Новая и новейшая история №2 за 1992 год

Теги: история журнал новая и новейшая история

ISBN: 0130-3864

Год: 1992

Похожие

Новая и новейшая история №6 за 1992 год

Новая и новейшая история №5 за 1992 год

Новая и новейшая история №4 за 1992 год

Новая и новейшая история №1 за 1992 год

Текст

НОВАЯ
НОВЕЙШАЯ
ISSN 0130-3864
ИСТОРИЯ
В номере:
ПОЧЕМУ МЕДЛИЛ СТАЛИН в 1941 г.
«БОЛЬШАЯ ТРОЙКА» В ГОДЫ ВОЙНЫ
ВСТРЕЧА Н. С. ХРУЩЕВА С ДЖ. КЕННЕДИ в 1961 г.
ЗАПИСКИ ДИПЛОМАТА
ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА АКАДЕМИКА Д. Б. РЯЗАНОВА
АКАДЕМИК Е. А. КОСМИНСКИЙ. ПОРТРЕТ ИСТОРИКА
РОССИЙСКИЙ ДИПЛОМАТ Н. Д. КИСЕЛЕВ
НОВЫЕ АРХИВНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ
1992

РОССИЙСКАЯ
АКАДЕМИЯ НАУК
НОВАЯ
новейшая
ИСТОРИЯ
ИНСТИТУТ
ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
2
МАРТ-АПРЕЛЬ
1992
ЖУРНАЛ
ОСНОВАН В 1957 ГОДУ
ВЫХОДИТ 6 РАЗ В ГОД
СОДЕРЖАНИЕ
СТАТЬИ
Смоленский Н.И. Понятие и слово в языке историка 3
Член-корр. РАН Трухановский В.Г. Размышления в связи с книгой Р. Эдмондса
"Большая тройка" . 15
Буде Р.Б. (США). Бреттон-Вудская конференция объединенных наций в 1944 г. (К
истории создания Международного валютного фонда и Международного банка
реконструкции и развития) 31
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
О книге Д.А. Волкогонова "Триумф и трагедия: политический портрет И.В. Ста¬
лина" 51
Согрин В.В. Американский опыт в новых измерениях (о статье Дж. Лемиша) 6 2
ПУБЛИКАЦИИ
Вишлёв О.В. Почему же медлил Сталин в 1941 г.? (окончание) 7 О
ЗАПИСКИ ДИПЛОМАТА
Корниенко Г.М. Упущенная возможность. Встреча Н.С. Хрущева и Дж. Кеннеди в
Вене в 1961 г 97
ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ОЧЕРКИ
Рокитянский Я.Г. Трагическая судьба академика Д.Б. Рязанова 107
Орлик О.В. Российский дипломат Н.Д. Киселев., 149
ПОРТРЕТЫ ИСТОРИКОВ
Гутнова Е.В. Академик Евгений Алексеевич Косминский 165
ИЗДАТЕЛЬСТВО "НАУКА"- МОСКВА

СТРАНИЦЫ ПРОШЛОГО
Рябов Ф.Г. Стоило ли низвергать Вандомскую колонну?.
180
НОВЫЕ АРХИВНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ
Козлов В.П. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории
и его перспективы 192
Усиков Р.А. К созданию Центра хранения современной документации 198
ВОПРОСЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ИСТОРИИ
Вяземский Е.Е. О программах и учебниках по истории и обществознанию в
школах 203
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Маршал бронетанковых войск Лосик О.А. По поводу статьи генерала армии М.А.
Гареева 206
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
РЕЦЕНЗИИ
Член-корр. РАН Покровский Н.Н. (Новосибирск) Русско-китайские отношения в
ХУП-ХУ1П вв. Т. 1^1. М., 1969-1990 208
Борисов Б.И.Д.Г. Наджафов. Нейтралитет США. 1935-1941. М., 1990 211
Ерин М.Е. (Ярославль). А.А. Аникеев. Аграрная политика нацистской Германии
в годы второй мировой войны. Ростов-на-Дону, 1990 213
Еманов А.Г. (Тюмень). Дж. Писторино. X. Колумб: загадка криптограммы.
Генуя, 1990 215
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Научные сессии и конференции
Рубцов Ю.В. 50-летие битвы за Москву 217
Науменков О.А., Хабибулин Р.К. (Уфа). Конференция англоведов в Уфе 218
| А.Ф. Шульговский] 220
| В.Г. Карасев] 221
| А.Р. Иоаннисян] 222
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
Г.Н. СЕВОСТЬЯНОВ (главный редактор)
А.В. АДО, В.А. ВИНОГРАДОВ, В.Д. ВОЗНЕСЕНСКИЙ (ответственный секретарь),
Т.М. ИСЛАМОВ, Н.П. КАЛМЫКОВ, Ф.Н. КОВАЛЕВ, И.И. ОРЛИК, Ю.А. ПИСАРЕВ,
В.С. РЫКИН, Н.И. СМОЛЕНСКИЙ, В.В. СОГРИН, Е.И. ТРЯПИЦЫН (зам. главного
редактора), Л.Я. ЧЕРКАССКИЙ, Е.Б. ЧЕРНЯК, А.О. ЧУБАРЬЯН, Е.Ф. ЯЗЬКОВ
Адрес редакции: Москва, 121002, Арбат, д. ЗЗН2, тел. 241-16-84
© Отделение истории РАН, 1992 г.
© Институт всеобщей истории РАН, 1992 г.
© Издательство ’’Наука”, 1992 г.

Статьи
© 1992 г.
Н.И . СМ О ЛЕН СКИЙ
ПОНЯТИЕ И СЛОВО В ЯЗЫКЕ ИСТОРИКА
В советской и зарубежной исторической литературе с нарастающей
интенсивностью анализируется тема языка историка. Высказываются
разнообразные суждения о структуре, особенностях концептуального аппарата и
языка историка в целом. Предметом разногласий являются оценка роли и места
в нем обыденной речи, соотношение естественного языка и формализованных
средств выражения, представление о путях реализации требования точности
языка историка, происхождение исторических понятий и т.д.1 Как писал
немецкий историк К.-Г. Фабер, "язык историка... во второй половине XX в.
вновь стал проблемой"2 . Актуальность проблемы объясняется тем, что от
состояния языка как орудия познавательной деятельности историка зависят
результаты этой деятельности, в первую очередь степень научности картины
исторических представлений о прошлом, а также эффективность и мера их
общественного воздействия.
Тема языка историка не может быть исчерпана в журнальной публикации.
Задачей настоящей статьи является анализ языка с точки зрения соотношения а)
понятия и слова и б) понятия и действительности.
Обращенность исторического знания к широким массам предъявляет свои
требования к языковой форме и понятийной структуре исторического
исследования. История как наука по самой своей сути ориентирована на то,
чтобы пользоваться той знаковой формой выражения своих результатов,
которая обеспечивает ей связь с обществом, - т.е. современным языком. Эта
связь предполагает, во-первых, научность содержания, во-вторых - доступность
читателю языковой формы выражения исторического знания. Речь идет, в
сущности, о различении и известном разграничении социальной и
гносеологической функций исторической науки, реализация которых
обеспечивается одним и тем же языком, выступающим одновременно в качестве
средства изучения и формы изложения полученных результатов. Структура
этого языка может быть охарактеризована с некоторой условностью следующим
1 См. Жуков Е.М. Очерки методологии истории. М., 1980; Барг М.А. Категории и методы
исторической науки. М., 1984; Миронов Б.Н. Историк и социология. Л., 1984; Ковальченко ИД.
Методы исторического исследования. М., 1987; Cobban A. The Vocabulaiy of Social History. - Political
Science Quarterly, v. 71, № 1, March i956; Kitson C.G. The Critical Historian. London, 1967; Koscllec R.
Begriffsgeschichte und Sozialgeschichte. - Soziologie und Sozialgeschichte. Opladen, 1972; Rohlfes J.
Beobachtungen zur Begriffsbildung in der Geschichtswissenschaft. - Die Funktion der Geschichte in unserer
Zeit. Stutgart, 1975; Berlin J. Concepts and Categories. London, 1978; Maier F.G. Der Historiker und die
Texte. - His tori sc he Zeitschrift, Bd. 238, 1984, H. 1; Mommsen WJ. Die Sprache des Historikers. -
Historische Zeitschrift, Bd. 238,1984, H. 1.
2 Faber K.-G. Zur rhetorischen Dimension der Sprache des Historikers. - Comit6 International des
Sciences Historiques. 15-e Congres International des Sciences Historiques. Rapports 1. Bucarest, 1980,
p. 397.
3

образом: 1) количественно преобладающий пласт - современный литературный
язык; 2) научные понятия, имеющие незначительный удельный вес в общем
объеме лексики, но несущие основную познавательную нагрузку; 3)
историческая терминология; 4) слова, термины, понятия, заимствованные из
других научных дисциплин или языковых источников; 5) формализмы
неязыкового происхождения.
У части историков и представителей других областей знания сохраняется
критическое отношение к логическому инструментарию современного историка.
Недостаточный уровень разработанности логического аппарата мышления
историка приводит, по мнению М.А. Барга, к тому, что в историческом
исследовании чрезвычайно велика роль субъективного фактора и "существует
очень мало терминов, содержание которых не вызывает споров"3 . О
настоятельной необходимости определения ряда терминов, нередко
применявшихся весьма неточно, писал В.М. Лавровский4 . Несовершенство
понятийного аппарата историка отмечает Б.Н. Миронов. Историки пользуются,
пишет он, современным им литературным языком, понятиями, заимствованными
из источников, и другими языковыми средствами, которые не всегда отвечают
требованиям точности, строгости, однозначности5 .
Структура языка, роль в нем различных пластов - предмет весьма
интенсивных научных изысканий в немарксистской историографии. В связи с
решением задачи, поставленной в данной работе, следует отметить, что
учеными немарксистской ориентации неоднозначно оценивается роль обыденной
речи в языке историка. Представители аналитической философии истории И.
Гардинер и И. Берлин считают применение обыденного языка требованием
науки, которое должно выполняться, если "хотят, чтобы ее понимали"6 .
Английский историк А. Коббэн усматривает недостатки слов и терминов
обыденного языка в их неточности и неопределенности и полагает необходимым
разрабатывать научный язык собственно исторического исследования, свободный
от абстрактных понятий социологии и неопределенных терминов обыденной
речи7 . Немецкий историк Г. Рольфес выступает за применение обыденной речи
для сохранения доступности исторического исследования8. К.-Г. Фабер,
напротив, утверждает, что обыденный язык необходим историку не только для
того, чтобы результаты его исследования были понятны образованной публике;
оп высказывает сомнение в возможности получить с помощью формализованных
языков результаты более точные, чем с помощью естественного языка9 .
Таким образом, в советской, как и в немарксистской историографии, дискуссия
идет главным образом в связи с вопросом о роли языка как средства изложения.
Известное разнообразие в этот подход вносит точка зрения М.А. Барга,
который считал, что формализовать следует не результаты исследования, а сам
процесс этого исследования с целью увеличения его аналитических возможностей
и объективной значимости10 . В общем плане различение в структуре
обыденного языка функции изложения и познавательной роли условно и
п
Барг М.А. О некоторых предпосылках формализации исторического иссле¬
дования. - Проблемы всеобщей истории, вып. 1. Казань, 1967, с. 23.
4 Лавровский В.М. К вопросу о предмете и методе истории как науки. - Вопросы истории, 1966,
№4. с. 77.
5 Миронов Б.Н. Указ, соч., с. 40.
Дрей У. Еще раз к вопросу об объяснении действий людей в исторической науке. - В сб.:
Философия и методология истории. М., 1977, с. 51-52.
7 Cobban 4. Op. cit., р. 15-16.
8 RoHlfes J. Op. cit., p. 68.
9 Faber K.-G. Op. cit., p. 162.
10 Барг МЛ. О некоторых предпосылках..., с. 24.
4

относительно - язык историка в целом является средством решения обеих задач
в их определенном единстве; и нельзя сказать, что какой-то пласт языка служит
только целям изложения, а другой выполняет роль познавательного средства.
Следовательно, применение обыденного языка таит в себе методологические
проблемы, которые встают во весь рост в ходе образования, развития и
применения научных исторических понятий. Понятие и слово неразделимы;
понятие не может избавиться от словесной оболочки как формы своего
существования, причем ре <ь идет не только о форме, но и о взаимосвязи
содержания слова и научного исторического понятия.
Что же касается существа проблем, коренящихся в применении историком
обыденной речи в качестве средства познания и формы изложения результатов
исследования, то они носят логико-лингвистический характер. В новейшей
литературе лингвистический аспект проблемы стал темой специального анализа
немецкого историка Ф. Майера. Отправным пунктом его рассуждений является
бесспорный и самоочевидный тезис о том, что большая часть нашей информации
о прошлом состоит из текстов, т.е. источников, и наши собственные
реконструкции этого прошлого также принимают форму текстов.
Следовательно, утверждает Майер, исторические “факты" или "события" - не
отражение объектов, а языковые конструкции. "Событие" - это абстракция в
специфически повествовательной форме, которая служит соответствующему
описанию события, т.е. текст. Историческая "реальность", выступающая в этих
текстах, состоит не из предметов, копируемых словами, а из конструкций,
языковых объектов как способа передачи (Wiedergabe) процессов.
Совершившиеся процессы, пишет Майер, не восстановимы экспериментально и
существуют лишь в языке. Поэтому любой шаг исторического познания -
интерпретация11 .
Речь идет, в сущности, о проблеме соотношения языка и действительности,
причем не столько в логико-гносеологическом, сколько в лингвистическом
аспекте. Этот аспект при всей его специфике затрагивает область основ
познания, поскольку словесно-концептуальная форма изложения результатов
исследования действительности является и главным познавательным средством
самого этого исследования. Основной тезис Майера, хотя идея принадлежит не
Майеру и выдвигалась в лингвистике 20-х годов нашего столетия
(этнолингвистика, теория языковой относительности), не может быть принят.
Ибо он, в сущности, гласит: поскольку все воспринимается через призму языка,
значит, все относительно. Элемент языковой относительности реально
существует, поскольку историку так же, как и любому человеку вообще, язык в
известном смысле навязывает взгляд на мир. Историк воспринимает мир через
язык, следовательно, язык влияет на содержание мышления; понимание
историком действительности так или иначе предопределяется предшествующей
ему языковой практикой. В частности, перед ним встает проблема использования
слов, терминов и понятий источников исследуемой им эпохи в ходе
последующего ее изучения в науке.
Споры историков вокруг данной проблемы объясняются и тем, что, с одной
стороны, историк не может игнорировать выяснения по возможности точного
смысла и содержания терминологии источника, но, с другой стороны, уровень его
представлений о прошлом не может ограничиваться характером и качеством
представлений о нем, зафиксированных источником. Таким образом, и в
исследовательской работе историка дает о себе знать то качество языка,
которое, будучи до некоторой степени условно и образно выраженным,
характеризуется как магия, деспотизм слов. В этом смысле слово может
11 Maier F.G. Op. cit., S. 84, 89.
5

опережать социальную практику - как, например, заклинание у древних, как
политический лозунг в политической практике современности и т.д.,
следовательно, как будто отпадает возможность говорить (что уже важно для
историка, поскольку речь идет о познании) об отображении действительности в
словах и понятиях и, что еще более важно, о степени адекватности словесных
образов самой действительности. Ибо наука, в том числе историческая, потому и
называется наукой, что создает в каждый данный момент представления о
действительности, которые приблизительно верно ей соответствуют; во всяком
случае, это должно быть, ибо без этого нет науки, но есть фантазия, утопия.
Общий принцип заключается все-таки в том, что слово, т.е. словесно-образное
изображение действительности, не исключает для истории саму возможность
быть наукой, хотя и создает некоторые дополнительные по сравнению с
применением формализованных языков в других областях знания трудности. Для
историка важно то, что несовпадение действительности и представления о ней
заключено уже в слове. Слово ’’дробит” действительность, картина мира
расчленяется на части через язык, каждый из существующих языков имеет свои
обозначения одних и тех же тел, вещей, свойств, предметов - речь идет и о
знаковой форме языка, лексике, и о содержании языковых знаков. Не в
признании ли этой языковой относительности глубинный смысл библейского
высказывания: мысль изреченная есть ложь? Уже здесь, в слове, заложены
трудности историописания, а также истоки теоретической проблемы
соотношения понятия и действительности. Но при всем том мы бы лишь
усугубляли ситуацию, полагая, что, поскольку совершившиеся процессы не
восстановимы экспериментально и существуют только в языке, то мы имеем
дело не с отображением реальностей, а с языковыми конструкциями, не
оставляющими надежды добраться до сути явлений. В этом отношении перевод
логико-методологических проблем в плоскость лингвистического анализа хотя и
имеет основания, но не является продуктивным в научном отношении приемом с
точки зрения его конечной цели: в практической деятельности людей язык
способен давать и дает реально не только намеренно или неосознанно
искаженное представление об окружающем их мире, но и приблизительно
верную его картину, без чего бы в нем невозможно было ориентироваться. Это
качество языка не утрачивается с превращением его из орудия человеческого
общения, следовательно, практической деятельности людей, в средство ее
изучения и анализа, в том числе прежде всего в исторической науке.
Имеет пределы не только степень приближения к действительности ее
образов, создаваемых средствами естественного языка, но и сама степень
языковой относительности. Последняя вовсе не означает наличия произвола и
хаоса в образовании слов, терминов и понятий, как и в практике их
употребления. Наиболее реалистической является та лингвистическая теория,
которая связывает в лексике знак и значение, что находит подтверждение в
многовековой практике развития языков. Эта связь представляет собой также
известную объективную основу словесно-концептуальной формы изображения
действительности, которой пользуется историк. Именно благодаря ей
существует возможность рассматривать язык, в том числе язык историка, с
точки зрения такого его свойства, как точность; ничем не ограниченная
относительность лексических значений, несомненно, исключала бы саму
возможность постановки вопроса о точности.
Языки не делятся на точные и неточные. Еще в меньшей степени это можно
сказать о науках. Ошибочность одного из вариантов постановки вопроса о
точности языка историка заключается в том, что имеется в виду или
подразумевается некий языковой эталон точности как масштаб оценки других
языков в этой связи. Однако ни такого языка, ни такого эталона не существует.
Не является эталоном и язык математики, тем более что в математике не
6

существует какого-либо одного понятия точности безотносительно к тому или
иному ее разделу. Следовательно, единственно правомерной является такая
постановка вопроса о точности языка, в том числе в историческом познании,
которая вполне учитывает особенность данного языка и области его применения.
По сравнению с формализованными языками естественный язык является
неточным или не вполне точным, ибо не дает прежде всего свойственной им
степени однозначного и потому бесспорного выражения предмета анализа. Дело,
однако, в том, что само это сравнение неправомерно. При изучении исторических
событий точность в естественно-математическом смысле недостижима, но также
не всегда и нужна. Все это обусловлено характером изучаемого предмета -
истории, с ее богатством качества, неисчерпаемостью индивидуального,
неповторимостью перемен и незавершенностью развития. Этим особенностям
предмета в большой степени соответствует естественный язык, который в
данном отношении также по-своему точен. Как средство человеческого общения
язык в принципе обеспечивает адекватность социального поведения и действия,
что является условием практической деятельности людей. "Ошибки", "сбои"
социального поведения могут иметь языковое происхождение, но виной тому - не
отсутствие необходимой точности языка, а его многозначность, т.е. в конечном
итоге богатство его выразительных возможностей. Это богатство имеет для
историка двоякое значение. Неоднозначность слов и терминов разговорного
языка, оценочный подход к явлениям, во многих случаях заключенный в лексике,
ее преимущественная ориентация на качественную сторону явлений и
непригодность для выражения количественных их характеристик, необходимость
"перевода" языка источников на язык совсем иной разговорной среды - это и
многое другое в естественном языке историка служит источником ошибок,
заблуждений, неточностей и т.д.
Но в этих недостатках языка кроются и его преимущества. Не будучи жестко
и однозначно связанным с действительностью, как это имеет место в случае с
формализованными языками, естественный язык гибок, подвижен, позволяет
выражать всевозможные нюансы действия и мысли. Характеристика события
или лица может быть яркой, меткой, сравнение - образным, сочным. Это то
отличительное качество языка, которое представляет собой особый сплав
рационального и эмоционального, что, как известно, лежит также в основе
социального поведения. Богатство и разнообразие лексических значений
обеспечивают гибкость языка, благодаря чему он не сковывает мысль в строго
определенных границах. Это таит в себе определенный недостаток четкости и
однозначности. В то же время благодаря этому переход от одного уровня знания
к другому, более высокому и содержательному, не требует коренной замены
языковых средств. Стареют представления, язык же вечен. Язык не терпит и не
знает ломки, разумный консерватизм языка имеет свое оправдание в том, что
новое слово - далеко не всегда новое понятие, лишь постепенно устанавливается
устойчивая связь слова и понятия.
В какой мере эти качества литературного языка присущи другим
составляющим языка историка, которые в чисто количественном отношении
имеют значительно меньший удельный вес, - терминам и научным понятиям?
Поскольку те и другие - прежде всего языковые единицы, непроходимых граней
между каждой из этих трех составных частей языка историка не существует.
Научные исторические понятия не являются в такой степени, как литературная
речь, продуктом органического развития языка, их содержание - результат
научного творчества, поэтому они обладают преимуществом большей четкости,
причем речь может идти и о наборе признаков явлений, фиксируемых в
определенные понятия. В этом смысле исторические понятия отличаются,
конечно, большей строгостью содержания, чем лексика литературного языка.
Тем не менее строгость эта - языковая, и к содержанию понятий не следует в
7

этой связи предъявлять требований больше, чем они могут дать по своей
природе. Математическая точность как результат измерения, расчета не
является хиерой оценки степени соответствия понятия действительности.
Языковая точность, выступающая в виде четкого перечня признаков понятия,
включаемых в его определение, также не решает всех проблем точности, тем
более научности понятия: определение - не обязательная форма существования
понятия. Кроме того, определение с его фиксированным набором признаков, с
одной стороны, способствует познанию, с другой - сужает его возможности, в
том числе сковывает возможности развития самого понятия. Понятие - не
шаблон, не застывшая логическая конструкция, которая направляет мысль
только в сторону какого-то одного - и в пределах одной теории - варианта
объяснения событий; это граничит с опасностью утраты научности понятия.
Наконец, историческая терминология. Она отличается в большинстве своем
определенностью или даже однозначностью содержания. Термин - не просто
лексическая единица языка, это обозначение, наименование чего-то - явления,
процедуры, акта деятельности и т.д. Термин - не понятие, ибо имеет донаучное
происхождение, хотя терминология - один из источников образования понятий; в
одних случаях понятия облекаются в лексическую оболочку термина, в других -
нет.
Роль упомянутых составных частей в языке историка далеко не одинакова.
Взятый в целом, он является познавательным средством, орудием получения
нового знания и одновременно средством изложения полученных результатов.
При этом ведущая роль в реализации первой функции принадлежит
историческим понятиям, они же, наподобие скелета, образуют теоретическую
конструкцию картины исторической действительности. Поэтому принципиально
важен вопрос об их природе.
Исследовать ее - значит прежде всего дать ответ на вопрос о соотношениях
понятий с действительностью как предметом изучения и с современной историку
эпохой. Разнообразные точки зрения на происхождение и природу исторических
понятий отличаются друг от друга главным образом разным представлением о
роли и месте той или иной формы реальности в мыслительной деятельности,
приводящей к образованию понятия.
Одной из самых распространенных в немарксистской историографии является
теория идеальных типов М. Вебера. Понятие, писал он, “создается посредством
одностороннего усиления одной или нескольких точек зрения и соединения
множества рассеянных и разрозненных, имеющих в большей или меньшей
степени, порой даже отсутствующих индивидуальных явлений, которые
соединяются в соответствии с этими односторонними точками зрения в
целостную аналитическую конструкцию. В своей понятийной чистоте
конструкция не может быть эмпирически обнаружена где-либо в
действительности; она - утопия, и историческое исследование сталкивается с
задачей определить в каждом отдельном случае степень сходства этой
конструкции с действительностью"12 . Конечно, вся полнота взглядов Вебера на
понятия как идеально-типические конструкции, особенно если иметь в виду
развитие этих взглядов, не укладывается в приведенную формулировку. Тем не
менее в ней в сжатой форме выражено существо научной позиции, что в данном
случае и нужно.
Природу понятий невозможно объяснить, не учитывая того, что они не
совпадают и не могут совпадать с действительностью. Проблема, однако, в том,
как именно понимать упомянутое несовпадение. Вебер считает, что понятие не
имеет прообраза, аналога в действительности, следовательно, возникает вопрос,
12 Weber М. Methodologische Schriften. Frankfurt а. М., 1969, S. 43.
8

откуда мышление берет критерии для определения тех односторонних точек
зрения, в соответствии с которыми множество индивидуальных явлений
’’соединяется” в идеальный тип. Этой сферой, с точки зрения Вебера, является
исследовательский интерес историка, т.е., иными словами, окружающая его
среда, которая этот интерес формирует. Вебер отрицал происхождение
обеспечивающих научное познание подходов (точек зрения) из предмета
исследования 13; в обоснование этого он ссылался на неисчерпаемость
действительности, невозможность воспроизведения события во всем
многообразии его индивидуальных черт и каузальных связей: это, утверждал
Вебер, не только невозможно, но и бессмысленно14 .
Сильной стороной веберовского представления о путях образования понятий
является реалистическая оценка фактора неисчерпаемости действительности как
одной из главных предпосылок несовпадения с ней понятия. Вместе с тем
утверждение, что содержание понятий формируется в соответствии с
принципами, точками зрения, которые заимствуются не из объекта изучения,
спорно и весьма уязвимо. Нельзя считать, что содержание категорий пе выходит
за пределы представлений эпохи о самой себе. Попытка немецкого историзма
XIX в. так трактовать природу понятий показала свою несостоятельность.
Мышление с неизбежностью ищет точку опоры еще и вне предмета анализа,
причем непосредственный импульс познанию дает окружающая историка среда.
Но она формирует исследовательский интерес и подход не вообще, а с
определенной точки зрения. В этом смысле не существует систем понятий,
которые бы охватывали действительность как таковую, а не под определенным
углом, избирательно. Из этого правила нет исключений, понятие не может быть
слепком действительности, как не может быть единственно научной,
исчерпывающей логики исторического мышления, которая бы полностью
исключала правомерность иных подходов.
Но возникает вопрос об обосновании правомерности применения этих иных
подходов к исследуемому материалу. Что является критерием упомянутой
правомерности? Как определить рамки свободы исследователя в выборе
познавательных средств, в том числе понятий? На эти вопросы, как
представляется, можно дать удовлетворительный ответ, если придерживаться
принципа соответствия структуры действительности и содержания понятия. В
данном соответствии не действительность приближается к понятию, как писал
Вебер15 , а понятие приближается к ней.
Следует подчеркнуть, что в признании упомянутого соответствия нет ничего
специфически марксистского. Необходимость соответствия как условия
объективности признавалась раньше, особенно часто - в XIX в., хотя у таких
историков, как, например, Ранке, это сильно отдавало наивным
источниковедческим реализмом; на таком соответствии как принципе построена
теория познания естественных наук. Этот принцип имеет общенаучное значение
и является одним из основополагающих начал образования научных, в том числе
исторических, понятий.
В выборе познавательных средств историка не должно быть хаоса и
произвола - с этим согласны практически все. Свобода выбора историком
познавательных средств также имеет свои границы. Но поиск рамок,
упорядочивающих этот выбор, без признания соответствия познания
13
Коска J. Karl Marx und Max Weber. Ein methodologischer Vergleich. - Zeitschrift fiir die gesammte
Staatswissenschaft, Bd. 122, H. 2, 1966, S. 337-338.
14 Weber M. Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre. 2-te Auflage von
J. Winckelmann. Tiibingen, 1951, S. 271-272.
15 Ibid., S. 395.
9

действительности превращается в практически неразрешимую проблему. Не
может быть одновременно двух параллельных вариантов логики понятий,
которые бы обладали одинаковым потенциалом познавательных возможностей.
Кроме того, движение понятий и истории выглядело бы как внутренне не
связанные и в сущности независимые друг от друга потоки. Но это не так.
Развитие исторических понятий не является беспорядочной сменой
представлений и лежащих в их основе логических структур мышления. Поэтому
и способ изучения категорий как чисто логического процесса несостоятелен.
Многого в логической сетке познания не было и не могло быть до 1789 г. Имеет
место двоякая обусловленность категорий: развитием истории в целом и
конкретным предметом анализа в каждом случае. Но и такое представление о
природе категорий не свободно от проблем. Если понятие является не логической
утопией, а отображением свойств реальности, то как именно процесс абстракции
включает в содержание понятия многообразие действительности и прежде всего
различные варианты однопорядковых явлений? Очевидно, что понятие не может
быть неким собирательным образом, который в одинаковой степени близок к
различным однопорядковым явлениям: исторические события не могут быть
представлены на " равных" в содержании понятия, ибо они не равны в самой
действительности. Иная точка зрения, кроме того, противоречила бы самой сути
научного познания как движения от единичного через особенное к общему,
каковое (общее) отнюдь не является простой арифметической суммой
индивидуального.
Ближайшая, но не единственная основа понятия - тот из вариантов
исторических событий, который представляет собой наиболее полное, развитое и
зрелое выражение данной исторической реальности16. Это тот прообраз
понятия, который вопреки Веберу имеет место в реальной истории: для взглядов
К. Маркса - это английский вариант капитализма, для разнообразных научных
школ в области медиевистики - северофранцузский вариант феодализма, для
проблемы рабства - рабовладельческие отношения Древнего Рима, для
представлений об абсолютизме - французский его вариант и т.д. Существование
этих реальностей в действительности, как и в познании, в качестве ближайшего
прообраза понятий не зависит от современной историку реальности и тех
познавательных импульсов, которые от нее исходят. Однако указание на
развитый вариант исторической реальности как ближайшую основу понятий
является лишь подходом к решению проблемы их происхождения. В самом
развитии исторического познания дело выглядит значительно сложнее. Именно
такого анализа развития исторического знания в тесной связи с развитием его
категориального аппарата и недостает - и у Вебера, одного из самых
проницательных ученых, бравшихся за эту проблему, и в современной
немарксистской историографии, и в советской исторической науке.
Взгляды Вебера помогают увидеть в природе социальных понятий многие
тонкие и тончайшие нюансы, и все же считать социальные понятия идеальными
типами в духе Вебера нельзя. Научное историческое понятие по своему
содержанию может быть только отображением действительности, и каким бы
сложным и извилистым ни был путь познания к соответствию между структурой
понятия и структурой действительности, это соответствие является главным
критерием научности понятия.
В связи с изучением природы исторических понятий заслуживает внимания
вопрос о роли экономической мотивации человеческой деятельности в
образовании ряда социальных категорий, прежде всего понятия "классовая
16 См. Смоленский Н.И. Политические категории немецкой буржуазной историографии (1848-
1871). Томск, 1982, с. 35-37.
10

борьба”. Многие западные ученые подвергают сомнению или даже отвергают
правомерность экономической мотивации деятельности человека как принципа,
противоречащего результатам исторических исследований17.
Длительная абсолютизация марксистской историографией экономического
фактора имеет в качестве одного из своих последствий отсутствие в пей
сложившегося самостоятельного направления социальных исследований.
Абсолютизация экономической мотивации человеческой деятельности приводила
к обеднению и неоправданной схематизации конкретных представлений об
истории, сужала спектр реально действовавших в ней причинно-следственных
связей. Для логического освоения действительности, образования понятий это
означало сокращение границ и возможностей выведения новых понятий на
основе обобщения новых многообразных и по своему существу неисчерпаемых
связей, выходящих за пределы экономической мотивации деятельности.
Неизбежная схематизация истории проявлялась в разнообразных формах и в
различных областях исторического знания. Если взять тему крестьянских
восстаний в средние века и на рубеже перехода к новому времени, то типичными
и едва ли не главными аргументами при объяснении причин этих событий были
ссылки на ухудшавшееся материальное положение крестьян. Конечно, такая
логика, основанная на признании процесса постоянного ухудшения, принята быть
не может. Проявления более грубого отступления от требований логики
конкретного анализа заключаются в попытках привнести в механизм объяснения
событий причинно-следственные связи, отсутствовавшие в условиях изучаемой
эпохи. Так, причины крестьянской войны в Германии сводились отчасти к
указанию на отсутствие в стране буржуазии18, что не может быть принято ни с
научной точки зрения, ни в качестве популярного дидактического приема.
Простота примеров раскрывает тем не менее принципиальную суть: дело не в
содержании материалистической теории, а в способе ее применения, который из
существа теории с необходимостью пе вытекает. Основоположники
материалистического понимания истории считались с возможностью,
проявившейся уже в их время, такого его применения, при котором
экономическая мотивация и все, что логически из нее вытекало па уровне
категорий социальной структуры общества, превращались в своеобразную
отмычку, prima causa явлений19. К сожалению, упомянутая возможность в
развитии марксистской историографии была реализована.
Причины, обусловившие данную реализацию, заключаются не столько в
недостатке профессионализма историка в тех или иных случаях, что нельзя
исключать, но что не могло бы придать указанному отношению к теории форму
и значимость определенной тенденции, сколько в тех условиях развития
исторической науки, при которых поиск иной, не экономической мотивации
событий мог бы быть истолкован в качестве научного и идеологического
отступления от самой теории. Важнейшее доказательство верности ей
усматривалось, по существу, в том, чтобы следовать ей неуклонно - не
критически, т.е. с соблюдением идеологической, а не научной формы
приверженности.
Противоположной позиции придерживается значительная часть
представителей немарксистской историографии. В 50-е годы немецкий историк
Г. Риттер писал: ’’Связанное обычно с материалистическим пониманием истории
17 Tomas К. The Tools and the Job. — Times Literary Supplement. April, 1966, p. 275. Kitson C.G. Op.
cit. p. 64; Berlin J. Op. cit., p. 139; Walsh W.H. Colligatory Concepts in History. — Philosophy of History.
Oxford, 1974, p. 133.
18 Очерки истории Германии с древнейших времен до 1918 г. М., 1959, с. 102.
19 См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 394.
И

заблуждение, будто анонимные силы, социально-экономическая
действительность, а не живая воля политически активных личностей определяют
в целом политические события, - это заблуждение должно было бы в результате
политических событий нашего века стать совсем невозможным. Обнаружилось с
еще большей очевидностью, чем в предшествующие эпохи, что так называемые
экономические интересы народов редко (даже никогда) не являются столь
определенными, чтобы иметь решающее значение в великих исторических
кризисах, и что, напротив, трудно переоценить значение активных личностей для
исхода таких кризисов”20. Такое - с вариантами в аргументации - отношение к
материалистическому пониманию истории приобрело характер устойчивой
тенденции, каковая отнюдь не чужда взглядам многих немарксистских историков
сегодня.
Между тем монокаузальность - не реальное качество этой теории, но
приписываемое ей свойство. Этой разновидности ошибочного подхода к
марксизму не избежал и такой теоретический ум, как Вебер: "Так называемое
"материалистическое понимание истории" в старом гениально-примитивном
смысле "Манифеста Коммунистической партии" господствует теперь только в
сознании любителей и дилетантов. В их среде все еще бытует своеобразное
представление, которое состоит в том, что их потребность каузальной связи
может быть удовлетворена только в том случае, если при объяснении какого-
либо исторического явления... обнаруживается или как будто обнаруживается
роль экономического фактора"21. Однако следует сказать, что подтвердить это
какими-либо ссылками на высказывания основоположников материалистической
теории невозможно: таких высказываний нет, поэтому нет их и у Вебера. Что
же касается взглядов "любителей и дилетантов", то ими можно пренебречь без
какого-либо ущерба для понимания истинной сути материалистической теории.
Вместе с тем отношение Вебера к марксизму поучительно как для тех, кто
считает себя сторонниками этой теории, так и для приверженцев иных научных
позиций, в том числе выступающих сегодня в роли критиков материалистической
теории. Вебер писал: "Отказываясь от устаревшего мнения, будто всю
совокупность явлений культуры можно дедуцировать из констелляции
"материальных интересов" в качестве их продукта или функции, мы тем не
менее считаем, что анализ социальных явлений и культурных процессов с точки
зрения их экономической обусловленности и их влияния был и - при осторожном,
свободном от догматизма применении - останется на все обозримое будущее
научно плодотворным творческим принципом"22.
Трудно сказать, почему именно в материалистическом понимании истории
Вебер усматривал монокаузальность, но за вычетом этой ошибки его признание
является не только интеллектуально честным, но и весьма ценным. Оно, в
сущности, означает, что Вебер, занимая свою позицию в науке, был весьма
близок - не в его понимании близости - к материалистической теории, и вместе с
тем это, конечно, не марксизм, ибо для Вебера был принципиально неприемлем
любой монистический взгляд на историю.
Материалистический монизм в теории, тем более при конкретном анализе
событий, не сводится к монокаузальности, здесь все гораздо сложнее. Отрицание
равноценности факторов и выделение в совокупности причинно-следственных
связей сферы материальных отношений как в конечном итоге главного фактора
развития истории не предполагает монокаузальность, ибо главный - не значит
20 Ritter G. Leistungen, Probleme und Aufgabcn der intemationalen Geschichtsschreibung zur neueren
Geschichte. - Relation! del X Congresse Internationale di Science Storiche, v. VI. Roma, 1955, S. 313.
21 Weber M. Methodologische Schriften, S. 20-21.
22 lbid.|, S. 20.
12

единственный; вульгарно-экономический детерминизм и материалистический
детерминизм - вовсе не одно и то же.
Когда сталкиваешься с намерением "опровергнуть" или, наоборот,
’’защищать" тезис об экономической обусловленности человеческой
деятельности, то возникает впечатление, что встречаешься с ситуацией
вчерашнего дня. Упомянутый тезис получил подтверждение гигантской массой
эмпирического материала. Вряд ли накопление новых фактов приведет
теоретически к какому-то видоизменению основного материалистического
тезиса, хотя и обнаружит новые многообразные эмпирические связи явлений.
Обращение к новому материалу не может также принести опровержение этого
тезиса, ибо его доказательство не зависело от особенностей какой-либо эпохи;
современность не является исключением, а о будущем можно только
предполагать.
Научный потенциал экономической детерминации заключается не в том,
чтобы все гигантское и неисчерпаемое многообразие причинно-следственных
связей явлений втискивать в ее рамки. Это невозможно, поскольку целые сферы
человеческой деятельности, например духовной, не допускают прямого
экономического объяснения и обоснования. Но и это не следует понимать так,
будто существуют сферы человеческой деятельности, абсолютно не зависимые
от материальной среды. Хотя и в той области, где применение экономической
мотивации совершенно естественно и научно плодотворно, сама эта мотивация
представляет собой лишь часть подлежащих изучению причинно-следственных
связей; остальное требует иной, своей логики мышления и ее категорий. Поиск
такой логики оправдан прежде всего в рамках материалистического понимания
истории, в котором проблема экономической мотивации человеческой
деятельности представляется теоретически решенной.
С экономической мотивацией деятельности в марксистской историографии
тесно связана категория классовой борьбы. Основоположники теории классовой
борьбы французские историки периода Реставрации Тьерри, Гизо, Минье
связывали происхождение классов с фактором завоевания, им были присущи и
некоторые другие заблуждения, тем не менее закон классовой борьбы в истории
открыли именно они. Обращает на себя внимание, что это открытие тяготеет во
многом - но не только - к материалу по истории Франции - средневековой и
новой. Разгадка в том, что в истории Франции классовая борьба неоднократно
принимала резкие и обостренные формы. Конечно, понятие "классовая борьба" в
марксизме значительно отличается от взглядов основоположников этой теории, и
прежде всего тем, что оно является в основе своей социальной категорией. Оно
играет роль средства социального анализа и практически-политической
деятельности одновременно.
Реально классовая борьба велась как в мирных, так и в насильственных
формах; история показывает огромное их многообразие. В этом смысле понятие
"классовая борьба" в марксизме опирается на опыт истории, хотя
непосредственный импульс для выработки этого понятия дают обостренные
классовые антагонизмы буржуазного общества XVIII-XIX вв. - это та "зрелая",
"развитая" форма классовых противоречий, которая по преимуществу лежит в
основе понятия "классовая борьба" в марксизме. Исторический опыт России
начала XX в. лишь подтвердил или даже усилил этот характер понятия
"классовая борьба". Ленинское отношение к классовой борьбе, классовому
подходу в политике и в изучении общественных явлений целиком опирается не
только на фундамент соответствующих взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса, но и
на характер и особенности классового противостояния и противоборства на
рубеже XIX-XX вв., в том числе и прежде всего в России. Этим же духом
классового противоборства пронизана ленинская постановка вопросов в области
методологии социального познания.
13

Реалии конца XX в. с необходимостью ставят вопрос о том, в какой мере они
могут быть поняты и описаны в терминах жесткой классовой конфронтации. И
хотя противостояние труда и капитала сохранилось, оно в значительной степени
лишено той полярной противоположности, как в XIX в. или даже в начале
нынешнего столетия. Далее. Хотя социальные контрасты в западном мире пе
только не ликвидированы, но по существу и не ослабли, степень социальной
защищенности личности неизмеримо возросла. Эти и другие факторы ставят под
сомнение возможности применения в неизменном виде марксистской модели
классового анализа к социальным реальностям конца нашего столетия; сомнение
в разных формах высказывается как в немарксистской, так и в советской
литературе. Впрочем, характеризовать некоторые подходы словом '’сомнение”
будет не вполне точно; не сомнение, а отрицание самой возможности применения
классового анализа в марксистском его понимании к реалиям современного
социального мира зачастую встречается на страницах современных журналов.
Но возникает вопрос: если классы сохранились, то почему классовый анализ
больше не годится?
Другая не сообразующаяся с реальной исторической ситуацией крайность
мышления - считать, что классовый анализ все еще годится в неизменном виде.
Соответствие или несоответствие данного понятия действительности может
показать только тщательное сопоставление его с непрерывно развивающимся
миром социальных отношений. Благодаря этому понятие может впитать в себя
новые социальные реальности и видоизменить свою познавательную роль. Но
то, что ясно и без всякого изучения, - невозможность воспринимать современный
мир сквозь призму, скажем, классовых противоположностей XIX в., - само по
себе не лишает понятие его познавательных возможностей во всем объеме, хотя
уже указывает на необходимость развития его содержания с учетом новых
социальных реальностей.
Проблема усовершенствования имеющихся и поиска новых категорий
социальной дифференциации в научном анализе современных реальностей
остается одной из самых актуальных в социальном исследовании.
Поскольку речь идет о среде социально не только неоднородной, но и
подверженной глубоким качественным изменениям, социальные понятия не могут
оставаться неизменными. Вероятно, самым главным недостатком использования
социальных категорий как инструмента познания в марксистской историографии
была их догматизация. В наши дни, когда появилась возможность иного их
применения, позиция части историков приобрела скептический оттенок по
отношению к познавательным возможностям этих категорий. Такая смена
парадигмы в оценке теории - от ее канонизации в качестве единственно научной
к ее отрицанию - не несет в себе продуктивного начала. Реальная проблема
состоит в том, чтобы определить, что в этой теории было изначально
ошибочным, что соответствовало своему времени, а что имеет силу для
настоящего времени и для будущего23 . Это лишь предпосылка для научного ее
применения, а также дальнейшего ее развития и обогащения.
22 3 См. Ковальченко ИД. Некоторые вопросы методологии истории. - Новая и новейшая история,
1991, №5, с. 7.
14

© 1992 г.
Член-корр. РАН
В.Г. ТРУХАНОВСКИЙ
РАЗМЫШЛЕНИЯ В СВЯЗИ С КНИГОЙ
РОБИНА ЭДМОНДСА "БОЛЬШАЯ ТРОЙКА"*
В последние годы в Великобритании вышла в свет целая серия новых
фундаментальных работ по истории второй мировой войны. Чем вызвана эта
мощная волна исторической литературы? Авторитетный английский журнал
"Экономист” дает следующее объяснение: "Авторов привлекают юбилеи, как
мотыльков влечет к себе свет”1. Однако объяснять волну активности
историков-международников только 50-летием начала второй мировой войны
было бы недостаточно. Сыграли важную роль такие факторы, как открытие
архивов во многих странах, что позволило уточнить и более основательно
аргументировать оценки важнейших событий. Приступило к активной
деятельности новое поколение историков, у них есть преимущество "взгляда с
расстояния". На политическую арену вышли новые силы, появились новые идеи.
Наконец - и это весьма важно - совсем недавно произошел частичный, но
весьма существенный демонтаж итогов второй мировой войны - с исторической
арены исчезла социалистическая система. Несмотря на слабость наших связей с
западными историками, их деятельность не могли не стимулировать
политические и идеологические процессы, происходящие в СССР в последние
годы. Сумма этих факторов и объясняет как повышение активности
исследователей в разработке истории второй мировой войны, так и интерес
читателей к выходящим - и немалыми тиражами - работам по этой проблеме.
Среди книг, вышедших к 50-летию нападения Германии на Польшу,
развязавшего шестилетнюю мировую войну, "Экономист" выделяет семь
названий. На первое место оп ставит "Дорогу к войне" Г. Овери и
Э. Уиткрофта. В Англии есть хорошая традиция: если по телевидению
демонстрируется важный сериал, то затем издается книга, "сопровождающий
том", на эту тему. Таким "сопровождающим томом" к сериалу о причинах второй
мировой войны была работа Овери и Уиткрофта. Авторы предприняли попытку
"пересмотреть историю”. В восьми главах дается обзор дипломатической истории
20-30-х годов различных стран: Польши, Германии, Англии, Франции, Италии,
СССР, Японии и США. "Это дает возможность оторваться от общепринятой
традиции фокусировать внимание па Польше и четырех странах, встретившихся
в Мюнхене в 1938 г.”2
Дж. Чармли опубликовал книгу в защиту внешней политики Невиля
Чемберлена - "Чемберлен и утраченный мир”, в которой "пружины действий
Чемберлена преподносятся потомкам в более благоприятном свете, чем это
делалось обычно”3.
Edmonds R. Big Three. Churchill, Roosevelt and Stalin in Peace and War. London, 1991.
1 Economist, September 1989, p. 91.
2 Ovcry R., V/hear ter oft A. Road to War. London, 1990.
3 Charmely J. Chamberlain and the Lost Peace. London, 1989.
15

Увидела свет книга Ф. Белла ’’Происхождение второй мировой войны в
Европе"4 . Опа становится стандартным учебником в школах и университетах
Великобритании и США.
Профессор международных отношений в Лондонской экономической школе
Д. Уотт издал исследование, потребовавшее 30-летне го труда, — "Как пришла
война"5 . Автор показывает, что Германия ответственна за развязывание второй
мировой войны.
М. Гилберт - автор 8-томной "официальной" монументальной биографии
Уинстона Черчилля - опубликовал объемистую книгу "Вторая мировая война"6 ,
в которой собран большой документальный и фактический материал. Автор
прослеживает события военных лет детально, неделю за неделей, а иногда и
день за днем. Он уделяет большое внимание показу жертв и ужасов войны, что
усиливает антивоенный аспект книги. У Гилберта подкупающая манера подачи
материала: документы и факты излагаются в строгой последовательности,
оставляя читателю возможность дать им свою оценку и сделать собственные
выводы. Автора нельзя упрекнуть в тенденциозном отборе фактов и в скрытой
подсказке читателю определенных выводов.
Преподаватель военного учебного заведения в Сандхерсте Дж. Киган также
написал книгу "Вторая мировая война"7, которая несет на себе печать
служебной деятельности автора. Отмечалось, что он недооценивает роль
движения Сопротивления, но в то же время много и интересно повествует о
"раскалывании" шифров в военные годы.
Эта же проблема основательно рассмотрена П. Калвокоресси,
Г. Уинтом и Дж. Причардом в двухтомнике "Тотальная война"8 . В годы войны
Калвокоресси был старшим офицером английской контрразведки, работавшим в
небольшом городке Блитчли, расположенном к северу от Лондона, где
размещался центр по "раскалыванию" немецких, итальянских и некоторых иных
шифров. Этой строжайше засекреченной работой было занято до тысячи
человек. Они действовали успешно, именно па основе их данных Черчилль делал
теперь широко известные предупреждения Сталину о предстоявшем германском
нападении па СССР, снабжал ценной информацией Рузвельта. И сегодня
Калвокоресси не все может рассказать из того, что узнал в Блитчли (в Англии
строго сохраняют неприкосновенность деятельности секретных служб), но само
это знание помогает ему в отборе наиболее важных и достоверных фактов и
формулировании более верных оценок и выводов.
Примерно в аналогичном положении находился Робин Эдмондс, когда готовил
книгу "Большая тройка".
Он окончил Оксфордский университет, где получил классическое
гуманитарное образование. Затем грянула война, и Эдмондс достойно (о чем
свидетельствуют награды) сражался в Северной Африке, в Италии. После
войны он на британской дипломатической службе. В течение 31 года служил в
Каире, Риме, Варшаве, Каракасе, па Кипре, а также в Москве в должности
советника-посланника. Затем работал в Форин оффис помощником заместителя
министра иностранных дел, ведавшего отношениями с США. Углубленно изучая
страны пребывания, Эдмондс освоил несколько языков, в числе которых и
русский. В 1978-1983 гг. он работал в Сити консультантом одной из важных
торговых и банковских групп. Выпустил в свет монографии: "Советская внешняя
4 Bell Ph. Origins of the Second World War in Europe. London, 1990.
5 Watt D.C. How War Came. London, 1990.
6 Gilbert M. Second World War. London, 1989.
7 Keegan J. Second World War. London, 1989.
8 Calvocoressi P., Wint G.. Pritchard J. Total War, v. l-II. London, 1989.
16

политика, 1962-1973 гг.”, “Парадокс сверхдержавы”, "Годы Брежнева”,
"Формирование отношений: Соединенные Штаты и Британия в 1945-1950 гт.”
Книга Эдмондса "Большая тройка”, излагающая историю великого союза
СССР, США и Англии, обеспечившего разгром агрессивных держав - Германии,
Италии и Японии и их сателлитов, вышла в свет в мае 1991 г. и может
рассматриваться как работа, обобщающая исследования, опубликованные в
1989-1990 гг. и ранее. Именно по этой причине, а также потому, что автор по
роду своей деятельности в годы войны знает много больше, чем отражено в
официальных дипломатических документах, труд Эдмондса заслуживает
пристального внимания и подробного разговора.
Это тем более необходимо, что работа Эдмондса получила "хорошую прессу”.
В мае-июне 1991 г. четыре ведущие английские и одна американская газеты
(сведения неполные) поместили обстоятельные рецензии на эту работу. Все
рецензии отмечают своевременность написания книги, ее высокий научный
уровень и важность выхода в свет в наши дни9 .
Вначале автор проводит обстоятельный анализ внешней политики держав
антифашистской коалиции 20-30-х годов на основе документов, часто
обращается и к событиям более раннего времени. В заключительной части
Эдмондс рассматривает, по необходимости кратко, итоги и последствия второй
мировой войны вплоть до сегодняшних дней, включая происходящие в СССР
радикальные изменения и ликвидацию социалистической системы в Европе. В
результате вторая мировая война получила более убедительную трактовку и
заняла четко определенное место во всемирной истории.
Книга Эдмондса имеет подзаголовок: "Черчилль, Рузвельт и Сталин в период
мира и войны”. В тексте книги названия ряда глав и параграфов связаны с
именами лидеров трех держав. Автор рассказывает о том, какой путь прошли
эти три деятеля до того, как обрели высшую власть в своих странах.
Личности лидеров накладывают глубокий отпечаток на деятельность
правительств и политику их стран. Однако Эдмондс сумел избежать соблазна
изложить мероприятия правительств трех стран как сугубо личные акции трех
лидеров. Личностная трактовка событий могла быть более занимательной, но
тогда научному уровню работы был бы нанесен ущерб. Поэтому заслуживает
всяческого одобрения то, что Эдмондс дал изложение внешней политики не
только лидеров, но и правительств, партий, стран в целом. Ибо как бы ни была
велика власть того или иного лидера, его действия определяются не только, а
зачастую даже не столько его убеждениями и желаниями, сколько объективными
внутриполитическими, внешнеполитическими и материальными условиями, в
которых он действует.
Этой проблемой занимались и историки, и философы, и писатели. Например,
писатель, автор исторических романов Лион Фейхтвангер в книге "Иудейская
война" рассуждает о действиях римских императоров так: "В сущности, все
равно, кто император. Из десяти политических решений, которые должен
принять человек, на каком бы месте он пи находился, девять будут ему всегда
предписаны обстоятельствами. И чем выше его пост, тем ограниченнее его
свобода выбора"10. Вряд ли эта зависимость действий от обстоятельств
уменьшилась в наше время, скорее наоборот. Книга Эдмондса изобилует такими
примерами, причем, на наш взгляд, соответствующий анализ особенно удался
автору в отношении действий президента Рузвельта.
При рассмотрении политики, проводимой в ходе войны такими различными
9 См., например: Observer, 26.IV.1991; Independent, l.VI. 1991; Times Saturday Review, 8.VI.1991;
Spectator, 25.V.1991; Washington Times, 31.V. 1991.
10 Фейхтвангер Л. Иудейская война. M., 1989, с. 236.
17

странами, как СССР, США и Великобритания, и такими непохожими лидерами,
как Рузвельт, Черчилль и Сталин, Эдмондсу было непросто выдержать
требования объективности и беспристрастности. Ведь любой автор - живой
человек, имеющий свои убеждения, идеологические позиции (даже если он
иногда искренне не признает этого), наконец, свои симпатии и антипатии.
Скольким книгам по этим причинам присуща односторонность! Монография
Эдмондса отличается научной объективностью и беспристрастностью при
рассмотрении автором всех важнейших аспектов проблемы.
Хорошее знание документальных фондов позволяет Эдмондсу
констатировать, что иногда по важнейшим вопросам документы намеренно не
составлялись. Так было на встрече Гитлера и Муссолини с Чемберленом и
Даладье в Мюнхене в 1938 г., открывшей дорогу для развязывания второй
мировой войны. На встрече в Мюнхене "должные протокольные записи просто
не велись"11.
Эдмондс, конечно, знает, что ряд документов важнейшего значения так и не
были открыты английскими властями. Это обычная практика, и пе только в
Великобритании. Эдмондс не оговаривает данное обстоятельство и тем самым
рискует встретить упрек со стороны придирчивого читателя. Остановимся на
двух примерах.
Автор пишет о том, что Невиль Чемберлен питал большую симпатию к
Хорасу Вильсону, который поминально был ’’промышленным советником"
премьер-министра, а па самом деле воздействовал на его внешнюю политику.
"Вильсон, - замечает Эдмондс, - быстро стал серым кардиналом Чемберлена в
осуществлении политики умиротворения". "Единственным чиновником, которого
Чемберлен взял с собой в Мюнхен, был Хорас Вильсон’’12. Уточним -
единственным влиятельным чиновником.
Этот "серый кардинал" от имени Чемберлена летом 1939 г. вел в большой
тайпе переговоры с немцами о налаживании всеобъемлющего соглашения между
двумя странами. Английский премьер был готов пойти на огромные уступки
Гитлеру, чтобы договориться о согласовании (или разделе) интересов двух стран
в Европе и мире. Подробное изложение английских предложений на этот счет
было дано в документе Вильсопа, переданном немцам. Но в Берлине строили
иные планы, и усилия "серого кардинала" и его шефа провалились. Когда были
открыты английские архивы за 1939 г., указанного документа Вильсона там не
оказалось. Многие историки и журналисты были недовольны. А такой видный
историк, как А.Д.П. Тэйлор, выразил глубокое возмущение в прессе. Жаль, что
Эдмондс обошел молчанием всю эту тему.
Он также мало сказал о заместителе Гитлера по руководству нацистской
партией Гессе и не оговорил, что соответствующие документы все еще
закрыты, причем закрыты надолго. Заметив, что перелет Гесса в мае 1941 г. в
Англию "был рассчитан на то, чтобы возбудить подозрения Сталина’’13,
Эдмондс далеко не исчерпал проблему. Вопрос о Гессе Сталин ставил, по
существу, перед всеми английскими деятелями, с которыми встречался в годы
войны, и все они уходили от ответа. Это пе могло пе усилить подозрений у
советской стороны и пе осложнить становления советско-английского союза.
В СССР и кое-где за его пределами считали и до сих пор считают, что Гесс
был послан в Англию накануне нападения Германии па СССР, чтобы заключить
с Англией мир и привлечь ее к участию в войпе против СССР. С Гессом вели
переговоры авторитетные английские представители. В конце концов
11 Edmonds R. Op. cit., р. 9.
12 Ibid., р. 79.
13 Ibid., р. 304.
18

привезенные им предложения не были приняты, но английское правительство
хранило перед своим народом и всем миром загадочное молчание.
Учитывая факты, относящиеся к этому делу, и существовавшую в то время
расстановку сил в мире, а также бесспорную заинтересованность английского
правительства в войне между Германией и СССР, нельзя не сделать вывод, что
молчание английского правительства было весьма красноречиво. Английский
журнал "Лейбор мансли” писал в 1941 г.: "Почему Черчилль и английские власти
умышленно решили сохранить таинственное молчание относительно Гесса, когда
в действительности его предложения были отвергнуты, остается официально
неразъясненным. Не было ли это молчание с заключенным в нем намеком па
возможность некоторого соучастия уловкой, которая должна была подтолкнуть
Гитлера на его отчаянное предприятие, дав ему падежду па некую возможную в
будущем поддержку, с тем только, чтобы нанести ему самый решительный
контрудар, как только оп осуществит свое предприятие (т.е. нападет на СССР. -
В.Т.)! Не придумал ли какой-то яркий ум в английской дипломатии этот план
использовать Гесса в виде бумеранга и поймать Гитлера на его собственную
антисоветскую приманку, которой в прошлом он так часто дурачил английские
правящие классы?"14. Следует лишь сожалеть, что Эдмопдс пе поделился с
читателями своими соображениями по поводу этой версии, которая, па наш
взгляд, заслуживает доверия.
Наличие документов и возможности доступа к ним историка ставят перед ним
крайне трудную задачу: как их истолковать и добыть из гор бумаги истину.
Мудрость - "не всякому слову верь" - применима в полной мере и к архивным
документам. И профессионал-исследователь всегда об этом помнит.
Книга Эдмондса дает обильный материал, диктующий необходимость
критического отношения к архивным материалам. Это особенно необходимо,
когда идет исследовательская работа с материалами, относящимися к внешней
политике. Как-то было замечено, что дипломатические документы, как и
религиозные догмы, допускают минимум два прямо противоположных
толкования. В этом есть большая доля правды. Так, например, решения
Ялтинской конференции 1945 г. две группы государств использовали на
протяжении десятилетий для обоснования прямо противоположных позиций. Это
можно сказать и об Уставе ООН.
Эдмондс описывает известный эпизод, когда Черчилль в 1944 г., во время
второй встречи в Москве со Сталиным, передал ему листок с указанием
предполагаемого им раздела влияния Англии и СССР в ряде стран Европы в
процентах. Сталин поставил па записке ’’галочку” толстым синим карандашом и
вернул листок Черчиллю. Это означало, что он ознакомился с предложением
Черчилля. Английский лидер чувствовал уязвимость своего предложения, сам
назвал его циничным и сказал, что бумагу следует сжечь. Сталин ответил:
"Зачем же, возьмите ее”. Эдмондс замечает, что рассказ об этом есть в
материалах переводчика Черчилля. Черчилль докладывал о поездке в Москву на
заседании английского кабинета. Эдмондс сравнил свидетельство переводчика и
протокол заседания кабинета и установил, что запись заседания была так
"выправлена соответствующими чиновниками, будто они прошлись по ней
бульдозером”15.
В августе 1941 г. состоялась важная встреча Черчилля с Рузвельтом в гавани
Арджепшия, у острова Ньюфаундленд. О встрече написано очень много, но, как
замечает Эдмондс, "по протоколам встречи нелегко установить, с какими же
14 Labor Monthly, August 1941, р. 345.
15 Edmonds R. Op. cit., p. 388.
19

мыслями покидал место встречи Рузвельт; свидетельства из вторых рук (т.е.
других участников встречи. - В.Т} совсем не обязательно надежны”16.
Накануне Берлинской конференции 1945 г. уже президент Трумэн,
заменивший скончавшегося Рузвельта, послал к Черчиллю своего личного
представителя Джозефа Дэвиса. Восемь часов обсуждались важнейшие
международные вопросы. Но, как замечает Эдмондс, "подробный отчет
Черчилля о выдвигавшихся аргументах совершенно пе совпадает с тем, что
сообщил Дэвис”17.
Осторожно следует относиться и к официальным документам о встречах
"Большой тройки”. "Публиковавшиеся коммюнике по главным вопросам,
совместно обсуждавшимся лидерами трех стран, равно как и фотографии,
изображающие Сталина, Рузвельта и Черчилля улыбающимися, создают
вводящее в заблуждение впечатление о полном единстве союзников”18 . Автор
подчеркивает различия между видимостью дружного сотрудничества "большой
тройки” и реальным положением дел.
Эдмондс проявляет должное внимание к советским дипломатическим
документам и другим материалам. Он их хорошо знает и объективно использует.
Анализируя Тегеранскую конференцию "большой тройки” 1943 г., Эдмондс
приводит высказывание Рузвельта, сделанное в беседе с Молотовым, и в сноске
поясняет: "Для целей данного исследования важно точно знать, как замечания
Рузвельта, сделанные в этом случае, были доложены Сталину. Поэтому
приведенная цитата и все изложенное в следующих двух параграфах
основывается на советских документах”19 . Эдмондс читал эти документы как в
публикациях, так и в архиве, па русском языке, которым хорошо владеет.
Автор, рассматривая межсоюзнические конференции военного времени,
использовал сразу три - английский, американский и советский - протокола,
тщательно сравнивая записи по интересующим его вопросам. Он констатирует:
"Учитывая проблему толкования, а также различия между тремя записями
работы Тегеранской конференции, как и двух других встреч в верхах во время
войны, следует отметить, что разночтения удивительно незначительны”20 .
Эдмондс объективно подходит к оценке историографии международных
отношений - как советской, так и западной. Сейчас отношения между Востоком
и Западом изменяются, и поэтому мы, пишет автор, "вероятно, можем
отказаться от риторики, которая окрашивала некоторые исторические работы и
той, и другой стороны, когда цитаты из прошлого тщательно отбирались и
препарировались с тем, чтобы отвечать любым имеющимся на данный момент
политическим предрассудкам”21 . Вполне обоснованная оценка.
Работая над историей "большой тройки", автор не ставил перед собой
сенсационных задач, он преследовал другую цель. "Анализ, содержащийся в
данном исследовании, не приведет к драматическим открытиям - драма сегодня
известна, по он может предложить некоторые изменения перспективы, что
модифицирует наше видение всей картины”22 . Поставленной перед собой цели
автор достигает.
Он дает изложение международно-политической истории, хода военных
действий в глобальном масштабе, уделяя внимание событиям, происходившим в
16 Ibid., р. 224.
17 Ibid., р. 428.
18 Ibid., р. 432.
19 Ibid., р. 343.
20 Ibid., р. 349.
21 Ibid., р. 16.
22 Ibid., р. 17-18.
20

Европе, Азии, Африке, на Атлантическом и Тихом океанах в соответствии с их
значением в мировой войне. Автора трудно обвинить в том, что он сознательно
преувеличивает или преуменьшает значение того или иного фронта или региона
в достижении победы народов, возглавлявшихся "большой тройкой".
Аналогичным образом Эдмондс поступает, когда ему приходится заниматься
ошибками, совершенными в годы войны членами "большой тройки", а таких
ошибок было немало. Он подтверждает многочисленными фактами, что в
ошибках повинны все трое - и Сталии, и Рузвельт, и Черчилль. "Высокомерие
привело Черчилля, Рузвельта и Сталина к тяжелым ошибкам в 1941 г. Сталин
не поверил в реальность "плана Барбароссы", Рузвельт проявил полную
беззаботность в отношении Японии, а Черчилль продемонстрировал
близорукость в оценке японской военно-морской мощи... Три лидера кое-чему
научились на ошибках, которые совершили, а народы дорого заплатили за
них"23. Однако самые большие просчеты совершил Гитлер - вторжение в
Советский Союз, а позднее объявление войны Соединенным Штатам.
Эдмондс отмечает в поведении Сталина, Черчилля и Рузвельта характерную
общую черту. "Все трое... игнорировали в той или иной степени сигналы,
исходившие от разведки"24. В книге приводится обширный перечень как
политических, так и военных ошибок, допущенных тремя лидерами.
Правительство США не приняло мер, чтобы вывести свой тихоокеанский флот
из-под угрожающего японского удара в Перл-Харборе, хотя имело
"многочисленные предупреждения, полученные в результате дешифровки
японских телеграмм"25. Черчилль сделал ставку па массовые бомбардировки
Германии, рассчитывая таким путем обеспечить над ней победу. Теперь
общепризнанным считается, что это была ошибочная стратегическая концепция.
Странно, однако, что Черчилль не учитывал в своем стратегическом
планировании совсем недавний опыт: ведь в 1940 г., в период битвы за Англию,
немцы пытались поставить Англию на колени именно бомбардировками с
воздуха и успеха не достигли.
На глобальной основе рассматривает Эдмондс и поражения, которые
испытали Советский Союз, США и Англия накануне и в начале второй мировой
войны. Включению их в войну предшествовали политические поражения - все
три страны стремились избежать участия в войне и стремились достичь этой
цели политическими средствами, по это не удалось ни одной из них. Англия и
Франция пытались предотвратить войну с Германией и Италией сложной
системой дипломатических акций, предпринимавшихся в плане "политики
умиротворения". Однако эта политическая стратегия лишь приблизила начало
второй мировой войны для Англии и Франции. Советский Союз также стремился
политическими средствами предотвратить или хотя бы существенно отсрочить
войну заключением пакта о ненападении с Германией и также не достиг цели. В
свою очередь правительство США рассчитывало дипломатическим
маневрированием разрешить противоречия с Японией и избежать военного
столкновения с ней. Но в декабре 1941 г. Япония напала на американский
тихоокеанский флот.
Ход мировой войны для США и Англии сложился таким образом, что выжить
можно было только одним путем - объединив все имеющиеся у них средства,
силы и возможности на дело борьбы против общего врага. "К концу 1941 г.
выживание трех держав зависело от объединения их в одном союзе", -
констатирует Эдмондс26. Перед необходимостью выживания им пришлось
23 Ibid., р. 253.
24 Ibid., р. 209.
25 Ibid., р. 259.
26 Ibid., р. 37.
21

отбросить, по крайней мере на время, серьезнейшие противоречия,
идеологические различия, предубеждения, недоверие, предрассудки.
Союз Англии, США и СССР формировался и действовал с большими
трудностями, вызванными многими факторами исторического, политического,
идеологического, психологического и иного характера. Калвокоресси и его
соавторы через полвека после событий так формулируют суть проблемы: "В 30-х
годах европейские демократии отстранялись от СССР потому, что по ряду
соображений их руководители предпочитали Гитлера коммунизму: если СССР -
слаб, то в этом случае он был бесполезен как союзник, если же он силен, то он
сможет установить свое господство над Центральной Европой; этого следовало
избежать любой ценой”27. На наш взгляд, мнение историков, сформулировано
явно под впечатлением послевоенного развития событий (в отношении
Центральной Европы). В 30-х годах и в первый период войны оно не казалось
практически реальным. Правительства Англии и Франции считали Советский
Союз крайне слабым. Чемберлен, например, заявлял, что польская армия
значительно сильнее Красной Армии.
Однако Черчилль, Иден и небольшая группа их единомышленников, несмотря
па все эти аргументы, считали во второй половине 30-х годов, что в интересах
Великобритании вступить в реальный союз с СССР и тем самым обеспечить
свою безопасность перед лицом гитлеровской угрозы. Эдмондс приводит
следующее заявление Черчилля советскому послу в Великобритании
И.М. Майскому от 23 марта 1938 г.: ”20 лет тому назад я старался со всей
имеющейся у меня энергией бороться против коммунизма, ибо в то время я
считал коммунизм с его идеей мировой революции величайшей угрозой для
Британской империи. Сегодня коммунизм пе представляет такой опасности для
империи. Напротив, сегодня германский нацизм с его идеей мировой гегемонии
Берлина представляет собой величайшую опасность для Британской империи.
Поэтому в настоящее время я выступаю против Гитлера всеми своими силами.
Если опасность для Британской империи со стороны фашизма исчезнет, а со
стороны коммунизма возникнет вновь, я - и я заявляю об этом абсолютно
откровенно - вновь начну бороться против вас. Но на ближайшее будущее и,
безусловно, до конца моей жизни (Черчиллю в то время было 63 года) я не
предвижу такую перспективу. В это время вы и я пойдем одной дорогой. По
этим соображениям я выступаю за тесное сотрудничество между Англией,
Францией и СССР”28.
Как известно, Черчилль 22 июня 1941 г., в день нападения Германии на
СССР, выступил по радио и заявил, что Англия окажет России всю возможную
помощь в войне против Германии.
Это заявление Черчилля может рассматриваться как первый камень в здание
Великого Союза, тем более что было сделано оно с согласия Рузвельта,
занявшего аналогичную позицию. Калвокоресси отмечает, что ’’мгновенность и
искренность реакции Черчилля и Рузвельта на нападение Германии на СССР
вызвали некоторое удивление”29.
Заявление Черчилля имело для СССР огромное значение. Первые сутки
войны в умах многих советских людей была тревожная мысль? мы одиноки в
борьбе против страшного врага. Когда 23 июня в б часов утра советское радио
передало заявление Черчилля, многие советские люди слушали его со слезами на
глазах и с огромным облегчением - мы пе одни. Психологическое значение этого
заявления было очень велико.
27 Calvocoressi Р., Wini G., Pritchard J. Op. cit., p. 351.
28 Edmonds R. Op. cit., p. 87.
29 Calvocoressi P., Wint G., Pritchard J. Op. cit., p. 35.
22

Если беспристрастный историк вчитается в заявление Черчилля внимательно,
он отметит не только неизменный антикоммунизм британского премьера, что
было понятно и естественно, но также два других обстоятельства: во-первых,
Черчилль говорит о России и русском народе и ни разу не упоминает СССР, т.е.
официальное название государства, и, во-вторых, не говорит о возможном
официальном союзе с Россией. Это далеко не случайные формулировки в тексте
речи. Они объясняются твердой уверенностью английских и американских
государственных и военных руководителей в скором поражении СССР и в том,
что из этой войны выйдет совершенно другое государство - Россия, но какая,
могло показать только будущее. Работа Эдмондса, как и другие аналогичные
книги, содержит многочисленные указания па то, что руководство в Англии и
США было убеждено в близком поражении СССР.
В Москве внимательно прочли речь Черчилля и поняли значение ряда ее
формулировок. Поэтому и был поставлен вопрос об определении характера
возникших отношений и их юридическом оформлении. Если английское
правительство выступает как союзник СССР в войне против Германии, то
следует об этом прямо сказать. В Лондоне сомневались, стрит ли заключать
официальный союз со страной, обреченной па скорое поражение, но и
игнорировать предложения СССР полностью нельзя было; нужно было поощрить
его на длительное сопротивление Германии и помешать его преждевременной
капитуляции. Память о Бресте 1918 г. у Черчилля была свежа.
Активные дипломатические переговоры привели к подписанию 12 июля
1941 г. соглашения о совместных действиях правительства СССР и
правительства Англии в войне против Германии, по которому обе стороны
обязались оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в этой войне,
а также не вести переговоров и не заключать сепаратного перемирия или мира с
Германией. Это было важным шагом в образовании антигитлеровской коалиции,
но соглашение еще не было договором о союзе.
Переговоры о союзном договоре велись, но их успешному завершению
препятствовали два момента: неверие правительства Черчилля (и Рузвельта) в
способность СССР выстоять (ход войны давал основания для подобных
сомнений) в борьбе с Германией, а также требование Сталина о том, чтобы
союзный договор содержал статью о признании грапиц СССР по состоянию на
июнь 1941 г., поскольку в 1939-1940 гг. в состав СССР были возвращены
территории, которые в свое время находились в границах Российской империи.
Черчилль и особенно Рузвельт были категорически против договоренности о
границах. Предлагалось оставить этот вопрос до мирной конференции.
Борьба за заключение советско-английского союза была очень трудной.
Советской дипломатии приходилось прилагать огромные усилия и проявлять
выдержку, чтобы преодолеть психологический и политический барьер
антисоветизма. Английский историк В. Ротвелл недавно опубликовал ряд
интересных документов из архива Форин оффис. Один из его руководителей
К. Уорнер выдвинул в феврале 1942 г. теорию, откуда следовало, что советские
официальные представители - это "странные" люди, с которыми тем не менее
следует обращаться как с "нормальными", в основном потому, что они хотят,
чтобы их рассматривали именно так. Другой руководящий сотрудник Форин
оффис У. Стрэпг, соглашаясь с Уорнером, утверждал: "Важно обращаться с
русскими так, будто мы считаем их здравомыслящими человеческими
существами. Но, поскольку они на самом деле пе являются здравомыслящими
человеческими существами, мы должны совмещать такое обращение с
безграничным терпением"30 . Следует иметь в виду, что в Москве знали об этих
30 Rothwell V. Britain and the Cold War. 1941-1947, London, 1982, p. 92-93.
23

высказываниях в английских секретных документах, и это не облегчало работу
советских дипломатов.
В мае 1942 г. нарком иностранных дел СССР Молотов посетил Лондон и
Вашингтон, совершив прямой рейс через линию фронта на тяжелом
бомбардировщике. Он имел директиву добиться подписания договора о союзе с
Англией, где было бы зафиксировано признание границ СССР 1941 г. и согласие
Англии и США на срочное открытие второго фронта против Германии, что
означало бы вторжение англо-американских дивизий на европейский материк.
По вопросу о границах английское правительство вместе с правительством США
заняло прежнюю отрицательную позицию. Молотов, поняв, что преодолеть это
сопротивление не удастся, информировал об этом Москву и предложил договор,
хотя он и был согласован по другим пунктам, не подписывать. Из Москвы
пришел ответ: договор подписать. Подписание состоялось 26 мая 1942 г.,
Советский Союз и Англия юридически стали союзниками.
Еще в 1941 г. Сталин начал ставить перед Черчиллем вопрос об открытии
второго фронта. Ответ был отрицательным. Следует признать, что Англия в то
время действительно не имела возможности открыть второй фронт. Однако в
1942 г. положение изменилось. США вступили в войну. Обе страны многого
достигли в развертывании национальных вооруженных сил. Появилась реальная
возможнсть для англо-американского вторжения в Западную Европу. США
выступали за проведение такой операции в 1942 г. И Молотову удалось
договориться в Вашингтоне, а затем и в Лондоне по этому вопросу. 12 июня, по
возвращении Молотова в Москву, были опубликованы советско-английское и
советско-американское коммюнике, гласившие, что открытие второго фронта в
Европе в 1942 г. является неотложной задачей. Тем самым Англия и США
обязались открыть второй фронт в 1942 г.
Если Рузвельт действительно готов был сделать это, то Черчилль ловчил и
вынужденно пошел на опубликование коммюнике. Он вручил Молотову
памятную записку, составленную казуистически; ее можно было понять как
подтверждение взятого обязательства (это для Москвы), и в то же время в ней
содержались ’’уточняющие” рассуждения, дававшие основание для уклонения от
достигнутой договоренности (это для Лондона). И тем не менее лондонская
договоренность перевела вопрос о втором фронте в новую плоскость: до этого
Советское правительство добивалось второго фронта от Англии, исходя из
обещания Черчилля оказать СССР "всяческую возможную помощь”, теперь же
оно настаивало на выполнении Англией и США официально взятых ими
обязательств.
Вместо подготовки к выполнению данного слова Черчилль срочно направился
в Вашингтон и довольно легко убедил Рузвельта отказаться от высадки в
Европе и провести операцию в Северной Африке, с тем чтобы выбить оттуда
немцев и итальянцев. При этом Рузвельт отказался сообщить об этом Сталину.
Черчилль сказал, что берет эту миссию па себя. Он принадлежал к числу тех
государственных лидеров, которые очень любят конференции и встречи с
зарубежными коллегами и полагают, что своим красноречием и обаянием могут
добиться чуть ли не любых результатов. Они и не замечают, как их более
спокойные партнеры в конце концов обеспечивают свои интересы.
Черчилль попытался действовать таким образом в Москве в августе 1942 г.,
но встретил прямое обвинение в том, что Англия нарушает данное СССР
обязательство. Последовали очень острые, временами драматические
переговоры. Об этом написано очень много. Но авторы обычно пишут, что в
конце концов Черчиллю удалось убедить Сталина в правильности принятого
союзниками решения. Вряд ли это так. В Москве поняли лишь то, что Англия не
намерена открывать второй фронт в 1942 г. и в этом США с ней солидарны. Что
было делать в такой ситуации - идти па разрыв или обострение отношений с
24

союзниками, не выполняющими своих обещаний? Но это не привело бы к
открытию второго фронта, поставило бы СССР в положение международной
изоляции. Поэтому в самый последний момент разрыв был предотвращен.
Черчилль обладал способностью предвидения, разумеется, в определенных
пределах. Во время пребывания Черчилля в Москве (август 1942 г.) немцы
рвались на Волгу, к Сталинграду и на Кавказ. Трудно было в этих условиях
строить оптимистические прогнозы. Однако общение с советским руководством и
информация, которой располагали различные английские представительства в
СССР, привели Черчилля к мысли, что существовавшие оценки перспектив
борьбы на советско-германском фронте вряд лн верпы, что СССР может
выстоять и даже оказаться в числе победителей. С одной стороны, считал
Черчилль, это хорошо, но с другой - очень плохо. Эти мысли постепенно
вызревали у Черчилля и определенно оформились к октябрю 1942 г. Именно
тогда Черчилль составил меморандум для членов английского военного кабинета,
в котором писал: ’’Все мои помыслы обращены прежде всего к Европе как
прародительнице современных наций и цивилизации. Произошла бы страшная
катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость
древних европейских государств".31 Поразительный документ! Он означает, что
еще задолго (по тем временам) до поражения немцев под Сталинградом
Черчилль понял, что СССР сможет выстоять в вооруженной борьбе с нацистской
Германией. Это принципиальное изменение стратегических прогнозов хода
войны. Разгром немцев под Сталинградом и затем в июле - августе 1943 г. па
Курской дуге подтвердил реальность прогноза Черчилля.
Меморандум Черчилля имеет и еще одну важнейшую особенность: он
свидетельствует, что уже в октябре 1942 г. Черчилль предвидел, что после
победы союзников над Германией противоречия между ними приведут к тому,
что на смену союзу придет конфронтация. И английский премьер набрасывал
схему организации стран Запада для противостояния СССР. Интересно, что
соображения Черчилля в конечном счете были в основном реализованы в
создании НАТО в 1949 г.
Английские и американские историки не уделяют октябрьскому 1942 г.
меморандуму Черчилля того внимания, которого он заслуживает. Эдмондс пе
является исключением. Его утверждение, что Черчилль изложил свою мысль о
"послевоешюй безопасности" "за девять месяцев до Тегеранской конференции"32,
пе совсем точно; он сделал это несколько раньше. Калвокоресси, Уипт и
Причард еще больше ошибаются, утверждая: "По-видимому, озабоченность
Черчилля относительно позиции русских в Европе возникла не ранее 1944 г."33 А
между тем основные положения меморандума Черчилля от октября 1942 г. были
опубликованы в Англии в 1950 г. и затем неоднократно отражались в работах
советских историков.
Перелом в ходе военных действий на советско-германском фронте означал
перелом во второй мировой войне. К советским победам прибавились успехи
американского и английского оружия в Северной Африке и на Дальнем Востоке.
И здесь поражения постепенно сменялись первыми существенными успехами
союзного оружия на суше и на море. Все это означало, что период выживания
для стран "большой тройки" закончился. На смену ему пришел период
обеспечения победы над общим врагом и подготовки основ устройства мира по
окончании войны.
31
Conservative and Unionist Central Office. All Answers for the Elections. London, 1950, p. 154.
32 Edmonds R. Op. cit., p. 244.
33
Calvocorcssi P., Wint G., Pritchard J. Op. cit., p. 361.
25

Эти проблемы решались в условиях более тесного сотрудничества между
СССР, США и Англией. Его важнейшими этапами были личные встречи
лидеров трех государств: 28 ноября - 1 декабря 1943 г. в Тегеране, 4-11
февраля 1945 г. в Крыму (Ялта) и 17 июля - 2 августа 1945 г. в Берлине
(Потсдам).
К тому времени внутри ’’большой тройки” произошли важные изменения -
стало очевидным, что роль СССР в войне приобрела большое международное
значение, что его усилия будут решающими в обеспечении победы союзников в
Европе. В то же время в блоке Англия - США первостепенную роль стали
играть США - как по численности войск, так и по производству вооружений.
В результате этих изменений Черчилль, стоявший у истоков формирования
Великого Союза и сыгравший важную роль в первый период его существования,
оказался отодвинутым па третье место. Второе место в ’’большой тройке”
перешло к Сталину. Такие перемены в мировой политике определялись
объективным фактором - изменением в соотношении сил между СССР, США и
Англией.
Черчилль самоотверженно боролся с приговором судьбы. Он, замечают
Калвокоресси и его соавторы, ’’как каждый великий патриот, был немного
шовинистом”34. Объективному ходу развития Черчилль пытался
противопоставить субъективные средства - свою бурную деятельность, а также
мудрость, опытность и изощренность английской дипломатии. Следствием этого
стали лихорадочная активность, нервозность и суетливость Черчилля в ходе
встреч "большой тройки". Эдмондс отмечает изменение соотношения сил в
Великом Союзе, но нервозное поведение Черчилля объясняет также и плохим
состоянием здоровья премьера. В этом можно усомниться, учитывая
деятельность Черчилля в последующие десятилетия. "На семидесятом году
Черчилля, - пишет Эдмондс, - его реакция на физическое недомогание совпала с
растущим осознанием того факта, что он член-основатель Великого Союза
больше не является центральным стержнем этого союза, в котором в течение
1944 г. он стал младшим партнером". Отсюда и "его уменьшающееся
политическое и военное значение в Союзе"35 .
Калвокоресси и другие в этой связи называют не 1944, а 1943 г. "Черчилль, -
пишут они, - решал вопросы ведения войны на удивление независимо, пока его
самостоятельность не была ограничена сокращением вклада Великобритании в
общие союзные военные усилия. Но это произошло, когда на европейском
театре военных действий было уже под ружьем больше американцев, чем
англичан"36 . Представляется, что эти авторы ближе к истине. Изменение
положения Англии в "большой тройке" убедительно сказалось уже на
Тегеранской конференции. Они констатируют: "Сравнительно большой перечень
проблем, решенных в Тегеране, может быть объяснен не столько
предполагаемым единством взглядов участников конференции, сколько тем
фактом, что оба - Рузвельт и Сталин - придавали сравнительно мало значения
тому, что больше всего хотелось другим”37 , т.е. Черчиллю.
Еще большие перемены в "большой тройке" произошли в связи с Ялтинской
конференцией, когда, как писал государственный секретарь США Э. Стет-
тиниус, в меморандуме для президента Рузвельта "каждому англичанину следует
приспособиться к второстепенной роли (в мировых делах. - В.Т) после того, как
оп всегда играл ведущую роль в силу своей государственной принадлежности"38 .
34 Ibid., р. 361.
35 Edmonds R. Op. cit., р. 366.
36 Calvocorcssi Р., Wint G., Pritchard J. Op. cit., p. 356.
37 Ibid.,p. 365-366.
38 Economist, December 1945.
26

Эдмондс подытоживает ситуацию следующим образом: ’’Тройственные
взаимоотношения не были статичными, они были динамичными и в результате
баланс сил в возникающих отношениях менялся по ходу войны. Четырехдпевпая
встреча "большой тройки" в Тегеране явилась поворотным пунктом. К тому
моменту, когда они опять встретились в Ялте, Черчилль уже стал младшим
партнером"39 40 41. Это для Черчилля было трагедией. Но трагедия была особенно
острой еще и потому, что его место, одного из двух ведущих, в Великом Союзе
занял Сталин. Это реально означало, что роль СССР в войне теперь уже
превосходила усилия Англии, что и было признано в "большой тройке".
Эдмондс придает этим изменениям большое значение и поэтому говорит о них
неоднократно: "За 14 месяцев, прошедших между Тегераном и Ялтой, Сталин
заменил Черчилля в качестве главного партнера Рузвельта в Великом Союзе...
Это был логический результат изменения баланса военной и промышленной
мощи внутри Союза" . Далее: "Отношения между Рузвельтом и Сталиным в
течение этих месяцев стали доминирующими, в то же время отношения
.президента с премьер-министром отошли на второй план"4'. Для Рузвельта
очень большое значение имела война против Японии, хотя он и согласился с
принципом, что борьба против Германии должна находиться на первом месте.
Американцы прекрасно понимали, что ожидать от Англии существенного
содействия в войне против Японии не приходится. Другое дело - СССР.
Поэтому, пишет Эдмондс, "главным союзником, на вклад которого в решающее
наступление против Японии, после того как Германия будет побеждена, могли
рассчитывать США... был СССР"42. "В это время Черчилль оказался в
положении просителя, хотя он это искусно скрывал"43 .
Говоря о Ялтинских соглашениях, Р. Эдмондс подчеркивает, что Сталин,
подписав в Крыму Декларацию об освобожденной Европе, допустил "грубую
дипломатическую ошибку"44. Подобное мнение не характерно для западной
историографии. В личной беседе с автором данного очерка Эдмондс настаивал,
что этот документ был подготовлен в государственном департаменте. В Ялте
Рузвельт передал декларацию Сталину, и тот, не долго думая, подписал ее. По
мнению Эдмондса, тем самым Сталин дал основание для широкой и весьма
эффективной пропаганды против СССР в последующие десятилетия,
обвинявшей его в том, что своей деятельностью в странах Центральной и
Восточной Европы он нарушил Ялтинские соглашения. Имеется в виду прежде
всего положение Декларации о том, что в освобождаемых от нацистского
господства странах должны были создаваться органы власти, в которых будут
представлены "все демократические элементы населения". А в действительности
власть в ряде стран оказалась в руках коммунистов. Этот вопрос заслуживает
объективного научного анализа. При этом следует придерживаться принципа
историзма, т.е. рассматривать его пе с политических и психологических позиций
сегодняшнего дня, а учитывать политическую и психологическую ситуацию в
странах "большой тройки" и во всеу мире, преобладавшую в начале 1945 г.
Когда подписывалась Декларация, Рузвельт и Черчилль понимали, что для
Сталина понятие "все демократические элеметггы" включает, наряду с прочими,
и коммунистов.
Во имя исторической истины нельзя игнорировать тот факт, что если
39 Edmonds R. Op. cit., р. 453.
40 Ibid., р. 368.
41 Ibid.,p. 371.
42 Ibid., р. 370.
43 Ibid., p. 389.
44 Ibid., p. 417-418.
27

Советское правительство содействовало установлению в ряде стран Европы
коммунистического режима, то его партнеры по Великому Союзу делали
наоборот: они активно помогали созданию буржуазно-демократических режимов
в освобождаемых их войсками странах. Черчилль при этом прибегал даже к
применению силы, например в Греции, Бельгии.
Эдмондс стремится быть объективным. Он пишет о принятой в Ялте
Декларации: ’’Фактически те в государственном департаменте, кто готовил
первоначальный проект документа в духе президента Вильсона, почти наверняка
считали, что он в такой же степени нацелен па события в Греции, за которые
англичане были ответственны, как и за события в Польше"45, где
ответственность нес СССР.
Рассматривая ялтинскую Декларацию, следует учитывать, что в
дипломатических документах определенные термины часто понимаются по-
разному теми, кто подписывает соответствующие документы. Не требует
доказательств тот факт, что заседавшие в Ливадийском дворце Сталин,
Рузвельт и Черчилль в такие понятия, как демократия и свобода, вкладывали
различный, прямо противоположный смысл. Еще в 1864 г. американский
президент Авраам Линкольн говорил в Балтиморе: "Мы все выступаем за
свободу, но, употребляя одно и то же слово, имеем в виду далеко не одно и то
же"46.
Участники Ялтинской встречи "большой тройки" декларировали, что они на
стороне свободы и демократии. Но каждый из них вкладывал в это заявление
свой смысл. Конкретизировать его они не могли, опасаясь разрушить или, по
крайней мере, ослабить союз против общего врага. Этот компромисс,
недоговоренность оказались чреваты тяжкими осложнениями.
Изменение соотношения сил в глобальном масштабе в результате второй
мировой войны, находившее отражение в решениях конференций "большой
тройки", привело к возникновению так называемого биполярного мира, когда в
мировой политике определяющую роль стали играть две державы (вскоре после
войны их стали называть сверхдержавами) - США и СССР.
Английский историк Пол Кеннеди, ныне работающий в США, опубликовал
интересную книгу, в которой исследуется ’’полярность’’ мира47 . Он утверждает,
что "биполярный мир, который так часто предсказывали в XIX и начале XX
столетия, наконец, стал реальностью"48 .
Однако в этом биполярном мире силы были неравны. США обладали большей
экономической и промышленной мощью и, следовательно, большими
возможностями для влияния в мире. "Все это, - пишет Кеннеди, - привело к
тому, что США взяли на себя задачу создания нового мирового порядка,
выгодного для нужд западного капитализма и, конечно, для более процветающих
западных капиталистических стран"49.
Но, как замечает автор, "история подъема и падения великих держав никоим
образом не приостановилась’’50 . Он говорит о возникновении в 80-х годах пяти
центров "политико-экономической мощи" - Китая, Японии, Европейского
экономического сообщества, СССР и США. (Интересно, что он называет их
именно в такой последовательности.)
45 Ibid., р. 417.
48 Labour Monthly, August 1976, р. 337.
47 Kennedy Р. Rise and Fall of the Great Powers. New York, 1989.
48 Ibid., p. 357.
49 Ibid., p. 359.
50 Ibid., p. XXI.
28

Книга Кеннеди вышла в 1989 г., и тут же драматически подтвердился его
вывод о том, что изменения в положении великих держав отнюдь не
прекратились. После событий, происшедших в СССР во второй половине 80-х
годов, а затем в европейских странах бывшей социалистической системы,
выражение ’’сверхдержава” применительно к Советскому Союзу выходит из
употребления. Это отражает тот объективный факт, что возникший в 1943 г.
биполярный мир прекратил свое существование.
На смену ему пришел однополярный мир, в котором определяющая роль
принадлежит США. Об этом прямо заявляют ответственные деятели США,
причем такие утверждения стали особенно категоричными после победы над
Ираком в 1991 г. "Пакс Американа” на рубеже XX и XXI вв. приобретает черты
реальности. Тенденции мирового развития в этом направлении прослеживаются
как в работе Кеннеди, так и в книге Эдмондса.
В заключение остановимся на следующем обстоятельстве. Книге Эдмондса
предшествовал десяток других работ, упомянутых нами и еще больше не
упомянутых, в которых разрабатывалась та же тема. Означает ли выход книги
Эдмондса переписывание истории, вызванное чрезвычайными обстоятельствами?
Отнюдь нет. Перед нами закономерный, положительный результат резвития
исторической науки, являющейся живым организмом, постоянно
совершенствующимся и идущим вперед.
Тема "переписывания истории” возникла отнюдь пе сегодня. Не берусь
утверждать, что это было сказано впервые, но бесспорно, что на сей счет
рассуждали в Англии уже в первой половине прошлого столетия. Так, будущий
премьер-министр Англии Бенджамин Дизраели в 1846 г. писал: "Если история
Англии будет когда-либо написана человеком, обладающим необходимыми
знаниями и мужеством (и оба эти качества в равной степени необходимы для
выполнения данной задачи), мир будет больше удивлен, чем когда он читал
римскую историю Нибура. Говоря обобщенно, в нынешней версии историй все
важнейшие события искажены, большинство важных побудительных мотивов
скрыты, ряд основных исторических личностей никогда не упоминается и роль
всех деятелей, которые фигурируют, совершенно пе понята и дана в искаженной
интерпретации, вследствие чего результатом является полнейшая
мистификация”51 .
В странах Запада проблема "переписывания истории” в настоящее время тоже
активно обсуждается, причем специалисты внимательно следят за публикациями
по данному вопросу, появляющимися в нашей стране. Интересны в этом плане
мысли, изложенные в книге Д.П. Каллео, директора отдела европейских
исследований университета Джона Гопкинса, увидевшей свет в 1987 г.52 Каллео
утверждает, что у "истории есть свой собственный "научный метод” - если эту
науку брать в широком философском значении, - но этот метод допускает
большую степень неясности и неопределенности, присутствующих при анализе
человеческих отношений. Даже тогда, когда факты представляются
относительно ясными, очень немногие исторические проблемы удается
действительно решить”53 .
Автор отмечает, что "постоянно появляются новые толкования”. "Каждое
последующее поколение с его опытом и нуждами неизбежно видит то, что ему
предшествовало, иными глазами. Новые проблемы современности непрерывно
порождают новое толкование прошлого, и почти в каждом новом периоде
историки вынуждены давать свои собственные трактовки того, что было ранее...
®1 Disraeli В. Cibil. London. 1846, р. 17.
52 Calico DJ3. Beyond American Hegemony. Brighton, 1987.
53 Ibid., p. 130.
29

