РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
К. В. Хвостова
ОСОБЕННОСТИ Византийской цивилизации
6
МОСКВА НАУКА 2005
УДК 94(4) ”653' ББК 63.3(0)4
ХЗЗ
Рецензенты: академик Г.Г. ЛИТАВРИН, доктор исторических наук В. А. АРУТЮНОВА-ФИДАНЯН
Хвостова К.В.
Особенности византийской цивилизации / К.В. Хвостова ; Ин-т всеобщей истории. — М. : Наука, 2005. — 197 с. — ISBN 5-02-010279-2 (в пер.).
Автор определяет понятие "цивилизация" как совокупность функциональных связей между культурологическими, правовыми, социально-политическими и экономическими факторами, образующими устойчивые во времени тенденции. Подробно рассматривается византийское право прецедентов, регламентировавшее некоторые отношения земельной собственности. Анализируется, в какой мере восточно-христианская патристика и византийское богословие оказывали влияние на формирование и функционирование социума, являясь причиной его сакрального характера. Показано, каким образом восточно-христианские идеи божественной энергии и синергии определяли понимание византийцами ряда проблем социальной и экономической политики властей. В рамках византийской цивилизации происходило, как показано далее, переосмысление с христианских позиций понятий античной философии истории.
Для историков, философов и более широкого круга читателей.
ТП-2005-1-№ 351
ISBN 5-02-010279-2
© Хвостова К.В., 2005
© Российская академия наук, 2005
© Издательство ‘‘Наука'', редакционно-издательское оформление, 2005
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая монография представляет собой итог многолетних изысканий. Имеются в виду не только исследования в области византиноведения, но и разработка теоретических проблем. Следует отметить затронутые в монографии вопросы, связанные с современным пониманием теории цивилизаций, а именно определением собственно цивилизации, цивилизационных параметров, механизма воспроизводства цивилизации во времени, связи цивилизационных факторов с событийной историей и информационными процессами в обществе. Работа является также итогом длительных исследований автора по методологии истории, в частности по сложным вопросам применения количественных методов в средневековой социально-экономической истории (ссылки на соответствующие исследования см. в тексте настоящей монографии).
В этой книге я пытаюсь анализировать сложные проблемы особенностей византийской цивилизации. При этом первая глава посвящена в основном общим, названным выше проблемам теории цивилизаций вообще и византийской в частности. А именно, в ней трактуются проблемы и методы исследования информационных процессов в Византии и их влияние на специфику цивилизации. Далее рассматриваются возможности использования количественных методов, в частности дифференциальных уравнений, для анализа такого социально-экономического фактора византийской цивилизации, как расслоение поземельно зависимых крестьян.
Большое внимание уделено особенностям сочетания в Византии цивилизационных параметров и событийной истории, связи этого сочетания с механизмом воспроизводства цивилизации во времени и соответствующим отличиям
3
этих проявлений от цивилизационных особенностей средневекового Запада.
Следующие пять глав посвящены рассмотрению различных особенностей функционирования и воспроизводства во времени византийской цивилизации. Эти особенности рассматриваются на конкретном материале источников. Выявляются длительные цивилизационные тенденции, обладавшие большей традиционностью по сравнению с соответствующими процессами на Западе. Обосновывается важность изучения правовых и социально-экономических институтов, отражавших существенные факторы формирования и функционирования цивилизационных тенденций. Впервые в литературе изучается византийское право прецедентов. Исследовательский интерес автора направлен на анализ проблематики, связанной с сакральным характером византийского социума, проявлявшемся во влиянии богословия на развитие ряда правовых и социально-экономических отношений. Важным проявлением византийской цивилизации была также анализируемая в монографии практика использования античных понятий, связанных с представлениями об ориентации человека в повседневной жизни, с философией истории. Такие понятия переосмысливались в соответствии с христианским миросозерцанием и были включены в систему цивилизационных параметров. Впервые в византиноведении реконструируются византийские политэкономи-ческие идеи, развивавшиеся в рамках политической ортодоксии и восточно-христианского миросозерцания и отличавшиеся в некоторых своих проявлениях от соответствующих идей Запада.
Следует обосновать преимущественное внимание в монографии к поздневизантийскому времени (XIII —XV вв.). Это связано не только с тем, что именно этот период являлся объектом исследований автора на протяжении предшествующего времени, но и общими соображениями. Цивилизационные параметры — это длительные этапы. Иными словами, это те тенденции, которые, сформировавшись в определенную эпоху (подробно ниже), продолжали присутствовать на протяжении всей византийской истории. Они, возможно, в видоизмененной форме, обусловленной взаимосвязью с событийной историей, существовали и развивались в поздней Византии. Именно этот факт позволяет, с одной стороны, квалифицировать соответствующие тенденции как цивилизационные. С другой — значитель
4
ный материал источников, в том числе массовые данные, содержавшиеся в поздневизантийских поземельно-поимущественных описях-практиках, а также в императорских жалованных грамотах позволяют в совокупности со сведениями нарративных источников и законодательных памятников как этого, так и более ранних хронологических периодов, подробно охарактеризовать изучаемые цивилизационные параметры.
Глава I
ПРОБЛЕМЫ И МЕТОДЫ
Существует представление, согласно которому историк, занимающийся изучением конкретных проблем прошлого: анализом идей, тенденций, явлений, событий, решений и деятельности отдельных лиц, характеризует в рамках исторического нарративу, основанного на “правдоподобных" выводах1, только отдельные аспекты реальности, составляющей предмет его изучения. Целостность, как полагают многие, может явиться лишь предметом общего интуитивного схватывания материала в духе постмодернистского “текучего дискурса"2. Известно, что еще Аристотель подчеркивал роль аспектов в научном знании, К. Поппер прямо заявлял, что целостность не может быть объектом научного исследования3. Множество возникающих аспектов одних и тех же проблем, относящихся к исторической данности, отражают многофакторность этой данности4. Однако в гносеологии историй существует и иная точка зрения. Ее последователи полагают, что целостность может и должна явиться объектом исторического исследования, Содержание такого подхода к проблеме называется целостным (холистским), глобалистским5*
Целостный подход к изучению реальности, естественно, не исключает вычленение отдельных аспектов, однако он
1 Хвостова К.В., Финн В.К, Проблема исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997. С. 111.
2 Брокмайер Й, Харре Р. Нарратив. Проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. 2000. № 3. С. 29-30.
3 Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993. С. 85.
4 Келле В.Ж. Проблема многомерности в методологии социально-исторического познания // Проблемы исторического познания / Отв. ред. К.В. Хвостова. М„ 2000.
5 Lloyd Ch. Metodologie Of Social History. A Critical Survey of Structuralism // History and Theory. 1999. Vol. XXX, N 2. P. 189.
6
предполагает такую характеристику изучаемого исторического явления, которая учитывает многие устойчивые во времени его черты. Именно подобный методологический подход обусловил акцентирование в современной гносеологии истории проблематики, связанной с цивилизациями. Проблема цивилизаций неоднократно трактовалась в прошлом. К ней, как известно, обращались Т.Г. Бокль, О. Конт, Г.В. Гегель, О. Шпенглер, А. Тойнби и др. Каждый из ученых в известной степени вкладывал свое содержание в данное понятие. Однако мы остановимся лишь на современных идеях6.
Современный американский ученый и политолог С. Хантингтон полагает, что цивилизация — это совокупность таких признаков как язык, история, культура, религия, обычаи, специальные институты, формы самоидентификации7. Нам представляется, что данная точка зрения нуждается в коррекции. Мы полагаем, что под понятием "цивилизация” целесообразно подразумевать совокупность функциональных и корреляционных связей между социально-экономическими, политико-правовыми и культурологическими факторами, образующими тенденции, традиции, институты, отношения в определенном, достаточно длительном, пространственно-временном диапазоне. Такие связи составляют содержание нравственных и ценностных понятий, явлений культуры, мировоззренческих доктрин, социально-экономических, политических и правовых концепций и структур, самосознания этноса и социума. Подобные связи можно назвать факторами или параметрами цивилизации. Длительность определяется специально для каждой исторической эпохи с учетом темпов развития информационных процессов в обществе, социальных коммуникаций, специфики механизма воспроизводства цивилизации во времени, особенностей развития цивилизации, характеризуемых сочетанием цивилизационных факторов и событийной истории. Из
6 По проблеме цивилизаций см.: Цивилизации. М., 1993—1995. Вьш. I—Ш; Современные теории цивилизаций: Реф. сб. М., 1995. Ср. также: Сравнительное изучение цивилизаций мира: Сб. ст. / Отв. ред. К.В. Хвостова. М„ 2000; Ионов И.Н., Хачатурян В.М. Теория цивилизаций от античности до конца XIX в. М., 2002.
7 Huntington S. The Clach of Civilization // Foreign Affairs. Summer 1993; Хвостова К.В. Византийская цивилизация // Вопросы истории. 1995. № 9; Chvostova K.V. La civilization byzantine сотрагёе А Г Occident du Moyen Age // XIXth International Congress of Byzantine Studies. Copenhagen, 1996. P. 37-48.
менение тех или иных функциональных связей, составляющих факторы цивилизации, или перераспределение социальных ролей этих связей отражает темпы и характер развития цивилизаций, их временнйе фазы, а также варианты взаимосвязи цивилизационных факторов с событийной историей и деятельностью людей.
Механизм воспроизводства цивилизации во времени определяется в конечном счете действиями людей в частности спецификой переработки ими циркулирующей в обществе социальной информации8. Немалую роль играют также события, логика которых способна раздвинуть рамки цивилизации, вызвать ее кризис, крах и формирование новых цивилизационных факторов.
Примечательно, что сложнейшая проблема воспроизводства цивилизации во времени ставилась лишь в немногих исследованиях. В более ранних работах мы наметили некоторые ее аспекты, очертили контуры соответствующей проблематики9. Данная проблема затрагивалась и в интересных исследованиях В.Ж. Келле10. В середине XX в. Теоретико-философские вопросы соответствующей проблематики частично затрагивались Т. Парсонсом, в центре внимания которого, впрочем, находилось общество, а не цивилизация11.
В настоящей работе мы поставили своей целью провести анализ мало изученных проблем византийской цивилизации. А именно, характеризовать механизм воспроизводства цивилизации во времени, специфические формы переработки информации, обусловившие своеобразную сакрализацию византийского социума, Обнаруживающие роль богословия в понимании современниками общества и в развитии общественных отношений, проанализировать связь ци
8 Хвостова К.В. Развитие правовых понятий в эпоху Средних веков (методологический и конкретно-исторический аспекты проблемы) // Вопросы философии. 2004. № 1.
9 Хвостова К.В. Византийская цивилизация... С. 33; Она же. Византийская цивилизация // Электронный журнал: “Исследовано в России", http.//zhumal.apl.relam.ru/articles/1998/006 pdf.; Chvostova К.V. La civiliza-lion byzantine сошрагёе а Г Occident du Moyen Age. P. 37.
10 Келле ВЖ. Культуре. в системе цивилизационных механизмов // Электронный журнал: "Исследовано в России", http.// zhurnal.apl. relam.ru/articles/1.990/007 pdf.; Он же. Культура в системе цивилизационных механизмов 7/ Сравнительное изучение цивилизаций мира. М., 2000. С. 5—16.
11 Parsons Т. Sociological Theory and Modem Society. N.Y., L., 1967.
8
вилизационных факторов с событийной историей, характеризующую темпы развития цивилизации.
Названная проблематика актуальна не только в силу своей слабой изученности, но и благодаря своей исторической значимости. Богословие в условиях византийской политической ортодоксии оказывало заметное влияние на социальноправовые и политические отношения. Механизм воспроизводства византийской цивилизации во времени также представлял собой уникальный и значительный интерес. Ведь эта цивилизация, как известно, оказала влияние на развитие других православных народов, в том числе на Русь. В целом византийская цивилизация нами рассматривается как историческая парадигма.
Понятие "цивилизация" и соответствующая концепция, содержащая исходные постулаты и аргументацию, имеет, на наш взгляд, то преимущество перед рядом других, присущих исторической науке теоретических концепций, что она носит инструменталистский характер. В целях его иллюстрации приведем следующий пример, относящихся к византийской цивилизации и средневековому Западу.
Как полагают некоторые современные исследователи, на средневековом Западе лишь в XII в. произошло изменение ценностных установок, означавшее частичное и противоречивое оправдание некоторых явлений мирской жизни: торговли, ростовщичества, земельной собственности12. Это привело к известной нарастающей во времени тенденции к секуляризации отношений повседневности и мирского сознания. Этому, как известно, предшествовали упорные и длительные противостояния социальных групп и сословий, развитие городов, их борьба с сеньорами, соперничество императоров и пап, длительные войны. В раннее Средневековье в условиях дихотомии и антиномии мировоззренческого, с одной стороны, и повседневного — с другой, уровней сознания доминировала негативная оценка названных мирских занятий (К эфес. гл. V. 3). Однако в Византии, как мы подробно покажем ниже, существовало основанное на традициях римского права оправдание подобных явлений, неизменно возникающих в любой повседневной жизни. Это оправдание не было, естественно, абсолютным. В некоторых
12 Ле Гофф Ж. С небес на землю. Перемены в системе ценностных ориентаций на христианском Западе XII—ХШ вв. // Одиссей: Человек в истории. М., 1991. С. 31 — 33.
9
ситуациях акцентировали библейскую традицию. Кроме того, в ранней Византии уже функционировал ряд институтов, имевших форму (но не содержание), напоминавшую ту систему социальных отношений, предпосылки которой на Западе возникали лишь в позднее Средневековье. А именно, в Византии существовала сильная государственная власть, публичное право сочеталось с частным и не сливалось с ним, а четко от него отличалось. Все это составляло различие с Западом, где в средневековый период доминировало частное и даже личное право: сеньориальное и феодальное. В Византии господствовала развитая бюрократия и безусловная, полная в юридическом отношении собственность на землю. На протяжении всей византийской истории функционировала разветвленная налоговая система. Налоги взимались в соответствии с публичным правом и традиционным фискальным порядком, и преобладали над частноправовыми платежами. Сохранялись римские государственные монополии, утратившие значение или прекратившие свое существование на Западе. Все эти институты, отношения и тенденции, характеризующие не только византийский политический режим, но и византийскую цивилизацию в целом, на Западе возникали в результате длительной борьбы императоров и пап, с одной стороны, сословий и императорской власти — с другой.
Однако историкам известно, что впечатление о социально-экономических приоритетах Византии по сравнению с Западом — иллюзорно, ибо названные явления византийской цивилизации являются результатом включения античных институтов, представление о которых было переработано с позиций христианства, в систему действующего правопорядка. Византийская империя — это общество, которое во многих проявлениях принадлежало к типу древних империй, тогда как на Западе в эпоху Средневековья шла борьба за установление гражданского общества, которое в полной мере развилось позднее. Подобный вывод об иллюзорном характере преимуществ византийских социально-экономических отношений перед Западом не мог быть сделан без целостного подхода к рассмотрению той и другой цивилизаций, без охвата всей совокупности взаимосвязей между социальными, правовыми и культурными факторами, иными словами, без цивилизационного подхода, независимо от того, является ли этот подход явным или скрытым, имплицитным.
10
В византиноведческой литературе характеризовался ряд факторов, обусловивших особенности Византии13. В их числе указывались явления как цивилизационного, так и событийно-исторического ряда. Традиционно византийская цивилизация оценивалась как результат синтеза античных идей и институтов и восточно-христианских воззрений, испытавших в некоторых своих проявлениях иудаистское влияние. Ниже при акценте проблематики, относящейся к воспроизводству византийской цивилизации во времени, одновременно будет сделана попытка охарактеризовать некоторые мало изученные черты означенного синтеза, а также оценить их с учетом исторического значения византийской цивилизации.
В литературе неоднократно рассматривались такие особенности восточного христианства, как выражение своеобразной духовности, констатировалось в этой связи отношение в Византии к Писанию и постановлениям Вселенских соборов, как высшим и незыблемым авторитетам, указывалось на значительную роль литургики и этических проблем. Подробно изучались догматические расхождения с Западом, констатировалась бблыпая, чем на Западе, роль, отводимая свободе воли человека. Неоднократно рассматривался и оценивался мистический подход к решению метафизических и богословских проблем как доминанта византийского мировоззрения. Характеризовалась особая роль монашества, препятствовавшая, как полагал И. Мейендорф, соединению этноса и государства в единую силу и превращению Византии в теократическую монархию14. Наряду с этим, специальная и обширная литература посвящена византийской культуре15. Кроме того, большое внимание исследователи уделяли изучению такого цивилизационного фактора, как политико-правовая доктрина, восходящая к позднему Риму, и сформировавшаяся в основных чертах при Юстиниане16. Согласно этой доктрине, императорской власти приписывалось божественное происхождение. Император-автократор, басилевс мог издавать законы и изменять их в силу необхо
13 Haussig H.W. History of Byzantine Civilizatione. L., 1971; Guillou A. La civilization byzantine. P., 1974.
14 Meyendorff J. Gregoire Palamas et la mystique orthodoxe. P., 1956. P. 16.
15 См., например: Культура Византии. M.t 1984—1991. T. I —Ш.
16 Курбатов Г.Л. Политическая теория в ранней Византии. Идеология императорской власти и аристократическая оппозиция // Культура Византии. М., 1984. Т. L С. 113.
11
димости, он мог даже не следовать законам. Эти правила содержали в себе противоречие, так как считалось, что злостное нарушение императором законов превращало его в тирана17. В данном отношении византийская политическая доктрина мало отличалась от соответствующей доктрины на средневековом Западе. Отличие заключалось в том, что в Византии сохранялась сильная политическая власть, тогда как на Западе развивались феодальные отношения, преодоление которых на протяжении всей средневековой истории только в конце названного периода привело к усилению центральной власти.
Не лишенная противоречий политическая доктрина Византии в последующие столетия после гибели византийской государственности, как известно, не раз подвергалась интерпретациям, при которых акцентировались идея или абсолютной, или ограниченной монархии. Эти интерпретации в дальнейшем влияли на развитие монархического государственного устройства в России, Сербии, Болгарии и других регионах Юго-Восточной Европы.
Византийской цивилизации был присущ симбиоз церкви и государства. Император являлся по существу главой церкви. Все перечисленные факторы, как говорилось, в той или иной мере рассматривались в литературе. В настоящей работе они будут затронуты лишь в той степени, в какой это окажется необходимым при решении основных, поставленных здесь проблем: т.е. проблем особенностей механизма воспроизводства цивилизации во времени и специфики византийской сакрализации общества, связанных с особой ролью в Византии восточно-христианского богословия. Конкретизируя сказанное, отметим необходимость рассмотрения совокупности социально-правовых и мировоззренческих проблем. Необходимо проанализировать особенности влияния переработки правовой информации на функционирование и развитие социума, византийскую картину мира, специфические особенности византийской земельной собственности, имплицитную идею византийской политэкономии, судьбы византийского крестьянства, византийскую иронию, как правовое явление, взаимоотношения города и деревни, элементы византийской философии истории, характеризующие понимание византийцами ориентации в по
17 Hunger Н. Prooimion. Elemente der byzantmischen Kaiseridee in Arengen derUrkunden. Wien, 1964. S.117u. folg.
12
вседневной жизни и ряд других социально-правовых, политических и экономических проблем, а также проблемы византийского этнического самосознания, государственной и цивилизационной самоидентификации. Собственно культурологические проблемы (литература, изобразительное искусство, иконография и т.д.), за исключением некоторых вопросов византийской философии истории и, как уже отмечалось, основного мировоззренческого вопроса — византийского богословия, в работе не рассматриваются.
Акцентировка названных выше проблем и ряда относящихся к ним частных вопросов предполагает использование определенных методов. Характер соответствующих методов определяется необходимостью анализировать социальные отношения, структуры, тенденции, традиции. При изучении цивилизационных параметров в центре внимания находятся источники нормативного характера: законы, церковные каноны, императорские новеллы, актовый материал, а именно императорские хрисовулы, сигиллии, простагмы отражают правовые нормы, формирующие цивилизационные параметры. Однако эти последние носили статистический характер, т.е. функционировали как тенденции, в рамках'которых отдельные события составляли конкретное многообразие проявлений нормы. Эти тенденции отражены в поздневизантийских нормативных памятниках, практиках, нарративных источниках. Наряду с традиционными методами интерпретации, сопоставления, семантического анализа, используется количественный анализ данных византийских актов, содержащих обширные количественные сведения.
Остановимся более подробно на методах, используемых в данной работе. В этой связи прежде всего целесообразно рассмотреть использование количественных методов. Их применение преследует цель углубить анализ цивилизационных параметров, выявить (измерить) диапазон их варьирования во времени и пространстве. Применение количественных методов в истории, точнее социально-экономической истории, достаточно редкий прием исторических исследований. В то же время, бесспорно, историки всегда применяли простейшие количественные методы, например, процентные распределения. Здесь речь пойдет о более сложных приемах исторического анализа. Говоря об особенностях и познавательном значении количественного подхода к изучению исторической информации, мы опираемся на результа
13
ты собственных исследований в данной области знания18. В то же время в работе присутствуют некоторые элементы научного обзора соответствующей литературы, включенные в той мере, в которой они отражают новейшие тенденции данного направления исследований.
Количественные и формальные методы, как правило, используются в социально-экономической истории при наличии в источниках большого массива количественных данных. Десятки, сотни тысяч количественных сведений нельзя охватить с помощью интуиции и репрезентировать в рамках нарратива. Историки всегда шли по соответствующему пути, например, применяли не только, как отмечалось, процентные распределения, но и находили средние величины или же сводили количественные сведения в таблицы, что повышало репрезентативность этих сведений. Однако иногда и это оказывается недостаточным. Возникает необходимость поставить в соответствие табличным данным количественные аналоги.
Современный исследователь А. Про справедливо отмечает две основные вехи в развитии количественной истории, называемой также клиометрией. С одной стороны, он пишет: “Количественная история вызывала во второй трети нашего века (XX. — К.Х) сильнейший интерес у француз
18 Хвостова КВ. Количественный подход в средневековой социально-экономической истории. М., 1980; Chvostova K.V. Die Theory der Sozialdkonomischen Differenzierung feudalabhaniger Bauern und das Problem ihrer teilweisen Formaliesierung // Wirtschaftsgeschichte und Mathematik. B., 1985. S. 9—28; Khvostova K.V. Bmploi des methodes quantita-tives et formelies dans la byzantinologie: Bilans et perspectives // XVIIth Congress International of Byzantine Studies... P. 325— 336; Хвостова KB. Социально-экономическое процессы в поздней Византии и их понимание византийцами-современниками (XIV—XV вв.). М.г 1992; Khvostova X.V., Knmekin Yu.P. A Classification of Peasants attached to Land in Byzantium of the 14th Century // Historical Social Research: The Official Journal Of Quantum and Interquant. Koln. 1991. Vol. 16, N 2. S. 17—26; Khvostova K.V. Les modeles simules dans 1'histoire du Moyen Age // L'histoire dconomique. Prato, 1991; Хвостова KB. Количественные методы в истории // Вопросы философии. 2000. № 6. С. 60—68; Она же. Контент-анализ в исследованиях по истории культуры // Одиссей: Человек в истории. М„ 1989. Вып. 1; Khvostova KV. Problemas gnoseologicos de la ciencia historica a la luz de la aplicacion de los metodos cuantitativos у de los sistemas de btisqueda informative // Theoria у Metodologia de la Historia. 1990; Oudal'zova Z.t Chvostova X. Sur la question d’application des mdthodes quantitatives dans les recherches socio-dconomiques de Byzance du XIV sidcle // XVI. Internatio-naler Byzantinisten Kongress // Jahrbuch der Osterreichischen Byzantinistik. (Далее: JOB.) 31/1. Wien, 1981. Bd. I.
14
ских историков,.."19. К этому можно было бы добавить, что подобный интерес был в названный период времени характерен для европейской и американской истории в целом20. С другой стороны, А. Про отмечает: «Сегодня господствуют другие настроения, и многим историкам прямо-таки претит использование этих научных методов. Но так как сила их очевидна и так как эти историки не осмеливаются признаться в наличии психологического барьера или просто в своей лени, они аргументируют свой отказ с помощью критики возможностей численного выражения. Причем нельзя сказать, чтобы эта критика была вполне добросовестной, ибо, как отмечает Поппер, "эти методы реально и очень успешно использовались в некоторых социальных науках. Как после этого можно отрицать их применимость"»21. К высказываниям А. Про целесообразно добавить, что количественная история отнюдь не сошла со сцены, наоборот, ее сторонники теснее сплотились, развились международные контакты. Но на фоне современного постмодернизма, в рамках которого акцентируется преимущественный исследовательский интерес к человеку, его менталитету, культуре, количественная история превратилась в немодное направление. Что касается методов, то в рамках постмодернизма методология не получила тщательной разработки, отдается предпочтение нарративу. В настоящее время модно подчеркивать крайний исторический субъективизм, необязательность выбора тех или иных аспектов анализа. И это несмотря на то, что историческая реальность многофакторна, а историческая наука — многоаспектна22. Последнее означает необходимость столь же пристального внимания к социальным отношениям, структурам, общественным тенденциям, как и к деятельности человека, его психологии, системам ценностей и т.д., которые не могут быть поняты вне социального контекста и традиций. Осознание этого факта многими историками и привело к тому, что квантитативная история не исчезла, а, напротив, продолжает успешно развиваться. При этом
19 Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. С. 210.
20 См. на этот счет наиболее значительный анализ литературы, содержащей ведущие идеи по использованию количественных методов в различных областях социально-гуманитарного знания: социологии, экономике, социально-экономической истории, культурологии см.: Boudon R. L’analyse mathematique des faites sociaux. P., 1968.
21 Про А. Двенадцать уроков... С. 211.
22Хвостова К.В., Финн В.К. Указ. соч. С. И.
15
она стала строже и требовательней к себе. Занятия количественной историей требуют определенных математических познаний и потому клиометрия сосредоточена в специальных лабораториях при МГУ, институтах РАН, РГГУ, ВИНИТИ и т.д. В отечественной историографии это направление возникло в 60-е годы XX в. при поддержке и под руководством академика-секретаря Отделения истории РАН, академика И.Д. Ковальченко. За рубежом и у нас существуют не только специальные центры, но и издания, посвященные соответствующей тематике23. В 1993 г. данное направление получило международное признание, выразившееся в присуждении американским ученым Р. Фогелю и Д. Норту Нобелевской премии за цикл работ по истории американского рабства24. В этих работах используются так называемые кон-трафактические модели, позволяющие выявить и определить сравнительную роль альтернативных неразвившихся, но наметившихся в обществе социальных тенденций.
На настоящем этапе развития клиометрии ее приверженцы солидарны во мнении относительно необходимости при применений количественных методов первоначальной разработки содержательной модели, которая затем в результате формализации получает адекватные количественные аналоги. Способы проверки адекватности отличаются спецификой, и о них будет сказано несколько ниже.
Количественные методы в истории — название условное. Оно подчеркивает известную некорректность, множество ограничений, накладываемых на материал при применении математики, как в истории, так и в общественно-гуманитарном знании в целом по сравнению, например, с использованием математики в физике. Соответствующие ог
23 Например, центр ’'Quantum" в Кельне и издаваемый им сборник "Zentrum fur Historische Sozialforschung". Такие периодические издания в США, как «Historical Methods. A Journal of Quantitative and Interdisciplinary History; "History and Theory"». См. также информационный бюллетень ассоциации "История и компьютер", издаваемый лабораторией исторической информатики исторического факультета МГУ, руководимой профессором Л.И. Бородкиным; а также публикуемую этой лабораторией серию сборников: "Математическое моделирование исторических процессов" и "Круг идей: историческая информатика на пороге XXI века".
24 Fogel R.W. Without Consent or Contract: The Rise and Fall of American Slavery. N.Y., 1989; Without Consent or Contract: Conditions of Slave Life and the Transition to Freedom. Technical Papers / Ed. R.W. Fogel, S.L. Engerman. N.Y., 1992. Vol. 2.
16
раничения в историческом исследовании связаны с осооен-ностями исторической информации: отсутствие прямого наблюдения, субъект-объектная корреляция, многофакторность проявлений и соответствующая многоаспектность изучения, слабая однородность информации и т.д. Кстати сказать, те или иные ограничения и допущения имеют место не только при количественном, но и любом качественном анализе сведений источников.
Мы проиллюстрируем возможности применения названных методов в социально-экономической истории Средневековья, в которой используемые методики и модели особенно заметно отличаются от соответствующего* инструментария в социологии, экономике, истории недалекого прошлого. При этом мы основываемся, как уже отмечалось, в значительной мере на собственном исследовательском опыте.
При применении, например, статистики в византийской и в целом в средневековой социально-экономической истории очевидны ограниченные возможности экстраполяции результатов выборочного анализа на другие сведения?5, не подвергавшиеся статистической обработке. Дело в том, что все сведения, сохранившиеся на протяжении длительного со времен средневековья периода, — это естественно Образовавшаяся выборка, т.е. часть сведений по отношению к большему числу соответствующих сведений, существовавших в ту отдаленную изучаемую эпоху, но утраченных к нашему Времени. Но это не означает, что утраченные сведения были однородны со сведениями, сохранившимися и обработанными статистически. Сказанное относится не только к Византии, но, по-вид имому, и к сред невековой истории в целом. В Средние века общие социально-экономические тенденции прослеживались слабо. Отношения и тенденции сильно различались по общинам, вотчинам, регионам, где они регламентировались местным обычаем. Это означает, что од нородной совокупности данных по сравнению, допустим, с сохранившимися и статистически обработанными данными от нескольких общин, могло вообще не существовать. Каждая община или вотчина — специфичны, и соответствующие сведения следует изучать по отдельности, но *
25ХвостоваК.В, Количественный подход... С. 27. Впрочем, такие ограничения нередко возникают и при использовании количественных методов в социально-экономической истории более поздних периодов.
17
их не всегда легко сопоставить без известных корректив, вносимых в информацию источников.
На наш взгляд, большое значение имеет построение идеализированных структурных содержательных моделей, характеризующих устойчивые длительные тенденции, и нахождение в итоге формализации их количественного аналога. Далее, чрезвычайно важно построение содержательных моделей, реконструируемых непосредственно на основе сведений источников по социально-экономической истории. Такие модели, также получающие в результате формализации количественные аналоги, целесообразно называть моделями развития26. И, наконец, не менее существенно завершающее звено соответствующего формально-количественного исследования, а именно нахождение количественного показателя результатов сопоставления количественных аналогов моделей развития и соответствующих аналогов структурных моделей. Мы осуществили подобное исследование на материале поимущественно-налоговых кадастров (практиков) Византии XIV в., содержащих десятки тысяч количественных данных об имущественном положении поземельно-зависимых крестьян27. Благосостояние каждого крестьянского хозяйства характеризуется в названных источниках 16-мерным пространством признаков: пахотная земля, виноградник, тяглый, нетяглый скот, упряжка, сад, огород и т.д.
Задача состояла в нахождении коэффициента имущественного расслоения крестьян отдельных общин. Изложению поисков решения этой задачи необходимо предпослать некоторые замечания. Ряд признаков находится между собой в корреляционной связи. Кроме того, они являются объектом обложения совокупным налогом, взимаемым с каждого хозяйства по нормам, вычисляемым с помощью коэффициентов линейной регрессии. Вычисленные нормы обложения верифицируются с помощью сведений источников нормативного характера, не используемых при моделировании. Варьирование в рамках общины совокупного налога с крестьянских хозяйств может рассматриваться как индикатор имущественного расслоения крестьян, и дальнейшие иссле
26 Более подробно о названных моделях см. раб.: Хвостова К.В. Количественный подход...; Она же. Социально-экономические процессы... С. 68—74. См. также примеч. 1.
27 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 66—67.
18
дования могут осуществляться с данными, относящимися к этому показателю. Однако это ограничение, накладываемое на материал, не исключает возможности получения суммарного показателя расслоения, рассчитанного с устранением корреляции между признаками. Последнее достигается благодаря использованию известных в математике формул28.
Далее, было бы некорректным обойти молчанием следующий вопрос. Д ля нахождения коэффициента имущественного расслоения проще всего было бы обратиться к многочисленному соответствующему инструментарию, который используют в социологии, экономике, новой, новейшей истории (кривая Лоренца и соответствующий ей коэффициент Джини, дисперсия и т.д.)29. Но эти показатели характеризуют степень концентрации имущества. Однако для эпохи Средневековья определяющим был другой тип расслоения крестьян, не связанный с интенсивной концентрацией земли в конкретных крестьянских хозяйствах. Для Византии, как и в целом для Средневековья, типично преобладание слоя крестьян средней зажиточности, держателей так называемого нормального надела. Именно эта тенденция обеспечивала длительное оптимальное развитие средневековых аграрных порядков. Действительно, если крестьянское хозяйство теряло часть своего имущества, прежде всего земли, то это не означало, что эта земля переходила в руки других крестьян данной общины. Земля могла остаться без обработки, т.е. оказывалась заброшенной или могла попасть в руки представителей другого социального слоя. Всякое отклонение от рассмотренной тенденции, появление заметных элементов концентрации земли в руках отдельных крестьянских хозяйств общины — симптом упадка средневековых аграрных порядков. Сказанное означает, что применение для измерения степени имущественного расслоения средневековых крестьян коэффициентов, предназначенных для измерения степени концентрации имущества в более позднюю эпоху, означало бы подход к изучению отношений средневекового периода с мерками иной, более поздней эпохи. Этот подход заведомо неадекватен.
Поэтому для измерения степени имущественного расслоения византийских поземельно-зависимых крестьян (равно, как и в целом средневековых крестьян) необходима
28Boudon R. L'analyse mathematique des faits sociaux. P., 1968. P. 155.
29 Хвостова К.В. Количественный подход... С. 86.
19
выработка другого, отличного от используемых в экономике и социологии коэффициента расслоения. Для этого следует формализовать суждения, характеризующие содержательные модели развития и содержательную структурную модель. Примечательно, что формулировка этих суждении в рамках обычного исторического нарратива представляется тривиальной и излишней, поскольку соответствующие суждения фиксируют связи между атомарными фактами.
Утверждается, что расслоение состояло в том, что средний слой крестьян терял имущество, т.е. беднел или приобретал его, т.е. богател. Обеднение в каждый фиксированный момент времени прямо пропорционально как размеру потерянного имущества, так и величине бедности в этот момент. Последнее означает, что потеря имущества одного и того же размера более ощутима для более бедных крестьянских хозяйств по сравнению с тем, как она влияла на менее бедные хозяйства. Обогащение прямо пропорционально размеру приобретенного имущества в фиксированный период и обратно пропорционально степени богатства в этот же период, т.е. приобретение имущества определенного размера существеннее для менее богатого владельца по сравнению с тем значением, какое это приобретение имело бы в хозяйстве более богатого крестьянина.
Данные утверждения являются теми постулатами, которые записываются в виде дифференциальных уравнений, частные решения которых интерпретируются как коэффициенты бедности и богатства и рассматриваются как модели развития при соответствующих расслоениях крестьян. Для построения идеализированной структурной модели, отражающей длительную тенденцию преобладания при расслоении слоя крестьян среднего уровня зажиточности, полагаем, что у представителей этого слоя степень бедности в каждый фиксированный период равнялась степени богатства, т.е. разница между этими состояниями равнялась нулю. У крестьян, отличавшихся в имущественном отношении от среднего уровня, эта разница отличалась от нуля и интерпретируется как коэффициент расслоения.
Мы характеризовали лишь очень кратко и суммарно процедуру исследования30. Эта характеристика необходима,
30 Более подробно см. в работах: Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 68—74; Хвостова XB.t Фани В.К. Указ. соч. С. 178—185. См. также: примеч. 1.
20
чтобы показать смысл и специфику рассуждений при создании содержательных моделей и их формализации, а также содержание, как эвристического выбора исходных постулатов рассуждения, так и характер вывода.
Необходимо сказать о методическом и шире — гносеологическом значении подобных исследований. Формализация тривиальных суждений, отражающих связь простых атомарных фактов, характеристика которых в рамках обычного нарратива, тривиальна и излишня, с точки зрения гносеологии истории имеет то значение, что благодаря формализации и получению количественного показателя эти суждения приобретают познавательную значимость, которой они были бы лишены в обычном качественном нарративе. В силу этого достигается четкая формулировка или уточнение расплывчатых исторических понятий — в приведенном примере уточнение понятия расслоения средневековых крестьян; очевиден аргументированный концепционный подход к проблеме. Количественные показатели как индикаторы явления легко сопоставимы. Их сопоставление означает расширение рамок сравнительного анализа.
Если в составе ранжированного ряда, охватывающего фиксированный период времени, имеется совокупность количественных показателей близких по величине, а за ней следует другая совокупность различающихся показателей, то можно с большей определенностью, чем при качественном подходе, говорить о развитии, которое в течение некоторого времени характеризовалось устойчивой тенденцией, отраженной в близких по величине показателях, но эта тенденция затем в силу каких-либо причин перестала быть таковой. Мы имеем, таким образом, прогноз, опрокинутый в прошлое, позволяющий выявить альтернативы исторических тенденций и моменты их изменения, что иногда в рамках синергетики называют точками бифуркации.
Структурные модели и модели развития, дающие, кроме всего прочего, наглядную репрезентацию больших массивов числовой информации, на наш взгляд, наиболее перспективны. Их применение и соответствующая интерпретация результатов составляют элементы целостного междисциплинарного исследования с учетом специфики явления и информации о нем. Исследование не лишено субъективности, проявляющейся, в частности, в выборе эвристик и вйде-нии мира средневековыми авторами исследуемых текстов. Тем не менее, тот факт, что при использовании струк
21
турного моделирования и моделей развития, суждения, фиксирующие связь атомарных фактов, приобретают познавательное значение, свидетельствует, если можно так выразиться, о повышении при моделировании степени объективности исследования. Происходит как бы создание позитивного знания (выражение условное), основанного на детальном переборе информации в рамках современного неораци-оналистического направления исследований. Иными словами, интерпретация результатов сопоставления модели явления, реконструированного на основе источников, с его тенденцией развития, выраженной идеализированной структурной моделью31, создает элементы того объективного смысла, который отдельные представители герменевтики обозначают как "вынесенный" из источника или "дарованный" смысл32. В соответствии с традиционным историческим подходом явление характеризуется в фиксированном пространственно-временном диапазоне.
Однако в настоящий период распространены и глобалистские исследования, выполненные с применением количественных методов. Они связаны с характеристикой некоторых развивающихся во времени исторических процессов с помощью феноменологической теории с наименьшим из возможных числом переменных и эвристически определяемыми параметрами по образцу теорий, описывающих в физике саморегулируемые системы, которые изучает синергетика33. Известна, например, интересная модель роста населения в масштабе всей планеты на всем протяжении жизни человечества, принадлежащая С.П. Капице34. Процесс пред
31 Некоторые исследователи используют другие наименования применяемых в истории моделей. И.Д. Ковальченко различал отражательноизмерительные, имитационно-прогностические, а также структурные модели. См.: Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С. 359—415. Л.И. Бородкин называет, кроме упомянутых, еще аналитические, контрафактические, имитационно-альтернативные модели. См.: Бородкин Л.И. Математические модели в исторических исследованиях. Deus ex machine? // Математическое моделирование исторических процессов. М., 1996. С. 17, 18, 19. Различия в наименовании моделей зависят от акцентировки тех или иных аспектов исследования.
32 Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. СПб., 1997. Т. 4, С. 434.
33 Хакен Г. Синергетика. М., 1980.
34 Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение. Диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии. 1992. № 12; Капица С.П. Феноменологическая теория роста народонаселения // Успехи физических наук. М., 1996. Т. 166, № 1; Он же. Общая теория роста человечества. М„ 1999.
22
ставлен как саморегулируемая система, зависящая от времени и численности населения в фиксированный момент времени. Мы видим восходящий к синергетике подход, принципиально отличный от принятого в традиционной исторической демографии, изучающей народонаселение как сумму систем по регионам и периодам. При этом в традиционной исторической демографии учитываются многие социальные и физические факторы, такие как войны, эпидемии, уровень жизни, климат и т.д.
И в других традиционных исторических дисциплинах при моделировании отношений решающее значение придается качественному разнообразию явлений, соответственно происходит учет и переработка как можно большего объема сведений источников, относящихся к интересующему исследователя сюжету. Учет такого разнообразия, которое в результате моделирования может быть положено в основу некоторых обобщений, — цель исследования и база для моделирования в истории. В глобалистских, основанных на идеях синергетики моделях с наименьшим числом переменных и эвристически подбираемыми параметрами, названные характеристики как бы поглощают все разнообразие факторов, которое, таким образом, трактуется как избыточная информация. Подобное моделирование, безусловно, представляет большой интерес, но оно носит теоретический, может быть социологический или философский, а не конкретно-исторический характер. Оба типа исследований не могут заменить друг друга.
Связь синергетики с историческими исследованиями, как нам представляется, началась с одной из работ И. Пригожина, в которой он отмечает сходство в подходах таких историков, как М. Блок и Ф. Бродель, с подходом в области физики, именуемой синергетикой35. Затем у ряда ученых в результате длительных дискуссий появилось мнение, согласно которому историческое развитие, во всяком случае в некоторых своих проявлениях, понимается как спонтанное становление общественных систем, происходящее в итоге индивидуально мотивированного, но проявляющегося как хаотичное социального поведения36.
35 Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. №9. С. 3-4.
36 Reisch G. Chaos. History and Narrative // History and Theory. 1991. Vol. 30; Idem. Scientism without Tears: a Reply to Roth and Ryckman // Ibid. 1995. Vol, 34, N 1. Обзор концепций, содержащих идею хаоса применительно к историческому процессу см.: Chaos, Clio and Scientific Illusion of Understanding (P.A. Roth and T.A. Ryckman) // Ibid.
23
Считают также, что математическая теория хаоса удобна для объяснений исторических событий37. Утверждается, что в философско-теоретическом плане подобные концепции восходят к философским и теософским идеям древнего Востока и античности. Однако хотелось бы отметить, что имеется взаимосвязь между теоретическими идеями синергетики, проецируемыми на историю и другие гуманитарные науки, и восточнохристианской богословской идеей синергии. Согласно соответствующим представлениям, "синергия” — это способность человека к восприятию ниспосылаемой в мир божественной энергии. Благодаря синергии человек, воспринимая божественную энергию, принимает решения, соответствующие божественному плану, но развивающиеся в миру как спонтанно происходящие события.
Проблемы синергетики в применении к истории в значительной мере приобрели теоретический характер. Они привлекают внимание философов, специалистов по гносеологии истории. Что же касается историков-профессионалов, занимающихся конкретно-историческими исследованиями, то они теперь, как и ранее, видят свою основную задачу в тщательном изучении источников и литературы, на основе которых выстраивают знание в фиксированном пространственно-временном диапазоне. Историки, занимающиеся конкретно-исторической проблематикой, не разрабатывают, как правило, глобалистские подходы, связанные с отказом от изучения многофакторности и многообразия реальности. В равной мере они отказываются от принятия ряда идей постмодернизма, трактующих историческое познание как сугубо субъективное. Мы полагаем, что в настоящее время, равно каки ранее, история, создаваемая историками-профессионалами, интересующимися явлениями в очерченном пространственно-временном диапазоне, выполняет определенную социальную функцию — она отвечает запросам исторической памяти, которыми обладает всякое общество. Она побуждает людей интересоваться прошлым во всем его многообразии. Этот интерес приводит историков к заключению, согласно которому их выводы, основанные на анализе источников, обладают достоверностью и потому представля
37 Knyazeva E.N., Kurdyumov S.P. Synergetics at the Crossroads of the Eastern and the Western Cultures. Moscow, 1994. Ср.: Андреев А.Ю., Бородкин Л.И., Левандовский М.И. История и хаос: новые подходы к синергетике // Сравнительное изучение цивилизаций мира. М., 2000.
24
ют общественный интерес и важны для развития исторического знания. Такое мнение многих историков-профессионалов, о чем свидетельствует знакомство с разнообразными историческими работами, посвященными многим сюжетам, не может быть сброшено со счетов при общей оценке проецирования идей синергетики, связанных с глобалистским подходом, на историю, а именно: это побуждает к характеристике этого подхода как теоретико-социологического.
Что же касается конкретно-исторических проблем, акцентирующих многообразие исторических проявлений, многофакторность и многоаспектность истории, то для их современного решения большое значение имеют, по-видимому, следующие научные разработки.
В гносеологическом плане, очевидно, очень большое значение имеет осуществляемая В.К. Финном разработка проблем формальной логики. Особое значение придается логике аргументации, проблеме уточнения идей, их превращению в понятия, манипулированию понятиями, составляющему содержание исторических концепций38.
Специальный интерес представляет популярная проблема (кстати, уже далеко не новая) создания машиночитаемых текстов исторических источников. Это часть разветвленной программы "человек и компьютер", заслуживающей самостоятельного рассмотрения39. Мы же кратко отметим возможности использования математического аппарата, в частности теории информации при изучении социально-экономических явлений Средневековья, т.е. как уже отмечалось выше, эпохи, проявления которой отличались большой спецификой, что и определяет особый интерес к их изучению с помощью количественных методов.
Проблемы социальной информации, ее влияние на развитие общества и его регулирование в настоящее время интенсивно разрабатываются40. Существует целый ряд определений информации, зависящих от угла зрения, связанного с той наукой, в рамках которой дается соответствующее определение. Так, по мнению некоторых исследователей, в экономической науке информация может быть охарактери
38 Финн В.К. Интеллектуальные системы и общество. М., 2001; Хвостова К.В., Финн В.К. Указ. соч. С. 100—145.
39 См. информационные бюллетени "Человек и компьютер" лаборатории по информатике истфака МГУ.
40 Рейман Л.Д. Информационное общество и роль телекоммуникаций в его становлении // Вопросы философии. 2001. № 3. С. 3—9.
25
зована, как "данные, просеянные для конкретных людей, проблем;, целей, ситуаций1’41. В рамках кибернетики “информация уничтожает разнообразие... поведение системы становится более предсказуемым4?. В теории принятия решений, отражающей социальное содержание информации, она определяется как “все те сведения, знания, сообщения, которые помогают решать определенную задачу". Для теории информации и семиотики информация — мера устранения неопределенности знания43.
При наличии соответствующих данных представляется возможным обращаться к понятию “информация" во всех указанных значениях. Если используется то значение, которое связано с теорией информации и кибернетикой, то возможно применение формулы К. Шеннона и понятия энтропии как меры неопределенности для выражения степени разнообразия или неопределенности изучаемых явлений. Например, средневековая терминология как на Западе христианского мира, так и на Востоке, в частности в Византии, обозначавшая в источниках, характеризующих социально-экономическую историю, такие экономико-правовые понятия, как собственность, владение, держание (несмотря на то что названные понятия опирались на римское право), отличается смешением обозначений.
Возникает задача нахождения степени неопределенности соответствующей терминологии в различные исторические периоды. Мы решали ее на поздневизантийском актовом материале, позволившем не только выявить неопределенность терминологии, но и выявить частотное соотношение различных значений терминов, что в свою очередь привело нас к использованию коэффициентов, определяющих меру неопределенности терминологии. Удалось обнаружить временною тенденцию к росту определенности в терминологии44.
Значение понятия информации в теории информации и кибернетике оказывается полезным в культурологии, которая в целом осталась за пределами данной работы. Кратко остановимся лишь на некоторых аспектах этой проблемы,
41 Там же. С. 3.
42 Там же.
43 Хвостова К.В. Некоторые особенности византийской цивилизации // Сравнительное изучение цивилизаций мира. С. 192—193.
44 Там же. С. 192-193.
26
относящихся к текстологии. В ряде текстов ярко проявляются особенности средневековой аргументации а именно отход от античной риторики и замена ее более примитивными с формальной точки зрения, можно сказать, количественными приемами. Например, используется прием удвоения информации, связанный с повторами и избыточной информацией. В ряде богословских и светских текстов, в частности в трудах византийского мистика Григория Паламы, как это подробно будет показано ниже, содержится строгая система изложения материала: имеются тезис, антитезис, синтез. Характерно, что тезис и синтез, из которых первый выражает постулат, а второй — вывод, почти дословно повторяют друг друга45. Повторы, т.е. избыточная информация, содержат основные идеи текста. Автор той отдаленной эпохи считал нужным повторить соответствующие идеи. Иными словами, повторы несут смысловую нагрузку. Можно утверждать, что повторяются основные мысли текста, ради сообщения которых он и создавался. Повторы фрагментов текста с одним и тем же содержанием и фиксированным понятийным аппаратом снижают неопределенность повествования, энтропию текста. Ниже мы остановимся на повторах, содержащихся в актовом материале.
Повторы означают характерное для эпохи совпадение процессов хранения, передачи и переработки информации во времени. Отношение к информации в течение длительного времени не меняется со сторонылюдей изучаемой эпохи, нарратив также соответственно остается традиционным, не претерпевает изменений. Поэтому информационные процессы, их особенности — одна из причин традиционного характера общества. Научная значимость этой проблемы, кроме всего того, что уже было сказано на этот счет, состоит еще и в следующем. Повторы, обнаруживая, как мы сказали, совпадение процедур хранения, передачи и переработки информации, не только непосредственно отражают механизм функционирования понятийного аппарата, концепций и соответствующих реалий — в данном случае их стабильность во времени, обес
45 Grefforii Palamae. Physica, Theologica, Moralia et Practice. Capita CL // Patrologiae cursus completes: Series graeca / Ed. J.P. Migne. (Далее везде: PG.) T. 150. Col. 1121.1. См. также о других возможностях использования формальных методов в средневековой культурологии: Ousterhout R. Contextualizing the Later Churches of Constantinople: Suggested Methodologies and Few Examples // Dumbarton Oaks Papers. Wash., 2000. Vol. 54.
27
печивающую традиционность отношений, они показывают механизм воспроизводства цивилизации во времени. Ведь именно цивилизационные процессы в отличие от событийной истории характеризуются временнбй и одновременно информационной устойчивостью, отличаются традиционностью.
Значение формального подхода в исторических исследованиях состоит не только в том, чтобы при анализе материала источников использовать какие-либо математические формулы, но и в применении идей точных наук, позволяющих воспользоваться при оценке изучаемых явлений точными формулировками.
