие достаточно четкого разграниче¬
ния, скажем, уголовной и административной ответственности,
юридическое обособление и рафинирование которых в «чис¬
тых» в процессуальном отношении кодексах теперь считается
прогрессом юридической формы. Возможно, это и так. Но этот
прогресс лежит главным образом в пределах совершенствова¬
ния именно правовой формы. По мере ее развития все более
обостряется проблема социальной адекватности жестких гра¬
ниц существующих юридических институтов многочисленным
пограничным, неопределившимся, лабильным социальным
фактам, что часто вынуждает правоприменителя механически
привязываться к искусственным перегородкам имеющейся сис¬
темы права. Формализация институтов права как форма право¬
вой рациональности скорее всего никогда не сможет сама по
себе исчерпать всю сложность социально-правовой идентифи¬
кации конкретных жизненных явлений.
Так, проблема разграничения видов юридической ответст¬
венности, сопровождающая континентальную правовую тради¬
цию, не имеет собственно юридических средств радикального
разрешения, что обрекает правовое регулирование на вечную
приблизительность своих актов.
Вопрос о взаимосвязи и взаимопереходах норм отраслей
права порождает и другую проблему структуры правовой систе¬
мы — проблему организации ее юрисдикционных учреждений.
Четкое разграничение и противопоставление, например, граж¬
данской, уголовной и административной ответственности вле¬
чет соответствующие формы судоустройства, администрации,
прокуратуры, МВД, соотношение их компетенций. Считается,
в частности, что постепенное лишение органов внутренних дел
(полиции) определенных юрисдикционных полномочий — не¬
сомненное достижение юридической цивилизации. Однако со¬

412
Глава VIII. Система и форма российского права
временные реалии свидетельствуют, что суд превращается в ор¬
ган, малодоступный большинству граждан, скованный тяжело¬
весной процессуальной формой, подчас малоприемлемой, в
том числе по финансовым соображениям, для значительных
слоев населения. В то же время такие разветвленные и прибли¬
женные к конкретным ситуациям структуры, как полиция (ми¬
лиция), не имеют адекватных средств осуществления микро¬
правосудия, хотя при соответствующем кадровом и профессио¬
нальном обеспечении вполне могли бы взять на себя часть
юрисдикционной ответственности. Сейчас же возобладала тен¬
денция к крайне узкому, формально-рафинированному пони¬
манию разделения функций правоохранительных органов.
Организация юрисдикционных структур России, формы
процесса, в целом юридическая практика способны давать пол¬
ноценную отдачу при необходимой «подпитке» механизмами
индивидуального воспроизводства национальной правовой
культуры. Важный резерв активизации таких механизмов за¬
ключается, на мой взгляд, в традиционных для природы нашего
права направлениях развития его системы.
2.	Система российского законодательства.
Проблема соотношения законов
с подзаконными нормативными актами
Система права не тождественна системе законодательства.
Система права складывается объективно в соответствии с суще¬
ствующими в каждой конкретной стране видами общественных
отношений и спецификой их правового регулирования, систе¬
ма же законодательства является результатом его целенаправ¬
ленного формирования и упорядочения. Однако и в последнем
случае законодательная система имеет пределы для произволь¬
ного творчества.
Законодательство в широком смысле — это система норма¬
тивных правовых актов. В России среди правовых актов выс¬
шей юридической силой обладают законы. Поэтому понятие
законодательства имеет и узкую трактовку. В собственном
смысле слова законодательство — это совокупность законов,
принятых органами народного представительства или непо¬
средственно самим народом, как правило, на референдуме.
Различия между системой права и системой законодательст¬
ва проводятся по следующим критериям.

2. Система российского законодательства
413
1.	Исходным элементом системы права является правовая
норма, а первичным элементом законодательства — норматив¬
ный акт. В этом смысле структура права и структура законода¬
тельства соотносятся как содержание и форма.
2.	Право и законодательство различны по объему: законода¬
тельство не охватывает всего разнообразия нормативности, с
одной стороны, а с другой — включает в себя кроме формули¬
ровок норм и иные элементы — технические, количественные
и т. д.
3.	Система законодательства отражает систему права и стро¬
ится на ее основе. В этом смысле система права имеет первич¬
ный, исходный характер, а система законодательства — произ¬
водный. Система права служит объективной основой для систе¬
мы законодательства.
Систематизация, прежде всего кодификация, законодатель¬
ства проводится, как правило, по отраслям. В России почти все
базовые отрасли и их бывшие подотрасли имеют «свои» кодек¬
сы: гражданский, уголовный, трудовой, семейный, земельный,
водный, лесной, жилищный, об административных правонару¬
шениях, уголовно-исполнительный, арбитражный, два процес¬
суальных.
Законодательство, как и право, есть также система, но без
специальной стратегии законодательные акты могут даже в ко¬
дифицированном виде превращаться в механическую массу.
Элементы системы законодательства, как и системы права, так¬
же обладают признаками единства и различия, соподчиненно-
сти и дифференциации, способностью к обособлению.
В отличие от структуры права структура (система) законода¬
тельства имеет не только отраслевое (горизонтальное), но и
иерархическое (вертикальное) и федеративное строение.
В основе построения федеративной системы российского за¬
конодательства лежат два критерия: 1) федеративная структура
государства; 2) компетенция субъектов Федерации в области за¬
конотворчества. Как известно, Федеративным договором от
31 марта 1992 г. и Конституцией РФ 1993 г. предусмотрено три
типа субъектов Федерации: национально-государственный тип
(республики в составе Российской Федерации), административно¬
территориальный тип (края, области, города Москва и Санкт-
Петербург) и национально-территориальный тип (автономная
область и автономные округа). Согласно названным типам за¬
конодательство (в широком значении этого понятия) Россий¬

414
Глава VIII. Система и форма российского права
ской Федерации состоит из четырех уровней: 1) федеральное
законодательство (Конституция РФ, Основы законодательст¬
ва РФ и субъектов Российской Федерации, Основы полити¬
ки РФ, федеральные законы и иные нормативные правовые ак¬
ты Российской Федерации); 2) законодательство республик в
составе Российской Федерации (конституции республик, зако¬
ны и иные нормативные акты республиканского законодатель¬
ства); 3) уровень краев и областей (нормативные правовые ак¬
ты — уставы, законы, решения, постановления краевых, област¬
ных, городских Москвы и Санкт-Петербурга представительных
органов, глав соответствующих регионов); 4) уровень автоном¬
ной области и автономных округов (нормативные правовые ак¬
ты — законы, решения и т. д. областного и окружных предста¬
вительных органов, глав соответствующих субъектов Россий¬
ской Федерации).
В основе отраслевой (горизонтальной) системы законода¬
тельства лежат два критерия: 1) система права; 2) система от¬
раслей правового регулирования. В соответствии с этими кри¬
териями горизонтальная плоскость системы законодательства
расчленяется на отрасли законодательства, соответствующие
отраслям права (конституционное право — конституционное
законодательство, гражданское право — гражданское законода¬
тельство и т. д.), и комплексные отрасли законодательства, вы¬
деленные применительно к сферам правового регулирования
экономических и социальных отношений (природоохранитель¬
ное законодательство, сельскохозяйственное законодательство,
транспортное законодательство и т. д.). Комплексная отрасль
законодательства — своего рода нормативный массив актов над
основной, базовой отраслью или отраслями законодательства.
Последние представлены в основном в виде отраслевых кодек¬
сов: ГК, УК, ГПК, УПК, ТК, СК и др.
Таким образом, отраслевая (горизонтальная) структура зако¬
нодательства России состоит из образований разного уровня:
надотраслевых массивов (комплексных отраслей), основных от¬
раслей, подотраслей, институтов законодательства, норматив¬
ных актов.
В основе иерархической (вертикальной) системы российско¬
го законодательства лежит классификация нормативных актов
по юридической силе и органам, их издавшим. Эта классифика¬
ция опирается на разделение нормативных правовых актов на
законы и подзаконные нормативные акты. Поэтому вертикаль¬

2. Система российского законодательства
415
ная структура отечественного законодательства представляет
собой систему нормативных правовых актов Российской Феде¬
рации: от Конституции и законов, принятых высшими предста¬
вительными органами государственной власти, до нормативных
актов органов местного самоуправления, а также актов норма¬
тивного характера локального значения (учреждений, организа¬
ций), изданных в пределах их полномочий.
В сфере источников (форм в юридическом смысле) россий¬
ского права сейчас происходят сложные, во многом стихийно¬
неоднозначные процессы. Правовая реформа конца XX в. внес¬
ла в эту область правовой системы большую неопределенность,
даже анархию, чудовищное размножение одних и вымирание
других, не менее ценных видов актов. Индивидуальное регули¬
рование продолжает во многом оставаться слабым местом пра¬
вовой системы, не находя должной опоры ни в законодательст¬
ве, ни в системе юрисдикционных органов, ни в самом меха¬
низме принятия юридических решений.
Основной юридический источник (форма) российского пра¬
ва — закон, принятый представительным органом государствен¬
ной власти либо непосредственным народным волеизъявлением
на референдуме. Длительное время статус и значение закона в
отечественной правовой системе принижались, выхолащива¬
лись потоками подзаконного и ведомственного нормотворчест¬
ва. В настоящее время мы, вероятно, находимся еще в самой
начальной стадии восстановления прав закона как реального, а
не сугубо формального источника права. На пути этого восста¬
новления выявились проблемы, правильная постановка и разре¬
шение которых будут способствовать возрождению роли закона
в отечественной правовой культуре.
Прежде всего необходимо уяснить фундаментальный кон¬
цепт, что восстановление полноценного статуса закона нахо¬
дится в тесной связи с системным упорядочением и поддерж¬
кой всех без исключения нормативных источников правовой
системы. В свое время в рамках политической, экономической
и правовой реформ с учетом засилья подзаконного регулирова¬
ния был взят курс на резкое увеличение удельного веса законов
в общем нормативном массиве правовой системы. Этот курс
стал осуществляться на основе упрощенного понимания фор¬
мулы «приоритетности закона» — как чуть ли не механического
численного превосходства законодательства (в узком его смыс¬
ле) над всеми иными нормативными юридическими регулято-

416
Глава VIII. Система и форма российского права
рами. В связи с этим обозначилась линия к недооценке иных
форм и уровней нормативного воздействия, и они опять стали
безудержно плодиться и попирать законодательство.
В настоящее время во многом из-за неупорядоченности и
теоретической и практической непрозрачности статуса подза¬
конного нормотворчества оно вновь приобрело черты фактиче¬
ски приоритетной формы регулирования. Неизбежным следст¬
вием стало положение, что законодательная форма утратила
свое важнейшее качество — устойчивость. Даже кодифициро¬
ванное законодательство остается в России наименее стабиль¬
ным. Н. И. Шаклеин, специально исследовавший тенденции
современного законотворческого процесса в России, особое
внимание обращает на устойчивую тенденцию «менять кодек¬
сы». Так, в 2005 г. более чем две трети принимаемых законов
составляли законы о внесении изменений в действующие зако¬
ны, причем 95 изменений касалось кодексов1. Не вызывает ни¬
какого сомнения, что тенденция к введению правового регули¬
рования, особенно его жизненно важных, принципиальных
сфер, связанных с правами человека, развитием экономики,
новых форм социальной деятельности, в рамки законодатель¬
ной формы — безусловно, положительная, далеко еще не окре¬
пла и потому нуждается во всяческой поддержке. Однако уже
сейчас в соотношении законов и подзаконных актов необходи¬
мо видеть грань, переход которой в направлении безудержного
производства законов не менее опасен и вреден с точки зрения
эффективности права, нежели другая крайность — неконт¬
ролируемое правительственное и ведомственное нормотвор¬
чество.
Каждый источник права — и закон, и подзаконный акт, и
индивидуальное решение — выполняет специфические функ¬
ции в правовой системе, обслуживает соответствующие секто¬
ры общественных отношений. Их «притирка», соподчинение,
четкое взаимодействие — итог многолетнего развития, долгого
накопления опыта правовой культуры, совершенствования
практики. Надо ли говорить, сколь мощный удар отечественно¬
му правопорядку, а в конечном счете людям наносит волюнта¬
ристское и непрофессиональное вмешательство в столь чувст¬
вительную сферу?
1 См.: Шаклеин Н. ЖУказ. соч. С. 5.

2. Система российского законодательства
417
Усмотрение социальной ценности закона как формы, кото¬
рая чуть ли не сама по себе способна решать все проблемы,
стоит только одним махом увеличить ее удельный вес в право¬
вой системе, — старый и любимый предрассудок нашей тео¬
рии, с которым она до сих пор не хочет расставаться, но кото¬
рый на практике лишь подстегивает безудержное производство,
инфляцию и быстрое обесценение законов. Каждая правовая
система, каждая конкретная историческая ситуация знает меру
законов как источников права. Формула этой меры в россий¬
ской правовой системе — фундаментальная проблема отечест¬
венной науки. Скорее всего эта мера ничего не имеет общего
со схемой «чем больше, тем лучше», когда приводятся аргумен¬
ты о количестве законов, принимаемых за одну сессию Кон¬
грессом США. Сам подход к такой аргументации свидетельст¬
вует о поверхностности «нового» правового мышления, когда
даже юристы выводят прямые и упрощенные следствия из
сравнения столь различных правовых систем и социально-ис¬
торических контекстов. Законодательный процесс в США урав¬
новешен самостоятельной и сильной системой правосудия и
общего права. В нашей правовой системе такого равновесия,
балансира законодательства просто нет, из-за чего во многом
сам законодательный процесс стал своеобразной формой не¬
доработанного, поверхностного «административного законо¬
творчества». В упомянутом исследовании Н. И. Шаклеина от¬
мечается, что «набирает силу и другая тенденция — принять
федеральный закон сразу в трех (!) чтениях, не прислушиваясь
при этом к мнению территорий и других заинтересованных ор¬
ганизаций и лиц. Так, например, в 2006 г. три законопроекта,
внесенные Правительством РФ, стали законами в течение ме¬
сяца»1. Соотношение источников права закономерно не только
для каждой правовой семьи, но и для их национальных разно¬
видностей. Нарушение пропорций этого соотношения чревато
потерей равновесия во всей правовой культуре.
Проблема юридической силы закона имеет у нас во многом
формальное истолкование как вопрос непременного соответст¬
вия закону всех издаваемых в стране нормативных актов.
Именно поэтому, на мой взгляд, эта проблема стала фактиче¬
ски вечной, ибо добиться абсолютного соответствия многооб¬
разной практики, в том числе и нормотворческой, недостаточ-
1 Шаклеин Н. И. Указ. соч. С. 6.

418
Глава VIII. Система и форма российского права
но проработанным, чрезмерно политизированным и лоббируе¬
мым, отвлеченным от реалий российской жизни и к тому же
зачастую во многом заимствованным законам заведомо нереа¬
листично. Следует отметить, что и сам подход к законотворче¬
ству в популистском его истолковании вызывает стремление
сделать законодательство (в узком его смысле) универсальным
центром правового регулирования, что не может не вести к бю¬
рократизации государственного и правоохранительного аппара¬
тов, механицизму в юрисдикционной деятельности, примити¬
визму в юридической культуре общества, имеющей источники
не только в нормативных актах, но и в индивидуальном право¬
вом поведении, поднормативных решениях, юридических обы¬
чаях народа.
Вероятно, не случайно, что после провозглашения курса на
резкое увеличение доли законов в правовой системе прежние ее
пороки — неэффективность законодательства, юридический
произвол на всех уровнях социальной организации, правовая
незащищенность людей — не только не были устранены, но,
наоборот, многократно обострились.
В начале юридических реформ много писалось о вреде под¬
законного нормотворчества, его корректирующей законода¬
тельство роли. Безусловно, существует проблема нарушения за¬
конодательства, в том числе и через ведомственные и прави¬
тельственные акты. Однако на этот вопрос можно и нужно
взглянуть и с иной стороны. Перед нами скорее всего не столь¬
ко негативный, сколько весьма обнадеживающий социальный
феномен, свидетельствующий о том, что подзаконная сфера
уже в период «застоя» занимала самостоятельную позицию по
отношению к действовавшему законодательству, что говорит о
ее зрелости и большей жизненной адекватности по сравнению
с любым иным видом источников правовой системы. Если
учесть, что наши законы при всем к ним уважении как класси¬
ческой юридической форме не отличались адекватностью ни
до, ни после политических перемен в стране, то сфера подза¬
конного регулирования скорее выглядит институтом, спасшим
правовую систему от окончательного разложения и краха в ре¬
зультате непродуманных массированных законодательных но¬
ваций.
Суть проблемы состоит не в устранении или ограничении
подзаконного регулирования как такового, вытеснении его

2. Система российского законодательства
419
большей части регулированием законодательным, а в измене¬
нии самого законодательства как юридического и социального
института российской правовой культуры. Смысл такого изме¬
нения — в придании российскому законодательству характери¬
стик элемента национальной правовой системы, в определении
его фундаментальных параметров, качественных признаков,
меры и удельного веса в этой системе, которые не должны вес¬
ти к утратам структур подзаконного регулирования. Речь идет
фактически о пересмотре всего механизма сегодняшнего право¬
творчества, которое после десятилетий реформ продолжает ос¬
таваться хаотическим, недостаточно профессиональным, мало¬
технологичным, поверхностным и даже коррумпированным.
Нынешнее законодательство и процесс его формирования в
России социально неавторитетны.
Бесспорно, нуждается в упорядочении и подзаконная сфера.
К сожалению, административная реформа, ставившая идеали¬
стические цели упорядочения ведомственного нормотворчества,
в условиях отсутствия эффективного законодательства также не
смогла стабилизировать ситуацию, еще раз продемонстрировав,
что в сфере права невозможно проводить эффективные фраг¬
ментарные преобразования. Подзаконные акты обладают высо¬
кой социальной ценностью. Они всегда ближе к непосредствен¬
ной социальной практике, тоньше ее чувствуют, локализуясь в
среде профессиональной (ведомственной), региональной или
иной специфической деятельности. Поэтому подзаконное регу¬
лирование, нуждаясь, безусловно, в устранении своих бюрокра-
тически-ведомственных извращений и прямых незаконных вы¬
ходов в законодательную сферу, должно тем не менее получить
необходимую поддержку государства законодательного уровня.
Оно должно, наконец, получить ясную техническую культурную
перспективу, форму реализации, будучи важным элементом со¬
циализации правовой системы, наиболее зрелой, в том числе в
сравнении с законодательной, ее правообразовательной частью
(например, судебной практикой).
Эффективность законодательства, положившего в свою ос¬
нову общие юридические нормы, теснейшим образом связана с
действенностью подзаконного и поднормативного регулирова¬
ния, квалифицированностью и ориентированностью на закон
юридической деятельности. Мы же поспешили подвергнуть
остракизму чуть ли не все подзаконные акты, что предполагает

420
Глава VIII. Система и форма российского права
отсутствие понимания необходимости кропотливой работы по
доведению законов до практической реализации, в том числе
через создание подзаконной и поднормативной инфраструкту¬
ры.
В советской правовой системе задолго до 1985 г. происхо¬
дил процесс нарастания нормативности индивидуального регу¬
лирования. Из-за волевого и политизированного законотворче¬
ского романтизма периода перестройки и 2000-х гг. вместо
юридически культурного упорядочения и контроля этот про¬
цесс претерпел серьезные отрицательные мутации. То, что обе¬
щало стать оригинальным и социально ценным сосуществова¬
нием этих двух тенденций, известных всему юридическому ми¬
ру, — законодательной и подзаконно-индивидуальной, у нас
вылилось в отчаянную и бессмысленную, ничего не прибавив¬
шую режиму законности борьбу с так называемым ведомствен¬
ным нормотворчеством, как будто это явление можно было
рассматривать в отрыве от тогдашней системы управления эко¬
номикой. В итоге неожиданное последствие для законодатель¬
ства — обострение проблемы исполнения новых законов, изо¬
лированных от правовой среды и юридических средств своей
реализации.
В правовой системе обладают ценностью все виды источни¬
ков. Надо бороться не с теми или иными их разновидностями,
как это практиковалось в ходе наших правовых реформ в отно¬
шении ведомственных актов, а с низким качеством их содержа¬
ния, формы, неграмотным их использованием. Социальная и
юридическая ценность не есть привилегия каких-то видов ис¬
точников правовой формы. Правовая культура — целостный
организм, включающий разнообразные юридические средства.
Надо стремиться создавать юридические шедевры и в малых,
но наиболее близких людям, формах. Борьба с подзаконным
нормотворчеством — это стремление подавлять жизнь. Каждый
вид акта рассчитан на определенный уровень, локализацию об¬
щественных отношений. Среди правоотношений много таких,
регулировать которые законами трудно и неэффективно. По¬
этому система источников российского права нуждается в чет¬
ком разделении труда.
К формам, не менее приоритетным, чем закон, должны от¬
носиться уставы организаций и объединений самого различно¬
го характера — политического, экономического, творческого,
научного, прошедшие соответствующую регистрацию; норма¬

2. Система российского законодательства
421
тивные договоры, юридическая сила которых, если они приня¬
ты в рамках закона, равна силе последнего1; судебные акты по
конкретным делам; обычаи, имеющие ныне незначительный и
неупорядоченный статус в правовом регулировании.
Следует утвердить не монополию закона как документа выс¬
шей юридической силы, заведомо господствующего над всеми
иными юридическими актами, а автономию источников права,
наличие в правовой системе для каждого из них сектора со сво¬
им предметом регулирования. Должна быть сведена к миниму¬
му вульгарная борьба актов и органов, столь характерная для
эпохи тотально-государственного нормотворчества, наносящего
вред правовой культуре.
Российское законодательство — явление историческое, сло¬
жившееся не только под воздействием партийных директив, но
и объективной логики юридического прогресса. Введение в не¬
го новых элементов может быть полезным, если будет прохо¬
дить в виде ненасильственного эволюционного процесса.
В этом плане нуждаются, на мой взгляд, в сохранении и укреп¬
лении центры ориентирования правовой системы с параллель¬
ным избавлением ее от прямого вмешательства политической,
в том числе законодательной и исполнительной, власти. Поэто¬
му необходимо, вероятно, усилить координирующую роль Кон¬
ституционного, Верховного, Высшего Арбитражного Судов,
придать им более ясный официальный статус руководителей
юридической практики, основанной на прямом и экстеррито¬
риальном действии принципов гуманизма и защиты прав чело¬
века.
Следует шире использовать практику издания Основ законо¬
дательства, в которых бы содержались правила толкования и
коллизионные нормы регулирования нормотворческой компе¬
тенции, в том числе и в сфере федеративных отношений.
В этом случае суды и иные юрисдикционные органы смогут
нейтрализовать действие неправовых, коллизионных источни¬
ков, от кого бы они ни исходили, путем применения к кон¬
кретным ситуациям общих принципов Основ законодательства.
Такой порядок соответствует мировому юридическому опыту
(Германии, Скандинавских стран и др.). Следует также иметь в
1 См., например: Морозова Л. А. Договор в публичном праве: юридическая
природа, особенности, классификация // Государство и право. 2009. № 1.
С. 15—22.

422
Глава VIII. Система и форма российского права
виду, что неконтролируемый «взрыв» источниковедческой базы
права может повлечь далеко идущие неблагоприятные послед¬
ствия. Безудержное наращивание количества правового мате¬
риала, закрывающего все поры общественного организма, через
которые «дышат» его не юридические, но не менее ценные
нормативные системы, ничего не имеет общего с движением к
правовому национальному государству.
3.	Правокультурный статус Конституции
Важнейшей составной частью, сердцевиной правовой систе¬
мы выступает конституция — нормативный правовой акт выс¬
шей юридической силы. Изучение особенностей отечественных
систем права и законодательства предполагает знание культур¬
ной специфики национального конституционализма, его свя¬
зей со всей архитектурой российской нормативно-правовой ор¬
ганизации.
Без исследования специфики отечественного конституцио¬
нализма и правокультурного статуса конституции как основно¬
го элемента системных построений права и законодательства
трудно не только решать вопросы структурных изменений в
правовом регулировании, но и пользоваться аналогичным опы¬
том зарубежных стран.
Особенность основополагающих актов, действующих в со¬
временных правовых обществах, состоит в том, что эти акты —
результат длительного конституционного развития, вместивше¬
го как мировой, так и национальный правовой опыт. Вопреки
распространенному мнению об упречности иметь всего за
семь-восемь десятилетий «столько» основных законов следует
заметить, что практика великих правовых держав знает несоиз¬
меримо большее производство конституционного материала и
за меньшие промежутки времени (Франция, Германия), что от¬
ражает закономерный процесс становления правового государ¬
ства, поиска собственных, наиболее национально приемлемых
юридических форм.
Конституционные акты неразрывны с господствующими в
обществе политическим строем и идеологией. Политические,
юридические, идеологические аспекты конституции могут в тот
или иной исторический период доминировать в зависимости от
конкретной социальной ситуации. Так, первый советский Ос¬
новной Закон — Конституция РСФСР 1918 г. — прежде всего

3. Правокультурный статус Конституции
423
политический манифест нового общественного устройства;
Конституция СССР 1924 г. оформила государственный союз
советских республик; Конституция СССР 1936 г. — первый акт
всеобъемлющего, но во многом противоречивого регулирова¬
ния важнейших общественных отношений; развитие Конститу¬
ции СССР 1977 г. пошло по пути все большего расхождения ее
несомненного правового прогресса с ее же иделогическими по¬
ложениями и реальным статусом в жизни. Все это — свидетель¬
ство того, что предшествующее конституционное законодатель¬
ство есть не нагромождение ошибок, а закономерные этапы
правового развития страны, без которых немыслимо дальней¬
шее движение. Все советские Конституции дали громадный и
разноплановый опыт, особенно ценный для страны, не имев¬
шей ранее традиционной конституции. К сожалению, мы пока
не научились использовать этот значительный потенциал, под¬
ходя к нему однобоко конъюнктурно, выбраковывая под узко¬
политическими и эмоциональными предлогами целые пласты
своей конституционной истории. Это ведет к малообоснован¬
ной идеализации тех или иных выхваченных из контекста ино¬
странных государственно-правовых институтов.
Важнейший вопрос, поставленный Основным Законом, —
создание правовых предпосылок социального прогресса. Фун¬
дамент, на котором осуществляется гарантирование таких пред¬
посылок, закладывается в создании правовых условий для наи¬
более беспрепятственного и свободного развития отношений,
основанных на международном и национальном видении сво¬
боды человека.
Конституционная практика советского времени шла по пути
довольно подробной регламентации направлений деятельности
государства, охватывающих практически все стороны жизни
общественного организма, и нормативного описания экономи¬
ческих, политических, идеологических характеристик социали¬
стического общества. Поэтому советские Конституции имели
своеобразие в предмете правового регулирования, а отсюда —
и свое уникальное место в нормативной системе общества и
истории права, более напоминая партийные программы, чем
юридические документы. Ни в 1936, ни в 1977 гг. не удалось
создать конституционную концепцию общественного прогрес¬
са, она была заменена идеологическими сентенциями и хозяй¬
ственными выкладками.

424
Глава VIII. Система и форма российского права
Конституционная доктрина основывалась на верной в прин¬
ципе идее этапности жизни страны, развитие которой, однако,
должно было сопровождаться юридическим закреплением эко¬
номического статус-кво. Такой утилитарный, пронизанный
экономическим и идеологическим практицизмом подход к
Конституции не мог не повлиять на авторитет Основного Зако¬
на среди людей, воспринимающих его как орудие идеологиче¬
ской работы. Вместе с тем не следует недооценивать правовой
ценности советских Конституций. Это Конституции ярко выра¬
женной социальной направленности, где законодатель пренеб¬
регает классической, т. е. буржуазной, юридической формой в
пользу открытого провозглашения общественных целей и за¬
дач, подчас в ущерб индивидуальной свободе, но с реально га¬
рантированным социальным минимумом развития всех граж¬
дан. Право на труд, образование, социальное обеспечение и ме¬
дицинское обслуживание — важнейшие черты правового
статуса человека советского времени в условиях отсутствия по¬
литического многообразия и ограниченности личной свободы.
В пореформенный период проявилась другая крайность в
отношении к отечественному конституционализму: рассмотре¬
ние Конституции как позитивистско-регулятивного средоточия
правовой системы, такого чисто юридического текста, кото¬
рый, отвлекаясь от всего социального контекста России, вбира¬
ет в себя все «лучшее» из конституционных форм зарубежных
стран. Не случайно с составлением такого документа, как чудо¬
действенного средства обретения демократии с 1990 г. связыва¬
лись главные перспективы российской государственности.
Между тем Россия — не та страна, где любая демократическая
конституция может сделаться эффективным документом с ре¬
альным регулятивным статусом. К сожалению, в современной
отечественной конституционной доктрине почти безраздельно
утвердился либеральный (пришедший на смену марксистскому)
позитивизм, исходящий из предположения, что с помощью
Конституции и органических законов можно произвольно уста¬
навливать и менять государственный строй и природу россий¬
ской государственности.
Поэтому увлечение конституционализмом, преувеличение
творческих возможностей Конституции как рационального акта
«высшей юридической силы», «общественного договора», «ос¬
новного закона жизни» идет как от патерналистских пережит¬

3. Правокультурный статус Конституции
425
ков нашей правовой доктрины, так и всеобщих стандартов ли¬
берального позитивизма.
В настоящее время преобладают две основные тенденции в
развитии отечественного конституционализма. Первая — это
попытки воспринять и внедрить в России либеральную доктри¬
ну конституционного права в ее европейской либо американ¬
ской трактовках (правовое государство, разделение властей,
конституционное правосудие, автономизация личности и т. д.).
Вторая — движение к преодолению западного конституциона¬
лизма через возрождение традиционных форм государственно¬
сти и национального правопорядка.
Реализация первой трактовки конституционализма привела
к нарастанию формальности основного закона, увеличивающе¬
муся разрыву теории и практики конституционного регулиро¬
вания. Так, за истекшие пятнадцать лет действия Конституции
1993 г. в нее практически не вносилось принципиальных изме¬
нений (укрупнение некоторых регионов, увеличение сроков
мандата Президента РФ и Государственной Думы, ее отдельных
полномочий — наиболее важные). Однако конституционная
практика деформировала Основной Закон до неузнаваемости:
от явочного перераспределения полномочий внутри федерации
в пользу центра до значительной формализации принципов со¬
циального и правового государства.
Поэтому сегодня, как и в начале 90-х гг., речь идет о выборе
пути конституционного развития России. Главный вопрос кон¬
ституционной практики заключается в следующем: является ли
политика возрождения России средством введения в стране
формально-либеральной государственности, прикрывающей
иной политический режим, или эта политика, наоборот, станет
исходным пунктом выбора собственного реально конституци¬
онного пути, который ведет к актуализации самобытных исто¬
рических традиций и социально-экономической, духовной и
государственно-правовой специфики России? Какие альтерна¬
тивы предлагают эти два направления в толковании российско¬
го конституционализма?
Формально-либеральный конституционализм сейчас являет¬
ся официальной государственной доктриной Российской Феде¬
рации. К сожалению, главный ее недостаток состоит прежде
всего в беспочвенности и слабости российского конституцион¬
ного либерализма. Наш либерализм при отсутствии собствен¬
ной культурной основы хронически принимает крайне полити¬

426
Глава VIII. Система и форма российского права
зированные, отчужденные от интересов основной массы насе¬
ления формы и в конечном счете служит лишь внешним
прикрытием процветания кланового авторитаризма.
Конституционный позитивизм создает иллюзию широты
выбора, якобы имеющегося у законодателя в учреждении форм
правления, государственного устройства, политического режи¬
ма России. Не случайно, что в период конституционной рефор¬
мы теоретики и политики обсуждали, какая из форм правления
России более желательна: республика — президентская, пар¬
ламентская, советская; конституционная монархия, авторита¬
ризм, парламентаризм и т. д. Выбор есть, но реализация всех
его юридических трактовок зависит от учета социокультурного
контекста и реальной стратегии государственного строительст¬
ва. В России Конституция пока не стала формой достижения об¬
щенародного и общенационального согласия элит и гражданского
общества. Поэтому не следует преувеличивать политические и
правовые возможности Конституции и забывать, в частности,
что установление прежними Конституциями полновластия Со¬
ветов вовсе не привело эти органы к реальному полновластию
ни в период правления КПСС, ни после ее устранения, равно
как введение принципа разделения властей не устранило их по¬
литического сращивания в реальной властной инфраструктуре
принятия ключевых решений.
Сама форма конституции может освещать своим цивилиза¬
ционным авторитетом и даже народной санкцией весьма неде¬
мократические режимы, с одной стороны, а с другой — вытес¬
нять национальные, подлинно эффективные и демократиче¬
ские формы государственности и правопорядка.
Не только для России конституционализм — это, в извест¬
ном смысле, особая, начавшая широко использоваться в XX в.
юридическая форма, в рамках которой развивается довольно
существенно отличающаяся от классического западного кон¬
ституционализма и парламентаризма политико-правовая куль¬
тура. Такая ситуация с российским конституционализмом от¬
нюдь не уникальна в мире. Так, японская правовая система,
основанная в значительной мере на традиционном регулирова¬
нии, политически существует в обрамлении либеральных ин¬
ститутов.
Поэтому, не впадая в недопустимый для отечественной пра¬
вовой культуры нигилизм относительно конституционализма,
следует в то же время видеть реальный исторический и право¬

3. Правокультурный статус Конституции
427
культурный статус конституционного позитивизма в россий¬
ской правовой системе и всем отечественном правовом укладе.
Это позволит избежать излишней эйфории от рецепции чуждых
культуре политико-идеологических институтов и предохранит
от принятия опрометчивых решений по произвольному проек¬
тированию «конституционного строя».
К сожалению, признаки такой эйфории стали заметны не
только в сфере политической, но и научной, и педагогической.
Повинуясь как когда-то марксистскому подходу, а теперь либе¬
ральному правовому фетишизму, мы поспешили, например,
переименовать отрасль государственного права — в конститу¬
ционное, а заодно — изменить название соответствующих ка¬
федр. Все это значительно сузило и формализовало проблема¬
тику национальной правовой государственности, свело ее к уз¬
кому конституционному позитивизму, в рамках которого
изучается и преподается фактически только действующее кон¬
ституционное законодательство. Однако проблема правовой го¬
сударственности не сводится, как известно, к конституции и
органическим законам: кроме собственно конституционных,
государственное право включает и вопросы источников нацио¬
нальной государственности, ее принципов, исторических форм
организации, государственного строя во всех его юридических,
а не только конституционных аспектах (в том числе судебных,
обычных, сакральных и т. д.).
Сейчас назрела необходимость нового концептуального от¬
ношения к Конституции. Традиционная сущность Конститу¬
ции — закрепление нового соотношения политических сил —
должна получить культурную перспективу. Концепция консти¬
туционализма нуждается в обновлении таких своих элементов,
как гарантии общественного прогресса, соотношение полити¬
ческой системы, прав человека и формы государства. Слож¬
ность заключается не в том, как «переписать» Конституцию в
соответствии с новыми представлениями, а в необходимости
нового подхода к Конституции, ее статусу в обществе, в право¬
вой системе, к предмету ее регулирования, механизмам дейст¬
вия. Это нечто большее, чем составление очередного актуаль¬
ного текста.
Конституционный процесс в России должен получить куль¬
турно-историческое закрепление. Настало время подойти к
Конституции не только как инструменту политической власти
и гарантирования прав граждан, а с более широких позиций —

428
Глава VIII. Система и форма российского права
как элементу национальной культуры, духовного прогресса
личности, целостного исторического контекста, преемственно¬
го развития российской государственности.
Специфика российского типа Конституции во многом опре¬
деляется тем, что отечественный конституционализм, в отличие
от стран «формальной» юридической традиции, не может сво¬
диться главным образом к специальному юридическому закреп¬
лению какого-то механизма власти, билля о правах и полномо¬
чий госорганов. Подобная конституция не будет эффективной в
России. Конституция должна быть наполнена сверхъюридиче-
ским содержанием. Даже страны строгого юридизма и так назы¬
ваемого юридического мировоззрения имеют основные законы,
заключающие в своих концепциях элементы философско-этиче¬
ских доктрин, нравственных требований образа жизни, т. е. со¬
держат более широкую духовную палитру по сравнению с тра¬
диционными юридическими предписаниями. Иными словами,
каждая полноценная Конституция тяготеет к собственной идео¬
логии, отражающей этноправовые и духовно-нравственные за¬
кономерности данного народа.
Примером высокой идеологичности конституции могут слу¬
жить такие акты, как Конституция США, французская Декла¬
рация прав человека и гражданина 1789 г., Конституция ФРГ,
которые в подлинном смысле слова играют основополагающую
роль в правовом укладе своих обществ.
В российской цивилизации, имеющей ярко выраженную
специфику своей правовой организации, Конституция тем бо¬
лее не может быть шаблонным, «прогрессивно-типовым» до¬
кументом. Конституционализм в российской правовой системе
в большей мере, чем в странах романо-германской правовой
традиции, есть феномен социального смысла, общего, соборно¬
го объединения страны.
Конституция должна объединять страну социально, духовно,
а не только институтами формы правления и государственного
устройства. В отечественной правовой системе Конституция
имеет собственную архитектонику, не исчерпывающуюся сущ¬
ностью документа, обладающего формальной высшей юриди¬
ческой силой. Российская архитектоника — в особой правовой
«сакральности» Конституции, ее способности быть юридиче¬
ской формулой национальной идеологии.
Не случайно Конституция РФ 1993 г., будучи создана имен¬
но как утилитарно-юридический документ, не приобрела подо¬

3. Правокультурный статус Конституции
429
бающего статуса в общественном сознании россиян, а стала
лишь законом, регламентирующим работу центральных законо¬
дательных, исполнительных и иных органов. Более того, она
оказалась документом, испытавшим значительное влияние эмо¬
ций и ограниченных представлений властных группировок кон¬
ца 80-х — начала 90-х гг. прошлого века о создании механизма
власти в России, прописав гигантские полномочия главы госу¬
дарства, ограниченность контрольных полномочий парламента
без всяких более или менее серьезных гарантий от эскалации
авторитаризма. В качестве формальной либерально-демократи¬
ческой наша Конституция вполне способна поддержать любой,
даже самый антидемократический политический режим. Поэто¬
му трудно согласиться с Т. Я. Хабриевой и В. Е. Чиркиным, по¬
лагающими, что в случае с современными постсоциалистиче-
скими конституциями мы имеем впервые в истории переход от
общества и государства тоталитарного социализма к современ¬
ному (социальному, демократическому) капитализму и что та¬
кой переход неизбежен, если мы хотим жить в лучшем обществе
будущего; важно лишь минимизировать отрицательные стороны
этого перехода1.
Такие утверждения — это во многом романтические идеали¬
зации, имеющие, к сожалению, мало общего с реалиями россий¬
ской конституционной практики и показывающие, к чему на де¬
ле приводит политизация конституционной методологии. Дей¬
ствующая Конституция России никак не могла содействовать
установлению «современного капитализма». Скорее наоборот,
она напоминает либерально-капиталистическую модель XVIII —
первой половины XIX в. асоциального и ограниченно демокра¬
тического характера2 с той лишь разницей, что продеклариро¬
ванные в Конституции России принципы социального и право¬
вого государства не только не получили у нас минимума консти¬
туционных и правоприменительных гарантий, как в западных
либеральных обществах, но стали олицетворением обвала соци¬
альных прав граждан и достижений прошлых лет, закрепленных
социалистическими конституциями советского периода.
В целом Конституция России 1993 г., даже с учетом того, что
она устранила идеологические перекосы советских Конститу¬
1	См.: Хабриева Т. Я., Чиркин В. Е. Теория современной конституции. М.,
2005. С. 28—29.
2	Подробнее о его признаках см. там же. С. 20—22.

430
Глава VIII. Система и форма российского права
ций, не стала новым системным шагом вперед в нашем консти¬
туционном развитии. Ей не удалось стать этапом в нашей кон¬
ституционной истории, скорее, наоборот — она стала очеред¬
ным, отрицающим все предыдущие, отвлеченным актом. Здесь
даже не удалось отразить достигнутый уровень современной за¬
рубежной конституционной практики, не говоря уже о вполне
реальной потере конституционных достижений советского эта¬
па жизни общества. Так, в нашей Конституции исчезли целые
категории, например: гарантии социальных прав; важнейшие
объекты конституционного регулирования — коллективы. В ней
официально заложена противоречащая русской правовой тради¬
ции персоналистская, авторитарная модель власти (даже в со¬
ветских Конституциях этого не было), которая отбросила Рос¬
сию, как минимум, в XIX в. и которая грозит продолжить ката¬
строфический ход ее истории теперь уже в XXI столетии.
Неудивительно, что почти сразу же за своим принятием Ос¬
новной Закон выявил социально-политическую необходимость
по меньшей мере еще в одном документе, названном «Догово¬
ром об общественном согласии». Это своего рода вторая кон¬
ституция, где была предпринята попытка решить некоторые во¬
просы, которые обошел предельно либеральный текст офици¬
ального Основного Закона: программные цели России, задачи
ее социально-экономического и политического развития, нор¬
мы «поведения» общественных сил и другие вопросы, состав¬
ляющие предмет полноценной, идеологической Конституции,
обладающей реальным правокультурным статусом основы пра¬
вовой системы. Однако об этом документе, не имевшем ника¬
кого юридического значения, сейчас даже трудно вспомнить.
Есть и еще одна особенность российского конституциона¬
лизма. Правовая культура России так же, как и некоторых
стран общего права, например Англии, не имеет в своей право¬
вой ментальности фетиша конституции как изолированного
«магического» документа прямого регулятивного действия. Рос¬
сийская идея конституции заложена именно в единстве госу¬
дарственности и правопорядка, а не в решении конституцион¬
ных споров субъектов, как это имеет место в странах классиче¬
ского континентального юридизма. Вероятно, не случайно
конституция, а точнее первые квазиконституционные акты
России (Манифест Николая II от 17 октября 1905 г., Основные
законы Российской империи 1906 г.) стали появляться тогда,

3. Правокультурный статус Конституции
431
когда страна вступила на путь массированной рецепции запад¬
ной либерально-конституционной идеологии.
После устранения этой идеологии в 1917 г. большевики ста¬
ли использовать конституцию в большей степени как популяр¬
ную форму пропаганды марксистской доктрины и своих поли¬
тических мероприятий, нежели как юридически работающий
институт государственности. Впоследствии стало общеприня¬
тым рассматривать европейский конституционализм как един¬
ственный, безальтернативный путь прогресса российской пра¬
вовой культуры.
Существование полноценного правового общества в России
невозможно без укоренения в общественном сознании государ¬
ственно-правовой инфраструктуры: идеологических программ¬
ных актов, конституционных законов и правовой доктрины,
инкорпорированной в законодательство, судебную и конститу¬
ционную практику.
На наш взгляд, требование сегодняшнего времени — это но¬
вый подход к российскому конституционализму, преодолеваю¬
щий как планово-государственный социализм советского вре¬
мени, так и либеральный романтизм и увлечения переходного
периода, когда с одним лишь принятием органических актов —
конституций, деклараций и других документов, часто весьма
похожих в своих не только идеях, но и структурах и даже фор¬
мулировках на известные европейские акты, связывались надеж¬
ды на создание некоего нового рационального государственного
строя и права, моделирующих какие бы то ни было лучшие чер¬
ты, выбранные из многообразной зарубежной практики теоре¬
тиками современного позитивистского конституционализма.
Сколько бы ни принималось привлекательных и даже весьма
демократических конституций в России, они, как правило, зна¬
чительно отличались и отличаются от реально складывающихся
отношений, от фактически конституирующего государственный
строй правопорядка. В этом принято усматривать недостатки
того или иного Основного Закона, что стимулирует вечные по¬
иски некоего «лучшего», «прогрессивного» конституционного
права, произвольно синтезируемого из разных социальных кон¬
текстов и нормативных систем.
В таких поисках необходимо всегда иметь в виду социокуль¬
турные закономерности национального правопорядка. При от¬
сутствии собственной культурной почвы «синтезированное»
конституционное право вступает в коллизию с тенденцией к

432
Глава VIII. Система и форма российского права
элиминации либерального конституционализма в пользу тради¬
ционного государственно-правового уклада жизни России.
Осознание своих ценностей значительно увеличивает внут¬
ренний потенциал конституции, позволяя стимулировать неиз¬
вестные ей ранее позитивные виды жизнедеятельности челове¬
ка. Правовая институционализация не терпит отлагательства,
ибо только с ней связано исключение возможности социально¬
го регресса страны в сторону грубо-догматических капитализ¬
ма, тоталитаризма и элитизма, а также прочих моделей разви¬
тия, представляющих собой либо минувшие, либо выдыхаю¬
щиеся пути цивилизации, вступившей в XXI в.
Было бы ошибкой отказываться от традиционной культур¬
ной, национальной, духовной основ конституционализма в
пользу абсолютной «правовизации» общества, количественного
наращивания юридических инструментов, неэффективных без
такой основы. Стратегической целью конституционной рефор¬
мы, которая скорее всего неизбежна, и совершенствования
всей системы российского права должно быть не создание пра¬
вовых институтов и органов, а формирование механизмов куль¬
турно-исторического воспроизводства права и правового созна¬
ния в России. Поэтому правовое государство несовместимо с
деидеологизацией общества: наоборот, правовая культура воз¬
можна лишь как часть высокоидеологизированной системы,
коей, в частности, она стала на определенном этапе духовного
развития западной цивилизации. Отсюда ясно, что конститу¬
цию нельзя ни импортировать, ни экспортировать в ходе куль¬
турных и технологических обменов в качестве передового опы¬
та. Опыт можно абсорбировать лишь на собственной культур¬
ной и духовной основе.
Не следует питать иллюзий относительно адекватности кон¬
ституции, написанной по рациональному юридическому за¬
мыслу. История — свидетель многочисленных непредсказуемых
эффектов права, приписывавшихся затем либо некой гениаль¬
ной прозорливости, либо, наоборот, недальновидности его соз¬
дателей, но исходные концепции которого содержали далекий
от последующих результатов и интерпретаций смысл. Разумеет¬
ся, это не свидетельствует в пользу невнимания к точной про¬
работке всех юридических механизмов власти, политического
режима, но должно удерживать от соблазна заранее все преду¬
смотреть в слишком детализированных формулах, которые в

3. Правокультурный статус Конституции
433
будущем могут стать причинами тяжелых конституционных
кризисов.
Так, вопреки распространенным представлениям о полезно¬
сти максимальной детализации основного закона Конституция
США, например, сохранила актуальность на протяжении своей
более чем 200-летней истории во многом благодаря именно
юридической пластичности, сведению к минимуму деталей при
одновременно четком провозглашении принципов. В результа¬
те каждая буква конституции, ясно очерчивая правовые конту¬
ры государственного строя, тем не менее способна воздейство¬
вать на самые разные политический контекст, темп, тенденции,
направления, укрепляя исходные идеологические позиции ос¬
новного закона.
Такой подход может служить инструментом поддержания
актуальности текста и стабильности политического строя, его
постоянного неформального обновления через многообразные
источники правовых, политических традиций, прецедентов,
обыкновений, культурной динамики общества. Поэтому всякая
конституционная практика нерасторжима с социальными про¬
цессами, происходящими в стране в конкретный период, нор¬
мами которых конституция обрастает как корабль в дальнем и
подчас бурном плавании. Важно, чтобы эти «наросты» служили
сглаживанию неточностей и дополнению первоначальных ли¬
ний государственной конструкции, заведомо не способной пре¬
дусмотреть всех поворотов в политической жизни нации, не
утяжеляли бы этот корабль во время экономических бурь, дава¬
ли простор прогрессу личности, обогащали бы изначальные
ценности, ради которых воздвигался весь конституционный
строй. Но последующая практика не должна посягать на базо¬
вые конституционные принципы. Именно неуважение наших
современных политиков к принципам Конституции, с одной
стороны, ее правовая и политическая негибкость — с другой,
укорачивая естественный срок жизни правового текста, во мно¬
гом привели к привычке неуважения к Конституции, много¬
численности и легкости нарушений ее фундаментальных основ,
духа, создали в общественном сознании аберрацию малозначи¬
тельности процессов, стоящих за ними.
Важный канал устойчивого прогресса общества — создание
эффективного конституционного строя, способного при самых
острых ситуациях обеспечить отправление законодательной,
исполнительной и судебной власти. Такое положение возмож¬

434
Глава VIII. Система и форма российского права
но лишь при его максимальной социальной гибкости и юриди¬
ческой твердости, способности создать самые выдающиеся воз¬
можности для развития человека. Стратегической целью кон¬
ституционализма должно быть создание не самих по себе
институтов и органов, а формирование конституционных усло¬
вий культурного воспроизводства правового сознания в России.
4.	Тенденции развития российского законодательства
Совершенствование законодательства — это установленная
Конституцией форма развития правовой системы, сфера прак¬
тической деятельности субъектов конституционных отноше¬
ний.
В 90-е гг. XX в. российское законодательство вошло в пери¬
од крупномасштабной реформы, которая связана прежде всего
с принятием нового законодательства практически по всем от¬
раслям права, включая и конституционное.
Проблемы нашего законодательства многократно обостри¬
лись на фоне резких изменений формы и содержания источни¬
ков права, политических и правовых принципов регулирования
ведущих отраслей.
Эти проблемы характеризуются в основном следующими
чертами.
1.	Давно без видимого продвижения на практике обсуждает¬
ся вопрос о низком качестве законов и иных издающихся нор¬
мативных актов. Особенно неудовлетворительна именно право¬
вая сторона нормативных актов, где правовое регулирование
часто подменяется политическими решениями без соответст¬
вующих юридических механизмов их реализации. В законода¬
тельстве сохраняется много противоречий, пробелов, дублиро¬
вания и т. д.
2.	Недостаточно высокий социальный и профессиональный
уровень нормотворческого процесса. Сами методы юридиче¬
ских нововведений подчас сомнительны. Вместо скрупулезного
анализа практического опыта и продуманного учета социаль¬
ных инициатив при совершенствовании правового регулирова¬
ния проводились масштабные кампании по слому и демонтажу
чуть ли не целых отраслей законодательства. Со времен пере¬
стройки мы переживаем уже третью или четвертую волну фак¬
тической отмены многих еще недавно принятых нормативных

4. Тенденции развития российского законодательства
435
актов. Внесение изменений в только что принятые законы при¬
няло характер широкой практики.
Для любой правовой системы стабильность — важнейшее
условие ее эффективности. Конечно, законодательство должно
совершенствоваться, особенно в условиях глубоких социально¬
экономических реформ. Однако слишком частые и не всегда
оправданные жизнью ломки и нововведения дезориентируют
граждан и правоприменителей, дестабилизируют правосозна¬
ние населения, вносят сумятицу в юрисдикционный процесс.
3.	Неэффективное научное обеспечение законодательной ре¬
формы. Исследовательская база во многих случаях поверхност¬
ная. Апробация и экспертиза проектов часто формальны, стра¬
дают политической тенденциозностью, авторским и даже коры¬
стным протекционизмом. Нарушается процедура подготовки и
согласования. Множество всевозможных заимствований без
учета собственных достижений страны. Игнорируется мнение
практиков и т. д.
4.	Значительно дезорганизована сфера подзаконного регули¬
рования. С одной стороны, фактические, «обходные» нарушения
Конституции и законов стали почти обыденным делом, чему не
дается должного отпора и оценки, а с другой — якобы прямое
действие Конституции и законодательных актов парализуется
системой подзаконного регулирования, которая продолжает ос¬
таваться непомерной и неупорядоченной. Конечно, расчет во
всех случаях на прямое действие закона — утопия. Подзаконные
акты, детализирующие законы, нужны, как и необходимая про¬
фессиональная и компетентная система юридической практики,
обеспечивающая реализацию законодательства.
5.	Нет целостной и эффективной системы юридической и
социальной адаптации нового законодательства. О принятом
акте часто не знают те, кому он адресован, прежде всего граж¬
дане. Правовая информация стала дорогой и малодоступной
населению. С одной стороны, доступ к правовой информации в
связи с колоссальным прогрессом информационных техноло¬
гий многократно облегчился, а с другой — эти технологии, да¬
леко еще не повсеместные в России, стали почти единствен¬
ным средством узнать о законах, так как печатная продукция
дорога и малотиражна. Подзаконное юридическое пространст¬
во фактически до сих пор закрыто для российских граждан.
Многие коммерческие структуры юридического профиля мало¬
доступны для основной массы потребителей.

436
Глава VIII. Система и форма российского права
Раньше действовала приказная система «претворения», «вне¬
дрения» законов в жизнь через административно-идеологиче¬
ский аппарат, теперь ее нет. Однако отсутствие полноценной
замены, единого сквозного правообеспечения на уровне как от¬
дельных актов, так и всей правовой системы сводит к миниму¬
му эффект даже от самых нужных и прогрессивных законов.
6.	Не добившись пока серьезного улучшения культурной
юридической практики на новых демократических принципах,
мы лишь основательно подорвали стабильность юрисдикцион¬
ной сферы. Суть проблемы часто не в отсутствии законов, а в
слабости механизмов юридической деятельности, некомпетент¬
ности структур, ответственных за их реализацию.
На фоне перечисленных проблем в процессе реформирова¬
ния отечественного законодательства постепенно складывается
ряд узловых тенденций-направлений, вокруг которых идет как
борьба, так и разрешение, постепенное «рассасывание» нако¬
пившихся коллизий и противоречий.
К числу таких тенденций можно отнести следующие.
1.	Изменение федеративной структуры законодательства:
в связи с распадом Союза ССР осуществлен переход от союзно¬
республиканской к федерально-региональной структуре законо¬
дательства. К настоящему времени проведена работа по приня¬
тию российского законодательства практически по всем вопро¬
сам правового регулирования, включая те, которые до декабря
1991 г. входили в компетенцию союзных органов власти и управ¬
ления. Изменилась в связи с этим действовавшая структура за¬
конодательства бывшей РСФСР: если раньше Федерация осу¬
ществляла все текущее законодательство, то с принятием Феде¬
ративного договора 1992 г. и Конституции 1993 г. по вопросам,
отнесенным к ведению федеральных органов, они издают зако¬
ны Российской Федерации, а по вопросам совместной компе¬
тенции — Основы законодательства и Основы политики РФ, в
соответствии с которыми республики в составе Российской Фе¬
дерации осуществляют собственное правовое регулирование,
включая принятие законов и иных нормативных актов. Анало¬
гичный механизм распределения нормотворческих полномочий
предусмотрен для отношений Федерации с краями, областями,
городами Москва и Санкт-Петербург, автономной областью и
автономными округами Российского государства.
Все это означало перераспределение значительной части за¬
конодательных функций от центра к регионам, которое было,

4. Тенденции развития российского законодательства
437
как уже отмечалось, фактически дезавуировано текущей феде¬
ральной законодательной практикой 2000-х гг. В связи с этим
федеративная структура российского права и законодательства
в настоящее время характеризуется значительной неопределен¬
ностью и в известной степени нормативно-практической хао¬
тичностью, что требует восстановления конституционных
принципов правового регулирования в сфере федеративных от¬
ношений.
2.	Изменение методов правового регулирования: от исполь¬
зования в большей степени императивных, властных методов
управления — к диспозитивным, предполагающим возмож¬
ность участникам общественных отношений самим определять
свои права и обязанности на основе целей, закрепленных в за¬
коне. Изменение методов правового регулирования — важного
системообразующего фактора системы права и законодательст¬
ва — направлено на обеспечение самостоятельности и свободы
личности, гарантирование условий дли проявления инициати¬
вы, творчества, предприимчивости. К сожалению, эта демокра¬
тическая тенденция развития системы права во многом ослаб¬
лена бюрократическим диктатом всевозможных надзорных и
контролирующих инстанций, что пока не дает оснований гово¬
рить о действительном переходе нашего права к общедозволи¬
тельному типу регулирования.
3.	Децентрализация правового регулирования: передача час¬
ти регулятивных функций государства коллективным и индиви¬
дуальным субъектам. Цель этой меры — законодательное сти¬
мулирование развития гражданского общества, создание поля
для самостоятельной деятельности физических и юридических
лиц. В данном аспекте государство переходит к большему ис¬
пользованию своего рода «мягкого» регулирования:
—	предварительному санкционированию локальных норма¬
тивных актов;
—	использованию в законодательстве в большей мере фа¬
культативных, альтернативных, ситуационных, диспозитивных
норм;
—	увеличению и структуре правовой формы удельного веса
договоров, субсидиарного применения, аналогии права как
средства децентрализованного регулирования. В условиях не¬
концептуального вала правотворческой активности государства
эти механизмы пока не стали институциональным элементом
российской правовой системы.

438
Глава VIII. Система и форма российского права
4.	Пересмотр действующего законодательства с целью его
очищения от устаревших, малоэффективных нормативных ак¬
тов, улучшения законодательной техники, повышения социаль¬
ной обоснованности норм. Наряду с развитием основных тра¬
диционных отраслей законодательства — гражданского, про¬
цессуального, административного и т. д. — идет формирование
новых комплексных его отраслей — законодательство о безо¬
пасности, об экономической деятельности, о свободных эконо¬
мических зонах, о банках и банковской деятельности и т. д. Та¬
кое направление правового регулирования позволяет разраба¬
тывать целевые законодательные программы реформирования
различных сфер жизнедеятельности общества на базе межот¬
раслевых комплексных актов. Эта тенденция еще раз свиде¬
тельствует об относительной роли в российской правовой сис¬
теме отраслевых кодификаций, даже базовая из которых —
гражданская — не выступает систематизирующим центром пра¬
вового регулирования частноправовой сферы общественных от¬
ношений.
5.	Инкорпорация в российское законодательство норм меж¬
дународного публичного права. Как известно, по ранее дейст¬
вовавшей у нас доктрине международное право не входило в
систему отечественного права. Считалось, что акты междуна¬
родного права — результат соглашений между государствами, в
которых их участники брали на себя обязательства привести
национальное право в соответствие с взятыми по договору
стандартами. В настоящее время согласно российской Деклара¬
ции прав и свобод человека и гражданина 1991 г. и п. 4 ст. 15
Конституции России общепризнанные принципы и нормы
международного права и международные договоры Российской
Федерации являются составной частью ее правовой системы и
имеют преимущество перед законами России. Такие конститу¬
ционные установления в известной мере все же продолжают за¬
конодательную практику Основ законодательства Союза ССР и
союзных республик, которые устанавливали приоритет между¬
народных договоров СССР по отношению к его внутреннему
законодательству1.
1 См.: Правотворчество и формирование системы законодательства Рос¬
сийской Федерации в условиях глобализации. Актуальные проблемы (По мате¬
риалам «круглого стола» ИГП РАН) // Государство и право. 2007. № 4. С. 111.

Нам следует избегать исследования
разумных оснований наших институ¬
тов, чтобы их определенность не была
утрачена и они не разрушились.
Дигесты. 1, 3, 21
Об Аврааме. Бог «обрезал» заветного
себе человека и в его «заветной» точке.
Обручаясь, супружась — муж и жена
«заветно» соединяются, т. е. в самом
сокровенном, интимном, заветном
своего «я». Поэтому не «договором»,
не «союзом», не «условием», но заве¬
том наименовано ветхое соединение
человека с Богом через Авраама.
В. Розанов
Глава1Х
ФАКТИЧЕСКОЕ И ЮРИДИЧЕСКОЕ
В РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ
1.	Понятие и механизм социокультурной идентификации
российского права
Природа юридического, нормативного в России не может
быть достаточно понятной без постановки вопроса о системе
культурной идентификации российского права. Существует, ве¬
роятно, особый механизм, идентифицирующий любую типоло¬
гическую правовую культуру, ему «подчиняются» юридические
учреждения и институты, как формальные, так и неформальные.
Правда, в теории права пока не создан аппарат для описания и
изучения такого механизма, понять же процесс культурной иден¬
тификации права лишь на уровне априорных законодательных
норм, принципов, гарантий, статусов и т. д. вряд ли возможно.
Проблема культурно-правовой идентификации фактического
актуальна еще и потому, что критическое сравнение уровней
правового прогресса народов возможно лишь при обеспечении
сравнимости национальных юридических явлений: однако для
этого они должны получить самостоятельные основания — их
надо научиться отождествлять и различать. До тех пор пока в нау¬
ке не будет создана теория идентификации российского права,

440
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
оно все время будет произвольно «интегрироваться», «возвра¬
щаться», «приобщаться». Так, сейчас весьма неразвиты механиз¬
мы отождествления отечественного правосознания, особенно в
сфере подготовки юридических кадров, что делает профессио¬
нальное сознание наших юристов чрезвычайно абстрактным,
схоластичным, лишенным конкретной национальной почвы.
На первый взгляд может показаться, что отечественная пра¬
вовая система есть всего лишь результат сочетания, смешения,
рецепции разнородных и прагматически используемых струк¬
тур и механизмов правового регулирования. Но это лишь внеш¬
няя, поверхностная сторона. Российская правовая система в
своих глубинно-исторических и духовно-религиозных основа¬
ниях строится на особом, присущем только ей типе правовой
идентификации.
Что же понимается под типом правовой идентификации?
Это свойственный данной правовой культуре процесс социо-
правового отождествления общественных, поведенческих, зна¬
ковых, институциональных явлений. Этот процесс имеет свои
закономерности, формы, образы, отнюдь не исчерпывающиеся
официальной государственной процедурой. Данная процедура
может как включаться в процесс идентификации, быть его ча¬
стью, так и выпадать из него, продуцируя квазиюридические
формы, нормы и отношения. Для каждой правовой семьи ха¬
рактерен свой тип юридической идентификации социальных
явлений. Если правовая система не имеет адекватных ее приро¬
де механизмов идентификации правопорядка, то его социаль¬
ные структуры могут «проскакивать» через регистрирующие и
артикулирующие механизмы правовой системы, никак ими не
отражаясь и не выявляясь. Это означает, что данная правовая
система настроена на работу с институтами иной правокультур¬
ной природы: может быть — уже ушедшей, может быть — за¬
имствованной политически, может быть — некой желаемой за¬
конодателем, но отсутствующей в реальном общественном по¬
ведении.
Глубинным источником идентификации правовых отноше¬
ний выступает жизненный уклад народа: воззрения, идеалы,
нормы, институты, реакции, обыкновения, образы, символы и
архетипы данной социальной общности. Эти слагаемые не под¬
даются однозначной языковой номинации, а представляют со¬
бой сложное соединение духовно-национального и предметно¬
материального измерений культуры.

1. Социокультурная идентификация российского права
441
Элементы жизненного уклада рассредоточены в обществен¬
ных отношениях по региональным, социальным, религиозным,
профессиональным биоценозам. Правовой аспект жизненного
уклада не обусловлен формализованными юридическими струк¬
турами: наоборот, его формируют традиционные, стихийно-
средовые, внешне не правовые способы и формы жизнедеятель¬
ности людей, которые, однако, поддерживают и воспроизводят
фундаментальные образы и архетипы поведения в обществе.
Сложность жизненного уклада народа обусловливает и
сложность процесса культурной идентификации права. Поэто¬
му механизм культурной идентификации российского права со¬
стоит условно из трех блоков:
1)	типы реакций правового сознания на государственно-пра¬
вовые явления;
2)	формы объективирования юридических феноменов в сфе¬
ре законодательства, юридической практики и образования;
3)	механизмы этнокультурного отождествления отечествен¬
ного права и отторжения им инокультурного материала.
Попытаемся очертить контуры этих блоков.
1.	Типологические реакции правосознания в российской куль¬
туре характеризуются определенными чертами:
1)	приоритетность до- и внезаконодательной правовой
оценки социальных фактов. Социальный факт выполняет роль
фундамента социологической связи, соединяющей норматив¬
ную систему с образами стихийного правосознания, что объяс¬
няет наличие в правовой системе множества «рудиментарных»
фактов, формально не выполняющих никаких функций в пра¬
вовом регулировании, но обслуживающих духовную, смысло¬
вую основу русского права. Это факты-цели, символы, идеоло-
гемы, в изобилии наполнявшие отечественное законодательст¬
во как советского, так и дореволюционного и современного
периодов;
2)	в российской правовой культуре нормативная модель
факта практически никогда полностью не соответствует факти¬
ческому социальному явлению, что отличает романо-герман¬
скую правовую семью. В русском праве нормативная модель
фактических обстоятельств — это гипотеза законодателя отно¬
сительно условий и мотивов поведения субъекта. Это явление
нельзя объяснять несовершенством и неточностью процесса за¬
конотворчества: сама законотворческая приблизительность есть
особый и неизбежный правовой примитивизм, позволяющий

442
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
правовой культуре иметь как собственные, так и трансцендент¬
ные механизмы юридического отождествления социальных
фактов. Все попытки юристов «отладить» законотворческий ме¬
ханизм до идеального, абсолютного совпадения факта и права
объективно торпедируются характером русской правовой куль¬
туры, не терпящей строго позитивистских нормативных фор¬
мул.
Давно подмечено, что в правоохранительной сфере сущест¬
вуют тонкие психологические образы поведения, которые не
только не детерминированы официальными нормами, но и не
поддаются даже словесной фиксации, образуя особую атмосфе¬
ру эмоциональной и поведенческой юрисдикционной деятель¬
ности;
3)	формирование юридического факта через культурную
оценку социального факта-явления (события) в российской
правовой системе носит в большей степени неформальный, ав¬
тономный характер. Процесс оценки факта есть сложный меха¬
низм вненормативной детерминации. Говоря об оценках,
Е. М. Вольф пишет: «Оценочная модальность определяется вы¬
сказыванием в целом, а не отдельными ее элементами и явля¬
ется компонентом высказывания. Оценка характеризуется осо¬
бой структурой, содержащей ряд обязательных и ряд факульта¬
тивных элементов. Эту структуру можно представить как
модальную рамку, которая накладывается на высказывание и
не совпадает ни с его логико-грамматическим построением, ни
с семантическим»1;
4)	значительная религиозно-этическая наполненность фак¬
тов отечественного правосознания. Факты русского правосозна¬
ния — образы, оценки, нормы — имеют сложную внутреннюю
структуру, отличающуюся богатым своеобразием по сравнению
с традиционно западным — католическим и протестантским —
типом правосознания. Русскому религиозно-этическому типу
правовой идентификации присущи такие черты, как подвиж¬
ность оценок фактов-явлений, их лабильность при одновремен¬
ной стабильности и даже консервативности исходных «жизне¬
строительных» состояний правосознания. Так, стремление к но¬
вому, к «реформам», «обновлению» и даже революционности в
1 Вольф Е. М. Оценка как вид модальности // Тезисы докладов VIII Меж¬
дународного конгресса по логике, методологии и философии науки. М., 1987.
Т. 1. С. 561—562.

