Освобождение Руси от ордынского ига - Алексеев Ю.Г.

Автор: Алексеев Ю.Г.

Теги: монография политическая история государство и право история руси ордынское иго

ISBN: 5-02-027162-4

Год: 1989

Похожие

Акты социально-экономической истории Северо-восточной Руси конца XIV-начала XVI в. Том 2

Библиотека литературы Древней Руси. Том 7. Вторая половина XV века

Полное собрание русских летописей. Том 31. Летописцы последней четверти XVII в

Очерки по истории опричнины.

Текст

юг ллекшк
меление гуси
ОТ ОРДЫНСКОГО ИГА
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
институт ИСТОРИИ СССР
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
(?
(?
(?
ЮГ Алексеев
швденне та
от ОРДЫНСКОГО
ИГА
В
ЛЕНИНГРАД
»HAYKA«
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
1989
Монография посвящена одному из важнейших событий истории
нашей страны — восстановлению независимости и полного сувере-
нитета Руси после двухсотлетнего ордынского ига. В книге показа-
но, что победа над Ордой в 1480 г. была достигнута благодаря
трудовому и ратному подвигу русского народа, дальновидной поли-
тике и искусной стратегии Ивана III и привела к принципиальным
изменениям во внутренней структуре Русской земли. Автор про-
слеживает, как вырос международный авторитет Русского государ-
ства, которое превратилось в одну из величайших держав мира.
Книга рассчитана на историков и читателей, интересующихся
прошлым нашего Отечества.
Ответственный редактор
А. И. КОПАНЕВ
Рецензенты
А. Я. ДЕГТЯРЕВ, Л. И. ИВИНА
0503020200-584
042(02)-89
142-89, кн.
1
© Издательство «Наука», 1989
ISBN 5-02-027162-4

к ведение
Предлагаемая книга охватывает узкий отрезок времени — с осе-
ни 1479 до 1485 г. Монографическому изучению этот шестилетний
период истории нашей страны пока не подвергался.
Труды К. В. Базилевича, С. Б. Веселовского, А. Д. Горского,
А. А. Зимина, Н. А. Казаковой, С. М. Каштанова, В. Б. Кобрина,
А. М. Сахарова, А. Л. Хорошкевич и других советских ученых,
фундаментальные монографии Л. В. Черепнина,1 в которых по-
ставлены и исследованы наиболее масштабные проблемы истории
Русской земли того времени, дают возможность перейти к изучению
проблем, хронологически более локальных, хотя в известной мере не
менее значимых. Речь идет о пристальном исследовании отдельных
этапов процесса создания и развития Русского централизованного
государства.
60—70-е годы XV в. — время больших перемен в жизни Русской
земли. Придя к власти в 1462 г., Иван III начинает новый курс
внутренней и внешней политики, направленный на создание нового,
единого Русского централизованного государства, на пересмотр
старых традиций феодальной раздробленности и подчинения власти
ордынского хана. К концу 70-х гг. отчетливо обозначились крупные
успехи политики великого князя. Большая война с Казанью
в 1467—1469 гг. закончилась победой Русской земли. Это первая
победа в борьбе с Чингизидами, всецело господствовавшими в Вос-
точной Европе. Подчинение Пскова власти великого князя москов-
ского (с 1460 г.) позволило значительно укрепить безопасность
северо-западной границы страны — мирные договоры 1460, 1463
и 1474 гг. означали отказ Ордена от традиционно агрессивной,
наступательной политики в отношении Пскова, фактически ставшего
теперь частью нового Русского государства.2 Активная политика
московского правительства в отношении ростовских и ярославских
князей привела к ликвидации полусамостоятельных Ярославского
и Ростовского княжеств, к исчезновению большинства уделов, на
которые дробились эти княжества, и к переходу прежних удельных
князей на московскую службу. Династический брак Анны Васильев-
ны, сестры великого князя московского, с рязанским великим кня-
зем Василием Ивановичем (1464 г.) привел к укреплению ставших
уже традиционными дружеских отношений между Москвой и Ря-
занью (на началах старшинства первой) и к усилению московского
влияния на Рязань. Существенно изменились отношения между
князьями Московского дома. Ликвидация в 1472 г. выморочного
Дмитровского удела, безоговорочно включенного в состав вели-
кокняжеского домена, означала по существу отказ от прежних
традиций союза Калитичей относительно равноправных сюзеренов
под опекой старшего брата. На смену этим отношениям все в боль-
шей степени приходят новые, основанные на вассальном, безогово-
рочном подчинении удельных князей великому князю.
Крупнейшим внутриполитическим событием для Русской земли
было включение Господина Великого Новгорода в состав нового
государства (1471 г.) и последовавшая затем ликвидация политиче-
ских институтов боярской республики (1478 г.) Победа великокня-
жеской Москвы над боярским Новгородом означала решающий этап
в ликвидации старой и в создании новой политической системы
Русской земли. На смену иерархической федерации княжеств и зе-
мель под не более чем номинальным главенством великого князя
пришло целостное государство с единым политическим центром,
с единым реальным правительством. К концу 70-х гг. только Твер-
ское великое княжество формально сохранило свой прежний суве-
ренный, равноправный с Москвой статус.
Крупные изменения в политической структуре Русской земли,
означавшие фактически переход от феодальной раздробленности
к единому государству, отразились на организации управления
Русской землей, объединенной теперь вокруг Москвы. Именно
к концу 60-х—началу 70-х гг. относятся первые признаки функцио-
нирования военного и дипломатического ведомств 3 (будущих Раз-
рядного и Посольского приказов) — первых органов централизо-
ванного управления важнейшими функциями нового государства.
Появление центральных ведомств, хотя еще в неокончательно оформ-
ленном виде, — важный этап в процессе создания новой судебно-
административной системы, соответствующей новой форме поли-
тического бытия Русской земли, превратившейся в единое госу-
дарство.
К числу важнейших проявлений нового политического курса
относится фактический пересмотр русско-ордынских отношений.
В отличие от всех своих предшественников Иван III вступил на
великое княжение без формальной санкции хана Золотой Орды, чем
была нарушена одна из основных прерогатив ханской власти, и ни-
когда не ездил в Орду, ни до, ни после своего вокняжения. В этом
также проявился отказ от прежнего подчинения хану как сюзерену,
к которому вассалы время от времени должны являться на поклон.
Реальная власть хана над Русской землей слабела по мере усиления
нового государства.
Успехи Русского государства в борьбе за единство и независи-
мость встречали противодействие консервативных сил внутри стра-
ны и за ее пределами. В борьбе за создание централизованного
государства великокняжеская власть пользовалась поддержкой всех
прогрессивных элементов феодального общества.4 Противниками
централизации и национального единства выступали прежде всего
удельные князья, стремившиеся сохранить свои прежние суве-
ренные политические права на территории уделов и свое участие
в управлении Русской землей, и определенные круги церковных
4
иерархов, которые стояли за сохранение прежней церковной органи-
зации, слабо зависящей от государственной власти, и опасались за
судьбы огромных церковных имуществ. Одним из главных очагов
сопротивления великокняжеской политике оставался Великий Нов-
город, хранивший традиции всевластной боярской олигархии (фор-
мально подчинившейся Москве в 1478 г.).
Фактический отказ от признания власти ордынского хана, на-
метившийся в русской политике 60—70-х гг., не мог не привести
к перспективе решительного столкновения с Золотой Ордой, кото-
рая, разумеется, вовсе не склонна была отказываться от господства
над русским «улусом». Сильное Литовское великое княжество,
соединенное унией с Польшей, с тревогой смотрело на рост военного
и политического могущества Русского государства, опасаясь за свою
власть над обширными русскими землями, захваченными в XIV—
начале XV в. Не решаясь на открытую борьбу с Русью один на
один, осторожный король Казимир Ягеллончик ждал удобного
момента, чтобы выступить против нее в составе коалиции. Ливон-
ский орден, остановленный в своем стремлении на восток, и тесно
связанная с ним Ганза, желавшая сохранить свою торговую монопо-
лию на Балтике, с не меньшим недоверием и недоброжелательством
взирали на укрепление Русского государства на северо-западе. К ис-
ходу 70-х гг. Русская земля стояла на пороге серьезных испытаний.
НАКАНУНЕ НАШССТКИЯ AXAiATA
удельно - клерикальная оппозиция
од 1479 г. Типографская летопись сообщает, что
«бысть брань» между митрополитом Геронтием и ар-
хиепископом Вассианом Ростовским.1 Митрополит
«начат. . . отнимати» от Ростовской архиепископии
Кирилло-Белозерский монастырь — крупнейший и
наиболее влиятельный в епархии. За спиной митро-
полита стоял верейско-белозерский князь Михаил Ан-
дреевич — двоюродный дядя великого князя, старей-
ший (по возрасту) представитель Московского княже-
ского дома и владелец удела, на чьей территории
расположен Кирилло-Белозерский монастырь. Имен-
князем был «научаем» митрополит. Далее из того же лето-
рассказа выясняется, что в самом Кирилло-Белозерском
НО этим
писного
монастыре существовала сильная оппозиция по отношению к архие-
пископу: «. . .чернцы Кириллова монастыря, превсзнесеся своим
высокоумием суетным и богатьством, не восхотеша быти под прав-
дами ростовскыми епископьи, ни повиноватися ростовскому архи-
епископу». Эти-то «чернцы» и «научиша» князя Михаила обратиться
к митрополиту за помощью против архиепископа. По мнению лето-
писца, «все зло бысть от тогда бывшего кирилловского игумена
новоначального Нифонта, и от новоначальных чернцов, и от при-
6
хожих чмутов». Этим «новоначальным чернцам» и «чмутам»
(смутьянам) во главе с их игуменом противопоставляются «старые
старцы их и святые их монастыря пострижники», верные заветам
игумена Кирилла, основателя монастыря, и стремящиеся «жити
в повиновении у своего святителя, ростовского архиепископа».
Перед нами серьезный конфликт в одном из крупнейших рус-
ских монастырей, конфликт, охвативший высокие церковные и пра-
вительственные сферы и имевший несомненно политический ха-
рактер и политическое значение.2
Данные летописи необходимо сопоставить с документом — пра-
вой грамотой митрополита Геронтия, судившего князя Михаила
Андреевича (которого представлял его дьяк Иван Ципля) и архие-
пископа Вассиана (его представлял дьяк Федор Полуханов).3
Истцом на суде выступил княжеский дьяк: «. . .вступает-
ся. . . архиепископ Васьян во государя моего княжь Михайлов
в Кирилов монастырь, хочет. . . приставов своих слати по игумена
и по братью и хочет их судити, а десятилников своих хочет к ним
всылати пошлины имати». Дьяк Иван Ципля подчеркивает, что все
это — нарушение «старины»: «. . .переж того. . . истарины прежние
архиепископы ростовские. . . в Кирилов монастырь не вступалися
. . . при Кириле и после Кирила при государя моего княже Михай-
лове отце при князе Андрее Дмитриевиче и до сех мест; а судил
. . . того Кирилова монастыря игумена княж Михаилов отец князь
Андрей Дмитриевичь, а братью свою старцев Кирилова монастыря
судил игумен. А после отца своего того Кирилова монастыря игуме-
на судил государь мой князь Михайло Андреевичь и до сих мест,
опрочь духовных дел. А в духовных. . . делех игумена ведает архие-
пископ». Это положение княжеский дьяк обосновал следующим
аргументом: «. . .тот Кирилов монастырь у государя моего, как
у государя у великого князя его монастыри Спас на Москве, да
Пречистая на Симонове, да Никола на Угреше».
Представитель архиепископа оспорил показания княжеского
дьяка о «старине» и сослался, в частности, на то, что Трифон, пред-
шественник Вассиана на Ростовской архиепископии, «поставил
игумена Филофея в Кирилов монастырь да и грамоты. . . ему
свои жаловалнии на тот монастырь подавал». Тем самым игу-
мен Кириллова монастыря оказался в полном подчинении у архи-
епископа.
Как показал княжеский дьяк, «Трифон архиепископ» действи-
тельно «поставил было. . . игумена Филофея, брата своего родново,
а без ведома и без веленья государя моего князь Михайла Андрее-
вича». Но этот акт архиепископа вызвал репрессивные меры со
стороны князя: он «того игумена Филофея велел поимати и оковати
да и монастырь велел у него отнята, а игуменити ему не велел».
Новым игуменом князь «учинил» Касьяна — «по челобитью и по
прошений) всеа братьи старцов Кирилова монастыря».
На вопрос митрополита: «Твой пак государь Васьян архиепи-
скоп в Кирилов монастырь приставов своих сылывал ли, а игумена
и братью сам суживал ли, и десятилник его въезжал ли и пошлины
7
свои имывал ли?» — дьяк Федор Полуханов ответить не сумел. Не
сумел он ответить и на другой вопрос: «Старым пак князем ростов-
ским и белозерским и бояром старым есть ли кому ведомо, которые
прежние архиепископы в Кирилов монастырь приставов своих сла-
ли, и игумена и братью судили, и десятилницы их въезжали и по-
шлины свои имали?».
По всем этим аргументам митрополит и присудил «князю Миха-
илу Андреевичю Кирилова монастыря игумена судити по стари-
не. . . а архиепископ. . . управляет духовные дела по святым прави-
лам, а приставов своих архиепископу в Кирилов монастырь не
всылати, а игумена и братьи не судити ему ни в чем, да и десятилни-
ков своих. . . не слати, ни пошлин им не имати никаких». Из правой
грамоты как из документального источника высокой степени до-
стоверности с несомненностью вытекает прежде всего, что «старина»
Кириллова монастыря заключалась в полном судебно-администра-
тивном и фискальном подчинении местному князю. Так именно
и жил монастырь, основанный Кириллом в глуши болот и лесов,
жил много десятков лет в качестве крупнейшего феодального земле-
владельца, духовного вассала белозерского князя.4 Никакой экстер-
риториальностью монастырь не пользовался, связь его с ростовской
архиепископской кафедрой была чисто номинальной. Характерно,
что память об этих временах должны, по мнению митрополита,
хранить «старые князи ростовские и белозерские» — естественные
носители старой, домосковской местной традиции.
Новый момент в истории монастыря — попытки ростовского
архиепископа подчинить его своей власти. Первый шаг в этом на-
правлении делает Трифон, и это, вероятно, не случайно. По-види-
мому, это тот самый Трифон, который в 1446 г., будучи игуменом
Кириллова монастыря (с 1435 по 1447 г.), освободил великого
князя Василия от крестоцелования Шемяке.5 После 1447 г. в тече-
ние многих лет Трифон — архимандрит кремлевского Спасского
монастыря, наиболее влиятельного в столице. В начале 50-х гг. он —
первый из послухов духовной грамоты великой княгини Софьи
Витовтовны? В эти же годы он был духовником великого князя
Василия Васильевича и как таковой упоминается в его духовной.7
Но дело, надо думать, не только и не столько в личных взаимных
симпатиях Трифона и великокняжеской семьи. Он — сторонник
политической линии московского правительства. Именно этим, веро-
ятно, и объясняется назначение Трифона на пост архиепископа
ростовского — самый важный (после митрополита) и почетный
в русской церковной иерархии. Это назначение последовало 13 мая
1462 г., сразу после вокняжения нового великого князя (23 мая
Трифон уже «пришел» в Ростов после поставления).8 Деятельность
Трифона в Ростовской епархии ознаменовалась его решительным
выступлением против культа новоявленных ярославских «чюдотвор-
цев». Позиция Трифона в этом первом известном нам церковно-
политическом конфликте эпохи отвечала задачам борьбы
великокняжеской власти против претензий и традиций удельных
князей, пытавшихся гальванизировать остатки своей политической
8
и идеологической самостоятельности.9 В этом же русле следует
рассматривать и политику Трифона по отношению к крупнейшему
в его епархии Кириллову монастырю. Назначение игумена в этот
монастырь «без ведома и без веленья» местного «государя» было
прямым вызовом удельному князю, рассматривавшему монастырь
как своего духовного вассала. Неудивительно, что эта попытка
вызвала со стороны белозерского князя резкий отпор вплоть до
наложения оков на нового игумена. Конфликт окончился победой
удельного князя: ему удалось восстановить «старину» и вернуть на
игуменство Касьяна.10
Симптоматично, что, несмотря на кратковременность своего пре-
бывания в монастыре, именно Филофей (а не Касьян) получил
у великого князя подтверждение важной жалованной грамоты,
выданной когда-то игумену Трифону, о беспошлинной торговле
и несудимости в пути.11 Это может свидетельствовать о поддержке,
оказываемой новому игумену великокняжеской властью. Актовый
материал сохранил еще два свидетельства деятельности игумена
Филофея. «По грамоте государя нашего князя Михаила Ондрееви-
ча» он купил в монастырь «ночь» на Шексне, на Вособойском езе;
тот же князь «пожаловал» игумена — дал в монастырь пожню на
Ковже на 400 копен сена.12 Отсюда вытекает, что отношения между
игуменом и князем не всегда были однозначно враждебными: кон-
фликт обозначился, видимо, не при самом поставлении Филофея,
а некоторое время спустя и был связан, надо думать, с определенны-
ми действиями как самого игумена, так и стоявшего за его спиной
архиепископа. Итак, судя по правой грамоте, «брань» о монастыре
уже имела свою традицию — ее истоки восходят к 60-м гг., к пер-
вым опытам перестройки удельной «старины» в интересах москов-
ской великокняжеской власти.
Преемник Трифона Вассиан продолжает эту традицию, но
в иной форме. Он формально не претендует на право назначения
игумена, но стремится к непосредственному судебно-администра-
тивному и фискальному подчинению Кириллова монастыря. По-
казательно в этой связи, что белозерский князь устами своего
дьяка сравнивает свои права на монастырь с правами великого
князя на монастыри московского Кремля.
Из этого сравнения вытекает, что князь Михаил Андреевич
рассматривает власть над Кирилловым монастырем как одну из
существеннейших своих прерогатив. Борьба за Кириллов монастырь
перерастает в борьбу за суверенитет Белозерского княжества и тем
самым приобретает политический характер.
В летописном известии и в правой грамоте — две версии фак-
тической истории событий. В летописной характеристике сил, вы-
ступающих в контакте с удельным князем против архиепископа,
можно отметить три основных момента. Во-первых, это люди в мо-
настыре новые, чуждые (как хочет подчеркнуть летописец) старым
традициям Кириллова монастыря. Сам по себе этот момент имеет
важное значение для характеристики позиций сторон, как их изо-
бражает летописец. Кириллов монастырь, основанный учеником
9
Сергия Радонежского, крупнейшего церковного деятеля второй по-
ловины XIV в. и верного сторонника московской великокняжеской
традиции, был с самого начала оплотом и проводником московского
влияния на Русском Севере. Именно в Кириллове монастыре
в 1446 г. нашел приют великий князь Василий Васильевич накануне
решающего этапа борьбы с Шемякой за возвращение Москвы и ве-
ликокняжеского стола.13 Здесь же игумен Трифон «и со всею
братьею благослови великого князя и с его детьми на великое кня-
жение», освободив его от крестоцелования Шемяке («тот грех на
мне и на моей братии головах, что еси целовал и крепость давал
князю Дмитрию»).14 Кириллов монастырь и его братия не только
оказали Василию Темному полную поддержку в самую трудную
минуту жизни, но и послужили для него своего рода морально-
идеологической опорой в его политической борьбе. Итак, старые
традиции монастыря — ориентация на Москву и поддержка вели-
кокняжеской власти. Именно этим старым традициям противостоят,
по словам летописца, «новоначальные» чернецы со своим игуменом,
апеллирующие к удельному князю.
Сопоставление с правой грамотой Геронтия позволяет внести
в эту характеристику существенную коррективу: «стариной» для
Кириллова монастыря было, как мы видим, именно подчинение
местному князю, вполне в духе старой феодальной традиции. Вла-
дычный летописец без сомнения знает это, но намеренно игнориру-
ет. Как владычный дьяк Федор Полуханов на суде перед митропо-
литом, так и владычный летописец стремятся увидеть в «старине»
только то, что отвечает политическим интересам архиепископа, —
черты подчинения монастыря владычной кафедре, не считаясь
с тем, что было на самом деле.15
Вторая черта, подчеркиваемая летописцем в облике «смуть-
янов», — их богатство и «высокоумие». Перед нами, по-видимому,
отнюдь не рядовые члены монастырской братии, не выходцы из
социальных низов или из среднего слоя феодального общества.
Богатые и гордые, превозносящиеся своим могуществом — это
скорее всего представители феодальных верхов Верейско-Белозер-
ского княжества, тесно связанные со своими князьями. Именно они
могут, «мнящися мудрым быти обою родившии», выступить против
старых монастырских традиций, обратиться непосредственно к кня-
зю, создать сильную оппозицию в стенах монастыря. Кто же глава
этой своеобразной монашеской оппозиции? Игумен Нифонт пришел
к власти около 1476 г.16 В последующие годы он получил ряд жало-
ванных грамот от князя Михаила на земли и судебно-податные
льготы.17 Как и в предшествующие годы, княжеская власть удела
была достаточно щедра по отношению к крупнейшему монастырю
своей земли. Еще одна деталь в характеристике Нифонта — именно
он в ночь на 2 февраля 1478 г. совершал обряд пострижения вели-
кой княгини Марии Ярославны, превратившейся в иноку Марфу.18
Обряд был совершен в отсутствие великого князя (находившегося
в Новгороде), и неизвестно, с его ли согласия и ведома. Во всяком
случае связи вдовой великой княгини с Кирилловым монастырем
10
и его «новоначальным» игуменом налицо. Примерно ко времени ее
пострижения относится щедрое пожалование великой княгини. Еще
осенью 1477 г. Мария Ярославна послала в монастырь с дьяком
Майком 495 руб. «на милостину нищим и на кормли», сопроводив
свой дар подробным расписанием, кого и когда «кормити». В тече-
ние 14 лет «всякую неделю» монастырская братия должна была
получать по четверти зерна, а всего вместе с другими монастырями,
близкими к Кириллову, — 300 руб. на 14 лет.19 Эта щедрая и нео-
бычная по содержанию грамота — наглядное свидетельство внима-
ния великой княгини к Кириллову монастырю, в котором именно
в это время развертывает свою деятельность оппозиция «новона-
чальных».
Правая грамота Геронтия не содержит никакой характеристики
тех, кто в составе монастырской братии хлопотал в свое время перед
князем Михаилом Андреевичем о смещении Филофея и возвраще-
нии Касьяна. Во всяком случае они, как и те, кто поддерживает
игумена Нифонта (по словам летописца, «новоначальные» старцы
и «чмуты»), радеют именно за «старину» — монастырскую тради-
цию, тесно связанную со «стариной» удельно-княжеской. Вполне
возможно, что именно эти старцы — выходцы из феодальных вер-
хов Верейско-Белозерского удела, в наибольшей степени заинтере-
сованных в его сохранении. Отсюда их активная поддержка «стари-
ны» — княжеских прав на монастырь.
Важнейший момент в летописной характеристике «брани» о Ки-
рилло-Белозерском монастыре — позиция удельного князя и мит-
рополита. Оба они полностью на стороне «новоначальных» и их
требований. «Повинуяся князю Михаилу», митрополит дает мо-
настырю грамоту, «что князю ведати монастырь и ростовскому
архиепископу в него не вступатися».20
Как мы видели, не удельный князь, а архиепископ переходит
в наступление, властно нарушает «старину», засылая в монастырь
своих должностных лиц и вторгаясь в судебную компетенцию кня-
зя. Думается, что конкретные факты, изложенные в правой грамоте,
заслуживают большой степени доверия. Однако это противоречие
в оценке поводов конфликта не только не меняет существа дела, но,
напротив, еще больше подчеркивает политический характер «бра-
ни».21 Это конфликт, связанный с существенным нарушением прав
удельного князя, с наступлением на удельную «старину».
Итак, по грамоте митрополита Кириллов монастырь полностью
остается в подчинении своего удельного князя. Этого и добивалась
в первую очередь партия мнимых «новоначальных» (фактически
консерваторов). В лице Кириллова монастыря князь, борющийся за
сохранение остатков самостоятельности и территории своего удела,
сохраняет под своей властью могущественного церковного вассала,
обладающего огромными материальными средствами и еще боль-
шим нравственным авторитетом. Победа князя в значительной мере
способствует укреплению его политических и идеологических по-
зиций и в такой же мере затрудняет для великокняжеской власти
проведение ее политики наступления на удел. С точки зрения основ-
11
ной. генеральной, линии правительственной политики — борьбы за
централизацию государства — победа удельного князя над архиепи-
скопом может рассматриваться только как акт. направленный про-
тив интересов Москвы. Отсюда острота политического конфликта,
вспыхнувшего по поводу «брани» о монастыре.
& отличие от митрополита, целиком поддержавшего удельного
князя и его сторонников в Кирилловом монастыре, архиепископ
Вассиан обратился к авторитету великого князя: он «нача суда
просити с митрополитом по правилом». Великий князь «послав»
к митрополиту, «митрополит же не послуша его». Таким образом,
митрополит не только выступил на стороне удельного кияззг и ак-
тивно поддержал удельную «старину», но и ослушался распоряже-
ния главы Русского государства. Это едва ли не первый в XV в. за-
фиксированный летописцем акт открытого неповиновения руководи-
теля церкви государственной власти. «Брань» о Кириллове
монастыре тем самым приобрела новое значение — конфликт архие-
пископа с митрополитом перерос в открытую конфронтацию между
последним и государственным руководством.|Наметилась характер-
ная расстановка сил: хранители удельной традиции, оппозиция
в стенах монастыря, удельный князь и Митрополит — на одной
стороне, архиепископ и великий князь Хфактически нарушающие
«старину») — на другой. По существу своему это конфронтация
между удельно-клерикальной оппозицией и политической линией
государственной централизации.
В этой конфронтации позиция великого князя оказалась бес-
компромиссной. Он своей властью аннулировал грамоту митрополи-
та князю Михаилу Андреевичу на Кириллов монастырь («посла
взяти грамоту митрополичью у князя Михаила») и распорядился
о созыве церковного собора для обсуждения жалоб архиепископа на
митрополита («повеле собору быти всем епископом и архимандри-
том на Москве, и дасть суд архиепископу на митрополита»).22
Угроза соборного суда заставила митрополита капитулировать — он
«умолиша» великого князя. Конфлак о Кирилловом. монастыре
закончился на данном этапе полной победой великокняжеской
власти и сторонников ее централизаторской политики: великий
князь «умири митрополита с архиепископом, а грамоту издрав,
а Кирилов монастырь указаша ведати по старине ростовскому
23
архиепископу во всем».
Несмотря на свой мирный исход, «брань» о Кирилловом мо-
настыре является весьма знаменательным событием. Краткое из-
вестие Типографской летописи и случайно сохранившийся список
правой грамоты приоткрывают завесу над сложной политической
борьбой, длившейся уже десятилетия. Впервые мы узнаем о серьез-
ных противоречиях, о конфликте между великокняжеской властью
и митрополитом, о союзе последнего с удельным князем, о фактиче-
ском расколе в верхах церковной иерархии, о феодальной оппозиции
в монастырских стенах.
Поддерживая права (формально, по-видимому, бесспорные)
удельного князя, митрополит Геронтий выступает ревнителем «ста-
12
рины» — удельно-княжеской традиции, имеющей корни в далеком
прошлом. Выступая за сокращение прав белозерского князя, ростов-
ские архиепископы (и Трифон, и особенно Вассиан) нарушают эту
«старину» и фактически подрывают один из существенных устоев
удельно-княжеского суверенитета. Борьба удельной «старины»
и централизаторской тенденции четко проявляется в «брани» о Ки-
рилловом монастыре.
Отказ митрополита от суда на церковном соборе свидетельству-
ет о том, что он не был уверен в поддержке большинства иерархов
(несмотря на формальную правильность своей позиции). Видимо,
архиепископ Вассиан — не единственный представитель церкви,
пытавшийся пересмотреть «старину». С другой стороны, наличие
в крупнейшем (после Троицкого) русском монастыре сильной груп-
пировки сторонников старых удельных порядков едва ли может
рассматриваться как случайность. Монастыри-феодалы не были
и не могли быть нейтральными в политической борьбе старого
с новым, борьбе, охватившей всю Русскую землю.
Выдающиеся успехи политики централизации, достигнутые
к концу 70-х гг., имели одним из своих последствий обострение
противоречий между сторонниками и более или менее активными
противниками этой политики, появление консервативной удельно-
клерикальной оппозиции, первое свидетельство о которой —
«брань» о Кирилловом монастыре. Против последовательной поли-
тики централизации, означавшей не только формальное достижение
политического единства, но и перестройку всей системы внутрипо-
литических отношений Русской земли, формируется союз пред-
ставителей удельно-княжеской традиции с высшим руководством
русской церкви в лице властного и честолюбивого, но по-своему
принципиального митрополита Геронтия. Именно этот союз, эта
новая расстановка политических сил в верхах — важная примета
времени, наступившего после новгородского «взятия». Если удель-
но-княжеская оппозиция, проявившаяся впервые в начале
70-х гг., — реакция на наступление великокняжеской власти на
политические и территориальные права удельных князей Москов-
ского дома, то клерикальная оппозиция в верхах и сближение ее
с удельно-княжеской — следствие наступления на политические
и имущественные права церковных феодалов, впервые ясно обозна-
чившегося в январские недели Троицкого стояния 1478 г. Перед
верхами русской церковной иерархии, как и перед удельными
князьями, стояла дилемма — либо подчиниться государственной
политике централизации, пожертвовав частью своих владений
и прерогатив, либо вступить в борьбу с ней, отстаивая всю непри-
косновенность своих прав и привилегий. Митрополит Геронтий
и архиепископ Вассиан по-разному решают эту дилемму, почему
и оказываются в разных политических лагерях во время «брани»
о Кирилловом монастыре. И тот, и другой опираются на определен-
ные морально-политические традиции и общественные силы. Борьба
по вопросу централизации государства проникает и в монашескую
келью, и в княжеский дворец.
13
К числу важнейших событий русской жизни конца 70-х гг. отно-
сится освящение Успенского собора в Москве, который по замыслу
правительства и высших церковных кругов должен был стать глав-
ным патрональным храмом Русского государства. Отсюда обострен-
ное внимание летописей ко всем стадиям и деталям строительства
нового храма, подробное описание церемонии освящения его, со-
держащееся в официозной Московской летописи.
Освящение собора, которому был придан характер большого
церковно-политического торжества, состоялось 12 августа
1479 г. По словам Московской летописи, на торжестве присутство-
вал освященный собор в составе митрополита, архиепископа ростов-
ского Вассиана и епископов — суздальского Евфимия и сарского
Прохора; рязанский и коломенский епископы не участвовали по
болезни.25 Обращает на себя внимание отсутствие тверского еписко-
па — глава тверской епархии, как и прежде, уклоняется от участия
в московских церемониях. Это, видимо, определенная политическая
линия тверских правительственных верхов. Едва ли тверской
епископ, только что (в декабре 1477 г.) поставленный на епископию
Вассиан, сын знаменитого московского воеводы князя Ивана Ва-
сильевича Стриги Оболенского, был личным противником
Москвы.26
Весной—летом 1472 г. на начальной стадии постройки собора
при перенесении останков московских митрополитов присутствова-
ли, по официальным данным, «велики князь Иван с сыном, и мати
его, и братиа его Юрьи, Андрей, Борис, Андрей и князи их и боя-
ре»,27 в торжественной церковной церемонии участвовали все члены
дома Калитичей (не упоминаются только верейско-белозерские
князья). По-другому тот же официальный летописный источник
описывает обряд перенесения мощей митрополита Петра, состо-
явшийся 24 августа 1479 г. — через несколько дней после освяще-
ния нового собора. На это торжество пришли «вси бояре и вельмо-
жи и многое множество народа славного града Москвы», пришел
«Володимерьскы и Новгородцкы и всеа Руси самодержець» и сын
его, великий князь Иван, а из других членов Московского дома —
только князь Андрей Меньшой (несмотря на то что «тогда болен
сый»).28 По сравнению с 1472 г. кроме пышного титула великого
князя бросается в глаза отсутствие его матери, иноки Марфы,
и двух братьев — Андрея Углицкого и Бориса Волоцкого. Их неу-
частие в торжестве, имевшем целью прославление Москвы и ее
нового собора, — едва ли случайность. Надо полагать, что за семь
лет ситуация внутри Московского дома существенно изменилась —
изменились отношения между членами этого дома, политические
и личные, изменились роль и место удельных князей — наследни-
ков Василия Темного — в политической и идеологической жизни
страны. Конфликт 1472—1473 гг., хотя и разрешенный мирными
средствами, не мог не оставить следа в межкняжеских отношениях.
Не менее важно, что торжественная церемония освящения Ус-
пенского собора дала повод для нового конфликта между великим
князем и митрополитом. Наиболее подробно об этом конфликте
U
сообщают Софийская II и Львовская летописи. По их словам,
«нЬцыи прелестницы клеветаша на митрополита князю велико-
му» — митрополит при освящении церкви ходил с крестным ходом
вокруг церкви «не по солнечному въсходу», т. е. не по движению
Солнца. Оттого-то великий князь «гнев воздвиже» на митропо-
лита.2 Началась большая дискуссия между церковными иерархами:
«посолонь ли ходити или не посолонь». Митрополит опирался на
церковную традицию («егда престол диакон ходить в олтаре, на-
правую руку ходить с кадилом») и нашел поддержку у одного из
игуменов, побывавшего в византийском Афонском монастыре
(«в Святой горе видел, что так свящали церковь, а со кресты против
солнца ходили»). Великий князь, однако, не согласился с этими
доводами и пригласил в качестве арбитров архимандрита Чудова
монастыря Геннадия и ростовского архиепископа Вассиана, под-
державших его точку зрения. По словам летописца, они «свидетель-
ство никоего не приношаху». Их аргументом было подлинное движе-
ние Солнца, трактуемое в духе христианской теологии. Налицо
попытка активного вмешательства в церковную обрядность, исходя-
щая от великого князя, нашедшего поддержку у видных представи-
телей церковной иерархии. Это само по себе — важный симптом
усиливающегося влияния со стороны государственной власти на
церковную организацию, консервативную в своей основе и по своим
традициям. Не менее характерен и идеологический, культурно-
исторический аспект проблемы. В весьма важном для средневеково-
го сознания вопросе сталкиваются две точки зрения — традици-
онная, основанная на обычае, и своего рода новаторская, находящая
опору в натурфилософских представлениях о законах Вселенной
(хотя и воспринимаемых, разумеется, через призму того же церков-
ного миропонимания) и не придающая существенного значения ни
традиции, ни авторитету греческих монастырей. В известном смысле
рационалистический подход к вопросу о порядке освящения собора,
проявленный великим князем и его сторонниками, — свидетельство
нарастающих изменений в психологии передовой части русского
общества, той части правительственных верхов, которая проводила
и активно поддерживала централизаторскую политику, политику
обновления Русской земли.
С точки зрения столкновения двух церковно-идеологических
(а следовательно, и политических) тенденций — консервативной
и новаторской — представляет интерес известие Московской лето-
писи о строительстве каменной церкви Иоанна Златоуста на посаде.
Эта церковь была заложена 11 июля 1479 г. великим князем на
месте старой, деревянной, построенной в свое время московскими
гостями и пришедшей в упадок. По распоряжению великого князя
игумен новой церкви был поставлен выше всех «соборных попов
и игуменов града Москвы и загородцких попов». Летопись расска-
зывает, что церковь была построена великим князем по обету:
«. . .понеже бо имя его наречено бысть, егда бывает праздник При-
несение Иоана Златоуста, генваря 27». В «застенке» новой церкви
по распоряжению великого князя построили другую — в память
15
апостола Тимофея, «в той бо день родися». Разобранная старая
церковь Иоанна Златоуста была поставлена в великокняжеском
монастыре Покрова «в Садех», т. е. тоже на посаде.30
Это известие официозной летописи весьма примечательно. Ка-
менное великокняжеское строительство на посаде не может не
служить указанием на интерес к посадским делам, на стремление
укрепить свое влияние на посадское население, на развитие кон-
тактов с ним. Из актового материала известно, что примерно в это
время впервые проявляются черты новой великокняжеской полити-
ки по отношению к городу и посаду. В первые годы своего княжения
Иван III подтвердил жалованную грамоту своего отца архимандри-
ту суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Исаакию (до 1464 г.)
на традиционное право беспошлинной торговли «по городом» «жи-
том каким ни буди».31 Но уже из жалованной грамоты 1472—
1479 гг. архимандриту того же монастыря Иоакиму мы узнаем, что
к этому времени великйй князь «пожаловал суздалцов городских
людей, не велел. . . в городе селским торговцем стояти».32 Следова-
тельно, в Суздале была проведена важная реформа: городской торг
становился монополией горожан и закрывался для сельских торгов-
цев, что в первую очередь ударяло по интересам привилегирован-
ных феодалов — землевладельцев, пользовавшихся прежде особы-
ми льготами в торговле.
Церковь, построенная великим князем на столичном посаде,
посвящена его патрону и имеет в его глазах особое значение: она
официально поставлена выше всех других храмов Москвы. Это
первый подобный случай в истории столицы. Это — и своего рода
реформа столичной церковной организации: во главе московского
духовенства оказался не один из кремлевских игуменов и протопо-
пов, а настоятель нового посадского храма.33
Реформа, связанная с церковью Иоанна Златоуста, не может
быть оценена вне контекста политических отношений, сложившихся
между главой Русского государства и руководством русской церкви
к концу 70-х гг. Об этих отношениях источники рассказывают
отрывочно и глухо, но и те сведения, которые проникают на страни-
цы летописей, рисуют довольно выразительную картину. Суть ее
заключается в активном вмешательстве правительственной власти
нового централизованного государства в церковную жизнь и про-
тиводействии, оказываемом этому вмешательству со стороны верхов
церковной иерархии, возглавляемых митрополитом. Перед нами
один из моментов борьбы великокняжеского правительства с удель-
но-клерикальной оппозицией, ставшей к концу 70-х гг. одним из
существенных факторов русской общественно-политической и идео-
логической жизни.
16
Тео^илА
Как сообщает официозная Московская летопись, 26 октября
1479 г., во вторник, «князь великий Иван Васильевич всея Руси
пошел в отчину свою в Великий Новгород миром». О цели и подроб-
ностях «похода» официозный летописец не говорит ни слова,
сообщая только, что на Москве, как обыкновенно, был оставлен сын
великого князя Иван.34
По данным Пространной редакции Разрядной книги, великого
князя в «походе» 1479 г. сопровождали «бояре князь Данило Дмит-
риевич Холмской, Петр Федорович, Яков Захарьич, Василий да
4ван Борисовичи, окольничей Иван Васильевич Ощера, дворецкой
Михайло Яковлевич Русалка, дети боярские Юрьи Захарьич, Семен
Борисович Брухо, Иван Товарков».35 По-видимому, эти десять
человек составляли своего рода штаб великого князя во время его
ответственной и весьма важной в политическом отношении первой
поездки в «замиренный» Новгород.
Кто же такие эти лица? Князь Холмский из рода тверских
удельных князей, потомок Александра Михайловича, врага Ивана
Калиты, и дальний родственник Михаила Борисовича, тверского
великого князя с 1461 г.36 Однако не эти генеалогические связи
определяют политическое лицо и характер деятельности князя Да-
нилы. В отличие от своего старшего брата Михаила, водившего
в походы тверские полки 37 и верно служившего Михаилу Тверско-
му до последнего дня его княжения,38 Данило уже с конца
60-х гг. связал свою судьбу с Москвой. Летом 1468 г. во время
первой казанской войны он защищает Муром и отражает набег
казанцев.39 В июне 1471 г. Данило стоит во главе авангарда войск,
идущих на Новгород через Руссу,40 он берет Руссу и одерживает
важную победу на Коростыни, а затем по приказу великого князя
двигается на соединение с псковичами на Шелонь, где 14 июля
под его руководством происходит знаменитая битва, решившая
судьбу феодальной республики.41 Летом следующего года Дани-
ло назначен первым воеводой в походе против Ахмата,42 угро-
жавшего вторжением через Оку. В ноябре 1473 г. князь Данило
возглавляет войска, посланные Иваном III на защиту Пскова от
угрожавшей ему очередной орденской агрессии. Прибыв в Псков во
главе невиданно большой для псковичей рати, князь Данило сумел
пресечь грабежи ратников и вместе с тем недовольство местных
жителей. Одного присутствия русских войск оказалось достаточно
для заключения выгодного для Пскова мира, подписанного 7 января
1474 г. и получившего у псковичей название «Данильев мир».43
Обласканный псковичами, получив в дар от них 200 руб., князь
Данило 20 января выезжает в Москву. 4 Но здесь его сразу же
постигает опала. Взятый под стражу, но выкупленный на поруки
(за огромную сумму в 2 тыс. руб.) группой московских бояр, из
которых персонально известен только Иван Никитич Воронцов,
служивший прежде Юрию Дмитровскому, князь Данило был вы-
нужден дать на себя укрепленную крестоцеловальную грамоту вели-
2 Ю. Г. Алексее!
17
кому князю перед лицом митрополита, трех епископов и трех сто-
личных архимандритов. В этой грамоте, датированной 8 марта
1474 г., князь Данило обязался служить великому князю «до живо-
та» без отъезда и принял особую феодальную присягу.45 В чем
заключалась провинность князя Холмского, остается неясным. Но
важно в данном случае другое — великий князь его действительно
«пожаловал, нелюбье свое отдал», и в последующие годы князь
Данило сохраняет свое положение первого воеводы страны. В по-
ходе 1477 г. на Новгород он возглавляет колонну войск, идущих от
Торжка левее Меты, а 24 ноября во главе Передового полка со-
вершает по распоряжению великого князя переход по льду через
Ильмень на левый берег Волхова, чем достигается полная блокада
46
города.
Петр Федорович, второй из бояр, сопровождавших великого
князя, — это Челяднин, выходец из старого московского служилого
рода потомков Гаврилы Алексича, героя Невской битвы 1240 г.47
Его отец Федор Михайлович был активным сторонником Василия
Темного в феодальной войне,48 выполнял важные дипломатиче-
ские 49 и административные50 поручения, а в духовной Василия
Темного фигурирует как один из бояр-свидетелей.51 Сам Петр
Федорович упоминается в источниках с конца 60-х—начала
70- х гг.52 В июле 1472 г. он отличился в боях с Ордой Ахмата,
пытавшейся форсировать Оку после гибели Алексина.53 В, конце
70-х гг. он был наместником на Устюге.54
Яков Захарьич — выходец из старомосковского боярского рода
Кошкиных. В источниках он упоминается впервые в связи с походом
1479 г., что говорит о его сравнительной молодости. В последующие
десятилетия он выдвинулся на одно из первых мест в правитель-
ственном аппарате как многолетний наместник новгородский
и участник ряда походов.55
Василий и Иван Борисовичи — Тучки Морозовы, представители
старого боярского рода потомков сподвижника Александра Нев-
ского.56 Оба они участвовали в походе на Новгород 1477 г. и в пере-
говорах с новгородской депутацией об условиях капитуляции
города.57 Иван Борисович ездил в Новгород еще раньше —
в 1475 г. сопровождал Ивана III в первом «походе миром», а в апре-
ле 1477 г. был в составе делегации для переговоров с новгородцами,
58
«какого они хотят государства».
Окольничий Иван Васильевич Ощера Сорокоумов-Глебов —
старый слуга московских великих князей. Его брат Григор’йй —
участник победоносного боя с татарами на р. Листани, где был
тяжело ранен в челюсть и получил прозвище Криворот.59 В годы
феодальной войны Ощера и его брат Дмитрий Бобер принадлежали
к числу наиболее деятельных сторонников Василия Темного,60
в 1455 г. Иван Ощера во главе Коломенского полка тщетно оборо-
нял Оку от татар Сеид-Ахмета.61 Впоследствии Сорокоумовы-Гле-
бовы были связаны с Дмитровским уделом князя Юрия Васильеви-
ча: они имели вотчины в Дмитровском уезде,62 были кредиторами
князя Юрия, а Иван Ощера послушествовал у духовной этого князя
18
в 1472 г.63 В то же время Сорокоумовы-Глебовы сохраняли тесные
связи с Москвой: Дмитрий Бобер был женат на дочери Василия
Дмитриевича Ермолина, одного из наиболее видных представителей
64
высшего слоя московского купечества.
К числу старых испытанных вассалов относится и дворецкий
Михаил Яковлевич Русалка Морозов. Как и братья Сорокоумовы,
он в 1446 г. был участником заговора в пользу Василия Темного.65
При Иване III он упоминается как участник «похода миром»
1475 г., когда он по распоряжению великого князя взял под стражу
новгородского боярина Богдана Есипова, обвиненного в тяжелом
уголовном преступлении.66
Дети боярские, названные в составе свиты великого князя, —
выходцы из той же среды старых московских служилых феодалов.
Впервые здесь упоминаются Юрий Захарьич, впоследствии извест-
ный воевода (участник победы на Ведроши в 1500 г.), младший
брат боярина Якова, Семен Брюхо, младший брат Борисовичей
Тучков, Иван Товарков — сын Федора Григорьевича Товарко
Пушкина, видного лица эпохи Василия Темного.67 В 1479 г. Иван
Товарков был уже довольно опытным деятелем. В качестве сына
боярского он участвовал в «походе миром» 1475 г. и после суда
великого князя на Городище «поймал» посадника Василия Онань-
ина.68 В январе 1478 г. Иван Товарков присутствует при крестоце-
ловании капитулировавших новгородских бояр и по личному по-
ручению великого князя разъясняет им смысл новых требований
к их феодальной службе.6
Итак, лица, составлявшие ближайшее окружение великого князя
в походе 1479 г., — представители высшего слоя русского феодаль-
ного вассалитета и связаны (за исключением князя Д. Дм. Холм-
ского) с великокняжеской властью многими поколениями своих
служилых предков. Именно этот слой поставляет и советников-
думцев, и воевод, и наместников, и дипломатов, а в случае нужды
и приставов-стражников при «пойманных» за всякие «вины». Тот
факт, что в состав свиты входят известнейший на Руси военачаль-
ник, памятный новгородцам победитель на Шелони, и своего рода
специалисты по новгородским делам Борисовичи Тучки и Иван
Товарков, свидетельствует о важном значении и военно-политиче-
ском характере похода.
По сведениям официозной Московской летописи, во время пре-
бывания в Новгороде великий князь жил на «Ефимьеве дворе Мед-
ведкова» и «повеле изымати. . . владыку новгородского Феофила».70
Симеоновская Летопись приводит точную дату этого «поимания»
(19 января 1480 г.) и дату отправки архиепископа в Москву (24 ян-
варя).71 Новгородский владыка был заточен «в монастыри у Чуда»,
где он с^идел «полтретья лета, ту и преставися».72 Московская лето-
пись и бдизкие к ней летописи ничего не сообщают ни о причинах
«поимания» Феофила, ни о других событиях, связанных с длитель-
ным пребыванием великого князя в своей северной «отчине».
Львовская летопись знает о поездке и пребывании великого
князя в Новгороде, но не приводит никаких дат и деталей.73 Псков-
2=
19
ские летописи дают точную дату прибытия великого князя в Нов-
город (2 декабря) 74 и говорят о псковских посольствах к нему, но
сообщают об аресте Феофила без всяких комментариев.75
Источником, дающим более подробную информацию об этих
событиях, является Типографская летопись. По ее данным, великий
князь «стоял в Новгороде в Словиньском конце с всеми людьми».76
Думается, что избрание для резиденции великого князя именно
Словенского конца не случайно — жители этого конца были сравни-
тельно лояльны по отношению к Москве.77 Боярство Софийской
стороны, Неревского конца и Прусской улицы стояло, напротив,
на традиционных антимосковских позициях. Далее летописец
приводит не совсем понятное сообщение, что «половину города
испрята (?) 78 ему сее стороны». Зато об аресте Феофила Типо-
графская летопись говорит четко и ясно, хотя по своему обыкнове-
нию не называет дат. Великий князь «изыма архиепископа. . . в ко-
ромоле и посла его на Москву, и казну его взя, множество злата и
сребра и судов его». Особый интерес представляет причина «коро-
молы»: «не хотеша бо той владыка, чтобы Новгород был за великим
князем, но за королем или за иным государем». Причина этого
в свою очередь в том, что «князь. . . великий, коли первые взял
Новгород, тогда изыма в новгородского владыки половину волостей
и сел и у всех монастырей», именно «про то владыка нелюбие дер-
жаше».
Итак, по объяснению летописца, причина «коромолы», имевшей
целью отторжение Новгорода от Русского государства и передачу
его под власть иноземцев, — политика великого князя по отноше-
нию к новгородскому церковному (владычному и монастырскому)
землевладению. Не подтверждаемое прямо никакими другими
источниками, это объяснение по существу своему достаточно прав-
доподобно. Архиепископ Феофил в 1470—1477 гг. был, по-видимо-
му, представителем сравнительно умеренной партии, не желавшей
полного разрыва с Москвой и стоявшей на позициях компромисса
с великокняжеской властью. Именно в таких тонах рисует Феофила
московский полуофициоз, «Словеса избранные», описывая события
зимы 1470/71 г. и противопоставляя архиепископа князю Михаилу
Олельковичу и партии Пимена—Борецких. Однако полная ликви-
дация политической независимости Великого Новгорода в результа-
те похода 1477 г. и Троицкого стояния, а главное решительные
меры, принятые московским правительством в январе 1478 г. и на-
правленные своим острием против экономического и политического
могущества дома св. Софии и монастырей, могли привести к пере-
ориентации Феофила и стоявших за его спиной феодальных кругов
Новгорода, к переоценке ими политических ценностей.
Политика московского правительства в новгородской «отчине»,
по-видимому, отнюдь не оправдала ожиданий той умеренной группы
новгородского боярства, ставленником которой был Феофил и кото-
рая надеялась на мирное «сосуществование» с великокняжеской
властью, рассчитывая сохранить свой политический вес и экономи-
ческое процветание в условиях включения Новгорода в состав
20
Русского государства. Конфискация части владычных вотчин и лик-
видация политической власти архиепископа в январе 1478 г. —
только первые шаги московского правительства в Новгороде, до-
статочно ясно показывающие общее направление московской поли-
тики. Эта политика была направлена отнюдь не на умиротворение
новгородской олигархии, не на компромисс с нею, а на полное и
безусловное подчинение ее, на реальное (а не номинальное) включе-
ние Новгородской земли в состав Русского государства, на корен-
ную перестройку (а не частичное изменение) всей системы полити-
ческих и экономических отношений в этой земле. Думается поэтому,
что заговор Феофила следует рассматривать не как изолированный
феномен, а как проявление общего негативного отношения новгород-
ской олигархии к политике московского правительства.79 По-види-
мому, интересы этой олигархии оказались несовместимыми с инте-
ресами Русского государства, с задачами его дальнейшего укрепле-
ния и консолидации. Борьба новгородского сепаратизма против
централизованного государства не прекратилась с ликвидацией фео-
дальной республики. Реальные, объективные противоречия бояр-
ской олигархии с московским правительством сохранились, измени-
лись только форма и характер этой борьбы. Не имея возможности
использовать в новых условиях в своих целях городскую общину и,
опираясь на вече, открыто выступить против великокняжеской
власти и ее политики, сепаратистская боярская оппозиция ищет
и находит иные пути — пути тайных заговоров, «коромол». В свете
этого, может быть, и следует понимать вышеприведенное плохо
читаемое место Типографской летописи как указание на репрессии,
произведенные московскими властями в Новгороде в связи
с раскрытием «коромолы» Феофила. Репрессии, по-видимому, обру-
шились на Софийскую «половину» города, теснее всего связанную
с владыкой и боярством Неревского конца и Прусской улицы.80
Арест главы Софийского дома и наиболее авторитетного представи-
теля боярской олигархии — беспрецедентное событие, едва ли про-
шедшее гладко и не вызвавшее никаких осложнений в городе, еще
только вчера бывшем столицей могущественной феодальной респуб-
лики.
Раскрытие «коромолы» Феофила — важное событие в истории
борьбы с новгородским сепаратизмом, имевшее далеко идущие по-
литические и социальные последствия и знаменовавшее определен-
ный этап в наступлении Москвы на позиции боярской олигархии.
Борьба за Новгород, за его прочное включение в состав Русского
государства отнюдь не кончилась событиями января 1478 г., не
кончилась поражением и формальной капитуляцией боярской оли-
гархии, вынужденной целовать крест великому князю и согласиться
на политическое переустройство Новгорода. И после января 1478 г.,
после ликвидации вечевых институтов, должностей посадника и ты-
сяцкого и введения в Новгороде управления по общерусскому
образцу, новгородская олигархия, светская и духовная, продолжала
оставаться грозной враждебной силой, борьба с которой была на-
сущной необходимостью для Русского государства. Сохранившее
21
свои огромные материальные ресурсы, свое традиционное влияние
на новгородские концы и улицы, новгородское боярство, группиру-
ясь вокруг Софийского дома, представляло собой потенциально
враждебную среду, в которой возникали заговоры и к которой
тянулись все противники централизаторской политики Москвы.
«Поимание» Феофила сопровождалось, по словам Типографской
летописи, конфискацией его «казны».81 Речь идет, таким образом,
не только и не столько о наказании самого архиепископа, обвиненно-
го в измене, но и о ликвидации огромных богатств Софийского дома,
перешедших теперь в руки Русского государства. В связи с этим
возникает вопрос о судьбах владычных вотчин — основы матери-
ального могущества архиепископской кафедры, крупнейшего земле-
владельца Новгорода. Источники не содержат прямых указаний на
конфискацию этих вотчин в связи с событиями января 1480 г. Одна-
ко нет оснований отрицать вероятность такой конфискации. Она
соответствовала методам и традициям московской политики — опа-
лы, как правило, сопровождались конфискациями вотчин. Так
именно было сделано в отношении новгородских бояр, обвиненных
в измене во время Троицкого стояния. Во всяком случае политиче-
скому и экономическому могуществу Софийского дома, ставшего
после ликвидации вечевых институтов идейным оплотом новгород-
ского сепаратизма, в январе 1480 г. был нанесен сильнейший удар,
от которого он уже не смог оправиться. Но разгром Софийского
дома ставил на повестку дня новые вопросы — о позиции новгород-
ского боярства, непосредственно не затронутого репрессиями, о со-
циально-политической опоре московской власти в Новгороде.82
Борьба с политическим могуществом новгородской боярской олигар-
хии не могла остановиться на полпути, она все в большей степени
перерастала в борьбу против экономического могущества этой оли-
гархии, против ее социальных корней.
Двухмесячное пребывание великого князя в Новгороде (Сла-
венское стояние) ознаменовалось и другими событиями большого
политического значения. Узнав о прибытии великого князя в Нов-
город, к нему 6 декабря поехал с поклоном псковский князь-на-
местник Василий Васильевич Шуйский, а псковские власти отправи-
ли на следующий день посольство в составе пяти посадников и по
боярину с каждого конца с «поминками» и с даром в 65 руб.83 По-
сольство с дарами и поминками — свидетельство тщательного
соблюдения псковичами ритуала, принятого в обращении с москов-
ским правительством и подчеркивающего лояльность Пскова по
отношению к Москве. 25 декабря псковские послы вернулись и
доложили о своем посольстве на вече, 30 декабря в Псков приехали
послы великого князя — Дмитрий Давыдович и Семион.84 Во время
пребывания этих послов, 1 января 1480 г., «пригони изгоном немцы
на хрестном целовании местеровы люди да арцбыскупли, да Выше-
городок взяли».85
Нападение Ордена явилось, по-видимому, для псковичей в зна-
чительной мере неожиданным. Правда, в последние два года отно-
шения с Орденом были достаточно плохими. Весной 1478 г. магистр
22
захватил псковского гостя в Риге и отнял его товар, хотя самого
гостя отпустил по просьбе псковского посольства. 27 сентября того
же года псковичи ходили «мстити в Немецкую землю» и добыли
много полона, а немцы захватили в Юрьеве 45 псковских гостей
и посадили их в погреб. Последовали псковское посольство в Юрьев
и репрессии в отношении немецких гостей в Пскове (их тоже «вса-
дили в погреб в охабни» 86). Но все это была своего рода «малая
война» — инциденты, не приводившие к полному разрыву и сопро-
вождавшиеся попытками мирного урегулирования. Теперь же перед
нами факт серьезного нападения орденских войск со взятием города
и значительными жертвами.87 О масштабах нападения можно су-
дить по словам псковского летописца: немцы сожгли городскую
стену и церковь Бориса и Глеба, «а мужей и жен и деток малых
мечи иссекли».88 По сообщению Псковской II летописи немцы
повели уцелевших жителей городка в плен, но часть городка со-
хранилась от пожара.89 Сами немцы потеряли, по псковским дан-
ным, 50 человек в доспехах, не считая погибших при пожаре.90
В ночь на 2 января по звону вечевого колокола в Пскове началась
мобилизация. «Поехаша посадники и мужи псковичи той ночи,
и назавтрея много поехали; срубишися с 4 сох конь».91 Немцы
быстро отступили от сожженного ими города. Однако это было
только началом военных действий со стороны Ордена. 20 января
ночью орденские войска появились под стенами Гдова. Они осадили
город, открыли по нему артиллерийский огонь («почаша пушками
шибать»), сожгли посад и стали опустошать окрестности («почаша
воевать»).92 «Бяше велми притужно граду»: хотя немцам его взять
не удалось, они разорили все волости.93
Нападение орденского отряда, вооруженного артиллерией, на
один из псковских пригородов свидетельствовало о том, что «малая
война» перерастала в большую.
Последний вооруженный конфликт на западной границе про-
исходил весной 1463 г. 21 марта немцы напали на псковский Новый
Городок «со многим замышлением» и подвергли его артиллерийско-
му обстрелу. Военные действия продолжались несколько месяцев.
Великий князь тогда послал на помощь псковичам свои войска под
начальством князя Федора Юрьевича Шуйского, и орденские
власти вынуждены были пойти на перемирие.94 Когда 10 лет спустя
между Псковом и Орденом опять резко обострились отношения,
московское правительство снова сыграло решающую роль в за-
ключении мира, подписанного от имени великого князя воеводой
князем Д. Дм. Холмским.95
Впервые за 17 лет Псковская земля стала объектом крупного
нападения орденских войск.96 Нападение на Гдов показало пскови-
чам всю серьезность положения и вызвало их обращение к великому
князю в Новгород: «силы просити на немцы». 11 февраля в Псков
прибыли посланные великим князем московские войска во главе
с воеводой князем Андреем Никитичем Оболенским.97 В Пскове
и его пригородах и волостях в это время шли мобилизация и со-
средоточение войск в районе Изборска для ответного удара по
23
орденским владениям. Пробыв три дня в Пскове, московские войска
вместе с псковичами выступили в поход. Уничтожив после трех-
дневной осады немецкое укрепление («костер») Омовжу на берегу
Чудского озера, русские войска подошли к Юрьеву и, простояв под
ним один день, повернули обратно с полоном, «добытком» и трофея-
ми.98 20 февраля войска уже вернулись в Псков.99
Короткий удар русских войск по орденским землям носил
характер успешной карательной экспедиции и сам по себе не мог
привести к каким-либо крупным военно-политическим результатам.
Как показывал опыт последних десятилетий, только пребывание
в Пскове достаточно крупных сил русских войск, готовых к вы-
ступлению, могло служить надежной гарантией миролюбия со сто-
роны орденских властей. Именно так было во время конфликтов
1460, 1463 и 1473 гг. Однако на этот раз московский воевода не
только прервал успешный поход и вернулся в Псков, но и оттуда,
«три ночи ночовав, да прочь поехал и своим войском на Москву».
Напрасно псковичи слали ему вдогонку своих посадников «бити
челом. . . чтобы воротился взад к Пскову». Послы «надгнали» его
уже под Порховом, но он «не приаша псковского челобитья». Впер-
вые за 20 лет своего союза с Москвой Псков оказался предоставлен-
ным собственным силам, лицом к лицу с нарастающей орденской
агрессией. Уже 25 февраля нападению крупных сил немцев под-
вергся Изборск. Война с Орденом разгоралась.
Пытаясь объяснить этот неприятный и неожиданный для пско-
вичей оборот дела, автор Псковской III летописи выдвигает версию,
что воевода «на псковичи разгневался».100 Но это, по-видимому, не
более чем домысел, причем неудачный. Причину быстрого ухода
московских войск из города, который находился под угрозой враже-
ского нашествия и который они должны были оборонять, и их
форсированного марша по Псковской земле в сторону Москвы
следует, очевидно, искать в другом крупном событии, происшедшем
в те же январско-февральские недели и резко изменившем всю
внутри- и внешнеполитическую ситуацию. Об этом событии москов-
ский официоз сообщает в лаконичной форме: «Тое же зимы братия
князя великого, князь Андрей Большой да князь Борис, отступиша
от великого князя, а княгини свои отпустиша в Ржеву».101 Начался
феодальный мятеж.102
Итак, к февралю 1480 г. политическое положение Русского
государства рисуется следующим образом. В Новгороде вскрыта
«коромола» в верхах, имеющая достаточно глубокие корни и серьез-
ное внутри- и внешнеполитическое значение. На северо-западном
рубеже развертывается большая война с Орденом, носящая ха-
рактер отражения нарастающей немецкой агрессии. В центре страны
впервые за 30 лет начинается феодальный мятеж удельных князей
Московского дома. Активизация внутренней реакции, всех сил,
прямо или косвенно направленных против политики централизации,
впервые совпадает по времени с резким обострением внешней
опасности. Каждое из этих явлений само по себе представляло
серьезную угрозу Русскому государству, а в совокупности они
24
ставили Русскую землю перед лицом наиболее опасной ситуации со
времен феодальной войны 30—40-х гг. XV в.
В этой критической ситуации от политического руководства
Русского государства зависело весьма многое. Необходимы были
верная и быстрая оценка обстановки, своевременное принятие целе-
сообразных решений и твердая воля в их осуществлении. Решающее
значение имели, как и во всех подобных ситуациях, когда на карту
поставлено будущее целого народа, степень общественной под-
держки, наличие определенной морально-политической базы, кото-
рая одна и могла обеспечить успешность проведения тех или иных
правительственных мер.
Как видим, первый шаг московского правительства в разреше-
нии кризисной ситуации увенчался успехом. Заговор Феофила
удалось раскрыть до того, как поднялись мятежные князья, и до
того, как война с Орденом достигла большой степени обострения.
Тем не менее в первые дни февраля 1480 г. общее политическое
положение не только оставалось крайне напряженным, но и про-
должало ухудшаться в связи с началом феодального мятежа и раз-
вертыванием орденской агрессии. В эти дни московское правитель-
ство стояло перед лицом важнейших проблем, требовавших своего
разрешения.
Если агрессия со стороны Ордена угрожала северо-западным
рубежам страны, то феодальный мятеж грозил охватить централь-
ные районы государства и ставил под удар всю политическую систе-
му Руси. Это делает понятным и оправданным решение московского
правительства отозвать войска с театра ливонской войны и сосредо-
точить все внимание на локализации мятежа удельных князей,
предоставив на время оборбну Псковской земли ее собственным
силам. С февраля 1480 г. начинается новый, второй, этап политиче-
ского кризиса. Центральным событием этого этапа становится борь-
ба с феодальным мятежом.
Теоддльный мятеж
Первый акт конфронтации между удельными князьями Москов-
ского дома и его главой, великим князем всея Руси, относится к на-
чалу 70-х гг., ко времени после первой победы над Новгородом.
Именно в это время великокняжеская власть впервые предприни-
мает попытки фактической ревизии сложившейся системы отноше-
ний внутри Московского дома. Важнейший момент этой ревизии —
безоговорочное присоединение к великокняжеским владениям вы-
морочного Дмитровского удела. Конфликт с братьями Андреем,
Борисом и Андреем Меньшим был на этом этапе ликвидирован
путем незначительных территориальных уступок (с использованием
земель, входивших во владения великой княгини Марии Яро-
славны), обусловленных важным политическим обязательством
братьев — не вступаться в новые «примыслы» великого князя,
в частности в Дмитровский удел.103
25
Компромисс 1472—1473 гг. (с явным перевесом в пользу вели-
кокняжеской власти) на протяжении нескольких последующих лет
служил основой для взаимоотношений князей Московского дома.
Удельные князья участвуют в крупнейшем военно-политическом
предприятии этих лет — новгородском походе 1477 г., что свиде-
тельствует о сохранении союза между московскими князьями
и о признании младшими из них сюзеренитета старшего. В то же
время следует отметить, что ни один из удельных князей не
участвовал в «походе миром» 1475 г. — наиболее важной акции по
осуществлению реального управления Новгородской землей. Дума-
ется, что это не случайность. Великокняжеская власть, призывая
своих союзников-вассалов к участию в военных походах, отнюдь не
стремилась делить с ними бразды правления Русской землей. Победа
над Новгородом — дело всех князей во главе с великим князем, но
управление Новгородской землей — монополия именно великого
князя, государя всея Руси. Это противоречие — основа будущих
конфликтов между князьями Московского дома.
Собственно говоря, противоречие это особого свойства. Высту-
пая перед братьями в качестве главы Московского дома, великий
князь в то же время объективно является главой нового политиче-
ского организма, новой политической системы — Русского государ-
ства с его качественно новыми потребностями, закономерностями
и развивающимися традициями. В облике великого князя именно
это новое качество государя всея Руси (а не просто старшего из
князей, обязанного «блюсти и не обидети» младших и «печаловать-
ся» ими) выступает на первый план и определяет все в большей
мере его политическую практику и идеологию. Фатальная неизбеж-
ность новой конфронтации, новых столкновений определяется имен-
но тем, что глава Московского дома приобретает новое качество,
а члены этого дома остаются по-прежнему не более чем удельными
князьями с их политическим кругозором, традициями и интересами.
Другими словами, факт создания новой политической реальности —
Русского государства — вступает в противоречие со старыми, еще
сохраняющимися удельно-княжескими традициями, с осколками
старой политической системы.
О стремлении удельных князей сохранить владения и политиче-
ский статус, передав то и другое своим наследникам, свидетельству-
ет духовная грамота князя Бориса Волоцкого, датируемая октябрем
1477 г.104 Отправляясь в последний новгородский поход, князь
Борис дает «указ своей княгине и своему сыну Федору». Последне-
нему он завещает весь удел: Волок, Ржеву и Вышгород и долю
в управлении Москвой и в московских доходах. Княгине Ульяне за-
вещается ряд волостей и сел и около 20 семей княжеских холопов. «Печа-
ловаться» о своих наследниках князь Борис «приказывает» своему
«господину и осподарю (разрядка моя. — Ю. А.) и брату
старейшему», а также «его сыну, своему господину». Духовная
князя Бориса представляет интерес в том отношении, что в ней
впервые в документе такого рода великий князь — старший брат
назван не только «господином», но и «осподарем». Эта титулатура
26
прежде применялась только к родителям 106 и служила термином
семейного права. Распространение титула «осподарь» (=господарь)
на старшего брата имеет политический оттенок.107 В то же время
духовная в целом носит консервативный характер — удел переходит
к его сыну на таких же началах, на каких им владеет сам князь
Борис.
Наступление великокняжеской власти на права удельных князей
и их борьба за сохранение своего политического статуса и своих
владений определяют политический климат Русского государства на
исходе 70-х гг. XV в. Как мы имеди возможность видеть на примере
«брани» о Кирилловом монастыре, именно к этому времени впервые
достаточно четко проявляется своего рода удельно-клерикальная
консервативная оппозиция московскому правительству, намечается
сближение удельных князей с верхами церковной иерархии. Но если
конфликт по поводу Кириллова монастыря носил относительно
мирный, локальный характер, не выходя формально за пределы
церковно-административных вопросов, то зимой 1479/80 г. события
с самого начала приняли совершенно иной оборот.
О непосредственном поводе для «отпадения» братьев от велико-
го князя подробно рассказывает Софийско-Львовская летопись.
В 1479 г. «сведе князь великий наместника с Лук с Великых из
Новугородцкого с Литовского рубежа, и биша челом князю велико-
му лучане на него о продаже и о обиде».108 Великий князь устраива-
ет суд лучан с их бывшим наместником, князем И. Вл. Лыко Обо-
ленским. «Иное же на нем дотягалися, и он оборотню в продажах
платил, и иное князь великый безсудно велЬл платити им». Лето-
пись подчеркивает, что на суде лучане пользовались полной под-
держкой великого князя и рассчитывали на нее, «надеючися на
великого князя, что им потакивает».109 В этом известии Софийско-
Львовской летописи можно отметить по крайней мере два су-
щественно важных момента. Первый из них — сам факт суда над
наместником великого князя по жалобам местных жителей, вто-
рой — позиция, занятая на суде великим князем.
Автор соответствующего рассказа в Софийско-Львовской лето-
писи, явно сочувствующий наместнику, считает само собой разумею-
щимся, что он «берет», и клевету на него со стороны лучан видит
только в том, что он «где мало взял, а они о мнозе жалобу положи-
ли». Подобное отношение к методам наместничьего управления
характерно. По своей тенденции оно перекликается с порядками
неограниченного произвола княжих тиунов, запечатленными в рус-
ских статьях Мерила Праведного.110 Летописец отражает точку
зрения тех кругов феодалов, которым по душе старинные порядки
бесконтрольного наместничьего управления.111
Не менее характерен и результат самого суда над наместником.
В продажах, в которых «на нем дотягалися», он платит «оборотню»,
т. е., по-видимому, возвращает деньги потерпевшим. Но великий
князь велит платить не только такие продажи, в которых лучане
«дотягались», но и «бессудно». Тут-то и проявляется «потачка»
лучанам. «Бессудные» платежи (незаконные с точки зрения лето-
27
писца) носят характер штрафа-наказания наместника, вызвавшего
столь массовое недовольство, штрафа в пользу пострадавших от
него лучан. Именно этот штраф, по словам летописца, и приводит
к самовольному отъезду (фактически бегству) князя Лыка в Во-
лоцкий удел.
Суд великого князя над наместником, штраф с него в пользу
пострадавших лучан на фоне только что происходивших судов
(в 1475—1477 гг.) над новгородскими посадниками и боярами по
аналогичным жалобам горожан и сельчан — важное событие, отра-
жающее определенный этап и в организации местного управления,
и во всей внутренней политике великокняжеской власти. Эта власть,
поддерживая лучан, т. е. рядовых горожан, сельчан и мелких феода-
лов Великих Лук, фактически выступает против представителя
московского боярства, как она накануне выступила против новго-
родского боярства.
При этом необходимо, однако, иметь в виду одно весьма су-
щественное обстоятельство. Новгородское боярство в целом, как
феодальная корпорация, было враждебной силой по отношению
к московскому правительству и его политике централизации. Борьба
за установление великокняжеского суда в Новгородской земле
с необходимостью включала как важнейшее условие борьбу против
этой олигархии как таковой. Князь Лыко Оболенский независимо
от своих личных качеств отнюдь не являлся представителем со-
циального слоя, принципиально враждебного московской власти.
Его ближайшие родственники, князья Оболенские, занимали вид-
ные военно-административные посты в Москве и входили в бли-
жайшее окружение великого князя. Проводя свою политику
централизации, московское правительство опирается в значи-
тельной мере на боярскую феодальную аристократию, в состав
которой входят и Оболенские, и другие вчерашние удельные
князья, превратившиеся в бояр великого князя. Сам Лыко управля-
ет Луками отнюдь не от своего имени, а только в качестве наместни-
ка — доверенного лица московского правительства. Поэтому вы-
ступление этого правительства против Лыка имеет другую социаль-
но-политическую природу, чем суд в 1475 г. на Городище над
новгородскими боярами. Если в суде на Городище декларированное
великим князем стремление «обиденым управа дати» переклика-
лось и переплеталось (и не могло не переплетаться) со стремлением
нанести удар враждебной местной олигархии, то в деле Лыка Обо-
ленского мотив защиты «обидных», защиты интересов горожан
выступает в наиболее чистом виде. Лыко Оболенский наказывается
за свои злоупотребления, наказывается как нерадивый, недобросо-
вестный представитель самого московского правительства. В суде
над Лыком трудно, казалось бы, усмотреть моменты политической
дискриминации — с точки зрения великого князя это не больше чем
восстановление справедливости в рамках существующего порядка.
Вчерашний владетельный удельный князь в глазах московского
правительства — только подвластный великому князю исполнитель
его поручений, подлежащий в данном случае наказанию. Однако
28
именно в этом взгляде и заключается фактическая дискриминация,
если посмотреть на дело не с позиций великого князя, государя всея
Руси, а с позиций тех, кто вырос в вековых традициях феодальной
раздробленности и прочно усвоил их. С этих позиций, на которых
стоит автор летописного рассказа, суд над наместником и потачка
лучанам есть именно нарушение традиции, т. е. явно несправедли-
вый акт великокняжеского произвола. На таких же позициях стоит
несомненно и сам князь Лыко, воспринимающий великокняжеский
суд и свое обвинение как оскорбление.
«Не мога того терпети», князь Лыко отъезжает в другой удел —
на Волок к князю Борису Васильевичу. Этим он реализует феодаль-
ное право отъезда, зафиксированное во всех межкняжеских до-
говорных грамотах («а боярам и слугам межи нас вольным воля»).
Однако в то же время отъезд от суда великого князя — акт откры-
того неповиновения великокняжеской власти. Это формальная,' хотя
и важная сторона дела. Еще более важна, однако, сама причина
неповиновения: великий князь решительно встал на сторону горо-
жан в их конфликте с наместником. В этих условиях отъезд князя
Лыка приобретает характер политического протеста, в основе кото-
рого лежат определенные социальные мотивы: стремление феодаль-
ной аристократии сохранить и в новых условиях на службе ве-
ликого князя свое исключительное положение, особые права и
привилегии.
Воспринимая, по-видимому, отъезд князя Лыка как бегство
от суда по делам о злоупотреблениях властью и как акт непови-
новения, великий князь велит схватить беглеца «серед двора» прию-
тившего его удельного князя. Происходит открытая схватка —
посланец великого князя Юрий Шестак отбит князем Борисом.112
Миссия Шестака — явное нарушение и формальных суверенных
прав удельного князя, и старой феодальной традиции.113 Цель ее,
по-видимому, не в том, чтобы вызвать конфликт с Борисом Во-
лоцким, а в том, чтобы добиться торжества справедливости (в пони-
мании великого князя) по отношению к беглецу. Поэтому посылает-
ся вторая миссия (А. М. Плещеева),114 уже вполне корректная,
с просьбой о выдаче князя Лыка. Однако Борис Волоцкий категори-
чески отказывается сделать это, взяв на себя как суверенный владе-
лец удела «суд и управу» по делу Лыка.
Великий князь предпринимает третью попытку добиться своего.
Видимо, в его глазах дело Лыка — опасный прецедент. Зимой
1479 г. Лыко, наконец, был тайно схвачен в своем селе намест-
ником Боровского уезда В. Ф. Образцом и привезен в оковах
в Москву.115
Отъехав к удельному князю, Лыко сохраняет свои земли в Бо-
ровском уезде, тянущем к Москве. Феодальное право отъезда,
зафиксированное в межкняжеских докончаниях XIV—XV вв., про-
должает еще формально действовать: «А боярам, и детем боярским,
и слугам промеж нас вольным воля. А хто моих бояр, и детей бо-
ярских, и слуг имет жити в твоей отчине, и тебе их блюсти, как
и своих». Эта традиционная норма была вновь подтверждена в до-
29
кончании 1473 г. великого князя с Борисом Волоцким.116 Отъезд
к удельному князю еще не рассматривается как прямая измена и не
влечет за собой немедленной конфискации вотчин.117 Тем чувстви-
тельнее и опаснее с точки зрения удельного князя новое (и притом
существенное) нарушение его прав. Именно эта акция дает сигнал
к открытому выступлению удельных князей против великокняже-
ской власти.
«Слышав же се, князь Борис Васильевич посла ко князю Анд-
рею Васильевичу углицкому, брату своему болшому, жалуяся на
великого князя, что какову силу чинить над ними».118
В изложении летописца послание Бориса Волоцкого в форме
упреков великому князю содержит три основных положения:
1) «князь Юрий умер. . . и князю великому вся отчина его досталося,
а им подъла не дал ис тое отчины; Новгород Великый взяли
с ним. . . а им жеребья из него не дал»; 2) «кто отъЬдеть от него
к ним, и тЪх безсудно емлеть; уже ни за бояре почел братью свою»;
3) «а духовные отца своего забыл, как ни писал, по чему им жити,
ни докончания, что на чем кончали после отца своего».119 Эти поло-
жения имеют принципиально важное значение. Первое из них —
требование передела земель. Передел земель — традиционный ин-
ститут межкняжеских отношений, восходящий ко времени Ивана
Калиты, который в своей духовной писал: «А по моимъ грЪхомъ ци
1муть искати татарове которых волостии, а отыимуться, вам, сыномъ
моимъ и княгини моей, подЪлити вы ся опять тыми волостми на то
мЪсто».120
То же положение содержится и в духовной великого князя
Ивана Ивановича, но в более конкретной форме: «А ци по грЪхомъ
имуть искати из Орды Коломны, или Лопастеньских мЪст, или
отмЪньных мест Рязаньских, а по грЪхом ци отъимется которое
место, дети мои. . . и княгини в то мЪсто подЪлятся безъпеньными
мЪсты».121
Дмитрий Донской также предусматривает возможность переде-
лов: «А у которого сына моего убудет отчины. . . и княгини моя
подЪлит сыновъ моихъ из их удЪловъ». Передел предусматривается
и в случае смерти старшего сына Василия: его удел переходит к сле-
дующему по старшинству Юрию, «а того удЪломъ подЪлит их моя
122
КНЯГИНИ».
Необходимость переделов фиксируется и в межкняжеских до-
кончаниях. В первом договоре великого князя Василия Дмитриеви-
ча и князя Владимира Андреевича предусматривается конкретная
ситуация: «А ци какимь дЪломь отоиметься от тобЪ Ржева, и дати
ми тобЬ во Ржевы мЪсто Ярополчь да Медуши. А искати ны Ржевы,
а тобЪ с нами, с одиного. А наидемъ Ржеву, и Ржева тобЪ,
а волости наши намъ».123 Аналогичное положение содержится и во
втором договоре этих князей — на этот раз применительно к Город-
цу и Козельску.124
Духовная Василия Темного тоже включает традиционную
формулу: «А по грехом у которого у моего сына вотчины отои-
30
мется, и княгини моя уймет у своих сыновъ изъ их удЪлов да то-
му вотчину исполнит. . .».125
В условиях XIV—первой половины XV в. переделы имели
важное политическое значение: так же как и совместное управле-
ние Москвой, они были материальным выражением единства кня-
зей Московского дома, потомков Ивана Калиты. В переделах
земли (ив самом принципе переделов) реализовывалось то «оди-
начество» московских князей («быти ны за один»), которое про-
ходит красной нитью через их договоры, противопоставляя их
как единое целое внешнему миру.126
Строго говоря, переделы предусматривались только в случае
уменьшения удела. Приобретения («примыслы») новых земель
под категорию переделов в докончаниях не подпадали. О воз-
можности таких «примыслов» говорит договор 1428 г. Василия
Темного и князя Юрия Дмитриевича: «. . .или что себЪ примыс-
лили, или что собЪ примыслить. . . того ти всего под нами
блюсти».127 Эта же формула повторяется и в последующих до-
говорах князей Московского дома, вплоть до докончаний Васи-
лия Темного с князем Василием Ярославичем. В последнем из
этих докончаний перечисляются приобретения Василия Темно-
го — уделы князя Юрия Дмитриевича и князя Ивана Андре-
евича.128 Таким образом, формулы о переделах и «примыслах»
в межкняжеском феодальном праве XV в. сосуществуют, отра-
жая соответственно противоречивые черты этого права — тенден-
цию к сохранению «одиначества» князей и гарантию их совмест-
ного владения «отчиной» отца и тенденцию к усилению самостоя-
тельности каждого данного княжества.
Второе положение, выдвинутое Борисом Волоцким, — гарантия
неприкосновенности права феодального отъезда как важнейшего
правового института удельной системы. Это право впервые сформу-
лировано в договорной грамоте сыновей Ивана Калиты: «А бояромъ
и слугамъ волнымъ воля, кто поЪдет от нас к тебЬ, к великому князю,
или от тобе к намъ, нелюбья ны не держати».129 Грамота поясняет,
что вольные слуги — это те, «кто в кормленьи бывал и в доводЪ».130
При этом, однако, право отъезда не распространяется на тех,
кто с точки зрения князей является государственным преступ-
ником: «А что ОлексЪ Петрович вшелЪ в коромолу к великому
князю, нам. . . к собЬ его не приимати, ни его дЪтии. . . воленъ в нем
князь великий, и в его женЪ, и въ его дЪтех».131
Гарантия права отъезда бояр и вольных слуг повторяется и во
всех последующих межкняжеских докончаниях, вплоть до договоров
1473 г.: «А бояром, и дЪтем боярьским, и слугам промеж нас вол-
ным воля».132 Материальным выражением права свободного отъезда
феодалов является взаимная гарантия неприкосновенности их зе-
мель: «А хто. . . моих бояр!», и дЪтей боярьских, и слуг имет жити
в твоей отчинЪ, и тебЪ их блюсти, как и своих. А хто твоих боярЪ. . .
« ~ 133
имет жити в нашей отчинЬ. . . и нам их блюсти, как и своих».
Села бояр и слуг тянут данью к владельцу удела: с них «дань
взяти, как и на своихъ (боярах. — Ю. А.)». 4 В военно-служилом
31
отношении бояре и слуги независимо от места своего проживания
тянут к своему князю. Этот общий принцип впервые четко сформу-
лирован в договоре великого князя Василия Дмитриевича с братом
Юрием около 1390 г.: «А кто которому князю служит, где бы ни
жил, тому с тЪм князем а и Ъхати, кому служит». Исключение из
этого правила допускается для городной осады: в этом случае «гдЪ
кто живет, тому туто и сЪсти, опроче путных боярЪ».135
Принцип экстерриториальности военной службы бояр и вольных
слуг — основа организации войска в период существования удель-
ных княжеств.136 Вместе со свободным отъездом и неприкосно-
венностью вотчин он входит в единый комплекс прав высшего
и среднего слоя класса феодалов — один из устоев удельной си-
стемы.
При наличии тесного союза, «одиначества» между князьями
Московского дома,право отъезда, неприкосновенность вотчин и экс-
территориальность службы сплачивали бояр и слуг московских
князей в единый военно-служилый корпус и способствовали его
эффективности и боеспособности.
Тесная, неразрывная связь права отъезда с основами существо-
вания удельной системы хорошо осознана в послании Бориса Во-
лоцкого. Боярин, отъехавший к удельному князю и поступивший на
его службу, тем самым подпадает под его юрисдикцию; всякие
действия против этого боярина являются нарушением суверенных
прав его князя.
«. . .Уже ни за бояре почел братью свою». Эта сентенция (близ-
кая, по-видимому, к подлинным словам князя Бориса) открывает
еще одну черту удельной системы. Боярская вотчина в представле-
нии князя Бориса пользуется широким судебным иммунитетом;
боярин может в своей вотчине творить суд и расправу, укрывая кого
угодно от княжеских людей. В глазах обиженного Бориса он, князь,
лишен даже этого права.
В представлении удельного князя его удел, с одной стороны, —
неразрывная часть земель Московского дома, пределы которой
должны расширяться по мере роста общих владений этого дома;
с другой стороны, удел — территория, на которую распространя-
ются все суверенные права его князя, куда нет доступа агентам
великого князя.
Третье существенное положение послания Бориса Волоцкого
касается общего стиля отношений между князьями Московского
дома. Основные принципы этих отношений были сформулированы
еще в середине XIV в. Сыновья Ивана Калиты целовали «межи
собе крест у отня гроба» в том, чтобы «быти ны заодин до живота.
А брата старейшего имЪти ны и чтити въ отцево мЪсто. А брату
нашему нас имети. . .» (очевидно, «в братстве»).137 Эта идея по-
вторяется во всех последующих межкняжеских докончаниях.138
В договорах 1473 г. она сформулирована следующим образом:
«Имети ти мене, великого князя, собе братом старейшим во отца
место. . . А нам, великим князем, тобя жаловати и держати в брать-
стве, и в любви, и во чти, без обиды. . .».139 Высшая формальная
32
санкция таких отношений между князьями-братьями — воля отца,
выраженная в его духовной. В духовной Василия Темного в полном
соответствии с традицией определяется: «А вы, дети мои, чтите
и слушайте своего брата старейшего Ивана в мое место, своего отца.
А сын мои Иван держит своего брата Юрья и свою братью мень-
шую в братьстве, без обиды».140
Именно к таким отношениям между князьями призывает по-
слание Бориса Волоцкого: «А духовные отца своего забыл, как ны
писал, почему им жити».141 Итак, восстановление старых, тра-
диционных отношений, основанных на относительном равноправии
князей как суверенных владельцев уделов, договаривающихся
между собой о своем «одиначестве» при старейшинстве старшего
брата, — вот тот политический идеал, который рисуется волоцкому
князю.
Все три требования Бориса Волоцкого тесно связаны между
собой и в своей совокупности могут рассматриваться как цельная
политическая программа удельно-княжеских кругов в период обра-
зования централизованного государства.
Требования князя Бориса несомненно справедливы с точки
зрения удельной московской старины и отношений, отраженных
в духовных и договорных грамотах московских князей со времен
Ивана Калиты.142 Политическая линия, взятая Борисом, теоретиче-
ски оборонительная. Она формально не означает ни отрыва уделов
от Москвы, ни ослабления Москвы как центра Русской земли. Она
требует сохранения соучастия удельных князей в управлении госу-
дарством, сохранения Московского дома как конфедерации князей-
соправителей. Новое в программе — требование расширения сферы
власти этой конфедерации практически на всю Русскую землю.
В этом смысле особенно характерны притязания на жребий в Новго-
родской земле. Новое Русское государство мыслится удельным
князем как расширенная «вотчина» Калитичей, как совокупность
суверенных уделов Московского дома с их старыми, традиционными
политическими институтами.
«Дело» князя Лыка Оболенского и политическая программа
Бориса Волоцкого связаны между собой глубоким органическим
единством. Крупный феодал, наместник-кормленщик великого кня-
зя, вассал, пользующийся правом свободного отъезда, не случайно
находит убежище и полное понимание у удельного князя. Оба
они — представители одного и того же строя удельно-вассальных
отношений, составлявших политическую основу Руси еще в первой
половине XV в. Боярский вассалитет, права «вольных слуг» — такая
же необходимая составная часть этого строя, как суверенность
уделов и права удельных князей на долевое владение Русью.
