Автор: Вардугин В.И.
Теги: костюмы одежда национальная одежда моды украшения этнография этнос этникос этническая история русская одежда
ISBN: 5-8270-0247-Х
Год: 2001
Текст
УДК 391D70)
ББК 63.5B)
В 18
Федеральная программа
книгоиздания России
Рецензент И. В. Шульпип
На форзацах пометены репродукции картин:
первый форзац:
А. Г. Венецианов. Жнецы. Б. М. Кустодиев. Ярмарка (фрагмент);
второй форзац:
В. М. Максимов. Семейный раздел.
М. И. Теребенев. Крестьянская свадьба (фрагмент).
Вардугин В. И.
В 18 Русская одежда: История народного костюма от скифских до
советских времён. Саратов: Регион. Приволж. изд-во «Детская
книга», 2001. — 352 с: ил. — (Отечество — Россия).
ISBN 5-8270-0247-Х
Особенность зтой книги в том, что в документально-публицистическом
повествовании не только излагается история русской одежды с незапамятных времён
до нашего времени, но и предпринята попытка объяснить красоту старинных
одежд самобытностью русской цивилизации, уникальностью душевного склада
нашего народа. Автор приводит сведения об обрядах, обычаях, нравах и
суевериях, связанных с одеждой. В последней главе книги специалист-швея Т. Г. Кайль
даёт рекомендации, как в современную одежду встроить элементы древнерусской,
чтобы костюм наш стал красивым и элегантным. Издание иллюстрировано
многочисленными гравюрами, рисунками, фотографиями.
_ 0503020000—03 . ,
В ^————^— без объявл.
Д24@3)—2001
ISBN 5-8270-0247-Х
УДК 391D70)
ББК 63.5B)
© Региональное Приволжское
издательство «Детская книга», 2001.
© Владимир Ильич Вардугин, автор,
2001.
© Геннадий Михайлович Панфёров,
художник, 2001.
• ВСТРЕЧАЮТ ПО ОДЁЖКЕ... •
Однамсды в небольшом провинциальном городке довелось мне побывать на
концерте детского фольклорного ансамбля. Смотрел па сцену, где ребятишки
самозабвенно водили хоровод, пели протяжные, неясные наши старинные
песни, которые вот так, в хороводе, но не на сцене, а где-нибудь на зелёном бе-
рс-'у Оки или Волги водили па Троицу их прабабушки, и мне казалось, что не в
зрительном зале нахожусь, а перенёсся в стародавние века, когда и слова
такого — «фольклор» — не знали, однако жизни своей не мыслили без песни и
пляски в праздничный день. Отрадно было слушать звонкие ребячьи голоса,
старательно выводившие «Аи, чу чу, аи, чу чу, я горох молочу...» К великому
сожалению, ныне очень и очень редко услышишь настоящую русскую песню.
Но телевизору — разве в передаче Заволокина «Играй, гармонь», а в жизни —
лишь на сцене, где подвижники пытаются из последних сил спасти от
забвения наши великолепные песенные россыпи...
Порадовали глаз и праздничные наряды — пёстрые девчоночьи
сарафанчики, изящные сапожки с каблучками, ребячьи вышитые косоворотки, картузы с
красным цветком над блестящим лакированным козырьком, лихо заломленные
над русыми чубами. Глядя на резвившихся на сцепе детей, так хотелось
верить, что это — не концерт, не представление, а сама красота вернулась в
наш дом. Увы, последние иллюзии развеялись, когда после концерта столкнулся
с юными артистами па крыльце Дома культуры — они уже переоделись в
сини повседневные одежды: вместо сапожек — кроссовки, вместо сарафанов -
джинсы; мальчишки, спрятав картузы в сумки, напялили на русые чубы
нелепые на их веснушчатых лицах бейсболки с огромными козырьками и с такими
же большими английскими буквами: «USA».
Традиционную русскую одежду в нашил сёлах носили ещё в первые послевоенные
г<к>ы. Не в диковинку были косоворотки, хромовые сапоги «в гармошку», сарафаны,
пуховые шали. Лотом незаметно-незаметно их вытеснила «городская» одежда,
вскоре химические комбинаты приодели наших щеголей в нейлоновые рубашки и боло-
иьсвые тащи. Красота проиграла люде, «прогрессу», «современности». Молодёжь, а
ш нею и всё общество затвердило: бабушкины одеяния (пусть яркие, нарядные,
удобные и ноские) безнадёжно устарели, мол, новые времена — новые и песни (да вот
octki: многие так до сих пор и не поняли, что поют с чужого голоса).
Конечно, объяснять «переодевание» одним техническим прогрессом —
нельзя. Смена одеяний —• только симптом грозной болезни: утраты народом
своего самосознания.
У историков есть термины — «расказачивание», «раскрестьянивание».
Оглядываясь на уходящий XX век, можно утверждать, что мы столкнулись с «рас-
национализацией» русского народа. Спроси сегодня любого русского, что для него
иючит — «быть русским»,- и он вряд ли вразумительно ответит на сей вопрос.
К 60-м годам XX века русские сменили свою великолепную русскую одежду
на космополитическую униформу (рубашка, брюки, пиджак), потому что
изменился сам способ проживания жизни. Если при патриархальном строе мужик
чахал землю, дабы вырастить хлеб свой насущный и сеял лён, чтобы соткать
полотно на рубашку, то в XX веке, оторванный от земли, он стал зависеть не
от своего умения и радения, а от милости государства (т. е. чиновников).
Захотят — и школу в селе закроют, и больницу. И вот уже село — не процвета-
югцее, а — неперспективное. Да и с той же одеждой: одно — внушили, что
косоворотка устарела, а другое — исчезла сама традиция шить одежду самим,
стали носить то, что завезут в сельпо. Русский человек попал в плен, гораздо
худший татарского ига. Тогда русскому, обираемому баскаками до нитки, при
всём при том не возбранялось верить в своего Бога и устраивать свой быт по
своему произволению. Сегодня же он вынужден жить по правилам, не им
придуманным, не от его предков идущим.
Однако глубинные основы бытия трудно, если не невозможно, вытравить
из жизни. Наш замечательный этнограф Иван Михайлович Снегирёв в книге
«Русские в своих пословицах», изданной в 1832 году, утверждал, что
«народность, при единстве человечества, имеет свои отличительные черты, столь
глубоко проведённые природой и духом народным в нравах, обычаях, поверьях
и языке, что хотя многое в течение времени и изменяется, но всегда нечто
остаётся неизменным». Вот это-то «нечто», — а именно: русский дух, — и
позволит нам преодолеть столь затянувшуюся болезнь чужебесия.
«А нужно ли возвращать в нашу жизнь одежды наших прабабушек? Не
будет ли это смешно?» — спросит обыватель, сбитый с толку многолетним
враньём газет и иных «средств массовой информации». Что ответить на
этот отнюдь не простой вопрос? По-моему, если возвращать великолепие
нашего традиционного костюма в эту жизнь, — будет не столько смешно,
сколько грустно и — обидно за тот же сарафан. Представьте, если явится
ныне этакий анти Пётр I и насильно оденет всех в зипуны, армяки, ферязи,
кафтаны... Блистая жемчужными пуговицами па душегрее, уличная торговка
станет предлагать прохожим, выряженным в расшитые золотом зипуны, —
американскую жвачку и сигареты «Marlboro»... Ничего, кроме оскорбления
нашей святыни — русского духа — t/з носильного переодевания не получится.
Недаром же в пароде метко окрестили «ряжеными» тех казаков, которые не
проявили себя ничем, кроме ношения казачьих мундиров.
Носильный слом традиционных основ жизни русского переменил и его
обычаи, нравы, быт. В том числе и одежду. Возврспцение традиционного уклада
вызовет к зкизии и национальный костюм, ныне забытый совершенно, —
естественно, в иной, обогащенной прожитыми годами форме, приспособленный к
новому времени. Иначе и быть не может, ибо, как замечал Гоголь, народность
заключается не в сарафане, но выражается и посредством сарафана тозке.
А любить можно лишь то, что хорошо знаешь. Поэтому нам книги,
рассказывающие о русских национальных одеждах и показывающих их красоту и
величавость, нужны не столько для того, чтобы читатель в очередной раз умилился, де,
как изящно шили паши прабабушки, но прежде всего для того, чтобы он,
читатель, осознал, как жили паши предки, знал бы и осознал, что мы потеряли за этот
страшный век «разнародывания» русского человека.
Вячеслав Михайлович КЛЫКОВ,
академик, Президент Международного фонда
славянской пись.менности и культуры
вез корня
и полынь
Нв PAGTeT
А. Г, ВЕНЕЦИАНОВ
Кормилица с ребёнком
, олько не начинай от Адама и Евы», —
говорят тому, кто в рассказе о конкретном
событии слишком углубляется в его
предысторию, ищет истоки случившегося в библейских
временах. Рассказ об одежде не может не начаться с
наших прародителей: именно с них ведёт свой
отсчёт история человечества вообще и история
одежды — в частности.
В Священном Писании, в книге «Бытия», в третьей главе
читаем: после того, как Ева и Адам вкусили плод с запретного
древа познания, «открылись глаза у них обоих, и узнали они,
что наги и сшили смоковные листья, и сделали себе опояса-
ния». Такова, по свидетельству Библии, первая одежда (а в
Раю, до грехопадения, «были оба наги, Адам и жена его, и не
стыдились». Когда же за ослушание Бог изгнал первых людей
из сада Едемского на землю, то «сделал Господь Бог Адаму и
жене его одежды кожаные и одел их».
С тех самых пор, с первых лет жизни на земле люди и
шьют одежду только из растительных волокон (конопля, лён,
хлопок) и тканей животного происхождения (шерсть, пух,
меха, шёлк).
А как же лавсан, полистирол, капрон и прочие чудеса химии?
Гардероб современного человека невозможно представить без
одежды из синтетики. Да, именно современного. Прошло всего
каких-то лет семьдесят из многотысячелетней истории, как люди
научились шить облачения из химических волокон. И — получили
различные аллергические заболевания: кожа чешется, на ней
выступает сыпь, появляются волдыри — не хочет терпеть на себе то,
что не идёт из райских кущ — «смоковных листьев» да «одежд
кожаных». А старообрядцы, — люди, сохранившие доныне обычаи
предков, живших многие столетия назад, — считают людей, наря-
7
женных в синтетическую одежду, и вовсе как бы неодетыми.
Можно, конечно, посмеяться над их «темнотой и отсталостью», но...
Если вы студёным зимним днём наденете бельё из синтетической
ткани, а на другой день — из хлопчатобумажной, то, как
говорится, на своей шкуре убедитесь в правоте старообрядцев: синтетика
плохо греет. В жару же она не пропускает воздух и тело парится
(в зной нет ничего лучше охлаждающей шёлковой рубашки).
Итак, Адам и Ева, облачённые в «одежды кожаные»,
стали обустраиваться на земле. Художники обычно изображают
их либо в звериных шкурах, либо с куском ткани,
обвёрнутым вокруг бёдер. А как на самом деле выглядел их костюм?
(Известное выражение «в костюме Ёвы», означающее полное
отсутствие одежды, относится к жизни в Раю; на земле
первая супружеская пара уже не могла жить без одеяний из-за
холода). Первый наряд их, из листьев смоковницы, крепился
на поясе, что же до покроя одежд кожаных, то на сей счёт
Библия не распространяется. Кроя-то, собственно, и не
требовалось: они просто запахивались в шкуры. Крой появился
лишь в XIII веке по Рождеству Христову: к тому времени
познания в геометрии, умение разворачивать объёмы на
плоскости позволили кроить и шить одежды по форме
человеческого тела. А способ ношения одежды посредством простого
обвёртывания шкуры или ткани вокруг тела назывался
драпировочным. Он —¦ самый древний. За тысячелетия своего
существования люди придумали ещё два: накладной и распашной.
Драпировочный костюм состоит из обвёрнутого вокруг тела
куска ткани, скреплённого непосредственно на фигуре. В наше
время он сохранился в жарких странах — в Индии, Бирме,
Непале, а в древности применялся повсеместно, о чём
свидетельствуют изображения на предметах прикладного искусства
(вазах, амфорах, гребнях и т.п.) Египта, Греции, Рима. Седую
древность — античные времена —- называют детством
человечества. Примечательно, что и все мы как бы вырастаем — в
прямом и переносном смыслах — из тех времён, хотя и не помним о
том: ребёнка пеленают — вот вам и драпировочный костюм.
Накладной костюм — надеваемый через голову; мы как бы
накладываем его на плечи. С этим типом одежды сталкиваемся
ежедневно, зимой и летом, надевая по утрам платье либо
рубашку.
Распашной костюм - имеющий впереди разрез сверху до-
низу. Халат, жилет, пальто, шинель, кофта, сюртук — всё это
распашные одежды.
Святитель Филарет, митрополит Московский, современник
Пушкина, образно назвал одежду памятником грехопадению.
В разные эпохи были и разные представления, каким должен
быть этот «памятник».
Чем дальше отстоят от нас события, тем труднее
представить людей и предметы той эпохи. И если, к примеру,
обожжённая в огне глиняная посуда тысячелетия лежит в земле
или на дне морском, то одежда — недолговечна. К счастью, на
тех же самых амфорах древние художники изображали людей
в одеяниях. Фрески в храмах, гобелены (стенные тканые
ковры), витражи (цветная стеклянная мозаика на окнах),
скульптуры тоже многое могут подсказать. Изображать можно не
только линией и красками, но и — словом. Записки
путешественников, летописи, письма сохранили для нас уникальные
свидетельства, в том числе и об одежде давно минувших дней.
Вот так, по крупицам, историки собирают сведения о наших
далёких предках. К сожалению, о быте древней Руси
сохранилось гораздо меньше свидетельств (как материальных, так и
запечатленных в слове), нежели о европейских странах. И это
понятно: войны у нас были скорее правилом, чем
исключением. Русичам приходилось биться со свирепыми ордами
кочевников, да и «просвещённый» Запад не упускал случая,
благоприятного для грабежа восточного соседа. Русские деревянные
города при нашествиях азиатов ли, европейцев ли — сгорали
дотла. Вот почему из богатейшего книжного наследия уцелели
немногие рукописи, сохранившиеся чудом.
У замечательного русского поэта Ивана Бунина есть
стихотворение «Без имени»:
Курган разрыт. В тяжёлом саркофаге
Он спит, как страж. Железный меч в руке.
Поют над ним узорной вязью саги,
Беззвучные, на звучном языке.
Но лик сокрыт— опущено забрало.
Но плащ истлел на ржавленой броне.
Был воин, вождь. Но имя Смерть украла
И унеслась на чёрном скакуне.
Да, Смерть скрадывала многое, и мы теперь не знаем, как
назывались в глубокой старине те или иные вещи, даже если
Одежды скифо-сарматской эпохи по вазе,
найденной в Куль-Обском кургане.
III—II век до Р.Х.
они каким-то невероятным
образом и дошли до нас.
Сравнительно недавно, в
cej«wcHTbix_xOJiax.-»*eJero
"столетия археологи
раскопали возле старинного
русского города Владцмв»-
ра захоронение людей,
"живших, — трудно себе и
представить! — более
двадцати тысяч лет назад.
^ред1Г предметов, наидё?:~
ных в погребении —
меховые штаны, не
перепревшие в земле за
тысячелетия каким-то чудом.
Штаны, как оц*енили учёные,
достаточно удобные,
напоминали
соответствующую часть современного
эскимосского костюма. (Если кому-то покажется невероятным,
что в доисторические времена портные шили одежду не хуже,
чем нынешние швеи в ателье, — то это от вбитого в наши
головы предположения о происхождении человека от обезьяны.
с<
Одежды скифо-сарматской эпохи по вазе, найденной в Чертомлыцком кургане
10
Сарматская одежда по изображениям
на ритоне, найденном в Кубанской
области, 111—// век до Р.Х.
Нет, люди всегда были
людьми — не более дикими, чем
сейчас. Веками совершенствуется
лишь рукотворная техника, а
чувства, разум, воля
человека — неизменны).
Открытие заставило учёных
переменить взгляд на историю
этого предмета: считалось, что
штаны изобрели кочевники-
скотоводы, оседлавшие лошадь
и перегонявшие свои стада по
степным просторам Евразии —
штаны защищали кожу ног всадников от потёртостей.
Лошадь же человек приручил всего шесть тысяч лет назад.
Находка советских археологов спутала карты не только
историкам одежды. Загадочный житель владимирских лесов,
охотившийся на пушных зверей там, где в то время, по мнению
официальной науки, лежал километровый слой ледника, никак
не вписывался и в знакомую всем по школьной программе
схему: очаг цивилизации разгорелся-де на Ближнем Востоке в IV-
III тысячелетиях до Рождества Христова, затем цивилизация
медленно распространилась на восток и север, достигнув
Русской равнины (на которой и стоит город Владимир) уже в
первом тысячелетии нашей эры. Как же так? ~^
Ещё в XIX веке американский историк В. Уоррен и
индийский учёный-филолог из касты потомственных брахманов Бар
Гангадгар Тилак пришли к заключению: прародину
человечества надо искать не на Юге, а... на Крайнем Севере, в районе
Северного полюса! Свои изыскания американец изложил в
книге «Найденный рай, или Колыбель человечества на
Северном полюсе» (последнее, десятое издание книги вышло в
Бостоне в 1893 году). В 1903 году свою книгу «Арктическая
родина в Ведах» опубликовал и Б. Г. Тилак.
Тилак, превосходный знаток санскрита (литературного
языка древней Индии, на котором написана большая часть
древнеиндийской литературы), обратил внимание на слова индийс-
квго эпоса «Махабхарата» о высокой горе Меру, находящейся
на северной окраине мира: «Здесь год — это сутки, делящиеся
пополам на день и ночь. Над горой висит неподвижно Дхрува
11
(Полярная Звезда), вокруг которой ходят звёзды — Семеро
риш (Большая Медведица), Арундхати (Кассиопея) и другие».
Но в Индии эти созвездия не видны! В «Авесте», основном
памятнике зороастризма, религии древних иранцев, говорится о
«начале мира», где солнце никогда не заходит, где «...день —
это то, что является годом».
Но ведь солнце не заходит за горизонт за Полярным
кругом! Тилак обратил внимание, что в некоторых ведических
гимнах воспевается наступление полярного дня, когда заря
сменяет зарю, пока наконец-то однажды над землёй не
покажется «пламенея лучами Сурьи» (т.е. солнце). В Заполярье
освещённость земли распределяется так: три месяца солнце не
заходит, четыре месяца (весной и осенью) заходит постепенно и
день укорачивается, два месяца сумерек и три месяца тьмы,
полярной ночи. Удивительным образом всё это и описывается
в «Ригведе» — священной книге арийцев (древних индоиран-
цев). Но удивительным только в том случае, если считать, что
арийцы создавали мифы на юге.
Столетие, истекшее со времени выхода в свет трудов В.
Уоррена и Б. Г. Тилака, подтвердило их правоту. Новые
открытия в археологии, астрономии, палеоклиматологии
позволяют утверждать с большой долей вероятности: прародина
человечества могла быть в Арктиде. Наши соотечественники и
современники доктор исторических наук Наталия Гусева и
публицист-историк Алексей Трехлебов ответили на многие
вопросы, возникающие в связи со столь непривычным адресом
древнейшего обиталища арийцев (PLJCyceea. Глубокие кор-
f ни. — В сб. «Дорогами тысячелетий», М. Молодая гвардия,
\ 1991. А. Трехлебов. Наша Арктическая прародина.- Спб., «По-
[таённое», № 2, 1996.).
Прежде всего возникает каверзный вопрос: как же люди
жили на Северном полюсе, там же очень холодно?
Кратко можно ответить так: тысячелетия назад мягкий
климат на Северном полюсе позволял вызревать плодам растущих
там деревьев; океан затопил сушу на самой северной точке
планеты позднее.
Возможно ли это? Ведь мы видим: на экваторе жарко
потому, что солнце светит с зенита, а в приполярных областях,
где солнечные лучи лишь скользят по земной поверхности, —
холодно. Но вот американский космический аппарат «Вояд-
жер-2», исследовав в 1986 году седьмую планету Солнечной
системы—-Уран, а в 1989 году Нептун, восьмую планету от
Солнца, передал на Землю информацию: на той и на другой
планете холоднее всего в экваториальных областях, хотя
именно эти поверхности больше других согреваются
солнечными лучами. На Уране вообще самая тёплая точка
оказалась на неосвещённой стороне, где ночь длится десятки
земных лет. «Виной» тому — геомагнитные полюса планет.
Тысячелетия назад и на Земле геомагнитный полюс и связанный
с ним ледовый купол находились на экваторе. В настоящее
время географический и магнитный полюса не совпадают на
11 градусов, а ранее несовпадение полюсов было ещё
значительнее. Климат же континентов зависит не только от угла
падения на них солнечных лучей, но и в не меньшей степени
от положения геомагнитных полюсов. >-Л
По данным палеоклиматологов Е.П. Борисенкова и В.М. )
Пасецкого, опубликованным в их книге «Тысячелетняя лето-1
пись необычайных явлений природы» (М., 1988), в VIII — V
тысячелетиях до Р. X. температура на Севере даже в январе не
опускалась ниже 0°С, что подтверждают и зороастрийские
предания о том, что «много-много тысячелетий тому назад около
Северного моря, там, где теперь расположен Арктический
пояс, был иной климат». О том же свидетельствует и рассказ
Плиния (I век до н. э.) о гипербореях, поселившихся в лесах и
рощах Севера и питающихся древесными плодами (Плиний
также говорит, что именно там находится точка вращения
мира и солнце заходит лишь один раз в год). В скандинавских
сагах упоминается о находившейся когда-то в Северном
Ледовитом океане «стране блаженных». *~\
В книге «Новые данные по геохронологии четвертичного \
периода» (М., 1987) указано, что в X—VII тысячелетиях до -1
Р.Х. на Крайнем Севере росли сосновые и еловые леса,
берёзовые рощи перемежались степями со злаково-разнотравным
покровом почвы.
Учёные вот уже не одно столетие ищут легендарную
Атлантиду. Возможно, она-то и затонула в Северном
Ледовитом океане. Ведь и сегодня острова, расположенные в самом
холодном океане, продолжают засасываться морской
пучиной. В 1823 году на остров Семёновский в море Лаптевых
высадился лейтенант Пётр Анжу, исследователь Крайнего
13
Севера. Он измерил длину острова— 15 километров. В 1912
году моряки с корабля «Вайгач» нашли в нём всего 5
километров. В 1936 году советские гидрографы отметили длину
острова, равную километру, а в 1955 году острова
Семёновского не нашли вообще, обнаружив на его месте лишь
песчаную отмель под водой. Точно так же исчезли острова
Васильевский, Меркурий, Фигурин, Деомид, нанесённые на
карту в XVIII веке. Ныне уменьшается протяжённость
береговой линии островов Новосибирского архипелага.
Например, скорость наступления океана на остров Большой Ля-
ховский достигает тридцати метров в год, и лет через
двадцать и его постигнет участь Земли Гиллеса и Земли
Андреева, поглощённых морем.
Учёные, исследовав Северный Ледовитый океан, составили
карту его дна. От острова Врангеля до острова Эсмир у
берегов Канады протянулась подводная гряда гор — хребет
Менделеева. Параллельно ему тянутся под водой хребты
Ломоносова и Гаккеля. Их вершины погружены на глубину до
километра. Драги (плавучие сооружения для добычи полезных
ископаемых со дна моря) подняли с вершин подводных хребтов
14
Карта Герарда Меркатора, изданная его сыном Рудольфом в 1595 году. Составлена
она на основании сведений как того времени, так и гораздо более ранних эпох. В
центре карты изображена легендарная Арктида (Гиперборея).
гальку, щебень, валуны, гравий, песок — типичные
материковые осадки. На Новосибирских островах, острове Врангеля,
Северной Земле ныне находят бивни мамонтов, кости быков и
других травоядных животных — ещё одно свидетельство
существования древней Арктиды.
Известные советские востоковеды — индолог Г.М. Бонгард-
Левин и иранист Э. А. Грантовский,— проанализировав в
книге «От Скифии до Индии» (М., Мысль, 1983) мифологию и
эпические произведения древних иранцев и индийцев,
указывают на местоположение священных Рифейских гор — Арктида,
район Северного полюса.
15
Всякое новое — это хорошо забытое старое. Сей афоризм
подтверждает вот эта карта Герарда Меркатора, составленная
им в XVI веке на основе древних материалов и изданная в
1595 году. Взгляните на неё: вокруг «Полюса Архтического»
чётко изображена земля — большой материк, разделённый
четырьмя широкими реками-проливами на четыре части острова.
От Евразии и Америки материк отделяется «морем Ледовым».
У самого Северного полюса стоит высокая одиночная гора —
«Чёрная скала». Детально прорисован горный хребет,
опоясывающий почти весь материк.
Возможно, скептик скажет: «Карта Меркатора — плод его
фантазии». Но вот свидетельство нашего современника,
полярного исследователя доктора Дженса Хаммера, заявившего
в 1993 году на пресс-конференции в Амстердаме: во время
своего путешествия на Северный полюс он открыл полярный
город; «Там стоят дома, дворцы, культовые сооружения.
Архитектура строений, которую нам удалось частично увидеть,
напоминает древнегреческую. Эти дома и дворцы —
настоящее искусство. Эскимосы не могли построить такой город —
это дело рук высокоразвитой цивилизации». По утверждению
Хаммера, 90% строений скрыты вечными снегами и льдом,
видны лишь верхушки домов; уже первые обследования
показали, что зданиям не одна тысяча лет.
(«Нет пророка в своём Отечестве», — сей афоризм
подтверждает заметка «Тур Хейердал приглашён», опубликованная 22
августа 1997 года в «Российской газете». В ней говорится:
«Известный путешественник Тур Хейердал приглашён для участия в
проекте, первым этапом которого стала начавшаяся
научно-исследовательская экспедиция «Гиперборея-97». Как сообщил
корреспонденту ИМА-Пресс руководитель экспедиции историк и
философ Валерий Дёмин, они собираются повторить маршруты
русского исследователя Александра Барченко, который ещё в
начале века обнаружил в районе Сейдоозера древние памятники
и даже культовую пирамиду. Общая задача проекта— поиск
следов древних цивилизаций на Кольском полуострове».)
Материк Арктида, существовавший на Северном полюсе,
затонул, вероятно, в результате глобальной катастрофы,
происшедшей, как указывают календари египтян, ассирийцев,
майя в 11542 году до Рождества Христова. Возможно,
катастрофа не была внезапной, а жителям Арктиды пришлось пере-
16
селяться с материка из-за постепенного ухудшения климата. В
Авесте говорится, что Бог предупредил вождя ариев Имму
(Ману) о гибели благодатного острова: «На землю изойдут
губительные зимы, они принесут снег на 14 пальцев глубины...
Поэтому сделай Вара («варать» — значит плавать; отсюда —
«варяги» — В. В.)... и туда собери всех: и овец, и коров, и
птиц, и собак, и красный пылающий огонь». Такое же
предупреждение о гибели содержится и в «Ведах». А в «Махабхара-
те» так описан исход ариев с Арктиды: «Родоначальник Брама
свёл индов со святой горы Меру и, проведя сквозь воды
Каспия, оставил в Кашмире нести своё бремя. Брахманов же
(священнослужителей) укрыл в священной обители древних Риш
(учителей человечества), находящейся в Гималайских горах.
Продвигаясь с севера на юг, жители погибшей Арктиды
заселили огромную территорию Евразии, разделившись на
множество племён, в том числе — и на славянских.
По мнению некоторых учёных, славянские племена стали
известны около 12 тысяч лет назад, когда Европа и Азия
заселились белой (Иафетической) расой. Освоив территорию Южного
Урала, они продвинулись на равнину между Аральским морем,
северным Каспием и Приазовьем. Быстро и активно заселяя
различные территории, покоряя и подчиняя встреченные народы,
белая раса основывала древние цивилизации и культуры. В
различных местах эти племена стали известны под разными именами. В
Индии — под именем ариев, в Европе — под названием этрусков,
на Ближнем Востоке и в Малой Азии — рассенов.
Через несколько тысячелетий, под влиянием различных
факторов, в частности естественного увеличения численности,
расселения на огромной территории, частичной ассимиляции
покорённых народов, геоклиматических и геофизических изменений
единое племя этрусков — рассенов — арийцев распалось на
многочисленные племена белой (Иафетической) расы. В
исторической науке эти племена получили название индоевропейцев
или арийцев. К индоевропейцам относились древние племена
кельтов, галлов, франков, бургундов, тевтонов, англов, саксов,
пруссов, лужан, бодров (бодричей), дрегов (дреговичей), полян,
вятов (вятичей), радимов (радимичей), ляхов, кривов (кривичей),
словен и т.д. Эти же племена у различных древних авторов
известны под названием скифов, сарматов, антов, готов, венедов,
вандалов, галилеян, хеттов, лувов (лувийцев), гиксов.
17
В результате исторических процессов двух последних
тысячелетий на основе индоевропейских племён сформировались
современные нации белой расы — англо-саксы, французы,
германцы, славянские народы Западной Европы и русская нация.
Николай Яковлевич Марр A864-1934), учёный-языковед
с мировым именем, в своих трудах вскрыл в недрах
русского языка огромное этрусское наследие (или этрусцизмы), и
притом среди наиболее коренных русских слов. Количество
этих слов в русском языке несравненно больше, нежели в
языках англичан, французов, германцев и других
народов — потомков индоевропейских племён. «В самом
племенном наименовании Рус, Русский, — говорит Н. Я.
Марр, — мы имеем прямое отложение племенного
наименования этрусков-рассенов».
Иван Алексеевич Бунин в стихотворении «Слово» писал:
«Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на .мировом погосте,
Звучат лишь письмена».
Но письмена звучат только тогда, когда живы люди,
умеющие читать начертанное на камне, папирусе, бумаге...
Археологи обнаружили надгробные плиты с загадочными надписями
в Италии, где раньше обитали этруски. При раскопках
древнего города Трои, воспетого великим Гомером в «Илиаде»,
найдены предметы быта с надписями. Однако не осталось на свете
ни этрусков, ни троянцев, и письмена их молчали. Не смогли
прочесть ни строчки и археологи на Крите — острове, где
зародилась самая древняя цивилизация в Европе. Подобно
мартышке с очками из басни Крылова, прикладывали они к
обнаруженным загадочным письменам то греческий, то латинский,
то арабский алфавит— молчали письмена. И зазвучали, едва
русский учёный-славист XIX века Ф. Воланский обратился при
расшифровке к славянским наречиям.
В наши дни работы Ф. Воланского продолжил Геннадий
Гриневич. В своём капитальном труде «Праславянская
письменность. Результаты дешифровки» он доказал, что славянскими
буквами выполнены древнейшие на Земле письменные
памятники — тэртерийские надписи (V тысячелетие до н. э.),
протоиндийские надписи (XXV— XVIII века до н. э.), критские надписи
18
(XX — XIII века до н. э.), этрусские надписи (VIII — II века до
н. э.) и надписи, найденные на территории современного
расселения славян и исполненные так называемым письмом типа
«черт и резов» (IV — X века н. э.).
А вот в Карий, на юго-западе Турции, нашли надгробную
плиту на захоронении VI века до Рождества Христова с
выбитыми словами, понятными русскому без перевода:
«СХОВАН ЗДЕСА ^V
НИКИФОР ОДУПВОВ
СЫН КОВПАКОВ I
КОВЕДЛНЕЦ» /
Теперь понятно, почему на древних греческих картах Чёрное
море именовалось Русским? Приходят на ум и слова М. В.
Ломоносова из главы «О дальней древности славенского народа»
его книги «Древняя российская история»: «Величие и
могущество славенского племени началось за многие веки до разорения
Трои» (троянцев Ломоносов относил к славянам-венедам).
«Никифор Одуевов, сын Ковпаков» — кариец. О карийцах
можно прочитать у «отца истории» Геродота, знавшего о них
не понаслышке, поскольку сам был наполовину, по матери, ка-
рийцем: родился и вырос в культурном и торговом центре
Карий, городе Галикарнасе.
В наши дни открываются всё новые и новые факты,
подтверждающие правоту сербского историка Иоанна Раича
A726-1801), замечавшего в своей «Истории разных славянских
народов»: «Мавробин— рагузинский аббат в славянской
истории из разных авторов доказует, что Иафетово племя славяне
в несравненно великие и многие народы произошли, имели, —
пишет он, — 200 отечеств и населилися на оных местах,
которые суть от горы Тавра Киликийского к северу при Океяне
Северном в половине Азии и по всей Европе даже до океяна
Британского. Из Азии славяне в Европу пришли по странам
Чёрного (Азовского — В. В.) моря, язык их от славы
именуется, потом назван скифским».
Археологи, историки, лингвисты подтвердили
существование в прошлом хотя и не всех «двухсот отечеств» наших
предков, но и не одной только Киевской Руси. В древнее время
существовало множество русских государств. Наиболее известное
из них — союз росов-расенов в Италии XI — III веков до н.э.,
вошедших в историю под латинским именем этрусков. Во
Фракии (ныне — европейская часть Турции и часть Болгарии)
русы создали наиболее сильное государство. Уже в ХШ веке
до н.э. царь фракийских русов Рэс (как утверждают греческие
мифы) принимал участие в Троянской войне против греков-
ахейцев. Воины Рэса обликом напоминали запорожских
казаков: они брили голову и оставляли клок волос — оселедец или
чуб, из-за чего греки прозвали их «чубатыми». Государство
Фракийских русов просуществовало свыше тысячелетия, не
устояв под натиском воинов Александра Македонского.
Из русских государств известны также: западнославянская
Русь (впоследствии — немецкое княжество Рейсе,
просуществовавшее вплоть до 1920 года), Балтийская Русь, Донская Русь,
Дунайская Русь (независимое княжество, затем — герцогство в
составе Венгрии), Рюгенская Русь, Мекленбургская, Испано-
Галицкая, Франко-Руссильонская, Норвежско-Нидаросская,
Поморская, Шведско-Лапландская Русь.
«Прежде славянские языки были распространены на большей,
чем сейчас, территории Европы, — установила языковед Галина
Белякова. — Ещё в XVIII веке по-славянски говорили на левом
берегу Эльбы (Лабы), к юго-востоку от Гамбурга.
Странствующие купцы в XVI веке утверждали, что в Любеке, на Балтике и в
Греции говорят по-славянски. Об этом свидетельствуют
многочисленные географические названия на территории, заселённой в
настоящее время немцами, венграми, датчанами и другими
народами. Берлин - древнеславянское название рыбацкого селения,
которое было расположено на землях славян, живших за Одером.
Один из районов Берлина носил название Нова Весь, и только
Гитлер переименовал его. Хемниц — это Каменица, Лейпциг —
Липск, Дрезден — Дрезно. Название Будапешт образовано из
\ славянских слов Буда (славянское «будына» — строение) и Пешт
I (пещера) на скалистом берегу Дуная. Славянские названия сохра-
J нились в Дании на островах Лалланд и Фальстер» (Г.С. Беляко-
I ва. Самобытность славянской письменной традиции. «Русский ве-
I стник», № 41-44, 1992).
^" Самым устойчивым среди русских государств оказалась
Днепровская Русь, пишет историк Владислав Тищенко в статье
«Происхождение Руси («Русский вестник, № 23-25, 1996).
Днепровские русы — это потомки тех самых геродотовских бо-
20
рисфенитов, скифов-пахарей, тавроскифов и сколотое.
Сколоты (буквально: «потомки Солнца») — одно из самоназваний
русов, создавших в VIII веке до н.э. три царства, которые
объединили восточнославянские земли от Днестра до Днепра.
История древнего мира «населена» фактами, из которых
непреложно следует: русские — один из древнейших народов
мира, создавший не одну, а несколько уникальных
цивилизаций! Славянская же культура послужила основой всей
европейской цивилизации (достаточно красноречив такой факт: греки
свой алфавит заимствовали у пеласгов, славянского племени,
завоёванного эллинами во II тысячелетии до Рождества
Христова — см. книгу А. Д. Черткова «О языке пеласгов,
населявших Италию, и сравнении его с древнеславянским», М., 1865).
Однако учебники истории и поныне навязывают нам точку
зрения: до прихода в Новгород князя Рюрика в 862 году из
Швеции русские «сидяху на древяху и дрожаху от страху», то
есть были дикими лесными племенами, это баснословие идёт
со времён первых «русских» историков — немцев Фридриха
Миллера, Готлиба Байера и Августа Шлецера, предложивших
«единственно верную» теорию о происхождении русского
государства от скандинавского князя немецкого происхождения
Рюрика. Михаил Васильевич Ломоносов и его сподвижники
Василий Кириллович Тредиаковский A703-1768) и Степан
Петрович Крашенинников A711-1755) как могли, сдерживали
фальсификаторов: в результате дискуссий, в которых
Ломоносов опроверг все измышления немцев, Миллера даже
исключили из числа академиков, а его сочинение по «русской» истории
уничтожили. Но умер Михаил Васильевич, Миллера простили,
и немцы опять стали учить русских русской истории, как им
заблагорассудится. Если же кто сомневался в их правдивости,
то тех или травили в печати, или замалчивали. Так, Иоаки-
мовскую летопись, на основе которой Василий Никитич
Татищев A686-1750) в своём фундаментальном труде «История
Российская с древнейших времён» доказал, что Рюрик — не
немец; а славянин, внук Новгородского князя Гостосмысла, а
Русь до 862 года — высокоразвитая держава, — Иоакимовскую
летопись объявили фальшивкой. И до 1917 года любой
историк, если он хотел преуспеть и получить профессорскую
кафедру, должен был придерживаться доктрины норманизма
(т. е. о начале русской государственности с 862 года).
21
Ч'
Публиковали свои труды и честные историки. Так,
русский дворянин Егор Иванович Классен A795-1862), по
происхождению немец, издал в 1854 году книгу «Новые материалы
для древнейшей истории славян вообще и славяно-руссов до
Рюриковского времени в особенности с лёгким очерком
истории руссов до Рождества Христова». Спорить с Классеном
норманисты не решились — слишком основательны и
неопровержимы его выводы о первенствующей роли славян в
истории древнего мира, а потому его труд просто-напросто «не
заметили».
СКИ0ЛМИ НЛЗЫВЛЮТЪ:
Сарматов ь
Гунновъ
Массагетовъ
Тирагетовъ
Роксоланъ
Хазар
Радимичей
Вятичей
Хорватонъ
Лулебовъ
Оуличей
Тиверцовъ
Славяиъ
' или вообще славяиъ
Алаиъ
Аорсовъ
Ахтырцснъ (Agathyrsi)
Русовъ
Геродотъ, Страбонъ
и друпс
всЬ почти историки
почти вс-fc греч.
историки
Плишй
Греки (по Нестору)
Птолемай и мн.
византийцы
Птолемай
Свидасъ, древняя
географ!», Конст.
Багрянород., Анна
Комнена, Левъ Aia
конъ.Киннамъи
и мн. др.
Приводим здесь две таблицы из книги Е. И. Классена, из
которых следует, что скифы — наши прямые предки, а вовсе
не метафора знаменитых строк Александра Блока «Да, рки-
фы— мы! Да, азиаты— мы...»
22
САРМАТАМИ НАЗЫВАЮТ!.:
С ким iB
Г)иновь
A.iaii-PycGOB (Alanorsi)
Taupi >ски0ов
Ах1мрцев (Agathyrsi)
A.ian Скиеов
Лоргивъ
Лшоиъ
Л.кшь
Роксоланъ (Русь-аланъ)
Яксаматовъ
Яциговъ
Иенедовъ
Славянъ разных племенъ
Сербовъ
Руссовъ
Геродот
Многие
Скимнъ Xioc.
Птолемай и Perip. '
Pont, Eux.
{Марюанъ Геракл.,
Птолемай, Шафа-
рикъ и др.
Тацитъ, Антонъ и др.
Шафарикъ и др.
Ам. Марц., Св. 1ерон,
Шафарикъ и др.
Пеутии. табл. Птолем.
Прокопий, Папа
Сильвестр 11-й, Клувер1Й.
Птолемай, Ам. Мар-
цел. блаж. 1еронимъ,
1орданъ, Антонъ
и мн. др.
Плишй Прокошй,
Антонъ.
Халкокондила
АЛАНАМИ НАЗЫВАЮТЬ:
Иусь-Аланъ (Roxolani, Roxi-Alani, Rossi-Alani)
•Лнтовъ
Славянъ
Порусей, Порусичей (Borussi-Borusci)
Руссовъ или Россовъ
Плин1й,
Тацитъ,
Страбонъ
Прокотй.
Птолемай,
Грузинская история
23
СКИО0Ы
Скифами назывались
6
6
6
f
в.
6
6
6
6
Сарматами назывались:
0-
I
66666066666
Аланами назывались:
f
6
Руссами назывались:
6
6
6
Сербы, они же и славяне
Да и кромЬ этого вывода о тождеств-Ь Руссовъ съ Сербами мы
видимъ, что большая часть Аланъ, были Славяне, сл-Ьд. и меньшая
часть должна быть такая же. Впрочемъ зд-Ьсь остаются
недосказанными одни Роксолане. Ихъ происхождение от Руссовъ мы выводимъ
въ следующих выпусках.
24
Проанализировав сотни свидетельств древних авторов —
Геродота, Страбона, Плиния, Птолемая, Тацита и других, —
Классен заключает: «И так вывод наш состоит в том, что
особенных народов, под названием скифов, сарматов и алан не
было; что Руссы соплеменны ближе всего Сербам, что
следовательно Руссы суть Славяне». Призывая изучать древность
нашего народа прежде всего языковедов, Классен восклицает:
«Тогда вся древняя история Европы, запятнанная местами
неведением и невежеством некоторых псевдоучёных, очистилась
бы как зеркало!» ч.
Через полвека его призыв услышал историк П. К.
Степанов, выпустивший в Петрограде первый том «Истории
русской одежды», посвященный описанию облачений скифов.
Досконально изучив все известные к тому времени
изображения обитателей причерноморских степей, ознакомившись с
результатами археологических раскопок скифских курганов,
П. К. Степанов тщательно описал одежды как
мужчин-воинов, так и их спутниц.
Самое поразительное в его исследовании — необычайное
сходство облачений кочевников, живших задолго до Рождества
Христова, с одеждой русских крестьян XVII столетия.
Перелистаем и мы эту интереснейшую книгу, напечатанную
небольшим тиражом в 1916 году и ныне малодоступную
широкому читателю.
Как подчёркивает П. К. Степанов в предисловии, в своей
работе он стремился «отказаться от всего сомнительного и
пользоваться лишь строго проверенными данными».
«Если путём кропотливого изучения нашей исторической
одежды мы всё же можем определённо судить о ней по
дошедшим до нас памятникам: фрескам, иконам, миниатюрам и т.д.,
то вопрос о возникновении одежды доисторической Руси, в
которой должны лежать основы последующих форм,
представляется более сложным, — писал П. К. Степанов. —
Многовековой путь отделяет нас от доисторических времён, много
народов, расселяясь из своей общей прародины, приносили с собой
веру, закон, особый социальный строй, один народ сменялся
другим, более сильным, но каждый прибой человеческой
волны приносил в общую сокровищницу нашей земли новый дар.
Если по общей совокупности всех этих вкладов мы лишены
возможности воссоздать полную картину доисторических вре-
мен, то для нашей задачи весьма ценно уже и то, что мы
можем отыскать в них первые основные и характерные элементы
нашей одежды, украшений, следы нашего быта. И какими
далёкими ни казались бы нам древние обитатели нашей земли:
скифы, сарматы и другие народности, как бы ни были спорны
гипотезы об отношении к ним позднейших племён — славян, в
вопросе, рассматриваемом настоящим трудом, существенным
представляется взгляд: какую культуру дали нам древние
обитатели нашей страны, имевшие по отношению к земле много
общих условий с более поздними поколениями, и какое
отношение мы, современные обитатели, имеем к этой культуре».
Возвратимся к замечанию Александра Блока «Да, скифы
мы...» Всё же не мы скифы, а— наши предки. Если история
любой семьи, рода складывается из жизнеописаний отца, деда,
прадеда и т.д., то история народа включает как его
собственные деяния, так и свершения предшествующих народов. Для
русичей история выстроила такой ряд предков: русский народ
(великороссы, малороссы, белорусы) вышел из союза
славянских племён; славяне в свою очередь наследовали скифам;
скифы — потомки индоиранцев, или арийцев, древнейших
обитателей Евразии. Конечно, в истории не всё так прямолинейно.
В замечании П. К. Степанова: «Один народ сменялся другим,
более сильным»,— я бы заменил глагол: не сменялся, а—
сливался: «Один народ сливался с другим, более сильным». Так,
половцы не исчезли, но растворились в малороссиянах: оттого-
то у дивчин и парубков жгучие, чёрные глаза — наследие
степных кочевников. И как внук не может быть похож в равной
степени и на деда по отцовской, и на деда по материнской
линии, так и ныне здравствующие народы усвоили себе от одних
предшественников больше, от других — меньше нравов,
традиций, обычаев. Об одних предках мы знаем многое, о других —
почти ничего. Скифам — «деду» русского народа — повезло: о
быте и бытие этого высококультурного, развитого народа,
обитавшего на степных пространствах от устья Дуная до
Аральского моря, писали греки Аристей, Гекатей, Геродот,
Гиппократ. Первые упоминания о скифах относятся к VII веку
до Рождества Христова. Наиболее полно описал их жизнь
Геродот. Примечательно, что «отец истории», как величают
Геродота, сам много путешествовал, захаживал и в скифские
края, поэтому его свидетельства отличаются точностью и дос-
'ус.
——————— &.\J .—¦—
Изображение гетов, даков и сармат на Траяновой
колонне A00 лет по Р. X.). На этом памятнике
Римской империи типы даков напоминают русских.
Рубашки их с разрезами на боках подобны тем,
какие можно видеть на киевских и ладожских
фресках. Колпаки похожи на те, которые можно
видеть в наших русских памятниках и долгое время
сохранялись на Руси, вплоть до XX века. На ногах
постолы; рубашки с прямым воротом,
напоминающие те, которые носили в XIX веке
малороссы и западные славяне.
товерностью. Итак, о
наших далёких
предках Геродот
рассказывал: «Начиная от
торжища Борисфенитов
(это самый срединный
из приморских
пунктов всей Скифии),
первыми живут калли-
пиды, являющиеся
эллинами-скифами, а
выше их — другое
племя, которое
именуется алазонами. Эти
последние, как и кал-
липиды, в прочих
отношениях живут
одинаково со скифами,
но сеют и
употребляют в пищу хлеб, а
также лук, чеснок,
чечевицу и просо. Выше алазонов живут скифы-пахари, которые
сеют хлеб не для собственного употребления в пищу, а на
продажу. Выше их живут невры, а страна, лежащая к северу от
невров, насколько мы знаем, не заселена людьми.
Эти племена живут по реке Ипаниду (Буг) к западу от
Борисфена (Днепр); а если переправиться через Борисфен со
стороны моря, то, во-первых, будет Полесье, а от него вверх
живут скифы-земледельцы, которых эллины, живущие на
реке Ипанид, называют борисфенитами, а самих себя эти
эллины зовут олвиополитами. Эти скифы-земледельцы к
востоку занимают пространство на три дня пути вплоть до реки,
носящей название Пантикапа (Конка, Конская), а к
северу— пространство 11-ти дней плавания вверх по Борисфе-
ну. Над ними на обширное пространство раскинулась
пустыня; за пустынею живут андрофаги (людоеды), особое
племя, вовсе не скифское. Выше их лежит настоящая пустыня и
там не живёт, насколько нам известно, ни один народ.
К востоку от этих скифов-земледельцев, за рекой Пантика-
пом, обитают уже скифы-кочевники, ничего не сеющие и не
27
пашущие; вся эта страна лишена деревьев, за исключением
Полесья, эти кочевники к востоку занимают область на 14 дней
пути, простирающуюся до реки Герра (Донец).
По ту сторону Герра находятся так называемые царские
владения и живут самые лучшие и многочисленные скифы,
считающие прочих скифов своими рабами. Занимаемая ими местность
простирается к югу до Таврики, а к востоку — до рва, который
выкопали потомки слепых, и до торжища при Мэотийском
озере (Азовское море), называемого Кримнами; частью же их
владения простираются до реки Танаида (Дон). Местности,
лежащие к северу от царских скифов, занимают меланхлэны
(«черноризцы»), особое, не скифское племя. Выше меланхлэнов,
насколько нам известно, лежат озёра и безлюдная пустыня.
За рекою Танаидом — уже не скифская земля; первый из
заречных участков земли принадлежит савроматам, которые,
начиная от угла Мэотийского озера, занимают пространство на 15
дней пути к северу; во всей этой земле нет ни диких, ни садовых
деревьев. Выше савроматов, на втором участке, живут будины,
занимающие местность, сплошь покрытую разнородным лесом.
Выше будинов, к северу, сначала простирается пустыня на 7
дней пути, а за пустынею, более в направлении к востоку,
живут фиссагеты, племя многолюдное и особое; живут они
охотою. Рядом с ними в той же местности живёт народ,
называемый иирками; они также промышляют охотою следующим
образом: охотник, взобравшись на дерево, которыми густо
покрыта эта страна, подстерегает зверя; у каждого наготове лошадь,
приученная ложиться на брюхо, чтобы казаться ниже, и собака.
Когда охотник с дерева завидит зверя, он стреляет из лука,
потом садится на коня и пускается в погоню, причём не отстаёт и
собака. Выше иирков, по направлению к востоку, живут другие
скифы, отделившиеся от царских и прибывшие в эту землю.
Вся описанная мною страна до области этих скифов
представляет собою равнину с глубокой почвой, а начиная отсюда земля
становится камениста и неровна. Когда пройдёшь значительное
пространство этой неровной страны, у подножья высоких гор
обитают люди, которые, как говорят, все плешивы от рождения,
как мужчины, так и женщины, курносы и с большими
подбородками; они говорят на особом языке, одеваются по-скифски, а
питаются древесными плодами. Дерево, плодами которого они
питаются, называется понтиком и по величине более всего подхо-
28
дит к смоковнице; оно приносит
плод, похожий на боб, с косточкой
внутри; когда он созреет, его
выжимают сквозь ткань, причём из
него вытекает густой чёрный сок;
название вытекающего сока —
асхи; его лижут или пьют, смешав с
молоком, а из оставшейся гущи
делают лепёшки и едят их. Скота у
них немного, потому что пастбища
у них небогатые. Каждый из
жителей селится под деревом, которое
на зиму окружает плотным белым
войлоком, а летом оставляет без
войлока. Их не обижает никто из
людей, так как они считаются
священными; у них даже нет никакого
оружия. Они разбирают споры,
возникающие между их соседями, а
когда какой-нибудь изгнанник
прибегает под их защиту, то его уже
никто не трогает. Называется этот
народ агриппэями».
Перечисляя племена не
скифского происхождения, Геродот
говорит, что одевались они как
скифы. Это свидетельствует об
однородности одежды всех живших в
Скифии племён. Истоки
однородности надо искать в более
древнем и общем возникновении
одеяний скифов и их соседей.
На гробнице Дария, персидского
царя, жившего в 522-486 годах до
нашей эры, среди изображённых
представителей народов,
покорённых Дарием, мы видим и скифов
(хотя Дарию так и не удалось
победить скифов; напротив, он сам едва
сумел уйти из скифских степей вое-
Варварский наряд по прориси
семикратного увеличения
фотографии с резного перстня
работы Афинада из женской
гробницы на Митридатовой горе,
близ Керчи.
Голова в митре с Персепольского
рельефа, Иран.
29
вояси с остатками войска.). Геродот так описывает их одежды:
«Саки, т.е. скифы, имели на головах кирбасии — остроконечные
шапки из твёрдого войлока, одеты были в штаны, имели туземные
луки, короткие мечи и секиры».
Помимо описания Геродотом скифских племён массагетов,
обитавших к востоку от Каспийского моря, родственная связь
скифской одежды с нарядами переднеазиатских племён
просматривается на золотой пластинке с изображением азиатского скифа
(найдена в Амударьинском кладе) и на серебряном умбоне
(центральном украшении щита) со сценой охоты.
Скиф на золотой пластинке одет, судя по отсутствию на
его одежде складок, в кожаный кафтан с узкими рукавами,
богато украшенный золотыми бляшками, идущими двумя
полосами по бокам от плеч к подолу, по плечам, вокруг предплечья
и подола, и в такие же кожаные неширокие штаны, заткнутые
в короткие сапоги. Голова его закутана башлыком или митрой
(митра — головной убор, весьма распространённый среди
народов переднеазиатского Востока; он накладывался таким
образом, чтобы закрывать всю голову, щёки и подбородок).
Древние обитатели нашей земли, скифы, носили одежду,
как созданную под влиянием местных, южно-русских, условий,
так и перенесённую на новые места их заселения
многовековую одежду своих предков, обычаи которых они свято чтили и
охраняли от эллинского влияния.
Занятия охотой и скотоводством, а также суровый климат
предопределили однообразный характер одежды скифов,
подмеченный ещё Гиппократом в его сочинении «О Воздухе, Водах и
местностях»: «Обитатели страны (Скифии) так похожи видом
друг на друга: носят одну и ту же одежду летом и зимой».
Обычно одежды шили из выделанных звериных шкур, обращая
их мехом внутрь. Наряду с шерстяными или войлочными
тканями находим у скифов льняные, конопляные или пеньковые. Ко-
л* нопля, весьма похожая на лён, росла и в диком виде, и засева-
4 лась, значительно превосходя лён высотой и толщиной. Льня-
\ ные и конопляные ткани расцвечивались пёстрыми узорами, на
что указывает Геродот в описании Кавказских гор: «В тамош-
\JJ них лесах есть и деревья, покрытые листьями такого рода, что
V их растирают, смешивают с водой и этим составом рисуют себе
iA на одежде узоры. Эти узоры не смываются и стареются вместе с
'\~ тканью, как бы вотканные с самого начала».
чЛ ч 30
А
Прорись серебряного умбона Лму-Дарьинского клада.
Скифы любили
ромбообразные и
шашечные узоры,
характерные и для
их предков, мало-
азийских народов,
и для потомков —
узоры скифских
тканей сильно
напоминают узоры
малороссийских
плахт —
домотканых юбок.
Раскопки
скифских курганов
засвидетельствовали
распространение в
быту скифов
тканей ионийского и
египетского происхождения, украшенных очертаниями самых
причудливых животных, человеческих фигур, растительных
узоров. Обычай класть в могилу вместе с умершими любимые
их вещи позволил нам узнать многое о быте скифов.
Археологи, исследуя склепы, на стенах и сводах обнаружили железные
крючья. Зачем их вбивали? Вероятно, на крючья вешали
одежды: под крючьями лежали золотые бляшки, золотые полоски в
виде лент и другие украшения с отверстиями для крепления их
к одежде. В одном захоронении насчитали до 700 бляшек.
Можно представить себе, как богато выглядел костюм
знатного скифа с нашитыми на платье сотнями золотых украшений.
Но это — праздничный наряд вождя. А как одевались простые
воины?
Мужскую одежду составляли кафтан, шаровары (или
неширокие штаны), башлыки, или же кирбасии, и сапоги.
Узкорукавный кафтан, в виде полушубка, назывался сисир-
на. Юлий Полидевк, живший во II веке по Рождеству
Христову, так описывал сисирну: «...кожаный хитон, волосатый, с
рукавами, употребляется скифами». Сисирна выкраивалась двумя
косо идущими наперёд фалдами, которые заходили правой
стороной на левую и удерживались в таком положении туго
31
стянутым поясом. Отороченные верхние боковые края
кафтана, если он выкраивался из звериных шкур, образовывали
меховую опушку. Нижний край кафтана, судя по некоторым
изображениям, вместо меховой опушки оторачивался
обшивкой в виде каймы, а боковые части его иногда снабжались
неглубокими набедренными разрезами. Доходя сбоку до
половины бедра, кафтан спускался наперёд мысом.
Кроме длиннополых кафтанов носили и укороченные.
Рукава иногда бывали длиннее руки; в таком случае излишняя
длина их сокращалась или посредством наборных складок,
располагавшихся по всей руке, или путём заворачивания у
запястья.
Вероятно, надевался кафтан непосредственно на тело, так
как ни одно из скифских изображений не показывает, что
кафтан надевался на какую-либо исподнюю одежду.
Украшением кафтанов служили золотые бляшки, цветные
стёжки, вышивки, нашивки. Золотые бляшки, в виде
различных давленых изображений, располагались либо как
придаточная декоративная часть к общему мотиву узора, либо образуя
самостоятельно чередующиеся узоры, либо произвольно
разбрасывались по одежде.