1. Социокультурная идентификация российского права
443
русском правосознании удивительным образом сочетается с
приверженностью к традиционным оценкам тех или иных видов
социальной деятельности и поведения, склонностью к коллек¬
тивизму, неформальным, нефиксированным процедурам реше¬
ния дел и социальных конфликтов. В результате многие внешне
воспринятые институты и нормы (правовое государство, разде¬
ление властей) принимают формально искаженный, причудли¬
вый по отношению к своим культурным оригиналам вид.
В настоящее время необходимо актуализировать типологи¬
ческую самоидентификацию русского правового сознания.
В результате длительной и сложной политической мутации оно
культурно искажено: механически и неселективно поглощает
чуждые культуре элементы иных социальных контекстов и
маловосприимчиво к собственным духовным источникам и
предпосылкам.
2.	Ведущей формой объективирования юридических феноменов
в сфере законодательства и юридической практики является их
культурно-национальная мононормативность. Мононорматив¬
ность есть сращенность права с социальным контекстом, «вхож¬
дение» в юридическую норму образов, символов, духа традици¬
онных нормативных систем. Речь идет о преодолении состоя¬
ния рафинированности правового материала, в котором право
не может обрести полноты своего юридического качества.
Только в мононормативном статусе право обретает полноту
своего определения и, наоборот, «чистое» право, искусственно
воссозданное через механизмы государственной модуляции,
требует особых средств «продавливания» его в культуре —
средств, которые в изобилии изобретает современная цивили¬
зация. К сожалению, мы увлеченно их копируем, радуясь этой
позитивистской вакханалии. Поэтому наше право восприняло
рационалистические критерии совершенства. Оно структуризо-
вано, логизировано, разъято, очищено от смежных норматив¬
ных «примесей», формализовано, из него вынута душа. Сущ¬
ность права замещена современными трактовками научного
правопознания. Оно окостенело.
Правовой результат складывается из средств внешнего дав¬
ления на человека — психологической обработки, морального
увещевания, прямого насилия. «Указывая человеку, как ему
надлежит поступать в той или иной ситуации, и одновременно
стремясь убедить его в справедливости, полезности этого указа¬
ния, регулятивная норма несет информационную и ценност¬

444
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
ную нагрузку. Но право “подкрепляет” данное воздействие по¬
добным воздействием норм охранительных, а в некоторых слу¬
чаях и воздействием “второго этапа” норм регулятивных, так
называемых поощрительных норм», — описывает современный
процесс правового регулирования К. Н. Княгинин1.
Таким образом, обретение целостности права со всем кон¬
текстом социальной нормативности есть важное условие типо¬
логической идентификации его законодательных и реализаци¬
онных механизмов.
3.	Механизм этнической идентификации отечественного права
основывается на принципе культурно-исторического отождест¬
вления российских правовых феноменов.
Дает ли наша жизнь достаточные основания понятию на¬
циональной правовой идентичности? Имеет ли эвристическую
ценность этнонациональный аспект в отечественном правопо-
знании? Не будет ли он сведен к поиску и умозрительной ре¬
конструкции некоего исходного субстрата русского государства
и права, рационалистическому внедрению его в государственно¬
правовые формы современной России? Так, на идеологии «воз¬
врата» основывались славянофильские идеи и сегодня прово¬
дятся конституционные опыты «возрождения» России через
«преодоление» ее новейшей истории, строится официальная и
маргинальная националистическая риторика.
Российская правовая культура имеет сложную этническую
основу, которая не может быть сведена к каким-либо одно¬
значным национальным доминантам. Поэтому в идентифика¬
ции российских правовых феноменов главным выступает не
принцип «крови» и исторического происхождения, а принцип
«духовной почвы» тех или иных правовых типов.
В докладе императору Николаю I министр просвещения
С. С. Уваров писал: «Посреди быстрого падения религиозных и
гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распро¬
странении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений,
окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество
на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и
жизнь народная, найти начала, составляющие отличительный
характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать
1	Княгинин К. Н. Воспитательная функция юрисдикционной деятельно¬
сти // Проблемы правового воспитания. Свердловск, 1988. С. 49.

1. Социокультурная идентификация российского права
445
в одно целое священные останки ее народности и на них укре¬
пить якорь нашего спасения»1.
Национальными чертами русского общества были офици¬
ально провозглашены православие («Искренне и глубоко при¬
вязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее
как на залог счастья общественного и семейного. Без любви к
вере предков народ, как и частный человек, должен погиб¬
нуть»); самодержавие («Самодержавие составляет главное усло¬
вие политического существования России. Русский колосс упи¬
рается на нем, как на краеугольном камне своего величия») и
народность («Довольно, если мы сохраним неприкосновенным
святилище наших народных понятий; если примем их за основ¬
ную мысль правительства, особенно в отношении к отеческому
воспитанию»)2.
Делаются попытки официально идентифицировать россий¬
ское, национальное применительно к политике, государствен¬
но-правовым институтам постсоветской России в современных
тезисах о «просвещенном патриотизме», в содержании которых,
в отличие от уваровского, явно преобладают западно-либераль¬
ные акценты. Полагаю, что такой способ идентификации рус¬
ского правового сознания исторически себя исчерпал и ведет
лишь к его новой грубой и тенденциозной политизации.
Идею русского права нельзя обратить к прошлому, что вовсе
не означает неуважительного отношения. Русское правовое соз¬
нание не сводится и к правовому фольклору, их отождествление
способно лишь превратить российскую правовую систему в
своеобразный действующий музей древностей и новоделов. Са¬
мое опасное для национальной идентичности — культивирова¬
ние национальной замкнутости, возведение в политическую
норму «культурного своеобразия» с сопутствующей системой
позитивной верификации. Как и всякий национализм, его юри¬
дическая разновидность может привести в конечном счете лишь
к обратным, космополитическим результатам.
Русская правовая идентичность — не в исторической архаике
форм и навязывании их современности. Нельзя жить по бальза¬
мированному праву. Дух, который существовал в старой рус¬
ской правовой форме, умер, его нет, как нет и того общества,
которое его породило. Чтобы обрести другую жизнь, необходи¬
1	Страницы минувшего. С. 335.
2	Там же. С. 335, 382.

446
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
мо обладать способностью к воспроизводству в современном,
живом праве. Однако действующее право еще не значит, что
право живое, культурное. Вдохнуть жизнь в современное отече¬
ственное право, наполнить его духовной энергией народа может
только адекватная культуре юридическая практика. Пока мы
живем по «законодательному», во многом мертвому, праву либо
национальному, окостеневшему, либо чужому, копированному,
что делает его не способным к жизни без постоянных искусст¬
венных систем государственной поддержки.
Это, однако, не означает, что чужое, мертвое для нас право
есть какое-то абсолютное зло, имеющее культурную ценность
только в своем историческом и этическом ареале. Русская куль¬
тура обладает удивительной способностью к абсорбированию,
ассимиляции правовых ценностей. Если западный либерализм,
как и в свое время полицейское государство, исторически
вторгся в русскую государственность как чуждое и эпатирую¬
щее ее явление, приводя лишь к дезорганизации традиционно¬
го уклада и к нарушению нормального исторического хода, то
мощный организм России со временем демонстрирует эффект
адаптации и показывает в заимствованных явлениях элементы
чисто русских ценностей (хотя и доводя подчас остальные до
крайних недоразумений). Эти заимствования начинают рабо¬
тать на национальные цели и ведут к определенному прогрессу
права, обусловленному воспринятием общечеловеческих эле¬
ментов иной правовой культуры.
Либерализм — явление западное, но русский либерализм,
претерпевший вековую национализацию, есть закономерный
элемент русской политико-правовой системы. Только не нужно
чересчур заботиться о его пунктуальном соответствии ино¬
странному оригиналу и тем более политически генерализиро¬
вать на всю государственно-правовую систему России.
Русской правовой культуре жизненно необходим модерн,
современная аранжировка формы, новая конфигурация стиля и
структуры. Правовой фундаментализм — основа национальной
тождественности — своей оборотной стороной должен обяза¬
тельно быть открытым современному миру, вбирать новую
форму, новые идеи, новый смысл, способные создать механизм
модернизации, без которого невозможно продолжение культур¬
ной традиции.
Российское право требует нового открытия. Это открытие
состоит не в реставрации старых, забытых, реликтовых форм и

1. Социокультурная идентификация российского права
447
институтов, не в реанимации исторического идеала, а в продол¬
жении культурной традиции, обретении целостности во всей ее
полноте. Правовой фольклор — это вечность, но вечность ока¬
меневшая, нуждающаяся в изучении и охране. Жить по ней
нельзя. Право России должно обрести дух жизни. Здесь заклю¬
чается главное отличие современной национальной юридиче¬
ской мысли от классического славянофильства, звавшего к вос¬
крешению старины и возврату к корням, когда-то питавшим
мощное древо, но высохшим, и вокруг которых уже наросли
новые побеги, во многом непохожие на старые источники.
Славянофильство не имеет будущего в правовой культуре: оно,
как и классическое русское западничество, — духовная гор¬
дость России, великолепный по форме и содержанию музей¬
ный экспонат русской истории.
Русская правовая культура при всем постоянстве ее духовно¬
го смысла не может базироваться лишь на «священных остан¬
ках русской народности»; она не может быть одной и той же во
все времена. В рамках русской правовой системы много созда¬
но, много ассимилировано, но много и изжито. Ее устремлен¬
ность в будущее зависит не только от умения сохранить старое,
но и от способности к созданию принципиально нового, непо¬
хожего на исходные социальные и юридические монументы.
Для выживания нам необходимы культурно-правовой модерн и
даже авангард в содержании, но еще более — в форме права.
Итак, российская правовая система — понятие не этногра¬
фическое. В этом и заключается основная трудность ее куль¬
турного отождествления. Это сложное духовное, этическое, по¬
литико-правовое явление, в котором переплетены источники
самого различного содержания.
Принцип отсутствия этнографичности в идентификации
российского права должен применяться «в обе стороны». С од¬
ной стороны, российское право не определяется этнической
принадлежностью законодателя — это элемент русской культу¬
ры. Однако по той же причине не могут механически называть¬
ся феноменами российского права явления, хотя и созданные в
России, например ее правительством, но по духу и историко¬
культурному смыслу вдохновленные иной традицией. Многие
акты, нормы и структуры Российского государства, существо¬
вавшие в рамках его истории, фактически находятся за предела¬
ми российской культурной традиции. Разумеется, эти явления
невозможно отделить, противопоставить и тем более «отлучить»

448
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
от России, ее права, правосознания, истории. Необходимо в то
же время видеть специфику функций, которые они осуществля¬
ют в правовой культуре. Эти функции скорее просветительские,
ретрансляторские, нежели творческие, эвристические. Однако
без существования этого правокультурного слоя невозможна
оригинальная национальная традиция, ее апробация и совмес¬
тимость с иными правовыми цивилизациями.
Отечественная правовая культура обладает способностью
как к ассимиляции, так и отторжению, даже отбрасыванию
чуждого ей юридического материала, чрезмерные дозы которо¬
го, массированно введенные в правовую систему, могут дезор¬
ганизовать и дестабилизировать правопорядок, внести в него
элементы борьбы различных начал.
Правовая рецепция — объективный фактор правового про¬
гресса. Без взаимосвязей, взаимообогащения правовых культур
этот прогресс невозможен. Однако мера и формы правовой ре¬
цепции нуждаются во внимательном, осторожном подходе и
тщательном предварительном изучении с позиций учета соци¬
ального контекста страны-реципиента. Некритическое следова¬
ние форме не способных к адекватной ассимиляции иностран¬
ных правовых институтов может углубить кризис законности и
вместо требуемых решений вызвать дополнительные проблемы
отечественной правовой системы.
Как известно, даже одни и те же социально-правовые явле¬
ния (например, собственность, форма правления), включенные
в различные контексты исторических, национальных, психоло¬
гических особенностей данной страны, могут преобразовывать¬
ся в противоположные структуры с противоположными же по¬
следствиями. Это должно удерживать политиков и восторгаю¬
щихся римским правом российских юристов от легковесного,
даже с самыми благими намерениями, заимствования, а призы¬
вы к такой осторожности не следует рассматривать как само¬
дельный патриотизм и стремление отгородиться от западной
культуры. Как это ни парадоксально звучит, именно отказ от
специфичности затрудняет подлинный обмен ценностями,
формализует целесообразную, естественную рецепцию инсти¬
тутов иной культуры и не дает представления о способах ее ин¬
теграции.
Так, утверждение прав человека, обретение демократии, пе¬
реход к рыночной экономике требуют других, нежели ампута¬
ция и пересадка, методов их культивирования в правовой сис¬

1. Социокультурная идентификация российского права
449
теме. Закономерности правовой культуры несводимы, скажем,
к экономической политике. Переход к рынку подчас связывают
с необходимостью и даже неизбежностью импортирования за¬
падной правовой идеологии. Но рынок — сложная вещь: он и
абстрактен, как механизм, и конкретен, как элемент нацио¬
нальной культуры; он может выступать составной частью раз¬
личных идеологий и даже общественно-политических систем —
от рабовладельческой до, как сейчас выясняется, социалисти¬
ческой. Политико-правовая специфика культуры теснейшим
образом связана с закономерностями поведения человека и в
этом смысле способна адаптировать либо выхолостить любую
рыночную программу. Игнорирование названной особенности
снижает порог приживаемости рыночных механизмов, отклю¬
чает их от естественных источников в обществе.
Чуждые культуре политические нововведения не спасут, а
вконец погубят Россию, писал К. П. Победоносцев1. Нельзя
«выбрасывать» периоды роста, государственные и юридические
формы, созданные страной за десятилетия развития. Характер¬
но, что советская государственно-правовая система даже в за¬
падных доктринах рассматривается как вполне исторически де¬
терминированная, что выгодно отличает зарубежные теории от
наших насквозь политизированных представлений времен пе¬
рестройки и постперестройки.
Иностранные правовые конструкции, оказываясь в чуждой
им культурно-социальной среде России, могут порождать осо¬
бое явление правовой аннигиляции, т. е. их уничтожение и по¬
глощение традиционной средой, в результате чего происходят
различные правовые мутации, превращение этих конструкций в
квазиюридические феномены.
Типичной формой правовой аннигиляции были последствия
малопродуманных изменений в государственном строе СССР,
введенных М. С. Горбачевым, — учреждение института Прези¬
дента СССР, которое вызвало усиление сепаратизма республик
и волну региональных «суверенитетов» и президентств; образо¬
вание Комитета конституционного надзора без соответствую¬
щей подготовки государственно-правовой системы страны.
Классическим апофеозом процесса отторжения и перерожде¬
ния классических западных правовых форм явилась преслову¬
1 См.: Русская политическая мысль второй половины XIX в. М., 1989.
С. 204.

450
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
тая борьба в России двух «ветвей власти» 1992—1993 гг., ката¬
лизатором которой были попытки некритического проведения
в российскую Конституцию принципа «разделения властей».
Кровавое разрешение этого конфликта породило квазиюриди-
ческие процедуры конституционного управления страной на
основании системы авторитарного президентства.
«Воскрешение» монументальной мощи российской правовой
системы обусловлено, таким образом, соединением ее смысла и
формы в целостном с культурой государственно-правовом био¬
ценозе. Это качество правовой системы не в состоянии сооб¬
щить ей по отдельности — ни сам по себе русский этнос: он
может быть увлечен самыми разными идеологиями; ни русское
государство: оно изменчиво и подвержено взлетам и падениям,
чередованию форм и структур; ни российская культура: она
лишь предпосылка целостности правовой системы. Только со¬
единение внешних структур права со смыслом и духовным
строем России дает эффект адекватности ее правовой системы
и правовой государственности. При этом надо учитывать, что
нормативное установление какой-либо однозначной трактовки
русской идеи, русского духа, отождествление самого понятия
русского применительно к сфере права заведомо необоснован¬
ны. Здесь важно другое — постепенное формирование само¬
стоятельного для отечественной правовой цивилизации способа
ее самоидентификации и устойчивого воспроизводства на пра¬
вовой карте мира, что дает ей шанс самопознания и непрерыв¬
ного консервативного развития.
2.	Юридическая идентификация социальных фактов
Наша юриспруденция не рассматривает фактологический
аспект нормативного регулирования в качестве самостоятель¬
ного правокультурного источника национальной правовой сис¬
темы. Вообще, советская правовая наука не придавала юриди¬
ческим фактам какого-либо методологического значения в пра¬
восознании, традиционно видя в них лишь обстоятельства,
предусмотренные законодателем в качестве условий наступле¬
ния правовых последствий. Этот инструментальный подход в
целом соответствовал ее природе как нормативно-классового
истолкования позитивизма и не имел выходов на культурно-ис¬
торические аспекты юридического феномена. Советское право¬
ведение, не вдаваясь в культурологический и этноаксиологиче-

2. Юридическая идентификация социальных фактов
451
ский анализ факта, сразу шло к объяснению макрокатегорий —
государства, права, законности — как явлений с априорной
сущностью, приспосабливая для этих целей романские и гер¬
манские правовые конструкции. Такой стиль в юридической
науке сохранился до сих пор, лишь изменившись в технико¬
правовом отношении.
Между тем социальные факты — далеко не первичное «сы¬
рье» для правовой системы, как, главным образом, принято их
рассматривать в позитивистских доктринах. Эти факты в из¬
вестном смысле заведомо «запрограммированы» на конкретный
образ правосознания и правокультурные стандарты, поэтому
важно идентифицировать эти образы специальными, искусст¬
венными юридическими средствами. В противном случае неиз¬
бежен эффект раздвоения правовой системы, когда ее имма¬
нентная фактологическая часть не сумеет найти дополнения в
официальной системе права и юрисдикционных структурах, за¬
ставив последние специально изобретать и даже выдумывать
«под себя» все недостающие в обществе фактические отноше¬
ния. В таком раздвоении фактического и юридического — глу¬
бокое противоречие нынешней правовой системы, запутавшей¬
ся в своих искусственных рациональных конструкциях.
Дихотомия официально установленных источников юриди¬
ческих фактов с объективными механизмами фактообразования
в российской правовой системе является почвой многих проти¬
воречий и конфликтов в правовом регулировании, которым,
как правило, всегда находятся формально-юридические объяс¬
нения.
Специфика правовой семьи во многом определяется спосо¬
бами юридической идентификации фактов, методами их «выде¬
ления» из поведения, жизненных ситуаций. А. Ф. Черданцев
заметил, что «функциональная особенность правовой системы
оказывает существенное влияние и на отбор логико-языковых
феноменов, которые ею используются»1.
Принципы, лежащие в основе господствующей в данном об¬
ществе нормативно-правовой системы, могут быть выражены
прежде всего через юридическую оценку фактов социальной
жизни, способы их правовой номинации и упорядочения,
включения и выведения из нормативной системы. Социальные
1 Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке
и практике. Екатеринбург, 1993. С. 10.

452
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
факты, определенным образом формируемые судебной, адми¬
нистративной и иной юрисдикционной практикой, как бы
адаптируют правовую систему в целом к данной социально¬
культурной реальности. В этой системе юридической адаптации
фактов могут быть аномалии и противоречия, объясняемые в
первую очередь неадекватностью способов юридической иден¬
тификации социальных фактов их правокультурной природе.
Правовые системы мира демонстрируют удивительное раз¬
нообразие фактологических предпосылок национального пра¬
вового регулирования, вариантность юридического значения
одних и тех же социальных обстоятельств, что имеет глубокую
культурную обусловленность.
Региональные, индивидуальные и массовые психологиче¬
ские национальные аспекты генезиса юридического значения
социальных фактов, присущие российской правовой культуре,
далеко не изучены. Отсюда механицизм, шаблонизация в столь
тонкой сфере юридической номинации социальных обстоя¬
тельств, произвол и субъективизм в правотворчестве. Считает¬
ся, что все или почти все, что ни захочет законодатель ввести в
рамки отечественного регулирования, через законодательный
процесс приобретет качества российского права. Жизнь показа¬
ла, что это далеко не так. Российской правовой системе прису¬
щи свои наборы юридически значимых фактических обстоя¬
тельств, вариативность их юридического статуса и последствий.
Рассмотрим основные методологические аспекты правокуль¬
турной идентификации факта в российской правовой системе.
1.	Юридический факт позволяет соединить в единый регуля¬
тивный комплекс наиболее важные компоненты такой иденти¬
фикации: нормы и правоотношения, правообразование и пра¬
воприменение. В совокупности эти явления образуют неповто¬
римый для данной правовой традиции рисунок соотношения
факта и права, фактического и юридического.
Сейчас назрела необходимость выработки понятийного ап¬
парата, способного раскрыть процесс формирования фактиче¬
ской основы правового регулирования в его конкретно-куль¬
турном измерении. Именно через уяснение природы фактиче¬
ской основы отечественного права, способов идентификации
юридического факта через механизмы юрисдикционной и об¬
щесоциальной деятельности рождается новое осмысление зако¬
номерностей нашей юридической практики: процессов, про¬
цедур, гарантий, режимов, стимулов, законности и т. д.

2. Юридическая идентификация социальных фактов
453
Установив связь факта не только с категорией правоотноше¬
ния, но и иными элементами правовой системы, возможно но¬
вое понимание генетической природы как факта, так и права,
механизма культурного воспроизводства права, соотношения
должного и сущего не только в рамках официальной законо¬
творческой процедуры, но и в процессе объективно правовой
практики внегосударственного регулирования. В этой взаимо¬
связи категория факта не только получает позитивистский ста¬
тус формальной предпосылки правоотношения, но и обнару¬
живает глубокий методологический смысл. Именно такой
смысл проблема соотношения факта и права, «перевода» фак¬
тического в «юридическое» приобретает в теориях классических
правовых семей. Каждый тип правовой цивилизации — общее,
континентальное, традиционное, религиозное право — специ¬
фицируется во многом особыми, присущими в основном толь¬
ко данной правовой культуре способами юридической иденти¬
фикации социальных фактов. В частности, в семье общего пра¬
ва юридическая номинация факта в процессе правореализации
одновременно выступает и механизмом правообразования: ин¬
дивидуальное признание факта юридическим с соответствую¬
щими правовыми оценками служит индивидуальной моделью
для последующей юридической практики. В рамках романо¬
германской правовой семьи, наоборот, социальные факты сна¬
чала получают обобщенную оценку законодателем, превраща¬
ясь в абстрактные нормативные структуры, а затем идентифи¬
цируются правоприменителем, который жестко связан данной
нормативной моделью.
2.	Российское право специфично в своем соотношении с
фактом. Классические условия, которые привели к становле¬
нию феномена юридического, — формализм процедур разреше¬
ния споров, нормативность человеческих взаимоотношений,
поиск юридической справедливости и др. — в русском праве
проделали сложную самобытную адаптацию. Генетически пра¬
во рождалось из факта и фактической ситуации, но постепенно
его источником становился жизненный мир русских. Это слож¬
ное духовное явление.
Детерминация правовой силы факта в российской правовой
системе имеет определенные закономерности. Определяющие
механизмы юридического фактообразования в русском праве
находятся на локальном и индивидуальном уровнях правового
регулирования, хотя формально правовая доктрина и законода¬

454
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
тельство признают только официально санкционированные
юридические основания правоотношений. Локальные детерми¬
нанты юридической силы факта образуют в российской право¬
вой системе своеобразную структуру отношений, элементов и
их зависимостей. В эту структуру входят нормы, выработанные
моральным, религиозным, региональным, профессиональным
и культурно-историческим сознанием. Варианты локальной
идентификации юридической силы могут быть самыми разно¬
образными — правоприменительные обыкновения, местные
традиции, исходящие как от официальных, так и неофициаль¬
ных органов и структур, особенности правосознания тех или
иных регионов или социальных групп, профессиональные
стандарты и психологические установки.
Адаптивность юридических фактов зависит от наличия ре¬
альных механизмов введения в нормативные основания право¬
вого регулирования типизированных форм поведения и моти¬
вации, уже принятых населением. Поэтому не следует рассмат¬
ривать все, что продуцируется стихийным правосознанием и
фактическим поведением, как нуждающееся в «просвещении»
и оформлении. Оформления и наполнения смыслом требуют
структуры самой правовой системы и ее законодательные ин¬
ституты. Обрастая естественными социальными связями, факт,
моделируемый законодателем при удачно подобранном его
культурном образе, прочно интегрируется в общественные от¬
ношения и удерживается ими независимо даже от степени эф¬
фективности усилий обслуживающих юридических органов.
3.	Методология отбора фактов правоприменителем и законо¬
дателем, принятая в российской правовой системе, оказывает в
конечном счете решающее воздействие на жизненность и дейст¬
венность национального права. Факт моделирует определенное
поведение, создавая адекватные либо аберративные образы в
правовом сознании субъектов. Факты — сильнейшее средство
адаптации социальных норм в правовую культуру России.
В правовой жизни происходят неожиданно быстрые транс¬
формации социальных фактов сразу же за введением их в нор¬
мативную ткань права. Подобные трансформации, не объясни¬
мые рационально и не предвидимые в рамках законотворческо¬
го процесса, часто серьезно корректируют как регулятивную
силу, так и фактическую направленность юридического акта.
Вероятно, не существует вовсе либо имеется лишь неболь¬
шой сектор универсальных юридических значений факта. В ос¬

2. Юридическая идентификация социальных фактов
455
новной же своей массе всякое юридическое значение факта
предполагает одновременно и специфичный для данной право¬
вой системы социокультурный смысл. Способ формирования
факта, выделение его из поведения, отношения, события, мо¬
делирование его конститутивных признаков социокультурно
обусловлен и тесно связан с формами правосознания, прису¬
щими специфике правового пространства русской культуры.
«Когда мы как бы останавливаем непрерывный процесс реаль¬
ности, расчленяем его на отдельные предметы, те качества и
отношения, которые фиксирует в нашем языке тот способ чле¬
нения, которым мы пользуемся, в значительной степени опре¬
деляются задачами нашей практической деятельности»1.
4.	Юридический факт в российской правовой системе может
рекрутироваться отнюдь не из любых элементов общественных
отношений; более того, он не может быть продуктом произ¬
вольных процессуальных и законодательных режимов. И мате¬
риальная, и процессуальная стороны юридического факта глу¬
боко закономерны для нашей правовой культуры.
В российской правовой системе юридический факт слабо
дифференцируется чисто юридическими средствами и в связи с
этим не всегда отождествляется через обычные механизмы про¬
цессуальной деятельности, принятые в странах Европы. Ввиду
сложности и специфичности его социокультурной основы к
факту-явлению в рамках славянского типа права не всегда при¬
ложимы средства общепринятого нормативного описания (че¬
рез законодательство). Типичная ситуация в русском правовом
пространстве, «вмонтированном» в рамки обычной законода¬
тельно-исполнительной системы, — это неоднозначность,
аберративность нормативной оценки юридического факта при
соприкосновении с конкретной ситуацией, что порождает мно¬
гочисленные дихотомии «мораль и право», «законность и спра¬
ведливость» и т. д.
Суть проблемы заключается в том, что цели правового регу¬
лирования, осуществляемые через наборы законодательных
юридических фактов, в рамках обычных формальных процедур
часто не находят операциональных точек соприкосновения с
культурой и поведением людей. Нужна система элементов пра¬
1	Локтионов В. В. К методологии исследования значения // Тезисы докла¬
дов VIII Международного конгресса по логике, методологии и философии нау¬
ки. М., 1987. Т. 4. Ч. 2. С. 330.

456
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
ва, процесса, юридической техники, которая, возможно, не ук¬
ладываясь в каноны известных европейских правовых систем и
даже идя вразрез с ними, отвечала бы уникальной культурно¬
правовой ситуации и духу русского правового пространства.
Таким образом, теория юридических фактов объективно
имеет несоизмеримо большее по сравнению с ее нынешним
статусом в науке значение. Это значение актуализируется толь¬
ко в том случае, если к отечественной правовой системе мы по¬
дойдем не как явлению законодательно-политическому, а как
культурному феномену, имеющему закономерности культурно¬
правовой идентификации социальных фактов.
3.	Факт и юридическая норма
в российской правовой системе
Фактическое и юридическое измерения правового регулиро¬
вания получают практическое выражение в конкретной взаи¬
мосвязи факта и юридической нормы. Их соотношение — важ¬
ный параметр правовой системы, методологический узел ее
функционального своеобразия.
В соотношении факта и нормы в первую очередь ставится
вопрос о логическом статусе нормы права и в целом — о пони¬
мании нормы в отечественной правовой культуре. В советской
теории юридическая норма традиционно рассматривалась как
должное, предписываемое правило поведения общего характе¬
ра, установленное, санкционированное государством1.
В своей известной статье «Юридические нормы и фактиче¬
ское поведение» В. Н. Кудрявцев предложил широкую трактов¬
ку социальной нормы, согласно которой она «включает три ас¬
пекта: правило (предписание), выступающее как “должное”,
объективное поведение (“сущее”) и субъективное представ¬
ление о сущем и должном как элемент общественного и инди¬
видуального сознания»2.
Против многоаспектного понимания нормы выступает
А.	Ф. Черданцев, полагая, что «правило», «само поведение»,
«отражение в сознании того и другого» — не аспекты одного и
1	См., например: Нормы советского права. Проблемы теории / Под ред.
М. И. Байтина. Саратов, 1987. С. 62, 78.
2	Кудрявцев В. Н. Юридические нормы и фактическое поведение // Сов. го¬
сударство и право. 1980. № 2; Он же. Правовое поведение: норма и патология.
М., 1982. С. 17.

3. Факт и юридическая норма в российской правовой системе
457
того же явления — нормы, а разные, хотя и взаимосвязанные
явления1.
Несмотря на убедительность такой позиции, точка зрения
В.	Н. Кудрявцева на характеристику социальной нормы в це¬
лом представляется научно обоснованной.
Дело в том, что многоаспектность как черта социальной
нормы соответствует реальному статусу именно юридической
нормативности. Вряд ли верно ограничивать понятие юридиче¬
ской нормы лишь одним значением правила поведения. В рам¬
ках правовых систем, существующих в мире, в том числе кон¬
тинентальной, основанной на законодательных источниках,
юридическая нормативность значительно сложнее и богаче от¬
стаиваемой в нашей науке традиционной ее трактовки.
Традиционное одномерное, формально-должное понимание
нормы ведет, с одной стороны, к отождествлению юридической
нормы с законодательным предписанием (которое, однако, мо¬
жет содержать лишь высказывание о норме права), а с дру¬
гой — к стремлению только в этом предписании видеть реаль¬
ные нормативные феномены российской правовой системы.
Очевидно, что такая позиция не только противоречит действи¬
тельному положению в нашей правовой системе, но и ограни¬
чивает методологию исследования столь важного вопроса ис¬
ключительно позитивистским подходом.
Норма права и «правило поведения» — далеко не одно и то
же: между этими понятиями в юридической сфере нет полного
тождества. Юридическая норма и в целом правовая норматив¬
ность — явления более широкие, нежели правила должного по¬
ведения.
Структура юридического процесса и функционирование
классических европейских правовых систем свидетельствуют,
что нормативность существует не только в форме общих правил,
но и в виде индивидуальных актов, решений, поступков, т. е. та¬
ких социальных фактов, которые носят объективно-правовой
характер и выступают нормативными юридическими фактами в
системах, например, общего судебного либо конституционного
регулирования (решения Верховного Суда по конкретному делу,
постановление Конституционного Суда по индивидуальной жа¬
лобе и т. д.), оказывая подчас не менее значительное влияние на
1 См.: Черданцев А. Ф. Указ. соч. С. 20.

458
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
юридическую практику, нежели абстрактные нормы-долженст¬
вования законодателя.
Еще в начале прошлого века Л. И. Петражицкий заметил,
что в распоряжении нашей юриспруденции нет «ясного и пра¬
вильного понятия природы позитивного права, различения, с
одной стороны, этого права, с другой стороны, нормативных
фактов, на которые оно ссылается, и связанное с этим отсутст¬
вие соответственного критерия для различения разных видов
позитивного права (по содержанию ссылок на нормативные
факты) и для выяснения природы отдельных видов позитивно¬
го права, в частности, природы обычного права и права судеб¬
ной практики»1.
Этот аспект юридической нормативности, имеющий громад¬
ное практическое значение, пока мало изучен. Традиционно
считалось, что нашей правовой системе в качестве юридическо¬
го источника присущ в основном только нормативный акт как
веление общего характера о должном (либо возможном) пове¬
дении. «Именно такой взгляд на право, характерный для гос¬
подства кодификационной парадигмы, — пишут А. В. Кашанин
и С. В. Третьяков, — лежит в основе традиционного для отече¬
ственной доктрины XX в. учения о реализации и применении
права. Его крайняя абстрактность, бессодержательность и фор¬
мализм полностью адекватны и вытекают из формального ха¬
рактера позитивистского учения о праве. ... Раз содержание
правовых норм не влияет на их статус как правовых, то и фак¬
торы, определяющие содержание права, теряют свое значение в
рамках правовой теории»2. Субъекты права — граждане и «пра¬
воприменители» — лишь соблюдают, исполняют и применяют
заранее установленную абстрактную норму, строя цепь умозак¬
лючений, где роль большей посылки играет общее предписа¬
ние, а меньшей — обстоятельства конкретного случая.
Таким образом, индивидуальное решение как бы исходит из
общей нормы, а признаки ситуации выводятся из общих норма¬
тивных признаков. Проблема заключается в правильном соблю¬
дении, исполнении и применении уже существующей нормы.
1	Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравст¬
венности. Т. 2. С. 584.
2	См.: Кашанин А. В., Третьяков С. В. Общетеоретические основания иссле¬
дования проблем правоприменения // Правоприменение: теория и практика /
Отв. ред. Ю. А. Тихомиров. М., 2008. С. 34, 36.

3. Факт и юридическая норма в российской правовой системе
459
Следствием данного подхода стало формирование своего ро¬
да «монистической» теоретической картины правореализации,
где вся правовая система пронизана одним принципом право¬
вой идентификации факта. И этот принцип — законодательная
номинация нормы права (не более того), которая служит как
образцом общественной закономерности, так и формой инди¬
видуальной нормативности и где индивидуальные нормы, де¬
терминированные законодателем, имплицитно содержатся в
общей норме.
По этому принципу выстраивается юридическая практика,
состоящая из двух больших сфер деятельности — правотворче¬
ства и правореализации. Правоприменитель, как уже говори¬
лось, лишь применяет, использует готовое право, однако он не
может выводить из имеющихся норм новые нормы, а тем более
создавать их вне связи с установлениями законодателя.
Такой монистический конструктивизм права предполагает и
управление правовой системой из одного формализованного
центра — законодателем. Заданная теоретическая схема не дает
возможности самодетерминации правовой системы России, ог¬
раничивает круг ее имманентных юридических и культурных ис¬
точников, ведет, по сути дела, к насилию в отношении ее куль¬
турной тождественности. Монистическая догма в понимании
правореализации во многом объясняет методы, используемые
для реформирования отечественного права и законодательства.
Это волевые, волюнтаристские методы, практически всегда рас¬
считанные на законодательную инициацию глобального пере¬
устройства нормативной основы регулирования и юрисдикци¬
онных механизмов. Не случайно, что такая методология, приме¬
няемая на протяжении пореформенного периода 2000-х гг., не
привела к созданию нового правового качества, адекватного оте¬
чественной культуре, а представляет бесконечную цепь ради¬
кальных законодательных программ и организационных нова¬
ций, приводящих правовую систему в состояние шока.
При тотальном законодательном детерминизме правовой
системы малейшая ошибка в законотворчестве (а эти ошибки в
рамках существующего законодательного механизма неизбеж¬
ны), в толковании законодательных актов автоматически влечет
за собой просчеты, иногда весьма тяжелые, в судебной и про¬
курорской деятельности, которая целиком зависит от постанов¬
лений центральных нормотворческих инстанций.

460
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
Как видим, понимание нормы как правила воздействует на
структуру науки (теория правоприменения, законности, про¬
фессионального правосознания) в направлении огрубления и
упрощения представлений о действительных процессах как
правообразования, так и правореализации, отрицательно влия¬
ет и на управление юридической практикой. Сейчас наступило
время для полного осознания того факта, что юридическая
нормативность продуцируется в правовой системе как «свер¬
ху» — законодателем, так и в не меньшей степени «снизу» —
самой юридической практикой, вырабатывающей индивидуаль¬
ные нормы, которые обладают, надо признать, значительной
автономностью по отношению к тому, что официально устано¬
вили правотворческие органы.
В социальных отношениях норма и нормативность находят¬
ся как бы в «связанном» состоянии, как, например, многие хи¬
мические элементы, для очищения и абсорбции которых требу¬
ется технологический процесс. Способ «выделения» права, «из¬
влечения» его из общественных отношений и приведение его к
виду «чистого» нормативно-правового «вещества» и есть, по су¬
ти дела, культурно-историческая идентификация права.
Способ выделения права из факта, а затем юридическая номи¬
нация факта специфичны в разных правовых культурах. Характер
и механизм этого явления формируют рельеф правового про¬
странства данной цивилизации. Юридически чистая норма за¬
конодателя — это не начальный пункт регулирования, как при¬
нято отображать в позитивистских схемах, а конечный продукт
юридической спецификации факта, рафинированный через це¬
лую систему как формальных, так и, в большей мере, нефор¬
мальных социальных и юридических учреждений — юрисдик¬
ционных, нормотворческих, религиозно-этических, образова¬
тельных и т. д.1
Объяснение, которое принимается в теории права за объяс¬
няющую интерпретацию соотношения права и факта, имеет су¬
щественные логические и культурологические противоречия.
В распространенную трактовку механизма юридической связи
социального факта и нормы права вкрались, в первую очередь,
логические коллизии. В частности, утверждение о логической
связи законодательной нормы и индивидуального решения не
1 Лон Фуллер сформулировал идею о внутренней морали права (см.: Фуллер
Лон Л. Мораль права. Пер. с англ. М., 2007. С. 194—200).

3. Факт и юридическая норма в российской правовой системе
461
подтверждается современными исследованиями по деонтиче¬
ской логике. Так, известный специалист по неформальным ло¬
гикам Г. X. фон Вригт, изучавший соотношение норм, истины
и их логической природы, пишет: «Когда, например, судья под¬
водит единичный случай под общую норму... осуществляет ли
он логический вывод? Ответ состоит в том, что он не делает
вывода, если “вывод” означает выведение из существования
определенной (общей) нормы того, что существует другая (еди¬
ничная) норма. То, что делает судья, — это устанавливает (соз¬
дает) новую норму, т. е фактически выполняет часть законода¬
тельного акта. Но его действие в такой форме “разумно согла¬
совано” с волей законодателя, который издал общий закон или
норму. Если бы решение судьи состояло в том, что действую¬
щее лицо а по разрешению может не делать то, что всем пред¬
писано делать, то он создал бы кодекс норм “рационально про¬
тиворечивый”. Разумное волеизъявление, а не логика требует
его основанного на законе решения. Если желательно, можно
назвать это “выводом”. Но следует отметить, что это не вывод
по логическим правилам»1.
Если подведение частного случая (факта) под общее правило
не является логическим выводом, то какова природа данной
операции? Каков механизм связи права и факта в российской
правовой системе? Не заложены ли в этом большом темном
пятне нашего правоприменения многочисленные его сущност¬
ные пороки, хроническая неспособность стать действительным
фактором развития отечественного правосознания и правовой
культуры? На этот счет в науке существует пробел в объясне¬
нии и соответственно в аппарате интерпретации данного важ¬
нейшего вопроса. Иллюзия логической связи нормы и право¬
применительного решения маскирует отсутствие специальной
теории понимания механизма юридической идентификации со¬
циальных фактов.
Другое затруднение, вытекающее из предыдущего, состоит в
том, что при отсутствии логической связи между нормой и пра¬
вовой идентификацией конкретного факта субъекту, осуществ¬
ляющему правоприменение, официально не разрешено выво¬
дить из имеющихся норм новые нормы. «Судья руководствует¬
ся уголовным кодексом и не имеет права выводить одни нормы
1	Вригт Г. X. Логико-философские исследования. Избр. труды. Пер. с англ.
М., 1986. С. 402.

462
Глава IX. Фактическое и юридическое в правовой системе
из других. Кодекс формирует законодатель: он может изменить
кодекс, добавить новые нормы или исключить старые, но в са¬
мом кодексе нет механизма порождения новых норм (этого
уровня)», — комментирует данную ситуацию В. А. Смирнов1.
Действительно, монистический подход к правовому регули¬
рованию (из законодательного центра) нацеливает правовую
практику на законотворческий источник: при отсутствии логи¬
ческой связи этого источника с индивидуальной нормой «об¬
щее» правовое регулирование чрезвычайно негибкое, механич¬
ное, подвержено постоянной тенденции к окостенению и само¬
изоляции.
На наш взгляд, существует неявный механизм порождения
новых норм на уровне правоприменения, в том числе и через
процесс юридической идентификации социальных фактов. Вы¬
работка нормы через идентификацию конкретных фактов есть
источник воспроизводства правовой системы, ее культурной и
регулятивной специфики. Но в России этот процесс скрытен и
не исследован.
Природа связи факта и нормы не только логическая, но и
культурно-историческая. Идентификация поведения в качестве
юридического факта детерминирована тем, включено ли это
поведение в правовое пространство данной культуры. В каждой
культуре есть свое измерение правового пространства. Это про¬
странство образует мир социальных фактов-явлений, норм,
оценок, составляющих объективную среду критериев отождест¬
вления юридического феномена. Единичные действия субъекта
в этом пространстве отождествляются не с общими нормами
законодателя, а с индивидуальными фактами правосознания,
которые не выводятся, а согласуются с нормативными моделя¬
ми государственной власти. «В зависимости от того, какое
свойство используется для идентификации действия, множест¬
во его свойств по-разному делится на подмножества предпосы¬
лок и последствий»2.
Поэтому у каждой культуры имеется свое правовое про¬
странство в мире социальных фактов и свои критерии их юри¬
дического отождествления. Если эти критерии недостаточно
осознаны, не актуализированы, то это означает, что правовая
система недостаточно специфицирована юридически, не от-
1	Вригт Г. ХУказ. соч. С. 21. (Авт. предисл. — В. А. Смирнов.)
2	Там же. С. 267.

3. Факт и юридическая норма в российской правовой системе
463
рефлектирована наукой и практикой как самодостаточная со¬
циокультурная реальность.
Между нормой права, изданной законодателем, и юридиче¬
ским фактом нет прямой логической связи. Социальный факт
юридически идентифицируется и специфицируется не нормой,
а социокультурным контекстом данной правовой семьи (циви¬
лизации), и механизм этой спецификации далеко не формаль¬
ный. Юридические признаки социальных фактов не могут быть
заданы лишь законодательным механизмом «производства» юри¬
дических норм, который сам выступает частью более широкой
системы культурно-исторической детерминации права.
Нынешнее гипертрофированное внимание к «обновлению
законодательства» в России за счет стимулирования и наращи¬
вания соответствующих отечественной правовой культуре меха¬
низмов индивидуального нормотворчества в рамках независи¬
мой от политической системы юридической практики свиде¬
тельствует о недостаточной степени собственно юридической
идентификации российской правовой системы, о принципи¬
альной важности и актуальности именно этого направления со¬
временного правового развития России.

Я гораздо больше предпочитаю про¬
винциальную милицию милиции боль¬
шого города, где у нее существуют вся¬
кие привилегии, а также осознание
цели. В этой деревне, в этом районе —
очень бедном районе, — что ж... их ра¬
бота не так сильно отличалась от рабо¬
ты нашего крестьянина. К тому же это
были крестьянские дети...
Эта деревня дала мне нечто, за что я
всегда буду благодарен КГБ, посколь¬
ку, когда в шесть утра идешь по полю
на работу, и встает солнце, и на дворе
зима, осень или весна, начинаешь по¬
нимать, что в то же самое время поло¬
вина жителей страны, половина наро¬
да делает то же самое. И это дает пре¬
красное ощущение связи с народом. За
это я был безумно благодарен — ско¬
рее судьбе, чем милиции и службе
безопасности.
И. Бродский
ГлаваХ
РОССИЙСКАЯ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА
1.	Состояние правоохранительной системы в России
Важной составной частью российской правовой системы
выступает правоохранительный механизм. Поэтому теория пра¬
вовой системы в качестве одного из направлений осмысления
юридической практики должна включать формирование пред¬
ставления о национальном правоохранительном комплексе, его
месте, роли, функциях в отечественном правовом мире.
В России этот комплекс находится сейчас на своеобразном
перепутье. В связи с массированными изменениями законода¬
тельства, государственного аппарата, попытками воспринять
новые либеральные компоненты устройства государственной
машины пересматриваются функции, задачи, полномочия пра¬
воохранительной системы, уточняются границы соотношения
юридических органов и в целом всего блока правоохраны; по¬
являются новые структуры, ликвидируются или ставится во¬

1. Состояние правоохранительной системы в России
465
прос о ликвидации отдельных функций юридических ведомств
или даже об их полной реорганизации.
Первым политическим проектом таких преобразований ста¬
ла Концепция судебной реформы в Российской Федерации,
одобренная в октябре 1991 г. по представлению Президента
Верховным Советом РФ1. В процессе реализации судебно-пра¬
вовой реформы получены позитивные результаты (укрепление
статуса суда в правовой системе, расширение прав подозрева¬
емого и обвиняемого на защиту, допуск защитника на ранних
этапах расследования, введение судебного контроля за закон¬
ностью ареста в качестве меры пресечения и продлением срока
содержания под стражей, некоторые меры по обеспечению со¬
стязательности процесса и т. д.); однако одновременно обозна¬
чились явные перекосы и издержки, обострились многие ста¬
рые и возникли новые проблемы обеспечения законности, обу¬
словленные в том числе поспешными и малообоснованными
действиями по разрушению процессуальных институтов, не
вписывающихся в некоторые легковесные и поверхностно-по¬
пулистские построения Концепции судебной реформы.
Любая реформа правоохранительной инфраструктуры при¬
носит ожидаемые плоды лишь в том случае, если основывается
на учете национальных особенностей права и правосознания,
существующих реалий жизни, а также исторического опыта
борьбы с правонарушениями. Важным условием эффективно¬
сти судебно-правовой реформы является концептуальный под¬
ход к механизму правоохранения как части целостной правовой
системы России — такой ее части, которая должна быть адек¬
ватна не априорным догмам, а наработанному опыту нацио¬
нальной юридической практики, жизненному миру и менталь¬
ности населения, а также профессиональному сознанию юри¬
дического сообщества.
Поэтому реформа суда, прокуратуры, органов внутренних
дел предполагает прежде всего выбор собственной методологии
преобразований, соразмерной не просто пожеланиям «большей
эффективности» или «независимости» (оборачивающейся еще
большей зависимостью) правоохранительных органов, а широ¬
кому правокультурному контексту России.
Формирование такой методологии требует внимательного
анализа существующей системы правоохранения — как поло-
1 См.: Концепция судебной реформы в Российской Федерации. М., 1992.

466
Глава X. Российская правоохранительная система
жительных сторон этой системы, так и деформаций, которые
сдерживают актуализацию ее значительного материального и
интеллектуального потенциала.
К началу 80-х гг. XX в. отечественная правоохранительная
система вошла в полосу разностороннего затяжного кризиса.
Это прогрессирующая неэффективность юридической деятель¬
ности, бюрократизация, коррумпированность и нарушения за¬
конности. Во многом за счет и своих аномалий система стре¬
милась показывать «результаты», однако в условиях долгождан¬
ной политической свободы, нарастающей преступности и
укрепления процессуальных гарантий прав личности делать это
становилось все труднее. Кризис затронул все правоохрани¬
тельные ведомства практически в равной степени. Серьезные
изъяны имеют правосудие, надзор за законностью, а также ор¬
ганизация непосредственной и повседневной охраны правопо¬
рядка и безопасности граждан и государства.
Наибольшую критику в печати, занимавшейся, правда, бо¬
лее отысканием и описанием тех или иных частных безобразий,
чем попытками осмысления ситуации, вызвала система проку¬
ратуры и внутренних дел.
В рамках действовавшей правовой системы СССР ее расши¬
ряющиеся противоречия могли быть купированы только нара¬
щиванием масштабов «производства» юридических дел, увели¬
чением производительности и пропускных возможностей сис¬
темы борьбы с правонарушениями. Мощность этой системы,
столь необходимая обществу, достигалась в основном через
увеличение штатов силовых правоохранительных органов и уп¬
рощение процессуальных форм.
Правоохранительные ведомства не имеют научно обосно¬
ванных структурно-функциональных концепций, а основыва¬
ются, как правило, на административно-территориальных и
умозрительно-политических нормах своей организации и чис¬
ленности. Универсальной реакцией на любую возникающую
проблему стали требования увеличения штатов и создания но¬
вых подразделений, призванных олицетворять усилия власти
даже в самом названии: транспортные, уголовно-исполнитель¬
ные, экологические подразделения прокуратуры, всевозможные
отделы и управления (например, РУБОПы) по борьбе с теми
или иными преступлениями. Они создаются подчас в виде су¬
дорожной реакции на уже разразившуюся болезнь и без учета

1. Состояние правоохранительной системы в России
467
необходимых взаимосвязей в структуре и функциях всей право¬
охранительной системы.
Перегрузка механизма правоохраны стала результатом не
только значительно возросшей социальной патологии, но и
чрезмерной возбудимости рецепторов процессуальной органи¬
зации, порождающей подчас неадекватную реакцию на соци¬
альные процессы. Компоненты этой системы устроены недиф¬
ференцированно, плоско, повинуясь лишь административным
командам правоохранительных ведомств, руководствующихся
подчас весьма специфическими для традиционных юридиче¬
ских приоритетов побуждениями.
В результате родилось вполне легальное понятие собствен¬
ного интереса правоохранительного органа — судебного, мили¬
цейского, прокурорского. Юридическая основа этого интереса
была заложена нормотворчеством самих этих ведомств, при¬
нявшим вполне самостоятельное значение в правовой системе.
Собственный интерес нашел теоретическую почву в концепции
независимости этих органов от местной и региональной власти.
На деле же «независимость» суда, прокуратуры, милиции при
отсутствии полноценного местного самоуправления и демокра¬
тических механизмов именно подконтрольности (зависимости)
правоохранительного блока от местных общин не могла не пре¬
вратиться в марионеточность судебно-прокурорского и мили¬
цейского аппарата от бюрократической вертикали администра¬
ции, представленной сначала партийными органами, а затем
государственными чиновниками. Выведение правоохранитель¬
ной инфраструктуры регионов на иерархическую подчинен¬
ность (прокуратура, федеральная служба безопасности, крими¬
нальная милиция) ничуть не оздоровило механизм правоохра¬
ны, а лишь сильнее подчинило его клановым группировкам
неустойчивой политической системы.
Итогом подобной деятельности стали, с одной стороны, еще
большая незаконная привязка правоохранительных ведомств к
всевозможным местным влияниям, теперь только находящим
коррумпированные «выходы» на центральную правоохрани¬
тельную бюрократию, а с другой — постоянное, все увеличи¬
вающееся отчуждение этих ведомств от здоровой социальной
среды, доходящее до изоляции от социальной ситуации и в ре¬
гионе, и в стране.
До сих пор недостаточное внимание уделяется факту увели¬
чивающейся отстраненности правоохранительных органов от

468
Глава X. Российская правоохранительная система
социального контекста России. Само определение «правоохра¬
нительные» приобрело сугубо ведомственный смысл, став свое¬
образной констатацией отгороженности общества от защиты
права, охрана которого касается лишь профессионалов. Речь
идет о серьезной деформации социальной ответственности, ко¬
гда проблемы права, правопорядка рассматриваются в основ¬
ном как сфера служебного обеспечения, что приведет к запу¬
щенности важнейших общественных функций, выведению их в
правосознании населения из сферы гражданского общества.
Результат — деюридизация культуры, господство в ней не¬
правовых образов, с одной стороны, а с другой — изоляция
правоохранительных институтов от массового менталитета,
маскируемая перманентными кампаниями по укреплению не¬
зависимости суда, законности. Правоохранительные институты
превратились из самостоятельных юрисдикционных органов в
административный ресурс властной вертикали. Монополия на
правоохранную деятельность юридических ведомств ведет к
концептуальным искажениям не только их компетенции, но и
деформациям иных элементов социального целого.
В советское время в общественном сознании, отразившем
господствующую реакцию государства на социальную деликт-
ность, произошла значительная «этатизация» правонарушений
и правонарушителя, следствием которой стали всевозможные
способы почти моментального выключения человека из граж¬
данского общества после его соприкосновения с пенитенциар¬
ной системой. Преступность приобрела статус феномена обще¬
ственно-государственной вины («мы все за это в ответе»), став¬
шей перевернутой формой этатизации человека и элиминации
его личной ответственности. В ходе реализации судебной ре¬
формы произошел обратный перекос, выразившийся в факти¬
чески полном самоустранении общества от ответственности за
правонарушения и правонарушителя, который оказался предо¬
ставленным сам себе в решении проблем постдевиантной реа¬
билитации.
Непомерно раздулись функции и штаты МВД, на которое
концептуально были переложены (а фактически огульно свале¬
ны) заботы о борьбе с преступностью и даже — социализации
индивида с его самого юного возраста. Милиция все более раз¬
рывалась между традиционной для гражданского общества ро¬
лью раскрытия и расследования преступлений и функциями
социальной профилактики, понимаемыми в самом широком

1. Состояние правоохранительной системы в России
469
смысле — от чистоты улиц до заботы о неработающих и воспи¬
тания несовершеннолетних.
Правоохранительная система России до сих пор сохраняет
черты административно-чрезвычайной и фактически перма¬
нентно-временной организации, предполагающий внепроцес-
суальные формы работы с населением и борьбы с преступ¬
ностью.
Сохраняющиеся еще с 30-х гг. прошлого века привязанность
прокуратуры к политической борьбе, ее полномочия принимать
к своему производству любое дело из милиции; институт след¬
ствия, «прикрепленный» к высшим должностным лицам право¬
охранительной и даже государственной пирамиды; наличие
собственных следственных аппаратов у ФСБ и иных силовых
структур; прежние планы объединения всех следственных час¬
тей в одном бюрократическом органе; изолированность суда от
реального контроля над правоохранительной инфраструктурой,
его зависимость от администрации; парламентская бескон¬
трольность исполнительной власти — все это явления институ¬
ционального характера, которые свидетельствуют о наличии в
России широкой «административной» юстиции, преодолеваю¬
щей любые конституционные рамки, архаичной и глубоко чуж¬
дой отечественной юридической и социальной традиции право¬
охранительной системы, которая реализуется через легальные
механизмы государственной власти.
До сих пор в правовой сфере широко практикуются различ¬
ные временные и непроцессуальные органы («координацион¬
ные» совещания, «комиссии», «центры» по антикоррупцион¬
ной, антитеррористической и иным линиям), создаваемые в хо¬
де чередующихся политических кампаний в интересах борьбы с
правонарушениями. Эти структуры и их руководители, компе¬
тенция которых часто выходит за пределы компетенции самих
органов, подчас более влиятельны, чем уполномоченные зако¬
ном инстанции. Все это сочетается с активно воздействующи¬
ми на правоохранительные органы структурами так называемой
общей правоохранительной компетенции (президиум Прави¬
тельства, Совет Безопасности), вовлекающими, как правило,
руководителей правоохранительных подразделений в сферу
своей распорядительной работы.
Широкие квазиправовые включения в процессуальные ин¬
ституты служат легальными каналами формального и нефор¬
мального влияния на юридическую деятельность. Между собст-

470
Глава X. Российская правоохранительная система
венно юридическими институтами и данными структурами
ввиду непроцессуальной роли последних складываются дву¬
смысленные, подчас конституционно деформированные отно¬
шения1.
Таким образом, по своим концептуальным резервам система
уголовной юстиции приблизилась к предельному состоянию
эффективности и работает в экстремальном режиме. Сложив¬
шаяся система неадекватна принципам правового государства,
она демонстрирует слабость в решении проблем противодейст¬
вия преступности. Парадоксально, но именно в 2000-е гг., вре¬
мя максимального роста влияния правоохранительной компо¬
ненты в государственном механизме страны, в России беспре¬
цедентно расцвели преступность, коррупция, криминализация
целых отраслей промышленности, особенно сырьевых, бюро¬
кратизация юстиции, произошло снижение уровня правовой
защищенности граждан. Некоторые отрасли правоохраны фак¬
тически распались или находятся в глубокой стагнации — это
борьба с экономической и организованной преступностью,
безопасность на дорогах, профилактика правонарушений, кад¬
ровая работа в силовых структурах, особенно в милиции.
Сколь-либо значительное социально-политическое событие
или по-настоящему новая ситуация чреваты массированным
разложением всей инфраструктуры уголовной юстиции.
Такая ситуация требует системных и последовательных пра¬
вовых преобразований, которых, к сожалению, пока нет. На¬
оборот, в результате хаотических перестроек пореформенного
периода правоохранительная система потеряла концептуаль¬
ность и до сих пор находится в состоянии ситуативной и фраг¬
ментарной модернизации.
Поспешное объявление судебной реформы не позволило в
свое время провести комплексный анализ ситуации, сложив¬
шейся в советской правоохранительной системе к началу 80-х гг.
XX в., в силу чего реформа до сих пор не имеет согласованности
с остальными элементами правовой системы, а основывается, по
сути дела, на умозрительных оценках и эйфории непосредствен¬
но постсоветского периода. Поэтому мероприятия правовой ре¬
формы не переломили негативных тенденций. Наоборот, рекру¬
тирование судейского корпуса администрацией, резкое расши¬
рение фактически «административной» юстиции с новой силой
1 См.: Если Казанник вернется... // Советская Россия. 1994. 15 марта.

1. Состояние правоохранительной системы в России
471
стимулировали прежние болезни правоохранительной системы,
еще теснее привязав суд к конъюнктуре политической и нефор¬
мальной экономической власти. Попытки разъединения состя¬
зательного и инквизиционного процессов, освобождения от раз¬
лагающего давления деформированных институтов на всю уго¬
ловную юстицию вызвало почти повсеместную острую реакцию
противодействия, которая нуждается в системной, а не отрывоч¬
ной нейтрализации. Концептуальность преобразований не мо¬
жет быть заменена кадровыми перестановками и сомнительны¬
ми организационными экспериментами.
Первую попытку реформы конца 80-х гг. XX в. правоохрани¬
тельная система пережила без реальных институциональных из¬
менений. Вслед за ней были предприняты меры стабилизацион¬
ного и реставраторского характера, связанные с увеличением де¬
нежных и материально-технических ресурсов, которые, однако,
не привели к новому качеству ее работы. Поэтому она неста¬
бильна, еще более затратна и менее социально эффективна. По¬
пытки укрепить прежнюю организацию в условиях социально¬
экономических и политических реформ привели к неспособно¬
сти юстиции противостоять мощным вызовам преступного мира
и социальной патологии. Упор в борьбе с преступностью, как и
раньше, на политику процессуальных упрощений, либерализа¬
цию и мобилизацию оперативно-технических резервов силовых
структур не дает серьезных криминологических результатов, а
рождает дополнительные проблемы в самих правоохранитель¬
ных органах, делая их объектом вовлечения с их неисчерпаемы¬
ми оперативными возможностями в клановую борьбу политиче¬
ских группировок.
Расширение спектра доказательственных источников в ре¬
зультате научно-технического прогресса — важная составная
часть стратегии уголовной юстиции, однако в современных ус¬
ловиях она нуждается в системной адаптации в эффективные и
гарантирующие от политических и иных властных деформаций
институты правоохранительного механизма.
Экстенсивные направления развития правовой системы
имеют объективные пределы, во многом сейчас исчерпанные.
Возникновение новых явлений в структуре и динамике пре¬
ступности держит правоохранительную систему в постоянном
стрессе и фактически чрезвычайном положении, что ограничи¬
вает прогресс адвокатуры и иных форм защиты человека в уго¬
ловном и административном процессах. Нынешняя система,

472
Глава X. Российская правоохранительная система
лишившись в определенной мере былой судебной подпорки,
попала в сложное положение, из которого она смогла временно
освободиться за счет активизации прежних административных
рычагов.
Кризис, которым охвачена правоохранительная организация,
имеет глубокую социокультурную природу, — это кризис право¬
вой системы как феномена национального правопорядка, пра¬
вового уклада жизни, возникший в новой общественно-полити¬
ческой и социально-экономической ситуации России на рубеже
веков. Он захватил структурно-функциональные, этико-идеоло¬
гические основы сложившейся правоохранительной культуры,
его последствия — снижение эффективности законодательства,
уровня законности и юридического профессионализма.
Рост преступности, многочисленные нарушения прав лично¬
сти, противоречивая и неадекватная нормативная система, не¬
умелые, разбросанные управленческие воздействия, разрыв
традиционного уклада жизни населения — лишь следствия на¬
рушения глубинного культурного равновесия государственно¬
правовой пирамиды. Это субъективно воспринимается через
высокий уровень преступности и растерянность служителей
правопорядка. Поэтому необходимо концептуальное общетео¬
ретическое осмысление ситуации, уяснение исторических, со¬
циально-экономических основ сложившейся правоохранитель¬
ной ментальности в России. Требуется тщательная инвентари¬
зация всего процесса не под углом формальных аналогий,
безудержного отрицания и заимствований из чужих правовых
контекстов, а на базе прагматического отбора идей в рамках
собственной национально-исторической основы. Без этого
дальнейший ход судебно-правовой реформы и впредь будет по¬
ходить на импульсивные противоречивые рывки, лишь усугуб¬
ляющие ситуацию и ставящие в неопределенное положение ис¬
кренние усилия многочисленной армии служителей закона.
Наша политика должна заключаться в реальном отделении
судебного разбирательства от предварительного расследования,
а также и в разумном их соединении, которое существует в
рамках нынешней правовой системы формально, а зачастую и
противозаконно. Необходим комплекс организационно-техни¬
ческих, процессуальных и материальных мер по развитию всех
стадий и форм юридической деятельности. Под администра¬
тивным охранительным «зонтом» правоохранительная система
не только не укрепилась, но все более деградирует. Это законо¬

1. Состояние правоохранительной системы в России
473
мерный способ существования уголовной юстиции в условиях
достижения «результативности» при наращивании усилий орга¬
низационно-технического и непроцессуального характера.
Правовая реформа предполагает и новую структурную поли¬
тику в сфере уголовной и гражданской юстиции, организации
прокуратуры и органов внутренних дел, что в свою очередь тре¬
бует новых подходов к соотношению этих систем с политико¬
территориальной инфраструктурой, ее региональной и местной
организацией. Реформа правовой системы должна быть увязана
с изменениями всего административно-территориального ком¬
плекса. Привязка правоохранения к административным едини¬
цам, созданным в результате районирования 30-х гг., служила
задачам того времени — повышения степени управляемости
территориями применительно к централизованной системе вла¬
сти. При всех издержках тогдашней политической практики эта
мера сыграла, несомненно, позитивную историческую роль.
Однако данная структура административного деления стано¬
вится серьезным препятствием для современной правоохрани¬
тельной политики, не позволяя достичь в полной мере синерге¬
тического эффекта «человеческого типа» юстиции.
Административно-территориальный принцип строительства
органов правопорядка не всегда согласуется с правовыми зако¬
номерностями регионов, демографические, транспортные, ми¬
грационные, криминогенные, информационные особенности
рельефа которых часто не совпадают с административным деле¬
нием, но принципиально важны для обеспечения правопоряд¬
ка. В этой связи оказываются разорванными усилия даже одно¬
го ведомства, не способного координировать работу в рамках
неформальной преступной агломерации, не совпадающей с гра¬
ницами деятельности, скажем, того или иного территориально¬
го подразделения. Такие формальные правоохранительные
структуры не способны реагировать на реальные аномалии в
экономике, на транспорте, в иных сферах, относящиеся к раз¬
личным территориальным юрисдикциям, следствие чего — не¬
избежный бюрократический эффект «выпихивания» патологии,
нуждающейся в комплексном надрегиональном и функцио¬
нально-человеческом реагировании. В России территории за¬
громождены крупными бюрократическими правоохранительны¬
ми структурами, не доходящими до нужд конкретного человека.
Сегодня требует изучения координирующая роль прави¬
тельства в деле обеспечения законности и правопорядка в

474
Глава X. Российская правоохранительная система
стране. Правительство, по сути дела, формально устранено от
выполнения данной конституционной функции, ибо не имеет
достаточных конституционных рычагов влияния на правоохра¬
нительные институты. МВД юридически замыкается на аппа¬
рат главы государства, прокуратура — тоже, во всяком случае
она не несет традиционной правительственной и даже пар¬
ламентской ответственности. Минюсту подыскивается лоскут¬
ная и в основном второстепенная компетенция, он не в со¬
стоянии играть какую-либо заметную роль в сфере правопо¬
рядка.
В существующей правовой системе правительство ни факти¬
чески, ни даже юридически не может взять на себя роль блю¬
стителя законности, ибо прокуратура — единственный орган, на
который по законодательству возложена функция координатора
организации борьбы с преступностью, — формально независи¬
ма от исполнительной власти. При определенной привлекатель¬
ности такого положения исполнительной власти, независимость
оказывается социально малосодержательной и в известной ме¬
ре бессмысленной, ибо лишает правопорядок субъекта конкрет¬
ной политической ответственности за его состояние. В то же са¬
мое время, когда правительство фактически не отвечает за орга¬
низацию правопорядка, оно осуществляет через Минюст
несвойственные как раз исполнительной власти функции орга¬
низатора правосудия, включая судебную полицию, контроль за
адвокатурой и нотариатом. Если к этому добавить долголетнюю
сложившуюся практику еще и фактически надправительствен-
ного (в прошлом ЦК КПСС, сейчас Администрация Президен¬
та и другие инстанции) руководства Министерством внутренних
дел, Генеральной прокуратурой, службами контрразведки и
безопасности, то станут понятными многие не только юридиче¬
ские затруднения, переживаемые политической системой в ее
движении к правовому государству, но и не исчезающие разо¬
рванность, бюрократичность, фактически неответственность
всей громадной правоохранительной машины.
Уточнение контуров правительственной правоохранитель¬
ной ответственности — центральное организационное звено
создания национальной системы правовой безопасности граж¬
данского общества в России. Ведущим ее звеном должен быть
Минюст. Длительное время это министерство осуществляло
«организационное руководство» судами, что фактически под¬
рывало принцип независимости суда, так как ставило его в по¬

1. Состояние правоохранительной системы в России
475
ложение объекта управления со стороны ведомства, на что
многократно обращалось внимание в печати. Однако и после
создания «независимого» суда ситуация осталась неопределен¬
ной. Не получив системного переосмысления, в том числе под
углом зрения реформы всей правоохранительной системы,
включая прокуратуру и МВД, концепция этого министерства
стала переживать глубокий кризис с многочисленными попыт¬
ками ведомственного экспансионизма в различные стороны
вследствие боязни лишиться собственного предмета деятельно¬
сти, оправдывающего его существование.
Непрерывный функциональный кризис Минюста не случа¬
ен, он свидетельствует о структурных и концептуальных поро¬
ках сложившейся системы. Как только стали предприниматься
попытки реального придания суду его нормативно-независи¬
мой роли, сразу затрещали по швам прежние основы деятель¬
ности связанных с судом правоохранительных ведомств, компе¬
тенция которых в основных чертах сложилась и оставалась не¬
изменной со времен сталинской реформы суда и прокуратуры
начала 30-х гг. ХХ в. Именно тогда произошло выделение про¬
курорского надзора из системы Министерства юстиции в са¬
мостоятельную и, по сути дела, неответственную отрасль госу¬
дарственной деятельности, орудие высших и неформальных
институтов власти, а восстановленному в 60-х гг. после упразд¬
нения Сталиным Минюсту при сохранении сталинского стату¬
са прокуратуры ничего не оставалось, как заняться самостоя¬
тельным поиском своей компетенции. Тогдашнее политическое
руководство страны не очень-то заботилось о согласовании но¬
вых органов с контекстом сложившейся правовой системы и
изменении ее концептуальной и структурной основ. Такой под¬
ход оказался вновь востребованным уже в 2000-е гг., когда но¬
вой политической власти понадобилась квазиправовая бюро¬
кратическая дубина для поддержания дисциплинирующего
страха внутри правящей элиты, и прокуратура обрела здесь вто¬
рое дыхание, а Минюст продолжил дрейф в поисках своей
юридической идентичности.
Сложившаяся система не имеет ничего общего с эффектив¬
ностью своих конституционных функций — защитой прав и
безопасности граждан и общества (включая правящий слой) от
преступности и репрессий самой власти. Эксперименты с Мин¬
юстом ничем не смогут завершиться до тех пор, пока эта струк¬
тура, а через нее правительство действительно не получат дос¬

476
Глава X. Российская правоохранительная система
туп к юстиции через реальное влияние на судопроизводство,
борьбу с преступностью и одновременно — прозрачность и
парламентскую подконтрольность своих действий.
Организация правопорядка, надзор за его поддержанием
должны обеспечиваться правительством, за что ему следует нести
политическую ответственность. В противном случае эти вопросы
делаются фактически бесхозными, узурпируются неформальны¬
ми институтами власти и влияния, внешне независимыми, но
фактически находящимися в сфере пристрастий надправитель-
ственных камарилий. Бюрократическая независимость в вопро¬
сах законности и организации борьбы с преступностью крайне
опасна, ибо лишает общество четких и ясных рычагов контроля
за этой сферой деятельности государства, в том числе и через
систему выборов, кадровой политики и т. д. Если правительство
не способно обеспечить правопорядок, оно должно сложить
мандат представительного органа и уйти в отставку. Его судьбу
должен разделить и руководитель прокуратуры, которому необ¬
ходимо быть членом кабинета в ранге министра и работать в
координации с иными правоохранительными ведомствами, по¬
лучая необходимые процессуальные санкции в суде. Нужна
слаженная правительственная инфраструктура в области обес¬
печения правопорядка, способная решать все оперативные во¬
просы, подконтрольная с разных точек зрения как суду, так и
конституционному надзору парламента. Только в этом случае
Минюст, а вместе с ним и исполнительная власть, включая про¬
куратуру и МВД, перестанут испытывать двойственность и неяс¬
ность своего статуса.
Реформа правовой системы связана с большими трудностя¬
ми и неизбежной на определенный период потерей динамизма
в борьбе с преступностью. Ее результативность в настоящее
время частично достигается ценой неестественных и во многом
неправовых усилий находящейся в экстремальном состоянии
системы. Однако эти неизбежные потери, обусловленные кон¬
цептуальным совершенствованием, при тщательной теоретиче¬
ской и организационной продуманности действий можно све¬
сти к минимуму. Необходимо переосмыслить нынешнюю кон¬
цепцию судебно-правовой реформы, ее направления и цели,
разработать и определить последовательные этапы последую¬
щего развития с необходимым законодательным, организаци¬
онно-материальным и кадровым обеспечением.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
477
2.	Правосудие и статус судебной практики в России
Центральным элементом государственного правозащитного
механизма выступает суд. В современный период темой науч¬
ных дискуссий стала принадлежность суда к правоохранитель¬
ной системе. Некоторые авторы считают, что в отличие, ска¬
жем, от прокуратуры, милиции и службы государственной
безопасности суд не может бороться с преступностью, а должен
олицетворять «беспристрастное» отношение к результатам дея¬
тельности правоохранительных органов — следствия, дознания,
оперативных подразделений, прокуратуры. «Суд не может “за¬
крывать глаза” на любые нарушения процессуальных законов,
правонарушения против правосудия даже при самой благород¬
ной цели — наказании лиц, совершивших преступления», —
пишет А. Н. Халиков, поясняя точку зрения многих известных
юристов в России1. Возникает вопрос: а другие юридические
органы — прокуратура, милиция, ФСБ — разве могут «закры¬
вать глаза» на нарушения и чем в плане соблюдения законно¬
сти они отличаются от суда?
Позиция о выведении суда из системы правоохраны основа¬
на на укоренившемся в нашем правосознании представлении
правоохранительных органов как исключительно карательных и
обвинительных организаций. Может быть, как уже отмечалось,
это и во многом соответствует фактическому положению, но
никак не вытекает из законодательных и тем более конституци¬
онных установлений. Так же как и суд, иные правоохранитель¬
ные органы обязаны соблюдать законы и принимать во внима¬
ние все обстоятельства правонарушения, включая и те, которые
оправдывают человека.
Другой аргумент в рамках позиции, что суд не правоохрани¬
тельный орган, состоит в том, что суд занимает особое место в
правовой системе, олицетворяя судебную власть, выполняю¬
щую роль арбитра между состязующимися сторонами. Этот
аргумент также не убедителен. Все юрисдикционные органы
имеют собственную компетенцию в правоохранительной сфе¬
ре — и суд, и прокуратура и милиция, и остальные: одни — об¬
винения, другие — расследования и раскрытия правонаруше¬
ний, суд — правосудия. Но подобное деление не устраняет при¬
1 Халиков А. Н. Суд, правоохранительные органы и борьба с преступ¬
ностью // Государство и право. 2007. № 11. С. 97.