И то, и другое органически несовместимы с основами нового
политического порядка — с судом и властью великого князя над
всей Русской землей. Суд великого князя над его наместником
может иметь реальное значение только в том случае, если последний
является не добровольным вассалом старшего из князей Московско-
го дома, а подданным великого князя-государя всея Руси. Только
3 Ю. Г. Алексеев
33
тогда могут иметь реальные последствия жалобы лучан и новго-
родцев, горожан и сельчан на их наместников, посадников и бояр,
а великокняжеская власть может осуществлять эффективную су-
дебно-административную и социальную политику в интересах
нового государственного порядка.
«Дело» Лыка и программа Бориса Волоцкого показывают
четкий социально-политический водораздел: на одной стороне —
«обиженные» лучане и вставший на их сторону великий князь,
на другой — «обиженный» наместник и вставший на его сторону
удельный князь. «Союз королевской власти с городом» (с массой
непривилегированного населения города и села) в условиях Руси
противостоит союзу феодальной аристократии — крупного васса-
ла и удельного князя. Это противостояние, имевшее в данных
условиях принципиальный характер, обнажает социально-поли-
тические корни и смысл последующих событий.
Послание Бориса Волоцкого само по себе уже означает на-
рушение докончания 1473 г. Это докончание обязывало Бориса
(как и Андрея) «ни съсылатися ни с кЪмъ без нашего (великого
князя. — Ю. А.) вЪдаШя».143 Оно также запрещало братьям
предъявлять какие-либо претензии на Дмитровский удел и дру-
гие «примыслы» великого князя. Отправляя послание Андрею
Углицкому, князь Борис тем самым вступает на путь открытой
борьбы с великим князем. Начинается феодальный мятеж.
«. . .на Масленой недЪли прииде на Углече Поле к князю Ан-
дрею Васильевичю братЪ его князь БорисЪ с Волока, а княгиню
свою и дЪти своя въ Ржеву отпусти».144 Масляная неделя
в 1480 г. приходилась на 6 февраля; от Волока до Углича — при-
мерно 200 км, 3—4 дня конного пути. Следовательно, Борис вы-
ехал из Волока не позднее 2—3 февраля. Ранее этого обоз с кня-
гиней и детьми был отправлен в Ржеву.
«Прииде весть к великому князю в Новъгород от сына его,
что братия его хотять отступити. Он же вборз’Ь еха из Новаго-
рода к МосквЪ и прииде на Москву перед великим заговЪнь-
ем»,145 т. е. 13 февраля.146 Учитывая расстояние от Москвы до
Новгорода (5—6 дней пути), следует предположить, что гонец
из Москвы к великому князю отправился никак не позднее
1 февраля. Следовательно, мятеж начался в самые последние
дни января. Именно тогда, по-видимому, и был отправлен волоц-
кий обоз в Ржеву, о чем сразу стало известно в Москве. Видимо,
поведение волоцкого и углицкого князей уже давно внушало по-
дозрение московскому правительству, которое бдительно следило
за всеми их движениями.
Основания для такого подозрения без сомнения были. Как мы
видели, в августе 1479 г. на торжественном освящении Успенского
собора в Кремле, которому был придан характер большого церков-
но-государственного праздника, присутствует только князь Андрей
Меньшой, но нет ни Андрея Углицкого, ни Бориса.147 Это может
свидетельствовать о том, что уже к тому времени отношения между
братьями были достаточно напряженными.
34
Поход волоцкого князя к Угличу, а его обоза к Ржеве означал
фактически начало военных действий. «. . .Веи людие быша. . .
в страсе велице. . . все городы быша во осадах, и по лесом бегаючи
мнози мерли от студени».148 Эта картина достаточно выразительно
рисует тревогу московских людей в первые дни февраля, когда по зим-
ним дорогам двинулось войско волоцкого князя. Борис шел, разуме-
ется, со своим двором, с многими сотнями (если не тысячами) воору-
женных всадников, профессиональных воинов. Движение этой массы
враждебно настроенных вооруженных людей не могло не вызвать
чувства тревоги и страха у московских горожан и сельчан. Для этого
были все основания. «Куде идоша, тыя волости вся положиша
пусты», — так характеризует поход удельно-княжеского войска не-
зависимый от Москвы псковский летописец.149 Подобного похода
Московская земля не знала со времен Шемяки. Положение дел
в начале февраля 1480 г. должно было живо напоминать совре-
менникам картины феодальной войны прошлого поколения.
Поход князя Бориса от Волока к Угличу — первый акт открыто-
го мятежа. Отправка княгини и детей в Ржеву указывает на опасе-
ния и намерения мятежного князя: Волок слишком близок к Москве
и не годится ни в качестве базы для дальнейших действий, ни в ка-
честве убежища для семьи Бориса. Поход к Угличу может объяс-
няться необходимостью личных переговоров с Андреем, а также
стремлением соединить силы перед дальнейшим походом. Углич
используется в качестве исходного пункта движения — это тради-
ционно мятежный город Шемяки и его братьев, расположенный
сравнительно далеко от Москвы, вне прямой досягаемости москов-
ских войск.
«Князь. . . ОндрЪй съ княгинею и з детми и князь Борисъ пои-
доста с Углеча къ РжевЪ чрезъ Тверскую отчину».150 Таким обра-
зом, к Ржеве стягиваются и силы углицкого князя и сюда же от-
правляется его семья. Ржева становится на какое-то время основной
базой мятежников. Расположенная на кратчайших путях к Литве,
Твери и Новгороду, она лучше всего отвечает условиям такой базы.
От Углича до Ржевы около 200 км. Такое расстояние могло
быть пройдено войском и обозом за 5—10 дней. Следовательно,
силы мятежных князей сосредоточиваются в Ржеве в начале
20-х чисел февраля.
Поднимая мятеж, князья, видимо, не рассчитывают на какую-
либо поддержку со стороны населения Московской земли — они
явно тянутся к окраинам государства, еще недостаточно крепко
связанным с центром, ориентируются не на коренные русские зем-
ли, а на порубежные районы, откуда легче бежать за рубеж в случае
неудачи мятежа. В этом существенное отличие стратегии Андрея
и Бориса от образа действий галицко-звенигородских князей во
время феодальной войны в 30—40-х гг. Не только Юрий Звениго-
родский, родной сын Дмитрия Донского, считавший себя законным
претендентом на великокняжеский стол, но и его сыновья ведут
активную борьбу за Москву, опираясь на свои уделы и не помыш-
ляя о бегстве за рубеж. Это объясняется не только личными ка-
3*
35
чествами князей, но и политической ситуацией на Руси, дававшей
им некоторые надежды на победу над Василием Темным. Хотя эти
надежды в конечном счете не оправдались — основная масса феода-
лов, городского и сельского населения Московской земли пошла за
великим князем, — тем не менее Москва трижды оказывалась в ру-
ках противников Василия Темного, и напряженная борьба с ними
потребовала более двух десятков лет, причем положение Василия не
раз бывало катастрофическим. Базой сопротивления галицко-звени-
городских князей были их уделы, в которых они организовали
упорную оборону при наступлении великокняжеских войск.151 Это
свидетельствует о том, что галицко-звенигородские князья пользо-
вались известными симпатиями в некоторых кругах московского
феодального общества, а в своих собственных землях располагали
определенной социальной опорой.152 Именно это позволяло им вести
активные наступательные действия и в ряде случаев добиваться
крупных, хотя и не прочных успехов.
В противоположность этому действия Бориса Волоцкого и Анд-
рея Углицкого с самого начала проникнуты пассивнооборонитель-
ными тенденциями. Они не только не помышляют об активных
действиях против Москвы, но не думают даже об обороне собствен-
ных своих уделов: бросают эти уделы и отступают к рубежу.153
Стратегия князей отвечает их общей политической линии
и объясняется в конечном счете социальным содержанием их про-
граммы. Эта программа, как мы видели, является программой
удельной феодальной аристократии и как таковая не может рассчи-
тывать на поддержку сколько-нибудь широких масс.
Выдвигая свою программу, консервативную по форме, реакци-
онную по существу, князья могут надеяться только на определен-
ные верхушечные слои московской феодальной аристократии, за-
интересованные по тем или иным соображениям в сохранении
удельной традиции. Неспособность удельных князей к постановке
широких политических задач убедительно говорит об идейном вы-
рождении удельного сепаратизма, об упадке самих основ удельной
системы. В борьбе за сохранение остатков своих привилегий, за
особность своих уделов князья не могут рассчитывать на сочув-
ствие населения даже своих собственных уделов. Это показатель
большого сдвига в социально-политических отношениях и в обще-
ственном сознании Русской земли по сравнению с временами Юрия
Звенигородского и Дмитрия Шемяки, более четкой поляризации
общественных сил в главном вопросе — борьбе за создание единого
Русского государства.
Несмотря на отсутствие широкой социальной базы, мятеж Бори-
са и Андрея представляет собой существенную опасность для нового
государства. Сам факт мятежа ослабляет Русскую землю перед
лицом внешних врагов, отвлекая материальные и моральные силы
от решения важнейших задач строительства и обороны нового
государства. Движение мятежных князей от Углича к Ржеве «через
Тверскую отчину» грозило осложнениями с тверским великим кня-
зем, ненадежным союзником Москвы.
36
Еще более опасным представляется движение мятежников в сто-
рону Новгорода, Пскова и Литвы. Нельзя исключать возможность
намерения мятежников вступить в непосредственный контакт с нов-
городской боярской оппозицией, связанной на данном этапе с архи-
епископом Феофилом. Андрей и Борис могли еще не знать о раскры-
тии «коромолы» Феофила и надеяться на поддержку со стороны
новгородских сепаратистов. Как и во времена феодальной войны
30—50-х гг., Новгород служил центром притяжения антимосков-
ских сил. При активной поддержке новгородских сепаратистов фео-
дальный мятеж мог перерасти в феодальную войну с потенциальной
угрозой литовской интервенции в условиях уже идущей войны
с Орденом. В любом случае мятеж князей ослаблял внутренние
и внешние силы Русской земли. Отсюда стремление московского
правительства добиться мирного разрешения конфликта, склонить
мятежников к переговорам и соглашению.
Именно этим объясняется посылка в Ржеву боярина А. М. Пле-
щеева, о чем сообщает Типографская летопись.154 А. М. Плещеев
был отправлен, по-видимому, сразу после возвращения великого
князя в Москву, т. е. после 13 февраля. Срочность миссии определя-
лась характером обстановки — московское правительство стреми-
лось к возможно скорейшему прекращению мятежа. Содержание
посольства А. М. Плещеева неизвестно, но во всяком случае миссия
потерпела неудачу. По словам той же летописи, князья «не взврати-
шяся и поидоша изо Ржевы и с княгинями, и с дЬтми». С ними же
пошли «бояре их и дЪти боярскые лутчие с женами, и з дЪтми,
и с людми вьверх по ВолзЪ к Новгородскым волостем».155 Это
сообщение свидетельствует именно о новгородском направлении
движения, о новгородской ориентации мятежных князей.
Несмотря на неудачу первой миссии, правительство великого
князя продолжает переговоры. Вдогонку за мятежниками «князь
великий посла. . . ростовского архиепископа Вассиана. Он же наЬха
их в МолвятицЪх, а [о]ни идуть к Новугороду».156 Двигаясь боль-
шой массой и с обозом, князья прошли уже больше половины пути,
от Ржевы до Новгорода оставалось около 130 км. Их направление
на Новгород проявилось к этому времени уже с полной отчетливо-
стью.
Миссия архиепископа Вассиана должна была, по-видимому,
иметь особое значение. Увещевать братьев посылается не боярин,
а виднейший иерарх русской церкви, первое лицо после митрополи-
та. Еще в 1455 г. Вассиан становится игуменом Троицкого Сергиева
монастыря, т. е. уже тогда был, надо полагать, пожилым и опытным
человеком. После 11 лет игуменства в крупнейшем русском мо-
настыре Вассиан пробыл некоторое время архимандритом столично-
го Спасского монастыря, а в декабре 1467 г. получил архиепископ-
ство.157 Вассиан — ближайший союзник великого князя в высших
церковных сферах. Этот союз, как мы видели, проявлялся и во
время «брани» о Кирилло-Белозерском монастыре в 1478 г., и в спо-
рах по поводу освящения Успенского собора летом—осенью
1479 г. Близость архиепископа Вассиана к великому князю проявля-
37
ется и в том, что именно он 4 апреля 1479 г. вместе с троицким
игуменом Паисием крестит старшего сына великого князя от Софьи
Фоминишны, будущего Василия III.158
Посылка авторитетнейшего представителя церкви к мятежным
князьям в феврале 1480 г. может свидетельствовать о том, сколь
серьезно воспринимали в Москве сложившуюся ситуацию и какие
большие усилия прилагали к достижению мирного соглашения.
Миссия Вассиана должна была, по-видимому, максимально разря-
дить обстановку и создать благоприятные условия для мирного
разрешения конфликта. Однако на деле этого не происходит.
Братья на этот раз не отказываются от переговоров: «. . .съ архи-
епископлих речей и послаша со архиепископом к великому князю
бояр своихъ, князя Василиа и Петра Микитича Оболенскых».159
Однако мятеж отнюдь не прекращается, а, напротив, приобретает
все более опасный оборот.
«А оттоле сами поидоша к литовскому рубежу и, пришедше,
сташа в Луках, а х королю послали, чтобы их управил в их обидах
с великим князем и помагал».160
Итак, убедившись, что путь на Новгород закрыт, мятежные
князья круто меняют направление своего движения и выходят
к литовскому рубежу у Великих Лук. Отсюда они вступают в пере-
говоры со злейшим врагом великого князя — королем Казимиром.
Захват Великих Лук и обращение к королю — высшая точка фео-
дального мятежа 1480 г.
Идя по Русской земле, отряды князей Андрея и Бориса, по
свидетельству псковского летописца, «грабиша и плениша, токмо
мечи не секоша». Захват же ими Великих Лук был настоящим
бедствием для населения: «. . .а Луки без останка опустЪша, и бЪ
видети многым плач и рыдание».161
Лучанам, жалоба которых на наместника послужила поводом
для феодального мятежа, несладко пришлось под копытами удель-
но-княжеской дружины. Они на своем опыте получили возможность
сравнить суд и управу великого князя с порядками феодальной
анархии. То противостояние социально-политических сил, которое
обозначилось в суде над наместником, в ходе мятежа становится все
более четким и материальным: удельные князья топчут города
и уезды, из-за которых великий князь судит своих наместников,
пустошат земли, за жителей которых великий князь вступает в кон-
фликт со своим вассалом. Феодальная анархия дает бой порядкам
централизованного государства.
Если захват Великих Лук и бесчинства над местным населением
знаменуют собой крайнее, наиболее откровенное проявление внут-
риполитической ориентации мятежных князей, то их обращение
к королю Казимиру не менее отчетливо рисует их внешнеполитиче-
скую ориентацию.
Обращение удельных князей к арбитражу польского короля
формально оправдано соответствующей статьей духовной грамоты
Василия Темного: «А приказываю свою княгиню, и своего сына
Ивана, и Юрья, и свои меншиЪ дЪти брату своему королю польско-
38
му и великому князю литовъскому Казимиру, по докончалной
нашей грамоте. . .».162 Василий Темный имеет в виду докончание
31 августа 1449 г., установившее общие принципы отношений между
великим княжеством Московским и польским королем. В духе
традиционных феодальных договоров в докончании имеется статья:
«А учынить ли Богъ такъ, мене Богъ возметь з сего света наперед,
а ты останешъ жыв, а тобе моимъ сыном, князем Иваном, печалова-
тисе, какъ и своими детьми. . .».163 Этот договор, заключенный
в период острого политического кризиса, охватившего Русскую
землю, продолжал еще формально действовать, хотя уже отнюдь не
соответствовал новому положению дел. В 70-х гг. король Казимир
неизменно выступает в качестве противника великого князя, на-
рушая тем самым основное условие договора 1449 г.: «А быти нам
с ним везде заодинъ. А добра намъ ему хотети и его земли везде, где
бы не было».164 Стремясь помешать процессу объединения русских
земель и созданию единого Русского государства, король Казимир
активно поддерживает новгородских сепаратистов, вступает с ними
в переговоры, в результате которых появляется договор 1471 г.,
отдающий Новгород под власть польского короля. Это было пря-
мым нарушением соответствующей статьи договора 1449 г.: «Таке
жъ в Новгород Великий. . . и во вся Новгородская. . . места тобе,
королю. . . не вступатисе. . . А имут ти се новгородцы. . . давати,
и тобе ихъ не прыимати, королю».165 Король вступает и в перегово-
ры с Ордой, стремясь заключить союз против Руси: в 1470/71 г. он
отправляет к Ахмату своего посла Кирея Кривого, призывая хана
к нападению на Русь и обещая напасть со своей стороны.166 Поход
Ахмата на Русь летом 1472 г. был, по мнению русских летопис-
цев, прямым результатом его переговоров с Казимиром.
В этих условиях обращение мятежных князей к королю, «что-
бы их управил в их обидах с великим князем и помогал», было
на грани прямой государственной измены и открытым призывом
к польско-литовской интервенции. Пребывание мятежников в за-
хваченных ими Великих Луках, на самом литовском рубеже, со-
здавало реальную возможность соединения их отрядов с польско-
литовскими войсками. В такой ситуации согласие мятежников на
переговоры с великим князем могло вызываться их стремлением
выиграть время и обеспечить себе помощь со стороны короля.
Архиепископ Вассиан и бояре мятежных князей прибыли
в Москву на страстной неделе, т. е. между 26 марта и 1 апреля.
Переговоры великого князя с послами мятежников не привели,
по-видимому, к удовлетворительному результату — великий князь
«отпусти бояр их». Тем не менее правительство не теряло надежды
на мирный исход конфликта. По сообщению Типографской летописи
великий князь «к ним опять посла ростовского же архиепископа
и с ним бояр своих Василиа Федоровича Образца да Василья Бори-
совича Тучка».167 Новое посольство отправляется из Москвы
«в четверг 4 недели по Пасце, апреля в 27 день». Таким образом,
между прибытием послов мятежных князей и отправкой нового
посольства великого князя прошел почти месяц. Надо полагать, что
39
задержка с отправлением посольства не была случайной. Вероятно,
в правительственных кругах уточнялась ситуация и вырабатывалась
программа дальнейших переговоров.
В этой связи представляет интерес сообщение Вологодско-Перм-
ской летописи, что из Лук мятежные князья «посылают к матери
своей к великой княгине Марье и к митрополиту Геронтию, чтобы
ся о них печаловали великому князю, чтобы князь великий братию
свою в докончание принял и удЪл, братню отчину, дал».168 Согласно
этому сообщению, князья Андрей и Борис не ограничиваются
официальными переговорами с великим князем, но и непосредствен-
но обращаются к тем членам правящей верхушки, на чьи поддержку
и сочувствие они могут рассчитывать. Не приходится удивляться,
что к числу таковых относятся прежде всего митрополит и вдовая
великая княгиня.
Независимый от Вологодско-Пермской летописи источник —
Софийско-Львовская летопись — косвенно подтверждает версию об
обращении князей Андрея и Бориса к матери и о каких-то шагах
последней в пользу мятежных князей: «Князь великый. . . много
нелюбие подрьжа на матерь, мнЪв, яко та здума братье его от него
отступити,. понеже князя Андрея вельми любяше».169
Таким образом, есть основания думать, что в конце марта—
апреле 1480 г. в московских правящих сферах активно обсуждался
вопрос о дальнейших действиях в отношении мятежных князей,
причем митрополит и вдовая великая княгиня пытались выступить
посредниками в конфликте.
Независимо от своих субъективных целей «печалование» митро-
полита и великой княгини объективно отражало позицию феодаль-
ных кругов, сочувствовавших мятежным князьям и их политическим
идеалам. Тем самым оно шло вразрез с политической линией на
централизацию государства. Однако в данных конкретных условиях
московское правительство не могло полностью игнорировать по-
зицию, занятую главой русской церкви и матерью великого князя.
Особенность феодального мятежа заключалась в том, что он
развертывался на фоне войны, идущей на северо-западных рубежах
страны, и поэтому не может рассматриваться изолированно от
событий этой войны. При выработке новых мирных предложений
в апреле 1480 г. московское правительство не могло не учитывать
положения, сложившегося к этому времени на псковско-ливонском
театре военных действий. Отход от Пскова войск князя Ногтя
Оболенского привел к резкому ухудшению военно-политической
ситуации на этом направлении. После нападения магистра 25 февра-
ля на Изборск и сожжения изборских волостей (сам город устоял)
орденские войска двинулись к самому Пскову, «жгучи и палячи
Псковьскую волость, а в ПсковЪ видЪти дым и огнь».170 По словам
Псковской II летописи, «не дошед за 10 верстъ, сташа станы вся
сила немецкаа, и възъгнетуша в нощь многыя огни, хупущеся
и скрЪжещюще зубы на дом святыа Троица и на град Псковъ».171
Опасность, нависшая над городом и его округой, была, по-видимо-
му, действительно серьезной — во главе вражеских войск стоял, по
40
псковским сведениям, сам магистр, что свидетельствует о значитель-
ности неприятельских сил. Положение усугублялось недостаточно-
стью руководства со стороны князя-наместника, не пользовавшегося
у псковичей авторитетом. По словам II летописи, В. В. Шуйский
был «князь не войскыи, грубый, токмо прилежаше многому питию
и граблению, а о граде не внимаше ни мала и много Пскову грубости
учини».172 Тем не менее при подходе немцев к Пскову князь вы-
ступил в поход во главе псковского ополчения: «. . .князь, и по-
садники, и все псковичи. . . всЪдше скоро на коня». О характере
этого ополчения красноречиво пишет далее та же II летопись:
«. . .ови в доспЪсЪх, а инии нази, токмо в кого что угодилося, или
копие, или оружие, или щит, ови на конЪх, ови пЪши». Ополчение
носило, видимо, тотальный характер — на защиту города встали
все, кто только мог носить оружие. Выступив из Пскова, ополчение
вышло к Устьям, где встретилось с войсками магистра. По словам
II летописи, главные силы сторон стояли друг против друга целый
день, не начиная сражения, однако сторожевой полк немцев изру-
бил псковскую пешую рать, убив 300 человек. «А доспЪшная рать
на конех того не видеша», что, конечно, свидетельствует о плохой
организации командования псковскими войсками и подтверждает
нелестную характеристику князя.173 Ночью магистр отступил, но
«князь псковьскый Василей Шюйскый и посадники не вЪсхотЪша
гнатися въслЪдъ, но възвратишася в домы своя». г> этой пассивно-
сти, бездеятельности опять можно видеть слабость командования,
в первую очередь самого князя. По данным III летописи, этот бой
произошел 1 марта на Пецкой губе.175 Отказ псковской рати от
решительного сражения с войсками магистра и от преследования их
дал магистру возможность продолжать активные действия против
псковских пригородов. Следующим объектом нападения стал новый
городок Кобылий, в 50 км к северу от Пскова на берегу Чудского
озера. По словам II летописи, немцы подошли к городу вечером
4 марта, а на рассвете 5 марта начали артиллерийский обстрел
и подготовку к штурму. Город был взят и сожжен, жители истреб-
лены и частично взяты в плен. В числе тех, которых немцы «живых
поимавше, с собою сведоша, немилостивно извязавше», оказался
и посадник Макарий.176 По данным III летописи, общее число
погибших доходило до 4 тыс. человек.177 Хотя эти данные, вероят-
но, преувеличены (летописец не настаивает на них, приводя их как
слух — «друзии сказуют»), взятие и разрушение города на Псков-
ской земле свидетельствует о размахе орденской агрессии.178 Итак,
на северо-западном рубеже страны идет большая война, и это явля-
ется одним из важных факторов, определяющих политическую
линию московского правительства по отношению к мятежным
князьям. Оно продолжает стремиться к мирному урегулированию
конфликта.
Новое посольство везло братьям кроме общей декларации ( «по-
йдите на своя отчины, а яз всем хощю вас жаловати») конкретные
предложения великого князя: «. . .князю Андрею даючи к его
отчине и к материну данию Колугу да Олексин, два города на Оке».
41
Эти предложения означают крупные территориальные уступки, на
которые идет великий князь, стремясь добиться мирного исхода
конфликта.179 Видимо, основная причина этих уступок — сложное
международное положение Русского государства. В Москве, вероят-
но, знали об обращении мятежных князей к королю и стремились
противодействовать его вмешательству. Имелись, вероятно, сведе-
ния и о готовящемся нашествии Ахмата. Именно этим последним
обстоятельством объясняется, по-видимому, обещание дать Андрею
Калугу и Алексин — города в пограничной зоне, на возможном
направлении татарского наступления. Принятие Андреем предложе-
ния великого князя делало бы его союзником последнего — он
с необходимостью должен был бы защищать свои собственные
города от татар так же, как Андрей Меньшой защищал свою Тару-
су. Может быть, не случайно в предложениях великого князя ничего
не говорится о Борисе — не исключено, что московская дипломатия
хотела изолировать мятежных князей друг от друга, договорившись
в первую очередь с одним из них.
Отправляя третье посольство с подобными предложениями, ве-
ликий князь сделал все, что было возможно в данных условиях для
мирного решения конфликта. Он дал действительно много с точки
зрения территориальной, материальной, но не с точки зрения прин-
ципиальной. Это было «жалование» — дар великого князя, а не
«восстановление права», не восстановление тех отношений суве-
ренности уделов, о которых мечтал князь Борис. Правительство
сделало все, что возможно, для предотвращения феодальной войны
и литовской интервенции, но на капитуляцию, естественно, пойти не
могло.
Вологодско-Пермская летопись в одном контексте с рассказом
о посольстве архиепископа Вассиана и боярина Образца сообщает,
что «княгини великая послала своего диака, чтобы князя великого
слушали, а на вотчины б свои шли».180 Аналогия этому известию
есть в Устюжском летописном своде: «Княгиня же великая Мар-
фа. . . начат детей своих мирити, а ко княжю Андрею и Борису
Васильевичам на Луки посылати грамоты с благословением, чтоб
в Литву не ходили».181
Таким образом, «печалуясь» за сыновей, великая княгиня Мар-
фа со своей стороны вынуждена была поддержать требования вели-
кого князя и обратиться с увещеваниями к Андрею и Борису. Это
свидетельствует о том, что весной 1480 г. даже те члены правящей
группировки, которые потенциально сочувствовали старым удель-
ным порядкам, не находили для себя возможным открыто под-
держивать мятежников и должны были пытаться найти путь ком-
промиссного, мирного решения конфликта, поддерживая тем самым
общую политическую линию великого князя.
Путешествие третьего посольства длилось более трех недель:
«. . .бе бо весна и путь истомен вельми» (они прибыли на Луки
только «в суботу пятьдесятную», т. е. 20 мая).182 К этому времени,
по-видимому, князья Андрей и Борис уже получили ответ от короля
на свое «челобитье».
42
По словам летописи, Казимир «им отмолвил, а княгиням их дал
на избылище город Витебск».18 Казимир, таким образом, занял
осторожную позицию. Он остался верен своей общей тактической
линии: не воевать самому, не вступать до поры до времени в круп-
ный, рискованный конфликт с сильным и опасным соседом, но
всячески ослаблять его, поддерживать центробежные, антимосков-
ские тенденции, помогать всем врагам великого князя, выжидая
благоприятное время. И весной 1480 г. в ответ на соблазнительное,
но слишком прямолинейное предложение начать интервенцию —
войну против Русского государства король отвечает двойственно:
войны не начинает, прямо в конфликт не ввязывается, но поддержи-
вает мятежников морально и материально, обеспечивая их тылы.184
Третье посольство великого князя терпит неудачу. «Они же ни
в чем не послуша великого князя и не поидоша (назад на свои
уделы. — Ю. А.)». Пожалованье Калугой и Алексиным не удовлет-
ворило братьев. По-видимому, им нужны были не только города, но
и изменение статуса, общего стиля отношений. Возможно, они
продолжали рассчитывать на помощь короля и «печалование» своих
доброхотов в Москве. Во всяком случае «архиепископ. . . и бояре
возвратишась и приидоша на Москву».185 Неудача третьего посоль-
ства приводит к разрыву переговоров: «. . .князь же великий
оправдася перед ними и положи на Бозе упование».186
Можно считать, что к этому времени (конец мая) закончился
первый этап мятежа. Князья собрали свои силы, покинули свои
уделы, совершили вооруженный поход через ряд русских земель
и захватили пограничный с Литвой город, превратив его в свою
базу. Они вели переговоры с великим князем, предъявляя ему
определенные требования и отвергая мирные предложения Москвы.
Они вступили в переговоры и с королем, и со своими потенциальны-
ми доброжелателями в московских правящих сферах. Таким обра-
зом, в течение 3—4 месяцев мятежные князья проявляли большую
военную и дипломатическую активность.
Каковы же результаты этой активности? По-видимому, очень
небольшие. Мятежникам не удалось соединиться с новгородскими
сепаратистами, добиться активной помощи короля. Самое глав-
ное — им не удалось создать себе сколько-нибудь широкой социаль-
но-политической базы внутри страны. Грабежи и насилия над
местным населением косвенно свидетельствуют о недоброжелатель-
ном отношении этого населения к мятежным князьям. Это неудиви-
тельно: горожане и сельчане едва ли могли сочувствовать программе
консервации и реставрации удельного сепаратизма и феодально-
аристократических привилегий. Загнанные в Великие Луки, князья
оказались в полной политической изоляции, в состоянии своего рода
бойкота.
Итак, основной итог второго периода политического кризиса
1480 г. — с февраля по май — был в общем благоприятным для
Русского государства. Феодальный мятеж не перерос в феодальную
войну, не вызвал политического раскола Русской земли на два
враждебных лагеря. Несмотря на то что мятеж продолжался, отчет-
43
ливо обозначилась ограниченность социально-политической базы
мятежников, которым не удалось найти сколько-нибудь влиятель-
ных и верных союзников. Кроме воздействия объективных факторов
в этом нельзя не видеть успеха политической линии на локализацию
мятежа, взятой московским правительством.
Тем не менее к началу лета общее политическое положение
оставалось весьма напряженным. Феодальный мятеж продолжался,
сохранялась опасность литовской интервенции. Орден не прекращал
агрессии, накапливая силы для решительного наступления на рус-
ские земли. Но главный враг надвигался с юга. Весной 1480 г. над
Русской землей нависла грозная тень нашествия орды Ахмата.
События на угре в истримсмй идуке
ашествие Ахмата в 1480 г., борьба с ним и его отраже-
ние — один из переломных моментов в истории Рус-
ской земли. Победа на Угре означала конец двух-
векового ига и полное восстановление государственно-
го суверенитета Руси. Тем не менее приходится
констатировать, что эта проблема ни разу — ни в до-
революционной, ни в советской историографии — не
была предметом специального монографического ис-
следования.1
В. Н. Татищев в качестве повода к нашествию
1480 г. приводит апокрифический рассказ о посольст-
ве Ахмата с требованием дани, о «плаче» великой княгини Софьи
и о ее совете «не давати дани и выходов», о потоптании басмы
и убиении ханских послов.2 Он сообщает также о походе судовой
рати Урдовлета (т. е. Нур-Даулета) и князя Василия Звенигород-
ского с «низовым» воинством «на град Болгары». Критики источни-
ков, анализа и оценки событий рассказ В. Н. Татищева не содер-
жит. По существу его повествование представляет собой компиля-
цию разных летописных известий.
Значительно полнее и содержательнее о событиях 1480 г. писал
М. М. Щербатов.3 Им были использованы три летописи — Ти-
45
пографская, Никоновская и Казанская история, а также архивные
документы о крымских делах, на что даны соответствующие ссылки.
Схема хода событий примерно такая же, как у В. Н. Татищева, но
в отличие от последнего М. М. Щербатов пытается их анализиро-
вать. Следуя за своими летописными источниками, он впервые
использует «Послание на Угру» (в кратком пересказе). М. М. Щер-
батов подвергает критике оборонительную стратегию русского руко-
водства. Допуская, что, «конечно, была какая глубокая политика
в поступке. . . токмо защищать брега реки Оки», он в то же время
подчеркивает: «. . .является нам, что такой поступок умножал вко-
ренившийся страх россиян от татар и спомоществовал татарам
к содержанию россиян под игом».4 По утверждению М. М. Щерба-
това, на совещании у великого князя «большая часть советовала
ему, оставя российские области на разграбление татарам, идти
к Москве и покориться татарам», при этом, «конечно, и не заходя
в стан великого князя, прямо к Москве побежали».5 Подчеркивает
он и «робость народа», которая «в крайнее огорчение» приводила
великого князя.6 Причиной отступления Ахмата от Угры он считает
набег русской судовой рати на татарские улусы.7
Итак, изложение М. М. Щербатова носит в известной степени
аналитический, критический характер. Наряду с этим заметны
произвольные построения автора, либо не опирающиеся на источни-
ки («робость народа»), либо основанные на их вольной интерпрета-
ции по усмотрению автора (советы «большей части» начальников,
их «бегство» к Москве).
Новым шагом в историографии событий 1480 г. была работа
Н. М. Карамзина. Им были привлечены к исследованию около
десятка летописных памятников, по большей части впервые введен-
ных в научный оборот, а также посольские дела и записки иностран-
цев (Контарини). Развернутое, яркое и талантливое изложение
Н. М. Карамзина оказало сильнейшее влияние на все последующие
представления об обстоятельствах падения ордынского ига.
Н. М. Карамзин рассматривает события на Угре в контексте
всей внешней и внутренней политики Русского государства. Следуя
за Казанской историей, он приводит легенду о басме (хотя и не
объясняет разрыв с ханом просьбами великой княгини Софьи).
В отличие от В. Н. Татищева и М. М. Щербатова он подвергает это
известие критике, опираясь на «других летописцев», которые «со-
гласнее с характером Иоанновой осторожности и с последствиями
приписывают ополчение ханское единственно наущениям Казимиро-
вым». Приводит он и известие об отправке судовой рати Нур-
Даулета и князя Василия Ноздреватого вниз по Волге, «чтобы
разгромить беззащитную Орду или по крайней мере устрашить
хана». Использование Львовской летописи дало Н. М. Карамзину
возможность обнаружить повод для мятежа удельных князей —
«дело» Лыко Оболенского. «Несчастная распря Иоаннова с брать-
ями» служила, по мнению автора, «к ободрению врагов наших».
Представляют большой интерес рассуждения Н. М. Карамзина
о стратегии Ивана III. «Зрелостью лет, природным хладнокровием,
46
осторожностию» он был расположен «не верить слепому
счастию» и «не мог спокойно думать, что один час решит судьбу
России, что все его великодушные замыслы. . . могут кончиться
гибелью нашего войска. . . и единственно от нетерпения, ибо Зо-
лотая Орда ныне или завтра долженствовала исчезнуть по ее
собственным, внутренним причинам разрушения. . . Иоанн имел
славолюбие не воина, но государя, а слава последнего состоит
в целости государства, не в личном мужестве: целость, сохранен-
ная осмотрительной уклончивостию, славнее гордой отважности,
которая подвергает народ бедствию».8
Итак, стратегия русских была продиктована как дальновид-
ным расчетом, так и природными качествами великого князя,
при этом впервые высказывалась мысль о «внутренних причинах
разрушения» Орды. Следуя за Львовской летописью, Н. М. Ка-
рамзин красочно описывает приезд Ивана III в Москву и волне-
ния московских горожан (не замечая, что это известие противо-
речит другим летописям), используя Синодальную летопись
(т. е. Вологодско-Пермскую, по ее теперешнему названию)
и Львовскую, подробно излагает события на самой Угре, расска-
зывает о переговорах с ханом и т. д. Он впервые в дословном пе-
ресказе приводит «Послание на Угру» («сие письмо, достойное
великой души бессмертного мужа») и приписывает ему решаю-
щее воздействие на великого князя, который, получив «Посла-
ние», «не мыслил более о средствах победы (?—Ю. А.) и го-
товился к битве».
Силой своего художественного таланта Н. М. Карамзин увекове-
чил картину, нарисованную Типографской летописью: при отходе
русских от Угры «воины оробели. . . Полки не отступали, но бежали
от неприятеля. . . Представилось зрелище удивительное: два во-
инства бежали друг от друга, никем не гонимые!».После появления
«Истории государства Российского» это поистине удивительное
зрелище стало необходимым украшением всех рассказов об Угре
в общих курсах истории, учебниках и хрестоматиях. Общий итог
событий 1480 г. Н. М. Карамзин видит в том, что «Иоанн. . . не
увенчал себя лаврами как победитель Мамаев, но утвердил венец на
главе своей и независимость Государства». Подобно М. М. Щерба-
тову, непосредственной причиной отступления Ахмата Н. М. Ка-
рамзин считает (вслед за Казанской летописью) нападение русской
судовой рати на ордынские улусы: «сведав» об этом, «хан. . . оста-
вил Россию, чтобы защитить свою собственную землю».9
Следующим крупным этапом в изучении событий 1480 г. стал
курс русской истории С. М. Соловьева. Его исходное положение:
«Орда падала сама собою от разделения, усобиц, и стоило только
воспользоваться этим разделением и усобицами, чтобы так на-
зываемое татарское иго исчезло без больших усилий со стороны
Москвы». В этом смысле падение «так называемого ига» ничуть не
отличалось от других событий эпохи Ивана III (этого счастливого
потомка «целого ряда умных, трудолюбивых, бережливых пред-
ков»), которые все происходили легко и безболезненно, как бы сами
47
собой: «. . .старое здание было совершенно расшатано в своих осно-
ваниях, и нужен был только последний, уже легкий удар, чтобы
дорушить его».10
Как и его предшественники, С. М. Соловьев приводит легенду
о потоптании басмы, хотя и признает, что это известие «сильно
подозрительное». Зато, по его мнению, «гораздо вероятнее, что
великую княгиню Софью оскорбляла зависимость ее мужа от степ-
ных варваров. . . и что племянница византийского императо-
ра. . . уговаривала Иоанна прервать эту зависимость».11
В соответствии со своей исходной установкой С. М. Соловьев
рассказывает о событиях на Угре весьма кратко, используя летопи-
си Софийскую II, Синодальную (Вологодско-Пермскую) и Архан-
гелогородский летописец. Центральное место в его изложении зани-
мает рассказ Софийской II летописи о «колебаниях» Ивана III,
о большом влиянии на него «злых советников», о волнениях москов-
ских горожан, о доблести Ивана Молодого и т. п. Не проявляя ни
малейшего сомнения в достоверности этого рассказа, С. М. Со-
ловьев со своей стороны дополняет его и драматизирует: при виде
великого князя, возвращающегося в Москву, «народ подумал, что
все кончено, что татары идут по следам Иоанна». Иван Молодой не
только «решился лучше навлечь на себя гнев отцовский, чем
отъехать от берега», но еще и «устерег движение татар, хотевших
тайком перебраться через Угру».
С. М. Соловьев приводит подробный пересказ послания архие-
пископа Вассиана (который «по талантам, грамотности и энергии»
выдвигался «на первый план»). Это послание, по мнению Соловьева,
побудило великого князя «прервать переговоры с Ахматом».
Вслед за Н. М. Карамзиным С. М. Соловьев подробно и красоч-
но описывает «ужас», который вызвал приказ отступить к Кремен-
цу («опасаясь исполнения. . . угрозы» Ахмата переправиться по
льду): «. . .ратные люди. . . бросились бежать к Кременцу, ду-
мая, что татары уже перешли через реку и гонятся за ними». Од-
нако в отличие от Н. М. Карамзина (и его источника — Типо-
графской летописи) С. М. Соловьев ничего не пишет о параллель-
ном событии — одновременном бегстве татар (что особенно умиля-
ло летописцев и Н. М. Карамзина). После панического бегства
русских Ахмат, «простоявши на Угре до 11 ноября... пошел
(разрядка моя. — Ю. А.) назад через литовские волости».
С. М. Соловьев впервые заподозрил известие Казанской истории
о походе Нур-Даулета и князя В. Ноздреватого как о причине
бегства («отступления», по С. М. Соловьеву) Ахмата: во-первых,
это известие «находится в одном из самых мутных источников», во-
вторых, «Ахмат вовсе не спешил домой», а «сначала остановился
в Литве для грабежа».
Что же побудило Ахмата к этому «отступлению?» По С. М. Со-
ловьеву, этих причин было пять: 1) «Казимир не приходил на по-
мощь»; 2) «лютые морозы мешают даже смотреть»; 3) «надобно
идти на север с нагим и босым войском»; 4) надо «прежде всего
выдержать битву с многочисленным врагом, с которым после Мамая
48
татары не осмеливались вступать в открытые битвы»; 5) «обстоя-
тельство, главным образом побудившее Ахмата напасть на Иоанна,
именно усобица последнего с братьями, теперь более не существо-
вало».
Таким образом, С. М. Соловьев не привлек новых источников
и очень выборочно использовал старые. Как и его предшественники,
С. М. Соловьев не интересовался вопросом о соотношении летопис-
ных известий, а использовал в первую очередь те из них, которые
больше соответствовали его концепции. Для него характерно пре-
имущественное внимание к Софийской II летописи, что придает
всему его изложению довольно тенденциозный, скептический ха-
рактер. Отвергнув легенду о басме и выразив сильное (и обосно-
ванное) сомнение в достоверности известия о походе Нур-Даулета,
С. М. Соловьёв вместе с тем сконструировал новые легенды: о ре-
шающем влиянии гордой «племянницы византийского императора»,
о непрерывных «колебаниях» великого князя под воздействием
«злых советников», о мудрости Вассиана и воинских талантах Ивана
Молодого. Самое заметное в концепции С. М. Соловьева — сугубое
подчеркивание «безгероичного» характера событий: во главе рус-
ских стоит вечно нерешительный, слабохарактерный вождь, русские
в панике бегут (тогда как татары медленно и с достоинством «отсту-
пают»). Как и должно быть по концепции, все происходит само
собой — «так называемое иго» падает из-за морозов, из-за нереши-
тельности Казимира и т. п. Концепция и построения С. М. Со-
ловьева оказали определяющее влияние на историографию второй
половины XIX—начала XX в. Стояние на Угре надолго преврати-
лось в один из второстепенных сюжетов, не вызывавших большого
интереса у исследователей. Крупнейший представитель историче-
ской науки того времени В. О. Ключевский даже не упоминает об
этом событии в своем курсе русской истории.
Единственным заметным исключением был Г. Ф. Карпов, по-
святивший событиям 1480 г. несколько страниц своей монографии.12
Заслуга его прежде всего в том, что он первым из исследователей
обратил внимание на противоречия в летописных известиях. В лето-
писях он различил два рассказа: «один с официальным характером»
(например, в Никоновской летописи), «другой же враждебный
к Ивану III». Г. Ф. Карпов высказал предположение, что «рассказ
враждебного летописца» «дошел до нас не в первоначальной чисто-
те», т. е. в разных редакциях: «в лучшей форме» он читается в Со-
фийской летописи, а в других «тон и даже подробности его под-
верглись игре воображения составителей летописей». Другое пред-
положение Г. Ф. Карпова: составители летописей с официальным
рассказом «все-таки подверглись влиянию талантливого враждебно-
го летописца», который, по его мнению, был человеком, хорошо
знакомым с делом. Эти замечания Г. Ф. Карпова, несмотря на свой
лапидарный характер, положили начало критике летописных источ-
ников о событиях на Угре.
Свое собственное изложение событий он строит на использова-
нии обоих летописных рассказов. Он подчеркивает, что Иван Ощера
4 Ю. Г. Алексеев 49
и Григорий Мамон, «злые советники» «враждебного рассказа»,
были «людьми довольно образованными» и «лучшими дипломатами
по степным делам». Советы Ощеры и Мамона Г. Ф. Карпов пони-
мает как предложение «отправить к Ахмату посла с поминками
побольше тех, которые дал король, и тогда Ахмат наверно повернет
восвояси». Он впервые подвергает критическому анализу рассказ
«враждебного летописца» (т. е. Софийско-Львовской летописи)
о долговременном пребывании великого князя в Москве, о ропоте
горожан, о доблестях Ивана Молодого и т. п. Этот рассказ, который
лег в основу концепции С. М. Соловьева, а впоследствии не раз
охотно и без всяких сомнений широко использовался другими иссле-
дователями (вплоть до наших дней), Г. Ф. Карпов сопоставляет
с официальными известиями и отдает предпочтение последним. Он
высказывает предположение, что с происхождением «враждебного
рассказа» связана «известная партия», сочувствовавшая князю
Холмскому и Ивану Молодому; к этой «партии» он относит князей
Патрикеевых и Ряполовского. В отличие от Н. М. Карамзина
и С. М. Соловьева Г. Ф. Карпов не склонен преувеличивать значе-
ние послания Вассиана: по его мнению, оно не повлияло на ход
событий. Переговоры с Ахматом продолжались, и в бой с татарами
Иван III не вступил.
Говоря далее о «враждебном рассказе», рисующем Ивана III
слабовольным и трусливым, Г. Ф. Карпов подчеркивает его тенден-
циозность и психологическое неправдоподобие («странно. . . что
можно было навести ужас рассказами на человека. . . который имел
такие крепкие нервы, что в начале этого же года в Новгороде в тече-
ние одного месяца десятками казнил, сотнями пытал и десятками
тысяч отправлял в ссылку»). Автором рассказа, по мнению
Г. Ф. Карпова, был человек, не только образованный, но и при-
ближенный к великому князю, по-видимому, один из тех князей или
бояр, которые оказались позднее в оппозиции («когда государ-
ственный порядок коснулся и интересов князей»). «Они захотели
взять себе всю славу знаменитых дел и указать потомству, что
руководитель народа не так был велик, как можно судить по де-
лам, случившимся при нем». Итак, «враждебный рассказ», ока-
завший сильнейшее влияние на все летописание, появился не сра-
зу после событий, а спустя некоторое время и вышел из среды
княжеской оппозиции.
Критическая оценка «враждебного рассказа» — наиболее силь-
ная сторона исследования Г. Ф. Карпова. Изложение событий на
Угре он дает по летописи, без анализа и выводов. Остается неяс-
ным, что же явилось причиной бегства Ахмата, кроме того что
татары «были наги, босы и ободрались». В отличие от историков,
писавших до С. М. Соловьева, Г. Ф. Карпов о походе Нур-Даулета
и князя Ноздреватого даже не упоминает.
Источниковедческие взгляды Г. Ф. Карпова сказались на ис-
следовании И. А. Тихомирова.13 Вслед за Г. Ф. Карповым он отли-
чает официальное известие в составе Воскресенской летописи от
«враждебного рассказа», повлиявшего на летопись. И. А. Тихоми-
50
ров выделяет «вставки», попавшие в летопись из «враждебного
рассказа», отмечает искусственный характер этих вставок и их
несостоятельность по существу («все прибавки, рисующие Ивана
III трусом, не выдерживают критики»). В отличие от С. М. Со-
ловьева и Г. Ф. Карпова И. А. Тихомиров не считает возможным
«делать какие-либо заключения об авторе рассказа о походе на
Угру».
Исследование И. А. Тихомирова было подвергнуто основатель-
ной критике А. А. Шахматовым, создателем принципиально новой
методики изучения летописных текстов.14 Сам А. А. Шахматов
в конечном счете пришел к выводу, что основными источниками
летописных рассказов об Угре послужили, во-первых, Московский
летописный свод 1479 г. с приписками, во-вторых, записи, сделан-
ные архиепископом Вассианом (и отразившиеся в софийско-львов-
ском рассказе).15 Как и И. А. Тихомиров, А. А. Шахматов ограни-
чился чисто источниковедческими изысканиями и не поставил перед
собой задачу реконструкции хода событий 1480 г.
Единственное в дореволюционной историографии исследование,
специально посвященное событиям на Угре, принадлежит перу
А. Е. Преснякова.16 Подвергнув внимательному анализу летопис-
ные источники (Софийскую II, Новгородскую IV, Никоновскую
летописи), он, как и его предшественники, пришел к выводу, что
«перед нами несомненные следы двух параллельных рассказов,
резко различных по тону», причем во втором рассказе «бросается
в глаза укоризненное отношение к Ивану III, выдвинутая на первый
план роль Вассиана, противопоставление поведения великой княги-
ни Марфы малодушию „римлянки*4 Софьи, сочувствие домогатель-
ствам братьев великого князя».17 А. Е. Пресняков рассматривает
и рассказ тогда еще не изданной Вологодско-Пермской летописи,
который, по его мнению, тоже «плод литературной работы, лишь
внешне соглашающей источники». Достоинство данной «редак-
ции» — верное понимание и оценка общего хода событий.18
А. Е. Пресняков анализирует не только источники, но и ход
самих событий. Вслед за польским историком Ф. Папэ он высоко
оценивает стратегическое искусство русского руководства, в отличие
от большинства своих предшественников (и также в согласии
с Ф. Папэ) скептически относится к преувеличенной риторике
и шумным укорам московских «политиков-иерархов», «придавших
задним числом фальшивую окраску событиям». А. Е. Пресняков
имеет в виду несомненно в первую очередь архиепископа Вассиана
с его «Посланием» и воздействием на летописные тексты. Он реши-
тельно отвергает сообщение Казанского летописца как «резко про-
тиворечащее данным всех остальных источников». Сами события
А. Е. Пресняков рассматривает в широком историческом контексте,
отмечая интриги Казимира, враждебную позицию Ордена и Шве-
ции и подчеркивая, что к 1480 г. «над Москвой собралась буря,
казавшаяся очень грозной особенно потому, что разразилась она
в связи с серьезной внутренней смутой» 19 — мятежом удельных
князей. Он впервые отказался от предположения, что бездействие
4*
51
Казимира осенью 1480 г. было вызвано набегом крымских татар,
и вслед за Ф. Папэ видит причину этого бездействия во внутрен-
них делах Литвы, в частности в «заговоре князей» в пользу Рус-
ского государства. Причиной победы Русского государства
в трудном 1480 г. А. Е. Пресняков считает «слабость и разъеди-
нение враждебных сил». Хотя это заключение свидетельствует
о недооценке реальной угрозы, нависавшей над Русской землей,
и вся статья А. Е. Преснякова носит несколько конспективный
характер, его работа является заметным шагом вперед в иссле-
довании проблематики 1480 г. Вслед за Г. Ф. Карповым и в отли-
чие от преобладавшего на протяжении многих десятилетий пред-
ставления о случайном, стихийном ходе событий на Угре, о не-
способности и бесцветности московского правительства
А. Е. Пресняков подчеркнул высокие качества русского руковод-
ства, впервые увидел органическую связь между победой на Угре
20
и последующим решительным наступлением на уделы.
В советской историографии события 1480 г. наиболее обсто-
ятельно были изучены К. В. Базилевичем, посвятившим им одну
из глав своей фундаментальной монографии. Он использовал
почти все изданные летописи и неизданную Вологодско-Перм-
скую по Синодальному списку, крымские посольские дела, ма-
териалы Литовской метрики, итальянские, турецкие, прибалтий-
ские, немецкие материалы, данные родословцев, хронику Длуго-
ша и др. К. В. Базилевич изучает ближайшую предысторию
похода Ахмата, уделяя особое внимание дипломатической дея-
тельности обеих сторон, а также событиям в Новгороде, напа-
дению Ордена на Псков, феодальному мятежу удельных князей.
Одной из задач, объективно стоявших перед первым совет-
ским исследователем событий на Угре, была критическая оценка
предшествующей литературы. Рассмотрев стойкую историогра-
фическую легенду (основанную главным образом на позднем из-
вестии Герберштейна и принятую С. М. Соловьевым) о влиянии
Софьи Палеолог на решение московского правительства порвать
даннические отношения с Ордой, К. В. Базилевич приходит
к обоснованному выводу, что «все сохранившиеся в источниках
сведения о влиянии Софьи Палеолог. . . не могут быть признаны
отражающими действительное развитие событий». Отвергается
и другая легенда — о потоптании басмы и убиении ханских по-
слов: эти действия не соответствовали стилю и контексту русско-
ордынских отношений (что было отмечено еще Д. И. Иловай-
\ 22
ским).
Важное место в труде К. В. Базилевича занимает анализ лето-
писных источников. По его предположению, «основная летописная
запись о приходе Ахмед-хана в 1480 г. была сделана в митропо-
личьей канцелярии вскоре после описываемых событий и отрази-
лась в Московской летописи по Уваровскому списку и „Русском
временнике”». К. В. Базилевич отметил, что «важной особенно-
стью» этой первоначальной записи «является точная датировка
событий, по-видимому, заимствованная из разрядных записей».
52
Рассказ Софийско-Львовской летописи подвергнут К. В. Бази-
левичем серьезной критике. Он видит в ней «повесть» нелетописно-
го характера и подчеркивает, что «неприкрытая тенденциозность
„повести” при отсутствии в ней хронологической точности и до-
стоверности в сообщении важнейших фактов лишают ее ценности
как исторический источник». Отвергая высказанные в литературе
предположения об авторе этой «повести» (С. М. Соловьев называл
Ф. Курицына, А. А. Шахматов — архиепископа Вассиана),
К. В. Базилевич считает его выходцем из церковной или дьяческой
среды, сочувствующим Ивану Молодому и его сыну. В соответствии
с этим он (как и Г. Ф. Карпов) считает возможным отнести со-
ставление «повести» «к исходу 90-х гг. или к первым годам следую-
щего столетия» и связывает ее с борьбой по вопросу о престоло-
наследии.
Развивая мысль А. Е. Преснякова (и Ф. Папэ) о причинах, по
которым король Казимир не оказал эффективной помощи Ахмату,
К. В. Базилевич видит эти причины в широком движении русского
населения на захваченных Литвой землях в пользу воссоединения
с Русским государством.23
Изложение хода событий осенью 1480 г. К. В. Базилевич впер-
вые сопровождает анализом стратегии и тактики русских войск
и приходит к выводу о продуманности и целесообразности действий
русского руководства: «. . .в действиях Ивана III мы видим расчет-
ливую и трезвую оценку обстановки, ничего общего не имеющую
с приписанными ему мотивами нерешительности и трусости». В от-
личие от мнения С. М. Соловьева и последовавших за ним авторов
он не отрицает возможной достоверности известия о посылке Нур-
Даулета и князя Звенигородского вниз по Волге. Этот поход он
считает одной из причин отступления Ахмата. Главная же причина
этого отступления в том, что надежды Ахмата на помощь Казимира
и на усобицу на Руси оказались тщетными.24
По мнению П. Н. Павлова, софийско-львовский рассказ, «откро-
венно враждебный по отношению к великокняжеской власти»,
был составлен в Ростове и излагал позицию реакционной церков-
ной верхушки (к которой он относит и митрополита Геронтия,
и архиепископа Вассиана). Эта враждебная версия отразилась во
всех сохранившихся летописях, хотя и в менее отчетливой фор-
ме, и была использована позднейшими официальными летописца-
ми. Что касается подлинного официального рассказа, то он, по
предположению П. Н. Павлова, «мог быть уничтожен» в ходе поли-
тической борьбы последних десятилетий XV в.25
Вслед за А. Е. Пресняковым и К. В. Базилевичем П. Н. Пав-
лов высоко оценивает уровень военно-политического руководства
Ивана III. Одна из особенностей концепции П. Н. Павлова —
его представление о московской церковно-боярской верхушке, на-
ходившейся в 1480 г. «в оппозиции к Ивану III. . . по вопросу об
отношении к централизации государства». Членом этой группи-
ровки был, как считает П. Н. Павлов, и архиепископ Вассиан.26
Однако П. Н. Павлов не уточняет состава этой группировки, ог-
53
раничиваясь противопоставлением ее Ивану Ощере и Григорию
Мамону, в которых он видит верных слуг Ивана III, выходцев
из незнатных служилых родов.27
Рациональное зерно рассуждений П. Н. Павлова заключается
в признании (вслед за Г. Ф. Карповым, А. Е. Пресняковым
и К. В. Базилевичем) враждебной тенденциозности софийско-
львовского рассказа. Однако эта тенденциозность понимается ав-
тором несколько прямолинейно и упрощенно. Концепция
П. Н. Павлова носит в сущности достаточно спекулятивный ха-
рактер: он не приводит реальных аргументов в пользу своей ги-
потезы об уничтожении официального рассказа. Это и послужило
причиной того, что его построение, далеко не лишенное интерес-
ных мыслей, но недостаточно обоснованное, не нашло поддержки
в историографии.
В отличие от К. В. Базилевича и П. Н. Павлова М. Н. Ти-
хомиров заинтересовался только одним аспектом событий
1480 г. — движением московских черных людей.28 В противопо-
ложность К. В. Базилевичу он проявил полное доверие и симпа-
тию к рассказу Софийско-Львовской летописи, находя в других
летописях близкие к нему мотивы и не замечая существенных
противоречий. Свою версию событий М. Н. Тихомиров рисует
целиком по софийско-львовскому рассказу. Это дает ему возмож-
ность из собственного бесспорного тезиса, что «свержение татар-
ского ига было достигнуто напряжением всех сил русского на-
рода» и что «истинным героем был русский народ», делать вы-
вод, что «одинаково тенденциозно говорить об Иване III или
Иване Молодом как победителе, хвалить или порицать Вассиана
и т. д.». Победа была, так сказать, анонимной, военно-полити-
ческое руководство не имело никакого значения («народная муд-
рость, как всегда, оказалась выше мудрости владыки»), а само
руководство в лице Ивана III только и делало, что колебалось,
находилось под влиянием то «злых советников», то прогрессив-
ных горожан; именно эти последние заставили в конце концов
«отказаться от пассивного сопротивления татарам».
Л. В. Черепнин посвятил событиям 1480 г. несколько страниц
своей обширной монографии об образовании Русского централи-
зованного государства. 9 Как и М. Н. Тихомиров, он сосредото-
чивает свое внимание «на роли народных масс», понимая эту роль
как волнения московских горожан («по-видимому, назревало ан-
тифеодальное восстание), безоговорочно следуя рассказу Софий-
ско-Львовской летописи. «Отступление Ахмед-хана» вызвано
комплексом причин: 1) прекращением феодальной войны на Ру-
си; 2) активным выступлением «московского посада, потребовав-
шего наступления на татар»; 3) отсутствием обещанной помощи
со стороны Казимира; 4) как всегда на Руси, конечно, «насту-
пившими морозами». Таким образом, Л. В. Черепнин оказался
весьма близким к С. М. Соловьеву, но в отличие от него он вслед
за К. В. Базилевичем не отрицает и возможности набега князя
Звенигородского.
54
В связи с пятисотлетием падения ордынского ига были изданы
работы В. В. Каргалова и В. Д. Назарова и источниковедческие
статьи Я. С. Лурье, Б. М. Клосса и В. Д. Назарова.
Книга В. В. Каргалова30 вызвала критические замечания
Я. С. Лурье, а также Б. М. Клосса и В. Д. Назарова главным обра-
зом за недостаточно полное и основательное использование источ-
ников.31 Действительно, работа В. В. Каргалова небезупречна
в этом отношении. В вину ему можно поставить и некоторые про-
извольные допущения. Он говорит, например, о вооружении кон-
ницы «ручницами» — легким огнестрельным оружием, говорит
и о пищальниках, которые «широко использовались для „береже-
ния“ бродов».32 Ничего этого в известных источниках XV в. нет.
Русская конница и через сотню лет после Угры была вооружена
почти исключительно холодным оружием, о чем свидетельствуют
десятни конца XVI в., а пищальники впервые упоминаются только
в начале XVI в. в составе гарнизонов городов. Но следует иметь
в виду научно-популярный жанр работы автора, стремившегося дать
широкому читателю общий очерк событий и не претендовавшего ни
на глубину и оригинальность летописеведческого анализа, ни на
тонкую деталировку фактов. Поставив перед собой задачу «осмыс-
лить личность Ивана III через призму исторических результатов его
деятельности» — задачу вполне корректную по существу, —
В. В. Каргалов ее успешно решил в рамках и на уровне научно-
популярного издания. Едва ли не впервые в литературе ему удалось
проследить основные черты военного искусства Ивана III и под-
черкнуть принципиальное различие военной организации нового
Русского государства и княжеств времен феодальной раздробленно-
сти. Он сумел также в общих чертах «правильно расставить акценты
при описании событий 1480 г.», т. е. решить ту задачу, которую он
считал для себя основной.33
В противоположность В. В. Каргалову В. Д. Назаров сосредото-
чил главное внимание именно на источниках.34 По его наблюдениям,
«три версии „Угорщины" возникли в ближайшее после нее время
и исходят из разных, но хорошо информированных кругов».35 Наи-
более ранняя великокняжеская версия отразилась в неизданном
Лихачевском летописце.36 Другую версию содержит ростовский
владычный свод (Типографская летопись); в его рассказе отрази-
лись «Послание на Угру» архиепископа Вассиана, какие-то записи,
связанные с участием Вассиана в переговорах с мятежными князь-
ями весной 1480 г., и «скорее всего ранний великокняжеский рас-
сказ». Третья версия — оригинальный рассказ Софийской II
и Львовской летописей. По мнению В. Д. Назарова, а также
Б. М. Клосса, этот оригинальный рассказ — отрывок из особого
летописца, автором которого был скорее всего один из клириков
Успенского собора.37 Московская летопись по Уваровскому списку
и Сокращенные своды 90-х гг. берут за основу раннюю великокня-
жескую версию, расширяя ее заимствованиями из ростовского свода
и подвергая редактированию. Наконец, сравнительно поздний рас-
сказ Вологодско-Пермской летописи, содержащий ряд уникальных
55
фактов и дат, восходит (в оригинальных известиях), с одной сторо-
ны, к Успенскому летописцу, а с другой стороны, — к записям,
сделанным в Москве, «скорее всего при митрополичьей кафедре».38
На этой Источниковой базе (с привлечением материалов Литовской
метрики) В. Д. Назаров и строит свое исследование. Положитель-
ная сторона этого исследования — стремление автора к возможно
более широкому охвату событий и к наиболее точной их интерпрета-
ции и датировке. В. Д. Назаров делает ряд интересных наблюдений.
В то же время для его работы характерно чрезмерное доверие
к третьей из установленных им версий — к версии Успенского
летописца. Он следует за этой версией даже тогда, когда она про-
тиворечит другим источникам, что, разумеется, не может не отра-
зиться на его построениях и выводах.
Приведем только один пример. В. Д. Назаров безоговорочно
принимает рассказ Успенского летописца о долговременном (двух-
недельном) пребывании Ивана III в Москве в начале октября
1480 г. Подтверждение этому он видит в Лихачевском летописце,
где киноварная дата 3 октября соотнесена не с отъездом великого
князя из Москвы (как во всех других летописях, включающих эту
дату), а с приходом на Угру войск Ивана Молодого. Подтверждение
он пытается найти и во Владимирском летописце, который говорит
о прибытии Ивана III на Угру 11 октября: «...согласованность
в целом трех независимых источников. . . говорит за достоверность
известия Успенского летописца».39 Оставляя здесь в стороне вопрос
об аутентичности Лихачевского летописца и о возможности опоры
на его палеографические особенности, посмотрим, что дает автору
привлечение Владимирского летописца. От Москвы до Угры около
150 км, по осенней размытой дождями дороге войска во главе с ве-
ликим князем могли пройти это расстояние не менее чем за 5—7 су-
ток. Следовательно, чтобы оказаться на Угре 11 октября, они
должны были выступить из Москвы не позднее чем 4—6 октября,
а никак не 14-го, что следовало бы из рассказа Успенского летопис-
ца. Таким образом, материалы Владимирского летописца в про-
тивоположность мнению В. Д. Назарова свидетельствуют, что бли-
же всего к истине дата 3 октября, содержащаяся, например,
в Московской летописи по Уваровскому списку,40 а отнюдь не сведе-
ния Лихачевского и Успенского летописцев.
В статье Я. С. Лурье содержится критическая оценка пред-
шествующих исследований А. Е. Преснякова, К. В. Базилевича
и П. Н. Павлова (а также В. В. Каргалова). Он упрекает их в тен-
денциозности, в частности в том, что они отрицают колебания
и нерешительность, проявленные Иваном III во время Стояния на
Угре.41 Сведения об этих колебаниях приводятся в Типографской
летописи и в оригинальном рассказе Софийско-Львовской летописи;
следовательно, вопрос сводится к оценке достоверности этих источ-
ников и их влияния на другие летописные памятники. Выяснению
этого вопроса и посвящена основная часть исследования
Я. С. Лурье. Он развивает и дополняет наблюдения, сделанные им
ранее в монографии о русском летописании XV в.42
56
Согласно этим наблюдениям, рассказы об Угре в великокняже-
ском летописании носят вторичный характер по отношению к из-
вестиям в ростовском владычном своде (т. е. Типографской летопи-
си). Я. С. Лурье различает две редакции великокняжеского расска-
за: первоначальную и наиболее близкую к Типографской летописи
в Московской летописи по Уваровскому списку и Сокращенном
своде Погодинского вида (редакция 1493 г.) и вторичную в Симео-
новской летописи и Сокращенном своде Мазуринского вида (редак-
ция 1495 г.).43
Отвергая гипотезу П. Н. Павлова и В. В. Каргалова о возмож-
ном уничтожении первоначального официального рассказа как недо-
казуемую, Я. С. Лурье вместе с тем оспаривает тезис В. Д. Наза-
рова о первичности Лихачевского летописца. Подвергнув анализу
текст памятника, он приходит к выводу, что рассказ Лихачевского
летописца — скорее всего «сокращение рассказа великокняжеского
летописания второй половины 90-х гг. XV в.».44 Итак, первый источ-
никоведческий вывод Я. С. Лурье — отсутствие первоначального
официального рассказа о событиях на Угре и зависимость поздней-
шего рассказа от известий ростовского владычного свода. Достаточ-
но убедительный в текстологическом плане, этот вывод, однако,
порождает вопрос: чем же объяснить такой пропуск в великокняже-
ском летописании конца 70-х—начала 80-х гг. ? Или, другими слова-
ми, неужели не существовало никаких официальных записей о со-
бытиях 1480 г.? Отчасти предвидя неизбежность такого вопроса,
Я. С. Лурье допускает, что «рассказ об Угре в том виде, в каком он
сейчас читается в Типографской летописи, не был единственным
и непосредственным источником великокняжеского летописания»,
и признает: «. . .какого происхождения. . . точные даты в вели-
кокняжеском летописании (кроме 11 ноября), сказать пока трудно».
Второй источниковедческий итог основан на посылке: «. . .хотя
ни один из рассказов. . . не представляет собой прямой и непосред-
ственной записи о событиях 1480 года. . . достоверность большинст-
ва из них едва ли следует ставить под сомнение».
В частности, «достоверность известий о колебаниях Ивана III
в 1480 году подтверждается не только тем, что о них сообщают
разные и частью независимые друг от друга источники — „Посла-
ние на Угру'\ ростовский рассказ, Вологодско-Пермская летопись»,
а также уникальный источник софийско-львовского рассказа (Ус-
пенский летописец, по терминологии В. Д. Назарова), но и тем, что
сведения об этих колебаниях «вынуждены были сообщать (на
основе ростовского рассказа) великокняжеские своды. . . не позднее
90-х годов». Это последнее, по мнению Я. С. Лурье, произошло,
«вероятнее всего, по той простой причине, что о них (колебаниях. —
Ю. А.) прекрасно знали современники: следовало поэтому не скры-
вать эти факты, а объяснить их, возложив ответственность на „злых
человек** — советников, уже попавших к тому времени в опалу».45
Не оценивая здесь эти выводы по существу, отметим следующее.
Как справедливо замечает Я. С. Лурье, о колебаниях Ивана III со-
общают в первую очередь четыре источника: 1) «Послание на
57
Угру», 2) ростовский рассказ, 3) Вологодско-Пермская летопись
и 4) уникальный рассказ Софийско-Львовской летописи. Естествен-
но возникает вопрос: в какой мере независимы эти источники друг
от друга? Без решения этого вопроса судить о достоверности их
известий трудно. Хорошо известно, что «Послание на Угру» было
тесно связано с ростовским рассказом и не могло не повлиять на те
летописи, которые включили это «Послание» в свой текст, т. е. на
Вологодско-Пермскую и Софийско-Львовскую.46 Если эти данные
не опровергнуть, то необходимо будет признать, что сведения о ко-
лебаниях восходят отнюдь не к независимым друг от друга, а к тес-
но связанным между собой (концептуально и текстологически)
памятникам, т. е. имеют один общий источник.
Я. С. Лурье достаточно убедительно показал зависимость су-
ществующего официального (вернее, официозного) рассказа от рас-
сказа ростовского владычного свода. Следует ли после этого удив-
ляться, что сведения о колебаниях и «злых советниках», содержа-
щиеся в этом своде, — по Я. С. Лурье, основном источнике
рассказов великокняжеских летописей 90-х гг. — проникли и в них?
Одним из аргументов для этого построения служит опала, по-
стигшая, как считает Я. С. Лурье (вслед за К. В. Базилевичем),
бывших «злых советников» великого князя. Но если целью офици-
озного летописца было представить великого князя в возможно
более благоприятном свете, то как могло вести к этой цели изо-
бражение его в виде безвольного слушателя «злых советников»?
Признавая «достоверность большинства рассказов» о событиях
1480 г., Я. С. Лурье не отмечает фактических противоречий между
ними. Так, сочувственно оценивая известие уникальной части Со-
фийско-Львовской летописи о пребывании Ивана III в Москве, он
не указывает, что это известие противоречит всем другим —
и ростовскому рассказу, и Вологодско-Пермской летописи, и «По-
сланию на Угру».
Весьма интересное и квалифицированное исследование
Я. С. Лурье значительно продвинуло вперед изучение проблемы.
Однако и оно, несмотря на ряд ценных наблюдений, не решило всех
вопросов, связанных с источниковедением событий 1480 г.
Вполне соглашаясь с Я. С. Лурье, что «осень 1480 года — один
из. . . решающих моментов на весах русской истории» и что «историо-
графическое и художественное осмысление» этого момента —
«большая и достойная задача», следует отметить вместе с тем, что
общая оценка роли Ивана III в событиях 1480 г. далеко не бес-
спорна. Вызывает сомнения попытка разделить исторические со-
бытия как бы на два класса — такие, «в которых ярко проявилась
роль отдельных личностей», и такие, которые совершаются «не
в виде волевого акта отдельных лиц, а вследствие постепенных
и глубоких изменений». Думается, что и те, и другие события со-
вершаются отнюдь не иначе, как в соответствии с общими законами
исторического развития, реализующимися в действиях живых лю-
дей — участников исторического процесса. При анализе историче-
ских событий в равной мере нежелательны как преувеличение
58
«решающей роли каких-либо царей, героев или злодеев» (как это
было у Н. М. Карамзина), так и недооценка реальной роли кон-
кретных лиц, стоящих во главе государства, войска или другого
общественного института в переломные моменты истории. Нельзя
же, в самом деле, вслед за С. М. Соловьевым считать, что «так
называемое иго пало само собой»! Или сочувственно повторять
мысль Н. Г. Чернышевского (фактически опиравшегося на работы
С. М. Соловьева), что татары «были побеждены. . . собственным
одряхлением и размножением русского населения»!
Вызывают возражения и некоторые другие оценки. Едва ли
допустимо упрекать советских историков (таких, как К. В. Базиле-
вич) в тенденции «к безоговорочному восхвалению самодержавной
власти Московской Руси».47 Нельзя согласиться также с отожде-
ствлением понятий «самодержавие» и «централизация».48 В совет-
ской исторической науке установлено, что централизованное Рус-
ское государство имело своей первой формой сословно-представи-
тельную монархию 49 (оформившуюся к середине XVI в.), тогда как
абсолютизм («самодержавие») установился в нашей стране не ранее
второй половины XVII в.
Психологическая характеристика персонажей далекого прошло-
го — дело сложное и тонкое, едва ли посильное историку-исследова-
телю, если только он не обладает художественным талантом
Н. М. Карамзина. Но в распоряжении исследователя есть другой,
более доступный и надежный путь для оценки того или иного исто-
рического лица — анализ объективных результатов его деятельно-
сти. Именно эти результаты составляют тот общественно-историче-
ский критерий истины, который является венцом исторического
познания.
В 1984 г. увидело свет совместное исследование Б. М. Клосса
и В. Д. Назарова. В этой работе, носящей источниковедческий
характер, обобщаются, расширяются и уточняются наблюдения,
опубликованные ранее В. Д. Назаровым. Наиболее важные уточне-
ния касаются Лихачевского летописца. Авторы оспаривают вывод
Я. С. Лурье о вторичности и сравнительно позднем происхожде-
нии этого памятника и продолжают отстаивать тезис, что «крат-
кая повесть об Угорщине в Лих., как и рассказ о предшествую-
щих ей событиях, передает полный и ранний вариант великокня-
жеского летописания; все добавления к ней. . . имеют один
и тот же источник, а именно ростовский владычный свод». В ха-
рактеристику самого Лихачевского летописца авторы вносят су-
щественную деталь: это памятник неофициального происхожде-
ния, который «был исполнен скорее всего по заказу частного ли-
ца», имевшего «доступ к летописным записям, ведшимся при
дворе великого князя». С этим уточнением в принципе нельзя
не согласиться. Однако оно по-прежнему оставляет без ответа
основной вопрос: куда же девались сами эти «летописные записи,
ведшиеся при дворе»? В то же время новый взгляд на Лихачев-
ский летописец приводит к некоторым противоречиям. Признав
неофициальное происхождение Лихачевского летописца, авторы тем
59
не менее настаивают, что это «очень ранний (современный со-
бытиям) памятник великокняжеского летописания, строго офици-
альный по своему характеру». Вместе с тем Лихачевский лето-
писец «несомненно сокращает в отдельных случаях свой источ-
ник». Это утверждение авторы подтверждают примерами. Что
же перед нами — современный описываемым событиям, «строго
официальный по своему характеру» памятник великокняжеского
летописания или результат позднейшего частного редактирова-
ния (в частности, сокращения) летописных записей, ведшихся
при дворе великого князя? Разумеется, это далеко не одно и то
же: во втором случае едва ли может идти речь о «краткой вели-
кокняжеской повести об Угорщине».
Другие уточнения касаются ростовского свода. Путем тща-
тельного анализа его известий Б. М. Клосс и В. Д. Назаров уточ-
няют и убедительно обосновывают свой вывод «об авторстве Вас-
сиана в значительных разделах повествования об Угорщине».50
Новейший общий очерк событий на Угре в 1480 г. принад-
лежит Р. Г. Скрынникову. Как и В. В. Каргалов, он подчерки-
вает высокие качества русского военно-политического руководст-
ва и его большую роль в отражении Ахмата. Хотя в силу попу-
лярного характера издания Р. Г. Скрынников не проводит
специального источниковедческого исследования, его источнико-
ведческие позиции выражены достаточно четко. В целом он сле-
дует традиции, идущей от Г. Ф. Карпова и развитой А. Е. Пре-
сняковым, К. В. Базилевичем и П. Н. Павловым. Софийско-
львовский рассказ Р. Г. Скрынников считает весьма тенденци-
озным в той его части, где автор пытается бросить тень на
Ивана III, обвиняя его в трусости и т. д. Тенденциозный рассказ
церковников (в Софийско-Львовской летописи) был, по мнению
Р. Г. Скрынникова, составлен задним числом, в 90-х гг., когда
«отношения между великим князем и высшим духовенством были
близки к разрыву». При этом «в силу необъяснимого парадокса
источники не сохранили ни официального летописного отче-
та. . . ни росписи полков».51
Итоги новейших источниковедческих исследований, посвящен-
ных событиям 1480 г., можно в сокращенном виде представить
в виде схем (рис. 1—3).
Основное отличие двух приведенных схем (см. рис. 1 и 2) в том,
что Б. М. Клосс и В. Д. Назаров признают существование первич-
ного оригинального великокняжеского летописного рассказа,
а Я. С. Лурье его существование отрицает. Разница, как видно,
весьма чувствительна. Но она ослабляется, ввиду того что
Б. М. Клосс и В. Д. Назаров не могут объяснить, почему вели-
кокняжеские летописные записи не попали непосредственно в офи-
циозную летопись, а оказались в ней только через довольно дли-
тельное время и в трансформированном виде, подвергшись воз-
действию ростовского владычного свода. Зачем великокняжескому
сводчику конца 80-х гг. (по вполне правдоподобному предположе-
нию авторов, известному дьяку Василию Мамыреву) понадобилось
60
Рис. 1. Соотношение летописных известий по Я. С. Лурье.
1 — неясный источник, содержащий точные даты, отсутствующие
в Типографской летописи (здесь и далее пунктиром обозначен пред-
полагаемый источник); 2—ростовский рассказ (Типографская лето-
пись); 3 — рассказы великокняжеского свода 90-х гг. (два варианта);
4 — рассказ Лихачевского вида.
Рис. 2. Соотношение летописных известий по Б. М. Клоссу—В. Д. Назарову.
/ — великокняжеские летописные записи; 2 — записи при митрополичьей кафедре; 3 —
рассказ Вассиана; 4 — Успенский летописец; 5 — Лихачевский летописец; 6 — Типограф-
ская летопись; 7 — Софийско-Львовская летопись; 8 — великокняжеские летописи 90-х гг.;
9 — Вологодско-Пермская летопись.
Рис. 3. Один из возможных вариантов соотношения летописных текстов.
/ —официальные записи типа разрядных; 2—«Послание на Угру»; 3 — Успенский
летописец; 4 — официальная летопись; 5 — Типографская летопись; 6 — Софийско-
Львовская летопись; 7 — своды 90-х гг.; 8 — Вологодско-Пермская летопись; 9 —
Владимирский летописец.
разбавлять официальный текст вставками из летописи ростовских
владык?
Наряду с отмеченным отличием схемы имеют ряд общих черт.
Обе концепции основаны на изучении одних и тех же основных
летописных версий — в первую очередь ростовской, софийско-
львовской и московских сводов 90-х гг. Авторы обеих концепций
с большим доверием относятся к оригинальному рассказу Софий-
ско-Львовской летописи. Обе концепции носят подчеркнуто летопи-
севедческий характер: различия между летописями рассматривают-
ся текстологически, путем сопоставления между собой летописных
памятников. Этот весьма плодотворный и хорошо разработанный
метод действительно дает возможность установить взаимоотноше-
ния летописных списков, обнаружить заимствования, «своды»
и т. п. Однако за пределами этого метода могут остаться другие
источники — нелетописные памятники, существование которых
в рассматриваемое время не вызывает сомнений. Я имею в виду
официальные записи документального характера, типа разрядных
и походных дневников, о вероятном влиянии которых на летописи
писал еще К. В. Базилевич. Влияние таких записей на летописные
тексты можно проследить с конца 60-х гг. (записи о «первой Ка-
зани»). Записи о походах 1471, 1475/76 и 1477/78 гг. содержат
большое количество точных дат: движение войск и распоряжения
великого князя, другие события расписаны буквально по дням. Это,
видимо, своего рода военно-походный дневник, ведущийся при глав-
ной квартире русских войск — дворе великого князя. Возникают
вопросы: велись ли подобные записи в 1480 г.? Если велись, то
в каких сохранившихся источниках они отразились? В поисках
ответа на эти вопросы можно наряду с обычно используемыми
летописями привлечь сравнительно малоисследованный памят-
ник — Владимирский летописец.52
Первая часть этого памятника, кончающаяся 1391 г., была иссле-
дована М. Н. Тихомировым и Л. Л. Муравьевой.53 Вторая часть
пользовалась меньшим вниманием.54 Большинство погодных заме-
ток Владимирского летописца за 1460/61 —1494/95 гг. представля-
ет собой крайне сокращенное изложение известий, содержащихся
в других летописях, прежде всего в великокняжеских сводах, а так-
же в Типографской и некоторых других. Есть основание говорить об
определенной провеликокняжеской направленности автора заме-
ток — она связана, может быть, с его близостью к правительствен-
ному аппарату.
В ряде случаев автор заметок уточняет сведения, сохранившиеся
в других летописях.55 Наибольший интерес представляют уникаль-
ные известия, не встречающиеся в других летописных памятниках.
Под 1461/62 г. в сообщении о кончине Василия Темного перечисле-
ны все его сыновья, как живые, так и умершие. В других летописях
этого текста нет, за исключением Степенной книги.56 Под
1494/95 г. приводится подробный состав свиты великой княжны
Елены при ее поездке в Вильно на свадьбу с Александром Литов-
ским. Такой перечень встречается только в Посольской книге 57
62
и Разрядах.58 По-видимому, автор заметок имел возможность поль-
зоваться официальными документами такого рода. К уникальным
относится и известие под 1480/81 г., посвященное событиям на
Угре.59 Оно характеризуется лаконичностью и полным отсутствием
нарративного элемента, чем существенно отличается от других лето-
писных рассказов об Угре. Однако основная особенность записи —
наличие точных дат, отсутствующих в других источниках. Лако-
ничность известий и точная их датировка роднят запись Владимир-
ского летописца с официальными документами типа походного
дневника. Возможно, именно такие документы и были использова-
ны при составлении записи.
Сопоставление Владимирского летописца с другими
сохранившимися летописями, прежде всего с Московской по Ува-
ровскому списку и Вологодско-Пермской, позволяет высказать
гипотезу, что в указанных трех летописях, содержащих точную
и непротиворечивую датировку событий, и отразились официаль-
ные записи документального характера типа походного дневника,
аналогичные тем, которые велись в походах 1471, 1475/76 и
1477/78 гг. Почему эти записи сохранились только частично?
Почему они не легли в основу официального (или официозного)
летописного рассказа, а оказались разбросанными по разным
непосредственно не связанным между собой памятникам? Это
вопросы, на которые в настоящее время нет прямого, достаточно
убедительного ответа. Но во всяком случае уже сейчас можно отме-
тить три важных обстоятельства.
Во-первых, официальный великокняжеский летописный рассказ
о событиях на Угре нам неизвестен: или его по каким-то причинам
(каким?) не существовало, или он по каким-то причинам (каким?)
до нас не дошел. В этом отношении Я. С. Лурье, вероятно, ближе
к истине, чем его оппоненты: Лихачевский летописец не может
претендовать на официальность уже по той причине, что в нем
отсутствуют многие даты, содержащиеся в других летописях и име-
ющие, вероятно, официальное происхождение (впрочем, неофици-
альный характер Лихачевского летописца фактически признают,
как мы видели, Б. М. Клосс и В. Д. Назаров).
Во-вторых, в составе летописных памятников более или менее
отчетливо прослеживается тенденция, оппозиционная по отношению
к Ивану III и его правительству. Наиболее резко эта тенденция
выражена в софийско-львовском рассказе (Успенский летописец)
и устюжских летописях. В оценке характера и причин этой тенден-
ции мнения исследователей сильно расходятся. Если Я. С. Лурье,
Б. М. Клосс и В. Д. Назаров (а также М. Н. Тихомиров и Л. В. Че-
репнин) склонны смягчать или отрицать тенденциозную направлен-
ность софийско-львовского рассказа и других оппозиционных тек-
стов, отмечая их объективность и достоверность, то К. В. Базиле-
вич, П. Н. Павлов, В. В. Каргалов и Р. Г. Скрынников (а в про-
шлом Г. Ф. Карпов и А. Е. Пресняков), напротив, подчеркивают
эту тенденциозность, видят в ней враждебное отношение к великому
князю и ищут корни ее в социально-политической действительности
63
эпохи. Так источниковедческая проблема анализа летописных из-
вестий перерастает в проблему реально-историческую — в анализ
характера политических отношений в верхних слоях русского об-
щества при Иване III. Оппозицию, отразившуюся в тенденциозном
изображении событий на Угре, исследователи видят то в консерва-
тивной удельно-княжеской среде (Г. Ф. Карпов), то в среде церков-
ных иерархов (А. Е. Пресняков, Р. Г. Скрынников, отчасти
П. Н. Павлов), то среди московского боярства (П. Н. Павлов). Но
в любом случае вопрос выходит далеко за рамки событий, непо-
средственно связанных с борьбой на Угре, и ведет к исследованию
более общих проблем истории конца XV в.
В-третьих, хотя официальный великокняжеский рассказ как
таковой отсутствует, до нас дошли отдельные записи документаль-
ного характера, отличающиеся по существу (и, вероятно, по про-
исхождению) от нарративных летописных текстов. Эти записи,
несмотря на свою неполноту и фрагментарность, представляют
особую ценность — именно они дают наиболее надежную опору для
попыток реконструкции реальной исторической действительности.
Первая покеда над Адлмтом
Стратегия Дмитрия Донского была основана на идее нанесения
упреждающего удара по ордынцам до подхода их к русским преде-
лам: оборона Руси выносилась далеко на юг, в Дикое поле. Эта идея
нашла свое воплощение в великой битве на Куликовом поле, нанес-
шей первый мощный удар ордынскому игу. Однако в условиях
политической раздробленности Руси стратегическая концепция Дон-
ского не могла быть реализована до конца: нашествие Тохтамыша
показало непрочность княжеских союзов и заставило Русь надолго
отказаться от смелых встречных ударов.
Постройка каменного московского Кремля в 1367—1368 гг. име-
ла крупнейшее стратегическое значение. На столетие Кремль пре-
вратился в главную крепость Русской земли, основной элемент
обороны от литовских и ордынских нашествий. За единственным
исключением (в 1382 г. был взят обманом Тохтамышем), Кремль
с честью выполнял свою роль главной цитадели страны,^ спасая
основные государственные и национальные ценности и сохраняя
жизнь и свободу тысячам людей, сбегавшихся со всех сторон под
защиту его укреплений. Так было и в 1408 (поход Едигея),
и в 1439 (поход Улу-Мухаммеда), и в 1451 (набег Мазовши) гг.
Во всех этих случаях (как и при нашествии Тохтамыша в 1382 г.)
русские не успевали или не имели возможности создать сколько-
нибудь прочную оборону южного рубежа. Конные массы татар
легко форсировали Оку и рассыпались по Русской земле, предавая
все огню и мечу и уводя огромный полон.
Первый известный пример успешной обороны рубежа Оки отно-
сится к 1459 г. Узнав, что «татарове Седи-Ахметевы похвалився на
Русь пошлин, «князь велики Василеи отпустил противу их к Берегу
64
сына своего великого князя Ивана со многими силами». Судя по
тому, что во главе русских войск стоял не воевода, а сын-соправи-
тель великого князя, можно думать, что речь шла о борьбе с до-
статочно большим отрядом ордынцев. В то же время это были,
очевидно, не основные силы Орды: во главе их летопись не на-
зывает хана. На переправах через Оку произошел бой: великий
князь Иван «не перепусти» татар за реку, «отбися от них, они же
побегоша».60 Лаконичное известие летописца не содержит никаких
подробностей. Однако о значении, которое придавалось этому со-
бытию, свидетельствует то, что в Кремле в честь него была воз-
двигнута новая каменная церковь Похвалы Богородицы.61 На бере-
гах Оки в 1459 г. произошло, по-видимому, действительно знамена-
тельное событие. Была одержана важная победа по меньшей мере
тактического масштаба: впервые за всю историю борьбы с Ордой
удалось отстоять оборонительную линию Оки и предохранить Рус-
скую землю от очередного опустошительного вторжения.