На наш взгляд, целесообразно сформулировать и акцентировать и другие аспекты проблематики, связанной с содержательным анализом хранения, переработки и передачи информации в разные исторические эпохи и, в частности, в Византии. Общества прошлого, отличавшиеся более примитивными информационными системами, по сравнению с современностью, тем не менее, как и современное, характеризовались тесной взаимосвязью социальных отношений и информационной ситуации. Здесь наблюдалась двоякая связь. С одной стороны, общество с его техническими возможностями определяло специфические черты передачи, хранения и переработки информации, с другой — особенности информационной системы влияли на социальные структуры. В средние века информация непосредственно передавалась людьми как в устной, так и письменной форме. На Западе сложилась иерархическая структура общества: вассальные отношения. Соответственно иерархическая структура характеризовала и некоторые формы распространения информации. Законы, постановления по конкретным вопросам распространялись от высшего сюзерена — верховного правителя, короля или императора, к его вассалам являвшимся сеньорами для других вассалов; а затем часть информации поступала к простолюдинам и зависимым слоям населения. Для Средневековья характерно сжатие информации по мере ее распространения. Одновременно она обрастала ложными сведениями, т.е. появлялись искажения, помехи, избыточная информация, повышение энтропии. Эти явления могут иметь количественные аналоги, сопоставление их во времени поможет уточнению сравнительной картины социального развития. Мы полагаем, что важная проблема феодальной иерархии Запада — это во многом информационная проблема иерархической структуры передачи информации. На Вос
28
токе христианского мира, в Византии сохранилась сильная центральная власть. Информация распространялась другими путями. Это распространение, как нам представляется, порождало некоторые виды социальных отношений. Например, существование и роль такого института, как народное собрание (пережиток полисного строя) в системе бюрократического и централизованного византийского государства трудно объяснить без учета того факта, что на собраниях сообщали официальную информацию. Корпоративность средневекового общества (сословия, общины, цехи и т.д.) объясняется также средневековыми потребностями распространения информации, существовавшими наряду с другими факторами социальной детерминации данного явления.
Идеи теории вероятностей и информации помогают оценить на основе четких формальных критериев некоторые воззрения прошлого. Так, мыслители Средневековья рассматривали на уровне мирского обыденного сознания общественное развитие и ориентацию в нем человека, если пользоваться терминологией современной теории вероятностей, как вероятностный стохастический процесс. Естественно, современные ученые представляют эти явления как несравненно более сложные. В средние века, в частности в Византии, политические деятели считали, что на основе прошлого в земной жизни можно предвидеть будущее. Для выражения этой идеи использовался глагол oroxa^opai, определивший, как известно, наименование стохастического процесса в современной теории вероятностей. Но дело не в наименовании, а в рассуждениях византийцев. Они считали, что проявление человеком при принятии им решений дарованной ему свыше свободы воли зависит от реализации или нереа-лизации им добродетелей, также дарованных свыше. Набор предполагаемых добродетелей был конечным, строго очерченным, хотя и варьирующим в понимании разными авторами. Набор добродетелей (если опять же прибегнуть к языку современной теории вероятности) как бы изображался в качестве пространства событий стохастического процесса, в рамках которого человек принимал решения. И весьма интересно, что выбор линии поведения в известных ситуациях уподоблялся результату бросания игральной кости с поправкой в отдельных ситуациях в духе Екклесиаста на необходимость учета временнбго момента. Подобные характеристики воззрений прошлого позволяют оценить их с учетом исторической перспективы и ретроспективы.
29
Интерес к информации связан с вниманием к человеку, принятию им решении, поведению. Сведёние, этой проблематики в единый комплекс и означает целостный междисциплинарный подход, на котором настаивают многие крупные аналитики (например, К. Ллойд)46. В этом подходе проявляются позиции современного исторического неорациоционализма.
В то же время в исторической литературе, как было отмечено, информационным процессам в обществе уделяется недостаточное внимание47, его усиление необходимо, на наш взгляд, с точки зрения современной методологии истории. В частности, при анализе социального развития, детерминации и функциональных связей в отдаленном прошлом редко обращают внимание на такой очевидный и играющий, с нашей точки зрения, важную роль фактор, как информационные процессы в обществе в целом и, в особенности, их составляющая — переработка социальной информации.
В некоторых философских системах, рассматривающих общественную детерминацию и соответствующее поведение человека (преимущественно в Новейшую эпоху), проблема роли социальной информации выражена неявно. Так, С.Э. Тулмин оперирует понятиями, характеризующими системы принятых в обществе норм и образцов, которые определяют адаптацию индивида к среде48. Г. Тард понимал развитие поведенческих систем как подражание и оппозицию49. В данных рассуждениях угадывается проявляемое имплицитно внимание к информационным процессам, которые так и не становятся объектом анализа. В исторической литературе известный интерес вызывает проблема социальных коммуникаций, связанных так или иначе с передачей информации и относящихся преимущественно к новой и новейшей истории50.
46 См.: Lloyd Ch. The Methodology of Social History... P. 189.
47 См. в этой связи сб. ст.: Роль социальной информации в формировании и развитии социума в историческом прошлом / Отв. ред. К.В. Хвостова, Л.И. Бородкин. М., 2004
48 Toulmin S.E. The Philosophy of Science. L., 1965.
49 ТардГ. Законы подражания. СПб., 1892.
50 Уже на XVI Международном историческом конгрессе в Штутгарте в 1985 г. рассмотрению этой проблемы была посвящена секция под названием "La motorisatiOn de la circulation routiere et ses effets: 1885—1985. (XVIе Congres international des sciences historiques: Rapports. Stuttgart, 1985. T. II. P. 554—581); а также специальная секция была посвящена рассмотрению соответствующей проблемы древности и Средневековья: "Montagnes, fleuves, desertes, forets: barriers, lignes de convergence?" (Ibid. T. I. P. 315-353).
30
Одной из задач данной работы является акцентирование методологических проблем переработки в Византии социальной информации, переработки, рассматриваемой при этом как механизм развития общественных и ментальных систем, а также выявление связи этой переработки с информационными процессами в целом, характеризуемыми как фактор социальной детерминации, и шире — механизм воспроизводства цивилизации во времени. В центре внимания, таким образом, методика изучения некоторых цивилизационных параметров, рассматриваемых на примере эволюции византийского правового понятийного аппарата. Внимание к проблемам детерминации, возможно, не всегда полностью согласуется с популярной сегодня синергетикой. Однако историку-профессионалу не совсем ясно, обладает ли синергетика как историческая теория, понимающая исторические явления как хаос, а их развитие как саморегуляцию, собственным методическим инструментарием. Мы уже говорили, что названная теория рассчитана на глобалистский, а не конкретно-исторический подход к изучаемым проблемам. Что же касается свойственного исторической науке анализа явлений в фиксированном пространственно-временнбм диапазоне, то он требует учета многих факторов как функциональной, так и каузальной зависимости, а также выявления роли информационных процессов. Но, возможно, как уже говорилось, именно при глобалистском подходе к изучению явлений правомерно говорить о наложении факторов и результатов их действия друг на друга, что позволяет констатировать саморегуляцию.
Далее, в современной эпистемологии распространено представление о "кризисе позитивистской эпистемы", о гуманитарном нарративе, который трактуется как открытый текучий дискурс, как "новая научная парадигма"51. Подчеркивается субъективизм гуманитарного, в том числе исторического знания. Но историк-профессионал рассматривает подобные воззрения, относящиеся к философии истории, подчеркивающие отличия гуманитарного и, в частности, исторического знания от математического, как одновременно противоречащие современным конкретным исследованиям по истории, востребованным обществом. Методология истории и сегодня развивается, испытывая в том числе и влияние
51 Брокмайер Й., Харре Р. Нарратив. Проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы... С. 29—30.
31
позитивистской эпистемы. Об этом свидетельствуют применение в известных исследовательских ситуациях количественных методов52, позволяющих выявить тенденции, детерминацию и акцентирование гуманитарного аспекта информационных процессов53, т.е. анализа содержательных особенностей хранения, переработки и передачи информации. Как отмечалось, разрабатывается также формальная логика исторических исследовании. Предложенная В.К. Финном логика уточнения идей и расплывчатых исторических понятий, построения концепций54; отражающих реальные мыслительные процедуры в гуманитарном, в частности историческом знании, относится не только к современной исторической науке, которая совершенствуется в результате уточнения идей и понятий, но и к понятийному аппарату, которым оперировали люди отдаленного исторического прошлого. Скажем, в Византии этот аппарат развивался во многих своих проявлениях таким же образом, и это развитие влияло на социальные реалии.
Можно считать, что механизм развития многих явлений состоял в том, что люди прошлого, исходя из практических потребностей и под влиянием внешних обстоятельств, перерабатывали распространенную в обществе социальную информацию путем уточнения идей и понятий, т.е. расширения или сужения их объема и содержания, акцентирования или создания иного смысла понятий. Переработка социальной информации, таким образом, не совпадает с ее интерпретацией, хотя в реальной жизни эти две процедуры, естественно, имеют ряд точек пересечения. В результате участия в информационных процессах у людей менялся менталитет, принимались новые решения, которые наряду с другими внешними факторами социальной детерминации находились в сложной взаимосвязи с социальными реалиями.
52 См., например: Про А. Двенадцать уроков... С. 210—211; Хвостова К.В. Количественные методы в истории. С. 60—68; Математическое моделирование исторических процессов: Сб. ст. / Отв. ред. Л.И. Бородкин. М., 2002.
53 Круг идей: историческая информатика на пороге XXI в. / Отв. ред. Л.И. Бородкин. М., 2002; Хвостова К.В. Проблемы социальной информации в средневековом обществе (на византийском материале) // Проблемы исторического познания. С. 86 — 94.
54 Финн В.К. Проблемы концептуализации и аргументации в социологическом и историческом знании // Проблемы исторического познания... С. 11-18.
32
Методология истории в рассмотрении философа и историка различается тем, что историк склонен обращаться к иллюстрации. В данном исследовании проблемы специфики переработки информации в Византии и в эпоху Средневековья в целом рассматриваются на материале, относящемся к римскому вещному праву, а также праву, возникшему уже в средневековую эпоху, представлявшему собой синтез римского и местного права европейских народов, а также обычая и права прецедентов. Проблема имеет свою актуальность. Римское вещное право в переработанном и переосмысленном виде в Средневековье играло большую роль на христианском Западе и Востоке. Закон римского права или высказывания юристов рассматривались как справедливые и рассчитанные на всеобщность применения. Поэтому переработка соответствующей информации под углом зрения уточнения понятий, означая развитие и более глубокое осмысление заведомо верных, по мнению людей этой эпохи, принципов, была важна для этих людей и, следовательно, интересна для современного исследователя. К этому важно добавить, что право репрезентируется с помощью достаточно точного нарратива, являющегося предписанием, инструкцией. Соответственно, интересны причины, побуждающие подвергать информацию соответствующих нарративов в определенные временное периоды переработке и уточнению понятий.
Кроме того, знание по истории Средневековья кардинально отличается от знания по социологии, политологии, экономике и даже по истории нового и новейшего времени. Средневековая история — это знание о далеком прошлом, т.е. сугубо историческое и гуманитарное знание. Поэтому характеристика средневековых явлений особенно показательна с точки зрения анализа гуманитарного нарратива. Далее, современная историческая наука, подверженная разным философским влияниям, по-разному оценивает роль Средневековья в истории Европы. Так, М. Фуко акцентирует разрыв традиций, тем самым как бы придавая второстепенное значение эволюции, связи времен; особое внимание ученый уделяет анализу тенденций, возникших лишь в позднее средневековье или в новое время55. Напротив, Ф. фон Халем — профессор юриспруденции расценивает Средневековье как важный этап в истории Европы, когда
55 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. М., 1997. С. 13.
2. Хвостова К.В.
33
происходило интенсивное слияние тенденций римского права и христианства» Возникло понятие юридического лица, присущее корпорациям. На Западе в средневековую эпоху различие между понятиями "личность", "индивидуум" и "лицо" приобретает, по мнению Ф. фон Халема, первенствующее значение. "В веру вторгается, — как полагает ученый, — логико-рационалистическое мышление”56. Пожалуй, целесообразно отметить тот факт, что понятие "юридическое лицо" существовало в римском праве уже в античную эпоху57. А.И. Неклесса, напротив, утверждает, что в Средние века наблюдаются "кризисные состояния индивидуации, при которых система распадается на сообщества коллективных субъектов"58. Сходного мнения придерживается и В.Г. Федотова59. Это мнение не в полной мере отражает эпоху. В данном случае прав Ф. фон Халем. Индивидуум играл существенную роль в обществе, участвуя и принимая решения в интересующих нас информационных процессах. П. Рикёр отмечал слабое внимание философии к правовым вопросам60, Столь разные высказывания современных ученых по поводу правовых традиций и социальных тенденций Средневековья и особенно в Византии, где интересующие нас процессы отличаются дополнительной спецификой, делают соответствующие проблемы актуальными.
Исходя из всего сказанного выше, мы уделяем в данной работе большое внимание проблеме формирования понятийного правового аппарата в Византии в его сравнении с изучением подобного формирования на средневековом Западе.
Использование информационного подхода необходимо также при изучении интересующих нас цивилизационных факторов, характеризующих социально-экономические и правовые отношения в их связи с событийной историей. Этот подход важен и при изучении социальной детерминации.
Роль информационных процессов в обществе показывает, что все источниковедение должно быть переписано под
56 Халем Ф. фон. Историко-правовые аспекты проблемы Восток—Запад // Вопросы философии. 2002. № 7. С. 26.
57 Хвостов В.М, История римского права. М., 1916. С. 256.
58 Неклесса А. И, Трансмутация истории // Вопросы философии. 2001. №З.С.61.
59 Федотова В.Г, Неклассические модернизации и альтернативы модернизационной теории // Вопросы философии. 2002. № 2. С. 3—4.
60 Рикёр П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права // Вопросы философии. 1996. № 4. С. 27.
34
названным углом зрения, т.е. с точки зрения развития и специфики информационных процессов и их взаимодействий с социумом. В результате может быть достигнуто включение анализа исторического нарратива в рамки междисциплинарных исследований. Несомненно, информационные процессы в любом обществе отчуждаются от играющего в них активную роль человека и противостоят ему (человеку) как самостоятельный внешний детерминирующий фактор, который обычно остается без внимания в исторических работах, содержащих анализ социальной детерминации.
Люди Средневековья по-своему понимали роль информации в общественном развитии. Эта специфика не в последнюю очередь определялась ролью христианства, предписаний церкви, постановлений соборов, вниманием к церковному преданию; а также взаимоотношением церкви иго-сударства, равно как и практической деятельностью людей. Византийцы отдавали себе отчет в том, какую роль письменное или устное слово играло в развитии деятельности людей и в создании письменной традиции. "Имеются две действенные силы происходящего: слова и действия, некоторые слова предшествуют действиям, другие вытекают из них. [Существуют] те, которые возникают из активности разума, идите, которые придают энергию [имеющимся] текстам", — говорится в од ном из официальных документов от эпохи по-здней Византии61. По мнению византийцев, новая информация придавала силу существующим текстам, т.е. способствовала созданию письменной традиции, игравшей, как известно, в средневековых общественных отношениях и особенно в Византии огромную роль.
61 Actes de Lavra / Ed. A Guillou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachrys-santhou. P„ 1977. Vol. П. N 72. P. 14.1-4.
2*
Глава II
СПОРНЫЕ ПРАВОВЫЕ ВОПРОСЫ ВИЗАНТИЙСКОЙ ЗЕМЕЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ЕЕ РЕАЛЬНЫЙ СТАТУС
Обращение к проблематике, связанной с правовым и реальным социально-экономическим статусом земельной собственности в Византии, правомерно в данной работе, поскольку особенности поземельных отношений на протяжении всего существования Византийской империи составляли важный цивилизационный фактор, отличавший Византию от средневекового Запада.
Структура и особенности земельной собственности, как и многие другие проблемы социально-экономического развития Византии в настоящее время слабо дискутируются в византиноведческой литературе. Как уже отмечалось, это объясняется, вероятно, тем особым вниманием к человеку, которое характерно для современной исторической науки. Интерес к событийной истории явно превалирует над интересом к истории социальных институтов, тенденций, традиций. Но ведь человек функционирует в обществе, и этот факт предполагает рассмотрение многих внешних детерминирующих по отношению к поведению отдельных личностей факторов, в том числе поземельных отношений и института собственности. Существует и эпистемологическое обоснование необходимости изучения названной проблематики. Акцентирование внешних детерминирующих факторов социального поведения человека не только отвечает современным стремлениям к целостному (холистскому) подходу к истории, с одной стороны, и к междисциплинарным исследованиям — с другой, но и позволяет выявить роль римско-византийского нормативного права и византийского права прецедентов в формировании и функционировании устойчивых тенденций цивилизационного характера. Поэтому следует приветствовать то пока еще слабое, но все же заметное оживление когда-то одной из ведущих в исто
36
риографии тенденций к изучению византийских социальных структур и институтов, которые, будучи созданными в результате деятельности человека, в любую эпоху отчуждаются от него и противостоят ему в его частной и социальной жизни. Исходя из сказанного, мы обращаемся к рассмотрению некоторых недостаточно изученных и, на наш взгляд, спорных вопросов византийской земельной собственности1.
Известно, что в классическом римском праве собственность юридически отличалась от владения. Однако собственник, как правило, являлся одновременно и владельцем земли, которая находилась у него в собственности2. Если же он оказывался лишенным владения, то сохранял только право собственности — "голую собственность”3. Достаточно распространено мнение, согласно которому в Византии доминировала полная безусловная собственность на землю4. Действительно, такая собственность, являющаяся
1 Целесообразно отметить следующие работы последних лет, посвященные проблемам как византийской земельной собственности, так и других проявлений византийских социально-экономических отношений: Литаврин Г.Г. К изучению проблемы доходности крестьянского хозяйства в Византии X—XI вв. // ВВ. М., 2000. Т. 59(84); Хвостова К.В. Сакральный смысл наименований некоторых византийских социально-экономических институтов (К вопросу о роли богословия в формировании социума в Византии) // Там же; Бибиков М.В. Очерки средневековой истории, экономики и права. М., 2002; Papagianni Е. Legal Institutions and Practice in Matter of Ecclesiastical Property // Dumbarton Oaks Studies. Wash., 2001; Vol. XXXIX; Patlagean E. Tovixov. Note sur la propridtd allodiale a Byzance // Byzantium State and Society: In memory of Nicos Oikonomides / Ed. A. Avravea, A. Laiou, E. Chrysos. Athen, 2003. Примечательно, что на Парижском международном визангиноведческом конгрессе 2001 г. говорилось о необходимости обратить специальное внимание на проблему византийской собственности.
2 Levy Е. West Roman Vulgar Law. The Law of Property. Philadelphia, 1950. P. 62.
3 Хвостов В.М. История римского права. M., 1911. С. 409; Levy Е. Op. cit. Р. 62, 75; Липшиц Е.Э. Законодательство и юрисдикция в Византии в IX—XI вв. Л., 1981. Прилож.: "Рассуждения о голых договорах". Текст, пер. с греч. и коммент. С. 195—228. Ср. данные кодекса Арменопула, согласно которым: "если кто-либо располагает собственностью, находящейся в юридическом владении у другого лица, то он имеет лишь "голую собственность". См.: KmvoravTfvov Appevonovkv npoxEipov Ndpcov й / К.Г. Пт]1Т(1хт]£. АОцусс, 1971, П, 2. X. 99. (Далее: Арменопул.)
4 LevyE. Op. cit. Р. 19; М.Я. Сюзюмов утверждает доминирование полной собственности в.Византии, ссылаясь на 114-ю новеллу Юстиниана. См.: Сюзюмов М.Я. Экономические воззрения Льва VI // ВВ. М., 1959. Т. 15. С. 35. Полная собственность зафиксирована в праве Юстиниана. См.: Codex Justinianus // Corpus juris civilis / Ed. P. Kiiger, R. Schoell, G. Kroll. Berolini, 1959. (Далее: C.J.) 8. 55 (1) pr (249)).
37
юридически полным господством над вещью5, но имевшая на практике ряд ограничений6, видимо, играла решающую роль в Византии.
В разные периоды византийской истории изменялась та роль, которую в общественных отношениях играла земельная собственность и другие вещные права, в первую очередь владение. Менялись также понятийный аппарат и терминология, соответствующие собственности и владению. Новое понимание собственности и владения в период между Диоклетианом и Юстинианом позволило назвать соответствующий период эпохой вульгарного права7. Естественно, данное наименование является условным и недостаточно точным.
В период вульгарного права, как отмечают специалисты, содержание понятий "собственность" (dominium) и "владение” (possessio) меняется, они употребляются в расширенном значении, нередко имея один и тот же смысл фактического контроля над землей8. При этом термин possessio получает значительно большее распространение, он постоянно употребляется не только в значении "собственность”, но означает и некоторые jura in re aliena классического римского права, а именно: узуфрукт (хресис), эмфитевсис, суперфи-ций и сервитуты. Сближение содержаний понятий "собственность" и “владение”, смешение соответствующих терминов9 означает известное уменьшение различия между понятиями "jure" и "facto”10.
5 Собственность в классическом римском праве определялась достаточно кратко через перечень ее основных качеств: прерогативы права пользования, получения плодов, права владеть, распоряжаться. См.: Levy Е. Op. cit. Р. 71; Хвостов ВМ Система римского права. Ч. П: Вещное право. М., 1901. С. 2—3.
6 Штаерман ЕМ Древний Рим: Проблемы экономического развития. М., 1978. С. 54, 98; Смирил ВМ. Римская familia и представления римлян о собственности // Быт и история в античности. М., 1988. С. 29. Собственность ограничивалась также правами на чужую землю. См.: Хвостов ВМ. Система римского права. С. 8 и след.; Штаерман ЕМ. Указ. соч. С. 49; Смирин ВМ Указ. соч. С. 28.
7 Levy Е. Op. cit. Р. 2; Р. 21,27.
8 Ibid. Р.61.
9 Levy Е. Op. cit. Р. 61. О расширении значений указанных терминов писал еще Фюстель де Куланж. См.: Фюстель де Куланж Н.Д. История общественного строя древней Франции. СПб., 1907. Т. IV. С. 4; Ср.: Липшиц Е.Э. Право и суд в Византии в IV—УШ вв. Л., 1976. С. 57.
10 Levy Е. Op. cit. Р. 62.
38
Изменившаяся система употребления названной терминологии и, следовательно, понимания соответствующих правовых проблем, на наш взгляд, во многом связана с реформой Диоклетиана, который, как известно, распространил существовавшее ранее только на италийских землях право собственности на землю в провинциях, в том числе и земли будущей Византии. До этой реформы провинциальные земли рассматривались как владения тех лиц, которым они принадлежали, тогда как собственность на эти земли была достоянием вначале римского народа, а позднее — императора. В последующую эпоху вульгарного права, особенно в эпоху Константина, италийские и провинциальные земли все более и более уравнивались в правовом отношении, о чем свидетельствует постепенное распространение налогообложения на италийские владения. Соответственно, и те, и другие земли могли обозначаться или “владение", или “собственность", демонстрируя сближение и даже смешение названных и понятий, и терминов11.
В рассматриваемую эпоху как полагают некоторые специалисты, мы сталкиваемся с предпосылками формирования на Западе будущей феодальной собственности, характеризующейся сочетанием dominium directum и dominium utile, собственностью dominium duorum in solidum12. Черты, отличающие подобного рода собственность, в III—IV вв. были характерны как для Западной, так и для Восточной Римской империи.
В задачи данной главы входит рассмотрение дальнейших судеб реального фактического и юридического статуса собственности, равно как и понятий “собственность" и “владение", а также прав на чужую землю в Византии. Последующее после эпохи вульгарного права развитие правовых отношений в Византии и на средневековом Западе происходило разными путями. В Византии римское право претерпевало ряд изменений, происходивших в результате переработки информации, относящейся к праву как классического, так и вульгарного периодов. Эта переработка состояла в интерпретации смыслового содержания понятий, создании их нового смысла, акцентировании некоторых новых аспектов смыслового содержания. На Западе происходил сложный правовой синтез местных обычаев,
11 Ibid. Р. 71.
12 Ibid. Р. 67 sq.
39
варварского права и римских правовых традиций, относящихся преимущественно к периоду вульгарного права. Некоторые проявления местного западного права оказались по своему содержанию близкими к нормам римского права (например, аллод), однако до периода рецепции римского права на Западе там господствовал смешанный, постоянно формирующийся и изменяющийся правовой порядок. Другое дело Византия. Переработка информации римского права, равно как и использование готовых норм этого права, происходили на протяжении всей византийской истории, сочетаясь с правотворчеством императоров. В итоге этих процессов создавались кодификации римского права, издавались императорские новеллы, возникло зафиксированное в актах право прецедентов.
Особенно нас будет интересовать юридический и фактический статус собственности в поздней Византии, обеспеченной значительным массивом актового материала. Мы не согласны с мнением Е. Леви, который полагал, что именно восточное влияние явилось одной из причин смешения в рамках вульгарного права понятий, а также соответствующих терминов, обозначающих собственность и владение13. Далее, исследователь, вопреки данному своему утверждению, отмечает противопоставление в папирусах терминов '‘собственность" и "владение"14.
Однако, учитывая историческую перспективу, а именно судьбы римского права в Византии, в частности достаточно четкое различение понятий "собственность” и "владение" в актовом материале поздней Византии, о чем подробно речь пойдет впереди, вряд ли можно утверждать восточный характер тенденции к смешению названных понятий и терминов. Видимо, смешение понятий "собственность" и "владение" в эпоху вульгарного права, в период бурных политических событий определялось в значительной мере тем, что в юриспруденцию и правовые отношения вторгался деловой язык повседневности. На территории Византии, кроме того, было заметно влияние греческих нотариальных документов с их подробными характеристиками. На Западе первенствующим доминирующим фактором в смешении названных понятий и терминов являлась начавшаяся ломка доминировавших ранее структур и влияние варваризации.
13 Ibid. Р.69.
14 Ibid. Р. 69. Note 294.
40
Что же касается эпохи Юстиниана в Византии, то она связана со значительными изменениями в трактовке названных понятий по сравнению с эпохой вульгарного права. При Юстиниане мы сталкиваемся с образцами новых форм переработки правовой информации, отражающих механизм формирования правовых отношений и правового аппарата в новую христианскую эпоху византийской истории. Можно считать, что именно тогда скадываются доминирующие затем на протяжении всей византийской истории формы собственности, а также механизм воспроизводства цивилизации во времени, определяемый механизмом переработки правовой информации.
При Юстиниане преобладала тенденция различения собственности и владения. В Дигестах, например, а затем в Васи-ликах мы встречаемся с таким утверждением: "владение полем отличается от права собственности"15. Право Юстиниана, как правило, в духе классического права рассматривало владение как характерный признак, а также одну из причин возникновения собственности16. Подобные определения встречаем затем в Василиках и у Арменопула, где утверждается, что владение — это обладание вещью со стороны того, кто намерен господствовать над ней17. Речь идет, таким образом, об animus possidendi, animus domini классического права18. Как видно, право юридического контроля над землей, как и в классическую эпоху, ассоциировалось с правом собственности. Источником собственности по Арменопулу являлся также наем земли19. Этот юридический казус свидетельствует об известных отличиях от классического римского права, в рамках которого наем не рассматривался как вещное право и не порождал собственности. Далее, по Арменопулу, право давности порождало собственность20. Физическое владение, опять же, как и в классический период, отличалось от юридического21. Последующий период и особенно эпоха поздней Византии
15 Digests // Corpus Juris Civilis. Berolini, 1954. Vol. I. P. 16,115. (Далее: D.); Basilicorum Ubri LX / Ed. H.E. Scheltema, N. van der Wai, D. Holwerda. Groningen, 1953. Vol. П. P. 112 sq. (Далее: Bas.). Cp. D. 6.2.7.6.
16 C.J. 7. 16.5. 2; 8. 22. 3; 8.55.1 pr. (249); 3.39. 3; 4. 21.8 (287); proprietas possesionis; jus possessoris (C. J. 2.50, 3; D. 6. 2.76; D. 16. 35).
17 Bas. П. 2. 33; Арменопул. П. 1. C. 98. 2.
18 LevyE. Op. cit P. 48.
19 Арменопул. 1.2. C. 98.
20 Ibid. 6,7.
21 Ibid. П. 1.2.Р. 98.
41
(XIII—XV вв.), демонстрируют дальнейшее укрепление тенденции, характерных для правления Юстиниана, и свидетельствующих о различении собственности и владения. Визуальная оценка актового материала позволяет выдвинуть гипотезу, согласно которой собственность и владение в поздней Византии строго различались, при этом владение являлось признаком собственности. Анализ терминологии, осуществленный с целью аргументации данной гипотезы, позволил сделать следующие выводы. Имеющиеся акты, рассматриваемые с точки зрения употребленной в них терминологии, обозначающей собственность и владение, могут быть подразделены на следующие группы. Прежде всего следует выделить императорские жалованные грамоты (простагмы и хрисовулы, хрисовульные сигиллии), изданные с целью пожалования крупным афонским монастырям собственнических прав на земельные владения. В этих актах содержатся наименования собственности (беолотеСа, кирсдтцд), а также говорится о праве собственника на владение землей (vo|if|, хато%т}). Иными словами, владение классифицируется как признак собственности22. Поскольку владение — это фактический контроль над землей, то в императорских актах, посвященных освобождению монастырских владений от налогов, обычно использовались только термины, обозначающие владение23.
Факт, что обозначение "собственность" обычно присутствует в императорских документах, содержащих пожалование крупным монастырям юридических прав собственности на определенные владения, свидетельствует о том, что императорские земельные пожалования становятся основным и важнейшим источником земельной собственности.
В некоторых случаях в значении "собственность" употребляется выражение "гоникон", не имевшее точного юридического смысла, а обозначающее наследственное владение24. Используются и некоторые другие выражения, такие как пожалование "навечно", "на века", "прочно, неотчуждаемо”, также лишенные четкого юридического смысла, свиде
22 Aetes de Lavra / Ed. A. Guillou, P. Lemerle, D. Papachryssanthou, N. Svoronos. P., 1977. Vol. П. N 71. P. 9.31, 36, 39; P. 10.46, 49, 62,74, 99; N 72. P. 14.26,34; P. 15. N 89. P. 76.203; P. 73.71,74; P. 74.76,78, 122; N 103. P. 161.24.
23 Actes de Dionysiou / Ed. N. Oikonomidds. P., 1968. N 6. P. 63, 9; N 26. P. 154. 3,15.
24 Patlagean E. fovixov.
42
тельствующие о проникновении в акты обыденного языка25. В частности, "гоникон" употребляется и для обозначения наследственной пронии26. В некоторых случаях форма собственности является расширенной, т.е. в расшифровке права собственности упоминаются и такие ее признаки, как узуфрукт или хресис, а также право производить на земле различные улучшения27. Термин "хресис" редко встречается в актах, говорится о праве извлекать весь и всякий доход28. Тот же принцип упоминания в одном и том же акте собственности и владения и прав на доход содержится в актах дарения и купчих, оформляющих акт покупки-продажи земли29. В этих документах термины, обозначающие владения, как и в императорских актах, изданных по поводу пожалования земли в собственность, уточняли и разъясняли обозначения собственности. Иная терминология, как правило, распространена в практиках, в которых преобладают выражения, относящиеся к владению, и упоминания собственности обычно отсутствуют30. Это объясняется тем, что целью составления практика являлось отведение получателю тех земель, права на которые были ему пожалованы властями и пожалование которых оформлено императорскими жалованными грамотами. Иными словами, практик составлялся с целью введения собственника во владение пожалованной ему собственностью. Другое назначение практика — подтверждение границ имеющихся владений. В любом случае практик составлялся с целью фиксации факта реального владения землей со стороны конкретного юридического лица.
В ряде императорских жалованных грамот в пользу отдельных физических и юридических лиц, разделяемых иногда большим временном периодом, или в одной и той же грамоте, а также в практиках имеются повторы. Повторяется в разных фрагментах текста формула собственности с прису
25 Actes de Dionysiou. Nil. P. 85. 2; Actes de Lavra. Vol. II. N 71. P. 9.27. 32; Ibid. N 94. P. 128.31; N 92. P. 119. 8,11.
26 Actes de Xenophon / Ed. D. Papachryssanthou. P., 1986. N 6. P. 97. 7; Actes de Dionysiou. N 11. P. 85, 2.
27 Actes de Lavra. Vol. П. N 79. P. 48.7; N 116. P. 298.11,19.
28 Ibid. N 76. P. 35. 13-14; N 77. P. 42, 113.
29 Ibid. P. 158.7; 16 -17; N 98. P. 139.27; Actes de ХёпорЬоп. N 20. P. 165. 35; N 8. P. 207.27.
30 Actes de Lavra. Vol. П. N 76. P. 35.13-16; N 17. P. 42.109; N 93. P. 121. 22 - 23; N 95. P. 125. 11; N 99. P. 143. 8; N 105. P. 173. 26; N 109. P. 277. 995; N 110. P. 279. 12-13; N 111. P. 294.46.
43
щим ей разветвленным уточненным и комментированным понятийным аппаратом, повторяется распоряжение императора относительно пожалования данному лицу земли в собственность или подтверждение собственнических прав, а также иммунитетная клаузула. Она содержит перечень налоговых льгот и дарованных данному лицу привилегий. Эти повторы отражают стремление дарителя как можно полнее и точнее отразить объем переданных прав и их гарантии, равно как и перечень самих переданных в собственность земель. Предполагалось, что часть текста может затеряться, но останется другой фрагмент с той же информацией. Характерно, что многоплановая изощренная античная риторика в средние века заменяется в определенных текстах механически выстроенными, имеющими сугубо количественную структуру, повторяющимися аргументами. Повторы придают текстам как носителям правовой информации традиционный характер, соответствующий традиционному характеру самого общества, а, следовательно, показывают особенности механизма воспроизводства устойчивых, т.е, цивилизационных тенденций во времени. Этот механизм в данном случае тесно связан с переработкой, хранением и передачей информации.
Анализ как законодательных памятников, так и актового материала показывает возрастающую во времени роль понятия "собственность" и его производных. Об этом также говорят выражения, имеющиеся в Василиках и у Арменопула, где обозначения собственности сочетаются с наименованием других прав на землю31, а также расширенная характеристика собственности в жалованных императорских грамотах.
Далее, мы специально обращаемся к рассмотрению роли собственности в поздневизантийском обществе, а также анализу ее структуры, понимания собственности современниками и ее обозначений.
В некоторых византийских практиках мы находим сведения о различных социальных статусах земельных собственников, существовавших в поздней Византии. А именно, имела распространение собственность архонтов (аристократии), государственные земли фиска, императорские домены, а также собственность церквей и монастырей32. Сохра-
31 Bas. П. 2. 33; Арменопул. П. 1. С. 98. 2: "vopf|’Ecrri -ф^ 6eoti6£ovto<; хато%т|''.
32 Actes de Lavra. Vol. II. N 71. P. 11. 91 - 92; Actes de ХёпорЬоп. N 15. P. 139.2-4.
44
лившийся актовый материал относится в основном к двум последним категориям собственности. Не только в поздневизантийский период, но и ранее эти виды собственности развивались по восходящей линии, но их структура претерпевала изменения. Обратимся к источникам. Специфической чертой положения церковной и монастырской собственности было правило, по которому возведение храма или создание монастыря должно было всегда происходить на земле, собственность на которую принадлежит соответствующему религиозному учреждению. Среди дополнительных 17 правил (канонов) Константинопольского собора 861 г. шесть начальных относятся к монашеской жизни и первое из них содержит запрещение лицу, пожертвовавшему свое имение для устроения монастыря, сохранять свои собственнические и владельческие права на соответствующие земли и сам монастырь33.
Как видно, подобная правовая ситуация означает отход от принципа superficies solo cedit классического римского права, который продолжал сохраняться в отношении иных построек не религиозного, а гражданского и хозяйственного назначения. Иногда земля, на которой ктитором возводится храм или создается монастырь, передается государством ктитору в дар, а затем переходит религиозному учреждению. В 104-й новелле Льва VI утверждается названное юридическое правило. Сообщается, что земля, бывшая ранее государственной, в случае если на ней построено религиозное учреждение, уже не рассматривается как таковая, а является переданной без всяких ограничений соответствующему учреждению в дар, т.е. в собственность34. В этой связи характерны и другие документы. Хрисовул императора Алексея I Комнина монаху Христодулу от 1088 г. предоставляет ему остров Патмос в вечную собственность, однако при условии, что получатель дара построит на острове монас-тырь35. Этот документ свидетельствует о двух правовых явлениях, характерных для монастырской и церковной собственности и создающих новые правовые прецеденты по срав
33 Бердников И.С. Краткий курс церковного права православной церкви. Казань, 1903. С. 43; Полный православный энциклопедический словарь. М., 1992. Т. П. Репр. С. 1193.
34 Noailles Р., Dam A. Les novelles du Ldon VI le Sage. P.r 1944. Nov. CIV.
35 Bu^avrivd ‘Еуурскра той Патрон. А ’Ашохраторсха / Е.Л. Bpavoucrr]. ’AOfjvai, 1980. X 58.
45
нению с классическим и вульгарным правом. То обстоятельство, что остров в целях возведения монастыря даруется императором именитому монаху в полную собственность, показывает еще раз отсутствие правила superficies solo cedit для монастырей и церквей. Однако, несмотря на то что собственность называется полной, по существу она является условной, а именно, земля передается Христодулу на условиях создания на ней монастыря.
Сведения относительно возведения церкви на земле, принадлежавшей на правах собственности ктиторам, содержатся в новелле Василия II от 996 г.36, из которой узнаем, что свободные крестьяне создавали церкви на земле, принадлежавшей им на правах собственности. Затем крестьянин-ктитор приписывает этой церкви с согласия односельчан свой участок, становится монахом и поселяется у церкви до конца своей жизни. Также поступают и другие крестьяне. Таким образом, как говорится в новелле, появляется несколько монахов и возникает монастырь. Однако после смерти монахов случалось так, что епископ или митрополит присваивали себе церковь и объявляли все поселение монастырским. Новелла предписывает возвращение подобных церквей и монастырей под власть сельской общины. Нас интересует, как отмечалось, то, что в этой новелле имеется свидетельство о существовании церкви и монастыря на земле, переданной в их собственность. В целом же новелла отражает известную, неоднократно рассматриваемую в литературе практику борьбы государства за сохранение сельской общины — источника налоговых поступлений в казну. Помимо многих других выводов, которые были сделаны на основании данного документа, отметим также, что она, возможно, говорит нам о некоторых из путей возникновения церковных приходов. Сведения о том, что земля, на которой сооружено религиозное учреждение, находится у него в собственности, находим и в кодексе Арменопула, где говорится, что участки земли (tojiol), занятые храмами, являются святыми и неподчиняемыми (LcpoC xal (Wojiotol). Это их состояние вечно и не подлежит изменениям37.
36 Jus Graeco-Romanum / Ed. I. Zepos. Aaalen, 1962. Vol. I. Nov. XXVI. P. 262—272; Papagianni E. Legal Institutions and Practice in Matters of Ecclesiastical Property. P., 1058. Not. 42.
37 Арменопул, II. 61. C. 106.
46
Отмеченное отличие церковной и монастырской собственности от светских земельных владений, заключающееся в неприменимости к ним принципа superficio solo cedit, отнюдь не единственная их специфическая черта. Об этом говорит тот факт, что крупные монастыри, как правило, освобождались от уплаты такого налога, как коммеркий38, от внесения которого были свободны еще только находившиеся в империи на особом положении итальянские купцы. Привилегированный статус церквей и монастырей не спасал их, однако, от частой конфискации земельных владений, осуществляемой государством. В периоды обострения внешней обстановки императоры в интересах "общего блага" и, пользуясь своими исключительными политическими прерогативами, нередко передавали некоторые монастырские земли прониарам39.
Подобные акции были нарушением постановлений церковных соборов. Действительно, 24-е правило IV Хал-кидонского собора 451 г. гласит, что освященные по воле епископа монастыри должны навсегда сохранять свой статус и не только не могут обращаться в помещения светского характера, но за монастырями должно сохраняться все их имущество40. Седьмой вселенский собор 787 г. в своих 12-м и 13-м правилах также запрещает отчуждение имущества, принадлежащего епископиям и монастырям. В случае же, если названное имущество не приносит никакой выгоды, то позволительно уступить его в пользование клирикам и земледельцам, но не местным динатам41. Вероятно, в таких случаях использовался эмфитевсис. На поместном Карфагенском соборе 419 г., занимавшимся устройством дел Африканской церкви, было принято 11-е аналогичное правило о неотчуждаемости церковных земель. В случае, если земли не приносят дохода, то решение об их судьбе должен был принимать совет епископов42. Можно обнаружить истоки этих канонов-постановлений в сак
38 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы в поздней Византии и их понимание византийцами-современниками XIV—XV вв. М., 1992. С. 45.
39 Там же.
40 Бердников И.С. Указ. соч. С. 25.
41 Там же. С. 30; Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. II. С. 1191.
42 Бердников И.С. Указ. соч. С. 42. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. П. С. 1193.
47
ральном римском праве, запрещавшем отчуждение храмовых имущества.
В принципе по юридической силе каноны и законы со времен Юстиниана приравнивались в Византии друг к другу43 44. Выбор же диктовался практическими соображениями (подробно ниже). Постановления, содержащиеся в императорских жалованных грамотах, касающиеся временного отобрания монастырских земель, приравнивались к законам, но с точки зрения современного знания, могут быть расценены как право прецедентов, игравшее в Византии огромную роль. Кроме того, подобная практика восходит к римской государственной традиции. Фиск в Риме не только мог конфисковать частные земли, но и продавать их45. В данном случае обнаруживаются сильные как политические, так и законотворческие прерогативы императоров, их манипулирование законами и постановлениями. Об этом говорит уже то, что подобные факты конфискации в актах расценивались как вызванные экстремальными ситуациями. Обычно отобранные монастырские земли и пожалованные про-ниарам, заменялись императором на другие равноценные46: Еще И. Шевченко полагал, что подобные мероприятия властей отражали борьбу прониаров и монастырей47. Мы полагаем, что этот вывод не является достаточно убедительным. По отношению к Византии, если сравнить ситуацию с Западом, где в средние века велась борьба сословий за свои права и за создание гражданского общества, вряд ли целесообразно говорить о таком социальном факторе, как политическая борьба каких-либо социальных группировок между собой или за ограничение императорской власти. Среди монахов, как известно, были многие бывшие крупные прониары. Из монашеской среды выходили видные дипломаты, монахами становились бывшие политические деятели. Государство с помощью подвластной ему бюрократии и в целом режима, вос
43 Voelkl L. Die Kirchenstiftungen des Kaisers Konstantin im Lichte des romischen Sakralrechts. Koln. 1964. S. 11.
44 D. I. 3, 17; Bas. П. 1, 26; Vol. I. P. 18; Actes d’lviron / Ed. G. Lefort, N. Oikonomides, D. Papachryssanthou, V. Kravari. P., 1994. Vol. Ш. N 66. P. 129.33; P. 79. ll.C.J. I. 3.44.1; I, 2.12.1.
45 Хвостов В.М. Система римского права. С. 4—7.
46 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы в Византии... С. 45.
47 SevCenco J. Anti-Zealot // Dumbarton Oaks Papers. 1957. Vol. 11. P. 153-157.
48
ходящего к эпохе домината, более или менее успешно манипулировало социальными группами общества. Государство, основанное на сакральных идеях политической ортодоксии и переосмысленной с христианских позиций античной правовой и политической доктрины, определяло лицо Византийской империи и цивилизации. Богословие составляло фундамент различных идеологических, в том числе социально-экономических, течений. Отдельные конфликты между императорами и церковными иерархами носили характер, отличный от борьбы церкви и государства на Западе, в основе которой лежал принцип оспаривания первенства. Структурные особенности византийского государства, его восход дящий к античности сакральный характер показывают, что можно констатировать лишь внешнее, но не сущностное сходство с известными фактами конфискации церковных земель на средневековом Западе. В целом в XIV— XV вв. монастыри оказались все же более защищенными. Что же касается прений, то несмотря на распространенное мнение, согласно которому прония приобретала все большее значение в общественной структуре поздней Византии, она претерпевала кризис. Об этом свидетельствуют факты сдачи ироний монастырям в аренду48 иди даже продажа их49 50. Права монастыря на арендованные иронии обозначались терминами, обозначающими владение^0.
В литературе, как известно, широко распространено мнение, согласно которому прония не являлась собственностью. Это лишь пожалование налоговой квоты за службу. Однако думается, что было бы точнее характеризовать иронию как земельное обеспечение соответствующей налоговой квоты. Вне всякого сомнения, что в ряде случаев прони-ар приобретал фактический контроль над землей. Основываясь на этих фактах ученые середины XX в. рассматривали иронию как собственность51. Нам представляетсяг что подобная точка зрения имеет под собой основание. Действительно, прония не может рассматриваться как собственность с позиции римского классического права. Но, как отмечалось, в условиях Византии со времен Юстиниана клас
48 Actes de Xdnophon. N 6. Р. 97.17.
49 Ibid. N 6. Р. 97, 17, 19.
50 Ibid.
51 См., например: Острогорски Г. Пронина. Прилог исторщи феуда-лизма у Византине и у ]ужнословенским земл»ама. Београд, 1951.
49
сическое римское право, хотя и занимало вновь главенствующие позиции, но сочеталось с вульгарным римским правом. Наряду с этим, как уже также отмечалось, развивалось собственное византийское право, функционировавшее в основном в виде права прецедентов. Согласно вульгарному праву с его смешением собственности и прав на чужую землю, равно как и соответствующей терминологии, ирония вполне может быть названа собственностью. Она является новым видом собственности, существующей в рамках вульгарного римского права и византийского права прецедентов. Ее наследственный характер обозначается выражением хата 16yov yovixorriTO^52. Для характеристики прав прониара на соответствующую землю употребляются выражения, обозначающие владение, что подтверждает наличие реального контроля над землей. Статус иронии, являвшейся результатом действия права прецедентов, но одновременно восходящей к вульгарному римскому праву — одна из специфических особенностей византийской цивилизации, — будет подробно рассмотрен в следующей главе.
Возвращаясь к монастырской собственности, отметим следующие ее специфические черты. В одном из актов афонского прота, адресованном трем именитым монахам, содержатся сведения о передаче им на срок их жизни ряда земельных владений и келий на Афоне. После смерти последнего монаха из трех, получивших совместный дар, все владения, составлявшие этот дар, должны вернуться вновь под власть протата. Для характеристики прав протата, как юридического лица, представителем которого являлся прот, равно как и прав временного распоряжения названным имуществом со стороны монахов-получателей временного дара, употребляются одинаковые термины, обозначавшие собственность (деилб^со, беолоте(а)53. Как видно, протат сохранял верховные собственнические права по отношению к уступленному во временную собственность имуществу. Мы встречаемся с правовым прецедентом временной иерархической собственности, существовавшей в рамках собственнических прав религиозных учреждений.
В некоторых случаях прот передает крупному монастырю в дар некоторые владения. Условием передачи является восстановление разрушенных построек или ремонт тех, ко
52 Actes de Xdnophon. N 6. Р. 97.7; Actes de Dionysiou. N 11. Р. 85.2.
53 Actes de Dionysiou. N 7. P. 72. 10—12.
50
торые находились в плохом состоянии. В соответствии с римским правом такие постройки, как известно, сдавались в эмфитевсис54. Для характеристики прав получателя употребляются выражения, обозначающие владение55. Эти же выражения часто используются для обозначения других ситуации. А именно, для фиксации земельной зависимости небольших келий от крупных монастырей56. В некоторых актах права протата на землю обозначаются как собственность, а права монахов, в руках которых реально находятся эти земли, как владение57 58. Иногда не прот, а частное лицо-ктитор передает клирикам, монахам или крупному монастырю келии или небольшие монастыри. Нередко при таком пожаловании жалователь сохраняет за собой право на получение в течение всей жизни определенных доходов с соответствующего имущества. После же смерти жалователя получатель приобретает право полной собственности и владения на данный объект. Эти его права обозначаются и как собственность, и как владение56.
Все эти факты свидетельствуют о путях формирования усложненной структуры монастырского землевладения, регламентируемого, по-видимому, не столько канонами, сколько гражданским правом. Перед нами вновь результаты дозволенного в кодексе Юстиниана выбора между канонами и законами. В данных случаях, как и во многих других, предпочтение было отдано гражданскому праву, именно, его постановлениям, имеющим силу формирующегося права прецедентов. Что же касается канонов, то их постановления по данному сюжету расходятся с выбранными в практических целях правилами права прецедентов. Действительно, шестое правило из 17 дополнений к постановлениям Константинопольского собора 861 г. гласит: "монахи не должны иметь никакой собственности, но им принадлежащее утверждается за монастырем”59. Вступающий в монастырь передает монастырю власть над своим имуществом. Правда, до момента вступления будущий монах мог свободно распоря
54 Nov. Just. 121. Cap. 1; Bas. V. 2. 1; Vol. I. P. 130.
55 Actes de ХёдорЪоп. N 18. P. 153. 6, 10; P. 154. 28.
56 Ibid. N 18. P. 153.6,10; P. 154.28.
57 Actes de Dionysiou. N 7. P. 72.10; N 9. P. 79.3, 4, 24; N 23. P. 130. 5, 29; N 24. P. 133.19, 22, 26; P. 135.5, 31.
58 Actes de Xdnophon. N 20. P. 164. 9; P. 165. 31-33, 35.
59 Бердников И.С. Указ. соч. С. 43. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. П. С. 1193.
51
диться своей собственностью: продать, подарить и т.д. Это правило собора по смыслу совпадает с 123-й новеллой Юстиниана60. Однако в новелле V Льва VI данное правило изменилось. Монах получает право иметь свое хозяйство и передавать его по наследству и по завещанию61. Именно эта новелла, видимо, и определила дальнейшее развитие соответствующего византийского права прецедентов, отраженного в актовом материале и связанного с усложнением структуры монастырской собственности.
Эта структура, повторяем, характеризует неполную иерархическую, иногда условную собственность монастыря, клириков, монахов, келий. В системе подобных прецедентов встречаются и такие, когда получатель дара, в частности крупный монастырь в лице своего игумена, мог не только передать полученный на срок жизни дар другому лицу, но и оставить его наследникам. Для характеристики прав монастыря употребляется термин "собственность"62. Известны случаи, когда дар частного лица монастырю оказывается частичным. Часть имущества, например дома7 продается этому монастырю. При этом используется стандартная терминология, относящаяся как к владению, так и к собственности63. Обозначения владения, как всегда, расшифровывают обозначения "собственности". Об этом свидетельствует акт продажи частным лицом клирику церкви Ассоматов в Фес-салонике принадлежавшего этому лицу на правах собственности дома, построенного на церковной земле64. Земля, на которой стоят дома, была арендована продавцом у церкви, т.е. мы встречаемся с действием правила superficio solo cedit в отношении гражданских и хозяйственных построек.