478
Глава X. Российская правоохранительная система
надлежности этих органов к единой системе правоохраны,
которая эффективна и разумна только при разделении юриди¬
ческой компетенции входящих в нее элементов. Поэтому пред¬
ставляется более предпочтительной и обоснованной позиция
ученых, рассматривающих суд как орган, входящий в правоох¬
ранительную систему государства1.
В России система правосудия до последнего времени сохра¬
няла многие черты чрезвычайной юстиции в том виде, как она
образовалась в результате известных декретов СНК РСФСР о
суде № 1 и № 2, а также Положения о судоустройстве РСФСР
1922 г. Характерным признаком суда, сложившегося в это вре¬
мя, был отказ от классических принципов судебной реформы
конца XIX в.: состязательного процесса, разделения юстиции и
розыска, рецепции судебно-юстиционной природы прокурату¬
ры, апелляционного обжалования, независимой адвокатуры.
Советская юстиция в значительной степени осуществила
возврат к «административному» типу судопроизводства, основ¬
ными средствами которого в поиске истины и гарантий от
ошибок стал прокурорский надзор за обществом и судом с це¬
лой инфраструктурой непроцессуальных инстанций — от пар¬
тийных комитетов до газет и телевидения, беспрестанно вме¬
шивавшихся в указующем плане в деятельность правоохрани¬
тельных органов.
Вопреки официальному мнению о господстве состязательно¬
го процесса, уже в начале XX в. в России наметилась тенденция
к отрицанию правовой системы, сложившейся после судебной,
земской и городской реформ второй половины XIX в. Это была
в какой-то мере культурно обусловленная реакция на неадек¬
ватность судебной реформы 1864 г. тогдашней социальной
практике, хотя судебная реформа носила с точки зрения уни¬
версальных правовых ценностей весьма прогрессивный харак¬
тер. Однако противоречивая оценка этой реформы, имевшая
место как в дореволюционной, так и в современной историо¬
графии, нуждается, вероятно, в уточнении уже с позиций сего¬
дняшнего опыта. Сейчас очевидно, что судебная реформа раз¬
будила и запустила в правовой системе России процессы, весь¬
ма противоположные ее правовой сущности, которые не могли
обнаружить себя в условиях эволюционного развития права.
1	См., например: Кудрявцев В. Н. Стратегии борьбы с преступностью. М.,
2005. С. 108—112.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
479
Она произвела такие сдвиги в тектонических пластах права,
судопроизводства, местного управления, форм и функций пра¬
воохранительных органов, которые спровоцировали широкую
реакцию отторжения новых состязательных институтов.
Так, судебный процесс России в XX в. претерпел важную
метаморфозу, которую с известной долей условности можно
определить как рецепцию розыскной формы судопроизводства.
Широта этой рецепции позволяет говорить об особенностях
отечественной правовой системы, в известной степени абсор¬
бировавшей правовые тенденции судебной реформы конца
XIX в.
После противоречивых колебаний послереволюционного пе¬
риода судопроизводство во многом приобрело вид дублера
предварительного следствия и перестало дополнять процесс са¬
мостоятельной правовой архитектоникой. Став фактически
двойником следствия, слившись с ним не только по известной
программируемости результатов разбирательства, но и даже по
форме (инквизиционной), процессуальная организация оказала
сильнейшее влияние на правосознание населения и судейского
корпуса, видевшего свою задачу в основном в проверке выво¬
дов предварительного следствия.
В судебной процедуре стали преобладать не состязательные,
а следственно-розыскные формы. Это закреплялось в законо¬
дательстве, ориентировавшем суд на активную роль в процессе,
не ограничивающуюся функциями арбитра сторон. Суд должен
был в любом случае принимать меры к самостоятельному поис¬
ку и исследованию доказательств, что объективно превращало
разбирательство не в судоговорение состязающихся сторон, а в
судебный вариант следственных действий — допрос, опознание
и т. д. Конечно, судебное разбирательство немыслимо без до¬
проса, опознания и подобных институтов, однако такое сходст¬
во, не дополняемое специальными судебными формами работы
с фактами, нарушало важную и тонкую юридическую грань,
разделяющую две стадии судопроизводства, ведя к беспреце¬
дентному упадку роли суда в правовой системе. Именно в са¬
мостоятельности и независимости от суда внесудебной право¬
охранительной практики — главный источник двусмысленного
и зависимого фактического статуса суда в правовой системе,
значительно более мощный, чем «телефонное» или «газетное»
право. Фактическое сращивание суда и предварительного след-

480
Глава X. Российская правоохранительная система
ствия консервировало застой и все более углубляющийся кри¬
зис в самой следственно-розыскной работе.
Какие же тенденции стали преобладающими в деятельности
суда и привели к рецепции инквизиционной (континенталь¬
ной) формы судопроизводства?
Во-первых, постепенная утрата примирительного характера не
только судебными, но и досудебными юридическими процедура¬
ми. Получая законодательную поддержку, утвердилась норма
правосознания об упречности соглашения сторон в уголовном
судопроизводстве. Достижение этого соглашения делается юри¬
дически невозможным после возбуждения уголовного дела даже
по делам частного обвинения. Удельный вес частного обвинения
в правовой системе сузился до пределов экзотического процессу¬
ального института. Как и в розыскных системах классического
континентального права, данные узаконения рассматриваются
как средство обеспечения прав потерпевшего и полного установ¬
ления истины. Отмирание института заключения мировых сде¬
лок по уголовным делам, существующего в нынешнем уголовном
законодательстве в рудиментарно-исчезающем виде, означает
отказ государства прекратить дело, возбужденное по инициативе
потерпевшего, и возлагает на это лицо фактическую обязанность
продолжить вопреки собственным интересам уголовный иск.
Эта тенденция захватила не только более «уязвимое» по сво¬
ей специфике уголовное, но, несколько иначе, и гражданское
судопроизводство. Благоприятной почвой для элиминации дис¬
позитивного и традиционно-личностного начал в гражданско-
правовой сфере России стало революционное разрушение важ¬
нейшего института гражданского права — института собствен¬
ности. В 1917 г. было продекларировано, что в условиях социа¬
лизма преодолевается грань частного и публичного интереса, а
вместе с ней и специфика соответствующих режимов правового
регулирования. В 1922 г., в период подготовки проекта нового
гражданского кодекса РСФСР, в письме наркому юстиции
Д. И. Курскому В. И. Ленин писал: «Мы ничего “частного” не
признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-пра¬
вовое, а не частное». Далее он требовал «расширить примене¬
ние государственного вмешательства в “частноправовые” отно¬
шения; ...применять не corpus juris romani к “гражданским пра¬
воотношениям”, а наше революционное правосознание»1.
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 398.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
481
Эти часто цитируемые и ставшие классическими для пони¬
мания сути советского гражданского права тезисы интерпрети¬
ровались в теории таким образом, что «правовая система социа¬
лизма не нуждается в дуалистическом построении. Для нее ха¬
рактерно внутреннее единство, которым она принципиально
отличается от правовых систем, охраняющих частную собствен¬
ность»1. Таким образом, не только публичные отрасли лишались
частноправового элемента, но даже традиционно частное —
гражданское — право все более эволюционировало в сторону
утраты диспозитивности и собственной правовой специфики.
Подобная нивелировка постепенно привела к размыванию
культурно-правовых функций юридических процессов, сведе¬
нию их в основном к так называемым «тормозящим» (охрани¬
тельным и защитным) функциям2, к различию между ними, за¬
ключающемуся лишь в соотношении охранительных и защит¬
ных механизмов, степени автономности участников процесса3.
Во-вторых, тенденция к юридическому приоритету опера¬
тивно-розыскной деятельности перед процессуальной и их из¬
вестное смешение. Данная тенденция все сильнее проявляется
в последние годы в связи с ростом преступности, находя в по¬
требности противодействовать ей легальную форму реализа¬
ции4. После несущественной юридической формализации опе¬
ративные данные становятся полноценными процессуальными
доказательствами, а оперативно-розыскная деятельность пред¬
метом законодательного регулирования. В этих условиях про¬
цессуальная форма получает все более утилитарное судебно-ве¬
домственное значение.
В-третьих, тенденция к формированию двойственной сис¬
темы оценки доказательств, ограничение законодательного
принципа судейской свободы в оценке фактов по внутреннему
1	Теория государства и права: Учебник. М., 1983. С. 285.
2	См.: Малько А. Функции уголовного и гражданского судопроизводства //
Сов. юстиция. 1990. № 12.
3	См., например: Коломыцев В., Громов Н, Букина В. К совершенствованию
судебной процедуры // Сов. юстиция. 1988. № 7. С. 24.
4	См., например: Указ Президента РФ от 14 июня 1994 г. № 1226 «О неот¬
ложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений органи¬
зованной преступности» // СЗ РФ. 1994. № 8. Ст. 804. Юридическая оценка
этого Указа содержится в постановлении Государственной Думы РФ от
22 июня 1994 г. № 141-1 ГД «О защите конституционных прав и свобод граж¬
дан при осуществлении мер по борьбе с преступностью» // Российская газета.
1994. 7 июля.

482
Глава X. Российская правоохранительная система
убеждению суда, что является катализатором инквизиционного
судопроизводства. Неписаные нормы, действующие в отноше¬
нии доказательств, становятся не менее императивными, чем
официальные (например: «желательность» большего числа сви¬
детелей; заведомое снижение доказательственной силы показа¬
ний сотрудников МВД; обвинительный уклон в судопроиз¬
водстве и т. д.).
В-четвертых, тенденция к стихийной рецепции розыскных
институтов инквизиционного процесса, которые, казалось бы,
давно и безвозвратно ушли в прошлое. Так, институт судебной
пытки XVII—XVIII вв., не способный возродиться в прямом
процессуальном виде в XXI в., проступает в юридической прак¬
тике в виде широкого использования досудебного ареста в каче¬
стве меры пресечения и задержания в порядке ст. 91 УПК РФ,
психологического давления, банального рукоприкладства как
распространенного вида нарушений законности в оперативных
аппаратах милиции.
Инквизиционная тенденция обнаружила себя также и в мас¬
сированном введении в процессуальное законодательство упро¬
щенных институтов юридического процесса (так называемая
протокольная форма досудебной подготовки материалов, рас¬
ширение практики единоличного судейского рассмотрения де¬
ла, ликвидация стадии предания суду, сворачивание процессу¬
альных гарантий). Это обстоятельство не могло не сказаться и
на гражданском процессе, в который все более проникали ад¬
министративные начала, а сфера искового производства сужа¬
лась. Даже самими работниками юстиции это производство
стало восприниматься как ненужная, обременительная про¬
цедура, которую они вынуждены терпеть по определенным ка¬
тегориям дел, но которая не отвечает их служебным интересам.
Эти явления не получили концептуального осмысления в
контексте всей правовой системы с учетом тенденций развития
процессуальной формы в зарубежных странах, а рассматрива¬
лись лишь либо в аспекте демократизации процесса, либо как
негативные факты с ведомственно-бюрократическим реагиро¬
ванием на них в форме дисциплинарно-морализирующих и
устрашительных кампаний.
Между тем причины этих и иных подобных феноменов в
правоохранительных органах более фундаментальные. При оп¬
ределенных параметрах правовой системы, ее культурной и
экономической основы создаются предпосылки для рецепции

2. Правосудие и статус судебной практики в России
483
инквизиционной формы права и процесса, которые в свою
очередь неизбежно влекут за собой свои виды доказательств,
организационные структуры, юридические институты, образы
правового сознания. Однако отрицательные явления в структу¬
ре классических юридических процессов — скорее продукты
конкретной исторической ситуации, складывающейся в право¬
охранительной системе страны в формате ее политического ре¬
жима. Так получилось, что в России (в СССР) произошло
сложное переплетение исторических, политических, социаль¬
но-экономических, юридических и этноментальных факторов
формирования национальной модели судопроизводства, кото¬
рые аберрировали многие фундаментальные и по-настоящему
перспективные формы судоустройства и процессуальной пра¬
вовой культуры. Именно такая ситуация сложилась в судебной
системе, которая причудливо соединила грубые политические
извращения с удивительно удачными, исходно демократиче¬
скими и весьма совершенными формами отечественной судеб¬
ной практики XX в.
Эта ситуация по-настоящему обнажилась только после ре¬
альных попыток реформирования суда 90-х гг. прошлого века.
Оказалось, что инквизиционные элементы процесса, среди ко¬
торых центральным выступает активная роль суда в судебном
разбирательстве, исчезновение исковых средств в уголовном
судопроизводстве — важные элементы прогресса судебного
права в его попытках преодолеть громоздкость, дороговизну и
неэффективность состязательной формы судопроизводства. Бо¬
лее того, неожиданно другое измерение приобрел демократиче¬
ский состязательный процесс. В рыночной частноправовой
системе он оказался парадоксальным препятствием к правосу¬
дию для большинства граждан именно из-за своих закономер¬
ных требований, связанных с затратным процессом собирания
доказательств, обеспечением представительства, иных условий
производства по делу.
Если в советской системе, где, скажем, в гражданском про¬
цессе стороны не знали процессуального неравенства, состяза¬
тельность носила юридически «чистый» и процессуально-про¬
дуктивный характер, то в рыночной России состязательность
фактически противопоставила суд и население, которое оказа¬
лось не готовым ни материально, ни морально к «борьбе за
право». «Партизанские», фактически за пределами социальной
этики методы ведения юридического спора сторонами, фор¬

484
Глава X. Российская правоохранительная система
мальность судебной истины по делу, которое выигрывает под¬
час не правый, а сумевший обеспечить участие лучшего адвока¬
та1, вряд ли соответствуют традиционному правовому мировоз¬
зрению населения в России, привыкшему к государственному
патронажу и мечтающему о равноправии и неформальной
справедливости. Однако юридическое равноправие зависит
слишком от многих, в том числе и социально-экономических,
факторов, чтобы в нынешней (и скорее всего завтрашней) Рос¬
сии процессуальное равноправие стало возможным без актив¬
ной роли суда. Без такого равноправия самый демократический
состязательный процесс лишается не только опоры в обыден¬
ном правосознании, но и правовой ценности.
Процессуальные формы — это во многом абстрактные сис¬
темы, получающие результативность только в контексте реаль¬
ного институционального наполнения конституционными га¬
рантиями доступности правосудия и способности любого субъ¬
екта к действительному состязанию. Иной суд, исповедующий
отвлеченно демократические принципы, в России не прижи¬
вется. Не случайно, что в странах с классическим состязатель¬
ным судопроизводством и развитыми рыночными отношения¬
ми на юридическую помощь населению государство, например
Великобритания, тратит в три раза больше средств, чем на всю
судебную систему2.
Россия скорее всего никогда не приблизится к этой модели,
отнюдь даже не по материальным, а по глубоко моральным и
человеческим причинам. Поэтому российская модель правосу¬
дия объективно не может копировать европейские системы,
построенные на иных экономических и социально-психологи¬
ческих реалиях жизни населения. Наше судебное право законо¬
мерно смешанное, оно сочетает разные классические системы3
с упором все же на инквизиционное (следственное) начало.
Только это начало несет шанс правосудия для простых граж¬
дан, соответствует их представлениям о справедливом государ¬
стве и взаимоотношениях друг с другом. Но это судебное нача-
1	См.: Решетникова И. В. Доказательственное право Англии и США. М.,
1999. С. 28—29.
2	См.: Афанасьев С. Ф. Право на справедливое судебное разбирательство:
общая характеристика и его реализация в российском гражданском судопроиз¬
водстве. Саратов, 2009. С. 88.
3	Подробнее об этом см.: Малешин Д. Я. Особенности российского типа
гражданского процесса. Монография // Труды юридического факультета МГУ
им. М. В. Ломоносова. Кн. 10. М., 2008. С. 123—134.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
485
ло должно быть очищено от бюрократизма, замкнутости, точно
и системно интегрировано в подлинно демократические инсти¬
туты судоустройства, судопроизводства, формального расследо¬
вания и в целом политического режима; максимально обстав¬
лено гарантиями независимости и самостоятельности суда, рав¬
ноправия сторон в процессе. Такой подход вполне согласуется
с международными стандартами защиты прав человека. «Евро¬
пейский суд, — отмечает С. Ф. Афанасьев, — не настаивает на
конкретике национальной модели правосудия. Она может быть
любой — состязательной, следственной или смешанной (состя¬
зательно-следственной либо следственно-состязательной) —
лишь бы страна — участница Конвенции создавала для сторон
равные процессуальные права и обязанности, не имитируя, а
ручаясь за их не разнящуюся практическую материализацию»1.
К сожалению, в пореформенный период, когда возобладали
идеи правового государства и независимого суда, исправление
политических перекосов правосудия пошло по привычному пу¬
ти — смещения акцента с бюрократического руководства суда¬
ми к корпоративному, открывшему доступ в суды клановому
протекционизму и коррупции, судебному изоляционизму, а
также третированию органов предварительного расследования.
Эти органы, еще недавно задававшие тон всей уголовной юсти¬
ции, быстро стали превращаться в «мальчиков для битья» за
грехи всей правоохранительной системы. Но самое главное —
были выброшены как не соответствующие либеральной кон¬
цепции правосудия основные достижения отечественной судеб¬
ной системы. Реформаторы не учли, что советская система
предвосхитила многие актуальные тенденции развития судеб¬
ного права за рубежом, и уничтожение народного суда и иных
концептуальных элементов инквизиционно-состязательной мо¬
дели отбросило отечественное правосудие далеко назад по
сравнению с западным правовым миром.
Ситуация с судебной реформой стала закономерной для сти¬
ля преобразований в России 80—90-х гг. XX в.: хаотичное и не¬
продуманное экспериментаторство усложнило реформы, сделав
их либо невозможными, либо исказившими исходный социаль¬
но-правовой смысл. Волевые и кампанейско-авральные попыт¬
ки искусственно разъединить в духе состязательного процесса
интегрированные следственные и судебные институты первона-
1 Афанасьев С. Ф. Указ. соч. С. 255.

486
Глава X. Российская правоохранительная система
чально вызвали панику в оперативно-следственных аппаратах,
не подготовленных ни профессионально, ни технически, ни
процессуально к состязательному процессу и формальному су¬
дебному контролю. Лишившись гарантированной судебной
опоры, система уголовной юстиции оказалась в состоянии сво¬
бодного падения.
Начался распад кадрового корпуса милиции, массовые жа¬
лобы на «произвол судов», «правовую незащищенность», «не¬
достаточность прав» и т. д. Срочная корректировка уголовной
политики, оставление до лучших времен разговоров о «гумани¬
зации» уголовного и процессуального законодательства, значи¬
тельное укрепление материальной базы МВД, прокуратуры,
юстиции, спешная «подвязка» наиболее провалившихся — опе¬
ративных — функций МВД новыми структурами (УСТМ, спец-
подразделения по борьбе с организованной преступностью,
привлечение аппаратов спецслужб к расследованию общеуго¬
ловных преступлений, формирование «следственной власти»
и т. д.) — все эти меры предотвратили распад прежней инфра¬
структуры уголовной юстиции.
Кризисная социально-экономическая и политическая ситуа¬
ция 1990-х — начала 2000-х гг., шквал преступности заставили
внушительно откорректировать в сторону его фактической
контрреформы новое уголовно-процессуальное законодательст¬
во, некогда подготовленное либеральными теоретиками.
Примером такого инквизиционного реванша в подходах к
судебной реформе стали эксперименты со следствием: создание
ведомственных следственных комитетов при МВД, прокуратуре
с возрождением старых проектов слияния следственных аппа¬
ратов ведомств в единый независимый Следственный комитет.
Такая бюрократическая локализация предварительного рассле¬
дования ничего не дает повышению качества правосудия, кро¬
ме новых бюрократических столкновений внутри правоохрани¬
тельной системы и новых неправовых зависимостей следствия.
В случае реализации известного советского научного проекта
создания единого Следственного комитета эта мера оконча¬
тельно выведет скорее всего данную организацию из-под пра¬
вового контроля и отдаст ее в стихию самых непредсказуемых
влияний — прежде всего исполнительной власти. Следствие не¬
отъемлемо от судебной деятельности, и попытки их организа¬
ционного противопоставления приведут к еще большей «адми-
нистративизации» уголовной юстиции.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
487
Процессуальная независимость следствия может быть обес¬
печена не организационной централизацией, а эффективно¬
стью судебного контроля за всеми важнейшими элементами
уголовного процесса. Институт формального следствия должен
быть организован при судах (следственные судьи или судебные
следователи), что обеспечит процессуальную самостоятельность
следователя в отличие от нынешней его бюрократической зави¬
симости от начальника следственной части. Перераспределение
процессуальных полномочий прокурора в пользу руководителя
следственного органа в результате изменений, внесенных в
УПК РФ Федеральными законами от 5 июня 2007 г. и от
6 июня 2007 г.1, сейчас фактически превратили следственные
подразделения в квазипроцессуальные организации, недоступ¬
ные реальному судебному и прокурорскому контролю. Такого
сверхинквизиционного и бюрократического положения следст¬
вия, которое создалось в правоохранительной системе России
после реорганизации прокуратуры и всей досудебной части
судопроизводства, не было даже в царской России2. Вследствие
этой реформы стала очевидной опасность для правового госу¬
дарства любых проектов выделения следствия в самостоятель¬
ные квазиправовые организации.
В ходе судебной реформы были предприняты меры по обес¬
печению права граждан на судебное обжалование решений государ¬
ственных органов. Этот институт в российской правовой системе
должен найти адекватные ее природе формы выражения. В Рос¬
сии необходимо создание единой системы административной
юстиции. Положения, содержащиеся в ст. 33 и 46 Конститу¬
ции РФ, Законе РФ от 27 апреля 1993 г. (в ред. Закона РФ от
14 декабря 1995 г.) «Об обжаловании в суд действий и решений,
нарушающих права и свободы граждан» и других нормативных
актах, предоставляют гражданам право обращаться с жалобой
на действия должностных лиц (органов) государства, нарушаю¬
щих их права и свободы, либо к вышестоящим органам в поряд¬
ке подчиненности, либо непосредственно в суд.
Имеется значительная практика по экономическим спорам с
участием госорганов и иным делам, связанным с осуществле¬
нием организациями и гражданами предпринимательской и
1	СЗ РФ. 2007. № 24. Ст. 2830, 2833.
2	См.: Григорьев В. Н, Победкин А. В., Калинин В. Н. Процессуальная регла¬
ментация предварительного расследования в результате реформы 2007 г. // Го¬
сударство и право. 2008. № 6. С. 48—58.

488
Глава X. Российская правоохранительная система
иной экономической деятельности. Весьма обширна также
сфера публичных правоотношений по вопросам компетенции
субъектов Федерации, избирательного процесса, налоговых
споров, дел в области таможенного регулирования.
Сегодня нет единого подхода к административному судопро¬
изводству, что снижает возможности субъектов РФ использо¬
вать институт правосудия для защиты своих конституционных
прав, наносит ущерб правовому престижу страны за рубежом.
В связи с этим заслуживают внимания предложения о создании
в Российской Федерации единой системы административной
юстиции.
Какая же система административного судопроизводства наи¬
более адекватна и перспективна для России? В решении этого
вопроса необходимо исходить из принципа преемственности в
развитии органов правосудия, учета специфики отечественной
правовой системы и реального правосознания населения и
должностных лиц.
По этим ключевым моментам наиболее оптимальным пред¬
ставляется развитие административного судопроизводства на
основе существующей судебной системы с консолидацией ба¬
зовой подсудности по административным делам в арбитражных
судах.
Данный вывод учитывает следующие фундаментальные фак¬
торы, имеющие объективный и долгосрочный характер для ус¬
тойчивого развития отечественной государственности.
1.	Актуальная потребность в сохранении единства правовой
системы, обеспечении преемственности в реализации Концеп¬
ции судебной реформы, формировании административной юс¬
тиции через интеграцию административного процесса со смеж¬
ными сферами судопроизводства.
2.	Использование в интересах преемственной дифференциа¬
ции арбитражного судопроизводства уже имеющегося потен¬
циала административной юстиции, опыта, накопленного ар¬
битражными судами. Необходимо учитывать возможность даль¬
нейшей реструктуризации системы административной юстиции
(таможенные, налоговые, патентные, социальные и другие су¬
ды), что наиболее логично реализуется в системе арбитражного
правосудия.
3.	Необходимость учета основополагающей правовой зако¬
номерности — близости юридической природы арбитражного и
административного процессов; естественность и логичность

2. Правосудие и статус судебной практики в России
489
для низового звена профессионального судейского корпуса ре¬
шения о закреплении за арбитражными судами административ¬
ных дел.
4.	Наличие в отечественной государственности устойчивой
привычки настороженного отношения административной (ис¬
полнительной) власти к судебному контролю. Данный факт не¬
обходимо учитывать в строительстве системы административ¬
ного судопроизводства, так как он способен вызвать в ходе на¬
меченной реформы непредвиденные и серьезные осложнения в
работе государственного аппарата, во взаимодействии ветвей
власти.
По сравнению с общими судами арбитражная юстиция ис¬
торически в России (в СССР) носила квазисудебный характер,
в наибольшей степени учитывавший как стандарты формаль¬
ной законности, так и разумность действий административной
власти. Поэтому такая система будет наиболее жизнеспособна
на этапе введения системного судебного контроля за многооб¬
разными административными правоотношениями.
Не случайно в ряде зарубежных стран как общего, так и
континентального права (Англия, Германия, Франция, Голлан¬
дия, Канада) система административной юстиции включает
внушительный внесудебный элемент в виде различного рода
комиссий, советов, трибуналов и т. д., которые создают необхо¬
димый режим адаптации правосудия к специфике деятельности
публичной администрации. Тем более что в условиях России
радикальный перевод административной юстиции в систему
общего судопроизводства может вызвать нежелательные допол¬
нительные трудности в ходе укрепления судебного контроля за
сферой публичных правоотношений.
5.	Принятие за основу административной юстиции системы
арбитражных судов увеличит шансы ее адаптации в обыденном
правосознании населения, которое критически настроено к
деятельности общих судов с позиций их доступности, опера¬
тивности, независимости, о чем свидетельствуют опросы обще¬
ственного мнения1.
Поэтому заслуживает поддержки идея о создании постоян¬
ных судебных присутствий вне места постоянного пребывания
арбитражных судов субъектов РФ. В целях максимального со¬
1 См.: Арутюнян М., Здравомыслова О., Курильски-Ожвэн Ш. Образ и опыт
права. Правовая социализация в изменяющейся России. М., 2008. С. 192—193.

490
Глава X. Российская правоохранительная система
действия работе с населением, борьбе с коррупцией, бюрокра¬
тизмом, присущими, к сожалению, в настоящее время судеб¬
ной власти, необходимо продумать и иные формы организации
деятельности административных составов.
Реформирование судебной системы на указанных принципах
послужит значительным стимулом для упорядоченной работы
федеральных и региональных органов исполнительной власти,
которые должны «выделить из себя» в единую инфраструктуру
административного обжалования отдельные элементы, дейст¬
вующие наряду с административными присутствиями арбитраж¬
ных судов. Так, не исключена возможность наделения нынеш¬
него Госсовета России определенной административно-юстици-
онной компетенцией в сфере взаимоотношений субъектов РФ,
коллизий федерального и регионального законодательства.
На определенном этапе развития правового государства в
России не исключена возможность как интеграции, так и диф¬
ференциации судебной системы, исходя из имеющихся и но¬
вых ее элементов, в том числе административного, ювенально¬
го судопроизводства. Поэтому в целом необходим такой проект
концепции административного судопроизводства, который соз¬
дал бы перспективу для развития всей системы правосудия1.
Больной вопрос российского правосудия — исполнение су¬
дебных решений. Необходимо совершенствование целостной
исполнительно-процессуальной инфраструктуры, способной
эффективно работать по исполнению решений в условиях
сложной социальной обстановки, что будет являться серьезным
стабилизирующим фактором. Однако пример стабилизации ис¬
полнительного производства и в целом судебной системы
должно в этом важнейшем аспекте показать само государство.
Не украшающее российскую судебную систему явление неис¬
полнения судебных решений, заставляющее российских граж¬
дан обращаться за защитой в международные судебные инстан¬
ции, во многом порождено фактическим двуличием Российско¬
го государства, которое подчас не желает нести ответственность
по своим обязательствам перед населением. «Именно государ¬
ство, — отмечает В. А. Терехин, — используя бюджетный им¬
мунитет и якобы защищая государственные интересы, не вы¬
полняет обязательств перед своими гражданами. Исполнитель¬
1 Подробнее см.: Колесников Е. В., Селезнева Н. М. Статус суда в Россий¬
ской Федерации: конституционные вопросы. Саратов, 2008.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
491
ные производства, где должником является государственная
казна в лице Министерства финансов РФ, были выведены из-
под юрисдикции службы судебных приставов. Таким способом
государство, по существу, отгородилось от своих граждан и на¬
правило их за защитой в Страсбург. Речь идет, — пишет ав¬
тор, — о правовом нигилизме самой власти. Именно она подает
заразительные примеры неуважительного отношения к закону
и суду»1. В результате несбалансированности правовой рефор¬
мы с развитием всех необходимых элементов правосудия сни¬
жается уровень правовой защищенности людей, в том числе и
эффективность борьбы с преступностью. Внутренние дисбалан¬
сы правоохранительной системы с трудом удается сдерживать
организационными мерами и материальными вливаниями.
Есть ли системный выход из создавшейся ситуации? Для то¬
го чтобы в правовой системе предотвратить деградацию юриди¬
ческой процессуальной, в том числе реально состязательной,
формы, необходимо вернуть суду активную роль в судопроиз¬
водстве, избавившись от идеологем абстрактной состязательно¬
сти, с одной стороны, и стимулировать развитие судебной
практики в качестве важного дополнительного источника рос¬
сийского права — с другой.
Судебная практика — традиционный источник правового
регулирования, занимающий определяющее место в классиче¬
ских правовых системах, в том числе римской. Именно судеб¬
ная практика всегда создавала оригинальный «профиль» право¬
вой системы, формировала ее направления развития, обеспечи¬
вала постоянную, возобновляемую связь законодательства с
динамикой социальных отношений.
Весомую роль судебная практика играла в правовой системе
дореволюционной России. Ее источниками были решения кас¬
сационных департаментов Правительствующего Сената, а так¬
же постановления его Общего собрания, которые с известной
долей условности можно сравнить с современными учреждени¬
ями Верховного и Конституционного Судов.
Сегодня Конституция и законодательство Российской Феде¬
рации официально не признают правотворческой роли судеб¬
ной практики, и она не рассматривается в качестве источника
российского права. Правда, юридическая практика не может не
1	Терехин В. А. Приоритетные направления судебной реформы в современ¬
ной России // Российская юстиция. 2008. № 8. С. 12.

492
Глава X. Российская правоохранительная система
иметь значения правотворчества, заполняя своими решениями
многие пробелы законодательства, корректируя его неясности
и двусмысленности. Решения и постановления Конституцион¬
ного Суда России, Пленумов Верховного Суда, Высшего Ар¬
битражного Суда, а также судебная практика, публикуемая
официально в печатных источниках актов судебной власти по
конкретным конституционным, гражданским, арбитражным и
уголовным делам, служат ориентирующим для судов фактором,
подчас не менее императивным, чем формальные установления
законодательства.
Значение судебной практики в настоящее время далеко до ее
полнокровного культурного статуса в отечественной правовой
системе. Следует согласиться с М. Н. Марченко, который при¬
знает неизбежность перспективы официального признания су¬
дебной практики в качестве самостоятельного источника рос¬
сийского права в случае благополучного развития отечествен¬
ной государственности и правовой систем1.
На неполноту и неконцептуальность роли судебной практики
в российской правовой системе указывают следующие обстоя¬
тельства. Во-первых, судебная практика официально не может
восполнять в систематическом, целенаправленном виде непол¬
ноту, неясность, недостатки и противоречия законодательства,
она всякий раз вынуждена апеллировать к законодателю с соот¬
ветствующей правотворческой инициативой. Если суды и устра¬
няют пробелы фактически, решая дела по аналогии права и за¬
кона, то это делается скорее неупорядоченно и спорадически.
При отсутствии формальной нормативной базы суды фактиче¬
ски вынуждены отказывать людям в правосудии. Такое положе¬
ние — это вчерашний день для современной юстиции.
Во-вторых, имея возможность нормативно толковать зако¬
нодательство на уровне высших судебных инстанций, судебная
практика не может создавать нормы для новых отношений, не
урегулированных законом. Для этого в любом случае необходи¬
мо дожидаться решений официальных правотворческих орга¬
нов, в качестве которых часто выступают чисто управленческие
инстанции: правительство, министерства, ведомства, регио¬
нальные администрации и т. д.
Между тем судебная власть объективно все больше вовлека¬
ется в процесс правообразования в России, постепенно создавая
1 См.: Марченко М. Н. Источники права. С. 385.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
493
реальные институциональные условия для «отвоевания» права у
мимикрирующейся (даже в законодательные институты) бюро¬
кратии. Этому позитивному явлению в огромной степени спо¬
собствовало присоединение России к Европейской конвенции о
защите прав человека и основных свобод 1950 г. с признанием
юрисдикции Европейского суда по правам человека.
Пореформенная практика законодательного регулирования
показала, что сегодня все труднее осуществлять правовое регу¬
лирование прав человека через детальное нормативное закреп¬
ление правомочий с опорой на жесткие процессуальные фор¬
мы, фактически ограничивающие право человека на судебную,
т. е. государственно санкционированную, защиту. В настоящее
время защита может быть реальной только при условии изме¬
нения представлений о механизме правообразования и право-
реализации: их противоположность, присущая полицейскому
государству, заменяется слитностью материального права и
процессуальной формы в категории субъективного права и за¬
конного интереса. При наличии такого права и интереса,
имеющих конституционные источники, центральным звеном
правового гарантирования становится сам субъект права, в ре¬
зультате чего его процессуальные возможности радикально из¬
меняются. На основе общей законодательной формы судебная
защита должна перейти в иное измерение — в сферу выявления
юридизма в целом комплексе отношений, в которые вступает
индивид и в которых его жизнедеятельность не поддается пра¬
вовому обеспечению через традиционные законодательные ре¬
гуляторы.
«По мере увеличения разнообразия общественных отноше¬
ний стало очевидно, — пишет С. Ф. Афанасьев, — что с помо¬
щью нормативных правовых актов, прочих обязательных пра¬
вил поведения нельзя детально (да и не нужно) урегулировать
весь спектр общественных взаимосвязей, посему правотворца¬
ми все чаще стал употребляться еще один охранительный пред¬
мет — законные интересы. Например, только в СК РФ свыше
семидесяти раз упоминается “законный интерес” родителей,
детей, усыновителей и т. д. ... пользуясь своим конституцион¬
ным правом, зафиксированным в ст. 46 Конституции, граждане
озаботились вынесением на обсуждение служителей Фемиды
таких требований, которые ранее трудно было себе представить
в качестве предмета защиты. Первой процессуальной реакцией
был отказ в принятии искового заявления, поскольку матери-

494
Глава X. Российская правоохранительная система
альное притязание не подлежит рассмотрению и разрешению в
порядке гражданского судопроизводства. Однако под воздейст¬
вием пояснений Конституционного Суда РФ субъективное
право и юридический интерес стали постепенно перемещаться
в центральную зону гражданских процессуальных правоотно¬
шений. ... Классический позитивизм всегда “работал” с объек¬
тивным и субъективным правом, а в условиях усиливающейся
международной интеграции нельзя было рано или поздно не
столкнуться с иным методологическим инструментарием (сис¬
темным, телеологическим, сравнительно-правовым, аксиологи¬
ческим, динамическим, эволюционным и др.), отчасти дейст¬
вующим в прецедентной системе»1.
Объективное расширение предмета судебной деятельности
влечет глубокие подвижки в феномене национального правово¬
го мышления. Это мышление не делается иным, но оно приоб¬
ретает новые институциональные источники.
Какие общественные и человеческие проблемы можно ре¬
шать в судопроизводственной форме? Как она соотносится с
исконным неприятием суда как способа жизнедеятельности и
жизнестроительства в России? Способна ли судебная европей¬
ская культура интегрироваться в русскую правовую культуру,
сделавшись ее естественной и авторитетной составной частью?
В итоге: что по сути представляет собой русская судебная тра¬
диция, без культурного возрождения которой никакие идеи о
высокой миссии судебной власти в стране просто нереализу¬
емы?
На все эти вопросы вполне закономерны содержательные и
положительные ответы, но при одном непременном условии:
суд в России должен измениться. Пореформенная модель рос¬
сийского правосудия оказалась половинчатой, системно не за¬
вершенной. При значительных достижениях судебной рефор¬
мы, главным из которых является реальное возвращение суду
полноценной правозащитной компетенции, нынешнее крити¬
ческое восприятие населением современного суда при значи¬
тельных положительных усилиях государства по конституирова-
нию судебной власти не является парадоксальным. Недоверие к
суду заложено в системных принципах реального правосудия в
России — его элитарности, недоступности, стремлении к фор¬
мальной состязательности, излишней бюрократичности, непод-
1 Афанасьев С. Ф. Указ. соч. С. 172—173.

2. Правосудие и статус судебной практики в России
495
отчетности гражданам и в целом гражданскому обществу. У суда
мало прямых каналов обратной связи с обществом, которые не
заменить никакими пресс-службами и интернет-сайтами. Су¬
дебная власть взлетела на недосягаемую для своего источника
(народного юридического быта) высоту, она изолировалась от
людей по основным своим параметрам — от самоцельной ус¬
ложненности процесса до самоценной материальной исключи¬
тельности судейского благосостояния.
Наш суд непонятен и корпоративно враждебен населению, и
люди этого не могут не чувствовать. Даже низовое его звено —
мировые суды — не приобрели ни одной черты народных орга¬
низаций: ни по порядку формирования (ни в одном регионе
они не избираются населением), ни по характеру процедуры
(она не выделена из общего судопроизводства). Суды присяж¬
ных, с большим трудом возрожденные в уголовном судопроиз¬
водстве, испытывают давление власти к ограничению подсуд¬
ности. В целом работа российских судов происходит с исклю¬
чительно высокими моральными издержками, в атмосфере
раздражения правящей элиты и непонимания населения.
Между тем в России возможен только народный суд. Народ¬
ный — не в смысле воссоздания советской системы народных
судов, которой было далеко до народности, хотя она и сформи¬
ровала многие ее перспективные элементы. Нам необходим на¬
родный суд как составная часть демократической системы госу¬
дарственной власти, где суды не еще один бюрократический
нарост среди других таких же, но с другим названием админи¬
стративных структур, а самостоятельное, неповторимое и ак¬
тивное начало, помогающее людям максимально просто решать
свои возникающие проблемы.
Такой суд не может быть ни придатком администрации, ни
«продолжением» законодателя, ни собственной замкнутой кор¬
порацией, лишь организующей площадки для правовых турни¬
ров сторон. Наш суд не смог не поддаться всем этим искуше¬
ниям и не приобрел правовой и социальной полноценности в
разделении труда российской демократии. Во-первых, суды
фактически встроились в систему исполнительной «властной
вертикали» с ее избирательной целесообразностью, которая
оказывает в конечном счете определяющее влияние на решение
всех основополагающих вопросов судебной власти — от кадро¬
вых до материально-технических и фискальных. Во-вторых, по
линии законодательной власти судебная система оказалась под¬

496
Глава X. Российская правоохранительная система
мята текущим и хаотичным нормотворчеством, в том числе
подзаконным, в результате чего она сделалась его несамостоя¬
тельным, противоречивым и механическим продолжением.
И, в-третьих, сама система правосудия стала копировать худ¬
шие черты замкнутой бюрократической корпорации. В ней
процветают должностная иерархичность, широкие дискрецион¬
ные полномочия судей-начальников, фаворитизм, «судейская
дисциплина», формализм самоуправления и общественного
контроля. Все эти черты не позволяют российской судебной
системе стать специфичным элементом национальной право¬
вой государственности и идентифицироваться именно в этом
качестве с отечественной правовой культурой.
Россия остро нуждается в национально ориентированной,
органичной судебной системе. Это требование не только суро¬
вых императивов повышения человеческой защищенности и
прогресса отечественного правосознания, но и критерий меж¬
дународного правового сообщества. Стандарты международно¬
го права отнюдь не подгоняют все национальные судебные сис¬
темы под один формальный ранжир, а исходят в их оценке из
качественных критериев способности национального судоуст¬
ройства и судопроизводства обеспечить общечеловеческие пра¬
вовые ценности — независимость, беспристрастность суда, соз¬
данного на основании закона для защиты человека. Отсутствие
независимого демократического суда в России серьезно вредит
международному престижу страны, подрывает национальный
уклад, экономическую и политическую системы.
Суды — одни из тех в правовой системе чисто правовых ор¬
ганов, правокультурный потенциал которых весьма значите¬
лен, но ныне фундаментально ограничен. Процесс создания
судебной власти в России, несмотря на все достижения, ос¬
ложняется фактическим уходом от формирования националь¬
ной доктрины судопроизводства и, как следствие, нарастанием
бюрократизации и недоступности правосудия для населения
страны. Конечно, работу судов следует рассматривать в кон¬
тексте не только правоохранительной, но и в целом правовой
системы, включающей законодательные и исполнительные ор¬
ганы, деятельность которых подчас создает для судебной орга¬
низации дополнительные осложняющие моменты. Суды выну¬
ждены сталкиваться с непрофессиональной продукцией этих
органов на правоприменительном уровне, когда правотворче¬
ское решение уже принято и речь идет об обеспечении прав и

2. Правосудие и статус судебной практики в России
497
законных интересов конкретных людей, вынужденных терпеть
убытки и неудобства от низкого правового качества норматив¬
ных актов.
Однако нынешний статус юридической практики в России
не позволяет включить ни юридический, ни фактологический
аспекты нормативности в воспроизводство правовой культуры.
В свое время преторские эдикты, создавшие на основе анализа
юридических и фактических обстоятельств систему юридиче¬
ских исков в римском праве, способствовали формированию
классической европейской юриспруденции, которая черпала
свою жизненность именно через придание юридического, нор¬
мативного статуса индивидуальным жизненным фактам. Через
механизмы воспроизводства нормативных фактов осуществля¬
лось воспроизводство самого права и его источников.
Такой механизм может работать только на основе юридиче¬
ской практики. В правовой системе требует развития сфера ге¬
незиса нормативных юридических фактов, которые, по сути дела,
есть преюдициально установленные обстоятельства, служащие
основаниями для решения аналогичных дел. В таком механиз¬
ме воспроизводства права факт (ситуация, решение и т. д.) по¬
лучает нормативный, т. е. общий характер, что означает, что он
выступает образцом, моделью, казуистически изложенной нор¬
мой поведения. Устанавливаемые судебной практикой факты,
выполняют правообразовательную функцию по отношению к
другим фактам и отношениям. Поэтому нормативные факты
должны, вероятно, через фильтры судебной практики опреде¬
ленного горизонтального (регионального) и вертикального
(субординационного) уровней постоянно и квалифицированно
подпитывать законодательство снизу.
Суды — почти единственные правовые учреждения доста¬
точно профессионального и квалифицированного уровня, не¬
посредственно связанные с жизнью, динамикой социальных
отношений, которые могут непосредственно переводить ее со¬
циальный модерн на язык адекватной юридической формы. Ес¬
ли такой механизм заработает, он послужит повышению уровня
приспособляемости законодательства, всей правовой системы к
поворотам общественных отношений.
В российской правовой системе в неявном, неактуализиро-
ванном виде объективно существует такой элемент ее права, как
общее право, особенно общее право в субсистемах права регио¬
нов Российской Федерации. Общее право, рядоположенное с

498
Глава X. Российская правоохранительная система
правом статутным (законодательным и актами иных официаль¬
ных инстанций общеправового значения), своими источниками
имеет договоры (соглашения) отдельных субъектов, элементы
конфессиональных норм, обычаи, в том числе судебно-право¬
вые нормативные факты и даже отдельные теоретические пра-
воположения правоведения1.
Большей социальной обоснованности российской правовой
системы способствовало бы альтернативное применение обще¬
го права для регулирования каких-либо традиционных, скажем
семейно-брачных, отношений на основе православного церков¬
ного права и аналогичного права других конфессий2. Европей¬
ские правовые системы не отказываются признавать право, су¬
ществовавшее прежде и существующее сегодня параллельно го¬
сударственному праву, — право религий3.
Российской правовой системе, ее национально-историче¬
ской специфике более соответствует диверсифицированное
правосудие, в котором действуют помимо общей системы феде¬
ральных судов также иные, региональные, отраслевые и негосу¬
дарственные системы судопроизводства, например третейские
суды, «совестные» суды, мировые и уставные суды (как регио¬
нальные институты) и т. д. Подобная альтернативная система
приближает институт правосудия к населению, делает его более
эффективным, во многом решает проблему укрепления судеб¬
ного федерализма и децентрализации судебной компетенции4.
В местностях с полиэтническим населением, возможно, бы¬
ло бы целесообразным восстановить национальные суды, где
дела решались бы на основе добровольного обращения сторон
и с применением национального обычного и религиозного пра¬
ва. Будучи альтернативными общей судебной системе, эти суды
способствовали бы дифференциации правового регулирования
1	О судебном правотворчестве в России см.: Марченко М. Н. Судебное пра¬
вотворчество и судейское право. М., 2006.
2	См.: Дружкина Ю. А. Религиозное правосознание: Автореф. дис. ... канд.
юрид. наук. Саратов, 2007.
3	См.: Брольо Ф. М., Мирабели Ч, Онида Ф. Религии и юридические систе¬
мы. Введение в сравнительное церковное право. Пер. с итал. М., 2008. С. 99—
107.
4	О региональном аспекте судебной власти см.: Терехин В. А. Некоторые
достижения и просчеты современной судебной реформы // Российская юсти¬
ция. 2008. № 10. С. 3; Павликов С. /.Совершенствование статуса судов субъек¬
тов Российской Федерации: позитив международно-правового опыта // Госу¬
дарство и право. 2008. № 4. С. 38—46.

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
499
в тех регионах, где существует необходимость в национальных
опорах для общероссийской правовой системы.
Все эти факторы развития правосудия имеют смысл и значе¬
ние только при условии общего оздоровления российской су¬
дебной системы, постепенного формирования национальной
модели судоустройства и судопроизводства, учитывающей как
международный опыт, так и традиции отечественного судебно¬
го права.
3.	Надзор за законностью и концепция прокуратуры
Обеспечение законности — важнейшая сфера практического
функционирования правовой системы. От эффективности дея¬
тельности, контролирующей реализацию права, во многом за¬
висит социальная полнота национального правопорядка.
Какие черты присущи сложившейся системе надзора и кон¬
троля за законностью в России? Эта система характеризуется
структурно-функциональной сложностью и рыхлостью. Надзор
и контроль за законностью осуществляют самые различные го¬
сударственные институты: представительные, исполнительные
и судебные властные органы, прокуратура, различные структу¬
ры Администрации Президента, многочисленный и разветвлен¬
ный ведомственный аппарат и т д.
Столь дифференцированная сеть страдает несогласованно¬
стью, дублированием, низкой эффективностью и, как ни пара¬
доксально для ее всеохватности, — многочисленными пробела¬
ми в предметах надзора и контроля. Считается, что различные
виды надзорно-контрольной деятельности имеют разные пред¬
меты изучения и теории, однако на практике они значительно
нивелируются общими политическими и ведомственными
обыкновениями. В интересах усиления борьбы с нарушениями
права предлагается дополнить три фундаментальные ветви вла¬
сти еще и четвертой — контрольно-надзорной, в структуре ко¬
торой органы прокуратуры должны занять системообразующее
место1.
Соответствуют ли такого рода предложения объективным
потребностям укрепления законности? Насколько утвердив¬
шаяся в России (с незначительными перерывами в конце
XIX	— начале XX в.) система контроля и надзора за законно¬
1 См.: Чиркин В. Е. Контрольная власть // Государство и право. 1993. № 4.
С. 12.

500
Глава X. Российская правоохранительная система
стью, благополучно пережившая демократические перемены,
отвечает фундаментальным потребностям правопорядка и оте¬
чественной правовой культуры?
Центральный орган надзора за законностью в России, спе¬
циально созданный исключительно для вневедомственного осу¬
ществления данной функции, — прокуратура. В непосредствен¬
но предшествующий реформам период, 70—80-е гг. XX в., про¬
куратура достигла известного предела своих надзорных
«оборотов», что проявилось в усилении тенденции к расшире¬
нию предметов прокурорского ведения, сделавшегося, за ис¬
ключением высших органов государственной власти и управле¬
ния (включая партию), практически всеохватным.
В этой связи подлинный бум претерпело такое направление
прокурорской деятельности, как общий надзор, т. е. укрепле¬
ние законности в работе государственного аппарата, общест¬
венных организаций, промышленности, сельского хозяйства,
строительства, транспорта, в действиях должностных лиц и
граждан. Слагаемыми прокурорского надзора были виды дея¬
тельности, простое перечисление которых свидетельствовало
подчас о заведомой избирательности предпринимаемых прове¬
рок: надзор за исполнением законов об охране социалистиче¬
ской собственности; борьба с бесхозяйственностью во всех ее
проявлениях: расхищение, растранжиривание государственного
имущества, безответственность, недобросовестность должност¬
ных лиц, безалаберно относящихся к сохранности и надлежа¬
щему использованию вверенного им оборудования, техники,
сырья, других материалов и средств; пресечение нарушений го¬
сударственной, трудовой, плановой и договорной дисциплины,
выражающихся в выпуске недоброкачественной продукции,
очковтирательстве и т. п.
Прокуроры должны были отвечать за законность в деятель¬
ности органов бытового обслуживания населения, социального
обеспечения, жилищно-коммунального хозяйства, торговли,
здравоохранения; законность в трудовых, жилищных правоот¬
ношениях; борьбу с местничеством и соответствием законода¬
тельству правовых актов министерств, ведомств, местных орга¬
нов власти, руководителей предприятий, учреждений, органи¬
заций1. Если учесть, что помимо этого прокуратура была
обязана осуществлять надзор за законностью в сфере граждан-
1 См.: Григоренко В. Н. Единую законность охраняя. М., 1999. С. 9.

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
501
ского и уголовного судопроизводства, проводить следствие по
определенным категориям дел и надзирать за ним, быть орга¬
низатором борьбы с преступностью, то функции прокуратуры
предстают поистине безбрежными. К тому же на этот орган
возлагалось не только вскрытие нарушений закона, но и при¬
нятие мер по анализу и устранению их причин, т. е., по сути
дела, организация социальной и правовой профилактики.
Российское законодательство восприняло данную концеп¬
цию практически без изменений, включив в круг поднадзорных
прокуратуре субъектов все федеральные органы исполнитель¬
ной власти, законодательные и исполнительные органы субъек¬
тов Федерации, органы местного самоуправления, военного
управления, контрольные органы с их должностными лицами,
органы управления и руководителей коммерческих и неком¬
мерческих организаций, а фактически также и граждан.
Неудивительно, что данная концепция прокуратуры, которая
в условиях сложившейся правовой системы как советского, так
и постсоветского периодов, конечно же, не была случайной, по¬
влекла такие хронические недостатки надзора за законностью,
как поверхностность общенадзорной работы, распыление сил
(к тому же относительно немногочисленных), нерациональное
их использование, непрерывные шараханья в приоритетах над¬
зора, некомпетентность и вечная предрасположенность к под¬
мене других государственных органов. Сочетание столь обшир¬
ных задач с неопределенными и, по сути дела, формальными
полномочиями (по общенадзорным проверкам вынесение про¬
тестов, предостережений, представлений, не связанных, как
правило, с глубоким изучением контекста социальной и про¬
фессиональной ситуации) порождало и порождает сомнения в
серьезности намерений политической власти обеспечить какую-
либо действенную законность в обществе.
По мысли В. И. Ленина, единственным основанием вступ¬
ления в действие прокурорского надзора должно было быть на¬
рушение закона. Поэтому прокурор оценивает действия других
органов государства только с позиций законности. Эта ленин¬
ская мысль — официальное кредо советской и российской про¬
куратуры. Акцент в концепции «высшего» надзора (эта концеп¬
ция фактически действует до сих пор) на ответственности за
одну — «юридическую» — законность и на одном ее субъекте,
находящемся под неформальным политическим контролем ор¬
гане, повлек социальную изоляцию этого классического инсти¬

502
Глава X. Российская правоохранительная система
тута полицейского государства от реальных общественных про¬
цессов, что придало самому явлению законности в стране ха¬
рактер абстрактного и оторванного от жизни феномена.
Надзорная деятельность прокуратуры имеет своей особенно¬
стью (в сравнении с контрольной административных органов)
то, что «она не связана с непосредственным вмешательством в
деятельность поднадзорных субъектов и характеризуется внеш¬
ним наблюдением. Орган надзора не дает обязательных для ис¬
полнения поднадзорным субъектом указаний, не налагает на
него никаких наказаний, на выявленные нарушения реагирует
в установленном законом порядке»1.
Постулат о том, что прокурор обязан следить лишь за фор¬
мальной законностью, легализовал тенденцию к разрушению
законности как содержательного социального института. Не
неся ответственности за социальные результаты своих решений
в условиях двусмысленного и часто неадекватного жизни зако¬
нодательства, деятельность прокуратуры по «сличению» по¬
ступков с формальными нормами фактически работала в ущерб
самой идее законности и права. В условиях, когда юридическая
практика носит подчас очевидно политически-избирательный
характер и порой противоречит существующему законодатель¬
ству, прокуроры приняли в правовой инфраструктуре роль ар-
тикуляторов «права» властной вертикали. Так, под предлогом
усиления контроля за милицией явочно сужались процессуаль¬
ные возможности органов дознания вопреки нормам УПК РФ.
В частности, всякое действие, даже и не требовавшее по закону
прокурорской санкции, например задержание в порядке ст. 91
УПК РФ, производилось лишь с устного разрешения прокуро¬
ра. Эти явления свидетельствуют о глубокой эрозии положения
прокуратуры в правовой системе, превращении ее в проводник
неформальных административных влияний на правопримени¬
тельный процесс.
Процессуальная аномальность действующего статуса проку¬
ратуры находит отражение в комментариях прокурорских ра¬
ботников. Так, В. Д. Кашлевский пишет: «Прокуратура — это
блюститель законов, своего рода “юридическая цензура”, осу¬
ществляющая непрерывный надзор за законностью. Тем самым
законодатель как бы выражает презумпцию недоверия в отно-
1	Шобухин В. Ю. Прокуратура — основа надзорно-контрольной власти в
России // Государство и право. 2007. № 11. С. 92.

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
503
0ении участников социально-экономических отно0ений»1.
И далее: «...прокуратура — это самостоятельный институт пре¬
зидентской власти по надзору за законностью и правопорядком
в России, т. е. прокуратура приобрела статус, который был за¬
фиксирован еще Указом Петра I... прокуратура Российской Фе¬
дерации — “ОКО и РУКА” (выделено В. Д. Кашлевским) Пре¬
зидента»2. Данные выводы, основывающиеся скорее на реаль¬
ной практике, чем на законодательстве, тем не менее отражают
действительную политическую зависимость прокуратуры, что
само по себе несовместимо с функцией правового надзора.
С другой стороны, исключительно централизованная проку¬
ратура не способна повлиять на негативные аспекты региона¬
лизации законности. Так, сильней0ее давление центробежных
процессов в сфере законности, ощущав0ееся в СССР еще за¬
долго до бума деклараций о независимости начала 90-х гг.
XX в., получило при такой концепции надзора за законностью
болезненные, искаженные формы выражения. Хозяйственные
функции (общий надзор) прокуратуры многократно усилил
распад законности на ее региональные сегменты со своими не¬
формальными режимами еще задолго до разрушения централь¬
ной политической системы, ибо крепко привязали прокуроров
к повелительной специфике местной экономической и соци¬
альной практики. О том, что ситуация мало изменилась, гово¬
рят многочисленные факты вовлеченности прокуратуры в ком¬
мерческие споры и даже рейдерские разборки 2000-х гг.
Наполнение законности новым социальным содержанием, с
одной стороны, а с другой — давление на нее местной традици¬
онной среды привели к резким территориальным перепадам ре¬
жимов законности, формированию ее региональных образов и
непрерывному функциональному размыванию прокурорского
надзора.
Обру0ение территориальной системы надзора за законно¬
стью стало результатом бурно разрос0егося повсеместного про¬
цесса «слипания» этих органов с местной неформальной ин¬
фраструктурой власти. «Всеядность» и юридическая формаль¬
ность надзора в условиях противоречивости и нестабильности
законодательства, 0аткости политической системы, продажно¬
1	Кашлевский В. ^Прокуратура в системе органов государственной власти
Российской Федерации. Теоретический аспект. Пенза, 2007. С. 51.
2	Там же. С. 61—62.

504
Глава X. Российская правоохранительная система
сти элит не могли не вызвать бюрократизации и организацион¬
ной неразберихи во всей прокурорской системе. Прокуратура
стала действовать не как институт правовой системы, а как от¬
раслевое ведомство. Государственный интерес, который она
должна была представлять, замещался ее собственным интере¬
сом в конкурентной борьбе с иными правоохранительными
структурами1.
Прокуратура зачастую делалась орудием в руках какой-либо
сильной группы в правящих эшелонах власти. В условиях, ко¬
гда после 1985 г. произошло постепенное размывание целост¬
ности государственной машины, прокуратура стала использо¬
ваться в политической борьбе внутри господствующих элит как
центра, так и регионов, где была втянута в политические раз¬
борки под предлогом «борьбы с коррупцией», «борьбы с приви¬
легиями», «борьбы с оборотнями в погонах, олигархами» и т. п.
В таком положении в государстве прокуратура не может вы¬
полнять задачу координатора правоохранительной инфраструк¬
туры. Как только обозначились разрывы в прежних зависимо¬
стях и соотношении правоохранительных ведомств и начался
ощутимый рост преступности, иной социальной патологии, ос¬
ложненный не прекращающимися раздорами в правящей эли¬
те, прокуратура заняла позицию организации, фактически оза¬
боченной лишь собственным имиджем, что породило широкую
волну демагогически перестраховочных прокурорских решений
на всех уровнях ее иерархии — от недавней практики перестра¬
ховочных отказов от арестов правонарушителей в ходе предва¬
рительного следствия по законным показаниям до перестройки
общего надзора, снявшей с прокурора обязанность вмешивать¬
ся в социальный контекст законности.
В конце 80-х гг. прокуратура втянулась в не имевшую ничего
общего с задачами укрепления законности межведомственную
1 Своеобразным проявлением этого фактического статуса «ведомства» ста¬
ли взаимоотношения прокуратуры с другими элементами правоохранительного
механизма в условиях политического кризиса прокуратуры. А. Я. Сухарев обра¬
тил внимание на поразительный, по его словам, феномен, граничащий, по его
мнению, «с предательством общих профессиональных интересов: уже долгие
месяцы прокуратура подвергается несправедливой массированной атаке не
только в средствах массовой информации, но и в радикальных парламентских
кругах. “Распятие” прокурорской системы идет при полном безразличии “брат¬
ских” правоохранительных учреждений». (Становление правового государства в
Российской Федерации и функции прокуратуры: круглый стол // Государство и
право. 1994. № 5. С. 28.)

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
505
ссору с МВД, в результате которой приносились в жертву впол¬
не конкретные интересы охраны правопорядка1. В условиях
роста преступности прокуратура оказалась не способной вы¬
полнить возлагавшуюся на нее роль координатора многосто¬
ронних межведомственных усилий по борьбе с правонаруше¬
ниями, которую теоретически она должна была осуществлять
как надведомственный и независимый орган.
В пореформенный период прокуратура не выполнила свою
главную задачу — не смогла создать единый фронт борьбы с
преступностью, где бы каждый орган занимал свое конституци¬
онное место, а не превращался в элемент административного
«управления» юстицией. Более того, глубоко не случайно, что,
действуя в рамках своего статуса, при всех усилиях вполне ис¬
кренних ее представителей, она фактически способствовала
разъединению действий юридических ведомств и в конечном
счете дезорганизации борьбы с преступностью, о чем свиде¬
тельствует процессуальная паника в правовых органах 1987—
1989 гг., многочисленные шараханья и уклоны ведомственной
правоохранительной практики, нанесшие серьезный ущерб
правопорядку в стране. Фактически с того времени правоохра¬
нительная система России до сих пор не может прийти в рав¬
новесие.
Все это позволяет говорить о нарастании широкого и сис¬
темного кризиса государственного надзора за законностью в
стране, все увеличивающейся неспособности нынешней проку¬
рорской системы выполнять возлагаемые на нее задачи.
В чем причины этого кризиса? Некомпетентное руковод¬
ство, постоянное давление и зависимость от не считающихся с
законом властно-политических группировок, нежелание влия¬
тельных элит общества подлинного равенства перед юстицией,
недостаточность материально-технической базы, двусмыслен¬
ность конституционного статуса прокуратуры и т. д. — все эти
негативы, безусловно, имеют место. Однако кризис надзора за
законностью имеет не только ведомственную и политическую
природу. Это — кризис концепции законности, лежащей в ос¬
нове строительства правоохранительной инфраструктуры. Ре¬
шения этой проблемы не могут находиться только в плоскости
«совершенствования» и «укрепления», равно как и ломки, пе¬
ретряски структур и кадров.
1 См.: Советская милиция. 1989. № 6. С. 13.

506
Глава X. Российская правоохранительная система
Надзорная функция в правовой системе — важнейшая функ¬
ция государства. При всей слабости режима законности в Рос¬
сии, хронических болезнях надзора за законностью нельзя не
видеть, что функция надзора объективно необходима и что да¬
же в таком ограниченном виде прокуратура решает многочис¬
ленные вопросы в сфере обеспечения прав граждан и юридиче¬
ских лиц. Часто человеку просто не к кому обратиться за защи¬
той в, казалось бы, плотной среде надзорно-контрольной
«власти». В таких условиях любое административное вмеша¬
тельство «свыше» в его защиту подчас что-то решает. Однако от
этого в целом режим широкого беззакония и перманентно¬
чрезвычайной правоохранительной деятельности нисколько не
меняется.
Создавшаяся ситуация обусловлена не отдельными просчета¬
ми и деформациями ведомственной политики руководителей
прокуратуры, хотя в них не было и нет недостатка, а проявив¬
шейся в переходный период концептуальной несостоятельно¬
стью прокуратуры как органа, отвечающего за законность в го¬
сударстве. Неэффективность прокуратуры имеет весьма глубо¬
кую природу, она не связана с какими-то отдельными изъянами
кадрового, структурного либо какого-то другого отдельного ее
измерения.
Речь идет о кризисе идеи формальной законности, получив¬
шей априорно-аксиоматический статус в нашей правовой сис¬
теме, отечественном профессиональном юридическом мента¬
литете.
Законность не является изолированным феноменом в право¬
вой системе. Она всегда есть контекст и прямой способ функ¬
ционирования ведущих юридических явлений, юридического
процесса, материальных правовых институтов. В правовой сис¬
теме законность «рассредоточена» по всей структуре, обуслов¬
лена всеми ее элементами, олицетворяет собой специфический
культурный режим, в котором протекает правовая деятельность
данного народа. Поэтому обеспечение законности, надзор за ее
реализацией предполагают в качестве исходного методологиче¬
ского условия выработку представлений о регулятивной и он¬
тологической специфике правовой системы, структуре юриди¬
ческой деятельности, присущей данной форме национальной
правовой идентификации. Все, что образует социокультурный
контекст законности, должно быть первоочередным предметом
анализа этого явления. К сожалению, сложившаяся в науке

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
507
теория законности носила и носит до сих пор ярко выражен¬
ный формальный характер, проявляющийся в формальном по¬
нимании законности (соблюдение и исполнение нормативных
актов) и ее принципов (верховенство закона, единство закон¬
ности на всей территории, сочетание законности и целесооб¬
разности и т. д.).
Идея независимой прокуратуры, распространяющей свое око
на все правовые общественные отношения, отрешенной от це¬
лесообразности реальной жизни в пользу торжества формально¬
го правила, установленного государством, — апофеоз глубоко
устаревших представлений о функционировании правового об¬
щества. Это — кредо полицейского государства, и далеко не
случайно именно полицейская модель прокуратуры оказалась
востребованной в России сначала в период становления такого
государства при Петре I и его преемниках, затем была преобра¬
зована как самостоятельный орган в 1933 г. Сталиным и вновь
получила в этом же статусе второе дыхание в российском авто¬
ритарно-бюрократическом государстве 2000-х гг.
Между тем общество выросло из рамок административного
диктата в правонадзорной деятельности. Эти рамки не дают
развиваться правовой культуре, сковывают правосознание, де¬
лают его избирательно патерналистским и нигилистическим.
Стремление к обеспечению формальной законности в качестве
главной задачи прокуратуры вызвало в XX в. процесс расщеп¬
ления самого института законности на противоположные по¬
люса должного (в норме закона) и действительного (в жизни), в
связи с чем произошла изоляция прокуратуры от социальных
аспектов законности, а следовательно — от реальной ответст¬
венности за состояние правопорядка в стране. В России закон¬
ность не имеет действительно независимого и системно-про¬
цессуального обеспечения и контроля. Такой контроль и над¬
зор не могут быть оторваны от недвусмысленной и четкой
процессуальной ответственности в существующей системе раз¬
деления властей.
Оторвавшись от социальных результатов реализации зако¬
нов, надзор за законностью постепенно стал утрачивать обще¬
ственный смысл, а деятельность прокуратуры все в большей
степени превращалась в самоценный ритуал, создающий иллю¬
зию движения к правопорядку, а на деле все более замыкаю¬
щийся в ведомственных интересах, игнорировании серьезных
проблем, аппаратной перестраховке и бюрократизме. Все это,

508
Глава X. Российская правоохранительная система
разумеется, не отрицает самоотверженности действий предста¬
вителей этой системы, драма которых, однако, состоит в том,
что их усилия были во многом обречены на отсутствие систем¬
ного и последовательного социального результата.
Надзирая только за соблюдением буквы закона и оставляя в
стороне социальный смысл, дух законности, прокуратура в ус¬
ловиях пореформенного периода концептуально зашла в тупик.
Юридическая форма из-за своей противоречивости не может
служить фундаментальной основой надзора за законностью и
требует постоянных выходов в область целесообразности, в
сфере которой этому ведомству методологически не предназна¬
чено находиться. Между тем оставаясь только в рамках юриди¬
ческой формы, прокуратура фактически способствует выхола¬
щиванию социального смысла законности и ставит, таким об¬
разом, под вопрос весь правокультурный базис этого института.
Принцип единства законности — краеугольный камень кон¬
цепции прокуратуры — получает фактическое истолкование
как бюрократическое подчинение нижестоящих правоохрани¬
тельных структур вышестоящим, выступающим в качестве ад¬
министративных артикуляторов закона. Несмотря на концеп¬
туальные различия, прокуратура, суд, милиция все более ниве¬
лируются разрушительной зависимостью от верхушечных
политических манипуляций власти. Бюрократическая замкну¬
тость — это классическая схема разрушения надзора за закон¬
ностью. «Сверхцентрализация управления и “формалистика”,
взаимоконтроль ведомств “ежедневно обнаруживают свое бес¬
силие”. Бюрократизм привел к тому, что все правительствен¬
ные инстанции уже ныне более заняты друг другом, чем сущ¬
ностью предметов их ведомства. Высшие едва успевают наблю¬
дать за внешнею правильностью действий низших инстанций,
низшие почти исключительно озабочены удовлетворением
внешних изысканий высших», — писал в 1891 г. о дореформен¬
ном управлении и прокурорском надзоре П. А. Валуев1.
Прокуратура, построенная как «независимое» «ведомство за¬
конности», закономерно превращается в бюрократический ор¬
ган избирательного манипулирования законом со стороны
влиятельных политических сил, которые используют фактиче¬
ски неответственную прокуратуру как инструмент аппаратных
1 Цит. по: Коротких М. Г. Самодержавие и судебная реформа 1864 г. в Рос¬
сии. Воронеж, 1989. С. 29.