Победа русских на Оке в 1459 г. произвела, видимо, впечатление
и на ордынцев. Когда летом следующего 1460 г. хан Ахмат, сменив-
ший Сеид-Ахмета, предпринял очередной поход на Русь, он ограни-
чился нападением на Переяславль-Рязанский на правом берегу Оки.
Наиболее подробный рассказ об этом событии содержится в Ермо-
линской летописи:62 Ахмат стоял под городом три недели, «на всяк
день приступая ко граду, бьющеся». Но рязанские «граждане»
«одолеваху ему и много у него татар побиша», от чего Ахмат вы-
нужден был пойти «прочь с великим срамом». По словам летописца,
один из приближенных Ахмата, Казат-улан, «привел его, не чающе
от Руси ничего сопротивления». Это объяснение кажется правдопо-
добным: после отпора в 1459 г. ордынцы не рассчитывали на успех
на главном (московском) направлении, а попытались нанести удар
по слабому (по их предположению) участку. Героическая оборона
Рязани сорвала надежды Ахмата и его мурз поживиться легкой
добычей. Не следует забывать и того, что после смерти рязанского
великого князя Ивана Федоровича весной 1456 г. Рязанская земля
по его завещанию попала под временный протекторат Москвы:
великий князь Василий «на Рязань посла наместники своя и на про-
чая грады».63 Рязань оказалась включенной в общерусскую систему
обороны южного рубежа, участие московских войск в защите Рязани
вполне вероятно.
60-е годы XV в. — время крупных перемен в русско-ордынских
отношениях. С момента вокняжения Ивана III в 1462 г. начинается
последний, решающий этап борьбы Русской земли против ордын-
ского ига за полное восстановление национального суверенитета.
Хан Ахмат, пришедший к власти около 1460 г.,64 в свою очередь
ставит перед собой широкие задачи, стремясь к возрождению было-
го могущества империи Чингизидов. Одно из основных звеньев
в политической программе Ахмата — восстановление полного поли-
тического господства Орды над Русью.
5 Ю. Г. Алексеев 65
Политический кругозор Ахмата был достаточно широк. Извест-
но о его переговорах с Венецией в самом начале 70-х гг. По венеци-
анским источникам хан был готов заключить союз с республикой
и выставить 200 тыс. конницы 65 против Османской империи, но
требовал больших денежных субсидий (по 10 тыс. дукатов в ме-
сяц).66 Для установления контактов 2 апреля 1471 г. венецианский
сенат постановил отправить к Ахмату своего секретаря Дж. Батти-
ста Тревизана.67 Задержанный в Москве по небезосновательному
подозрению в шпионаже, Тревизан добрался до Орды только
в 1474 г.68 Хотя переговоры Ахмата с Венецией и не привели к за-
ключению союза, они красноречиво свидетельствуют о международ-
ных притязаниях и амбициях хана.
Проводя широкомасштабную политику, Ахмат рассчитывал на
создание мощной антирусской коалиции, основой которой должен
был быть союз с Литвой. Казимир Литовский со своей стороны
стремился к такому союзу в интересах дальнейшей экспансии про-
тив Руси и сохранения власти над русскими землями, захваченными
в прежние времена.
Первые сведения о литовско-ордынских переговорах помещены
в летописи под 1470/71 г. По-видимому, в конце 1470 г. к хану
прибыл королевский посол Кирей с предложением союза против
Русского государства.69 1470 год — время значительного обостре-
ния положения в Восточной Европе. Военное столкновение Москвы
с Новгородом и литовская интервенция на стороне последнего
становились реальной перспективой. От исхода этого столкновения
зависело будущее Русской земли и всей Восточной Европы. Неуди-
вительно, что именно в этот момент Казимир предложил союз
Ахмату, стремясь заручиться помощью могущественного ордынско-
го хана.
Предложение Казимира было сочувственно встречено ближай-
шим окружением хана — князем Темирем и другими его советни-
ками.70 Однако заключение союза натолкнулось на объективные
трудности: по словам летописца, хан «год весь держал Кирея у себя,
не бе бо ему с чем отпустити к королю его иных ради зацепок своих».71
В конце 1470 г. Ахмат был еще не готов к крупномасштабному
выступлению против Руси. Только осенью 1471 г. королевский
посол вернулся к Казимиру вместе с ответным посольством хана:
Орда, видимо, была готова заключить союз с королем.
Однако к осени 1471 г. политическая обстановка в Восточной
Европе изменилась в пользу Русского государства. В июне—июле
московские войска под главным командованием великого князя
совершили стремительный поход на Новгород. Ополчение новгород-
цев было наголову разбито на Шелони; феодальная республика
была вынуждена заключить Коростынский мир, признав над собой
власть великого князя московского. Сохранив еще на несколько лет
свою внутреннюю автономию, Новгород стал частью единого Рус-
ского государства.
Летом 1471 г. произошло еще одно важное событие, непосред-
ственно связанное с русско-ордынскими отношениями: отряд вят-
66
чан, «шед суды Волгою на низ», захватил и разграбил Сарай.72
По рассказу московского летописца, татары Большой Орды в это
время кочевали на расстоянии одного дня пути от Сарая, т. е. в 50—
100 км. Узнав о разгроме своей столицы, они сделали попытку
перехватить вятских удальцов: «. . .поимавше суды и всю Волгу
заступиша суды своими, хотяще их перебити». Но вятчане про-
рвались и ушли, казанцы «такоже хотяша переняти их», но не суме-
ли. По данным Устюжской летописи, во главе вятчан стоял «воево-
да» Костя Юрьев.73 Типографская летопись приводит рассказ,
близкий к московскому, и добавляет, что «пришедше из Сараю»
вятчане пошли с воеводами великого князя в поход против новго-
родцев.74 Если так, то рейд на Сарай должен был состояться в на-
чале лета: уже 27 июля вятчане сражались с новгородцами на, Ши-
ленге.75 Этот неслыханный по дерзости и удаче рейд должен быть по
справедливости оценен как выдающееся военное предприятие. Впер-
вые за всю историю русско-ордынских отношений нападению под-
вергается не Русская земля, а сама Орда; не Москва или Рязань,
а надменная столица ордынских ханов взята на щит; не ордынцы,
а русские «много товара взяша и плен мног поимаша». По своей
форме поход Кости Юрьева был, по-видимому, типичным набегом
ушкуйников, лихих корсаров русских рек. Основное его значение
в том, что он показал сравнительно легкую уязвимость «сердца»
огромной кочевой империи, что не могло не сказаться в дальнейшем
на поведении ордынского хана.
Независимо от степени участия московского правительства
в подготовке похода результат его был именно такой, о каком
в Москве могли только мечтать. В том, что летом 1471 г. Ахмат не
двинулся на русские пределы, нападение на Сарай играло, вероятно,
далеко не последнюю роль. Однако, с другой стороны, именно это
нападение должно было с необходимостью способствовать дальней-
шему обострению русско-ордынских отношений и ускорить неминуе-
мый разрыв. Осеннее посольство 1471 г. к Казимиру — ответ Ахма-
та не только на инициативу короля, но и прежде всего на растущую
угрозу ордынской империи со стороны Русского государства.
Трудно сказать, был ли заключен формальный договор в ре-
зультате обмена посольствами. Во всяком случае принципиальное
соглашение о совместной борьбе против Русского государства было,
по-видимому, достигнуто. Летом 1472 г. Ахмат, «подговорен коро-
лем»,76 двинулся в свой первый большой поход на Русскую землю.
За 12 лет, отделяющих поход 1472 г. от первого нападения
Ахмата на Русь под стенами Переяславля-Рязанского, в истории
Русской земли произошли фундаментально важные события.
Военные действия летом 1472 г. развернулись в принципиально
иной военно-политической обстановке, чем набеги ордынцев (татар-
ских «царевичей») в 40—50-х гг. и походы прежних ордынских
ханов. Ордынскому нашествию впервые противостояли не разроз-
ненные княжества, раздираемые междоусобной борьбой, а единое
Русское государство, под знаменем которого объединились основ-
ные силы русского народа.
5*
67
С другой стороны, и Ахмат, по-видимому, собрал силы, превос-
ходившие все, чем располагали его предшественники.77
Рассказ о походе Ахмата летом 1472 г. сохранился в трех основ-
ных вариантах. Официозная версия читалась, видимо, в великокня-
жеском своде 1472 г. и отразилась в Симеоновской, Московской,
Прилуцкой и Вологодско-Пермской летописях. Эта версия содержит
наиболее полное и фактологичное описание кампании. Основные
черты этого описания — точная датировка событий, большое внима-
ние к действиям и распоряжениям великого князя и его воевод.
Другой рассказ читается (с вариантами) в летописях Софийско-
Львовской, Ермолинской, Сокращенных сводах и Устюжских. Рас-
сказ Софийско-Львовской летописи содержит отрицательную оцен-
ку поведения великокняжеского воеводы Семена Васильевича Бек-
лемишева, подчеркивает роль полков удельных князей, опускает
большинство дат, содержащихся в официальной версии.78 Рассказ
Типографской летописи включает некоторые подробности и имена,
отсутствующие как в московской, так и в софийско-львовской верси-
ях. Поход Ахмата упоминается и в Псковской летописи: в разгар
событий в Москву прибыли псковские послы, чьи сведения, очевид-
79
но, и приводит летописец.
Согласно Московской летописи, известия о походе Ахмата были
получены в Москве не позднее начала июля. Великий князь «пре-
жде всех. . . отпусти» на Берег Федора Давыдовича Хромого «с ко-
ломничи». Московское верховное командование стремилось прежде
всего прикрыть кратчайшее — коломенское — направление на сто-
лицу, путь вторжений 1439, 1451, 1455 гг. Во главе Коломенского
полка ставится один из лучших воевод, имевший боевой опыт
и пользовавшийся полным доверием правительства.80 Известие сви-
детельствует о том, что к этому времени в Москве еще не знали
о маршруте движения Ахмата. Затем, 2 июля («на Ризположе-
ние»), были посланы воеводы князья Д. Дм. Холмский и Стрига
Оболенский,81 и, наконец, «потом же», очевидно после 2 июля,
были «отпущены» к Берегу братья великого князя «со многими
людьми».82 Типографская летопись отмечает, что великий князь
отпустил на Берег сначала князя Юрия, а потом «дву Андреев
и Бориса, и своих воевод, и всю силу русскую». Князь Юрий,
в частности, «ста выше Серпухова на Оце».83
Софийско-Львовская летопись подчеркивает, что Ахмат совер-
шал свое движение скрытно и не по обычному для ордынцев марш-
руту: он шел «с проводники не путьма».84 Более подробно об этом
говорит известие Типографской летописи: хан шел «вверх по Дону,
чая от короля себе помочи, свещався с королем. . . на великого
князя». Однако Казимир, занятый своими «усобицами», «не посла
царю помочи».85
С верховьев Дона хан двинулся не на север или северо-восток, по
кратчайшему направлению к Москве через Коломну или Каширу,
а на северо-запад, к Алексину. Львовская летопись сообщает, что
Ахмат подошел к Алексину «с литовского рубежа»,86 т. е. с неожи-
данного для русских западного направления. Хан, очевидно, обошел
68
линию сторожевых постов, обманув их бдительность. Автор Ти-
пографской летописи подчеркивает, что Ахмат, «не дошед Алекси-
на, сторожев великого князя разогнаша и иных поимаша».87 Та же
летопись указывает, что с Ахматом шел Темирь, «князь его боль-
ший». (Согдасно Московской летописи, как мы видели, Темирь был
одним из главных сторонников союза с Казимиром).
Таким образом, выход татар к Алексину был в известной мере
неожиданным для русских, и в этом заключался тактический успех
Ахмата. Однако степень этой неожиданности преувеличивать не
следует. Львовская летопись сообщает, что великий князь велел
своему воеводе Семену Беклемишеву, стоявшему в Алексине, «осаду
распустити, понеже не успеша запастися, чем битися с татары».
Распоряжение об эвакуации города было дано скорее всего забла-
говременно, до подхода татар и начала боев за город. В Москве
знали о неготовности города к обороне и не исключали возможности
нападения татар. Неподготовленность Алексина к обороне под-
черкивает и рассказ Московской летописи: «. . .в нем людей мало
бяше, ни пристроя городного не было, ни пушек, ни пищалей, ни
самострелов».88 Движение Ахмата к Алексину давало возмож-
ность ударить с неожиданного для русских направления, значи-
тельно западнее обычных ордынских маршрутов (хотя и увели-
чивало расстояние: до Москвы от Коломны — 100 км, от Алек-
сина — 150 км). Приближаясь к литовскому рубежу, Ахмат
мог надеяться на организацию взаимодействия с литовскими
войсками.
По словам Типографской летописи, ордынцы подошли к Алек-
сину «в среду по рану, июля 29».89 Воевода Семен Беклемишев не
организовал обороны города.90 Оборону взяли на себя сами горожа-
не: «они затворишася во граде», и, когда ордынцы «начаша к граду
приступати крепко, гражане же из града крепко с ними бьяхуся».91
Таким образом, отсутствие «пристроя городнего», артиллерии
и припасов не помешало алексинцам оказать мужественное сопро-
тивление врагу.
В Москве весть о приближении татар к Алексину пришла на
рассвете в четверг, 30 июля (150 км гонец покрыл за сутки). Эта
весть была воспринята как начало большого нашествия. Рано утром,
«не вкусив ничто же», великий князь «поиде вборзе к Коломне».
Молодой великий князь Иван одновременно был отправлен
в Ростов.92 Московское правительство, по-видимому, считало, что на
Алексин наносится вспомогательный, отвлекающий удар; главные
силы русских войск по-прежнему прикрывали кратчайшее направ-
ление на Москву.93
Атаки на Алексин продолжались. По-видимому, Ахмат не хотел
оставлять у себя в тылу русский город, кроме того, ордынцы надея-
лись на легкую добычу. 30 июля татары «примет приметавше и за-
жгоша град».94 По единодушному свидетельству летописей, жители
Алексина проявили подлинный героизм. Они продолжали сражать-
ся, защищая свой пылающий город до последнего. «Не предашася
в руце иноплеменник, но изгореша вси с женами и с детми в гра-
69
де»,—сообщает Типографская летопись. «Гражене изволиша зго-
рети, неже предатися татаром», — вторит ей Львовская. «Что в нем
людей было, всем изгореша, а которым выбегоша от огня, тех изни-
маша», — отмечает официозный рассказ. Все летописи подчеркива-
ют, что ордынцы понесли под Алексиным значительные потери:
«много татар побили под Олексином», «множество татар избиша из
града того», «под ним (Алексином. — Ю. А.) много татар изби-
95
ша».
Гибель Алексина произошла, по данным Московской летописи,
в пятницу, 31 июля.96 Разрушив город, ордынцы «начаша перевози-
ти ся на сю сторону реки Окы».97 Московская летопись подчеркива-
ет, что «в том месте рати не было, приведены же быша нашими же
(т. е. изменниками. — Ю. А.) на безлюдное место». Однако «без-
людность» эта была относительной. По сведениям той же летописи,
левый берег против Алексина охраняли (хотя и «с малыми зело
людми») П. Ф. Челяднин и С. В. Беклемишев. Это известие косвен-
но совпадает с приведенным выше сообщением Львовской летописи
о том, что Беклемишев был воеводой в Алексине и поспешно отошел
за Оку при приближении ордынцев.
Именно войска Челяднина и Беклемишева дали первый отпор
попыткам ордынцев форсировать Оку. Когда татары «вринушася
в реку вси, хотяще и перейти на нашу сторону», наша войска «на-
чаша стрелятися с ними и много бишася с ними». Малочисленные
русские стали изнемогать в неравном бою, «уже и стрел мало бяше
у них, и бежати помышляху». Но в это время подошли подкрепле-
ния: верейский князь Василий Михайлович и дмитровский князь
Юрий Васильевич со своими полками. «И тако начаша одоле-
ти. . . татаром, татарове же. . . побегоша за реку».98
По сообщению Львовской летописи ордынцы пытались форсиро-
вать реку еще до падения Алексина. Их первый удар принял князь
Василий Верейский «со многими людьми», к которому подоспели
вскоре на помощь князья Юрий из Серпухова, Борис с Козлова
Брода и воевода великого князя П. Ф. Челяднин. Эти войска и от-
разили татар. Пожар и гибель города произошли на глазах у вое-
вод: «. . .не бе им куды пособити, реки великие Оки [ради]». Лето-
пись отмечает особую роль князя Юрия Васильевича: якобы именно
его татары «наипаче бояхуся. . . понеже бо имени его трепетаху
страны». Эти слова отражают, возможно, не только свойственную
Софийско-Львовской летописи тенденцию всюду и везде преувели-
чивать и подчеркивать достоинства удельных князей. Князь Юрий,
старший из братьев великого князя, в 1469 г. действительно сыграл
крупную роль в Казанской кампании, добившись капитуляции хана
Ибрагима.
Типографская летопись сообщает некоторые подробности боя на
берегу: «. . .которые татарове перевезоша ся реку, и тех пребиша на
ону сторону, иных ту убиша. И суды у них поотнимаша».99 Таким
образом, татары пытались форсировать Оку не только вброд, но
и в лодках («судах»), и на левом берегу Оки дело дошло до руко-
пашной.
70
Однако главные силы Ахмата в сражении не участвовали. По
словам Московской летописи, Ахмат был поражен, увидев на левом
берегу Оки «многые полки великого князя, аки море колеблющеся,
доспеси же на них бяху чисты велми, яко сребро блистающи,
и въоружени зело».100 По объяснению летописца, именно эта гроз-
ная картина заставила Ахмата отказаться от дальнейших попыток
форсирования и отступить: «. . .начат отступати от брега помалу;
в нощи той страх и трепет нападе на нь и побеже. . .».
По сообщению Софийско-Львовской летописи хан решил отсту-
пить после того, как узнал от татар, состоящих на русской службе,
о сосредоточении на Оке главных сил русских войск: «. . .князь же
великий под Ростиславлем стоит, а царевич Даньяр Каисимович на
Коломне стоит с татары, а князь Андрей Большой в Серпухове,
а с ним Муртаза царевич Мустафин, сын царя Казанского». То же
сообщение приводит и Ермолинская летопись, добавляя, что вместе
с Данияром на Коломне «множество воев великого князя», и уточ-
няя, что оба Андрея стоят в Тарусе. Услышав это, Ахмат «часа того
побеже прочь». Типографская летопись не объясняет причину от-
ступления хана, сообщая зато точную дату отхода ордынцев:
«. . .противу же субботы нощи той, противу Спасова дни»,
т. е. в ночь на 1 августа.101
Эти данные подтверждает и Псковская летопись. 1 августа
в Москву прибыли послы Трофим Кипрешев и Юрий Сестников,
отправленные с просьбой о назначении князя-наместника в Псков
и с сообщением о предстоящих переговорах с ливонским магистром.
В Москве послы узнали, что великий князь «со всею силою стоит
у Коломны», куда они и отправились для переговоров с ним. По
словам летописца, «царь ордынский. . . прочь поиде, убегом по-
беже», узнав, что «с князем великым прямо его стояху противу на
полутораста верстах 100 000 и 80 000 князя великого силы рус-
скыа».102
Итак, наши основные источники сходятся в том, что причина
отступления Ахмата — нежелание вступать с большое сражение
с главными силами русских войск.103 Возможно, отступление ордын-
цев было ускорено появлением в их войске «смертоносной язвы»,
о чем пишет московский летописец: «. . .начата бо напрасно уми-
рати мнози в полце их».104 Эта же «язва», видимо,послужила одной
из причин того, что русские отказались от дальнего стратегического
преследования отступающего врага.
По данным Софийско-Львовской летописи, хан, отступая, увез
с собой посла великого князя, киличея Григория Волнина, «блюду-
чися того, егда князя великого царевичи шед возьмут Орду и цари-
цу его».105 Это сообщение весьма интересно. Во-первых, из него
вытекает, что между русскими и ордынцами шли какие-то перегово-
ры, в Орде был русский посол, хотя и неизвестно, когда он туда
прибыл — до похода или уже во время военных действий.106 Во-
вторых, известие свидетельствует об особой роли конницы татар-
ских «царевичей» на русской службе. Эта стратегическая конница,
организованная по типу ордынской, могла покрывать огромные
71
расстояния и справедливо вызывала наибольшие опасения у Ахма-
та — именно войска «царевичей» могли быстрее и вернее всего
достигнуть ордынского «юрта». Косвенно отсюда вытекает, что
собственно русская стратегическая конница еще не играла большой
роли — огромная рать на берегах Оки состояла, вероятно, главным
образом из пешего ополчения. Несмотря на блестящий опыт Новго-
родской кампании, в которой конное московское войско сыграло
решающую роль, русская конница еще не рассматривалась Ахматом
как главный враг на степных просторах. С другой стороны, про-
шлогоднее успешное нападение на Сарай должно было обострить
беспокойство хана за свою столицу.
Типографская летопись со свойственным ей провиденциализмом
подчеркивает, что татары «побегоша. . . никим же гонимы», кроме
гнева небесных сил. По более реалистичным данным Московской
летописи, великий князь, узнав об отступлении Ахмата, «начат
многие люди свои отпущати за татары по дорозе их, остальцев деля
и полону ради христианского».107 Но это были отдельные отряды.
Главные же силы русских войск не переходили Оку. Стратегиче-
ского преследования не было, хотя дальняя разведка, по-видимому,
велась. Получив «весть», что хан «пришед до катун и ко зимовищу
пошел», великий князь распустил русские полки и вернулся через
Коломну в Москву, куда прибыл 23 августа.108 Летняя кампания
1472 г. окончилась.
Итак, последовательность событий летней кампании 1472 г. вы-
глядит по летописным данным следующим образом.
До 2 июля. В Москву поступают первые известия о походе
Ахмата. Отправка войска воеводы Ф. Д. Хромого (Коломенский
полк). (Московская летопись).
2 июля. Отправка на линию Оки великокняжеских войск князя
Д. Дм. Холмского и князя И. В. Стриги Оболенского. (Московская
летопись).
После 2 июля. Отправка полков удельных князей. (Московская
летопись). Развертывание войск Юрия Дмитровского выше Серпу-
хова. (Типографская летопись).
Конец июля. Ахмат приближается к Алексину; верховное ко-
мандование дает указание об эвакуации города. (Софийско-Львов-
ский рассказ).
29 июля, среда, раннее утро. Начало боев за Алексин. (Ти-
пографская летопись; другие рассказы, без даты). Первая попытка
форсировать Оку. (Софийско-львовский рассказ).
30 июля, четверг, на рассвете. Великий князь получает из-
вестие о выходе ордынцев к Алексину и отправляется к войскам
в Коломну. Великий князь Иван Молодой посылается в Ростов
(частичная эвакуация Москвы?). (Московская летопись).
31 июля, пятница. Гибель Алексина и его жителей. (Типо-
графская летопись; другие летописи, без даты). Попытки форси-
рования Оки ордынцами. Бои отрядов П. Ф. Челяднина
и С. В. Беклемишева. (Московская летопись, без даты). Подход
72
отрядов удельных князей (все летописи, кроме Типографской, без
даты).
1 августа, суббота, ночь. Отступление Ахмата от Оки. (Ти-
пографская летопись; остальные летописи, без даты).
Около 1 августа. Диспозиция русских войск на Оке: великий
князь у Ростиславля (район Каширы), вассальная татарская кон-
ница у Коломны, Андрей Большой у Серпухова, казанский «царе-
вич» там же, Андрей Меньшой в Тарусе. (Софийско-львовский
рассказ и Ермолинская летопись, без даты).
После 1 августа. Отправка отдельных русских отрядов за Оку
для захвата отставших ордынцев (?) и освобождение русских плен-
ных. (Московская летопись, без даты).
Первая половина августа. Поспешное отступление Ахмата через
степи. (Все летописи, без даты).
23 августа. Возвращение великого князя в Москву. (Московская
летопись).
Летом 1472 г. впервые была успешно решена задача создания
прочной обороны водного рубежа на широком фронте против глав-
ных сил Орды. Умелой обороной Оки русским удалось предотвра-
тить вторжение Ахмата: ни один русский город на левом берегу не
пострадал от ордынцев.
Какими силами располагали противоборствующие стороны?
В нашем распоряжении только две цифры, содержащиеся в источ-
никах. Относительно Орды — это свидетельство Ахмата о 200 тыс.
конницы, которые он обещал выставить против Порты. Эта
цифра не может считаться вполне точной: желая получить вене-
цианские субсидии, Ахмат имел основание преувеличивать свои
силы. С другой стороны, имея дело с ловкой, хитрой и хорошо
информированной венецианской дипломатией, Ахмат не мог себя
компрометировать явной ложью. 200 тысяч могут быть приняты как
ориентировочная максимальная численность ордынской конницы.
В походе 1472 г. участвовали если не все (на чем настаивают рус-
ские летописи), то во всяком случае главные силы Ахмата. Можно
думать, что цифра 150 тыс. не будет большим преувеличением
численности войск, которые он привел на Русь.
Итак, основной ударной силой Ахмата была многочисленная
конница. Как показывает ход событий, Ахмат использует способ-
ность своей конницы к быстрому стратегическому маневру, стремясь
обойти с фланга главные силы русских войск. Задумав большой
поход на Русь, собрав под своим началом основные силы Орды, хан
вместе с тем стремится избежать генерального сражения, в котором
на карту поставлено все. Он рассчитывает, во-первых, на союз
с Литвой (помощь Казимира), во-вторых, на внезапность своего
нападения, на неготовность русских к отражению нашествия. В этих
расчетах Ахмат выступает не как авантюрист, а как реалистично
мыслящий политик и стратег. Страшный разгром на Куликовом
поле еще жив в памяти ордынцев. Еще более важно, что Ахмат
трезво представляет себе огромные силы, которые русские развер-
нули на Оке.
73
О численности русских войск говорит оценка Псковской ле-
тописи (вероятно, со слов псковских послов, бывших во время
событий в Москве и Коломне). Эта цифра— 180 тыс. человек,
развернутых на фронте в 150 верст. Цифру, приведенную псков-
ским летописцем, разумеется, нельзя считать вполне точной. Ве-
роятно, как часто бывает в подобных случаях, перед нами пре-
увеличение. Но нет оснований сомневаться, что летом 1472 г. для
защиты от ордынского нашествия на Оку были двинуты громад-
ные силы — основная часть того, чем могла располагать Русская
земля.
Об организации службы на Берегу есть прямое указание источ-
ника. Между 1455 и 1462 гг. игумен Троицкого Сергиева монастыря
Вассиан получил от великого князя Василия Темного жалованную
грамоту с разрешением «вывести опять назад» из великокняжеских
и боярских сел тех крестьян, которые «вышли. . . сего лета» из
троицких вотчин в Углицком уезде, «не хотя ехати на мою службу,
великого князя, к Берегу».109 Эта грамота (обычно используемая
при попытках доказать раннюю отмену права крестьянского вы-
хода) 110 позволяет сделать ряд выводов. Несение службы на Берегу
есть обязанность крестьян, живущих даже в привилегированных
иммунитетных вотчинах крупнейшего русского монастыря. Эту
службу несут крестьяне и такого сравнительно отдаленного от Оки
уезда, как Углицкий. На службу, по-видимому, отправляются по
очереди крестьяне из разных сел, отсюда попытки уклониться от
этой повинности путем перехода в те села, с которых «сего лета»
служба не несется. Без участия широких слоев непривилегированно-
го городского и сельского населения, горожан и крестьян Русского
государства, организация обороны страны, особенно на южном,
самом опасном направлении, была бы невозможной. Эти-то люди
и составляли, надо полагать, основную массу тех многих десятков
тысяч воинов, которые летом 1472 г. остановили нашествие Ахмата
у самого порога Русской земли. Другую часть войска составляло
конное феодальное ополчение бояр и детей боярских. Учитывая, что
к 70-м гг. XV в. поместная система еще не сложилась и что в боль-
шинстве уездов Русского государства было развито черное кресть-
янское землевладение, можно полагать, что феодальная конница
уступала по численности пехоте, набираемой из непривилегирован-
ных горожан и крестьян. Если так, то огромное русское войско,
стоявшее на Оке и по численности, возможно, не уступавшее ордын-
цам, должно было сильно отличаться от них по составу: основу
русского войска составляла пехота. Видимо, именно этим объясняет-
ся отказ русских от дальнего стратегического преследования отсту-
пающих ордынцев: в Диком поле превосходство татарской конницы
должно было проявиться особенно сильно и русские войска, менее
подвижные, могли оказаться в тяжелом положении.
Показания Московской летописи о подтягивании войск к Алек-
сину заслуживают большого внимания. Они вскрывают характер-
ную черту развертывания русских войск по левому берегу Оки:
основу оперативного построения составляли войска великого князя
74
с его воеводами, на отдельных участках стояли полки удельных
» in
князей с их конными дворами.
Состав русских войск и характер стоявших перед ними задач
определили стратегию и тактику русского командования. Основным
видом боевых действий была стратегическая оборона с задачей не
допустить прорыва конных масс противника через Оку во внутрен-
ние русские уезды. Наличие многочисленной пехоты, растянутой
вдоль берега, и подвижных конных отрядов феодального ополчения,
которые можно было рокировать по фронту, отвечало решению этой
задачи. Отдельные, наиболее важные пункты на Оке были, вероят-
но, укреплены. Судя по оценке Московской летописью состояния
Алексина, город, не имевший особого «городнего пристроя», не
снабженный пушками, пищалями и самострелами, рассматривался
как необороноспособный. Отсюда вытекает, что в других обороно-
способных городах все это было: они заблаговременно укрепля-
лись, снабжались артиллерией и припасами.
Готовясь к отражению Ахмата, русское командование располо-
жило, по-видимому, свои главные силы на левом фланге, в районе
Коломны, туда и прибыл великий князь при известии о начале
вторжения. Для такого распределения сил были веские основания.
Во-первых, Коломна прикрывает кратчайший путь на Москву.
Именно поэтому в прошлом через нее чаще всего происходили
ордынские набеги (последний раз набег Мазовши в 1451 г. с вы-
ходом к Москве и набег в 1455 г., когда перешедшие Оку ниже
Коломны ордынцы были отогнаны кн. И. Ю. Патрикеевым).112
Отборная русская конница (двор великого князя), будучи сосредо-
точенной у Коломны, может достичь Москвы раньше, чем ордынцы
из любого другого пункта на Оке. Она сохраняет фланговое положе-
ние по отношению к любым ордынским силам, двигающимся
к Москве по другим дорогам. Надо полагать, что как место сбора
русских войск Коломна была хорошо укреплена и снабжена необхо-
димыми припасами. Все это вместе превращало Коломну в важней-
ший для русских стратегический пункт на Оке.
Сведения Псковской летописи подтверждают, что русские вой-
ска были развернуты на фронте от Коломны до Алексина — это как
раз 150 верст. По словам софийско-львовского рассказа, великий
князь находился под Ростиславлем, в районе Каширы, примерно
в 60 км выше Коломны по Оке. По данным Московской летописи,
великий князь вернулся в Коломну, узнав о приходе ордынцев на
их зимовища. Следовательно, до этого он был в другом месте, что
косвенно подтверждает сообщение софийско-львовского рассказа.
Очевидно, переход ставки в район Каширы был вызван необходимо-
стью быть ближе к атакованному участку для улучшения условий
связи и управления войсками: Ростиславль — почти посередине
фронта русских войск, гонец от Алексина мог достигнуть Ростис-
лавля менее чем за сутки. Необходимо вспомнить, что и в походе
1471 г. на Новгород великий князь со своей ставкой находился
в средней из трех колонн, идущих на Новгород, что также облегчало
управление войсками. В этом можно видеть стремление к централи-
75
зации руководства, к реальному осуществлению функции главного
командования.
Необходимо подчеркнуть значение героической обороны Алек-
сина. Три дня, потраченные Ахматом на борьбу с беззащитным
городом, дали возможность подтянуть силы русских к месту веро-
ятного форсирования Оки. Подвиг Алексина может быть сравнен
с прославленной обороной Козельска, задержавшего когда-то орду
Батыя. Но если оборона Козельска была страницей трагической
борьбы с победоносными завоевателями, то горожане Алексина
совершили свой подвиг на заре освобождения Русской земли.
Непосредственная причина победы русских в бою на Оке —
быстрое подтягивание (рокировка) сил с других участков. Это было
бы невозможным без предварительного развертывания русских
войск на Оке. Заблаговременное и целесообразное развертывание
сил — большая заслуга верховного командования. В результате
тактический выигрыш Ахмата не перерос в оперативный успех.
В конце июля—начале августа 1472 г. русские войска одержали
несомненную и крупную стратегическую победу, не допустив втор-
жения Орды в пределы Русской земли. Характерные черты этой
победы в том, что она достигнута малой кровью, без генерального
сражения и с полным сохранением боеспособности русских войск.
Отказываясь от преследования Ахмата, ограничиваясь обороной
водного рубежа, русское командование ставило свои войска в наибо-
лее выгодное положение и сохраняло их живую силу. В этом смысле
кампания в 1472 г. заслуживает особого внимания. Имея дело
с очень сильным и опасным противником в сложной внешнеполити-
ческой ситуации (в Москве знали об ордынско-литовских перегово-
рах и не могли не считаться с возможностью выступления Казими-
ра), русское командование действует осторожно и осмотрительно,
реально оценивая свои возможности и стремясь сохранить войска
как важнейший военно-политический фактор.
Основная причина победы на Оке в 1472 г. — создание на Руси
сильного централизованного государства, располагающего гораздо
большими материальными и моральными возможностями, чем
прежние союзы князей. Необходимо подчеркнуть, что летом
1472 г. русское правительство и командование проявили большое
дипломатическое и стратегическое искусство, полностью реализовав
свои объективные преимущества.
Особого рассмотрения заслуживают непосредственные полити-
ческие результаты летней кампании 1472 г. В исторической литера-
туре они расцениваются по-разному и обычно увязываются с вопро-
сом о выплате дани («выхода»). М. Г. Сафаргалиев рассматривает
поход 1472 г. как успех Ахмата (взятие и сожжение Алексина)
и считает, что зависимость Руси от Орды в результате этого похода
усилилась. Ьолыпинство других исследователей не придают по-
ходу 1472 г. существенного значения в развитии русско-ордынских
отношений. В. Д. Назаров подчеркивает, что Русь продолжала
регулярно выплачивать ордынский «выход» и после Алексинского
похода. К. В. Базилевич также считает, что выплата «выхода»
76
продолжалась и после 1472 г.114 П. Н. Павлов, расценивая события
лета 1472 г. как безусловный успех русских, отмечает, что хотя
выплата «выхода» и продолжалась, но размер его был снижен
с 7 тыс. до 4 тыс. 200 руб.115 Следует отметить, однако, что все
вышеприведенные мнения носят в существе своем несколько спеку-
лятивный характер, так как не опираются на прямые указания
источников: источники не содержат никаких сведений о выплате
«выхода» в 70-е гг. Единственное прямое указание о времени пре-
кращения выплаты «выхода» имеется только в Вологодско-Перм-
ской летописи: Ахмат в качестве одной из причин (хотя и не
главной) своего похода 1480 г. называет невыплату дани в течение
8 лет («выхода не дает девятый год»).116 Если исходить из этого, то
дань перестали платить именно в 1472 г., возможно, после похода
Ахмата на Алексин. Правда, известия об обмене послами с Ахматом
прослеживаются до 1476 г. (последний известный русский посол
Матвей Бестужев выехал в Орду 6 сентября 1476 г.), 17 что может
быть использовано как косвенное свидетельство о продолжении
даннических отношений.118 Мирные отношения с Ордой действи-
тельно продолжались, но были ли они связаны с регулярной вы-
платой «выхода», остается неясным. Во всяком случае прямое свиде-
тельство Вологодско-Пермской летописи не может быть сброшено со
счетов. Неудача похода Ахмата в 1472 г. не могла не отразиться на
русско-ордынских отношениях. В вековом споре Руси и Орды на-
зревал кризис.
Гусь и Орда накануне решительного
столкновения
Отношения Руси с Ордой в 70-х гг. носили неопределенный
и в достаточной мере двусмысленный характер: отказавшись факти-
чески от признания ханского сюзеренитета, Русское государство
формально не порывало отношений с ханом, давая этим повод ор-
дынским властям рассматривать Русь как часть их «улуса». И в от-
ношениях с Ордой, как и во многих других сферах жизни Русского
государства, молодое вино до поры до времени лилось' в старые
меха, новое тесно переплеталось со старым, которое не уступало
своего места без боя.
Источники свидетельствуют, что после Алексинского похода
вопросы отношений с Ордой и другими ханствами на восточном,
юго-восточном и южном рубежах Русского государства были в цент-
ре внимания московского правительства. Так, в конце 1472 г. оно
проявило крайнюю обеспокоенность в связи с попытками Венеции
вступить в прямые дипломатические контакты с Ахматом, использо-
вав для этого миссию Тревизана.119 31 декабря 1472 г. великий
князь принял на службу «царевича» Муртазу, сына казанского хана
Мустафы. Новый московский вассал получил «городок новый на
Оке со многими волостями». Принимая на свою службу «цареви-
чей-эмигрантов, московское правительство не только укрепляло
77
свои силы на южном рубеже, но и создавало для себя возможность
вмешательства при случае в династические споры в Казани путем
выставления своих кандидатов на ханский престол. Это было про-
должением политики, начавшейся еще в 40-х гг. принятием на
русскую службу царевича Касыма, сына Улу-Мухаммеда.
К тому же времени относится и установление отношений между
Москвой и Крымом — потенциальным противником Ахмата. Вели-
кий князь принимает Ази-Бабу, присланного крымским ханом Мен-
гли-Гиреем, «с любовью» и «братством» и, «почтив того посла»,
отпускает с ним в Крым 31 марта 1474 г. своего посла Н. В. Бекле-
120
мишева.
Посольство Н. В. Беклемишева представляет особый интерес.
Это первое посольство, отраженное в сохранившихся посольских
книгах, что свидетельствует о весьма важном факте — функциони-
ровании в начале 70-х гг. особой службы иностранных дел. Не
меньшее значение имеют и само содержание посольства, и характер
инструкций, данных Беклемишеву.121 Инструкции отличаются чрез-
вычайно тщательной, детальной разработкой — правительство стре-
мится предусмотреть основные возможные варианты переговоров
в Крыму и во что бы то ни стало настоять на проведении своей
линии. Эта линия — заключение союза с Крымом: «. . . другу
другом быти, а недругу недругом быти». Для нашей темы наиболь-
ший интерес представляет вопрос об отношениях с Ахматом, по-
дробно разработанный в посольской инструкции. Московское прави-
тельство проявляет большую осторожность и осмотрительность.
Принимая в принципе предложение о союзе против Ахмата, оно
отнюдь не хочет на данном этапе идти на открытый разрыв с Ор-
дой. В частности, оно поручает своему послу отвергнуть возможное
предложение Менгли о прекращении обмена послами с Ахматом:
«. . .осподаря моего отчина с ним на одном поле, а кочюет подле
отчину осподаря моего еже лет, ино тому не мощно быть, чтобы
межи их послом не ходити».122
Московское правительство предложило Крыму три варианта
договора. Первые два варианта («списка») носили общий характер,
третий называл конкретных врагов — Ахмата и короля. Однако
формулировка союзных обязательств в этих случаях была разной.
Союз против короля носил наступательный и оборонительный ха-
рактер и предусматривал одностороннюю помощь Русскому госу-
дарству со стороны Крыма. Союз против Ахмата носил чисто обо-
ронительный, но зато двухсторонний характер; Русь и Крым обязы-
вались прийти на помощь друг другу в случае нападения Ахмата.123
Как видим, весной 1474 г. московское правительство, предусмат-
ривая реальную возможность нападения Ахмата на Русское госу-
дарство, не хотело по своей инициативе порывать отношения с Ор-
дой. Об этом же свидетельствуют и переговоры с Ахматом.
Несмотря на то что около этого времени внимание летописца
к посольским делам значительно возрастает и приемы и отпуски
послов начинают точно фиксироваться, все же летопись далеко не
полностью отражает дипломатическую практику московского прави-
78
тельства. Так, о миссии в Орду Никифора Басенкова мы узнаем
только, когда 7 июля 1474 г. он возвращается в Москву вместе
с ордынским послом Кара-Кучюком. По словам Московской летопи-
си, посольство Кара-Кучюка отличалось особенным размахом: «. . .с
ним множество татар пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей
с коньми и со иными товаром было 3 тысячи и двести, а коней
продажных с ними боле 40 тысяч, и иного товару много».124 Подо-
бное сообщение заслуживает внимания.
По-видимому, ордынское руководство предприняло в 1474 г.
серьезную попытку переговоров с Москвой для налаживания
не только политических, но и торговых отношений. Правитель-
ство хана Ахмата на этом этапе, видимо, не исключало возможности
мирного урегулирования русско-ордынского конфликта на началах
возобновления и сохранения традиционных связей, основанных на
признании Русью верховной власти ордынского хана.125
К этому же времени относится урегулирование инцидента с Тре-
визаном. После разъяснений и просьб венецианского правительства
Тревизан был выпущен из заключения. Интересам Русского госу-
дарства, очевидно, отвечало вступление Орды в конфликт с могуще-
ственной Портой, к чему через своего эмиссара призывало Ахмата
правительство Венеции. 19 августа в Орду вместе с Кара-Кучюком
отправился русский посол Дмитрий Лазарев. С ними был отпущен
и Тревизан, которому великий князь «подмогл. . . всем: и людьми,
и коньми, и поминки».126
Таким образом, и летом 1474 г., через два года после Алексин-
ского похода, дипломатические отношения между Москвой и Ордой
продолжались. Хотя нам неизвестно конкретное содержание перего-
воров, сам факт их ведения свидетельствует о стремлении обеих
сторон избежать открытого разрыва или по крайней мере оттянуть
его на какое-то время. В середине 70-х гг. разрыв с Ордой никак не
мог быть выгодным для Русского государства. Хотя события
1471 г. положили конец самостоятельности Новгородской феодаль-
ной республики, окончательное слияние ее с Русским государством
требовало еще значительных усилий; сохранялось напряженное
положение на ливонско-псковском рубеже; как всегда, были не-
дружественны отношения с Казимиром; политический курс на ос-
лабление отдельных княжеств и усиление их зависимости от Моск-
вы способствовал укреплению Русского государства, однако вы-
зывал растущее противодействие консервативных кругов. Во всяком
случае открытый разрыв с Ордой мог только осложнить положение
Русского государства, тем более что он не мог не привести к усиле-
нию опасности со стороны других врагов Руси. С другой стороны,
едва ли в Москве могли рассчитывать на мирное урегулирование
с Ахматом; слишком глубоки и принципиальны были коренные
противоречия между Русью и Ордой.127 Отсюда понятна тактика
московского правительства, стремившегося путем переговоров оття-
нуть время окончательного разрыва с Ахматом и добиться создания
благоприятной внешне- и внутриполитической конъюнктуры для
решительной борьбы с ним.
79
Именно поэтому, не отказываясь от переговоров с Ахматом,
Русское государство продолжает развивать дружественные отноше-
ния с потенциальным противником Орды — Менгли-Гиреем. 13 но-
ября 1474 г. из Крыма вернулся Никита Беклемишев в сопровожде-
нии ханского посла Довлетека-Мурзы. На приеме у великого князя
16 ноября крымский посол обратился с предложением о заключении
союза («Кто будет тебе, князю великому, друг, тот и мне, царю, друг,
а кто тебе недруг, тот и мне недруг»).128 Миссия Довлетек-Мурзы
в Москве затянулась на несколько месяцев. Только в конце марта
1475 г. он был отпущен домой в сопровождении московского посла
Алексея Ивановича Старкова.129 Длительность пребывания крым-
ского посольства в Москве может косвенно свидетельствовать о серь-
езных, детальных переговорах его с московским правительством.
Содержание переговоров в Москве отразилось в посольском
наказе А. И. Старкову. Московское правительство не пошло на
заключение союза против Ахмата, так как Крым исключил из
проекта договора упоминание о союзе против Казимира. Весьма
интересна мотивировка позиции московского правительства, при-
веденная в наказе А. И. Старкову: «Осподари наши великие князи
от отцов, и от дед, и от прадед слали своих послов к прежним царям
к ордынским, а они своих послов посылали к великим князьям,
и осподарь мой князь велики и нынеча потому ж своих послов шлет
к Ахмату царю и к брату его к Махмуту, и они своих послов к моему
государю посылают».130 Это и есть «старина», на которую ссылается
московское правительство в переговорах с Менгли и которую оно
не хочет «порушити». Как видим, «старина» в отношениях с Ордой
выглядит в московской интерпретации столь же определенно, сколь
и тенденциозно: московское правительство рассматривает свои от-
ношения с Ордой как вполне равноправные, не допуская и намека на
какое-либо подчинение ордынскому хану. Однако наказ Старкову
содержит и другое положение. Протестуя против исключения из
текста договора Казимира как вероятного противника, посол дол-
жен говорить: «. . .лзя ли моему государю так делати с сторону
недруг его король, а с другую сторону учинится ему недруг ца|>ь
Ахмат, и осподарю моему к которому недругу лицом стати?».
Этот риторический вопрос свидетельствует, что московское прави-
тельство оценивало действительное положение вещей с достаточным
реализмом. Русскому государству угрожает война на два фронта,
вот почему нужен союз с Крымом против польского короля. Только
нейтрализация одного из главных противников может дать воз-
можность «лицом стати» против другого. В этом суть позиции
московского правительства в его переговорах с Крымом.
Однако развитие русско-крымских переговоров осложнилось
свержением Менгли и турецкой агрессией против Крыма. Весной
1475 г. Менгли заточен в Манкупскую крепость,132 а в июне полу-
остров оккупируют войска Мохаммеда II. 133 Это было сильным
ударом по политическому престижу Менгли и сделало на время
дальнейшие переговоры беспредметными. Восстановленный фор-
мально в своих правах в июле 1475 г., Менгли был вынужден при-
80
знать себя вассалом султана.134 Ослабление Крымского ханства
и его новый политический статус отразились и на русско-ордынских
отношениях.
21 октября 1475 г. в Москву «прибежал из Орды посол князя
великого Дмитрий Лазарев».13 Хотя никакие подробности этого
события нам неизвестны, но очевидно, что в Орде произошел рез-
кий конфликт и ханское правительство пыталось задержать Лазаре-
ва в качестве заложника. Русскому послу было нанесено явное
оскорбление, и переговоры с Ордой на время прекратились. Еще
важнее, что инцидент с Лазаревым свидетельствует о напряженных,
враждебных отношениях к Руси в Орде летом—осенью 1475 г. Про-
шлогодняя миссия Кара-Кучюка, видимо, не оправдала надежд
и ожиданий Ахмата: русское правительство, надо думать, не шло на
уступки принципиального характера.
Дипломатические отношения с Ордой возобновились только
летом следующего 1476 г. 11 июля в Москву явился посол Бочюка,
«зовя великого князя ко царю в Орду». Как и посольство Кара-
Кучюка, миссия Бочюки была многолюдной и пышно обставлен-
ной и носила не только дипломатический, но и торговый характер:
с ним ехало «татаринов 50, а гостей с ним и с конми и товаром
всяким с полшестасть».136
Летом 1476 г. Ахмат совершил успешное нападение на Крым:
его войска нанесли поражение Менгли-Гирею, который был снова
свергнут 137 и заменен ставленником Орды Джанибеком.138 Это
была вершина внешнеполитических успехов Ахмата. Победа в Кры-
му дала возможность хану предъявить Москве более определенные
и, по-видимому, более жесткие требования.139 Московский летопи-
сец впервые излагает содержание этих требований: суть их, как мы
видели, — вызов великого князя на поклон к хану.
Для оценки значения этого вызова необходимо вспомнить, что
Иван III был первым из русских великих князей, который никог-
да — ни до, ни после вокняжения — не приезжал к хану. Он был
также первым, кто сел на великое княжение без прямой санкции
ханской власти. Вызов его в Орду означал фактически требование
восстановить традицию, восходившую к XIII в., — традицию
периодических приездов великих князей в Орду в знак признания
своей зависимости от верховной власти хана.140 Таким образом,
приглашение приехать в Орду имело существенное, принципиаль-
ное значение. Видимо, поэтому оно и было особо отмечено лето-
писцем.
Итак, возобновление переговоров после разрыва в октябре
1475 г. произошло по инициативе ордынской стороны в благоприят-
ной для нее обстановке и сопровождалось предъявлением требова-
ний, носивших принципиальный политический характер. В то же
время посольство Бочюки, хотя и более скромное по составу, чем
посольство Кара-Кучюка в 1474 г., было внешне облечено в обыч-
ную форму торгово-дипломатической миссии.
Посольство Бочюки провело в Москве около двух месяцев:
московское правительство, видимо, в принципе не отказывалось от
6 ГО. Г. Алексеев
81
переговоров с ханским послом. 6 сентября Бочюка выехал обратно
в Орду в сопровождении русского посла Матвея Бестужева.141
Содержание переговоров в Москве и миссии Бестужева неиз-
вестно,142 но важен основной факт — приглашение великому
князю приехать в Орду было отклонено. Тем самым русская
сторона отвергла основное, наиболее существенное требование
Ахмата.
Не порывая дипломатических отношений с Ордой, русское
правительство отнюдь не пошло на возобновление традиционных
изъявлений покорности хану, что на дипломатическом языке эпо-
хи означало отказ от признания ордынского сюзеренитета над
Русью.143 В этих условиях дальнейшие русско-ордынские пере-
говоры могли носить в значительной степени только формальный
характер, касаясь, может быть, и относительно важных, но по
существу своему второстепенных предметов. Каждая из сторон,
по-видимому, стремилась оттянуть время решительного столкно-
вения до создания наиболее выгодной для себя военно-политиче-
ской ситуации.
В этой связи для Русского государства первостепенное значение
имели такие факторы, как окончательная ликвидация новгородского
сепаратизма, укрепление положения на других внешних рубежах
и попытки создания антиордынской коалиции; для Орды — укреп-
ление ее положения в Крыму и в других частях улуса Чингизидов
и попытки создания антирусской коалиции.
Решению задач, стоявших перед Русским государством, объек-
тивно способствовали такие акции, как поход на Новгород
в 1477 г. и разгром заговора Феофила в январе 1480 г. Существен-
ное значение имела также военная экспедиция на Казань весной
1478 г. в ответ на нападение казанцев на Вятскую и Устюжскую
земли зимой этого же года.
Московская летопись кратко сообщает только о начале похода:
26 мая 1478 г. из Нижнего Новгорода под Казань была отправлена
судовая рать во главе с В. Ф. Образцом.144 Гораздо более под-
робные сведения содержит Типографская летопись. По ее данным,
«множество воинства в судах к Казани» возглавляли князь Семен
Иванович (Ряполовский) и В. Ф. Образец. Опустошив приво-
лжские места, судовая рать подошла к Казани, однако из-за силь-
ной бури и дождя не смогла пойти на приступ и, по-видимому, была
вынуждена ограничиться блокадой города («вспятишеся и сташа на
Волзе»). Одновременно, как и в 1469 г., по Казанскому ханству был
нанесен удар с севера: вятчане и устюжане совершили успешный
поход по Каме. В результате всего этого «царь послал с челобитьем
к великому князю, и умиристася, яко же угодно бысть великому
князю».145
Сведения Типографской летописи представляют большой инте-
рес. Вторая Казанская война закончилась миром на условиях,
предложенных русской стороной, и именно это обстоятельство имеет
существенно важное значение. В период угрожающего обострения
отношений с Ордой московскому правительству удалось нейтрали-
82
зовать Казань и этим самым в значительной мере обеспечить
свой левый стратегический фланг и тыл на случай войны с Ахма-
том.
Несмотря на победу в 1476 г., овладение Крымом оказалось для
Ахмата не простым и не легким делом. Прежде всего оно заставило
поставить вопрос о взаимоотношениях с Портой. Согласно турецким
источникам, в июне 1477 г. ордынский хан обратился к султану
с посланием, в котором наряду с уверениями в дружбе и верности
содержалось многозначительное напоминание о происхождении Ах-
мата от Чингисхана.146 Стремление Ахмата укрепить свою власть
в Крыму в сочетании с его великодержавными амбициями сделало
невозможным соглашение с Портой.
Следует отметить, что русское правительство делало попытки
заключить соглашение и с Джанибеком в период его пребывания
у власти. Об этом свидетельствует не упоминающееся в летописи
посольство, отправленное из Москвы в Крым 5 сентября 1477 г.147
Посольство носило, видимо, полуофициальный характер — его воз-
главлял не ответственный и полномочный представитель великого
князя, как было в 1474 и 1475 гг., а служилый татарин Темеша. Он
должен был попытаться возобновить переговоры о союзе без каких-
либо конкретных, определенных условий, а также удовлетворить
просьбу Джанибека: обещать ему убежище («опочив») в Русской
земле в случае «истомы». Непрочность положения Джанибека на
ханском престоле делала его, разумеется, малоценным союзником
для Москвы, но в то же время свидетельствовала о ненадежности
позиций Ахмата в Крыму и открывала для московского прави-
тельства возможность более активного вмешательства в крымские
дела.
Уже к весне 1479 г. Джанибек был действительно изгнан
из Крыма и Менгли-Гирей в третий раз занял ханский престол.148
Это было важным политическим поражением Орды и вместе с тем
создавало возможность дальнейших русско-крымских перего-
воров.
30 апреля 1479 г. в Крым был отправлен толмач Иванча Бе-
лого.149 Это не официальный посол, а, как и Темеша, скорее гонец —
посольский наказ называет его «паробком» великого князя. Его
задача — возобновить в общей форме предложение о дальнейших
переговорах. Из наказа Белого узнаем, что бежавший из Крыма
Джанибек («Зенебек») действительно нашел «опочив» в Русской
земле — московское правительство дало ему приют, но в то же
время, по-видимому, по просьбе Менгли ограничило его свободу
(«и вперед. . . его у собя држати твоего для дела»).
По просьбе того же Менгли московское правительство обещало
и ему убежище и помощь, «коли по грехам придет каково. . . не-
веремя» для крымского хана. Менгли сидел на престоле еще очень
непрочно, и инструкция Белого предусматривала возможность, что
в Крыму уже «царь переменился», и, если «будет не Менгли-Гирей
на царстве», русский гонец должен будет повернуть назад. Наказ
Белого свидетельствовал также о напряженности русско-литовских
6=
83
отношений: обеспокоенные русско-крымскими переговорами, литов-
ские власти «по всем местам стерегут того», чтобы русский посол не
мог проехать в Крым.
Официальное посольство во главе с князем Иваном Ивановичем
Звенцом Звенигородским отправилось в Крым 16 апреля 1480 г.150
Оно имело полномочия заключить двусторонний оборонительный
договор против Ахмата и оборонительно-наступательный односто-
ронний договор против Казимира. В общих чертах сохранялись те
же начала, какие были предложены русской стороной еще шесть лет
назад. Как и прежде, московское правительство отказывалось от
инициативы в разрыве отношений с Ахматом. Вместе с тем в посо-
льский наказ было включено новое положение.
«А учинится тамо весть князю Ивану Звенцу, что Ахмат царь
на сей стороне Волги, а покочюет под Русь, и хотя ярлыка еще не
даст Менгли-Гирей царь, ино князю Ивану о том говорити царю
Менгли-Гирею, чтобы. . . на Ахмата царя пошол или брата своего
отпустил с своими людми. . . а не пойдет Менгли-Гирей царь и
брата с людми не отпустит на Орду, ино о том говорити, чтобы на
Литовскую землю пошол или брата отпустил с людми». Если же
«будет Ахмат царь за Волгою», посол не должен делать такого
заявления.151
Приведенное положение имеет принципиально важное значение
для конкретной характеристики политической обстановки весной
1480 г. До Москвы дошли, видимо, слухи о готовящемся нападении
Ахмата, но правительство еще не имело точных и надежных сведе-
ний о его местонахождении и намерениях. Тем не менее, исходя из
конкретной ситуации, в Москве, видимо, считали вторжение Ахмата
вполне реальной и близкой опасностью. Именно поэтому посол
должен был потребовать от Менгли немедленной помощи против
Ахмата в случае его приближения к русским границам, не дожида-
ясь формального заключения союзного договора. Как видим, по-
мощь эта мыслилась в двух возможных вариантах — выступление
Крыма против самой Орды или против Казимира. В апреле
1480 г. московское правительство отдавало себе полный отчет
в серьезности сложившейся ситуации.
Возрастанию прямой угрозы ордынского нашествия способство-
вали крупные успехи Ахмата в Южном Поволжье и Средней Азии.
В конце 70-х гг. Ахмат одерживает победу над узбекским ханом
Шейх-Хайдером и устанавливает протекторат над Астраханским
ханством.152 Эти бесспорные успехи значительно укрепляют военно-
политическое положение Большой Орды и ее хана и способствуют
росту его великодержавных амбиций. Именно в этот период он
официально именует себя в письме к султану единственным из
«чингисхановых детей», заявляя тем самым претензии на все
наследие этого завоевателя.153 Итак, на рубеже 70—80-х гг. про-
изошло существенное усиление военного могущества Большой
Орды и тем самым возросла опасность агрессивной политики
Ахмата, направленной на реставрацию мировой империи Чин-
гизидов.
84
Другой существенно важный факт, способствующий нашествию
Ахмата на Русь, — заключение союза с Казимиром.154 Начало
последнего тура переговоров относится, по-видимому, к 1479 г., ко
времени пребывания в Литве ордынского посла Тагира. В ходе
ответного посольства Стрета были обговорены сроки совместного
нападения на Русь — весна 1480 г. В конце 1479—начале
1480 г. в Литве уже велись военные приготовления: в частности,
шел набор наемной тяжеловооруженной конницы в Польше (пред-
полагалось набрать от 6 до 8 тыс. человек во главе с опытными
ротмистрами).1 5 Союз с Ахматом был к этому времени, по-види-
мому, официально оформлен.
Союз Казимира с Ахматом способствовал успеху русско-крым-
ских переговоров. Несмотря на известные колебания Менгли между
русской и польско-литовской ориентацией, весной 1480 г. военно-
политический союз между Крымом и Москвой был заключен,156 что
являлось без сомнения крупным успехом русской дипломатии.
Однако реальное значение союза с Крымом отнюдь не следует пере-
оценивать. Во-первых, Менгли, только что вернувшийся к власти,
еще не прочно сидел на своем престоле. Во-вторых, как вассал
султана он должен был сообразовывать свои действия с политиче-
скими видами Порты. В-третьих, заинтересованный в поражении
своего врага Ахмата, он не имел оснований желать чрезмерного
усиления Русского государства. В-четвертых, он сохранял достаточ-
но тесные связи с Польшей и Литвой — своими ближайшими со-
седями.157 В силу всех этих факторов союз с Менгли сам по себе не
может рассматриваться как достаточная гарантия его активного
выступления против врагов Русского государства. Союз с Менгли
не мог быть (и не был) решающим фактором в борьбе с Ахматом.
Укреплению влияния Москвы на крымские дела способствовало
прибытие в Москву на службу великому князю братьев Менгли —
Нур-Даулета (Мердулат русских летописей) и Айдара, находив-
шихся до того в Киеве. Крымские царевичи приехали осенью
1479 г. Принятие всех возможных претендентов на крымский пре-
стол было обусловлено договоренностью с Менгли.15 Но уже вес-
ной 1480 г. Айдар был «изымац» и послан в заточение в Вологду.159
Возможно, и эта акция была согласована с крымским ханом.
Таким образом, к весне 1480 г. оформились обе коалиции: союз
Москвы с Крымом и союз Орды с Казимиром Литовским. Дипло-
матическая подготовка к большой войне была в основных чертах
завершена. Общая военно-политическая обстановка складывалась
в это время невыгодно для Русского государства. По своим матери-
альным и политическим возможностям союзник Ахмата Казимир
Литовский намного превосходил крымского хана, союзника Моск-
вы. Еще более неблагоприятными факторами были война с Орденом
и феодальный мятеж удельных князей. Поэтому следует признать,
что момент решительного выступления против Русского государства
был выбран Ахматом весьма удачно. Его нашествие летом
1480 г. действительно ставило Русскую землю в чрезвычайно тяже-
лое, опасное положение.
85
Начало нашздгвия
Рассказ Московской летописи о переговорах с мятежными
князьями прерывается тревожной фразой: «И в то же время слыша-
шеся о нахожении на Русь безбожного царя Ахмута Болшие
Орды».160 Это известие помещено после сообщения о втором по-
сольстве к братьям в Ржеву, имевшем место, как мы знаем, в конце
февраля—начале марта.
Правда, Московская летопись ничего не говорит о третьем
посольстве (в конце апреля), а сам рассказ о втором посольстве
создает впечатление, что летописец объединил в нем сведения
о втором и третьем посольствах, приводимые в Типографской лето-
писи.
После известия о слухах о готовящемся нашествии Ахмата
летописец перечисляет события марта 1480 г.: убийство царевича
Бердулата, выехавшего служить в Москву («марта 20 в среду на
5 неделе поста», на самом деле 15 марта, как верно указывает Симе-
оновская летопись: 161 20 марта — понедельник 6-й недели поста),
и рождение второго сына великого князя и Софьи Фоминишны
(23 марта). Этим как будто косвенно подтверждается, что первые
слухи о готовящемся походе Ахмата достигли Москвы именно
в марте. Однако, как видно из посольского наказа князю Звенцу,
еще в апреле московское правительство не имело точных данных
о местонахождении и намерениях Ахмата.162
Известие о начале самого похода отнесено Московской и Симео-
новской летописями к началу лета 1480 г. и помещено после сообще-
ния о смерти коломенского епископа Никиты, последовавшей в мае.
Само известие состоит из двух частей. В первой части в обобщенно-
публицистической форме сообщается о самом нашествии: «Того же
лЪта злоименитыи царь Ахмат Болшие Орды поиде на православ-
ное христианство, на Русь, святые церкви и на великого князя».
Московская летопись добавляет к этому слова: «. . .по совету братьи
великого князя, князя Андрея и князя Бориса».163 Дальнейшее
содержание этой части известия сводится к четырем основным
положениям. Во-первых, излагаются цели похода Ахмата: он «по-
хвалялся разорити святые церкви и все православие пленити и само-
го великого князя, яко же и при Батый бЪше».164 В отличие от
Симеоновской летописи Московская летопись снова подчеркивает
роль мятежных князей: «. . .а слышав, что братия отступиша от
великого князя».165 Во-вторых, констатируется факт союза Ахмата
с Казимиром: «А король с царем съединачилися, и послы королевы
тогда у царя беша».166 Это общее положение конкретизируется:
«. . .и совет учиниша приити на великого князя царю от себе Полем,
а королю от себе». В-третьих, говорится о составе сил Ахмата:
«А с царем вся орда, и братаничь его царь Касым, да шесть сыновей
царевых и бещисленные множество татар с ними». В-четвертых,
оценивается характер действий Ахмата: «И поиде. . . тихо велми,
ожидая короля с собою». Далее следует конкретизация: «. . .уже бо
пошед, и послов его отпусти к нему, да и своего посла с ними».167
86
Московская и Симеоно&ская летописи, очевидно, приводят две
редакции одного и того же известия, носящего официозный ха-
рактер. Главное отличие редакции Московской летописи — настой-
чивое подчеркивание роли мятежа удельных князей в связи с по-
ходом Ахмата. Основное содержание известия — констатация серь-
езной угрозы, нависшей над Русской землей. Широковещательные
цели похода Ахмата, подчеркиваемые летописным известием, не
имеют аналогии в летописных сообщениях о предыдущих ордынских
ратях.
За 100 лет, прошедших после Куликовской битвы, в летописях
только один раз упоминается имя Батыя: по словам Софийско-
Львовской летописи, Тимур Аксак в 1395 г. хотел, «аки второй
Батый, разорити христианство».168 В представлении автора лето-
писного известия о походе Ахмата последний, таким образом,
ставится на одну доску не только с Батыем, но и с Тимуром.
Вторая часть рассказа о начале нашествия раскрывает ответные
меры московского правительства. «Слышав то», великий князь
«нача отпускати к Оце на Брег своих воевод с силою». Князя Анд-
рея Меньшого он «отпустил в его отчину в Тарусу противу же им».
Далее рассказ приводит первую точную дату: «И потом сына своего
великого князя Ивана Ивановича отпусти к Оце же на Брег в Сер-
пухов месяца июня в 8 день». При этом подчеркивается большое
количество сил, отправленных с молодым великим князем: «. . .мно-
гие воеводы и воинство бесчислено».
Таким образом, выдвижение русских войск на оборонительный
рубеж Оки началось до 8 июня, в последних числах мая—первых
числах июня. Именно к этому времени и относится реальное начало
борьбы с нашествием Ахмата.
Типографская летопись после рассказа о неудаче третьего
московского посольства к мятежным князьям сообщает: «В то бо
время славяще царя нашествие иноплеменных». «То время» —
конец мая, если известия летописи расположены (как обычно)
в строго хронологическом порядке. Далее рассказывается в общей
форме, что великий князь «отпусти воевод своих к Берегу противу
татаром». В отличие от московско-симеоновского рассказа Типо-
графская летопись сообщает конкретный факт, связанный с на-
чалом нашествия: «Татарове же пришедше плениша Беспуту и
отидоша».169
Таким образом, первый удар был нанесен по одной из правобе-
режных Приокских русских волостей; судя по отходу татар, этот
удар носил, видимо, разведывательный характер. По данным Ти-
пографской летописи, именно после этого началось выдвижение
крупных сил на Оку. В отличие от московско-симеоновского расска-
за во главе войск названы не только Иван Молодой и Андрей Мень-
шой, но и князь Василий Верейский.170
Софийско-Львовская летопись воспроизводит сначала текст Ти-
пографской летописи, а затем московско-симеоновский рассказ, так
что известие о начале борьбы с Ахматом в ней содержится дважды.
Вологодско-Пермская летопись статью «О приходе безбожного
87
царя Ахмата на Угру» начинает с нравоучительной сентенции:
«Наших ради грех казнит нас ово пожаром, ово гладом, ово мором
и ратью».171 Далее содержится оригинальное изложение предысто-
рии похода. Основная ответственность за нашествие Ахмата воз-
лагается на короля Казимира: именно ему «нача враг выклада-
ти. . . как бы привести на Русскую землю царя Ахмата». Тот же
король, узнав о мятеже братьев и «слышав гнев великий Ахматов
царев на великого же князя», «порадовался тому».172 Затем излага-
ется содержание «речи» короля к Ахмату через посла Кирея Аму-
ратовича. В этой «речи» король сообщил Ахмату о феодальном
мятеже на Руси (удельные князья «из земли вышли со всеми семь-
ями, ино земля ныне Московская пуста»), о том, что-де с ним,
с королем, великий князь «ныне не мирен же», и обратился к Ахма-
ту с призывом начать нашествие («время твое»), обещав свою
помощь («А яз нынече за свою обиду с тобою же иду на него»). По
словам летописца, Ахмат в ответ на это «совет чинит на осень на
усть Угры с королем». Далее рассказывается о посылке к Берегу
русских войск, причем Ивану Молодому велено «стояти усть Уг-
ры».173
Рассказ Вологодско-Пермской летописи в этой своей части про-
изводит впечатление сложной контаминации подлинных известий
и позднейших домыслов летописца. Явно позднейшего происхожде-
ния сообщение об отправке Ивана Молодого с самого начала на
устье Угры. Сведения об имевшейся якобы точной договоренности
о встрече на Угре литовских и ордынских сил также вызывают
сомнение: по существу своему такая договоренность возможна, но
русским она в то время не могла быть известна.
Итак, события начала нашествия Ахмата можно реконструиро-
вать, опираясь на два основных относительно самостоятельных и не
противоречащих друг другу источника — московско-симеоновский
и типографский рассказы.
Следует отметить сравнительную бедность фактических сведе-
ний, содержащихся в обоих рассказах. Они носят в известной мере
публицистический характер. Это не столько регистрация конкрет-
ных событий, сколько обобщенные декларации о намерениях Ахма-
та и о действиях русского руководства, совсем не похожие на точ-
ный, лаконичный, документальный стиль, принятый при изложении
походов 1471 и 1477 гг.
Единственная точная дата, приводимая в Московской и Симео-
новской летописях, свидетельствует о частичном использовании
летописцем документального материала, однако в отличие от со-
бытий 1471 и 1477 гг. это использование было гораздо более огра-
ниченным и носило не систематический, а эпизодический характер.
Наличие этой даты в московско-симеоновском рассказе и отсутствие
ее в типографском говорят о том, что в первом рассказе в большей
мере, чем во втором, использовались документальные материалы.
С другой стороны, сообщение Типографской летописи о нападении
ордынцев на Беспуту (отсутствующее в московско-симеоновском
рассказе) позволяет считать, что составитель типографского расска-
88
за имел достаточно хороший источник информации, возможно
также официального характера.
Таким образом, к началу июня нашествие стало фактом, и все
события последующих месяцев должны рассматриваться под углом
зрения этого основного факта.
Нападение ордынцев на Беспуту (очевидно, авангардов или
отдельных высланных вперед отрядов) заставило русское командо-
вание обратить внимание в первую очередь на западный участок
оборонительной линии по Оке. Об этом свидетельствует выдвиже-
ние Андрея Меньшого к Тарусе, а главных сил, собранных к тому
времени, — к Серпухову. Напомним, что и в 1472 г. Ахмат избрал
для своего нападения западный участок — район Алексина.
В 1382 г. Тохтамыш также, по-видимому, перешел через Оку
в районе Серпухова. По летописным данным, именно этот город был
взят им в первую очередь.174 Итак, удар ордынских войск через Оку
на западном ее участке был вполне вероятной возможностью, отра-
зившейся на первоначальном развертывании русских войск.
Однако, по рассказу Московской и Симеоновской летописей,
главные силы Ахмата двигались весьма медленно и скрытно.175
Выход передовых отрядов к Беспуте еще не определял направления
главного удара,176 русское командование, видимо, длительное время
не имело сведений о подлинных намерениях Ахмата. Медленность
движения Орды давала русским возможность накапливать новые
силы и держать их в резерве до выяснения направления главного
удара противника. «Потом же приближающуся ему к Дону, и князь
великий Иван Васильевич, слышев то, поиде сам противу ему к Ко-
ломне, месяца июля в 23 в неделю. . ,.».177
23 июля — вторая точная дата нашего основного источника
и второй след влияния на него документальных материалов. Как
и в первом случае, это влияние отразилось на московско-симеонов-
ском, а не типографском рассказе. По-видимому, именно к этому
времени русские окончательно определили, что во главе ордынских
войск стал сам Ахмат и что дело идет не об очередном набеге, а о во-
енной акции стратегического масштаба.
Выдвижение главных сил Ахмата к Дону (очевидно, к его вер-
ховьям), о чем к этому времени стало известно русским, указывало
на возможность нанесения удара по среднему (между Серпуховым
и Коломной) или восточному (ниже Коломны) участкам оборони-
тельной линии.178 Этим, по-видимому, и определилось решение
русского командования двинуть новые силы во главе с самим вели-
ким князем к Коломне — важнейшему стратегическому пункту на
Оке, откуда войска могут быть легко направлены и во фланг про-
тивнику, переправляющемуся выше по реке, и на восточный участок
оборонительной линии, в сторону Рязани.179
Избрание Коломны в качестве места расположения великокня-
жеского полка не представляется случайным. Это традиционное
место сбора войск, обороняющих Берег. Стратегическое значение
этого пункта, по-видимому, вполне осознавалось русскими. От Ко-
ломны к Москве ведет если не кратчайший, то, вероятно, наиболее
89
удобный путь вторжения вдоль течения Москвы-реки (1—2 конных
или 4—5 пеших переходов). Именно к Коломне спешил в июне
1451 г. великий князь Василий Васильевич, стремясь преградить
дорогу к Москве орде Сеид-Ахмета во главе с Мазовшей.180 В даль-
нейшем Коломна (по-видимому, сильная крепость) постоянно на-
ходилась в центре внимания великого князя, неоднократно посе-
щавшего ее.181
Выдвижение великокняжеского полка к Коломне в конце июля
1480 г. завершило развертывание основных сил русского войска по
оборонительному рубежу Оки. Весь левый берег, от Коломны до
Тарусы (около 200 км), оказался занятым русскими войсками.
Если в 1472 г., во время Алексинского похода, Ахмат, по-видимому,
рассчитывал на стратегическую внезапность (ив известной мере
достиг ее), то в летней кампании 1480 г. он исходил из других
предпосылок, ставя (по данным русских летописей) свои действия
в зависимость от выступления Казимира, т. е. от общей военно-
политической ситуации. Этим, надо думать, и объясняется крайне
медленное, осторожное движение Орды к русским рубежам.182 На-
ученный опытом неудачных боев на Оке в конце июля—начале
августа 1472 г., Ахмат, видимо, не рассчитывал на возможность
в одиночку, только своими силами, нанести поражение русским
войскам. Однако это ни в коей мере не означает отказа от решитель-
ных действий в благоприятной обстановке — в соответствии с поли-
тическими целями кампании.
На решительность целей Ахмата, на размах его приготовлений
и масштаб сил, двинутых им против Русского государства, указыва-
ют кроме общей сентенции летописца конкретные факты, приво-
димые в летописи^ С Ахматом шли его племянник Касим и шесть
царевичей, по-видимому, вся Большая Орда, все силы, находившие-
ся в распоряжении хана. Для сравнения можно указать, что осенью
1408 г. с Едигеем шли четыре царевича, а состав его войска исчис-
лялся, по-видимому, несколькими десятками тысяч человек: только
в погоню за великим князем Василием Дмитриевичем было вы-
делено, по данным русской летописи, 30 тыс. отборной конницы.183
Разумеется, эта цифра не является точной, но она дает общее пред-
ставление о масштабе вторжения Едигея. Нет основания сомневать-
ся, что хан Ахмат, распоряжавшийся всеми силами Орды, распола-
гал значительно большим войском, чем удачливый воевода хана
Булата.184
На огромный масштаб нашествия Ахмата косвенно указывает
и сама длительность кампании. Длительность ордынских «ратей»
измерялась, как правило, неделями, самое большое 1—2 месяцами.
Рассчитывая на нанесение стремительного удара своей конницей,
ханы и «царевичи» проводили скоротечные кампании. В случае
успеха (Тохтамыш в 1382 г., Едигей в 1408 г., Улу-Мухаммед
в 1439 г., Мазовша в 1451 г.) они форсировали Оку, выходили
к Москве, рассыпались отрядами по Русской земле, предавая города
и волости огню, мечу и разорению. В случае неудачи боев за пере-
правы (как в 1459 г., когда впервые ордынцы были отбиты от Оки
90
русскими войсками во главе с будущим Иваном III, и в 1472 г. под
Алексином) они быстро уходили в степи. На длительную кампанию
у Орды не хватало сил и средств — во всяком случае такие кампа-
нии никогда не проводились прежними ханами и их военачальника-
ми даже при наличии первоначального успеха. Тохтамыш простоял
под Москвой всего несколько дней, а затем, взяв ее, быстро отсту-
пил за Оку,185 Едигей стоял под Москвой три недели, Улу-Мухам-
мед — десять дней, Мазовша — два дня. Исходя из этого, русские
могли рассчитывать, что кампания 1480 г. тоже не будет длитель-
ной. Однако ход событий этой кампании существенно отличал ее от
всех предыдущих и имел особые, специфические черты.
Орда Ахмата не спешила вступить в сражение. Она, как туча,
нависла над южным рубежом Русской земли, сковывая русские
силы на огромном протяжении оборонительного рубежа от Коломны
до Тарусы,186 выбирая время и место для нанесения решительного
удара.
Впервые за всю историю русско-ордынских войн хан Ахмат
проводил длительную кампанию, не надеясь на внезапность, а рас-
считывая нанести удар наверняка и с решительным политическим
результатом.
Этим основным фактором определялся общий характер военно-
политической обстановки для Русской земли в летние месяцы
1480 г. Политический кризис, начавшийся зимой этого года, всту-
пил к августу в свою новую, наиболее серьезную фазу. Феодальный
мятеж продолжался, удельные князья по-прежнему стояли со свои-
ми полками у литовского рубежа. Орденская агрессия расширялась,
приобретая все больший размах. Нападение со стороны Казимира
являлось вполне реальной возможностью. Главное же — к этому
времени выяснились в общих чертах масштаб и характер нашествия
Ахмата, приковывавшего к себе основное внимание русского прави-
тельства и главные силы русских. Стало, по-видимому, ясным, что
речь идет не об очередном походе Орды, а о нашествии такого
масштаба и с такими целями, которые заставляли вспомнить време-
на Батыевой рати. Именно на южных рубежах Русского государства
решалась летом—осенью 1480 г. судьба Русской земли и ее народа.
Во второй половине августа агрессия Ордена против Пскова
достигла своей высшей стадии.187 18 агуста немцы подошли к Из-
борску. По словам Псковской III летописи, магистр подошел к горо-
ду со своими главными силами («с всею землею»). Город был
подвергнут артиллерийскому обстрелу, противник готовился
к штурму («примет к стенам приношаху с огнем»).188 Однако глав-
ным объектом действий магистра Бернда фон дер Борха был отнюдь
не Изборск. Поэтому, отказавшись от штурма этой крепости и оста-
вив ее в тылу, он двинулся прямо к Пскову. 20 августа магистр
подошел ко Пскову «и сташа по всему Завелицному полю шатра-
ми».189 Впервые за много десятков лет непосредственно под стенами
Пскова появилось большое вражеское войско.190 Псковичи подгото-
91
вились к обороне. По словам Псковской II летописи, они «Заве-
личье сами зажгоша и по Великой реке на Выбуте и в Устьях за-
ставы поставиша». Как свидетельствует III летопись, силы, со-
бранные со псковских пригородов, стали на Выбуте у брода; броды
через р. Великую псковичи «затворивше», т. е. заняли своими
войсками.191 Таким образом, псковичи до какой-то степени обеспе-
чили свои фланги (Устья — при впадении р. Великой в Псковское
озеро, Выбут — в 12 км выше Пскова по той же реке), исключив
возможность обхода города с тыла.192
Подойдя к Пскову, магистр не стал сразу штурмовать город,
а ожидал подхода войск своего союзника и вассала — дерптского
епископа Иоганна. По данным II летописи, эти войска подошли
в судах (шнеках) на 4-й день (т. е. 23 августа),193 а по сведениям
III летописи, 13 шнек пришли уже на следующий день (т. е. 21 ав-
густа) и также стали станом на Завеличье.194 Застава, поставленная
псковичами в Устьях, не смогла предотвратить прорыв дерптской
флотилии в р. Великую. Значение этой заставы, видимо, в том, что
она воспрепятствовала высадке немцев на правом берегу Великой
и окружению Пскова. Люди дерптского епископа на своих шнеках
«привезли множество ратного запаса, и хлебов, и пива, и вологи»,195
обеспечивая тем самым снабжение войска магистра.
После соединения всех своих сил магистр стал готовиться
к штурму. Начался сильный артиллерийский обстрел города из
тяжелых и легких орудий («начаша множеством пушек шибати
и пищалий»). Немцы, по-видимому, рассчитывали разрушить го-
родские укрепления. Многодневный артиллерийский обстрел, кото-
рому Псков подвергся впервые за свою историю, вызвал панику
в неустойчивых слоях населения столицы феодальной республики.
По словам II летописи, «мнози безумнии от гражан побегоша из
града за рубеж», «мняхуть бо тогда уже граду взяту быти». В числе
этих «безумных» летописец называет посадника Филиппа Пукышо-
ва, убежавшего вместе с женой и пойманного уже «вне града».
Бегство посадника симптоматично. Как и в 1241 г., отдельные
представители псковского боярства проявляли малодушие и готов-
ность в трудную минуту предать интересы своего города. По словам
II летописи, позорное малодушие проявил и наместник князь
В. В. Шуйский. Он «повеле своимь и кони седлати, и хоте бежати,
и посадники с псковичами едва добиша ему чолом». Однако, по-
видимому, в городе в целом сохранялся порядок и основная масса
псковичей мужественно и стойко готовилась к отражению штурма.
Пользуясь благоприятным ветром «от Завеличья на град», не-
мцы попытались применить брандеры. Собрав «по Завеличью
оставшаяся древеса и жердье и солому», они сложили горючий
материал в два учана, полили смолой, зажгли и пустили по ветру на
псковскую сторону. Под прикрытием артиллерийского огня и пыла-
ющих брандеров началось форсирование р. Великой. Нагрузив
в каждую шнеку по сотне и более воинов, немцы переплыли реку
ниже крепости, в Запсковье, на участке между церквами святого
Лазаря и Спаса в Логу (Надолбине), и попытались выйти на берег.
92
Однако псковичи не допустили этого. Бросая с крепостных стен
камни, они секирами и мечами отбили немцев, захватили одну
шнеку и заставили остальные повернуть обратно. Штурм был
отбит.
По словам II летописи, немцы «начата скоро скручатися, и до-
ждавше нощи побегоша. . . а шнеки своя пометавше». Все три псков-
ские летописи сообщают, что магистр стоял под городом пять дней.
Штурм, таким образом, состоялся 24 или 25 августа, и в ночь после
него магистр отошел от города.
Неудача штурма Пскова фон дер Борхом определяется в конеч-
ном счете двумя обстоятельствами. Собрав крупные силы с до-
статочными припасами и артиллерией, магистр (в отличие от рус-
ских под Новгородом в 1477 г.) не располагал специальными сред-
ствами для постройки моста или переправы через широкую
и многоводную реку. В этих условиях он мог взять город только
в том случае, если бы артиллерийский обстрел вызвал в крепостной
стене большие разрушения и подавил волю к сопротивлению у обо-
роняющихся. Однако этого не случилось. Псковичи сумели органи-
зовать оборону, пресечь панику и проявили большую моральную
стойкость. Попытка форсировать Великую в шнеках была явной
авантюрой, рассчитанной на то, чтобы захватить русских врасплох.
Успешное отражение русскими немецкого штурма и понесенные при
этом потери должны были убедить магистра в бесперспективности
дальнейших попыток овладеть сильной русской крепостью, органи-
зовавшей искусную и стойкую оборону.
Несмотря на поражение, понесенное магистром под стенами
Пскова, положение города и его земли продолжало оставаться
критическим. Основное преимущество Ордена — сильное полевое
войско (подобного которому в Пскове не было) — давало магистру
возможность сохранять инициативу в своих руках и фактически
беспрепятственно и безнаказанно опустошать псковские волости,
нападать на маленькие города и разрушать их (как показала весен-
няя кампания). Агрессия Ордена продолжалась, и у Пскова не было
эффективных средств для успешной борьбы с нею.
Именно этим объясняются неоднократные обращения псковичей
за помощью к великому князю и его наместникам в Новгород
(«мнози гонци слаша к великому князю и к Новугороду»).196 Но,
разумеется, в августе—сентябре 1480 г. великий князь не мог ока-
зать Пскову, «своей отчине», никакой реальной помощи. Он стоял
со своими войсками в Коломне, ожидая со дня на день решительного
сражения с ордой Ахмата. В Новгороде тоже, по-видимому, не было
крупных сил — все боеспособные русские войска были стянуты,
надо думать, к южному рубежу. Не приходится удивляться, что
Пскову «не бе помощи ни от кого же», как горестно замечает псков-
ский летописец.197
В этих условиях руководители Псковской республики сочли
возможным обратиться за помощью к братьям великого князя,
стоявшим со своими войсками в Великих Луках, в 4—5 конных
переходах от Пскова (около 220 км).
93
По сообщению Псковской II летописи, князья прибыли в Псков
3 сентября «по челобитью псковскому». Псковичи обратились к ним
с просьбой, «абы мстили поганым немцам крови христианские».
Речь шла, очевидно, о карательном походе в Ливонию как средстве
заставить магистра прекратить свои нападения на Псковскую зем-
лю. Князья поставили условия: «Егда убо зде изволите быти женам
нашим, тогда ради есмо вас боронити». Таким образом, мятежные
князья фактически потребовали политического убежища в Пскове
для своих семей. Реально это означало ни больше ни меньше как
превращение Пскова в политическую базу феодального мятежа,
подобно тому как это случилось с Новгородом, принявшим зимой
1450 г. беглого Шемяку, разбитого под Галичем и жившего после
этого в Новгороде более трех лет. Псковичи оказались в тяжелом
положении. С одной стороны, они несомненно нуждались в эффек-
тивной помощи княжеской конницы, а с другой — отдавали себе
отчет в том, что «врага царского аще кто хранит, супостат ему есть»
и что по отношению к великому князю Андрей и Борис «аще и бра-
тия ему, но супостаты ему беша». Понятно поэтому, что в течение
нескольких дней псковичи, по словам летописи, «беху. . . в мнози
сетовании и в тузе, не домышляющеся о семь что створити». Одна-
ко, «много думавше», они все же отказались от условий, предложен-
ных князьями: «. . .не хощем двема работати, но хощем единого
осподаря держатися, великого князя». Десятидневные переговоры
с князьями закончились разрывом: 13 сентября князья «разгне-
вавшеся поехаша из града. . . а помощи Пскову не учиниша ничто
же». Князья, однако, не только отказали в помощи русскому городу
против ливонцев. «Всташа на Мелетове»,198 они распустили по всем
волостям своих людей, которых, по мнению летописца, насчитыва-
лось до 10 тыс.199 Цифра, вероятно, преувеличенная, хотя несколько
тысяч вооруженных людей у князей быть могло. Княжеские люди
повели себя «аки невернии». Они грабили церкви, бесчинствовали
над населением, захватывали пленных, «а от скота не оставиша ни
куряти». Псковская земля подверглась настоящему разорению
в стиле феодальной анархии, той самой «старины», под знаменем
которой князья подняли свой мятеж. Только получив выкуп (пско-
вичи «даша 200 рублев, а околицы 5 рублев»), они покинули псков-
ские пределы и «отъидоша в Новгородскую с многим вредом».200
Разорение Псковской земли — последний акт феодального мятежа
князей Андрея и Бориса.
„Содет и дули" в /Москве
В августе—сентябре 1480 г. основное внимание русского прави-.
тельства было по-прежнему приковано к южному стратегическому
направлению. Своевременное развертывание главных сил русских
войск на оборонительном рубеже Оки было важнейшим стратегиче-
ским фактором, оказавшим решающее влияние на всю последующую
обстановку. «Слышав же царь Ахмат, что на тех местах на всех, где
94
прити ему, стоят противу ему с великими князи многие люди,
и царь поиде в Литовскую землю, хотя обойти же Угру».201 Ах-
мат был вынужден отказаться от попыток форсирования Оки
на центральном участке, что в 2—3 перехода вывело бы его
к Москве (от Коломны до Москвы — около 100 км, от Серпу-
хова — около 80 км), и предпринять обходное движение. На ха-
рактер маневра Ахмата, стремившегося скрытно обойти русские
войска, указывает и Вологодско-Пермская летопись: «. . .царь же
поиде скрытно незнаемыми пути на Литовскую землю, хотя
искрасти берег».202 Это вызвало соответствующую рокировку
русских войск. «И князь великий. . . повеле тако ити сыну своему
и брату своему князю Андрею Васильевичю Меньшому в Ка-
лузе и Угре на берег».203 Обходное движение Ахмата было, таким
образом, своевременно обнаружено русским командованием.