Историки не могут с легкостью избежать ответственности перед своим
временем”54. Каллео приходит к выводу, что каждая историческая концепция
живет своей собственной жизнью. ”И если каждая эпоха занимается поисками
собственного толкования истории, отвечающего ее нуждам, то это отнюдь не
означает, что она его обязательно находит"55 .
Выдвигаемые Каллео соображения исходят из предпосылки постоянности
поисков интерпретации исторических явлений и, следовательно, лишь
приближения к абсолютной истине.
В 30-х годах XIX в. будущая королева Виктория хотела основательно узнать
историю страны, которой ей предстояло править. Она попросила лорда
Мельбурна, тогдашнего премьер-министра, порекомендовать ей хорошую книгу
по истории Англии. Тот сказал, что не может этого сделать. Виктория
удивилась: ”Но почему?” Мельбурн ответил, что она должна изучить минимум
два труда, написанные с различных политических позиций, существующих в
общественной жизни страны. И будущая королева прочла книгу лорда
Кларендона, с роялистских позиций излагающую историю гражданской войны в
Англии, а также книгу г-жи Хатчинсон, дающую пуританскую версию эпохи.
Виктория хотела "попять обе стороны проблемы”56 .
За полтора прошедших с тех пор столетия государственная и общественная
жизнь стала намного сложнее. И Эдмондсу пришлось освещать не "обе стороны
проблемы”, а подходить к ее решению минимум с трех позиций - советской,
американской и английской. Не мог он игнорировать и политику противников
"большой тройки" в войне - Германии, Японии, Италии. Автор успешно
справился со своей задачей. И в этом ему помог большой жизненный опыт,
зоркость наблюдателя и талант исследователя.
54 Ibidem.
55 Ibid., р. 131.
56 Mullen R., Munson J. Victoria. Portret of a Queen. London, 1987, p. 17.
30

©1992 г.
Р.Б. Б УД С (США)
БРЕТТОН-ВУДСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ В 1944 г.
(К истории создания Международного валютного фонда
и Международного банка реконструкции и развития)
I
Высшим дипломатическим достижением администрации Ф.Д. Рузвельта в
1944 г. явилось проведение конференции в Бреттон-Вудсе, на которой присутст¬
вовали делегации 45 действительных и ассоциированных членов ООН, а также
министры финансов 16 стран1. Представители этих государств собрались в Нью-
Гемпшире и решили после окончания войны учредить Международный валют¬
ный фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР).
Участники конференции заявили, что эти институты позволят гарантировать
стабильность обменных курсов валют, обеспечат быструю обратимость средств,
что необходимо для системы многосторонних платежей, и создадут условия для
накопления ресурсов, достаточных для восстановления Западной Европы. Для
министра финансов США Г. Моргептау и его помощника Г. Уайта эта конфе¬
ренция стала звездным часом. Они были уверены, что после разгрома держав
’’оси” МВФ и МБРР не только станут гарантами здоровой экономики в мире, но
и обеспечат министерству финансов США контроль над сферой международных
финансов. Для них конференция в Бреттон-Вудсе стала величайшим триумфом
над изоляционистами и экономическими роялистами в США, а также над
имперскими изоляционистами в Великобритании.
Структуры, созданные в Бреттон-Вудсе, дали возможность Вашингтону конт¬
ролировать обменные курсы валют и оборотные средства стран-участниц. Од¬
нако участникам конференции не удалось создать механизм, гарантирующий
предоставление должникам срочных займов. Министерство финансов США одер-
13 последнее время в советской печати все чаще упоминаются Международный валютный фонд
(МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР). В данной связи небезынтересно
обратиться к истории их создания. Этому и посвящена статья профессора Университета штата
Арканзас Рендела Б. Будса.
Штаб-квартира МВФ находится в Вашингтоне. МВФ является специализированным учреждением
ООН, однако его связь с ООН имеет во многом формальный характер. В соглашение о предоставлении
МВФ статуса специализированного учреждения ООН, подписанное в 1947 было включено
положение, в соответствии с которым ООН не имеет права давать МВФ рекомендации в отношении
его политики. Согласно уставу МВФ, эта организация должна содействовать международному
валютному сотрудничеству посредством консультаций с государствам и-членами по международным
валютным вопросам, а также путем предоставления им займов для решения валютно-финансовых
проблем, т.е. стабилизации валютно-финансового положения стран-участниц.
Одновременно с МВФ был создан и МБРР, штаб-квартира которого также находится в
Вашингтоне. Основной задачей МБРР является предоставление кредитов, ссуд и займов для
стимулирования производства в странах-членах. Количество голосов стран-участниц в органах
управления МВФ и МБРР определяется размером их взноса. -Прим.ред.
1 Delegates Search for Warm Clothes. - New York Times, 2.VU.1944.
31

жало победу над Уолл-стритом и Уайт-холлом в области контроля над сферой
международных финансов. Однако оно пе смогло противостоять собственным
националистическим тенденциям и давлению со стороны изоляционистов и бюд¬
жетных консерваторов в конгрессе. Специалисты, работавшие на конференции,
столкнулись с серьезной оппозицией со стороны американских финансистов,
представлявших как коммерческие, так и инвестиционные банки. Последние
стремились увековечить господство Уолл-стрита и Сити в международной бан¬
ковской сфере. Их поддержал сенатор Р. Тафт (республиканец от штата Огайо),
а также ряд других конгрессменов, которые стремились утвердить контроль
частных банков над сферой международных финансов, а также обратить ресурсы
США на внутренние нужды. Консерваторам и изоляционистам пе удалось сор¬
вать конференцию в Нью-Гемпшире, однако они могли утешиться тем, что на¬
чальный капитал и резервный фонд МВФ и МБРР оказались сильно урезанными.
Тем не менее больше других противиться становлению упомянутых выше
институтов следовало бы британскому правительству и его народу. Подписав
протоколы конференции, правительство У. Черчилля сделало гигантский шаг
навстречу многосторонним связям. Однако ни МВФ, ни МБРР не могли предо¬
ставить Великобритании и ее западноевропейским соседям необходимые сред¬
ства для того, чтобы отказаться от протекционистских барьеров в торговле и от
контроля за обменными курсами. Вместо того, чтобы использовать имевшиеся
возможности для ликвидации в будущем системы многосторонней торговли и
обеспечить безопасность границ в послевоенной Европе за счет США, а также
вместо того, чтобы сохранить империю, Лондон пошел на заключение согла¬
шения, которое привело страну к финансовому краху.
В том, что правительство Черчилля подписало Бреттон-Вудские соглашения,
большую роль сыграл советник министерства финансов Великобритании Дж. М.
Кейнс, обладавший большими амбициями и столь же большим влиянием на пра¬
вительство. Сыграла свою роль и решимость значительной части британского
истеблишмента, в частности тех, кто отвечал за проведение внешней политики.
Эти силы стремились установить официальные связи с США. Кейнс, страстно
желая создать механизм по стабилизации обменных курсов валют, одобрил план,
предусматривавший доминирование США. Он убедил себя и коллег в том, что в
соответствии с предложениями, разработанными на конференции в Бреттон-
Вудсе, Великобритания будет по-прежнему обладать значительной свободой в
плане осуществления контроля за торговлей и финансами в период восста¬
новления связей, а также в том, что банк сможет предоставить средства,
необходимые для восстановления Западной Европы. Энтузиазм Кейнса разделял
друг и советник Черчилля - Ф. Линдеманн (лорд Черуэлл), считавший, что
учреждение МВФ и МБРР станет первым шагом па пути к созданию англо-аме¬
риканского союза в послевоенный период. В рамках Бреттон-Вудских согла¬
шений Великобритания сохраняла за собой свободу действий, но она так и не
смогла получить средства, необходимые для восстановления собственной эко¬
номики и экономик стран Западной Европы.
II
С 1941 по 1946 г. ряд экономистов и сотрудников государственного
департамента США при поддержке администраций Ф.Д. Рузвельта и Г. Трумэна
настойчиво стремились убедить руководителей стран некоммунистического мира
действовать на основе принципов многостороннего сотрудничества. Они при¬
зывали к образованию системы многополюсной торговли, при которой госу¬
дарствам следовало отказаться от контроля за обменным курсом валют, от квот,
тарифов, системы преференций и начать создавать единую систему взаимоза¬
висимой мировой экономики. Американский историк А. Эккес доказывал, что
32

цель этих политиков заключалась не в одностороннем усилении США, а в
стремлении уничтожить там безработицу при одновременном повышении уровня
жизни в других странах2.
Программа, которую отстаивали сторонники экономического интерна¬
ционализма в государственном департаменте и министерстве финансов США,
основывалась па двух принципиальных моментах: на отсутствии дискриминации
участников и на одновременном снижении всех торговых барьеров. В области
торговли, тарифов и установления обменных курсов валют участники согла¬
шения не должны были оказывать предпочтения отдельным странам или группе
стран за счет других. Больше того, экспортеры и импортеры (вне зависимости от
их национальной принадлежности) не должны были выдвигать никаких
"искусственных” препятствий, как это было в 30-е годы. По словам привер¬
женцев концепции многосторонних связей помощника государственного секре¬
таря США У. Клейтона и ответственного за проведение коммерческой политики
США Г. Хоукинса, отсутствие дискриминации в торговле при одновременном
уменьшении торговых барьеров увеличило бы масштабы мировой торговли,
привело бы к повышению уровня жизни, снижению конкуренции между странами
и таким образом ликвидировало бы одну из главных причин, вызывающих
войны^ во ВреМЯ второй мировой войны они настойчиво предлагали заключить
межгосударственное соглашение для того, чтобы во всех странах-участницах
этого соглашения одновременно снизить или даже полностью ликвидировать
торговые барьеры.
Стремясь обеспечить самый широкий поток товаров и услуг, приверженцы
многосторонних связей неожиданно встретили два серьезных препятствия:
протекционизм в Великобритании и экономический национализм в США. В
1932 г. в Оттаве представители Соединенного Королевства и его основные тор¬
говые партнеры решили создать союз, в рамках которого его участники могли
бы предоставлять друг другу режим преференций в области экспортных поста¬
вок. В ходе второй мировой войны произошло истощение финансовых и матери¬
альных ресурсов Великобритании, что вынудило министров финансов и торговли
Великобритании пойти на укрепление этого союза. Суть принимаемых мер сво¬
дилась к усилению государственного контроля над сферой международных фи¬
нансов и международных экономических отношений. К 1944 г. внешняя задол¬
женность Великобритании увеличилась на 650 млн. долл, в год. К июлю 1945 г.
золотые и валютные резервы Великобритании оценивались в 1,8 млрд, долл.,
т.е. менее половины от уровня 1939 г. (в то же время США в хранилищах Форт-
Нокса сосредоточили золота в слитках на сумму, превышающую 21 млрд. долл.).
К 1944 г. внешний долг Великобритании составлял 13 млрд.долл. Основные
кредиторы находились в странах так называемой стерлинговой зоны. Однако
денежные средства размещались в Лондоне в форме блокированных балансов4.
В США понимали, что если Великобритания начнет использовать эти средства в
качестве рычага для поддержания и усиления упомянутого выше торгового и
валютного союза, то они никогда не смогут добиться установления режима
многосторонней торговли.
* Eckes-Jr. A. Open Door Expansionism Reconsidered: The World War II Experience. - The Journal of
American History, N 59, 1973, p. 910-945.
° Winant Memorandum, updated, U.S. Department od State. - Papers Relating to the Foreign Relations of
the United States, 1945. Washington (D.C.), 1960; Hearings of the Anglo-American Financial Agreement,
79th Cong., 2nd sess., 1946. Washington (D.C), 1977-1978, p. 193.
4 National Archives, Records of the Department of Sute, 9/14/45, 740.00119 Council/9-1945, RG 59,
Acheson to Winant.
2 Новая и новейшая история, № 2
33

Дебаты по этому вопросу начались еще в 1941 г. па конференции в
Аржептии, а затем вновь вспыхнули уже в самой Великобритании на заседании
военного кабинета. В правящих кругах страны были люди, считавшие, что
страна пе может вопреки собственным интересам поддерживать стерлинговую
зону и что как торговая нация опа значительно выиграет от расширения объема
торговли, вызванного переходом к системе многосторонней торговли. В мини¬
стерстве иностранных дел поддержали экономический анализ, подготовленный в
министерстве финансов, и добавили свои веские аргументы в пользу выше¬
упомянутой системы. Дело в том, что после второй мировой войны Соединенное
Королевство уже не справлялось с ролью блюстителя закона в Европе и Сре¬
диземноморье, а если бы в Лондоне отказались присоединиться к системе много¬
сторонней торговли, то Великобритания почти наверняка лишилась бы амери¬
канской помощи. Однако в британском истеблишменте существовали и другие
точки зрения. Так, имперские изоляционисты, возглавляемые министром авиа¬
ционной промышленности М. Айткином (лордом Бивербруком) и государст¬
венным секретарем по делам Индии Л. Эмери, утверждали, что концепция
многосторонней торговли представляет собой возврат к жесткой ориентации па
золотой стандарт, при том что все золото сосредоточено в США. Они дока¬
зывали, что после войны национальная экономика потребует в течение долгого
времени применения протекционистских мер для того, чтобы стать конкуренто¬
способной. Представители лейбористской партии, входящие в кабинет мини¬
стров, также высказали сомнения по поводу системы многосторонней торговли,
хотя и не в столь резкой форме, как имперские изоляционисты. Так, например,
Э. Бевин, министр, избранный от лейбористской партии, считал, что Велико¬
британия может не выдержать свободной конкуренции с США. Больше того, он
полагал, что в недалеком будущем США ожидает новая депрессия, и тогда в
условиях свободной торговли эта страна легко сможет осуществить экспорт
безработицы в Великобританию. Черчилль, несмотря па сильное желание впрячь
американского быка в британскую подводу, был среди тех, кто испытывал
двойственные чувства по поводу вступления Великобритании в систему мно¬
госторонней торговли. Начиная с 1941 г. он упрямо выступал против попыток
американцев, направленных на то, чтобы заставить англичан отказаться от
системы преференций и ликвидировать контроль над обменным курсом валют5.
В то же время фермеры в США, выступавшие за протекционизм респуб¬
ликанцы Среднего Запада, профсоюзы квалифицированных рабочих и национа¬
листы-англофобы обрушились на сторонников многосторонней торговли. Они
доказывали, что США должны избегать зависимости от других держав как в
экономической, так и в военной областях. Кроме того, они утверждали, что
страна должна заключать соглашения с иностранными государствами только в
сфере торговли и только для того, чтобы какое-либо американское предприятие
или группа предприятий получили определенные преимущества. В то же время
эти силы выступали против любых соглашений, способных поставить нацио¬
нальный бизнес под удар со стороны иностранных фирм.
Националистов-изоляционистов негласно поддерживал Г. Моргентау и сот¬
рудники возглавляемого им министерства. Несмотря на то, что подчиненные
Моргентау на словах поддерживали концепцию многосторонней торговли и вели
Public Record Office (далее - PRO), London, Records of lhe British Treasury, Papers of Sir Wilfred
Eady, 1236/436, A.L Overton to Keynes, 26 May 1945; Beaverbrook Hits Loan, Bretton Plan. - New York
Times, 5.ХП.1945; PRO, CAB 66, Papers of lhe War Cabinet, 588(43), Amery Memo An Expansionist
Economy, 2.XI.1943; PRO, Records of the Prime Minister, Papers of Richard Law, PREM 17/6, Beaverbrook
Lo Prime Minister, 20.IV. 1944; PRO, Records of lhe British Treasury, Papers of John Maynard Keynes,
1247/47, Keynes lo Anderson, 23.П.1944.
34

борьбу с ее оппонентами на Уолл-стрите, тем не менее целью министерства
финансов было не допустить создания взаимозависимой мировой экономики, при
которой страны-участницы должны будут пожертвовать национальным эконо¬
мическим суверенитетом ради общего блага. Моргентау и его команда, скорее,
стремились к тому, чтобы сохранить возникшую в ходе войны монополию США
на предоставление золотовалютных кредитов и таким образом упрочить соб¬
ственное преимущество на международной арене, а также создать между¬
народную финансовую систему, ведущая роль в которой также принадлежала бы
США.
Сознавая, что экономические и стратегические интересы Великобритании в
ходе второй мировой войны и после ее окончания требовали тесного и дли¬
тельного сотрудничества с США, Кейнс разработал в апреле 1942 г. эконо¬
мический механизм для стабилизации валют в международном масштабе. Пред¬
полагалось, что этот механизм предоставит Великобритании и другим странам-
должникам возможность для участия в международной экономической системе.
Параллельно с этим министерство финансов США разработало собственный
план по созданию фонда стабилизации и МБРР. Принципиальное различие между
планом Кейнса и планом, разработанным Г. Уайтом, заключалось в том, что
первый стремился сохранить финансовую независимость Великобритании, в то
время как второй предусматривал утверждение доминирующего положения
США в области международных финансов. То, что основная цель министерства
финансов США заключалась в стремлении переместить центр мирового ли¬
дерства в области финансов из Лондона в Вашингтон, стало ясно в 1943-1944 гг.,
так как в это время Моргентау и Уайт стремились свести золотовалютные
резервы Великобритании к абсолютному минимуму. Понятно, что такая поли¬
тика министерства финансов США стала чрезвычайно популярной у конгрес¬
сменов-националистов, а также у самого Рузвельта, который поддерживал не
только стремление министерства финансов к контролю над будущим финансовым
союзом, но и попытки последнего ограничить рост ликвидных резервов Вели¬
кобритании. Рузвельт делал это несмотря па то, что увеличение золотова¬
лютных запасов Великобритании объективно способствовало бы успешному
окончанию войны, а впоследствии и нормальному функционированию системы
международной торговли6.
К концу июля 1943 г. в министерстве финансов Великобритании пришли к
выводу, что переговоры с США по поводу проведения совместной финансовой
политики следовало начать немедленно, если только в Вашингтоне не выдвинут
предложений, идущих "вразрез общим интересам"7. Каждая из сторон под¬
готовила собственный план по созданию единой финансовой системы. Они раз¬
личались по трем пунктам: 1. Американский план предполагал полное объе¬
динение капиталов, в то время как британский предусматривал действия лишь на
клиринговой основе, т.е. без использования в момент осуществления расчетов
наличных денег. При этом возникала возможность получать средства, превы¬
шающие размеры обычного кредита; 2. План Уайта ограничивал возможность
кредиторов предоставлять средства странам-должникам. Англичане же стре¬
мились увеличить масштабы кредитного фонда с 5 млрд. долл, (цифра, пред¬
ложенная американцами) до 10; 3. План Кейнса предоставлял право каждой
стороне самостоятельно устанавливать обменный курс национальной валюты, в
то время как США стремились сделать этот курс фиксированным - четыре
6 Stettinius to F.D.R., 20.11.1944; Roosevelt Library (далее - RL), Hyde Park, New York, Papers of
Franklin D. Roosevelt, President's Secretary's File, Box 49; RL, Diaries of Henry Morgenthau-Jr., Book 703,
F.D.R. to Churchill.
7 Dormael V., Bretton Woods: Birth of a Monetary System. New York, 1978, p. 71-75.
2'
35

американских доллара за один фунт стерлингов, а все последующие изменения
следовало производить с разрешения специально созданного международного
органа8.
Различия были очень серьезными, особенно стремление Великобритании
сохранить контроль над обменным курсом валют. Однако Кейнс был абсолютно
уверен в том, что логика и личные качества помогут ему достичь разумного
компромисса. Вернее, он считал, что у пего была возможность поторговаться.
Министерство финансов Великобритании никогда бы не одобрило участие страны
в системе международной торговли, если бы пе существовало финансовой струк¬
туры, которая гарантировала бы требуемую скорость предоставления кредитов
и обеспечивала бы равные права Великобритании и США в руководстве
организацией. А без участия Великобритании эта система не могла бы функ¬
ционировать.
В ходе англо-американских переговоров, проводившихся в 1943 г., был дос¬
тигнут следующий компромисс: 28 сентября Уайт подтвердил, что он согласен
увеличить масштабы кредитного фонда с 5 до 10 млрд. долл. В свою очередь
Кейнс согласился с тем, что США ограничат вклад в фонд стабилизации суммой
в 3 млрд.долл. Кроме того, после продолжительных дискуссий британская деле¬
гация в Вашингтоне согласилась рекомендовать Лондону принять формулировку,
в соответствии с которой страны, подписавшие соглашение, могли самосто¬
ятельно изменять курс национальной валюты на 10%. Дальнейшее изменение, но
не более чем на 10%, должно было сопровождаться одобрением со стороны
международного органа: если же после этого страна опять хотела изменить курс
валюты, то она могла это сделать опять в пределах 10%, но только после
предварительного согласия со стороны международного органа. Впоследствии
оказалось, что такая поправка вовсе пе была уступкой. В соответствии с совет¬
ским заявлением, завершившим 9 октября финансовую часть англо-американских
переговоров, Кейнс признал, что первоначальное изменение обменного курса на
10% не могло быть осуществлено без одобрения со стороны фонда. Однако он
настоял на том, чтобы руководящий орган мог предоставить это разрешение в
том случае, если оно будет совершенно необходимо для исправления фунда¬
ментальных диспропорций в экономике страны. Ссылки на то, что диспропорции
возникли в результате социальной или экономической политики, проводимой
внутри страны, не могли стать основанием для отказа фонда в разрешении
изменения обменного курса. Правда, на конференции так и не было решено, на
кого возлагалась ответственность по определению этих фундаментальных
диспропорций, а впоследствии этот вопрос больше не уточнялся9.
Таким образом в Совместном заявлении, составленном по окончании пере¬
говоров в Вашингтоне, так и пе было зафиксировано одобрение Великобри¬
танией принципа конвертируемости валют. Стороны достигли общего согласия
по вопросу о целях создания фонда стабилизации и о принципах его работы.
Однако по поводу свободного обмена валют по стабильным курсам - по главному
вопросу, обсуждавшемуся па встрече, - так ничего и не было сказано. Вели¬
кобритания сохранила за собой право самостоятельно принимать решения и даже
корректировать обменный курс валюты в периоды "диспропорционального”
функционирования экономики. Суть интернационализма в экономической и
политической сферах заключается в том, что отвергались односторонние дейст¬
вия и выражалась уверенность стран-участниц в том, что сообщество будет
стремиться действовать в интересах всех государств. В 1943 г. между Вели¬
8 Ibid., р. 90-91.
8 London School of Economics, Robertson Library, Diaries of James Meade, p. 4-22; Dormael V. Op.
cit., p. 106-109.
36

кобританией и США - странами, ’’воевавшими как одно целое”, этой уверен¬
ности не было. Действительно, по настоянию кабинета министров, британские
эксперты внесли в совместное заявление ряд поправок, которые фактически
ничем не связывали Великобританию.
Когда Вашингтонская конференция уже близилась к завершению, Моргентау
и Уайт договорились о публикации совместного заявления о принципах взаи¬
модействия Великобритании и США в области финансов, а также о созыве
общефинапсовой конференции не позже мая 1944 г. Этот план, имевший целью
создать мировую финансовую систему под общественным контролем, где доми¬
нирующая роль принадлежала бы США, побудил оппонентов концепции много-,
сторонней торговли, и в первую очередь тех, кто работал в министерстве
финансов США, приступить к активным действиям. Республиканская партия, ко¬
торая по мнению экспертов министерства финансов США должна была в 1944 г.
получить большинство в палате представителей, намеревалась внести на
рассмотрение конгресса собственный план создания международной финансовой
системы. Одновременно конгрессмены-республиканцы всячески критиковали анг¬
ло-американский план за то, что тот слишком свободно распоряжался средствами
американских налогоплательщиков. Помимо этого республиканцы надеялись
отложить созыв конференции до тех пор, пока не закончится предвыборная
кампания 1944 г10.
Финансовая группа Нью-Йорка совместно с республиканцами и пред¬
ставителями Бэпк-оф-Ингленд заключили тайное соглашение, направленное на
срыв англо-американского плана и предоставление этого крупного частного зай¬
ма Великобритании в качестве первого шага к восстановлению золотого стан¬
дарта доллара и установлению жесткого обменного курса доллара к фунту в
пропорции 4:1. Одновременно с этим государственный департамент, ревниво
относившийся к результатам, достигнутым Моргентау и Уайтом на пути к соз¬
данию механизма международного сотрудничества, стремился помешать прове¬
дению любой международной конференции. Однако самой большой угрозой
плану министерства финансов США было то, что ни англичане, ни американцы
так и не сумели выработать единого взгляда на принципы построения и функции
международной финансовой системы. Британские сторонники плана между¬
народной торговли в министерстве финансов Великобритании, министерстве
иностранных дел и секретариате военного кабинета постепенно примирились с
планом Уайта. Однако Бэнк-оф-Ингленд через лорда Бивербрука и Эмери
предпринял яростную контратаку.
Представителей банка, а также имперских изоляционистов больше всего
волновали престиж и власть, а вовсе не социальная справедливость. В целом их
точка зрения сводилась к тому, что в послевоенный период каждая из стран,
входивших в стерлинговую зону, сможет восстановить свою экономику само¬
стоятельно, безо всяких крупных кредитов извне, ибо единственным источником
таких кредитов были США. Они отказывались признать реальность, заклю¬
чавшуюся в том, что любые попытки восстановить экономику самостоятельно
потребовали бы введения режима жесточайшей экономии в Великобритании.
Торговая палата вынуждена была бы отказаться от импорта, а министерство
финансов - девальвировать фунт для того, чтобы сделать британские товары
более конкурентоспособными па мировом рынке. При этом уровень жизни и
уровень потребления в стране упали бы ниже довоенной отметки. Другие
страны, входящие в стерлинговый блок, были бы вынуждены принять ана¬
логичные меры. Однако оппоненты концепции многосторонней торговли отка¬
зались рассматривать вопрос о том, как можно убедить такие страны, как Новая
RL, Papers of Adolf Berle, Box 215; Memo of Conversation Between Law and Berle, 8.VI.1943.
Xl

Зеландия, Австралия, Индия или, скажем, Египет отказаться от торговли с
США или другими членами долларового блока. Вашингтон, используя техно¬
логию и финансовые ресурсы, был в состоянии соблазнить даже самых лояльных
участников стерлинговой зоны.
В марте 1944 г. Кейнс, а через него и Андерсон, Иден, Ло, лорд Черуэлл и
другие апологеты многосторонней торговли добивались от лидеров лейбо¬
ристской партии и Черчилля ответа на вопрос: одобряют ли министры те по¬
следствия, которые возникнут после претворения в жизнь плана Бэнк-оф-
Ингленд? Этот вопрос Кейнс задал Андерсону, а последний во время заседания
кабинета министров переадресовал его членам кабинета. "Поддерживают ли они
то, что подобная альтернатива, независимо от того, хороша она или плоха,
потребует от министров в качестве акта простого благоразумия отказаться от
многих нынешних решений, связанных с устройством послевоенного мира.
Бесполезно поддерживать реформы в области обмена валют, оставляя за
скобками остальные вопросы послевоенной политики"11. Впоследствии лорд
Черуэлл писал Черчиллю:
"По окончании войны Великобритании будет иметь внешний долг в 3 млрд,
фт.ст. Никто не позволит нам задерживать погашение этого долга, даже с
учетом уплаты больших процентов. Канада уже сейчас находится вне стер¬
линговой зоны, Южная Африка, обладающая собственными золотыми запасами,
также наверняка выйдет из-под контроля. Несмотря на все наши усилия, доля
расчетов с Индией и странами Ближнего Востока в фунтах стерлингов будет
понижаться. В такой ситуации нам не удастся вовлечь в стерлинговую зону
новых участников, так как для них это означало бы введение у себя в стране
мер жесткой экономии на неопределенно долгое время и невозможность купить
на вырученные фунты товары за пределами стерлинговой зоны. Что же за этим
последует? Не решат ли эти страны отказаться от вступления в стерлинговую
зону, отдав предпочтение США, золотому кредиту в размере 325 млп.фт.ст.,
американским займам, праву свободно обменивать заработанные фунты на
любую валюту мира? На этом фоне план Бэнк-оф-Ингленд представляется
скорее мечтой, чем реальностью, ибо он больше отталкивает, чем при¬
влекает"12.
Осенью 1943 г. в Вашингтоне состоялись переговоры, где обсуждались
вопросы финансовой и коммерческой политики. Одновременно с этим в стране
происходили первые публичные дебаты, призванные способствовать стаби¬
лизации валют. Самая серьезная критика планов Кейнса и Уайта была выска¬
зана со стороны изоляционистов Среднего Запада и банкиров Нью-Йорка.
Среди конгрессменов наиболее активно за ортодоксальную финансовую
политику и сохранение экономической самостоятельности страны выступал сын
бывшего президента США У. Тафта сенатор Р. Тафт.
Он, как и отец, весьма почтительно относился к американской конституции.
По его мнению, наибольшая угроза США в конце 30-х годов исходила не от
дезинтеграции международных экономических отношений, а от возрастающего
влияния исполнительной власти. Главная причина, по которой он выступал
против такой внешней политики, заключалась в том, что данные меры вели к
усилению исполнительной власти. Согласие конгресса с "интернационализмом"
Рузвельта, который Р. Тафт определил как стремление президента достичь
абсолютной свободы в сфере внешней политики, представляло, по мнению конг-
11 PRO, CAB 65, War Cabinet Confidential Annex, 23.11.1944.
12 PRO, Records of the Prime Minister, FREM 4/17/10, Cherwell to Churchill, 15.Ш.1944.
38

рессмепа, угрозу балансу сил в рамках федеральной системы, а также нравам и
свободам граждан13.
Приверженность Р. Тафта идее независимого конгресса объяснялась пе
только полученным им образованием и воспитанием, но и убежденностью,
разделяемой всеми республиканцами-консерваторами, в том, что в прошлом веке
США переживали эпоху безмятежного благоденствия. Их стремление следовать
политической и экономической системе XIX в. объяснялось тем, что она
полностью отвечала целям и интересам этих лидеров во внешней политике.
Поэтому они объединились для борьбы против разбухшего аппарата прави¬
тельства и сильной исполнительной власти, способных привести к диктатуре и
подавлению политических и гражданских свобод: эти силы начали совместную
борьбу против крупномасштабных расходов, посредством которых правительство
могло бы ввести меры ’’социалистического” контроля за ценами, зарплатой и всей
системой свободного предпринимательства в целом. Они объединились также
против налогов, способных уничтожить инициативу частного сектора.
Однако, как заметил американский экономист Дж. Спеньер, в 40-е годы
интернационализм, даже больше чем в годы "нового курса", требовал принятия
всех этих мер: создание сильного правительства, способного вести переговоры с
другими правительствами, избрание сильного президента, способного действо¬
вать решительно и энергично, а также наличие большого количества свободных
денег для обеспечения военных программ и финансирования внешней политики.
В соответствии с ортодоксальной республиканской философией, активное
участие в решении мировых проблем являлось несовместимым с сохранением
политической демократии и свободного предпринимательства. Поэтому сторон¬
ники Р. Тафта выступали против идеи, разделяемой правительством Черчилля и
сводившейся к тому, что США должны были заниматься Европой по со¬
ображениям собственной безопасности. Из этой позиции логически вытекало, что
как Великобритания, так и другие континентальные страны Европы, исто¬
щившие ресурсы в ходе войны, должны были восстанавливать свои экономики с
помощью США14.
Такие воззрения привели к тому, что Р. Тафт стал самым серьезным в США
оппонентом приверженцев многосторонней торговли. Весной 1944 г. он начал
особенно рьяно критиковать программу стабилизации валют. По его мнению
решение создать МВФ и МБРР основывалось па ошибочной концепции, ле¬
жавшей в основе внешней политики всех американских администраций. Эта
концепция исходила из того, "что американские деньги и американская благо¬
творительность смогут решить все проблемы". Как заявил Р. Тафт в Клубе
ветеранов республиканской партии штата Огайо, оба эти учреждения будут
финансироваться за счет США, причем ответственность страны станет без¬
граничной. Если МВФ и МБРР воспользуются начальным вкладом США, что
они, конечно же, сделают, то в случае неудачи все издержки лягут на плечи
американских налогоплательщиков. "Эта программа, как и большинство нацио¬
нальных программ, напоминает выбрасывание денег в канализацию"15.
Другой крупной силой, стоявшей в оппозиции к англо-американскому плану
стабилизации, была банковская группа Нью-Йорка. Банкиры, представляющие
13 Patterson J.T. Alternatives to Globalism; Robert A. Taft and American Foreign Policy, 1939-1945. -
The Historian, 1974, N 4, p. 670-688; Mathews G. Robert A. Taft, the Constitution and American Foreign
Policy, 1939-1953. - Journal of Contemporary History, N 3, 1982, p. 507-512.
14 Spanier J. The Truman-MacArthur Controversy and the Korean War. Cambridge, 1959, p. 158-159.
15 Library of Congress, Washington (D.C.), Papers of Robert A. Taft, Box 802, Address of Robert A.
Taft to War Veterans Club of Ohio, 6. V. 1944.
39

как коммерческую, так и инвестиционную сферу бизнеса, выступали против
планов Кейнса и Уайта, так как считали их несоответствующими своим четко
сформулированным интересам. В ходе первой мировой войны и сразу после
окончания ее финансовое сообщество разделилось па два лагеря. Один из них
состоял из банкиров, занятых в инвестиционной сфере бизнеса, а также круп¬
нейших инвестиционных домов Нью-Йорка, имевших сеть филиалов по всей
стране. Возглавляли эту группу банкиры, входившие в Дом Моргана и Чейз
Нэшнл бэнк. По мнению представителей этой группы экономическое превос¬
ходство США за рубежом с наибольшей эффективностью могло быть реали¬
зовано посредством сотрудничества с Великобританией, а также путем проник¬
новения в зарубежные банковские сети и коммерческие операции, используя
инвестирование американских средств. Таким образом американский капитал мог
"американизировать” уже существовавшие концессии, заводы, банки и другие
предприятия. Против этого выступили представители Ферст нэшнл сити бэнк,
расположенного в Нью-Йорке. Его контролировал клан Рокфеллеров, который в
свою очередь опирался па ведущих производителей экспортной продукции в
США, таких, как “Юнайтед Стейтс стил корпорейшп” и "Дженерал электрик
компани”. Эти группы стремились осуществлять инвестиции напрямую в те об¬
ласти, которые ранее контролировались британским, французским и немецким
капиталом, а именно - в строительные предприятия, структуры банков, в фор¬
мирующиеся рынки. Причем американцы намеревались проводить инвести¬
ционную политику в неблагоприятных для них условиях непосредственной кон¬
куренции со стороны основных империалистических держав.
В значительной степени эти расхождения в планах различных группировок,
представляющих американский банковский капитал, сказывались в течение всего
межвоешюго периода; они пережили времена “великой депрессии" и продолжали
оказывать свое влияние в 40-е годы. В то же время оба лагеря одинаково подоз¬
рительно относились к планам друг друга по стабилизации мировой экономики.
Представители клана Морган-Чейз Манхэттэн считали, что как план Кейнса,
так и Уайта приведут к ситуации, когда средства для многонационального
бизнеса и концессий будет предоставлять специальный международный орган, а
не американские инвестиционные дома. В этой связи необходимо пояснить, что
Моргентау и Уайт были не меньшими националистами, чем представители Уолл¬
стрита. Поэтому вопрос заключался не в том, будут ли США контролировать
международную финансовую систему, а в том, кто именно - министерство
финансов США или Уолл-стрит.
Банкиры, представлявшие коммерческую сферу бизнеса, а также специалисты
в области экспорта выступали против планов Уайта и Кейнса, как и сторонники
размещения американских инвестиций за рубежом. Банкиры опасались, что
займы, предоставлением которых станет заниматься финансовый орган, начнут
использоваться в ущерб их собственным интересам, а также в ущерб интересам
клиентов-промышленников. Кредиты и займы, предоставляемые для рекон¬
струкции развитых стран, начнут стимулировать там спрос на американский экс¬
порт, однако развивающиеся страны постараются получить займы для создания
собственной экономической инфраструктуры. А это помешает американским
коммерческим и промышленным предприятиям действовать там напрямую16.
Хотя СССР не проявлял большого интереса к планам по созданию между¬
народного фонда стабилизации, члены администрации Рузвельта считали, что по
политическим мотивам было важно добиться того, чтобы Москва присоединилась
к совместному заявлению о принципах функционирования этой организации. 17
апреля 1944 г., т.е. за четыре дня до публичного заявления в печати, руко¬
16 Wilson JJH. American Business and Foreign Policy, 1920-1933. Boston, 1973, p. 14-19.
40

водители министерства финансов США, не получив еще ответа из Лондона,
направили послу США в СССР А. Гарримапу телеграмму, в которой просили его
связаться с народным комиссаром финансов СССР. Моргентау сознательно
исказил факты, сказав, что Великобритания уже дала согласие на публикацию
совместного заявления. Поэтому, по его словам, было бы в высшей степени
желательно направить экземпляр этого заявления в Москву. Уайт предупредил
Моргентау: "Из ваших слов следует, что мы уже заключили соглашение, но на
самом деле это не так". Моргентау колко ему ответил: "Я думал, что вы уже
преодолели уровень профессора-технократа"17. Однако Москва тянула с отве¬
том. 20 апреля Андерсон телеграфировал, что в Лондоне готовы на следующий
день совместно с США опубликовать в печати текст совместного заявления. В
конце концов утром 21 апреля 1944 г. Моргентау получил положительный ответ
из Москвы18.
Итак, приверженцев многосторонней торговли удалось обойти. Англичане
попали впросак. СССР ясно выразил свое желание развивать сотрудничество с
Западом. "В глазах всего мира они хотят быть вместе с нами", - сказал Мор-
гептау Рузвельту по этому поводу. Затем он добавил: "В государственном
департаменте и министерстве финансов считают, что этот шаг имеет колос¬
сальное значение. И я уверен, что вы разделяете такую точку зрения". И,
наконец, в тот момент, когда Моргентау хотел покинуть зал слушаний Сената, к
нему подошел А. Ванденберг (сенатор-республиканец от штата Мичиган) и
шепнул ему, что полностью поддерживает идею созыва конференции по
вопросам создания фонда и проблемам финансирования19.
У Моргентау был повод для торжества. Потребность в американских ка¬
питалах, ощущавшаяся во всем мире, обеспечивала ему статус одного из
главных архитекторов послевоенного мирового порядка. С помощью МВФ и
других финансовых учреждений, контролируемых США, министерство финансов
США могло заставить Великобританию и СССР включиться в систему меж¬
дународной безопасности. "Я думаю, что в этом году, - сказал он Уайту, -
Англия и Россия будут вынуждены принять решения по двум жизненно важным
для них проблемам. Вопрос стоит так: собирается ли Россия при решении
международных споров действовать совместно с другими странами, чего она
раньше никогда не делала, и... собирается ли Англия сотрудничать в рамках
ООН или она по-прежнему будет иметь дело со своими доминионами? Сегодня
каждое из этих двух государств должно определить свою позицию... и я не
намерен довольствоваться половинчатыми ответами. Только "да” или "нет". Моя
позиция объясняется тем, что... данный вопрос чрезвычайно важен. Причем
важны даже не результаты конференции, а то, какова будет позиция этих двух
стран. И раз уж они приедут сюда, им придется перейти Рубикон”20.
Моргентау был уверен, что публикация “принципов” вновь изменила соот¬
ношение сил в пользу министерства финансов США. В течение 1943 г. наб¬
людался рост популярности политики государственного департамента и возглав¬
лявшего его К. Хэлла. Это вызывало определенную тревогу у представителей
министерства финансов. Хэлл всегда был популярен в конгрессе, а в последнее
время ему удалось убедить общественное мнение в том, что он является
продолжателем политики интернационализма президента В. Вильсона21. В ответ
17 RL, НМ Diaries, Book 722, White, Luxford, Bernstein, Smith Meeting, J7.IV.1944.
10 Dormael V. Op. cit., p. 125-126.
19 RL, HM Diaries, Book 723, HM to FDR, 21.1V.1944.
20 RL, Diaries of Henry Morgentau-Jr., p. 249-250.
21 Washington Dispatches, 1941-1945. Ed. by H.G. Nicolas. Chicago, 1981, p. 135.
41

на это Моргентау и министерство финансов США в 1943-1944 гг. предприняли
отчаянную попытку наладить многосторонние связи в финансовой области. Фак¬
тически эти действия диктовались желанием утвердить концепцию многосто¬
ронних связей еще до того, как Хэлл и государственный департамент пред¬
примут шаги в политической сфере.
28 апреля 1944 г. Рузвельт одобрил предложение Моргентау разослать при¬
глашения на валютно-финансовую конференцию, которая должна была прово¬
диться под эгидой ООН в городе Бреттон-Вудсе (штат Нью-Гемпшир). Пред¬
полагалось, что первая пленарная сессия откроется 26 мая, т.е. раньше начала
работы конвентов республиканской и демократической партий, где должно было
проводиться выдвижение кандидатов на пост президента США. Конвенты
должны были начать работу в июле22.
III
Для проведения первой крупной международной конференции с начала второй
мировой войны был выбран отель "Маунт Вашингтон", считавшийся одним из
самых роскошных летних курортов в США. Предполагалось, что совещание в
Бреттоп-Вудсе откроет целую серию конференций, призванных создать условия
для формирования новой эры глобального сотрудничества, где основными целями
государств будут укрепление мира и неуклонное повышение уровня жизни. Если
бы Уайт повел себя па конференции более умело, то уже тогда можно было бы
создать МВФ, который в свою очередь мог выработать механизм по стаби¬
лизации валют и поддержанию этой стабильности в дальнейшем. Кроме того, в
ходе конференции можно было бы обеспечить интересы страны и закрепить
превосходство министерства финансов США как в мировой экономике, так и в
дипломатии. Если бы все получилось так, как предполагал Моргентау, то
министерство финансов могло бы дать президенту США мощное оружие против
изоляционистов и националистов па грядущих осенних выборах. Учитывая
послевоенную монополию США па предоставление кредитов и промышленной
продукции, как можно было ожидать, что конференция закончится неудачей?
Для Уайта МВФ значил чрезвычайно много. Для Великобритании, исто¬
щенных войной государств Западной Европы и развивающихся стран Азии,
Африки и Латинской Америки МБРР был просто подарком. Уайт не хотел,
чтобы в уставе организации содержались какие-либо высказывания, способные
обидеть конгресс, что неизбежно создало бы сложности для самого МВФ. Он
выступил против постановления правления МБРР, позволявшего странам-
участницам пользоваться валютой МВФ. В последние годы доллар США ока¬
зался единственной валютой, способной полностью обмениваться на золото. В
этих условиях МБРР предпочел бы брать из МВФ в основном доллары. А это
привело бы к тому, что националисты в конгрессе предприняли бы меры против
МБРР и МВФ, так как по их мнению эти учреждения занимались ни чем иным,
как передачей все большего и большего количества долларов в распоряжение
безответственных стран-должников. Кроме того, Уайт приветствовал меры,
направленные на то, чтобы связать займы, предоставленные по линии МБРР.
Иными словами, полученные займы следовало использовать в той стране, в
валюте которой они были получены. Таким образом, в соответствии с его
предложением займы, предоставляемые по линии МБРР, оказывались дважды
связанными. Во-первых, получатель займа не мог обратить его в какую-либо
иную валюту. Во-вторых, на проведение любых операций с валютой банку
следовало получить одобрение той страны, валюта которой была задей¬
22 RL, Diaries of Henry Morgentau-Jr., p. 251-252.
42

ствована23. Наконец, Уайт настоял на том, чтобы банк не предоставлял займов
в тех случаях, когда их можно было получить от какого-либо частного финан¬
сового учреждения на разумных условиях.
В противовес Уайту сотрудники государственного департамента США до¬
казывали, что МБРР должен проявлять максимальную гибкость в вопросе
предоставления займов и в обеспечении их необходимыми гарантиями. Они
ставили вопрос таким образом: почему займы частных банков могли конвер¬
тироваться, т.е. могли быть потрачены в любой стране, а кредиты МБРР - нет?
22 июня 1944 г. в Нью-Йорк на корабле прибыла британская делегация,
возглавлявшаяся Кейнсом. В ходе предварительных бесед с американцами Кейнс
заявил, что английское правительство пришло к выводу о том, что учреждение
МБРР было абсолютно необходимым для достижения благосостояния в Западной
Европе после окончания войны. Организованная в рамках ООН Программа
восстановления показала, что не сможет решить эти задачи. Беседы с пред¬
ставителями правительств в изгнании Чехословакии, Польши, Норвегии и
Бельгии подтвердили, что они также рассматривали МБРР в качестве одного из
основных источников, способных влить средства в экономики истощенных войной
стран. Кейнс с глубоким удовлетворением воспринял новость о том, что Уайт
собирается передать ему все полномочия, связанные с учреждением МБРР.
Интерес Кейнса к организации учреждения, занимавшегося вопросами рекон¬
струкции и развития, и готовность оставить фонд в руках Уайта были вызваны
целым рядом соображений. Кейпе настаивал на том, что заключение соглашения
по основным вопросам, имевшим отношение к созданию МВФ, будет делом
нетрудным. Он даже отметил, что Уайт был чрезвычайно "гостеприимным,
благосклонным и приветливым"24. Дело в том, что руководители Кейнса уже
пришли к выводу о том, что Великобритания будет в любом случае вынуждена
примириться с планом Уайта. Если бы потребности страны в переходный период
не были удовлетворены, то Великобритания могла бы просто отказаться от
участия в проекте и выйти из игры. Этой точки зрения придерживались многие
известные британские экономисты. Министерство финансов страны рассмат¬
ривало МБРР как своеобразную страховку для МВФ; если бы последний не смог
или не захотел предоставить Великобритании и другим странам-должникам
средства, необходимые для участия в системе многосторонней торговли, то
вполне вероятно, что первый смог бы это сделать.
Энтузиазм Кейнса по поводу создания банка разделяли все члены пра¬
вительства Черчилля. Уайтхолл, возможно, и пытался снять пенки и оказать
влияние на правительства в изгнании, а также на развивающиеся страны, играя
роль повивальной бабки по отношению к учреждению, призванному удов¬
летворить потребности вышеназванных стран. Великобритания с большим энту¬
зиазмом приняла предложение Уайта, предусматривавшее своеобразное разде¬
ление труда в руководстве МБРР и МВФ. Однако решающую роль сыграло
опасение Лондона в том, что Вашингтон может начать действовать само¬
стоятельно и организовывать специальный финансовый орган по предоставлению
целевых займов как истощенным войной государствам, так и развивающимся
странам. "Если Великобритания не воспользуется данной возможностью, - писал
Черуэлл Черчиллю в конце июня, - МБРР может стать тем механизмом, кото¬
рый лишит страну традиционно богатых рынков сбыта. Возникшую в этих
условиях потребность в займах смогут удовлетворить только США. Поэтому
23
National Archive, DOS Records, RG59, Acheson Files, Box 7, Meeting of American Technical
Committee in White's Office.
PRO, Treasurv Rprnrds. Keynes Papers, 247/45, Keynes to Hopkins, 22.VII.1944.
43

Уайтхоллу следует предпринять все от него зависящее, чтобы предоставление
таких займов не было связано никакими дополнительными условиями”25.
IV
В начале переговоров по поводу создания МВФ Великобритания еще раз
затронула вопрос о конвертируемости займов. И вновь США сделали все
возможное, чтобы подставить своего союзника. В соответствии с уставом МВФ,
утвержденным после долгих дебатов на конференции в Бреттон-Вудсе, каждое
государство-участник соглашения было обязано установить курс национальной
валюты в золотом эквиваленте либо в долларовом. В ходе экономической дея¬
тельности государство могло несколько изменять этот курс, но только в
пределах 1% в ту или иную сторону. В дальнейшем страны-участницы согла¬
шения могли повышать или понижать курс национальных валют на 10%. Любое
изменение, превышающее этот уровень, должно было получить одобрение
руководства МВФ, а представители этого государства должны были доказать,
что подобные изменения вызваны "фундаментальными изменениями торгового
баланса” (отрицательное или положительное сальдо)26.
По всем спорным вопросам па конференции американская делегация взяла
верх над британской. Разногласия возникали по поводу того, какой тактики -
активной или пассивной - должен придерживаться МВФ. Совместное заявление
1944 г. предусматривало, что МВФ будет пассивным, т.с. не сможет покупать
или продавать иностранные валюты по собственной инициативе, а должен будет
учитывать пожелания стран-участниц. Таким образом, по мнению специалистов
министерства финансов США, МВФ лишался важного рычага давления на
страны-участницы с целью принятия в национальных законодательствах обяза¬
тельства по свободному и недискриминациошюму обмену валют. В соответствии
с принятым документом страны-участницы автоматически получали право дей¬
ствовать в рамках этого соглашения в пределах своего пая, внесенного золотом.
Для того чтобы получить более широкие права, страны должны получить соот¬
ветствующее разрешение со стороны МВФ. Исходя из выработанных в 1944 г.
принципов и предложений, одобренных в Бреттон-Вудсе, страны-участницы
могли использовать полученные валютные займы в соответствии с целями и
задачами фонда”, а решать это должны были руководящие органы МВФ. По
мнению Уайта, фонд имел право лишать кредитов страны, отказавшиеся вво¬
дить у себя "корректирующие факторы”, направленные на сбалансирование на¬
циональных экономик, или делать это в отношении тех стран, которые
устанавливали протекционистские барьеры, такие, как коммерческие ограни¬
чения или односторонняя инфляция27.
Другим фактором, противопоставившим США пе только Великобритании, по
и большинству остальных стран-участниц, был вопрос о мерах по отношению к
государствам-должникам, если в их торговле со странами-кредиторами обна¬
руживался долговременный дисбаланс. По этому вопросу Великобритания и
союзники выступили единым фронтом. Большинство же других стран, как
впоследствии объяснял коллегам Уайт, опасались того, что менее чем через 10
лет США поставят под угрозу всю мировую валютную систему путем создания
25 Dormael V. Op. cii., р. 161; PRO, Prime Minister's Records, FREM А/МП, Cherwell to Churchill,
26.VI.1944.
26 Dormael V. Op. cil., p. 179-182.
2? RL, HM Diaries, Book 749, Delegation Meeting, 1.VI.1944; National Archive, DOS Records, RG59,
Acheson Files, Memo on Bretton Woods, 30.VH.1944.
44

громадного экспортного потенциала товаров и услуг. Представители этих стран
считали, что подобные меры лишат остальные страны запасов золота и долла¬
ров, так как США посредством торговых барьеров и других методов не позволят
им расплачиваться товарами и услугами. Потенциальные жертвы США требо¬
вали, чтобы против кредиторов, выбрасывающих единовременно на внешний
рынок большие запасы накопленных товаров, применялись штрафы и другие
санкции. "Мы стали заниматься абсолютно пе тем", - заявил Уайт коллегам28.
В конце концов страны-должники, и прежде всего Великобритания, успоко¬
ились, когда в текст соглашения была внесена небольшая поправка. В соответ¬
ствии с ней предполагалось, что когда в результате многочисленных займов
запас валюты в МВФ уменьшится, то дополнительные взносы могут быть
получены от стран, не обладающих валютой, в том случае, если она внесет их
золотом, занятым для этих целей у другой страны-участницы. Возможен был и
обратный вариант: если запас валюты уменьшался, то страны-участницы могли
вводить ограничения на обмен валюты в отношениях с той страной-кредитором,
по вине которой это произошло. В этом случае МВФ сокращал выдачу данной
валюты. Причем санкции должны были осуществляться до тех пор, пока страна,
нарушившая установленный порядок, не предпримет мер для ликвидации
положительного сальдо, ставшего хроническим. Но независимо от того, хватило
ли бы у руководства этих финансовых организаций политической воли объявить
об уменьшении долларовых запасов или нет, они в любом случае вынуждены
были бы согласовывать свои действия с требованиями США.
Англо-американские разногласия по поводу сохранения ограничений на обмен
валюты во время переходного периода не были столь непримиримыми. Пред¬
ставители Великобритании последовательно отстаивали это требование, и в
конце концов сотрудники государственного департамента и министерства фи¬
нансов США признали его справедливость. В соответствии с предполагаемым
уставом МВФ его участники должны были воздержаться от ввода новых
ограничений на обмен валют по текущим операциям, а также по тем, которые
будут заключены после окончания войны. Кроме того, они должны были из¬
бегать дискриминационных мер в отношении валют других стран. Однако,
признавая, что контроль за обменом валют будет необходим в первые после¬
военные годы, в уставе МВФ предусматривалась возможность установления
переходного периода вплоть до 1952 г. После этого страны-участницы, проводя
по-прежнему ограничительные меры, должны были проконсультироваться с
сотрудниками фонда по поводу своих будущих действий. Американцы
согласились на это, так как они понимали, что после окончания войны
Великобритания попросит крупный заем, а в ответ конгресс потребует, чтобы
Лондон отказался от права вводить ограничения на обмен валюты.
Позиция министерства финансов США по отношению к Великобритании в
Бреттон-Вудсе, предусматривавшая создание мощного международного валют¬
ного фонда под эгидой США, была в интересах Великобритании, и прави¬
тельство Черчилля вынуждено было согласиться с этим независимо от того,
нравился ли этот план его отдельным членам или нет. Однако в отношении
СССР министерство финансов США проводило более терпимую политику.
Позиция СССР на этой конференции была уникальной. В целом, в Москве рас¬
сматривали проблему создания МВФ как попытку решить специфические
проблемы капиталистических стран. В соответствии с советской экономической
теорией и практикой стоимость рубля определялась по законам, присущим
исключительно социалистической экономике, и таким образом рубль становился
специально созданной внутренней денежной единицей, полностью оторванной от
по
RL, НМ Diaries, Book 749, Instructions to American Delegations Fund, 1.VII. 1944.
45

международных валютных рынков. На торговые балансы СССР не оказывали
влияния внешние условия; правительство достигало положительного торгового
баланса путем поддержания монополии внешней торговли у всеобъемлющего
экономического плана. Советское правительство не позволяло иностранцам
иметь рублевых счетов. Не обменивался рубль и на другие валюты. Оно
покупало и продавало товары за границей за золото, или используя валюты
других стран29.
В соответствии с планом, разработанным США, расчеты с СССР следовало
осуществлять в рублях, которые затем можно было обменять на доллары,
фунты или любую другую валюту по желанию продавца. В то время Москва
уже планировала серию двусторонних бартерных соглашений со странами
Восточной Европы, которые были бы невозможны в рамках Бреттон-Вудских
соглашений30. Э. Браун, чикагский банкир, так определил этот парадокс:
“Россия не желает быть членом Фонда. Она обладает всеобъемлющей системой
государственной торговли и государственной промышленности. Для русских нет
никакой разницы в том, будет ли рубль стоить пять центов или пять дол¬
ларов”31. Было бы нелогичным ожидать, что нация, обладавшая системой
государственной торговли и полного государственного контроля над экспортом и
импортом, захочет стать членом организации, которая не позволит вводить
ограничения на текущие операции и которая была создана для того, чтобы
решать вопросы, связанные с крупными торговыми дисбалансами, вызванными
торговыми операциями, осуществляемыми отдельными лицами. Воистину,
давление, оказываемое США на СССР с целью убедить последнего присо¬
единиться к Бреттон-Вудским соглашениям, было аналогично действиям Алек¬
сандра I, уговаривавшего турецкого султана присоединиться к Священному
союзу. Тем не менее, приверженцы многосторонней торговли в США считали,
что участие СССР в любой организации, предусматривавшей проведение
мероприятий по стабилизации и реконструкции, было совершенно необходимо.*
Однако советские представители не только приехали в Нью-Гемпшир, но и
проявили себя весьма сговорчивыми партнерами. В ночь на 11 июля в ходе
переговоров советские представители в конфиденциальном порядке сообщили,
что СССР хотел бы повысить свою квоту с 800 млн.долл. до 1,2 млрд, с тем,
чтобы получить равное с Великобританией количество голосов при выработке
решений. До этого на конференции делегаты СССР настаивали на сокращении
золотого содержания квоты для “истощенных войной государств” на 50%. Это
требование американцы отвергли. Затем представители СССР предложили
сократить эту долю с 50 до 25%. 13 июля представители США согласились
предоставить СССР квоту в 1,2 млрд.долл., но при условии, что недавно
добытое в СССР золото не будет учитываться в качестве золотовалютных
резервов страны. Это было сделано для того, чтобы уменьшить процент
кредита, предоставляемого золотом, а не долларами. На это представители
СССР попросили дать им возможность связаться с Москвой, чтобы запросить
соответствующие инструкции. Данная просьба была воспринята с пониманием.
Если на международных конференциях с участием России не присутствовали
Сталин и Молотов, то иметь дело с русскими было чрезвычайно сложно. 22
шоля, в последний день работы конференции, Молотов направил Моргептау
телеграмму, в которой говорилось, что СССР, желая продемонстрировать стрем-
39 Green Ph£. Conflict over Trade Ideologies during the Early Cold War: A Study of American Foreign
Economic Policy. Duke University, 1978, p. 29.
30 Ibidem.
31 Dormael V. Op. cit., p. 170.
46

ление к сотрудничеству с США, готов внести всю сумму, несмотря на огромные
разрушения, вызванные войной. Министр финансов заявил, что эта уступка
явилась дипломатической победой США и большим шагом вперед в полити¬
ческой области32.
Почему же министерство финансов США пыталось связать несовместимые
вещи? Почему оно пыталось ввести чисто коммерческие принципы в систему
международных отношений? Ведь не только Браун, но Экклес и Ачесоп возра¬
жали против того, чтобы идти навстречу СССР. Они утверждали, что един¬
ственная причина, по которой Советы участвуют па конференции в Бреттон-
Вудсе, заключается в том, что русские хотят получить займы и кредиты для
реконструкции. Уайт решительно отмел эти аргументы и поддержал вступление
СССР в организацию на экономических принципах. Москва наверняка обратится
в МВФ с просьбой предоставить ей заем для того, чтобы в течение короткого
времени перестроить свою экономику. Однако СССР скорее всего раньше
других стран сумеет выкупить свои рубли (продажа рублей необходима для
оплаты импорта). Громадный сельскохозяйственный и промышленный потенциал
СССР вкупе с добычей золота дадут возможность СССР запять твердое
коммерческое и финансовое положение в течение пяти лет33. Уайт, будучи аме¬
риканским националистом, вовсе не был капиталистом-доктринером. Социализм и
капитализм могли действовать вместе; не существовало причин, по которым
стороны, чьи внешние экономические связи базировались, с одной стороны, на
государственной торговле, а с другой - на частном предпринимательстве, не
могли обмениваться товарами и услугами посредст вом специально созданной для
этой цели организации.
Однако Моргентау и Уайт стремились добиться участия СССР в структурах
МВФ и МБРР еще и потому, что к тому времени министерство финансов США
уже стало рассматривать их не только как экономические, но и как политические
органы. Во-первых, эти институты были последними органами, созданными в
рамках политики Рузвельта, направленной на то, чтобы развеять подозрения
СССР и продолжить деловые отношения “Большой тройки" в послевоенный
период. Руководство министерства финансов США рассчитывало, что СССР вос¬
пользуется средствами МВФ и МБРР для восстановления национальной эко¬
номики. И хотя такие деятели, как Тоби и Уолкотт, были против, в целом
руководство США выступало за сотрудничество. Оба эти учреждения стано¬
вились мечом и щитом в руках президента накануне предвыборной борьбы с
экономическими националистами и республиканцами-изоляционистами. А без
участия СССР ни МВФ, ни МБРР не могли стать международными в полном
смысле этого слова34.
32 RL, НМ Diaries, Book 757, НМ to FDR, 22.УП.1944; RL, Diaries of Henry Morgentay-Jr., p. 260-
265.
33 Dormael V. Op. cit., p. 191-197.
34 Участие СССР в проектируемых МВФ и МБРР оговаривалось следующими ус-ловиями:
введение принципа единоначалия великих держав, сложившегося в ходе войны; гарантии
невмешательства во внутренние дела друг друга; обеспечение равенства и взаимной выгоды в
деятельности этих организаций. ।
Предложения и поправки СССР были сделаны в двух направлениях: создание особо благоприятных
условий для стран, хозяйство которых было разорено войной; учет специфики Советского Союза.
К первой группе относились следующие положения и поправки, внесенные делегацией СССР:
первоначальные паритеты валют должны были устанавливаться МВФ по согласованию с
соответствующей страной; МВФ получал право лишь неофициально сообщать любой стране-члену
свои взгляды; в течение переходного периода вновь добытое золото в странах, подвергшихся
оккупации, не учитывается в золотом резерве при выкупе национальной валюты в фонде; хранение
золота у пяти депозитариев (Великобритания, Китай, СССР, США, Франция) и учет стоимости и
транспортировки предполагаемых потребностей МВФ при переброске золота; уменьшение сбора с
47

МБРР должен был иметь начальный капитал в 9,1 млрд.долл. Его участ¬
никами становились 44 государства. Причем 10% своих взносов они должны были
уплатить немедленно, а следующую долю плюс 10% - по требованию для предо¬
ставления прямых займов. Однако квоты МБРР существенно отличались от квот
МВФ. Устав МВФ предусматривал, что чем больше у государства квота, тем
больше и голосов, а следовательно, тем больше кредитов оно может получить
для стабилизации собственной валюты. Как и в МВФ, количество голосов,
учитываемых при принятии решения о членстве в МБРР, также зависело от
квоты. Однако возможность получать займы зависела не от квоты, а от потреб¬
ностей страны. Самые бедные страны, квоты которых были наименьшими, могли
занимать крупные суммы, а более благополучные, обладавшие самыми крупными
квотами, были поставлены перед необходимостью крупно рисковать. Те самые
страны, что боролись за предоставление им самых крупных квот в МВФ,
старались обеспечить себе наименьшие квоты в МБРР. В конце концов США
внесли 3 млрд.долл., Великобритания - 1,3 млрд.долл., другие страны добивались
возможности делать взносы в соответствии с собственными золотовалютными
резервами, объемом торговли и другими факторами.
В целом, МБРР должен был стать гарантирующим институтом, который
скорее дополнял, а не заменял частные международные инвестиции. Если после
окончания войны правительства Греции или Югославии хотели перестроить
системы железных дорог или восстановить разрушенные бомбардировками
портовые сооружения, они должны были обратиться к американским банкам или
другим частным учреждениям с просьбой предоставить им заем. После этого обе
стороны должны были получить гарантии со стороны МБРР. В случае, если заем
совпадал с целями банка и способствовал общему оздоровлению экономики
обсуждаемой страны, он получал поддержку. Таким образом под заем частного
банка нужно было получить гарантии МБРР и правительства страны, берущей
заем.
Однако МБРР разными людьми воспринимался неодинаково. По мнению
Уайта и Моргентау, это учреждение должно было отвечать трем целям финан¬
совой политики. Во-первых, МБРР должен был предоставить капитал, необхо¬
димый для восстановления разрушенных войной территорий. Параллельно эти
меры должны были дать соответствующие социально-экономические и полити¬
ческие преимущества государствам-получателям. Во-вторых, гарантии МБРР
должны были побудить американских финансистов вкладывать деньги в разру¬
шенные войной области. Больше того, международный характер организации
означал, что американские налогоплательщики не будут нести на себе всего
сумм местной валюты, превышающих квоту; снижение размера комиссионных сборов, взимаемых за
валютные операции; установление для СССР квоты, достаточной для занятия постоянного места в
Директорате МВФ; МВФ будет принимать во внимание различную способность стран-членов
представлять испрашиваемые сведения.
Ко второй группе относились следующие предложения и поправки: если фонд большинством в две
трети голосов решил опубликовать доклад о положении в стране, то в группе экспертов обязательно
участие представителя этой страны, а сам доклад не должен содержать материала, который вызвал
бы необходимость изменений в основной структуре экономической организации стран-членов; страна-
член может изменять паритет национальной валюты без согласлия МВФ, если это не влияет на
международные сделки; страны с государственной торговлей не будут выкупать национальную валюту
за счет инвалютной выручки по экспорту в той части, в какой эта выручка предназначена для
погашения займов и кредитов в следующем году.
В целом советская делегация одобрила статьи соглашения по МВФ и МБРР, однако при этом глава
советской делегации А.А. Громыко заявил, что это не означает одобрения проекта в целом или
частично правительством СССР. Впоследствии СССР не ратифицировал статьи Бреттон-Вудского
соглашения и тем самым не вступил в МВФ и МБРР. В октябре 1991 г. СССР получил статус
Специального ассоциированного члена МВФ и МБРР.
48

бремени расходов в том случае, если какая-либо из программ потерпит неудачу.
Наконец, МБРР сможет выполнять контролирующую роль в области предо¬
ставления внешних займов. Банковские операции, поддержанные МБРР, по
мнению Уайта, будут "хорошими займами, так как они будут продуктивными".
Правительство, берущее взаймы, должно было предоставить полный финан¬
совый отчет "для того, чтобы избежать ситуации, произошедшей в 20-е годы"35.
Кроме того, подобный механизм защищал США от обвинений в империализме,
если возникала необходимость получить деньги от несостоятельного должника.
Как США, так и Великобритания слишком оптимистично рассматривали роль
МБРР и его возможности по решению проблем, связанных с восстановлением
разрушенных войной стран. Как и прежде, страны, нуждавшиеся в займах, и
руководство МБРР должны были убеждать банкиров с Уолл-стрита предо¬
ставлять кредиты. Но не было никакой гарантии, что финансисты пойдут им
навстречу, если более высокую прибыль можно было получить в других сферах.
Настойчивые предложения, получаемые представителями Великобритании от
американских банкиров, готовых увеличить масштабы займов, целиком объяс¬
нялись желанием американских бизнесменов сохранить сферу международных
банковских услуг в частных руках. Наконец, если только одни США тратили на
ведение разрушительной войны по 8 млрд.долл., в месяц, то как можно было
ожидать от МБРР, что он, обладая активами в 9,1 млрд.долл. сумеет восста¬
новить разрушенное? И Кейнс, и Уайт были квалифицированными, опытными
экономистами и им следовало бы предвидеть все недостатки этой организации.
Но они не сумели сделать этого. Они рассматривали МБРР как средство,
позволявшее внедрить на международной арене экономический интернацио¬
нализм и, в частности, добиться стабилизации валют. По мнению Кейнса, любое
обещание со стороны США обеспечить экономическую и военную безопасность
Западной Европы было лучше, чем ничего.
V
Пресс-релизы, дискуссии, проводившиеся различными делегациями, заклю¬
чительные заявления и последующие публичные подтверждения характери¬
зовали МВФ и МБРР как органы, призванные установить и поддерживать
финансовое равновесие в послевоенном мире. В экономическом плане многие
специалисты, особенно в США, расценили их как панацею от всех бед. Однако
на деле получалось не так. Как заметил Р. Гарднер, МВФ предусматривал лишь
создание механизма обменного клиринга, оставляя нерешенными вопросы долго¬
временных инвестиций или проблемы, связанные с хроническим торговым
дисбалансом. Для того, чтобы восстановить производство и создать новые
торговые структуры, нужно было разработать целую программу реконструкции.
В случае, если долговременные экономические проблемы не нашли бы своего
решения вне этой организации, ее ресурсы вскоре оказались бы исчерпанными.
Больше того, основатели МВФ и МБРР наивно полагали, что смогут от¬
делить экономику от политики. Правительства стран-участниц не собирались
позволять какому-либо международному органу использовать национальные
ресурсы или средства граждан для целей, которые опи не считали отвечающими
национальным интересам. США наверняка стали бы возражать против предо¬
ставления займов развития тем латиноамериканским правительствам, которые
национализировали собственность американских граждан; Великобритания вы¬
ступила бы против предоставления кредитов европейским державам, добившимся
в результате войны территориальных приращений. Кроме того, Великобритайня,
35 RL, НМ Dianes, Book 749, U.S. Delegation Meeting, 2.VII.1944.
49

скорее всего, стала бы противиться предоставлению займов традиционно
аграрным странам, изъявившим желание индустриализировать часть своей эко¬
номики. СССР наверняка заблокировал бы предоставление восточноевропейским
странам займов, направленных на финансирование долговременных соглашений
этих стран с другими государствами, а не с СССР.
Однако для членов правительства Рузвельта и Черчилля, непосредственно
участвовавших в создании МВФ и МБРР, политические преимущества, связан¬
ные с созданием этих структур, перевешивали их экономические недостатки.
Моргептау смог предоставить руководству США первое реальное соглашение,
выдержанное в духе интернационализма. Таким образом, подготовившись к пред¬
выборной борьбе, Рузвельт имел реальные шансы победить своих политических
противников. Кроме того, МВФ и МБРР могли выступать в качестве источника,
из которого можно было после окончания войны предоставить кредиты СССР. А
это рассматривалось в Белом доме и министерстве финансов США как необхо¬
димая мера для успешной реализации 'проекта четырех полицейских". Наконец,
МВФ и МБРР могли дать министерству финансов США дополнительные
преимущества в борьбе с госдепартаментом.
Если финансовая система, разработанная в Бреттон-Вудсе, не удовлетворяла
экономическим потребностям Великобритании после войны, то, по мнению
других участников, конференция сделала гигантский шаг вперед в плане реа¬
лизации их стратегических целей. Как заявил впоследствии Ф. Линдеманн, если
бы Великобритания не проявила доброй воли на конференции в Нью-Гемпшире,
то окончательный раскол между Лондоном и Вашингтоном мог стать неизбеж¬
ным, а это повлекло бы за собой разрушительные последствия. Экономическое
благополучие и безопасность Западной Европы зависели от американской помо¬
щи. По мнению лорда Черуэлла, Великобритания была своеобразным культур¬
ным и историческим мостиком, связывающим Старый свет с Новым. Дей¬
ствительно, МВФ и МБРР помогли Рузвельту нанести поражение изоляцио¬
нистам и дали возможность ему и Черчиллю выковать англо-американский союз,
спасший западную цивилизацию. Линдеманн, засыпавший Черчилля записками,
где анализировались различные аспекты внешней экономической политики,
также рассматривал МВФ и МБРР и концепцию многосторонних связей в целом
как важное средство, способное спасти капигализм. Национализация промыш¬
ленности и финансов, введение государственной монополии на внешнюю тор¬
говлю в Великобритании были просто немыслимы. И гарантами этого, по
мнению Линдеманна, должен был стать режим, па создание которого была
направлена деятельность МВФ и МБРР36.
Таким образом Международный валютный фонд и Международный банк
реконструкции и развития устраивали администрацию Рузвельта, так как они
давали политические и бюрократические преимущества. Отвечали они инте¬
ресам и правительства Черчилля, так как обеспечивали дивиденды в страте¬
гическом плане. Однако очень скоро стало ясно, что эти учреждения не удов¬
летворяли потребностям стран-должников в послевоенный период, а это сделало
невозможным создание полновесной системы международной торговли. Несмотря
на заем, полученный Великобританией в 1946 г. (Вашингтон предоставил
Лондону 4,4 млрд.долл. для того, чтобы облегчить финансовые проблемы парт¬
нера), к весне 1947 г. Великобритания оказалась на грани банкротства. Лишь
после того, как был осуществлен "план Маршалла", превративший Европу в
относительно закрытую торговую систему, Атлантическое сообщество встало на
путь, ведущий к процветанию.
36 PRO, Prime Minister’s Records, FREM 4/17/4, Cherwell to Churchill, 7.V.1942.
50

Дискуссии и обсуждения
О КНИГЕ Д.А. ВОЛКОГОНОВА
’’ТРИУМФ И ТРАГЕДИЯ:
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ И.В. СТАЛИНА”
В редакции журнала ’’Новая и новейшая история” состоялось обсуждение
исследования члена-корр. РАН Д.А. Волкогонова ’’Триумф и трагедия: полити¬
ческий портрет И.В. Сталина”1. Открыл обсуждение главный редактор журнала
академик Г.Н. Севостьянов.
Г.Н. Севостьянов. Последнее время публицистами, историками и философами
издано много статей и книг о Сталине и сталинизме. Наступило время, когда
следовало бы попытаться определить, в каком направлении развивается исследо¬
вательская мысль в этой области, что сделано, какие концепции разраба¬
тываются и какие вопросы все еще остаются вне поля зрения историков.
Монография Д.А. Волкогонова является значительным событием в нашей
историографии. Она содержит немало новых наблюдений, мыслей и идей. Для
автора характерно стремление осветить слабо изученные вопросы. В работе
представлена одна из драматических страниц в истории советского общества,
показана сущность сталинизма, вскрыты исторические корни и условия происхож¬
дения этого явления и его эволюция, история становления и утверждения
абсолютной диктаторской власти и ее трагические последствия.
Исследователь справедливо подчеркивает, что характерными чертами стали¬
низма являлись насилие, попрание прав человека. Много рассказано о массовых
репрессиях и господстве беззакония в стране. Автор обосновывает важный тезис
о том, что сталинизм не был неизбежен, по он отнюдь не был случаен. По
существу, сталинизм порожден стечением многих исторических обстоятельств
как объективного, так и субъективного характера. Но, разумеется, сущест¬
вовали и альтернативы в истории развития советского общества.
Ученый дает ответ на вопрос о том, почему правление Сталина и его окру¬
жения привело к столь глубокой деформации социализма, его теории и практики.
Последствием явилось отчуждение народа от власти, что не могло не отразиться
па многих сторонах социально-политической жизни в нашей стране, а также
отрицательно сказалось на освободительном движении в мире.
Монография Д.А. Волкогонова отличается многоплановостью, комплексным
подходом, обширностью использования архивных документов и материалов.
Многие из них впервые введены в научный оборот. Его работе присущи глубо¬
кий апализ и синтез, четко сформулированные выводы. В ней изложена исто¬
рико-философская концепция возникновения и развития сталинизма. На ряд
вопросов найдены оригинальные ответы, дано собственное видение развития
событий.
Д.и.н. В.П. Наумов. Работа Д.А. Волкогонова - неординарное явление в
исторической науке и в пашем обществоведении. Нет необходимости говорить о
1 Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия: политический портрет И.В. Сталина, кн. 1, II. М., 1989.
51

ее политической и научной актуальности. Сталинизм - это острая проблема не
только вчерашнего, но и сегодняшнего дня. По поводу таких исторических
проблем в свое время В.Д. Ключевский сказал, что они долго остаются ми¬
шенью для одних и знаменем для других.
Сталинский период объективно принадлежит не только прошлому - с его
осознанием начинается и процесс становления социально активной личности,
отвечающей новой исторической ситуации. Автор не только внес научный вклад
в изучение проблемы, но и проявил гражданское мужество, выступая в числе
первых по этой важнейшей теме. Книга не всегда получает положительную
оценку. Ее и критикуют. В одних случаях это замечания по поводу действи¬
тельных упущений автора и слабостей, которые, безусловно, имеют место в его
работе. В других - неприятие любых попыток анализа сталинизма и сталин¬
щины. Несогласие с любой формой их принципиальной и бескомпромиссной
негативной оценки. И такое сопротивление книг'е, ее критика со стороны изве¬
стной части читателей вполне естественны. Политическая борьба в пашем
обществе является непреложным фактом. И та позиция, которую занимает
автор, как я уже сказал, имеет не только сторонников, доброжелателей, но и
немало противников.
Труды Д.А. Волкогонова выделяются в ряду других характером Источниковой
базы. Среди использованных автором материалов - документы Политбюро ЦК
КПСС, личные архивы Сталина и других деятелей Советского государства.
Большая и важная работа проведена автором по выявлению материалов в
зарубежных публикациях. Сам поиск источников по теме исследования, отбор и
научный анализ их являются вкладом в историческую науку. Изучение истории
советского общества без такой исследовательской поисковой работы сейчас
невозможно. Отмечая большую и разностороннюю работу автора в этом плане,
следует оговориться, что источники по теме исследования далеко не исчерпаны.
Книга отличается тем, что в пей наряду с популярным и интересным изложением
осуществлен научный исторический анализ, сделаны необходимые выводы и
обобщения. В научный оборот введен огромный фактический материал, кото¬
рый, к сожалению, пока еще отсутствует в других работах историков по данной
проблематике.
Д.А. Волкогонов ставит вопрос о сталинизме - о его сущности, генезисе и
эволюции - в исследовательском плане.
Если говорить об историческом аспекте монографии, то следует заметить, что
авторская работа была в основном завершена три-четыре года назад. Ученый
попытался ответить на те вопросы, которые были выдвинуты и волновали
общество в годы работы над рукописью.
Однако общественно-политическое развитие у нас идет такими стреми¬
тельными темпами, обстановка меняется так быстро, что жизнь ставит перед
историками много новых, острых и крупных проблем, на которые наука не может
еще в полной мере дать ответы. Для этого необходимы продолжение иссле¬
дования, введение в научный оборот новых, ранее недоступных документов.
Сейчас вышли на новый уровень и знание, и понимание истории 20-х, 30-х и 40-х
годов, что позволяет по-иному ставить и вопросы исследования сталинизма и
сталинщины. Может быть, этим обстоятельством и объясняется иногда имею¬
щая, к сожалению, место непоследовательность в оценке Сталина. Порой ка¬
жется, что какая-то невидимая преграда останавливает автора при форму¬
лировке основных выводов и положений. Сказанное объясняет справедливые
претензии к книге, но не снимает их и в то же время не дает оснований для
суждения об устарелости в целом исторического материала, использованного
Д.А. Волкогоновым.
Может быть, мы еще и не подошли к полной и всесторонней оценке Сталина
и сталинизма, чтобы сделать глубокие выводы?
52

Чтение книги Д.А. Волкогонова наводит на раздумья о характере наших
исследований по истории советского общества, о тех просчетах, которые мы не
можем пока преодолеть.
Хотелось бы отметить, что Д.А. Волкогонов предпринял попытку вскрыть
причины экономического, политического и психологического порядка, которые
привели к победе Сталина и его линии. Однако для понимания значения этих
факторов применительно к личности Сталина было бы важно показать ту
обстановку, нравы, приемы и методы политической борьбы, которые царили как
в верхнем эшелоне власти, так и в среднем руководящем звене партии.
В 20-е годы, во время острой борьбы за лидерство в партии, в идейной борьбе
подавляющее большинство ее членов участвовать не могло по причине крайне
низкой теоретической подготовки. Речь шла о политической борьбе в руково¬
дящих кругах, об утверждении всевластия той группы, которая объединилась
вокруг Сталина и для которой он был непререкаемым авторитетом. В ходе этой
борьбы обе стороны не гнушались никакими приемами.
Возникает вопрос: почему же именно Сталин, а не кто другой победил во
внутрипартийной борьбе? Ведь противниками Сталина были более талантливые,
более образованные и блестящие лидеры партии. И тем не менее именно он
оказался па вершине пирамиды, что позволило ему сосредоточить в своих руках
огромную власть, что так тревожило еще Лепина. Очевидно, необходимо также
раскрыть и процессы утверждения всевластия высших органов партии, особен¬
ности деятельности Секретариата и Политбюро, роль Сталина в катализации
этого процесса. Было бы желательно подробнее рассмотреть и процесс погло¬
щения партийным аппаратом функций и прерогатив власти Советов
Очевидно, нужны какие-то исследования психологии тех людей, их моральных
и политических принципов. Это может многое прояснить, и здесь, мне думается,
нельзя ограничиваться фигурой одного Сталина. Этим мы ничего не добьемся.
Надо понять тех людей, понять их личные мотивы, стремления, симпатии, анти¬
патии. Свести все дело к склоке, к борьбе за власть, значит упростить задачу,
опуститься до вульгарного понимания очень сложных социальных и политических
вопросов.
В обществе возникали и все более обострялись противоречия политического,
социального и экономического характера. Внутрипартийная борьба была в изве¬
стной мере отражением тех сдвигов, которые произошли во внутренней и
внешней политике, в экономике страны, в политических настроениях народных
масс, и в первую очередь рабочего класса, в международном положении Со¬
ветской России.
По всей вероятности, Сталин мог оказаться той фигурой, которая позволяла
более полно решать задачи, стоявшие в тот период перед руководством партии,
методами и средствами, единственно возможными для достижения поставленных
им целей.
Здесь, мне кажется, есть проблема, и она требует своего дальнейшего изу¬
чения.
И еще один вопрос, который я хочу поставить. Книга Д.А. Волкогонова не
относится к числу историко-партийпых исследований. Однако автор часто затра¬
гивает проблемы этой области исторической науки, высказывая свои суждения
по ключевым вопросам.
К сожалению, автор не уделил достаточного внимания анализу социально-
экономической обстановки в стране, которая способствовала и созданию адми¬
нистративно-командной системы, и утверждению Сталина во главе этой
системы.
Нельзя понять возникновения и утверждения сталинизма без широкого и
глубокого исследования тех социальных сил, которые были вовлечены в этот
процесс.
53

Представляется спорным положение автора о том, что утверждение ста¬
линизма произошло между 1929 г. и XVII съездом партии (1934 г.). Это проти¬
воречит многочисленным фактам, которыми мы сейчас располагаем. Я имею в
виду и ту полноту необъятной власти, которую уже имел Сталин к 1929 г., и то,
что фактически к этому времени партийный аппарат полностью подчинил себе
аппарат государствешгый.
Если говорить о фактах массовых репрессий, то они имели место уже в конце
20-х годов, и 1934 г. здесь не является рубежом. Достаточно сказать о репрес¬
сиях в отношении специалистов народного хозяйства, представителей пауки, мас¬
совых репрессиях среди крестьянства в начале 30-х годов. Репрессии захватили и
значительную часть коммунистов - участников оппозиционных групп. Назвать
бухаринскую группу оппозицией можно лишь с известной долей условности.
Дискуссии между этой группой и сторонниками Сталина шли лишь в Политбюро
и ЦК. И в 1929 г. эта группа полностью капитулировала перед Сталиным.
Фактически переворот был осуществлен Сталиным в конце 20-х или, точнее, в
1929 г.
Наконец, трудно согласиться с тезисом автора об отступлении или каком-то
смягчении сталинизма в годы Великой Отечественной войны. Конечно, когда
решался вопрос о независимости страны, особенно после катастрофических
провалов в начале войны, в которых был повинен Сталин, лицо сталинизма ме¬
нялось и методы действий репрессивных органов принимали иной характер. Сами
условия войны иначе поставили проблему личности. Здесь перед человеком
открывались возможности для проявления инициативы и самостоятельности
действий, причем для всех - начиная от солдата и кончая командующим фрон¬
том. Попытки Сталина использовать прежние методы успеха не имели, поэтому
он вынужден был призлечь к руководству военными действиями опытных спе¬
циалистов, талантливых военачальников. Сталин чувствовал себя ущемленным в
незнании “высшей математики” военного дела.
Но все это имело известные пределы, не меняя сущности и характера ста¬
линизма и сталинщины тт.то не дает оснований говорить об отступлении стали¬
низма в годы войны. В определенных направлениях произошли даже усиление
режима личной власти Сталина и непомерное вознесение его личности.
В изучении истории советского общества мы допускали большую ошибку,
когда при анализе фактов общественных явлений и процессов априорно исходили
из того, что у нас был построен социализм. И, опираясь на этот заранее пре¬
допределенный постулат, мы отбирали факты, которые должны были под¬
твердить его.
Мы также должны еще вернуться к обсуждению истинного смысла понятия
“социализм", так как часто оно употребляется в том смысле, который сложился в
обществоведении 30-40-х годов под давлением сталинских представлений. В
соответствии с этим сформировался и понятийный аппарат, утвердились те
положения и понятия о социалистичпости определенных общественных явлений и
процессов.
Созданная структура и характер нашего общества требуют объективного и
всестороннего анализа.
Член-корр. РАН В,А, Куманев. Книгу Д.А. Волкогонова не только отличает
широкий круг использованных автором редких архивных документов, но и его
талант как исследователя, умение глубоко, по-новому осмыслить сложнейший
комплекс проблем, стремление отбросить многие устоявшиеся стереотипы.
Несмотря на то, что монография создавалась на ’’заре перестройки", автор во
многом оказался на отметке современных представлений, т.е. работал с "опе¬
режением”. Поэтому исследование несет па себе печать обновления истори¬
ческого сознания, выглядит в целом работой, отражающей новые подходы к
оценке Сталина.
54

В ходе обсуждения книги нашей общественностью были высказаны претензии
к автору относительно необходимости более масштабного показа условий,
исторического фона, в которых действовал диктатор. Однако, мне думается, эти
замечания лишь отчасти справедливы, ведь книга имеет подзаголовок: ’’Поли¬
тический портрет И.В. Сталина”. Это многое ставит на места и сужает "гло¬
бализм” общей проблемы, связанный со сталинщиной как явлением. Вместе с тем
пределов для совершенствования любого труда не существует, и пожелания в
этой части поистине безграничны.
Если говорить о жанре книги, то перед нами очерковое исследование. Тем не
менее не во всех случаях уместны чисто беллетристические зарисовки. На мой
взгляд, в труде Д.А. Волкогонова пе хватает материала, характеризующего
определенные периоды биографии Сталина. Читатель пе может пе обратить
внимания на лаконичность разделов о ранних годах И. Джугашвили, когда шло
формирование его личности. Раскрывая подробно эти сюжеты, исследователь
смог бы более объемно представить читателю политический портрет своего
героя. Ведь домыслов о юности Сталина было много. Джугашвили, как недавно
стало известно, ухитрился помолодеть па год: сохранилась запись в церковной
книге - будущий генсек родился 18 декабря 1878 г., а пе 21 декабря 1879 г.!
Мнение о том, что Лепин посылал Сталина в годы гражданской войны па
решающие участки фропта, сильно преувеличено. С таким суждением, навод¬
нявшим ранее нашу литературу, нужно расставаться. На важнейшие участки
фронта, как правило, направлялся Троцкий.
Столь же широко распространявшееся ранее утверждение о близости Сталина
к Ленину противоречит историческим фактам. Например, в книге не совсем
точно сказано о роли Сталина в организации перехода Ленина на нелегальное
положение после июльских событий 1917 г. Создается даже впечатление, что он
именно благодаря Сталину оказался столь надежно ’’законспирированным" в
Разливе.
О термине "культ личности”. Конечно, он неудачен для характеристики того
сложного и страшпого явления. Дело ведь не только в воспевании личности, а в
чудовищных деформациях, беззаконии и других крайне негативных процессах
той поры. Практически о всех лидерах партии в дни Октябрьского переворота
1917 г. досконально известно, что они делали в часы вооруженного восстания и в
период работы II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских
депутатов (в книге допущена неточность - слияние Совета рабочих депутатов с
Советом крестьянских депутатов произошло только в январе 1918 г.), что
касается роли "второго вождя” Октября в это время - то здесь зияющая
пустота. Впрочем, эту пустоту нечем и заполнить. Но об этом надо сказать
читателю.
Сталин, говорится в книге, молча соглашался с теми или иными указаниями
Ленина. Думать за Сталина - вещь вообще очень рискованная. Если в чем-то он
и соглашался, то делал это нередко лишь внешне, всегда пропуская все через
призму своих далеко идущих честолюбивых интересов.
Известно, что личная жизнь Сталина всегда находилась под покровом тайны.
Много было рисовки и бутафории в его быте, поведении, жестах: и шинель
солдатская, и сапоги, и спартанский образ жизни, непритязательность в домаш¬
ней обстановке. Но, как потом выяснилось, все это - ханжество и лицемерие,
предназначенные для одурманивания окружающих, а потом и миллионных масс.
"Для Сталина главное - только работа, работа и работа!" - пишет автор. Так ли
это? Только работа? Нет и нет! Интриги, новые зловещие замыслы, авантюрные
прожекты - вот что на первом месте.
В 20-е годы Сталин не дважды, как утверждается в книге, а гораздо чаще
подавал прошение об отставке. Это была, конечно, игра, фарс - ведь он был
великий актер и лицемер, и, может быть, непревзойденный в этом смысле.
Истинные намерения он всегда скрывал.
55

В книге говорится, что Троцкий не приехал с Кавказа на похороны Ленина,
руководствуясь какими-то своими честолюбивыми соображениями. Позволим
себе не согласиться с этим. Сталин просто перехитрил Троцкого: телеграфировал
ему, что похороны будут 26 января, с расчетом, что тот не успеет приехать в
Москву, хотя они состоялись 27-го. Троцкий с негодованием пишет об этом
факте в своих воспоминаниях. Вызывают возражение и такие фразы: "К Ста¬
лину вернулась порядочность”, я в этом сомневаюсь. Это качество у него
никогда не наблюдалось.
Первой жертвой сталинщины, читаем мы в книге, была философия. Я бы все-
таки отметил, что ею была историческая наука или, по крайней мере, это было
почти одновременно. Может быть, политическая история прежде всего. Сталин
наступал широким фронтом на обществознание, набрасывая узду на все области
общественных наук.
Едва ли Сталин, пишет Волкогонов, знал о том, что храм Христа Спасителя
строился на народные средства, пожертвования, что выдающиеся художники
участвовали в его создании. Между тем "хозяин Кремля” был "в курсе дела”, и
тем не менее он эту святыню разрушил, уничтожил уникальное архитектурное
творение.
Над дефинициями обществоведы должны еще поработать. Например,
"сталинизм” и "сталинщина”. Убежден, что это одно и то же. Не существует
какого-то учения, цельной теории - "сталинизма”. Скорее всего, это - науко¬
образная доктрина, теоретизированный конгломерат разных выхваченных у дру¬
гих мыслителей понятий.
О Сталине как военном деятеле. Материал по данному сюжету составляет
целый том. Рассказано, как Сталин стал полководцем. В понятие "полководец”
мы привыкли вкладывать высокий смысл. Мне кажется, больших преувеличений
в "Триумфе и трагедии” по этому поводу в целом нет (от писателей И.
Стаднюка, В. Чаковского или А. Успенского автора отделяет многокиломет¬
ровая дистанция), по отдельные фразы не вполне четкие, что вызывает дву¬
смысленность. Автор считает, что Сталин усваивал прошедшие уроки, сменял
часто не без основания полководцев. Однако главное в том, что диктатор-
маршал пожинал плоды своей деятельности по уничтожению командного
состава. А репрессии в армии он практически не прекращал.
Относительно Испанской республики. Сталии помогал ей больше на словах,
чем на деле - добровольцев из СССР было крайне мало (500-900 человек),
гораздо меньше, чем волонтеров из США, Германии и Италии (по 5 тыс.). И
оружием Сталин помогать стал активнее только тогда, когда выяснилось, что
оно наверняка не дойдет до республиканцев, а попадет, например, во Францию,
где его не пропустят через границу. Герои Испанской республики, наши
добровольцы, возвращаясь на Родину, подвергались репрессиям, попадали на
плаху. Среди них 22 Героя Советского Союза, в том числе и дважды Герой
Советского Союза Яков Смушкевич. Сталин не желал победы испанской
революции и исподволь приближал ее поражение.
О некоторых частностях. Вкралась такая ошибка - на стр. 212 (кн. I, ч. 1)
говорится о 70-летии Сталина, а речь идет о 60-летии. На стр. 213 (кн. I, ч. 1)
упоминается "академик Поспелов”. Но в 1949 г. он не был академиком. На стр.
18 (кн. II, ч. 1) автор рассказывает о беседе В.М. Молотова с Ж. Пайяром, во
время которой нарком-де неуважительно отозвался об "Известиях”, отмеже¬
вавшись от передовицы газеты "К международному положению”. Между тем,
как выяснилось, автором этой передовицы был сам Молотов, написавший ее с
одобрения Сталина.
Вызывает возражение утверждение на стр. 121 (кн. II, ч. 1), что "до конца 30-
х - начала 40-х годов Сталин сравнительно мало занимался внешнеполитической
деятельностью". Занимался, и очень много, но крайне самоуверенно. Сом-
56

нителыю, что осенью 1939 г. Сталин оказался под весьма большим влиянием
Молотова, ’’упорно настаивавшего на своих односторонних выводах" (с. 130, кн.
II, ч. 1). Такого диктатор никогда не допускал.
Требует, по моему мнению, исправления фраза, что ’’вождю" было свой¬
ственно не торопиться с выводами и оценкой людей (с. 204, кн. II, ч. 1). Это
выражение противоречит всему сказанному в "Триумфе и трагедии".
Приводимые в книге размышления Сталина о своем сыне Якове, попавшем в
плен, мало убедительны, тиран имел весьма атрофированные отцовские чувства.
Он цикогда никого не жалел, никому не сочувствовал, угрызений совести не
испытывал.
Попадается пеоднажды выражение "Сталин был не в состоянии понять" (с. 22,
кн. II, ч. 2). Чаще всего он был "в состоянии понять", но не хотел (понять).
В этой связи можно согласиться с признанием Д.А. Волкогонова: "Возможно, я
слишком много додумываю за Сталина" (с. 29, кн. II, ч. 2).
Нам представляется, точнее было бы говорить о сталинском казарменном
варианте социализма (псевдосоциализм), чем о "незрелом социализме" (с. 32, кп.
II, ч. 2). Неприемлемо утверждение, что Молотов входил в первые годы
революции в когорту соратников Ленина. Он был секретарем ЦК, но не был в
этой когорте. Одпако все сказанное выше не меняет сильного впечатления о
прочитанном.
В заключение хочу сказать, что внимание историков должно быть обращено
на такие крупные, многомерные темы, как "Сталин и народ", "Сталин и об¬
щественное сознание", "Сталин в роли революционера", "Сталия-теоретик",
"Сталин как военный деятель". Это весьма слабо освещенные с позиций пауки
многомерные темы, к которым должно быть обращено внимание историков. На
широком историческом полотне Д.А. Волкогонов дал, не повторяя предшест¬
венников, политический портрет диктатора, оказавшего крайне губительное
влияние не только на настоящее и будущее страны, судьбы миллионов ее граж¬
дан, но и на весь, по существу, цивилизованный мир. Обсуждаемый капитальный
труд - в русле новейших подходов исторической науки: всесторонний объек¬
тивный анализ (хотя порой автору трудно сдерживать эмоции), строгая опора на
богатые документальные источники, великолепный язык изложения. Книге пред¬
стоит большая жизнь. Ее выход - значительное событие и в мировой науке.
Д.и.н. В.В. Журавлев. Работа Д.А. Волкогонова - это не просто биография
политического деятеля. Достаточно традиционная форма биографии модифи¬
цирована в русле своеобразной биографии-притчи с ярко выраженным стремле¬
нием на основе жизнеописания "вождя народов" поставить созвучные нашему
времени проблемы общесоциалыюго, политического и нравственного порядка.
Учитывая это своеобразие, было бы излишним и несправедливым предъ¬
являть автору труда претензии в несоблюдении в ряде мест принятых форм
исторического исследования, в том числе в плане его Источниковых основ,
историографического обоснования и т.д.
Самое главное в обсуждаемом труде состоит в том, что, пока другие историки
примерялись и искали подходы к теме, страшась подступить к такого рода
исследовательской глыбе, Д.А. Волкогонов дал широкому читателю свое пони¬
мание личности Сталина и той трагической эпохи, в которой эта личность
действовала. Оцениваю выход книги* прежде всего как нравственный поступок
автора, как определенный интеллектуальный и общественный акт, совершенный
в интересах очищения социальной атмосферы от всякого рода мифов о Сталине,
и главное - от часто подсознательного, но все же. мощного воздействия
психологии и идеологии сталинизма па настроения и характер социального
поведения целых слоев и групп нашего общества.
Обращающиеся к трудам на исторические темы читатели делятся, как
правило, на две категории. Для одних прочитать книгу - это удовлетворить
57