Данные о других чертах условного, специфического характера некоторых видов монастырской собственности содержатся в серии императорских пожалований начала XV в., касающихся передачи монастырю Дионисия бывшей прении в деревне Марискин на Касандре65. В первом доку
60 Nov. Just. 123. 38.
61 Noailles P.t Dean. A. Op. cit. Nov. V. P. 27.
Actes de Dionysiou. N 12. P. 87.8; *P. 89.33.
63 Actes de ХёпорЬоп. N 10. P. 114.24—25. Понятие "хресис" в этих ситуациях, как и в других, встречается редко. Оно скрывается под выражениями "иметь, владеть".
64 Ibid. N 9. Р. 109.22.
65 Этот документ показателен как свидетельство пожалования монастырю бывших ироний.
52
менте этой серии в хрисовуле Иоанна VIII от 1408 г. говорится о пожаловании деревни монастырю в полную собственность66. Однако в последующих документах сообщается о том, что пожалование сопровождается рядом условий. Монахи на свои средства должны были построить в Марискине укрепление (пирг) для защиты населения от внепших нападений67. В отдельных документах относительно данного поселения отсутствует обозначение “собственность", но говорится о владении68. Монахи так и не построили пирг. Эту миссию взял на себя деспот Андроник Палеолог, который взимал определенные подати с людей, поселенных на данных землях, но после смерти деспота эти доходы должны были поступать монастырю69.
В последнем из рассматриваемых документов также отсутствует обозначение “собственность", но оно имеется вопреки распространенной на этот счет тенденции в акте передачи земель на Кассандре, осуществленном четырьмя апогра-февсами в 1421 г.70 Уже эти немногие, рассмотренные выборочно сведения еще раз подтверждают тезис о том, что собственность и владение в поздней Византии не совпадали. Эти акты показывают также отсутствие предельной четкости в употреблении терминологии, но одновременно и наличие определенных тенденций в использовании понятий “собственность" и “владение". Владение — это проявление собственности, характеризующее ее в духе классического римского права как фактический контроль над землей.
Сложные формы землепользования, которые сложились в Византии преимущественно на монастырских землях, обнаруживают несводимость всех отношений собственности к наиболее распространенной в империи в юридическом отношении полной и безусловной собственности. Эти формы земельных отношений в монастырских владениях, вероятно, складывались в Византии задолго до XIV в., к которому относится большая часть сохранившегося актового материала. В то же время, по всей вероятности, в поздней Византии, когда монастырское землевладение увеличивалось в размерах, а роль монастырей возрастала, этот процесс ускорился.
66 Actes de Dionysiou. N 10. P. 83.7,10—13.
67 Ibid. N 13. P. 91.
68 Ibid. N 16. P. 103.7—8.
69 Ibid. N 17. P. 106.
70 Ibid. N 20. P. 120.6; P. 121.33.
53
Устойчивый во времени характер данной тенденции свидетельствует о ее цивилизационном характере. Кроме того, в период возрастания внешней опасности экономика приходила в упадок, сельское население постоянно мигрировало, распространялась временная аренда, условные владения.
В целом специфика византийских земельных отношений с преобладанием полной собственности и наличием условных временных владений к поздневизантийскому периоду выявилась в полном объеме. Это явление имело место (в отличие от средневекового Запада, где подобного рода земельные отношения, внешне похожие на византийские, также существовали) в условиях сильной авторитарной власти, отсутствия феодальной вассальной иерархии западного типа, четкого разграничения в правовой теории Византии частного и публичного права и власти.
Последний фактор имел особенное значение. На Западе, как известно, происходило не только смешение понятий "собственность" и "владение", но и в значительной мере смешение частных и публичных прерогатив. В условиях византийской автократии, сохранения разветвленной налоговой системы, не слившейся с рентными отношениями, как на Западе, государство было заинтересовано в сохранении свободного крестьянского землевладения — источника уплаты налогов, и на протяжении длительного времени принимало энергичные меры по разграничению частного и публичного права71. Например, динатам запрещалось внедряться в свободную крестьянскую общину72. В поздней Византии, однако, внешняя угроза и экономический кризис заставили власть прибегнуть к мерам, направленным на поддержание крупного землевладения, благодаря чему четкая грань между публичным и частным правом оказалась менее ощутимой. В результате пожалования крупным собственникам податного иммунитета налоги, от уплаты которых собственник освобождался, не упразднялись, а взимались им в свою пользу, выполняя функцию земельной частноправовой ренты.
Это, естественно, означало возникновение элементов слияния частного и публичного права. Однако и в поздней Византии в теории публичное право противопоставлялось частно
71 D. 1.1.1; Bas. П. 1.1; Vol. I. Р. 15.
72 Lemerle Р. The Agrarian History of the Byzantium from the Origin to the Twelth Century. The Sources and Problems. Galway, 1981. P. 11.
54
му. Об этом свидетельствуют, например, известные слова Никифора Григоры, противопоставившего управление государством по законам ромеев, при котором правитель является императором, а не господином, управлению по обычаям латинян, при котором правитель уподобляется господину73.
Итак, византийская земельная собственность до конца существования империи сохраняла свои специфические черты, отличавшие ее от собственности, как на средневековом Западе, так и в эпоху античности. Содержание римского права перерабатывалось в Византии с учетом новых христианских ценностей. Идеи римского права инкорпорировались в восточно-христианские представления. В результате возникал новый менталитет, новые социально-правовые концепции и соответствующие реалии, характеризующие византийскую цивилизацию. Одной из определяющих черт этой цивилизации было непосредственное влияние богословия на осмысление современниками социально-экономической реальности и на саму реальность. Это влияние, обусловившее сакрализацию общества (см. главу IV), детерминировалось тесной связью государства и церкви, так называемой византийской политической ортодоксией.
В данном случае речь идет о следующем. Понимание социальной роли и характера земельной собственности с позиций восточного византийского христианства нашло свое отражение во вводной части императорских хрисовулов и постановлений афонского протата. Например, согласно акту прота Павла от 1089 г., реставрированный протом афонский монастырь Ксенофонт вместе с его владениями, находившимися как вне, так и в пределах Афона, передается игумену Симеону. Во вводной части постановления говорится, что императоры должны в подражание Богу проявлять в отношении подданных благожелательность и щедрость, человеколюбие и прощение. Именно так, сообщается далее, поступал император Никифор Ш Вотаниат, который покровительствовал монахам, монастырям и их учреждениям. Он подтвердил старинные хрисовулы, издал новые, согласно старым предписаниям и по примеру предшественников74.
Как видно, используется античная идея общего блага, с помощью которой обосновывается, в частности, пожалова
73 Nicephori Gregorae Byzantina historia graece et latine / Ed.
L. Schoepeni, T. Bekker. Bonnae, 1822. Vol. I. P. 233.18.
74 Actes de Xdnophon. N 1. P. 70. 1 — 3.
55
ние юридическим и физическим лицам земли. Однако эта идея переосмыслена с позиции христианства и выражена с помощью христианских понятий. Что же касается христианских идей нестяжательства и бедности, то, как свидетельствует, в частности, приведенная выше новелла Никифора Фоки, они акцентировались в значительной мере тогда, когда обстоятельства заставляли представителей светской власти, прибегать к таким непопулярным мерам, как ограничение и даже конфискация монастырских земель. Переосмысление с христианских позиций идеи общего блага, как видно, означает иную трактовку этой идеи, отличающуюся непосредственной связью с христианскими ценностями. Интерпретация античной идеи общего блага с христианских позиций, сопровождающаяся акцентированием разных ее аспектов, в частности, заботы о подданных, содержится и в других византийских актах. Так, в хрисовуле Андроника II Палеолога афонскому монастырю Лавры св. Афанасия от 1298 г. имеется обширная преамбула (прооймий), которая обнаруживает понимание византийцами соотношения мирских институтов и божественности, говорится о роли синергии, т.е. способности человека к восприятию ниспосылаемой в мир божественной энергии и приобщении к божественной благодати. Говорится о роли божественности в земном управлении75. Очевидны влияние восточного богословия и идея сакральности земной жизни. В хрисовуле Андроника II Палеолога афонскому монастырю Лавры св. Афанасия от 1329 г., содержащем подтверждение собственнических прав монастыря на ряд его владений, в прооймии находим развернутое обоснование собственнических прав монастыря на большие владения в Южной Македонии, пожалованные монастырю императором в прежние годы. Монахи, говорится в прооймии, достойны получить со стороны того, кто желает их вознаградить, не деньги, поля и что-либо материальное, присущее земному, преходящему, но что-либо неизменное, не подверженное изменениям и уничтожению. Но делать подобные дары недоступно для земного и смертного. Но ведь Бог, милостивый и благосклонный, который не претерпевает ни разрушений, ни изменений, в состоянии использовать и те, и другие средства по отношению к тем из людей, которых он пожелал облагодетельствовать, так как
75 Actes de Lavra. Vol. П. N 89. P. 73.26.
56
он демиург и вечного, и преходящего. Необходимо, чтобы намеревающийся воздать должное таким людям, совершил бы это в соответствии с теми возможностями, которые ему доступны. Речь идет не о том, чтобы заплатить этим людям жалованье или дать в долг, но о том, чтобы с помощью материальных благ оказать им помощь на их пути, достойном восхищения. Ведь тот, во имя которого они встали на великую битву, является непознаваемым и невыразимым. Неуловимы и невыразимы и его благодеяния в отношении подобных людей76.
В рамках политической ортодоксии перед нами имплицитно существовавшая, т.е. не будучи осознанной на уровне интеллектуальной рефлексии, ведущая идея византийской политэкономии, обнаруживающая несомненное влияние восточного христианства. Об этом же с определенностью свидетельствует еще один документ, а именно акт патриарха Антония от 1389 г., в котором говорится, что обеспечение религиозных учреждений материальными средствами происходит по божественной милости, но через посредство императора77.
Итак, результаты анализа рассматриваемых документов могут быть резюмированы следующим образом. В духе восточного христианства, византийского исихазма и в рамках политической ортодоксии, предполагающей единство церкви и государства, богословие выполняет роль основной государственной идеологии, обеспечивая при этом сакрализацию общества. При единстве, а не разъединении (как на Западе) мировоззренческого и практического уровней миросозерцания идея политэкономии понималась как попечение или уподобление императорской власти божественной и забота с ее стороны о всяком, в том числе имущественном, благоденствии подданных. Такое поведение императора соответствует его божественному предопределению, при котором император благодаря синергии воспринимает божественную энергию. Руководствуясь подобной концепцией, императоры создавали путем земельных пожалований значительные земельные богатства крупных монастырей. В то же время такая политэкономическая идея, отражавшая специфические черты византийской цивилизации, отличалась
76 Actes de Lavra / Ed. A. Guillou, P. Lemerle, D. Papachryssanthou, N. Svoronos, P., 1979. Vol. Ш. N 118. P. 4.1 -18.
77 Actes de Dionisiou. N 6. P. 67. 18.
57
от евангельской, согласно которой собственность и материальные блага рассматривались как порождение земного суетного мира. Они осуждаются с точки зрения высшей справедливости и дозволяются только в интересах благотворительности. Евангельские идеи нашли свое отражение у многих византийских авторов, принадлежащих в целом к разным мировоззренческим направлениям: у Григория Паламы, Николая Кавасилы, у радикальной оппозиции времен гражданской войны XIV в.
Евангельские идеи на протяжении всего Средневековья, как известно, имели широкое распространение на Западе. С этих позиций в XII в. Арнольд Брешианский отрицал церковную собственность, Фома Аквинский в ХШ в. рассматривал собственность как мирское явление, не соответствующее божественному закону, отражающее несовершенство грешных людей, Однако развитие социально-политических отношений и идей на феодальном Западе характеризовалось нарастающей тенденцией к секуляризации общественной жизни, постепенному разъединению светского мирского и богословского уровней миросозерцания, приведшего в Новое время к их полному разделению, вершиной которого много позднее стал европейский позитивизм. В общественной жизни секуляризация проявлялась в постепенном отходе от церковного ригоризма, в нарастающей борьбе императоров и папства за первенство в земном мире. Все это отражалось в изменении земных ценностей в XII в.78 Выразителем этих идей, направленных на ограничение могущества как пап, так и императоров, явились Марселий Падуанский, концилиаризм, легисты.
В Византии в совершенно иной социально-политической обстановке взаимоотношения церкви и государства и особенности государственной, в том числе политической и экономической идеологии, сохраняли свою относительную стабильность. Их можно поэтому рассматривать как признак византийской цивилизации, обозначаемый как сакрализация общественной жизни и миросозерцания. Ярким выражением этого, как отмечалось выше, было приравнивание в официальных документах государственных законов и канонов. При этом законы назывались святыми и бо
78 Ле Гофф Ж. С небес на землю (Перемены в системе ценностной ориентации на христианском Западе XII—ХШ вв.) // Одиссей. М., 1991. С. 29.
58
жественными79. Именно в силу приравнивания канонов и законов, а шире — двух уровней миросозерцания, ~ пожалование со стороны императоров земли крупным монастырям, как и в целом любое земельное пожалование, аргументируется не только идеей благотворительности, но и свободным волеизъявлением императора, подражанием Богу, понятиями энергии и синергии исихазма.
Однако, несмотря на более сакральное понимание закона в Византии, по сравнению с его пониманием на средневековом Западе, во многих других проявлениях трактовка закона (в целом, а не только относящихся к отношениям собственности) в Византии и на Западе совпадала. Понятие закона, переосмысленное с позиций христианства, подразделялось на закон божественный, воплощающий абсолютную справедливость, естественный, означающий божественное устроение мира, данное свыше человеку в ощущение, и, наконец, — закон человеческий, политический, как установление земных правителей, которые в своей деятельности следуют или не следуют естественному праву80. Именно в интерпретации соотношения закона естественного и политического, как видим, существовало различие между Византией и Западом, и это проявлялось в некоторых рассмотренных выше особенностях собственности на землю.
Понимание политических законов как тесно связанных с божественными установлениями, сообщаемыми в мир с помощью божественной энергии и присущей человеку синергии, явилось теоретическим обоснованием переосмысления в Византии с позиций христианской нравственности античного понятия общего блага. Закон, естественный и политический, ассоциируется со стабильным порядком вещей (та^1£ — в Византии, aequitas, tranquilitas ordini — на Западе). Всякое нарушение закона интерпретировалось в Византии как аномалия81. Законодательная инициатива и в Византии, и на Западе принадлежала центральной власти. Соответственно, как на Западе, так и на Востоке, действовало правило римских юристов, согласно которому правитель свободен от обязательного исполнения закона. Это правило вовсе не означало, что правитель может нарушать закон, это означало только подтверждение его прав на законотворчество. По
79 Actes de ХёпорЬоп. N 9. Р. 109. 32; Р. 114 -115. 24 - 26.
80D.I. 1. l;Bas.I.1,2;Vol!
8i Actes de Lavra. Vol. П. N 72.27.
59
скольку рассматриваемый в данной главе статус земельной собственности тесно связан с политической, экономической и законодательной доктринами Византии, целесообразно остановиться на мнении, высказанном современным ученым-специалистом по юриспруденции Ф. фон Халемом на страницах отечественного журнала "Вопросы философии". Ученый утверждает, что в Византии отсутствовало отношение к закону, как к обязательному постановлению. Закон имел будто бы этическую, а не юридическую силу. Особое значение имел авторитет личности, издававшей закон82. На Западе же, по мнению Ф. фон Халема произошел уникальный синтез римского права, провозглашавшего силу закона, и католичества. В результате этого синтеза в веру была внесена рациональность83. Правомерно, однако, возразить, что на Западе в условиях феодализма, когда центральная власть и издаваемые ей законы были ослаблены, когда господствовали вассальные отношения, авторитет сеньора был очень высок. Возможно, в результате подобного синтеза в веру была внесена рационалистическая идея, но государственная власть, издающая законы, была на Западе слабей, чем в Византии, поэтому непонятно, почему подобный синтез способствовал возникновению на Западе уважения к закону, а в Византии — авторитета отдельных законодателей.
В действительности, в Византии наблюдалось большое уважение к закону. Бесспорно, в Византии (впрочем, как и на Западе), отдельные законы пересматривались. Именно такова, например, была, как известно, цель реформаторской деятельности Льва VI84. Однако не следует упускать из виду то обстоятельство, что византийское общество отличалось большей традиционностью, чем средневековый Запад, где происходили различные процессы социально-политического, экономического, религиозного и общемировоззренческого характера, приведшие в результате к радикальному изменению структуры общества. Традиционность византийской цивилизации, которую отражала политическая ортодоксия и сакральный характер общества, не означала отсутствие каких-либо изменений. Об этом свидетельствуют рассмотренные выше отношения земельной
82 Халем Ф. фон. Историко-правовой аспект проблемы Восток — Запад // Вопросы философии. 2002. № 7. С. 49.
83 Там же. С. 26.
84 Noailles Р., DainA. Op. cit. Nov. L
60
собственности, претерпевшие различные изменения. В то же время характерен тот факт, что эти изменения в основном фиксировались с помощью норм права прецедентов и не являлись кодифицированными, одновременно не затрагивая содержания кодифицированного права. В 24-й новелле Льва VI, в которой говорится о необходимости изменения прежних законов, добавляется, что подобная ситуация является вынужденной и во многом старые законы рассматриваются как более предпочтительные, чем новые85. Та же идея выражена в 19-й новелле, согласно которой новые законы издаются не ради порицания старых законов, но только для того, чтобы устранить правила, не соответствующие потребностям подданных86. Подобная прагматическая трактовка законов особенно ярко выражена в 95-й новелле Льва VI. В ней говорится, что в большинстве жизненных ситуаций следует обращаться к существующему закону и только в тех случаях, когда таковой отсутствует, следует издавать новый87. Уважение к длительной правовой традиции проявляется в 22-й новелле Льва VI, в которой обычай, традиция приравнивается к закону88.
Все сказанное в отношении к новым и старым законам, как бы резюмируется в 47-й новелле, в которой законодатель утверждает, что изменение жизненных условий приводит к изменению законов89.
Возвращаясь к нашей проблеме собственности на землю, можно сказать, что при регулировании собственнических отношений, представлявших первейшую значимость, соблюдалось уважение к старому закону. Выше говорилось, что после эпохи вульгарного права, при Юстиниане произошел решительный поворот к трактовке собственности и владения в традициях классического периода, и эта трактовка преобладала до конца существования империи. Только в том случае, когда возникали новые иерархические и условные формы собственности, для регулирования их появлялось право прецедентов, а для понимания правового статуса иронии использовали некоторые идеи права вульгарного периода.
85 Ibid. Nov. XXIV. Р. 93 - 95.
86 Ibid. Nov. XIX. Р’. 73-75.
87 Ibid. Nov. XCV. P. 313-315.
88 Ibid. Nov. ХХП. P.87.
89 NoaillesP., DainA. Op. cit. Nov. XLVIL P. 185-187.
61
В целом, престиж римского права с его пониманием закона в Византии был выше, чем на средневековом Западе, где, как отмечалось, произошел синтез варварского и римского вульгарного права, а далее на протяжении всего Средневековья происходило правотворчество королей и императоров. Только позднее в эпоху рецепции римского права, это последнее активно повлияло на формирование правового менталитета. Если же в период Средневековья на Западе закон, тем не менее, пользовался большим пиететом, чем в Византии, как это утверждает Ф. фон Халем, что, впрочем, остается недоказанным, то на это имелись совершенно иные причины. А именно, в Византии в условиях наличия сильной императорской власти, императоры обладали большей возможностью манипулирования в сфере правотворчества. Это могло создавать известные предпосылки для большего авторитета личности императора-законодателя, деятельность которого, согласно имплицитно существовавшей идее политэкономии, заключалась в подражании Богу, в попечении по отношению к подданным. Это попечение император осуществлял благодаря усвоению с помощью данной ему синергии ниспосылаемой божественной энергии. В силу такого понимания закон воспринимался в тесной связи с личностью императора-законодателя и его авторитетом.
Глава III
СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ ВИЗАНТИЙСКОЙ ПРОНИН
Выше говорилось, что ирония, означая попечение над землей и крестьянами, может трактоваться как условная земельная собственность, но в рамках не классического, а вульгарного римского права. Однако это пока лишь гипотеза, которую в данной главе предстоит подробно обосновать. Даже предварительное ознакомление с поздневизантийским актовым материалом показывает, что в правовую структуру, основанную на классическом римском праве с его доминированием полной безусловной собственности, прония никак не вписывается. Она остается загадочным феноменом для историков и правоведов. Прония как бы является пожалованием налоговой квоты (лоодтцд) с определенной территории. В силу этого данный институт должен был бы находиться в сфере фискального права. Однако упоминания о передаче посотис встречаются и в документах (жалованных императорских грамотах, посвященных пожалованию земли в собственность, в практиках, содержащих описание акта реального отведения земель или же подтверждение прежних владельческих границ), относящихся к монастырскому землевладению, в отношении которого монастыри имели права полной земельной собственности, также нередко упоминается посотис, соответствующая размерам определенной земли. Наличие сильной государственной власти заставляло фиск при пожаловании земель в собственность и при передаче физическому или юридическому лицу налогов с соответствующей территории, что оформлялось в форме пожалования податного иммунитета, фиксировать уступленную налоговую сумму, обозначаемую посотис. Частноправовые отношения и частноправовая рента, сходные по структуре и по социально-экономической функции с западноевропейскими чиншами также были распространены
63
в Византии и играли немалую роль, но налоговая эксплуатация в условиях централизованной власти имела преимущественное значение, что отражено в публично-правовых документах, в которых, повторяем, наблюдалась очевидная тенденция к фиксации налогов. Данная особенность являлась важным фактором механизма функционирования и воспроизводства во времени всей византийской цивилизации, поскольку сильная государственная власть и централистские тенденции составляли одну из специфических черт этой цивилизации. При этом фискальное право мало изменилось на протяжении времени, сохранялись основные его тенденции, в то же время возникали новые платежи. Огромная роль фискального права в раскрытии содержания понятия "прония" не проясняет, однако, это понятие до конца. Правовой статус названного института, несмотря на многочисленные исследовательские усилия, остается достаточно запутанным. В целом, как это имело место и в отношении многих других правовых явлений, правовой и реальный статус прении регламентировался правом прецедентов. Это означает следующее. Юридические, экономические и фискальные права каждого прониара в отношении его пронии складывались в зависимости от его индивидуального положения в обществе, степени приближения к императору, личного могущества, занимаемой должности. Но было и много общего в положении прониаров. Без этого общего мы не могли бы ставить вопрос о правовом статусе пронии. Повторяем, высказанное в предыдущей главе положение, согласно которому прония — это такое попечение над территорией, при котором правовой статус пронии находит свое выражение в так называемом вульгарном праве, пока еще лишь гипотеза, которую в данной главе предстоит аргументировать. Мы обращаемся к материалу актов, содержащем, по нашему мнению, сведения, необходимые для выстраивания соответствующей аргументации. Попутно вводим историографический экскурс, т.е. рассматриваем некоторые наиболее существенные суждения по данному вопросу.
Проблема византийской пронии принадлежит к тем, которые отнюдь не были обойдены исследовательским вниманием. Но это, как отмечалось, не означает, что все относящееся к ней вопросы являются решенными и что существует согласованность и единообразие даже в постановке исследовательских задач. Данное обстоятельство не является лишь результатом недостатка источников, оно связано с раз-
64
ными исследовательскими позициями, разными оценками тенденций развития империи в целом. Единственно, что на данный момент представляется бесспорным, — это убежденность исследователей в том, что прения, по крайней мере с ХШ в. (а вернее, и ранее, при Комнинах), играла в Византии огромную роль.
В большинстве работ прения рассматривается в рамках определенного хронологического периода, например в X—ХШ вв.г в других — изучается поздневизантийская прения1. Но имеется и хорошо известное обобщающее исследование Г. Острогорского2, в котором прения прослеживается на протяжении всей византийской истории и трактуется как временное и условное владение землей.
Нам представляется важным такой подход к изучению общественных отношений, который позволяет осуществить своеобразную исследовательскую ретроспекцию, а именно делает возможным изучение института в определенный период его существования с учетом знания тех его особенностей развития, которые в полной мере и в явной форме проявились позднее. Думается, подобный подход дает возможность обнаружить в явлении в ранний период его развития те черты, которые были исторически перспективными, а, следовательно, и имели наибольшее историческое значение.
1 Ahrweiler Н. La Pronoia a Byzance: Structures fdodales et fdodalisme dans Г Occident Mediterranden (Х-ХШ siecle). P., 1980; Glykatzi-Ahiweiler H. La consession des droits incorporels. Donations condition-nelles // Actes du XIIе Congres International des Etudes Byzantines. Beograd, 1964. T. П; Eadem. L'histoire et la gdographie de la rdgion de Smyme entre les deux occupations turques (1081 —1317) // Travauxet Memoires. 1965. Vol. 1; Lemerle P. The Agrarian History of Byzantium: From the Origin to the Twelth Century: The Sources and Problems. Galway, 1979. P.231 sq.; Осипова К. A. К вопросу о роли государства в утверждении феодализма в Византии // XVI. Internationaler Byzantinistenkongress: Resumes der Kurzbeitrage // Jahrbuchder Osterreichische Byzantinistik. Wien, 1981. Bd. 4.1; OstrogorskyG. Die Pronia unter den Komnenen // Зборник радова византолошког института. (Далее: ЗРВИ.) Београд, 1970. Кеб. 12; Idem. Drei Praktika weltlicher Grundbesizer aus der ersten Halfte des 14. Jahrhunderts // ЗРВИ. 1973. Кн». 14/15; Carile A. Sulla pronoia nel Peloponneso bizantino anteriormente alia conquista latina //ЗРВИ. 1975. Кеб. 16; Хвостова К.В. Особенности аграрно-нравовых отношений в поздней Византии. М., 1968; Максимову Л>. Прошцари у Трапезундском Царству // Зборник Филозофског факултета у Београду. 1974. Кеб. ХП. С. 1; Сюзюмов М.Я. Внутренняя политика Андроника Комнина // ВВ. 1957. Вып. 12.
2 Острогорски Г. Пронина: Прилог историщ феудализма у Византии и ]ужнославенским землама. Београд, 1951.
3. Хвостова К.В.
65
При этом возможно, что ранее эти проявления носили еще скрытый характер и не играли той роли, которую они получили в дальнейшем. Знание исторической перспективы позволяет, таким образом, выявить дополнительную информацию и с помощью нее обнаружить определяющие тенденции развития. Подобный ретроспективный взгляд на функционирование социально-правовых институтов, по-видимому, должен оказаться плодотворным в отношении изучения византийской иронии. Сведения источников, характеризующие ее в XI—XIII вв„ немногочисленны и оставляют много неясностей. В то же время от XIV в. сохранились некоторые данные, которые не только позволяют проследить развитие и изменения иронии в это столетие, но и дают возможность выявить ряд ее неясных черт в более ранний период, а, следовательно, помогают реконструировать типологические особенности этого института. Кроме того, изучение пронии, называемой в источниках также икономия, т.е. управление, целесообразно проводить в тесной связи с рассмотрением общей системы византийского управления и с учетом характерных черт византийской политико-правовой доктрины, византийской ментальности и с учетом семантики выражения “прония".
Внимание исследователей привлекло упоминание о пронии в так называемом трактате об обложении, опубликованном И. Караяннопулосом и относящемся, видимо, к XI или ХП в. В нем упоминаются тй npovoiaorixd3. Исследователи полагали, что имеются в виду налоги с земли, пожалованные стратиоту или чиновнику за исполнение им государственной службы. Считалось, что отличительной особенностью пожалования является то, что оно подразумевало передачу лишь фискальных прав, т.е. тех, которые ранее принадлежали государству. Ученые полагали, что все другие права на данную территорию не были объектом пожалований4. Данная концепция предлагает наличие в Византии четкого разграничения между публично-правовыми и частноправовыми (экономическими) функциями и соответствующими до
3 Kaiajannopoulos I. Fragmente aus dem Vademecum ernes byzantinis-chen Finanzbeamten // Polychronion: Festschrift Fr. Ddlger zum 75. Geburtstag. Heidelberg, 1966. S. 322.56—58.
4 Ahrweiler H. La pronoia... P. 683, 684; Eadem. La consession des droirs incorporels... P. 110; Cp.: Lemerle P. The Agrarian History of Byzantium. P. 232; Svoronos N. Le domaine de Lavra sous les Paldologue // Actes de Lavra / Ed. A Guillou, P. Lemerle, D. Papachryssanthou, N. Svoronos. P., 1982. Vol. IV. P. 164—171. (Далее: Actes de Lavra. Vol. IV.)
66
ходами. Подобное этатистское воззрение, по-видимому, в точности воспроизводит византийскую политико-правовую доктрину, согласно которой различалось государственное и частное управление. Это разграничение нашло свое яркое выражение у Иоанна Дамаскина, общее понимание управления которого восходит к Аристотелю5.
Выше мы говорили о том, что четкое разграничение публичных и частных прав в Византии прошло несколько этапов в своем развитии. Но и в ранней Византии, когда подобное разграничение было наиболее действенным, когда запрещался частный патронат, вряд ли можно считать, что в реальности подобное разграничение было абсолютным. Об этом свидетельствуют императорские новеллы, о которых подробно писали П. Лемерль и другие ученые и о которых говорилось в первой главе. Факт издания этих новелл уже сам по себе свидетельствует о постоянных нарушениях названного принципа. Восходящий к эпохе домината характер византийской государственной власти обеспечивал централизм, существенно отличавшийся от централизма последующих постсредневековых эпох. Византийский централизм, как и централизм, свойственный древним империям, был способен обеспечить разветвленный бюрократический аппарат, сборы налогов, но в социально-экономических и информационных условиях Средневековья не было возможностей повлиять на характер взаимоотношений в любой провинции и в каждом домене. При этом вся политика византийского государства была направлена на сохранение разграничения частного и публичного прав.
Зонара упрекал Алексея I Комнина в том, что он правил не как император, а как господин. Никифор Григора различал управление государством по обычаям ромеев и собственностью по образцу латинян6. Смешение форм частного и
5 loannis Damascenis Capita Philosophica Dialectica // PG. T. 94. Col. 533.
6 Tinnefeld F. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinischen Historiographie: Von Procop bis Nicetas Choniates. Mtinchen, 1971. S. 144; Nicephori Gregorae N. Byzantina Historia graece et latine / Ed. L. Schoepeni, T.Bekker. Bonnae, 1829. Vol. I. P. 233. 18. Начало этой политики восходит к эпохе Диоклетиана и созданию византийской фискальной системы, многие принципы которой (естественно, в измененном виде) просуществовали до конца империи. В этот период возникли значительные прерогативы центральной власти в отношении земель подданных (Lemerle Р. The Agrarian History of Byzantium. P. 7). Византийское государство в дальнейшем широко пользовалось подобными прерогативами. Некоторые византинисты связывали значительные права государства в отношении част-
3*
67
публичного управления угрожало ослаблению государственной власти, поэтому на ограничение частного патроната были нацелены многие усилия византийских властей. Однако эта политика всегда была противоречивой, так как сочеталась с мерами, способствовавшими укреплению частноправовых отношений, а, следовательно, с созданием предпосылок к переплетению частноправовых и публично-правовых функций управления7. В этом отношении особенно характерны раздача иммунитетных привилегий и пожалование земель в полную собственность. Впрочем, последние, несмотря на многочисленные заверения в противном, содержащиеся в
ной собственности с понятием государственной собственности на землю, подразумевая под ним; главным образом, те формы ограничения частного землевладения, частной инициативы, которые были характерны для империи начиная с X в. Говорилось даже о праве государства конфисковывать земли подданных в случае государственной необходимости. Об этих воззрениях см.: Литаврин Г.Г. Проблема государственной собственности в Византии X—XI вв. // ВВ. 1975. № 34. Автор справедливо возражает против названных взглядов. Частично можно согласиться с мнением Н. Зво-роноса, согласно которому известные факты превращения земель, принадлежавших на правах собственности монастырям, в государственные означали, во всяком случае юридически, не конфискацию их, а прекращение привилегированного состояния, связанного с освобождением от уплаты налогов, ликвидацию налоговой экскуссии (Actes de Lavra. Vol. IV. P. 52, 53). Однако иногда земли действительно отбирались. Это происходило в период обострения внешней обстановки и всегда рассматривалось как экстраординарный казус. Обычно земли затем возвращали или обменивали на другие. Далее, вряд ли справедливо относить распространение тенденции, связанной с преимущественным влиянием публичного права и ролью государства только к периоду начиная с X в. Это явление восходит к государственному порядку, созданному реформами Диоклетиана и отмечалось уже такими исследователями римского права, как Е. Леви и М. Казер. Последний даже писал о том, что в постклассический период возникла ограниченная собственность частных лиц, что может быть интерпретировано, как государственная собственность. См.: Kaser М. Das romische Privatrecht. Munchen, 1959. Bd. II. S. 189—190. Ср. также: Levy E. West Roman Vulgar Law: The Law of Property. Philadelphia, 1951. P. Ill, 119. Преемственность эпохи IV в. с последующим развитием империи справедливо подчеркивала Е.Э. Липшиц. См.: Липшиц Е.Э. К истории закрепощения византийского‘крестьянства в VI в. // Византийские очерки. М., 1971. С. 107,109. Именно в IV в. происходит в Восточной Римской империи ограничение частного патроната (Lemerle Р. Agrarian History of Byzantium. P. 11). Вся дальнейшая история Византии, содержащая множество важных вех в борьбе императоров за сохранение строгих различий между частным хозяйством и государственным управлением, показывает, что прония имела в этой борьбе не последнее значение.
7 Максимович К. Византщска провинцщска управа у доба Палеолога. Београд, 1972. С. 74—95.
68
императорских грамотах, оформляющих соответствующие пожалования, вовсе не были прочными и снабженными настоящими правовыми гарантиями. Привилегии не только могли отменяться, но по сравнению с западноевропейским иммунитетом они были более ограниченными. На протяжении всей истории империи и особенно в XIV—XV вв., как об этом подробно говорится во второй главе, распространялась практика возвращения монастырских земель в ранг налогообязанных и их временная конфискация.
Сущность самой пронии также была противоречивой. Необходимо различать, с одной стороны, ту роль, которая отводилась ей государственной властью, а с другой — ее реальное функционирование. В теории она, видимо, рассматривалась как одно из средств сохранения и поддержания четких граней между государственным управлением и частным патронатом, сближаемым византийским правосознанием с частной собственностью, и означала пожалование лишь публично-правовых функций, связанных с взиманием налога. Впрочем, из этого не следует, что юридически прония сводилась только к пожалованию налога, хотя это непосредственно засвидетельствовано многими источниками. В рассматриваемое понятие вкладывался еще и иной смысл: делегирование некоторых драв попечения или управления (ико-номия), объем которых зависел от социального статуса получателя. Именно так, как некоторое попечение в отношении территории, рассматривал пронию М.Я. Сюзюмов8. Выражение та JTpovoiauTixa, по-видимому, цодтверждает это представление. В то же время, данное выражение в трактате об обложении никоим образом не расшифровывается. Пролить некоторый свет на выражение та Jipovoiaorixa помогают источники более позднего времени. Я имею в виду практики XIV в., содержащие периорисмы владений Лавры св. Афанасия и Ивирского монастыря, где в перечне владений, соседних с монастырскими, упоминаются та npovoiaorixd 6ixaia9.
8 Сюзюмов М.Я. Указ. соч. С. 60. Ср.: Осипова К.А. Указ. соч. 4.1.
9 Actes de Lavra / Ed. A. Giiillou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachryssantou. P., 1977. Vol. II. N 72. P. 14.42; N 79. P. 48 - 49.13.15; N 90. P. 84.139; P. 85.142, 144, 160; P. 87.184,196; P. 89, 229, 233, 245; P. 91.280, 283; N 108. P. 191.213, 216, 219; P. 192.239; P. 193. 257-258; P. 194. 286. Наряду c этим встречаются выражения: та jrpovoiaorixSg (Ibid. N 90. P. 79. 9; N 108. P. 197. 369); Sixauov отраткотоа (N 108. P. 196. 349 — 350); та jipovoiaorixcog xaT£XO|TEva (N 108. P. 199. 422); DolgerF. Seeks byzantinische Praktika des 14. Jahrhunderts ftir das Athoskloster Iberon // Abhandl. der Bayerischen Ak. d. Wiss. Phil.-hist. KI. Neue Folge. Mtmehen, 1949. H. 28. A 422.
69
Иногда в практиках упоминаются и сами прониары, и эти данные лишний раз свидетельствуют о том, что ими могли быть как лица знатного происхождения, так и представители более низкого социального статуса10.
Очевидно, передача какому-либо чиновнику, военачальнику или стратиоту земель в качестве тй Jipovoiaonxd 5(xaia являлась не только пожалованием налога, но и отчуждением некоторых принадлежащих государству прав на соответствующую территорию. Известно, что согласно византийской официальной политико-правовой доктрине подданные платили государственные налоги в силу тех прав попечения, которые принадлежали императорской власти в отношении территории и живущего на ней населения, т.е. в силу императорской прении, которая восходила к божественному провидению. Следовательно, пожалование прониару налога означало отчуждение в его пользу прав попечения, которые реализовывались во взимании налогов с населения соответствующей территории.
Как отмечает Г. Хунгер, в Греции эллинистического периода понятие иронии распространялось и на чиновника, однако в византийскую эпоху она в этом значении не встречается11. Этот вывод не представляется абсолютно точным. Упоминания тй jtpovoiaorixd в трактате об обложении и т& arpovoiaarixd 6lxaia в практиках, как видно, свидетельствуют о том, что соответствующие понятия предполагали пожалование прав попечения чиновникам и стратио-там, без которого передача налога не имела юридических гарантий12.
В хрисовуле Михаила IX Палеолога от 1310 г., адресованном Ивирскому монастырю на Афоне, говорится об императоре как о покровителе подданных в интересах общей пользы13. Введение пронии, возможно, и преследовало цель
10 Об этих традициях по отношению к более раннему периоду см.: Angold М. A Byzantine Government in Exile: Government and Society under the Laskarids of Nicea (1204 —1261). L., 1975. P 125,126; Ahrweiler H. L’histoire et la gdographie de la rdgion de Smyme... P. 157.
11 Hanger H Prooimion. Elemente der byzantinischen Kaiseridee in den Arengen der Urkunden. Wien, 1964. S. 85 u. folg.
12 Именно юридические, реальные гарантии определялись конкретной социально-политической конъюнктурой и взаимоотношениями с императором.
13 Actes d'lviron / Ed. J. Lefort, N. Oikonomides, D. Papachryssanthou, V. Kravari. P., 1994. Vol. Ш. P. 184.6-7, 13-14.
70
образования института, который создавал бы в свете действующего права надежные юридические гарантии для распространенной в Византий и имевшей традиции формы оплаты службы чиновников и стратиотов, состоявшей в отчислении налогов с определенной территории14. Возник, таким образом, специфический вид попечения, основанного на государственной инициативе и носящего публичноправовой характер. Естественно, этот институт должен бы противостоять частному попечению и усиливать свойственную византийскому политико-правовому сознанию тенденцию к четкому разграничению функций государственного публично-правового управления и частноправовой деятельности и соответствующих доходов. О том, что прония с самого начала предполагала попечение ее получателя над известной территорией, свидетельствуют, по-видимо-му, не только тй rcpovoiaorix& трактата об обложении и т& rcpovoiaoTixd 6txaiaпрактиков XIV в., т.е. сведения источников, сравнительно недавно привлеченных для изучения интересующего нас института, но и давно известное упоминание о иронии у Анны Комнины15. В этом фрагменте прония встречается дважды и в разных значениях. С одной стороны, это та прония, которую император осуществляет по отношению к подданным, а с другой — та, которая, так сказать, отчуждена, отделена (dcpopttjco) в пользу отдельных лиц, пожалована им.
Права попечения, реализуясь в получении налогов с крестьян, превращались в совокупность прав в отношении этих последних. В этом смысле характерны практики 1321 г., содержащие опись владений в феме Фессалоники, пожалованных в икономию членам фессалоникийского аллагия (военного подразделения) Михаилу Савантзи и Николаю Марули. Среди их владений преобладают держания зависимых крестьян-париков16.
14 См., например: Lemerle Р, The Agrarian History of Byzantium. P. 233.
15 Annae Comnenae Porphyrogenitae Alexias. Lipsiae, 1984. П. P. 292. 22-25.
16 Actes de Xdnophon / Ed. D. Papachryssanthou. P., 1986. N 15. P. 139—140; N 16. P. 143 — 144. В этом плане интересны и другие практики прониаров. См.: Schreiner Р. Zwei unedierte Praktika aus der zweiten Halfte des 14. Jahrhunderts // Jahrbuch der Osterreichische Byzantinistik. (Далее: JOB). 1970. Bd. 19. P. 33 — 49. О них см.: Oikonomid&s N. Notes sur un prak-tikon de pronoiaire // Travaux et Mdmoires. P., 1973. Vol. 5. P. 335— 346.
71
Право прониаров на получение налогов с территории позволило Н. Икономидису провести определенные параллели между пронией и налоговым иммунитетом. Но такое сходство было чисто внешним. В юридическом отношении прония и иммунитет — понятия диаметрально противоположные17. Прония — это передача функций публично-правового попечения, а налоговый иммунитет — привилегия, предоставляемая собственникам земли.
Итак, представления о пронии, по-видимому, непосредственно дедуцировались византийцами из постулатов официальной политико-правовой теории. Возможно, именно поэтому она не нашла четкого юридического оформления в византийских правовых документах, но рассматривалась как институт, вполне согласующийся с существующим правопорядком. Однако то обстоятельство, что она представляла собой попечение, связанное с управленческими функциями (иконо-мия) по отношению к населенной зависимыми крестьянами территории, привело на практике к тому, что прония эволюционировала по пути превращения в условную земельную собственность, понимаемую как таковая в рамках вульгарного, но не классического римского права18. Предпосылки этой эволюции содержались уже в пронии IX—ХП вв., отражавшей специфичность византийской социально-политической системы и противоречивый характер внутренней политики императоров. Но наличие соответствующих тенденций в ранней пронии становится особенно заметным благодаря ретроспективному изучению документов эпохи Палеологов, когда произошли очень важные изменения в статусе прониаров и пронии, которая нередко становится наследственной.
Кроме того, распространяются случаи сочетания в руках держателя пронии (или владения, не названного так, но по своему статусу не отличающегося от неё) публично-правовых и частноправовых функций, т.е. прав управления, которые соединяются с реальными экономическими правами. Хорошо известны отнюдь не единичные факты пожалова
17 OikonomidSs N. The Properties of the Deblitzenoi in 14th and 15th centuries // Charanis Studies. New Brunswick, 1980. P. 178.
18 Georgii Pachymeris de Michaele et Andronico Paleologis libri trede-cim / Ed. J. Bekker. Bonnae, 1855. Vol. 1. P. 97.21; Острогорски Г. Пронина... С. 124—127; Максимович К. Византийка провинцщскауправа... С. 99, при-меч. 171. Наследственные права в отношении территории в правосознании византийцев связывались с родовой собственностью. См.: Nicephori Gregori Byzantina Historia. Vol. 1. P. 233.18.
72
ния территории в наследственное (или на срок жизни) владение и управление определенного лица!9. Хрисовульный орисмос Иоанна V Палеолога, согласно которому, Мануилу Сергопулу — хранителю печати — до конца жизни получателя на условии исполнения службы пожалован остров Мар-мара, интересен в нескольких отношениях19 20. Прежде всего в нем, хотя (как это часто бывает в подобных пожалованиях) и не называется прения, но в отличие от других пожалований с аналогичным содержанием используется другое выражение в том же смысле: fcmgEXotipsvog21, содержание которого раскрывает текст. Чиновник должен заботиться об обороне острова и прочих условиях жизни, и в этих целях так же, как и другим получателям наследственной пронии-икономии, дается право проводить на пожалованной территории различные "улучшения” доступными ему способами22. Подобные формулировки, как известно, характерны для пожалований земли в собственность.
19 В этом плане неоднократно интерпретировались аргировулы Морей-ского деспота Феодора, согласно которым Георгию Гемисту Плифону были пожалованы город Фанарион и село Врисис. См.: Острогорски Г. Пронин... С. 124—125; Максимович К. Византщска провинцщска управа... С. 99. Аналогичным было пожалование деспота Константина Палеолога Димитрию Мамону Григоре (Там же). Характерен в этом отношении дар Георгию Сфрандзи (Там же. С. 100). В этой связи можно было бы отметить и следующие пожалования. Иоанн VI Кантакузин передал в 1349 г. своему приближенному Димитрию Девлицину в наследственную икономию посотис в 100 перперов, соответствующую владениям в Гермилее (Actes de Docheiariou / Ed. N. Oikonomides. P„ 1984. N 26. P. 185). Согласно хрисовулу Андроника IV Палеолога от 1378 г., Мануилу Тарханиоту передается на срок жизни община Лоротон в Каламарии за службу, с тем чтобы она после его смерти на тех же условиях перешла его сыну Иоанну Тарханиоту, причем ранее Лоротон принадлежала Георгию Цамплаку и его покойному брату, а часть общины была пожалована простагмой Мануилу Раулю Кустугианису. Документ наглядно иллюстрирует движение земель, статус которых не отличается от статуса наследственной Пронин (хотя ее обозначение отсутствует). См.: Actes de Lavra. Vol. Ш. N 149. По данным хрисовула Иоанна V Палеолога от 1351 г., икейю императора Георгию Кацаре передается в качестве наследственного владения земля в 2400 модиев в Каламарии, соответствующая его икономии в 48 перперов. Наследники настоящего владельца должны бу-дут выполнять соответствующую службу (Actes de Docheiariou. N27. Р. 188).
20 Magdalino Р. An unpublished Pronoia Grant of the Second Half of the Fourteenth Century// ЗРВИ. 1978. Ka. XVIII. P. 155-163.
21 Ibid. P. 157. 9. Cp.: Actes de Dionysiou / Ed. N. Oikonomidds. P. 1968. N 2. P. 45—46.
22 Magdalino P. Op. cit. P. 157. 8. Cp.: Actes de Docheiariou. N 27. P. 188. 18-19.
73
Естественно, приведенные выражения вовсе не свидетельствуют о том, что прония — собственность. Во всяком случае, она ни в коей мере не является собственностью аналогичной монастырской. Но тем не менее, очевидно, наличие прав фактического контроля над землей, что в рамках вульгарного права, смешивавшего собственность и владение, может быть аргументом для того, чтобы признать пронию такого рода владением или условной ограниченной собственностью.
Доходы Сергопула, как видно, не исчисляются в посотис, а остаются нелимитированными, они могут непосредственно зависеть не только от количества налогоплательщиков, но и от урожая. Из других источников того же времени нам известны десятины зевгарей и десятина урожая23 — подати, имевшие смешанный, т.е. одновременно публично- и частноправовой характер. Кроме того, согласно рассматриваемому документу, упомянутому лицу даруется право на преимущественную покупку продуктов у местных жителей, что также могло вести к расширению частных прерогатив24.
Четкое разграничение между государственным и частным управлением, свойственное византийскому правосознанию, на практике нарушается. Соответственно по отношению к XIV в. и доходы от земли не могут быть с предельной точностью разделены на государственные налоги и ренту частноправового характера, хотя формально-юридически попытки к подобному разграничению по-прежнему предпринимаются. Согласно хрисовулу Иоанна VII Палеолога, Лавре, как и другим крупным монастырям, пожалована часть десятины с урожая. После смерти дарителя Лавре переходит соответствующая часть самой земли: общины, где работают упряжки волов, и сами эти упряжки, весь доход с урожая и государственные налоги25. В этом документе налог и доход по традиции разделяются, кстати, десятина от урожая не идентифицируется с налогами, являясь, как уже отмечалось, сбором сме
23 Actes de Lavra / Ed. A. Guilliou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachryssantou. P., 1979. Vol. Ш. (Далее: Actes de Lavra. Vol. III.) N 155, P. 134. 24,29—30; P. 133, примеч. издателей; N 159. P. 147.32.
24 Мы не знаем, соблюдался ли в XIV в. порядок, запрещающий парикам продавать земли прониарам, существовавший в Никейской империи и восходящий по своим принципам к экономической политике императоров X в. См.: Miklosich F., Muller J. Acta et diplomata graeca medii aevi sacra et profana. Vindobonnae, 1890. Vol. IV. P.199. (Далее: MM.); Angold M. A Byzantine Government in Exile. P. 141.
25 Actes de Lavra. Vol. III. N 159. P. 148. 33 - 34.
74
шанного публично- и частноправового характера. Далее, в документах XIV—XV вв., как и в документах вульгарного периода в развитии римского права, отсутствует терминологическая точность: понятия "посотис" и "владение” как бы подменяют друг друга. Если в актах, содержащих пожалование в пронию, говорится о праве на владение, то в документах, оформляющих пожалование монастырям земель в собственность, указывается на передачу посотис26.
Подобному переплетению представлений об управлении и владении способствовали в эпоху Палеологов реальные процессы приватизации функций управления, связанные с усилением противоречивых тенденций в политике императоров. Действительно, именно в этот период за счет крупных земельных пожалований со стороны государства особенно выросло крупное, в частности монастырское землевладение, распространились апанажи27, отпали всякие ограничения, чинимые ранее собственникам в привлечении на их земли крестьян. Как и ранее, сосуществовали названные два противоречащие друг другу направления экономической политики государства. Соответственно и сама византийская власть балансировала между двумя политическими и общественными силами, составлявшими ее социальную базу: высшей бюрократией и земельной аристократией. Преимущественное развитие того или иного направления в политике зависело от многих факторов: соотношения сил в составе правящей элиты, реальных возможностей того или иного императора, внешней обстановки.
В целом, как отмечалось, в эпоху Палеологов в экономической политике возобладала тенденция к поощрению роста крупной, особенно монастырской собственности. В этой связи характерны многочисленные свидетельства пожалования монастырю бывших проний или замены монастырских земель на прониарские, тогда как монастырские возвращались в казну; при этом обмен совершался, по-видимо-му, с учетом интересов монастыря28.
26 Ibid. N 122. Р. 17. 6.
27 Максимович К. Византи]’ска провинцщска управа... С. 12.
28 Actes de Lavra. Vol. Ш. N128. P. 37. 29; N 161. P. 156-157.1 -7. В документе, сфабрикованном, по мнению издателей, на основе нескольких ранее изданных практиков, также говорится о пожаловании монастырю части пронии (Ibid. Арр. XVIII. Р. 219. 34—35). Но и от более раннего времени мы имеем множество свидетельств подобной практики. См.: Острогорски Г. Пронща... С. 34. Ср.: Actes de Lavra. Vol. II. N 97. P. 131. 6.