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
509
интриг. Даже А. Я. Сухарев, убежденный сторонник сохране¬
ния в неизменном виде прокурорского надзора, вынужден от¬
метить: «Уже с самого начала перестройки прокуратура, будучи
по Конституции независимым органом, стала заложницей по¬
литических разборок и давления со стороны противоборствую¬
щих сил в центре и на местах. Смеем утверждать, что многолет¬
ние зигзаги в определении статуса прокуратуры, “кнуты” и
“пряники” при оценке ее деятельности бывшим Президен¬
том РФ Б. Ельциным, персональные перетасовки в прокурор¬
ских верхах — звенья одной цепи, перетяжка каната с полити¬
ческой целью умиротворения независимого надзора»1.
Но в таком состоянии политического контроля прокуратура
была в России всегда, за исключением непродолжительного ис¬
торического периода, когда она в результате судебной реформы
1864 г. стала субъектом строго процессуальных полномочий в
осуществлении уголовного и гражданского судопроизводства.
В иное время и царизм, и большевики, и новая российская де-
мократическо-авторитарная власть использовали этот орган как
исключительно дискреционный, чем он и является по сей день
в своей «петровской» сущности. Именно поэтому прокуратура в
ее «традиционном» виде всеохватного «ока государева» в корне
противоречит демократическим принципам отечественной го¬
сударственности как продукт полицейского государства, от ко¬
торого смогла отказаться даже царская власть, включив инсти¬
тут прокурорского надзора в систему гласного и состязательно¬
го судопроизводства.
Все ссылки на внушительные цифры проверок и представ¬
лений прокуратуры по жалобам граждан как доказательство ее
незаменимости в России и даже соответствия «национальной
специфике» лишь демонстрируют реальное состояние нашей
правовой системы, господство в ней до сих пор чиновничьего и
административного начал, насущной потребности ее системных
преобразований.
Драматизм нынешнего положения прокуратуры состоит, ко¬
нечно, не в неведении гражданского общества о реальной «цене
законности» в стране. Глубинная причина стагнации прокурор¬
ского надзора кроется в слабости и серьезном отставании Рос¬
1	Сухарев А. Я. Современное состояние и перспективы развития прокурор¬
ского надзора // Прокурорский надзор. Российская прокуратура в правовом де¬
мократическом государстве: Учебник / Под ред. А. Я. Сухарева. М., 2008.
С. 444.

510
Глава X. Российская правоохранительная система
сии в создании эффективной судебной власти и сопутствующей
ей юрисдикционной инфраструктуры. Самостоятельность, не¬
зависимость, универсальность, единство, «юридичность» надзо¬
ра за законностью, о чем искренне мечтают современные тео¬
ретики надзорно-контрольной (прокурорской) власти, приме¬
нительно к любому бюрократическому органу есть утопия.
Это черты судебной власти, в частности административно-юс-
тиционного ответвления, которое, увы, в России так еще и не
оформилось. Ни о каком «независимом», «высшем» надзоре,
сосредоточенном в закрытом иерархическом бюрократическом
органе, не может быть и речи, что красноречиво продемонстри¬
ровал пореформенный период расцвета коррупции и произвола
исполнительных структур в условиях государственного фавори¬
тизма прокуратуры в современной России.
Россия нуждается в подлинно демократической диверсифи¬
кации надзорной функции прокуратуры. Этот процесс не мо¬
жет быть изолированным актом «реформы» прокуратуры как
органа. Процесс диверсификации надзора предполагает его
синхронизацию с системным развитием судебной власти, соз¬
данием полноценной административной юстиции, юстицион-
ного направления исполнительной власти, способных обеспе¬
чить права и свободы граждан в их общении с государством и
негосударственными организациями в сфере публичных отно¬
шений. В Конституции России ст. 129 о прокуратуре (единст¬
венная) включена в главу, посвященную судебной власти. Это
закономерный концептуальный ориентир развития прокурату¬
ры — от элемента командно-чиновничьей системы к институту
правового государства.
Судебные средства обеспечения законности не могут, разу¬
меется, исчерпать системного укрепления правонадзорной
функции государства. Как орган государства прокуратура мо¬
жет быть интегрирована с исполнительной властью в структуре
Министерства юстиции. Доводы о том, что деятельность орга¬
нов исполнительной власти является «управленческой», а не
надзорной, успешно опровергаются не только теоретически —
наукой управления, но и практически, когда в системе испол¬
нительной власти создаются и действуют надзорные органы
Ростехнадзора, Рособрнадзора и др.
Путь реформы прокуратуры отнюдь не одномерен, так как
предполагает укрепление правового надзора средствами не
только судебной, исполнительной, но также и законодательной

3. Надзор за законностью и концепция прокуратуры
511
власти. Надзор за законностью должен активизировать и согла¬
совывать все элементы механизма государства, отражать осо¬
бенности традиционной правовой ментальности, не восприни¬
мающей как панацею формальные юридические институты,
учитывать современные зарубежные тенденции в осмыслении
правообеспечительной функции.
Не случайно в послевоенные годы в большинстве стран За¬
падной Европы наметилась тенденция к созданию новой ветви
юридической деятельности, связанной не с надзором за соответ¬
ствием тех или иных решений формальным требованиям закона,
а реагированием на истинно качественные, содержательные ас¬
пекты правопорядка: реализацию прав, обеспечение интересов,
эффективность управления и т. д., нашедшие выражение в ин¬
ститутах омбудсмена, парламентских комиссаров и т. д.
Конечно, институт парламентского комиссара по правам че¬
ловека и аналогичные ему структуры нельзя воспринимать ме¬
ханически, и уж тем более эти формы в их нынешнем россий¬
ском виде не в состоянии заменить прокурорский надзор. Дело
не в клонировании зарубежных структур и отказе от реально
существующего механизма правоохраны, к чему, к сожалению,
часто сводят актуальную идею реформирования прокуратуры.
Речь идет о правильной постановке проблемы обеспечения за¬
конности: мир сталкивается с кризисом, девальвацией самой
идеи формального надзора. Этот кризис у нас еще не осознан и
не осмыслен, а все усилия по обеспечению правопорядка и ре¬
организации прокуратуры сосредоточиваются на «укреплении»
административного начала в правовой системе. Это — страте¬
гический тупик национальной юстиции. В результате сейчас
наблюдаются некритические попытки сделать прокуратуру уни¬
версальным средством решения проблем в обществе, фактиче¬
ски свести правопорядок к фискальному началу.
Речь должна идти не об «усилении» либо «отмене» прокура¬
туры как таковой — этот институт в правовой культуре втори¬
чен по отношению к системе разделения властей, или о сведе¬
нии надзора за законностью к изменению его функций и под¬
чиненности, а о развитии существующих — законодательной,
исполнительной, судебной — видов деятельности в правоохра¬
нительной инфраструктуре, в рамках ясного представления о
которых только и будет иметь смысл реформа прокурорского
надзора.

512
Глава X. Российская правоохранительная система
Процесс сложный. Выход из пореформенного кризиса про¬
куратуры виделся сначала в сокращении функций прокурор¬
ского надзора, затем в таком же механическом их увеличении и
в приспособлении к нуждам политической практики. На этом
пути прокуратура не имеет перспективы как специфический
институт отечественной правовой системы.
Однако есть и иной — юридически перспективный, нацио¬
нально-культурный — путь решения проблемы контроля за за¬
конностью. Этот путь не в ограничении, а в расширении ком¬
петенции правового надзора, придании ему средств и возмож¬
ностей классических властных институтов, прежде всего
инструментов судебной власти; фактически — в возвращении
прокуратуре социальных элементов своей надзорной концеп¬
ции, придании этой функции государства способности к не¬
формальному измерению законности, к реагированию на весь
спектр юридических и социальных препятствий в сфере реали¬
зации законодательства.
Такой путь предполагает действительное развитие прокура¬
туры на основе принципа верховенства права, а не исполнения
бюрократических приказов.
4.	Милиция в российской правовой системе
Как известно, слово «милиция», используемое в России для
обозначения органов, занимающихся профессиональной охра¬
ной жизни, здоровья, прав и свобод граждан, собственности от
преступных и иных посягательств, семантически обозначает
род ополчения (войска), формируемого из населения на время
войны. Восприятие этого понятия Временным (1917 г.), а затем
и Советским правительствами должно было подчеркнуть тес¬
ную связь образуемых ими органов по охране правопорядка с
населением. Милиция как элемент системы МВД — важная со¬
ставная часть правоохранительного механизма.
Каковы закономерные черты статуса милиции в российской
правовой системе? Как и суд, как и надзор за законностью, ми¬
лиция принадлежит к наиболее близким к населению институ¬
там правопорядка и в этом смысле также является носителем
правового кода отечественной правовой традиции. К сожале¬
нию, за свою историю этот институт часто превращался в ути¬
литарный орган по «обеспечению государственной власти»,
сводился к силовой компоненте, в связи с чем утрачивал свой

4. Милиция в российской правовой системе
513
культурный статус в правовой системе и, как следствие, лишал¬
ся функциональной эффективности.
Мы до сих пор пользуемся концепцией милиции, которая
подразумевает довольно произвольное учреждение государства,
создаваемое его бюрократическими решениями, вызывающими
подчас неразбериху в вопросе социальной ответственности за
правопорядок. Полицейский принцип организации охраны об¬
щественного порядка несет в себе традицию европейской абсо¬
лютистской правоохранительной системы, основоположником
которой в России считается Петр I. Как известно, с его именем
связано создание регулярных полицейских органов (1718 г.),
рассчитанных на весьма широкую компетенцию, которую
вполне можно рассматривать как элемент общего бюрократиче¬
ского управления.
Советская милиция, политически отвергнув эту концепцию в
пользу народного начала, впоследствии восприняла многие ее
черты. Милиция в России возникла как форма вооруженной
борьбы за удержание власти после переворота 25 октября 1917 г.
Под руководством партийных организаций большевиков Сове¬
ты рабочих и солдатских депутатов стали создавать в городах от¬
ряды и подразделения Рабочей милиции, которая мыслилась и
фактически использовалась как военизированная организация
граждан для подавления контрреволюции. Таким образом, с са¬
мого начала милиция создавалась как военизированный непро¬
цессуальный орган политической борьбы, а в дальнейшем —
для привлечения всего населения к управлению.
«Не дать восстановить полиции; привлечь организационные
силы всего народа к созданию поголовной милиции — таковы
задачи, которые пролетариат должен нести в массы в интересах
охраны, упрочения и развития революции»1, — писал В. И. Ле¬
нин весной 1917 г. Концепция милиции виделась ему следую¬
щим образом: «Какая милиция нужна нам, пролетариату, всем
трудящимся? Действительно народная, т. е., во-первых, состоя¬
щая из всего поголовно населения, из всех взрослых граждан
обоего пола, а во-вторых, соединяющая в себе функции народ¬
ной армии с функциями полиции, с функциями главного и ос¬
новного органа охраны государственного порядка и государст¬
венного управления. (...) Такая милиция, на 95 частей из 100
состояла б из рабочих и крестьян, выражала бы действительно
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 165.

514
Глава X. Российская правоохранительная система
разум и волю, силу и власть огромного большинства народа...
Такая милиция была бы исполнительным органом «Советов ра¬
бочих и солдатских депутатов», она пользовалась бы абсолют¬
ным уважением и доверием населения, ибо она сама была бы
организацией поголовно всего населения. Такая милиция пре¬
вратила бы демократию из красивой вывески, прикрывающей
порабощение народа капиталистами и издевательство капита¬
листов над народом, в настоящее воспитание масс для участия
во всех государственных делах»1. «Как именно начать прово¬
дить всенародную милицию — дело практики ... организовать
ли сначала рабочую милицию, опираясь на рабочих в крупней¬
ших заводах, т. е. на рабочих, наилучше организованных и спо¬
собных выполнять роль милиционеров, или организовать сразу
всеобщую обязательную службу всех взрослых мужчин и жен¬
щин в милиции, посвящающих этой службе одну или две неде¬
ли в год и т. п.; этот вопрос не имеет принципиального значе¬
ния»2.
Если оставить в стороне тесно связанный с марксистскими
представлениями о государстве романтический пафос этого
проекта, то просматривается вполне рациональное видение ми¬
лиции как органа управления, включенного в качестве струк¬
турного подразделения в исполнительный аппарат Советов, —
с одной стороны, и с другой — представление полицейской
функции в ином по сравнению с прежним контексте — как
элемента самоуправления населения. Сами Советы, согласно
взглядам Ленина, должны быть школой воспитания и управле¬
ния для трудящихся граждан.
Романтика «поголовного привлечения к управлению» очень
скоро прошла, но суть данного принципа приобрела для мили¬
ции определяющее организационное значение: это послужило
во многом удивительному предвосхищению большевистской
Россией основополагающей мировой тенденции в обеспечении
правопорядка — социализации полиции, поиск путей к привле¬
чению населения к охране общественного порядка, обеспече¬
нию безопасности и общественного благоустройства, стимули¬
рованию гражданской инициативы в этой сфере. Старая поли¬
цейская модель охраны этих ценностей, основанная на
принципах профессионализации, милитаризации и принуди-
1	Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 42—43.
2	Там же. Т. 32. С. 26.

4. Милиция в российской правовой системе
515
тельности, переживает глубокий кризис, особенно в странах с
традиционным и легистским мышлением. Неудивительно, что
первыми объектами разгрома в период падения власти в России
1917	г. стали полицейские участки (этого не произошло в
1991 г. по отношению к советской милиции); наибольшее со¬
циальное раздражение вплоть до городских побоищ в совре¬
менных западных демократиях вызывает именно полиция, по¬
строенная по жесткому корпоративному принципу.
Поэтому трудно согласиться с мнением, что «попытки пе¬
рейти с профессионального принципа построения милиции
(полиции) на милиционную систему с привлечением к повсе¬
дневной работе милиции, в порядке общественной повинно¬
сти, граждан из рабочих и крестьян оказались неудачными»1.
Советская полиция, построенная по милицейскому типу, фак¬
тически основывалась на смешанном принципе профессиона¬
лизма и «народности», что выражалось в многочисленных ин¬
ститутах — от кадрового рекрутирования партийными и комсо¬
мольскими комитетами до принципа «двойного подчинения»
на местном уровне соответствующему местному и регионально¬
му Совету. Даже оперативные и следственные функции не мог¬
ли быть исключительной резервацией профессионализма и слу¬
жебной вертикали: их сотрудники, кроме опоры на партийные
комитеты, обязаны были иметь «общественных помощников» и
регулярно отчитываться перед трудовыми коллективами.
Произошло внешне парадоксальное, но, вероятно, обуслов¬
ленное какими-то ментальными причинами явление: при ост¬
ром неприятии по политическим соображениям царской поли¬
ции в действительности была отброшена лишь ее последняя,
непосредственно предшествовавшая революции юридическая
форма, и фактически воспринята прежняя, во многом преодо¬
ленная самим царизмом полицейская организация XVIII в. не-
мецко-прусского образца. Характерными чертами этой органи¬
зации были: широкое использование местного населения для
несения полицейских повинностей; децентрализация полицей¬
ского управления; обширность и многообразие социальных
функций полиции, влекущая неопределенность границ ее ком¬
петенции; наличие широкой административной юрисдикции и
судебно-следственных полномочий; включение полиции в сис¬
1	Вельский К. С. Полицейское право: лекционный курс / Под ред. А. В. Ку¬
ракина. М., 2004. С. 37.

516
Глава X. Российская правоохранительная система
тему не юридико-процессуальных органов, а органов общего
управления (строительный, санитарный надзор, благоустройст¬
во городов, контроль за торговлей, измерительными прибора¬
ми, ценами, спекуляцией товарами, спиртным, обеспечение ре¬
шений местной администрации и т. д.). На полицию возлагал¬
ся, таким образом, надзор и проведение в жизнь решений
власти практически по любому вопросу.
Именно в таком направлении и пошло формирование кон¬
цепции милиции, создаваемой в рамках РСФСР. Уже к концу
1918	г. милиция превратилась в исполнительный орган цен¬
тральной власти на местах и стала звеном единого государст¬
венного аппарата с важными административными функциями.
Милиция развивалась как исполнительный орган Советов со
все более увеличивающимся числом предметов ведения: наблю¬
дение за исполнением гражданами декретов и распоряжений
власти, контроль за ценами, железнодорожная милиция, речная
(водная), промышленная милиция; фактическое проведение
предварительного следствия по большинству уголовных дел,
помощь санитарной инспекции, наблюдение за чистотой в го¬
роде, борьба с пьянством и самогоноварением и т. д.1
К ведению Народного комиссариата внутренних дел
РСФСР, в структурное подразделение которого входило Глав¬
ное управление милиции (ГУМ), помимо этого относились так¬
же вопросы советского строительства и руководство работой
местных Советов, управление коммунальным хозяйством, не¬
промышленное строительство, пожарное дело, органы загса,
документирование иностранцев, дела, связанные с деятельно¬
стью различных обществ, управление местами заключения и
организация исполнения принудительных работ2.
Будучи структурным подразделением исполкомов местных
Советов, милиция выступала как представитель государствен¬
ной власти, являясь проводником в жизнь принимаемых поли¬
тических решений. «Милиционер, — говорил М. И. Кали¬
нин, — зеркало Советской власти, по которому население су¬
дит о Советской власти»3. Именно под этим углом зрения
толковался принцип народности милиции — как теоретическая
1	См.: Советская милиция: история и современность. М., 1987. С. 54.
2	См.: Положение о Народном комиссариате внутренних дел РСФСР. Утв.
ВЦИК и СНК РСФСР 28 марта 1927 г. // СУ РСФСР. 1927. № 47. Ст. 315.
3	Административный вестник. 1927. № 10/11. С. 10.

4. Милиция в российской правовой системе
517
предпосылка организационного вхождения в качестве структур¬
ного звена в систему Советов.
Сам факт, что милиция есть звено аппарата Советов, стал
определять ее народность. Эта концепция была выражена в ре¬
золюции по военному вопросу VIII Съезда РКП (б) в марте
1919	г.: «Милицию мы переносим на классовые основы и пре¬
вращаем ее в советскую милицию». Социальный нейтрализм
милиции как органа борьбы с преступностью в этом смысле
исключался. Начальникам милиции предписывалось «реши¬
тельно бороться со всякими нейтральными течениями в совет¬
ской милиции, решительно выкидывать из ее состава все эле¬
менты, не отвечающие требованиям, предъявленным к совет¬
ской милиции»1.
НКВД с его широкими полномочиями выполнял роль пред¬
ставителя центральной власти на местах. «Двойное» вхождение
в структуры центральной и местной власти органов милиции
было во многом связано с не прекращавшимися почти до кон¬
ца 20-х гг. XX в. попытками возврата к милиционной системе,
когда наиболее распространенной формой поддержания право¬
порядка было бы возложение на население обязанностей по
выполнению функций отдельных должностных лиц милиции —
участковых надзирателей, постовых и т. д. Поэтому на всем
протяжении 20-х гг. милиция была самостоятельным структур¬
ным подразделением НКВД, действовавшим наравне с уголов¬
ным розыском. Даже после ликвидации в декабре 1930 г. НКВД
союзных республик и выделения милиции в самостоятельное
ведомство при правительствах республик, при Совете Народ¬
ных Комиссаров РСФСР было образовано Главное управление
милиции и уголовного розыска.
В 30-е и в начале 50-х гг. прошлого века развитие милиции
шло в тесной связи и даже «под крышей» ведомства государст¬
венной безопасности (с 1934 г. НКВД, с 1953 г. МВД). В этот
период произошла дифференциация системы, с одной сторо¬
ны, на милицию, подразделения которой прямо выходили на
областные (краевые) Советы, а с другой — на управления, на¬
ходившиеся в централизованном подчинении МВД.
В это время происходит, казалось бы, полное отрицание
организации и функционирования милиции периода 20-х гг.
1 Цит. по: История советской милиции: В 2 ч. / Под ред. Н. А. Щелокова.
М., 1975. Ч. 1. С. 29.

518
Глава X. Российская правоохранительная система
30-е гг. XX в. обычно рассматриваются исключительно в кон¬
тексте необоснованных репрессий и нарушений законности,
проводившихся органами госбезопасности. Между тем пробле¬
ма отражает и иной аспект: развитие милиции в данный период
имело собственную, во многом позитивную динамику и логику,
хотя, конечно, на них наложили отпечаток политические усло¬
вия того времени. В качестве примеров укрепления профессио¬
нальных начал в структуре милиции можно назвать: организаци¬
онное оформление разделения функций милиции на местные и
централизованные, что нашло выражение в параллельном су¬
ществовании управлений МВД центрального подчинения
(следствие, госпожнадзор, исправительные работы) и управле¬
ний милиции при краевых (областных) исполкомах; отказ от
милиционной системы комплектования и использования кад¬
ров милиции прежде всего на местном уровне, сосредоточение
усилий на оперативно-розыскной работе.
Объективная логика развития административной системы в
сфере борьбы с преступностью привела в 30-е гг. XX в., вопре¬
ки политическим декларациям режима, к победе линии на про¬
фессионализацию, милитаризацию и бюрократизацию мили¬
ции, ее сращивание с организацией системы государственной
безопасности под фактической эгидой последней. Государство
фактически отказалось от перспективной линии развития ми¬
лицейской системы, которая помогла в свое время новой вла¬
сти преодолеть многие исторически отжившие формы органи¬
зации охраны правопорядка.
В середине 50-х гг. данная ситуация нуждалась в глубоком
правовом осмыслении, прагматической селекции наработанно¬
го после 1917 г. опыта организационного развития системы
МВД. К сожалению, такого осмысления и назревшего правово¬
го «разрешения» противоречий предшествующих десятилетий в
конце 50-х гг. не произошло. Политика преемственности была
заменена кампанией практически голого отрицания структур,
созданных к началу 50-х гг. Эта кампания была движима под¬
час не концептуальным прогнозом развития правоохранитель¬
ной системы, а страхом и неприятием структур, созданных в
правление одиозных личностей, представлявших сталинскую
систему, все элементы которой рисовались одномерным злом.
Неудивительно, что лучшей политикой стала политика «от об¬
ратного» — подчас весьма некритического реанимирования уже
пройденных и прожитых этапов полицейской и милицейской

4. Милиция в российской правовой системе
519
правовой культуры. Такая однобокая политическая установка к
решению столь сложной специальной проблемы частично от¬
бросила систему МВД к исходным — революционным — рубе¬
жам своей концепции.
Однако восстановление милицейских принципов в органи¬
зации правопорядка сыграло в целом положительную роль в
отечественной правовой культуре. Это проявилось уже при на¬
значении нового министра внутренних дел взамен утверж¬
денного еще Сталиным С. Н. Круглова.
По свидетельству В. Некрасова, Н. С. Хрущеву в соответст¬
вии с его политическими целями нужно было решительно сло¬
мать «энкаведистскую» цепочку, попытаться вырвать ее корни.
Поэтому министра внутренних дел искали, пишет В. Некрасов,
«на стороне», и в его роли появился совершенно не мечтавший
об этом довольно крупный строитель Н. П. Дудоров1.
В результате принятого подхода, исторических наслоений
профессиональной и политической ментальности реформа Ми¬
нистерства внутренних дел носила противоречивый характер.
С одной стороны, заведомо ограниченный интересами преодо¬
ления культа личности, а с другой — откровенно политический
характер, ибо реформирование практически свелось к восста¬
новлению и даже повышению роли партийных и советских ор¬
ганов в руководстве милицией, усилению их влияния на под¬
бор, расстановку и воспитание кадров, что не только укрепило
народное начало милиции, но и легализовало внеправовое и
непрофессиональное вмешательство парткомов в правоохрани¬
тельную работу.
Восстановление Н. С. Хрущевым «двойного подчинения»
милиции и ее статуса как исполнительного подразделения Со¬
ветов вновь возвратило органы охраны правопорядка в систему
региональной и местной власти, ставшее, безусловно, положи¬
тельным явлением. Активизация местных влияний на милицию
расширило ее социальные функции и фактически направило ее
в русло развития как квазиправовой комплексной организации
по оказанию социальных услуг обществу. В этом плане было
характерно упразднение союзного МВД и переименование его
республиканских подразделений в министерства охраны обще¬
ственного порядка.
1 См.: Советская милиция. 1990. № 6. С. 17.

520
Глава X. Российская правоохранительная система
Однако именно с этого времени вновь обостряется борьба
двух линий в строительстве системы охраны правопорядка и
борьбы с преступностью: на укрепление народного и даже са-
моуправленческого начала в этой системе и на всемерную кон¬
солидацию «полицейской функции» государства, основанной
главным образом на принуждении. Здесь милиция рассматри¬
вается лишь как звено в общей структуре реализации полицей¬
ских функций государства — политической, пограничной, та¬
моженной, налоговой и прочих видов охраны и безопасности.
Имеет ли охрана общественного порядка, безопасности
граждан, борьба с преступностью общую природу с названными
видами полицейской деятельности? Это — краеугольная про¬
блема отечественной правоохранительной культуры. Учитывая
особенности отечественного правосознания, глубоко традици¬
онного восприятия преступности и преступника, социальную
роль государства, русские демократические традиции, ответ на
данный вопрос должен быть, безусловно, отрицательным. Имея
много общих черт, включая элемент принудительности и воени-
зированности, милицейская и полицейская трактовки природы
охраны правопорядка в России глубоко различны по существу
своих объектов и субъектов.
Главное их отличие состоит в том, что охрана правопорядка
и борьба с преступностью — сфера ответственности граждан¬
ского общества, «мира», которую это общество всецело должно
осознавать, строить и юридически гарантировать в соответст¬
вии с народными представлениями о правопорядке, поручая
государству лишь организацию этого дела и непрерывно его
контролируя. Еще в середине XIX в. известный теоретик рус¬
ского полицейского («общественного») права В. Н. Лешков ви¬
дел природу русского государства и «общественного» права в
слиянии государства и народа, земского элемента с правитель¬
ственным, в том числе и в выполнении охранительных функ¬
ций. Эта природа, по его мнению, была искажена резким пере¬
воротом XVIII в., когда «во всех вопросах нашего общественно¬
го права, которое с переменою значения населения и личности,
стало вполне казенным, камеральным, «полициею, хотя и в
высшем и особом значении слова»1.
1	Лешков В. Н. Русский народ и государство. История русского обществен¬
ного права до XVIII века. С. 553.

4. Милиция в российской правовой системе
521
Известный советский историк — юрист О. И. Чистяков так¬
же обращал внимание на демократизм организации полицей¬
ской функции в России в виде губного и земского самоуправле¬
ния в период сословно-представительной монархии. «Губные
избы были преимущественно полицейскими органами, земские
же имели более широкую компетенцию, включавшую и хозяй¬
ственные вопросы — раскладку налогов и пр. И те и другие, од¬
нако, создавались местным населением, притом не только фео¬
далами, но и низами общества, и заботились о насущных инте¬
ресах его. Иван Грозный, при котором возникали названные
органы, создал их не только в земщине, но и в опричнине»1.
По ментальной сущности охрана правопорядка в России —
наиболее демократическая, антиполицейская сфера обществен¬
ных отношений. Правоохранительная функция слишком ответ¬
ственна и чревата угрозами обществу, чтобы ее можно было все¬
цело доверить государству как аппарату власти и растворить в
голой полицейщине. Даже царский режим второй половины XIX
и XX вв. не шел на это, замыкая региональные полицейские
управления в «двойное» подчинение. Поэтому трудно согласить¬
ся с К. С. Вельским, призывающим в своем капитальном труде к
восстановлению полиции в России и объясняющим появление
милиции лишь идеологическими заблуждениями большевиков,
выражением которых стала «страсть к переименованиям: слово
«нарком» заменило «министр», слово «командир» — слово «офи¬
цер», «милиция» заменила «полицию» и т. д.»2. Такой подход уп¬
рощает данный вопрос.
Именно по причине публичной природы функции поддер¬
жания общественной безопасности не может быть социально
изолирована и система государственной безопасности (полити¬
ческой полиции), которая должна быть как минимум рядопо¬
ставлена организации милиции, юридически сообразована с
ней в одном процессуальном и даже организационном режиме.
Такая организация внутренних дел государства должна иметь
разные направления и режимы реализации охранительных
функций: от самоуправленческих и гласных до жестко суборди¬
национных и милитаризированных. Однако все они должны
иметь прозрачную, четкую подчиненность и подконтрольность
1	Чистяков О. И. О политико-правовом опыте и традициях России // Вест¬
ник Московского университета. Серия 11. Право. 1990. № 2. С. 6.
2	Вельский К. С. Указ. соч. С. 188.

522
Глава X. Российская правоохранительная система
парламентским и большинство — судебным институтам госу¬
дарственной власти.
Наиболее легитимный и традиционный тип такой организа¬
ции — Министерство внутренних дел. Внутренние дела — сим¬
вол глубокой неразберихи и дезинтеграции в современной Рос¬
сии. Внутренняя политика государства разведена по самым
разным ведомственным квартирам и не имеет конституци¬
онно-прозрачных институциональных средств координации.
Правительство — орган общей компетенции; министерство,
которое сейчас называется «внутренних дел» на самом деле
превратилось в «министерство полиции» с исключительно при¬
нудительно-силовой компетенцией.
На такой узкой основе невозможно рассчитывать на ста¬
бильность и согласованность в реализации внутренней полити¬
ки, которая имеет региональное, местное измерения, затрагива¬
ет ряд инфраструктурных и организационно-кадровых вопро¬
сов. По сути дела, сейчас милиционер и военнослужащий
внутренних войск олицетворяют «внутреннюю» политику госу¬
дарства, которая, как показал чеченский кризис, им явно не
под силу, и что вообще методологически неверно. Эффектив¬
ность милиции и «национальной гвардии» зависит от их сис¬
темной интеграции в региональную политику государства, ко¬
торая сейчас институционально не выстроена.
Формирование демократической системы охраны общест¬
венного порядка и борьбы с преступностью невозможно без
воссоздания в России полноценного министерства внутренних
дел, которое отвечало бы за реализацию внутренней политики
государства и имело бы в качестве институциональных рези¬
дентов в регионах не отделы и управления внутренних дел
(фактически — милиции), а президентов и губернаторов. Это
вовсе не нарушает принципа федерализма даже при возвраще¬
нии к принципу выборности глав исполнительной власти в ре¬
гионах, так как образует в соответствии с ч. 2 ст. 77 Конститу¬
ции РФ единую систему исполнительной власти в стране. Та¬
кая организация управления, имеющая не только в России, но
и во многих зарубежных странах устойчивую историческую
традицию, способна соединить в единую организационную
цепь решение многих вопросов жизни российских территорий:
от проблем регионального развития до социальной профилак¬
тики и борьбы с преступностью.

4. Милиция в российской правовой системе
523
Государственная безопасность, решая внутренние «полицей¬
ские» задачи (политическая полиция), в этом качестве также
есть «департамент», подотрасль в механизме управления «внут¬
ренними делами» в государстве. Управление этой сферой долж¬
но иметь гражданские и подконтрольные гражданскому обще¬
ству институционные формы организации, скажем, в рамках
исполнительной правительственной власти1.
Характерным примером неопределенности в пореформен¬
ный период функции милиции стал беспрерывный дрейф тако¬
го важнейшего ее института, как участковая правоохранитель¬
ная работа по месту жительства. В системе МВД институт
участковых уполномоченных превращался то в оперативное, то
в административное подразделение с широкой и не всегда оп¬
ределенной компетенцией. Деятельность участковых часто бы¬
ла оторвана от взаимодействия с территориями и постепенно
лишилась практических самоуправленческих средств поддерж¬
ки, ориентируясь на обслуживание многочисленных показате¬
лей административной практики. Отрыв участкового от опера¬
тивно-розыскной работы и местного самоуправления привел к
размыванию его профессионализма и сделал этот институт не¬
эффективным на территории.
Все это — итоги возврата в пореформенный период к кон¬
цепции профессионального полицейского государства, укоре¬
няющейся в общественном правовом сознании. Нивелировка
местных и федеральных принципов и функций милиции выли¬
лась в самый одиозный и беспрецедентный даже в сравнении с
30-ми гг. ХХ в. бюрократический централизм этих органов, ко¬
гда при отсутствии четких правовых разграничений компетен¬
ции центральных и региональных структур МВД, независимо¬
сти от местного бюджета их функции становились предметом
1	В этой связи было во многом концептуально обоснованным создание в
декабре 1991 г. по типу МВД СССР 1953 г. единого Министерства безопасно¬
сти и внутренних дел РСФСР, хотя термин «безопасность» вполне охватывался
в этом случае словосочетанием «внутренних дел». (См.: Указ Президента
РСФСР от 19 декабря 1991 г. «Об образовании Министерства безопасности и
внутренних дел РСФСР» // Российская газета. 1991. 25 дек.) Этот Указ по по¬
литическим и корпоративным (для системы госбезопасности) соображениям
был оспорен Конституционным Судом и затем отменен Президентом. «Сотруд¬
ников элитных спецслужб угнетала мысль о переходе под начало МВД, где и
работа потруднее. Они интересовались друг у друга, “когда идти получать ми¬
лицейские свистки?”» (Некрасов В. Ф. МВД в лицах. От В. В. Федорчука до
А.	С. Куликова. 1982—1988. М., 2000. С. 163). Другим правовым вариантом
управления в этой сфере мог быть комитет или служба при Правительстве.

524
Глава X. Российская правоохранительная система
узурпации неподконтрольной обществу политической элиты.
Регионы в настоящее время фактически исключены из системы
ответственности за правопорядок. Согласно Федеральному за¬
кону от 4 июля 2003 г. № 95-ФЗ субъекты Российской Федера¬
ции не могут заниматься финансированием общественной
безопасности, организацией охраны общественного порядка на
улицах населенных пунктов и профилактикой правонаруше¬
ний1, что не только беспрецедентно с точки зрения отечествен¬
ных и зарубежных традиций борьбы с преступностью и общест¬
венного благоустройства, но и создает серьезные проблемы в
организации и стимулировании общественной инициативы в
охране общественного порядка.
Во многом понятное нежелание федерального центра в пе¬
риод ослабления центральной власти 90-х гг. иметь вооружен¬
ные формирования в регионах в настоящее время нуждается в
дифференцированной адаптации с учетом новых реалий поли¬
тической системы. Следует согласиться с мнением о том, что
отказ государства от идеи муниципализации милиции едва ли
соответствует тенденциям формирования гражданского обще¬
ства и укрепления механизма народовластия2. Более того, такой
отказ фактически остановил процесс дебюрократизации мили¬
ции, повышения ее заинтересованности в реальном укреплении
правопорядка на территории.
Таким образом, и после принятия 18 апреля 1991 г. Верхов¬
ным Советом России Закона РСФСР «О милиции»3, основные
идеи которого основывались на принципах департизации, де¬
универсализации, уважения и соблюдения прав человека, рас¬
ширения прав милиции, демократизации условий службы и
т. д., и даже Конституции России 1993 г., установившей в
ст. 132, что органы местного самоуправления самостоятельно
осуществляют охрану общественного порядка, основные про¬
блемы повышения социальной эффективности системы не бы¬
ли разрешены. Наоборот, некоторые участки ее работы из-за
нестабильности правового регулирования, кадровой и систем¬
но-структурной политики оказались ослабленными. Становит¬
1	Подробнее об этом см.: Черепанов В. А. Федеративная реформа в России.
М., 2007. С. 200—202.
2	См.: Аврутин Ю. Е. Полиция и милиция в механизме обеспечения госу¬
дарственной власти в России. СПб., 2003. С. 313—314.
3	Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета
РСФСР. 1991. № 16. Ст. 503.

4. Милиция в российской правовой системе
525
ся все более ясным, что на путях изолированных организаци¬
онных реорганизаций старые болезни милиции только усугуб¬
ляются.
Система МВД, несмотря на искренние усилия своих сотруд¬
ников, продолжает испытывать постоянную тенденцию к бю¬
рократизации, формализму, бумаготворчеству, «валовым» мето¬
дам работы, снижению профессионального уровня в служебной
деятельности. Морально-психологическая атмосфера в органах
внутренних дел, несмотря на наличие сейчас системы их мате¬
риальной поддержки, усложняется. Распространенными явле¬
ниями продолжают оставаться нарушения законности, произ¬
вол, пьянство, низкая культура служебных отношений. В от¬
дельные годы уровень самоубийств сотрудников превышал
число погибших при исполнении служебных обязанностей1.
Эффективность служебной деятельности милиции практиче¬
ски по ведущим показателям стабильно невысока. За шесть ме¬
сяцев 1989 г. не установлены преступники, совершившие
941 убийство, свыше 5,5 тыс. тяжких телесных повреждений,
более 1 тыс. изнасилований, более 3 тыс. разбоев, 196 тыс.
краж личного имущества граждан. В 1989 г. не раскрыто
350 790 преступлений — это на 108,5% больше, чем в 1988 г.
В 1990 г. в России было зарегистрировано около 1 млн 840 тыс.
преступлений, в том числе 15,5 тыс. убийств, до 41 тыс. тяжких
телесных повреждений, 648 тыс. краж личного имущества граж¬
дан. При этом почти каждое второе из числа указанных и дру¬
гих зарегистрированных по линии уголовного розыска преступ¬
лений осталось нераскрытым2.
В настоящее время, несмотря на меры по стабилизации сис¬
темы, данные тенденции фактически сохраняются. За 2008 г. в
России зарегистрировано 3 млн 209,9 тыс. преступлений. Не
раскрыто 1 млн 479,5 тыс. преступлений, 25,5% которых являют¬
ся тяжкими и особо тяжкими. Остались нераскрытыми
2321 убийство и покушение на убийство, 8612 умышленных при¬
чинений тяжкого вреда здоровью, 869, 6 тыс. краж, 154,5 тыс.
грабежей, 14,3 тыс. разбойных нападений3. В 2000-х гг. государ¬
1 См.: Советская милиция. 1989. № 6. С. 31.
2 См.: Кондратов Б. П., Соловей Ю. П., Черников В. В. Российский закон о
милиции. М., 1992. С. 5.
3	См.: Краткая характеристика состояния преступности в Российской Феде¬
рации за январь—декабрь 2008 г. // http://www.mvd.ru/stats/10000148/10000230/
6166/.

526
Глава X. Российская правоохранительная система
ство предприняло значительные усилия по материально-техни¬
ческому укреплению органов внутренних дел. Однако отсутст¬
вие системной правоохранительной политики на федеральном и
региональном уровнях делает эти усилия малоэффективными.
Продолжает падать активность в деле выявления правонаруше¬
ний, не прекращается, а принимает новые изощренные формы
укрытие преступлений от учета. Из-за этого не соответствует ре¬
альности уголовная статистика. Сохраняет актуальность пробле¬
ма оценки служебной деятельности милиции. По мнению про¬
курора Ульяновской области Ю. М. Золотова, стала нормой
борьба с преступностью на бумаге и фальсификация статистики
преступлений: фиктивно раскрытые преступления квалифици¬
руются как менее тяжкие, искусственно завышаются данные по
раскрытию преступлений, когда, например, каждая стадия одно¬
го раскрытого преступления выводится как самостоятельная1.
Среди сотрудников, несмотря на регулярное увеличение со¬
держания, нередки эгоцентризм и равнодушие к проблемам
граждан. Продолжает ощущаться нехватка квалифицированных
кадров основных служб, углубляется эрозия профессионально¬
го ядра правоохранительных коллективов. Почти каждое пятое
дело, отправленное прокурору и в суд, возвращается на досле¬
дование.
До критического уровня снизился творческий элемент в ра¬
боте, что не может самым негативным образом не сказаться на
моральном самочувствии сотрудников. «Отсутствие инициати¬
вы у руководства порождает стереотип. Ты придумаешь, ты сде¬
лаешь, тебя и накажут за то, что плохо сделал. Молодой спе¬
циалист прибывает по окончании учебного заведения в подраз¬
деление полный энергии, с огромным желанием отдать всего
себя борьбе с преступностью. И... получается парадокс. Чем
больше он трудится, не считаясь с личным временем, тем боль¬
ше к нему претензий. Мало-помалу ко вчерашнему новичку
приходит “прозрение”»2.
Служебная деятельность, требующая определенной процес¬
суальной стабильности, размеренности и системности, дезорга¬
низуется различными верхушечными шараханьями, которые
ведут к всевозможным неправовым уклонам (обвинительный,
оправдательный, репрессивный, «гуманистический» и т. д.) и
1	См.: Саратовские вести. 1994. 22 апр.
2	Советская милиция. 1989. № 6. С. 11.

4. Милиция в российской правовой системе
527
нервируют сотрудников. Следует отметить, что прокуратура,
призванная к охране правового режима в процессуальной сфе¬
ре, во многом сама стала своеобразным проводником различ¬
ных политических влияний, следствием чего было усиление
бюрократизации милиции.
Процесс бюрократизации не только не был остановлен в
2000-е гг., но и стал нарастать под давлением применения ад¬
министративных методов в отношениях с регионами и поддер¬
жания правопорядка в период резкого роста преступности.
«В нашей служебной повседневности часто царит полнейшая
чепуха, — писал в редакцию доведенный до отчаяния сотруд¬
ник уголовного розыска. — Спускаются сверху тысячи инст¬
рукций, которые говорят, как нужно сидеть, передвигаться, ды¬
шать работнику милиции. Но ни одна из них не говорит, как
нужно работать, чтобы был конечный результат. Доходит до то¬
го, что вызывают в главк, спрашивают, почему не раскрыл то
или иное преступление. Начинаешь объяснять — нехватка лю¬
дей, большая загруженность. Отвечают — мы, дескать, не спра¬
шиваем про нехватку, спрашиваем, почему не раскрыл. Объяс¬
няешь — отсутствие транспорта, несознательность некоторых
сотрудников. «И про это не спрашиваем, почему не рас¬
крыл?» — «Ну, не раскрыл и все!» — «А раскроешь?» — «Рас¬
крою». — «Ну, иди». Выходишь и недоумеваешь — а зачем при-
глашали-то? Самым главным механизмом торможения являют¬
ся люди, сидящие наверху годами без деятельности. Если они
когда-то и умели работать, то разучились»1.
Конечно, бюрократизация не может рассматриваться в каче¬
стве самостоятельной причины процессуальных деформаций,
она образует постоянный давящий на процесс фон в силу более
глубоких, малорефлектируемых наукой и практикой процессов
в правовой системе. Бесполезнее всего бороться с бюрократиз¬
мом как таковым. Сама юридическая деятельность при опреде¬
ленных условиях и параметрах правовой системы продуцирует
особый режим функционирования правоохранительной инфра¬
структуры, в котором административное управление юридиче¬
ским процессом вытесняет процессуальное управление охраной
правопорядка, и бюрократия и бюрократизм становятся необ¬
ходимыми институтами поддержания эффективности юрисдик¬
ционной работы.
1 Советская милиция. 1989. № 6. С. 11.

528
Глава X. Российская правоохранительная система
Бюрократический вариант юриспруденции воспроизводится
через эрозию юридического профессионализма в системе МВД.
В милицейской сфере эрозия постепенно привела к упадку ве¬
дущую отрасль индустрии полицейской борьбы с преступ¬
ностью — оперативно-розыскную деятельность. При отсутст¬
вии полноценной судебной власти, политизации прокуратуры
оперативно-розыскная работа милиции без классических про¬
цессуальных стимулов к совершенствованию постепенно пре¬
вратилась в грубо примитивный, балансирующий на грани за¬
конности институт продуцирования валовых показателей рас¬
крываемости, чуждый перспективе развития розыскного дела,
его научно-техническому прогрессу.
Блестящие показатели раскрываемости преступлений в
СССР по многим позициям, наверное, бывшие лучшими в ми¬
ре, при первом же соприкосновении с изменяющейся структу¬
рой, качеством преступности, элементарными мерами по укреп¬
лению статуса суда и процессуальных гарантий резко пошли
вниз. Так, если в начале 80-х гг. прошлого века раскрываемость
по линии уголовного розыска в среднем составляла примерно
70%, то в 1993 г., по данным тогдашнего министра юстиции
России Ю. X. Калмыкова, «из всех зарегистрированных (только
зарегистрированных) преступлений остались нераскрытыми
(а значит, и безнаказанными) почти половина. Это почти пол¬
тора миллиона преступников, которые так и не предстали перед
судом»1. По данным же завотделом НИИ проблем укрепления
законности и правопорядка при прокуратуре РФ А. Д. Бойкова,
в России не раскрывается до 70% преступлений2.
Значительное снижение уровня культуры оперативно-розы¬
скных и тесно с ними связанных иных форм и методов мили¬
цейской охраны особенно проявилось при попытках приобще¬
ния к западноевропейским процессуальным институтам и вне¬
дрения новых технических средств в работу оперативных
служб. Как отмечается в литературе, недостаточность, противо¬
речивость, а иногда и отсутствие правовой базы использования
технических средств в сфере уголовного судопроизводства при¬
водят к возникновению правовых и процессуальных проблем,
существенно влияющих на качество производства следственных
1	Калмыков Ю. Гуманность не бывает чрезмерной // Российская газета.
1994. 2 июня.
2	См.: Государство и право. 1994. № 6. С. 18.

4. Милиция в российской правовой системе
529
действий, рассмотрения уголовных дел в суде, к нарушению
прав и свобод граждан1.
Введение демократических принципов судебного процесса
без необходимого сопряжения с назревшим преобразованием
всей подводной оперативно-розыскной части айсберга юриди¬
ческой деятельности, совершенствования криминалистических
и специально-технических форм вело лишь к вымыванию про¬
фессионального ядра милиции, становившегося неэффектив¬
ным по критериям элементарной законности. Характерной была
известная попытка повышения эффективности системы МВД,
предпринятая министром внутренних дел СССР В. В. Федорчу-
ком, который попытался фактически перейти к новой концеп¬
ции МВД в надежде остановить прогрессирующую его деграда¬
цию как системы, аккумулирующей и преобразующей в следст¬
венные действия оперативную информацию о преступности.
Именно в сфере ОРД — ключевой для раскрытия преступле¬
ний — МВД из года в год прогрессирующе теряло позиции. Но¬
вая концепция предполагала опору на оперативно-розыскные
институты в ущерб политико-идеологическим и социально-про¬
филактическим, в направлении приоритетного развития кото¬
рых эволюционировала система в 70-е гг. ХХ в.
Объективное противоречие этой реформы выразилось, од¬
нако, в том, что она заведомо не могла быть осуществлена в
рамках проводимой кампании по «укреплению социалистиче¬
ской законности» в милицейских аппаратах, на нарушениях
которой во многом и основывалась оперативная мощь данного
ведомства, особенно в условиях слабого технико-криминали¬
стического и правового обеспечения. В результате произошло
неизбежное рассогласование целей и результатов предприни¬
мавшихся усилий, приведшее к прогрессирующему вымыва¬
нию из системы прежнего профессионального ядра, накоплен¬
ного в ней в 70-е гг. ХХ в.
Данные коллизии во внутриведомственных приоритетах
свидетельствуют о рассогласованности профессиональной
(оперативной) и широкой социальной функции МВД в обще¬
стве, неадекватности кадровой политики ведомства, необходи¬
мости дополнения его концепции системными социальными
1 См.: Федюнин А. Е. Правовое регулирование применения технических
средств в сфере уголовного судопроизводства: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук.
М., 2008. С. 3.

530
Глава X. Российская правоохранительная система
элементами. Требования повышения материальной обеспечен¬
ности сотрудников и органов — нужная, но по-настоящему
эффективная мера лишь в контексте системных, концептуаль¬
ных изменений. В изолированном, «самоценном» виде масси¬
рованные материальные вливания во многом стимулируют
меркантильный приток в правоохранительные органы новых
сотрудников, движимых часто не профессиональными интере¬
сами, а исключительно заработной платой и властью. Само по
себе улучшение материальной обеспеченности не всегда нахо¬
дится в прямой связи с повышением эффективности работы
по борьбе с преступностью, а часто лишь консервирует имею¬
щуюся ситуацию со всеми ее проблемами.
Начавшаяся в пореформенный период линия на сужение
профиля МВД, превращение его в полицейско-силовое подраз¬
деление госаппарата, еще одну спецслужбу, еще одну армию,
привела к тому, что, несмотря на некоторое усиление профилак¬
тической деятельности, огромные штаты (которые сейчас «опти¬
мизируются») и значительное материальное обеспечение, МВД
неуклонно утрачивает способность осуществлять свою главную
задачу — борьбу с преступностью и контроль за общественным
порядком и безопасностью граждан в регионах. Процесс этот
приобрел стагнирующий характер и затронул ведущие сферы, от
которых зависит результативность этой борьбы — оперативно¬
розыскную деятельность и работу с населением. Концепция ми¬
лиции расползлась по самым различным оперативным пробле¬
мам, формально соединяемым в функциях милиции, что ведет к
утяжелению всей системы, ее неповоротливости, затратности,
неэффективности, снижению ответственности сотрудников, ве¬
дущей к очковтирательству и преувеличению ими сделанного;
отмиранию смежных институтов общественной инициативы в
сфере правопорядка и социального контроля.
Из-за рыхлости своей концепции милиция значительно сни¬
зила собственные возможности по получению и реагированию
на информацию о ситуации в обществе и преступном мире. Ог¬
ромные средства, которые тратит государство на МВД, идут на
обеспечение милитаризованного профиля системы, в то время
как по основным оперативным и профилактическим направле¬
ниям работы МВД вынуждено прибегать к помощи других ве¬
домств — армии, аппаратов спецслужб.
Главной проблемой развития милиции как института право¬
вой системы является проблема ее дебюрократизации, перехода

4. Милиция в российской правовой системе
531
от милитаризированной, исключительно централизованной и
сверхзатратной структуры к модели консолидированного (феде¬
рально-регионального) правительственного органа обеспечения
внутренней политики и безопасности государства, имеющего
как силовую вертикаль, так и децентрализованные функции
обеспечения правопорядка.
Следует во многом согласиться с Ю. Е. Аврутиным, пола¬
гающим важным переход от тотализированной к социализиро¬
ванной модели организации милиции, для чего, по его мне¬
нию, нужно отказаться от подчиненности стратегии деятельно¬
сти милиции корпоративным интересам правящей или
финансовой элиты; зависимости от корпоративных интересов
этой элиты в кадровой политике; чрезвычайной централизации
управления и закрытости от общественного контроля; высокого
уровня милитаризации, распространяющейся на все виды слу¬
жебной деятельности; чрезвычайно широкого объема полномо¬
чий, в том числе неограниченного «полицейского усмотрения»;
присвоения федеральным центром монопольного права на
строительство сил правопорядка на всей территории страны без
учета институтов гражданского общества и самоуправления на¬
селения1.
Вероятно, есть какая-то закономерность в тесном пересече¬
нии компетенции оперативной работы МВД, спецслужб и охра¬
нительных задач внутренней армии: сектор, образовавшийся в
результате практического совмещения их функций, представля¬
ет собой зачаток нового направления в правоохранительной ин¬
фраструктуре. Это лишний раз свидетельствует, что нынешняя
концепция МВД объективно диверсифицируется: в ее содержа¬
нии выделяются два самостоятельных направления — собствен¬
но «оперативно-полицейское» и общегражданское, «милицей¬
ское», обеспечивающее внутренние дела в их широком социаль¬
ном смысле. Их не следует смешивать под одними, весьма
недешево обходящимися государству «погонами». Возможно,
первые следует оставить автономному подразделению при (или
в структуре) МВД типа ФБР, а всю остальную ныне выполняе¬
мую милицией социальную проблематику сосредоточить в но¬
вом гражданском МВД, которое стало бы не министерством ми¬
лиции (полиции) — чем оно пытается быть сейчас, а действи¬
тельно министерством внутренних дел государства, куда можно
1 См.: Аврутин Ю. Е. Указ. соч. С. 331—332.

532
Глава X. Российская правоохранительная система
было бы отнести и социальную профилактику преступности, и
работу с неблагополучными семьями и подростками, и вопросы
борьбы с пьянством, и многое другое, единое по своей внутрен¬
ней социальной природе и требующее тесной внутриведомст¬
венной координации.
Ментальность нового МВД должна быть не военизированно¬
ограниченной, а открытой и гибкой, нацеленной на конструк¬
тивное взаимодействие с обществом в решении проблем обес¬
печения правопорядка. По этой причине для сотрудников ми¬
лиции необходима такая же селекция правосознания, какая
сейчас осуществляется, скажем, применительно к судейскому
корпусу. Так, Европейский суд по правам человека рекомендует
при «отсеве» лиц, претендующих на судейские должности, учи¬
тывать, будут ли они клонировать свою прежнюю профессию,
например, прокурора, следователя, нотариуса, адвоката и т. п.
Сознательное или бессознательное воспроизведение своих
предшествующих профессиональных действий вредно для пра¬
восудия, где присутствуют иные ментальные традиции и про¬
цессуальные правила1.
Не менее вредна широкая практика рекрутирования на
службу в милицию (особенно на руководящие должности) быв¬
ших военнослужащих, сотрудников спецслужб, которые при¬
вносят в деятельность милиции, подготовку ее кадрового кор¬
пуса совершенно чуждые традициям и специфике работы с на¬
селением корпоративно-замкнутые и командно-строевые
начала, мешающие выработке индивидуальности, профессио¬
нализма, инициативы, творческой активности сотрудников ми¬
лиции при решении нестандартных задач борьбы с преступ¬
ностью и общении с населением.
Как отмечает Ю. Е. Аврутин, «воинский или военизирован¬
ный коллектив, военизированная организация изначально, в
силу присущего ей характера внутриорганизационных отноше¬
ний, строящихся на строгой субординации и беспрекословном
подчинении, препятствует развитию индивидуальности, ини¬
циативы, творческого отношения к делу в той степени, в какой
это необходимо в милицейских организациях для решения
стоящих перед ними задач. В этой связи, — по мнению авто¬
ра, — представляется целесообразным перейти от милитаризо¬
ванного к демилитаризованному типу органов внутренних дел
1 См.: Афанасьев С. Ф. Указ. соч. С. 52.

4. Милиция в российской правовой системе
533
и по примеру большинства развитых стран оставить униформи-
рованной только патрульно-постовую службу»1. К сожалению,
движение в этом направлении, источником которого был За¬
кон РФ «О милиции», предусмотревший для сотрудников воз¬
можность объединяться и вступать в профсоюзы, регулирова¬
ния их рабочего времени трудовым законодательством, возмож¬
ность невыполнения незаконных указаний, фактически
остановлено реальной организационной практикой МВД.
Основной вопрос повышения эффективности милиции в
правовой системе — способность государства придать россий¬
ской милиции исходный смысл своего наименования, которое
соответствует современным тенденциям обеспечения правопо¬
рядка в мире; остановить развернувшийся в 2000-е гг. процесс
полицеизации и безудержной бюрократизации милиции, кото¬
рый влечет разрушительные последствия для правосознания
населения и самих правоохранителей, порождая их взаимное
отчуждение. Неуважительное «мент» — грозный признак кри¬
зиса концепции милиции — сначала в слове, а затем, уже неиз¬
бежно, и в деле, в способности милиции и в целом МВД вы¬
полнять правоохранительную миссию в общественных отноше¬
ниях и массовом правосознании.
Необходима коренная реформа МВД не только с учетом из¬
менений в структуре и качестве преступности, но прежде все¬
го для отражения в его деятельности новых реальностей рос¬
сийского общества, его политической системы, изменяющих
само понятие «внутренних дел» — от узкополицейского его
значения к широкой гражданской трактовке, принимающей во
внимание усложнение функций Российского государства.
1 Аврутин Ю. Е. Указ. соч. С. 396—397.

Ах, милые люди: разрушайте, лишь бы
весело. Эта дуреха-земля до того проч¬
на, что, сколько вы ни «разрушае¬
те», — все будут «бани и извозчики»...
Все истинно великое и прекрасное
возникает всегда из невидимости. Вся
«русская вера», можно сказать, совер¬
шилась в тишине.
В. Розанов
ГлаваХ1
ПРОБЛЕМЫ ОБНОВЛЕНИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
1. Кризис российской правовой системы
и методология ее реформ
Российская правовая система вот уже более двух десятиле¬
тий находится в глубоком кризисном состоянии. С 70-х гг.
XX	в. — периода расцвета «реального социализма» — стали по¬
степенно проявляться признаки нездоровых тенденций в соци¬
ально-экономической, политико-правовой и духовно-нравст¬
венной сферах общества. Несмотря на предпринимавшиеся
усилия, КПСС и государству не удавалось продвинуться в ре¬
шении ряда фундаментальных проблем, что серьезно подрыва¬
ло перспективы СССР, ее политической системы. Созданный
огромный экономический потенциал не выливался в адекват¬
ное повышение научно-технического уровня производства. Ос¬
новой экономики продолжали оставаться устаревшие формы
собственности и распределения. Несмотря на многочисленные
административные усилия по совершенствованию систем эф¬
фективности и качества, сохранялась и даже усугублялась неза¬
интересованность работника в результатах труда, гасилась ин¬
дивидуальная инициатива и стремление человека к творчеству.
Разрасталась так называемая теневая экономика, росли зло¬
употребления, воровство. Усилия правоохранительных органов
не давали на этом направлении сколь-нибудь радикальных ре¬
зультатов.
Организация управления народным хозяйством, сложившие¬
ся производственные формы делались тяжелыми оковами не

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 535
только для экономики, но и для общественного сознания и
правовой системы общества.
Перечисленные черты общественно-правовой ситуации
только в видоизмененном, многократно усиленном «рыночном»
варианте захватили 1990-е и 2000-е гг. Перманентные попытки
предложения и реализации программ «выхода из кризиса» давно
опрокинуты вместе со всеми назначавшимися сроками.
Признаки современного кризиса правовой системы сегодня
очевидны не только для специалистов, но и для широких слоев
населения. Кратко их суть можно свести к следующему:
—	ослабление правопорядка — наиболее болезненная про¬
блема общественной жизни. Высокий уровень преступности и
иной социальной патологии, формальность социальных и кон¬
ституционных гарантий прав личности, нарушения элементар¬
ных прав человека;
—	несмотря на резкое в последние годы увеличение числа
законов и иных нормативных актов, эффективность законода¬
тельства падает. Законы становятся разновидностью текущего
нормотворчества: они противоречивы, пробельны, в них вно¬
сятся многочисленные серьезные исправления сразу же после
принятия; сама правотворческая процедура лишается классиче¬
ского канона в пользу политической целесообразности. Меха¬
низм правотворчества как широкая социально-правовая систе¬
ма национального правообразования пока не сложился1. Сей¬
час уже не вызывают удивления и широкого общественного
протеста фактические отказы тех или иных лиц, структур, орга¬
низаций соблюдать действующее законодательство;
—	в связи с бесконечными попытками улучшить законы и
реформой судебной системы усложнилась, запуталась судебная
практика, ее качество значительно снизилось из-за крайней
спешки и неподготовленности судебных актов, некомпетентно¬
сти и даже ангажированности многих судей, в целом противо¬
речивости результатов судебной реформы, недостаточной адек¬
ватности ее реальной социальной практике;
—	правовая реформа совпала с демонтажем системы, полу¬
чившей название административно-командной. Однако смяте¬
ние элиты и политические споры вокруг того, чем ее следует
1 См.: Правотворческие ошибки: понятие, виды, практика и техника устра¬
нения в постсоветских государствах / Под ред. В. М. Баранова, И. М. Мацкеви-
ча. М., 2009; Синюков С. В. К вопросу о понятии механизма правотворчества //
Вестник Саратовской государственной академии права. 2009. № 3. С. 39—41.

536 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
заменить, сразу после острого политического кризиса 1993 г.
привели к принятию Конституции, юридически деформиро¬
ванной в пользу авторитарного начала. Несбалансированность
системы властей впоследствии позволила фактически устранить
из российской демократии многие принципиальные институты
народовластия, федеративных отношений, что породило расту¬
щую неэффективность государства, местного самоуправления,
новое отчуждение регионов и граждан от демократии;
—	государственный механизм, переживая в 1985, затем в
1993 и 2001 гг. непрерывную перегруппировку и реорганиза¬
ции, находится ныне в безобразно раздутом, перманентно
«подвешенном» и потому глубоко стрессовом состоянии. В ко¬
нечном счете сейчас после очередной «административной» ре¬
формы он сбился в сложную и малопонятную даже специали¬
стам агломерацию, в которой вязнут юридические решения;
—	некритическое заимствование западных конституционных
институтов «разделения властей», «конституционного правосу¬
дия» без учета социальных реалий России вызвало в 1992—
1993 гг. паралич государственной власти, крайнюю политизацию
ее центральных и местных структур, «парад суверенитетов»,
невозможность принимать и проводить в жизнь опережающие и
четкие решения. Произошло вооруженное столкновение «ветвей
власти» друг с другом в октябре 1993 г., в результате которого за¬
конодательной власти предстоит еще длительный период обре¬
тения подлинной функциональной дееспособности;
—	реакцией на угрозу распада государства стала политика
укрепления вертикали власти, которая на время спасла государ¬
ство от ползучей дезинтеграции, однако затем приобрела само-
цельный характер и фактически дистанцировалась от концепту¬
альных целей реформ, обессилив конституционные установле¬
ния в ключевых областях государственности. Экономический
кризис, неожиданно застигший Россию в 2008 г., высветил ар¬
хаичность ее реальной формы правления и политического ре¬
жима, в рамках которых страна, как и в свое время СССР, ока¬
залась не способной к обновлению, выявлению альтернатив,
демократической консолидации;
—	нарастание кризисных явлений в социально-экономиче¬
ской и государственно-правовой сферах общества влечет пере¬
ход значительной части населения фактически в оппозицию
экономическим и политическим реформам, снижению доверия
к государству, праву, в целом политической системе, что слу¬

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 537
жит весьма тревожным сигналом для ближайших перспектив
правопорядка в стране.
Усиливается деградация общественного сознания, растут
правовой нигилизм, духовно-нравственный утилитаризм, утра¬
чиваются идеалы, в том числе правовые (где оно, это «правовое
социальное государство»?), распространяется социальная нев-
ротизация, зарождается чувство мести за обманутые надежды.
На этой почве размножается различная поведенческая патоло¬
гия. Не может не беспокоить и духовное состояние молодежи.
В итоге становится все более очевидным, что реальные пути
реформы правовой системы пролегли далеко не там и не так,
как их рассчитали теоретики-романтики. По многим позициям
правовой защищенности личности — важнейшему междуна¬
родному показателю здоровья правовой системы — ситуация не
улучшается, несмотря на введение ряда прогрессивных защит¬
ных механизмов (судебное обжалование и т. д.).
Сложность ситуации не дает оснований ни для исключи¬
тельно пессимистических прогнозов в отношении судьбы на¬
шего правопорядка, которыми полна зарубежная печать1, ни
для облегченных объяснений и абстрактно-оптимистических
оценок времен начала реформ.
Наука должна объективно разобраться в природе и перспекти¬
вах развития отечественной государственно-правовой системы.
Мы до сих пор не имеем достаточно обоснованной концеп¬
ции кризиса отечественной государственности и правовой сис¬
темы, удовольствовавшись в свое время идеологическими и
эмоционально-публицистическими объяснениями. В то же вре¬
мя предлагается и принимается к осуществлению множество
проектов «выхода из кризиса» государства и права, за причины
неблагополучия которых взяты многие внешние показатели —
злоупотребления, нарушения, отчуждение, неэффективность
законодательства, рост подзаконного нормативного материала
и т. д. Между тем оказалось, что первые же казавшиеся «оче¬
видными» шаги по «выходу из кризиса» многократно ухудшили
прежние неудовлетворительные показатели правовой системы и
отрезали путь к возврату даже на прежние, теперь смотрящиеся
совсем неплохо параметры преступности, законности, право¬
сознания и т. д.
1	См., например: Кольмайер В. Распадется ли Россия? // Front Page
Magazine. 2008. 17 Oct.

538 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
По моему мнению, российская правовая система переживает
системный кризис, источниками которого выступают следую¬
щие явления:
—	чрезмерная зависимость правовой системы от политиче¬
ского и административного вмешательства; отсутствие в связи с
этим необходимой автономности правового регулирования;
—	конституционные деформации разделения властей, неса¬
мостоятельность и неэффективность законодательной власти;
фактическая неответственность власти исполнительной; бюро¬
кратические перекосы судебной реформы;
—	углубляющийся антидемократизм политической системы;
усиливающаяся правовая и социальная неадекватность власт¬
ной вертикали;
—	искусственное позитивистское расширение предметов
правового воздействия; отсутствие обоснованной концепции
правового дерегулирования;
—	неэффективность механизмов правоприменительной при¬
способляемости права к меняющейся социальной обстановке,
ведущая к нестабильности и блужданию юридической практики;
—	несформированность механизма национального правооб-
разования; концептуальные искажения правового положения
личности в отраслевом законодательстве, правокультурная дез¬
ориентированность последнего;
—	эрозия и распад национально-государственного типа пра¬
восознания; административизация федеративных отношений;
—	глубокая бюрократизация правоохранительной системы,
фактическое проведение в 2000-е гг. процессуальной судебно¬
прокурорской контрреформы, приведшей к разложению право¬
сознания правоохранителей и упадку правозащитной функции
общества;
—	потеря национальной правовой культурой инновационно¬
го характера в развитии экономической и политической сис¬
тем; упадок местной и региональной правовой культуры; стаг¬
нация местного самоуправления;
—	неконтролируемые масштабы рецепции иностранных по¬
литико-правовых форм, противоречащие отечественному соци¬
альному контексту.
Эти явления, многие из которых имеют дореформенное про¬
исхождение, стимулируются в ходе пореформенной практики,
во-первых, культурно-правовыми дисбалансами советской пра¬
вовой системы, которые унаследовала нынешняя Россия и ко-

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 539
торые многократно обострены политическими, юридическими
и моральными проблемами распада союзного государства, во-
вторых, пороками самого механизма правового реформаторст¬
ва, стиля и методов обновления отечественной государственно¬
правовой системы, которые сложились и традиционно приме¬
няются в поворотные моменты российской истории.
В данной главе делается попытка проанализировать характер
и методологию правовых инноваций в современной России,
поэтому необходимо представление о сути правовой ситуации,
сложившейся в СССР в непосредственно предшествующий ре¬
формам период.
В 80-е гг. XX в. в стране широкий размах приобрела право¬
вая реакция. «Реакция», «реакционный» в обиходном употреб¬
лении понимаются как нечто отрицательное, вредное, однако
правильнее придавать этому понятию иное, строгое значение;
это действия, состояния, процессы, возникающие в ответ на
какое-либо воздействие1.
Современные правовые реформы, в принципе, можно рас¬
сматривать как своеобразный ответ на сущность и характер
предшествующего развития отечественного права. Поэтому,
чтобы понять направленность изменений, наметившихся в кон¬
це 80-х гг. прошлого века в правовой системе СССР, а затем
России, следует разобраться в тенденциях развития советского
права в послевоенный период и особенно в так называемую
брежневскую эпоху. Оценки, на базе которых развернулся круп¬
номасштабный демонтаж советской правовой системы, удовле¬
творить не могут. Эти оценки — результат скороспелого и, как
правило, политико-публицистического отрицания партийно-го¬
сударственной системы «развитого социализма», «культа лично¬
сти» Сталина с механическими экстраполяциями на правовую
сферу. Между тем даже если бы все то, что писалось и пишется
в юридической литературе по критике Советского государства и
административно-командной системы, было верным, простое
перенесение этих выводов на процесс развития права вряд ли
корректно, ибо исходит из ошибочного понимания права как
простого отражения государственной власти, из отрицания его
самостоятельного значения не только в социально-экономиче¬
ских, но и собственно духовных отношениях.
1 См.: Сов. энциклопедический словарь. М., 1988. С. 1107.