В конце сентября борьба с нашествием вступает в новую фазу.
Движение Ахмата к Угре, в обход главной оборонительной
линии русских, таило в себе большую опасность. Во-первых, Угра
как естественная преграда значительно уступает Оке. Река срав-
нительно неширокая, изобилует узкими местами и бродами.204
Защита ее на широком фронте — задача значительно более
сложная, чем оборона широкой, полноводной Оки. Во-вторых,
выходя к Угре, Ахмат оставался в опасной близости от русской
столицы (150—180 км), т. е. не более чем в 3—4 конных пере-
ходах, и сохранял возможность стремительного удара на нее, при-
том с неожиданного, необычного направления. В-третьих, его
вступление в Литовскую землю (точнее — на территорию рус-
ских княжеств, находившихся под юрисдикцией великого князя
литовского) усиливало вероятность соединения с войсками Ка-
зимира и угрозу эвентуального выступления последнего: оно мог-
ло побудить короля принять активное участие в войне.205 Само
движение Ахмата в литовские пределы может рассматриваться
как средство политического давления на своего осторожного со-
юзника. Во всяком случае опасность, нависшая над Русской зем-
лей, в конце сентября становится наиболее реальной.20
Это заставляет московское правительство принять чрезвычай-
ные меры по отражению нашествия. Одной из этих мер является
созыв правительственного совещания в Москве с участием выс-
ших руководителей государства. По данным Московской летопи-
си, после более чем двухмесячного пребывания с войсками в
Коломне 30 сентября «прииде князь великий. . . на Москву на
совет и думу». В «совете и думе» приняли участие, по словам ле-
тописи, митрополит Геронтий, мать великого князя, дядя его
князь Михаил Андреевич Верейский, а также все бояре, «все
бо тогда бяше в осаде на Москве».207 Типографская летопись на-
зывает в числе участников совещания также архиепископа Васси-
ана.208 Московская и Типографская летописи подчеркивают, что
участники совещания «молиша его (великого князя.—Ю. А.)
великим молением, чтобы крепко стоял за православное хресть-
янство, против бесерменству».
95
Необходимо подчеркнуть, что эта формулировка, чрезвычай-
но расплывчатая и неопределенная, весьма близка к соответству-
ющему тексту «Послания на Угру» («доброго ради совета и
думы, еже како крЪпко стояти за православное крестьян-
ство. . . противу безбожному бесерменству») 210 и, вероятно,
заимствована летописцем из «Послания». Так или иначе, про-
блема борьбы с нашествием Ахмата была несомненно главным
вопросом, обсуждавшимся на «совете и думе». Типографская ле-
топись и далее следует за «Посланием»; по ее словам, «князь же
великий послуша моления их».211 (В «Послании» — «повинувшу-
ся их молению и доброй думе и обещавшюся крепко стояти»).
Если подходить к этому тексту буквально, то может создаться
впечатление, что инициатива «крепкого стояния» против Ахмата
исходила от «совета и думы» митрополита, членов княжеского
дома и бояр и что глава государства только «повиновался»
и «обещал» им. Этот мотив проходит красной нитью через все
«Послание» и зависящие от него тексты. Едва ли, однако, нужно
подчеркивать, что подобная трактовка совещания в Москве столь
же мало реалистична, сколь и тенденциозна. Действия русского
правительства в летние и осенние месяцы 1480 г., насколько они
нам известны, не дают повода подозревать его в нерешительности
и неэффективности. Тем не менее в сообщении «Послания» (и сле-
дующих за ним Типографской и отчасти Московской летописей)
содержится, по-видимому, реальное, рациональное зерно: «совет
и дума» в Москве более или менее единодушно выступили в под-
держку политической линии на борьбу с Ахматом (линии, уже
фактически проводившейся, как мы видели, на протяжении ряда
месяцев). Более того, эта линия была торжественно санкционирова-
на церковью. По словам «Послания», «митрополиту убо со всем
боголюбивым собором тебя, государя нашего, благословившю». Это-
му соответствуют и более краткие известия летописей, сообщающих
о молебнах в Москве и о благословении митрополита.
Однако совещание в Москве не ограничивалось только деклара-
циями общего принципиального характера. Одной из конкретных
проблем, обсуждавшихся на «совете и думе», был вопрос о политике
по отношению к мятежным князьям.
Разрыв отношений с Псковом и бесчинства на Псковской земле
означают полное моральное и политическое банкротство феодаль-
ных мятежников. К середине сентября их политическая изоляция на
Русской земле достигла такой степени, что они не могли больше
питать каких-либо надежд на ее преодоление. Это заставило их
попытаться возобновить переговоры с московским правительством.
По данным Московской летописи, во время пребывания великого
князя в Москве «приидоша на Москву послы. . . княж Андреевы
и княж Борисовы о миру». Таким образом, инициатива в новых
переговорах исходит именно от князей. Летописец отмечает, что за
князей «печаловались» митрополит и великая княгиня Мария Ярос-
лавна и что именно по их «печалованию» великий князь «жаловал
братью свою», «велел поити к себе вборзе».212
96
По словам Типографской летописи, великая княгиня «с митропо-
литом Геронтием и архиепископ Вассиан и троицкий игумен Паисий
молиша великого князя о братии его». В ответ на это великий князь
«повеле матери своей великой княгине послати по них, рекше их
жаловати», что и было исполнено великой княгиней.213 Расходясь
в деталях, обе летописи отмечают основной факт — согласие велико-
го князя «пожаловать» мятежных братьев по настойчивым просьбам
матери и высших представителей церкви.
Софийско-Львовская летопись в своей оригинальной части, на-
против, подчеркивает гордый и независимый тон, якобы принятый
мятежниками при возобновлении переговоров («уже ли исправишь-
ся к нам, а силы над нами не почнешь чинити и держати нас, как
братью свою, и мы ти приидем на помощь»), и капитуляцию велико-
го князя перед их ультиматумом («князь же великий во всю волю
их дался»). 14 Тенденциозность Софийско-Львовской летописи за-
ставляет отнестись к этому известию с должным скептицизмом.
Действительно, в конце сентября, накануне решающих боев с Ахма-
том, русское правительство не могло не быть заинтересовано в уси-
лении своих войск на оборонительном рубеже и в не меньшей степе-
ни в прекращении феодального мятежа, ослаблявшего тыл Русского
государства. Именно поэтому, надо полагать, великий князь дал
согласие «пожаловать» братьев. Однако положение мятежников
было таково, что едва ли они могли предъявлять ультиматумы.
Мятеж явно не удался, и князья могли рассчитывать только на
некоторые уступки, на которые московское правительство захотело
бы пойти в интересах скорейшего прекращения конфликта.
Так или иначе, решение о мире с братьями — важное событие,
происшедшее в дни совещания в Москве. Прекращение феодального
мятежа способствовало укреплению военно-политического положе-
ния Русского государства, усиливало его позиции в борьбе с ордын-
ским нашествием и возможным нападением Литвы.
Третье важное решение, принятое, по-видимому, в эти дни
в Москве, — приведение столицы в осадное положение. По словам
Московской летописи, «в осаде в граде Москве сел митрополит
Геронтий, да великая княгиня инока Марфа, да князь Михаил
Андреевич, да наместник московский князь Иван Юрьевич, и мно-
гое множество народа от многих градов».215 Из этого сообщения,
носящего независимый от «Послания на Угру» официальный ха-
рактер, вытекает, что ряд городов был уже эвакуирован, их на-
селение стекалось в Москву, под защиту ее крепостных стен.
События, связанные с приведением Москвы и других городов
в осадное положение, наиболее подробно отразились в Вологодско-
Пермской и Софийско-Львовской летописях (в оригинальной части
последней). Вологодско-Пермская летопись сообщает, что «великий
князь осадив грады свои воеводами крепкими».21 Софийско-львов-
ский рассказ упоминает о таких распоряжениях великого князя, как
сожжение Каширы — городка на правом берегу Оки (которому
угрожала участь Алексина), эвакуация Дмитрова (население кото-
рого великий князь велел «в осаду в Переяславль. . . перевести
7 Ю. Г. Алексеев
97
Полуехту Бутурлину да Ивану Кике») и перевод из Москвы
в Дмитров «строев».217 Оборонительные меры на случай возможно-
го вторжения противника проводились, таким образом, на широком
фронте и на большую глубину, охватывая и тыловые районы страны
на вероятных путях вторжения. Эти меры, к которым автор расска-
за Софийско-Львовской летописи относится явно отрицательно,
видя в них проявление «трусости» («городок Каширу сам велел
зжечи, побежа на Москву»), заслуживают серьезного внимания.
Московское правительство готовило страну к упорной обороне, не
исключая возможности глубокого вторжения противника. Оно исхо-
дило, очевидно, из опыта предшествующих войн с Ордой. Так,
в августе 1382 г. орда Тохтамыша взяла Владимир, «а люди изсеко-
ша, а иные в полон поведоша». Та же орда разорила Звенигород,
Можайск и Юрьев, взяла и сожгла Переяславль (горожане «бегоша
на озеро и тамо избыша от нахождения») и «иные мнози грады,
и власти, и села».218 Аналогичное положение сложилось зимой
1408 г. при нашествии Едигея. Его войска «разсыпашася по всей
земле, аки злии волци, по всем градам, и по странам, и по волостям,
и селам, и не остася такого место, иде же не были татарове». Они
взяли и сожгли Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний
Новгород, Городец.219 В июле 1439 г. Улу-Мухаммед, отступая от
Москвы, разорил и выжег землю «досталь Коломны».220 Оборони-
тельные меры в тылу, проводимые по распоряжению великого
князя, были далеко не лишними. Они свидетельствовали о намере-
нии оказать решительное сопротивление с реальным учетом тактики
противника.
В случае прорыва через оборонительную линию русских войск
ордынцы даже при конечном своем поражении могли, используя
маневренность своей конницы, разорить обширные районы в глубо-
ком тылу, сжечь города и принести неисчислимые бедствия на-
селению. Вот почему еще в 1467 г., во время первой войны с Ка-
занью, великий князь прежде всего привел в оборонительное со-
стояние Муром, Нижний Новгород, Кострому и Галич; им велено
было «сидети в осаде, стеречись от Казани».221 И в 1480 г., в гораз-
до более опасной обстановке, московское правительство проявляло
должную предусмотрительность, обеспечивая по мере возможности
безопасность жителей и лишая противника одного из его главных
козырей.
В этой же связи, очевидно, необходимо рассматривать и при-
ведение в оборонительное состояние самой столицы, находившейся
в непосредственной близости от линии фронта. Даже с учетом
осенней распутицы ордынская конница с берегов Угры могла до-
стичь Москвы за 6—7 переходов. Организация обороны Москвы
имела важнейшее стратегическое и политическое значение. В случае
прорыва ордынцев за Угру и выступления Казимира удержание
русскими в своих руках Московской крепости могло бы стать факто-
ром, определяющим судьбу всей войны. Именно опираясь на эту
крепость, русские войска имели шанс в конечном счете нанести
поражение противнику даже при его первоначальных успехах. Од-
98
нако приведение в оборонительное состояние огромного города,
в который стекались и жители обширной округи, было достаточ-
но трудным делом, сопряженным с большими материальными
жертвами. Главная из них — необходимость сожжения посада,
т. е. ликвидации дворов, жилищ, и хозяйственных построек основ-
ной массы населения столицы. Эта мера непосредственно затра-
гивала жизненные интересы многих тысяч посадских людей —
большой социальной силы, с которой правительство не могло
не считаться. Тем самым вопрос о приведении Москвы в осадное
положение приобретал не только военный, но и социально-по-
литический аспект. Другой стороной того же вопроса является
частичная эвакуация столицы — вывоз из нее казны и семьи ве-
ликого князя. Правительство собиралось, по-видимому, эвакуи-
ровать из Москвы обеих великих княгинь (Марию Ярославну
и Софью Фоминишну) и малолетних детей великого князя. Об
этом свидетельствуют известия Софийско-Львовской и Вологод-
ско-Пермской летописей.
Первая из них сообщает об отправке из Москвы на Белоозеро
великой княгини Софьи и казны в сопровождении бояр В. Б. Тучка
и А. М. Плещеева и дьяка Василия Долматова.222 Вторая называет
конкретный маршрут эвакуации.223 Обе летописи посвящают особое
известие великой княгине Марфе. По словам софийско-львовского
рассказа, она «не захоте бежати, но изволи в осаде седети».224 Это
краткое известие расшифровывается в Вологодско-Пермской лето-
писи: «. . .митрополит Геронтей, да архиепископ Васьян Ростовский,
да владыка Прохор ПодрЪльский начаша бити челом великой княги-
не Марфе, чтобы ся возратила к МосквЪ во град, чтоб не оставила
православного христьянства. Княгини же великая Марфа послушав
молениа их, и не презри слез их, и возратися во град. . . Во граде же
бысть немала радость о возращении великиа княгини».225
Сообщение Вологодско-Пермской летописи заслуживает внима-
ния. Высшие церковные иерархи придавали пребыванию Марфы
в Москве большое морально-политическое значение, видя в этом ее
патриотический и нравственный долг. Особенно интересна «немала
радость» горожан по поводу возвращения старой великой княгини.
Напрашивается мысль, что челобитье иерархов, их «моления и сле-
зы» были в немалой степени вызваны позицией горожан, требовав-
ших возвращения Марфы.
По-видимому, эвакуация великих княгинь из Москвы приковы-
вала к себе пристальное внимание москвичей, вызывая с их стороны
неудовольствие и протесты. Сообщение Вологодско-Пермской лето-
писи приоткрывает занавес над настроениями московской «черни»,
готовящейся к осаде и опасающейся появления вражеских полчищ
под стенами столицы. В пребывании в осажденном городе высших
правительственных лиц, в том числе престарелой матери великого
князя, горожане могли видеть реальный залог упорной, бескомпро-
миссной обороны Москвы.226 Посадские люди столицы относились
к вопросам обороны своего города отнюдь не пассивно, с полным
основанием видя в этом свое кровное дело.
7=
99
Наиболее подробный рассказ о настроениях посадских людей
приводит оригинальная часть Софийско-Львовской летописи. Этот
рассказ приурочен к приезду великого князя из Коломны:
«. . .граждане ношахуся в город в осаду, узрЬша князя великого
и стужиша, начаша князю великому обестужився глаголати и извЪ-
ты класти, ркуще: „Егда ты, государь князь великий, над нами
княжишь в кротости и тихости, тогда нас много в безлЪпице про-
даешь. А нынеча сам разгнЪвив царя, выхода ему не платив, нас
выдаешь царю и татаром”».227 По словам летописца, вследствие
ропота горожан «князь великий не обитав в граде на своем дворе,
бояся гражан мысли злые поимания; того ради обита в Красном
Сельце».
Общей чертой независимых друг от друга известий Софийско-
Львовской и Вологодско-Пермской летописей является отражение
недовольства и тревоги горожан ввиду угрозы столице со стороны
войск Ахмата. Это недовольство и тревога вполне понятны —
именно рядовые горожане Москвы («чернь», как их именует Во-
логодско-Пермская летопись) больше всего подвергаются опасности
в случае осады Москвы татарами. Уже само сожжение посада и не-
обходимость переселиться со всем скарбом в тесноту Кремля явля-
ется для горожан большим бедствием.228 Ропот горожан — весьма
правдоподобное явление, в разной степени уловленное в обоих
рассматриваемых рассказах. Если в рассказе Вологодско-Пермской
летописи недовольство горожан только смутно угадывается, читает-
ся между строк, то софийско-львовский рассказчик говорит о нем
подробно и достаточно красочно.
Таким образом, мы имеем возможность прийти к выводу, что
ропот московских горожан, по всей вероятности, действительно
имел место. В пользу этого вывода говорят, во-первых, относитель-
но независимые друг от друга показания двух источников, во-
вторых, правдоподобность самого факта, вытекающая из бесспорно
известной ситуации.
Сделанный нами вывод заставляет пойти дальше и поставить
вопросы: какой характер имел «ропот горожан»? Как он отразился
на ходе последующих событий?
Ответ на первый вопрос чрезвычайно затруднен спецификой
дошедшего единственного свидетельства. Речи горожан, приводи-
мые летописцем, не являются, разумеется, дословной протокольной
записью и не должны пониматься буквально, а отражают в значи-
тельной (если не в большей) степени настроения и оценки самого
229 7Т
рассказчика. Для этих настроении характерны прежде всего два
момента — отрицательное отношение к великому князю и его дей-
ствиям и подчеркивание активной роли архиепископа Вассиана. Не
вызывает сомнения и идейная зависимость текста рассказа от текста
«Послания на Угру»: автор «Послания» подозревает великого князя
в готовности «отступити и предати на расхищение волком словесное
стадо», «нас выдаешь царю и татарам», — говорят горожане.230
Трудно представить себе, что московские тяглые люди упрекали
великого князя в прекращении выплаты «выхода» в Орду.
100
Но независимо от того, насколько правдоподобны слова горо-
жан, приводимые рассказчиком, можно не сомневаться, что их
поведение отражало тревогу не только за свою собственную жизнь
и имущество, но и за судьбу столицы и всей Русской земли. Масса
рядовых горожан, остающихся в Москве, глухо роптала против
поведения представителей господствующего класса, покидавших
столицу.
Активная роль горожан Москвы в защите столицы Руси неодно-
кратно проявлялась в XIV—XV вв. В 1382 г. при нашествии Тохта-
мыша именно горожане взяли на себя организацию обороны Кремля
и пресекли бегство «мятежников и крамолников, иже хотяху изыти
из града».231 В июле 1445 г., когда после трагической Суздальской
битвы создалась реальная угроза появления перед стенами столицы
войска казанских царевичей и в состоятельных верхах московского
населения началась паника («могущей бо бежати, оставши град
бежати хотяху»), решительное и организованное выступление «чер-
ни» навело в городе порядок («чернь же совокупившеся начаша
врата граднаа преже дЪлати, а хотящих из града бежати начаша
имати и бити и ковати, и тако уставися волнение, но вси общи на-
чаша град крепити, а себЪ пристрой домовной готовити»).232 В обо-
их этих случаях действия рядовых горожан сыграли решающую
роль в организации обороны столицы.
Как же обстояло дело в 1480 г.? Конкретные требования горо-
жан великому князю остаются неясными в деталях, но не вызывает
сомнения их основной смысл: «чернь» требует организации реши-
тельной обороны против Ахмата, требует не выдавать столицу
ордынцам. В этой настроенности основной массы московских горо-
жан нельзя не видеть несомненных черт сходства с поведением их
отцов в 1445 г. и прадедов в 1382 г. Как и тогда, московский по-
садский люд был готов грудью стать на защиту своего города.
Наряду с этим, однако, можно отметить по нашим источникам
и определенные различия, составляющие специфику поведения по-
сада в 1480 г. и отражающие черты новой исторической эпохи.
Основное отличие ситуации 1480 г. в том, что мы ничего не
слышим о каких-либо самостоятельных действиях посада, направ-
ленных на организацию обороны города. С этим связано и отсутст-
вие известий об открытых выступлениях посадского населения про-
тив каких-либо отдельных лиц или социальных групп, готовящихся
бежать из города. Надо думать, что эта особенность положения
в 1480 г. была вызвана отнюдь не большей пассивностью или мень-
шей патриотичностью горожан, чем в 1382 или 1445 гг., и, конечно,
не меньшей степенью социальной зрелости посада. Основная при-
чина относительно меньшей социальной активности горожан
в 1480 г. кроется в конкретных особенностях обстановки, сложив-
шейся в Москве к концу сентября—началу октября 1480 г. Если
в 1382 и 1445 гг. выступления горожан происходили в условиях
фактического отсутствия в Москве государственной власти, способ-
ной взять на себя организацию обороны столицы, то в 1480 г. мы
встречаемся с принципиально иным положением: подготовка Моск-
101
вы к обороне осуществляется по инициативе и под руководством
государственной власти как составная часть общих мер по отраже-
нию нашествия Ахмата.
Это не могло не наложить своего отпечатка на поведение по-
садских людей: им не пришлось брать на себя функции организации
обороны, и их социальная активность сохранила свой, так сказать,
латентный характер, выразившись в предъявлении определенных
требований великокняжеской власти. Общее усиление феодального
государственного аппарата и его эффективности в период образова-
ния централизованного государства меняло форму и характер вы-
ступлений посадских людей, их участия в обороне столицы.
Какое же реальное значение имела в этих условиях позиция
московских горожан? Несмотря на ноты социального протеста,
в ропоте московских горожан одинаково трудно увидеть как на-
зревающее антифеодальное восстание,233 так и выдвижение кон-
кретной военно-политической программы борьбы с Ахматом, прин-
ципиально отличающейся от правительственной.234 Нет оснований
преувеличивать уровень социально-политического развития русско-
го города второй половины XV в., даже такого, как Москва. Тем не
менее позиция, занятая горожанами столицы в важнейшем полити-
ческом вопросе, имеет существенное значение. Русский город XV в.,
и прежде всего Москва, — одна из важных социальных опор поли-
тики создания единого централизованного государства. Горожане
как социальная группа кровно заинтересованы как в прекращении
феодальной анархии, так и в защите от вражеских нашествий.
В этой связи глухой ропот московских горожан в критические дни
борьбы с Ахматом не может не привлечь внимания исследователя.
Выступления московских горожан объективно укрепляют принятую
правительством общую политическую линию на решительную бес-
компромиссную борьбу с нашествием.235 Готовность массы горожан
упорно оборонять свою столицу — один из существенных факторов,
обеспечивших твердость политической линии в неменьшей степени,
чем «моления» «совета и думы», подчеркиваемые в «Послании на
Угру».236
Итак, приведение столицы в оборонительное состояние — один
из важных вопросов, решенных во время пребывания великого
князя в Москве в конце сентября—начале октября 1480 г. Это одно
из существенных звеньев в цепи военно-политических мер, про-
водившихся правительством в тревожные дни движения Ахмата
к Угре. К их числу относится и дополнительная мобилизация,
проведенная, по-видимому, в эти же дни. По данным Московской
летописи, выступив из Москвы 3 октября, великий князь «ста на
Кременце с малыми людьми, а людей всех отпусти.на Угру к сыну
своему великому князю Ивану».237
Если следовать тексту летописи, то «люди все» — это и есть те,
кто был дополнительно мобилизован во время пребывания великого
князя в Москве. Наиболее вероятно, что это дополнительные кон-
тингенты Московского полка (из других районов страны трудно
было бы привести войска в короткое время), т. е. ратники, набран-
102
ные в первую очередь из тех же жителей московского посада. Они
и были двинуты к Угре для непосредственной обороны переправ
через реку.
3 октября — дата выступления великого князя из Москвы, чет-
вертая точная дата, приводимая Московской летописью. Как и пре-
дыдущие даты (8 июня, 23 июля, 30 сентября), она, по всей веро-
ятности, имеет документальное происхождение. Типографская лето-
пись, приводя то же известие, точной даты не называет.238
В прямом противоречии с данными Московской летописи о пре-
бывании великого князя в Москве стоит софийско-львовской рас-
сказ. По его словам, великий князь находился в Красном Сельце
две недели, «а владыка глаголаше ему возвратится опять к берегу,
и едва умолен бысть».239 Следовательно, «умоленный» архиеписко-
пом великий князь выехал из Москвы не ранее 14 октября.240 Итак,
Московская и Софийско-Львовская летописи дают две основные
версии об отъезде великого князя из Москвы. Какой же из них
следует отдать предпочтение?
Владимирский летописец (источник, относительно независимый
от названных летописей) не сообщает точной даты выступления из
Москвы, но свидетельствует, что «прииде на Угру князь великий»
11 октября,241 чем косвенно подтверждает официальную версию
Московской летописи о кратковременном пребывании великого кня-
зя в Москве.
Другим независимым источником, подтверждающим раннюю
дату выступления великого князя из Москвы, является «Послание
на Угру» архиепископа Вассиана. Это «Послание» написано после
получения в Москве первых известий об отражении попыток Ахма-
та форсировать Угру (8—11 октября) и после того, как до архиепи-
скопа дошли сведения о переговорах великого князя с Ахматом.
Следовательно, к моменту написания «Послания» великий князь
уже несколько дней находился в районе боевых действий (успел
провести переговоры с Ахматом), а известие о боях 8—11 октября
было получено в Москве после, а не до его отъезда.242
Чем же можно объяснить версию Софийско-Львовской летописи
о длительном, двухнедельном пребывании великого князя в Крас-
ном Сельце? Для ответа на этот вопрос нужен анализ соответствую-
щего контекста.
Рассматриваемая часть самостоятельного рассказа Софийско-
Львовской летописи, как мы уже отмечали, характеризуется вполне
определенной тенденцией. В изображении рассказчика глава Рус-
ского государства — ограниченный и трусливый человек, легко под-
дающийся чужому влиянию. Главный герой событий — архиепи-
скоп Вассиан: это он разоблачает трусость великого князя и даже
предлагает самого себя поставить во главе войск.
При таком отношении рассказчика к действительности далеко не
беспочвенным является предположение, что известие о длительном
пребывании великого князя в Москве (Красном Сельце), противо-
речащее всем другим источникам, включено им для еще большего
подчеркивания своей излюбленной идеи. Во всяком случае в свете
103
всего вышеизложенного достоверность этого известия вызывает
большие сомнения. По-видимому, в конечном итоге следует предпо-
честь официальную московско-владимирскую версию о выступлении
великого князя со своими войсками из Москвы 3 октября,
т. е. о кратковременном пребывании его в Москве.243
Победа на угре
Как же развивались события после 3 октября, когда, по словам
Московской летописи, «князь великий поиде с Москвы к Угре
противу царя»? Та же летопись указывает, что он, «пришед, ста на
Кременце с малыми людьми».244 Кременец стоит на р. Луже,
в 110 км от Москвы и в 40—50 км от Угры. Сама р. Лужа, впадаю-
щая в р. Протву справа ниже Кременца, образует вместе с ней
естественный оборонительный рубеж на юго-западном направлении
от Москвы, являясь по отношению к Угре второй оборонительной
линией. Занятие этой позиции в тылу войск, развернутых на Угре,
обеспечивает надежную связь с ними 245 и прикрывает путь на
Москву в случае прорыва ордынских отрядов через реку. Креме-
нецкая позиция занимает фланговое положение к дороге Вязьма—
Москва, возможному пути вторжения литовцев, и, находясь в 2—
3 переходах от нее, позволяет быстро выдвинуться на эту дорогу.246
Главные силы, приведенные из Москвы, были отправлены на
Угру для непосредственной обороны переправ («людей всех отпусти
на Угру»). Во главе войск, развернутых на Угре, стояли Иван
Молодой и Андрей Меньшой.
Московская летопись сообщает, что Ахмат шел «со всеми своими
силами мимо Мценск и Любутеск и Одоев», т. е. по правому берегу
Оки к Воротынску — городку близ впадения Угры в Оку недалеко
от Калуги. «Пришед», он «ста у Воротынска, ждучи к себе королевы
помощи». Однако «король сам не иде, ни силы своея не посла,
понеже бо быша ему свои усобицы». К этому известию, общему
в Симеоновской и Московской летописях, последняя добавляет:
«. . .тогда бо воева Мингли-Гирей, царь Крымский, королеву землю
Подольскую, служа великому князю».247
Набег крымских отрядов на Подолию имел, видимо, незначи-
тельные масштабы. Казимир в течение ряда месяцев (с декабря
1479 г.) активно готовился к войне.248 На его решение не вступать
в открытую борьбу с Русским государством осенью 1480 г. гораздо
сильнее, чем набег крымцев, повлияли, вероятно, соображения об-
щего политического характера. Польские хронисты Длугош
и Стрыйковский указывают, что Казимир, несмотря на совет ли-
товцев, не пошел на встречу с Ахматом, опасаясь могущества
«московского князя».249 Набег крымцев не мог иметь серьезного
значения уже потому, что именно в это время (в октябре 1480 г.)
начался новый тур переговоров Менгли с Казимиром. По данным
Литовской метрики, 15 октября в Вильно отправился крымский
посол Байраш с полномочиями для заключения союза.25 Таким
104
образом, в критические недели борьбы на Угре крымский хан был
далек от намерения оказать реальную помощь Русскому государству
против польско-литовского короля. Войско, отправленное для набега
на Подолию, было встречено у Перекопа королевским послом.
Крымский князь Аминяк продолжал уже начатый поход, в чем
потом приносил письменное извинение Казимиру.251
Одним из существенных факторов, повлиявших на позицию
Казимира, было, видимо, движение за воссоединение с Русским
государством, охватившее русские земли в составе Литовского вели-
кого княжества (так называемый «заговор князей»).252 И. Б. Гре-
ков, подчеркивая широкий размах и существенное значение оппози-
ции Казимиру среди русского населения Литвы, приходит к выво-
ду, что в 1480 г. Казимира остановили «не мелкие усобицы
фамильно-династического характера, а перспективы повторения
в Поднепровье новгородских событий 1471 г.». И. Б. Греков не без
основания считает, что в подготовке движения за воссоединение
с Русским государством «большую роль сыграла политическая и
дипломатическая деятельность московского государя».253
Не дождавшись подхода короля, Ахмат решает форсировать
Угру своими силами.254 Русское командование, очевидно, разгадав
замысел обходного движения Ахмата, упредило его. Когда он вы-
шел к Угре, левый берег реки оказался уже занятым крупными
силами русских войск («иде же стоит князь великий и братия его,
и все князи и воеводы, и многое множество»).
Бои с ордынцами за переправы летопись изображает в виде
перестрелки: «. . .приидоша татарове, и начаша стръляти москвичь,
а москвичи начаша на них стрЪляти и пищали пущати, и многих по-
бита татар стрелами и пильщалми и отбиша их от брега».255 По-
пытка ордынцев форсировать Угру была отражена. Однако бои
носили многодневный характер: «. ...по многи дни приступающе
биющеся». * Обращает на себя внимание применение русскими пи-
щалей — огнестрельных орудий, впервые упоминаемых в полевом
бою. Артиллерия в боях за переправы была, по-видимому, важным
фактором, облегчившим надежное удержание берега Угры русскими
войсками (на что косвенно указывает летописец, подчеркивая боль-
шие потери ордынцев от русских пищалей). Применение артилле-
рии русскими имело, надо думать, значительный моральный эф-
фект. Еще под Алексином в 1472 г. Орда не видела ничего подобно-
го. С русской артиллерией на поле сражения ордынцы столкнулись
впервые в октябрьских боях на Угре. Появление артиллерии в бое-
вых порядках свидетельствует о качественно новом этапе в разви-
тии русского войска. К 1480 г. имелось, по-видимому, уже достаточ-
но заметное количество относительно легких артиллерийских ору-
дий, которые можно было перевозить за войсками и устанавли-
вать на огневые позиции на поле боя.256
Тем не менее, разумеется, было бы ошибочным преувеличи-
вать значение артиллерии в боях на Угре. Решающей силой оста-
вались традиционные рода войск — конница и пехота, вооружен-
ные холодным оружием. Именно на них пала основная тяжесть
105
многодневных боев на Угре — кульминация небывало длительной
кампании против нашествия Ахмата.
Типографская летопись приводит рассказ, в сущности иден-
тичный рассказу Московской летописи, сообщая при этом новую
деталь: ордынцы «овии же приидоша противу князя Андрея, а овии
против великого князя мнози, а овии противу воевод вдруг при-
ступиша».257 Отсюда можно заключить, что бои развертывались на
широком фронте: войска Ахмата пытались форсировать реку в раз-
ных местах, на разных участках русской боевой линии. Другое
сообщение Типографской летописи: «. . . их (ордынцев. — Ю. А.)
стрелы многи межю наших падаху и никто же уязвляху» — вы-
держано в свойственном этому памятнику ирреалистическом стиле
и не может, разумеется, приниматься как достоверное известие.
Самостоятельный рассказ о событиях на Угре содержит Во-
логодско-Пермская летопись. По ее сведениям, русские войска «ста
по ОкЪ и по УгрЪ на 60 веръстах». Если так, то русские силы при-
крывали все среднее и нижнее течение Угры — примерно от Опако-
ва до Калуги. Ахмат «прииде на Угру октября в 8 день, в недЪлю,
в 1 час дни».258 Другую дату выхода татар к Угре приводит Влади-
мирский летописец: «. . .месяца октября в 6 день в пятницу при-
ходил царь Ахмат к Угре реке».259 Обе точные даты с указанием
дня недели имеют, по-видимому, документальное происхождение —
это фрагменты не дошедших до нас в полном виде поденных за-
писей, аналогичных походным дневникам 1471, 1475, 1477 гг.,
отразившимся также в Московской летописи. Не совпадая букваль-
но, даты Владимирского летописца и Вологодско-Пермской летопи-
си по существу не противоречат друг другу: передовые отряды
ордынцев могли появиться на Угре 6 октября, а главные силы — на
рассвете в воскресенье, 8 октября.260 Тогда же и начались, по дан-
ным Вологодско-Пермской летописи, попытки татар форсировать
реку: «хотеша перевоз взяти».261 Вологодско-Пермская летопись
далее сообщает, что «князь же великий Иван Иванович. . . да князь
ОндрЪй Васильевич Меншой. . . сташа крепко противу безбожного
царя». Как и Московская летопись, Вологодско-Пермская указыва-
ет, что бои за переправы («перевоз») носили характер перестрелки
с применением русскими огнестрельного оружия («начаша стрЪлы
пущати, и пищали, и тюфяки на татар»). Эти бои, по данным лето-
писного рассказа, продолжались четыре дня (т. е. 8, 9, 10 и 11 ок-
тября). Как видим, известия Вологодско-Пермской летописи допол-
няют и конкретизируют краткое сообщение московского летописца.
Попытка Ахмата с ходу форсировать Угру была отбита: тон «не
возможе берегу взяти и отступи от реки от Угры за две версты,
и ста в АузЪ».262 Это известие, отсутствующее в Московской лето-
писи, носит также конкретный, документальный характер.
Большой интерес представляют дальнейшие сообщения Вологод-
ско-Пермской летописи. Проиграв бой в низовьях Угры, Ахмат
«распусти вой по всей земли Литовскии». Собранная в больших
массах, ордынская конница нуждалась в фураже и пропитании —
отсюда и «роспуск» ее по Литовской земле.
106
«Татарове же приежжати начаша к реце и глаголюще Руси:
,,Дайте берег царю Ахмату, царь бо не на то прииде, что ему велико-
го князя не дойти“». Это красочная сцена Вологодско-Пермской
летописи представляется правдоподобной — она отвечает обычаям
и традициям средневековых войн, в которых применялись методы
психологического давления на протйтшика.
Новую попытку форсировать Угру ордынцы предприняли выше
по реке. «Царь же хотя искрасти великого князя под Опаковым
Городищем, хотя перел'Ьсти Угру, а не чая туто силы великого
князя».263 Ордынцы, таким образом, пытались скрытно перепра-
виться через реку на одном из самых узких мест, действуя опять же
в обход русской оборонительной линии.264 Ахмат, по данным лето-
писца, сам в этом предприятии не участвовал, но «посла князей
своих и воевод и множество татар». Однако расчет Ахмата и тут
оказался ошибочным.
«Прилучи же ся туто множество князей и бояръ великого князя,
не дадяще перелЪсти Угры».265 Русские войска не только прочно
удерживали левый берег реки, но и сохраняли возможность маневра
по этому берегу. Находясь в Кременце, русское командование,
видимо, надежно держало в своих руках управление войсками,
развернутыми на широком фронте, и имело возможность своевре-
менно реагировать на обстановку.
Итак, известия Вологодско-Пермской летописи, носящие в ос-
новном лаконичный, протокольно-документальный характер,
в большой мере дополняют и разъясняют картину боев на Угре,
в более общих чертах рисуемую Московской летописью.
Ценным дополнением к этой картине являются известия Влади-
мирского летописца. Выше уже указывалось, что они содержат
точную и наиболее раннюю дату выхода ордынских войск к реке
(6 октября, пятница). Еще большее значение имеет другое из-
вестие: «. . .прииде на Угру князь великий месяца того же (октяб-
ря. — Ю. А.) 11 день».266 По данным Вологодско-Пермской летопи-
си, 11 октября — это четвертый, последний день боев с главными
силами Ахмата, пытавшимися форсировать Угру в ее низовьях.
Если именно в этот день к реке подошел великий князь со своими
силами, то это и решило исход боев в пользу русских.267
Неудача попыток Ахмата форсировать своими силами Угру
и произвести вторжение в глубину Русской земли — основной
фактор общей политической и стратегической обстановки, сложив-
шейся ко второй половине октября.
В октябре 1480 г. русские войска успешно решили труднейшую
задачу обороны водного рубежа (далеко не сильного по своим
природным качествам) на широком фронте против мощного про-
тивника, обладающего многочисленной конницей. История войн
средневековья знает немного подобных примеров. Во fecex войнах
с Ордой до этого времени только дважды (в 1459 и 1472 гг.) рус-
ским удавалось отстоять оборонительные водные рубежи и не до-
пускать вторжения противника. Но условия обороны на широкой,
многоводной Оке были намного легче, чем на извилистой, узкой
107
и неглубокой Угре. Победа в боях на Угре в октябре 1480 г. —
пример высокого оперативно-тактического искусства русского ко-
мандования и его войск и яркая страница в военной истории на-
шего Отечества.
Тем не менее к этому времени окончательный перелом в борь-
бе с нашествием Ахмата еще не наступил. Грозное ордынское
войско на берегах Угры сохраняло свою боеспособность и готов-
ность в любое время возобновить попытки вторжения. Позиция
Казимира продолжала оставаться неопределенно угрожающей;
возможность его выступления на стороне Ахмата сохраняла свою
реальность-
В этих условиях большой интерес представляют сведения о рус-
ско-ордынских переговорах, отраженные в наших источниках. «По-
слание на Угру» говорит о переговорах с Ахматом в самой общей
форме: «...тебе перед ним (Ахматом.—Ю. А.) смирящуся,
и о мире молящуся, и к нему пославшу, ему же одинако гневом
дышущу и твоего молениа не послушающу, но хотя до конца разори-
ти крестьянство». В свойственной этому памятнику риторической
манере поведению великого князя, униженно и бесплодно молящего
о мире, противопоставляется его же обещание «крепко стояти за
благочестивую нашу православную веру и боронити свое отечество
от бесерменства», которое он дал в Москве «повинувшуся. . . моле-
нию и доброй думе» освященного собора и бояр. Антитеза кроткого
и смиренного великого князя, молящего о мире, и «дышащего гне-
вом Ахмата», не слушающего его «молений», — несомненно большое
художественное достижение талантливого писателя-проповедника.
Но насколько эти яркие образы соответствуют реальной историче-
ской действительности?
Выразительная, но не конкретная сентенция «Послания» рас-
шифровывается в рассказе Софийско-Львовской летописи: «А ко
царю князь великий послал Ивана Товаркова с челобитием и з да-
ры, прося жалованья, чтоб отступил прочь, а улусу бы своего не
велел воевати. Он же рече: ,,Жалую его добре, чтоб сам приехав бил
челом, как отцы к нашим отцам ездили в Орду”».
Итак, с русской стороны — предложение мира, с ордынской —
требование личного приезда великого князя в Орду в возобновле-
ние старой традиции. Как мы знаем, таково же было содержание
посольства Бочюки в 1476 г., последнего ордынского посольства
перед походом Ахмата.
«Князь же великий блюдяшеся ехати, мня измену его и злаго
помысла бояся». Верный своей тенденции, рассказчик видит в отка-
зе великого князя выполнить требование хана прежде всего тру-
сость. Ему, ревнителю старых традиций, по-видимому, не приходит
в голову, что отказ главы Русского государства от позорной поездки
в Орду, т. е^от фактической капитуляции, мог иметь и другие моти-
вы, кроме заботы о личной безопасности. «И слыша царь, что не
хощеть ехати князь великий к нему, посла к нему, рек: „А сам не
хочеши ехати, и ты сына пошли или брата”. Князь же великий сего
не сотвори». Поскольку отказ от этого предложения «царя» трудно
108
объяснить элементарной трусостью, летописец оставляет этот от-
каз без комментариев.
«Царь же посла к нему: „А сына или брата не пришлешь, и ты
Микифора пришли Басенкова^». Требование прислать Басенкова
объясняется летописцем достаточно прозаично: «. . .той бо Ми-
кифор был в Орде и много алафу татарам даст от себе; того ради
любляша его царь и князи его». Однако «князь великий того не
сотвори», что летописец опять же оставляет без объяснения.
Перед нами довольно выразительная и многозначительная
картина, вовсе, однако, не соответствующая той, которую так
красочно нарисовал в своем «Послании» архиепископ Вассиан.
Оказывается, «царь» не только не отвергает в принципе перего-
воры о мире (в изображении Вассиана «моления» великого кня-
зя, «смиряющегося» перед Ахматом), но и охотно идет на эти
переговоры. Получив отказ в своем главном, принципиальном
требовании приезда великого князя как знака изъявления тра-
диционной покорности, «царь» не только не прерывает перего-
воры, но и продолжает их по своей инициативе, существенно сни-
зив свои амбиции. Более того, отказ русской стороны прислать
сына или брата великого князя не останавливает Ахмата — он
согласен продолжать переговоры и с обыкновенным послом, про-
ся только прислать определенное лицо, благожелательное, по его
мнению, к татарам. Но ему отказано и в этом. В свете этих кон-
кретных данных поведение русской стороны едва ли можно ин-
терпретировать как униженные «молениа» «улусу. . . своего не
воевати». Предложив начать переговоры, великий князь не про-
явил ни малейшего желания идти на уступки Ахмату. Создается
впечатление, что цель предложенных переговоров — дипломатиче-
ский зондаж и стремление затянуть время. С точки зрения оценки
рассказа Софийско-Львовской летописи характерно, что в данном
случае конкретные сведения, приводимые рассказчиком, опроверга-
ют как его собственную тенденцию, так и позицию архиепископа
Вассиана.
Сведения о переговорах с Ахматом содержит и Вологодско-
Пермская летопись. По ее словам, решение начать переговоры было
принято на совете великого князя с сыном и князем Андреем Мень-
шим, т. е. наиболее близкими ему людьми в войске. Этим сообщением
лишний раз опровергается версия софийско-львовского рассказчика
о «конфликте» великого князя с сыном. Боярин И. Ф. Товарков
был послан к Ахмату, «чтобы государь смиловался и рядца его
Темирь печаловал царю, а сам бы жаловал». К Ахмату и его «ряд-
це» великий князь послал «тешь великую». Однако «царь» эту
«тешь» не принял и сказал: «Не того деля яз семо пришел, пришел
на Ивана деля и за его неправду, что ко мне не идет, а мне челом не
бьет, а выхода мне не дает девятый год. Прийдет ко мне Иван сам,
почнут ся ми о нем мои рядцы и князи печаловати, ино как будет
пригоже, так его пожалую». И «рядца» Темирь не принял «тешь»
и передал «царево слово»: «. . .нолны Иван будет сам у него и у ца-
268
рева стремени».
109
Таким образом, известие Вологодско-Пермской летописи кон-
кретизирует первый этап переговоров, о котором упоминает со-
фийско-львовский рассказ. В основе обоих известий, видимо, один
и тот же источник, восходящий к хорошо осведомленным правитель-
ственным кругам, но отразившийся в летописях по-разному. Если
софийско-львовский рассказ, как мы видели, кратко передает суть
всех трех стадий переговоров с Ахматом, то вологодско-пермский
подробно освещает только первую стадию, не упоминая об осталь-
ных. Эта первая стадия в изображении Вологодско-Пермской лето-
писи представляет большой интерес.
Заслуживает внимания прежде всего сама организация посо-
льства, раскрываемая летописцем достаточно реалистически и прав-
доподобно. Как известно из посольских дел, «тешь» — необходимое
условие для переговоров с «царем» и его советниками. Еще большее
значение имеют конкретные требования Ахмата и его объяснение
целей похода. Причина похода — «неправда» русского государя.
Самое главное в этой «неправде» — «ко мне не идет, а мне челом не
бьет», т. е. отказ от повиновения и от традиционных изъявлений
покорности. Второй элемент «неправды» — неуплата «выхода». Ес-
ли следовать тексту летописи, единственного источника, содержаще-
го данное известие, выплата «выхода» прекратилась в 1472 г. —
в год Алексинского похода Ахмата.269 Это указание имеет прин-
ципиально важное значение. Ордынские посольства 1474 и 1476 гг.,
имевшие целью мирным путем добиться восстановления тра-
диционных отношений — покорности Руси и возобновления вы-
платы «выхода», потерпели неудачу. Поход Ахмата в 1480 г.
вызван не частными инцидентами, а ставит перед собой прин-
ципиальную задачу — наказать за «неправду», за непокорность
и неповиновение и восстановить старую ордынскую «правду»
властвования над Русью. Отсюда и требование личного пребывания
великого князя «у царева стремени» как необходимого условия
дальнейших переговоров, от которых Ахмат в принципе не отказы-
вается («ино как будет пригоже, так его пожалую»).
Итак, данные Софийско-Львовской и Вологодско-Пермской ле-
тописей, взаимно дополняя друг друга, рисуют в совокупности
достаточно правдоподобную и реальную картину переговоров в ок-
тябре 1480 г., во время стояния Ахмата на Угре. Переговоры по-
казали принципиальную несовместимость позиций сторон. Если
Ахмат настаивал на продолжении ордынского властвования над
Русью, то московское правительство рассматривало эти требования
как неприемлемые для себя. В этих условиях переговоры не могли
иметь ни перспективы, ни реального значения. Конфликт с Ордой,
очевидно, не мог быть разрешен мирным путем.270
В связи с этим необходимо подчеркнуть, что отказ от выпла-
ты дани в 70-х гг. и непризнание ханского сюзеренитета над
Русью — принципиально новые черты русской политики тю отно-
шению к Орде. Во время прежних конфликтов с Ордой вопрос
так никогда не ставился. Даже великий князь Дмитрий, этот наи-
более крупный, талантливый и яркий вождь Руси в ее прежней
110
борьбе за независимость, накануне своего знаменитого Донского
похода в принципе признавал власть ордынского хана и не отка-
зывался от выплаты «выхода» Мамаю: он только хотел «ему вы-
ход дати по християнской силе и по своему докончанью, как с ним
докончал» (Мамай же просил «выхода, как было при цесаре Джа-
нибеке»).271 Через сто лет после Куликовской битвы Русское госу-
дарство получило возможность поставить вопрос совсем по-друго-
му: в 1480 г. речь шла не о том или ином размере «выхода», а о прин-
ципиальном отказе от какого бы то ни было подчинения Орде.272
Софийско-Львовская летопись заканчивает рассказ о неудачных
переговорах с Ахматом многозначительной фразой: «. . .хваляшеся
царь все рек: „Дай Бог зиму на вас, и реки все стануть, ино много
дорог будет на Русь“».273 Зловещие слова Ахмата, приведенные
летописцем, намекают на новые возможности вторжения. По дан-
ным той же летописи, зима наступила рано и отличалась сурово-
стью: «3 Дмитриева же дни стала зима, и реки все стали, а мразы
великии яко не мощно зрети».274 О суровости зимы говорят и другие
летописи: «. . .быша же мрази велики тогда, река начат ставитися».
Установление ледового покрова на Угре существенно меняло
тактическую обстановку как для русских, так и для ордынских
войск — форсирование неширокой реки по льду значительно облег-
чалось для ордынцев, и в той же мере усложнялись задачи русских,
оборонявших левый берег Угры. К этому времени, по-видимому,
в состав русских сил влились отряды Андрея Углицкого и Бориса
Волоцкого.
Московская и Симеоновская летописи помещают сообщение об
этом непосредственно после известия о выступлении великого князя
из Москвы 3 октября и прибытии его на Кременец и до рассказа
о боях с Ахматом на Угре.275 Если буквально следовать контексту,
бывшие мятежники «приидоша. . . к великому князю на Кременец»
ранее половины октября. Напротив, Типографская летопись расска-
зывает об этом событии после сообщения о начале ледостава,
она относит его к последним числам октября.
Этот вариант кажется более убедительным. Для того чтобы
перейти из Новгородской земли (где они были еще 13 сентября, по
сведениям псковского летописца) к Кременцу, князьям нужно было
не менее 20—25 дней. Если вчерашние мятежники двинулись про-
тив Ахмата из Новгородской земли после того, как получили со-
ответствующее распоряжение великого князя, т. е. после совещания
в Москве 30 сентября—3 октября, то их войска могли появиться на
Кременце не ранее самых последних чисел октября, т. е. непосред-
ственно перед ледоставом или даже позже его начала.276
Во всяком случае прибытие этих отрядов было фактором, весьма
благоприятным для русских. Войска, стоящие в обороне против
Ахмата, усилились, главное же — окончился феодальный мятеж
и можно было не опасаться за тыловые районы страны. Другим
благоприятным фактором было нападение крымских отрядов на
южную окраину владений Казимира. Это нападение уменьшало
вероятность выступления Казимира на стороне Ахмата. Итак,
111
к концу октября—началу ноября общая военно-политическая ситуа-
ция изменилась в пользу Русского государства. В то же время
замерзание Угры обостряло угрозу непосредственного вторжения
Ахмата и заставляло принимать новые оперативно-тактические ре-
шения.
Таким решением явился отвод главных сил с берегов замерзшей
реки, которая не могла больше служить серьезным оборонительным
рубежом, на тыловую Кременецкую позицию. По словам Москов-
ской летописи, «егда же река ста, тогда князь великий повеле сыну
своему великому князю и брату своему князю Андрею и всем воево-
дам со всеми силами отступити от брега и прийти к себе на Креме-
нец». Такое же сообщение содержат Симеоновская и Типографская
летописи.277
В целесообразности этого решения трудно сомневаться. Растяну-
тые в тоненькую цепочку на многокилометровом фронте Угры,
русские войска в новых условиях не имели возможности оказать
эффективного сопротивления противнику, который мог быстро фор-
сировать реку в любом подходящем месте. В этих условиях было
естественно отойти главными силами на удачно выбранную пози-
цию, которая, с одной стороны, прикрывала наиболее вероятные
пути противника в глубь страны, с другой — давала возможность
быстро выдвинуть силы на угрожаемый участок Угры.278 Судя по
летописному контексту, отвод войск с берегов Угры начался после
ледостава, т. е. после 26 октября, очевидно в самых последних
числах октября—первых числах ноября. Угроза форсирования Угры
Ахматом представлялась русскому командованию вполне реальной.
С реальностью этой угрозы связано и другое распоряжение
русского руководства. По словам Типографской летописи,
«князь. . . великий с сыном и братьею и с всеми воеводами поидоша
к Боровску, глаголюще яко „на тех полях бой с ними поставим”».
Об отходе к Боровску сообщают и другие летописи: Московская
(без мотивировки) и Вологодско-Пермская («отступи со всею си-
лою в поля к Боровску, как мощно бы стати против безбожного
царя Ахмата»).27р Это означало отвод войск примерно на один
конный переход (около 40 км) к востоку, на берега р. Протвы.
В настоящее время трудно сказать, чем было вызвано это решение.
Возможно, позиция у Боровска действительно имела тактические
преимущества перед Кременецкой.280 В этом случае отход от Кре-
менца к Боровску должен рассматриваться именно в тактическом
плане — как перевод войск с одной позиции на другую. Не исклю-
чено, однако, и другое объяснение. Замерзание рек ставило под
угрозу прорыва ордынцев не только Угру, но и Оку. Расположен-
ный ближе к Москве, чем Кременец, Боровск прикрывал пути на
Москву не только со стороны Угры, но и со стороны Калуги; из
Боровска можно было быстрее выдвинуться к среднему течению
Оки между Калугой и Серпуховом. Общий стратегический замысел
русского командования оставался прежним — дать оборонительное
сражение в выгодных для себя условиях, не допуская прорыва
противника к столице.281
112
Однако вопреки ожиданиям русского командования Ахмат не
только не предпринял попытки перейти Угру и вступить в сраже-
ние, но и начал отступать от русских рубежей.
По данным Вологодско-Пермской летописи, «прочь царь пошол
от Угры в четверг, канун Михайлову дни».282 Михайлов день (8 но-
ября) приходился на среду. Известие Вологодско-Пермской летопи-
си следует, по-видимому, понимать так, что отход ордынцев начался
в четверг, кануном которого был этот праздник, т. е. 9 ноября.
Владимирский летописец сообщает, что «от Угры царь Ахмут
побежал месяца ноября в 10 день, в пятницу».283 Московская лето-
пись указывает, что «царь побежал ноября в 11».284 Все три при-
веденные даты не противоречат друг другу по существу. Они отра-
жают разные этапы отступления Орды, которая отходила на разных
285
участках не одновременно.
С отступлением Ахмата от Угры связан эпизод, о котором сооб-
щают рассказы Московской и Типографской летописей. В изло-
жении первой из них он выглядит так: «Егда отступиша сынове
русския от брега, тогда татарове страхом одержимы побегоша,
мняше, яко брег дають им Русь и хотят с ними битися. А наши
мняху татар за собою реку прешедшю и побегоша на Кременець».286
По буквальному смыслу летописного рассказа в войсках, стоявших
на обоих берегах Угры, внезапно возникла паника и они побежали
друг от друга в разные стороны: «. . .едины от другых бежаху
и ничто женяше». 7 Другие летописи, в том числе Симеоновская,
близкая по тексту к Московской, об этом событии не упоминают.
Эпизод, сам по себе достаточно правдоподобный (люди, долгое
время стоявшие в напряженном ожидании боя, могли поддаться
внезапному чувству страха), не имел, очевидно, никакого су-
щественного значения и не мог повлиять ни на соответствующие
решения русских и ордынских руководителей, ни на реальный ход
событий.2 Исход кампании был уже решен. Отказ Ахмата от
форсирования Угры в сравнительно благоприятных тактических
условиях может объясняться только нежеланием вступить в сраже-
ние с русскими войсками. Альтернативой сражения было отступле-
ние Орды от русских рубежей и тем самым признание своего страте-
гического поражения.
Пребывание ордынских войск на земле русских княжеств, на-
ходившихся под юрисдикцией великого князя литовского, продол-
жалось, по данным Вологодско-Пермской летописи, шесть недель,
т. е. примерно с 1 октября по 11 ноября. За это время ордынцы, по
данным той же летописи, разорили волости двенадцати городов
и захватили полон в них.289 Разорению и разграблению подверглась
обширная территория протяжением не менее 100 км с юга на се-
вер и не менее 120 км с востока на запад. Этому не приходится
удивляться — во время длительного пребывания на Угре войска
нуждались в снабжении всем необходимым, а сам характер Орды,
архаической военно-кочевой организации, и ее выработанные ве-
ками традиции предрасполагали к грабежам и насилию над мест-
ным населением. Возможно, дополнительным мотивом для разо-
8 Ю. Г. Алексеев
113
рения русских волостей Казимира послужила досада на короля
за отсутствие помощи Ахмату: московский летописец подчерки-
вает именно этот мотив («побеже. . . по королеве державе, воюя
\ 290
его землю за его измену»).
Стояние на Угре завершилось полным поражением Ахмата —
военным, политическим и моральным. Осознание этого основного
факта — крушения своего военно-политического плана в союзе
с Литвой поставить на колени Русскую землю, крушения своих
великодержавных амбиций, архаических по форме и реакционных
по существу, и было, очевидно, главной причиной, заставившей
Ахмата в первых числах ноября отказаться от продолжения по-
хода против Русского государства и отвести Орду в южные степи.
Последний эпизод, связанный с нашествием Ахмата, — попытка
ордынцев разорить русские заокские волости. По сообщению
Московской летописи «един же царевич хотя имати украину за
Окою. Князь же великий посла братью свою, дву Андреев, и услы-
шаша татарове, и ти побегоша».291 Наиболее подробно это событие
освещается в Вологодско-Пермской летописи: «. . .прочь идучи,
проходил царевъ сынъ Амуртаза на Конин да на Нюхово, пришел
в вечерЪ, а князь великий отпустил братью свою, князя ОндрЪя, да
князя Бориса, да князя ОндрЪя Меншого со множеством воевод
своих. Татарове же ночи тое поимаша человека и начаша мучити его
и спрашивати про великого князя. Он же, муки не мога терпЪти
и сказа им, что князи близко. . . и побеже ты же ночи на раннЪй
зорЪ. А князи приидоша на станы его на обЪд».292
Конин и Нюхово — волости, тянувшие в конце XV в. к Алекси-
ну.293 Эти земли на правом берегу Оки — район старинной русской
колонизации. В родословных упоминаются князья Конинские —
потомки черниговских князей, родичи Оболенских, Барятинских
и Мезецких. Как и другие пограничные волости, их земли под-
вергались частым набегам и опустошениям. О Конинских князьях
сказано в родословце: «. . .а извелися они от войны от татарские».294
Рассказ Вологодско-Пермской летописи, отличающийся большой
конкретностью и фактологичностью, заслуживает серьезного внима-
ния. Из него можно сделать вывод о том, что русское командование
бдительно следило за передвижением войск Ахмата: отряды двух
Андреев и Бориса, посланные для преследования татар, шли за
ними буквально по пятам, отстав всего на полперехода.295 Очевидно,
отведя свои главные силы к Кременцу и Боровску, русское командо-
вание не теряло соприкосновения с противником, знало о его на-
мерениях и своевременно принимало эффективные контрмеры.296
Поход 1480 г., один из самых долгих, трудных и опасных за
многие столетия, окончился, и вместе с ним окончилось ордынское
иго. Войскам оставалось победоносное возвращение домой. «Того же
месяца прииде князь великий Иван Васильевич на Москву, и с сы-
ном своим, великим князем Иваном Ивановичем, и с всеми
силами. . . И взрадовавшеся все людие радостию велиею зело».297
Столица Русского государства радостно приветствовала своих вои-
нов. Для этого были все основания. Борьба на Оке и Угре летом—
114
осенью 1480 г. закончилась полной победой. Русская земля была
спасена от огромного по размаху и замыслам ордынского нашествия.
Однако в ноябре 1480 г. даже самые проницательные и дальновид-
ные люди едва ли отдавали себе полный отчет в действительном
значении происшедших событий. Победа на Угре осенью 1480 г. от-
носится к тем подлинно великим историческим феноменам, реальное
значение которых с течением времени возрастает, и осознание их
истинного смысла и масштабов приходит только впоследствии.
Основными факторами, приведшими к победе на Угре, были
прежде всего социально-экономические и политические предпосыл-
ки. Создание единого Русского государства на базе растущих
и крепнущих экономических связей обеспечило возможность цен-
трализованного и целеустремленного военно-политического руко-
водства, что сыграло важнейшую роль в критической ситуации
лета—осени 1480 г. Русское государство 1480 г. располагало гораз-
до более мощными людскими и материальными ресурсами, чем союз
князей во главе с Москвой за сто лет до этого. Если в русском
войске на Куликовом поле отсутствовали полки многих княжеств, не
поддержавших по тем или иным причинам освободительную миссию
Москвы, то в 1480 г. московское правительство имело реальную
возможность распоряжаться людскими и материальными ресурсами
всей Русской земли. Кроме полков, набранных на огромной терри-
тории, к этому времени сплотившейся непосредственно вокруг
Москвы, в походе против Ахмата приняли участие и тверские пол-
ки, посланные по требованию великого-князя — государя всея Ру-
си.298
Централизованное военно-политическое руководство Русского
государства сумело выработать целесообразную единую политиче-
скую линию и неуклонно проводить ее в жизнь. Прежде всего оно
определило направление главного удара и своевременно развернуло
на нем свои силы. В условиях сложной политической ситуации
лета—осени 1480 г. главным врагом был признан Ахмат, и именно
борьба с ним стала основной задачей Русского государства и его
вооруженных сил. Была выработана стратегия борьбы с Ахматом.
Суть ее — оборона важнейших естественных рубежей с целью не
допустить вторжения противника в глубь Русской земли. В систему
оборонительных мер входила также подготовка тыловых районов на
случай возможного прорыва вражеских войск. Таким образом, рус-
ская стратегия в 1480 г. была по форме оборонительной в отличие от
наступательной стратегии, избранной за столетие до этого Дмитри-
ем Донским. Необходимо признать, что оборонительная стратегия
в условиях 1480 г. себя полностью оправдала. Она привела к круп-
нейшему военно-политическому успеху — фактически к полному
стратегическому поражению вражеских войск, вынужденных отка-
заться от решения своей задачи. Кампания 1480 г. закончилась
решающей победой Русского государства. При этом важно под-
черкнуть, что русское войско не понесло значительных потерь
и сохранило свою боеспособность. Это было одной из наиболее
существенных причин отказа Казимира от эффективного вмеша-
85
115
тельства в русско-ордынскую войну, имело важнейшее значение
в решении конфликта с Ливонией и в ликвидации феодального
мятежа.
В действиях русского командования в 1480 г. можно отметить
некоторые характерные черты. Это прежде всего строгая центра-
лизация руководства. Все военно-политическое руководство было
сосредоточено в руках главы государства, оно по существу может
быть названо верховным командованием. Именно оно определяло
рубежи развертывания войск, выбор тыловых позиций, прини-
мало решение о частичной эвакуации и подготовке к обороне го-
родов в тылу и т. д.
Как и в кампаниях 1471 и 1472 гг., командование стремилось
сохранить постоянную связь с войсками и своевременно реаги-
ровать на обстановку своими директивами (рокировка на Угру,
отход к Кременцу, преследование Ахмата). Стремлением к со-
хранению управления войсками, развернутыми на широком
фронте, объясняется, по-видимому, избрание Кременца как места
пребывания ставки.
Одна из характерных черт русской стратегии — стремление
вести оборону на широком фронте, перекрывая наиболее веро-
ятные направления вражеского вторжения. Как и в кампании
1472 г., русские войска проявили способность быстро стягиваться
к угрожаемому участку (Опаково Городище), что требовало до-
статочно хорошей разведки, связи и оперативности руководства.
С оперативно-тактической точки зрения представляет интерес от-
вод главных сил на Кременецкую позицию при сохранении за-
слона на Угре.
В целом действия русского командования в 1480 г. пред-
ставляются образцовыми как пример стратегической оборони-
тельной операции в сложных военно-политических условиях,
проведенной на самом высоком уровне и с самыми положи-
тельными результатами. Успешное завершение этой операции
в ноябре 1480 г. означало коренной перелом во всей военно-
политической обстановке и благополучное разрешение самого
серьезного и опасного кризиса, перед лицом которого стояло мо-
лодое Русское государство.
В тактическом плане в действиях русских войск можно отметить
впервые в полевом бою умелую оборону водных рубежей с при-
менением огнестрельного оружия. Применение артиллерии в боях на
Угре в октябре 1480 г. — важная веха в истории русского военного
искусства.
Итак, летне-осенняя кампания 1480 г. против Ахмата — яркая
страница военной истории нашей страны. Еще более существенно,
что на берегах Оки и Угры была одержана решающая политическая
победа — фактически свергнуто ордынское иго, тяготевшее над
Русью более двух столетий. Бескровная победа на Угре — крупней-
шее событие эпохи, а воскресенье 12 ноября 1480 г. — первый день
полностью независимого Русского государства — одна из важней-
ших дат в истории нашего Отечества.299
116
№Послание на угру" и историческая реальность
Предпринятая выше попытка реконструкции реального хода
событий, связанных с победой на Угре, будет неполной без анализа
сведений, содержащихся в «Послании на Угру».300
Как исторический источник «Послание» характеризуется двумя
в высшей степени ценными качествами. Во-первых, оно написано
непосредственно во время самих событий, когда их исход был еще
неясен. Во-вторых, оно принадлежит перу одного из выдающихся
и несомненно хорошо осведомленных деятелей эпохи.
Наряду с этим «Послание» как источник имеет и недостатки.
Основной из них определяется самим жанром произведения. Перед
нами не изображение самих событий как таковых, а отклик на них,
переданный при этом в весьма своеобразной дидактическо-полеми-
ческой манере.301 Люди и события рисуются «Посланием» в яркой
подсветке, в гипертрофированно заостренном виде, без полутонов,
оттенков и переходов. Любимый прием автора — резкая антитеза,
противопоставление добра злу, положительных героев отрицатель-
ным и т. п.302 Субъективный характер авторских оценок и подхода
к действительности не вызывает сомнений. Автор — не сторонний
наблюдатель, не бесстрастный хронист, а активный политический
деятель, участник современных ему событий. Он берется за перо
для доказательства определенных положений, его задача — убедить
адресата в своей правоте, а не объективно анализировать реальную
действительность. Ярко выраженная субъективность, тенденциоз-
ность «Послания» исключает возможность буквального понимания
содержащихся в нем реалий — они скорее символы, чем образы,
и нуждаются в определенной реально-исторической интерпретации.
«Послание» — памятник прежде всего публицистический. Оно
отражает не столько реальный ход событий, сколько реакцию на них
в определенных общественных кругах, к которым принадлежит
автор «Послания». Особое значение имеет бесспорная связь «По-
слания» с летописной традицией: за исключением краткой, чисто
фактологической статьи Владимирского летописца, все летописные
рассказы о событиях осени 1480 г. испытали более или менее силь-
ное влияние «Послания». В то же время, однако, летописные тексты
не могли не отразить и реальных фактов, именно это дает возмож-
ность реально-исторической интерпретации «Послания» с помощью
летописных известий. С другой стороны, «Послание» как перво-
источник ряда летописных текстов может быть использовано для их
проверки.
Автор обращается к великому князю как к «Богом венчанному
и Богом утвержденному. . . наипаче же в царях пресветлейшему
преславному государю. . . всея Руси». Для Вассиана великий
князь — глава Русского государства, стоящий на одном уровне с ца-
рями. Крупнейшее событие эпохи — создание единого Русского го-
сударства — полностью осознается и принимается ростовским
архиепископом. В «Послании» далее говорится о личной беседе
автора с великим князем: «. . .дерзнувшими усты к устам глаголати
117
твоему величеству твоего ради спасения». Летописная параллель —
иллюстрация к этому месту «Послания» содержится в оригинальном
рассказе Софийско-Львовской летописи, в котором в уста архиепи-
скопа вкладываются гневные слова: «. . .вся кровь на тебе падеть
христианская, что ты, выдав их, бежишь прочь. . . а дай сем вой
в руку мою, коли аз, старый, утулю лице против татар».303 Сугубо
почтительный стиль самого «Послания», автор которого повторно
молит не прогневаться на его «дерзость», резко противоречит лето-
писному рассказу и порождает сомнение в тональности последнего.304
Рассказ о совещании в Москве отразился, как мы видели выше,
на фразеологии соответствующих известий Московской и особенно
Типографской летописей. Известия последней — парафраза текста
«Послания».
Центральное место в реально-исторических текстах «Послания»
занимает проблема «злых советников», полемика с которыми про-
ходит красной нитью через весь памятник. «Злые советники» впер-
вые упоминаются в связи с совещанием в Москве: «. . .духов же
льстивых, шепчющих во ухо твоей державе, иже предати христиан-
ство, не слушати обещавшу ти ся». Этот текст отсутствует в летопи-
сях. Однако он имеет существенно важное значение для характери-
стики как объективного положения дел, так и позиции автора «По-
слания». Если следовать этому тексту, позиция анонимных «злых
советников» — капитулянтов проявилась достаточно четко еще до
совещания в Москве: «на совете и думе» уже знали об их «льстивых
шептаниях».
Согласно Софийско-Львовской летописи, «князь же великий не
послушаа того писания владычни Васьянова, но советников своих
слушаше, Ивана Васильевича Ощеры да Григория Васильевича
Мамона, иже матерь его князь Иван Андреевич Можайской за
волшество сжег. Те же бяху бояре богати князю великому не дума-
ючи против татар за крестьянство стояти и битися, думаючи бежати
прочь, а крестьянство выдати». Именно, «повинуяся их мысли и ду-
ме», великий князь «оставя всю силу у Оки на брезе. . . побежа на
Москву».305 Текст вставлен в летопись явно не на место—«По-
слание» написано не до, а после приезда великого князя в Москву.
Налицо и текстуальная, и идейно-смысловая, логическая связь.
«Послание» как бы дополняет материал рассказа, рассказ как бы
поясняет и расшифровывает глухие намеки «Послания». Ощера
и Мамон — вот они, «злые советники», капитулянты и предатели,
против которых направлен в равной степени пафос и «Послания»,
и рассказа. «Злые советники» снова упоминаются в связи со сведе-
ниями о переговорах с Ахматом: «Прежние твои развратницы не
престают шепчюще в ухо твое льстивые словеса, отвещают ти не
противитися супостатом, но отступити и предати на расхищение
волкам словесное стадо Христовых овець». Как и в первом случае,
имена «злых советников» не названы и их «льстивые словеса»
переданы в общей форме. Несколько ниже, однако, эти «словеса»
конкретизируются: «. . .съвещають ли льстивии сии и лжеименитые,
мнящеся быти христиане, токмо еще повергше щиты своя и нимало
118
сопротивлящеся оканным сим сыроядцем, предав христианство, свое
отечество, яко бегуном скитатися по иным странам».
Итак, суть «льстивых словес» (как в «Послании», так и в расска-
зе Софийско-Львовской летописи) — призыв к великому князю
бежать из Русской земли: «. . .твою честь в бесчестии, и твою славу
в бесславие преложити, и бегуну явитися, и предателю христиан-
скому именоватися». Почти весь дальнейший текст «Послания» по-
священ опровержению этого совета «льстивых» как путем общих
нравоучительных рассуждений, так и приведением исторических
примеров со ссылками на освященные церковью авторитеты. Из
русских князей в качестве образцов воинской доблести автор «По-
слания» называет Игоря, Святослава и Владимира («иже на грече-
ских царях дань имали»), Владимира Мономаха («како. . . бился
с оканными половцы за Русскую землю») и «иные мнози, их же
паче нас ты веси».
Обращение автора «Послания» к древним авторитетам и особен-
но к образам отечественной истории весьма симптоматично. Архие-
пископ без сомнения достаточно хорошо знал строй мысли своего
адресата. Одной из основных черт политико-идеологической кон-
цепции нового Русского государства была историческая преемствен-
ность — осознание живой реально-исторической связи с прошлым
Русской земли.306 Интерес к отечественной истории был, видимо,
характерной чертой великого князя («их же паче нас ты веси»).
Любопытно и обращение к авторитету «Димокрита» — просвещен-
ному русскому человеку эпохи европейского Возрождения, видимо,
был не чужд и интерес к античности.307
Особенно подробно «Послание» останавливается на образе
Дмитрия Донского, приводя его в качестве прямого примера для
подражания. «Он не усумнеся и не убояся татарского множества, не
обратися вспять, не рече в сердце своем: ,,...жену имею и дети
и богатство многое, еще и землю мою возмуть, то инде вселюся , —
но без сомнения вскочи в подвиг и поперед выеха».
Этот текст «Послания» также находит прямой отклик в рассказе
Софийско-Львовской летописи. «Злые советники» (Мамон и Още-
ра) «мня тем безроку смерть бьющимся на бою и помышляюще
богатство много и жену и дети». В своих советах великому князю
эти бояре также прибегают к историческим параллелям: «Ужас
накладываючи, вспоминаючи, еже под Суздалем бой отца его с тата-
ры, како его поимаша татарове и биша. Тако же егда Тахтамышь
приходил, а князь великий Дмитрий Иванович бежал на Кострому,
а не бился с царем». Это прямая параллель — антитеза «Посла-
нию». Исторические образы и примеры использованы в противопо-
ложном смысле; один и тот же реальный образ Дмитрия Донского
трактован с обратной точки зрения. Идейно-смысловая, логическая
связь «Послания» с рассказом представляется несомненной. В битве
идей и мнений обе стороны опираются на исторические параллели:
дела отцов живут в сознании потомков, активно участвуют в его
формировании. Но если «злые советники» используют в своей
капитулянтской пропаганде образы близкого прошлого унижения
119
перед ханом, то автор «Послания» апеллирует к героическим стра-
ницам давней и недавней истории, вписывая современную ему
действительность в широкую историческую панораму.
Следующий конкретный момент «Послания» — вопрос о «клят-
ве». «Аще ли же мне любоприши и глаголиши, яко под клятвою
есмы от прарадителей, еже не поднимати рукы против царя ста-
ти. . . иже прощаем, и разрешаем, и благословляем, яко уж святей-
ши митрополит, такоже и мы и весь боголюбивый собор. . .». В от-
личие от других исторических реалий этот текст не находит ни-
каких, даже самых отдаленных, аналогий в других памятниках —
даже в летописях, явно зависимых от текста, логического строя
и фразеологии «Послания». Более того, все известные источники,
как летописные, так и документальные (такие как посольские
списки в Крым), единодушны в том, что к 1480 г. Русское государ-
ство ни фактически, ни формально не признавало старую традицию
зависимости от Орды, не считало себя «под клятвою. . . от прароди-
телей, еже не поднимати рукы против царя». Со времен Дмитрия
Донского с этим «царем» велись многочисленные войны, напол-
нившие собой долгий, столетний период русской истории. Невоз-
можно себе представить, чтобы великий князь, вступивший на
престол без ярлыка, ни разу не побывавший в Орде, в течение ряда
лет не плативший «выхода», тщательно готовившийся к борьбе
с Ахматом и уже имевший опыт боевых столкновений с ним (под
Алексином), мог реально, всерьез считаться с этой «клятвой»,
ставшей частью отрицаемой им «старины».
Представляется, что вопрос о «клятве», не нашедший никакого
отклика в других источниках, — не более чем ораторско-эпистоляр-
ный прием,308 нужный автору для введения в текст «Послания»
длинного ряда нравоучительных сентенций и параллелей, имеющих
определенную моральную и познавательную ценность, но не
связанных по существу с историческими реалиями «Послания».
Наконец, последний реальный текст «Послания» конкретно свя-
зан с первыми боями на Угре: «. . .радуем бо ся и веселимся, слыша-
ще доблести твоя крепость и твоего сына, Богом данную ему победу
и великое мужество и храбрость, и твоего брата, государей наших,
показавших против безбожных сил агарян. . .». Это место «По-
слания» представляет большой интерес. Оно позволяет точно дати-
ровать памятник: он написан после того, как в Москве узнали о боях
на Угре и об отражении первого натиска Ахмата (т. е. о боях 8—
11 октября, по данным Вологодско-Пермской летописи). «Посла-
ние» написано, таким образом, около 15 октября 309 и могло быть
доставлено адресату около 20-го того же месяца. Андрей и Борис
еще не подошли, на Угре продолжалась перестрелка, шли перегово-
ры с Ахматом, не исключалось выступление Казимира, ожидалось
решительное сражение. . . В этих условиях характерна оценка, дан-
ная архиепископом первым боям в устье Угры, — это победа, «воз-
веселившая сердца» москвичей. Успешное отражение первого на-
тиска Ахмата не могло не повлиять на настроение жителей столицы,
на моральное состояние войск и их руководства. Этот точно фикси-
120
рованныи момент реальной историческом действительности дает
своего рода ключ к анализу и оценке других исторических текстов
«Послания».
Как видим, конкретные реалии «Послания» далеко не однород-
ны по степени своей исторической достоверности. Автор правдопо-
добно освещает ход совещания в Москве и верно оценивает значение
победы в октябрьских боях на Угре. Он знает о переговорах с Ахма-
том, но изображает их в публицистическом, а не фактическом плане;
реальная действительность служит для него отправной точкой для
моральных сентенций и для создания яркой художественной антите-
зы хищного Ахмата (в действительности охотно идущего на перего-
воры) и смиряющегося перед ним великого князя (фактически
срывающего эти переговоры). Рассуждения о «клятве», которой «от
предков» якобы связан великий князь, представляются чистой игрой
ума и опять-таки поводом для философско-этических построений.
Какое же место в этом ряду занимают тексты о «злых советни-
ках» и их «льстивых словесах»? Сам факт разногласий в ближайшем
окружении великого князя по поводу тех или иных конкретных мер
в связи с нашествием Ахмата представляется достаточно правдопо-
добным. В этом окружении могли быть (и, по-видимому, были)
сторонники компромисса с ханом ценой определенных уступок ему.
Но что они конкретно советовали главе Русского государства?
Трудно себе представить, чтобы в реальной обстановке конца сен-
тября—начала октября содержанием этих советов могло быть бегст-
во из Русской земли, на чем настаивает «Послание» и идейно за-
висимый от него рассказ Софийско-Львовской летописи. После
отражения Ахмата на Угре в боях 8—11 октября такого рода пред-
ложения были бы просто фантастичны. Думается, что, как и в тек-
сте о переговорах с Ахматом, перед нами художественная гипербола,
полемическая антитеза по типу «добро—зло», «мужество—тру-
сость».
Какие же конкретные позитивные советы дает архиепископ
великому князю? «Советующих ти не на благое отверзи и далече
отгони, сиречь, отсеци, и не послушай совета их». Значит, не только
«не послушай совета», но именно «отверзи» и «отгони» (по еван-
гельскому тексту — «аще око твое соблажняет ти, то избоди его»).
«Злые советники» должны быть, по мысли архиепископа, изгнаны
из окружения великого князя, т. е. подвергнуты опале. Это первый
конкретный совет автора «Послания».
Второй совет связан с поведением по отношению к Ахмату.
«Изыди убо скоро в стр'Ьтение ему. . . Аще ли убо ты, о крепкий
и храбрый царю, и еще о. . . тебе христолюбивое воинство до крове
и до смерти постражуть. . . блажени. . . будуте в вечном наслаже-
нии». Итак, не уклоняться от боя с татарами и в бою не бояться ран
и смерти. Совет без сомнения правильный и пригодный для всех
условий боевой обстановки, но именно поэтому лишенный реальной,
материальной конкретности. Как и ропот московских горожан, гото-
вящихся к защите своей столицы, призыв архиепископа Вассиана не
содержит (и не может, разумеется, содержать) никаких конкретных
121
тактических рекомендаций, не предписывает определенного плана
боевых действий.310 Этот призыв сохраняет высокое нравственно-
патриотическое звучание, но отнюдь не может рассматриваться как
практическое руководство в конкретной реальной ситуации. Сраже-
ние с татарами могло произойти при самых разных обстоятельствах:
на берегах Угры при отражении их атак, при попытках русских
перейти самим в наступление, в глубине обороны русских на тыло-
вых позициях в случае прорыва татар через Угру, под стенами
самой Москвы. Патриотический призыв архиепископа во всех этих
случаях одинаково справедлив и уместен.
Итак, «Послание на Угру», рассматриваемое в реально-историче-
ском плане, имеет значение интересного и важного источника глав-
ным образом публицистического характера.
«Послание» дает возможность уточнить датировку некоторых
событий, в частности, с несомненностью установить, что великий
князь уехал из Москвы до получения известия о боях 8—11 октяб-
ря (тем самым опровергая сведения Софийско-Львовской летопи-
си). «Послание» позволяет расценивать своего автора как горячего
патриота и талантливого, эрудированного проповедника-публици-
ста, но отнюдь не как составителя конкретного плана борьбы с Ах-
матом, альтернативного тому; который реально осуществлялся рус-
ским руководством. Тем не менее ярко выраженная публицистиче-
ская тенденция «Послания» глубоко отразилась на летописной
традиции и оказала сильнейшее влияние на позднейшую историо-
графию именно в плане оценки конкретных событий на Угре и дей-
ствий русского руководства. Хотя автор «Послания» относится
с достаточным уважением к главе Русского государства, тенденци-
озно-враждебная интерпретация «Послания», особенно в Софий-
ско-Львовской летописи,311 положила начало одной из стойких
и злополучных историографических легенд о трусости и неспособно-
сти русского руководства, о стихийном, анонимном характере по-
беды над Ахматом и т. п.
Каковы социально-политические позиции автора «Послания»?
В советской историографии по этому поводу высказываются разные
точки зрения. И. П. Еремин (автор соответствующего раздела
многотомного издания «История русской литературы») считает
архиепископа Вассиана выразителем мнений прогрессивной «дво-
рянской, централистской» «партии» в противоположность «партии»
«боярской, феодальной, пугавшей Ивана III и советовавшей ему
временно примириться с ханом».312 Л. В. Черепнин нашел, что
Вассиан в своем «Послании» выразил «пожелания посадских лю-
дей».313 На близких позициях стоит и Я. С. Лурье.314 В противопо-
ложность этим исследователям П. Н. Павлов высказал точку зре-
ния, что Вассиан «был выразителем мнений церковно-боярской
оппозиционной партии» и «примиренчески относился к реакционной
части феодального класса».3 5 Источники, имеющиеся в нашем рас-
поряжении, позволяют обнаружить в облике архиепископа Вассиана
две черты. Первая из них — его близость к великому князю и со-
лидарность с ним в ряде церковно-политических вопросов в про-
122
тивоположность позиции митрополита Геронтия (борьба с «но-
выми старцами» Кириллова монастыря, поддержка точки зрения
Ивана III по поводу процедуры освящения Успенского собора). Вас-
сиан несомненно пользовался доверием великого князя (крещение
сына, миссия к мятежным князьям). Эти стороны деятельности Вас-
сиана и его отношений с великим князем отражаются в летописных
рассказах. Другую черту личности Вассиана и его отношения
к Ивану III рисует его собственное «Послание» и связанные с ним
летописные тексты. В своем «Послании» Вассиан не только высту-
пает как патриот, но и достаточно критически оценивает действия и
предполагаемые им намерения великого князя и резко осуждает его
ближайших советников. Реальные сведения об архиепископе Вассиа-
не не дают оснований для однозначной оценки его как деятеля,
Вассиана нельзя считать активным членом клерикальной оппози-
ции, группировавшейся вокруг митрополита и связанной с удельно-
княжескими кругами. В то же время его активное неприятие «со-
ветников» великого князя и по существу негативная позиция по
отношению к действиям самого великого князя осенью 1480 г. сви-
детельствуют о серьезных внутренних расхождениях архиепископа
с тем политическим курсом Ивана III, который обозначился к этому
времени. Вассиан — достаточно сложная, разноплановая фигура:
его нельзя считать ни принципиальным противником, ни безогово-
рочным союзником великого князя.
«Послание» не обнаруживает никаких связей Вассиана с москов-
ским посадом и не дает никакого повода считать его выразителем
интересов посадских людей. Более вероятно предположить, что
архиепископ — представитель тех умеренно-прогрессивных клери-
кальных кругов, которые поддерживали меры Ивана III, направ-
ленные на преодоление феодальной раздробленности, но отнюдь не
стремились к коренным церковно-политическим реформам. А ре-
формы эти достаточно четко встали на повестку дня уже во время
Троицкого стояния в январе 1478 г., когда фактически была впер-
вые проведена частичная секуляризация. Характерно, что «злые
советники» не названы в «Послании» по именам — гнев архиеписко-
па Вассиана вызывали, возможно, не только и не столько Мамон
и Ощера, сравнительно второстепенные деятели, упоминаемые в Со-
фийско-Львовском рассказе.316 «Прежние развратницы» могли да-
вать советы далеко не только по поводу борьбы с Ахматом.
С анонимными выпадами «Послания» против «злых советников»
и «прежних развратников» несомненно связана концовка рассказа
об Угре в Типографской летописи.
«Тое же зимы прииде великая княгиня Софья из бегов, бе бо
бегала на Белоозеро от татар, а не гонял никто. И по которым стра-
нам ходили, тем пуще стало татар от боярских холопов, от кровопив-
цев крестьянских. Воздай же им, Господи, по делом их, и по лукав-
ству начинания их, по делом рук их дай же им. Быша бо их и жены
тамо, возлюбиша бо паче жены, неже православную хрестьянскую
веру и святыя церкви... согласившася предати хрестиянству, ослепе
бо злоба их».317
123
Итак, великая княгиня Софья была в «бегах» по собственной
трусости и глупости — ее «не гонял никто». Фантастическая не-
лепость этого обвинения может быть сравнена только с его злобной
тенденциозностью, пронизывающей в большей или меньшей мере
все оппозиционные тексты об Угре. Но значительно интереснее
следующее далее обвинение против «боярских холопов» (они же —
«кровопивцы крестиянские»). «Холопи» эти, оказывается, вели
себя «пуще татар», чем и заслужили, по мнению летописца, жесто-
чайшие кары небесных сил. Далее оказывается, что эти «боярские
холопи» были «тамо» с женами, которых они («холопи») возлюбили
паче самой православной церкви. Сразу бросается в глаза и анало-
гия со строем мысли «Послания», и явная несообразность страшных
обвинений с реальным обликом «боярских холопов» — в лучшем
случае воинов-послужильцев, сопровождавших своих господ. Едва
ли эти весьма скромные по своему общественному статусу люди
способны были вызвать такой трагический пафос владычного лето-
писца. Думается, что «боярские холопи» Типографской летописи,
путешествующие со своими женами и строящие злые козни, —
своего рода псевдоним. Это аналогия тех «злых советников» и
«прежних развратников», которых бичует в своем «Послании»
сам архиепископ.
Имена лиц, сопровождавших на Белоозеро государственную
казну и великую княгиню Софью с детьми, известны. Софийско-
львовский рассказ (Успенский летописец) называет В. Б. Тучка
Морозова, А. М. Плещеева и дьяка Василия Долматова.318 По-
видимому, против них-то и направлены патетические проклятия
летописца ростовского владыки. Кто же такие эти лица?
В. Б. Тучко был одним из членов правительственной делегации
на переговорах с новгородцами в Паозерье во время Троицкого
стояния зимой 1477/78 г.319 Назначение его, а также его брата
Ивана в состав этой делегации (наряду с князем И. Ю. Патрикее-
вым, Ф. Д. Хромым, князем Стригой Оболенским) свидетельствует
о большой роли, которую играл Василий Борисович в правитель-
ственных кругах, и о значительном доверии к нему со стороны
великого князя. 15 января 1478 г., в последний день вечевой респуб-
лики, в составе той же делегации В. Б. Тучко приводит новгородцев
к присяге.320 В апреле 1480 г. он вместе с архиепископом Вассианом
и В. Ф. Образцом отправляется в составе третьего посольства на
переговоры с мятежными князьями в Великие Луки.321 Это чрезвы-
чайно важное и ответственное поручение также говорит о близости
В. Б. Тучка к великому князю и об авторитете в его глазах. Об этом
же свидетельствует и назначение В. Б. Тучка для сопровождения
государственных ценностей и великокняжеской семьи при эвакуа-
ции на Белоозеро. Итак, в лице В. Б. Тучка перед нами не просто
боярин, но один из самых доверенных и близких к великому князю
людей. Обращает на себя внимание его активное участие в пере-
говорах в Паозерье. Именно тогда, в декабре—январе 1477/78 г.,
был впервые поставлен вопрос о церковных имуществах и впервые
практически осуществлена частичная, но довольно обширная секу-
124
ляризация монастырских и владычных земель. Вполне возможно,
что В. Б. Тучко являлся одним из тех советников Ивана III, от
кого, по выражению Берсеня Беклемишева, великий князь «встречу
любил» и кого «за встречу жаловал». Об особой роли Василия
Борисовича и его брата Ивана косвенно свидетельствует послание
Ивана IV Курбскому: «Василей да Иван Тучки многая поносная
и укоризненая словеса деду нашему великому государю Ивану
износили».322 «Встреча», за которую «жаловал» своих советников
Иван III, в представлении его внука, человека другого склада и со-
всем иначе относившегося к своим советникам, была не чем иным,
как «поносными и укоризненными словесами».