жажду познания той или иной эпохи. Они склонны довольствоваться прочи¬
танным, берут мнение автора за основу собственных представлений. Это, по¬
жалуй, наиболее благодарные читатели.
Но есть и другого рода ценители исторических знаний. Для них усвоение
материала книги - лишь исходный толчок, побуждающий к познанию. Такие
читатели склонны на основе предложенной в книге аргументации и фактов де¬
лать выводы, не совпадающие, а иногда и вступающие в противоречие с автор¬
скими.
Думаю, что обсуждаемая монография способна в целом удовлетворить и тех,
и других читателей, что уже немало. Но любители истории второго рода могут
предъявить претензии автору по целому ряду важных направлений. В этой связи
хотелось бы кратко остановиться лишь на нескольких направлениях, которые
нуждаются, на мой взгляд, в дальнейшей разработке.
Рамки биографического жанра, конечно же, объективно сужают возможности
автора в раскрытии характерных черт, особенностей и противоречий самой
исторической эпохи, породившей интересующую нас личность. Между тем этот
акцент чрезвычайно важен. Всякие исследовательские недоработки по части
последовательного проведения принципа историзма - главная питательная среда
для мифологизации тех или иных исторических деятелей.
В исследовании читатель найдет много примеров реальной деятельности
Сталина, когда он стремился "кроить” и "перекраивать” жизнь советского об¬
щества по своему разумению, и самое поразительное состояло в том, что часто
ему это удавалось. Но признание этого пе снимает с повестки дня вопроса: а
почему такое было возможно? Иными словами, речь идет о соотношении объ¬
ективных предпосылок и субъективной деятельности Сталина и его окружения
на различных этапах формирования и упрочения режима личной власти.
В книге много интересных наблюдений па этот счет, но проблема, по моему
мнению, требует еще специального внимания автора в его дальнейшей работе.
Один из самых важных и сложных аспектов проблемы, которую автору книги
и всем нам предстоит осмыслить, - социальные истоки сталинизма.
Говоря об этом, необходимо отрешиться от мифа, что его социальная база
была однозначной, однородной. Между тем такие толкования достаточно расп¬
ространены сегодня. Они сводят проблему социальной базы сталинизма
исключительно к вопросу о бюрократии, которая приобрела в нашей стране
черты класса. Не избежал упора на подобного рода однозначное толкование и
автор обсуждаемого труда.
Для того чтобы у читателя книги не сложилось мнение, что Сталин являлся
сверхчеловеком, "гением зла”, единолично сотворившим нашу трагическую
историю, автору необходимо уже в первом разделе "Феномен Сталина” дать
трактовку проблемы формирования и упрочения режима личной власти Сталина
и попытаться обрисовать тот расклад социальных сил, который на каждом этапе
способствовал укреплению этого режима. Раздел книги "Реликты цезаризма”, в
целом интересный, дает лишь частичный ответ на этот важнейший вопрос, в
основном сводя его к проблеме бюрократии. Между тем от солидной разработки
этого вопроса в решающей степени будет зависеть, получим ли мы много¬
стороннее, исторически объемное или же одностороннее, категоричное, как ми¬
тинговый плакат, представление об эпохе 30-х - первой половины 50-х годов.
Особенность книги состоит в том, что опа носит очерковый характер. Это
помогает усвоению читателем огромного материала. В результате, однако, в
самой структуре труда оказывается если не опущенным, то отодвинутым с
первого плана момент развития личности Сталина от этапа к этапу, с четким
выявлением ключевых, поворотных точек исторического процесса в целом.
Некоторые из этих моментов автору, как представляется, выявить пока не
удалось. Одним из таких принципиальных этапов формирования стиля поли¬
58

тической деятельности Сталина стала, например, первая послеоктябрьская
общепартийная дискуссия большевиков по вопросу о Брестском мире, которая,
как мне уже приходилось писать2, много дала в плане формирования качеств
Сталина как двуличного и коварного политика.
Сделаны первые принципиальные шаги на пути постижения сталинизма. Книга
Д.А. Волкогонова, убежден, займет достойное место в ряду значительных
трудов, нацеленных на осуществление прорыва в понимании нелегких проблем
формирования, сущности и исторических последствий функционирования той
модели тоталитарного общества, которую не без основания, хотя и с опре¬
деленной долей условности, называют по имени ее “творца” - “сталинской
моделью социализма”.
Член-корр. РАН А.Н. Сахаров. Я хотел бы взглянуть на работу Д.А. Вол¬
когонова с точки зрения различных историографических тенденций современ¬
ности. Книга о Сталине хороша тем, что вбирает в себя практически весь совет¬
ский исследовательский опыт и взгляды западной историографии на личность и
деятельность Сталина. Историографическая оснащенность является одной из
сильных сторон данной работы.
Монография создана на основе обширной документальной базы. Все, что
можно было использовать, автором сделано; все, что можно было извлечь из
советских и западных архивов на момент написания книги, извлечено. Думаю,
что такой работы о Сталине мы пока еще в мировой историографии не имеем, и
в этом определяющее значение книги Д.А. Волкогонова.
Но вместе с тем ’’глобальность”, хорошая историографическая оснащенность
имею* наряду с положительными чертами и некоторые моменты отрицательного
характера. Все, что было свойственно - и положительного, и отрицательного -
советской и западной историографии последнего времени, нашло отражение в
этой книге.
В центре внимания Д.А. Волкогонова, как и в десятках других трудов,
например в книге Л.Д. Троцкого о Сталине3, - личность Сталина, его биография,
его характерные черты как политического деятеля. В этом произведении, как и
во многих других работах на эту тему, не хватает общеисторических подходов.
Мне представляется, что главным в исследовании личностей такого масштаба
должен быть широкий охват событий.
Думается, книга слишком персонифицирована, что в известной мере ведет к
ограниченности. Может быть, это будет резко сказано, но мне показалось, что
Сталин в книге Д.А. Волкогонова дан вне связи с пародом, вне связи с партией и
вне связи с революцией.
В книге Д.А. Волкогонова Сталин все-таки оторван от общего револю¬
ционного потока времени. Он показан каким-то уникальным монстром, который
произвел "термидорианский переворот” 1929 г. Я считаю, что .Сталин вышел из
революции, вышел из каторги, из подполья, из гражданской войны. Д.А. Вол¬
когонов в общем все эти факты приводит. Но их оценка, по-моему, не совсем
правомерна. Думаю, что требовалось показать большую органическую, психо¬
логическую связь Сталина с подпольем, с каторгой, с революцией и с граж¬
данской войной.
Можем ли мы обсуждать беспощадность революционных лидеров тех лет, в
том числе Сталина? Это было бы антиисторично. Это была революция,
революция Ленина, революция Троцкого, революция Сталина, революция других
таких же лидеров. И считать, что был добрый гений Ленин и были злодеи
р
См. Журавлев В.В. Рубикон Бреста. - Вопросы истории КПСС, 1990, № 6-7.
3 Троцкий ЛД. Сталин, т. I, Ц. Benson (Vt), 1985.
59

Сталин и Троцкий (в зависимости от симпатий), которые делали что-то очень
страшное и непонятное, и был злодей Свердлов, который ’’расказачил” казаков,
значит не понимать эпохи. Это были люди одного революционного потока.
Корни сталинского режима уходят в 1917 г. ’’Железная поступь миллионов”
обеспечила успех сталинизму. Народ-мучитель стал под ярмом Сталина народом-
мучеником, сам не осознавая этого и молясь своему кумиру.
Самый главный вопрос, который должен был быть поставлен в книге Д.А.
Волкогонова: являлись ли преступниками те руководители, которые в 1929 г.
продолжали осуществлять прежнюю модель революционного тоталитаризма, или
это были просто ограниченные, малокульгурпые люди, которые с левых позиций
продолжали прежнюю линию, бездумно шли вперед к ’’светлым вершинам”
социализма и коммунизма. Я думаю, что однозначно решить вопрос такой
невозможно4.
Г.Н. Севостьянов. Позвольте мне в заключение сказать несколько слов о
состоявшемся обмене мнениями. На мой взгляд, обсуждение книги Д.Д. Вол¬
когонова показало, что такой многоплановый труд нужно обсуждать с участием
специалистов разных направлений. Я согласен с выступавшими, которые дали
высокую научную оценку монографии. Все отметили важность, сложность,
обширность и значимость темы. Справедливо было сказано, что поставленные в
книге вопросы получили, к сожалению, не равнозначное освещение. Некоторые
из них только обозначены. При дальнейшей разработке этой необычайно
широкой проблемы следовало бы обратить внимание на привлечение гораздо
большего количества документов и архивных материалов, их осмысление и обоб¬
щение. Необходимо расширение Источниковой базы, дабы избежать односто¬
ронних суждений. Уникальные исторические документы все еще хранятся в
сейфах и ждут исследователя. Нам вообще нужно подумать о более широкой
публикации документов. Это имеет особое значение для изучения истории совет¬
ского общества и, в частности, для анализа сюжетов, связанных с феноменом
Сталина.
При изучении сталинизма было бы неправильно ставить знак равенства между
историей советского общества, творческим созиданием народа и массовыми
репрессиями. Этот вопрос приобретает не только научную, но и политическую
значимость. Ведь речь идет о многих поколениях, которые жили и творили в то
время; об их вкладе в преобразование общества и об их деяниях историки
обязаны объективно рассказывать.
На мой взгляд, наступило время, когда всем специалистам, которые зани¬
маются этими сюжетами, следовало бы подумать об изучении историографии
проблемы, посмотреть, в каком направлении развивалась исследовательская
мысль, выяснить, что сделано и что предстоит сделать.
При оценке книги Волкогонова все же надо иметь в виду, что некоторый
элемент персонификации в ней есть. Политический портрет Сталина иногда дан
в отрыве от исторической обстановки, конкретной ситуации и политической
борьбы, эпохи и процессов, происходивших в обществе. Если бы автор несколько
шире поставил эту проблему и показал окружение Сталина, книга бы только
выиграла. Но, так как автор сконцентрировал внимание на показе Сталина и его
политики, то помимо воли автора получается, что Сталин действует сам по себе.
Не показаны те, кто пытался ему сопротивляться. Недостаточно поставлена и
проанализирована проблема альтернативности развития нашего общества. При
выяснении роли и места Сталина в истории важно охарактеризовать социальные
4 Подробнее об этом см.: Сахаров АН. Революционный тоталитаризм в нашей истории.—
Коммунист, Г991, № 5.
60

меры, противодействовавшие сталинизму, раскрыть борьбу течений при опре¬
делении путей развития общества.
Мне кажется, в дальнейшем следует обратить внимание на разработку проб¬
лем социальной психологии и общественного сознания. Без этого трудно будет
понять некоторые аспекты социально-политических движений 20-30-х годов
XX в.
Нужно более широко поставить вопрос о сталинизме, его истоках, эволюции и
последствиях. Необходимо глубже исследовать социальные причины - субъ¬
ективные и объективные, способствовавшие его развитию. Чем дальше эта
проблема будет разрабатываться, тем больше возникнет новых вопросов в
теоретическом и историческом плане.
Высказанные в ходе обсуждения книги пожелания и советы направлены на
дальнейшую разработку рассмотренных автором вопросов. Некоторые реко¬
мендации выходят за рамки исследования. Важно отметить, что ученый
продолжает освещать избранную им тему. Свидетельство тому - выход в свет
второго издания монографии, подготовленного на основе привлечения новых
документов.
Монография Д.А. Волкогонова является крупным научным исследованием.
Оно необычно. У историка собственное оригинальное видение мира. Его глу¬
бокие наблюдения, оригинальные и убедительные выводы, широкие историко-
философские обобщения вызывают большой интерес у читателя.
Пока же можно констатировать: то, что сделал Д.А. Волкогонов на данном
этапе, - это большое достижение. Книга будирует мысль и показывает, в каком
направлении следует далее исследовать эту тему. Сталин - крайне проти¬
воречивая и сложная фигура в истории. О нем много будут писать и спорить в
будущем. И чем больше мы будем изучать источники, особенно официальные
документы и архивные материалы, литературу, тем ближе подойдем к
объективной истине.
ОТ РЕДАКЦИИ
При чтении книги члена-корр. РАН Д.А. Волкогонова следует иметь в виду,
что она была написана до 1985 г. Какими были для нас последующие после
начала самораспада системы годы, не стоит и говорить, так было спрессовано
время и так стремительны и драматичны перемены во всех сферах нашего
бытия. Автор отмечает: "Я не мог вырваться из своего времени. Сегодня я во
многом по-другому бы написал, например, о революции в Октябре и Ленине".
Для всех нас переосмысление многих исторических событий на основании
впервые открывшихся документов и фактов было мучительным процессом,
который, впрочем, еще не закончился. Поэтому, как нам кажется, оценивая в
целом весьма положительно работу Д.А. Волкогонова, освещающую огромный,
во многом трагический пласт нашей истории, нам следует учитывать темпы и
характер изменений наших знаний о том ушедшем навсегда времени.
В начале 1992 г. выйдет новое, уточненное издание этой книги, которое
теперь будет частью исторического триптиха "Вожди": "Сталин", "Троцкий",
"Лепин". В ближайшее время выходят в свет двухтомники "Сталин"
(доработанное издание) и "Троцкий". Книга о Ленине должна появиться в начале
1993 г.
61

© 1992 г.
В.В. С О Г Р и н
АМЕРИКАНСКИЙ ОПЫТ В НОВЫХ ИЗМЕРЕНИЯХ
(О статье Дж. Лемиша)
Статья Дж. Лемиша ’’Если не рассматривать историю США в розовом свете”,
в основу которой положен его доклад на симпозиуме советских и американских
историков в марте 1991 г., привлекает весьма критическим осмыслением
воздействия нового политического мышления на изучение американского опыта.
Озабоченность Дж. Лемиша вызвала тенденция "конъюнктурщины” и пре-
зентизма в новых подходах к истории США со стороны советских авторов, смена
прежней парадигмы "утопического социализма" парадигмой "утопического
капитализма". Ему кажется, что слишком много советских исследователей, не
говоря уже об обычной публике, пали ниц перед американским капитализмом и
предали забвению прежние критические оценки американского прошлого. Так ли
это, обоснованы ли острые суждения американского историка? Прав ли он
абсолютно или только отчасти? А может быть, вообще не прав? Обо всем этом
и хотелось бы поразмышлять.
Прежде всего напомню читателям, что Лемиш принадлежит к тому
направлению американских историков, которое было известно в 1960-е годы как
повое левое, а затем как радикальное или радикально-демократическое. Вместе
с В.Э. Вильямсом, Г. Колко и другими радикальными историками-ревизионистами
Лемиш возглавил это направление. Статьи Лемиша о роли "толпы", молчаливого
большинства в Американской революции конца XVIII в. положили начало
изучению американского прошлого "снизу", а впоследствии вошли в классику
радикальной историографии, оказали воздействие на другие направления. После
тех статей Лемиш написал не так уж много научных работ, но тем не менее имя
его популярно среди американских историков и поныне. Лемиш известен и тем,
что в отличие от многих других радикальных историков, отказавшихся со
временем от своих методологических и идеологических принципов, и сегодня
твердо придерживается социально-критических оценок американского прошлого.
Это, видимо, во многом объясняет острую реакцию Лемиша на "предательство"
социально-критического подхода со стороны таких "непоколебимых марксистов",
какими всегда слыли советские историки.
Так как же все-таки отнестись к современным выступлениям советских
американистов? На мой взгляд, оценки их со стороны Лемиша все же чересчур
резки и односторонпи, хотя и точно схватывают некоторые презентистские
тенденции в советской американистике. Лично для меня они так же
неприемлемы, как и для Лемиша.
Воплощением такой презентистской тенденции, на мой взгляд, являются те
работы советских авторов, в которых переосмысление американского прошлого
совершается па основе бесхитростного принципа "от противного". Он заклю¬
чается в том, что все явления американского прошлого, оцениваемые прежде со
знаком минус, теперь оцениваются со знаком плюс. Из истории США
вычеркиваются классовые антагонизмы и социальные битвы, эта история
объявляется воплощением социального партнерства и согласия. Приведу в
62

качестве типичного примера статью советского американиста Л. Любимова,
вызвавшую широкую дискуссию1.
Автор поставил целью с новых позиций оценить "социальные итоги" амери¬
канской истории. Они оказались следующими. Во-первых, США с рождения
воплощали образцовую демократию: "слабость экономического и политического
отчуждения человека была присуща Соединенным Штатам изначально", в них
утвердился "мощный средний класс (минимум две трети белого населения)" и
"возникло гражданское общество, основанное на идее так называемого
социального договора, склонное к решению проблем на основе общего согласия-
консенсуса". Итак, социальная гармония доминировала в США в эпоху сво¬
бодного капитализма. В период смены свободного капитализма монополисти¬
ческим она не исчезла, а наоборот, упрочилась: "Еще в 1890 г. был принят
антитрестовский "закон Шермана", который стал эффективной основой развет¬
вленного законодательства, направленного на обеспечение конкуренции".
А в XX в., в частности и в современную эпоху, согласно выводам статьи, в
США активно развивался процесс социализации, обеспечивший социальной
защитой всех граждан и наделивший правом частной собственности большинство
взрослых: "В начале 50-х годов в США насчитывалось около 6 млн. акционеров,
сегодня же их число достигло 47 млн. человек". И вот заключительный вывод:
"Старательно выписанные многими авторами представления, что достижения
США в социальной сфере - результат классовой борьбы и следствие умелого
маневрирования бизнеса и властей, безусловно, устарели. Такое объяснение
оставляет "за чертой" все более существенную трансформацию всей системы
производственных отношений, отнюдь не совпадающую с коренными интересами
вчерашнего правящего (господствующего) класса. Да и что такое правящий
класс сегодня? В современном американском гражданском обществе правящим
является представительство "среднего класса", которое сумело в своей про¬
грамме выразить, а на практике воплотить национальный консенсус по главным
вопросам внутренней и внешней политики2".
Не правда ли, впечатляющие выводы! Вот только добыты они весьма
сомнительным способом. Так, автор никак не объяснил, попросту проигнорировал
тысячи фактов, противоречащих его схеме, многие из которых вошли не только
в советские, но и в американские школьные учебники. Общепризнано, что в
ранний период истории США, в XVII-XVIII вв. гражданского общества, поли¬
тических партий там не было, многими колониями управляли из поколения в
поколение наиболее зажиточные семейные кланы. Да и после победы революции
и принятия по тем временам действительно демократической конституции к
выборам было допущено не более 3% населения. Гражданское общество и
демократия складывались в Америке постепенно и в значительной мере под
воздействием классовой борьбы, которая для Л. Любимова - абсолютно несу¬
щественный фактор, исторический миф, сотворенный левыми историками.
Что касается "закона Шермана", то общепризнано, что он использовался чаще
против профсоюзов, нежели против предпринимательских объединений. В борьбе
же с предпринимательскими объединениями закон был малоэффективен. Именно
по этой причине массовые антимонополистические движения в США конца XIX -
начала XX в. - популистское, затем прогрессистское - добивались радикальной
ревизии "закона Шермана". В 1914 г. был принят закон Клейтона, запрещавший
использование антимонополистического законодательства против профсоюзов и
конкретизировавший наказания для предпринимательских корпораций. Со вре-
1 Любимов Л. К какой системе принадлежат США? - Литературная газета, 1989, № 26.
2 Там же, с. 15-
63

менем антимонополистическое законодательство становилось более эффектив¬
ным, и опять-таки непосредственное воздействие оказывала на это классовая
борьба. Так что восхождение Америки к современным образцам экономической и
политической демократии было отнюдь не безмятежной прогулкой.
Не представляется убедительной и идеализация Любимовым современной
Америки. Он пишет о том, что количество акционеров в Америке достигло 47
млн. человек, но забывает указать, каким образом распределены акции между
этими 47 млн. А ведь без такого указания цифра 47 млн. мало что говорит и в
этом случае серьезный исследователь вправе произнести: "Нет ничего глупее
факта". Эмоциональное утверждение Любимова - "наша печать утверждала
тогда, что Рейган наложил вето па семь предлагавшихся социальных программ.
Это правда, но подписал он без малого сто программ!" - с точки зрения
специалиста не обладает научной ценностью по той причине, что Любимов
"забыл" о сокращении при Рейгане 250 социальных программ и не про¬
анализировал динамику и распределение социальных расходов в 80-е годы.
Весьма сомнительными представляются и теоретические критерии Любимова.
Например, говоря о триумфе в США процесса социализации, он указывает, что
под социализацией "имеет в виду удовлетворение непосредственных потреб¬
ностей человека - как производителя и потребителя, работника и гражданина - и
укрепление на этой основе позитивных; гуманных начал во всех сферах жизни".
Но ведь пользуясь этим критерием, необходимо будет зачислить в разряд
социалистических не только все развитые, но также и среднеразвитые
капиталистические страны.
Хочу заметить, что возражение вызывают не все выводы Любимова. Неко¬
торые йз них стали трюизмами. Нелепо отрицать, что США добились впечат¬
ляющих экономических успехов и утвердили немало образцов политической
демократии, признанных классическими. Но все эти усцехи отнюдь не были
продуктом естественного саморазвития изначально идеального общества, а были
во многих случаях вырваны демократическими силами, в частности и
трудящимися, в ходе острой классовой борьбы, которая была "вписана" в
американскую историю историческими закономерностями, а отнюдь не марк¬
систскими доктринами, как полагает Любимов. Американская история на всех
этапах, в том числе и на современном, не была свободна от социальных .конт¬
растов, поэтому попытка Любимова вычеркнуть их из американской действи¬
тельности воспринимается как тривиальная апология "развитого капитализма"
(не исключено, что методы такой апологии были отработаны некоторыми
нашими радикальными обществоведами еще на модели "развитого социализма").
Объясняя главную причину своих выводов, Любимов апеллирует к новому
политическому мышлению: "И только повое политическое мышление позволило
посмотреть на всю сумму вопросов шире и объективнее, с позиций тех реальных
.благ, что получал и получает от своего общества "средний американец". На мой
взгляд, если исследователь радикально меняет свои научные выводы
исключительно вследствие смены господствующего политического мышления, то
это и есть самый обыкновенный презентизм. И я не могу не согласиться с
Лемишем, что подобное воздействие нового политического мышления на
американистику способно только привести к смене одной конъюнктуры другой.
При этом я отнюдь не отрицаю позитивного воздействия нового полити¬
ческого мышления на пауку в целом и обществознание в особенности. Однако
это позитивное воздействие, с моей точки зрения, заключается не в том, что
новое политическое мышление содержит в себе научные ответы на все вопросы,
а в том, что оно способствует равзитию политических, интеллектуальных и
научных свобод и создает необходимые условия для творческого научного
поиска. И уже от исследователя зависит, как он воспользуется этими воз¬
можностями: он может остаться на прежних позициях, может "перевернуться на
64

180 градусов” и поменять минусы на плюсы и плюсы на минусы в оценке
исследуемых явлений, действуя по принципу "от противного", и, наконец, он
может обратиться к критическому, творческому осмыслению фактических
данных, разработке новых методологических и методических приемов их
анализа, ведя на этой основе доказательный спор с традиционными концепциями.
Я приемлю последний путь: концепции нового политического мышления, по
моему убеждению, это пе иконы, а только средства, расширяющие возможности
научного поиска.
То, что ;вободное мышление само по себе не тождественно научному,
подтверждается многими оценками американского опыта, распространившимися
у нас в последние годы. В этих оценках, характерных для массового сознания и
средств массовой информации, стал доминировать метод оценки американских
достижений на основе сопоставления их с унылыми реалиями отечественного
бытия. Совершенно очевидно, такой подход обрекает исключительно на
апологетические оценки если не всех, то большинство сторон американского
опыта. Типичный образец использования этого "метода" продемонстрировал,
например, известный телевизионный комментатор Д. Крылов, поделившийся
впечатлениями от командировки в США: "В Америке не все так просто, как нам
иногда кажется. Да, у них разнообразные кухни, одноразовые столовые приборы,
по все это пе означает отсутствия проблем. Мы, скажем, годами бьемся над
получением благоустроенной квартиры или над заменой прохудившейся ванны.
Американцы - над проблемой покупки небольшого двухэтажного дома с гаражом
или заменой автомобиля старой марки на новую"3.
Знакомясь с подобными интерпретациями "трудностей" Америки, читатели
только и способны воскликнуть: "Нам бы их проблемы!" Так формируется образ
Америки - "страны обетованной", трудности которой - это проблемы только для
тех, кто "с жиру бесится". Ознакомившись с "американскими впечатлениями"
Крылова, советские читатели не сомневаются, что безработные Америки,
получающие в месяц по 600-800 долл., это люди преуспевающие и, конечно же,
куда как более счастливые, нежели высококвалифицированные советские
рабочие, врачи и профессора. Культ "развитого" советского социализма
стремительно вытеснен в массовом сознании культом "развитого" американского
капитализма. Или, как говорит Лемиш, "утопия социализма" уступила место
"утопии капитализма".
Эта "капиталистическая утопия", утвердившаяся в нашем массовом сознании
и средствах массовой информации, к научному постижению опыта США
отношения не имеет, но на пауку, в данном случае я имею в виду научную
американистику, она оказывает огромное воздействие. Все больше и больше
появляется среди наших американистов людей, желающих угождать новому
массовому сознанию: ведь иначе не сможешь попасть в ряды "прогрессивного
направления" ученых и сгинешь среди безнадежных "ретроградов".
Как и Лемиш, я не приемлю интерпретаций американского опыта, угож¬
дающих новым стереотипам массового сознапия4 Но в отличие от Лемиша
убежден, что наша американистика заинтересована в радикальном переос¬
мыслении опыта США и развитии в результате этого научного плюрализма. Но,
конечно, основой такого переосмысления должны быть не принцип "от про¬
тивного" и пе сравнение современного процветающего американского общества с
нашей нищей страной, а метод историзма, принцип практики как критерия
истины, принятие в качестве конкретно-исторических закономерностей не абст¬
рактных социологически^ законов, пригодных для всех времен и народов, а
о
Давыдов Г. Игра в контрасты по-американски. - Московский комсомолец. 6.V. 1989.
3 Новая и новейшая история, № 2
65

долговременных, ставших институциональными тенденций национальной исто¬
рии. И, конечно, основой такого переосмысления должно быть скрупулезное и
честное постижение совокупности фактов американской истории. Очень важно
учитывать научные результаты всех исследовательских школ- и радикальной, и
консервативной, и либеральной, к последним двум Лемиш не испытывает, как
видно из его доклада, абсолютно никакого доверия, причем с наибольшей
яростью отвергает наиболее талантливых их представителей - Б. Бейлина, А.
Шлезингера (младшего), Р. Хофстедтера, Г.С. Коммаджера. Нам важно как
можно скорее овладеть приемами "новой научной" истории, базирующейся на
междисциплинарной методологии и добившейся в последние два-три десятилетия
весомых научных результатов в изучении экономической, социальной,
политической и духовной истории США.
Но разве не пользовались мы этими приемами и методами до эпохи нового
политического мышления? Я не отношусь к тем историкам, которые сегодня,
отвечая на этот вопрос, говорят категорическое "пет" и перечеркивают всю
"доперестроечную" американистику. Я полагаю, что среди наших американистов
и тогда были высокопрофессиональные ученые, владевшие этими приемами и
методами и использовавшие их в исследовательской практике. Образцом такого
ученого для меня является безвременно ушедший из жизни профессор
Московского государственного университета Н.В. Сивачев, труды которого не
способны вычеркнуть из нашего научного наследия никакие политические
перипетии. Рядом с именем Сивачева могут быть названы и другие высоко¬
профессиональные советские американисты, труды которых не перечеркнет
время.
И все же необходимо признать, что над всеми нашими американистами, даже
самыми честными и профессиональными, довлела вульгарная социологическая
концепция абсолютной противоположности и несовместимости капитализма и
социализма, неизбежного поэтапного загнивания и краха первого, неуклонного
изменения соотношения сил в пользу последнего и его финального триумфа. Это
положение, конкретизировавшееся в "законах" о полном исчерпании прогрес¬
сивных способностей буржуазии после Парижской Коммуны 1871 г., трех этапах
общего и, конечно же, все углубляющегося кризиса капитализма после 1917 г.,
так или иначе влияло на труды советских специалистов по Соединенным
Штатам. И только перестройка дала нам возможность начать постепенно
освобождаться от этих догм.
Пелена Опала с глаз, и мы шаг за шагом переосмысливаем абстрактно-
юциологические принципы, механистически применявшиеся к истории США. К
ним я причисляю знаменитое суждение Ф. Энгельса о философии Просвещения
как "идеализированном царстве буржуазии"4, которое существенно повлияло на
исследования наших американистов, относящееся к эпохе образования США.
Мы характеризовали как прогрессивные для своего времени, но все же
"буржуазные по сути" принципы общественного договора, разделения властей,
естественных и неотъемлемых прав человека, провозглашенные в Декларации
независимости 1776 г. и конституции США 1787 г. Сегодня же все больше и
больше американистов справедливо признают, что эти принципы, как и многие
другие заветы Просвещения, обладают универсальными демократическими
свойствами и обеспечивают демократическое управление любым обществом,
основанным на частной, коллективной или "смешанной" собственности. При этом
я не считаю, как это делают сегодня наши наиболее "радикально" мыслящие
американисты, что конституция США 1787 г. являла собою триумф Про¬
свещения. Более того, полагаю, что некоторые ее положения, в первую очередь
4 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 17.
66

сохранение рабства или всевозможные избирательные цензы, находились в
противоречии с идеалами Просвещения. Но те принципы Просвещения, которые
реально воплотились в Федеральной конституции, не могут считаться
’’буржуазно ограниченными”.
Среди центральных проблем истории США, нуждающихся во всестороннем
переосмыслении, находятся и проблемы, затрагивающие исторические судьбы
либерализма, консерватизма, радикализма и социализма. Останавливаюсь на
этом по той причине, что весьма острую реакцию со стороны Лемиша вызвало
мое намерение преодолеть гиперкритическое, а порой и негативное отношение
советских исследователей к американскому либерализму и консерватизму и
одновременно переосмыслить критически роль социализма и радикализма в
американское истории.
Реакция Лемиша для меня понятна: ведь он, как и многие другие пред¬
ставители радикальной историографии США, занимает резко отрицательную
позицию в отношении не только консерватизма, но и либерализма. Хотелось бы
напомнить, что еще ’’крестный отец” современной радикальной историографии
США, Райт Миллс, выносил такой приговор либерализму: ’’Что касается
либеральной риторики, то ее основные формулы полностью вошли в
общепринятый, стандартный политический лексикон. Одержав эту риторическую
победу, приведшую к тому, что самые различные позиции провозглашаются и
защищаются ныне в одних и тех же либеральных выражениях, либерализм стал
совершенно непригоден для выявления спорных проблем и размежевания
политических платформ”5.
Но соответствует ли истине такое отношение американских радикалов к
либерализму? На мой взгляд, осмысление в совокупности всей истории аме¬
риканского либерализма, а не отдельных эпизодов и периодов свидетельствует о
его противоречивости, вмещающей пе только негативные (например, трусость и
непоследовательность в эпоху маккартизма в 1950-е годы), но и многие пози¬
тивные черты, оказавшие благотворное воздействие на ход американской
истории.
Занимаясь изучением судеб европейского либерального наследия в США в
эпоху революции конца XVIII в., я обнаружил, что из его недр вышли две амери¬
канские идейно-политические традиции - демократическая, превратившаяся
затем в классическую модель либерализма в США, и умеренная, составившая
основу американского консерватизма. Именно тогда выразители демок¬
ратической либеральной традиции, в первую очередь Джефферсон, Франклин,
Пейн, включили в свое кредо социально-эгалитарную доктрину, которая
соответствовала чаяниям низших и средних слоев американцев6.
В дальнейших исследованиях я пришел к выводу, что социально-эгалитарные
свойства американского либерализма со временем не ослабели. Они были
развиты в 1830-е годы в эпоху джексоновской демократии, а затем и в эпоху
гражданской войны. А. Линкольн и его соратники были не только лидерами
антирабовладельческой коалиции, по являлись также выразителями своеобраз¬
ного американского социально-экономического эгалитаризма, который сплачивал
вокруг них широкие народные слои. Выразителями социально-эгалитарных начал
были и многие выдающиеся американские либералы XX в. В связи с этим, в
первую очередь, хотелось бы назвать, конечно, Ф.Д. Рузвельта, который,
подобно Т. Джефферсону, доказывал, что право собственности оформилось
исторически, что само ее возникновение было невозможно без государства и в
5 Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959, с. 447.
6 Согрин В.В. Идейные течения в Американской революции XVIII в. М., 1980, с. 130-143.
3*
67

силу этого государство обязано бороться с издержками свободного развития
частной собственности7.
Усвоение американским либерализмом социально-эгалитарных начал, полу¬
чивших не только идеологическое выражение, но и практическое воплощение,
отнюдь не означало превращения его в социалистическое учение: напротив, это
помогало либерализму успешно конкурировать с социализмом и радикализмом,
удерживать в сфере своего влияния средние н низшие слои. В XX в. либерализм,
на мой взгляд, сумел выработать черты ’’открытой идеологии” и повести
цивилизованный спор с социализмом и радикализмом, заимствуя у последних
многие принципы. Полагаю, что представители социализма и радикализма в
США в связи с этим не должны испытывать никаких комплексов, ведь их
поражения в конкуренции с либерализмом неизменно сопровождались и частич¬
ными победами. Так, благодаря либерализму и его здоровой конкуренции с
социализмом в США расширялись социально-политические права народа и
развивался процесс социализации капитализма. Разве это противоречит истори¬
ческим целям социализма? Да, социализм и радикализм не смогли потеснить
либерализм с американской политической арены, но безусловно, помогли ему
обрести более гуманный, просвещенный облик, взять па вооружение и воплотить
в жизнь многие из тех целей, которые были написаны на их собственных
знаменах.
Считаю, что нового, более всестороннего и глубокого изучейия и осмысления
заслуживает также историческая роль американского консерватизма. На про¬
тяжении американской истории его позиции то ослабевали, то укреплялись, его
влияние в обществе испытывало спады и подъемы. В целом он выработал
способность видоизменяться, приспосабливаясь к историческим реалиям, а на
современном этапе даже добился господствующего положения в идейно-поли¬
тической жизни США. Он пользовался и пользуется поддержкой различных
социальных слоев, что обусловлено, конечно, не одними изощренными идейно¬
политическими маневрами, по и способностью оказывать позитивное воздействие
па общественную практику.
На мой взгляд, утвердившийся в ходе американской истории идейно-поли¬
тический плюрализм, конкуренция разнообразных традиций оказывали благот¬
ворное влияние на каждую из них, как и на ход американской истории в целом.
Все это заслуживает самого тщательного, освобожденного от прежних стерео¬
типов изучения со стороны советских американистов.
В ходе такого изучения вполне может быть по-новому осмыслена роль в
американской истории социалистического и радикального движений. Речь не идет
об отрицании или преуменьшении их воздействия на американское общество, но
их упущения, неиспользованные возможности должны быть раскрыты более
полно. Так, по моему мнению, и социалисты, и коммунисты в США XX в. при
формировании своей идеологии и стратегии слишком часто придерживались
жесткой альтернативы "капитализм или социализм”, что приводило их к сек¬
тантской позиции и изолировало от американских масс. Идеологическая жест¬
кость была характерна и для радикалов, что оказывало непосредственное
влияние на осмысление ими как перспектив Америки, так и ее прошлого.
Возьмем, к примеру, исторические концепции Лемиша. На протяжении всей
своей научной деятельности он твердо настаивал на несовпадении и даже
несовместимости интересов "низов” и “верхов”, выдвигал требование изучения
истории “снизу”, резко критиковал тех, кто интересуется историей “верхов”. И в
своей статье он упрекает тех советских историков, в частности и меня, кто
проявляет интерес к биографиям отцов-основателей США, в пренебрежении к
7 Roosevelt F.D. Looking Forward. New York, 1933, p. 21, 29, 31-33, 35.
68

изучению истории "молчаливых американцев". Я принимаю его упрек в том
смысле, что советским американистам, конечно, нужно уделить гораздо больше
внимания истории движений и жизни простых американцев. Но заключенная в
его критике идея о том, что лидеры Американской революции не выражали
интересов и чаяний парода, не может быть мною принята. Когда я, например,
изучал биографию Джефферсона, то неизменно сопоставлял его слова и дела с
умонастроениями и чаяниями простого парода, известными мне по перво¬
источникам и по исследованиям историков, в первую очередь представителей
радикальной и прогрессистской школ. Вывод, к которому я пришел, заключался
в том, что именно Джефферсон при всех пр» сущих ему противоречиях дал
наиболее полное теоретическое выражение социально-экономических и поли¬
тических запросов американского народа, воплотив их в конкретной программе, а
последнюю в существешюй мере провел в жизнь.
В своих исследованиях историк должен быть свободен от предубеждений в
отношении как "низов", так и "верхов". Прогрессивные идеи могут исходить и из
гущи народа, и от представителей средних и верхних слоев. В то же время ни
те, ни другие не застрахованы от восприятия или выдвижения реакционных идей.
Объективный историк не может исходить из предположения об исключительной
"предрасположенности ко злу" "верхов", а равно он не может даровать "пре¬
зумпцию невиновности" одним "низам". Лемиш, на мой взгляд, как раз склонен к
таким предубеждениям и предположениям. Это явствует из того пассажа, где он
критикует меня за несправедливые нападки на популизм, обнаруживая сходство
между моей позицией и позицией таких американских ученых, как Р. Хоф-
стедтер, О. Хэндлин и Д. Белл (вообще-то говоря, Лемиш поместил меня в
очень неплохую компанию).
Конечно, демократически настроенный историк всегда симпатизирует народу.
Но должен ли он симпатизировать всему и вся, что исходит от народа, должен ли
он влюбляться, например, во все лики "толпы" и популистской стихии? В статье8,
которая вызвала критику Лемиша, я указывал на характерные для массового
протеста в СССР мотивы социального реванша, поиска врагов, правового
нигилизма, уравнительства и заключал ее так: "Я верю в принцип великих умов
прошлого, титанов Просвещения: демократия может успешно развиваться
только будучи просвещенной демократией, в противном случае она выродится в
тиранию. Только просвещенный парод может противостоять лжепророкам и
сохранить свои свободы... В этом случае мы сможем надеяться пройти рево¬
люционный переходный период в условиях демократии, не прибегая к "твердой
руке", сохраняя свой политический выбор при помощи средств, достойных
цивилизовашюй нации"9.
По моему мнению, идеалы просветителей заключают в себе большее благо
для народа, нежели инстинкты стихийного бунта. В этом я расхожусь с
Лемишем, прекрасным американским историком и искренним другом советских
американистов. И из этого, видимо, проистекают различия между нами в
понимании исторического прогресса.
8 Согрин В.В. Левая, правая где сторона? Размышления историка о современных политических
дискуссиях. - Коммунист, 1990, № 3.
9 Там же, с. 41.
69

Публикации
© 1992 г.
О.В. ВИШЛЁВ
ПОЧЕМУ ЖЕ МЕДЛИЛ СТАЛИН в 1941 г.?
(Из германских архивов)'
В Берлине понимали, что, несмотря на демонстративное стягивание к границе
большого количества войск, Советское правительство всячески хочет избежать
войны и не нанесет удара первым. Более того, оно даже не будет приводить
войска в боевую готовность и не объявит мобилизацию (что могло бы быть
использовано Германией как повод для объявления войны) до тех пор, пока
будет хотя бы минимальный шанс на сохранение мира. Поэтому задача состояла
в том, чтобы поддерживать у Кремля уверенность: этот минимальный шанс
остается. А пока Москва будет медлить в ожидании переговоров, завершить
сосредоточение вермахта и затем всей мощью внезапно ударить по противнику,
не развернутому в боевые порядки. Ставилась и еще одна важная задача. Как
отмечал В. Варлимопт, требовалось также не допустить прекращения поставок
в Германию советского сырья и продуктов, представлявших "значительную
ценность в военно-экономическом отношении". Они должны были продолжаться
"до последней минуты"1 .
Как можно было убедить советское руководство в том, что Германия тоже
настроена на переговоры, хотя и продолжает наращивать силы у границы? В
Берлине знали о крайней подозрительности Сталина и, чтобы усыпить его
бдительность, избрали самую головоломную, как там полагали, тактику
дезинформации, а к осуществлению акции, начавшейся с середины мая 1941 г.,
привлекли лучшие силы из военных штабов, абвера, служб безопасности,
министерства иностранных дел и министерства пропаганды "третьего рейха".
Цель ее заключалась в том, чтобы создать атмосферу, позволявшую лишь
строить догадки относительно следующего хода Германии. Выступит она против
Англии или против СССР или, может быть, нанесет удар в другом направлении -
на Ближнем Востоке? - в этих вопросах должна была царить полная
неопределенность. Неясным должно было оставаться и время выступления
Германии: возможно, его следует ожидать завтра, а может, через неделю, месяц
или еще позднее. В атмосфере неопределенности, в которую планировалось
погрузить мировое общественное мнение, русские, поскольку они уверены в том,
что Германия повернет штыки против них, а сейчас маневрирует с целью
маскировки своих планов, должны были в отличие от других, по расчету
Берлина, четко видеть, что Гитлер действительно решил выяснить отношения с
Советским Союзом. Но когда и в какой форме это может произойти, для них,
Окончание. Начало см. <№ 1 нашего журнала за 1992 г.
1 Warlimont W. Im Hauptquartier der Deutschen Wehrmacht 1939-1945. Grundlagen. Formen Gestalten.
Frankfurt a.M., 1982, S. 164.
70

как и для всех прочих, должно было оставаться загадкой. Вместе с тем им
следовало изредка намекать, что есть надежда на мирное урегулирование
конфликта, и тем самым подвести к мысли, что наращивание Германией военных
сил у советской границы является лишь средством политического давления на
Москву, что Берлин хочет от Советского правительства каких-то далеко идущих
уступок и вот-вот выступит с инициативой переговоров или, наоборот, ждет, что
Москва возьмет ее на себя.
Чтобы Кремль поверил в реальность перспективы переговоров, ему следовало
подбросить и информацию относительно возможных германских требований. Эти
"требования” должны были быть очень серьезными (иначе зачем стягивать к
грзнице такие силы?) и носить территориальный и военно-политический
характер. В то же время их следовало сформулировать так, чтобы у Москвы не
осталось и тени сомнения в их реальности. Поскольку Кремль знал о давних
видах Германии на Украину, Кубань и Кавказ, то ему и решили "поставить
сведения", будто бы Берлин намеревается предъявить СССР ультимативное
требование сдать ему па длительный срок в аренду Украину и обеспечить
германское участие в эксплуатации бакинских нефтяных промыслов2.
Но и на этом дезинформация пе должна была закапчиваться. Развивая версию
о якобы предстоявшем германском ударе на Ближнем Востоке, Берлин решил
довести до сведения Москвы, что потребует от нее согласия на проход немецких
войск через территорию Украины и Кавказа в Иран и Ирак. Тем самым был
сделан расчет на то, чтобы подвести советское руководство к "разгадке" всей
германской стратегии веспы - начала лета 1941 г. Там должны были, наконец,
убедиться, что военные приготовления Германии у советской границы - это
двойной блеф, что не будет удара пи по Англии, ни по СССР, а будет удар на
Ближнем Востоке и там немцы планируют взять английские войска в "клещи" - с
побережья Средиземного моря и из глубин материка. Это должно было быть
воспринято Москвой как дополнительное доказательство того, что нападение на
СССР не входит в планы Германии, а все военные приготовления у границы
предназначены лишь для того, чтобы заставить Кремль принять требования
Берлина, а затем через южные районы СССР перебросить военные силы в тыл
англо-французской группировки.
"Ближневосточной версии", как и информации о германских видах на Украину,
на случай, если Москва не попалась бы на эту удочку, отводилась и другая роль:
Советское правительство и военное командование должны были быть
дезинформированы относительно направления главного удара вермахта по
СССР. Как мы знаем, в этом плане фашистскому руководству удалось добиться
успеха. Незадолго до 22 июня 1941 г. командование Красной Армии по указанию
Сталина пересмотрело планы организации обороны, посчитав, что главный удар
будет нанесен вермахтом именно па южном направлении - на Украине3 .
Акция по дезинформации преследовала и еще одну стратегически важную для
Германии цель - помешать сближению Москвы с Лондоном и Вашингтоном,
которое могло спутать планы Гитлера. Берлин стремился посеять еще большее
2 Справедливости ради следует отметить, что "требования” к СССР Берлин изобрел не сам, а
позаимствовал из передачи лондонского радио от 7 мая 1941 г., в которой утверждалось со ссылкой на
последние речи Черчилля, что именно "пшеничные поля Украины и нефтяные промыслы Баку"
представляют для Германии первостепенный интерес. - PA AA Bonn: Buro des Staatssekretar. Russland,
Bd. 5 (R 29716), BI. 271.
3 См.: Волкогонов ДА, Триумф и трагедия: политический портрет И.В. Сталина, кн. 2, ч. I. М.,
1989, с. 136. О том, что планы советского командования изменены и главный удар им ожидается на
юге, немецкое командование было информировано. В Берлин поступило также сообщение о том, что
Советское правительство приняло решение "не держать больших запасов продовольствия и сырья для
промышленности на Украине и Северном Кавказе (включая бывшую Донскую область)". - РА АА
Bonn: Buro des Staatssekretar, Russland, Bd. 5 (R 29716), BI. 105,112.
71

недоверие между своими противниками, зная, что те и так подозревают друг
друга в готовности закулисной сделки с Германией. Обострившиеся весной
1941 г. англо-советские противоречия на Ближнем Востоке4 , причиной которых
стали иракские события, признание Москвой антибританского повстанческого
правительства в Багдаде, установление с ним дипломатических, торговых и
консульских отношений и оказание ему активной поддержки5 , порождало у
нацистского руководства и надежду на то, что ему удастся окончательно
рассорить Лондон и Москву. В Берлине очень встревожились, когда с конца мая
стали поступать сведения о том, что Кремль пытается наладить политический
контакт с Лондоном и Вашингтоном, что 1 июня Сталин принял английского и
американского послов, что к активной деятельности вернулся М.М. Литвинов,
которому поручено ведение переговоров с представителем Великобритании в
Анкаре по вопросам урегулирования советско-английских противоречий на
Ближнем Востоке, и начались советско-американские консультации6 . Поэтому
те слухи, которые были пущены Берлином в мае - июне 1941 г., о возможности
мирного урегулирования советско-германских противоречий, о проходе
германских войск через территорию СССР па Ближний Восток были рассчитаны
па то, чтобы ввести в заблуждение не только Москву, по и Лондон, подогреть
там антисоветские настроения и тем самым исключить возможность
антигерманской советско-англо-американской политической комбинации. Кремлю
же, наоборот, поставляли сведения о том, что пробритански настроенная часть
нацистской верхушки усиленно работает в направлении урегулирования
отношений с Англией и США и эти усилия якобы находят положительный
отклик в Лондоне.
Для претворения в жизнь плана дезинформации в Берлине изобрели, как там
не без гордости полагали, новую тактику. Основная роль в осуществлении акции
отводилась противоречивым слухам, которые должны были подбрасываться
германской агентурой прессе нейтральных стран, Великобритании и США,
политикам в европейских столицах, а также иностранным дипломатам и
журналистам в Германии с расчетом, что эти слухи будут доходить до Москвы.
В то же время официальные круги Берлина не должны были никоим образом
проявлять своего отношения к слухам - опровергать либо подтверждать их.
Германской прессе было запрещено выступать с какими-либо комментариями,
вступать в полемику по поводу слухов, а ближе к 22 июня вообще затрагивать
тему Советского Союза. Как полагали в нацистском руководстве, молчание
Берлина должно было окончательно сбить с толку мировую общественность,
дать повод для разного рода домыслов и догадок. Пока же будут разбираться,
что в слухах правда, а что ложь, а в Москве будут отыскивать в них
подтверждение ’’своего” видения перспектив развития советско-германских
отношений, Германия, рассчитывали в Берлине, завершит подготовку к
нападению и нанесет внезапный удар.
Фабрикация и распространение слухов были поручены Геббельсу и группе его
сотрудников по министерству пропаганды, министерству иностранных дел
Германии, а также "бюро Риббентропа”. Последнее занималось также тем, что
следило за движением слухов и составляло их сводки для предоставления
высшему руководству.
О том, как создавались слухи и как они воспринимались в тех или иных
кругах, можно узнать из публикуемых в приложении документов. Здесь же
подчеркнем самое важное: красной нитью через них проходила мысль - мирное
4 Ibid., Bl. 028(11343) ff.
5 Внешняя политика СССР. Сборник документов, т. IV. М., 1946, док. 510,512, 513.
6 PA AA Bonn: Buro des Siaatssekretar, Russland, Bd. 5. (R 29716), BI. 075 (113479), 081 (113485).
72

урегулирование советско-германских противоречий неизбежно, оно является само
собой разумеющимся и, если пока что не состоялось, то непременно состоится в
самом ближайшем будущем.
Доходили ли циркулировавшие в европейских столицах слухи до Москвы?
Безусловно, доходили. Это подтверждается, в частности, сообщениями в Форип
оффис британского посла в СССР С. Криппса7 , донесениями в "бюро
Риббентропа" из германского посольства в Москве8, воспоминаниями
иностранных дипломатов9 . Кремль был в курсе того, что обсуждалось
политиками, дипломатами и журналистами в кулуарах Берлина, Лондона,
Вашингтона, Будапешта, Анкары, Стокгольма, Хельсинки и других столиц.
Фельетон по этому поводу, опубликованный 25 мая 1941 г. в "Правде", а затем
упоминание о слухах в заявлении ТАСС от 13 июня 1941 г. (опубликовано
14 июня) свидетельствовали о том, что за слухами следили внимательно. Да и
посольству СССР в Берлине - видимо, для подстраховки, чтобы Москва
случайно не упустила какую-нибудь "важную" деталь, - через агента
систематически передавалась их своего рода "выжимка", а заодно проверялась и
реакция на них советской стороны.
Другой канал, по которому шла дезинформация, - дипломатический.
Германское внешнеполитическое ведомство принимало активное участие в
осуществлении акции на всех ее этапах. У: ;е в первой половине мая
дипломатические представители Германии за рубежом взялись в соответствии с
инструкцией министерства иностранных дел от 7 мая 1941 г.10 за
распространение версии, согласно которой германская политика в отношении
СССР нацелена на то, чтобы избежать военного конфликта, что главная задача
Германии прежняя - разгром Англии, а концентрация вермахта у советской
границы - вынужденная ответная мера "на необъяснимую политическую
позицию России", начавшей без видимых на то оснований перебрасывать свои
войска к восточным рубежам рейха11 . С середины мая стала распространяться
информация о том, что в правительственных кругах Германии по-разному
ртносятся к СССР, что "фюрер обходит полным молчанием" советско-германские
отношения, но Риббентроп высказывается за продолжение "политики
сотрудничества с Советской Россией" и якобы заявил: "Я не позволю оказывать
влияние на мою политику всякому, кто преследует собственные интересы"12 .
Забегая вперед, зададим вопрос: не па основании ли этой информации о желании
Риббентропа сохранить дружественные отношения с СССР13 21 июня 1941 г.
так добивался встречи именно с ним советский посол в Германии Деканозов?14
Сотрудники министерства иностранных дел Германии - руководитель реферата
по работе с иностранными журналистами д-р Раше, 3. Мюллер, Р. Вальтер и
7 См.: Pictrow В. Stalinismus, Sicherheit, Offensive. Das Dritte Reich in der Konzeption der sowjetischen
Aussenpolitik 1933 bis 1941. Melsungen, 1983, S. 235.
8 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Berichle, 2/2, Teil 2 (R 27091), Bl. 30896-30897.
9 Herwart H. von. Zwischen. Hitler und Stalin. Erlebete Zeilgeschichte 1931-1945. Frankfurt a.M. Berlin,
1985, S. 206 ff; Gafcncu G. Vorspiel zum Krieg in Osten. Zurich, 1944, S. 237 ff.
19 PA AA Bonn: BUro des Staatssekreta'r, Russland, Bd. 5 (R 29716), BL 017 (113421).
11 Akten zur deutschen auswitaigen Polidk (далее - ADAP), Serie D., Bd. XII, 2. Dok. 514.
12 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Berichte uber Russland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl.
462557.
13 В Москве, видимо, игнорировали сообщение первого управления НКГБ СССР от 30 апреля
1941 г.: "Риббентроп, который до сих пор не являлся сторонником выступления против СССР, зная
твердую решимость Гитлера в этом вопросе, занял позицию сторонников нападения на СССР". - О
разведывательной деятельности органов госбезопасности накануне нападения фашистской Германии
на Советский Союз. Справка Комитета государственной безопасности. - Известия ЦК КПСС, 1990, №
4, с. 212.
14 См. ADAP, Serie D., Bd. ХП. 2, Dok. 654, 655, 658.
73

другие занимались изготовлением и "рецензированием" дезинформационных
материалов, поставлявшихся по агентурным каналам в советское посольство в
Берлине15 . 15 июня 1941 г., т.е. за педелю до фашистского нападения на
СССР, внешнеполитическое ведомство Германии предприняло совершенно
беспрецедентный шаг - в целях маскировки предстоявшего военного
выступления опо дезинформировало военных союзников Германии относительно
подлинных планов Берлина. В этот день Риббентроп дал указание германским
послам в Риме, Токио, Будапеште довести до сведения тамошних правительств,
что Германия намерена "самое позднее в начале июля внести полную ясность в
германо-русские отношения и при этом предъявить определенные требования"16.
Расчет, вероятно, делался па то, что информация германских послов так или
иначе станет известна и Москве.
Активно использовался и такой важный капал, как дезинформация советского
посольства в Берлине. Как это происходило - тема отдельного разговора. Это по
сути - детективный сюжет, представлявший собой один из эпизодов борьбы
советской разведки и германской контрразведки накануне войны. Многие его
детали пока неясны, и прежде всего неизвестно, на кого в конечном счете
работало главное действующее лицо всей истории - "Петер". Под этой кличкой
в списке агентов "бюро Риббентропа" числился бывший берлинский
корреспондент латвийской газеты "Брива земе" Оресте Берлингс. Он стал
агентом советской разведки в августе 1940 г., а затем был перевербован
немцами17. За несколько дней до начала войны Гитлер, которому
представлялись многие доклады "Петера", заподозрил его в двойной игре,
распорядился установить за ним "строгое наблюдение", а "в известное время"
"обязательно взять под арест"18 . Именно через "Петера" германское
министерство иностранных дел поставляло дезинформацию в советское
посольство, а его донесения, шедшие "па самый верх", являлись для нацистского
руководства одним из источников информации о позиции советской стороны по
многим вопросам, в том числе и о том, как оценивались советским посольством в
Берлине - а во многом, значит, и Москвой - перспективы развития советско-
германских отношений в мае - шопе 1941 г.19
Что следует из тех данных о позиции СССР в отношении Германии
непосредственно накануне войны, которые передавались "Петером" в "бюро
Риббентропа"? Из них видно, что советская сторона в конечном счете поддалась
на дезинформацию относительно намерения Германии достичь мирного
урегулирования отношений с СССР. В Москве приняли версию о том, что
концентрация германских войск у советской границы - средство политического
давления, с помощью которого Берлин хочет заставить Москву пойти на
серьезные уступки в ходе предстоявших переговоров. Если же военному
столкновению между Германией и СССР и суждено случиться, полагали в
15 РА АА Bonn; Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Bcrichte uber Russland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl.
462556ff., 462568L, 462572,462582,462590,462598,462604.
16 ADAP, Serie D., Bd. ХП, 2, Dok. 631; Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samlliche Fragmente.
Hrsg. von E. Frohlich. Teil 1: Aufzeichnungen 1924-1941, Bd. 4. Munchen, etc, 1987, S. 696.
17 Bundes Archiw (далее - BA), Abt. Potsdam: Film 14467, Bl. 25901 ff.
18 ADAP, Serie D., Bd. ХП, 2, Dok. 639, 645. Подозрения Гитлера вызвал доклад "Петера" в "бюро
Риббентропа", в котором тот сообщил, что переданный им в советское посольство дезинформационный
материал о перемещении германских войск на Балканах в южном направлении "не произвел на русских
особого впечатления" и что те не проявляют прежнего интереса к информации о визитах в Берлин
болгарского царя Бориса и румынского диктатора Антонеску. Фюрер был уверен, что русские
"клюнули" на "ближневосточную версию".
19 РА АА Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Berichte uber Russland (Peter), 2/3 (R 27133).
74

Москве, то это произойдет позднее - в июле, августе или осенью 1941 г.20
Конфликту будут предшествовать переговоры, и потому у СССР еще
достаточно времени, чтобы привести войска в боевую готовность.
Такая позиция Кремля подтверждается и сообщениями, поступавшими от
других агентов по дипломатическим каналам. Так, 8 июня в министерство
иностранных дел Германии сообщалось из Бухареста, что советский полпред в
Румынии А.И. Лаврентьев, ссылаясь па мпение Москвы, высказывал мысль, что
войны, скорее всего, не будет, а будут переговоры, которые, однако, могут
сорваться, если немцы выдвинут неприемлемые условия21 . 12 июня агент
информировал “бюро Риббентропа": Молотов несколько дней назад принял
японского посла и заявил ему, что "не верит в принципиальное изменение
германо-русских отношений"22 . 17 июня из Хельсинки со ссылкой на
дипломатический источник в Москве министерство иностранных дел Германии
получило сообщение о том, что в советской столице "нет абсолютно никакой
ясности" относительно того, как будет дальше развиваться ситуация, но "в
общем там не верят в изменение германской восточной политики"23 .
Аналогичные сообщения поступали в Берлин из Москвы и через германский
разведцентр в Праге "Ипформациопсштелле ПГ.
В мае - июне 1941 г. в Москве, таким образом, сталкивались два потока
информации: один - что Германия вот-вот начнет войну против СССР, и другой
- что войны может и не быть, Берлин готовит себе лишь "позицию силы" к
предстоящим советско-германским переговорам. В Кремле не игнорировали ни
ту, ни другую информацию, однако, принимая меры для подготовки к войне,
держали курс на то, чтобы урегулировать отношения с Германией мирным
путем.
В условиях, когда Германия и СССР стянули к границе войска и мир висел на
волоске, Сталин очень боялся, что шапс на его сохранение может быть упущен в
результате нелепой случайности или провокации. В Москве располагали
"данными" о том, что в оценке перспектив дальнейшего развития отношений с
СССР в нацистском руководстве, а также между политической и военной
верхушкой "третьего рейха" существуют разногласия, и опасались, что
германская военщина захочет наперекор политическому руководству
спровоцировать военный конфликт. Видимо, этим и объяснялись категорическое
сталинское требование "не поддаваться па провокации" и его недоверие к
сообщениям о возможных сроках начала войны.
Последние, с точки зрения Советского правительства, тоже могли иметь
провокационный характер. Что значило принять в расчет определенную дату
начала войны? Это значило, что к этому дню надо было осуществить
мероприятия в соответствии с планами военно-стратегического развертывания
войск, провести мобилизацию и т.п. А если бы информация оказалась ложной?
Тем самым к радости "оппозиционной" Гитлеру и Риббентропу германской
военщины (да и Лондона) Советское правительство собственными руками
уничтожило бы шанс па сохранение мира, а Германия получила бы не только
повод для объявления войны, по и основания для того, чтобы представить ее в
качестве меры защиты против готовящейся "советской агрессии"24 . Да и была
ли стопроцентная гарантия того, что германское нападение произойдет именно
23 РА АА Bonn: Handakten Etzdorf, Venn A.A. beim OKH, Russland, 24 (R 27359), Bl. 305283.
21 PA AA Bonn: Biiro des Staalssekrclar, Russland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 081 (113485).
22 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vcrtraub’che Berichte, 2/2, Teil 2 (R 27097), Bl. 30935.
23 PA AA Bonn: Biiro des Staatssckrctar, Russland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 110 (113514).
24 Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991, с. 31—43.
75

22 июня? Информация о возможных сроках начала войны на протяжении весны -
начала лета 1941 г. поступала самая разная. Сначала назывался март, затем 14-
15 мая, 20 мая, конец мая, начало июня, середина июня, июль - август, 21 или
22 июня, наконец, 22 июня25 . Сроки проходили, предсказания не сбывались, и
это тоже притупляло бдительность.
И как можно было начинать выводить войска на боевые позиции, когда по
агентурным и дипломатическим каналам непрерывным потоком шли сообщения о
том, что со дня па день германское правительство пригласит Сталина или
Молотова для переговоров в Берлин, что одна из берлинских фабрик уже
выполняет ’’срочный заказ имперского правительства" по изготовлению к этой
встрече большой партии советских флажков, что Германия вот-вот выступит с
инициативой проведения международной конференции по обеспечению мира с
участием СССР, что наиболее вероятны удары Германии по Британским
островам либо владениям английской короны на Ближнем Востоке, а отнюдь пе
по России? Вся эта информация, стекавшаяся в Кремль, не могла пе оказывать
влияния на его действия.
Настраиваясь па переговоры с Германией и ожидая их, советское руководство
тем не менее принимало меры по подготовке к возможной войне. В течение
июня в Берлин постоянно приходили сообщения о том, что Советский Союз
готовится к мобилизации, идет призыв резервистов, к границе перебрасываются
все новые контингенты войск, создаются дополнительные рубежи обороны в
глубине страны, разрабатываются планы эвакуации промышленности, населения
и правительственных учреждений в восточные районы, развернута военно-
патриотическая воспитательная работа26 . Однако такого рода сообщения не
очень тревожили нацистское руководство, полагавшее, что эти меры не <адут
должного эффекта, если будет обеспечен фактор внезапности и в первые дни
войны удастся разгромить основные силы Красной Армии, сосредоточенные у
границы.
Более опасной считалась тенденция к сближению СССР с Великобританией и
США, наличие которой Берлин установил в начале июня. Особенно встревожило
министерство иностранных дел сообщение из Бухареста о том, что советское
полпредство в Румынии 8 июня 1941 г. в секретном порядке под видом
"заявления ТАСС" направило послам США, Китая, Ирана, Швейцарии, Турции и
представителю Ватикана сообщение, в котором говорилось, что "СССР не
потерпит политического, экономического и военного диктата" в условиях, когда
в мировой политике имеются "независимые факторы (имелись в виду США. -
О.В.), которые хотят вступить в союз с СССР", что "этот союз будет
представлять собой величайшую военную и экономическую силу в мире", что
"Красная Армия готова защитить свою страну и увеличить свою современную
боевую мощь"27 . Военный союз СССР и США путал все планы Гитлера. С
тревогой был воспринят и отъезд из СССР британского посла Криппса. В
Берлине гадали, не отправился ли тот в Лондон для согласования конкретных
предложений о советско-британском сотрудничестве, направленном против
Германии28.
В нацистских верхах с облегчением вздохнули лишь после того, как в
25 О разведывательной деятельности органов госбезопасности накануне нападения фашистской
Германии на Советский Союз.
26 РА АА Bonn: Biiro des Staatssekretdr, Bd. 5 (R 29716), Bl. 051-054 (113455-113457), 066 (113470),
104-106 (1132508-114510), 130-131 (113534-113535); Kriegstagebuch des Oberkommandos der
Wehrmacht (Wehrmachtfiihrungsstab), Bl. 1. 1. August 1940 - 31. Dezember 1941. Hrsg. von
H.-A. Jacobsen. Frankfurt a.M., 1961, S. 404.
27 PA AA Bonn. Biiro des Staatssekretar, Bd. 5 (R 25716), Bl. 081 (113585), 107 (113511).
28 Ibid., Bl. 087 (113491), 146 (113540).
76

британской прессе, прежде всего в “Таймс" и "Дейли телеграф", и печати
нейтральных стран после приезда Криппса в Лондон появилось множество статей
о том, что концентрация германских войск у советской границы преследует цель
политическими либо военными методами заставить СССР пойти на далеко
идущие уступки Германии, чтобы использовать его ресурсы для войны с
Англией29 . В Берлине поняли, что Москва, Лондон и Вашингтон ни о чем пока
не договорились, что разговоры о военном союзе СССР и США - маневры
советской дипломатии, рассчитанные па запугивание Германии, а русские и
"демократии" по-прежнему испытывают друг к другу неприязнь и недоверие.
Отповедь западным газетным публикациям, переданная из Москвы в Берлин
агентством "Транс-Оцеап" утром 13 июня 1941 г. под названием "Английские
бредни о германо-русских отношениях"30 , свидетельствовала о том, что Кремль
воспринял эти публикации, "очевидно, инспирированные официальной стороной"
в Лондоне, как попытку еще больше обострить советско-германские отношения
и спровоцировать военный конфликт между Москвой и Берлином, который
отвечал бы интересам британской политики.
Чтобы подлить масла в огонь и еще больше запутать обстановку, в ночь с 12
па 13 июня 1941 г. нацистским руководством была осуществлена долго
подготавливавшаяся акция, которой придавалось исключительно важное
значение. По согласованию с Гитлером Геббельс подготовил статью под
названием "Крит как пример", содержавшую косвенный намек па возможность
германского вторжения в Англию в ближайшее время. Статья была помещена в
органе НСДАП газете "Фёлькишер беобахтер". Номер газеты "по личному
распоряжению Гитлера" в "срочном" и "совершенно секретном порядке" был
конфискован до поступления в розничную продажу, а по Берлину пущен слух,
что Геббельс попал в большую немилость к фюреру и дни его политической
карьеры сочтены.
В отчете "бюро Риббентропа" и в дневниковых записях Геббельса
впоследствии отмечалось, что "дело "Фёлькишер беобахтер" имело большой
резонанс и ставившаяся политическая цель была достигнута. Англичане еще
больше укрепились во мнении, что германское вторжение на Британские острова
состоится и что между Германией и СССР существует тайный сговор31 . Этому
служил и пущенный Берлином одновременно с публикацией статьи Геббельса
слух, как бы развивавший мысли, высказывавшиеся в английских газетных
публикациях, о том, что германским и советским правительствами найдена,
наконец, "хорошая основа для переговоров"32 . В Москве, наоборот, поняли дело
так, что "пробритански настроенный" Геббельс и его сторонники (к ним
причислялись Г. Гиммлер, Г. Геринг, В. Кейтель и др.)33 пытаются сорвать
планы усиливавшейся антибритапской группировки и добиться германского
выступления против СССР и что, возможно, пробританская группировка уже
ведет тайные переговоры с Лондоном и Вашингтоном34 .
29 Со ссылкой на источники в посольстве США в Берлине "бюро Риббентропа" докладывало:
английские газетные публикации инспирированы Форин оффис с целью "затормозить ведущиеся якобы
в настоящее время германо-русские переговоры и помешать русским пойти на дальнейшие уступки
фюреру". - РА A A Bonn: Dienststelle Ribbentrop UdSSR-RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26071.
30 PA AA Bonn: Biiro des Staatssekretar, Bd. 5 (R 29716), Bl. 259-261.
31 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, UdSSR-RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26101-26102.
32 Die Tagebiicher von Joseph Goebbels, Tcil 1, Bd. 4, S. 686-687.
33 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vcrtrauliche Berichte uber Russland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl.
462559.
34 PA A A Bonn: Dienststelle Ribbentrop, UdSSR-RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26070. В Москве было
известно, в частности, что 10 июня состоялись переговоры члена кабинета Черчилля лорда-канцлера
Дж. Саймона с Р. Гессом. См. Розанов ГЛ. Сталин - Гитлер. Документальный очерк о советско-
германских дипломатических отношениях. 1939-1941. М., 1991. с. 203.
77

He получая откликов из Берлина па подаваемые сигналы о готовности к
переговорам и опасаясь, что причиной этого могут быть тайные германо¬
британские контакты, Кремль, видимо, решил переломить ход событий, взяв
инициативу на себя. 13 июня в 18.00 Московское радио огласило заявление
ТАСС, в котором слухи о предстоявшем германо-советском военном
столкновении были объявлены ’’неуклюже состряпанной пропагандой
враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении
и развязывании войны”, и подчеркивалось, что ни СССР, ни Германия к войне не
готовятся, а военные мероприятия, осуществляемые ими, не имеют
касательства к советско-германским отношениям33 * 35.
Заявление ТАСС политиками разных стран было воспринято по-разному.
Одни сочли, что оно отразило растущий страх Москвы перед возможностью
столкновения с Германией, другие - что таким путем Советское правительство
пытается возложить ответствеппость за обострение советско-германских
отношений на Берлин. Третьи же - их было большинство - расценили заявление
как предложение Кремля германскому правительству приступить к
переговорам36 . Особое внимание обращалось на пункт заявления ТАСС,
гласивший: "Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает
какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот
предмет не могли иметь место”. Из этого делался вывод, что Москва ждет
германских "претензий” и "предложений”, готова обсудить их и, может быть,
пойти на уступки.
Однако декларированная Кремлем готовность выслушать германские
претензии еще отнюдь не означала, что он был готов эти претензии
удовлетворить. Для советского руководства было важно даже не столько
выяснить характер этих претензий (насколько далеко идущими они могли быть,
в Москве имели представление), сколько констатировать сам факт их
предъявления. Появлялась зацепка, позволявшая втянуть германское
правительство в переговоры, посредством которых можно было достичь
компромисса либо по крайней мере выиграть время и внести полную ясность в
намерения Гитлера37 . На протяжении тех дней, которые оставались до начала
войны, Советское правительство несколько раз пыталось вытянуть из немцев их
"претензии".
На заявление ТАСС официальной реакции Берлина не последовало.
Германское правительство продолжало упорно молчать. На пресс-конференции
для иностранных журналистов, состоявшейся в Берлине утром 14 июня 1941 г.,
заведующий отделом информации и прессы министерства иностранных дел
Германии П. Шмидт, несмотря на настойчивые просьбы американских
корреспондентов, отказался каким-либо образом его прокомментировать38. В то
же время советскому полпредству в Берлине через "Петера” была подброшена
информация о том, что заявление ТАСС не произвело на немецкое руководство
"никакого впечатления” и там вообще не понимают, что хотела Москва этим
заявлением сказать3®. Кремль провоцировали на новые бесплодные инициативы
в полной уверенности, что, пока он будет выступать с ними, приказ Красной
Армии о боевом развертывании отдан не будет.
Упорное молчание германского правительства начинало все больше
настораживать Москву. Гитлеровцы продолжали усиленно наращивать свои силы
33 Внешняя политика СССР. Сборник документов, т. IV, док. 519.
36 РА ДА Bonn: Dienstsielle Ribbentrop, UdSSR - RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26075-26076.
37 Ого сорок бесед с Молотовым, с. 42-43.
33 PA AA Bonn: Buro des Staatssekreiar, Russland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 272.
33 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vertraubche Beri ch te uber Russland (Peter), 2/3 (R 27113), Bl.
462597.
78

у советской границы. Отбросив всякую маскировку, развернула подготовку к
войне против СССР Румыния. 18 июня начались мобилизация в Финляндии и
переброска войск в направлении советской границы в Венгрии. В этих условиях
выяснение отношений с Германией, посчитали в Кремле, откладывать больше
уже было нельзя и решили вновь взять инициативу на себя. Если верить
дневниковым записям Ф. Гальдера и Й. Геббельса, между 18 и 20 июня
советское руководство обратилось в Берлин с просьбой принять с визитом
Молотова*0 . Но одно дело было внушать советскому руководству мысль о
возможности советско-германских переговоров, другое - затевать такие
переговоры в действительности. Это отнюдь не входило в планы Гитлера, и на
просьбу был дап ’’решительный отказ". Вайцзеккер записал в дневнике 18 июня:
"Главная политическая забота, которая имеет место здесь (в Берлине, - О.В.), -
не дать Сталину возможности путем какого-нибудь любезного жеста спутать нам
в последний момент все карты"40 41 . Насколько велики были такого рода опасения
в правящих верхах "третьего рейха", свидетельствует продолжение дневниковой
записи Вайцзеккера от того же дня: "Русский посол попросил сегодня у меня
аудиенции. В руководстве с облегчением вздохнули после того, как я сообщил,
что Деканозов в непринужденном, веселом настроении говорил лишь о мелких
текущих делах’’42.
В Москве понимали взрывоопасность обстановки, однако все еще не решались
отдать приказ о боевом развертывании войск. "Минимальный шанс" на
сохранение мира оставался, да и Германия не предъявляла пока СССР
претензий, без чего, как полагали в Кремле, война объявлена не будет. Хотя
20 июня в прессе всех стран, перекрывая спекуляции относительно возможного
мирного урегулирования советско-германских отношений, уже прямо ставился
вопрос: "Когда ждать немецкого нападения на СССР?" и давался однозначный
ответ: "Очевидно, в самое ближайшее время"43 , и все свидетельствовало о том,
что оно действительно может произойти со дня на день, в Кремле упорно
продолжали цепляться за идею советско-германских переговоров, находя ей,
видимо, подтверждение в той дезинформации, которую продолжал поставлять
Берлин.
Каналы же дезинформации работали на полную мощность и в последние
предвоенные дни и часы. 21 июня "Петер" передал в советское полпредство в
Берлине: "Посланник Шмидт и д-р Раше проявляют полное спокойствие и дали
мпе понять, что никаких далеко идущих решений в ближайшее время не
предвидится... Д-р Раше с удивлением спросил меня, как вообще могло случиться
такое, что иностранные корреспонденты (почти все) поверили слухам о том, что
предстоит именно германо-русский конфликт"44 . По-прежнему молчала
германская пресса, по-прежпему многие высокие чиновники "находились в
отпусках", а Гитлера и Риббентропа "не было в столице", по-прежнему
принимались советские торговые делегации, членам которых на банкетах
задавался все тот же вопрос: когда же Сталин или Молотов, наконец, приедут в
Берлин?45 Внешне все оставалось по-прежнему.
40 Gencralobcrst Halder, Kriegstagcbuch, Bd. 2. Stutgart, 1963* S. 458: Die Tagebucher von Joseph
Goebbels, Teil 1, Bd. 4, S. 706.
41 Die Weizsacker - Papiere. 1933-1950. Hrsg. L.E. von Hill. Frankfurt a.M., 1974, S. 260.
42 Ibidem. Немецкую запись беседы Вайцзеккера с Деканозовым от 18 июня 1941 г. см.: ADAP,
Serie D, Bd. ХП, 2, Dok. 646. - Небезынтересная деталь - Вайцзеккер принимал Деканозова, разложив
на столе карту Ирака. Она, как доложил Вайцзеккер Риббентропу, привлекла внимание советского
посла и тот стал расспрашивать о положении на Ближнем Востоке.
43 Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtguhriingsstab), Bd. 1, S. 407.
44 PA AA Bonn: Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Bcrichte uber Russland (Peter), 2 / 3 (R 27113),
Bl. 462604.
45 PA AA Bonn: DienststeUe Ribbentrop, UdSSR - RC (R 27168), Bl. 26093.
79

21 июня Советское правительство в очередной раз попыталось добиться
диалога с германским руководством. В 21.30 Молотов пригласил в Кремль
Шуленбурга и попросил дать объяснение по поводу причин недовольства
германского руководства правительством СССР и слухов о близящейся войне.
“Советское правительство, - заявил Молотов, - не может понять причин
немецкого недовольства" и было бы признательно, если бы ему сказали, чем
вызвано современное состояние советско-германских отношений и почему
отсутствует какая-либо реакция германского правительства на заявление ТАСС
от 13 июня. Однако Шуленбург ушел от ответа на эти вопросы, сославшись на
то, что не располагает необходимой информацией46.
В это же время Деканозов под предлогом вручения вербальной ноты о
продолжавшихся нарушениях границы СССР германскими самолетами
предпринимал тщетные попытки добиться встречи с Риббентропом, чтобы "от
имени Советского правительства задать несколько вопросов, которые...
нуждаются в выяснении"47 . Сообщения об этой встрече очень ждали в Москве.
Но Риббентропа "не было в Берлине", и Декапозова в конечном счете принял
Вайцзеккер. В Москве в это время была половина двенадцатого ночи. То
совещание в Кремле (с которого мы начали разговор), где решался вопрос,
отдавать или не отдавать войскам директиву (к этому моменту уже запоздалую)
о переходе в состояние полной боевой готовности, закончилось. Не имея
информации из Берлина, Сталии решил не форсировать событий, надеясь, что,
"может быть, вопрос еще уладится мирным путем".
Вайцзеккер принял от Декапозова ноту, но, когда тот попытался поставить
"несколько вопросов", сверпул беседу, заявив, что сейчас лучше ни в какие
вопросы не углубляться. "Ответ будет дап позже", - закончил он разговор48 49 .
Не прошло и нескольких часов, как ответ был действительно дан, но, к
сожалению, не тот, на который так рассчитывали в Кремле. Однако и в первые
часы войны у Сталина и его окружения, видимо, еще оставалась надежда на то,
что конфликт можно погасить4® . В речи Молотова по радио 22 июня, в которой
доказывалась неспровоцировашюсть германского нападения, подчеркивалось,
что оно произведено внезапно, вероломно и без предъявления претензий, но,
несмотря на завершавший ее призыв бить врага, все же оставалась зацепка для
того, чтобы перенести разрешение конфликта с поля боя на стол переговоров.
Однако надежды на то, что германскую военную машину еще можно
остановить, быстро таяли и росло понимание того, что совершена непоправимая
ошибка, последствия которой непредсказуемы.
На что надеялся Сталин, добиваясь переговоров? Готов ли он был
удовлетворить претензии Германии и пойти па заключение с ней "нового, более
тесного соглашения" или рассчитывал затянуть переговоры до осени, зная, что с
началом распутицы германское командование уже не решится на "блицкриг"
против СССР и тем самым удастся выиграть время до весны 1942 г.? Известные
автору немецкие дипломатические документы не содержат ни прямых, ни
косвенных сведений о том, что накануне фашистского нападения Советское
правительство предлагало Берлину территориальные, военные либо
политические уступки или намекало па свою готовность к таковым. Если верить
сообщению из Москвы германского агента, которое было зарегистрировано в
канцелярии Вайцзеккера 16 июня 1941 г., в советском руководстве обсуждался
лишь вопрос о возможности экономических уступок, но в то же время там ясно
46 ADAP, Serie D, Bd. ХП, 2, Dok. 662.
47 Ibid., Dok. 664.
48 Ibid., Dok. 658.
49 См.: Кузнецов И.Г. Накануне. Курсом к победе. М., 1991, с. 306.
80

понимали, что Германию не удовлетворишь одним лишь расширением поставок
советского сырья и продовольствия. Экономические уступки немцам, считали в
Кремле, приведут к тому, ’’что вслед за этим будут выдвинуты новые, уже
неприемлемые требования”. ’’Под влиянием слухов о непомерных требованиях
Германии, - отмечал агент, - в рядах коммунистической партии растет
оппозиционное (курсу на уступки. - О.В} настроение”50 .
Переговоры, которых добивалось советское руководство, нужны были ему
прежде всего для того, чтобы выиграть время, необходимое для завершения
подготовки к обороне. Присутствовал, по всей видимости, и расчет на то, что
вновь удастся средствами дипломатии отвести от СССР угрозу фашистской
агрессии, ’’канализировать” ее в другом направлении - на Ближний Восток.
Думается, что Молотов не лукавил, когда на вопрос писателя Ф. Чуева,
надеялся ли Сталин втянуть Гитлера в переговоры, ответил следующее: "Надо
было пробовать! Конечно, в таких случаях с такими звероподобными людьми
(как Гитлер. - О. В.) можно увидеть и надувательство и не все удастся, но
никаких уступок не было по существу, а пробовать - вполне законно... Если бы
мы на лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать. До сих пор
удавалось дипломатически оттянуть войну, а когда это не удастся, никто не мог
заранее сказать”51 .
Говоря о причинах исключительно тяжелого для Красной Армии и всей
Советской страны начального этапа войны с Германией, мы вправе предъявить
счет советскому руководству тех лет за допущенные просчеты и ошибки.
Однако в пылу полемики и разоблачений все же не будем забывать, что
Советское правительство приложило максимум усилий, чтобы предотвратить
войну, и что 22 июня 1941 г. Советскому Союзу уготовил не Сталин, а
германский фашизм. Именно оп спланировал, тщательно подготовил, а затем
развязал войну, использовав при этом в своих военно-политических интересах
стремление Советского правительства избежать конфликта.
Сколько бы мы ни говорили о допущенных просчетах и ошибках, нельзя не
видеть, что обстановка накануне фашистского нападения на СССР была крайне
запутанной. В ней не могли вплоть до последнего дня толком разобраться не
только Советское правительство, по и политики в Лондоне, Вашингтоне и
других столицах. Поток самых противоречивых слухов, домыслов,
взаимоисключающих дипломатических, агентурных донесений, экспертных
оценок и т.п., обрушившийся в это время па руководителей государств, создал,
как отмечалось в воспоминаниях бывшего посла Румынии в СССР Г. Гафенку,
ситуацию, когда "никто в мире не мог дать ясный ответ на вопрос, чего же хочет
Гитлер от России”52 . Даже иностранные дипломаты, аккредитованные в
германской столице, подчеркивалось в отчете "бюро Риббентропа”, вплоть до
ночи с 21 на 22 июня 1941 г. ”не решались давать твердого прогноза”
относительно дальнейшего развития германо-советских отношений53 . Кремлю
казалось, что у него еще оставался шанс избежать войны с Германией -
противником очень опасным, по многим экономическим и военным параметрам
превосходившим СССР, и оп пытался этот шанс использовать. Но это был
роковой просчет.
Далее мы публикуем документы.
50 Опубликовано в кн.: Sommer E.F. Botschafter Graf Schulenburg. Der letzte Vertreter des
Deuischen Reiches in Moskau. 2. Aufl. - Asendorf, 1989. Anhang, S. 141-143.
51 Сто сорок бесед с Молотовым, а 43.
52
Gafcncu G. Vorspiel zum Krieg im Osten, S. 275.
53 PA AA Bonn: Dienststclle Ribbentrop, UdSSR - RC, 7/1, (R 27168), Bl. 26101.
81

ДОКУМЕНТЫ
1 .ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ПРОПАГАНДЫ
Й. ГЕББЕЛЬСА
24 мая 1941 г. (субб.)
Вчера: [...] Мы старательно распространяем по миру слухи о предстоящем
вторжении в Англию. Прежде всего - через нейтральную прессу [...].
Die Tagebucher von Joseph Goebbels,
Teil 1, Bd. 4, S. 657.
25 мая 1941 г. (воскр.)
Вчера: [...] Распространяемые нами слухи о вторжении в Англию действуют. В
Англии уже царит крайняя нервозность. Что касается России, то нам удалось
организовать грандиозный поток ложных сообщений. Газетные “утки” не дают
загранице возможности разобраться, где правда, а где ложь. Это та атмосфера,
которая нам нужна. [...]
Ibid., S. 660.
31 мая 1941 г. (субб.)
Вчера [...] Подготовка к операции ’’Барбаросса” продолжается. Наступает
первая фаза большой волны маскировки. Мобилизован весь государственный и
военный аппарат. В курсе подлинных причин лишь двое людей. Я должен
направить все мое министерство по ложному пути. [...] Итак, за дело! 14 дивизий
перебрасываются ла запад. Тема вторжения в Англию потихонечку
раскручивается. Я отдаю распоряжение сочинить песню о вторжении, придумать
новые фанфары, подобрать английских дикторов. [...] Наступает очень
волнующее время. Однако оно вновь должно доказать особое мастерство нашей
пропаганды. Другие гражданские министерства не имеют представления о том,
что происходит. Они работают в заданном направлении. [...]
Ibid., S. 668-669.
1 июня 1941 г. (воскр.)
Вчера: [...] Хотя сегодня и Троица, я собрал большое совещание службы
информации. Тема разговора с моими сотрудниками - вторжение. Я направляю
всех по ложному следу. Против Англии. В то же время делаю соответствующие
приготовления. Несмотря па молчание и сдержанность, информация все равно
просочится. [...]
Ibid., S. 670.
4 июля 1941 г. (ср.)
Вчера: [...] С Критом покопчено. [...] Операция оправдала связывавшиеся с ней
ожидания. [...] Мы распоряжаемся разбросать над Англией листовки. Для
маскировки. Вторжение уже повсюду обсуждается в газетах. После Крита
Лондон в глубокой депрессии. [...]
Ibid., S. 672-673.
11 июня 1941 г. (ср.)
Вчера: [...] Вместе с ОКВ и с одобрения фюрера готовлю статью о вторжении в
Англию. Название - “Крит как пример”. Довольно ясно. Она появится в
82

”Ф[ёлькишер] б[еобахтер]”, а затем будет конфискована. Лондон узнает об этом
через посольство США в течение 24 часов. В этом и заключается весь смысл
операции. Все должно служить тому, чтобы замаскировать акции на Востоке.
Теперь уже пора применять более сильные средства. Впрочем, демаскировка
замаскирована так, что никто ничего не заметит. Во второй половине дня
закончил статью. Она будет грандиозной. Шедевр хитрости! [...]
Ibid., S. 683-684.
12 июня 1941 г. (четв.)
Вчера: [...] Моя статья ’’Пример Крита” с незначительными изменениями
одобрена фюрером. Вместе с Мартином, Гуттерером, Браувайлером* и
капит[аном] Вайсом из ”Ф.б.” мы размышляем над тем, как нам лучше
преподнести статью в газете. Как можно меньше немцев и как можно больше
иностранцев должны ее прочитать. Прежде всего ее должно получить
посольство США. После этого опа самым коротким путем попадет в Лондон и к
мировой общественности. Мы поместим ее в пятницу в берлинском выпуске
"Ф.6.”, а затем конфискуем в 5 часов утра. [...] Я написал очень хитрую статью.
Между строк в пей говорится очень многое. Из нее можно извлечь все то, во что
противник в данный момент должен поверить. [...]
Ibid., S. 685.
13 июня 1941 г. (пяти.)
Вчера: [...] Тема России вновь все больше выдвигается на передний план.
’Таймс” публикует статью, в которой высказываются всевозможные подозрения.
[...] Но это не самое плохое. Мы противопоставим этому сообщения о том, что
мы нашли хорошую базу для переговоров с Москвой. И тем самым нейтрализуем
(публикацию ’’Таймс”. - О.В.). Моя статья с положенными церемониями
передана в ”Ф.б.” Конфискация будет произведена ночью. В этот момент мой
престиж будет, конечно, значительно поколеблен. Зато выиграет дело. ”Ф.б."
хочет отозвать своих корреспондентов из Москвы. Я запрещаю это делать, по
крайней мере, в данный момент. При любых обстоятельствах мы теперь должны
сохранять лицо. Партия складывается пока что хорошо. [...] Русский вопрос с
каждым часом становится для мира все большей загадкой. Мы делаем все,
чтобы замаскировать акцию. Но как долго это может продолжаться, об этом
знают одни боги. [...]
Ibid., S. 686-688.
14 июня 1941 г. (субб.)
Вчера: Моя статья выходит в "Ф.б.” и действует, как разорвавшаяся бомба.
Ночью "Ф.б.” конфискуют. И теперь звонят телефоны. Дело разворачивается
одновременно внутри страны и за границей. Все получается безукоризненно [...].
Английские радиостанции уже заявляют, что наше развертывание против России
- чистый блеф, с помощью которого мы рассчитываем замаскировать подготовку
к вторжению в Великобританию. Что и требовалось доказать. В остальном в
зарубежных средствах информации царит полная неразбериха. [...] Русские,
кажется, еще ни о чем не подозревают. Во всяком случае они
сосредоточиваются так, как мы не могли бы и пожелать: в больших количествах
в отдельных пунктах, легкая добыча. И все же ОКВ не сможет слишком долго
Ведущие сотрудники имперского министерства пропаганды.
83

сохранять маскировку, поскольку необходимо начинать проводить военные
мероприятия, смысл которых совершенно ясен. Гуттерер* хочет отозвать
нашего пресс-атташе [...] из Москвы. Я запрещаю это делать. [...] Я даю
Винкелькемперу** секретное задание передать на Лондон через службу
вещания на иностранных языках английские измышления относительно
вторжения, а затем па середине внезапно прервать передачу. Будто бы
поработали ножницы цензуры. Это тоже вызовет тревогу. [...] Мы продолжаем
по всем правилам разыгрывать комедию с конфискацией ”Ф.б.” Все
министерство в трауре из-за того, что я совершил такую грубую ’’ошибку”. Я не
иду па пресс-конференцию. Это производит впечатление демонстрации. [...]
Криппс уехал из Москвы в Лондон. Оттуда теперь выплеснется на мир целая
волна слухов. И все о России [...]. В общем все еще верят в то, что все, что мы
делаем, - блеф или попытка оказать давление на Россию. Мы никак на это не
реагируем. [...] Моя статья произвела в Берлине большую сенсацию.
Телеграммы мчатся во все столицы. Блеф полностью удался. Фюрер очень рад
этому, Йодль в восторге [...]. Генерал Кваде говорит по радио о Крите. Я
’’подправляю” его речь и включаю в нее еще парочку хитростей [...]. Я
распоряжусь распустить по Берлину невероятные слухи: в Берлин должен
прибыть Сталин, уже шьются красные флаги и т.д. Звонит д-р Лей*** . Оп
полностью попался па них. Я не стал его разубеждать. В данный момент это
тоже полезно для дела. [...]
Ibid., S. 688-691.
15 июня 1941 г. (воскр.)
Вчера: Моя статья о Крите - настоящая сенсация в стране и за рубежом. У нас
сожалеют о моем ’’faux pas”, сочувствуют мне или, несмотря ни на что,
выражают симпатию. За границей вокруг всего этого строятся одни догадки.
Наша постановка отлично удалась. [...] Из подслушанных телефонных
разговоров иностранных журналистов, работающих в Берлине, можно
заключить, что все они попались па удочку. В Лондоне тема вторжения снова в
центре внимания. [...] ОКВ очень довольно моей статьей. Она представляет
собой великолепную отвлекающую акцию [...]. Кругом циркулируют слухи, уже
совершенно нсдискутабельные. То говорят, что что-то будет предпринято на
востоке, то говорят, что что-то будет предпринято против Англии. Хаос, в
котором способен разобраться только тот, кто в курсе дела. Поэтому я
предупреждаю моих сотрудников, чтобы они не реагировали на все эти
бессодержательные комбинации. Молчание - золото. [...] Невероятные слухи.
Прежде всего о России. В Лондоне заявлено, что Криппс уже не вернется на
свой лондонский пост’*’* . Дескать, комедией с Россией сыты по горло. Однако
там нет ясного представления о том, как будут дальше развиваться события [...].
Тема России по-прежнему обсуждается в Лондоне горячо и страстно. Однако все
это па основании слухов, не имеющих под собой сколько-нибудь серьезной
основы. А если что-то соответствующее истине и говорится, то оно тут же
тонет в общем потоке измышлений. [...]
Ibid., S. 691-693.
Статс-секретарь имперского министерства пропаганды.
Руководитель службы радиовещания на иностранных языках имперского министерства
пропаганды.
Фюрер нацистского Немецкого трудового фронта.
Очевидно, это описка; следует читать "московский пост".
84