75
О том, что пожалованные в XIV в. прониару права попечения уже не только реализовались в получении налогов, но включали возможности создавать на соответствующей территории условия для разнообразной экономической деятельности, свидетельствуют упомянутые выше практики 1321 г., содержащие опись владений прониаров — членов фессалоникийского аллагия. Хотя большая часть их икономий состояла из держаний париков, им принадлежали также покинутые земли и владения, которые передавались вместо икуме-нона (налога)29. Эти территории, не находящиеся в держании у крестьян, эксплуатировались или путем сдачи в аренду, или с помощью барщины, о которой в практиках имеются специальные упоминания30. Мы встречаемся с использованием для наименования пронии термина "деспотейя"31.
В подобных ситуациях пожалование прониарам прав попечения или управления состояло, по существу, в передаче всех тех прерогатив, которыми обладал собственник в рамках вульгарного римского права. Новый взгляд на попечение не получил, однако, адекватного юридического выражения в документах, в которых, как уже говорилось, продолжались делаться попытки к разграничению государственного управления и частного владения. Поэтому данное понимание пронии становится достоянием права прецедентов, идеи которого стали содержанием правовой ментальности: имплицитно неоформленных, но достаточно распространенных и играющих значительную социальную роль форм правосознания.
Материалы архивов Дохиарского и Ксенрфонтского монастырей показывают, что в XIV в. прониар, по существу, распоряжался землей, переданной ему в прению. Он передает землю монастырю, сдает в аренду, продает, и в этом случае права монастыря на нее представляют собой своеобразный вид условной собственности. Возникают случаи совладения монастырей и прониаров32. По мнению издателя
29 Actes de Xenophon. N 15. Р. 140. 17, 20, 21; N 16. Р. 143. 21-24, 25; Р. 144. 25.
30 Ibid. N 15. Р. 140. 30-31; N 16. Р. 144. 29.
31 Actes de Kastamonitou / Ed. N. Oikonomides. P., 1978. P. 28. 8.
32 В этом отношении характерны следующие документы: акт передачи прониаром Дохиарскому монастырю от 1313 г. нескольких покинутых харафиев и виноградника. Монастырь должен владеть этими землями и извлекать из них любой доход до тех пор, пока даритель и его дети имеют иронию. См.: Actes de Docheianou. N 13. Р. 125.5—7. Характерно в данном случае по отношению ко временному владению использование стандарт
76
Дохиарских актов Н. Икономидиса, подобные передачи происходили с целью обеспечения со стороны монастырей условий для экономической деятельности населения, платящего налоги, которые были уступлены со стороны государства прониарам за их службу33. Из этого следует, что обычно про-ниары сами создавали эти условия, проводя икономию, управление и попечение, осуществляемое от лица государства, и пользуясь посотис, о чем свидетельствуют их экономические конфликты с монастырями34.
Обычно пожалование земли в пронию практически влекло за собой усиление эксплуатации налогоплательщиков. Именно этим, видимо, объяснялось то негодование, с которым описывал распространение этого института при Ману-иле Комнине Никита Хониат35. Юридически в пронию, равно как и в безусловную частную собственность, могли быть пожалованы или принадлежащие казне держания париков, или пустующие земли. В период Палеологов часто передавались именно последние, на которых собственник или прони-ар получал право селить элевтеров. Но на практике в орбите прониара оказывались иногда и мелкие собственники36. Иными словами, попечение, осуществляемое прониаром, было весьма ощутимым и нередко вызывало протест37.
Дохиарский и Ксенофонтский монастыри, в распоряжение которых в XIV в. прониары передавали свои пронии, фактически сосредоточивал в своих руках те публично пра
ной формулы: ‘‘&пд той vuv xai elg то Аналогичного содержания и акт 1314 г. передачи прониарских земель монастырю, осуществляемой двумя прониарами (см.: Ibid. N 14. Р. 127. 6; N 22. Р. 164. 6). Аналогичный случай засвидетельствован в акте 1364 г. передачи дочерью умершего прониара наследственной пронии монастырю Ксенофонта (Actes de Xenophon. N 30. P. 213. 24 — 25). О пожаловании прониарами монастырю своих пронии свидетельствует и практик, составленный апографевсом Константином Макреном от 1338 г. и содержащий опись владений Ксено-фонтского монастыря (Ibid. N 25. Р. 195.110—111). Известны факты сдачи прониарами их прений в аренду монастырю (Ibid. N 6. Р. 97.9,15) и случаи продажи ими своих проний, а также последующей их конфискации Андроником Ш (Ibid. N 23. Р. 117. 8—9).
33 Actes de Docheiariou. Р. 126.
34 Острогорски Г. Проища... С. 23 и след,; Actes de Docheiariou. N 31, 35.
35 Nicetae Choniatae Historia / Ed. J.A. Van Dieten. Berolini, 1975. P. 208.
36 Литаврин Г.Г. Византийское общество и государство в X—XI вв. М., 1977. С. 108; lemerie Р.. Agrarian History of Byzantium. P. 238.
37 О борьбе монастыря Лемвиотиссы и прониаров за париков см.: Острогорски Г. IIpoHHja... С. 43 и след.
77
вовые прерогативы, которые юридически были пожалованы прониарам как временное отчуждение в их пользу определенных государственных функций.
Известны и другие примеры, когда функции попечения над территорией государством, причем непосредственно, а не в результате передачи прониарами, возлагались на монастыри, что, естественно, также способствовало возникновению смешанных частноправовых и публично-правовых отношений на соответствующих землях, соединению владельческих и управленческих функций. И это влекло за собой появление определенных видов доходов смешанного характера. В дополнение к сведениям подобного рода, рассмотренным во второй главе, добавим, что согласно хрисовулу Иоанна V Палеолога от 1345 г., Лавра св. Афанасия получает старую крепость Контия и прилегающую к ней землю на острове Лемнос38. Ранее эти территории являлись императорским зевгилатием39. Это был своеобразный вид условных пожалований, осуществляемых в пользу не прониара, а монастыря. Крепость и земля передаются ему при условии восстановления крепости и поселения на соответствующей территории людей (ScvOpcDjrou^), обязанных нести службу по охране острова40. В XIV в. в условиях чрезвычайного обострения внешней обстановки крупный монастырь, располагавший многочисленными метохами и прочими владениями в разных районах империи, в том числе и укрепленными сооружениями, имел возможность защитить население от нападения врагов и тем самым создать условия для их экономической деятельности и уплаты налогов. Владельцы мелких и средних проний, включавших земли сельской окрути, нередко были лишены таких возможностей и вынуждены были передавать земли монастырю. Подобные факты сосредоточения в руках монастыря частноправовых и публичноправовых функций попечения — яркий пример византийского пути развития феодальных отношений.
Прониары, передававшие свою пронию Дохиарскому монастырю, ограничивались получением посотис. Их неспо
38 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 126. P. 31.3-4; N 127. P. 34.5-6.
39 Ibid. P. 34.6.
40 Ibid. P. 34.7—8,18. Известно аналогичное пожалование земли монастырю Дионисия, которому также вменялось в обязанность построить пирг и организовать охрану территории. См.: Actes de Dionysiou. N 13. P. 91. 4-5; N 17. P. 106.4-5.
78
собность в известных случаях обеспечить поступление налогов — определенный симптом кризиса данного института.
Эпоха Палеологов обычно рассматривается как период дальнейшего прогрессирующего развития прении. Но во время внутренних потрясений и обострения внешней опасности она временами оказывалась нежизнеспособной, о чем свидетельствует и огромная мобильность прав на землю, их перемещение из рук прониаров государству и монастырям. Хотя по отношению к тому же периоду известны многочисленные противоположные факты, а именно временные ограничения и ликвидация податных привилегий монастырей, подчинение их земель фиску и пожалование налогов с соответствующих территорий прониарам41, а также, как уже
41 По хрисовулу Иоанна VH Палеолога от 1404 г., подтверждаются права Лавры на деревню Дримосирта, расположенную в Каламарии. Однако половина владения в течение определенного времени была подвластной фиску вследствие неблагоприятных обстоятельств. См.: Actes de Lavra. Vol. Ш. N 155. P. 134.18. Речь идет о мерах Мануила П, связанных, по мнению Н. Звороноса, с пожалованием прониарам налогов с монастырских земель, тогда как собственнические права на них сохранялись за монастырями. См.: Svoronos N. Le domains de Lavra... P. 52—53. Г. Острогорский, однако, полагал, что изъятию подлежали сами земли, передаваемые во владение прониарам. См.: Острогорски. Г. Пронина... С. 109—110. Ср.: Мотин В. Акти на светогорских архива // Споменик. Српска Академ)а наука. Београд. 1939. N 91. С. 165—167. Аналогичного мнения придерживаются и другие ученые. См.: Barker J. W. Manuel П Palaeologus (1391 —1425): AStudy in Late Byzantine Statesmanship. New Brunswick, 1969. P. 17. Not. 41; 'Бурили. Сумрак Византине. Београд, 1982. С. 189, примеч. 33.
Не исключено, что хотя юридически прониарам передавались только налоги с монастырских владений, но на практике это приводило к потере монастырем реального контроля над землей как таковой, чему способствовали как реальные процессы приватизации управления, так и смешение представлений о публичном и частном его характере. Тенденция к распространению этих форм правовой ментальности хотя и укрепилась в эпоху Палеологов, но известна и по источникам XI в. В этом отношении интересен документ из архива Дохиарского монастыря, свидетельствующий, что право собственности на землю в сознании византийцев ассоциировалось с уплатой с этой земли налога. Неуплата налога воспринималась как отсутствие собственнических прав (Actes de Docheiariou. N 2).
О сложных взаимоотношениях монастыря и фиска в начале XV в. свидетельствуют акты апографевсов, совершающих обмен земель Лавры на земли казны (Actes de Lavra Vol. Ш. N161; N165). При этом указывается, что лавриоты должны быть свободны от податей в пользу прониаров. Факты временного перевода земель монастырей в ранг казенных, означающие отмену податных привилегий, а возможно, и изъятие самих земель имели место не только при Мануиле II Палеологе, но и в более ранние, равно как и более поздние периоды византийской истории. И так же, как
79
отмечалось, временная конфискация монастырских земель.
Иногда земля продолжала числиться как находящаяся в непосредственном ведении монастыря, однако этот последний должен был платить стратиотам и прониарам42.
Чрезвычайная подвижность земельного фонда в XIV—XV вв. способствовала тому, что между различными видами земельных владений исчезают существенные различия, происходит как бы рецидив отношений, регламентируемых вульгарным римским правом. Все формы юридического отношения к земле, в том числе и монастырская собственность, могут быть по существу превращены в виды условной собственности. Такая ситуация отражала обострившуюся борьбу за землю как источник доходов — прежде всего налогов — между государством, прониарами и монастырями. Эта борьба обострялась нехваткой париков-налогоплательщиков43, а также теми сложностями, которые испытывало
и при Мануиле, такие акции часто были связаны с пожалованиями налогов (обычно временно) прониарам или стратиотам (Actes de Lavra. Vol. III. N129. P. 41.6—7; N130. P. 42.2; N 172. P. 195.4). Половина владений Дохи-арского монастыря в Гермилие была превращена в казенные при Иоанне VI Кантакузине и возвращена монастырю при Иоанне V Палеологе (Actes de Docheiariou. N 33. P. 203; ср.: N 18. P. 142. 12; N 21. P. 161). Иногда привилегированный статус монастырских земель, пожалованных прониару, восстанавливается после смерти последнего (Ibid. N 29. Р. 192; N 3).
Политика вмешательства фиска в распоряжение монастырской собственностью имела свои традиции. Подчинение монастырских земель ведомству по управлению императорскими владениями происходило в IX в. при Никифоре 1 См.: Острогорски Г. История Византще. Београд, 1959. С. 194; Он же. Пронина... С. 24—25.
42 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 131. Согласно акту о передаче владений, составленному апографевсами в пользу Дохиарского монастыря, последнему передается ряд владений в Каламарии, специально фиксируются налоги, которые монастырь должен платить прониарам (Actes de Docheiariou. N 53. P. 277. 20). Иоанн V освобождает монастырь Лавры по просьбе его игумена от уплаты десятины стратиотам в районе Фкссалоники (Actes de Lavra. Vol. Ш. N 131. P. 47).
43 Парики, юридически являвшиеся наследственными держателями своих земель, в условиях нестабильности экономической жизни нередко бросали свой надел и переселялись в другие места. При этом они или по-прежнему числились налогоплательщиками по старому местожительству, или порывали с тяглом и землей и пополняли число беглых париков и элевтеров. Вряд ли можно согласиться с И. Караяннопулосом, который полагает, что в этот период играла существенную роль тенденция к превращению париков в свободных собственников. Об этом, по его мнению, свидетельствуют частые упоминания в практиках об ипостатиках, являвшихся, как традиционно считает греческий ученый, одновременно пари-
80
государство в осуществлении отдельных управленческих функций над различными территориями в период нарастающей внешней опасности. Получателям земли жаловалось право заселить территорию элевтерами, обеспечить уплату налогов. Соответственно в той борьбе преимущество было на стороне тех, кто лучше справлялся с данной задачей. И, видимо, несмотря на все перипетии и временный урон, таковыми оказывались монастыри. Об этом красноречиво говорят факты передачи проний монастырям самими прониарами. Таковы итоги длительной эволюции фактического и юридического отношения к земле в Византии.
Смысл выражения “ирония", состоящий в пожаловании чиновнику или стратиоту совокупности прав попечения в отношении территории и подданных, возникший в результате расширения семантического диапазона понятия пронии, обозначающего божественное провидение, императорское попечение, не является неожиданным. Иоанн Дамаскин, как отмечалось, вслед за Аристотелем рассматривал политическое управление как практическую философию44. Это понимание подтверждается всей деятельностью византийцев в области правотворчества. Поэтому расширение смысла философско-богословской и политико-правовой категории “прония" и дедуцирование его на реальные отношения, появление новой назывной функции наименований “прония" и "икономия” — это один из примеров путей воз
ками и свободными собственниками. См.: Karajannopoulos I. Ein Problem derspatbyzantmischen Agrargeschichte // JOB. 1981. Bd. 30. S. 235 — 236. Однако, на наш взгляд, термин “ипостатик" был многозначным. Он использовался не только для того, чтобы обозначить собственников и соответственно таких париков, которые одновременно были и собственниками, но и для фиксации держателей паричского надела (Actes de Lavra. Vol. Ш. N 139. P. 80.98; N 109. P. 273.901; Actes de Docheiariou. N 15. P. 130.5). Ипо-статики — это иногда парики, получившие в держание чью-либо покинутую собственность-ипостась (Actes de Lavra. Vol. Ш. N 139. P. 81. 125—126; Арр. XVIIL P. 219. 34—35). Говорить же о значительной роли тенденции к превращению парика в собственника путем приобретения им свободной от паричских обязанностей собственности, которая затем играет доминирующую роль в его хозяйственной деятельности, видимо, затруднительно по отношению к эпохе с постоянным перемещением земли от одного владельца к другому в условиях обострения внешней опасности. В этот период происходит концентрация владений в руках крупных собственников. Мелкие собственники все больше и больше разорялись, об этом свидетельствует огромное число сведений о покинутых мелких ипостасях, о продаже земли монастырям.
44 loannis Damaseenis Capita Philosophica // PG. T. 94. Col. 532.
81
никновения технических понятии и обозначений в Византии. В византийской юридической практике мы встречаемся еще с одним подобным, не менее ярким примером появления технических обозначений явлений социально-экономического характера. А именно: немалую роль в формировании ряда представлений византийского правосознания сыграли такие общие категории, как '‘ипостась”, ‘'энипостаты", “анипостаты”. Эти понятия наряду со своим теологическим смыслом являлись правовой категорией, означая наличие имущества или его отсутствие. Особый интерес приобретают упоминания не только об ипостаси, но и об энипостатах и анипостатах по отношению к зависимым крестьянам.
При этом выражение “энипостаты" означает имущих крестьян, а термин “анипостаты” — неимущих45. Использование этих понятий, являющихся у Иоанна Дамаскина общими богословскими категориями46, для характеристики таких отношений, как обеспеченность зависимых крестьян землей, наряду с техническим смыслом выражения иронии — иллюстрация того, в какой мере богословские представления являлись неотъемлемым атрибутом не только теологии истории, но и правосознания.
Прония, регламентируемая правом прецедентов, представляла собой совокупность правовых и социально-экономических казусов, составляющую содержание тенденции, характеризующей одну из особенностей цивилизации. Правовая и социально-экономическая информация перерабатывались таким образом, что правовые понятия, частично восходящие к вульгарному римскому праву, были включены в систему христианского правосознания.
Итак, византийская прония — сложный институт, изучение которого связано с комплексным подходом к явлению, с рассмотрением всей системы византийских общественных отношений, различных форм правосознания и их временной эволюции.
45 Actes de Lavra. Vol. П. N 73. P. 20, 67; N 74. P. 25. 49; N 77. P. 41. 76; N99. P. 144. 40; P. 151.218-219.
46 Энипостати у Иоанна Дамаскина выражает взаимосвязь природы, сущности и испостаси. См.: loannis Damascenis Contra Jacobitas // PG. T. 94. Col. 1441 A; De duabus in Christo voluntatibus // PG. T. 95. Col. 120 C.
Глава IV
САКРАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ВИЗАНТИЙСКОГО СОЦИУМА
В данной главе мы обратимся к рассмотрению одного из аспектов византийской цивилизации, связанного с особенностями восточного византийского богословия и его влияния на правовую, политическую и социально-экономическую жизнь общества. И. Мейендорф отмечал невозможность изучения византийского общества без понимания византийского богословия1. Русский ученый-богослов В.Н. Лосский, определяя специфику византийского догматического богословия по сравнению с западным богословием, писал, что на Западе мироздание мыслилось как подчиненное некоему единому необходимому закону, — причине, которой человек должен следовать в своей жизни, и вся его свобода воли была направлена на соответствующее самовоспитание, выработку приемов ориентации в мире и социуме. В Византии, как утверждал В.Н. Лосский, бблыпее значение придавалось божественной воле, сопряженной с божественной энергией. Признавалось "различие способов, по которым тварность причащалась творческой божественной энергии"2. Это происходило благодаря синергии — ответной восприимчивости человека по отношению к божественной энергии. Практически все отцы церкви признавали наличие божественных логосов или энергий. Эти идеи нашли свое отражение и в актах. Как уже говорилось, в хрисовуле Андроника II Палеолога монастырю Лавры св. Афанасия от 1298 г. содержится обширная преамбула, посвященная взаимоотношениям мирских институтов и божественных сил, говорится о роли синергии в приобщении к божественной
1 MeyendorffJ. St Grdgoire Palamas et la mystique ortodoxe. P., 1956. P. 16.
2 Лосский B.H. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991 (репр.). С. 72—73.
83
благодати, и о роли божественных сил в земном управлении3. Соответственно земному управлению, осуществляемому императорской властью, в соответствии с приведенным выше высказыванием, придавалось огромное значение. Использование понятии энергия и синергия в актах означает, что подобные представления находятся не только в сфере сотериологических концепции, но и в области византийской практической философии.
Здесь мы подробно остановимся на путях снятия в Византии, с одной стороны, и на средневековом Западе — с другой, противоречий двух уровней общественного сознания: а именно высшего богословско-мировоззренческого его уровня и практического, связанного с повседневной жизнью. На Западе это снятие происходило в значительной мере с помощью противопоставления идей двух названных уровней, методом "разбожения" (термин условный). В результате развития подобной тенденции позднее в эпоху Просвещения на Западе произошло отделение религии от науки и практики. Это разделение двух мировоззренческих уровней особенно ярко проявилось в последующую эпоху в западном позитивизме и логицизме.
В Византии благодаря той роли, которую играли богословские понятия энергии и синергии, снятие названной антиномии происходило в форме известной сакрализации представлений, отражающих развитие социума, его структур повседневности. Иными словами, в отличие от Запада происходило не разъединение двух уровней миросозерцания, характеризующих средневековую дихотомию "мир небесный" и "мир земной", а наоборот, их сближение. Названные цивилизационные особенности менталитета в Византии оказали влияние на формирование и развитие самих структур повседневности. Это формирование проявлялось, в частности, в том, что некоторые длительные тенденции, социально-экономические отношения и процессы, а также соответствующие им институты, не находившие адекватного отражения в действующем праве (в поздней Византии значительную роль играло право прецедентов), обозначались с помощью наименований, распространенных также в сфере богословия или политической ортодоксии. В силу чего соответствующим процессам и отношениям придавался сакраль
3 Actes de Lavra / Ed. A GuiHou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachiys-santhou. P., 1977. Vol. П. N 89. P. 73.25-31.
84
ный смысл. Названные два вида снятия средневековой мировоззренческой антиномии отражали одно из проявлений воспроизводства во времени византийской и западной цивилизаций.
В предыдущей главе говорилось о роли иронии и о ее наименовании, совпадающем с наименованием одного из ведущих понятий в богословии, а именно — божественного провидения. Современная философия истории, связанная с постмодернизмом, признает, как известно, огромную роль языковых структур в формировании и развитии социума. Название пронии, а также ряда других социальных институтов, о которых речь шла в предыдущей главе (энипостати, анипостати), а о некоторых из них мы скажем здесь, иллюстрирует этот философский тезис.
В этой связи характерно, что социально-экономическая политика императора обозначалась восходящим к античности и имеющем в рамках византийской ортодоксии сакральный смысл выражением “икономия". Термин “икономия" часто используется для обозначения монастырского управления. Однако, поскольку государственные законы и обычаи еще со времен Юстиниана приравнивались к канонам4, термин “икономия" использовался, как отмечалось, и для характеристики государственной внутренней политики, государственного управления, которое Иоанн Дамаскин называл практической философией^. При этом сохранялось сакральное значение данного наименования. Выражение соответствующих отношений с помощью обозначений, имевших в своем содержательном диапазоне сакральный смысл, придавало этим отношениям моральные гарантии. Это свидетельствует о возрастании социальной роли богословия, так как идеи, связанные с социально-экономическими отношениями повседневности и ориентация человека в структурах повседневности как бы попадали в сферу религиозного опы
4 C.J. I. 3. 44, 1; I. 2.12.1; D. I. 3. 26; Bas. II. 1. 36; Actes d’lviron / Ed. J. Lefort, N. Oikonomides, D. Papachryssanthou, V. Kravari. P., 1994. Vol. П1. N 166. P. 129. 3; Actes de XCnophon / Ed. D. Papacryssanthou. P., 1986. N 6. P. 97.17; Beck H.-G. Nomos, Канон und Staatsraisonin Byzanz // Osterreichi-sche Ak. d. Wiss, Philos.-hist. KI. Sitzungsberichte. Wien, 1981. Bd. 384.
5 loannis Damascenis Capita philosophica. Dialectica // PG. T. 94. Col. 533. Еще при Юстиниане, как говорилось выше, каноны были приравнены к законам. С. J. I. 3.44.1; I. 2. 12.1.
6 Хвостова К.В. Византийская цивилизация // Вопросы истории. 1995. № 9. С. 41.
85
та6. Выше говорилось об имплицитно существовавшей византийской политэкономической идее, связанной с идеями энергии и синергии, а также представлениями о "метек-сис" — проникновении божественной благодати в мир, о соприкосновении божественности с тварным миром, социумом, человеком7.
Синтез, единство представлений о "мире небесном" и "земном", целостная картина византийского миросозерцания цементировалась отрицанием латинского принципа Filioque. Теоретические принципы его отрицания, знаменующие понимание божественного единоначалия в мире, отстаивались в первую очередь Иоанном Златоустом, Фотием, Марком Эфесским и другими, обвинявшими латинян и их греческих последователей в пантеизме. Отрицание Filioque по существу было теоретической и теологической предпосылками не только византийской космогонии, но и политологий, социологии и экономических представлений, всего комплекса идей, известных под названием политической ортодоксии.
Можно привести и другие примеры сакрального смысла, вкладываемого в обозначение ряда социально-экономических институтов в Византии, регулируемых правом прецедентов. Для обозначения крестьянской земельной собственности использовался другой, также восходящий к античности, но востребованный в богословии, важнейший термин тринитарного богословия — "‘ипостась"8. Соответственно, крестьяне—владельцы ипостаси назывались ипостатиками9. В богословии по Максиму Исповеднику и Иоанну Дамаскину "ипостась" (йлдотсюц; — это индивидуум, отличающийся от других; понятие восходит к идее первой субстанции Аристотеля10. Таким образом, обозначение "ипостась", используемое в богословии и социально-экономической практике,
7 Chvostova K.V La civilization byzantine сотрагёе a 1’Occident du Moyen Age. XIX International Congrds of Byzantine Studies. Copenhagen. 1996. P. 41.
8 Считается, что “ипостась" — это прочное крестьянское владение, состоящее, возможно, из собственности и паричского держания. Однако, уже Н. Икономидес отметил полисемантизм термина. См.: Actes de Dionysiou / Ed. N. Oikonomides. P., 1968. N 25. Not. P. 147.
9 Хвостова KJt Социально-экономические процессы в поздней Византии и их понимание византийцами-современниками. М., 1992. С. 84.
10 loannis Damascenis Capita philosophica Col. 612. 13; Ddrrie H. Hypostasis. Wort und Bedeutungsgeschichte // Nachrichten d. Ak. d. Wiss. in Gdttingen aus dem Jahre 1955. Philog.-hist. KI. Gottingen, 1955. S. 36.
86
хотя и имеет античные и эллинистические корни, в условиях Византии подчеркивало самостоятельность, сущностный характер, фундаментальность и независимость денотата, безотносительно к тому, находится ли он в сфере божественного космоса или социума, испытывающего божественное воздействие благодаря энергиям и восприимчивости к ним человека, обладающего синергией. Приравнивание церковных канонов к законам содержало в скрытой форме предпосылку конкретных рассуждений, на которых базировались латентные принципы сакральной византийской политэкономии. В этой связи характерно, что отношения земельной собственности, обозначаемые обычно в императорских постановлениях наименованиями "деспотейя” и "кюриотис", также приобретали сакральный смысл. Термин беолотпд в экклесиологии был неоднократно связан с упоминанием Христа11. Что же касается выражения xupiorng, то Иоанн Дамаскин применяет этот термин для обозначения божественной воли12. Григорий Палама пишет, что Бог благодаря нашей способности управлять, передал нам власть — xvpto-тг|та13. В соответствии с традицией Максима Исповедника выражение fcgowta, означающее в своем первичном значении данную Богом власть, свободу14, также, хотя и значительно реже, чем первые два выражения, используется в актах для наименования собственности15, сохраняя сакральный смысл, присущий слову в богословии.
Вспомним, что на Западе Фома Аквинский рассматривал собственность как порождение права народов16, тогда как византийцы трактовали ее как результат действия "божественных и святых законов"17, подразумевая под этим выражением сакральный характер власти.
11 Actes de Lavra. Vol .П. N 103. P. 160.14-15; P. 161.44.
12 loannis Damascexds Capita philosophica. Col. 616 C.
13 Gregorii Palamae Physica, Theologia, MoraMa et Practice. Capita CL. (Далее: Greg. Palam.) // PG. T. 150. Col. 1165.
14 Actes de Dionysiou. N 1. P.41. 28; N 19.’ P. 113. 21, 24—25. Характерно также встречающееся в актах выражение elvat бссототгу xupiav. См.: Ibid. N 9. P. 79.24.
15Ibid. Nl.P. 41.28.
16 Thomas d'Aquin. Sec. Sec. quest. 57. Art. 2; Кудрявцев О.Ф. Схоласты о собственности в Средние века // СВ. М„ 1990. С. 59.
17 Actes de Xdnophpn. N 9. P. 109.32;N 10.P. 114-115.24- 26; Actes de Chilandar. Pt 1: Actes grecs / Publ. par L. Petit // ВВ. СПб., 1911. T. 17. При-лож. l.№12. P. 30,31,32.
87
Для понимания сакрализации в обществе социально-экономических явлений характерен отмеченный выше факт присутствия в императорских жалованных грамотах сакра-лизованных выражений "деспотия" и "кюриотис", а также отсутствие их в описях (практиках). Императорские жалованные грамоты содержат информацию об императорском решении, а также политическую и социальную идеологию, одним из важнейших постулатов которой являлось божественное происхождение императорской власти, приравнивание канонов к законам. В практиках же, в которых содержится информация об отведении государственными чинов-никами-апографевсами соответствующих земель тому юридическому лицу, которому они были пожалованы, или о подтверждении границ ранее отведенных земель, т.е. в любом случае присутствуют сведения о реальном ходе событий, названные сакрализованные выражения, как правило, отсутствуют и говорится только о передаче земли в реальное фактическое владение.
Если выражение "икономия", означающее как церковное, так и государственное управление18, как отмечалось, имело сакральный смысл, то секуляризованное наименование "политейя", восходящее к античности, встречается гораздо реже19. Секуляризованный смысл выражения яоАлтг-гко для обозначения государственного управления явственно обнаруживается в одном из актов; где оно употребляется в значении курса иперпера в текущий момент времени20.
Однако иногда и термин "политейа" приобретает сакральный характер. В хрисовуле Андроника II Палеолога от 1314 г., в котором иеромонаху Калофету передается монастырь Христа Спасителя в Веррое, говорится, что людям в их правлении на земле (политейе) дозволено подражать небесам21. Подобный сакральный смысл названного понятия
18 Actes de Lavra / Ed. A. Guillou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachryssanthou. P., 1979. Vol. П1. N 132. P. 50. 2. У Иоанна Дамаскина понятие utoXiTEiKO употребляется для выражения идеи власти духовных сил над телом, лишенным какой-либо сакральности. См.: Ioann is Damascenis De duab. voluntat. 16 // PG. T. 95. P. 144D— 145A. Это выражение очень употребим© в Юстиниановом законодательстве и в Василиках. См. D. I. 1, 6; Bas. П. 1.6;Vol.LP. 16.
19 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 118. 6-12; Nov. Just. 17.7 (121.33).
20 Actes de Dionysiou. N 9. P. 79.14. Секуляризованный характер слова очевиден в ранневизантийской литературе: Прокопий из Кесарии. Война с готами: Пер. С.П. Кондратьева. М., 1949. С. 258.
21 Actes de Lavra. Vol. П. N 103. P. 160. 8-9.
88
мы встречаем и в более раннем источнике — хрисовуле Алексея I Комнина от 1088 г., адресованном монастырю на о-ве Патмос22.
Но обычно выражения, характеризующие проявления свободы воли человека (за исключением императора), имели секуляризованный смысл. Эта воля трактовалась как связанная с выбором человека, его желанием (TtpoatpTjoig, pouXf|) и соответственно обозначалась наименованиями, лишенными непосредственной сакральности. Секуляризованные характеристики используются и для описания ориентации человека в обществе. "Время требовало от Федора Лас-кариса поспешности в делах, а от Иоанна Ватаца — Обстоятельности", — писал Никифор Григора23. Подобная идея выбора человеком линии поведения звучит и в византийских актах24. Впрочем, как отмечалось, византийцы соотносили свой здравый смысл в политике с высказываниями Экклезиаста (например, гл. 3.1), т.е. подчиняли его высшим мировоззренческим представлениям. Это поднимало подобные высказывания до уровня христианской идеологии и богословских рассуждений, признающих свободу воли человека и его ориентацию в мире. Наряду с этим, подобные рассуждения показывают понимание византийцами факта существования в обществе социального вынуждения. Анна Комнина, например, сообщает, что природа вещей могла потребовать от нее в ряде случаев невыгодно отозваться об Алексее II Комнине25. Не менее ярко идея социального вынуждения звучит в акте прота Феодосия от 1352 г. В нем говорится, что мудрые люди рассматривают подходящий временной момент (кайрос) в качестве души вещей26.
Во всех приведенных высказываниях роль социального вынуждения трактуется на уровне непосредственного восприятия человеком своей повседневной социальной ориентации, на уровне обыденного прагматического сознания. Поэтому в этом случае, очевидно, обычно и прибегают к секуляризованным наименованиям.
22 "Еууросфа Потрох? Л AOfjvai, 1980. 2. 59. 1. 4. Сакральный смысл выражения отмечает Т.В. Попова в кн. "Византийская народная литература". М., 1985. С. 53-54.
23 Nicephori Gregorae Byzantina historia graece et latine / Ed. L. Schopeni. Bonnae, 1829. Vol. I. P. 24. 11.
24 Actes de Lavra. Vol. HI. N 118.6—12.
25 Annae Comnenae Porphyrogenitae Alexias. Lipsiae, 1984.1.1,2.
26 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 132. P. 50.1 -2.
89
Далее, возвращаясь к рассмотрению выражений с сакральным смыслом, отметим, что наименование основного крестьянского платежа "телос" имеет такие первоначальные значения, как цель, конец, целеполагание, т.е. в своем семантическом диапазоне содержит и сакральный смысл. В актах встречается выражение теХеСсх беолотеСа27. В произведении гуманиста Георгия Гемиста Плифона, посвященном философии Платона и Аристотеля, говорится, что у Аристотеля Бог конечен и составляет конечную причину, однако не является демиургом. Здесь традиционно подчеркивается сакральный аспект понятия “телос"28. У Иоанна Дамаскина телос понимается как разумная воля.
Идеи синтеза концепций божественного целеполагания, космического божественного порядка с представлениями о тварном мире, человеке, социуме и деятельности в нем человека, способного благодаря мистической молитве познать Бога, идеи снятия противоречий между средневековой дихотомией: “земной мир", "небесный мир" не путем разъединения рассуждений высшего теоретического уровня, с одной стороны, и прагматического, относящегося к текущей жизни — с другой, а наоборот — их согласия, были, как известно, затем характерны для концепции так называемой идеи всеединства, характерной для русской религиозной философии конца XIX — начала XX в.29
Представления византийцев о том, что не только принцип благотворительности обусловливает пожалования монастырям земельных владений, но к этому побуждает императоров стремление подражать в земной политике Богу-деми-ургу-создателю, как вечного, так и земного, преходящего30, дарующего людям различные блага, в том числе и земные, подверженные изменениям, составляли, как отмечалось выше, политэкономическое кредо Византии. В хрисовуле Алексея Ш Комнина от 1377 г. афонскому монастырю Дионисия приводятся слова Христа его ученикам: “принявший Вас, принял меня и любящий Вас, любит меня". В данном контексте их целесообразно интерпретировать как полноту взаи
27 Actes de Dionysiou. N 7. P. 72.
28 Georgii Gemisti Plethonis de platonicae et aristotelicae philosophiae differentia // PG. Vol. 150. Col. 892.
29 Лосский H.O. История русской философии. М., 1991.
30 Actes de Lavra. Vol П. N118. P. 4.1-38; Actes deXdnophon. N 1. P. 70.
1 —3; Actes deDionysiou. N 6. P. 67.16—18.
90
моотношений мира и Бога, включая и материальные блага31. Таковы были богословские принципы идей синтетического единого понимания божественного целеполагания и естественного порядка тварного мира и социума в Византии, идей божественного плана, энергий, синергий и политики властей, проявляющейся, в частности, в использовании наименований, имевших сакральный смысл, для обозначения некоторых видов социально-экономических институтов, не нашедших отражения в традиционном нормативном праве и регламентируемых правом прецедентов.
Использование терминов богословия для характеристики развивающихся отношений повседневности свидетельствует кроме того о метафоричности общественного сознания византийцев, им было свойственно производить расширение базового смыслового диапазона слов и переносить вновь возникший смысл, сохраняя прежнее значение слова, на какой-либо предмет или функциональное отношение. Византийцы искусно использовали этот прием для образования новых терминов. Они прекрасно понимали роль слова в передаче мысли и в выработке нового понятия. Интерпретация им не только свойственна в философско-богословской сфере или в правовых отношениях, но и при ориентации в отношениях повседневности, одной из форм которой являлось создание наименований институтов и отношений методом расширения смысла известных слов и перенесения нового смысла на соответствующие институты, т.е. с помощью метафоры. В этом отношении характерна преамбула хрисовула Михаила УШ Палеолога от 1263 г. монастырю Лавры, где говорится: “Мы знаем, что существует две побудительные силы события: слово и действие. Слово же бывает двух видов. Такое, которое ведет к действию или такое, которое следует за ним. Оно обнаруживает активность духа и ведет к эффективности описаний”32. Василий Великий, рассуждая о мудрости пророков, утверждает, что мудрости свойственно расширять слово33. Методы, используемые византийцами, отражают специфические формы переработки информации, отражавшие механизмы воспроизводства цивилизации во времени.
31 Actes de Dionysiou. N 4. P. 59. 4—9.
32 Actes de Lavra. Vol IL N 72. P. 14.1-4. Cp. D. I. 3, 18; L. 16, 6; Bas. П. 1, 32; II. 2, 6. P. 18, 22.
33 Творения иже во святых отца нашего Василия Великаго архиепископа Kecapin Каппадокшсгая. М.( 1993. Ч. П. С. 6—7.
91
Теоретические проблемы метафоричности сознания в обществе, т.е. расширения смысла некоторых наименований и переноса нового оттенка смысла на другие объекты, в результате чего появляются новые понятия, в настоящее время широко дебатируются в философии культуры34. Факт манипулирования языковыми структурами в Византии иллюстрирует влияние названных структур на менталитет, принятие решений и развитие социума, на характерные черты византийской цивилизации.
Глубокие теоретические и богословские предпосылки, обусловившие идеи космологического синтеза, проявившегося в придании некоторым социально-экономическим институтам и отношениям повседневности сакрального смысла следует, на наш взгляд, кроме того, искать в высказываниях Василия Великого, Григория Нисского и других представителей восточной патристики об именах и понятиях, свойственных естественным языкам. Имена предполагают наличие божественного предумышления, влияющего на образование наименований реальных вещей и отношений35.
Подобные воззрения позволяли не только создать правовые и моральные гарантии для явлений, регламентируемых правом прецедентов, но и включить оценку их в систему тех высших принципов, с которыми человек подходил к пониманию жизни. Интерпретируя эти идеи, мы можем найти весьма отдаленное предвосхищение современной лингвистической концепции о креативной функции языка, и идеи постмодернизма о влиянии языковых структур на менталитет и ментальность.
Существовали и более отдаленные метафизические предпосылки распространенной в Византии практики наименования вновь возникающих социально-экономических институтов и отношений с помощью слов, имеющих в своем смысловом диапазоне сакральный смысл. Эти предпосылки обнаруживаются в общей целостной картине мира, характерной для восточного христианства, связанной с идеями энергии и синергии, определявшей основное содержание византийской цивилизации, и особенно ярко проявившейся в византийском исихазме.
На Западе, в частности у Фомы Аквинского, разум классифицировался как высшая данная Богом способность к са
34 RicceurP. Hermeneutics and Human Science. Heidelberg, 1974.
35 Флоровскай Г.В. Восточные отцы IV века (репр.) М., 1992. С. 140.
92
мопознанию и познанию интеллигибельных, т.е. недоступных чувству, но доступных мысли объектов, связанных с фактом существования самого по себе непознаваемого божественного плана. Подобное отношение к разуму и положило начало западному рационализму36. В Византии, как отмечалось, в соответствии с традициями восточной патристики, мистического богословия, исихазма, в качестве ценности, ведущей человека к самопознанию, познанию мира и Бога признавался не разум сам по себе в отрыве от человеческой жизни, но весь праведный в любви к Богу опыт индивидуального и коллективного существования, вся добродетельная жизнь, способная к достижению в мистической молитве реального единения с Богом.
В своих рассуждениях византийцы следовали словам Евангелия от Иоанна: "Я есмь путь и истина и жизнь: никто не приходит к Отцу, как только через меня" (Иоанн: 14. 6). Традиция византийского богословия, связанная с расширительным толкованием религиозного опыта, в который включались и результаты разнообразной добродетельной во имя общего блага повседневной управленческой деятельности властей, входила, видимо, и в более широкие мировоззренческие рамки, характеризующие византийскую цивилизацию. Целостное понимание религиозного опыта подразумевало не только отношения людей друг к другу, но и их связь с природой. Эта связь cpvuig и te%vt| отчетливо звучит у Григория Паламы. В главах по физике и теологии читаем: "Мир имеет начало. Природа учит, история утверждает. Изобретение искусств и создание законов, а также государственные институты явно обнаруживают это"37. Очевидно перед нами не просто форма физико-телеологического обоснования творения, предполагающего восхождение мысли от следствия к причине, но и идея гармоничного сочетания природы и результатов духовной и общественной деятельности людей, как элементов целостного чувственного опыта, цельной жизни.
Эта идея природы, органически связанной с деятельностью человека, обладающего свободой воли, звучит и на заре восточного христианства у Евсевия (Памфила) Кесарийского. Он, например, утверждает, что в результате грехопаде
36 Хейдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. 1989. № 9. С. 150.
37 Georg. Palam. Col. 1121.1.
93
ния люди не помышляли о городах, о государственном устройстве, законах, искусстве... “Они кочевали по пустыням как дикие звери... Тогда Бог, “надзирающий за всем, насылал потоки воды и огня, словно на дикий лес, разросшийся по всей земле"38. Эта аналогия не противоречит традиционному противопоставлению "фюсис" и "техне" в античных и византийских текстах, но вместе с тем она как бы восходит к трактовке “фюсис", как первозданного понятия греческой натурфилософии, о котором так ярко сказал М. Хейдеггер. Философ подчеркнул ту роль, которую играет понятие природы в его широком и первоначальном смысле, когда оно означало сущее в целом, которое “понимается не как природа в позднем новоевропейском смысле, т.е. не как нечто, противоположное истории. Имеется в виду смысл более изначальный, предшествующий им и объемлющий природу и историю... и божественное сущее"39. Этот древний всеобщий смысл в византийском богословии трансформировался и выражался в идее “метексис" (участие), в идее нетварной божественности, означающей божественное действие и именуемой логосами, энергией и синергией. Благодаря именно этим понятиям в рамках византийской социальной рефлексии существовало целостное представление о жизни человека не только в его единении с природой, но и в космологическом смысле, т.е. в смысле реального единения с божественной благодатью через посредство энергии и в форме мистической молитвы. Поэтому правомерно акцентировать понимание византийцами социально-экономических и политических явлений как включающих в свое содержание сакральный смысл. В этом отношении обнаруживается не только отличие данной, распространенной в Византии ментальности от соответствующего типа ментальности на Западе, равно как и от ментальности византийского гуманизма, отличия, связанного главным образом с признанием в восточной патристике, а затем в исихазме категорий энергии и синергии, но и сходство всех этих видов интеллектуальной рефлексии.
И в Византии, и на Западе образы поля, сада и виноградной лозы в духе общехристианской библейской символики присущи и христианской риторике. У Григоры в его первой “Антиретике", содержащей полемику с Григорием Паламой,
38 Евсевий Памфил. Церковная история. М„ 1993. С. 16.
39 Хейдеггер М. Указ. соч. С. 134.
94
"поле" трактуется как образ всего того, что сохраняет добродетель40. Константинопольский патриарх Афанасий I, используя соответствующую символику и евангельские Образы, именует Церковь виноградником Бога41 или деревом жизни42. Григорий Палама также восклицает: ".„Сын Божий ответил: я есть виноградник... Вы являетесь лозами, а отец мой — виноградарь"43.
Характерно также, что Никифор Хумн в произведении об учении Плотина о душе, повествуя о выявленных Плотином различных проявлениях души и их взаимосвязях, обращается при этом к аналогии, характеризующей связи, которые существуют между ростком, колосом и соломой44.
Как видно, христианская символика, отражающая идеи роли и значимости сельскохозяйственного труда в земной жизни человека, как и на Западе, часто использовались для характеристики духовных проявлений общественной и индивидуальной жизни, что свидетельствует о двойственном значении соответствующей христианской знаковой системы. Социальная роль названной символики определялась обратным характером лежащих в ее основе социальных связей. Действительно, природа и, в частности, сельскохозяйственная практика и ее роль в обществе, не только, как известно, вызвала к жизни соответствующую систему образов, но эта система в дальнейшем, в свою очередь, сама формировала как на Западе, так и в Византии45, принципы экономических воззрений.
О роли символики, связанной с земледельческой деятельностью как одного из важнейших факторов византий
40 Nikephoros Gregoras. Antirrhetika I / Emleitung, Texausgabe, Ubers., Anmerkungen von H.-V. Beyer. Wien, 1976. S. 129.6. Cp.: Demetrius Cydones. Correspondence / Publ. par R.-J. Loenertz. Gitte del Vaticano, 1960. VoL IL N 229.
41 The Correspondence of Athanasius I Patriarch of Constantinople / Ed. A-M. Maffry Talbot // Dumbarton Oaks. Text HL Wash., 1975. N 14. P. 14.28.
42 Ibid. N 34. P. 70.31. Comment. P. 434.
43 Gregorii Thessalonicensis metropolitae Ad revendissimam in sanction-ibus Xenam, de passionibus virtutibus et mentalis quietudinis fructibus // PG. T. 150. CoL 1053.
44 Nicephori Chumni Antirrheticus Adversus Plotinum de Anima // PG. T. 140. CoL 1416-1417.3.
45 Представитель западной философской мысли Бернард Клервос-ский сравнивал, как известно, поле с душой мирских людей. См.: Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. СПб., 1907. С. 434 — 435; Hunger Н. Prooimion: Elemente der byzantinisChen Kaiseridee in den Arengen der Urkunden. Wien, 1964. N 7. S. 224.
95
ского экономического сознания, выражающего важнейшие основы бытия, присущего человеческой природе (dcvOpoojrL'vri фй(п^), свидетельствует один из образцов прооймиев императорских хрисовулов. В нем говорится о политике по отношению к обращенным в христианство язычникам, которая уподобляется той заботе, что требуют к себе от земледельца пересаженные растения46.
Внимание в Византии к соответствующей христианской символике явилось также одной из предпосылок придания определенного рода социально-экономическим институтам сакрального смысла. Несмотря на отличие Византии от Запада, где отсутствовало представление о проникающей в мир божественной энергии47, на Западе в понимании социальных отношений также существовал элемент сакральнос-ти, ведь и Фома Аквинский вводит божественную похожесть в вещи48. Однако иной характер западного социального и государственного развития, появление на протяжении эпохи средневековья множества новых социально-экономических институтов: спонтанное развитие феодализма, появление сословий и сословных представительств, включая парламенты, развитие городского самоуправления и т.д., — все эти факторы содействовали большей секуляризации представлений об обществе развивавшейся на протяжении веков и подготовившей рационалистические представления Нового времени.
Отмеченные факты сакрализации византийского общества, проявлявшиеся в креативной роли богословия в общественной жизни как характерные черты византийской цивилизации и механизма ее воспроизводства, связанного с переработкой богословской информации, позволяют по-новому взглянуть на некоторые явления. В литературе неоднократно констатировались особенности развития и формирования византийского богословия, Отмечалось, в частности, что творческий путь восточной патристики завершается в VIII в., после чего наступает эпоха традиционализма, проявлявшегося как доминирующая тенденция в развитии миро-
46 Himger Н. Op. cit. N 7. S. 224.
47 Византийский гуманист Никифор Григора, являвшийся в известном смысле последователем Запада, критиковал исихаста Григория Паламу за его учение об энергиях, обвиняя его в пантеизме. См.: Nikephoros Gregoras. Antirrhetika I. S. 34.
48 Perelman Ch., Olbrechta-Tyteca L. The NewRetoric. Notre Dame, 1971. P. 342.
96
воззрения. К этому целесообразно добавить, что именно этот традиционализм обусловил в известной мере интенсивность сакральных процессов в Византии, что свидетельствует об инструменталистском характере богословия. Тем не менее эта сакральность не переросла в теократию. Этому препятствовало сильное античное влияние, а также доминирование императорской власти в системе социальных отношений, союз церкви и государства.
Специфические особенности формирования социально-экономических и правовых институтов Византии побуждают характеризовать названные идеи синтеза божественности и тварности как своеобразный "византинизм", условно назовем его "оправдание жизни".
Под "византинизмами" я подразумеваю те проявления византийской цивилизации, которые оказали влияние на культуру других православных народов, включая Русь. Как видно, византинизмы в известном смысле относятся к Поствизантии. Проблемы византинизмов на сегодняшний день достаточно актуальны. Дело в том, что восточно-христианская проблематика слабо представлена в рамках сравнительного анализа цивилизаций. Существенный интерес представляет и другая сторона проблемы. Интерес к византиниз-мам приобрел общественное звучание в связи с обсуждением русской идеи, русской религиозной философии. При этом проблема византинизмов решается зачастую в современной публицистической и философской литературе без учета уровня и достижений современного византиноведения. В этой связи анализ соответствующей проблематики является актуальным именно в рамках византиноведения.
Понятие византинизм "оправдание жизни" является сугубо условным и относится в нашем понимании отнюдь не только к явлениям богословия, гносеологии, космогонии. Данный византинизм отражает характерные черты византийской цивилизации в целом. Истоки интересующего нас явления — в духовной жизни православия, в частности исихазма.
Под византинизмом "оправдание жизни" мы подразумеваем восприятие византийцами всего жизненного коллективного и индивидуального опыта людей как единой истины, отражающей божественный дар. А именно, в отличие от поздней схоластики на Западе, в частности от Фомы Аквинского, византийцы в соответствии с представлениями мистического богословия достаточно ограничивают возможнос
4. Хвостова К.В.
97
ти разума в приближении к пониманию высших конечных причин бытия.
Что же касается всех видов познавательной деятельности человека — интеллектуально-рассудочной, эмоционально-психологической, — всех форм отношения человека к космосу, природе, обществу, другим людям, то все они трактовались как некая целостность.
Соответственно, и сама жизнь, являвшаяся объектом восприятия со стороны человека — едина. Дело в том что, как пишет В.Н. Лосский, "божественные свойства (атрибуты) относятся к общей природе: разум, воля, любовь, мир свойственны всем трем ипостасям и не могут определить их различия"49. По мнению Григория Паламы, жизнь — это внешнее благо, и отсутствует различие между мудростью и жизнью50. Божественные энергии соединяют различные уровни бытия и создают их единство.
Многие русские философы (П.А. Флоренский, В.Ф. Эрн), как известно, восприняли византийскую гносеологическую концепцию единого знания, признающего равноценность рациональности и эмоций, интуиции и анализа. В рамках религиозной философии такое понимание называется философией всеединства. Соответственно, многие русские философы, как известно, отрицательно относились к западному рационализму с его резким противопоставлением интеллектуальных и эмоционально-психологических картин мира. Западный рационализм, заметный уже у Фомы Аквинского, позднее явился основой для различения сфер религии и науки с ее логицизмами, автономной научной и практической истиной, подлежащей верификации. Западная идея51, ярко выраженная в творчестве Р. Декарта, И. Канта, в новейшее время достигла своего наивысшего развития в логическом позитивизме. Сказанное, естественно, не означает отсутствия в западной средневековой философско-богословской мысли мистицизма как доминирующей идеи52. Как известно, в Византии в рамках гуманизма развивалась достаточно сильная рационалистическая тен
49 Лосский В.Н. Очерк мистического богословия... С. 215.