Вышитые по кожаной меховой одежде, узоры естественно
давали выпуклую стёжку, рельеф которой мог увеличиваться
при помощи кожи или жёсткой ткани, подложенных с
внутренней волосистой стороны.
Нашивки в виде вышитых цветных полос украшали
наплечные, боковые и наспинные части кафтанов.
Штаны были в виде широких матерчатых шаровар, или
более узкие — анаксириды, кожаные или матерчатые.
Шаровары ниспадали широкими полными складками, носились
поверх обуви, удерживаясь, для удобства верховой езды,
проходящими под ступней лямками. Анаксириды затыкались в
сапоги или, судя по некоторым рисункам, обвязывались вокруг
щиколотки, что совпадает и с позднейшими изображениями
сарматов. Украшениями штанов служили круглые золотые
бляшки, вышивки и нашивки. Вышитые по меховым штанам
узоры принимали характер стёжки. Матерчатые шаровары
испещрялись крестиками, обшивались цветными полосами с
ромбообразными или шашечными узорами. Узоры также
были и ткаными.
Обыкновенно скифов и сарматов изображали с
обнажёнными головами, со свободно развевающимися длинными
волосами, которые иногда на висках и над лбом придерживались и
разделялись тесьмой на отдельные пряди. На рисунках мы
видим скифов то в кирбасиях, то в митрах.
Кирбасии — это остроконечные клобуки из твёрдого
плотного войлока или кожи. Украшались они стёжками, золотыми
бляшками, золотыми узорчатыми лентами или иными
золотыми украшениями.
Митры представляли башлыки, снабжённые длинными на-
щёчными и короткой назатыльной лопастями. При помощи
ленты, идущей вдоль лба, башлык прилегал к вискам, а свободные
его лопасти плотно окутывали нижнюю часть лица. Иногда
башлык имел весьма удлинённую назатыльную часть,
разрезанную на такие же две лопасти, как и передние, служившие для
обматывания боковых частей лица. Украшались башлыки
золотыми бляшками.
Сапоги имели вид кожаного чулка, плотно прилаженного к
ноге ремнями, охватывающими ступню и щиколотку. Обувь
такого рода являлась настолько своеобразной, что древние
именовали её скифской — «скифины». «Аргосские башмаки, всякому
ясно, придуманы, очевидно, аргосцами, как «скифкие» —
скифами и «родосские» — «родосцами»,- замечал Полидевк.
Сапоги изготовлялись из кусков вымоченной кожи,
высушенных на колодках.
Ограниченное число рисунков, на коих запечатлены плащи,
не позволяют говорить в подробностях об их покрое, форме и
т.п. Однако терракотовая статуэтка варвара в плаще из воло-
еистой ткани, хранившаяся в Императорском архивном
комитете, фотографию которой прилагает в своей книге П.К.
Степанов, обнаруживает поразительное сходство скифских плащей
с знакомыми нам бурками. Такие толстые волосистые ткани,
Яз которых скифы шили свои плащи, древние греки называли
«gausapum», «gausapa».
Скифы-воины любили носить золотые украшения. Мужские
украшения состояли из: наборных поясов, гривен, браслетов,
серёг и колец. Наборные пояса мы видим на многих
изображениях скифо-сарматских памятников, а в могилах на остовах
вокруг стана археологи находят золотые, бронзовые и
железные пластинки с истлевшей на обратной стороне кожей. К по-
2-2695 33
ясу прикреплялись меч и лук. Геродот указывает, что к поясу
крепилась также и чаша. Вероятно, на поясе носили и ножи,
огнива, мусаты (мусат — стальная полоса, округлая или гран-
ная, для точки ножей). Такой вывод можно сделать потому,
что в скифо-сарматских одеждах неизвестны карманы или
какие-либо мешки: куда же ещё, как не на пояс, привешивались
все вышеперечисленные предметы, столь необходимые
спутники охотничьей кочевой жизни?
Рассказывая о быте скифов, профессор русской истории
Йельского университета (США) Георгий Владимирович
Вернадский в своём капитальном труде «Древняя Русь» (издана в
1943 году) замечал, что скифская «одежда состояла из кожуха,
кафтана и брюк. Большое внимание уделялось кожаному и
украшенному орнаментированными металлическими пластинами
поясу. Женщины носили просторное платье (сарафан) и
высокий головной убор (кокошник)» (Г.В. Вернадский. История
России. Древняя Русь. — Тверь — Москва, Леан, Аграф. —
1997, с.73).
Женскую одежду скифов древние художники запечатлевали
не так часто, как одежду сильного пола, или же до нас не
дошли многие такие изображения. Но и из тех рисунков, которые
попали в руки учёных, можно представить, во что облачалась
прекрасная половина скифского общества. Описывая платье
скифянок, П.К. Степанов
использовал отчёт археолога
Н.И.Веселовского,
раскопавшего в 1914 году Чертомлыц-
кий, Куль-Обский и другие
курганы, работы археолога
Фелицына A887 год, курган
Карагодеуашх в нижнем
течении Кубани), исследования
И.Б. Забелина (Чертомлыцкий
курган близ Никополя Екате-
ринославской губернии).
Женский скифо-сарматс-
кий наряд составляли: широ-
Женская одежда скифо-сарматской эпохи кая ддиННОПОЛаЯ, Снабжённая
по прориси шестиквадратного увеличения
фотографии с нашитой бляшки из ДЛИННЫМИ рукавами ОДежДЭ,
кургана близ села Верхний Рогач Вместе С Другой, укороченной,
34
Женские одежды скифо-сарматской
эпохи по прориси с увеличенной
фотографии изображений крылатой
богини Александропольского кургана
наподобие кафтана,
служившие верхним одеянием;
охваченная поясом широкая
рубашка, собранная складками
вокруг шеи или запястьев,
служившая нижним одеянием;
высокий или низкий головной
убор, с накинутым поверх
покрывалом, либо же башлык.
Верхняя длиннополая с
длинными рукавами одежда —
непосредственное
доказательство связи древних обитателей
русской земли с иранской
культурой. Одежда эта носилась
накинутой на оба плеча,
наподобие плаща, от которого,
вероятно, и произошла; застёгивалась на груди аграфом или
завязками (аграф — застёжка, род украшенной каменьями пряжки).
Иногда одна рука продевалась в соответствующий, левый или
правый, рукав. Носили верхнюю одежду и иным способом:
продевая в прорезы руки и оставляя широкие рукава ниспадающими
за спину или под руками. При надевании кафтана в рукава,
рукава закреплялись у запястья, а излишняя длина их
располагалась по руке наборными складками. Одежда эта подбивалась
мехом и служила в холода, если же не оторачивалась мехом, то
носили её в тёплое время года. Украшались кафтаны нашивками
драгоценной ткани, золотыми вышивками и золотыми
давленными украшениями.
Нижняя одежда — рубашка; она сбиралась на вздержку
вокруг шеи, охватывалась поясом; рукав стягивался оборками
вокруг запястья. Очевидно, нижние рубашки шились из льняных
или пеньковых тканей. Более состоятельные люди носили
рубахи из драгоценных тканей, которыми торговали Ионийские
колонии Черноморского побережья.
Если И. Е. Забелин, описывая найденную им в Чертом-
лыцком кургане однородную бляшку, с полным основанием
утверждал, что «головной убор вроде обыкновенного
русского кокошника, нижняя одежда похожа на русскую
женскую сорочку, а верхняя — на русский женский опашень или
35
'^Jiii ¦ \-\\X'<
А*Ж--<ЪР
,uk) J
I. Старинные одежды русских.
1) Эпохи варяго-русской (одеяние женское и мужское); 2) XI-го века, русско-византийский
покрой (одеяние князя); 3) XVII-ro века, допетровской эпохи (одеяние боярина, непарадное).
II. Покрой одежды татар и великороссов конца XIX века:
а, а) татарские бешметы с длинными и короткими рукавами; Ь) русский кафтан; с, с)
рубахи — татарская и русская; d, d) русский тулуп сзади и спереди; е, е) сапоги, татарский
с мягкой подошвой и цветной вышивкой на закаблучье, русский — с твёрдой подошвой
и подбитым каблуком; 0 монгольский кафтан.
36
телогрею и что все эти изображения во многом
напоминают русскую старину даже XVII века», то ещё более
поразительное сходство с русской одеждой представляют скифские
одеяния, изображённые на бляшке, найденной археологом
Н. И. Веселовским. Верхняя одежда скифов почти
неотличима от русской однорядки. П. И. Савваитов,
исследователь русской одежды, даёт такое определение: «Однорядка
была верхней широкой, долгополой одеждой без
воротника, с длинными рукавами, под которыми делались прорехи
для рук; украшалась она кружевом, плетешком, нашивками,
образцами и золотыми строками. Носилась в рукава и в
накидку». Этому описанию вполне соответствует верхняя
одежда женщины, изображённой на бляшке, найденной
Веселовским. Рукава в плечевой части имеют прорезы для
продевания рук. Под разрезом рукав в плечевой части
украшен нашивкой или вошвой, обычным украшением
русской одежды за всё время её существования. Нижнюю часть
рукава украшает ещё нашивка, наводящая на мысль о
наших образцах или аламах (образцы — круглые или
продолговатые и разного вида фигуры, кованые, литые, низаные
или саженые жемчугом; служили украшением на ферязях,
кафтанах, однорядках и шапках; прикреплялись к вороту,
на груди, на плечах, на боковых прорехах. Аламы —
вырезок ткани, низаный жемчугом с каменьями). Воротник,
полы и подол этой одежды опушены мехом. Вдоль меховой
опушки идёт полоска, напоминающая столь обычные в
наших русских одеждах галуны, плетешки, золотные строки,
также идущие вдоль меховых опушек.
Башлыки или митры носили как мужчины, так и
женщины. Археологи М.И. Ростовцев и Н.Е. Макаренко в Мордви-
новском кургане обнаружили высокий головной убор в
захоронении скифской девочки, и этот клобук имел
поразительное сходство с головными уборами хеттов (хетты, или хетти-
ты — древнейший народ Малой Азии и Сирии, о котором
упоминается с половины XIV века до Р.Х.; долгие годы вели
войну с Египтом. В XII веке до Р.Х. царство их распалось.
По мнению профессора М.И. Ростовцева и других учёных,
скифы находились с хеттами в преемственной культурной
связи).
Прошедшие десятилетия со дня выхода в свет книги П.К. Сте-
37
Сарматские одежды по прориси с
трёхкратного увеличения фотографии
с части нашивной пластинки
головного убора из кургана
Карагодеуашх,
111—U века до Р. X.
панова подтвердили многие его
выводы о тождественности
одежды скифов как с одеждой
предшественников (хетты, иранцы),
так и с одеждой славянских
народов средних веков и нового
времени. Ю.А. Шилов в книге
«Прародина ариев. История,
обряды, мифы» (Киев, «Синто»,
1995), основываясь на данных
археологических раскопок 1970-
1990 годов, заключает, что
скифские одежды «подвержены
влияниям Малой Азии и Переднего
Востока; передача оторочек и их
зигзагообразная орнаментика
напоминает орнамент «хурритских
рубах» —- парадной одежды
хеттов во II тысячелетии до н. э.
Наиболее реалистично
воспроизведена одежда на женскую фигуру, найденная у с.Монастырь возле
Варны (Болгария). При общем сходстве с месопотамскими
изваяниями, моделировка её юбки в вертикальных полосах, кофты с
вырезным зигзагом понизу и широким воротом углом, повязанной
«стрешком» косынки, доныне является традиционным убранством
крестьянок Восточной и Центральной Европы».
А вот находка археологов в селе Волковицы Романского
уезда Полтавской губернии: подковообразное головное
убранство удивительно похоже на кокошник, какие
девушки-крестьянки носили в начале XX века.
Украшениями головных уборов служили золотые давленые
бляшки; судя по количеству их на головах остовов при
раскопках, они сплошь покрывали головной убор.
Другая разновидность начального украшения — венчики в
виде золотой ленты, с травчатыми или иными узорами, с
отверстиями в верхнем и в боковых краях для нашивания. К
венчикам прикреплялись височные украшения, в виде колец или
розеток с привесками, закрывавшими уши.
Серьги — самых разнообразных форм: в виде простого
кольца, кольца с утолщением, с лепным изображением на нём зве-
38
рей, птиц, гениев (гений — дух-покровитель человека, добрый
или злой), кольца с подвесками в виде розеток, репейников,
гроздей винограда, пирамидок с зернью, в виде лунницы и т.д.
Нашейными украшениями служили гривны и ожерелья из
тончайших цепочек наподобие тесьмы, украшенные
привесками в виде репейника, а также золотые трубочки, цветные
стеклянные, костяные и иные бусы с охранительными амулетами,
нанизанные на нить.
Браслеты бывали в виде плоских обручей, иногда
спиралеобразные, или, подобно гривнам, из перекрученного
или круглого стержня, с фигурными изображениями по
концам, и в виде нанизанных на нитку костяных или
стеклянных бус. _~
Археолог В. А. Прохоров в четырёхтомном труде «Матери- {
алы по истории русских одежд и обстановки народной» (СПб., >f
1881-1885) проводил параллели между скифским и русским
костюмом, находя их во многом сходными.
Самые трудные вопросы — «детские» то есть те, на
которые-то и ответить не составляет труда, однако подобная
простота обманчива: чем больше над ними думаешь, тем сложнее
найти ясный и точный ответ. К разряду «детских» можно
отнести и такой: «Зачем нужно изучать историю?»
Виген Артаваздович Геодакян, ведущий научный сотрудник
института проблем эволюции и экологии Российской Академии
наук пишет: «Главный закон природы гласит: выживает
сильнейший, наиболее приспособленный к окружающим условиям.
Закон естественного отбора. Именно он — гарантия
существования вида». И далее, в ряду условий, необходимых для
выживания, называет и такое: «После достижения детьми
самостоятельности родители вовсе не должны сойти со сцены. Они
должны сопровождать новое поколение ещё длительное время,
чтобы передать ему информацию о жизни, накопленную не
только ими, но и полученную от предков. Это ведь тоже одно
из условий выживаемости вида — передача всё более полной
информации из поколения в поколение».
Все поколения русских людей XX века не выполнили
основополагающего условия выживаемости. Вся наша история
погребена под толстым слоем фальсификаций — намеренных
39
Женщины на Трояновои колонне представлены с повязанными на голове платками,
которых задняя часть спадает до плеч; у иных женщин, вероятно пожилых, совсем
покрыта голова, а у других из-под покрывала на лбу видны волосы; может быть, это
или молодые женщины, или девицы. Подобный головной убор замечается у нас
с давних времён. Одежда женщин на Трояновои колонне состоит из обыкновенной
длинной рубашки; сверх неё другая, которой нижняя часть щегольски приподнята
выше колен и заткнута концом своим за пояс. У некоторых рукава v плеч подвязаны
и на шее видны монисты.
40
искажений. И ныне потомкам древних арийцев, скифов,
славян собственная история известна почти в той же мере, как
история, например, Новой Зеландии. Русский не помнит
своего арийского происхождения, заглядывая в прошлое не
дальше, чем на тысячу лет своей славной многотысячелетней
истории.
Наш земляк Николай Гаврилович Чернышевский, писатель и
историк, полтораста лет назад высказал мысль, актуальную и
сегодня: «Все науки человек познать не может, но знать историю
обязан, ибо история — душа человечества». Здесь человек — в
смысле индивид, которому, к сожалению, ни на уроках истории в
школе, ни на лекциях в университете не преподносят эту «душу
человечества» в должной мере, о чём свидетельствует такой факт:
в многочисленных телевизионных играх («Поле чудес», «О,
счастливчик!», «Что? Где? Когда?» и т. п.) самые «опасные» для
игроков вопросы — из истории и литературы. Можно по-разному
объяснять этот феномен, но несомненно одно — свою историю,
историю страны и родного края наши соотечественники знают
плохо. Полагаете, ничего страшного нет в том, что человек рубе-"
жа XX и XXI веков не помнит, какие события происходили в
России лет триста—пятьсот назад? Как сказать...
Джордж Оруэлл, английский писатель, подметил: «Тот, кто
контролирует Прошлое, контролирует Будущее». Контролирует
ли русский народ своё прошлое?
Не будем брать ни политику, ни экономику, ни
культуру. Даже такие безобидные ипостаси, как быт, одежда
нашего народа подвергаются осмеянию: «сермяжная правда»,
«посконная Русь», «лапотники» — сколько презрения к
народной одежде! Нападки на всё русское, в том числе и на
костюм народа, постепенно отравляли национальное
сознание русских людей, прививали комплекс неполноценности
русской нации.
Между тем не надо стыдиться своей истории, своей
культуры, своих одеяний. Наша национальная одежда не хуже, а
лучше — красивее, прочнее, удобнее — нежели заморская,
навязанная насильно дворянам Петром I, а ныне повсеместно
вытеснившая исконный русский костюм.
Журнал «Крокодил» к 60-летию СССР поместил на
обложку (№ 36, 1982) нечто вроде дружеского шаржа на «единую
семью народов». На рисунке, как на гробнице персидского царя
Дария, изображены представители народов, о коих пелось в
гимне, что их «сплотила навеки великая Русь». Все — в
национальных костюмах, и только сама Русь олицетворяется дюжим
молодцом в... джинсовом рабочем комбинезоне. Можно,
конечно, уловить здесь политический подтекст, но можно и
понять художника: а во что же ещё облачать Ивана, если в
жизни он носит то рабочую спецовку, то интернациональный
костюм — брюки-пиджак?
Во что одевались русичи в Киевской и Московской Руси и
как случилось, что потомки гордых скифов «багрец и золото»
своих кафтанов променяли на блёклую невзрачность
джинсовых курточек — о том дальнейший наш рассказ.
ГОРЬКА
РАБОТА,
ОЛАДОК
А. ТРОПИНИН
Кружевница
а вопрос о значимости одежды русский народ
' ещё в древности ответил пословицей: «Голоден
.преходит град, а наг ни двора». Неизвестен
автор сего изречения, как безымянны изобретатели,
подарившие миру рубашку и шапку, рукавицы и
носки, стол и стул, лодку, парус, колесо...
Правда, Анатолий Васильевич Громов, редактор
издающейся с 1993 года в Санкт-Петербурге газеты «Страницы
российской истории» в первом номере опубликовал «Приблизительную
хронологию древнего славянства», назвав имя изобретателя
колеса—¦ Колодей (появление колеса он относит к 10000-7000
годам до Р.Х.). Но исключение лишь подтверждает правило.
Что-то люди подсмотрели у природы (ту же лодку), иные
предметы — плоды раздумий и смекалки (горшок, ложка,
чашка), но воистину гениален тот, кто сумел среди разнотравья
отыскать лён (на севере) или коноплю (на юге), догадаться,
что внутри длинного стебля спрятаны нити! И не только
увидеть, но и сообразить, как эти нити извлечь, как приготовить
из них пряжу, как срезать лён с корня, как расстилать его в
попь или вымачивать в ручье, как и где сушить, каким
образом мять и трепать, дабы отделить волокна от кострики —
грубой коры стебля (получить льняную нить гораздо труднее,
нежели шёлковую: шёлк «прядёт» насекомое, и человеку
остаётся лишь присвоить результат чужого труда).
Недюжинным умом обладал и тот, кто первым научился
переплетать нити так, чтобы получилась ткань. Вернее не тот,
а та — учёные считают: ткачество изобрели женщины. В
природе нет готовой ткани, и человеку пришлось доходить своим
умом до приспособления — ткацкого станка, — чтобы
получать полотно, переплетая нити, как показано на рисунке. Здесь
материя сложена из нитей белого и чёрного цветов; чёрные,
45
Простое переплетение нитей в тканях:
а — полотняное; б — саржевое;
в — сатиновое; г — атласное.
продольные нити — основа,
белые, поперечные — уток.
Нити основы гораздо прочнее
нитей утка, видимо, отсюда и
название — основа: на них
как бы основывается,
крепится полотно.
А такая мелочь, как
иголка? Мелочь-то мелочь,
а без неё куском ткани
можно лишь обернуть тело, что
и доныне делают люди,
скажем, в Индии. Изобретение
нити вызвало потребность и
в иголке. Недаром
молвится: «Куда иголка, туда и нитка», «Иглой да бороной
деревня стоит». Первые иглы делали из кости; их обнаружили в
захоронениях, коим 32 тысячи лет. Из какой материи тогда
шили одежду, сказать трудно: самые ранние из дошедших
до нас кусочки ткани из льна согревали наших далёких
предков семь тысяч лет назад.
Изготовление одежд из шкур требовало не только навыков,
умения, но и — смекалки. Ведь шкура, снятая с того же волка,
просто-напросто сгниёт на плечах, если... Вот это «если» и
заставило охотника, укрывшего себя тёплым мехом, искать
способ предохранения шубы от порчи. И он подметил, что
шкуры, вымоченные в луже под дубом и затем высушенные —
меньше гниют. Так люди открыли свойство коры дуба (и
некоторых других деревьев, например, ольхи) укреплять кожи, не
давать им разлагаться. Технология дубления кож служила
человеку тысячелетия.
Сначала шкуру вымачивают в отваре дубового корья — не
меньше и не больше положенного срока, весьма длительного:
дубленье сапожного товара, особенно подошв, длится
несколько месяцев. Причём кожу, идущую на подмётки, прежде
погружают в раствор золы — сгоняют шерсть. Потом кожу сушат,
мнут — не вспотеешь в шубе, не попотев над выделкой и
шитвом. Бывает, что и даром: счищая мездру, изнанку шкуры,
невзначай тронут и замездрину — слой, в котором укреплены
корни волос,— шкура облысеет— какая уж тут шуба...
46
Ткачиха. Работа мастера Баканова из
Палеха, 1926 год.
Древнейшие ремесленники
находили в природе нужные
для поделок материалы,
иногда — неожиданные и
удивительные для нас.
Скажем, всем известна
присказка — «на рыбьем меху», то
есть одежда холодная,
продуваемая ветром, но мало кто
знает, что умельцы в
Тобольске из выделанной кожи
налима делали мешки,
кошельки, оконницы (плёнки вместо
стёкол) и даже — халаты!
«Голь на выдумки хитра»,
а «Ремесло — не коромысло,
плеч не оттянет» — приходилось нашим прадедам трудиться
так, что «ноготки заламывались», ибо «Как потопаешь, так и
полопаешь».
Полвека назад в учебнике «Родная речь» (продолжение
«Букваря») привлекали учеников две картинки с одной
подписью: «Прежде и теперь». На первой — мальчик лет семи-вось-
ми в тулупчике, валенках, шапке-ушанке с полными вёдрами
воды переступает порог избы; в глубине комнаты — мама
стирает, склонясь над корытом. На другой картинке -— мальчик в
городской квартире играет с мячом. Рисунки эти призваны
были убеждать ребят, как тяжело жилось детям прежде и как
хорошо теперь. И рассказы в «Родной речи», и параграфы
учебников истории, географии, литературы прививали
мальчишкам и девчонкам своеобразный временной шовинизм, то
есть чувство превосходства над людьми, жившими «и сто, и
двести лет назад». Помню, я искренне жалел, читая
исторические романы, героев, коим приходилось топить печь и жечь
лучину, ездить в санях, влекомых лошадью... Настоящая жизнь,
думал я, у нас и у тех, кто будет жить в XXI веке.
И не было рядом никого, кто бы подсказал: насладиться
жизнью можно в любом веке, а счастье людское не зависит от
способа освещения горницы, а прогресс — это не движение от
простого к сложному: завтра станет лучше, чем вчера. Более
того: жизнь не усложняется, но — упрощается, причём просто-
47
та эта из разряда тех, которые хуже воровства. Вернее,
воровство здесь и замешано. Вернёмся к картинкам из «Родной
речи». Мальчика, играющего в мяч, как раз-то и обворовали,
до зрелых лет оберегая от труда, что противоестественно:
безделье разрушает личность. В старину тем редким матерям,
излишне нежившим, баловавшим детей, мудрые люди
напоминали: «Засиженное яйцо всегда болтун», то есть из лентяя не
вырастет путного человека. Заходя в избу, гости кланялись
хозяевам со словами: «Дай Бог батюшке здоровья, а детки все к
промыслу», ставя умение трудиться наравне со здоровьем. И
если бы нашим прапрадедам довелось побеседовать с нами,
посмотреть, как мы живём — они бы ужаснулись той
примитивности мыслей и чувств, из которых сотканы наши
представления о мире. Даже костюм современного человека
проигрывает по всем статьям облачениям людей прошлых веков: он
некрасив, непрочен, а то и вреден для здоровья.
Ну, а коли кто скажет: «Зато мы делаем ракеты и
перекрыли Енисей»... Енисею, как и обитателям его берегов жилось
лучше без плотины, что же до ракет... В Индии вот уже не
одно тысячелетие стоит железная стела, стоит и не ржавеет.
Ходят специалисты вокруг неё, исследуют, нет ли в ней каких-
нибудь добавок, оберегающих от коррозии? Нет, чистое
железо, которое по всем законам физики должно окисляться,
однако — ни пятнышка ржавчины.
Также современной ткацкой технике не удалось превзойти
ни китайскую камку, ни персидский бархат, ни коптские*
ткани, хранящиеся в музеях.
Спору нет: сегодня наука может объяснить больше, нежели
средневековые алхимики или учёные античности. Но
объяснить существующее и создать новое — не одно и то же.
Тысячелетия люди носят шерстяные вещи. Разгадать же, почему она
сваливается в войлок и почему греет, даже промокнув под
дождём, люди смогли, взглянув на волоски под микроскопом.
Оказалось, что в квадратном сантиметре шкуры
насчитывается до 20000 волосков. И каждый из них — чешуйчатый, то
есть наружный слой подобен черепице на крыше. На
«черепице» волоса вода не задерживается, быстро стекает, не давая
* Копты — дальние родственники русского народа, арийское племя, населявшее в
древности Египет.
48
шерсти промокнуть. При этом черепица проницаема для
водяных паров, шерстяная одежда способна поглотить до 60 %
влаги (по отношению к своей массе), оставаясь на ощупь
сухой. Если человек остыл или перешёл в сухое помещение,
шерсть постепенно отдаёт накопленную влагу. Благодаря
этому свойству шерстяное нижнее бельё, валяная обувь, чулки
действуют как насос, сначала вбирая выделяемый человеком
пот, а затем отдавая влагу в наружную среду.
Уникальная черепицеобразная поверхность шерстяных
волокон— главный фактор ценкрго свойства шерсти: при
многократном сминании, скручивании, валянии с одновременной
обработкой водой или слабым раствором кислоты зазубрины на
чешуйках прочно цепляются друг за друга, волокна
сближаются и переплетаются, образуя плотный конгломерат — войлок,
хорошо сваливается шерсть грубошерстных овец, которая не
годится для пряжи. Из неё и делают обычный войлок. Из пуха
кроликов и зайцев готовят особо мягкий войлок — фетр.
Шерсть овец, коз, кроликов, верблюдов, лам идёт на
пряжу, а вот шерсть лисиц, енотов, нутрий — не годится. В
шуточной песне о Дуне-тонкопряхе язвили: она «пряла не тоньше
полена». Научиться прясть тонко удавалось не всем, хотя
девочки с семи-восьми лет садились за прялку. Каждая мечтала
прясть так тонко, чтобы триста нитей, сложенных вместе,
протянуть в рбручальное кольцо, — тех, кому удавалось такое, и
звали тонкопряхами.
Мастерового человека на Руси уважали, о чём
свидетельствуют сотни пословиц: «Дело мастера боится», «Труд — отец
богатства, земля — его мать», «Добрая работа два века
живёт»... Даже такая пословица — «Работа не волк, в лес не
убежит», — говорит о том же, ибо произносили её с иронией,
насмехаясь над лодырями, коих было — один-два на село.
Наши предки различали понятия «мастерство» и «ремесло».
Василий Иванович Белов как-то подсчитал: наш крестьянин за
жизнь осваивал около трёхсот трудовых операций: пахал, сеял,
косил, молотил, рубил деревья и дома, пилил и колол дрова и
т.д и т.п. Конечно, что-то ему удавалось лучше, что-то хуже —
«Тот и господин, кто всё может сделать один», потому что —
«Не выучит охота, выучит неволя». Правда, помнили и такую
поговорку: «Хорошо, если сам всё можешь сделать, да не
ладно, когда сам всё делаешь», иной раз приходилось обращаться
49
за помощью к соседу, а то и приглашать мастера из соседней
деревни, но стремились обходиться своими силами. «Ремесло
пить-есть не просит, а само кормит», — наставлял отец сына, с
малолетства приучал его к труду на своей земле. Ремесло и
кормит, и одевает-обувает, ведь до начала XX века русский
человек сам себе тачал сапоги из кожи выращенного на
собственном подворье телёнка, сам шил рубашку из домашнего
полотна, сотканного из конопли, выращенной за гумном.
Работая от зари до зари, наш крестьянин, даже крепостной (а по
статистическим данным 1858 года их в России оставалось
всего 33 %), отбывая барщину, — три дня в неделю, — оставался
самым свободным человеком, ибо зависел только от Господа
Бога: даст Бог дождь— будет урожай, даст здоровье— всё
остальное он сделает своими руками. Нас сейчас пытаются
убедить, что мы наконец-то обрели свободу. Помилуйте, о какой
свободе можно говорить, если обычный человек ныне
полностью зависим от магазина (т.е. от людей, которые хотят—
завезут товар в магазин, а захотят — в любой момент оставят
вас голодными). Хлеб... Большинство сегодня и не
представляет, как он растёт. Одежду нам привозят из Турции... Вот и
подумайте, кто более свободен: полагающийся лишь на труды
своих рук или же пользующийся плодами труда сотен людей?
«Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья» —
провозглашает курортный афоризм. У русского мужика в старину
самыми верными друзьями были рожь, лён, конь, корова и.овца.
Рожь и корова его кормили, конь — первый помощник и
дома, и в дороге*, а лён и овца одевали его с головы до пят.
«По горам, по долам ходит шуба да кафтан». Из овчины —
выделанной шкуры овцы — шили тулупы, шубы. Из
состриженной шерсти пряли нити и ткали сукно на кафтан. Что
такое кафтан, понятно из двух пословиц: «Рубаха кафтана к телу
ближе», «И кафтан греет, когда шубы нет». В. И. Даль так
растолковывает слово «кафтан» — верхнее, долгополое мужское
платье разного покроя: запашное, с косым воротом, чапан,
сермяга, суконник, армяк; обычно кафтан шьётся не из
домотканины, а из синего сукна...»
«Шёл я в осень, нашёл я восемь, мясо бросил, шкуру изно-
* Саратовский краевед А. С. Папшев утверждает: коня впервые приручили именно в
наших краях скифы. Древний город Увек (Укек) свидетельство тому: слово «укек» с
древнерусского переводится как «конь».
Великороссы в воскресный день. Рисунок XIX столетья
сил, а голову съел», — что это такое? Не догадались? Тогда
такая подсказка: «Били меня, колотили, во все чины
производили, на престол с царём посадили?» Ещё загадка о том же:
«Мал малышок в сыру землю зашёл, синю шапку нашёл?»
Теперь уже нетрудно понять: речь идёт о растении с мягким и
певучим именем — лён. Из льняного семени давили вкусное и
душистое масло — отсюда «голову съел». «Мясо бросил» —
это кострика, очёски — грубая часть стебля, негодная в дело, а
«шкуру износил» — собственно сами волокна, из коих прядут
нити. «Во все чины производили, на престол с царём
посадили» — льняное бельё носили все сословия, от крестьян до
царствующих особ, ибо нет ткани, как сейчас говорят,
гигиеничней, нежели льняное полотно. Средневековый учёный Абу Али
Ибн Сина, известный больше как Авиценна, так отзывался о
разных тканях:
Шёлк с хлопком изобильны теплотою,
Льну не присуще качество такое.
Тепла верблюжья иль овечья шерсть,
Хоть сухость в ней и грубоватость есть.
На вкус и цвет товарищей нет: мне нравится моя льняная
рубашка и в жару, — ткань приятно холодит, продувается ветер-
51
ком, — ив день прохладный, — согревает, мягко прильнув («сей
глагол — от слова «лён»?) к телу. Жаль, лён вышел из моды, то
ли просто весь вышел из России за границу: почти не встретишь
на прилавках ласкающую глаз материю естественного цвета
льна — белесовато-бежевого. Лён уходит, как и многое на Руси,
в область преданий... А когда-то он был неотъемлемой частью
жизни русского человека. «К сожалению, в прошлом столетии, с
появлением хлопка и хлопчатобумажных, более дешёвых
фабричных изделий, льноводство в России стало падать, — сокрушался
журнал «Нива» в начале столетия (№ 7 за 1911 года). — Правда,
и теперь из России вывозится много льна за границу, и лён
является одним из главных предметов нашей экспортной торговли; но
в самом народе льняные материи почти уже не употребляются,
вытесненные ситцами и дешёвыми «набивками» — плохими, хотя
и дешёвыми, хлопчатобумажными материями».
Сеют лён и ныне, но всё меньше и.меньше голубеньких
цветочков остаётся на русском поле...
Педагог и писатель Константин Дмитриевич Ушинский в
прошлом веке написал об этом замечательном растении,
пожалуй, самом «домашнем» из всех «приручённых» человеком,
рассказ «Как рубашка в поле выросла».
I
«Видела Таня, как отец её горстями разбрасывал по полю
маленькие блестящие зёрна, и спрашивает: «Что ты, тятя,
делаешь?» — «А вот сею ленок, дочка: вырастет рубашка тебе и
Васютке». Задумалась Таня: никогда она не видела, чтобы
рубашки в поле росли.
Недели через две покрылась полоска зеленою шелковистою
травкой, и подумала Таня: «Хорошо, если бы у меня была
такая рубашечка!». Раза два мать и сестры Тани приходили
полоску полоть и всякий раз говорили девочке: «Славная у тебя
рубашечка будет!». Прошло ещё несколько недель: травка на
полоске поднялась, и на ней показались голубые цветочки. «У
братца Васи такие глазки, — подумала Таня, — но рубашечек
таких я ни на ком не видала».
Когда цветочки опали, то на месте их показались зелёные
головки. Когда головки забурели и подсохли, мать и сестры
Тани повыдергали весь лён с корнем, навязали снопиков и
поставили их на поле просохнуть.
52
II
Когда лён просох, то стали у него головки отрезывать; а
потом потопили в речке безголовые пучки и ещё камнем сверху
навалили, чтобы не всплыл.
Печально смотрела Таня, как её рубашечку топят; а сестры
тут ей опять сказали: «Славная у тебя, Таня, рубашка будет!»
Недели через две вынули лён из речки, просушили и стали
колотить сначала доской на гумне, потом трепалом на дворе,
так что от бедного льна летела кострика во все стороны.
Вытрепавши, стали лён чесать железным гребнем, пока он
сделался мягким и шелковистым. «Славная у тебя рубашка будет!» —
опять сказали Тане сестры. Но Таня подумала: «Где же тут
рубашка? Это похоже на волосики Васи, а не на рубашку».
III
Настали длинные зимние вечера. Сестры Тани надели лён
на гребни и стали из него нитки прясть. «Это нитки! — думает
Таня. — А где же рубашечка?»
Прошла зима, весна и лето, настала осень. Отец установил
в избе кросна, натянул на них основу и начал ткать. Забегал
проворно челночок между нитками, и тут уже Таня сама
увидела, как из ниток выходит холст.
Когда холст был готов, стали его на морозе морозить, по
снегу расстилать; а весной расстилали его по траве на солнышке и
взбрызгивали водой. Сделался холст из серого белым, как кипень.
Настала опять зима. Накроила из холста мать рубашек;
принялись сестры рубашки шить и к Рождеству надели на
Таню и Васю новые, белые как снег рубашечки».
Восточная пословица замечает: «Если сказать сто раз
«халва, халва», — от этого слаще во рту не станет». А русская
пословица утверждает обратное: «Если сто раз назвать человека
свиньёй, то он захрюкает». Слово имеет огромную силу, как
созидательную, так и разрушительную. Вероятно, каждый
слышал выражения: «Домострой», «он живёт по домострою».
Школьные учебники утверждают: Катерина из пьесы А. Н.
Островского «Гроза» погибла, выражая протест против
домостроевского уклада жизни. «Лучшие умы» прошлого века —
Тургенев, Л. Толстой, Короленко, Горький, тем более писатели
советского времени внушали мысль о Домострое как о плётке
в руках отца. Если он не пускал дочь на дискотеку, не
разрешал ей дружить с подругами сомнительного (а то и
несомненно порочного) поведения — его упрекали в приверженности к
Домострою.
Я неоднократно повторил слово «домострой», не поясняя,
что же это такое. Примерно так поступали и критики
Домостроя: обвиняли его в мракобесии, ругали на все лады за
реакционность, и в умах людей сложилось впечатление:
Домострой — это плохо. Ежели кто хотел узнать, а что именно
плохо, ему толкователи Домостроя отвечали: «Разве хорошо, коль
муж бьёт жену, лупит детей?» И якобы цитировали: «Да
убоится жена мужа своего». Тут даже самый недоверчивый
соглашался: это действительно ужасно.
Домострой — система взглядов на жизнь, сам уклад
русской жизни XVI века. Протопоп придворного
Благовещенского собора в Кремле Сильвестр, — сподвижник молодого царя
Иоанна Грозного, - собрал воедино разрозненные поучения
и наставления в книгу и дал ей название— «Домострой». В
советское время книга не переиздавалась, но в 1990-х годах
появилось несколько публикаций этого замечательного
памятника русской истории и литературы, в том числе и
академическое (СПб., «Наука» 1994), и теперь каждый может сам
составить своё мнение о Домострое, а не повторять за
«толкователями»: «Мы не читали, но решительно осуждаем».
Давайте перелистаем главы «Домостроя», посвященные
рукоделию. Вот глава тридцать третья, в которой хозяйка
наставляется «всякий домашний обиход и рукоделье всякое
знать, и слуг обучать, и самой — трудиться»:
«А которая жёнка или девка рукодельна, так той указать
дело: рубашку сшить или вышить убрус да выткать, или шить
на пяльцах золотом и челками — какую из них чему научили,
да и это всё доглядеть и заметить. И каждой бы мастерице
сама хозяйка отвесила и отмерила пряжи и шёлка, золотой и
серебряной ткани, и тафты и камки, и рассчитать, и указать,
сколько чего надобно и сколько чего дать, и выкроить и
примерить — самой знать всякое рукоделие. Да и сама хозяйка ни
в коем случае никогда, разве что занедужит или по просьбе
мужа, без дела бы не сидела, так чтоб и слугам, на неё глядя,
повадно было трудиться».
54
Теперь понятно, почему не переиздавалась книга? Нас
учили, что всякие там буржуи и помещики только и делали, что
эксплуатировали крестьян да рабочих, а тут — «никогда бы слуги
не будили хозяйку, но сама хозяйка будила слуг», и, как
сказано в следующей главе, «а рубашки нарядные мужские и женские
и штаны, — всё то самой кроить или велеть при себе кроить».
Во времена «Домостроя» ни княгине, ни царской дочери и
в голову не могло придти, что можно весь день просидеть
сложа руки. Аксинья Годунова, дочь царя Бориса, славилась
своим рукоделием, — прекрасно вышивала (к слову, она
знаменита и песнями, которые сама сочиняла и пела). До Ивана III
все правители Руси, начиная с известных нам Гостомысла и
Рюрика, возглавляли в походах войска, сами сражались с
оружием в руках наравне с простыми ратниками, причём князь
владел копьём и мечом не хуже, а лучше всех своих воинов: на
то он и князь!
Глава тридцать пятая «Домостроя» предписывает хозяйке,
«как кроить различную одежду и хранить остатки и обрезки»:
«Если случится одежду какую кроить, себе и жене или детям и
работникам: камчатное или тафтяное*, шерстяное или златот^
каное, хлопчатое или суконное, из серпянки или сермяжное,
или шубу, или кафтан, или терлик, или однорядку, или кор-
тель, или летник и каптур, или шапку, или нагавицы, или
какое иное платье; или кожи какие кроить на сагайдак, на седло,
на шлею, на сумки, на сапоги, — так уж сам господин с
госпожой смотрят и подбирают товар; остатки же и обрезки хранят,
остатки те и обрезки разные ко всему пригодятся в домашнем
деле: заплату наставить на обветшавшей одежде или новую
удлинить, или какую из них починить, — тогда вот остаток или
обрезок и выручит; на рынке устанешь, подбирая по цвету и
виду, да и втридорога купишь, а иногда и не сыщешь. Если же
придётся какую одежду кроить для молодых, сыну или дочери,
или молодой невестке, какая одежда ни будет, мужская или
женская, любая хорошая, то, кроя, загибать нужно по два
вершка и по три на подоле и по краям, возле швов и по рукавам;
а как вырастет он годика через два или три-четыре, то, распо-
* Объяснение непонятных слов см. в конце книги, в разделе «Толкования слов, каса-
емых старинных одежд и облачений, головных уборов и обуви, данные Владимиром
Ивановичем Далем».
ров такую одежду, выправить загнутое, и снова в пору будет
одежда лет на пять или шесть. А какая одежда не на каждый
день, кроить её так же».
Наставлял «Домострой» как жене носить разную одежду и
сберегать её: «А платья и рубашки и платки на себе носить
бережно каждый день, не испачкать, не измазать, не залить, на
мокрое не сесть и не класть, и всё то, с себя снимая,
складывать бережно и хранить это строго; и слуг научить тому же.
У самого господина и у госпожи у детей и слуг — когда
нужно работать, делать это в одежде ношеной; закончив же
дело, переодеться в одежду повседневную, и сапоги тоже. А в
праздники и в хорошую погоду, да и на людях или в церковь
идти и в гости, надеть одежду нарядную, с утра осторожно
ходить и от грязи, и от дождя, и от снега беречься, питьём не
залить, едой и салом не пачкать, на кровь не сесть и на мокрое.
С праздника или из церкви, или из гостей воротясь, нарядное
платье с себя сняв, оглядеть его, высушить, выгладить, мести,
вычистить да хорошенько уложить, где хранится оно. А
повседневное всякое платье, верхнее и нижнее, и сапоги, всегда
бы всё было вымыто, а ветхое заплатано и зашито, так что и
людям посмотреть не совестно, и себе хорошо и прибыльно, и
нищему дать во спасение. Платье же всякое и всякий наряд,
сложив и свернув хорошенько, положить в сундук или в коро-
бью; да под замком бы всё было — тогда никакой беды не
боишься».
А вот и то место, которое так возмущало
недоброжелателей «Домостроя»: «А увидит муж, что у жены непорядок и у
слуг или не всё, как в книге этой изложено, сумел бы свою
жену наставлять да учить полезным советом; если она
понимает— тогда уж пусть так всё и делает, и уважить её, да
жаловать, но если жена науке такой, наставлению не последует и
того всего не исполняет (о чём в этой книге сказано), и сама
ничего из того не знает, и слуг не учит — должен муж жену
свою наказывать, вразумлять её страхом наедине, а наказав,
простить и попенять, и нежно наставить, и поучить, но при
том ни мужу на жену не обижаться, ни жене на мужа — жить
всегда в любви и согласии».
Слугу за провинность предлагалось «плетью же, наказывая,
бить осторожно, и разумно и больно, и страшно и здорово —
если вина велика», при этом строго-настрого указывалось «ни
56
ja какую вину ни по уху, ни по лицу не бить, ни под сердце
кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным и
деревянным не бить».
Критики «Домостроя» любили цитировать эти строки,
никогда не упоминая такого наставления хозяину: «Во всяком
деле кто хорошо, бережливо и бесхитростно служит, по наказу
всё исполняет, того пожаловать и привечать его добрым
словом, едой и питьём одарить, и всякую просьбу его исполнить».
Протопоп Сильвестр не сам придумывал правила
поведения: они существовали в жизни, может, и не в том идеальном
виде, в каковом автор закрепил их в книге, «называемой
Домостроем, которая содержит в себе полезные сведения,
поучения и наставление каждому христианину — и мужу и жене, и
детям, и слугам, и служанкам». «Домострой» освящал ту
неразрывную цепочку, на которой держалась Русская жизнь:
Государство — Церковь — Семья. Эти самобытные начала и не
устраивали врагов русского миропорядка. Сломать это
единство, уничтожить и государство, и церковь, и семью — вот к
чему стремились те, кто и на дух не переносил заветы
«Домостроя». Вступить открыто не решились — стали порочить,
высмеивать отдельные положения книги, извращать их смысл,
дабы посеять сомнения в народной душе: а правильно ли он
живёт? Капля камень точит: ненавистникам всего русского
удалось внедрить в общественное сознание мысль:
«Домострой — это устаревшее и вредное учение, мешающее
современной жизни».
Вернуться к жизни по Домострою нам вряд ли удастся: не
войти дважды в одну реку, однако разумно ли пренебрегать
ценным опытом, накопленным за века нашими
соотечественниками? Настоятельно советую всем, кто хочет лучше узнать рус-
скийчнарод, понять его душу и постичь его дух, не спеша
перечитать книгу «Домострой». Ведь любить можно лишь то, что
хорошо знаешь. А знаем ли мы свою историю?
«От сна восстав», мы надеваем майку, рубашку, брюки,
пиджак, зимой — пальто, шарф, шапку, на ноги — ботинки
или сапоги. Девочки и женщины наряжаются в платье или
юбку с блузкою, а то и так, что их от мужчин не отличишь: в
брючный или джинсовый костюм. Гардероб современного
человека чрезвычайно беден, особенно у сильного пола —
штаны, рубашка, свитер. У женщин хотя и разнообразнее одеяния,
57
однако и они вызвали бы сочувствие красных девиц Древней
Руси, перечень одежд коих занял бы всю эту страницу.
Кафтан, опашень, ферязь, уляди, охабень, армяк, бугай, емур-
лук, мурмолка, епанча, душегрея, скуфья, саян, зипун, чуга— как
тут разобраться, что есть одежда мужская и что женская, какую
потребно носить в холода, а какую — в жару, в каком порядке
надевать на себя: кафтан на зипун или наоборот?
Если кто скажет, мол, не всё ли равно, что надевать под
спод, тот будет не прав: в старину к своему наряду относились
не как мы с вами — хотим, в шортах на улицу выйдем, а то и
джинсы сойдут. Представьте, просыпаетесь вы однажды в
княжеской или царской опочивальне веке этак в XV. Постельничий
склоняется над вами и вопрошает: «Княже, на охоту сегодня или
в монастырь на богомолье поедем? Какую одежду подавать?»
Конечно же, угадать вы не угадаете и... Вас разоблачат: никакой
вы не князь, а самозванец. (Глагол «разоблачать» — очень
выразительный: разоблачать — раздевать, обнажать, выводить на
чистую воду, делать явными тщательно скрываемые намерения, как
скрывают складки платья телесную наготу). Один из
самозванцев, кажется, Лжедмитрий II, погорел из-за мелочи. Будучи не
русским, но хорошо владея языком и одеваясь подобающим
образом, сумел убедить многих, что он — чудом спасшийся сын
Иоанна Васильевича. Но его нежелание спать после обеда
вселило первые подозрения. В те времена люди вставали рано, с
солнышком, и ко сну отходили с закатом светила. День летний
долог, к обеду людей смаривало, и часок-другой они отдыхали.
Лжедмитрий же, не привычный к такому, бодрствовал, что и
выдало его: не спать, по крайней мере не отдыхать после обеда
Считалось ересью, как и всякое отступление от обычаев предков
(ересь — нарушение православных норм, их искажение).
Спали в старину не на кровати — на лавке, прикреплённой к
стене. К ней приставляли другую лавку, переносную, и на них
клали постель, состоявшую из пуховика (или перины), изголовья
и подушек. Изголовьев было два: нижнее называлось бумажным
и подкладывалось под верхнее, на верхнее клали три подушки.
Простыня сверху перины — полотняная или шёлковая. Перины
набивали лебяжьим или чижовым пухом. Наволочки обычно
шили из белой или красной тафты, одеяла подбивали заячьим
мехом. В праздники на изголовья и подушки надевались
наволочки камчатные, бархатные, атласные красного цвета, шитые
золотом и серебром, унизанные по краям жемчугом. Одеяла
тогда постилали тоже нарядные — атласные, подбитые соболями.
Впрочем, постель — привилегия богатых, да и они держали её
только для вида, предпочитая спать на медвежьей шкуре либо на
простом матрасе. У крестьян постелью служили войлоки, многие
же спали на печах, постилая под голову собственное платье. Не в
диковинку им была и «постель» из голых досок.
Просыпаясь на лебяжьей перине ли, соскакивая с печи или
разминая затёкшие на досках руки-ноги, во что же облачались
наши предки?
Прежде всего надевали исподнее платье, называвшееся в
языческие времена портами (одежда типа брюк), а позднее —
исподницами (Н. М. Карамзин в «Истории Государства
Российского» объясняет, что «портами называлась вообще
одежда; теперь в сем значении осталось только имя портной»).
Само слово «порты» произошло от изначального «портно» —
так назывался когда-то узкий грубый холст, из которого шили
крестьянские рабочие рубахи.
Русские штаны-исподницы не у всех шились из холста:
зажиточные зимой надевали суконные, летом — тафтяные либо же
из иной лёгкой шёлковой материи. Князья, бояре—- те
предпочитали порты из парчи либо из тяжёлых шёлковых тканей,
например, из объяри. Шёлковые и парчовые штаны были
холодные на лето, и тёплые, на осень и зиму. Шились они
недлинными, до колен или немного ниже, без разрезов, с узлом.
Развязывая и завязывая узел в нужном месте, можно было делать
штаны уже или шире. Узел завязывался на гашнике — шнуре или
верёвке; гашник удерживал порты на талии или (чаще) бёдрах.
По названию этого шнурка иногда и порты именовали гашами.
Отсюда и малороссийская поговорка «Спрятать в загашник»,
т.е. схоронить что-либо в надёжное, потаённое место, откуда
трудно украсть. Узел, как правило, завязывали впереди;
иногда — сзади, что видно из поговорки «Те же портки, да наперёд
узлы», т.е. одно и то же.
Порты носили только мужчины, их жёны и дочери не
знали сего одеяния до 30-х годов XX века, довольствуясь
длинной, до щиколоток, рубашкой. Такие же длинные сарафаны и
верхняя одежда, имеющие форму колокола (такого типа
одежда имеет свойство сохранять внутри себя тепло) позволяли
нашим красавицам не мёрзнуть и в зимнюю стужу: до колен «ко-
59
локол» согревал ноги, ну а ниже — шерстяные чулки да
сапожки защищали от холода.
Традиционно порты кроились и изготавливались
неширокими (так называемый русский покрой). Традиция эта идёт с
незапамятных времён: на скифских вазах середины I века
до Р. X. нарисованы воины в нешироких штанах, почти таких
же, как крестьянские порты XVIII-XIX веков. Хотя их шили
не широкими, но конструкция (две штанины, называемые
колошами, и вставка-ширинка) позволяла свободно шагать, и
тогда не поняли бы пословицу: «Широко шагаешь — штаны
порвёшь». «Узкое» место в портах другое, понятное из
пословиц: «И рад бы погнался, да гашник порвался», «И рад бы не
поддался, да гашник оборвался (в борьбе)».
Низ штанин не свисал, как у современных брюк, а
закреплялся у голени онучами, которыми обёртывали ноги до
коленей. Если же носили сапоги, то колоши засовывали в
голенища. Колоши — нижняя часть брюк — назывались ещё
штанинами, штиблетами, камашами, паголенками. И когда в
рассказах писателей XIX века или в произведениях фольклора
встречается дразнилка «Алёша, подвяжи колоши!» (так дразнили
нерях), то калоши — резиновая обувь — тут ни при чём:
подвязывать Алёше нужно штанины.
На юго-востоке Руси в порты заправляли рубашку, в
отличие от других местностей огромной страны, где рубашки
носили навыпуск.
Называть порты штанами стали, вероятно, во времена
Золотой Орды: порты на Руси относили к предметам нижней
одежды, а тюркское слово «иштон» (штаны) составлено из
«иш» — внутренний, и «тон» — одежда, по-другому — нижняя
одежда. Со скифской древности и до середины XIX века
порты служили воинам и пахарям, бедным и знатным. Но во
второй половине прошлого века русский крестьянин сменил
порты на штаны, которые держались на талии поясом и
застёгивались на пуговицы. Впрочем, и порты ещё некоторое время
не исчезали из обихода: их стали надевать на работу,
использовать как исподнюю одежду. Ныне они — остались на слуху
словом «портной», в котором мало кто угадывает
изначальный смысл.
Другой предмет одежды, который тоже «ближе к телу» —
это рубашка. Кстати, пословица «Своя рубашка ближе к телу»
60
не русская, а немецкая. Ввела её в оборот императрица
Екатерина II. Русские, готовые последнюю рубашку отдать
человеку, попавшему в беду, ну никак не могли придумать такую
пошлую и меркантильную пословицу. Скрягами, скопидомами
русские никогда не слыли, да и что говорить о бренном теле,
ежели у народа сама душа — нараспашку. Впрочем, вплоть до
XX века поверье предостерегало от продажи своей рубашки:
продать её — значит продать счастье. Тем более — пропить; не
потому осуждали заложившего в кабак последнюю рубашку,
что она последняя (мол, докатился до чего), а потому, что
покусился на святыню.
Сорочки, или, по-славянски, срачицы, как звались в
старину исподние рубашки, достались нам в наследство от
прародителей-арийцев — египтян, этрусков. Древние египтяне
облачались в нечто вроде туники с вырезом на груди. К предкам
рубахи можно отнести и хитон, известный в Микенах в XIV-XIII
веках до Р.Х. Женские хитоны доходили до лодыжек,
мужские — до колен. Рубахоподобные туники из шерсти или льна
римляне заимствовали у «варваров» —• северных германских и
славянских племён. Сшитая из двух полотнищ, туника
закрывала оба плеча, надевалась через голову и сначала имела лишь
проймы для рук; впоследствии появились короткие, по локоть,
рукава, не вшивавшиеся, а составленные складками ткани.
Если бы римлянам загадали загадку «Рукава завяжи и что
хошь положи», они, не знакомые с ответом — «бабья
рубашка», — назвали бы свою тунику: так схожа она с русской
сорочкой-исподницей.
Рубаха языческой Руси также была туникообразной, с
длинными прямыми рукавами (иногда скрывавшими ладони), с
прямым разрезом от горловины, то есть посреди груди, и без
воротника, отчего называлась «голошейкой». Голошейка —
наиболее древний тип рубахи. Вырез горловины
соответствовал естественной линии сочленения шеи с туловищем.
Зачастую рубаха шилась с невысоким воротником-стойкой,
застёгивавшимся на одну или несколько пуговиц. Стоячий высокий
воротник появился лишь в конце XIX века.
Косоворотки стали шить в XV веке; разрез обычно делали
на левой стороне, изредка — на правой.
«Русские мужские рубахи делались широкие и короткие и
едва достигали до ляжек, опускались сверх исподнего платья
(т.е. поверх портов — В.В.) и подпоясывались низко и слабо
узким пояском, называемым опояскою», — писал Н. И.
Костомаров (Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в
XVI и XVII столетиях, М.: Республика, 1992. С. 163).
Современный нам исследователь русской одежды Ф. М. Пармон,
напротив, считает, что «традиция ношения длинных мужских рубах
долго существовала в народе. Ещё в XIX веке в некоторых
местностях у восточных славян юноши до женитьбы ходили в
одних длинных, спускающихся ниже коленей подпоясанных
рубахах. На Новгородской иконе 1479 года среди молящихся
новгородцев изображены юноши в одних длинных подпоясанных
белых рубахах» (Ф.М. Пармон. Русский народный костюм как
художественно-конструкторский источник творчества. М.: Легп-
ромбытиздат, 1994. С. 168). Возможно, длина рубахи зависела и
от возраста её владельца: пожилые носили длинные, до коленей,
юноши на 10-15 сантиметров выше колен.
«Тут дело не простое, а с подоплёкой», — говорят о
простеньком на первый взгляд, а в действительности запутанном
деле, интрига коего скрыта от непосвящённых. Интересна
судьба слова «подоплёка». Оно не вышло из обихода, как его
друзья-ровесники «епанча», «корзно», «терлик», «ферязь» — с глаз
долой, из сердца вон: не стало вещей — переселились в словарь
устаревших слов их имена. А подоплёка осталась! В чём же она
здесь? Слово из разряда назывных (когда-то оно обозначало
конкретный предмет) перешло в разряд отвлечённых понятий. В
«Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля,
вышедшего в 1866 году, читаем: «Подоплёка, подоплечье —
подкладка, подбой у крестьянской рубахи, от плеч по спине и
груди, до-полпояса». Приводит Владимир Иванович и образное
употребление слова в поговорке «Знает одна грудь да
подоплёка» (намёк на заветную, задушевную тайну). То же и в
поговорке об исповеди: «На духу сказано, так знай грудь да
подоплёка», Но здесь слово «подоплёка» равнозначно слову «грудь», и
образ составляет весь оборот речи, сложенный из обычных
слов, употреблённых в прямом, а не переносном смысле.