Ближайший советник великого князя, один из участников важ-
ной акции, направленной против церковных имуществ, Василий
Борисович мог быть одиозной фигурой в глазах консервативных
клерикалов.
Второй боярин, названный в числе сопровождавших великую
княгиню Софью на Белоозеро, — Андрей Михайлович Плещеев.
Как мы видели, осенью 1479 г., в канун феодального мятежа, Анд-
рей Михайлович посылается к князю Борису Волоцкому с требова-
нием выдачи бежавшего к нему князя Ивана Лыка Оболенского,
обвиненного по суду в злоупотреблениях властью на посту намест-
ника Великих Лук.323 Это деликатное поручение, связанное с наибо-
лее тонкими и ответственными сторонами межкняжеских отноше-
ний, свидетельствует о доверии Ивана 111 к лояльности и диплома-
тическому искусству А. М. Плещеева. Великий князь знал, на кого
опереться в спорах с братьями. В феврале 1480 г., получив известие
о начале мятежа удельных князей, великий князь посылает к ним во
Ржеву того же Андрея Михайловича, который, таким образом,
проводит первый тур переговоров с мятежниками, уговаривая их
вернуться в свои уделы («они же не возвратишася»).324 В разряд-
ных записях за 1485 г. Андрей Михайлович упоминается на втором
месте в числе бояр, оставленных в Москве во время похода на
Тверь.325 Свое положение он сохраняет до конца жизни. Еще в июле
1490 Г. по распоряжению великого князя Андрей Михайлович
встречает императорского посла Делатора (Георга фон Турна)
«перед полатою перед малою»,326 а уже 19 августа следующего года
митрополиту Зосиме «явлена» его духовная.327 Андрей Михайло-
вич — крупный вотчинник, владевший землями в Московском,
Ростовском, Переяславском и Дмитровском уездах. По жалованию
великого князя он купил с. Приимково, родовое гнездо ростовских
князей Приимковых. Вотчина московского боярина растет за счет
распада старого удельно-княжеского землевладения. Любопытно,
что Андрей Михайлович (как и В. Б. Тучко) не завещает в духов-
ной никаких вкладов в монастыри — ни землей, ни деньгами.328
Кто же такой Василий Долматов, третий в числе лиц, сопро-
вождавших великую княгиню на Белоозеро?329 В 1472 г. — это еще
Васюк Долматов, дьяк князя Юрия Васильевича, писавший его
духовную.330 Затем он переходит на службу к великому князю.
Первое свидетельство об этом — его присутствие в составе послухов
125
при составлении поручной кабалы И. Н. Воронцова на князя
Д. Дм. Холмского в начале марта 1474 г.331 В документе он назван
после дьяка Алексея Полуектова. Около этого же времени появля-
ются подписи дьяка Василия Долматова и на великокняжеских
актах.332 Осенью 1475 г. он сопровождает Ивана III в «походе
миром» в Новгород и выполняет роль пристава, данного новгород-
ским «жалобникам» на их обидчиков — посадников и бояр.333 Весь-
ма ответственная миссия возлагается на Василия Долматова в апре-
ле 1477 г., когда он отправляется в составе великокняжеской делега-
ции вместе с боярином Ф. Д. Хромым и И. Б. Тучко Морозовым
для переговоров с новгородцами о том, «какого они хотят государ-
ства».3 4 Московские послы, привезшие новгородцам категорические
требования великого князя, должны были проявить не только
дипломатическое искусство, но и личное мужество, рискуя своей
жизнью перед лицом разъяренного новгородского веча, распра-
вившегося с «приятными» Москве боярами.3 5 Осенью 1477 г. Васи-
лий Долматов сопровождает великого князя в новгородский поход
и по его поручению отвечает новгородским «опасчикам», разрешая
приехать депутации для переговоров.336
В начале 80-х гг. Василий Долматов исполняет обязанности
дьяка при Иване Молодом, наделенном титулом великого князя.
Так, в июле 1484 г. он подписывает грамоту великого князя Ивана
Ивановича («коли был в Суждале») Спасо-Евфимьеву монасты-
рю.337 Есть подписи Долматова и на переяславских судебных актах
Ивана Молодого.338 В сентябре 1485 г. Василий Долматов посылает-
ся (вместе с дьяками Леонтием и Романом Алексеевыми) в Тверь
(только что открывшую ворота войскам великого князя) «граждан
всех к целованию привести да и от своей силы беречи, чтобы их не
грабили».339
С другим аспектом деятельности Долматова знакомят посоль-
ские дела. В октябре 1487 г. королевский посол князь Тимофей
Мосальский передал Ивану III жалобу подвластных Литве Кро-
шинских князей: «. . .занял их волости. . . Тешиново, а Сукромно,
а Олховец, а Надславль, а Отъездец, а держит деи то от тебя Васи-
лий Долматов».340 В ноябре 1492 г. послы Александра Литовского
Станислав Глебович и Иван Владычко повторили эту жалобу:
«Василей Долматов, дьяк великого князя, того ж Тешинова отнял
в них три волости, а посадил болей двух сот семей. . .».341 Дьяк
Василий Долматов активно участвует в «малой» пограничной войне
на литовском рубеже — он осваивает для Русского государства
земли, захваченные Литвой при Витовте («отчина и дедина от
великого князя Витовта», по свидетельству литовских послов 342 ),
и создает на них русские слободы.
Наиболее ответственное поручение Василий Долматов выпол-
няет в 80-х гг. на Белоозере. По словам местных жителей, «писали
Белоозеро писцы великого князя князь Федор Федорович Алабыш
да Василей Долматов, а у всех. . . монастырей дворы отнимали
в городе, а давали им. . . места под дворы в меру по тритцати сажен
и с огородом, а что. . . за тою мерою осталось дворов. . . приписали
126
те дворы к городу».343 Но деятельность Долматова не ограничива-
лась г. Белоозером. Как выяснилось на судебных процессах
90-х гг. между Кирилловым монастырем и крестьянами, дьяк Васи-
лий Долматов отобрал у властей монастыря их грамоты на землю.344
Очевидно, готовился пересмотр владельческих прав этого крупней-
шего после Троицы русского монастыря-землевладельца. Земель-
ные акты были изъяты и у Ферапонтова монастыря.34
С середины 90-х гг. имя Василия Долматова исчезает из источ-
ников. Осенью 1495 г. в последней поездке великого князя в Новго-
род принимают участие сыновья Василия Ивановича: Иван Тучко,
Михайлов, Савинко, Третьяк и Федор (они числятся в рубрике
детей боярских).346
Итак, Василий Долматов — далеко не ординарный человек. На
протяжении двух десятков лет он выполнял ответственнейшие по-
ручения, активно проводил политику великого князя и пользовался,
по-видимому, его полным доверием. Особое внимание обращает на
себя деятельность Василия Долматова на Белоозере, непосредствен-
но связанная с подготовкой и проведением важнейших реформ
Ивана III в области «посадского строения» и землевладения. Не-
обходимо подчеркнуть, что обе реформы прямо затрагивали интере-
сы крупнейших церковных феодалов.
Бояре и дьяк, поименно названные в софийско-львовском рас-
сказе (Успенский летописец), характеризуются той общей основной
чертой, что все они — действительно ближайшие советники велико-
го князя, виднейшие деятели его правительственного аппарата и ак-
тивные его сотрудники в проведении важнейших реформ. Именно
они могли быть в глазах клерикалов (в том числе и архиепископа
Вассиана) «прежними развратницами» и «злыми советниками»,
могли вызывать то озлобление, которое пронизывает тексты оппо-
зиционных рассказов о событиях 1480 г.
„Богатые и врю^дтые 'и кондервАтивндя
оппозиция
Ожесточенные выпады «Послания» и связанных с ним летопис-
ных текстов против «злых советников», «богатых и брюхатых»
и т. д. приводят и к более широкой постановке вопроса.
В историографии довольно прочно держится мнение о достаточ-
но заметной и сильной боярской оппозиции, проявившейся именно
в период борьбы на Угре. Наиболее четко этот вопрос поставлен
в исследованиях Я. С. Лурье и С. Б. Веселовского. В своей ранней
работе Я. С. Лурье констатировал в общей форме наличие боярской
оппозиции и отождествил ее с противниками активной борьбы
с Ахматом, отметив связь этой оппозиции с великой княгиней
Софьей.347 В более развернутом виде этот вопрос рассмотрен в по-
зднейших работах того же автора. Отмечая, что против борьбы
с татарами выступило «несколько видных приближенных великого
князя», Я. С. Лурье считает события на Угре «толчком», под влия-
127
нием которого противоречия между московским боярством и вели-
ким князем обнаружились достаточно определенно.348 По его мне-
нию, «богатые и брюхатые» сторонники соглашения с ханом (или
капитуляции перед ним) и были представителями боярской оппози-
ции: «. . .против борьбы с ханом в 1480 г. . . . выступила реакцион-
ная влиятельная группа бояр».349 К этой группе, видимо, можно
отнести В. Б. Тучка,350 И. В. Ощеру Сорокоумова-Глебова,
Г. А. Мамона и некоторых других — именно тех, которые под-
вергаются резкому осуждению на страницах летописи, а позднее —
в начале 80-х гг. — опале. К числу опальных относятся И. И. Сал-
тык Травин, Иван Руно и др.351
Наибольшее внимание боярской оппозиции уделил С. Б. Весе-
ловский. Исходя из списка новгородских помещиков — бывших
послужильцев московских бояр,352 он высказал мысль, что бывшие
господа этих послужильцев «подверглись опале перед 1481 г.»,
будучи «представителями крупной боярской партии, пришедшей
в столкновение с великим князем Иваном».353 Если исключить из
списка, приведенного С. Б. Веселовским, князя И. Ю. Патрикеева
и князя С. И. Хрипуна Ряполовского, о времени опалы которых
хорошо известно (как и о том, что она не имела никакого отношения
к Стоянию на Угре — событию к тому времени почти двадцатилет-
ней давности), в числе предполагаемых опальных остается семь
человек. Это И. И. Салтык Травин, В. Ф. Образец Симский,
М. Я. Русалка Морозов, Иван Руно, В. Б. и И. Б. Тучки Морозовы
и Андрей Шеремет.354 Они включены в список опальных потому,
что их послужильцы в писцовых книгах конца XV в. названы в числе
новгородских помещиков. В таком случае к ним надо добавить
и И. В. Ощеру. Новейший и наиболее внимательный исследователь
«Поганой книги» — списков бывших княжеских и боярских послу-
жильцев, испомещенных в конце XV в. на Новгородской земле,
Г. В. Абрамович пополняет список опальных еще одной фами-
лией— Товарковых.355 Является ли, однако, факт появления быв-
ших послужильцев в составе помещиков достаточным основанием
для суждения об опале, постигшей бывших «государей» этих по-
служильцев? Это можно проверить на материалах, относящихся
к четырем из перечисленных восьми лиц.
Окольничий И. В. Ощера, сопровождавший великого князя
в Новгород в 1475 и 1479 гг., был, как мы видели, одним из самых
старых и опытных деятелей в окружении великого князя. Софийско-
львовский рассказ (Успенский летописец) жестоко осуждает его: он
и Г. А. Мамон «бояре богати. . . не думаючи против татар за кресть-
янство стояти и бития, думаючи бежати прочь, а хрестьянство
выдать».356 На этом основано предположение С. Б. Веселовского,
что И. В. Ощера и Г. А. Мамон «были представителями партии,
противной В. Б. Тучко с товарищами»: Ощера и Мамон — сто-
ронники, а В. Б. Тучко — противник соглашения с Ахматом.357
Новиковский список думных людей указывает, что Ощера умер
в 1486 г.358 Однако это ошибка. 27 февраля 1486 г. с доклада митро-
политу Геронтию Ощера взял в пожизненное владение у митропо-
128
личьего Новинского монастыря с. Кудрино, «что было за Иваном
Товарковым».359 Умер он, по-видимому, около 1493 г. — в марте
этого года его вдова Федосья и сын Иван сделали вклад его душе —
с. Ощерино-Захарьинское на р. Гуслице в Московском уезде.360
Сын Ощеры Иван в 1495 г. назван стольником в свите великой
княжны Елены в ее поездке в Вильно,361 в 1496 г. был послан
в Молдавию,362 а в 1503 г. — в Крым.363 Таким образом, источники
не содержат никаких данных об опале Ощеры.
Попутно отметим, что нет никаких сведений и об опале другого
«злого советника», названного в софийско-львовском рассказе, —
Мамона. Григорий Андреевич (в Софийско-Львовской летописи
ошибочно «Васильевич») Мамон — сын Андрея Дмитриевича, боя-
рина князя Ивана Андреевича Можайского.364 В 1442/43 г. князь
«поймал» этого боярина, а жену его Марию «зжегл».365 Следует
отметить, что в годы феодальной войны князь Иван Можайский
был союзником Шемяки и активным противником Василия Темно-
го. О деятельности самого Григория Мамона в источниках сведений
нет; согласно Новиковскому списку думных людей, ему
в 1499/1500 г. было «сказано» окольничество, а в 1509/10 г. он
умер.366 По тому же источнику его сын Иван был
в 1502/03 г. окольничим, а в 1504/05 г. умер.367 Другой сын Мамо-
на Иван Меньшой в 1495 г. назван в числе детей боярских, сопро-
вождавших Ивана III в его последней поездке в Новгород.368 Иван
Григорьевич Мамонов занимал видное место в ряду русских дипло-
матов конца XV—начала XVI в. В 1499 г. он дважды ездил послом
в Литву,369 в 1500—1502 гг. был послом в Крыму,370 в 1515 г. умер
в Крыму во время очередного посольства.371
Следует отметить, что одна из миссий И. Г. Мамонова носила
сугубо секретный, конфиденциальный характер: отправленный
30 мая 1499 г. к Александру Литовскому, он должен был добиться
аудиенции у великой княгини Елены и передать ей лично устное
послание отца в связи с начавшимися в Литве притеснениями пра-
вославного русского населения.372 Это свидетельствует о том, что
И. Г. Мамонов пользовался полным доверием Ивана III. «Злые
советники» софийско-львовского рассказа в глазах великого князя
вовсе не были таковыми — после 1480 г. они и их дети продолжали
пользоваться его расположением.
И. И. Салтык Травин — выходец из захудавшего рода смолен-
ских княжат Фоминских, издавна связанных с Москвой и игравших
видную роль в первой половине XV в.373 Сам он — активный участ-
ник походов русских ратей в 60—80-х гг. XV в. В 1469 г. в числе
других детей боярских двора великого князя Салтык посылается на
Устюг для похода на Казань.374 В 1483 г. он возглавляет вологжан
в большом походе за Уральский хребет — одном из самых замеча-
тельных военных предприятий того времени.375 Сохранилась его
духовная, составленная перед отправлением в этот поход. В ней
Салтык распоряжается своим движимым и недвижимым (два села
в Московском уезде) имуществом. В духовной Салтыка характерна
фраза: «А што мои слуги, то все и з женами и з детми на слобо-
9 Ю. Г. Алексеев
129
ДУ».376 Значит, готовясь к возможной гибели в походе, Салтык
завещал распустить свой двор. Дата его смерти неизвестна. В по-
ходе 1483 г. он не погиб, летом 1489 г. он — первый воевода судовой
рати, идущей на Вятку.377 Духовная его, видимо, была реализована:
современный список ее попал в архив Троицкого монастыря. Быв-
шие «слуги» (послужильцы) Салтыка, отпущенные на «слободу»,
могли в дальнейшем оказаться на службе великого князя.
Нет данных и об опале В. Ф. Образца Симского. Принимая
версию о его опале в начале 80-х гг. и о роспуске его двора как
признаке этой опалы, С. Б. Веселовский вместе с тем справедливо
отмечает, что «карьера В. Ф. Образца от этого не пострадала».378
Действительно, в 1485 г. мы видим Образца наместником в только
что присоединенной Твери.379 Его жена Мария записана в синодике
Успенского собора среди больших боярынь великокняжеского дво-
ра. С. Б. Веселовский с полным основанием видит в этом признак
близости Образца ко двору. Ввиду этого версия самого С. Б. Весе-
ловского, что Образец был подвергнут немилости как представитель
«политики примирения» с удельными князьями Андреем и Борисом
и уступок им (во имя решительных наступательных действий про-
тив Ахмата), представляется весьма недоказательной. Послужиль-
цы Образца могли попасть в число новгородских помещиков после
отпуска на волю своим господином, вне связи с его гипотетической
опалой.
Нет данных и об опале М. Я. Русалки Морозова, дворецкого
в походе 1479 г. на Новгород. В июне 1490 г. Русалка ведет от
имени великого князя переговоры в Москве с послом Казимира
Литовского Станиславом Петрашкевичем,380 в январе 1495 г. он —
второй посол к Александру Литовскому в свите великой княжны
Елены.381 Осенью того же года М. Я. Русалка участвует в торже-
ственной церемонии поставления митрополита Симона («осля тогда
водил под митрополитом») 382 и в качестве боярина сопровождает
Ивана III в. его последнюю поездку в Новгород.383 По данным
Шереметевского списка думных людей, он умер только
в 1500/01 г.384 Таким образом, по крайней мере в трех случаях (из
семи, приведенных С. Б. Веселовским) у нас нет достаточных осно-
ваний связывать появление помещиков из послужильцев с опалой
их господ. Это заставляет поставить под сомнение сам критерий,
избранный С. Б. Веселовским (и воспринятый в позднейшей исто-
риографии).
Нет данных и об опале Товарковых. Иван Федорович Ус То-
варков, которого С. Б. Веселовский назвал «выдающимся человеком
последней четверти XV в.», 20 октября 1483 г. разбирал земельный
спор с боярами князя Бориса Волоцкого.385 Умер Иван Федорович,
по-видимому, около 1486 г. — в феврале этого года с. Кудрино,
бывшее за ним, было передано в пожизненное держание Ощере.386
В духовной грамоте Ивана III упоминается слобода «на Шане. . . по
Угру», «что Товарков садил» 387 (населенный пункт Товарково
сохранился на Угре до наших дней).
Сын Ивана Уса Иван Иванович (в походе на Новгород
130
1479 г. — сын боярский) 388 был впоследствии окольничим.389 6 де-
кабря 1505 г. он «приказал» подтверждение жалованной грамоты
Троицкому монастырю на с. Илемну.390 Ввиду этого нет основания
согласиться с гипотезой Г. В. Абрамовича об опале Товарковых
и о том, что в отличие от Тучковых «их карьера больше не вос-
становилась».39 1
В. Б. Тучко действительно подвергался опале, о чем пишет
в своей духовной («господарь князь великий» смиловался,отдал ему
конфискованные было села) 392 и о чем есть прямое указание в лето-
писи.393 В духовной поименно перечисляется большое количество
холопов и страдных людей, завещаемых единственному наследни-
ку— сыну Михаилу, но делается важная (и обычная в духовных)
оговорка: «. . .а что мои холопы и робы в сей духовной не писаны,
тех всех людей отпустил есми их на слободу. . . и приказники мои
тем людям дают свои грамоты отпускные».394 Значит, и в этом
случае нет бесспорных оснований для того, чтобы связывать появле-
ние послужильцев Тучка среди новгородских помещиков с опалой
их господина. Как и в других случаях, послужильцы Тучка могли
попасть в число помещиков не обязательно вследствие его опалы
и роспуска двора — они могли воспользоваться своей свободой
и стать служилыми людьми великого князя.395 У нас нет никаких
оснований связывать опалу Борисовичей Тучков (последовавшую,
по данным Ермолинской летописи, в 1484/85 г.) с событиями на
Угре в 1480 г. Гипотеза, предложенная С. Б. Веселовским по этому
поводу («поносные слова и укоризны» В. Б. Тучка, о которых почти
сто лет спустя писал Иван IV Курбскому, «могли быть сказа-
ны. . . по поводу чрезмерной, как тогда казалось многим, осторож-
ности и даже трусости вел. кн. Ивана»),396 не кажется достаточно
убедительной — она в сущности носит чисто умозрительный ха-
рактер. В 1480 г. В. Б. Тучко выполнял важное и ответственное
поручение великого князя, обеспечивая эвакуацию из Москвы на
Белоозеро великой княгини Софьи с детьми и государственной
казны.39 Это свидетельствует о полном доверии к нему, а не о его
конфликте с великим князем.
Итак, в нашем распоряжении нет данных о каких-либо боярских
опалах, связанных с событиями 1480 г. Каковы бы ни были разно-
гласия и споры по поводу конкретных мер или предположений
правительства, они не приводили к наказанию тех или иных лиц.
А это в свою очередь означает, что разногласия в среде ближайших
советников великого князя на данном этапе не носили характера
оппозиции и не приводили к расколу в составе его думных людей.
Удельно-клерикальная оппозиция, в существовании которой нельзя
сомневаться, не находила заметной опоры в боярской среде, среди
ближайших думцев и слуг великого князя, в составе его аппарата
управления.
Тенденциозные летописные тексты о событиях 1480 г. отража-
ют оппозиционные настроения удельно-клерикальных кругов, за-
щитников «старины». Консервативная оппозиция не представляла
собой сплоченной группировки. По тем или иным важным полити-
9*
131
ческим вопросам ее представители могли иметь достаточно разно-
образные мнения. В важнейшем для удельных князей вопросе
о прерогативах их власти князья оказались на разных позициях.
Если Андрей Углицкий и Борис Волоцкий подняли мятеж во имя
сохранения своих политических прав, то Михаил Верейский на это
не решился (несмотря на конфликт с великим князем по поводу
Кириллова монастыря) и, как и Андрей Вологодский, остался
лояльным по отношению к Ивану III. В критические месяцы фео-
дального мятежа оппозиция не смогла существенно повлиять на ход
событий, хотя и сочувствовала мятежникам (митрополит, великая
княгиня Марфа).
На разных позициях оказались и церковные иерархи в важней-
шем для себя вопросе о взаимоотношениях с государственной
властью. В то время как митрополит Геронтий вступал в открытый
конфликт с великим князем, архиепископ Вассиан сотрудничал
с правительством, хотя и он-сам, и его ближайшее окружение были
настроены достаточно критически.
Смертельная угроза, нависшая над Русской землей летом—
осенью 1480 г., заставила на время забыть старые распри и ото-
двинула частные групповые интересы на задний план. Митрополит
Геронтий и архиепископ Вассиан оказались в одном лагере, под-
держивая важнейшее решение Ивана III оказать решительное со-
противление Ахмату. Даже удельные князья — мятежники верно
и исправно служили Русскому государству в последние недели
Стояния на Угре. Однако не следует преувеличивать степень кон-
солидации верхов господствующего класса. В верхах сохранялись —
и не могли не сохраняться — серьезные, глубокие противоречия,
порождаемые основным социально-политическим процессом эпо-
хи — созданием централизованного государства.
русское ГОСУДАРСТВО
В HAV/Ш 30х гг. ХУ к.
КфрЬБА НД
оржества в Москве по случаю отражения нашествия
Ахмата не означали, что русское правительство счита-
ло исход борьбы с Ордой окончательно и навсегда
решенным. Грозное ордынское войско, растаявшее
в ноябрьском тумане, могло снова появиться на рус-
ских границах. В этом смысле весьма характерен на-
каз, данный 26 апреля 1481 г. новому русскому послу
в Крым Т. И. Скрябе.1 Имея уже сведения о гибели
Ахмата, великий князь относится к ним крайне осто-
рожно: «. . .нынеча пак ко мне весть пришла, что
Ахмата царя в животе не стало». Не исключается, что это известие
ложно: «. . .какими делы будет изолгалася та весть, что Ахмата
царя в животе не стало». Самое же главное, гибели Ахмата не при-
давали решающего значения: допускается, что даже в случае смерти
Ахмата «кто будет на том юрте царь, а покочюет к великого князя
земле». Русскому послу ставилась задача добиться возобновле-
ния и подтверждения союза с Менгли-Гиреем. При этом пре-
дусматривалось два варианта. В переговорах с ханом Тимофей
Скряба должен был настаивать, чтобы Менгли «пошел на Ахмата
царя или кто иной на том юрте будет царь», подчеркивая, что «оспо-
дарь мой князь великий. . . о том мне не приказал бити челом,
133
чтобы тебе на Литовскую землю пойти». В глазах русского прави-
тельства это был наиболее желательный вариант. Только в случае
категорического отказа Менгли от выступления против Орды («не
пойдет таки на Ахмата царя или кто иной будет на том юрте царь»)
и при достоверных, известиях («весть полная»), «что король пошол
на великого князя», посол должен был «говорити о том, чтобы царь
сам всел на конь да пошол на короля».2
Как видим, инструкции Скрябе в апреле 1481 г. отличались от
тех, с которыми за год до него отправился к Менгли князь Иван
Звенец Звенигородский. Во-первых, нападение крымцев на Литву
считалось теперь желательным не вообще, а только в том случае,
если король заведомо выступит против Русского государства; во-
вторых, еще больше подчеркивалась главная цель союза — совмест-
ная борьба с Ордой.
Эти отличия представляются важными с точки зрения оценки
русским правительством военно-политической ситуации к весне
1481 г. Основным результатом осенней кампании 1480 г. русское
правительство считало спасение своей страны от вторжения Орды
Ахмата («Бог милосердный как хотел, так нас от него помиловал»).
Но сам характер боевых действий на Оке и Угре, не приведший
к решительному сражению, не давал оснований для уверенности,
что с ордынской опасностью покончено навсегда. Трезво оценивая
обстановку, русское правительство готовилось к возобновлению
борьбы с Ордой и стремилось создать наиболее выгодную стратеги-
ческую комбинацию — удар Менгли-Гирея против Ахмата или его
преемника, что в сочетании с упорной обороной русскими войсками
водных рубежей действительно могло привести к полному разгрому
Орды.
Показательно и явно несочувственное отношение Ивана III
к возможности нападения Ахмата на владения Казимира,
т. е. в сущности на русские земли, входящие в состав Польши
и Литвы. Это может объясняться прежде всего тем, что, исходя из
опыта предыдущей кампании, великий князь теперь скептически
относился к возможности выступления Казимира. В этом случае
нападение крымцев на окраины владений Казимира не принесло бы
никакой реальной пользы русским войскам, держащим оборону
против Орды, как это и было в октябре 1480 г. Более того, вполне
вероятно, что Иван III так или иначе был осведомлен о движении
русского населения Литвы и Польши за воссоединение с Русским
государством и не хотел без крайней нужды подставлять русские
земли под удары крымцев.
Во всяком случае посольские инструкции Тимофею Скрябе
отражают твердую решимость великого князя продолжать борьбу
с Ордой до полной победы, используя опыт предыдущей успешной
кампании и стремясь как можно полнее реализовать союз с Менгли.
Эта готовность к продолжению борьбы с Ордой, казавшейся весной
1481 г. вполне реальной, должна учитываться при исследовании
политики Русского государства зимой 1481/82 г.
Однако предосторожности, принимавшиеся в Москве против
134
нового нашествия, сами по себе разумные и отражающие одну
из наиболее характерных черт политики великого князя — даль-
новидную осторожность и предусмотрительность, оказались уже
излишни: отступление от Оки и Угры в ноябре 1480 г. стало по-
следней акцией хана Ахмата. Уже в январе 1481 г. Менгли-Гирей
официально сообщил королю Казимиру: «Генъвара месеца
у двадцать перъвый (день) пришод цар Шибаньский Айбак, сол-
тан его, а Макъму князь, а Обат Муръза, а Муса, а Евъкгурчи.
Пришод, Ахматову орду подопътали, Ахмата царя умертвили,
вси люди его и вълусы побрали, побравши проч пошли. А князь
Тымир с Ахмата царевыми детьми и с слугами к нам прибегли,
и пригорнулися пришли. Над Охматом царом так ся стало: вмер.
Нам брат он был, а вам приятель был».3 Это послание, сохранив-
шееся в Литовской метрике, — первое достоверное свидетельство
о судьбе некогда грозного хана, еще вчера претендовавшего на
господство над Русской землей.
В русских источниках наиболее подробное известие о гибели
Ахмата содержится в рассказе Архангелогородского летописца.
«Тое же зимы (1480/81 г. — Ю. А.) слыша царь Ивак Шабанский,
что царь Ахмат идет с Руси, и воивал землю Литовскую, полону
и богатства бесчисленно, и прииде царь Ивак в Нагаи, а с ним силы
1000 казаков. И взем с собою шурью свою из Нагаи, Мусу мырзу,
да Ямгурьчеи мырза, а с ними силы пять на десять тысящ казаков,
и перевезеся Волгу на горнюю сторону, а уже осень. И поиде на
переем на Ахмата царя, и перенял след его за Доном, и поиде после
Ахмата по вестем. И как Ахмат разделися своими ити салтаны, на
зимовище приде и сти зимовати раслашася. А царь Ивак приде на
него силою своею безвестно с мырзами месяца генваря в 6 день.
Приде на него утре изноровяся, а царь Ахмат еще спит. А царь
Ивак сам вскочи в белу вежу цареву Ахъматову и уби его своими
руками. А силы межи собою не билися. А шибаны с нагаи начаша
Ахматову орду грабити меж Доном и Волгою, на Донцу на Малом
близ Азова. И стоял царь Ивак 5 дней на Ахматове орде и поиде
прочь, а ордобазар с собою перевел. Того же лета царь Ивак послал
посла своего Чюмгура князя к великому князю Ивану Васильевичю
и к сыну его великому князю Ивану Ивановичю с радостию, что
супостата твоего есми убил, царя Ахмата. И князь великии посла
Ивакова чествовал и дарил и отпусти ко царю с честию, а царю
Иваку теш послали».4
Другой (краткий) рассказ читается в Вологодско-Пермской
и Холмогорской летописях: «И приде на него (Ахмата. — Ю. А.)
из Заволжья Ногаевичь князь Иванча Ногайский князь. И самого
его уби. А царевичи же, дети его, убежаша. А дочерь его взя,
и орду разпустоша, и базар разграби, и полон весь за Волгу
перевезе в Ногаи».5 Еще более краткое известие содержится в Львов-
ской летописи: «Егда же прииде (Ахмат. — Ю. А.) в Орду, и
прииде на него князь Ивак Ногайский и Орду взя. А самого
безбожного царя Ахмата уби шурин его, ногайскый мурза Ам-
гурчей».6
135
Сопоставление летописных русских известий с посланием Менг-
ли Казимиру приводит к выводу, что рассказ Архангелогородского
летописца отличается большой степенью достоверности: факти-
чески он не противоречит официальным данным крымского хана,
а только дополняет их вполне правдоподобными подробностями.
Архангелогородский рассказ восходит, по-видимому, к официаль-
ной миссии князя Чюмгура, привезшего в Москву сообщение о по-
беде Ивака над Ахматом. Возможно, в нем отразились и донесения
русских разведчиков — от них скорее всего можно было ожидать
точную датировку событий.
В январе 1481 г. в донских степях действительно произошла
катастрофа, положившая конец державе Ахмата. Хан и его орда,
утомленные долгим и бесплодным походом, потеряли бдительность
и были застигнуты врасплох одним из соперников Ахмата, ко-
торого он хотел подчинить своей власти. В архангелогородском
рассказе обращает на себя внимание известие о «полоне и богат-
стве», вывезенном Ахматом из разоренных литовских (т. е. в сущ-
ности русских) областей. Это-то богатство «бесчисленно» и со-
блазнило шибанского хана, повлияв на его решение напасть на
своего врага. Весьма характерно также известие, что «силы межи
собою не билися». Деморализованные ордынцы Ахмата не сумели
или не захотели оказать организованного сопротивления силам
Ивака. Возможно, Ахмат уже потерял свой авторитет военного
вождя, поддерживаемый главным образом реальными военно-поли-
тическими успехами: награбленное в русских волостях во владениях
Казимира не могло идти ни в какое сравнение с добычей, на кото-
рую надеялись ордынцы в Русской земле. Убийство Ахмата (Ива-
ком или Ямгурчеем) привело к мгновенному распаду его войска.
Сыновья и ближайший друг и советник Темир бежали к крымскому
хану, дочь, вполне возможно, захваченная в плен, оказалась в руках
врагов, все богатство Орды захвачено и перевезено за Волгу. Пя-
тидневное стояние Ивака «на Ахматове орде» означало полный ее
разгром.
Решающим фактором, приведшим Ахмата к гибели, а его Орду
к разгрому, было поражение в осенней кампании 1480 г. Именно
оно заставило усомниться в прочности военного могущества хана
и вдохнуло в его вассалов надежду на успех борьбы с ним.
Поражение в русской кампании дало толчок центробежным си-
лам в отжившей свой век империи Чингизидов и показало всю
эфемерность мечтаний Ахмата о восстановлении былого блеска
Золотой Орды.
Ивак, нанесший заключительный удар по Орде Ахмата,— вы-
ходец из династии Шейбанидов, потомков внука Чингисхана. Дед
Ивака Хаджи-Мухаммед был основателем Тюменского ханства.
При Иваке Тюменское ханство достигло расцвета, охватив значи-
тельную часть Западной Сибири.7 Выступление Ивака против Ах-
мата было закономерным следствием борьбы Чингизидов за пре-
обладание в разрушающемся улусе. Программа Ахмата, стремивше-
гося к реставрации Золотой Орды, не могла не натолкнуться на
136
активное противодействие его соперников, стоявших на том же
уровне социально-политического развития. Архаическая кочевая
империя шла к своему неизбежному концу. В борьбу против нее
втягивались народы на огромных пространствах Восточной Европы
и Западной Сибири. Однако если борьба тюменского хана против
сарайского носила, так сказать, внутриулусный характер и не ме-
няла социально-политических отношений по существу, то борьба
Русского государства за свою независимость приводила к принци-
пиальным сдвигам качественного характера и открывала перед наро-
дами Восточной Европы новые перспективы развития. Победа
осенью 1480 г. на Угре не только обеспечила независимость Русского
государства, но и послужила толчком к крупнейшим изменениям
в политической ситуации на востоке Европы и севере Азии.
Борьба с орденской агрессией требовала организации нового
похода против магистра, причем в кратчайшие сроки — до воз-
можного возобновления похода против Орды. Этим и объясняется,
что зимой 1480/81 г. русские войска отправляются «в немецкие
земли воевати и на князя-местера за их неисправление» — в на-
казание за нападение на Псков, «егда царь на Угре стоял и братья
отступиша от великого князя».8 Этот зимний поход был, таким
образом, не чем иным, как продолжением войны, начатой Орденом
в январе 1480 г. Рассказ о походе содержится в Московской и Симе-
оновской летописях, тексты которых восходят, по-видимому, к одно-
му официальному источнику, расходясь между собой в деталях.
Псковские летописи дают свою независимую версию событий.
Львовская летопись содержит некоторые самостоятельные известия.
По данным Московской летописи, в походе приняли участие полки
воевод князей Ивана Васильевича Булгака и Ярослава Васильевича
Оболенского,9 присланные, по-видимому, из Москвы, новгородские
полки во главе с наместниками князем Василием Федоровичем
Шуйским и Иваном Зиновьевичем Станищевым 10 и Псковский
полк«во главе с князем-наместником В. В. Шуйским.11 Симеоновская
летопись кроме этих великокняжеских воевод называет новгород-
ских бояр Василия Казимира и Александра Самсонова.12
Следовательно, к началу 1481 г. в Новгороде еще сохранились
черты старой военной организации: новгородские бояре шли в по-
ход со своими полками рядом с полками новгородских наместников
великого князя.
По сообщению Псковской I летописи, поход был совершен по
просьбе псковичей, которые «биша челом. . . великому кня-
зю. . . чтобы дал воевод своих с силою на немцы». Великий князь
внял челобитью и велел новгородским наместникам «и посадникам
и тысяцким и всем мужам новгородцем» идти в поход «со псковича-
ми за псковскую обиду».13 Это известие подтверждает данные
Симеоновской летописи о сохранении новгородской военной органи-
зации. Новгородские полки прибыли в Псков 16 января
1481 г. и стали на Полонище. 11 февраля подошли московские
воеводы князья Я. В. Оболенский и И. В. Булгак 14 с 20-тысячным
войском,15 разместившись на Запсковье. Русское командование вы-
137
жидало сбора всех своих сил, дало им необходимый отдых и уже
после этого приступило к решительным действиям. Войска вы-
ступили в поход «на мясной неделе», т. е. между 18 и 25 февраля.
По данным Московской летописи, войска шли «многыми до-
?огами жгучи и воюючи. . . и немец секучи и в полон емлючи».16
1сковская 11 летопись свидетельствует, что войска шли тремя
колоннами.17 1 марта русские войска впервые подошли к столице
магистра Феллину (Вельяд).18 За день до этого магистр бросил
город и «побежал» к Риге. Князь В. Ф. Шуйский со своим пол-
ком гнался за ним на протяжении 50 верст, но не догнал, хотя
и захватил его обоз. Начались бомбардировка города из пушек,
пищалей и тюфяков и подготовка штурма. В результате бомбар-
дировки была разрушена стена охабня (внешнего укрепления);
русские войска взяли и сожгли посад и пригородные села.19 Гар-
низон цитадели запросил пощады. Воеводы Иван Булгак и Ярос-
лав Оболенский назначили окуп в 2 тыс. руб. и согласились от-
ступить от города. Русские взяли Тарваст и Вельяд и «плениша
и пожгоша всю землю немецкую от Юрьева и до Риги».20 Впер-
вые русские войска подошли к самому центру земель Ливонского
ордена.
Поход крупных сил по глубокому снегу в разгар лютой зимы
(«бе бо тогды мрази силно велици, а снег человеку в пазуху, аще
у кого конь свернут з дорозе, ино двое али трое одва выволокут») 1
был для немцев полной неожиданностью. По словам того же псков-
ского летописца, «яко же неции рекоша, и Псков стал, не бывало
22 о « «
тако». о действиях русских войск можно отметить стремление
нанести удар по главному центру вражеских земель, не отвлекаясь
на второстепенные объекты. Если в феврале 1480 г. князь
А. Н. Оболенский со своими силами наносил удар по Дерпту (Юрь-
еву) и немецким укреплениям на р. Эмбах (Омовжа), то теперь
русские войска наступают на столицу самого магистра, оставляя
Дерпт в стороне. Нанесение главного удара по основному политиче-
скому центру вражеской страны свидетельствует о верном стратеги-
ческом мышлении русского командования. Русским удалось достичь
полной стратегической внезапности. Хотя войска шли разными
дорогами, разоряя по средневековым обычаям страну, главные силы
с артиллерией держались вместе. Об этом свидетельствует взятие
городов, отстоящих друг от друга на 20—25 км. Заслуживает вни-
мания также применение артиллерии в условиях зимнего времени.
Выступив из Пскова около 18—20 февраля, русские войска с тяже-
лой осадной артиллерией подошли к Феллину 1 марта, пройдя за
8—10 дней около 160 км. Средний темп движения составлял, таким
образом, около 20 км в сутки.
Впервые за длительный период войн с Орденом русские войска
перешли от стратегической обороны к решительному стратегическо-
му наступлению, впервые они так глубоко проникли в Ливонию,
впервые за 200 лет после Раковорской битвы 1268 г. над Орденом
была одержана действительно большая победа.23 Ближайшее след-
ствие ее — заключение 1 сентября 1481 г. новых договоров —
138
договора Пскова с Ливонией, договора Пскова с Де^птским
епископством и договора между Новгородом и Ливонией.2
В основе договора Пскова с Ливонией лежал «Данильев мир»
1474 г. Текст договора 1481 г. до наших дней не сохранился, но
сведения о нем в литературе позволяют прийти к выводу, что
он отражал новые шаги правительства Русского государства
к обеспечению безопасности северо-западной границы (с возло-
жением на Орден обязательства не помогать Дерпту против
Пскова) и интересов русских подданых в Ливонии (с требова-
нием от немцев возвратить захваченное имущество русских церк-
вей и держать «чисто» «русские концы»).25 Договор Пскова
с Дерптом также не сохранился, косвенное указание на него со-
держится в Псковской летописи.26
Договор Новгорода с Ливонией сохранился в русском ориги-
нале.27 Он был заключен на 10 лет, с русской стороны — «за всю
Новгородскую державу», с немецкой — от имени магистра, архи-
епископа рижского, епископов дерптского (юрьевского), эзельского
(островского), курляндского (курьского), ревельского (колывань-
ского), а также Риги, Дерпта, Ревеля, Нарвы и Вышгорода. Это
первый договор с Орденом, заключенный не Новгородской респуб-
ликой, а новым Русским государством. Тот факт, что в этом до-
говоре (как и в последующих, вплоть до падения Ордена) «до-
говаривающейся стороной» формально является Новгород, навел
некоторых исследователей на мысль о сохранении Новгородом осо-
бых привилегий как неизжитых черт феодальной раздробленно-
сти.28 Действительно, в 1481 г. переговоры с немцами ведут новго-
родские наместники, а крест на грамоте целуют «государей великих
князей царей Русских бояре Новгородские» Тимофей Остафьевич
и Ефимей Орефьевич и «староста купецкий» Иван Елизарович.29
В целовании креста новгородскими боярами «государей великие
князей» можно видеть признак еще не завершившегося переустрой-
ства социальной структуры Новгорода (вспомним, что и в февраль-
ском походе новгородские бояре идут рядом с наместниками). Но
главное не в этом. Ливонский орден, фактически самостоятельный,
формально не был суверенным государством. Его сюзереном был
император. В апреле 1481 г. магистр Бернд фон дер Борх обратился
к императору Фридриху III с йросьбой о предоставлении прав и
регалий «великого магистра», что и было им получено.30 С точки
зрения дипломатического этикета международные договоры должны
были заключаться только между юридически равноправными сто-
ронами. Заключение такого договора между леном императора
и суверенным Русским государством умаляло бы международный
престиж последнего и было поэтому недопустимым.
Договор 1481 г. был подвергнут подробному анализу в новейшем
исследовании Н. А. Казаковой.31 В ряде своих положений этот
договор подтверждал старые нормы новгородско-ливонских отноше-
ний — о подчинении иностранцев (русских в Ливонии, ливонцев
в России) юрисдикции той страны, где они находятся, о погранич-
ной линии (по р. Нарове до моря) и запрете ее нарушения, о бес-
139
препятственном проезде купцов и послов и гарантиях их непри-
косновенности.
Особое значение имеют новые статьи, не встречавшиеся в пре-
жних договорах. Новгородские купцы впервые освобождаются от
торговых пошлин в Нарве, если товар перегружается из судна
32
в судно, от пошлин при перегрузке товаров на телеги для отправки
в другие города Ливонии;33 весовые единицы для взвешивания
воска в Нарве приводятся в соответствие с русскими эталонами;
весовщикам запрещается «колупать» у русских воск. В оценке этих
статей нельзя не присоединиться к мнению Н. А. Казаковой, уви-
девшей в них свидетельство большого внимания, которое правитель-
ство Русского государства уделяло торговле своих подданых за
границей, особенно в Нарве, ближайшем и важнейшем торговом
пункте.34
Ряд других статей договора отражает ту же заботу русского
правительства об интересах своих подданных, занимающихся за-
рубежной торговлей. При проезде через Ливонию русские получают
право нанимать проводников по своему выбору и освобождаются от
ответственности, если собьются с дороги. Для охраны чести и до-
стоинства русского человека в договор вводится специальная
статья.35 На Ливонский орден в целом теперь возлагается гарантия
обязательства дерптского епископа соблюдать интересы русской
колонии в Дерпте.36
Важное значение имеет и изменение начальной статьи договора:
в ней впервые в международном акте встречается формула с упоми-
нанием «великих государей царей русских» 37 и о «челобитье» не-
мецких послов.38 Эта формула, как и все содержание договора,
отражает важнейший факт — создание единого Русского государст-
ва, которое отныне берет на себя функцию защиты интересов стра-
ны и ее подданных в международном масштабе. В отношениях
между Русью и Европой открывается новая страница. В этом прин-
ципиальное значение русско-ливонского договора 1481 г., первого
международного договора Русского централизованного государства
с европейским партнером.
В то же время необходимо подчеркнуть миролюбивый, умерен-
ный характер договора 1481 г. Отстаивая интересы своей страны,
правительство Ивана 111 не посягало на независимость и территори-
альную целостность побежденного врага. Безопасность на границе,
прочный мир, благоприятные условия для торговли русских куп-
цов — вот цели, которые ставило перед собой Русское государство
в отношениях с Ливонией и которые были достигнуты договором
1481 г.39
К лету 1481 г. вполне определилась новая политическая ситуа-
ция на юго-восточных рубежах Русской земли: Орда Ахмата раз-
громлена и перестала быть великой державой, оказывающей решаю-
щее влияние на ход событий в Восточной Европе. Из трех татарских
улусов, прямых потомков Батыевой империи по западную сторону
Урала, серьезное политическое значение сохранили два — Крым-
ская держава Менгли-Гирея и Казанское ханство. Отношения Рус-
140
ского государства с Крымом продолжали оставаться дружественны-
ми, и в этом нельзя не видеть крупный успех русской дипломатии.
Договор, заключенный князем Иваном Звенцом Звенигородским
весной 1480 г., определил на несколько ближайших десятилетий
общий стиль и характер русско-крымских отношений.40 Союз
с Крымом против Ягеллонов и потомков Ахмата превратился в один
из основных инструментов русской внешней политики до самого
конца великого княжения Ивана III.
Добившись относительно прочных отношений с Крымом, Рус-
ское государство получило возможность укрепить свои позиции
в Среднем Поволжье. В 1482 г. был предпринят поход на Казань.
Наиболее подробные известия о походе на Казань содержит
Софийско-Львовская летопись. Летом 1482 г. против Казани за-
мышлялся большой поход. Главные силы во главе с великим князем
были стянуты к Владимиру, судовая рать с артиллерией под на-
чальством Аристотеля Фиоровенти дошла до Нижнего Новгорода.41
Впервые в дальнем походе в составе судовой рати участвовали
русские пушки. В этих условиях казанское правительство пошло на
заключение мира: «. . .царь Казанский приела с челобитьем».42
Летописные сведения о походе 1482 г. можно сравнить с разря-
дами. По их данным, в этом году «стояли воеводы в Нижнем Новго-
роде по казанским вестям: князь Борис Михайлович Оболенский,
князь Иван Васильевич Оболенский, князь Федор Курбский, Семен
Иванович Пешков, князь Дмитрей Оболенский, Констянтин Сабу-
ров, князь Костянтин Шеховской».43 Это первый официальный
перечень русских воевод, стоящих во главе полков, развернутых
против Казани. Кто же эти воеводы?
Князь Борис Михайлович Туреня Оболенский известен по нов-
городскому походу 1477 г. Он шел в составе Большого полка, воз-
главляя отряды можаичей, волочан, звенигородцев и ружан. Со-
вершив переход по льду оз. Ильмень, войска князя Бориса овладели
монастырями Юрьевым и Аркажским и вместе с другими полками
замкнули кольцо блокады вокруг Новгорода.44 Брат князя Бо-
риса, принявший монашество под именем Иоасафа, был игуменом
Ферапонтова монастыря, а в июле 1481 г. был поставлен в архи-
епископы ростовские.4
Второй воевода князь Иван Васильевич Шкурля Оболенский
(родоначальник Курлятевых) — племянник Андрея Ногтя,46 вое-
воды в ливонском походе в феврале 1480 г. В казанских разрядах
1482 г. Иван Шкурля и его сын Дмитрий (пятый среди воевод)
упоминаются впервые.
Впервые упоминается и третий воевода — князь Федор Курб-
ский из рода ярославских князей. Это скорее всего Федор Се-
менович, сын первого удельного князя на Курбе.47 Курбские
были связаны с удельными князьями Московского дома — пле-
мянник Федора Семеновича Андрей (сын его младшего брата
Дмитрия) был женат на дочери углицкого князя Андрея Василь-
евича Большого. Правнук Федора Семеновича, красноречивый кор-
респондент Ивана IV, бежал за границу, но во времена Ивана III
141
и его сына Курбские верно служили Отечеству и не один из них
сложил голову на поле брани.48
Семена Ивановича Пешкова, названного в числе воевод на чет-
вертом месте, родословцы не знают. Известен Семен Федорович
Пешок Сабуров, воевода князя Андрея Вологодского и великой
княгини Марии Ярославны. В 1469 г. он со своими вологжанами
участвовал в Казанском походе.49 В 1471 г. во время войны с Новго-
родом ходил на Кокшенгу,50 а в 1477 г. с двором Марии Ярославны
в составе Полка Левой Руки совершил переход через Ильмень.51
В 1482 г. в походе на Казань участвует и младший брат Семена —
Константин Сверчок (шестой воевода). Оба они — сыновья Федора
Сабура, одного из самых знатных московских бояр.52
Седьмой воевода, ярославский князь Константин Юрьевич ПЬ-
ховской, судя по родословцам, служил князю Андрею Меньшому.53
Разрядная книга сообщает, что в 1482 г. полки были развернуты
и на Вятке — здесь стояли В. Ф. Сабуров, В. Ф. Образец Симский
и князь С. И. Ряполовский.54 Как и в 1469 г., для борьбы с Казанью
были созданы две группы войск на двух направлениях — западном
(по отношению к Казани) и северном. Все три воеводы, стоявшие на
Вятке, обладали боевым опытом. В. Ф. Сабуров (старший брат
Семена Пешка и Константина Сверчка) еще в 1466 г. был наместни-
ком на Устюге,55 а в 1477 г. участвовал в походе через Ильмень на
Новгород с полком князя Андрея Меньшого.56 В. Ф. Образец
Симский прославился победой, одержанной 27 июля 1471 г. над
новгородцами на Двине, при устье р. Шиленги;57 в 1477 г. он —
второй воевода Большого полка.58 Важно отметить, что В. Ф. Обра-
зец имел опыт войны с Казанью: в 1478 г. он ходил на Казань
вторым воеводой судовой рати.59 Князь Семен Хрипун Ряполов-
ский в ноябре 1477 г. возглавлял войска, шедшие через Ильмень
для обложения Новгорода,60 а летом 1478 г. стоял во главе судовой
рати, посланной на Казань.61 Учитывая, что на Вятке стояли луч-
шие, наиболее опытные воеводы, можно предположить, что этому
направлению уделялось особое внимание.
Разрядные записи 1482 г. особенно ценны тем, что содержат
первое упоминание о не дошедших до нас казанских посольских
книгах. Они ссылаются на запись, сделанную в этих книгах 16 июля
1482 г. Запись содержала наказ воеводам, стоящим в Нижнем
Новгороде. Сам наказ был в грамоте, посланной с гонцом Иваном
Писемским. Первый дошедший до наших дней текст наказа воево-
дам (т. е. директивы главного командования) заслуживает дослов-
62
ного воспроизведения.
«А се говорить от великого князя Ивану Писемскому бояром
и воеводам князю Ивану Васильевичю, да князю Семену Иванови-
чю, да князю Борису Оболенскому, да, князю Федору Курбскому,
да князю Ивану Шеховскому, да князю Дмитрею Оболенскому, да
Костянтину Сабурову. Князь великий велел вам говорить: посла
есми к царю в Козань князя Ивана Звенца и Бурнака есми с ним
отпустил. И вы б отобрались с теми людьми, которые с вами в лех-
ких судах, да иные б мои воеводы князь Борис Оболенский Ту-
142
реня, и князь Федор Курбской, и князь Иван Шеховской, и князь
Дмитрий Оболенской, и Костянтин Сабуров, и князь Михай-
лов сын Деева, и брата моего Андреев воевода князь Семен
Стародубской промышляли бы есте моим делом».63 В чем именно
заключалось «дело», которое «опосле тово писано», остается не-
известным.
Но и сохранившаяся часть наказа представляет большой инте-
рес. Во-первых, она точно датирована, что дает возможность уточ-
нить время похода под Казань: он состоялся после 16 июля
1482 г. Во-вторых, она дает представление о том, как передавалась
директива. Директива составлялась в письменном виде и передава-
лась с гонцом, который должен был еще сказать и «речи» воеводам.
В-третьих, в наказе несколько изменен и расширен перечень воевод
(по сравнению с разрядной записью, приведенной выше). На пер-
вое место поставлен боярин князь Иван Васильевич. Видимо, это
И. В. Булгак, участник зимнего похода 1481 г. в Ливонию. Князь
Семен Иванович, второй воевода, — вероятно, Ряполовский. Если
так, то он переведен в Нижний Новгород с Вятки. Князь Иван
Шаховской — это Иван Юрьевич, старший брат Константина, упо-
мянутого выше. Не названный по имени «князь Михайлов сын
Деева» — выходец из ярославских князей, потомков Романа, треть-
его сына князя Василия Давыдовича «Грозные Очи».64 Князь
Семен Стародубский, названный воеводой князя Андрея Углицко-
го, — это, вероятно, Семен Федорович.65
Разряды за 1482 г. называют в общей сложности имена 14 вое-
вод, возглавлявших русские войска на казанском фронте. Десять из
них — потомки удельных князей, четверо — выходцы из московских
боярских родов. Из десяти княжат пять принадлежат к семьям,
потомственно связанным с великокняжеской службой (И. В. Бул-
гак, С. И. Ряполовский, трое Оболенских). Таким образом, основ-
ное ядро воевод — старые служилые люди, в достаточной степени
проникнутые московской традицией. Сравнительно недавно на
московской службе появились только ярославские княжата (Кур-
бский, Деев и двое Шаховских). Это результат той служилой ин-
корпорации бывших удельных князей, которая особенно усилилась
в 60-х гг. XV в. и отголоски которой звучат в Ермолинской летопи-
си под 1463 г.66 По крайней мере пять воевод (двое Сабуровых,
князья Шаховской, Деев и Стародубский) связаны службой
с удельными князьями. Но эти удельные князья — члены Москов-
ского дома, носители той же в сущности московской традиции (хотя
и в ее консервативном варианте). Обращает на себя внимание, что
вчерашние воеводы великой княгини Марии Ярославны и Андрея
Меньшого легко и просто оказываются на великокняжеской служ-
бе — между уделом московского князя и великокняжеским двором
не было непроходимой грани. В целом высший командный состав
войска, отраженный в разрядах 1482 г., представлял собой опытных
и традиционно связанных с Москвой военачальников.
Князь Иван Звенец зарекомендовал себя хорошим дипломатом,
и его миссия в Казань свидетельствует о желании Ивана III до-
143
биться мирного разрешения конфликта. В этом случае поход рати
«в лехких судах» должен был, вероятно, иметь значение демон-
страции для подкрепления требований русского посла, и весь
поход 1482 г. приобретает скорее политический, чем военный
характер.
Русское государство стремилось не к военному разгрому Казани,
а к подчинению ее своему влиянию, к установлению мирных друже-
ственных отношений со своим восточным соседом. Нам неизвестна
позиция, занятая Казанью в период Стояния на Угре. Активных
враждебных действий сколько-нибудь значительного масштаба она,
по-видимому, не предпринимала — во всяком случае они не отрази-
лись ни в одном русском источнике. Тем не менее, как показывал
опыт предшествующего десятилетия (набег 1478 г. на северо-вос-
точные русские земли), с потенциальной угрозой со стороны Каза-
ни (вернее, антирусски настроенных кругов казанских феодалов)
приходилось считаться. Победа на Угре давала возможность до-
биться более выгодных условий в отношениях с Казанью.
Успешное решение вопроса о взаимоотношениях с Казанью дало
возможность для продвижения русской колонизации дальше на
восток, в Сибирь. Важнейшее событие в этом плане -— первый
большой поход за Уральские горы в 1483 г. Известие о нем содер-
жится в Вологодско-Пермской и Устюжской летописях. По данным
Вологодско-Пермской летописи, в поход «на князя вогульского на
Асыку» были отправлены два воеводы: Иван Иванович (в летописи
ошибочно — Васильевич) Салтык с вологжанами и князь Федор
Курбский с устюжанами, вычегжанами, вымичами и великопермца-
ми.67 С каждым воеводой были посланы также дети боярские двора
великого князя. Войско И. И. Салтыка выступило из Вологды на
судах 25 апреля. Сражение с вогуличами произошло 29 июля и за-
кончилось бегством Асыки и сына его Юмшана. Преследуя бегу-
щих, русские войска «повоеваша» Сибирскую землю и вышли «на
великую реку Обь, ширина ее 60 верст». На Оби было взято в плен
несколько местных князей. Поход Салтыка закончился 9 ноября
возвращением в Вологду.68
Устюжская летопись приводит самостоятельный рассказ. Пер-
вым воеводой она называет князя Федора Курбского Черного,
в составе войск дополнительно упоминает сысоличей. Устюжская
летопись называет точно место боя с вогуличами — на устье р. Пе-
лыни (Пелыми) (очевидно, при впадении ее в Тавду) — и сообща-
ет, что «на том бою устюжан убило семь человек». После боя войска
пошли вниз, «по Тавде реце мимо Тюмень в Сибирь» и «добра
и полону взяли много».6 От Сибири войска пошли «по Иртишу
реце вниз. . . да на Обь, реку великую, в Югорскую землю». Там
«князей югорских воивали и в полон повели». Летопись приводит
точные даты начала и конца похода для Устюжского полка — это
соответственно 9 мая и 1 октября. В дополнение к этим сведениям,
содержащимся в летописи Мациевича, Архангелогородский летопи-
сец сообщает, что «(на) Югре померло вологжан много, а устюжане
все вышли».70
144
Сопоставление известий Вологодско-Пермской и Устюжской ле-
тописей, несмотря на их лапидарно-протокольный характер, рисует
черты грандиозного похода — одного из крупнейших предприятий
Русского государства на его северо-восточных рубежах вплоть до
прославленных походов Ермака столетие спустя. Если поход князя
Федора Пестрого Стародубского на Чердынь в 1472 г. закрепил за
Русским государством Пермскую землю, Северо-Западное При-
уралье, то поход И. Салтыка и князя Ф. Курбского 1483 г. впервые
вывел русских людей на необъятные просторы Сибири. Судовая
рать, составленная из ополчения северорусских городов и волостей,
прошла от Вологды по Сухоне и Вычегде, очевидно, до верховьев
последней, т. е. не менее 2 тыс. км, из которых половину — вверх по
течению, преодолела волоком северную часть Уральского хребта,
а затем шла по Тавде и ее притокам, по Иртышу и Оби еще при-
мерно такое же расстояние до «великой Оби» — очевидно, Обской
губы. Если новгородское боярство, проникая своими отрядами
в предгорья Урала, ограничивалось хищнической эксплуатацией
пушных богатств края в интересах экспортной торговли, а вятчане
не поднимались выше мелких ссор с князьями соседних племен, то
теперь впервые фактически ставится перспективная задача широко-
го политического масштаба — государственное освоение Северного
Урала и Зауралья. Летом 1483 г. «приходили к великому князю от
вогульского князя Юмшана Асыкина, сына бити челом о опасе
шурин его, вогулятин Юрга, да сотник его, вогулятин Анфим». Об
этом же «печаловался» владыка Филофей Пермский. И «владыки
деля» Юмшан получил разрешение приехать к великому князю.
С этим разрешением («опасом») к Юмшану в далекую Сибирь был
послан Леваш — слуга епископа пермского Филофея. Этим же
летом Москву посетила и другая депутация сибирских князей «с по-
минки с великими от князей Кадских. . . и от всее земли Кадские
и Югорские» просить о «полоненных князех, о Молдане с товари-
щи». Великий князь их «пожаловал. . . отпустил их в свою землю»
«печалованием владыки Филофея да Володимера Григорьевича
Ховрина».71
Обращает на себя внимание участие, которое принимают в судь-
бах сибирских князей пермский епископ и богатый московский
боярин, выходец из купеческого рода. Если связь Филофея с Си-
бирью может быть объяснена конфессиональными моментами —
проникновением православия в среду языческих племен, то Влади-
мира Ховрина интересуют, надо думать, прежде всего экономиче-
ские сюжеты — возможность организации торговли с далекой
северо-восточной окраиной. Во всяком случае в результате «печало-
вания» Филофея и Ховрина сибирские князья были выпущены из
плена. Однако это был не только акт гуманности. «Великий князь
на себя их привел, дань на них положил», — сообщает Устюжская
летопись.72 Холмогорская летопись тоже указывает, что князья
«далися за великого князя во всей воли», обещали «дань давати,
а дотоле не давали дани». По словам той же летописи, сибирские
князья принесли языческую присягу — «з золота воду пили».73
10 Ю. Г. Алексеев
145
Итак, перед нами факт установления даннических отношений,
т. е. вассальной, феодальной зависимости зауральских — вогуль-
ских и югорских — князей от Москвы. Освоение Сибири Русским
государством началось, и в этом принципиальное значение похода
1483 г. Поход Салтыка и Курбского может по праву считаться
исходным рубежом важнейшего исторического процесса — включе-
ния сибирских земель и народов в состав России.
Если на востоке непосредственным следствием победы рус-
ских на Угре был разгром Орды Ахмата шибанским ханом, то
на западном рубеже страны русская победа тоже вызвала важный
отклик.
В 1481/82 г. «бысть мятеж в Литовской земле: въсхотеша во-
тчичи Ольшанской да Олешкович да князь Федор Бельской по
Березиню реку отсести на великого князя Литовской земли».75
Заговор был раскрыт: Ольшанский и Олелькович подверглись
казни, а Федор Бельский поспешно бежал в Москву. Впервые после
захвата западных русских земель Литвой и Польшей мы видим на
этих землях широкомасштабную оппозицию и проявление стремле-
ния воссоединиться с Русским государством. В заговоре Ольшан-
ского, Олельковича и Бельского нельзя не усмотреть отражения
стихийного недовольства населения западнорусских земель усиле-
нием польско-литовского католического влияния. Крупные полити-
ческие успехи Русского государства, быстрый рост его могущества
и авторитета делали его естественным центром притяжения для всех
русских земель, оказавшихся в предыдущие времена под властью
иноземных государств. Тяготение западнорусских земель к Москве,
имеющее в своей основе глубокие исторические корни, отныне
становится одним из существенных факторов, влияющих на внут-
реннюю и внешнюю политику Русского государства.
Князь Бельский, первый из литовских выходцев, получил в уп-
равление Демон и Мореву «со многими волостями»:76 вчерашний
владетельный князь наделяется городом и волостями на территории
Новгородской земли. Московская летопись утверждает, что Демон
и Морева даны ему «в вотчину», т. е. в наследственное частное
владение (а не во временное кормление). Однако если это и так, то
все же можно сомневаться, что в новой своей «вотчине» князь Фе-
дор пользовался когда-либо полными владельческими правами на-
стоящего удельного князя. В Русском государстве он стал крупным
вотчинником — и только.
Федор Иванович Бельский — внук киевского князя Владимира,
пятого сына Ольгерда от его первого брака (с полоцкой княжной).
Старший сын Владимира — Александр (Олелько), унаследовав-
ший киевский стол и женившийся на Анастасии, дочери великого
князя Василия Дмитриевича. Таким образом, Олельковичи при-
ходились Федору Бельскому двоюродными братьями по отцов-
ской линии, а по материнской они были двоюродными братьями
Ивана III.77 Но дело, разумеется, не в этих генеалогических
связях.
Родственные связи Михаила Олельковича с великим князем
146
всея Руси не помешали их конфликту зимой 1470/71 г., когда Миха-
ил был новгородским князем по приглашению боярской олигархии.
Не родственные связи, а реальные политические интересы опреде-
ляли собой взаимоотношения между руководителями феодальных
государств и княжеств. Ход событий, прежде всего создание едино-
го Русского государства, заставил литовских князей Ольгердовичей
в конце 70-х—начале 80-х гг. изменить свою политическую ориента-
цию и выступить во главе движения за возвращение западнорусских
земель России. Князья вынуждены были учитывать настроения
и симпатии своих подданных — русских людей, оказавшихся под
властью Польши и Литвы и стремившихся к воссоединению со
своими братьями, объединившимися в единое государство. Несо-
мненно, как всегда в средневековье, крупнейшую роль играл кон-
фессиональный фактор — тяга православного русского населения
к своим единоверцам, к сохранению культурно-исторической, духов-
ной самостоятельности под угрозой окатоличивания и полонизации.
Вполне вероятно и то, что князей Ольгердовичей соблазняла пер-
спектива перехода в вассалы к могущественному государю всея
Руси. Служба под победоносными русскими знаменами могла ка-
заться более привлекательной, чем пребывание в зависимости от
Казимира Ягеллончика, окруженного польскими вельможами и ка-
толическими прелатами.
Итак, в начале 80-х гг. можно отметить первое серьезное полити-
ческое выступление за возвращение западнорусских земель (буду-
щих Украины и Белоруссии) в состав возрожденного Русского
государства. Полное воссоединение всех русских земель, захва-
ченных в предыдущие века упадка, унижения и разорения стра-
ны, становится одной из главных задач нового государства.
Так называемый «заговор князей» — едва ли не первый шаг
в решении этой проблемы. В этом его крупное историческое зна-
чение.
Однако до решения проблемы и даже до постановки ее на уро-
вень конкретной политики было еще далеко. В начале 80-х гг. Рус-
ское государство еще не было готово к единоборству с державой
Ягеллонов.
Заговор русских князей мог повести к серьезным политическим
осложнениям с королем. В этих условиях московское правительство
проявляет большую осторожность. Когда в том же году в Москве
оказался претендент на Киевскую митрополию, не ужившийся с ко-
ролем Казимиром и сообщивший великому князю о церковных
реликвиях («многих мощах»), предназначенных патриархом для
Руси и отнятых королем, великий князь принял решение: «Не
подымати рати, ни воевати ся с королем про се».78 Русское государ-
ство не хотело большой войны с таким сильным противником, как
король Казимир. Решительная борьба за воссоединение западнорус-
ских земель — для начала 80-х гг. дело будущего.79 Основное вни-
мание московского правительства и на следующий день после Угры
приковано к внутренним проблемам, к вопросам укрепления Русско-
го государства.
10*
147
НАСТуЛЛ€НИ€ НА ,СГ4|)ИНу
Первой из проблем, вставших перед Русским государством на
следующий день после отражения Ахмата, было оформление отно-
шений с удельными князьями — вчерашними мятежниками.
Договоры с Андреем Углицким и Борисом Волоцким были
подписаны в один и тот же день — 2 февраля 1481 г.80 В своей
основной части эти договоры воспроизводят текст докончаний
1473 г., урегулировавших первое «нелюбье» между братьями.81
Главное отличие новых договоров — включение Новгорода и Нов-
городской земли в «отчину» великого князя, т. е. в состав собствен-
но Русского государства, в комплекс тех земель, в которых удель-
ным князьям «не вступатися. . . никоторою хитростию». Кроме того,
состав бывшего удела князя Юрия (в который князьям тоже «не
вступаться») перечислен подробно (а не в общей форме, как было
в 1473 г.). Тем самым великокняжеское правительство достигает
своей основной цели — полностью и навсегда отсекает какие-либо
поползновения удельных князей на долевое соучастие во властвова-
нии над Русским государством.
По докончанию Андрей Большой получает Можайск — «пожа-
лование» ему от великого князя. За Андреем же утверждаются села
и волости, «купли», великой княгини Марии Ярославны, которые
она ему «подавала». В связи с этими куплями договорная грамота
устанавливает: «А что мати наша. . . к своим селом, х куплям к сво-
им к всем, которые села табе подавала, приняла земль боярьских,
и манастырьских, и служних, и черных, и нам тех земль обыскати,
очистити».82
Это положение представляет большой интерес. Значит, Мария
Ярославна «принимала»-таки к своим «куплям» земли других вла-
дельцев, округляла свои владения за их счет. Неясно, каким обра-
зом она это делала, каким путем попадали в ее руки, к ее «селом»,
земли бояр и монастырей, слуг под дворским и черных крестьян:
имели ли место обычные земельные сделки, или акты коммендации
и закладничества, или, наконец, захваты явочным порядком через
тех самых тиунов, которые, как было известно еще Даниилу За-
точнику, «аки огнь трепетицею накладны», через «рядовичей»,
которые «яко искры»? Во всяком случае с точки зрения великокня-
жеского правительства эта деятельность — нарушение порядка, ин-
тересов феодального государства и как таковая подлежит расследо-
ванию. Настороженное отношение к земельным акциям великой
княгини, которая морально, если не по существу, связана идеями,
традициями и стилем поведения с удельно-княжеской оппозицией,
и стремление к эффективному контролю над всеми землями и земле-
владельцами явственно прослеживаются в этой клаузуле.
Основная часть статьи об ордынском «выходе» текстуально
воспроизводит соответствующую статью договора 1473 г. Это, разу-
меется, явный анахронизм; никакого «выхода» ни в какую «Орду»
после Угры никто никогда не платил и платить не собирался. Но
составители докончания заботливо включили эту архаику в текст
148
нового документа. В этом проявилась, как мне представляется,
не только свойственная средневековому мировосприятию инерци-
онность, любовь к традиции и старой форме. Думается, что сбор
«выхода» продолжался, хотя сам «выход» и не шел ни в какую
«Орду», а оставался в составе княжеских доходов.83 В 1000 руб.
«выхода» Углицкий удел платил 100 руб. 30 алт. 3 ден., т. е. око-
ло 11 %; соответствующая квота Волоцкого удела составляла
около 6 %. Если считать, что «выход» был более или менее про-
порционален другим платежам, то удельные князья начала
80-х гг. контролировали около 17 % всех доходов великого кня-
жества (не считая, разумеется, Новгородской и Псковской зе-
мель, с которых «выход» как таковой никогда не шел, и Твери,
которой формально был «к Орде. . . и ко царю путь чист»). До-
бавляя к этому несколько процентов, шедших с Верейско-Бело-
зерского удела, убеждаемся, что непосредственно в руках москов-
ского правительства было к этому времени сосредоточено не ме-
нее трех четвертей доходов со старой территории великого
княжения. Для сравнения можно вспомнить, что по духовной
Донского его старший сын должен был платить немногим более
трети «выхода» с великого княжения (342 руб. из тысячи, при-
чем 72 руб. должен был получать с волостей матери — великой
княгини Евдокии).34
Докончание с Борисом Волоцким предоставляет этому князю
«ведати з судом и с данью» села, завещанные ему бабкой — Марией
Голтяевой. (По договору 1473 г. эти села судам и данью тянули
к великому князю).86 Это единственная уступка, сделанная Борису
по новому докончанию.
Сопоставление летописных известий с текстами докончаний
1481 г., как с официально утвержденными экземплярами, так
и с черновыми вариантами, позволяет прийти к выводу, что в лето-
писях отразились определенные этапы выработки окончательных
договоров.87 В конечном итоге текст договоров сложился на основе
«реального соотношения сил и зафиксировал политические итоги
феодального мятежа и его неудачи.
Удельные князья были вынуждены отказаться от всех своих
требований принципиального характера и согласиться на возобнов-
ление тех самых отношений, против которых они в начале
1480 г. подняли мятеж. Отказ от Новгородской земли означает
крушение попыток удельных князей рассматривать себя дольщи-
ками во всей Русской земле. Это был в сущности конец правящей
княжеской федерации.
Итак, суть докончаний февраля 1481 г. — капитуляция удель-
ных князей перед московским правительством, формальное при-
мирение их со сложившимися политическими условиями нового
государства, отказ от борьбы за сохранение «старины».88 Линия
московского правительства в отношении уделов остается в принципе
неизменной — не ликвидируя уделов как таковых, оно постепенно
и неуклонно лишает удельных князей фактического суверенитета,
низводя их до уровня простых подручников великого князя. Не
149
уничтожая уделов, Иван III уничтожает удельную систему как
основу политических отношений Русской земли.
О кризисе удельной системы свидетельствует и духовная гра-
мота князя Андрея Вологодского, составленная, по-видимому,
почти одновременно с февральскими докончаниями.89
Весь свой удел — Вологду, Кубену и Заозерье со всеми во-
лостями и пошлинами — Андрей Меньшой безоговорочно заве-
щает своему «господину. . . брату. . . старейшему великому князю
Ивану Васильевичю». Только волость Иледам дается матери, ве-
ликой княгине, «до ее живота», после чего также включается
в комплекс земель, непосредственно подчиненных Москве. Анд-
рей Углицкий получает подмосковную волость Раменейце, Борис
Волоцкий — подмосковное село Ясеневское, двухлетний Василий
Иванович, сын великого князя,— подмосковное село Танинское.
Это частновладельческие распоряжения. Частновладельческий
характер носит и наделение Троицкого монастыря 40 волостными
деревнями на Сяме. Выступая в своем уделе как собственник,
удельный князь не заинтересован в сохранении черных земель —
резервного фонда феодального государства и одной из опор его
социальной политики. На примере Андрея Вологодского ясно
видно превращение суверенного владетельного князя в крупного
феодального вотчинника и в политическом, и в психологическом
аспектах.
Бросается в глаза существенная разница в предсмертных распо-
ряжениях двух бездетных князей Московского дома — Юрия
Дмитровского в 1472 г. и Андрея Вологодского в 1481 г. Первый из
них выступает в своей духовной только как частное лицо, распоря-
жаясь селами и движимым имуществом и не касаясь вовсе судеб
своего удела. Второй наряду с частновладельческими распоряжени-
ями непосредственно передает свой выморочный удел в руки вели-
кого князя. Этим самым он санкционирует полную ликвидацию
Вологодского княжества как политической единицы. Чем объясняет-
ся эта разница? Думается, основная причина — в существенном
изменении реального положения удельных князей за истекшее деся-
тилетие. Юрий Дмитровский решение Bonjpoca о своем выморочном
уделе предоставил традиции, предусматривавшей в принципе (если
не формально) передел земель Московского дома после смерти
одного из его членов. Андрей Вологодский на эту традицию опе-
реться не может — традиции как таковой уже нет, она решительно
и бесповоротно разрушена в 1472 г. безоговорочной ликвидацией
Дмитровского удела, что закреплено последующими межкняжески-
ми докончаниями. В этих принципиально новых условиях владелец
выморочного удела не может видеть перед собой другой перспекти-
вы, чем передача своего удела в великое княжение, в лучшем для
себя случае с некоторыми оговорками. И Андрей Вологодский
делает такие оговорки. Кроме передачи отдельных волостей и сел
братьям, племяннику и Троицкому монастырю он просит, чтобы
«господин. . . князь великий пожаловал. . . грамот не порушил»,
которые были даны монастырям и церквам на земли в Вологодском
150
княжении. Он просит также изъять из письма и тягла земли Спасо-
Каменного монастыря и снизить «по старине» тамгу и другие по-
шлины, повышенные им в его княжении. Это последний отблеск
90
суверенных прав вологодского князя.
Характерная черта духовной Андрея Вологодского — констата-
ция его огромной задолженности. По словам автора духовной, он
должен великому князю «тритцать тысяч рублей, что за меня в Ор-
ды давал, и в Казань, и в Городок царевичю, и что есми у него собе
имал». На фоне этой колоссальной суммы долги частным лицам —
около полутора тысяч рублей — кажутся незначительными.91
Долг великому князю — это не просто долговое обязательство.
Платежи в Орду («выход»), Казань (вероятно, какие-нибудь «по-
минки») и «царевичю» (денежное жалованье вассалу Русского
государства) вносились за Вологодский удел великим князем, за
счет государственной казны. Внося платежи за Вологодский удел,
московское правительство усиливает свое политическое влияние на
него. Огромные суммы долга, накапливаясь из года в год, ставят
вологодского князя в определенную степень зависимости от старше-
го брата и в известной мере предопределяют судьбу его княжения.
Освобожденное от обязательных платежей, оно превращается в сво-
его рода прекарное держание, долженствующее после смерти пре-
кариста перейти к его кредитору-сюзерену. Далеко не исключено,
что финансовая зависимость от Москвы способствовала сохранению
вологодским князем политической лояльности в годы обострения
борьбы с удельно-княжеской оппозицией. Щедро ссужая младшего
брата, великий князь усиливал свои политические позиции и в Во-
логодском уделе, и в системе Московского дома в целом. Можно
думать, что кредитование удельного князя — новая черта москов-
ской политики после 1472 г.: в духовной Юрия Дмитровского подо-
бные явления не прослеживаются.
Большие долги удельного князя частным лицам встречаются
и в духовной Юрия Дмитровского. Сумма долга, однако, у Андрея
вдвое выше. Очевидно, причины, вызывающие подобную задолжен-
ность, продолжают действовать с нарастающей силой. Чтобы до-
стать деньги, вологодский князь в широком масштабе закладывает
драгоценности, пожалованные ему матерью и старшим братом. Кто
же его кредиторы?
Если Юрий Дмитровский в свое время сделал крупный заем
(380 руб., более половины всего своего долга) у Владимира Хов-
рина, а у других лиц брал в долг сравнительно небольшие суммы,
то в качестве основных кредиторов Андрея Меньшого выступают
Иван Фрязин, Гаврила Саларев и Григорий Бобыня (на них при-
ходится около двух третей всего долга). Иван Фрязин — это, надо
полагать, знаменитый Джанбаттиста Вольпе, «денежник» великого
князя, венецианский предприниматель, издавно живший в Москве
и/принимавший активное участие и в политических переговорах
с Римом в период «византийского сватовства», и в интригах венеци-
анской сеньории (что едва не стоило ему жизни). Гаврила Сала-
рев — выходец из рода гостей — сурожан, финансовых и диплома-
151
тических агентов московского правительства. Саларевы — вотчин-
ники Московского и Переяславского уездов; поддерживавшие
имущественные отношения с фамилией Ховриных — богатейших
московских бояр купеческого происхождения.92 Третий крупный
кредитор (названный в духовной на первом месте) — тот самый
Григорий Бобыня, московский гость и дворовладелец,93 который
в свое время дал в долг Юрию Дмитровскому сравнительно не-
большую сумму — 30 руб. Теперь масштаб его кредита возрос во
много раз, и вологодский князь вынужден закладывать ему золотые
вещи — фамильные драгоценности, «что. . . пожаловала. . . ма-
ти. . . великая княгиня». Итак, основные кредиторы Андрея Мень-
шого — представители крупного феодального торгово-ростовщиче-
ского капитала.
В числе более мелких заимодавцев упомянуты Владимир Хов-
рин (бывший кредитор Юрия Дмитровского) и двое его сыновей —
будущий казначей великого князя Дмитрий Овца и Иван Голова,
крестник великого князя, шурин князя И. Ю. Патрикеева, женатый
на дочери знаменитого воеводы князя Данилы Холмского.94 В отли-
чие от Юрия Дмитровского Андрей Меньшой занял у Ховриных
сравнительно небольшую сумму — у всех вместе около 70 руб. Из
прочих кредиторов представляет известный интерес Сенька Брон-
ник, которому вологодский князь должен «пятдесят рублев с руб-
лем».
Итак, в духовной Андрея Вологодского, как и в духовной Юрия
Дмитровского, перед нами факт задолженности удельного князя
частным лицам. Отражая экономическую неэффективность, не-
жизнеспособность удела, этот факт имеет важное политическое
значение.
В условиях сложившегося централизованного государства с его
повышенными требованиями к службе и представительству удель-
ный князь Московского дома уже не может поддерживать свое
княжеское реноме, не входя в крупные, неоплатные долги, прежде
всего представителям феодальной финансово-землевладельческой
верхушки. Старая экономическая система замкнутых удельных мир-
ков, составлявшая когда-то хозяйственную основу феодальной раз-
дробленности, оказывается в новых условиях столь же недействен-
ной, как и старая политическая система «суверенных» удельных
княжеств.
Экономическая политика Ивана III прямо направлена против
интересов удельных князей. Он запрещает князьям чеканить свою
монету и сосредоточивает все монетное дело на Москве, вводя таким
образом монетную регалию. Он запрещает князьям торговать на
Москве — вся торговля в столице ведется в гостиных дворах, а тор-
говые пошлины идут в казну.9
Очередным шагом в борьбе за пересмотр основ удельной систе-
мы явилось докончание с верейско-белозерским князем Михаилом
от 4 апреля 1482 г.96 Его основное отличие от предыдущего до-
говора, заключенного ранее сентября 1472 г.,97—дальнейшее су-
щественное снижение владельческих прав удельного князя. В новом
152
докончании князь Михаил рассматривается по отношению к Бело-
озеру только как пожизненный владелец: после его смерти Белозер-
ская земля должна перейти полностью в состав великого княже-
ния, что подтверждается соответствующей (не дошедшей до
нас) грамотой. В составе наследственного удела верейских князей
остаются только Верея и Малый Ярославец.
Договор 4 апреля 1482 г. ясно продемонстрировал конечную
цель московской политики в отношении Верейско-Белозерского
удела. Эта цель — постепенная ликвидация удела, слияние его
с основной территорией великого княжества. В новых историче-
ских условиях правительство Русского государства отказалось от
традиционной линии поведения — союз князей Московского до-
ма фактически перестал существовать как основной элемент по-
литической структуры. В этом смысле докончания 1481 —
1482 гг. знаменуют важный рубеж в истории складывания новой
государственности.
Установление дружественных отношений с Молдавией, которая
под руководством Стефана Великого в последней четверти XV в.
была важной политической силой в Юго-Восточной Европе, на
стыке земель и интересов Руси, Польско-Литовского государства,
Крыма и Османской империи, — значительный успех внешней по-
литики Русского государства. Конфессиональное единство и об-
щность политических интересов в борьбе против Ягеллонов делали
Русское государство и Молдавию естественными союзниками.
Внешним выражением русско-молдавской дружбы стал династиче-
ский брак Ивана Молодого с дочерью молдавского господаря. Но
это событие должно рассматриваться не только в международном
аспекте, но и как важный шаг во внутренней политике Ивана III.
В 1482 г. великий князь послал к господарю «боярина своего Миха-
ила Плещеева и множество детей боярских».99 Имя посла названо
неверно. Львовская летопись сообщает, что к Стефану были по-
сланы (вторично?) Андрей и Петр Михайловичи Плещеевы, кото-
рые ехали «через королеву землю» и по дороге получили «дары» от
Казимира Литовского из Новогрудока.100 «Обручав свою дщерь,
Стефан воевода отпустил ее к великому князю» в сопровождении
большой свиты. 14 ноября («в Филиппово заговенье») невеста
наследника Русского государства прибыла в Москву и поселилась
в Вознесенском монастыре у великой княгини — иноки Марфы. По
словам Вологодско-Пермской летописи, венчание состоялось «по
Крещении в той же день» (т. е. 7 января 1483 г.) в Успенском
соборе, причем обряд венчания совершал не митрополит Геронтий,
а архимандрит Спасского монастыря Елисей.101 Известие Вологод-
ско-Пермской летописи претендует на документальность и исходит,
видимо, из хорошо информированного московского источника. Од-
нако официозная Московская летопись приводит другую дату вен-
чания — 12 января (не сообщая при этом никаких данных). В пре-
дыдущем известии той же летописи говорится, что «генваря 7 пре-
ставися князь великий Василий Иванович Рязанской в обедню».102
Вологодско-Пермская летопись точной даты этого события не при-
153
водит, но сообщает, что «перед свадьбой великого князя Ивана
Ивановича за четы ре дни (разрядка моя. — Ю. А.) преставил-
ся князь великий Василий Иванович Рязанской».103 Этим косвенно
подтверждается датировка свадьбы Ивана Молодого, содержащаяся
в Московской летописи.
Второй брак великого князя и появление на свет его сыновей от
Софьи Палеолог (к началу 1483 г. их было уже трое: Василий,
родившийся 25 марта 1479 г., Юрий — 23 марта 1480 г. и Дмит-
рий— 6 октября 1481 г.) ставили остро вопрос о династических
перспективах. В этих условиях женитьба сына от первого брака,
взрослого человека, имевшего известный опыт политической дея-
тельности и уже в течение ряда лет официально именовавшегося
наряду с отцом «великим князем» (чем формально подчеркивалось
его право на престолонаследие), значительно укрепляет его положе-
ние и свидетельствует о том, что именно он, Иван Молодой, же-
нившийся на дочери союзника Русского государства, рассматривает-
ся как естественный и наиболее вероятный будущий государь всея
Руси.
С браком Ивана Молодого связано, возможно, какое-то уточне-
ние или изменение его владельческих прав. Об этом свидетельствует
известие, читающееся в Холмогорской летописи непосредственно
после сообщения о его женитьбе. «Того же году князь великий Иван
Иванович пошел на свою отчину в Суздаль».104 Это известие за-
служивает внимания. Если ему верить, Иван Молодой рассматрива-
ется в 1483 г. как владелец Суздальского княжения,10 но в то же
время остается «великим князем», наследником государя всея Руси.
Надо думать, что этот Суздальский «удел» в данных условиях —
категория хозяйственная, а не политическая. Взрослый сын вели-
кого князя создает свой «двор» и получает при женитьбе известную
хозяйственную самостоятельность, становясь своего рода намест-
ником-кормленщиком выделенного ему «удела». Политический
статус Ивана Молодого определяется, разумеется, не адми-
нистративно-судебными правами в номинальной Суздальской
«отчине», а его реальным положением как наследника государя
всея Руси.106
Женитьба Ивана Молодого, естественно, понижает династиче-
ские и политические перспективы сыновей от второго брака и поли-
тическую роль тех представителей московских правящих кругов,
которые так или иначе ориентировались на великую княгиню Со-
фью и ее окружение. Признавая важность династического вопроса
для Русского государства (как и для любой другой феодальной
монархии), отнюдь не следует, однако, преувеличивать его значение
в реальных условиях 80-х гг. и тем более придавать этому вопросу
глубокий социально-политический смысл. Во-первых, политическая
власть в стране и формально, и реально была сосредоточена в руках
великого князя Ивана Васильевича и подобранных им помощников.
Во-вторых, в распоряжении исследователя нет никаких реальных
фактов, которые позволяли бы утверждать, что сторонники или
противники великой княгини Софьи (или соответственно Ивана
154
Молодого) имели какую-то свою политическую программу и особую
социальную базу.107
В том, что брак Ивана Молодого рассматривался как важное
событие общерусского значения, свидетельствует кроме всего про-
чего тот факт, что с известием о нем было отправлено специальное
посольство к Михаилу Тверскому. Как сообщает тверской летопи-
сец, с этой «радостью» в Тверь приехал Петр Григорьевич За-
болотский, привезший дары тверскому великому князю, его матери
„ 108
и жене.