16.июня 1941 г. (пон.)
Вчера: Россия - Германия - большая тема. Опровержению ТАСС никто не
верит. Кругом строятся догадки о том, что могла бы значить моя статья в
"Ф.6.". Источник всех слухов - Лондон. Очевидно, нас хотят выманить из норы.
Но этого им никоим образом не удастся сделать. Мы храним полное молчание.
Так что никакой ясности у противной стороны не будет. А между тем военные
приготовления продолжаются без перерыва. [...] Во второй половине дня фюрер
пригласил меня в рейхсканцелярию. Чтобы не бросаться в глаза, мне пришлось
входить через заднюю дверь. Вильгельмштрассе постоянно находится под
наблюдением иностранных журналистов. Поэтому следует соблюдать
осторожность. Фюрер выглядит великолепно и принимает меня тепло. Моя
статья доставила ему огромное удовольствие. Она обеспечила нам
определенную передышку в наших лихорадочных приготовлениях. Она была как
раз очень нужна. Фюрер подробно объясняет мне ситуацию. [...] Процедура
должна выглядеть следующим образом: мы идем по совершенно новому пути [...]
и па этот раз делаем все иначе - мы не полемизируем в прессе, замыкаемся в
полном молчании, а в "день X” просто наносим удар. Я настойчиво советую
фюреру не назначать на этот день заседание рейхстага. В противном случае вся
система маскировки рухнет. [...] Нужно продолжать непрерывно распространять
слухи: мир с Москвой, Сталин приезжает в Берлин, вторжение в Англию
предстоит в самое ближайшее время. [...] По радио транслируется веселая
болтовня. Это тоже средство маскировки. Я еще раз налагаю запрет на
обсуждение темы России нашими средствами массовой информации в стране и за
рубежом. До ’’дня X” - это табу.
Ibid., S. 693-698.
17 июня 1941 г. (вт.)
Вчера: [...] Я вообще закрываю тему России. Кругом состояние
неопределенности. Относительно России - неисчерпаемое разнообразие слухов.
От уже заключенного мира до уже разразившейся войны. Для нас это очень
хорошо, и потому мы их тоже активно поддерживаем. Слухи - наша
повседневная пища. Мы противопоставляем им полное молчание. [...] Поток
слухов нарастает. Непосвященный уже ни за что в них не разберется. Лондон
ведет себя так, будто бы у него уже не осталось никакой возможности
договориться с Москвой. Это лишь тактика, с помощью которой хотят выяснить
наши намерения. На это мы, естественно, не поддадимся. Поговаривают о
русской всеобщей мобилизации. Я, однако, считаю, что это пока полностью
исключено. [...]
Ibid., S. 698-699.
18 июня 1941 г. (ср.)
Вчера: [...] Маскировка плапов в отношении России достигла апогея. Мы
наполнили мир таким количеством слухов, что в них едва ли кто-нибудь
разберется. От войны до мира - гигантская шкала, на которой каждый может
выбрать то, что он хочет. Наш новейший трюк: мы якобы планируем крупную
конференцию по вопросам обеспечения мира с привлечением России. Желанная
пища для мировой общественности. Однако отдельные газеты все же
почувствовали, что запахло жареным [...]. Во всех вопросах, касающихся России,
мы проявляем абсолютную сдержанность [...]. Мою статью обсуждает вся
пресса. Лондон тоже подключился к этой дурацкой полемике [...]. Вопрос
относительно России все больше запутывается. Наши производители слухов
работают отлично. Во всей этой путанице чувствуешь себя в роли белки, так
85

хорошо спрятавшей свой носик, что в конечном счете даже она сама не может
его отыскать. [...]
Ibid., S. 700-702.
19 июня 1941 г. (четв.)
Вчера: [...] Вопрос относительно России на противоположной стороне начинает
медленно проясняться. Что же, этого нельзя было избежать. [...]
Ibid., S. 704.
20 июня 1941 г. (пяти.)
Вчера: [...] Волна слухов вокруг России несколько спала. Она явно
перехлестнула через край. Мы продолжаем хранить полное молчание. Это самое
лучшее [...].
Ibid., S. 706.
21 июня 1941 г. (субб.)
Вчера: [...] Вопрос относительно России обостряется с каждым часом. Молотов
просился с визитом в Берлин, однако получил решительный отказ. Наивное
предположение. Этим надо было заниматься полгода назад [...]. В Финляндии
мобилизация. Теперь-то Москва, должно быть, заметила, что грозит
большевизму. [...]
Ibid., S. 706.
2 . ИЗ СВОДОК АГЕНТУРНЫХ ДОНЕСЕНИЙ "БЮРО РИББЕНТРОПА"
Агентурное донесение
[...] В кругах иностранных дипломатов в Москве по-прежнему распространено
мнение, что Германия своими военными приготовлениями хочет оказать
давление на Советское правительство, а отнюдь не думает о войне. Советские
дипломаты также неоднократно давали попять, что с их точки зрения военные
приготовления Германии у советской границы носят в большей степени
политический, чем военный акцент [...].
Берлин, 15 мая 1941 г.
Л[икус]'
РА АА Bonn: Dienststelle Ribbentrop,
Vertrauliche Berichte, 2/2,
Teil 2 (R 27097), Bl. 30896-30897.
Агентурное донесение
Главной темой разговоров в кругах ипостраппых дипломатов в Берлине
неизменно является вопрос о дальнейшем развитии германо-русских отношений.
В различных иностранных миссиях, как удалось установить, составлены
подробные сообщения, в которых говорится о широкомасштабных военных
приготовлениях немецкой стороны вдоль советской границы.
Ликус, Рудольф - легационный советник с правом доклада, руководитель реферата в
германском отделе "ауссенамта", один из ведущих сотрудников "бюро Риббентропа", оберфюрер СС.
86

[...] Показное равнодушие советских дипломатов и журналистов стало
причиной того, что в последнее время - особенно в американских кругах - вновь
стала преобладать точка зрения, что фюрер в принципе не хочет военного
конфликта с Советским Союзом, а своими военными приготовлениями усиленно
оказывает давление на Кремль с целью добиться от него удовлетворения далеко
идущих политических, а также экономических требований.
Зальцбург, 19 мая 1941 г. Л[икус]
РА АА Bonn: Dienststelle Ribbentrop,
UdSSR-RC, 7/1 (R 27168), Bl. 26037.
Агентурное донесение
К слухам, касающимся германо-русских отношений, которые, как уже
докладывалось, несколько педель циркулируют й Берлине, теперь добавляются
новые - о том, что между Германией и Советским Союзом заключено секретное
соглашение.
Часть дипломатического корпуса, кажется, тоже убеждена в том, что
Германия и Россия о чем-то договорились еще несколько недель назад. Слухи
содержат три версии и сводятся к следующему.
Во время визита Микояна в Берлин в связи с ежеквартальными
экономическими переговорами Германии удалось [...] оказать давление на
Советскую Россию и побудить ее к заключению широких военных соглашений
приблизительно следующего содержания:
1) германскому вермахту предоставляется право прохода через советскую
территорию,
2) пшеничные поля Украины па длительное время сдаются в аренду рейху,
3) Советская Россия заявляет о гото^ .ости предоставить в распоряжение
рейха часть нефтяных промыслов Баку.
За это, по слухам, Россия получает свободный выход к Персидскому заливу и,
возможно, Афганистан. В Кремле якобы уступили немецкому давлению,
поскольку Сталин, являющийся реалистом и, несомненно, самым
информированным человеком Советского Союза, знает, насколько слаба
“непобедимая Красная Армия". [...]
Пресс-конференции в пятницу и субботу [23-24 мая 1941 г.] проходили
целиком под знаком этих слухов [...]. Хотя мало кто верит, что Украина сдана в
аренду Германии на 99 лет, однако все убеждены в том, что между Германией и
Советским Союзом все же достигнуто широкое соглашение и что германо¬
русская война на какое-то время предотвращена.
Берлин, 28 мая 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26041-26043.
Агентурное донесение
Помета: представлено фюреру
В кругах иностранцев, проживающих в Берлине, германо-русские отношения
по-прежнему остаются главной темой разговоров. Новые точки зрения не
установлены, однако степень расхождения во мнениях уменьшается по мере
того, как берлинские иностранные дипломаты, а также берлинская иностранная
пресса все более определешю высказывают точку зрения, что между рейхом и
Советским Союзом ведутся тайные переговоры.
Почти ежедневно появляются новые слухи, согласно которым состоялась либо
предстоит в самое ближайшее время тайная встреча фюрера со Сталиным или
имперского министра иностранных дел с Молотовым [...].
87

Даже в дружественных иностранных миссиях распространены аналогичные
слухи о германо-советских отношениях. Сотрудник японского посольства
пытался получить разъяснения на предмет достоверности распространенных в
американских кругах в Берлине слухов о том, что германские войска уже
движутся с разрешения Советского правительства через Киев в район Черного
моря. Такого же рода вопросы поступают и из кругов венгерских дипломатов в
Берлине.
Суммируя сказанное, можно, таким образом, заключить, что в течение этой
недели в кругах иностранцев, проживающих в Берлине, усилилось впечатление,
что между Берлином и Москвой существует тайный дипломатический пакт [...].
Берлин, 30 мая 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26046-26047.
Агентурное донесение
Об оценке германо-русских отношений
в политических кругах Будапешта
“Американец” сообщает следующее:
Тема России в настоящее время вновь вызывает первостепенный
политический интерес, и в Будапеште полагают, что [...] с начала прошлой
недели между Германией и Россией достигнуто полное согласие, первый явный
признак которого - ликвидация югославского вопроса, чему способствовала
высылка из Москвы югославского посла. Далее утверждают, что с 10 мая
германские войска беспрепятственно движутся через русскую территорию в
Ирак и Персию. При этом ссылаются на то, что в Ираке военными действиями
против англичан руководят представители германского генерального штаба. [...]
Берлин, 4 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 27051-27052.
Агентурное донесение
Помета: представлено фюреру
Поток самых невероятных слухов и домыслов относительно германо-русских
отношений продолжает нарастать [...].
Иностранцы, проживающие в Берлине, убеждены в том, что между Берлином
и Москвой ведутся интимные дипломатические переговоры. Но еще больше они
убеждены в том, что уже состоялась тайная встреча фюрера со Сталиным или
рейхсмипистра с Молотовым [...], что Германией и Советским Союзом начата
большая "дипломатическая игра". [...] Отдельные иностранцы опираются на
информацию, которую, по их утверждению, они получили из немецких кругов.
Согласно этой информации, между Германией и Россией якобы уже заключено
тайное соглашение, содержащее наряду с прочим договор о сдаче Украины в
аренду сроком на 99 лет и разрешение на проход немецких танковых дивизий
через русскую территорию на Кавказ и в Индию. Особенно "хорошо
информированные" иностранные журналисты заявляют со ссылкой на
совершенно достоверные германские источники, что большое число [германских]
дивизий уже начало проход через русскую территорию [...].
Сегодня один из ведущих американских журналистов утверждал в кругу своих
коллег, что он якобы узнал от русской стороны, что в течение этой недели
произойдет событие, которое мгновенно прояснит интересное развитие германо¬
русских отношений. [...]
88

В американском посольстве представителям американской прессы было
сказано, что следует считать весьма показательным то обстоятельство, что
Москва вопреки своей излюбленной практике [...] на этот раз не опубликовала
опровержений относительно многочисленных слухов о германо-русских
отношениях. Эта сдержанность также рассматривается как подтверждение того,
что между Берлином и Москвой что-то происходит.
Берлин, 4 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26053-26056
Агентурное донесение
Новый русский пресс-атташе в сопровождении советских журналистов в
Берлине пришел в среду [4 июня 1941 г.] на собрание представителей
иностранной прессы. Американские журналисты постарались воспользоваться
этой возможностью для того, чтобы вступить в личный контакт с русскими
гостями и повыспрашивать их.
Один из ведущих американских журналистов, делясь своими впечатлениями,
сообщил, что русские господа на этот раз [...] показали себя несколько более
разговорчивыми. Примечательным было прежде всего то, что они в большей
степени, чем обычно, выказывали неуверенность в оценке германо-советских
отношений. Хотя на вопросы относительно того или иного слуха они
ограничивались краткими репликами “вздор” или “безумие”, в среду они все же
признались, что сами не имеют ясного представления о позиции Берлина в
отношении Советского Союза. Пресс-атташе Советского посольства заверил,
что Москва во всяком случае подготовилась к любым неожиданностям.
Политику Сталина оп разъяснял в том смысле, что Кремль, насколько это
возможно, хочет сохранить для Советского Союза состояние мира. Сталин и все
государственные деятели в Москве видят в войне лишь несчастье [...]. Высший
закон внешней политики Сталина - сохранение мира.
Берлин, 6 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26060-26061.
Агентурное донесение
Слухи о германо-советских отношениях, циркулирующие также на Балканах,
побудили "американского” агента, работающего в балканских странах,
представить информацию о тенденции этих слухов, распространенных как среди
советских, так и среди балканских дипломатов. Он сообщает:
После назначения Сталина премьер-министром [...] как в русских, так и в
других дипломатических кругах стало высказываться предположение, что
Сталин стремится к сближению с Германией. В этой связи постоянно говорится о
встрече фюрера с господином Сталиным, а также о тайных соглашениях между
рейхом и Советским Союзом.
Возможность того, что Германия по каким-либо причинам вступит в Россию
или предпримет военную акцию против Советского Союза, характеризуется
названными кругами в целом как маловероятная [...}.
Фушль, 7 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26062-26063.
Агентурное донесение
К многочисленным слухам о германо-русских отношениях, которые
распространены в кругах иностранцев в Берлине и в основном принимаются на
89

веру, в последнее время прибавился рассказ о том, что известная берлинская
фабрика по производству флагов получила специальный заказ имперского
правительства в срочном порядке изготовить красные флажки с эмблемой
Советского Союза. День и ночь ведется работа над заказом, поскольку
установлен срок его исполнения - четверг этой недели [12 июня 1941 г.].
Различные иностранные миссии дали указание близким к ним журналистам
навести справки об этом у немецких должностных лиц. Как установлено, этому
слуху верят и в посольстве США. Домыслам о якобы предстоящей встрече
фюрера со Сталиным или имперского министра иностранных дел с Молотовым
дан тем самым новый импульс.
Зальцбург, 10 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26066.
Агентурное донесение
В берлинском дипломатическом корпусе германо-русские отношения по-
прежнему являются предметом постоянных обсуждений [...]. Появившиеся в
английской прессе статьи на эту тему рассматриваются в кругах американских
дипломатов как предупреждение Англии Кремлю. Англия делает это
предупреждение, чтобы затормозить ведущиеся якобы в настоящее время
германо-русские переговоры и помешать русским пойти на дальнейшие уступки
фюреру.
По-прежнему в дипломатическом корпусе распространяется и подробно
обсуждается слух о том, что [...] ожидается официальный визит в Германию
главы русского государства. Этот слух особенно активно распространяется
болгарской миссией. [...] В посольстве США, в шведской и швейцарской миссиях
можно услышать, что встреча имперского министра иностранных дел с
Молотовым или фюрера со Сталиным не исключена. Такая встреча якобы будет
означать не что иное, как последнюю германскую попытку оказать на Россию
мощнейшее давление. [...]
Спецпоезд, 14 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26071-26072
Агентурное донесение
Публикация опровержения ТАСС [от 13 июня 1941 г.] в условиях нарастания
нервозности и отсутствия ясности относительно намерений фюрера воспринята
иностранцами, проживающими в Берлине, как полная сенсация. [...]
В интерпретации значения московской публикации мнения расходятся так же
сильно, как и в оценке возможного развития германо-русских отношений. В
посольстве США преобладает мнение, что Кремль своей вчерашней
публикацией продемонстрировал лишь растущий страх перед столкновением с
Германией и что смысл заявления ТАСС - выражение готовности к переговорам.
Поэтому там верят в то, что Германия в настоящий момент хочет оказать на
Советский Союз сильнейшее давление, чтобы добиться от него принятия
требований, которые в нормальных условиях были бы недискутабельными [...].
В целом же среди иностранцев, проживающих в Берлине, царит полное
замешательство, которое выражается в том, что они покорно признают, что
разобраться в происходящем просто невозможно. Произведенная вчера
конфискация "Фёлькишер беобахтер" со статьей д-ра Геббельса лишь усилила
замешательство среди иностранцев.
Единственное, во что сегодня верят берлинские иностранные дипломаты и
иностранные журналисты, это то, что решений, касающихся отношений между
90 .

Германией и Советским Союзом, со всей очевидностью, следует ожидать не в
ближайшие недели, а в ближайшие дни.
Берлин, 14 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26075-26077.
Агентурное донесение
Советские журналисты в Берлине отвечают на постоянно задаваемые им
представителями прессы других стран вопросы, касающиеся слухов о советско-
германских отношениях, с подчеркнутым безразличием. Они стереотипно
заявляют, что отношения между Советским Союзом и Германией совершенно
нормальные, они основываются на многочисленных договоренностях и Москва не
имеет никаких оснований заниматься заграничными слухами и домыслами.
В этой связи советские журналисты регулярно обращают внимание [своих
собеседников] па недавнее опровержение ТАСС, которое, по их словам,
содержит якобы все то, что сегодня можно сказать о состоянии германо-русских
отношений [...].
Берлин, 18 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26087.
Агентурное донесение
"Американский" агент
сообщает из Будапешта:
В здешней американской миссии пристально следят за германо-русскими
отношениями. Хотя в пей все еще придерживаются мнения, что речь идет о
первоклассной дезинформационной акции и все еще увидят, как Сталин и Гитлер
из Вены вдруг “продиктуют" европейский мир, тем не менее посланник Белл
направил в Вашингтон сообщение, в котором говорится, что представители
венгерского министерства иностранных дел выражают беспокойство и не дают
стопроцентной гарантии, что дело закончится миром.
Американская миссия получила между тем два сообщения: одно - что Сталин
15-го должен был быть в Вепе, и второе - что 15 июня должны закончиться
немецкие мобилизационные мероприятия, направленные против России [...].
Мобилизация якобы представляет собой крайнее средство, с помощью которого
Германия хочет оказать давление на Россию, получить от нее во владение
Украину и согласие на проход [немецких войск] к Кавказу.
Берлин, 18 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26090.
Агентурное донесение
Представитель Юнайтед пресс в Анкаре Дакнеа Шмидт передал берлинскому
отделению Юнайтед пресс секретное сообщение о политических взглядах на
германо-русские отношения, которые распространены в руководящих турецких
кругах в Анкаре. По данным Шмидта, в Анкаре утверждают, что Германия
предъявила Советскому Союзу следующие требования:
1) возвращение Бессарабии Румынии, что якобы со всей определенностью
было обещано [Гитлером] главе румынского государства во время визита того в
Мюнхен,
2) использование рейхом различных нефтяных месторождений Советского
Союза, а сверх того - участие в эксплуатации Украины в течение 40 лет.
91

Турецкие круги [...] придерживаются мнения, что до сих пор германские
требования выдвигались в чересчур резкой форме и поэтому по соображениям
престижа не могли быть приняты русским правительством [...].
Утверждается, что, согласно последним сообщениям из Москвы, Берлином и
Москвой найдена формула, позволяющая Советскому Союзу, сохраняя престиж
великой державы, удовлетворить немецкие пожелания. В настоящий момент [...]
в турецких кругах оценивают состояние [...] германо-русских отношений
позитивно.
Берлин, 19 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26094-26095
Агентурное донесение
В кругах дипломатического корпуса и иностранных журналистов германо¬
русские отношения являются в настоящее время «единственной темой
разговоров. Напряжение и нервозность царят во всех миссиях и
представительствах зарубежной прессы [...]. Однако все еще можно услышать
высказывания о том, что рейх, грозя Советскому Союзу перстом, хочет
обмануть весь мир. [...]
В американских кругах склоняются к мнению, что появившиеся в последнее
время слухи о германо-русских отношениях пускались умышленно. Никто в этих
кругах не в состоянии ответить на вопрос относительно цели немецкого "блефа".
Многие иностранцы придерживаются версии, что сосредоточение войск у
германской восточной границы призвано отвлечь внимание от запада. В
действительности же следует ожидать внезапного нападения на Англию. Для
подтверждения этой версии ссылаются также на статью Геббельса и
конфискацию "Фёлькишер беобахтер".
Представители шведских, венгерских и финских кругов в разговорах с
другими иностранцами отрицают наличие у Германии военных замыслов против
России. [...]
Берлин, 21 июня 1941 г.
Время: 17.00 час. Л[икус]
Ibid., Bl. 26099-26100.
Агентурное донесение
Хотя иностранцы, проживающие в Берлине, в течение последних недель и
дней следили за русским вопросом, понимая его актуальность, очень
внимательно, сегодняшнее сообщение о решении фюрера для большинства из
них оказалось все же полной неожиданностью. Относительно возможного
развития германо-русских отношений было пущено столько путаных слухов, что
фактически до ночи с субботы на воскресенье никто не решался давать твердого
прогноза. Вплоть до последнего времени [...] иностранцы, проживающие в
Берлине, считали вполне возможным [...] дальнейшее сближение Германии и
России. В этих кругах говорилось не только о некоем "великом германском
блефе" по отношению ко всему миру, во и о некоем тайном соглашении между
рейхом и Советским Союзом. В этой связи многие иностранцы распространяли
версию о том, что сосредоточение войск у германской восточной границы
призвано отвлечь внимание от Запада. В действительности же следует ожидать
внезапного нападения па Британские острова. Статья Геббельса и конфискация
”Ф[ёлькишер] б[еобахтер]" приводились также в качестве подтверждения этой
версии.
92

Тайна относительно подлинных замыслов фюрера [...] была сохранена
фактически вплоть до последнего дня [...]
Берлин, 22 июня 1941 г. Л[икус]
Ibid., Bl. 26101-26102
3. ИЗ ДОНЕСЕНИЙ ’ПЕТЕРА” В “БЮРО РИББЕНТРОПА”
27 мая 1941 г.
Вчера вечером [...] я передал Филиппову* сообщение, материал которого я
получил в 7 часов вечера от легационного советника Раше” . Это сообщение
звучало примерно так: из разговора, который я имел сегодня с посланником
Шмидтом”* , я составил себе полное представление обо всей обстановке в
целом. Шмидт высказал мнение, что главный вопрос в данный момент - это
вопрос арабских народов и установления нового порядка в арабском мире, чего
не сделаешь за три недели”” . Германия стремится добиться и на Ближнем
Востоке таких же всеобъемлющих, рассчитанных на длительное время решений,
каких она добилась па Балканах, и хочет умиротворения и стабильности также и
в арабском мире [...].
В германо-русском вопросе, с точки зрения посланника Шмидта, налицо
значительная разрядка, поскольку [...] СССР обнаруживает стремление
избежать возникновения новых конфликтных ситуаций с Германией в
политической области. Обмен мнениями между фон Папеном и
Виноградовым воспринят официальными немецкими кругами как
позитивный сигнал. Когда я прямо спросил Шмидта, что думает высшее
немецкое руководство о германо-русских отношениях, он с готовностью ответил
мне, что имперский министр иностранных дел придерживается точки зрения, что
политика сотрудничества с Советской Россией должна продолжаться. Он сказал:
"Я не позволю оказывать влияние па мою политику всякому, кто преследует
собственные интересы”. Фюрер же обходит полным молчанием германо-русские
отношения и даже в беседах со своими ближайшими сотрудниками на этот счет
никак не высказывался, так что делать выводы [о его взглядах] на дальнейшее
развитие германо-русских отношений невозможно.
РА АА Bonn: Dienstslelle Ribbentrop,
Vertrauliche Berichte fiber Russland, (Peter),
2/3 (R 27113), Bl. 462556-462557.
[27 мая 1941 г.]
Как было условлено, я сформулировал мое вчерашнее [...] сообщение так, что
в нем не было ничего конкретного, а лишь излагались слухи, которые
чрезвычайно активно циркулировали в Берлине в конце недели, в частности о
Филиппов И.Ф. - представитель ТАСС в Германии; по данным германских служб
безопасности - заместитель руководителя ("маленький шеф") советской агентурной сети в Берлине.
Руководитель реферата (подотдела) по работе с иностранными журналистами отдела
информации и прессы министерства иностранных дел Германии.
Руководитель отдела информации и прессы министерства иностранных дел Германии.
Чуть более трех недель продолжался балканский поход вермахта.
Посол Германии в Турции.
Посол СССР в Турции.
93

том, что между Германией и Россией заключено широкое военное соглашение
[...]. Далее я сообщил: немецкий народ убежден, что Украина сдана в аренду
[Германии] на 99 лет, что Россия стала союзницей Германии в самом прямом
смысле этого слова и что вследствие этого па 100 процентов гарантирована
победа держав ’’оси”. [...]
Затем перешли к политике. Я сказал ему [Филиппову], что мои самые лучшие
источники информации, посланник Шмидт и легационный советник Раше, пока
что не вернулись в Берлин и вследствие этого я был не в состоянии проверить
известные слухи о широком военном соглашении между Советской Россией и
Германией.
Об этих слухах Ф[илиппов] был довольно точно информирован. Он назвал мне
статьи из "Хельсинки сапомат", "Газетт де Лозанн" и, как он сам сказал,
"фельетон в "Правде"".
[...] "Правда ли, что германские войска уже в Киеве и что Украина
оккупирована?" - спросил я.
Хорошее настроение Филиппова вмиг улетучилось. [...] "Это всего лишь
слухи, которые специально распускаются немцами. Мы еще не сошли с ума,
чтобы отдать фашистам лучшую часть нашей страны - Украину. Мы будем
защищать ее с оружием в руках, и к этой борьбе мы подготовились. У нас нет
иллюзий относительно того, чего хочет Германия". [...]
Я спросил, все ли в советском посольстве так же резко, как он, оценивают эти
слухи и откуда он знает, может быть, действительно между двумя странами
достигнуто соглашение. В ответ Ф[илиппов] заверил меня, что располагает
самыми точными инструкциями, что посольство еще в субботу [24 мая 1941 г.]
получило прямые указания Москвы и что отношение [к слухам] предписано
Кремлем. Нужно изо всех сил противодействовать этим бредовым слухам, сказал
мне Ф[илиппов] и приказал, чтобы я совершенно незаметно попытался убедить
моих коллег в том, что Россия окажет самое серьезное противодействие любым
немецким намерениям с помощью такого рода слухов обострить отношения
между двумя странами. [...]
Ibid., Bl. 462565-462666.
[12 июня 1941 г.]
[...] "В данный момент наша политическая задача состоит в том, - заявил мне
Филиппов, - чтобы выяснеть, не ведет ли действительно Германия переговоры о
мире с Англией и не ожидается ли в дальнейшем попытка достижения
компромисса с Соединенными Штатами". [...]
Я сделал удивленное лицо и сказал, что не верю в это и что в Берлине
курсируют другие слухи, например, о том, что дети советских дипломатов
вывезены из Берлина. Филиппов подтвердил, что многие семьи действительно
выехали. Внешне спокойно, хотя и с некоторой озабоченностью он заметил:
"Ситуация крайне серьезная. Концентрация немецких войск продолжается. Но
мы все же уверены, что сможем и дальше проводить нашу политику мира. Еще
есть время". [...]
Я спросил его, как оп считает, не осложнилось ли положение за последние
недели, а особенно за последние дни [...] или, наоборот, не произошло ли
ослабления напряженности в отношениях между Германией и Россией. По его
мнению, ничего определенного на этот счет сказать нельзя. Отношения в общем
нормальные, однако всем ясно, что Германия что-то затевает. В этом
отношении слухи о переговорах о мире с Англией и попытке компромисса с
Соединенными Штатами очень показательны и важны [...].
Ibid., Bl. 462582-462583.
94

[13 июня 1941 г.]
[...] В беседе с Филипповым, продолжавшейся более получаса, мы обсуждали
текущий политический момент. [...] Я спросил, почему Филиппов и русские
должностные лица не выказывают беспокойства по поводу [...] слухов,
касающихся германо-русских отношений [...]. Филиппов ответил на вопрос с
поразительным спокойствием: "До гермапо-русского конфликта, о котором пишет
’’Таймс”, несмотря па возбуждающие слухи, пока что далеко. Германия проводит
лишь политику устрашения”. Я попытался еще больше выведать у него и
спросил, как он себе объясняет то, что па восточной границе [Германии]
сосредоточено гигантское количество войск (более 100 дивизий), и думает ли
Россия как-то противодействовать совершенно очевидной германской угрозе. Я
упомянул слухи, распространенные в здешних дипломатических кругах, о том,
что единственно возможным ответом русской стороны на германское устрашение
мог бы быть тесный союз с Соединенными Штатами и Англией. На это
Ф[илиппов] тут же ответил, что союз между Россией, Америкой и Англией - это
чушь. В России не питают иллюзий относительно буржуазных государств. Россия
может полагаться лишь на саму себя. ’’Если Германия действительно нападет, то
немецкие военные успехи, будь то захват балтийских стран, Украины и т.д., еще
ничего не будут значить [...]. Давление - до тех пор давление и одновременно
сила, пока оно используется на узком пространстве. Любое расширение [фронта
войны] будет означать для Германии ослабление, а на это Гитлер не пойдет”.
[...]
[Приписка:] Петер просит дать указание относительно того, что он должен
отвечать русским на все более требовательно повторяемый вопрос, ведутся или
нет переговоры о мире между Германией и Англией. Россия, по его мнению,
хочет удостовериться, стремится ли Германия развязаться на западе, чтобы
иметь возможность нанести удар па востоке. [...]
Ibid., Bl. 462591-462594.
[14 июня 1941 г.]
Вчера я передал Филиппову полный политический отчет*, материал для
которого я получил от легациопного советника Раше. Я сообщил, что
опровержение ТАСС не произвело здесь никакого впечатления, что в немецких
кругах задают себе вопрос, что хотела Россия этим опровержением сказать, и
что среди иностранцев в Берлине опровержение воспринято как проявление
слабости. Затем я дал ответ на дважды задававшийся мне вопрос,
предпринимаются ли усилия по достижению мира с Англией. Я повторил то, что
сказал мне легационпый советник Раше: о такого рода мероприятиях никому из
хорошо информированных людей здесь ничего не известно и глупо говорить в
данный момент про переговоры о мире между Германией и врагом № 1 ее
политики установления нового порядка. В заключение моего сообщения я
рассказал об оживленной полемике и слухах вокруг конфискации ”Ф[ёлькишер]
б[еобахтер]”. [...]
Ibid., Bl. 462597.
[21 июня 1941 г.]
Петер сообщает:
Передавая Филиппову сообщение, я сначала сказал, что, с моей точки зрения,
которую я составил в результате многочисленных бесед с д-ром Шмидтом, д-ром
О поездке "Петера” по Балканам в начале июня 1941 г.
95

Раше и другими высокопоставленными деятелями, германо-русские отношения
не опустятся до такого низкого уровня, как полагают некоторые. Сообщил, что
посланник Шмидт и д-р Раше проявляют полное спокойствие и дали мне понять,
что никаких далеко идущих решений в ближайшее время не предвидится.
Рассказал, что д-р Раше с удивлением спросил меня, как вообще могло случиться
такое, что иностранные корреспонденты (почти все) поверили слухам о том, что
предстоит именно германо-русский конфликт.
Я закончил тем, что сказал, что, по моему мнению, мы находимся в
настоящий момент в состоянии войны нервов и на сей раз немецкая сторона
предпримет попытку предельно взвинтить нервное напряжение. Я же убежден,
что войну нервов выиграет тот, у кого нервы крепче. [...]
Затем я спросил Филиппова, что он думает о ситуации. Он сказал дословно
следующее: ’’Положение очень серьезное. Однако вам [...] не следует особенно
тревожиться. Мы твердо убеждены, что Гитлер затеял гигантский блеф. Мы не
верим, что война может начаться уже завтра. Процесс, по-видимому, будет еще
продолжаться. Ясно, что пемцы намереваются оказать на нас давление в
надежде добиться [каких-то] выгод, которые нужны Гитлеру для продолжения
войны". [...]
Ibid., Bl. 462604-462606.
96

Записки дипломата
© 1992 г.
Г.М. КОРНИЕНКО
УПУЩЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ
Встреча Н.С. Хрущева и Дж. Кеннеди в Вене в 1961 г.
Когда в июне 1991 г. минуло 30 лет со времени встречи Н.С. Хрущева и
Дж. Кеннеди в Вене в 1961 г., о ней мало кто вспомнил. Однако для историков
эта встреча, по-моему, должна представлять большой интерес как пример
упущенной возможности для радикального улучшения отношений между СССР и
США.
Мне не довелось присутствовать на венской встрече. Но, будучи в это время
советником посольства СССР в США, я знал ее предысторию, ход и
последующее развитие событий. А в Москве в августе того же года я
ознакомился с записями венских бесед. Основываясь на этом, а также на
рассекреченных в последние годы американских документах, относящихся к
венской встрече, я и хотел бы поделиться своими соображениями о ней.
* * *
Предыстория встречи Хрущева и Кеннеди в Вене вкратце такова. Сразу же
после победы Кеннеди па президентских выборах 1960 г. из Москвы стали
исходить сигналы о желании Хрущева как можно скорее, не дожидаясь
вступления Кеннеди в должность, завязать с ним диалог через доверенных лиц, а
ещё лучше встретиться лично. Хотя нам в посольстве было ясно, что
рассчитывать на личную встречу с вновь избранным президентом до инаугурации
было нереально, посол М.А. Меньшиков, зная настроения в Москве, довольно
настойчиво поднимал этот вопрос при встречах со всеми, кто мог довести это до
сведения Кеннеди. Но из этого ничего не получилось.
Однако вскоре после инаугурации, по данным посольства, в Белом доме
началось обсуждение вопросов взаимоотношений США с СССР, в частности
вопроса о встрече Кеннеди с Хрущевым. В течение февраля состоялось три
таких обсуждения с участием государственного секретаря Д. Раска и лучших
знатоков СССР: Дж. Кеннана, А. Гарримана, Л. Томпсона, Ч. Болена, Ф. Ко¬
лера. В результате было подготовлено и 22 февраля подписано президентом его
первое письмо советскому лидеру, в котором содержалось предложение об их
встрече. Томпсон - тогдашний посол США в СССР - вернулся с этим письмом в
Москву 27 февраля, но ввиду того, что Хрущев находился в длительной поездке
по Сибири, письмо это было передано ему Томпсоном только 9 марта в
Новосибирске. При этом в качестве возможного срока встречи на высшем
уровне Томпсон назвал начало мая, а места встречи - Вену или Стокгольм.
4 Новая и новейшая история, № 2
97

Хрущев высказал предпочтение в пользу Вены. В Москве и Вашингтоне
началась интенсивная подготовка к встрече.
Через некоторое время опа, правда, застопорилась в связи с военным
вторжением на Кубу в середине апреля 1961 г. Но уже в конце апреля Москва
по неофициальному каналу дала знать Белому дому, что Хрущев желает
вернуться к вопросу о встрече с президентом. 4 мая министр иностранных дел
А.А. Громыко подтвердил это официально Томпсону в Москве, а 16 мая
Меньшиков вручил президенту личное письмо Хрущева, датированное 12 мая:
последний официально принимал предложение Кеннеди о встрече.
До посольства доходили сведения, которые подтвердились опубликованными
впоследствии материалами, что не все в окружении президента приветствовали
предстоящую встречу. Без энтузиазма к ней относились, в частности, вице-
президент Л. Джонсон и госсекретарь Д. Раск. Они опасались, что согласие
Кеннеди на встречу так скоро после провала кубинской авантюры может быть
расценено Хрущевым как проявление слабости президента США и это скажется
на ходе самой встречи. Но Кеннеди, как и основные его советники по советским
делам Томпсон и Болен, нс разделял таких опасений. Встреча в Вене состоялась
3-4 июня.
В чем были едины все советники Кеннеди, включая Томпсона, в канун
венской встречи, так это в том, что президенту не следует втягиваться в
дискуссию общего характера, а тем более философский спор с Хрущевым,
сконцентрировавшись на обсуждении конкретных, наиболее острых на то время
проблем: Берлин, Лаос, запрещение ядерных испытаний.
Однако когда я познакомился с советскими записями бесед в Вене, то, к
своему удивлению, обнаружил, что большую часть времени лидеры двух держав
посвятили дискуссии именно по общим, принципиальным вопросам отношений
между СССР и США. Причем инициатива в этом отношении исходила от самого
Кеннеди. Он в начале первой же беседы сказал Хрущеву, что его как
президента США интересует главным образом вопрос о том, как обеспечить
такое положение, при котором США и СССР - две мощные державы, имеющие
многочисленных союзников и придерживающиеся разных социальных систем,
державы, которые в различных частях земного шара находятся в соревновании
друг с другом, - могли бы жить в мире.
Последовавший за этим разговор об историческом процессе, о допустимых и
недопустимых формах соревнования двух систем - капитализма и социализма -
шел в течение всей первой беседы. И хотя два лидера не пришли к единой точке
зрения на этот счет, что не было удивительно, казалось, "философская” часть на
этом могла бы и закончиться.
Но после перерыва па официальный завтрак Кеннеди снова предложил
побеседовать по вопросам общего характера. Этот разговор по желанию
президента проходил одип на один, присутствовали только переводчики. В
продолжение утренней дискуссии Кеннеди сказал Хрущеву, что он хорошо
понимает его тезис о смепе феодализма капитализмом, и, более того, согласен,
что в настоящее время происходит упадок капитализма и что на смену ему
приходит социализм и, наконец, что, по мнению президента, как раз в этот
переходный период необходимо проявлять особую осторожность в подходе к
различным спорным проблемам, особенно учитывая то страшное оружие,
которое находится в руках США и СССР.
Все это звучало так, будто Кеннеди соглашался с тезисом Хрущева о том, что
капитализм идет к закату, а будущее принадлежит социализму. Когда я впервые
прочитал это в советской записи бесед, мне, по правде говоря, подумалось, нет
ли в ней передержек. Но, как явствует из опубликованных впоследствии
американских документов, советская запись не грешила против истины. Неужели
Кеннеди действительно считал, что будущее мира за социализмом?
98

Весьма, конечно, сомнительно, тем более что в другой части беседы он
говорил Хрущеву, что не считает такой ход событий в мире исторически
неизбежным. Думается, правы те американские исследователи президентства
Кеннеди, которые полагают, что в данном случае он позволил себе выражения,
более импонирующие Хрущеву, руководствуясь чисто тактическими
соображениями: главным для пего было убедить последнего в опасности попыток
изменения сложившегося тогда статус-кво в мире. И действительно, на
протяжении всей венской встречи Кеннеди многократно возвращался к мысли о
том, что в мире тогда установилось статус-кво и если одно из новых государств
перейдет на сторону СССР и примет его систему, то это резко изменит
существующее равновесие в его пользу. В стремлении предостеречь против
таких попыток президент США пе остановился даже перед тем, чтобы назвать
недавнюю интервенцию на Кубу своей ошибкой.
Кеннеди подчеркнул, что оп верит в возможность существования стран с
различными социальными системами при условии, однако, проведения ими
независимой политики и что тревогу у него вызывает лишь то, что в случае
победы в той или иной стране сил, разделяющих идеи, которых придерживается
СССР, эта страна окажется вовлеченной в орбиту политики Советского Союза,
а это не может не затрагивать безопасность США. Как видим, его беспокоила
перспектива изменения статус-кво не столько в социальном, сколько в
геополитическом плане.
Анализируя в целом "философскую" часть бесед Хрущева с Кеннеди в Вене,
приходишь к выводу, что, хотя Кеннеди и не разделял мнение советского лидера
об обреченности капиталистической системы и неизбежности торжества
социализма, он вместе с тем действительно был готов исходить из факта
существования и возможности мирного сосуществования двух систем. Это
подтверждается тем, что в феврале 1961 г. во время работы над первым
письмом Хрущеву Кеннеди написал на представленном ему проекте письма: "Я
заинтересован в гармоничных отношениях с СССР - это означает признание
разных систем"1 .
Готовность Кеннеди строить отношения с СССР на основе этой
принципиальной установки вполне ясно просматривается во всех его
высказываниях и на самой встрече. Однако Хрущев был явно не расположен к
достижению взаимопонимания на предложенной Кеннеди основе, так как она
предполагала отказ Советского Союза от активной поддержки национально-
освободительных войн. Об этом Кеннеди говорил со ссылкой на речь Хрущева
от 6 января 1961 г., в которой открыто провозглашался курс на их поддержку.
Пойти на это Хрущев пе считал возможным и по собственным убеждениям, и с
оглядкой на Пекин, да и на некоторых своих коллег в Москве. Кроме того,
предлагавшееся Кеннеди "замораживание" статус-кво в геополитическом плане
означало, что Хрущев уже тогда, в Вене, должен был отказаться от своего
требования изменить статус Западного Берлина; пойти па это он тоже не был
готов.
В ноябре 1958 г. Хрущев выступил с инициативой заключения странами*
победительницами мирного договора с двумя германскими государствами - ФРГ и
ГДР - и придания Западному Берлину статуса "вольного города". Поскольку
западные державы заняли резко отрицательную позицию в отношении этих
предложений, Хрущев периодически грозил, что в этом случае СССР один
заключит мирный договор с ГДР, а это будет означать прекращение
оккупационного режима и в Западном Берлине, находившемся на ее территории,
и, соответственно, после этого западным державам пришлось бы договариваться
1 Beschloss M.R. The Crisis Years: Kennedy and Khrushchev, 1960-1963. New York, 1991, p. 77.
4*
99

о доступе в Западный Берлин непосредственно с ГДР. При встрече Хрущева с
Д. Эйзенхауэром в Кэмп-Дэвиде в 1959 г. американский президент признал
существовавшее положение в Западном Берлине "ненормальным” и выразил
принципиальное согласие насчет необходимости проведения переговоров по этой
проблеме. Имелось в виду обсудить ее на встрече ’’большой четверки” в мае
1960 г. в Париже.
После того, как парижская встреча была сорвана из-за инцидента с
американским разведывательным самолетом У-2, Хрущев отложил германский
вопрос до избрания нового президента США. Советский лидер пошел навстречу
и пожеланию Кеннеди, выраженному в неофициальном порядке вслед за его
избранием, - дать ему время, тгобы определить свою позицию в этом непростом
вопросе. Но в Вену Хрущев приехал с твердым намерением не оттягивать
дальше с решением берлинского вопроса или, во всяком случае, с началом
серьезных переговоров по нему. К этому его подталкивала и ситуация,
создавшаяся в самом Берлине и в ГДР в целом: усиливавшийся отток
квалифицированной рабочей силы из страны в ФРГ и ежедневный наплыв
западноберлинцев в ГДР для приобретения продуктов по более дешевым ценам.
Между тем Кеннеди прибыл в Вену с противоположным намерением. И он
сам, и его советники считали, что малейшие подвижки с его стороны в
берлинском вопросе будут восприняты как проявление слабости и вызовут резко
негативную реакцию со стороны союзников и, особенно, правых кругов внутри
США. Это еще больше ослабило бы его положение как президента, и без того
не очень прочное ввиду неубедительной победы па выборах и с учетом провала
интервенции на Кубу.
В результате его позиция в Вене по германским делам сводилась к тому, что
все здесь, во всяком случае па ближайшее время, должно было оставаться безо
всяких изменений, а стало быть, предмета для переговоров не существовало.
Это был явный шаг назад по сравнению с позицией Эйзенхауэра. Такая "глухая”
позиция, конечно, "завела” Хрущева, что во многом предопределило ту
предельную остроту, которой достиг разговор в Вене по Берлину.
Хрущев подтвердил предложение о том, чтобы при заключении мирного
договора с двумя германскими государствами Западный Берлин был наделен
статусом "вольного города”. Для гарантии такого статуса, невмешательства в
его дела и связей города с внешним миром там могли быть размещены
символические контингенты войск четырех держав - СССР, США, Англии и
Франции или же войска нейтральных стран; гарантии для Западного Берлина
были бы юридически закреплены Организацией Объединенных Наций. При
отказе же западных держав от такого варианта СССР собирался подписать не
позже декабря 1961 г. мирный договор с ГДР, а в этом случае соглашение о
доступе в Западный Берлин по утвержденным в свое время воздушным и
наземным коридорам ст анет недействительным.
На вопрос Кеннеди, означает ли это, что в случае подписания мирного
договора СССР с ГДР доступ западных держав в Западный Берлин будет
прегражден, последовал четкий утвердительный ответ Хрущева.
Затем он уточнил, что правительство ГДР готово гарантировать доступ всех
стран в Западный Берлин, но об этом им надо будет договариваться
непосредственно с этим правительством. Это мало утешило Кеннеди, который
заявил, что если США позволят выгнать себя из Западного Берлина, потеряв
тем самым в одностороннем порядке завоеванные и договорно оформленные
права, то все обязательства США по отношению к другим странам превратятся
в пустой клочок бумаги, никто больше не станет верить США и это приведет
страну к полной политической изоляции.
Желая, видимо, намекнуть на возможность подвижек с его стороны в
будущем, Кеннеди упомянул, что Эйзенхауэр, вероятно, был прав, когда в
100

беседах с Хрущевым признавал положение в Западном Берлине ненормальным.
Далее Кеннеди сказал, что если бы напряжение в мире уменьшилось, то, скорее
всего, можно было бы достигнуть взаимоприемлемой договоренности по данному
вопросу, но сейчас для этого пет необходимых условий.
Кульминации дискуссия достигла тогда, когда Хрущев, усмотрев в заявлении
Кеннеди намек на возможность возникновения войны из-за Западного Берлина,
разразился тирадой о том, что СССР войны не начнет, но если ее развяжут
США, то уж лучше пусть война будет сейчас, чем потом, когда появятся еще
более страшные виды оружия. Эти слова Хрущева были столь залихватскими,
что один из его помощников при редактировании записи беседы заменил их
совсем другими: "То тем самым США возьмут на себя всю ответственность".
Любопытно, что, как потом оказалось, и в американской записи сказанные
Хрущевым слова были смягчены - в пей они были заменены словами "то пусть
будет так". В этом отразилась, видимо, общая установка Кеннеди после Вены -
не драматизировать излишне ситуацию, с тем чтобы его последующие шаги не
расценивались как результат того, что он был запуган Хрущевым в Вене. По
этой же причине американская сторона не стала даже разглашать тот факт, что
Хрущев установил ультимативный срок для решения берлинского вопроса.
Венская встреча подошла к концу. Но, не желая, очевидно, завершать ее на
столь мрачной ноте, Кеннеди предложил поговорить с Хрущевым еще раз
наедине. Он выразил надежду, что со временем появится возможность
разработать мероприятия, направленные на обеспечение более
удовлетворительного положения в Берлине, и обратился к Хрущеву с просьбой
провести сейчас грань между заключением мирного договора СССР с ГДР и
вопросом о правах западных держав в Западном Берлине и их доступе туда.
Хрущев был, однако, непреклонен. Он повторил, что решение СССР
подписать не позже декабря мирный договор с ГДР со всеми вытекающими из
этого последствиями бесповоротно и что СССР войны не хочет, но если Запад ее
навяжет, то она будет.
"Да, кажется, холодная зима будет в этом году", - заключил Кеннеди.
Как рассказывал потом К.О'Доппел, один из помощников президента, Кеннеди
по пути из Вены в Лондон последними словами ругал Хрущева, особенно за
жесткую постановку берлинского вопроса. Вместе с тем президент сказал: "Бог
свидетель, что я не изоляционист, по чрезвычайно глупо рисковать гибелью
миллионов американцев из-за спора о правах доступа по автобану... или из-за
того, что немцы хотят объединения Германии. Должны быть гораздо более
крупные и важные причины, чем эти, если мне придется грозить России ядерной
войной. Ставкой должна быть свобода всей Западной Европы, прежде чем я
припру Хрущева к стенке и подвергну его окончательному испытанию"2 .
Однако по возвращении в Вашингтон Кеннеди продолжал, как и в Вене,
демонстрировать твердую решимость не остановиться перед применением силы
для сохранения военного присутствия западных держав в Западном Берлине. И
это не была просто словесная бравада. До советского посольства доходили
сведения, а потом они выплеснулись и на страницы печати, о разработке
различных вариантов военных планов на этот случай, что соответствовало
преобладавшей в то время в Вашингтоне "линии Ачесона". Сторонники бывшего
государственного секретаря Д. Ачесона, которого президент привлек к
германским делам еще до венской встречи и под воздействием которого в
значительной мере сформировалась неконструктивная позиция, занятая Кеннеди
в этих делах на встрече, стояли па своем. По их мнению, в ответ на жесткую,
ультимативную позицию по Берлину, продемонстрированную в Вене Хрущевым,
2 Ibid., р. 225.
101

США должны были продолжать придерживаться бескомпромиссной линии в этом
вопросе до тех пор, пока Хрущев не отступит; Вашингтону не следовало
подавать Москве никаких сигналов о готовности к переговорам, поскольку это,
дескать, будет расценено Хрущевым как проявление слабости. Отражением
такой линии явилось то, что в состоявшейся 27 июня в Вашингтоне
неофициальной беседе Кеннеди с зятем Хрущева А. Аджубеем президент
попросил последнего передать советскому лидеру, что он не хочет ввязываться в
войну из-за Западного Берлина, по добавил, что воевать США будут, если
СССР односторонним образом изменит обстановку.
Вместе с тем советскому посольству было известно, что и в Белом доме, и в
государственном департаменте далеко не все разделяли ’’линию Ачесона”,
считая ее слишком опасной, тем более что они резонно усматривали политико¬
дипломатическую слабину в той позиции, с которой поехал Кеннеди в Вену:
отход от ранее выраженной Эйзенхауэром готовности к переговорам ввиду
"ненормальности" положения в Берлине.
В этих условиях была особенно важна правильная оценка посольством
реальной расстановки сил в американской администрации по данному вопросу,
которая могла бы помочь Москве избежать просчетов в понимании
действительной решимости США не допустить изменения ситуации в Западном
Берлине, чтобы поведение самого посольства, как и Москвы, не лило воду па
мельницу приверженцев "линии Ачесона", а укрепляло бы позиции сторонников
более гибкого образа дейст вий.
К сожалению, Меньшиков был далек от понимания важности и того, и
другого. Рассчитывая потрафить Хрущеву, он фактически дезинформировал
Москву, утверждая, что президент Кеннеди и его брат Роберт, которых он вслед
за Аджубеем называл "мальчишками в коротких штанишках", лишь храбрятся
до поры до времени, а потом дрогнут и отступят. Помнится, как в одной из
телеграмм, отправленных в начале июля 1961 г., Меньшиков, подделываясь под
стиль Хрущева, высказывал мнение, что новые американские вожди
"петушатся", пока есть еще время, а когда приблизится решительный момент,
т.е. подписание мирного договора СССР с ГДР, го они первые "наложат в
штаны".
Наряду с дезориентацией Москвы, Меньшиков в беседах с американскими
деятелями и даже публично выражал в те дни уверенность в том, что "когда
будут раскрыты карты, американцы не станут воевать из-за Берлина".
Отнюдь не все в советском посольстве были согласны с такой линией
поведения Меньшикова. Спорить с ним было бесполезно, но я стремился в меру
своих возможностей как-то подправить дело, в частности нейтрализовать его
опрометчивые заявления.
Именно с этой целью я встретился 5 июля с Артуром Шлезингером, одним из
помощников президента, с которым мы поддерживали контакт и который, как
мпе было известно, не принадлежал к сторонникам Ачесона, к тому же ранее он
выступал против высадки десанта па Кубу.
Походив, как говорится, вокруг да около юридических и политических
аспектов берлинского вопроса, я прямо спросил Шлезингера, правильно ли будет
сказать, что в действительности все упирается в то, что США не верят нам,
когда мы говорим, что их нынешние позиции в Западном Берлине сохранятся,
как они есть, и в новом контексте в случае подписания мирного договора. Мой
собеседник столь же прямо ответил, что да, все заключается как раз в том, что
США не могут полагаться на советские гарантии в этом отношении. Тогда
последовал следующий вопрос: если США не считают предлагаемые нами
гарантии достаточными, почему бы им не предложить собственные гарантии?
Почему не обсудить все это?
102

Как потом Шлезингер говорил мне, а затем писал об этом и в одной из книг3 ,
в моих высказываниях оп усмотрел признаки того, что Москва, возможно, хочет
сойти с пути, ведущего к столкновению. В ту пору считалось аксиомой, что
любой советский дипломат говорил иностранцу только то, что ему предписано
начальством, хотя в данном случае, как и во многих других, это было совсем не
так.
Во всяком случае наша беседа, по его словам, послужила импульсом к тому,
что на следующий день Шлезингер, посоветовавшись с некоторыми своими
коллегами в Белом доме и государственном департаменте, подготовил
меморандум для президента Кеннеди с мотивированным изложением
обеспокоенности насчет потешщалыюй опасности ''линии Ачесона". Главная
опасность усматривалась в том, что эта линия предусматривала концентрацию
всех усилий на возможности военной конфронтации, игнорируя необходимость
прилагать прежде всего усилия по ее предотвращению дипломатическим путем.
Напомнив президенту, что кубинское фиаско во многом стало следствием
излишней концентрации на военных и оперативных вопросах при совершенно
недостаточном учете политических соображений, Шлезингер высказал опасение,
что это может повториться и в случае с Берлином. Предложенный Ачесоном
курс действий, по мнению Шлезингера, мог рассматриваться как подходящий
только в качестве крайнего случая, если и тогда будут исчерпаны все остальные
альтернативные курсы, тогда как в плане Ачесона вообще не было никаких
альтернатив конфронтации.
Шлезингер убедительно показал, что, не разработав и не исчерпав все
политико-дипломатические альтернативы, США рисковали сами себя загнать в
тупик и оказаться без продуманной заранее линии поведения в случае, если
Хрущев, как скорее всего и могло быть, вместо подписания мирного договора с
последующим установлением физической блокады Западного Берлина стал бы
действовать более осмотрительно.
Согласно Шлезингеру, президент, прочитав меморандум, тут же согласился,
что план Ачесопа был слишком узко ориентирован на военную сторону
проблемы и что планированию по Берлину надо придать более сбалансированный
характер. Затем президент ознакомил с этим меморандумом госсекретаря
Д. Раска, министра обороны Р. Макнамару и своего военного советника
М. Тейлора, а также и с еще одним, подготовленным другим его помощником,
М. Банди. В последнем указывалось па опасную жесткость продолжавшего
сохранять свою силу со времени прежней администрации стратегического
военного плана, согласно которому в случае серьезного обострения ситуации
вокруг Берлина предусматривалось почти немедленное применение ядерного
оружия вплоть до нанесения общего ядерного удара по СССР.
Ясно выразив свое неудовольствие состоянием планирования по Берлину,
президент дал указание Раску в течение десяти дней разработать и представить
переговорную позицию США по германским делам, а Макнамаре - в тот же срок
разработать новый военный план, "который допускал бы неядерное
сопротивление в масштабах, достаточных как для того, чтобы
продемонстрировать нашу решимость, так и для того, чтобы дать коммунистам
время вторично подумать и вступить в переговоры прежде, чем все выльется в
ядерную войну"4 . В этом указании Кеннеди был зародыш той стратегии,
которая впоследствии получила название "гибкого реагирования".
Тем не менее среди разрабатывавшихся вариантов нового военного плана на
случай обострения ситуации вокруг Берлина был и тот, о котором мир узнал
3 Schlesinger А.М. A Thousand Days: Jhon F. Kennedy in the White House. Boston, 1965, p. 385-390.
4 Ibid., p. 389.
103

много лет спустя из опубликованных в 1989 г. воспоминаний Ф.-Й. Штрауса,
бывшего в те годы министром обороны ФРГ. Согласно Штраусу, этим
вариантом, на который было получено согласие и западногерманского
правительства, предусматривалось, что в случае установления Советским
Союзом блокады Западного Берлина туда направится из ФРГ американская
танковая бригада и что если бы советские войска физически воспрепятствовали
ее продвижению, то па один из полигонов на территории ГДР, где было
сконцентрировано большое количество советских войск, намечалось сбросить
американскую бомбу с целью продемонстрировать Москве решимость Запада.
'Если бы намерение американцев сбросить бомбу на один из советских
полигонов, - писал Штраус, - было осуществлено, то это означало бы гибель
тысяч советских солдат. Это была бы третья мировая война. Американцы
осмелились внести эту идею потому, что точно знали, что Советы в то время не
располагали надежно функционирующими межконтинентальными ракетами.
Война, таким образом, проходила бы в основном в Европе, это была бы война
обычными средствами, в которую США могли привнести некоторые ядерные
компоненты”5 . Тот факт, что среди других вариантов, разрабатывавшихся
летом 1961 г. в Вашингтоне па случай блокады Западного Берлина, был и
описанный Штраусом, не огрицал в беседе со мной в 1990 г. и Банди.
Мне пе известно, располагал ли Хрущев в 1961 г. информацией о наличии в
Вашингтоне данного и других конкретных вариантов военных планов. Но,
исходя из всего, что я знал в ту пору и позже, убежден, что Хрущев, заняв в
Вене жесткую ультимативную позицию по Берлину и фактически грозя войной,
блефовал. А столкнувшись уже там с твердой решимостью Кеннеди не
отступать и увидев подтверждение этому в последующих шагах президента по
подготовке к возможной пробе сил, Хрущев стал думать над таким выходом из
создавшегося положения, который даже при минимальных результатах не
означал бы вместе с тем и потери престижа.
Таким выходом, как представляется, и явилось осуществленное в ночь с 12 на
13 августа закрытие границы между Восточным и Западным Берлином - вначале
путем установки проволочных заграждений, а затем и возведения бетонной
степы. Тем самым была решена в практическом плане наиболее острая
проблема: остановить поток беженцев из ГДР. Однако статус Западного
Берлина остался прежним, как и свобода коммуникаций между ним и ФРГ.
Известно, что, давая 5 августа В. Ульбрихту, занимавшему в то время пост
Геперальпого секретаря Социалистической единой партии Германии санкцию на
закрытие границы, Хрущев строго предостерег его против каких-либо акций,
затрагивавших территорию непосредственно Западного Берлина, сказав ему: ни
одного миллиметра дальше.
Руководствуясь этой установкой, правительство ГДР при объявлении о мерах
по закрытию границы четко заявило: "Само собой разумеется, что эти меры не
должны затронуть существующий порядок движения и контрольна путях между
Западным Берлином и Западной Германией".
По существу это, конечно, было отступлением от всего того, чем Хрущев
грозил Кеннеди в Вепе, по внешне дело выглядело так, как будто он достиг
того, чего прежде всего и добивался. В то же время это явилось вполне
приемлемым выходом и для Запада. Вопреки делавшимся там заявлениям, стена
вовсе пе была полной неожиданностью для американского руководства.
Например, посол Томпсон еще в марте 1961 г. в одной из своих телеграмм в
Вашингтон писал: "Если мы хотим, чтобы Советы оставили берлинскую
проблему как опа есть, тогда мы должны по меньшей мере ожидать, что
Штраус Ф.-Й. Воспоминания. - Родина, 1990, № 3, с. 91.
104

восточные немцы закроют секторальную границу с тем, чтобы остановить
продолжающийся поток беженцев через Берлин, что они должны считать
нетерпимым’*6.
Сразу же после венской встречи в упоминавшемся выше разговоре с
О'Доннелом Кеннеди, сказав, что главной причиной стремления Хрущева
закупорить Западный Берлин был отток рабочей силы из Восточной Германии,
заявил: "Вы не можете винить Хрущева за болезненную реакцию на это"7 . Еще
более определенно высказался Президент в начале августа в разговоре с другим
своим помощником, Ю. Ростоу: "Он (Хрущев. - Г.К.) будет предпринимать что-
то, чтобы остановить поток беженцев. Возможно, стена. И мы не сможем
предотвратить этого. Я могу сохранить сплоченность Союза с целью защиты
Западного Берлина, но я не могу действовать, чтобы оставить открытым
Восточный Берлин"8.
О высказываниях Кеннеди, свидетельствующих о том, что он считался с
возможностью закрытия границы между Восточным и Западным Берлином,
стало известно много лет спустя. Но отзвуки таких настроений мы в посольстве
улавливали в конце шоля - начале августа и в публичных заявлениях Кеннеди.
Так, от нашего внимания не ускользнуло, что в его важной речи по Берлину
25 июля, с одной стороны, подтверждалась твердая решимость отстаивать
позиции западных держав в Западном Берлине и объявлялось о военных мерах в
подкрепление решимости, по с другой - в данном контексте говорилось о линии,
разделявшей Берлин, как о "границе свободы" и "границе мира". Такое
высказывание можно было попять как намек па допустимость закрытия этой
границы.
Не менее показательным было то, что близкий к президенту сенатор
У. Фулбрайт (Кеннеди хотел назначить его на пост государственного секретаря и
не сделал этого лишь по внутриполитическим и внутрипартийным соображениям)
в телеинтервью 30 июля заявил: "Я не понимаю, почему восточные немцы не
закроют свою границу. Я думаю, они имеют право закрыть ее"9 . Когда на
состоявшейся вскоре пресс-конференции президента ему был задан вопрос в
связи с таким заявлением Фулбрайта, Кеннеди не стал дезавуировать его, уйдя
от прямого ответа.
То, что заявление Фулбрайта отражало настроения в Белом доме, мне стало
абсолютно ясно, когда в разговоре со мной один па один, состоявшемся в начале
августа, Болен выразил недоумение, почему восточные немцы не могут
"физически воспрепятствовать" потоку беженцев. Он оговорился при этом, что
высказывает свою личную точку зрения, но, хорошо зная Болена, я был уверен,
что он не стал бы доводить ее до моего сведения, если бы ее не разделяли в
Белом доме.
И когда появилась степа, то, хотя вслух, конечно, не выражалось одобрения -
скорее наоборот, в Вашингтоне раздался "вздох облегчения". По словам
О’Доппела, президент "фактически рассматривал стену как поворотный пункт,
который приведет к концу берлинского кризиса". "Это не очень приятное
решение, - сказал Кеннеди, - по степа, чет побери, намного лучше, чем
война"10.
С течением времени степа стала восприниматься как нечто отвратительное,
бесчеловечное. Но с учетом конкретных исторических обстоятельств, когда ее
6 Bcschloss M.R. Op. cit., р. 176.
7 Ibid., р. 225.
8 Ibid., р. 265.
9 Ibid., р. 264.
10 Ibid., р.278.
105

возведение предотвратило возможность гораздо более опасного развития
событий - вплоть до прямого столкновения с применением ядерпого оружия, это
отнюдь пе было самым плохим выходом из создавшегося положения. Поэтому
вовсе не удивительно, что тот же Ф.-Й. Штраус, рассказывая о варианте
применения ядерпого оружия в случае блокады Западного Берлина, закончил
свое повествование так: "К счастью, эта идея в воскресный день 13 августа 1961
года превратилась в макулатуру. Берлин разделила стена”11 .
Напряжение вокруг Западного Берлина еще некоторое время сохранялось, но
кризис все же был преодолен. Остался, однако, вопрос: а были ли сколько-нибудь
разумные основания для его возникновения и тем более доведения до той
остроты, которой он достиг при встрече Хрущева и Кеннеди в Вене? Почему
Хрущев и Ульбрихт не ограничились сразу возведением стены? На это иногда
отвечают, что в иных условиях, не будь кризиса, когда стена всем показалась
если не благом, то наименьшим из возможных зол, ее возведение само по себе
могло бы вызвать не менее острый кризис с неизвестными последствиями.
С психологической точки зрения, наверное, есть доля правды в таких
рассуждениях, как и в том, что столь воинственный тон Хрущева в Вене был во
многом спровоцирован тем, что Кеннеди приехал туда без какой-либо
переговорной позиции по Западному Берлину, сделав шаг назад даже
относительно того, что в свое время было обещано Эйзенхауэром.
Мне представляется очевидным, что возникшие в Вене резкие расхождения
по Берлину явились одной из главных причин того, что была упущена реальная
возможность достижения уже тогда, в 1961 г., широкого принципиального
взаимопонимания между лидерами СССР и США, что позволило бы намного
раньше изменить к лучшему отношения между двумя ведущими державами
мира.
11 Штраус Ф.-Й.Указ. соч., с. 91.
106

Документальные очерки
© 1992 г.
Я.Г. РОКИТЯНСКИЙ
ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА АКАДЕМИКА
Д.Б. РЯЗАНОВА
Вниманию читателей предлагается документальный очерк о жизни и
творчестве видного советского ученого-историка, общественного деятеля
академика Давида Борисовича Рязапова. В начале 30-х годов он был
репрессирован Сталиным и с этого времени фактически предан забвению.
Сейчас многие знают о Рязапове прежде всего по его неординарным
выступлениям, зафиксированным в протоколах съездов и конференций РКП(б).
Лишь недавно появилась первая научная статья о Рязапове1 .
Цель данного очерка - рассказать о жизни, творчестве и многогранной
деятельности Рязанова. Канву очерка составляют различные документальные,
как правило, неизвестные читателям материалы, воспоминания, а также
выдержки из работ Рязапова. Особое внимание уделяется архивным документам
- его неопубликованным рукописям, переписке, материалам следствия,
обнаруженным в Российском центре храпения и изучения документов новейшей
истории (РЦХИДНИ), бывший ЦПА ИМЛ, в центральном архиве КГБ.
Хотелось бы выразить благодарность родственникам Рязанова из Москвы,
Санкт-Петербурга, Саратова за их очень интересные воспоминания, за
предоставленные в распоряжение автора очерка письма Рязанова и другие
материалы.
ОДЕССКИЙ ПРОЛОГ
Д.Б. Рязапов родился в Одессе 10 марта 1870 г. Его настоящая фамилия
Гольдендах, в анкете в графе ’’национальность" Рязанов писал: "Еврей по
происхождению и русский по национальности"2 . Действительно, взгляды и
идеалы Рязапова формировались на основе русской культуры. Его работы и
выступления отличает яркий, сочный русский язык, в них нередко встречаю гея
поговорки, ссылки на А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова,
И.А. Крылова и других русских писателей.
Внучатая племянница Рязанова К.О. Машкова рассказала автору данного
очерка о его родных. Отец Рязапова был небогатым торговцем и имел 13 детей.
Старший сын Александр стал электриком и погиб от электрического удара.
1 Смирнова В.А. Первый директор Института К. Маркса и Ф. Энгельса Д.Б. Рязанов. - Вопросы
истории КПСС, 1989, № 9.
2 РЦХИДНИ, ф. 301, on. 1, д. 159, л. 1; Центральный архив КГБ, № ОФ 14408, л. 15.
107

Несколько братьев и сестер скончались в раннем возрасте. В живых остались
шесть сестер: Софья, Любовь, Тамара, Ольга, Фаина и Берта. Родители были
набожными и энергично возражали против участия своих детей в революционной
деятельности.
Рязанов был исключен из пятого класса одесской гимназии "за неспособность".
После этого нигде больше не учился и приобрел свои огромные знания и
научную эрудицию благодаря самообразованию. А.В. Луначарский позднее
называл Рязанова "эрудитом и бесспорно ученейшим человеком нашей партии"3.
Историк и публицист Ю.М. Стеклов вспоминал: "Стараясь восстановить в
памяти его тогдашний облик, я никак не могу представить Рязанова иначе, как
важно шествующего по улице с карманами, набитыми плотно газетами, с пачкой
книг под мышкой и при этом обязательно читающего на ходу книгу или газету.
Как настоящий человек умственной работы, он предавался ей с того момента,
когда утром открывал глаза, и до момента, когда собирался закрыть их на сон
грядущий... Рязанов читал всегда и повсюду - на ходу, в обществе, во время*
беседы, за обедом и т.д. Ему действительно удалось накопить огромные знания
даже к тому времени, когда он впервые встретился с нами и когда он, в
сущности, был еще юношей"4 .
В 1887 г. Рязанов активно включается в революционную работу. Сначала он
становится членом одного из народовольческих кружков, а в 1889 г. - одним из
первых марксистов в России, основывает марксистский кружок. С этого года он
впоследствии отсчитывал свой партийный стаж. Полиция уже в 1887 г. обратила
на него внимание. Вначале последовал обыск, а затем постоянная слежка.
Однако усыпив бдительность полиции, Рязанов в 1889 г. уезжает за границу.
Одна из задач его поездки - ознакомление с социал-демократическим движением
в Европе. Согласно некоторым сведениям, Рязанов присутствовал на
учредительном конгрессе II Интернационала в Париже.
В апреле 1890 г. Рязанов вернулся в Одессу и включился в пропаганду
марксистских идей среди рабочих под именем Николая Парижского, называя себя
"научным социалистом". В декабре 1890 г. вновь нелегально уезжает за границу,
где устанавливает контакт с возглавляемой Г.В. Плехановым группой
"Освобождение труда". В октябре 1891 г. при возвращении в Россию Рязанов
был арестован на границе и препровожден в одесскую тюрьму, а 30 декабря
1892 г. приговорен к четырем годам тюремного заключения с принудительными
работами. Срок он отбывал сначала в Одессе, а с февраля 1893 г. в Петербурге
в знаменитых "Крестах". Не так легко было вынести столь длительное
тюремное заключение. Позже Ю.М. Стеклов вспоминал: "Я не сомневаюсь в
том, что его спас глубокий интерес к пауке. В тюрьме он остался таким же,
каким был на воле. Глубочайшая жадность к науке, стремление не отставать от
нее, следить за всеми успехами знания - все это поддерживало в нем духовную
бодрость и крепость. Целый день он клеил коробочки для папирос или
занимался подобной бессмысленной принудительной работой, по в обеденный
перерыв и в свободные минуты после десятичасового рабочего дня Рязанов
начинал читать, т.е. жить"5 . В "Крестах", а также позднее в Кишиневе, куда
Рязанов был отправлен в трехлетнюю ссылку под гласный надзор полиции, была
заложена основа его эрудиции в области истории, политической экономии,
философии, финансов, юриспруденции, социологии. В Кишиневе Рязанов
о
Луначарский А., Радек К., Троцкий Д. Силуэты: политические портреты. М., 1991, с. 196.
4 Стеклов Ю. О моих первых встречах с Д.Б. Рязановым. - На боевом посту. Сборник к
шестидесятилетию Д.Б.Рязанова. М., 1930, с. 130.
5 Там же, с. 135.
108

Д.Б. Рязанов (начало XX в.)
встретил и будущую спутницу жизни Анну Львовну. Она стала верной женой,
разделила все тяготы нелегкой жизни мужа.
К началу века Рязанов был уже готов к публицистической и научной работе.
Он разбирался в политических и теоретических проблемах, хорошо знал
произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, других представителей социалистической
мысли. В это время его взгляды отличались ортодоксальностью: он отвергал
любой отход от положений Маркса и Энгельса, независимо от того, делалось это
справа или слева, и особенно протестовал против попыток оспорить
правильность марксистского метода исследования. Первыми объектами критики
Рязанова стали работы П. Струве и Э. Бернштейна. Благоприятные условия для
развития и проявления литературного и исследовательского дарования Рязанова
сложились в январе 1900 г., когда он вновь оказался за границей.
НАЧАЛО ВЕКА
Первая эмиграция Рязанова длилась примерно шесть лет. Вначале он
проживал в Париже, а потом в 1901 г. отправился в Берлин. Учительствовал,
занимался литературной работой. Вскоре встал вопрос: как подписывать статьи
и брошюры? По совету Ю.М. Стеклова он взял псевдоним "Рязанов” - фамилию
главного героя малоизвестного в русской литературе романа Слепцова "Трудное
время”6.
6 Там же, с. 138-139.
109

Рязанов активно включился в издательскую и пропагандистскую деятельность
российских социал-демократов за рубежом. Начал сотрудничать в газете "Искра”
и журнале "Заря"7 , подготовил ряд статей политического и исторического
характера для "Социал-демократического календаря 1902 г."8 , возглавил группу
"Борьба", выступавшую за объединение всех российских социал-демократов. В
то время полным ходом шла подготовка устава и программных документов
российской социал-демократии, подготовка II съезда РСДРП. Позиция
рязановской группы была близка к точке зрения В.И. Ленина и Г.В. Плеханова,
но были и некоторые отличия. Они объяснялись тем, что Рязанов в большей
мере учитывал исторический опыт европейской социал-демократии и видел
наиболее уязвимые, иногда односторонние представления двух лидеров
российской социал-демократии, представления, которые негативно сказались на
ее организационных принципах и судьбе и создали предпосылки для расколов и
проявления антидемократических тенденций.
Вот что писал в те дни Рязанов в одной из своих брошюр: "Как бы ни
огорчали всяких добросердечных людей так называемые "расколы" - "раздоры",
но социал-демократическая партия всюду развивается только путем борьбы с
другими революционными партиями. И еще более "печальный" факт: социал-
демократическая партия развивается обыкновенно путем внутренней борьбы
различных фракций...
Наше движение явилось на свет позднее немецкого и может, и должно
поэтому воспользоваться его уроками. Вот почему для пас так важно знакомство
с историей, теорией и практикой германской социал-демократии. К сожалению,
пример тов. Ленина показывает, что это знакомство сильно хромает даже у
наших политических вождей"9 .
Предостережения Рязапова не были услышаны. Более того, вопреки мнению
Организационного комитета, Рязанов не был приглашен па II съезд РСДРП даже
с совещательным голосом10 . Это был один из первых примеров будущих
неурядиц в партии, связанных с негативным отношением к инакомыслящим.
Однако Рязанова это не обескуражило. Он и после II съезда продолжал занимать
независимую позицию и не присоединился ни к меньшевикам, ни к большевикам.
Из брошюры Рязанова "Разбитые иллюзии": "Мы никогда не поймем, каким
образом партия могла добровольно наложить на себя цепи теперешнего устава,
мы не в состоянии даже будем понять многие его пункты, если мы забудем, что
он является формой проявления ленинских организационных идей, логически
развившихся из упрощенного понимания задач социал-демократии...
Ошибка Ленина состоит не в том, что он политическую организацию
революционеров строит по принципу централизации руководства... а в том, что
он упрощает, суживает эту общую деятельность, ограничивая ее работой
политической агитации, объединенной по всей России...
Лишь там, где классовому движению навязывают всякие сектантские лозунги,
где являются пророки и знахари с особенными патентованными средствами
("планы", "отрезки" и т.д.), где из организации вышибаются всякие "оттенки",
несогласные с "оттенками" господствующей группы, развивается дикое
стремление установить "единство взглядов" путем установления
"единомыслия"... Только на этой "сектантской" почве могла вырасти искровская
утопия внесения "единства взглядов" в партию путем установления
7 Искра, 1901, № 8, 9; Заря, 1901, № 1.
8 Социал-демократический календарь на 1902 г. Женева, 1902, с. 48-70,117-132. 140-157
9 Рязанов Д.Б. К критике программы российской социал-демократии, 2-е изд. СПб., 1906, с. 8, 11,
149.
10 См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 8, с. 9.
110

’’единомыслия" в "центре", состоящем из десятка прекрасно спевшихся вождей...
Оказалось, что от такого "единомыслия" некуда было деваться самим
"градоначальникам"... Они все еще продолжают упорно смешивать тайную
организацию с заговорщической, централизованную с централистической и
вместе с Лениным готовы сейчас же "расстрелять" всякого демократа"11 .
Отношение В.И. Ленина к Рязанову было с самого начала неоднозначно. Он
высоко ценил его как пропагандиста, признавал меткость отдельных его
замечаний и был не прочь с ним сотрудничать. Но его примиренческую позицию
не принимал и с присущей ему резкостью и категоричностью отвергал все
упомянутые предостережения12 .
Сразу же после революции 1905-1907 гг. Рязапов возвращается в Одессу, а
затем переезжает в Петербург. Здесь он активно участвует в работе социал-
демократической фракции второй Государственной думы, в создании российских
профсоюзов, а затем под именем Парнесова сотрудничает в их Центральном
бюро. В мае 1907 г. его арестовывают на совещании социал-демократической
фракции Государственной думы.
Позже бывший нарком земледелия В.П. Милютин вспоминал: "С
Д.Б. Рязановым мы были в общей камере [1907 г.]... В нашу жизнь политических
заключенных он внес три вещи: гимнастику (утром и вечером), запрещение
курить (курение он ненавидит, кажется, с момента своего рождения всем своим
существом) и установление часов для занятий, когда шуметь не полагалось. Эти
предложения были всеми приняты... В этот период он особенно рьяно занимался
переводом Рикардо. Там же в камере были устроены его лекции по марксизму,
которые пользовались не меньшим вниманием и успехом, чем его позднейшие
лекции на эту тему, какие он читал уже в СССР. Наше совместное житье
продолжалось недолго, так как вскоре он был сначала переведен, а затем выслан
за границу’’13 .
ВТОРАЯ ЭМИГРАЦИЯ
На этот раз Рязанову пришлось провести за границей почти десять лет. Он
жил в Вене, Цюрихе и других городах. Эта эмиграция существенно отличалась
от первой. Рязанов сохранил свое независимое положение в российской социал-
демократии и не примыкал пи к большевикам, ни к меньшевикам, ни к какой
другой группе. Однако в 1909 г. он был лектором школы, организованной на
острове Капри группой "Вперед", а позднее читал лекции о профсоюзном
движении в партийной школе большевиков в Лонжюмо близ Парижа.
Зарабатывал на жизнь переводами, а после 1907 г. направил все свой силы на
научную работу. Главным объектом его научных изысканий стало изучение
истории социализма и рабочего движения.
К этому времени Рязанов досконально изучил все известные тогда работы
Маркса и Энгельса и хорошо ориентировался в их идеях, в истории
социалистической мысли, рабочего и профсоюзного движения XIX в. Очень
важно было и то, что Рязанов освоил основные европейские языки - немецкий,
французский и английский, что открывало ему возможность исследовать
первоисточники, научную литературу по интересовавшим его проблемам,
общаться с учеными разных стран, сотрудничать в различных печатных органах.
11 Рязанов Д. Разбитые иллюзии. Женева, 1904, с. 60, 75, 86-87, 115.
12 См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 8, с. 201, 203, 206, 304; т. 9, с. 161; т. 46, с. 45, 46, 81-83, с.
108-111.
13
Милютин В. О Д.Б. Рязанове. - На боевом посту, с. 143-144.
111

Рязанов в течение нескольких лет собирал документы по истории I
Интернационала. Для этого большого труда ему пришлось много поработать в
лондонских, парижских, итальянских (Рим и Флоренция), шцейцарских и
немецких библиотеках. В 1914 г. был уже сдан в печать и набран первый том,
оставшийся, однако, в корректуре. Опубликованы из этого цикла только
несколько работ14 .
Во время пребывания в эмиграции Рязанов сумел установить тесные
дружеские связи с видными представителями европейской социал-демократии -
А. Бебелем, К.Каутским, Э. Бернштейном, Р. Люксембург, В. Адлером, К.
Цеткин, Ф. Мерингом. Ему был открыт доступ в архив германской социал-
демократии, где хранилась значительная часть рукописного наследия Маркса и
Энгельса, их переписка, конспекты, рукописи неопубликованных работ, их книги.
Почти все это оставалось неизвестным читателям. Между тем без знакомства с
этими материалами ни о каком серьезном научном исследовании творчества
Маркса и Энгельса не могло быть и речи. Рязанов изучал и материалы,
находившиеся у дочери Маркса Лауры Лафарг, у которой в числе другого оп
обнаружил "Исповедь" Маркса, позже им опубликованную15 .
Руководство СДПГ предложило Рязапову продолжить дело Ф. Меринга по
публикации литературного наследия Маркса и Энгельса и издать их работы 50 -
начала 60-х годов. Это задание Рязанов выполнил. При этом он обнаружил в
"Нью-Йорк трибюп", "Нойе Одерцайтупг" и "Пиплз пейпер" примерно 250
неизвестных статей Маркса.
Во время второй эмиграции Рязанов приобрел имя талантливого ученого. Его
многочисленные статьи, рецензии и обзоры публиковались в теоретическом
органе СДПГ журнале "Нойе цайт", в журнале "Архив фюр гешихте дес
социализмус унд дер арбайтербевегунг", издававшемся немецким историком
Карлом Грюнбергом, в венском журнале "Дер Кампф". К числу его наиболее
серьезных исследований этого периода можно отнести статьи "Карл Маркс и
русские люди сороковых годов", "Англо-русские отношения в оценке Маркса",
"Карл Маркс и Фридрих Энгельс в их переписке (1844-1882)"16 .
Уже первые марксоведческие работы Рязанова отличала глубина содержания,
яркость стиля. Многие тогдашние размышления Рязанова не потеряли своей
актуальности и в наши дни. До 1917 г. Рязанов опубликовал более 120 работ и
уже в то время заложил основы научного марксоведения. Однако не все его
выводы прошли проверку временем. Он сотрудничал не только в немецких
журналах, но и в русских, печатая свои статьи в журнале большевиков
"Просвещение" и в газете "Наше слово", которую редактировал Л.Д. Троцкий17.
Влияние Рязанова в российской социал-демократии сильно возросло в годы
первой мировой войны. В то время его связи с руководителями многих социал-
демократических партий стали приобретать особенно важное значение, так как
многие российские социал-демократы были интернированы и ходатайства этих
влиятельных людей были крайне ценны. Благодаря хлопотам Рязанова с
помощью лидера австрийской социал-демократии В. Адлера, и это в нашей
исторической литературе замалчивалось, был освобожден и Ленин. "В 1914 г.,
когда Ильич засел в Галиции и ему грозила опасность, - писал Рязанов, - мне
пришлось после телеграммы Надежды Константиновны принимать участие в его
14 Рокитяиский Я.Г. Неукротимый академик (новые архивные материалы о Д.Б. Рязанове). -
Вестник Академии наук СССР, 1991, № 7, с. 135.
15 Рязанов Д. Очерки по истории марксизма, т. 1. М., 1928, с. 173.
15 Там же, с. 3,9, 420.
17 Троцкий ЛД. Моя жизнь. Опыт автобиографии, т. 1-2. М., 1990, т. 1, с. 264.
112

освобождении”18 19 . Таким же образом он вызволил из тюрем Бухарина, Пятакова
и многих других. Отношение Ленина к Рязанову в тот период отличалось
теплотой. 9 января 1915 г. он писал Рязанову: "Дорогой товарищ! Статью Вашу
получили вчера вечером. Не успели еще прочесть и обсудить... Лучшие приветы
от меня, Надежды Константиновны и всех бернцев. Н. Ленин”™ .
В годы первой мировой войны Рязанов занял твердую интернационалистскую
позицию. Он выступил против одобрения социал-демократами военных кредитов
и поддержки ими своих правительств. Однако он не принял и идею большевиков
о борьбе за военное поражение своей страны. Война привела Рязанова к
определенному сдвигу влево, к мысли о неизбежности скорого краха капитализма
и способности лишь социализма вывести человечество из тупика мировой
войны20 .
НА ВОЛНЕ РЕВОЛЮЦИИ
О победе Февральской революции Рязанов узнал в Цюрихе и уже в мае
1917 г. через Германию прибыл в Петроград. В списке научных работ Рязанова
нет ни одной, написанной в этом году, так как он целиком ушел в
революционную работу. В ходе нее он еще больше сблизился с большевиками.
Позже Н.И. Бухарин вспоминал: "С т. Рязановым приходилось иногда
встречаться в обстановке, когда наше дело, как казалось для многих, висело на
волоске... В июльские дни 1917 года... это был бесстрашный человек, который
стоял в цепи большевиков, не имея партийного билета в кармане”21 . Вскоре
после этого на VI съезде РСДРП(б) Рязанов вместе с возглавляемой Троцким
группой межрайоновцев был принят в партию большевиков.
В мае - октябре 1917 г. Рязанов активно включается в работу профсоюзов.
Он, по словам С.А. Лозовского (с 1921 по 1937 г. он являлся генеральным
секретарем Профинтерна), "бросается с величайшей энергией в профдвижение”
и становится одним из руководителей Всероссийского Центрального Совета
Профессиональных Союзов22 . Активная работа Рязанова в профсоюзах, а
также его предшествующая деятельность как социал-демократа и ученого
способствовали тому, что он стал известен и далеко за пределами партии
большевиков.
Он был избран депутатом Учредительного собрания от Одессы, делегатом на
II Всероссийский съезд Советов, входил в состав его президиума. До начала 30-х
годов он избирался и на последующие съезды Советов, а также на съезды,
конференции партии, на Всероссийские съезды профсоюзов. В 1920 г. он стал
депутатом Моссовета, входил в состав ВЦИК, а затем и ЦИК СССР, работал в
его бюджетной комиссии.
Хорошо зная настроение народа и обстановку в стране, Рязанов осенью
1917 г. предвидел приближение новой революции. Однако он был против плана
Ленина осуществить восстание до II съезда Советов. В это время он входил в ту
довольно многочисленную группу ведущих членов партии, которые считали
осуществление восстания политически опасным и несвоевременным делом. В
исторической литературе было принято упоминать лишь Г.Е. Зиновьева и Л.Б.
Каменева. В действительности же они были далеко не одиноки в верхах
18 РЦХИДНИ, ф. 301, on. 1, д. 78, л. 41.
19 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 49, с. 49-50.
20 Рязанов Д. Международный пролетариат и война. Сборник статей 1914-1916 гг. М., 1919, с. 9.
21 Речь Н.И. Бухарина. - На боевом посту, с. 123.
22 Лозовский С А. Жизнь, которую стоит изучать. - На боевом посту, с. 140-141.
113

большевистской партии в своем сопротивлении революционному плану Ленина23.
Вот запись Ж. Саду ля от 30 октября 1917 г.: "Плеханов считает, что
’’выступление”, провозглашенное большевиками, начнется в ближайшее время...
Руководство большевистского движения разделилось по вопросу о
своевременности этой акции. Ленин и Троцкий требуют выступления. Каменев,
Зиновьев, Рязанов и большинство других лидеров хотели бы избежать его,
опасаясь неудачи и еще больше, может быть, успеха. Они понимают, что
слишком много обещали, чтобы суметь все выполнить”24 . А.В. Луначарский в
те дни писал жене (31 октября 1917 г.): ”Мы образовали нечто вроде блока
правых большевиков: Каменев, Зиновьев, я, Рязанов и др. Во главе левых -
Ленин и Троцкий. У них - ЦК, а у нас все руководители отдельных работ:
муниципальной, профсоюзных, фабрично-заводских комитетов, военной,
советской”25.
Историкам еще предстоит решить вопрос, насколько верпа была позиция
Рязанова и его единомышленников.
Рязанов был включен в состав Совнаркома комиссаром путей сообщения. При
этом учитывалась не только его популярность среди рабочих, но и его тесные
контакты с руководством Всероссийского профсоюза железнодорожников
(Викжель), который играл большую роль в обеспечении работы железных дорог
и занимал нейтральную позицию. Но на посту комиссара он пробыл недолго.
Позднее Лозовский объяснял это тем, что Рязанов не укладывался ”ни в какие
правила, ни в какие расписания”26 . В действительности, однако, его отставка
была вызвана несогласием с Лениным и Троцким по вопросу создания
коалиционного социалистического правительства. Позднее Троцкий вспоминал,
что Зиновьев, Каменев, Рыков, Луначарский и десятки других бешено боролись
за коалицию с эсерами и меньшевиками27.
Из дневника П.А. Лурье (17 ноября 1917 г.): "ЦИК Советов принял
резолюцию, чтобы в однородном социалистическом министерстве была половина
большевиков. Ленин и Троцкий требуют, чтобы большевиков было
большинство. Тогда Ногин, Милютин, Рыков, Рязанов, Теодорович, Шляпников
и Дербышев (комиссар печати) вышли из Совета Комиссаров, а Каменев,
Зиновьев, Милютин, Ногин и Рыков и из ЦК партии”28.
В заявлении народных комиссаров, к которым присоединился и Рязанов,
отмечалось: "Мы стоим на точке зрения необходимости образования
социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что
только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды
героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-
ноябрьские дни”29 . В ответ на письмо Ленина с требованием к своим
оппонентам подчиниться решениям ЦК30 Рязанов писал: "Продолжая считать
политику большинства ЦК ошибочной, я не могу отказаться от права подвергать
ее критике, поскольку она находится в противоречии с принципами
революционной социал-демократии”31.
23 Протоколы ЦК РСДРП(б), август 1917 - февраль 1918. М., 1958, с. 116.
24 Анисимов В. Глазами современников. - Комсомольское знамя, 7. XI. 1990.
25 Вопросы истории КПСС, 1991, № 2, с. 43.
26 Лозовский С А. Указ, соч., с. 141-142.
27 Троцкий Л Д. Указ, соч., т. 2, с. 258.
28 Юность, 1990, № 10, с. 8.
29 Протоколы ЦК РСДРП(б), с. 136.
39 См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 35, с. 70-71.
31 Протоколы ЦК РСДРП(б), с. 143.
114

ИНАКОМЫСЛЯЩИЙ
Разногласия Рязанова с Лениным, Троцким и рядом других руководителей
партии большевиков в октябре - ноябре 1917 г. не были последними. С этого
времени он прочно занял в партии позицию ’’инакомыслящего". При этом
Рязанов, однако, никогда не примыкал ни к какой группе или фракции, а
высказывал свою личную точку зрения. Он был самостоятельно мыслящим
теоретиком и политиком. Независимость суждений, его бесстрашные
критические выступления против практически всех руководителей РКП(б),
включая и Ленина, создавали ему авторитет в партийной сфере. Сейчас, когда
начался процесс критического переосмысления действий политики большевиков
после 1917 г., на альтернативные точки зрения Рязанова тех лет следует, на мой
взгляд, обратить более пристальное внимание. При этом было бы неверно
преувеличивать "дальнозоркость" Рязанова, разделявшего многие заблуждения
своих товарищей по партии. Но мыслил он более рационально и менее
догматично и неоднократно, хотя и безуспешно, обращал их внимание на истоки
будущих неудач и трагедий.
В марте 1918 г. на VII съезде Рязанов решительно выступил против
Брестского мира. Исходя из ортодоксальной марксистской позиции, он считал,
что этот мир сделает невозможной революцию в Западной Европе. Рязанов
полагал, что, "только опираясь на пролетариат Западной Европы, мы в
состоянии увлечь за собой крестьянские массы32 . Сомнения Рязанова были
столь велики, что он в конце съезда объявил о своем выходе из РКП(б)33 . Лишь
после начала Ноябрьской революции в Германии и революции в Венгрии Рязанов
вернулся в партию. Обосновывая свое решение, он писал в апреле 1919 г.: "Я
потому и выступил решительным противником Брестского мира, что считал его
политическим актом, который должен был задержать неизбежный взрыв
международной революции и ослабить пропагандистскую роль Октябрьской
революции, толкая ее на путь компромиссов. История устранила этот пункт
разногласия. Международная революция началась. Пролетарская Россия имеет
теперь союзников в пролетарской Венгрии"34.
На VII, VIII, IX, X и XI съездах Рязанов энергично выступал против
диктаторского отношения партии к профсоюзам, за демократизацию
общественной жизни, против ее вмешательства во все сферы общественной
жизни, в том числе в организацию производства. Приведем лишь два
высказывания Д.Б. Рязанова: "Пора перестать делить ЦК па различные камеры,
пора перестать смотреть на него, как на буржуазное учреждение... Нам нужна
группа товарищей, выполняющих постановление партийного съезда, когда этим
постановлениям предшествовала настоящая дискуссия". "Наше ЦК совершенно
особое учреждение. Говорят, что английский парламент - все может, но не
может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не
одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб
невероятно размножается"35 . Одним из первых он подметил стремление верхов
РКП(б) к жестокой борьбе с инакомыслием, к бюрократизации деятельности
32 Седьмой экстренный съезд РКП(б). Март 1918 г. Стенографический отчет. М., 1962, с. 73.
33 Там же, с. 128.
34 Рязанов Д. Международный пролетариат и война, с. IV.
35 Седьмой экстренный съезд РКП(б), с. 75; Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 г. Протоколы. М.,
1959, с. 71; Девятый съезд РКП(б). Март - апрель 1920 г. Протоколы. М., 1960, с. 226-236, 253-257;
Десятый съезд РКП(б). Март 1921 г. Стенографический отчет. М., 1963, с. 88-89; Одиннадцатый съезд
РКП(б). Март - апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961, с. 79,268.
115

Группа делегатов IX съезда РКП(б) (четвертый справа в верхнем ряду Д.Б. Рязапов)
партии и комсомола, склонность к антидемократизму. Вес это свидетельствовало
о том, что Рязанов видел порой гораздо дальше руководителей партии,
предугадывал последствия их часто одномерной тактики, ориентированной на
утопические воепнокоммунистические цели.
Некоторые руководители большевиков в ответ на критические высказывания
Рязанова были пе прочь навесить ему идеологический ярлык. Так, Н.И. Бухарин
на VIII съезде партии заявил: "Тов. Рязанов, по моему убеждению, сохраняет в
своей позиции элемент меньшевистской позиции. Я считаю, что эта точка зрения
фактически сводится к так называемой "независимости" профессиональных
союзов, которая защищается меньшевиками"36 . "Что такое преподнес нам
Рязанов, - спрашивал на IX съезде партии Ю.Х. Лутовинов. - Самую
злосчастную независимость профсоюзов только в несколько иной оболочке, но
существо осталось - мепьшевистско-эсеровско-обывательское, против чего мы в
течение двух лет боролись самым ожесточеннейшим образом"37 .
Более дифференцированной и неоднозначной была позиция Ленина. Его
реакция на очень едкую и резкую критику Рязанова была нередко не менее
резка и иронична. Но в целом ряде случаев он, в отличие от своих коллег,
признавал правильность мыслей Рязанова, высоко оценивал его практическую
деятельность38 .
На примере Рязанова хорошо просматривается отношение руководства
РКП(б) к инакомыслию. До начала 20-х годов оно допускалось на съездах и
конференциях партии. Однако после X съезда отношение к нему стало более
жестким. Особенно резко ЦК противодействовал попыткам инакомыслящих
добиться осуществления на практике своих неортодоксальных идей. Это сразу
36 Восьмой съезд РКП(б), с. 112.
37 Девятый съезд РКП(б), с. 239.
38 См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 398; т. 43, с. 103.
116