540 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
Следует согласиться с мнением С. С. Алексеева о том, что
«общенародное право — явление в правовом мире уникальное,
отличающееся невиданными ранее чертами и особенностями»1.
Советская правовая система уже в силу того, что она «отвечала»
за регулирование отношений в стране, занимающей колоссаль¬
ные пространства с многообразным этническим и экономиче¬
ским составом, с практически единственной — государственной
формой собственности, не могла не иметь качественного свое¬
образия и даже уникальности. Вся сложность вопроса, однако, в
том, что именно придавало это своеобразие праву в решающей
степени: политический курс, принятый властью, либо собствен¬
ные закономерности, реализовавшиеся в соответствующей по¬
литической и экономической оболочке? От ответа на этот во¬
прос зависела, по сути дела, стратегия государственно-правовых
реформ.
На рубеже 90-х гг. ХХ в. у партийно-государственного руко¬
водства страны и оппозиции сложилось практически однознач¬
ное видение государства и права, с которыми страна встретила
политику перестройки, как порождений сталинского произвола
и брежневского застоя — т. е. как явлений чисто политических,
не имевших внутренних культурных источников развития, а
посему нуждавшихся в «демонтаже», «сломе», «преодолении».
Не случайно оценки государства и права советского периода
стали даваться в предельно обобщенном виде без достаточных
научных исследований — как всецело «тоталитарных» явлений,
(«административно-командная система», «феодальный социа¬
лизм» и т. д.), где какая-либо одна черта непомерно раздувалась
и ей придавался все объясняющий «методологический» статус2.
Между тем понятие кризиса и тупика применительно к пра¬
вовой системе вряд ли стоит трактовать буквально и упрощен¬
но механически. То, что представляется тупиковым в рамках
определенного отрезка времени, вовсе не является таковым в
более широком контексте, а знаменует, возможно, весьма необ¬
ходимый этап процесса становления нового. Вряд ли стоит в
этом смысле говорить об «ошибочности», «застойности» совет¬
ского права в так называемый брежневский период: процессы,
которые шли в то время, имеют неоспоримую социальную цен¬
1	Проблемы теории государства и права: Учебник / Под ред. С. С. Алексее¬
ва. С. 271.
2	См., например: Теория государства и права: Учебник для вузов / Отв. ред.
В.	Ф. Перевалов. М., 2006. С. 408 и след.

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 541
ность, они нуждаются в своем непредвзятом исследователе, не
обремененном разоблачительным мышлением.
Период так называемого «застоя» в известной мере был за¬
кономерным последствием хаоса хрущевского десятилетия и
неизбежно сменился новой программой преобразований.
В этом плане «застой» — в достаточно широком временном
контексте — тоже движение, тоже прогресс, его необходимый
элемент, аспект, период. Нуждается в переоценке и отноше¬
ние к соответствующим социальным силам, действовавшим в
тот временной промежуток, их программам, государственным
формам, законодательству, правопорядку в целом. Повинуясь
мощной инерции сложившихся традиций революционаризма,
практика перестройки и дальнейшего реформаторства во мно¬
гом пошла по пути дискредитации того, что было, критики
прошлого, фактически лишенной конструктивного начала.
Так, XIX Всесоюзная конференция КПСС, состоявшаяся ле¬
том 1988 г., подошла к обновлению правовой системы весьма ре¬
шительно. В ее резолюции «О правовой реформе» говорится о
«кардинальном пересмотре, кодификации и систематизации»
законодательства, внесении в него «существенных изменений».
Однако даже эти, весьма радикальные для любого юриста за¬
мыслы практика проведения реформы оставила далеко позади.
Эта практика и следующая за ней теория фактически стали исхо¬
дить из презумпции негодности и невозможности улучшения
действовавшего законодательства, которое еще совсем недавно
чуть было не стало основой фундаментального Свода законов.
«По сути, сейчас создается заново законодательство по всем во¬
просам жизни нашего общества», — говорил в интервью акаде¬
мик В. Н. Кудрявцев1. «Верховный Совет пытается организовать
оптимальную структуру прохождения законопроектов, но это
получается пока очень плохо, — сетовал народный депутат
СССР Н. В. Федоров. — Основные причины этого — слишком
большой массив законопроектов, буквально обрушившихся на
головы неопытных парламентариев»2. «Перестройка идет в зна¬
чительной мере на основе законов. Такого размаха законода¬
тельных работ, как сейчас, у нас не было после первых лет Ок¬
тября», — констатировал Б. М. Лазарев3. Новый (образца 1988 г.)
1	Общественные науки. 1990. № 2. С. 7.
2 Сов. государство и право. 1990. № 3. С. 7.
3 Сов. государство и право. 1990. № 7. С. 5.

542 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
Верховный Совет СССР, прямо со старта правовой перестройки
ушедший в отрыв от иных структур правовой системы, начал в
большом количестве готовить законодательные акты, которые,
смешиваясь с аналогичной продукцией республиканских пар¬
ламентов, буквально эпатировали и без того труднопроходимые
коридоры власти и управления. Более мощного стресса правовая
система не переживала со времен революций 1917 г.
Подмена реформы законодательства его хаотическим разру¬
шением привела к угрожающим разрывам в социально-эконо¬
мических, политических и международных аспектах отечест¬
венного права. Ситуация вышла за пределы возможности ее
прогнозирования и контроля: парламент отказался даже от
официального плана законодательных работ на длительный пе¬
риод1. Правовая реформа после столь энергичного начала все
более вела к тому, что новые законы, не успев толком сопри¬
коснуться с жизнью, превращались в правовые памятники.
Данная традиция реформ продолжается и сегодня, она стала
причиной низкого качества российского права, снижения его
роли в формировании отечественного правосознания.
Следует признать, что стиль преобразований, возобладавший
с самого начала реформ, — массированность разрушений права,
лозунговость перемен, кампанейщина, отсутствие глубоких
проработок и слабость предварительной подготовки, стремле¬
ние хвататься за все сразу, раскручивая «демократические» стра¬
сти, шельмование инакомыслия и компетентного консерватиз¬
ма — полностью стал характерен и для реформы правовой. «Все
опыты улучшений и усовершенствований какого-либо рода то¬
гда только бывают успешны и прочны, когда приводятся в дей¬
ство, так сказать, не прыжками, а тихими размеренными шага¬
ми, по одной, зрело обдуманной и постоянно имеющейся в ви¬
ду системе», — писал граф Д. Н. Блудов в конце XIX в.2 Однако
сложность и глубина современной правовой реформы были
подменены несколькими демократическими требованиями, а ее
практика свелась к дезорганизации сложившейся правовой сис¬
темы. Встречный шквал преступности потребовал лихорадоч¬
ных административных мер по срочной подпорке разрушающе¬
гося правоохранительного здания.
1	См.: Какие нас ждут законы // Известия. 1991. 31 янв.
2	Цит. по: Коротких М. Г.Указ. соч. С. 47.

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 543
Столь печальный итог закономерен. В очередной раз поли¬
тики и традиционно ищущие их расположения юристы игнори¬
ровали специфику правовой сферы. Законотворчество в силу
своей природы чрезвычайно консервативный процесс, требую¬
щий крайне осторожного и продуманного обращения. Оно аб¬
солютно не терпит романтики и абстрактного радикализма. Да¬
же знаменитые акты американской и французской революций
при всей их революционности имели уже достаточно сформи¬
рованную социально-экономическую, теоретическую и психо¬
логическую почву. Практически все юридические документы,
внесшие выдающийся вклад в правовой прогресс своих стран
и,	во многом, мира, — от французского революционного зако¬
нодательства и Кодекса Наполеона до Свода законов Россий¬
ской империи, в большей или меньшей степени основывались
на принципе рецепции и совершенствования уже имеющейся
нормативной системы, будь она классической римской либо
традиционной национальной.
Эта важнейшая предпосылка качества правовой формы, как
известно, обусловлена духовной культурой, общественным соз¬
нанием и социальной практикой людей. Мы вновь хватили че¬
рез край и подошли слишком революционно к праву, будто не
было 1917 г. с его последствиями правового нигилизма и неиз¬
бежными нарушениями законности. Ошибка состояла в том,
что верная в принципе идея реформы правовой системы накла¬
дывалась на прежний ультралевый тип нововведений в общест¬
венные отношения, столь характерный для послереволюцион¬
ных годов. В результате ситуация пошла вразрез не только с
элементарными канонами правового государства, но и уровнем
законности, достигнутым страной за последние 60 лет.
Нынешний уровень законности, правопорядка, степень ува¬
жения к праву в обществе упали по сравнению даже с дорефор¬
менной отметкой, а последняя, как известно, была отнюдь не
удовлетворительной. Право жестоко мстит за нежелание счи¬
таться с его закономерностями.
Можно предположить, что применительно к правовым отно¬
шениям само понятие реформы имеет значительную специфи¬
ку. Прогресс этой сферы скорее всего связан не столько с отка¬
зом от заслуживающего критики законодательства и форсиро¬
ванным производством новых, «лучших» актов, сколько с
упорядочением и систематизацией имеющегося нормативного
материала и отменой в нем неоправданных ограничений соци-

544 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
альной деятельности людей. Конечно, такой путь весьма уяз¬
вим для популярной публицистической критики, привыкшей
отождествлять перемены с радикальным отрицанием накоплен¬
ного качества. Однако, как свидетельствует юридическая исто¬
рия, именно он способен обеспечить подлинную новизну и ре¬
волюционные перемены в правовом сознании на основе со¬
хранности культурного слоя права — ценнейшей, невозможной
ни для какого импорта основы юридического прогресса.
Именно такой преемственности — главного условия движе¬
ния к правовому государству — обеспечить в России во многом
не удалось. Поэтому новые, подчас весьма необходимые право¬
вые конструкции выступали не фактором развития законода¬
тельства, а лишь политическим средством ликвидации права
предыдущего периода и поэтому вызывали настороженность,
выжидание, нестабильность и в конечном счете зависали в
своеобразном внеправовом пространстве. Будучи лишены осно¬
вы как в правосознании, так и в жизни, они с самого начала за¬
явили о себе не как элементы реального правосознания, а как
радикальная альтернатива ему, что неизбежно делало эти нова¬
торские акты красивыми проспектами романтических ожида¬
ний населения, но никак не стимулами его конкретных жиз¬
ненных планов.
«Только очень легкомысленный человек может поверить,
что за несколько лет при помощи законов мы излечимся от не¬
достатков, привычек, унаследованных от многовековой практи¬
ки», — писал М. Рокар1. К сожалению, именно такое легко¬
мыслие мы позволили себе в пореформенный период. Юриди¬
ческое теоретизирование столь широких масштабов не может
не подтачивать правовую культуру и правовую инфраструктуру
общества.
Имелся ли научно обоснованный механизм отбора институ¬
тов, подлежащих замене? Есть веские основания полагать, что
принятой трактовке правовой реформы такой механизм был
просто не нужен: новые акты разрабатывались безотносительно
к тому, действительно ли та или иная сфера общественных от¬
ношений нуждалась в столь решительной ломке законодатель¬
ного материала. Поэтому критика законодательства приобрела
характер оголтелой кампании мелочных и подчас формальных
придирок к тем или иным законам, принятым в «застойное»
1 Рокар М. Трудиться с душой. М., 1990. С. 197.

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 545
время. Предложения по «радикальному обновлению» тех или
иных актов на поверку часто не содержали ничего ни целесооб¬
разного, ни оригинального, но в изобилии несли непродуман¬
ные и сомнительные рекомендации от противного. Многие
проекты до сих пор имеют печать традиционного для нашей
теории наукообразия и сводятся к перекройкам аппаратов и
новому финансированию.
Можно привести множество примеров весьма облегченного
отношения к законодательству в ходе радикальных реформ.
Так, неоднократно писалось о необходимости отражения (ко¬
нечно, в новом законе) «принципиально» нового подхода к
взаимоотношениям государства и личности по сравнению с
имевшим место в законодательстве. Некоторые авторы «вдруг»
обнаружили, что большинство статей разд. II «Государство и
личность» Конституции СССР 1977 г. начинается со слов
«Гражданин имеет право...». При «такой конструкции», по их
мнению, личность оказывается как бы в роли просителя у госу¬
дарства, которое «одаряет» ее теми или иными правами. А вот в
конституционном законодательстве многих буржуазных стран
при установлении прав граждан на первое место ставится обя¬
занность государства что-то сделать, обеспечить, предоставить1.
Столь «актуальное» прочтение давно опубликованной Консти¬
туции и сам подход, к критике законодательства, демонстри¬
руемый здесь, давали возможность признавать вредными даже
классические конструкции прав человека, и только лишь за то,
что их содержали те или иные, ставшие политически неугодны¬
ми нормативные акты.
Немало говорилось и говорится до сих пор о заведомой по¬
рочности идеи Советов, о якобы ее недемократичности и неэф¬
фективности, о том, что вся власть Советам принадлежать не
может ввиду нарушения принципа разделения властей. Мест¬
ные Советы заменили муниципальными органами. Нынешнее
законодательство, в том числе конституционное, полностью
восприняло актуальную критику. Стремление к либеральному
утопизму бывает настолько сильно, что не позволяет увидеть,
например, что весь демократический мир идет к такой децен¬
трализации, в основе которой лежит не принцип разделения
1	См., например: Экономическая и политическая реформы: проблемы и
пути их решения // Сов. государство и право. 1990. № 9. С. 153—154; Власен¬
ко Н. А. Личность и социалистическое правовое государство: принципы взаи¬
моотношений // Сов. государство и право. 1990. № 12. С. 11—12.

546 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
властей и делегирование их функций, а наделение всей полно¬
той власти субъектов соответствующего уровня, движение в
сторону подлинной ответственности и самостоятельности лю¬
дей и территорий. Ориентироваться же на классические муни¬
ципальные формы означает повторять вчерашний день запад¬
ных демократий, во многом по-своему прожитый нашей прак¬
тикой административного руководства.
Не следует и смешивать различные уровни управления: что
может быть верным (с большими оговорками) для высших орга¬
нов власти, отнюдь не то же самое для региональных структур.
Строение власти не имеет ничего общего с внеисторическими
абстрактными схемами — это целостный, асимметричный орга¬
низм, части которого имеют собственную организацию и зако¬
номерности. Именно поспешная попытка шаблонного «внедре¬
ния» принципа разделения властей в местные Советы нанесла
большой ущерб их эффективности. Сейчас местное самоуправ¬
ление в России в его муниципальной, дезинтегрированной с ре¬
гиональной властью форме переживает глубочайший кризис
дееспособности, сотни тысяч людей в муниципальных районах
фактически лишились представительства. Оказалась подорван¬
ной историческая, наиболее живая и перспективная традиция
российской демократии.
Ту же самую форму некритического восприятия теоретиче¬
ской схемы получил кризис «разделенных властей» России
1993 г., после которого страна до сих пор не может найти под¬
линно демократическую и национальную организацию народо¬
властия.
Говоря о национальной программе децентрализации, быв¬
ший премьер-министр Франции М. Рокар писал, что в этом
процессе не решена еще главная проблема: «Нужно отказаться
от передачи функций — а именно такова нынешняя форма де¬
централизации — и предоставить всю полноту власти соответ¬
ствующим органам. Когда каждому станет ясно, что вопрос о
качестве повседневной жизни входит в компетенцию коммун,
что поиск новых форм в сфере социальных мероприятий, ока¬
зание помощи престарелым и инвалидам, профилактика пре¬
ступности и наркомании относятся к компетенции департа¬
ментских органов, что оживление экономического развития,
научные исследования, поддержка системы образования и фи¬
нансирование творческой деятельности должны быть компе¬
тенцией регионов, — тогда государство будет разгружено от за¬

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 547
дач, которые оно выполняет плохо. Оно сможет сосредоточить¬
ся на тех задачах, которые ему надлежит решать»1.
Органы местного самоуправления все больше рассматрива¬
ются как составная часть единого государственного аппарата2.
Поэтому система Советов, от которой мы столь легко отказа¬
лись, возможно, как нельзя лучше позволяла включиться имен¬
но в современные мировые тенденции при необходимых, разу¬
меется, реформах. Эта система в своей концептуальной основе
предвосхитила перспективу регионального управления — дви¬
жение к полновластию людей, преодолению формализма в де¬
мократии, искусственного ограничения территориальных пре¬
рогатив, противопоставления государства и гражданского обще¬
ства. К сожалению, сейчас в погоне за вчерашними образцами
мы лишились этого потенциала и утратили приоритет в столь
ключевой для жизни людей области.
Неиссякаемым источником реформаторских «аргументов»
является отечественная история. Обращение к ней можно было
бы всегда только приветствовать, если бы такие апелляции не
совмещались одновременно с нарушением принципа историз¬
ма. Так, в ходе реформ стала популярной идея «возврата» к ин¬
ститутам дореволюционного русского уголовного процесса на
основе отказа от институтов советского периода. Но чем все
это закончилось? Высоко оценивая эти институты как таковые
и легковесно отказываясь от реальных достижений предшест¬
вующего реформам периода, мы мало что всерьез рецепировали
демократического и ценного, но многократно усилили и обост¬
рили худшие черты предыдущей системы судоустройства и
судопроизводства. Мы дошли до того, что сейчас организация
судебной «власти», прокурорского надзора, следствия, службы
охраны общественного порядка характеризуют Россию как ва¬
риант полицейского государства XVIII в. с коррумпированным
правопорядком и нигилистическим правосознанием населения.
Мы до сих пор, после 20 лет демократических преобразова¬
ний, не можем восстановить даже советский уровень законно¬
сти, не говоря уже о так и оставшемся недосягаемым образце
российской судебной системы конца XIX в. Хотим ли мы по-
настоящему улучшений? Или демократические декларации, ис¬
1	Рокар М. Указ. соч. С. 198.
2	См.: Государственное право буржуазных и освободившихся стран / Отв.
ред. И. П. Ильинский и Л. М. Энтин. М., 1988. С. 414.

548 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
торические экскурсы и зарубежные компиляции выступают
лишь ширмой нового политического эгоизма и нежелания тру¬
диться на благо общества? Так произошло, что к сегодняшнему
дню оказались разгромленными не только система юстиции
России конца XIX — начала XX в., но и ее преемница — совет¬
ская юстиция, и все без какого-либо системного сохранения и
преемственности опыта. Теперь мы пытаемся построить нечто
еще более новое, но исторические резервы творчества и госу¬
дарственной зрелости сократились в России до критического
минимума. Мы растеряли собственные достижения. Наши ре¬
формы нарушили механизм воспроизводства правовой и госу¬
дарственной культуры страны.
Не вдаваясь в анализ этого сложного вопроса, следует заме¬
тить, что причины нарушения инновационного механизма в
российской государственности более фундаментальны, чем
просто классовая ограниченность правовых воззрений больше¬
виков или тупой меркантилизм банкиров и силовиков, как это
стало чуть ли не общепринятым считать. Почему такие люди
оказываются у власти и определяют политику России — страны
Ломоносова и Пушкина, Менделеева и Королева? Процессы
модернизации второй половины XIX и конца XX в. в России
проходили верхушечно и оказались такими непрочными и по¬
верхностными по причине низкой общей культуры широких
слоев населения. Задача общего культурного развития во всех
областях жизни есть поистине определяющая для судеб нашей
правовой культуры. Единственное средство ее решения — все¬
мерное приобщение граждан к активной общественной жизни,
возложение на людей подлинной ответственности за принятие
решений.
Все это далеко не ново для России, но, как ни парадоксаль¬
но, вновь выглядит почти революционно в начале XXI в., спус¬
тя 15 лет после принятия либеральной Конституции и провоз¬
глашения победы в стране либеральной демократии. Однако
главный итог прошедших десятилетий реформ состоит в том,
что наш либерализм не смог идентифицировать русскую право¬
вую культуру, он стал ее губителем и выступил ширмой бюро¬
кратического ренессанса.
Важнейшая причина нарушения национальной идентично¬
сти реформ заключается в механизмах государственно-право¬
вой системы, которые хронически продуцируют фундаменталь¬
ные препятствия к формированию подлинно национальной

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 549
элиты и правового управления страной. Вот уже несколько де¬
сятилетий мы творим государственный строй, который факти¬
чески водит страну по кругу дворцовой системы XVIII в. и вос¬
создает черты государства и права, существовавших сто и более
лет назад. Это ведет к безнадежному отставанию страны в клю¬
чевой сфере правовой культуры.
Мир ушел вперед даже по отношению к столь демократич¬
ной, как нам представляется, системе суда присяжных. При
внимательном изучении послереволюционного опыта, если от¬
бросить политические и эмоциональные шоры, можно заме¬
тить, что русская правовая система во многом могла восстанав¬
ливаться даже в 30—50-е и иные «застойные» годы XX в. — на
основе других институтов, оказавшихся даже более перспектив¬
ными, с учетом требуемой доводки, чем не только дореволюци¬
онные органы, но и современные западные структуры. Надо
открыть путь к рецепции собственной правовой истории и куль¬
туры. К сожалению, академическая интерпретация новейшей
правовой истории сохраняет весьма тенденциозный характер1.
Так же как и в свое время советская система, мы оказались не в
состоянии воспользоваться предшествующим государственным
опытом.
Между тем стабильность и преемственность правового регу¬
лирования сами по себе обладают не меньшей социальной цен¬
ностью, нежели самые благие революционные порывы по соз¬
данию чего-либо абсолютно нового и совершенного.
Таким образом, во многом на «основе» бюрократического
реформаторства наша правовая система потеряла начала само-
регулируемости и сейчас в значительной степени живет за счет
непосредственного «административного» управления ею зако¬
нодателем и в еще большей мере — исполнительными структу¬
рами. Доказательством этого являются законы, принимаемые
без должного социального обоснования; решения с очевидной
корыстной (рейдерство, «крышевание» теневого бизнеса) подо¬
плекой, имеющие место в системе правоохранительных орга¬
нов. Правовая жизнь утрачивает концептуальный стержень,
придающий строгий смысл источникам права, тем или иным
органам, практике. Все перемешалось: ведомства борются за
влияние, сообразуясь с политической обстановкой, но отнюдь
1	См., например: Мамут Л. С. Современная российская государственность
и культура демократии // Государство и право. 2009. № 1. С. 5—7.

550 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
не с правом; граждане действуют на свой страх и риск либо,
как в старые добрые времена, «на контактах» с конкретными
служителями закона. Необходимые эффективные конструкции
собственности, социально-политической организации, которые
без разрушения накопленного потенциала помогли бы преодо¬
леть отчуждение человека, были подменены очередной револю¬
ционной попыткой уничтожения общественных (и во мно¬
гом — государственных) институтов, создававшихся на протя¬
жении новейшей истории России в результате сложного, через
ошибки и противоречия развития. Мы в очередной раз совер¬
шили насилие над историей и почти на пустом месте пытаемся
создать некую новую систему «под себя». Необходимо ясно
представлять последствия такой, ставшей почти отечественной
традицией, методы реформаторства. Красивые глобальные про¬
екты — это на самом деле лишь фасад строительства глубоко
вчерашней по своему правовому смыслу системы.
Россия достигла такого уровня развития, когда настала пора
предложить подлинную альтернативу тому ограниченному ад-
министративизму как методу модернизации, уже принесшему
столько вреда.
Государственный бюрократизм в России теснейшим образом
соседствует с радикальным революционаризмом. Мы долго на¬
ходились в плену навязанных представлений о «качественной
новизне» 1917 г., какой-то коренной прерванности Октябрем
предшествующего развития, линия которого, как оборванная
нить истории, повисла якобы где-то далеко в былой культуре,
праве. До сих пор многочисленные экономические, правовые,
включая конституционные, проекты «возвратного» способа вы¬
хода из кризиса основываются на попытках связать эту пре¬
рванную нить.
Ставить вопрос о должном и давать на него фантастически
привлекательные развернутые ответы, строить, отвергать, рас¬
каиваться, прозревать и вновь разрушать — превратилось в мето¬
дологический принцип юридической теории и политической
практики государственно-правового реформаторства. С XVIII в.,
времени, когда зародилось отечественное официальное правове¬
дение, философы, юристы, государственные деятели занима¬
лись прежде всего поиском наилучших для России политиче¬
ских и юридических форм, институтов, конструкций, в рамках
которых страна должна была обрести максимальное благополу¬
чие и процветание.

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 551
Изобретение реформаторских проектов переустройства Рос¬
сии — важная сфера приложения политических и научных сил,
и эта почтенная познавательная традиция никогда не прервет¬
ся. К исходу XX в. жизнь, однако, показала, что путь рацио¬
нального творчества России, ее государства, права, правопо¬
рядка, выдумывания для них наилучших моделей и проектов во
многом себя исчерпал. Мы слишком много доверили властным
реформаторам, и вот теперь власть сама определяет, что ей
нужно и кто ей нужен. Это логический итог методов государст¬
венно-правовых изменений, принятых в стране в пореформен¬
ный период.
Необходимо, вероятно, пересмотреть сам подход к методо¬
логии правового прогресса России. Прежняя методология в со¬
временных условиях ведет к формализму инноваций, поверх¬
ностному украшательству системы, переодеванию старых ее
недостатков в новые формы и слишком большим утратам и со¬
циальным издержкам накопленного качества.
Настала пора для весьма непривычной и даже странной для
наших вкоренившихся творческих устремлений работы: ничего
не трогать, ничего не менять и не требовать ничего реформиро¬
вать.
Пришло время отойти наконец в сторону и попытаться уви¬
деть: что было и что есть. И тогда наполнить уже созданные име¬
на смыслом: демократию сделать реальной, а не «суверенной»;
федерализм — подлинным, а не только «конституционным»;
надзор за законностью — фактическим, а не формальным; само¬
управление — ответственным и полномочным, а не безвласт¬
ным; милицию — народной, а не бюрократической и т. п.
При кажущейся простоте данной рекомендации осуществить
ее значительно труднее, нежели предложить новый красивый
проект реформирования отечественного права, ибо это не при¬
зыв к консервированию всего существующего и простому опи¬
санию действительности. Улучшить — не обязательно означает
переделать так, как хочется. Многие безобразия и недостатки
жизни происходят во многом от нашего бурного научно-прак¬
тического творчества, чуждого простому видению жизни.
Приведем элементарную аналогию: восстановить утрачен¬
ные росписи, как известно, можно двояким путем. Можно по
старой и не сулящей ничего нового стене нанести желаемое
изображение, отвечающее замыслам автора. Есть и другой путь:
заняться самой стеной со старым, почти утраченным живопис¬

552 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
ным слоем; попытаться за грязными и поверхностными напла¬
стованиями раскрыть глубинные краски. Одного этого, однако,
недостаточно. Проходя мимо, мы можем не увидеть ничего,
кроме «примитивной» техники и неброского цвета. Чтобы об¬
рести произведение, необходимо не только уметь видеть (что
само по себе раньше за наслоениями было невозможно), но
главное — проникнуться его духовным смыслом. Только тогда
можно изумиться росписью, внешняя фактура которой до этого
могла лишь вызывать высокомерные суждения об архаичной
технике и незрелости живописной традиции.
Раскрыть, увидеть и понять — это сложнейшие познаватель¬
ные и обновляющие жизнь ощущения, подчас более продук¬
тивные и новаторские, чем создание заново некоей рациональ¬
ной модели, это методология новой государственности и пра¬
вовой системы, идеология новой ее элиты, которая сможет
сохранить страну. Прежний тип реформаторства и реформато¬
ров неизбежно вырождается в замкнутую касту идеологиче¬
ской, местнической либо корпоративной «команды», действия
которой неизбежно ведут страну к новой революции.
Однако открытие и обретение имеющегося вовсе не снимает
проблемы генезиса нового. В нашем примере первый вариант
восстановления смысла — нанесение нового изображения —
мог бы, возможно, стать новым и не менее ценным культурным
достижением. Как его распознать, идентифицировать, не дать
заглохнуть росткам действительного культурного модерна, без
которого нереально никакое воспроизводство жизни?
Применительно к правовой сфере существуют три способа
культурных изменений. Первый — это прямая (чистая) рецеп¬
ция, т. е. воспроизводство в современной правовой системе
классического, выработанного мировой правовой цивилизаци¬
ей юридического материала. Формы такого материала (в част¬
ности, римского частного права) принимаются, таким образом,
за нормативный эталон правокультурной идентификации.
С учетом собственной глубоко устойчивой правовой менталь¬
ности России, значительной и непрерывной динамики соци¬
альных изменений путь чистой рецепции для отечественной
правовой системы малопригоден, хотя на его принципах могут
основываться какие-то элементы (иногда весьма значительные)
законодательных преобразований. Так, судебная реформа в со¬
временной России в качестве своих исходных ориентиров
должна иметь воспроизводство принципов судебной системы,

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 553
установленной в Российской империи Судебными уставами
1864 г., и последующий советский опыт судоустройства и судо¬
производства. Эти системы могут служить образцом для рецеп¬
ции в ходе нынешней правовой реформы. Данный путь можно
назвать классическим.
Другой путь идентификации правокультурного модерна за¬
ключается в рефлексивном «расчленении» юридического насле¬
дия с последующим произвольным (либо соответствующим ка¬
кой-либо теории) синтезом его элементов в каких-то новых
комбинациях. Такой способ инновации широко используется в
российской правовой культуре, его можно условно назвать мо¬
дернистским. Именно с помощью этого способа созданы целые
пласты и эпохи в национальной правовой культуре. Так, право¬
вой романтизм XVIII в. был, по сути дела, модернистской реак¬
цией на русское классическое юридическое наследие XV—
XVII	вв.
Отдельные черты модернизма имеются в современных ре¬
формах правовой системы, когда законодатель все же пытается
оперировать элементами прошлого и настоящего в новых и
часто неожиданных вариантах. Модернизм был более органи¬
чен собственно советскому праву, которое синтезировало рим¬
скую и германскую классические правовые доктрины с социа¬
листическими принципами марксистской юриспруденции.
Третий способ генезиса нового в праве — это полная отмена
старого качества и формы, попытки создать нечто абсолютно
новаторское и антагонистическое в сравнении с прошлым. Та¬
кой авангард может основываться и на иностранной рецепции,
если она достаточно резко замещает национальные источники
права и правокультурные традиции. Данный способ иннова¬
ции — своеобразный правовой авангард, элементы которого
(подчас немалые) также имеют место в нашей правовой исто¬
рии, в частности в петровских преобразованиях, в первые годы
советской власти, в современном отечественном конституцион¬
ном праве.
Юридический авангард далеко не всегда способствует демо¬
кратизации правового регулирования, но всегда приходится на
переходные, революционно-поисковые периоды жизни Рос¬
сийского государства и права.
Все три основных способа воспроизводства «нового» права
выступают формами жизни правовой культуры и поэтому зако¬
номерны, включая те, которые объективно ведут к утратам ка¬

554 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
ких-либо институтов, ценностей, структур правовой системы.
Ни один из них нельзя назвать однозначно «плохим» или «хо¬
рошим», ибо они неизбежны как элементы временного механиз¬
ма правовых изменений. Так, несомненно, что и «революцион¬
ные» периоды жизни отечественного права обладают известной
социальной ценностью. Правда, на разных этапах развития на¬
циональной правовой культуры соотношение понятий тради¬
ции, модерна, авангарда значительно меняется: между ними су¬
ществует пока еще не выясненная взаимосвязь, и грубое нару¬
шение ее пропорций ведет, как уже говорилось, к аномальным
утратам накопленного качества.
Сердцевиной механизма юридических изменений всегда высту¬
пает правокультурная рецепция. Она присутствует в каждом
способе генезиса нового, даже такого нового, которое подчер¬
кивает свою противоположность прошлому. Каждая правокуль¬
турная эпоха даже в своих авангардистских проявлениях в зна¬
чительной степени обусловлена элементами рецепции правово¬
го смысла — собственного или иностранного. Рецепция — это
катализатор нового, двигатель прогресса права. Однако рецеп¬
ция должна дополняться средствами культурно-исторического
сохранения генофонда права, поддержания его идентичности,
консервативной защиты от инокультурных и собственных рет¬
роградных интервенций. Законодательные, индивидуально¬
юрисдикционные средства должны быть нацелены на конкрет¬
ное восприятие жизни, стимуляцию своевременного отмирания
в правовой системе отжившего, неоправдавшегося, случайно
привнесенного, разрушительного. Сейчас в России такие сред¬
ства выводятся из правовой системы политической властью,
которая пытается заменить инновационную систему права ме¬
ханизмом собственного клонирования.
Поэтому проблема нового теснейшим образом связана с
проблемой охраны существующего, распоряжения его потен¬
циалом, поддержания его в адекватном культурной динамике
общества состоянии. Только через познание традиции, оттал¬
киваясь от традиции, мыслим не только модерн, но и самый
радикальный авангард, не разрушающий культурного слоя, хо¬
тя внешне и противостоящий ему. «Настоящее никогда и ни в
коем случае не может быть свободным от прошлого, совершен¬
но новым. Чтобы развивать настоящее, надо сохранять и про¬
шлое — прошлое в настоящем. В этом смысле попытки корен-

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 555
ной рациональной перестройки сложившегося социального по¬
рядка несостоятельны»1.
В свете сказанного актуальной проблемой обновления пра¬
вовой системы России является поиск инструментов правового
созерцания, а не изобретения и конструирования; понимания,
а не прогресса; освещения, а не просвещения; идентификации,
а не цивилизации; культивирования, а не стимулирования; тра¬
диции, а не только инновации.
Необходимо формирование в структуре нашего правосозна¬
ния идей экологии, а не одной технологии права; апологии оте¬
чественной правовой культуры, невмешательства в ее сокро¬
венные сферы.
Юридический организм России имеет слишком сложную ме¬
тафизику, чтобы каждый раз вновь начинать его переустройство
и реформирование. Сколько можно «обустраивать» Россию?
Нуждается ли Россия в этом? Не лучше ли дать ей пожить нако¬
нец своей собственной жизнью: сколько столетий она добросо¬
вестно жертвовала ради славы своих реформаторов! Начиная с
XVII	в. страна выступает полем постоянных экспериментов са¬
мого удивительного и оригинального полета мысли, отдельные
промежутки между которыми становятся кратковременным от¬
дыхом уставшего от авангардных стрессов социального организ¬
ма. Не случайно именно в эти короткие передышки (на языке
революционеров и реформаторов — времена «реакции» или «за¬
стоя») наблюдаются периоды наибольшего культурного и соци¬
ально-экономического подъема России (А. С. Пушкин,
Ф. М. Достоевский, Н. В. Гоголь, И. А. Тургенев и др., «сереб¬
ряный век» русской поэзии конца XIX — начала XX в.,
М. А. Шолохов, А. И. Солженицын и иные современники «ре¬
акционных времен»). При этом речь не идет о призывах к без¬
волию, самоустранению, исключению выбора политического
курса и т. д. Речь идет о стратегии и политике юридической
жизни, щадящих духовные силы России.
В общественное сознание советских, теперь уже российских
граждан за последние десятилетия был внедрен устойчивый
стереотип, согласно которому реформы — едва ли не единст¬
венный путь достижения социального прогресса. Интересное
наблюдение за общественным мнением российских граждан в
период проведения «шоковой терапии» 1992 г.: на вопрос
1 Новые книги за рубежом по общественным наукам. 1987. № 7. С. 35.

556 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
ВЦИОМа о том, стала ли экономическая ситуация лучше или
хуже, значительное большинство ответило: хуже. Тем не менее
на вопрос: «Как вы считаете, надо ли продолжать реформу?» —
большая часть (57% респондентов) дала утвердительный ответ.
Это явление принято объяснять терпением народа1. Конечно,
терпение здесь присутствует, и немалое. Но глубинной основой
этого терпения является заложенная идеологией в сознание
людей сильная вера в исключительный статус государственной
власти и ее реформ как средства решения проблем, как пана¬
цеи от регресса, как единственного магического способа дости¬
жения социального идеала, как неверия в себя и в свои способ¬
ности к самоорганизации. Этот стереотип, исповедуемый прак¬
тически на всех этажах социальной структуры российского
общества, включая его духовную элиту, глубоко внедрился в
массовое правосознание и стал питательной почвой малопро¬
дуктивного радикализма власти и безответственности людей
«толпы», разрушительных по отношению к накопленным цен¬
ностям правовой культуры.
Путь к достижению устойчивости России — во всемерном
развитии самостоятельности народного начала нашей государ¬
ственности и правовой системы. Это главный консервативный
и одновременно авангардный критерий политико-правовых ин¬
новаций. Если Россия не преодолеет ужасающую коросту своей
государственной формы, не раскрепостит самоуправленческие
начала своей государственности, эта удушающая короста пре¬
вратит живой организм страны в застывший исторический па¬
мятник русской культуры, в «скелет в золотых браслетах и с
ядерной дубиной», как написал в ходе социологического опро¬
са один российский школьник2.
Вслед за тем как в отечественное законодательство в качест¬
ве метода его реформы посчитали нужным массированно вво¬
дить формально-юридические и бюрократические элементы,
они, как своеобразные компьютерные вирусы, стали исподволь
разрушать его жизненные программы. Огульная переориента¬
ция практически только на фискальные гарантии прав; стрем¬
ление изменить соотношение личности и общества в сторону
либо патернализма, либо стимулирования крайнего индивидуа-
1 См.: Общественные науки и современность. 1993. № 3. С. 11.
2 См.: Арутюнян М., Здравомыслова О., Курильски-Ожвэн Ш. Указ. соч.
С. 130.

1. Кризис российской правовой системы и методология ее реформ 557
лизма и эгоизма в правовых отношениях; упор на силовые, ма¬
териально-технические средства в борьбе с преступностью; ут¬
рата интереса к социальным методам правового обеспечения
статуса человека в пользу доминирования формально-юридиче¬
ских — все это в совокупности подрывает культурно-историче¬
ские основы российской правовой системы и ведет к перма¬
нентному кризису правопорядка.
Между тем, по большому счету, принципиальных положи¬
тельных и качественных изменений от радикальных идеологи¬
ческих и нормативных интервенций, даже обеспеченных госу¬
дарственной поддержкой, национальная правовая культура не
претерпевает. Русская правовая культура феноменальна, транс¬
цендентальна и метафизична. В этом она такая же, как все ос¬
тальные правовые цивилизации. В результате внешнего воздей¬
ствия может измениться только масса правовой системы: коли¬
чество и характер ее источников, правоохранительных структур,
режимов, институтов права и т. д. Какие бы усилия ни предпри¬
нимались для получения желаемой модели правопорядка, сде¬
лать это на основе государственного нормативного моделирова¬
ния невозможно. Эффект идеального правопорядка и правового
сознания может дать только мощное ускорение нормативности
(тотальная регламентация, усиление административного вмеша¬
тельства и т. д.), которое, однако, из-за громоздкости и дорого¬
визны соответствующих мероприятий не может долго поддер¬
живаться в обществе на необходимом для этого уровне, ввиду
чего и результативность подобных мер весьма временна и огра¬
ниченна. Подобные юридические средства, связанные обычно с
политическими задачами, которые ставят те или иные режимы,
не затрагивают глубинных основ правовой системы.
Широкое вмешательство в правовую систему России, осно¬
ванное только на волевых верхушечных элементах, приводит
лишь к прогрессирующей потере эффективности правового ре¬
гулирования.
Главное условие действенности правовых реформ — прекра¬
щение размывания под предлогом деидеологизации традицион¬
ной культурно-исторической, народной ориентированности
отечественного права. Эта ориентированность есть мощный
фактор концептуального единства нашей правовой системы,
которого из-за догматической интерпретации и раздувания в
недалеком прошлом сейчас мы стали стесняться. Вместе с тем
повсюду в мире этот фактор выступает необходимым условием

558 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
целостности и эффективности национальных правовых сооб¬
ществ.
Основа правовых инноваций — консервативная культурная
и демократическая институционализация национально-истори¬
ческой специфики отечественного правового мира, обеспече¬
ние преемственности и культивирование традиции. Как и в лю¬
бом зрелом обществе, в России можно проводить только сис¬
темные, координированные реформы, синхронизированные с
ее психологическим строем. Иначе неизбежны неоправданные
потери накопленного качества, разрушение духовных и матери¬
альных человеческих ценностей.
2.	Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
В преобразованиях правовой системы России важную роль
играет фундаментальная юридическая наука. Для отечественно¬
го типа социального обновления при всем его иррационализме,
непредсказуемости и перманентной политической хаотичности
тем не менее вот уже на протяжении двух веков весьма харак¬
терно стремление опереться на научный авторитет, рациональ¬
ную программу переустройства общества.
Такая программа, как правило, облекается в проектную сис¬
тему законодательных государственных мер, и поэтому, как
только реформы становятся в повестку дня политического ру¬
ководства, к этому призывается официальное правоведение,
должное «обеспечить» юридическим инструментарием замыслы
реформаторов. В этом кроется коренное отличие нашей право¬
вой традиции от западной, которая саму юридическую корпо¬
рацию сделала артикулятором права и правового сознания,
главной пружиной представления последнего в общественном
мнении и правовом строительстве. В России юристы и право¬
ведение никогда не определяли умонастроения людей и поэто¬
му в таком «независимом» виде не представляли серьезного
фактора общественного правосознания, отказываясь от идео¬
логического лидерства в пользу партийных вождей, философов
и литературных публицистов, выступающих, как правило, в
России проводниками самых радикальных политических про¬
ектов.
Конечно, правоведение в России идеологически неоднород¬
но, в нем борются различные школы и течения, но безотноси¬
тельно к ним неизменным остается факт отсутствия в общест¬

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
559
венном сознании страны фундаментальной научной юридиче¬
ской компоненты, которая бы напрямую определяла народное
правосознание, не прибегая к механизмам официального пра¬
вового регулирования. Даже в широких общественных дискус¬
сиях, ставших возможными в последние десятилетия, голос
юристов довольно слаб, в самой юридической корпорации
очень мало «властителей дум» не только простого народа, но
даже правящего истеблишмента. В этом смысле политическая
власть в России, конечно, нуждалась и нуждается в юридиче¬
ской поддержке, которая рассматривается этой властью скорее
как идеологическое или инструментальное «обеспечение» своих
собственных планов, нежели как самостоятельный институцио¬
нальный фактор развития российской государственности.
Надо сказать, что юридическая наука практически всегда в
России с восторгом принимала государственный политический
заказ на обоснование реформ. И в начале XIX в. (проекты гра¬
фа М. М. Сперанского), и в конце столетия (реформы Алексан¬
дра II), и в век XX юристы принимали самое непосредственное
участие в разработке мероприятий радикального «обустройст¬
ва» России. Не стали в этом смысле исключением перестройка
и последовавшая за ней политика «возрождения России».
Социальные результаты, к которым приводило участие оте¬
чественного правоведения в осуществлении замыслов полити¬
ческой власти, весьма неоднозначны, часто — драматичны, но
всегда юриспруденция оказывала определенное влияние на то,
чем в конечном счете становилась государственно-правовая
система страны.
Поэтому весьма актуальной темой является уяснение стиля
и методологии выработки рекомендаций науки и практики по
переустройству государства и права России.
Всегда ли юридическая наука и практика при всех благих
намерениях ее представителей действуют с пониманием пред¬
мета своего непрерывного реформаторского вдохновения? Не
заложен ли в самом подходе к методам профессиональных ин¬
новаций в России некий «фатальный» источник чередующихся
в XX в. разрушений российской государственности и правопо¬
рядка? Соответствует ли инструментарий современной теории
и практики государства и права сущности, смыслу, этапу зрело¬
сти российской государственно-правовой системы?
История правоведения в России, его роль в социальных пре¬
образованиях и практика современного пореформенного пе-

560 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
риода дают обширный материал для постановки и исследова¬
ния этих вопросов, конечно, слишком сложных, чтобы их мож¬
но было исчерпать в одном параграфе.
Право, правовая сфера — та область, где наиболее сильно
проявляются европоцентристские традиции нашей науки и
профессионального правосознания. В литературе прочно уко¬
ренился взгляд на Россию как страну, не имеющую собствен¬
ных юридических традиций, чья правовая культура фактически
ведет свое начало с XVIII в., когда император Петр I стал при¬
общать Россию к западным государственно-правовым институ¬
там. Вся история России с X по конец XVII в. рассматривается
в современной юридической литературе в основном как еди¬
ный, своего рода подготовительный период к подлинно право¬
вому этапу в развитии правовой культуры.
На этот счет можно привести довольно распространенную в
западной печати и часто воспроизводимую у нас точку зрения,
выраженную в известной книге французского компаративиста
Р. Давида. «Во-первых, — пишет выдающийся французский
юрист, — русская юридическая наука заимствовала многое из
византийского права, т. е. из римского права, и из стран конти¬
нентальной Европы, придерживающихся романской системы.
Правда, существовали оригинальные русские обычаи и акты,
как существовали в XVIII в. французские и немецкие обычаи и
ордонансы, но так же, как и во Франции и в Германии в
XVIII	в., в России не было другой правовой науки, кроме ро¬
манской. Категории русского права — это категории романской
системы. Концепцией права, принятой в университетах и юри¬
стами, была романская концепция»1.
Р. Давид обнаруживает здесь весьма распространенный по¬
знавательный стереотип — отождествление права как явления
культуры с его последующей научной и практической рефлек¬
сией в виде доктрины и законодательства. В России (и не толь¬
ко) это далеко не одно и то же. Говоря о том, что в России не
было иной правовой науки, кроме романской, не следует забы¬
вать, что эта наука права как продукт западной культуры поя¬
вилась в России лишь в XVIII в. с петровскими прозападными
государственными нововведениями, что вовсе не свидетельст¬
вует об отсутствии в России собственной правовой среды, са¬
мостоятельной и полноценной правовой духовности, которая
1 Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988. С. 157.

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
561
не может быть полностью отождествлена с романскими право¬
выми конструкциями.
Именно с тех времен — с XVIII в. — научная рефлексия рус¬
ского права начинает как бы «двойную» жизнь, испытывая
сложное противоречивое влияние двух мощных тенденций —
национального источника и устойчивого западного влияния.
В отдельные периоды это противоречивое единство может при¬
нимать сильные односторонние выражения, в иные — синтези¬
роваться в третьи формы, внешне противоположные им идео¬
логические и культурные (например, марксизм). Поэтому во
многом правовая наука в России до сих пор не стала подобаю¬
щим ее потенциалу фактором национальной культуры и право¬
сознания, а выступает, скорее, средством политики и реализа¬
ции утилитарных государственных функций.
В корне данной ситуации лежат, вероятно, подчас весьма
формальные, конъюнктурные рекомендации, которыми снаб¬
жает общество отечественная юриспруденция, несущая «роди¬
мые пятна» первородной привнесенности на русскую почву
XVIII	в. Необходимо развивать российское право в русских
правовых традициях, конституировать связь традиций не толь¬
ко с историей права, но и с его теорией и философией. Сделать
это сегодня чрезвычайно трудно.
В 1983 г. Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов
заметил: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не
изучили в должной мере общество, в котором живем...»1 И сей¬
час эта оценка ничуть не устарела. Сложность отмеченной про¬
блемы во многом объясняет нынешние практические трудности
политики реформ, фактический провал многих поспешных ро¬
мантических теоретических планов.
Существовала ли достаточная предварительная научная реф¬
лексия нынешних преобразований государства и права? Мно¬
гие критики перестройки и последующего реформаторства го¬
ворят чуть ли не об ее отсутствии или в лучшем случае лишь ее
общей «духовной подготовке». Это, конечно, не совсем верно.
Наука и практика давно, подчас неявно, вынашивали идеи и
даже программы обновления. В самом начале горбачевской пе¬
рестройки были довольно определенно сформулированы ос¬
новные направления политико-правовых преобразований.
Применительно к государственно-правовой области основны¬
1 Андропов Ю. В. Избранные речи и статьи. М., 1983. С. 294.

562 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
ми ориентирами реформаторства стали децентрализация управ¬
ления, деэтатизация, демилитаризация и деидеологизация об¬
щественных отношений. Эти направления, по мнению, в част¬
ности, советника М. С. Горбачева Г. X. Шахназарова, являлись
условиями успешного проведения реформ1.
Между тем факты истории свидетельствует, что за разработ¬
кой принципиально верной стратегии в России, как правило, не
следуют ни кропотливая и систематическая работа по нацио¬
нально-культурной адаптации преобразований, ни тщательная
подготовка их технологий, ни последовательное и системное со¬
пряжение реформ с накопленным историческим опытом стра¬
ны. Наоборот, получает распространение метод компиляций и
заимствований, механического разрушения структур и травма¬
тичная ломка общественного сознания, доводимые подчас до
крайностей, несовместимых с исходными принципами преобра¬
зований. В конечном счете процесс завершается еще большей
централизацией, этатизаций общества, утратой социально по¬
лезных духовных символов, включая даже «милитаристские».
Это типичная схема современных реформ.
Так, реальная практика демонтажа административно-управ¬
ленческих отношений как требование децентрализации власти,
с одной стороны, лишь усилила диктат и бесконтрольность
республиканских и региональных элит, а с другой — привела к
потере необходимой управляемости жизненно важными сфера¬
ми общества, прежде всего экономической, социальной, пра¬
вовой.
Деэтатизация — уменьшение государственного вмешательст¬
ва в дела гражданского общества в хаотичном и обвальном ва¬
рианте — лишь повлекла унижение государства как социально¬
го института и резкое ослабление его в период, когда оно после
многолетнего партийного диктата более всего нуждалось в ра¬
зумном укреплении и общественной поддержке. Под вопрос
были поставлены сами основы национальной государственно¬
сти — суверенитет и целостность России как единого федера¬
тивного государства, а вместе с ними — принципы единства за¬
конности и действенности законодательства России на всей ее
территории.
Исключительно «вертикальное» понимание государства, са¬
мой идеи национальной государственности сделало государство
1 См.: Сов. государство и право. 1990. № 1. С. 137.

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
563
лишь внешне сильным. Поэтому оно все более становится кор¬
поративно-клановым, бюрократическим и лишенным по-на¬
стоящему широкой социальной основы. Все это не позволило
России мобилизовать резервы отечественной государственно¬
сти для реализации социально-экономических преобразований
и изменения патерналистского правосознания населения. Бо¬
лее того, в создавшейся ситуации само государство, рычаги
власти сделались привлекательной и во многом (увы!) легкой
добычей корыстных политических и экономических группиро¬
вок. Партийная бюрократия стала замещаться новой элитой,
еще более недоступной демократическому контролю.
Хаотическая демилитаризация вызвала глубокие дисбалансы
в экономике, распад экономических связей, производственных
коллективов, социальную напряженность в армии — важном
элементе государства — и нигилизм молодежи в отношении
своего гражданского долга и в целом социальной ответствен¬
ности.
В результате механической деидеологизации мы получили
опаснейшее, даже в сравнении с последствиями экономическо¬
го кризиса, положение: усиливающееся ощущение духовной
пустоты, бессмысленности, бесперспективности, временности
всего происходящего, которое зримо охватывает все новые и
новые слои населения. Реформы, начинавшиеся как попытки
очищения и облагораживания всей нашей жизни (а не только
достижения экономического благосостояния), сейчас выхоло¬
щены до примитивного и грубого передела власти и собствен¬
ности внутри правящей элиты1.
Анализ реализации этих по существу верных стратегических
направлений политики свидетельствует, что попытка проведе¬
ния их в жизнь привела к довольно неожиданным результатам
и многократно осложнила ситуацию. Может показаться, что
все дело в том, что сам по себе прекрасный план был саботиро¬
ван находящимися в плену стереотипов, недостаточно созна¬
тельными массами. Конечно, объективный уровень правосоз¬
нания и культуры играет колоссальную роль в любых преобра¬
зованиях государства и права. Однако ситуация фактического
провала первоначальных планов реформ, а не каких-то их от¬
дельных трудностей, заставляет предположить наличие более
1	См.: Косолапое Н. А. Интегративная идеология для России: интеллекту¬
альный и политический вызов // Вопросы философии. 1994. № 1. С. 10.

564 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
фундаментальных недостатков. Между тем, не решив принци¬
пиальные проблемы первоначального этапа модернизации, мы
уже разработали новые, еще более глобальные программы1. Под
этим углом зрения столь заметная и в стране, и нашим партне¬
рам неэффективность российских правовых реформ становится
серьезным поводом предположить просчеты в их концепции
относительно роли тех или иных важнейших элементов соци¬
альной обстановки в России.
Сказанное отнюдь не означает, что в реальных направлениях
преобразований не решались те или иные общественные про¬
блемы. Однако общая ситуация все же говорит о том, что в ус¬
ловиях экономических трудностей власть должна серьезно пе¬
ресмотреть этапность и приоритеты преобразований, вернуться
к решению исходных проблем отечественной государственно¬
сти и правопорядка. Двигаться к экономическим и социальным
целям невозможно без реального народовластия, привлечения
населения к управлению, без формирования по-настоящему
правовой среды общественных отношений. Это самая насущ¬
ная программа и повестка дня для современной России. Гово¬
рить, что наше общество сейчас «в основном правовое» и Рос¬
сийское государство имеет «элементы социального государст¬
ва», даже с оговоркой «лишь в основном» и «лишь элементы»2,
есть фундаментальный теоретический просчет последних лет в
научной оценке правовой системы России.
Такая оценка посылает неверные сигналы власти, позволяя
ей предполагать, что все идет нормально и следует лишь уси¬
лить акценты в практической политике. Это отнюдь не так.
Россия не приближается, а неуклонно удаляется от социально¬
го и правового идеалов, о чем свидетельствуют негативные из¬
менения в правовом общественном сознании граждан, усили¬
вающиеся по мере реализации реформ. После 20 лет преобра¬
зований мы с удивлением обнаруживаем нарастание правового
нигилизма во всех слоях российского общества, что не получа¬
ет концептуального объяснения. Одним из вариантов такого
объяснения может быть предположение о социально-правовой
неадекватности существенных элементов правовой политики —
1	См.: Василенко А. В. Современное российское государство (начало XX в.):
контуры идеологии // Государство и право. 2009. № 6. С. 18—19.
2	См.: Чиркин В. Е. Российская Конституция и публичная власть народа.
С. 27.

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
565
административной, федеративной, региональной, судебной,
правоохранительной.
Возможно, именно такая увязка практических мер, привед¬
шая к снижению правовой и социальной защищенности чело¬
века, его правовой и социальной активности, усугублению дис¬
балансов в экономике, проблемам с политической демократи¬
ей, стала результатом теоретических и практических просчетов
российской модернизации последних лет.
С самого начала преобразований обычно до тонкостей чут¬
кие к дуновениям политического ветра, но на этот раз застиг¬
нутые врасплох ученые-юристы, ошеломленные такой переме¬
ной, сразу сделались почти добровольными заложниками более
разворотливой в буквальном смысле этого слова публицистики.
Все заговорили об «отставании» юридической науки даже от ху¬
дожественной литературы. Это создало у многих ученых стрем¬
ление любой ценой догнать и перегнать, ускоренно двигаясь по
проторенной журналистами и литераторами в общественном
сознании колее. Мы стали свидетелями мощной волны конъ¬
юнктурных перегибов в научной продукции, которая может
сравниться разве с кампаниями превознесения диктатуры про¬
летариата и общенародного государства. Восторги по поводу
намерений реформаторов, иностранных государственно-право¬
вых институтов после еще совсем недавнего периода их уничи¬
жительной и во многом обоснованной критики, перейдя все
границы приличия, приняли характер подлинного националь¬
ного бедствия для отечественной правовой науки. Хуже всего
то, что такое «новаторство», обосновываемое общечеловече¬
ской значимостью перенимаемых конструкций, приняло столь
некультурно-кампанейский вид, что привело фактически к от¬
рицанию конкретно-исторического, предметно-социального и
национального подходов к государству и праву, а отсюда — по¬
верхностным рекомендациям политическому руководству в
части, например, поспешных и радикальных изменений орга¬
нов власти и управления.
Государственная политика перемен в значительной мере
связана с воспринятым правовой наукой без должного обсуж¬
дения и проверки допущением, что чуть ли не ведущей предпо¬
сылкой успешного решения задач обновления, прежде всего
экономических, является радикальная реформа политической
системы: «Ведь одна из основных причин неудачи экономиче¬
ской реформы 1965 г. состояла как раз в том, что она не полу¬

566 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
чила надлежащей поддержки политической системы, не сопро¬
вождалась необходимой демократизацией общества»1. Такое
утверждение стало своеобразной основой субъективистского
истолкования сложных культурных явлений. Сейчас становится
все более ясным, что сама по себе демократизация — фунда¬
ментальный ориентир реформ — отнюдь не может быть сведена
к радикальной ломке политической системы. Постановка зада¬
чи «радикальной реформы политической системы» в либераль¬
ном духе вне изменения политического сознания граждан и от¬
сутствия социальной основы новых политических отношений
представляла собой серьезное упрощение ситуации, которое
привело к дискредитации парламентской системы с последую¬
щей имитацией парламентаризма в ущерб реальному народо¬
властию.
Это, разумеется, не свидетельствует в пользу того, что не
следовало начинать процесс демократизации. Однако этот про¬
цесс должен иметь ясные теоретические ориентиры, структуру,
тактику, этапы. Без этих координат реформа политической сис¬
темы очень быстро перескочила на логику разрушений, подчи¬
нившись которой пришлось фактически демонтировать право¬
вую систему, многие традиционные регуляторы. В результате
страна оказалась в такой неразберихе, которая поставила под
вопрос не только экономическую реформу, ради успеха кото¬
рой, т. е. свободы и блага людей, казалось, и принимались мно¬
гие политические решения, но и принципиальную возможность
движения по пути обновления общества. Общественное мнение
было доведено до такого состояния, что значительную его часть
вполне удовлетворил бы авторитарный режим «твердой руки»
как альтернатива преступности, кровопролитию, экстремизму и
демагогии. Возникает закономерный вопрос: отваживаясь вся¬
кий раз на далеко идущие советы политикам, всегда ли право¬
вая и политическая наука имеет для них достаточные и апроби¬
рованные основания?
Политическая и правовая реформы обречены на провал без
четкого, обоснованного понимания сложных процессов в об¬
ществе, его правовой системе. Между тем исследования корен¬
ных вопросов государства и права либо немногочисленны, либо
основаны на одном только позитивистском подходе, подчас
1 Пискотин М. И., Смирнов В. В. Политическая реформа и политическая
наука // Сов. государство и право. 1990. № 1. С. 3.

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
567
лишь «переодетом» в относительно новые для нас либеральные
термины. Наша научная продукция нередко носит либо сугубо
частный, либо политически конъюнктурный характер. Поэтому
в современной России нормативные акты готовятся, как прави¬
ло, в настораживающе короткие сроки. По признанию самих
депутатов, законотворческий поток вынуждает принимать акты
без достаточной предварительной экспертизы проектов. Спеш¬
ка в таком деле стимулируется и явлением бюрократизации
нормотворческих органов.
Отсутствие серьезных исследовательских заделов породило
тенденцию к легкому отказу от существовавших принципов за¬
конодательства с намерениями создания в кратчайшие сроки
нового права на основе широкой компиляции зарубежных
юридических текстов. Недостаток научных исследований и ква¬
лифицированных специалистов по западным правовым систе¬
мам, многолетняя ориентированность советской правовой нау¬
ки на однобокую критику Запада, слабость информационной и
источниковедческой инфраструктуры и почти поголовное не¬
знание правоведами иностранных языков превратило эту зада¬
чу, отнюдь не бесспорную, в малокомпетентные и некритиче¬
ские заимствования вчерашних правовых конструкций и идей,
которые западная юриспруденция либо давно преодолела, либо
близка к этому.
Подход, который все более становится господствующим при
подготовке законопроектов, можно назвать своеобразной пра¬
вовой эклектикой: юристы и экономисты, почувствовавшие се¬
бя политиками, вольно «синтезируют» самые различные поня¬
тия, категории, «творчески» выхваченные ими из самых различ¬
ных эпох, стран, социальных контекстов (это стало называться
«использованием зарубежного опыта» и опорой на «цивилиза¬
ционные ценности»). В результате такой правовой алхимии по¬
лучаются немыслимые конструкции, оторванные от жизни Рос¬
сии, разрушается научная методология правотворчества, а в за¬
конодательство попадают в еще большем, чем ранее, количестве
различные идеологемы, основанные на теоретическом радика¬
лизме и юридическом романтизме.
Правовая реформа часто подменяется, как и раньше, укра¬
шательством юридическими формами непродуманных эконо¬
мических и политических решений. Идет перелицовка на но¬
вый лад старых недостатков законодательства — расплывчато¬
сти, лозунговости, политизированности и т. д. Тексты законов

568 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
стали заполняться декларациями нового типа: «Печать свобод¬
на», «Собственность — естественное и неотчуждаемое право»,
«Собственность обязывает», которые своим ханжеством, изви¬
нительным и понятным для актов XVIII—XIX вв., затмили де¬
магогию актов периода развитого социализма.
На фоне огромного количества мнений и предложений по
улучшению законодательства бедность теории не бросается в
глаза. Однако иллюзия такого благополучия не может жить
долго, она умирает, когда приходит пора принимать решения и
когда вдруг выясняется, что даже предварительная оценка вы¬
двигаемых предложений представляет подчас неразрешимую
трудность, ибо, как правило, бывает неясно: из каких законо¬
мерностей права исходят авторы предложений, из какой кон¬
цепции — законодатель, и, наконец, под какие конкретно со¬
циальные и правовые механизмы выстраиваются варианты из¬
менений. Неудивительно, что многие предложения в качестве
такого основания имеют лишь критику недостатков, и остается
непонятным, почему осуществление именно этих новаций
должно привести к искоренению данных недостатков и не по¬
родит, к примеру, другие.
Предложения, выдвинутые вне контекста конкретной тео¬
рии, могут, конечно, содержать целесообразные рекомендации,
диктуемые здравым смыслом, но весьма трудно бывает устано¬
вить их опору на закономерности правовой системы России,
связь с реальными жизненными механизмами.
Принято считать, что многие изъяны нашей государственно¬
правовой практики обусловлены недостаточным вниманием к
рекомендациям юридической науки. Это, конечно, верно.
В последнее десятилетие данная тенденция только усилилась,
особенно там, где наука решается не соглашаться с теми или
иными мерами государства. Но для того чтобы законодательст¬
во реально способствовало решению проблем, необходимо из¬
мениться и науке: от нередко схоластических рассуждений пе¬
рейти к анализу фундаментальных процессов, происходящих в
реальном правовом строе России. Сейчас необходимы ответы
как на весьма частные, так и общие вопросы, например: какая
концепция законодательства в условиях нынешнего общества
будет способствовать созданию в России действенного право¬
вого регулирования? Тенденция к росту неэффективности зако¬
нов последнего времени — одно из следствий невнимания к
общим вопросам права, легкого принятия аксиом о возраста¬

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
569
нии значения писаного права, понимаемом как механическое
увеличение количества актов и их практически безграничный
«творческий» потенциал.
Науке пока не удается перейти от видения права как универ¬
сального инструмента решения проблем, сопровождающего и
обрамляющего политические и экономические решения, к вы¬
яснению его собственных закономерностей и возможностей в
«разделении труда» нормативных систем в России.
Все это свидетельствует о том, что наша юридическая наука
до сих пор имеет слишком узкий, не отвечающий потребностям
отечественной социальной практики методологический гори¬
зонт. До самого последнего времени он был представлен двумя
направлениями правопознания: узким — нормативным и ши¬
роким — синтетическим, которые в основных своих чертах на¬
поминают два традиционных подхода к праву западной юрис¬
пруденции — позитивистский и естественно-правовой.
Социальные корни такой ситуации в науке находятся в сло¬
жившейся системе культурной отрешенности и обезличенности
сегодняшнего государства в России, господствовавшей в стране
в советский период его классово-интернациональной, теперь
«общечеловеческой» беспочвенности, дающей благодатный ма¬
териал для расцвета сугубо позитивистского взгляда на различ¬
ные явления, в том числе и правовые. Все, что изобретет или
пропишет государство в своих законах, программах, рефор¬
мах, — все это и будет действительным правом. Для советских
юристов высшим аргументом в научном споре всегда была за¬
конодательная норма.
Для периода 70—80-х гг. XX в., отмеченного бурным разви¬
тием теории права, особенно характерно позитивистское пра-
вопонимание. Не случайно, что советская теория права в мето¬
дологическом и институциональном отношениях очень тесно
была привязана к цивилистике, настолько тесно, что подчас их
предметы невозможно было различить (теории правоотноше¬
ния, правонарушения, ответственности, субъективные права,
обязанности и т. д.). Наряду с несомненным положительным
воздействием такого симбиоза, выразившимся в прогрессе дог¬
мы права, имелись и серьезные отрицательные моменты. Речь
идет об ослаблении внимания к собственно теоретическим, фи¬
лософско-мировоззренческим и культурно-историческим ас¬
пектам фундаментального правоведения, без уяснения которых

570 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
сама наука лишается перспективы и заделов по новым направ¬
лениям.
Господство позитивистского подхода в науке привело к то¬
му, что в сфере юридического обучения преподавание фунда¬
ментального правоведения перешло в режим изложения теории
законодательства и перестало работать на формирование право¬
вого сознания и духа страны в профессиональном корпусе
юристов. Позитивизм отечественной науки имел гораздо более
широкие теоретические и практические последствия, в том
числе для правоведения, чем это сейчас принято видеть.
В юридической науке утвердились такие стандарты, как норма¬
тивные манипуляции с понятийным аппаратом, игра в понятия
как почти единственная форма движения к знанию, забвение
мысли, интуиции, творчества, понимания происходящего в
широком социокультурном контексте.
Не случайно после провозглашения перестроечных догм
наука в целом беспрекословно и раболепски приняла их «к ис¬
полнению». Позитивистская методология, по сути дела, опре¬
делила и сформировала идеологию пореформенного периода.
Российская доктрина сумела приспособить к нуждам критики
законодательства и естественно-правовую теорию. Однако, бу¬
дучи воспринята как универсальная внеисторическая ценность
без учета конкретной ситуации, сложившейся в отечественной
правовой системе, эта теория не смогла не превратиться в мало¬
практичный и лишенный конструктивного начала фетиш, если,
конечно, не считать сомнительного «дополнения» в свое время
марксизма, и без того отрицавшего теорию «октроирования»
прав, но гораздо глубже трактующего всю проблему, или «обога¬
щения» законодательных формулировок естественно-правовы¬
ми прилагательными. При всем понимании и уважении намере¬
ний соответствующих авторов критика законодательства с пози¬
ций его несоответствия абстрактной человеческой природе явно
недостаточна в свете современных потребностей практики. Она,
увы, не может выполнить роль конструктивной основы реформы
права и тем более стать началом какой-либо более инструмен¬
тальной юридической методологии.
Дефицит научных альтернатив замещается идеологемами,
претендующими на роль универсальных объяснительных кате¬
горий, такими, в частности, как «административно-командная
система». Это понятие для юридической науки стало близко к
методологическому, увы, во многом через трансляцию всевоз¬

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
571
можными источниками пропаганды и агитации. Теперь, одна¬
ко, становится все более ясным, что понятия, используемые
для газетных версий и политической борьбы, малопригодны
для серьезного научного анализа. Они отражают в лучшем слу¬
чае какой-либо аспект предмета и соответствуют определенно¬
му этапу процесса познания, в свою очередь требуя объяснения
как социологические феномены искажений общественного и
группового менталитета в кризисные периоды жизни общества.
Перевод же науки в русло такого популярного и простого объ¬
яснения фактически стал продолжением традиции «навешива¬
ния ярлыков» и политического упрощения правовой истории.
Юридическая наука подчас продолжает выдавать за свою про¬
дукцию юридизированные адаптации политических версий той
или иной проблемы, уклоняясь от выработки и отстаивания бо¬
лее широких и самостоятельных взглядов на прошлое и настоя¬
щее, чем это диктуется политическими стереотипами.
Дореформенная политико-правовая система, конечно же, не
исчерпывалась «командной» характеристикой. Она сложный
итог сквозного исторического развития, многолетней селекции
качеств, которые вопреки тем или иным субъективным устрем¬
лениям политиков дали своеобразную, самобытную и во многом
значительно более общечеловеческую систему, чем это могут
выразить ее как догматические апологеты, так и революционные
ниспровергатели. Возобладавшая же в научной печати субъекти¬
вистская трактовка корней советской правовой системы не была
способна стать основой серьезного научного анализа.
Политико-правовая система и реформируемое общество яв¬
лялись отнюдь не простыми слепками со сталинистских или
бюрократических замыслов. Их особенности, структура, черты
заданы более широкими закономерностями развития России в
пространственном и временном контексте, чем это могут объ¬
яснить конкретные события 30—50-х гг. XX в. Сошлюсь в этой
связи на мнение американского историка Дж. А. Гетти: «В ста¬
линское время политическая сфера не существовала отдельно
от социальной... Как и во всех политических системах, совет¬
ское общество в сталинский период защищало устои, в рамках
которых могли быть успешно приняты политические реше¬
ния... Сталинское государство не могло до конца поглотить об¬
щество. Xотя оно и было способно на спорадическое насилие и
принуждение, государство оказалось слабым, общество, пусть и
плохо организованное, все же пришлось ему не по зубам...