10 октября у Ивана Молодого и Елены Стефановны родился
сын Дмитрий.109 По данным Типографской летописи, великий князь
«того же году всхоте. . . сноху свою дарити саженьем первые своей
великой княгини».110 Это известие помещено непосредственно после
сообщения о рождении князя Дмитрия и, вероятно, находится
в прямой связи с этим событием. Однако на требование великого
князя предоставить «сажение» великая княгиня Софья была вы-
нуждена ответить отказом. По словам летописи, она «много истеря-
ла казны» великого князя: «. . .давале бо бе брату, иное же давала,
кое племянницу давала за княж за Михайлова сына за Верейского
за князя Василья, и много давала». Разгневанный великий князь
велел взять у князя Василия все его приданое, «еще и со княгинею
его хоте поимати». Василий «бежа в Литву и с княгинею х королю».
В погоню за беглецом был послан князь Борис Михайлович Туреня
Оболенский, и «мало его не яша».111
Краткое сообщение Типографской летописи (содержащееся так-
же в Львовской) приоткрывает завесу над ситуацией, сложившейся
к зиме 1483/84 г. в самых верхах московского общества — в непо-
средственном окружении великого князя. Известие Типографской
летописи позволяет сделать несколько выводов.
Первый из них — очевидное стремление великого князя про-
демонстрировать свою ориентацию на старшего сына: Иван Ивано-
вич и его сын — основная династическая линия Русского государст-
ва. Именно этим можно объяснить желание щедро одарить невестку,
принесшую внука. Косвенным образом это известие опровергает
легенду о конфликте между Иваном III и его сыном в связи с со-
бытиями 1480 г. (помещенную в софийско-львовском рассказе).
Второе наблюдение касается великой княгини Софьи. Драго-
ценностями Московского великокняжеского дома, данными ей на
сохранение и во временное владение, она распоряжалась как своей
собственностью, обнаружив незнание русских обычаев и традиций.
Все предметы, входящие в казну, тщательно перечислялись в ду-
ховных завещаниях и представляли не личную, а фамильную (если
не сказать национальную) ценность. Великий князь, очевидно,-не
имел возможности повседневно следить за состоянием своей казны,
доверив это великой княгине. Софья не оправдала доверия —
драгоценности Московского дома стали утекать в частные руки
в соответствии с личными видами и симпатиями «римлянки». В чис-
ле лиц, наделенных из московской казны, оказался, как мы видим,
брат Софьи, живший в Италии в качестве изгнанника. Еще более
155
важно, что из сообщения летописи мы узнаем о браке верейско-
белозерского князя Василия с племянницей Софьи, дочерью ее
брата.
Оценивая объективное значение тех или иных событий и их роль
в историческом процессе, исследователь далеко не всегда может
с достаточной степенью вероятности определить их непосредствен-
ные поводы. В большинстве случаев мы имеем дело со сложным
переплетением объективного с субъективным, политических интере-
сов с личными мотивами. Можно ли видеть в браке Василия Верей-
ского какой-то особый политический смысл и говорить о связи
Софьи и ее сторонников с удельно-княжескими оппозиционны-
ми кругами, представителем которых был князь Василий Михай-
лович?
При попытках ответить на этот вопрос следует проявить осто-
рожность. Особенность династических споров и придворных отно-
шений в феодальных монархиях заключается в большой доле чисто
личных интересов и соображений, влияющих на поведение участни-
ков событий. Далеко не всегда придворные «партии» складываются
на принципиальной политической основе. Борьба за власть, влия-
ние, личное благополучие — наиболее типичные мотивы поведения
членов этих «партий». В данном случае, например, трудно себе
представить Софью Палеолог сознательной политической деятель-
ницей, сторонницей сближения с удельными княжатами, пытавшей-
ся путем брака своей племянницы укрепить свои связи с русскими
князьями. Вовсе не исключено, что дело гораздо проще — натерпев-
шееся нужды и унижения в своей итальянской эмиграции семейство
Палеолог хотело как можно полнее использовать новую родину
Софьи и ее новое положение, ту головокружительную высоту, на
которую внезапно вознеслась гонимая греческая принцесса, для
поправления своих дел, для личного обогащения,для совершения
удачных браков.
Тем не менее конфликт о «саженье» бросает некоторый свет если
не на политические взгляды, то на характер великой княгини Софьи
и на ее окружение. «Наследница византийских императоров» вовсе
не чуждается общества русских удельных князей и считает вполне
возможным брак своей племянницы (тоже «наследницы») с одним
из их второстепенных представителей. Внучка и племянница импе-
раторов небезразлична к драгоценностям русской казны и по отно-
шению к ней не проявляет особой щепетельности. Нетрудно пред-
ставить, что появление невестки великого князя и тем более нового
продолжателя старшей линии великокняжеского рода не могло
вызвать восторга у Софьи Фоминишны. Ее отношения с Иваном
Молодым и прежде были недружественными, о чем свидетель-
ствует А. Контарини.112 Во всяком случае в 1483 г. при русском
дворе завязывается тугой династический узел, этот бич феодальных
монархий.
Наследнику Верейского княжества (удела), испытывавшего воз-
растающее давление и притеснение со стороны московского прави-
тельства, брак с представительницей фамилии Палеолог, даже наде-
156
ленной из великокняжеской кааны, не сулил особо благоприятных
перспектив, хотя нельзя исключить, что верейский князь мог рас-
считывать на покровительство великой княгини — близкой род-
ственницы своей жены.
Во всяком случае каковы бы ни были политические расчеты
обеих сторон при заключении брака, они оказались построенными
на песке. Более того, брак Василия Верейского с Марией Палеолог
дал косвенный повод для окончательной ликвидации Верейско-
Белозерского княжества. Тесная связь личных и политических мо-
тивов, особенно характерная для феодальных монархий, сыграла
в данном случае роль, роковую для Верейско-Белозерского удела.
Оскорбленный и ограбленный наследник этого удела был вынужден
ради спасения своей жизни и свободы бежать в Литву — это при-
станище всех русских князей-эмигрантов, всех недовольных центра-
лизаторским курсом московского правительства.
Так вчерашний член Московского дома, активный участник
казанского и новгородских походов, храбро сражавшийся под Алек-
сином и защищавший переправы на Угре, опустился до уровня
беглых потомков Шемяки и Ивана Можайского, стал фактически
государственным изменником, оказавшись в лагере врагов Русской
земли.113 Можно не сомневаться, что бегство его за рубеж осенью
1483 г. было вызвано не только конфликтом о приданом. Докон-
чание 4 апреля 1482 г. наносило сильнейший удар по Верейско-
Белозерскому княжеству. Для сколько-нибудь энергичного и де-
еспособного представителя удельного княжения открывалась аль-
тернатива — полностью отказаться от владельческих прав и влиться
в ряды служилого боярства (подобно Оболенским, Ростовским
и другим вчерашним удельным князьям) или бежать за рубеж
к гостеприимному королю Казимиру. Конфликт о приданом только
ускорил неотвратимую развязку. За рубежом Русской земли князь
Василий оказался в силу неумолимого хода объективного историче-
ского процесса, перемалывавшего старые удельно-княжеские тради-
ции и возводившего на их обломках здание нового централизованно-
го государства.
Под тем же 1483/84 г. Типографская летопись сообщает:
«. . .тогды же Фрязина имал и мастеров серебряных». Нет прямых
данных о том, как соотносится это событие с конфликтом в вели-
кокняжеской семье по поводу истраченной казны. Связь между
этими явлениями не исключена: жившие в Москве итальянцы были,
естественно, так или иначе связаны с Палеологами; серебряных дел
мастера могли иметь прямое или косвенное отношение к расхище-
нию великокняжеской казны. Но все это не более чем предположе-
ние, не подтверждаемое прямыми указаниями источников. В какие
бы формы ни вылилось недовольство великого князя действиями
Софьи, она сохранила свое официальное положение. Итальянская
колония в Москве так же продолжала существовать, политика
привлечения на Русь иностранцев-специалистов не претерпела ни-
каких видимых перемен. Общий курс московской политики оставал-
ся неизменным.
157
Значительно сильнее отразились события осени 1483 г. на судь-
бах Верейско-Белозерского княжества. 12 декабря последовало за-
ключение нового докончания с князем Михаилом Андреевичем. Это
докончание — прямой ответ на бегство князя Василия. Основное
отличие нового договора от докончания 4 апреля предыдущего
года — безоговорочное обязательство князя Михаила Андреевича
«после своего живота» передать все свои земли в великое княжение.
Из текста докончания становится известным, что сразу после бегст-
ва князя Василия великий князь конфисковал основную часть
княжества — Верею, но потом «пожаловал ею князя Михаила Ан-
дреевича („что яз, князь великий, пожаловал тебя своею во-
тчиною (разрядка моя. — Ю. А.). Вереею с волостями и с отъез-
жщими места, что взял есмь в своей вине у твоего сына, у князя
Василия44)».114 Таким образом, свой собственный наследный удел
Михаил Андреевич получает в пожизненное владение в качестве
пожалованной ему вотчины великого князя! Трудно представить
себе большее нарушение «старины» и традиционного статуса удель-
ного князя Московского дома. С Верейским княжеством исчезал
последний осколок удельной системы, созданной духовной Дмитрия
Донского.
Договоры 1481 —1483 гг. означали фактически ликвидацию тра-
диционной удельной системы как основы политической структуры
Московской земли. Но оставались еще Тверь и Рязань с их относи-
тельно самостоятельными феодальными системами. Подчинение
этих земель Москве стало на повестку дня после окончательной
победы над удельными князьями Московского дома.
9 июня 1483 г., через несколько месяцев после смерти рязанско-
го великого князя Василия Ивановича, последовало заключение
нового договора с Рязанью.115 Основное отличие этого договора от
докончания 20 июля 1447 г. — принципиально иная постановка
вопроса об отношениях с Литвой. Если договор 1447 г. предусмат-
ривал возможность самостоятельных (хотя и согласованных
с Москвой) переговоров рязанского великого князя с королем
(исходя при этом из факта союзных отношений между Москвой
и Рязанью),116 то новое докончание решительно отсекает этот вари-
ант: «. . .тебе с ним не канчивати, ни с иным ни с кем». 'Великое
княжение Рязанское тем самым полностью включается в систему
внешнеполитических отношений Русского государства, хотя и со-
храняет свою внутреннюю структуру. Подобно тому как в 1460 г.
Господин Псков признал над собой власть великого князя, со-
хранив только внутреннюю автономию, Рязань по договору 1483 г.
стала не более чем автономной частью Русского государства.
Новый великий князь рязанский — родной племянник государя
всея Руси. Его мать, великая княгиня Анна, сестра Ивана III,
поддерживает постоянную связь с московской великокняжеской
семьей. Весной 1485 г., например, она долго гостит в Москве у мате-
ри и брата. Было бы упрощением видеть в этих связях только поли-
тический смысл — в июне 1485 г. Анна Васильевна навещала свою
умирающую мать (инока Марфа скончалась 4 июля). Но отнюдь
158
нельзя недооценивать степень влияния Москвы на Рязань и того,
что великая княгиня Анна вольно или невольно была проводником
этого влияния. Показателем понижения политического статуса вели-
кого князя рязанского может служить его женитьба 13 июля
1485 г. на княжне Агриппине, дочери Василия Бабича, одного из
служащих в Москве мелких удельных князей.117 К середине
80-х гг. со сколько-нибудь заметной политической ролью Рязан-
ского княжества было покончено.
Как мы видели, зимой 1481 г. новгородские бояре Василий
Казимир, Александр Самсонов «и иные мнози» идут в поход вместе
с войсками великокняжеских наместников.118 Под тем же годом
Московская летопись помещает краткую заметку: «... поймал
князь великий новгородских бояр, Василия Казимира, да брата его
Короба, да Луку Федорова, да Михаилу Берденева».119 Конкретные
«вины» «пойманных» новгородских бояр неизвестны, но социально-
политический смысл акции московского правительства не вызывает
сомнений: оно делает новый шаг в своей политике перестройки
отношений в Новгородской земле, новый шаг в борьбе с могуще-
ственным новгородским боярством.
Крупное значение в этом плане имел вопрос о главе новгород-
ской епархии. Как известно, после раскрытия заговора Феофила
в январе 1480 г. Новгородская земля осталась без духовного влады-
ки. Находившийся в заточении, обвиненный в государственной
измене Феофил формально продолжал быть архиепископом, пока не
«остави» кафедру «нужею великого князя», после чего был вы-
пущен из заточения и получил разрешение «жити у Михайлова
Чюда». По данным Львовской летописи, это произошло
в 1482/83 г.120 Отречение Феофила дало формальную возможность
выдвижения нового кандидата на архиепископскую кафедру. По
сообщению Московской летописи выборы нового архиепископа со-
стоялись 17 июня 1483 г.121 Церемония избрания описана в летопи-
си довольно подробно: «. . .князь великий. . . обмысля с своим
отцем с митрополитом. . . и с архиепископом Асафом Ростовским
и с Семеном, епископом Рязанским, и с Герасимом, епископом
Коломенским, и с Прохором, епископом Сарским, положили жеребья
на престол: Елисея, архимандрита Спасского, да Геннадия, архи-
мандрита Чюдовского, да Сергея, старца Троицкого, бывшего про-
топопа Богородицкого, на архиепископство в Великий Новгород».
В результате жеребьевки был выбран Сергей.122 Сопоставляя эту
церемонию с обычаями, практиковавшимися в Новгороде при из-
брании архиепископов (например, Ионы 123 и Феофила 124), можно
прийти к выводу, что традиционная новгородская процедура была
в общих чертах повторена в Москве. Однако если в Новгороде
назначение трех кандидатов, подлежащих жеребьевке, было фун-
кцией веча (фактически — новгородской господы, заранее намечав-
шей и проводившей своих кандидатов), то в новых условиях,
в Москве, оно стало прерогативой государственной власти совместно
с высшими церковными иерархами. Перенесение в Москву новго-
родского обычая имело несомненно политическое значение, новый
159
архиепископ должен был приехать в свою епархию, выбранный по
всем новгородским правилам. Новгород не «завоеван», он включен
в состав Русского государства как одна из его земель.125 Оказывая
уважение новгородскому обычаю, московское правительство вместе
с тем использует его для увеличения авторитета своего ставленника.
Характерно, что все три намеченных кандидата — представители
московского столичного духовенства, не имеющие никакого отноше-
ния к Новгородской земле и ее церковно-политическим традициям.
Это, конечно, не случайно. Москва хотела видеть во главе дома
святой Софии, на ответственнейшем церковно-политическом посту,
именно «своего» человека, никак не связанного с новгородским
боярством, с сепаратистскими традициями местных светских и цер-
ковных феодалов. Торжественное избрание в Москве нового архи-
епископа должно было стать важным шагом на пути укрепления
московского влияния в Новгородской земле, в борьбе с новгород-
ским сепаратизмом.
По данным Московской летописи, «поставление» (т. е. формаль-
ное утверждение в сане архиепископа) нового владыки состоялось
4 сентября.126 В Новгород он прибыл два месяца спустя — «перед
Филипповыми заговена».127
Назначение и прибытие нового архиепископа совпало с резким
обострением борьбы с новгородским сепаратизмом. Как мы видели,
еще в 1481 г. последовало «поимание» четырех видных новгород-
ских бояр. Теперь же развернулись значительно более масштаб-
ные события. По словам Типографской летописи, зимой 1483/84 г.
«прииде обговор от самих же новгородцев, яко посылали ся
братия их новгородцы в Литву х королю».128 «Обговор» свиде-
тельствовал об углубляющемся расколе в верхах новгородского
общества, о разделении их на сторонников и противников Москвы
и об активизации деятельности тех и других. Во всяком случае он
вызвал немедленные ответные репрессивные меры московского пра-
вительства. «Князь же великий послал и пойма их всех, человек
болших с тридать житьих, да их домы пограбити велел». Обви-
ненными в изменнических сношениях с королем оказались, таким
образом, представители следующего за боярством слоя новгород-
ских феодалов. «Поимание» «житьих» сопровождалось судебным
следствием, в духе средневековой традиции проходившим под пыт-
ками («и повеле их мучити на Иванове дворе Товаркове Гречневику
подьячему, а домучиваться у них того обговору, чем их обговори-
ли»). По словам Типографской летописи, смертный приговор был
заменен тюремным заключением, когда выяснилось, что обвиняе-
мые «клепалися между собою, егда их мучили». Жены и дети обви-
ненных были тоже посланы в заточение.129 Как повсюду в Европе,
средневековая юстиция не знала пощады и милосердия. В числе
жертв репрессий оказались видные новгородские деятели — «На-
стасья славная и богатая» и Иван Кузмин. Эта та самая Настасья,
вдова посадника Ивана Григорьева, которая вместе с сыном Юрием
в декабре 1475 г. устраивала пир для великого князя на Городи-
ще.130 Иван Кузмин в 1475 г. принимал участие во встрече великого
160
князя во время его «похода миром», следующей зимой был вызван
на суд в Москву, а 18 января 1478 г. в числе других новгородских
бояр бил челом в великокняжескую службу. Однако Типографская
летопись сообщает, что после взятия Новгорода Иван Кузмин бежал
к королю в Литву с 30 слугами. Но «король его не пожалова, и люди
его отстали от него». На свою «отчину» в Новгород он прибежал
«сам третий».131 Это известие Типографской летописи представляет
большой интерес. Оно свидетельствует, что коммендация новгород-
ских бояр на службу великому князю в январе 1478 г., после при-
ведения Новгорода к присяге, не4 мешала им сразу же после этого
нарушать свое целование и бежать со своими послужильцами в Лит-
ву. Недоверчивое отношение великого князя к новгородским боярам
имеет, таким образом, вполне реальные основания.
В 1483/84 г. события в Новгороде достигли такого накала, что
заставили московское правительство ввести в город войска. Именно
так можно понимать сообщение Псковской 1’1 летописи от конца
июля 1484 г..- «. . .тогда московская застава ратная отьехаша на
Москву, а стояли в Новгороде 17 недель».132 Московские войска
были, следовательно, введены в город в конце марта, тогда и на-
чался разгром очередной новгородской «коромолы».
Официозная Московская летопись рассказывает о новгородских
событиях зимы 1483/84 г. несколько иначе. По ее словам, «поймал
князь великий больших бояр новгородских и боярынь и казны их
и села все велел отписати на себя. А им подавал поместья на Москве
под городом. А иных бояр, которые коромолу держали от него, тех
велел заточмти в тюрмы по городам». Симеоновская летопись этого
известия не приводит, но сообщает, что «того же лета»
(т. е.. 1484 г.) «повелением великого князя*. . . начата здати в Вели-
ком Новгороде град камен на старой основе».133
Итак, московское правительство зимой 1483/84 г. предприняло
принципиально важные меры. Во-первых, новгородские бояре, по-
винные в крамоле (государственной измене), были посланы в за-
точение (очевидно, с конфискацией вотчин). Во-вторых, все осталь-
ные «большие бояре и боярыни», т. е. крупнейшие новгородские
феодалы, не дававшие повода для обвинения себя в измене, были
переселены из Новгородской земли, а их движимое и недвижимое
имущество конфисковано. В-третьих, эти — теперь уже бывшие —
новгородские феодалы получили «поместья» под Москвой. Впервые
после включения Новгорода в состав Русского государства мы
видим не репрессии против отдельных лиц, а широкие социально-
политические акции, направленные против новгородского боярства
как такового. Впервые были разгромлены не отдельные боярские
гнезда, а приняты меры для полной ликвидации новгородского
боярства как социального слоя и экономической базы новгородской
боярской олигархии — крупного старинного вотчинного землевладе-
ния на новгородской территории. Впервые на страницах летописи
возникает новый термин — «поместье», которому суждено сыграть
крупную роль в аграрной и социальной истории Русского государст-
ва последующих столетий.13 События 1483/84 г. — важнейший
11 Ю. Г. Алексеев
161
рубеж в перестройке социально-экономических отношений Новго-
родской земли, в коренной ломке всего ее социально-политического
и бытового уклада. Сюда же относится укрепление обороноспо-
собности Новгорода, начало строительства новой каменной крепо-
сти, отмеченное Симеоновской летописью. Под 1483/84 г. Устюж-
ская летопись записала: «. . .того же лета князь великий велел
поимати в Новгороде всех бояр новгородских, и весь Новгород
развел и одолел за себе».135 Это краткое, но многозначительное
известие — эпитафия по старому боярскому Новгороду.
События зимы 1483/84 г. имеют, по-видимому, непосредствен-
ное отношение к судьбе первого новгородского архиепископа, на-
значенного в Москве. По сообщению Типографской и Львовской
летописей «того же году остави владыка Семион в Новгороде архи-
епискупью, болен бе». Оказывается, «не хотяху Новгородцы по-
коритися ему, что он не по их мысли ходить». С новым архиеписко-
пом великий князь прислал «боярина, своего. . . и казначея,
и дьяка». Новый владыка выступил как подлинный представитель
государственной власти в Новгороде. Речь шла не только о на-
значении архиепископа Москвой, но и о создании нового аппарата
управления Софийским домом и всей Новгородской епархией, цели-
ком зависящего от Москвы.
Оказавшись на новгородской кафедре, Сергий стал, очевидно,
проводить политику, продиктованную ему Москвой. Из Псковской
летописи известно, что он «многы игумены и попы исъпродаде
и многы новыя пошлины введе».136 Псковский летописец передает,
вероятно, общее впечатление о деятельности нового владыки, сло-
жившееся у духовенства, недовольного его нововведениями. Думает-
ся, что известие летописи содержит зерно истины. Новый владыка
преследовал и наказывал «многих» игуменов и попов, выступавших
против его политики, в защиту старых традиций времен вечевой
республики. Он вводил и новые «пошлины», под каковыми можно
понимать и попытки установления новых порядков, и непосред-
ственные «пошлины» — платежи с монастырей и церквей.137 И то,
и другое было, очевидно, направлено против старой традиции новго-
родской церкви, против ее экономического и политического могуще-
ства. Но архиепископ Сергий не ограничился наступлением на
материальные основы новгородского церковного сепаратизма. «Ле-
тописец новгородским церквам» сообщает о столкновении владыки
с видными представителями новгородской иерархии: у гроба по-
читаемого новгородцами архиепископа Моисея он «возвысився умом
высоты ради сана своего и величества, яко от Москвы прииде
к гражданам яко плененным», и будто бы обозвал этого святителя
«смердовичем».138 Рассказчик явно враждебен по отношению к но-
вому архиепископу, но, вероятно, в какой-то степени отражает
черты его поведения: Сергий пытался расшатать идеологические
основы новгородского сепаратизма, демонстрируя скептическое от-
ношение к новгородской церковной традиции.
Однако дом святой Софии, могущественная церковная корпора-
ция, всеми корнями неразрывно связанная с новгородским бояр-
162
ством, не собирался сдаваться без боя. Острый конфликт с оппо-
зиционно настроенными верхами новгородского общества привел
к тяжелому психическому заболеванию архиепископа: «. . .они же
ум отнята у него волшеством». Несмотря на опалы ряда своих
представителей, новгородская оппозиция была еще сильна и су-
мела выиграть поединок с первым архиепископом — посланцем
Москвы. Псковская II летопись, отражающая в этой своей части,
очевидно, новгородскую интерпретацию событий, приводит под-
робности, связанные с заболеванием архиепископа. Ему, оказы-
вается, стали являться во сне и наяву новгородские святые, «об-
личающе яве безумное дръзнутия на поставление святительства
ему. . . яко живу сущу епископу. . . не подобает иному на престол
его мучительскы дръзати».139 Не вызывает сомнения, что протест
новгородцев против назначения нового владыки был вызван от-
нюдь не тем, что нарушены «положеныя каноны святыми отцы».
История новгородской архиепископии знает нередкие примеры
насильственной смены владык.140 Возмущение новгородской оп-
позиции вызывали московское происхождение и московская ори-
ентация нового архиепископа. 27 июля 1484 г. Сергий вынужден
был оставить кафедру и вернуться в Троицкий Сергиев мо-
настырь.
Итак, в 1483/84 г. в Новгороде наблюдается широкое по масшта-
бам выступление антимосковской оппозиции, охватившее и светских
феодалов, и тесно связанную с ними новгородскую церковную
организацию. В борьбе против усиливающегося влияния Москвы,
против планов перестройки внутренней социально-политической
структуры Новгородской земли, против ее полного слияния с Рус-
ским государством боярская олигархия напрягала свои последние
силы.
Разгром новгородского боярства в 1483/84 г.141 — ответ москов-
ского правительства на попытки новгородской оппозиции отстоять
свою «старину». Пиррова победа над архиепископом Сергием не
меняла и не могла изменить основного социально-политического
факта — полного поражения и ликвидации новгородской боярской
традиции в столкновении с политическим укладом нового Русского
государства. Как сообщает Симеоновская летопись, 12 декабря
1484 г. «поставлен на архиепископью Великому Новгороду и Пскову
архимандрит Чюдовский Генадий».142 На новгородской кафедре
оказался твердый, энергичный и последовательный сторонник
московской великокняжеской политики (и при этом идейный про-
тивник митрополита Геронтия). Любопытно в связи с этим, что
летописи не описывают церемонии выбора нового архиепископа,
подобной той, которая полтора года назад сопровождала выборы его
предшественника. Возможно, в новых условиях — после оконча-
тельного разгрома новгородского боярства — московские власти не
считали нужным даже формально поддерживать новгородскую тра-
дицию, связанную с выборами владыки. Геннадий был просто
«поставлен» на свою кафедру, как любой другой епископ. Новгород-
ская «старина» окончательно отходила в прошлое.
11*
163
Ненец удельной системы
Единственной частью Русской земли, сохранявшей формальную
независимость от Москвы, оставалось в начале 80-х гг. великое
княжество Тверское. Формальное равноправие Твери и Москвы
определялось договорами 40—60-х гг., согласно которым великие
князья московский и тверской рассматривали друг друга как
«братья». Базисом и гарантией независимости Тверского великого
княжения был его традиционный союз с Литвой, признававшийся
до поры до времени московским правительством.143 Союз с Литвой
ставил Тверь в особое положение среди других русских земель,
превращая ее в форпост литовского влияния на Русь.
Однако создание единого мощного государства с центром
в Москве не могло не повлиять самым существенным образом на
характер и содержание московско-тверских отношений. С начала
70-х гг. Тверь становится фактическим союзником Москвы в ее
борьбе против Господина Великого Новгорода, а затем и против
Ахмата. Тверские полки принимают участие в походах 1471, 1477,
1480 гг. под командой своих воевод. Что еще более важно — в сере-
дине 70-х гг. наблюдается как широкое явление переход тверских
бояр на службу к великому князю московскому. Так, весной
1476 г. на службу в Москву отъехала большая группа тверских
бояр.144 Параллельно с этим на территорию Тверского великого
княжества проникает московское военно-служилое землевладение.
Тверская земля все более втягивается в систему московской фео-
дальной иерархии, все более подчиняется государственным интере-
сам и политике Москвы. В походе 1477 г. в составе войск государя
всея Руси идут не только тверские полки, посланные своим великим
князем во главе с его воеводами, но и дети боярские многих твер-
ских уездов, служащие великому князю московскому как своему
сюзерену, очевидно, на началах феодальной коммендации.145
После включения Новгородской земли в состав Русского госу-
дарства и победы на Угре существование независимого Тверского
великого княжества все в большей степени становится истори-
ческим нонсенсом, неудобным и опасным анахронизмом. В усло-
виях полной перестройки политической структуры Русской зем-
ли, превр4щения ее в единое государство для самостоятельной
Твери, колеблющейся между Москвой и Литвой, не остается места.
В этих условиях перед руководящими кругами Тверского великого
княжества возникает альтернатива: или добровольно согласиться на
включение своей земли в политическую систему Русского государст-
ва (как это сделали Господин Псков, Рязань и большинство удель-
ных князей), или по примеру Великого Новгорода оказать реши-
тельное сопротивление, отстаивая свою независимость. При этом
следует иметь в виду, что, не располагая мощными материальными
ресурсами (в отличие от Новгородской республики), тверские пра-
вящие круги в борьбе против Москвы могли рассчитывать прежде
всего не на свои собственные силы, а всецело на военно-политиче-
скую поддержку Литвы. Тем самым московско-тверские отношения
164
в 80-х гг. приобрели не только внутри-, но и внешнеполитический
аспект, становясь фактором международного значения.
Несмотря на проникновение в Тверскую землю московских
военно-служилых отношений, в начале 80-х гг. формальная самосто-
ятельность великого княжения сохранялась. Независимый от Моск-
вы тверской летописец фиксирует события внутренней жизни этого
княжества. Важным событием зимы 1483 г. была миссия в Тверь
П. Г. Заболотского «с радостью» — с сообщением о браке Ивана
Молодого. Московский посол привез подарки великому князю Ми-
хаилу, его матери и жене — мехи вина, убрусцы «жемчугом саже-
ны». Со стороны великого князя всея Руси это посольство — акт
вежливости по отношению к своему тверскому «брату». Москва
продолжает формально признавать Тверское великое княжение.
7 февраля 1483 г. летописец отмечает, что «преставися княгиня
великая София. . . а была за великим князем Михаилом Борисови-
чем 7 лет».146 Кончина великой княгини, дочери киевского князя
Семена Олельковича, ставила на очередь вопрос о новом браке
тверского великого князя — вопрос, имеющий для всякого феодаль-
ного княжества весьма важное политическое значение. В том же
году великий князь тверской в сопровождении матери посещает
Кашин — один из важнейших городов своей земли.1 7 Механизм
феодального властвования продолжает функционировать. В марте
того же года летописец сообщает о большом пожаре в Твери:
«. . .дворов згорело да келей с сорок».148 Столица Тверской земли
жила обычной жизнью русского средневекового города, для кото-
рого пожар — частое и грозное событие.
Осенью 1483 г. тверской летописец зафиксировал факт рожде-
ния сына Ивана Молодого и Елены Волошской, хотя и не привел
точной даты («о Дмитриеве дни»,149 т. е. около 26 октября, факти-
чески— 10 октября). Московское правительство, видимо, на этот
раз не послало в Тверь официальную миссию (или летописец не
получил об этом информации).
Непосредственно после этого известия летописец помещает со-
общение: «Приездил во Тверь с поклоном Володимер Елизарьев
сын». Что означает этот приезд «с поклоном» Владимира Гусева,
одного из служилых людей великого князя московского? На этот
вопрос возможны два альтернативных ответа: 1) Владимир Гусев
был прислан в Тверь с официальной миссией, может быть, с со-
общением о рождении внука великого князя всея Руси; 2) он при-
ехал в Тверь по своей инициативе.
В пользу первого варианта говорит факт помещения известия
о приезде Гусева сразу после сообщения о рождении князя Дмит-
рия, как бы в одном контексте с этим сообщением. Однако непо-
нятно, почему Гусев, если он официальный московский посол,
приехал в Тверь «с поклоном». Его предшественник, П. Г. Заболот-
ский, приезжал в январе 1483 г. по аналогичному поводу «с ра-
достью». Еще более загадочна реакция Михаила Тверского на
приезд московского посла: он не только «поклона не приял» и вы-
слал Гусева «вон из избы», но «и к матери ему ити не веле, к вели-
165
кой княгини Настасий».150 Владимир Гусев, таким образом, был
поставлен в положение persona non grata. Трудно себе предста-
вить, чтобы такому позору и унижению мог подвергнуться офици-
альный московский посол — это было бы равносильно полному
разрыву с Москвой. Ввиду этого первая версия объяснения приезда
Гусева должна быть отвергнута.151
Вторая версия означает, что Гусев приехал в Тверь именно
«с поклоном» — с челобитьем, возможно, с предложением феодаль-
ной коммендации, вступления в службу. Такой акт не противоречил
букве и духу московско-тверских докончаний и всему феодальному
праву, предусматривавшему вольную службу вольных слуг. Как мы
видели, тверские бояре широко пользовались этим правом, переходя
из Твери на службу великому князю московскому. Если принять
эту версию в отношении Гусева, то поведение Михаила Тверского
становится более понятным. Не желая, очевидно, портить отноше-
ний со своим могущественным «братом», он не хочет принять в свою
службу его служилого человека. Этим и можно объяснить суровый
прием, оказанный Гусеву и тщательно подчеркнутый официозным
тверским летописцем.152
Желание сохранить мир с Москвой едва ли было искренним. Во
всяком случае оно не подкреплялось реальной политикой тверских
властей. Так, к зиме 1484/85 г. в Москве узнали, что Михаил Твер-
ской принял решение жениться «у короля» и что он заключил
новый договор с Казимиром («целова ему»).153 Это было прямым
нарушением существовавших московско-тверских соглашений и сти-
ля отношений, сложившихся к началу 80-х гг., и означало фактиче-
ски крутой поворот в тверской политике — возрождение традицион-
ной ориентации на Литву. Это было испытанным ходом. Именно
союз с Литвой на протяжении многих десятилетий обеспечивал
Твери возможность сохранять независимость перед лицом растуще-
го московского могущества. Однако создание единого государства
привело к глубоким качественным сдвигам во всей системе полити-
ческих отношений Русской земли. В этих новых условиях ориента-
ция на Литву с неизбежностью вела к разрыву уже не с Москвой,
а со всем Русским государством.
Узнав о повороте в тверской политике, «разверже мир князь
великий с тверским великим князем Михаилом Борисови-
чем. . . и сложи целование».154 Московское правительство «посла
рать порубежную» и начало войну.
Согласно Псковской II летописи, зимой 1484/85 г. «князь вели-
кии. . . разгневася на князя тферского Михаила Борисовича, что
начат дружбу держати с литовским королем Андреем и съветы
с ним творити о всем и испроси в короля за себе внуку, и того ради
князь великии посла на него воеводы свои с множеством вой».
Московские войска «плениша всю землю их и взяша 2 города и со-
жгоша».155 К такому обороту событий тверское руководство было,
видимо, не готово: оно не ожидало столь быстрой и резкой реакции.
Как показывал опыт Новгорода в 1471-м и последующих годах, на
реальную военную помощь со стороны Литвы было трудно рассчи-
166
тывать: Казимир не хотел большой войны с Русским государством.
Бороться со всей Русью, опираясь только на собственные силы,
нечего было и думать. Все это заставило тверские верхи пойти на
капитуляцию. «Князь великий Михаил Борисович. . . приела вла-
дыку (к великому князю всея Руси. — Ю. Л.) и доби ему челом на
всей воле его». В летописном изложении эта «воля» московского
правительства выглядела так. Во-первых, великий князь тверской
признает себя отныне не братом, а младшим братом великого князя
всея Руси. Во-вторых, спорные порубежные земли отходят к Моск-
ве. В-третьих, возобновляется московско-тверской союз под главен-
ством Москвы («куды поидеть князь великий ратью, и ему с ним же
итти за один»).157
Подлинный текст договора 1485 г. свидетельствует, что летопи-
сец хорошо знал и верно передал его основное содержание.158 Дей-
ствительно, это последнее докончание Москвы с Тверью фактически
впервые включает Тверское великое княжение в систему политиче-
ских отношений Русского государства и в этом смысле имеет прин-
ципиальное значение как важнейший этап ликвидации самостоя-
тельности Твери.159 С политической независимостью Твери теперь
покончено: она мыслится отныне только как составная часть Рус-
ского государства, подобно великому княжеству Рязанскому или
Господину Пскову. Как Рязань и Псков, по договору
1484/85 г. Тверская земля сохраняет свою внутреннюю политиче-
скую структуру, свою систему феодальных отношений, относитель-
но независимую от московских. Сохранение этих остатков прежнего
политического статуса Тверской земли было возможно только при
условии полного подчинения московскому политическому руковод-
ству, полного отказа от литовской ориентации, т. е. при доброволь-
ном согласии тверских верхов на включение их земли в состав Рус-
ского государства.
Дальнейший ход событий показал наличие разных тенденций
в поведении верхов Тверского великого княжества. С этой точки
зрения весьма интересно известие Львовской летописи: «Того же
лета (т. е. 1485 г. — Ю, А.) приехали изо Твери служити к велико-
му князю князь Иван Микулинский и князь Осиф Дорогобужский».
Итак, через несколько месяцев после изменения политического
статуса Тверской земли, после превращения ее из независимого
княжения в составную часть Русского государства, два крупнейших
тверских феодала, два знатнейших вассала великого князя тверского
порывают феодальную зависимость от него и поступают на службу
непосредственно государю всея Руси. Этот факт имеет важнейшее
политическое значение: система феодальной иерархии Тверского
великого княжества, т. е. основа его политической структуры, на-
чинает разрушаться. Как и в большинстве других подобных случа-
ев, верхи феодальной аристократии первыми покидают тонущий
корабль и переходят на службу к новому сюзерену, стремясь в но-
вых условиях не только сохранить, но по возможности и приумно-
жить свое могущество и привилегии. С точки зрения князей Мику-
линского и Дорогобужского, наиболее видных тверских воевод,
167
возглавлявших полки Михаила Борисовича в походах против Нов-
города и Ахмата, дальнейшая служба тверскому великому князю
бесперспективна. Они, удельные князья Тверской земли, готовы от-
казаться от своей доли участия в управлении этой землей в надежде
найти почетное и более перспективное место в рядах московской
служилой иерархии. Этот весьма показательный факт ярко ил-
люстрирует падение, распад старой удельно-княжеской традиции,
вытеснение ее новой традицией служилых отношений к московскому
великому князю. В психологии верхов феодального общества про-
исходит важный сдвиг, попытка адаптации к новым политическим
условиям Русского государства.
Коммендация виднейших тверских феодалов была по достоинст-
ву оценена в Москве: «Князь же великий дал Микулинскому Дмит-
ров, а Дорогобужскому Ярославль». Новые вассалы великого князя
московского получили в кормление крупнейшие города государства.
Переход на московскую службу князей Микулинского и До-
рогобужского отнюдь не был изолированным явлением. По свиде-
тельству той же Львовской летописи, «тогда же приехаша вси бояре
тверские служити великому князю на Москву». Не принимая бук-
вально известие о переходе в Москву «всех» тверских бояр, нельзя
не увидеть тем не менее, что коммендация тверских феодалов при-
обретала массовый характер, подрывая саму социально-политиче-
скую основу великого княжения. Интересны, однако, и непо-
средственные мотивы этой коммендации. По словам летописца,
тверские бояре переходили на московскую службу, «не терпяще
обиды от великого князя, зане же многи от великого князя и ©т бояр
обиды и от его детей боярских о землях. Где межи сошлися с ме-
жами, где ни изобидять московские дети боярские, то пропало. А где
тверичи изобидять, а то князь великий поношением посылаеть и з
грозами к Тверскому. А ответом его веры не иметь, а суда не дасть».160
Это сообщение Львовской летописи представляет чрезвычай-
но большой интерес. Перед нами яркая бытовая зарисовка, бро-
сающая свет на методы и характер московской политики по отно-
шению к землям соседних феодалов. Как видим, порубежные споры
о межах превращаются в руках московского правительства в важное
политическое средство — средство давления на феодалов соседнего
княжества. Как в 60-е гг. в Ярославском княжестве московский
наместник князь И. В. Стрига Оболенский проводил определенную
аграрную политику, четко направленную на перестройку структуры
феодального землевладения в интересах московской великокняже-
ской власти, на подрыв старой и создание новой системы феодально-
го землевладения и вассалитета, так и теперь, двадцать лет спустя,
в другом месте и в других условиях московское правительство
преследует ту же основную цель — ослабить, расшатать, разрушить
систему феодального землевладения чужого княжества и заменить
ее новой системой землевладения служилых людей московского
великого князя. Но если в полузависимом Ярославле московский
наместник мог фактически самостоятельно перестраивать феодаль-
но-вотчинную структуру, то в условиях формально суверенного
168
Тверского великого княжения средством давления на местных фео-
далов являются порубежные споры и конфликты непосредственно
на местах. И, как видим, эта политика приносит положительные для
Москвы результаты. Разуверившись в реальности защиты со сторо-
ны своего великого князя, утратив доверие к политической системе
Тверского великого княжения, тверские вотчинники не видят для
себя другого выхода, как переход на службу к великому князю
московскому, способному реально защитить их феодальные интере-
сы. В этом проявляется одна из важнейших черт перестройки фео-
дальных отношений, самого глубинного процесса создания единого
государства. Дискредитация местных мелких центров (в экономиче-
ском, политическом, идеологическом отношениях) с необходимо-
стью приводит к переориентации феодалов (и не только феодалов)
в сторону более реальной силы, могущей обеспечить их насущные
потребности. И этой силой в конечном итоге становится Москва —
центр нового Русского государства, стимулирующий отмирание
старых и развитие новых явлений в русском феодальном обществе.161
Не будет преувеличением сказать, что к лету 1485 г. Тверское
великое княжение переживало серьезный политический кризис.
Суть этого кризиса — распад старых феодальных связей, составляв-
ших основу политической системы Тверской земли, а его глубинные
причины — насущная, настоятельная необходимость включения
Твери (в той или иной форме) в состав Русского государства.
В этих условиях великий князь Михаил и его ближайшее окружение
не сумели и не захотели порвать со старой литовской традицией
и выработать принципиально новый политический курс, направлен-
ный на усиление контактов с Москвой. Того же лета «выняли у гон-
ца Тверского грамоты, что посылал в Литву к королю».162
Тайные сношения с Литвой — серьезное нарушение соответству-
ющего обязательства, зафиксированного в только что заключенном
московско-тверском докончании. Если значительная часть тверских
феодалов в 1485 г. перешла на службу к Москве, продемонстриро-
вав тем самым свою готовность сотрудничать с правительством
Русского государства, то глава Тверской земли и в новых условиях
продолжал цепляться за старые традиции, пытаясь поддержать
свою эфемерную власть.
Поимка гонца с вещественным доказательством нарушения Ми-
хаилом Тверским своих обязательств вызвала новый — и послед-
ний — конфликт с Москвой. Московское правительство заявило
резкий протест («вельми поношая ему»). В этой ситуации Михаил
делает отчаянные попытки избежать полного разрыва, грозящего
неминуемым разгромом. Он посылает в Москву своего епископа
«бити челом» московскому великому князю. Но «князь же великий
не прият челобитья его». Неудачей окончилась и миссия князя
Михаила Холмского — важнейшего лица в феодальной иерархии,
дядьки великого князя тверского: государь всея Руси его «на очи не
пустил».163 Участь Тверского великого княжества была уже решена.
Сбор войск начался в июле. «Прислал князь великий. . . гонца
в отчину свою в Великий Новгород к боярину своему наместнику
169
Новгородскому Якову Захарьичу. . . велел ему ити к Тфери со
всеми силами новгородскими».164 Разумеется, поход на Тверь был
делом не только новгородских полков. «Августа 21 поиде к Тфери
князь великий Иван Васильевич всея Руси и з своим сыном с вели-
ким князем Иваном Ивановичем, и з братьею своею, с князем Ан-
дреем Васильевичем и с князем Борисом Васильевичем, и с воеводы,
и с многими силами на великого князя Тверского Михаила Борисо-
вича за его неправду, что он посылал грамоты к королю Литовскому
Казимиру и подымал его воинством на великого князя. . . всея
Руси».
В этом известии, носящем явно официальный характер, четко
расставлены все акценты. В поход на Тверь идут силы всей Русской
земли, он носит характер общегосударственного предприятия и вы-
зван изменой — «неправдой» — тверского великого князя, его по-
пыткой поднять короля на Русь. Как и новгородские походы
70-х гг., поход на Тверь мотивируется опасностью иностранной
интервенции и тем самым рассматривается как общерусское дело.
Действительно, новгородские бояре и тверской великий князь в ана-
логичных условиях проводят аналогичную политическую линию:
отстаивая свою «старину», борясь против Москвы, за сохранение
власти в своих землях, они обращаются за помощью к Казимиру
Литовскому. Тем самым они бросают вызов не только великому
князю московскому, но и всему Русскому государству. Борьба за
местную «старину» приводит к конфликту со всей Русской землей,
делает местных консерваторов-сепаратистов пособниками врагов
Русского государства. Софийско-Львовская летопись приводит ин-
тересные Детали. В походе участвуют и князь Федор Бельский —
новый служилый князь, представитель русской оппозиции королю
на землях, находящихся в его подданстве, и Аристотель Фиоре-
венти «с пушками, и с тюфякы, и с пищальми».1 6 Итак, на Тверь
движутся главные силы русского войска, вооруженные артиллерий-
скими орудиями всех разновидностей.
Войска шли крайне медленно. Только 8 сентября «прииде князь
великий. ..ис своим сыном. . . и с своею братьею, и с воеводы,
и с всеми силами под город Тферь и обступи град».167 Средний темп
продвижения был, таким образом, не более 7—8 км в сутки —
в несколько раз ниже, чем в новгородских и ливонских походах.
Русское командование не имело оснований сомневаться в успехе и,
может быть, поэтому не спешило. «Воюючи со все стороны», русское
войско, как туча, обложило Тверь. В субботу 10 сентября были
зажжены посады «около града Тфери».168 А уже на следующий
день «приехаша к великому князю из города изо Тфери князи
и бояре, тферские коромолники, и биша ему челом в службу».169
Распад тверской политической системы завершился. Оставленный
своими вассалами и «видя свое изнеможение», Михаил Тверской
«того же дни на ночь побежал из града Тфери. . . к Литве».
12 сентября, в понедельник, к великому князю всея Руси явилась
официальная тверская депутация во главе с епископом Вассианом
и князем Михаилом Холмским «з братьею своею и з сыном»
170
и «город отвориша».171 Интересен состав депутации: кроме пе-
речисленных лиц в нее входили «инии мнози бояре и земские
люди все». Капитуляция Твери была, следовательно, делом не
только феодальной верхушки, еще остававшейся в городе, но
и рядовых горожан, основной массы жителей города. И это счел
нужным подчеркнуть официозный московский летописец.172
С сопротивлением Твери было покончено. Вставал вопрос
о дальнейшей судьбе столицы Тверской земли. «И князь великий
послал в город Юрия Шестака да Константина Малечкина и ди-
аков своих, Василия Долматова, да Романа Алексеева, да Леон-
тия Алексеева, велел горожан всех к целованию привести».173
Итак, вопрос о будущем Твери был решен однозначно: жители
стольного города были приведены к присяге и тем самым стали
подданными государя всея Руси, гражданами Русского государ-
ства на общих началах, как новгородцы и владимирцы, ярослав-
цы и костромичи. Тверское великое княжение как таковое, как
особый политический организм прекратило свое существование.
В глазах московского правительства Тверь сразу становится
интегральной частью Русского государства. Город не завоеван,
не взят на щит, а как бы добровольно присоединился. Став под-
данными, целовав крест, тверичи тем самым попадают под за-
щиту великокняжеской власти. Именно поэтому должностным
лицам, посланным великим князем, вменяется в обязанность
«гражан. . . от своей силы беречи, чтобы их не грабили».174 Еще
через три дня, 15 сентября, состоялся въезд в Тверь государя
всея Руси и его сына: они присутствовали на обедне в Спасском
соборе, патрональном храме Тверской земли. Здесь же, по-ви-
димому, было объявлено важное политическое решение: великий
князь «дал ту землю сыну своему, великому князю Ивану Ива-
новичу».175 18 сентября новый правитель Тверской земли «въехал
в город Тферь жити», а 29 сентября Тверской поход закон-
чился: «. . .великий князь Иван Васильевич приехал на Москву,
взяв город Тферь».176
Итак, во главе Тверской земли был поставлен сын и наследник
великого князя всея Руси, великий князь Иван Иванович. Что же
реально означает этот факт? Является ли Иван Молодой новым,
очередным великим князем Тверской земли (хотя и под рукой
московского государя), или он не более чем доверенное лицо
московского правительства, своего рода московский наместник
в Тверской земле? Вся совокупность данных, имеющихся в нашем
распоряжении, заставляет склониться в пользу второго ответа на
поставленный вопрос: сочетая в своем лице качество наследника
Русского государства и номинального великого князя Твери, Иван
Иванович управлял Тверской землей в рамках, предоставленных
ему Москвой, и как представитель последней. Ни о каком самостоя-
тельном политическом значении его власти в Твери не было, по-
видимому, и речи.177
Тверская феодальная традиция по своей социально-политиче-
ской природе была в принципе однотипна с московской. В этом
171
существенное различие в судьбах тверских и новгородских фео-
далов. Но сохранение основ старой феодальной традиции, вопло-
щенной в системе феодальных вотчинных отношений, означает тем
самым и сохранение (в основном) прежнего положения эксплуати-
руемого населения феодальных вотчин. И действительно, на судьбы
тверского крестьянства — и владельческого, и черного — включе-
ние в состав Русского государства повлияло гораздо слабее, чем на
судьбы смердов и сирот Новгородской земли. Аграрная политика,
проводившаяся в последние десятилетия XV в. в Новгородской
земле, затронула Тверскую землю, как и другие районы Северо-
Восточной Руси, только частично и в гораздо более слабой степени,
как бы в отраженном виде.
Большинство княжеств Северо-Восточной Руси вошло в состав
Русского государства почти безболезненно, и их прежние государи
и бояре легко превратились в служилых людей великого князя всея
Руси. Новгородская феодальная олигархия, напротив, оказала
Москве решительное сопротивление, в результате чего была пол-
ностью разгромлена и потеряла свое прежнее социальное качество.
Судьба Тверского великого княжения — третий, промежуточный,
вариант ликвидации феодальной особности.1 8 Падение Твери прои-
зошло в результате крупного политического конфликта, в ходе
которого была разрушена прежняя политическая организация Твер-
ской земли, а ее глава оказался за рубежом. Однако основная масса
тверских феодалов более или менее добровольно коммендировалась
на службу к новому сюзерену и тем самым сохранила свой социаль-
ный и экономический статус. Ликвидация великого княжения
и установление новой политической власти в Тверской земле прои-
зошли сравнительно безболезненным путем — у старого порядка
нашлось немного сторонников. Основную причину этого явления
следует искать в том, что задолго до того, как русские войска обло-
жили Тверь и запылали городские посады, политический статус
великого княжения себя уже полностью исчерпал. Ни феодалы, ни
горожане не смогли найти ни моральных, ни материальных воз-
можностей сражаться против войск государя всея Руси. В новых
политических условиях «город святого Спаса» не имел никаких
шансов остаться вне единого Русского государства.
С ликвидацией Тверского княжества исчезает важный и опас-
ный плацдарм литовского политического влияния и потенциальной
агрессии, глубоким клином врезавшийся в русские земли. Безо-
пасность столицы Русского государства с северо-западного направ-
ления становится теперь надежно обеспеченной, как и безопасность
всего Верхнего Поволжья. В этом плане включение Твери в состав
Русского государства — крупный военно-политический успех Ивана
III, сравнимый по своему масштабу и значению с присоединением
Новгорода. Падение Тверского великого княжения означало, что
с удельной системой как с основой политической структуры Русской
земли было покончено. Вся политическая власть в стране сосредото-
чилась в Москве, в руках великого князя и его правительства.
12 сентября 1485 г. — важная историческая дата: в этот день
172
в Твери был формально завершен процесс ликвидации феодаль-
ной раздробленности и создания единого Русского государства.
Короткий хронологический период, рассмотренный в книге,
принадлежит к звездным часам нашего Отечества. В эти годы
решался коренной, фундаментальный вопрос — быть или не быть
Русскому государству.
Ордынское иго было основной политической реальностью рус-
ской жизни на протяжении почти четверти тысячелетия.
«Кровь и отец, и братия нашея, аки вода многа, землю напои;
хробрии наши, страха наполнешася, бежаша; мьножайша же
братия и чада наша в плен ведени быша; села наша лядиною
поростоша, и величьство наша смьрися, красота наша погыбе. . .
Земля наша иноплеменником в достояние бысть. . . в посмьх
быхом врагом нашим. . .».179 Ближайший современник Батыева
нашествия епископ Серапион чутко уловил обе стороны националь-
ной катастрофы, постигшей Русскую землю во второй четверти
XIII в. Трагической реальностью на века было и политическое
подчинение хану, и выплата даней, и почти непрерывные крупные
и мелкие нашествия ордынских ханов и «царевичей». Невозможно
подсчитать ни материальный ущерб от бесконечных татарских
ратей, ни миллионы русских людей, захваченных в «полон» и пре-
вращенных в живой товар на восточных работорговых рынках.
Невозможно оценить меру унижения, деформации общественного
сознания и чувства национального достоинства за столетия ига.
Победа на Куликовом поле означала начало перелома в рус-
ско-ордынских отношениях — переход от пассивной обороны
к активной борьбе за свержение ига. Победа на Угре означает
конец ига — восстановление полного национального суверенитета
Русской земли.
Неудивительно, что с этим крупнейшим событием совпадает
другое — ликвидация феодальной раздробленности и объединение
Руси. Победа на Угре и конец удельной системы связаны не только
хронологически, но прежде всего реально-исторически — это две
стороны одного и того же процесса воссоздания Русского госу-
дарства, национального возрождения Руси. В последние десяти-
летия XV в. были решены великие исторические задачи, достав-
шиеся от прошлых веков. Перед объединенной, освобожденной
Русской землей открывались новые горизонты.
e—£2=fi=e e=a
примечлния
К введению
1 Базилевич К. В. Внешняя поли-
тика Русского централизованного госу-
дарства : Вторая половина XV в. М.,
1952; Веселовский С. Б. Феодальное
землевладение в Северо-Восточной Ру-
си. М.; Л., 1947. Т. 1, и др.; Г орский
А. Д. Борьба крестьян за землю на Руси
в XV—начале XVI в. М., 1974; Зимин
А. А. 1) Россия на рубеже XV—XVI
вв. М., 1982; 2) Формирование боярской
аристократии в России во второй поло-
вине XV—первой трети XVI в. М.,
1988; Казакова Н. А. Русско-ливонские
и русско-ганзейские отношения : Конец
XIV—начало XVI в. Л., 1975; Кашта-
нов С. М. Социально-политическая
история России конца XV—первой по-
ловины XVI в. М., 1967; Кобрин
В. Б. Власть и собственность в средне-
вековой России. М.» 1985; Лурье
Я. С. Идеологическая борьба в русской
публицистике конца XV—начала XVI
в. М.; Л., 1960; Сахаров А. М. Города
Северо-Восточной Руси XIV—XV
вв. М., 1959; Хорошкевич А. Л. Русское
государство в системе международных
отношений конца XV—начала XVI
в. М., 1980; Черепнин Л. В. 1) Русские
феодальные архивы XIV—XVI вв. М.,
1948. Ч. 1; 1951. Ч. 2; 2) Образование
Русского централизованного государст-
ва в XIV—XV веках : Очерки социаль-
но-экономической и политической исто-
рии. М., 1960.
2 В связи с этим представляется,
что обычно принимаемая дата включе-
ния Пскова в состав Русского централи-
зованного государства — 1510 г. — на
самом деле означает ликвидацию вече-
вого строя, т. е. внутренней автономии
Псковской земли, уже давно лишенной
всякой внешне- и внутриполитической
самостоятельности и только сохраняв-
шей старые вечевые традиции. Ср.: Мас-
ленникова Н. Н. Присоединение Пскова
к Русскому централизованному государ-
ству. Л., 1955.
3 Наиболее реальными признака-
ми их деятельности является соответ-
ствующая документация — разрядные
записи (прослеживаемые с конца
60-х гг.) и посольские книги (наибо-
лее ранняя из сохранившихся отно-
сится к 1474 г.). См.: Буганов
В. И. Разрядные книги последней
четверти XV—начала XVII в. М.,
1962; Разрядная книга 1475—1605 гг.
М., 1977. Т. I, ч. 1. (Далее — PK)j
Памятники дипломатических сношений
Московского государства с Крымскою
и Нагайскою ордами и с Турцией.
М., 1884. Т. I. (Сб. РИО; Т. 41).
4 См.: Энгельс Ф. О разложе-
нии феодализма и образовании на-
циональных государств // Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 406—
416.
К главе I
1 ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 197.
2 См.: Лурье Я. С. Идеологическая
борьба* в русской публицистике конца
XV—начала XVI в. М.; Л., 1960.
С. 54 и след.
3 АСВР. Т. II. № 315. С. 279—
282; см.: Никольский Н. К. Правая гра-
мота митрополита Геронтия // Памятни-
ки древней письменности. СПб., 1895.
Т. III. С. 51—64.
4 Свидетельством юрисдикции 6е-
лозерских князей над монастырем явля-
ются их многочисленные жалованные
грамоты с очень широким судебным
и податным иммунитетом (Копанев
А. И. История землевладения Белозер-
ского края XV—XVI вв. М.; Л., 1951.
С. 41—43). Князья выступали и в ка-
честве арбитров в земельных спорах мо-
настыря с представителями других кня-
жеств. Так, в период описываемых со-
бытий князь Михаил Андреевич решил
в пользу Кириллова монастыря его спор
с Троицким Сергиевым монастырем
(АСВР. Т. I. №467. С. 352—354).
174
5 ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 20,
ч. 1. С. 260.
6 ДДГ. №57. С. 178.
7 Там же. №61. С. 198.
8 ПСРЛ. Т. 24. С. 185.
9 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 276—
278; СПб., 1910. Т. 23. С. 157—158;
см.: Черепнин Л. В. Образование Рус-
ского централизованного государства
в XIV—XV веках : Очерки социально-
экономической и политической истории.
М., 1960. С. 826—829.
10 Касьян стал впервые игуме-
ном после Трифона — 11 апреля
1448 г. епископ Ефрем дал ему бла-
гословенную грамоту (АСВР. Т. II.
№ 97. С. 58—59). По мнению Н. К. Ни-
кольского, принятому и И. А. Голубцо-
вым, конфликт с белозерским князем
(пребывание Филофея на игуменстве)
относится к 1465—1466 гг. (там
же. № 315. С. 282).
11 АСВР. Т. II. №96. С. 57—58.
12 Там же. № 178, 179. С. 112, 113.
13 «. . .творяся тамо сущую братию
накормити и милостыню дати», — сооб-
щает Московская летопись (ПСРЛ. М.;
Л., 1949. Т. 25. С. 268).
14 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 260.
15 В этой связи представляет инте-
рес упомянутая выше благословенная
грамота 1448 г. архиепископа Ефрема
игумену Касьяну. Благословляя Касьяна
на игуменство «деля прошения и моле-
ния» монастырских старцев, архиепи-
скоп ни словом не упоминает о делах
мирских — о суде и пошлинах. Очевид-
но, он не считал, что эти вопросы входят
в его компетенцию (АСВР. Т. II. №97.
С. 58—59).
16 АСВР. Т. II. С. 694.
17 Там же. № 235—245, 248 и др.
18 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 265.
19 АСВР. Т. II. №249. С. 164.—
Грамота Марии Ярославны интересна
еще в одном отношении: в ней ничего не
говорится о земельных вкладах. В про-
шлые времена именно такие вклады по
душе были наиболее распространены.
Мария Ярославна впервые отступает от
этой традиции, в чем можно видеть ре-
зультат великокняжеской политики, на-
правленной против роста монастырского
землевладения.
20 ПСРЛ. Т. 24. С. 197. — Вероят-
но, имеется в виду уже известная нам
правая грамота.
21 По справедливому замечанию
Я. С. Лурье, «грамота. . . не дает осно-
ваний сомневаться в том, что исход спо-
ра и расстановка сил описаны летописью
правильно» (Лурье Я. С. Идеологиче-
ская борьба. . . С. 55).
22 ПСРЛ. Т. 24. С. 197.
23 Там же.
Борисов Н. С. Русская церковь
в политической борьбе XIV—XV веков.
М., 1986. С. 169—170.
25 ПСРЛ. Т. 25. С. 324.
26 Там же. Т. 24. С. 196. — Ростов-
ская летопись подчеркивает, что на его
поставлении был («ту сущу») великий
князь Иван Молодой, возглавлявший
московскую администрацию в отсут-
ствие отца.
27 Там же. Т. 25. С. 294.
28 Там же. С. 324.
29 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 335.
30 ПСРЛ. Т. 25. С. 323.
31 АСВР. Т. III. №496. С. 474.
32 Там же. № 498. С. 475.
Необходимо вспомнить в связи
с этим, что, по свидетельству митропо-
личьей летописи, основной причиной
отставки митрополита Феодосия в
1464 г. был его конфликт с москов-
ским белым духовенством, связанным,
очевидно, с массой посадского населе-
ния столицы, где было «церквей много
наставлено, а попы не хотяше делати
рукоделиа». В этом конфликте Феодо-
сий не нашел поддержки великого кня-
зя и вынужден был оставить митропо-
лию (ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 277). Веро-
ятно, дело было не только в стрем-
лении великого князя иметь во главе
церкви «более надежного человека», как
считает Н. С. Борисов (Русская церковь
в политической борьбе. . . С. 163—164).
34 ПСРЛ. Т. 25. С. 326.
35 РК. С. 24.
36 ВОИДР. М„ 1851. Т. X. С. 51.
37 ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15.
Стб. 498.
38 ПСРЛ. Т. 25. С. 330. — На до-
чери Михаила Холмского Ульяне был
с 1471 г. женат князь Борис Волоцкий
(там же. Т. 24. С. 188).
39 Там же. Т. 24. С. 187.
40 Там же. С. 189.
41 Там же. Т. 25. С. 289.
42 Там же. С. 297.
43 ПЛ. Т. 2. С. 194—197.
44 Там же. С. 198.
45 АСВР. Т. III. № 18, 19.
С. 34—36.
46 ПСРЛ. Т. 25. С. 314—315. —
Последний воинский подвиг был совер-
шен князем Холмским в 1487 г., когда
он возглавил рать, впервые взявшую Ка-
зань 9 июля этого года (там же. С. 331;
РК. С. 27). Об авторитете князя Хол-
175
мского в глазах Ивана III можно судить
по тому факту, что 13 февраля 1500 г. за
его сына Василия великий князь выдал
свою дочь Феодосию (ПСРЛ. М.; Л.,
1963. Т. 28. С. 332). Через год княгиня
Феодосия умерла (там же. Т. 28.
С. 334), но ее муж продолжал сохранять
выдающееся положение при дворе —
в духовной Ивана III он назван первым
из бояр-свидетелей (ДДГ. № 89.
С. 364).
47 ВОИДР. Т. X. С. 102.
48 В январе 1435 г. Ф. М. Челяднин
защищал Вологду от войск Василия Ко-
сого и попал в плен при взятии города
(ПСРЛ. Т. 25. С. 252).
49 В январе 1462 г. он возглавил
московское посольство в Великий Нов-
город (ПСРЛ. СПб., 1889. Т. 16. Стб.
206—207).
50 Был судьей по земельным делам
в Переяславском уезде (и, вероятно, на-
местником) (АСВР. Т. I. № 20, 326).
51 ДДГ. № 61. С. 199.
52 Он упоминается в качестве боя-
рина великого князя на суде о землях
Спасо-Евфимьева монастыря с одним из
ярославских князей (АСВР. Т. II.
№ 464).
53 ПСРЛ. Т. 25. С. 297.
54 Там же. Л., 1982. Т. 37. С. 94.
55 При составлении духовной Ивана
III он назван третьим среди бояр (ДДГ.
№89. С. 364).
56 ВОИДР. Т. X. С. 108.
57 ПСРЛ. Т. 25. С. 315 и след.
58 Там же. С. 305, 309.
59 Там же. Т. 23. С. 151.
60 Там же. Т. 25. С. 267.
61 Он то ли не «посмел» ударить по
ордынцам, в чем его обвиняет Софийско-
Львовская летопись (ПСРЛ. Т. 20,
ч. 1. С. 263), то ли просто опоздал (не
«поспел», как считает Ермолинская ле-
топись) (там же. Т. 23. С. 155).
62 АСВР. Т. I. № 325. С. 234;
№ 335. С. 243; см.: Веселовский
С. Б. Исследования по истории класса
служилых землевладельцев. М., 1969.
С. 327.
63 ДДГ. № 68. С. 224.
64 АСВР. Т. I. № 335.
65 ПСРЛ. Т. 25. С. 267.
66 Там же. С. 306.
67 ВОИДР. Т. X. С. 104; ПСРЛ.
Т. 25. С. 250.
68 ПСРЛ. Т. 25. С. 305.
69 Там же. С. 322.
70 Там же. С. 326.
71 Там же. Т. 18. С. 266.
72 Там же. Т. 25. С. 326.
73 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 336.
74 ПЛ. Т. 2. С. 58, 218—219. —
К. В. Базилевич почему-то считает
эту дату неверной (Базилевич К. В.
Внешняя политика Русского центра-
лизованного государства: Вторая по-
ловина XV в. М., 1952. С. 125,
примеч.). Однако она подтверждает-
ся как дальнейшим изложением
псковских летописей, так и сообще-
нием Новгородской IV летописи о де-
сятинедельном пребывании великого
князя в Новгороде (ПСРЛ. Л., 1925.
Т. 4, ч. 1, вып. 2. С. 457).
75 ПЛ. Т. 2. С. 58, 218—219.
76 ПСРЛ. Т. 24. С. 197.
77 Исследование В. Л. Янина свиде-
тельствует, что «боярство Словенского
конца в целом выражало наиболее уме-
ренные взгляды» (Янин В. -Л. Новго-
родские посадники. М., 1962. С. 348).
78 Может быть, следует читать «ис-
продал», т. е. подверг наказанию —
продаже.
79 В этой связи представляют инте-
рес сведения, приводимые В. Н. Тати-
щевым о походе 1479 г. По его словам,,
«новгородцы, забывше свое крестное це-
лование, мнози начаша тайне колебатися
и королем ляцким и князьям ливтовским
ссылатися, зовуще его с воинствы в зем-
лю Ноогородскую. И король обесчевал
итти к Новугороду». Далее В. Н. Тати-
щев приводит подробности похода, не
подтверждаемые никакими источниками
и являющиеся, по-видимому, своеобраз-
ной контаминацией, свойственной этому
автору (Татищев В. Н. История Россий-
ская. М.; Л., 1966. Т. VI. С. 67, 68).
Тем не менее процитированные слова
В. Н. Татищева правдоподобно отража-
ют общее состояние Новгорода в канун
похода 1479 г.
80 Этому соответствует сообщение
одного из «Кратких летописцев», опуб-
ликованных А. А. Зиминым: «Лета
6988 поймал князь великий новгород-
цев» (Исторический архив. М., 1950.
Т. 5. С. 10). По сведениям В. Н. Тати-
щева, непосредственно после прибытия
великого князя в Новгород было схваче-
но 50 «пущих крамольников», которые
под пыткой дали показания о виновности
Феофила. Затем было казнено более
100 «больших крамольников». Трудно
сказать, насколько достоверны эти под-
робности, отсутствующие в наших источ-
никах. Тем не менее они в известной
степени правдоподобны — переклика-
ются с данными Типографской летопи-
си и «Краткого летописца».
176
81 «Надо полагать, что одновремен-
но с этим (опалой Феофила. — Ю. А.)
были отписаны на великого князя и зем-
ли владыки» {Бернадский В. Н. Новго-
род и Новгородская земля. М.; Л., 1961.
С. 319). По мнению В. Н. Вернадского,
именно в это время была конфискована
часть тех 8.5 тыс. обеж, которые, по
подсчетам Б. Д. Грекова, были отписаны
у Софийского дома в 1478 г. (ср.: Греков
Б. Д. Новгородский дом св. Софии.
СПб., 1914. С. 298).
82 Те «девять недель, что провел
Иван III в Новгороде зимой
1479/80 г.,были временем напряженней-
ших поисков им социальной опоры
в Новгороде», — справедливо замечает
В. Н. Бернадский (Новгород и Новго-
родская земля. С. 319).
83 ПЛ. Т. 2. С. 218.
84 Там же. С. 58, 218; Т. 1.
С. 76. — Дмитрий Давыдович — из
рода Морозовых, давшего ряд вы-
дающихся деятелей XV в. (ВОИДР.
Т. X. С. 181).
85 ПЛ. Т. 2. С. 218—219.
86 Там же. С. 217—218.
87 Подготовка Ордена к войне на-
чалась еще с лета 1479 г. Из переписки
властей Ревеля, Дерпта, Нарвы, ма-
гистра Ордена и ганзейских городов
можно заключить о значительном раз-
махе этой подготовки. Из письма
властей Нарвы в Ревель от 29 ноября
1479 г. видно также, что в Новгороде
и Пскове у ливонцев была своя агенту-
ра — «тайные друзья», сообщившие
о походе великого князя на Новгород
и приписавшие ему намерение втор-
гнуться в Швецию или Ливонию (что
на самом деле, по-видимому, не имело
места) {Базилевич К. В. Внешняя
политика. . . С. 127—128; Казакова
Н. А. Русско-ливонские и русско-ган-
зейские отношения : Конец XIV—нача-
ло XVI в. Л., 1975. С. 154—155).
88 ПЛ. Т. 2. С. 219.
89 Там же. С. 58.
90 Там же. С. 458, 219.
91 Если считать псковскую соху
примерно равной трехобежной новгород-
ской (прямые данные об этом отсут-
ствуют), то 4 сохи — около 100—
120 московских четвертей. Интенсив-
ность псковской мобилизации в этом
случае примерно равна зафиксирован-
ной в XVI в. для Русского государства
(«со ста четвертей человек на коне
и в доспехе в полном»).
92 ПЛ. Т. 2. С. 219.
93 Там же. С. 58.
Ю. Г. Алексеев
94 Там же. Т. 1. С. 63—68; Ка-
закова Н. А. Русско-ливонские и русско-
ганзейские отношения. С. 133—143.
95 Грамоты Великого Новгорода
и Пскова. М.; Л., 1948. №78. С. 133—
136; ПЛ. Т. 1. С. 194—199; Казакова
Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзей-
ские отношения. С. 148—154.
96 По мнению Н. А. Казаковой, ко-
торое представляется достаточно обосно-
ванным, целью нападения Ордена было
не решение мелких пограничных вопро-
сов, а «нанесение удара по Русскому
государству, на усиление которого ли-
вонские ландсгерры смотрели со стра-
хом» {Казакова Н. А. Русско-ливонские
и русско-ганзейские отношения. С. 158).
Такого же мнения и К. В. Базилевич
(Внешняя политика. . . С. 128). Этому
соответствует и размах военных приго-
товлений Ордена. По словам ливонского
хрониста, магистр Бернд фон дер Борх
«собрал такую силу народа против рус-
ского, какую никогда не собирал ни один
магистр ни до него, ни после» (Сборник
материалов и статей по истории При-
балтийского края. Рига, 1879. т. 2.
С. 287—288).
97 ПЛ. Т. 2. С. 219. — Князь Анд-
рей Никитич, по родословному прозви-
щу Ноготок, — выходец из рода Обо-
ленских, потомков черниговских князей,
которме еще с конца XIV в. прочно
связали себя с Москвой. Прадед Ан-
дрея, первый оболенский князь Кон-
стантин Иванович, пал в битве с Олгер-
дом во время его похода на Москву
в 1368 г. Двоюродный брат Андрея —
знаменитый воевода великого князя
Иван Васильевич Стрига, а родные
братья — Василий и Петр — служили во
дворах удельных князей Московского
дома (ВОИДР. Т. X. С. 46 и след.).
98 ПЛ. Т. 2. С. 59, 220.
99 Там же. С. 59.
100 Там же. С. 59, 220.
101 ПСРЛ. Т. 25. С. 326.
102 Алексеев Ю. Г. Феодальный мя-
теж 1480 года // Вопросы истории.
1984. № 10. С. 106—113.
103 ДДГ. № 69, 70. С. 225—249;
см.: П ресняков А. Е. Образование Вели-
корусского государства. Пг., 1918.
С. 422—424; Черепнин Л. В. Русские
феодальные архивы. XIV—XVI вв. М.,
1948. Ч. 1. С. 166—169.
104 ДДГ. №71. С. 249—251.
105 Там же. С. 251.
106 См., например, духовную князя
Юрия Васильевича 1472 г. (ДДГ. № 68.
С. 222, 224).
177
107 Впрочем, эта титулатура еще
неустойчива. В договорных грамотах
с братьями великий князь по-прежнему
именуется только «господином», так же
и в духовной князя Андрея Меньшого
1481 г. (ДДГ. №74. С. 275—277),
и только в духовных потомков Бориса
Волоцкого в начале XVI в. снова по-
является термин «осподарь», «государь»
(там же. № 87, 88).
108 ПСРЛ. Т; 20, ч. 1. С. 336. —
Иван Владимирович Лыко — двоюрод-
ный брат Стриги Оболенского и Андрея
Ноготка, представитель младшей линии
князей Оболенских.
109 Там же.
110 Мерило Праведное по списку
XIV в. М., 1961. С. 125—130.
111 О самоуправстве князя Лыка
и его людей сохранились и другие из-
вестия. Так, запись о «ржевской дани»,
помещенная в Литовской метрике, рас-
сказывает о грабежах и насилиях, чини-
мых этим наместником в период его уп-
равления Ржевой. В результате «многии
люди с тых грабежов разбеглись по за-
граничью, кое ко Пскову, кое инде где».
Только в одном Ошевском погосте «слу-
ги Лыковы взяли рублев на тритцать,
ино по клетем ходечи грабили» (РИБ.
СПб.. 1910. Т. 27. Стб 466 и след.).
112 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 336.—
Юрий Шестак — это Юрий Иванович
Кутузов, принимавший активное участие
в Новгородском походе 1475 г. и в аресте
новгородского боярина Офонасова, обви-
ненного в государственной измене
(там. же. Т. 25. с. 306).
113 Формула межкняжеских докон-
чаний: «в удел ти. . . в мои. . . приставов
своих не всылати» — последний раз
встречается в договоре Василия Темного
с князем Василием Ярославичем 1451 —
1456 гг. (ДДГ. № 58. С. .185) и в не-
утвержденной грамоте Андрея Углицко-
го ранее 1472 г. (там же. № 66. С. 216).
114 Андрей Михайлович Плещеев
происходит из боярского рода Бяконтов,
служившего Москве еще в XIV в.
(ВОИДР. Т. X. С. 98—99). Его отец
Михаил Борисович — один из наиболее
видных бояр Василия Темного, просла-
вившийся освобождением Москвы от
Шемяки в декабре 1446 г. (ПСРЛ. Т. 25.
С. 268). Сам Андрей в октябре
1445 г. привез в Москву известие об
освобождении Василия Темного из ка-
занского плена (ПСРЛ. Т. 25. С. 263),
в 1475 г. он назван первым среди околь-
ничих, сопровождавших Ивана III
в Новгород (РК. С. 20).
1 1биПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 336.—
Василий Федорович Образец Сим-
ский — из рода бояр Добрынских.
27 июля 1471 г. во главе войск велико-
го князя он наносит решительное по-
ражение новгородской рати на Двине,
в 1473/74 г. — боярин, в 1477 г. участ-
вует в походе на Новгород, в 1478 г.
с судовой ратью совершает поход на
Казань (ВОИДР. Т. X. С. 98;
ПСРЛ. Т. 25. С. 290, 316, 323; Весе-
ловский С. Б. Исследования. . . С. 304—
307).
116 ДДГ. № 69. С. 232.
117 Опалы Ивана III не имели не-
обратимого характера. В 1483 г. князь
Лыко Оболенский был послом в Крыму
(Сб. РИО. Т. 41. № 9. С. 34), а летом
1489 г. — воеводой у двинян в походе
на Вятку (ПСРЛ. Т. 37. с. 96).
118 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 336.
119 Там же.
120 ДДГ. № 1. С. 10.
121 Там же. № 4. С. 16.
122 Там же. № 12. С. 35.
123 Там же. № 13. С. 38.
124 Там же. № 16. С. 44.
125 Там же. № 61. С. 197.
126 Пресняков А. Е. Образование
Великорусского государства. С. 165,
166, 185—186, 190 и др.; Череп-
нин Я. В. Русские феодальные архивы. . .
Ч. 1. С. 61 и др.; Алексеев Ю. Г. Духов-
ные грамоты князей Московского дома
XIV в. как источник по истории удель-
ной системы // ВИД. Л., 1987. XVIII.
С. 107—110.
127 ДДГ. № 24. С. 64.
128 Там же. № 58. С. 179—180.
129 Там же. № 2. С. 13.
130 Там же. С. 12.
131 Там же. С. 13.
132 Там же. № 70. С. 238.
133 Там же. С. 239.
134 Там же. № 11. С. 32. — Третье
докончание Дмитрия Донского с князем
Владимиром Андреевичем 1389 г.
135 Там же. № 14. С. 40.
136 Основываясь на третьем догово-
ре Дмитрия Донского с князем Влади-
миром Андреевичем, Л. В. Черепнин
высказал мысль, что «в 1389 г. был
проведен новый (территориальный)
принцип формирования военных сил
в противоположность старому (служеб-
ному). . . Территориальный принцип
формирования вооруженных сил должен
был способствовать их централизации
в руках великокняжеской власти» (Че-
репнин Я. В. Образование Русского цен-
трализованного государства. . . С. 653—
178
654). Если бы такой (территориальный)
принцип был действительно осуще-
ствлен, то он не только означал бы ко-
ренной переворот во всей организации
феодального войска, но и привел бы
к исчезновению права отъезда и непри-
косновенности вотчин. Все три принципа
неразрывно связаны между собой: с от-
меной одного из них оба других теряют
всякий смысл. Думается поэтому, что
Л. В. Черепнин был введен в заблужде-
ние неясной формулировкой соответ-
ствующей статьи докончания 1389 г.:
«[1] А коли ми будет послати на рать
своих воеводД, а твоих бояръ хто имет
жити в моем удЪлЪ. . . и тЪмЪ поЪхати
с моимъ воеводою, а моимъ по тому же
с твоимъ воеводою. [2] А коли ми будет
самому всести на конь, а тебе со мною,
или тя куды пошлю, и твои бояре с то-
бою» (ДДГ. № 11. С. 32. — В издании
перед словом «или» поставлена точка
и второй пункт разбит на два самостоя-
тельных предложения). Таким образом,
статья состоит из двух пунктов, пре-
дусматривающих соответственно два
возможных случая: 1) посылку бояр
с воеводой без князя; 2) участие в по-
ходе самого князя. Второй случай со-
мнения не вызывает — бояре идут в по-
ход со своим князем, как это и под-
тверждается всеми последующими до-
говорами. Первый случай разъясняется
договором великого князя Василия
Дмитриевича с тем же князем Владими-
ром Андреевичем, заключенным через
несколько месяцев после этого. Здесь
соответствующий пункт сформулирован
следующим образом: «А коли ми по-
слати своихъ воеводъ ис которыхъ горо-
дов ъ, и твои бояре поъдуть с твоимь вое-
водою, а твои воевода с моимь воеводою
вм’Ьст’Ь. А хто живетЬ наших боярЪ в
твоей отчинЪ и в уд'йлЪ, а тымь по тому
же» (ДДГ. № 13. С. 38). Следовательно,
бояре, живущие в чужом уделе, едут
в поход (в отсутствие своего князя) с во-
еводой владельца удела. Это, видимо,
и имелось в виду в договоре Донского
с Владимиром Андреевичем. Другой
(территориальный) порядок феодаль-
ной службы разрушил бы самую осно-
Ву ДДГ. № 2. С. 11.
138 Наиболее существенное отклоне-
ние от этого общего принципа наблюда-
ется в первой договорной грамоте Дмит-
рия Донского с князем Владимиром Ан-
дреевичем около 1367 г. (по датировке
Л. В. Черепнина). В заключительной
части этой грамоты содержится особая
статья: «А тобЪ, брату моему молодше-
му, мнЪ служити безъ ослу-
шанья. . . а мнъ тобе кормити по твоей
служба (ДДГ. № 5. С. 21). Эта статья,
ставящая удельного князя в служебные
отношения к великому князю, не встре-
чается ни в одном последующем догово-
ре и потому является уникальной. Гра-
мота содержит и некоторые другие от-
клонения от обычного формуляра. Она
не имеет печати или следов ее. Все это
позволяет высказать предположение,
что перед нами неутвержденный проект
докончания.
139 ДДГ. № 69. С. 225.
140 Там же. № 61. С. 198.
141 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 336.
142 Пресняков А. Е. Иван III на
Угре//С. Ф. Платонову ученики,
друзья и почитатели. СПб., 1911.
С. 295—296.
143 ДДГ. № 69. С. 225; № 70.
С. 233.
144 ПСРЛ. Т. 24. С. 198.
146 Там же.
146 Там же. Т. 25. С. 326.
147 Характерно, что князь Андрей
Меньшой считал для себя необходимым
присутствовать на церемонии, несмотря
на свою болезнь.
148 ПСРЛ. Т. 24. С. 198.
149 ПЛ. Т. 2. С. 60.
150 ПСРЛ. Т. 24. С. 198. — По дан-
ным Московской летописи, Андрей
и Борис «на Углече бышя донели же
князь велик и прииде из 11овгорода на
Москву», т. е. до 13 февраля (там же.
Т. 25. С. 326).
151 В январе 1450 г. Галич пал толь-
ко после ожесточенных боев (ПСРЛ.
Т. 25. С. 270—271).
152 Черепнин Л. В. Образование
Русского централизованного государ-
ства. . . С. 308. — Общий характер фео-
дальной войны при Василии Темном
верно оценен Л. В. Черепниным: «Креп-
нувшей великокняжеской власти, опи-
равшейся на служебное боярство, фор-
мирующееся дворянство, поддерживае-
мой горожанами, удалось подавить со-
противление удельно-княжеской и бо-
ярской' оппозиции, шедшей из фео-
дальных центров, которые отстаивали
свою независимость» (там же. С. 743).
Прав Л. В. Черепнин и когда утвержда-
ет, что галицким князьям удалось при-
влечь на свою сторону не только феода-
лов, но частично и трудовое население
своих уделов (там же. С. 745, 747, 761,
807), видевшее в них «своих» князей
в противоположность «чужим», москов-
1 /212 Ю. Г. Алексеев
179
ским. Менее доказательно мнение
Л. В. Черепнина о том, что поддержка
населением уделов их князей имеет осо-
бые социальные мотивы: «Укрепление
централизованного государства было
связано с углублением крепостнических
отношений и распространением их на
окраины» (там же. С. 761). Представля-
ется более вероятным, что развитие фео-
дальных отношений шло по одному и то-
му же пути в центре и на окраинах и что
политика галицких князей в этом смысле
не отличалась от политики московских
князей. Поражение удельных князей
объясняется именно тем, что у них в ко-
нечном итоге оказалась менее прочная
и широкая социальная база, чем у вели-
кого князя.
Свою характеристику движущим си-
лам феодальной войны дает и А. А. Зи-
мин. По его мнению, «во всяком случае
на первом этапе, т. е. до конца 1446 г.,
горожане Северо-Восточной Руси под-
держивали князя Юрия и его сыновей»,
причем это относится не только к удель-
ным центрам, но и к посадским людям,
гостям и суконникам в самой Москве
(Зимин А. А. В борьбе за Москву:
(Вторая четверть XV в.) //Вопросы
истории. 1982. № 12. С. 86). Объяснение
этому феномену он видит в том, что
именно «галицкие князья кровно были
заинтересованы в торговле со странами
Запада и Востока, в решительной борьбе
с ордынцами. . . налагавшими тяжелые
«выходы», которые платили все те же
посадские люди» (там же). «Самым ре-
шительным и грозным противником га-
лицких князей» была «военно-служилая
масса» — «спаянные единством целей
княжата, бояре и дети боярские»,
т. е. силы феодалов, сплотившихся во-
круг Москвы (там же. С. 90). Необходи-
мо, однако, отметить, что в статье
А. А. Зимина его концепция аргументи-
рована явно недостаточно. Не ясно, по-
чему именно галицкие князья были
«кровно заинтересованы в торговле»
и из чего видна их «решительная борь-
ба» с ордынцами. Известные факты не
подтверждают этого тезиса. Так,
в 1431 г. князь Юрий Дмитриевич от-
правляется в Орду за ярлыком и зани-
мается там интригами (ПСРЛ. Т. 25.
С. 249), т. е. ни в чем не отступает от
обычной (и неизбежной в тех услови-
ях) тактики московских князей в подо-
бных случаях. В 1445 г. Шемяка укло-
няется от участия в Суздальской битве:
«... и не пришел, ни полков своих не
прислал» (ПСРЛ. Т. 25. С. 262), — что
было одной из важных причин пораже-
ния русских войск, а после пленения
Василия вступил в переговоры с Улу-
Мухаммедом, добиваясь великого
княжения (ПСРЛ. Т. 25. С. 263). Не
видно также особого благоприятства
галицких князей к горожанам. Так,
в 1436 г. северный город Устюг ока-
зал упорное сопротивление войску
Василия Косого, который, взяв город
после 9-недельной осады, «многых
устюжан секл и вешал» (ПСРЛ.
Т. 25. С. 252). Шемяка, взяв
в 1450 г. тот же Устюг без боя (горожа-
не, наученные, видимо, горьким опытом,
«против его щита не держали»), распра-
вился тем не менее со своими противни-
ками — «метал их в Сухону реку, вяжучи
камение великое на шею им» (ПСРЛ.
Т. 37. С. 88—89). В свою очередь и го-
рожане неоднократно выступали против
галицких князей: в 1435 г. устюжане
хотели убить Василия Косого, который
едва спасся, «а кто не поспел людей его
за ним, и устюжане тех побили» и осво-
бодили пленников, захваченных Косым
у великого князя (ПСРЛ. Т. 23.
С. 148—149). По сообщению той же
Ермолинской летописи (приводимому
и А. А. Зиминым) «в Переяславли
чернь мужики ослопы убили» вятского
воеводу Жадовского, союзника Василия
Косого (ПСРЛ. Т. 23. С. 149). Думает-
ся, что едва ли найдутся достаточные
основания для мнения об особой полити-
ке галицких князей по отношению к по-
саду, как и об особой — благоприятной
для них — позиции посадских людей
в феодальной войне. Победа Василия
Темного над его противниками была по-
бедой не феодалов над посадами, а по-
бедой Москвы над удельным сепаратиз-
мом, победой, в которой посадские люди
и крестьяне были заинтересованы во
всяком случае не меньше, чем феода-
лы, — именно горожане и крестьяне,
а не феодалы выносили на своих плечах
всю тяжесть феодальной анархии, ор-
дынских ратей и княжеских смут.
153 «Побравше своя казны и жены
и дЪти и повергъше свою отчину, поидо-
ша прочь», — так квалифицирует дейст-
вия мятежных князей псковский летопи-
сец (ПЛ. Т. 2. С. 59—60).
154 ПСРЛ. Т. 24. С. 198. — Наибо-
лее подробные данные о первых месяцах
мятежа и о переговорах с мятежниками
содержит Типографская летопись, близ-
кая к ростовскому архиепископу Вассиа-
ну, активному участнику переговоров.
155 Там же. — «Около их множество
180
боярь и людии, яко мнЪти ми до
20 000», — пишет псковский летописец
(ПЛ. Т. 2. С. 60).
156 ПСРЛ. Т. 24. С. 198.
157 Там же. С. 187.
158 Там же. С. 197.