Почти век спустя, в 1960 году, С. И. Ожегов в «Словаре
русского языка» об изначальном смысле слова не упоминает,
растолковывая уже вошедшее в речь его переносное,
метафорическое значение: «Подоплёка — действительная, но скрытая
причина чего-нибудь».
62
Подоплёка в
первоначальном значении
слова — подбой
крестьянской рубахи от плеч
до полпояса.
Нашивалась с изнанки. На
подоплёку брали холст,
выкраивая его так, что
подкладка спускалась
спереди и сзади чаще
всего треугольным выс-
Мужская рубаха. XVII век. Шитьё на проём пря-
lyilUM. i dKOc нсмудрс- деным золотом и серебром по тонкому полотну —
НОе приспособление за- кисее. Длина 81, ширина в подоле 184. Лёгкий
графический орнамент в виде ритмично
расположенных лировидных фигур и завитков окаймляет
ворот, идёт вдоль разреза на рукавах и подоле.
Дополнительный декоративный эффект придаёт
рубахе кант, выпущенный по линиям кроя, и
ластовице под рукавами из алой тафты.
Такая рубаха могла принадлежать только очень
богатому знатному лицу. В записи государевых
жалований A624) среди других одежд числятся:
«от государя снесены сверху две сорочки
полотняные (...) шиты золотом в петлю на вороту и на
прорехах и на мышках нашиваны по три петли
вместе, золотных подпушиваны, и ластки тафта
виницейска червчана завязки шёлк червлен».
мечательно в своей
гениальной простоте, ибо
рубаха с подоплёкой —
не что иное, как термос
на плечах! Воздух
между тканями — рубашки
и подкладки —
сохранял тепло тела, причём
защищал от
переохлаждения плечи, грудь и
спину, легкоуязвимые
для простуды. В зной
либо же при жаркой работе холст подоплёки впитывал пот,
опять-таки не позволяя простывать: потному заболеть можно от
пустякового сквознячка. Конструкция подоплёки не мешала
движению рук, делая рубашку удобной в носке.
М. Забылин полагал, что подоплёка служила не только
утеплению и прочности: «Для украшения же делали на груди и
спине подоплёк, вышитый красными нитками и шёлком».
Действительно, если пришивать подоплёку нитками, отличными от
цвета рубашки, — получится незамысловатый узор, о котором
говорят: простенько и со вкусом.
Такая тут подоплёка: обыкновенная вещь — рубашка, — а
сколько интересного скрывает её многотысячелетняя история!
Шили мужские рубашки из льняного и посконного (т.е.
конопляного) холста, набойки, пестряди — это будничные;
праздничные же — из кумача, александрийки, ситца, полушёлка, от-
63
беленного холста или полотна. Белые рубашки украшали
вышивкой у ворота, по подолу и краям рукавов, эти ткани
характерны для XIX века, особенно пестрядь — клетчатая,
полосатая пеньковая или льняная ткань. Рубахи из пестряди,
вытеснившие старинные холщовые, назывались пеструхами. В XVIII
веке шили рубахи из узорной крашеной холщовой
ткани-набойки (преобладала синяя кубовая ткань с белым узором).
В пройму рукавов (под мышками), а также в боковые швы
низа сорочки для удобства в носке втачивались ластовицы из
цветных тканей, откуда и присказка: «Русская рубаха без
цветных ластовок не живёт».
По понятиям народа, рубаха обладала магической силой:
защищала наиболее уязвимые части тела: шею, ноги, руки.
Потому-то и покрывали орнаментом-оберегом горловину, низ
рукавов, подол. Для того же нашивали и ластовицы. Наряду с
узорным ткачеством и вышивкой нарядность придавали
тесьма, блёстки, позумент, пуговицы, бисер, полоски кумача. По
богатству украшений мужская праздничная рубаха иногда не
уступала женской.
А уж женские рубахи — воистину шедевры портняжного
искусства! И не только из-за вышивки, кружев, но и, если так
можно сказать, в силу архитектурных достоинств: музеи
хранят десятки и сотни женских рубах разнообразного покроя.
Женская сорочка — длинная, почти до щиколоток,
холщовая (льняная или конопляная) нательная одежда — обязательно
подпоясывалась.
Так же, как и
мужская рубаха:
недаром о ком-либо,
кто выходил за
рамки приличий,
нарушал нормы
поведения
осуждающе говорили:
«Он распоясался».
Кроме
повседневных и
праздничных, селянки
имели покосные,
или, по-другому,
Рубахи женские. Конец XIX века. Воронежская
губерния.
64
пожнивные рубахи, надеваемые во время сенокоса и жатвы. Они
шились из лёгкого холста или ситца, однако выглядели нарядно.
Праздничные изготовляли из более тяжёлых тканей — сукна или
шерсти. Музейные образцы свидетельствуют: длина их
варьировалась от 90 до 140 сантиметров; чаще всего носили рубахи
длиной от 105 до ПО сантиметров.
На юге России обычно шили туникообразные рубахи, на
севере — ещё и на лямках. Туникообразная — более древняя, по
форме — прямоугольная, составленная из четырёх полотнищ
холста с отверстиями: одно — для продевания головы (вырез
горловины) и два — для вдевания рук (проймы рукавов). Рукава
также обычно представляли собой прямоугольные полотнища.
Сконструировать женскую рубаху, несмотря на всю простоту
её форм, было не так-то просто. Именно сконструировать: ещё
при ткачестве холста предусматривали все детали покроя рубахи
и её размер, в соответствии с чем в нужное место полотна
вплетали тот или иной тканый узор. При прядении нитей учитывали
их толщину в зависимости от формы будущей сорочки. Иными
словами, ещё при прядении и ткачестве «программировалась» её
конструкция, композиция и отделка.
Стан женских рубах кроили из полотнищ, идущих от
горловины до подола, как правило, не цельным, а из разных кусков
ткани — с поперечным членением. Такая рубаха в разных местах
России называлась по-своему: в Вологодской губернии — «про-
ходница», в Воронежской — «скразная», «дадольная», в
Архангельской — «исцельница», в Калужской — «суцельная», «одно-
стенная», в Рязанской — «посвяток».
Лиф -— верхнюю часть рубахи — в разных местностях также
именовали по-разному: на севере — «рукава», «вороток», «воро-
тушка», «грудка»; на юге — «стан», «станушка». Нижнюю часть
рубахи — юбку — на юге России называли «подставой», «подста-
вцем», на севере страны — «станком», «становиной», «подолом» .
Верхняя и нижняя части шились из разных тканей — по
качеству, цвету, рисунку. Для лифа брали более добротные и
красочные ткани, например, полосатую льняную или конопляную
ткань — пестрядь (в допетровские времена пестрядью называли
ткань из разноцветных ниток — крашеной основы и белого уто-
ка, или наоборот; в описях одежд тех лет значатся пестряди
тафтяные, миткаленные, александрийские; пестрядь употребляли
на подпушку одежд). Верхняя часть рукавов и полики обычно
3-2695 65
Праздничный девичий костюм.
Тульская губерния. Вторая половина
XIX века.
Рубаха. Льняной холст, кумач, кружево.
Браное ткачество. Вышивка в технике
«набор».
Юбка. Шерстяная ткань домашнего
изготовления, ситец.
Пояс. Шерстяные нити. Ткачество.
Перья — головной убор. Льняной холст,
шёлковые ленты, позумент и бахрома из
золотных нитей.
Пушки — наплечные украшения.
Шёлковые ленты, золотной позумент,
мишурная бахрома, стеклярус. Низание.
Цепочка «крестовка» — нагрудное
украшение. Бисер, металл, низание, литьё.
украшались узорным ткачеством
красными нитями.
Летом наши предки
обходились одной рубашкой, а
похолодает — надевали поверх неё
зипун, кафтан, ферязь. Н.И.
Костомаров пишет: «На рубаху и
штаны надевались три одежды, одна
на другую. Исподняя была
домашняя, в которой сидели дома;
если же нужно было идти в гости
или принимать гостей, то
надевалась на неё другая; третья была
накидная, для выхода. Хотя
существует много названий одежд, но
все эти названия относятся к
какому-нибудь из этих трёх видов».
Наиболее распространённая
исподняя одежда — зипун. Его
носили и крестьяне, и бояре, и цари.
Правда, постепенно зипун стал
исключительно одеждой низшего
сословия. В середине XIX века Иван
Никитин замечал: «Ни кола, ни
двора, зипун — весь пожиток. Эх,
живи — не тужи, умрёшь — не
убыток!» Господа с
пренебрежением звали крестьян «зипунниками».
«Ест орехи, а на зипуне
прорехи», — суть сей пословицы в
осуждении нерасчётливых трат,
когда переводили деньги на
забаву (орехи), в то время как
насущное (зипун) было неухоженным.
Слово «зипун» производят от
татарского «зубун». Он
представлял собой узкое, короткое платье,
достигавшее до колен и реже — до
икр, а чаще — не доходившее и до
колен. Вокруг талии он опоясы-
66
Азям и кафтан. Справа — зипун, тафья и шапка
вался.
Простолюдины шили зипуны
из крашенины,
домотканого сукна,
белого или серого
(зимние — из
сермяги); а люди
состоятельные — из
дорогих заморских
тканей: атласа, зар-
бафа, камки или
тафты на
подкладке из дорогов, с
камчатною подпушкою. Зимние зипуны шили на меху. Иногда
рукава к нему пришивали из другой материи: к зипуну из
белого атласа — рукава из серебряной объяри. Внизу рукава
застёгивались на пуговицы. Часто же они вообще были безрукавные,
вроде поддёвок. К зипуну могли пристёгивать стоячее ожерелье
(воротник), украшенное жемчугом и камнями, называвшееся
обнизью. Обнизей запасали много, их пристёгивали в зависимости
от желания выглядеть побогаче или же попроще. Зипуны с
короткой спинкой носили и женщины.
Вообще, мужская крестьянская верхняя одежда (а верхней
считалась вся наплечная одежда, надевавшаяся поверх рубахи,
сарафана, понёвы или юбки) по конструкции почти не
отличалась от женской: разнились только детали, вышивка и прочие
украшения. Немногие виды верхней одежды являлись
исключительно женскими (например, шугай) или сугубо мужскими
(бекеша, бешмет). П. С. Ефименко, описывая быт великоруссов
Архангельской губернии в 80-х годах XIX века, насчитал
более 30 разновидностей верхней (мужской и женской) одежды.
По названиям их можно разделить на четыре вида: древние
славянские — свита, гуня, кошуля, кабат, кожух;
древнерусские — опашень, охабень, однорядка, пониток, сермяга, сукон-
ник; русские — семишовка, пятишовка, верховица, рядовка,
чуйка, куцинка (от «куцый» — короткий), поддёвка, шугай,
коротай; восточные — кафтан, зипун, шуба, тулуп, армяк.
Причём при татаро-монгольском господстве от татар заимствовали
не столько предметы одежды, сколько их наименования.
Зипун — распашная одежда, которая застёгивалась встык,
67
1 — башмак; 2— кафтан;
3,4 — лапти; 5 — наколенник;
6 — рукавица; 7,8 — сапоги;
9 — топор
то есть без запаха. Для
застегивания зипуна, в старину
пришивали от 11 до 16 пуговиц
или до 20 кляпышей. Кляпы-
ши — костыльки, вроде оливок,
употреблялись вместо пуговиц
и запон на вороту, прорехах и
полях кафтанов, зипунов, чуг,
шуб и других одежд.
Различались кляпыши серебряные
позолоченные, саженые жемчугом с
канителью, обшитые или
обвитые золотом и шелками.
Жителей Владимирской
губернии дразнили «зипунщика-
ми». Наряд этот вошёл в
казачью поговорку «доставать
зипуны», то есть жить разбоем,
грабить купеческие суда на Волге.
На зипун надевали вторую
одежду, называвшуюся по-разному: балахон, чуга, терлик, кожух
и т.д. Самый обыкновенный вид этого рода одежды — кафтан.
По ткани они подразделялись на атласные, бархатные, байбере-
ковые, зарбафные, камчатные, объяринные, тафтяные, зубные,
суконные, мухояровые, крашенинные. Кафтаны носили цари,
царицы, князья, бояре, духовные лица, посадские, крестьяне. Как
правило, это была одежда с
просторной нижней частью (кафтан
расширялся книзу за счёт клиньев,
вшитых в боковые швы), без
воротника или с невысоким, двух-
трёхсантиметровым стоячим
воротником, сходящим на нет от
спинки к линии застёжки. Однако
к нарядным кафтанам пришивали
или пристёгивали высокий
стоячий воротник, закрывавший
весь затылок. Такой воротник
Кафтаны: слева - становой, Назывался КОЗЫрвМ. Его НаруЖ-
справа — турский ная сторона выкраивалась из ат-
68
ласа, бархата, парчи; вышивался козырь цветными нитками, а у
богатых людей — серебром или золотом, украшался жемчугом и
драгоценными камнями. Отсюда понятно дошедшее до нас
выражение «ходить козырем» — так говорили о человеке
щеголеватом, выхваляющемся своим нарядом.
Вдоль по кафтану, параллельно с разрезом (разрез делался
только спереди и оторачивался тесьмою) по обеим сторонам
нашивали круглые или четырёхугольные цветные кусочки материи
(отличные от ткани, из которой сшит кафтан), и на эти нашивки
прикрепляли завязки с кистями или шнурки, коими и застёгивали
кафтан. Позднее завязки уступили место пуговицам, в XIX же веке
кафтаны застёгивались чаще завязками, наподобие татарских,
однако русские застёгивали не на левой, а на правой стороне.
Примечательно, что в старину и мужская и женская верхняя
одежда запахивалась одинаково — правая пола глубоко
нахлёстывалась на левую, поэтому правая пола делалась шире левой
сантиметров на десять.
Рукава кафтана шили настолько длинными, что они достигали
бы земли, если бы их не собирали в складки или брьщжи. Такие
рукава зимою заменяли перчатки; ими можно было брать горячую
посуду. В нарядных кафтанах часть рукава при конце — запястье —
вышивалась золотом, низалась жемчугом и пристёгивалась к
кафтану особо. Если мы вспомним, что и воротник — ожерелье,
козырь — мог пристёгиваться, то поймём, для чего это делалось: один
и тот же кафтан выступал то будничным, то праздничным нарядом.
Знатные или пожилые люди носили кафтаны дома, а
молодёжь — на улице.
Обычный кафтан застёгивался встык, как зипун, и имел
на груди шесть — восемь петлиц. Домашний кафтан —
одежда знати — длинный, до пола, кафтан, с небольшим
запахом, причём левую полу от ворота до талии срезали
наискось; застёгивался он на пуговицы, которые могли быть
металлическими (дутыми), узелковыми (из шнура),
деревянными (кляпыши), а также золотыми и жемчужными.
Становой кафтан (сшитый по фигуре, «по стану») имел короткие,
до локтя, рукава.
По различию покроя кафтаны назывались турскими и
становыми; по употреблению — столовыми, ездовыми,
дождевыми, смирными. В столовых выходили к обеду; в ездовых
отправлялись за город; дождевые набрасывали на себя в ненас-
69
тье; в смирных являлись на похоронах, панихидах и вообще
ходили во время траура.
Были кафтаны верхние и исподние; тёплые, то есть с
меховым исподом, с горностаевым, собольим или песцовым
подбоем; стёганые и холодные (без подкладки).
Турский кафтан — без воротника; застёгивался только у
шеи и на левом боку. Становой кафтан был с перехватом и
отличался от турского не столь длинными рукавами;
застёгивался на 8 -12 пуговиц (все они размещались на груди), сверх
того к боковым прорехам (разрезам на подоле) пришивались
ещё 2 пуговицы. Вместо пуговиц иногда использовали кляпы-
ши: у кафтана царя Бориса Годунова «на вороту и на
прорехах 19 кляпышев серебряных».
Верхние кафтаны надевались на исподние. Сохранилось
описание, как 29 июня 1680 года государь Фёдор Алексеевич
на Литургии был облачён в «кафтан ездовой верхний, с
широкими рукавы, объярь по червчатой земле травы золоты и
серебряны, испод горностаевой; кафтан ездовой исподний
объярь ала, струя серебряна; зипун тафта бела».
Изнанка кафтана всегда подбивалась материей более
дешёвой, чем лицевая. По подолу, кроме тесьмы, под тесьмою и
выше её, окаймлялись полосою материи другого цвета, чем
кафтан; она называлась подпушкою. Зимние кафтаны делались
и на лёгких мехах: собольих пупках, беличьих черевах.
Меховые кафтаны назывались кожухами, кои упоминаются ещё в
«Слове о полку Игореве»: «япончицами и кожухи начаша
(Русичи) мосты мостити по болотам». У малороссиян кожухом
называлась нагольная шуба; в этом значении слово «кожух»
сохранилось почти во всех славянских наречиях.
Кафтан — распашная одежда, хотя на ранних русских
миниатюрах, иконах и других памятниках изображаются люди в
глухой одежде, однако и распашная идёт из глубины веков: на
скифских вазах середины I века до Р.Х. изображены всадники,
облачённые в распахнутую одежду — кафтаны, подпоясанные
или заправленные в штаны. Вероятно, распашная одежда была
известна славянам ещё в античные времена, а в XV-XVII
веках стала обычной, что доказывают документы, например,
миниатюры Кенигсбергской летописи (XV век).
Из других разновидностей кафтана упомянем ещё три:
чугу, терлик и балахон.
70
Чуга — узкий
кафтан, с рукавами по
локоть, приспособленный
к верховой езде, для
чего он подпоясывался
кушаком, поясом или
тесьмою. За пояс
закладывался нож и ложка,
а на грудь
привешивалась перевязь с
дорожной сулеёю (фляжкой,
бутылочкой с водой).
Шили чуги из бархата,
атласа, объяри, камки
и сукна; холодные —
на подкладке из тафты,
тёплые — на соболях,
куницах, песцовых
черевах. Застёгивались на
12-18 кляпышей либо
же на 10-22 пуговицы.
Терлик — одежда,
похожая на узкий
кафтан, только с перехватом, с короткими петлями. Для него
характерны отрезной лиф, широкие расклешенные полы, рукава с
буфами выше локтя и сильно суженные к кисти. Спереди имел
особый нагрудник, застёгивающийся на правой стороне груди и
правом плече.
Наиболее старинный по конструкции кафтан — балахон.
Шили его из холста естественного цвета или синей крашенины,
вставляя в боковые швы клинья, что сильно расширяло подол.
Балахон — рабочая одежда; его нередко надевали поверх
другой верхней одежды (например, шубы) и всегда подпоясывали.
Почти все верхние одежды на Руси, надевавшиеся поверх
кафтана, принадлежали к боярскому и дворянскому костюму.
Одной из парадных одежд была ферязь — верхняя одежда,
широкая, до трёх метров в подоле, длиною почти до лодыжек,
без перехвата и воротника, с длинными суживавшимися к
запястью рукавами; напереди застёгивались 3-10 пуговицами с
длинными петлицами, либо же схватывались завязками. Разли-
/ — терлик; 2 — телогрейка; 3
4 — шапки
ферязь;
71
чались летние (холодные) — на подкладке, и зимние
(тёплые) — на меху. Шили ферязи и без рукавов; их зимою
поддевали под кафтан: «под тот же становой кафтан поддевал
государь ферязи тафта червчета испод черева бельи, без рукав», —
из этого описания костюма царя Михаила Феодоровича видно,
что шили ферязи из дорогих тканей.
У обычных ферязей рукава свисали порой до земли.
Надевали их так: в рукав продевали только одну руку, собирая его
во множество сборок; другой рукав — пустой —- спускался
вдоль стана до земли, отчего и произошла поговорка
«работать спустя рукава».
Иностранцы, посещавшие Россию в XVII веке,
запутывались в обилии русских одежд. Флетчер вспоминал, что на
зипун надевали чугу, затем — ферязь. Олеарий насчитывал
четыре одежды, надеваемых на рубашку в такой
последовательности: зипун — ферязь — кафтан — опашень. Здесь ферязь
выступает комнатной одеждой. К числу комнатных относились азям
и армяк (или ормяк) — одежда вроде халата. Азям шили из
домотканины — крестьянского сукна или понитка (понитком
называли полусуконную ткань из пеньковой или льняной основы
и шерстяного утка). В Саратовской и Курской губерниях
азямом называли шубу — волчью, лисью и сторожковую, т.е. из
собачьего меха.
Армяки шили из толстого сукна овечьей шерсти, а в
восточных районах страны — из армячины — ткани из
верблюжьей шерсти. Армяки подпушивались шёлковой материей и
украшались круживом.
Нет, это не опечатка: именно круживом, а не кружевом.
Кружева — плетенье из ниток — появились сравнительно
поздно, в XVII-XVIII веках украсив русскую одежду. А прежде
кафтаны, опашни, чуги, шапки, чёботы и т.п. украшались
круживом.
Круживо — узорочная обшивка (или нашивка) одежды
золотом или серебром. Нашивки различались: кованые,
плетёные, тканые и низаные (последние иногда с драгоценными
камнями). Круживо делалось — с прямыми краями и зубчатое;
боровчатое, веревчатое, колесчатое, коленчатое, кружковое, в
проём, в цепки или чепми, — в зависимости от того, как
располагался узор золотой или серебряной проволоки на одежде.
В описи старинной одежды упоминалось «круживо кованое зо-
72
лото с серебром веревчато, по-
средь проволока серебряная
плащоная».
Кафтан, чуга, ферязь, армяк,
азям, терлик и тегиляй
относились к разряду средней одежды
(тегиляй примечателен
множеством пуговиц — их
насчитывалось до шестидесяти-семидесяти!).
К верхним, или накидным,
одеждам причисляли: опашень,
охабень, однорядку, ферезею,
епанчу и шубу.
Охабень — плащ с рукавами
и с капюшоном сзади —
неширокая распашная длинная, до
щиколотки, одежда; застегивался
спереди встык на петлицы.
Отложной четырёхугольный воротник
спускался от самой шеи до половины спины. Его длинные узкие
рукава — также откидные: руки продевали в прорехи, сделанные
спереди по пройме, в которую вшивали рукава, а рукава
закидывали за плечи или же завязывали сзади на талии. Обыкновенные
охабни шили из сукна, мухояра и других шерстяных тканей, а
нарядные — из объяри, бархата, камки, парчи*. Из летописи
известно, что ещё в XIV веке русские князья и воеводы носили
охабни, но повсеместным он стал в XV-XVI веках.
Разновидность охабня — о пашень: верхняя одежда, покроем
похожая на платно, от которого отличалась тем, что имела
рукава несколько длиннее и к запястью Уже, также и зад длиннее
переда сантиметров на десять. «Платно, а опашень тож, отлас
золотной земля серебряна», — из описей княжеских одежд
следует, что шили опашни из дорогих тканей: атласа, бархата,
Охабень
*О покрое охабней можно судить по записи от 12 марта 1627 года: «Скроен
государыне —Марфе Ивановне охабень отлас багров; длина по передом аршин 14 вершков, а
по заду аршин и 13 вершков с полувершком; в плечах аршин и 2 вершка; рукава с
полустана аршин 12 вершков, в корени в ластках 7 вершков с полувершком; в запястье 2
вершка с полувершком; воротник в корени длина 10 вершков, ширина пол— 2 вершка, по
подолу 3 аршина 10 вершков; отласу пошло 9 аршин с полуаршином». Аршин— 71
сантиметр; вершок — 4, 4 сантиметра.
73
объяри, камки, зуфи, скорлата; подкладывались тафтою или
бязью; подпушались атласом, камкою и тафтою; украшались
ожерельем, круживом, нашивками; схватывались пуговицами и
петлями с кистями. Великий князь Иоанн Иоаннович в 1356 году
завещал сыну своему, Димитрию (будущему герою Куликовской
битвы) «опашень скорлатен сажен», т. е. унизанный жемчугом.
Надевались опашни на зипун и на кафтан, а носились на-
опашь, т.е. без пояса (отсюда и название — опашень), иногда
в накидку, т.е. с невздетыми, висячими рукавами. Опашни
носили и женщины: в 1503 году княгиня Иулиана завещала
дочери своей «женьского платья... опошен скорлат червчет, без
пугвиц». Через два века у царевны Софьи Алексеевны был
«опащен сукно скорлат ало; круживо и нашивка золота верев-
чата». Опашень считался летней одеждой. Весной и осенью он
заменялся однорядкою, особенно в дождливую погоду.
Одноря'дка, как и опашень, делалась широкою, длиною до
пят, с длинными рукавами, нашивками по бокам вдоль разреза,
застёгивалась пуговицами; иногда к воротнику пристёгивалось
ожерелье; застёгивалась
встык. Шили её из хлоп*
чатобумажных тканей
или шерсти. Название
своё этот плащ получил
оттого, что шился из
одного ряда ткани, то есть
без подкладки.
А упоминавшееся
чуть выше платно
носили только государи, и то
лишь в редких
торжественных случаях,
например, при больших
выходах, когда
употреблялся наряд Большой
Казны. Платно — скорее
ювелирное изделие, а не
одежда: шили его из
очень дорогих тканей —
бархата, атласа, аксами-
1, 2, 3 — ножи; 4 — однорядка; 5, 6 — охабень ТЭ, объяри, аЛТабаса.
74
Вдоль пол и по подолу щедро отделывали круживом, узорами
из жемчуга и драгоценных камней; запоны, кляпыши или
пуговицы отливались из золота.
В XVII веке в обиход князей и бояр вошёл ещё один
парадный плащ с рукавами — ферезея. Собственно, та же ферязь,
но — ездовая: надевали её на обыкновенную ферязь или на
чугу, отправляясь в дорогу. Подбивали или опушали мехом,
иногда меховым делали и воротник. У царя Феодора
Алексеевича ферязи были: холодные — золотные из бархата, атласа, объя-
ри и из сукна, с круживом, на объяринной, зарбафной,
камчатной и дорогильной подкладке; тёплые — из бархата и объяри, с
круживом, с собольими исподами, ожерельями и выпушками.
Что это одежда не бедных людей, свидетельствует пословица:
«Справил бы однорядку с корольки, да животики коротки».
Здесь корольки — коралловые пуговицы, совершенно круглые
или продолговатые; насаживались «на спнех» (спень —
металлическая проволока, на которую вздевались жемчужные зёрна,
камни и корольки). Корольки украшали царские одежды: у
Годунова шуба застёгивалась пятнадцатью корольками.
Вообще, на одеждах XIV-XVII веков, как мужских так и
женских, пуговицы употреблялись не только для застёгиванья,
но и для украшения. Изготавливали их из золота и серебра;
были они с позолотой и без позолоты; наводились чернью,
накладывались финифтью, покрывались цениною (ценина —
дорогая ткань, узорочье, паволока шёлковая), украшались
драгоценными камнями. Различались по материалу: корольковые,
бирюзовые, серовичные, фатисные, хрустальные, медные и
оловянные, деревянные, обтянутые тканью, или обвитые шелками,
трунцалом, канителью, обнизанные жемчугом; по работе: воль-
яжные, тощие, чеканные, витые, сканные и резные; по виду и
величине: на грушевое дело, на жлудевое (жлудики), на
кедровое, на миндальное, на шатровое; гладкие, вихорчатые,
грановитые (гранёные), дорожные, киотчатые, клетчатые, колещатые,
лозчатые, решётчатые, торочковые, чешуйчатые, зубчатые, кан-
фаренные, сенчатые, с перигибью, с пояском, с шипами, с
репейками, с рожками, ёлкою, чашкою, с чеканными карасиками,
с резанными узлами кафимскими, с зубчатыми обручиками, с
косыми гранями, с шахматами; круглые, кругловатые,
продолговатые, половинчатые, клинчатые, игольчатые, четверогранные,
островатые,.вкалыванные или втышные. Ценность, вид и краси-
у ^
вость пуговиц согласовывались с нарядом. Число их и на
одинаковых одеждах разнилось: к платнам—по 6, 10, 11 пуговиц;
к кафтану— 3, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 19; к опашню— 11, 13, 15,
30; к однорядке— 15, 18; к ферязи— по 3 и по 10; к чуге— 3,
10, 15, 22; к шубе— 8, 11, 13, 14, 15, 16; к зипуну— по 11, 15,
16; к кожуху по 11; к епанче— по 5; к армяку— 11; к
терлику — до 35, к тегиляю — по 46, 48, 56, 68; к роспашнице — по
15; к телогрее по 14, 15, 16, 17, 18, 19, 21, 24. Пуговицы
пришивались также к пристяжным ожерельям, к прорехам колпаков и
шапок. Для прикрепления к одеждам втышных пуговиц
употреблялась Особенная свайка — шип с большою головкою.
От дождя накрывались епанчой. С. И. Ожегов поясняет,
что это — «длинный и широкий старинный плащ». Толкование
весьма широкое: под него подойдёт и корзно — также
«длинный и широкий старинный плащ». Покрой епанчи В. И. Даль
раскрывает через архитектурный термин. Объясняя, что такое
«крыша епанча, епанчей, по епанечнему», он говорит: это —
крыша «на четыре ската». На четыре стороны скатывался и
дождь с плаща-епанчи. Епанча была безрукавной, и без прорех
для рук, накидывалась на плечи и застёгивалась на шее
пуговицами либо же завязывалась завязками.
Попала она и в пословицы. «Это епанча на оба плеча»,-
останавливали враля. О хвастуне отзывались поговоркой:
«Пчелы по овце, крылья по епанче, с поносу летят, заборы
трещат!» О человеке своего круга замечали: «Нашего сукна
епанча». Тому, кто замахивался на непосильное, советовали:
«Выбирай епанчу по плечу». Если молодец, не послушавшись,
терпел неудачу, то сокрушённо соглашался с правотой
советчиков: «Не по плечу епанча!» Более груба присказка «Не к
роже рогожа, не к лицу епанча!» — то же самое, что «Не в
свои сани не садись». Наконец, о применении епанчи гласит
пословица «В вёдро епанчу возят, а в дождь и сама едет».
Впрочем, епанча была двух родов: одна дорожная, на случай
ненастья, из верблюжьей шерсти или грубого сукна; другая
нарядная, из богатой материи, подбитая мехом, надевалась
больше для щегольства, нежели для тепла.
А вот шубу носили и для тепла, и для похвальбы: меха в
доме — признак довольства и зажиточности.
Сейчас шубы шьют мехом наружу. Сего щегольства не
поняли бы наши предки. Во-первых, мехом внутрь — гораздо теплее.
76
Ферязь и шапка. Русская шуба и горлатная
шапка
Во-вторых, доведись им
увидеть своих потомков в
таком наряде, пожалели
бы горемык: то ли денег
не хватило, — подумали
бы, — чтобы купить ткани
на покрышку (а крылись
шубы материей — не
дешевле меха!), то ли
недотёпы какие: сказано же —
«Купи шубку крытую, а
одёжу шитую».
На испод шубы
употребляли меха: беличий,
песцовый, рысий, заячий,
лисий, куний, соболий,
бобровый, горностаевый. В старинных рукописях встречаются
выражения: «сторожковый мех», «сторожковая шуба». Что же
за зверь такой— сторожок? А это— всего-навсего... собака! С
долей юмора так называли пёсий мех. Понятной становится и
поговорка — «Шуба дом стережёт». Конечно, не князья её
носили, хотя согревала она не хуже собольей.
На покрышку брали всё те же заморские ткани — бархат,
атлас, объярь, камку, тафту и сукно. Украшали круживом,
нашивками. Застёгивались шубы пуговицами или кляпышами с
петлями, иногда — шнурами с кистями. У царя Бориса
Годунова была «шуба горлатная лисья, на ней сукно вишнёво лун-
дыш; на вороту 9 кляпышов сажены жемчугом и канителью;
24 петли золота и с прорешными концы обнизаны жемчугом;
на прорехах по пуговке по канительной».
Были шубы столовые, панихидные, ездовые, санные. По
покрою различались шубы русские, турские и польские.
Русская шуба, массивная и длинная, почти до пола,
расширялась книзу (в подоле — до трёх с половиной метров).
Длинные рукава спускались, как и у охабней, почти до земли;
имели спереди до локтя прорезы для продевания рук. Широкий
отложной воротник и обшлага — меховые. Русская шуба
походила на охабень и однорядку, но отложной воротник
начинался от груди. Запахивалась она, как и прочие одежды, правой
полой на левую. По обеим сторонам подола делалось по од-
77
ной прорехе, частию для удобства в ходьбе, а частию для
того, чтобы видны были украшения сапогов.
При описи одного крестьянского имущества оказались «в
чулане... шуба овчинная, крыта крашениной, у нея 12 пугвиц
медных». Простой народ выручала овца. В ходу был и заячий мех. В
ненастную погоду шубы носили вывернутыми наизнанку — с
шерсти капли дождя скатывались. Нагольный овчинный тулуп,
нагольная шуба — это не те, которые надевают на голое тело, а
те, кои сами голые: выделав шкуру, шили шубу голой кожей
вверх, мехом — внутрь. Богатые с пренебрежением звали
крестьян в таких шубах «наголыциной». Хотя, случалось, и цари в них
ходвди, полагая, что достоинство меха только скрывается
посторонними прикрасами. Так, однажды государь Михаил Феодоро-
вич сидел за парадным столом «в нагольной шубе».
Турские или турецкие шубы отличались от русских только
широкими рукавами, которые делались иногда одинокие, а
иногда двойные; первые простирались до кистей рук; из
двойных же — одни, не доходившие до локтей, были собственно
для рук, а другие, очень длинные, висели сзади и служили
только для украшения. Турская шуба — парадная одежда,
носили её обычно внакидку.
Польские шубы имели, вместо отложного, узенький
воротник и, вместо петлиц, шнуров и пуговиц, застёгивались только
у шеи запоною; они делались с просторными, хотя и не
слишком широкими рукавами, простиравшимися до оконечностей
рук и имевшими меховые обшлага.
Отличались шубы и тем, какие шли на них части меха:
шубы делались из одних пупков, или из одних черевов
(животов), или одних хребтов, соответственно и назывались:
пупковая шуба, черевая, хребтовая, горлатная и т.п.
Изготовлением шуб славились целые уезды, такие, как
Пошехонский Ярославской губернии. Ф. М. Пармон в книге
«Русский народный костюм...» пишет: «Особой известностью
пользовался романовский овчинно-шубный промысел
(Ярославская губерния). Считают, что начало промыслу было
положено около 300 лет назад, в годы правления Петра I. Овцы
романовской породы были выведены путём скрещивания
местных овец с силезскими, выписанными Лефортом. Благодаря
ценным качествам овчины г. Романов стал центром шубного
производства России. (...) Создавались целые поколения куста-
рей, живших «от иглы» и насчитывавших в своей родословной
не одно поколение шубников. (...) С аршином в руках, с
ножницами за кушаком, с сумкой и утюгами за плечами —
каждую осень большие партии портных выходили в разные
стороны из родимых сёл и деревень. Операции, которые выполнял
шубник, заключались в раскрое овчины, изготовлении из неё
одежды, расчесывании на готовом изделии волоса, завивке
волны и пр. Кроме того, шубники по желанию заказчика
выстрачивали изделие разноцветными нитками и обшивали мехом
морского котика или овчиной. Шубным промыслом
занимались исключительно мужчины».
А нашивали её и мужчины, и женщины. Женские верхние
одежды никогда не подпоясывались и застёгивались сверху донизу.
Иногда костюм боярыни весил килограммов пятнадцать-
двадцать. Тяжеловесный сей наряд делал фигуру
малоподвижной, придавал гордую Осанку, плавность походке: недаром
девушек величали лебёдушками.
Из чего же складывались эти килограммы? Увлёкшись
описанием мужских нарядов, мы оставили наших милых барышень в
одних рубашках. Знатные
женщины поверх нижней
рубахи надевали ещё и
верхнюю — «горничную». Шили
её из яркой шёлковой ткани,
зачастую красного цвета.
Эти рубахи имели длинные
узкие рукава с прорезом для
рук, назывались они ещё
«долгорукавками». Их
подпоясывали, над поясом
делали напуск. Носили в
помещениях, но не при гостях:
считалось неприличным
представать в рубашке даже перед
своими — свёкром и
свекровью, ЗОЛОВКамИ, ДеверЯМИ... Слева — гуня — верхняя мужская одежда
Ю. С. Рябцев В КНИГе (шерсть). Малороссия, начало XX века,
«Путешествие В ДревНЮЮ Справа - свитка - верхняя женская
d /\л 13 innc\ одежда (сукно домашнего изготовления,
РуСЬ» (М., «ВлаДОС», 1995) бархат, шерстяные нити и шнур). Мало-
ПИШеТ, ЧТО Пренебрежение россия, Волынская губерния, конец XIX века
79
этим правилом однажды в буквальном смысле изменило ход
русской истории: «Помните знаменитую картину Ильи Репина
«Иван Грозный и сын его Иван»? Так вот, убийство произошло
именно из-за этой злосчастной рубахи. В 1582 г. в
Александровской слободе Иван Грозный застал свою невестку прилегшей
отдохнуть в одной сорочке. Проступок простительный, на наш
взгляд, поскольку царевна была на сносях. Царь же счёл себя
оскорблённым и ударил её. На шум прибежал царевич Иван.
Он пытался заступиться за жену, но обезумевший от гнева отец
ударил его острым концом посоха в висок, на следующий день
потрясённая царевна разрешилась мёртвым ребёнком.
Государство лишилось сразу двух законных наследников престола».
Всё здесь, кроме сорочки и ссоры царя с сыном —
вымысел, легенда: Иоанн Грозный не убивал царевича Ивана.
«Убийцей» его «сделал» монах-иезуит Антоний Поссевин,
побывавший в Москве в 1581 году— году смерти царевича
Ивана, но — через четыре месяца после блаженной кончины
наследника престола. Митрополит Санкт-Петербуржский и
Ладожский Иоанн (в миру Иван Матвеевич Снычёв, 1927-1995) в
книге «Самодержавие духа» (Саратов, «Надежда», 1995)
развенчивает миф о сыноубийстве, основываясь на документах и
анализе личности Иоанна Васильевича:
«Поссевин говорит, что царь рассердился на свою невестку,
жену царевича, и во время вспыхнувшей ссоры убил его.
Нелепость версии (уже с момента возникновения) была так
очевидна, что потребовалось «облагородить» рассказ, найти более
«достоверный» повод и «мотив убийства». Так появилась
другая сказка — о том, что царевич возглавил политическую
оппозицию курсу отца на переговорах с Баторием о заключении
мира и был убит царём по подозрению в причастности к
боярскому заговору. Излишне говорить, что обе версии
совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность
невозможно найти и намёка во всей массе дошедших до нас
документов и актов, относящихся к тому времени.
А вот предположения о естественной смерти царевича Ивана
имеют под собой документальную основу. Ещё в 1570 году
болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась
тягот предстоявшего ему царского служения, пожаловал в Кирил-
ло-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад —
тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг,
80
он сопроводил вклад условием, чтобы «ино похочет постричися,
царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а, если, по грехам,
царевича не станет, то и поминати» (Толстой М.В., История
русской церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 432).
Косвенно свидетельствует о смерти Ивана от болезни и то,
что в «доработанной» версии о сыноубийстве смерть его
последовала не мгновенно после «рокового удара», а через четыре
дня, в Александровской слободе. Эти четыре дня — скорее
всего, время предсмертной болезни царевича».
Из царских опочивален перейдём в крестьянскую избу, где
и девицы, и молодки, и пожилые женщины, «от сна восстав» и
помолившись Богу, уже облачились в сарафаны.
Сарафан — одна из древнейших одежд человечества. Сейчас
некоторые исследователи полагают, что корни русского народа
уходят в древний Египет. Вопрос, конечно, спорный, но
взгляните на этот древнеегипетский рисунок: национальный костюм
молодой египтянки очень и очень похож на сарафан с
проймами. Конечно же, тогда одежду на лямках не называли
сарафаном: термин «сарафан» впервые появился в русских письменных
источниках в Никоновской летописи в 1376 году, а египтяне
называли его «калазирисом». П.И. Савваитов возводит слово
«сарафан» к иранскому слову «сара-
па», что можно перевести как «с
ног до головы». В.В. Вельяминов-
Зернов утверждал, что персидское
слово «сарапа», «сарапай» могло
означать и «почётная одежда».
Сарафан — безрукавная
одежда, с проймами для рук и с
поясом. Сарафан по-иному можно
представить как род высокой
юбки с помочами. По покрою их
подразделяют на: однорядные,
двурядные, закрытые, открытые,
круглые (узкие), прямые,
клинчатые, триклинки, растегаи
(распашные), шубки (московские), с
рукавами, с проймами (с
помочами, ЛЯМКаМИ), Сборчатые, ГЛаД- Древний Египет. Девушка в
Кие, С Лифом, без Лифа. сарафане — калазирисе
81
Костюм купеческий: сарафан,
рубаха. Первая половина XIX века.
Сарафан голубовато-розовой,
шёлковой ткани, оттделан
серебряным шнуром. Рубаха из
бумажной ткани. Шитьё белой
бумажной нитью, тамбурным
швом и стягами.
Длина рубахи 78
По ткани, из которой шили
сарафаны, различали: холщевики,
дубленики, крашенинники, пестря-
динники, кумачники, китаечники,
ситцевики, стамедники, суконники
и прочий. Иногда цвет ткани
давал и название: в Московской,
Смоленской и Курской губерниях
синие сарафаны на застёжках
спереди звались «саянами»; в
Архангельской губернии сарафаны
такого же покроя, но чёрного цвета
называли «кундышами».
Большая часть наименований
чисто русская и отражает
конструкции сарафана (дольник,
клинник, косоклинный, семи-
клинный, сорококлин, лямош-
ник, костыч — от слова
«костыли», т.е. клинья); ткань, из
которой сшит (сукман, атласник,
шелковик, штофник, кашемир-
ник, достольник — от «дос-
толь» — бумага); цвет ткани
(маренник, сандальник, набив-
ник, троекрасочник).
«Нету талану, не пришьёшь к
сарафану»,- сокрушались
крестьяне, коим не везло в чём-либо
(талан — счастье, удача). Рукава —
не талан, их можно пришить, и
тогда получалось исключение из
правил: сарафан с рукавами. В праздничные вшивали тонкие,
рубашечные рукава.
В XIX веке сарафаны шили, в основном, накладные, а в
старину в ходу были распашной, или растегай (удивительно
красивое название, одним словом объясняющее и покрой
одежды, и способ облачения в неё). Перед растегая сверху донизу
застёгивался пуговицами. Края и середина обшивалась
позументом или гасами. Гас, или газ — самая лёгкая, тонкая ре-
82
денькая шёлковая ткань; также золотая, серебряная или
мишурная тесьма. Некоторые полагают, что газовые косынки
«сотканы» из химических волокон, наподобие ацетатного
шёлка; это не так: своё «химическое» имя эта материя получила от
имени древнего палестинского города Газа, завоёванного в
1100 году крестоносцами; они-то и привезли в Европу лёгкие
восточные ткани.
В «Письме матери» Сергей Александрович Есенин просил её:
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
В начале XX века должен бы считаться уж очень
старомодным, ведь он — наиболее распространённая женская
одежда в XVI-XVII веках. Неужели мама Есенина носила одежду
времён Иоанна Грозного? Этот вопрос прояснится чуть позже,
а пока посмотрим, что представлял собой шушун.
Шушун — длинный, по щиколотки, узкий сарафан без
сборок, расклешенный в подоле за счёт боковых клиньев. Для
него характерны широкие плечики и неглубокий вырез на
груди и спине. Хотя он и с рукавами, но руки в них не
продевали: висячие фальшивые рукава пришивались для красоты. До
XVI века они шились распашными, застёгивались на
пуговицы, потом спереди стали просто нашивать полосы из дорогой
ткани с фальшивыми петлями-украшениями.
С XVII века распашной сарафан-шушун уступил первенство
«прямому» сарафану — широкому, сшитому из нескольких
кусков ткани, собранных в мелкую сборку под узкую подшивку.
Лямки у него — короткие, облегающие грудь.
Иногда вместо сарафана девушки носили передник —
одежду, составленную из двух несшитых полотнищ ткани,
собранных на шнурок выше груди.
Так же, несшитой, составляли и понёву — короткую юбку
из трёх разнополосных полотнищ. «За рекой Окой сарафанов
нет», — отмечали этнографы в середине XIX века. В Тульской,
Калужской, Тамбовской, Воронежской и других южных
областях России господствовали кофта и юбка (понёва). В
Рязанской губернии, к примеру, наряд женщины составляла понёва и
шушун. (Шушуном там называли не сарафан, а холщовую
рубашку с алыми нитками и кумачными прошивками, надевае-
мую к понёве, сверх
рубашки.) Так что Татьяна
Александровна Есенина ходила
на дорогу не в сарафане,
коего на Рязанщине не
нашивали и в допетровской Руси,
а в холщовой рубашке, уже
старомодной, по мнению
сына, увлечённого вихрем
большевистской революции.
Вскоре он прозреет,
перестанет твердить, что «к старому
возврата больше нет», но...
Его убийцы объявят
старомодными не только
шушуны, а и весь уклад русской
жизни, и русский дух, и всё,
что дорого русскому сердцу.
К концу XIX века
сарафан перешёл через Оку и
стал завоёвывать сначала
южнорусские города,
затем — и деревни, где раньше
безраздельно господствовала
понёва. Понёва и юбка в
«контрнаступление» на
северные губернии перейти не
смогли: сарафан считался
принадлежностью высших
ivuc^ ium, па и у канал иашиики лумачсныл iiujiui-. ,—
Понёва с прошвой, из клетчатой домотканой КЛаССОВ, ЧТО Привлекало ба-
рышень больше, нежели
деревенский наряд. Но и тут
есть исключения. Юбка-сук-
манка из шерстяной
домотканины с яркими
разноцветными продольными
полосами (её ещё называли
«андарак») бытовала на Русском Севере — по берегам рек
Северная Двина и Сухона. Эти юбки завезли туда переселенцы-
белорусы.
Праздничная одежда крестьянки.
Орловская губерния и Елецкий уезд. Начало XX
века.
Рубаха с прямыми полками, короткая, с
пришивным воротником-оборкой, с длинными
рукавами, с «брыжами», из домотканого холста,
украшена вышивкой хлопчатобумажными нитями
крестом, на рукавах нашивки кумачевых полос.
шерсти, прошва из хлопчатобумажной ткани,
по подолу украшена узорным ткачеством.
Передник — «занавеска». Прямой, без рукавов,
из домотканого красноузорного холста, с
пришивными полосами строчевой вышивки,
вышивки крестом кружевных прошв кумача. По
вороту и краю подола украшен оборками из
хлопчатобумажной красной и белой ткани
84
Понёва. Конец XIX — начало XX в-
губерния
Понёву носили
исключительно
замужние женщины.
(Девичий наряд —
рубаха с
шерстяным поясом,
поверх надевали
фартук или армяк).
Слово «понёва»
(или «понява», как
говорили в
Новгородской,
Архангельской,
Вологодской, Олонецкой
губерниях)
производят от глагола
«понять, «обнять»,
«накрыть».
Первоначально — а
корни её теряются в
глубине веков —
понёву даже не
шили: просто
брали лоскут и
обёртывали его вокруг
чресл (поясницы;
выражение
«препоясать чресла» означало «готовиться в путь»). Е.В. Смирницкая
считает, что понёва — первая модификация набедренной
повязки (см. книгу «Происхождение вещей», М., «ННН», 1995).
Несшитую спереди понёву называли растополкой, то есть
распашной. Держалась она на гашнике, сплетённом из
конопляной или шерстяной пряжи, как и мужские порты, или же
носили её «с подтыками» — с подоткнутыми полами, «это
старинный, чисто народный способ ношения (с подтыканием под
пояс переднего нижнего края понёвы) не нравился
чиновникам: они находили его безнравственным и преследовали
крестьянок, замеченных в «нарушении формы одежды», и потому,
боясь исправников, женщины носили понёву «врастычку»,
отправляясь в город или церковь.
Понёва. Вторая половина XIX века, Орловская губерния
85
Понёва покрывала только зад и бока, а спереди либо
оставалась рубаха, либо надевалась завеска — передник с лифом и
рукавами. В сшитой понёве вставляли спереди полосатое или
клетчатое полотнище, иного цвета. Наиболее часто понёвы
шили из синей шерстяной материи («синятки») и красной
(«краснятки») с браным узором, такие глухие понёвы, с
вшитым однотонным холщовым полотнищем — прошвой —
появились к XVIII веку.
Первые изображения понёв встречаются в древнерусской
миниатюре и иконописи начиная с X века, а термин
«понёва» — в памятниках древнерусской письменности XI века, но
обозначал он не одежду, а полотнище ткани, пелены, плаща. В
Новгородской Триоди (богослужебной книге) говорится: «...в
багърянице место поняваю препоясася; оумываю оубы ногы,
отираю же и поняваю».
Различались понёвы способом соединения полотнищ. Самое
немудрёное — когда три-четыре куска ткани просто висели на
гашнике, подобно занавескам. Распашная понёва из трёх
полотнищ разной длины называлась «разнополкой».
Украшали понёвы кумачом, бисером, позументом, лентами,
вышивкой шерстяными нитками. В праздничных понёвах низ
украшали широкой каймой другой ткани. В каждом уезде,
даже в каждом селе расположение вышивки, бисера, лент и
Девушки в
праздничных
костюмах.
1902 год.
Фотография.
Тульская
губерния
86
т.п. не повторяло рисунков, бытовавших в других уездах и
деревнях. Считалось зазорным надевать понёвы соседних сёл, и,
таким образом, понёва была как бы паспортом, в котором
прочитывался адрес владелицы, её возраст и характер.
В Тульской и Калужской губерниях праздничными понёвами
не только любовались, но и... заслушивались: кроме лент,
кумача, нашивок к ним привешивали по три металлических
бубенчика, которые при ходьбе, а особенно во время пляски, задорно
бренчали. Весили такие понёвы, из-за обилия украшений и
тяжести полотнищ — не менее пяти килограммов, деревенские
портнихи додумались даже до «плиссированных» понёв: сшитую
понёву складывали по «глазкам» (клеткам) в «ласки», «гранки»,
и, перевязав бечёвкою, клали под горячий, только что из печи,
каравай. Складки такого «плиссе» долго не расходились.
Юбка — та же понёва, только составленная из сбитых между
собой полотнищ. Считается, что изобрели её горожанки. Во
всяком случае, в деревнях она появилась не ранее середины XIX
века. Её родословную можно вести и от сарафана: поначалу
юбки и шили как привычные в сёлах сарафаны, но только из
более лёгкой ткани. Лиф юбки заменял нижнюю рубашку. Шили их
из холста, батиста или ситца — голубого, кубового (синего),
стального, розового цветов;
зажиточные крестьянки — из
покупных тканей: бархата,
бенгалина, репса, кашемира,
миткаля.
На Кубани, коли
девушка надевала юбку, — значит,
пошёл ей шестнадцатый
годок, можно и сватов
засылать. Причём в семье не
позволялось младшей сестре
носить юбку, пока старшая
не выйдет замуж: «чтобы не
посадить её под корыто», то
есть не отбивать женихов.
Юбка на Руси —
исключительно женская одежда. В
Шотландии и поныне носят
её и мужчины. В Малорос-
Фартук с рукавами «жанавеска». Вторая
половина XIX века, Рязанская губерния
87
сии хлопцы тоже щеголяли в юбках, но звалась юбкой совсем
другая одежда — суконный или нанковый кафтанчик с рукавами
и перехватом.
А вот передник носили равно мужчины и женщины, ибо
назначение его — предохранять от загрязнения при всякого рода
работах: в кузнице, на мельнице, у плиты. В разных местах
называли его по-своему: запон, занавеска, голянка, носов,
нагрудник, нагрудень, фартук, хвартук. Известны и праздничные
передники, но их назначение — украшать, дополняя костюм. Носили
передники поверх рубахи и понёвы или сарафана. Старинные
передники, носовки — туникообразная одежда из трёх
полотнищ белого домашнего холста, без рукавов. Своё название
получила, вероятно, от способа надевания — сей передник
насовывали на себя в квадратный или овальный вырез горловины.
Под верхней одеждой мы подразумеваем пальто, шубу, плащ,
куртку — всё, что согревает в холода. У специалистов иное,
более точное определение: «Верхней русской народной одеждой
называется вся наплечная одежда, надевавшаяся русскими
крестьянами поверх рубахи, сарафана (или понёвы, юбки) и передника,
включая нагрудную женскую одежду (нагрудник, безрукавку,
душегрейку на лямках и др.) А венская крестьянская верхняя
одежда по конструкции почти не отличалась от мужской, различие
заключалось в деталях, размерах и степени декорирования»
(Ф.М. Пармон. Русский народный костюм, с. 144).
Летник в женском одеянии соответствовал зипуну в
мужском костюме, а опашень и телогрея —- кафтану.
Летник — накладная одежда длиной до пят, книзу сильно
расширяющаяся за счёт вшитых боковых клиньев. Рукава,
называемые накапками, — широкие, колоколообразные,
срезанные углом, и настолько длинные, что женщине приходилось
постоянно держать руки согнутыми в локте, иначе концы их
волочились бы по земле. Шили их из однотонных и узорных
тканей, например, из камки на тафтяной подкладке, украшали
шитьём и вошвами. Вошва — лоскут или вырезок дорогой
ткани, пришиваемый, для украшения, к другой ткани; как мате-
риею, так у цветом вошвы всегда отличались от тех тканей, к
которым пришивались (иначе это были бы не украшения, а
заплатки); вышивались золотом, серебром и шелками,
унизывались жемчугом, драгоценными камнями. К летнику мог
пристёгиваться небольшой круглый меховой, обыкновенно бобро-
Женская шуба. Вологодская
губерния, XIX век. Шёлковая
ткань, мех горностая и белки
вый, воротник, круглого вида,
покрывавший грудь, плечи и спину.
Очень похожей на летник
выглядела шубка — такая же долгая
накладная одежда, тоже с
длинными, но не столь широкими и
откидными рукавами,
пришивавшимися более для красы, так как
руки продевали в прорези в полах
шубки выше талии. Коли же
шубку надевали в рукава, то их
собирали на руке во множество
поперечных сборок.
А для чего, собственно,
делались прорехи? И зачем рукава,
если в них руки не продевают?
Вероятно, для удобства. Вот я сейчас
пишу, за окном — холодный
осенний дождик, в квартире —
прохладно: отопительный сезон ещё
не начался. Продрогнув, сидючи за столом без движения,
надеваю шубу. Тепло, хорошо, но... Через четверть часа руки,
обременённые тяжёлыми рукавами, устают. Скидываю шубу и...
Спустя полчаса опять замерзаю. Пробую просто набрасывать
шубу на плечи — устаю ещё больше: надо и шубу держать на
плечах, чтобы не съезжала, и писать. А были бы прорехи —
никаких хлопот: шуба плечи греет, а рукам—простор.
Прорехи делались во многих одеждах, в том числе и в княжеских: на
Руси и княгини не сидели сложа руки — вышивали, шили
одежду, пряли, а от безделья маяться стали уже в XVIII веке,
но тогда-то и старинных одежд с прорехами не осталось.
С течением времени исчезают не только те или иные наряды,
но и меняются понятия. Порой одним и тем же словом в разные
века называли вещи, совсем не похожие друг на друга.
Например, сегодня, услышав слово «телогрейка», мы представляем
ватную стёганую фуфайку — рабочую одежду. Сравните с тем, как
определял это слово справочник старинной одежды в XIX веке:
«Телогрея — женская одежда с длинными суживающимися
рукавами, покроем похожая на сарафан, на который и надевалась.
Шились из атласа, камки, кутни, объяри, тафты, зарбафа, алта-
89
баса, байберека. Холодные — на
шёлковой подкладке, а тёплые —
на горностаях, пупках и
пластинах собольих, черевах лисьих и
бельих, с меховою же опушкою;
делались с проймами и без
пройм, украшались круживом
или галуном; застёгивались
пуговицами, число которых
простиралось от 14 до 24».
Вы, вероятно, заметили: в
первом случае одежда названа
«телогрейкой», во втором —
«телогреей». Язык наш очень
чуток: грубую, рабочую одежду
и назвал словом погрубее.