572 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
Взаимоотношение между сталинским государством и сталин¬
ским обществом было очень сложным и разносторонним, до
сих пор еще плохо понятым историками»1.
В дополнительных исследовательских подходах нуждается
правовой аспект феноменов сталинизма и «демократического
авторитаризма». На нынешнем этапе науки первый представ¬
лен довольно одномерным явлением, скорее напоминающим
публицистический фетиш отрицания и ужаса, либо ностальги-
чески-патриотического преклонения и культа. Чтобы избежать
повторений, наука не может закрывать глаза на новые формы
вождизма и авторитаризма, которые цепко держат и страну, и
ее государственность.
Правовая наука нуждается в систематическом изучении пра¬
вовой культуры России второй половины XX в., которая от¬
нюдь не исчерпывается известными феноменами, а скрывает
многие источники современных проблем правопорядка и уже
новой российской правовой ментальности.
Необходимо сегодня отказаться от упрощенных штампов де¬
мократизма в России, до сих пор ограничивающих науку и сти¬
мулирующих исследователей «вписываться» в конституцион¬
ную установку. Понятие административно-командной системы
в качестве чуть ли не все объясняющей категории породило ба¬
нальный субъективизм в исследованиях, когда всю сложность
экономических, политических, национально-духовных детер¬
минант развития права, государства, общества пытались свести
к чьей-то злой воле. Похожий стереотип наблюдается сейчас,
когда наша наука легко поддалась на «обоснование» либераль¬
ного авторитаризма, который, по сути, строится на глубоко ус¬
таревших этатистских принципах. Настало время возрождения
фундаментальной юридической науки, свободной от политиче¬
ского волюнтаризма и морального диктата как непременного
условия обоснованных рекомендаций законодателю.
Необходимо признать, что нынешний уровень юридических
исследований, прежде всего в области теории государства и пра¬
ва, конституционного права, не позволяет предложить обществу
идеи, которые были бы соразмерны его проблемам, если, ко¬
нечно, не считать таковыми использование зарубежного опыта.
1 Гетти Дж. А. Государство и общество под властью Сталина: Конституция
и выборы в 1930-е годы // Общественная мысль за рубежом. 1990. № 12. С. 45.

2. Общетеоретическое обеспечение правовой реформы
573
Отечественная либеральная юридическая школа, возобладав¬
шая в СССР и России с началом реформ, оказалась по сути лишь
мощной ретрансляцией западной правоконсервативной тенден¬
ции. Об этом свидетельствуют некритические и буквально-меха¬
нические экстраполяции компонентов либеральной доктрины
государства и права на российскую почву — в экономике, поли¬
тике, праве, в том числе его конституционной отрасли. Не слу¬
чайно введению принципов разделения властей, правового госу¬
дарства, конституционного правосудия сопутствовала неразбе¬
риха в государственном аппарате, немыслимая политизация
юридической жизни и еще больший упадок законности и уровня
правосознания населения.
Между тем в советском правоведении вызревала и объекти¬
вировалась весьма закономерная для отечественной правовой
культуры познавательная тенденция — движение к осознанию
своеобразия отечественных правовых институтов и самостоя¬
тельности охватывающего их правового мира. Вся сложность
этой тенденции проявлялась в том, что она не могла выразить¬
ся помимо и иначе господствующей в те времена идеологиче¬
ской формы. Но и сама эта форма не была ей совершенно чуж¬
да духовно. Закономерно, что именно на рубеже 70—80-х гг.
прошлого века в нашем правоведении стала ощущаться потреб¬
ность в категории, которая сумела бы выразить юридическими
средствами закономерный этап развития отечественной право¬
вой культуры. Это — понятие правовой системы. Осознание
культурной самостоятельности отечественной юридической
сферы внешне шло на основе и в рамках классовой методоло¬
гии и романо-германской практики, но, как это ни парадок¬
сально, неизбежные издержки идеологической замкнутости, ве¬
роятно, не могли сравниться с объективно защитной функци¬
ей, которую сыграл марксизм перед лицом угрозы западной
юридической интервенции для отечественного правоведения.
О ее тяжелых последствиях можно судить по смежным сферам
духовной жизни, буквально заглушенным во многих государст¬
вах продукцией «массовой культуры» — в литературе, кинема¬
тографе, театре и т. д.
К сожалению, опыт развития русской юридической мысли
прошедшего столетия, который включает и наиболее админист¬
ративно защищенный от внешних воздействий семидесятилет¬
ний советский период, позволивший создать известные науч¬
ные школы, традиции, имена, сейчас во многом оказывается

574 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
буквально смятым псевдолиберальной массовой правовой куль¬
турой, угрожает сделать Россию подобием постколониальной
Африки в сфере государственно-правовых форм.
Во многом из-за того, что в правовой системе утрачены ис¬
ходные культурные ориентиры, право стало отождествляться с
«умными», рациональными нормами, формирующимися уче¬
ными, которые должны сообщить эти нормы обществу, просве¬
тить его, «внести» в него правовое сознание. Однако повыше¬
ние эрудированности нашего правоведения пока не приводит к
повышению уровня национального правового сознания. Задача
науки — способствовать соединению этих двух процессов. Пра¬
вовая рефлексия наступает обычно как завершающая фаза ду¬
ховного самопознания. Науке необходимо не столько зани¬
маться внедрением юридической «цивилизованности», сколько
заново открывать правовую культуру российского общества.
Смысл обновления науки права не в отказе от позитивизма в
пользу какой-то иной, скажем, либеральной, естественной док¬
трины, а в поиске культурно-прагматических путей развития
национальной правовой системы и государственности. Спад эй¬
фории по поводу иностранного государственно-правового опы¬
та стал неизбежным ввиду отрыва его от социально-культурных
реалий России. Это, разумеется, не должно привести к новому
витку нигилизма в отношении зарубежных политико-правовых
форм, что сейчас уже используется для оправдания отказа от де¬
мократических принципов правопорядка. Не будучи оригиналь¬
ным направлением в правоведении, их апология выполняет
важные ориентирующие и стимулирующие науку функции, осо¬
бенно если удается избегать монополизма тех или иных доктрин
в развитии отечественной теории права.
3.	Россия в XXI веке: пути правового развития
В начале третьего тысячелетия человечество находится в ра¬
дикально новой ситуации. Происходят глобальные процессы,
способные изменить картину мира, место и роль в нем человека.
Речь идет о важнейших технологических прорывах — в сфере
новых источников энергии, в области молекулярной биологии
(генной инженерии), пересматривающей базовые антропологи¬
ческие проблемы, в информационно-компьютерной индустрии.
Фундаментальные изменения в технической, информационной,

3. Россия в ХХ! веке: пути правового развития
575
экономической сферах ломают политико-правовые устои, сти¬
рают государственные границы в пользу глобальных структур.
Если соединить эти процессы под общим «знаменателем»,
на первый взгляд видится тенденция к нивелировке, унифика¬
ции суверенитетов, преодолению особенного. Казалось бы, все
это укладывается в рамки классической трактовки права как
всеобщей, общечеловеческой меры. Налицо совпадение обще¬
ственного прогресса с природой права, дающее невиданные ра¬
нее перспективы тому образу права, который сформирован в
большинстве развитых стран к концу XX в. «Европейское пра¬
во» — характерное свидетельство глобалистских правовых тен¬
денций. Сегодня мы свидетели того, как создаются сложные и
высокотехничные правовые структуры, бурно растет законода¬
тельство, повышается социальная престижность юридического
корпуса, прогрессирует международное право.
Между тем на этом впечатляющем фоне сохраняются и даже
множатся отнюдь не вписывающиеся в юридический прогресс
явления: беспрецедентный рост преступности и всевозможной,
неизвестной прошлому социальной патологии; массовые нару¬
шения прав человека; глубочайшее отчуждение личности от
власти и государства. Разрастание этих явлений идет одновре¬
менно с колоссальным увеличением бюрократического аппара¬
та, числа правоохранительных органов, затратности государст¬
венной машины. Здесь старые теории не в силах предложить
адекватных мер.
На рубеже веков ощущается дефицит новых юридических
идей и концепций, особенно веры в действующее право. Самый
популярный призыв — дайте нам «хорошие» законы. Звучат
требования ввести «диктатуру закона». Однако никакой дикта¬
турой с самыми благими целями нельзя создать стабильный и
устойчивый правопорядок. Сама идея силового навязывания
действующего законодательства свидетельствует о кризисе гос¬
подствующей правовой идеологии, неспособности современно¬
го законодателя обходиться без механизмов «продавливания»
закона в жизнь. Существующие идеологические установки в об¬
ласти права показывают недопонимание политической элитой
не только действительной ситуации в правовом строе России,
но и мировых тенденций в этой сфере. Несмотря на значитель¬
ный рост и у нас, и в мире числа юристов, глобальные размеры
приобретает проблема правового нигилизма властных структур,
населения и даже самих правоведов.

576 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
Не является ли идеализация правового способа решения
проблем в том виде, как мы привыкли его понимать (правосу¬
дие, правовые процедуры и проч.), самым большим гуманитар¬
ным заблуждением ушедшего века? Какой должна быть право¬
вая политика в России, чтобы избежать очередных обществен¬
ных разочарований и системных катастроф правопорядка
страны? Не связаны ли в целом неудовлетворительные резуль¬
таты нашей правовой реформы, сердцевиной которой стала ре¬
форма судебная (судоустройства и судопроизводства), с невер¬
но избранной стратегией правового развития, нацеленной на
массовое производство формального права и повторяющей ил¬
люзии уходящего времени? Эти и подобные вопросы важны с
позиции выбора доктрины развития Российского государства и
права в нынешнем веке. Слабая теоретическая проработанность
такой доктрины уже сейчас сказывается на эффективности
юридических реформ, которые пока не изменили плохого обес¬
печения прав российских граждан.
Внешне наше право выглядит неплохо: не случайно нас при¬
няли в Совет Европы. Законодательство гуманно, в нем про¬
сматриваются идея прав личности, ее юридические гарантии и
многие иные привлекательные положения. В инструменталь¬
ном плане очевиден прогресс, ибо право следует изучать, в нем
надо по-настоящему разбираться. Этим в основном и занята
юридическая наука, как фундаментальная, так и отраслевая.
Между тем отмеченный прогресс и благополучие обманчивы.
В обозримой ретроспективе нельзя не заметить устойчивой тен¬
денции к бюрократизации правовой культуры, стагнации пра¬
вовой теории, рутинности юридической практики. Постепенно
мы идем к американской правовой эмпиричности и утилитар¬
ности в строительстве правовых институтов общества, где пра¬
во адвокатов практически полностью вытеснило право как эле¬
мент человеческих отношений. Такое правосознание в России
не может быть воспринято населением. При громадном росте
числа дипломированных юристов уровень правосознания в
стране минимальный, а увеличение количества исков не пере¬
ходит в качество правовой культуры граждан.
Наше право все более вырождается в наукообразное законо¬
дательство — замкнутое и непонятное обществу. При всей ус¬
ложненности оно поверхностно, эклектично и мало кого в Рос¬
сии по-настоящему трогает. К концу века мы не имеем ни од¬
ного оригинального, не говоря уже эпохального, правового

3. Россия в ХХ! веке: пути правового развития
577
памятника — не считать же таковыми действующую Конститу¬
цию или новый ГК РФ.
Важнейший вывод, который необходимо сделать в конце
XX в.: право сейчас не есть форма общественного сознания в
России. Главным противоречием существующего правопорядка
является то, что мы в целом грамотно пишем законы и законо¬
дательствуем вполне по-европейски, но думаем и поступаем
как-то иначе. Правовыми категориями у нас не размышляют: в
лучшем случае «применяют» законы, в худшем — прикрывают
ими властно-политическую деятельность.
Где же выход из сложившейся ситуации? Большинство свя¬
занных с ответом на поставленный вопрос высказываний каса¬
ется оценок тех или иных конкретных правовых режимов, зако¬
нов, институтов власти. Между тем речь идет об ответе на вы¬
зовы, имеющие для правовых систем цивилизованных стран
сквозной характер. Эти вызовы и тенденции, их представляю¬
щие, делают несущественными и обманчивыми различия, дос¬
тоинства и недостатки действующих государственно-правовых
режимов и законодательных форм.
Рассмотрим под этим углом зрения отдельные контуры пра¬
вового развития России.
Серьезной проблемой для России в XXI в. видится проблема
отечестеенной государстеенности. Глобальное соревнование в
мире выиграет тот, кто сумеет создать наиболее эффективную
государственность. Главная задача для России — избежать пре¬
рывности своей государственности, исключив повторение оши¬
бок прошедшего века. И одной из важнейших целей науки яв¬
ляется всемерное содействие процессам укрепления россий¬
ской государственности. Совсем недавно мы в очередной раз
пережили острый период государственного нигилизма, безу¬
держной критики государства и масштабной ломки государст¬
венных структур. Такова была неадекватная реакция на пред¬
шествующее огосударствление общества. Сейчас многие про¬
цессы потеряли управляемость: в экономике, социальной
области, сфере борьбы с преступностью. Либеральная попытка
вывести государство за рамки гражданского общества дала от¬
рицательные результаты. Ныне почти все признают: без силь¬
ного и эффективного государства, применяющего принуждение
и даже насилие там, где это необходимо, правопорядок невоз¬
можен. К сожалению, юридическая наука по привычке готова
(практически с ходу!) поддержать этот политический лозунг.

578 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
Между тем само по себе усиление государства не дает Рос¬
сии осознанной перспективы в XXI в. Самые впечатляющие
крушения в нашей истории терпели именно наиболее мощные
государственные машины. Что стоит за сегодняшней линией на
усиление государства? Как это соотносится с реальными про¬
блемами утверждения демократии в России? Речь, видимо,
должна идти не о еще большем усилении государства, а о ра¬
зумном использовании действительно огромной силы этого го¬
сударства, способности правильно распорядиться государствен¬
ной машиной.
Сильным же может быть только естественное для общества,
его культуры демократическое государство. Только в этом слу¬
чае обеспечивается устойчивость политической власти. Однако
именно здесь российская государственность имеет серьезные
проблемы.
Речь идет о нынешней политической системе общества, ее
перспективах. Та модель демократии, которая утверждается
сейчас в России, вряд ли способна обеспечить политическую
стабильность страны в грядущем веке. Современная российская
демократия и то состояние, к которому она стремится, есть аб¬
страктное воспроизведение пережитков парламентаризма, эли-
тизма и разделения властей, методологически и практически
несоразмерное проблемам и задачам российского общества в
новых условиях.
В настоящее время системный характер приняли негативные
тенденции, грозящие разжечь уже в XXI в. новый политиче¬
ский пожар в России: неустойчивость политической системы,
ее зависимость от теневого бизнеса и исполнительных струк¬
тур; непомерная политизированность властей, включая судеб¬
ную; постоянная внутренняя непродуктивная борьба и состоя¬
ние раскола в правящей элите; слабость конституционных ме¬
ханизмов взаимодействия властей, сосредоточение реальных
полномочий в администрации, двойственное положение прави¬
тельства; неэффективность контрольных функций законода¬
тельных органов.
С этими тенденциями напрямую связаны такие явления, как
безответственность и низкий авторитет политических партий,
откровенное манипулирование общественным мнением, моно¬
полизация средств массовой информации. Люди начинают по¬
нимать, что от них ничего не зависит, что они необходимы
лишь как объект избирательных технологий. В результате неиз¬

3. Россия в XXI веке: пути правового развития
579
бежно сужается социальная опора современной российской де¬
мократии, что не обещает Российскому государству стабильно¬
сти в будущем1.
Основная задача сейчас — создать эффективную систему на¬
циональной демократии, которая позволит сформировать ус¬
тойчивую, эффективную и, следовательно, действенную госу¬
дарственность, достаточно мощную и одновременно гибкую.
Нынешние модели власти — как конституционная, так и фак¬
тическая — не перспективны, ибо они пережиточны по отно¬
шению к реальному опыту не только России, но и современных
западных демократий.
Необходимо, наконец, отбросить политические предрассуд¬
ки и признать, что Россия в XX в. находила более современ¬
ные, по сравнению с сегодняшними, формы демократии. С вы¬
соты накопленного опыта необходимо пристальнее изучить
принципы, которые мы огульно отринули в ходе антигосудар¬
ственной истерии 90-х гг. прошлого века. Главные среди них,
которые требуют системной инкорпорации в отечественный
конституционализм, — это принцип общественного контроля
за государством и принцип самоуправления — не только на
местном, но и на федеральном уровнях. Не следует возлагать
слишком много надежд на парламентаризм и формирование
многопартийной системы по западному образцу, более реали¬
стична одно-двухпартийная система непарламентарного типа с
периферией из мелких партий. Эта система нуждается в стиму¬
лировании через новую концепцию формирования представи¬
тельных органов и правительства, которые должны иметь черты
«работающих корпораций». Если мы не возьмем в XXI в. все,
что дал российский, в том числе советский, опыт государствен¬
ности, мы безнадежно отстанем в жизненно важной для нас об¬
ласти — технологии управления общественным развитием.
Нужна ли нам правовая система с колоссальным законода¬
тельством, огромной, как сейчас, правоохранительной маши¬
ной, непрерывно растущей армией юристов с дифференциро¬
ванной специализацией? Такие правовые системы созданы на
Западе: громадные, изощренные, практически охватывающие
все стороны жизни людей, тоталитарные, подмявшие под себя
общество с его естественными регуляторами. А что в итоге? Ту¬
1 Подробнее о ситуации в политической системе России см.: Тихоми¬
ров Ю. А. Коллизионное право. М., 2000. С. 231—237.

580 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
пик, необходимость постоянного наращивания полицейского
контроля, возрастающая зависимость от искусственных соци¬
альных допингов.
К сожалению, в ходе современной правовой реформы пра¬
вовая система России оказалась в начале того же пути. И этим
мы даже гордимся, все старые и особенно новые пороки право¬
вой системы объясняем спецификой переходного периода. Суд
отчуждается от населения, превращаясь в замкнутую сословную
касту; юридическая помощь является уделом богатых; законо¬
дательство усложняется и в то же время становится все более
пробельным и противоречивым. Как говорил на «круглом сто¬
ле» в Государственной Думе Л. А. Окуньков, «сейчас уже есть
ряд отраслей, подотраслей законодательства, где истинными
специалистами являются два, три, четыре человека во всей Рос¬
сии»1. Думается, что речь идет о весьма опасных и во многом
необратимых для правовой системы процессах.
Как в рамках существующих и ожидаемых параметров пра¬
вовой системы мы собираемся решать эти проблемы? У госу¬
дарства ответ один — нет денег. Действительно, для принятой
нами модели правового развития необходим бюджет Соединен¬
ных Штатов — более 4 трлн долл. Наш бюджет — на порядки
меньше, но мы тем не менее оттолкнули население от управле¬
ния, участия в политике, ответственности за правопорядок, об¬
рекли на долги и нищету местное самоуправление и макси¬
мально обюрократизировали суд и правоохранительные органы.
Отсюда нетрудно прогнозировать еще большее отчуждение на¬
селения от власти, еще большее падение нравственности, рас¬
цвет коррупции, деградацию правоохранительной системы. Ни¬
какой бюджет даже растущей экономики не выдержит того, что
мы уже сейчас заложили в наши законы. Юристы не привыкли
считать деньги государства, и нам очень по вкусу пришелся ло¬
зунг о невозможности дешевого правосудия, преодолеваемый
сейчас на Западе.
Необходимо искать нетрадиционные, самостоятельные ре¬
шения развития нашей правовой системы в новом веке. Дейст¬
вующая административная система уже сейчас тянет назад, ста¬
новясь все более тяжелым бременем для экономики, политиче¬
1 Проблема обеспечения прав граждан на доступ к правовой информации:
материалы круглого стола / Под ред. В. Б. Исакова. М., 1999. С. 269—270.

3. Россия в XXI веке: пути правового развития
581
ской системы и, что самое неприятное, негативно влияя на
нравственную атмосферу в стране.
России нужна компактная правовая система — даже не по
материальным соображениям, а по причине глубокой цивили¬
зационной адекватности правовому сознанию русских. Пробле¬
ма реальной модернизации не терпит, однако, никаких по¬
спешных бюрократических решений. Сейчас речь должна идти
о выработке фундаментальной стратегии правового развития,
что в свою очередь предполагает значительное обновление ме¬
тодологии изучения отечественного права. С тем теоретиче¬
ским багажом, который имеет наше правоведение, затевать лю¬
бые реформы опасно, о чем свидетельствуют прошедшие деся¬
тилетия.
Что в этой сфере представляется наиболее актуальным? Пре¬
жде всего необходима реконструкция самих исследовательских
подходов к исходным правовым категориям и в первую оче¬
редь к понятию права. Да, методологические дискуссии ведут¬
ся, но их посылки во многом устарели. Как-то они еще питают
науку, но наша фундаментальная наука во многом живет про¬
шлым багажом. В XXI в. соревнование естественно-правовой и
позитивистской школ не может выступать в качестве главного
источника фундаментальной правовой методологии. Это об¬
стоятельство не учитывают авторы, стремящиеся «преодолеть
недостатки» классических теорий, синтезировать их, «развивать
дальше»1.
Любая теория имеет определенный методологический ре¬
сурс, который отнюдь не бесконечен. Альтернативы либерализ¬
ма, марксизма и позитивизма недостаточны для постановки
проблем государства и права в наступившем веке. Смысл совре¬
менной познавательной ситуации заключается в поиске новиз¬
ны методологии, а не в выборе между известными интерпрета¬
циями права. Такая методология позволит обновить познава¬
тельный аппарат в условиях глобального кризиса правопорядка
и юридической науки.
Вопрос о праве имеет значительные перспективы в плане
обновления методологии науки, но для этого надо суметь вы¬
браться из прежнего русла, из всего этого глубокомыслия об
1 См.: Нерсесянц В. С. Философия права Гегеля. М., 1998. С. 192—195;
Алексеев С. С. Право: азбука—теория—философия. Опыт комплексного иссле¬
дования. С. 276.

582 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
альтернативах права и закона, малопродуктивного для решения
проблем современного государства и права.
Перспективы видятся в направлении, раскрывающем инди¬
видуальные характеристики российской и иных правовых куль¬
тур с заведомым отказом от придания такому направлению
права статуса метатеории. Необходимо наполнить доктрину
правопонимания элементами, способными вести к раскрытию
закономерностей на уровне идентификации российского права,
специфики правового языка, способов формирования юридиз-
ма правовой системы. Имея высокоразвитую научную рефлек¬
сию позитивного права, мы просмотрели глубоко задрапиро¬
ванное, закрытое стереотипами правовое сознание, отчего в
XX	в. наша правовая культура не смогла получить целенаправ¬
ленной перспективы, а отождествилась с политической практи¬
кой.
Значительный интерес в теоретическом отношении пред¬
ставляет проблема формы отечественного права. Форма права —
это способность субъектов к организации социального контек¬
ста, выработке индивидуальных решений. К сожалению, об¬
ширный массив объективно-правовых форм существует лишь в
«подсознании» нашей правовой культуры. В законодательном
же выражении наше право грубо, тяжеловесно, перегружено
наукообразными языковыми структурами. Неадекватная форма
обедняет правовую жизнь, «гасит» правовые источники. Истин¬
ный юридизм достигается не формальным равенством, не воз¬
ведением правила в степень закона и конституции, а менталь¬
но-процессуальной соразмерностью. Не остановлен процесс
разложения формы отечественного права, вытеснения права
всевозможными законодательными компиляциями. Дефицит
права невозможно заполнить обильной и рыхлой законодатель¬
ной массой. Мы уделяем слишком много внимания формаль¬
ному праву, которое неконтролируемо расползается теперь уже
по регионам, грозя задушить возрождающуюся правовую куль¬
туру субъектов Российской Федерации. Мы не извлекли уроки
из негативного опыта советского законодательства, где было
много норм, в основном подзаконных, но вечной проблемой
был вопрос их реализации. Правовой системе требуется не
столько наращивание усилий законотворческих органов, сколь¬
ко реанимация предправовых источников, отношений и струк¬
тур — поведенческих, региональных, конфессиональных.
Должны развиваться местная правовая культура, альтернатив¬

3. Россия в XXI веке: пути правового развития
583
ные юридические механизмы решения проблем. У нас в России
практически нет местной правовой истории.
В настоящее время государство весьма неэкономно прибега¬
ет к использованию законодательной и подзаконной правовой
формы. Не следует забывать, что некритическое использование
юридической формы, особенно прямолинейно предписываю¬
щей и запрещающей, способно исказить содержание любого
социального проекта.
Отечественным правосознанием трудно воспринимается и
идея формального равенства. Другое дело — равенство социаль¬
ное, предполагающее примат личного, особенного, нетипично¬
го (но не индивидуалистического), что делает право истинным
правом. Это гораздо более перспективно, учитывая тупики, в
которых оказалась модель отчужденного формалистического
правосудия XX в. Наше право должно изменить нынешнюю от-
чужденно-цивилистическую сущность, сбавить темпы своего
превращения в орудие вытеснения нравственности. Необходи¬
мо добиваться значительного расширения источников права в
правовой культуре. Важно не столько укреплять «вертикаль вла¬
сти», сколько иметь самостоятельные в культурно-правовом от¬
ношении регионы с национально-территориальными правовы¬
ми системами.
Актуальным направлением развития правовой системы в
XXI	в. должно стать воссоздание местной правовой культуры.
Этот проект для России поистине достоин века. От возрожде¬
ния местной, региональной правовой культуры будет зависеть
судьба нашего государства. Целостность русской правовой
культуры не может сложиться в больших городах, особенно в
столицах. Однако то, что сейчас в сфере права происходит на
местах, есть во многом копирование федеральных схем, струк¬
тур и институтов. Все это тянет нас назад.
Надо ясно отдавать себе отчет в том, что после стольких ка¬
тастроф отечественного права мы продолжаем сохранять черты
правового общества практически исключительно благодаря глу¬
бинному правосознанию населения. Только оно, но никак, к
сожалению, не государство, не творчество законодателя дает
сопоставимый с западными правовыми обществами результат в
правовой культуре России. Только актуализация и рецепция
этого правосознания, в том числе через юридическую догму,
способны провести в нынешнем веке подлинную модерниза¬
цию отечественного права. Поэтому не надо относиться свысо¬

584 Глава XI. Проблемы обновления российской правовой системы
ка к нашему обыденному правосознанию и приводить ему в
пример чужое поведение, чужие нормы, чужих «святых».
Заметим, что это измерение права не изучается должным об¬
разом юридической наукой. Целостного представления о рус¬
ской правовой традиции никто, включая вузы, НИИ, не фор¬
мирует, хотя в Европе плодотворно ведутся антропологические
юридические исследования. В России же сложилась удивитель¬
ная ситуация: уровень правовой культуры населения страны в
целом выше, чем ее государственного аппарата и юридического
корпуса. Только за счет объективно действенной правовой по¬
зиции населения у нас сохраняется относительно стабильный
правопорядок, в то время как власть за годы реформ немало
сделала для затруднения доступа граждан к реальному влиянию
на жизнедеятельность общества. Теперь, в XXI в., необходимо
исправить, наконец, этот перекос, принять реальные меры к
повышению уровня правовой культуры государства, отечест¬
венных юристов. Наше право — это порождение цивилистики
и либеральной интеллигенции, в нем во многом утрачены чер¬
ты народности.
Природа изменений, неизбежно грядущих в будущем, коре¬
нится в отрицании тех начал, на которых строилась юриспру¬
денция нового и новейшего времен и которые привели к кри¬
зису правосознания на рубеже тысячелетий. Эти начала —
в господстве формальных принципов и формального права;
в превращении юристов в новое «духовенство» общества; в ут¬
рате правовой культурой качества религиозности; в забвении
человеческого правосудия и принципов самоуправления. Дан¬
ные начала исказили право, сделали его чересчур рациональ¬
ным. Нельзя все дальше деградировать до уровня римского
права — системы красивой, но языческой, глубоко устаревшей
и неадекватной в трактовке человека и правовых отношений
личности после рождения Христа.
Только устранив основы, питающие разложение правовой
культуры, возможно переломить тенденцию нарастающего кри¬
зиса правопорядка, получившую всемирный характер. Свое
слово здесь должна сказать общая теория праеа, которая нужда¬
ется в обновлении. При большой разумности и учености значи¬
тельный недостаток нашей теоретической юриспруденции —
социальная ограниченность. Очень мало методологических ис¬
следований, особенно на кандидатском уровне. В юридических
научных работах самоценное значение приобрела «новизна» —

3. Россия в XXI веке: пути правового развития
585
формальная, не ведущая к движению познания, оторванная от
доказательности и достоверности, что свидетельствует об опре¬
деленном застое науки в переломный для российской истории
период.
Мы утрачиваем перспективу, находимся в глубокой колее
вчерашних подходов именно тогда, когда мир переживает науч¬
ные, в том числе гуманитарные, революции. Странно и непро¬
стительно, что именно в сфере духа, где отечественная культура
всегда занимала мировые позиции, мы не смогли мобилизовать¬
ся, показали слабость. Ограниченность нашей юридической
науки, ее компилятивность, неспособность к методологическо¬
му реформированию во многом обусловлены самоизоляцией
фундаментального правоведения от философских и научных
достижений XX в. Мы погрязли в старых спорах и тиражирова¬
нии стереотипных учебников по теории государства и права.
Имея значительную дореволюционную и советскую гуманитар¬
ную почву, юриспруденция не смогла использовать для целей
своего развития этот колоссальный пласт мысли, фактически
выведя научное осмысление государства и права за скобки рус¬
ской духовной традиции. Да, были и есть хорошие работы, про¬
двигающие отечественную правовую социологию, философию,
догматику, отрасли права, но они не смогли изменить общей
ситуации — отсутствия фронтальных исследований националь¬
ной правовой культуры. Здесь у нас зияющая пустота.
Достичь гуманистических целей права невозможно, если
прямолинейно «творить» хорошие нормы. Нужны философия,
морфология, система юридических понятий и явлений, кото¬
рые позволили бы развиваться правовой культуре снизу, дали
бы возможность актуализации и самовыражению правового
сознания. Именно в этом суть правовой перспективы XXI в.
Только такая концепция правовой реформы может сформиро¬
вать жизнеспособную правовую систему России в новом веке,
которая гарантирует стабильность государственности. Право
как рациональный продукт нового времени, доведенное к кон¬
цу XX в. до совершенства компьютерной системы, отстает от
проблем человечества. Острые социальные противоречия,
отчужденность человека от власти, демократии и права могут
быть преодолены только через реконструкцию структур право¬
вого сознания, включающую всю гамму исходных социальных
ценностей. Правовое развитие России должно системно отве¬
тить на вызовы XXI в.

Россия молода в культуре до детско¬
сти: в своей технике, в своих школах,
во всем физическом прогрессе и уст¬
роении — она дитя. Только не дитя
она в слове, в песне, в думах.
В. Розанов
Глава XII
РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ СИСТЕМА
И ЮРИДИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ1
1.	Правовая система и стратегия юридического образования
Важным элементом воспроизводства правовой системы Рос¬
сии является отечественное юридическое образование. Истори¬
ческие традиции юридического образования, его социокультур¬
ный статус в механизме формирования национальных юриди¬
ческих ценностей во многом определяют характер правовой
системы, векторы ее развития.
Подготовка юридических кадров — мощный канал обновле¬
ния, «питания» правовой культуры, и от того, какие источники
его пополняют, в значительной степени зависит, каким быть
отечественному правовому укладу.
Многие недостатки советской правовой системы тесно свя¬
заны с формами и программами сложившейся высшей и сред¬
ней юридической школы. Поэтому жизнь правовой системы
никак не может обойтись без определения путей дальнейшей
работы нашей организации юридического образования.
Юридическое образование в России сейчас на перепутье.
Перестройка, которая сопровождала высшую и среднюю шко¬
лы в 80-е гг. XX в., была, вероятно, лишь началом выявления
ее подлинного проблемного горизонта. Организацию юридиче¬
ского образования в России отличает один общий фундамен¬
тальный недостаток — отсутствие методологической ориента¬
ции высшей юридической школы в новом политико-культурном
контексте.
Сегодня наметилось два подхода к выбору поиска стратегии
развития юридического образования. Первый подход, получаю¬
1 В главе использованы материалы, подготовленные совместно с Т. В. Си-
нюковой.

1. Правовая система и стратегия юридического образования
587
щий все большее распространение, считает необходимым мак¬
симальное приближение образования, в том числе юридическо¬
го, к зарубежным, прежде всего европейским, стандартам, ак¬
тивную опору на рыночные механизмы. Олицетворением такого
типа модернизации стал Болонский процесс интеграции обра¬
зовательных систем европейских стран.
Для второго подхода, отражающего настроение научной об¬
щественности в ряде крупных юридических центров, характерно
сочетание безусловного признания значения западной правовой
культуры и системы образования со стремлением осмыслить их
с позиций собственного опыта и традиций отечественной выс¬
шей школы.
Практическая реализация первого направления реформы
профессионального юридического образования порождает не¬
которые настораживающие факторы: снижается качество выс¬
шей и средней юридической подготовки; реализация социаль¬
ного заказа общества на основе стимулирования собственных
предпосылок юридического образования заменяется введением
институтов, заимствованных из самых различных социальных
сред, что ведет к разрушению системности и органичности пре¬
образований.
Одной из причин такого положения является, по нашему
мнению, размывание культурно-исторической ориентирован¬
ности отечественной школы правоведения в различных направ¬
лениях — организационном, структурном, теоретико-идеологи¬
ческом. Между тем вместе с идеологизацией и политизацией
юридической школы нельзя выбрасывать оправдавшую себя
концептуальность — большую ценность, которая позволила
нам получить общепризнанные в мире результаты и которая
везде выступает мощнейшим фактором прогресса националь¬
ной правовой культуры.
Может ли процесс некритической европеизации нашего об¬
разования служить основой его реформы? Думается, нет. Утверж¬
дение прав человека, обретение демократии, переход к рыноч¬
ной экономике требуют иного метода укоренения этих ценно¬
стей в кадровом корпусе юристов. Пора признать несводимость
закономерностей юридической культуры к сиюминутным по¬
требностям экономической политики. Во всем мире рынок и
правовые институты рыночной экономики имеют правовое че¬
ловеческое измерение определенной культуры. К сожалению,
пока еще мы пользуемся старой схемой социального редукцио¬

588
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
низма, когда политические и экономические лозунги механиче¬
ски подхватываются юристами и под эти лозунги начинает кро¬
иться вся система юридической деятельности. «Кадровое обес¬
печение» реформ и прогресс юридического образования отнюдь
не всегда совпадают.
Юридическое образование — сложная и высокозначимая для
гражданского общества система. Она включает общие и ведом¬
ственные, формальные и неформальные, государственные и не¬
государственные структуры. Процесс ее развития — явление ис¬
торическое, поэтому имеет существенные ограничения в какой-
либо рациональной программируемости. Нужны специальные
исследования отечественной правовой культуры, ее закономер¬
ностей, соотношения с мировыми юридическими ценностями,
прежде чем осуществлять резкое и радикальное вмешательство в
столь важную сферу. Требуется критическое отношение как к
тому, что у нас есть, так и к тому, что мы заимствуем.
Так, переход к рынку ошибочно связывается с необходимо¬
стью и даже неизбежностью инвертирования западных правовых
ценностей. Но рынок ненационален. Правовая и политическая
культуры теснейшим образом связаны со спецификой данного
социума и в этом смысле сами по себе способны адаптировать
любую рыночную программу. Игнорирование этой закономер¬
ности приводит к ущербу самосознания нашей государственно¬
сти, снижает порог приживаемости рыночных механизмов.
Из-за дезинтеграции фундаментальных начал юридического
образования предпринимавшиеся до сих пор попытки его ре¬
формирования оборачиваются, как правило, структурными
экспериментами с рокировками учебных курсов. Поэтому на¬
растает поток квазиобразования как реакция на не удовлетво¬
ряемый вузами спрос на юридические кадры. Этот поток, несу¬
щий причудливый конгломерат обломков и обрывков разно¬
родного учебного материала, собранного под методические
крыши создаваемых новых юридических вузов и факультетов,
снижает качество юридического образования в России, где пра¬
во давать диплом юриста легко предоставляется и бывшим
партшколам, и училищам МВД, и даже сельскохозяйственным
институтам. Необходимо, на мой взгляд, упорядочить эту прак¬
тику, ввести дифференцированные критерии для учебных заве¬
дений, претендующих на выпуск правоведов.
Конечно, в условиях дефицита кадров нужно заполнять ва¬
куум, но важно избежать сведения национального юридическо¬

1. Правовая система и стратегия юридического образования
589
го образования к утилитарному статусу любой иной специаль¬
ности. Особого внимания заслуживает кадровый корпус препо¬
давателей, испытывающих, как и их коллеги из других вузов,
социальные и материальные затруднения. Ощущается отток
квалифицированных специалистов. Оставшиеся вынуждены
подчас отодвигать свои основные научно-педагогические обя¬
занности для приработков на стороне. Распадаются некогда
славные научные сообщества, молодежь же неохотно идет на
низкооплачиваемую преподавательскую работу.
В этой ситуации некоторые ведомства, имея возможность
более высокой оплаты труда, невольно способствуют эрозии
сложившихся научно-педагогических коллективов, что может
иметь далеко идущие последствия для структуры кадров юри¬
дической науки в целом. Наука обрамляется в отраслевые рам¬
ки. Этот процесс носит хаотический характер, и элементы госу¬
дарственной политики в этой сфере были бы нелишни.
В последние годы не прекращаются научные и обществен¬
ные дискуссии по проблемам юридического образования, что
свидетельствует о достаточно широкой обеспокоенности ситуа¬
цией в этой сфере1. Министерство образования долгое время
1 См., например: Петрухин И. Л. Проблемы юридического образования в
России // Государство и право. 1996. № 9. С. 3—13; Кутафин О. Е. Интервью //
Законодательство. 2006. № 4. С. 3—8; Свистунов А. А. Проблемы обеспечения
качества юридического образования // Право и образование. 2003. № 6.
С. 102—112; Кашкин С. Ю, Баренбойм П. Д., Кашкин Ю. С., Меркулова Н. Ю.
Реформа юридического образования — важная составляющая правовой рефор¬
мы в России // Законодательство и экономика. 2004. № 10. С. 9—17; Кузне¬
цов А. П., Маршакова Н. Н. Актуальные проблемы совершенствования качества
подготовки юристов в современных условиях // Юридическое образование и
наука. 2007. № 4. С. 6—14; Смыкалин А. С. Юридическое образование в СССР и
Российской Федерации: исторический аспект // Юридическое образование и
наука. 2000. № 2; Топорнин Б. Н. Высшее юридическое образование в России:
проблемы развития. М., 1996; Марченко М. Н. Юридическое образование в со¬
временной России: состояние и перспективы развития // Правоведение. 1999.
№ 3. С. 222—231; Григорьев Ф. А., Синюков В. Н. О развитии юридического об¬
разования в России в XXI в. // Российская юридическая доктрина в XXI в.:
проблемы и пути их решения. Саратов, 2001. С. 18—23; Хики Дж. Обучение в
XXI в.: тенденции в юридическом образовании // Законодательство и экономи¬
ка. 2004. № 6. С. 12—17; Ястребов А. В. Каким должен быть юрист XXI в.? //
В мире права. 2000. № 1; Толстых В. Л. Юридическое образование в современ¬
ной России // Юридическое образование и наука. 2005. № 4; Мелешко Н. П.
Концепции развития и специализации юридического образования в современ¬
ной России // Там же; Попова Е. Современные проблемы юридического обра¬
зования в России // Там же; Карнаков Я. В. Особенности юридического образо¬
вания в США // Закон. 2009. № 3. С. 73—84.

590
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
главную причину снижения качества в этом секторе высшей
школы видело в том, что юристов стали готовить в многочис¬
ленных филиалах, непрофильных вузах с недостаточными ли¬
цензионными условиями образовательного процесса. Отсюда
меры реагирования носили в основном административно-фис¬
кальный характер: «полиция качества», ужесточение критериев
лицензирования, создание механизма лишения лицензий, со¬
кращение числа филиалов. Все это, конечно, оправданно, од¬
нако сложность ситуации в том, что проблема качества ничуть
не чужда и хорошим «старым» юридическим вузам с лучшими
кадровыми и материально-техническими условиями подготов¬
ки. Нельзя сказать, что и здесь не принимаются меры, которые
носят материально-технический, дидактический, контрольно¬
методический, информационный характер. Данные направле¬
ния работы необходимы. По такому же примерно пути развива¬
лось и совершенствовалось отечественное юридическое образо¬
вание в последние 30 лет.
Между тем корни современной проблемы подготовки отече¬
ственных юристов залегают гораздо глубже. В последние 20 лет
произошли кардинальные изменения в политической, правовой
системах страны, проведены реформы в экономике, федератив¬
ных отношениях, местном самоуправлении, судоустройстве и
судопроизводстве. Это потребовало иного уровня правового
обеспечения, иной структуры юридической деятельности и
иного профессионального юридического образования. Между
тем ведущие элементы системы высшей и средней юридиче¬
ской школы, созданной в СССР, несут основную нагрузку под¬
готовки юридических кадров и поныне.
Практика показала, что для решения современных проблем
недостаточно увеличения вала дипломированных специалистов.
Рост числа юристов в стране пока носит в основном номиналь¬
ный характер и не переходит в качество правовой культуры госу¬
дарственного аппарата, жизнедеятельности общества, защиты
прав человека. Решение проблем правового обеспечения прово¬
димых преобразований, переход к новому состоянию правовой
культуры в России в долговременной перспективе трудно осуще¬
ствить на основе старой модели подготовки юристов. Поэтому
главная проблема юридического образования состоит не столько
в снижении уровня подготовки юристов как таковом, сколько в
том, что наша юридическая образовательная среда в своих базо¬
вых элементах не находит вектора изменений, адекватных по¬

1. Правовая система и стратегия юридического образования
591
требностям социального развития общества. Возникло фунда¬
ментальное противоречие между современной социальной прак¬
тикой и сложившейся моделью подготовки юристов.
Эволюция системы юридического образования в 90-х гг. XX ве¬
ка. Несмотря на действие в России одного Госстандарта спе¬
циалиста по юриспруденции1, а также госстандартов по направ¬
лению подготовки (бакалавр и магистр) по юриспруденции, в
которых сформулированы единые критерии качества, сущест¬
венная разница в реальных условиях реализации образователь¬
ных программ в пореформенный период привела к значитель¬
ным перепадам не только качества, но самого характера и со¬
держания учебного процесса на юридических отделениях
российских вузов.
Юридические институты страны, в начале 90-х гг. прошлого
века почти все ставшие академиями, перешли с четырехлетних
на пятилетние университетские программы. Теперь все субъек¬
ты учебной деятельности в этой сфере — и крупные вузы, и ма¬
лочисленные и маломощные филиалы, и отделения непро¬
фильных вузов — получили право давать один типовой диплом
юриста университетского уровня. Между тем кафедральная
структура юридических вузов и содержание учебного процесса
в лучшем случае в большинстве своем сохраняли прежний при¬
кладной характер.
В 90-е гг. впервые с послереволюционных времен в России
появилась возможность получения юридической квалификации
и по направлению подготовки через бакалавриат и магистратуру.
Однако эта траектория не смогла занять существенного места в
подготовке юристов, так как не нашла применения на рынке
труда в силу научно-исследовательской специфики и не была
воспринята даже юрфаками классических университетов, кото¬
рые все более дублировали прикладной тип подготовки юристов.
1 В настоящее время действует Госстандарт второго поколения 030501.62
«Юриспруденция». С 2010 г. вводятся госстандарты третьего поколения, разра¬
ботанные на основе так называемой «компетентностной» методологии. (См. об
этом: Образовательный стандарт высшей школы: сегодня и завтра / Под ред.
В.	И. Байденко и Н. А. Селезнееой. М., 2002; Болонский процесс: середина пу¬
ти / Под ред. В. И. Байденко. М., 2005; Гретченко А. И., Гретченко А. А. Болон¬
ский процесс: интеграция России в европейское и мировое образовательное
пространство. М., 2009; Концепция федерального законодательного акта, ин¬
тегрирующего законодательство по всем уровням системы образования (Обра¬
зовательного кодекса Российской Федерации) // Труды юридического факуль¬
тета МГУ им. М. В. Ломоносова. Кн. 10. М., 2008. С. 191—466).

592
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
К некогда немногочисленным юридическим центрам обра¬
зования, работавшим фактически по приоритетному госзаказу,
в этот период присоединилась, как отмечалось, обширная сеть
государственных, негосударственных, непрофильных вузов, их
филиалов и представительств, которые после государственной
аккредитации стали выдавать такой же диплом юриста широко¬
го профиля, как и признанные и известные отечественные
юридические вузы. Таким образом, в пореформенный период
все смешалось в юридическом «вузовском доме», логика преж¬
ней советской системы была утрачена. Нарастание внутренних
противоречий и дисбалансов в юридическом образовании со¬
вместилось с новой ситуацией в отечественной правовой систе¬
ме, которая претерпела значительные изменения.
Во-первых, по своему объему законодательство Российской
Федерации сейчас на порядок превосходит законодательство
предшествующих периодов. Усложнилась сфера подзаконного
регулирования. Реальным источником права все более стано¬
вится судебная практика, в том числе международных судов.
Все это не могло не повлечь серьезных структурных движений
в системе отечественного права, появления ее новых элементов
в виде подотраслей, законодательных массивов, новых норма¬
тивных общностей частного и публичного права. Нынешняя
российская правовая система сейчас практически необозрима с
позиций одномерного учебного плана.
Во-вторых, произошли существенные изменения в методах
правового регулирования. Публично-правовая сфера, импера¬
тивный метод не доминируют, сфера диспозитивности гигант¬
ски расширилась, усложнилась, технически дифференцирова¬
лась. Одновременно с этим публично-правовое направление
получает новые методологические источники в технико-крими¬
налистической области, новые, неспецифичные для права ин¬
формационные измерения. Два основных типа юридической
деятельности — гражданско-правовое и правоохранительное —
все более автономизируются друг от друга.
В-третьих, существенно возросло значение индивидуально¬
го, поднормативного регулирования, что требует хорошего зна¬
ния юридической практики, особенно по специализированным
категориям дел. В России сейчас есть подотрасли права, част¬
ноправовые отношения, где подлинными специалистами могут
считаться всего несколько человек. Сложившееся соотношение
теоретического и практического обучения, присущее действую¬

1. Правовая система и стратегия юридического образования
593
щему юридическому образовательному стандарту, нацеленному
на «знаниевую универсальность», делает неразрешимой пробле¬
му получения выпускниками практической квалификации в
конкретных областях правореализации.
Конечно, 1990-е гг. для отечественного юридического обра¬
зования отнюдь не были лишь временем проб и ошибок. За этот
период радикально обновилось содержание учебного процесса,
многократно расширилась методологическая и источниковедче¬
ская база юридической подготовки, во многом укрепилось ин¬
формационное и в целом материально-техническое обеспечение
образовательной деятельности. Действующая система юридиче¬
ского образования дала стране значительное увеличение числа
юридических кадров. В подключении к подготовке юристов но¬
вых субъектов кроме издержек нельзя не видеть и очевидной со¬
циальной необходимости. Непрофильные, негосударственные
вузы, пусть и на не вполне удовлетворительном уровне, обеспе¬
чили в этот период острую, многократно увеличившуюся по¬
требность общества в юридических кадрах.
К началу 90-х гг. XX в. Россия не располагала адекватной
правовой реформе системой массовой подготовки юристов.
Проблема коренилась даже глубже — к концу XX в. мы не име¬
ли развитой региональной системы воспроизводства правовой
культуры. Разве те десятка два-три юридических вузов, включая
малокомплектные факультеты, могли обеспечить достаточную
общественную эшелонированность правового сознания? Они
едва справлялись с обеспечением потребностей правоохрани¬
тельной машины. Многие регионы жили в отсутствие каких-
либо юридических образовательных учреждений1.
В пореформенный период произошла стихийная, где-то да¬
же хаотическая, но вполне естественная регенерация общест¬
вом механизмов правового сознания и образования. Однако
этот процесс воспроизводства образовательной компоненты
культуры права без участия государства принял во многом экс¬
тенсивный, непомерно «рыночный» характер, поэтому он неиз¬
бежно должен быть упорядочен, дополнен реформой содержа¬
ния (Госстандарта) и системы юридического образования.
1 Исследователи отмечали, что в советский период потребность в юристах
не удовлетворялась должным образом: вузы готовили лишь 65—70% потребно¬
сти в юридических кадрах. (См. об этом: Колоскова И. Ю., Соколов Н. Я. Юри¬
сты как социально-профессиональная группа (советский период) // Государст¬
во и право. 2003. № 10. С. 69.)

594
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
Как известно, любое образование обусловлено общей и про¬
фессиональной культурой. Поэтому, говоря о тех или иных на¬
правлениях его совершенствования, надо определить, какие
культурные юридические ценности будут положены в основу
реформ. Однако здесь приходится констатировать, что на этот
счет у нас нет достаточно ясных представлений. Мы привыкли
к классовой либо общечеловеческой обезличенности правовой
культуры, понимая ее сугубо инструментально: то как функ¬
ционирование всех существующих правовых институтов госу¬
дарства, то как знание законов и согласованность поведения с
их требованиями или как некий «уровень развития» права и
структур, его обеспечивающих. Неудивительно, что после каж¬
дого нового обвального демонтажа законодательства все более
утверждается иллюзия правовой отсталости России. Между тем
русская правовая культура развивается по своим законам — как
бы ее ни подталкивала, ни направляла или ни старалась при¬
своить та или иная власть. Она стремится к обмену ценностями
с иными культурами, но совсем не нуждается в их потребитель¬
ском импорте. Так, римское право смогло стать общекультур¬
ным фактором потому, что родилось и развивалось как уни¬
кальный феномен римской цивилизации. Не случайно при
всей значимости римского юридического наследия оно отнюдь
не имеет универсального значения для всех стран и народов.
Самостоятельность правовой истории России при всех пово¬
ротах ее судьбы есть неопровержимая реальность, а вовсе не
вопрос политического или идеологического выбора, как сейчас
принято считать. Советская власть и советское право такие же
элементы культурного контекста России, как, скажем, россий¬
ская государственность и православная церковь, и все они не
сводятся к каким-либо, подчас упречным, законодательным ак¬
там. Для того чтобы работать в рамках той или иной правовой
среды Англии, Германии, Японии, Китая, России и т. д., нужен
адекватный тип юриста, причем юриста и узкого специалиста
той или иной отрасли экономики, обслуживающего данное об¬
щество, например, через его правоохранительную систему.
Здесь возникает проблема общеправовой идеологии, которая
имеет сквозное значение для любой юридической специально¬
сти. Основой такой идеологии должна выступать, по моему
мнению, идея общенациональной демократической правовой
государственности народов России. Но одной идеологии для
прогресса юридической школы недостаточно. Ее развитие

1. Правовая система и стратегия юридического образования
595
должно быть увязано с перспективами правовой политики
культурно-исторически ориентированного государства. К сожа¬
лению, сознательный поиск методологической позиции выс¬
шей школы в современных условиях осложняется духовным
хаосом, нарастающим в российской государственно-правовой
системе.
Можно ли планировать перемены в образовании, отвлека¬
ясь от выяснения вопроса: что есть наша правовая система, ка¬
кие закономерности ей присущи? Иногда полагают, что наши
студенты будут работать на любом материале, с любыми соци¬
ально-правовыми институтами. Это заблуждение. Уже сейчас,
в пору резких перемен экономического курса, выпускники об¬
наруживают и пробелы, и ненужность знаний по целым на¬
правлениям своей специальности. Поэтому второй важный ме¬
тодологический вопрос юридического образования: для какой
правовой системы мы собираемся готовить кадры? Этот вопрос
отнюдь не так прост, как может показаться на первый взгляд.
Переоцениваются не только идеологические основы правовой
системы, значение которых для всякого образования велико,
но и в не меньшей степени ее специально-юридические осно¬
вания.
Советская школа права и юридическая практика традицион¬
но тяготели к континентальным канонам в законодательстве и
строении правовой инфраструктуры. Сложился соответствую¬
щий образ мышления юристов. Сейчас, с принятием обяза¬
тельств перед Советом Европы и признанием юрисдикции Ев¬
ропейского суда по правам человека, активно идут процессы
формирования российского судебного права. По сути дела, те
же механизмы положены в основу деятельности Конституцион¬
ного Суда и других высших судов России.
Этот процесс, позитивный в своей основе, нуждается в посте¬
пенной, поэтапной реализации, обеспечении соответствующей
подготовленностью юридических кадров. В. А. Терехин отмеча¬
ет, что «сейчас при крайне дефектном и нестабильном законода¬
тельстве судьи поставлены перед фактом непосредственного вы¬
бора и применения дополнительных (вторичных) источников
права, в том числе судебных прецедентов Верховного и Высшего
Арбитражного Судов РФ, правовых позиций Конституционного
Суда РФ и Европейского суда по правам человека и др. Недоста¬
точные знания таких тонкостей правового применения влекут
негативные последствия в виде неправосудных решений. На

596
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
практике допускается немало судебных ошибок, связанных с не¬
верным восприятием других общетеоретических явлений юрис¬
пруденции»1.
Уже сейчас заметно, что наши выпускники не приспособле¬
ны к новому режиму работы правовой системы, что ведет к
диспропорциям в функционировании правовых институтов об¬
щества, в кадровом отношении не готовых пока к таким серьез¬
ным новациям. Не следует забывать, что при значительной
скорости обновления правовых институтов замедляется разви¬
тие человеческого фактора правовой системы в целом.
Для того чтобы сбалансировать этот процесс, надо оказать
всемерную адресную поддержку со стороны государства и част¬
ных структур крупным юридическим центрам — значительной
культурной ценности, доставшейся нам от прежней государст¬
венности. Крупные юридические вузы — это уникальная систе¬
ма хранения и воспроизводства правового сознания России,
способная генерировать эти ценности даже в условиях разру¬
шения экономики и государственности. Эта особенность вузов
не раз спасала правовую культуру. Известно, что римское право
сохранилось и смогло возродиться в иных исторических усло¬
виях вне породившей его цивилизации во многом благодаря
средневековым университетам Италии, Германии, Франции,
ставшим, по сути дела, механизмами трансляции накопленного
правового опыта для нового и новейшего времени.
В интересах отечественной правовой культуры очень важно
бережно относиться к сложившимся центрам юридического об¬
разования. Они не просто источник пополнения кадров для
госаппарата, как в основном принято их рассматривать, а поч¬
ти единственные сейчас биоценозы отечественной правовой
культуры. От того, что будет сегодня закладываться в эти цен¬
тры, зависит государственно-правовая идеология нации. В на¬
стоящее время над этим механизмом вследствие мощной ин¬
тервенции во все сферы общества западной массовой культуры,
от политической до потребительской, нависла угроза ассимиля¬
ции.
При отсутствии внятной общефедеральной стратегии право¬
вого образования России региональные кадровые юридические
центры — Поволжье (Саратов), Урал (Екатеринбург), Сибирь и
1	Терехин В. А. Приоритетные направления судебной реформы в современ¬
ной России. С. 12.

1. Правовая система и стратегия юридического образования
597
Дальний Восток (Омск, Томск, Новосибирск, Иркутск, Влади¬
восток), Юг и Северный Кавказ (Ростов-на-Дону, Краснодар,
Ставрополь) — поодиночке решают проблемы, относящиеся ко
всему государству и его правовой системе. Эти центры делают¬
ся легкой добычей упрощенного иностранного влияния, шаг за
шагом целенаправленно продвигающегося в самые глубинные
и генетически важные для воспроизводства культуры области
России. Пройдет еще немного времени, и если ситуация не из¬
менится, то и региональные правовые биоценозы превратятся в
однообразные прозрачные механизмы поточного производства
отрешенных от России «кадров». При этом наша высшая юри¬
дическая школа должна быть способной воспринять ценности
мировой правовой культуры, которые, к сожалению, для отече¬
ственного правового мира сейчас во многом недоступны.
Серьезной проблемой качества юридического образования
является его соотношение с противоречивой практикой про¬
фессиональной юридической деятельности, которая далеко не
всегда в России несет в себе образцы подлинно правовых прин¬
ципов правоприменения. Вероятно, юридическое образование
в большей мере, чем сейчас, должно взять на себя роль иннова¬
ционного лидера в развитии отечественной правовой культуры.
Сейчас не следует бояться пресловутого расхождения теории и
практики, если последняя подвергается произвольному полити¬
ческому моделированию и бюрократическому искажению. Это
не новый процесс. Необходимо всячески оберегать образование
от вторжения такой практики, попыток заменить ею проблески
самосознания отечественной правовой цивилизованности, ко¬
торая не обязательно должна сводиться к административным
или отвлеченно либеральным трактовкам правового государст¬
ва. Будущие российские правоведы должны воспитываться на
подлинно человеческих принципах и учиться быть в этом само¬
стоятельными и мужественными. Только тогда мы сохраним
культурную почву для последующих поколений отечественных
юристов.
Надо вернуть правовой культуре и образованию целостность.
Подготовку юристов следует рассматривать как часть развития
общенационального сознания. Полноценная основа подготов¬
ки кадров предполагает формирование государственно-право¬
вой идеологии, разработанного общегосударственного законо¬
дательства и полноценной демократической юридической

598
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
практики. Рецепция в образовании должна идти, но лишь на
базе собственной правовой культуры.
Суммируя сказанное, подчеркнем, что главными направле¬
ниями развития высшей и средней юридической школы как эле¬
мента механизма воспроизводства правовой культуры являются:
воссоздание многообразия и глубины теоретико-методологиче¬
ской картины современного правоведения, в том числе с учетом
его отечественной специфики и исторического наследия; рекон¬
струкция теории отечественной государственности как основы
идеологии общенациональной школы права; изучение права
прежде всего с позиций понимания сложности, специфичности
и взаимозависимости конкретных правовых систем.
Проблемы, которые стоят перед профессиональной юриди¬
ческой школой, могут быть решаемы только в стабильной об¬
становке, без крайних дат и сроков, путем систематического
труда по всем направлениям вузовской работы: научной, мето¬
дической, материально-технической; как отдельными учебны¬
ми заведениями, так и государством и обществом в целом.
2.	Юридическое образование
в контексте российской правовой культуры
Модели повышения качества юридического образования ис¬
ходят из общих алгоритмов модернизации отечественной выс¬
шей школы и не всегда учитывают специфики юридического
образования как важнейшего института воспроизводства отече¬
ственного правового сознания. Между тем конкретная ситуа¬
ция в правовой сфере состоит в том, что обществу и государст¬
ву пока не удается решить главную задачу — создание совре¬
менной правовой среды для экономической и социальной
модернизации общественных отношений.
Имеет ли нынешняя реформа юридического образования в
России системные ориентиры в национальной правовой куль¬
туре? Каковы закономерные особенности нашей правовой
культуры, определяющие специфику подготовки профессио¬
нального юридического корпуса? Насколько способно профес¬
сиональное образование влиять на фундаментальные основа¬
ния отечественной правовой жизни? Какие цели реформа юри¬
дического образования должна ставить в контексте проблем
отечественного правосознания? К сожалению, общественная
дискуссия по поводу реформы юридического образования идет

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
599
в основном вокруг ступеней, уровней и стандартов подготовки
юристов, не затрагивая исходных и постановочных вопросов
самой реформы.
Россия значительно позже других европейских стран вступи¬
ла на путь юридического академизма в науке и образовании.
Этот факт очевиден, но далеко не однозначен.
Отсутствие в России на протяжении длительного историче¬
ского времени специального юридического образования и сис¬
темной академической юриспруденции исследователи объясня¬
ют коренным отличием системы права, сложившейся в России,
от права стран Западной Европы, которое по сравнению с рос¬
сийской отличалось большей сложностью и иерархичностью.
Значительно простой российский порядок гражданского оборо¬
та не требовал детального юридического сопровождения. «Из-
за неочевидности социальной ценности научного правового
знания системное изучение юриспруденции в России изначаль¬
но не представлялось необходимым, — пишет Е. А. Юртаева. —
Затем, уже в Петровскую эпоху, из-за утилитарной приоритет¬
ности технического познания перед гуманитарным юридиче¬
ская наука не была ни предметом специального изучения, ни
частью общеобразовательной подготовки, ни способом повы¬
шения квалификации государственных служащих»1.
Из данной ситуации вполне логичен вывод о «догоняющем»
характере развития национального правового сознания в Рос¬
сии. Между тем это не так. Итоги наиболее важных, начиная с
петровских, модернизационных проектов свидетельствуют о
временности и неустойчивости их результатов, усугублении
традиционных проблем, вызванном рецепированными право¬
выми институтами2.
Можно предположить, что прогресс не только юридического
образования, но и сам юридизм культуры отнюдь не сводятся к
проблеме дифференциации и совершенствования регулятивных
институтов. Так, наряду с колоссальным развитием формаль¬
ных структур юридической сферы в России в XX в., этнографи¬
ческие исследования констатируют серьезный провал в право¬
сознании населения в конце XX — начале XXI в. Забитое и
бесправное русское крестьянство второй половины XIX в. име¬
1	Юртаева Е. А. Организация профессиональной подготовки юристов в до¬
революционной России // Журнал российского права. 2008. № 7. С. 123.
2	См.: Курышев Е. Ю. Рецепция в праве. Вопросы теории: Автореф. дис. ...
канд. юрид. наук. Саратов, 2006.

600
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
ло гораздо более цельное правосознание по сравнению со сво¬
бодным и более просвещенным, но настроенным значительно
более нигилистически обществом современной России, о чем
свидетельствуют объективные показатели преступности и соци¬
альных отклонений1.
Расхождение закона и правосознания характеризует само¬
стоятельное существование в России традиционного типа пра¬
вовой культуры, которая сама по себе не специфична для Рос¬
сии, но значительная ее дифференциация с официальным
правопорядком именно Россию выделяет по затратности и од¬
новременно неэффективности системы юридического контроля
за соблюдем норм. Легитимный правопорядок состоит в нефор¬
мальном соблюдении законов и действии социально-психоло¬
гических механизмов ресоциализации правонарушителей. Су¬
ществование в России громоздкой государственной системы
принуждения к соблюдению законов на практике неизбежно
ставит проблему отчуждения и восстановления человеческого и
правового единства.
Источник законопослушности лежит в наследуемых и при¬
обретаемых через правовую культуру способностях людей. Чув¬
ство законности и справедливости — важнейшие социальные
качества, столь же значимые для человека, как способность к
языку и общению. Мы очень мало знаем о происходящих здесь
(глубинных) процессах, видим лишь внешние проявления и так
же внешне пытаемся на них воздействовать через арсеналы
убеждения и принуждения. Социальной ценностью, способной
задавать стиль поведения и принципы отношений в обществе,
юридические познания становятся лишь в русле определенного
мировоззрения, жизненного уклада, системы этических стан¬
дартов и повседневного быта человека. Вне этих условий под¬
готовка юриста лишена характера подлинного образования, а
сводится, по сути дела, к углубленным техническим навыкам.
Юридизм правовой культуры не определяется дифференциа¬
цией институтов юридической практики. Юридизм — это род
1 Если в 1900 г. в среднерусской, самой населенной, черноземной части
России было совершено 1300 преступлений и проступков на 1 млн жителей, то
в 2007 г. общий уровень преступности в России составил 2528 преступлений на
100 тыс. человек, по официальным же оценкам, реальный уровень современной
российской преступности в 4—5 раз выше. (См.: Россия. Полное географиче¬
ское описание нашего Отечества / Под ред. В. П. Семеноеа. СПб., 1902. Т. 2.
С. 182; Клеймёное М. П. Криминология: Учебник. М., 2008. С. 61.)

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
601
творчества, которое формируется вне формальных государствен¬
но-правовых структур. Не случайно юридическое образование
как широкая практика и самостоятельная отрасль обучения по¬
явилось значительно позже самой юридической профессии, со¬
впав с процессом восстановления социального смысла утрачен¬
ного римского правового наследия в средневековых университе¬
тах Италии и Германии. Также не случайно до сих пор
значительная часть юристов в мире готовится методом индиви¬
дуального научения юридическим действиям в конкретной сфе¬
ре юридической практики.
Такая модель подготовки признается весьма эффективной,
так как концентрирует внимание на строгой специфике юриди¬
ческого метода. Однако именно данный тип подготовки юри¬
стов наиболее отчетливо демонстрирует реальный механизм со¬
циализации права: содержательные и технико-догматические
элементы занимают в нем важное, но, по сути, вспомогатель¬
ное, инструментальное положение, надстраиваясь на ином, бо¬
лее широком образовательном фундаменте. Параметры право¬
вой культуры далеко выходят за формальные границы правовых
отношений. Тот факт, что «собственного» правового содержа¬
ния в юридической профессии относительно немного, что
главная роль юридического образования заключается в задаче
приспособить человека к специфике юридического мышления,
вовсе не свидетельствует о простоте и линейности формирова¬
ния профессионального юридического сознания. Наоборот,
«бедность» собственной методологии права ставит проблему
поиска синтетических режимов, в которых правовое сознание
получает максимальную целостность и глубину выражения. Та¬
кими режимами в широком значении может быть политиче¬
ская, нравственно-религиозная и социально-экономическая
культура общества.
Каждое общество вырабатывает свой способ формирования
правового профессионального сознания юристов. Значитель¬
ную эффективность показали английская система, включающая
подготовку юриста в структуре самой юридической деятельно¬
сти, и американская система, которая построена как образова¬
ние последипломного уровня на основе социально-политиче¬
ского, историко-социологического и экономического образова¬
тельного фундаментов. Очевидно, что беспрецедентно высокий
общественный статус юридического корпуса в Англии и США
тесно связан со спецификой социальных отношений, интегри¬

602
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
рованностью механизма формирования личности правоведа в
политическую и социально-экономическую культуру общества.
Получить «узкоюридическое» образование и обеспечить про¬
фессиональную интеграцию далеко не совпадающие явления, и
они выстраиваются в определенную инновационную систему
формирования юридического стиля страны.
Юридическое образование в России основано на континен¬
тальной традиции, которой присущ академический фундамен¬
тализм. Его особенностью является образовательная замкну¬
тость и самоценность научного, в частности юридического,
знания. Характерной чертой такого типа формирования про¬
фессионального сознания юриста является значительная соци¬
альная автономия юридического образования, основанная на
способности академического сообщества самостоятельно опре¬
делять программы своего развития. Следствием такого положе¬
ния стал значительный упор на дидактические методы реализа¬
ции юридических программ, где методология подготовки юри¬
ста в принципе не отличается от обучения иным социальным и
естественным наукам. Дефицит «научности» в данной традиции
юриспруденция восполняет обширными философскими и ис¬
торическими экскурсами и подробным изложением догматиче¬
ских вопросов. Однако дидактическое мышление малоизменчи¬
во, и поэтому в академической юриспруденции господствуют
комментарии и формалистические ретроспекции (прецеденты),
а не поиск новых фактов и нестандартных (внепроцессуальных)
решений.
Правовая культура как основа юридического образования. Пра¬
вовая культура — это механизм воспроизводства и передачи
норм правового поведения. Часть этого механизма находится
вообще вне культуры и определяется рядом психофизиологиче¬
ских закономерностей, которые наследуются. Наследуемые
признаки есть результат действия сложного механизма отбора
характеристик поведения, в котором культурный опыт вполне
способен фиксироваться на генетическом уровне. Генетическая
сфера правового поведения испытывает влияние как матери¬
ально-вещественных условий существования людей (от измене¬
ний климата и питания до половозрастных различий), так и со¬
циальных факторов поведения. Сам способ дифференциации
правового и неправового обусловлен и культурно, и генетиче¬
ски.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
603
Имеются ли глубинные структуры права, влияющие на фор¬
мирование определенных универсалий правового сознания?
Новейшие исследования биологии и антропологии свидетель¬
ствуют, что существует общая «природа человека», позволяю¬
щая служить основой для тождественного поведения: парная
семья, глубинные структуры грамматики, цветоделение и поня¬
тие о времени1. Генетические универсалии поведения сами по
себе фундаментальны и малоизменчивы, в свою очередь формы
их проявления гибки и подвергаются воздействию разного рода
условий. Процесс эволюции человека показывает, что реальная
стадийность в жизни человека тесно связана со способностью к
новым видам деятельности — собирателя, охотника, земледель¬
ца, инженера, программиста, и в структуре этих способностей
объективно-правовые признаки занимают значительный и воз¬
растающий вес. Способность к познанию и широкой социали¬
зации неизбежно создает параллельные структуры правового
сознания и правовые институты даже до и вне формальных
юридических норм. В истории общества когнитивные способ¬
ности во многом определяли общественный прогресс и услови¬
ем реализации этих способностей человека являлась адекватная
правовая среда. Юридизм этой среды формируется вне инсти¬
тутов права и законодательства.
И на генетическом уровне, и в культуре заложены объективно¬
правовые элементы — способность к состраданию, пережива¬
ние долга, формы общественного (политического) поведения и
многое другое. Эти элементы по мере возрастания сложности
общественных связей приобретают определяющую роль. Не
случайно прогресс западного общества и успехи рыночной эко¬
номики прежде всего связывают с достижением состояния гос¬
подства закона и конституционной демократии, которые, в
свою очередь, являются результатом усвоения этических пра¬
вил. В конечном счете общественное благосостояние в совре¬
менном обществе зависит от адекватности правовой среды, ко¬
торая, имея сложную социальную детерминацию, превращается
из фактора-условия в фактор прямой инновации развития.
Несмотря на наличие у людей общих генетических и биоло¬
гических свойств, культурно-правовое разнообразие поведения
огромно. Линией взаимодействия генетических и социальных
1 См.: Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Пер. с англ. М., 2008.
С. 40.