же пресекалось и немедленно отражалось на деятельности инакомыслящего. Так
случилось с Рязаповым в мае 1921 г., когда фракция РКП(б) на IV Всероссийском
съезде профсоюзов одобрила большинством голосов резолюцию не ЦК, а
Рязанова, содержавшую критику политики ЦК по отношению к профсоюзам и
выдвигавшую на передний план деятельности профсоюзов защиту интересов
трудящихся. ЦК сразу же принял решение отстранить Рязанова от работы в
профсоюзах. 19 мая 1921 г. ЦКК одобрил это решение39 .
Однако вытолкнуть Рязанова из политической жизни не удалось. Он
продолжал в 20-х годах выступать на собраниях и вечерах, на съездах и
конференциях, защищая более научный, рационалистический взвешенный подход
к развитию экономики, выступая против "большого скачка", против
диспропорции между легкой и тяжелой промышленностью, против преследований
оппозиционеров.
Делегаты различных форумов с большим интересом относились к его
выступлениям. Их привлекала смелость и неожиданность его суждений, умение
остроумно ответить на любую реплику из зала. В стенограмме выступления
Рязанова на XVI партконференции 15 раз стоит запись: "Смех". Иногда в
стенограммах встречались слова "Хохот", "Продолжительный смех". Однако за
всем этим, как правило, стояли очень серьезные вещи. Вот что писал об этой
стороне выступлений Рязанова А.В. Луначарский: "Речи т. Рязанова
сопровождаются часто смехом, и причиной этого смеха всегда является острота,
почти классически литературная, очень тонкая и неожиданно часто очень больно
разящая противника и иногда оставляющая каплю яда в царапине, которая
отмечает место, где впилась рязановская стрела"40 .
ОРГАНИЗАТОР СОВЕТСКОЙ НАУКИ (1918-1920 гг.)
Сведения о деятельности Рязанова в 1918-1920 гг. носят отрывочный
характер. Известно, что он проживал в Петрограде до начала 1919 г., а затем
переехал в Москву, был членом исполкома Центрального правления
Всероссийского профессионального союза мастеровых и рабочих
железнодорожников, вел в среде рабочих активную просветительскую работу.
Вскоре после 1917 г. он организовывал лекции видных русских ученых перед
рабочими Петрограда.
С весны 1918 г. Рязанов стал играть большую роль в научной жизни страны.
Это было труднейшее время для ученых и научных учреждений. Существовала
реальная угроза потерять все те значительные научные результаты, которые
были накоплены до 1917 г., лишиться талантливейших ученых с мировым
именем.
Одним из направлений научной деятельности Рязанова стало архивное дело. В
годы революции архивы ожидала горькая участь, и Рязанов спас архивы пашей
страны, разработав свою программу и возглавив в 1918-1920 гг. Главное
управление архивного дела при Наркомпросе. Вторым направлением его
организационной деятельности в 1918-1920 гг. стало общее руководство научной
работой во главе Главного управления по науке при Наркомпросе. Известно, что
па этой должности Рязанов занимался делами Академии наук, научных
учреждений и учебных заведений страны, защищал интересы ученых, спасал их
от голода, а иногда и от арестов.
39 РЦХИДНИ, ф. 589, оп. 3, д. 12754, л. 1; см. Зверева Я. Закулисная драма, или кто сломал хребеч
профсоюзам. - Труд, 30.1. 1992.
40 Луначарский А.В. Соблазны и опасности высокой культуры. - На боевом посту, с. 58.
117

Третьим направлением научной работы Рязапова в эти годы стала
деятельность в Социалистической Академии общественных наук, решение о
создании которой было принято Совнаркомом в июне 1918 г. и подтверждено
через 10 дней решением ВЦИК. Рязапов был действительным членом
Соцакадемии и членом ее Президиума. В ней работали многие видные
обществоведы, в том числе возглавлявший ее М.Н. Покровский, И.И. Скворцов-
Степанов, А.В. Луначарский, Н.М. Лукин, А.А. Богданов, Н.И. Бухарин,
А.М. Деборин, Ф.М. Фриче, В.П. Милютин и другие.
Социалистическая Академия, переименованная в 1924 г в Коммунистическую,
несомненно, стимулировала развитие общественных наук в 20-е годы.
Одновременно, однако, ее однобокая, игнорирующая немарксистские взгляды
ориентация привела к все большему внедрению в общественные науки
догматизма, а впоследствии и сталинизма.
ВО ГЛАВЕ ИНСТИТУТА К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА
Вначале институт существовал в рамках Социалистической Академии.
Самостоятельным научным учреждением при ВЦИК он стал в июле 1922 г. К
этому времени у института было уже свое помещение. Им стал бывший особняк
князей Долгоруковых. Особое внимание Рязанов уделял “материальной” стороне
научного исследования. Он скомплектовал уникальную библиотеку, одно из
значительнейших книгохранилищ научного учреждения в мире и самую большую
библиотеку по марксизму с редчайшими изданиями XIX в. Основную часть
библиотеки составили книги и целые частные библиотеки, закупленные
Рязановым в 20-х годах в Англии, Франции, Швеции, Германии и Австрии во
время его ежегодных поездок за границу41 . К началу 30-х годов общий фонд
библиотеки института превысил 450 тыс. экземпляров.
Вторым важным достижением стало издание в институте архива документов
Маркса и Энгельса и их современников. При этом Рязанов использовал свои
давние связи с руководством СДПГ и хорошее знание архивных материалов. В
ноябре 1924 г. он получил от руководства СДПГ разрешение сфотографировать
все рукописи Маркса и Энгельса. Перед съемкой он навел порядок в архиве
СДПГ, добился возвращения в него материалов, осевших в личных архивах.
Само фотокопирование было проведено в 1924-1927 гг. Были приобретены
архивные материалы из других архивных и научных учреждений и библиотек.
Поиски материалов проводились при помощи иностранных корреспондентов.
Особенно большую работу для института проделал Б.И. Николаевский. Всего к
1931 г. институт располагал 15 тыс. документов в подлинниках и 175 тыс. - в
фотокопиях42.
Особенно важно было то, что Рязапов сумел привлечь к работе Института
целую плеяду талантливых ученых. Вот имена лишь некоторых из них:
Г. Бакгмель, В. Волгин, А. Деборин, Н. Карев, М. Косвен, Е. Косминский,
Г. Лукач, И.Л. Куппол, Ф. Потемкин, Ф. Ротштейн, Н. Лукин, И. Рубин,
О. Руммер, Ю. Стеклов, Я. Стэн, Ц. Фридман, А. Удальцов, Э. Цобель,
Ф. Шиллер. Рязанов оказывал большую помощь этим ученым. Некоторых из
них, например бывшего члена ЦК Бунда И.И. Рубина, он спас из застенков
ОГПУ, помог вернуться из ссылки в Москву, а затем взял на работу
заведующим кабинета политэкономии.
Опираясь на созданные им самим материальные и научно-исследовательские
предпосылки, Рязапов смог организовать невиданную по масштабам публикацию
41 Рязанов Д.Б. Институт К. Маркса и Ф. Энгельса при ВЦИК. М., 1923, с. 4-6.
42 Смирнова В.Л. Указ, соч., с. 76.
118

Д.Б. Рязанов (1922 г.) - портрет художника Н. Андреева.
произведений Маркса и Энгельса, других мыслителей, в частности издание 25-
томного собрания сочинений Г.В. Плеханова, работ Л. Фейербаха, Д. Рикардо,
А. Смита, Д. Дидро, Г. Гегеля, П. Лафарга, В. Либкнехта, Т. Гоббса,
К. Каутского, Д. Томана, Г.Ф. Ламеттри и других, а также выпуск отдельных
работ историков Д.М. Петрушевского, Е.В. Тарле и А. Матьеза. Всего за
первые десять лет работы институт опубликовал более 150 томов ценнейших
научных изданий.
Сам Рязанов с 1921 по 1931 г. подготовил около 200 научных работ.
Подавляющее большинство - это издательские предисловия, комментарии,
вступительные статьи, пояснительные замечания. Эти материалы существенно
отличаются от современных, часто безликих и общих издательских предисловий,
в том числе к томам сочинений Маркса и Энгельса.
В памяти бывших сотрудников ИМЭ Рязанов остался разным. Одни
жаловались на его резкость, на "проработки". Другие обнаруживали в нем
добросердечие. "Суровый с виду человек, оп отличается чрезвычайной
мягкостью характера, одарен большим любвеобильным сердцем. Он в высшей
степени человечен, отличается чрезвычайно чуткой совестью", - писал
А.М. Деборин43 .
43 Дебории А. Д.Б. Рязанов. - На боевом посту, с. 29.
119

Он резко выступал против пустословия. Вот один эпизод, переданный недавно
ушедшей из жизни сотрудницей ИМЭ доктором исторических паук И.А. Бах: "У
нас проходило профсоюзное собрание всего коллектива института. Приехал
представитель ВЦСПС. Поднялся на трибуну и начал говорить о
международном положении. Вдруг встает Рязанов и говорит: ’’Извините, я вас
прерву. Зачем вы рассказываете о международном положении. Мы все читаем
газеты и обо всем этом знаем сами. Вы лучше скажите нам, как лучше
работать". Представитель ВЦСПС, не говоря ни слова, закрыл папку и
удалился".
Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, как ни одно научно-исследовательское
учреждение, был обязан своим существованием и всемирной славой Рязапову. От
него исходила сама идея создания этого института. Он сформулировал принципы
его организации и претворил их в жизнь, создал все материальные предпосылки
для научно-исследовательской и издательской работы, сколотил блестящий
научный коллектив и, наконец, стоял у истоков практически всех изданий
института. Без Рязанова подобного рода уникальный и научно-издательский
центр марксоведения никогда бы не возник. И советское марксоведение как
таковое вряд ли бы существовало.
В АКАДЕМИИ НАУК СССР
К концу 20-х годов Рязанов пользовался широкой известностью в стране и за
рубежом. И не было ничего удивительного в том, что его включили в число
десяти коммунистов-ученых, которые, по решению ЦК ВКП(б), были в 1928 г.
выдвинуты кандидатами в академики. Наряду с Д.Б. Рязановым в это число
вошли Н.И. Бухарин, А.Н. Бах, И.М. Губкин, А.М. Деборин, Г.М. Кржи¬
жановский, Н.М. Лукин, П.Н. Сакулин, М.Н. Покровский и Ф.М. Фриче.
Рязанов не стремился в академики. В марте 1928 г. он вместе с Покровским
обратился к руководству партии с просьбой пе включать его в список
претендентов. Но эта просьба была отклонена44 .
К 1928 г. состав академии по сравнению с 1917 г. существенно не изменился.
В нее входило 43 академика. Среди них были такие выдающиеся ученые, как
И.П. Павлов, В.И. Вернадский, С.Ф. Платонов, А.М. Ляпунов, Е.В. Тарле,
А.Е. Ферсман, Н.Я. Марр, А.Ф. Иоффе и др. Президентом академии был
А.П. Карпинский, неизменным секретарем - академик С.Ф. Ольденбург.
8 апреля 1928 г. Совнарком принял решение, согласно которому число
академиков должно было быть доведено до 85. Из них 40 новых вакансий
отводилось гуманитариям. 12 апреля 1928 г. Академия наук объявила вакансии
на 41 место. Претендентов оказалось 207 45 .
Руководство ВКП(б) придавало особое значение довыборам академиков, опо
надеялось покончить с независимостью академии, сделать ее послушной своей
воле. И.всему процессу избрания был придан с самого начала политический
оттенок. В прессе активно поддерживалась коммунистическая десятка.
Д.Б. Рязанов пе нуждался в такой поддержке. Он снискал к себе уважение в
академической, среде как организатор науки и как ученый. Поэтому оп
благополучно прошел выборы в Отделении гуманитарных паук, а 12 января
1929 г. на общем собрании АН СССР был избран академиком по специальности
"история".
Наряду с Рязаповым академиками стали еще шесть коммунистов. Трое же
44 РЦХИДНИ, ф. 374, on. 1, д. 1, л. 29.
45 Брансе В.С. Укрощение строптивой, или как АН СССР учили послушанию. - Вестник
Академии наук СССР, 1990, № 4, с. 121.
120

Д.Б. Рязанов с женой (20-е годы, Париж).
коммунистов - философ Дебории, историк Лукин и искусствовед Фриче, успешно
пройдя выборы в Отделении гуманитарных паук, на общем собрании академии
не получили необходимые две трети голосов. Этот результат выразил
отношение академиков к этим ученым и в нормальных условиях не должен был
вызвать никакого шока. Но в политизированной обстановке 20-х годов он был
воспринят как политическая демонстрация против рабочего класса.
В печати развернулась кампания против старой академии. Некоторые авторы,
в частности А.В. Луначарский, требовали ее чистки, избрания академиков всеми
учеными страны46 .
Академик Рязанов также очень резко выступил против неизбрапия Деборипа,
Лукина, Фриче. Его позиция была не совсем объективна. И это понятно. Ведь
дело шло о его товарищах и друзьях, и он был склонен обращать меньше
внимания на недостатки их научных работ и концепций, искренне считая их
выдающимися учеными.
4 февраля 1929 г. Рязанов выступил на собрании научных сотрудников
Первого московского государственного университета, где, осудив факт
46 Известия, 5.U.1929.
121

неизбрания трех коммунистов в академию, он высказался за ее коренную
реорганизацию47.
Президиум Академии наук сразу же осознал опасность невыборов трех
коммунистов в условиях всевластия РКП(б) в стране. 12 января он обратился в
Совнарком с просьбой провести перебаллотировку. 17 января это решение было
утверждено большинством академиков на их общем экстраординарном собрании.
5 февраля Совнарком удовлетворил просьбу Президиума и общего собрания
академии. Перебаллотировка была проведена 13 февраля 1929 г.
Присутствовало 54 академика. На этот раз Деборин, Лукин, Фриче получили
необходимое количество голосов и стали академиками.
Рязанов с присущей ему основательностью отнесся к началу своей
деятельности в академии. Он был полон решимости осуществить и здесь
грандиозные реформаторские идеи, приблизить академию к жизни страны. Итог
своим размышлениям о судьбах академии Рязанов подвел в рукописи,
подготовленной во второй половине февраля. Часть коммунистов-академиков
считала, что нужна не коренная реорганизация академии, а ее ’’усмирение”,
разрушение ее аппарата. Точка зрения Рязанова была совсем другой. Он считал,
что необходимо реорганизовать академию, создать ряд новых учреждений и
институтов, главным образом вне Ленинграда - в Москве, в Харькове, в Киеве,
в Тифлисе, в Минске, поставить академию под ближайший контроль Советской
власти, пролетарского государства, освободить из-под влияния старых
петербургских традиций, сделать ее не только на словах, а на деле Всесоюзной.
В рукописи Рязанов дал понять, что, если будет принята концепция разрушения
академии, он не собирается соучаствовать в ее претворении в жизнь: ’’Вступить
в академию, чтобы изнутри разрушить ее - да стоила ли овчинка выделки?”48
Разногласия среди академиков-коммунистов, очевидно, побудили Оргбюро ЦК
ВКП(б) 8 марта 1929 г. создать комиссию "для рассмотрения предложений,
внесенных фракцией коммунистов-академиков о дальнейшем направлении и
организации Академии наук СССР”. О работе комиссии ничего не известно. По
ряду признаков восторжествовала точка зрения оппонентов Рязанова,
направленная не на реорганизацию академии, а на конфронтацию с ней, на ее
"усмирение". Не был также одобрен план Рязанова создать в Москве институт
истории и включить в его состав не только коммунистов, но и беспартийных,
таких известных историков, как академики Е.В. Тарле и Д.М. Петрушевский.
Между тем 17 февраля 1929 г. Президиум академии принял решение
выдвинуть двух кандидатов на пост вице-президента А.Е. Ферсмана и
Д.Б. Рязанова. Выдвижение Рязанова на столь высокий академический пост
отражало не только уважение к нему академиков, но и их согласие с его
реформистскими идеями. Однако планам руководства академии не суждено было
осуществиться. Рязанов по причине "нездоровья" отказался от лестного
предложения, а также вообще от участия в деятельности комиссии по
реорганизации академии и в работе ее весенней сессии.
Решительное отклонение Рязановым предложения стать кандидатом в вице-
президенты Академии наук и его нежелание участвовать в работе ее сессий и
комиссий объяснялись не только его нездоровьем. То был протест против
политики ЦК, направленной на "усмирение" Академии наук.
В 1929-1930 гг. на Академию наук обрушились репрессии. Началась
ожесточенная травля неугодных академиков, последовали аресты. Из академии
были уволены почти 800 человек49 . По сути дела, уничтожался тот научный
47 Известия, 5.П.1929.
48 См. Рокитяиский Я.Г. Указ, соч., с. 142, 144.
49 См. Брачев В.С. Указ, соч., с. 125-127.
122

потенциал, который был накоплен российской наукой, разрывалась
преемственность, без которой невозможно нормальное развитие науки.
Создавались предпосылки для застоя научной мысли в нашей стране.
Предостережения Рязанова не были услышаны и на этот раз.
ЮБИЛЕЙ
В марте 1930 г. отмечалось 60-летие Рязанова и 40-летие его общественной
деятельности. Чествование приобрело всесоюзные масштабы. На него
отозвались многие организации и учреждения, как государственные, так и
научные, многие политические деятели и ученые, простые люди.
10 и 11 марта в центральной печати были опубликованы приветственные
адреса, письма, а также юбилейные статьи, посвященные академику Рязапову50.
Заслуги Рязанова в деле собирания и разработки идейного наследия Маркса и
Энгельса, в создании Института были отмечены в приветствиях и адресах ЦК
ВКП(б), президиума Исполкома Коминтерна, исполкома Профинтерпа, ВЦСПС,
Реввоенсовета. Академика Рязанова поздравили Академия паук СССР,
Комакадемия, Госиздат, Институт Красной профессуры, ЦИК СССР,
Госакадемия художественных наук, Центрархив СССР, Музей революции
СССР, Комитет по заведованию учеными и учебными учреждениями, работники
советской энциклопедии, коллективы Ленинградской публичной библиотеки,
Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе, Ленинградского коммунистического
университета, ЛГУ, Центрального бюро и московского областного совета секции
научных работников, научные коллективы Института В.И. Ленина, Института
К. Маркса и Ф. Энгельса и многие другие организации и учреждения.
Рязанов получил приветственные письма от ряда руководителей, в том числе
от Председателя ЦИК СССР М.И. Калинина, Председателя Совнаркома
А.И. Рыкова, секретаря ЦИК СССР А.С. Епукидзе, от Клары Цеткин и других
деятелей рабочего движения.
14 марта 1930 г. было подписано постановление ЦИК СССР о награждении
Д.Б. Рязанова орденом Трудового Красного знамени СССР за научные заслуги
при создании ИМЭ. Для поощрения научных исследований по истории развития
марксизма и разработки научных биографий Маркса и Энгельса ЦИК учредил
премию имени Рязанова за лучшую марксоведческую работу51 .
21 марта 1930 г. в помещении Комакадемии под председательством Калинина
состоялось торжественное заседание. Докладчиком был академик Деборип, с
речами выступили Катаяма, Лозовский, Ярославский, Покровский, Бухарин,
Стеклов, Бах и др.
В связи с юбилеем Рязанова была издана большая книга "На боевом посту.
Сборник к шестидесятилетию Д.Б. Рязанова". Опа была подготовлена, как
говорилось в посвящении, "товарищами, друзьями и сотрудниками", включала
наряду с различного рода юбилейными материалами исследовательские статьи по
проблемам философии, политической экономии, социологии и истории, а также
ряд неопубликованных документов Маркса, Энгельса, Плеханова и Лепина.
Сборник завершался списком работ академика Рязанова52 . Последняя значилась
под номером 334. Однако нужно учесть, что список был неполный: в пего
входили работы, опубликованные до конца 1929 г.
На юбилей откликнулись и за границей. В парижском "Бюллетене оппозиции"
50 Правда, 10.11.III. 1930; Известия, 10.111.1930; Комсомольская правда, 10.111.1930; Труд,
10.П1.1930; Огонек, 1930, № 7.
51 Правда, 10.Ш.1930.
52
Дитлтии В., Яковлева Л. Библиография работ Д.Б. Рязанова. - На боевом посту, с. 623-650.
123

появилась, в частности, статья Троцкого. В ней отмечалось: ’’Юбилей Рязанова
связан для всех и каждого прежде всего с его гигантской научной работой в
области собирания, восстановления и исторического истолкования идейного
наследства Маркса - Энгельса. Неутомимость Рязапова в этой области также
безгранична, как и его эрудиция. К этим качествам надо добавить третье, не
менее ценное: идейную неподкупность. Отойдя от активной партийной борьбы,
Рязанов никогда, однако, не сделал ни малейшей уступки тем методам, которые
стали руководящими в лженаучных учреждениях сталинского аппарата. В то
время как институт Ленина и Истпарт превратились за последние годы в
гигантские мануфактуры исторических и теоретических фальсификаций,
приуроченных к каждому очередному повороту генерального секретариата,
Институт Маркса - Энгельса был и остается подлинно ученым и научным
учреждением, где горит и светит марксистская мысль и где реставрируется,
очищается, оттачивается, отчасти куется заново теоретическое оружие
пролетарской революции”53.
После марта 1930 г., казалось, ничто не предвещает грозы для Рязанова. Он
продолжал свою научную работу, участвовал в заседаниях финансовой комиссии
ЦИК СССР, в работе XVI съезда ВКП(б), а затем с конца июля 1930 г.
находился за рубежом. Вернувшись в конце сентября в Москву, Рязанов снова
окунулся в напряженную научно-исследовательскую, публикаторскую работу
института. Но вскоре грянули события, которые в корне изменили судьбу
ученого.
СТАЛИН И РЯЗАНОВ
Отношение Сталина к Рязанову всегда было отчужденным, даже
враждебным. Сталин был нетерпим к инакомыслию, и выступления Рязанова на
съездах и конференциях с резкой критикой политики ЦК не могли не вызывать у
него раздражение и злобу. Особенно должна была задевать самолюбивого
генсека резкая критика Рязановым бюрократических, антидемократических,
централистских тенденций в работе ЦК и Оргбюро, т.е. тех сторон деятельности
руководства, к появлению и стимулированию которых Сталин был
непосредственно причастен.
Первое столкновение произошло 18 мая 1921 г. на заседании фракции РКП(б)
на IV Всероссийском съезде профсоюзов, одобрившей, как отмечалось,
резолюцию Рязанова об отношении руководства партии к профсоюзам.
Известие о принятии фракцией резолюции Рязанова повергло ЦК в шоковое
состояние. На ее заседание был послан Сталин. О том, что было дальше,
рассказывает один из его участников А.М. Дурмашкин: "Выступление Сталина
не содержало достаточной аргументации по существу вопроса и было выдержано
в резких, раздраженных тонах, изобиловало грубыми личными выпадами в адрес
Томского, Рязанова, да и самой фракции. Это вызывало в зале протесты,
выкрики, нервозность. На реплики Рязанова, сидевшего сбоку на сцене, Сталин
вместо критики по существу грубо бросил в его сторону: "Замолчите, шут
гороховый". Рязанов вскочил, ответил тем же"54 . Вечером того же дня на
заседание фракции прибыл Ленин и ему удалось склонить всех к тому, чтобы
вместо резолюции Рязанова принять резолюцию ЦК.
Хамское поведение Сталина на заседании фракции РКП(б) никого не
насторожило. Более того, с одобрения Ленина Сталин в апреле 1922 г. стал
53 Бюллетень оппозиции, 1930, № 30, с. 31-32.
54 Дурмашкин А.М. Внимание Ленина к профсоюзам. - В кн.: О Владимире Ильиче Ленине.
Воспоминания 1900-1922. М., 1963, с. 529-530.
124

генсеком. Нэп сопровождался не демократизацией, а усилением репрессий по
отношению к оппозиционным кругам как в самой РКП(б), так и за ее пределами.
Этой политике хорошо соответствовал новый генсек. Инакомыслящий Рязанов
же становился в этой партийной структуре лишним. И он был отнюдь не
случайно отстранен от работы в профсоюзах.
Свое отрицательное отношение к Рязанову Сталин, став генсеком, проявил
уже в конце 1922 г., запретив ему заниматься политической деятельностью.
Реакция была немедленной. В сохранившейся копии письма в бюро фракции
РКП(б) в Московском совете от 28 декабря 1922 г. Рязанов писал: "В виду
заявления секретаря ЦК, что мне запрещена всякая политическая работа и что
МК только по недоразумению выставил мою кандидатуру в Московский совет, я
слагаю с себя обязанности члена Московского совета. Прилагаю при сем
членский билет”55 .
Сталин всегда рассматривал Рязанова как инородный элемент в партии. В
письме членам ЦК и ЦКК в октябре 1923 г., обосновывая необходимость
доносов в партии, Сталин писал: ”Тов. Троцкий удивляется тому, что на 6-м году
диктатуры приходится применять специальные резолюции, требующие, чтобы
члены партии, знающие о противопартийных группировках, сообщали об этом
немедленно в ЦК и ЦКК. Мы в свою очередь удивляемся наивности тов.
Троцкого. Тов. Троцкому превосходно известно, о каких членах партии идет
дело. Дело идет о таких товарищах, напр. Рязанов, который давным-давно уже
занял полувраждебную позицию по отношению к нашей партии”56 .
1 ноября 1926 г. Сталин упомянул Рязанова в заключительном слове к своему
докладу "О социал-демократическом уклоне в нашей партии” в связи с одной из
его реплик о позиции Маркса по вопросу о возможности мирного пути
социального развития Англии и США. Он заявил, что не согласен с Рязановым,
поскольку ’’Ленин думает об этом иначе”57 .
Рязанов в свою очередь не скрывал своего более чем скептического
отношения к ’’теоретическим” рассуждениям Сталина. В биографии Сталина,
написанной И. Дойчером, приведены слова Рязанова, сказанные им Сталину в
середине 20-х годов после одного из собраний, обсуждавших вопрос о
возможности победы социализма в одной стране: ’’Брось, Коба, не ставь себя в
глупое положение. Все прекрасно знают, что теория не твоя сильная сторона”58.
К концу 20-х годов их отношения оставались крайне напряженными. Об этом
свидетельствуют и воспоминания известного биографа Энгельса немецкого
историка Г. Майера, побывавшего в 1928 г. в СССР и встречавшегося с
Рязановым. ’’Сразу же после нашей беседы, - писал Майер, - Рязанов спросил
меня, с каким из ведущих деятелей России я хочу познакомиться. "Мне
достаточно нажать эту кнопку, - сказал он, указывая на телефон - ... и любой
из них будет в вашем распоряжении. Лишь со Сталиным я не советую вам
знакомиться... Он не владеет ни одним из языков, какими владеете вы”. Я
назвал министра просвещения Луначарского, и Рязанов тут же по телефону
договорился о встрече”59.
Согласно воспоминаниям жены Д.Б. Рязанова, Анны Львовны, он в конце 20-х
годов решительно воспротивился тому, чтобы вывешивать в своем институте
портрет Сталина. А вот рассказ сестры Рязанова Берты Борисовны Шиф:
55 РЦХИДНИ, ф. 301, on. 1, д. 90, л. 1.
56 Известия ЦК КПСС, 1990, № 7, с. 186.
57 Сталии И.В. Сочинения, т. 8, с. 310.
58 Deutschcr J. Stalin. A Political Biography. London, 1967, p. 290.
59 Mayer G. Erinnerungen. Vom Joumalisten zum Historiker der deutschen Arbeiterbewegung. Zurich-
Wien, 1949, S.355.
125

"Однажды Сталии приехал в Институт Маркса и Энгельса, чтобы ознакомиться
с его работой. В кабинете Рязанова на столе он увидел фотографии Маркса,
Энгельса и Ленина. И, усмехаясь, спросил, почему здесь нет его фотографии.
"Маркс и Энгельс - мои учителя, Ленин был моим товарищем, вместе с которым
я работал, - сказал Рязанов и добавил - "А кто ты мне?””
Свою независимую позицию по отношению к Сталину Рязанов
продемонстрировал в начале 1928 г., предложив Л.Д. Троцкому, главному
оппоненту Сталина, исключенному уже из партии, принять участие в подготовке
собрания сочинений Маркса и Энгельса на русском языке, перевести, в
частности, книгу Маркса "Господин Фогг". При этом Рязанов учитывал его
хорошее знание языков, прежде всего немецкого, и произведений Маркса и
Энгельса60 .
Существовала еще одна серьезная причина ненависти Сталина к Рязанову.
После 1917 г. Рязанов неоднократно активно выступал в защиту людей, ставших
объектом политических преследований, и использовал свое влияние, в том числе
и как члена В ЦИК и ЦИК СССР, для освобождения из тюрем видных
меньшевиков и эсеров, а также членов других партий. Многих он брал тогда на
поруки под личную ответственность. В 1922 г. благодаря его вмешательству
были спасены жизни шести видных церковных деятелей Петрограда,
приговоренных к расстрелу Революционным трибуналом в соответствии с
директивным указанием Ленина в его письме В.М. Молотову для членов
Политбюро от 19 марта 1922 г. На заседании Президиума ВЦИК 3 августа
1922 г., обсуждавшем прошение о помиловании, Рязанов доказал
необоснованность обвинений. В 1922-1930 гг. к Рязанову обращались сотни
людей, в том числе и немало известных ученых, с просьбами помочь
преследуемым, арестованным, сосланным. Рязанов не оставлял без внимания пи
одну просьбу61 . Он постоянно обращался к руководителям ОГПУ и других
учреждений с различного рода ходатайствами и смог вызволить из тюрем, из
концлагерей, из ссылки многих людей.
Эти действия Рязанова в 20-х годах чем-то напоминают правозащитную
деятельность академика А.Д. Сахарова. Естественно, они вызвали раздражение
Сталина - одного из главных инициаторов и организаторов "малого террора" 20-х
годов, отличавшегося от "большого террора" 30-х годов лишь масштабами.
ТРАВЛЯ
Сталин всячески пытался помешать плодотворной работе Рязанова в
институте и стремился скомпрометировать его. Проводниками его политики в
институте стали прежде всего руководители партийной и комсомольской
организаций института, находившихся под контролем ЦК. Активную роль в
сколачивании в институте оппозиции Рязанову сыграли посланные туда ЦК так
называемые стажеры. Один из них - Козлов - подготовил вместе с рядом
сотрудников-иностранцев докладную записку и переслал ее в ЦК. Авторы
записки требовали в корне перестроить деятельность института - перенести
акцент с научно-издательской и исследовательской работы на утилитарно¬
пропагандистскую. Институт должен был, по их мнению, превратиться во
всемирный духовный центр марксизма, снабжать все страны марксистской
литературой и опираться на духовную и материальную поддержку
60 Троцкий ЛД. Ссылка, высылка, скитания, смерть. - Знамя, 1990, № 7, с. 179-190. См. также
Троцкий ЛД. Моя жизнь, т. 2, с. 298. В это время Рязанов предложил сотрудничество и другим
сосланным оппозиционерам, в частности Е.А. Преображенскому и Х.Г. Раковскому.
61 Центральный архив КГБ СССР, № Р 37 181, т. 3-9. Рокит янский Я.Г. Неизвестные письма
российских ученых двадцатых годов. - Вестник Академии наук СССР, 1991, № 11, с. 92-118.
126

Коминтерна62. Примерно в том же, далеком от науки направлении хотело
повести институт и руководство партийной и комсомольской организаций.
Рязанова стали обвинять в недооценке ленинизма, интерпретированного в духе
Сталина, требовать перестроить на принципах такого ленинизма работу
института. Та же тенденция просматривалась и в постановлении ЦК ВКП(б) от
14 июля 1929 г.63
Летом 1928 г. была предпринята откровенная попытка скомпрометировать
Рязанова как человека и ученого. "Комсомольская правда" опубликовала
статью, представив его притеснителем, ретроградом, зажимщиком молодежи,
капризным и даже аморальным человеком, не принимающим во внимание
интересы коллектива. Статья была переполнена всяческими клеветническими
измышлениями64.
Рязанов никогда не оставался в долгу перед своими оппонентами. Принял он
бой и в институте, резко выступив против вмешательства парторганизации в
административные вопросы, в определение планов института. На VIII съезде
ВЛКСМ он коснулся в числе другого и позиции ряда комсомольцев института,
пытавшихся увести его с научного пути и проявлявших в работе
непрофессионализм и недобросовестность65.
Не оставил Рязапов без ответа и статью в "Комсомольской правде". Он
подготовил через день после появления статьи рукопись "Вынужденный ответ",
где сразу же определил инициаторов клеветнической статьи в газете: "Я
слишком хорошо знаю, что "Комсомольская правда", даже под знаком
стопроцентной самокритики, не напечатает пи одной строки, если эта строка -
справедливо или несправедливо - направлена против тех, кого ей не разрешали
тревожить". Пункт за пунктом он опроверг все измышления и в заключение
отметил: "В течение десятков лет моей революционной деятельности мне
пришлось неоднократно подвергаться личным нападкам всякой буржуазной
литературной сволочи. Я думал, что кампания, которую вели против меня в
1917 г. "Русь” Суворина и "Петербургская газета", не может быть превзойдена
по своей низости и пошлости. Я ошибся. На 11-м году диктатуры пролетариата в
Союзе Советских Социалистических республик нашлась газета, называющая
себя коммунистической, претендующая на роль "цензора нравов", которой
удалось перещеголять эти, казалось бы, недосягаемые образцы литературного
паскудства, и не в полемике против классового врага, что извиняет старых
Сувориных сынов, а против товарища по партии"66 .
Рязанов размножил и разослал текст в виде самиздата с надписью "На правах
рукописи" в партийные организации важнейших учреждений и партийные газеты.
Это обеспокоило инициаторов клеветнической статьи в "Комсомольской правде".
Ведь Рязанов не только опроверг все наветы, но и ясно дал понять, что их
вдохновителей следует искать в высших эшелонах партийной власти. Тогдашний
председатель ЦКК ВКП(б) Е. Ярославский обратился к Рязанову с просьбой
прекратить рассылку его рукописи67 . В ответном письме Рязанов 7 августа
1928 г. отмечал: "Вы сами видите, как злоупотребили Вашим разрешением -
писать о Рязанове, и всякий товарищ теперь увидит, что я был безусловно прав,
когда писал, что многоуважаемая редакция "К. Пр." занимается травлей
62 РЦХИДНИ, ф. 374, on. 1, д. 21, л. 13-14.
63 Известия ЦК ВКП(б), 1929, № 19, с. 17.
64 Комсомольская правда, 14.VU.1928.
65 VUI Всесоюзный съезд ВЛКСМ. 5-16 мая 1928 г. Стенографический отчет. М., 1928, с. 157-
158.
^РЦХИДНИ, ф. 374, оп. 1,д. 21, л. 15.
67 Там же.
127

некоторых товарищей только с предварительного разрешения и что ей в таких
случаях наплевать не только па интересы учреждений типа ИМЭ, значение
которого ей непонятно, но и па интересы партии”68 .
Рязанову удалось успешно противостоять травле, организованной против него
в 20-х годах Сталиным, и сохранить свою независимую позицию и автономное
положение своего института не только благодаря своей решительности и
огромному авторитету. В конце 20-х годов в руководстве партии и государства
еще находились влиятельные лица, высоко ценившие Рязанова и оберегавшие
его от гнева генсека. К их числу относились Бухарин, Рыков, Томский, Калинин,
Енукидзе и другие старые большевики.
К началу 30-х годов обстановка резко изменилась. Сталину удалось
отстранить от руководства ВКП(б) Бухарина, Рыкова, Томского и их
сторонников и навязать стране свой политический курс. Началось искоренение
инакомыслия в партии и общественных науках, превращение их в
пропагандистское оружие для обоснования своей авантюристической политики и
усиления своей власти. Рязанов, как один из инакомыслящих, неизбежно должен
был стать жертвой этой политики.
9 декабря 1930 г. Сталин пригласил группу слушателей Института Красной
профессуры, в числе которых присутствовал философский оруженосец
сталинизма М.Б. Митин, записавший эту беседу. Сталин поставил перед
присутствовавшими задачу "развернуть вовсю критику”: "Бить - главная
проблема. Бить по всем направлениям и там, где не били. Готовьтесь к боям. Не
забудьте Рязанова. Вообще Институт Маркса и Энгельса у нас на отлете”69 .
Сигнал был сразу же услышан. В "Правде” появилась статья Б. Базилевского
с резкой критикой учебного материала Певзнера по историческому материализму
за то, что в нем встречались идеи, не созвучны с догматическими
представлениями Сталина. "Автор, - писал Базилевский, - игнорирует новое в
ленинском учении по самым основным вопросам. Он даже боится говорить о
повой, высшей ленинской ступени в развитии марксизма. В этом отношении он
следует по стопам меньшевистских концепций Деборина, Карева, Рязанова,
Стэна, Ваганяна и их окружения, которые считают, что ленинизм ничего нового
не дает для развития марксистского учения”70 .
Практически все обществоведы, ставшие в то время объектами нападок,
предпочитали "не высовываться”. По-другому поступил Рязанов. Он немедленно
ринулся в бой. В письме в редакцию "Правды” от 16 января 1931 г. он опроверг
предъявленное ему обвинение. " Я был бы... весьма благодарен редакции, если
бы она сообщила мне, на основании каких документов она выставляет эти
обвинения... Ведь нужно же быть полнейшим идиотом, чтобы считать, что
ленинизм ничего не дает для развития марксистского учения. Вопрос только в
том, о каком учении идет речь, в какие вопросы революционной теории и
практики марксизма внес свои "вклады” Ленин"71 , - писал он.
Через некоторое время Рязанов получил от редакции "Правды" ответ,
построенный на его высказываниях, вырванных из контекста. В нем
утверждалось, что Рязанов "продолжает стоять в ряде важнейших вопросов на
позициях меньшевиствующего идеализма"72.
2 февраля 1931 г. Рязанов отправляет в редакцию "Правды" большое письмо,
в котором аргументированно доказывал несостоятельность упреков в его адрес.
68 Там же.
69 Смирнова ВЛ. Указ, соч., с. 83.
70 Правда, 15.1.1931.
71 РЦХИДНИ, ф. 301, on. 1, д. 90, л. 65.
72 Там же, ф. 374, on. 1, д. 21, л. 30-35.
128

Д.Б. Рязанов накануне ареста (1930 г.).
некорректность в использовании цитат, выступил против фальсификации своей
деятельности и взглядов. В письме есть и ряд интересных теоретических
положений. Так Рязанов высказался против одностороннего выпячивания
значения философии как всеобщей науки, дающей якобы "решение всех
конкретных вопросов практической жизни", а также против стремления решать
все конкретные вопросы ссылками на диалектику, теорию познания. "Эта теория
познания и диалектика, - писал он, - могут дать нам только общую
методологию. Было бы смешно, нелепо, глупо думать, что опа может дать ключ
ко всем отделам конкретного знания... Благодаря этой философской эпидемии
размножаются с ужасающей быстротой специалисты по "тактике" всевозможных
наук - истории, политэкономии, права, физики, химии, биологии и т.д., и т.д. и в
го же время совершеннейшие халтурщики в любой из этих специальных паук,
знающие все "вообще" и ничего конкретно"73 . Эти размышления, на наш
взгляд, раскрывают истоки многих кризисных явлений в развитии советской
науки, в том числе позднейших попыток некоторых псевдоученых с помощью
философских рассуждений решать научные споры по проблемам генетики,
биологии, кибернетики, политэкономии и т.д.
Переписка Рязанова с редакцией "Правды" не увидела свет на страницах этой
газеты. Редакция отклонила также предложение Рязапова организовать
дискуссию по вопросу о ооли Ленина в развитии диалектического материализма.
73 Там же, л. 26-27.
5 Новая и новейшая история, № 2
129

Она дала понять, что время дискуссий прошло и что, поскольку ЦК уже
высказал свою точку зрения, "этот вопрос для партии отнюдь не
диску ссионный".
В первой половине февраля 1931 г. Рязанов подготовил еще один
теоретический документ - письмо в Президиум Комакадемии. В нем он изложил
свое отношение к философской дискуссии, организованной осенью 1930 г.
Культпропом ЦК для разгрома группы оригинально мыслящих философов во
главе с заместителем директора ИМЭ академиком А.М. Дебориным, и
прокомментировал резолюцию президиума Комакадемии от 11 января 1931 г.
Хотя сам Рязанов не был согласен со многими идеями этих философов, он счел
долгом защитить их. Рязанов выступил против навешивания идеологических
ярлыков и с очевидностью доказал, что эта кампания была начата руководством
Комакадемии по указке свыше.
В этом письме Рязанов конкретизировал свои представления о ленинизме и
выступил против абсолютизации научного значения взглядов Лепина, за их
конкретный научный анализ. "Тов. Деборина и его группу, - отмечал он, -
обвиняют в отрицании "ленинизма в философии, как новой и высшей ступени
развития диалектического материализма". Когда такое обвинение выдвигается
философскими младенцами, которые думают, что марксизм так же легко путем
декрета ИКП [Институт Красной профессуры] переименовать в ленинизм, как
Петроград - декретом ЦИК в Ленинград, а Царицын - в Сталинград, то это
еще понять можно. Но когда это делает Президиум Комакадемии, он сначала
должен доказать, что ленинизм есть "целое и цельное мировоззрение", что он
"снял" или "схоронил" марксизм в области философии, права, экономики, истории,
он сначала должен подвергнуть уничтожающей критике все работы Ленина,
доказывающие прямо противоположное. Если мы строим и должны строить
социализм в одной стране, то безнадежной утопией было бы строить науку в
одной стране и для одной страны!"74
Интересны мысли Рязанова по поводу принципа партийности философии. Не
отрицая его необходимость, он писал, что "этот принцип, вопреки мнению наших
красных философов, вовсе не включает в себя требование отстаивать с точки
зрения диалектического материализма всякое постановление ЦК"75 .
В письмах в редакцию "Правды" и в Президиум Комакадемии Рязанов
фактически выступил против сталинизации общественных наук, против идей и
методов, которые стали в последующие десятилетия определять их развитие.
На свободе Рязанову оставалось быть считанные дни.
РАСПРАВА
Сталин решил расправиться с ненавистным ему ученым и общественным
деятелем с помощью ОГПУ путем фабрикации уголовного дела. В ночь с 23 на
24 декабря 1930 г. был арестован и привлечен к делу о так называемом
"Союзном бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)" бывший сотрудник Института
К. Маркса и Ф. Энгельса И.И. Рубин.
Весь этот процесс с начала до конца был сфабрикован по сценарию Сталина.
Не существовало никакого Союзного бюро, никакого ЦК РСДРП, никаких
документов, фигурировавших на процессе. Все было сфабриковано ОГПУ,
которое соответствующим образом "подготовило" к судебному спектаклю всех
обвиняемых. Их заставили говорить о своем членстве в никогда не
существовавшем Союзном бюро ЦК РСДРП, о никогда не имевших место
74 Рокитянский Я.Г. Указ, соч., с. 147.
7^ Там же, с. 148.
130

контактах с зарубежной организацией меньшевиков, о планах интервенции и
т.д.76
Рубин действительно какое-то время был членом ЦК Бунда, примыкавшего к
партии меньшевиков. Однако во второй половине 20-х годов он полностью
отошел от политической деятельности. Его арестовали и привлекли к процессу
специально для того, чтобы с помощью его "показаний" публично
скомпрометировать академика Рязанова и расправиться с ним. Вначале у
организаторов процесса не все ладилось. Несколько недель Рубин решительно
отказывался участвовать в показательном процессе и оговаривать Рязанова. Но
в конце концов этот человек с больным сердцем не выдержал бесконечных
изуверств и согласился давать "показания".
Сестра Рубина Б.И. Желтенкова отмечала, что ее брат согласился признать,
что он был членом программной комиссии Союзного бюро и хранил в своем
рабочем кабинете в институте документы меньшевистского Центра, которые,
уволившись из института, в запечатанном конверте якобы передал Рязапову как
материалы по истории социал-демократического движения. По словам сестры,
Рубин "решил поставить вопрос так, что он обманул Рязанова, который ему
безгранично доверял. И это положение о личном доверии Рязанова и об обмане
этого доверия Рубиным брат упорно проводил во всех своих показаниях"77 .
Когда ОГПУ наконец удалось получить нужные "показания" Рубина, а также
написанное под диктовку следователя его письмо Рязанову от 8 февраля 1931 г.
с просьбой вернуть ему никогда не существовавшие документы, было решено
начать расправу. "12 февраля вечером, - вспоминал позднее Рязанов, - меня
вызвал по телефону т. Сталин в ЦК и в присутствии т. Молотова предъявил мне
письмо Рубина. В этом письме, адресованном мне, Рубин писал, что передал мне
на хранение запечатанный конверт с документами по истории РСДРП. Я заявил,
что никакого конверта с документами от Рубина не получал, что письмо его
может быть только актом психически больного, насмерть перепуганного
человека. Тт. Сталии и Молотов ответили, что считают необходимым
произвести обыск в Институте Маркса и Энгельса. Вслед за этим, по вызову
т. Сталина, приехали тт. Менжинский и Прокофьев. В тот же вечер под
руководством т. Прокофьева, которому я передал ключи от несгораемых
шкафов... начался обыск в Институте Маркса и Энгельса. В ночь с 15 на 16
февраля я был арестован. Обыск в моей квартире произведен был после моего
ареста"78 . Ордер на арест Рязанова был подписан Г.Г. Ягодой. После обыска
квартира Рязанова была опечатана. Также поступили и со всеми кабинетами
института. На следующий день после ареста Рязанов заочно был исключен
Президиумом ЦКК из партии за то, что, "зная о контрреволюционной
деятельности меньшевиков, находящихся в СССР, оказывал им помощь,
связывал их между собой и с Заграничным центром меньшевиков (хранил
переданные ему меньшевиком И.И. Рубиным директивы письма Заграничного
бюро меньшевиков о блоке с буржуазными партиями и о подготовке их
интервенции)"79.
"Контрреволюционные" документы, в хранении которых обвиняли Рязанова,
ему так и не предъявили. И это понятно. Рязанов без труда разоблачил бы
фальсификаторов. Их не предъявили и на следствии. Чтобы создать впечатление
76 Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. М., 1990, с. 235-253; Письмо Стали-
ia В.П. Менжинскому (начало октября 1930 г.). - Коммунист, 1990, № 11, с. 99-100.
77 Медведев Р.А. Указ, соч., с. 250. См. также показания И.И. Рубина. - Центральный архив КГБ
СССР, № Н-7824, т. 11, л. 13-188.
78 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408.
79 Правда, 1.Ш.1931.
5*
131

о существовании писем, Рубина на процессе заставили ’’изложить” их
содержание80 .
Вначале Рязанова заключили во внутреннюю тюрьму ОГПУ. Все следствие
ограничивалось лишь проведением 20 февраля 1931 г. очной ставки Рязанова с
Рубиным. Они должны были письменно ответить на заранее подготовленные
вопросы следователя. Задавать вопросы Рубину Рязанову не позволили. От
проведения такой очной ставки Рязанов после своих ответов на три вопроса
отказался. У Рубина был запуганный вид, он дрожал и с трудом выдавливал из
себя слова. Согласно протоколу очной ставки в своих ответах Рязанов отверг
утверждения Рубина о том, что он будто бы предупредил его о предстоящем
аресте, о том, что Рубин якобы дал ему понять, что связан с меньшевиками, и,
наконец, категорически отрицал факт передачи конверта с документами81 .
После очной ставки Рубина, по воспоминаниям его сестры, отвели в камеру,
где ”он начал биться головой об стену”. "Кто знал спокойствие и выдержанность
Рубина, может понять, до какого состояния он был доведен”82 , - писала опа.
Стремление следствия не давать Рязанову информацию по его делу и не
допрашивать объяснялось желанием ограничить возможность его самозащиты.
Было ясно, что Рязанов не будет сидеть сложа руки. И действительно, 23
февраля 1931 г. он отправил письмо в Политбюро ЦК и в Президиум ЦКК
ВКП(б), в котором доказывал нелепость и абсурдность предъявленных ему
обвинений и подробно описал свои отношения с Рубиным. ” Я ни душой, пи телом
не повинен в том поступке, который возводит на меня гнуснейшим образом мой
бывший сотрудник”83 , - писал он. Никакого ответа на свое обращение Рязанов
не получил.
С 1 по 9 марта 1931 г. в Москве проходил процесс против
"контрреволюционной организации меньшевиков”. Это отразилось па положении
Рязанова. ”26 февраля, - вспоминал Рязанов, - было мне объявлено, что начиная
с 27 февраля мне на некоторое время будет прекращена доставка газет
("Правда” и "Известия”) и что следствие будет возобновлено через несколько
дней. Но уже в ночь с 28 февраля на 1 марта я был переведен в Суздальский
политизолятор, где начал получать газеты только после 15 марта”84 .
В первой половине марта в "Правде” и "Известиях” публиковалась
стенограмма процесса, во время которого государственный обвинитель
Н.В. Крыленко допрашивал Рубина, а также другого бывшего сотрудника ИМЭ
В.В. Шера и выставлял Рязанова предателем партии. 2 марта 1931 г. "Правда”
напечатала статью работника ЦК А.М. Стецкого "Меньшевики перед
пролетарским судом”, значительная часть которой была посвящена охаиванию
Рязапова. Соответствующим образом представлялась вся его политическая и
научная деятельность: автор назвал его "всего лишь несуразной коптильной
лампой”, "политическим шатуном”, "талмудистом, начетчиком от марксизма”,
далеким от "живого революционного, действенного духа марксизма”. Излагались
в статье и сфабрикованные ОГПУ обвинения в адрес Рязанова. "Ничто не
сможет смыть с него пятна этого отвратительного предательства”, - писал
Стецкий. Стиль статьи дает основание предполагать, что к ней приложил руку и
Сталин. В первой половине марта в "Правде” и "Известиях” появились и другие
материалы, направленные против Рязанова: упомянутое Постановление ЦКК о
80 Процесс контрреволюционной организации меньшевиков (1 марта - 9 марта 1931 г.).
Стенограмма судебного процесса. Обвинительное заключение и приговор. М., 1931, с. 143-149.
81 РЦХИДНИ, ф. 589, оп. 3, д. 12754, л. 47-48.
82 Медведев Р.А. Указ, соч., с. 252.
83 РЦХИДНИ, ф. 589, оп. 3, д. 12754, л. 55.
84 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408.
132

его исключении из партии, сообщения об исключении Рязанова из Академии
наук, из Комакадемии85 .
В начале апреля на глаза Рязанову попал номер журнала “Большевик”, где
Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса (его возглавил В.В. Адоратский) было
опубликовано письмо Маркса дочери Женин от 10 апреля 1881 г. Публикаторы,
бывшие коллеги Рязанова, обвиняли его в том, что он скрыл это письмо из-за
резко критического отзыва Маркса о К. Каутском. "Рязанов так много
распространявшийся на тему о том, что он, в противоположность Бернштейну,
дает не фальсифицированного Маркса, печатает письма якобы без всяких
сокращений, - писали они, - в данном случае тщательно скрывал оригинал этого
письма, чтобы оградить авторитет Каутского, а на самом деле вычеркивал из
этого письма убийственную характеристику Каутского”86 .
10 апреля 1931 г. Рязанов из Суздальского политизолятора послал письмо в
редакцию, в котором объяснял, что это письмо Маркса было получено им от
сестры Ю.О. Мартова под честное слово, что он пока не опубликует его. "На
мертвого все можно валить. Но надо все-таки знать меру”, - писал он87 .
11 апреля Рязанов направил письмо в Коллегию О ГПУ с требованием
перевести его из Суздальского изолятора во внутреннюю тюрьму О ГПУ в
Москву. Он писал о невыносимых условиях содержания, о начавшихся сердечных
приступах и грозящей инвалидности. "До сих пор не знаю также, в каком
состоянии находится следствие по моему делу”88 , - добавлял он. На следующий
день Рязанова переводят в Москву, а через четыре дня Особое совещание
коллегии ОГПУ, ссылаясь на 58 статью пункт 4 Уголовного кодекса,
постановило Рязанова выслать в г. Саратов под гласный надзор, считая срок
высылки с 16 февраля 1931 г.
К середине апреля Рязанов был ославлен на всю страну. Его
скомпрометировали как человека, общественного деятеля и ученого, вытолкнули
из всех учреждений и организаций, представили предателем. В защиту Рязанова
выступили лишь отдельные ученые за рубежом. Откликнулся и Л.Д. Троцкий,
прямо связывавший арест Рязанова с его независимыми взглядами, нежеланием
прислуживать Сталину. "Рязанов, - писал Троцкий, - был органически
неспособен подличать, подхалимствовать, упражняться в излиянии
верноподданнических чувств... Если бы Рязанов где-нибудь хотя бы в нескольких
словах намекнул на то, что Маркс и Энгельс были только предтечами Сталина,
то все козни молодых негодяев сразу рассыпались бы прахом, и никакой
Крыленко не осмелился бы вменить Рязаному в вину его потачки по отношению
к переводчикам-меньшевикам. Но на это Рязанов не пошел. А на меньшее
Генеральный секретарь не мог примириться”89 .
В САРАТОВСКОЙ ССЫЛКЕ
(апрель 1931 - февраль 1934 гг.)
18 апреля 1931 г. Рязанов был доставлен к месту своей второй трехлетием
административной ссылки. Сразу по приезде в Саратов Рязанов просмотрел
юдшивки “Правды” и “Известий” за первую половину марта 1931 г. и впервые
узнал об исключении из партии, из Академии наук, из Комакадемии, ознакомился
с клеветнической статьей Стецкого, с “показаниями” Рубина и Шера на процессе,
85 Правда, 1,3,6, 12. Ш. 1931.
86 Большевик, 1931, № 5, с. 76.
87 РЦХИДНИ, ф. 589, оп. 3, д. 12754, л. 20.
88 Центральный архив КГБ СССР, № Р 37181, т. 2, л. 120.
89 Троцкий ЛД. Дело т. Рязанова. - Бюллетень оппозиции, 1931, № 21/22, с. 21
133

с теми чудовищными обвинениями, которые были выдвинуты против него. Он
впервые смог осознать масштабы коварства Сталина, лишившего его
возможности защищаться.
Рязанов сразу же отреагировал на это письмом в Президиум ЦКК 28 апреля
1931 г., в котором, в частности, говорилось: ’’Постановление Президиума ЦКК
мотивирует мое исключение из партии такими обвинениями, о которых за все
время никто не сказал мне ни единого слова, о которых я узнал только теперь.
Если я действительно виновен в том, что оказывал меньшевикам помощь,
связывал их между собою и с Заграничным центром меньшевиков, то я совершил
величайшее преступление против партии и советской власти.
В виду того, что это обвинение находится в самом непримиримом
противоречии со всем моим революционным прошлым, я прошу в срочном
порядке пересмотреть мое дело и дать мне возможность представить свои
объяснения по поводу материалов и документов, на которых основывается такое
тяжкое обвинение.
Я признаю, что в деле управления и руководства Институтом я, несомненно,
совершил ряд промахов и ошибок, но я совершенно неповинен в тех
преступлениях, в которых меня теперь обвиняют"90 .
В мае 1931 г. письмо Рязанова побывало в ЦКК и в ЦК ВКП(б). Его,
безусловно, прочел и Сталин, чья позиция отразилась в короткой пометке,
сделанной зелеными чернилами его главным прислужником в ОГПУ Ягодой:
"Секретно. В архив! Ягода 21.V.31. Решено не отвечать на это письмо"91 .
Рязанов, вероятно, очень скоро понял, что справедливости ему не дождаться.
А пока сотрудники управления ОГПУ по Саратовскому краю подыскивали ему
квартиру. В конце концов Рязановых поселили в небольшом одноэтажном
домике на улице Камышинской № 85 (сейчас ул. Рахова № 85) в квартире из
трех комнат, с кухней и погребом. В одной комнате был устроен кабинет
Рязанова, вторая использовалась как спальня, третья - как гостиная. Окна
кабинета и спальни выходили на улицу. Квартира была неплохой. Но все
портило отсутствие канализации, что создавало невыносимые санитарные
условия.
О жизни Рязанова в Саратове до начала 1934 г. известно мало. В это время
он нигде не мог работать, мало с кем общался. В г. Энгельсе, который отделен
от Саратова лишь Волгой, проживали родственники жены Рязанова - ее
племянница Анна Либих с мужем и тремя детьми: Львом, Зинаидой и Леной.
Еще находясь в Москве, Рязановы оживленно переписывались с ними, присылали
детям подарки, прежде всего книги. Теперь эти родственные отношения
значительно укрепились. Изредка Рязановы ездили в Энгельс. Гораздо чаще
приезжали в Саратов Либихи, они и помогли Рязановым навести порядок в
квартире. Этим старым больным людям было, конечно, нелегко вести хозяйство.
Позднее удалось найти домработницу - немку Берту из г. Энгельса, которая
стала как бы членом их семьи.
Родственники Рязанова любезно предоставили в распоряжение автора очерка
десять писем Рязанова, адресованные его внучатым племянникам, и несколько
десятков писем его жены. Письйа выявляют кажущиеся на первый взгляд
неожиданными для этого человека, способного на очень едкие и злые
выступления, чуткое, нежное, доброе, заботливое отношение к детям.
Нельзя сказать, что Рязановы в Саратове бедствовали. Как орденоносец
Рязанов имел определенные льготы, и это выручало их в трудные времена
страшного голода в Поволжье в 1932 и 1933 гг. Есть сведения о том, что
90 РЦХИДНИ, ф. 589, on. 1, д. 12754, л. 16-19.
91 Там же, л. 19.
134

В этом домике в г. Саратове Д.Б. Рязанов жил в 1931-1937 гг. в ссылке.
Рязанов в эти голодные годы помогал, чем мог - деньгами и едой, всем
окружающим его людям, прежде всего больным и умирающим старикам и детям
из своего двора, многих спас от голодной смерти92 .
Рязапов старался и в Саратове не отстать от жизни, выписывал много газет и
журналов, получил доступ к "Роте фане", "Юманите", "Кёльнише цайтупг" и к
ряду других иностранных газет93 . Некоторые из них ему пересылали
родственники из Москвы.
В первый год пребывания в Саратове мысли Рязанова вращались вокруг
событий, обрушившихся на него в середине февраля 1931 г. В конце концов он
решил подойти к этому вопросу как исследователь: хладнокровно рассмотреть и
опровергнуть выдвинутые против него обвинения. В феврале 1932 г. эта
рукопись, озаглавленная "Мое показание", была завершена.
Рязанова осудили без суда и следствия. Ему так и не дали возможности
защититься, дать показания по своему делу. Рукопись как бы возмещала это.
"Так как состояние моего здоровья и возраст делают все более вероятной
какую-нибудь фатальную случайность, то я решил уже теперь дать для суда
истории ответ на те обвинения, которые стали мне известными после выхода из
тюрьмы, по приезде в Саратов", - писал он в рукописи.
Вначале Рязанов дал общую картину того, как он был арестован и оказался в
Саратове, и затем аргументированно опроверг одно за другим все обвинения в
свой адрес, назвав их чудовищными, дикими, нелепыми и находившимися в
вопиющем противоречии со всем его революционным прошлым и характером.
92 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 22; Кондрашин В.В. Голод 1932-1933 годов в
деревнях Поволжья. - Вопросы истории, 1991, № 6, с. 176-181.
93 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 187-188.
135

Шаг за шагом, опираясь на конкретные факты, Рязапов опроверг все, что
говорили па процессе Рубин и Шер. Он указывал па противоречия в их
показаниях, доказывал абсурдность версии о передаче ему на храпение
запечатанного конверта с какими-то документами. Так же убедительно опроверг
Рязанов и обвинение в пособничестве меньшевикам94
Рукопись "Мое показание” - уникальный биографический документ. Она дает
представление о многих интересных эпизодах из жизни Рязанова в 20-х годах,
доказывает, что Сталину не удалось поставить его на колени. В следственном
деле хранятся два идентичных чистовых варианта этой рукописи. На одной из
них значится: "В Президиум ЦКК”. Скорее всего, однако, Рязапов решил не
отправлять рукопись в Москву. Не исключено, что он собирался при случае
показать ее тем людям, мнением которых дорожил.
НАУЧНЫЙ ПОДВИГ
После прибытия в Саратов Рязапов тяжело и долго болел, по в конце концов
выкарабкался. Вероятно, помог опыт, накопленный им в царских тюрьмах и
ссылках. Родственники* Рязапова вспоминают, что для него в то время была
характерна чрезвычайная организованность, самодисциплина, жесточайший
режим. Все время было расписано по минутам. День начинался, как всегда, с
интенсивной физической зарядки. Ни па день Рязанов не прекращал свою
работу. Свет в его кабинете горел до трех-четырех часов утра.
Полноценно заниматься научной работой Рязанов в первые годы ссылки не
мог - у него отсутствовали необходимые для этого источники. В начале 1934 г.
Рязанов писал: "У меня были отняты и до сих пор не возвращены все книги и
материалы, все рукописи, выписки и заметки, находившиеся в моем кабинете в
Институте Маркса и Энгельса. Я лишен был возможности воспользоваться и той
огромной массой книг, брошюр, документов, рукописей и корреспонденции
Маркса и Энгельса, а равно и материалов по истории Первого Интернационала,
собранных мною и полученных от Лауры и Поля Лафаргов, Бебеля, Каутского и
др. за 1907-1917 гг., переданных мною в Институт. Три года я был обречен на
интеллектуальный голод, три года не имел возможности следить за иностранной
литературой по моей специальности. До сих пор я не могу получить даже те тома
собраний Маркса и Энгельса на русском и немецком языках, которые были
подготовлены, обработаны и редактированы мною и вышли в 1931-33 гг. под
именем Адоратского и др.!”95
Но и в этих условиях Рязанов сумел найти тот вид научной работы, которым
мог заняться в Саратове. Со второй половины 1932 г. он стал уделять внимание
переводам произведений выдающихся мыслителей XIX в. В частности, взялся за
осуществление гигантской задачи - подготовки полного собрания сочинений
Давида Рикардо. Уже в 1908 г. Рязанов издал главную работу Рикардо "Начала
политической экономии податного обложения”96 . Мысль же о полном собрании
сочинений Рикардо появилась у него в 20-е годы. Он хотел подготовить это
издание в рамках института, но осуществить этот план было нелегко, и он
решил вначале ограничиться переизданием в 1929 г. "Начал политической
экономии”97 . Однако в плане института на 1931 г. уже значился выход двух
томов полного собрания сочинений.
94 Там же.
95 Там же, л. 130-131.
96
Рикардо Д. Собрание сочинений, т. 1. СПб., 1908.
97 Рязанов Д. Предисловие. - Рикардо Д. Начало политической экономии и податного обложения.
М., 1929, с. V.
136

Рязанову удалось заключить договор на издание собрания сочинений Рикардо
с Государственным социально-экономическим издательством. О том, что он
сумел сделать в Саратове, о его планах и масштабах проделанной работы можно
узнать из черновика его заметки '’Вынужденная поправка", посланной в
"Правду" 9 сентября 1936 г. Она хранится в следственном деле и является по
сути дела последней его дошедшей до пас работой.
26 августа 1936 г. на страницах этой газеты И. Лежнев обрушил свой гнев на
московские издательства, в частности и на Соцэгиз, в которых сотрудничали
неугодные властям люди. В их числе назывался и "небезызвестный историк-
меньшевик Д. Рязапов", который, по сведениям Лежнева, "за краткий
промежуток времени... получил в издательстве 11 000 рублей"98 . Цель была
ясна - положить конец этому сотрудничеству. В своей заметке, конечно, так и
не опубликованной в "Правде", Рязанов в присущей ему ироничной манере
ответил Лежневу. Назвав его "опытным наемным писакой", он подчеркнул, что
тот даже не удосужился узнать, за что оп получил эту сумму. "Если бы он дал
себе труд справиться об этом, - продолжал Рязанов, - он узнал бы, что я за
"короткий срок" доставил издательству переводов около 100 печатных листов и
комментария около 6 печатных листов... Я перевел полное собрание сочинений,
писем и речей Рикардо. И не только перевел, но и собрал впервые в мировой
экономической литературе. Такого собрания не имеет ни одна страна, даже
Англия и США. Я в этот "короткий срок" закончил работу, которую я начал
еще в тюрьме в 1907 г. для большевистского издательства, т.е. тогда, когда
наш пресловутый публицист менял еще не веру, а пеленки.
Потеряло ли советское государство хотя бы одну копейку па этой работе?
Нисколько. 20 000 экземпляров одного лишь тома Рикардо - а их должно выйти
четыре - с избытком оплачивают весь гонорар переводчика за четыре тома"99 .
К счастью для науки, эта работа оказалась не напрасной. Уже в 1935 г. в
Соцэгизе появился в качестве 2-го тома сочинений Д. Рикардо рязановский
перевод "Начал политической экономии и податного обложения". Фамилия
переводчика не была упомянута. Предисловие написал Д. Розенберг100. В
1941 г. также без упоминания фамилии Рязанова были опубликованы два первых
тома сочинений Рикардо. На титульном листе стояло: "Перевод под редакцией
члена-корреспопдента Академии наук СССР М. Смит"101 . В первый том вошли
"Начала политической экономии", а во второй - статьи и речи о денежном
обращении в банках. Из-за войны три последующих тома не были опубликованы.
В 50-х годах это издание было возобновлено. В 1955 г. появилось второе издание
первых двух томов, а затем еще три тома. В третий том вошли статьи по
аграрному вопросу и критические примечания к книге Мальтуса, в четвертый и
пятый тома - парламентские речи Рикардо и письма к экономистам102 .
Есть сведения также о том, что Рязанов переводил в Саратове и
произведения других мыслителей. В одном из писем жена Рязанова упоминала о
его переводах "Рикардо, Кабе и др."103 В связи с этим хотелось бы обратить
внимание на вышедшую в издательстве "Академия" в 1935 г. в двух томах книгу
Э. Кабе "Путешествие в Икарию"104 . На титульном листе стояло: "Статья
Н.Л. Мещерякова. Комментарии Г.О. Гордона". Фамилия переводчика не
98 Правда, 26.VIII. 1936.
99 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 170-171.
100 Рикардо Д. Сочинения, т. 2. М., 1935.
101 Рикардо Д. Сочинения, т. 1-П. М., 1941.
102 Рикардо Д. Сочинения, т. I-V. М., 1955-1961.
103 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 201.
104 Кабе Э. Путешествие в Икарию. Философский и социальный роман, т. I-II. М.-Л., 1935.
137

названа. Следует отметить, что Н.Л. Мещеряков хорошо знал Рязанова и до
1931 г. находился с ним в дружеских отношениях, как и издатель этой серии
академик В.П. Волгин. Все это дает основания предположить, что перевод этой
книги был сделан Рязановым.
Работу Рязанова над переводами и комментариями для полного собрания
сочинений Д. Рикардо и работ других мыслителей можно рассматривать как его
научный подвиг. При этом следует учитывать и состояние здоровья Рязанова, и
его возраст, и те непростые условия, в которых ему приходилось работать. К
тому же он жил в условиях жесточайшего психологического давления со стороны
сотрудников ОГПУ, постоянно неприкрыто следивших за домом Рязанова как с
улицы, так и со двора, за каждым его шагом.
НОВЫЕ КОЗНИ СТАЛИНА
В феврале 1934 г. истекал срок ссылки. Рязанов надеялся, что он сможет
вернуться в Москву. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. 13
декабря 1933 г. Особое совещание коллегии ОГПУ постановило продлить ссылку
еще на два года. 5 марта 1934 г. это решение было несколько видоизменено:
Рязанову запрещалось два года проживать в Московской и Ленинградской
областях.
Свое отношение к этому очередному беззаконию и произволу Рязанов
выразил в письме в Политбюро ЦК ВКП(б) 22 февраля 1934 г. Описав
обстоятельства своего ареста и высылки из Москвы, трудные условия своей
жизни в Саратове, Рязанов обращал внимание членов Политбюро на новые
беззакония: "Можно было думать, что три года отрыва от любимой научной
работы и всякой политической деятельности окажутся достаточным наказанием
за несовершенное мною преступление. Но я ошибся. 20 февраля с.г. полпред
ОГПУ в Саратове сообщил мне, что я не могу уехать из Саратова, что отныне
разрешается жить в пределах СССР повсюду, но за исключением Москвы и
Ленинграда, проживание в которых запрещается мне безусловно и без
ограничения срока.
Поскольку это постановление возвращает мне "свободу" и дает мне право
уехать из Саратова, оно представляет только издевательство, потому что два
старика, из которых один признан врачебной комиссией полным инвалидом, не
могут даже при крайней необходимости переменить действующий убийственно
на их здоровье климат...
Но подвергая меня, неизвестно на каком основании и по каким мотивам,
повторному и на этот раз бессрочному наказанию, Постановление ОГПУ для
меня, в 64 года, при состоянии моего здоровья, равносильно смертному
приговору.
Закрывая для меня как раз те два города, где я могу еще заниматься научной
работой по моей специальности, оно превращает остаток моей жизни в еще
горшую умственную пытку, чем моя жизнь в течение последних трех лет...
Я требую поэтому суда. При малейших гарантиях революционной законности
он покажет партии, Коммунистическому Интернационалу, международному
пролетариату, что я не совершил никакого преступления ни против партии, ни
против пролетариата, ни против советской власти"105 .
В феврале 1934 г. положение Рязанова стало отчаянным. Заболела жена.
Сказались треволнения последних лет, в том числе и попытки сотрудников
ОГПУ добиться от нее отречения от мужа. В этих условиях Рязанов поставил
перед собой, казалось, неразрешимую задачу: добиться для жены персональной
105 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408. л. 129-131.
138

пенсии, ее переезда в Москву, где она могла лечиться. Свои надежды Рязанов
возлагал на Епукидзе и Калинина. В следственном деле сохранились черновики
писем Рязанова Енукидзе за 1934 г., а также копия одного письма Енукидзе в его
адрес. Благодаря помощи Енукидзе ему удалось добиться своей цели: Анна
Львовна получила пенсию и квартиру в Москве. "При удобном случае я
поставлю вопрос об изменении Вашего положения”106 , - писал Енукидзе. Ему
удалось вскоре добиться положительного ответа Политбюро на просьбу
Рязанова о' везти свою больную жену в Москву. Эта поездка состоялась в мае
1934 г.
Во время пребывания в Москве Рязапов устраивал дела жены, связанные с ее
пенсией, лечением и квартирой, и успел поговорить ”по душам” с Крыленко,
Шкирятовым и Ярославским, сыгравшими не последнюю роль в его исключении
из партии и высылке. За каждым шагом Рязанова следили сотрудники ОГПУ, и
не прошло десяти дней, как его стали выпроваживать из Москвы. Еще раз
Рязанов побывал в Москве в первой половине августа 1936 г., когда уже вышли
все сроки- его наказаний. Он надеялся здесь получить путевку в санаторий,
чтобы вместе с Анной Львовной поехать лечиться на юг, куда его направляли
врачи. Однако когда он через десять дней зашел в НКВД, чтобы продлить на
несколько дней свою прописку, ему велели немедленно ехать в Саратов. Так же
безуспешно окончились другие попытки Рязанова отправиться лечиться на юг.
Фактически после февраля 1934 г. Рязанову был навсегда закрыт путь из
Саратова. Сталин его трехлетнюю ссылку превратил в бессрочную.
Нужно было думать о том, как устроить дальше свою жизнь в Саратове. В
ноябре 1934 г. Анна Львовна окончательно переселилась в Москву. Она часто
приезжала в Саратов, находилась там, когда Рязанов болел.
В августе 1934 г. в квартиру Рязанова из г. Энгельс переселились его
племянница Анна Либих с дочерьми, Зиной и Леной. Зинаида Николаевна и
Елена Николаевна рассказали автору этих строк очень много интересного о
жизни Рязанова в Саратове после августа 1934 г., о его доброте, чуткости,
внимании к людям, близким, о его огромной душевной щедрости. Давид
Борисович очень любил делать подарки. И дети, просыпаясь утром, часто
находили на стуле рядом новое платье или книгу. Вместе с тем он строго следил
за их режимом. Всегда отпускал гулять лишь на определенное время. Если же
приходили позднее, ругал. Постоянно следил за их развитием: ходил с ними в
театр, цирк, на прогулки.
Особенно запомнились Елене Николаевне и Зинаиде Николаевне два эпизода.
В марте 1935 г. они решили сделать Давиду Борисовичу подарок ко дню
рождения. Вначале они хотели купить изображение Ворошилова на коне, но не
нашли и купили портрет Сталина. Принесли домой, поздравили и вручили
подарок. Он посмотрел, слегка опешил, затем громко захохотал на весь дом.
Поблагодарил. Затем взял портрет и положил его на шкаф. Лишь позднее они
поняли причину его смеха. Второй эпизод произошел за завтраком 2 декабря
1934 г., когда было передано сообщение об убийстве Кирова. Зинаида
Николаевна рассказывает: "Репродуктор висел в столовой и работал
практически круглосуточно. Я как сейчас помню, как мы все собрались
завтракать в столовой. Вдруг прозвучало сообщение о том, что был убит Киров.
Рязанов сразу же преобразился, встал и начал нервно ходить по столовой. Затем
остановился возле радио и сказал, глядя па пего: "Сталин начал”. И сразу же
ушел в кабинет”. Рязанов хорошо изучил Сталина, знал о его коварстве,
склонности к провокациям и поэтому смог сразу определить, кто организовал это
убийство и что затем последует.
106 Там же, л. 53.
139

Рязанов и в Саратове сохранял независимость своего мышления, критическое
отношение к политике Сталина. В следственном деле Рязанова хранятся записи
его высказываний на различные политические и теоретические темы, сделанные
одним из осведомителей НКВД, вошедшим в доверие к Рязанову и часто
посещавшим его. Вот некоторые из них:
"Речи, как бы они не были интересно составлены, теоретическими работами
еще не являются. Маркс и Лепин написали десятки томов. А что написал
Сталин? Единственная его теоретическая работа "Марксизм и национальный
вопрос". Я ее, признаться, только собираюсь прочесть. Но едва ли он в ней
сказал больше, чем Ленин".
"Посмотрите па бюджет, опубликованный в речи Грипько. Из 69 млрд.
24 млрд, получаются от хлеба. Наш бюджет из "пьяного" сделался "хлебным".
Государство зарабатывает на килограмме хлеба чуть не 800-1000%. Это
неслыханная прибыль. За границей вздорожание хлеба на 1% вызывает
революцию. А у нас играют с хлебными ценами как будто этим играть можно".
"С тех пор как стали отождествлять партийные и советские органы - всякая
подлинная критика невозможна. До 1929 г. я хотя бы в бюджетной комиссии
ЦИК' а мог подвергнуть критике любое государственное мероприятие. Но когда
в 1930 г. доклад о бюджете Молотовым был сообщен нам в "информационном
порядке", я понял, что всякая критика невозможна и что такие люди, как я, в
партии не нужны".
"Меня упрекали в том, что я не признаю теоретических заслуг Ленина. Это
неверно. Я только против преувеличений. В философской и экономической
областях Ленин повторил Маркса. Я берусь легко доказать, что Ленин до 1913 г.
не изучал Гегеля. А говорят о "новом этапе ленинской философии". Ленин
сказал новое слово в учении о диктатуре пролетариата и о переходном периоде.
Поэтому я сам говорил о теории Маркса - Энгельса - Ленина. Но ставить
Сталина на одну доску с Марксом или даже с Лениным - это просто смешно!"
"Миллиарды затрачены на метро - даже не опубликовано, сколько стоило
метро. Может быть, это строительство стоило столько, что нужно не наградить,
а наказать строителей. А миллиарды, которые будут затрачены на
реконструкцию Москвы, будут опять взяты из общегосударственного бюджета.
За чей счет? В первую очередь крестьян й рабочих также"107 .
НАУЧНЫЙ КОНСУЛЬТАНТ САРАТОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Понимая, что Саратов стал для него постоянным местом жительства, Рязанов
после приезда из Москвы стал подыскивать работу, соответствующую его
интересам. В то время в Саратовском государственном университете (СГУ)
воссоздавался исторический факультет. До начала 30-х годов в СГУ
историческое отделение существовало на педагогическом факультете. Однако
после превращения этого факультета в педагогический институт подготовка
историков в СГУ была прекращена. Учеба на истфаке СГУ началась в сентябре
1935 г. Первоначально было принято 106 студентов.
Осенью 1934 г. Рязанов с ведома НКВД обратился с просьбой в краевые
парторганы предоставить ему работу в области просвещения и культуры. В
связи с предполагавшимся восстановлением исторического факультета он
предложил свои услуги для организации его материальной части - библиотеки и
кабинетов и был направлен к Рубинштейну, тогда заведовавшему культурой
края.
В архиве Саратовского университета мне удалось разыскать приказ № 127 по
107 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408.
140

Исторический факультет Саратовского университета им. Н.Г. Чернышевского.
университету от 22 ноября 1934 г. о зачислении ”с 21 ноября с.г. Д.Б. Рязанова
временно исполняющим обязанности консультанта по научной части с окладом в
500 руб. в месяц”. Упоминается он также в приказе № 40 по университету от
27 июня 1937 г., где назван в числе ’’консультантов по укомплектованию
исторической библиотеки” также с окладом в 500 рублей.108
Сейчас трудно сказать, какую роль в устройстве на работу в СГУ сыграли
Калинин или Енукидзе. Но несомненную помощь Рязанову оказало руководство
партийной организации Саратовской области. Тогда его возглавлял известный
партийный деятель А.И. Криницкий, в 20-х годах работавший в аппарате ЦК и
вместе с Рязановым принимавший участие в дискуссиях по проблемам науки и
культуры. Он и его заместитель - второй секретарь крайкома П.Ф. Липендип -
высоко ценили Рязанова как ученого и помогли ему устроиться в СГУ. Эту
поддержку Рязанов оценил очень скоро.
Директором СГУ в 1934-1935 гг. был профессор Д.А. Рамзаев. Когда
Рязанова принимали на работу, он находился в командировке и, узнав обо всем
после возвращения, сразу же попытался добиться его увольнения. При этом
Рамзаев провоцировал Рязанова на резкие высказывания и писал еще доносы о
том, что Рязанов негативно относится к деятельности партийной, комсомольской
и профсоюзной организаций СГУ109 .
Решение об увольнении Рязанова было дважды принято Наркомпросом.
Однако Саратовский крайком дважды противился этому. В своем письме в ЦК
Рамзаев рассказывает о том, как его 28 апреля 1935 г. вызывал к себе Липендин
108 Приказы по Саратовскому университету с 4.II.1934 по 29.XII. 1934, с. 76; Приказы по
Саратовскому университету за 1937 г., с. 102.
109 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 50.
141

и, не стесняясь в выражениях, отчитал за то, что Рязанову не была выплачена
зарплата. "Ты долго еще будешь издеваться над стариком Рязановым, этим
крупнейшим ученым?"110 - спросил он. Рамзаев был вынужден в конце концов
подчиниться и оставить в покое Рязанова.
Рязапов проделал огромнейшую работу вначале на историческом факультете,
а затем в научной библиотеке СГУ. Этот старый больной человек перерыл сотни
тысяч книг, причем не только в университетской библиотеке, но и в других
книгохранилищах Саратова. Он фактически создал библиотеку истфака и
укомплектовал, в частности, библиотеку кафедры нового и новейшего времени,
значительно пополнил исторической литературой книжные фонды научной
библиотеки СГУ. Об этом автору данного очерка рассказала ее директор В.А.
Артисевич. Она уже более 60 лет возглавляет эту одну из самых значительных
университетских библиотек нашей страны и в 1934 г. принимала на работу
Рязанова. По ее словам, он работал по своему плану и никому не был подчинен,
у него был закуток на третьем этаже библиотеки. На работу он ходил
регулярно, был очень дисциплинированным работником. Однажды на семинаре
выступил по ее просьбе с обзором редких изданий, выявленных им и включенных
в книжный фонд библиотеки СГУ. Иногда рассказывал о своем институте, часто
говорил о своих внучатых племянницах, воспитанию которых уделял много
внимания.
Конкретные сведения о работе, проделанной Рязаповым на истфаке СГУ,
содержатся в его письме декану этого факультета археологу П.С. Рыкову от 9
мая 1937 г.:
"Я... изучил книжные фонды Научной библиотеки и Центральной библиотеки,
обследовал библиотеку В.К. [Высшей коммунистической] с/х школы и не только
"открыл" библиотеку Нессельроде, но и разобрал ее при самых тяжелых
условиях, составил необходимые списки литературы по всеобщей и русской
истории, собрал коллекции книг для справочного аппарата... Я разобрал и
систематизировал все большие книжные поступления - несколько тысяч книг, -
не имея все время ни одного помощника, проработал каталог периодических
изданий Центральной библиотеки, Балашовской и Института механизации с/х и
т.д. и т.д. На совершенно пустом месте теперь организована в течение двух
лет... при минимальных расходах библиотека - студенческая и научная 15-18 000
томов и в некоторых своих частях представляющая unicum в СССР"111 .
Автору очерка довелось ознакомиться с каталогом библиотеки кафедры
нового и новейшего времени истфака СГУ. Многие книги попали туда благодаря
Рязапову. Автор поразился богатству документальных источников, широкому
диапазону исторических работ, в том числе и написанных авторами, которых в
30-х годах относили к "буржуазным", "реакционным". Многие книги
принадлежали к числу редчайших и вряд ли имеются сейчас в других
библиотеках.
К работе на истфаке СГУ Рязанов относился с присущей ему научной
добросовестностью. По обычной логике в его положении нужно было вести себя
тихо, не спорить, не конфликтовать. Но Рязанов и в Саратове оставался самим
собой. Интересы дела для него были превыше всего. И когда он сталкивался с
халтурной работой, то не задумываясь шел на конфликт, о чем, в частности,
свидетельствует его переписка с деканом истфака известным археологом
П.С. Рыковым. Опа включает в себя три документа: письмо Рязанова Рыкову от
7 мая 1937 г., ответ Рыкова от 9 мая и второе письмо Рязанова, датированное
также 9 мая 1937 г. В первом письме Рязанова говорится о споре, возникшем
между ним и заведующим кафедрой истории народов СССР Р.А. Таубиным по
110 Там же, л. 51.
111 Там же.
142

вопросу о комплектовании библиотеки кафедры. Рязанов должен был выявить в
научной библиотеке СГУ необходимую для кабинета литературу. Таубин же
начал осуществлять эту работу по-своему. Предоставим слово Рязанову:
"Вместо того, чтобы планомерно на основе научно-библиографического
аппарата и, не нанося никакого ущерба научной библиотеке, выбирать только
то, что строго необходимо для научно-исследовательской работы, Таубин,
руководствуясь списком зачастую дефектных, разрозненных и случайных книг,
находившихся в подвале и не вошедших в каталог, предназначенных для обмена,
затребовал из библиотеки сотни ненужных книг, которые будут без всякой
пользы для дела обременять кабинетскую библиотеку... Вместо того, чтобы
создать для кабинета истории СССР тщательно подобранное
систематизированное собрание источников, библиографических справочников и
пособий, всех основных общих и монографических работ по истории СССР,
собираются перетащить, наряду с ценными книгами, всякую историческую
макулатуру, которая может без ущерба для дела оставаться там, где она
лежит".
Рязанов предложил также декану истфака организовать специальный кабинет
по истории и историографии, по методологии и "философии истории" и
вспомогательным историческим дисциплинам. "Без такого кабинета истфак -
фонарь без свечи!"112 - писал он.
Рыков не поддержал Рязанова в вопросе о подборе литературы для кабинета
истории СССР, отметив, что "всю ответственность за подбор необходимой
литературы для кабинета истории народов СССР должен нести и песет зав.
кафедрой Р.А. Таубин". Отрицательно отнесся он и к идее создания нового
кабинета, заявив, что не думает, что "без этого кабинета истфак должен
обязательно уподобиться "фонарю без свечи"113 .
Ответ Рыкова не смутил Рязанова. Он сразу же написал ему новое письмо.
"Конечно, мнение и голос заведующего кафедры должны быть учтены, -
отмечал он, - но я не могу не протестовать самым энергичным образом против
попытки превратить научно-исследовательский кабинет в обычную библиотеку,
в которой литература по русской истории будет перемешана с макулатурой.
Я не могу согласиться с Вашими возражениями по вопросу о необходимости
организации особого кабинета по истории, историографии и "философии истории",
т.е. диамата и истмата на истфаке... Историки должны знать диамат и истмат и
как результат всей предшествующей философской и исторической мысли, и как
оружие для изучения и объяснения конкретного исторического процесса. Именно
в этом смысле я писал, что истфак без такого кабинета - "фонарь без свечи". Я
готов прибавить - или голова без ума"114 .
Работа Рязанова в университетской библиотеке и на истфаке дала
значительные результаты в области расширения и организации книжных и
научно-исследовательских фондов. Исследователь истории СГУ
Л.А. Дербов писал: "Для комплектования кабинетов кафедр книгами
университету были переданы богатые фонды литературы из конфискованных
частных коллекций (Нарышкиных, Нессельроде и др.). Большую помощь
оказала факультету научная библиотека"115 . Все верно. Отсутствует лишь
упоминание человека, осуществлявшего эту работу.
Летом 1937 г. Рязапов решил еще раз выяснить свое правовое положение и
112 Там же, л. 178.
113 Там же, л. 181.
114 Там же, л. 161.
115 Дербов Л.Л. Историческая наука в Саратовском университете. Саратов, 1983, с. 83;
Саратовский университет. Саратов, 1959, с. 104-108, 255-257.
143

добиться разрешения поехать на юг для лечения. 22 июля 1937 г. он подготовил
письмо наркому внутренних дел Н.И. Ежову, где писал: ’’Такое неопределенное
положение создает крайне неблагоприятные условия жизни и работы для меня
лично и лишает меня возможности лечиться. При сердечной болезни и
преклонном возрасте, при тех ужасных санитарных условиях, в которых
находится отведенная мне квартира, в особенности летом, это грозит в
ближайшем времени полной инвалидностью”116 .
На следующий день, 23 июля 1937 г., правовое положение Рязанова было
окончательно определено: он был арестован.
УБИЙСТВО
Арест Рязанова не был связан, конечно, с письмом Н.И. Ежову, а являлся
одним из актов того террора, который обрушился летом 1937 г. на Саратов.
События развивались, как и во многих других районах страны, по
разработанному заранее сценарию. Сталин был очень недоволен партийным
руководством Саратовской области. Еще 12 августа 1936 г. в ’’Правде”
указывалось на недостаток большевистской бдительности со стороны
саратовского крайкома ВКП(б)117 . В июле 1937 г. в Саратов из Москвы
прибыли эмиссары Сталина - А.А. Андреев и Г.М. Маленков.
10 июня 1937 г. был освобожден от работы второй секретарь крайкома
П.Ф. Липендин, а вскоре и председатель облисполкома Н.И. Барышев и
саратовского горисполкома А.Я. Гринштейн. 17 и 18 июля с участием Андреева
и Маленкова проходил пленум Саратовского краевого комитета ВКП(б).
Андреев сообщил о резолюции ЦК ”О руководстве Саратовского обкома
ВКП(б)”, а также о решении ЦК снять с поста первого секретаря обкома
Криницкого за неоднократное проявление слабости в деле руководства
Саратовской организацией и безнадежную слепоту к врагам народа. Пленум
полностью одобрил это решение и вывел его из состава бюро и пленума
обкома118 . В постановлении пленума отмечалось: "Пленум обязуется под
испытанным руководством Сталинского ЦК ВКП(б) довести до конца дело
разоблачения и разгрома врагов народа, в кратчайший срок исправить ошибки,
допущенные Саратовским обкомом ВКП(б), ликвидировать все последствия
вредительства со стороны врагов народа и по-боевому мобилизовать все
областные парторганизации на большевистское выполнение директив партии”119.
Жестокий террор обрушился на партийные, советские верхи, включая
районные, на все учреждения и предприятия Саратовской области. Аресты были
проведены и в университете. В числе арестованных оказались ректор СГУ
К.Г. Хворостин, декан истфака Рыков. Как бы подводя итоги репрессий, одна
саратовская газета писала в статье "Врагам - нет пощады”: "Благодаря
вмешательству и непосредственной помощи ЦК ВКП(б) несколько месяцев тому
назад была разоблачена право-троцкистская организация в Саратовской
области... Еще одна гнусная право-троцкистская банда поймана с поличным и
уничтожена. Их судьба уготовлена всем врагам народа. Враги должны быть и
будут поголовно уничтожены. Полностью и до конца!”120
Сейчас трудно установить, был ли Рязанов арестован по прямому приказу
Сталина или нет. Скорее всего, Андреев перед отъездом в Саратов все же
116 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 140.
117 Правда, 12.VHL1936.
118 Партийный архив Саратовской областной организации КПСС, ф. 594, on. 1, д. 881, л. 10-11.
119 Там же, ф. 594, on. 1, д. 884, л. 437.
120 Коммунист, 29.IX.1937.
144

получил соответствующее указание Сталина насчет Рязанова. Рязапов был
арестован и заключен в Саратовскую тюрьму. Его дело вел вначале
следователь госбезопасности Эдельман, а с осени 1937 г. - начальник четвертого
отдела управления НКВД по Саратовской области А.А. Вишневецкий.
Последний прославился таким изуверством в применении пыток к арестованным
в 1937-1938 гг., что в 1941 г. был даже приговорен к расстрелу военным
трибуналом. Правда, в ноябре 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР
заменил расстрел десятью годами лишения свободы, направив его в штрафной
батальон на фронт121 .
Рязанова обвинили в ’’активной антисоветской, троцкистской деятельности ”,
его положение было очень трудным. За более чем шесть лет тотальной слежки
на него было собрано много ’’компромата". Ему вменялось в вину общение с
сосланными в Саратов оппозиционерами, в частности с И.Н. Смирновым,
Ревеккой и Карлом Грюпштейнами. Чисто дружеские связи интерпретировались
как антисоветская троцкистская деятельность. Использовались его критические
высказывания, в том числе и о Сталине, подслушанные осведомителями или
полученные другим образом.
Такого рода материалы могли в то время сбить спесь с любого
подследственного. Но запугать Рязанова, заставить его признать
несуществующую вину, покаяться не удалось. С первого и до последнего дня
следствия он решительно отвергал все обвинения. Когда Рязанову предъявили
обвинение в активной антисоветской деятельности, он написал на постановлении
об аресте: "Обвинение целиком как бессмысленное отрицаю"122 .
Сохранились протоколы допросов Рязанова. Они дают представление о том,
как он вел себя в ходе следствия в самый страшный период своей жизни. Это
уникальный источник биографии Рязанова. Вопросы записаны рукой
следователя, ответы - рукой Рязанова. К сожалению, нет возможности
воспроизвести их полностью. Приведем лишь некоторые выдержки из первых
диалогов между Эдельманом и Рязановым:
"Вопрос. Покажите об известной вам антисоветской нелегальной организации
троцкистов и правых.
Ответ. О таковой деятельности мне ничего не известно. Никаких связей,
кроме личных знакомств со старыми членами партии, бывших в оппозиции с
1923 г., не было.
Вопрос. Вы скрываете наличие организационных связей с троцкистским и
правым антисоветским подпольем. В общениях с участниками этого
антисоветского подполья вы вели клеветнические разговоры о политике ВКП(б)
и Совправительства.
Ответ. Отрицаю наличие каких-либо организационных связей с троцкистскими
и правыми элементами. Никаких клеветнических разговоров о политике ВКП(б)
и Советской власти никогда и ни с кем не вел. Меня может только удивить
предъявленное мне такое обвинение.
Вопрос. Ваши ответы на поставленные следствием вопросы не правдивы. Вам
предлагается прекратить запирательство и давать откровенные показания о
своей работе против ВКП(б) и Совправительства.
Ответ. Мои ответы совершенно правдивы. Я никогда не вел борьбу против
ВКП(б) или против Советского правительства. Это могут подтвердит], все мои
старые товарищи как в Политбюро ЦК ВКП(б), так и в Советском
правительстве. Я остался, хотя и вне рядов партии, убежденным коммунистом и
121 Центральный архив КГБ СССР, № ОФ 14408, л. 215.
122 Там же, л. 1.
145

приверженцем Советской власти. Мне не в чем запираться. Меня можно
обвинять, как это делал покойный Ильич, в излишней прямолинейности, но в
двурушничестве можно только, не зная меня лично и не зная моей работы в
партии"123 .
А вот ответ па вопрос о клеветнических выступлениях против Сталина:
^Никаких клеветнических заявлений в отношении тов. Сталина никому не
делал... Прибавлю, что разногласия со Сталиным являются также мало
преступлением, как и разногласия с Лениным. Их можно квалифицировать, как
политические ошибки, но это не акты, подлежащие уголовному воздействию"124.
Так же непреклонно держался Рязанов и па допросах Вишневецкого в ноябре
1937 г.:
"Вопрос. Следствие располагает данными о вашем участии в антисоветской
право-троцкистской организации.
Ответ. Нет, не признаю... Я антисоветской работы не вел и по-прежнему
заявляю, что участником антисоветской организации не состоял".
Очевидно, и Вишневецкому стало ясно, что ему не удастся добиться
"признания" Рязанова. Было решено арестовать жену Рязанова и попытаться с
ее помощью воздействовать на него. Ей сообщили в Москву, что Рязанов болен
и находится в тюремной больнице. Анна Львовна сразу же отправилась в
Саратов. 25 ноября опа была арестована.
"В конце ноября в пять часов утра, - рассказывала мне Зинаида Николаевна,
- когда было еще темно, кто-то открыл ставни и стал стучать в окно. Мы
открыли дверь. Вошли два человека. Один из них обратился к Анне Львовне:
"Одевайтесь, поедете к Давиду Борисовичу". Анна Львовна спокойно отнеслась
к этим словам. Она была, судя по всему, готова и даже собрала вещи. Ее
посадили в "черный воронок" и увезли. Перед уходом они запечатали дверь,
ведущую в кабинет Давида Борисовича". Однако предать своего мужа,
оговорить его, отречься от него Анна Львовна не согласилась. Этот вариант не
сработал.
19 января 193$ г. было подготовлено "Обвинительное заключение", где
Рязанов именовался "одним из участников антисоветской правотроцкистской
диверсионно-вредительской организации", возглавлявшейся бывшим
руководством партийной организации области и ставившей целью свержение
Советской власти и реставрацию капитализма. В числе многочисленных
обвинений, предъявленных ему, было и такое: "Занимаясь журналистской
работой по спец, дисциплинам, пытался опошлить в к-p [контрреволюционном]
духе учение Маркса-Энгельса-Ленина". "Рязанов виновным себя не признал", -
вынуждены были констатировать следователи в "Обвинительном
заключении"125 .
21 января 1938 г. состоялось закрытое судебное заседание выездной сессии
Военной коллегии Верховного Суда СССР под председательством Матулевича.
Суд над Рязановым продолжался 15 минут: сюда входили все стадии судебного
заседания, включая и совещание судей и объявление приговора. В протоколе
судебного заседания изложено и последнее слово Рязапова: "Подсудимый заявил,
что он всегда боролся против троцкизма. В своих убеждениях он не искал ни
союзников, ни сочувствующих, а потому это и исключает его участие в
правотроцкистской организации. В Саратове у него также не было никаких
связей, а потому он категорически отрицает свое участие в к/p организации".
Приговор гласил: "Руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УК РСФСР, Военная
123 Там же, л. 17-18.
124 Там же, л. 22-23.
125 Там же, л. 189-194.
146