А вот душегрею ныне не
встретишь ни в гардеробе, ни в
языке: с победой
диалектического материализма в 1917 году
стали считать, что никакой
такой души у человека нет, а есть
только мясо, кости, кровь да
условные рефлексы. Раз нет души,
то и греть нечего, так и вышла
из обихода красивая — по
покрою и имени — одежда.
Душегрея — самобытная
русская одежда, носили её женщины
всех сословий, однако для
простолюдинок она являлась не
повседневной, а праздничной
одеждой. Надевали её поверх
сарафана. Она была короткой, немного
прикрывала талию, и лишь в
редких случаях достигала середины бедра. Держалась на широких
коротких бретелях, сзади сходившихся к центру спины. Спереди
застёгивалась и была весьма узкой, немного расширенной в
боках, но на спине она расширялась за счёт крупных трубчатых
складок, сильно расходящихся книзу. Шили душегреи из дорогих
Праздничная женская одежда. Север
России. Первая половина XIX века.
Душегрея — «шугай». Короткая, с
длинными рукавами, с воротником, спинка выкро-
еная, отрезная по талий, заложена
трубчатыми складками на льняных очесах, из
голубого штофа русской фабричной работы
конца XVIII века. По вороту, полам,
нижнему краю обшита золотой бахромой.
Сарафан косоклинный, распашной, из
голубого рубчатого узорного шёяка русской
фабричной работы конца XVIII века,
украшен золотным, зубчатым галуном,
пуговицы серебряные.
Ожерелье. Низано перламутром, украшено
цветными стёклами
90
А
Душегрея. Конец XVIII— начало XIX века. Нижегородская губерния. Шитьё
в прикреп высоким швом по карте золотными и серебряными нитями по красному
бархату. 60x158. В узоре — растительные побеги с цветами и гроздьями винограда,
перевязанные бантами
нарядных тканей, вышивали узорами либо обшивали по краю
декоративной полосой.
В 1949 году в долине Пазырык на Алтае археологическая
экспедиция Академии наук СССР и Государственного
Эрмитажа вскрыла скифский курган — единственный в своём роде,
ибо в других курганах находили золотые украшения, посуду,
истлевшие остатки тканей и кости скелетов, а тут взорам
учёных предстали предметы, какими они были двадцать пять
веков назад! Мало того: в саркофаге лежали двое — смуглый,
чуть скуластый воин и белолицая женщина с маленькими
изящными руками; хотя они и были забальзамированы, но что
позволило им пролежать в земле две с половиной тысячи лет
как одно мгновение? Вечная мерзлота!
В том же захоронении обнаружили лошадей, а в их
желудках осенние травы, что позволило понять, как совсем не в
суровых краях получилась вечная мерзлота. Похороны
состоялись осенью, дожди залили склеп, вода замёрзла, потом над
склепом по традиции насыпали большой курган, завалив его
сверху огромными валунами. Они-то и не давали лучам
летнего солнца растопить ледяную могилу.
Клара Моисеевна Моисеева в книге «Люди ищут забытое
царство» (М., Детская литература, 1979) так описала наряд
______ с)]
скифянки из Пазырыкского захоронения: «На ней одежда из
тонкой кожи с меховой подпушкой. Нарядный нагрудник из
беличьего меха расшит пёстрыми аппликациями и оторочен
голубым горностаем. Древняя франтиха покрасила белый
горностай в голубой цвет. Очень изящно сделаны женские
башмачки из тонкого сафьяна, расшитого причудливым узором, а
подмётка вышита бисером». Скифы верили в бессмертие души,
в загробную жизнь, а потому положили в склеп много вещей,
в том числе и куски материи: «Среди тканей, сделанных
древними ткачами, есть тонкая мягкая материя, вытканная из
шерстяного пуха — лёгкая и красивая. А рядом шерстяная ткань с
диагональным рисунком. Ткани окрашены в синие, красные,
коричневые, зелёные, жёлтые цвета. Вероятно, очень красиво
выглядела одежда, украшенная мехами и вышивками».
Не правда ли, наряд современницы Геродота похож на
княжеские одежды русских женщин XI-XVII веков?
Нам кажется странным, что короткая кофточка звалась
душегреей, ведь по
современным понятиям душа — нечто
неосязаемое, неуловимое,
неизвестно как связанное с
телом. В православном же
царстве, где на атеистов
смотрели как на сумасшедших,
любой христианин знал, где
искать душу: в ямочке на шее,
над грудной костью, под
кадыком. Теперь мне понятно,
почему бабушка, поправляя
мне шарф, говорила:
«Мороз-то какой, а ты
бегаешь — душа вся наружу».
Все вышеописанные
женские одежды — свободного
покроя, так как нравы того
времени не позволяли жен-
Жепщшш в нижегородском праздничном щине подчёркивать фигуру,
костюме. Фотография 1900-х годов. пОТОМу-ТО Все НЭрЯДЫ бары-
Бархатная душегрея с галуном, шёлковый _
сарафан, бархатный головной убор с ШеНЬ ~ ШИрОКИ И СВобОДНЫ.
галуном, покрытый платком ТакОГО ПОКрОЯ ПрИДерЖИВа-
92
Шубка зимняя (шугай). Вторая половина XIX века. Архангельская губерния
лись вплоть до начала XX века, хотя ещё в 1856 году наш
знаменитый драматург А.Н. Островский, изучавший быт крестьян
Верхней Волги, замечал: «Старый живописный наряд
девушек — шубка или сарафан, кисейные рукава и душегрея, у
которой одна пола вышита золотом, — начинает выводиться.
Место её заступает пальто, а вместо повязки с рясками
(поднизи из жемчуга) покрывают головы шёлковым платочком.
Пальто, которые пошли теперь в моду, длинны и узки, с
перехватом на талии. Они шьются из шёлковой материи ярких
цветов, большей частью, бывают голубые и розовые. Сжимая,
они безобразят фигуру».
В старину единственная приталенная одежда русских
женщин — шугай. По покрою — это кофта с отрезной по талии
спинкой. Шугай, как и душегрея, имел прямой, сравнительно
узкий перед с разрезом, причём разрез делали не прямым — по
диагонали. Сзади нижняя часть шугая — баска — от талии
собиралась в пышные сборки. Доходил он до бёдер. Изготовлялся в
большинстве случаев на меху, куделе или вате, часто
оторачивался беличьим мехом. Рукава — длинные, суживающиеся к
запястью от ладони до локтя собирались в мелкие складки. Меховой
93
воротник и меховая опушка —
вот и завершён «портрет»
шугая. Носили его как внакидку,
так и в рукава. Если же шугай
шили без рукавов — его звали
бугаем. (В древности бугай —
великокняжеская верхняя
одежда; с течением лет слово
стало именовать совсем
другой наряд). К середине XIX
века шугай вышел из обихода,
о чём можно судить по
описанию В. И. Даля: «К шугаю
идёт юбка, платок на шею,
концами под шугай, и платок
на голову; это бывшая одежда
старух, в городах». Шугай в
разных местах России
называли то «епанечкой», то «труба-
леткой», то «сорокотрубкой»
(из-за множества сборок).
К верхней женской одежде
относилась также различная
нагрудная одежда — кроме
душегрейки различали
нагрудник, безрукавку, корсетку
и т. п. В основе своей это ту-
никообразная рубаха, сшитая
из домотканины. Носили его
(нагрудник) замужние
женщины; девушки, не носившие понёву, надевали такую же по
конструкции одежду, но длиннее, до коленей (в Рязанской губернии
их звали сарахванами), в то время как нагрудники едва
прикрывали талию. Бытовали безрукавные нагрудники и с рукавами,
глухие и распашные. Зимою женщины, как и мужчины,
облачались в шубы: соболиные, куньи, лисьи, горностаевые, беличьи,
зайчиные — смотря по состоянию. Богатые и бедные покрывали
шубы тканями разного достоинства: сукном или шёлковыми
материями — объярью, камкою, атласом, тафтою червчатою,
жёлтого, зелёного и белого цветов. Белые шубы — это почти всегда
Верхняя женская одежда — шушпан.
Тамбовская губерния. Вторая половина
XIX века.
Туникообразный, распашной, длинный, с
длинными рукавами, из домотканой шерсти,
украшен узорными нашивками и полосами
гладкокрашенной ткани
94
XVI век, так как в XVII шубы стали покрывать цветными
тканями с золотыми узорами.
Интересна перемена цвета шушпана — женского суконного
или холщового кафтана: чем древнее он, тем темнее; наиболее
ранний — чёрный, затем — коричневый, красно-лиловый,
тёмно-красный и ярко-красный; темно-жёлтый постепенно
переходил в светло-жёлтый, зелёный — в ярко-зелёный. Связано это с
развитием красительной промышленности. Шерсть красили
растениями: крушиной — в зелёный цвет; пупавкой — в жёлтый;
сандалом —- в тёмно-красный, мареной — в алый; кубом
(растение indigo) — в синий. Использовали и насекомых —
кошениль и комаху. Кошениль — червец, насекомое в виде
клопика, водящееся на кактусе. Добываемая из него краска, червец
или кармин, окрашивала ткань или пряжу в цвета красных
оттенков. Комаха — красильный червь; из него приготавливали
краситель, дающий багряный цвет.
Рукава женских шуб украшались по краям круживом. Кру-
живо снималось и хранилось, переходя от матери к дочери,
как семейная драгоценность. Украшением мог служить и... мех:
к беличьей шубе, к примеру, пристёгивали ожерелье из бобра.
Вот так одевались наши предки по будням и праздникам.
Конечно, перечень далеко не исчерпан: рассказано лишь об
основных разновидностях старинного русского костюма. (Более
полный обзор— в конце книги, в приложении «Толкования
слов, касаемых старинных одежд и облачений, головных
уборов и обуви, данные Владимиром Ивановичем Далем»).
Однако описание костюма будет не полным, если мы не
скажем об обуви и о головных уборах: без того и без другого
на улицу не выходили: «по морозу босиком» бегать к милому
хорошо только в песне, ну, а с непокрытой головой
показываться на люди запрещала традиция.
На протяжении тысячелетий самая распространённая обувь
у нас — лапти и сапоги. Летописный рассказ о походе великого
князя киевского Владимира Красное Солнышко в 987 году на
булгар даёт образное представление, чем одни отличались от
других. Когда князь осматривал пленников, его воевода Добры-
ня, заметив, что булгары «суть вси в сапозех», посоветовал
князю: «Им дани нам не платить: лучше пойдём на лапотников».
Конечно, не все булгары ходили в сапогах, как и не все
русичи—в лаптях: сапоги — признак зажиточности, бедняки же
Нижегородская народная обувь: лапти,
комбинированные туфли, коты,
полусапожки на шнуровке
Курская народная обувь: лапти
лыковые, чуни из верёвок, коты
могли позволить себе только лапти: «Лапоть знай лаптя, а
сапог сапога!» Да и люди состоятельные не за каждым разом
обували сапоги: в лаптях удобно косить сено, идти в лес по грибы
и ягоды. Шутливая пословица закрепила «взаимоотношения»
«бедной» и «богатой» обуви: «Не обессудь в лаптях — сапоги в
санях лежат». Не далее, как ещё в начале XX века многие
крестьяне отправлялись в город в лаптях, неся в котомках за
плечами сапоги, в которые обувались на подходе к городу,
справедливо полагая: по просёлочной дороге пройти можно и в
лыковых лаптях. Пожалуй, только в скифские времена наши предки
не знали иной обуви, как сапоги: огромные стада позволяли
шить сапоги всем, да и в степи сплетать лапти не из чего.
О лаптях упоминает Лаврентьевская летопись под 985 годом,
но, несомненно, бытовали они и раньше. Лаптям, в которых
русский человек прошагал из каменного века к стартовой площадке
космодрома, надо бы поставить памятник. А вместо этого их...
оклеветали. «Лапотная Русь», — презрительно отзываются о
нашем прошлом те, которые и на свет-то не появились бы без
лапотной Руси. Лапти сделали символом отсталости («вы-де лаптем
щи хлебаете»), хотя они ни в чём не виноваты и не нуждаются в
оправдании. Напротив, оправдываться нужно хулителям
народной обуви: глупо осуждать прошлое, быт людей минувших
времён. Если кому-то удобнее щеголять в кроссовках — ради Бога,
зачем же иную обувь объявлять варварскою? Не следует
забывать предостережение одного мудреца: «Если ты выстрелишь в
96
прошлое из пистолета, то будущее выстрелит в тебя из пушки».
Японцы, к примеру, помнят об этом, чтут традиции — ив
кимоно делают очень даже неплохие компьютеры.
Лапти и компьютеры. Последние собрать не в пример
труднее. Царь Пётр I тоже полагал, что «дело вести — не лапти
плести». Взялся за лыко и... Опозорился, запутавшись в
хитросплетениях древесных плетешков: «Не учась и лаптя не сплетёшь».
Это уж мастера, поднаторевшие в ремесле, отзывались о чём-
либо мудрёном: «Это не лапоть сплесть», (т.е. не вдруг
сделаешь), а попервости, да и уже освоив дело, убеждались на
собственном опыте — «лапти плесть, однова в день есть»: много не
выработаешь, хлопот хватает, а заработок мал. Впрочем,
умельцы умудрялись выплетать по
пять — десять пар в день.
Плели лапти из лык, коры
липы («лычники»), «мочалыж-
ники» — из мочалы, т.е.
липового луба, размоченного и
разодранного на волокна; реже
из коры ракиты, ивы («верз-
ни», «ивняки»), тала («шелюж-
ники»), вяза («вязовики»), из
драни молодого дуба («дуба-
чи»), из пеньковых очёсков,
разбитых ветхих верёвок («кур-
пы», «крутцы», «чуни»,
«шептуны»), из конских грив и
хвостов («волосяники»), даже из
соломы («соломеники»;
известны в Курской губернии). Была
знаменита на всю Россию
своим лапотным промыслом
Костромская губерния, обильная
липовыми рощами. Там на
ярмарку иной раз привозили по
сто тысяч пар лаптей.
«В лес еду — клетки кладу,
из лесу еду — перекладываю».
Вряд ли кто из ныне живущих
Отгадает эту загадку, разве что
Крестьяне южных губерний.
Фото 1900 годов.
На женщине — холщовый запон с длинными
рукавами, украшенный полосами ткачества,
лентами, ситцем, зубчатым кружевом ручной
работы, юбка из мелкоузорного ситца,
ситцевый платок, стеклянные бусы, лапти.
На мужчине — косоворотка из фабричной
ткани, порты, лапти с онучами, шапка с
околышем из бараньего меха
4—2695
97
глубокие старики, которые помнят: лапти оставляли на земле
отпечатки в виде клеточек — такова структура их подошвы.
(Великорусский лапоть — прямого плетения, малороссийский и
белорусский — косого). Подошву называли плетнём. Перед
лаптя — головой, головашком. Каймы с боков — ушником или
обушником. Что такое запяток — понятно из самого названия.
Обушники сходятся на запятники и, связываясь, образуют обор-
ник — петлю, в которую продеваются оборы. Оборы — это
длинные бечёвки, шнурки, лычаги, которыми вкрест обвивается
нога до колена. «Летели две сороки; у них четыре хвоста», —
загадка о лаптях, а про оборы народ сочинил поговорку:
«Ленивый обувается, до обеда оборы мотает». Оборами
прикреплялись к ноге онучи — портянки, длинные неширокие полоски
ткани (онучами обёртывали ноги и носившие сапоги). Так что
загадка «В липовом корытце живое мясцо шевелится» не совсем
верна: мясцо — нога — шевелилась не непосредственно в лапте,
а в холщовой или шерстяной мягкой портяночке.
Драли лыко с лип весной или в начале лета: в эту пору
оно хорошо снимается. Лучшее лыко — с молодых деревьев.
Отмачивали лыко в тёплой воде: тогда кора легко
соскабливается, получается луб.
Для крепости лапти подковыривали — проплетали лыком
или конопляной верёвкою; лапти с подковыркой — это
двойные, проплетённые. Если же пдцковырку делали узором либо
цветной пенькой — такие лапти назывались писаными.
Подковырка лаптей — особая отделка их вторым, узорочным про-
плётом — позволяла ходить в лаптях даже в ненастье: умело
сплетённый лапоть воду не пропускал! Но были и такие, —- их
называли «рачки», — которые плелись специально редкими: на
мокром лугу, на покосе, вода как легко входила, так же
быстро и выходила: по дороге домой лапоть скоро обсыхал.
Наши левши, и блоху подковавшие, умудрялись из коры и
кореньев сплетать изящную, красивую и прочную обувь, словно
оправдывая приветствие «Отковыривай здорово!» — так
говорили хозяину гости, ежели заставали его за плетением лаптей.
Лапти без обор — для дома и двора, вроде как тапочки.
Они были глубже лаптей и назывались по-разному: капцы, ка-
каты, калти, бахилки, коверзни, чуйки, постолики, шептуны,
бахоры, ступни, топыги, босовики (носили на босу ногу).
Домашние лапти — ступни, или плетёные галоши, всегда стояли
98
у порога в сенях, и их надевали, чтобы вынести корм скотине,
выбежать на минутку во двор, не связываясь с хлопотными
портянками и онучами.
Плели лапти одинаково на правую и на левую ногу, судя по
пословице: «Только лапоть на обе ноги плетётся, а и рукавички
розни». Хотя в древности русские плели лапти разными — для
левой и правой ноги, потом переняли у татар, мордвы, чувашей
«моду» на неразличимые: если рвался лапоть с одной ноги, его
могли быстро заменить любым другим, не разбирая, с какой он
ноги. Изнашивались лапти летом дней за пять, а зимой — за
десять. «В дорогу идти— пять пар лаптей плести», — говорили в
народе. Герасим Алексеевич Скопин, дьячок Крестовоздвиженс-
кой церкви Саратова, «1787 года майя 11 числа», как он пишет
в дневнике, вышел из Саратова в Киев, на богомолье. В
дневник заносил любые, самые незначительные происшествия,
случившиеся с ним в пути. Через девять дней, немного не доходя
до Тамбова, Скопин отметил: «Прошёл село Малые Таленки,
немного отдохнул, калач съел и яйца, данные в Кирсанове, и
обул новые лапти и пошёл в 9 часу пополуночи. Увидел город
Тамбов издалека». Значит, одной пары лаптей хватало, чтобы
за десять дней пути дойти от Саратова до Тамбова!
В середине XIX века лапти в базарный день стоили три
копейки, а сапоги — несколько рублей.
Сапоги — самая древняя русская обувь. «У кого две кожи
на ногах?» — «Кто в сапогах». Шили из телячьей кожи, из
коровьего опойка, из конской кожи, из юфты (кожи быка или
коровы, выделанной по русскому способу, на чистом дёгте), у
богатых — из персидского и турецкого сафьяна (выделанной
козловой кожи).
«Сквозь лошадь и корову свинью и лён волокут»,- в этой
поэтичной загадке изображён процесс тачанья сапогов: сквозь
конскую либо коровью кожу провздевали щетинку (жёсткий
свиной волос) и льняную нить, коей сшивали отдельные части
сапог: перед, задник, голенище и подошву.
В Киевской Руси шили их с острыми, загнутыми кверху
носками, как запечатлено на рисунке в Изборнике Святославовом,
где сам князь Святослав (сын Ярослава Мудрого) изображён в
зелёных, а сыновья его — в красных сапогах. Встречались цвета
чёрный и жёлтый. В обиходе были также доходящие до
середины голени полусапожки с разрезом спереди, зашнуровывавшие-
99
ся или застёгивавшиеся.
Впоследствии нарядные сапоги
стали украшать золотыми и
серебряными прошивками,
галунами и узорами, унизывали
жемчугом, усаживали
драгоценными камнями. Вместо
кожи использовали бархат и
атлас. Голенища то срезывали
напереди углом к верху, то
делали круглыми; носили их
либо спущенными до
половины икр, либо поднятыми,
иногда подвязанными под
коленом, а то и стянутыми ещё и
под икрами. С долгими и
мягкими голенищами назывались — сапоги с напуском. Голенища
шили круглые, шести- и восьмигранными.
В старину порты шили короткими, чуть ниже колен, потому
сапоги изнутри подкладывались холстиною, заменяя брюки.
Сапоги снабжали высокими железными подборами (каблуками) и
подковами, со множеством гвоздей по всей подошве
(серебряными гвоздями подбивали обувь князьям и боярам). В конце
XIX века сапожники начали подбивать подошвы берёзовыми
гвоздями. Саратовский мастер Юрий Андреевич Шмельков,
Основные виды древнерусской
кожаной обуви:
а—в — ажурные ботинки; г — полусапожок;
д — детский ботинок; е — поршень;
ж — сапог
Разновидности
конструкций
мягкой обуви
VII—IX веков
(материалы
староладожских
археологических
находок)
100
Сапоги женские праздничные. Конец XIX века.
Тульская губерния
учившийся сапожному
ремеслу в 1940-х годах и
Протачавший более
полувека, ещё застал
берёзовые гвозди. Он
отзывается о них с
почтением: они держали
подошву не в пример лучше
нынешних клеев и
ниток. Старообрядцы не
признавали обувь на
гвоздях — «в таких
сапогах скоморохи
плясали». Не носили и с
подковами на каблуках: «Кони бывают кованы, а мы — люди».
В начале XX века щеголи выхвалялись сапогами со
множеством складок (гармошкой). Чем больше складок, тем
считалось шикарнее. Складки — толщиной примерно в палец —
имели совершенно правильную круглую форму. Для этого под
кожу вшивалась круглая верёвка — получалось кольцо;
отступая полсантиметра, снова вшивали кольцо. Таких колец на
сапоге было пять-шесть.
Некоторые заказывали специально сапоги со скрипом. Для
получения скрипа между подошвой и стелькой делали
прокладку из бересты или насыпали туда сахарный песок.
Сопло реактивного двигателя и — сапог. Есть ли у них
что-нибудь общее? Пожалуй, ничего, разве только название,
идущее от одного предка — древнерусского слова «соп» —
труба. Голенище похоже на трубу, отсюда и «сап-ог» (от того
же корня и «сопля» — штанина).
Случалось, не только богатые, но и бедные нашивали
сапоги, вернее — разнашивали: барин, пошив новые сапоги, не
желая набивать мозоли, отдавал их в обноску слуге; когда же
обомнёт-оботрёт обнову — надевал сам.
С древнейших времён и вплоть до XX века бытовала на
Руси обувь, которую не шили, а... гнули из лоскута сырой
кожи или шкуры толщиной в 2-2,5 сантиметра. Называли её
«поршнями», «курпами», «опанками», «постолами». Поршень
представлял собой подошву, края которой стягивались у
подъёма ноги лыком, шнурком или ремнём. Лучшие поршни —
101
Обувь и перчатки царей и богатых
людей. XVII век
из свиной кожи, похуже — из
конины; на Русском Севере
гнули их из тюленьей кожи.
Поршни — незаменимая обувь на
покосе, где резучая трава.
Сделанные не из выделанной кожи, а
из мохнатой шкуры, они вошли
в поговорку: «Поршнями
медведя не испугаешь: сам космат».
Советские археологи при
раскопках в Москве, Новгороде,
Пскове и Старой Ладоге
обнаружили довольно-таки хорошо
сохранившуюся кожаную обувь
русичей. Самая древняя, староладожская, сшита в VII—IX веках:
мягкие ботинки, составленные из двух деталей — верха и
подошвы. Лёгкие, узконосые, с невысоким подъёмом, они плотно
облегали ногу, что достигалось с помощью ремешка-продержки,
пропущенного через прорези.
Изучив находки,
исследователь института лёгкой
промышленности Е. И. Оятева
подразделила обувь VII-IX веков на три
вида: поршни, мягкие ботинки
(или туфли) и сапоги. У сапог
более жёсткая подошва и
твёрдая задинка, нежели чем у
поршней и туфель. Её коллега С. А.
Изюмова в четвёртую группу
выделяет полусапожки. В
древнерусских летописях обувь
называется «прабошни черевьи»;
здесь «черевьи» ¦*— мягкие части
кожи, располагавшиеся на чреве
животного; из этих «черевьев» и
гнулись поршни.
Извлекли из земли и
чеботарские инструменты: ножи,
Сапожная лавка в Москве. XVI век. Прямые И КрИВЫв ШИЛЬЯ, ИГЛЫ,
Рис. А. Олеария деревянные обувные колодки,
102
гвозди, струги (струг — нож с двумя поперечными ручками
по концам для строганья вчерне). Поразительным оказалась
не только их хорошая сохранность, но и похожесть орудий
труда новгородских сапожников XI века на инструменты
сапожников-кустарей XIX — XX века!
Замечательный русский писатель Василий Иванович
Белов в 1940-е годы учился сапожному мастерству и затем в
книге «Лад» передал поэзию этого нелёгкого, но почётного
и всем нужного ремесла: «Сапожник, воспитывая терпение,
показывает мальчонке кубышку — веретено тонкой
хорошей пряжи. Через крючок, вбитый в оконный косяк,
протягивает четыре или шесть нитей на длину будущей дратвы.
Разделяет их пополам (по две или по три) и от крючка
начинает сучить дратву. Прижимая каждую пару ниток
ладонью к колену, он скручивает их, а скрученные пары, в
свою очередь, уже сами скручиваются друг с дружкой.
Получается дратва. Но её, не снимая с крючка, надо ещё
тщательно проварить: десяток раз продёрнуть через кожаную
складку, в которую наложен вар. Один запах этого чёрного
клейкого снадобья, сваренного из пчелиного воска и
еловой серы, то есть смолы, приводит сапожника в особое
рабочее состояние!
Однако дратва без щетинок ещё не дратва, а полдратвы.
Льняные концы её, исходя на нет, кончаются тончайшими
волосками. Свиная же щетина, если она настоящая, имеет особое
свойство: щетинку можно расщепить, разодрать надвое вдоль.
Сапожник на глазах у мальчишки берёт из пучка щетинку,
расщепляет её до половины, вставляет в этот расщеп конец дратвы
и осторожно скручивает его сначала с одной из щетинных
половинок, затем с другой. Готово! Одно дело сделано. Теперь
бери шило, шпандырь и садись тачать голенища. Но сапожник
почему-то не спешит садиться на свой низкий складной стул, он
начинает протаскивать с веретена на крючок новые нити.
Несколько моточков готовых дратв всегда должны быть в
запасе даже и у дурного работника.
Ах как хочется потачать! Опытный мастер, конечно,
заставит научиться делать то, что надо, но не будет он и судьбу
искушать: детский интерес может так же быстро погаснуть,
как и вспыхнуть. Поэтому, вознаграждая юного любознайку
за терпение, сапожник даёт сделать ему несколько стежков...
103
Та же история выходит тогда, когда хочется позабивать
деревянных шпилек в подошву или в наборный каблук,
позабивать с таким же смаком, как делает это сапожник... Нет, не
получишь ты молотка, научись сперва делать эти самые
деревянные гвоздочки...
И вот будущий мастер лезет на печь, достаёт с кожуха
засохшие берёзовые кружки', Отпиленные на длину гвоздика. Эти
кружки он колет молотком и ножом на равные, одинаковой
толщины плиточки или пластинки, каждую такую плиточку, уперев
её в специальный упор в доске, завостривает с одного края
сапожным ножом. И только потом, сложив несколько плиточек
одна к другой, можно подрезать их снизу, уже наполовину
заострённые, и скалывать гвоздики. Подрезал — сколол. Берёзовые
шпильки с хрустом отваливаются от убывающих плиточек.
Мастер — художник, человек, обладающий талантом или
хотя бы стремлением сделать не хуже других,— каждому звену
своего профессионального цикла придаёт слегка ритуальный,
торжественный смысл.
Так, сапожник, придя к заказчику и разложившись со
своим инструментом на лавке напротив окна, начинает вначале
замачивать кожу (сапожники работали и у себя на дому, но
чаще ходили по деревням, жили у тех, кому нужны сапоги).
Хорошо выделанный товар — залог сапожной удачи. Так
вновь объявляется взаимная связь, зависимость в труде от
других дел и людей. Если скорняк выделал кожу шатай-валяй,
сапожнику не позавидуешь.
Раскроив товар и замочив кожу на голенища, мастер
точит инструмент. Чего только нет в его обширной торбе,
кроме двух крюков — этих больших досок с очертаниями
сапога. Тут и ножи трёх-четырёх сортов, и клещи, и
плоскогубцы для стягивания размоченных головок на колодку, тут
и шилья, разные по длине, толщине и форме. Молотки,
разгонки, рашпили и даже деревянный «сапожок» для
заглаживания ранта.
После того как всё готово: и дратва, и берёзовые
шпильки, и кожа вымочена, сапожник начинает вытягивать
первый крюк. Он закрепляет гвоздями на кривой (отсюда и
слово «крюк»), вытесанной из елового корня сапогообраз-
ной доске размокшую кожу. И начинает её тянуть на обе
стороны, разглаживать образовавшиеся складки до тех пор,
104
пока они не исчезнут. Это трудная, требующая терпения
работа. Бывало и так, что со свистом летели к дверям клещи
и молотки.
Северные сапожники не признавали головок с язычками,
фабричным способом вшитых в голенища. Сапожнику надо
было обязательно вытянуть крюки, то есть сделать головки и
голенища из одного цельного куска кожи. Вот и пыхтели,
разгоняя не исчезающие упрямые складки.
Наконец крюк вытянут. На сгибе кожа как бы потолстела,
сгрудилась, а на углах, которые будут соединены в задник,
вытянулась и Стала тоньше. Всё закреплено железными
гвоздочками. Пока оба «крюка» выстраиваются, принимая нужную
форму, сапожник делает что-либо другое: то башмаки сошьёт
хозяйке (на двор к скотине ходить), то подмётки подколотит
или обсоюзит старые сапоги. (Обсоюзить — обшить
вносившиеся головки сапог новой кожей).
Непосредственное шитьё начинается с притачивания к
голени так называемой подклейки, то есть внутренней подкладки.
Если эта подклейка не на весь крюк, то нижние её края мастер
притачивает лишь к мездре голенища, он не прокалывает кожу
насквозь. Не дай Бог если он плохо её пришьёт! Заказчик,
снимая однажды сапог, может вытянуть ноги из голенищ вместе с
подклейкой. Такому сапожнику позор!
После того как подшита подклейка, тачают собственно
голенища, затем пришивают задник, эдакий внутренний карман
на месте пятки. Вставляют туда берестяные пластинки и для
твёрдости прошивают несколько раз. Только после этого
можно сажать сапог на колодку и класть на неё стельку. Кожу на
колодках опять тянут плоскогубцами, крепят гвоздями и
дратвой, плющат и заравнивают. Прежде чем прибить подошву,
мастер обносит рантом всю сапожную ступню, срезает, сводит
на нет прибитую по краям полоску кожи.
На подошву идёт бычатина — отборный товар. (Бывали
времена, когда пара подошв становилась денежным
эквивалентом). Если заказчик холостяк или отменный модник, мастер
подкладывал под подошву берестяные язычки, которые при
ходьбе, при пляске скрипели. Иметь сапоги «со скрипом»
считалось у холостяков и молодых мужиков особым шиком.
Подошву прибивают тремя рядами берёзовых шпилек, потом из
кожаных обрезков набирают каблук. Всё это ровняют, закра-
105
Чулки, носки женские, мужские и детские.
Конец XIX— начало XX века. Самарская,
Пермская, Тульская, Курская, Рязанская,
Архангельская губернии
шивают и наконец
зачищают изнутри кончики
шпилек. Если товар мягкий и
опять же заказчик модник,
сажают сапог «на солому».
Выстоявшись «на соломе»,
голенище приобретает
форму гармошки.
Многие сапожники во
время работы пели, другие
любили побалагурить».
В середине XIX века
под обувью подразумевали
«всякую одёжу ног,
верхнюю или исподнюю:
носки, карпетки, чулки или
обёртки, подвёртки, онучи; сапоги, бахилы, упаки, коты,
башмаки, кенги; валены, катанки; лапти разных видов с оборами;
поршни и прочее» (В.И. Даль, Толковый словарь живого
великорусского языка, т. II, с.628).
Ну, о носках можно особо не распространяться: они как и
варежки с перчатками, — неотъемлемая часть нашего
костюма. Карпетки — полуноски, получулки. Чулки согревали
наших барышень, юных и пожилых, ещё на памяти ныне
живущего среднего поколения, но в 1970 годах их вытеснили
колготки. Чулки в старину вязали из тонких и толстых
шерстяных ниток; они закрывали всю ногу и крепились подвязками.
В отличие от сапог и лаптей валенки — не столь древняя
обувь, если судить по тому, что специалисты называют их
родиной Семёновский уезд
Нижегородской
губернии: Нижний Новгород
основан в 1221 году.
Некоторые историки
одежды (Г.С. Маслова, Ф.М.
Пармон) называют дату
рождения валенок и
вовсе нам близкую —*
начало XIX века.
Намного старше валя-
Коты — праздничная женская обувь.
Воронежская губерния. XIX век
106
Слева — меховая обувь, справа — валяная обувь
ных сапог валяные коты,
чуни, кенги — обувь с
суконным голенищем.
Вероятно, валенки и
произошли от котов:
первоначально валенки валяли в
два приёма —
изготавливали низкие валяные
коты, а затем уже
пришивали голенища.
Впоследствии научились валять
их целиком, на колодке.
В первой половине XIX века по всей России носили
грубошёрстные, натёртые пемзой твёрдые и гладкие валенки, а также
чёсанки: мягкие, с начёсом (отсюда — и название) валенки из тонкой
поярковой шерсти. Валенки называли ещё катанками, катанцами,
а в Сибири, Северном Казахстане — пимами, а валяльщиков
называли пимокатами. В сырую погоду на валенки надевали
лыковые ступни, а в XX веке — резиновые галоши.
Лет десять назад валенки в городе почти не встречались.
Валяльная фабрика в Энгельсе почти всю продукцию
отправляла на Север: волжане-горожане, бывая на морозе лишь по
пути на работу и с работы, считали: валенки им ни к чему.
Сегодня многим валенки пришлись и по ноге, и по нраву:
обратите внимание — почти все продавцы на лотках зимой
предпочитают валенки. И то — хотя «мороз не велик, а стоять не
велит» в ботинках, а в толстых жарких валенках, скатанных из
овечьей шерсти отчего же не постоять? Нужда вернула моду
на валенки.
Так же лет тридцать назад возвратились к нам из Древней
Руси женские сапожки. Наши модельеры позаимствовали их не
из старинных миниатюр — «подглядели» у... парижанок: когда
тамошние модницы стали щеголять в расписных сапожках по
набережной Сены, тогда признали модной прабабушкину
обувь и на берегах Волги, Днепра, Амура и Енисея.
А недавно, уже в конце 1990-х годов, ещё два предмета
гардероба наших предков «прописались» в Европе: в Италии модницы
стали щеголять в... шапках-ушанках (правда, сестры Фенди,
конструкторы головных уборов, лишили нашу ушанку стёганой
подкладки, лишили тяжеловесности. Что и понятно: на берегу тёпло-
107
го моря уши не надо
прятать от морозов); в апреле
2000 года во Франции
прошла выставка «Вален-
ки-2000».
Известный во всём
мире французский кутюрье
(конструктор одежды) Ив
Сен-Лоран во второй
половине 1970-х годов
создал русскую фантазию,
вдохновляясь образами
северного русского костюма
XVIII — начала XIX века.
И его наряды произвели впечатление. Но не спешит (или ей не
дают спешить?) мода на русский костюм в Россию. А ведь наши
наряды XVII или XIX веков — неисчерпаемый кладезь для
модельеров и портних: ничего не надо выдумывать, бери готовое и
приспосабливай к современным тканям и фабричному
производству. Покрой и фасон можно подобрать на любой вкус — одних
только мужских шляп в XIX веке насчитывалось столько и так
они разнились друг от друга, что даже у гениального Владимира
Ивановича Даля не хватило слов, чтобы их описать, и он в
своём словаре нарисовал их: Вот так:
Валенки из России в Париже
ШЛЯПА ж. мужская головная покрышка, изъ твердаго
припаса; кожаная, бумажная, валяная, поярковая,
соломеная впр. Круглая шляпа, съ прямою тульей,
стопкою, и круглыми полями. Треугольная шляпа,
служебная и лакейская. Рускхя шляпы разнх. видов*
вовутся: кучерская или прямая У&Ш? ровная
съподхватомъ la; съ переломомъ ^Я/ 1ШШ"
лекъ простой или бурлацкая МШ ; шпилекъ москов-
ск!й Mfk-\ шпилекъ ровный jfik; кашникъ ?~Щ :
верхбвка ЖЭС ; шляпокъ, ямская SEBr поповская
Есть еще: сръзокъ, похожая на всрховку;
108
Владимир Иванович Даль старался каждое слово
разъяснять кратко, ибо слов в русском языке много (в его словарь
попали не все, и то их набралось свыше двухсот тысяч; ни в
каком другом языке мира нет такого богатства!), и если бы не
сжатость изложения, то пришлось бы ему к четырём
толстенным томам добавлять ещё не один.
Его современник, этнограф и писатель Сергей Васильевич
Максимов, не связанный рамками краткости, в пространном
очерке «По Сеньке шапка» в начале 1880-х годов рассказал о
головных уборах, как о венчавших костюм русских людей в
старину, так и о тех шляпах, картузах и платках, кои
начинали вытеснять прежние колпаки и
кокошники, по словам СВ.
Максимова, «особенно в нынешние
переходные времена, когда
изменяется наново всё лицо земли
русской».
Хотя перемены касались и
народного костюма, однако женских
головных уборов — не столь явно,
ибо, по словам этнографа, «здесь
моде бороться труднее, потому
что прицепились сюда вековые
религиозные обычаи глубокой
старины».
Описанием одного из них и
начинает СВ. Максимов рассказ о
венцах и кокошниках, повойниках
и убрусах: «Головной убор женщин
играет важную роль, потому что по
всем законам (языческим и
христианским и у всех известных народов)
женщина должна являться всюду с
покрытой головой. Намеренно оп-
ростоволосить женщину, сорвавши
платок,— значит кровно её
оскорбить, покрыть её головушку
несмываемым бесчестьем.
Весь женский закон на том
держится, что деревенская девуш-
Женщина в праздничном костюме
Скопинского уезда Рязанской
губернии. 1900-е годы. Фотография.
«Сорока» с рогатой «кичкой»,
с «пушками», вышитый передник
с оборкой на груди с узорными
полосами и зубчатым краем
по подолу
109
ка до замужества обязательно заплетает волоса в одну косу
и имеет право пустить её по спине открыто, украшенную
мимоходом алыми лентами. Она не покрывает голову по
праву, представленному незамужним, но как только
расплетут ей после венца косу на две прядки и покроют голову,
она уж перестаёт считаться и называться девицей: девушка
становится бабой».
Перечисляя «головные покрышки» женщин, писатель
замечает: «Самые главные и наиболее употребительные: кика,
или кичка, кокошник и сорока. Они всем известны, потому
что, например, «сороку» носит чуть ли не целая половина
России».
Если порты и штаны, видоизменившись, превратились в
брюки; если кафтан, приобретя новый покрой, стал пиджаком;
если епанча, став не суконной, а прорезиненной, называется
ныне плащом, то кики, сороки, кокошники, венцы — почти все
старинные русские женские головные уборы напрочь исчезли
не только из обихода, но и из памяти народной. Спроси
сегодня, чем венец отличается от кокошника, а убрус от
ширинки — многие даже и не поймут, о чём идёт речь. А ведь
стёрлись не какие-то малозначительные детали костюма —
наиболее красивые.
Искусствовед Ф.М. Пармон подразделил девичьи головные
уборы на:
Полотенце (ширинка, намётка) — в виде полотнища холста с
затканными концами. Ширинку — полосу холста, часто
вышитую, девушки носили, перегибая по диагонали: её получали,
отрезая полоску ткани по ширине холста, откуда и название
ширинка. Полотенце (намётка) бытовало в основном в западных
регионах России.
Обруч из древесной коры (или картона) в виде круга,
обшитого тканью, вышитого бисером, украшенного цветами,
перьями, жемчугом — налобень, венок, перевязка.
Перевязку из полоски ткани (повязка, лента, почелок, зо-
лотнуха и т.п.) — парчи, позумента, золотой вышивки и т.п. с
завязками на концах.
Венец (коруна, чёлка, рефедь, рефиль, ряска, головец) городча-
тый с прорезью, декорированный жемчугом, драгоценными
камнями, бусинами с цветными стёклышками, с подкладкой фольга.
Венок из искусственных цветов.
НО
Колпаки — девичьи и женские головные
уборы. Конец XIX— начало XX века.
Вологодская, Рязанская, Енисейская
губернии, область Войска Донского,
Ростовский округ
Платок (пластник, под-
иластник, косинка, фатка
и др.), в основном из
фабричных тканей,
свёрнутый, повязанный вокруг
головы и завязанный
концами сзади.
Вязаный колпак.
В первые годы
замужества молодухи носили
рогатые кички; после
рождения первого ребёнка их
заменяли на лопатообразную
кичку или на повойник.
Повойник, у которого
много разных местных
названий (повязка, фата,
плат, ширинка, полотенце)— составлял основание всяких
головных уборов замужних женщин. Какое бы название мы
ни взяли — кика, сорока, кокошник и т.п. —- в толковых
словарях их разъясняют как «род повойника». «Не рада
баба повою, рада б покою»,- говаривали в старину; здесь
слова «не рада замужеству» заменены словами «не рада
повою» — неизменному атрибуту замужней женщины.
Собственно, повойник — простёганная шапочка домашнего
изготовления: высокий, до 30—40 сантиметров холщовый
«шлык», на который повивают либо платок, либо узорчатое
полотенце.
Кика — нарядный головной убор — состояла из трёх
частей. Первая часть — сама кика (или чело) делалась из
жёсткого материала (бересты, кожи) и обшивалась дорогой тканью,
возвышалась над лицом и сзади стягивалась завязками.
Спереди к кикам привешивались поднизи (поднизь — жемчужная
или бисерная сетка, бахрома), а по обеим сторонам, близ
ушей — рясы (ряса — нитка ожерелья, бус) и сзади бархат или
соболь.
Кички разнились по форме: рогатые, копытообразные,
лопатообразные, котелкообразные, в виде обруча, овала,
полуовала. Сверху кики, служа ей дном, находилась так
называемая сорока — чехол из дорогой расшитой ткани, низаной дра-
111
Кокошник — головной убор
замужней женщины. Олонецкая
губерния, конец XIX века
Женский головной убор —
«сорока» с рогатой «кичкой».
Тамбовская губерния, Спасский уезд.
Вторая половина XIX века. Твердая
основа — «кичка», кумачовая
«сорока», налобник золотого шитья,-
сзади длинные кумачовые ленты,
украшенные на концах вышивкой
шерстяными и бумажными
нитями, мишурным галуном и
шёлковой бахромой; по бокам —
шёлковая бахрома, блёстки, «пушки»
гоценными камнями и жемчугом.
Стоила такая сорока баснословных
денег — В. И. Даль с удивлением
замечает: «Это некрасивый, но
самый богатый убор, уже выходящий
из обычая; но мне самому ещё
случилось видеть сороку в десять
тысяч рублей». Вдовы в знак траура
носили белые сороки.
Кичка в соединении с сорокой
или кокошником — характерный
убор крестьянки. Кокошники, кроме
крестьянок, носили в городах также
мещанки и купчихи.
Кику носили по будням, а
кокошник — по праздникам.
Кокошник увековечил Венецианов в
картине «Девушка в кокошнике». Это —
головной убор в виде опахала или
округлого щита вкруг головы.
Носили его не только замужние, но и
девушки, как явствует из названия
знаменитой картины. Изготовляли
кокошники мастерицы в городах в
монастырях; сороку же могла сшить
любая крестьянка.
Девичий кокошник — лёгонький
веер из толстой бумаги, пришитый
к шапочке или волосинку —
состоял из начельника (начельник — на
челе, т.е. на лбу находящийся) и
волосника (род шапочки), со
спускающейся позади лентой, Сергей
Васильевич Максимов утверждал,
что «кокошник... составляет самое
красивое убранство женской
головы: он на этом основании
разрешается даже девицам. Точно
развёрнутый веер или круглое
опахало, он обрамляет всё лицо и для
112
характерных русских
круглых и румяных лиц как
будто нарочно, и по
особенному заказу, придуман.
Этот бумажный или
картонный щиток, расшитый
и разукрашенный
жемчугом, позументами,
поднизями, пришивается сзади к
цветной шапочке, что
называется в деревнях волос-
ником и донцем, с
приспущенной на спину шёлковой
лентой». В XVI—XVII
веках, пишет Н.И.
Костомаров в «Очерках домашней
жизни и нравов
великорусского народа...», «на
голову замужние женщины
надевали волосники или по-
дубрусники: то были
шапочки наподобие скуфьи из
шёлковой материи, нередко
из золотной, делались с
узлом, посредством которого
можно было их суживать и
расширять, и с ошибкою
или оторочкою по краю;
эти ошибки унизывались
жемчугом и камнями и
перешивались с одного во-
лосника на другой и таким
образом переходили из
рода в род... Поверх во-
лосника накладывался
платок, обыкновенно белый, и
подвязывался под
подбородком; его висячие концы
густо усаживались
жемчугом. Этот платок называл-
Ш к w ,-.
¦jf. \i\—г-
\
уЖ[
Сорока — головной убор замужней
женщины. Ярославская губерния. XIX век
Косник — украшение девичьей косы.
Северные губернии России. XIX век. Шёлк,
ткань, цветное стекло, металлическое
кружево и блёстки. Золотное шитьё
113
ся убрусом. Это был обыкновенный домашний головной
убор». В церковь или в гости боярыни выходили в кике или
кокошнике. Надевали на убрус также шляпу белого цвета с
полями (летом) и шапки чёрного бархата с оторочкой дорогим
мехом (зимою).
В конце XIX века платок потеснил все старинные головные
уборы. Различались платки холщовые с тканым узором по
краям, обшитые кумачом и бахромой из шерсти; из набивнсго
ситца: по красному фону — синие, жёлтые, зелёные, чёрные
цветы; из цветного — красного или зелёного — шёлка. Платок
носили, завязав или заколов под подбородком. Появились
шали и полушалки — перстяные или хлопчатобумажные
платки. Первоначально платки повязывали поверх головного
убора, потом стали повязывать голову только платком. В разных
губерниях— по-своему; в Воронежской— концами на
макушку; в Калужской, Тульской и Рязанской спадающие концы
холщового платка (размером 75 х 65 сантиметров) украшали
красной затканной, узорной строчкой, кружевом. Девушки
завязывали платок под подбородком или «по-бабьи», концами назад.
В Нижегородской губернии староверки, повязывая головы
платками, спускали на спину не один, а два конца -— это
называлось «роспуском». В 1884 году С. В. Максимов
приветствовал повсеместное распространение платка и считал его не
новым головным убором, а возвратившимся исконно русским. (В
старину платок служил денежной единицей; отсюда — слово
«платить»). Отмечая, что «полузабытый и почти сброшенный с
головы и плеч деревенский наряд вошёл в честь и заслужил
большое внимание у всех горожан», он, опасаясь, что это —
всего лишь мода, «друг ненадёжный и коварный», всё же с
удовлетворением подчёркивал: «Важно и любопытно здесь
главным образом то, что ветреная мода сходила теперь за
образцами не в Париж и Берлин, как бывало, а в серую и
бедную, но родную русскую деревню».
«В какой народ придёшь, такую и шапку наденешь»,-
примечает пословица. Какие же шапки бытовали на Руси?
В славянских курганах Киевской области найдены остатки
мужских шапок — войлочных и кожаных. Крестьяне носили
валяные шапки-колпаки — суконные или войлочные — с
глубокой древности и до середины XIX века. Об этих колпаках
этнографы замечали, что их даже в конце прошлого века «бе-
114
лорусы надевают в неприкосновенной целости, как носили ещё
доисторические скифы и сарматы». В XVII веке богатые люди
шили колпаки из атласа, иногда с околышем, украшенным
драгоценными камнями и собольей опушкой.
Валяная шапка — валенка, шолом, яломок — из белого или
серого войлока, имевшая форму полусферическую или
усечённого конуса, без полей или с высоко загнутыми полями
встречалась в Калужской и Орловской губерниях и в начале XX
века. В деревнях великорусских губерний носили коричневые
валяные шапки цилиндрической формы с небольшими
полями — «черепенники», «грешневики», «гречушники».
Семёновский уезд Нижегородской губернии прославился не
только как родина валенок, но и своими войлочными шапками
и шляпами, о которых С. В. Максимов в очерке «По Сеньке и
шапка» повествует:
«На неблагодарной почве, которая родит хлеб едва на
полгода, на голой равнине, где давно истреблён всякий лес,
работают заволжские мастера эти изделия с тех ещё времён, когда
Козьма Минин с князем Пожарским ходили из этих мест
выманивать и выгонять из Московского Кремля литву в валяных
же колпаках и поляков в шапках на четыре угла. Не
удивительно, что в эти двести с лишком лет семёновские выучились
мастерить так хорошо, что нигде не встречают себе
соперников, и так скоро, быстро, что успевали обувать ноги и
накрывать головы чуть не целой половине Русского государства. К
семёновским ходили наниматься в работники из разных мест,
у них выучивались, присматривались к приёмам, вызнавали
секреты, прислушивались, где какой фасон шляпы любят, и
назад возвращались. Ученики в своих дальних и ближних местах
заводили такие же мастерские в опустелых и негодных для
жилья избах: живёт и такая для мокрого, грязного и вонючего
мастерства. Эту старую и полусгнившую избу обычно
называют «стиром», и совершенно справедливо: небольшая печь с
железной трубой стоит в самой середине избы. В ней устроена
низкая лежанка аршила на полтора в вышину и по обеим её
сторонам положены деревянные дощатые скаты. На них-то и
стирают всякие колпаки. Над очагом вмазан небольшой котёл,
чтобы макать в кипяток валяные сапоги либо поярковую
шляпу. От страшной духоты и вони непривычным делом мы не
могли усидеть здесь и пяти минут. Мы были очень довольны
уже и тем, что в кислом тумане, сквозь густые пары успели
рассмотреть хоть только то, о чём теперь рассказали. Уже в
другой избе, на свету, показывали те шляпы, которые
разойдутся с ближних ярмарок, особенно Нижегородской, во все
стороны Руси...»
Шили шапки и из холста — в виде шлыка, полусферы,
плотно облегавшей голову. Но, конечно же, меховые шапки —
лучшее, что спасает от лютых морозов.
Князья и бояре носили горлатные шапки — сшитые из
горлышек куницы, лисы или соболя. Представляла она собой
высокий, расширяющийся кверху цилиндр, с бархатным или
парчовым верхом высотой с локоть. На прорехе делались петли,
обложенные жемчугом таким образом, что получался
рисунок — змейка, львиная голова и т.п.
Простолюдины обходились овчинной шапкой — не столь
красивой, как соболиная, но не менее тёплой.
Шапка с четырёхугольным верхом — из сукна с меховым
или текстильным околышем (в старину её называли рогулька,
рогатка) — была известна всем восточнославянским народам.
А шапка с наушниками — «треух», «долгуша», «ушанка», «че-
бак», «малахай» —
повсеместна и поныне.
Летом носили картузы —
начиная с начала XIX века и
до первых десятилетий XX
столетия, когда его
потеснила с рынка и с голов кепка.
Первоначально картуз
(шапка с лакированным
козырьком, похожая на военную
фуражку) носили городские
мещане, во второй половине
XIX века он проник и в
деревню.
В допетровской Руси, как
мы уже отмечали, покрой
одежд был одинаков во всех
сословиях: зипун выкраивали
по единому шаблону что
Малороссияне. Рисунок XIX века Царю, ЧТО ПСарЮ; ОТЛИЧаЛИСЬ
116
одежды лишь качеством материала. Не то — шапка: по ней судили
о происхождении и знатности человека. Ни один боярин не
рискнул бы щеголять в соболиной шапке покроя шапки Мономаха
(весу в ней — 2 фунта 20 золотников без соболя, т.е. 904,2
грамма), как никто из смердов не осмелился бы показываться на люди
в горлатной шапке как у бояр, — хотя бы к нему в силки
попалась сотня соболей.
Н.И. Костомаров насчитывал четыре рода шапок времён царя
Иоанна Грозного.
Первый род — маленькие шапочки из сафьяна, сукна,
атласа, бархата или парчи, украшенные золотом и жемчугом,
прикрывавшие только макушку (как тюбетейка) и называвшиеся
тафьями. Их носили только в комнате, и только знатные
люди.
Второй род — остроконечный колпак из белого атласа.
Зипун подбивался мехом, который заворачивался наружу
широкой полосой. Колпаки носили и крестьяне, но, естественно, не
атласные, а суконные или войлочные.
Третий род — четырёхугольная низкая шапка с меховым
околышком из соболя, лисы или бобра. На ней, как и на
колпаке, делались прорехи с пуговками, по шести на каждой
прорехе. Вершок колпака — суконный, вишнёвого, червчатого,
зелёного и чёрного цвета (на платье чёрный цвет не
приветствовался, но на шапках допускался). Эти шапки — будничные
головные уборы дворян, дьяков и бояр.
Четвёртый род — вышеупомянутая горлатная шапка.
Во время парада боярин надевал тафью, на тафью колпак,
а на колпак — горлатную шапку. Вернувшись домой,
напяливали последнюю на болванец, нарядно расписанный и
служащий украшением в доме.
Шапки носили также царицы и царевны. У царицы
Агафьи Симеоновны, жены царя Феодора Алексеевича A676-
1682) были шапки— треухи и столбунцы алтабасные,
атласные, зарбафные с исподами и опушками из пластин собольих.
Столбунцы — стоячие колпаки. Треух — шапка с тремя
лопастями, закрывавшими щёки и затылок. Шились и четырёхло-
пастные —- малахаи: большие лопасти закрывают уши и щёки
и даже обматываются вокруг шеи и завязываются на затылке,
а две небольшие закрывают затылок и лоб. Голову, уши и
шею также берегла от мороза меховая или стёганая шапка —
117
каптур. Каптуры шились не только для людей, но и для...
лошадей.
Вообще, среди головных уборов встречались прямо-таки
экзотические, и не где-нибудь, а в наших краях. Так, полвека
назад в Энгельсе летом на улицу не выходили без сетчатой
шапочки, смоченной в керосине. Краевед Владимир Серё-
женко в очерке «Отзвуки жизни» («Новая газета», №45, 1996)
вспоминал:, «Сетка закрывала голову, лицо и доходила до
плеч. Плели сетки вручную, даже старались придать им
щёгольский вид: 3-4 ряда нить, скажем, красная, 3-4 — другого
цвета, 2-3 третьего. Я сам умел плести их. Пойти в город,
надев сетку, было делом обычным и — необходимым, иначе
от мошкары спасу не будет; комары хоть только к вечеру-
ночи наседали, а от мошки и в солнцепёк проходу не было
никакого. В иные тихие вечера, смотришь, над верхушками
деревьев и кустарников словно дымок вьётся: это, клубясь,
столбом толчётся мошка: столб этот и совьётся-разовьётся, и
вдруг припадёт к самой листве, и изогнётся дугой... По
вечерам соседи любили посидеть на лавочках, непременно
врытых в землю около калитки каждого дома; все не
умещались — так приходили со своими низенькими табуреточками;
и около любой такой посиделки обязательно тлел костёр —
без пламени, но с густым сизым дымом; да ещё надо было то
и дело ветками обмахиваться, а то комары — вот тут-то, в
сумерки, уж комары — заедят. Так бывало каждое лето,
вплоть до 49-го или 50-го года, когда над лесом и озёрами
Пономарёва острова, бывшего основным рассадником этой
нечисти, несколько дней покружил «кукурузник»-самолётик
ПО-2 — и распылил «химию». Кровососов заметно
поубавилось. Сетки вышли из употребления». «Кошмарное
нашествие» мошкары и комаров было не только в Энгельсе, но и
в Саратове, — утверждает Евгений Павлович Санников. — И
не полвека назад, а чуть раньше — летом (начиная с июня)
1941 года, — вместе с нашествием фашистских орд. При
отсутствии сеточек под головной убор подтыкали по бокам
сзади бумажки, смоченные в керосине, и ходили с такими
«украшениями» в центре Саратова без всякого стеснения. А летом
1942 года этого явления уже не было».