159 Там же. С. 198. — Послы мя-
тежных князей — родные братья Анд-
рея Ногтя, московского воеводы в фев-
ральском походе 1480 г. на орденские
земли. На этом примере видно, как тесно
переплетаются службы вчерашних вла-
детельных князей, как тесно персональ-
но связаны дворы великого князя и его
удельных братьев.
160 Там же. С. 199.
161 ПЛ. Т. 2. С. 60.
162 ДДГ. № 61. С. 197.
163 Там же. № 53. С. 161; см.: Бази-
левич К. В. Внешняя политика. . . С. 44.
164 ДДГ. № 53. С. 160.
165 Там же. С. 162.
166 ПСРЛ. Т. 25. С. 395.
167 Там же. Т. 24. С. 198. — По дан-
ным Вологодско-Пермской летописи,
в состав посольства входили архиепи-
скоп, боярин В. Ф. Образец и не на-
званный по имени дьяк (там же. М.; Л.,
1959. Т. 26. С. 263). Наиболее полные
данные о составе посольства есть
в Московской летописи: кроме архиепи-
скопа и двух бояр — В. Ф. Образца
и В. Б. Тучка — назван дьяк Василий
Мамырев (там же. Т. 25. С. 326).
Устюжская летопись в составе посоль-
ства называет Вассиана и пермского
епископа Филофея (там же. Т. 37.
С. 95). Однако об участии Филофея
в переговорах другие источники молчат.
Уб8 Там же. Т. 26. С. 263.
169 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 337.—
Трудно сказать, в какой мере это из-
вестие соответствует истине. Но оно
правдоподобно: князь Андрей Большой,
мужественный, но самый несчастливый
(«Горяй») из сыновей Василия Темно-
го, мог пользоваться особым расположе-
нием и сочувствием матери уже в силу
несчастных обстоятельств своего рожде-
ния — он появился на свет 13 августа
1446 г. в Угличе (там же. Т. 25. С. 267),
в темнице, в которой содержались его
родители, взятые Шемякой в плен
в феврале 1446 г. после захвата Москвы
и ослепления великого князя Василия.
170 ПЛ. Т. 2. С. 220.
171 Там же. С. 59.
172 Там же. — Такая же характери-
стика князя ив III летописи (там же.
С. 220).
173 Там же. С. 59. — III летопись
в общей форме сообщает о соединении
псковичей с пригорожанами (там
же. С. 220). Князь В. В. Бледный Шуй-
ский — с октября 1477 г. шестой князь-
наместник Пскова. Он — правнук Васи-
лия Кирдяпы, активного деятеля кня-
жеских усобиц в последних десятилети-
ях XIV в. Его троюродный дядя
Василий Васильевич Гребенка был по-
следним относительно независимым нов-
городским князем («князь желанный на-
шего добра», как называет его новго-
родский летописец под 1460 г.) (ПСРЛ.
Т. 16. Стб. 202). В декабре 1477 г.,
сложив свои полномочия, Василий Гре-
бенка выехал из осажденного Новгорода
и перешел на службу к великому князю.
Дядя Василия Бледного — Федор Юрь-
евич, оборонявший Псков в 1463 г., а за-
тем четвертый князь-наместник в Пско-
ве. Еще в 1445 г. Федор Юрьевич был
вполне самостоятельным удельным кня-
зем и вместе со своим братом Василием
(отцом Василия Бледного) заключил до-
говор с Шемякой (ДДГ. № 40. С. 119—
121). Победа Москвы в феодальной вой-
не — роковое событие в судьбе этих суз-
дальских князей: она привела их на
службу великим князьям московским,
превратив из суверенных владетелей
в вассалов (ВОИДР. Т. X. С. 45).
174 ПЛ. Т. 2. С. 59.
175 Там же. С. 220—221.
176 Там же. С. 59.
177 Там же. С. 221.
178 Из ливонских источников из-
вестно, что весной 1480 г. магистр Бернд
фон дер Борх вел активные переговоры
с рядом германских имперских горо-
дов с целью привлечь их к участию
в войне против Русского государства.
Ливонские послы просили присылки во-
инских контингентов (с Любека —
2 тыс. человек), вооружения, снаряже-
ния, лошадей и т. п. Магистр стремился
также к организации торговой блокады
Русской земли. См.: Базилевич К. В.
Внешняя политика. . . С. 132; Каза-
кова Н. А. Русско-ливонские и рус-
ско-ганзейские отношения. С. 159 (там
же указаны источники).
179 По словам Вологодско-Пермской
летописи, «князь великой посылал:
,,брате, по отца своего духовной и по
приказу в докончание вас прииму
и удьл, княж Юрьеву отчину, дам вам“»
(ПСРЛ. Т. 26. С. 263). Думается, одна-
ко, чго э1 и слова — не конкретное изло-
жение предложений великого князя, а их
вольный пересказ.
180 ПСРЛ. Т. 26. С. 263.
7212* 181
181 Там же. Т. 37. С. 94—95.
182 Там же. Т. 24. С. 198. — По дан-
ным Софийско-Львовский летописи,
«в неделю 50-ю», т. е. 21 мая (там
же. СПб., 1853. Т. 6. С. 223; т. 20,
ч. 1. С. 337). В издании Львовской лето-
писи ошибочно: «в неделю 8-ю», «н»
прочитано как «и».
183 Там же. Т. 24. С. 198; т. 20,
ч. 1. С. 337.
184 Базилевич К. В. Внешняя поли-
тика. . . С. 129—130. — Трудно согла-
ситься с А. Л. Хорошкевич, когда она
утверждает, что «великое княжество Ли-
товское. . . с 1470 по 1485 г. ни разу
не выступило против объединительных
усилий Московского княжества» (Хо-
рошкевич А. Л. Русское государство
в системе международных отношений
конца XV—начала XVI в. М., 1980.
С. 78). В действительности Казимир де-
лал все, что мог, чтобы помешать
«объединительным усилиям». При этом
он только не хотел рисковать большой
войной. Вероятно, прав В. Д. Назаров,
считая, что Казимир был заинтересован
в том, чтобы очаг феодальной войны
оставался на территории Руси, почему
и не пустил князей в Литву (Назаров
В. Д. Конец золотоордынского
ига // Вопросы истории. 1980. № 10.
С. 114).
185 По словам Московской летопи-
си, мятежные князья «высок мыслиша
и отпустиша архиепископа и бояр. . . ни
с чем» (ПСРЛ. Т. 25. С. 326). Вологод-
ско-Пермская летопись отмечает:
«И князья того же послушав, на вотчины
свои не пошли. . .» (там же. Т. 26.
С. 263).
186 ПСРЛ. Т. 25. С. 326.
К главе II
1 Краткий обзор литературы см.:
Шанский Д. Н. «Стояние на Угре»
1480 г.: (некоторые итоги и задачи изу-
чения) // Куликовская битва в истории
и культуре нашей Родины: (материалы
юбилейной научной конференции). М.,
1983. С. 115—123. — Источниковедче-
ские обзоры см.: Лурье Я. С. Конец
золотоордынского ига («Угорщина»)
в истории и литературе // Русская ли-
тература. 1982. № 2. С. 52—69; Клосс
Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликви-
дации ордынского ига на Руси в лето-
писании конца XV в. // Древнерусское
искусство XIV—XV вв. М., 1984.
С. 283—313.
2 Татищев В. Н. История Россий-
ская. М.; Л., 1966. Т. VI. С. 66—67,
69—71.
3 Щербатов М. М. История
Российская. СПб., 1783. Т. 4,
ч. 2. С. 174—185.
4 Там же. С. 176—177.
5 Там же. С. 182.
6 Там же. С. 179.
7 Там же. С. 183.
8 Карамзин Н М. История госу-
дарства Российского. СПб., 1892.
Т. 6. С. 91—94.
9 Там же. С. 95—102.
10 Соловьев С. М. История России
с древнейших времен. М., 1960.
Кн. III. С. 8.
11 Там же. С. 77—82. — Далее
С. М. Соловьев приводит преисполнен-
ные героического пафоса слова «племян-
ницы византийского императора».
12 Карпов Г. Ф. История борьбы
Московского государства с Польско-
Литовским. 1462—1508. М., 1867.
С. 112—119.
13 Тихомиров И. А. Обозрение со-
става московских летописных сводов.
СПб., 1896. С. 32—36.
14 Шахматов А. А. Разбор сочине-
ния И. А. Тихомирова «Обозрение лето-
писных сводов Руси Северо-Восточной»:
(отчет о сороковом присуждении наград
графа Уварова). СПб., 1896.
15 Шахматов А. А. 1) О так на-
зываемой Ростовской летописи. СПб.,
1904; 2) Обозрение русских летописных
сводов XIV—XVI вв. М.; Л., 1938.
С. 295—296.
16 Пресняков А. Е. Иван III на Уг-
ре // С. Ф. Платонову ученики, друзья
и почитатели. СПб., 1911. С. 280—
298.
* 17 Там же. С. 284.
18 Там же. С. 288—289.
19 Пресняков А. Е. Иван III на Уг-
ре. С. 289, 290, 298.
20 Там же. С. 292—297.
21 Базилевич К. В. Внешняя поли-
тика Русского централизованного госу-
дарства : Вторая половина XV в. М.,
1952. С. 102—168.
22 Там же. С. 121 — 123.
23 Там же. С. 141, 143, 145—155.
24 Там же. С. 159, 160, 163.
25 Павлов П. Н. Действительная
роль архиепископа Вассиана в собы-
тиях 1480 г.//Учен. зап. Краснояр.
пед. ин-та. 1955. Т. IV, вып. 1. С. 202—
204, 212.
26 Павлов П. Н. Освобождение
Руси от татарского ига: Дис.
182
канд. ист. наук. Л., 1951. С. 253, 259—
260. — Машинопись.
27 Там же. С. 254—255.
28 Тихомиров М. Н. Средневековая
Москва в XIV—XV веках. М., 1957.
С. 231—237.
29 Черепнин Л. В. Образование
Русского централизованного государст-
ва в XIV—XV веках: Очерки социаль-
но-экономической и политической исто-
рии. М., 1960. С. 874—882.
30 Каргалов В. В. Конец ордынского
ига. М., 1980.
31 Лурье Я. С. Конец золотоордын-
ского ига. . . С. 57—58; Клосс Б. М.,
Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации
ордынского ига. . . С. 283, примеч. 3.
32 Каргалов В. В. Конец ордынско-
го ига. С. 92.
33 Там же. С. 134—145.
34 Назаров В. Д. 1) Конец золото-
ордынского ига//Вопросы истории.
1980. № 10. С. 104—120; 2) Свержение
ордынского ига на Руси. М., 1983.
35 Назаров В. Д. Конец золотоор-
дынского ига. С. 112.
36 Архив ЛОИИ СССР, ф. 238,
оп. 1, № 365; Покровская В. Ф. Лето-
писный свод 1488 г. из собрания
Н. П. Лихачева // Памятники культу-
ры. Новые открытия : Ежегодник
1974 г. М., 1975. С. 28—32.
37 Назаров В. Д. Конец золотоор-
дынского ига. С. 111, примеч. 42; Клосс
Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликви-
дации ордынского ига. . . С. 309.
38 Назаров В. Д. Конец золотоор-
дынского ига. С. 112. — Вологодско-
Пермская летопись «в текстах за
1480 г. бесспорно восходит к московско-
му церковному же летописанию» (На-
заров В. Д. Свержение ордынского ига
на Руси. С. 15).
39 Назаров В. Д. Свержение ордын-
ского ига на Руси. С. 50. — «Лих. (Ли-
хачевский летописец. — Ю. А.) абсо-
лютно точен, когда относит 3 октября
ко дню прихода на Угру русских сил
с Оки под командованием Ивана
Молодого», — категорически заявляют
Б. М. Клосс и В. Д. Назаров (Рассказы
о ликвидации ордынского ига. . . С. 287,
примеч. 17).
40 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25.
С. 327.
41 Лурье Я. С. Конец золотоордын-
ского ига. . . С. 53, 55.
42 Лурье Я. С. Общерусские лето-
писи XIV—XV ВВ. Л., 1976.
43 Лурье Я. С. Конец золотоордын-
ского ига. . . С. 56—57.
44 Там же. С. 59 и след.
45 Там же. С. 62—64.
46 О влиянии «Послания» на лето-
писи см.: Шахматов А. А. Обозрение
русских летописных сводов XIV—XVI
вв. С. 295—296; Лурье Я. С. Идеологи-
ческая борьба в русской публицистике
конца XV—начала XVI в. М.; Л., 1960.
С. 372—373.
47 Лурье Я. С. Конец золотоордын-
ского ига. . . С. 55.
48 Там же. С. 66.
49 См., напр.: Черепнин Л. В. Зем-
ские соборы Русского государства
в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 3.
50 Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рас-
сказы о ликвидации ордынского ига. . .
С. 290, 292, 298.
51 Скрынников Р. Г. На страже
московских рубежей. М., 1986. С. 27—42.
52 ПСРЛ. М., 1965. Т. 30. С. 7—
146; см.: Алексеев Ю. Г. Владимирский
летописец и победа на Угре // ВИД. Л.,
1985. XVI. С. 123—124.
53 Тихомиров М. Н. Летописные па-
мятники 6. Синодального (Патриарше-
го) собрания//Ист. зап. 1942. Т. 13.
С. 257—262; Муравьева Л. Л. 1) Новго-
родские известия Владимирского лето-
писца// Археографический ежегодник
за 1966. М., 1968. С. 37—41; 2) Об
общерусском источнике Владимирского
летописца // Летописи и хроники. 1973.
М., 1974. С. 143—149.
54 Тихомиров М. Н. Из Владимир-
ского летописца // Ист. зап. 1945. Т. 15.
С. 278.
55 Алексеев Ю. Г. Владимирский
летописец и победа на Угре. С. 128—129.
56 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 21,
ч. 2. С. 474.
57 Памятники дипломатических сно-
шений Московского государства с Поль-
ско-Литовским. СПб., 1882. Т. 1. № 31.
С. 163, 164. (Сб. РИО; Т. 35).
58 РК. С. 40.
59 ПСРЛ. Т. 30. С. 137.
60 Там же. Т. 25. С. 275—276.
61 Там же. С. 277.
62 ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 156.
63 Там же. Т. 25. С. 275.
64 Точная дата прихода Ахмата
к власти неизвестна. Как мы видели,
в 1460 г. он стоял под Рязанью (по
известиям большинства летописей). Но
под 1465 г. Типографская летопись со-
общает о походе на Русь Махмута, «ца-
ря ордынского», «со всею Ордою». На
Дону он был разбит Ази-Гиреем Крым-
ским (ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 186).
Возможно, только после этого Ахмат
183
стал единовластным ханом (Назаров
В. Д. Свержение ордынского ига на Ру-
си. С. 32).
65 Пирлинг П. Россия и папский
престол. М., 1912. С. 176.
66 Там же. С. 191.
67 Там же. С. 177.
68 ПСРЛ. Т. 25. С. 292, 299—301;
Базилевич К. В. Внешняя политика. . .
С. 105—106.
69 ПСРЛ. Т. 25. С. 395.
70 Там же.
71 Там же.
72 Там же. С. 291.
73 Там же. Л., 1982. Т. 37. С. 93.
74 Там же. Т. 24. С. 191.
75 Там же. Т. 37. С. 93.
76 Там же. Т. 25. С. 297.
77 Русские летописи подчеркивают,
что «царь Ахмут Кичиахметович» по-
шел на Русь «со всею силою великою
Ордынскою» (ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 20,
ч. 1. С. 297), «со всеми силами своими»
(там же. Т. 23. С. 160), «со всеми княз-
ми и силами ордынскими» (там
же. Т. 24. С. 192), «со многими силами»
(там же. Т. 25. С. 297).
78 По мнению Я. С. Лурье, неофи-
циальный рассказ о событиях 1472 г. чи-
тался в общем источнике ряда русских
летописей, который он считает Кирилло-
Белозерским сводом начала 70-х гг.
(Лурье Я. С. Общерус с КИС ЛС1О11ИСИ
XIV—XV ВВ. С. 185).
79 ПЛ. Т. 2. С. 188.
80 Федор Давыдович, по выраже-
нию С. Б. Веселовского, «был выдаю-
щимся боярином Ивана III» (Веселов-
ский С. Б. Исследования по истории
класса служилых землевладельцев. М.,
1969. С. 73). Принадлежа к старому
московскому боярскому роду Акинфо-
вичей, он стал боярином около 1471 г.,
отличился в новгородском походе 1471 г.
(в частности, в боях под Коро-
стынью, Руссой и на , Шелони), вы-
полнял важное политическое поручение:
приводил к крестоцелованию новгород-
цев после Коростынского мира (ПСРЛ.
Т. 25. С. 286—291).
81 Князь Стрига — один из актив-
ных участников борьбы с Шемякой.
В апреле 1449 г. он одержал над ним
победу под Костромой, в январе
1456 г. вместе с Федором Басенком раз-
бил новгородцев под Руссой (что опре-
делило исход зимнего похода Василия
Темного) (ПСРЛ. Т. 25. С. 267, 268,
270, 274). В 1460—1461 гг. он был пер-
вым князем-наместником в Пскове, оста-
вив по себе такую память, что пско-
вичи позднее неоднократно просили
о повторном его назначении к ним (ПЛ.
Т. 2. С. 147—149, 164, 187). В 1467—
1469 гг. Иван Стрига активно участво-
вал в Казанской войне, в 1471 г. стоял
во главе правофланговой рати в походе
на Новгород (ПСРЛ. Т. 25. С. 279, 286;
Т. 24. С. 187). Будучи наместником
в Ярославле, он проводил политику ук-
репления великокняжеской власти, за
что заслужил порицание консервативно
настроенных кругов (ПСРЛ. Т. 23.
С. 158; АСВР. Т. I. № 338. С. 245).
82 ПСРЛ. Т. 25. С. 297.
83 Там же. Т. 24. С. 192.
84 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 297.
85 Там же. Т. 24. С. 192.
86 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 297.
87 Там же. Т. 24. С. 193.
88 Там же. Т. 25. С. 297.
89 Там же. Т. 24. С. 193.
Львовская летопись приводит
рассказ о лихоимстве этого воеводы. Он
якобы «захоте. . . посула, и гражене да-
та ему пять рублев». Но алчный воево-
да потребовал «жене своей шестого руб-
ля». Пока шли эти препирательства,
«придоша татарове, и Семен побеже за
реку Оку и с женою и.слугами» (ПСРЛ.
Т. 20, ч. 1. С. 297). Такой же текст
содержится в Сокращенных сводах
и Архангелогородском летописце. Од-
нако Сокращенные своды отмечают, что
воевода Семен Беклемишев — «человек
на рати велми храбр» (может быть,
с ироническим подтекстом) (там же. М.;
Л., 1962. Т. 27. С. 278, 352).
91 ПСРЛ. Т. 24. С. 193.
92 Там же. Т. 25. С. 297. —
Н. М. Карамзин видит в известии об
отправке великокняжеского наследника
в Ростов признак того, что «Москва
страшилась» (Карамзин Н. М. История
государства Российского. Т. 6. С. 34).
По-видимому, правительство не исклю-
чало возможности прорыва ордынской
конницы через Оку, в этом случае ор-
дынцы в 2—3 перехода могли бы до-
стичь столицы. Отправка наследника
в Ростов свидетельствует о частичной
эвакуации Москвы.
93 К. В. Базилевич объясняет вы-
ступление великого князя к Коломне
отсутствием данных о движении татар
к Алексину (Базилевич К. В. Внешняя
политика. . . С. 100). Однако этому про-
тиворечит прямое указание летописи:
великий князь выступил к Коломне по-
сле получения известия о движении на
Алексин.
94 ПСРЛ. Т. 24. С. 193.
184
95 Там же. С. 193; т. 20,
ч. 1. С. 297; т. 25. С. 297. — Особняком
стоит рассказ Архангелогородского ле-
тописца о каком-то тайнике, в котором
якобы укрылось до тысячи горожан
с имуществом. Тайник был выдан Ахма-
ту пленным «русином», жители истреб-
лены, а «русин» отпущен (там же. Т. 37.
С. 93—94). Достоверность этого уни-
кального известия провинциального ле-
тописца вызывает большие сомнения —
уж очень оно похоже на сказку.
96 Там же. Т. 25. С. 297.
97 Там же. Т. 24. С. 193.
98 Там же. Т. 25. С. 297. — Тот же
текст содержат Ермолинская летопись
(там же. Т. 23. С. 160), Сокращенные
своды (там же. Т. 27. С. 278, 352)
и устюжские летописи (там же. Т. 37).
С. 48, 93). В Сокращенных сводах и Ар-
хангелогородском летописце Верейский
князь снабжен эпитетом «удалый». При-
бытие Василия Верейского и Юрия
Дмитровского отмечает и Типографская
летопись (там же. Т. 24. С. 193).
99 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 297; т. 24.
С. 188, 193; Т. 37. С. 92.
100 Там же. Т. 25. С. 297. — Еще
более красочную картину рисует Ермо-
линская летопись: «А лучися тогды день
солнечный, яко же колеблющеся, или
озеро синеющеся, всих в голых доспесех
и в шеломцех с аловци (там же. Т. 23.
С. 160).
101 Там же. Т. 25. С. 297; т. 20,
ч. 1. С. 298; т. 23. С. 181; т. 24.
С. 193. — К. В. Базилевич высказал
предположение, что служилые татары
умышленно были подосланы в стан ор-
дынцев (Внешняя политика. . . С. 101).
102 ПЛ. Т. 2. С. 188.
103 Особняком стоит известие
Устюжской летописи по списку Мацие-
вича: хан «поиде к себе в Орду» потому
якобы, что «нача боятися князя Юрья»
(ПСРЛ. Т. 37. С. 48). Тенденция
к преувеличению роли удельных кня-
зей здесь доведена до крайнего пре-
дела.
104 ПСРЛ. Т. 25. С. 298.
105 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 293.
106 В. Д. Назаров считает, что Во-
лнин отправился в Орду «скорее всего
еще в 1471 г. и, конечно же, вез с собой
выход» (Свержение ордынского ига на
Руси. С. 32). В другой своей работе
В. Д. Назаров высказывает предполо-
жение, что задачей посольства Волнина
«было расстроить оформлявшийся ан-
тирусский литовско-ордынский союз»
(Конец золотоордынского ига. С. 109).
Оба эти предположения столь же труд-
но опровергнуть, сколь и подтвердить.
Но миссия Волнина свидетельствует во
всяком случае о том, что между Русью
и Ордой поддерживались дипломатиче-
ские отношения.
107 ПСРЛ. Т. 25. С. 298.
108 Там же. — По данным Москов-
ской летописи, отступление Ахмата «до
катун» заняло 6 дней.
109 АСВР. Т. I. № 26. С. 192.
110 См., напр.: Черепнин Л. В. Об-
разование Русского централизованного
государства. . . С. 248—249; ср.: Алексе-
ев Ю. Г. Некоторые спорные вопросы
в историографии Русского централизо-
ванного государства // Проблемы оте-
чественной и всеобщей истории. Л.,
1983. Вып. 7. С. 108—109.
111 Архангелогородский летописец
сообщает, что П. Ф. Челяднин шел
с двором великого князя (ПСРЛ. Т. 37.
С. 93). Однако это известие не подтвер-
ждается другими источниками.
112 ПСРЛ. Т. 25. С. 273.
113 Сафаргалиев М. Г. Разгром
Большой Орды : (к вопросу освобож-
дения Руси от татарского ига) //
Зап. НИИ при Совете Министров
Мордовской АССР. Саранск. 1949.
Вып. 11. С. 85.
114 Базилевич К. В. 1) Внешняя
политика. . . С. 118, 119; 2) Ярлык Ах-
мед-хану Ивана III // Вести. МГУ.
1948. № 1. С. 34.
115 Павлов П. Н. Решающая роль
вооруженной борьбы русского народа
в окончательном освобождении Руси от
татарского ига//Учен. зап. Краснояр.
гос. пед. ин-та. 1955. Т. IV, вып. 1.
с. 191, 193—194.
116 ПСРЛ. М.; Л., 1959. Т. 26.
С. 265.
117 Там же. Т. 25. С. 309.
118 Назаров В. Д. Свержение ор-
дынского ига на Руси. С. 33—34.
119 ПСРЛ. Т. 25. С. 299, 300.
120 Там же. С. 268—270, 301. —
О переговорах с Крымом см.: Базиле-
вич К. В. Внешняя политика. . .
С. 102 и след. — Первый русский посол
в Крым — выходец из старой, хоть и не
очень знатной служилой семьи. В Крем-
ле стоял двор его отца Василия. По
словам Ермолинской летописи, от этого
двора загорелся Кремль 9 апреля
1453 г. (ПСРЛ. Т. 23. С. 155). Одна из
сестер Никиты была замужем за Алек-
сандром Белеутовым, представителем
видного боярского рода (АСВР. Т. III.
№ 67. С. 98—100; см.: Веселовский
185
С. Б. Исследования. . . С. 455—456).
Сам Никита Беклемишев выполнял ад-
министративные поручения, был судьей
в Переяславском уезде и Гороховце
(АСВР. Т. I. № 326. С. 235—236; т. II.
№ 465. С. 504), а летом 1471 г. был
послан с важной миссией в Дикое по-
ле — звать из Орды на службу к вели-
кому князю казанского «царевича» Мур-
тазу. Эту миссию он выполнил успеш-
но — «царевич» прибыл в Москву
(ПСРЛ. Т. 25. С. 291). Осенью
1472 г. на дворе Никиты содержался
Джанбаттиста Тревизан, венецианский
эмиссар к Ахмату, задержанный рус-
скими властями по небезосновательно-
му подозрению в шпионаже (ПСРЛ.
Т. 25. С. 300). Брат Никиты Семен —
участник боев с Ахматом в 1472 г., вое-
вода в Алексине (ПСРЛ. Т. 20,
ч. 1. С. 297).
121 Памятники дипломатических
сношений Московского государства
с Крымскою и Нагайскою ордами
и с Турцией. М., 1884. Т. I. № 1. С. 1—
7. (Сб. РИО; Т. 41). — Инструкция
Н. В. Беклемишеву — один из тех посо-
льских наказов, которые свидетельству-
ют о высоком уровне русской диплома-
тической документации последних де-
сятилетий XV в. (Пирлинг П. Россия
и папский престол. С. 235—236) и о вы-
сокой профессиональной квалификации
ее составителей.
122 Сб. РИО. Т. 41. № 1. С. 5.
123 Там же. С. 4.
124 ПСРЛ. Т. 25. С. 302.
125 Однако в посольском наказе
Н. В. Беклемишеву, отправленному
в Крым, нет, как мы видели, никаких
намеков на подчиненное положение Ру-
си по отношению к Орде. Русское пра-
вительство, видимо, в принципе исклю-
чало возможность такого положения,
стремясь лишь к сохранению добросо-
седских отношений с Ордой.
126 ПСРЛ. Т. 25. С. 302.— Дмит-
рий Лазарев (Дмитрий Лазаревич Ста-
нищев) — представитель служилого ро-
да средней руки. Его двоюродные
братья Зиновьевичи — Василий Дятел
и Иван — были в 70—80-х гг. послами
и воеводами (Иван — с 1478 г. новго-
родский наместник) (ПСРЛ. Т. 25.
С. 322), а сам Дмитрий в те же годы
известен как разъездчик великого кня-
зя и судья по земельным делам
в Московском, Переяславском и Юрьев-
ком уездах (АСВР. Т. 1. № 420—422.
С. 309—312; № 431, 432. С. 320—324;
№ 508. С. 386; № 520. С. 395). О Лаза-
ревых см.: Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 422 и след.
127 К. В. Базилевич высказал
мысль, что, «готовясь к войне с Кази-
миром, неизбежность которой после
Новгородского похода (1471 г.—
Ю. А.) стала очевидной, Иван III рас-
считывал оторвать Ахмед-хана от союза
с королем и добиться его нейтралите-
та». В этом плане он склонен рассмат-
ривать и миссию Басенкова, которой
«хан был удовлетворен» (Базилевич
К. В. Внешняя политика. . . С. 104). Во
всяком случае сравнительное миролю-
бие Русского государства по отношению
к Орде в 70-х гг. не вызывает сомнений.
Не признавая фактически своей зависи-
мости от хана, московское правительст-
во в то же время отнюдь не стремится
к полному разрыву с ним. Однако, не-
смотря на это, именно борьба с Ахматом
(а не с Казимиром) была, по-видимому,
главной целью и наиболее актуальной
задачей русской внешней политики
70-х гг. Восстановление полного нацио-
нального суверенитета отвечало самым
насущным и неотложным потребностям
Русского государства. Без решения этой
задачи, без надежного обеспечения вос-
точного фронта Русского государства не-
возможны были никакие другие внешне-
политические акции сколько-нибудь
крупного масштаба (например, борьба за
возвращение русских земель, захвачен-
ных Литвой).
128 ПСРЛ. Т. 25. С. 303.
129 Московская летопись называет
датой отъезда 27 марта (ПСРЛ. Т. 25.
С. 303). В посольском наказе
А. И. Старкову приведена дата 23 марта
(Сб. РИО. Т. 41. № 2. С. 9).
А. И. Старков — сын Ивана Федорови-
ча, боярина Василия Темного, перешед-
шего на сторону Шемяки в годы фео-
дальной войны (ПСРЛ. Т. 20,
ч. 1. С. 259). О нем см.: Веселовский
С. Б. Исследования. . . С. 398—410. —
Брат Алексея Александр был дворец-
ким князя Юрия Васильевича (АФЗл.
Ч. I. С. 84) и одним из его кредиторов
(ДДГ. № 68. С. 222). Сыновья Алексея
Василий и Иван были впоследствии
в свите Ивана III во время поездки
в Новгород в 1495 г. (РК.-С. 46). При-
мер Алексея Ивановича, выполнявшего
весьма ответственное дипломатическое
поручение, свидетельствует, что ни опа-
ла отца, ни связь с удельным князем
не являлись при Иване 111 безуслов-
ны^ препятствием для карьеры слу-
жилого человека, обладавшего лич-
186
ными способностями и проявлявшего
лояльность.
130 Сб. РИО. Т. 41. № 2. С. 10.
131 Там же. С. 11.
132 Османская империя и страны
Центральной, Восточной и Юго-Восточ-
ной Европы в XV—XVI вв. М., 1984.
С. 74. — При этом русский посол
А. И. Старков и его свита были ограбле-
ны, «сами только своими головами» до-
шли до Москвы, «а иных и продали»
(Сб. РИО. Т. 41. № 4. С. 16).
133 ПСРЛ. Т. 25. С. 303.
134 Османская империя. . .
С. 74—75.
136 ПСРЛ. Т. 25. С. 304.
136 Там же. С. 309.
137 Там же. Т. 24. С. 195.
138 См.: Базилевич К. В. Внешняя
политика. . . С. 112 и след.
139 Как отмечает новейший иссле-.
дователь И. Б. Греков, «его (Ахмата)
реальная политика состояла в том, что-
бы, опираясь на достигнутое сращива-
ние Крыма с Ордой, воскресить велико-
державные претензии Чингизидов на
всю Восточную Европу» (Османская им-
перия. . . С. 75). В. Д. Назаров обос-
нованно считает, что «требования Ах-
мата были не случайными, а закономер-
ной и важнейшей частью его велико-
державной программы, сложившейся
примерно в это время» (Назаров
В. Д. Свержение ордынского ига на Ру-
си. С. 34).
140 Как мы видели в посольских на-
казах, московское правительство
в 70-х гг. отнюдь не признавало этой
традиции, видя «старину» в отношени-
ях с Ордой только в обмене послами.
141 ПСРЛ. Т. 25. С. 309.
142 В. Д. Назаров считает, что Бес-
тужев повез в Орду очередной «выход»
(Конец эолотоордынского ига. С. 109),
однако в источниках об этом ничего
нет.
143 Именно с событиями 1475—
1476 гг. большинство исследователей
связывают прекращение даннических от-
ношений (Базилевич К. В. Внешняя
политика... С. 118 и след.; Павлов
П. Н. Решающая роль вооруженной
борьбы. . . С. 194). В. Д. Назаров, на-
против, настаивает на гипотезе о сохра-
нении этих отношений до самого конца
70-х гг. (Конец золотоордынского ига.
С. 114).
144 ПСРЛ. Т. 25. С. 323.
145 Там же. С.. 196—197.
146 Османская империя. . . С. 75.
147 Сб. РИО. Т. 41. № 3. С. 14—15.
148 Базилевич К. В. Внешняя
политика... С. 115; Османская импе-
рия. . . С. 75.
149 Сб. РИО. Т. 41. № 4. С. 14—16.
160 Там же. № 5. С. 16—24. —
Князь Звенец Звенигородский из рода
потомков черниговских князей, давно
потерявших свой суверенитет. Его дед
князь Александр Звенигородский
в 1408 г. перешел на службу к великому
князю Василию Дмитриевичу из Пу-
тивля (ПСРЛ. Т. 25. С. 237); отец,
Иван Александрович, был боярином Ва-
силия Темного (АСВР. Т. I. Хе 201.
С. 144). В июне 1451 г. в качестве на-
местника на Коломне он неудачно пы-
тался оборонять переправы через Оку и,
«убоявся, вернуся назад», открыв тем
самым путь к Москве татарам Сеид-
Ахметовой орды во главе с «царевичем»
Мазовшей (ПСРЛ. Т. 25. С. 271). Го-
раздо лучше проявил себя князь Иван
Александрович как князь-наместник
Пскова (третий по счету): при его отъез-
де осенью 1465 г. псковичи били ему
челом, «дабы ся остал» (ПЛ.
Т. 1. С. 75). Сам Иван Звенец
в 1468 г. участвовал в походе на Казань
во главе Устюжского полка (ПСРЛ.
Т. 25. С. 280). В походе на Новгород
в 1477 г. он — пристав у касимовского
царевича Даньяра (ПСРЛ. Т. 25.
С. 316). Посольство князя Звенца —
первый известный нам случай, когда от-
ветственнейшая дипломатическая миссия
возлагается на представителя удельно-
княжеского рода. Впоследствии Звенец
ходил в 1489 г. в поход на Вятку во главе
устюжан (ПСРЛ. Т. 37. С. 96),
в 1490 г. участвовал в чине окольничего
в приеме имперского посла (ПДСИ.
С. 26), в 1495 г. сопровождал великого
князя в Новгород (РК. С. 44). 11 октяб-
ря 1496 г. князь Звенец отправился
в свое второе и последнее посольство
В Крым (Сб. РИО. Т. 41. № 49. С. 223).
Из этого посольства он не вернулся,
приехавшие в Москву в августе
1498 г. его спутники сообщили, что «кня-
зя Ивана в Перекопи не стало»
(Сб. РИО. Т. 41. № 56. С. 253). Князь
Иван Звенец, на долю которого выпало
заключить один из важнейших между-
народных договоров Русского государ-
ства, — один из первых русских дипло-
матов. Как и его современники, он не
был профессионалом в собственном
смысле слова, но в его службах дипло-
матическая деятельность все же высту-
пала на первый план. Как и миссии
Темеши и Белого, это посольство не
187
отражено в Московской летописи, что
говорит о неполноте официальной ин-
формации, предоставляемой летописцу.
151 Сб. РИО. Т. 41. № 5. С. 19—20.
152 В. Д. Назаров достаточно прав-
доподобно относит эти события (не да-
тированные в восточных источниках)
к 1477—1479 гг. и связывает с ними
отсрочку решительного похода Ахмата
на Русь (Конец золотоордынского ига.
С. 109, примеч. 22).
153 Сафаргалиев М. Г. Распад Золо-
той Орды // Учен. зап. Мордов. гос. ун-
та. Саранск. 1960. Вып. XI (1). С. 269;
Назаров В. Д. Свержение ордынского
ига на Руси. С. 35.
154 В течение 70-х гг. русско-литов-
ские отношения продолжали обострять-
ся. Осенью 1473 г. «литовские люди» из
Любутска убили князя Семена Одоев-
ского, служившего русскому государст-
ву (ПСРЛ. Т. 25. С. 301). Это — одно
из проявлений почти непрерывной по-
граничной войны между Литвой
и Русью. Переговоры Казимира с Ахма-
том кроме русских летописей отразились
в Литовской метрике. Из нее выясняет-
ся, что к Ахмату ездил литовский посол
Стрет, который привел его к союзной
присяге (РИБ. СПб., 1910. Т. 27. Стб.
348). Польский хронист Стрыйковский
также сообщает о переговорах через
Стрета (см.: Рогов А. И. Русско-поль-
ские культурные связи в эпоху Возрож-
дения : (Стрыйковский и его хроника).
М., 1966. С. 217).
155 Назаров В. Д. Свержение ор-
дынского ига на Руси. С. 42.
156 См.: Базилевич К. В. Внешняя
политика. . . С. 116—118.
157 Ведя переговоры с Русским го-
сударством, Менгли одновременно пы-
тался договориться о союзе с Казими-
ром. Об этом свидетельствует, напри-
мер, посольство Ази-Бабы к королю
в 1479/80 г. Крымский посол принес
присягу «у брадстве и у приязни з ве-
ликим королем Польским и великим
князем Литовским» и должен был за-
ключить договор на началах: «кто будет
цару непрятель, то и великому королю
неприятель; а кто великому королю не-
приятель, то тот и цару неприятель»
(РИБ. Т. 27. Стб. 329—330).
158 Сб. РИО. Т. 41. № 4. С. 15—16;
см.: Базилевич К. В. Внешняя полити-
ка. . . С. 116, 117.
159 ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
160 Там же. С. 326.
161 Там же. СПб., 1913. Т. 18.
С. 267.
162 Основываясь на Воскресен-
ской летописи, К. В. Базилевич
(а вслед за ним и В. В. Каргалов)
относит появление известий о начале
похода к февралю 1480 г., что не
подтверждается летописными текста-
ми XV в. Ср.: Базилевич К. В.
Внешняя политика. . . С. 130; Кар-
галов В. В. Конец ордынского ига.
С. 80—81.
163 ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
164 Там же. Т. 18. С. 267.
165 Там же. Т. 25. С. 327.
166 Там же. Т. 18. С. 267. —
Московская летопись формулирует это
положение иначе: «. . .послы царевы
у короля беша» (там же. Т. 25. С. 327).
167 Там же. Т. 18. С. 267; т. 25.
С. 327. — Отсюда вытекают ошибоч-
ность, а следовательно, и вторичность
сообщения Московской летописи о пре-
бывании «царевых» послов у короля,
а не наоборот.
168 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 214.
169 Там же. Т. 24. С. 198—199.—
Беспута — правый приток Оки, впадаю-
щий в нее между Серпуховом и Каширой.
Наличие волости за Окой — важный
факт, свидетельствующий о распростра-
нении русской колонизации на юг,
в сторону плодородных земель Дикого
поля.
170 Там же. С. 199.
171 Там же. Т. 26. С. 262.
172 Там же. С. 263.
173 Там же.
174 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 203; т. 23.
С. 128; Т. 24. С. 151.
175 «Тихо велми», «царь же идяше
медленно, а все короля ожидая» (ПСРЛ.
Т. 25. С. 327; т. 18. С. 267).
176 Беспута неоднократно являлась
объектом нападений ордынцев. Так, ле-
том 1468 г. «татарове польстии разбита
сторожев наших в Поле, и пришед без
вести, и взяша Беспуту и множество
полону взявше, отъидоша» (ПСРЛ.
Т. 24. С. 187).
177 ПСРЛ. Т. 18. С. 267. — Москов-
ская летопись относит это событие
к 23 июня, что неверно: воскресенье
приходилось на 23 июля.
178 От верховьев Дона до Колом-
ны — около 120 км, до Каширы — около
90 км, до Серпухова — около 120 км.
179 От верховьев Дона до Рязани —
около 120 км, от Коломны до Рязани —
около 80 км.
180 ПСРЛ. Т. 25. С. 271.
181 Он был в Коломне в апреле
1467 г. при подготовке первого Казан-
188
ского похода, в августе 1469 г. во
время четвертого похода на Казань.
В 1472 г. во время Алексинского похода
Ахмата ставка великого князя также на-
ходилась в Коломне.
182 В числе причин медленного дви-
жения Ахмата В. Д. Назаров называет
необходимость подкормки скота после
зимовки (Конец золотоордынского ига.
С. 115).
183 ПСРЛ. Т. 25. С. 238; Т. 20,
ч. 1. С. 225—226.
184 В. Д. Назаров отмечает, что, по
данным восточных авторов, Ахмат мог
выставить до 100 тыс. воинов (Конец
золотоордынского ига. С. 110). Напо-
мним, что в переговорах с Венецией Ах-
мат обещал выставить 200 тыс. конницы
против Порты. Ввиду этого трудно согла-
ситься с предположением Р. Г. Скрын-
никова, что Ахмат «едва ли мог
собрать более 30—40 тысяч воинов»
(На страже московских рубежей.
С. 29).
185 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 203; Т. 25.
С. 207—209.
186 Неясно, на чем основано мнение
В. В. Каргалова, что после разорения
ордынцами Беспуты «новых нападений
не последовало и воеводы с войсками
были возвращены в столицу» (Каргалов
В. В. Конец ордынского ига. С. 81).
Едва ли войска могли быть возвращены
в Москву в обстановке ожидавшегося
нападения главных сил Ахмата. Поэто-
му представляется, что В. Д. Назаров
ближе к истине: «Неверно думать, что
дело ограничилось лишь противостоя-
нием, притом отдаленным, противобор-
ствующих сторон. Появления отдельных
крупных отрядов Ахмеда на Оке, их
столкновения с русскими войсками
имели место и в августе, и в сентябре»
(Назаров В. Д. Конец золотоордын-
ского ига. С. 115—116). Хотя прямых
данных об этих столкновениях в источ-
никах нет, обстановка на Оке делает
предположение В. Д. Назарова правдо-
подобным.
187 К. В. Базилевич не исключает
возможности соглашения между магист-
ром и ханом Ахматом. «Во всяком слу-
чае в Ливонии были хорошо осведом-
лены о тяжелом положении Москвы. . .
и спешили воспользоваться благо-
приятными обстоятельствами» (Бази-
левич К. В. Внешняя политика. . .
С. 133). Согласно Хронике Рюссова,
магистр фон дер Борх собрал
100 тыс. войска (это, конечно, явное
преувеличение, но оно показывает мас-
штаб войска магистра, поразивший со-
временников) (Сборник материалов
и статей по истории Прибалтийского
края. Рига, 1879. Т. II. С. 287).
188 ПЛ. Т. 2. С. 221.
189 Там же.
190 По данным псковских летопи-
сей, последний раз немцы стояли под
Псковом три дня в 1370 г. (ПЛ.
Т. 2. С. 28, 104—105), а в августе
1393 г. под городом восемь дней стояла
новгородская рать (там же. С. 30, 107).
191 ПЛ. Т. 2. С. 222.
192 Следует отметить, что при пре-
жних нападениях на Псков противник,
как правило, стремился действовать по
правому берегу Великой против За-
псковья. Так именно поступили немцы
во время большого похода в мае 1323 г.,
когда они стояли под городом 18 дней
(ПЛ. Т. 2. С. 23, 89); в 1370 г. нем-
цы тоже стояли на Запсковье (там же.
С. 28, 104—105). Выход противника
на правый берег Великой был для Пско-
ва особенно опасен, так как мог привести
к полному окружению города. Особое
значение имела защита бродов у Выбута,
на кратчайшем расстоянии от Пскова:
в августе 1407 г. здесь пытался форсиро-
вать Великую магистр Конрад фон Фи-
тингоф, но был отбит после четырех-
дневного боя (там же. С. 33).
193 ПЛ. Т. 2. С. 60.
194 Там же. С. 221. — В этих из-
вестиях нет прямого противоречия. Пер-
вые 13 шнек могли подойти 21-го,
а «юрьевцы во многих снеках» могли
подойти на 4-й день, о чем и пишет
II летопись.
195 Там же. С. 60.
196 Там же. С. 60, 61.
197 Там же.
198 Мелетово— погост в 40 верстах
от Пскова (Василев И. И. Опыт
статистическо-географического словаря
Псковского уезда. Псков, 1881. С. 187).
199 ПЛ. Т. 2. С. 61—62.
200 Там же. — Аналогично, но ме-
нее подробно сказано в III летописи
(ПЛ. Т. 2. С. 222). Совсем по-иному
изображает соответствующие события
Софийско-Львовская летопись (в своей
оригинальной части). По ее словам, мя-
тежные князья «слышавше, что нЪмцы
под Пековым воюють, и идоша Пскови-
чем на помощь». Именно это было ос-
новной причиной отступления немцев;
они «слышавше. . . идущу братью вели-
кого князя на помочь Псковичем, и оти-
доша прочь в свою землю» (ПСРЛ.
Т. 20, ч. 1. С. 346). Элементарный рас-
13 Ю. Г. Алексеев
189
чет показывает, что если князья Андрей
и Борис пришли в Псков 3 сентября, то
свое движение от Великих Лук их кон-
ное войско должно было начать за 4—
5 дней, т. е. 29—30 августа. Магистр же
отступил от Пскова не позднее 25 ав-
густа; следовательно, прямой связи меж-
ду отходом немцев и движением князей
от Великих Лук быть не могло. Сочув-
ствующий удельным князьям софийско-
львовский летописец в данном случае
допускает явную передержку. Тенденци-
озность известия о «помощи» мятежных
князей Пскову отмечает К. В. Базилевич
(Внешняя политика. . . С. 144—145)’.
201 ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
202 Там же. Т. 26. С. 264. — Об
этом же говорит самостоятельный рас-
сказ Софийско-Львовской летописи:
«. . .татарове искаху дороги, куды бы
тайно перешед, да изгоном идти к Моск-
ве» (там же. Т. 20, ч. 1. С. 346).
203 Там же. Т. 25. С. 327.
204 В низовьях Угры оба берега ни-
зкие, река извилистая, протекает в ши-
рокой пойме, покрытой заливными луга-
ми. Переправа крупных конных масс
здесь особенно удобна. Описание бере-
гов Угры и бродов через нее см.: Карга-
лов В. В. Конец ордынского ига. С. 98—
101. — Типографская летопись отмеча-
ет, что «знахоре ведяху его (Ахмата. —
Ю. Л.) ко Угре реце на броды» (ПСРЛ.
Т. 24. С. 199).
205 Это особо отмечается Типограф-
ской летописью. Ахмат шел в Литов-
скую землю, «ожидая к себе на помощь
короля или силы его» (ПСРЛ. Т. 24.
С. 199). Выходя к Угре, Ахмат вступал
на земли многочисленных потомков чер-
ниговских князей, издавна спорные меж-
ду Литвой и Русью. Как объяснял по-
зднее (в 1490 г.) Иван III, «нашим пред-
ним великим князем да и литовским
великим князем те князи на обе стороны
служила с своими отчинами» (Сб. РИО.
Т. 35. № 12. С. 51). Воротынск, напри-
мер, был отчиной князей Воротынских,
Опаковом (судя по данным конца
80-х гг.) правили королевские люди Са-
пежичи (там же). Появление союзной
с Казимиром орды в этом чересполосном
районе, раздираемом острыми противо-
речиями (тут-то и убили в 1473 г. князя
Семена Одоевского), являлось важным
политическим фактором, сильно услож-
нявшим обстановку.
206 «В течение всего великого кня-
жения Ивана III положение его не было
более сложным и трудным, чем в эти
осенние месяцы 1480 г.», — с полным
основанием пишет К. В. Базилевич
(Внешняя политика. . . С. 134). Необхо-
димо, однако, подчеркнуть, что речь шла
не о личной судьбе великого князя,
а о судьбах всей Русской земли, под-
вергавшейся смертельной угрозе извне
и изнутри. -
20* ПСРЛ. Т. 25. С. 321.
208 Там же. Т. 24. С. 199.
209 Там же. Т. 25. С. 327.
2,0 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 340.
211 В Московской летописи эти сло-
ва отсутствуют.
2,2 ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
213 Там же. Т. 24. С. 199—200.
2,4 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 346.
215 Там же. Т. 25. С. 327.
216 Там же. Т. 26. С. 264.
2,7 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 346.
2,8 Там же. Т. 25. С. 209—210.
2,9 Там же. С. 268.
220 Там же. С. 260.
221 Там же. С. 279.
222 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 339.
223 «Княгиня великая Софья поиде
с детьми своими и со всеми людьми
к Дмитрову и оттоле в судех к Белу
озеру» (ПСРЛ. Т. 26. С. 264).
224 Следует отметить характерную
квалификацию отъезда великой кня-
гини Софьи с детьми как «бегства».
225 ПСРЛ. Т. 26. С. 264.
226 Необходимо вспомнить, что
в тревожные дни июля 1445 г., после
поражения русских войск под Суздалем
и пленения великого князя Василия Ва-
сильевича, настроение черных людей
в Москве было аналогичным: «. . .чернь
же, худые люди, шедше биша челом ве-
ликой княине Сооьи (Витовтовне. —
Ю. А.) и Марии. . . сидЬли им с ними
или камо хотять и те бежати? Княини
же великая Соеиа и княини великая Ма-
рия с прочими княинями обЪщашеся
сидЪти с ними в осадЪ (ПСРЛ. Т. 20,
Ч. 1. С. 258).
227 ПСРЛ. Т. 20, ч. i: С. 345.
228 Не забудем, что Москва уже по-
чти тридцать лет не видела врага под
своими стенами. Поколение москвичей,
жившее в 1480 г., могло знать о страш-
ных татарских ратях, связанных с сож-
жением посада, только по детским вос-
поминаниям и по рассказам отцов.
229 Едва ли можно, например, на
основании этих слов определить время
прекращения выплаты ордынского «вы-
хода», как это пытается делать В. Д. На-
заров. Во-первых, «нынеча» — не обяза-
тельно указание на этот год; это слово
в разговорном языке имеет более широ-
190
кое и менее определенное значение:
сейчас, теперь, в настоящее время.
Текст летописи можно перевести так:
«А теперь разгневав царя, выхода
ему не платив» (т. е. разгневал царя
«теперь», а сколько времени не пла-
тил «выхода», не указано). Во-вто-
рых (и это главное), текст Софийско-
Львовской летописи, конечно, не до-
словная запись подлинных слов го-
рожан, а изложение их летописцем.
Ср.: Назаров В. Д. Конец золотоор-
дынского ига. С. 117, примеч. 59.
230 Вообще идейное влияние «По-
слания на Угру» на летописную тради-
цию чрезвычайно велико. Наиболее пря-
молинейно и до нелепости наивно оно
отразилось в Архангелогородском лето-
писце: великий князь «убоявся противу
царя стояти и побеже от Угры к Москве
и на Белоозеро за великою княгинею,
и удержа его владыка Васьян Рыло,
а ркучи так: ,,Князь великий, не бегай;
яз иду против татар, а ты живи на
Москве**. И тако укрепи его» (ПСРЛ.
Т. 37. С. 94).
231 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 203; т. 25.
С. 207; см.: Тихомиров М. Н. Средневе-
ковая Москва. . . С. 223—231; Ч ерепнин
Л. В. Образование Русского централизо-
ванного государства. . . С. 640—646.
232 ПСРЛ. Т. 25. С. 263; Черепнин
Л. В. Образование Русского централизо-
ванного государства. . . С. 779—784.
233 Ср.: Черепнин Л. В. Образова-
ние Русского централизованного госу-
дарства. . . С. 877, 881.
234 Ср.: Тихомиров М. Н. Средне-
вековая Москва. . . С. 235; Назаров
В. Д. Конец золотоордынского ига.
С. 120.
235 Ввиду этого трудно согласиться
с М. Н. Тихомировым (а также
с Л. В. Черепниным и В. Д. Назаровым,
разделяющими ту же позицию), что
именно «волнения московских горожан»
заставили Ивана III отказаться от пас-
сивного сопротивления татарам» (Тихо-
миров М. Й. Средневековая Москва. . .
С. 237). Фактически, как мы видим,
стратегическая линия борьбы с Ахматом
была выработана и осуществлялась задо-
лго до волнений, и позиция горожан
в принципе совпадала с этой линией.
236 Алексеев Ю. Г. Московские го-
рожане и победа на Угре//Генезис
и развитие феодализма в России. Л.,
1985. Вып. 9. С. 112—125.
237 ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
238 Там же. Т. 24. С. 199.
239 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 345.
240 Эту дату принимает В. Д. На-
заров (Конец золотоордынского ига.
С. 118).
241 ПСРЛ. Т. 30. С. 137.
242 Этим фактом опровергается мне-
ние В. Д. Назарова о том, что вели-
кий князь отправился в поход только
после получения известия о первой по-
беде (Назаров В. Д. Конец золотоор-
дынского ига. С. 118; Клосс Б. М., На-
заров В. Д. Рассказы о ликвидации ор-
дынского ига. . . С. 287, примеч. 17).
243 К числу известий Софийско-
Львовской летописи, не подтверждае-
мых никакими другими источниками, от-
носится рассказ о конфликте между ве-
ликим князем и Иваном Молодым.
Последний, получив письменное прика-
зание отца, «чтобы часа того был на
Москве», вместо этого «мужество по-
каза, брань приа от отца, а не еха от
берега». Тогда великий князь приказы-
вает князю Холмскому «его поймав при-
вести к себе». Но князь Холмский тоже
не исполняет приказания, а увещевает
непослушного наследника и слышит его
гордый ответ: «. . .леть ми зде умерети,
нежели к отцу ехати» (ПСРЛ. Т. 20,
ч. 1. С. 345—349). Не говоря уже о том,
что этот эффектный ответ — парафраза
знаменитых слов Андрея Мономашича,
цитируемых Ипатьевской летописью под
1140 г. («лепыии ми Tord смерть. . . не-
жели Курьское княжение»), сама ситу-
ация, рисуемая рассказчиком, ни в коей
мере не соответствует известным нам
фактам, приводимым другими летопис-
цами. Надо думать, что красочный рас-
сказ Софийско-Львовской летописи
в этой своей части — не что иное, как
художественное творчество, не чуждое
при этом литературных штампов. Тем
не менее некоторые исследователи безо-
говорочно принимают указанное из-
вестие. См., напр.: Назаров В. Д. 1)
Конец золотоордынского ига. С. 116,
118; 2) Свержение ордынского ига
на Руси. С. 50—51; Тихомиров М. Н.
Средневековая Москва. . . С. 233—
234; Черепнин Л. В. Образование
Русского централизованного государ-
ства. . . С. 880—881. — В противопо-
ложность им Р. Г. Скрынников с до-
статочным основанием считает этот рас-
сказ сплошным вымыслом (На страже
московских рубежей. С. 30).
244 ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
245 Кременец, Опаков (одно из са-
мых узких мест на Угре) и Калуга обра-
зуют треугольник со сторонами пример-
но по 60—70 км. Гонец с донесением
13*
191
может достигнуть Кременца с любого
места внутри треугольника менее чем
за день.
246 Кременец (в настоящее вре-
мя рабочий пос. Кременск) стоит на
высоком, обрывистом берегу р. Лу-
жи, среди покатых холмов, окружен-
ных лесом. Лесистая местность вооб-
ще неблагоприятна для развертыва-
ния конницы, что, вероятно, учиты-
валось русским командованием. На
левом берегу Лужи до сих пор можно
видеть четырехугольное, почти пра-
вильной формы городище с высокими
боками, производящими впечатление
насыпных. Может быть, это часть ук-
реплений, возводившихся в 1480 г.
Никаких археологических раскопок в
этом районе, насколько мне известно,
не производилось. Стратегические до-
стоинства Кременецкой позиции вер-
но оценил польский историк Ф. Па-
пэ: она была «превосходна, ибо не толь-
ко служила резервом для корпусов над
Угрой, но еще заслоняла Москву со сто-
роны Литвы» (цит. по: П ресняков А. Е.
Иван III на Угре. С. 289).
247 ПСРЛ. Т. 25. С. 327, 328.
248 Базилевич К. В. Внешняя поли-
тика. . . С. 148.
249 См.: Рогов А. И. Русско-поль-
ские культурные связи. . . С. 217.
250 РИБ. Т. 27. Стб. 332—335.
251 Там же. Стб. 335—336.
252 Базилевич К. В. Внешняя поли-
тика. . . С. 150—155.
253 Греков И. Б. Очерки по истории
международных отношений Восточной
Европы XV—XVI вв. М., 1963.
С. 192—194.
254 В. Д. Назаров высказывает
вполне правдоподобное предположение,
что основные силы во главе с Ахматом
шли к Воротынску через Мценск и Одо-
ев, а крупные отряды, направленные
к Оке, проследовали к Угре вдоль право-
го берега Средней Оки (Назаров
В. Д. Свержение ордынского ига на Ру-
си. С. 46).
255 ПСРЛ. Т. 25. С. 328.
256 На значение применения ог-
нестрельного оружия на Угре обращают
заслуженное внимание В. В. Каргалов
(Конец ордынского ига. С. 91—92,
104). В. Д. Назаров (Свержение ордын-
ского ига на Руси. С. 52) и Р. Г. Скрын-
ников (На страже московских рубежей.
С. 34—35).
257 ПСРЛ. Т. 24. С. 200.
258 Там же. Т. 26. С. 264.
259 Там же. Т. 30. С. 137.
260 Алексеев Ю. Г. Владимирский
летописец и победа на Угре. С. 130;
Назаров В. Д. Свержение ордынского
ига на Руси. С. 52.
261 ПСРЛ. Т. 26. С. 264.
262 До нашего времени на правом
берегу реки близ Воротынска сохрани-
лась д. Якшуново. По словам местных
жителей, название деревни («як-шу-
ны» — «все видно») связано с «войной
с татарами». По тем же местным пре-
даниям, русские войска стояли в д. Двор-
цы на левом берегу (большая деревня
сохранилась до наших дней). У д. Якшу-
ново река делает большой выступ к югу,
так что войска, расположенные на этом
выступе на левом (северном) берегу,
могли быть легко охвачены с флангов.
Именно где-то здесь, в низовьях Угры,
по вероятному предположению
В. В. Каргалова, и пытался Ахмат фор-
сировать реку (Каргалов В. В. Конец
ордынского ига. С. 98—102).
263 ПСРЛ. Т. 26. С. 264, 266.
264 Опаково Городище — высокий,
крутой курган на правом обрывистом
берегу Угры. Городище, возможно, на-
сыпное. В его районе, по данным Крае-
ведческого музея г. Юхнова, обнаруже-
ны предметы вооружения ориентировоч-
но XV в. — короткий меч, маленькая
железная пищаль калибром 15 мм, ка-
менное ядро диаметром около 16 см. Уг-
ра в этом месте извилиста, узка и мел-
ка, с обеих сторон видны отмели и пере-
каты. На левом берегу — пойма шири-
ной 300—500 м. Местность у Опакова
давала возможность скрытно сосредото-
чить конницу на правом берегу, а затем
быстро и сравнительно легко форсиро-
вать узкую и мелководную реку. Одна-
ко развертывание здесь крупных кава-
лерийских масс — главных сил Орды —
было бы затруднительно из-за пересе-
ченного характера лесистой местности.
Большую помощь в ознакомлении
с местностью в районе Опакова оказал
мне краевед г. Юхнова Владимир Его-
рович Маслов, которому приношу мою
искреннюю благодарность.
265 ПСРЛ. Т. 26. С. 266.
266 Там же. Т. 30. С. 137.
267 По точному тексту Владимир-
ского летописца получается, что во гла-
ве войск, вышедших к Угре 11 октября,
стоял сам великий князь. По данным
Московской летописи, как мы видим, он
занял позицию на Кременце. Не исклю-
чено, однако, что на эту позицию он
вышел после отражения главных сил
Ахмата, т. е. после 11 октября. Неясно,
192
на чем основывается уверенность
Б. М. Клосса и В. Д. Назарова в том, что
«в момент решающих военных столкно-
вений Иван III находился в Москве,
а не в Кременце» (Клосс Б. М., Назаров
В. Д. Рассказы о ликвидации ордынско-
го ига. . . С. 287, примеч. 17) и что
«Лихачевский летописец абсолютно то-
чен», относя 3 октября ко дню прихода
на Угру сил Ивана Молодого (и отри-
цая тем самым эту дату как день вы-
ступления великого князя из Москвы).
Во всяком случае эта уверенность пря-
мо противоречит «Посланию на Угру»
архиепископа Вассиана и отнюдь не под-
крепляется данными Владимирского ле-
тописца (на который тут же ссылаются
авторы). Средний темп движения войск
в походе 1471 г. составлял 20—34 км
в сутки, а в условиях осенней распутицы
он должен был быть значительно ниже.
Следовательно, 110—120 км от Москвы
до Кременца великий князь со своими
войсками мог бы пройти не менее чем за
4—5 дней, а 180 км от Москвы до Угры
войска могли преодолеть за 7—8 дней.
Стало быть, Владимирский летописец
своей датой выхода великого князя
с войсками к Угре (11 октября) пол-
ностью подтверждает версию о выступ-
лении из Москвы именно 3 октября (как
и читается в Московской летописи).
268 ПСРЛ. Т. 26. С. 265.
269 Ср.: Назаров В. Д. Свержение
ордынского ига на Руси. С. 33 («со-
бытия 1472 г. не прервали... уплаты
дани в Орду»), с. 42 («уплата. . . пре-
кратилась. . . скорее всего в 1479 г.»).
270 К. В. Базилевич отмечает, что
переговоры с ханом расценивались
в Москве как проявление слабости и не-
решительности со стороны великого кня-
зя (Внешняя политика. . . С. 156).
В. Д. Назаров справедливо подчеркива-
ет, что переговоры были выгодны рус-
ской стороне: «. . .склонность Ахмада
к уступкам выявила внутреннюю сла-
бость его войск» (Свержение ордынско-
го ига на Руси. С. 54). В. В. Каргалов
рассматривает переговоры как стремле-
ние русской стороны отсрочить вторже-
ние и выиграть время (Конец ордын-
ского ига. С. 107—108). Все эти на-
блюдения представляются достаточно
обоснованными. Определенные круги
в Москве могли по тем или иным моти-
вам не сочувствовать самой идее пере-
говоров. К числу этих мотивов можно
отнести как добросовестное заблужде-
ние (в силу неосведомленности в обста-
новке и намерениях великого князя),
так и стремление дискредитировать пра-
вительственную политику. Переговоры
с Ахматом принесли русской стороне
определенную пользу, уточнив информа-
цию о внутреннем состоянии Орды и по-
зволив затянуть время.
271 ПСРЛ. Т. 25. С. 202.
272 Польский хронист конца XVI
в. М. Стрыйковский приводит известие,
что «московскому князю» удалось избе-
жать столкновения с Ахматом, подку-
пив его воеводу Тимура и «отослав ца-
рю особенно большие дары, которые
за несколько лет должна была уплатить
Москва» (цит. по: Рогов А. И. Русско-
польские культурные связи. . . С. 217).
Советский исследователь А. И. Рогов
с полным основанием отвергает эту вер-
сию: она не подтверждается источника-
ми и — главное — не соответствует ре-
альному ходу событий (там же. С. 217—
218).
273 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 346.
274 Там же. — Тот факт, что лето-
писец приводит дату 26 октября по цер-
ковному календарю, свидетельствует
о неофициальном характере известия,
которого нет в других летописных рас-
сказах.
275 Там же. Т. 25. С. 328, 329; т. 18.
С. 268.
276 К. В. Базилевич считает датой
прихода братьев 20 октября (Внешняя
политика. . . С. 156). Эту дату прини-
мают и В. А. Кучкин (СИЭ. М., 1971.
Т. 13. Стб. 483), и В. В. Каргалов (Ко-
нец ордынского ига. С. 110). Напротив,
В. Д. Назаров относит это событие
к 26—27 октября (Свержение ордын-
ского ига на Руси. С. 54—55), что пред-
ставляется более обоснованным.
277 ПСРЛ. Т. 25. С. 328; т. 18.
С. 268; т. 24. С. 200. — В оригинальной
части Софийско-Львовской летописи
и во Владимирском летописце это из-
вестие отсутствует.
278 А. Е. Пресняков и К. В. Базиле-
вич верно понимают необходимость и це-
лесообразность маневра русских войск:
в зимних условиях «узкая Угра не пред-
ставляла сильного естественного препят-
ствия для противника, поэтому со сторо-
ны тактических требований было бы не-
разумным держать все силы у самой
реки. В этом случае прорыв татар на
левый берег Угры поставил бы обороня-
ющиеся войска в тяжелое положение»
(Базилевич К. В. Внешняя политика. . .
С. 158). В. Д. Назаров тоже соглаша-
ется с тем, что, «как только Угра покры-
лась льдом, она перестала быть препят-
193
ствием» (Свержение ордынского ига на
Руси. С. 54—55).
279 ПСРЛ. Т. 24. С. 200; т. 25.
С. 328; т. 26. С. 273.
280 В. Д. Назаров тоже допускает
мысль, что «поля под Боровском
и впрямь были удобнее для решающей
битвы с ордами хана» (Свержение ор-
дынского ига на Руси. С. 55). Боровск
расположен на правом берегу Протвы,
на холмах с хорошим обзором. Лесистая
местность около Боровска создавала
крайне неблагоприятные условия для
развертывания многочисленной конни-
цы — основной ударной силы Ахмата.
По состоянию источников нельзя исклю-
чить и другую версию отхода к Боров-
ску, которую предложил К. В. Базиле-
вич: «. . .переход основных сил к Боров-
ску произошел после отступления Ах-
мед-хана; войска собирались в окрестно-
стях этого города перед роспуском
и возвращением великого князя в Моск-
ву» (Внешняя политика. . . С. 161). Эта
гипотеза подтверждается буквальным
смыслом известия Владимирского лето-
писца (не использованного Базилеви-
чем): «А от Угры царь Ахмут побежал
месяца ноября 10 день в пятницу.
А князь великий того же дни пошел
к Боровску» (ПСРЛ. Т. 30. С. 137).
Отвод войск к Боровску последовал за
бегством Ахмата. Мнение К. В. Базиле-
вича разделяет и Р. Г. Скрынников (На
страже московских рубежей. С. 42).
281 К. В. Базилевич считает, что
«к Боровску отошла лишь часть войска
вместе с великим князем. Кременецкая
позиция не была покинута» (Внешняя
политика. . . С. 160).
282 ПСРЛ. Т. 26. С. 273.
283 Там же. Т. 30. С. 137.
284 Там же. Т. 25. С. 326.
285 На постепенную подготовку Ах-
мата к отступлению косвенно указывает
Вологодско-Пермская летопись: «. . .и
полон отпусти за многи дни к Орде»
(ПСРЛ. Т. 26. С. 273).
286 ПСРЛ. Т. 25. С. 328.
287 Там же. Т. 24. С. 200—201.
288 Тем не менее, как это ни пара-
доксально, именно этот незначительный
эпизод приобрел в позднейшей истори-
ографии чуть ли не хрестоматийное зву-
чание. По тонкому наблюдению
А. Е. Преснякова, «легкой перестанов-
кой фраз и небольшим изменением их
редакции сообщение о конкретном факте
обратилось в то „чудо", которое, веро-
ятно, умиляло московских книжников,
а. . . у более рассудочных книжников —
историков XIX в. придало всему эпи-
зоду несколько комический характер»
(Пресняков А. Е. Иван III на Угре.
С. 286). Нелепая картина бегущих друг
от друга войск широко проникла в об-
щие курсы, школьные учебники, хресто-
матии, популярные книжки. Развивая
мысль А. Е. Преснякова, можно утвер-
ждать, что всяческое муссирование
и преувеличение роли этого эпизода свя-
зано с деятельностью консервативных
церковных кругов, стремившихся прини-
зить роль русских войск и их предво-
дителей в спасении Руси от нашествия
Ахмата («да не нахвалятся несмыслени,
во своем безумии глаголющи: „Мы сво-
им оружием избавихом Русскую зем-
лю"») (ПСРЛ. Т. 24. С. 201).
289 Мещовск, Белев, Одоев, Пере-
мысль, старый и новый Воротынск, ста-
рый и новый Завидов, Опаков, Серенек,
Мезецк, Козельск.
ПСРЛ. Т. 25. С. 328. —
К. В. Базилевич высказал интересное
и не лишенное вероятности предположе-
ние, что разорение Ахматом русских зе-
мель по литовскую сторону Угры было
вызвано враждебными выступлениями
русского населения против ордынцев
или отказом русских князей соединить-
ся с татарами (Базилевич К. В. Внеш-
няя политика. . . С. 154—155)
291 ПСРЛ. Т. 25. С. 328.
292 Там же. Т. 26. С. 274.
293 Они упомянуты в духовной Ива-
на III (ДДГ. №89. С. 360).
294 ВОИДР. М., 1851. Т. X. С. 72.
295 Этим опровергается сообщение
Софийско-Львовской летописи: «. . .и
проеде Серенек и Мценск, и слыша
князь великий, посла опытати, еже
и бысть» (ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 346).
От Угры до Мценска около 150 км,
Ахмат мог пройти мимо Мценска 14 но-
ября. Известие о прохождении татарами
Мценска могло дойти до русского ко-
мандования через 2—4 дня, 6—8 дней
должна была занять его проверка. Если
так, то отправка отрядов удельных кня-
зей могла состояться не ранее 24—27 но-
ября и была бы, разумеется, бессмыс-
ленной. См.: Скрынников Р. Г. На стра-.
же московских рубежей. С. 41—42.
296 К. В. Базилевич видит в факте
преследования Амуртазы доказательст-
во того, что русские войска были отве-
дены к Боровску только частично
(Внешняя политика. . . С. 161).
297 ПСРЛ. Т. 25. С. 328. — Влади-
мирский летописец позволяет уточнить
дату: «А на Москву оба князя великии
194
пришли месяца декабря 28 дня во
вторник» (там же. Т. 30. С. 137). На-
звание месяца явно ошибочно. 28 де-
кабря в 1480 г. приходилось не на
вторник, а на пятницу. А 28 ноября
приходилось действительно на вто-
рик, что в соответствии с указанием
Симеоновского летописца позволяет
установить дату вступления в Моск-
ву войск, спасших Русскую землю от
последнего ордынского нашествия.
298 «А сила была великого
князя Михаила Борисовича Твер-
ского тут же; а воеводы были
князь Михаил Дмитриевич Хол-
мский, да князь Иосиф Андреевич
Дорогобужский», — сообщает твер-
ской летописец (ПСРЛ. СПб., 1863.
Т. 15. Стб. 497).
299 В новейшей литературе наиболее
обстоятельный анализ Стояния на Угре
с военно-исторической точки зрения про-
делан В. В. Каргаловым (Каргалов
В. В. Конец ордынского ига. С. 80—135;
см. также: Алексеев Ю. Г. 1) Владимир-
ский летописец и победа на Угре.
С. 131—134; 2) Московские горожане
и победа на Угре. С. 121 —125; На-
заров В. Д. Свержение ордынского
ига на Руси. С. 52—56; Скрынни-
ков Р. Г. На страже московских ру-
бежей. С. 28—42).
Наиболее обстоятельный анализ
этого памятника в новейшей литературе
см.: Кудрявцев И. М. «Послание на
Угру» Вассиана Рыло как памятник пуб-
лицистики XV в. // ТОДРЛ. М.; Л.,
1951. Т. 8. С. 158—186; см. также:
Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы
о ликвидации ордынского ига. . .
С. 296—299.
301 Сплетение «струи повествова-
тельной со струей патетической. . . ха-
рактеризует „Послание" как произведе-
ние ораторского стиля» (Кудрявцев
И. М. «Послание на Угру». . . С. 179).
* lx особенностям жанра относится
то, что «каждое положение. . . должно
являться не как замысел автора, а как
логическое осмысление текстов Священ-
ного писания и писаний отцов церкви»
(Кудрявцев И. М. «Послание на Уг-
ру». . . С. 166).
303 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 445. — По
мнению И. М. Кудрявцева, «Послание»
было одним из основных литературных
материалов, на которые опирался автор
повести в Софийско-Львовской летопи-
си. «Тенденция автора к осуждению
Ивана III заставила его. . . сгустить
краски и противопоставить Вассиана ве-
ликому князю» (Кудрявцев И. М. «По-
слание на Угру». . . С. 185).
304 И. М. Кудрявцев считает, что
приведенные слова летописи «являются
частью повести и представляют собой
художественную характеристику и со-
бытия, и героя (Вассиана)» («Послание
на Угру». . . С. 185).
з оГ ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 345.
306 См.: Алексеев Ю. Г. Историче-
ская концепция Русской земли и полити-
ческая доктрина централизованного го-
сударства // Генезис и развитие феода-
лизма в России. Л., 1987. Вып. 10.
С. 140—154.
307 По наблюдениям И. М. Кудряв-
цева, ссылка на Демокрита позаимство-
вана автором «Послания» из «Пчелы»
по списку XIV—XV вв. (И. М. Куд-
рявцев «Послание на Угру». . . С. 174;
см.: Семенов В. Древнерусская «Пчела».
СПб., 1893).
308 Как отмечает И. М. Кудрявцев,
«контрастирующий параллелизм» («По-
слание на Угру». . . С. 181).
309 По определению К. В. Базилеви-
ча, «Послание» не могло быть написано
ранее 15 октября (вероятная дата полу-
чения известий о боях на Угре) и по-
зднее 20 октября (когда, по расчетам
К. В. Базилевича, на Кременец прибыли
полки князей Андрея и Бориса) (Внеш-
няя политика. . . С. 156).
310 И. М. Кудрявцев видит в «По-
слании» призыв к великому князю «н е-
медленно (разрядка моя. — Ю. А.)
идти на врага, на бой за свой народ, за
Отечество, как шли лучшие из его пред-
ков» («Послание на Угру». . . С. 171).
Однако призывы архиепископа едва ли
могут рассматриваться в качестве непо-
средственных тактических указаний: они
носят общий принципиальный характер,
соответствующий жанру «Послания».
311 По справедливому замечанию
И. М. Кудрявцева, «Послание» утвер-
ждает позицию великого князя, повесть
же (Софийско-Львовской летописи. —
Ю. А.) развенчивает ее («Послание на
Угру»... С. 185, примеч. 1).
312 История русской литературы.
М.; Л., 1925. Т. II, Ч. 1. С. 304.
3,3 Черепнин Л. В. Образование
Русского централизованного государ-
ства. . . С. 882.
314 Лурье Я. С. Идеологическая
борьба в русской публицистике конца
XV—начала XVI в. М.; Л., 1960. С. 52.
3,5 Павлов П. Н. Освобождение
Руси от татарского ига. С. 259, 260.
3,6 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 345.
195
317 Там же. Т. 24. С. 201.
318 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 339.
3,9 Там же. Т. 25. С. 317.
320 Там же. С. 321.
322 ’ Там же. Т. 24. С. 198.
322 Переписка Ивана Г розного с Ан-
дреем Курбским. Л., 1979. С. 25, 57, 74.
323 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 336.
324 Там же.
325 РК. С. 27.
326 ПДСИ. С. 26.
327 АСВР. Т. I. № 562. С. 439—442.
328 В этом нельзя не видеть своего
рода знамение времени. В архиве Тро-
ицкого Сергиева монастыря сохранилось
16 духовных XV в., из которых 6 —
до 1462 г. Земельные вклады в монасты-
ри до Ивана П1 встречаются в пяти
из шести духовных, а при нем — в че-
тырех из десяти (в том числе два слу-
чая замаскированной продажи). Нали-
цо явная тенденция к сокращению зе-
мельных вкладов.
329 В литературе и указателях к из-
даниям источников Василий Долматов
обычно отождествляется со своим сы-
ном Василием Третьяком (см., напр.:
Сб. РИО. Т. 35. Указатель. Стб. 21;
ПСРЛ. м.; Л., 1963. Т. 28. С. 368;
Зимин А. А. Дьяческий аппарат в Рос-
сии второй половины XV—первой трети
XVI в. // Ист. зап. 1971. Т. 87. С. 233—
235; Черепнин Л. В. Русские фео-
дальные архивы. М., 1951. Ч. 2.
С. 309 и др.). Этой ошибки не из-
бежал и С. Б. Веселовский (Веселов-
ский С. Б. Дьяки и подьячие XV—
XVII вв. М., 1975. С. 155), который, од-
нако, написал на полях своей рукописи:
«. . .это 2 лица, Василий Жихорь, сын
Долмата Григорьева, и Третьяк Василь-
ев» (там же. Примеч. 263). В действи-
тельности Василий Жихорь Долматов
сын, по-видимому, мелкий костромской
вотчинник, упоминаемый в самом конце
XV и начале XVI в. (АСВР. Т. I.
№ 496; АРГ. № 40, 41), а Василий
Третьяк Васильев — сын дьяка Васи-
лия, деятеля 70—90-х гг. XV в. Отчест-
во Василия Долматова точно неизвестно.
Есть довольно веское основание думать,
что он был Василий Иванович — так
назван дьяк великого князя, бывший
послухом на Белоозере у деловой гра-
моты князей Кемских в 70—80-х гг.
(АСВР. Т. II. № 227-а). В поль-
зу того, что «Василий Иванович, дьяк
великого князя» этой грамоты, — одно
лицо с Василием Долматовым, говорит
тот факт, что Василий Долматов играл
большую роль на Белоозере в 80-х гг. Во
всяком случае Василий Долматов стар-
ший нигде в источниках не называется
Третьяком в отличие от своего сына.
Происхождение Долматовых неясно.
В актах Троицкого монастыря
30-х гг. XV в. упоминается некий До-
лмат, послух в земельном акте в волости
Воре (АСВР. Т. I. № 134. С. 104), но
связь его с дьяком Василием проблема-
тична. В конце XV—начале XVI в. фи-
гурируют Долматовы в Бежецком (Иван
Иванов сын), Кашинском (Василий
Александров сын) и Костромском
уездах (АСВР. Т. I. № 496, 618;
Т. III. № 188; АРГ. № 40, 41 и др.),
но едва ли они имеют отношение к семье
великокняжеского дьяка.
330 ДДГ. № 68. С. 224. — На служ-
бе князя Юрия Василий Долматов под-
писывает его жалованную грамоту и до-
кладывает судный список на земли
в Дмитровском княжестве (АФЗХ.
Ч. 1. № 82. С. 84; АСВР. Т. II. № 388.
С. 393).
331 АСВР. Т. III. № 19. С. 36.
332 См., например, подписи на до-
кладном судном списке о землях Пере-
яславского уезда (АСВР. Т. I. № 430.
О. 320) и на докладной разъезжей гра-
моте в Ростовском уезде (там
же. № 446. С. 334).
333 ПСРЛ. Т. 25. С. 305.
334 Там же. С. 309.
335 ПЛ. Т. 2. С. 209; ПСРЛ. Т. 25.
С. 310.
336 ПСРЛ. Т. 25. С. 312.
337 АСВР. Т. II. №444. С. 486;
см. также: №481. С. 520.
338 Там же. Т. I. №521, 522.
с. 397—398.
339 ПСРЛ. Т. 25. С. 330.
340 Сб. РИО. Т. 35. № 1. С. 3.
341 Там же. № 18. С. 74.
342 Там же.
343 АСВР. Т. II. №332. С. 311.
344 Там же. № 259, 285, 286,
288—290.
345 Там же. № 333, 334, 337.
346 РК. С. 46—47. — Из детей Ва-
силия Долматова наиболее заметным
был Василий Третьяк. В мае 1493 г. он
в качестве дьяка входил в состав посо-
льства к Конраду Мазовецкому
(Сб. РИО. Т. 35. №21. С. 90—100),
а в 1500—1501 гг. — к королю Иоганну
Датскому (ПСРЛ. Т. 28. С. 332,
335), писал духовную грамоту князя
И. Ю. Патрикеева (ДДГ. № 86. С. 349).
Третьяк выступал и в качестве писца
в Костромском уезде (см.: АФЗХ.
Ч. 1. № 254. С. 218). В 1510 г. он прини-
196
мал участие в ликвидации вечевого
строя в Псковской земле (ПЛ.
Т. 2. С. 255). Последнее упоминание
Василия Третьяка Долматова отно-
сится к марту 1511 г., когда он вместе
с М. Ю. Захарьиным возвратился из
посольства в Литву (ПСРЛ. Т. 28.
С. 346). С. Герберштейн приводит
рассказ об опале Василия Третьяка,
«который был любим государем» Ва-
силием Ивановичем, но отказался от
поездки к цесарю Максимилиану, за
что был послан в заточение (Гербер-
штейн С. Записки о Московии. М.,
1988. С. 73). Русские источники об
этом молчат, но вкладная книга Тро-
ицкого монастыря свидетельствует,
что «7025(1517) году июня в 17 день
по Третьяке Долматове дали вкладу
денег 50 рублев» (Вкладная книга
Троицкого Сергиева монастыря. М.,
1987. С. 47).
347 Лурье Я. С. Из истории поли-
тической борьбы при Иване III //
Учен. зап. ЛГУ. 1941. № 80. Сер.
ист. наук. Вып. 10. С. 85—86.
348 Лурье Я. С. Идеологическая
борьба. . . С. 52.
349 Очерки истории СССР: Период
феодализма. Конец XV—начало XVII
В. М., 1955. С. 103.
350 В. Б. Тучко сопровождал вели-
кую княгиню Софью «во время ее пани-
ческого бегства в 1480 г. (вызвавшего
негодование сторонников решительной
борьбы)» (Лурье Я. С. Идеологическая
борьба. . . С. 53).
351 Лурье Я. С. Идеологическая
борьба. . . С. 53.
352 РИБ. СПб., 1908. Т. 22. Стб.
29—30.
353 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 158. — Гипотезу С. Б. Весе-
ловского об опале бояр в общих чертах
воспринял А. А. Зимин, высказав
мысль о связи этой опалы «с укрепле-
нием позиции Ивана Ивановича (Моло-
дого — Ю. А.) и ухудшением положения
при великокняжеском дворе Софьи»
(Зимин А. А. Россия на рубеже XV—
XVI вв. М., 1982. С. 67).
354 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 156.
355 Абрамович Г. В. Поганая писцо-
вая книга//ВИД. Л., 1973. XI.
С. 183—184.
356 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 345.
357 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 326.
358 ДРВ. М., 1791. Ч. 20. С. 6.
359 АФЗХ. Ч. 1. №33. С. 50—51.
360 Советские архивы. 1970. № 5.
С. 84.
361 РК. С. 40.
362 ПСРЛ. Т. 28. С. 328; Сб. РИО.
Т. 35. № 43. С. 221.
363 Сб. РИО. Т. 41. №92. С. 486.
364 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 452.
365 ПСРЛ. Т. 23. С. 151.
366 ДРВ. Ч. 20. С. 9, 14. — В сен-
тябре 1509 г. он был еще жив и упоми-
нался в числе думных людей, оставлен-
ных в Москве при поездке Василия III
в Новгород (РК. С. 113).
367 ДРВ. Ч. 20. С. 11, 12.
368 РК. С. 47.
369 Сб. РИО. Т. 35. № 58. С. 274;
№ 62. С. 289.
370 Там же. Т. 41. №65. С. 314.
371 ПСРЛ. Т. 28. С. 361.
372 Сб. РИО. Т. 35. № 58. С. 275.
373 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 363—365.
374 ПСРЛ. Т. 25. С. 281.
375 Там же. Т. 26. С. 275—276;
т. 37. С. 49, 95.
376 АВСР. Т. I. №501. С. 380.
377 РК. С. 29.
378 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 307.
379 Насонов А. Н. Летописные па-
мятники Тверского княжества//Изв.
АН СССР. VII сер. Отд-ние гуманитар-
ных наук. 1932. № 10. С. 741. —Со-
гласно Львовской летописи, в 1485/86 г.
Образец закладывает в Кремле кир-
пичные палаты (ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1.
С. 352).
380 Сб. РИО. Т. 35. № 12. С. 50—51.
381 Там же. С. 163—171.
382 ПСРЛ. Т. 26. С. 289.
383 РК. С. 44.
384 ДРВ. Ч. 20. С. 10.
385 ДДГ. № 77. С. 292.
388 АФЗХ. Ч. 1. №33. С. 50—51.
387 ДДГ. № 89. С. 355.
388 РК. С. 24.
389 Веселовский С. Б. Исследова-
ния... С. 73.
390 АСВР. Т. I. №516. С. 391.
391 Абрамович Г. В. Поганая писцо-
вая книга. С. 184. — На отсутствие опа-
лы косвенно указывает возможность
распоряжения вотчинами: земли Ивана
Товаркова (старшего или младшего —
неясно) в Звенигородском уезде на
р. Истре (д. Гусеевская и два починка)
были до 1510 г. куплены «у прикащи-
ков» его П. М. Плещеевым (АРГ. № 59.
С. 63).
392 АСВР. Т. I. № 612. С. 523—524.
197
393 ПСРЛ. Т. 23. С. 162.
394 АСВР. Т. I. №612. С. 523—524.
395 Г. В. Абрамович, видимо, прав,
считая, что испомещение бывших по-
служильцев «проводилось в текущем по-
рядке и состояло из отдельных пожало-
ваний поместьями бывших слуг видней-
ших бояр в зависимости от их личных
достоинств или особых заслуг перед ве-
ликим князем» (Абрамович Г. В. По-
ганая писцовая книга. С. 192).
396 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 206.
397 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 339.
К главе III
1 Тимофей Скряба — представи-
тель одной из ветвей рода Морозовых,
родной брат Михаила Салтыка, родо-
начальника известной впоследствии фа-
милии служилых людей (ВОИДР. М.,
1851. Т. X. С. 107—108).
2 Памятники дипломатических сно-
шений Московского государства с Крым-
скою и Нагайскою ордами и с Тур-
цией. М., 1884. Т. I. № 6. С. 25—27.
(Сб. РИО; Т. 41).
3 РИБ. СПб., 1910. Т. 27. Стб. 340.
4 ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 95.
5 Там же. М.; Л., 1959. Т. 26.
С. 274.
6 Там же. СПб., 1910. Т. 20,
ч. 1. С. 346.
7 Бояршинова 3. Я. Население За-
падной Сибири до начала русской коло-
низации. Томск. 1960. С. 111, 112; Бо-
яршинова 3. Я., Степанов Н. Н. За-
падная Сибирь в XIV—XVI вв. // Ма-
териалы по истории Сибири. Улан-Удэ.
1964. С. 475—503; Скрынников
Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака.
Новосибирск. 1986. С. 82.
8 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25.
С. 329.
9 По данным Львовской летописи,
с этими воеводами шли «дмитровцы
и боровичи», т. е. войска, набранные
в Дмитровском и Боровском уездах
(ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 348).
10 Станищевы — служилый род,
давший во второй половине XV в. не-
скольких видных представителей. Брат
Ивана Зиновьевича Василий Дятел ле-
том 1471 г. выполнял ответственные по-
ручения великого князя в Пскове — тре-
бовал выступления псковичей против
Новгорода (ПЛ. Т. 2. С. 180—181).
Младший брат Пронофий Скурат по-
зднее выдвинулся на дипломатическом
поприще в составе посольств в Молда-
вию и Литву (ПСРЛ. М.; Л., 1963.