604
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
факторов здесь является влияние на правовую культуру нацио¬
нального характера. Национальный характер имеет сложную
природу. В его становлении участвуют условия естественно-ис¬
торического отбора личностных черт и признаков. Фундамен¬
тальные человеческие реакции в сфере способов материального
производства, семейных отношений, воспитания детей, органи¬
зации политического устройства формируются в большей сте¬
пени через передачу культурного опыта, нежели на генетиче¬
ском уровне. Этот же механизм свидетельствует, что культур¬
ные нормы подвержены значительной пластике, способны
меняться во времени, под воздействием рецепции «чужеродно¬
го» материала. Собственно история права представляет собой
беспрерывно разворачивающийся процесс изменений в стиле
правового поведения.
«Генетические» особенности национальной правовой культу¬
ры, формируемые под влиянием долговременно действующих
политических и социально-экономических факторов, конечно,
оказывают глубокое воздействие на универсальные типы пове¬
дения в социальных группах и регионах. Так, длительные дефор¬
мации политического режима, ограничение доступа к культуре и
образованию, личному участию в формировании правовых от¬
ношений, безусловно, сформировали нынешние особенности
правового сознания и правового менталитета в России. Однако
историческая практика свидетельствует о значительных возмож¬
ностях правовой культуры и образования изменять, нередко до¬
вольно радикально, сложившиеся стереотипы правового поведе¬
ния.
Национальный «правовой характер» русских проделал значи¬
тельную эволюцию на двух основных социальных этапах: пер¬
вом — в связи с переходом от языческого славянства к христиан¬
ской культуре, втором — после церковного раскола и Петров¬
ских реформ. Для первого этапа был характерен перевес начал
этических и мистических над общественными и правовыми; для
второго — наоборот, фетишизация формы, подавленность тра¬
диции формальным законом и утрата правовым сознанием рус¬
ских некогда глубокого этического контекста1. Третий этап фун¬
даментальных изменений национального правосознания разво¬
1 О русском национальном характере и его эволюции в связи с изменения¬
ми природных и социальных условий см.: Ключевский В. О. Курс русской исто¬
рии: В 4 т. М., 1906—1915. Т. 1. С. 386—387.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
605
рачивается на наших глазах и имеет во многом потенциальный и
не сформировавшийся в своих тенденциях смысл. Ясно одно,
что на нынешней этапной антропологической эволюции нацио¬
нальной правовой культуры допускаются потери основных со¬
циальных характеристик отечественного правосознания, вводят¬
ся в действие ретроградные факторы. Остановить этот процесс
может только устранение препятствий к самостоятельной твор¬
ческой деятельности в сфере массового поведения в рамках кон¬
ституционных демократических институтов. Главное в этих из¬
менениях — не столько собственно юридические формы, сколь¬
ко правовые институты взаимодействия, установления статусов,
семейные, бытовые, производственные поступки, принимаю¬
щие массовый характер.
Работа по модернизации юридического образования связана
с переосмыслением оценок отечественной правовой культуры,
бытующих в нашей правовой науке. Так, в последнее десятиле¬
тие почти априорной стала мысль о том, что отличительной
особенностью нашей правовой культуры является отсутствие в
истории нашей страны стойких правовых традиций, правовых
ценностей и что для российского общества характерна подмена
правосознания этическими воззрениями. Тезисы о том, что
якобы «в течение столетий идеи права и свободы, правового го¬
сударства и прав личности не имели места в русском историче¬
ском опыте» и что «российскому общественному сознанию
присущ правовой нигилизм, неуважение к праву и закону» ста¬
ли практически общепринятыми в учебной литературе1.
Можно ли воспитывать правовое сознание юристов на мыс¬
ли чуть ли не об исторической предопределенности и законо¬
мерности для России правового нигилизма? Ни одна страна в
мире не готовит свой юридический корпус на подобного рода
теории. Если бы данный посыл был верен! Даже бурная и
сложная русская история дает на этот счет весьма значитель¬
ный разброс фактов. Ни один народ в мире не асоциален по
своей природе. Формы и пути правовой социализации в куль¬
туре могут быть, конечно, разными и их закономерности надо
изучать, а не политизировать. Теория «прирожденного» право¬
вого нигилизма России ненаучная и вредная, и в этом отноше¬
нии очень похожа на пресловутую норманнскую теорию проис¬
1	См., например: Теория государства и права: Учебник для вузов / Отв. ред.
В.	Д. Перевалов. М., 2004. С. 212—213.

606
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
хождения русского государства, теперь только для объяснения
нашего права и правовой культуры.
Современная историческая наука, практический опыт рос¬
сийской правовой системы в пореформенный период свидетель¬
ствуют об устарелости такого рода выводов. Феномен отечест¬
венного правосознания оказался намного глубже пореформен¬
ных оценок. Так, распространенное нежелание пользоваться
правом на судебную защиту в случае нарушения субъективных
прав и свобод, которое констатировали различные социологиче¬
ские исследования, делавшие из этого вывод о низкой правовой
культуре населения, в большей мере фиксирует лишь обосно¬
ванное недоверие граждан к новой судебной системе России, ее
дороговизну и недоступность, а не неразвитость юридических
представлений самих российских граждан1. Об этом косвенно
свидетельствует и тот факт, что наши соотечественники остави¬
ли далеко позади других европейцев по числу обращений в Ев¬
ропейский суд по правам человека.
Тезис о подмене правосознания этическими воззрениями в
России также не выдерживает научной проверки, которая сви¬
детельствует, к сожалению, о недостаточности именно религи¬
озно-этической компоненты общественного сознания и о том,
что ее ведущая роль в генезисе поведения скорее пока идеал,
нежели реальность обыденного правосознания в России. Давно
отмечено, что характерной чертой русско-православного отно¬
шения к Церкви, перешедшей из византизма, является перевес
культа над моралью, приоритетное уважение к обряду, испол¬
нение которого, как отмечается исследователями, ставится да¬
же выше исполнения нравственных заветов. Эта черта неизбеж¬
но характеризует и правовое сознание русских. «Брань, драка,
пьянство, — писал А. Ельчанинов, — меньший грех, чем нару¬
шение поста; нарушение целомудрия легче отпустится духовни¬
ком, чем нехождение в церковь...»2. «Русская жизнь и в прошлом
была не слишком много, а слишком мало проникнута началами
веры»3, — отмечал П. Н. Милюков. Неразвитость религиозно¬
1	См.: Глушкова С. И. Специфика политической и правовой культуры Рос¬
сии на рубеже XX—XXI веков // Вестник Гуманитарного университета: науч¬
ный альманах / Под ред. С. С. Алексеева и др. Екатеринбург, 2005. С. 27.
2	Ельчанинов А., Флоренский П., Эрн В. История религии. М.; Париж, 2005.
С.	168, 175.
3	Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 2. Ч. 2.
С.	476.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
607
этической стороны поведения, внешний фетишизм юридиче¬
ской формы и игнорирование смысла и духа права в правоот¬
ношениях, слабость этических норм поведения на индивиду¬
альном уровне — существенные недостатки современной пра¬
вовой культуры русских.
С другой стороны, общеизвестно, что русский исторический
опыт, скорее более, чем какой-то иной, наполнен непрерыв¬
ной борьбой за идеи свободы — политической, социальной,
религиозной. По драматизму, ожесточенности, даже фанатизму
и в то же время незаметности, подспудности, массовой обы¬
денности эта борьба позволяет говорить об удивительной стой¬
кости и самодостаточности русского правосознания, о которое
спотыкался не один политический режим, даже очень мощ¬
ный. По глубине и обостренности чувства справедливости,
равноправия, законности правосознание простых граждан зна¬
чительно выше правосознания юристов, которые, как правило,
всегда находят оправдание действиям власти. Полный переход
современной России на «образовательный» профильный прин¬
цип формирования юридического сообщества во многом объ¬
ясняет значительный проигрыш именно в юридическом про¬
фессионализме нашего, скажем, судейского корпуса, сотрудни¬
ков милиции.
С явлением исторической устойчивости специфики массо¬
вого правового чувства в России вряд ли еще кто может срав¬
ниться. Так, несмотря на длительное жестокое преследование у
нас до сих пор живо институциональное и неформальное ста¬
рообрядчество со своим социально-правовым мировоззрением.
Это говорит о глубине и сложности отечественной правовой
культуры, которая не допускает поверхностных характеристик,
а требует изучения своих фундаментальных закономерностей.
Исторические сетования и благие пожелания не могут быть ос¬
новой проведения внятной государственной политики в этой
сфере, в том числе в юридическом образовании.
В социальном правовом государстве, к статусу которого
стремится Россия, правовая культура является естественной
средой развития человека и важнейших сфер его жизни. Россия
не может актуализировать свои человеческие возможности без
радикального изменения ситуации в сфере права и правопоряд¬
ка. При наличии достаточно дифференцированного законода¬
тельства, системы юрисдикционных учреждений и несомнен¬
ном этапном развитии с точки зрения резервов своего истори¬

608
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
ческого потенциала правовая культура страны переживает
стагнацию. Непременным условием развития экономики и
прогресса в строительстве правового общества представляются
и радикальные изменения в правовой культуре, устраняющие
препятствия в демократических механизмах воспроизводства
правового сознания.
В конце 80-х гг. XX в. с открытием новых социальных воз¬
можностей в общественном развитии в стране назревала куль¬
турная революция права. Но она не произошла. Ее основные
противоречия и задачи не были разрешены ни в рамках судеб¬
ной реформы, ни в области юридического образования. Разви¬
тия в 1990-е и 2000-е гг. нельзя отрицать, однако оно пошло
неприемлемым для нашего правосознания этическим путем —
через «точечное» повышение благосостояния судей, формиро¬
вание их замкнутой иерархии и независимости от населения,
коммерциализацию юридического образования, непомерное
разбухание правоохранительных органов с неизбежной бюро¬
кратизацией, деградацией общественной правозащитной функ¬
ции, снижение уровня доступности юридической помощи насе¬
лению и культивирование прочих антисистемных явлений.
Культурной революции, которая давно назрела в обыденном
правосознании, мешают устойчивые структуры бюрократиче¬
ского управления, слабо реагирующие на социальные потреб¬
ности общества. Юридическая практика не в состоянии сфор¬
мулировать адекватный социальный заказ правового развития.
Массовая юридическая практика объективно «подгоняет» под
свой утилитарный и часто социально деформированный ран¬
жир подготовку юристов, требуя от вузов «готовности» выпуск¬
ников выполнять поручения работодателя. Иных идей работо¬
датели, которых сейчас приглашают к сотрудничеству в проек¬
тировании образовательных стандартов, как правило, заявить
не могут, будучи ограничены рамками ведомственного служеб¬
ного интереса. Между тем главная задача образования нового
поколения — инновационная, т. е. изменять сложившуюся
юридическую практику, формировать новую правовую культуру
на принципах, адекватных социальным ценностям России.
Структурно правовую культуру условно можно разделить на
традиционную (народную), современную массовую и высокую
(профессиональную). Основной пласт культуры права форми¬
руют совершенно безграмотные в юридическом отношении лю¬
ди. Однако именно они образуют главный эшелон устойчиво¬

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
609
сти и творческого начала в обеспечении национального право¬
порядка. Основываясь на самых бытовых, подчас сугубо
утилитарных и грубо невежественных представлениях, механиз¬
мы общественного сознания соединяют эти наивные и стихий¬
но рациональные представления с научной юриспруденцией.
Таким образом, не только знание права и пользование его продук¬
тами в виде, скажем, информированности о правах, реальной су¬
дебной защиты, вокруг чего в основном проблематизируются за¬
дачи отечественного правосознания, а доступ простых людей к
деятельности с объективно правовым содержанием, к реальному
юридическому творчеству — вот основная задача и подлинная
перспектива культурной революции права в России.
Но именно в доступности для населения реальной юридиче¬
ской деятельности и состоит основная сложность формирования
новой правовой культуры в стране. В этой сфере возможности
человека в пореформенный период парадоксально уменьши¬
лись. Можно сколько угодно говорить о слабости юридических
традиций в России и призывать к «повышению уровня» право¬
вого сознания, но вне юридической практики массового харак¬
тера, в которую вовлечены люди, без реального участия в юри¬
дическом творчестве правовая культура в принципе не может
развиваться.
Развитие местного самоуправления, расширение границ дея¬
тельного политического участия в решении проблем общества,
действительная конкурентность в общественных отношениях,
снижение уровня клановости и продажности в принятии реше¬
ний на различных уровнях — вот источники роста правовой
культуры в России. К сожалению, в этих областях мы многое
потеряли даже по сравнению с советским периодом. Так, по
состоянию общественного самоуправления, привлечению, ска¬
жем, населения к решению местных проблем через региональ¬
ные референдумы Россия значительно отстала от США и евро¬
пейских стран. Для нас, наследников уникальных коллекти¬
вистских исторических традиций, это неприемлемая потеря
морального лидерства в ключевой области политико-правовой
культуры.
Объективный заказ на новую правовую культуру сдержива¬
ется слабостью творческой динамики в ведущих областях обще¬
ственных отношений, искусственной подавленностью заказа на
развитие новых юридических технологий. Прогресс правовой
культуры немыслим вне потребностей политической, экономи¬

610
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
ческой, социальной жизни общества. Римское право достигло
непревзойденной высоты в разработке института собственности
через утилитарное обслуживание гигантски возросших хозяйст¬
венных отношений Римской империи. То же следует сказать и
о политической доктрине римского народа, отразившей по¬
требности управления сложным государственным организмом.
Французский Гражданский кодекс 1804 г. был ответом юристов
на наиболее передовое по тем временам развитие буржуазных
отношений, простор которым дала Великая французская бур¬
жуазная революция. Правосознание народа растет в процессе
конструктивной, новой и даже революционной социальной
деятельности.
Наша жизнь в пореформенный период часто изымает из
правового оборота отношения, являющиеся объективно инно¬
вационно-правовыми, которые при положительном развитии
подтягивают за собой правомерное поведение, дают позитив¬
ные импульсы правосознанию и создают, таким образом, новое
качество правовой культуры. Так, юридическая практика регу¬
лирования новых сфер национальной экономики не может сло¬
житься вне новой структуры экономики; конституционные от¬
ношения не получают фундаментальности в условиях фактиче¬
ского сокращения предметов ведения субъектов Федерации;
политические отношения не становятся источником политиче¬
ской культуры населения в условиях эволюции к фактической
однопартийности и хронической слабости местного самоуправ¬
ления.
Сам характер экономического роста серьезно влияет на ди¬
намику правовой культуры. Сырьевой тип экономики не толь¬
ко не стимулирует разнообразие правовых институтов и творче¬
скую профессиональную деятельность, но, наоборот, создает
предпосылки для бюрократизации правовой элиты, глубоких
деформаций правоохранительной деятельности. В России разла¬
жен процесс воспроизводства правовой культуры в структурах
основных общественных отношений — экономических, политиче¬
ских, социальных. В этом кроется фундаментальная, глубинная
причина системного снижения качества юридического образова¬
ния, которое не находит в реальных правовых отношениях заказа
на инновационное развитие.
Учитывает ли наше юридическое образование всю слож¬
ность генезиса национальной правовой культуры? Далеко не в
полной мере. Наше отношение к этой сфере узкопрофессио¬

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
611
нальное. Между тем инновационная роль юридического обра¬
зования реализуется исключительно в системном контексте с
иными элементами механизма воспроизводства правовой куль¬
туры, который включает помимо собственно правовой подго¬
товки иные стадии и формы правовой социализации личности,
в частности стилевые особенности дошкольного воспитания и
обучения, психофизиологическую поддержку молодежи.
Специфика юридического образования состоит в том, что в
отличие от иного гуманитарного, а также естественного и тех¬
нического образования квалификация юриста тесно связана с
национальной культурной идентичностью. Последняя в свою
очередь при глубоких общечеловеческих универсалиях права
тем не менее формируется на основе определяющего влияния
культурно-исторических традиций национального права и гос¬
подствующей религиозной этики.
Еще в большей мере, чем юридическая нормативная систе¬
ма, правокультурному влиянию подвержены правосознание и
правореализация, формы которых в различных странах могут
значительно отличаться. Эта специфика бывает столь сущест¬
венна, что в отличие, скажем, от врача либо инженера юрист,
подготовленный на принципах континентальной правовой тра¬
диции, вряд ли сможет эффективно работать в системе общего
права или в религиозной правовой системе.
Различия в национальных системах юридического образова¬
ния не сводятся к проблеме освоения разных по социально¬
юридической природе источников права и технологий решения
юридических дел. Сами по себе «формальные» источники права
основаны на целой системе этических правил, которые нельзя
просто «выучить». Только глубокая идентификация личности
судьи, прокурора с духовной системой данного общества явля¬
ется предпосылкой осуществления истинного смысла их юри¬
дической деятельности. Эффективность правовых систем зави¬
сит не от совершенства юридических актов как таковых, а от
адекватности юрисдикционных структур национальной право¬
вой культуре и обыденному правосознанию, значительная часть
которого наследуется через социальные и даже генетические
механизмы.
Правовую культуру созидают не законодатели и не юридиче¬
ские факультеты. Профессиональное юридическое образова¬
ние — частный элемент правовой культуры юриста. Строить на
нем юридические профессии — недопустимый образователь¬

612
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
ный позитивизм, выхолащивающий их смысл. Юридическая
профессия не может быть рабыней узкого юридического обра¬
зования. Формирование профессионального юридического об¬
разования исключительно в конструкциях права, законодатель¬
ства и судебной практики ведет к неустойчивости принципи¬
ально важной человеческой компоненты правопорядка.
В истории России были периоды мирового лидерства отече¬
ственной правовой культуры. Общеизвестно, что Советская
Россия стала новатором в сфере социальных прав, в том числе
национальных меньшинств, женщин, прав народов, что на оп¬
ределенное историческое время сделало СССР моральным ли¬
дером не только для простых людей, но и для интеллектуаль¬
ной элиты многих развитых стран, власти которых вынуждены
были более спешно, чем им хотелось, инкорпорировать прин¬
цип социальности в свои национальные правовые системы.
Было ли это лидерство искусственным для нашей страны, учи¬
тывая грубые извращения гражданских и политических прав
человека в советское время? Искусственными скорее были эти
извращения, осуществлявшиеся насильно.
Альтернатива, олицетворявшаяся СССР, оказалась общезна¬
чимой благодаря исключительно культурной специфике соци¬
альности, которую Россия внесла в мировую историю через
свои самоуправленческие и общинные институты, глубокие со¬
циальные противоречия и наиболее радикальное и системное
их разрешение. Сохраняется ли этот «ген» в отечественном
правосознании сегодня? Можно ли вообще говорить о сохране¬
нии какой-либо идентичности нашей правовой культуры после
столь многочисленных периодов разрушений отечественного
государства и права?
Революции и реформы не смогли изменить исторический
тип российского правосознания и присущий ему способ созда¬
ния юридических ценностей. Эти социальные конфликты были
драматичной национальной формой реализации сквозных для
нашей правовой культуры закономерностей. Так, крайне пра¬
волиберальная экономическая и сопутствующие ей правовая и
судебная реформы 90-х гг. XX в. фактически были дезавуирова¬
ны массовым правосознанием в России, для которого немыс¬
лима не только экономическая активность, но и необходимое
для нее укрепление авторитета суда вне социального законода¬
тельства и реального социального доверия.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
613
Рыночные отношения не должны вести к утрате исходных
правовых ценностей, накопленных в результате сложного про¬
цесса формирования национальной правовой культуры. Эти
ценности не только совместимы с задачами, которые решает
страна сейчас, но их актуализация является непременным усло¬
вием их реализации.
Профессиональная правовая культура демонстрирует удиви¬
тельную внутреннюю целостность и самостоятельность от ме¬
няющихся государственных приоритетов. Одним из примеров
может служить неприятие нашей практикой деления на пуб¬
личное и частное право даже после проведения радикальных
рыночных реформ. Полное восстановление режима частной
собственности и иных институтов частноправовых отношений
продемонстрировало устойчивость отраслевой структуры оте¬
чественного права, которая оказалась не политическим про¬
дуктом огосударствленной экономики или неразвитости товар¬
ных отношений, а отражением сложившегося правового мыш¬
ления в российском хозяйственном укладе. Специфика этого
мышления состоит в таком видении соотношения интересов
публичного и частного, которое не противопоставляет их, а
гармонизирует, дает человеку системную правовую поддержку
и защиту.
Этот архетип национального правового мышления оказался
перспективным для прогресса права: во всем мире в начале
ХХI в. наблюдается возвышение публичного права, что отража¬
ет большую значимость для экономической эффективности
именно социального капитала — отношений координации, со¬
трудничества, доверия. Ю. А. Тихомиров и Э. В. Талапина вер¬
но отмечают вред для преобразований в России конца 80-х —
90-х гг. XX в. искусственного преувеличения «тоталитарности»
отраслей публичного права, в результате чего частные интересы
в их эгоцентрическом выражении стали деформировать обще¬
ственное сознание и права людей, породив экономический ха¬
ос и политический сепаратизм1.
Драматичные события мирового финансового кризиса кон¬
ца 2008 г., широкое вмешательство западных государств в част¬
ноправовые отношения в интересах социального блага свиде¬
тельствуют об устарелости прежних воззрений на соотношение
публичных и частноправовых институтов предпринимательст-
1 См.: Тихомирое Ю. А., Талапина Э. В. Введение в российское право. С. 42.

614
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
ва1. Надежнее всего индивидуальные интересы обеспечиваются
через реальное преодоление методологической стены в право¬
вых режимах регулирования. Это подтверждается практикой
современной рыночной экономики. «Общество, — пишет
Ф. Фукуяма, — ориентированное на то, чтобы постоянно дей¬
ствовать наперекор нормам и правилам во имя роста индиви¬
дуальной свободы выбора, окажется все более дезорганизован¬
ным, атомизированным, изолированным и не способным вы¬
полнить общие цели и задачи»2. Кризис финансовых рынков
вследствие безбрежного эгоизма частных финансовых интересов
подтверждает этот вывод.
Важнейшим моментом сохранения национальной правовой
идентичности является сохраняющаяся альтернативность миро¬
вого развития. Глобализация, разворачивающаяся под мораль¬
ным лидерством США и воспринявшая американские этиче¬
ские принципы корпоративного индивидуализма и националь¬
ного эгоизма богатых стран встретила системный отпор в мире.
Последние события в мировой экономике свидетельствуют о
необходимости радикального пересмотра ее базовых этических
и правовых ценностей. Только на основе формулирования пра¬
вовой альтернативы Россия сможет преодолеть кризис собст¬
венной правовой идентичности, ведущий к дисбалансам и рас¬
колу в правосознании населения, мешающему самоуважению
страны и солидарности мирового сообщества.
Моральный статус юридической корпорации в России. Важ¬
нейшая проблема нашей правовой культуры — это моральный
статус юридической корпорации. Формирует ли наше юридиче¬
ское образование адекватную систему ценностей?
В современном юридическом образовании значительно сни¬
жен морально-нравственный стандарт подготовки к юридиче¬
ской профессии. Мы поспешили с определением нашей право¬
вой стратегии как переходной от социоцентристского к персо¬
ноцентристскому типу отечественной правовой культуры3 и
поэтому сейчас больше занимаемся созданием новых фискаль¬
1	В этой связи трудно согласиться с мнением Т. В. Кашаниной о том, что
«по мере развития общества коллективизм уступает место индивидуализму...
Частное право — это средство реализации индивидуальных интересов» (Каша-
нина Т. В. Указ. соч. С. 38).
2	Фукуяма Ф. Великий разрыв. Пер. с англ. М., 2008. С. 28.
3	См.: Семитко А. П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс.
Екатеринбург, 1996.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
615
ных правовых структур, чем заботимся об актуализации исход¬
ных правовых ценностей. В результате правовая система стано¬
вится все более изолированной от реального социального кон¬
текста России. Звеном такого разрыва стало и юридическое
образование, которое утрачивает концептуальность прежде все¬
го своей ценностной и моральной компоненты.
На каких моральных критериях сейчас воспитываются рос¬
сийские юристы? Практически исключительно на основе лич¬
ного успеха, понимаемого в основном как материальное благо¬
получие. При громадных оборотах юридической образователь¬
ной машины и даже реальной угрозе перепроизводства кадров в
этом секторе трудового рынка нашим пенсионерам бывает не¬
где проконсультироваться, у милиции смутные представления о
законности, а проблема коррупции стала актуальной даже для
судей, по благосостоянию — элиты юридического корпуса. Из
юридического образования уходит моральная идея служения
обществу, юристы начинают осознавать себя не столько про¬
фессионалами, сколько предпринимателями, в какой бы отрас¬
ли они ни работали. Происходят кардинальные отрицательные
изменения в этических принципах подбора юридических кад¬
ров: в юристе ценится больше безоглядная принадлежность
«команде», лояльность и конформизм, нежели самостоятель¬
ность и честность. Через такие «мягкие» институты неформаль¬
ной правки социального статуса юриста происходит «корректи¬
ровка» правосудия, правоохранительной деятельности и даже
законотворчества, что значительно деформирует отечественную
правовую культуру.
Юридическое образование и юридическая практика нужда¬
ются в подлинно этическом контроле со стороны общества, ко¬
торый сейчас сведен к формальному принципу законности.
В самом юридическом образовании должна быть среда, способ¬
ная оказывать моральное воздействие на практику, так как
юридическое образование по своей природе призвано воспро¬
изводить и передавать общекультурные правовые ценности,
среди которых первая — это идея общественного служения.
Концепция приватизации правовой деятельности противо¬
речит духу не только национальной, но и мировой правовой
культуры и ведет к тому, что юристы, скажем адвокаты, начи¬
нают превращаться в прислужников богатых клиентов. Важ¬
нейшими ценностями системы воспитания юристов являются
категории мужества и самостоятельности, которые, к сожале¬

616
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
нию, никак не фигурируют даже среди общепрофессиональных
компетенций в образовательном стандарте по юриспруденции.
Так, в проекте нового стандарта говорится о целях воспитания
юриста и перечисляются качества, которые, в принципе, не вы¬
деляют юриста из числа других профессий (гражданственность,
патриотизм; глубокое уважение к закону и идеалам правового
государства; профессиональный долг; целеустремленность, ор¬
ганизованность, трудолюбие, ответственность, коммуникатив¬
ность, толерантность, общая культура)1. Не менее важно и то,
что характер учебного процесса в юридическом вузе не позво¬
ляет сформировать особо значимые для правовой культуры ка¬
чества — мужество, самостоятельность, независимость мышле¬
ния, стойкость, милосердие и сострадание к человеку.
Снижение морального статуса отечественной юридической
корпорации обусловлено и тем, что, по распространенному
мнению, наиболее важная задача юридических вузов, особен¬
но негосударственных, заключается лишь в выполнении ими
правопросветительских функций и общей социализации моло¬
дежи.
Так, известный российский криминалист проф. А. С. Под-
шибякин полагает, что «обучаясь пусть и в “плохих” юридиче¬
ских вузах, молодежь отвлекается от улицы, занимается делом,
повышает свой общий уровень и пусть на недостаточном уров¬
не, но впитывает правовые идеи. Эти юноши и девушки в пе¬
риод обучения проходят этап “социализации”, и после оконча¬
ния даже такого вуза они не совершают преступления по недо¬
мыслию и уже могут четко определиться в своих желаниях»2.
Обращает внимание сниженность социальных критериев,
применяемых здесь к юридическим вузам и юридической про¬
фессии, — не совершать преступлений «по недомыслию» и чет¬
ко определяться в «желаниях» для юриста, выходит, вполне
достаточно. К сожалению, это реальный моральный стандарт
современного юридического образования в России. Между тем
юридическое образование не может быть институтом правовой
адаптации подростков с неустойчивыми социальными установ¬
ками и сомнительными ценностями. Это смешение различных
социальных функций в образовании. Юридическое образова¬
1	См.: Государственный образовательный стандарт по направлению подго¬
товки «Юриспруденция». Уровень «Бакалавр». Проект. М., 2009.
2	Подшибякин А. С. О проблемах юридического образования (мнимых и ре¬
альных) // Юридическое образование и наука. 2008. № 4. С. 38.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
617
ние в принципе не допускает «параллелизма» правового и нрав¬
ственного начал, в правовой культуре нет механизмов чисто
юридической социализации, она (культура) не совместима с
моральным релятивизмом. Обучение праву исходно предпола¬
гает моральную зрелость человека, достаточно сформирован¬
ную личность, так как само по себе владение юридическими
технологиями и информированность о юридических нормах не
является фундаментальным знанием и не формирует профес¬
сиональную культуру.
Юридическое образование в России, максимально «демо¬
кратизируясь», утрачивает статус специфичного института пра¬
вовой культуры. К сожалению, большинство юридических ву¬
зов в России работает в режиме общего правового всеобуча. По
принципиальным признакам — массовость, обзорность, широ¬
та, поверхностность, отсутствие специфичного субъекта, мо¬
ральная относительность — оно превратилось в государственно¬
частную программу общественного всеобуча. При такой ситуа¬
ции выполняются определенные функции социализации моло¬
дежи, однако проблемы воспроизводства правовой культуры и
обеспечения профессиональной юридической деятельности ре¬
шить невозможно.
Для обеспечения такого режима действительно необходимо
аномальное число профессоров и доцентов безотносительно к
их реальному уровню квалификации, действительно требуются
гигантские объемы «массовой» учебной компилятивной литера¬
туры, раздутые учебные планы, приоритет пассивных аудитор¬
ных и заочно-дистанционных форм занятий, «широкие» итого¬
вые квалификации и многие иные инструменты, традиционно
используемые в масштабных общественно-просветительских
проектах. Между тем специфика подготовки юристов по заказу
субъектов юридической деятельности имеет совсем иные меха¬
низмы по сравнению с подготовкой юристов для самопросве-
щения и укрепления социального статуса человека.
В формате юридического просвещения могут работать самые
разные вузы и их возможности в этом плане скорее всего не
надо ограничивать. Следует предусмотреть отдельный стандарт
с уровнем юридической подготовки «широкого» типа, дающей
право заниматься правовым воспитанием в школах, лицеях,
гимназиях, колледжах, вести несложную правовую работу на
предприятиях, в системе охраны общественного порядка и т. д.,
без права представительствовать в суде и занимать процессу-

618
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
альные должности в юрисдикционных органах. Как правильно
пишет А. С. Подшибякин, «если человек, особенно за свой счет
(или родителей), хочет иметь юридическое образование, ему
надо дать такую возможность в интересах и общества, и госу¬
дарства, так как каждый гражданин страны должен знать ее за¬
коны»1. При этом, однако, нельзя забывать, что не всякий че¬
ловек, «знающий законы», должен допускаться обществом до
юридической деятельности, получать статус юриста. Смешение
этих статусов в современной России отрицательно сказывается
на ее правовой культуре, открывая дорогу в госаппарат, право¬
судие, правоохранительную деятельность людям, не способным
выполнять эту важную социальную роль.
Юридическое образование как инновационный элемент право¬
вой культуры. Какими способами наше юридическое образова¬
ние может выявить, актуализировать и превратить в реальный
инновационный фактор модернизации общества возможности
нашей правовой культуры? Какой тип юридизма соответствует
правовой культуре новой России? Насколько образовательные
модели, применяемые в современной российской высшей шко¬
ле, соответствуют потребностям развития национального пра¬
восознания?
В ответах на эти вопросы и должна, вероятно, состоять пра¬
вовая образовательная политика. К сожалению, в рамках ны¬
нешней реформы высшего профессионального образования так
проблема не ставится. Общественная дискуссия идет в основ¬
ном вокруг вопросов числа, профильности и непрофильности
субъектов образовательной деятельности. В связи с этим глав¬
ной темой общественных дискуссий по реформе юридического
образования является вопрос его качества. Последнее понима¬
ется довольно утилитарно — как набор компетенций, позво¬
ляющих юристу решать конкретные практические задачи, в том
числе в самообучении. Ключевым недостатком такой постанов¬
ки является отрыв проблемы качества юридического образова¬
ния от более широкого социального контекста, в частности от¬
влечение от механизмов воспроизводства отечественной право¬
вой культуры. Конечно, в этом случае ни о каком системном
решении вопроса качества юридической квалификации в Рос¬
сии не может быть речи.
1 Подшибякин А. С. Указ. соч. С. 39.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
619
Разрыв между юридическим образованием и отечественной
правовой культурой значителен. Юридическое образование все
более делается институтом, изолированным от национальной
духовной культуры. Замыкаясь в концепции юриста «широко¬
го профиля», обучение праву не делает человека по-настояще¬
му образованным, сужая юридический профессионализм до
знания закона и умения его применять. Даже общий взгляд на
структуру государственного образовательного стандарта по
юриспруденции независимо от уровней подготовки (бакалавр,
специалист, магистр) подводит к выводу о стремлении охва¬
тить максимальное число юридических дисциплин — от тео¬
рии и истории права до самых специфических курсов крими¬
налистики и международного частного права. Проблема, одна¬
ко, состоит в том, что сами по себе эти познания не образуют
даже основы образованности юриста и сведение вопроса каче¬
ства подготовки к наиболее удачному распределению юриди¬
ческих дисциплин с кадровым и дидактическим обеспечением
не способно повлиять на правосознание юридического кор¬
пуса.
Юридические нормы, юридическая техника, правовая догма,
правила процесса — безусловно, элементы культуры, но это
культура прикладных юридических технологий, которая являет¬
ся лишь частью правосознания юриста. Поэтому профессио¬
нальная составляющая юридического образования должна
иметь достаточно глубокий культурный и личностный фунда¬
мент. По сравнению с просветительской моделью профессио¬
нальный сектор юридического образования, минимальный по
удельному весу в правовой подготовке1, выполняет тем не ме¬
нее ключевые функции в правовой культуре — юрисдикцион¬
ные, духовно-нравственные, творческие. Здесь мы сталкиваем¬
ся с важной закономерностью: если в утилитарных и просвети¬
тельских целях юридическое образование должно делать акцент
на юридической информированности, то юрисдикционные и
тесно с ними связанные нравственно-ценностные функции
требуют иного приоритета. Здесь на первый план выходят чело¬
веческие, культурные и общесоциальные характеристики про¬
фессиональной подготовленности юриста. Парадоксально, но
сам по себе юридизм не требует профессионального образова-
1 По экспертным оценкам, для обеспечения нужд правовой системы доста¬
точно 10—15 классических юридических факультетов и академий.

620
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
ния, однако ему абсолютно необходимы этический статус и
способность к нравственной и стилевой адаптации в правовой
культуре страны.
Эти качества в наименьшей степени вырабатываются в ходе
позитивного правового обучения, а требуют широкой общеграж¬
данской образованности и всесторонней нравственной социали¬
зации. Известно, например, что судейская деятельность долгое
время не требовала вообще никакой специальной подготовки и
до сих пор в некоторых странах, в частности в Англии, мировые
судьи магистратских судов, судьи некоторых специальных судов
выполняют свои функции без специального юридического обра¬
зования. Основной критерий их рекрутирования — интерес и
способность к общественной деятельности, моральный автори¬
тет среди населения1. По таким же критериям формировалась
значительная часть юстиции в России в конце ХК в. И дело не в
том, конечно, что английская высшая школа не в состоянии
подготовить в достаточном количестве лиц с юридическим обра¬
зованием: речь идет о принципиальной несводимости юридиче¬
ской профессии к специальным юридическим познаниям или,
по крайней мере, отнюдь не линейном соотношении первого и
второго. В статусе юриста должны сочетаться элементы различ¬
ных и внешне даже далеких друг от друга познавательных и по¬
веденческих статусов.
Для юридической профессии принципиально важна опора
на ментальные основания в национальной правовой культуре,
на обыденное правосознание, которое нивелируется, а часто
деформируется профессиональной юридической практикой.
Поэтому в обществе необходимы механизмы, постоянно под¬
держивающие определяющее влияние на юриспруденцию глу¬
бинного социального начала. В России оказалась разорванной
именно эта социальная связь. Поэтому важный вопрос иннова¬
ционного развития правовой культуры — создание широкой
социальной среды формирования стилевых признаков правово¬
го сознания и поведения. Существенными элементами такой
среды являются вузы, по своей природе предназначенные быть
не только организациями образования, но и центрами право¬
вой культуры. Сейчас их вторая функция неразвита, сведена к
утилитарно-просветительской цели.
1 См.: Цеайгерт К., Кётц ХУказ. соч. С. 309—310.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
621
Изменения системного характера в правовом поведении мо¬
гут произойти только в рамках идентичного России правового
стиля, под которым понимаются этические нормы поведения,
задающие форму самым различным видам человеческой дея¬
тельности. Правовой стиль должен постоянно воспроизводить¬
ся и совершенствоваться, оставаясь тем не менее внутренне
преемственным. Основные элементы правового стиля лежат
вне собственно правовых явлений. Этические стереотипы тру¬
да, альтернативные методы разрешения конфликтов, конфес¬
сиональное поведение, общественные институты доверия в со¬
циальных контактах — таковы некоторые параметры стилевой
характеристики правовой культуры. Непосредственно в праве
стилевые особенности находят выражение в структуре и источ¬
никах права, формах правового мышления и специфике исто¬
рического наследия; отношении к правовому формализму,
юридических фикциях, юридической технике и приемах толко¬
вания правовых норм1.
Наше право во многом лишено стилевой основы в культур¬
ном укладе. Манера вести себя в общественных местах, оде¬
ваться, формы повседневных контактов, межличностная языко¬
вая практика — все это и многие другие ключевые для право¬
вой культуры институты в России бессистемны, часто этически
аномальны и оторваны от религиозной и правовой морали. Са¬
мо понятие правовой этики используется чрезвычайно узко,
главным образом применительно к поведению юриста в уголов¬
ном и гражданском процессах. Юридическое образование не
способно самостоятельно повлиять на столь широкую социаль¬
ную инфраструктуру, но оно может и должно быть инноваци¬
онным механизмом создания новых социально-правовых про¬
дуктов общественного сознания в этой сфере.
Главным продуктом юридического образования должны
быть образовательные программы, рассчитанные на создание
современных форм социально-правовой деятельности на мест¬
ном, региональном и отраслевом уровнях. В любой из этих
сфер невозможно добиться прогресса без стилевого правового
контекста общественного сознания, способного включать в се¬
бя новые формы и смыслы, оставаясь в рамках устойчивой пра¬
вовой традиции.
1 См.: Осакве ^.Сравнительное правоведение в схемах: общая и особенная
части. М., 2002. С. 34, 84.

622
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
Как центры правовой культуры вузы должны значительно
более, чем сейчас, интегрироваться в социальный контекст:
учебные планы юридических факультетов должны быть сопря¬
жены с программами гуманитарных факультетов классических
университетов; деятельность юридических академий и институ¬
тов прикладного характера — с системой практической дея¬
тельности отрасли или региона, образуя научно-практические и
культурно-просветительские кластеры. В рамках культурной
идентификации правового образования определенная роль
принадлежит так называемым непрофильным вузам, реализую¬
щим юридические программы. Эти вузы не должны скорее все¬
го готовить юристов общего профиля, а необходимо создавать
программы, интегрированные с отраслевой деятельностью, что
обогатит юридическую профессию проникновением правовой
культуры в нетипичные для нее сферы общественных отноше¬
ний. Поэтому такие вузы должны разрабатывать исключитель¬
но индивидуальные для каждой непрофильной профессии об¬
разовательные юридические программы.
Современные юристы готовятся в России сразу со школьной
скамьи, не имея, кроме общеобразовательной школы, никакого
культурного и профессионального фундамента. Более того, в
структуре самого юридического образования нет институтов,
которые бы отвечали за социально-правовую интеграцию юри¬
ста, были бы звеном культурного влияния на юридическую
практику. Юридическая деятельность скорее сама рассматрива¬
ется как институт «доводки» специалиста до практически при¬
годной кондиции, явочным образом подменяя и часто дефор¬
мируя правосознание выпускников.
Сегодня юридическое образование теряет связь с личностью
юриста. Даже общекультурная компонента в юридическом
стандарте постоянно ужимается под напором профессиональ¬
ных дисциплин и сейчас сводится буквально к трем-четырем
небольшим курсам. Такой тип образования на практике делает
из специалиста в лучшем случае утилитарного робота, в худ¬
шем — человека, готового выполнить любой заказ, откуда бы
он ни исходил. Неудивительно, что моральный релятивизм но¬
вого поколения правоведов в России шокирует население, и
без того весьма отчужденное от действующего права, значи¬
тельно снижает авторитет суда, адвокатуры, правоохранитель¬
ных органов.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
623
Реализация задач судебной реформы столкнулась с наиболь¬
шими трудностями не в сфере структур, а в области правовой
культуры юридического корпуса. Выяснилось, что для новых
демократических институтов нет в нужном количестве судеб¬
ных деятелей.
Кризис «академической» модели обучения юристов имеет
фундаментальные причины, не исчерпывающиеся националь¬
ной ситуацией в юридическом образовании. Это кризис соци¬
ально-правовой и духовной идентичности юристов, которая
оказалась настолько важной ценностью, что ограничила значи¬
мость собственно профессионально-юридической компоненты
знаний. С наибольшей силой эта проблема обозначилась в Рос¬
сии, испытавшей наиболее глубокий раскол своего политико¬
правового и нравственного сознания. Однако и в благополучных
государствах Европы, скажем в Германии, форму юридического
образования которой исторически заимствовала Россия, ситуа¬
ция с классической моделью юридического образования скла¬
дывается как неудовлетворительная и требующая революцион¬
ных перемен.
Смысл этих перемен состоит в отказе от принципа «единого
юриста», усилении социальной и философской ориентации в
юридических дисциплинах, интеграции теоретической и прак¬
тической подготовки как основы социальной адаптации юри¬
дического корпуса. Фактически главная тенденция выражается
в том, что юридическое образование закономерно выходит за
рамки университета в область национальной и межнациональ¬
ной культуры — экономической, политической, молодежной,
канонической.
Юрист, сформированный на идее юридического профессио¬
нализма (судейского, например), столкнулся с парадоксальным
вызовом времени, требующим для своего разрешения опреде¬
ленного возврата к исходной цельности человеческого сущест¬
вования. В процессе развития новых правовых отношений сис¬
тема чистого юридического академизма попадает в сложное
противоречие: с одной стороны, рост количества источников
права, прежде всего законодательства, требует вовлечения в
предмет обучения все новых областей регулирования, вытесняя
социальные и нравственные основания образования; с другой
стороны, само по себе увеличение юридических познаний, не¬
смотря на удлинение сроков подготовки, делает юриста все бо¬

624
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
лее профессионально и социально неадекватным, менее обра¬
зованным и не способным интегрироваться в культуру данного
общества.
Далеко не случайно именно в Германии — исторической ро¬
дине классического университетского образования — вот уже
более трех десятков лет не стихает дискуссия о реформиро¬
вании сложившейся академической парадигмы юридического
образования, которая даже при весьма высоком профессио¬
нальном уровне подготовки демонстрирует увеличивающийся
разрыв университетской (вузовской) и служебно-практической
(социальной) компонентов общественной социализации юри-
стов1.
Главные проблемы юридического образования не техноло¬
гические. Методы обучения юристов везде непрерывно совер¬
шенствуются, но, наверное, только Россия свела вопрос под¬
готовки юристов к повышению их «качества» через ужесточе¬
ние «условий» образовательного процесса и восприятие
двухуровневой системы подготовки. Можно ли рассчитывать
на решение даже этих ограниченных задач, если мы имеем су¬
губо формальные представления о самом качестве юридиче¬
ского образования? Подлинное качество юридического обра¬
зования основано на механизме культурной идентификации
юридического мышления, на встроенности юридического об¬
разования в процесс воспроизводства национального правово¬
го сознания и культуры. Возникающие в обществе сомнения
по поводу способности юристов не только «применять» и ин¬
терпретировать законы, но и понимать общество и воспроиз¬
водить его имманентные культурные нормы нельзя устранить
проверкой у студентов остаточных знаний действующего зако¬
нодательства.
В России слабость такого механизма наиболее болезненно
отразилась на правовом поведении профессионалов. Молодые
люди, получившие формально «широкие», обзорные юридиче¬
ские сведения вне контекста общей национальной, региональ¬
ной, отраслевой культуры, оказываются неготовыми к реализа¬
ции своей социальной роли в общественных отношениях. По¬
этому смысл реформы юридического образования состоит не
1	См.: Зипунникова Н. Н, Хусснер М. Юридическое образование в Герма¬
нии: правовое регулирование, проблемы и перспективы развития // Вестник
Гуманитарного университета. Екатеринбург, 2005. С. 167.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
625
столько в решении проблемы повышения уровня догматиче¬
ских познаний выпускников, сколько в формировании целост¬
ной культурной среды юридического корпуса страны.
Такую среду не надо специально выдумывать, она уже есть.
Ее фрагменты разрозненны, несистемны, рассредоточены в
различных институтах и требуют в этом смысле концептуально¬
го соединения. Прежде всего наше юридическое образование
нуждается в обретении твердой почвы в отечественной и миро¬
вой гуманитарной культуре. Юристы пока не смогли использо¬
вать в интересах профессии достигнутый обществом уровень
грамотности. Для ее развития мало собственно правовых зна¬
ний. Правовую культуру не может развить юридическая уче¬
ность, которой недостаточно для созидания широкого юридиз¬
ма как способа социализации человека. В воспитании юриди¬
ческого корпуса через университеты заложен более глубокий
смысл, чем изучение в их стенах законов. Такой учебный про¬
цесс должен быть элементом мультикультурного образования,
которое и способен дать только университет.
Застойные явления в отечественной правовой культуре и об¬
разовании вызывают необходимость пересмотра существующе¬
го типа юридической подготовки в университетах и академиях.
В своих профессиональных аспектах подготовка юриста должна
строиться на основных, неюридических университетских про¬
граммах социально-гуманитарного типа в области истории, со¬
циологии, культурологии, экономики, психологии и иных фун¬
даментальных гуманитарных наук. Это создаст необходимую
общенаучную и мировоззренческую основу для освоения част¬
ных юридических курсов, которые имеют смысл только в
структуре широкой общесоциальной культуры юриста.
Непременное формирование общенаучного фундамента для
последующего изучения права имеет глубокую традицию в ми¬
ровой образовательной культуре. Так, со времен первых средне¬
вековых европейских университетов XII—XIII вв. обязательным
для всех учащихся был подготовительный (или артистический)
факультет, где преподавалось семь свободных искусств, а также
курсы математики, геометрии, астрологии, теории музыки.
Только получив степени бакалавра (магистра) искусств, студент
допускался для продолжения обучения на одном из основных
факультетов: богословском, медицинском или юридическом,

626
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
по окончании которого ему присуждалась степень магистра в
соответствии с профилем факультета1.
К сожалению, потенциал зарубежной и русской обществен¬
ной мысли, значительные ценности, созданные в этой сфере,
очень мало практически используются в отечественном юриди¬
ческом образовании — области, по сути, производной, глубоко
связанной с фундаментальными гуманитарными достижения¬
ми. В этом смысле наше юридическое образование нуждается
в расширении своих интеллектуальных источников. Ценность
университетского образования не только в том, что выпускни¬
ки гуманитарных факультетов могут работать учителями исто¬
рии или обществоведения. Университеты — носители и храни¬
тели широкой гуманитарной культуры, и она должна восстано¬
вить свою роль в формировании юридического корпуса
страны.
Профессиональное поведение предполагает интеллектуаль¬
ную и психологическую зрелость, достижение которой невоз¬
можно непосредственно со школьной скамьи и вне культурного
контекста данного общества. Опыт классических правовых
стран свидетельствует, что юридическая корпорация складыва¬
ется путем сложного и последовательного прохождения этапов
формирования индивидуальной социальной и правовой культу¬
ры. Так, английские барристеры начинают судейскую карьеру к
40 годам, а в большинстве случаев — даже после 50 лет2.
Юридическая профессия в России нуждается в росте и оздо¬
ровлении своего человеческого капитала. Необходимым усло¬
вием получения профильного юридического образования про¬
фессионального типа должно быть наличие опыта практиче¬
ской работы либо гуманитарного, экономического и иного
университетского образования, хотя бы на уровне бакалавриа¬
та, что позволит значительно расширить интеллектуальные ис¬
точники формирования юридического корпуса, сделает его
культурную основу более фундаментальной, ограничит приток
в юридическую профессию случайных и незрелых людей. Юри¬
дическое образование профессионального типа — особый вид
обучения, так как служит одной из существенных предпосылок
1	См.: Средневековые университеты XII—XVI вв. // Xрестоматия по исто¬
рии института научной подготовки и аттестации в университетах и академиях
Западной Европы и России (начало XII в. — 1918 г.): В 2 ч. Ставрополь, 1997.
Ч. 1. С. 25.
2	См.: Цвайгерт К., Кётц ХУказ. соч. С. 317.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
627
занятия юридических должностей, поэтому это образование
должно иметь особые механизмы личностного отбора и учеб¬
ных траекторий. Для продолжения образования уже по собст¬
венно правовым дисциплинам необходимо, вероятно, преду¬
смотреть трехгодичный профильный специалитет, ориентиро¬
ванный на конкретную сферу юридической деятельности.
Уточнение ориентиров. Мы проводим реформу юридическо¬
го образования без фундаментальной стратегии. Результатом
этого стало отставание профессиональной школы от потенциа¬
ла отечественной правовой культуры, приниженность в юриди¬
ческой профессии морально-нравственного и воспитательного
начал, отсутствие строгой социально-профессиональной иден¬
тичности юристов, узость профессионального мировоззрения
выпускников, утрата юридическим образованием системных
общественных связей в гуманитарной культуре и, как следст¬
вие, отставание национальной школы права от мировых тен¬
денций развития юридического сообщества.
Болонский процесс сам по себе не может заменить нацио¬
нальной стратегии развития юридического образования. «По¬
вышение качества» подготовки юристов обретает смысл только
в конкретной системе адекватных институтов национальной
правовой культуры и при условии, что образование преодолева¬
ет свою изолированность и выступает частью более широкой
научной, воспитательной, культовой и иной институционной
социальной системы. Россия находится в поиске своей модели
юридического образования и стиля правовой культуры.
Правовая культура является социальной инновационной
средой современного западного капитализма. Его достижения
общеизвестны и впечатляющи. Правосознание западного мира
имеет глубокую основу в победившей в Средние века и утвер¬
дившейся после буржуазных революций протестантской этике.
Однако эти уникальные в своей цивилизационной индивиду¬
альности достижения в стратегическом отношении имеют фун¬
даментальную черту — западный тип воспроизводства правовой
культуры не защищает от отчуждения человека от власти и де¬
мократии, одиночества личности в обществе, серьезных зло¬
употреблений не только элиты, но и в целой системе отноше¬
ний, включая ксенофобию и даже геноцид. Ситуация в России
убедительно показывает, что рыночные реформы и бесчислен¬
ные «голые» правовые институты сами по себе порождают

628
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
лишь правовой цинизм населения и рекрутируют беззастенчи¬
вую политическую и экономическую элиту.
Кризисная ситуация на мировых финансовых рынках 2008—
2009 гг. свидетельствует о том, что сама по себе этика западно¬
го общества имеет фундаментальный недостаток именно в пра¬
вовой культуре. Господствующее правосознание современного
рыночного капитализма определяет принципы экономического
поведения. Как отмечает лауреат Нобелевской премии по эко¬
номике проф. Дж. Стиглиц, «Америка приняла генеральную
линию рыночной экономики: вознаграждение отражает произ¬
водительность. Считалось, что те, кому больше платят, вносят
больший вклад в благо общества. Естественно, что молодые
люди поддавались этому безумию — они создавали обществен¬
ное благо через создание собственного благополучия»1. Корпо¬
ративные скандалы, злоупотребления финансовых менеджеров,
их не знающая меры алчность и продажность основывались на
системе стимулирования, допускавшей личное обогащение за
счет своих акционеров и наемных работников.
Должна ли наша правовая культура, развиваясь в лоне ры¬
ночных отношений, безоговорочно воспринимать этику иной
правовой и социальной морали? Не является ли низкая эффек¬
тивность и слабая приживаемость инструментов новой эконо¬
мики, отчуждение широких слоев населения от духа нового за¬
конодательства и широкая нестабильность его буквы следстви¬
ем подавленности институтов национальной правовой этики и
деградации его догмы? Верен ли сам по себе постулат о безус¬
ловном приоритете законодательства как центра нашей право¬
вой системы?
Законопослушность не изолированное явление, а составная
часть социального поведения со всеми его этнопсихологиче¬
скими, нравственными и историко-культурными аспектами.
Природа законопослушности чрезвычайно сложна и во мно¬
гом внерациональна. Добиться законопослушности через по¬
вышение «социальной обоснованности» законодательства и
его техническое совершенство еще никому не удавалось, хотя
то и другое были и будут важными сферами развития право¬
вой системы. Как это ни парадоксально звучит, соблюдение
законов в меньшей степени зависит от самих законов, и исто¬
рия права полна примеров высокой степени идентичности
1 Стиглиц Дж. Указ. соч. С. 25.

2. Юридическое образование в контексте правовой культуры
629
субъектов с самым морально неадекватным и варварским за¬
конодательством.
Нам необходимо видение того, в каком направлении мы хо¬
тим изменить нашу правовую культуру, в чем именно состоит
здесь роль юридического образования и через какие институты
оно будет способно выполнить эту роль. По мнению западных
авторов, изменяющийся в результате глобализации мир требует
новой системы регулирования, необходимости переосмысления
роли государства и этических принципов.
«Вызов сегодняшнего дня состоит в том, — пишет Дж. Стиг-
лиц, — чтобы выправить баланс между государством и рынком,
между коллективными действиями на местном, национальном
и глобальном уровнях, между действиями государства и негосу¬
дарственными действиями... По мере того как меняются эконо¬
мические обстоятельства, нужно менять и баланс. Государство
должно включаться в новые сферы деятельности и уходить из
старых»1. Мы не можем не задаваться такими же вопросами,
чтобы иметь осмысленный план действий в целой системе по¬
литико-экономических и правовых отношений современной
России. Однако ответы на эти вопросы в контексте реальных
правовых культур весьма разные.
Если для США в стратегическом плане является актуальным
«открытие» ограниченности рыночного механизма и осознание
порочности дерегулирования и необходимости прямого участия
государства в правовых отношениях с целой системой обнов¬
ленных этических принципов, то для России характерно вос¬
становление исходных социальных ценностей, извращенных
поверхностным пониманием индивидуализма и капитализма, и
фактическое формирование правовой культуры следующего по¬
коления, построенной на отказе от примата абстрактной юри¬
дической формы в пользу дерегулирования и раскрепощения
творческой активности человека2.
Фактически речь идет об одном и том же — движении к
максимальной эффективности и благосостоянию. Для России
1	Стиглиц Дж. Указ. соч. С. 24, 59.
2	Дерегулирование нельзя понимать в духе крайнего либерализма и право¬
вого индивидуализма. Речь идет об изменении способов регулирования, дебю¬
рократизации, в частности упрощении порядка регистрации юридических лиц,
внешнеторговых операций, сокращении проверок, предметов лицензирования
и т. д. (См.: Тихомиров Ю. А., Талапина Э. В. Введение в российское право.
С. 117.)

630
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
достижение этих целей возможно только в результате глубо¬
ких изменений в ключевых сферах национальной правовой
культуры.
3.	О развитии университетского
и прикладного юридического образования в России
Совершенствование юридического образования в стране
идет в русле модернизации отечественной высшей школы1.
Ориентиром такого процесса является попытка выбора приори¬
тетов — структурных, содержательных, финансовых. Среди
приоритетов развития отечественного образования выделяются
поддержка инновационных вузов, создание федеральных и ис¬
следовательских университетов, включение отечественных ву¬
зов в европейское образовательное пространство.
Какое место в этих процессах должно занять отечественное
юридическое образование? Какая система юридических образо¬
вательных учреждений в нашей стране адекватна потребностям
развития и повышения его качества? Каковы разумные пути
интеграции нашей юридической образовательной культуры в
европейскую и мировую правовую культуру?
Модернизация высшей школы ориентирована на сохранение
и развитие сложившихся исторических традиций отечественно¬
го образования. Важнейшая среди них — фундаментальность
подготовки2. Совершенствование юридического образования на
основе компетентностного подхода, усиление практического
акцента в подготовке специалистов не должны вести к отказу
от фундаментальности высшей юридической школы. Для оте¬
чественного профессионального образования всегда было ти¬
пичным сочетание фундаментальности с прагматизмом и ра¬
циональностью в подготовке кадров на основе различных типов
(видов) образовательных учреждений.
Более чем двухвековая историческая традиция юридического
образования сформировала две его разновидности — универси¬
тетское и специализированное (прикладное). Фундаменталь¬
1	См.: Федеральная целевая программа развития образования на 2006—
2010 годы. Утверждена постановлением Правительства РФ от 23 декабря 2005 г.
№ 803. М., 2006.
2	См.: Садовничий В. А. Университет XXI века. Размышления об универси¬
тетском образовании. М., 2006. С. 18—19; Марченко М. Н. Юридическое обра¬
зование в современной России: состояние и перспективы развития. С. 222—
231.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 631
ность этих разновидностей различна. Университетская опреде¬
ляется широким естественно-научным и гуманитарным меж¬
дисциплинарным базисом; академическая фундаментальность
опирается главным образом на профессионально-прикладные
области подготовки.
Приведем пример. В Саратове — одном из федеральных
центров юридического образования — действуют академия пра¬
ва и классический университет, юридический факультет кото¬
рого, выделившись в 1936 г. в самостоятельный вуз, стал осно¬
вой нынешней юридической академии. Изменился ли за после¬
дующие годы в рамках академии тип юридической подготовки
по сравнению с университетской? Безусловно. При несомнен¬
ном и должном качестве, расширенной системе кафедр квали¬
фикация выпускников академии характеризуется отраслевой
направленностью на прикладные потребности конкретных ра¬
ботодателей, в том числе юридических ведомств.
Что же тогда означает университетский тип юридического
образования? Поясним на примере Саратовского классическо¬
го университета. Так, на историческом факультете СГУ, на ко¬
тором несколько лет назад началось возрождение университет¬
ской юридической подготовки в регионе, имеются в числе дру¬
гих кафедры археологии и этнографии; историографии и
региональной истории; истории российской цивилизации. Ис¬
пользуется ли этот уникальный методологический ресурс для
подготовки юристов? Очень мало. Между тем в юридической
науке и практике объективно существует заказ на проблематику
региональной правовой культуры, региональной и местной пра¬
вовой истории. В последние десятилетия в науке ощущается де¬
фицит квалифицированных исследований в области древнего и
средневекового русского права, юридического быта населения,
правовой этнографии регионов, национальных меньшинств, ре¬
лигиозного правосознания, государственного строительства.
Наша вузовская философия права во многом сейчас преврати¬
лась в экзотический спецкурс; теория права преподается в ос¬
новном как позитивистское законоведение. Кто должен преодо¬
левать эти барьеры? Конечно, фундаментальная юридическая
наука — используя в вузовском секторе богатые гуманитарные
возможности классического университетского образования.
Юридические факультеты университетов не должны всецело
копировать академии (институты), ориентированные на подго¬
товку юристов с фундаментальным, но отраслевым и приклад¬
ным юридическим образованием. Сейчас особенно остро не

632
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
хватает юристов с подлинно университетским образованием.
Именно такой тип юриста необходим для представительных ор¬
ганов, системы правосудия, местного самоуправления, для на¬
учно-исследовательской деятельности. Так, для юридических
служб законотворческих органов нужны специалисты с широ¬
ким научным кругозором в сфере права, отечественной право¬
вой истории и культуры, экономики, правовой лингвистики,
управления, социальной психологии. Такую подготовку целесо¬
образнее всего организовать в классическом университете.
Чем же занимаются сейчас юридические факультеты универ¬
ситетов? Они, как правило, копируют именно специализиро¬
ванный тип юридической подготовки, пытаясь превратиться в
изолированные университетские анклавы — квазиакадемии
(институты). Это заметно по отсутствию специфики в рабочих
учебных планах, тематике научных исследований, дублирую¬
щей академические вузы и дистанцированной от междисципли¬
нарных проблем классической университетской науки.
Так, скоро будет трудно найти в большинстве классических
университетов, скажем, музей юридической антропологии либо
лабораторию региональной правовой этнографии, либо крими¬
налистическую лабораторию в сфере высоких технологий.
В стране всего два классических университета (Белгородский и
Саратовский), где на юридическом факультете была открыта
специальность «Судебная экспертиза». И это при значительном
естественно-научном потенциале российских классических
университетов!
В какой организационной форме должна реализовываться в
России модель фундаментального, интегрированного в между¬
народное образовательное пространство и национальную право¬
вую культуру юридического образования? Такой моделью в на¬
шей исторической досоветской традиции всегда был классиче¬
ский университет. В мире сложилось несколько концепций
университета: континентальная (гумбольдтовская) отдает пред¬
почтение воспроизводству научного знания и широкой гумани¬
тарной культуры; английская, не отвергая исследование в целом,
стоит на позициях обучения; американская ориентирована на
сочетание исследования и обучения в решении инновационных
проблем общества и бизнеса1.
1	См.: Ладыжец Н. С. Развитие идеи западного университета. Социально¬
философский анализ. Ижевск, 1991. С. 20—21.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 633
По известному определению А. Гумбольдта, «университет —
это научное учреждение, занимающееся обучением». Фунда¬
ментальный подход к концепции юридического образования —
характерная черта континентальной правовой традиции. Эта
традиция в последние десятилетия проделала значительную
эволюцию в сторону усиления практической компоненты, од¬
нако активные интеграционные процессы в мире все же гово¬
рят в пользу базовой модели — широкого гуманитарного обра¬
зования юристов. Еще Франц фон Лист, выдающийся немец¬
кий криминолог и криминалист, писал, что «криминалист, кто
бы он ни был — профессор уголовного права, полицейский чи¬
новник, прокурор, судебный следователь, судья, адвокат, на¬
чальник тюрьмы, не должен быть только юристом. Мы усмат¬
риваем в чисто юридическом образовании наших теоретиков и
практиков криминалистов глубочайшее основание многих не¬
достатков и несовершенств в деле борьбы с преступностью...
Нам не приходит в голову требовать от криминалиста само¬
стоятельных антропологических или статистических исследова¬
ний, но мы требуем от него, чтобы он столько же освоился с
результатами уголовной антропологии и уголовной социологии,
сколько с постановлениями уголовных законов и решениями
кассационного суда»1.
В досоветской России юридическая подготовка отличалась
тесной связью преподавания с научной деятельностью, упором
на освоение студентами фундаментальных теоретических зна¬
ний, наличием широкого самоуправления. Правда, примени¬
тельно к юридическому образованию особенностью европейской
университетской образовательной традиции на протяжении по¬
следних трех столетий было и то, что «по всей континенталь¬
ной Европе стиль преподавания определялся фундаментальным
допущением того, что университетское образование не предна¬
значалось для обучения студентов практическому праву», что
«наука читается в университетах для науки» исключительно для
постижения новых знаний2.
Другая концепция университетского образования, более
присущая англо-американской высшей школе, рассматривает
университеты как важные инструменты решения проблем,
1	Лист Ф. Задачи уголовной политики. М., 2004. С. 9.
2	См.: Айани Ж. М. Юридическое образование в России: настоящее и буду¬
щее. М., 1997. С. 37.

634
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
стоящих перед обществом, в том числе в правовой сфере. Для
такого типа юридического образования характерна нацелен¬
ность на формирование исключительно навыков практикующе¬
го юриста в конкретной, часто довольно узкой сфере юридиче¬
ской практики.
Так, степени права рассматриваются в США как профессио¬
нальные, поэтому подготовка специалистов в этой области осу¬
ществляется в школах права, которые представляют собой
учебные подразделения университетов последипломного уров¬
ня (например, на базе бакалавриата в области экономики, по¬
литологии, социологии)1.
Нельзя не отметить определенной специфики развития
классических университетов советского периода. Так, «харак¬
терной особенностью развития многих российских университе¬
тов (например, Саратовского, Нижегородского, Воронежского,
Томского и др.) была ориентация подготовки выпускаемых ими
специалистов на потребности военно-промышленного ком¬
плекса (ВПК). Оборонные предприятия, доля которых состав¬
ляла более 80% общего объема промышленного производства
региона, были престижным местом работы для молодых спе¬
циалистов. Следствием такой ориентации было, с одной сторо¬
ны, преимущественное развитие естественно-научных направ¬
лений в университетском образовании, с другой — отпочкова¬
ние от университетов в качестве специализированных учебных
институтов медицинских, сельскохозяйственных и ряда других
факультетов»2.
В числе «отпочковавшихся» были и юридические факульте¬
ты. Там, где они остались или впоследствии были открыты,
сложилась определенная изоляция юридических школ от уни¬
верситетской науки в области фундаментальных направлений.
Дело осложнялось тем, что сама гуманитарная университетская
наука развивалась в глубоком отрыве от зарубежного общест-
вознания. Следствием такого положения стало то, что даже
университетское юридическое образование в СССР и затем
России теряло в фундаментальности и постепенно учебные
1	См.: Подготовка специалистов в области гуманитарных и социально-эко¬
номических наук (материалы для сравнительного анализа). М., 1995. С. 70.
2	Гееоркян Е. Н, Трубецкое Д. И., Усаное Д. А. О реализации концепции
фундаментального образования в Саратовском государственном университе¬
те // Проблемы развития высшего и среднего профессионального образования
в Саратовской области: Сб. научных статей. Саратов, 1997. С. 49.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 635
планы и уровень подготовки в специализированных юридиче¬
ских вузах и на юридических факультетах университетов стали
нивелироваться. К сожалению, эта нивелировка не вела к улуч¬
шению качества профессиональной юридической подготовки
как в университетах, так и профильных вузах, а лишь препятст¬
вовала развитию новых междисциплинарных научных направ¬
лений в университетах, в чем, собственно, и должна была со¬
стоять миссия классической университетской юридической
науки и образования.
Утрата специфики университетского образования и специа¬
лизированной юридической подготовки закреплялась унифи¬
цированной квалификационной характеристикой юриста по
единственной правовой специальности 1801 «Правоведение» с
дальнейшими ее модификациями. В одной модели специалиста
фактически объединялись правоприменительные, правотворче¬
ские, организационно-управленческие и исследовательские на¬
выки юриста1.
На аномальность этой ситуации обращалось внимание еще в
советское время. Так, ректор одного из ведущих юридических
вузов СССР — Свердловского юридического института проф.
Д. Д. Остапенко отмечал, что «существование единой специ¬
альности “Правоведение” ориентирует на подготовку универ¬
сального юриста, что практически невозможно»2. В проекте
Федеральной программы развития системы юридического об¬
разования в России говорилось, что «существующая единая
специальность “Юриспруденция” без дифференциации по ви¬
дам деятельности противоречит самой идее дипломированного
специалиста. Лица, получившие диплом бакалавра, могут спе¬
циализироваться по конкретным направлениям (например,
сфера управления, налоговая и казначейская служба) в ведом¬
ственных образовательных учреждениях, в специализирован¬
ных вузах типа экономико-юридических институтов»3.
1	См.: Квалификационная характеристика юриста по специальности 1801
«Правоведение». Утв. приказом Министерства высшего и среднего специально¬
го образования СССР от 9 декабря 1982 г. № 1224. М., 1983. С. 1.
2	Остапенко Д. Д. Особенности организации учебного процесса и подготов¬
ки специалистов в юридических институтах // Вопросы дальнейшего совер¬
шенствования юридического образования в стране в свете решений XXIV съез¬
да КПСС. М., 1973. С. 10.
3	Федеральная программа развития системы юридического образования в
России. (Основные положения). Проект. М., 1995. С. 10.