«Не нахлобучивай шапку», «Ну чего ты нахлобучил
кепку» говорят тем, кто головной убор надвигает на лоб
118
до самых глаз. Глагол «нахлобучивать» — от слова
«клобук». (Кстати ещё в XIX веке так и писали — наклобучи-
вать). Клобук носят и поныне, но только —
священнослужители и монахи: клобуком называется шерстяное или
шёлковое покрывало монашеской камилавки (род чёрной
шапочки), с воскрилиями или разрезами по краям. А в
старину клобук — княжеское наголовье в виде колпака. Известен
он с XI века. В летописи под 1072 годом читаем, как по
перенесении святых мощей Бориса и Глеба в новую
церковь, во время Литургии «и рече Святослав к Бернови:
«нечто мя на главе бодет», и сня клобук». (Полное
собрание русских летописей, т. V, с. 146). В те годы князья
вместо короны носили клобуки, не снимая их даже в церкви.
Позднее утвердился обычай снимать шапку не только при
входе в церковь, но и в виду её: проезжает мужик по
срочным делам мимо храма, — притормозит, соскочит с телеги,
снимет шапку, перекрестится на купола с крестами,
поклонится — и дальше в путь. Снимали шапку и перед другими
святынями. Упомянем здесь об одной, чтимой всеми русскими
людьми.
В 1645 году из Вятки в
Москву принесён образ
Нерукотворного Спаса.
Торжественный крестный ход
прошёл Фроловскими воротами
Кремля в Успенский собор,
где святыню встретил
государь Алексей Михайлович.
Через три года икону с
крестным ходом перенесли в
Новоспасский монастырь, и
опять торжественная
процессия богомольцев
проследовала Фроловскими воротами.
В честь этого события
царским указом от 16 апреля
1648 года повелено впредь
на вечные времена ходить
этими воротами с
непокрытой ГОЛОВОЙ, И на НИХ ПО- Владимир Мономах
[19
ставлен образ Спасителя в золотой ризе, а сами ворота
переименованы из Фроловских в Спасские. За хождение через них
в шапках виновные обязывались класть публично пятьдесят
поклонов, либо же их били батогами в Стрелецком приказе,
который располагался в Кремле. Обычай снимать шапки у
Спасских ворот бытовал и раньше, Алексей Михайлович лишь
узаконил его.
На Спасских воротах, над входом, ныне пустует ниша, где
некогда стояла икона, осенявшая Красную площадь — икона
Спасителя. Пока пустует. В 1993 году восстал из небытия
разрушенный в 1930-е годы Казанский собор на Красной
площади, восстановлена рядом Иверская часовня, идут богослужения
в воскресшем храме Христа Спасителя... Вернётся на прежнее
место и образ Спасителя в золотой ризе, и православные
снимут шапки, как и прежде, перед святынею русского народа...
БОГАТЫРСКАЯ
ЗАОТАВА
В. М. ВАСНЕЦОВ
Ьо.'атыри
ш
ольчуга, панцирь, юшмаи, колонтарь, байдаиа,
бахтерец, шлем, ерихонка - размышляя над
тем, можно ли доспехи ратника времён
Владимира Мономаха или Дмитрия Донского отнести к
разряду одежды, я встретил замечание историка
С. М. Соловьёва: с 1228 года по 1462 год на Руси
произошло 302 войны и военных походов, 85 крупных
сражений.
За 234 гола свыше трехсот войн, не считая мелких стычек с
военной разведкой кочевников, в которых тоже гибли русские
дружинники. Да и в мирные дни ("мирные годы" не скажешь:
воевали ежегодно то с гагарами, то с литвой, то со шведами, то
с немцами и ливоннами) мужчины на заставах не расставались с
той же кольчугой враги могли напасть внезапно (это как ныне
в «горячих точках» бронежилет стал повседневной одеждой).
Летопись сохранила эпизод, когда беспечность погубила русское
войско: 2 августа 1377 года на реке Пьяне. на юго-восточной
окраине Нижегородского княжества «русские воеводы оплошиша-
ся... и начата ходпти и ездпти в охабнях и в сарафанех
(сарафаны тогда носили и мужчины - В.В.). а доспехи свои на телеги и
в сумы скуташа» (Древние летописи, ч. I, СПб. 1774, с.300).
Внезапно налетела татарская конница... Спаслись единицы.
Поэтому, рассказывая о старинной русской одежде,
умолчать об облачениях ратников просто невозможно: иной
дружинник либо же князь чаще носил панцирь, нежели
«гражданский» кафтан. Хотя тогда самого понятия - армия,
вооружённые силы не существовало: свой очаг, своё село, свой город и
всю Русскую землю о г чужеземных пришельцев защищали все,
кто способен носить оружие, о чём в языке сербов самого
близкого к русскому народу славянскому племени -
сохранилось свидетельство: сербские женщины и доныне называют
Ни Трояновой ко юане
110t) iem по /'. Л )
К<1(«1 Н'риН даков
и зобра.жош с
завитыми полосами и
борода ми. Арабский
путешественник Ибн-
Хаукси (X в.)
говорит, что
некоторые us руссов
бреют бороду, а
другие свивают ее в
подобие лошш)иной
грины и окрашивают
жёлтой или чёрной
краской. Ибн-Хаука i
вш)ел такие обычаи
на Во.we
своих мужей словом «войно», сочвучным русскому слову
«воин» и польскому «вояк».
Как выглядела «форма одежды» солдат-скифов и их
преемников славян? Историки на сей счёт расходятся во мнениях.
Н.М. Карамзин в начале XIX века в «Истории государства
Российского» утверждал: «Славяне в VI веке сражались без
кафтанов, некоторые даже без рубах, в одних портах. Кожи
зверей, лесных и домашних, согревали их в холодное время».
Надо полагать, если такое и случалось, то как исключение:
стрелы и копья врагов требовали к себе почтения в виде
щитов, шлемов и прочей защитной одежды. Археологические
раскопки скифских курганов в XIX - начале XX веков
подтвердили это, и в 1916 году, почти через сто лет после выхода в свет
"Истории государства Российского", П. К. Степанов, автор
книги «История русской одежды», облачил полуобнажённых
ратников-славян Карамзина во вполне цивилизованные для
того времени доспехи.
Скифское оборонительное вооружение составляли шлем,
панцирь, поножи и щит; наступательное лук, копьё, дротик,
меч и секира.
Одно из первых описаний скифского защитного облачения
оставил нам древнегреческий историк Павзаний: «Панцири
делают они следующим образом. Каждый из них держит много
лошадей, так как земля их не разделена на участки и ничего
124
не производит, кроме дикой растительности, гак как они ведут
кочевой образ жизни. Лошадей они употребляют не только
для войны, но и приносят в жертву туземным богам и
употребляют в пищу. Их копыта они собирают, очищают,
разрезают и делают из них нечто вроде змеиной чешуи. Кому не
случалось видеть змеи, гот наверно видал зелёные сосновые
шишки: именно с бороздками, виднеющимися на сосновой шишке,
можно, пожалуй, безошибочно сравнить то, что делается из
копы г; ли пластинки они просверливают, сшивают
лошадиными и бычьими жилами и употребляют в качестве панцирей,
которые ни красотою, ни крепостью не уступают эллинским: они
выдерживают даже удары, наносимые врукопашную».
Скифам не откажешь в смекалке: сама структура копыта •¦
вязкое, упругое вещество хорошо противостоит удару острого
меча, а сборка панциря в виде шишки (если вы сжимали еловую
или сосновую шишку, то помните её упругость) придавала
защитной одежде дополнительную стойкость: чешуйки
амортизировали удар, тем самым избавляя тело воина от ушибов
непосредственно панцирем. К тому же панцири надевали не на голое
тело: вниз поддевали безрукавные кожаные подлатникп, плотно
облегавшие верхнюю часть туловища, уменьшая давление лат
или панциря на тело. Нижняя часть безрукавки расходилась
веерообразно плойчатымп складками, сохраняя воину свободу
действий. Кожа, из которой изготавливали панцири-безрукавки,
могла быть кожей таранда, о которой Плиний сообщал, что
"толщина её (кожи) была такова, что из неё делались панцири"',
и далее замечал: «Величина скифского таранда - как быка,
голова больше головы оленя и сходна с нею; рога ветвисты,
копыта двойные, шерсть длиной с медвежью».
Делали скифы панцири не только из копыт и кожи
таранда. Профессор Н.И. Веселовский в кургане нашёл золотой
гребень с изображением скифского конного боя. Всадники,
запёчатлённые на нём. облачены в панцири трёх родов:
чешуйчатые, кованые, кожаные. Впоследствии археологи нашли \. сами
панцири. Чешуйки - бронзовые или железные - иногда
обкладывались золотом: встречались и костяные панцири. Головы
всадников с золотого гребня покрывали шлемы в виде боевого
колпака катаитикса. Не только лошадь и гаранд «помогали»
скифам дела 1ь прочные доспехи, но и... козлы: если волосы
гривы и .\Bocia лошади использовались в качссше гребня шле-
Скифские 1н)сж<)ы на ю.юпшй обивке тиучья кургана
С'о./оха. И век do /-*.Л.
мов, то покрытая
шерстью козлиная
шкура служила
щитом, гася удары
различного
холодного оружия.
Оборонительное
вооружение
довершали поножи - кне-
миды и щиты. Кне-
миды бывали
большей частью бронзовые, а шиты обыкновенно обивались кожей
или металлом. На одном из рисунков изображён воин с
лунообразным щитом в руках. У древних авторов - греков и римлян
он известен под названием «pelfa lunata»; изготовляли его из
тростника, перекладывали кожей и вставляли в металлическую
раму. Слоёный упругий тростник хорошо держал удар меча или
копья, вязли в нем стрелы. Воин держал щит перед собой на
уровне глаз, следя за противником из-за серповидного выема.
Щит такого рода малоазиатского происхождения: в своё
время с ним шли в бой фригийцы и лидийцы. Судя по
изображениям древних, использовали сю и легендарные амазонки*.
К числу защитных одежд следует отнести и... браслеты. Их
носили на обеих руках, и защищали они запястья не от
вражеских стрел и мечей, а от тетивы собственного лука, из которого
скифы стреляли как с правой, так и с левой руки, о чем
свидетельствует в своём труде «Законы» Платон: «Обычай скифов
не только отдалять от себя лук. держа его левой рукой и
притягивать и себе стрелу правой рукой, но одинаково пользоваться
*.'1егенлы относят происхождение сармат ев ш сказочных амаюшж; как замечал
древне! речеекнй историк С трабон, на доло ;iсi сн;i об амазонках «выпала какая-то
особенная судьба. В остальных сказаниях баснословие и историческое pass раничены: скаш-
мпя древние, неверные и чудесные называются баснями, история же и мое i испиты, будь
vio древнее или новое собьпие. и чудесною или вовсе не допускает, иди дишь изредка. Об
амазонках же и прежде, и lenepi. существуют один и ie же сказания, полные чудес и
далёкие 01 верояшя. В самом деде, кто может поверий,. чп> Koi:ui-iinfn;ij> сославидось Boiic-
ко. юрод или народ m одних женщин без мужчин; и не шдько составилось, но и
совершало походы па чужбину и покоряло не только ближние земли, дойдя даже до нынешней
Ионии, но предпринимало и иморский поход до Апикн. Ведь что всё равно, как если бы
кю-ннб>дь стал говори п.. что ютдашнпе мужчины были женщинами, а женщины
мужчинами А между 1ем и теперь о них расскаи.тваса'я то же самое, и своеобразность
сказаний увеличивается К'м. ч!о древним верят больше, чем нынешним-1
126
военные oik'>H<)hi no pcihctpaM in ютого
in кургана ( oioui И иск <u> V X
ооеими руками для того
и другого».
Скифы отличались
необычайным
свободолюбием: их не смогли
покорить ни Дарий, ни
Александр
Македонский, перед которыми
склонились едва ли не
все народы.
Непокорный нрав унаследовали
и славяне.
Древнегреческий историк Маврикий
Стратег так отзывался о
них: «Племена славян и
антов сходны по своему
образу жизни, по своим
нравам, по своей любви
к свободе; их никоим
образом нельзя склонить
к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны,
выносливы, легко переносят жар. холод, дождь, наготу,
недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся
ласково и, оказывая им
знаки своего
расположения, (при переходе их)
из одного места в
другое охраняют их в
случае надобности, так что.
если бы оказалось, что,
но нерадению того, кто
принимает у себя
иноземца, последний
потерпел (какой-либо) ущерб,
принимавший его
раньше начинает войну (про-
тив виновного), считая
долгом чести отомстить
за чужеземца...»
Пленников славяне
пашинноы
¦чт III II
i\U no lo
}\\ lb~()
/' X
не ввергали в пожизненное раоство: отраоотав какое-то время
у захвативших их в бою славян, они могли либо уйти
восвояси, либо поселиться среди своих бывших хозяев как свободные
люди.
История не сохранила имён вождей и героев нашего народа,
отражавших нашествия готов, гуннов или аваров. Не знаем мы
названии городов, у стен которых сражались славяне с
захватчиками: степной ветер сравнял с землёй некогда цветущие
поселения, а ветер времени стёр из памяти народа даже имена.
Однако наши предки в I тысячелетии по Р.Х. соорудили такие
оборонительные укрепления, следы которых видны и доныне.
Грандиозное строительство, сравнимое только с возведением
великой китайской стены сооружение так называемых Змиевых
валов в Приднепровье, протянувшихся на тысячу километров.
Легенда донесла до нас рассказ о древнерусском богатыре,
запрягшем в гигантский плут Змея-людоеда и проложившем в
степи борозду. Отвалы того плуга и образовали Змпевы валы
вдоль рва-борозды. Сказание и аллегорической форме
запечатлело борьбу русского народа с нескончаемыми волнами
кочевников. Чтобы преградить им пуль, славяне и выстроили ряд
ватов. Один из них. Вп го-Г>обрицкоп линии, воздвигнут в 370
юлу по Р.Х. Последний вал насыпали уже в IX веке. Семь
веков упорного труда! Историк и географ Л.М. Членов писал:
«Гунны, разгромившие и покорившие десятки царств,
заставлявшие трепетать Константинополь, Рим, Лютецию (будущий
Париж), сюда, в земли приднепровских славян, не прошли. Ни
в конце четвёртого века, ни в пятом. Не прошли потому, что
им заблаговременно преградили дорогу вот эти самые валы".
Каждый из валов возвышался на 10 12 метров при ширине
основания не менее 20 метров. Тянулись они от километра до десяш
километров. Для прочности их «начиняли» деревянными
конструкциями, а чтобы брёвна не гнили, - обжигали, обугливая
поверхность. Перед валом зияли глубокие рвы. образовывавшиеся от
выемки земли, из коей и складывались валы. Через ров и вал не
прошёл бы и танк; естественно, и конница не преодолевала
препятствие, с которого, к тому же. летел град камней и стрел.
Линии валов ставились фронтом на юг, юго-восток, юго-
запад, отступая, из i ода в год. в глубь страны, так что их
общая глубина в конце концов составила свыше двухсот
километров. По одному из них на 5Х-м километре шоссе Киев
Житомир в 1941 году проходил передний край обороны: вал
тянется вдоль шоссе на 120 километров.
Валы различались конструкцией в зависимости от рельефа,
грунта, гидрографии местности. За линией валов сегодня
археологи открывают всё новые и новые городища и укрепления.
Линия пограничных валов превращала древнерусское
государство в грандиозную крепость, причём подоили к каждому
городу, зайти к нему в тыл было практически невозможно: линии
Змиевых валов соседних русских княжеств состыковывались.
Археологи, откопавшие защитные сооружения в
приднепровских степях, «откопали», по-сути, новую страницу истории
Руси: уже в первые века новой эры славяне обладали
уникальными технологиями, позволившими им оградить родные степи
от посягательств завистливых соседей. А в учебниках
по-прежнему переписывают измышления Г.Ф. Миллера и Г.З. Байера
о братьях Рюрике. Труворе и Синеусе, якобы принесших
русским неумехам цивилизацию на острие норманнского копья.
С братьями Рюрика вообще вышел казус. «И избрались трое
братьев со своими родами, и взяли себе с собой всю русь, - записал
летописец Нестор историческое предание о призвании в Новгород варягов.
•- и сел старший. Рюрик, в Новгороде, а другой. Синеус, - на Белоозе-
ре, а третий, Трувор, в Изборске...» Летописцы, не зная в
совершенстве шведского языка, неверно истолковали шведские документы той
эпохи. О Рюрике сказано: он пришёл с «роды своими», что по шведски
"sine use" (так появился на свет первый «брат» Рюрика - Синеус), и
«верной дружиной» - по-
шведски "thruvaring" (вот
и второй "'брат" -
Трувор). Не случайно о
дальнейшей судьбе «братьев»
в летописи упомянуто
вскользь: они-де вскоре
умерли, и вся власть
перешла к Рюрику. Если
бы Синеус и Трувор
жили на самом деле, а не
являлись плодом
недоразумения, они бы себя
проявили.
Как прославили
г.„,„.„
,>р\-ы
',1/>И htrrh'Ui
129
себя братья Аскольд и Дир, которые, впрочем, также
потерпели от историков.
Летопись, рассказывая о призвании на Русь варягов,
отправляет сподвижников Рюрика - Аскольда и Дира — in
Новгорода в Византию. Остановившись по пути в Киеве, они
завладели им и стали там княжить.
Александр Алексеевич Шахматов A864-1920). крупнейший
знаток русских летописей, убедительно доказал: всё путешествие
Аскольда и Дира '"из варяг в греки" с незапланированной
остановкой в Киеве, - позднейшая проваряжская фальсификация,
освящающая право Рюриковичей на киевский престол. Аскольд
и Дир - потомки князя Кия - не легендарного основателя
Киева, а исторического лица. Вместе с гибелью Аскольда и Дира от
рук дружинников князя Олега, захватившего власть в Киеве в
конце IX века, пресеклась местная династия Полянских князей.
Уже после смерти А.А. Шахматова советские историки
нашли подтверждение неваряжского происхождения Аскольда и
Дира в рукописи польского учёного Яна Длугоша, жившего в
XV веке: «После смерти Кия, Щека и Хорнва, - писал Ян Длу-
гош, - наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники
много лет господствовали у русских, пока наследование не
перешло к двум родным братьям Аскольду и Диру». Именно при
них завершилось строительство поистине циклопических
оборонительных сооружений - Змиевых валов.
Змиевы валы, словно кольчуга воина, предохраняли Русь
от ударов кочевников во многовековой борьбе беспокойной
Степи со славянским Лесным краем. Тысячи и тысячи русских
воинов выходили в дозоры, стояли богатырской заставой,
охраняя покой своих жён и детей. Отправляясь в поход,
надевали на себя рубашку, «сшитую» кузнецом.
Кольчуга в краеведческих музеях - самый
распространённый экспонат на стендах, рассказывающих о княжеских
дружинах X - XIII веков (есть кольчуга и в саратовском
областном музее краеведения). Видимо, много на Руси ковалось
железных рубах, коль не все они проржавели в земле за многие
века. Да и то: крепко закаляли кузнецы металл, из которого
выковывали кольца для кольчуг.
Кузнечное ремесло в Древней Руси подразделялось на
шестнадцать специальностей: кузнец-универсал (он мог выковать
любую вещь), серповнк, косник, топорник, ножевик, оружейник,
I -ЗА
Панцирь кольчужный и кщьчу.'а
шлемник. шестник.
стрсльник. гвоздочник,
замочник, кольчужник,
бронник и т.д.
Броня - главное
прикрытие воина,
оборонявшее его от
неприятельских ударов -
была дощатая: бехте-
рец. зерцало, колон-
тарь. кирис, куяк,
латы, юмшан;
кольчатая: байдана,
кольчуга, панцирь. В летописи впервые упоминается о броне иод 968
годом: «вда Печенежьскый князь Притичю конь, саблю,
стрелы; он же даст ему брони, щит, меч» (Новгородская летопись
по Синодальному списку, с. 19).
Кольчуга на Руси появилась раньше, чем в Западной
Европе: рыцари предпочитали латы - сплошную броню. Рыцарь
надевал на себя броню, состоящую из двухсот металлических
пластин общим весом до пятидесяти килограммов,
соединённых между собой ремнями и шарнирами. Они покрывали всё
тело, с головы до пят. Облачившись «по полной форме»,
рыцарь не мог сам, без помощи оруженосца, взобраться на коня,
а выбитый из седла •- не мог встать. Вспомните фильм
«Александр Невский»: рыцарей, упавших с коней на лёд Чудского
озера, новгородские дружинники цепляли крючьями и волокли
по льду, словно санки с железными полозьями.
Русским довелось из века в век сражаться со стремительной
конницей степняков - готов, гуннов, половцев, монголо-тагар.
Кочевники, лёгкие в бою, внезапно нападавшие и так же
быстро отступавшие, диктовали и тактику боя, предполагавшего
лёгкие доспехи, не мешающие вести быстрый и маневренный бой.
Кольчуга представляла собой металлическую рубашку,
сплетённую из кованых колечек, каждое из которых
продевалось в четыре соседних. Кольчугой иногда называли также
кожаный кафтанчик, с зашитой в нём охранною молитвой или
заговором. Предполагалось, что молитва оградит воина от
вражеского копья надёжнее железного доепеха.
Изготовить кольчугу дело долгое и хлопотливое. Сначала
131
Русское вооружение.
Воины на 1 с ю паленки и pa \\\v\ о ролл про ню ко i ьч \ i и, панцири и лр Bees о бол ыие уло f -
реблячи Knib'ivpii (h - рубахи ли колеи, сплетённые m металлических к'олсп. Кроме кольча-
i ы\ доспехов \ ito i ре о л ял и еще лоща i ыс B /. каф i аи ы ил и од н и только на; р\ л ни к и и s сукна
илм барчаы. с папиными на них щи набмрыми ипнлячи маленькими че i вероч i ольными ю-
шечка.ми или кр\ i i ы м л и лае i инками и 4 желе (а и мели Нередко малевал и л в а л ос меха ко 1Ь-
ча!ый. а поверх eio допцпый на!рудник B2). На i олове носили раикио рола имемы - мел-
ные и желешые шапки (! ft. / ". /-4. \У, 2>h. Олмообра his и вооружении не было, всякий име i
лосмехи но евоем\ желанит и по своем\ лое1И1к\. Вооружение простых рашиков было юра?-
ло х\же. Вмесго ко!ьч\1, панцирей и лругич желе!ных доспехов они надевали icinieii <21). \\\
оборони! е 1ьно[ о воор\ жен и я еще в бол ьшем у по i реблен и и. чем брони. были мины ($ >. Они
че кгпк-ь И"! жеде*а. мели, лерева и ш кости, на лицевой стропе обыкновенно оьгю кьшуклое
>кра1лемие посередине, а круюм pasnoio рола кайма и опчшки; на нижней стороне приделыва-
laci» пол\ (ика и кольца или \\w\\ рки. и и малеванья на ру к\ [данным мае i \ пп т ел ьны м ор\ жнем
были копья <*) и стрелы <>> Лля бросания eipei \ по! ребдяди кроме (обыкновенных лук»>п Ы/
самое 1 ре л ы < 6} с т а льны с л > к и. вделанные в к'ревян мы и приклад с \ i л\ олением: i e т ива на-
[Я1ивал,и> и опекалась посреле nu-.\i oe(u">oio к\рка ( ipesi.: 1ержали в ко гчаме i'i и носи in
ei о нее? ли на правой с тороне. ирис i til н\ т wii к пс^яс) . а с левой ivk i! особом чех че на i\ че
Кроме с!реч и копит! wioipeoiH.in мечи (!2i, тп>жи 'V. iih, сабли >1* Nj. тиоры <15),
ручное о! нес 1 рел ьиое оружие pa nioi и рода п и шал и. самопалы <! /;
132
кузнец вытягивал металлическую проволоку. На одну кольчугу
шло около шестисот метров. Затем нарезал её на кусочки
длиной по три сантиметра и скручивал их в кольца. Половину из
них сваривал, а у остальных сплющивал концы и пробивал в
них отверстия. В каждое разомкнутое кольцо вставляли четыре
сплошных и закрепляли заклёпкой, отчего место соединения
походило на змеиную головку. На одну кольчугу шло около
двадцати тысяч колец, а весила она до семнадцати
килограммов - тяжеловато, но всё же не полцентнера рыцарских лат.
Кольчуги делались иногда «на гвоздь», а иногда из так
называемых сечёных колец, т.е. выбитых из листового железа и
нашитых на подбой. На грудях кольчуг делались мишени или
круглые бляхи (мишень - от персидского «нишан» - знак,
мета, цель, -¦ металлическая пластинка пли вырезка из какой-
либо ткани; мишени делались резные, чеканные, вышитые,
рисованные), которыми заделывались также прострелы кольчуг
и в других местах. В 1848 году, при разрытии сопки в селе Зе-
лебицы, около Новгорода, нашли кольчугу в виде
косоворотки, примечательную по кресту, прикреплённому к вороту,
который застёгивался, по-видимому, проволокой. Кольчуги
чистились в особо устроенных бочках с веретеном в середине:
«бочка, в чём кольчуги чистят, в ней веретено железное»
(описная книга Кирилдо-Белоезерского монастыря, 1668 г.).
Кольчуга стоила дорого. Её берегли, передавали по
наследству. Броня врага, захваченная в бою, считалась лучшей
военной добычей.
В оружейном палате Кремля хранится кольчуга князя Петра
Ивановича Шуйского, полководца XVI века, участника
Казанского похода и Ливонской войны. После его гибели в 1564 году
кольчуга Шуйского перешла в казну Иоанна ["розного. Царь
послал её в подарок Ермаку Тимофеевичу. По легенде, атаман и
утонул в царском подарке. Известно, что тела утонувшего не
нашли. Как же тогда обнаружили, примерно через полвека,
кольчугу Ермака у одного из сибирских князьков и возвратили её в
царскую казну? Интересную версию выдвинул один современный
публицист, предположив: князь Пётр Иванович Шуйский вовсе
не погиб в походе под Оршей, а... стал атаманом Ермаком
Тимофеевичем. Мало того - и Ермак не утонул в мутных водах
Иртыша, а... ушёл в монастырь и впоследствии прославился под
именем патриарха Гермогена, организатора сопротивления польским
133
mm в
1
1
Sill
Buit(hiHci (c.wea) и бахшсрец.
интервентам в Смутное
время. Скажете что уж
чересчур?! Когда-то
фантастикой казалась
версия о' поголовной
грамотности на Руси в
X-XI веках крестьян и
ремесленников. Над
теми, кто осмеливался
высказывать такие
догадки, смеялись, пока...
Пока не извлекли из
земли знаменитые новгородские берестяные грамоты, с записями
тех самых горожан, коих «серьёзные» учёные числили в ряду
тёмных и невежественных. Богата на сюрпризы русская история...
Из колец делали и панцирь - разновидность кольчатого доспе-
ха в виде кафтана, до колен и выше, с рукавами по запястью или
по локоть. Но его чуть расплющенные кольца более мелкие, чем
у кольчуги, и требовалось их до пятидесяти тысяч. На
изготовление одного кольчужного панциря уходило два года (а это около
шести тысяч часов кропотливого труда). Зато панцирь весил шесть
десять килограммов, в два-три раза легче кольчуги. Приобрести
его мог не каждый: стоил он недёшево. Панцири делались с
ожерельем и без ожерелья, с прорехами или разрезами и без прорех;
на груди, спине и по подолу украшались мишенями или
опушались медью. Края подола у панциря, как и у кольчуги, назывались
подзором. В описях значатся панцири «узловатой, хрещатой. вое-
трогвоздь. коропчетой, илоскогвоздь, тонкое кольцо на гвоздь».
Байдану рубаху до колен. - напротив, собирали из
крупных и плоских колец. «Покроем» она походила на панцирь и
кольчугу, но выглядела не так изящно: коли mvr доспех
опускался немного ниже пояса, имея рукава выше локтей, го
назывался полубайланой. полубаданьем. В Оружейной палате
можно видеть образец байданы, принадлежавший царю
Борису Годунову. На каждом её кольце выбита надпись: «С нами
Бог никто же на ны», то есть смысл этого изречения-оберега
можно перевести так: «Если мы будем с Богом, то никто нас
не одолеет». Кольчуга, панцирь, байдана наиболее древние
защитные облачения русских ратников: в них сражались
дружинники Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха.
134
В древности полководцы сражались плечом к плечу с
рядовыми воинами, и доспехи их если и разнились, то ненамного.
Да и сама княжеская дружина в языческие времена ещё не
отгородилась от народа, в неё принимали всех желающих,
подготовленных к суровому воинскому быту. В документах тех лет
дружинники именуются «великими», «светлыми» боярами,
«лучшими», «лепшими» людьми, «старцами градскими», «нарочитой
чадью», «кметами», «княжьими мужами». Жили они на княжьих
хлебах и на его дворе. Они владели всеми видами оружия в
конном и рукопашном бою, были связаны войсковым
братством. Как свидетельствует летопись, они говорили Святославу:
«Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим».
Князь Святослав, великий русский полководец, разбивший
Хазарский каганат и освободивший Русь от унизительной
дани, в походах, как сказано в «Повести временных лет», «не
имел он и шатра, но спал, постилая потник с седлом в
головах». То есть князь был первым среди равных.
Слово «князь» (от «кон» - начало, основа: вспомните - в
детских играх место, откуда начинается игра, называется «кон»)
первоначально означало главу семьи, рода или племени,
позднее стало относиться к владельцу княжеского престола.
«Воевода» - предводитель племенного войска; в княжеские
времена •- военачальник, наместник. «Отроки», «кмсты» -
молодёжь племени, несущая сторожевую службу, позднее слуги
князя. «Вервь», «мир» - родовая община, объединяющая
родственников, а позднее - и соседей.
«Изгои» и «изверги» - изгнанники, изверженные родом;
часто они, лишённые доли в общественном хозяйстве, уходили в
дружину к князьям или боярам, становились дружинниками.
Слово «дружина» - от слова «друг», а последнее, как считал
историк СМ. Соловьёв, от санскритского «дру» - иду, следую.
То есть дружина - объединение людей, собравшихся идти
одной дорогой*.
«Смерды» - первоначально самые близкие к князю, соуми-
"Профсссор из Индии, приехавший в северный русский город Вологду, через неделю
отказался от переводчика, заявив, что достаточно понимает речь вологжан, ибо у
индийцев и русских - одна прародина. Вологодский историк Светлана Жарникова утверждает:
названия северных рек можно просто переводи! ь с санскрита. Например. Сухона •-
«легко преодолимая», Падма - "логос", Дрпда ¦ «дающая воду». Л Русь происходит от «ру-
сья», что на санскрите значит '«святая, светлая».
11_5
рающис с ним.
«Староста» - старейшина
посёлка. Младшее
звено древнего
десятичного деления
«сотня» -
соответствовало верви,
позднее -
крестьянскому «миру», общине.
В XIII веке
«гардероб» русского
воина пополнился
новыми одеждами.
После Полтавы Пётр I
благодарил шведов
и называл их
нашими учителями.
Горькие уроки пришлось
брать русским и у
Батыевых
всадников, перенимать у
них тактику боя и
многие виды
вооружения и защитного
снаряжения*.
К ратной одежде кольчужного типа добавились доспехи
дощатого и смешанного типа - бахтерец, куяк, юшман. колон-
тарь, зерцало и другие. Друг" от друга перечисленные
«обновы» XIII века отличались и внешним видом, и материалом, из
Юшман Ic.ieeut и ко.пттарь
* Итальянский дипломат Н.тано Карпиин. побывавший у монголов в XIII веко,
писал: «Оружие же все должны иметь такое: два или фи лука, или по меньшей мере один
хороший, и три больших колчана, полных стрелами, один тпор и верёвки, чюбы тянуть
орудия. Боипые же имеют мечи, осчрые в конце, режущие юлько с одной стороны и
несколько кривые; у них есть также вооружённая лошадь, прикрытая до голеней, шлемы
и лагы. Некоторые имени лагы. а !акже прикрьпия для лошадей its кожи... V некоюрых
Hi них есть копья, и на шейке желсма копья они имею! крюк, когорым. если могул. eiac-
кивают человека с седла... Желешые наконечники стрел весьма осфы и режут с обеих
сторон наподобие обоюдоострого меча: и они все)да носят при колчане напильники для
иющрения орел. Вышеупомянутые желешые наконечники имеют острый хвост длиною
в один пален, который вставляется в дерево. Щит сделан у них щ ивовых или других
прутьев...» (П. Карпини История монголов. Г. Рубрук. Путешествие в восточные
страны \1 . 1457. с. 50 51).
136
которого их изготавливали. Качество новых облачений
зависело прежде всего от достатка и знатности владельца.
Несмотря на нововведения, на Московской Руси основой
доспеха по-прежнему оставалась кольчуга, только стала она
несколько короче, что обуславливалось техникой конного боя.
Появились и кольчуги с разрезом сверху донизу, - такую
кольчужную куртку легче надевать. Кольчуга могла быть и без
рукавов: тогда её называли колонтарём.
Колонтарь собирался из двух половинок кольчужной
сетки груди и спины, связанных между собой завязками или
ремнями на плечах и по боковым срезам, с прикреплёнными
на них крупными металлическими пластинами,
простиравшимися от шеи до пояса; от пояса до колен у колонтаря свисала
кольчужная сетка. В описании Куликовской битвы колонтари
называются «злачёными».
Зерцало - дощатая броня без рукавов, составленная из двух
металлических половинок, скреплённых между собой ремнями с
пряжками и металлическими кольцами на обоих плечах и
боках. Каждая половинка зерцала называлась «доскою» и
состояла из круга или восьмиугольника, стальных или железных
щитков, нашитых вокруг него на бархат или атлас, стёганый на
хлопчатой бумаге, и соединённых кольцами, ожерелья над
кругом и обруча, охватывающего
шею. В круге или
восьмиугольнике нагрудной половинки
московских зерцал изображались
двуглавые орлы с коронами. Форма
нагрудника - круг - но
православным понятиям символизировала
вечность, восьмиугольник - звезду
Богородицы, иначе называвшуюся
русской звездой. Обе половинки
зерцала соединялись нарамками и
наплечками. Зерцала делались
гранёные, рытые с позолотою и
чистые (гладкие); украшались по
краям бахромами. Хранились зерцала
в чемоданцах. На одном из
дошедших до наших дней зерцале lluph Xfuxaui ,„,,,„,„,„„„„
читаем: «Блаженные памяти вели- Романов <15Ч(> 1ь45>
137
кий государь царь и великий князь Фсодор Алексеевич, всея
Великая и Малая и Белая России самодержец, во 188-м году, темп
зерцалы пожаловал князь Васнлья Голицына». Царь Феодор
Алексеевич правил в 1676 - 1682 годах, значит, подарок сделан
в 1680 году A88-й год - это 7188-й год от Сотворения мира,
разница между двумя летосчислениями - от Сотворения мира и
от Рождества Христова составляет 5508 лет; от 7188 года
отнимаем 5508 лет - в итоге получаем 1680 год).
Зерцала, начищенные или посеребренные, блестели на
солнце, как рыбья чешуя. Особенно красив сериальный доспех,
надевавшийся поверх обыкновенной кольчуги. Он состоял из
больших, отполированных до блеска металлических пластин
(отсюда - «зерцало» - черкало), прикрывающих грудь, бока,
спину. В 1616 году Оружейная палата изготовила для царя
Михаила Феодоровича роскошный зерцальный доспех,
украшенный чеканкой, резьбой, позолотой. На груди простирал
могучие крылья двуглавый орёл, вокруг него, кольцом -
надпись, полный гитул царя: «Божиею мнлостпю Великий
Государь Царь и Великий Князь Михаил Феодорович всея Руси
Самодержец Владимирский, Московский. Новгородский, Царь
Казанский, Царь Астраханский. Государь Псковский и
Великий Князь Смоленский. Тверский, Югорский, Пермский, Вяц-
кий, Болгарский и иных Государь и Великий Князь Новагоро-
да Низовскпе земли. Черниговский, Рязанский, Полоцкий,
Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Лифляндский, Удорский,
Обдорский, Кондинский, и всея Сибирские земли и Северные
страны Повелитель и Государь Иверские земли и Грузинских
царей и Кабардинские земли, Черкасских и Горских Князей, и
иных многих Государств Государь и обладатель». В этом
зерцале Михаил Феодорович являлся войску во время смотров.
Куя'к - дощатый доспех из круглых либо четвероугольных
металлических пластинок или блях, набранных и нашитых не на
кольчужную сетку, а непосредственно на жилет, сшитый из сукна
или бархата. Куяки делались и по-кафтанному, с полами; для
застегивания их употреблялись и тесьмы с пряжами, и пуговицы с
петлями. Куяки «шили» с рукавами и без рукавов, с
нагрудниками, наплечниками и щигамп. По описи 1640 года, все куяки с ку-
яшными шлемами были присланы царю Михаилу Феодоровичу в
дань от Алгына царя, от брата его Дапнчинаяна и от Тунгусские
земли Лобы Даинмен-Герланзу в 1636 и 1638 годах.
138
Чоины в шщшпном снаряжении
Бахтерец. появившийся в XVI
веке, представлял смешанный
(кольчужный и дощатый) тип защитного
снаряжения, где на панцирь или
кольчугу по груди, бокам и спине
прикреплялись плоские мелкие
металлические пластины (доски). Их
насчитывалась не одна сотня (до
полутора тысяч); одна заходила за
другую, делая доснех
многослойным, защищающим даже от пули.
Юшман доснех.
заимствованный у монголов. Он, как и
бахтерец. имел кольчужную основу, но
отличался от него более крупными досками и разрезом от
горловины до низа, доски застёгивались на крючки. Юшман
составляли сто пластин, крупных, не перекрывающих друг друга.
Именно в юшмане изобразил Васнецов Алёшу Поповича на
картине «Три богатыря».
В исторических романах
встречаются разные написания: то
юшман. то юмшан. Это не опечатка:
были и те. и другие доспехи.
Словарь В.И. Даля так их различает:
«Юшман и юмшань. стар. татр. -
колонтарь с кольчужными
рукавами, спереди на крючках».
«Юмшан м. стар. татр. - панцирь,
кольчуга в крупных бляхах».
Всадники, уходя в поход,
облачались в тягиляй - длинный, ниже
колен - кафтан с короткими
рукавами и высоким
воротником-козырем, подбитым хлончатою
бумагою или пенькою и насквозь
простёганным. Шили его из шёлковых.
шерстяных, холщовых тканей на
подкладке; между подкладкой и
верхом прокладывали слои пакли с
вложенными в него металлически-
Иапмица (вверху), трукавьс
/( Hil,l)ll,lk,l „.,„.,>„,„•/,„„„.
139
мп пластинами. Тягиляй надевали в рукава и застегивали
пуговицами на груди. Ратники, не имевшие среден! делать дорогие
доспехи, являлись на службу в тягиляе из толстого сукна и
других недорогих тканей. Воеводы поверх кольчуги надевали на
грудь короткую металлическую кирасу, на руки -- металлические
пластины (наручи) и рукавицы. Наручи -• металлические
выгнутые пластины, закрывавшие руку от кисти до локтя. Нижняя
пластина наручей называлась черевцом: она прикреплялась к
верхней застёжками с пряжками. Часть наручей близ локтя
называлась локотником, а у кисти - запястьем. Когда локотники
заходили за локоть, наручи назывались "с локти" или «с
локотки». Ноги защищали «бронированные» сапоги ¦- бутурлмки или
же сапоги, покрытые металлическими пластинами наподобие
чешуи. Бутырлык, или поножи - доснех, состоящий из трёх
выгнутых железных или стальных пластин, закрывающих ногу
всадника от колена до подъёма и соединявшихся назади
пряжками с запряжниками и наконечниками. Название «бутырлык» -
турецко-татарское, означает «панталонник» или «наножник».
Поверх доспсха воеводы надевали ещё налатник ¦- короткий
плащ типа нарамника с несшитыми в боках полами и
широкими короткими рукавами. Налатник имел спереди разрез и
застёгивался на пуговицы. Кроме вышеперечисленных доспехов для
защиты от холодного оружия воины использовали также
бармицы, зарукавья, наколенки, наручи.
Всем известно слово «рукавицы». В старину носили и нагави-
цы - обувь вроде голенищ, для закрывания ног от колена до
плюсны. К ним присоединялись наколенки, закрывавшие колена.
Для защиты головы использовали металлические шлемы,
колпаки, шишаки и различные металлические или стёганые
шапки. Самым распространённым защитным наголовьем был
шлем, или, как его называли в древности, шелом. Шеломы
делали из булата, стали, меди или железа. Нижняя часть (околыш)
шелома называлась венцом, верхняя - вершьем и навершьем, а
прилегающая к навершью -- подвершьем и подвершцем. Для
защиты лица от поперечных ударов мечом или саблею к передней
части венца приделывалось забрало, называвшееся личиною; но
у большей части шлемов вместо личины пропускалась в
отверстие полки или козырька металлическая полоса, так
называемый нос, который, смотря по надобности, мог подниматься и
опускаться с помощью шурупца. На шлемах русских воинов
1 до
иногда крепились
медные или
позолоченные иконы
святых. Чате всего
изображали
предводителя небесного
воинства Архангела
Михаила, а также
святого, чьё имя
носил воин. Для
прикрытия и защиты
ушей и затылка
привешивались к
шлему в
соответственных местах на-
ушки или уши и
затылок, которые
делались из одной
или нескольких
пластинок, выгнутых и
наложенных краями
одна на другую.
Наушки
завязывались внизу
подбородка завязками. У
некоторых шлемов
сзади венца
прикреплялись
кольчужные железные сетки или бармицы, которыми прикрывали не
только уши. щёки и затылок, но и плечи. Эти бармицы
запахивались перед лицом и застёгивались у шеи или на груди двумя-
гремя запонами. Доски верхней части, наушки и затылок
делались на подкладке из атласа, дорогов. зендени и камки,
стёганых на хлопчатой бумаге; подкладка у краёв скреплялась
гвоздями. Бармицы прикреплялись иногда к передней части венца.
вместо личин; в них делались отверстия для глаз.
В «Слове о полку Игоревс» шеломы называются «златыми»
и «злачёными», а в «Сказании о Куликовской битве»
представляются шеломы на головах русских богатырей «аки утренняя
заря, еловци ж шеломов их аки иоломя огняное пашется».
/. _\ Л 4 чеканы: 5 ше.юм; 6 ерихонка; '. X
мне юрки; 9 шишак; К), //. 12 иис.чы: /J
шапка бумажная; 14, I?. 16 шестоперы: 17. IS, 19,
21) щиты; 21. 22 нпнмап
141
Вверху -- шлемы: внизу
ко.таки
Здесь словец - значок или лоскуток
ткани, вставлявшийся в трубку на
вершине шлема, дабы в пылу битвы
не спутать своих с неприятелем. На
поле"Куликовом ратники Димитрия
Донского выбрали для своих
шлемов - еловцы красного цвета.
Старинные шлемы отличаются от
шлемов Московской Руси острым
верхом: Батыево нашествие «стесало»
с них высокие навершия - их легко
сбивать саблей - главным оружием
степняков.
Шлемы отличались золотыми и
вообще блестящими украшениями.
Венцы шлемов делались золотые,
среброп озлащённые, серебряные,
медные с позолотой, железные с на-
водом медью и оловом; украшались
драгоценными камнями, некоторые
украшения прикреплялись к венцам
серебряными и железными гвоздями; горощатые и репчатые
шляпки гвоздей служили также украшением шлемов. Нос. уши
и затылок делались из булата, а иногда из позолоченного
серебра с драгоценными камнями. Затылок и стороны покрывались
бархатом или атласом. В «Слове о полку Игореве»
упоминаются шлемы половецкие, аварские, латинские и литовские. В
описях говорится о шлемах Шамохейских, Кизылбашских, турских,
черкасских, калмыцких, щолканских, литовских, греческих,
московских. Все они различались по месту и особенностям
выделки. Кроме того различались и формою: отсюда произошли
названия шишаков, колпаков, мисюрок, ерихонок.
Колпак в отличие от шлема имел резко выраженный
околыш и остроконечную высокую тулью, заканчивавшуюся
украшением - репейком (яблочком).
Шишаки отличались от шлемов высоким навершьем,
которое имело вид длинной трубки и оканчивалось яблоком. Такое
навершье называлось шишом, отчего произошло и самоё
название шишаков. Илья Муромец на картине «Три богатыря»
изображён в шишаке. Подобный шлем с высоким остроконеч-
142
Шишаки (вверху) и ерихонки
ным верхом предохранял от
смертельного вертикального удара меча
или сабли: удар лишь контузил,
«ошеломлял» воина.
Ерихонками или шапками
ерихонскими назывались шлемы
азиатской формы, с полками, носом,
ушами и затылком, который
прикреплялся к венцу тремя
цепочками. Название их можно объяснять
происхождением из Иерихона, или
же принять слово «ерихонский»
вместо Юргенский, то есть
Грузинский. Впрочем, происхождение
слова «ерихонка» так до конца и не
прояснено, а наш язык хранит
выражение «ерихониться», то есть
важничать. Изготовлялась
ерихонка из высококачественной стали -
булата и украшалась серебряной
или золотой насечкой, жемчугом.
Мисюрками и шапками мисюрскими назывались египетские
или арабские шлемы, имевшие вид черепа, к венцу которого
прикреплялась, вместо наушек и затылка, бармица, а к верху
приделывались иногда репьи с кольцом. Название мисюрок
взято от наименования Египта, который арабы называют «ми-
орам» или «миср». Алёша Попович у Васнецова - в мисюркс.
А вот Добрыне Никитичу достался иностранный шлем,
который художник «списал» с византийского шлема XIII века,
хранящегося в Оружейной палате. Его привезла Софья Палеолог
(племянница последнего византийского императора), выйдя
замуж за Иоанна III. Поэтому-то головной убор Добрыни
Никитича не похож на русские шлемы.
При куяшном наряде употреблялись особенного рода
воинские наголовья, известные под названием шапок бумажных
или стёганых: они делались с наушнями и затылком наподобие
треухов, состояли из железных блях и пластинок, укреплённых
гвоздиками в вате между верхней, шёлковой или суконной,
покрышкой и подкладкой, и простёгивались насквозь.
С течением времени изменялись не только доспехи и оружие.
143
но и организация военного дела.
Изменялась и совершенствовалась.
Уходил в прошлое порядок, когда
каждый оратай (землепашец) в случае
опасности Отечеству становился и
ратником (не правда ли, удивительно
созвучны эти слова, означающие
извечно мужские занятия - оратай и
ратник?). Система безопасности
государства, как сказали бы сегодня,
развивалась от вооружённого народа до
регулярной армии (зачатки её
созданы Иоанном Грозным, а
окончательно идея вооружённых сил
воплотилась в постоянные полки и бригады
при Петре I). Барон Сигизмунд Гер-
берштейн, посетивший Московию в
1517 году (в качестве посла
императора Священной Римской империи) и в
1526 году (в составе посольства
австрийского эрцгерцога Фердинанда)
оставил историкам свои
«разведданные» о боеготовности русских войск
и о структуре обороны московитов:
«Каждые два или три года
государь производит набор по областям и
переписывает детей боярских с целью
узнать их число и сколько у каждого
лошадей и слуг. Затем... он
определяет каждому жалованье. Те же, кто
может но своему имущественному достатку, служат без
жалованья. Отдых даётся им редко, ибо государь ведёт войны то с
литовцами, то с ливонцами. то со шведами, то с казанскими
татарами, или даже если он не ведёт никакой войны, то всё же
ежегодно по обычаю ставит караулы в местностях около Танаиса
(Дона. В. В.) и Оки числом в двадцать тысяч для обуздания
набегов и грабежей со стороны перекопских татар (заставы на
Оке православные русские люди называли «поясом Пресвятой
Богородицы». В. В.). Кроме того, государь имеет обыкновение
вызывать некоторых по очереди из их областей, чтобы они ис-
ИЮбражеиие но весь рост
самого 1'ерберштейна к русской
ма юваиноп шуое и к русской
шапке, с двумя окатышами.
один меховой, а другой.
виднеющийся us-nod него,
lemiiuii околыш из материи На
ногах сафьяновые гюрчатыс
С11Поги
144
¦ .-.¦тютЬ-А*-.-- -»
У
1
1
КГ?*
Дворянская конница в полном боевом
вооружении. Гравюра XVI пека
полняли при нём в
Москве всевозможные
обязанности. В военное же
время они не
отправляют погодной
поочерёдной службы, а обязаны
все, как стоящие на
жалованье, так и
ожидающие милости государя,
идти на войну. (...)
Обыкновенное их
оружие •- лук, стрелы,
топор и палка
наподобие римского цеста,
которая по-русски
называется кистень, а по-
польски - бассалык.
Саблю употребляют те,
кто познатнее и побогаче. (...) Хотя они держат в руках узду,
лук. саблю, стрелу и плеть одновременно, однако ловко и без
всякого затруднения умеют пользоваться ими.
Некоторые носят шёлковое платье, подбитое войлоком, для
защиты от всяких ударов, употребляют они и копья. В
сражениях они никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо всё,
что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его. или
бегут от него, они совершают внезапно и быстро и поэтому ни
пехота, ни пушки не могут поспеть за ними. (...)
Пожалуй, кое-кому покажется удивительным, что они
содержат себя и своих людей на столь скудное жалованье, и
притом, как я сказал выше, столь долгое время. Потому я
вкратце расскажу об их бережливости и воздержанности. Тот, у
кого есть шесть лошадей, а иногда и больше, пользуется в
качестве подъёмной или вьючной только одной из них, на
которой везёт необходимое для жизни. Это прежде всего толчёное
просо в мешке длиной в две-три пяди, потом восемь-деся гь
фунтов солёной свинины, есть у него в мешке и соль, притом,
если он богат, смешанная с перцем. Кроме того, каждый носит
с собой топор, огниво, котелки или медный чан. и если он
случайно попадёт туда, где не найдётся ни плодов, ни чесноку,
ни луку, ни дичи, то разводиг огонь, наполняет чан водой.
145
бросает в него полную ложку проса, добавляет соли и вари к
довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы.
Впрочем, если господин слишком уж проголодается, то
истребляет всё это сам, так что рабы имеют, таким образом,
иногда отличный случай попоститься целых два или три дня.
Если же господин пожелает роскошного пира, то он
прибавляет маленький кусочек свинины. Я говорю это не о знати, а о
людях среднего достатка. (...)
Одежда их и телесное убранство у всех одинакова; кафтаны
они носят длинные, без складок, с очень узкими рукавами,
почти на венгерский лад, при этом христиане носят узелки,
которыми застёгивается грудь, на правой стороне, а татары, одежда
которых очень похожа, - на левой. Сапоги они носят красные и
очень короткие, так что они не доходяг до колен, а подошвы у
них подбиты железными гвоздиками. Рубашки почти у всех
разукрашены у шеи разными цветами, застёгивают их либо
ожерельем, либо серебряными или медными позолоченными
пуговицами, к которым для украшения добавляют и жемчуг» (П. Гер-
берштейн. Записки о Московии. - М.. 1988, с. 116-117).
Московское княжесто, объединив русские земли,
превратилось в мощное и огромное государство. А так как и в XVI веке
любителей путешествовать по России с мечом в руках не
убавлялось (Казанское и Крымское ханства, западные соседи), то
наряду с временными войсками - народным ополчением -
москвитяне вынуждены были завести так называемые непременные, то
есть регулярные войска.
Во времена Иоанна
Грозного в число
постоянных входили:
Большая царская
свита и охрана
государя - жильцы, рынды и
воины особого
назначения опричники.
Пешие стрелецкие и
солдатские полки -
основа русской пехоты.
Конница,
подразделявшаяся на дворянс-
Жи.и-ц и />ыт)ы КУЮ КОННИЦу. ОТрЯДЫ
146
городовых и неноместных казаков, стременные (т.е. конные)
стрельцы, а также подразделения драгун, рейтар и гусар,
набиравшиеся из иностранцев, пожелавших служить русскому царю.
Наёмные войска также составляли артиллерийские и
инженерные команды.
Различаясь по назначению, все эги формирования
разнились и формой одежды.
Жильцы носили длиннополые кафтаны наподобие ферязи,
но более узкого покроя со стоячим воротничком и
зауженными в низках рукавами. Подпоясывались дорогим кушаком.
Остроконечные шапки их опушались мехом и отделывались
золотым шитьём по тулье. Белые перчатки отличались широкими
раструбами. Вооружение жильца - меч и протазан. Протазан -
это плоское копьё с кистью, насаженное на длинное, обшитое
сукном, бархатом или атласом древко. Жильцы составляли
придворные войска, охраняя царскую резиденцию. Отряды
жильцов набирались из иногородних бояр и дворян,
поселявшихся в столице на житьё - отсюда и название: жильцы.
Рынды телохранители государя назначались из числа
стольников и стряпчих. В походах они служили п охраной, и
эскортом, и оруженосцами паря. Облачались они в турецкие
кафтаны или ферязи белого цвета, опушенные по бортам и
низу горностаевым мехом. Шились кафтаны из парчи, бархата
или камки - шёлковой китайской ткани с у юрами. Турецкий
кафтан - длиннополое верхнее платье без воротника -
застёгивался у шеи на запонку и завязывался 1есёмкамп на левом
боку по талии. Кафтан и ферязь надевались поверх обычного
короткого кафтана с козырем. Завершали костюм высокие гор-
латные шапки, сафьяновые остроносые сапоги и две золотые
цепи, крестообразно свисавшие с плеч на бёдра.
Форма опричников - «омоновцев» Иоанна Грозного -
состояла из длинной чёрной рясы и чёрной же остроконечной
шапки. Под шапку на макушку головы надевалась гафья -
шапочка наподобие тюбетейки. Тафыо опричники носили
постоянно, не снимая её даже в церкви. Опричнина
просуществовала менее десяти лет, до 1572 года, скрепив целостность России.
Историки, упрекая Иоанна Грозного в жесткости и ставя ему
в вину в том числе и создание опричных войск, забывают о
боярском сепаратизме, который, не будь у паря решительности
и воли, расташил бы страну на десятки княжеств, отбросив
147
1
1
1
1
ТС®
Царь Иоанн Вааиьекич Грозн
A530 15X3/ и cmpethtthi
Россию к временам «Слова о
полку Игореве». печально
известным братоубийственной
гражданской войной,
терзавшей Русь многие десятилетия.
Что до жестокости Иоанна
Васильевича... Судите сами: в
Париже в 1572 году только в одну
Варфоломеевскую ночь (с 24 на
25 августа, в праздник святого
Варфоломея) погибло три
тысячи человек - едва ли не
больше, чем в России за все сорок
лет правления Иоанна
Грозного. И если царь казнил тех, кто
посягал на престол (а,
следовательно, по тогдашним
совершенно правильным
представлениям. - и на Отечество), то в
Варфоломеевскую ночь гибли невинные люди, неугодные
королеве Екатерине Медичи. И ничего её не прозвали ни
Кровавой, ни Грозной! Так где же больше жестокости - в
«просвещённой» Европе или «дикой» России? Ну никак не могут наши
«доброжелатели», как иноземные, так и доморощенные,
простить Иоанну Васильевичу его подвига •- сохранения и
приумножения территории православного царства.
Стрельцы постоянная русская пехота, прозванная так по
виду вооружения - сформировались в отряды в 1552 году.
Жили они в слободах, получив за несение пожизненной
наследственной службы земельные наделы и жалованье из казны.
Обмундирование стрельцов в начале XVII века состояло из
длинного суконного платья, напоминавшего покроем ферязь,
только с отложным воротником, имеющим сзади форму угла,
шапки с меховым околом или шапки железной. Через левое
плечо надевали широкую белую ленту перевязь, или берендейку.
Как правило, цвет верхнего платья стрельцов красный. Полки
стрелецкие именовались по названию населённого пункта, где
они квартировали. Во второй половине XVII века они стали
носить имена своего воеводы: 3-й полк Василия Бухвостова, 6-й
полк Никифора Колобова и т. и. Тогда же мундиры начали
148
шить разных цветов.
Так, 4-й полк
Фёдора Головлинекого
платье имел
клюквенного цвета е
чёрными петлицами и
жёлтым подбоем;
шапки
тёмно-серые; сапоги -
жёлтые; 8-го полка
Тимофея Полтева
платье оранжевое с
петлицами чёрными
и подбоем зелёным;
шапка вишнёвого
\
/ л
tM/
щ
Стрельцы
цвета, сапоги зелёные. Все 14 московских полков наряжались
ярко и красиво - любили наши предки изящно одеваться,
крестьяне и ремесленники, солдаты и офицеры. А уж про царские
одеяния и говорить нечего: в специальной Мастерской палате
Кремля в XVII веке около сотни портных и скорняков шили
царские облачения и украшали их золотым круживом,
драгоценными камнями. На коронационных торжествах в XVII веке
непременные атрибуты царских регалий, кроме венца, державы
и скипетра •- государственный меч и государственный шит.