коллегия Верховного суда СССР приговорила Рязапова Давида Борисовича к
высшей мере уголовного наказания - расстрелу с конфискацией всего лично ему
принадлежавшего имущества.
Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1
декабря 1934 года подлежит немедленному исполнению”126 . В хранящейся в
следственном деле справке говорится: "Приговор о расстреле Рязанова Давида
Борисовича приведен в исполнение в г. Саратове 21.1.1938 г."127
Так было осуществлено убийство одного из самых оригинальных ученых и
общественных деятелей нашей страны 20-х годов, одно из самых гнусных
преступлений Сталина.
А 13 апреля 1938 г. был исполнен еще один пункт приговора - о конфискации
имущества Рязанова. О том, как это происходило, мне рассказали
свидетельницы этого события, его внучатые племянницы Елена Николаевна и
Зинаида Николаевна.
В 10 часов утра к дому приехала грузовая машина. Из нее вышли несколько
человек, распечатали кабинет, вынесли из дома всю мебель, прежде всего
красивые стулья, погрузили па машину. Затем они отобрали множество книг и
вынесли их. В доме стояла большая круглая печь, которая обогревала все
комнаты и топилась из кабинета Рязапова. В эту печь были брошены сотни книг
с автографами таких авторов, как А. Бебель, К. Каутский, А. Барбюс и других,
письма многих выдающихся общественных деятелей и мыслителей, все рукописи
и документы Рязанова, лежавшие в его письменном столе, фотографии. Среди
них была и фотография молодого Энгельса, подаренная Рязанову дочерью
Маркса Лаурой Лафарг с дарственной надписью, всегда стоявшая на его
письменном столе. Так в течение нескольких часов были уничтожены
многочисленные бесценные книги и документы. Печь накалилась и в конце
концов треснула от пола до потолка. Затем пустой кабинет был запечатан, и
машина с мебелью и частью книг из библиотеки Рязанова уехала.
Автору данного очерка удалось выяснить судьбу этих книг: часть из них была
продана в комиссионные магазины, часть оказалась в научной библиотеке СГУ,
353 книги были переправлены в мае 1938 г. в Москву в Институт Маркса-
Энгельса-Ленина. Не исключено, что таким образом была выполнена последняя
воля Рязанова: когда он болел в 1935-1937 гг., то неоднократно просил своих
близких в случае смерти передать все ценные издания в институт.
ИСТОРИЯ РАССУДИЛА
В Саратове академик Рязанов неоднократно говорил о том, что история
рассудит, кто прав: он или Сталин. Как историк он понимал, что режим,
основанный на преступлениях и лжи, рано или поздно будет отвергнут, осужден и
историческая справедливость по отношению к его жертвам будет восстановлена.
И он оказался прав. Правда, путь к этой справедливости был долгим и
непростым.
Для реабилитации Рязанова, восстановления его доброго имени и
исторической справедливости очень много сделала его жена Анна Львовна. Как
жену "врага народа” в апреле 1938 г. ее приговорили к восьми годам лагерей и
отправили в Мордовию, в поселок Явас, где находился исправительно-трудовой
лагерь для родственников "врагов народа”. 30 апреля 1943 г. ее освободили, и
она оказалась снова в Саратове. О судьбе мужа она ничего не знала.
Подозревала худшее, но надеялась на чудо. 6 июля 1957 г. она писала
126 Там же, л. 199.
127 Там же, л. 200.
147

Н.С. Хрущеву: "Мне в МВД Саратовской области сказали, что он приговорен к
10 годам без права переписки. На все мои запросы мне отвечали, что оп жцв и
здоров. Когда прошло 16 лет и от него не было никаких известий, мне сказали,
что он "пропал без вести"128 .
Добиться реабилитации Рязанова оказалось не таким простым делом. Уж
больно необычной фигурой он был. Тем не менее письмо Хрущеву дало свои
результаты, и 19 марта 1958 г. Рязанова была реабилитирована, а через три дня,
22 марта, решением Военной коллегии Верховного суда был реабилитирован и
сам Рязанов. В справке, выданной Анне Львовне, отмечалось: "Приговор
Военной коллегии от 21 января 1938 года в отношении Рязанова Д.Б. по вновь
открывшимся обстоятельствам отменен и дело о нем прекращено за отсутствием
состава преступления".
В сентябре 1958 г. Анна Львовна была восстановлена в партии. Однако ее
попытка восстановить в партии и Рязанова натолкнулась на сопротивление.
Главным препятствием были, очевидно, его споры с Лениным и выступления на
съездах партии. В ноябре 1958 г. КПК при ЦК КПСС не нашел возможным
удовлетворить просьбу Рязановой "за отсутствием оснований"129 .
Основания появились лишь в октябре 1989 г. В решении КПК отмечалось:
"Учитывая, что обвинения, на основании которых Д.Б. Рязанов был исключен из
партии, отпали, реабилитировать его в партийном отношении посмертно"130 .
22 марта 1990 г., т.е. ровно через 32 года после начала реабилитации, Рязанов
был посмертно восстановлен в Академии наук СССР вместе с группой других
репрессированных академиков. При этом была отдана дань "глубокого уважения
светлой памяти безвинно погибших ученых" и высоко оценен "их выдающийся
вклад в развитие отечественной и мировой науки и культуры"131 .
Сталин сделал все возможное, чтобы уничтожить не только самого Рязанова,
но и память о ненавистном ему ученом и общественном деятеле. Его
произведения были отправлены в спецхраны. Запрещалось даже упоминать его
имя в печати. Но Рязанова помнили. О нем писали за рубежом, где
переиздавались отдельные его работы. В последние десятилетия его фамилия
все чаще встречается на страницах отечественных газет и журналов.
До наших дней продолжают сохранять свое научное значение многочисленные
издания произведений выдающихся мыслителей XIX и XX вв., подготовленные в
20-х годах Рязановым. Продолжают служить науке собранные усилиями
Рязанова книжные и архивные богатства. На их основе совершено немало
научных открытий, написано немало талантливых работ. Не стали вчерашним
днем и научные работы самого Рязанова, которые выгодно отличаются от в
основном цитатнических, казуистических, апологетических и конъюнктурных
работ советских марксоведов 30-80-х годов.
Сейчас в нашей стране идет активное переосмысление ее истории, того
вклада, который внесли в ее развитие российские ученые и общественные
деятели. Вновь мелькают имена людей, преданных анафеме и забвению в 20-е и
30-е годы. В их творчестве обнаруживается немало яркого и интересного, того,
что может помочь и нам понять окружающий мир, найти выход из того
социального и интеллектуального тупика, в котором мы оказались. К числу
таких людей относится, несомненно, и академик Д.Б. Рязанов.
128 Там же, л. 202.
129 РЦХИДНИ, ф. 589, оп. 3, д. 12754, л. 80.
130 Там же, л. 121.
131 См. Рокитяиский Я.Г. Указ соч., с. 132.
148

©1992 г.
О.В. ОРЛИК
РОССИЙСКИЙ ДИПЛОМАТ Н.Д. КИСЕЛЕВ
НА ПУТИ К ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ КАРЬЕРЕ
Николай Дмитриевич Киселев (1802*-1869) - один из видных российских
дипломатов XIX в. Тогда во внешнеполитическом ведомстве России служило
немало широко образованных, ярких личностей. Их имена связаны с внутри¬
политической, общественной и государственной деятельностью, с русской куль¬
турой, а также с освободительным движением в России. Достаточно вспомнить
декабриста генерала М.Ф. Орлова, А.С. Грибоедова, Ф.И. Тютчева, П.Д. Ки¬
селева (брата Н.Д. Киселева). В июне 1817 г., после окончания Царскосельского
лицея, в Государственную коллегию иностранных дел были определены
А.М. Горчаков, А.С. Пушкин, В.К. Кюхельбекер, С.Г. Ломоносов. Киселев был
знаком с Пушкиным, принадлежал к кругу его друзей. В канун одного из его
отъездов из Петербурга с дипломатическим поручением Пушкин вписал в за¬
писную книжку Николая Дмитриевича четверостишие, начинавшееся строкой:
"Ищи в чужом краю здоровья и свободы..." и нарисовал свой портрет* 1.
Н.Д. Киселев находился на дипломатической службе более 40 лет, служил при
Николае I и Александре II. Большую часть жизни он провел за границей, но не
утратил духовной связи с Россией, которую горячо любил. В 1826 г. он был
послан в составе посольства А.С. Меньшикова в Персию. В 1828 г. его с ди¬
пломатическим поручением отправили в Вепу. В 1829 г. Киселева назначили
секретарем российского посольства в Париже, в 1837-1840 гг. служил в Лондоне
в ранге советника, поверенного в делах. В 1840 г. Н.Д. Киселев вновь был
направлен в Париж поверенным в делах. Указом Николая I от 6 января 1853 г.
он получил ранг "чрезвычайного посланника и полномочного министра при его
величестве императоре французов", свою дипломатическую карьеру завершил в
Италии: в 1856-1864 гг. находился при папском дворе, с 1864 г. до конца своей
жизни - при итальянском короле.
Дипломатическая деятельность Н.Д. Киселева началась и развивалась в
период господства установленной Венским конгрессом в 1815 г. системы меж¬
дународных отношений, обеспечившей России прочное положение в европейской
политике. Завершалась его карьера уже во время утверждения новой "крым¬
ской системы", установившейся после Крымской войны 1853-1856 гг., привед¬
шей к резкому изменению соотношения сил и положения России на междуна¬
родной арене, а в связи с этим и к перемене задач ее внешней политики и
дипломатии. Значительные внутренние перемены в России, к которым привели
предпринятые правительством реформы, прежде всего провозглашение отмены
крепостного права, в той или иной мере отразились на деятельности русской
дипломатической службы, посольств и миссий в зарубежных странах.
Одной из главных задач внешней политики царской России в период гос¬
подства "венской системы" было сначала привлечение Франции па сторону Рос¬
сии, а затем упрочение союза с ней. В условиях обострения противоречий на
В ряде справочных изданий дата рождения - 1800 г. На надгробии Н.Д. Киселева - 1802 г.
1 Пушкин Л.С. Собр соч. в 10-ти т., т. Ш. М.» 1957, с. 93.
149

международной арене между Англией и Россией, борьбы за лидерство в евро¬
пейской и восточной политике отношениям России с Францией петербургским
кабинетом отводилась большая роль. Именно во Франции зародились потрясшие
Европу в 30-40-е годы XIX в. революционные волны, грозившие как самим
феодально-абсолютистским устоям созданного в 1815 г. Священного союза, так и
вообще отношениям самодержавия с конституционно-монархическим правитель¬
ством Франции. Политика царизма во время французских революций, деятель¬
ность российского посольства в Париже, взгляды и позиции отдельных лиц пред¬
ставляют большой интерес. Несмотря на внимание исследователей к этим во¬
просам, многое еще требует дальнейшего изучения, особенно на основе более
широкого использования документального материала.
В предлагаемом читателю очерке главным образом рассматривается служба
Н.Д. Киселева в российском посольстве в Париже, в особенности во время
революций 1830 и 1848 гг. во Франции. Эти события, имевшие огромное евро¬
пейское значение, оставили глубокий след в сознании Киселева. Сопоставление
взглядов и позиций молодого секретаря посольства в 1830 г. и маститого дип¬
ломата в ранге поверенного в делах в 1848 г. дает возможность глубже понять
Киселева как человека и дипломата, проследить изменение его политических
взглядов, отношение к роли русско-французского союза на международной арене,
а также почувствовать его постоянный интерес к культурным связям между
Францией и Россией. В начале 1854 г., когда были разорваны дипломатические
отношения между Россией и Францией, завершился большой этап диплома¬
тической службы Киселева, связанный прежде всего с Францией.
Документальные материалы из фондов Архива внешней политики России
(АВПР), отделов рукописей Государственной библиотеки им. В.И. Ленина (ГБЛ)
и Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН, а также из изданных
личных архивов позволяют осветить жизненный путь и деятельность Н.Д. Ки¬
селева и его брата Павла Дмитриевича, известного государственного деятеля,
дипломата. Личный архив Киселевых находится в разных архивах Москвы и
Санкт-Петербурга. Далеко не все материалы из этих архивов еще известны
исследователям. Тексты трактатов и договоров, заключенных Россией с евро¬
пейскими государствами и странами Востока2, опубликованные переписка с
Киселевыми друзей и сослуживцев, их дневники, воспоминания, отдельные за¬
метки, а также документы Следственной комиссии по делу декабристов дают
ценный материал для изучения взглядов и дипломатической деятельности
братьев Киселевых3. Одним из редких источников являются воспоминания
А.О. Смирновой-Россет, близкой знакомой большинства писателей пушкинской
поры.
Отдельные страницы дипломатической деятельности Н.Д. Киселева осве¬
щены в ряде коллективных трудов и монографий4. В своем фундаментальном
исследовании "Крымская война" академик Е.В. Тарле привлек значительный
круг документальных материалов о Н.Д. Киселеве как российском дипломате во
Франции в преддверии войны5.
2 Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными
державами, т. I-XV. СПб, 1874-1909; Юзефович Т. Договоры России с Востоком, политические и
торговые. СПб, 1869.
3 Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время, т. 1U-1V. СПб., 1882; Сборник
Русского исторического общества (РИО) (Переписка Киселевых с А.А. Закревским), т. 78. М., 1891;
Памяти декабристов, т. П.Л., 1926; Литературное наследство, т. 29-30. М., 1937, и др.
4 Революции 1848-1849 гг., т. I—II. М., 1952; История дипломатии, 2-е изд., т. I. М., 1959; Кухар-
ский П.Ф. Франко-русские отношения накануне Крымской войны. Л., 1941.
5 Тарле Е.В. Соч., т. VIH-IX. М., 1959.
150

Н.Д. Киселев принадлежал к старинному дворянскому роду. Основатель его
упоминается в летописи при описании борьбы славян с печенегами в 997 г, при
героической обороне города Белгорода. Род Киселевых стал особенно известным
в XV в., был занесен в VI часть Родословных книг Московской и Пензенской
губерний. В начале XIX в. Киселевы были среднепоместными дворянами, сохра¬
нившими черты патриархальности во взглядах, быте, воспитании, семейных
отношениях. Дмитрий Иванович Киселев (1761-1820) - отец большого семейства
был умным, образованным человеком. Довольно долго он занимал пост помощ¬
ника начальника Оружейной палаты в Москве. Значительную роль в воспитании
детей играла мать - Прасковья Петровна Киселева (1761-1841), урожденная
княжна Урусова. По словам П.Д. Киселева, “она составляла связь, узел семей¬
ный", привила детям чувства справедливости, ответственности, большое тру¬
долюбие. После гибели в 1806 г. во время русско-турецкой войны старшего
брата Александра заботу о младших братьях, Сергее и Николае, взял на себя
Павел Дмитриевич (1788-1872), которому тогда только что исполнилось 18 лет.
А после смерти отца он фактически стал главой семьи, с большим вниманием
следил за образованием, а затем и за продвижением по службе всеобщего лю¬
бимца Николая. Павел Дмитриевич наставлял брата "приучаться к лишениям", к
жизни по средствам, ставил себя в пример. П.Д. Киселев гордился тем, что он
начал свою службу, живя на жалованье, и затем, добившись высокого поло¬
жения, также жил "по чину одним жалованьем". В то же время семейная
переписка раскрывает широту натуры П.Д. Киселева, его щедрость6. В одном из
писем, отправленном в 1832 г. к Павлу Дмитриевичу, брат Сергей замечал: "Что
Вы всю жизнь не дорожите золотом, это доказано пред целым светом... [важны]
сохранение Вашей дружбы и при всяком случае Ваша попечительность обо всех
нас; вот что дорого и чего не заплатить ни фразами, ни деньгами".
Н.Д. Киселев получил хорошее домашнее воспитание и образование. Нема¬
лую роль в формировании его идейно-политических воззрений сыграло общение с
Н.М. Карамзиным, В.А. Жуковским, П.А. Вяземским и А.И. Тургеневым, бы¬
вавшими в доме Киселевых. С юности Н.Д. Киселев интересовался не только
внутриполитическими, но и международными событиями. Его эрудированность,
интерес к политике сыграли определенную роль при выборе им службы на
дипломатическом поприще. Свое образование Николай Дмитриевич затем про¬
должил в Дерптском университете, поступив в него в 1821 г. по настоянию
старшего брата.
Вернувшись в Россию после участия в заграничных походах русской армии в
1813-1814 гг., П.Д. Киселев стал активно пррявлять отрицательное отношение
ко многим явлениям русской действительности, особенно к крепостническому
произволу, стремился улучшить как внутреннее, так и внешнее положение стра¬
ны. Выход из неудовлетворительного, по его мнению, состояния России был в
"разумной политике правительства", которую должны были осуществлять
честные, образованные, преданные интересам России исполнители. Поэтому он с
большой серьезностью отнесся и к подготовке брата Николая к будущей службе.
Сам Н.Д. Киселев в середине 30-х годов, рассказывал своей приятельнице
Смирновой-Россет: "Павел вернулся в Москву и сказал мне, что так как у меня
нет состояния, я должен сделать карьеру, что в наше время - нужно учиться... Я
очень хорошо знал по-латыни. Он сказал, чтобы я изучил греческий. Он нашел
очень хорошего учителя с греческого подворья и сказал мне: "В восемнадцать
лет ты поедешь в Дерпт для изучения классических наук, это лучший уни¬
6 Заболоцкий-Десятовский А.П. Указ соч., т. Ш, с. 434.
151

верситет". Я поехал туда с Языковым*, который имел рекомендательные письма
к профессору Мойеру”7.
В университете Н.Д. Киселев прослушал курс наук по истории, философии,
литературе. По его словам, Дерпт стал для него "великой школой”. Там же он
значительно расширил свои познания в музыке и искусстве, интерес к которым
сохранил на всю жизнь. Длительное пребывание во Франции и Италии дало ему
возможность познакомиться с шедеврами европейской живописи, слышать ис¬
полнение произведений лучших композиторов прошлого и современности. После
возвращения из Дерпта Н.Д. Киселев по совету брата приехал в Петербург.
Именно тогда он познакомился с Пушкиным, С.А. Соболевским, А. Мицкевичем.
Часто виделся с А.И. Тургеневым, который, как говорится, "знал весь свет”. Но
не стремление к светской жизни стало основной причиной приезда Н.Д. Киселева
в столицу, а желание служить по дипломатической части. В этом намерении его
поддерживал и брат Павел Дмитриевич, занимавший уже несколько лет пост
начальника штаба 2-й (Молдавской) армии. Он рекомендовал Николая министру
иностранных дел К.В. Нессельроде. "Мой брат рекомендовал меня графу
Нессельроде... - вспоминал позднее Н.Д. Киселев. - Грибоедов был другом на¬
шего дома, он хотел увезти меня с собой в Персию, но граф Нессельроде велел
ему взять Мальцева и сказал: "Я берегу маленького Киселева для большого
посольства в Риме или Париже, он в совершенстве знает французский язык.
У него есть такт, у него приятный характер, и он всюду сумеет приобрести
друзей"8. С 1826 г. началась длительная дипломатическая служба Н.Д. Ки¬
селева, которой он посвятил свою жизнь. Лучшие ее годы были отданы службе в
российском посольстве в Париже.
В "Воспоминаниях" Смирновой-Россет в главе "Баденский роман", посвя¬
щенной Николаю Дмитриевичу Киселеву, есть описание его внешности: "Он был
среднего роста, у него были очень красивые черные волосы, тщательно рас¬
чесанные бакенбарды окаймляли овал лица, глаза его ласково улыбались... Он
всегда был одет в черное... черный галстук, никогда никаких украшений, только
перламутровые запонки на рубашке и две очень простые, золотые на рукавах"9.
Таким запомнила его Александра Осиповна, когда они встречались в Бадене, на
водах, в середине 30-х годов в период их взаимной увлеченности. Действительно,
Н.Д. Киселева всегда выделяла элегантность, светскость, что весьма импо¬
нировало впоследствии, например, Наполеону III, выражавшему внешне к нему
большое расположение.
Дипломат Н.Д. Киселев был хорошо образован, обладал политическим
чутьем, быстро улавливал перемены в настроениях петербургского кабинета и
умел гибко на них реагировать. Однако ему все же недоставало некоторых
деловых качеств П.Д. Киселева, смелости его действий, а главное, его таланта
крупного государственного деятеля.
Формирование общественно-политических воззрений молодого Н.Д. Киселева
происходило в обстановке больших исторических событий: Отечественная война
1812 г. и ее победоносное завершение, развертывание национально-освобо¬
дительной борьбы других европейских народов против господства наполео¬
новской империи, сокрушение тирании Наполеона в Европе и Реставрация
европейских монархов, в начале 20-х годов волна европейских революций, неко¬
торое смягчение внутренней политики Александра I в первые послевоенные годы
Языков, Николай Михайлович, - русский поэт, друг А.С. Пушкина.
7 Смирнова-Россет А.О. Воспоминания. Письма. М., 1990, с. 212.
8 Там же, с. 214.
9 Там же, с. 133.
152

и затем усиление в ней реакционных тенденций и, наконец, события 14 декабря
1825 г. в Петербурге. Заметим, что П.Д. Киселев, занимая пост начальника
штаба 2-й армии, был по службе тесно связан со многими руководителями
Южного тайного общества, знал об их непримиримости к крепостнической си¬
стеме, разделял их некоторые идеи, хотя сам не был сторонником револю¬
ционного метода борьбы. Расположение к П.Д. Киселеву многих деятелей этого
тайного антиправительственного общества, уважение к нему были настолько
значительными, что его имя называлось в числе возможных кандидатов во
Временное революционное правительство10. Начавшийся после поражения
восстания процесс по делу декабристов чуть было не погубил дальнейшую
карьеру генерала. Однако ему удалось доказать свою непричастность к за¬
мыслам Южного общества, избежать опалы Николая I и впоследствии добиться
его расположения.
Видимо, наряду с общей внутриполитической обстановкой в стране после
поражения восстания 14 декабря 1825 г., сложное положение П.Д. Киселева на
службе и в обществе тоже повлияло на начинавшего дипломатическую карьеру
Николая Дмитриевича, сделав его осторожным в суждениях на политические
темы. И все-таки в его оценках европейских революций 1830-х годов проявился
отголосок общественного настроения представителей прогрессивной России,
критиковавших самодержавно-крепостнические порядки в своей стране и
приветствовавших борьбу за уничтожение реакционных порядков в других
странах11.
ПОЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1830 г.
ВО ФРАНЦИИ ГЛАЗАМИ РУССКОГО ДИПЛОМАТА
Свою оппозиционность к официальному отношению к Июльской революции
1830 г. российского правительства, посла в Париже К.О. Поццо-ди-Борго проя¬
вили некоторые русские, находившиеся во Франции. Среди них оказался и тогда
либерально настроенный Н.Д. Киселев, попавший в самую гущу революционных
событий.
Предпосылки Июльской революции 1830 г. коренились в близорукой реак¬
ционной политике короля Карла X, в недовольстве усилившейся буржуазии пра¬
вительственной политикой Реставрации, ущемлявшей ее политические права.
Этот курс особенно активно проводил с августа 1829 г. глава кабинета ми¬
нистров Франции герцог Ж. де Полиньяк. 25 июля 1830 г. Карл X подписал
ордонансы, уничтожавшие Хартию 1814 г. Король не верил в возможность
открытого сопротивления этой акции, но он просчитался. В ’’три славные дня”
Июльской революции в Париже Карл X был свергнут, впоследствии ему при¬
шлось эмигрировать в Англию. Революция в Париже была поддержана насе¬
лением страны, выступившим совместно с представителями буржуазии, с демо¬
кратической интеллигенцией. 9 августа была провозглашена буржуазная монар¬
хия во главе с Луи-Филиппом - ставленником крупной буржуазии. Карл X
оказался последним Бурбоном на французском престоле.
Н.Д. Киселев попал в Париж в разгар наступления реакции на консти¬
туционные права французского народа. Как сторонник ограничения монархиче¬
ской власти он критически воспринял действия Карла X и Полиньяка.
До Июльской революции Николай I подчеркивал дружеские чувства к
Франции. Он приветствовал французскую экспедицию в Алжир в 1830 г., в це¬
10 См.: Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М., 1982,
гл. 4.
11 См. Орлик О.В. Россия и французская революция 1830 г. М., 1968, с. 26-65.
153

лом одобрял политику Карла X, хотя справедливости ради надо сказать, что царь
пытался через Поццо-ди-Борго в Париже и представителя Франции П. Бургоэна
в Петербурге предостеречь короля от возможных нежелательных последствий
его ультрареакционной политики. Когда же во Франции произошла революция и
па престол был возведен “король баррикад”, отношение царя резко изменилось.
Оп долго не хотел признавать нового короля французов, его особенно раздражал
“принцип избрания народом”, па основании которого произошло воцарение Луи-
Филиппа. Николая I прежде всего шокировало то, что был нарушен принцип
легитимизма и “полностью извращен образ правления Франции”. Он даже по¬
мышлял о разрыве дипломатических отношений с Францией, требовал от Поццо-
ди-Борго выезда посольства из страны, начал вести военные приготовления,
"чтобы быть готовыми ко всяким случайностям". Николай I опасался также
изменения внешнеполитического курса Франции, пересмотра ею решений Вен¬
ского конгресса с целью восстановления былого господства на международной
арене. Однако общая ситуация в Европе, оценка событий Англией, Австрией и
Пруссией заставили царя быть более сдержанным. Немалую роль в этом сы¬
грала позиция Поццо-ди-Борго, принявшего мудрое решение сохранить посольст¬
во в Париже вопреки инструкциям из российского министерства иностранных дел.
Победа Июльской революции во Франции имела большой международный
резонанс, способствовала подъему освободительного движения в Бельгии, Ита¬
лии, Германии, Польше. Этот процесс сопровождался ростом национального
самосознания, борьбой за создание национальных государств, грозил стабиль¬
ности “венской системы”. Не случайно тогдашний австрийский канцлер
К.Л. Меттерних констатировал: "Старая Европа находится при начале конца"12.
Графу Нессельроде в циркулярной депеше российским послам за границей даже
пришлось поручить им предостеречь других европейских монархов от усиления
реакционного курса, дабы избежать угрозы дальнейшего распространения
революций по Европе.
Первые известия о революции 27-29 июля 1830 г. в Париже в Петербурге
получили из российского посольства 11 августа (30 июля ст. с.). Николай I
сначала запретил печатать что-либо о революции в прессе и даже говорить о
пей. И все же через день-два о революционных событиях во Франции узнали не
только в аристократических салонах Москвы и Петербурга, но "рассуждали с
жаром” в студенческих аудиториях, в кофейнях, в тесных жилищах разночинцев,
в военных лагерях13. Вскоре известия о событиях в Париже достигли и других
городов страны. Успех революции во Франции сделал невозможным дальнейшее
ее замалчивание в печати. Поэтому Николай I был вынужден разрешить пуб¬
ликацию правительственных сообщений о революции в ряде официальных и
частных периодических изданий. В официальных источниках давалась явно
искаженная версия событий во Франции и их интерпретация. Относительно про¬
грессивные периодические издания стремились, насколько это было возможно в
условиях ужесточившейся цензуры, давать более объективную картину про¬
исшедших во Франции событий и их оценку. Они получали информацию из за¬
рубежной печати, по разным каналам достигавшей тогда Петербурга и Москвы.
Важным источником являлись письма русских из Франции - участников и
очевидцев Июльской революции.
Свидетельства очевидца Французской революции Н.Д. Киселева - ценный
источник об июльских событиях в Париже; в то же время они раскрывают
12 Metternich CL. Memoires, documents et e'crits divers, L V. Paris, 1882, p. 23.
13 Центральный государственный архив русского языка и литературы СССР (ЦГАЛИ), ф. 1337,
on. 1, д. 18, л. 14; Центральный государственный архив Октябрьской революции СССР (ЦГАОР),
ф. Ш. Отделение, Секретный архив, оп. 3, д. 3198, л. 49; 1 эксп., 1830 г., д. 286, ч. 1, л. 53.
154

отношение к ним одного из официальных представителей России. Насколько оно
расходилось с отношением посла и российского министерства иностранных дел
показывает сам текст писем Н.Д. Киселева. 26 июля (7 августа н.ст.) Николай
Дмитриевич начал письма-дневники, адресованные брату Сергею в Москву14.
Он продолжал их дополнять новыми фактами, сопровождал своими размыш¬
лениями по поводу происходившего в эти дни в Париже. "Известие о здешних
возмущениях, верно, до вас уже дошло, но, несмотря на то, вкратце скажу тебе,
что около нас происходило и что теперь происходит, - так начал свой рассказ
Н.Д. Киселев. - Карл X, окружив себя попами и дурными советниками, не
переставал стараться во многом изменить Хартию, данную братом его усталым
от угнетения французам, понемногу уничтожать слишком неограниченные права
их и восстановить прежнее правление самовластия. С этим желанием и в полной
уверенности успеть в своем предприятии изгнанный теперь король составил
министерства свои из людей, противных правилами своими духу наций и вос¬
становил против себя всех тех, которые отгадывали его намерения и которые
начинали ощущать благое действие независимости. Наконец вверил он бразды
правления любимцу своему князю Полиньяку... Противозаконные меры взвол¬
новали жителей Парижа, и на другой день обнародования новых повелений
(ордонансов. - О.О.) начался ропот, ослушание, а к вечеру - сборища народа,
который вооружился против войска, посланного для усмирения бунтовщиков...
Во вторник- к ночи началась перестрелка между войском и народом; а в среду во
всех улицах Парижа жители сражались с гвардиею, и пушечная пальба, звон
колоколов и крики народа продолжались весь день и всю ночь. В четверг битва
продолжалась... народ занял Лувр и Тюильри и переменил белое знамя на
трехцветпое, которое теперь развевается по всей Франции... Ослепление короля
и министров его было не понятно; но теперь дело сделано, и остается только их
жалеть и просить Бога избавить Францию от больших возмущений и более всего
от междоусобной войны"15.
Характерно, что Поццо-ди-Борго не стал осуждать Карла X, переложив всю
ответственность за случившееся во Франции на Полиньяка. В депеше в Пе¬
тербург он сообщал: "Катастрофа, которая только что увлекла в пропасть трон
Бурбонов, это событие, которое призывает всех монархов к большой осмот¬
рительности. Причины этой великой перемены происходят от слепого упрямства
князя (Полиньяка. - О.О.), выступившего против очевидности и законности
многих политических основ, стремившегося изменить правы, интересы почти
всех жителей страны"16.
Если для Поццо-ди-Борго революция - это "катастрофа", падение Бурбонов
во Франции - удар по легитимизму, по самой "венской системе", то для Н.Д. Ки¬
селева - это значительное событие, связанное с надеждой на упрочение стабиль¬
ности внутреннего положения страны, политических свобод. Такие настроения
Н.Д. Киселева пронизывают весь текст его писем. Он радовался тому, что
реакционные "Бурбоны более не возвратятся во Францию"17, приветствовал
победу восставших. "Революция сделалась с непонятною скоростью, - писал
оп, - и ознаменовалась удивительным единодушием и каким-то непостижимым
порядком. Посреди кровопролития и всеобщего возмущения не было ни гра¬
бежей, ни насилий, ни даже малейшего воровства. Все заняты были одною
14 Отдел рукописей (ОР) ГБ Л, ф. 129, п. 15, д. 35.
27 июля - день начала восстания в Париже.
15ОРГБЛ, ф. 129, п. 15, д. 35.
16 АВ ПР, ф. Российское посольство в Париже, оп. 524,1830 г., д. 88, л. 9об.
17 ОР ГБ Л, ф. 129, п. 15, д. 35.
155

мыслию: защищенном своих прав и независимости”18. По словам Н.Д. Киселева,
вечером, в день последнего сражения восставших с королевскими войсками,
’’хотя весь город был изувечен... все вместе походило на народный праздник, на
котором друг друга поздравляли и всяк торжествовал всеобщею победою”19.
Николай Дмитриевич понимал насколько его отношение к Июльской революции
этличалось от отношения правящих кругов России, от содержания инструкций
российского министерства иностранных дел и позиций Поццо-ди-Борго. Поэтому
эн просил своего адресата "никому не показывать этого письма. Малейшая
нескромность с твоей стороны может мне быть очень вредна". Доподлинно
неизвестно, выполнил ли эту просьбу Н.Д. Киселева его брат. Но в кругу
московских знакомых С.Д. Киселева скоро появились подробные сведения об
Июльской революции, явно перекликавшиеся с оценками Н.Д. Киселева. За¬
канчивая в Париже ночью 1(13) августа письмо к брату, Николай Дмитриевич
сетовал на то, что он не сумел описать все им виденное в дни революции. "Если
бы время позволило, я мог бы тебе вдесятеро более написать и порядочнее
рассказать... Вот шестой день сряду, что я не перестаю писать, и теперь почти 2
часа ночи, а я все еще мараю. Завтра не успею уделить ни минуты частной моей
переписке, и потому тороплюсь сего дня окончить это письмо". В августе к
письму была сделана приписка: "Посылаю тебе печатное повествование послед¬
них происшествий в Париже. Сегодня герцог Орлеанский провозглашен королем
Палатою депутатов. Прошу тебя не казать приложенной книжечки"20.
При всем положительном отношении к революции 1830 г. Н.Д. Киселев од¬
нако не считал возможным углубление социальных требований восставшими. Его
либерализм не шел далее пожелания Франции политических свобод в рамках
конституционной монархии и некоторых социальных реформ. Так, он критически
относился к народным выступлениям, вызванным политикой короля Луи-Фи-
липпа. "У вас было дурно, да и теперь нехорошо, у нас же все из рук вон... -
писал Н.Д. Киселев Сергею в марте 1831 г. в связи с народными волнениями в
России и во Франции. - Толпы бродяг, бездельников и тому подобных героев
вольности нарушают спокойствие в Париже и в других частях Франции под
предлогом, что нет работы и что не имеют хлеба"21.
События в Западной Европе, польское восстание и антикрепостнические вы¬
ступления в России 1830-1831 гг. царизмом рассматривались как проявления
одного и того же "духа возмущения”. Пытаясь оградить Россию от этого "духа”,
правительство Николая I стало всячески пресекать прямые контакты радикально
настроенных представителей обеих стран. С начала 30-х годов из Петербурга в
Париж направлялись циркуляры с предписаниями ограничения выдачи паспортов
на въезд французов Россию, организации слежки за российскими подданными,
находившимися во Франции. Русским, заподозренным в участии в революции
1830 г. или даже в симпатии к ней, предписывалось немедленное возвращение в
Россию для предания их там суду. Созданный при российском министерстве
иностранных дел специальный департамент внутренних сношений "для переписки
по делам, относящимся до других министерств и присутственных мест Им¬
перии”22, значительно усиливал контроль жандармов за деятельностью по¬
сольств и миссий, главным образом в плане ужесточения проверки лиц и книг,
направлявшихся в Россию. Особое внимание было обращено на участников
18 Там же.
19 Там же.
20 Там же.
21 Там же.
22 АВПР, ф. Отчеты министерства иностранных дел, оп. 475.1831-1832 гг.. д. 126, л. 270об.
156

польского восстания 1830-1831 гг., значительная часть которых затем эмигриро¬
вала во Францию. Так, только в одном циркуляре от 17 мая 1834 г. был при¬
веден список 130 лиц польской национальности, которым запрещалась выдача
паспортов и въезд в Россию23.
Н.Д. Киселев был не только информирован о требованиях, приходивших из
Петербурга в российское посольство в Париже, по по служебному долгу должен
был принимать участие в их выполнении. Однако он ни тогда, ни впоследствии,
когда царизм стал ставить еще больше преград для осуществления франко¬
русских общественно-культурных контактов, полностью не разделял такую
политику и даже в меру своих сил и возможностей старался препятствовать ей.
ВО ГЛАВЕ РОССИЙСКОГО ПОСОЛЬСТВА В ПАРИЖЕ
С 1840 г. до начала 1853 г. Н.Д. Киселев возглавлял российское посольство в
Париже в ранге поверенного в делах. В этом выразилась одна из форм сдер¬
жанного отношения Николая I к правительству Франции. Значительное ухуд¬
шение русско-французских отношений в начале 50-х годов, боязнь потерять
Францию как своего союзника в назревавшем конфликте России с Турцией
заставили царя издать указ о присвоении Н.Д. Киселеву ранга чрезвычайного
посланника и полномочного министра.
Ко времени следующей революции во Франции действительный статский со¬
ветник, поверенный в делах во Франции Н.Д. Киселев был уже известным в
европейских кругах политиком и дипломатом. Во время французской революции
1848 г., он сумел избежать официального разрыва дипломатических отношений
России с Французской республикой. Ранг Киселева обязывал его к проведению в
отношении революции официальной линии царского правительства, которую он
теперь уже в значительной степени и разделял. Его политические взгляды тогда
приобрели явно консервативную окраску. Во время революции в Париже он
считал себя попавшим в ’’ужасную бурю”, в обстановку "опасную, как никогда”.
Конечно, это было связано прежде всего с масштабом и силой революции
1848 г., так непохожей на "три славных дня” революции 1830 г. Особенно насто¬
рожило Н.Д. Киселева июньское восстание пролетариата. И все же в его
многочисленных донесениях за 1848 г. проявляется какое-то внутреннее сочувст¬
вие к требованиям гарантий политических свобод, социальных реформ. Когда же
эти претензии явно выходили за рамки умеренного буржуазного республика¬
низма, выдвигались социалистические и даже коммунистические идеи, он их
решительно отвергал и резко критиковал. 25 февраля была провозглашена
Французская республика. Однако революция продолжалась. Киселев в своих
первых сообщениях из революционного Парижа в Петербург Нессельроде,
обрисовав положение в стране, уже уверенно констатировал, что революция
’’разом низвергла министерство Гизо, а с ним трон и династию, основанную в
июле”. Он считал также, что установление республиканского правления во
Франции несомненно повлияет на углубление революции, на активизацию
деятельности народных масс, что им в первых же донесениях в Петербург было
определено как ’’катастрофа” для монархической Франции24. После начала
февральской революции и до конца 1848 г. Киселев отправил из Парижа в
Петербург 193 донесения25.
23 АВПР, ф. Российское посольство в Париже, он. 524,1834 г., д. 113, л. 9-13об., 17-18.
^4 Там же, 1848 г., д. 175, л. 23.
25 АВПР, ф. Канцелярия, оп. 469,1848 г., д. 192, л. 1-455.
157

Первое полученное Николаем I от Киселева официальное известие о падении
власти Луи-Филиппа сначала вызвало чувство злорадства, поскольку царь все же
не считал его законным монархом. Однако установление во Франции республики,
более того, образование ’’красных клубов” заставило императора России забыть
прошлое и искать пути восстановления во Франции монархического строя. Нес¬
сельроде в ответной депеше от 3 (15) марта на сообщение Киселева о событиях
первых дней революции, инструктируя его относительно линии поведения рос¬
сийского посольства, не преминул подчеркнуть глубокое потрясение, которое
испытал Николай I при получении известий о провозглашении республики. Нес¬
сельроде, выражая волю императора, предписывал Киселеву воздерживаться от
дипломатических отношений с республиканским правительством и даже, по
возможности, скорее вместе со всем посольством покинуть Францию26.
Н.Д. Киселева особенно волновала перспектива отношений Франции с Рос¬
сией. Изменение политического строя во Франции могло повлиять на ее внеш¬
неполитический курс, отразиться на международных отношениях в Европе.
Последовавшие за революцией во Франции события расшатали не только осно¬
вы, но и саму ’’венскую систему”. Тревогу в петербургском кабинете вызвал
новый подъем национально-освободительного движения поляков, поддержка его
в различных европейских странах, в особенности во Франции, где традиционно
находился центр польской эмиграции после 1831 г. Польский вопрос занимал
большое место с первых же дней революции в посольских донесениях из Па¬
рижа. Так уже 15 марта Киселев сообщал в Петербург: ’’Военная партия эмиг¬
рации обратилась с призывом ко всем полякам вне зависимости от их убеждений
объединиться с ней и заявила следующее о своих целях: 1. Добиться от Фран¬
цузской республики создания польского легиона исключительно для восстанов¬
ления Польши; 2. Создать в войсках комитеты, правоспособность которых не
будет ограничиваться партийной принадлежностью; 3. Немедленно связаться со
всеми поляками, находящимися в разных местах Франции и вне ее для
согласования совместного действия”27. На следующий день в новом донесении он
писал: "Князь Аппони (австрийский дипломат. - О.О.) мне направил довери¬
тельно секретную ноту об отношениях, поддерживаемых центральным коми¬
тетом польской демократической ассоциации с Временным правительством”28.
Российское посольство пыталось разобраться в подлинных позициях министра
иностранных дел и фактического главы правительства А.М. Ламартина по
польскому вопросу. Публично он расточал обещания помощи национально-
освободительной борьбе поляков. После того как члены центрального комитета
польской демократической ассоциации "обрисовали в подробностях Ламартину
настоящую ситуацию в Польше, сообщили о деталях выступления, которое они
предполагают осуществить”, согласно донесению Н.Д. Киселева, они получили
от Ламартина следующий ответ: "Интересы Польши мне весьма близки. Вы
знаете, что не только сегодня я действую для спасения Польши. Сейчас более
чем когда-либо вы можете завоевать вашу свободу. Что же касается меня, то я
всем, что в моей власти, буду полезным в деле, которое вы защищаете”29.
20 марта в Париже состоялось собрание польских и немецких демократов,
решивших с большей настойчивостью требовать от французского правительства
материальной помощи в борьбе за восстановление независимости Польши. При
этом выдвигались требования объединения всех земель, входивших в ее состав
26 АВ ПР, ф. Российское посольство в Париже, оп. 524,1848 г., д. 174, л. 23-24.
27 Там же, д. 175, л. 46-46об.
28 Там же, л. 58.
29 Там же, л. 58-58об.
158

накануне разделов Польши между Пруссией, Австрией, Россией. Немецкие
демократы также рассчитывали на поддержку французским республиканским
правительством революции в Германии.
Тревожные сообщения из Франции, из других европейских государств
заставили петербургский кабинет начать военные приготовления. Об этом было
сообщено в Манифесте Николая I, опубликованном 14(26) марта в Петербурге.
Угрожающий тон Манифеста ясно говорил о намерениях царского правительства
прибегнуть к военной силе для охраны трактатов 1815 г. Нессельроде пред¬
ставил подобные приготовления как вынужденную и даже оборонительную меру.
Через "Санкт-Петербургские ведомости" он разъяснял, что Россия "не упустит из
виду того распределения границ между государствами, тех взаимных прав
владения, кои освящены ее ручательством, и решительно не потерпит, чтобы в
случае изменения политического равновесия и иного какого-либо распределения
областей подобное изменение обращалось в ущерб Империи. Дотоле она будет
соблюдать строгий нейтралитет"30. С этого времени отношения между
французским и русским правительствами стали еще более настороженными, хотя
Нессельроде и поручил Киселеву уведомить французский кабинет об отсутствии
у России намерения "вмешиваться во внутренние дела" страны, если она не
начнет подрыв "венской системы" и не станет поддерживать революции в других
европейских государствах31.
Н.Д. Киселев все же предвидел возможность сближения в дальнейшем внеш¬
неполитических позиций Франции и России по ряду актуальных для того времени
вопросов. Это предвидение базировалось на анализе реальной политики Ламар-
типа. Не в последнюю очередь это обстоятельство сказалось на том, что посол
счел возможным не следовать предписанию Николая I выехать из столицы
Франции, а под разными предлогами задерживался в ней. Он весьма осторожно
вел разговоры с Ламартином, обходя угрозу царя произвести военное давление
на Францию, а потом даже получил его заверение, что Временное правительство
не окажет действенной поддержки освободительной борьбе в Польше. Это был
важный козырь Ламартина, сыгравший существенную роль в принятии решения
петербургским кабинетом не прерывать официально дипломатические отношения
с Францией. Николай I затем в целом одобрил действия Киселева.
Накануне открытия 4 мая в Париже Учредительного собрания - Н.Д. Киселев
его назвал "Национальной ассамблеей" - во время новой неофициальной беседы
Ламартина с русским послом глава французского внешнеполитического ведомст¬
ва снова подчеркнул свое нежелание ссориться с царским правительством из-за
намерений поляков. Киселев, согласно инструкциям из Петербурга, занял ук¬
лончивую позицию, хотя и дал понять, что Россия тоже хотела бы сохранить с
Францией дружественные отношения. Сразу же после беседы он отправил ши¬
фрованное донесение Нессельроде, выражая в нем, в частности, свое позитивное
отношение к возможности присутствия в Петербурге хотя бы и неофициального
представителя Французской республики. Он писал: "С одной стороны, казалось
невозможно отказать Временному правительству придти к соглашению с
Ламартином о присутствии у нас неофициального представителя, который бы мог
выражать свое мнение по поводу происходящих событий. Это особенно возможно
в связи с тем, что временные дипломатические представители уже посланы в
главные дворы Европы и признаны ими, выделим Лондон, Гаагу, Вену, Берлин.
С другой стороны, я верю, присутствие подобного представителя в Санкт-
Петербурге послужит свидетельством того, что мы не разорвали полностью
30 Революция 1848-1849 гг., т. I., с. 805.
31 Мартенс Ф.Ф. Указ соч., т. XV. с. 228-229.
159

дипломатические отношения с Францией, будет отвечать мысли императорского
кабинета заставить Германию занять более разумную позицию”32.
В Петербурге весьма опасались поддержки Французской республикой начав¬
шихся в марте революций в западных германских государствах и в Пруссии. Но
надежды прусской буржуазии на помощь Франции оказались недолгими: в мае
под влиянием слухов о возможном вторжении французских войск в прирейнскую
область Германии прусская буржуазия перестала помышлять о сближении с
Францией в польских делах33. Угроза для России заключения Французской рес¬
публикой союза с Пруссией значительно уменьшилась. Но ввиду крайне неопре¬
деленной обстановки внутри Франции ее внешнеполитический курс, характер
отношений с Россией трудно было предугадать.
Наметившийся поворот внешнеполитического ведомства Франции в отноше¬
нии к польскому национально-освободительному движению Киселев ощутил и в
ходе беседы с Ламартином, состоявшейся накануне отставки последнего с поста
министра иностранных дел. 5 мая посол в шифрованном донесении в Петербург
сообщал о новых выступлениях представителей краковского польского нацио¬
нального комитета перед Ассамблеей, "дабы умолить ее придти на помощь
польским повстанцам, дать им оружие, которого им очень не хватает”. О
позициях Ламартина он писал: ’’Уже при нашей последней встрече Ламартин
сказал мне, что поляки замышляют выступление возле Ассамблеи с целью
склонить ее в свою сторону и что, вероятно, друзья в Париже совместно с
революционными клубами организуют многочислештую манифестацию. Продол¬
жая, он заметил, что эта манифестация может поставить его в затруднительное
положение в Ассамблее и усложнит польский вопрос. Я ему ответил, что, без
сомнения, правительство не даст увлечь себя подтасованным призывом подобных
манифестаций. Я надеюсь г-н Ламартин увидит в связи с общей ситуацией в
Европе, что не только неполитично, но и в еще большей степени не в интересах
Франции становиться поборником польского дела”34.
После демонстрации 15 мая, так взволновавшей сторонников ’’порядка”,
Киселев в донесении в Петербург от 16 (28) мая сообщал: “Известно, что вчера
арестованы Курте, Барбес, Бланки, Распайль и Собрие. Этой ночью они уве¬
зены в Вепсе некий замок”. Теперь Н.Д. Киселев мог надеяться, что восстанов¬
ленная после разгона демонстрации Исполнительная комиссия проявит “больше
силы, энергии и инициативы”, т.е. приведет к торжеству партии “порядка”35.
17 (29) мая он писал: “Уже вчера в Париже установлены спокойствие и порядок.
Вечером и ночью город охраняли военные части. Сегодня здание Ратуши
окружено значительными силами, все спокойно и я надеюсь, что дерзкие дейст¬
вия демагогически настроенных клубистов ни в коей мере не поколеблят порядок
работы и авторитет исполнительной власти”36.
Действительно, правый республиканец Ж. Бастид сразу же показал неже¬
лание французского правительства поддерживать военными силами революции в
других странах, в том числе в Италии и в Польше. Он же подтвердил намерение
восстановить союз с царской Россией в письме Киселеву от 12 мая. В ответ
Киселев 17 мая сообщал об официальном уведомлении своего правительства о
“мирных тенденциях Французской республики” и добавлял: "Присоединяюсь к
Вашему желанию иметь всегда дружественные отношения между Россией и
32 АВ ПР, ф. Канцелярия, оп. 469,1848 г.» д. 192, л. боб -7.
33 См.: Революции 1848-1849 гг., т. I, с. 808-811.
34 АВ ПР, ф. Канцелярия, оп. 469,1848 г., д. 192, л. 15-1 боб.
35 Там же, л. 47об.
36 Там же, л. 56.
160

Францией. Я не оставляю ничего без внимания, что может содействовать
достижению этой цели в сложных условиях моего настоящего положения”37. Это
"положение" посла оставалось еще довольно неопределенным вплоть до полного
поражения буржуазной демократии во французской революции. Диктатура гене¬
рала Кавеньяка расчистила путь для будущего Наполеона III. Власть Кавеньяка
значительно усилилась после подавления июньского восстания в Париже.
Оно началось 23 июня, пик его развития пришелся на два последующих дня.
45-50 тыс. восставших противостояли во много раз превосходящим по чис¬
ленности силам противника в лице буржуазной национальной гвардии и регуляр¬
ных военных частей.
С 24 по 29 июня Н.Д. Киселев отправил из Парижа К.В. Нессельроде шесть
донесений. В первые сутки восстания он еще не располагал достаточно полной
информацией о происходивших событиях. В той части Парижа, где находилось
российское посольство на Вандомской площади не было баррикад и уличных
боев. Восстание развернулось в восточной части города. Сведения о восстании,
поступавшие по личным каналам, посол дополнял сообщениями из газет.
Полную информацию об июньском восстании в Париже петербургский
кабинет получил из донесения посла от 25 июня (7 июля) и мог понять, что
восставшие обречены: "Господин канцлер, - писал Киселев, - из приложенных
листков газет Ваше превосходительство увидит, что со вчерашнего дня Париж
находится в осаде, генерал Кавеньяк облечен всей полнотой исполнительной
власти, декретированной Национальной ассамблеей, в результате чего Испол¬
нительная комиссия получила отставку. Сегодня стало известно, что теперь
национальная гвардия уже господствует почти на всех позициях за исключением
особенно сильно забаррикадированного предместья Септ-Антуан и укрепленной
позиции в Сеп-Лазаре. Силы, которыми располагает правительство, все более
увеличиваются в результате прибытия новых линейных частей и сил нацио¬
нальной гвардии из соседних городов. Все это заставляет надеяться, что скоро
это восстание, организованное и защищаемое с невероятным упорством, будет
одолено. Никогда ранее Париж не знал таких массовых и таких кровавых
выступлений, как в эти дни - позавчера и особенно вчера. Можно надеяться, что
сегодня не возобновится ужасная бойня, длившаяся уже два дня, в местах, все
еще удерживаемых инсургентами. Осада очень затруднила возможности перед¬
вижения по городу, и в настоящий момент нельзя достоверно сказать, что
происходит в отдаленных кварталах, которые еще представляют театр борьбы,
достойный сожаления, борьбы, повергшей Париж в состояние горя и ужаса. Я
вынужден, однако, ограничиться передачей сведений о событиях сегодняшнего
утра только на основе сообщений, содержащихся в газетах, без каких-либо
добавлений.
Вид тех частей города, куда инсургенты не проникли или из которых они были
выбиты, также представляет очень грустную и даже удручающую картину. Все
лавки закрыты, почти нет движения экипажей и прохожих. Те же жители,
которые не состоят в национальной гвардии и вышли па. улицы по своим
Собственным делам, обыскиваются национальными гвардейцами, расположен¬
ными почти на всех прилегающих к районам восстания улицах. Слышен бара¬
банный бой, которым сопровождается движение в городе по разным направле¬
ниям военных частей. Большие потери, которые понесла национальная гвардия,
усиливают печаль и скорбь населения, с тревогой и нетерпением ожидающего
конца этой одиозной и преступной политики, которую хотела осуществить с
необыкновенной дерзостью анархистская партия".38
37 Там же, л. 54об.-55.
38 Там же, л. 193-194об.
6 Новая й новейшая история, №2
161

В ответ на это донесение Нессельроде писал Киселеву: "К счастью, анархия
была побеждена... Это спасло Францию от громадной опасности триумфа раз¬
вращающей доктрины коммунизма’’39. В правительственных кругах России росла
надежда на полное поражение революции во Франции, а потому, согласно новой
инструкции Н.Д. Киселеву из российского министерства иностранных дел, он
должен был продолжать выяснение возможности дальнейшего сближения прави¬
тельственных кругов обеих стран.
Кавеньяк, со своей стороны, тоже зондировал почву относительно возмож¬
ности урегулирования отношений с правительством России. Так, он писал 9 ав¬
густа Киселеву: "Я буду счастлив ускорить восстановление дружественных и
надежных отношений двумя великими государствами, между которыми нет
различия интересов”40. Депеша Нессельроде Киселеву от 30 августа (И сен¬
тября) и, наконец, послание Николая I Кавеньяку от 21 сентября (3 октября)
1848 г. свидетельствовали об очевидном взаимном желании сближения. В кон¬
тексте этой тенденции представляет интерес, на первый взгляд, частный, но
тоже отражающий стремление царского правительства улучшить отношения
между двумя странами факт: Оноре де Бальзаку разрешили приехать в Россию.
2 августа из Петербурга Киселеву было направлено следующее распоряжение
Нессельроде: "Государь император, по всеподданнейшему докладу генерал-
адыотанта графа Орлова* просьбы известного французского литератора де
Бальзака о дозволении приехать в Россию, изволил изъявить Высочайшее
согласие на пропуск этого иностранца в пределы государства. Вследствие
требования графа Алексея Федоровича (Орлова. - О.О.) покорнейше прошу
Ваше превосходительство выдать г-ну де Бальзаку паспорт, сделав на оном
пометку, что этот иностранец отправляется в Россию с Высочайшего
соизволения, и о исполнении сего меня уведомить”41.
Вскоре после принятия конституции (4 ноября 1848 г. ) Учредительным собра¬
нием Французской республики на пост президента был избран Луи-Наполеон
Бонапарт. Он сформировал новое правительство во главе с Барро. Кавеньяк
был вынужден уйти в отставку, покинул пост министра иностранных дел и
Ж. Бастид. Одним из первых решений нового правительства стало продолжение
участия Франции в подавлении Римской республики. Внутренняя и внешняя
политика Луи-Наполеона Бонапарта и Барро показывали, что реакционное на¬
правление буржуазного республиканизма окончательно отказалось от решения
демократических задач в стране.
К концу года изменилось положение российского посольства в Париже. Фран¬
цузское правительство подчеркивало свое дружеское расположение к царской
России, стоявшей как гранитный утес, о который разбивались волны революций.
Однако это не снимало существовавших ранее внешнеполитических противоре¬
чий между Францией и Россией. Вскоре они проявились с повой силой.
Трещала по швам "венская система”, вновь обострялся Восточный вопрос.
Росло стремление европейских держав к разделу наследства "больного челове¬
ка”, как назвал когда-то Николай I Османскую империю.
Отношения России с Францией осложнились после провозглашения в декабре
1852 г. Луи-Бонапарта императором Наполеоном III. Царь не смог во время
понять все далеко идущие планы Наполеона III в области внешней политики,
39 Там же, ф. Российское посольство в Париже, оп. 524,1848 г., д. 174, л. 53.
40 Там же, л. 77об.
Орлов, Алексей Федорович - шеф жандармов.
41 АВПР, ф. Российское посольство в Париже, оп. 524, 1848 г., д. 172, л. 1-1об. См. также:
Гроссман Л. Бальзак в России. - Литературное наследство, т. 31-32. М., 1937, с. 227-278, 288-289.
162

особенно это касалось восточных дел. Так Николай I полагал маловероятным
вступление Франции в войну с Россией из-за Турции. Он был также убежден в
невозможности союза Франции с Англией для борьбы против ближневосточной
политики России. Киселев все больше убеждался в том, что его донесения
приводились в согласие с информацией, поступавшей от Нессельроде к царю.
Суть этой процедуры состояла в том, что Нессельроде представлял царю
Николаю I текст с выводами, соответствовавшими воззрениям императора Рос¬
сии на характер русско-французских отношений и их возможную перспективу.
Киселев знал об этом, видимо, понимал пагубность такой политики Нессельроде,
по, занимая определенное место на иерархической лестнице дипломатического
ведомства, мало что мог изменить. В результате Киселев стал в донесениях
подыгрывать настроениям царя. Позднее в Брюсселе он с болью рассказывал об
этом С.Г. Голицыну говорил также о негибкой позиции Николая I при про¬
возглашении Луи-Бонапарта императором, что также сказалось на состоянии
отношений между обеими странами42. Тонкая дипломатическая игра Наполео¬
на III, своеобразная реакция на нее Киселева отчетливо проступают в его
донесениях в Петербург; они довольно подробно разобраны в книге Е.В. Тарле о
Крымской войне43. Сам Киселев понимал важность для России сохранения
дружественных отношений с Францией.
В этой явно неблагоприятной для русско-французских отношений обстановке
Н.Д. Киселев продолжал проявлять настойчивость в развитии научных и куль¬
турных связей, что являлось важной формой общения между обеими странами.
Эта сторона деятельности российского посла в Париже накануне Крымской
войны пока еще не получила сколько-нибудь обстоятельного освещения. Мате¬
риалы АВПР, личный фонд Киселевых содержит по этим вопросам интересные
факты.
В первые годы после подавления европейских революций 1848-1849 гг., когда
в России резко возросли запретительные меры на прямые контакты российских
подданных с французами, были ограничены въезд в страну и выезд из нее,
ужесточилась цензура, Н.Д. Киселев в донесениях из Парижа обстоятельно
продолжал обосновывать необходимость развития научных и культурных кон¬
тактов, целесообразность переводов и издания в России ряда трудов французских
авторов, поездок в Россию французских врачей для участия в борьбе против
вспышек эпидемии холеры, помогал русским ученым во Франции налаживать
научные контакты, оказывал содействие для продления их пребывания в стране.
В 1852 г. через посольство французские ученые - востоковеды были ознаком¬
лены с каталогом восточных рукописей, хранившихся в санкт-петербургской
императорской публичной библиотеке. Тогда же Н.Д. Киселев ходатайствовал об
издании в России перевода работы Жассо о системе кредитов в разных странах
Европы, отмечал целесообразность доработки раздела о России. Получив уве¬
домление из российского министерства иностранных дел об отправлении "горного
инженера Ерофеева в Германию, Францию, Англию на полтора года для изу¬
чения геогнозии и палеонтологии", Киселев помог ему в продлении времени
пребывания во Франции44.
Об этой стороне деятельности Н.Д. Киселева в Париже можно было бы
рассказать много подробнее. Большой фактический материал свидетельствует о
том, что научные, культурные связи между Францией и Россией не прерывались
42 Русский архив, 1871, № 5, столб. 0969-0962.
43 Тарле Е.В. Соч., т. VIU-IX.
44 АВПР, ф. Российское посольство в Париже, оп. 524, 1852 г., д. 197, л. 78, 85, 205об.-206 514-
1853 г., д. 207, л. 26об.
6*
163

даже в самые темные годы реакции. Но растущая напряженность в отношениях
между главами правительств России и Франции сказывалась все же и па
культурных взаимосвязях. В 1853 г. между Наполеоном III и Николаем I обост¬
рились начавшиеся в 1850 г. распри по поводу так называемых "святых мест".
Для Наполеона III шум, поднятый в Европе и в Турции по поводу преиму¬
щественного права католической или православной церквей на ремонт крыши в
храме Господнем в Иерусалиме, был только предлогом для консолидации сил
европейских держав против России, для прорыва ее позиций на Ближнем
Востоке, для ликвидации "венской системы" с ее территориальными разграни¬
чениями, сферами влияния, с лидерством в ней российского императора.
Объявление Турцией в октябре 1853 г. войны России в связи с русско-ту¬
рецким конфликтом о "святых местах", в котором Николай I занял непримири¬
мую позицию, было поддержано Англией и Францией. Теперь они искали прямой
повод для вступления в войну на стороне Турции. Таковым стало Синопское
сражение. После него, 4 января 1854 г., соединенный англо-французский флот
вошел в Черное море. Получив в Париже официальную ноту французского
министра иностранных дел Д. де Люиса, разъяснявшую, что запрет на плавание
в Черном море относится только к русским, но не к турецким судам, Киселев,
согласно предварительному предписанию из российского министерства иностран¬
ных дел, заявил в ответной ноте от 4 февраля о разрыве дипломатических
отношений с Францией. Николай I, санкционировав это заявление высшего ди¬
пломатического представителя России во Франции Н.Д. Киселева, сам еще не
оставлял надежды на примирение. В феврале 1854 г. Н.Д. Киселев выехал из
Парижа в Брюссель, нанеся перед этим прощальный визит Наполеону III, во
время которого не преминул подчеркнуть важность согласия в политике для
обоих государств. Со своей стороны, император Франции намекнул па непроч¬
ность франко-английского союза и на возможность в будущем восстановления
союза с Россией. Это были далеко идущие внешнеполитические планы Напо¬
леона Ш, но только после изменения положения и роли России на международной
арене, в частности на Ближнем Востоке. Реально же тогда была перевернута
еще одна страница в истории отношений Франции и России. 28 марта 1854 г.
Франция официально объявила войну России.
Поражение России в Крымской войне (1853-1856) резко изменило положение
царизма на международной арене. Новый министр иностранных дел князь
А.М. Горчаков, следуя указаниям Александра II, после Парижского мира начал
зондаж относительно возможности сближения позиций России и Франции, что
было особенно существенно для осуществления первоочередных внешнеполити¬
ческих задач России. Тогда, по предложению Горчакова, Александр II назначил
послом в Париже графа Павла Дмитриевича Киселева. Направление его послом
во Францию говорило о большом значении, которое петербургский кабинет при¬
давал этому дипломатическому посту. Вскоре получил новое назначение на ди¬
пломатическую службу и Николай Дмитриевич Киселев. Начинался новый этап в
его дипломатической деятельности. Теперь опа была связана с Италией.
На дипломатической службе Николай Дмитриевич находился до конца своей
жизни. Он умер во Флоренции, согласно завещанию похоронен в родной земле. В
Донском монастыре в Москве сохранилось надгробие в виде часовни из серого
камня, под которым покоятся останки двух братьев Киселевых, видных госу¬
дарственных деятелей России.
164

Портреты историков
© 1992 г.
Е.В. ГУТНОВА
АКАДЕМИК ЕВГЕНИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ КОСМИНСКИЙ
В наступившую сейчас эпоху переоценки многих ценностей возникает
необходимость строго и нелицеприятно разобраться в нашем
послереволюционном историографическом наследии, определить, что в нем
нужно и полезно для науки сегодняшнего дня, а что заслуживает осуждения или
просто устарело. Это необходимо как для дальнейшего плодотворного развития
нашей науки, так и потому, что сегодня слишком часто слышатся голоса,
призывающие предать всю советскую историографию до начала перестройки
абсолютной анафеме и забвению лишь на том основании, что она опиралась на
марксистскую методологию истории1. Между тем давно установлено, что
развитие исторической науки не определяется только сменой идеологических и
методологических парадигм. Оценка целых научных направлений и отдельных
ученых невозможна без рассмотрения их конкретного вклада в науку - в плане
введения в историческую практику новых источников, фактов, методик,
концепций. Невозможна эта оценка и без знакомства с индивидуальным
творческим почерком исследователей, который нередко больше определял их
достижения и ошибки, чем методологические установки. Ведь основу
исторической науки на любом этапе ее развития составляет деятельность
наиболее крупных историков, оставивших в пей заметный след, создавших свои
научные школы. Изучение их творчества, воспитательно-педагогических
методов - едва ли не наиболее верный путь к научно-объективному пониманию
того этапа исторической науки, который они представляли.
К числу крупных ученых советского периода относится и Евгений Алексеевич
Косминский (1886-1959). Специалист преимущественно по средневековой истории
Западной Европы, он в разные периоды занимался многими другими проблемами
всеобщей истории - византиноведением, повой историей, а также историей
исторической науки. И хотя он ушел из жизни более 30 лет тому назад, его
научные труды отнюдь не преданы забвению пи в пашей стране, ни за рубежом.
Жизнь Косминского не богата внешними событиями. Он родился
2 ноября 1886 г. в Варшаве в семье учителя, директора гимназии. После
гимназии поступил в 1904 г. в Варшавский университет, по вскоре перевелся в
Московский, где учился в 1905-1910 гг. на историко-филологическом
факультете. По окончании курса он был оставлен при университете на кафедре
всеообщей истории. Свою преподавательскую деятельность молодой ученый
начал в 1912 г. на Высших женских курсах в Варшаве. В 1915 г., сдав
магистерский экзамен, стал преподавателем Московского университета, где
м 1 См. например, Koposov N.E. Sovielische Historiographic Marxismus und Totalitarismus -
Osterreichische Zeitschrift fur Geschichlswissenschaft, 1991, H. 1.
165

проработал с небольшими перерывами до 1952 г. - сначала на историко-
филологическом факультете (до 1919 г.), затем на "факультете общественных
наук" (до 1930 г.), позднее на этнологическом факультете (до 1932 г.). После
вывода из МГУ всех гуманитарных факультетов в 1932 г. Косминский, тогда
уже профессор, начал преподавать в Московском институте философии,
литературы и истории (МИФЛИ). Но когда в 1934 г. в Московском
университете, впервые в его истории, был создан исторический факультет, он
вернулся в свою альма-матер в качестве заведующего кафедрой истории
средних веков, которой (с небольшим перерывом в 1941—1943 гг.) руководил до
1949 г. В разное время он преподавал также в Институте красной профессуры,
после войны - в Академии общественных наук. Параллельно Косминский
работал в 20-х годах в Институте истории Российской ассоциации научно-
исследовательских институтов по общественным наукам (РАНИОН), в
институте Маркса, Энгельса, Ленина (ИМЭЛ) в конце 20-х - начале 30-х годов в
качестве заведующего кабинетом по истории Англии, а после создания в 1936 г.
Института истории в системе Академии наук СССР он стал его сотрудником; в
1947-1952 гг. заведовал там сектором истории средних веков, а затем вплоть до
своей смерти - сектором Византиноведения. С 1942 по 1959 г. он был
ответственным редактором главного печатного органа советских медиевистов -
периодического сборника "Средние века", с 1947 по 1949 г. - "Византийского
временника". В 1939 г. он стал членом-корреспондентом, в 1946 г. -
действительным членом АН СССР, в 1927 г. Косминский был избран членом-
корреспондентом английского общества экономической истории, в 1955 г. -
почетным членом Британской исторической ассоциации и почетным доктором
Оксфордского университета.
166

Таким образом, жизненный путь ученого был внешне относительно
благополучен для тех времен: он не подвергался репрессиям, не отлучался от
науки, как многие его коллеги, напротив, долгие годы возглавлял советскую
медиевистику. Этим он был обязан и тому, что упомянутая область знания была
относительно "тихой заводью" советской исторической науки, менее других
привлекавшей внимание свыше, сыграли свою роль проявленные Е.А. Кос-
мипским осторожность, дипломатичность и, наверное, просто случай. Однако
большая часть творческой жизни ученого пришлась на период глубокой ломки
исторической науки в СССР. В 20-е годы шел быстрый процесс ее
монополизации марксистским пониманием истории, грубого отторжения
дореволюционных исторических воззрений и концепций, а также их носителей, к
которым принадлежали любимые учителя Косминского. Позднее, в 30-50-е годы,
основные положения марксистской исторической теории подвергались
безудержной схематизации и догматизации, что крайне затрудняло какое-либо, ее
развитие. Как и другим историкам его поколения, Косминскому пришлось
принять активное участие в разворачивающейся вокруг него драме идей,
которая наложила трагический отпечаток на многие периоды его деятельности.
В послеоктябрьскую эпоху Косминский вступил достаточно зрелым человеком (в
1917 г. ему исполнился 31 год) и ученым. К этому времени уже наметились и
главные его научные интересы - аграрная история Англии XIII в. В выборе темы
он следовал традиции своих учителей П.Г. Виноградова, Д.М. Петрушевского,
А.Н. Савина, занимавшихся разными периодами истории Англии, в том числе
аграрной. Влияние наставников сказывалось и на творческом стиле молодого
ученого. Уже в его работах 20-х годов удачно сочеталось стремление к широким
обобщениям, характерное для научного лица Д.М. Петрушевского, с
тщательным углубленным анализом источников, особенно архивных -
"романтики архива", "пыльной и старой тайны", по выражению А.Н. Савина, и с
их, по возможности, статистической обработкой, воспитанные в нем А.Н. Са¬
виным2. Этот научный стиль сохранялся и в более поздних исследованиях
ученого, а также в его лекционных курсах, что придавало и тем и другим научно¬
объективную достоверность, своего рода "прочность", которая обеспечила
долговечность его наследию.
Однако жить в 20-30-е годы за счет прежних традиций было уже невозможно.
Хотя в 20-е годы еще велись дискуссии по теоретико-методологическим
проблемам истории, было уже ясно, что дело шло к установлению монополии
догматически трактовавшейся марксистской теории. Перед историками, как и
перед интеллигенцией вообще, встал поистине "гамлетовский" вопрос: принять
эту теорию или отвергнуть ее? Выбор первого пути являлся компромиссом, но
давал возможность сохранить науку и в какой-то мере ее традиции, оказывать
па нее воздействие и ограждать в меру сил и возможностей от упразднителей
истории в духе "школы" М.Н. Покровского. Второй путь, более максималистский
и утверждавший свободу воли ученого, означал нередко уход из исторической
пауки того или иного исследователя, ликвидацию в СССР истории как науки,
передачу ее в руки схематизаторов и вульгаризаторов марксизма, отрицавших
вообще значение конкретных исследований и "гражданской истории", а то ссылку
или эмиграцию.
Е.А. Косминский, как и большинство историков его поколения, избрал первый
путь — принял марксистское понимание истории в качестве системы своих
2 См. Косминский Е.А. Новые проблемы в аграрной истории Англии. - Историк-марксист, 1926,
№2; его же. Сотенные свитки 1279-80 гг как исторический источник. - Памяти А.Н. Савина. Сб.
статей. Труды Института истории РАНИОН, вып. I. М., 1926, с. 247-277; его же. Очерки По истории
английской деревни в средние века. - Ученые записки Института истории РАНИОН, т. 3. М., 1928.
167

методологических принципов и до конца жизни оставался верным этому выбору.
Было бы, однако, ошибкой видеть в этом только дань нажиму сверху,
идеологическому диктату. Дело обстояло гораздо сложнее. Ученый был
подготовлен к принятию марксистской исторической теории всем своим
воспитанием в университете и традициями русской дореволюционной
медиевистики. Его учителя, хотя и не считали себя марксистами и нередко
полемизировали с материалистическим пониманием истории, всегда живо им
интересовались. В своих конкретных исследованиях они нередко близко
подходили к реализации его принципов. Их особый устойчивый интерес к
экономической и социальной истории и к истории классовой борьбы, в частности
крестьянских движений средневековья, порожденный прежде всего условиями
русской действительности конца XIX - начала XX в., несомненно,
стимулировался и их знакомством с марксистским пониманием истории, сближал с
ним их.
Нужно помнить и другое, - марксистское понимание истории, теории
формаций и т.п. в первой половине XX в. вовсе не являлись анахронизмом,
признаком косности, застоя, догматизма, какими они могут выглядеть сегодня на
фоне новых достижений мировой исторической науки. Напротив, историческая
теория К. Маркса в то время рассматривалась не только у нас в стране, но и на
Западе как одна из передовых и перспективных, и во многих отношениях
действительно являлась таковой. Она оказывала стимулирующее влияние на
многие исторические школы того времени, вполне вписывалась в прогрессивное
направление развития мировой исторической мысли, открывала возможность
исследования новых аспектов прошлого, ранее не привлекавших внимания
ученых, давала выход их стихийной тяге к обобщениям. Ее положительные
черты были особенно заметны на фоне затяжного кризиса исторической теории,
который переживала с начала XX в., по признанию многих ее представителей, а
не только советских критиков, западная историография. Этот кризис привел в
20-30-е годы многие ее направления к отрицанию научного значения истории.
Ведь понадобилось же М. Блоку в 1943 г. в весьма неподходящих условиях
написать свою "Апологию истории", направленную на то, чтобы восстановигь в
правах историю как объективную науку. Наконец, надо подчеркнуть, что, делая
свой выбор, Косминский опирался не на вульгаризаторские схемы "школы"
Покровского и не на "пятичленку" "Краткого курса ВКП(б)", но на собственное
серьезное знание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, в том числе и рукописного
наследия, которое он тщательно изучал и частично публиковал, работая в
ИМЭЛе. И позднее ученый энергично боролся с рецидивами вульгаризации
марксизма.
Марксистское понимание истории всегда воспринималось Косминским не как
набор общепризнанных прописных истин, но как сложная диалектическая система
взглядов. Для него она ассоциировалась прежде всего с комплексным подходом к
истории, который давал достаточный простор для изучения человеческого
общества на каждом этапе его истории как органического и противоречивого
единства, как бы сказали мы теперь, системы различных сторон, по-
современному структур, в нем взаимодействующих. Именно такой комплексный
подход реализовывался Косминским в его исследованиях даже в период
процветания печально знаменитой сталинской "пятичленки". Органическое
сочетание в творчестве ученого лучших зрадиций русской медиевистики
дореволюционного периода с умным и глубоким восприятием наиболее сильных
сторон марксистского понимания истории, большого исследовательского таланта
с высокой общей культурой определили достоинства его основных трудов.
Это в первую очередь относится к многочисленным исследованиям
Космипского по аграрной истории средневековой Англии. Его первые статьи на
эту тему, как уже отмечалось, появились во второй половине 20-х годов и
168

некоторые из них сразу же были переведены на английский язык3. Затем, в
1935 г., вышла первая монография Косминского "Английская деревня в XIII в."
Спустя 12 лет, в 1947 г., была опубликована вторая монография -
’'Исследования по аграрной истории Англии в XIII в."4, значительно
расширившая проблематику первой5. В 1956 г. она была переведена на
английский язык. В конце 40-х • - 50-х годах Косминский предполагал продолжить
свою работу в этой области и распространить ее на XIV и XV вв. В 1948-
1957 гг. он опубликовал ряд статей по этому вопросу, определяя проблематику
будущего, к сожалению, не состоявшегося большого исследования6.
Мы позволим себе обойтись без подробного изложения каждого из названных
исследований в отдельности и ограничимся общей характеристикой их основного
содержания.
Косминский не был пионером в изучении аграрной истории Англии в XIII в.
Здесь до него успели потрудиться такие крупные ученые, как П.Г. Виноградов,
Ф. Сибом, Ф. Мэтланд, Д.М. Петрушевский, И.И. Гранат, И.С. Зававич.
Одновременно с Косминским в этой области начала работать целая
плеяда английских ученых - А.Е. Левет, М. Постан, Е. Пауэр, Д. Дуглас,
Дж.Е.А. Джолифф и многие другие. Тем не менее именно советскому ученому
удалось занять в этой обширной историографии свое особое место. Он выступил
как новатор, во многом определивший последующее развитие как советской, так
и британской историографии по этому вопросу.
Прежде всего Косминский привлек для решения проблемы целый ряд новых
источников. Во время научной командировки в Англию в 1925-1926 гг. им были
досконально изучены "Сотенные свитки" - подробнейшая поземельная опись
1279-1280 гг., сохранившаяся по пяти графствам средней Англии. Помимо
опубликованных разделов этого источника, использовались хранящиеся в
Лондонском государственном архиве неопубликованные его части, а также
рукописи "Посмертных расследований" XIII в., производившихся по приказу
короля об имуществе (прежде всего земельном) его непосредственных вассалов
после их смерти. Нельзя сказать, чтобы эти источники были совсем неизвестны
предшественникам Косминского. Но до него привлекались лишь отдельные
фрагменты из них, чаще всего в качестве иллюстраций. Никто до него не
решался предпринять невероятно трудоемкую всестороннюю их
статистическую обработку.
Опираясь на эти массовые источники и дополняя их другими - от,"Книги
Страшного суда", описей феодальных вотчин (маноров) XIII в. до
многочисленных протоколов королевских и сепьериальных судов и юридических
трактатов того времени, - Косминский воспроизвел во многом новую гораздо
более сложную и противоречивую картину экономической и социальной жизни
английской деревни в эпоху расцвета домениального хозяйства, каковым был в
Англии XIII в., чем та, которая представлялась его предшественникам. С
См.: Kosminsky Е.А. English Village in the Thirteenth Centry. - VI Cogress international des Sciences
historiques. Resumee de communications presantde au Congres. Oslo, 1928; idem. Russian Works of the
English Economic History. - Economic History Review, 1928, v. 1, № 2; idem. The Hundred Rolls of 1279-
1280 as a Source of English Agrarian History. - Economic History Review, 1931, v. 3, № 1; idem. Services
and Monay Rents in the Thirteenth Century. - Economic Histoty Review, 1935, v. 5, № 2.
4 Косминский E. А. Английская деревня в ХШ веке. М., 1935.
5 КосминскийЕ.А. Исследования по аграрной истории Англии в ХШ в. М., 1947.
6 См.: Косминский ЕЛ. Вопросы аграрной истории Англии в XV в. - Вопросы истории, 1948, № 1;
его же. Эволюция форм феодальной ренты в Англии XI-XV вв. - Вопросы истории, 1955, № 2; его же.
Были ли XIV и XV вв. временем упадка европейской экономики. - Средние века, вып. X, М., 1957
(ранее эта статья была опубликована в книге "Доклады советской делегации на X международном
конгрессе историков в Риме". М., 1955).
169

помощью сплошных подсчетов он показал историческую реальность понятия
феодальной вотчины - манора, его огромную роль в экономической и социальной
жизни Англии XIII в., наполнил это понятие новым содержанием. Исследователь
увидел в маноре не просто хозяйственную структуру, по прежде всего
социальную систему, направленную на эксплуатацию зависимых крестьян.
Поскольку последняя могла осуществляться в разной форме, то и структура
манора могла быть очень различна, в частности резко расходиться с его
классическим типом. Советский ученый обосновал наличие в Англии XIII в.
большой пестроты манориальной структуры, а в связи с этим и форм
крестьянской ренты.
Второй новый вывод Косминского, вытекавший из первого, касался роли
товарно-денежных отношений в английской деревне XIII в. На обильном
цифровом материале он установил, что, вопреки мнению сторонников
классической вотчинной теории, манориальная организация не была чисто
натурально-хозяйственной, не исключала наличия товарно-денежных отношений.
Е.А. Косминский, опираясь на свои источники, по-новому осветил роль товарно-
денежных отношений в эволюции феодальной деревни в целом. Вопреки
традиционному взгляду, согласно которому развитие рынка всегда оказывало на
нее разлагающее воздействие, ученый пришел к выводу, что оно могло быть
очень различно. Как позднее было подтверждено на материале ряда других
стран, неоднозначное воздействие товарно-денежных отношений на экономику и
социальную жизнь феодального общества, очевидно, составляло одну из
закономерностей его развития.
Много нового внес Косминский в понимание характера расслоения
крестьянства, этому специально посвящен раздел его второй книги. В ней он
поставил ряд совершенно новых в историографии проблем. Прежде всего нужно
назвать вопрос о мелкой вотчине как особом структурном типе, а также
связанную с ней проблему средних и мелких вотчинников во главе с рыцарством
как особого социального слоя феодальной Англии. Ученый сделал вывод,
основанный на массовых источниках, что эта категория феодалов в силу
небольших размеров своих владений раньше других отказывалась от барщинной
системы хозяйства, переходила к денежной ренте, вынуждена была
поддерживать более регулярные повседневные связи с рынком, прибегать к
помощи наемного труда. Ему удалось установить, что-наемный труд достаточно
широко применялся в английской деревне уже в XIII в., в век апогея вотчинной
системы. Далее он показал специфическую природу этого труда, который, в
отличие от капиталистической эпохи, для большинства работавших по найму
был принудительным и обычно сочетался с работой крестьянина, иногда даже не
очень бедного, в своем собственном хозяйстве и на барщине, что не позволяет
говорить о наличии при феодализме особого класса наемных рабочих.
В отличие от своих предшественников, а отчасти и современников (Постана,
Тревельяна, Хоманса и др.), Косминский не считал английскую деревню XIII в.
средоточием социальной гармонии, нарушившейся только в конце XIV в. Он
обнаружил наличие там уже в XIII в. острых социальных противоречий,
вытекавших из эксплуататорских функций манора и проявлявшихся в скрытой
или открытой борьбе крестьян с их лордами. Однако Косминский не придавал
борьбе крестьян с феодалами самодовлеющего значения главного двигателя
исторического процесса. В противоположность приверженцам вульгаризованного
марксизма он всегда подчеркивал производный характер этого фактора от
конкретных условий феодальной эксплуатации, хотя и признавал, что
крестьянская борьба уже в XIII, а тем более XIV в. оказывала известное
обратное влияние на общую аграрную эволюцию страны.
Замечательной чертой рассматриваемых исследований Е.А. Косминского
было то, что он не замыкался только на проблемах аграрной истории. В
170

заключительной главе обеих своих монографий, особенно второй из них -
"Борьба за ренту в Англии XIII в.", автор сделал в целом удачную попытку
связать все свои наблюдения в единую картину главных линий развития
феодальной Англии от экономики до политической жизни и идеологии, показать
их взаимодействие.
В советской медиевистике исследования Космипского были встречены на
первых порах положительно7. Они дали толчок к дальнейшему изучению
аграрной истории Англии (М.А. Барг, Ю.Р. Ульянов, Е.В. Гутнова), истории
городов и их взаимоотношений с деревней (Я.А. Левицкий), истории английского
феодального государства (Е.В. Гутнова и ее ученики), к специальному
исследованию социальных конфликтов в деревне (Е.В. Гутнова), создали целое
направление в изучении истории средневековой Англии. Вместе с тем работы
Косминского стимулировали интерес советских специалистов и к аграрной
истории других стран средневековой Европы, поскольку многие его
методологические принципы и методические приемы оказались приложимы к ним.
(См. работы А.В. Конокотина, Ю.Л. Бессмертного ио аграрной истории
Франции, Л.А. Котельниковой по истории Италии, В.Е. Майера по истории
Германии и др.)
Исследования Косминского неизменно вызывали живой отклик и в Англии,
отчасти и в других зарубежных странах. Его статьи 20-х годов и монография
1935 г. были высоко оценены как в специальных рецензиях, так и в ряде
монографий и статей известных тогда историков - М. Постана, М. Поунка,
X. Беннета, Н. Нельсон, Е. Миллера, М. Добба, Н. Финберге и др. После
выхода его второй монографии, особенно ее английского перевода, известность
ученого еще более укрепилась в мировой историографии. Несмотря на
марксистские установки, неприемлемые для большинства западных ученых, он
приобрел славу одного из крупных медиевистов XX в. Рецензии на русское
издание его второй книги появились во многих странах8. Английский медиевист-
аграрник Е. Миллер писал в 1957 г., что исследования Косминского внесли в
изучение английской аграрной истории огромный вклад, побудили современных
английских историков "пересмотреть ряд основных положений, с которыми они
приступали к изучению этого предмета"9. Постоянный оппонент Косминского,
ведущий в то время английский историк-аграрник М. Постан отмечал, что после
трудов П.Г. Виноградова "основные проблемы средневекового общества никогда
не рассматривались с таким глубоким знанием и пониманием вопроса"10.
Комплексный характер исследований Косминского, как представляется, оказал
заметное влияние на английских историков, в частности расширил проблематику
их исследований: специалисты по аграрной и вообще экономической истории, в
том числе и сам Постан, стали более активно выходить на общие социальные и
даже политические проблемы, исследователи в области социальной истории и
ученые, изучавшие господствующий класс, крестьянство, а также эволюцию
7 См.: рецензии: Дитякин В. Крупный вклад в аграрную историю средневековья. - Книги и
пролетарская революция, 1936, № 7; В.Ф. Семенова в журналах "Борьба классов" за 1936 г. в № 6 и
"Историк-марксист" за 1937 г. в № 3. На монографию 1947 г. см. рецензию В.Ф. Семенова в журнале
"Вопросы истории" за 1948 г. в№ 2.
® Список рецензий и научных ссылок на работы Е.А. Косминского см. Косминский ЕЛ. Проблемы
английского феодализма и истории средних веков. М., 1963, с. 440,445,451.
Q
Miller Е., Kosminsky ЕЛ. Studies in the Agrarian History.of England in the Thirteenth Century. -
Economic History Review, 2 ser., 1957, v. 9, № 3, p. 501.
10 Postan M., Kocminsky EA, Studies in the Agrarian History of England in the Thirteenth Century. -
Englich Historical Review, 1958, v. 73. № 289, p. 663.
171

английского государства, стали уделять больше внимания экономической
истории, отходить от традиционного чисто политико-юридического истолкования
этих проблем. В конце 40-х - начале 50-х годов в Англии сложилась группа
молодых историков в главе с Р. Хилтоном, К. Хиллом, Е. Хобсбоумом,
разделявших марксистские взгляды на историю. Они опирались на фактический
материал, собранный Косминским, развивали многие положения его концепции, в
какой-то мере считали себя его учениками. Все они выросли в крупных ученых,
пользующихся сегодня мировой известностью. Но и ученые, далекие от
марксизма, подчеркивавшие свои расхождения с советским историком по
методологическим вопросам, в частности и школа М. Постана, широко
использовали и используют его конкретные выводы, нередко подтверждая их
новыми фактами. Статьи Косминского по аграрной истории Англии XIV-XV вв
обращены были скорее к перспективам развития этой проблемы, чем к ее
состоянию в то время. Тогда он выступил с критикой модных в конце 40-х -
начале 50-х годов теорий о кризисе и глубоком упадке европейской и, прежде
всего, английской экономики в XIV-XV вв.
Исследования ученого отличались комплексным подходом к проблеме. Автор
сделал удачную попытку связать в один узел разные аспекты сложной
исторической действительности XIV-XV вв. от экономики до идеологии, в том
числе крестьянской. Одним из первых обратив внимание на почти полную
неразработанность истории Англии в XV в., он сумел наметить ряд направлений,
по которым ее успешно ведут теперь уже многочисленные исследователи этого
периода. Гипотеза Косминского относительно кризиса XIV-XV вв., была развита
дальше и уточнена другими советскими историками11.
Конечно, современники принимали работы Косминского не без критики.
Английские ученые, и прежде всего Постан, критиковали его за марксистскую
методологию истории, которая, по их мнению, была бесполезным и даже
вредным довеском к его блестящим эмпирическим выводам. Они упрекали его за
чрезмерно большую роль, отводимую классовой борьбе, за недооценку им роли
демографического фактора. В советской же историографии после выхода в
1947 г. второй монографии Косминского, Б.Ф. Поршнев и его единомышленники
обвиняли ученого, напротив, в отходе от марксизма, в "экономическом
материализме" и примиренческом отношении к буржуазной историографии12.
Критика, таким образом, велась с взаимоисключающих позиций.
Критика Косминского в советской историографии была крайне несправедливой
и тенденциозной, напоминала настоящую травлю, что особенно проявилось в
1950-1951 гг. во время острой дискуссии среди медиевистов, развернувшейся на
нескольких собраниях и в периодической печати по вопросу о роли классовой
борьбы в истории13.
11 См. Барг М.А. О так называемом кризисе феодализма XIV-XV вв. - Вопросы истории, 1960,
№ 8; Чистозвонов АН. Пересмотр концепции ’’кризисов феодализма” XIV-XV вв. - Вопросы истории,
1970, № 1.
*2 Поршнев Б.Ф.Современный этап марксистско-ленинского учения о роли масс в буржуазных
революциях. - Известия АН СССР. Серия история и философия, 1948, т. V, № 6; его же. История
средних веков и указание тов. Сталина об "Основной черте феодального общества”. - Известия АН
СССР. Серия история и философия, 1949, т. VI, № 6; его же. Формы и пути крестьянской борьбы
против феодальной эксплуатации. - Известия АН СССР. Серия история и философия, 1950, т. VU,
№ 3; его же. Сущность феодального государства, г- Там же, № 5.
*3 Отчеты об этой дискуссии см. в журналах: Вопросы истории, 1951, №6. Известия АН СССР.
Серия история и филологическая наука., 1951, т. VIII, № 2. Более подробное изложение вызвавшей
споры концепции Б.Ф. Поршнева см.: Гутнова Е.В. Проблема классовой борьбы западноевропейского
крестьянства периода развитого феодализма в советской медиевистике (1920—1975). - История и
историки за 1976. М., 1979.
172

Если же оценивать, что действительно для сегодняшнего дня из концепции
Космипского, а что устарело, то придется признать, что большинство выводов, к
которым он пришел, все еще актуальны для исторической науки. Конечно, не
все историки разделяют его выводы. Но многие принимают их и развивают
дальше, привлекая новые источники, опираясь на традиции Космипского.
Поэтому едва ли можно считать его конкретные выводы устаревшими. Другое
дело, что, по сегодняшним меркам, он не учитывал многих явлений и сторон
развития общества, которым в современной литературе придается большое
значение, что ограничивало его комплексный подход к истории.
Однако, во-первых, все эти недостатки относятся к общему уровню
тогдашней мировой исторической науки, во-вторых, едва ли можно винить во
всех этих грехах историка, избравшего для исследования специально вопросы
аграрной истории. В упрек ему в этом плане можно поставить сегодня лишь
недооценку в его аграрных трудах демографического фактора.
Думается, что, несмотря на “устарелость” подходов Космипского к истории, он
занял в науке достаточно прочное место. И сегодня ни один серьезный
исследовательь аграрной истории Англии не обойдет его работ.
Вторым направлением научного творчества Косминского была история
исторической мысли и науки. В отличие от многих своих советских
современников, он никогда не отбрасывал научное наследие предшественников
или научные выводы своих зарубежных коллег. Как справедливо писал о нем тот
же Постан, "Косминский был сторонником диалектического материализма со
времени своей молодости и оставался лояльным марксистом после революции, но
он нес эту свою идеологию с легкостью и толерантностью, которая позволяла
ему приобретать поклонников среди историков, равнодушных и даже
враждебных марксистским вглядам"14. Это проявлялось прежде всего и в его
отношении к своим учителям, несмотря на идеологические несогласия с ними.
Ему принадлежит написанная с исключительным тактом и научной
объективностью статья об исследованиях А.Н. Савина, в которой, не скрыв
своих теоретических расхождений с ним, автор с бесконечным уважением
нарисовал образ любимого учителя (1926 г.)15.
Когда в 1928 г. в социологической секции общества историков-марксистов шло
разгромное обсуждение книги Д.М. Петрушевского "Очерки по экономической
истории средневекового общества", где ученого клеймили как антимарксиста и
апологета буржуазной историографии, Косминский, отнюдь не разделяя
концепции этой книги, тем не менее выступил против ее яростных оппонентов в
защиту своего учителя. Он подчеркнул заслуги Д.М. Петрушевского перед
отечественной наукой, искупающие, с его точки зрения, даже идейные просчеты
последней работы выдающегося ученого16. В 40-е годы Косминский написал
серию статей о русских дореволюционных медиевистах, в которых, несмотря на
царившее в то время всеобщее пренебрежение к буржуазной историографии,
показал большой вклад в науку М.М. Ковалевского, П.Г. Виноградова,
И.В. Лучицкого, Н.И. Кареева, А.Н. Савина, Д.М. Петрушевского, Р.Ю. Вип¬
пера и других, ценность созданных ими традиций и для советской
медиевистики17. Он ставил вопрос о преемственности поколений в изучении
14 Postan M.Mr. Е.А. Kosminsky. - The limes. 5. VIII. 1959.
16 Косминский Е.А. Исследования А.Н. Савина по истории Англии. Проблемы английского
феодализма и историографии средних веков. М., 1963, с. 36-60.
16
См. Диспут о книге ДМ. Петрушевского. - Историк-марксист, 1928, т. 8, с. 90-95, 117-119.
1 7 Все эти статьи собраны в книге: Косминский ЕЛ. Проблемы английского феодализма и
историографии средних веков. М.. 1963.
173