636
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
Проблемы отечественной юридической школы в универси¬
тетском секторе чрезвычайно сложны. В XXI в. необходимо ре¬
шить задачу создания в стране полноценного юридического
фундаментального образования нового типа. Провинциаль¬
ность, узкая национальная ориентация на действующее законо¬
дательство, обучение на теориях, имеющих ограниченный нау¬
кообразный характер, должны быть преодолены в пользу зна¬
чительного расширения предметно-правового поля науки и
образования, их открытости миру, нового соотношения с соци¬
альной практикой.
В настоящее время отечественное университетское юридиче¬
ское образование переживает кризис, смысл которого состоит в
утрате сущностной специфики и фактическом слиянии с ос¬
тальными институтами высшего образования, что отражает в
целом кризисные черты в развитии университетов — их про-
винциализацию, политизацию, утилитаризацию. В результате в
современной России «большинство периферийных университе¬
тов по существу таковыми не являются, не реализуют осново¬
полагающую миссию, вытекающую из идеи университетского
образования — быть центрами обучения, исследования и куль¬
туры... поэтому первоочередной задачей является обретение
ими адекватного статуса, с преимущественным вниманием к
сфере исследования и развития культурного потенциала»1.
Для реализации этой задачи в аспекте воспроизводства оте¬
чественной правовой культуры необходимо прежде всего вер¬
нуть на юридические факультеты университетов фундаменталь¬
ную юридическую науку во всей полноте интеллектуальных,
культурно-исторических и естественно-научных измерений со¬
временной отечественной правовой культуры. Решение этой
проблемы возможно на основе реальной внутриуниверситет-
ской интеграции юридических факультетов с иными направле¬
ниями университетских и общеакадемических исследований.
Юридические факультеты по своей природе закономерно пред¬
расположены к творческой интеграции с гуманитарными ин¬
ститутами РАН.
Движение в этом направлении сейчас очевидно. Так, в Са¬
ратовском государственном университете на юридическом фа¬
культете совместно с Саратовским филиалом Института госу-
1 Ладыжец Н. С. Университетское образование: идеалы, цели, ценностные
ориентации. Ижевск, 1992. С. 176.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 637
дарства и права РАН создан Научно-образовательный центр ре¬
гиональной правовой политики, такой же центр по изучению
правоохранительной политики организован совместно с Сара¬
товским юридическим институтом МВД России. Эта работа за¬
труднена тем, что в современном отечественном правоведении
утрачены целые направления фундаментальной юриспруден¬
ции, сильны ведомственные перегородки, нормативно не опре¬
делены механизмы практического использования научных ре¬
зультатов.
Фундаментальная юридическая наука остро нуждается в со¬
временном инновационном механизме решения правовых про¬
блем общества. Сегодня университетское юридическое образо¬
вание могло бы создать свои каналы влияния на юридическую
практику, включая формирование юридической политики Рос¬
сийского государства. К сожалению, и здесь ни у государства,
ни у университетов, ни у общества нет достаточных механиз¬
мов взаимодействия. Если в научно-технической сфере инно¬
вационная инфраструктура хорошо известна и давно внедряет¬
ся многими отечественными университетами, то в области
юридических инноваций опыт, в том числе зарубежный, весь¬
ма ограничен. Так, Д. Бок сетует на то, что «ученые-юристы не
имеют опыта практических исследований, поэтому для того,
чтобы их уговорить взяться за трудную и продолжительную ра¬
боту в этой области, потребуется затратить немало денег и уси¬
лий»1.
Университетское юридическое образование в силу своей ис¬
ходной фундаментальной научно-исследовательской природы
не может подгоняться под унифицированный стандарт специа¬
лизированной профессиональной подготовки. Каждый универ¬
ситет обладает индивидуальным составом профессоров и науч¬
ных школ по тому или иному направлению юриспруденции с
определенными приоритетами исследований. Именно этот со¬
став и накопленный опыт должны определять специфику учебно¬
лабораторной базы и учебных программ университетского
уровня. Ясно, что они не смогут охватить всего правоведения,
их качество будет определяться в дальнейшем способностью
университета предложить наряду с фундаментальными курсами
программы с высокой степенью специализации. Такие про¬
граммы могут быть встроены в университетское образование
1 Бок Д.Университеты и будущее Америки. Пер. с англ. М., 1993. С. 52.

638
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
через концепцию юридических школ (академий) при классиче¬
ских университетах, в том числе для обучения в сокращенные
сроки лиц, получивших степень бакалавра в сфере неюридиче¬
ских наук.
Потребности нашей правовой культуры заключаются в вос¬
становлении многообразной полноты типов и уровней юридическо¬
го образования. Для этого в первую очередь необходимо воссоз¬
дать адекватное классическое университетское юридическое
образование, вернуть ему приоритет и специфику — опору на
широкую гуманитарную и естественно-научную основу. Такое
образование должно строиться на двух уровнях. На первом (ба¬
калавриат) закладывается фундамент юридического знания по
профилю подготовки с широкими гуманитарными и естествен¬
но-научными элементами, который только и может обеспечить
классический университет. На втором реализуются углублен¬
ные магистерские программы, перечень которых для каждого
университета индивидуален.
Смысл реформы в этой сфере состоит в устранении препят¬
ствий к развитию фундаментального (классического) и специа¬
лизированного юридического образования — с одной стороны,
и в их стыковке в инновационную цепь подготовки практикую¬
щих юристов для всего спектра в соответствии с социальным
заказом общества — с другой.
Прикладное юридическое образование и юридическая практика.
Отечественное юридическое образование нуждается в новой
фундаментальности, которая должна опираться на большой
пласт интеллектуальных и социальных источников. Однако ра¬
зумное стремление к фундаментальности в юридическом обра¬
зовании само по себе не ведет к решению проблем юридиче¬
ской практики. Даже при нынешней, довольно развитой систе¬
ме производства юридического знания в России проблема
реального уровня правового быта населения, работы госаппа¬
рата остается весьма острой. Дело в том, что российская юри¬
дическая наука имеет весьма слабые прикладные школы и ме¬
тодологии, зачастую без соответствующей организационной
инфраструктуры. В целом наблюдается значительный отрыв
массового, обыденного правосознания от правосознания офи¬
циального, академического.
Поэтому базовый университетский уровень юридического
образования нуждается в дополнении тесно с ним связанной и
интегрированной в практическую юриспруденцию системой

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 639
отраслевой и прикладной профессиональной подготовки.
И профессиональная подготовка юристов, и непрерывное обра¬
зование в этой сфере выходят за рамки фундаментального уни¬
верситетского образования. Их задача состоит в проведении на
базе фундаментальной науки отраслевых и прикладных юриди¬
ческих исследований, а также подготовки или «доводки» лиц,
получивших базовое университетское образование, до опреде¬
ленной юридической квалификации в конкретной сфере юри¬
дической деятельности. Отсюда следует: природа магистратур в
университете и академии (институте) права может быть раз¬
ной — научно-исследовательской или профессионально-при¬
кладной.
Юридическое образование и профессиональная подготовка
юристов — две важнейшие составляющие формирования юри¬
дической профессии, которые должны получить обоснованную
интеграцию в учебных траекториях и найти четкое выражение в
системе институтов отечественной высшей школы. Юридиче¬
ское образование должно опираться на широкий научный фун¬
дамент, создаваемый в университетском и общеакадемическом
секторе науки; профессиональная подготовка юристов нужда¬
ется в радикальном укреплении своего конкретно-специфиче¬
ского содержания. Необходимо уходить от шаблонности, усред¬
ненной приблизительности в содержании отечественного юри¬
дического образования, релятивизма в профилях и статусах
юридических вузов, непрозрачности и фактической бесцельно¬
сти их реальных учебных программ.
К сожалению, в отечественном юридическом образовании
оказались значительно ослабленными структуры отраслевого
юридического профессионального обучения. Например, вслед
за переименованием в 90-е гг. прошлого века всех без исклю¬
чения военных училищ, высших и средних школ МВД и дру¬
гих правоохранительных ведомств в институты, академии и
даже университеты обозначился процесс деградации подготов¬
ки профессионалов — следователей, оперативных сотрудни¬
ков, участковых, военных специалистов. Погоня за «высоки¬
ми» статусами и престижными дипломами вела к нивелировке
образовательных программ юридических вузов, вымыванию из
юридического образования именно «школ» как абсолютно не¬
обходимого прикладного элемента отраслевой правовой ин¬
фраструктуры.

640
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
Школа — это не принижение образовательного статуса учеб¬
ного заведения. Это также высшее и также фундаментальное
образование. Но эта фундаментальность определяется не высо¬
ким движением мысли к новому знанию, а систематизирован¬
ным составом дисциплин и усвоением конкретных навыков и
умений в конкретной, высокоспециализированной сфере юри¬
дической деятельности.
Корни нынешнего неадекватного роста числа диссертацион¬
ных советов по юриспруденции во многом лежат и в плоскости
образовательного менеджмента, заставившего руководителей
юридических вузов заменять актуальные задачи подготовки
юристов-технологов на подготовку ученых1.
Конечно, университету нельзя заведомо отказать в приклад¬
ной подготовке, как и юридической школе — в фундаменталь¬
ных исследованиях. Могут быть университеты разных типов и
направлений. Но если неспецифичные сферы для вуза посте¬
пенно делаются его приоритетами, то уместнее всего говорить
об изменении исходной природы данной организации. Если же
фактически покинутые вузами роли оказывается некому вос¬
полнить, то вся система образования, ее внутренняя логика и
функции начинают переживать кризис.
В настоящее время основной тип нашего юридического об¬
разования — академическо-прикладной. Прикладное юридиче¬
ское образование имеет в России глубокие традиции. Истори¬
чески юридическое образование появилось в рамках Академи¬
ческого университета в 1724 г. Однако долгое время (конец
XVIII — вторая половина XIX в.) основная подготовка юристов
для высших органов государственного управления, судебной
системы, административно-хозяйственных учреждений, воен¬
ной юстиции велась не университетами, а «ведомственными»
учебными заведениями (Царскосельский Александровский ли¬
цей, Училище правоведения, Аудиторское училище, Военно¬
1	Так, по данным статистики, в 2006 г. МВД России занимало второе место
(с небольшим отрывом) после Минобрнауки России по числу докторских дис¬
сертационных советов в подведомственных вузах, хотя фундаментальная наука
в МВД государством вообще не финансируется исходя из прикладного характе¬
ра задач этого ведомства. Неудивительно, что новые аккредитационные статусы
прикладных по своей природе вузов отнюдь не привели к прогрессу фундамен¬
тальной науки, а лишь заполнили рынок университетскими дипломами с раз¬
мытой и поверхностной квалификацией. (См.: Ганин В. В. Некоторые аспекты
работы докторских диссертационных советов по юридическим наукам в 2006 г. //
Юридическое образование и наука. 2007. № 3. С. 22.)

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 641
юридическая академия), которые считались наиболее элитны¬
ми и привилегированными, отличаясь от университетов высо¬
ким качеством обучения1.
Так, Ф. Ф. Дудырев отмечает, что во второй половине XIX в.
в России «выпускники юридических факультетов проигрывали
по уровню подготовки питомцам Училища правоведения и
Александровского лицея. Эти привилегированные учебные за¬
ведения были специально созданы для подготовки юридической
элиты. Их учебные программы были шире университетских:
они включали гуманитарные дисциплины (логика, психология,
философия), а также ряд спецкурсов, в том числе судебную ме¬
дицину. Там преподавали ведущие ученые и практики —
Н.	С. Таганцев, И. Я. Фойницкий, Ф. Ф. Мартенс и др. Как
следствие, уровень подготовки выпускников был высоким»2.
Эта ветвь в советское время получила дальнейшее продолже¬
ние. Сложившись в России в первой половине XIX в., данный
тип юридической подготовки достиг системности в рамках со¬
ветской высшей школы, которая в 30-е гг. XX в. отказалась от
приоритета университетского образования. Процесс «разукруп¬
нения» университетов и выделения из них самостоятельных ин¬
ститутов и академий был завершен к 50-м гг. прошлого века,
когда в СССР сформировалось достаточно качественное акаде¬
мическое образование — инженерное, педагогическое, меди¬
цинское, сельскохозяйственное и юридическое. Сейчас на ака¬
демическо-прикладном образовательном типе фактически ос¬
новывается отечественная высшая школа. Именно этот тип
учебных программ реализует большинство отечественных юри¬
дических вузов независимо от аккредитационного статуса,
включая большинство юрфаков классических университетов.
Что характерно для этого типа юридического образования?
Относительная широта и в то же время прикладная утилитар¬
ность профессиональной квалификации; тесная связь с произ¬
водством (практикой); главным образом отраслевой и приклад¬
1	См.: Зипунникова Н. Н. Юридическое образование в императорской России
(постановка основных проблем) // Юридическое образование в России: в поис¬
ках новой модели: Сб. научных статей. Саратов; Екатеринбург, 2005. С. 120.
2	Дудырев Ф. Ф. Российское юридическое образование в эпоху реформ
(опыт сравнительно-исторического анализа) // Государство и право. 2005. № 1.
С. 90—91. См. также: Скрипилев Е. А. О юридическом образовании в дореволю¬
ционной России (XVIII — начало XX в.) // Государство и право. 2000. № 9.
С. 81—89; Кодан С. В. Становление юридического образования в России
(1800— 1850-е гг.) // Российский юридический журнал. 2001. № 6.

642
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
ной характер научно-исследовательской деятельности. Отличи¬
тельной чертой академической подготовки является углубленная
специализация юриста, как правило, в имеющих специфиче¬
ский правовой режим сферах государственной деятельности: ох¬
рана правопорядка, государственная безопасность, борьба с пре¬
ступностью, военно-уголовная сфера и т. д.
Военно-бюрократический характер российского самодержа¬
вия, природа полицейского государства, заимствованного Рос¬
сией в ХУШ в., требовали формирования чиновничьей, в том
числе юридической, элиты в закрытых привилегированных
учебных заведениях типа упомянутых Александровского лицея
и Училища правоведения, которые характеризовались не толь¬
ко высоким качеством подготовки, но и предельной степенью
идеологического контроля за обучаемыми.
Вероятно, не случайно именно государство «диктатуры про¬
летариата» в 30-е гг. ХХ в. фактически вывело юридическое
образование из университетской структуры и организовало
подготовку юристов для правоохранительных органов и госу¬
дарственного аппарата преимущественно в изолированных ака¬
демических учреждениях — институтах с целой системой со¬
циально-партийных предпочтений, ограничений и более жест¬
кого по сравнению с университетами идеологического
контроля. Произошел своеобразный возврат к дореволюцион¬
ной университетско-ведомственной системе с той лишь разни¬
цей, что в большинстве сохранившихся юридических факуль¬
тетов, отличавшихся штатно-кадровой маломощностью, так и
не удалось восстановить дореволюционный уровень и широту
фундаментальных и прикладных юридических исследований.
Из-за функциональной недостаточности и рыночной дезор¬
ганизованности фундаментального и прикладного секторов
высшей юридической школы в России нарушились закономер¬
ные внутренние связи воспроизводства правовых квалифика¬
ций. В этом глубокая причина снижения качества юридическо¬
го образования в стране, в которой перемешались субъекты,
компетенции и технологии образовательной деятельности. Если
в фундаментальном секторе недостает правовых идей, научного
уровня, адекватных новому положению России, ее экономики,
культуры и национальных отношений, то в академическом
(прикладном) секторе высшей юридической школы в настоя¬
щее время остро не хватает современных технологий образова¬
тельного процесса, которые бы формировали юриста с высокой

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 643
степенью практической квалификации. Во многих специализи¬
рованных юридических вузах — юридических академиях и ин¬
ститутах — доминируют формальная широта учебных про¬
грамм, непомерная для юридической профессии абстрактность
и неточность квалификации, пассивные формы передачи зна¬
ний, устаревшие режимы практик и стажировок, несистемное
участие юристов-практиков в учебном процессе.
Не секрет, что молодые специалисты с дипломами правоох¬
ранительных факультетов академий права, силовых ведомств
подчас не могут грамотно провести осмотр места происшест¬
вия, составить процессуальный документ, назначить судебную
экспертизу, организовать взаимодействие в составе следствен¬
но-оперативной группы и т. д.
Фактически нынешняя модель профессиональной юридиче¬
ской подготовки, реализуемая как в университетах, так и в спе¬
циализированных вузах страны, основную часть проблем «до¬
водки» юриста до практических навыков и умений возлагает на
работодателей. Последние несут значительные риски, прини¬
мая на работу выпускника даже специализированного россий¬
ского юридического вуза, что уж говорить об университете.
«Потребители не хотят ждать, — говорит декан юридическо¬
го факультета МГУ им. М. В. Ломоносова А. К. Голиченков, —
когда адаптируются выпускники юрфака, адаптируются к кон¬
кретной отрасли, к конкретному предприятию. Каждая неделя,
месяц простоя этого юриста с университетским образованием
для него (потребителя) потери. Он хочет получить готового
юриста. И тут мы выходим на две проблемы: образование —
это система навыков и квалификаций или некая другая систе¬
ма. Мы по-прежнему готовим специалистов, которые должны
обладать и системой знаний и системой навыков. Но в Универ¬
ситете преимущество отдается системе знаний, а система навы¬
ков — “придешь на практику — там научишься”. Вот такая у
нас идеология. А правильная она сегодня или неправильная, я
думаю, что нет, потому что мы должны отреагировать на то,
что от нас ждут на практике. Мы должны готовить, чтобы были
с системой знаний минимально необходимой и с хорошей сис¬
темой навыков»1. Неудивительно, что массовым явлением стало
1	Голиченков А. К. Выступление на УМО по юридическому образованию ву¬
зов России 31 марта 2006 г. // Информационный сборник УМО по юридиче¬
скому образованию вузов России. 2006. № 2. С. 23.

644
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
требование при приеме на работу юриста наличия стажа прак¬
тической квалификации, вынуждающее студентов выпускных
курсов переходить на заочное обучение ради приобретения
практического опыта. Это упрек сложившейся системе юриди¬
ческого образования.
Конечно, выпускник юрфака не должен покидать универси¬
тет с «минимально необходимой системой знаний», скорее на¬
оборот. Иначе теряется смысл фундаментального университет¬
ского образования. Но обеспокоенность декана говорит о ны¬
нешней концептуальной неопределенности в отношении места
и характера прикладной компоненты в существующих типах
юридического образования. Не дублируя друг друга в целях и
содержании образования, университеты и специализированные
академические вузы должны иметь адекватную их сущности
прикладную инфраструктуру. Если в специализированном вузе
такая инфраструктура должна быть как бы «внутри» учебного
процесса и даже доминировать в нем, то в университете «прак¬
тичность» выпускника иная, она определяется его способно¬
стью к гораздо более широкой системе юридической деятельно¬
сти и поэтому состоит не в погружении в конкретную профес¬
сию (специальность), а в освоении «открытых» общесистемных
правовых компетенций. Именно эти компетенции образуют его
ценность для практической деятельности, той ее части, которая
нуждается не в строго очерченном функционировании, а поста¬
новке и решении творческих задач.
С ростом экономики, интеграции ее в международный эко¬
номический уклад, открытости нашего общества сектор прило¬
жения труда юристов с такой открытой квалификацией будет
неизбежно расширяться. Этот сектор — юридическая наука,
образование, бизнес, внутренние и международные экономиче¬
ские отношения, законотворчество, новые технологии обеспе¬
чения безопасности, современная система правосудия, работа
госаппарата и многое другое.
Все это говорит о необходимости значительной содержатель¬
ной и организационной модернизации этой части высшей юри¬
дической школы. Имеющиеся механизмы получения приклад¬
ной квалификации в университете и специализированном вузе
сейчас не только недостаточны, но и смешивают различные
концепции юридического образования, что вносит путаницу и
дезориентацию как среди преподавателей и студентов, так и ра¬
ботодателей.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 645
В профессионально-прикладном аспекте юридического об¬
разования мировая практика идет по пути создания юридиче¬
ских школ практической направленности, организационно ас¬
социированных с вузами1. В Европе и России в данную систему
включаются юридические клиники, юридические фирмы, фи¬
лиалы выпускающих кафедр в юрисдикционных органах и т. д.
Так, Саратовский юридический институт МВД России — базо¬
вый специализированный вуз УМО по образованию в области
судебной экспертизы — пошел по пути организации совместно
с Экспертно-криминалистическим центром (ЭКЦ) МВД Рос¬
сии и его территориальными подразделениями в Саратовской
области филиалов лабораторий ЭКЦ на экспертных кафедрах
института. Объединение интеллектуальных и технических ре¬
сурсов вуза и практических органов дало возможность интегри¬
ровать научную и правоохранительную деятельность препода¬
вателей, значительно повысить их практическую квалифика¬
цию, обучать курсантов и студентов практическим навыкам на
рабочих местах ведущих экспертов-криминалистов. Такие вы¬
пускники не нуждаются ни в какой «доводке» за пределами ву¬
за, так как процесс приобретения ими практических кримина¬
листических компетенций является реальной составной частью
их учебы в институте. Если к этому добавить НИР, имеющие
практический заказ, в реализацию которых вовлечены обучаю¬
щиеся, издание институтом ведущего отраслевого научно-прак¬
тического журнала «Судебная экспертиза», вокруг которого
сформировалось научно-практическое профессиональное сооб¬
щество, то инновационная цепочка подготовки эксперта-кри-
миналиста современного уровня выглядит вполне целостной и
завершенной2.
Типы юридического образования и Болонский процесс. Каким
образом современные типы юридического образования в Рос¬
сии соотносятся с требованиями европейской интеграции? Ев¬
ропейское образовательное пространство предполагает приме¬
нение общих критериев учебного процесса к универсальным по
своей природе видам деятельности, имея в виду академическую
1	Об истории организации американских юридических школ см., напри¬
мер: Соломатин А. Ю. История юридической профессии в США (конец
XVIII — XIX в.) // Государство и право. 2004. № 2. С. 91—97.
2	См.: Синюков В. Н. Опыт Саратовского юридического института по реше¬
нию проблем перехода экспертно-криминалистических вузов МВД России на
инновационный путь развития // Судебная экспертиза. 2008. № 3. С. 5—12.

646
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
мобильность и стыковку квалификаций. Юридическое образо¬
вание по своим исходным принципам, безусловно, относится к
таким видам деятельности и поэтому не только допускает сты¬
ковку квалификаций, полученных в разных странах, но и дела¬
ет желательным строить профессиональное мировоззрение
юриста на методе сравнительного правоведения.
Так, по мнению Н. С. Нижник, «студент университета смо¬
жет стать специалистом высокого класса только при условии,
когда он изучает юридические понятия, категории, конструк¬
ции и способы их выражения в разных правопорядках. Такие
знания не устареют и через несколько лет, даже если изменятся
ныне действующие российские законы»1. Новые потребности в
образовании юристов, диктуемые процессом глобализации ми¬
ровой экономики, доказывают необходимость определенного
приоритета сравнительного и международного права. По свиде¬
тельству Ж. М. Айани, «в некоторых европейских странах срав¬
нительные правовые исследования признаны в учебных планах
фундаментальными. Считается, что курсы частного сравнитель¬
ного права и конституционного сравнительного права играют
важную роль в формировании умственных способностей сту-
дентов-правоведов»2. К такому же выводу приходят и отечест¬
венные специалисты3.
Качество национального юридического образования только
повысится, если оно реально интегрируется в систему европей¬
ской образовательной правовой культуры. Это вовсе не означа¬
ет утраты национальной самобытности и специфики. Наобо¬
рот, именно на основе открытости, духовной конкуренции, во¬
влечения в творческий оборот достижений мировой правовой
культуры национальное правосознание только и способно рас¬
крыть свои особенности и цивилизационные преимущества.
Известно, что отечественное дореволюционное юридическое
университетское образование характеризовалось устойчивой
традицией приглашения иностранных ученых и профессоров
права, а также направления российских ученых-правоведов и
1	Нижник Н. С. Ремесленник или мыслитель: диалектика профессиональ¬
ной подготовки юристов в контексте идеологии юридического утилитаризма //
Юридическое образование в России: в поисках новой модели: Сб. научных ста¬
тей. Саратов; Екатеринбург, 2005. С. 44.
2	Айани Ж. М. Указ. соч. С. 30.
3	См.: Саломатин А. Ю. Сравнительное право в России и концепция его
преподавания. Пенза, 2008. С. 15, 20—21.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 647
студентов в заграничные университеты, что дало гигантский
толчок творческому развитию национального русского право¬
вого самосознания.
Мы должны стремиться к тому, чтобы дипломы наших юри¬
дических факультетов были конвертируемы в методологии
юридического мышления и базовых отраслях права европей¬
ской правовой традиции. Юридическая автаркия, присущая со¬
ветскому правоведению, не отвечала интересам развития отече¬
ственного правоведения, практики глобальных экономических
отношений и системы поддержания национальной безопасно¬
сти.
Войти в число лидеров XXI в. невозможно с архаичным и
коррумпированным правопорядком и соответствующей ему
системой подготовки кадров. Для возрождения национальной
правовой культуры необходимы новые идеи, новые институты,
которые способны обеспечить конкурентные преимущества
России в ключевой сфере — сфере национального правосозна¬
ния и правовой идеологии. Именно здесь сложилась наиболее
аномальная и парадоксальная ситуация — страна, накопившая
значительные правовые ценности, обладающая глубоким и са¬
мобытным правовым сознанием народа, более всего страдает от
неспособности перевести этот потенциал в реальный фактор
общественной и экономической жизни, подрывая свой автори¬
тет в мире. Именно в правовой сфере России требуется настоя¬
щая инновационная организация, способная перевести ее пра¬
вовые ценности в качество национального правопорядка. Важ¬
нейшим звеном этой инновационной организации является
юридическое образование.
Россия во многом утратила дореволюционный потенциал
научной и образовательной правовой культуры, который так
необходим для полноценной интеграции в европейское образо¬
вательное пространство. Вхождение в него юристов отнюдь не
сводится к перемене формальных уровней образования и но¬
вым измерительным средствам трудоемкости учебной работы
студентов. У нас исчезли целые школы в сфере философии,
теории, истории права и государства, правовой антропологии и
этнографии регионов, юридической славистики, римского и
международного частного права, полицеистики, канонического
права. Наиболее сохранившиеся и получившие относительно
преемственное развитие — это науки государственно-правового
и уголовно-правового, криминалистического блоков. Они раз¬

648
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
вивались фактически вне мирового контекста юридической
науки.
Между тем русская правовая культура своими оригинальны¬
ми достижениями во многом обязана творческому взаимодей¬
ствию с европейской правовой культурой. Для отечественного
юридического образования сегодня актуально как сохранение
лучшего в советском правоведении, так и системная интегра¬
ция отечественного дореволюционного и западного правового
наследия. Поэтому проблемы отечественного юридического об¬
разования отнюдь не сводятся к корректировке учебных планов
и контролю «качества» преподавания. Решая вопросы модерни¬
зации юридического образования, необходимо ставить пробле¬
му гораздо шире — еосстаноеление полноценного, е том числе
международного, контекста нашей юридической научно-образоеа-
телъной культуры. Только научно-образовательная среда спо¬
собна реально влиять на мировоззрение госаппарата и в целом
гражданского общества. Сейчас в России есть объективная по¬
требность во внятном юридическом голосе, признанных юри¬
дических авторитетах, способных оказывать реальное конструк¬
тивное влияние, и не только из среды госчиновников.
Конечно, профессиональная юридическая подготовка очень
тесно связана со спецификой национальной правовой системы
и в ряде случаев не может быть объектом прямой конвертации
юридических квалификаций в рамках Болонского процесса.
Речь идет о специализированных вузах МВД, ФСБ и некоторых
других. Однако перечень таких юридических программ не так
уж широк, и вузы правоохранительного профиля должны гото¬
вить (и готовят) специалистов-юристов по отдельному стандар¬
ту «Правоохранительная деятельность». Но и в этом сегменте
юридического образования не следует слишком замыкаться в
национальные границы. Опыт других стран в организации обу¬
чения полицейских, специалистов по защите информации, экс-
пертов-криминалистов имеет универсальную ценность и для
России.
Реформа Госстандарта и структура юридического образования.
Проблема повышения эффективности университетского и при¬
кладного юридического образования тесно связана с содержа¬
тельной дифференциацией подготовки юристов. Современные
специализации в рамках одного общего стандарта специалиста
юриспруденции уже не в состоянии полноценно заложить фун¬
дамент реально существующих видов юридической деятельно¬

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 649
сти. Дело в том, что все специализации в своих учебных планах
должны содержать единый набор цикла общепрофессиональ¬
ных дисциплин. Сведение же к минимуму часов на отдельные
курсы, скажем цивилистические для уголовно-правовой спе¬
циализации, ведет к формализму в их преподавании и не по¬
зволяет построить концептуальную модель соответствующего
вида специалиста.
Действующий Госстандарт исчерпал пределы своей гибко¬
сти. Фактически в любом варианте специализации он ставит
целью дать знание всего российского (и не только) права, что
далеко не всегда возможно и целесообразно и ведет к поверх¬
ностности и дилетантству. Такая нереальная цель неизбежно
деформирует и организацию учебных занятий. Здесь начинают
господствовать пассивные формы передачи знаний, укрупнен¬
ное строение учебных курсов с весьма неглубокой проработкой
материала, в том числе при выполнении письменных работ, что
в итоге снижает квалификацию не только студентов, но и пре¬
подавателей. В сочетании с большими по численности учебны¬
ми группами (по 20 человек и более), значительной аудиторной
нагрузкой преподавателей, не оставляющей времени на само¬
стоятельную работу студента, делается фактически невозмож¬
ным применение профессиональных критериев к итоговой го¬
сударственной аттестации выпускников.
Анализ учебных планов имеющихся специализаций показы¬
вает, что курсы, ориентированные на получение базовых про¬
фильных знаний, занимают недостаточный удельный вес в об¬
щей сетке времени обучения. Прежний подход к модели юриста,
исходящий из задач формирования общей профессиональной
основы для всех видов юридической практики, входит в проти¬
воречие с реальными, весьма специфичными условиями юриди¬
ческой деятельности, скажем, адвоката, государственного слу¬
жащего, оперативного работника, следователя, каждый из кото¬
рых требует целостной концептуальной модели подготовки.
Сегодня необходима реформа Госстандарта по юриспруден¬
ции. Нынешний Госстандарт специалиста — это во многом ус¬
ловность, которая скрывает фактически отсутствие полноцен¬
ного как широкого, так и прикладного образования юристов.
Один стандарт не в состоянии отразить всего многообразия и
методологической специфичности видов юридической деятель¬
ности, появившихся в ходе экономического, политического и
правового преобразований в стране.

650
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
Действующий стандарт превратился в тормоз, сдерживаю¬
щий углубленную, полноценную юридическую подготовку. Он
стал выгодной для многих слабых вузов формой, скрывающей
низкую квалификацию выпускников, поверхностность и верхо¬
глядство, ибо юрист широкого профиля в условиях сложней¬
шей и дифференцированной правовой системы есть нонсенс.
Правовой нигилизм властных структур и населения во многом
питается отсталостью нашей юридической практики. Ее подъем
не могут обеспечить наводнившие Россию юристы массовой
шаблонной квалификации, все более и более становящиеся
клиентами службы занятости.
В настоящее время необходимо несколько стандартов по
уровням (бакалавриат, магистратура, специалитет) образова¬
ния; профессиональному заказу (профессиональные и исследо¬
вательские бакалавриат и магистратура); по содержанию юри¬
дической деятельности (профили уровневых квалификаций).
Высшая юридическая школа должна развиваться в направле¬
нии подготовки высококвалифицированного массового юриста
по максимально дифференцированной системе типов и траек¬
торий образования. Такого положения, когда каждый аккреди¬
тованный юридический вуз будет иметь одинаково достаточное
число «своих» кандидатов и докторов наук по всем направлени¬
ям юридической науки и практики, — никогда уже не будет.
Объективно — этого нет уже и сейчас даже в центрах юридиче¬
ского образования. И это нормально, если создать условия для
профессионально важной академической мобильности не толь¬
ко студентов, но и профессоров.
Так, по мнению ректора Высшей школы экономики (уни¬
верситета) Я. Кузьминова, успешный преподаватель будуще¬
го — это совместитель, который из монопольного владельца
знаний становится исследователем, наставником, консультан¬
том, руководителем проектов. В современной высшей школе
культура усвоения информации замещается культурой ее поис¬
ка и обновления. Исходя из этого должна формироваться новая
фундаментальность образования не в виде осваиваемых кирпи¬
чей знаний, а в виде формирования компетенций их усвоения,
должна произойти реабилитация свободного поиска знаний
учащимися1.
1 См.: Образовательная модель будущего // Ректор вуза. 2008. № 6. С. 12.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 651
В части большей гибкости учебных планов и самостоятель¬
ности вузов, факультетов и студентов в подготовке юриста за¬
служивает внимания опыт европейских университетов. Как
отмечает декан юридического факультета Российского универ¬
ситета дружбы народов (РУДН) проф. А. Я. Капустин, у «евро¬
пейского вуза и студентов более широкие возможности выбора
необходимых дисциплин за счет того, что факультеты и кафед¬
ры не скованы обязательными перечнями дисциплин по все
тем же обязательным циклам, а имеют возможность давать мо¬
дули различных дисциплин, наиболее востребованные в дан¬
ный момент юридической практикой»1.
Болонский процесс позволяет нашей юридической школе
воспринять и состыковать с национальным юридическим опы¬
том актуальную педагогическую практику обучения юристов.
Однако трудности на этом пути весьма значительны. Так, пере¬
ход на модульный принцип организации учебного процесса у
нас весьма затруднен, так как он противоречит принципу по-
предметного строения образовательных стандартов в России2.
Бурное развитие законодательства, усложнение режима соб¬
ственности, методов противодействия преступности будут тре¬
бовать новой фундаментальности — не в смысле знания «всего»
права, а в плане навыков к широкому юридическому мышле¬
нию и способности реализовать его в конкретных сферах про¬
фессиональной деятельности. Именно по такому пути идет ев¬
ропейское юридическое образование в университетах — сочета¬
ния практической направленности образования, гибкости
учебных программ и фундаментальности образования, которое
нацелено на формирование узкого специалиста в одной из сфер
юридической деятельности, но имеющего фундаментальную
подготовку в этой сфере3.
Объективный процесс дифференциации Госстандарта по
юриспруденции неизбежно требует изменений и в современной
модели базового юридического образования. Модель специали¬
ста широкого профиля с пятилетним сроком обучения не мо¬
1	Капустин А. Я. Актуальные проблемы деятельности научно-методическо¬
го совета по правоведению при Минобрнауки // Информационный сборник
УМО по юридическому образованию вузов России. 2006. № 2. С. 43.
2	См.: Международные и интеграционные проблемы российского законо¬
дательства в области образования и науки / Булаев Н. И., Бердашкевич А. П.,
Калинин А. В. М., 2006. С. 244.
3	См.: Капустин А. Я. Указ. соч.

652
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
жет выполнять роль базового юридического образования ввиду
своей условности и негибкости. С учетом тех революционных
изменений в юридической практике — роста и усложнения за¬
конодательства, изменения методов правового регулирования,
изменения характера правоприменения, дифференциации и
специализации юридической деятельности — специальность
юриста широкого профиля ведет к снижению качества подго¬
товки и несоответствию большинства юридических вузов и фа¬
культетов аккредитационным критериям качества.
От базового юридического образования (уровень специали¬
ста) целесообразно перейти к базовой четырехлетней модели
бакалавра как основе многопрофильной трехуровневой юриди¬
ческой подготовки в русле реальных статусов юридических ву¬
зов. Миссия базового образования в юриспруденции должна
состоять не в том, чтобы «научиться всему» в праве, а сформи¬
ровать базовые компетенции юриста как участника особого ти¬
па социальной деятельности. Эта модель должна стать основой
фундаментального и профессионально-прикладного юридиче¬
ского образования. В результате появится больше возможно¬
стей для концентрации кадровых и материально-технических
ресурсов вуза на определенном направлении юридической
практики; повышения профессионализма преподавательского
корпуса; реального углубления знаний выпускников в той или
иной сфере юридической деятельности1. Для правоохранитель¬
ных ведомств со значительной оперативной и «силовой» специ¬
фикой структура юридической подготовки может быть и непре¬
рывной, она строится на четырех- или пятилетних программах
специалитета или прикладного бакалавриата.
Может ли выпускник с ограниченной сферой юридической
квалификации называться юристом? Мы же называем стомато¬
лога врачом. Цивилисту в сфере международного частного пра¬
ва не требуется слушать курс криминалистики и наоборот: сле¬
дователь, сотрудник уголовного розыска нуждаются в углублен¬
ном изучении именно криминалистического блока дисциплин.
1 За трехуровневую подготовку высказалось Учебно-методическое объеди¬
нение (УМО) по юридическому образованию вузов Российской Федерации и
большинство входящих в него Учебно-методических советов (УМС) федераль¬
ных округов. (См.: Решение Президиума УМО от 26 октября 2006 г., а также:
Кутафий О. Е. Выступление на Совете УМО по юридическому образованию ву¬
зов России 6 апреля 2007 г. // Информационный сборник УМО по юридиче¬
скому образованию вузов России. 2007. № 3. С. 3.)

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 653
Между тем даже новый проект госстандарта бакалавриата в
своей обязательной части предусматривают и то и другое одно¬
временно1. В цикле общепрофессиональных дисциплин для
юриста кроме профильных целесообразно изучение только об¬
щеправовых и методологических курсов, которые позволят в
дальнейшем при необходимости получить в сокращенные сро¬
ки новую либо дополнительную профессиональную квалифи¬
кацию.
Правовая система России делается все более сложной и
дифференцированной. Время ограничения юридического кор¬
пуса страны одномерным юридическим профилем уходит в
прошлое. Обслуживание новой правовой системы на основе
старой модели юридической подготовки ведет к системному
снижению качества юридической деятельности, авторитета
Российского государства в ключевых сферах обеспечения пра¬
вопорядка и хозяйственной активности.
Готов ли наш рынок труда к восприятию новой структуры
подготовки юристов? Далеко не во всем. От работодателей,
особенно государственных юридических, правоохранительных
ведомств, отвыкших от навыков обоснованных расчетов своих
нужд в количестве профильных специалистов, потребуется го¬
раздо более высокий уровень работы с персоналом, с вузами, в
том числе по заказу новых и инновационных образовательных
программ.
Конечно, большинство вузов, занимающихся ныне подго¬
товкой юристов, получит право на реализацию ограниченного
числа уровней и видов юридических профилей-квалификаций
(в соответствии со своими кадровыми и информационно-тех¬
ническими возможностями). Здесь возникает проблема готов¬
ности региональных и ведомственных вузов к реальной видо¬
вой аккредитации.
В нынешнем виде организации юридического образования в
регионах и ведомствах такая аккредитация вряд ли возможна.
Региональный и ведомственный уровни юридического образо¬
вания нуждаются в пересмотре своей инфраструктуры в на¬
правлении консолидации кадровых и материально-технических
ресурсов, которые нерационально рассредоточены по регио¬
1 См.: Федеральный государственный образовательный стандарт профес¬
сионального образования по направлению подготовки 030500 «Юриспруден¬
ция». Квалификация (степень) «Бакалавр». Проект. М., 2009. С. 14.

654
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
нальной сети ведомственных вузов, многочисленным мало¬
мощным филиалам, представительствам, факультетам непро¬
фильных вузов.
В каждом субъекте Российской Федерации сейчас, как пра¬
вило, до десятка (в Московском регионе — около 100) учрежде¬
ний СПО и ВПО различных организационных форм, которые
реализуют юридические образовательные программы. В усло¬
виях повышения требований к качеству такая обособленность и
изолированность порождают кустарничество и профанацию ка¬
чества итоговой квалификации юриста.
Нужны новые организационные формы, которые бы позво¬
лили, не нарушая сложившегося потенциала, выстроить его в
единую с региональным классическим университетом или
иным базовым вузом юридического профиля сеть. В этой сети
субъекты, реализующие профессионально-прикладные образо¬
вательные программы права, выступают как бы продолжением
университета, образуя с ним единую инновационную образова¬
тельную инфраструктуру.
Заслуживает внимания опыт сетевого и кластерного взаимо¬
действия образовательных структур в подготовке специалистов,
когда объединяются усилия вузов, их подразделений, работода¬
теля, учреждений отраслевой или академической науки. Так, по
мнению Е. Соболевой, вузы могут совместно открывать маги¬
стерские программы, в рамках которых какой-то курс или мо¬
дуль может осваиваться в «непрофильном» или отраслевом ву¬
зе. При таком подходе становится излишним открывать, ска¬
жем, в технических или аграрных вузах юридические или
экономические факультеты, целесообразнее организовывать ба¬
зовую юридическую подготовку в юридическом вузе с включе¬
нием отдельных специальных модулей, разработанных на базе
непрофильных вузов с учетом их специализированного заказа
на модель юриста1.
С учетом ограниченных кадровых ресурсов наиболее пер¬
спективным в организации юридического образования на ре¬
гиональном и ведомственном уровнях представляется организа¬
ция отраслевых кластеров в рамках группы или одного субъекта
федерации. Такой кластер может соединить в одну систему уч¬
реждения ВПО и СПО юридического профиля и научные уч¬
1	См.: Соболева Е. Шаг из скорлупы. Будущее — за сетевыми инновацион¬
ными проектами // Поиск. 2008. № 31/32. С. 6.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 655
реждения независимо от ведомственной принадлежности опре¬
деленной территории во главе с базовым вузом (университетом
или академией). Внутри кластера, собирающего весь накоплен¬
ный потенциал правовой культуры региона, возможно наибо¬
лее эффективное разделение уровней и траекторий образова¬
ния, «расшивание» формальных и ведомственных барьеров, ме¬
шающих подлинно глубокому образованию юристов.
Юридическое образование не должно «потеряться» в новой
инфраструктуре федеральных, исследовательских, региональ¬
ных, специализированных университетов и отраслевых инсти¬
тутов. Наоборот, оно может получить шанс максимально кон¬
солидироваться, преодолеть разобщенность, ведущую к кустар¬
ничеству, изоляции от основных научных и гуманитарных
школ. В современном состоянии юридических факультетов
большинство из них вряд ли готово к выполнению системооб¬
разующей роли в своем регионе. Поэтому на данном пути воз¬
можны изменения в статусах юридических вузов, скажем,
включение специализированных академий и институтов права
в составы университских комплексов.
В ходе назревшей модернизации обязательно должны быть
сохранены и усилены за счет регионального контекста крупные
центры юридического образования в Москве, Санкт-Петербур¬
ге, Екатеринбурге, Саратове, Ростове-на-Дону, Сибири и на
Дальнем Востоке. Все организационные меры здесь должны
вести к главной цели — всестороннему развитию и разумному
сближению фундаментального и прикладного направлений
юридической науки и обучения, реализации ведущих компо¬
нентов юридической школы: проведению базисных и приклад¬
ных исследований, получению высших квалификаций в узко¬
специализированных областях права, развитию личностного
потенциала российских правоведов.
Важным направлением реформы является моральная и об¬
щекультурная подготовленность отечественных юристов.
И университет, и академия, и институт независимо от профиля
своих программ готовят членов единой юридической корпора¬
ции, роль которой в социальном развитии страны огромна.
В царское время и советский период государство шло на специ¬
альные меры по отбору кандидатов в юридические вузы, осо¬
бенно тех из них, которые обеспечивали кадрами государствен¬
ный аппарат, систему правосудия и правоохранительные орга¬
ны. К поступающим предъявлялись особые требования в виде

656
Глава ХП. Правовая система и юридическое образование
наличия жизненного опыта, возраста, рекомендаций государст¬
венных и общественных организаций. Фактически по этому пу¬
ти идут и другие страны, каждая в соответствии со своими тра¬
дициями. Так, школы права в США, как уже говорилось, реа¬
лизуют программы юридического обучения только на базе
общегуманитарного бакалавриата либо специальной предпро-
фессиональной подготовки1.
К сожалению, в нашей стране в пореформенный период мо¬
ральные критерии профессиональной подготовки фактически
были отброшены, что привело к процветанию стяжательства,
эгоцентризма, отсутствию прочных нравственных ориентиров у
многих представителей нового поколения юридического корпу¬
са страны2. В государственных образовательных стандартах
должна быть закреплена обязанность юридических вузов опре¬
делять систему требований социально-этического плана к аби¬
туриентам и студентам-юристам, препятствующих проникнове¬
нию в корпорацию чуждых ее принципам лиц.
В этой связи наше юридическое образование нуждается в но¬
вой системе выстраивания отношений с профессиональным
юридическим сообществом. В юридической сфере это не просто
«работодатели», это институт, который должен быть интегриро¬
ван в ключевые этапы образования юристов — профессиональ¬
ный отбор на учебу, участие в формировании практических на¬
выков и умений и экспертизу итоговой профессиональной ква¬
лификации.
Весьма назрел вопрос об изменении подхода к получению
профессиональной юридической квалификации. В настоящее
время применительно к подготовке юристов академическая и
профессиональная квалификации фактически объединяются в
дипломе о высшем профессиональном образовании. Такая уни¬
фикация ведет к снижению качества итоговой государственной
аттестации, так как сам по себе диплом становится и свиде¬
тельством наличия академических знаний, и допуском к неоп¬
ределенно широкой сфере профессиональной деятельности.
В этом случае смешиваются общеюридические и специальные
квалификации, нарушается важный принцип обучения — ин¬
1	См.: Подготовка специалистов в области гуманитарных и социально-эко¬
номических наук (материалы для сравнительного анализа). С. 74—75.
2	См.: Борисое В. В. Юридическое образование: размышления и пробле¬
мы // Проблемы развития высшего и среднего профессионального образования
в Саратовской области: Сб. научных трудов. Саратов, 1997. С. 48—49.

3. Университетское и прикладное юридическое образование в России 657
дивидуальный подход к определению профессиональной ком¬
петентности.
Профессиональную квалификацию целесообразно присваи¬
вать отдельно с привлечением профессионального сообщества
в той или иной сфере, как это сейчас имеет место лишь в от¬
дельных сферах практической юриспруденции (судейский кор¬
пус, судебные эксперты, адвокатура).
Восстановление интеллектуальных источников и усовершен¬
ствование организационно-методического содержания обуче¬
ния самостоятельно не могут определить задачу следующего
этапа развития отечественного юридического образования. При
всей важности и громадности работы в этом направлении она
не дает ответа на вопрос: какое образование завтрашнего дня
способно возродить отечественную правовую культуру и сде¬
лать ее конкурентоспособной в мире XXI в.? Организация юри¬
дического образования в России должна учитывать политиче¬
ский и интеллектуальный опыт, накопленный в стране и за ру¬
бежом в развитии общества XX в. Этот опыт показывает, что
наряду с прогрессом права и политической демократии в про¬
шедшем веке произошло глубокое расщепление правосознания
на почве господства правового позитивизма, различных форм
тоталитаризма, крайняя индивидуализация, дегуманизация, се¬
куляризация правовой культуры. Этот процесс затронул и стра¬
ны с вполне успешными образовательными системами подго¬
товки юристов.
Поэтому правовое образование в России не должно превра¬
щаться в социально индифферентный дидактический и узко¬
профессиональный механизм обслуживания любого правопо¬
рядка и государственных структур. Оно призвано быть полно¬
ценным элементом воспроизводства гражданского общества и
отечественной правовой традиции. Эта традиция — гуманисти¬
ческая и демократическая — сейчас должна творчески рас¬
крыться, утвердиться, окрепнуть. Важнейшим катализатором и
условием этого процесса является формирование националь¬
ной модели юридического образования.
Двухвековой исторический путь развития отечественной
юридической школы позволяет говорить о существовании та¬
кой модели, которая через очевидные потери и регрессы все же
продемонстрировала определенную преемственность в разные
исторические периоды и к концу XX в. накопила значительный
национальный опыт юридической подготовки. Важнейшими

658
Глава XII. Правовая система и юридическое образование
чертами отечественной образовательной юридической тради¬
ции являются: ориентация на фундаментальное юридическое
образование как основу профессиональной концепции право¬
сознания отечественного юриста; наличие автономной системы
академического профессионально ориентированного юридиче¬
ского образования; реализация юридической подготовки в ос¬
новном в государственном, но академически свободном секто¬
ре высшей школы.
Талантливых, способных студентов у нас немало. Однако
наше время требует не только способностей и таланта, но и об¬
разования, притом образования глубокого. И чем скорее будет
налажено такое образование юристов, тем быстрее мы продви¬
немся по пути демократии и реального укрепления правопо¬
рядка в стране.
Повышение качества юридического образования в России
невозможно как без возрождения его фундаментальной основы,
так и значительного усиления и дифференциации форм подго¬
товки практикующих юристов. Создание такой сбалансирован¬
ной системы обеспечит не только утилитарные потребности в
кадрах отечественной правовой системы, но и окажет сущест¬
венное воздействие на развитие отечественного правосознания
и правовой культуры.

Заключение
В заключение представляется необходимым подчеркнуть
следующие моменты.
1.	Российская правовая система характеризуется сложной
духовной морфологией, которая требует расширения методоло¬
гических границ формально-юридического, социологического,
психологического и других детерминистских познавательных
подходов.
Российский правовой мир не может быть сведен к технико¬
юридическим и институционально-практическим позитивным
явлениям. Природа основных различий правовых систем не тех¬
нико-правовая. Основное, что специфицирует правовые типо¬
логические различия, — это нравственно-этические и этнокуль¬
турные механизмы воспроизводства национальной правовой
ментальности. Даже юридически непохожие семьи права —
континентальная и англосаксонская — основываются на прин¬
ципиально идентичных механизмах правового сознания запад¬
ного мира, отличаясь лишь разными юридическими формами.
У России за ее историю сформировалась собственная правовая
традиция и самостоятельный стиль правовой культуры, которые
создали подлинно демократические и гуманные правовые цен¬
ности. Эти ценности нуждаются в изучении и актуализации.
Своеобразие, специфичность — это не просто что-то при¬
влекательное и по какой-то политической причине необходи¬
мое. Это подлинная духовная основа национального права, ко¬
торая нуждается в защите, охране, развитии и продолжении.
Признание своеобразия русской правовой культуры вовсе не
означает принижения и недооценки иных культур.
Правовая история России — сложный феномен, в котором
распределение смыслов проходит не через причинно-следст¬
венную детерминацию и череду изолированных друг от друга
социально-экономических и политических этапов: все периоды
правовой истории России характеризуются общей социокуль¬
турной сущностью.
2.	Правовая система России принадлежит к особому типу
правовой цивилизации. У нее специфичная система правовой

660
Заключение
идентификации, которая, однако, не делает ее каким-то исклю¬
чением в юридическом мире. Нечто похожее можно наблюдать
в правовой культуре Японии и других традиционных стран, не
знающих приверженности классическим европейским право¬
вым традициям. В этих странах нет права в европейском смыс¬
ле этого понятия, но создано вполне европейское законода¬
тельство, что не означает отсутствия в обществах с аналогич¬
ным традиционным типом культуры законности, правопорядка
и иных правовых феноменов. Там лишь иной механизм иден¬
тификации права.
Для русского типа правовой идентификации характерно
стремление правосознания вкладывать в явление права собст¬
венный социально-этический смысл, стихийно-практический
поиск справедливости вне строгой позитивистской юридиче¬
ской формы.
Символ христианской Троицы в ее православном истолкова¬
нии олицетворяет три принципиально важные для понимания
российского права идеи: идею духовного единства людей; идею
социальности и соборности всего живого в мире и идею соци¬
альной ответственности человека.
3.	Вклад России в правовую культуру состоит в открытии
новых измерений правового феномена. Это — придание лично¬
му интересу надындивидуального статуса, возвышающего ути¬
литарную юридическую форму до смысла подлинно духовного
явления. Поэтому рост отечественной экономики, социальной
сферы возможен только в соразмерном духу России правовом
пространстве, а отнюдь не в некоем абстрактном «правовом го¬
сударстве» и «гражданском обществе». Наши юридические про¬
блемы имеют глубокие общие правокультурные корни. Кризис
правовой системы в своей основе порожден не какими-то
структурными и функциональными ее несовершенствами, а
распадом чуждой России системы правового жизнеустройства и
организации правопорядка. Ценность российского права опре¬
деляется не регулированием абстрактной «меры свободы», а
способностью к выражению духовности общества, отчего пра¬
вопорядок приобретает завершенность и целостность с культу¬
рой.
4.	Правовая система России нуждается в воспроизводстве
своей социальной и культурно-национальной тождественности.
Базирование правовой культуры лишь на понятии формальной
законности, права вообще, личности вообще, т. е. на уровне

Заключение
661
позитивных продуктов правопорядка, лишает правовую систе¬
му культурной ориентации и источников равновесия, делает ее
чрезвычайно уязвимой для эрозии по различным политическим
поводам, беззащитной от внешней политической экспансии.
Нельзя постоянно жить на все новом и новом, исключитель¬
но рациональном праве. Строить правопорядок на идее законо¬
дательства — это крайний нормативизм, ведущий к кризису
правовой культуры страны. Новое, «созданное» законодательст¬
во, как правило, не обладает необходимыми и достаточными
для права качествами, ибо его авангардизм лишает юридиче¬
ские нормы достаточной степени корреляции с глубинными
символами и типами правосознания общества.
5.	Российское право загромождено и загрунтовано искажаю¬
щими его сущность инородными идеологическими и политико¬
правовыми формами. В этом материале оно, как в гипсе, не¬
подвижно и дистрофично, не способно работать в полную силу
своих исходных определений. В таком положении русского
права легко говорить об отсутствии в России прочных право¬
вых традиций и «доказательно» указывать на неумение русских
обращаться с совершенными, прекрасно работающими на За¬
паде юридическими конструкциями.
Русская правовая идея нуждается в самопознании, выявле¬
нии и актуализации в политической культуре российского об¬
щества. Это возможно лишь в рамках своеобразной и во мно¬
гом новой для России консервативной правовой революции,
которая, будучи направлена не на разрушение, а исключитель¬
но на понимание всего существующего, накопленного Россией
на самых различных этапах ее политической истории, должна
привести в конечном счете к самораскрытию права как элемен¬
та общероссийской культуры.
6.	Элиминировать российскую правовую ментальность и
правосознание невозможно: они трансцендентальны и надпо-
зитивны. Римская правовая традиция сохранилась в отсутствие
Римского государства и «живого» римского законодательства.
Исчезновению подвержены лишь позитивные государственные
формы права.
Иностранная правовая рецепция оказывает двойственное
влияние на отечественную правовую культуру. С одной сторо¬
ны, это благотворное воздействие, следствием которого стано¬
вится рост правовой информированности, интеллектуализация

662
Заключение
правосознания, связанная с восприятием новых правовых цен¬
ностей.
С другой стороны, когда мера рецепции не соблюдается,
имеют место структурные перекосы в строительстве государст¬
ва, правовой системы, коллизии в праве и правосознании, обу¬
словленные отторжением чуждых культурных типов; разруше¬
ние национальной самобытности отечественного права.
7.	В России национальная правовая идея «в чистом» нацио¬
налистическом варианте не работает и не пользуется поддерж¬
кой. Ей всегда необходима какая-то социальная цель, космиче¬
ское, солидаристское измерение. «У меня есть глубокое убежде¬
ние, что мы призваны решить большую часть проблем
социального порядка, завершить большую часть идей, возник¬
ших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, ка¬
кие занимают человечество», — писал П. Я. Чаадаев.
В результате сложной эволюции мир становится более много¬
образным: борьба капитализма и коммунизма перешла в форму
соревнования некогда лидеров и аутсайдеров на основе глобаль¬
ной открытости. Старые идеологические антагонизмы уходят,
но на их место неизбежно приходят национальные интересы уже
гораздо большего числа игроков, каждый из которых черпает си¬
лу в своей культурной идентичности.
Не случайно крах в СССР коммунизма, а затем исчезнове¬
ние самого СССР не повлекли изменения отношения западных
стран к новой России: политика дружеского партнерства (на
словах) стала ширмой старой политики сдерживания и даже от¬
брасывания (на деле). Это свидетельствует о том, что проблема
духа России гораздо глубже, нежели просто борьба с его комму¬
нистической и тоталитарной политической формой, — уход по¬
следней не меняет сути соревнования и не делает мир иным.
Подлинное существо ситуации — в выходе на сцену истории
российской цивилизации, новой во всех отношениях: экономи¬
ческом, культурном, нравственном, правовом, национально-го¬
сударственном. Эта цивилизация, которую представляет мен¬
тальность и государственность России, является для нынешних
порядков в мире глубоко альтернативной: она показывает вы¬
ходы из тупиков, в которых оказалась западная цивилизация в
начале XXI в. Это тупики технотронного, отчужденного, безду¬
ховного общества; самая сущность России, ее целостность им
противоположна. Россия в самой себе есть выход из кризиса —
прежде всего собственного. Сделать решающее движение к та¬

Заключение
663
кому выходу можно лишь через обретение Россией внутренней
адекватности. В этом — корень проблем ее экономики, полити¬
ки, идеологии, правовой государственности. Воссоздание в
России авторитарной неправовой системы не только противо¬
речит национальным интересам страны, но и делает мир беднее
и опаснее.
Сохранение культурного и подлинно демократического
своеобразия русской государственности и русской правовой
идеи есть поэтому общечеловеческая задача развития мировой
культуры.
Россия переживает более мучительное, чем военная интер¬
венция, время. Это время агрессии институтов потребитель¬
ского общества, массовой культуры, бюрократического реван¬
ша, которые отодвигают и затрудняют внутреннюю рефлексию
отечественной правовой системы и государственности. Однако
чем сильнее напор чуждого правового проникновения, тем бо¬
лее парадоксальные, обратные результаты оно дает. Эти ре¬
зультаты — ускорение самопознания российского правового
мира.

Оглавление
Предисловие ко второму изданию 	5
Введение. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМ 	8
Глава I. МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ	25
1.	Российская правовая система:
современные подходы к познанию 	25
2.	Глобальный (общечеловеческий)
и культурно-исторический аспекты изучения
российской правовой системы 	54
3.	Российская правовая система как целостный
культурно-исторический феномен 	68
4.	Периодизация российской правовой системы 	84
Глава II. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ
И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ	105
1.	Становление государственно-правовой системы
Древней Руси	105
2.	Правовой уклад Московского государства 	114
3.	Право и государственность Российской империи ...127
4.	Советская правовая система 	152
5.	Эзотерическая тенденция в развитии
Российского государства и права
в XVIII—XX вв	164
6.	Единство российской правовой истории 	175
Глава III. РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ СИСТЕМА
И ПРАВОВЫЕ СЕМЬИ НАРОДОВ МИРА 	184
1.	Классификация правовых систем	184
2.	Основные правовые семьи народов мира 	202

Оглавление
665
Глава IV. РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ ...221
1.	Исторические условия формирования
современного юридического менталитета
России 	221
2.	Специфика российского правового менталитета
и методология правопознания 	245
3.	Право как элемент российской ментальности 	254
Глава V. ЛИЧНОСТЬ В РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ
СИСТЕМЕ 	271
1.	Деформации прав личности
в советской правовой системе 	271
2.	Права человека в свете специфики
российской правовой системы 	278
3.	Политика в области прав человека как фактор
совершенствования правового регулирования
в современной России 	285
Глава VI. ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ПРАВОВАЯ СИСТЕМЫ
РОССИИ 	298
1.	Право и политическая власть 	298
2.	Российская политическая система: современные
тенденции правового развития 	304
3.	Правовые аспекты структурной эволюции
политической системы 	323
4.	Положение Москвы как культурно-политического
центра российской правовой системы 	332
5.	Российское правовое государство	345
Глава VII. ФЕДЕРАТИВНЫЙ АСПЕКТ РАЗВИТИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ 	362
1.	Исторические и юридические предпосылки
современного российского федерализма 	362
2.	Принципы правового федерализма в России	376
3.	Проблемы культурно-национальной
и территориальной диверсификации
российской правовой системы 	389

666
Оглавление
Глава VIII. СИСТЕМА И ФОРМА
РОССИЙСКОГО ПРАВА 	396
1.	Система российского права 	396
2.	Система российского законодательства.
Проблема соотношения законов с подзаконными
нормативными актами 	412
3.	Правокультурный статус Конституции 	422
4.	Тенденции развития российского
законодательства 	434
Глава IX. ФАКТИЧЕСКОЕ И ЮРИДИЧЕСКОЕ
В РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ 	439
1.	Понятие и механизм социокультурной
идентификации российского права	439
2.	Юридическая идентификация
социальных фактов 	450
3.	Факт и юридическая норма
в российской правовой системе 	456
Глава X. РОССИЙСКАЯ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ
СИСТЕМА	464
1.	Состояние правоохранительной системы
в России 	464
2.	Правосудие и статус судебной практики
в России 	477
3.	Надзор за законностью и концепция
прокуратуры 	499
4.	Милиция в российской правовой системе 	512
Глава XI. ПРОБЛЕМЫ ОБНОВЛЕНИЯ
РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ	534
1.	Кризис российской правовой системы
и методология ее реформ 	534
2.	Общетеоретическое обеспечение
правовой реформы 	558
3.	Россия в XXI веке: пути правового развития 	574

Оглавление
667
Глава XII. РОССИЙСКАЯ ПРАВОВАЯ СИСТЕМА
И ЮРИДИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ 	586
1.	Правовая система и стратегия юридического
образования 	586
2.	Юридическое образование в контексте
российской правовой культуры 	598
3.	О развитии университетского и прикладного
юридического образования в России 	630
Заключение
659

Contents
Introduction	8
Chapter I. METHODOLOGY OF THE RESEARCH
OF THE LEGAL SYSTEM OF RUSSIA	25
1.	Legal system of Russia: Modem approaches to its study ....25
2.	Human, cultural and historic aspects of the research
in the legal system of Russia 	54
3.	Legal system of Russia as an integral cultural
and historic phenomenon	68
4.	Legal system of Russia: Division into periodis 	84
Chapter II. CULTURAL, HISTORICAL AND STATE
FOUNDATIONS OF THE LEGAL HISTORY
OF RUSSIA 	105
1.	Formation of the Old Russian state legal system 	105
2.	Legal tenor of life of Moscow state 	114
3.	Law and statehood of the Russian Empire 	127
4.	Soviet legal system 	152
5.	Esoteric tendency in the development
of Russian state and law in XVIII—XX centures 	164
6.	The unity of legal history of Russia 	175
Chapter III. LEGAL SYSTEM OF RUSSIA AND LEGAL
FAMILIES OF THE PEOPLES OF THE WORLD ...184
1.	Classification of legal systems 	184
2.	Basic legal families of the peoples of the world:
common law, Roman-Dutch law, traditional
and religious legal families, slaonic legal family 	202
Chapter IV. RUSSIAN LEGAL MENTALITY 	221
1.	Historic conditions of the modern legal mentality
formation in Russia 	221

Contents
669
2.	Specific character of the Russian legal mentality
and the methodology of legal cognition 	245
3.	Law as an element of Russian mentality	254
Chapter V. PERSONALITY IN RUSSIAN LEGAL SYSTEM ... 271
1.	Deformation of the personal rights
in the Soviet legal system 	271
2.	Human rights in the specific character
of the legal system of Russia 	278
3.	Human rights policy as a factor of the perfection
of legal regulation in modern Russia 	285
Chapter VI. POLITICAL AND LEGAL SYSTEMS OF RUSSIA ... 298
1.	Law and political power 	298
2.	Russian political system: modern tendencies
in legal development 	304
3.	Legal aspects of structural evolution
of the political system 	323
4.	The role of Moscow as a cultural and political centre
of Russian legal system	332
5.	Russian constitutional state	345
Chapter VII. THE FEDERATIVE ASPECT
OF THE DEVELOPMENT
OF RUSSIAN LEGAL SYSTEM 	362
1.	Historical and legal preconditions
of modern Russian federalism 	362
2.	Principles of legal federalism in Russia constitutional
and contractual principles of state set-up and the stability
of the native statehood the principle of coordination
of the form of ruling and federative set-up of Russia
the principle of variety and flexibility of the forms
of national self-determination 	376
3.	The problems of cultural, national and territorial
diversification of Russian legal system	389
Chapter VIII. THE SYSTEM AND THE FORM
OF RUSSIAN LAW 	396
1.	Russian legal system 	396

670
Contents
2.	The system of Russian legislature.
The problem of correlation of laws and by-laws 	412
3.	Legal status of the Constitution 	422
4.	Tendencies in the development of Russian legislature ...434
Chapter IX. THE FACTUAL AND THE LEGAL
IN THE LEGAL SYSTEM OF RUSSIA 	439
1.	The notion and the mechanism of sociocultural
identification of Russian law 	439
2.	Legal identification of social factors 	450
3.	Fact and legal norm in legal system of Russia 	456
Chapter X. RUSSIAN SYSTEM OF SAFEGUARDING LAW ... 464
1.	Deformations of the system of safeguarding law
in Russia	464
2.	Justice and the status of judicial practice in Russia 	477
3.	Supervision of legality and the conception
of the Procurator’s Office 	499
4.	Militia in the legal system of Russia 	512
Chapter XI. THE PROBLEMS OF RUSSIAN LAW SYSTEM
RENOVATION	534
1.	Crisis of Russian law system and methodology
of its reforming	534
2.	General theoretic ensuring of law reform 	558
3.	Russia in the XXI century: Ways of law development 	574
Chapter XII. RUSSIAN LAW SYSTEM
AND LAW EDUCATION 	586
1.	Law system and law education strategy 	586
2.	Law education in the context
of Russian law culture 	598
3.	About university and applied law education
in Russia	630
Conclusion
659

Sinyukov Vladimir Nikolaevich
Russian Law System: General Theory Introduction
The book’s author inquires into a question of peculiar properties
of Russian law system as the entire cultural and historical pheno-
mena which makes an independent typological commonality — Rus¬
sian law civilization — on the world law map. Russian law system is
considered in the context of Russian law tradition and unity of all its
main stages: from Old Russian till Soviet and Post Soviet.
The book contains a systematic analysis of methodological
essential principals of Russian national law doctrine.
For scholars, university teachers and students of law departments,
state machinery employees.

Научное издание
Владимир Николаевич Синюков
Российская правовая система.
Введение в общую теорию
2-е издание, дополненное
Юридическое издательство НОРМА
101990, Москва, Колпачный пер., 9а
Тел./факс: (495) 621-62-95
E-mail: norma@norma-verlag.com
Internet: www.norma-verlag.com
Корректор В. Н. Калинина
Художник С. С. Водчиц
Верстка: В. М. Родин
Подписано в печать 03.12.09
Формат 60x90/16. Бумага офсетная
Гарнитура «Таймс». Печать офсетная
Усл. печ. л. 42,00. Уч.-изд. л. 39,54
Тираж 1000 экз. Заказ №
По вопросам приобретения книг обращайтесь:
Отдел продаж «ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31в. Тел.: (495) 380-42-60
Факс: (495) 363-92-12. E-mail: books@infra-m.ru
Отдел «Книга — почтой»
Тел.: (495) 363-42-60 (доб. 232, 246)
Магазин «Библиосфера» (розничная продажа)
109147, Москва, ул. Марксистская, д. 9
Тел.: (495) 670-52-17, 670-52-18, 670-52-19
Центр комплектования библиотек
119019, Москва, ул. Моховая, д. 16. Тел.: (495) 695-93-15
(Российская государственная библиотека, корп. К)