«Большой воинский наряд» царя включал в себя еаадачный
прибор (налуч. футляр для лука, колчан для стрел), булатный
шлем, зерцальный доснех, щит и саблю.
Начиная с XV XIV веков, самодержцы российские в заботах
о благополучии своих подданных и мире на русской земле
уповали не столько на свой личный меч и личный шит (с Иоанна
III венценосцы в атаку во главе войск уже не ходили,
предоставив это право воеводам), а на щит и меч государственного
устройства: армия, полиция, налоговая инспекция, суд. арбитраж
всё это существовало на Руси и в средние века, только
называлось иначе. Стряпчий, окольничий, стольники, думные и
простые дворяне, гридни - кто чем ведал, на какой ступеньке
иерархической лестницы, государства сюял о том рассказал в
своей книге историк XIX века, знаток древнего русского
мироустройства Иван Кузьмич Кондратьев. Ею книга называется
«Седая старина Москвы», но в ней говорится не только о иср-
149
si
1
IS
JL
Военачальник. Грив/ори VI 7 «с
вопрестольнои, но и воооте
о структуре допетровскою
общества. Перелистаем и мы
страницы этой любопытной
книги.
«До 1785 гола дворянство
составляло особый чин, а не
звание, и чин этот состоял в
шестой степени русских
чиновников в древности.
Первая и важнейшая
степень состояла из бояр.
Слово «боярин» производят от
слова болеть или пещись, и
потому некоторые думают,
что надо писать не боярин, а
бо./ярин, другие же
производят слово «боярин» от слова
бой с прибавлением
прилагательного ярый и
заключают, что слово «боярин» произошло от отличавшихся в боях
начальников. Как бы там ни было, но бояре существовали уже
при великом князе Владимире I, и известно, что не одни
военачальники назывались боярами, но что особа в чине боярина
заключала в себе все соединённые качества государственного
человека. Бояре были: государевы, удельных князей, патриаршие
и новгородские, когда пот город пользовался данными ему
преимуществами. Государевы бояре заседали в думе, были
главными начальниками в приказах, управляли важнейшими
городами, например. Новгородом. Киевом, Казанью, назначались
полководцами, послами в иностранные государства и в
отсутствие царя «ведали Москву» («Ведать Москву» означало
следующее: ежели государь отходил в поход. а походом называли
тогда и то. когда он отлучался на небольшое расстояние от
Москвы. - то в государевых палатах оставался жить и ночевать
назначенный от него боярин с двумя или тремя товарищами, и
)то называлось «ведать Москву»). Число их при разных царях
было неодинаково. Последним боярином был фельдмаршал
князь Иван Юрьевич Трубецкой, умерший 16 января 1750 года.
С его смертью кончилось совершенно и боярство. Обыкновен-
150
ное жалованье боярам было не более 700 рублей, придачи
делались только за особенные заслуги. Бояре пользовались великим
уважением, которое и старались поддерживать своим
поведением и пышностью. В торжественных случаях бояре одевались с
чрезвычайной роскошью. Горлатныс (т. е. из горла чёрных
лисиц) шапки свои бояре носили постоянно и не снимали их даже
в присутствии царя.
Вторую степень древнего дворянства составляли
окольничий. Обязанность их состояла в том, что они смотрели за
околицами, т.е. за границами государства. Они же заведовали
пограничным судом и вели заграничную переписку, должны
были присутствовать при судебных поединках для решения,
кто «одержал поле» и прав по делу. Они же часто
сопровождали царей и в походах, т.е. в отъездах.
Третью степень являли думные дворяне: члены Тайной
государственной думы. Один из них избирался в печатники, или
хранители государственной печати. Он прикладывал печать к
разным грамотам. Последним «сберегателем государственной
большой печати» при Петре Великом был Никита Зотов.
Впервые достоинство думных дворян было учреждено в 1572 году.
Жалованье их было не свыше 250 рублей.
Четвёртую степень чинов составляли стольника. Они
упоминаются в первый раз в 1398 году. Это были предлагагсли
яств. Стольники всюду ездили с государем. Самый возница
(кучер) государев был также стольник. Позади на колымаге, а
в санный путь на «ухабе» (на отводе) стояли также стольники.
Стольники же занимали и разные государственные должности:
заседали в думе, назначались в полковые судьи, в головы над
дворянскими сотнями, у знамени, у «снаряда» (пушек),
посылались в города воеводами. В 1687 году их было около трёх
тысяч человек. Из стольников избирались рынды (рынды
упразднены в 1698 году). Обыкновенно выбирались люди стройные и
рослые, которые обязаны были стоять по сторонам царского
трона, по два человека, неподвижно. В походах они не
отлучались от царя и вместе с подрындами носили за царём его
оружие: пищаль, копьё, самопал, рогатину и доспехи.
Пятую степень составляли стряпчие. Под словом «стряпня»
прежде разумелись: государева шапка, рукавицы, платок и посох,
когда царь находился в церкви или в каком-нибудь приказе. Из
них стряпчие с платьем носили за государем п.'кпье в его походах.
Шестую степень являли собственно дворяне, седьмую
жильцы, восьмую - дети боярские (впервые упоминаются дети
боярские в 1259 году).
Дети боярские назывались различными именами: полковые,
станичные, ездоки и проч.; они считались ниже дворян и
производились из разных сословий: из небогатых князей,
священнических детей и проч. Детям боярским давался участок земли,
и они обязаны были но наряду боярина быть готовыми на
службу в полном вооружении и с запасом на целое лето.
Простое, или мелкое, дворянство разделялось опять на
новые классы. Высшим дворянством назывались обыкновенно
князья, не получившие звания бояр. Тогда князей было много:
они были потомки удельных князей и знатных татарских
пленников. Некоторые из них по бедности записывались в
боярские дети.
Жильцами назывались те из знатных молодых людей,
которые обязаны были жить в Москве и быть готовыми во всякое
время на службу. Они были своеобразным охранным войском
Москвы, но их посылали и в походы, и из них же нередко
избирали стряпчих, знаменщиков и других должностных лиц при
государевом дворе. В 1701 году их было в Москве две тысячи
человек. В 1701 году Пётр I не приказал более набирать
жильцов и оставшимися, которых было не более трёхсот человек,
укомплектовал гвардейские полки.
Дворяне разделялись на московских и городовых.
Московские, будучи ближе к особе царя, первые выступали с ним в
поход, и потому им дано было преимущество перед
городовыми, которые жаловались в московские, как в чин, а
московские за какой-нибудь дурной поступок выписывались в
городовые дворяне, что и называлось «записать по городу».
Московские дворяне употреблялись и в должности
важнейших городовых дворян: воевод и наместников. Они же
бывали посланниками, и из них составляли особые дворянские
[юлки. В 1686 году московских дворян было 1893 человека.
Городовые дворяне разделялись на выборных и дворовых:
они занимали должности приставов для препровождения
посланников.
Были заведены родословные книги, в которые записывали
дворянские роды по старшинству их происхождения. Тогда
полагали за стыд и бесчестие, когда дворянин из первостатешю-
152
го знатного дома оыл под начальством менее знатного по
происхождению. Даже люди равной породы не хотели
повиноваться один другому. Это называлось в старину
местничеством. Царь Фёдор Алексеевич в 1682 году уничтожил
местничество, сжёг разрядные книги и таким образом положил
основание сословию просто дворян.
Излишне было бы упоминать, что слово дворянин
происходит or слова двор, дворец. В древности они носили название
гридней, и ещё при великом князе Владимире вместо гридник
сказано дворянин. Впрочем, степень детей боярских была
первой степенью русских дворян, не имеющих чинов. Дета
боярские, поселясь на землях, сделались и первыми помещиками,
передавая из рода в род свои владения».
У помещиков до реформы 1861 года были свои
крестьяне-крепостные, о чём мы знаем из учебников, однако ни в
одном из них не говорится, что кроме крепостных крестьян
Россия знала и крепостных... дворян. Да, да, ведь до 1762
года все дворяне обязаны были служить государству.
Крестьянин служил помещику, помещик - царю-батюшке: платил
в казну налоги, выставлял ратников в военную годину,
обмундировав и вооружив своих крестьян, всячески заботился
о процветании вверенных ему людей, иначе не видать ему
ни собственного благополучия, ни тишины и спокойствия в
государстве. Система «крестьянин барин-царь»
существовала не одно столетие. Но вот император Пётр III, внук сразу
двух государей, воевавших друг с другом - русского царя
Петра I и шведского самодержца Карла XII, 18 февраля
1762 года издал указ «О даровании вольности и свободы
всему российскому дворянству». Вольность заключалась в
том. что любой помещик мог теперь жить тунеядцем, ia
счёт своих крестьян. Из системы «крестьянин-барин царь»
выдернули среднее звено, что пагубно отразилось на всей
стране. Праздные дворяне от скуки начали играть в тайные
общества (масоны, декабристы), потом «ушли в
революцию»... Итог известен.
Испокон веку побеждал тот, у кого были крепче
мышцы, больше - дубина, острее меч. прочнее кольчуга. С
XVII века наши противники пробуют обойти mi
незыблемые правила. Вот поразительные совпадения (совпадения
ли?): предводители так называемых крестьянских войн
Иван Болотников, Степан Разин, Емельян Пугачёв -
незадолго до начала восстаний возвращались в Россию из стран,
вовсе не дружественных на тог момент: Польши
(Болотников), Персии (Разин), Польши (Пугачёв). Изменились формы
ведения войны, чего не заметил правящий класс --
дворянство, со времён Петра I заболевшее чужебесием. Перестав
быть русскими по духу, дворяне служили уже не своему
народу, а интересам тех стран, обычаи и нравы коих
восприняли - Франции, Англии. Германии.
Полторы тысячи лет назад Змиевы валы спасти наших
предков от нашествия гуннов. Тысячу лет назад великий князь
Святослав освободил Русь от хазарского ига. Шестьсот лет
назад Дмитрий Донской победой на Куликовом поле вдохновил
русских на борьбу с игом монгольским. Были Нарва и
Полтава, Бородино и Париж. Сталинград и Берлин. Наших соседей,
близких и дальних, не одну тысячу лет берут завидки на чужие
пожитки. Не всегда богатырские заставы останавливали врага,
но всегда - восставали из пепла русские города. Как
говаривал герой лермонтовскою стихотворения, «не будь на то
Господня воля...» Станем же и мы ныне уповать на Его волю, не
забывая пословицы, проверенной веками: «На Бога надейся, а
сам не плошай». Ведь русские ратники не только выбивали на
стальных кольцах бипланы слова «С нами Бог никто же на
ны». но и, облачившись в освящённые сим молитвенным
призывом доспехи, бесстрашно шли в бой и побеждали.
А. Г. ВЕНЕЦИАНОВ
Ленхшка в п.шткс
шштштшшжшж
апоги, чеботы, оишмаки, пчетыги оыли все-
¦гда цветные, чаще всего красные и
жёлтые - иногда зелёные, голубые, лазоревые,
белые, телесного цвета; они расшивались золотом,
особенно в верхних частях на голенищах, с
изображением единорогов, листьев, цветов и проч., и
унизывались жемчугом; особенно женские башмаки
украшались так густо, что не видно было сафьяну».
Николай Иванович Костомаров, историк и этнограф, в
1850-х голах отбывал ссылку в Саратове. В волжском городе
он собрал сведения для написанного позднее «Очерка
домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII
столетиях». Рассказ Костомарова об одежде допетровских времен
«пестрит» золотом, жемчугами, драгоценными камням и
дорогими заморскими тканями:
«По подолу и по краям рукавов рубахи окаймлялись тесьма-
ми, расшитыми золотом и шелками, шириною пальца в два».
«Ожерелье, кроме вышивки золотом и шелками в виде
разных узоров, унизывалось жемчугом»
«В нарядных кафтанах часть рукава при конце называлась
запястье, вышивалась золотом, украшалась жемчугами...»
«Шёлковые материи (...) гкались вместе с золотом и
серебром, одни с золотыми и с серебряными узорами по цветному
фону ткани, другие были затканы золотом и серебром, так что
по золотому полю выводились серебряные, а по серебряному -
золотые узоры и фигуры, как. например, чешуи, большие и
малые круги, струи, реки, травы, листья, птицы, змейки,
изображения людей и стоящих, и лежащих, и с крыльями...»
«В довершение блеска своих одежд русские украшали уши
серьгами пли одной серьгой и вешали на шее драгоценные
колотые или позолоченные цепи...»
Р о с к о ш н ы м и
одеяниями
щеголяли не только бояре.
Николай Иванович
упоминает о том.
что и в
крестьянской семье «при
малейшей
возможности муж не скупился
принарядить свою
жену. В те времена
у посадских и у
крестьян
встречались такие богатые
наряды, каких
теперь трудно
отыскать в этих классах.
Их дорогие одежды
были скроены
просто и переходили m
рода в род».
Какой же вывод
делает наш
уважаемый историк из
всего вышесказанного?
А—• совершенно
неожиданный:
«Русские не заботились ни об изяществе формы, ни о вкусе,
ни о согласии цветов, лишь бы блестело и пестрело. О том,
чгобы платье сидело хорошо, не имели понятия. В их одеждах
не было талии: они были мешки, приходившиеся на каждую,
лишь бы не очень высокого и не очень низкого роста, и
вполне соответствовали пословице: неладно скроено, да крепко
сшито».
Вряд ли это сочинение Н. И. Костомарова читал барон
I акстгаузен, путешествовавший по России как раз в те года,
когда наш историк обдумывал, почему же обычай оттягивать
уши тяжёлыми серьгами, «как нельзя более
согласовывающийся с раскрашиваньем и с покроем платьев», «для иностранцев
и для нас в настоящее время, усвоивших западные понятия.
>оярыня
XVIi к i
xvin
KOFina
ut'uua
века
К
и ду
It КЗ
uici рсн
:ia
ta
пня
Ж It!
«исжл;
.очных.
HUHH
//рисiая
Русские <н)сжОы XIII иска
158
выглядит в русской женщине
как верх безвкусия и
уродливости». Так полагал русский
историк, а иностранец Гакстгаузен,
вернувшись в фатерлянд,
вспоминал, как однажды в
воскресный летний день по дороге,
пролегавшей мимо имения, где он
гостил, медленно и плавно
двигалась группа женщин, молодых
и пожилых, одетых так нарядно,
так великолепно и не похоже на
всё известное ему дотоле, что
шествие показалось барону
скорее видением, нежели явью.
«Что это?» - спросил он и был
удивлён ответом хозяина
имения, вологодского помещика:
«Бабы из моей деревеньки к
праздничной обедне в церковь
идут».
За полвека до барона другой
иностранец, Иоанн Готлиб
Георги, не праздно
путешествующий, как Гакстгаузен, а
десятилетия изучавший Россию в
составе географических
экспедиций, заключал, что «хорошо
одетый Россианин по древнему
своему обычаю, имеет вид красивый и важный», а
«совершенный, или полный, женский убор, на купеческих жёнах, весьма
многоценен и чрезвычайно хорош и великолепен». Так
отзывался географ о современниках. А изучая ту же эпоху, что и
Костомаров и, словно предвидя несколько пренебрежительное
замечание историка о дурном вкусе русичей XVI -XVII веков,
Иоанн Готлиб вступается за московитов: «Не далее, как в
прошедшем столетии, - пишет Георги в 1780-х годах, жили Рос-
сианы в благонравной ещё простоiс. Воспитанные отцами
своими и приявшие прямо от них учение, свойства и обряды, не
углубляли они зрения на прелестью таинства сладкой роско-
Жеищпна в русском костюме .Will
веки. Начало XIX кека. портрет
работы ней местного художники.
Холст, мае то.
кпкошних. расти |ый жечч\1Оч. с
жемчужной по.ппмью. фиши и s
прозрачной кисейной гкани с вышивкой
белыми нитями с зубчатым галуном по
краю; рхба.хи — «<h).u't>pvKat<Ka».
украшенная полосами уюрною галуна:
распашной сарафан, обшитый широким
чо/ютным !алуном. епанечка и* упорного
шёлка с галуном: жемчужные серьги
«банты» со вставками из камней;
нашейные украшения - у 5Орная
жемчужная полоса, уложенная по вороту
и спускающаяся пеыимн по шетёжке
сарафана
154
ши; однако же не были и чужды оной. В дикости и зверском
невежестве бывшие и сущие ныне, на земном шаре, народы
имеют так же к роскоши любовь, по мере возможности, вкуса
и моды; ибо сия красавица везде своим, испещрённым
разными красками, лицом прельщает Земнородных. Но предки Рос-
сиан (хотя изощрённые наёмными Гувернюрами Российские
Юноши, нынешнего века, и не хотят дозволить Праотцам их
бытия умных тварей) предки Россиан, повторяем, не были во
времена Царей Российских подобны Эскимосам, или
Готтентотам, или жителям Чукотскаго носа. Читающие только деяния
чуждых Народов, говорящие только языком не Русским, Рос-
сианы, и презирающие отечественные обычаи и нравы так о
Праотцах своих остроумно уверяют. Хотя простонравные, но
благочестивые, предержащей Власти душами преданные,
братолюбивые, целомудренные, честное слово, честное деяние
предпочитавшие всем благам земным, прадеды Россиан имели
стяжания, избытки, от избытков глаголали уста их радость и
веселие, сие же спокойствие души двигало их и ко вкушению
удовольствий, происходящих от
роскоши. Они любили одеваться
просто, но вкупе и богато, и
одежды их были: кузни
унизанные, драгоценные и
великолепны».
Понятия о красоте у каждого
свои, о том же, как трудно
«алгеброй поверить гармонию»,
знал ещё пушкинский герой.
Через полтора столетия после
Сальери поэт Николай Заболоцкий
вопрошал: «Так что есть
красота1? И почему её обожествляют
люди? Сосуд она. в котором
пустота, или огонь, мерцающий в
сосуде?» Прекрасным может
быть и сосуд, и заключенный в
нём огонь. Как в случае с
русским костюмом: он, красивый
сам по себе, становился краше
оттого, что хранил немеркнущий
Жепшина в тве/н ком еоювном уборе
<<као /учок». Первая по ювшш Л/Л
века. !1(}ртрет рапоты нейseeemitoeu
Л у<)о жни
юлни п>. кисе
епапечка. на
ко!onoi о iai!
/ Хо ит. мае to
i i ,i.i> на. жемчужная
ая рубаха с вышивкой,
нвной пia\ок, колим
явлены пол сиамечкч
160
Великороссы.
Рисунок Тиммы
1S60 .'од
свет души - случайно ли старинные облачения оставляли
открытыми только лицо и кисти рук единственные
одухотворённые части тела? Костомаров отмечал: «В их одеждах не
было талии», но не потому, что не умели шить приталенную
рубашку, не потому, что изменял вкус: по православному воз-
чреиию. одежда призвана скрывать греховное тело, и покрой
русского костюма наилучшим образом удовлетворял пому
требованию.
Сравнивая формы европейского и русского платья. 11.Я.
Данилевский, публицист и социолог, в книге «Россия и
Европа» замечал: «Все европейские костюмы или совершенно
уродливы, как наши сюртуки, фраки, пальто, кафтаны времён
Людовика XVI и т.д., или хотя и красивы, но вычурны и
потому только живописны, а не изящны: как костюм испанский с
буфами на руках и ногах, тирольский с остроконечными
шапками и разными шнурочками. Только русское народное
одеяние достаточно просто и величественно, чтобы заслужи п>
название изящного».
Одновременно с формой предмета в глаза бросается и его
цвет. Костомаров упрекает своих предков и в безвкусице:
«... лишь бы блестело и пестрело». Но что по представлениям
дворян XIX века многоцветье считалось плохим тоном: иные
понятия довлели в XVI веке. Л уж нам. людям XX века,
окрашенного в цвет серой солдатской шинели, более привыкшим к
единообразию, нежели к разности мнений, трудно даже
вообразить радужное многоцветье красок древнерусского костюма.
6 -Л№
161
Праздничнаи одежда. Центр
России. Начало XX века.
Рупаха-«[>1кава» составная, с
длинными широкими рукавами.
собранными у кисти, из тонкой
льняной ткани и батиста, украшена
вышивкой белыми нитями
тамбурным швом, «решётками».
настилом, по краю рукавов
пришита кружевная оборка.
Сарафан косоклинный. распашной.
украшен золотньм зубчатым
галуном из рубчатой узорной
шелковой ткани русской
фабричной работы второй
половины XVIH века. Платок
кисейный, с выпзивчой юлотными
и серебряными нитями, украшен
posoBbiM губчатым кружевом
Сколько цветов вы сможете начвать?
Пожалуй, не более двух-трёх
десятков. П.И. Савваитов. исследователь
быта Древней Руси, насчитал более
сотни оттенков в букете русского
платья, расположив их в алфавитном
порядке:
«Алый, аспидный, багровый,
бирюзовый, бледный, брусничный, бур-
натный («сукно бурнатно»). бурый,
бусый, бело-голубой, белый,
васильковый, вишнёвый, гвоздичный,
голубой, гунгулинный (ангулинный).
дикий, дымчатый, еринный. жаркий,
жёлтый, жемчужный, зелёный,
золотой, изумрудный, инбирный.
кирпичный, коричневый или коричный,
крапивный, красно-багровый,
красно-вишнёвый, к р а с н о - м а л и н о в ы й,
красный, крапивный, лазоревый,
лимонный, маковый, малиновый, ме-
линный, муравно-зелёный, мясной,
нагой (тельный), облакотный
(облачный), обьяринный (т.е. с отливом),
огненный (огненный цвет, а жаркой
тож), осиновый, палевый, песочный
или песчаный, померанцевый,
пурпуровый, розовый, рудожёлтый.
сахарный, светло-багровый,
светло-брусничный, светло-вишнёвый,
светло-голубой, светло-дымчатый,
светло-зелёный или празелен.
светло-коричневыи, светло-крапивный,
светло-лазоревый, светло-лимонный, светло-маковогуляфный.
светло-малиновый, светло-осиновый, светло-песочный, светло-рудожёлтый,
светло-синий, светло-соломенный, светло-серый, серебряный,
сизовый, сизый, синий, сливный, смородинный, соломенный,
серо-горячий, серый таусинный или тёмно-вишнёвый, тёмно-
багровый, тёмно-брусничный, тёмно-гвоздичный,
тёмно-голубой, тёмно-зелёный, тёмно-коричневый, тёмно-кропивный, тем-
162
но-лазорсвый, тёмно-лимонный (тмолимонный),
тёмно-маковый, тёмно-малиновый, тёмно-осиновый, тёмно-песочный,
тёмно-синий, тёмно-серый, тёмно-таусинный, ценинный, чалый,
червлёный, червчатый, чёрный, чубарый, шафранный, ярин-
ный».
Конечно же, не все две га валили в кучу, зная, какой цвет с
каким соединять негоже, а сочетание каких оттенков порадует
глаз. Гармоническое сочетание заключается в
уравновешенности тёплых и холодных тонов, тёмных и светлых. Наши предки,
обладавшие тонким вкусом, знали, что хорошо сочетаются
такие цвета:
красный с чёрным, жёлтым, серым, коричневым, бежевым,
оранжевым, синим, белым;
синий с серым, голубым, бежевым, коричневым, жёлтым,
розовым, золотистым;
жёлтый с коричневым, чёрным, красным, оранжевым,
серым, голубым, синим, фиолетовым;
зелёный с тёмно-жёлтым, лимонным, салатным, серым,
жёлтым, оранжевым, коричневым, чёрным, кремовым;
фиолетовый с сиреневым, бежевым, розовым, серым,
жёлтым, золотистым, чёрным;
коричневый с бежевым, жёлтым, розовым, серым,
салатовым, сиреневым, зелёным.
К земле (а землёй называли основную поверхность ткани,
на которой наводились узоры) подбирали цвета так, чтобы
узор не сливался с фоном землёй. Как правило, земля была
алою, белою, голубою, черевчатою, чёрною. Сохранились
описания старинных тканей: «на але шолке бел с золотом реки и
листье»; «на багреце шолк бел с золотом круги без связок,
розвода золота»; «на вишнёве шолк червчат с серебром мелкой
узор»; «на рудожолти шолк червчат да чорн круги».
А разве назовёшь безвкусицей такой безукоризненно
гармоничный подбор цветов в праздничном костюме воронежской
девушки, жившей во второй половине XIX века?
Шерстяной чёрный сарафан с незначительной отделкой
вышивкой. Панёва шилась из ткани с клетчатым рисунком,
поверх которого шёл яркий орнамент, вышитый цветной
шерстью в оранжево-красной гамме с добавлением других цветных
нитей. Красочная вышивка располагалась широкими
вертикальными полосами и каймой по подолу. Белая рубаха из по-
163
лотна расшивалась мелким
геометрическим рисунком чёрной шерстяной
нитью по вороту, на груди, у
застёжки, на оплечьях и рукавах. Передник
белого полотна по краю отделывался
полосками такого же мелкого
чёрного шитья и яркими шёлковыми
лентами. Широкий пояс из шерстяной
ткани дважды обхватывал стан, он
также имел на концах цветную
вышивку. На шее - «грибатка» -
ожерелье, плетёное из цветных
шерстяных ниток и расшитое бусами.
«Сорока» - головной убор, расшитый
золотыми нитями.
Писатель Иван Иванович
Лажечников, автор романов из русской
старины, так представлял читателю
праздничный наряд барышни XVII века:
«Вот статная красивая девушка из
Торжка, с жемчужным венцом,
наподобие отсечённой сахарной головы;
он слегка прикрыт платком из
тончайшей кисеи, которого концы,
повязав шею, прячутся на груди. На лоб
спускаются, как три виноградные
кисти, ряски из крупного жемчуга,
переливающего свою млечно-розовую
белизну по каштановым волосам,
слегка обрисованным; искусно
заплетённая коса, роскошь русской девы, с
блестящим бантом и лентой из
золотой бити, едва не касается до земли.
Ловко накинула девушка на плечи
свой парчовый полушубок, от
которого левый рукав по туместной моде
висит небрежно; из-под него
выказывается круглое зеркальце, неотъемлемая принадлежность ново-
торжекой красоты. Богатая ферязь её как жар горит. Легко
ступает она в цветных сафьяновых черевичках, шитых золотом...»
Женская праздничная одежда.
Центр России. Первая
половина XIX века.
Руиихи короткая с длинными
рукавами. из гонкой льняной
гкани и батиста, расшито! о
белыми нитями, тамбурным швом.
по краю рукава пришито тонкое
плетёное кружево ручной работы.
Сарафан косоклинный. распашной.
И} рубчатого уюрного розового
шелка, затканного юлогными и
серебряными нитями русской
фабричной paooibi начала XIX
века, украшен юлотным галуном.
Епансчка на лямках, короткая.
распашная, сзади уложена
веерообра шыми складками, из
парчовой !кани русской
фабричной работы конца XYIli
века. HueffVdniie украшение
цепочка из низкопробно!о
серебра, позолоченная, с
шалевыми вставками. Шейные
\ крашения из но юс ткани.
paciimiMX цветными скЗжкамн и
рубленым перламутром
164
Едва ли не столько же, как и оттенков цветов, насчитал
Савваитов разновидностей узоров на тканях:
«Барсы, ветье (ветви), глаголи («сак саженой з глаголи»),
городы, графы, деревца, драконы, звездки, звери, зверьки,
зилы (S), змейки, инроги, каёмки, клинцы, клетки, копыта
(«камка лазорева копыта в травах», «бархат копытчат»), ко-
руны, косы, краплинки, кречаты, кречатье перо, круги
(круги великие, круги невеликие, круги чешуйчатые), кружки,
кубики (купки), кубы, кустики, лапки, лебеди, листье (листье
косое, листье островато), личины, лоси, лучи, лучёнки, львы,
люди стоячие, сидячие, крылатые («люди крылатые держат
павы»), мужички, обводки, облачка, образины, олени,
опахала, опахальца (пахальцы: «камка зелена мелкотрава, по
ней пахальцы»), орлики, орлы, орлы пластаные (двуглавые),
павы, полосы, полоски, почечки, почки, птицы, репейки,
репьи, рожи, розводы, рыбки, реки, струи, столбцы, травы,
травки мелкие, цветы, челноки, черепки, чушуи, чорвочки
(червячки), шахматы, шилцы, яблочки, ягоды. Иногда на
одной ткани соединялись разные узоры, например «бархат
Турецкой золотной по червчатой земле, по нём опахалы, а в
них круги, в кругах репьи шолку червчатого по золотной
земле». По различию узоров и сами ткани назывались клин-
четыми, клетчатыми, травчатыми, травными, цветными,
чешуйчатыми, двоеличными («бархат двоеличен, шолк голуб
да рудожолт»)».
Узоры ткались вместе с тканью, то есть мастерицы так
подбирали и переплетали нити, что полотно получалось
разрисованным нужными фигурками. Кроме вытканных узоров
нарядные и торжественные одежды и уборы украшались ещё и
узорами низанными (жемчугом) и шитыми (золотом, серебром,
шелками). Низанные - от слова «низать» - вздевать несколько
жемчужин или бисеринок на нитку либо же проволоку.
Жемчуг нанизывали разными способами: известно низанье прямое,
вкось, в грезд, в три пряди, в шахматы. Шитьё жемчугом (его
ещё называли «саженье») в XVIII веке производили так.
Сначала художник-знаменщик наносил контуры узора на ткань,
затем мастерицы делали по узору настил из льняных или
бумажных нитей. Жемчуг предварительно разбирали по величине
и форме, просверливали, а затем нанизывали на нить, волос
или тонкую проволоку. Жемчужную нить накладывали на на-
165
стил и закрепляли стежками после
каждой жемчужины, чем достигалась
большая прочность шитья.
Вышиванье золотом и серебром
давало узоры: ягодка с черенком,
ягодка с рядками или в рядках,
ягодка простая, денежка с крестиком,
денежка с одним стежком, денежка
простая, крестик, клопчик тройной,
клопчик двойной, клопчик одинокий,
коиытечком в пять стежков, копы-
течком в четыре стежка. Шёлковая
ткань получалась с отливом, если
для основы брали нить одного цвета,
а для утка - другого. Такая двулич-
невая ткань смотрелась нарядной:
если соединяли жёлтую и зелёную
нити, то, как говорили, «по зелёной
земле золотая искра отливается».
Кстати, вышивать золотой
нитью - дело канительное. В прямом и
переносном смыслах. Ныне под
словом «канитель» мы подразумеваем
что-то хлопотливое, утомительное. В
старину канитель особым образом
приготовленная швейная нить. На
тонкую шёлковую нить накручивали
спиралью золотую или серебряную
тончайшую проволочку. Навивать
золото на шёлк - занятие очень
непростое, отсюда и родилось выражение
канительное дело, т.е. нелёгкое,
кропотливое. Для чего же накручивали
золотую спираль? Витая нить
красивее простой, но не это главное •-
благородный металл золото, но
капризный, хрупкий: золотую нить
продёргивать сквозь ткань нельзя, ибо тонкая пластинка разрывается
почти сразу. Чтобы украсить одежду золотой нитью, её
пришивают очень мелкими стежками по лицевой стороне вышивки.
Праздничный девичий костюм.
Нижегородская губерния.
Конец XVIII века.
Станушка верхняя часть
рубахи сигеп. полупарча.
позумент. Сарафан шёлковая
ткань, льняной холст,
хлопчатобумажная тесьма, кружево
из золотных нитей и по!умента.
стеклянные пуговицы. Ныстряк
праздничная плечевая одежда на
лямках бархат, льняной холей,
хлопчатобумажная ткань, шёлковая
тесьма, позумент и бахрома.
Золотое шитьё. Свя1ка -~ девичий
головной убор шёлковая гкань.
ситец, картон, хлопчатобумажная
тесьма, позумент, рубленый
перламутр, цветные стёкла
Низание. Ожерелье ¦ нагрудное
украшение хлопчаюбумажная
тесьма, рубленый перламутр.
цветные стеклянные бусы. Шигье и
низание рубленым перламутром
166
Или же скручивают в канитель югда она не рвётся. Канитель
упофебляли при низании и вышивании украшений для одежд:
кружев, нетель, запястий, ожерельев. для обвивки пуговиц, кля-
пышей и г п.
Одежда, вышитая золотной или серебряной нитью -
красива не потому только, что драгоценные металлы красивы сами
по себе. Русское золотное шитьё отличалось совершенством
композиционного решения: все изображения взаимоуравнове-
шены на плоскости и соразмерны, их очертания подчинены
определённому внутреннему ритму, и даже свободное от
вышивки пространство носит характер орнаментального узора.
Воистину произведения прикладного искусства выходили из рук
мастериц, хотя и не знали такого термина, но каждая была
художница. К слову, об определениях. Когда-то Ф. Энгельс
предположил, что жизнь «есть способ существования белковых
тел». В середине XX века многие учёные взяли за основу это
словосочетание - «способ существования» — для
формулировки разных понятий. Например, книговед Беловицкая дала
научное толкование предмету своего преподавания: «Киша есть
способ существования социальной информации в
общественном сознании». Если взять сей марксистский метод
определения сути вещей, то о красоте можно сказать так: «Красота
способ существования русского человека», В самом деле, для
чего мужик, сплетая лапти, коим срок жизни от силы две
недели, подковыривал их цветной бечёвочкой? Или зачем
крестьянки вышивали покосные рубахи (из самой простой материи,
рубахи эти надевали только в дни сенокоса) не хуже
праздничных? Никакого другого объяснения быть не можек кроме
одного: душа во всём хотела красоты.
К началу XIX века вышивка металлической шш.ю
постепенно исчезает, задерживаясь лишь на парадных и придворных
костюмах, военных мундирах и других регламентированных
одеждах. (Приостанавливал в 1717 году канительное дело
Пётр I: по случаю войны запрещалось носить и производить
какие бы то ни было изделия из пряденого и волочёного
золота и серебра. Запрет продержался лишь месяц: монарх
позволил тратить на украшения одежд не более 50 пудов серебра в
год. производя пошив одежды с золотной нитью только в
Петербурге).
Зато на рубеже XVIII и XIX веков вышивка шерстяными и
Женская праздничная одежда.
Вторая половина XIX века.
f'\6ii\n бе s потикои. короткая.
рукава широкие. еоеборенные у
локтя, ворог собран пол обшивку.
Hi ломо1канмого льняного холста
(\il>U(l>aii глухой, с центральным
швом и боковыми клиньями Hi
кубовой набойки Ис/пчншк с
«грулинкой». прямой. И! лвух
поло! ниш, us ломотканного
льняного холста. скрашен
вышивкой с четными швами и
вязанным кружевом (тип
свалебною передника). Нагрулные
украшения in полосы холста.
расшитые рубленым перламутром.
бусами, стеклами в металлической
оправе, по нижнему краю сетка
и! рубленого перламутра
хлопчатобумажными нитями
распространилась так широко, что ею
занимались буквально все: от крестьянки
до царицы. В помещичьих имениях
рукоделье крепостных девушек шло
не только для своих нужд, но и на
продажу. Из девичьих мастерских к
началу XIX века выросли кустарные
промыслы: вышивкой белой гладью
начинают заниматься в селе Холуй
Владимирской губернии, а к концу
прошлого века значительным
центром по выпуску работ белой гладью
становится село Мстеры.
Каждая деталь костюма
вышивалась по-своему: в зависимости от
назначения одежды (праздничная и
подвенечная, будничная и рабочая)
вышивка различалась узорами, их
расположением, расцветкой. На это
обратили внимание учёные-этнографы в
середине XIX века и пришли к выводу: те
завитушки вышивки, которые так
радуют глаз, служат не только для
украшения, но и являются... письменами.
Да, да, и это своеобразное послание
пришло к нам из далёкого-далёкого
прошлого, едва ли не из каменного
века, потому что узоры-письмена па
одеждах крестьянки использовали те
же, что и их прабабушки. О чём же
поведали письмена, вышитые иглой?
Пшё в начале XIX века обряд чтения
узоров бытовал в деревнях: девушки
приносили своё рукоделье, наряжались по-праздничному, парни
выбирали в провожатые женщин почтенного возраста, и те,
рассматривая вышитые девушками передники и подолы рубах,
поясняли парням смысл узоров. Но не нашлось тогда учёного мужа,
кто бы занялся изучением орнаментов вышивок. И всё-таки
тайна древних посланий мало-помалу начала раскрываться.
Само слово «узор», «узорочье» -
от слов «заря», «гореть», «солнце»,
идёт от общеславянских понятий
«свет», «блеск», «тепло». В конечном
итоге узоры вышивки, связываясь с
культом солнца и неба, являли собой
«солнце» и «небо», становились
знамениями «неба», его священными,
божественными изображениями или
знаками-символами. В вышивке
заключено народное осознание мира и
природы, своеобразная народная
поэтическая мифология.
На русском Севере вышивали
преимущественно по холсту
льняными и хлопчатобумажными нитями,
реже - шёлковыми и шерстяными.
Традиционные узоры исполнены
красной нитью на белом фоне.
Серебристо-белый холст с красным
узором (так же, как и распространённые
сочетания белого с золотым и
золотого с красным) в народной вышивке
оставляет неизгладимое впечатление торжественности и
нарядности. Случайны ли эти цветовые сочетания?
В языке народной символики цвету принадлежит едва ли не
главная роль. Белый цвет связывался с представлением о свете
и небе, да и само это общеславянское слово - «белый» берёт
исток в индоевропейском корне со значением «светить»,
«сиять», «блестеть». С белым цветом соединялись представления о
счастье и изобилии; белый цвет воспринимался и как символ
красоты. А источником красоты почитался свет-огонь. Огонь в
народе величали «батюшкой-царём», говорили, что почитать
его нужно всё равно как Бога. Отголоски древних верований
живут и доныне в языке: слово «кръсъ - означало «огонь», и в
то же время «оживление», «здоровье»; «кръсити», «кръсати» -
воскрешать, оживлять огнём, а слово «крушение» означало -
воскресение или начало жизни.
Слово «красный» в древнерусском языке, связанное с
представлением об огне и свете, понималось как «прекрасный». От
Левочки в платке. Фотография
1900-х годов.
Холщовая рубаха с прямыми
кумачовыми поликами. и полосами
уюрного ткачества, ситцевый
передник с грудкой, сарафан
169
понятия света оно перешло к обозначению цвета. В народе
верили: красный цвет обладает чудесными свойствами; его
связывали с плодородием. Красный цвет цвет солнца, а солнце
каждое утро выезжает на лошадях на небосвод. Стилизованное
изображение солнечной колесницы один из часто
встречаемых узоров вышивки. Воспроизведения древа жизни, птиц.
коня, женской фигуры, всадника, фантастических животных
также нередки на крестьянских вышивках. Женская фигурка с
воздетыми в молитвенном жесте руками и всадниками по
сторонам - это не что иное, как стилизованное изображение
богини жизни. С мифологическими персонажами древних славян
знакомят нас рисунки-вышивки коня символа солнца,
птицы — вестника весны, света, радости. Конь и птица также
даны схематично: не потому, что не могли запечатлеть их
более реалистично, а просто любой орнамент, узор - священное
изображение, оберег. Потому-то узоры из глубины
тысячелетий и дошли до нас неизменными, что относились к ним как к
святыне: искажать, дополнять, «улучшать» их не разрешалось.
И только отравленный воздух XVIII века начал «разъедать»
незыблемые дотоле письмена вышивки: появились «куколки»,
«сады», даже бытовые сценки, то есть, приобретя свободу
самовыражения в вышивке, утратили её магический смысл. В.В.
Стасов, изучив орнамент народной вышивки, заключал:
«Орнаменты всех вообще новых народов идут из глубокой
древности, народов древнего мира орнамент никогда не заключал ни
единой праздной линии: каждая черточка гут имеет свое
значение, является словом, фразой, выражением известных понятий,
представлений. Ряды орнаментистики это связная речь,
последовательная мелодия, имеющая свою основную причину и не
назначенная для одних только глаз: а также и для ума и
чувства» (Стасов В.В. Русский народный орнамент. Шитьё, ткани,
кружево; Вып. 1 -¦ СПб, 1872).
Народную вышивку эту первую систему кода,
изобретённую людьми и имевшую для них магический смысл - изучают
чуть более столетия. Многое не разгадано, и сколько ещё
«открытий чудных» таят в себе простенькие узоры, заключающие
в себе сигналы-символы о жизни и мировоззрении давно
ушедших поколений. Так несказанная красота переплелась с
глубоким смыслом в столь обыденных вещах, как русская народная
одежда.
170
Вышивка. В центре — фигура Макоши, славянской
богини жишенных благ и изобилия
В допетровскую
эпоху нарядные
костюмы бояре шили, как
правило, из
привозных заморских
тканей - сукна, бязи и
шёлковых - зарбафа,
объяри, тафты, камки,
атласа, бархата.
Сукно - шерстяная
ворсистая ткань. На
базаре можно было
купить какое угодно
сукно - амбургское,
английское, багрец,
брабанское, гранат,
греческое, еренга, же-
ганское, инбарское,
ипрское, колтырь, кострыж, куфтер, лимбарское, лундское, му-
равское, мышенское, настрафил или страфил, новоесское,
немецкое, порпияк, рословское, свицкое, сермяжное, скорлат, ут-
рофим, французское, фряжское, четцское, шебединское. Из
сукна шили опашни, однорядки, кафтаны, терлики, ферязи, чуги,
шубы, шапки, наурузы, тафьи, рукавицы.
Бязь или без бумажная прочная ткань, в роде толстого
миткаля. Привозили бязь из Хивы и Бухары и употребляли
преимущественно на подкладку и подпушку кафтанов,
опашней и других одежд.
С лёгкой руки Пушкина, заметившего, что Пётр I «в
Европу прорубил окно», стали считать: Русь до XVIII века стояла
без окон без дверей, отгороженная от всего мира толстыми
стенами. Перечисленные выше сорта сукна опровергают такой
взгляд: если на рынке можно купить заграничный товар,
значит, или купцы наши ездили за ним в далёкие края, или
иностранные гости (как тогда величали купцов) привозили нам
свои товары. География, откуда везли шёлковые ткани, ещё
разнообразней.
Зарбаф - золотная или серебряная ткань с узорами
шёлковыми, серебряными и золотыми. Название происходит от
персидских слов «зер» - золото и «бафт» - ткань. По-другому эту
171
Шёлковая средневековая ткань
времён династии византийского
императора Василия Македонянина
ткань называли парчою:
персидское слово «парча» переводится
«кусок» - именно в кусках её
привозили из Персии. Из зарбафа -
парчи шились шапочные верхи,
кафтаны, зипуны, ферязи, шубы,
штаны. Носили одежду из парчи,
особенно шапки, далеко не все. И
дело не только в дороговизне.
Женщины среднего возраста
чурались парчовых одежд: свойство
парчи таково, что она старит,
или, вернее сказать, делает более
заметными морщины и
обесцвечивает лицо.
Из тафты - также персидской
шёлковой ткани - шились
опашни, ферязи, телогреи, роспашни-
цы, кортли, шубы, шапки, чулки; употреблялась она и на
подкладку, подпушку и подбивку платен, кафтанов, терликов,
зипунов, чуг, подлатников, штанов, роспашниц, телогрей, шубок.
Из тафты делались знамёна.
Объярь или объяр (от персидского «абдар» волнистый,
струйчатый; «аб» - вода) - плотная шёлковая ткань с
золотыми и серебряными струями и с разными узорами. Из объяри
шили платна, кафтаны, кожухи, опашни, зипуны, чуги, ферязи,
летники, телогреи, шубы, шубки, шапки, столбуны, верхи на
рукавах.
Камка - шёлковая цветная ткань с разными узорами и
разводами. Из неё шили кафтаны, чуги, шубы, летники, роспаш-
ницы, телогреи, шапки, наурузы, рукава, кушаки, штаны,
чулки; употреблялась камка и на подпушку кафтанов, ферязей,
однорядок, зипунов и телогрей.
Атлас (с арабского - гладкий) - шёлковая глянцевитая
гладкая ткань. Различали атласы виницейские, кизылбашские,
китайские, турские, немецкие; одноцветные, разноцветные, зо-
лотные, аксамиченные, с разными узорами. Из атласа шили:
платна, опашни, кафтаны, ферязи, чуги, зипуны, шубы, шубки
столовые, летники, телогреи, подлатники, тафьи, кики, шапки,
рукавицы персчатые, штаны, чулки, чёботы, башмаки, одеяла.
172
наволоки на постелях, взголовьях и подушках, завесы у
постелей; по атласу вышивали и низали ожерелья, запястья, вошвы,
нашивки и т.п.
Бархат - шёлковая ткань, с лица ворсистая, с изнанки без-
ворсная. Бархаты были: -- бурские, виницейские, калмыц-кизыл-
башские, китайские, литовские, немецкие, турские, Флоренские;
гладкие, косматые, петлпватые или петельчатые
(неразрезанные), рытые, с вытесненными узорами, одноморхие и двоемор-
хие (с двойною ворсою). Те же одежды, что и из атласа, шились
и бархатными.
Бархат по-другому называли аксамитом. В старину в
России не производили шёлковые ткани, и если случалось, что
при царском дворе не оказывалось нужного куска аксамита с
узорами, мастера-золотошвецы воспроизводили орнаменты
привозных тканей на наших, нешёлковых материях
(сохранились имена золотошвецов: Мартын Петров, Юрий Ондреев.
Богдан Григорьев; они шили царице Ирине Михайловне
«шляпу болшого наряду»). Используя изобретенный ими шов «на
аксамитное дело», подражающий петельчатой ткани аксамита,
русские мастера, вышивая шёлком и повторяя узоры бархата,
так искусно имитировали узор и технику, что отличить ткань
от вышивки без изучения изнаночной стороны бывало
затруднительно и заставляло вспомнить пословицу; «Не то дорого,
что красно золото, а то дорого, что мастера доброго».
Золотошвецы шили действительно золотом. Не каждый мог
стать золотошвейных дел мастером, и бытовавшая в их среде
поговорка «Не умеешь шить золотом, так бей молотом»
выражала не кастовую спесь, а подчёркивала мысль, сколь редок
талант, коим надо дорожить. Золото широко использовалось в
разных видах: кованое, волочёное, плащёное, пряденое,
пареное. Из золота делали всевозможные принадлежности и
украшения одежд - запоны, пуговицы, крюки, образцы, плащи,
дробницы, репьи, спни, гнёзда для драгоценных камней. Из
золота ткали ткани, кисти; плели кружева, завязки, тесьмы;
золотом обвирали петли, обшивали кляпыши, перевивали концы
завязок; золотом шили и строчили (например, в три строки, в
одну петлю) по атласу, бархату, гафте и другим шёлковым
тканям.
Шёлковые ткани покупали за границей; пытались завести
шёлковое производство и в Москве. В XVI веке приглашали
173
западных мастеров; в 1652 году даже учредили бархатный
двор, а в 1681 году иностранец Паульсон получил от
правительства субсидию на устройство бархатного дела. Но все эти
начинания остались незавершёнными, и только в начале
XVIII века в России шёлковые мануфактуры выпустили
отечественные ткани: в 1714 году мануфактура Алексея
Милютина в Москве, за ней - шёлковые заведения Апраксина, Шафи-
рова и Толстого, в 1722 году - Ярославская Большая
мануфактура. Все они работали на привозном сырье из Ирана и
Закавказья.
Немного позднее, в середине века, в 1760-х годах,
немецкие колонисты, поселившиеся в Сарепте, близ Царицына,
попытались выделывать собственные шёлковые нити, «но
после многолетних трудов общество удостоверилось, что
шелководство по здешнему краю не может быть доведено до
удовлетворительного совершенства, ибо продолжительные и
сильные морозы зимою с одной, а засухи и жары летом с
другой стороны препятствуют такому произрастанию
тутовых деревьев, какое неминуемо нужно для успешного
производства шелководства. Несмотря на все старания,
приложенные к сей отрасли, добытый здесь шёлк всё-таки остался
низкодоброгнып и после продажи его не возвращались даже
издержки», -- писал в XIX веке неизвестный краевед, чья
рукопись «Историко-Статистические сведения о колонии
Сарепте" хранится в Государственном архиве Саратовской
области (Ф. 407, оп. 2, д. 2132).
В те же годы, что и сарептские шелководы, фабрикант
Вердье рассадил в Саратове в воеводском саду свыше 50 000
тутовых деревьев из берлинских и астраханских семян,
потом привёз и пересадил ещё 4000 четырёхлетних деревьев.
Но и опыты француза не увенчались успехом, оставив,
однако, память о тутовых посадках на карте города - улица
Шелковичная протянулась через плантации неудачного
предпринимателя.
Из шёлковых нитей (впрочем, как и из серебряных,
золотых, гарусных) сплетали бахрому ¦- шнур или тесьму с
обращенными в одну сторону мохрами из нитей или прядей.
Бахрома пришивалась для украшения к краям одежд и уборов, с
кружевами или без кружева.
Кружева делали праздничную одежду ещё нарядней и кра-
174
сивсе. Между тем кружева •- не
русское изобретение. 8 чём сходство и в
чём различие вышивки и кружева?
Чёткий и краткий ответ находим в
книге Л.В. Ефимовой и P.M. Вело-
горской «Русская вышивка и
кружево» (М.. «Изобразительное
искусство». 1985): «При создании вышивки
и кружева используется один
материал - гибкая тонкая нить, льняная,
хлопчатобумажная или
металлическая. Нить, соединяясь с тканью,
образует на её поверхности узоры -
вышивку, а переплетения нитей без
тканой основы образуют узорное
ажурное полотно - кружево».
Изделия из ажурно
переплетённых нитей впервые появились в XVI
веке не то в Италии, не то в
Бельгии, не то во Франции. Пока эти
страны спорили о первенстве,
русские мастерицы научились плесть
столь дивные кружева, что
превзошли своих учителей. У сказительницы
Елены Триповой есть такая сказка.
Гостил царь Пётр у заморского короля, тот и похвались
кружевной чудо-скатертью, мол, какие у меня мастерицы. Царь
взглянул на кружева и засмеялся: «Где ж ты в своей стране
видел берёзки да ромашки? Это русское кружево». Вызвал
король купцов, и открылся обман: скатерть-то у русских
кружевниц куплена.
Сказка -- ложь, а правда - в том, что удивительно способен
русский человек «приручать» «иностранцев». Не прошло и ста
лег с тех нор. как царю Алексею Михайловичу подарили
первые фунты китайского чая, как наши умельцы угостили мир
чаем из самовара. Кто чаёвничал из настоящего, не
¦электрического, а кипятящего воду в медной или лагунной утробе, да
ещё сосновыми щепочками тот познал вкус настоящего чая.
Или знаменитые гармошки тульские, ливенекие.
саратовские'.'
Пальто. 1913 ,чн). Вологодская
.•уосршш.
Сцепное кружево способ
ii.ieieiiMH небольшим числом
коклюшек, pat.ie.ibiio \ и>ра и
фона. ;ie[а.1и соелинякнея особым
приёмом епепа. oi коюрот nor
способ получил своё нашанис
175
Подушка с коклюшками, сколком и начатым
кружевом
Ну кто сейчас помнит.
что гармонику придумали
немцы?*
Правда, музыковеды
утверждают, что грубое
звучание гармошки ни в какое
сравнение не идёт с
завораживающими напевами
исконно русских жалеек и
дудочек, однако и на
«грубых» клавишах наши
гармонисты умудряются
развернуть во всю ширь и
восторг, и печаль своей души.
Если, привечая немецкий инструмент, русские
усовершенствовали его технически, то. заимствуя брюссельские кружева,
усовершенствовали их эстетически, составив узоры
удивительной красоты. Творческие находки русских мастериц настолько
самобытны, что вошли в историю культуры иод названием
«русское кружево». Самостоятельность нашего кружева
проявилась в богатстве колорита, разнообразии технических
приёмов и, главным образом, - в изобразительном характере
орнамента, свойственном всему русскому народному искусству.
То, как плетут кружева, на пальцах не покажешь.
Воспользуемся рисунками и пояснениями В. А. Фалеевой, автора
книги «Русское плетёное кружево» (Л., «Художник РСФСР», 1983).
Плетение кружев -- процесс сложный, требует ряд
приспособлений, прежде всего - коклюшек: деревянных палочек с
шейками, на которые наматывается пряжа. Перекладывая и
перекрещивая коклюшки с нитями согласно рисунку, и получают
нужный узор. Чем сложнее узор, тем больше требуется коклюшек,
вернее, нар коклюшек, так как нити связываются попарно,
образуя основную единицу техники кружевоплетения: пару
коклюшек. На второй Всероссийской выставке в
Санкт-Петербурге показывали шарф, который плели два месяца две самые
*25 мая 1X29 jo.ia в Вене австрийская фирма «Дсмиан и сыновья» получила
авторскую привиле! шо на выпуск ручных гармоник. Органный мастер Кирилл Дсмиан.
согласно преданию. выхолен и* России, русский мастер Демианов. F армомику свою он назвал
аккордеоном, поскольку она ичлавала не юлько отдельные шуки, но и целые аккорды
(«Вся Россия», (/бор ни к. М., «Советский писатель». !9°-3. с.507).
176
опытные мастерицы, используя 800 пар коклюшек. Ну, это.
так сказать, мировой рекорд, а сотня-другая пар коклюшек
дело обычное для наших кружевниц.
Рисунок крепят на подушечке в виде валика, туго набитого
сеном, соломой либо опилками. Подушку кладут - для
удобства работы на раздвижную подставку, или же просто в
корзинку, лукошко. В Твери такую подушку называли
«болваном», в Санкт-Петербурге - «клубком», в Вятке - «кутузом», в
Рязани «бубном», в Перми - «нугой», хотя различалась она
только размером.
Для закрепления работы на подушке брали булавки
толщиною с нить. В деревнях вместо булавок использовали шипы
растений, а то и просто спички. Вокруг булавок заплетаются
кромки. Без булавок сложные и тонкие изделия не выполнишь,
а булавки стали известны только с середины XVI века.
Именно от тех времён дошли до нас памятники кружевоплетенпя.
его изображения на портретах. Тогда же появился и сам
термин - кружево.
Рисунок, называемый сколком, наносился на плотную и
эластичную бумагу в виде точек, которыми обозначались
места, куда втыкать булавки. В начале сколка узор
прорисовывали, а дальше плетея руководствовалась лишь точками, или,
по-другому - наколками.
И еще' нужна - фантазия. В каждой губернии - свои узоры.
Вологодские, балахонские (г. Балахна Нижегородской
губернии) кружева у всех на слуху. Л всего в 17 губерниях
процветал кружевной промысел - в Воронежской, Вятской,
Казанской, Костромской, Калужской, Московской, Новгородской,
Орловской, Пермской, Петербургской, Рязанской, Тамбовской.
Тверской. Тульской и Ярославской. В XIX веке кружевоплетс-
нием занимались профессионально до ста тысяч кружевниц.
Плетение дело довольно-таки монотонное. Однообразие
скрашивает мелодичный перестук коклюшек. Елецкие
мастерицы усиливали «музыку», втыкая в головки коклюшек булавки
со снизками бисера или бус.
При всём многообразии узоров кружева слагаются всего из
четырёх основных элементов плетения: плетешка, полотнянки.
сетки и насновки.
Плетешок имеет вид ровного шнурочка. Петлями плетешка
окаймляют зубцы, им заполняют розетки серединки цветочных
I 77
А
НакиОка круг.шя с во,юном.
!'S20- 1Н30-с гооы.
Illdibc цветными 1ПС-]К1>выми ншямн
i 10 р С11.1С i С 11 И С \| ЯЧССК НО ' IС р N О Ч \ i К >. I К).
()( НпвнЫС I ICMCHlllhl
п semcHun тетешок.
по :чтнянка. сетка.
шиповки Рис\ нок-схе \
мотивов, часто используется
плетешковый фон.
Полотнянка лействитсльно
воспроизводит полотняное
переплетение нитей. Недаром её
местные названия всегда
связаны с тканым полотном:
«холстинка» (Тульская губерния).
«точивок» (Петербургская:
слово «точиво» означает холст.
полотно). Существует ешё
разработка полотнянки с
перевивом нитей; она так и
называется -- «перевивка». Все
разновидности полотнянки служат
самостоятельным узором или
сопровождают крупные.
Сечка, в отличие от
полотнянки, - более сквозное
плетение с косым направлением
нитей. В кружеве оба эти
элементы могут взаимно заменять
друг друга и переходить один
в другой.
Насновка - маленький.
плотно сплетённый овал с
заострёнными концами. В
Орловской губернии квадратная
насновка. в Петербургской
скруглённой формы
(«лепёшка»). Насновка весьма
украшает кружево, как в узоре, так и
на фоне.
Ученые уверяют, что весь
объём информации,
заключённой во Вселенной, можно
закодировать с помощью
всего-навсего четырёх чисел. А в
кружевном плетении к четыре."