50 Greg. Ракша. Col .1441.34.
51 Гройс Б. Поиск русской национальной идентичности // Вопросы философии. 1992. №1.С. 52.
52 Gflson Е. La philosophic au Moyen Age des origines patristiques й la fin du XIVsiecle.P., 1947.
98
денция, состоявшая в признании возможностей разума в приближении к абсолютной истине. Идеи эти выражены у Иоанна Итала, Михаила Пселла, Варлаама, Никифора Григоры, Димитрия Кидониса и др.53 Но в данной работе акцентируются те идеи византийцев, с учетом которых традици-онно в богословии и истории философии проводилась граница между западным и восточным христианством. Как отмечал уже В.Н. Лосский, а затем Х.-Г. Бек, названные различия носили прежде всего типологический, а не региональный характер54. Иными словами, эти различия составляют содержание научной идеализации, модели. По сравнению с этой моделью, реальная жизнь обнаруживала множество отклонений и являла собой разнообразие. Однако использование данной модели плодотворно, так как позволяет осуществить классификацию сложнейших мировоззренческих процессов. Возвращаемся к выводам Григория Паламы, согласно которым "Мир имеет начало. Природа учит, история утверждает. Изобретение искусств и создание законов, а также государственные институты явно обнаруживают это"55. Далее следует ссылка на библейский текст, а именно на слова Моисея о начале мира. Ведущая мировоззренческая идея христианства о конечности мира обосновывается, как видно, и ссылкой на авторитет Библии, и методом эмпирической индукции, т.е. путем перечисления природных и общественных явлений. В известном смысле представляет интерес сопоставление данного обоснования с первой антиномией чистого разума Канта, также выражающей идею конечности мира, но рассматривающей ее логические антиномии56, а не общую гармонию. Строго говоря, данное сравнение не является в силу различия сопоставляемых эпох предельно корректным. И все же, именно И. Кант с предельной ясностью выразил идею западного рационализма, а Григорий Палама — идею византинизма "оправдание жизни" как представления о совокупном жизненном опыте, подчиненном идее мистического постижения бога.
53 Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV—XV вв. Л., 1976.
54 Лосский В.Н. Паламитский синтез // Богословские труды. 1972. Т. 8. С. 196. Beck H.-G. Humanismus und Palamismus //ХПе Congres International des dtudes byzantines: Rapports. B£ograd; Ochrid, 1961. S. 67.
55 Greg. Palam. Col. 1121.
56 Кант И. Критика чистого разума / Пер. Н. Лосского. СПб., 1907. С. 266 - 270.
4*
99
Применение эмпирической индукции Паламой свидетельствует о том, что он находит аргументы в той сфере мыслительной деятельности человека, которая принадлежит не столько разуму, сколько рассудку, т.е. связана с представлениями об известном, традиционном, "готовом" знании, коммуникациях человека. Рассудочная часть души, соответствующая рассудочному знанию (Xoytxf| yvwoig), по Паламе, связана, как он пишет, с многообразным опытом наук и искусств, опытом обработки земли и строительства дома57.
Впрочем, характерно и целостное понимание мира на уровне разума. Однако, как пишет Палама: "все, что мы знаем о небе, и законы природы, и искусство и всякое знание, состоящее из отдельных частей, которое мы строим с помощью разума из ощущений и благодаря воображению, лишено само по себе духовности"58. В этих словах заключается не только идея необходимости синтеза веры (духовности) и разума, но и механизм этого синтеза. Высшая истина духовна и постигается в вере, в акте мистического единения с богом. Синтез разума и веры также очень важен и для Фомы Аквинского. Именно так трактуют идеи Фомы представители современного католицизма59 и томизма, Наряду с этим Фома придавал большое значение рассудку. Однако в метафизике Фомы разуму отводилась значительная роль. Именно так интерпретирует соответствующие идеи Фомы М. Хейдеггер. Фома противопоставляет чувственное разрозненное знание и интеллигибельное, т.е. познание, "которое направлено на то, что свойственно всему сущему, универсально, без всякого исключения"60 61. Иными словами, имеется в виду познание, которое позднее в гносеологии науки получило название категориального81.
При изучении византинизма "оправдание жизни" нам представляется целесообразным выбрать аспект и методику, не использованные в византиноведении. Я пытаюсь рассмотреть произведения как тексты, обладающие определенной формальной структурой. Иными словами, я делаю ак
57 Greg. Palam. Col. 1165.63.
58 Ibid. Col. 1133.20.
59 Движение к экуменическому сознанию / Интервью католического священника о. Романо Скальфи для "Вопросов философии" // Вопросы философии. 1989. № 9. С. 150.
60 Хейдеггер М. Указ. соч. С. 150.
61 Там же.
100
цент не на интерпретации, как единственном способе постижения смысла, точнее, не столько на интерпретации, сколько на анализе структуры рассуждения, особенностей аргументации.
Внимание к структуре рассуждения, аргументации, ее не только содержательным, но и формальным проявлениям, естественно, вовсе не означает пренебрежения смысловой, содержательной интерпретацией. Это невозможно, поскольку установление смысла — цель всякого гуманитарного анализа и является конечной целью исторической текстологии. Речь идет об углублении такой интерпретации. На наш взгляд, она должна быть дополнена формальным анализом аргументации. Этот анализ должен приблизить к пониманию ряда специфических черт восточнохристианской апологетики и риторики в их взаимосвязях с античностью и христианством. Кстати, подобный взгляд на текстологический анализ вполне соответствует позиции современной философской герменевтики. Согласно этому учению, интерпретация рассматривается как основной метод гуманитарного знания, однако интерпретация подразумевает комплексный подход к тексту, включая использование структурных и формальных методов, а также компьютера62.
Теоретическим обоснованием такого подхода к произведениям Паламы, в центре которого находится анализ аргументации, ее структуры, является современная философия речи63. О философии как выговаривании писал Хейдеггер64. При таком подходе философское рассуждение выражено в дискурсивных терминах, некоторые из коих восходят к патристике. Например, философское понятие вечности, означающее сущность, лишенную временных характеристик, рассматривается как объект апофатики: умолчания, отрицания.
Я полагаю, что рассмотрение концепции Паламы как текста удобно по следующим причинам. У Паламы строгая структура рассуждения и аргументации. Например, названный выше трактат "Главы по Физике, Теологии, Морали,
62 Thaller М. Zur Formalisierbarkeit hermeneutischen Verstehens in der Historic. Mentalitaten und Lebensverhaltnisse: Beispiele aus der Sozialgeschichte der Neuezeit // Rudolf Vierhaus zum 60. Geburtstag. Gottingen, 1982.
63 Визтн В.П. Философия как речь (историко-философская концепция Александра Кожева) // Вопросы философии. 1989. № 12.
64 Хейдеггер М. Указ. соч. С. 119.
101
Практике", само название которого уже отражает идею оправдания совокупного жизненного опыта человека как единого целого, имеет четкую схему изложения материала. Трактат содержит тезис — утверждение некой идеи: богословской, космогонической, нравственной и т.д. После тезиса следует его обоснование. Оно, как уже отмечалось, содержит ссылку на Писание и индукцию через перечисление. Мир имеет начало — это тезис. Природа учит, история говорит, искусство и государственные установления показывают — таково обоснование тезиса, содержащее эмпирическую индукцию через перечисление данных от рассудка, Затем следует антитезис, содержащий утверждение древних о вечности мира и показ его абсурдности с помощью апелляции к здравому смыслу, рассудку, а именно привычном временным представлениям человека65. И, наконец, в тексте Паламы содержится вывод — синтез, т.е. повтор тезиса, избыточная информация, называемая в терминах философии речи псевдоречью. Особенно важно то, что в самом сочинении Паламы содержится сравнение иерархической идеи творения со структурой речи или текста. Для него мир — это текст, указанный в Логосе. Палама пишет: "Человек — цель творения и заключение космической системы. Он допущен к существованию после других точно так, как мы завершаем текст эпилогом"66.
Интерпретация аргументации Паламы в дискурсивных терминах речи подводит к необходимости специального рассмотрения синтеза, т.е. псевдоречи, содержащей повторы. Роль повторов в трактате Паламы огромна67. В частности, постоянно повторяются доводы от рассудка при обосновании тезиса. В тезисе о конечности мира повторяется перечень: природа, история, искусство, государственные институты68. Повторы, если их характеризовать в терминах информатики, должны быть определены как избыточная информация. Ее избыточность превосходит ту, которая могла бы быть при полном изложении посылок и вывода в аподидактическом и риторическом силлогизмах, которыми пользуется Палама.
65 Greg. Palam. Col. 1121.1.
66 Meyendorff J. Introduction & Г etude de Grdgoire Palamas. P., 1959. P. 176.
67 Повторы характерны для восточнохристианской богословской традиции. Они восходят к Псевдо-Дионисию Ареопагиту и Проклу. См.: Аверинцев С.С. Эволюция философской мысли // Культура Византии: IV — первая половина VII в. М., 1984. С. 76.
68 Greg. Palam. Col. 1121.1.
102
Специальный анализ повторов показывает, что избыточная информация содержит основные аргументы. Соответственно, идея “оправдания жизни”, входящая в избыточную информацию и состоящая из доводов от рассудка, — основная сущностная идея в системе рассуждения Паламы. Именно присутствие этой идеи в избыточной информации — свидетельство ее значимости в системе аргументации. Итак, посредством анализа избыточной информации в тексте Паламы приходим к выводу о роли идеи “оправдания жизни” в аргументации и в воззрениях Паламы.
Целостное восприятие жизненного опыта в его подчинении божественному миру и единству с ним сочеталось в православии, как отмечалось, с идеей свободы воли человека, его власти. Человек получил от создателя самостоятельность, автексусию. Изначально человеку пожалованы добродетели, но он способен по своей воле отпасть от бога, равно как и приблизиться к богу. Благодаря тому, что человек может самостоятельно совершать добродетельный или недобродетельный поступок, исход его деяния можно в известном смысле предвидеть. Признание такой возможности связано с идеей цикличности времени, признаваемого в рамках единого линейного телеологического времени. Время движется по кругу и то, что было внизу, перемещается вверх, — считали византийцы69. Античная идея циклического времени по отношению к жизни человека в Византии неотделима от понимания цикличности физического времени70, связанного с природными циклами. Это единство в понимании природного и общественного, исторического времени при наличии идеи подчинения их ритма линейному библейскому времени также отражает целостное восприятие жизни, ее оправдание в рамках библейских идей и веры, как доминанты жизни и понимания жизненного пути.
Действительно, цикличность общественного и исторического времени и ее восприятие как этического времени, связанного с реализацией или нереализацией добродетелей, божественным даром или возмездием, неизменно присутствует в исторических сочинениях византийцев71 на уровне прагматики, политического сознания. Эти идеи свидетельствуют о христианской интерпретации античной концепции
69 Actes de Docheiariou / Ed. N. Oikonomidds. P., 1984. N 7. P. 99.
70 Хвостова K.B. Социально-экономические процессы... С. 129.
71 Там же. С. 129.
103
циклического времени, интерпретации, придающей времени темп, ритм в зависимости от трактовки добродетелей,
Этическое циклическое время, понимаемое византийцами на уровне прагматики, связано со специфически византийской футурологией или прогностикой, по форме также восходящей к античности. Речь идет об идее возможности предвидения будущего на основе понимания явлений настоящего. Такого рода прогностика существовала в рамках идей христианского провиденциализма. По мнению византийцев, социальные ситуации, определяемые реализацией или нереализацией со стороны отдельных людей добродетелей, повторялись, и это создавало возможности ориентации в обществе72.
Византийская прогностика, хотя и являлась топосом, античным клише, требует специального рассмотрения, Ее наличие в рамках провиденциализма, восточного христианства заставляет нас обратиться к идее протестантского теолога Р. Бультмана, который рассматривает всякое предвидение как "своеволие"73, как философскую интерпретацию христианского бытия без Христа. По мнению Р. Бультмана, подобные топосы говорят о том, что человек рассматривается вне самоотдачи богу, вне покорности74. Имеет место его обмирщение. Можно ли считать, что и византийская мистическая картина мира была пронизана философствованием, несущим в себе обмирщение, которое на Западе явственно сформировалось лишь в эпоху Просвещения ?
Ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. В рамках византийской картины мира речь идет не о понимании прошлого и настоящего, что, по мнению византийцев, недоступно человеку, а об угадывании, о поиске, о попытке приобщиться путем добродетельных деяний к божественному плану. Соответственно в данном топосе используется глагол ото%й£о|Ш1, означающий "угадывать, догадываться, предполагать”. Социальной философии в рамках византийского богословия отводилась, таким образом, функция регулятора социального поведения. А рассказу о прошлом, т.е. истории, придавалась дидактическая роль.
72 Там же. С. 137.
73 Булыпман Р. Новый Завет и мифология: Проблема демифологизации новозаветного провозвестия // Вопросы философии. 1992. № 11. С. 104.
74 Там же. С. 103.
104
В то же время некоторые ситуации, отождествляемые с судьбой ("тихи"), по мнению византийцев, нельзя предвидеть. Их роль в жизни человека, как считали византийцы, можно сравнить с результатом бросания игральной кости75.
Этот образ (метафора, восходящая к античности, но и не чуждая христианству: ведь апостол Матфей был избран по жребию76) показывает, что византийцы интуитивно рассматривали выбор человеком линии поведения как вероятностное, статистическое событие в цепи стохастического процесса. Ведь результат бросания игральной кости — это классический пример равномерного распределения вероятностей в современной статистике.
Таковы существенные компоненты и проявления византинизма "оправдание жизни". В этой главе я акцентировала его социально-философские аспекты, оставив в стороне те, которые относятся непосредственно к мистицизму, христо-логии и экклесиологии, поскольку они подробно изучены такими учеными, как В.Н. Лосский, архим. Киприан, Б. Криво-шеин, И. Мейендорф, Х.-Г. Бек, Г. Подскальски77. Условным и, наверное, недостаточно точным является, повторяю, само данное обозначение.
Большое значение имеет оценка исторического влияния византийской цивилизации и византинизмов. В этом плане, на мой взгляд, весьма важна проблема, которая по существу до сих пор не ставилась в византиноведении. Нельзя забывать, что византийская цивилизация осталась незавершенной в связи с гибелью византийской государственности. Поэтому приобретает большое значение проблема потенций цивилизации. Кроме того, следует учитывать, что многие идеи византинизмов многогранны, что обусловливает их многократное прочтение и разное акцентирование в различные временное периоды. В частности, с точки зрения современной когнитивной психологии идеи сакрального восприятия жизненного опыта человека отражают возможности развития комплексного психологического анализа личнос
75 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 137.
76 Деяния апостолов. 1.15—26.
77 Кривошеин В. Аскетическое и богословское учение св. Григория па-ламы // Seminarium Kondakovianum. Prague, 1936. VIII; Киприан (архим.}. Антропология св. Григория Паламы. Париж, 1956; Лосский В.Н. Очерк...; Meyendorff J. Op. cit.; Beck H.-G. Humanismus und Palamismus...; Podskalsky G. Theologie und Philosophic in Byzanz. Munchen, 1977.
105
ти. В этом византинизме заложены многие идеи, близкие к пониманию экзистенции как комплексного явления жизненного опыта. Оценивая византинизм "оправдание жизни", целесообразно учесть мнение В. Соловьева, сравнившего цельное восприятие жизни в Византии с теорией мировой воли А. Шопенгауэра78.
В качестве предположения о потенциях византинизма, проявлявшегося в цельном восприятии жизненного опыта человека, византинизма, условно названного "оправданием жизни" — оправданием, достигаемым благодаря приобщению к богу с помощью божественной энергии, сакрализации, выскажем следующее, весьма предварительное суждение, отнюдь не претендующее на результат обстоятельного анализа.
Если признание необходимого созданного богом порядка вещей, мыслимого западными богословами, явилось в известной мере предпосылкой классической механики XVII в., то восточнохристианское мировоззрение, развивающее идеи сложных сочетаний волений, энергий и синергий, признание в духе Аристотеля вероятностного характера социальной ориентации человека, могло бы (если бы не политическая гибель Византии) составить отдаленную мировоззренческую предпосылку для вероятностного анализа явлений природы и общественного поведения человека.
Если же пытаться дать сегодняшнюю оценку византинизма, то, на мой взгляд, необходимо принять во внимание следующее. Традиционные западные идеи рационализма и логицизмов, достигшие апогея в логическом позитивизме, западная идея, которая часто противопоставляется русской и византинизмам, в настоящее время претерпевает развитие и известные метаморфозы. В эпоху постпозитивизма, постмодернизма возникает стремление отойти от абсолютизации разума и знания, приблизиться к их рассмотрению в контексте культуры, мировоззрения, религии, социума. Некоторые постмодернисты считают необходимым преодолеть декартовский рационализм, дуализм разума и трансценден-ции, и обращаются в поисках аналогий к восточным теософским и философским системам79. Современные томисты ищут истоки соответствующего синтеза в акцентировании ряда воззрений Фомы Аквинского. Несомненно, восточно
78 ГройсБ. Поиск русской национальной идентичности. С. 57.
79 Рормозер Г. Ситуация христианства в эпоху “постмодерна" глазами христианского публициста // Вопросы философии. 1991. № 5. С. 79.
106
христианский мировоззренческий опыт в этой связи обнаруживает свое историческое значение. Византинизмы с их мистическими представлениями о единстве мира, идеи единства рациональной концепции и мира чувств, деянии и представлений приобретают особый интерес.
В заключение хочу повторить, что византинизмы являются и должны являться объектами изучения профессионального византиноведения, а не только литературной и философской эссеистики.
Выше говорилось об интерпретации идей современной синергетики в качестве концепции, которая позволяет объяснить исторические явления, как обладающие саморегуляцией. В этой связи целесообразно еще раз подчеркнуть актуальность в этом плане восточно-христианских идей синергии. Согласно этим идеям, как говорилось выше, благодаря синергии человек воспринимает ниспосылаемую свыше божественную энергию. Однако он самостоятельно принимает решения, реализуя или оставляя нереализованными дарованные ему добродетели. В силу этого история развивается как спонтанно происходящие события.
Обобщая сказанное, отметим следующее: Византия характеризовалась чертами, расположенными в иерархии социальных признаков между христианским средневековым западом и мусульманским Востоком.
Действительно, на Западе в средние века происходило спонтанное формирование институтов, подготовивших наступление Нового времени, происходила секуляризация правовых основ экономики и социально-политической жизни. На мусульманском Востоке право составляло неизменный атрибут религиозных пред писаний Корана.
Сакральный характер византийской жизни в этом плане представлял собой специфическое явление, историческую парад игму, формировавшуюся под влиянием многих как мировоззренческих, так и обыденных факторов.
Идея этой главы навеяна сочинениями М. Вебера и, в первую очередь, его работой “Протестантская этика и дух капитализма", в которой автор показывает взаимосвязь религиозных и экономических проблем80.
80 Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990. С. 61—272.
Глава V
ДРУГИЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ ОСОБЕННОСТИ ВИЗАНТИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Мы рассмотрели некоторые устойчивые в пространственно-временном диапазоне (т.е. отражавшие особенности цивилизации) тенденции византийских аграрных отношении, отраженные в римско-византийском традиционном правопорядке и правосознании, Мы говорили о тенденциях, связанных со структурой крупной земельной собственности, особенностях пронии, сакрализации общества Условно будем называть эти тенденции цивилизационными парамег-рами. Это условное выражение, как отмечалось, оправдано тем, что тенденции носили стабильный в пространственно-временном диапазоне характер. А именно в состав земельной собственности крупных монастырей на протяжении длительного времени входили метохи зависимые от крупных монастырей, кельи, небольшие монастыри Огромную часть земельных владений составляли так называемые непо-деленные на стаей, т е на крестьянские держания на парич-ском праве, земли, — иначе, монастырский домен, затем еле* довали земли, находившиеся в держании у поземельно зависимых крестьян — париков, так называемые держания на паричском праве, а также заброшенные земли, оставленные без обработки, или наделы, покинутые крестьянами, которые или бежали, или ушли куда-либо на заработки. В отношении многих монастырских владений указывается, что они приобретены в результате императорских пожалований, покупки, обмена, являются бывшими прениями1. Судьба каждого метоха и земельного участка в отдельности, их переход от одного владельца к другому — это событийная история,
1 Actes de Lavra / Ed. A Guillou, P. Lemerle, D. Papachryssanthou, N. Svo-ronos. P., 1977. Vol. П. N 127. P. 34.6; 13 —14; Actes de Chilandar. Premiere partie // BB. СПб., 1911. Прилож. № 1. N И. P. 29.9.
108
являвшаяся следствием принятия индивидуальных решений. Каждое из таких решений и их совокупность могли явиться объектом отдельного специального изучения, входе которого исследуются позиции контрагентов, идентифицируются их личности. Кроме того, изучаются особенности каждого документа, обстоятельства и время его составления. Все эти исследовательские процедуры, отражающие анализ событийной истории, представляют собой источниковедческую интерпретацию, внутреннюю критику источника. В целом можно считать, что в основе всякого источниковедения лежит событийная история.
Калейдоскоп событий, относящихся к истории социально-экономической, не менее пестрый, чем в истории политической, заслуживает специального изучения и осуществляется как в историческом, так и источниковедческих планах. Однако в данной работе нас он интересует в специальном аспекте. А именно, для нас представляет интерес аспект взаимоотношений событий и цивилизационных параметров. Некая равнодействующая совокупности индивидуальных событий, некоторые из которых представляют собой правовые казусы, создает тенденции как недолговечные преходящие, иллюстрирующие обыденную повседневную жизнь, так и длительные традиции, отражающие событийное проявление цивилизационных тенденций или, как мы их назвали, параметров. Недолговечные тенденции в рамках цивилизационных параметров показывают характер, специфику и темпы развития цивилизации. В принципе отдельные недолговечные событийные тенденции при известных обстоятельствах могли превратиться в длительные и повлиять не только на поступательное развитие цивилизаций, но вызвать появление новых цивилизационных особенностей. Дальнейшее рассуждение должно показать, в какой мере это имело место в рассматриваемых нами отношениях.
Динамика структуры монастырского землевладения связана, в частности, с функционированием пронии, ее особенностями, фактами передачи монастырям отдельных проний, а также отобрания монастырских земель и передачи их прони-арам, с известными случаями нарушения монастырских привилегий со стороны государства (см. главы II—Ш). При этом прония, как было выяснено в главе III, регламентировалась правом прецедентов, которое было инкорпорировано в рамки господствующего правопорядка. Право прецедентов определяло не только правовой статус пронии, но и некоторые
109
взаимоотношения монастырей и их метохов; соответствующие правовые прецеденты также умещались в рамках действующего римско-византийского правопорядка. Соответственно, отношения, регламентируемые правом прецедентов, не свидетельствуют об изменении цивилизационных тенденций, эти отношения отражают внутрицивилизационную динамику. Что же касается нарушения монастырских привилегий и отобрания земельных владений, нередко практикуемых властями в периоды обострения внешней опасности, то эти явления носили временный событийный характер.
Тем не менее длительное увеличение числа подобных событийных казусов могло бы привести к изменению в результате цивилизационных отношений, однако дальнейшее развитие ситуации прекратилось вместе с политической гибелью Византии.
Ниже нам предстоит выявить сочетание цивилизационных традиций и событийной истории, характеризующее статус поземельно-зависимых крестьян-париков. Что же касается устойчивых структур, относящихся к крестьянскому землевладению, определявших цивилизационные тенденции, то многие из этих особенностей давно изучены в науке. Известно, что имущество- поземельно-зависимых крестьян-париков включало зависимые наделы (держания на паричском праве), называвшиеся в поземельно-налоговых описях-практиках па-ричской стасью. Кроме того, недвижимость, принадлежавшая поземельно-зависимым крестьянам-парикам, могла включать арендованные земли или земли, находившиеся у них в собственности. Земли различались по своему качеству и характеру их использования: наряду с пахотной землей в практиках упоминаются земли под виноградником, сад, огород, перечисляются плодовые деревья. Парики свободно оперировали своими зависимыми держаниями: продавали, покупали, отдавали в приданое и т.д. Все эти действия предполагали сохранение податной зависимости2. Манипулирование
2 Основную литературу вопроса см. в исследованиях: Хвостова К.В. Социально-экономические процессы в поздней Византии и их понимание византийцами-современниками (XIV—XV вв.). М., 1992. С. 34—51; Karayannopoulos I. Entwicklungsetappen der agrargesellschaftlichen Verhaltnisse in Byzanz // XVIIIth International Congress of byzantine Studies. Moscow, 1991. P.102—151; Matschke K.-P. Bemerkungen zu den Mikro- und Makrostrukturen der Spatbyzantinischen Gesellschaft // Ibid. P. 152—196; Литаврин Г.Г. К изучению проблемы доходности крестьянского хозяйства в Византии X-XI вв. // ВВ. М., 2000. Т. 59 (84). С. 5-23.
110
держанием на паричском праве — часть господствующего правопорядка и одно из проявлений цивилизационной тенденции, тогда как каждый конкретный известный нам случай оперирования со стороны париков их надельной землей отражал событийную историю. Частота сделок с наделом в повседневной событийной жизни отражала динамику господствующих тенденций в аграрных отношениях.
Хозяйство парика включало также движимое имущество: тяглый и нетяглый скот, пчелиные ульи, рыбачьи лодки. В отличие от Запада, где в эпоху классического Средневековья налоговая эксплуатация феодально-зависимых крестьян утратила свое значение, в Византии хозяйство и проживание парика на его паричском наделе являлось объектом взимания подушно-поимущественного налога — телоса. Византийские поземельно-поимущественные описи-практики, содержащие перечень владений крупных монастырей, тщательно фиксируют все элементы хозяйства париков, которое ведется на держании на паричском праве, и приводят величину взимавшегося с этого хозяйства налога. Впрочем, во владениях крупных монастырей этот налог в порядке пожалования податного иммунитета передается монастырю и впредь выполняет социальную функцию частноправовой ренты. Парики были прикреплены к тяглу, они могли уйти из поместья, временно или постоянно поселиться в другом месте, но по-прежнему обязаны были платить налог, тяготевший над хозяйством на оставленном держании.
Выше в связи с характеристикой исследовательской проблемы имущественного расслоения средневекового крестьянства мы уже затрагивали вопрос крестьянского хозяйства, которое велось на зависимом держании. Коэффициенты расслоения византийских поземельно-зависимых крестьян были рассчитаны по данным, относящимся к имуществу в хозяйстве на этой надельной земле. Коэффициенты как количественные аналоги степени имущественного расслоения показывают стабильную умеренную (коэффициенты, рассчитанные по данным различных общин варьируют вокруг отметки 0,5 при их диапазоне от 0 до 1) величину расслоения в данном пространственно-временном ареале (Южная Македония, XIV в.)3. Стабильность свидетельствует о тенден
3 Хвостова К.В. Количественный подход в средневековой социально-экономической истории. М., 1980. С. 93 —101; Chvostova K.V. Die Theory der Sozialdkonomischen Differenzierung feudalabh&niger Bauem und das
111
ции цивилизационного характера, тогда как умеренные величина и диапазон варьирования коэффициентов говорит о типичном для средневековья умеренном расслоении поземельно-зависимых крестьян — держателей надела. Однако рассчитанные коэффициенты с учетом тех данных, которыми мы располагаем, не полностью отражают расслоение названной категории крестьян. Дело в том, что недвижимое имущество византийских париков вовсе не ограничивалось наличием надела на паричском праве. Парики одновременно могли арендовать землю. В практиках указываются значительные ресурсы монастырской земли, сдававшейся в аренду4. Кроме того, как говорилось, парики могли продавать, сдавать в аренду, бросать землю. При этом они могли перейти в разряд беглых париков. С арендованной земли парики платили частноправовую ренту. И, наконец, особенно важно то, что парики могли купить землю в собственность. И этот вариант заслуживает особого внимания. Исследователи давно обратили внимание на явление, по поводу которого мы намерены высказать некоторые свои соображения. Принадлежавшие большинству крестьян наделы на паричском праве, как правило, были очень небольшого размера. Поэтому представляется правдоподобным предположение, согласно которому ббльшая часть недвижимого имущества париков состояла или из арендованной земли, или из земли, приобретенной в собственность. Существует мнение, что именно путем приобретения, обычно покупки свободной, т.е. не обремененной паричскими повинностями (барщина, натуральные подношения в пользу крупного собственника), земли в полную собственность парики-держатели малого надела на паричском праве (а таких, повторяем, было боль
Problem ihrer teBweisen Formaliesierung // Wirtschaftsgeschichte und Mathematik. B., 1985. S. 9—28; Khvostova KV. Emploi des methodes quantita-tives et formelles dans la byzantinologie: Bilans et perspectives // XVIIIth Congress International of byzantine studies... P. 325 — 336; Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 74; Khvostova X.V., Kumekin Yu.P. A Classification of Peasants attached to Land in Byzantium of the 14th Century: Historical Social Research // The Official Journal of Quantum and Interquant. Koln, 1991. Bd. 16. N 2. S. 17 — 26; Khvostova K.V. Les modeles simulds dans 1'histoire du Moyen Age // L’histoire dconomique. Prato, 1991; Хвостова К.В. Количественные методы в истории // Вопросы философии. 2000. № 6. С. 60—68; Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997. С. 182-185.
4 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 57.
112
шинство) обеспечивали себя пахотной землей или землей под виноградником. С этой земли крестьяне уплачивали налог непосредственно в казну, и эти земли, повторяем, не были отягощены специфическими паричскими повинностями. Такие крестьяне, являвшиеся владельцами и паричского держания, и свободной земельной собственности, как полагают специалисты, и, как говорилось выше, именовались в практиках ипостатиками.
Действительно, выражение ипостатик, восходящее к обозначению собственности в античной Греции, достаточно часто встречается в некоторых практиках, например, в практиках Ивирского монастыря5. Кроме того, поскольку формуляр практика не отличался четкостью, можно предполагать, что ипостатики имелись и в других владениях, принадлежавших другим монастырям, даже если соответствующие сведения в практиках отсутствуют. Поэтому некоторые ученые и полагают, что в поздней Византии развивалась тенденция к численному росту крестьян, в составе недвижимого имущества которых собственная земля по размеру превосходила паричские держания, а также будто бы возросла тенденция к увеличению числа полностью свободных крестьян6. Эти последние, если они раньше были поземельно-зависимыми, могли продать свое держание и взамен приобрести землю в собственность. Видимо, подобные факты, несмотря на отсутствие соответствующей статистики, могли иметь некоторое распространение. Однако в целом мы вынуждены оценить данную гипотезу как весьма спорную. Поскольку иллюстративная статистка по данной проблеме отсутствует, аргументировать гипотезу можно было бы только с помощью косвенных сведений. Но эти последние, как мы полагаем, говорят не в ее пользу. А именно, знание общей ситуации в империи в рассматриваемый период времени свидетельствует о том, что вероятность значительного развития тенденции к приобретению зависимыми монастырскими крестьянами земель в собственность достаточно мала. Действительно, в период экономического спада, усиления военной опасности земля в империи не являлась уже средством обеспечения социально-экономической стабильности. Дан
5 Dolffer F. Seeks byzantinische Praktika des 14. Jahrhunderts fur das Athoskloster Iberon // AbhandL der Bayerischen Ak. d. Wiss. Phil.-hist. KI. N.F. Munchen, 1949. H. 28. S. 127.
6 Karayannopoulos I. Entwicklungsetappen... S. 137.
113
ные о высокой степени мобильности земельного фонда, а также большое количество сведений о наличии значительных массивов заброшенных крестьянских земель являются, на наш взгляд, основательным аргументом для подобного вывода.
Особенности взаимосвязи цивилизационных тенденций и событийной истории в рамках социально-экономических отношений проявляются также в специфике миграционных процессов в крестьянской среде, имевших большое значение для развития аграрных отношений. Уже визуальная оценка содержавшейся в византийских практиках информации по данному сюжету обнаруживает следующее интересное явление. Если сравнить имена крестьян, упоминаемых в двух практиках, относящихся к одним и тем же владениям и разделяемых промежутком времени в двадцать лет, то можно заметить, что в подавляющем большинстве случаев эти имена разнятся. Это явление констатировал еще такой крупный специалист, как Ф. Дёльгер7. Мы не в состоянии, как правило, идентифицировать не только первоначальных держателей, которые поименованы в более раннем практике (за двадцать лет они могли умереть или сменить место жительства), но и их потомков. Возникает впечатление, что на протяжении двадцати лет парики продавали свои наделы и порывали с тяглом, становясь беглыми париками, подлежащими возврату, или же арендовали землю. Некоторая, сравнительно небольшая часть париков могла обзавестись собственностью. Выше отмечалось, что в практиках содержатся многочисленные сведения об огромных массивах принадлежавшей крупным собственникам пахотной земли, сдаваемой в аренду. Принимая во внимание эти данные, полагаем, что уже в ХШ в. и, во всяком случае, в XIV—XV вв„ о которых мы располагаем массовыми сведениями, содержащимися в византийских практиках, аренда преобладала в системе землепользования париков. Арендованные на основе уплаты частноправовой ренты земли по своему размеру должны были превосходить держания на паричском праве, а также участки земли, которые парики имели в полной собственности. Условия крестьянской аренды варьировали — это могла быть аренда на условии уплаты десятины урожая, взима
7 Ddlger F. Op. cit. S. 23 — 30.
114
емой или в натуре, или в форме денежного чинша8. К сожалению, обобщающий и неопределенный характер сведений о крестьянской аренде не позволяет навести иллюстративную статистику, которая бы позволила провести более детальный анализ данного явления.
Однако возрастающая роль крестьянской аренды отнюдь не свидетельствует о появлении новой цивилизационной тенденции, развивающейся параллельно с той, которая характеризует крестьянское хозяйствование на надельной земле при условии уплаты налога, и вытесняя, и заменяя ее. При этом новая тенденция оказалась вполне совместимой с традиционным правопорядком. Аренда земли крестьянами регламентировалась римско-византийским законодательством, относящемся к колонату, эмфитевсису и т.д.
В то же время увеличение числа париков, арендовавших монастырскую землю на условиях уплаты собственникам частноправовой ренты, в определенном смысле означало сближение византийских аграрных порядков с известными порядками на феодальном Западе, где преобладали частноправовая рента и крестьяне, обязанные уплатой такой ренты в пользу сеньора9. Однако в Византии отсутствовало специальное поземельное право типа, например, западных средневековых кутюмов, которое регламентировало варьирующие по районам частноправовые взаимоотношения собственников и крестьян, относящиеся к условиям держания и характеру платежей.
Таким образом, в крестьянской среде происходил сложный процесс перемещения земли из рук в руки, процесс купли-продажи, аренды земли, связанный в ряде случаев с нелегальной (бегство), а в ряде — с легальной миграцией сельского населения и отражавший сложную событийную историю повседневной жизни. Что касается нелегальной
8 К такому выводу о нарастающих темпах возрастания социальной роли крестьянской аренды, а также об уменьшении той роли, которую играла парикия, отличному от охарактеризованного выше заключения И. Караяннопулоса, о возрастающей роли свободной крестьянской собственности мы впервые пришли в ст.: Хвостова К.В. Судьбы парикии и особенности налогообложения париков в Византии XIV в. // ВВ. 1978. Т. 39. Позднее этот вывод прозвучал в докладе на XVI Международном конгрессе византинистов в Вене в 1981 г. См.: Oudal'zova Z., Chvostova X. Les structures sociales et 6conomiques dans la Basse-Byzance // Jahrbuch der Osterre-ichischen Byzantinistik. (Далее: JOB.) Wien, 1981. Bd. 31/1. S. 147.
9 Хвостова K.B. Судьбы парикии... С. 70.
115
миграции, то сведения о ней исчерпываются сообщениями практиков о беглых париках10 и о необходимости их водворения на прежнее место жительства. Нелегальная миграция поземельно-зависимых крестьян понималась как нарушение традиционного правопорядка. Бегство париков следует рассматривать как отдельные противоправные инциденты, преследуемые законом. Небольшое число соответствующих сведений не позволяет нам строить иллюстративную статистику и провести анализ взаимосвязи подобных явлений событийного ряда с особенностями цивилизационных тенденции, а также выяснить влияние этих событий на особенности и темпы развития аграрных отношений. Говоря о перемещении земельного фонда в среде поземельно-зависимых крестьян-париков, для более полной картины этого многоаспектного процесса необходимо сказать о наличии правовых казусов покупки и продажи, в которых контрагентами крестьян выступают крупные собственники, и о случаях вторичного наделения крестьян наделами из резерва земель крупного собственника11.
Значительно более определенными и позволяющими провести их содержательный анализ являются данные практиков, относящихся к легальной миграции поземельно-зависимых крестьян-париков. Имеется в виду такая миграция, при которой крестьяне сохраняли за собой права на свое покинутое держание или дом и движимое имущество при отсутствии держания, с которых продолжали платить налог, а сами переселялись (возможно, временно) в другие места, расположенные или в сельской местности, или в городе. Визуальная оценка соответствующего материала византийских практиков обнаруживает, что такие крестьяне являлись малоимущими и малосемейными. В силу этих двух причин у них, вероятно, отсутствовали возможности дальнейшего проживания на своем держании и в своем доме. Они были не в состоянии уплачивать необходимый налог, не могли арендовать или тем более купить часть паричского надела или свободную землю. В практиках о таких переселенцах сообщается примерно следующее: говорится, что такой-то держатель переселился (или находится) в такую-то мест
10 Actes de Lavra. VoL П. N 109. P. 275.945 - 946; P. 276. 952 - 953.
11 Svoronos N. Le domaine de Lavra sous les Pal£ologue // Actes de Lavra / Ed. A Guillou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachryssanthou. P„ 1982. Vol. IV. P. 168.
116
ность или в город12. Например, в практике монастыря Лавры св. Афанасия, относящемся к владениям монастыря в Южной Македонии, в феме Фессалоника от 1321 г. имеется такая иллюстративная статистика: из 34 переселенцев из своих домов в Фессалонику или в сельскую местность 18 были полностью неимущими, у 5 имелось совершенно нищенское хозяйство, а у 11 оно было несколько более значительным13. Эта иллюстративная статистика подтверждается данными других практиков. В дополнение к сказанному отметим, что переселенцы, как упоминалось, являлись малосемейными или одинокими. Это — обычно отделившиеся члены некоторой нормальной или большой семьи. В результате легальной миграции или появлялись новые центры крестьянской хозяйственной деятельности14, тогда как прежние сохраняли только фискальное значение, либо образовывался новый центр, функционирующий впредь параллельно с прежним. Новые центры хозяйственной деятельности крестьян возникали в соответствии с направлением легальной миграции или в городе, или в сельской местности: часто на периферии села или в другом селе. Происходило падение экономической роли крестьянского хозяйства, развивавшегося на надельной земле и обязанного уплатой налога, и повышение роли экономических центров, возникших на новом месте.
Эти новые центры, среди которых были и такие, которые возникли на арендованной земле, опять же свидетельствуют о развитии событийной тенденции, вписывавшейся в традиционный правовой порядок и отражавшей цивилизационные отношения. Легальная миграция, хотя и играла существенную роль в аграрно-правовом строе, но не была слишком распространенной, чтобы повлиять на цивилизационный порядок. Тем не менее легальные и нелегальные миграционные процессы, прослеживаемые по материалам поздней Византии, позволяют наметить некоторые новые исследова
Actes de Lavra. Vol IL N 109. P. 237.280 - 281; P. 255. 53.
13 Ibid. N 109. P. 225.53; P. 227.99; P. 228.125 -126; P. 234.225; P. 236.266; P. 237. 270 - 281; P. 238. 125-126; P. 242. 369 - 370; P. 243. 372-373; P.246. 425; P. 247. 441; P. 248. 465-471; P. 249. 476-477; P. 250. 499; P. 251. 516 — 520; P. 260. 678 - 679;P. 269. 822, 835-836; P. 270. 843- 844, 885 - 886; P. 272. 887 - 888; P. 273. 896; P. 277. 987; Ср. также: № 91. P. 103. 36-37; P. 104.51—52; P. 105.63; P. 1112.181-182; P. 114. 214,
14 Ibid. N 71. P. 10. 70; Vol. Ш. N 118. P. 5. 99-100. N 123. P. 25. 133.
117
тельские аспекты в связи с решением проблемы покинутых, заброшенных, т.е. оставленных без обработки, земель в империи. Источники свидетельствуют, что их было множество в составе земельного комплекса монастырских владений15. Этот факт оценивается в историографии как один из симптомов экономического кризиса. Но распространенность миграционных процессов в крестьянской среде показывает, что имело место и противоположное явление: а именно, развивался процесс вовлечения в обработку новых земель. Об этом говорит не только практика передачи собственниками пустующей земли в аренду, но и, возможно, немногочисленные, но имеющие место случаи вторичного наделения крестьян со стороны собственника новыми наделами из резерва земель, оставленных их прежними владельцами, или из домениальных земель16. Кроме того, причиной наличия большого количества заброшенных земель могла явиться необходимость оставить их без обработки в силу естественного истощения их плодородия. Крестьяне — бывшие держатели таких земель приобретали в этих случаях другие земли од ним или несколькими из указанных выше способов. Соответственно, вновь возникавшие центры крестьянской экономической деятельности свидетельствовали о появлении некоторых элементов внутренней колонизации17. Безусловно, они по своему значению не могут быть сопоставимы с известными процессами внутренней колонизации на Западе, имевшими существенные социально-экономические и демографические последствия.
В Византии подобные процессы не захватывали больших территорий. Миграция, как правило, осуществлялась в радиусе соседних поселений и ближайших городов18. Однако явления внутренней колонизации, несмотря на свой ограниченный пространственный диапазон, не могут быть сброшены со счетов как отражавшие динамику крестьянского землепользования. Миграция поземельно-зависимых крестьян не только была связана с судьбами самих крестьян, но и с изменениями в структуре крупной собственности. Поземельно-зависимые крестьяне легально перемещались при отсут
15 Lemerle Р. The Agrarian History of Byzantium from the Origins to the Twelfth Century, the Sources and Problems. Galway, 1981.
16 См. примеч. 11.
17 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 57.
18 Там же. С. 58.
118
ствии какого-либо контроля со стороны государства за их действиями. Собственники могли самостоятельно поощрять поселение в своих владениях таких крестьян, сохранявших свои налоговые обязательства по прежнему покинутому местожительству, находившемуся на территории других собственников. Этим легальные переселенцы отличались от беглых крестьян, бросавших тягло, и тех, кто не числился в государственных кадастрах в качестве налогообязанных по каким-либо землям, называвшихся "ксены, неизвестные казне”. Поселение этих последних на землях какого-либо крупного собственника-монастыря полностью контролировалось государством. Для более раннего периода было характерным пожалование частному собственнику со стороны государства права поселить на своей земле строго определенное число ("арифмос") неизвестных казне мигрантов. Государственный контроль над экономической деятельностью на территории крупных собственников преследовал цели учета со стороны государства налоговых поступлений и налоговых льгот, поддержки восходящего к римско-византийскому праву принципа строгого различения частного и публичного права.
Легальная миграция, создававшая более благоприятные для собственника условия для экономической организации производства находилась, таким образом, в ряду таких явлений, характеризующих аграрную структуру, как податной и административный иммунитет, частноправовая аренда и предоставление льготных условий на привлечение крестьян. Государственная экономическая политика и теоретические идеи, как уже отмечалось, иногда вступали в противоречие. Однако повседневная жизнь, связанная с тенденцией усиления экономической активности и самостоятельности собственника оказалась не настолько интенсивной, чтобы преодолеть господствующий правопорядок, согласно которому не только четко различалось публичное и частное право, но публично-правовая эксплуатация в государстве, с ослабевшей, но теоретически по-прежнему влиятельной и сильной государственной властью и взиманием налогов рассматривалась как явление первостепенной важности.
К изменению названной цивилизационной тенденции, как видно, не привели ни преобладание в системе частноправовой аренды, ни податной иммунитет. Ярким свидетельством этого является поздневизантийский актовый материал. Действительно, несмотря на увеличение числа правовых
119
казусов, отражавших рост влияния частноправовых отношении, римско-византийский аграрно-правовой порядок, олицетворявший цивилизационную тенденцию Византии и связанный с взиманием налогов, находился в центре внимания актов. В жалованных грамотах и практиках при перечне владений, передававшихся в частную собственность, обязательно приводится фактически или номинально (если собственнику пожалован податной иммунитет) причитавшаяся с соответствующих земель налоговая сумма — "посотис" или "посон"19.
Поэтому коэффициенты расслоения поземельно-зависимых крестьян, вычисленные на основе данных практиков о держаниях крестьян на паричском праве, данных о хозяйстве на этом держании и уплачивавшегося с них налога, без учета арендованных земель и взимавшихся с них частноправовых взносов, хотя и не дают целостного представления о расслоении крестьян и отражают только одну из цивилизационных тенденций, но ту, которая по-прежнему определяла правосознание. Повторяем, несмотря на возрастание роли арендованных крестьянами земель, отягощенных частноправовыми, а не публично-правовыми повинностями, практика публично-правовой эксплуатации не только не исчезла, но оставалась ведущей идеей правосознания. Известное приближение держательской структуры к Западу совмещается с тем, что в целом феодальный порядок не получил распространения. Фактор сильной государственной власти, по-прежнему занимавшей центральное место в системе правопорядка и правосознания, сохранявшей все свои институты, несмотря на некоторые признаки реального ослабления, явился причиной того, что возрастающие во времени тенденции частноправовых отношений были инкорпорированы в господствующий римско-византийский правопорядок и не превратились в самостоятельную тенденцию цивилизационного уровня, развивавшуюся параллельно с этим правопорядком.
Как отмечалось выше, византийскому правосознанию было свойственно внимание к назывной функции слова. Признавалась правомерность и роль интерпретации, играла немалую роль метафоричность сознания. Подтверждением всех этих, сделанных выше, выводов является 162-я новелла
19 Actes de Lavra. Vol. П. N 122. ₽. 17. 6.
120
Юстиниана, показывающая, как понимался в Византии статус крестьянина: его поземельное и личностное положение20. В новелле проводятся различия между свободными колонами и энапографами. Рожденные от свободной матери и отца-энапографа рассматриваются как свободные люди. Свободные колоны, в отличие от энапографов, владели имуществом от своего имени, тогда как имущество энапографов принадлежало господину и составляло пекулии колона. Та же отличительная черта энапографов зафиксирована и в конституции Анастасия21. Далее, в 162-й новелле Юстиниана говорится, что свободные колоны должны оставаться на своем месте и не покидать свои земли. Последнее разрешается только в том случае, если они перестают быть колонами, а становятся собственниками земельных участков такого размера, что оказываются в состоянии их возделать и при этом у них не остается возможности обрабатывать другую землю. Очевидно, колон — это крестьянин, который может быть лично свободным и поземельно-зависимым и при этом еще прикрепленным к земле или тяглу. Таким образом, собственная земля такого размера, что она может быть обработана силами одной семьи, является признаком принадлежности этой семьи к крестьянскому статусу. Если фактический владелец имеет чужую землю, то это уже не свободный, а лично или поземельно-зависимый крестьянин. Характерно, что данный принцип, по которому свободный крестьянин отличался, с одной стороны, от крупного собственника, а с другой — от простого крестьянина-держателя (серва, крепостного, колона-энапографа), соблюдался в эпоху средневековья во многих регионах феодальной Европы. Его интерпретация привела к появлению понятий полного или нормального надела, который крестьянская семья обрабатывала собственными силами. Таковы понятия: зевгарь, мане, вир-гата н т.д. Рассмотренный и детально осуществленный в других наших работах (см. примеч. 3) выше анализ имущественного расслоения византийского крестьянства, проведенный с применением количественных методов, основан на учете понятия крестьянского надела. При нахождении количественных аналогов расслоения по земле рассуждение строится на утверждениях об утрате или приобретении доли крес
20 Corpus juris civilis. Vol. Ш: Novellae / Rec. R. Shoell, G. Kroll. Berolini, 1954. CLXH. Cap. IL P. 748.
21 Липшиц Е.Э. Право и суд в Византии в IV—VHI вв. Л., 1976. С. 44.
121
тьянского надела, означавшей обеднение или обогащение крестьянского хозяйства.
В византийских источниках можно обнаружить и другое понимание крестьянства, существующее параллельно с данным, но отличающееся от него отсутствием непосредственного определения. Иными словами, эти понимания носят имплицитный характер. Выше говорилось, что крестьянские земли как непривилегированные отделялись в источниках при характеристике социально-экономической политики властей от земель привилегированных (см. гл. II). Соответственно, крестьяне назывались "антропой", "геор-гой", "птохой"22.
Рассмотренная новелла, основанная на принципах римского права, фиксирует идеи, инкорпорированные в рамки христианских экономических воззрений. Известно, что трактовка имущественного благосостояния в христианстве базируется на идее о необходимом имуществе, которым правомерно владеть в целях существования. Этот минимум противопоставляется имуществу, которое приобретается сверх него, а, следовательно, путем алчности и стяжательства. На Западе подобные идеи были выражены уже у Августина и особенно ярко прозвучали в произведениях Фомы Аквинского.
В высшей степени характерной особенностью византийской цивилизации являлось положение города, в котором развитие ремесленного производства сочеталось со строгим государственным контролем и регламентацией. Главное же в том, что город выражал интересы государства.
Для государственного самосознания византийского социума, проблема которого лишь косвенно затрагивалась в литературе, была характерна неприязнь к латинянам, образ "себя" и "других". В отличие от Запада византийское самосознание до ХШ в. не может быть названо этническим, оно по своему содержанию отражало самоидентификацию государства и города, прежде всего Константинополя.
С ХШ в. можно говорить о появлении этнической природы государственного самосознания Византии. Это связано с тем, что эллины начинают играть роль суперэтноса, распространяется эллинский патриотизм, восходящий еще к традициям Псевдо-Дионисия Ареопагита. Однако доминирую
22 Actes de Lavra. Vol. II. N 73. P. 19. 40-41, 54; Vol. III. N 155. P. 134. 223.
122
щую роль в Византии по-прежнему играло государственное самосознание, отражавшее самоидентификацию сильного государства с четкой политико-правовой доктриной, центростремительными тенденциями, определяющими настроение элиты. Кроме того, это самосознание по своим основным параметрам, как и ранее, совпадало с самосознанием города.