Т. 28. С. 155; СПб., 1913. Т. 18. С. 276;
Памятники дипломатических сношений
Московского государства с Польско-Ли-
товским. СПб., 1882. Т. 1. №31.
С. 163 и след. (Сб. РИО; Т. 35).
н ПСРЛ. Т. 25. С. 329.
12 Там же. Т. 18. С. 269.
13 ПЛ. Т. 1. С. 78—79.
14 Князь Ярослав Оболенский —
младший брат известного воеводы Ива-
на Стриги. В 1473—1477 г. он был кня-
зем-наместником в Пскове (пятым по
счету); при нем началось наступление
великокняжеских властей на псковскую
«старину», что вызвало резкий конфликт
с Псковом и привело к восстанию против
князя Ярослава в сентябре 1476 г. Ото-
званный в феврале 1477 г. после неодно-
кратных просьб псковичей, князь Ярос-
лав был в январе 1478 г. назначен вто-
рым наместником в Новгород (ПЛ.
Т. 2. С. 188, 192, 196—207; ПСРЛ.
Т. 25. С. 322). Позднее он снова был
князем-наместником в Пскове и продол-
жал политический курс, направленный
против порядков вечевой республики
(в частности, провел реформу положе-
ния смердов, что вызвало известную
«брань о смердах») (ПЛ. Т. 2. С. 65—
67 и др.). Князь Ярослав умер в Пскове
в 1487 г. и был похоронен в Троицком
соборе (ПЛ. Т. 2. С. 223, 224). В лице
Я. В. Оболенского, выходца из удель-
ных князей, перед нами один из твердых
и последовательных проводников
московской великокняжеской политики,
направленной против удельной старины.
Князь И. В. Булгак — племянник князя
И. Ю. Патрикеева, одного из самых вли-
ятельных бояр Ивана III (попавшего
в опалу в 1499 г.). Дед Булгака, потомок
Гедимина, князь Юрий Патрикеевич,
был женат на Анне, дочери великого
князя Василия Дмитриевича. Таким об-
разом, Иван Булгак и его брат Даниил
[Ценя, прославившийся в походах и бит-
вах конца XV—начала XVI в., приходи-
лись Ивану III двоюродными племянни-
ками. В отличие от своего брата, знаме-
нитого победителя при Ведроши
в 1500 г., боярин князь Иван Булгак не
стал знаменитым, оставаясь, однако,
в рядах московского боярства (последнее
упоминание — в 1495 г., когда участво-
вал в поездке Ивана III в Новгород
(РК. С. 44).
15 ПЛ. Т. 1. С. 79.
16 ПСРЛ. Т. 25. С. 329.
17 ПЛ. Т. 2. С. 62.
198
18 ПСРЛ. Т. 25. С. 329.
19 Там же. С. 329. — По словам
Львовской летописи, русские войска
взяли в Вельяде два охабня (там
же. Т. 20, Ч. 1. С. 348).
20 ПЛ. Т. 2. С. 62.
21 Там же.
22 Там же.
23 Базилевич К. В. Внешняя поли-
тика Русского централизованного госу-
дарства: Вторая половина XV в. М.,
1952. С. 234—236; Казакова Н. А. Рус-
ско-ливонские и русско-ганзейские от-
ношения: Конец XIV—начало XVI
в. Л., 1975. С. 161 — 163.
24 См.: Казакова Н. А. Русско-ли-
вонские и русско-ганзейские отношения.
С. 163—170.
25 Там же. С. 164.
26 ПЛ. Т. 1. С. 79; см.: Казакова
Н. А. Русско-ливонские и русско-ган-
зейские отношения. С. 165.
27 АЗР. Т. I. №75. С. 95—97.
28 Зимин А. А. О политических
предпосылках возникновения русского
абсолютизма // Абсолютизм в России
(XVII—XVIII ВВ.). М., 1964.
С. 31—32.
29 АЗР. Т. I. № 75. С. 95, 97.
30 Арбузов Л. А, Очерк истории
Лифляндии, Эстляндии и Курляндии.
СПб., 1912. С. 70, 110—112.
31 Казакова Н. А. Русско-ливон-
ские и русско-ганзейские отношения.
С. 165—170.
32 «А торгует Новгородец з Немчы-
ном на Ругодиве, а будет товар в Не-
мчына в бусе, и Новгородцу той товар
в Немчына добровольно взяти из бусы
через край в ладью, а от того Ругодив-
цам кун не имати» (АЗР. Т. I. №75.
С. 96).
33 «А приедет Новгородец на Руго-
див с воском, или с белкою, или с моско-
тиньем, а похочет ехати на Ригу, или на
Юрьев, или на Колывань, а положат
товар на телегу, ино от того товару
весчего не взяти» (АЗР. Т. I. № 75.
С. 96, 97).
34 «Иван III оценил значение На-
рвы и стремился создать наиболее бла-
гоприятные условия для русских купцов,
посещавших этот город» (Казакова
Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзей-
ские отношения. С. 168).
35 «А на котором городе в мист-
ровой державе и в бискупьих землях
у Новгородца бороду выдерут, а до-
ведут того на Немчина судом и спра-
вою, ино тому Немчину рука отсечи за
бороду» (АЗР. Т. I. №75. С. 97).
36 г\
«. . .церкви. . . очистити и Рус-
ский конец и села тых церквей очистити
по крестному целованию, по старыне»
(АЗР. Т. I. №75. С. 97).
37 «По. . . великих государей ве-
ленью царей Русских, великого князя
Ивана Васильевича всеа Русии, и его
сына, великого князя Ивана Ивановича
всея Русии...» (АЗР. Т. I. №75.
С. 95).
38 «. . .добиша челом государей ве-
ликих князей и царей Руских намест-
ником новгородским» (АЗР. Т. I. № 75.
С. 95).
39 Казакова Н. А. Русско-ливонские
и русско-ганзейские отношения. С. 170.
40 Это было отмечено Иваном III
в наказе, данном 26 апреля 1481 г.
Т. И. Скрябе: русский посол дол-
жен был передать Менгли слова ве-
ликого князя: «Ты пак нам пожаловал,
крепкое слово мне молвил и ярлыки свои
подавал, так и ныне по тому жалуешь, на
том и стоишь» (Сб. РИО. Т. 41. №6.
С. 25).
41 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 349.
42 Там же. — По сообщению Ус-
тюжской летописи «воеводы великого
князя стояли на Волге лето все» (ПСРЛ.
Т. 37. С. 49).
43 РК. С. 24—25.
44 ПСРЛ. Т. 25. С. 313—315.
45 АСВР. Т. II. С. 695; ПСРЛ.
Т. 25. С. 329
48 ВОИДР. Т. X. С. 47; ср.: Зимин
А. А. Формирование боярской аристок-
ратии в России во второй половине
XV—первой трети XVI в. М., 1988.
С. 43—56.
47 ВОИДР. Т. X. С. 55—57.
Так, под Казанью (вероятно,
в 1506 г.) был убит Роман, сын Федора
Семеновича, внук Федора Владимир
Михайлович погиб «на Берегу в царев
приход» (по всей вероятности,
в 1521 г. при набеге Мохаммед-Гирея)
(ВОИДР. Т. X. С. 57). См.: Зи-
мин А. А. Формирование боярской
аристократии. . . С. 90—92.
49 ПСРЛ. Т. 25. С. 282.
50 Там же. Т. 28. С. 144.
51 Там же. Т. 25. С. 314.
52 ВОИДР. Т. X. С. 93; Веселов-
ский С. Б. Исследования по истории
класса служилых землевладельцев. М.,
1969. С. 169—173.
53 ВОИДР. Т. X. С. 59.
54 РК. С. 25.
55 ПСРЛ. Т. 37. С. 91. —Арханге-
логородский летописец обвиняет его во
взятии посула у вятчан (там же).
56 Там же. Т. 25. С. 314—315.
57 Там же. С. 290.
199
58 РК. С. 21.
59 ПСРЛ. Т. 28. С. 148.
60 Там же. Т. 25. С. 314.
61 Там же. Т. 28. С. 148.
62 Московская летопись за 1469
и 1477 гг. приводит наказы в пере-
сказе.
63 РК С 25
64 ВОИДР. Т. X. С. 62.
65 Там же. С. 64—66.
66 Князья ярославские «простили-
ся со всеми своими отчинами на век,
подавали их великому князю Ивану Ва-
сильевичи), а князь велики против их
отчины подавал им волости и села»
(ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 157—158;
см. также: Зимин А. А. Формирование
боярской аристократии. .. С. 83—97;
Кобрин В. Б. Власть и собственность
средневековой России. М., 1985. С. 54—
56; Шульгин В. С. Ярославское княже-
ство в системе Русского централизован-
ного государства в конце XV—первой
половине XVI в. // Научные доклады
высшей школы : Исторические науки.
1958. № 4. С. 3—15; Кучкин В. А.
К вопросу о статусе ярославских
князей после присоединения Ярослав-
ля к Москве // Феодализм в Рос-
сии: Сборник статей и воспомина-
ний, посвященный памяти академика
Л. В. Черепнина. М., 1987. С. 220
и след.
67 ПСРЛ. Т. 26. С. 276.
68 Там же. — Этот рассказ в сокра-
щении воспроизведен в Холмогорской
летописи (там же. Л., 1977. Т. 33.
С. 124).
69 Там же. Т. 37. С. 49.
70 Там же. С. 95.
71 Там же. Т. 26. С. 276. — Это же
известие с некоторыми сокращениями
есть в Холмогорской летописи (там
же. Т. 33. С. 124—125). Другой вариант
того же известия находим в Устюжской
летописи (там же. Т. 37. С. 49, 95).
72 Там же. Т. 37. С. 49.
73 Там же. Т. 33. С. 125.
74 Скрынников Р. Г. Сибирская эк-
спедиция Ермака. С. 83—84.
75 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 384.—
Московская и другие летописи содер-
жат только краткое сообщение о бегстве
в Москву князя Федора Бельского.
76 Там же. Т. 25. С. 328.
77 ВОИДР. Т. X. С. 82 и след.
78 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 348.
79 Как показал К. В. Базилевич,
в начале 80-х гг. русская дипломатия
начинает активную деятельность по со-
зданию союза против Ягеллонов, кото-
рый мог бы способствовать борьбе за
возвращение русских земель, захвачен-
ных Литвой и Польшей. Именно в этом
плане следует рассматривать заключе-
ние в 1482 г. союза с Венгрией (ПСРЛ.
Т. 25. С. 329) и сближение с Молда-
вией.
80 ДДГ. № 72, 73. С. 252—275;
Черепнин Л. В. Русские феодальные ар-
хивы. М., 1948, ч. 1. С. 162—175.
81 ДДГ. № 69. С. 225; № 70. С. 232.
82 Там же. № 72. С. 264.
83 В пользу этого говорит обычная
клаузула духовных и договорных гра-
мот со времен Дмитрия Донского: «. . .а
переменит Бог Орду, и который. . . воз-
мет дань на своем уделе, то тому и есть»
(ДДГ. № 12. С. 36). Это означает, что
«выход» с уделов в условиях конца
XV в. не поступал в государственную
казну.
84 ДДГ. № 12. С. 35.
85 Там же. № 73. С. 272.
86 Там же. № 69. С. 226.
87 В одном из черновиков договора
с Андреем Углицким в качестве пожало-
вания великого князя фигурировала Ка-
луга (Черепнин Л. В. Русские феодаль-
ные архивы. Ч. 1. С. 172). В этом черно-
вике отразился первоначальный проект
великого князя, сформулированный
в апреле 1480 г. (третье посольство).
88 В литературе, как дореволюци-
онной, так и советской, распространено
мнение, что великий князь не выполнил
обещаний, данных братьям во время пе-
реговоров (см.: Пресняков А. Е. Иван
III на Угре П С. В. Платонову ученики,
друзья и почитатели. СПб., 1911. С. 297;
Базилевич К. В. Внешняя политика. . .
С. 222; Лурье Я. С. Идеологическая
борьба в русской публицистике конца
XV—начала XVI в. М.; Л., 1960.
С. 52). Как можно судить по летопис-
ным данным и по черновым проектам
докончаний, изученным Л. В. Черепни-
ным, во время переговоров реально об-
суждались территориальные вопросы,
а не принципиальное положение удель-
ных князей. В этом вопросе московское
правительство, по-видимому, не шло
(да и не могло пойти) ни на какие
уступки.
89 ДДГ. № 74. С. 275—277. — Гра-
мота составлена между концом марта
1480 г. (по упоминанию князя Юрия
Ивановича, родившегося 23 марта)
и концом марта 1481 г. (по упоминанию
архиепископа Вассиана, умершего
23 марта 1481 г.), скорее всего не ранее
октября 1480 г. (конец феодального мя-
200
тежа). По мнению Л. В. Черепнина,
«самой вероятной датой завещания сле-
дует признать февраль 1481 г.» — по
связи текста духовной с февраль-
скими докончаниями (Черепнин Л. В.
Русские феодальные архивы. Ч. 1.
С. 180). По мнению А. А. Зи-
мина, духовная была составлена око-
ло 12 августа 1479 г., когда больной
князь Андрей присутствовал на освя-
щении Успенского собора (Зимин
А. А. О хронологии духовных и до-
говорных грамот великих и удельных
князей XIV—XV вв.//Проблемы
источниковедения. М., 1958. Вып. VI.
С. 317). Однако эта датировка противо-
речит упоминанию в духовной князя
Юрия Ивановича: «А великого князя
сыну, князю Юрыо, даю икону. . .»
(ДДГ. № 74. С. 276).
90 Перемены в реальном положении
удельного князя после Угры уловлены
А. Е. Пресняковым, подчеркнувшим,
что процесс подчинения удельных кня-
зей «с уничтожением их значения как
князей владетельных» получил «силь-
ный толчок вследствие событий 1480 г.»
(Пресняков А. Е. Иван III на Угре.
С. 298). Л. В. Черепнин тоже отметил,
что «после поражения Ахмата великий
князь более решительно' вмешивается
в завещательные распоряжения князей
Московского дома» (Черепнин Л. В.
Русские феодальные архивы. Ч. 1.
С. 183). Но речь идет не только
о вмешательстве, но и о ликвидации су-
веренитета удельных князей.
91 Семенченко Г. В. Кредиторы
удельных князей Московского дома
в конце XV—начале XVI в. // Вопросы
истории. 1982. № 11. С. 84—94.
*2 АСВР. Т. I. №56. С. 127.
93 ДДГ. №89. С.,358; см. также:
Семенченко Г. В. Кредиторы удельных
князей. . . С. 88, примеч. 28.
94 Веселовский С. Б. Исследова-
ния. . . С. 446 и др.
95 ДДГ. № 89. С. 361; Семен-
ченко Г. В. Кредиторы удельных кня-
зей. . . С. 85, 94.
96 ДДГ. № 75. С. 277—283; Череп-
нин Я. В. Русские феодальные архивы.
Ч. 1. С. 165.
97 ДДГ. №67. С. 217—221.
98 Там же. Ns 75. С. 279.
99 ПСРЛ. Т. 26. С. 275.
100 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 349. —
Андрей и Петр — сыновья боярина Ми-
хаила Борисовича, которого к этому вре-
мени уже не было в живых.
101 Там же. Т. 26. С. 275.
102 Гам же. Г. 25. С. 329.
103 Там же. Т. 26. С. 275.
104 Там же. Т. 33. С. 124.
105 О связях Ивана Молодого
с Суздалем свидетельствует и актовый
материал. В 1483/84 г. Иван Молодой
«был в Суждале», где подтвердил жало-
ванную грамоту Спасо-Евфимьеву мо-
настырю (АСВР. Т. II. №444. С. 486).
В марте 1485 г. он тоже был в Суздале
(там же. № 479. С. 517). См.: Каштанов
С. М. Социально-политическая история
России конца XV—первой половины
XVI В. М., 1967. С. 30, 31.
106 Ср.: Каштанов С. М. Социаль-
но-политическая история. . . С. 24.
107 Зимин А. А. Россия на рубеже
XV—XVI ВВ. М., 1982. С. 140—147.
108 ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб.
497—498. — Заболотские, потомки смо-
ленских княжат, до последней четверти
XV в. были в ближайшем окружении
великих князей. Сыновья боярина и дво-
рецкого Григория Васильевича, Петр
Лобан и его братья, в конце XV—начале
XVI в. дослужились до окольничих
и бывали полковыми воеводами, посла-
ми и судьями. См.: Веселовский
С. Б. Исследования. . . С. 353—354.
109 ПСРЛ. Т. 25. С. 330. — По сло-
вам Московской летописи, восходящим,
по-видимому, к официальному источни-
ку, это событие произошло «в 10 часу
нощи», т. е. по нынешнему отсчету вре-
мени уже 11 октября. Наречение имени
состоялось 26 октября, в день Дмитрия
Солунского. Эти подробности, содержа-
щиеся в официозной летописи, свиде-
тельствуют о значении, которое прида-
валось в Москве рождению нового чле-
на великокняжеской семьи — сына на-
следника великого князя.
1,0 Там же. Т. 24. С. 202; т. 20,
ч. 1. С. 350.
111 Там же. Т. 24. С. 203.
112 Барбаро и Контарини о Рос-
сии : К истории итало-русских связей
в XV в. / Вступ. ст., подг. текста,
пер. и коммент. Е. Ч. Скржинской. Л.,
1971. С. 229.
113 Бегство князя Василия произо-
шло, очевидно, еще до рождения князя
Дмитрия. Уже 2 октября, по данным
Литовской метрики, король Казимир
пожаловал ему Любеч и другие вотчины
(РИБ. СПб., 1910. Т. 27. Стб. 390—
391).
114 ДДГ. №78. С. 293—294; Череп-
нин Л. В. Русские феодальные архивы.
Ч. 1. с. 175—179.
1,5 ДДГ. №76. С. 283—290.
201
1,6 Там же. № 47. С. 142, 143.
1,7 ПСРЛ. Т. 18. С. 270.
118 Там же. С. 269.
1,9 Там же. Т. 25. С. 329.
120 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 349. —
«. . .Познаваю убожьство своего ума
и великое смятение своего неразу-
мия. . . и того ради оставляю архиепи-
скопью Великого Новгорода и Пскова
и степень своего святительства», — пи-
сал Феофил в своей отреченной грамоте
(РИБ. СПб., 1880. Т. 6. №10. Стб.
746—747).
121 ПСРЛ. Т. 25. С. 330. — Приво-
дя то же известие, Симеоновская лето-
пись датирует его 17 июля (там
же. Т. 18. С. 270).
122 Там же. Т. 25. С. 330; т. 18.
С. 270.
123 Там же. СПб., 1889. Т. 16.
Стб. 197.
124 ПЛ. Т. 2. С. 172.
125 «Этой уступкой местному новго-
родскому обычаю в Москве хотели при-
мирить принятое нововведение со ста-
риной», — считает А. И. Никитский
(Никитский А. И. Очерк внутренней
истории церкви в Великом Новгороде.
СПб., 1879. С. 130).
126 ПСРЛ. Т. 25. С. 330; т. 18.
С. 270.
127 ПЛ. Т. 2. С. 63.
128 ПСРЛ. Т. 24. С. 203. — То же
известие имеется в Львовской летописи
(там же. Т. 20, ч. 1. С. 350).
129 Там же. Т. 25. С. 203.
130 Там же. С. 307. — По данным
В. Л. Янина, Иван Григорьев (умер
в 1466 г., см.: там же. Т. 26. С. 219) —
представитель боярства Прусской ули-
цы, занимавшего премежуточную пози-
цию в спорах московской и литовской
«партий» (Янин В. Л. Новгородские по-
садники. М., 1962. С. 379).
131 ПСРЛ. Т. 25. С. 304, 309; т. 18.
С. 265. — По данным В. Л. Янина, Иван
Кузмин — представитель Плотницкого
конца (Янин В. Л. Новгородские по-
садники. С. 380).
132 ПЛ. Т. 2. С. 64.
133 ПСРЛ. Т. 25. С. 330; т. 18.
С. 270.
134 В. Н. Вернадский считает кон-
фискацию земель в 1484 г. «едва ли не
самой крупной по размерам» (Вернад-
ский В. Н. Новгород и Новгородская
земля. М.; Л., 1961. С. 321). По под-
счетам Г. В. Абрамовича, только в во-
тчинах 30 больших бояр было конфи-
сковано более 12 тыс. обеж (не считая
земель, полученных московским прави-
тельством в результате массового вы-
селения других вотчинников). Он отме-
чает, что «1484 г. был перелом-
ным. ..ив переходе от единичных
случайных пожалований московских лю-
дей новгородскими землями к более пла-
номерным и массовым раздачам». По
подсчетам того же автора, общее число
обеж, конфискованных у монастырей,
владыки и бояр начиная с 1478 г., до-
стигло к этому времени почти 32 тыс.
(Абрамович Г. В. Поместная система
и поместное хозяйство в России в по-
следней четверти XV и в XVI в.: Ав-
тореф. дис. . . . д-ра ист. наук. Л., 1975.
С. 10 и след.).
135 ПСРЛ. Т. 37. С. 49.
136 ПЛ. Т. 2. С. 63.
137 А. И. Никитский видит в этих
новых «пошлинах» систему повинностей,
«которыми духовенство изоброчивалось
в пользу своих епархиальных архиере-
ев», и считает введение этих «пошлин»
распространением на Новгород москов-
ских порядков. Правда, он тут же при-
знает, что и прежде новгородское духо-
венство «было обложено разными по-
борами в пользу своего епархиального
владыки и его десятинников» (Никит-
ский А. И. Очерк внутренней истории
церкви. . . С. 135—136). Речь идет, та-
ким образом, не о качественном, а о ко-
личественном изменении в положении
новгородского духовенства. Едва ли, од-
нако, дело исчерпывалось только этим.
Введение новых «московских» порядков
означало прежде всего изменение
политического положения нов-
городского духовенства, терявшего свою
прежнюю относительную самостоятель-
ность, свое особое положение в системе
русской церкви, вынужденного подстра-
иваться под общерусские обычаи и по-
рядки, теряя свою «старину».
138 ПСРЛ. СПб., 1841. Т. 3. С. 310.
139 ПЛ. Т. 2. С. 64.
140 Так, 22 января 1211 г. был изг-
нан архиепископ Митрофан (Новгород-
ская Первая летопись старшего и млад-
шего изводов. М.; Л., 1950. С. 52),
в 1219 г. — Антоний, а Митрофан воз-
вращен (там же. С. 60); в 1223 г. на
кафедру возвели Арсения, «мужа добра
и зело бояшася Бога» (там же. С. 61),
что не помешало через два года вернуть-
ся изгнанному Антонию, «и ради быша
новгородци своему владыце» (там
же. С. 64); в 1330 г. кафедру оставил
Моисей (там же. С. 99), а в 1352 г. он
же занял ее вторично (там же, с. 362).
Во всех этих случаях «яко живу сущю
202
епископу. . . не обличену ересьми или
инеми вещь ми подобными», новгородцы
отнюдь не усматривали «безумное дер-
знутие на поставление».
141 Архангелогородский летописец
приводит 15 июля 1484 г. как дату окон-
чательного «взятия» Новгорода (ПСРЛ.
Т. 37. С. 94).
142 ПСРЛ. Т. 18. С. 270. — То же
известие, но без точной даты находим во
Львовской и Типографской летописях.
143 ДДГ. № 54. С. 163—164;
№ 59. С. 186—192; № 63. С. 201—206.
144 ПСРЛ. Т. 25. С. 308.
145 Там же. С. 313; Черепнин
Л. В. Образование Русского централи-
зованного государства в XIV—XV ве-
ках : Очерки социально-экономической
и политической истории. М., 1960.
С. 888.
146 ПСРЛ. Т. 15. Стб. 497.
147 Там же; ср.: Зимин А. А. Рос-
сия на рубеже. . . С. 59.
148 ПСРЛ. Т. 15. Стб. 498.
149 Там же.
150 Там же.
151 К. В. Базилевич не сомневается
в официальном характере миссии Гусе-
ва и в оскорблении, нанесенном ему как
послу (Внешняя политика. . . С. 226—
227). Этот факт он объясняет начавши-
мися переговорами Твери с Казимиром.
Однако оскорбление, нанесенное послу,
означало по нормам средневекового пра-
ва немедленный разрыв всех отношений
и начало войны. Война же с Тверью
началась только через год с лишним,
и ни о каком оскорблении посла как
поводе к войне летописи не упоминают.
Поэтому версию К. В. Базилевича при-
нять трудно.
Оскорбление посла А. А. Зи-
мин связывает с протестом Михаила
против династических прав наследника
московского великого князя на тверской
стол — его мать была дочерью великого
князя Бориса Александровича от перво-
го брака и, таким образом, сводной сест-
рой Михаила Борисовича (сына от вто-
рого брака). Ниоткуда не видно, однако,
что московское правительство предъяв-
ляло какие-либо династические претен-
зии к Твери — противоречия между
Русским государством и Тверью носили
отнюдь не династический характер.
152 В то же время эта версия броса-
ет определенный свет на личность и по-
ведение самого Гусева. Казненный по-
зднее по обвинению в государственной
измене, он, очевидно, задолго до этого
был достаточно ненадежным слугой
московского правительства и не «пря-
мил» великому князю. Подобную мысль
высказал Я. С. Лурье. Он объяснил
отказ Гусеву в приеме принадлежно-
стью его к оппозиционному феодаль-
ному блоку (Лурье Я. С. Из истории
политической борьбы при Ива-
не III //Учен. зап. ЛГУ. 1941. № 80.
Сер. ист. наук. Вып. 10. С. 90).
Это предположение было отвергнуто
К. В. Базилевичем, который отметил,
что «доказать существование в это вре-
мя „феодального блока” невозможно»
(Внешняя политика. . . С. 227, примеч.
1). Однако факт существования оппози-
ции в определенных феодальных кру-
гах, связанных с удельными князьями,
не вызывает сомнений. Отец Гусева слу-
жил в свое время князю Ивану Мо-
жайскому, а затем Андрею Вологодско-
му. Один из братьев Владимира, Юрий,
в 1492 г. бежал в Литву. С. В. Веселов-
ский пишет о «мятежном духе», при-
сущем многим Добрынским, к роду ко-
торых принадлежали Гусевы. Вернее
было бы сказать не о «мятежном духе»,
а о традиционных связях с удельно-кня-
жескими гнездами (Веселовский С. Б.
Исследования. . . С. 317).
153 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 351. —
Договор Михаила с Казимиром см.:
АЗР. Т. I. №79. С. 99—100; см.: Пре-
сняков А. Е. Образование Великорус-
ского государства. Пг., 1918. С. 444—
445. — Договор с Казимиром не датиро-
ван. А. А. Зимин вслед за Д. Феннелом
относит его к весне—лету 1483 г. (Зи-
мин А. А. Россия на рубеже. . . С. 281,
примеч. 16). Но трудно поверить, что
в Москве узнали об этом договоре толь-
ко через полтора года (Черепнин
Л. В. Образование Русского централизо-
ванного государства. . . С. 888—889; Зи-
мин А. А. Россия на рубеже. . . С. 61).
154 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 351.
155 ПЛ. Т. 2. С. 66. — Из двух ле-
тописных версий — софийско-львовской
и псковской — Л. В. Черепнин предпо-
читает первую (Образование Русского
централизованного государства. . .
С. 891), А. А. Зимин — вторую (Рос-
сия на рубеже. . . С. 62). На мой
взгляд, между версиями нет принципи-
ального противоречия, хотя псковская,
вероятно, сгущает краски («плениша
всю землю их»).
156 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 351.
157 Там же.
158 ДДГ. №79. С. 295.
159 Пресняков А. Е. Образование
Великорусского государства. С. 445; Че-
203
репнин Л. В. Русские феодальные архи-
вы. Ч. 1. С. 202—204; Зимин А. А. Рос-
сия на рубеже. . . С. 62. — Точная дати-
ровка договора затруднительна. Опира-
ясь на последовательность известий Со-
фийско-Львовской летописи, А. А. Зи-
мин датирует его октябрем (возвраще-
ние на кафедру Геронтия — предыдущее
известие)—декабрем (поставление Ген-
надия и Нифонта — последующее из-
вестие) 1484 г. (Зимин А. А. О хроно-
логии духовных и договорных грамот. . .
С. 317—318). Однако Псковская II ле-
топись помещает известие о московско-
тверской войне, предшествовавшей дого-
вору, между событиями масляной недели
и великого говения 1484 г. (ПЛ.
Т. 2. С. 66), т. е. по этой летописи война
происходила в феврале или марте
1485 г. Этим косвенно подтверждается
принятое К. В. Базилевичем известие
В. Н. Татищева, что мир между Моск-
вой и Тверью был «от Благовещения до
Ильина дни» (Татищев В. Н. История
Российская. М.; Л., 1966. Т. VI. С. 74;
см.: Базилевич К. В. Внешняя полити-
ка. . . С. 228).
160 ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 352.
161 Ср.: Черепнин Л. В. Образова-
ние Русского централизованного госу-
дарства. . . С. 892—893; Зимин
А. А. Россия на рубеже. . . С. 63.
162 ПСРЛ. Т. 20, Ч. 1. С. 352.
163 Там же.
164 Там же. Т. 18. С. 271; т. 24.
С. 204.
165 Там же. Т. 18. С. 271; т. 24.
С. 204.
166 Там же. Т. 20, ч. 1. С. 352;
Т. 37. С. 96.
167 Там же. Т. 18. С. 271.
168 По словам Холмогорской лето-
писи, «и приступи ко граду, и повеле
бити пушками и пищали» (ПСРЛ. Т. 33.
С. 125). Другие источники об артилле-
рийском обстреле Твери не сообщают.
169 ПСРЛ. Т. 33. С. 125.
170 Устюжская летопись верно пе-
редает суть событий, подчеркивая, что
Михаил «не сме стояти противу велико-
го князя, занеже отъехали от него вси
князи и бояре к великому князю слу-
жити» (ПСРЛ. Т. 37. С. 49). Казимир
Литовский принял беглого тверского
князя и предоставил ему убежище
(«хлеба и соли есмо ему не боронили»),
но отказался оказать ему военную по-
мощь («помочи есьмо не дали ему»)
(РИБ. Т. 27. Стб. 460). В условиях
80-х гг. военная интервенция против
Русского государства (в интересах твер-
ского князя) была явно безнадежным
делом, и в Троках это хорошо понимали.
Тем не менее в Москве принимали меры
предосторожности. По данным Типог-
рафской летописи, под Старицу была
поставлена «застава» — войска князя
И. Ю. Патрикеева и Юрия Захарьича —
и стояла до конца декабря. Та же лето-
пись сообщает весьма интересную под-
робность: русские разведчики, послан-
ные «в Литовское», «поимаша» «единого
от него», т. е. одного из слуг или при-
ближенных Михаила, и «уведаша тай-
ну». «Тайна» же эта заключалась в том,
что бояре Михаила, сопровождавшие его
в Литву, подговорили его вернуться на
Русь, «хотячи от него бежати сами»,
«занеже зде жены их поосталися».
И «кое иные да отьехаша от него», на-
пример Иван Змиев (ПСРЛ. Т. 24.
С. 236). Итак, в свите беглого князя шел
быстрый распад — тяга к родной земле
оказывалась сильнее уз феодальной ком-
мендации и политических расчетов. Вви-
ду этого Михаилу ничего не оставалось,
как вернуться к королю, отказавшись
от своих планов реставрации: он не на-
шел сторонников даже в ближайшем ок-
ружении.
171 ПСРЛ. Т. 18. С. 271.
172 Холмогорский летописец пишет,
что «все князи и бояре тверские и в с я
чернь (разрядка моя. — Ю. А.), вы-
ехав, били челом великому князю»
(ПСРЛ. Т. 33. С. 125).
173 ПСРЛ. Т. 18. С. 271.
174 Там же. — Л. В. Черепнин от-
мечает, что «московский великий князь
старался завоевать симпатии горожан»
и что падение Твери «произошло без
сопротивления со стороны горожан»
(Образование Русского централизован-
ного государства., . С. 894). На мой
взгляд, события в Твери отражают, с од-
ной стороны, общий курс московского
великокняжеского правительства, на-
правленный на охрану торгово-ремеслен-
ного населения городов как важной опо-
ры централизованного государства,
а с другой стороны, то «определенное
тяготение городского населения к вели-
кокняжеской власти», о котором писал
Я. С. Лурье (Идеологическая борьба. . .
С. 48) и которое отражало в свою оче-
редь русский вариант союза королевской
власти с городом.
175 ПСРЛ. Т. 18. С. 271.
176 Там же.
177 «И посади во Твери на княже-
ние сына своего Ивана», — такими сло-
вами заканчивает свой рассказ о Твер-
204
ском походе • Холмогорская летопись
(ПСРЛ. Т. 33. С. 125). Та же формули-
ровка во Владимирском летописце (там
же. М., 1965. Т. 30. С. 137). Устюжский
летописец расшифровывает это общее
положение: «. . .взяша Тверь и намест-
ники свои посадиша» (там же. Т. 37.
С. 49). А. Е. Пресняков считает, что
Тверское великое княжество стало «во-
тчиной» московских государей, «но осо-
бой от их Московского государства»,
и указывает на ряд черт «особности»
Тверской земли (сохранение должности
тверского дворецкого, служба по «твер-
скому списку») (Пресняков А. Е. Обра-
зование Великорусского государства.
С. 446). Л. В. Черепнин и А. А. Зимин
также отмечают, что Тверская земля
стала «уделом», занимавшим особое по-
ложение (Черепнин Л. В. Образование
Русского централизованного государ-
ства. . . С. 894; Зимин А. А. Россия на
рубеже. . . С. 63). С. М. Каштанов счи-
тает, что передача Тверской земли вну-
ку тверского великого князя и «сестри-
чичу» свергнутого князя Михаила Бо-
рисовича создавала известную види-
мость «легитимности» и преследовала
«далеко идущие внутри- и внешнеполи-
тические цели» (Каштанов С. М. Со-
циально-политическая история. . .
С. 31). Однако московское правительст-
во едва ли нуждалось в видимости «ле-
гитимности». Насколько известно, свои
права на Тверь оно никогда не обосно-
вывало родством с тверскими князьями.
Такое обоснование было бы чуждым са-
мому духу московского понимания «ле-
гитимности». Как мы знаем, доктрина
Русского государства основывалась на
исторической концепции политического
единства Русской земли, идущей от пер-
вых киевских князей, а не на родствен-
ных связях с местными княжескими ди-
настиями.
178 Флоря Б. Н. О путях политиче-
ской централизации Русского государ-
ства: (на примере Тверской зем-
ли) // Общество и государство фео-
дальной Рссии. М., 1975. С. 281 —
29°.
179 Хрестоматия по древней русской
литературе / Сост. Н. К. Гудзий. М.,
1973. С. 164.
14 Ю. Г. Алексеев
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АЗР —Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб. 1846. Т. I.
АРГ —Акты Русского государства. 1505—1526 гг. М. 1975.
АСВР — Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца
XIV—начала XVI в. М., 1952. Т. I; 1958. Т. II; 1964. Т. III.
АФЗХ —Акты феодального землевладения и хозяйства XIV—XV вв. М., 1951.
Ч. 1.
ВОИДР — Временник Общества истории и древностей российских. М., 1851. Т. X.
ДДГ — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—
XVI ВВ. М., 1950.
ДРВ — Древняя Российская Вифлиофика.
ПДСИ — Памятники дипломатических сношений с империею Римскою. СПб.,
1851.
ПЛ —Псковские летописи. М.; Л., 1941. Т. 1; 1955. Т. 2.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
РИБ — Русская историческая библиотека.
РК — Разрядная книга 1475—1605 гг. М., 1977. Ч. 1.
Сб. РИО — Сборник Русского исторического общества.
СИЭ — Советская историческая энциклопедия.
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН *
Абрамович Г. В., историк 128, 131, 197,
198, 202
Агриппина, дочь кн. Василия Бабича,
жена вел. кн. Рязанского Ивана Ва-
сильевича 159
Ази-Баба, крымский посол в Москву и
Литву 78, 188
Ази-Гирей, хан Крымский 183
Айдар, крымский «царевич», брат Мен-
гли-Гирея 85
Акинфовичи, боярский род, потомки
Акинфа Великого 184
Алабыш Федор Федорович, кн. ярослав-
ский, писец на Белоозере 126
Александр Казимирович, вел. кн. Литов-
ский 62, 126, 129, 130
Александр Михайлович, кн. тверской,
вел. кн. Владимирский 17
Александр (Олелько) Владимирович,
кн. киевский 146
Александр Ярославич Невский, вел. кн.
Владимирский 18
Алексеев Леонтий, дьяк 126, 171
Алексеев Роман, дьяк 126, 171
Алексеев Ю. Г., историк 177, 178, 183,
185, 191, 192, 195
Аминяк, крымский кн. 105
Амуртаза, «царевич», сын Ахмата 114,
194
Анастасия, дочь вел. кн. Василия Дмит-
риевича, жена Александра (Олелько)
Киевского 146
Анастасия Александровна, мать Ми-
хаила Борисовича, вел. кн. Твер-
ского 166
Андрей Васильевич (Большой), кн. уг-
лицкий, брат Ивана III 14, 24, 25,
30, 34—38, 40—42, 68, 71, 73, 86, 94,
96, 111, 114, 120, 130, 132, 141, 143,
148, 150, 170, 178, 179, 181, 190, 195,
200
Андрей Васильевич (Меньшой), кн. во-
логодский, брат Ивана III 14, 25,
34, 42, 68, 71, 73, 87, 89, 95, 104, 106,
109, 112, 114, 132, 142, 143, 150—152,
178, 179, 201, 203
Андрей Дмитриевич, сын Дмитрия Дон-
ского, кн. можайский, верейский и
белозерский 7
Андрей Мономашич, сын Владимира
Мономаха, кн. Переяславля Южного
191
Андрей см. Казимир IV
Анна Васильевна, дочь вел. кн. Василия
Дмитриевича, жена кн. Юрия Патри-
кеевича 198
Анна Васильевна, сестра Ивана III, жена
Василия Ивановича, вел. кн. Рязан-
ского 3, 158, 159
Антоний, архиепископ новгородский 202
Анфим, вогульский сотник 145
Арбузов Л. А., историк 199
Арсений, архиепископ новгородский 202
Асыка, вогульский кн. 144
Ахмат (Ахмут, Ахмед), хан Большой
(Золотой) Орды 17, 18, 39, 42, 44—
50, 52—54, 60, 64—69, 71—91, 93—
97, 100—116, 118, 120—123, 127, 128,
130, 132—136, 140, 141, 146, 148,
164, 168, 183—194, 201
Бабич Василий Иванович, удельный кн.
159
Базилевич К. В., историк 3, 52—54,
56, 58—60, 62, 63, 76, 174, 176, 177,
181, 182, 184—190, 192—195, 199,
200, 203, 204
Байраш, крымский посол в Вильно 104’
Барбаро Иосафат, итальянский путе-
шественник 201
Барятинские, княжеский род 114
Басенков Никифор Федорович, посол
в Орду 79, 109, 186
Басенок Федор Васильевич, боярин, вое-
вода 184
Батый (Бату-хан), хан, основатель Золо-
той Орды 76, 86, 87, 91
Беклемишев Василий Федорович, служи-
лый человек 185
Беклемишев Иван Никитич Берсень,
окольничий 125
Беклемишев Никита Васильевич, посол
В Крым 78, 80, 185, 186
Беклемишев Семен Васильевич, воевода
68—70, 72, 184, 186
Белеутов Александр Андреевич, боярин
185
Белого Иван, толмач, гонец в Крым 83,
187
Бельский Федор Иванович, кн., внук
Владимира Ольгердовича, киевского
князя 146, 170, 200
Берденев Михаил, боярин новгородский
159
* Указатели составлены Г. А. Победимовой.
14*
207
Бердулат, «царевич» 86
Вернадский В. Н., историк 177, 202
Бестужев Матвей, посол в Орду 77, 82,
187
Бледный Василий см., Шуйский Василий
Васильевич
Бобер Дмитрий см. Сорокоумов-Глебов
Бобыня Григорий, московский гость и
дворовладелец 151, 152
Борецкие, новгородский боярский род 20
Борис Александрович, вел. кн. Тверской
203
Борис Васильевич, кн. волоцкий, брат
Ивана III 14, 24—27, 29—38, 40,
42, 68, 70, 86, 94, 96, 111, 114, 120,
125, 130, 132, 148—150, 170, 175,
178, 179, 190, 195
Борисов Н. С., историк 175
Борх Бернд фон дер, магистр Ливонского
ордена 91, 93, 139, 177, 181, 189
Бочюка, посол из Орды 81, 82, 108
Бояршинова 3. Я., историк 198
Брюхо (Брухо) Семен Борисович см.
Морозов
Буганов В. И., историк 174
Булат, хан Золотой Орды 90
Булгак Иван Васильевич, кн., боярин,
воевода 137, 138, 142, 143, 198
Бурнак, воевода 142
Бутурлин Полуехт Иванович, сын бояр-
ский 98
Бяконты, боярский род 178
Василий Васильевич («Темный»), вел.
кн. Московский 8, 10, 14, 18, 19,
30, 31, 33, 36, 38, 39, 62, 64, 65, 74,
90, 129, 178—181, 184, 186, 187,
190 _
Василий Давыдович «Грозные очи», кн.
ярославский 143
Василий Дмитриевич, вел. кн. Влади-
мирский и Московский 30, 32, 90,
146, 179, 187, 198
Василий Иванович, вел. кн. Рязанский
3, 153, 154, 158
Василий III Иванович, вел. кн. всея
Руси, сын Ивана III 38, 150, 154,
197
Василий Михайлович, кн. верейский 70,
87, 155—158, 185, 201
Василий Ноздреватый см. Звенигород-
ский Василий Иванович Ноздрева-
тый
Василий Юрьевич Косой, кн., сын кн.
Юрия Дмитриевича 176, 180
Василий Ярославич, кн. боровский 31,
178
Василев И. И., историк 189
Вассиан, архиепископ ростовский 6, 7,
9, 12—15, 37—39, 43, 48, 50, 51, 53—
55, 74, 95, 97, 99, 100, 103, 109, 117,
118, 121—124, 127, 132, 180—182,
191, 193, 195, 200
Вассиан, епископ тверской (кн. Василий
Иванович Стригин Оболенский) 170
Веселовский С. Б., историк 3, 127, 128,
130, 131, 174, 176, 178, 184—186,
196—199, 201, 203
Витовт, вел. кн. Литовский 126
Владимир Андреевич, кн. серпуховской
30, 178, 179
Владимир Всеволодович Мономах, вел.
кн. Киевский 119
Владимир Ольгердович, кн. киевский
146
Владимир Святославич, вел. кн. Киев-
ский 119
Владычко Иван, посол Александра Ли-
товского 126
Волнин Григорий Иванович, киличей,
посол к Ахмату 71, 185
Вольпе Джанбаттиста, венецианец, «де-
нежник» вел. кн. 151, 157
Воронцов Иван Никитич, боярин 17,
126
Воротынские, княжеский род 190
Гаврила Алексии, герой Невской битвы
18
Гедимин, вел. кн. Литовский 198
Геннадий, архимандрит Чудова м-ря, ар-
хиепископ новгородский 15, 159, 163,
204
Герасим, епископ коломенский 159
Герберштейн Сигизмунд, барон, импе-
раторский посол 52, 197
Геронтий, митрополит всея Руси 6, 7,
10—13, 40, 53, 95, 97, 99, 123, 128,
132, 153, 163, 174, 204
Глебович Станислав, посол Александра
Литовского 126
Голтяева Мария Федоровна, мать вел.
княгини Марии Ярославны 149
Голубцов И. А., историк 175
Горский А. Д., историк 3, 174
Г ребенка В. В. см. , Шуйский Василий
Васильевич Гребенка
Греков Б. Д., историк 177
Греков И. Б., историк 105, 187, 192
Гречневик, подьячий 160
Григорьев Иван, посадник новгородский
160, 202
Гудзий Н. К., литературовед 205
Гусев Владимир Елизарьев сын, посол
в Тверь 165, 166, 203
Гусев Юрий Елизарьев, служилый че-
ловек 203
Даниил Заточник, древнерусский писа-
тель 148
Данияр (Даньяр) Касимович, служилый
татарский «царевич» 71, 187
208
Деев см. Михайлов сын Деева
Делатор см. Турн
Демокрит («Димокрит»), древнегре-
ческий философ 119, 195
Джанибек, хан Золотой Орды 111
Джанибек, хан Крымский 81, 83
Длугош Ян, польский хронист 52, 104
Дмитрий Давыдович см. Морозов
Дмитрий Иванович, кн., сын Ивана Мо-
лодого и Елены Стефановны 155, 165,
201
Дмитрий Иванович Донской, вел. кн.
Владимирский и Московский 30, 35,
64, 110, 115, 119, 120, 149, 158, 178,
179, 200
Дмитрий Иванович («Жилка»), кн., сын
Ивана III 154
Дмитрий Юрьевич, Шемяка, кн. галиц-
кий и углицкий 8, 10, 35, 36, 94,
129, 157, 178, 180, 181, 184, 186
Добрынские, боярский род 178, 203
Довлетек-Мурза, крымский посол 80
Долмат, вотчинник в Московском у. 196
Долмат Григорьев с., вотчинник в Кост-
ромском у. 196
Долматов Василий Александров с., вот-
чинник в Кашинском у. 196
Долматов Василий Жихорь, вотчинник
в Костромском у. 196
Долматов Василий (Иванович?), дьяк
99, 124—127, 171, 196
Долматов Василий Третьяк Васильевич,
дьяк 127, 196, 197
Долматов Иван Иванов с., вотчинник
в Бежецком у. 196
Долматов Иван Тучко Васильевич, дво-
ровый сын боярский 127
Долматов Михаил Васильевич, дворовый
сын боярский 127
Долматов Савинко Васильевич, дворо-
вый сын боярский 127
Долматов Михаил Васильевич, дворо-
вый сын боярский 127
Дорогобужский Иосиф Андреевич, кн.,
воевода вел. кн. Тверского 167, 168,
195
Евдокия Дмитриевна, вел. княгиня, жена
вел. кн. Дмитрия Донского 149
Евфимий, епископ суздальский 14
Едигей, ногайский кн., предводитель на-
шествия на Москву 64, 90, 91, 98
Елена, дочь Ивана III, вел. княгиня Ли-
товская, королева Польская 62, 129,
130
Елена Стефановна («Волошанка»), жена
вел. кн. Ивана Ивановича Молодого
155, 165
Елисей, архимандрит Спасского м-ря в
Кремле 153, 159
Еремин И. П., литературовед 122
Ермак Тимофеевич, атаман, предводи-
тель похода в Сибирь 145, 198
Ермолин Василий Дмитриевич, москов-
ский купец 19
Есипов Богдан, боярин новгородский
19
Ефимий Орефьевич, боярин новгород-
ский 139
Ефрем, архиепископ ростовский 175
Жадовский, вятский воевода 180
Заболотские, боярский род 201
Заболотский Григорий Васильевич, боя-
рин, дворецкий 201
Заболотский Петр Лобан Григорьевич,
окольничий, посол в Тверь 155, 165,
201
Захарьин Михаил Юрьевич, посол в
Литву 197
Захарьин Юрий Захарьич, боярин, вое-
вода 17, 19, 204
Захарьин Яков Захарьич, боярин, вое-
вода, наместник новгородский 17—
19, 170
Звенигородский Александр, кн., потомок
черниговских князей 187
Звенигородский Василий Иванович Ноз-
древатый, кн., воевода 45, 46, 48,
53, 54
Звенигородский Иван Александрович,
кн., боярин, воевода, наместник
Пскова 187
Звенигородский Иван Иванович Звенец,
кн., окольничий, воевода, посол в
Крым и Казань 84, 86, 134, 141 —
143, 187
Зимин А. А., историк 3, 174, 176, 180,
196, 197, 199—201, 203—205
Змиев Иван, служилый человек вел. кн.
Тверского 204
Зосима, митрополит всея Руси 125
Ибрагим, хан Казанский 70
Ивак (Иванча, Айбак, Шибанский), но-
гайский хан из династии , Шейбани-
дов 135, 136
Иван Андреевич, кн. можайский 31, 118,
129, 157, 203
Иван Борисович Тучко см. Морозов
Тучко Иван Борисович
Иван III Васильевич, вел. кн. Москов-
ский, государь всея Руси 3, 4, 14—
16, 19, 33, 38, х39, 46—51, 53—58,
60, 63—65, 81, 89, 91, 109, 114, 122,
123, 125—132, 134, 135, 140, 141, 143,
146, 150, 152—155, 158, 170—172,
176—179, 182, 184—186, 190—201,
203
Иван IV Васильевич Грозный, царь всея
Руси 125, 131, 141, 196
209
Иван Данилович Калита, кн. московский,
вел. кн. Владимирский 17, 30—33
Иван Елизарович, новгородский «ста-
роста купецкий» 139
Иван Иванович Красный, кн. москов-
ский, вел. кн. Владимирский 30
Иван Иванович Молодой, вел. кн., сын
Ивана III 14, 17, 48—50, 53, 54,
56, 69, 72, 87, 88, 102, 104, 106, 114,
126, 135, 153—156, 165, 170, 171,
175, 183, 191, 193, 197, 199, 201, 204
Иван Федорович, вел. кн. Рязанский 65
Игорь Рюрикович, вел. кн. Киевский 119
Иловайский Д. И., историк 52
Иоаким, архимандрит суздальского Спа-
со-Евфимиева м-ря 16
Иоасаф (Асаф), игумен Ферапонтова
м-ря, архиепископ ростовский (кн.
Иван Михайлович Оболенский) 141,
159
Иоганн, епископ дерптский 92
Иоганн, король Дании 196
Иона, архиепископ новгородский 159
Исаакий, архимандрит суздальского
Спасо-Евфимиева м-ря 16
Кадские, князья Кадской и Югорской
земель 145
Казакова Н. А., историк 3, 139, 140,
174, 177, 181, 199
Казат-улан, приближенный хана Ахмата
65
Казимир IV (Андрей) Ягеллончик, ко-
роль Польский, вел. кн. Литовский
5, 38, 39, 43, 46, 48, 49, 51—54,
66—69, 73, 76, 79, 80, 84—86, 88,
90, 91, 98, 104, 105, 108, 111, 114,
115, 120, 130, 134—136, 147, 153,
157, 166, 167, 170, 182, 186, 188, 190,
201, 203, 204
Казимир Василий Александрович, боя-
рин новгородский 137, 159
Кара-Кучюк, посол ордынский 79, 81
Карамзин Н. М., историк 46—48, 50,
59, 182, 184
Каргалов В. В., историк 55—57, 60, 63,
183, 188—190, 192, 193, 195
Карпов Г. Ф., историк 49—54, 60, 63,
64, 182
Касим (Касым), служилый «царевич»,
сын Улу-Мухаммеда 78
Касим, племянник хана Ахмата 86, 90
Касьян, игумен Кирилло-Белозерского
м-ря, 7, 9, 11, 175
Каштанов С. М., историк 3, 174, 201,
205
Кемские, княжеский род 196
Кика Иван, служилый человек 98
Кипрешев Трофим, псковский посол 71
Кирдяпа В. Д. см. , Шуйский Василий
Дмитриевич Кирдяпа
Кирей Кривой Амуратович, посол ко-
роля Казимира к Ахмату 39, 66,
88
Кирилл, игумен, основатель Кирилло-
Белозерского м-ря 7, 8
Клосс Б. М., историк 55, 59, 60, 63, 182,
183, 191, 193, 195
Ключевский В. О., историк 49
Кобрин В. Б., историк 3, 174, 200
Конинские, княжеский род 114
Конрад, кн. Мазовецкий 196
Контарини Амброзио, итальянский путе-
шественник 46, 156, 201
Копанев А. И., историк 174
Короб Яков, боярин новгородский, брат
Василия Казимира 159
Крошинские, литовские князья 126
Кудрявцев И. М., историк 195
Кузмин Иван, боярин новгородский 160,
161, 202
Курбские, княжеский род 142
Курбский Андрей Дмитриевич, кн., зять
углицкого кн. Андрея Васильевича
141
Курбский Андрей Михайлович, кн.,
боярин, воевода Ивана IV 125, 131,
196
Курбский Владимир Михайлович, кн.,
воевода 199
Курбский Дмитрий Семенович, кн. 141
Курбский Роман Федорович, кн., вое-
вода 199
Курбский Федор Семенович Черный,
кн., воевода 141 —146, 199
Курицын Федор Васильевич, дьяк 53
Кутузов Юрий Иванович, Шестак, околь-
ничий 29, 171, 178
Кучкин В. А., историк 193, 200
Лазарев Дмитрий см. Станищев Д. Л.
Леваш, слуга епископа пермского Фило-
фея 145
Лихачев Н. П., историк 183
Лурье Я. С., историк 55—60, 63, 122,
127, 174, 175, 182—184, 195, 197,
200, 203, 204
Лыко Оболенский см. Оболенский Иван
Владимирович Лыко
Майко Андрей, дьяк вел. княгини Марии
Ярославны 11
Мазовша, «царевич» ордынский 64, 75,
90, 91, 187
Макарий, посадник городка Кобылий 41
Максимилиан I, «цесарь», император
Священной Римской империи 197
Малечкин Константин, служилый чело-
век 171
Мамай, темник ордынский 47, 48, 111
Мамон Андрей Дмитриевич, боярин кн.
Ивана Андреевича Можайского 129
210
Мамон Григорий Андреевич, окольни-
чий 50, 54, 118 (ошибочно Василье-
вич), 119, 123, 128, 129
Мамонов Иван Григорьевич, окольни-
чий 129
Мамонов Иван Григорьевич Меньшой,
посол в Литву и Крым 129
Мамонова Мария, жена Андрея Мамона
129
Мамырев Василий, дьяк 60, 181
Мария Ярославна, вел. княгиня (инока
Марфа), мать Ивана III 10, 11, 14,
25, 40, 42, 51, 96, 97, 99, 132, 142, 143,
148, 153, 158, 175, 190
Масленникова Н. Н., историк 174
Маслов В. Е., краевед 192
Махмут, брат хана Ахмата 80, 183
М ациевич Л. С., коллекционер 144, 185
Медведков Ефимий, новгородец, житий
человек 19
Мезецкие, княжеский род 114
Менгли-Гирей, хан Крымский 78, 80,
81, 83—85, 104, 133—136, 140, 188,
199
Микулинский Иван Андреевич, кн., вое-
вода вел. кн. Тверского 167, 168
Митрофан, архиепископ новгородский
202
Михаил Андреевич, кн. верейский и бе-
лозерский 6—12, 95, 97, 132, 152,
153, 158, 174
Михаил Борисович, вел. кн. Тверской
17, 155, 165—170, 195, 203—205
Михаил Олелькович, кн., сын киевского
кн. Александра Владимировича 20,
146, 147
Михайлов сын Деева, кн. (из ярослав-
ских князей) 143
Моисей, архиепископ новгородский 162,
202
Молдан, кн. Югорской земли 145
Морозов Дмитрий Давыдович, посол в
Псков 22, 177
Морозов Михаил Игнатьевич Салтык,
родоначальник Салтыковых 198
Морозов Михаил Яковлевич Русалка,
дворецкий Ивана III 17, 19, 128, 130
Морозов Тимофей Игнатьевич Скряба,
посол в Крым 133, 134, 198, 199
Морозов Тучко Василий Борисович, боя-
рин 17, 18, 99, 124, 125, 128, 131,
181, 197
Морозов Тучко Иван Борисович, боя-
рин 17, 18, 124—126, 128
Морозов Тучко Семен Борисович Брю-
хо, сын боярский 17, 19
Морозов Тучков Михаил Васильевич,
боярин 131
Морозовы, боярский род 177, 198
Мосальский Тимофей, кн., посол короля
Казимира 126
Мохаммед II, султан Османской импе-
рии 80
Мохаммед-Гирей, хан Крымский 199
Муравьева Л. Я., историк 62, 183
Муртаза Мустафин, татарский «царе-
вич», сын «царя Казанского» Му-
стафы 71, 77, 186
Муса, ногайский мурза 135
Мустафа, хан Казанский 77
Назаров В. Д., историк 55—57, 59, 60,
63, 76, 182—185, 187—195
Насонов А. Н., историк 197
Настасья, вдова посадника Ивана Гри-
горьева 160
Никита, епископ коломенский 86
Никитский А. И., историк 202
Никольский Н. К., историк 174, 175
Нифонт, игумен Кирилло-Белозерского
м-ря, архимандрит Симонова м-ря,
епископ суздальский 6, 10, 11, 204
Ноготь Андрей см. Оболенский Андрей
Никитич Ноготь (Ноготок)
Ноздреватый Василий см. Звенигород-
ский Василий Иванович Ноздрева-
тый
Нур-Даулет (Нур-Давлет, Урдовлет,
Мердулат), крымский «царевич» на
русской службе, брат Менгли-Гирея
45, 46, 48—50, 53, 85
Оболенские, княжеский род 28, 114,
157, 178
Оболенский Андрей Никитич Ноготь
(Ноготок), кн., воевода 23, 40, 138,
141, 177, 178, 181
Оболенский Борис Михайлович Туреня,
кн., воевода 141, 142, 155
Оболенский Василий Никитич, кн., боя-
рин кн. Андрея Углицкого 38, 177
Оболенский Дмитрий Иванович Шкур-
лятев, кн., воевода 141 —143
Оболенский Иван Васильевич Стрига,
кн., боярин, воевода, наместник яро-
славский, новгородский 14, 68, 72,
124, 168, 177, 178, 184, 198
Оболенский Иван Васильевич Шкурля,
кн., воевода 141, 142(?)
Оболенский Иван Владимирович Лыко,
кн., воевода, наместник в Великих
Луках 27—29, 33, 34, 46, 125,
178
Оболенский Константин Иванович, кн.,
родоначальник Оболенских 177
Оболенский Петр Никитич, кн., боярин
кн. Бориса Волоцкого 38, 177
Оболенский Ярослав Васильевич, кн.,
воевода, наместник псковский, новго-
родский 137, 138, 198
Образец см. Симский Василий Федоро-
вич Образец
211
Образцова Мария см. Симская (Образ-
цова) Мария
Одоевский Семен, удельный кн. 188, 190
Олексей Петрович см. Хвост Алексей
Петрович
Олелько см. Александр (Олелько) Вла-
димирович
Олелькович см. Михаил Олелькович
Ольгерд, вел. кн. Литовский 146, 177
Ольшанский (Гольшанский) Иван
Юрьевич, кн. литовский 146
Онаньин Василий, посадник новгород-
ский 19
Офонасов Иван, боярин новгородский
178
Павлов П. Н., историк 53, 54, 56, 57,
60, 63, 64, 77, 122, 182, 185, 187,
195
Паисий, игумен Троицкого Сергиева
м-ря 38, 97
Палеолог Мария Андреевна, племянница
вел. кн. Софьи Фоминишны, жена
кн. Василия Верейского 157
Папэ Ф., польский историк 51—53, 192
Патрикеев Иван Юрьевич кн., боярин,
наместник московский 75, 97, 124,
128, 152, 196, 198, 204
Патрикеевы, князья 50
Петр, митрополит всея Руси 14
Петр Федорович см. Челяднин Петр Фе-
дорович
Петрашкевич Станислав, посол короля
Казимира 130
Пешков Семен Иванович, воевода 141,
142
Пимен, ключник новгородского архи-
епископа Ионы 20
Пирлинг П., историк 184, 186
Писемский Иван, гонец 142
Плещеев Андрей Михайлович, боярин
29, 37, 99, 124, 125, 153, 178, 201
Плещеев Михаил Борисович,боярин 153,
178, 201
Плещеев Петр Михайлович, окольничий,
посол в Молдавию 153, 197, 201
Покровская В. Ф., историк 183
Полуектов Алексей, дьяк 126
Полуханов Федор, дьяк архиепископа
ростовского Вассиана 7, 8, 10
Пресняков А. Е., историк 51—54, 56,
60, 63, 64, 177—179, 182, 192—194,
200, 201, 203, 205
Приимковы-Ростовские, княжеский род
125
Прохор, епископ сарский (подрельский)
14, 99, 159
Пукышов Филипп, посадник псковский
92
Пушкин см. Товарко Федор Григорьевич
Пушкин
Рогов А. И., историк 188, 192, 193
Роман Васильевич, кн. ярославский 143
Руно Иван Дмитриевич, воевода 128
Русалка см. Морозов Михаил Яковле-
вич Русалка
Рюссов Балтазар, ливонский хронист 189
Ряполовский Семен Иванович Хрипун,
кн., боярин, воевода 50, 82, 128, 142,
143
Сабур Федор Иванович, боярин 142
Сабуров Василий Федорович, воевода,
наместник на Устюге 142
Сабуров Константин Федорович Свер-
чок, воевода 141—143
Сабуров Семен Федорович Пешок, вое-
вода 142
Саларев Гаврила, гость-«сурожанин»,
вотчинник 151
Саларевы, вотчинники 152
Салтык см. Травин Иван Иванович Сал-
тык
Самсонов Александр, боярин новгород-
ский 137, 159
Сапежичи, «королевские люди», вла-
дельцы Опакова 190
Сафаргалиев М. Г., историк 76, 185,
188
Сахаров А. М., историк 3, 174
Святослав Игоревич, вел. кн. Киевский
119
Сеид-Ахмет (Саид-Ахмет, Седи-Ахмет)
хан Большой Орды 18, 64, 65, 90,
187
Семен Олелькович, киевский князь 165
Семен (Семион), посол в Пскове 22
Семенов В., историк 195
Семенченко Г. В., историк 201
Сенька Бронник, кредитор кн. Андрея
Васильевича Меньшого 152
Серапион, епископ владимирский 173
Сергий Радонежский, игумен, основатель
Троицкого Сергиева м-ря 10
Сергий (Симеон), троицкий инок, про-
топоп Богородицкого собора, архи-
епископ новгородский 159, 162, 163
Сестников Юрий, псковский посол 71
Симеон (Семен), епископ рязанский 159
Симон, митрополит всея Руси 130
Симская (Образцова) Мария, жена
В. Ф. Симского Образца 130
Симский Василий Федорович Образец,
боярин, воевода 29, 39, 42, 82, 124,
128, 130, 142, 178, 181
Скржинская Е. Ч., историк 201
Скрынников Р. Г., историк 60, 63, 64,
183, 189, 191, 192, 194, 195, 198, 200
Скряба см. Морозов Тимофей Игнатье-
вич Скряба
Соловьев С. М., историк 47—54, 59,
182
212
Сорокоумов-Глебов Григорий Василье-
вич Криворот, воевода 18
Сорокоумов-Глебов Дмитрий Василье-
вич Бобер, боярин кн. Юрия Василье-
вича 18, 19
Сорокоумов-Глебов Иван Васильевич
Ощера, окольничий 17, 18, 49, 50,
54, 118, 119, 123, 128—130
Сорокоумов-Глебов Иван Иванович Още-
рин, посол в Молдавию и Крым
129
Сорокоумова-Глебова Федосья, жена
Ивана Ощеры 129
Софья Витовтовна, вел. княгиня, жена
вел. кн. Василия Дмитриевича 8,
190
Софья Семеновна, жена Михаила Бори-
совича, вел. кн. Тверского, дочь киев-
ского кн. Семена Олельковича 165
Софья Фоминишна (Зоя Палеолог),
вел. княгиня, жена Ивана III 38, 45,
46, 48, 51, 52, 86, 99, 123—125, 127,
131, 154—157, 190, 197
Станищев Василий Зиновьевич Дятел,
воевода, посол в Псков 186, 198
Станищев Дмитрий Лазаревич, посол
в Орду 79, 81, 186
Станищев Иван Зиновьевич, воевода, на-
местник новгородский 137, 186, 198
Станищев Прокофий Зиновьевич Ску-
рат, посол в Молдавию и Литву 198
Старков Александр Иванович, дворец-
кий кн. Юрия Васильевича 186
Старков Алексей Иванович, посол в
Крым 80, 186, 187
Старков Василий Алексеевич, дворовый
сын боярский 186
Старков Иван Алексеевич, дворовый
сын боярский 186
Старков Иван Федорович, боярин вел.
кн. Василия Темного 186
Стародубский Семен Федорович, кн.,
воевода кн. Андрея Углицкого 143
Стародубский Федор Давыдович Пес-
трый, кн., воевода 145
Степанов Н. Н., историк 198
Стефан Великий, господарь Молдавии
153
Стрет, литовский посол в Орду 85, 188
Стрига см. Оболенский Иван Васильевич
Стрига
Стрыйковский М., польский хронист
104, 188, 193
Тагир, ордынский посол в Литву 85
Татищев В. Н., историк 45, 46, 176,
182, 204
Темеша, служилый татарин, гонец в
Крым 83, 187
Темирь, ордынский кн. 66, 69, 109, 136,
193 (ошибочно Тимур)
Тимофей Остафьевич, боярин новгород-
ский 139
Тимур Аксак (Тамерлан), среднеазиат-
ский эмир, завоеватель 87
Тимур, воевода Ахмата 193
Тихомиров И. А., историк 50, 51, 182
Тихомиров М. Н., историк 54, 62, 63,
183, 191
Товарко Федор Григорьевич Пушкин,
боярин 19
Товарков Иван Иванович, окольничий
129, 130
Товарков Иван Федорович Ус, боярин,
посол к Ахмату 17, 19, 108, 109, 129,
130, 160, 197
Тохтамыш, хан Золотой Орды 64, 89—
91, 98, 119
Травин Иван Иванович Салтык, воево-
да 128—130, 144—146
Тревизан Джанбаттиста, венецианский
посол к Ахмату 66, 77, 79, 186
Трифон, архиепископ ростовский 7—10,
13, 175
Турн Георг (Делатор) фон, император-
ский посол 125
Тучко см. Морозовы Тучки
Тучков М. В. см. Морозов Тучков Ми-
хаил Васильевич
Улу-Мухаммед, хан Казанский 64, 78, 90,
91, 98, 180
Ульяна Михайловна, жена кн. Бориса
Васильевича Волоцкого, дочь кн. Ми-
хаила Дмитриевича Холмского 26,
175
Федор Борисович, кн. волоцкий, племян-
ник Ивана III 26
Федор Юрьевич см. Шуйский Федор
Юрьевич
Федоров Лука, боярин новгородский 159
Феннел Д., английский историк 203
Феодосий, митрополит всея Руси 175
Феодосия, княгиня, дочь Ивана III, жена
кн. Василия Даниловича Холмского
176
Феофил, архиепископ новгородский 19—
22, 25, 37, 82, 159, 176, 177, 202
Филофей, епископ пермский 145, 181
Филофей, игумен Кирилло-Белозерского
м-ря, брат Трифона, архиепископа
ростовского 7, 9, 11, 175
Фиоравенти Аристотель, архитектор,
инженер 141, 170
Фитингоф Конрад фон, магистр Ливон-
ского ордена 189
Флоря Б. Н., историк 205
Фоминские, род смоленских княжат 129
Фридрих III, император Священной
Римской империи 139
Фрязин Иван см. Вольпе Джанбаттиста
213
Хаджи-Мухаммед, основатель Тюмен-
ского ханства 136
Хвост Алексей Петрович, тысяцкий мо-
сковский 31
Ховрин Владимир Григорьевич, боярин
145, 151, 152
Ховрин Дмитрий Владимирович Овца,
казначей вел. кн. 152
Ховрин Иван Владимирович Голова,
боярин 152
Ховрины, московские бояре купеческого
происхождения 152
Холмский Василий Данилович, кн., боя-
рин 176
Холмский Данило Дмитриевич, кн.,
боярин и воевода 17—19, 23, 50, 68,
72, 126, 152, 175, 191
Холмский Михаил Дмитриевич, уд. кн.,
воевода вел. кн. Тверского 17, 169,
170, 175, 195
Хорошкевич А. Л., историк 3, 174, 182
Хромой Федор Давыдович, боярин, вое-
вода 68, 72, 124, 126, 184
Ципля (Цыпля) Иван, дьяк кн. верей-
ско-белозерского Михаила Андрее-
вича 7
Челяднин Петр Федорович, боярин, вое-
вода 17, 18, 70, 72, 185
Челяднин Федор Михайлович, боярин
18, 176
Черепнин Л. В., историк 3, 54, 63, 122,
174, 175, 177—180, 183, 185, 191,
195, 196, 200, 201, 203—205
Ч ернышевский Н. Г. 59
Чингизиды, потомки Чингисхана 3, 65,
82, 84, 136, 187
Чингисхан, монгольский завоеватель 83,
136
Чумгур (Чюмгур), ногайский посол 135,
136
Шанским Д. Н., историк 182
Шахматов А. А., филолог 51, 53, 182,
183
Шаховской Иван Юрьевич, кн., воевода
143
Шаховской Константин Юрьевич, кн.,
воевода 141—143
Шейх-Хайдер, узбекский хан 84
Шемяка см. Дмитрий Юрьевич Шемяка
Шеремет Андрей Константинович, слу-
жилый человек 128
Шестак см. Кутузов Юрий Иванович
Шестак
Шуйский Василий Васильевич Бледный,
кн., наместник псковский 22, 41, 92,
137, 181
Шуйский Василий Васильевич Гребенка,
кн. новгородский до 1477 г. 181
Шуйский Василий Дмитриевич Кирдяпа,
суздальский кн., родоначальник
Шуйских 181
Шуйский Василий Федорович, кн., на-
местник новгородский 137, 138
Шуйский Василий Юрьевич, удельный
кн. 181
Шуйский Федор Юрьевич, кн., воевода,
наместник псковский 23, 181
Шульгин В. С., историк 200
Щеня Даниил Васильевич, боярин, вое-
вода 198
Щербатов М. М., историк 45—47, 182
Энгельс Ф. 174
Юмшан, Асыкин сын, вогульский кн.
144, 145
Юрга, вогульский кн. 145
Юрий, сын посадника Ивана Григорье-
вича 160
Юрий Васильевич, кн. дмитровский, брат
Ивана III 14, 17, 18, 33, 38, 68, 70,
72, 125, 148, 150—152, 177, 181, 185,
186, 196
Юрий Дмитриевич, кн. звенигородский и
галицкий, сын Дмитрия Донского
30—32, 35, 36, 180
Юрий Захарьич см. Захарьин Юрий
Захарьич
Юрий Иванович, кн., сын Ивана III 154,
200, 201
Юрий Патрикеевич, кн., боярин 198
Юрьев Костя, воевода вятчан 67
Ягеллоны, династия польских королей,
великих князей литовских 141, 153,
200
Яков Захарьич см. Захарьин Яков За-
харьич
Ямгурчей (Амгурчей, Евгурчи), ногай-
ский мурза 135, 136
Янин В. Л., историк 176, 202
УКАЗАТЕЛЬ
ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Азия 137
Азов, г. 135
Алексин (Олексин), г. 18, 41—43, 68—
70, 74—77, 89, 91, 97, 105, 114, 120,
157, 184, 186
Астраханское ханство 84
Балтика 5
Бежецкий у. 196
Белев, г. 194
Белозерское княжество (Белозерская
земля) 9, 153
Белоозеро, г. 99, 123—127, 131, 153,
190, 191, 196
Белоруссия 147
Берег (Оки, граница с Диким полем)
64, 68, 74, 87—89, 103, 199
Березина (Березиня), р. 146
Беспута, р. и вол. 87—89, 188, 189
Болгары, г. на Волге 45
Боровск, г. 112, 114, 194
Боровский у. 29, 198
Ведроша, р. 19, 198
Великая, р. 92, 93, 189
Великие Луки (Луки), г. 27, 28, 38—40,
42, 43, 93, 124, 125, 190
Вельяд см. Феллин
Венгрия 200
Венеция (Венецианская республика) 66,
77, 79, 189
Верейско-Белозерское княжество (удел)
10, 11, 149, 153, 156—158
Верея, г. 153, 158
Вильно, г. 62, 104, 129
Витебск, г. 43
Владимир, г. 98, 141
Волга, р. 37, 46, 53, 67, 82, 84, 135, 136,
199
Вологда, Г. 85, 144, 145, 150, 176
Вологодское княжество (удел) 150, 151
Волок (на Ламе), г. 26, 29, 34, 35
Волоцкое княжество (удел) 28, 149
Волхов, р. 18
Воротынск, г. 104, 190, 192, 194
Воря, р. и вол. в Московском у. 196
Вособойский ез на Шексне 9
Выбут, с. на р. Великой 92, 189
Вычегда, р. 145
Вышгород, г. в Ливонии 139
Вышгород, г. в уделе кн. Бориса Волоц-
кого 26
Вышегородок, г. в Псковской земле 22
Вязьма, г. 104
Вятка, г. и р. 130, 142, 143, 178, 187
Вятская земля 82
Галич, г. 94, 98, 179
Ганза, союз немецких городов 5
Гдов, г. 23
Городец, г. 30, 98
Городище, резиденция вел. кн. под Нов-
городом 19, 28, 160
Городок (Касимов), г. 151
Гороховец, г. 186
Гусеевская, д. 197
Гуслица, р. Московского у. 129
Двина Северная, р. 142, 178
Дворцы, д. 192
Демон (Демань), вол. в Новгородской
земле 146
Дерпт (Юрьев Ливонский), г. 23, 24,
138—140, 177, 199
Дикое поле 64, 74, 86, 186, 188
Дмитров, г. 97, 98, 168, 190
Дмитровский у. 18, 34, 125, 150, 198
Дмитровское княжество (удел) 4, 18, 25,
150, 196
Дон, р. 68, 89, 135, 183, 188
Донец Малый, р. 135
Европа 137, 140, 160
Европа Восточная 3, 66, 137, 140, 187
Европа Юго-Восточная 153
Завидов, г. 194
Заволжье 135
Заозерье, вол. Вологодского у. 150
Зауралье 145
Звенигород, г. 98
Звенигородский у. 197
Изборск, г. 23, 24, 40, 91
Иледам, вол. Вологодского у. 150
Илемна, с. 131
Ильмень, оз. 18, 141, 142
Иртыш, р. 144, 145
Истра, р. 197
Италия 155
Кадская земля 145
Казанское ханство 3, 82, 140
Казань Г. 3, 62, 78, 82, 83, 98, 129,
141—144, 151, 178, 187, 189, 199
Калуга (Колуга), г. 41—43, 95, 104, 106,
112, 191, 200
Кама, р. 82
Кашин, г. 165
215
Кашинский у. 196
Кашира, Г. 68, 73, 75, 97, 98, 188
Киев, г. 85
Киевская митрополия 147
Кобылий городок (Псковский «приго-
род») 41
Ковжа, р. 9
Козельск, г. 30, 76, 194
Козлов Брод (на Оке) 70
Кокшенга, р. 142
Коломна, Г. 30, 68, 69, 71—75, 89—91,
93, 95, 98, 100, 184, 187—189
Колывань см. Ревель
Конин, вол. Алексинского у. 114
Коростынь, г. 17, 184
Кострома, г. 98, 119, 184
Костромской у. 196
Красное Сельцо, с. в Подмосковье 100,
103
Кременец (Кременск), г. 48, 102, 104,
107, 111—114, 116, 191 — 193, 195
Кремль 9, 64, 65, 100, 101, 185, 197
Крым, Крымское ханство 78, 80—85,
120, 129, 133, 140, 141, 153, 178,
185—187
Кубена, вол. Вологодского у. 150
Кудрино, с. 129, 130
Куликово поле 64, 73, 115, 173
Курба, волость и удел 141
«Курское княжение» 191
Ливония, Ливонский орден, «Немецкая»
земля 3, 5, 22—25, 44, 51, 52, 85,
91, 93, 94, 116, 137—140, 143, 177,
189
Листань, р. 18
Литовское великое княжество (Литва,
Литовская земля) 5, 35, 37, 42, 43,
48, 52, 53, 66, 73, 84, 85, 95, 97, 105,
106, 114, 126, 129, 134, 135, 146, 147,
153, 155, 157, 160, 161, 164—166,
169, 170, 182, 186, 188, 190, 192, 197,
198, 200, 203, 204
«Лопастенские места» (на р. Лопасне) 30
Лужа, р. 104, 192
Луза, урочище на р. Угре 106
Луки см. Великие Луки
Любек, г. 181
Любутск (Любутеск), г. 104, 188
Малый Ярославец, г. 153
Манкупская крепость в Крыму 80
Медуши, вол. 30
Мезецк, г. 194
Мелетово, пог. в Псковской земле 94,
189
Мещовск, г. 194
Можайск, г. 98, 148
Молвятицы, пог. в Новгородской земле
37
Молдавия 129, 153, 198, 200
Монастыри:
Аркажский в Новгороде 141
Афонский Святогорский 15
Вознесенский в Кремле 153
Кириллов Белозерский 6—13, 123,
127, 132, 174
Николаевский Угрешский 7
Новинский в Москве 129
Покрова в Садех в Москве 16
Симонов (Пречистой на Симонове)
в Москве 7
Спасо-Евфимиев в Суздале 16, 126,
176, 201
Спасо-Каменный в Вологде 151
Спасский в Кремле 7, 8, 37, 153
Троицкий Сергиев 13, 37, 74, 127,
130, 131, 150, 163, 174, 196, 197
Ферапонтов в Белозерском у. 127,
141
Чудов в Кремле 15, 19
Юрьев в Новгороде 141
Морева, вол. в Новгородской земле 146
Москва, г. 3—5, 10, 12, 14—17, 19—22,
24, 26, 29, 31, 33—39, 42, 43, 46—48,
50, 51, 56, 58, 65—69, 71—86, 89—
91, 95—104, 108, 110—112, 114, 115,
118, 120—122, 125, 126, 129—131,
133, 134, 136, 137, 143, 145—147,
150—153, 157—172, 177—181, 184,
186, 187, 189—195, 197, 200—204
Москва, р. 90
Московская земля 35, 36, 88, 158
Московский княжеский дом 3, 6, 13, 14,
24—26, 31—33, 150, 152, 153, 155,
157, 158, 177, 182, 201
Московский у. 125, 129, 152, 186
Московское великое княжество 3, 39
Мета, р. 18
Муром, г. 17, 98
Мценск, г. 104, 192, 194
Нагаи (Нагайская Орда) 135
Надславль, вол. 126
Нарва (Ругодив), г. 139, 140, 177, 199
Нарова, р. 139
Новгород Великий, г. 4, 5, 10, 17—26,
30, 34, 35, 37—39, 50, 52, 66, 75, 82,
93, 94, 126—130, 137, 139, 141, 142,
148, 159—164, 166, 168, 169, 172,
176—179, 181, 184, 186, 187, 197, 198,
202, 203
В Новгороде: Неревский конец 20,
21
Плотницкий конец
202
Прусская ул. 20, 21,
202
Славенский конец 20,
176
Софийская сторона
20, 21
216
Новгород Нижний, г. 82, 98, 141—143
Новгородская земля 21, 26, 28, 33, 37,
94, 111, 128, 146, 148, 149, 159—164,
168, 172, 176
Новгородская феодальная республика
79, 139
Новогрудок, г. 153
Новый Городок, г. в Псковской земле
23
Ногаи см. Нагаи
Нюхово, вол. Алексинского у. 114
Обь, р. 144, 145
О доев, г. 104, 192, 194
Ока, р. 17, 18, 41, 46, 64, 65, 68, 70—77,
87, 89—91, 94, 95, 97, 104, 106, 107,
112, 114, 116, 118, 134, 135, 183, 184,
187—189, 192
Ольховец, вол. 126
Омовжа, немецкое укрепление на р. Эм-
бах 24, 138
Опаков (Опаково Городище) на р. Угре
106, 107, 116, 190—192, 194
Орда (Золотая, Большая) 4, 5, 18, 39,
47, 52, 65—67, 71, 73, 76—86, 89—
91, 98, 100, 107—111, 113, 114, 116,
120, 133—137, 140, 146, 148, 149,
151, 180, 183, 185—187, 193, 194, 200
Орден см. Ливония
Османская империя (Порта) 66, 73, 79,
83, 85, 153, 189
Отъездец, вол. 126
Ошевский погост Ржевского у. 178
Ощерино-Захарьинское, с. Московского
у. 129
Паозерье, с. под Новгородом 124
Пелынь (Пелымь), р. 144
Перекоп (в Крыму) 105, 187
Перемысль (Перемышль), г. 194
Переяславль (Залесский), г. 97, 98, 180
Переяславль Рязанский, г. 65, 67
Переяславский у. 125, 152, 176, 186, 196
Пермская земля 145
Пецкая губа (под Псковом) 41
Поволжье Верхнее 172
Среднее 141
Южное 84
Поднепровье 105
Подолия (Подольская земля) 104, 105
Польша 5, 85, 134, 146, 147, 153, 200
Порта см. Османская империя
Порхов, г. 24
Приимково, с. Ростовского у. 125
Приуралье 145
Протва, р. 104, 112, 194
Псков, г. 3, 17, 22—24, 37, 40, 41, 52, 71,
91—96, 137—139, 158, 163—165, 174,
177, 178, 181, 184, 187, 189, 190, 198,
202
В Пскове: Завеличье 91, 92
Запсковье 92, 137, 189
Полонище 137
Псковская земля (республика) 23, 25,
40, 41, 93—96, 149, 167, 174, 197
Псковское оз. 92
Путивль, г. 187
Раменейце, вол. в Подмосковье 150
Ревель (Колывань), г. 139, 177, 199
Ржева, Г. 24, 26, 30, 34—37, 86, 125,
178
Рига, г. 23, 138, 139, 199
Рим, г. 151
Ростиславль, г. Каширского у. 71, 73, 75
Ростов, Г. 8, 53, 69, 72, 98, 184
Ростовская архиепископия (епархия) 6—
8
Ростовский у. 125, 196
Ростовское княжество 3
Ругодив см. Нарва
Русса (Старая Русса), г. 17, 184
Русское государство (Русь, Русская зем-
ля, Россия) 3—5, 12—16, 19—22,
24—27, 33, 34, 36, 37—39, 42—47,
52—55, 59, 64—67, 73, 74, 76—80,
82—91, 95—97, 101, 103—105, 107,
108, 110—117, 119—122, 132, 134—
137, 139—141, 145—151, 153—155,
157, 158, 160, 161, 163—174, 177,
181—188, 190, 194, 195, 203—205
Рязанское великое княжество, земля
(Рязань) 3, 30, 65, 67, 89, 158, 159,
164, 167, 183, 188. См. также Перея-
славль Рязанский
Сарай, г. 67, 72
Север 9
Серенек, г. 194
Серпухов, Г. 68, 70—73, 87, 89, 95, 98,
112, 188
Сибирь 144—146
Сибирь Западная 136, 137
Софийский дом (Новгородская архие-
пископия) 20—22, 159, 160, 162, 177
Средняя Азия 84
Старица, г. 204
Суздаль, г. 16, 119, 126, 154, 190, 201
Суздальский «удел» 154
Сукромно, вол. 126
Сухона, р. 145, 180
Сяма, р. 150
Тавда, р. 144, 145
Танинское, с. в Подмосковье 150
Тарваст, г. в Ливонии 138
Таруса, Г. 42, 71, 73, 87, 89, 90, 91
Тверское великое княжество, земля
(Тверь) 4, 35, 36, 125, 126, 130, 149,
155, 158, 164—173, 203—205
Тешиново, вол. 126
217
Товарково, слобода на Угре 130
Торжок, г. 18
Трокай (Троки), резиденция литовского
вел. кн. 204
Тюменское ханство (Тюмень) 136, 144,
155
Углицкий у. 74
Углицкий удел 149
Углич, г. 34—36, 179
Угра, р., приток Оки 45—52, 55—58,
60, 63, 64, 87, 88, 95—98, 100, 102—
108, 110—117, 120—124, 127, 128,
130—132, 134, 135, 137, 144, 146—
148, 157, 164, 173, 183, 190—195, 201
Украина 147
Урал (Уральский хребет), горы 129, 140,
143—145
Устья, с. на р. Великой 41, 92
Устюг, г. 18, 129, 142, 180
Устюжская земля 82
Феллин (Вельяд), г. 138
Церкви и соборы:
Бориса и Глеба, ц. в Вышегородке
23
Иоанна Златоуста, ц. в Москве 15,
16
Лазаря, ц. в Пскове 92
Похвалы Богородице, ц. в Кремле
65
Спаса в Логу, ц. в Пскове 92
Спасский собор в Твери 171
Троицкий собор в Пскове 40, 198
Успенский собор в Кремле 14, 34,
37, 55, 123, 130, 153, 201
Чердынь, г. 145
Чудское оз. 24, 41
Шаня, р. 130
Швеция 51, 177
Шексна, р. 9
Шелонь, р. 17, 19, 66, 184
Шиленга, р. 67, 142
Эмбах, р. в Ливонии 138
Югорская земля 144, 145
Юрьев Ливонский см. Дерпт
Юрьев (Польской), г. 98, 199
Юрьевский у. 186
Юхнов, г. 192
Якшуново, д. 192
Ярополч, г. 30
Ярославль, г. 168, 184
Ярославское княжество 3, 168
Ясеневское, с. в Подмосковье 150
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение........................................................... 3
Глава I. РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО НАКАНУНЕ НАШЕСТВИЯ
АХМАТА.............................................................. 6
Удельно-клерикальная оппозиция............................ 6
Заговор Феофила......................................... 17
Феодальный мятеж........................................ 25
Глава II. ПОБЕДА НА УГРЕ......................................... 45
События на Угре в исторической науке.................... 45
Первая победа над Ахматом................................ 64
Русь и Орда накануне решительного столкновения........... 77
Начало нашествия......................................... 86
«Совет и дума» в Москве.................................. 94
Победа на Угре...........................................104
«Послание на Угру» и историческая реальность............117
«Богатые и брюхатые» и консервативная оппозиция.........127
Глава III. РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО В НАЧАЛЕ 80-х гг. XV в. . . . 133
Борьба на рубежах.......................................133
Наступление на «старину»................................148
Конец удельной системы..................................164
Примечания.......................................................174
Список сокращений.................................................206
Указатель имен................................................... 207
Указатель географических названий................................215
жжение тн
от ОРДЫНСКОГО ИГА
Утверждено к печати
Ленинградским отделением
Института истории СССР
Академии наук СССР
Редактор издательства Г. А. Альбова
Художник А. И. Слепушкин
Технический редактор Г. А. Смирнова
Корректоры О. И. Буркова, В. В. Крайнева
и Г. Н. Мартьянова
ИБ № 44227
Сдано в набор 16.02.89. Подписано к печати 17.08.89.
Формат 60Х901/16. Бумага офсетная № 1.
Фотонабор. Гарнитура академическая. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 13.75. Усл. кр.-от. 14.25. Уч.-изд. л. 17.82.
Тираж 7350. Тип. зак. № 1310. Цена 1 р. 50 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука». Ленинградское отделение.
199034, Ленинград, В-34, Менделеевская лин., 1.
Ордена Трудового Красного Знамени
Первая типография издательства «Наука».
199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12.