истории Англии: от Ковалевского и Виноградова ко второму поколению -
Савина, Петрушевского - к третьему, к которому относил себя и своих
современников, и, наконец, к четвертому, имея в виду своих учеников18. Истоки
же русской медиевистики в целом он возводил к Т.Н.Грановскому, к которому
всегда относился с особой почтительностью.
Наиболее полно принципы подхода Косминского к истории исторической науки
отражены в лекционном курсе по историографии средних веков (с V до середины
XIX в.), читавшемся на истфаке МГУ в 1936-1947 гг. Во введении к этому курсу
ученый еще в конце 30-х годов рассматривал историю исторической науки как
часть развития общественной мысли и культуры, настаивая на том, что к ее
оценке следует подходить с позиций историзма, без вульгаризации и
модернизации взглядов историков прошлого. Как историк-марксист он,
естественно, оценивал творчество отдельных ученых и школ с учетом их
классовой, сословной или политической ограниченности, показывал историков
прошлого людьми своей эпохи, за рамки которой не могли выйти полностью
даже самые гениальные из них; но он никогда не предъявлял им нелепых
обвинений, что они "не были марксистами", столь принятых в то время.
Главными критериями оценки историков прошлого Косминский считал, во-
первых, то новое, что они вносили в историческую мысль по сравнению со
своими предшественниками, во-вторых, степень сохранения ценности их работ в
последующий период. Поэтому даже в творчестве явно реакционных и
консервативных ученых он неизменно отмечал то положительное, что они внесли
в историческую науку. Историзм лекций Косминского проявлялся в том, что
развитие исторической мысли рассматривалось в них па широком фоне
социальной жизни и общественной мысли в целом: философских, экономических и
политических идей эпохи борьбы между разными идейными направлениями. На
фоне плоской вульгаризаторской трактовки предшествующей историографии,
господствовавшей в 30-е и 40-е годы, когда она рассматривалась как дворянско-
буржуазная, составлявшая лишь бледную предысторию подлинно научно¬
марксистской, или сводилась порой к эволюции политических идей, лекции
Косминского представляли прорыв к научному постижению историографии. Одна
из сторон научной деятельности Косминского - создание марксистской концепции
истории западного средневековья - нашла отражение в его лекционных курсах, а
затем в вузовских и школьных учебниках, писавшихся при его активном
авторском и редакторском участии, позднее в третьем и четвертом томах
"Всемирной истории"19. Сегодня видно, что предлагавшаяся концепция не
охватывала всего спектра многоцветной средневековой истории, слабо
учитывала роль в ней личностей и культурных феноменов. Во всем этом
проявилась определенная односторонность марксистского подхода к истории,
характерная для интерпретаций сталинского времени. Однако концепции
Косминского нельзя отказать в логической стройности, в стремлении комплексно
осветить историю этого периода и в эвристических возможностях, которые она
открывала в отдельных вопросах. Это относится к проблеме генезиса
феодализма, определению сущности данного строя в сравнительно-историческом
разрезе, в трактовке эволюции крестьянства, социальной роли феодального
государства, в понимании процесса возникновения городов, воздействия их и
18
,оСм. Косминский Е.А. Аграрная история Англии и русская историческая школа. -Косминс¬
кий ЕЛ. Проблемы английского феодализма..., с. 113-124.
Первое издание вузовского учебника "Средние века" вышло в 1938-1939 гг., первый том второго
издания, в котором он тоже активно участвовал, - в 1952 г. Первое издание школьного учебника
вышло в 1940 г. под редакцией Е.А. Косминского, а в 1949 г. он написал новый учебник для VI и
VH классов школы, который с каждым последующим изданием до последних дней жизни постоянно
совершенствовал.
174

вообще товарно-денежных отношений на эволюцию феодального общества. Эта
общая концепция в то время, когда она создавалась, определила во многом
направление дальнейших исследований советских медиевистов, углублявших эти
подходы применительно к разным странам Европы.
То же в какой-то мере можно сказать и о концепции английской революции
1640-1660 гг., отраженной в коллективном двухтомном труде "Английская
буржуазная революция XVII века", вышедшем в 1954 г. (к 200-летнему ее
юбилею). В качестве одного из авторов и ответственного редактора, совместно с
Я.А. Левицким, этого труда Косминский был и одним из создателей его общей
концепции. Сегодня она правда во многом устарела. С тех пор и у нас в стране,
и, особенно, в Англии и США возникла огромная литература по теме, во многом
углубившая ее разработку. Однако для того времени, когда она создавалась,
концепция советских ученых давала новую интересную трактовку событий
первой буржуазной революции европейского масштаба20.
Огромное место в жизни Косминского всегда занимала педагогическая
деятельность. В ней он черпал вдохновение и удовлетворение, отдавая свои
огромные знания ученикам, в которых находил и первых ценителей своих
научных штудий. В отношениях с молодежью - студентами, начинающими
преподавателями ученый неизменно выступал как учитель в самом высоком
значении этого слова. Его лекции общего курса, которые он много лет читал в
МГУ и МИФИ перед большой аудиторией, не отличаясь особым внешним
блеском, пленяли глубиной проникновения в историю, строгой продуманностью и
логикой изложения.
Но более всего педагогический дар ученого раскрывался в его семинарах. Он
вел их в лучших традициях московской профессуры, сложившихся еще в
дореволюционный период. В основе занятий лежало тщательное изучение
источников, сначала в коллективной форме (чтение и комментирование на
занятиях), затем в индивидуальной работе над докладами. Ученый никогда не
отягощал своих учеников мелочной опекой, не "тянул за уши" тех, кто небрежно
относился к работе. Но всем, в ком видел готовность к ней при даже скромных
способностях, много и охотно помогал. Такой же педагогический стиль был
свойственен Косминскому и в индивидуальной работе с дипломниками и
аспирантами.
Косминский создал школу историков средневековой Англии в СССР, к
которой принадлежат Е.В. Гутпова, Я.А. Левицкий, Ю.Р. Ульянов, а также в
начале своей деятельности и А.Я. Гуревич, изучавший аграрную историю
англосаксонской Англии под руководством Е.А. Косминского. Он был учителем и
первых советских византинистов - З.В. Удальцовой, А.П. Каждана, позднее
З.В. Самодуровой. Его аспирантами были специализировавшаяся потом по новой
истории Англии К.Н. Татаринова, ныне известный специалист в области
итальянской гуманистической мысли Л.С. Чиколипи.
Сила влияния ученого определялась не только научным и педагогическим
талантом, но и обаянием его незаурядной личности, которое в той или иной мере
ощущалось всеми, кто с ним соприкасался. Он был удивительно многогранным и
талантливым человеком: знал и читал стихи своих любимых поэтов (в их числе
были А.К. Толстой и В.С. Соловьев), сам писал хорошие стихи, тонко стилизуя
их под разные поэтические жанры - античные гекзаметры, восточные газели,
сонеты.
Косминский замечательно рисовал портреты, в частности ряда историков
прошлого, остроумные шаржи и гротески: например, серию едких иллюстраций к
20
О других работах Е.А. Косминского по новой истории см. Татаринова К.Н. Заметки о трудах
Е.А. Косминского по новой истории. - Средние века, вып. УШ. М.» 1956.
175

"Письмам Темных людей", шаржи "Из жизни академиков", жанровые сценки.
Был и незаурядным актером. На студенческих вечеринках отлично изображал
старого аптекаря, колдующего над ступкой с лекарствами, безголосого певца или
бесталанного поэта. Он любил жизнь в самых разных ее проявлениях.
Людям, общавшимся с ним только в служебной обстановке, он казался порой
крайне сдержанным, недоступным, даже надменным. Но те, кто знали его
близко, очень быстро убеждались в том, что все это было скорее своего рода
"защитной маской" внутренне застенчивого и ранимого человека, которую он
носил перед далекими и, особенно, неприятными ему людьми. В
действительности Косминский был мягким и деликатнейшим человеком, который
старался делать добро людям, это более всего чувствовали ближайшие ученики.
Его добрый совет, а нередко и активная помощь в житейских и научных делах
сопровождали их до конца его жизни. Но Косминский помогал и многим другим,
особенно талантливым, людям - своим коллегам, подчиненным и даже
посторонним, если было возможно. Ему была присуща черта, свойственная
старой русской интеллигенции: чем меньше он лично симпатизировал человеку,
тем больше он старался, точно наперекор своему подсознанию, сделать для него
что-то хорошее. В этом проявлялось внутреннее благородство и умение
подчинять разуму слишком непосредственные эмоции. Вообще Косминский был
глубоко порядочным человеком и сумел сохранить это свойство даже в тех
неподходящих условиях, в которых ему пришлось работать. Он никогда не
поступался этикой ради карьеры, имел в виду не только свои личные интересы,
по и судьбу своей науки. На кафедре, которой он руководил, позднее в секторе
медиевистики Института истории АН СССР царили дух взаимного уважения,
демократизм, дружелюбие, столь необычные в те суровые годы.
Труднее всего ответить на вопрос об общественном лице ученого. Он был
индивидуалистом и не воспринимал коллективистские установки того времени,
часто пренебрегавшие интересами личности. Всегда оставался беспартийным,
старался держаться "вне политики", избегал говорить на политические темы или
обсуждать их в письмах (это было небезопасно).
Но, конечно, Косминский не мог быть "свободным от общества", в котором
жил. Если он не хотел быть отлученным от любимой науки, ему надо было жить
в этом обществе и соблюдать принятые там правила игры. Как и всякому
человеку, Косминскому не чужды были интересы личного преуспеяния,
честолюбие ученого, стремление получить признание. Но не меньшим было его
постоянное стремление сохранить отечественную историческую науку, и прежде
всего медиевистику, повысить ее научный престиж и оснащенность, пополнить
ее свежими молодыми силами. Эти и личные, и более общие задачи нельзя было
решить, не вовлекаясь в общественную жизнь того времени. И чем больше
возрастал научный авторитет ученого, тем больше усиливалась неизбежность
этого.
Мы, одйако, покривили бы душой, если бы свели вопрос только к давлению
обстоятельств. Косминский разделял социалистические воззрения,
господствовавшие в советском обществе. Как и многие люди его времени, он
считал перекосы в нашей жизни, хотя и прискорбными, но временными
отклонениями от чистых идеалов социализма, зигзагами, порожденными
революционной эпохой и враждебным международным окружением. Не чужды
были ему и представления о том, что марксистское понимание истории всегда
дает советским ученым преимущество перед их "буржуазными" оппонентами.
Косминский активно участвовал в жизни сообщества советских историков,
которая протекала под строгим контролем партийных руководящих органов,
стеснявших ее своим идеологическим диктатом.
Гражданская позиция ученого отчетливо выявилась во время Великой
Отечественной войны. Он тяжело переживал трагические для всей страны
176

события. В октябре 1941 г., в разгар немецкого наступления на Москву, он писал
автору этого очерка: “Сейчас трудно писать о себе... Москву ощущаешь как
живое существо, над которым занесена преступная рука".
В годы войны и в первые послевоенные годы, когда изоляционистские
тенденции в советской исторической науке временно несколько ослабли,
Косминский делал много для укрепления связей советских и британских
историков. Именно тогда он создал и возглавил группу по истории Англии в
Институте истории АН СССР, которая кое-что могла делать в данном
направлении.
В разных сферах своей общественной деятельности Косминский жил заботами
своей страны, которую, несмотря ни на что, любил и по законам которой должен
был жить. Эта позиция оборачивалась для него, как и для большинства
советских историков, неизбежными компромиссами с властью. При всей
осторожности Косминского, дипломатическом таланте ему порой приходилось
отдавать дань конъюнктурным требованиям и догматическим аргументам. Это,
к сожалению, отразилось в некоторых его работах 50-х годов.
Сплошь на цитатах из Маркса, Энгельса, Ленина и прежде всего Сталина
была построена его статья об образовании английской нации21. Хотя в ней
присутствовал ряд интересных мыслей, напечатать ее в посмертном издании
статей Косминского в 1963 г. оказалось просто невозможно. То же, хотя и в
меньшей мере, относится к его програмпой статье, направленной против
взглядов Б.Ф. Поршнева22. В ней ученый оспаривал позиции своего оппонента
теми же цитатными методами, которыми пользовался тот. Вопреки присущей
Косминскому лояльности неоправданно резкий и нетерпимый характер носит
критика ряда английских и американских ученых в другой статье,
опубликованной в 1951 г.23
Столь же несвойственный ему налет заушательской критики лежит и на более
поздней статье Косминского24. Уже само название ее говорит о настрое автора.
И хотя эта статья довольно подробно и точно излагает историческую концепцию
английского ученого, содержит ряд справедливых критических замечаний в его
адрес, в целом она явно тенденциозна. А. Тойнби назван в статье идеологом
крупной буржуазии и снобистски настроенных интеллектуалов. Сегодня все эти
работы, как и некоторые другие высказывания Е.А. Косминского, вызывают
лишь недоумение и сожаление. Они могут служить печальной иллюстрацией тех
искажений исторического сознания, которым оказываются порой подвержены в
условиях авторитарного общества даже самые талантливые и высококультурные
люди. Заметим, что сегодня нельзя правильно оценить подобные искажения, не
учитывая той трагической ситуации, в которой вынужден был жить и работать
Е.А. Косминский, как и все его коллеги.
Под покровом его вполне благополучной жизни скрывались, лишь изредка
выходя на поверхность, но постоянно ощущавшиеся рогатки и ограничения,
которыми было обставлено его научное творчество. Утверждать свои взгляды,
бороться с вульгаризацией истории, отстаивать научную объективность было
трудно: надо было изворачиваться, пользоваться эзоповым языком, обходить
наиболее опасные темы, прибегать к жестокой самоцензуре. Но иногда и это не
21 Косминский Е. А. К вопросу об образовании английской нации. - Вопросы истории, 1951, № 9.
22 Косминский Е.А. О проблеме классовой борьбы в эпоху феодализма. - Известия АН СССР. Се¬
рия история и философия, 1951, т. 8, № 3, с. 237-255.
23
Косминский Е.А. Классовая борьба в английской деревне ХШ-XIV вв. (очерки новей¬
шей историографии). - Средние века, вып. Ш. М., 1951.
24 Косминский Е.А. Реакционная историография Арнольда Тойнби. Против фальсификации исто*
рии. М., 1959.
177

помогало - приходилось идти на компромиссы. Таким вынужденным
компромиссом для Е.А. Космипского были его покаянные выступления, главным
образом устные, в 1946-1947 гг. в связи с резкой критикой в печати сборника
’’Средние века” (№ 2), посвященного памяти Д.М. Петрушевского. Публикация
этой книги была расценена в партийных руководящих органах как попытка
реабилитации закоренелого “антимарксиста”, а сами ее авторы были объявлены
"буржуазными объективистами”25. Под угрозой оказалась будущая судьба
только что возникшего периодического издания медиевистов. Чтобы спасти его,
пришлось публично каяться. В 1949 г. Космипский лично подвергся суровой и
несправедливой критике. Тогда в ходе новой кампании "против космополитизма"
в этом грехе и одновременно в буржуазном объективизме были обвинены его
сотрудники по кафедре (А.И. Неусыхин, В.М. Лавровский, Ф.А. Коган-
Бернштейн), а косвенно и он сам как "пособник". Он вынужден был сидеть на
расширенном заседании Ученого совета исторического факультета МГУ, где их
всячески клеймили, предъявляли им вздорные обвинения, и не имел возможности
вступиться за них. В результате этих проработок, принявших характер травли,
Е.А. Косминский получил инфаркт, а с осени 1949 г. вынужден был уйти с
заведывания столь любовно создававшейся им кафедры в МГУ. Эти удары были
им пережиты очень тяжело. После 1949 г. он во многом изменился. То, что он
стал часто болеть, не сумел реализовать намеченные им планы научных
исследований, не написал новых книг, на мой взгляд, во многом было связано с
несправедливой критикой, которой оп явно и скрыто подвергался. Косминский
был подавлен, ушел в себя. Именно к этому последнему печальному
десятилетию его жизни относятся и все названные выше окрашенные
догматизмом статьи. Возможно, что их появление отражало его усталость,
осознание невозможности дальше бороться и изворачиваться, а может быть, и
желание доказать свою лояльность.
Впрочем, даже в последнее десятилетие своей жизни старый, больной и
морально подавленный Космипский вместе со своими единомышленниками сумел
поставить заслон сомнительной концепции Поршпева о классовой борьбе как
демиурге истории. Оп нашел в себе силы принять участие в бурной дискуссии по
поводу этой концепции в 1950-1951 гг., в которой он и его единомышленники-
медиевисты дали ей решительный отпор. Они оказались в большинстве, отстояв
более уравновешенное понимание роли классовой борьбы в истории и отвергнув
абсолютизацию этого фактора, предложенную Поршневым.
Если учесть, что эта дискуссия происходила на фоне официальных
утверждений о том, что классовая борьба обостряется по мере
совершенствования социализма, и бесконечных проработок разных отрядов
интеллигенции, следовавших одна за другой, то ее результаты были важной
победой здравого смысла и подлинной исторической теории Маркса. Нужно ли
удивляться, что в своей итоговой статье по дискуссии Косминский оградил
сформулированные тезисы частоколом из цитат классиков марксизма-ленинизма,
чтобы подтвердить свою правоту?
За 40 лет, прошедших со времени издания второй монографии Космипского, и
за 32 года после его смерти многое в исторической науке изменилось. С высоты
сегодняшних достижений мировой историографии нетрудно, как уже отмечалось,
констатировать, что его работы в чем-то устарели. Мы уже говорили о том, что
они исходят из безоговорочного признания социально-экономической истории
25
Митин А., Лихолат А. За высокий идейный научный уровень: о журнале "Вопросы исто¬
рии". - Культура и жизнь, 21.IX. 1949; Полянский Ф.Я. О русских буржуазных историках английской
деревни. - Вопросы истории, 1949, № 1.
178

главной областью исследований, не уделяют специального внимания государству,
идеологии, формам повседневной жизни, организации семьи. И вообще
микроструктурам, демографическому фактору и социальной психологии
(менталитету) людей средневековой Англии. Следовательно, системность и
комплексность этих работ, как было замечено, носят ограниченный характер.
Широко пользуясь количественными методами, Косминский делал это только на
статистическом уровне, не будучи знаком с клиометрией и применением ЭВМ.
Он недооценивал роли традиции, в частности общинно-корпоративных
организаций, свойственных феодальному обществу, слишком однозначно
трактовал роль государства - только в плане его угнетательской позиции в
отношении крестьянства. И все же новые исследования во всех этих
нетрадиционных направлениях не отменили концепцию аграрной истории Англии
XIII-XV вв., выдвинутую Косминским, но скорее усложнили и разветвили, а
следовательно, и подтвердили новыми данными.
В такой же мере, как его работы, устарела сегодня вся мировая историческая
наука 20-50-х годов, поскольку перечисленные современные подходы к истории
обозначились только в конце 50-х - начале 60-х годов. Можно ли судить за
такую ’’устарелость" давно умерших ученых, тем более с бездумным
легкомыслием вычеркивать их из развития исторической науки?
Очевидно, нет; и не только потому, что многое из их выводов, наблюдений,
концепций, как мы видели на примере Косминского, до наших дней сохраняет
научное значение. Но и потому, что так же, как нельзя выбросить и забыть то,
что было в истории, так же невозможно "списать" и то, как она в разное время
трактовалась в историографии. Хочет или не хочет того каждое новое поколение
или направление в исторической науке, но оно стоит на плечах своих учителей
даже тогда, когда бездумно и неблагодарно отвергает сделанные ими научные
выводы. Каждое направление отталкивается от своих предшественников. И
развивая их идеи или отторгая их, оно всегда несет на себе следы их воспитания,
их исследовательских методов, их научного почерка, часто и намеченной ими
проблематики. "Манкуртизм" в историографии, также как и в истории, грозит
опустошением науки и опасностью "изобретать велосипеды" — выдавать старое,
давно известное за новое и новаторское.
Возвращаясь к оценке Е.А. Косминского, поступим в духе менталитета
средневековых людей, их представлений о Страшном суде: взвесим на весах его
"добрые" и "злые" дела. Положим на одну чашу весов его незнание новых
подходов к истории, недостаточность системности последнего, вынужденные
компромиссы историка с тоталитарной властью и идеологией, неверные ноты,
которые порой брала его "лира", а на другую чашу - его вклад в историческую
науку, несмотря на постоянное идеологическое давление сверху (всегда
находившее рьяных исполнителей и инициаторов среди самих историков), на
несправедливую критику и обидные проработки. Думается, что перевес будет
все же за второй чашей - "добрых дел".
Вместе со своими коллегами и учениками Косминский, пусть иногда ценою
горестных компромиссов, закладывал тот фундамент, на котором позднее
выросли и все современные достижения советских медиевистов.

Страницы прошлого
© 1992 г.
Ф.Г. РЯБОВ
СТОИЛО ЛИ НИЗВЕРГАТЬ
ВАНДОМСКУЮ КОЛОННУ?
16 мая 1871 г. по постановлению революционного рабочего правительства,
Парижской Коммуны был разрушен один из самых знаменитых памятников
Наполеону I — колонна Великой армии, или Аустерлицкая, обычно именуемая
Вандомской по названию площади, на которой она находилась. Исполнилось
предсказание политического краха бонапартизма, сделанное К. Марксом в
работе "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта" в 1852 г., накануне провозгла¬
шения Второй империи:"Но если императорская мантия падет, наконец, на
плечи Луи Бонапарта, бронзовая статуя Наполеона низвергнется с высоты
Вандомской колонны"1.
Разрушение Вандомской колонны произошло довольно торжественно2. Это
был, по мнению друзей Коммуны, величайший революционный акт, долженст¬
вующий показать, что Коммуна осуждает внешнюю политику старого общества
и навсегда отказывается от нее. Низвержение колонны произвело большое
впечатление на современников, на чем мы остановимся подробнее ниже. Пока
только отметим, что оценки сноса памятника были самые противоречивые.
Различными были и мнения историков, писавших об этом событии.
Наличие разноречивых оценок позволяет нам задать вопрос: а было ли
вообще целесообразно разрушать Вандомскую колонну? Как мы посмотрим на
этот акт Парижской Коммуны сейчас, через 120 лет, после целого ряда про¬
летарских революций, социальных и политических переворотов XX в.? Особенно
после того, как наши отцы в октябре 1917 г. и мы сами в августе 1991 г. стали
участниками и свидетелями многочисленных действий подобного рода. Чтобы
ответить па поставленный вопрос, надо вкратце вспомнить историю этого
памятника.
Колоппа была воздвигнута прямо-таки на роковом месте. Вандомская
площадь, спроектированная знаменитым архитектором Ф. Мансаром, появилась
па карге Парижа в конце XVII в., когда был снесен стоявший на этом месте
дворец незаконного сына Генриха IV герцога Вандома. Инициатором создания
площади был министр Ф. Лувуа, задумавший спекулятивную операцию с
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 217.
2 Подробнее описание этого события см.: Le Vengeur, 17.V.1871, а также: Ватсон Э. Эпилог
франко-прусской войны. Очерк истории Парижской Коммуны 1871 года. Спб., 1876, с. 200—201;
Лиссагарэ Э. История Парижской Коммуны. Спб., 1907, с. 297—298; Вийон М. В дни Коммуны. Л.,
1925, с. 192—198; Шури М. Коммуна в сердце Парижа. М., 1970, с. 375—379; Парижская Коммуна
1871 г., т. I. М., 1961, с. 132—139; Mendes С. Les 73 journćes de la Commune. Paris, 1871, p. 282—285;
Schniedcr C. Pariser Briefe, t.IV. Leipzig, 1872, S. 450—451; Larouze G. Histoire de la Commune de 1871
d'apres des documents et des souvenirs inedits. Paris, 1928, p. 231—234; Jellinek F. The Paris Commune of
1871. London, 1937, p. 282—284.
180

земельными участками и желавший польстить Людовику XIV созданием площади
в его честь. Новая площадь стала называться площадью Завоеваний, а стои¬
мость ее планировки и застройки составила 2 млн. ливров. Вскоре герцог
Лафейяд воздвиг на ней за свой счет конную статую Короля-солнца. Во время
революции XVIII в. статуя была разрушена. Площадь же в конце XVII—
в XVIII в. несколько раз меняла свое название и в конце концов получила
современное, вошедшее в историю имя.
Вандомская колонна была воздвигнута в 1810 г. в честь побед, одержанных
Наполеоном в войне 1805 г. с Третьей коалицией. Громадный столп высотой
около 43 м был сооружен под руководством В. Денона по проекту архитектора
Ж. Гондуэна и Ж. Лепера. Каменная сердцевина колонны была покрыта обо¬
лочкой, отлитой из бронзы трофейных пушек. Колонну украшали барельефы
работы П. Бержере, изображавшие победы Великой армии над войсками
Австрии и России. Венчала колонну бронзовая статуя Наполеона в виде
римского цезаря работы Д. Шоде. В руке император держал крылатую фигурку
Победы. У подножия статуи имелась смотровая площадка.
Злоключения колонны начались еще до ее постройки. В 1803 г. Наполеон
решил воздвигнуть в центре Вандомской площади колонну в честь Франции,
украшенную почти 200 изображениями героев, начиная с Карла Великого. Но в
марте 1806 г. министр внутренних дел Ж. Шампаньи предложил поставить
колонну в честь блистательных побед в предыдущей войне. Эта идея и была
реализована. После падения Наполеона в 1814 г. Реставрация заменила его
фигуру сначала статуей Генриха IV3, а затем изображением геральдического
знака Бурбонов — лилии. В 1833 г. Июльская монархия, пытавшаяся
использовать славу Наполеона и симпатии французов к нему, вновь поставила на
верхушку колонны его статую, но уже в виде "маленького капрала" в треу¬
гольной шляпе и походном сюртуке4. Наполеон III, желавший считаться
духовным наследником своего великого дяди, снова заменил капрала цезарем. В
руке новой статуи опять находилась чудом уцелевшая фигура Победы работы
Шоде. На постаменте колонны от имени министра двора и изящных искусств
маршала Ж. Вайяна была сделана надпись, гласившая, что новая статуя возд¬
вигнута 4 ноября 1863 г., дабы напомнить о первом изображении императора5. И
наконец, Коммуна низвергла колонну, которую народные массы воспринимали
как символ именно Второй, а не Первой империи. В 1875 г. Третья республика
колонну восстановила6.
За все время своего существования, кроме Реставрации, конечно, колонна
Великой армии являлась своего рода алтарем, перед которым отправлялся культ
Наполеона. Однако отношение к этому памятнику людей прогрессивных взгля¬
дов было далеко не положительным. Г. Гейне, например, много лет проживший в
Париже, осуждал этот памятник как символ прославления милитаризма и
3 Барельеф этого короля заменил также изображение Наполеона на кресте ордена Почетного
легиона. По мнению Э. Ростана, ’’надо было найти такого, кто умел сражаться". По другим сведениям,
из металла статуи Наполеойа был отлит памятник Генриху IV, установленный на Новом мосту.
Инициаторами свержения статуи императора были префект парижской полиции Э. Паскье и адъютант
Александра I В. Рошешуар, принадлежавший к высшей французской аристократии.
4 Бонапартисты и остававшиеся еще в живых наполеоновские ветераны встретили восстановление
статуи их кумира с восторгом. Даже орлеанист Т. Тьер, по словам историка Ф. Еллинека, на церемонии
открытия памятника "прыгал, как обезьяна".
5 Mot d'Ordre, 20.V.1871.
6 Описание Вандомской колонны и ее историю см: Измайлова Р. Париж. М.. 1954, с. 30—32; Париж.
Путеводитель по Парижу. М., 1980, с. 20—22; Becker В. Geschichte und Theorievon Pariser revo-
lutionaren Kommune des Jahres 1871. Leipzig, 1879, S. 132—137; Laronzez G. Op. cit., p. 230; Jellinek F.
Op.cit., p. 282—287: Grande Dictionaire Universel deu XIX siecle, v. 15. Paris, 1930, p. 844—845.
181

предсказывал, что коммунисты, придя к власти, уничтожат его7. Горячее
негодование по поводу самого существования колонны высказывал в своих
стихах О. Барбье. Осуждал создание памятника и буржуазный республиканец,
знаменитый поэт А. Ламартин. В 1848 г. философ-позитивист О. Кант заявлял,
что Вандомская колонна является оскорблением человечества, и требовал ее
разрушения. Несколько лет спустя, уже после государственного переворота 2
декабря 1851 г., он снова призывал очистить Париж "от памятника угнетения,
несовместимого с воцарением вечного мира”8. Неодобрительно относились к
колонне публицисты-республиканцы П. Ланжаллэ и П. Корье.
Новые тучи нависли над ней после краха 4 сентября 1870 г. Второй империи.
Всеобщая ненависть к павшему режиму и его вещественным и идеологическим
атрибутам (а культы Наполеона I, военной славы Первой империи и связанные с
ними предметы являлись среди них главными), ярость по поводу унижающих
Францию военных поражений, всплеск патриотизма были столь велики, что даже
правительство национальной обороны демонтировало в Париже некоторые
статуи Наполеона и его соратников. Тогда же появились и многочисленные
призывы покончить с главным символом проелавления покойного императора.
14 сентября 1870 г. предложение демонтировать Вандомскую колонну,
которая "производит впечатление кровавого ручья в мирном саду”, высказал в
письме к мэрии Парижа, опубликованном в "Журналь офисьель”, великий худож¬
ник-реалист Г. Курбе. Он предлагал перенести этот памятник на эспланаду Дома
инвалидов и установить на "пустынном месте, посещаемом главным образом
военными, где эта колонна была бы окружена достаточным пространством,
чтобы взор мог охватить ее разом. Помещенная таким образом, она выполнила
бы свою задачу. Там, по крайней мере, инвалиды могли бы поразмыслить над
тем, как они заработали свои деревянные ноги”9. Заслуживает внимания тот
факт, что памятник военной славы Курбэ хотел превратить в антими¬
литаристский, наподобие известных картин В.В. Верещагина "Апофеоз войны”,
"После атаки” и др.
Позже Г. Курбэ писал мэру Парижа Э. Араго: "Я не хотел, чтобы
Вандомскую колонну разбирали, я хотел, чтобы с так называемой улицы Мира
убрали кусок металла, переплавленный из пушек. Если бы при этом рельефы
отправили в исторический музей, если бы их поместили в качестве панно на
стенах двора Дома инвалидов, я не увидел бы в том ничего дурного. Эти
храбрые люди захватили пушки ценой потери конечностей; зрелище барельефов
напомнило бы им об их победах, коль скоро это принято называть победами”10.
Осенью 1870 г. предложения разрушить Вандомскую колонну высказывались
и другими общественными деятелями. При этом отнюдь не революционерами, а
добропорядочными буржуа. Как отмечал Э. Лиссагарэ, мысль об уничтожении
колонны "во время первой осады была всеобщей"11. Так, 28 сентября "Журналь
де дебат" опубликовал статью, в которой предлагалось перелить колонну па
пушки. Ее автор, некий Ратисбонн, писал, что надо обратить против врага
пушки, металл для которых взят под Аустерлицем. Он также указывал, что
пора освободиться от символа 20-летнего угнетения, отождествляя памятник
Наполеону I и его победам с режимом Второй империи12.
7 Jellinek F. Op.cit., р. 287; Becker В. Op.cit., S. 113.
8 Шури М. Здравствуйте, господин Курбэ! М., 1965, с. 106; Парижская Коммуна 1871 г., т. I, с. 431.
9 Шури М. Здравствуйте, господин Курбе!, с. 107.
10 Там же, с. 111.
11 Лиссагарэ Э. Указ соч., с. 297.
12 Шури М. Коммуна в сердце Парижа, с. 108.
182

2 октября 1870 г. Военная комиссия муниципалитета VI округа Парижа под
председательством мэра, будущего версальца М. Эриссона заявила:’’Муници¬
палитет VI округа предлагает использовать в качестве материала для пушек
прежде всего колонну, воздвигнутую на Вандомской площади в честь Наполе¬
она I. Помимо практической целесообразности, эта мера принесла бы огромную
пользу, освободив республиканскую Францию от ненавистного образа, назойливо
напоминающего о мерзком и проклятом роде, приведшем Родину па край
гибели”13.
Комиссия пожелала также довести свое предложение до муниципалитетов
других округов и пригласить их высказать свое мнение. По Парижу стала
циркулировать петиция к правительству, в которой предлагалось снять колонну
и употребить металл барельефов и статуи на пушки, чтобы завоевать
независимость и политические свободы, дважды уничтоженные Бонапартами.
В ответ па эти требования даже известный реакционер министр Ж. Симон
приказал отлить из изображения Наполеона статую города Страсбурга на пло¬
щади Согласия. Героическая оборона столицы Эльзаса в это время вызывала
восхищение Франции. Однако проект Симона встретил возражения и был
отклонен. Против выступил и Курбэ как президент Комиссии художников. Он
считал, что каменная статуя Страсбурга недостаточно хороша, чтобы отливать
ее в бронзе. Однако идея продолжала жить. Даже реакционная газета ’’Электе
либр” (одним из ее издателей был министр Э. Пикар) 26 сентября 1870 г.
опубликовала статью под названием ’’Наполеона в воду!”14.
Появившаяся 4 апреля 1871 г. в газете "Кри дю пепл”, редактировавшейся
близким к бланкистам писателем и журналистом Ж. Валлесом, очередная статья
с призывом разрушить Вандомскую колонну не содержала ничего нового. Почва
для решения Коммуны уже была подготовлена. А само это решение вполне
отвечало желаниям если не всего французского народа, то по крайней мере
населения Парижа, причем самых различных его слоев.
Указанная статья была написана А. Варле, одним из постоянных авторов
"Кри дю пепл”. Свое требование разрушить памятники Варле аргументировал
враждебностью Наполеона к самоуправлению Парижа. Он сравнивал Наполеона
с Робеспьером, потому что оба (?) во время Великой французской революции
разогнали Коммуну. "Бонапарт — это Робеспьер на коне, а Робеспьер — пеший
Бонапарт”, — писал Варле. Вандомская же колонна — постоянное печальное
напоминание о гибели Коммуны 1793 г., поэтому ее нужно разрушить. Принятие
специального декрета Варле считал излишним. Любопытно, что в той же статье
газета призывала парижан зарядить ружья и пушки и двинуться на версальских
капитулянтов. Очевидно, о провале наступления 3 апреля в Париже еще не
знали.
12 апреля 1871 г. Коммуна, отражая общее настроение Парижа, по пред¬
ложению Ф. Пиа, приняла декрет о разрушении Вандомской колонны15. Он
гласил:"Парижская Коммуна, считая, что императорская колонна на Вандомской
13 Там же.
14 Там же; 109—110.
Версальская юстиция возложила вину за низвержение Вандомской колонны и расходы по ее
восстановлению на Г. Курбэ. Очевидно, поводом послужили его предложения о переносе колонны в
сентябре 1870 г. и участие в обсуждении подготовки разрушения в апреле 1871 г. Согласно протоколам
Коммуны, предложение 12 апреля исходило только от Пиа. Об этом последний и заявил в своем письме
в Таймс от 24 июня 1872 г.:"Я взял на себя в качестве члена исполнительной комиссии инициативу
этой меры, не спрашивая мнения Курбэ, ни его суждения художника по поводу этого римского
плагиата. Я предложил и мотивировал этот декрет”. (Шури М. Коммуна в сердце Парижа, с. 133). К
тому же Курбэ был избран в Коммуну только 16 апреля.
183

площади является памятником варварству, символом грубой силы и ложной
славы, утверждением милитаризма, отрицанием международного права, постоян¬
ным оскорблением побежденных со стороны победителей, непрерывным поку¬
шением па один из трех великих принципов Французской республики — Брат¬
ство, постановляет: Статья первая и единственная. — Колонна на Вандомской
площади будет разрушена”16.
Постановление Коммуны разрушить колонну Великой армии имело совсем
иной смысл, чем многочисленные предложения, приведенные нами выше. Ранее в
призывах к низвержению колонны преобладал внутренний аспект. Требовали
уничтожить символ династии, приведшей Францию к многочисленным жертвам,
позору, политическому угнетению. Коммуна же превратила декрет о свержении
Вандомской колонны во внешнеполитический акт, в публичное и официальное
осуждение, и более того, в отказ от внешней политики агрессивных войн и
насилия. Участник и историк Коммуны А. Арну справедливо писал, что декрет
12 апреля "явился ярким выражением господствующих принципов Коммуны.
Этим она заявляла свой полный разрыв со всем прошлым, где господствовала
ложная слава и торжество пушек”17.
Низвержение Вандомской колонны несомненно было актом пролетарской
революции, рабочего правительства. Оно не только означало полный разрыв с
политикой и идеологией старого общества. Низвергая колонну, Коммуна
заявляла о себе как о провозвестнице будущего, строительнице нового общест¬
венного строя.
Разрушение Аустерлицкой колонны являлось актом большой политической
смелости. Особенно, когда треть страны была оккупирована враждебной армией.
К тому же культ Наполеона и влияние бонапартистов оставались во Франции
еще сильными, в частности, среди крестьян. Масса буржуазии же считала
наполеоновские войны основой позднейшей мощи Франции. Славные победы над
немцами (хотя колонна была воздвигнута не в их честь) охотно вспоминались
после недавних поражений.
Как мы уже говорили, декрет о низвержении Вандомской колонны был испол¬
нен только 16 мая. Дело, очевидно, оказалось не легким и стоило 28 тыс. фран¬
ков. Сроки разрушения (первоначально церемония была назначена на 5 мая —
50-летнюю годовщину смерти Наполеона) несколько раз переносились. Граж¬
данский инженер Т. Ириб18, подрядившийся свалить колонну, и уполномоченный
по руководству работами гражданский инженер М. Абади не успевали. Вопрос
три раза обсуждался на заседаниях Коммуны 19.
Наконец все было готово. Колонна подпилена у основания и опутана кана¬
тами, подведенными к лебедкам. Место ее предполагаемого падения устлали
хворостом и навозом. В последний момент красный флаг, ранее водруженный на
верхушке, заменили на трехцветный, который должен был пасть вместе со
статуей императора. Разрушение назначили на два часа дня.
16 Протоколы заседаний Парижской Коммуны, т. I. М., 1959, с. 53. Декрет тогда же был опуб¬
ликован в ряде газет Коммуны: Journal Officiel de la Republique Francoise, 13.1V. 1871; Cri de Peuple,
14.IV.1871; Comme, 14.IV.1871; Mol d'Ordre, 15.1V.1871; Vengeur, 17.IV.1981. Кроме того, он вос¬
произведен во многих исторических сочинениях.
17 Арну А. Народная история Парижской Коммуны. Пг., 1919, с. 170.
18 В договоре Коммуны с Ирибом решение низвергнуть колонну мотивировалось тем, что
Наполеон I из-за "чудовищного честолюбия" задушил революцию, установил милитаристский,
деспотический политический режим, "разорил и поработил французскую нацию". Он относился "к числу
самых жестоких врагов человеческого рода и не имеет права ни на культ, ни на общественное
увековечение". Декрет от 12 апреля определялся как "приговор, вынесенный Наполеону I историей и
продиктованный Парижской Коммуной". (Парижская Коммуна 1871 г., с. 489,491).
19 Протоколы заседания Парижской Коммуны, т. I, с. 285, 393—394; т. П, с. 73.
184

Свержение колонны, которому был придан торжественный характер, вызвало
в Париже огромный интерес. На время позабыли даже о расколе Коммуны. Уже
с полудня массы людей заполнили окружающие улицы и крыши. По некоторым
сведениям собралось до 20 тыс. человек. По поступившей в военное ми¬
нистерство информации, "толпа была велика, но спокойна"20. Многие выражали
готовность крутить лебедки. На саму площадь, окруженную после контррево¬
люционных демонстраций 20-х чисел марта баррикадами, защищавшими поме¬
щавшийся там генеральный штаб национальной гвардии, пускали только по
пропускам. На балконе министерства юстиции собрались некоторые члены
Коммуны. Однако большая часть меньшинства отсутствовала.
Канаты стали тянуть только в половине четвертого, но они порвались.
Пришлось даже заменить некоторые детали лебедок. Только в шестом часу
колонна под звуки Марсельезы наклонилась и рухнула, развалившись на куски.
Статуя Наполеона также разбилась. Множество людей кинулось к обломкам,
разбирая их на сувениры и для коллекций. При этом бесследно исчезла статуэтка
Победы, пережившая свержение 1814 г.21
В этот же день член Коммуны Ж. Мио, обращаясь в ратуше к возвра¬
щавшимся после этой церемонии людям, подвел итог события: "Республика дала
сегодня великий урок народам и королям. Вандомская колонна рухнула,
возвещая своим падением о том, какая судьба неминуемо постигнет всех, кто
захочет построить свое благополучие на крови и принципе единовластия. Пусть
этот памятник, воздвигнутый Бонапартами к стыду человечества, исчезнет
навсегда, как и ненавистное имя этого проклятого рода!"22
Пресса революционного Парижа в основном приветствовала разрушение
Вандомской колонны — символа обеих бонапартистских империй. Комментарии
газет в общем мало отличались по содержанию. Все рассматривали низвержение
как справедливую кару за преступления обоих императоров Бонапартов против
Франции, за их деспотизм и предательства. Многие авторы подчеркивали
внешнеполитический аспект этого события — осуждение милитаризма и
завоевательных войн, отказ Коммуны от такой внешней политики. Однако же в
большинстве статей преобладал внутриполитический аспект: обе империи
уничтожили человеческие свободы, ограничили права человека, их политика
привела к громадным жертвам, унижению и разорению Франции. Социальных
аспектов, например, того, что Бонапарты покровительствовали французской
буржуазии, стимулировали капиталистическое развитие Франции, что вело к
ухудшению условий жизни трудящихся, газеты Коммуны, как правило, не
касались.
В своем отношении к низвержению Вандомской колонны были единодушны
газеты всех политических направлений, представленных в Коммуне. Этот акт
поддержали и правительственная "Журналь оффисиель", и якобинская "Венге", и
прудонистские "Коммюн", "Сосиетэ", и буржуазно-республиканская "Мот дю
пепл", и близкая к бланкистам и прудонистам "Кри дю пепл". Все это пока¬
зывает, насколько решение Коммуны от 12 апреля 1871 г. отвечало настроению
Парижа и выражало такие общечеловеческие ценности, как мир, свобода,
демократические права.
Естественно, что декрет 12 апреля и разрушение Вандомской колонны
консервативный лагерь встретил крайне отрицательно. Враждебные Коммуне
публицисты-республиканцы П. Ланжеллэ и П. Коррье писали:"Падение Ван¬
20 Dauban С.A. Le fond de la societe sous la Commune. Paris, 1873, p. 317.
21 Шури M. Здравствуйте, господин Курбэ!, с. 134—136; его же. Коммуна в сердце Парижа,
с. 377—379; Вийом М. В дни Коммуны, с. 195—196; JellinekF. Op.cit., р. 283—286.
22 Шури М. Коммуна в сердце Парижа, с. 376.
185

домской колонны произвело сильное впечатление на всю Францию... Этот
факт... казался так гнусен, что всем хотелось видеть в нем прусское влияние...
Казалось невозможным, чтобы французы решились низвергнуть этот монумент,
воздвигнутый "во славу нашего оружия”23. Конечно, авторы выражают здесь и
свое отношение к низвержению колонны. Под "всей Францией” они разумеют
Францию буржуа-консерваторов и шовинистов, которая, как и они сами, не
могла попять высоких мотивов Коммуны. Но настроение этой "Франции”, т.е.
большинства страны, по-видимому, передано верно.
Разумеется, было немало противников разрушения не только из лагеря явной
реакции. По сообщениям информаторов, многие солдаты-инвалиды приходили
прощаться с памятником и выражали свое негодование по поводу уничтожения
"руки Франции”. Против сноса колонны высказалось, по данным газеты "Ситу-
асьон”, одно из собраний парижских художников. Его участники предлагали лишь
заменить фигуру Наполеона статуей Свободы24.
Резко осудил декрет о колонне писатель К. Мендес, заявив, что "господа из
Коммуны дошли до границ абсурда”. Он предрекал, что далее последуют дек¬
реты о разрушении собора Парижской богоматери и Лувра. Описание событий
16 мая, сделанное Мендесом, носит очень осуждающий тон25. Накануне 16 мая
известный драматург Э. Скриб говорил, что завтра национальная гордость
понесет большую утрату.
Известный журналист Я.С. Кларти считал разрушение колонны безумным
поступком, относящимся к числу тех, что вызывают всеобщее негодование.
Осудил разрушение Вандомской колонны и В. Гюго, человек, несомненно,
демократических убеждений. В одном из своих стихотворений он писал: 'Но ведь
это Франция. Мы, французы, опрокидываем то, что стоит еще прямо. Ведь это
великая Франция. Что нам за дело до Бонапарта?”26
Таким образом, мы наблюдаем резкое различие точек зрения сторонников и
противников Коммуны на разрушение Вандомской колонны. Первые рассматри¬
вали свержение памятника как воздание за реакционную внутреннюю и агрес¬
сивную внешнюю политику обоих Бонапартов. Вторые протестовали против
уничтожения колонны с казенно-патриотической точки зрения. Этим они демон¬
стрировали свое согласие с внешней и внутренней политикой обеих империй, а по
сути дела и всей буржуазной Франции.
Примерно таким же было отношение к низвержению Вандомской колонны и
за границей. Сторонники Коммуны приветствовали его, реакционеры резко
осуждали.
Огромное историческое значение уничтожения этого колоссального символа
военной славы отметил в воззвании Генерального Совета Интернационала
"Гражданская война во Франции” К. Маркс. Разрушение Вандомской колонны
после только что понесенного поражения от Пруссии, по его мнению, открывало
начатую Коммуной новую историческую эру27 *.
Принятие декрета о разрушении Вандомской колонны приветствовал один из
лидеров английских позитивистов профессор Б. Бизли, близкий к рабочему
23 Ланжаллэ П., Коррье П. Указ, соч., с. 391.
24 Архив Маркса и Энгельса, т. Ш (IV). М., 1930, с. 205.
25 Mendez С. Op.cit., р. 148, 282—285.
26 Быстрянский В. Очерки по истории Парижской коммуны. Пг., 1921, с. 156.
27 См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 350. Маркс также отметил этот факт в набросках к
"Гражданской войне во Франции" (см. там же, с. 536) и в выписках из газет Коммуны (см. Архив
Маркса и Энгельса, т. XV. М., 1933, с. 97 и 153). Как одно из выдающихся деяний Коммуны расценил
разрушение колонны и Ф. Энгельс в введении к "Гражданской войне" (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,
т. 22, с. 195).
186

движению и знакомый К. Маркса. В английском тред-юнионистском ежене¬
дельнике "Би-хайв" он писал:"Коммуна решила разрушить колонну как памятник
военного подавления Германии Францией, и создается впечатление, что гроб
императора тоже следует убрать из его прекрасной могилы в Доме инвалидов.
Даже если Коммуна не совершит ничего, кроме этого торжественного осуждения
завоевательных войн, можно будет сказать, что она существовала не на¬
прасно"28.
4 июня 1871 г. на заседании Лондонского патриотического общества тред-
юнионист Д. Шиптон заявил:"Разрушение Вандомской колонны не было актом
вандализма, но актом глубокого политического значения, показывающим, что
Франция, поскольку речь идет о действиях сознательных рабочих, навсегда
покончила с завоевательными войнами и не должна более поклоняться этой
бонапартистской святыне"29.
Приветствовала разрушение колонны Великой армии и прогрессивная пресса
Бельгии. Демократическая газета "Либерте" поместила об этом событии статью
под названием "Визит на Вандомскую площадь 16 мая 1871 г.", в которой с
удовлетворением писала: "Величайший гений новейшего времени низвергнут на
землю. Крик удовлетворения вырывается из груди всех присутствующих"30. В
следующем номере была опубликована статья того же содержания, называв¬
шаяся "Вандомская площадь"31.
Орган бельгийских секций Международного Товарищества Рабочих газета
"Интернатиональ" совершенно правильно связывала низвержение Колонны с
военной программой Коммуны:"Постоянная армия есть институт отживший,
преграда па пути цивилизации, эру которой открыла Коммуна, уничтоженная
этой армией. И как бы подтверждая это, колонна — памятник милитаризма,
свидетельство преступлений и завоеваний, постоянное оскорбление и угроза
побежденным народам, эмблема насилия и деспотизма, отрицание всех принципов
гуманности и справедливости, вечное воплощение вражды между нациями —
была разрушена, и ее падение приветствовали крики и тысячу раз повторенное
"Да здравствует Коммуна!""32.
Именно как прокламирование принципов новой внешней политики расценил
уничтожение колонны Интернациональный рабочий союз в Цюрихе. В его
заявлении от 11 июня 1871 г., опубликованном в газете "Тагвахт" говорится:
"Разрушением Вандомской колонны Коммуна доказала, что она решительно
порывает с системой национальной ненависти и угнетения народов, что она
хочет политических отношений между народами, построенных только на
принципах свободы, равенства и братства"33 34.
Снос памятника завоевателю приветствовали также рабочие газеты Гер¬
мании.
На разрушение Вандомской колонны откликнулась и демократическая печать
России. Например, сатирический журнал "Искра" считал, что колонна является
символом деспотизма и милитаризма. Сообщение, что она "благополучно рухнула
па груду подосланного... навоза", журнал завершил стихотворными сроками:
"Военный памятник, а странно как упал:
Могилой для столпа военного кумира
По прихоти судьбы бесцеремонно стал
Навоз над ”улицею мира”3^
2® Первый Интернационал и Парижская Коммуна. Документы и материалы. М., 1972, с. 198—199.
2° Первый Интернационал и Парижская Коммуна, с. 204—205;
30 La Liberte, 19—20.V. 1871.
31 La Liberte, 21.V.1871.
32 Первый Интернационал и Парижская Коммуна, с. 374
33 Там же, с. 337.
34 Парижская Коммуна 1871 г., т. П. М., 1961, с. 339.
187

Но были, конечно, и отрицательные отзывы, исходившие от противников
Коммуны. Безусловно, именно низвержение Вандомской колонны имелось ввиду,
например, в запросе депутата А. Элько в палате общин английского парламента
26 мая. Благородный лорд желал знать, "каковы намерения правительства ее
величества в отношении поджигателей, которых цивилизованный мир не может
не считать преступниками, если им удастся спастись из города, который они
сожгли и разрушили, и если они прибудут в нашу страну"35.
Английский либеральный кабинет собирался преследовать и выдавать Верса¬
лю коммунаров-эмигрантов. Сообщая об этом русскому послу Ф. Бруннову,
премьер У. Гладстон заявил:"Убийцы и поджигатели тщетно будут требовать по
отношению к себе неприкосновенности по праву убежища"36. Участники раз¬
рушения Вандомской колонны вполне подходили под эту формулу.
Весьма скептически оценил разрушение Вандомской колонны враждебный
Коммуне немецкий журналист Г. Шнейдер, находившийся в 1871 г. в Париже. В
своих записках он посвятил этому событию целую главу. Шнейдер выразил в ней
сомнения, что с низвержением колонны (и, очевидно, торжеством самой Ком¬
муны) наступит эра мира и будут похоронены кровавые воспоминания "времен
славы"37
Видно, что иностранные отклики на разрушение Вандомской колонны раз¬
деляются главным образом по принципу симпатии и антипатии к Коммуне.
Противники разрушения почти не могли привести других аргументов, кроме
апелляции к национальной славе и негодования по поводу сноса общественного
сооружения. Возражения политического характера нашел, кажется, один Шней¬
дер.
Тот же принцип прослеживается и в отношении к низвержению Вандомской
колонны историков38. Прежде всего безоговорочно одобрили ее уничтожение в
своих трудах историки и мемуаристы — бывшие коммунары. В качестве при¬
меров можно привести уже упоминавшиеся и цитировавшиеся книги "В дни
Коммуны" М. Вийома, "Народная история Парижской Коммуны" А. Арну,
"История Парижской Коммуны" Э. Лиссагарэ. Как одно из важнейших деяний
Коммуны расценил уничтожение Вандомской колонны Б. Малой39.
Такова же позиция их последователей — прогрессивных историков Франции.
Например, Л. Дюбрейль писал:"Гордая колонна пала и разбилась на куски на
глазах французской армии, осаждавшей Париж под начальством бонапартистских
генералов, а с другой — прусских армий, которые два месяца тому назад бло¬
кировали и взяли этот самый Париж. Коммуну гнусно обвинили в том, что она
сознательно или бессознательно уступила бисмарковским намекам и внушениям.
На эту низость не стоит даже отвечать. В действительности Коммуна — выра¬
зительница всемирной совести — не различала между прежними победителями и
победителями вчерашнего дня, между национальными завоевателями и иност¬
ранными поработителями; тех и других она объединяла в одном отвращении,
низвергая славу Вильгельма вместе со славой Бонапарта и со всякой иной воен-
35 Hansard's Parliamentary Debats, 3-d ser., v. 205. London, 1871, p. 1265.
36 Царская дипломатия и Парижская Коммуна. М.-Л., 1933, с. 180.
37 Schneider G. Op.cit., S. 450—452.
38 Большинство исследователей истории Парижской Коммуны и биографии Курбэ более или
менее подробно касаются в своих трудах этого вопроса. Однако нам удалось пока обнаружить только
одну работу, посвященную специально сносу Вандомской колонны в 1871 г. Это книга: Gustave Courbet
et la colone Vendome. Plaidoyer pour un ami mort. Paris, 1883, посвященная главным образом
доказательству непричастности художника к уничтожению памятника.
39 Malon В. La Troisićme dćfaite du proletariat franęauis. Neuchatel, 1871, p. 153.
188

нои славой”40. Одобряет свержение Вандомской колонны Шури, на работы
которого мы неоднократно ссылались41.
Всегда полностью признавала целесообразность и правомерность свержения
Вандомской колонны советская историография. В качестве примеров можно
назвать ’’Очерки по истории Парижской Коммуны” В. Быстрянского, ’’Историю
Парижской Коммуны” П.М. Керженцева (М., 1959 г.), двухтомник АН СССР
"Парижская Коммуна 1871 г.” (М., 1961), "Парижская Коммуна 1871 года. Вре¬
мя, события, люди” (М. 1981), очерк-приложение к исторической карте "Париж¬
ская Коммуна 1871 года" (2-е изд. М., 1981 г.) и ряд других.
Весьма обширным может быть и список авторов, резко порицающих сверже¬
ние Вандомской колонны. К числу их относятся III. Добан, П. Ланжоллэ и П. Ко¬
рье, Г. Шнейдер, Б. Беккер, Э. Ватсон и многие другие. Австрийский журналист
В. Лаузер, например, пишет:"С разрушением дома Тьера и совершенным сегодня
после полудня низвержением Вандомской колонны идет Коммуна к своим буду¬
щим похоронам". Б. Бекер, несмотря на свою принадлежность к германской со¬
циал-демократии, назвал свержение колонны вандализмом42.
Всех этих авторов объединяет их общее отрицательное отношение к париж¬
ской Коммуне. Сдержанность в оценках феномена колонны сохраняет Ф. Ел-
линек.
Восприятие свержения Вандомской колонны зачастую зависит от принад¬
лежности к определенному политическому и социальному лагерю.
В данном случае мы ставим перед собой цель не осудить или оправдать
низвержение Вандомской колонны, а дать объяснение этому феномену. Этой в
общем простой истории довольно трудно дать историческую и политическую
оценку. Однако, по нашему мнению, необходимо взглянуть на это событие с
разных точек зрения. Мы полагаем, что признание такого подхода отнюдь не
противоречит сочувственному отношению к Коммуне, признанию ее величайшим
социальным движением XIX в.
Свержение Вандомской колонны как политический и идеологический акт
понятен и оправдан, если подходить к нему с учетом времени, господствовавших
тогда в обществе чувств и настроений. Разрушение колонны несомненно отве¬
чало настроениям народных масс и прогрессивной интеллигенции Франции, а
особенно Парижа в 1871 г. Оно отражало их озлобленность против политики
Второй империи, ненависть к бонапартизму, который привел страну к
поражению и унижению, а народ — к лишениям и тяжелым жертвам. В этой
обстановке народные массы могли только приветствовать уничтожение этого
символа бонапартизма.
Свергая Вандомскую колонну, Коммуна поступила так, как часто поступало и
поступает человечество во время политических, социальных и идейных перево¬
ротов и даже просто при обострении политической и идейной борьбы. Еще в
Древнем Египте имя еретика и реформатора Эхнатона после его смерти и отказа
наследников от его политики уничтожалось в каменных надписях. Пришла в
запустение построенная им новая столица Ахетатон.
В период утверждения христианства было разрушено множество языческих
храмов и прекрасных античных статуй богов. При крещении Руси безжалостно,
демонстративно, публично уничтожались языческие идолы. В свою очередь,
реформация зачастую шла рука об руку с иконоборчеством. Французская ре¬
волюция свергала статуи королей и превратила храм святой Женевьевы,
40 Дюбрейль Л. Коммуна 1871 года. Пг., 1920, с. 212.
4^ Lauser W. Unter der Pariser Commune. Ein Tagebuch. Leipzig, 1879, S. 313—314.
42 Becker В. Op. cit., S. 136.
189

покровительницы Парижа, в Пантеон, позже снова превращенный в церковь и
опять Пантеон. В освободившихся государствах уже в XX в. свергались
памятники колониальным завоевателям и администраторам.
В настоящее время в нашей стране и в государствах Восточной Европы отход
от прежнего социального строя демонстрируется уничтожением памятников Ле¬
нину и Советской Армии-освободительнице. Все это — проявление политической
и идеологической борьбы, показатель неприятия прошлого и разрыв с ним.
Но были ли правы и Коммуна, и все человечество, совершая и допуская
подобные действия?
Прежде всего заметим, что по прошествии некоторого времени,обычно все
разрушения, о которых мы говорили, воспринимались человечеством сугубо
отрицательно. "Большое видится на расстоянии". Следовательно, предпринимая
такие действия, надо учитывать историческую перспективу. И даже не столь уж
далекую. Разрушив Вандомскую колонну и некоторые другие здания, Коммуна
дала своим противникам против себя хороший пропагандистский материал. В
поджогах и разрушениях Парижа обвинялись коммунары.
И во время, и после Коммуны, как мы видели, это действие сильно повредило
ей в глазах людей, не относившихся к ее прямым врагам и бывших против¬
никами Версаля.
Упомянутый стереотип поведения очень свойствен истории нашей страны
настоящего столетия. Поэтому вопрос, была ли права Парижская Коммуна,
разрушив Вандомскую колонну, весьма злободневен.
Вспомним, что после Великой Октябрьской социалистической революции в
течение десятков лет широкий размах приобрело уничтожение памятников ца¬
рям, государственным деятелям и полководцам, разрушение церквей, переимено¬
вание городов. Эти действия имели в первую очередь политический характер.
Так демонстрировались разрыв с прошлым, его неприятие.
Ныне следование историческому стереотипу настроения и поведения продол¬
жается. Городам возвращаются старые наименования, восстанавливаются церк¬
ви. Кое-где свергаются памятники Ленину, как 30 лет назад уничтожались
статуи Сталина. Для этого, как и прежде, находятся достойные политические,
идеологические и даже моральные основания. Все это соответствует тому, что
Пушкин назвал "духом века". Такие политические акции отражают настроения
если не всего народа, то какой-то его части. Но вместе с тем произвольно,
зачастую из самых недостойных конъюнктурных соображений или политических
амбиций стираются следы нашей истории, значительный пласт культуры и
бытия.
Анализируя проявление отмеченного нами исторического стереотипа поведе¬
ния, мы не можем не прийти к выводу, что все производимые разрушения — не
только свидетельства разрыва с прошлым и его политикой. Это и попытки
вычеркнуть неугодное прошлое из человеческой памяти и из истории. Но
древние говорили, что власти над прошлым не имеют даже боги.
Свержение статуи Наполеона и Вандомской колонны в Париже не могло
вычеркнуть из истории побед великого полководца. Они также остались в
памяти французов как часть национальной славы. Недаром же говорил Гюго:
ведь это Франция, какое нам дело до Бонапартов? Да и наполеоновские войны
нельзя окрасить одним цветом. Безусловно, в большинстве своем это были
войны завоевательные, агрессия. Но в них был и сильный элемент: защита
завоеваний Великой французской революции от реакции феодальной Европы.
Выходит, воздвижение Вандомской колонны имело свои объективные причины.
Разрушение же ее все равно никак не могло вычеркнуть из памяти австрийцев и
немцев Аустерлиц, Йену и Тильзит, а из памяти русских — пожар Москвы.
Точно так же из истории и человеческой памяти никогда не исчезнут мысли и
дела Ленина.
190

Можно сказать, что разрушение Вандомской колонны и многие другие подоб¬
ные действия в другие времена и в других странах имели политический характер.
Их эффект — лишь сиюминутный, действенный лишь для строго определенного
и весьма ограниченного времени. С точки зрения исторической и общечело¬
веческой подобные акции представляются ненужными и оцениваются отри¬
цательно.
Разрушение любого памятника, даже оправданное политической необходи¬
мостью своего времени, с точки зрения исторической и общечеловеческой
является варварством, ибо трудная, долгая, требующая больших знаний и
изощренности ума идейная борьба подменяется борьбой против вещественных
символов идеи, представляющейся вредной. К тому же символов самых безо¬
бидных. Кропотливая работа по воспитанию и просвещению масс подменяется
воздействием на их далеко не самые лучшие эмоции. Отсюда — озлобленность,
а часто и просто невежество.
Ведь памятник есть часть культуры. И хотя многие памятники являются
лишь мертвым остатком прошлого, отношение общества к ним становится
показателем уровня его политической, художественной и исторической куль¬
туры. Историки и искусствоведы совершенно справедливо считают, что к
памятникам даже печального прошлого надо относиться бережно.
И если человечество действительно хочет чему-то научиться на своем опыте,
оно не должно повторять подобных разрушительных действий. Не должно,
осуждая ниспровергателя, в свою очередь ниспровергать что-либо.
191

Новые архивные учреждения
РОССИЙСКИЙ ЦЕНТР ХРАНЕНИЯ
И ИЗУЧЕНИЯ ДОКУМЕНТОВ
НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ И ЕГО ПЕРСПЕКТИВЫ
24 августа 1991 г. Указом Президента РСФСР архивы КПСС были переданы
в ведение Комитета по делам архивов при Правительстве РСФСР. 12 октября
1991 г.по решению правительства России на базе центральных архивохранилищ
КПСС были созданы два Центра — Российский центр хранения и изучения
документов новейшей истории (РЦХИДНИ) и Центр хранения современной
документации (ЦХСД). Учитывая огромный общественный интерес к бывшим
партийным архивам, естественно, возникла потребность познакомить научную
общественность со сделанным во исполнение президентского указа и постанов¬
ления правительства.
РЦХИДНИ образован на базе бывшего Центрального партийного архива.
С 1920 г. архив существовал как структурная часть научно-исследовательских
центров РКП (б) — В КП (б) — КПСС: Истпарта, Института К. Маркса и
Ф. Энгельса, Института В.И. Ленина, с 1931 г. — объединенного Института
Маркса — Энгельса — Ленина, с 1956 г. — Института марксизма-ленинизма, с
1991 г. — Института теории и истории социализма.
Основными фондообразователями архива являлись Центральный Комитет
КПСС и Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, научные и учебные
учреждения ЦК КПСС — Академия общественных наук, Высшая партийная
школа и Заочная Высшая партийная школа, Институт марксизма-ленинизма,
Институт общественных наук и др., а также редакции центральных партийных
газет и журналов. С самого начала своего существования архив проводил актив¬
ную собирательную деятельность, принимал на хранение личные фонды. В
настоящее время в РЦХИДНИ сосредоточено более 1,5 млн.дел, заключенных
более чем в 500 фондах, а также 9300 фотографий и 8600 м кинопленки, отра¬
жающих социально-политическую историю России и СССР, многих других стран,
международного рабочего движения.
В РЦХИДНИ хранятся документы выдающихся представителей социалисти¬
ческих учений, деятелей социал-демократии, революционного, рабочего и
коммунистического движения России и других стран:: К. Маркса, Ф. Энгельса,
В.И. Ленина, Г. Бабефа, А. Сен-Симона, П.-Ж. Прудона, М. А. Бакунина,
А. Бебеля, К. Каутского, П. Лафарга, Ф. Лассаля, К. Либкнехта, В. Либкнехта,
К. Цеткин, Р. Люксембург, Г.В. Плеханова, А.А. Богданова, Ю. Мартова,
Н.И. Бухарина, Ф.Э. Дзержинского, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, С.М. Киро¬
ва, О.В. Куусинена, А.В. Луначарского, Л.Д Троцкого, А. Грамши, Д. Серрати,
С. Катаямы, П. Тольятти и многих других, а также коллекции и фонды
документов по истории Великой французской революции 1789 г. и революции
1848 г. во Франции и Германии, Союза Коммунистов, Парижской Коммуны, I, II
и III Интернационалов, Коминформа и др.
Документы, относящиеся к политической истории дооктябрьской России и к
истории Советского Союза, охватывают период с 70-х годов прошлого столетия
192

и до 1991 г. В их составе протоколы и стенограммы съездов, конференций и
пленумов ЦК РСДРП — РКП(б) — ВКП(б) — КПСС, документы учреждений,
организаций, органов печати — всех основных фракций и течений российской
социал-демократии (большевиков и меньшевиков различных политических
оттенков, Бунда, СДКПиЛ и др.). Советский период представлен документами
архива В.И. Ленина, отражающими его государственную и партийную деятель¬
ность, протоколами Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК партии, материа¬
лами отделов, комиссий и других структур аппарата ЦК, региональных бюро
ЦК, информационными документами местных партийных организаций, материа¬
лами политорганов ряда наркоматов.
РЦХИДНИ — совершенно новое учреждение. Важно поэтому заявить о вы¬
рабатываемом курсе его развития и охарактеризовать основные направления его
будущей деятельности.
Хранилище, содержащее немало уникальных материалов по отечественной и
всемирной истории новейшего и не только новейшего времени, хранилище, ранее
являвшееся местом ученых штудий лишь для избранных, о котором совсем
недавно предпочитали целомудренно умалчивать либо говорить вполголоса,
сегодня гостеприимно открывает свои двери и предлагает всем ознакомиться со
своими действительными и мнимыми секретами и тайнами.
Создание РЦХИДНИ следует рассматривать как прямое продолжение того
общественного, политического и научного процесса, одним из следствий которого
стала национализация архивов бывшей КПСС. Суть этого процесса видится в
следующем. С одной стороны, крах прежней политической системы, при которой
оказались неразрывно связанными партийная и государственная структуры, пред¬
определил объективную и законную передачу документальных материалов
бывшего Архивного фонда КПСС в состав Архивного, а точнее, Государствен¬
ного архивного фонда России. С другой стороны, очевидный организационный и
концептуальный кризис отечественной исторической науки, в значительной мере
объясняемый существовавшими многие годы ограничениями на доступ, поль¬
зование и использование документальных материалов, заставлял искать новые
формы организации исторических исследований, которые в максимальной степени
отвечали бы интересам не только свободы выражения представлений о прошлом,
но прежде всего свободы получения и использования документальной архивной
информации, отразившей это прошлое.
На перекрестке этих тенденций единого процесса и родилась идея создания
российских и региональных центров хранения и изучения документов новейшей
истории как нового типа культурно-исследовательских учреждений. Их ни в коем
случае нельзя противопоставлять ни классическим архивным учреждениям, ни
традиционно существующим исследовательским организациям исторического
профиля. Центры хранения должны сочетать в себе не только собственно
архивные функции, но и функции исследовательские, нацеленные прежде всего
на решение задач, касающихся популяризации и научной разработки ранее
малоизвестных, либо вовсе неизвестных документальных комплексов. Такая
работа может осуществляться по крайней мере по пяти направлениям. Пер¬
вое — это введение в общественный оборот ранее неизвестных документов
путем создания справочных пособий об их составе и содержании. Второе —
подготовка справочных пособий, основанных на содержании самих документов.
Третье — источниковедческая разработка документов на основе классических
методов источниковедческого анализа. Четвертое — широкая публикация
материалов, т.е. подготовка разных типов и в разных формах серийных, проб¬
лемно-тематических и иных документальных изданий, начиная от популярных и
кончая строго академическими. Пятое — организационная проработка и коор¬
динация усилий сообщества ученых по реализации программ разработки
документальных комплексов.
7 Новая и новейшая история, № 2
193

Наконец, своеобразие центров хранения и изучения документов новейшей
истории как нового типа архивно-исследовательского учреждения мне видится и
в том, что они не столь строго “загосударствлены”. Это создает основания для их
более тесного сотрудничества, например в методическом отношении с фор¬
мируемыми региональными и отраслевыми структурами Российской академии
наук, а также открывает возможности для неформального взаимодействия с
общественными организациями и партиями, в частности, в области сохранения их
документальных материалов.
С учетом этих предварительных замечаний мне хотелось бы более подробно
рассказать о сегодняшней ситуации в бывшем ЦПА, а заодно высказать ряд
других соображений, касающихся развития Центра.
Материалы бывшего ЦПА — ныне составная и чрезвычайно ценная часть
формируемого в настоящее время Государственного архивного фонда России,
являющегося одним из признаков ее государственного суверенитета и
независимости. Центр как хранитель и распорядитель этой части Государст¬
венного архивного фонда России обеспечивает условия для ее использования.
Это значит, что вся прежняя идеология архивных процессов, существовавшая в
бывшем ЦПА, исключая сугубо технологические вопросы, носящие общепро¬
фессиональный характер, упразднена или упраздняется. С ноября 1991 г. быв¬
ший ЦПА строит свою работу исключительно на основе нормативно-методи¬
ческих разработок и идеологии демократических преобразований архивного дела
России, которые исходят от Комитета по делам архивов при Правительстве
России, сыгравшего историческую роль в разработке концепции прогрессивных
изменений архивного строительства в Российской Федерации и ныне приступив¬
шего к ее реализации.
Можно выделить несколько принципиально важных аспектов этой идеологии.
Один из важнейших для пользователей архивной информацией — это ее
доступность. Практическим решением этого вопроса в отношении архивов
бывшей КПСС и КГБ впервые в нашей истории занимается специальная парла¬
ментская комиссия. Может быть, пока дело идет не столь быстро, как хотелось
бы, но нет сомнения в том, что комиссия выработает разумные решения,
учитывая и переживаемый обществом момент, и те особенности общественной
психологии, в которой сугубо национальное неразрывно переплелось с
трагическим. Ясно общее направление этих решений: в границах принципов
свободы доступа к информации и охраны безопасности обозначить цивилизо¬
ванные рамки ограничения доступа к тем архивным документам, которые
касаются безопасности страны и законных интересов и прав личности. Речь
должна идти именно об ограничении доступа к отдельным документам или их
частям, а не о перечне материалов, к которым должен быть открыт доступ. При
этом необходимо осознать, что российский архивист не может и не должен быть
цензором, тем более цензором политическим или идеологическим.
Важно отметить и еще одно обстоятельство. Для Центра любой наш поль¬
зователь — будь то студент, журналист, кооператор, исследователь, соотечест¬
венник или представитель другой страны — абсолютно равен в своих правах па
доступ к архивным материалам. По отношению к ним Центр имеет совершенно
одинаковые обязательства. С распространенным в стенах бывшего ЦПА прин¬
ципом дозирования архивной информации покончено. Сотрудник Центра — не
селекционер или заинтересованный контролер, а помощник любому, кто обра¬
тился за архивной информацией. Но и пользователи должны быть одинаково
ответственны перед Центром, нести нравственную и профессиональную ответст¬
венность за использование предоставленной им архивной информации.
Только за два последних месяца в читальный зал Центра записалось 105
исследователей, в том числе 34 зарубежных. Им выдано около 6 тыс. дел.
194

Работа нашего Центра определяется главной задачей — способствовать
приращению документальных исторических знаний, особенно той части, которая
ранее была неизвестна или сокрыта. Именно в этом контексте мы стараемся
понять конечный результат обращения к нашим документам — их использова¬
ние. Здесь хотелось бы обратить внимание на несколько обстоятельств. Первое
из них касается самой организации использования. Мы — за широкий контакт с
нашими традиционными и новыми пользователями — отечественными и
зарубежными. Однако этот контакт отныне должен быть не односторонне по¬
требительским со стороны пользователей, а основываться на принципе равно¬
правного партнерства. Прежняя потребительская практика обращения к
материалам Центра, при которой существовал приоритет историков партии,
пусть останется достоянием истории архивного дела страны. Центр, как и любой
другой архив, — не склад дорогих и дефицитных товаров, а архивист — не
кладовщик при нем, но заинтересованный и знающий коллега и научный
партнер. Именно поэтому мы охотно откликаемся на равноправные предло¬
жения, готовы заключать любые соглашения по тематике наших документов.
Помимо взаимовыгодных обязательств такие соглашения обеспечат бблыпую
организованность нашей работы.
Второе обстоятельство относится к формам и характеру использования наших
фондов. Как хранитель и распорядитель части Государственного архивного
фонда России, являющегося интеллектуальной собственностью государства,
Центр обязан предоставлять свои документы в интересах развития науки,
культуры, для удовлетворения социально-правовых вопросов, причем, исключая
оплату технических расходов, предоставлять, разумеется, бесплатно, что яв¬
ляется нормальным принципом цивилизованной организации архивного дела.
Однако в условиях коммерциализации архивной информации, появления
многочисленных посредников между архивной информацией и ее потребителем, в
условиях, когда государство по объективным причинам не может в должной
степени обеспечить социальную защищенность архивистов, надлежащее осна¬
щение архивов, Центр в отдельных случаях берет на себя ответственность
выдавать лицензии на право полной публикации документов своих фондов.
Предлагаю искать общие, приемлемые для всех позиции, исходя из главного:
документальные свидетельства о прошлом — героические ли, трагические ли,
позорные ли, любые — должны стать известны обществу, а наш Центр обязан
создать максимально благоприятные возможности и условия для решения этой
задачи.
Что уже сделано и делается в этом направлении? Исключая отдельные
документы личных дел, отдельные документы, касающиеся обороны страны,
международных отношений, затрагивающие интересы других государств, часть
необработанных фондов (например, Коминформа), можно сказать, что фонды и
документы Центра доступны для пользования и использования. Для использо¬
вания на общих основаниях переданы, например, подавляющая часть материа¬
лов Коминтерна; ранее бывшие в ограниченном пользовании личные архивные
фонды; документы съездов, пленумов, конференций КПСС и др.
Постепенно в рамках разумных возможностей изменяются порядок, принципы
комплектования, учета, функционирования научно-справочного аппарата, органи¬
зации работы исследователей. Это зафиксировано в новых временных ’’Пра¬
вилах” работы читального зала Центра, куда передается весь справочный
аппарат для открытого пользования. Тем самым покончено с рядом унижающих
человеческое достоинство процедур проверки на лояльность, проверки записей
читателей и т.д.
Идет нелегкая перестройка структуры бывшего ЦПА; в частности, на базе
бывших четырех документальных секций создаются три: секция документов по
социальной истории Европы XVIII—XIX вв., секция документов по политической
7*
195

истории России и СССР, секция документов международного коммунистического
и рабочего движения. Надеемся, что такая структурная перегруппировка фондов
обеспечит их лучшее хранение, учет, использование. Идет поиск оптимальных
форм обновления кадрового состава Центра при сохранении ядра высококвали
фицироваш!ых работников.
Заключены или ведутся переговоры о заключении соглашений по совместной
разработке документальных комплексов с отечественными и зарубежными
научными центрами. На презентации Центра 23 декабря 1991 г. едва ли не
впервые за всю историю бывшего ЦПА была подготовлена для обозрения
выставка уникальных и ранее неизвестных документальных и иконографических
материалов. Мы думаем, что такие выставки уже тематического порядка станут
регулярными. Готовится первый в истории бывшего ЦПА краткий справочник по
его фондам, и в 1992 г. он обязательно увидит свет.
Проведена немалая работа по согласованию с нашими партнерами тематики
документальных публикаций. В 1992 г., вероятно, выйдет часть готовящихся
сборников, в том числе по истории Коминтерна, а также "Архив следователя
Соколова" — об убийстве царской семьи. Прорабатывается вопрос об изданиях
"Неизвестный Ленин", серий "КПСС на съездах, пленумах, конференциях",
"Утаенные мысли", "Коминтерн — Коминформ: эскалация тоталитаризма и геге¬
монизма", "Архив директивной инстанции", "Голоса репрессированных", "Дайте
справедливости" и др.
Предпринимаются шаги по уточнению профиля комплектования и состава
фондов Центра. В частности, в ближайшее время мы ожидаем поступления
части материалов из Центра хранения современной документации, а также из
так называемого "Кремлевского архива", являющихся неразрывными состав¬
ными частями наших документальных комплексов, но в свое время в результате
непрофессиональных решений, продиктованных политическими соображениями,
оказавшихся оторванными от фондов Центра. Мы считаем, что исторически
оправданным было бы присоединение к Центру библиотеки бывшего Института
теории и истории социализма и фондов музея Маркса и Энгельса. И в то же
время кое с чем придется расстаться как с незаконными приобретениями бывшей
КПСС.
Иначе говоря, идет нормальный процесс функционирования Центра, пока,
правда, только как чисто архивного учреждения. И в этом мы не видим ничего
необычного, так и должно быть — ведь не следует забывать, что, и находясь в
партийной структуре, бывший ЦПА имел эффективный и налаженный — для
избранных — порядок работы.
Ныне Центр — самостоятельное учреждение. Это и хорошо, и плохо. Хорошо
потому, что ликвидирован идеологический, организационный, психологический
пресс, который в треугольнике: ЦК КПСС — бывший ИТИС — бывший ЦПА в
наибольшей степени испытывал коллектив ЦПА. Плохо потому, что как
самостоятельное учреждение мы теперь с лихвой начинаем ощущать на себе все
проблемы нашего неспокойного времени, усугубляемые еще и традиционно
существовавшими в архивном деле бывшего СССР болезнями. Серьезно
подорвано материально-техническое снабжение Центра, особенно расходуемыми
материалами. Утрачена высокая степень социальной защищенности, которая
была характерна для партийных структур. Сотрудники Центра сегодня —
обычные российские архивисты. Не все приняли это, произошел отток ряда
специалистов. Дорогостоящая техника, которой был частично оснащен Центр в
прежние годы, ныне требует немалых финансовых затрат на содержание. Ряд
фондов, которые в ближайшие десятилетия КПСС не собиралась использовать,
практически не обработан, на целые комплексы документов специально не
делалось микрофильмирование. Ряд уникальных документов находится вне
196

пределов Москвы. В общем, перед нами встали обычные для российских архивов
проблемы. Хотелось непременно обозначить эти проблемы, чтобы подчеркнуть:
свобода пользования архивной информацией требует затрат, и затрат немалых,
иначе в один прекрасный день обеспечить эту свободу будет просто некому и
нечем. Обществу необходимо об этом знать, чтобы помочь российским архивам.
В заключение хочется обратить внимание всех иследователей на следующее.
Расположенный в центре Москвы в специально оборудованном здании
РЦХИДНИ имеет хранилище с заданным температурно-влажностным режи¬
мом, секцию репрографии и секцию реставрации и консервации документов,
светлый просторный читальный зал на 100 мест с научно-справочной библиоте¬
кой, конференц-зал на 350 мест с киноустановкой и аппаратурой для синхронного
перевода па шесть языков. В РЦХИДНИ работают высококвалифицированные
специалисты в области архивоведения, источниковедения й историографии, опыт¬
ные публикаторы документов.
РЦХИДНИ принимает на хранение (в том числе на договорной основе) доку¬
менты современных политических партий и общественно-политических движе¬
ний, а также документы от отдельных лиц; предоставляет широкую возмож¬
ность изучения хранящихся в РЦХИДНИ документов; предоставляет услуги
консультантов по вопросам организации и систематизации архивов учреждений,
партий, движений, редакций газет, издательств, а также личных архивов; подго¬
тавливает на договорной основе исторические, тематические и биографические
справки по хранящимся в РЦХИДНИ документам; выполняет цо договору
работы по научно-технической обработке, реставрации и брошюровке докумен¬
тов на бумажной основе, переплету книг, осуществляет ксеро- и микрокопи¬
рование материалов и изготовляет копии на микрофишах; организует темати¬
ческие выставки наиболее интересных документов, хранящихся в РЦХИДНИ;
располагает площадью для организации временных выставок других учреж¬
дений; предоставляет в аренду конференц-зал для разовых мероприятий.
В.П. Козлов
доктор исторических наук,
директор РЦХИДНИ
197

К СОЗДАНИЮ ЦЕНТРА ХРАНЕНИЯ
СОВРЕМЕННОЙ ДОКУМЕНТАЦИИ
Все, что не нужно в жизни, что безвозвратно устарело — сдать в архив...
Примерно в таком контексте многие годы фигурировали в общественном мнении
архивные учреждения. По мере роста интереса к подлинной, не усеченной и не
политизированной истории страны (особенно к ее последнему 70-летнему
периоду) после 1985 г. положение стало меняться. Все чаще со страниц газет и
журналов, с экрана телевизора, на собраниях, конференциях и митингах стали
звучать пожелания, а затем и требования "открыть” архивы, сделать документы
истории доступными людям, восстановить в подлинном виде события и факты
прошлого. Вспомним, с каким удовольствием были встречены архивистами и
историками, краеведами и журналистами слова резолюции "О гласности”,
принятой 1 июля 1988 г. XIX конференцией тогда еще руководящей и правящей
КПСС: “Необходимо...законодательно упорядочить пользование архивными
материалами”.
Но эта необходимость так и осталась нереализованной. И ныне деятельность
архивов, прежде всего в части использования документов, не имеет под собой
правовой законодательной базы, без которой, как и прежде, между архивами и
общественностью стоят и будут стоять ведомственные барьеры и субъективные
интересы и мнения.
Правда, и сделано за минувшие годы немало. Размыванию сложившихся
стереотипов в значительной мере способствовала демократизация всех сторон
нашей жизни. К действительно широкому и всестороннему использованию
архивных документов историков настойчиво подталкивают не только всеобщий
интерес к минувшим дням, но и явно просматривающаяся в нем тенденция
неприятия захлестнувшей нас волны спекулятивных исторических “сенсаций”,
зачастую весьма низкопробных и, нередко, давно опровергнутых наукой.
Положительную роль в устранении необоснованной закрытости архивов, в по¬
вышении их инициативы и укреплении самостоятельности сыграл и играет
Комитет по делам архивов при Правительстве России.
Исключительно важно и создание новых государственных архивов на базе
бывших ведомственных. С их возникновением историки, краеведы, журналисты,
все те, кто хочет изучать и знать историю не по книгам, а по документам, знать
ее такой, какой она была на самом деле, получат в ближайшей перспективе в
свое распоряжение ценнейшие документальные источники.
К числу таких недавно образовавшихся архивных учреждений относится и
Центр хранения современной документации (ЦХСД). Он создан по
постановлению Совета Министров РСФСР от 12 октября 1991 г. принятому во
исполнение Указа Президента РСФСР от 24 августа 1991 г. "О партийных
архивах”.
В массив, сконцентрированный в ЦХСД, вошли документы ЦК КПСС, ЦКК
КПСС и ЦК Компартии РСФСР, находившиеся к 20-м числам августа 1991 г. в
их делопроизводстве и подразделениях аппарата, обслуживавших текущие
архивы. В числе последних: архив документов центральных органов КПСС и
документов, прохождение и сроки исполнения которых учитывались и контроли¬
ровались Общим отделом ЦК, архив писем и обращений граждан, направленных
ими в ЦК, архив учетных документов коммунистов, архив дел по учету
198

руководящих кадров (на лиц, утверждавшихся в должности и освобождавшихся
от должности по решению ЦК), архив документов финансово-хозяйственной
деятельности КПСС и ЦК КПСС, архив документов ЦКК КПСС и ряд других,
меньших по объему входивших в них документальных материалов.
Всего па время создания в ЦХСД сосредоточено до 29 млн. учтенных единиц
хранения — отдельных документов, отчетных карточек коммунистов — и
порядка 500 тыс. сформированных и учтенных дел. Кроме того, в Центре
находится до 20 млн. листов документов в россыпи, т.е. не прошедших экспер¬
тизу научной и практической ценности, не учтенных, не систематизированных,
поступивших из делопроизводства, и "стихийных” архивов, создававшихся от¬
дельными сотрудниками аппарата ЦК (в шкафах, сейфах, ящиках столов).
Все эти документальные материалы, хронологические рамки которых охва¬
тывают в основном период с 1952 г. по август 1991 г., имеют огромную научную
и практическую ценность.
Эта ценность определяется и обуславливается сложившейся за 70 лет
системой выработки внутренней и внешней политики государства, практикой
изучения проблем и вопросов этой политики и предварительного принятия по ним
решений партийных комитетов, системой контроля и проверки исполнения как
партийных, так и государственных решений под руководством и при непо¬
средственном участии тех же комитетов КПСС.
В этом смысле документы деятельности ЦК КПСС, которым присущ высокий
уровень информативности, анализа и обобщения фактов жизни государства и
общества, дают возможность при их глубоком и непредвзятом исследовании
воссоздавать реальную картину государственного, хозяйственно-экономического,
социального и культурного строительства, реконструировать, конечно, привле¬
кая к изучению документы и других архивов, прошлое, извлекать из него опыт и
уроки, необходимые для настоящего и будущего.
Речь идет, естественно, об объективном, не отягощенном сиюминутной поли¬
тической конъюнктурой и личностными пристрастиями взгляде на исторический
процесс. Исследователей, обладающих именно таким взглядом на дни минувшие,
стремящихся к воссозданию правдивой, без прикрас истории, хотел бы видеть в
своих стенах наш новый Центр хранения современной документации.
Теперь кратко охарактеризуем отдельные комплекты документов ЦХСД.
Одним из наиболее значимых является комплект документов Секретариата и
аппарата ЦК КПСС. В подразделениях аппарата изучалась, классифицирова¬
лась, систематизировалась, обобщалась многочисленная информация, поступав¬
шая из местных партийных комитетов, с предприятий, из учреждений, министер¬
ств, ведомств, государственных структур и общественных организаций, от от¬
дельных граждан. Часть поставленных в ней вопросов и внесенных предложений
передавалась для решения в соответствующие государственные структуры или
решалась на уровне соответствующих подразделений аппарата и курирующих их
секретарей ЦК. Другая часть служила основой для подготовки новых доку¬
ментов, выносившихся на обсуждение Секретариата или Политбюро ЦК. Третья
(и наибольшая) часть — статистическая информация, копии документов госу¬
дарственных, хозяйственных, общественных органов и организаций (протоколы
их заседаний, сводки, отчеты и т.д.), — как правило, учитывалась в работе, но
относилась к временному хранению и в архивных подразделениях не откла¬
дывалась. Достаточно сказать, что из 400—600 тыс. документов, ежегодно
поступавших в ЦК КПСС, на хранение в архив Общего отдела ЦК переда¬
валось порядка 20—25 тыс., а на их основе принималось до 1,5—2 тыс.
различных решений Секретариата.
Едва ли можно детализировать вопросы и проблемы, которые нашли отра¬
жение в протоколах заседаний Секретариата ЦК, слишком обширный получится
перечень, достаточно сказать, что Секретариат занимался как организацией
199

работы и аппарата, и местных партийных комитетов, так и контролем и
проверкой выполнения решений съездов партии, пленумов ЦК, постановлений
Политбюро и своих собственных на всех направлениях государственной и
общественной жизни.
Исследователь найдет здесь и постановления о работе отдельных партийных
организаций, о путях решения социально-экономических проблем на определен¬
ных этапах, об идеологическом обеспечении проводимых мероприятий и кам¬
паний, и постановления о создании новых газет и журналов, о заключении
международных соглашений, о проведении выставок в стране и за рубежом, о
присвоении почетных званий и т.д.
Во всяком случае, в поиске основного стержня развития нашего общества за
последние 40 лет — далеко не однозначной хрущевской ’’оттепели”, экономи¬
ческого подъема второй половины 60-х годов, "застоя” 70-х — начала 80-х,
стихийного, а может быть, четко спланированного периода "перестройки" и ее
"ускорения" - внимательный и дотошный историк должен будет обязательно
прийти и в ЦХСД.
Ценным источником для воссоздания истории станут и комплекты писем и
обращений граждан в ЦК КПСС — документы, в которых с наибольшей
полнотой отразились вполне конкретные, обыденные интересы, мысли, чаяния,
заботы и трудности отдельных членов общества, а значит состояние, процессы и
тенденции развития и изменения общественной психологии и общественного
сознания.
Основой для крупных социологических исследований, проведение которых, по
нашему мнению, практически невозможно без применения современных програм¬
мно-технических средств, могут стать документы, касающиеся утверждения и
освобождения кадров, учета коммунистов, рассмотрения их "персональных " дел
(нарушения Устава КПСС, законности и правопорядка, норм морали и т.п.).
Серьезным затруднением для исследователя на первых этапах деятельности
ЦХСД после состоявшегося в конце февраля 1992 г. открытия первой части его
документов для широкого использования явится отсутствие в архиве документов
Политбюро ЦК за 1952—1985 гг. Они традиционно с 1919 г. откладывались во
втором архивном подразделении Общего отдела ЦК, которое в июле 1990 г.
было ликвидировано, и на его основе образовался архив Президента СССР. В
течение января—августа 1991 г. часть документов Политбюро (за 1986—
1990 гг.) была получена архивом Общего отдела ЦК из архива аппарата
Президента СССР. ЦХСД надеется в ближайшем будущем получить и
воссоединить с основным комплектом документов деятельности ЦК КПСС
документы Политбюро за предшествующие (до 1986) годы.
Каждый архив создается и существует для решения двух главных задач —
сохранить документальное наследие и предоставить его обществу для исполь¬
зования. Это — предназначение любого архивного учреждения, в том числе и
Центра хранения современной документации. Но объявить о создании архива
значительно легче, чем, выражаясь языком производства, ввести его в эксплуа¬
тацию, заставить работать как хорошо налаженный механизм.
Сегодня идет сложный и трудоемкий процесс формирования ЦХСД — его
коллектива, структур, фондов. Ведь ныне он — простая арифметическая сумма
отдельных обработанных и необработанных комплектов документов, не объеди¬
ненных ни учетом, ни едиными принципами хранения и обеспечения сохранности,
ни единым поисковым научно-справочным аппаратом. По всем архивным
правилам и нормативам строило свою работу с документами лишь одно из многих
архивных подразделений, влившихся в состав ЦХСД, — архив Общего отдела
ЦК.
Определенные трудности вызовет и то обстоятельство, что ЦХСД не имеет
опыта широкого — в научных и других общедоступных целях — использования
200

документальных материалов. Поэтому первые месяцы работы ЦХСД — время
’’наладки" и подготовки к использованию, а затем и поэтапного ввода в ис¬
пользование уже подготовленных архивных документов.
В рамках достаточно длительного процесса постепенного "открытия" архива
предстоит провести прежде всего научно-техническую обработку (экспертизу
ценности, определение фондовой принадлежности, систематизацию, класси¬
фикацию, формирование дел, описание, учет) документов ЦК КПСС за 1981—
1991 гг. А это вместе с собранными в сентябре—ноябре 1991 г. делопроизвод¬
ственными документами не менее 22 млн. листов документальных материалов.
Архивисты хорошо знают, а историки, вероятно, понимают, что означают такие
объемы, какова трудоемкость их освоения.
Принципиальной и к тому же нелегкой проблемой, которую Центр будет
решать на этом этапе, явится рассекречивание документов до их передачи в
читальный зал архива. Как и что бы мы ни говорили и ни писали о пресловутых
грифах "Секретно", "Совершенно секретно", "Совершенно секретно, особой важ¬
ности" и других, они все же, впрочем, как и сами государственная, военная, слу¬
жебная, коммерческая, личная тайны, существуют в действительности. А тайну
нужно охранять и сохранять. Дело в другом. Далеко не всегда степень секрет¬
ности информации, содержащейся в документе, соответствует уровню грифа
секретности, венчающего документ. Как правило, гриф бывает значительно
выше, чем та тайна, которую он охраняет. К тому же многие тайны через опре¬
деленное время перестают быть таковыми.
Гигантскую работу по изучению документов на предмет определения их сек¬
ретности, по снижению или снятию грифов секретности предстоит проделать и
ЦХСД. Гигантскую потому, что практически подавляющее большинство находя¬
щихся в нем на хранении документов снабжены этими грифами — "Секретно",
"Совершенно секретно" и т.д. Просто не верить им и одним махом снять все до
единого со всех документов — легче легкого. Но едва ли и правительство и
общество скажет архивистам за это спасибо. Ведь в документах деятельности
ЦК КПСС содержится немало не подлежащих разглашению сведений, касаю¬
щихся обороноспособности, безопасности страны, международной, внешней и
внутренней экономической политики, а также личной жизни граждан (в персо¬
нальных делах, в делах по учету кадров).
Работа будет осложняться и тем, что до сих пор она не имеет ни правовой
основы, ни правовой регламентации. Проект закона РСФСР "О государственном
Архивном Фонде РСФСР" содержит основные принципы организации рассек¬
речивания архивных документов. Нет пока законов "О государственной тайне" и
"О свободе информации".
Значит, архивистам, в том числе и сотрудникам ЦХСД, придется в опреде¬
ленной мере действовать интуитивно, что, к величайшему сожалению, прямо
предполагает субъективизм в решении вопросов и конфликтные ситуации в
отношениях между исследователями и архивом, чего нам, к слову сказать,
хотелось бы избежать.
Представляется, что наилучшим выходом из такого неопределенного поло¬
жения было бы скорейшее принятие Верховным Советом России названных
выше законодательных и соответствующих нормативных актов, а до этого —
создание специальной комиссии (комитета) Верховного Совета по вопросам опре¬
деления государственной и иной тайны, в которую вошли бы, кроме народных
депутатов, юристы, историки, архивисты, представители заинтересованных ве¬
домств. Проблема велика и значима, затрагивает интересы государства и зна¬
чительной части общества. И она заслуживает внимательного отношения со
стороны законодательной власти.
Но и до принятия этих или аналогичных мер ЦХСД, руководствуясь уже
сложившимися в архивной практике традиционными принципами, нормами,
201