На Западе, как известно, население города составляло корпорацию, противопоставлявшую себя сеньорам и ведущую борьбу с ними, в ходе которой формировалось гражданское самосознание как понимание свободы, послужившее в новое время прообразом борьбы за гражданские права и конституцию. Еще О. Тьерри сравнил коммунальное движение на средневековом Западе с движением за конституцию в XVIII —XIX вв. О. Конт, предвосхитив выводы позднейших фундаментальных исследований, отмечал, что эта борьба привела к предельному обособлению сословий и гибели феодализма.'
В Византии город имел аристократический характер. Город, прежде всего Константинополь, являлся моделью империи. Здесь иудаистская идея единства народа и власти, симфония церкви и государства, целостный характер метафизи-чески-мистической картины мира в значительной мере препятствовали кристаллизации устойчивых форм самосознания отдельных городских слоев, форм, способных функционировать на уровне не только саморефлексии и самоидентификации, но и менталитета. В этом плане существовали лишь временные отклонения от устойчивых образцов. Они возникали и исчезали, отражая развития событийной истории и соответствующую рефлексию на уровне разных видов ментальности, тогда как ведущие компоненты самосознания, такие как идея превосходства ромеев, отрицательное отношение к латинянам, эллинский патриотизм, преимущественная роль личных, а не поземельных связей с императором, значение, придаваемое государственной службе, т.е. престиж бюрократии, определяли особенности социального поведения элиты, центростремительные тенденции23.
23 Хвостова К.В. Византийская цивилизация // Вопросы истории. 1995. № 9. С. 35. См. характеристику различных аспектов византийского города в след, работах: Maksimovi? L. Charakter der sozial-wirtschaftlichen Struktur der statbyzantinischen Stadt // XVI. Internationaler Byzantinistenkongress: Akten 1/1 //JOB. Wien, 1981. Bd. 31/1.
123
Эти качества государственно-городского самосознания можно рассматривать как атрибуты цивилизации, тогда как некоторые другие в разные периоды формы самосознания разных социальных групп следует оценить как идеологии, имеющие к тому же иногда маргинальный характер. Примерами таких идеологий являются идейные течения и борьба партий цирка в раннем Константинополе. К тому же ряду явлений принадлежит выражение социальных и политических интересов разных слоев горожан в период гражданской войны XIX в. и т.д. Более устойчивый характер имела идеология провинциальных, как правило, небольших городов, проявлявшаяся в борьбе горожан с налоговым гнетом и выступлениях против налоговых сборщиков. В ходе такой борьбы обнаруживалось размежевание между богатыми, средними и бедными горожанами24. Однако эта борьба была эмоционально-психологической реакцией на ситуацию, не поднимающейся до уровня цивилизационных факторов. Духовно-идеологическое и политическое противостояние Иоанна Кантакузина и его противников в период гражданской войны XIV в. также отражало конкретную логику событий, борьбу за власть. Хотя рядом ученых констатировались черты сходства этих событий с проявлениями городских движений на Западе25, в целом данная ситуация в Византии также отражала событийно-исторический уровень развития и соответствующую рефлексию.
Сказанному не противоречит тот факт, что политическая борьба XIV в. происходила в обстановке обостренных мировоззренческих диспутов между исихастами и гуманистами. Эти дискуссии, завершившиеся победой исихазма, способствуя развитию византийского самосознания, отражали развитие цивилизации. В итоге диспутов совершенствовались представления о целостности картины мира — важнейшем факторе воспроизводства цивилизации во времени.
Не исключено, что в условиях интенсификации процесса феодализации в конце XIV—XV в., что проявлялось в развитии частноправовой аренды и соответствующем сближе
24 Максимовой, Jb. Алексине Апокавк и друштвена кретааа у Царигра-ду // ЗРВИ. 1978. Кеь 18. С. 169 и след.; Он же. Богаптитпи Алексина Мак-ремволита // ЗРВИ. 1981. Кн> 20; Литаврин Г.Г. Провинциальный византийский городна рубеже XII—ХШ вв. (По материалам налоговой описи Лампсака) // ВВ. М., 1976. Т. 37; Он же. Византийское общество и государство в X — XI вв. М„ 1977.
25 Курбатов Г.Л., РутенбургВ. И. Зилоты и чомпи // ВВ. М., 1969. Т. 30.
124
нии положения крестьян и в целом аграрно-правовых отношений со средневековым Западом, некоторые временные формы византийских политических идеологий могли бы оказаться исторически перспективными и, следовательно, исторически альтернативными по отношению к государственно-этническому по содержанию и городскому по форме византийскому самосознанию, отражавшему в каждый вре-меннбй момент уровень византийской цивилизации. Но политическая гибель Византии в середине XV в. воспрепятствовала развитию соответствующих тенденций, и мы не в состоянии зафиксировать подобные явления.
Тождественность городского, этнического и государственного самосознания в Византии определялась аристотелевской идеей города-государства. Несмотря на то что античная муниципальная система еще в ранней Византии пришла в полный упадок, византийское государство, хотя и восходило к режиму домината и отличалось от античных полисов, одновременно рассматривалось как общественный договор. Это проявлялось в том, что император формально выбирался всем народом. В рамках политической доктрины, вслед за Аристотелем, полагали, что ячейку общества составляла семья, семьи объединялись в полисы, последние — в государство.
Итак, на Западе город — носитель своего городского сословного самосознания, которое противостояло самосознанию светских и церковных властей и развивалось вне традиционных рамок общественных институтов. Благодаря этому оно рождало тенденцию к существенным будущим переменам в области политической теории и социального поведения. В Византии город — выразитель единого государственно-этнического самосознания, сформировавшегося в рамках традиционных институтов и традиционной политикоправовой и религиозной доктрины. Город как центр и выразитель идей бюрократического государственного управления, центростремительных тенденций и настроений элиты — одно из важнейших проявлений относительной стабильности византийской цивилизации, обусловившей ее меньшую динамику во времени по сравнению с Западом, большую традиционность, континуитет. В Дигестах и Васи-ликах говорится о связи города с государственным управлением и государственной пользой26.
26 D. 16,17; Bas. П. 15. Vol. I. Р. 23.
125
Каузальная связь событий социально-экономической повседневной жизни в городе образовывала ряд стабильных во времени тенденций, которые вмещались в рамки традиционного правопорядка и потому могут быть названы цивилизационными. В городе на протяжении многих столетий византийской истории были распространены определенные формы социальной стратификации, зафиксированные как в законодательных памятниках, так и в нарративных источниках. 122-я новелла Юстиниана выделяет такие группы населения, как торговцы, ремесленники, моряки27. То же трехчленное деление встречаем и у Иоанна Кантаку-зина28. Наряду с этими достаточно точными характеристиками существовали и образные типа той, которая дана Дукой, который пишет о представителях валящего толпой народа. Противопоставление простых людей и архонтов мы встречаем у Димитрия Кидониса29. Причем, оно выглядит в устах византийца столь же естественно, как разделение общества на рабов и свободных, мужчин и женщин. Все эти определения дополняли друг друга, отражая неоднозначность понимания социальной стратификации общества в целом и в особенности города. В законодательных памятниках город противопоставляется сельской местности30. Как бы обобщая все приведенные характеристики социальной стратификации, составители византийских поземельно-поимущественных описей — практиков при описании соответствующих владений различали, как отмечалось выше, в качестве собственников, архонтов, церкви, монастыри, стратиотов и хрисобуллатов, т.е. всех тех, кто, независимо от своего социального статуса получал императорские привилегии, оформленные хрисовулами. У Иоанна Кантакузи-на встречаем более краткую характеристику социальной стратификации, а именно разделение на клир, аристократию, народ31. Наряду с социальной акцентировалась и имущественная стратификация, разделявшая население города на бедных, богатых, и средних32. В духе античных традиций
27 Nov. Just. СХХП. Р. 592.
28 Joanni Cantacuzeni eximperatoris Historiarum libri IV. Bonnae, 1828. Vol. I. P. 40.71.
29 Ducas. Istoria turco-bizantina (1341 — 1462) / Ed. V. Grecu. Bucure§ti, 1958. P. 63. IX. 4. 2; Demdtrius Cydon£s. Correspondence / Publ. par R.-J. Loenertz. CittcL del Vaticano, 1960. Vol. П. N 164. P. 35.
30 Nov. Just. 123. P. 35; Bas. IV. 1.3; Vol. I.
31 Joanni Cantac. Vol. III. P. 259.
126
противопоставлялся также синклит и демос33. Огромная роль отводилась войску — главному оплоту центростремительных сил в государстве. Именно эти слои населения определяли социальное лицо города, особенно крупных городов — Константинополя и Фессалоник. Взаимоотношения этих слоев, не превратившихся, однако, в сословия западного типа, определяли политическую и социальную жизнь города. Приведенные характеристики показывают, что понимание византийцами XIV—XV вв. социальной стратификации города, разделения населения на богатых, бедных и средних, аристократию и народ выражено в наименованиях обыденного языка. Соответствующие выражения отражают или древние традиционные понятия политического устройства (синклит, народ), или выражения, имеющие весьма неопределенный технический смысл (бедные, богатые, средние). Мировоззренческие идеи и их интерпретации присутствуют в этих представлениях лишь неявно, как общий культурологический контекст эпохи. Все это свидетельствует о том, что современники ощущали свою непосредственную сопричастность происходящей в виде статистического процесса стратификации. Это живейшее участие в размежевании социальных сил требовало гибкой реакции, выраженной в наименованиях, отражающих живой, обыденный язык; с помощью соответствующих выражений фиксировали непосредственный опыт. Иными словами, осмысление многих сторон социального размежевания сил в городе находится в сфере прагматистских представлений политика, лишь в конечном счете восходящих к религиозному опыту и общетеоретическим идеям.
Занятия горожан ремесленной или сельскохозяйственной деятельностью и торговлей, борьба различных сил за свои интересы отражали сложную событийную историю повседневности, развивавшуюся в рамках цивилизационных параметров. Борьба различных слоев, имущественное расслоение обуславливали замедление темпов воспроизводства цивилизации во времени.
Социальная и имущественная стратификация, усилившаяся на протяжении времени, была острее в городе, чем в деревне. Полярности оказывались все более резкими. Слой "средних", завоевавший в XIV в. определенные позиции и игравший большую роль в социально-политических кон
33 Там же.
127
фликтах, постепенно в XV в. исчезает34. В поздневизантийскую эпоху Палеологов трактат Алексея Макремволита, письма патриарха Афанасия, историческое сочинение Иоанна Кантакузина свидетельствуют о том, что имущественные различия в городе приобретали первенствующее значение и современники их живо ощущали. Экстремальные условия, в которых находилась с середины XIV в-» Византия, прогрессирующий упадок государственности, проявившийся, в частности, в существовании апанажей, завоевания османов, в руки которых переходили территории когда-то могущественной империи, — все это способствовало разорению городов и стимулировало интерес к этим проблемам со стороны проживавших в городах мыслящих византийцев35. Характерно, что они ассоциировали нередко тяжелое положение в городах с внешними нашествиями: вначале с экспансией латинян, а затем с османским завоеванием36.
Город, отличавшийся в юридическом отношении от сельской общины, являясь центром административной жизни, в податном отношении мало отличался от сельской общины. Городское население подлежало податному обложению, но аристократия получала податные льготы. Существовала коллективная податная ответственность и владение сельскохозяйственными участками37.
Характерной чертой византийского города, по существу составлявшей одну из специфик византийской цивилизации, являлись государственный контроль и регламентация ремесленного производства, отличавшие византийский город от средневекового западного города. В одном из писем константинопольского патриарха Афанасия I к императору Андронику П патриарх благодарит императора за установление в столице не только строгого контроля над ценами на зерно, но и над деятельностью пекарен38. Продолжала, таким образом, развиваться традиция, известная от X в. по Книге Эпарха. Известно то особое положение, которое занимали в империи Константинополь и Фессалоника, которые в
34 Oikonomides N. Homines d'affaires grecs et latins a Constantinople (ХШ—XV siecles). Montreal, 1979.
35ХвостоваK.B. Социально-экономические процессы... С. 99.
36 Там же. С. 99, 169.
37 Actes de Chilandar. Прилож. № 1. 31. Р. 72. 26.
38 ХвостоваК.В. Социально-экономические процессы... С. 97.
128
меньшей степени были затронуты экономическим спадом второй половины XIV—XV в.
В литературе неоднократно отмечались трудности исследования положения поздневизантийского города, возникающие вследствие недостатка источников39. Однако нам представляется, что исследователи не использовали полностью актовый материал, характеризующий в основном экономическое положение сельской местности, но содержащий одновременно ряд сведений о внутренней торговле, связанной с Фессалоникой, о положении небольших городов-эмпориев, о соотношении денежной и натуральной экономик.
Торговые отношения в империи целесообразно оценивать не только е точки зрения функционирования международного рынка Средиземноморья, в рамках которого Византия играла заметную роль, но и с учетом экономики страны в целом. Именно тот или иной характер взаимосвязи внутренней и внешней торговли с производством внутри империи является критерием оценки экономического положения городов. Подобные взаимосвязи, вероятно, были не одинаковыми в Константинополе и Фессалонике, в провинциальных городах и городах-эмпориях. По отношению ко многим мелким провинциальным центрам в известном смысле условным является само понятие города, территория которого незаметно переходила в сельскую местность, а население, как в деревне, сочетало ремесленные занятия с сельским хозяйством.
Спад экономики в империи позднего времени, заключавшийся прежде всего в сокращении возможностей торговли, неоднократно рассматривался в литературе. Отмечалась бесспорная связь этого явления с внешней обстановкой, с нарастающей угрозой османского завоевания. Одним из существенных симптомов экономического спада (как торговли, так и хозяйства в целом) была тенденция к натурализации экономики40. Она, видимо, все же не стала доминирующей, отражала экстремальность ситуации и сочеталась с доминирующей в прошлом тенденцией к денежной экономике и налогообложению41. Актовый материал, недостаточно, по-видимому, использованный для характеристики хозяйства
39Тамже. С. 98.
40Тамже. С. 101-102.
41 Там же. С. 102.
5. Хвостова К.В.
129
поздневизантийского города, позволяет выявить некоторые дополнительные сведения, относящиеся к соответствующей ситуации. Актовый материал отражает прежде всего ту роль, которую играли монастыри в экономике города. Эта роль велика, известно, что монастыри получали такие же расширенные привилегии, как итальянские купцы, находившиеся в особо привилегированном положении42.
В хрисовуле Иоанна V Палеолога от 1342 г., содержится подтверждение собственнических прав монастыря на владения в Константинополе, пожалованные Нифонтом — духовным отцом императора. Среди этих владений много домов, мастерская для производства шелковых тканей, овощные лавки, превращенные в магазины, парфюмерные и для продажи привозных товаров. Далее упоминаются еще три дома, также используемые в качестве парфюмерных магазинов, при одном из которых имелся пирг. Относительно всех этих торговых и хозяйственных объектов говорится, что они были приобретены Нифонтом у горожан разного социального статуса. Кроме того, один из купленных домов был превращен в хлебную лавку, два других использовались в качестве гостиниц. Упоминаются также две лавки, принадлежавшие ранее менялам, и скобяная лавка. Доход и арендная плата от этих владений достигали 700 перперов. Нифонт, кроме того, восстановил больницу Лавры на Афоне, посадил виноградники и оливковые деревья, доход от которых поступал на пропитание больных. В документе упоминаются и другие дома и мастерские, приобретенные у горожан, приносящие 200 перперов в год. 100 перперов предназначались на покупку сахара и других дефицитных продуктов, которые доставлялись в Лавру для пропитания монахов, находившихся в больнице, остальные 100 перперов в совокупности с названными 700 расходовались на покупку для Лавры хлеба "здесь или в другом месте"43.
Очевидно, рассмотренный документ отражает переходный или, точнее, конъюнктурный и нестабильный характер монастырской торгово-ремесленной деятельности, те изменения, которые произошли в ней к моменту, зафиксированному в документе. Мы видим, что ряд магазинов по продаже хлеба и овощей был приспособлен для продажи привозных товаров. Иначе говоря, торговая деятельность монастыря
42 Там ж*» С 1ПЧ
43 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 123.
130
была связана как с местным производством, так и с посреднической торговлей. Более того, документ отражает тенденцию к усилению роли посреднической торговли. Магазины, которые ранее являлись овощными, т.е., видимо, были связаны с местным производством, затем были превращены в парфюмерные, т.е. их деятельность оказалась подчиненной внешней торговле.
Строго говоря, судить о наличии тенденции к возрастанию роли посреднической торговли можно лишь в гипотетическом плане, а именно учитывая общую ситуацию в стране. В то же время отсутствие статистических данных и единичность соответствующих сведений не позволяют четко определить социальную роль этой тенденции. Наряду с этим известны и данные иного характера. Акт митрополита Фессалоники от 1419 г. из архива монастыря Ксенофонта44 свидетельствует о том, что пять магазинов по продаже привозных товаров, принадлежавших в Фессалонике монастырю, были превращены в винные лавки. Это осуществил некий Дадас, являвшийся арендатором. Конфликт произошел из-за низкой арендной платы, которую платили монастырю — сыновья покойного Дадаса. Им было предписано вернуть магазины монастырю или платить более высокую аренду. Этот документ интересен с разных точек зрения. Он, как и известный акт об аренде Аргиропулов45, свидетельствует о наличии в Византии элементов предпринимательской аренды, впрочем, далеко не игравшей такой роли, которую подобная аренда играла в это время на средневековом Западе.
Что же касается менталитета эпохи, то и для него идеи предпринимательства не остаются полностью чуждыми. Высокий доход арендаторов осуждается не сам по себе, а при условии, что они платят монастырю низкую плату. Единичность свидетельств не позволяет, однако, определить социальную роль и этой тенденции. Оценивая в совокупности рассмотренные документы, можно с определенностью констатировать лишь нестабильность экономики города, столь же характерную и для деревни и выражавшуюся в постоянных изменениях торгово-экономической конъюнктуры, что требовало ускоренных темпов товарооборота. Это последнее, в свою очередь, усиливало нестабильность. Торговля
44 Actes de Xenophon / Ed. D. Papachryssanthou. P„ 1986. N 32.
45 Хвостова К.В. Особенности аграрно-правовых отношений в поздней Византии. М., 1968. С. 259.
5‘
131
меняла свою направленность в зависимости от требований момента. Данный факт сам по себе свидетельствует об ослаблении связей торговли с производством. Это явление должно быть расценено как симптом кризиса. Другое дело, что мы не знаем его масштабов и динамики развития.
Рассмотренный хрисовул Иоанна V Палеолога важен для анализа тенденций эволюции структуры хозяйства Константинополя. Характерно, что все упоминаемые в нем хозяйственно-торговые объекты были куплены Нифонтом у горожан, а затем пожалованы Лавре. Происходила, таким образом, своеобразная концентрация в руках монастыря производства и торговых функций. Косвенным образом рассматриваемый документ отражает начало завершившегося к XV в. процесса исчезновения в столице сословия средних горожан, часть которых продавала свое имущество монастырям. Сам термин является неопределенным, его смысл спорен46. Он составил один из элементов в триаде: "богатые”, “средние", "бедные". Имея античные корни и отражая, таким образом, все туже традиционность византийских воззрений, о которой неоднократно шла речь выше, термин "средние" выражал одновременно непосредственное восприятие явлений современниками и их оценку. Большинство исследователей полагают, что "средние" — это представители торгово-ремесленных кругов города, многим из которых в XIV в. удалось разбогатеть; они обрели политическую активность и принимали деятельное участие в политических событиях, связанных с гражданскими войнами.
Использование термина "средние" для характеристики степени имущественного благосостояния, а именно стремление подчеркнуть тот факт, что они являются средними по сравнению с другими, т.е. богатыми и бедными, можно назвать отличительной чертой византийского менталитета с его приверженностью к градациям. Ниже говорится о представлениях относительно степеней совершенствования свободы. Примечательно, что и в нарративном источнике, трактате Фомы Магистра о государстве содержится восходящая к античности тройственная формула для выражения степеней зажиточности.
Традиции экономических и социально-политических отношений, та роль, которую играла государственная власть,
46 Hunger Н. Thukydides bei Johannes Kantakuzenos: Beobachtungen zur Mimesis // JOB. 1976. Bd. 25.
132
раздающая привилегии монастырям, церковным учреждениям и аристократии, роль чиновничества, привычные представления, осуждающие неправедно нажитое богатство, — все эти факторы создавали для средних слоев трудные условия для развития.
Нельзя, конечно, категорически утверждать, что государство вообще было неспособно на гибкую экономическую политику, в частности на поддержку "средних", что в будущем могло бы принести определенные выгоды. Но у византийских властей, вынужденных постоянно вести внешние войны и ввергнутых во внутренние конфликты, не было сил и времени заниматься длительным экономическим прогнозированием. Византийская государственная власть вынуждена была извлекать выгоды, которые давали ей контакты с итальянцами и поощрение их торговой деятельности, одновременно поддерживая основные силы империи — аристократов и духовенство. Участие монастырей в городской экономике было двояким. Имея податные льготы, они беспрепятственно продавали сельскохозяйственные товары на местных, т.е. расположенных в сельской округе, в проастиях, и на городских рынках. Но одновременно в тяжелые периоды обострения внешней опасности монастыри сами вынуждены были покупать хлеб и другие продукты. Об этом свидетельствует и документ из архива Лавры св. Афанасия — соглашение между знатным фессалоникийцем Алексеем Ком-нином Масгидой и Лаврой от 1347 г. Представители Лавры купили у семейства Масгидов зерно и остались должны 400 перперов. В результате соглашения (подтверждаемого императорским документом) с монастырем наследников тех, кто совершил продажу, долг монастыря был уменьшен до 40 перперов47.
Требование ускоренного товарооборота, диктуемое краткосрочной и неустойчивой политической и экономической конъюнктурой, способствовало утечке капиталов в сферу ростовщичества. Происходил расцвет ростовщической деятельности, в которой принимали участие и представители знати. Все это свидетельствует, что производство и в крупных городах носило явные черты кризиса, масштабы которого были различными и, видимо, прогрессировали, но из-за отсутствия статистических данных не представляется
47 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 145. P. 99.5.
133
возможным их реконструировать. Однако следует признать, что общая фразеология, содержащаяся в письмах византийцев и преамбулах актов, несмотря на свою риторичность и античные аллюзии, верно отражала общую экономическую ситуацию эпохи. Идея перманентных изменений, сопутствующая описаниям экономического положения в городе, отражала основную характерную черту эпохи — изменчивость жизненных реалий, необходимость приспособления к вновь возникшим видам конъюнктуры, краткосрочность тенденций. Потребность в быстрой реакции на вновь складывавшиеся отношения находила, как видим, свое отражение не только в деятельности, но и в своеобразной форме и в воззрениях людей.
Политика предоставления торгово-экономических льгот и привилегий осуществлялась государством по отношению не только к крупным монастырям, но и к представителям высшего чиновничества. Одним из ее проявлений было дарование отдельным лицам права на преимущественное приобретение продовольственных товаров в определенной местности. Например, Иоанн V Палеолог пожаловал хранителю государственной печати Сергопулу остров Мармара с правом управлять им и владеть, а также монополию на приобретение сельскохозяйственных товаров48.
Для поддержания экономического положения монастырей им нередко предоставлялись со стороны государства дотации в виде значительных денежных сумм, а также продовольствия. Об этом свидетельствуют хрисовулы Иоанна V Палеолога Лавре от 1347 г.49 50, а также Стефана Душана от 1347 г.5о, в котором Душан жалует Лавре ренту в 300 перпе-ров, или унгию. Побудительным мотивом для осуществления подобных мероприятий являлись обесценивание монеты и чрезвычайный рост цен. Особенно тяжелым положение стало в XV в. По свидетельству византийского историка Дуки, модий зерна стоил 20 номисм51, тогда как в XIV в. соответствующая цена колебалась вокруг оДной номисмы, что превосходило примерно в два раза цену модия зерна в X в.
48 Magdalino Р. Unpublished Pronoia Grant of Second Half of the Fourteenth Century// ЗРВИ. 1978. Kh>. 18.
49 Actes de Lavra. Vol. Ш. N157.
50 Ibid. N 128.
51 Хвостова К.В. Социально-экономические процессы... С. 172, при-меч. 71.
134
Возникает вопрос, с какой же целью в тяжелых экономических условиях обесценивания монеты и роста цен государство предпринимало некоторые шаги, способствовавшие активизации внутренней торговли и денежной экономики? Может быть, целесообразнее было всецело придерживаться политики, которую, в частности, рекомендовал Плифон и которая состояла в поощрении натурализации экономической жизни и налоговой системы, однако проводилась государством лишь в ограниченных масштабах в сочетании с мерами противоположного характера?
Переход к преимущественно натуральной экономике не представлялся возможным, так как в период обострения внешней опасности государство особенно остро нуждалось в деньгах. Получение денег и создание войска — таковы были основные задачи внутренней экономической политики государства в рассматриваемую эпоху. Византия платила дань османам и подати итальянцам, содержала наемное войско и тратила огромные суммы на покупку продовольствия52. О том, что именно внешняя обстановка являлась одной из основных побудительных причин поощрения внутренней торговли и денежной экономики, косвенно свидетельствует Димитрий Кидонис в од ном из своих писем. Он сообщает, что государству предстояли такие платежи, что для уплаты их было необходимо возложить подати в деньгах и на самых бед ных сограждан53.
Иоанн Кантакузин сообщает, что в результате гражданской войны в империи было мало войска и денег. Он считает необходимым увеличение поборов. Земледельцам, торговцам и ремесленникам, пишет он, следует содержать воинов54.
Поощрение внутренней торговли являлось в XIV— XV вв. одним из средств снабжения хлебом Константинополя. Известно, что особая роль в решении этой проблемы, важность которой все время возрастала, принадлежала итальянцам, но в новейших исследованиях показано, что Она не была исключительной до 40-х годов XIV в.55 Более того, материал актов содержит убедительные данные о наличии частично контролируемого государством внутреннего рынка зерна и в XV в. Торговая политика государства состояла не только в раздаче
52 Там же. Примеч. 72.
53 Ddmdtrius Cydon£s. Correspondence. Vol. L N. 61.
54 Joanni Cantac. Vol. Ш. P. 407.
55 Хвостова K.B. Социально-экономические процессы... Примеч. 79.
135
налоговых привилегий, в регулировании торговых пошлин и в создании монопольных прав на приобретение товаров, но и (что очень важно) в поддержании твердых цен на константинопольском рынке36. Об этом свидетельствует вышеупомянутая простагма Мануила II Палеолога от 1405 г., жалующая привилегии владениям Лавры на Лемносе. Владения получают податный иммунитет, но говорится, что, хотя в данный момент владения монастыри освобождаются от обычной продажи зерна в размере двух модиев с зевгаря по цене 4 перпера за модий, но если случится необходимость и возникнут тяжелые обстоятельства в столице, то эта привилегия будет отменена, поскольку помощь столице — обязанность всех56 57.
Задача по снабжению Константинополя выдвигается в этот период в ранг первоочередных. Известно, что в XV в. запрещался вывоз хлеба из столицы. Еще в начале XIV в. константинопольский патриарх Афанасий I просил императора о подобном запрете58. Так что для решения проблемы снабжения столицы продовольствием использовались многие средства, в их числе и торговая политика, которая в этом отношении, кстати, имела давние традиции. Еще в VIII в. целях обеспечения зерном Константинополя осуществлялась принудительная продажа его по заниженным ценам. Как и ранее, и сами горожане в целях пропитания занимались сельским хозяйством.
Характерная черта этого сложного периода проявлялась также в чрезвычайной подвижности земельного фонда. Земля становится постоянным объектом торговли. Не только крестьяне, но и крупная светская знать, нуждаясь в деньгах, продавала свои имения. Известны данные о продаже великим доместиком Димитрием Палеологом Дохиарскому монастырю крупных земельных владений по цене 200 перперов. В документе, оформляющем продажу, говорится, что владение оказалось полностью разоренным во время завоевания Византии сербами59. Земля перестала быть фактором, олицетворявшим устойчивость и длительность отношений.
56Matschke К.-Р. Die Schlacht bet Ankara und das Schicksal von Byzanz; Studien zur spatbyzantinischen Geschichte zwischen 1402 und 1422. Weimar, 1981. S. 134.Anm.521.
57 Actes de Lavra. Vol. III. N 157. P. 142.15 - 20.
58 The Correspondence of Athanasius I Patriarch of Constantinopole / Ed. A-M. Maffry Talbot // Dumbarton Oaks Texts. Ш. Wash., 1975. N 72. P. 180; Comment. P. 394— 395.
59 Actes de Docheiariou / Ed. N. Oikonomides. P., 1968. N 43.
136
Кажется, в этот период в сфере экономики в целом вообще не остается таких сфер деятельности, которые воспринимались бы современниками как обеспечение длительного и устойчивого благосостояния. Деньги обесценивались, следовательно, и ростовщичество было чревато неуспехом. Поэтому политическая карьера, близость к императору, приобретение привилегий типа тех, которые давал апанаж, т.е. наиболее полная по византийским масштабам власть над населением, еще создавали иллюзию не только политического веса, но и его прочности и длительности благополучия.
Итак, из двух противоположных и противоборствующих тенденций, определявших экономическое развитие города Византии рассматриваемого периода, а именно к натурализации хозяйства и к развитию денежной экономики, преобладала последняя. Но это в значительной степени было связано с инициативой государства, использовавшего такие традиционные методы экономической и торговой политики в Византии, как система торговых и налоговых привилегий, создание монополий, денежное налогообложение и т.д.
В тяжелый для империи период торговля играла двоякую роль. Она, с одной стороны, удовлетворяла, хотя бы частично, запросы населения в товарах и деньгах, но с другой — способствовала его дальнейшему разорению. Это обстоятельство не только не ускользнуло от внимания современников, но и способствовало развитию прагматистских представлений, т.е. оценок происходящего, лишенных риторики, равно как и обращения к традиционным интерпретациям общих идей. По-видимому, именно наблюдения над реальной действительностью, учет той роли, которую приобретала торговля в экстремальных условиях страны, явились одной из причин предложений Плифона по введению натуральных податей.
В целом развитие внутренней торговли в Византии в условиях постоянного сужения государственной территории и нападений врагов — явление своеобразное, отражающее характерные черты византийского общественного и политического развития с его доминированием государственной власти, обладающей значительными экономическими прерогативами и способной поддерживать торговую деятельность определенных слоев населения в условиях нестабильности внутренней жизни, иными словами, отражающее параметры византийской цивилизации, ее центростремительные тенденции, способные подчинить этим параметрам богатую событийную историю повседневности.
6. Хвостова К.В.
Глава VI
ФИЛОСОФИЯ И КОЛЛЕКТИВНЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ опыт. ОРИЕНТАЦИЯ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ
Известно, что в средние века философия занимала подчиненное положение по отношению к богословию. Так было и на Западе, и в Византии. Это не означает, что философия имела слабое влияние на умы интеллектуалов. Именно в рамках философии формировались представления о природе и об общественном бытии, ориентации человека в обществе. В Византии философское понимание названных проблем, отражавших традиционные цивилизационные параметры, складывалось под влиянием античных философских идей. Выше уже затрагивались в другой связи некоторые проблемы представления византийцев об общественной ориентации человека. Здесь мы остановимся более подробно как на рассмотрении соответствующих идей, так и на некоторых других философских построениях, формирование и развитие которых не выходило за рамки богословских теорий.
Усвоение, а иногда переосмысление информации, относящейся к идеям античной философии общества, происходившее в рамках византийского богословия во многом отражало механизм воспроизводства византийской цивилизации во времени. Мы отмечали ту огромную роль, которая отводилась в рамках византийского менталитета метафоричности речи, интерпретации, аргументации, риторике, емкости слова. И. Мейендорф пишет о том, как в XIV в. идейные противники, т.е., с одной стороны, Палама и его приверженцы, а с другой — их противники, в равной мере находили источник для своих идей в трактовке текстов Псевдо-Дионисия Ареопагита1. Интерпретация вообще, как это хорошо известно, была основным приемом средневекового миросо
1 Meyendorff J. Byzantine Hesichasm: Historical, Theological and Social Problems. L., 1974. P. 547.
138
зерцания. Поиски смысла богословского выражения, соотнесение смысла с определенным денотатом, проблемы символики, все эти процедуры связаны с интерпретацией. Особое значение, как уже говорилось выше, придавалось интерпретации и наименованиям, т.е. по существу роли слова и языковых структур, в юриспруденции2. Одновременно с этим в восточном христианстве наряду с идеями возможности слова и его смысловой емкости доминировало представление о его ограниченных потенциях, о мистическом единении с богом, превосходящем возможности слова3. В рамках апофатического отрицательного богословия проблемы слова, его смысла и интерпретации были поставлены с предельной для той эпохи четкостью.
Византийцы сознавали наличие заключенных в слове противоречий и их единства не только по отношению к окружающему бытию, но и в теоретических представлениях. В этом плане характерно сравнение апофатического (отрицательного) и катафатического (положительного) богословий, содержащееся в одном из произведений Григория Паламы. "Апофатическая теология, — пишет Палама, — не противоречит катафатической, но показывает, что все то, что говорится о Боге, не является истиной, так как находится в нас самих, а не в Боге"4.
Осознание византийцами роли и ограниченных возможностей слова, его значения и одновременно недостаточности при упорядочении человеческого опыта делает целесообразным поиски не только скрытого смысла и многозначности ряда выражений, используемых византийцами для обозначения реальности, но и выявления несоответствия этого смысла самим отношением.
Выше мы уже говорили о многозначности ряда языковых выражений, именующих одновременно богословские понятия и термины, характеризующие явления повседневности, благодаря чему достигалась сакрализация последних. Ниже остановимся на многозначности выражений "элевтер", "элеутерия", означающих "свободный", "свобода". Известно, что выражение "элевтер” встречается в византийском актовом материале в значении "свободный от податей", т.е.
2 D. I. 3. 18; Bas. II. 1. 32; Vol. I. Р. 18; D. L. 16. 5-6; Bas. II. 2. 5; Vol. I. P. 22.
3 MeyendorffJ. Op. cit. P. 549.
4 Gregorii Palamae Thessaloniciensis archiepiscopi Phisica, Theologica, Moralia et Practica. Capita CL // PG. Vol. 150. Col. 1205. 123.
6’
139
является термином, имеет технический смысл5. В этом своем значении выражение восходит, как это ни парадоксально, как и в некоторых других, более распространенных, значениях, к своим античным корням.
В целом в рамках политико-правовой доктрины в ее византийской интерпретации свобода понималась как возможность неограниченного распоряжения своими физическими и духовными способностями вне какого бы то ни было принуждения или воздействия внешних факторов. Подобное понимание свободы, нашедшее, в частности, свое выражение в Институциях Юстиниана6, составляло правовую основу трактовки земельной собственности в римско-византийском вещном праве и при формулировке противопоставления свободных и рабов в политико-правовой доктрине7.
Свобода, таким образом, в соответствии с античными традициями трактовалась как положение вне подчинения (йбшлотоу)8. В этом смысле понятие использовалось в Византии и в рамках церковного права. Патриарх Афанасий ассоциирует свободу церкви с ее управлением в соответствии с собственными постановлениями9 10. Ситуацию же, противоположную свободе, он характеризует следующими словами: “Не вести, а быть ведомым, не приказывать, а быть тем, кому приказывают, не являться хозяином своих дел, но быть подчиненным"19. Что же касается выражения “свобода" в его узком смысле отсутствия податной ответственности, то оно встречается у Никифора Григоры, который, характеризуя политику Андроника III, сообщает, что император обещал свободу от налогов, и употребляет выражения &теХецх, ЕХыЮЕрСа11. В этом значении SXevBspta встречается не
5 Хвостова К.В. Социально-политические процессы в поздней Византии и их понимание византийцами-современниками. М„ 1992. С. 89.
6 Corpus juris civilis. Berolini, 1954. Vol. I: Institutione / Rec. P. Krueger. I, Ш. P. 2.
7 См. например, характерное выражение на этот счет, содержащееся в одном из писем императора Майуила Палеолога. См.: The Letters of Manuel П Paleologus / Text, transl. arid notes by G.T. Dennis // Dumbarton Oaks. Texts IV. Wash., 1977. P. 26.
8 Actes du Protaton/ Ed. D. Papachryssauthou. P.t 1975. N 11. P. 247. 25.
9 The Correspondance of Athanasius I Patriarch of Constantinopol / Ed. AM. Maffry Talbot // Dumbarton Oaks. Texts Ш. Wash., 1975. N 62. P. 144. 2-4.
10 Ibid. P. 144.28 - 30.
11 NicephoriGregorae Byzantina historia graece et latine / Ed. L. Schoepeni, T. Bekker. Bonnae, 1829. Vol. I. P. 398.
140
только в актах12, а также в одном из писем патриарха Афанасия I императору Андронику П Палеолоту13.
Однако применение термина "элевтерия" в значении "ателейа", т.е. освобождения любых подданных императора от податей, не получило значительного распространения. Для податного иммунитета, который императоры предоставляли крупным земельным собственникам, употреблялся термин "экскуссия". "Элевтер" обычно в указанном значении употреблялось только по отношению к определенной группе неимущего населения, не занесенного в податные реестры. Подобного рода свободные, апо существу потерявшие социальные связи люди, могли как угодно распоряжаться своей судьбой: поселяться на территории крупных собственников в качестве держателей, стать наемными работниками и, наконец, нищими. Античный смысл свободы как бы утрируется, в чем и заключается парадоксальность такой трактовки. Человек свободен от отношений подданства к императору, от уплаты налогов, являющихся выражением этого подданства. Он тем самым поставлен вне всех социальных взаимосвязей и потому абсолютно свободен. В то же время подобное употребление термина несет в себе следы античного влияния. Ведь в античности, в частности в эпоху существования свободной квиритской собственности, признаком ее свободы была свобода от уплаты податей.
Если выражение "свобода" в значении освобождения от обязанности платить налоги редко употребляется по отношению к состоятельным и привилегированным подданным императора, то уплата податей в пользу османов рассматривалась византийцами как утрата свободы. Об этом свидетельствует диалог Мануила II Палеолога с мусульманином. Критикуя закон Магомеда, Мануил П Палеолог указывает на то, что он оставляет подданным следующий выбор: или принять ислам, или платить подати и быть обращенным в рабство, или быть уничтоженным14. Названное понимание свободы нашло свое яркое воплощение и в акте цезаря Фессалии Алексея Ангела от 1389 г., где сообщается, что его автор в ре
12 Actes de Lavra / Ed. A. Guillou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachrys-santou. P., 1979. Vol. Ш. N 192. P. 18. 28-30; N 157. P. 5.7.9.
13 The Correspondence of Athanasius I... N 69. P. 172. 182—185; Comment. P. 392.
14 Manuel UPalaiologos. Dialoge nrit einem "Perser" / Ed. E. Trapp. Wien, 1966. S. 79. 6-9.
141
зультате договоренности с мусульманами пожаловал своему родовому владению, монастырю св. Фотия, полную свободу. Речь идет, по-видимому, о соглашении с турками после взятия ими Фессалоники. Монастырь, как и некоторые другие владения, был, как видно, освобожден от уплаты податей в пользу завоевателей15.
Использование понятия "свобода" для обозначения такого приземленного явления, как отсутствие записей в податных книгах относительно людей, полностью разоренных и неспособных платить налоги, отражая рассмотренный выше специфический способ мышления византийцев, также говорит и о неточности соответствующих терминов, о специфическом способе переработки социальной информации, относящейся к античной эпохе. Эта информация перерабатывается с учетом новых интересов повседневной жизни, но с использованием привычных выражений. Данный пример, таким образом, еще одно свидетельство того, что механизм воспроизводства цивилизации во времени отличался традиционностью.
Действительно, вместо четкого понятия "ателейа” по отношению к людям, не занесенным в податные кадастры, используется многозначное, абстрактное, восходящее к общим воззрениям выражение "свободный". Как видно, важен был не столько точный смысл обозначения, сколько само слово, его роль в системе общих воззрений.
В конечном счете, подобный путь возникновения терминов восходит к теории идей Платона. Самостоятельное существование мира идей включало, согласно данным представлениям, все возможные смысловые оттенки существующих явлений, их прообраз. Поэтому византийцам казалось правомерным использовать абстрактные понятия для характеристики явлений повседневности, сходных, по их мнению, в главном с соответствующей идеей, название которой они использовали.
Далее, античные интерпретационные традиции оказались включенными в богословские представления с их пониманием свободы, согласно которому человек способен постигать окружающий его созданный богом мир явлений. В этом мире человек обладает свободой воли16 и может ее употреблять на совершение как хороших, так и дурных по
15 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 151. P. 121. 8.
16 Галат. 5.1, 13; Рим. 8, 21; Эфес. 5.1.
142
ступков. В богословской литературе выражение “элевтер", кроме того, употребляется обычно в контексте понимания свободы человека от грехов, например^ в житийной литературе Григория Паламы17. За исключением этой последней интерпретации, с позиций христианской нравственности в целом понятие свободы лишено единой и заданной ценностной характеристики. Нельзя сказать однозначно, благо это или зло. Понятие абсолютного блага в соответствии с христианскими догмами было присуще только божественным вещам, для человеческих деяний благо — это то, что соответствует божественному порядку или созданному богом естественному праву. В условиях византийского христианского государства христианские идеи свободы привносят некоторые новые оттенки в общую систему представления о ней. Так, противопоставление свободных и рабов теряет свою былую определенность и становится более метафоричным, более многозначным; ведь все подданные императора — его рабы. Это относится и к его приближенным18. Названное понимание является не только метафорой, хотя это очень свойственно византийскому сознанию, но и дальнейшим развитием политико-правовой доктрины, переосмыслением ее в терминах христианского миросозерцания — основное направление, по которому развивалась византийская цивилизация и механизм ее функционирования и воспроизводства.
Возникновение в XIVв. более сложных отношений монастырей с афонским протатом способствовало развитию в рамках церковного права идей полной19 и неполной свободы, понимания ее иерархических уровней. Для анализа этих представлений существенны два документа, адресованные афонскому протату: сигиллий патриарха Нифонта от 1312 г.20 и хрисовул АндроникаП Палеолога от того же года21. В первом из названных документов сообщается следующее. Ранее императоры, исходя из мысли о том, что добродетель должна совершенствоваться в условиях полной свободы wf
17 Gregorii Palamae archiepiscopi Thessalonicensis Vita S. Petri Anto-nithae // PG. T. 150. Col. 1000.
18 Beck H.-G. Nomos, Kanon und Staatsraison in Byzanz // Osterreichis-ches Ak. d. Wiss. Philos.-hist. KI. Wien, 1981. Bd. 384. S. 52. Anm. 130.
19 Janin R. Le monachisme byzantin au Moyen Age: Commende et typica (Xе- XIVе siecle) // REB. 1964. T. 22. P. 34.
20 Actes de PrStaton. Nil.
21 Ibid. N 12.
143
eXeuOepiocv лаосгу22, пожаловали ее Афону, предоставив ему возможность находиться под управлением прота, который не подчинялся ни патриарху, ни кому-либо иному, т.е. это была неограниченная свобода. В нарушение церковных канонов последующие императоры увеличивали ее. Но император Андроник П Палеолог постановил, что подобная свобода не является справедливой, и уменьшил ее, согласовав положение дел с церковными канонами23. Прот Афона должен был подчиниться церкви и утверждаться патриархом. Здесь акцентируется идея о том, что необходимо получить некоторый дар, чтобы иметь возможность, в свою очередь, одаривать других. Соответственно в этом случае прот санкционировал избрание игуменов. Аналогичный ход рассуждений присутствует и в упомянутом выше императорском хрисовуле, в котором также содержится постановление об изменении статуса афонского прота и говорится, что в соответствии с церковными правилами прот должен подчиняться патриарху.
Итак, в рамках церковного права византийцы в отличие от восходящих к античности интерпретационных правовых традиций различали степени свободы. Несомненно, эти представления влияли на ее понимание в целом. В частности, поземельно-зависимые крестьяне-парики рассматривались как люди приниженного непривилегированного статуса, т.е. не полностью свободные. Льготы и привилегии, столь распространенные в Византии, по существу являлись степенями свободы. Количественный подход к нравственным принципам весьма характерен для византийского менталитета и власти с бюрократией, разделенной на ранги. Сложность и иерархичность данных представлений византийцев не только яркий образец двойственности и гетерогенности их цивилизации, но и отражение механизма соединения противоречивых идей в единую систему. Античные концепции, будучи включенными в христианское миросозерцание, либо получали новое выражение в терминах богословия, либо приобретали автономное, но подчиненное по отношению к христианству положение.
Известно, какую роль играли восходящие к пифагорейцам идеи справедливости как равенства возможностей для
22 Ibid. N 11. Р. 247. 76.
23 Имеется в виду практика приравнивания законов и канонов. См.: Ibid. Р. 247.107-108.
144
равных в социально-политическом бытии, которые включали представление о мере в ее математическом выражении. В Средние века была распространена теория Аристотеля о разделении справедливости на уравнивающую и распределяющую, Первая предполагает равенство людей в их отношениях друг с другом, вторая воздает каждому в соответствии с его достоинствами.
Если представление о типах справедливости достаточно традиционно, то идея степеней свободы, не имевшая явных античных аналогов, была связана с развитием канонического права, а потому определялась сложными взаимоотношениями церкви и государства, той симфонией их взаимосвязей, которая в реальной жизни нередко оборачивалась преимущественной ролью либо государственных, либо церковных постановлений.
Характерно соотношение смысла терминов "эксусия" и "элевтерия”. Дело в том, что одним из значений первого термина является власть. Максим Исповедник следующим образом определяет его: "Власть и выбор не одно и то же. Власть — это законное господство. Мы выбираем сообразно власти, но не властвуем сообразно выбору"24. Понятие власти в данном случае имеет смысл "свободы воли"; в житии св. Ксении, написанном Григорием Паламой, он звучит вполне отчетливо. Говорится, что человеку была дана эксусия, с тем чтобы люди могли пожелать совершать поступки, подобные сыну божьему. Но если мы пошли в противоположном направлении, пишет далее Палама, и "возлюбили смерть больше, чем истинную жизнь, он (Бог. — К.Х.) дарованную эксусию не отобрал"25.
В целом, как мы видим, понятие свободы в рамках византийских политико-правовых представлений на уровнях как общих идей, так и терминов характеризовалось двойственностью, отличавшей и ряд других ведущих политико-право-вых и социально-экономических категорий византийцев (как, например, понятие собственности). Эта двойственность, обусловленная влиянием на формирование ведущих категорий различных воззрений: с одной стороны, античных феноменов, а с другой — богословия и канонического
24 Maxuni Confessoris Ad sanctissimum presbyterum Marinum // PG. T.91.Col.9A.
25 Gregorii Palamae archiepiscopi Thessalonicensis Ad reverendissimam in sanctionibus Xenam 7/ Ibid. T. 150. Col. 1053.
145
права, привела к появлению двух дополняющих друг друга пластов общественного сознания, каждый из которых выполнял свою функцию. Двойственность воззрений, содержащая антиномию, снимавшуюся только на уровне высшего теоретического обобщения, позволяла византийцам в различных конкретных ситуациях акцентировать разные аспекты данного понятия и тем самым выражать свое меняющееся, иногда прямо противоположное, отношение к окружающей реальности.
Богословские идеи и политико-правовые принципы, определяющие миросозерцание эпохи и ее знаковую систему, являлись также в значительной мере источником той формы, в которой реализовалось обобщение непосредственных наблюдений и социального опыта современников. Именно они определяли единство общественного сознания эпохи, которое вмещало множество отмеченных выше антиномий, иерархичность представлений, разные пласты общественного сознания, в основе которых находились разные критерии.
Однако конкретные термины и обозначения возникали и в результате эмпирической индукции, непосредственного обобщения конкретных наблюдений и переработки и усвоения информации и социального опыта вне какого-либо воздействия общего менталитета, богословской и политикоправовой интерпретационных традиций. С помощью подобных эмпирических обобщений появлялись наименования отдельных налогов, способы взимания которых находились в ведении текущей налоговой политики: например, "энно-мий”, “парфенофтория", "ситаркия", "орики”, “скалиати-кий", "линоброхий" и т.д. Эти налоги и связанные с их взиманием формы общественных отношений носили сугубо экономический, инфраструктурный, базисный характер. Византийцы ассоциировали их с простыми и привычными поступками людей, с их обыденной жизнью, не требующей специального осмысления, которое предполагало бы обращение к идеям абстрактного миросозерцания, а также их освящения с помощью высоких и громких наименований, восходящих к самым высшим теоретическим и мировоззренческим пластам сознания.
Поскольку античные традиции оказывали сильное влияние на трактовку исторического прошлого как коллективного социального опыта, имеющего познавательное и дидактическое значение для последующих поколений, византийцы признавали возможным и полезным поиск причин общест
146
венных событий прошлого и настоящего в других предшествующих событиях. Такой подход характерен для византийской историографии в целом и, возможно, особенно заметен у Михаила Пселла, Никиты Хониата, Никифора Григоры, Георгия Пахимера, а если говорить о периодах, то для переломных критических эпох византийской истории, к которым относится и время Палеологов. Поздневизантийский период очень характерен в этом отношении. Признание дидактической роли истории выражено во вводной части исторического сочинения Никифора Григоры26. С аналогичных заявлений начинает свое историческое произведение Кри-товул27. Характерно высказывание византийского мистика XIV в. Николая Кавасилы. В трактате, содержащем моральное осуждение ростовщиков, он наряду с утверждением, что вред ростовщичества определяется божественным законом, ссылается на примеры других народов. "Мы наблюдаем, — пишет он, — что те государства, которые во все времена хорошо управлялись, никогда не имели ростовщичества”28. Этот пример показывает, что философские проблемы истории ассоциировались византийцами не только с политическими событиями, но и с общественными и сугубо экономическими явлениями, процессами и ситуациями. В данном случае мы наблюдали попытку теоретического обоснования вреда ростовщичества с помощью понятия общественного управления.
Прагматическое отношение к истории, признание ее познавательной значимости отражало понимание поведения человека в земном мире, основывалось на античных идеях, однако не противоречило, а, наоборот, включалось в богословское представление об обществе и мире.
Знание о прошлом, по мнению византийцев, существенно для понимания современных событий. Такая частичная и вероятностная ориентация, признаваемая в рамках идей о свободе воли человека и о понимании его психологии, считалась возможной, несмотря на идею непознаваемости божественного провидения. Ориентация в обществе трактовалась с позиций воззрений о знаниях, относящихся к человеческим вещам, с учетом законов, издаваемых людьми, и дея
26 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. I. P. 1.