элементам придумали ещё два
178
дополнительных: отвивную петельку и
скань. Хотя эта петелька не может быть
частью узора и из неё не построишь
фигуру, однако она придаёт кружеву
лёгкость и нарядность. Обогащает плетение
и скань - приём введения в полотнянку
более толстой или цветной нити, часто из
другого материала. Он, этот приём,
используется для придания рисунку
чёткости. Так что у кружевниц - своя
Вселенная, в полтора раза объёмнее настоящей.
Сколь велика доля истины в сей шутке,
можно понять, взглянув на нескончаемую
прелесть узоров - застывшую музыку,
запёчатлённую талантом и трудом наших
мастериц.
А если учесть, что кружева - лишь один
из элементов украшения одежды, то можно
представить, как богато, изысканно
одевались «в век золотой Екатерины» и раньше.
Умели же люди создавать красоту Так, в
XVII веке блеск одежды усиливали тем, что
ткань каймы, на которую нашивали
кружево, отличалась и цветом, и структурой от
ткани самого украшаемого предмета.
Сквозная структура кружева позволяла
цветной ткани просвечивать сквозь него,
создавая особую игру цвета и света, более
тонкую, нежели в золотном шитье.
Соединяли воедино в костюме кружево и... жемчуг.
Царевна Ирина Михайловна носила телогрею «атлас червчат
гладкой кружево плетёное, золотное. Меж золота низаны жемчугом
репьи». А вот льняного кружева царская семья не знала: даже
бельё отделывалось металлическим. Государь Алексей
Михайлович поручил Ивану Гебдону, своему резиденту, закупить для
него «кружев, в каких ходит шпанский король и французский
цесарь», то есть речь шла о покупке льняного кружева.
Получается, крестьяне одевались разнообразнее царя - у
них в ходу был и лён, и жемчуг?
Нам трудно оценивать, что в старину считалось редкостью.
Дополнительные
элементы плетения:
отвивная петелька,
скань, перевивка,
шкидка. Рисунок-схема
179
Накидка на .женское платье.
1860-е годы.
Шитьё белой бумажной нитью,
тамбурным швом с аппликацией и*
oaincsa по белому 1юлю.
Полража]!ие брюссельскому
кружеву. 150x300
Женщина в торопецком
жемчужном кокошнике и
платке. Начало Л7Д века.
Жемчужный кокошник «шишак»
покрьп ила!ком Hi прозрачной
!кани, расшитым золотыми нитями;
рубака с кисейными рукавами.
украшенными ктмбурной вышивкой.
сарафан распашной на пу|овицах, с
О1лелкой jo.ioiHbiM 1алуном.
высокой од пояса нный длинным
домотканным полосатым поясом
а что - «ширпотребом». Екатерина II
вкушала икорку ложкой из...
алюминия: не умели его тогда выплавлять
в больших количествах. Однажды в
музее я услышал реплику посетителя
у витрины крестьянского платья:
«Говорят, люди нищие были,
ожерелья-то носили жемчужные!» Что ж. в
нашем представлении жемчуг
драгоценность. Но крестьянки свои
шейки увешивали жемчугами отнюдь не
из-за его дороговизны, а совсем по
иной причине: нежное сияние
жемчуга освещало личико и придавало ему
зыбкую невыразимую прелесть, о
которой народ сочинил присказку: «Ни
в сказке сказать, ни пером описать».
А стоил жемчуг... Крестьянам он
ничего не стоил, если не считать труда:
жемчужинки вылавливали в
ближайшей речке. 165 рек, и больших, как
Волга, и маленьких, как Лна -
приток Меты, дарили людям
изумительный камень. Впрочем, камнем ему
ещё предстояло стать: вскрыв
раковину, добрый молодец вынимал
мягкую жемчужину и клал её в... рот. За
щекой держали два- три часа,
«замаривалась». Ещё несколько часов
грели жемчужину, завернув во влажную
тряпицу и положив за пазуху: только
после этого она затвердевала.
Добывать жемчуг мог лишь
чистый душой человек: злым, жадным,
бесчестным он не давался в руки.
Перед ловлей раковин тщательно
мылись в бане: жемчуг не выносит
ни дурных слов, ни дурных
поступков, ни дурного запаха. Сколько же
благородных парней на Руси дарили
180
своим возлюбленным жемчуга, если у каждой в ожерелье и
кокошнике насчитывалось до тысячи жемчужин. Иностранцы,
видевшие на одеждах русских людей драгоценные камни -
алмазы, бирюзы, винисы, изумруды, лалы, перелифти, фагисы,
яхонты (жёлтые - гопазы; красные и лазоревые - сапфиры;
синие и червчатые -- рубины), всё-таки только жемчуг называли
национальным русским камнем: он украшал чело и царицы, и
купчихи, и крестьянки. По словам Павла Алеппского, на
одном из саккосов патриарха Никона было нанизано до пуда
жемчужин (а всего, с другими драгоценными камнями, саккос
весил 24 килограмма). В царской казне перлов — так называли
тогда жемчуг -• скопилось столько, что поляки, разграбившие
Кремль в Смутное время, палили жемчугом из ружей. После
поляков уцелели всего два из семи царских венцов - шапка
Мономаха и Казанская шапка Иоанна Грозного.
Кроме русского жемчуга, был и привозной, из Азова и
Кафы. Заморский подразделялся на кафимский и бурмицкий (с
Персидского залива; слово «бурмицкий», иначе «гурмыжский»,
произошло от старинного названия Персидского залива Гур-
мышекмм морем). По форме различали окатный или скатный,
т.е. круглый, половинчатый, угольчатый, или уродивый, и
зёрна жемчужные. Жемчуга садились или низались в одну или
несколько нитей, редифью ¦- клетками; рясою или в рясную - в
виде решетки, в снизку - сплошь, фонариками - в виде сетки.
Крупный жемчуг считался зёрнами, а мелкий - и весом.
Почему же сейчас в речках жемчуг не водится? Или
перевелись у нас добры молодцы? Видимо, так: оскудела русская
земля чистыми, светлыми юношами, иначе не помутнели бы её
реки, не затинились, не покрылись бы мазутом. А в грязных
реках чистый жемчуг не родится...
В конце XVIII века французский философ Жан Жак Руссо
призывал человечество вернуться «назад, к природе!» А
русский крестьянин в те годы от природы ещё и не уходил.
Скажем, надобно ему окрасить ткани в синий, красный, жёлтый
либо коричневый цвет - он идёт в поле, в лес, на обрывистый
берег реки и берёг нужный ему краситель. Молотый корень
марены давал превосходные краски с оттенками от кирпично-
красного до густо-коричневого и чёрного. Эти цвета мягких,
неповторимых тонов широко использовались для окраски
ситцев в конце XVIII и первой половине XIX века.
Краска из растения
индиго окрашивала
ткань от
светло-голубого до тёмно-синего
оттенка. Синим и
красным цветом
окрашивали холст красителем,
приготовленным из
сандалового дерева,
жёлтым - из коры
красильного дуба. Из
персидской груши получали
краску жёлто-зелёного
цвета. Из минералов
брали охру -• для
жёлтого цвета и лазурь -
для голубого.
Издавна люди умели
не только окрашивать
ткани, но и наносить на
холсты цветные узоры.
Рисунки на тканях
печатали ещё в Древнем
Египте. Льняные ткани
с печатными узорами
известны на Руси тоже с
незапамятных времён,
хотя достоверные
сведения о них относятся к XVI XVII векам.
До появления в конце 20-х годов XIX столетия
ситценабивных машин набойку изготовляли вручную. Приспособления
для сего требовались нехитрые: стол-верстак да ровно
выструганные доски, покрытые сукном. Мастер, ровно расправив на
верстаке ткань, накладывал доску сначала на сукно с краской,
находящейся в штрифовальном ящике, а затем эту доску, с
нанесённой на ней краской, опускал на ткань по знакам,
которые показывали вделанные в четырёх её углах иголки. При
набивке крупного узора с большой доски мастер стучал по доске
киянкой (палкой с утолщением на конце) для лучшего отпеча-
тывания краски. Количество досок соответствовало количеству
Набойная доска. Первая половина XIX века.
Ивановский областной краеведческий \tvieu
182
красок в рисунке. Некоторые
платки со сложными узорами
требовали до четырёхсот (!)
накладных досок.
«Зернистая поверхность
крестьянского грубого холста,
иногда сурового, иногда чуть
отбеленного, была приятным для
глача фоном, на котором
контуры узора несколько
вибрировали, создавая впечатление живой
линии, как бы нарисованной
от руки. пишет Е. В. Арсенье-
ва в книге «Ивановские ситцы»
(Л.,
<Художник
РСФСР
1983). Более тонкое полотно
обычно лощили прокатыванием,
проглаживанием для создания
блестящей поверхности, которая
производила другой эффект в
узорах тканей. Мягкая,
несколько пухлявая фактура бязи,
иногда с разреженными нитями
хорошо впитывала краску, придавая
глубокий фон ткани. (...) Грубый
крестьянский холст обычно
набивался деревянной формой и
краской, разведённой на олифе.
Чаще всего применялась чёрная
краска из сажи или копоти.
Чёткий рельеф узора с блестящей от
олифы чёрной поверхностью
смягчался на матовом ссровато-
чернистом фоне холста. На более
топком льняном полотне
набивали узоры помельче, часто
закрашивали фон. оставляя узор
белым, иногда расцвечивая его
дополнительными красками».
Хлопчатобумажные ткани хо-
Сирифан наооычитый. \1.\ век.
Ивановский со ии mitoii KpiicecO'tccK
kocmh/м Kpct тнянкгг
¦pvKiWti» и capaifhiH •¦ n
СрСОШ/d Л/Л «CKil. ( \i
.уперния I in \ Oiipi-m
/ !iHU>pU4CiKuil MYiCU
pvna\ti-
ииовый»
183
рошо впитывали краски, а потому их наоивалп не масляными, а
«верховыми» красками. Краски смешивали с каким-нибудь
клейким веществом, которое удерживало их на поверхности
ткани. Масляные краски, коими красили г руоып холст, крошились
и коробили тонкую ткань ситца. Достоинство окраса
«верховыми» красками - мягкость ткани после крашения. Недостаток -
непрочность красок: они линяли при стирке. Ситцы с яркими
узорами, похожими на узоры шёлковых тканей, шли на
праздничную одежду, которую берегли, надевали только в
торжественных случаях, что исключало необходимость частой стирки.
О. С. Соков (мануфактура близ Петербурга) стал
применять «заварной» способ крашения: на ткань наносились гак
называемые «закрепы» -• вещества, которые в соединении с
красителями давали на волокне нерастворимые лаки. После
набивки «закрепов» ткань «заваривали» - кипятили её в
красочном растворе, а потом промывали. Там, где не было
«закрепов». краски смывались, там же, где они были, на ткани
оставался красочный узор. Иногда таким образом окрашивался
фон ткани, а оставшийся белый узор дополнительно
раскрашивали другими цветами.
Почему именно село Иваново Владимирской губернии (с
1871 года город Иваново-Вознесенск) стало ситцевой
столицей России? Владимирская губерния славилась ткачеством
холстов. В начале XVIII века для морского флота понадобилась
крепкая парусина, и производство холстов здесь удесятнри-
лось. Но не вся материя шла на паруса остатки полотна
мастера-крестьяне пускали под набивку узоров. Умелому
обращению с красками ткачи научились у местных иконописцев,
славившихся по всей Руси. В землях, богатых лесами, знали и
ремесло резьбы по дереву, что позволило изготовлять набивные
доски с чудесными узорами. Ситценабивное производство ipe-
бует много воды рек во Владимирской губернии хватало.
Так возник промысел знаменитых ивановских ситцев.
Основа ситценабивного производства ¦- красильное дело, о
чём свидетельствует и такой факт: доступ в красильную
лабораторию имели лишь красильный мастер и его подмастерья.
Впрочем, в конце XVIII века завеса секретности начинает
спадать, даже появляются в продаже книги, как переведённая с
немецко! о и выпушенная в Москве в 1794 году «Новая для
красильщиков книга, или Краткое наставление, каким обра юм
184
] а.тчская крестьянка. Гравюра
первой no.ioewihi Л/Л века
красить можно шерсть, шелк и
полотно, с предписанием делать
разного роду чернилы, также
выводить всякие пятна изо всякой
материи».
Широкое проникновение в
народный быт ивановских ситцев
современники объясняли не
только их дешевизной. Яркий колорит
набивных ситцев в
контрастирующем сочетании тонов красного с
белым, красного с жёлтым, синим,
зелёным и чёрным •— особенно
отвечал народному вкусу. В
ивановских ситцах с наибольшей
полнотой сохранились народные
традиции в украшении тканей:
равновесие в композиции, любовь к
цвету, к цветочным и
растительным формам живой природы.
«Красота в природе рождается и руками сотворяется».
Рукотворную красоту безымянных мастериц ныне хранят
музейные витрины. Правда, память народная удерживает иногда и
имена, как имена дворянки В. А. Елисеевой и крестьянки
М. Н. Усковой, подаривших миру красоту тёплых и мягких
русских шалей.
Шали в Европу привёз Наполеон из египетского похода.
Мода на них достигла и России. В 1800 году помещица В.Л.
Елисеева попыталась разгадать секрет изготовления шалей,
ревниво охраняемый индусами. Пять лет она упорно разрезала
кусочки с узорами, раздёргивала ткань, докапываясь до сути.
и в конце концов тайна раскрылась. Однако из чего прясть
пряжу? Индийские шали ткали из шерсти тибетских коз.
Елисеева попробовала пух сибирских сайгаков. И попала в точку:
«Пух сей оказался столь тонким и мягким, что пряжа, из нею
выпряденная, уподобляется шёлку, и шали, из оной мриютов-
ляемыс. не только не уступают чистотою и тонкостью тканям
настоящим кашемирским. но и превосходят их». отзывались
о шалях Елисеевой современники.
Не прошло и шести лек как в Россию приехал посланник
185
Наполеона Колснкур торговать у русских шаль для
императрицы: крепостные мастерицы достигли изумительного
совершенства не только в прядении, но и в окраске, и в ткачестве.
Кто-то придумал способ крепления особым узелком нитей утка
на нитях основы - и получились двусторонние шали, то есть
рисунок оставался одинаковым на лицевой и изнаночной
сторонах. Необычны русские шали и по расцветке: красота и
изысканность сочетании гонов, смелая простота рисунков
ставили наши шали на первое место в мире.
Любопытная деталь: секрет кашемирской шали разгадала
Елисеева, но за её шалями укрепилось название «колокольцов-
ских» по фамилии статского советника Дмитрия Лполлоновича
Колокольцева, основавшего фабрику по производству
шерстяных шалей в селе Ивановском Петровского уезда Саратовской
губернии. Его шалями согревали плечи только аристократки:
исключительно сложной была техника их ткачества, и
выложить от 1000 до 12000 рублей могли немногие.
Соткать шаль занятие крайне кропотливое: толщина
пряжи меньше толщины человеческого волоса. Полгода, год, а то
и два с половиной года уходило на одну шаль, зато изящный
рисунок радовал глаз, веселил сердце. Сложные узоры ткали
не челноками, а специальными деревянными иглами, и чем
больше цветовых оттенков, тем больше требовалось игл.
Особенно полюбились шали северянкам молодые
женщины, отправляясь в гости, покрывали ими головы поверх
шитых золотом повойников, кичек или кокошников. Трудно
описать великолепие головного убора, сочетающего в себе
старинный кокошник и новомодную шаль: блестящая поверхность
шелковистой ткани, матовое сияние бледного жемчуга, яркий
блеск золотых нитей вышивки заключали в себе такую
невероятную игру света и цвета, что преображали и делали
привлекательными даже лица заурядные, не отмеченные печатью
природной красоты.
Шерстяные и шёлковые шали стоили недёшево. А
покрасоваться хотелось всем. Выручили наши умельцы, освоив выпуск
набивных шерстяных платков: набойка настолько искусно
имитировала раскраску тканых шалей, что сравнительно
дешёвые шерстяные платки смотрелись так же привлекательно, как
и дорогие шали. Уравновешенное сочетание сдержанных
цветов - сине-чёрных, зелёных, тёмно-красных с чёрным; тёмно-
зеленых с черным; лиловых с чёрным, крупные узоры,
прочерченные на ярком фоне чёрной краской - всё несло в себе
черты монументальности, гак созвучные величественному образу
русских женщин.
Особенно прославились платки с набивным рисунком,
выпускавшиеся с 1863 года кустарной мастерской Якова Лабзина
в подмосковном селе Павлово-Посад. Первые павловские
платки — простое, хотя и искусное подражание шалям. Но не
могут наши мастера только слепо подражать -- и вскоре
павловские платки становятся своеобычными: на чёрной, васильковой,
белой или красной «земле» (фоне) распустились алые сочные
розы, соперничая с ярким румянцем щёк красных девиц, сразу
полюбивших тёплые и красивые платки, нежно обнимавшие их
зябкие плечи.
Незадолго перед тем, как в Павловском Посаде застучали
киянки, в степном Оренбургском крае уральская казачка
Мария Николаевна Ускова отправила в Лондон, на всемирную
выставку 1861 года шесть пуховых платков. В
сопроводительном документе указывалось: «... изделия сего рода
производятся ручной работой повсеместно в Оренбургском крае».
С тех экспонатов и пошла слава оренбургских пуховых
платков, запёчатлённая ныне и в знаменитой песне. Марии
Николаевне устроители выставки прислали медаль с надписью
«За шали из козьего пуха», диплом и 125 рублей серебром, о
чём свидетельствует расписка в получении награды: «За
неимением грамоты у Марии Усковой по личной просьбе её урядник
Фёдор Гурьев руку приложил».
Уральские степи русские стали обживать в XVII—XVIII
веках. Зимы там лютые, студёный ветер пробирает до костей.
«Как же не мёрзнут киргизы в своих лёгоньких одежонках,
если даже тяжёлый овчинный полушубок не спасает от
стужи? - удивлялись казаки. Любознателен и предприимчив
русский человек, не может он терпеть неясности и загадки.
Выяснилось: кочевников греют тёплые поддёвки и шарфы,
связанные из шелковистого пуха, начёсанного с коз. П.И. Рычков,
путешественник и учёный, ещё в 1762 году в журнале
«Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие»,
указывал, что водятся козы «около Яика; а особливо на Заяицкой
степи табунами случаются и так резвы, что никакой собаке
угнать невозможно».
Уральские казачки переняли у кочевавших по степи
калмычек и казашек привычку к тёплой одежде из козьего пуха. Но
если те просто вывязывали шарфы, то русские мастерицы,
привыкшие украшать любую одежду вышивкой и кружевами,
стали и пуховые платки украшать узорами, используя
растительный орнамент - живые мотивы природы.
Попытались наладить у себя производство кашемирских
шалей и французы. В 1818 году профессор-востоковед Жубер
отправился на Тибет за кашемирскими козами. В дороге,
остановившись в Одессе, узнал, что в степях между Астраханью и
Оренбургом чабаны пасут пуховых коз - потомков
кашемирских. Жубер исследовал пух оренбургских коз и нашёл его
превосходящим пух чистопородных тибетских коз. Француз
закупил 1300 коз, перегнал их на побережье Чёрного моря и на
корабле отправил в Марсель. Живыми довезли только четыреста,
холили, берегли их, но козы в «прекрасной тёплой Франции»
перестали давать пух, обросли грубой шерстью.
Вывозили партии коз и в Англию, и в Латинскую Америку.
Там их кормили тем же кормом, что и в родных степях, и
поили ключевой водой, но... Не хватало им русского ядрёного
мороза, а без мороза пух не вырастал. Так наш знаменитый
оренбургский пуховый платок не стал ни марсельским, ни
ливерпульским: всякому овощу не только своё время, но и своё
место. Да и смогли бы тамошние мастерицы связать такие же
удивительные платки,
как платок уникальной
вязальщицы Настасьи
Яковлевны Шелковой:
пять аршин в длину и
пять в ширину (в
аршине - 71 сантиметр),
а пряжа столь тонка,
что сей огромный
платок протаскивали в
обручальное кольцо и.
складывая
многократно, умещали в
скорлупу гусиного яйца! Не-
сомнснно француЖСН-
ки и англичанки на-
"""'" ">¦•*¦<•"«¦ М«тн<н-т„ „сиш-стна. XIX ве
Кожа, шелковая нить. о;^роча in soioim.ix much и
188
Федоскинская лаковая миниатю/п
Художник А. В. Пясто'юн
шли оы, чем уливить, но та
красота цвела бы по-иному: в их
изделиях отразилась бы душа их
народа, как в оренбургском или
павловском платке отражается
русская душа.
16 сентября 2000 года в прихо-
пё'рском городе Урюпинске
(Волгоградская область) открыли
памятник... козе. Не простой козе — ••
пуховой. Ещё до Куликовской
битвы по здешним степям скакали на
конях всадники-казаки, у которых
под кольчугой была надета
рубашка из козьего пуха — ни один
ветер не продувал её. Вязание
пуховых изделий платков, рубашек,
платьев •— стало традиционным
ремеслом для местных казачек. Заинтересовался хопёрским
пухом и русский кутерье Вячеслав Зайцев: заказал мастерицам
партию брючных дамских костюмов, выслав выкройки для
них. И союз конструктора одежды с народной традицией дал
неплохие результаты -- красивую и элегантную одежду.
Народ наш заметил, что мастер отличается от
ремесленника тем, что у мастера хоть сапог, хоть лапоть выходит из-под
рук таким, что греет сердце красотой и изяществом. Да
возьмём простые щи: у сварливой хозяйки они кислы и
солоны, а у радушной •- сами в рот просятся. В старину
приступали к труду, помолясь Богу, попросив у Него благословения, и
гак и жили, «с молитвой в устах, с работой в руках», потому-
то от просветлённой души и красота запечатлевалась навеки в
творениях рук.
И, напротив, красивые вещи облагораживали душу.
Наряженные в великолепные одежды, красны девицы и добры
молодцы и вели себя подобающим образом, выступая величаво,
разговаривая степенно и достойно: «Грудь лебедина. походка
павлина, очи сокольи, брови собольи».
Наши предки не терпели неряшливости, высмеивая ленивых
и затрапезно одетых. Вообше-то у православных не принято
осуждать ближнего, выискивать соринку в eio ктазу. Никокча
189
не подшучивали над бедными, ущербными в чём-либо, тем
более не задевали физические недостатки. Но что касалось
нравственности, норм поведения - тут глаза не закрывали,
припечатывая меткими словами завистливых, корыстолюбивых,
спесивых, горделивых. Неряшливость - в том же ряду:
небрежность в одежде - видимое проявление лени, а лень - мать всех
пороков, ибо трутни горазды на плутни. Понятно, почему так
много русских пословиц и поговорок, бичующих лень.
Неопрятно и дурно одетую женщину дразнили кукшей;
кутафьей - одетую неуклюже и безобразно («Кутафья башня
Московского кремля, между Никольскими и Троицкими
воротами - наглядный пример неуклюжести). Некрасивыми
считались узкие, обтягивающие тело одежды: «На ней платье
спереди очкнулось, некрасиво, гладко обтянулось на животе».
Чувство меры выражала поговорка: «Лыком по парче не шьют».
О щеголихах, пытающихся прикрыть богатыми одеждами своё
неумение, небрежность, замечали: «Хоть в шёлк одень неряху,
всё глядеть не на что». Л пословица «У неряхи да непряхи нет
и путной рубахи» ставила на одну доску и лодыря (непряху) и
человека, не заботящегося о своём внешнем виде (неряху).
«Коли б не лень, все б мы в бархате ходили», -
иронизировали крестьяне над теми, кто работал более языком, нежели
руками, у кого работа в руках плесневела.
Умение проявлять вкус в одеянии высоко ценилось: «Тот и
умен, кто красно наряжён». Разумелось, что глупый человек не
может наряжаться соразмерно, приличественно случаю:
«Встречают по одёжке, а провожают по уму». А ум виден во всём, и
не в последнюю очередь ~ в одежде. На Руси уменье красиво
одеваться стало своеобразным искусством, а «народное
искусство, • по мысли ирландского писателя Уильяма Батлера Йет-
са, - есть по большому счёту древнейшая из всех аристократий
духа, и, поскольку оно отвергает всё преходящее и
тривиальное, всё сделанное напоказ - «для красоты» или умничанья
для - отвергает так же уверенно и просто, как всякую
неискренность и пошлость, поскольку оно сосредоточило в себе
извечную, столетьями отточенную мудрость, оно и есть та
единственная почва, в которую уходят корни всякого великого
искусства».
что в людях
ведётся,
то и у
не минётоя
В. В. ПУКЕРЕВ
Неравный прок
кклесиаст, древний мудрец, .успешна hi
полтысячелетия до Рождества Христова и
написавший самую пронзительную книгу Ветхого
Завета, заметил о человеке: «Как вышел он нагим us
утробы матери своей, таким и отходит» (Еккл. 5,
14). На земле .усе люди неотделимы от одежды:
согревают и украшают их облачения «во вся дни», от
пелёнок до савана (саван — род длинной рубахи, в
которой на Руси хоронили умерших). И если человек
как бы сросся с одеждой, то и одежда «вросла» во
многие обряды и обычаи, бытовавшие в старину и, в
редких случаях, дожившие до наших дней.
Именно в редких: ну что можно вспомнить сегодня?
Приметы: если наденешь рубашку наизнанку - быть биту;
споткнулся на правую ногу - к худу, на левую к добру. Обычаи
снимать перчатки, здороваясь за руку. Привычку обнажать
голову при входе в храм или в дом (американцы снимают
головные уборы и в лифте: что ж, кто чему поклоняется, перед тем
и шапку снимает).
Многие обряды, связанные с одеждой, дошли до нас лишь
в поговорках, пословицах, присказках. «Он шапку перед ним
ломает», - говорим мы о человеке, заискивающем перед
начальством, хотя никакой шапки у того нет и в помине. То есть
в помине она-то как раз и есть. Память народа сохранила во
фразеологизмах - устойчивых словосочетаниях - то, что кона-
то существовало в повседневной жизни, а ныне осталось
только в присказках. «Она опростоволосилась»,- сожалеют об
оплошавшей в каком-либо деле женщине, и мы совсем не
связываем услышанное с волосами. Л ведь в старину
«опростоволоситься» - значит опозорить себя снятием на людях головного
убора: женщине не позволялось обнажать полосы.
7 21,45 193
Незнание старины иногда и вовсе ставит в тупик - при
отгадывании древних загадок, например. Сейчас загадки -
детская забава; в незапамятные же времена бытовали родовые
обряды испытания мудрости в переломные для человека моменты
жизни. На свадьбе невеста жениху загадывала загадку: «Днём,
как обруч, ночью, как уж. Кто отгадает, будет мне муж», и он,
пока не отгадает, не мог сесть рядом с ней. Для юноши XVIII
века сия загадка не представляла труда: он знал, что только
ему дозволено распоясать невесту (пояс днём - как обруч,
обвившийся вокруг стана; ночью - как уж, лежащий комочком
или растянутый на лавке).
Череда обрядов и обычаев и составляла повседневную жизнь.
Чтобы познакомиться хотя бы с теми, что связаны с одеждой, и
то книги не хватит. Ограничимся кругом, очерченным
пословицей: «Человек трижды дивен бывает: когда родится, когда
женится и когда умирает». Действительно, три главных события в
жизни любого человека привлекают внимание его друзей, соседей,
односельчан. Приглядимся и мы к тем обрядам, которыми
сопровождались родины, венчание и похороны.
Кто не слышал выражения «родился в рубашке?» Так и
доныне говорят о человеке везучем, выходящим сухим из воды в
разных передрягах. Конечно, сухим - в переносном смысле слова.
Так же образно и выражение «родиться в рубашке», ибо то, что
называют рубашкой, и отдалённо не напоминает её: она - просто
оболочка, из которой и извлекают младенца. Случаи рождения в
«рубашке» чрезвычайно редки, что и дало повод считать их
обладателей счастливчиками. В Костромской губернии ещё в
начале XX века, вплоть до 50-х годов, «сорочку» засушивали и
носили на кресте «для счастья», мать сохраняла её и дарила потом
будущему мужу дочери или жене сына. Если же рождённый в
«сорочке» умирал - её клали в гроб с покойником, считая,
однако, что благополучие не покинет" семью усопшего.
Роды можно было облегчить или затруднить в зависимости
от соблюдения или пренебрежения обычаем развязывать на
роженице все узлы: на её одежде не должно быть ни одного узла:
в угоду этому пов«рыо и косу расплетали, хотя распускать
замужней женщине волосы почиталось большим грехом.
При трудных родах роженице «помогали»: повитуха
развязывала на себе фартук и вешала его на плечи роженицы - это у
белорусов, а в Черниговской губернии муж развязывал воротник у рубахи
1Q4
и гашник у штанов, все девушки в доме распускали косы. В
Олонецкой губернии муж, сняв сапог с правой ноги, поил роженицу
водой, развязывал ей пояс - считалось, что это ускоряет и облегчает
роды. Как и исполнение древнего обряда «кувада» в Смоленской и
Могилёвской губерниях: муж одевался в женскую одежду - рубаху,
юбку, голову повязывал платком и... стонал во время родов жены.
Сочувствие мужа успокаивало роженицу, облегчало её страдания, а
вот часто муж, участвующий в куваде, чувствовал недомогание.
Роженицу нередко заставляли перешагивать через мужа или же
через его одежду. Малороссиянка перешагивала через гаг (штаны)
мужа или же их развешивали около её ног. Во Владимирской
губернии при тяжёлых родах роженица утиралась мужниной шубой.
Пожалуй, самым распространённым обычаем было
скрывание момента родов: чем меньше людей будут знать о них, тем
меньше мук претерпит родильница. Роды принимали на гумне,
в клуне (молотильном сарае), но чаще всего - в бане.
Перед тем, как идти в баню, роженица просила повитуху:
«Бабушка гордая, рука твоя лёгкая, сведи меня, рожонушку, во
теплу парну баенку, в белу умываленку! Вызволи меня,
бабушка, от мук и болестей». Родные же, провожая её в баню, пели:
Про тебя баенка топлена.
Для тебя изготовлена!
Ещё наша парна баенка
Во сыром бору рублена-строена
На добрых-то конях вожена...
Истопили мы парну баенку.
Что бе'! дыму, без чаду-то,
Без кудельной-ю копоти.
Наносили воды колодезные,
Нарубили дрова самосушные.
Самосушные, самовальные.
Изукрашена парна баенка
Всё цветочками аленькими.
Аленькими да лазурными.
Огорожена путь-дороженька
Она белой берёзонькой.
Растопись, парна баенка!
Разгорись, сыра каменка!
Бабка-повитуха сажала роженицу на банный порог лицом
на восток и три раза брызгала ей в лицо «наговорной водой»
со словами:
Вода-водица!
Вода-царица!
Вода-благодарпца!
Как течешь, омываешь
Красны бережочки.
Жёлтые иесочки,
Пенья и коренья.
Белы каменья.
Так омой рабу Божью!
Сухватки, прнчоры,
Лихие оговоры -
Из лиц и кросиц,
Из ясных очей,
Из чёрных бровей,
Из белого тела,
Из ретивого сердца,
Из горячей крови.
Тем словам моим ключ и замок,
Крепкий заговор!
195
Оставшуюся воду повитуха выливала на голову роженице.
Потом клала её на полок и начинала растирать, хлестать
берёзовым веником, приговаривая: «Идёт красна девка с сухим
веником, тушит-гасит банную нечисть - все сухватки и боли!
Как у этого веника листки опадут, так и сухватки и боли
пропадут». Также она плескала три раза на каменку воду и
говорила: «Мою я рабу Божию Марьюшку во жару, во пару! Как
идёт из каменки жар, а из дымника пар, так бы сходили бы с
рабы Божьей Марьюшки все скорби и боли!»
Когда роды приближались и у роженицы начинались
схватки, она произносила молитву:
Стану я. раба Божья Мария, Сидит Пресвятая Маги Божья
благословясь Богородица.
И пойлу перекрестясь: Пресвятая Мати Богородица,
Из избы дверьми, из двора воротами. Сходи с престола Господия
Выйду я в чистое поле. И бери свои золотые ключи,
Поклонюсь и помолюсь И у меня, рабы Божьей,
на восточную сторону. отпирай мясные ворога
На гоп восточной стороне И выпускай младенца на свет
сгоиг престол Господень. И на Божью волю!
На юм престоле Господнем Во веки веков. Аминь!
После родов женщина прятала волосы под головной убор,
а повитуха вывешивала у бани её рубашку, оповещая соседей,
что роды кончились и мать с ребёнком можно навещать.
Родные и соседи, пришедшие поздравить родителей (обряд сей
назывался «отведки», «наведки», «провидки») приносили
что-нибудь «на зубок» - продукты, одежду, ткань... На крестины
приглашалась вся деревня, но ходили в церковь, как правило,
только близкие и друзья родителей малыша.
Новорождённого заворачивали в отцовскую рубашку (обряд
этот был если и не повсеместным, то, во всяком случае,
широкораспространённым). Бабушки-няньки стремились тем самым
обеспечить малышу отцовскую любовь и привязанность, а
уложив младенца на косматый тулуп, считали, что он вырастет
богатым (на расстеленную шерстью вверх шубу клали ребёнка и
после крещения). Белорусы полагали: если рубашку, в которой
крещено первое дитя, надевать по очереди на всех его
последующих братцев и сестричек у купели, то все полюбят друг друга.
Отцовская рубашка, в которую пеленали ребёнка,
снималась с плеча - стирать её не полагалось: «тогда омоется
отцовская любовь». Брали ношеное бельё и из практических сообра-
1QA
жении - новая одежда жёстче ношеной, к тому же не надо
тратиться на пелёнки. Н. Я. Никифоровский, исследователь быта
славян, в 1897 году высказал предположение, что на пелёнки
рвали обноски близких родных, дабы ребёнок непременно
унаследовал положительные качества родственников.
Обычно новорождённого не одевали в свою рубашку до
крещения, а держали в пелёнках. Перед крещением же
повивальная бабка купала ребёнка, завёртывала его в «мущинс-
кую» рубаху, завязав в рукав хлеб-соль - «чтобы с ребёнком
ничего не случилось». Малороссияне заворачивали мальчика в
отцовскую, а девочку - в мамину сорочку, после чего
повитуха передавала младенца куму, а тот - куме. Мальчика
передавали на пороге, девочку - через гребень, после чего шли в
церковь крестить. Порог и гребень символизировали
пожелание мальчику стать хозяином, а девочке - пряхой.
В восприемники приглашали кого-нибудь из близких
родных или хороших знакомых, но когда прежде рождавшиеся
дети умирали, то, чтобы крещаемый не умер, зазывали в
кумовья первого встречного. Делалось это так. Отец ребёнка
выходил на улицу и, увидев кого-либо, обращался к нему (или к
ней) со словами: «Пойди, введи младенца в православную
веру». Отказов почти не бывало, хотя звание крёстного отца
или крёстной матери влекло кое-какие затраты: кум покупал
для младенца крестик, приносил свой хлеб на крестины,
расплачивался со священником за свершение обряда крещения;
кума же обязана была представить «на ризки» аршина
три-четыре ситцу, рубашку для ребёнка и платок или полотенце
священнику -- утереть руки после погружения крещаемого в воду.
В Рязанской
губернии малыша носили
крестить в отцовской
венчальной рубахе.
Гуцулы, напротив,
накидывали на него
материнскую свадебную
гуглю. На Украине,
когда несли младенца
крестить, обёртывали
«чолов1чьсй» сорочкой,
ПОЛОЖИВ В её ПраВЫЙ Ломовница. Фотография конца XIX века
197
рукав хлеб (его приносил крёстный отец), «сповивали» накрест
красным поясом; так же делали, когда несли дитя к причастию.
Нарядные пелёнки, в которых носили детей к причастию,
украшались наголовничком - налобником. В Вологде его
делали из ткани, в виде полукруга (высотою сантиметров десять,
шириной внизу - до двадцати сантиметров) и украшали
вышивкой серебряной или золотой нитью, битью, канителью с
узорами растительного характера.
В люльку ребёнку вешали крестик, дабы охранял его от
сглаза, от болезней, от всякой напасти. В царской семье
бытовал обычай заказывать мерные иконы: когда рождался
царевич, с младенца снимали мерку, и иконописец писал образ его
святого -- покровителя, в рост царевича. В Оружейной палате
Кремля хранится и доныне мерная икона «Иоанн Лествичник»,
написанная в 1554 году в честь рождения царевича Ивана,
сына Иоанна Грозного.
После крестин бабка-повитуха оставалась в доме
родильницы с неделю или две: заботилась о ребёнке, ежедневно
обмывая и пеленая его, ухаживала за родильницей - парила в бане
или печке, поила лекарственными травами, смотрела, чтобы ей
ненароком кто не дал чего-нибудь кислого или солёного.
Когда родильница окрепнет, свершался обряд очищения всех
принимавших участие в родах (в иных местностях сей обряд
известен под именем «размывания рук»). Помолившись перед
зажжёнными у икон свечами, водою, в которую клали хмель,
яйцо и овёс, умывались сами и мыли младенца. Во время
умывания родильницы бабка говорила: «Как хмель лёгок да крепок,
так и ты будь такая же; как яичко полное, так и ты полней; как
овёс бел, так и ты будь бела!» Когда же купали ребёнка, то
приговаривали: «Расти с брус вышины да с печь толщины!»
Бабка за свои хлопоты, кроме денег, собранных ею на
крестильном обеде, получала каравай хлеба, фунт мыла, платок и
денег от гривенника до рубля.
Дитятко клали в колыбельку, а мысли у отца-матери уже, по
пословице, витали далече: «Дочку - в колыбельку, приданое - в
коробейку». «Домострой» предписывал: «если дочь у кого
родится, благоразумный отец (...) от всякой прибыли откладывает
на дочь (...) купит полотна и холстов, и куски ткани, и убрусы,
и рубашки и все эти годы ей в особый сундук кладут или в
короб: и платье, и уборы, и мониста, и утварь церковную, и по-
198
суду... Так дочь растёт, страху
Божью и знаниям учится, а
приданое ей всё прибывает».
«Что наткалось, напрялось, то
и в приданое досталось», -
памятовали родители, но, пока
младенец вырастал из пелёнок,
шили ему первые рубашонки-
распашонки.
Одежда новорождённого -
пелёнки и свивальники (пови-
вач — у малороссиян, спови-
вач у белорусов) - длинная,
до двух метров, и неширокая,
до десяти сантиметров, полоса
ткани. Свивальником
пеленали до годовалого возраста.
Иногда пелёнку крестообразно
обвязывали шнуром или
поясом, но, как правило,
ребёнка первые сорок дней не
подпоясывали, и лишь на седьмой
неделе крёстная приносила ему в подарок поясок, крестик,
рубашку. В Московской губернии крёстная подпоясывала уже
годовалого малыша: поставив к печному столбу и завязывая узел,
приговаривала: «Будь здоров и толстой, как печной столб».
Первая рубашка - самого простого покроя. Белорусский
мятлек ¦- сорочка новорождённого, - это кусок холста или
коленкора, перегнутого пополам с вырезанным посередине (на
сгибе) отверстием для головы.
Кроме сорочек, младенцам шили наглазники, нагруднички
и чепчики. Нагруднички, или слюнявки, делались из коленкора
или ситца для предохранения рубашки от слюней и пищи.
Чепчик и наглазник - продолговатый лоскут шириною в две
четверти C5 см) и длиною в аршин G1 см) - не что иное, как
средство уберечь ребёнка от мух и солнечного жара.
Наглазники и чепчики изготовляли из кисеи или миткаля.
Крестьянские дети носили одни рубашки с поясками. Только
к восьми годам мальчика одевали в штаны, девочку в юбку. В
Витебской губернии обряд надевания первых штанов (юбки)
Платье детское. 1902 год.
Петербургская губерния. Царскосельский
yesd. село Рождествено.
Школа кружевниц;
ученицы Бежанская и Реброва
199
Наследник царевич Алексей Николаевич,
15 месяцев, 1905 год
происходил на старизне
старых отцовских штанах или
материнской юбке. И чем больше
дети проявляли упорства, не
желая надевать обнову, тем,
как полагали, они дольше
будут жить на свете. Изношенные
первые юбку и штаны не
выбрасывали, не использовали на
тряпки, не сдавали
тряпичникам, а сжигали в печи.
В городе на рубеже XIX и
XX веков любопытная
особенность детского костюма
заключалась в том, что мальчиков
до трёхлетнего возраста одевали, как девочек: в короткие
яркие платьица с квадратным вырезом и боковой застёжкой на
левую сторону (как и подобает женской одежде), украшенные
тесьмой или вышивкой. К платьицам надевали широкие пояса
из цветной кожи или материи, кружевные воротнички и
манжетки, что делало мальчиков ещё более похожими на девочек.
Что бы вы сказали, если бы вам предложили лечить ребёнка
не таблетками, не отваром трав, а - ею распашонкой?
Крестьяне знали «рецепты» избавления от той или иной хворобы при
помощи одежды. Так, при родимчике (болезни, известной в
медицине под именем eclampsia), после припадка, когда
заболевший переставал биться, у него рвали спереди рубашку от
разреза до низу или же накрывали его полотенцем, которым
покрывали невесту при венчании, либо скатертью, которую стлали на
свадебном столе. (Конечно же, ныне такой рецепт не подходит:
современная медицина предлагает иные, совершенные...).
Сухая стень (atrothia infantium - болезнь истощения
питания, непомерная худоба, изнурение) изводится так: растущий
молодой дубок раскалывают у комля на три четверти и в
образовавшуюся щель протаскивают больного младенца трижды
в одну и трижды в другую сторону, вытаскивая его
напоследок голым, а надетую на нём рубашку оставляя в отверстии
дуба. Лечение производят в среду или в пятницу, как и
следующий обряд против той же болезни: ребёнка кладут на
постеленную шерстью вверх шубу, отрезают из неё клочки шерсти у
200
Шушпан детский (верхняя одежда). Конец XIX века.
Рязанская губерния
оольного в
головах, ногах и под
спиной, меряют
суровой ниткой обе
его руки,
окружность головы,
толщину и с обеих
сторон длину
туловища. Затем моют
ребёнка чистой
водой, с
положенными в воду тремя
угольками. Нитки
кладут в печурку, а
после их
сравнивают между собой: если смерок одной руки оказывается равным
смерку другой и смерок правой стороны туловища смерку
левой, то ребёнок будет жив; если же смерки окажутся
неравными, то он умрёт. Рубашка, бывшая до времени лечения на
младенце, снова может носиться лишь тогда, когда её выполощут
в реке трижды против течения и трижды по течению.
Случалось, что малыш долго не ходил (таких детей
называли сидяками). Тогда его купали в отваре соломы, набранной
ночью из трёх чужих дворов. Весною, выезжая в первый раз в
поле сеять, сидяку, усадив посреди пашни, обсевали кругом и
говорили: «Ты, овёс, расти, а ты, - называли имя больного, -
ходи!» Ещё один способ лечения: малыша сажают в мешок и
бегом обносят вокруг своего двора три раза. Каждый раз
бегущего с мешком встречает кто-нибудь из домашних и
спрашивает: «Что несёшь?» «Сидяку»,- отвечает тот. «Надо ему
ходить». Обносить в мешке сидяк можно в любой день.
Кратка беззаботная пора детства: в шесть-семь лет девчонки
начинали прясть, вязать, вышивать. Лет в двенадцать
пятнадцать девушки уже полноценные работницы в доме, в поле, на
огороде. Трудились не ленились, а работа перемежалась с
весельем. Одна из самых весёлых забав хоровод.
Весенние хороводы водили от Пасхи и до Троицы. А после
Троицы сенокос, жатва: не до веселья. Со Спожинок, с Успенья
B8 августа нового стиля) до Рождества Пресвятой Богородицы B1
сентября) или даже до Покрова A4 октября) осенние хороводы.
201
Русские прялки с изображением
вселенной }емли и небосвода
(«белого света»)
Русские прялки с июбражениеч
круговорота солнца вокруг «мим.
h'.u in пока ulna или схематично
(штриховкой) и in красочными
жи темными сценами. Над схемой
1емли июбражажя небосвод
в виде огромного круга с
шестилхчевыми фигурами внутри
С Покрова начинаются засидки,
посиделки, супрядки - рабога при огне.
На Святки, с Рождества Христова G
января) до Крещения A9 января) -
святочные игры. А там - опять
посиделки, до последнего воскресенья
перед Масленицей. С четверга
сырной недели - катание на лошадях. А
после Светлой (Пасхальной) недели
- опять хороводы: радуницкие,
троицкие, всесвятские, петровские, пят-
ницкие, Никольские, ивановские, иль-
инские, успенские, семёнинские, ка-
пустинские, покровские.
Сегодня хороводы сохранились
лишь на сцене да ещё - в северных
деревнях. Современный
исследователь народной поэзии Н.П. Кодпа-
кова так описывает хоровод:
«На высоком очень
высоком! речном обрыве - девичий
хоровод. В нём человек пятьсот.
Но из какой же сказки явились тги
девушки в их невиданных,
неслыханных одеждах?
Шелестят тяжёлые пышные
шелка. Плавно волнуются
сборчатые сарафаны. Расцветают
диковинные узоры, серебряные цветы
на парчовых «коротеньках»
сборчатых безрукавках до пояса,
надетых поверх сарафанов.
Колышутся пышные цветы штофных,
затканных шёлковыми цветами
«шалюшек». Громадные шёлковые
платки отливают множеством
нежных оттенков бледно-палевых,
розовых, тёмно-синих...
Пышная золотисто-алая
гирлянда девушек и молодок медлен-
202
но плывет по улице, останавливается, низко кланяется,
расходится, сплетается в цепи и круги; вот она движется не спеша
навстречу кавалерам в праздничных рубашках.
«Да вы, бояра, вы куда пошли?
Да молодые, вы куда пошли?», -
поют девушки.
«Да мы, княгини, мы невест смотреть,
Да молодые, из короших выбирать», -¦
отвечают парни.
Но разве это веселье? Это ритуал. Это пышная обрядовая
декорация. Непрерывными вереницами сплетаются и
расходятся шёлковые гирлянды. Разыгрываются старинные
прабабушкины игры - с поклонами, с медленными переходами с места
на место, с изображением старых семейных обычаев, семейных
сценок в патриархальной семье...»
(Н. П. Колпакова. У золотых родников.
Записки фольклориста. Л.. 1975).
Ленты, вышивка, кружева, бисер - каждая девушка
стремилась перещеголять красотой костюма подруг-соперниц, ведь
среди многочисленных зрителей, собравшихся со всей деревни,
а то и волости, толпились и будущие женихи, и свекрови,
высматривающие в хороводах невесту для своего холостого сына.
Хотя и памятовали парни наказ поговорки «Выбирай жену
не в хороводе, а в огороде», но и на гулянье невеста
выказывала - своим нарядом - уменье ткать и прясть, вышивать и
вязать кружева. Тем более, что «Потеха - делу не помеха», и
подтверждалось это на посиделках, где труд и веселье
сплетались в одно неразрывное действо. Посиделки в разных местах
назывались по-своему: в Нижегородской губернии - посиден-
ки, в Новгородской и Тверской - посидки и посидухи, в
Архангельской и Костромской - поседки; на юге России их звали
супрядками, на западе - беседками и заседками. Но какое бы
имя они ни носили - вечерки, вечерницы, досветки, дозорьки,
беседы и прочее, - суть их заключалась в том, чтобы осенними
и зимними вечерами при лучине за рукодельем в нанятой избе
(хозяевам платили деньгами или отрабатывали летом на
покосе, на жатве) юноши и девицы лучше узнавали друг друга,
выпытывали характер. Обычно собирались только холостые, по
присказке: «Женатого с посиделок веретеном гонят». В
больших сёлах посиделки разделялись на две, а то и на три: в
одной избе собирались подростки от 8 до 15 лет, во второй - не-
203 •
весты от 15 до 25 лет, а в третьей - молодые женщины. И
если в той избе, где собрались замужние, главным было в
нескучной беседе напрясть побольше, то молодёжь, не забывая о
деле, всё же больше веселилась.
Девушки в беседной избе рассаживались по лавкам вдоль
стен так, что середина горницы оставалась порожней: для игр
и плясок. Все девушки, пришедшие на вечерницу, пряли лён за
копылами (копыл - донце, в которое пряхи вставляют
гребень), исключая святочные вечера, когда девушки собирались
в беседы без копыл, наряженные в лучшие сарафаны; на
праздничные досветки приезжали парни со всей округи, и тогда
веселье бывало полное. Однако и на «рядовых» супрядках пели,
играли, плясали, рассказывали сказки, обсуждали деревенские
новости и происшествия.
Редкий вечер беседки обходились без парней. Они пели и
участвовали в игре, которая в Пошехонском уезде, например,
называлась «женитьбой». «Жениться» - пройтись по избе в
танце с девушкой или сразу с двумя под аккомпанемент песни;
по окончании песни кавалер целовал барышень -- это и
называлось «жениться». Очевидец обряда-игры писал: «Когда девушка
выходит в круг, то копыл оставляет на лавке, на её место
садится тот паренёк, чьё сердечко сохнет по ней. Девушка,
проходивши с парнем песню и нашедшая своё место занятым, должна
его выкупить поцелуем. Подойдя к парню, захватившему её
копыл, она окликает его: «Добрый
молодец Ванюша, мой копылок не
вороненький жеребок, в чистое
поле не убегал, к вам не прибегал,
заставать себя не прошал, нельзя
ли мне его получить?» Ванюша
девушке говорит: «Извольте, Настё-
на, получить и выкуп заплатить».
Девушка соглашается выкупить
копыл поцелуями».
Строгие нравы, не допускавшие
распущенности, позволяли, однако,
молодёжи целоваться в таких
играх; за поцелуй на улице, - вне
посиделок, молва осуждала и девуш-
Рисунок xix века ку, и парня. А на посиделках... На
204
Русская пляска. Рисунок Орловского. XIX иск
них завязывались
знакомства, крепла
дружба, вспыхивала
любовь. Пожалуй, с игр
на супрядках
начиналась долгая череда
обрядов свадебного
чина, ведь зачастую
здесь девушка давала
слово своему залёточ-
ке быть его суженой.
На супрядках парень с
девушкой
сговаривались, когда идти под
венец. Получив же
отказ от милой, парень вёл с ней перебранку в частушечном
диалоге. Случалось, полюбившие друг друга уславливались
обвенчаться «самоходкой», если родные не давали согласия на брак.
Сколько тайн, трагедий, счастливых и горестных минут,
восторгов и сомнений, душевных переживаний хранили стены избы,
где шумели из вечера в вечер посиделки!
Откроем журнал «Воскресный досуг» за 1871 год,
вчитаемся в репортажные строки завсегдатая посиделок - и словно
сами воочию увидим:
«Вот парень сидит в беседе
рядом с девушкой, девушка на
первом месте, хороша, полное
лицо зарумянилось, к ней
подошёл молодой парень. Девушка
Катя, первая красавица из села,
богатых отца-матери дочь, одета
лучше других подруг. Парень
небогатый, но работящий
деревенский парень, молодец на всякую
работу. Ивана Катя любит
сызмала. Иван подошёл к Кате, сел
к ней на колени, взял из рук
Кати веретено, жмёт кудель на
копыле, страстно смотрит на
Катю, Припал ЛИЦОМ К ЛИЦу её, Гопак. Рисунок И Репина
205
шепчет: «Катя, пойдёшь за меня замуж?.. Отец жениться велит».
Катя пихнула Ивана с коленей: «Экой ты, Ваня, - тише!» Иван
сжал крепко руку девушки, щёки у Кати ярче загорелись:
«Сказала, твоя во веки вечные». Звуки голоса замерли. «Отец тебя,
Катя, не отдаст за меня», - шепчет Иван. Катя зажимает ему
рукой рот и ерошит густые волосы. «Убегу - буду твоя -
тише!» - «Дай залог». В залог девушка даёт парню, в
подкрепление своего слова, что-нибудь из своего наряда. Иногда
девушка до замужества передает милому весь свой девичий наряд и, в
случае отказа родных отдать замуж за милого, уходит «само-
ходно». «Ваня, -- шепчет девушка, - какой ты неуверенный.
Возьми хоть все платья цветные, отдам в залог». Лицо Ивана
перекрывается радостью. Встал Иван и пошел «жениться», взял
Катю, песня пропета. Иван целует свою ненаглядную, сердца
любящих трепещут от радости. Иван садится на место Кати,
Катя садится к Ивану на колени и прядёт. Иван шепчет: «Где,
Катя, взять денег-то попу отдать - весь издержался». - «Снеси
мой штофник». Иван сжал руку Кати, Катя вскрикнула. «Эк
любит меня», - соображает Иван, и, быть может, бедное житьё,
и борьба за существование, и жизнь с милой, как холодный
призрак, предстаёт перед Иваном (С. Дерунов. Девичья беседа в
Пошехонском уезде. - Воскресный досуг, 1871, № 23-25).
Свадьба уходом (её ещё называли краденой), без согласия
родителей невесты - явление нечастое в русских деревнях.
Обычно дело оканчивалось ладом, по присказке - пирком да
за свадебку.
Свадьба - от слов «свалить», «сводить». Свадьба и
сватать- общего корня. Ещё в середине прошлого века Владимир
Иванович Даль заключал, что свадьба «обрученье, соверше-
нье брака, женитьба и замужество, повенчанье, со всеми
брачными обрядами и пирушками». Обратите внимание: «со всеми
обрядами и пирушками». XX век «подредактировал» это
определение, и сегодня свадьба превратилась, к сожалению, просто
в большую пьянку. Из множества обрядов - непременных в
старинной свадьбе - осталось два-три: выкуп невесты, обмен
кольцами да встреча молодых хлебом-солью.
Свадьба наших бабушек - это прежде всего
многокрасочный спектакль, длящийся не день, не два, а несколько недель и
даже месяцев. Разные сцены этого действа разыгрываются то
на глазах у всей деревни, то без свидетелей; то - в доме невес-
, 70A
ты, то - в доме жениха. Как и в каждой пьесе, есть тут и
главные действующие лица, и второстепенные. Кроме жениха и
невесты, свои роли играют свахи, тысяцкий, дружка; в массовке
заняты «бояре» - поезжане, сопровождающие свадебный поезд.
Роль дружки - старшего боярина, первого помощника
жениха и главного распорядителя на свадьбе - обычно на разных
свадьбах исполнял один и тот же человек, знавший не только
весь порядок многодневного течения свадьбы, но и множество
молитв, наговоров, присказок, диалогов. Дружка - женатый
человек, бойкий говорун, общий увеселитель и затейник.
Дружка вёл свою роль вместе с поддружьем (своим
помощником) и свахами. Кроме основной своей роли - сватовства -
свахи по ходу спектакля-свадьбы задействованы и в других:
причёсывании жениха и невесты, сидящих на меховой шубе
перед отъездом свадебного поезда в церковь; осыпании их
хлебом, хмелем и деньгами; вместе с дружкой угощали гостей;
приходили с дружкой и тысяцким утром будить молодых.
Роль тысяцкого обычно исполнял крёстный отеи жениха
или родственник. Тысяцкий - начальник свадебного поезда.
В свадебный чин входили такие обряды, как засылка (пустое-
ваты ходят в дом невесты без сватовства, просто посмотреть,
стоит ли сватать, хороша ли девушка), сватанье, сговор (где
стороны жениха и невесты уславливались о дате свадьбы, обсуждали
размер приданого, обсуждали, кому какие подарки дарить),
предсвадебная неделя, включавшая в себя завершение шитва
приданого невестой, её прощальные поездки к родным, посещение
невестиной роднёй дома
жениха, оповещение
подругами невесты
всей деревни о
предстоящей свадьбе.
Заканчивалась
предсвадебная неделя
девичником, на котором
невеста прощалась с
домом и подругами,
получала
предсвадебные подарки от
гостей, расставалась с
«ВОЛСЙ» И «КраСОТОЙ» Крестьянская стнНх'ш. .Чгпччная картина. XIX >
207
Свадебное катание. .1упок XIX века
(девья красота - род венца из
лент и цветов; он ставился на
девичнике перед невестою; ленты
эти она раздавала подругам на
память, а лучшую отдавала в
церковь после венчания).
Кульминационный момент в
доме невесты - благословение
родителями молодых перед
венчанием (незадолго до этого в
доме жениха он, в присутствии
дружки и поезжан, получал
благословение от своих родителей).
Главный момент свадьбы -
венчание: в глазах православных
только церковное венчание
означало вступление в брак. Священник надевал на молодых
венцы, подобные коронам, возводил их на амвон, к царским
дверям, и они стояли перед иконами, которыми благословили их
родители; эти иконы на время венчания ставили на алтарный
иконостас. На клиросе певчие пели «многие лета»
новобрачным - завершающую часть чина венчания.