формами и методами работы по рассекречиванию архивных документов, конеч¬
но, откорректированными в соответствии с достигнутым уровнем демокра¬
тизации общества и здравым смыслом, приложит все усилия к тому, чтобы,
охраняя право государства, общества и его отдельных граждан на соблюдение
тайпы, не ущемить и не сузить прав исследователей на получение в архиве нуж¬
ной им информации.
На этапе своего становления ЦХСД придется решать и массу других больших
и малых научно-методических, организационных и материально-технических воп¬
росов.
Например, как предоставить в распоряжение исследователей поисковый науч¬
но-справочный аппарат? Ведь многомиллионные (по количеству карточек) ката¬
логи и картотеки, не имеющие дубликатов, выставить в читальный зал невоз¬
можно. Через десяток дней в них (при всей аккуратности допущенных к ним
исследователей) никто не разберется, даже самый квалифицированный архивист.
Не меньшую сложность имеет и проблема столь необходимого и архиву, и
исследователю копирования документов. Нужными для этого техническими сред¬
ствами и расходными материалами (вспомним при этом и о цепах на эти средства
и материалы) архив не располагает.
Некоторые архивные подразделения бывшего аппарата ЦК КПСС, вошед¬
шие в состав ЦХСД, активно использовали в своей работе программно-техниче¬
ские средства, вели на их основе экспертизу ценности, учет, классификацию,
описание документов, формировали электронные картотеки. Несомненно, что
наработанное здесь нельзя терять. И ЦХСД намерен не только сохранить, но и
идти дальше по пути внедрения программно-технических средств, в первую
очередь персональных компьютеров, в архивную практику. Но и тут пока
тормозом является явный недостаток нужной аппаратуры и материальных
средств.
Центр хранения современной документации сегодня только в начале своего
пути к обществу. Этот путь не так уж ровен и гладок, как хотелось бы, на нем
будут не только те ямы и ухабы, о которых говорилось выше, но и другие,
может быть, не менее глубокие и опасные. Тем не менее уверенность в нор¬
мальном будущем у коллектива Центра есть и он надеется, что исследователи
найдут в ЦХСД немало новых и ценных документов о нашем недавнем прошлом.
Р.А. Усиков
директор Центра хранения,
современной документации,
кандидат исторических наук
202

Вопросы преподавания истории
О ПРОГРАММАХ И УЧЕБНИКАХ
ПО ИСТОРИИ И ОБЩЕСТВОЗНАНИЮ
В ШКОЛАХ
В конце 1991 г. в издательстве "Просвещение" состоялось учредительное
заседание Совета по школьному историческому образованию при Министерстве
образования РСФСР. В совещании приняли участие специалисты Минобра¬
зования РСФСР, Российской Академии наук (РАН), Института истории России,
Института общего образования РСФСР, Нижегородского государственного
педагогического института, ряда Институтов усовершенствования учителей и
Институтов повышения квалификации работников образования - Республи¬
канского, Московского городского, Санкт-Петербургского, Смоленского, Мур¬
манского, Коми-республикапского, Хабаровского, Воронежского, Тамбовского,
Ульяновского, Ярославского, Челябинского; учителя школ Нижнего Новгорода,
Мурманской области; представители издательства "Просвещение", журналов
"Преподавание истории в школе" и "Новая и новейшая история".
Повестка дня включала рассмотрение пакета программ курсов истории для
средней общеобразовательной школы, подготовленного научными коллективами
по заказу Рособразования СССР, Академии педагогических наук, программ курса
"История России" (8-9 кл. и 10-11 кл), разработанных сотрудниками Института
истории России РАН по заказу Минобразования РСФСР. На заседании Совета
рассматривался вопрос о подготовке курса "Человек и общество" для обще¬
образовательных школ. Участникам совещания была предоставлена информация
о перспективных планах выпуска учебной литературы издательством "Просве¬
щение". Были решены также и организационные вопросы: республиканская
комиссия по историческому образованию преобразована в Совет по исто¬
рическому образованию при Министерстве образования РСФСР; избраны
председатель Совета - главный специалист Минобразования РСФСР Т.И. Тю-
ляева, заместители председателя - учитель школы № 24 г. Нижнего Новго¬
рода, сопредседатель Ассоциации преподавателей истории Б.С. Духан и заве¬
дующая кабинетом истории Челябинского института усовершенствования учи¬
телей Л.Д. Ибрагимова.
С докладом о подготовленном пакете программ по истории для школы вы¬
ступила к.и.п. Л.Н. Алексашкина (НИИ общего среднего образования). Она
подчеркнула, что содержание предмета "История" претерпело значительные
изменения. Главным в содержании школьного исторического образования стало
объективное освещение хода исторического процесса, отказ от устоявшихся
искусственных схем, идеологических построений, далеких от научного понимания
явлений, событий и фактов прошлого.
Докладчик сообщила, что сегодня меняются принципы построения программ и
структура исторических курсов. Учитель получил право не только выбирать
учебные программы, но и создавать их, ориентируясь на познавательные ин¬
тересы и способности учащихся. Возникла потребность учитывать особенности
школ, гимназий, учебных заведений других типов.
203

Характеризуя программы, включенные в подготовленный пакет, Л.Н. Алек-
сашкипа отметила, что все они являются примерными и предусматривают по¬
строение образовательного процесса путем тесного сочетания всех курсов исто¬
рии - республиканского, федерального и курса всеобщей (зарубежной) истории.
По мнению докладчика, новые программы содержат уточненные оценки важ¬
нейших событий отечественной и зарубежной истории, соответствующие совре¬
менному состоянию историографии и обществешюго сознания.
В числе принципиально новых были названы учебные программы следующих
курсов: ’’История России" (8-9 кл.), авторы: Сахаров А.Н., Буганова В.Н., Зы¬
рянов П.Н.; "История России (РСФСР)" (10-11 кл.) авторы: Дмитренко В.П.,
Есаков В.Д., Шестаков В.П.; "Зарубежная история XX в." (10—11 кл.), авторы:
Посконин В.С., Смирнов В.П., Сороко-Цюпа О.С., Строганов А.И.; "История
стран Центральной и Юго-Восточной Европы XX в." (10—11 кл.), авторы: Мат¬
веев Г.Ф. и др. Следует отметить, что курс "История России" представляет со¬
бой первую попытку создания курса отечественной истории для школ РСФСР.
Принципиально новый подход к всеобщей истории заключается в том, что зару¬
бежную историю можно изучать в рамках двух параллельных курсов - “Зару¬
бежная история XX в." и "История стран Центральной и Юго-Восточной Евро¬
пы" (10-11 кл.), программы которых разработаны Временным научно-исследова¬
тельским коллективом "Всеобщая история".
Оценивая новые программы курсов всеобщей (зарубежной) истории, высту¬
павшие отмечали, что эти программы, впервые вводимые в школьную практику,
ориентированы па утверждение в сознании учащихся нового мировосприятия,
освобожденного от чрезмерной идеологизации, мифов и фальсификаций. Данные
программы базируются па основе цивилизационного подхода и предполагают
освещение исторического процесса в соответствии с особенностями и свое¬
образием различных цивилизаций и культур стран Европы, Америки, Азии и
Африки. При построении курсов значительное внимание уделялось представ¬
лению о правах человека и общечеловеческих ценностях, преодолению узко¬
классовой интерпретации исторического процесса, устранению приоритета
социально-экономической и политической проблематики в пользу системного
подхода.
Участники дискуссии отметили, что обсуждаемые программы являются
временными. По своей структуре и методологии отбора содержания они
выполнены по традиционной схеме — синхронно-параллельное изучение курсов
отечественной и всеобщей истории в 5-11 классах на основе линейного принципа.
Большинство участников обсуждения отметили, что данные программы могут
быть опубликованы только в качестве авторских, без титула "государственные",
что позволяет одновременно рекомендовать школам использование и других
авторских программ. В дискуссии была сформулирована точка зрения, что школа
должна получить целостный комплект вариативных и альтернативных программ,
подготовленных авторскими коллективами на основе государственного стандарта
исторического образования, создание которого является важной задачей
педагогической пауки.
Б.С. Духан остановился па специфике программы курса "Современный мир",
который может заменить курс "Человек и общество".
Заведующий кафедрой всеобщей истории Нижегородского педагогического
института д.и.н., проф. В.М. Строгецкий рассказал о подготовке пособия для
учителей по курсу "Человек и общество" на основе авторской программы для 8-
11 классов1. Возглавляемый им коллектив издал экспериментальный вариант
1 См. Преподавание истории в школе, 1991, № 4.
204

пособия для учителей 8-9 классов. Школы могут использовать его для
экспериментального внедрения.
К. п. н. А.Ф. Никитин (НИИ теории и методов воспитания) сообщил о разра¬
ботке экспериментального курса "Права человека", а также курса "Граждано¬
ведение" (5-8 кл.).
Заведующий редакцией истории издательства "Просвещение" А.И. Самсонов
рассказал о тематическом плане выпуска литературы по истории и общест¬
воведению на 1992-1993 г. Издательство готовит к выпуску следующие
учебники и учебные пособия: Соловьев В.М., Студеникин М.Т., Ворожейки-
на Н.И. "Рассказы по родной истории" (5 кл.); Вигасин А.А., Годер Г.И., Свеп-
цицкая И.С. "История Древнего мира" (6 кл.); Агибалова Е.В., Донской Г.М.
"Йстория средних веков" (7 кл.); Рыбаков Б.А. и др. "История СССР" (8 кл.);
Фураев В.К. и др. "Новейшая история. 1939-1992 г." (11 кл.); Сахаров А.Н. и
др. "История России" (8-9 кл.); Дмитренко В.П. и др. "История России"
1900-1940 гг. (10-11 кл); Жарова Л.Н., Мишина И.А. "История Отечества"
(10 кл.); а также пособия: Костомаров Н.И., Забелин И.Е. "О жизни, быте и
нравах русского народа", Остриков П.И. "Хрестоматия по новой истории. Второй
период" (10 кл.); Познаний В.В., Пирумова Н.И. "Очерки русской культуры
первой половины XIX в."
Впервые за последние годы издательство готовит для учителей труды
классиков русской исторической мысли Н.М. Карамзина, В.О. Ключевского,
С.М. Соловьева. Издаются известные дореволюционные учебники по истории:
Иловайский Д.И. "История России", Беллярмипов И.И. "Элементарный курс
всеобщей и русской истории".
Е.Е. Вяземский
кандидат исторических наук,
зав. лабораторией социально-политологического образования
Института общего образования Минобразования РСФСР
205

Письмо в редакцию
ПО ПОВОДУ СТАТЬИ
ГЕНЕРАЛА АРМИИ М.А. ГАРЕЕВА
Генерал армии М.А. Гареев в статье "Об изучении истории Великой Оте¬
чественной войны"1 выдвигает ряд актуальных, важных с точки зрения правди¬
вости и объективности истории положений.
Согласен с автором в том, что наша историография больше всего страдала
из-за подчиненности ее конъюнктурным интересам той или иной политики и
идеологии, при этом толкование исторических событий подгонялось под
определенные идеологические установки. Многие военно-исторические труды
прошлых лет, по существу, стремились отлакировать события прошедшей
войны, не вскрывая причин, имевших место просчетов и ошибок, а иногда и
избегая рассмотрения и оценок принятых решений и результатов. Не всегда
делались обоснованные выводы и глубоко обобщался опыт, не раскрывались
условия возникновения новых способов подготовки и ведения боевых действий.
Все это привело к серьезным провалам в освещении истории Великой
Отечественной войны. Появляются ни на чем пе основанные домыслы и
негативные оценки самого смысла и важнейших собьггий этой войны.
Историческое значение победы в Великой Отечественной войне до недавнего
времени было общепризнанным как у нас в стране, так и за рубежом. Теперь это
пытаются поставить под сомнение. В газете "Известия" от 6 марта 1991 г.
Великую Отечественную войну назвали "гигантской бойней, которую затеяли
Гитлер и Сталин".
Мне кажется, что одна из причин принижения значения победы советского
народа в Великой Отечественной войне в общественном сознании состоит в том,
что мы общими фразами очень много говорили о наших победах, но в массовой
литературе до сих пор не раскрыты по-настоящему характер и особенности
прошлой войны, задачи, которые ставили перед собой фашистская Германия и
Советский Союз. В войне против СССР Гитлер преследовал откровенно
захватнические цели, он стремился лишить "восточные" народы "какой бы то ни
было формы государственной организации" и держать их на возможно более
низком уровне культуры. Эти народы, по словам Гитлера, "имеют только одно
оправдание для своего существования - быть полезными для нас в экономичес¬
ком отношении"2. По плану "Ост" предусматривалось уничтожить 120-140 млн.
человек в Польше и Советском Союзе, особо подчеркивалась необходимость
уничтожения интеллигенции. В этой войне, в отличие, скажем, от первой
мировой войны, дело не сводилось к решению тех или иных территориальных
споров. Речь шла о жизни и смерти народов Советского Союза, Европы. СССР
независимо от действий тех или ипых правителей объективно вел войну
1 См. Новая и новейшая история, 1992, № 1.
2 См. Военно-исторический журнал, 1965, № 1.
206

справедливую, боролся за спасение своего Отечества, народ не мог допустить
своего порабощения. Все это придало войне особо ожесточенный характер,
предопределило большие потери, особенно среди мирного населения. Совер¬
шенно очевидно, что победа фашизма лишила бы славянские народы вообще
всякого будущего.
Поэтому объективно победа советского народа и его вооруженных сил в
Великой Отечественной войне имела огромное историческое значение. Она
избавила все человечество от угрозы фашистского порабощения. В свете этого
нетрудно понять, насколько кощунственно восхваление тех, кто сражался на
стороне фашизма, и определение ’’оккупанты”, данное советским солдатам,
освобождавшим Литву, Украину и другие территории. По всей Болгарии стоят
памятники русским и советским солдатам и генералам, на территории Польши
более 150 лет стоит памятник М.И. Кутузову. Но могила в центре Вильнюса
героя И.Д. Черняховского кому-то помешала, и его прах перевезен и переза¬
хоронен в Москве. Однако воевавшие вместе с ним в одном строю с литовскими
братьями русские, украинцы, офицеры и солдаты других национальностей
остались захороненными в Литве и в других землях, которые освобождала
Советская Армия. И остается лишь надеяться, что над их могилами не
надругаются и честные люди всегда будут чтить их память.
Особо хотелось бы сказать о необходимости большей объективности,
компетентности в освещении истории Великой Отечественной войны. Нельзя не
согласиться с тем, что история должна быть правдивой, в пей должны найти
отражение не только героические дела и успехи, но и трагические страницы
войны, паши неудачи и поражения.
Но вместе с тем мы нс вправе забывать, во имя чего мы воевали, что эта
война, в конечном счете, завершилась нашей победой.
Для того чтобы правильно судить о всех этих вопросах, нужна правдивая
история Великой Отечественной войны. В первую очередь желательно
подготовить краткие очерки о важнейших операциях. Но одновременно, на мой
взгляд, целесообразно продолжить и работу над фундаментальным многотомным
трудом по истории войны.
В США издана 99-томпая, а в Японии - 102-томная история второй мировой
войны. Завершается многотомный пруд об этой войне в ФРГ. А мы никак не
может осилить 10-томник о Великой Отечественной войне.
Некоторые товарищи вначале утверждали, что подготовлены хорошие
рукописи 10-томной истории Великой Отечественной войны, и отвергали даже
самые доброжелательные критические замечания и пожелания, а теперь, когда,
казалось бы, сняты все препятствия, открыты архивы, вдруг ставится вопрос о
прекращении разработки многотомной истории войны под предлогом него¬
товности к работе над ней. И это после четырехлетней работы большого
коллектива историков, после такой громкой рекламы еще не состоявшегося
труда, после того, как израсходовали па это почти 1 млн. рублей государ¬
ственных средств.
Говорят, что после мартовского (1991 г.) заседания Главной редакционной
комиссии издание стало менее правдивым (хотя этого варианта никто еще не
читал, кроме авторов). Но если это так, надо издавать прежний "безупречный”
вариант.
Написание объективной, правдивой истории Великой Отечественной войны -
благородное и святое дело. И недопустимо превращать его в объект удов¬
летворения чьих-либо политических амбиций.
Маршал бронетанковых войск,
Герой Советского Союза,
профессор О А. Лосик
207

Критика и библиография
Рецензии
РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ в XVH веке. Т. 1, 1608-1683. М.,
1969; РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ в XVII веке.
Т. 2, 1686-1691. М., 1972; РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ в XVIII
веке. Т. 1, 1700-1725. М., 1978; РУССКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ в
XVIII веке. Т. 2, 1725-1727. М., 1990. Под общей редакцией академика
СЛ. Тихвинского
Воссоздание во всей полноте истории отно¬
шений России с ее великим соседом Китаем давно
уже стало главным направлением деятельности
коллектива историков, которым руководят ака¬
демик С.Л. Тихвинский и член-корр. РАН
В.С. Мясников. Во главу угла фундаментальных
исследований этот коллектив поставил публика¬
цию источников, освещающих дипломатические,
экономические и культурные взаимоотношения
двух государств^ . Эти источники издаются Ин¬
ститутом Дальнего Востока РАН и Исто¬
рико-дипломатическим управлением МИД СССР
в серии "Русско-китайские отношения. Матери¬
алы и документы. XVII - начало XX в." Первый
том серии вышел в свет еще в 1969 г., четвертый,
охватывающий 1725-1727 гг., в конце 1990 г.
На первый взгляд может показаться, что темп
издания этой серии мог бы быть выше. Однако
заметим сразу же, что источниковедение не
терпит поспешности, директивного планирования
и любой околонаучной суеты. По причине своей
малочисленности творческий коллектив работает
с предельной нагрузкой, испытывая на себе все
невзгоды, которым подвержено наше
обществоведение в последние десятилетия.
Несоменным достоинством и коллектива, и под¬
готавливаемого им издания является высокий
научный уровень. В этом смысле издание можно
отнести к уникальным.
Прежде всего надо отметить полноту охвата
исторического материала. К XVII в. относится
зарождение и развитие российской дипломатии в
1 Русско-китайские отношения в XVII в., т. 1,
2. - Составители: Н.Ф. Демидова, В.С. Мяс¬
ников. Русско-китайские отношения в XVIII в.
Составители: т. 1 - Н.Ф. Демидова, В.С. Мясни¬
ков; т. 2 - Н.Ф. Демидова, В.С. Мясников,
А. И. Тарасов.
Азии. Турция, Иран, Индия, Монголия, Япония,
Китай - вот основные партнеры Русского
государства в этой части мира. Причем о неко¬
торых из них, в частности о Китае, европейская
наука имела разноречивые и весьма туманные
сведения. Процесс выхода России к берегам
Тихого океана, первые визиты российских послов
в Монголию и Китай теснейшим образом связаны
с историей русских географических открытий в
Восточной Азии, обогативших мировую науку.
Европа пристально следила за движением русских
на Восток. Русская политика в Азии сразу же
становится предметом дипломатической борьбы
европейских держав. Творческий коллектив,
готовящий издание, раскрывает этот аспект
проблемы, привлекая оригинальные документы
не только русской, но и английской, французской,
голландской дипломатии.
Но это одна сторона дела. Другая заклю¬
чается в том, как российские представители были
встречены на Востоке. Используемые в публи¬
кации китайские и маньчжурские источники
показывают эволюцию политики Цинской им¬
перии в отношении России. XVH столетие прошло
в борьбе русской дипломатии против попыток
навязать Русскому государству статус вабсала
империи Цин, созданной маньчжурами на базе
Китая и сопредельных с ним стран: Кореи,
Монголии, Тибета, Джунгарии и теократических
государств Восточного Туркестана. Китаецент-
ристская модель мира исключала иной характер
отношений с соседями, на реализацию этой
политики была нацелена стратагемная дипло¬
матия пекинских богдыханов. Но Россия высто¬
яла, несмотря на дипломатический нажим и
силовое давление на Амуре и в Забайкалье. К
первой четверти XVIII в. окрепшая в результате
петровских реформ Россия смогла установить
равноправные отношения со своим дальне¬
восточным соседом.
208

Полнота исторической картины достигается в
серии освещением каждого крупного события
источниками русского, европейского и китайского
происхождения. В вышедших томах помещено
свыше тысячи документов, многие из них пуб¬
ликуются впервые. Следует оговориться, что,
например, второй том —XVH в. (1686-1691) це¬
ликом посвящен публикации одного источника -
статейного списка посла Ф. А. Головина, подписав¬
шего Нерчинский договор 1689 г. Но статейный
список включает в себя практически все
документы посольской канцелярии, что дает
уникальную возможность проследить деятель¬
ность российской дипломатии на протяжении
нескольких лет кризиса в отношениях двух
государств. Здесь же читатель находит и полный
комплекс китайских документов, объединенных в
официальной хронике "Стратегические планы
усмирения русских".
Издание рецензируемой серии не только
обогатило источниковедение введением в науч¬
ный оборот многих новых документов. В ходе
работы составителями были сделаны значитель¬
ные источниковедческие открытия: с помощью
новых документов решен многолетний, начатый
еще Н.М. Карамзиным спор о датировке первого
визита русских представителей в Пекин (И. Пет-
лин в 1618 г.)2 * ; была установлена много¬
вариантность статейных списков первых русских
дипломатов в Китае, что в свою очередь
позволило существенно скорректировать наши
представления о ходе и результатах посольств4'.
Издание серии было предварено публикацией
основных официальных документов, выверенные
тексты которых требовались исследователям и
практикам. Внимательное прочтение разноязыч¬
ных источников позволило уточнить не более не
менее, как текст преамбулы Айгуньского
договора (1858 г.) между Россией и Китаем: в
дипломатических целях при первых публикациях
еще в XIX в. из преамбулы опускались слова,
гласившие, что договор заключается "для охраны
от иностранцев" владений России и КитаяЛ
Возвращаясь к мысли об уникальности этого
издания, хочу отметить высокий уровень исто¬
рического анализа источников, что дает историку
возможность использовать любой том как
отдельное произведение. Достигается это путем
включений в каждый том обстоятельного
исторического и археографического введений, а
также большого количества комментариев. Ком¬
ментарии носят подчас характер прекрасных
исторических миниатюр, раскрывающих интерес¬
ные факты, судьбы, увязывающих в единую
картину порой отдаленные друг от друга со¬
бытия, вооружающих читателя знаниями исто¬
риографического состояния проблемы.
Эти особенности издания и дали возможность
известному американскому историку проф. Клиф¬
форду Фоусту определить рецензируемую серию
как "ряд превосходных томов".$
Опубликованные тома сразу же начали ока¬
зывать влияние на мировую историографию
истории взаимоотношений России с Китаем.
Итальянский исследователь Джованни Стари в
своем труде "Первые известия из России и Китая.
Документы и материалы"^ широко использовал
два тома документов XVII в. Переведенные на
китайский язык, они были опубликованы в виде
трехтомника "Русско-китайские отношения в
XVII столетии"?.
Сравнительное изучение источников по ис¬
тории внешней политики России и международ¬
ных отношений Китая позволило творческому
коллективу сделать фундаментальные теоре¬
тические обобщения. В первую очередь это
касается характера межгосударственных
отношений двух стран. Составители показывают,
что этнокультурные проблемы были основным
фактором, определявшим сущность русско-
китайских связей. Христианские идеалы и мораль,
формировавшие русскую дипломатическую шко¬
лу как часть общеевропейской дипломатии,
пришли в противоречие с конфуцианской тра¬
дицией китаецентристского миропорядка. Межго¬
сударственные отношения были одной из форм
межцивилизационного контакта. Русская сторона
сумела проявить удивительную гибкость в
отстаивании своих интересов, заключавшихся в
развитии добрососедских отношений с Китаем,
гарантировавших взаимовыгодные экономи¬
ческие связи.
Другим заслуживающим признания методоло¬
гическим положением является анализ тради¬
ционных основ китайской дипломатической шко¬
лы, выявивший ее стратагемность. Это явление
рассмотрено на широком историческом фоне
русско-китайских отношений второй половины
2 См. Мясников В.С. Новые документы о
поездке в Китай Ивана Петлина. - Советское
китаеведение, 1958, № 1, с. 146-151.
$ Демидова Н.Ф., Мясников В.С. Первые
русские дипломаты в Китае ("Роспись" И. Пет¬
лина и статейный список Ф.И. Байкова). М., 1966.
* См. Русско-китайские отношения 1689—
1916. М., 1958, с. 5.29.
® Canadian American Slavic Studies. Special
Issue. The Russian Enlightenment, v. 16, N 3-4, Fall-
Winter 1982, p. 543.
6 Stary J. I primi rapporti tra Russia e Cina
Documenti e testimonianze. Napoli, 1974, p. 412.
? Шици шицзи Э Чжун гуаньси, т. 1-3,
Синьхуа шудянь. Пекин, 1978, 963 с. (на кит. язУ
209

XVH в. Поскольку этому посвящена специальная
монография8, мы не будем останавливаться на
нем подробно. Заметим лишь, что ныне этот
феномен китайской политической мысли признан
европейским востоковедением9 10, он широко изу¬
чается в CHIA, в странах Восточной Азии.
Наконец, творческим, достижением коллек¬
тива является и выработка научно обоснованной
концепции взаимоотношений России с Китаем.
Суть этой концепции сводится к тому, что,
несмотря на этнокультурные различия, Россия и
Цинская империя были сопоставимыми по своей
мощи феодальными государствами, чт » в конеч¬
ном счете определило равносторонний характер
их взаимоотношений. Важную роль в процессе их
сближения сыграли народы-медиаторы, насе¬
лявшие обширные просторы Южной С :бири,
Забайкалья, Северной Маньчжурии, Монголии,
Приамурья и Приморья. Развитие Русского
государства привело к вхождению в его состав
Сибири, Дальнего Востока, а затем Казахстана и
Средней Азии; маньчжуры, завоевавшие Китай,
присоединили к нему земли Северной Маньч¬
журии, Восточной, Южной, а затем и Северной
Монголии, Джунгарского ханства. Восточного
Туркестана. Территориальное сближение двух
империй привело к установлению их общей
границы, что заняло почти два столетия. Но эта
граница явилась не результатом войн, а была
выработана путем дипломатических усилий
сторон.
Россия в своих связях с Китаем руко¬
водствовалась главным образом торгово-эко¬
номическими интересами, Цинская империя во
главу угла ставила политические цели. Тем не
менее возникавшие противоречия удавалось
улаживать мирными средствами. Говоря языком
сегодняшнего дня, это является огромным
историческим достоянием двух великих соседних
народов, которое должно определять и их
будущие отношения.
Исследователи международных отношений на
Дальнем Востоке давно уже отмечают особый
характер отношения Китая к России. К. Маркс,
оперируя материалами середины XIX столетия,
объяснял это тем, что русские, в отличие от
англичан и французов, не вторгались в Китай с
моря, а вели специфическую сухопутную
торговлю^8 Творческий коллектив рецензируе¬
мой серии поставил проблему по-новому и нашел
8 Мясников В.С. Империя Цин и Русское
государство в XVII в. М., 1980; изд. 2-е, доп.
Хабаровск, 1987.
9 Senger von tf.Strategeme. Bem, 1990.
10 См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 12,
с. 157-158.
убедительное ее решение. В первой четверти
XVIII в. произошел пересмотр политики империи
Цин в отношении России. Это объясняется новым
местом России в системе международных
отношений, которое она заняла благодаря
реформам Петра I. С одной стороны, в Пекине
отчетливо видели, что уже после Нерчинского
договора Россия укрепила свое положение в
Восточной Азии и на Тихом океане, перекинув
мосты от Камчатки в сторону Японии через
Курилы, а от Чукотки - в Америку. С другой,
развернув борьбу против Джунгарского ханства в
Центральной Азии, Цинская империя осознала,
что Россия могла бы повлиять на исход борьбы,
даже не став союзником Цинов, а лишь
придерживаясь нейтралитета.
Эти-то два геополитических фактора и
привели к тому, что правительство империи Цин
поставило Россию в особое положение, а
император Цяньлун, один из самых воинственных
правителей Китая (1736-1796), в ноябре 1757 г.
отмечал в своем указе, что "Россия является
государством, с которым наша династия в
течение длительного времени считает себя
находящейся в хороших, дружественных отно¬
шениях". Еще в ходе посольства С.Л. Влади-
славича-Рагузинского (1725-1727 гг.) России
удалось добиться принципа равенства сторон во
взаимосвязях с Китаем, а также установить с ним
достаточно прочные, договорно обусловленные
добрососедские отношения, охватывавшие облас¬
ти политических, экономических и культурных
связей. Более ста с лишним лет Россия была
единственной из европейских держав, имевшей
такие связи с Цинской империей. Что же касается
сухопутной торговли, то она-то как раз была
фактором дестабилизации этих связей: напомним,
что лишь в.XVIII в. цинское правительство
прерывало ее 11 раз.
Второй том материалов и документов XVIII
в., который, собственно, и послужил поводом для
обозрения всей уже опубликованной коллекции
документов, посвящен посольству С.Л. Владисла-
вича-Рагузинского и содержит огромное коли¬
чество любопытнейшей информации о форми¬
ровании посольства,4 о деятельности посла в
Пекине, о приемах ведения переговоров, свойст¬
венных китайской дипломатии. Но это, так
сказать, типовая информация, блоки которой
можно обнаружить и в предыдущих томах.
Принципиальная новизна этого тома, на наш
взгляд, заключается в том, что в вошедших в него
документах мы впервые видим, как российская
дипломатия начинает опираться на науку. К
моменту принятия решения об отправке в Китай
посольства Владиставича-Рагузинского Академия
наук в Петербурге существовала всего год. Но
она знаменовала новое отношение к науке в
России. Именно поэтому Владиславич-Рагу*
210

зинский, когда ему понадобились достоверные
карты северной части Восточной Азии, обра¬
щается к начальнику Камчатской экспедиции
капитан-командору В.И. Берингу. Одну из этих
карт русский посол передал китайским пред¬
ставителям (т. 2, с. 280,319,427-429).
Не менее важным и знаменательным было
отправление вместе с посольством в Пекин
учеников Славяно-греко-латинской академии Л.
Воейкова и И. Шестопалова для изучения в
столице Поднебесной китайского языка (т. 2,
с. 223-224). Так было положено начало блестя¬
щему периоду в развитии отечественного китае¬
ведения, которое в течение почти двух столетий
черпало свои лучшие университетские и ака¬
демические кадры из учеников и священно¬
служителей Русской православной миссии в
Пекине.
Есть еще один аспект издания серии, который
вызывает большой интерес к ней в нашей стране.
Публикаторы включают в тома значительное
количество документов, отражающих историю
Сибири и русского Дальнего Востока. В извест¬
ной мере эта работа корреспондируется с
изданием сибирских летописей, которые в свою
очередь содержат много "китайского" материала.
Все это объясняется не только географическим
положением Сибири, но и тем, что сибирские
администраторы активно занимались развитием
русско-китайских связей. Но своеобразие поло¬
жения заключалось в том, что Москва, а позднее
Петербург давали послам, направлявшимся в
Китай, высокие административные права в
Сибири, как бы ставя их над местными властями.
Так было при посольствах Ф.А. Головина,
С.Л. Владиславича-Рагузинского, Ю.А. Головки¬
на. Известно, какой богатый материал по Сибири
дают записки Н.Г. Спафария и особенно
И. Идеса.
Кстати, то, что период 90-х годов XVII в.,
насыщенный дипломатическими и торговыми
пересылками сторон, остался неосвещенным, на
наш взгляд, обедняет издание. Конечно, можно
учесть, что "Записки" И. Идеса и А. Брандта,
блестяще подготовленные к публикации М.И. Ка-
заниным11, были изданы одновременно с соот¬
ветствующими томами серии, но тем не менее
серийное издание документов, тем более если в
нем столь успешно реализуется принцип "без
белых пятен", обязывает не делать "ниш",
заполняемых другими изданиями.
В заключение хотел бы с горечью отметить
резкое сокращение тиража вышедшего в 1990 г.
четвертого тома по сравнению с предыдущими?
Бумажный дефицит сказался и здесь. Заслуга
Главной редакции восточной литературы
издательства "Наука" в том, что она все-таки
опубликовала данный труд. Но это заставляет
задуматься о дальнейшей судьбе исключительно
важной для отечественной исторической науки
серии. То, что значительная часть тиража уходит
в зарубежные библиотеки, может быть, даст
возможность продолжать это издание при под¬
держке специальных правительственных суб¬
сидий?
Член-корр. РАН НН. Покровский
(Новосибирск)
11 Избрант Идее и Адам Брандт. Записки о
русском посольстве в Китай (1692-1695).
Вступительная статья, перевод и комментарии
М.И. Казанина. М., 1967.
Д.Г Наджафов.
ка", 1990.
О внешней политике США накануне и в
начале второй мировой войны написано немало
работ. И все же мы вправе ожидать (с весьма
большой долей уверенности) появления у нас
новой волны интереса к этой одной из ключевых
проблем истории XX в. Причин здесь несколько.
Во-первых, отечественная историография, не¬
смотря на ряд попыток, не исследовала доста¬
точно полно американские архивы, не говоря уже
о советских. Во-вторых, идеологические догмы,
господствовавшие в нашем обществе в течение
всего периода "холодной войны", служили своего
рода непробиваемой стеной для объективного
изучения всего комплекса проблем , связанных с
темой "Америка и вторая мировая война". В
НЕЙТРАЛИТЕТ США. 1935-1941. М.: изд-во "Нау
последние годы ситуация изменилась. Одним из
свидетельств этого является появление
монографии Д.Г. Наджафова. Ее отличает
новый взгляд на многие проблемы между¬
народного развития кануна и начала второй
мировой войны.
Почему автор выбрал именно проблему
нейтралитета США в 1935-1941 гг.? Сам
Д.Г. Наджафов объясняет это так: "Причинно-
следственная связь между происхождением и
характером второй мировой войны несомненна:
первое в значительной степени обусловливало
второе. Многолетние попытки, порожденные
чрезмерной идеологизацией международных
отношений (и их истории), разграничить проис¬
211

хождение и сущность войны, воздвигнув между
ними своего рода китайскую стену, оказались
малопродуктивными" (с. 5). А раз так, то история
предвоенного внешнеполитического курса США
(как и всех остальных главных участников вой¬
ны) приобретает особое значение. Понятно, что
политика нейтралитета США в указанные годы
формировалась не в безвоздушном пространстве.
Она - следствие и предшествовавшего историчес¬
кого опыта США, и особенно той внешнеполити¬
ческой обстановки, которая привела к раз¬
вязыванию в 1939 г. второй мировой войны.
Известно, что в отечественной историографии
в течение длительного времени доминировала
сталинская идея о "прямом попустительстве и
подталкивании агрессоров на войну против СССР
со стороны Великобритании и Франции, за спиной
которых стояли Соединенные Штаты Америки"
(с. 107). При такой постановке вопроса острый
конфликт, приведший ко второй мировой войне,
сводился к противоречию между социализмом и
капитализмом, а главными виновниками ее
становились западные демократические страны.
Рецензируемая работа вносит существенные
коррективы в эту архаичную концепцию. Реаль¬
ный конфликт, приведший ко второй мировой
войне, подчеркивается в работе, состоял в
противоречии между демократией и тоталита¬
ризмом. Как справедливо пишет автор, в "кри¬
тические дни цивилизации в 30-е годы олицет¬
ворением темных, оголтело-антидемократичес¬
ких сил стал немецкий нацизм, опиравшийся на
своих союзников - японских милитаристов и
итальянских фашистов. Тоталитарные режимы в
Германии и Италии, милитаризм в Японии
обусловили переход этих стран к агрессивно¬
силовым формам внешней экспансии, тогда как
США и другие западные демократические стра¬
ны занимали в целом оборонительные позиции.
Взаимосвязь внутренней и внешней политики
четко прослеживается и в действиях сталинского
руководства" (с. 201).
Этот вывод, на наш взгляд, может служить
основой для исторической оценки политики
нейтралитета США 30-х — начала 40-х годов,
которую, может быть, следовало с большей
категоричностью подчеркнуть автору. Дело было
не в несовершенстве законодательства о нейтра¬
литете и, естественно, не в каких-то тайных
антисоветских расчетах правительства США.
Главное т и это предопределило крах данного
политического курса - заключалось в том, что он
был неадекватен сложившейся в мире ситуации.
Материал, приведенный в книге Д.Г. Наджа-
фова, показывает, что расширение агрессии фа¬
шистско-милитаристского блока, ко второй поло¬
вине 30-х годов принявшей мировой характер,
подрывало практическую возможность сохране¬
ния нейтралитета США без катастрофических
для страны последствий. Политика нейтралитета
не только противоречила внутреннему либераль¬
но-реформистскому курсу Ф.Д. Рузвельта, но и
становилась все более иллюзорной. Автор соли¬
даризируется с точкой зрения американских
исследователей, которые оценивают результаты
американского нейтралитета как "вдвойне отри¬
цательные": и потому, что США ограничили себя
в осуществлении активной внешней политики, и
потому, что позволили Германии, Италии и
Японии списать их со счета, как действенный
фактор в международных делах. Ориентация на
доктрину изоляцинизма сузила возможность США
позитивно воздействовать на ход мировых
событий. И тем не менее стране не удалось
избежать участия во второй мировой войне.
Нападение Японии на Перл-Харбор 7 декабря
1941 г. похоронило политику нейтралитета.
Потерпели крах и попытки других держав
избежать вовлечения в мировую войну с по¬
мощью умиротворения агрессора, поисков согла¬
сия с ним.
Автор уделяет первостепенное внимание про¬
блеме советско-американских отношений в пред¬
военный период. То, что ни СССР, ни США не
нашли средств для выхода из предвоенного
кризиса, очевидно. Но бесспорно и то, что в конце
концов самим ходом событий обе страны были
вынуждены стать союзниками. Исследование
"советского фактора" в политике США ведется
автором сквозь призму возможностей, которые не
были реализованы.
Понятно, что в ретроспективе международ¬
ных отношений второй половины 30-х годов
вероятность будущего "великого союза" выгля¬
дела весьма проблематичной. Подробно рассмат¬
ривая сложившуюся тогда ситуацию, автор
приходит к выводу: "Надежность Сталина как
потенциального союзника Запада в противостоя¬
нии демократии и тоталитаризма, как партнера и
союзника в борьбе против фишистско-мили-
таристского блока Германии, Японии и Италии,
мягко говоря, оставляла желать много лучшего.
Это подтвердили события 1939 г., когда
сталинские метания завершились ставкой на
далеко идущие договоренности с Гитлером"
(с. 97-98). Если относиться к понятию "демокра¬
тия" не как к расхожему пропагандистскому
термину, то задачи ее защиты от тоталитаризма
сталинским руководством, естественно, не
ставились. Для Сталина и его окружения тота¬
литарные и буржуазно-демократические страны
одинаково представляли враждебный импери¬
алистический мир. Разница виделась в методах.
Одни подменили дела словами, призывая к
нерушимости международного права, но посте¬
пенно уступая давлению извне. Другие бесцере¬
монно, отбросив даже формальные приличия, с
помощью грубого насилия добивались собст¬
венных целей.
212

Со своей стороны руководство демокра¬
тических стран не питало особых иллюзий от¬
носительно истинной сущности режима, утвердив¬
шегося в Москве. И все же, внимательно следя за
процессами, происходившими в советской столице
в критические дни переговоров между СССР,
Великобританией и Францией, Рузвельт по
крайней мере дважды рассматривал возможность
оказания воздействия на их ход.
Наиболее любопытен в данной связи эпизод в
середине лета 1939 г., когда по сведениям,
которыми располагало правительство США,
появились признаки прогресса на англо-франко-
советских переговорах. В это же время на
проходивших переговорах между СССР и
Германией открылась перспектива заключения
соглашения. Пытаясь оказать влияние в пользу
первого варианта, Ф.Д Рузвельт на встрече с
советским послом в Вашингтоне К.А. Уманским
высказался против "дальнейшей безнаказанной
агрессии", грозящей закабалением всей "нефа¬
шистской Европы". Президент заявил также о
своей заинтересованности в благоприятном
завершении переговоров СССР с западными
демократиями. В начяле августа 1939 г. от имени
президента в Москву было направлено послание с
изложением позиции США. В нем указывалось,
что в случае войны в Европе и на Дальнем
Востоке и победы "держав оси", положение как
США, так и СССР будет неизбежно "сущест¬
венно затронуто". Причем положение СССР
будет затронуто быстрее, чем положение США.
Так оно, в сущности, и случилось: германское
нападение на СССР предшествовало японской
бомбардировке Перл-Харбора.
Автор не ограничивается анализом только
отмеченных нами проблем. В монографии ис¬
следована внешнеполитическая дилемма: изоля¬
ционистские и интернационалистские тенденции в
американской внешней политике, их влияние на
выработку и проведение внешнеполитического
курса. Значительное внимание уделено пери¬
петиям советско-американских отношений, проб¬
леме коллективной безопасности, европейскому
предвоенному кризису 1939 г., реакции США на
22 июня 1941 г. Правда, не все проблемы
освещены автором с достаточной полнотой. В
целом же книга отвечает на вопрос, почему США
оказались во второй мировой войне вместе с
СССР в антифашистской коалиции.
Написанная профессионально, на добротном
документальном материале монография
Д.Г. Наджафова привлечет внимание широких
кругов читателей.
Б.И. Борисов
А.А. Аникеев. АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА НАЦИСТСКОЙ
ГЕРМАНИИ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. Ростов-на-
Дону: изд-во РГУ, 1990,208 с.
В монографии декана исторического фа¬
культета Ставропольского педагогического ин¬
ститута д.и.н. А.А. Аникеева дан всесторонний
анализ аграрно-экономической политики фашиз¬
ма, ее основных направлений, особенностей
нацистской системы военно-экономической моби¬
лизации в сельском хозяйстве, условий аграрного
производства и положения крестьянских масс,
милитаризации сельского хозяйства. Все это
позволяет глубже понять и оценить суть
государственно-монополистического капитал изма
фашистского типа. Эта проблема остается до сих
пор слабо изученной в советской историографии.
В годы войны в Германии происходил процесс
быстрого проникновения государственно-моно¬
полистического капитализма в сельское хозяй¬
ство, усиления военно-бюрократической регла¬
ментации аграрного производства. Высокой
степени достигла концентрация земельной соб¬
ственности, производства и капитала. Господство
монополий над деревней составляло ту основу, на
которой стало возможным дальнейшее развитие
государственно-монопол истического ре гул и ро -
вания сельского хозяйства. Немонополизиро-
ванный сектор быстро сокращался. Гитлеровская
Германия по степени насаждения государственно-
монополистических отношений в сельском
хозяйстве обогнала все капиталистические стра¬
ны. Этому служило и принятие соответствующих
законов - закона о передаче земли, закона об
укреплении имперского арендного порядка и др.
Значительно увеличивалось вмешательство в
аграрное производство государства, которое
выступало не только посредником между
крестьянами-производителями и населением
городов и армией, но и главным потребителем
аграрной продукции.
Автор отмечает, что аграрно-крестьянский
вопрос занимал важное место в экспансио¬
нистских планах гитлеровской Германии. Оконча¬
213

тельное решение продовольственной и сырьевой
проблемы фашистская диктатура видела на
путях территориальных захватов. Путем ан¬
нексий новых территорий нацисты стремились
решить приобретший большую остроту для
Германии земельный вопрос.
Историк обстоятельно исследует состояние
аграрно-сырьевого снабжения фашистского рейха
в годы войны; определяет соотношение произ¬
водства и потребления продуктов питания, под¬
считывает продовольственный баланс. В моно¬
графии приводятся таблицы, позволяющие уви¬
деть картину аграрного производства в Германии.
Они дают представление о сокращении посевных
площадей, поголовья скота, птицы, о поставках
зерновых, о нормах снабжения продовольствием
в городах и потребления мясопродуктов, о про¬
довольственных расходах армии, о ввозе про¬
довольственных товаров в страну.
Достоинством работы А.А. Аникеева явля¬
ется подробный анализ состояния крестьянских
масс и процесса перестройки аграрных отно¬
шений. Здесь важно выделить несколько мо¬
ментов. Прежде всего крестьяне окончательно
лишались права свободно распоряжаться резуль¬
татами своего труда. Свободная продажа про¬
довольствия фактически запрещалась. Гитлеров¬
ский режим насаждал систему ’’дворовых кар¬
точек” и "хозяйственных паспортов”. Это позво¬
ляло гитлеровцам держать под экономическим
надзором целые районы и отрасли сельского
хозяйства. В условиях войны даже крестьянская
община превращалась в дополнительный рычаг
военно-экономической мобилизации (с. 33). То же
произошло и с сельскохозяйственной кооперацией,
которая была включена в систему государ¬
ственно-монополистического регулирования. Все
ресурсы и потребление продуктов были пос¬
тавлены под жесткий государственный контроль,
а в стране была создана разветвленная система
сырьевого снабжения. Уже с конца августа
1939 г. в Германии была введена карточная
система на продовольствие и предметы первой
необходимости. Перестройка аграрных отноше¬
ний коснулась всех лиц, связанных с сельским
хозяйством, объединенных в "имперское продо¬
вольственное сословие", в результате чего власть
финансового капитала над деревней расширилась.
В годы войны в системе аграрных отношений
значительное место принадлежало аренде земли,
ставшей инструментом развития капиталисти¬
ческого товарного производства. Правительство
Гитлера поощряло крупную предпринима¬
тельскую аренду. Однако фашистский режим
лишил, арендаторов права "свободы договора",
фактически прикрепив их к земельной собствен¬
ности. Небезынтересен тот факт, что в на¬
цистской Германии был существенно изменен
порядок наследования крестьянских хозяйств.
заключившийся в том, что "наследственный двор"
мог быть передан не только старшему сыну или
другим родственникам по мужской линии, но и
жене, дочери и другим близким по женской линии.
А.А. Аникеев считает, что введение нового
порядка наследования свидетельствовало о
тупике правительственной политики в области
земельного законодательства (с. 71). Таким об¬
разом, аграрная политика гитлеровского прави¬
тельства вызвала глубокую ломку социально-
экономической структуры немецкой деревни.
Форма землевладения, условия землепользова¬
ния, аренда и цена земли - все контролировалось
фашистским государственно-монополистическим
аппаратом.
В исследовании прослежен также процесс
сращивания земельной собственности с собст¬
венностью промышленной. Это сказалось на
изменении классовой структуры немецкой
деревни и на перегруппировке земельной собст¬
венности. Процесс захватил все социальные
группы села. Особенно он коснулся мелких и
средних крестьян, т.е. основной части "сельских
хозяев". Автор показал, что в годы войны четко
наметилась тенденция обезземеливания прежде
всего мелких и средних крестьянских хозяйств.
Однако крупные землевладельцы существенно
укрепили свои позиции. Одновременно выдви¬
гались обширные программы колонизации захва¬
ченных территорий и стран. Гитлеровцы уси¬
ленно стремились связать надежду крестьян на
получение земли с результатами военных
авантюр. Немецким крестьянам и сельским
рабочим фашисты обещали крупные земельные
участки на захваченных территориях.
Обращает на себя внимание исследование
истории применения наемного труда и эксплу¬
атации иностранных рабочих и военнопленных;
автор рассматривает аграрную политику гитле¬
ровского правительства на оккупированных тер¬
риториях и причины ее банкротства.
А.А. Аникеев опровергает выводы ряда
авторов о том, что продовольственное снабжение
Германии в годы войны якобы было "ста¬
бильным" и действовало "эффективно" вплоть до
ее конца. Исследователь подчеркивает, что итоги
фашистского господства в деревне оказались
катастрофическими. Немецкая деревня была
обескровлена. В горниле войны была уничтожена
наиболее работоспособная мужская часть сель¬
скохозяйственного населения, колоссальный
ущерб был нанесен аграрному производству.
Не со всеми выводами автора можно со¬
гласиться. Неубедительно звучит тезис о том, что
крестьянские массы Германии... отвергли фа¬
шистский "новый порядок" (с. 188), поскольку ма¬
териал, изложенный в книге, никак не подтвер¬
ждает этого. Вызывает некоторое недоумение
тезис А.А. Аникеева о реальной "фашистской
214

угрозе” и о "неофашистской опасности" в ФРГ в
наши дни (с. 189). Это штампы времен "холодной
войны", и от них следует отказаться. В тексте
книги встречаются также многочисленные пов¬
торы.
Книга написана на основе анализа обширного
круга источников и литературы. Изучен очень
важный и интересный материал. Несомненно,
работа А.А. Аникеева является заметным вкла¬
дом в изучение истории германского фашизма.
М.Е. Ер ин,
д.и.н.,проф., зав. кафедрой всеобщей истории
Ярославского государственного университета
G. Р i s t а г i n о. CRISTOFORO COLOMBO: 1'ENIGMA DEL CRIPTOGRAM
MA. Genova, 1990,136 p.
Дж. Пистарино. ХРИСТОФОР КОЛУМБ: ЗАГАДКА КРИПТО¬
ГРАММЫ. Генуя, 1990, 136 с.
В преддверии 500-летия открытия Америки
всемирная Колумбиана пополнилась книгой, вы¬
шедшей из-под пера соотечественника Колумба,
видного итальянского историка, профессора
Генуэзского университета Джео Пистарино. Эго
труд тончайший по исследовательской технике и
уровню культурологической интерпретации.
Поводом к исследованию Пистарино по¬
служили загадочные именные знаки Колумба -
криптограмма, которой он помечал свои бумаги.
Эти как будто малозначительные графизмы
позволили автору подойти к характеристике
напряженного и противоречивого внутреннего
мира мореплавателя, его переменчивых умо¬
настроений, интеллектуального горизонта. О
криптограмме Колумба существует большая
научная литература. Биографы не раз пытались
разъяснить ее, но точной расшифровки не дал
никто.
Достоинством книги Дж. Пистарино следует
назвать сам путь осмысления колумбовых знаков
в контексте эсхатологических и миссионерско-
пророческих ожиданий эпохи, в соотнесении с
самыми разнообразными традициями эзотери¬
ческого знания. В полной парадоксов личности
Колумба автор прослеживает отклики библей¬
ского пророчества о сотворении новых земель,
воспоминания о семи печатях Апокалипсиса.
Колумб видел себя новым Христофором, т.е.
"Носителем Христа" ("форо" по-гречески - "я
несу"), призванным принести Спасителя тем
народам, которые сохранят веру в него и
исполнят Новый Завет. Он испытал влияние
"секретной политики" римских понтификов и
"христианнейших королей" Испании, пережил
воздействие идеологии крестовых походов. И,
представляя себя новым крестоносцем, воином
Христа, возложившим на себя ответственность за
освобождение Иерусалима и Гроба Господня не
традиционным путем, оказавшимся бесплодным,
решил отправиться в западном направлении - до
Китая и Индии, а затем оттуда - до Святых
Земель.
И здесь нельзя не согласиться с наблюдением
автора об актуализации в европейском обществе
к концу XV в. библейских пророчеств. Пер¬
вооткрывателя Нового Света поразили два места
из книги Исайи - одно, явно сказанное с указанием
на избранничество "голубя" ("colombo" по-
итальянски): "Кто это летят, как облака, и как
голуби - к голубятням своим? Так, меня ждут
острова и впереди их - корабли фарсисские,
чтобы перевезти сынов твоих издалека и с ними
серебро их и золото их" (Исайя, 60, 9-10); и
другое, связанное с осуждением греховного
Старого Света и творением Нового: "Ибо вот, Я
творю новое небо и новую землю, и прежние уже
не будут воспоминаемы и не придут на сердце"
(Исайя, 65, 17-19).
Симптоматично - и это подчеркивается иссле¬
дователем, - что миссионерское сознание
Колумба определялось не только ветхо- и
новозаветным, но и античным провиден¬
циализмом. В частности, для адмирала был
исключительно значим один небезызвестный
фрагмент из "Медеи" Сенеки: "Придут годы века
к концу, когда океан снимет цепь и Тетис откроет
удивительный мир, и будет достигнута новая
твердь, и не станет Туле последней землею".
Однако при всей значимости отмеченных
историком сторон ментального склада личности
Колумба он не может быть сведен только к
иррационализму. В личности великого морепла¬
вателя соединились стихия иррациональных
настроений, питаемых старой и новой мистикой,
оккультными знаниями, астрологией, и раци¬
онализм, отличавший осознавшего свое досто¬
инство человека Ренессанса, достигшего всего
215

своими индивидуальными усилиями и как бы
сотворившего себя самого. В нем причудливо
переплетались характерная для средневековья
вера в божественный промысел, в чудесные
предзнаменования, видения и голоса, указы¬
вавшие путь, которым следовало идти, и при¬
сущее человеку нового времени полагание на
строгий арифметический расчет, на техническую
оснащенность своего предприятия. Его отличали
неистовая религиозность и одновременно
редкостный прагматизм, корыстный интерес,
заурядная жажда золота и власти.
Личная подпись Колумба - главный объект
исследования - несет на себе печать ирра¬
циональных наклонностей и вполне рациональ¬
ного, почти болезненного эгоцентризма ее
владельца. Она состояла из двух элементов:
криптограммы из семи букв и фирмы. Первый
элемент оставался неизменным, второй же
представлен в трех вариантах: ”Е1 Almirante”,
"Virey", "Christo Ferens". Подпись "El Almirante",
напоминавшая о витиевато-барочном титуле
"адмирала моря-океана" с фантастической
властью от берегов Испании до Китая, как и
подпись "Virey" - "вице-король Индии", возник¬
шая из подражания фирме королевской четы -
Фердинанда и Изабеллы, - наиболее сильное
проявление ничем не утолимого честолюбия Ко¬
лумба, его чрезмерной амбициозности. С другой
стороны, подпись "Christo Ferens", "Несущий
Христа", отражает неподдельную мистическую
ориентированность адмирала, особенно усилив¬
шуюся в ходе третьего и четвертого плаваний,
после тяжких испытаний тюрьмой и цепями,
повлекших за собой отказ от внешних атрибутов
власти.
Семизначная криптограмма Колумба выгля¬
дит так:
S.
S.A.S. .
X.M.Y.
Она истолковывалась то как символическая
печать ордена Розенкрейцеров, то как эмблема
Великого магистра тамплиеров, то как иди-
ограмма Иерусалимского храма на трех колоннах
с тимпаном, который Колумб мечтал вернуть
христианам, то как магическое или демо¬
нологическое заклинание евреев. Одновременно,
на это справедливо указывает автор, надпись
могла восприниматься как напоминание о майо¬
ратной традиции, т.е. о передаче по наследству
титулов, званий и доходов от отца к старшему
сыну и от него по нисходящей и восходящей
линиям. Именно поэтому описание криптограммы
содержится в завещании Колумба: "Передаю
моему сыну, дону Диего, и всем тем, кто является
моими наследниками... мои гербы, которые я
оставлю после смерти, и повелеваю не при¬
знавать никаких других, кроме них, и мой сын,
дон Диего, или кто-либо другой, кто наследует по
старшинству, будет использовать их в качестве
печати и будет подписываться моим знаком
фирмы, обычно используемым".
Трижды повторенное в криптограмме "S" при
традиционном прочтении оказывается символом
Троицы, той самой, которая, по признанию Ко¬
лумба, наставила его и дала полное знание пути
"из Испании в Индии, переплывая океан на
Запад" (с. 89). При более глубоком прочтении
тройное "S" оказывалось символической пе¬
реработкой фамилии. Как известно, Sanctus
Spiritus, Святой Дух, изображался в сред¬
невековой иконографии в виде голубя. В
криптограмме он выступал универсальной связью
Бога Отца, обозначенного "А" - Altissimus, Бога
Сына, имя которого передано инициалами "XY" -
Xristus Yesus, и девы Марии - "М". Здесь, как
кажется, проступает потаенное, болезненно пере¬
живаемое и тщательно скрываемое Колумбом
ощущение исключительности своего "я", оказав¬
шегося как бы в центре действия божественных
сил накануне событий вселенского масштаба.
Видения, голоса Бога Отца, Христа и Марии,
как писал сам Колумб, постоянно сопровождали и
поддерживали его во время плавания. Прояви к
этим видениям интерес инквизиция, они могли бы
дать повод для обвинения Колумба в ереси.
Сказанным не исчерпываются достоинства
монографии Джео Пистарино о Колумбе, но
надеюсь, что и это немногое способно вызвать
интерес к исследованию итальянского историка.
А.Г. EMA/IOB
кандидат исторических наук, доцент
Тюменского университета
216

Научная жизнь
Научные сессии и конференции
50-летие БИТВЫ ЗА МОСКВУ.
"Круглый стол"
в Московском государственном институте
международных отношений
50-летие важнейших сражений Великой Оте¬
чественной войны отмечать проведением "круг¬
лых столов" - такая программа, предложенная
учеными кафедры отечественной истории и
поддержанная ректоратом, реализуется в Мос¬
ковском государственном институте между¬
народных отношений (МГИМО). 5 декабря 1991
г. предметом обсуждения за очередным "круглым
столом" стала Московская битва в 1941 г.
Собравшихся - гостей из Института истории
России РАН, Института всеобщей истории РАН,
преподавателей и студентов МГИМО сердечно
приветствовал ректор института, д.и.н. А.И. Сте¬
панов.
Тон обсуждению задало выступление ака¬
демика А.М. Самсонова. В течение всех после¬
военных десятилетий, заметил он, события Ве¬
ликой Отечественной войны искажались, многие
из них, в частности Московская битва, раскрыты
далеко не полностью. Только сегодня, когда снята
цензура, устранен идеологический контроль за
исследователями, появилась возможность рас¬
сказать о них правдиво и с необходимой полнотой.
Однако на пути к истине встают новые
преграды, уже не идеологического, а ком¬
мерческого характера. Издательства попали в
тяжелую ситуацию из-за небывалого роста цен на
бумагу, типографские услуги. Объективному,
честному исследователю, с тревогой говорил А.М.
Самсонов, трудно пробиться и на страницы
периодической печати. Мало того, что Мос¬
ковская битва дружно замалчивается прессой, по
сути ведется целенаправленная кампания
искажения и очернения всей отечественной
истории, когда за точку отсчета берется октябрь
1917 г. "Достается" и событиям осени-зимы
1941/42 г. под Москвой. Журнал "Столица" пишет
о разгроме здесь... советских войск. В другом
журнале - "Социум" - говорится, что в случае
победы фашистской Германии проиграл бы не
народ, проиграл бы сталинский режим. Во имя
чего высказываются такие рассуждения? - Про¬
звучал резонный вопрос.
Все это делает весьма актуальной задачу
обстоятельно на новом документальном матери¬
але исследовать целый ряд вопросов войны 1941-
1945 гг. в целом и Московского сражения в
частности. А.М. Самсонов обозначил некоторые
из них.
В чем причина наших тяжких поражений в
начальный период войны? Какое содержание
следует вкладывать в понятие "внезапности
нападения фашистской Германии"? Почему в
октябре 1941 г. дорога на столицу оказалась для
врага, по сути, открытой? Какой ценой удалось
Красной Армии, всему нашему народу выстоять,
а затем и отбросить противника от Москвы?
Высказывая по части из этих вопросов свое
мнение, ученый заявил, что причины наших
поражений в начале войны, наших огромных
потерь закладывались в предвоенные годы. Они
непосредственно связаны со сталинским тота¬
литарным режимом, с репрессиями, обескро¬
вившими Красную Армию. "Внезапность" пре¬
допределялась слепой верой Сталина в договоры
с Гитлером, в то, что они станут полной
гарантией безопасности Советского Союза.
А.М. Самсонов отметил еще одну тревожа¬
щую тенденцию в деятельности средств массовой
информации - скрытое противопоставление
героев-фронтовиков тем, кто встал на пути
путчистов в августе 1991 г. Ни к чему, кроме
искусственно раздуваемого конфликта между
поколениями, это привести не может, и такой
тенденции необходимо положить конец.
Д.и.н. проф. Г.А. Куманев, поддерживая
мнение А.М. Самсонова о том, что внезапность
фашистского нашествия вытекала из близо¬
рукости Сталина, заявил, что, к большому со¬
жалению, внезапным для советского командо¬
вания оказался и переход вражеских войск в
наступление на московском направлении. Наша
217

разведка допустила серьезнейший просчет.
Судьба столицы, судьба страны в октябре 1941 г.
висела на волоске.
Более 4 тыс. научных трудов насчитывает
библиография Московской битвы. Однако такие
вопросы, как работа Ставки Верховного Глав¬
нокомандования и Сталина в те дни; подвиг пяти
наших армий, окруженных под Вязьмой и
Брянском и сковавших 28 фашистских дивизий на
пути к Москве; разработка и осуществление
замысла контрнаступления и ряд других еще
ждут серьезного исследования. Архивная база для
этого, отметил Г.А. Куманев, огромная. Только в
Центральном архиве Министерства обороны
СССР к 3 млн. дел вообще не прикасалась рука
исследователя. Почти не тронуты трофейные
документы в Особом архиве СССР.
Тревогу по поводу искажения прошлого, соли¬
даризуясь с А.М. Самсоновым и Г.А. Куманевым,
высказали в выступлениях доктора исторических
наук, профессора О.А. Ржешевский, В.А. Ан-
филов, Ф.Д. Волков, Р.Ф. Иванов. Прозвучала
единодушная мысль: профессионалам нельзя
стоять в стороне от борьбы за историческую
правду.
Касаясь непосредственно Московской битвы,
О.А. Ржешевский вернулся к проблеме, которая
не первый год дебатируется в науке - о месте
этой битвы в истории войны. Он настаивает на
том, что победа советских войск под Москвой
означала начало коренного перелома в ходе всей
Великой Отечественной войны.
Это выступление поддержал В.А. Анфилов.
Гитлер, как известно, начиная войну против
Советского Союза, делал ставку на блицкриг.
Под Москвой план молниеносной победы был
похоронен, значит, оказалась бита вся ставка
Гитлера на быструю войну. Коренной перелом,
достигнутый советскими войсками осенью-зимой
1941-1942 гг. предопределил весь ход событий до
мая 1945 г.
В.А. Анфилов призвал участников обсуж¬
дения отдать должное полководцам, благодаря
которым стала возможна первая столь
грандиозная победа Красной Армии, и прежде
всего маршалу Г.К. Жукову, чье 95-летие со дня
рождения совпало с празднованием 50-летней
годовщины Московского сражения.
Итоги работы ’’круглого стола" подвел А.М.
Самсонов. Он выразил уверенность, что состо¬
явшийся разговор позволил четче выделить
вопросы, ждущие своего разрешения, углубить
понимание существа и значения Московской
битвы.
После краткого обсуждения единогласно было
принято предложение академика Г.Н. Сево¬
стьянова о создании Общества защитников Мос¬
квы, которое объединило бы в своих рядах как
фронтовиков, так и представителей более
поздних поколений. Целями общества видятся
популяризация правдивых знаний о сражении у
стен нашей столицы, отпор различным фаль¬
сификациям и очернению истории, ведение во¬
енно-патриотической и поисковой работы.
Ю.В. Рубцов
КОНФЕРЕНЦИЯ АНГЛОВЕДОВ В УФЕ
15-16 октября 1991 г. в Уфе прошла кон¬
ференция на тему: "Pax Britannica: актуальные
проблемы социально-экономической и полити¬
ческой истории Великобритании в новое и но¬
вейшее время". Она была организована кафедрой
новой и новейшей истории Башкирского
государственного университета (БГУ). В ее
работе приняли участие представители 20 на¬
учных учреждений и вузов Российской Феде¬
рации, Украины и Казахстана (от Харькова до
Магадана и от Архангельска до Кустаная). Это
был первый опыт организации англоведческого
форума в условиях периферии. Этим объясняется
многогранность и разноплановость представ¬
ленных на нем докладов и сообщений.
На пленарном заседании в первый день
работы конференции были заслушаны и
обсуждены доклады: кандидатов исторических
наук Т.Н. Лабутиной (Институт всеобщей
истории РАН) - "У истоков британской демо¬
кратии. Английские просветители в борьбе за
демократизацию парламента (1689-1714 гг.)";
О.А. Науменкова (БГУ) - "К вопросу о
некоторых тенденциях эволюции немарксистской
историографии партийно-политической истории
Великобритании"; Л.А. Зимулиной (Влади¬
мирский государственный пединститут) - "Борьба
английских доминионов за государственный
суверенитет (1914-1931 гг.)"; Е.Г. Блосфельд
(Волгоградский пединститут) - "Лсволейбо-
ристская альтернатива социализма в 1920-1930-е
годы".
Во второй день конференции работа
продолжалась по трем секциям: "Вопросы
методологии, источниковедения и историографии
истории Великобритании"; "Проблемы социально-
экономической истории Великобритании, Пар¬
тийно-политическая история и эволюция британ¬
218

ской парламентской системы"; "Внешняя, и коло¬
ниальная политика Великобритании. Проблемы
Содружества".
На первой секции с сообщениями выступили:
кандидаты исторических наук И.Л. Дорохова
(Петрозаводский госуниверситет) - "Новая
публикация документов по истории индийской
общины на Юге Африки второй половины XIX -
начала XX в."; В.В. Тимофеев (Харьковский
госуниверситет) - "Русско-английские отношения
конца XIX в. Некоторые аспекты англо-аме¬
риканской историографии"; И.В. Якубовская
(Новгородский пединститут) - "У. Гладстон в сов¬
ременной английской историографии"; В.А. Хо-
рошавин (БГУ) - "Переписка К. Маркса в
английский период его жизни как источник".
Наибольшее количество ученых приняло
участие в работе второй секции. Были заслушаны
сообщения: кандидатов исторических наук
Э.И. Алферовой (Харьковский институт культу¬
ры) - "Лорд Ротемир и Британский союз фашис¬
тов"; О.Б. Подвинцева (Пермский госуниверси¬
тет) - "Понятие "нация" в послевоенном кон¬
серватизме"; Е.Б. Рубинштейна (Кустанайский
пединститут) - "Оппозиция, партии и прави¬
тельства в "свободной системе правления”;
С.Б. Семенова (Самарский пединститут) -
"Парламентская реформа в истории Британии
XVIII в."; В.П. Фролова (Магаданский пед¬
институт) - "Участие либеральной партии Вели¬
кобритании в образовании и деятельности альян¬
са с социал-демократами"; Р.К. Хабибулина -
"Вопросы производственной демократии в теории
и практике Лейбористской партии Велико¬
британии (1974-1979 гг.) "и В.Н. Яловега (оба -
БГУ) - "Британский социал-реформизм".
С большим интересом участники конференции
прослушали сообщения группы молодых ученых:
к.и.н. С.Ю. Тороповой (Ярославский госуни¬
верситет) - "Партийная система Великобритании
в 1929 - 1931 гг.)"; А.И. Пакутиной (БГУ),
рассмотревшей сотрудничество английских тред-
юнионов с советскими профсоюзами в период
второй мировой войны; Ю.Т. Темирова (Донец¬
кий госуниверситет), сделавшего анализ неко¬
торых аспектов распространения радикальной
идеологии среди английских студентов в 1960-е
годы.
В ходе работы третьей секции были обсуж¬
дены выступления: д.и.н. Б.С. Жигалова (Том¬
ский госуниверситет) - "Роль британской дипло¬
матии в подготовке и проведении Вашингтонской
конференции (ноябрь 1921-февраль 1922 гг.)";
кандидатов исторических наук А.Н. Зашихина
(Архангельский пединститут) - "Миссия
Д.М. Уоллса в Петербурге и англо-русские отно¬
шения в 1906-1907 гг."; Е.Г. Беляева (Чувашский
госуниверситет) - "Имперская политика
консервативной партии Великобритании в 1922-
1923 гг."; В.Е. Михайлова (Белгородский
пединститут) - "Англо-японское экономическое
соперничество в Китае (1931-1934 гг.)". Молодой
исследователь В.В. Грохотова (Новгородский
пединститут) сделала сообщение "Миссия Ри¬
чарда Стаффорда Крипса в Советский Союз
(май 1940 - январь 1942 г.)".
Итоги конференции были подведены на
заключительном пленарном заседании, в ходе
которого выступили Т.Л. Лабутина, Б.С. Жига¬
лов, Е.Г. Блосфельд, О.А. Науменков, проана¬
лизировавшие работу секций и давшие общую
оценку итогам конференции.
Встреча в Уфе явилась первым шагом в
координации исследований историков-англоведов,
о необходимости которой заявили участники
конференции. Было высказано пожелание сде¬
лать встречи специалистов по истории Велико¬
британии периодическими, с более специали¬
зированной проблематикой. В частности, кафедра
новой и новейшей истории Башкирского госу¬
дарственного университета предполагает в
ближайшие годы провести конференцию, посвя¬
щенную истории Англии викторианского периода.
Материалы конференции, включая тезисы и
основные положения исследований многих веду¬
щих историков-англоведов страны, не сумевших
приехать в Уфу, опубликованы^.
О А. Науменков, Р.К. Хабибулин
1 Pax Britannica: актуальные проблемы
социально-экономической и политической истории
Великобритании в новое и новейшее время.
Тезисы научной конференции, ч. 1-2. Уфа, 1991.
219

АНАТОЛИЙ ФЕДОРОВИЧ ШУЛЬГОВСКИЙ
Советская Историческая наука понесла тяже¬
лую утрату - 24 октября 1991 г. на 65-м году
жизни скончался видный ученый-латиноаме-
риканист доктор исторических наук, профессор,
главный научный сотрудник Института Ла¬
тинской Америки АН СССР Анатолий Федо¬
рович Шульговский.
Он родился 11 ноября 1926 г. в Москве.
Окончив в 1951 г. Московский государственный
институт международных отношений (МГИМО),
а затем аспирантуру этого же института, он
работал в Издательстве иностранной литера¬
туры, Институте мировой экономики и между¬
народных отношений АН СССР, а с 1962 г. - в
Институте Латинской Америки.
Творческий путь в науке А.Ф. Шульговского
начался с изучения истории Мексики. Плодом
этих исследований явились успешно защищенные
диссертации: в 1953 г. кандидатская - "Наци¬
онализация нефтяной промышленности Мексики",
в 1968 г. докторская - "Мексика на крутом
повороте своей истории”.
Перу А.Ф. Шульговского принадлежат фунда¬
ментальные монографии, значительно обогатив¬
шие советскую латиноамериканистику, в част¬
ности - "Армия и политика в Латинской Америке"
(1979) и "Мексика на крутом повороте своей
истории" (1967).
Практически нет такой области латипоаме-
риканистики, в которую не внес свой творческий
вклад А.Ф. Шульговский. Он был руководителем
авторских коллективов монографий, выстроив¬
ших продуманную концепцию истории и совре¬
менного состояния латиноамериканского об¬
щества, его социально-политической структуры, -
"Пролетариат Латинской Америки", "Сельские
трудящиеся Латинской Америки", "Средние го¬
родские слои Латинской Америки", "Господ¬
ствующие классы Латинской Америки", "Полити¬
ческая система общества в Латинской Америке".
А.Ф. Шульговский являлся заместителем
главного редактора издания, не имеющего ана¬
логов в мире - двухтомного энциклопедического
справочника "Латинская Америка".
Глубина и аналитичность работ А.Ф. Шуль¬
говского органически сочетались с заниматель¬
ностью изложения. Со страниц его произведений
встают яркие образы выдающихся латино¬
американцев - философов, деятелей культуры,
просвещения, политиков и государственных дея¬
телей Симона Родригеса, Андреса Бельо, Фран¬
сиско де Миранды, Марио Брисеньо Иррагори,
Анибала Понсе, Веласко Альварадо, Омара Тор-
рихоса и многих других.
Огромное внимание уделял А.Ф. Шульговский
исследованию комплекса вопросов, связанных с
Войной за независимость испанских колоний.
Пристальное и глубокое изучение роли великого
Освободителя Латинской Америки Симона
Боливара, его идейно-политического наследия,
фундированные оценки, данные А.Ф. Шульгов-
ским, во многом изменили представления самих
латиноамериканцев об этом деятеле.
Научные интересы А.Ф. Шульговского про¬
стирались за пределы латиноамериканского
континента. Предметом его внимания является
сравнительный анализ процессов, развора¬
чивавшихся в Европе, Латинской Америке, Азии
и других регионах мира. Особенно плодотвор¬
ными были поиски исторических параллелей
между Россией и Испанской Америкой. Весьма
интересным, в частности, представляется анализ
мировоззренческих позиций декабристов в России
и героев Войны за независимость Латинской
Америки.
Исторические исследования А.Ф. Шульгов¬
ского охватывают весьма обширную сферу - от
открытия Америки, к 500-летию которого он
опубликовал ряд оригинальных работ, до
зарождения и распространения социалистических
идей на континенте, чему посвящен двухтомный
труд, подготовленный под его непосредственным
руководством. А.Ф. Шульговский принимал
активное участие в многочисленных конферен¬
циях, семинарах, симпозиумах, "круглых столах".
Его работы печатались на испанском, пор¬
тугальском, английском, французском, немецком
языках, издавались и переиздавались в Мексике,
Венесуэле, Колумбии, США, Германии и других
странах, неизменно привлекая внимание зару¬
бежной научной общественности. Заслуги
А.Ф. Шульговского в изучении Латинской
Америки высоко оценены правительствами Мек¬
сики и Венесуэлы, удостоившими его высокими
государственными наградами - орденами Ацтек¬
ского Орла и Андреса Бельо.
А.Ф. Шульговский бережно растил научную
смену. Его ученики трудятся в разных уголках
нашей страны и за ее пределами. Лекции,
спецкурсы и спецсеминары А.Ф. Шульговского на
историческом факультете МГУ и в МГИМО
всегда находили горячий отклик в студенческой
аудитории, а многие его работы вошли составной
частью в учебники и учебные пособия, по кото¬
рым учится уже не одно поколение студентов.
А.Ф. Шульговский был постоянным автором
журнала "Новая и новейшая история", выступая
на его страницах с глубокими материалами по
узловым и методологическим проблемам истории
стран Латинской Америки.
Светлая память о нем навсегда сохранится в
сердцах всех, кто его знал.

ВИКТОР ГЕОРГИЕВИЧ КАРАСЕВ
10 ноября 1991 г. скончался доктор
исторических наук профессор Карасев Виктор
Георгиевич. Его жизнь и научная деятельность с
1939 г. связаны с историческим факультетом
Московского государственного университета им.
М.В. Ломоносова. Обучение в МГУ прервала
Великая Отечественная война. Летом 1941 г. он
работал на строительстве оборонительных
рубежей в Смоленской области, в 1942 г.
добровольцем вступил в Красную Армию, а после
демобилизации по болезни в 1943 г. вернулся на
исторический факультет. Формирование научных
позиций молодого историка проходило под
воздействием профессоров С.А. Никитина, В.И.
Пичеты, М.Н. Тихомирова и др. После окончания
в 1946 г. университета и в 1949 г. аспирантуры он
на протяжении долгих десятилетий преподавал на
кафедре истории южных и западных славян
исторического факультета МГУ. Почти 20
последних лет В.Г. Карасев руководил этой
кафедрой, ставшей заметным центром
отечественного славяноведения, "кузницей"
кадров историков-славистов.
Деятельность В.Г. Карасева представляет
собой яркий пример сочетания мастерства
педагога и ученого-историка. Среди воспитан¬
ников В.Г. Карасева много известных историков,
учителей и журналистов, представителей других
профессий, тесно связанных с исторической
наукой. Длинным был бы перечень городов
нашей страны, где плодотворно трудятся пи¬
томцы Виктора Георгиевича. Его ученики в
зарубежных славянских странах, особенно в
Югославии, также с благодарностью вспоминают
научную эрудицию и щедрость души своего
наставника.
Еще со студенческих лет в центре интересов
ВТ. Карасева оказалась история народов Юго¬
славии. В дипломной работе, проводившейся под
руководством проф. С.А. Никитина, он осветил
внешнеполитические взгляды И. Гарашанина -
видного сербского политика и дипломата XIX в.
Кандидатская диссертация и большой цикл работ
ВТ. Карасева были посвящены социально-
политическим взглядам крупного сербского
мыслителя Светозара Марковича. В 1956 г.
Карасев подготовил фундаментальный том его
избранных сочинений. На протяжении долгого
времени Виктор Георгиевич вел кропотливую
изыскательную работу по выявлению работ
первого сербского социалиста Живоина Жуевича.
Этот поиск увенчался открытием научному миру
и общественности, в частности югославской,
богатейшего "русского наследия" сербского
демократа.
В 1971 г. ВТ. Карасев защитил докторскую
диссертацию "Сербский демократ Живоин Жуё-
вич. Публицистическая деятельность в России в
60-х годах XIX в.", изданную в 1974 г. в качестве
монографии. Исследования ВТ. Карасева по
истории и теорий революционного демократизма,
национально-буржуазных революций, восстанов¬
ление истории общественных связей народов
России и Югославии отличались оригинальностью
мысли, тщательностью и скрупулезностью
источниковедческого анализа, они и в настоящее
время сохраняют приоритетное научное
значение.
Еще в 1969 г. В.Г. Карасев был избран
членом-корреспондентом Сербской Матицы -
старейшей научно-просветительской организации
у зарубежных славян. Постоянное научное
подвижничество ученого способствовало и
высокому качеству обобщающих и учебных
трудов по истории славянских народов, и синтезу
исторической мысли по славяноведению. За
подготовку первой работы по историографии
истории зарубежных славян проф. В.Г. Карасев
был удостоен Ломоносовской премии Мос¬
ковского университета.
Начиная с первой и до десятой, последней,
Всесоюзной конференции историков-славистов,
ВТ. Карасев был одним из инициаторов и
организаторов научных усилий отечественных
славистов, возглавляя представительный отряд
исторической науки. Форумы славистов стали
центром притяжения исследователей-стажеров и
научной молодежи. Виктор Георгиевич умел
своей деятельностью защитить научное досто¬
инство отечественного славяноведения, его
академические, университетские и общественные
традиции.
ВТ. Карасев всегда плодотворно сотрудничал
с журналом "Новая и новейшая история". Он в
течение многих лет был членом редколлегии
журнала "Советское славяноведение".
Добрая память о Викторе Георгиевиче
навсегда сохранится у коллег, любивших его за
отзывчивость, приветливость и скромность.
221

АБГАР РУБЕНОВИЧ ИОАННИСЯН
3 декабря 1991 г. на 84-м году жизни
скончался крупный историк и организатор науки,
член Президиума и действительный член ЛН
Армении Абгар Рубенович Иоаннисян.
Он родился в 1908 г. в городе Тифлисе в
интеллигентной семье. Его дед был одним из
образованнейших людей своего времени, видным
журналистом, возглавлявшим национально-кон¬
сервативное общественно-политическое течение
конца XIX в. Высшее образование А.Р. Иоан¬
нисян получил в Ереванском государственном
университете. Здесь лекции крупного армянского
историка Лео и личное общение с ним во многом
повлияли на определение одного из направлений
дальнейших исследований будущего историка, а
именно изучение истории армянского осво¬
бодительного движения второй половины XVIII
в. Другая область научных интересов А.Р. Иоап-
нисяна окончательно определилась в годы его
обучения в аспирантуре в Москве, где под
руководством академика В.П. Волгина он
приступил к углубленному изучению истории
французского утопического коммунизма XVIII—
XIX вв., интерес к которой у него возник, по его
же признанию, еще в студенческие годы.
В научной деятельности А.Р. Иоаннисян
никогда не избирал проторенных путей, в чем и
заключается своеобразие его богатого наследия.
Его первые работы, появившиеся в начале 30-х
годов и сохранившие научную ценность по сей
день, были посвящены Ретифу де ла Бретону. В
них он анализировал социальные идеи фран¬
цузского мыслителя. Его докторская диссертация,
защищенная в 1938 г., была посвящена
общественному идеалу Шарля Фурье.
Если на начальном этапе научной деятель¬
ности А.Р. Иоаннисян изучал сочинения фран¬
цузских утопистов по опубликованным источ¬
никам, то в дальнейшем он опирался на широкий
круг архивных материалов. Лучшая книга уче¬
ного - "Коммунистические идеи в годы Великой
французской революции" - была удостоена в 1974
г. премии АН СССР им. В.П. Волгина. Благодаря
упорным поискам в архивах Франции, он раскрыл
ранее неизвестные страницы развития комму¬
нистических идей. В дальнейшем А.Р. Иоаннисян
приступил к систематическому исследованию
истории утопического коммунизма в первой
половине XIX в. В книге "К истории фран¬
цузского утопического коммунизма первой поло¬
вины XIX столетия" он опроверг господ¬
ствовавшее мнение о якобы забвении коммунис¬
тической мысли после подавления "Заговора
равных" вплоть до середины 30-х годов XJX в. За
ней последовал ряд монографий на эту тему:
"Революционно-коммунистическое движение во
Франции в 1840-1841 гг.", "Революционно¬
коммунистическое движение во Франции в 1842-
222
1847 гг.", "Революция 1848 г. во Франции и
коммунизм".
Весом вклад А.Р. Иоаннисяна в исследование
истории армянского освободительного движения.
В монографиях "Иосиф Эмин", "Россия и
армянское освободительное движение" он рас¬
крыл пути развития армянского освободительного
движения во второй половине XVIII в. не только
в Армении, но и в армянских колониях,
фактически первым обратил должное внимание
на распространение просветительских идей в
армянской общественной мысли того времени.
Логическим завершением этого цикла работ
явилась его книга - "Присоединение Закавказья к
России и международные отношения в начале
XIX века", в которой показаны происки
наполеоновской Франции и Англии на Ближнем
Востоке, направленные против освободительного
движения закавказских народов и усиления
влияния России в этом регионе.
Научную деятельность А.Р. Иоаннисян
успешно сочетал с педагогической и админи¬
стративной работой. В 1938-1960 гг. он заведовал
кафедрой всеобщей истории в Ереванском
университете, читал курсы по новой истории
Европы. Одновременно занимал в 1938-1947 гг.
должность проректора по научной работе уни¬
верситета. За последние десятилетия деятель¬
ность А.Р. Иоаннисяна была тесно связана с
Академией наук Армении, действительным чле¬
ном которой его избрали в 1947 г. В 1947-1953 гг.
он руководил Институтом истории, затем долгие
годы возглавлял Отделение общественных наук
Академии (1949-1960 гг.), а с 1960 по 1984 г. (с
кратким перерывом) находился на посту вице-
президента.
А.Р. Иоаннисян был блестящим организа¬
тором науки. В 50-х годах под его редакцией и с
его участием был опубликован ряд учебных
пособий по истории Армении. Благодаря его
усилиям были установлены прочные научные
связи между академиями наук Армении и
Венгрии. Специалист широкого профиля, он внес
свою лепту в создание многотомных изданий
"Всемирная история", "Армянская советская
энциклопедия". По его инициативе в начале 70-х
годов была основана серия "Литературные
памятники", выходящая на армянском языке.
А.Р. Иоаннисян неоднократно представлял
советскую науку за рубежом, принимал участие
во многих международных конгрессах, почти во
всех коллоквиумах советских и французских
историков. А.Р. Иоаннисян постоянно выступал
на страницах журнала "Новая и новейшая
история" с яркими содержательными статьями.
Смерть оборвала жизненный путь талант¬
ливого историка, неутомимого труженика науки,
книгам которого суждена долгая жизнь.

SUMMARIES OF ARTICLES
N.I. Smolensky. The Notion and the Word in the Language of an Historian.
The author analyses the correlation between the notion and the word, the notion and the reality as a part of a
more general problem of the language of an historian. The article also deals with the origin and nature of
historical concepts, comparing the views of Marxist and non-Marxist orientations, above all the views of Max
Weber.
Corr. Mem. of the Russian AS V.G. Trukhanovsky. Reflections of the Book by Robin Edmonds
"The Big Three".
Basing himself on the book under review, the author considers the activities of the USSR, the USA and
Great Britain during the Second World War, their relationships, as well as the personal contribution made by
Stalin, Roosevelt and Churchill in layin the foundations of the anti-Hitler coalition. The author is of the
opinion that in the post-war years the bi-polar world had ceased to exist, and now the humankind is facing the
new challenge of its progress.
T.V. Fadeyeva. The Sources of the European Conservatism's Ideology.
The article treats of views of the Englisman Edmund Burke, Josef de Meestre and Louis de Bonald of
France, who were of the opinion that any attempt to radically sever ties with the past, to create a rational model
of society is utopian and dangerous. Such was their standpoint at the heyday of the 18th-century French
Revolution. The advanced by them organic conception of society made the individual dependent on the already
shaped structures and values, as well as traditions ensuring the continuity between the past and the present.
B. Buds. The Bretton Woods Agreements of 1944.
The article analyses the reasons for establishing in the post-war years the International Monetary Fund and
the International Bank for Reconstruction and Development. The author considers also the stand taken by
leaders of the countries entering the anti-Hitler coalition — the USA, Britain and the USSR — and the results
of the Bretton Woods conference in 1944.
CONTENTS
Articles. Smolensky N.I. The Notion and the Word in the Language of an Historian. Corr. Mem. of the
Russian AS V.G. Trukhanovsky. Reflections on the Book by Robin Edmonds ’’The Big Three’’.
The Bretton Woods Agreements of 1944 (History of Establishing the International Monetary Fund and the
International Monetary Bank). Di scuss ion. On the Book by D.A. Volkogonov, "Triumph and Tragedy:
Stalin's Political Profile". Sogrin V.V. American Experience in New Dimensions. Publications. Vi eh -
lev O.V. Why Did Stalin Mark Time in 1941. Notes of a Diplomat. Komiyenko G.M. The Lost
Opportunity. A Meeting between Khrushchev and Kennedy in Vienna in 1961. Documentary Essays.
Rokityansky Ya.G. Tragic Fate of Academician D.V. Ryazanov. Orlic O.V. Russian Diplomat N.D. Kiselev.
Portraits of Historians. Gutnova E.V. Academician Evgeny Kosminsky. Pages of the
Past. Was It Worthwhile to Topple the Vandome Column? New Archives. Usikov R.A. Setting up of
the Centre for the Depositary of Modem Documents. Questions of Teaching History.
Vyazemsky E.E. Curricula on History and Social Sciences in High Schools. Letter to the Editor.
Critique and Bibliography. Book Reviews. Scientific Life.
223

Читайте в следующем номере
Некоторые вопросы изучения истории
международных отношении
Венгрия в 1956 г. Эволюция оценок
Миссионерство англиканской церкви
Николай I и Крымская война
К 500-летию открытия Америки:
взгляд историков
Профессор А.И. Неусыхин, портрет историка
Франкмасонские ложи: далекое и близкое
Министр иностранных дел России
А.Б. Лобанов-Ростовский
Кобурги в Болгарии
Обзор архива Коминтерна
Из зарубежной книги:
У. Ширер. Берлинский дневник
ВНИМАНИЮ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ:
Журнал "НОВАЯ И НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ"
принимает заказы на рекламу
по телефонам
241—16—84,241—11—26
Технический редактор Н.П. Торчигина
Olano в набор 02.01.92 Подписано к печати 05.03.92 Формат бумаги 70 х 100 1/16
Печать офсетная Усл.печ.л. 18,2 Усл. кр.-отт. 195,1 тыс. Уч.-изд.л. 21,2 Бум. л. 7,0
Тираж 15898 экз. Зак. 2343 Цена 2 р. 10 к.
Адрес редакции: Москва, 121002, Арбат, д. 33/12, тел. 241-16-84
2-я типография издательства "Наука", 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
ГУТНОВА Евгения Владимировна, доктор исторических наук, профессор, старший на¬
учный сотрудник Института всеобщей истории РАН. Автор, монографий «Возникновение анг¬
лийского парламента (из истории английского общества и государства XIII в.)» (М., 1960),
«Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе» (М., 1983),
«Классовая борьба и общественное сознание крестьянства в средневековой западной Европе.
XI—XV вв.» (М., 1984) и ряда других исследований.
ОРЛИК Ольга Васильевна, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Ин¬
ститута истории России РАН. Автор монографий «Россия и французская революция 1830 г.»
(М., 1968); «Передовая Россия и революционная Франция в первой половине XIX века»
(М., 1973); «Декабристы и европейское освободительное движение» (М., 1975) ; «Декабристы
и внешняя политика России» (М., 1984).
РОКИТЯНСКИЙ Яков Гершкович, кандидат исторических наук, обозреватель журнала
«Вестник Российской академии наук», автор многих научных работ по истории марксизма,
утопического социализма и германского рабочего движения.
РЯБОВ Феликс Григорьевич, кандидат исторических наук, автор монографии «Энгельс
и флот» (М., 1984) и работ по истории рабочего движения и военной истории.
СМОЛЕНСКИЙ Николай Иванович, доктор исторических наук, профессор, начальник
главка Министерства образования Российской Федерации. Специалист по проблемам герман¬
ской историографии и методологии истории, автор ряда работ по этой тематике, в частности
монографии «Политические категории немецкой буржуазной историографии. 1848—1871»
(Томск, 1982).
СОГРИН Владимир Викторович, доктор исторических наук, профессор, заведующий от¬
делом зарубежной историографии Института всеобщей истории РАН, главный редактор жур¬
нала «Общественные науки». Автор монографий «Истоки современной буржуазной идеологии
в США» (М., 1975), «Идейные течения в Американской революции XVIII в.» (М., 1980),
«Основатели США: исторические портреты» (М., 1983), «Мифы и реальности американской
истории» (М., 1986), «Критические направления немарксистской историографии США
XX века» (М., 1987).
ТРУХАНОВСКИЙ Владимир Григорьевич, член-корреспондент РАН, ведущий науч¬
ный сотрудник Института всеобщей истории РАН. Автор многих исследований, в том числе:
«Новейшая история Англии» (М., 1958), «Внешняя политика Англии в период второй миро¬
вой войны» (1939—1945)» (М., 1965), «Адмирал Нельсон» (М., 1980), «Антони Иден»
(М., 1983), «Уинстон Черчилль» (М., 1989).

НАУЧНАЯ ЭЛИТА СТРАНЫ: кто есть кто
Издательство «Наука» и журналистское агентство «Гласность» при
Конфедерации союзов журналистов приступили к изданию четырехтомного
справочника «Научная элита страны: кто есть кто». Первый том посвящен
академикам и членам-корреспондентам Российской академии наук. В него
входят подробные справки о крупнейших деятелях советской науки:
жизненный путь, главные направления научных исследований, основные
труды, награды и почетные звания, увлечения, адреса и телефоны.
Во втором томе будут представлены отраслевые академии наук,
в третьем — республиканские, а в четвертый войдут крупнейшие научно-
исследовательские учреждения страны и вузы и их ведущие научные
кадры. Подписчик в итоге получит целую справочную библиотеку,
подобной которой у нас еще никогда не было.
Первый том выйдет в первом полугодии 1992 г. Цена договорная.
Желающих приобрести его просим направить заказ по указанному ниже
адресу:
отрезной талон

123242, Москва, пл. Восстания, 1, а/я 371
Журналистскому агентству “Гласность"
ЗАКАЗ
просит Вас
(наименование организации)
выслать в наш адрес

(полный адрес)
справочник «Научная элита»
в количестве экземпляров
Деньги в сумме руб. переведены на ваш р/с № 4461461
в Коммерческом банке “Пресня-банк“ г. Москвы, МФО 201144.
““1992 г.
Копия платежного поручения прилагается.
Распорядитель кредитов
Гл. бухгалтер
М. П.

2 р. 10 к.
Индекс 70620
Издательство «Образование»
(Санкт-Петербург)
готовит к изданию в 1992—1993 гг. следующие книги:
А. Е. КУДРЯВЦЕВ
ЗАПИСКИ О ВОЙНЕ 1917 г.
Подгот. текста, вступ. ст. и коммент.
Е. А Андреевской, А Л. Трухина.
СПб. 1992. ПО с. с илл.
В впервые публикуемых воспоминаниях поручика Алексея Евгеньевича
Кудрявцева (1894—1918) описываются события, происходившие в частях
русской армии на румынском фронте в период с мая по конец декабря
1917 г. Несомненный литературный талант в сочетании с большой наблю¬
дательностью помогли автору очень живо и увлекательно рассказать о бое¬
вых действиях русских войск на заключительном этапе первой мировой
войны, сжато, но емко обрисовать жизнь и быт населения Румынии того
времени и показать широкую панораму живописнейших мест Карпат.
А. Е. КУДРЯВЦЕВ
ПУБЛИЦИСТИКА 1917—1918 гг. ИЗБРАННОЕ
Сост. и авторы вступ. ст. К А Андреевская, А Л. Трухин.
СПб. 1993. 150 с.
В сборник войдут наиболее яркие и интересные публицистические про¬
изведения видного советского историка профессора Александра Евгеньеви¬
ча Кудрявцева (1880—1941), появившиеся в 1917—1918 гг. на страницах
журнала «Летопись» и газеты «Новая жизнь» и ставшие впоследствии из-
за несовместимости с некоторыми положениями официальной советской
историографии по данному периоду недоступными для широкого круга чи¬
тателей.
Заявки на книги просим присылать по адресу: 191186, г. Санкт-Пе¬
тербург, Набережная реки Мойки, 48. Издательство «Образование».
ISSN 0130-3864 Новая и новейшая история, № 2 1992