27 Critobuli Imbriotae De rebus per annos 1451 —1467. A Mechmetae П Gestis / Ed. B. Grecu. Bucure§1if 1963. Vol. 1.1. 7 — 10.
28 Nicolai Cabasilae Senno contra feneratores // PG. T. 150. CoL 736.
147
тельности людей. Известна роль, которую играло обобщение конкретного социально-экономического опыта, проявлявшаяся в обычае. Эти представления базировались на различии божественного и человеческого законов, восходящем к патристике и римскому праву29.
О божественной и человеческой истинах писал, например, Иоанн Кантакузин30. Феодор Метохит, восхваляя монархию, считал, что в лице правителя воплощается божественный закон, который включает и божественные вещи, и человеческие31.
Естественный закон — это тот совершенный порядок, который бог вложил в мир окружающих человека вещей и который человек познает с помощью разума32. Естественный закон упоминает Палама33, утверждая, что он находится в основе деяний человека, проявляющего свободу воли. Кантакузин пишет о народах и законах, изначально им присущих. Идея естественного закона содержится в письмах Ма-нуила II Палеолога. Феодор Метохит интерпретировал симптомы упадка империи как требование естественного закона, связав, таким образом, данное понятие непосредственно с исторической и социальной конъюнктурами эпохи. По Пли-фону, естественное право — это космический порядок, представления о котором ассоциируются с общими космологическими идеями философа34, включающимися в земные дела людей. Хотя понятие естественного права составляло, прежде всего, основу византийского правосознания, однако это последнее в рассматриваемую эпоху тесно связано с по
29 Римское право различает государственный, этнический и естественный законы, которые не полностью совпадают: D. I. 1. 6; Bas. II. 1. 6. Р. 16. Силу закона имеет и обычай: Ibid. Ср. D. I. 3. 33, 35, 36 — 37; Bas. II. 1. 42, 44, 45, 46. Р. 18-20; D. 1.3, 40; С. J. УШ. 52; Bas. П. 1. 48. Р. 20; Bas. II. 1. 51—52. Р. 20.0 роли обычая в Византии см. также: ХвостоваК.В. Социально-экономические процессы... С. 24— 25,28.
30 loannis Cantacuzeni Pro Christiana rehgione contra sectam machome-ticam Apologiae IV: Apologia I // PG. T. 154. Col. 401 D.
31 Theodori Metochitae Miscellanea philosophica et historica / Ed. Ch.G. Muller, Th. Kiessling. Leipzig, 1821. P. 625 — 626.
32 Естественный закон — это высшая справедливость. Согласно римско-византийскому правосознанию он не полностью совпадали не полностью отличался от государственных законов. См., например: D. I. 1. 6; Bas. П. 1. 6. Р. 16.
33 Meyendorff J. Introduction a Г etude de Gregoire Palamas. P., 1959. P. 176, 178.
34 Хвостова K.B. Социально-экономические процессы... С. 121.
148
ниманием истории общества и социально-экономических процессов, т.е. с идеей развития общества и ориентацией человека в общественно-политической и экономической жизни. В силу этого, говоря о понимании византийцами истории, следует упомянуть и о таких идеях, составляющих также в первую очередь правосознание, как естественность неравенства людей и идея разделения людей на тех, кто управляет, и тех, кто подчиняется.
Формирование практического знания, одним из видов которого являлась историография, выяснение причин и следствии явлений воспринимались в Византии в соответствии е аристотелевскими традициями как философия. Философия — это знание о божественных и человеческих вещах; вслед за Аристотелем Иоанн Дамаскин разделял философию на теоретическую и практическую. Такое деление имеет сложные гносеологические корни и отражает различение практической и теоретической частей души. Мы знаем, что политические и экономические знания Иоанн Дамаскин (также вслед за Аристотелем) относил к практической философии, в задачи которой входит изучение добродетели и обучение искусству управления государством35.
С некоторой условностью, учитывающей специфику эпохи, можно считать, что практические знания, называемые практически-философскими, в том числе и историография, составляли в византийской культуре элементы конкретно-научного подхода к природе и обществу (наблюдение, описание, установление взаимосвязей).
Понимание истории византийцами, однако, не было однозначным, а проявлялось в разных аспектах. Наряду с откровенно теологическими идеями, ярко выявленными, в частности, в воззрениях Григория Паламы, следует отметить взгляды представителей так называемого гуманистического направления, таких, как Феодор Метохит, Никифор Григора, Димитрий Кидонис и др., которые были склонны расширительно толковать возможности человеческого разума и считали, что познание природы и общества приближает к постижению высшей божественной истины. При описании конкретных исторических событий они акцентировали их спонтанное развитие “по природе"36.
35 Аристотель. Метафизика I. 1. 981а—981b; loannes Damascenes. Dialectica: capita philosophica // PG. T. 94. Col. 533; Col. 669; Idem. Expositio fidei orthodoxae // Ibid. Col. 960 C.
36 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. П. P. 723.19—21.
149
Соответственно, отношение к событиям и явлениям прошлого, признание их дидактического значения приобретало некоторую относительную самостоятельность. Испытывая влияние политико-правовых идей, отношение к прошлому отражало его понимание в целях непосредственной политической пользы. Подобные воззрения составляли теоретическую часть официальной политико-правовой доктрины, зафиксированной в документах официального характера (императорские хрисовулы), т.е. отражали одну из важных цивилизационных тенденций.
Что же касается самого выражения “история", то под ним в соответствии с античными традициями подразумевалось описание событий прошлого, которому как необходимый компонент присуща достоверность, несводимая, впрочем, к фотографичности и невоспринимаемая как абсолютное тождество явлений и их описаний. История — это описание событий, знание и понимание которых основано на индивидуальном и общественном опыте людей и на достоверных свидетельствах, которыми располагает историограф: история — это сообщение истины. Интерпретация византийцами выражения “история" обнаруживает информационный подход к пониманию общественных событий. История — это информация, нарратив. Соответственно само это понятие в представлении византийцев является гносеологической категорией, которая связана с признанием ими феноменологической независимости событий прошлого и современности от достоверного описания их, называемого историей.
Нас будут интересовать как понимание византийцами самих событий настоящего и прошлого, так и особенности византийской методики исторического познания. Отметим прежде всего то, что подобное отношение к истории, как следование античным идеям, переосмысленным с позиций восточного христианства, было характерно для всей византийской историографии37. Это заставляет нас оценить данное явление как проявление механизма воспроизводства византийской цивилизации во времени. Понимание в Византии в рассматриваемую эпоху исторических событий и явлений не может быть достаточно полно реконструировано без учета восходящих к богословским идеям византийских
37 Лосев А.Ф. Античная философия истории. М., 1977; Досталова Р. Византийская историография: характер и формы// ВВ. 1982. Т. 43.
150
антропоморфизма и антропоцентризма, в равной мере характеризующих как откровенно теологическую, так и официально-политическую и гуманистическую традиции в представлениях о социально-экономическом и политическом развитиях. Говоря, например, о положении империи в условиях усилившегося натиска османов, Димитрий Кидо-нис уподобляет государство судьбе человека, замечая, в частности, что осталась в империи столица, как голова, отделенная от тела. Разум — главное в человеке, и то же самое верно для государства, считал Феодор Метохит38.
Характерно и то, что в целом история рассматривалась как описание не только событий прошлого и политической деятельности, но и природы. Совокупность онтологических, гносеологических и методологических проблем, а также соответствующий понятийный аппарат по отношению к описанию природы и общества оказываются во многом едиными. У Никифора Григоры, например, общефилософские рассуждения о причинах явлений, о границах познания, полемика по этим вопросам с Паламой содержатся в историческом сочинении. Это подтверждает понимание византийцами природы в широком смысле, по существу тождественном естественному закону.
Огромную роль в представлениях о методах познания природы и общества играли исходные постулаты рассуждений xoival fcwouxl,	яронюта39. Однако по отноше-
нию к описанию и пониманию истории общества общие философские категории, такие, как божественный промысел и естественный закон, истина, время, необходимость, случайность и др., наполняются специфическим содержанием, которое должно быть выявлено при дальнейшем анализе. Эти категории в эпоху Палеологов приобрели особую актуальность, обусловленную изменением ритмов и темпа смены общественных и экономических конъюнктур.
Наряду с этим использовался понятийный аппарат, относящийся к свободному волеизъявлению человека, его психологии. Имеются в виду такие категории, как выбор, желание, добродетель, цель человека, обладающего свободой воли.
38 Nicephore Gregorae Correspondence / Texte ed. et trad, par R. Guilland. P., 1927, P.- 203; Ddmdtriizs CydonSs. Correspondence / Publ. par R.-I. Loenertz. CittA del Vaticeno, 1956. Vol. I. N 222; Theodori Metochitae Miscellanea... P. 638.
39 Nicephori Gregorae Byzantine Historia... Vol. Ш. P. 409—410.
151
Особый смысл, вкладываемый в общие философские и богословские категории, используемые для выражения понимания истории общества, наличие специальных понятий, относящихся к постижению современной исторической ситуации и исторического прошлого, равно как и характерные черты описания исторических событий: причинный анализ, познание прагматистского, дидактического характера прошлого, — все эти факторы, равно как и идеи антропоморфизма, свидетельствуют о той значительной роли, которую играло понимание истории настоящих явлений и событий в рамках идей о практической философии в Византии. Все эти обстоятельства побуждают современного исследователя рассматривать понимание византийцами истории (деятельности людей, событий, процессов и отношений) как особую форму интеллектуальной рефлексии. В задачи данной работы соответственно входит как выявление и изучение специфического содержания общих философско-теологических понятий, используемых византийцами, особенно в эпоху Палеологов для осмысления общественной жизни, так и реконструкция и анализ понятийного аппарата, используемого только для описания исторических событий, процессов и отношений.
Представление о божественном провидении, "пронии", общей необходимой закономерности, сочетающейся с изменчивой и случайной природой общественных явлений, — общая черта понимания истории в Византии40. Ее специфическое содержание в философии истории выражалось, в частности, в представлениях о божественном происхождении императорской власти и пронии императора.
Представители исихазма сводили философию истории к теологии истории. В нее Паламой включаются библейские образы, которые составляют понятийный аппарат для выражения идей о причинах и содержании исторических событий. Причем Палама исходил из идеи прямого вмешательства Бога в исторический процесс41
Идея божественной пронии занимает центральное место в официальной политико-правовой доктрине, согласно кото
40 Hunger Н. Prooimion: Elemente der byzantinischen Kaiseridee in Arengen der Urkunden. Wien, 1964. S. 8 u. folg.; Beck H.-G. Vorsehung und Vorbestimmung in der theologischen Literatur der Byzantiner. Roma, 1973; До-сталова P. Византийская историография...
41 Meyendorff J. Introduction a I'dtude de Grdgoire Palamas... P. 176.
152
рой она является атрибутом невидимого и непознаваемого мира42. В такой же мере она определяет понимание исторических явлений и их развитие во взглядах гуманистов. Однако в произведениях светских историков чувствуется неподдельный интерес к изменчивой событийной истории. Идея божественного промысла сочеталась с представлением о различных знамениях и чудесах. Дука, повествующий о трагическом периоде византийской истории, сообщает о таинственном знамении, позволяющем надеяться на то, что избранный богом народ получит передышку в своих трудностях43.
В соответствии с античными традициями, включенными в систему богословских идей, византийцы трактуют событие как проявление сущности и случайности (oucna, (лщ(Зе-рцхо^)44, т.е. неизменного, которое составляет основу вещей, и меняющегося, несовершенного и вид имого в вещах. По мнению Никифора Григоры, не все является по необходимости, но многое предстает как случайное (хата сгицРЕ|3'пх6д). Земное управляется по природе (tad cpnoEog). Эти идеи, имеющие отношение к природе и обществу, отражают представления о едином космическом порядке45.
Проблема случайности и необходимости, как известно, находилась в центре как античной, так и средневековой философии. Внимание византийцев также всегда было приковано к ней и стало особенно обостренным в эпоху Палеологов, которая принесла ромеям множество свидетельств разнообразия, случайности и перемен, свойственных жизни человека и обществу в целом. Характерно выразительное высказывание афонского прота Исаака, заявившего в одном из своих постановлений: "Современные дела находятся в постоянном движении и изменении, и даже в течение небольшого промежутка времени ничто не может наблюдаться как стабильное"46. Константинопольский патриарх Афанасий I, характеризуя особенности своего жизненного опыта, сообщает следующее: “Я желаю славы во Христе, получив от него силу, я, знающий, как испытывать изобилие и как стра
42 Hunger Н. Prooimion... S. 49 — 58; ДосталоваР. Византийская историография... С. 25.
43 Ducas. Istoria turco-bizantina (1341 —1462) / Ed. V. Green. Bucure§ti, 1958. P. 95. XVI. 4.4-6.
44 См., например: Ioann.es Damascenus. Dialectica... Gol. 536В, 570AB.
45 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. И. P. 723.19—21.
46 Actes de Xenophon / Ed. D. Papachryssanthou. P., 1986, N 18. P. 153. 1-3.
153
дать, как говорить и как молчать, быть удовлетворенным и испытывать лишения, владеть и не иметь владения”47. Эти утверждения показывают, что идеи христианского терпения и стойкости в перенесении экономических трудностей и представления о переменах в обществе неотделимы. При этом опыт, обобщающий восприятия экономической ситуации, акцентируется в такой же мере, как и представления о социальных факторах.
Проблемы случайности тесно связаны с идеями общественных перемен48. В византийской философии случай и случайность обозначались выражениями "симвевикос", “автоматон", “тихи", “эймармене", восходящими к античной философии. Наименование “симвевикос" относилось к сфере, как природы, так и общества, "автоматон" использовалось преимущественно для обозначения явлений природы, “тихи" и "эймармене" — только общественных ситуаций. В данном исследовании нас интересуют, прежде всего, категории “симвевикос" и “тихи", характеризующие общественные перемены и вмешательство судьбы в деятельность человека.
"Симвевикос" — это онтологическое понятие, означающее способ существования. В значении определенной формы бытия "симвевикос" соответствует понятию акциденции в латинской схоластике, в значении же, противоположном необходимости, — латинскому понятию “контингенс"49. И. Мейендорф пишет, что категория энергии не понималась Паламой ни как сущность, ни как “симвевикос", но как “как бы симвевикос". Палама пытается, как утверждает далее Мейендорф, очистить теологию от философских категорий Аристотеля50. Но ведь и другие представители христианства, как на Западе, так и на Востоке характеризовали с помощью этого понятия только видимый мир вещей и человеческих поступков, мир явлений и экзистенции.
У Аристотеля, в философии которого оно впервые становится термином, а также в патристике, в частности у Иоанна Дамаскина, симвевикос — это временнбе изменение, види
47 The Correspondence of Athanasius I... N 58, P. 130. 42— 45.
48 Ibid. P. 723.19.
49 Weiss H. Kausalitat und Zufall in der Philosophy des Aristotels. Basel, 1942. S. 178; Богомолов A.C. Детерминизм, спонтанность и свобода в философии Демокрита // Вопросы философии. 1982. № 3. С. 122.
50 MeyendorffJ. Introduction... Р. 308.
154
мое в явлениях, тогда как сущность (усия) — это независимая субстанция (кириотерон), имеющая начало в самой себе и для себя существующая51. "Симвевикос" характеризует качественные изменения, генезис и движение, совпадение, стечение обстоятельств, присоединение, которое не может существовать самостоятельно, независимо от усии, а лишь благодаря присоединению к ней. "Случай (симвевикос) — это то, что приходит и уходит", — пишет Григорий Палама52. У Иоанна Дамаскина трактовка случая, как известно, зависит не только непосредственно от Аристотеля, но и восходит к таким интерпретаторам, как Порфирий, Олимпиадор, Аммоний, к постановлениям Халкедонского собора и к каппадокийцам. Ипостась является в византийской философии и богословии проявлением идеи индивидуализации и выражает в новых терминах идею первой субстанции Аристотеля. Благодаря присоединению к сущности "симвевикоса" и появляются ипостаси, индивидуальные единицы одного и того же вида, отличающиеся качественным разнообразием и неповторимостью.
Нам представляется целесообразным оценить категорию "симвевикоса" византийской философии не только в терминах онтологии, но и в терминах логики. Такая характеристика важна для осуществления оценочного уровня исследования с позиций современного знания. С точки зрения логики, "симвевикос" византийцев — это предикат, функции которого в констатации наличия определенного качества у усии, благодаря чему осуществляется идентификация, индивидуация предметов в пределах определенного их множества. В результате этой процедуры отдельные предметы, люди, животные, их поведение различаются между собой.
При этом всегда та или иная трактовка случая была связана с воззрениями, относящимися к пониманию человеком его ориентации в природе и обществе, с представлениями в духе Аристотеля о деятельности человека. По отношению к средневековой философии вообще и византийской в том числе понимание случая неотделимо от представлений о свободе воли человека, его деятельности и ее мотивов. Неоднозначность и неопределенность являлись характерными чертами случая.
Что же касается понятия "симвевикос" Аристотеля, то оно наряду со значением присоединения часто означает ре
51 loannes Damascenus. Dialectica... Col. 537В.
52 Gregorii Palamae archiepiscopi Thessalonicencis Phisica, Theologia, Moralia et Practica. Capita CL // PG. T. 150. Col. 1209.197.
155
зультат совпадения многих факторов. “В одном предмете может совпадать многое", — писал Аристотель в “Физике"53. С точки зрения современного знания такое понимание может быть оценено как приближение к пониманию статистической случайности. Значение выражения “симве-викос” как итога совпадения многих обстоятельств являлось не только философской категорией, но и одним из основных значений слова в естественном, обыденном греческом языке, как в античности, так и в Византии. Ведь это перфект причастия от “симвайно” (идти вместе, совпадать, совмещаться, встречаться}. Это значение естественного языка Аристотель ввел в ранг философской категории. Однако в Византии данное значение выражения на уровне категории не прослеживается. Категорией оно является лишь в значении присоединения. Но смысл термина “симвеви-кос" как стечения многих одновременных явлений или событий обнаруживается по византийским источникам на уровне массового сознания, ментальности, и это связано с коммуникативной и креативной функциями языка, т.е. влиянием семантического поля выражений естественного языка на мышление.
В духе аристотелевских традиций Григора понимает событие как возникающее в результате слияния многих причин. В аналогичном значении использовались также слова Tvy/avo), cpOavco. В одном из официальных документов говорится о событиях, которые произошли в результате стечения таких обстоятельств, как "изменение в обстановке и ухудшение условий жизни”54. Наличие в воззрениях византийцев двух типов представлений о случайном, т.е., с одной стороны, идей, непосредственно восходящих к античным понятиям случая как итога совпадения причин, а с другой — взглядов, включенных в богословские концепции сущности и явления, отражает, как и многие другие проявления византийской цивилизации, ее гетерогенность. Снятие антиномий, осуществляемое тем или иным путем, как говорилось, создавало импульс для дальнейшего развития цивилизации во времени. Рассматриваемое противоречие снимается в
53 Аристотель. Физика П. 5,196b; Богомолов А.С. Детерминизм, спонтанность... С. 122.
54 Nicephori Gregorae Byzantma Historia... Vol. I. P. 42. 20; Actes de Lavra / Ed. A. Guillou, P. Lemerle, N. Svoronos, D. Papachryssanthou. P., 1977. Vol. П. N72. P. 14.26-30.
156
обыденном языке, т.е. на уровне бытийных пластов общественного сознания. Как и во многих других рассмотренных ранее случаях, это осуществляется благодаря применению телеологических исследовательских установок (эвристик), позволяющих интегрировать и подчинить античное понимание смысла выражений их богословскому пониманию.
Естественный язык, как правило, оказывает активное воздействие на формирование таких форм общественных воззрений, которые не связаны с теориями, основанными на системе четких категорий. Так й здесь представление о случайном как результате совпадения многих факторов существовало параллельно с христианской идеей случайного, как изменяющегося, временного, несущностного.
Идея случайного в обществе нашла свое выражение также в античном понимании "тихи" (тйхп ) • В отличие от термина "симвевикос”, означающего случайность в значении разнообразия и многообразия вещного мира, "тихи" — это судьба, рок в жизни человека. "Тихи” византийцев всегда связана с выбором человеком той или иной линии поведения. При этом подразумевается такой выбор, при котором человек не в состоянии взвесить роль обстоятельств и их учесть. Именно поэтому данный выбор случаен, он именуется судьбой, а результат его может оказаться счастливым и несчастным. Включение античных понятий в богословские представления о земном мире, т.е. переосмысление античных воззрений, — очевидно.
В одном из писем Никифор Григора специально останавливается на проблеме "тихи”, а именно на сопоставлении “тихи" — судьбы и "автоматон" — спонтанности. Здесь, как и при понимании сгицРЕРцхбд, легко обнаружить влияние Аристотеля, который писал в "Физике": "...тихи и [происходящее] от тихи относится к тем существам, которым присуще счастье и вообще практическая деятельность... Автоматон же свойственна и всем прочим живым существам и многим неодушевленным". В другом месте "Физики" Аристотель высказывается не менее определенно: "...тихи есть причина по совпадению для событий, происходящих по предварительному выбору цели"55.
55 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. I. P. 133, 179. 4; Vol. II. P. 720. 21; Jdem. Correspondence... N 53. P. 199; Аристотель. Физика. П. 6. 197b. О понимании судьбы в античности см., например: Горан В.Н. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990.
157
"Тихи" — это судьба, счастье, удача, это и судьба-рок. Последнее значение особенно ярко выражено у Метохита и Дуки56. Понимание византийскими историками и политическими деятелями "тихи" отражает влияние на менталитет образованной элиты общей обстановки эпохи и эсхатологических идей. Обострение внешней опасности всегда приводило к тому, что в понимании хода истории особо акцентируется роль судьбы, непредвиденного — “тихи". В этом случае тихи называется слепой, т.е. слепым случаем. Именно об этом пишет Мануил Палеолог. Противопоставление "тихи" и божественной пронии мы встречаем у Кантакузина. Случайный характер событий, связанных с "тихи", подчеркивает Фома Магистр57. Вполне в духе античных воззрений трактовал категории судьбы Плифон. Он писал об "эймармене", "анан-ки", т.е. отождествлял судьбу с необходимой высшей божественной причиной. Понятие дики — справедливость отлично в его интерпретации от категорий судьбы58.
Х.-Г. Бек, говоря о той роли, которую играла категория “тихи" в философии Феодора Метохита, полагает, что особое внимание к проблеме разнообразия в обществе, непредвиденности общественных ситуаций, постоянных общественных перемен составляет характерную черту философии византийского гуманизма. Эти представления, по мнению Х.-Г. Бека, хотя и не содержали прямого отрицания прови-денциалистских принципов, однако на практике означали отход от них, поскольку для отцов церкви вера в силу судьбы являлась пережитком язычества59.
С этим выводом вряд ли можно согласиться. Античная идея судьбы-случая, противопоставляемая идее божествен
56 Beck H.-G. Theodoras Metochites. Die Krise des byzantinischen Weltbildes im 14. Jahrhundert. Mdnchen, 1952; Hunger H. Reich der neuen Mitte. Der chrisfliche Geist der byzantinischen Kultur. Graz, 1965. S. 358—359. Мануил Палеолог в одном из писем пишет о тихи, которая хуже диких зверей. См.: The Letters of Manuel П Palaeologus / Text., transl. and notes by G.T. Dennis // Dumbarton Oaks. Texts IV. Wash., 1977. N 50. P. 143. 13—14. Относительно "тихи" в понимании византийских историков см. также: Turner C.I.G. Pages from Late Byzantine Philosophy of History // BZ. 1964. Bd. 57, H. 2.
57 The Letter of Manuel П Palaeologus. N 19. P. 59. 33 — 34; loanni Cantacuzeni eximperatoris Historiarum libri IV. Bonnae 1830, Vol. Ш. P. 122; Theoduli Magistri Oratio de regis officiis // PG. T.145. Col. 461.
58 JlkfidanoQ. ПерС elpappevriG // PG. T. 145. Col. 961—964; Woodhouse C.M. George Gemistos Plethon the Last of Hellenes. Oxford, 1986.
59 Beck H.-G. Theodoras Metochites... S. 96.
158
ной иронии, интегрированная в систему общих воззрений восточного христианства, относится только к сфере социального поведения, ориентации человека в обществе. На средневековом Западе с его более ярко выраженными идеями божественного предопределения и представлениями об ограниченных возможностях свободы воли человека также использовалось понятие судьбы-фортуны и была выражена идея разнообразия и изменчивости земного мира. В рамках византийской цивилизации античная идея "тихи" была подчинена христианскому понятию "симвевикос" в смысле разнообразия. И в эпоху палеологовского гуманизма, выразителем которого было Феодор Метохит, находим предельно четкое выражение идеи разнообразия и перемен в обществе в документах, исходящих из церковных кругов. В одном из актов афонского протата, как уже отмечалось выше, читаем: "Все, что относится к происходящим при нас делам, меняется и становится иным во всем"60.
В определенном смысле эти представления, близкие к соответствующим концепциям средневекового Запада, отражают те воззрения, которые явились предпосылками последующих общеевропейских научных и философских концепций о разнообразии. Характерно в этом смысле следующее высказывание И. Канта, отметившего универсальный характер подобных идей. «Я нахожу, — писал крупнейший немецкий философ в "Критике чистого разума", — что не только философский ум, но и обыкновенный рассудок всегда допускали, без сомнения, всегда будет допускать это устойчивое, как субстрат всякой смены явлений, с той лишь разницей, что философ выражается об этом несколько определеннее, говоря, что при всех изменениях в мире субстанция остается и только акциденции меняются»61. Известно, что понимание случая в значении разнообразия было позднее воспринято наукой нового времени. Так, классическая механика рассматривала необходимость как однозначность, а случай как разнообразие. В современном естествознании одно из значений случайного также заключается в идее качественного разнообразия материального мира, генетической изменчивости62. Новейшая западная метафизи
60 Actes de Xenophon. N 18.
61 Кант И. Критика чистого разума. СПб., 1907. С. 142.
62 Сачков Ю.В. Конструктивная роль случая // Вопросы философии. 1988. №5. С. 87.
159
ка снова придает проблеме разнообразия огромное философское значение63.
Отметим также, что при характеристике случайности в официальных документах используется выражение, обозначающее случайную причину64, свидетельствующее о признании (в духе Аристотеля) таковых причин. Случай, по убеждению византийцев, — это явление не беспричинное, а со случайной, т.е. несущностной, причиной.
Роль языка в формировании представлений проявилась и в идее исторического времени. Для византийской официальной политико-правовой доктрины, гуманистических кругов, высшего афинского монашества и для мировоззрения эпохи в целом существенно сочетание идей христианского линейного времени с античными концепциями времени циклического.
Характерно высказывание, содержащееся в постановлении афонского прота Асеня от 1262 г.: "Так как время, двигающееся по кругу, является нам в виде постоянного бега, то вещи по необходимости согласуются со временем: или одни из них опускаются вниз, другие же вверх поднимаются; или вновь [все происходит] в соответствии со временем в форме круга, наподобие шара, т.е. те, которые были внизу, поднимаются, а те, которые были наверху, опускаются"65.
В понимании циклического времени абсолютизируется идея воспоминаний, относящихся к прошлому, отражается та доминирующая роль, которая придавалась исторической памяти66. Подобные воззрения связаны с платоновскими идеями о переселении душ, заимствованными Григорой и некоторыми другими византийскими мыслителями. Известно, что в Византии идея циклического времени нашла свое выражение и в архитектуре, а именно в композиции византийского крестовокупольного храма67.
63 Мельвиль Ю.К. Новые веяния в метафизике США // Вопросы философии. 1989. № 6. С.140.
64 Actes de Lavra. Vol. II. N 89. P. 75.183.
65 Actes de Docheiariou / Ed. N. Oikonomides. P., 1984. N 7. P. 89.
66 Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977.0 цикличности исторического времени византийцев см.: Удальцова З.В. Развитие исторической мысли // Культура Византии: IV — первая половина VII в. М., 1984. С. 128; Лосев А.Ф. Историческое время в культуре классической Греции: Платон и Аристотель // История философии и вопросы культуры. М„ 1975; Он же. Античная философия истории. М., 1977.
67 Лихачева В.Д. Изобразительное искусство // Культура Византии: вторая половина VII—XII в. М., 1989. С. 482.
160
Историческое время в отличие от физического, циклический характер которого проявляется в природных циклах, имеет, по мнению византийцев, свою размерность, определяемую сходной деятельностью людей в разные моменты линейного времени. "То, что разделяется во времени, объединяется часто общностью деяний", — писал Никифор Гри-гора68. Далее, ссылаясь на Плутарха, он утверждает, что нет ничего странного в том, что события, совершаемые в разных условиях, обнаруживают единство69. Наряду с этим для исторических воззрений эпохи характерно стремление выразить качественное тождество физического и исторического времен. Идеи небесного свода и движения окружностей в духе Птолемея в равной мере определяли рассуждения Григоры и о природе, и об обществе70. Впрочем, Дука связывает перемены в обществе с божественным устроением мира71. Видимо, Дука непосредственно апеллирует к идее перемен и развития во времени, содержащейся в категории случая, тогда как некоторые из приведенных выше суждений Григоры высказаны на уровне практической философии с учетом непосредственной оценки путей и особенностей ориентации человека в обществе и использовании античных идей.
В византийских условиях представления о цикличности времени — философская основа эллинского патриотизма. Георгий Гемист Плифон, яркий представитель этого философско-политического направления, неоднократно ссылается на назидательный опыт древних эллинов, определяющий во многом политическое поведение современников72. Подобными аналогиями изобилует византийская эпистелогра-фия: в частности, ссылки на образцы политического и социального поведения в античности неизменны в письмах Ма-нуила Калеки73, восхваляющего мудрость Фёмистокла. Подобные иллюстрации характерны и для Никифора Хумна74. Попытки провести аналогии между происходящими событиями и теми, которые совершались в прошлом, в эпоху ан
68 Nicephori Gregorae Correspondans. N 152.
69 Ibid. N 60.
70 Nicephori Gregorae Byzanlina Historia... Vol. П. P. 723. 26.
71 Ducas. Istoriatureo-bizantina... P. 163. ХХП. 8.6—7.
72 Хвостова К.Б. Социально-экономические процессы... С. 129.
73 Correspondance de Manuel Calecas / Publ. par R.I. Loenertz. CitU del Vaticano, 1950. N 26. P. 200.
74 Verpeaux I. Nicdphore Choumnos: Homme d’Etat et humaniste byzan-tin (ca 1250/1255 — 1327). P., 1959. P. 187.
161
тичности и в Византии, типичны не только для интеллектуалов-гуманистов, но и для менталитета эпохи в целом. Иоанн Векк, описывая разногласия между западной и восточной церквами, ссылается на время патриарха Фотия — период осложнения отношений между ними75.
Соответственно в византийской историографии естественная временная последовательность событий постоянно нарушается обращением к явлениям прошлого, сравнениями и воспоминаниями. Повествование в большинстве исторических произведений не сопровождается сообщением точных дат событий. В задачи историографов входило не столько освещение временнбй последовательности событий, сколько постижение их смысла в свете представлений о повторении исторических ситуаций, о сходстве разновременных событий.
Вся система византийского менталитета, с его вниманием к многочисленным формам и образцам духовной активности в античную эпоху, с интересом к общественно-политическому поведению древних, с представлениями об этом поведении как об имеющих непреходящую ценность и актуальность примерах, отражает своеобразие познавательных средств, используемых византийцами понимания специфики современности. Представления об этом своеобразии формировались путем выявления тех или иных событий прошлого, в результате обращения внимания на конкретные известные из античной истории примеры политического поведения. На фоне идей линейного времени эти воззрения отразили специфически византийский вид историзма Средневековья.
Система названных воззрений сочеталась с чисто практическими наблюдениями политиков и историографов, фиксировавших специфичность и неповторимость отдельных периодов исторического развития. "Время требовало от Феодора Ласкариса поспешности в делах, а от Иоанна Ватаца — обстоятельности"76, — пишет Никифор Григора, сравнивая периоды правления двух императоров Никейской империи. Именно время, рассматриваемое в феноменологическом плане как самостоятельная субстанция, и его движение обусловливали темп и ритм исторических событий.
75 loanni Vecci Ре peace ecclesiastics // PG. T. 141. Col. 925.
7QNicephori Gregorae Byzantma Historia... Vol. I. P. 24.11.
162
Акцентирование идеи повторов, так же как и представления о роли постоянных перемен в общественных делах и судьбах людей, отразило характерную для Византии XIV—XV вв. социально-экономическую и политическую нестабильность, сочетавшуюся со стремлением выделить в этом непостоянстве повторявшийся субстрат, сущность, выражающуюся в случайном, как результате совпадения факторов.
Представления о линейном времени, связанные с профе-тическими теориями, нашли лишь косвенное отражение в историографии, в упоминаниях об астрологии, магии, пророчествах. Идея непрерывного (линейного) течения времени (шшиотос; ярко выражена, например, в клише (образцах) прооймиев императорских хрисовулов77. В одном из них говорится о том, что время в ходе своего течения меняет, старит и уничтожает многое вокруг.
Известно христианское учение, отстаиваемое, в частности, на Западе Августином, о нескольких возрастах в развитии истории человечества во времени. Различные периоды знаменовались сменой царств: ассирийского, мидийского, персидского, греко-римского. Лаоник Халкокондил, развивая эту тему, добавлял еще период османского владычества78. Чередование во времени периодов господства того или иного народа обосновывалось представлением о неделимости даруемых богом благ и поочередном пожаловании их как разным народам, так и лицам. С этой концепцией связана восходящая к иудаизму идея избранного народа, которая в Византии не только нашла отражение в представлении о превосходстве ромеев, но имела и более конкретное воплощение. В одном из образцов прооймиев императорских хрисовулов говорится о неделимости, как божественного дара, так и императорских благодеяний в отношении подданных. Эти благодеяния полностью, как и божественные дары, даются одному лицу, но со временем также сполна и неделимо могут быть пожалованы другому79. В действительности, естественно, привилегии и блага жаловались представителям господствующей элиты в объеме, зависящем от положения, занимаемого данным получателем при императоре. Мысль о
77 Hunger Н Prooimion... N 4. S. 220.
78 Turner C'LG. Pages from Late Byzantine Philosophy of History // Byzantinische Zeitschrift. 1964. Bd. 57, H. 2. S. 360.
79Hunger H. Prooimion... N 5. S. 323.
163
течении линейного времени, выражающемся в перераспределении божественных и императорских благ, видимо, использовалась в реальной практике земельных пожалований, так как в какой-то мере служила неявным теоретическим обоснованием рассмотренной выше политики превращения освобожденных от налогов владений частных собственников в казенные, обязанные уплатой налогов с земли. Более того, эта идея, как и другие, упоминавшиеся выше идеологические приемы, в традиционном государстве, в котором высоко почитались государственные законы, императорские постановления, обычай, служила целям оправдания любого их нарушения со стороны властей.
Профетические идеи, восходившие к христианской эсхатологии80, были не только неотъемлемым компонентом теологии истории, но и использовались в интересах пропаганды превосходства ромеев, составлявшей основное содержание византийской официальной политической идеологии. Об этом свидетельствует малая византийская хроника, описывающая победу Феодора Ласкариса над сельджуками при Антиохии в 1211 г. Событие трактуется как начало вечного царства ромеев81. В поздний период национальные амбиции византийцев были поколеблены и эсхатологические концепции предсказывали гибель Византии. Даже оптимистически настроенные интеллектуалы, возлагавшие надежду на помощь бога и ожидавшие спасения, писали о недобрых предзнаменованиях и признавали их роль в кризисной ситуации. В этом плане интересны письма Мануила II Палеолога82. Аналогичным образом высказывался Феодор Метохит83. Эсхатологические настроения были в тот период разнообразны. Историк Дука сообщает о том, что среди христиан других государств распространялось убеждение, будто гибель Константинополя неизбежна и должна рассматриваться как искупительная жертва. По его мнению, и османы-завоеватели обречены на гибель84.
Характеристика представлений византийцев об историческом времени невозможна без рассмотрения идей о кай-
80 Podskalsky G. Byzantinische Reicheseschatologie. Munchen, 1972.
81 Schreiner P. Die byzantinischen Kleinchroniken. Wien, 1975. T. I. N 415.
S. 53; 1977. T. П. S. 190.
82 См., например: Lettres del’empereur Manuel Paldologue... N 3. P. 11.
83 Cm.: BeckH.-G. Theodores Metochites... S. 86.
84 Ducas. Istoria furco-byzantina... XXXVIII. 13. О роли профетических идей у Дуки см. также: XXXIX. 18; XL. 11.14; Ibid. XLII. 14.
164
росе. "Кайрос" — это стечение множества обстоятельств в рамках необходимого и целенаправленного процесса исторического развития, сумма временных моментов, которые человеку целесообразно учитывать в общественно-политической деятельности85.
В этой связи нельзя не остановиться на понимании кайро-са Никифором Григором, в воззрениях которого данное понятие играет существенную роль. У него это временнбй период, являющийся одновременно минимальным по своей длительности и оптимальным с точки зрения совершения действия. Выражения, сочетающиеся с ним, могут означать "слишком мало”, "еще нет", "уже нет" ит.д. Есть мнение, согласно которому понимание Григорой благоприятного момента целесообразно оценить с помощью понятия бесконечно малых величин86. Но нам оно представляется недостаточно аргументированным. В воззрениях Григоры мы все-таки не усматриваем понятия предела, которое является необходимым компонентом представлений о бесконечно малых величинах. Думается, понятие "кайрос" у Григоры имеет значительный отпечаток привычного словоупотребления и соответственно оно в меньшей мере характеризует индивидуальные черты философского мировоззрения этого мыслителя.
В понятии "кайрос", которое является одним из ведущих в гуманистическом направлении византийской философии истории, ощущается, с одной стороны, влияние релятивистских представлений о времени Аристотеля, а с другой — та роль языка в формировании представлений, которая проявлялась и при понимании случайности и о которой речь шла выше. Согласно воззрениям о кайросе, во временнбм потоке различаются прошлое (уже нет), будущее (еще нет) и "теперь"87. Время у Аристотеля взаимосвязано с движением. Соответственно историческое время, воплощенное у Григоры и других представителей византийского рационалисти-чески-гуманистического направления в понятии о кайросе, а также выраженное с помощью обозначений "еще нет4',
85 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. И. P. 746.3; Ddmdtrius CydonSs. Correspondance / Publ. par R.-I. Loenertz. Citta del Vaticano, 1960. Vol. П. N 162. P. 334; Actes de Lavra. Vol. Ш. N 133. P. 50. 1 - 3.
86 Moutsopoulos E. La notion de "kairicitd” historique chez Nicdphore Gregoras // Actes du XIV Congres International des Etudes Byzantines. Bucuregti, 1975. T. П. P. 217-222,
87 Аристотель. Физика. TV. 11.219a, b.
165
"уже нет" и т.д., отражает представления о движении или взаимосвязи во времени общественных событий.
Идеи кайроса, характерные еще для досократиков, как известно, были ярко представлены в воззрениях Демокрита88. Данное понятие, кроме того, будучи обычным языковым выражением, означало временной момент, необходимый и удобный как для фиксации и характеристики события, так и для его свершения. "Кайрос" — фиксированный покой, прерывность в непрерывности. Роль его в понимании византийцами истории обусловила значительное сходство в этом отношении теологического и рационалистически-гума-нистического направлений.
Выше говорилось, что в акте афонского прота Феодосия от 1353 г., посвященном урегулированию экономических проблем монастыря Лавры, говорится: "Мудрые определяют, что кайросы — это душа вещей, и если кто-либо не умеет ими воспользоваться и управлять, то может возникнуть большой ущерб делам"89. Аналогичное понимание кайроса встречается в решении афонского протата от 1288 г., относящемся к Халандарскому монастырю и также содержащем рассмотрение экономических вопросов. Об изменениях кайроса можно прочитать и у Григория Паламы90.
В соответствии с представлениями о циклическом характере времени^ с пониманием изменений как перемещения событий во времени кайрос, интерпретируемый как момент времени, мыслится как нечто противостоящее человеку и его деятельности. В письмах Мануила II Палеолога, например, указывается, что несправедливость должна расцениваться не только как произошедшая по вине человека, но и присущая временному моменту (кайросу)91. Кайрос, таким образом, воплощение случая и связан со многими обстоятельствами (яерютйосьд), которые имеют в нем силу. Восприятие кайроса как сочетания событий, являющихся человеку в качестве внешних по отношению к нему факторов общест
88 Кессиди Ф.Х. Первый международный конгресс, посвященный Демокриту // Вопросы философии. 1985. № 1. С 144.
89 Actes de Lavra. Vol. Ш. N 133. P. 50.1 -2.
90 Actes de Chilandar. Premiere partie: Actes grecs / Publ. par L. Petit // ВВ. СПб., 1911. № 17. Прилож. № 1. N 10. P. 25. 1—2; см. также: Gregorii Palamae metropolitae Ad reverendissimam in sanctinibus Xenam // PG. T. 150. Col. 1053.
91 Lettres de I'empereur Manuel Paldologue..., N 17. P. 26; Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. П. P. 729. 24.
166
венной жизни, показывает, что он ассоциируется не только с временным моментом, но и с пространством и, таким образом, является хронотопом. Об этом, т.е. о непосредственной связи понятия “кайрос" с представлениями об определенном месте (топосе), читаем в одном из писем Мануила II Палеолога92.
Поскольку в представлениях о кайросе угадывается не только античное влияние, но и идеи, нашедшие свое выражение у Экклесиаста: “Всему свое время, и время всякой вещи под небом"93, то переосмысление античных понятий с восточно-христианских позиций выступает в данном случае, как это отмечалось выше, особенно наглядно. Кайрос отличался от "тихи" тем, что первый был связан с воздействием на человека сущностных причин и мог быть учтен в процессе человеческой деятельности, тогда как вторая требовала мгновенной ориентации и потому действовала как слепой случай.
Вместе с тем представления о кайросе были не только включены в общехристианскую доктрину, но и подчинены ей. Более того, интересно отметить, что идея кайроса, представлявшая собой, христианскую интерпретацию античных воззрений, выражала понимание византийцами общественной тенденции, взятой в ее чистом виде. В то же время ее развитие могло быть прервано в силу каких-либо социальных факторов. Так, Иоанн Векк, ссылаясь на Василия Великого, говоря о взаимоотношениях восточной и западной церквей, констатирует, что переживаемый временной момент (кайрос) ведет к разрыву церквей, составляя длительный временной период94. Как видно, кайрос с его способностью к изменению включен в понятие единого линейного времени.
Понимание внешних причин и факторов, влияющих так или иначе на конкретную деятельность, связано с богословским учением (в частности, Иоанна Дамаскина) о деятельности человека, с представлением о поступках (лрй^ц). Каждый поступок, в том числе и находящийся в сфере социально-экономического и политического опыта человека, может быть желательным или нежелательным. Последнее происходит из принуждения или незнания. При нежелательных по
92 Letties del'empereur Manuel Paldologue... N 19. P. 28.
93 Экклесиаст. Гл. 3.1.
94 loanni Vecci Refutationes... Col. 33.10; 36 — 37.10.
167
ступках фактор, побуждающий к деятельности, находится вне действующего субъекта.
Далее, для византийской философии истории характерны те представления и идеи, которые отражают понимание свободы воли человека. Интересен и соответствующий понятийный аппарат, не сводимый к общим философским и богословским категориями, но используемый только применительно к пониманию истории.
Наряду с внешними по отношению к человеку факторами, воплощенными во времени и случае, в обществе играют огромную роль намерения, желания различных лиц, которые так или иначе в своих поступках учитывают внешнюю обстановку. Синхронная деятельность людей, преследующих разные интересы, определенным образом связанная с учетом или неучетом обстоятельств (кайроса), приводит к совпадению исходов отдельных поступков, столкновению и пересечению воль, направляемых индивидуальными мотивами и целями.
Для характеристики индивидуальных стремлений используются выражения РоиХцсяд, лроафтри;, которые играют важную роль, как в системе воззрений византийцев-гуманистов, так и в официальных документах. Они же составляют важные компоненты психологических представлений, развиваемых в рамках восточного христианства. Стремления человека определяются, однако, высшей необходимостью. Несомненно сложное влияние античных традиций, идущих от стоиков, а также от Платона и Аристотеля. Ориентация человека в обществе, достижение цели связаны с его умением правильно выбрать временной момент (кайрос), являющийся удобным для совершения определенных действий.
“Не каждый момент является благовременным", — ссылаясь на Аристофана, сообщает Никифор Григора и далее утверждает: "Не подобает всякому желающему стремиться к чему-либо повсюду и всегда, но цель деяния должна сообразовываться с обстоятельствами. И момент бывает неудачным и деяние необдуманным"95.
В каком же случае волевое усилие индивидуума, его целенаправленная, мотивированная деятельность, индивидуальный выбор способа поведения могут привести к правильному учету кайроса? Иными словами, когда возможна вер-
95 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. П. P. 589. 21; P. 642. 22; P, 910.1-4.
168
кая ориентация в социально-экономической и политической обстановке, создающая условия для предвидения результатов поступков в будущем? Подобные возможности возникают в ситуации, когда политический деятель совершает добродетельный поступок. Понятие добродетели играет огромную роль в византийской философии истории96, придавая соответствующим историко-философским представлениям этическую окраску.
Набор свойственных политическому деятелю, прежде всего императору, достоинств определялся христианскими добродетелями, но включал и качества, необходимые политику. Кроме того, совокупность добродетелей правителя не являлась, по мнению византийцев, инвариантной во времени. Напротив, она колебалась в зависимости от временных изменений в обществе. Никифор Григора, как уже отмечалось, предельно четко выразил эту мысль, сравнивая правление Феодора Ласкариса и Иоанна Ватаца, подчеркнув, что время требовало от Феодора поспешности, а от Иоанна обдуманности97. Естественно, в представлениях о роли добродетелей у византийских историков отсутствует строгая последовательность, необходимая для создания рафинированной концепции о политическом поведении. Кроме того, в произведениях различных авторов перечни добродетелей не идентичны. Современный исследователь реконструирует соответствующие воззрения на основе многих, иногда противоречивых, свидетельств. Безусловно, положительными качествами признавались христианские добродетели: скромность и умеренность, а также щедрость, нелицемерие; рассудительность, спокойствие, справедливость; почитание церкви, монашеский образ жизни98. При этом данные качества занимают особое место среди добродетелей, отмечаемых константинопольским патриархом Афанасием99.
Понятие справедливости, являющееся центральным в системе социально-политических взглядов западного и ви
96 Actes de Lavra. Vol. II. N 103. P. 160. 1.
97 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. I. P. 24. 11; Georges G£mistes Pldthon. Traitd des vertus / Ed. B. Tambrun-Krasker (Corpus philosophorum medii aevi, philosophi byzantini, 3). Athenes, 1987.
98 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. I. P. 189.1; 274 — 275; Georgii Pachymeris De Michaele et Andronico Paleologis libri tridecim / Rec. I. Bekkerus. Bonnae, 1835. Vol. I —П.
99 The Correspondence of Athanasius I... N 13. P. 39. 12—13; N 29. P. 60. 12; N 32. P. 66. 3—5.
7. Хвостова K.B.
169
зантийского гуманизма, переплетается в Византии с идеями естественного права, закона, издаваемого императором, справедливости, интерпретируемой в духе античных традиций, как основа государственного права, юриспруденции100. Представления об императорских добродетелях играют существенную роль у Феодора Метохита. Критовул упоминает о мужестве Мехмеда II и рассматривает это качество, наряду с добродетелью, как важнейшее проявление политического поведения. Филантропия, материнская забота о подданных и радение о музах рассматриваются в качестве добродетелей императора в энкомии, принадлежавшем Николаю Кавасиле и посвященному Иоанну VI Кантакузину. О военных доблестях императора как о важных положительных качествах писал ранее Георгий Акрополит. Названные особенности рассматривались в качестве добродетелей и в соответствии с официальной политико-правовой доктриной, хотя основным достоинством императора считалась забота о подданных, отвечающая его главной обязанности как правителя101.
Роль добродетелей в представлениях византийцев об общественной деятельности человека наглядно отражает значимость ценностного подхода в понимании византийцами истории. При описании каждым историком определенной эпохи "набор" добродетелей у него всегда конечен в том смысле, что оценка каждого деяния, решения или события, как положительного, так и отрицательного, предопределена его общими политическими и этическими воззрениями. Это означает, что исход поступков, вызванный, по мнению историка, реализацией или нереализацией добродетелей, не может быть каким угодно, а предопределен и предсказуем. Реализация добродетелей обусловливает божественное вознаграждение, недобродетельный поступок связан с возмездием. Все это органично вплетается в концепции официальной политико-правовой доктрины102 и в общехристианское миросозерцание в целом. Интерпретация политической и общественной пользы и идеи о добре сливаются воедино.
100 IJAtjOcovog. Etepl EtpapgSvriG..., Col. 963 В.
101 Beck H.-G. Theodores Methohites... P. 85 — 86; Critobuli Imbriotae... 2.4.29. P. 35; Actes de Lavra. Vol. Ш. N 118. P. 4. 5-46; N 128. P. 37. 1-2; Hunger H. Prooimion... S. 66 u. folg.
102 Hunger H. Prooimion... S. 86.
170
Несомненная связь идей о кайросе с представлениями о добродетелях означает, что понимание византийцами исторического времени носило в значительной мере этический характер. То обстоятельство, что правильный выбор момента был связан с добродетельным и полезным поступком, показывает, что имеется в виду размерность этического времени, связанная с божественным вознаграждением или возмездием.
Совокупность понятий о кайросе, выборе линии политического поведения, добродетельных и неблаговидных делах, божественной непознаваемой пронии и событии, являющемся людям как случай, как стечение обстоятельств и поступков, — все, что отражало концепцию ориентации в социально-экономической и политической обстановке, составляло поведенческую модель византийцев. Эта модель содержит понимание механизмов возникновения и развития общественных событий. Кроме того, совокупность рассмотренных понятий тесно связана с отмечавшимися выше идеями о дидактической роли истории. Ведь именно в силу возможностей политической ориентации, учета благоприятного момента и возможности предвидеть итог поступка история играет дидактическую роль.
Рассмотренная поведенческая модель свидетельствует о том, что византийцы отводили в истории огромную роль не только этическим нормам, но и психологическим факторам, интерпретируемым как основа социально-экономического и политического поведения. А именно в основе повторов ситуаций, отражающих античную, интегрированную в систему восточно-христианских воззрений, идею циклического времени, лежат, по мнению византийцев, постоянные нравственно-психологические качества человека: стремление к совершенствованию и мудрости, изначально присущие ему103, заставляют его в разные периоды линейного времени одинаково реагировать на внешнюю обстановку. По Иоанну Дамаскину, человек обладает способностью использовать дарованные ему способности к добродетельным поступкам104 или пренебрегать этим даром. В такой форме, отражающей характер переработки информации как античных, так и восточно-христианских ис
103 Досталова Р. Византийская историография... С. 25, примеч. 31.
104 loannes Damascenus. Dialogos contra Manichaeos // PG. T. 94. Col. 155 3B.
7*
171
точников, решают византийские мыслители проблемы не только повторов ситуаций в истории, но и, можно сказать, континуитета в обществе, его традиционности. Психологические факторы подвергнуты серьезному анализу. В византийской историографии постоянно звучат рассуждения о роли в истории таких качеств людей, как честолюбие, стремление к власти, гнев и т.д.
Можно утверждать, что представления о социальном и политическом поведении, об ориентации в политической обстановке и рекомендации поведенческой модели составляют центральное звено в теоретических представлениях об истории общества, отражают внимание византийских историков к обладающему свободой выбора человеку, к его воле и целенаправленной мотивированной деятельности, к личным интересам, политическим страстям и борьбе.
Характеристика поведенческой модели как специфической формы понимания византийцами механизма общественных событий была бы неполной, если бы мы не остановились подробней на представлениях о возможности относительного и неполного пред видения (вероятностного прогноза) исход а политической и социальной ситуаций, что было свойственно, в частности, Никифору Григоре, Пахимеру, Плифону, Димитрию Кидонису. Действительно, эти идеи являются логическим следствием концепций о кайросе. Социальный опыт, отраженный в кайросе, можно предвидеть105, только благодаря этому он и становится ценным.
Понимание византийцами возможности относительного политического прогноза связано с использованием специфических выражений, несомненный технический смысл которых позволяет отнести их к понятийно-категориальному аппарату византийской философии истории. Выше мы в иной связи частично останавливались на этой проблеме, которую здесь целесообразно более подробно рассмотреть. Так, у Никифора Григоры в выражениях типа: "На основе случившегося предвидящие будущее", — используются формы глагола oroxd^opai; далее: "На основе знаков произошедшего угадывается нами то, что произошло затем"106. Близкое по смыслу утверждение наход им в письме Никифора Григоры к Фоме Магистру107. Аналогичны с применением
105 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. II. P. 452.
106 Ibid. Vol. I. P. 5.15-16; P. 310; Vol. II. P. 618. 9.
107 PG. T. 145. Col. 421.
172
тех же выражений высказывания Пахимера: "Предвидящий на основе сущего и рассчитывающий то, что должно, произойти, на основе случившегося"108 и Димитрия Кидониса: "Предвидящий на основе явлений..."109 По-видимому, выражение OTO/dc^opai в значении относительного прогноза отражает общую ментальность эпохи и отличается от того, которое ему дается в богословских трудах. Там под ним подразумевается наличие аналогии, подражание видимого мира миру божественному. Соответственно у Филофея Коккина читаем: "Следует знать, что являющаяся нам мудрость есть подражание высшей мудрости"110.
Нам представляется неоправданной попытка квалифицировать идеи византийцев о возможности частичного предвидения в обществе как некое "общее место" их воззрений111. Такая характеристика не раскрывает ту роль, которую играли рассматриваемые высказывания в общей системе исторических представлений названных мыслителей. Ведь так можно назвать очень многие стереотипы византийского миросозерцания, догмы политико-правовой доктрины и христианства, тем не менее все эти "общие места" влияли на мышление и поведение. Идеи относительного предвидения, восходившие к античной политической теории, отражая способность языка воздействовать на формирование воззрений, а также угадываемые в общественном поведении проявления обыденного сознания, которые в современной культурологии называются ментальностью, влияли на отношения к происходившим в обществе событиям, на выработку политических решений. Именно в этих целях византийцы и обращались к данному стереотипу.
Мы говорим о признании византийцами относительных и ограниченных возможностей предвидения. В целом, в частности, по мнению Мануила II Палеолога, а также полностью в соответствии с богословскими идеями, будущее невидимо. При этом он ссылается на афинского оратора V—IV вв. до н.э. Исократа. Однако в другом письме Мануил утверждает, что нам не дано знать время и "кайрос", как говорит Спаситель, но благодаря нашим молитвам мы узнаем о
108 Georgii Pachymeris De Michaele et Andronico Paleologis... Vol. I. P. 13.
109 Ddmdtrius Cydon£s. Correspondence... Vol. П. N 133.
110 Philothei Constantinopolitani patriarchae Antirrhetici libri XII contra Gregoram // PG. T. 151. Col. 866.
111 Досталова P. Византийская историография... С. 25.
173
них112. В данном случае отсутствует какое-либо противоречие, ибо речь идет о разных уровнях представлений. С одной стороны, о теоретическом отношении к невидимому, сверхчувственному, миру, недоступному ощущениям и сознанию человека, а с другой — об ориентации в мире чувственном и видимом, мире человеческих поступков, об ориентации, обнаруживающей доверие к непосредственному социально-экономическому и политическому опыту человека, воспринимаемому как часть религиозного опыта. Нет ничего удивительного в том, что идеи соответствующей ориентации облекались в форму традиционных представлений и были связаны с привычным словоупотреблением. Все эти особенности мышления отражали специфические формы переработки курсирующей культурологической информации и механизм воспроизводства цивилизации.
Относительный характер предвидения, обозначаемый глаголом отохб^оцсп, ярко выражен, например, в прооймии 111-й новеллы Юстиниана: "считается, что предположение каждого является полезным, оказывается же, что из-за собственных ограничений оно бесполезно"113. Естественно, социально-экономическая и политическая деятельности изобиловали ошибками — факт, который иногда считали целесообразным подчеркнуть.
Поведенческая модель византийской философии истории, та роль, которая придавалась нравственно-психологическим факторам в истории, а также предвидению, обращение к историко-политическому опыту прошлого как к фактору непреходящей ценности обнаруживают непосредственную связь в Византии рассматриваемого периода философии и политической мысли. В этом плане интересны практические рекомендации по обеспечению успешного функционирования власти и созданию ее авторитета, содержащихся, как известно, еще в "Советах и рассказах" Кекавме-на и в литературе жанра "Зерцал"114. Ониг как и разработка общих принципов политического поведения, присутствуют в византийской историографии, а также, например, в письмах Мануила П Палеолога115. Характерно, что проблема от
112 Letties de I'empereur Manuel Paldologue... N 8; The Letters of Manuel П Paleologus... N 3. P. 9.33.
113 Nov. Just lll.P. 521.
114 Hunger H. Hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Munchen, 1978. Bd. 1. S. 157.
115 Letties de I’empereur Manuel Paldologue... P. 81,82, 88.
174
ветственности за неблаговидный политический поступок, повлекший за собой отрицательные последствия, решается во многих случаях с точки зрения не совершившей его личности, а общества и перспектив его развития.
Всеобщее благо в духе античных идей, переосмысленных с христианских позиций и воплощенных в политической ортодоксии, как цель, к которой следует стремиться правителю, фигурирует, например, в письмах императора Мануи-ла П Палеолога116. Естественно, и принцип христианской этики — личная ответственность за содеянное — также реализуется при рассмотрении византийскими историками характера, причин и развития исторических событий.
Роль нравственно-психологического фактора в поведенческой модели в философско-исторических воззрениях византийских историков и общественных деятелей, модели, отражающей понимание ими механизма возникновения и функционирования общественных событий настоящего и прошлого, обусловливает ценностную интерпретацию этими историками проблемы истины по отношению к общественной жизни.
Требования объективности и достоверности в описании событий, т.е. сообщения истины, а также стремление к учету собственного опыта и наблюдений сочетались у византийских мыслителей с приверженностью к выборочному подходу: было распространено мнение о необходимости при характеристике событий прошлого в рамках исторического нарратива производить отбор фактов, достойных изложения. Подобный подход типичен для Григоры117, Пахимера, Лаоника Халкокондила, а в более ранний период — для Пселла, Скилицы и др. Методом исторического исследования, избранным византийскими историками, является, таким образом, реферативный нарратив, включающий причинно-следственный анализ и оценку излагаемых событий.
Это свидетельствует не только о том, что декларируемая во многих исторических сочинениях беспристрастность повествования отнюдь не понималась как фотографичность,
116 Dennis G.T. Some Notes on Correspondence of Manuel II Paleologus // Actes du XIV Congres International des Etudes Byzantines. Bucure§ti, 1975. T. II. P. 60.
117 Nicephori Gregorae Byzantina Historia... Vol. I. P. 194—195. 22—25; Dennis G.T. The Reign of Manuel П Palaeologus in Thessalonica, 1382—1387. Romae, I960. P. 83.
175
но отражала и ценностный подход к истории в соответствии с определенными критериями. Он предопределяет отбор тех событий, которые явились объектом описания и причинного анализа.
Сообщить истину значило не только составить перечень событий, но и определить, хорошим или дурным был тот или иной поступок, явился ли он реализацией добродетели и, следовательно, соответствовал ли общей необходимости, божественному промыслу, воплощающему высшую истину. Для достижения адекватности повествования рассказ о событиях должен был содержать этическую оценку поступков политических деятелей, о которых повествуется в историческом сочинении. Бог всегда понимался как благо и как прекрасное118. Поэтому естественна трактовка истины как приближения к благу. Порядок в обществе также должен быть прекрасным, так как прекрасное — синоним справедливого. В отличие как от современных философских представлений, так и от понимания истины Аристотелем, т.е. его взглядов на истину как на гносеологическую категорию, в средние века истина трактовалась и в онтологическом, и в гносеологическом, а также в логическом планах. В качестве иллюстрации обратимся к описанию Пахимером деятельности Михаила VIII Палеолога. По мнению историка, император в первые годы своего правления совершал достойные деяния, за которые последовали божественные вознаграждения, затем же он растрачивает казну, совершает преступные действия по отношения к малолетнему сыну покойного Феодора Лас-кариса. Все эти поступки явно осуждаются Пахимером и квалифицируются как отрицательные119.
Ценностный подход к явлениям и деятельности людей связан с пониманием причинно-следственных отношений в обществе. Сложная иерархия причин и следствий описывается с позиций представлений о поведенческой модели ориентации в земном мире, в котором существует иллюзорность спонтанности развития (принятие решений, стечение обстоятельств и т.д.), восходящих, в конечном счете, к бо
118 Philothei Constantinopolitani patriarchae Antirrhetici libri XII... Col. 866B.
119 Georgii Pachymeris De Michaele et Andronico Paleologis... Vol. I. P. 93. О критических тенденциях в византийской историографии см.: Tinnefeld F.H. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinischen Historiographie. Von Prokop bis Niketas Choniates. Mtinchen, 1971.
176
жественной энергии и синергии. Поэтому временной процесс составляет систему следующих друг за другом и повторяющихся причинно-следственных взаимоотношении.
Очень характерны в этом плане воззрения Пахимера, который для объяснения явлений выстраивает целую иерархию причинно-следственных взаимоотношений, сопровождающихся оценкой событий. С большой убежденностью он повествует, например, о том, какую положительную роль в системе обороны границ империи имели крепости в горных местностях. Жители этих крепостей, акриты, пользовались разными привилегиями, в частности не платили податей. Однако при Михаиле VHI их обороноспособность сильно уменьшилась по следующим причинам. По приказу Михаила VIII была составлена перепись акритов, за их счет сформировано войско, они были обременены податями. Эти три равноправные причины вызвали, по мнению Пахимера, два параллельно действующих следствия: у акритов исчезла ревность к воинской службе и ослабла энергия. В описании событий, кроме того, нетрудно обнаружить скрытую оценку результата: Михаил VIII не проявил щедрости, т.е. необходимого атрибута добродетельной деятельности императора. Отсюда отрицательный итог, возникший как следствие стечения трех конкретных обстоятельств120.
Переходе к оценке рассматриваемых воззрений с позиций современного философского знания, необходимо выявить соответствующие критерии. Необходимо выяснить, каким образом в тот или иной период понимались те категории и идеи, которые составляют содержание современной философии истории.
По мнению А.Ф. Лосева, важно определить, в каких понятиях мыслились такие идеи, как становление, историческое время и историческое развитие, каковы формы восприятия историзма в изучаемую эпоху121. Для осуществления такой оценки необходимо выявление в воззрениях прошлого понятий онтологии, необходимости, случайности, гносеологии, методологии и аксиологии.
Некоторые проблемы оценки византийских представлений об обществе и истории в XIV— XV вв. в терминах современного понятийного аппарата были затронуты выше. Здесь
120 Georgii Pachymeris De Mtchaele et Andronico Paleologis... Vol. I. P. 16.2—19.
121 Лосев А.Ф. Античная философия истории... С. 3—7.
177
мы подытожим и суммируем соответствующие выводы, некоторые же из названных проблем предстоит рассмотреть особо и во всей их полноте.
Следует добавить, что рассмотренные концепции византийцев свидетельствуют о четкой трактовке ими проблемы становления. Эти идеи были осознаны и нашли непосредственное отражение в понятии кайроса. Воззрения, относящиеся к становлению, к пониманию тенденций в обществе и перехода от одной тенденции к другой, выразившиеся в идеях, характеризующих историческое время, генезис и разрушение, традиционны, имеют глубокие гносеологические корни, однако их сочетание друг с другом отражает специфические особенности эпохи, свидетельствуя об интуитивной приверженности византийцев к тому, что мы именуем историзмом. Роль человека, его свободной воли, психологии и деятельности, его возможности ориентироваться в обществе позволяют оценивать понятие "кайрос" как обозначение политической и общественной ситуации.
Идеи поведенческой модели и понимания ориентации человека в развивающихся и изменчивых событиях требуют специальной развернутой оценки в терминах современного понятийно-категориального аппарата.
Что же касается понимания людьми прошлого своей ориентации в обществе, то эти проблемы в несравненно меньшей степени становились объектом изучения. В то же время соответствующая проблематика представляет значительный исследовательский интерес, а ее оценка с точки зрения современного знания предполагает использование идей, характеризующих вероятностные, т.е. статистические, закономерности в пространстве и стохастические процессы во времени. Этот понятийный аппарат широко используется в эконометрии, социологии и политологии, но почти не применяется при изучении воззрений прошлого в истории культуры. Но при характеристике прогнозов и представлений византийцев о необходимости и случайности в обществе, при оценке понимания ими ориентации вряд ли можно обойтись без соответствующего понятийного аппарата. Выше мы кратко останавливались на этой проблеме, здесь постараемся дать более развернутую аргументацию.
Византийцам было свойственно наивное, на уровне здравого смысла и в терминах современной им эпохи, представление о стохастическом, т.е. вероятностном, характере некоторых общественных и политических процессов.
178
Об этом свидетельствует не только использование выражения oroxd^opai, характерного для Никифора Григоры, Георгия Пахимера, Димитрия Кидониса и др., но и весь стиль рассуждении об ориентации в обществе и относительном предвидении. Влияние вероятностных представлений Аристотеля в данном случае очевидно. Действительно, как отмечалось в византийской историографии, можно обнаружить не только признание необходимости, но и случайностей, возникающих в результате совпадения факторов и роли "тихи". Изменения в судьбе на протяжении истории сравниваются Никифором Григорой в духе инкорпорированных в христианское миросозерцание античных традиций, связанных с судьбой, сравниваемой с результатом, возникающим при бросании игральной кости122. Как видно, как и другие авторы, Григора на уровне здравого смысла и под влиянием обиходной лексики, признает вероятностный, т.е. стохастический характер некоторых форм общественных отношений, связанных с выбором человеком линии поведения в условиях детерминированности ее внешними факторами. Ведь известно, и как мы уже отмечали выше, именно результаты бросания игральной кости (и бросания монеты) рассматривают в качестве классического примера статистической закономерности в современной теории вероятностей. На заре возникновения современных вероятностных теорий А. Эйнштейн, отстаивавший идею господства в природе строго необходимых связей, писал М. Борну, признающему статистическую интерпретацию квантовой теории: "Ты веришь в играющего в кости бога...''123 Византийцы, естественно, не верили в играющего в кости бога, но ориентацию человека в окружающем общественном бытии, связанную с выбором той или иной линии поведения, сравнивали со случайностью, проявляющейся именно при этой игре.
Характерно, что образ человека, играющего в кости, используется в прооймии к новелле Льва VI в контексте описания ситуации, возникающей вследствие издания ряда противоречивых законов. "Отсюда проистекает смешение законов и ущерб делам. Одни (законы. — К.Х.) меняют на другие, как будто играют в кости''124. Как видим, эта игра в данном случае рассматривается как имитация, модель выбора, осу
122 Nicephori Giegorae Byzantina Historia... Vol. П. P. 575. 22.
123 Борн M. Физика моего поколения. M., 1963. С. 376.
124 Noailles Р., DainA. Les novelles de Ldon VI le Sage. P., 1944. P. 7.
179
ществляемого человеком в его практических делах. Димитрий Кидонис также связывает понятие "тихи" с игрой125.
Выбор того или иного решения в конкретной ситуации происходил с учетом временного момента (кайрос) путем реализации или нереализации дарованных человеку свыше посредством божественных энергий добродетелей, совокупность которых образует как бы поле возможностей (пространство событий), т.е. всю сумму возможных в данном случае решений. Дарованные добродетели усваиваются благодаря присущей человеку и также пожалованной свыше синергии.
Элементы названного понимания выбора линии поведения, случая, обнаруживаемые в византийских источниках, не носят, естественно, характера четкой системы взглядов. Мы имеем дело лишь с образом, сравнением, аналогией, которые были столь свойственны византийскому сознанию. Однако такое понимание имело прочные философские предпосылки. Они содержатся в идеях Аристотеля об открытой потенциальной, идеальной возможности, содержащейся в понятии "эндехоменон".
Представления византийской философии истории, оцененные выше, были, естественно, не только наивными и неполными, но и противоречивыми, а также в ряде случаев выраженными неявно. Но ведь цель и назначение современной науки в том и состоит, чтобы неявные, не лежащие не поверхности анализа феномены обнаружить, описать и объяснить.
Оценивая гносеологию византийской философии истории, следует отметить не только использование в историографии реферативного нарратива, о чем говорилось выше, но и силлогистики. Иерархия причинно-следственных взаимоотношений, которую выстраивают византийские историки, отражает не только и не столько временную последовательность событий, но и их логическую взаимосвязь. Обращение к античным примерам, постоянное нарушение при изложении событий их хронологической последовательности — характерное свидетельство в этом отношении.
В целом представления византийцев о вероятностном характере политических и общественных процессов истории, равно как их идеи дидактической роли прошлого, признание
125 Ddm^trius Cydones. Correspondance... Vol. II. N 213.
180
значения нравственно-психологических факторов, органично отражали как типологические черты византийской культуры с ее сложным переплетением различных тенденций, так и черты менталитета средневекового человека вообще. Кроме того, идея об ориентации в изменяющемся обществе, в потоке событий, ориентации, допускающей вероятностный прогноз, учитывающий "кайрос" и цикличность исторического времени, отражают не только противоречия и ограниченный характер элементов византийского историзма, но и его сложную структуру.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подведем итоги. Византийская цивилизация, традиционно рассматриваемая как явление относительно устойчивое во времени, сложный и противоречивый синтез античных и христианских элементов цементировалась целостной специфической картиной мира, обусловившей возможности снятия с помощью политики властей антиномий мировоззренческого и социального характера и, соответственно, создающей условия для доминирования центростремительных тенденций.
Богатая событиями история Византийской империи протекала в рамках традиций, тенденций, отношений, институтов, имевших цивилизационный характер и являвшихся факторами внешнего вынуждения по отношению к деятельности людей. Естественно, такими факторами являлись и сами события и событийные тенденции, увязанные в сложные каузальные зависимости. Эти тенденции, как правило, удачно интегрировались в цивилизационные рамки.
Ббльшая устойчивость в Византии доктрин и институтов, чем на Западе, где в условиях ослабления государственной власти развивались феодальные порядки, определила специфику византийского феодализма как компонента византийской цивилизации. Феодальные отношения, развивавшиеся в Византии в условиях континуитета правопорядка, восходившего к постклассическому римскому праву и праву Юстиниана, а также права прецедентов, создаваемого императорскими распоряжениями, жалованными грамотами и новеллами, начали формироваться относительно поздно и сильно отличались от классических образцов Запада. Тем не менее в XIV в. существовала вотчина, близкая по своей структуре, как считают многие ученые, к западной феодальной. Правом прецедентов, в частности, в значительной мере
182
регламентировался статус византийской пронии и церковно-монастырской собственности.
Наряду с большой устойчивостью цивилизационных параметров в Византии существовала изменчивая идеология. Она сочеталась со специфическими способами формирования идеологии. Изменения в ней, происходившие в рамках неизменных политико-правовой и богословской доктрин, возникали путем акцентирования различных идей этих доктрин при известном абстрагировании от других идей. Например, в условиях экстремальной ситуации накануне завоевания империи османами идея превосходства ромеев как бы отходит на второй план, повышается роль эсхатологических представлений1. Византийцам было не столько свойственно творчество в идеологии, сколько выпячивание, выведение тех или иных принципов ведущих доктрин на первый план. Характерно создание идеологических приоритетов. Именно таким образом следует понимать факт динамизма прагматической идеологии, отражающей развитие событийной истории, т.е. изменения в политике, общественной ситуации и соответственно вызывающей эти изменения.
Изменения в идеологии проявлялись и в иной, рассматриваемой в работе форме восприятия византийцами окружающей реальности. Имеется в виду практика обозначения новых явлений общественной жизни наименованиями, заимствованными из области богословия, философии, политико-правовой доктрины. Название "прония", обозначавшее институт, игравший огромную роль в социальной жизни Византии XI —XV вв., и являющийся отчислением в пользу чиновника или военачальника в качестве вознаграждения за его государственную службу определенной налоговой квоты (а в XIII —XV вв. и пожалование за эту службу соответствующей земли), восходит к понятию пронии-провидения в богословии и понятию пронии-попечения в политико-правовой доктрине. В XIV в. крестьяне, лишенные надельной земли, назывались анипостати, имевшие таковую землю — эни-постати. В богословии первое выражение означало мнимую сущность, второе — наличие сущности.
Почему же для обозначения столь приземленных, с точки зрения византийца, явлений, как фискально-поземельные отношения, не нашлось других наименований, кроме
1 Schreiner Р. Die Byzantinische Kleinchroniken. Wien, 1975. T. I. S. 53; Wien, 1977. T. II. S. 190.
183
терминов из области политико-правовой и богословской доктрин? Причина кроется в традиционности правопорядка и особенностях механизма сочетания традиций и новаций, неизменных форм и вновь появляющихся ситуаций, механизма воспроизводства цивилизации во времени. Дело в том, что, хотя император не только издавал законы, но имел право их изменять и даже игнорировать, как устаревшие. На практике в конце ХШ в. в Византии прекратилось издание новых правовых норм. Императоры издавали постановления, преимущественно о льготах и привилегиях, относящихся к праву прецедентов. Создается любопытный парадокс. Правотворчество не поспевает за спонтанно развивающейся действительностью. Поэтому огромную роль начинает играть право прецедентов, рассчитанное на регламентацию отношений, не находивших адекватного отражения в традиционном правопорядке. Однако прония не полностью регламентировалась правом прецедентов, в известной степени ее статус восходил к игравшему определенную роль в византийском правопорядке так называемому вульгарному римскому праву.
Для того, чтобы инкорпорировать право прецедентов в систему традиционного правопорядка, отражавшего цивилизационные характеристики, и придать серии прецедентов больший вес, моральные и правовые гарантии, византийцы использовали для обозначения вновь развивающихся отношений, регламентируемых правом прецедентов, наименования, заимствованные из сферы ведущих богословско-мировоззренческих и политико-правовых доктрин. Благодаря такому наименованию соответствующие отношения как бы освящалась с помощью "высоких" названий. Такой путь образования терминов, обозначающих развивающиеся явления повседневности, не умещающиеся в рамки традиционного правопорядка, отражает уникальный способ снятия антиномии традиционных, обладающих континуитетом цивилизационных факторов и факторов событийно-исторического ряда. Снятие этой антиномии обнаруживает инструменталистскую функцию богословия, повышение его социальной роли.
Рассмотренная система образования терминов означала не только расширение семантического поля понятий, одно из значений которых являлось важнейшей богословской категорией, но и подчинение новой смысловой функции слова его базовому значению, т.е. богословскому понятию. Проис
184
ходило по существу инкорпорирование развивающихся отношений повседневности не только в сферу традиционного правопорядка, но даже и религиозного опыта. Иными словами, вновь возникавшие отношения, как это свойственно Византии, включались в систему действовавших институтов, оказывались им подчиненными. В то же время отсутствовало формирование новых правовых политических структур и доктрин, способных противостоять старым или их заменить. Вновь возникавшие отношения оставались в рамках цивилизационных параметров, не создавая новых цивилизационных тенденций.
Единство представлений о социальном бытии, проявляющееся в присвоении развивающимся отношениям повседневности наименований, одно из значений которых является богословской или политико-правовой категорией, генетически восходит к концепции восточного христианства об идеальном предвосхищении в Логосе мира вещей и явлений, к иерархическим представлениям Псевдо-Дионисия Ареопагита, а также к теории Григория Нисского об именах и понятиях, свойственных естественным языкам. Согласно этой теории такие имена имеют божественный "умысел, предумышление”, связанные с разумной частью души, произошедшей от Бога. При образовании наименований происходит следование этому умыслу, т.е. общей идее имени. Эти факты говорят не только об инструменталистской функции мировоззренческих категорий, но и о креативной функции языка.
Обозначение развивающихся отношений с помощью наименований, имевших в своем семантическом диапазоне богословский и политико-правовой смысл, происходило путем переработки циркулирующей в обществе социальной информации. Эта переработка заключалась в расширении объема понятий и правовых концепций, восходивших к античности с позиций христианства. Подобная переработка информации составляла механизм воспроизводства цивилизации во времени.
Одним из важнейших проявлений цивилизационных тенденций в Византии явились поземельные отношения. На протяжении всей истории империи, как отмечалось, в правовом отношении доминировала полная безусловная собственность на землю, восходившая к классическому, постклассическому римскому и ранневизантийскому праву и отличавшаяся от иерархической собственности на Западе. Понятия римского
185
права, выражающие идеи полной безусловной собственности, находились в противоречии с христианскими концепциями общей собственности, идеями нестяжательства, прославлением бедности. Но в византийском государстве в условиях симбиоза церкви и государства, при континуитете права и представлениях о приобщении жизни через посредство энергий и синергией к божественной благодати, обожествлялась не только императорская власть, но и распоряжения конкретных императоров рассматривались как божественные. Соответственно императорские пожалования, содержащие передачу физическому или юридическому лицу прав собственности, трактовались как божественные и святые. Византийское правосознание воспринимало собственность как институт, связанный с деятельностью императора, власть которого обожествлялась, так как эта власть, благодаря синергии воспринимала божественную благодать. Полная безусловная собственность, регламентируемая римско-византийским вещным правом, была переосмыслена в Византии в терминах богословия.
В этой связи небезынтересен следующий факт. При существовании полной безусловной собственности на землю в поздней Византии отсутствовали или почти отсутствовали элементы предкапиталистических отношений, которые на Западе развивались в XIV и XV вв. в условиях отягощения собственности массой сословных привилегий. Фактор государства, с его интенсивной внутренней политикой, разветвленной системой контроля и регламентации, зримо определял развитие Византии.
Разнообразные формы снятия антиномий духовного и общественного развития Византии, т.е. механизмы воспроизводства цивилизации во времени, так или иначе обнаруживающие определенные аспекты концепции всеединства, целостной картины мира, являлись византинизмом, который можно условно назвать иоправданием жизни1'. Под византинизмом здесь понимаются те проявления византийской цивилизации, которые оказывали влияние на развитие культур православных народов после гибели Византии.
Оправдание жизни, т.е. понимание совокупного жизненного опыта в его возвышенных и мирских проявлениях как приобщение к божественному дару, осуществляемому в мистической молитве, показывает то важнейшее отличие восточного богословия от западного, о котором писал еще В.Н. Лосский. Если, согласно Августину и Фоме Аквинско
186
му, высшие идеи, данные в Логосе, отражают божественную сущность, к которой тварное с необходимостью стремится как к образцу, то согласно восточной патристике, идеи отождествляются с волей, сопряженной с энергией, соответственно допускаются различные способы, по которым тварное "причащается" творческим энергиям2. В рамках этой динамической концепции, большее, чем на Западе, значение придавалось свободе воли человека. Соответственно, огромную роль играла политика императоров, рассматриваемая как результат проявления свободной воли. Мы можем оценить смысл этой политики как создание условий для воспроизводства во времени византийской цивилизации.
Социально-экономическая политика рассматривалась в Византии с ее сильной государственной властью, лишь в последние века ослабленной развитием феодализма, как один из основных видов внутренней политики.
Понятие "икономия” означало государственное управление, осуществляемое императорами в силу их прав попечения в отношении подданных. Иоанн Дамаскин, вслед за Аристотелем, подразделяет философию на теоретическую и практическую, под которой подразумевалось, в частности, искусство управлять общественными делами.
Можно утверждать, что одним из основных противоречий византийской цивилизации в области социально-правового развития было признание в правовой теории четкого разграничения между публичным и частным правом и возрастающей тенденцией к их смешению в реальной жизни. На Западе в эпоху классического Средневековья при феодализме частные и публичные прерогативы во многом срастались. Византийское же правосознание, в соответствии с римскими правовыми принципами четко разграничивающее публичное и частное право, отличалось от феодального правосознания на Западе. Философ и историк XIV в. Никифор Григора противопоставил государственное управление "по законам ромеев": и наследственное владение "по обычаям латинян”3. Смысл этого противопоставления в том, что правитель и собственник, по мнению византийца, — разные понятия. Возникавшее в отношениях повседневности про
2 Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. М., 1991. С. 72, 73»
3 Nicephori Gregorae Byzantma historia graece et latme / Ed. L. Schoepeni. Bonnae, 1829. Vol. I. P. 233.18.
187
тиворечие между теоретическим правосознанием и практикой отразил хронист Зонара, который упрекал императора Алексея I Комнина в том, что он управлял не как император, а как господин4.
В ранней Византии власти, осуществляя икономию, т.е. управление, рассматривали спонтанно возникавшие случаи смешения частной и публичной власти как угрозу централизму и пытались лишить их правовой защиты. Именно эту цель преследовали распоряжения, направленные на запрещение частного патроната в IV и V вв.5 В X в. характер экономической политики меняется. Она, как свидетельствуют императорские новеллы того времени, изобилует противоречиями. Некоторые постановления содержат ограниченную определенными условиями юридическую защиту форм частного патроната, именно того, который на Западе составил сущность процесса феодализации. Соответственно, ослабевают центростремительные тенденции византийского государства. И, наконец, в поздней Византии (Х1П—XV вв.) форма снятия противоречия между разграничением в теории частного и публичного права и смешением их в жизни приобретают парадоксальный характер. Принимаются меры, направленные на поощрение такого смешения. Собственники в результате пожалования им податного иммунитета получают право на взимание налогов с крестьян в свою пользу. Налоги в таком случае выполняют функцию частноправовой феодальной ренты. Одновременно расширяется судебный и административный иммунитеты. Интенсифицируется процесс феодализации. Однако теоретически, с точки зрения фискального права, налоги с крестьян, уступленные собственнику соответствующих земель, по-прежнему учитывались государственным финансовым ведомством. В случае необходимости, например, обострения внешней опасности для государства, последнее было в праве отменить податной иммунитет с тем, чтобы налоги с крестьян вновь поступали в казну. Иными словами, новые явления были подчинены традиционному правопорядку.
Изменчивость официальной политико-правовой и социально-политической идеологии, выражавшей изменчивые
4 Tiimefeld F.H. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinischen Historiographie: Von Procop bis Nicetas Choniates. Munchen, 1971. S. 144.
5 Lemerle P. The Agrarian History of Byzantium from the Origin to the twelfth Century: The Sources ans Problems. Galway, 1981. P. 11.
188
интересы элиты, отраженная, в частности, в императорских постановлениях, т.е. выраженная на уровне менталитета, определялась сильной императорской властью, ее действительным авторитетом. Императоры имели реальную возможность осуществлять активную внутреннюю политику, принимать решения, иногда, даже вопреки существующим традициям, влиять на настроения элиты.
Идея синтеза устойчивых традиционных институтов и доктрин, а также постоянно меняющихся факторов повседневности отражает глубокую трактовку византийцами понятия единства жизни, осуществляемую в рамках присущей им целостной картины мира. Подобные концепции не только позволяли им иначе, чем на Западе, снимать антиномию в понимании отношения человека к двум мирам: божественному, трансцендентному, с одной стороны, и суетному, мирскому, с другой. Эти концепции позволили интенсивно использовать античные понятия для характеристики мирского, земного, изменчивого мира повседневности.
Применение античных понятий путем их интегрирования в систему восточно-христианских представлений и соответствующее их переосмысление обнаруживает одно из проявлений механизма воспроизводства параметров и факторов византийской цивилизации во времени. Античные категории философии истории, такие как кайрос (момент времени), тихи (судьба), симвевикос (случай — синоним латинского понятия "акциденция" на Западе) применялись для обозначения различных проявлений несущностного в жизни человека. Несущностное в жизни, в отличие от сущностного, означает для византийцев разнообразие и неповторимость, характерные для мирской жизни. В некоторых трактовках понятие "тихи" связано с античным пониманием цикличности времени, которое признавалось византийцами в рамках линейного телеологического и эсхатологического библейского времени. Время движется по кругу и то, что было внизу, перемещается вверх, считали византийцы.
Случай играл в общественной жизни, по мнению византийцев, двоякую роль. Некоторые виды случая можно предвидеть. Дело в том, что человек, обладая свободой воли, мог реализовать или оставить нереализованной дарованную ему свыше добродетель. После этого следовал божественный дар или возмездие. Такие ситуации повторялись, создавая циклы. Поэтому византийцы считали, что на основе прошлого и настоящего можно предвидеть будущее. Иными слова
189
ми, высказывалась идея возможности частичной ориентации в обществе. Для ее обозначения использовалось выражение "стохадзомай" (в переводе с греческого означающее — угадываю, полагаю).
Идея циклического времени по отношению к жизни человека была в Византии, как и в античности неотделимой от понимания цикличности физического времени, связанного с природными циклами. Это единство в понимании природного и исторического времени при наличии идеи подчинения их ритма линейному библейскому времени подтверждает целостное восприятие природы и общественной жизни, присущее византийскому миросозерцанию. Историческое время воспринималось не только как циклическое, но понималось и как результат реализации или напротив нереализа-ции человеком дарованных ему свыше способностей к добродетельным делам. Таким образом, время трактовалось как категория этическая. Именно, этические нормы (их соблюдение или несоблюдение), в понимании византийцев, придавали временному потоку темп и ритм, различаемый в общественной жизни и помогающий ориентироваться в событиях, их предвидеть и оценивать. Подобное понимание времени, свидетельствующее о его интерпретации в духе христианской этики, неизменно присутствует и в исторических сочинениях византийцев, т.е. используется на уровне прагматического политического сознания, отражающего рассуждения по поводу общественных событий. Этическая трактовка циклического времени, связанная с представлением о возможности предвидеть, точнее угадывать будущее на основе знания прошлого и настоящего, отражала понимание дидактической роли истории, что побуждает затронуть вопрос о византийской футурологии. Рассмотренная форма византийской прогностики, согласно которой на основе прошлого можно предвидеть будущее, означает не только переосмысление античных понятий циклического времени с позиций христианской этики. Перед нами непосредственное инкорпорирование соответствующего античного топоса, клише, встречающегося, в частности, у Иосифа Флавия, в написанные с христианских позиций исторические сочинения ХШ—XIV вв., авторы которых строго придерживались христианского провиденциализма.
В данном топосе речь идет отнюдь не о познании сущности общественных явлений прошлого и настоящего. Эта сущность, по мнению византийцев, определяется божест
190
венным провидением и недоступна разуму человека. Речь идет о попытке приобщиться путем добродетельных деяний, благодаря божественным логосам, энергиям и ответной синергии к божественному плану. Соответственно в данном топосе используется глагол, означающий "угадывать, догадываться, предполагать".
Таков данный вариант снятия антиномии мирского, прагматического, с одной стороны, и возвышенного, метафизического, с другой, уровней сознания и рассуждений. Мирская политико-прагматическая идея предвидения социальных ситуаций и социального поведения, т.е. мысль всякого обыденного сознания, так или иначе ориентирующегося в окружающей жизни, выраженная в форме античного клише и с использованием античной идеи циклического времени, подчинена высшей нравственной христианской идее божественной добродетели, Хотя снятие антиномии двух видов средневекового миросозерцания происходит в рамках византийской концепции целостного понимания мира, но такое снятие опять же не означает отрицания и осуждения античного высказывания, а осуществляется в результате его переосмысления и подчинения ведущей мировоззренческой идее христианства. Подобная мыслительная конструкция явно ориентирована на поддержание континуитета цивилизации, ее воспроизводство во времени.
Итак, механизм воспроизводства византийской цивилизации во времени проявлялся в определенных способах снятия постоянно возникавших антиномий между факторами цивилизационного, с одной стороны, и исторического событийного или идеологического, так сказать (используя терминологию византинистов) несущностного ряда, с другой. В результате явления второго ряда так или иначе подчинялись первому. Благодаря такой процедуре подавлялись условия для возникновения институтов и идеологий, способных играть серьезную альтернативную роль по отношению к традиционным институтам, ценностям, доктринам, отличающим цивилизацию. Теоретические и поведенческие предпосылки для такого снятия антиномий составляла характерная для Византии целостная картина мира, идея всеединства различных проявлений жизни человека и его познавательного опыта. Синтезирующий характер этой идеи, восходящей к восточной патристике, обусловливал византийский централизм, превалирование центростремительных тенденций над центробежными. Присутствующие же в разных
191
сферах менталитета и социальных отношений идеи иерархии были подчинены идеям синтеза.
Всякое нарушение механизма воспроизводства цивилизации во времени проявлялось в невозможности инкорпорирования на каком-либо временном отрезке развивающихся явлений, идеологий, форм самосознания и т.д. в традиционную систему цивилизационных параметров и факторов. Если такое случалось, то возникал симптом кризиса цивилизации, проявляющийся в центробежных тенденциях. В последние два столетия существования империи византийцы не сумели включить ряд проявлений новой идеологии, в частности, такое ее направление, как латинофильство, проявлявшееся в попытках политической и церковной унии с Западом, в систему традиционных теоретических представлений и систему миросозерцания. Византийская элита оказалась разобщенной, усилились ее центробежные настроения, что способствовало ослаблению приближавшейся к своей гибели империи и означало кризис византийской цивилизации.
Симптомы кризиса в XIV—XV вв. появляются и в области социально-экономических отношений. Возникают ситуации, на которые не распространялось право прецедентов с его исковой защитой. Следовательно, такие ситуации не были включены в традиционный правопорядок и трактовались как аномалии. Например, имеются сведения об обмене и даже продаже проний, хотя подобные действия не были предусмотрены императорскими постановлениями. Государственные власти не только не смогли регламентировать подобные случаи с помощью права прецедентов и тем самым создать связь новых явлений с традиционной системой, они (власти) оказались не в силах воспрепятствовать распространению этих явлений. Подобные ситуации выходят из-под контроля.
Констатации симптомов кризиса византийской цивилизации з XIV—XV вв. не противоречат факты интенсивного развития культуры, получившие название Палеологовского возрождения. Кризис, повторяем, состоял в утрате, точнее в ослаблении традиционной, органичной, одновременно тонкой сложной связи факторов цивилизации и развивающихся явлений повседневности, сложной казуальной связи событий. Такое культурное явление, как деятельность в XV в. философа-гуманиста Георгия Гемиста Плифона, не укладывающаяся во многие традиционные схемы византийских доктрин, также подтверждает сказанное.
192
В то же время было бы упрощением утверждать, что в рамках византийской цивилизации на уровне цивилизационных факторов за всю тысячелетнюю историю империи не происходило никаких изменений. Можно указать факты развития мировоззренческих доктрин, правосознания. В рамках цивилизационного фактора "симфония церкви и государства" в итоге сложного взаимоотношения канонов и императорских постановлений формируется совершенно новое, отличное от восходящих к античности традиций, понятие свободы. Формально-юридически на протяжении всего существования империи доминировало римско-правовое определение свободы как возможности действовать по своему желанию вне какого-либо подчинения и возможности распоряжаться вещью без препятствий в соответствии со своим желанием. Эти представления римского права были увязаны с восточно-христианским пониманием свободы воли, как возможности для человека самостоятельно, по природе реализовывать врожденные добродетели или следовать злу. Но в рамках канонического права в начале XIV в. в соответствии с сигиллием патриарха Нифонта и хрисовулом императора Андроника II Палеолога6 формируется представление о свободе как иерархическом состоянии. Свобода, согласно канонам, имеет степени и может быть большей или меньшей. Такова свобода афонского прота, частично зависевшего от патриарха. Такое понятие свободы отражало сложные отношения господства и подчинения, сложившиеся к XIV в. в разных сферах общественной жизни Византии.
Целостное восприятие мира, включающее обобщенное понимание жизни и жизненного опыта, играло в Византии не только регулирующую роль в процессе функционирования византийской цивилизации. Это восприятие имело глубокие последствия в плане перспектив философского развития. Целостная метафизически-мистическая картина мира как доминанта миросозерцания Византии содержала в себе отличия от мировоззренческих идей, зародившихся на Западе еще в эпоху поздней схоластики, и заметных в частности, еще у Фомы Аквинского. Речь идет о предпосылках рационализма, в основе которого содержится, хотя и не абсолютное, противопоставление мира земного и божественного, но так называемая западная идея явного разграничения религиоз
6 Actes de ХёпорЬоп / Ed. D. Papachryssanthou. P., 1986. N 15. P. 140.29-30; P. 144.29.
193
ного и рационалистического сознания с его верифицируемой истиной и логицизмами. Сказанное, естественно, не означает отсутствия в западной средневековой философско-богословской мысли мистицизма как доминирующей идеи.
Одновременно в Византии в рамках гуманизма развивалась достаточно сильная рационалистическая тенденция, состоявшая в признании возможностей разума приблизиться к метафизическим предпосылкам абсолютной истины. Но здесь акцентируются те представления византийцев, с учетом которых традиционно в богословии и философии истории проводилось различие между западным и восточным христианством. Как отмечали В.Н. Лосский, а также Х.-Г. Бек, названные различия носили скорее типологический, а не строго региональный характер. Они отражают содержание типологической модели, по сравнению с которой, как по сравнению с любой моделью, реальная жизнь обнаруживала множество отклонений и являла собой пестрое событийное разнообразие. Однако использование данной модели плодотворно, ибо позволяет осуществить классификацию сложнейших Мировоззренческих процессов.
В данной работе остались без внимания многие проблемы византийской культуры, развивавшейся в рамках цивилизационных параметров. Это ограничение, наложенное на выбор приоритетных проблем, объясняется тем, что, как это было показано в первой главе, именно рассматриваемые здесь проблемы были наименее изучены в историографии. Тем не менее целесообразно сделать некоторые замечания, касающиеся византийской культуры. Видимо, такие важные ее факторы, как восточное влияние, в том числе влияние ислама, в большей мере отразилось на развитии византийской культуры и черт повседневности, чем на структуре цивилизации, т.е. факторов, отличавшихся длительной инвариантностью. Именно в этом плане интересна роль регионов, входивших в разные периоды в состав византийской государственности или соприкасавшихся с ней и являвшихся центрами встречи культур: арабский мир, Сирия, Иран, Египет. Такова же роль славянских регионов: Болгарии, Сербии, а также Армении, не только воспринявших воздействие византийской цивилизации, но и оказавших определенное влияние на состояние византийских структур повседневности.
Большое значение имеет оценка исторического значения византийской цивилизации. Этот вопрос актуален в связи с проблемой влияния византинизмов на развитие Руси,
194
формирование русской идеи всеединства, идей государственности и т.д. Что же касается оценки роли самой византийской цивилизации, то нельзя забывать, что она осталась незавершенной в связи с гибелью византийской государственности. Поэтому приобретает большой интерес проблема ее потенций, пока еще не поставленная в науке во всей полноте. В этом плане можно сказать, что, с точки зрения современной философии и психологии, целостная картина мира византийцев содержит те принципы, которые определяют современное понятие экзистенции как целостного существования индивидуума.
Кроме того, трад иционная западная идея рационализма и логицизмов, достигшая апогея в логическом позитивизме, западная идея, которая часто противопоставляется русской и византинизмам, в настоящее время претерпевает известные метаморфозы. В рамках постмодернизма на Западе усиливается влияние философской метафизики. Возникает стремление отойти от абсолютизации разума и знания, приблизиться к их рассмотрению в контексте культуры, мировоззрения, религии, социума. Некоторые постмодернисты считают необходимым преодолеть декартовский дуализм разума и веры и обращаются в поисках их синтеза к восточным теософским и философским системам. Восточно-христианский мировоззренческий опыт (особенно концепции исихазма) с его идеей единства мира, концепцией логосов, энергий и синергий как приобщения к благодати, в этой связи обнаруживает свое историческое значение, актуальное на современном этапе развития философской мысли.
Примечательно, что известный современный физик И. Пригожин и его последователи, изучающие целостный характер саморегуляции и становления некоторых физических структур, именовали новую дисциплину синергетикой7. В свете этих-идей особенно наглядно обнаруживается актуальность и непреходящая научная значимость целостной византийской картины мира, синтетической антропологии и психологии, идеи всеединства.
Рассмотренные в этой работе стороны византийской цивилизации: взаимосвязь ведущих мировоззренческих докт
7 Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. № 8. С. 3 — 4; Хвостова К.В. Византийская цивилизация // Вопросы истории. 1995. №9. С. 47.
195
рин и идеологий, правопорядка и развивающихся отношений, не имевших адекватного отражения в традиционном праве и запечатленных в наименованиях и праве прецедентов; новые представления и правотворчество в области канонического права, влиявшие на социальное поведение и правосознание, и, наконец, современный философский смысл некоторых византинизмов представляются не только мало изученными в историографии, но и такими, при изучении которых необходимо использование современной методологии. Она предполагает сравнительный анализ цивилизаций, учет их различных уровней, использование современной герменевтики, связанной с анализом формальных особенностей аргументации, внимание к мировоззренческим доктринам и структурам повседневности, рассмотрение концепций византийцев, учитывающих соотношение диа-хронных и синхронных явлений, как выражение их социальной ориентации.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие...................................... 3
Глава I
Проблемы и методы................................ 6
Глава И
Спорные правовые вопросы византийской земельной собственности и ее реальный статус ............. 36
Глава III
Специфические черты византийской пронии......... 63
Глава IV
Сакральный характер византийского социума ...... 83
Глава V
Другие цивилизационные особенности византийской цивилизации ................................... 108
Глава VI
Философия и коллективный социальный опыт.
Ориентация в повседневной жизни ............... 138
Заключение..................................... 182
Научное издание
Хвостова Ксения Владимировна
ОСОБЕННОСТИ ВИЗАНТИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Утверждено к печати Ученым советом
Института всеобщей истории Российской академии наук
Зав. редакцией Н.Л. Петрова Редактор В.Н. Токмаков Художник В.Ю. Яковлев Художественный редактор Т.В. Болотина Технический редактор В.В. Лебедева
Корректоры
З.Д. Алексеева, Р.В. Молоканова
Подписано к печати 23.03.2005
Формат 60x90 1/16. Гарнитура Балтика Печать офсетная
Усл.печ.л. 12,5. Усл.кр.-отт. 12,5. Уч.-изд.л. 12,1 Тираж 530 экз. Тип. зак. 3928
Издательство "Наука"
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90 E-mail: secret@naukaran.ru Internet: www.naukaran.ru
Отпечатано с готовых диапозитивов в ГУП «Типография «Наука»
199034, Санкт-Петербург, 9 линия, 12
АДРЕСА. КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ ТОРГОВОЙ ФИРМЫ “АКАДЕМКНИГА” РАН
Магазины “Книга-почтой”
121099 Москва, Шубинский пер., 6; 241-02-52
E-mail: akadem.kniga@G23.relcom.ru
197345 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 76; (код 812) 235-40-64
Магазины “Академкнига” с указанием “Книга-почтой”
690088 Владивосток, Океанский пр-т, 140 (“Книга-почтой”); (код 4232) 45-27-91 antoli@mail.ru
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 (“Книга-почтой”); (код 3433)
50-10-03 KNIGA@SKY.ru
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 298 (“Книга-почтой”); (код 3952) 42-96-20 val@igc.irk.ru
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03-90
AKADEMKNIGA@KRASMAIL.RU
220012 Минск, проспект Ф. Скорины, 72; (код 10375-17) 232-00-52,232-46-52
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; 124-55-00 akadkniga@voxnet.ru;
akadkniga@nm.ru; http://akadkniga.nm.ru
117192 Москва, Мичуринский пр-т, 12; 932-74-79
127051 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; 921-55-96
113105 Москва, Варшавское ш.. 9, Книж. ярмарка на Тульской (5 эт.); 737-03-33, 737-03-77 (доб. 50-10)
117997 Москва, ул. Профсоюзная, 90; 334-72-98
630091 Новосибирск, Красный пр-т, 51; (код 3832) 21-15-60 akademkmga@mail.ru
630090 Новосибирск, Морской пр-т, 22 (“Книга-почтой”);
(код 3832) 30-09-22 akdmn2@mail.nsk.ru
142290 Пущино Московской обл., МКР “В”, 1 (“Книга-почтой”);
(код 277) 3-38-80
191104 Санкт-Петербург, Литейный пр-т, 57; (код 812) 272-36-65 ak@akbook.ru
199164 Санкт-Петербург, Таможенный пер., 2; (код 812) 328-32-11
194064 Санкт-Петербург, Тихорецкий пр-т, 4; (код 812) 247-70-39
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9-я линия, 16;
(код 812) 323-34-62
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18; (код 3822) 51-60-36
akademkniga@mail.tomsknet.ru
450059 Уфа. ул. Р. Зорге, 10 (“Книга-почтой”); (код 3472) 24-47-74
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 22-91-85
Коммерческий отдел, г. Москва
Телефон 241-03-09
Е-таП: akadem.kniga@g 23.relcom.ru
akadkniga@voxnet.ru
Склад, телефон 291-58-87
Факс 241-02-77