Встреча от венца выход молодых из церкви - этап
свадебного празднества, непосредственно предшествующий
заключительному действу - свадебному пиру.
После свадьбы собирали ещё три вечера (княжий стол):
свадебный с гол для родных молодого; большой стол - для
родни и близких невесты; пирожный стол - молодая сама
стряпала и угощала всех званых. Кроме того, чуть позднее
собирали столы у тестя, свекра и других родственников.
Каждый день свадебной эпопеи сопровождался обрядами,
бытовавшими в разных местах, видоизменявшимися с течением
времени. Не один десяток из них связан с одеждой жениха и
невесты. Наверное, невозможно описать их все так велика и
обширна наша страна, несхожи свадебные обряды, скажем, Малороссии
и Севера, Кубани и Сибири. Полвека исследовала свадебные
обычаи этнограф Г. С. Маслова, записав и проанализировав в
книге «Народная одежда в восточнославянских традиционных
обычаях и обрядах XIX начала XX века» (М., Наука, 1984). С
некоторыми из них познакомим и мы наших читателей.
208
Лет сто назад, встретив на
улице южнорусской деревни сударушку
в понёве, умозаключали
безошибочно: она замужем, ибо понёва -
непременный атрибут женщины
семейной. Ещё раньше, в XVIII веке,
девушка надевала понёву,
достигнув совершеннолетия. Первую
понёву шила сестра, а одевал брат;
впервые облачались в неё на
«велик день» (на Пасху) или в какой-
либо из двунадесятых праздников.*
В Тамбовской губернии обряд
сей приурочивали к Троице:
подруги ЗаХОДИЛИ За ДевуШКОЙ, КОеЙ Не- Малороссийская девушка. Венок
ЗаДОЛГО Перед Тем ИСПОЛНИЛОСЬ 15 девичий головной убор
лет, Звали её С СОбОЙ на ПраЗДНИК, Рисунок MX века
и брат её либо другой мальчик
одевал ей понёву. В начале XX века наряд девушек-подростков
изменился: сверху рубахи они носили сарафан или подол-юбку,
отличаясь тем от замужних, носивших понёву.
На Севере обряд надевания понёвы свершался так: девушка
бегала по лавкам, мать же или крёстная ходила за ней с
понёвой и причитала: «Вскаци, дитятко, вскаци, милое», та же
отвечала: «Хацу - вскацу, хацу - не вскацу». Если соскакивала и
попадала в понёву, то её можно было сватать. В Пермской
губернии обряд этот и включался в обряд сватовства: невесту
выводили к сватам, а она, вскочив на лавку, ходила по ней
взад и вперёд; сваха держала перед нею сарафан подолом
вверх, девушка говорила: «Хочу прыгну; хочу - нет!» При
согласии она прыгала, отказывая жениху - оставалась на
лавке, и сваты уезжали восвояси ни с чем.
Понёву всегда надевали перед венцом, в отличие от
«бабьего» головного убора, который надевался после венчания.
* Двунадесятые прапники р.тавнейшие в православном календаре: Рождество
Христово G января нового стиля). Крещение Господе A9 января). Срегение ! осподне A5
февраля). Благовещение Пресвятой Богородицы G апреля). Преображение ! осподне {\9
августа). Успение Пресвятой Ботродипы BН августа). Воздвижение Креста I осподня B^
сежября). Введение во храм Пресвятой Ботродицы D декабря). Вход I осподень в
Иерусалим ! sa неделю до Пасхи). Во'жесение Господне (на 40-й день по Ilacxel. День (вягой
Троицы (на 44-й день по Пасхе).
209
Праздничный золотой убор новобрачной
/молодухи) us села Русская Тростянка
Острогожского yenht Воронежской губернии.
Начало XX века
Накануне свадьбы невеста
вопила в переднем углу,
накрытая нарядной
утиркой. Младший брат или
кто-либо из других
мальчиков подходил к невесте
и накрывал её понёвой.
Она обращалась к нему:
«Братец мой милый, не
надевай-ка на меня сухо-
ту-заботушку, не скидай с
меня девичью красоту...»
В северных и
центральных губерниях России в
XIX веке бытовал
интересный обычай,
именовавшийся столбами. К
примеру, в Ярославле на
масленицу, в понедельник, из окрестных сёл и деревень съезжались в
заранее оговорённое место молодожёны и стояли в столбах
часа по три-четыре. Молодая надевала все. какие были,
сарафаны, повязывала голову множеством платков, надевала
несколько шуб да ещё и в руках держала те, которые не могла
надеть. Молодой также надевал один тулуп в рукава, другой
набрасывал на плечи. Бедные, чтобы участвовать в столбах,
брали на время одежду у знакомых. пот своеобразный парад
новых семей оповещал общество о заключённых браках, а
«выставка» одежд свидетельствовала о их достатке и
трудолюбии, ибо многие из нарядов шились руками невесты и жениха.
Хотя приданое готовилось загодя, но непосредственно
перед свадьбой невесте полагалось сшить рубаху и штаны
жениху, подарки свекрови и свёкру —• тоже какие-либо
предметы одежды: рубашку, платок, юбку. Пошив рубахи жениху
не простая портновская операция, а. как и многое в
предсвадебной поре, веками бытовавший обряд, называвшийся
«кроить рубашки», «рубашку мерить жениху». В
определённый день подруги невесты шли в дом жениха и просили
рубаху, но образцу которой невеста и шила своему суженому
новую. Угостив девушек, заворачивали рубаху в платок.
Шествие с песнями и плясками направлялось в дом невесты.
210
Подруги помогали ей шить, они же и дарили обновы жениху,
что опять же сопровождалось обрядом: жених угощал
девушек, отдаривал их пирогами и другим печнвом. Под венец он
шёл в рубахе, пошитой невестой. Потом он если и носил эту
рубаху, то лишь по большим праздникам.
Невеста получала в дар от своего суженого верхнюю
одежду и обувь, материю на сарафан, чулки, зеркало, мыло, духи.
Всё это он вручал на смотринах, на девичнике или в утро
перед свадьбой, причём не из рук в руки: посредником выступал
дружко или кто-либо из родни жениха. В Белоруссии молодой,
передавая своей суженой накануне свадьбы башмаки, в один
насыпал жито, а в другой - орехи. Дружко, передававший
подарок, смотрел: если невеста первым брала башмачок с житом.
то считалось: жизнь у молодой будет богатая.
Шуба - дар жениха невесте - также вручалась с
соблюдением обрядов. В Воронежской губернии сваха с дружкой
снимали с невесты её полушубок и надевали на неё привезённый
от жениха. В Рязанской губернии шубу нёс дружко впереди
посольства, составленного из сватов. В доме невесты ею
обводили вокруг печной трубы три раза, приговаривая: «Как труба
от печи не отходит, так и ты, - обращались к невесте, не ог-
ходи от двора». Невеста надевала шубу, положив в правый
рукав небольшие кусочки пирога и хлеба, которые съедала после
венца. Любопытно, что в церковь она шла в шубе даже летом.
Шубу или другую верхнюю одежду жених дарил невесте во
Владимирской, Рязанской, Ярославской, Нижегородской,
Вятской, Архангельской, Енисейской, Витебской губерниях.
В Государственном музее этнографии народов СССР
хранится подвенечная шубка XVIII века из города Сольвычегодс-
ка. Шубка распашная, с отрезной спинкой на сборках и
несколькими боковыми клиньями, сшита из беличьего меха и
крыта светло-коричневым узорным штофом. На концах
рукавов, по вороту и краям пол, - оторочка из меха чернобурой
лисицы. У горла шубка застёгивается на пряжку,
представляющую собой два жестяных кружка с рельефным изображением
дамы и кавалера, катающихся в санях. Принадлежала эта
шубка зажиточной горожанке (купчихе или мещанке), ибо стоила
недёшево; по всей видимости, венчались в ней несколько
поколений, так как такие дорогие вещи, как шуба, переходили по
наследству от матери к дочери, от бабушки к внучке.
_ 211
Не только дорогие шубы, но и копеечные лапти участвовали в
сватовстве. Когда курянин сватался, он дарил невесте пару лаптей.
Принимая подарок, девушка тем самым давала согласие на брак.
Обувь в предсвадебных обрядах выполняла не столько
утилитарную роль (у молодой и без того было во что обуться), сколько
символическую: принятые в подарок башмаки становились
символом привязанности будущей жены к дому. Дарили и дорогую
кожаную обувь, и заурядные лапти, но то и другое полагалось
мастерить самому жениху (встречались и исключения: в Олонецкой
губернии невесте бахилы шил будущий свёкр). В Рязанской,
Калужской, Орловской, Тамбовской губерниях жених плёл «писаные»
лапти, т.е. праздничные, с головкой мелкого плетения.
В начале XIX века в Калуге по обычаю невеста избегала
встреч с женихом, но он до самой свадьбы (хотя бы от
сватовства до венца проходил целый год) должен был снабжать
невесту «писаными» лаптями.
Обувание обуви символизировало подчинение чужой воле.
Дружка клал ботинки на блюдо, отчего они назывались «на-
блюдники», и подносил их невесте; она ставила блюдо себе на
голову в знак того, что отныне отказывается от родительской
воли и подчиняется мужу, а затем надевала «наблюдники».
Сватовство, смотрины, девичник, сама свадьба немыслимы
без подарков, причём одаривали не только молодых, но и
сватов, и свёкра со свекровью, тестя с тёщей, дружку,
родственников с той и другой стороны. Начинали дарить при сватовстве,
без даров не обходились ни рукобитье, ни предсвадебная
неделя, однако самый разгар дарения наступал после венца - это
так называемые дары. «Вот как происходили они в
малороссийских сёлах Воронежской губернии. Сваха держала блюдо
или решето с дарами. Невеста клала на блюдо подарок, друж-
ко поддевал его кнутовищем своей плети или палкой,
выкрикивая имя того, кому предназначался подарок. Невеста, низко
поклонившись, просила принять подарок. Получившие дары
«молодились», то есть целовали молодую.
В Гродненском уезде молодая, танцуя на свадьбе со
свекровью, сбрасывала с себя шерстяную, обычно синюю, юбку и
дарила её свекрови. Потом, танцуя со свёкром, вручала ему
рубаху и штаны. Свекрови и свёкру доставались самые дорогие
вещи. Свекрови кроме сорочки подносили сарафан, юбку или
ткань своего изготовления, наиболее тонкую и белую.
Но больше всего «повезло» платку: от сватовства до третьего
дня свадьбы, исполняя неписаные законы, невеста раздавала до
согни платков: свахам, свёкру со свекровью, дружке, боярам,
поезжанам, подругам... В Тамбовской губернии сватам вручали
полотенце, сотканное из белой льняной нити и украшенное на
концах белым кружевом и красными браными полосами. Получив
его от просватанной девушки, сваты, приплясывая, шли по
деревне, размахивая им, оповещая тем самым об удачном сватовстве.
Обычай надевать подвенечные перчатки идёт из глубокой
древности: считалось, что касание голой рукой грозит
несчастьем. В свадебных действах закрывали ладони не только молодые.
В Новгородской и Тверской губерниях уже при сговоре отцы
брачующихся били по рукам через полу кафтана, приговаривая:
«Жить да богатеть, друг друга любить». В Енисейской губернии
в середине прошлого века на сговоре отец невесты, обернув
руку полотенцем, брал дочь за руку и передавал жениху.
Молодые на всех этапах свадьбы держались друг с другом
через платок, белорусы объясняли: «Голой рукой нельзя
браться - через это жизнь будет голеть». В Малороссии дружко
трижды обводил брачующихся вокруг стола - он и она
держались друг с другом через хустки - платки.
В Тверской губернии невеста завёртывала руку в длинный
рукав рубахи. Свадебные рубахи-долгорукавки бытовали в
Рязанской, Калужской, Олонецкой, Архангельской, Вологодской,
Псковской и других великорусских губерниях. Жених брал
руку невесты также не голой рукой: в некоторых губерниях он
даже летом надевал шерстяные белые перчатки (а на Севере -
сшитые из шкуры животного). И при потчевании гостей
невеста не снимала рукавиц (Вятская губерния). В Курске в XVIII
веке невеста облачалась в шубку длинный рукав - с правым
рукавом длиною до земли.
Шуба в свадебной обряде занимала исключительно важное
место. Царь Михаил Фёдорович при бракосочетании с
Евдокией Лукиановной Стрешневой 29 января 1626 года «пришёл из
своих хором в золотую среднюю палату, нарядился в кожух
золотой аксамитной на соболях, да в шубу Русскую соболью,
крыта бархатом золотным, заметав полы назад за плеча, а
пояс на государе был кованой золотой». В свадебном чине -
памятнике литературы XVII века, - предписывавшем, кому во
что одеваться, шуба упоминается многократно. «А за постелью
213
Женский свадебный костюм.
Черновицкая область,
1950-е годы.
Поясная (x)cM(hi шерстяные и
металлические ни ги. У зоркое
ткачество. Кетарь-бе фукавка
овчина, каракуль, мех хорька,
стеклярус. Вышивка в icxhhkc
«гладь» шерстяными нитями.
Го.ювноп voop бисер.
металлические монеты, (кнуменг,
картон, поролон
Костюм жениха.
Сечипа:штинская губерния.
Старообрядцы Середина XIX
века начало XX века.
Pvoaxu - льняной холст, кумач.
кружево, бисер. Вышивка в
1СХНИКС «ДВОЙНОЙ 1.
«!ачбур» хлопчик
шелковыми
Порты-штаны
Пояс
шереч яные
job», окрест».
3\ мажнычи и
и т я м и.
ьмяной холст
ти г и. 11легение
поедет сваха в наряде, а наряд бы был: жёлтый летник, шубка
красная, в платке и в бобровом оплечье». «А здешние боярыни
встретят сваху у самых саней в летниках да в шубках, и сваха
с ними пойдёт за постелью вслед за образом. А на нижнем
крыльце встречает её женихова сваха, а за нею боярыни
здешние в шубках же». И за столом велено сидеть отнюдь не в
сарафанах: «И сядет отец на конце стола, а тысяцкий в углу, а
на почётном месте жених и рядом его мать, а за нею званые
боярыни: на всех летники жёлтые и шубки красные, в платках.
214
с оплечьями бобровыми». В шубах пировали и в первый день,
и во второй: и за столом в доме у жениха, и в доме у тестя:
«И платье золотное снимут, а наденут - если летом - охабни,
а зимою — шубы нагольные, а боярыни - летники белые да
шубки красные, в спусках, а зимою в каптурах», - это у
жениха в доме, на другой же день у тестя: «А боярыни сидят в том
же платье: летники белые да шубки красные, в спусках».
Процитировав эти строки, я вспомнил: в словаре В. И. Даля
есть такое замечание: «В Московской и других губерниях
шубкою зовут сарафан». Так, может, за стол садились всё же в
сарафане? Тем более, что и П. И. Савваитов в «Описании старинных
русских утварей, одежд, оружия...» подтверждает, что «шубка
женская одежда в роде короткого сарафана, круглого и бористо-
го, то есть с частыми складками назади, шубки шились из
бархата, атласа, объяри, сукна и других тканей, на подкладке, с
подпушкою; нарядные шубки украшались круживом и алмазами; для
застегивания пришивалось к ним пуговиц по 13 и по 15».
Правда, П. И. Савваитов описание заканчивает утверждением: «Были
шубки и на меху». А в описи одного крестьянского имущества
начала XVII века сказано: «Шубка женская под крашениной,
испод заечиной, воротовой, у нея 2 пугвицы оловянные; шубка ку-
машная холодная, подложена холстом, пугвицы оловянные,
мелкие». Из этих строк видно, что шубки на меху назывались
просто шубками, а сарафанного типа - шубками холодными. Значит,
в старину на свадьбах подруги невесты пировали всё-таки в
шубках, т. е. меховых одеждах, а не в сарафанах.
Восстав с брачного ложа, жених «набросит на себя халат
да шубу нагольную», «и новобрачная также набросит на себя
халат и шубу нагольную». За стол, после венчания, молодых
усаживали на лавку, застеленную также шубой, со здравицей:
«Шуба тепла и мохната - жить вам тепло и богато!»
В недавние годы в детских книгах о дружбе народов
художники любили изображать детей в национальных костюмах.
Малороссиянок (именовавшихся украинками) без труда
узнавали по венку из живых цветов, окаймлявшему хорошенькую
головку кареглазой красавицы из-под Полтавы. В старину венки
надевали не только дивчины, но и парубки •- на свадьбе.
Приготовление венков для молодых это целое
торжественное действо, спектакль, в котором акю'ры - едва ли не вся
молодёжь села. В утро свадебного дня, до восхода солнца, с песнями
215
«Золотой» ¦ головной убор
невесты. XIX век, Старобельский
уезд Харьковской губернии
и музыкой, под предводительством
дружки отправлялись в сад или в
лес рвать барвинок - главный
элемент будущего венка. Выходили
одновременно из дома невесты и из
дома жениха, с тою лишь
разницею, что женихов староста нёс ку-
рагов - знамя, сшитое из белой и
красной ткани. Барвинок собирали
в решето, застеленное запаской
(запаска -¦ два куска шерстяной
домотканины, обычно синей и чёрной,
употреблявшихся малороссиянками
вместо юбки), туда же клали хлеб и
замок, в ушко которого продевали нож. Высыпав барвинок на
скатерть или платок, две свахи протягивали две нитки и
начинали навязывать рядами барвинок для двух венков. На Станислав-
щине (ныне - Ивано-Франковская область) венок начинала
плести с вечера, накануне дня свадьбы, мать невесты, кончала же
утром «до св1та», золотила его, прикрепляла красные шёлковые
«китиш» - кисти, и деньги, «чтобы молодые имели их всегда».
Вечнозелёный барвинок в этом обряде символизировал
прочность любви и брака; нож и замок имели охранительное
значение. Так же, как и свадебное покрывало невесты.
Со дня просватания невеста покрывалась платком, а когда
везли под венец, её нередко покрывали также шалью,
скатертью и даже одеялом. В церкви с неё снимали покрывало, но
после венчания снова накидывали
шаль или фату. (В Тверской
губернии покрывало не снимали
даже в церкви). Тщательное
закрывание невесты - одно из
важнейших средств предохранения её
от злых людей, от сглаза и порчи.
Подвенечные покрывала
длинные, до двух метров и более,
полотнища льняной ткани
домашней выработки, орнаментирован-
«Левичья красота,. ,о:иптоп НЫС На КОНЦвХ И ОДНОЙ ДЛИННОЙ
убор невесты. XIX век СТОрОНС. В МуЗСС ЭТНОГрафиИ СО-
216
Покрывание молодой. Cea.su (слева! с анодом, на
котором она подавала очипок. Кубань, фотография
начала XX века
хранилось очень
красивое покрывало из
Весье1 онского уезда
Тверской губернии,
которое «помнит»
шумные свадьбы
конца XVIII века. Оно
украшено вышивкой,
полосами браного
тканья, красными,
синими, жёлтыми
лентами из шёлка и
кумача, плетёным на
коклюшках кружевом. В
вышивке (красного
цвета, характерного для предметов, употреблявшихся в ритуале
свадьбы) преобладают композиции, составленные из
стилизованных женских фигур с птицами или ветвями в руках и
стилизованных деревьев. Иногда на концах покрывал изображались
трёхкупольные храмы с человеческими фигурами, птицами и
деревьями внутри. На длинной стороне обычно вышивались узкие
бордюры из птичек и мелких геометрических фигур.
Снимание покрывала - ответственный момент свадьбы
происходило в переднем углу избы, под образами при
общем собрании родственников и гляделыциков. Сознание
того, что раскрытая невеста могла подвергнуться действию
злых чар, придавало особое значение обряду. Снимал
покрывало кто-либо со стороны жениха - дружко, свёкор.
свекровь или же сам жених кнутом, иногда ухватом, палкой.
пирогами, в XVI-XVII веках стрелой. У белорусов спови-
вайло (покрывало) снимал музыкант скрипичным смычком и
накидывал его на свекровь, которая, протанцевав с ним.
бросала покрывало на печь, приобщая тем самым невесту к
новому очагу. Символика приобщения молодой к дому мужа
просматривается и в обряде малороссиян: невесту сажали на
noKyTi (в переднем углу), свекровь рогачом (ухватом)
снимала намитку, наброшенную на голову молодой, и кидала её
на печь; невестка пускала под печь курицу или клала
куриное яйцо; свекровь предлагала ей кусок глины от печи и
сырую свёклу, всё это невеста бросала под стол.
217
Кроме охранительного, обряд сей имел и
демонстративный характер. Дружко, снимая покров кнутовищем плети,
спрашивал: «Хороша ли молодая?» Ему кричали: «Хороша!»
Или свекровь подходила к невестке со сковородником и,
поднимая им шаль, спрашивала: не крива ли молодая, не слепа?
В Вятской губернии в начале XIX века обряд снятия
покрова состоял в следующем: одна из родственниц жениха
снимала с головы невесты покрывало, прикрывала им брачащих-
ся, вращала им трижды вокруг них, клала его в шапку жениха
и ставила её в передний угол.
В Нижегородской, Калужской, Пензенской, Гродненской и
некоторых других губерниях жених в продолжении всей
свадьбы не снимал меховую шапку, даже если на дворе стояло
знойное лето •- опять-таки из опасения порчи от лихого человека.
Шапка жениха отмечалась каким-либо украшением:
цветком, бантами из лент. Малороссияне пришивали кв!тку, и
пришивание составляло целый обряд. Сестра жениха несла кв1тку,
сшитую из лент, с тремя свечами. Старшая дружка брала
шапку молодого и, отколов квггку от молодой, пришивала её к
шапке жениха. При этом дружко надевал на молодого свою
шапку, чтобы он не сидел с открытой головою, а сам надевал
шапку боярина, тог снимал шапку ещё с кого-нибудь, и так
все парубки сидели в чужих шапках. После того, как дружко
выкупит у старшей дружки шапку жениха с пришитой кв1ткой,
происходил обмен шапок в обратном порядке, и все опять
оказывались в своих головных уборах.
В XIX веке у белорусов в момент причитания невесты на
неё набрасывали шубу и шапку жениха. Один из вариантов
обряда с шапкой - обряд на девичнике, где жених должен был
угадывать невесту среди девушек, накрытых шалью, и ударить
её своей шапкой по голове. Если не угадывал •- платил
девушке, которую принял за невесту. В малороссийской свадьбе
характерен такой эпизод: когда окручивали невесту, одевали на
неё оч1пок, она скидывала его дважды, в третий раз жених сам
надевал на неё свою шапку, и невеста оставалась в ней.
Надевание невестой головного убора жениха
символизировало её переход в род мужа, - так же, как и разувание в
клети: молодая снимала с жениха сначала правый сапог, в
котором находила деньги и брала их себе. Символика
этого обряда, известного ещё из летописей, дополнялась тем,
218
что в другой сапог иногда клалась
плётка.
Особо украшенные пояса -
непременная деталь свадебного костюма
как жениха, так и невесты. Пояса
служили отметкой свадебных чинов -
пояса, подаренные невестой, дружко
и бояре повязывали через плечо.
«Без пояса ходить - грех»,- считали
крестьяне, ибо он не просто дополнял
костюм, а являлся предметом
священным, полученным при крещении вместе
с нательным крестом. И ныне
православные люди под рубашкой носят
пояс с напечатанными на нём
молитвами «Живый в помощи Вышнего...» и
«Да воскреснет Бог...». Ходить без
пояса почиталось неприличным, -
особенно молиться и спать без него. Даже
малолетние дети бегали по улице хотя и в
одних рубашонках, но - подпоясанных.
Красный пояс, подаренный женой
мужу, охранял его от лихого ока,
наговора и чужих жён. Девушки и
женщины подпоясывали рубаху, понёву,
плахту, сарафан. На Севере, где по
праздникам облачались в дорогие
парчовые сарафаны, хотя и
разрешалось не подпоясываться, дабы не
вытерлась парча, однако в таких случаях
опоясывали рубаху под сарафаном.
В Архангельской губернии вообще
без пояса могла ходить лишь
просватанная девушка, но это был краткий
период от сватовства до венчания. В
некоторых местностях священники
запрещали невестам опоясывать сарафан; тогда
пояс всё же повязывали по рубахе.
У белорусов невеста на сговоре
опоясывала жениха, на запоинах -
Праздничный костюм молодой
женщины первых лет
jflMY.TK'ecmea. Воронежская
губерния, вторая половина
XIX века.
Ргпа.ха льняной холе г, си ген.
Вышивка в технике «набор».
¦(Двусторонний шов». «строчка»
хлопчатобумажными и
шелковыми нитями. Понева поясная
одежда шерстяная 1кинь
домашнего и но!овления. Плетение
и вышивка шерстяными ни!ями.
JuHL'vu'iwpedHUK - льняной холст,
шёлковые ленты, тесьма, бархат.
Вышивка в технике
«двусторонний шов» хлопчагобумажными и
шёлковыми нитями. Пояс
шерстяные нити. Ткачество.
Сорока - толовной убор - льняной
холст, атлас, шерстяные нити,
тесьма, (ннумент, бусы, блёстки.
Зо.кпное шн!ьё. Гайтии
нагрудное украшение кумач,
бисер. Низание. Гайтан -
нагрудное украшение шёлковая
тесьма, бисер Ни *ание
219
свата. После свадьбы она
одаривала пояском за услуги тех, кто
наливал воду в рукомойник, кто
зажигал лучину, готовил постель и
т. д. В Рязанской губернии перед
отъездом в церковь свадебного
поезда дружко возвращался в избу
специально за кушаком,
подчёркивая тем самым его особое
значение. В Псковской губернии свата,
собирающегося в дом невесты,
ударяли пояском, приговаривая:
«Не я бью, удача бьёт».
У восточных славян широко
бытовал обычай связывать жениха
с невестой поясом или кушаком. В
Рязанской губернии, связав
молодых кушаком (его снимал с себя
крёстный отец невесты), стукали
головами, - «чтобы жили ладно да
гладко». В Тамбовской губернии
дружко, сняв кушак с жениха,
обвязывал новобрачных и обводил их
вокруг стола в знак неразрывной
связи будущей супружеской пары.
В начале XX века в Псковской
губернии отмечен обряд соединения
брачащихся, где пояс также
символизировал нерушимую связь князя
и княгини. Человек, наделённый
колдовской силой, за конец пояса
вёл невесту с подружками в баню. Там он опять подавал ей
конец пояса и вёл на полок, оставшимся же концом пояса
перевязывал невесте правую руку, ногу и грудь, приговаривая: «Ноги
к ногам, руки - к рукам, к грудине - грудина», делалось это к
тому, чтобы «муж с женой в будущем шли рука об руку, нога в
ногу, не расходились и любили друг друга».
С пожеланием молодой детей исполняли следующий обряд: в
отчем доме на колени невесте сажали мальчика, она целовала его
и дарила девичь пояс. С представлением о деторождении связан и
Костюм женский праздничный.
Вторая половина XIX века.
Воронежская
Рубаха и j бу
us шерсчяно
{'< швеска»)
,)ЯС («ПОЛ
ш. ожерел
важною х
1 домогка
Л1 бучажн
ояска») и
,с (<чриба
)ерния.
>;icia, понёва
ш, передник
но полотна,
шерстяной
ка») и i 1кани.
ерстшх нигеи. олесгок. оисера.
сшшы шерстяными и бумажными
ями. набором, [ладью, тамбуром и
друтими швами, блёстками
220
Пояса. Конец XIX начало XX века. Курская.
Рязанская, Вологодская, Ярославская губернии
такой обычай: вместе с
поясом жених повязывал
суровую нитку с сорока
узлами. Считалось: сколько
узлов на поясе, столько
будет сыновей у молодой.*
В Ссрдобском уезде
Саратовской губернии в
прошлом веке записан
следующий обычай: отправляясь к
жениху с подарками,
подруги невесты обязательно
присоединяли к ним
суровую нитку, изготовленную
особым способом. Невеста пряла её тайком на печном столбе,
вращая веретено в левую сторону - «на отмаш», сучила её также «на
отмаш», завязывала шесть узлов, опять-таки «на отмаш»: первые
два - на пороге избы, другие два - на пороге сеней, последние - у
ворот. Половину нитки невеста оставляла себе, другую отсылала
жениху, делалось это. чтобы «отнять силу у колдунов», которым
неизвестно, как и где изготовлялся этот оберег.
Кроме видимой одежды молодых обряжали и в незримую -
от сглаза, от порчи, от всяческого колдовства. Существовало
множество предметов (их называли оберегами), которые, как
считалось, обладали охранительной силой.
Обереги входили в состав костюма как брачующихся, так и
других участников свадебного действа. Их клали в обувь, в
карманы, втыкали в одежду (закалывать платье невесты
булавкой - этот обычай сохранился и поныне), обвязывали вокруг
тела, носили на шнурке на шее, клали за пазуху. В Олонецкой,
Новгородской. Вологодской, Костромской, Пермской,
Орловской, Воронежской, Тамбовской, Казанской, Рязанской и
других губерниях жениха и невесту по нагому телу опоясывали
* Конечно, сорок сыновей уго метафора. Хотя... Крестьянка Шуйского уехла
Федора Васильева A707 1782) рожала 27 pas: 16 двоен. 7 троен и 4 четверни. Выжило 67
детей, причём большинство и! них дожило до чрелых лет. Л самым многодетным отцом в
России считается крестьянин села Введенского Яков Кириллов, современник Федоры
Васильевой. Первая em жена родила 57 детей: 4 pasa по четыре. 7 pas но гри. Ч рат по два
и 2 раш по одному. Вторая жена родила 15 детей, и, таким образом, от двух жён Яков
Кириллов имел 72 ребёнка.
221
кусками рыболовной сети. Почему? Сеть вязали, а узел имел
охранительное значение. Если роженица не должна держать на
себе ни одного узла, то невесте, напротив, полагалось иметь
их как можно больше. Не является ли узел и пожеланием
побыстрее найти завязь, узелок новой человеческой жизни?
Охранительное значение имел и обычай опоясывать жениха
по нагому телу лыком с дюжиной узлов. Опоясывая, читали
двенадцать богородичных молитв («Богородице Дево, радуйся,
Благодатная Марие, Господь с Тобою. Благословенна Ты в
женах, и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси
душ наших»). Это действо охраняло молодых от всего дурного.
К оберегам причисляли ягоды, листья и почки рябины: их
клали в обувь невесте и жениху. На Севере в башмаки
насыпали бодягу (водяное растение), на Юге и в Поволжье - просо,
пшено, в центральных губерниях и в Белоруссии - льняное
семя (восточные славяне приписывали льну очистительное и
отвращающее зло свойство).
Амулетами-оберегами нередко выступали зубы и когти
животных - носили их ещё в первобытные времена, когда предки
русских считали своими прародителями рысь и медведя. В
Олонецкой и Архангельской губерниях амулетами служили
волчьи и медвежьи зубы, челюсти щуки и коготь с пятого
большого пальца рыси: их носили на шнурке или цепочке.
Малороссияне почитали сильным оберегом лук и чеснок.
Для избавления от чародейства мать невесты перед выходом
свадебного поезда в церковь клала молодой в карман
завязанную в тряпицу головку лука или чеснока. Если луковица в
кармане чернела, полагали, что она приняла на себя порчу и
спасла невесту или жениха. Сильно пахнущие полынь и мята
также слыли надёжными оберегами у всех русских:
великороссов, малороссиян и белорусов.
Вероятно, в каждой семье хранятся свадебные фотографии:
невеста в белом платье, жених - в строгом тёмном костюме...
Доведись нашим прабабушкам заглянуть в альбом, они бы
сокрушённо покачали головами, сочувствуя невестам «в белых
платьях подвенечных». Почему?
Сохранился очень красивый свадебный костюм начала XX
века (Юрьевский уезд Владимирской губернии). Рубаха с прямыми
поликами сшита из оранжевого сатина. Прямой сарафан на узких
лямках - из светло-розовой ткани. Запон, передник с длинными
рукавами, - из белого сатина. Рубаха и сарафан отделаны чёрным
кружевом, синей лентой и чёрной тесьмой, передник - белым
кружевом. Венчалась в этом дивном костюме - сирота. Белый цвет
считался символом печали, потому-то светлые тона и преобладали
в наряде невесты-сироты. А девушки при живых родителях
венчались в одежде ярких тонов: красной, малиновой, зелёной.
* * *
«Рубаха к телу близка, а смерть ближе», ибо «смерть берёг
расплохом», и хоть ты «верти не верти, а надо умерти»,
гласят русские пословицы, - а «что припасла душа, то и на mi
свет понесла», так как «смерть •- душе простор»: наши предки
твёрдо знали, что «смерть не всё возьмёт, только своё возьме'ь»
(т. е. плоть), а душа - вечна. В дохристианские времена славяне
делили вселенную на три части: Явь, Навь и Правь.
Явь - это видимый, реальный мир, то, что мы можем
увидеть, услышать, осязать. Говоря «ну явно же видно» или «он
появился», «они явственно услышали», «мечта стала явью», мы,
сами того не осознавая, следуем понятиям наших пращуров.
Навь - это мир нематериальный, потусторонний мир мертвецов.
В обиходной речи мы ежедневно поминаем «тот свет» древних
славян, опять-таки не задумываясь об их религиозных представлениях.
«Наверное»,- сомневаемся мы, опасаясь ошибиться, ибо навь - это
нечто неосязаемое. «Это наваждение», - объясняем мы что-то
непонятное, недоступное разуму. Старинная русская пословица «И из
навей встают» соответствует поговорке христианского времени «он
из-под святых встал»,
то есть ожил после
тяжкой болезни. Хотя
из Нави в Явь дороги
нет. Но славяне
верили, что всё же душа
может исхитриться и
вернуться к людям
тем путём, каким
несли покойника из
дома на погост.
Потому-то и носили
умерших в пролом в стене,
КОТОрЫЙ Тут Же Заде- Старики у куреня. Малороссия. Рисунок XIX века
223
лывали: торкнется душа, а на нуги - непреодолимая преграда.
Через пролом в стене хоронили и великого князя Владимира Красное
Солнышко, несмотря на то, что и он, и всё его окружение были
христианами: дедовские обычаи не враз меняются.
Правь - это горний мир богов, управляющих и Явью, и
Навью. Правь •¦ истина или законы Сварога. «Правильней»,
«правило», «правда», «праведник», «православие», «правая сторона»,
«правописание», «править» (руководить), «право» (закон) -- всё
это заповедано богами людям, и если говорят «он прав!», -
значит, он следует указаниям высших сил. Нет ни одного слова с
корнем «прав», обозначающего что-нибудь негативное. Но у
русских правая сторона всегда была в чести: и в язычестве, и в
христианские времена (по Евангельскому учению, праведники
после смерти воссядут одесную, т. е. но правую руку Бога, а
грешники ошуюю, т.е. слева от Господа). Обуваясь,
полагалось надевать сначала правый сапог; плохое настроение
объясняли тем, что встали не с той ноги, го есть не с правой. При
входе в дом будущего мужа невеста переступала порог
обязательно правой ногой. Обручальные кольца носят на правой
руке. На свадьбе правую прядь косы заплетал жених, а левую
сваха. И. напротив, левая сторона обозначала всё
нежелательное. «Левый заработок» - это о незаконном промысле. «Пойти
налево» изменить жене. «Левизною судья силён», - укоряли
неправедного чиновника, судившего не по совести. «Левый»
синоним сатаны, врага рода человеческого; «левыми», не
смущаясь, называли себя революционеры, открыто заявлявшие, на
чьей они стороне в борьбе с православной Русью.
После смерти душа человека, по представлениям
славян-язычников, покидая Явь, переходила в мир невидимый - Навь.
Странствуя там, она достигала Ирия, или Рая, где жил Сварог, Сваро-
жичи и предки руссов. И в Х1Х-начале XX века языческие
представления, несмотря на тысячелетнее христианское царство, ещё
бытовали в народе, слившись с православными. Крестьяне
полагали, что в загробном мире человек будет вести тот же образ жизни,
что и на земле. В причитаниях упоминались разные испытания,
предстоящие новопреставленному, и покойника снаряжали в
дальнюю путь-дороженьку, подобно далёким-далёким предкам.
Правда, снаряжали не так тщательно, как скифы, развешивавшие в
склепах лучшие платья «на смену», но всё же одежде умершего
придавали важное значение. Считалось, что умершие имели боль-
224
шую власть над живыми
и могли быть доброй или
злой силой для семьи, а
потому погребальные
обряды свершались так,
чтобы задобрить
умерших, тем самым
ограждая себя от действия
смертоносной силы.
Одежда - и
покойного, и тех, кто провожает
его в последний путь и
носит граур, -
отличалась от повседневной
покроем, тканью,
цветом, способом
изготовления. Ирина Львовна
Егорова, преподаватель
Саратовского
областного училища культуры,
рассказала такой
случай. Одна студентка из
фольклорного ансамбля
отыскала в деревне
красивое старинное платье
бурашного цвета, как
пояснила хозяйка платья, пожилая женщина, подарившая его
юной певице. Та на первом же выступлении облачилась в
старинную обновку, пела и плясала, веселясь от души. После
концерта к ней подошла старушка: «Знаешь, что я хочу тебе
сказать?» -- «Ну, думаю, сейчас похвалит», - вспоминала артистка.
А старушка спросила: «Что же ты в печальном платье
веселилась?» Оказалось, что подаренное платье - траурный костюм
крестьянки. Да, вышивка красивая, но орнамент на плечах
складывается из крестиков, расположенных так - «+», в то время
как у повседневных или праздничных одежд вот так - «х».
Незнание тонкостей обернулось конфузом.
Погребальный костюм шили заново либо использовали уже
готовый. В Олонецкой губернии сто лет назад записан обычай
погребать покойника в той рубахе, в коей он умер. Случалось,
Погребальная («смертная») одежда.
Женская: а — рубаха; и --- сирафан-
«широко лямошник». деревня Б. \o.i\ii.
Каргапо.н.скпн yej.i Олонецкой губернии.
Мужская: в — рубаха: .¦ - - штаны.
Пермская губерния
8 -26НГ.
225
что хоронили в новой рубахе, а гу, в которой его застала
смерть, клали ему в домовину (гроб).
«В чём венчаться, в г ом и скончаться», -- сия пословица не
иносказание: венчальная рубаха, хранившаяся всю жизнь, в
некоторых местностях России служила и саваном. Предметы, в
том числе и одежда, бывшие в церкви во время богослужения,
имеют особое значение. Возможно, что корни этого обычая
хоронить в брачной одежде - восходят ещё к дохристианской
древности. До нашего времени сохранился обычай заранее
приготовлять себе смертную одежду. Иногда рубаху шили не
до конца, оставив не вырезанным ворот или не доделав другие
детали, которые доделывали покойнику уже после его смерти.
Одежду шили из домотканного холста, причём ножницами не
пользовались, а рвали холст; шили на руках, не швейной
машинкой, и обязательно вперёд (а не назад) иголкой. В Костромской и
Саратовской губерниях шили с изнанки, стежками, узлов не
делали: чтобы покойник не пришёл за кем-нибудь из семьи. В
Малороссии пряжу для погребальной сорочки пряли веретеном, а не
самопряхой. Вообще погребальная одежда - наиболее
консервативная, не подверженная никакой «моде». Крестьяне,
придерживавшиеся старины, и бедные, и богатые, надевали умершему новые
лапти, даже если он при жизни их не носил: сапоги в гроб не клали,
считая их модными, а «на том свете моды не надо». Лишь в
Олонецкой губернии иногда хоронили в сапогах, предварительно
выдернув из подошвы гвозди: в загробном мире в них тяжело будет
ходить. По той же причине малороссияне обували умерших не в
чоботы и черевики, в которых «много зелеза», а в постолы -
мягкие кожаные туфли, собранные на ремешке вокруг ноги.
Особенно дедовских обычаев придерживались староверы.
Женщин хоронили в рубахах туникообразного прямого
покроя, тогда как в жизни они носили поликовые рубахи - с
плечевыми вставками. Сарафан из белого холста на
покойницах также был фасона, давно вышедшего из быта: в
повседневной жизни его уже не носили, надевая лишь на богослужения.
На мужчин надевали балахон или кафтан со сборами,
служивший в жизни только моленной одеждой. В Пермской губернии
рубаха-косоворотка для покойников шилась с разрезом на
правой стороне, как это было принято в старинных
венчальных рубахах, а не на левой, как носили в жизни.
И одевали одежду не так. как живым. Онучи завёртывали
226
не в правую, а в левую сторону, сооры скрещивали не сзади, а
спереди. Рубашка, надеваемая «на смерть», не застёгивалась ни
на запонки, ни на пуговицы, а завязывалась тесьмой или
гарусом. В Малороссии умершим женщинам не застёгивали
сорочки на запонки, а пользовались завязками, как и при венчании;
иногда их облачали в кафтаны с червонными лацканами,
также потому, что раньше в них венчались.
На умершем воротник рубахи оставляли расстёгнутым,
если вдова хотела вступить во второй брак. По тем же
соображениям покойника перепоясывали красным поясом и трижды
перебегали дорогу.
Пояс - непременная деталь погребального костюма. Даже
ребёнка хоронили обязательно в подпоясанной рубашечке из-
за поверья, чго при воскресении покойник должен быть
подпоясанным. Иногда подвязывали рубаху у ворота и запястий.
Женщинам голову покрывали чепцом, сорокой,
повойником, сверху же повязывали платок. Мужчин хоронили в
шапках, либо клали её сбоку; в случае, когда священник возражал
против шапки, её прятали под подушку.
Саван как бы заменял верхнюю одежду, надевался поверх
домашнего платья. Составляли его из двух-трёх полотнищ
холста, сшитых друг с другом длинными сторонами и одной
поперечной гак. что получался как бы мешок, одевавшийся на
голову. Саваном обёртывали человека и накрывали его сверху.
Иногда обходились и без савана, окутывая тело куском холста
и обвивая длинной полосой ткани.
На Севере частью погребального костюма (и мужского, и
женского) был куколь - мешкообразный головной убор из
холста, одевавшийся под саван.
«Если умрёт девица, то на похоронах раздают дары, как на
свадьбе», -- писал В. И. Даль из Тверской губернии. Уподобляли
свадьбе похороны незамужних и неженатых во многих губерниях,
особенно малороссийских: по поверью, каждый должен иметь
жену или мужа, иначе им не будет места на том свете. К
погребальной церемонии девушек присоединялись свадебные символы
и обряды: расплетали волосы покойнице, убирали её голову
лентами, венком из позолоченного барвинка; выбирали старост,
бояр, сваху: старост и подстарост повязывали рушниками; свахе
давали в руки свечу и мич; девушкам-дружкам повязывали
головы чёрными лентами: выбирали одного парубка за вдовца.
727
Умершему парубку также устраивали похороны-весшля.
Одевали его в лучшие одежды: сорочку, штаны, пояс, жупан, в
головах клали шапку с пришитым венком из позолоченного
барвинка. Другой венок отдавали одной из девушек, выбранной
его «невесте». По мнению этнографа Е.Г. Кагарова, обряд
венчания покойников восходит к древнейшей форме погребения
девушки или женщины вместе с умершим женихом или мужем.
На похоронах-свадьбе раздавали платки, рушники, одежду.
Отец, если ему не удавалось сыграть сыну свадьбу, раздавал его
рушники, если умершая дочь не имела незамужних сестёр, её
приданое раздавалось подругам. Однако ношение одежды покойной
считалось небезопасным: если из погробщины шили рубашку, то
носящему её будет сниться «нябощик» (от слова «небо» - нябо-
щик - ушедший на небо). Чтобы избежать беспокойных снов,
одежду и постель покойного вывешивали на шесть недель в
курятнике, - «чтоб петух своим криком очистил их».
У восточных славян в старину погребальные одежды шили из
ткани белого цвета: мужчинам - белые сорочки и штаны, чулки,
войлочные шапки; женщинам - рубаху-сорочку, сарафан, сподни-
цу, белую свитку, белую нами псу, сороку из белого холста, по
очелью вышитую опять же белыми нитями. В XIX, особенно в начале
XX века белый цвет, как цвет погребения и траура, вытеснился
чёрным цветом. Если раньше в знак печали близкие покойного
носили белые рубахи, белые платки, то теперь стали облачаться в
одежды тёмных тонов. В старину - в XVIII веке и раньше - при
трауре женщины носили платки внакидку, не завязывая, а просто
набросив их сверху кокошников. В Рязанской губернии близкие
умершего в трауре расстёгивали ворот у рубашки, женщины не
надевали передника после похорон до сорока дней, а затем носили
передник - обязательно белый до трёх лет.
Умершего, а потом гроб с телом покойного клали на меховой
тулуп или шубу, расстеленную волосами вверх. Шуба оставалась
лежать в переднем углу девять дней после похорон. И на
сороковины шубу вновь расстилали: душа умершего, полагали в
старину, в последний раз приходила домой прощаться с близкими.
Земной путь человека начинался с шубы, ею же и
оканчивался. «От бани до мазарок (могилок) недалече», - теперь мы,
знакомые с обрядами, бытовавшими на Руси, без труда
поймём эту древнюю пословицу: от рождения до смерти недалече.
\итайцы - вежливый народ. Дал/се своему
обидчику китаец не нагрубит в сердцах, а
пожелает с учтивой улыбкой: «Чтоб тебе жить в
эпоху перемен!»
Смысл этого проклятия мы поняли, прочувствовав
«прелести» жизни «в эпоху перемен» на своей
шкуре: уже как лет десять перемены преследуют нас.
Выпало жить согласно древней китайской поговорке и
русскому народу в начале XVIII века. Съездил царь Пётр
Алексеевич в Голландию и, вернувшись, обрушил на страну такие
преобразования, что в народе поползли слухи: «Царя
подменили! Нашего оставили у себя, а в Москву отправили какого-то
немца». Пишу слухам давали царские указы, хулящие и
запрещающие всё русское и навязывающие немецкое, французское,
венгерское. Что мог подумать о царе боярин, дворянин либо
простой москвич-ремесленник, услышав такой царский указ «О
ношении платья на манер Венгерского», оглашённый 4 января
1700 года:
«Боярам и Окольничим и Думным и Ближним людем и
Стольником и Стряпчим и Дворяном Московским и Дьяком и
Жильцам и всех чинов служилым и приказным и торговым
людем. и людем Боярским, на Москве и в городех, носить
платья, Венгерские кафтаны, верхние длиною по подвязку, а
исподние короче верхних, тем же подобием; и то платье кто
успеет сделать носить с Богоявлениева дни нынешнего 1700 года,
а кто к тому дни сделать не успеет, и тем делать и носить,
кончае с нынешния сырныя недели» (Полное собрание Законов
Российской Империи с 1649 года. т. IV, СПб. 1830).
Богоявление - праздник Крещения Господня, отмечается 6
января православного стиля, то есть на пошив венгерского
кафтана отводилось всего... два дня. Реальным был второй
срок, названный в указе - «с нынешния сырныя недели», по-
иному - с конца февраля.
Через год Пётр Алексеевич приказывает носить
иностранные одежды уже не только придворной знати и чиновникам,
но и большинству москвичей и жителей других городов:
"Боярам и Окольничим и Думным и Ближним людям и
Стольникам и Стряпчим и Дворянам Московским и Дьякам и
Жильцам и городовым Дворянам и детям Боярским и Гостям и
приказным людям и драгунам и солдатам и стрельцам и чёрных
слобод и всяких чинов людям Московским и городовым
жителям, и которые помещиковы и вотчинниковы крестьяне
приезжая, живут на Москве для промыслов кроме духовного чину,
священников и дьяконов и церковных причетников, и пашенных
крестьян, носить платье Немецкое верхний Саксонския и
Французский, а исподнее камзолы и штаны и сапоги и башмаки и
шапки Немецкия, и ездить на Немецких сёдлах; а женскому
полу всех чинов, также и попадьям и дьяконицам и церковных
причетников и драгунским и солдатским и стрелецким жёнам их
и детям носить платье и шапки и кунтыши, а исподния бостро-
ги и юпки и башмаки Немецкия ж, а Русскаго (платья) и
Черкесских кафтанов и тулупов и азямов и штанов и сапогов и
башмаков и шапок отнюдь никому не носить, и на Русских
сёдлах не ездить, и мастеровым людям не делать и в рядах не
торговать. А кто с сего Его Великого Государя указу, станут
носить платье штаны и сапоги и башмаки и шапки Русские и Чер-
кесския, кафтаны и азямы и тулупы, также и на Русских сёдлах
ездить: и с тех людей в воротах целовальникам иметь пошлина,
с пеших по 13 алтын по 2 деньги, с конных по 2 рубли с
человека; также и мастеровые люди платье и сапоги и башмаки и
шапки и сёдла Русские станут делать и в рядах торговать: и тем
людям, за ослушание их, учинено будет жестокое наказание»
(Именный указ «О ношении всякого чина людям немецкого
платья и обуви; и об употреблении в верховой езде Немецких
сёдел». «Полное собрание Законов...», т. IV, № 1887).
Усаживая русских на немецкие сёдла, царь не думал, будет
ли им удобно сидеть не в своём седле: хотелось поскорее
увидеть в Москве европейский порядок, пусть даже внешний,
введённый палками. Ещё через год, в именном указе от 26
февраля 1702 года «О ношении парадного платья в праздничные и
церемониальные дни», он опять возвращается к тому же:
Кафтан
Ферязь
«Великий Государь
указал: Царевичам и
Палатным людям в
Господские праздники и
Воскресные дни, и на
Свои Государевы
Ангелы, и на приездах и на
отпуску послов и
посланников, и во время
Его Государевых
выходов носить кафтаны
верхние суконные
Французские, а под
ними камзолы золот-
ные, а Генералам и
Полковникам и иных
чинов начальным
людям, в вышеписанные
же дни, носить
Французские суконные с
украшением золотным, а
камзолы золотыые ж; а
будс кого золотных нет,
и тем носить и из иных
парчей цветные, а Московских чинов людям и Дьякам носить
Французские кафтаны и камзолы против того ж а иных
нижних всяких чинов людям Французские ж, и камзолы у кого
какие есть цветные. И сей Свой Великого Государя указ
записать в Розряд в книгу, а по градским воротам прибить
письма» («Полное собрание законов...», т. IV. № 1898).
Видимо, несмотря на угрозу «жестокого наказания», а царь
был круг на расправу, новые порядки с трудом
приживались: бояре, дворяне, мелкий чиновный люд неохотно меняли
привычки, надеясь, что с государя дурь сойдёт и всё вернётся
на круги своя. А потому продолжали шить и носить удобное
русское платье. Однако блажь крепко засела в царственной
голове: накануне 1705 года. 22 декабря. Пётр Алексеевич решил
запретить не только ношение, но и пошив, и продажу платья
русского покроя. Напомнив, что он пять лег назад приказывал
сменить одежду и, перечислив всех, кому велено исполнять его
Царь в
торжественном облачении
Русские одежОы XVII века
2 "И
монаршью волю, он с 1 января 1705 года повелевал одеваться
на иностранный манер, «а русских и черкесских кафтанов и
тулупов и штанов и сапогов и башмаков отнюдь никому не
носить и мастеровым людям не делать и в рядах не торговать.
А буде кто с сего Великого Государя указу, Генваря с 1 числа
1705 года станут носить платье, штаны и сапоги и башмаки.
Русские и Черкесские кафтаны и тулупы: и с тех людей в
воротах целовальникам, которые поставлены для того сбора из
приказа Земских Дел, имать: с пеших по 13 алтын по две
деньги, с конных по два рубля с человека. Также и мастеровые
люди, платье и сапоги и башмаки станут делать, и в рядах
торговать: и тем людям за ослушание их учинено будет
жестокое наказание» («Полное собрание законов...», указ «О
ношении всякого чина людям Саксонского и Немецкого, о
неделании мастерам Русского платья, о неторговании оным в рядах,
и о штрафах за неисполнении сего указа», т. IV, № 1999).
И опять - угроза: «за ослушание» «жестокое наказание». И
снова - неудача: ну никак не хотели русские в одночасье
становиться иноземцами! Тогда Пётр предполагает: если
запретить торговлю русским платьем, то... И 17 декабря 1707 года
(заметьте: перед Новым годом у царя появляется прямо-таки
какой-то зуд нововведений) выходит очередной указ под
названием «О клеймении немецкого платья и шапок»:
«В Китае (имелся в виду Китай-город - район Москвы
близ Кремля - В.В.) в ветошных и в шапочных рядах
Немецкое платье и шапки, которые делают портные и шапочные
мастера, и в те ряды продают, клеймить, для того что платье и
шапки многие делают не против Немецкого образца. И для
того в тех рядах выбрать по человеку, из знатных и добрых
людей, и у старост и у рядовых взять на них выборы, и велеть
портным мастерам и шапочникам, те кафтаны и шапки для
клейма приносить к ним в ряды, а без клейма отнюдь им того
платья и шапок не продавать. А им выборным, то платье и
шапки клеймить безденежно и без держания, и смотреть, чтоб
то платье и шапки были против образца, а им рядовичам не
клеймённого платья и шапок в ряды и на площадь отнюдь
никому не покупать и не продавать. Л которые платье и шапки
сделаны будут не против образца: и им то платье не клеймить,
и отдавать портным и шапочным мастерам назад, и велеть им
переделывать против образца. А которые портные и шапочные
234
//«рь Алексей Михайлович
A629 16>
в наряде Большой Каты
мастера станут кафтаны и шапки
в рядах и на Красной площади за
рядами и по перекрёсткам
продавать не клеймя: и им рядовичам
тех людей имать и приводить»
(«Полное собрание законов...»,
т. IV, № 2175).
Выкидывать роскошные и
красивые зипуны и кафтаны, ферязи
и охабни, перешедшие от
предков, и облачаться в кургузое
немецкое платье приходилось
людям, на чьей памяти издавались
совсем иные указы. В августе
1675 года отец Петра I, царь
Алексей Михайлович, примерно
наказал одного из своих
приближённых за пренебрежение
русскими обычаями: «Великий государь
указал: князя Андрея княж
Михайлова сына Кольцова-Мосальского из стряпчих написать но
жилецкому списку (т. е. сильно понизить в звании - В. В.) за
то. что он на голове волосы у себя подстриг. А стольникам и
стряпчим, и дворянам московским, и жильцам указал Великий
Государь свой Государев указ сказать, чтобы они иноземных
немецких и иных обычаев не перенимали, волосов у себя на
голове не подстригали, також и платья, кафтанов и шапок с
иноземских образцов не носили, и людям своим потому ж
носить не велели. А будет кто впредь учнёт волосы подстригать
и платье носить иноземского образца, или такое же платье
объявится на людях их: и тем от Великого Государя быть в
опале, и из вышних чинов написаны будут в нижние чины»
(«Полное собрание законов...», т. 111).
Сыну Алексея Михайловича, Петру, в тог год исполнилось
три года, а несколько месяцев спустя на престол взошёл его
старший брат Фёдор Алексеевич. Кстати, он тоже «воевал» с
русскими одеждами, в 1681 году повелев всем придворным и
думным чинам носить короткие кафтаны вместо прежних
длинных охабней и однорядок: одно время в старинных
длинных платьях даже запрещалось входить в Кремль.
235
Царствование Фёдора Алексеевича продолжалось шесть
лет, по его смерти мастерам заказали сразу два трона - для
Ивана и Петра. В Оружейной палате Кремля и ныне можно
видеть сей двойной трон с перегородкой с окошком,
приставленной к спинкам: в окошко царевна Софья Алексеевна
подсказывала юным царям, что и как говорить послам на приёме.
Двуцарствие вскоре кончилось царь Иван умер, но Пётр, за
малолетством, по-прежнему опекался сестрой (за короткое
царствование Софья Алексеевна успела тихо и мирно
присоединить к России земли по Амуру, подписав с китайцами
договор). Царственный отрок, однако, не столько слушал умную и
рассудительную старшую сестру и её сподвижника князя
Василия Васильевича Голицына, стоявших за старину, за развитие
страны в русле дедовских обычаев, сколько иноземцев Франка
Лефорта и Патрика Гордона.
Размышляя о том, почему иностранцы презирали Русь, наш
современник преосвященный Тихон, епископ Бронницкий
объяснял: «В строгих иноческих обителях и скитах, в
государевых покоях и крестьянских избах, в постах и молитвах, в
битвах и трудах творилась неповторимая русская культура, вся
проникнутая неземным светом глубокого и искреннего
благочестия, тихого и мудрого созерцания, светом осмысленного,
озарённого великой целью бытия.
Такой возвышенный строй русской культуры оказался
недоступен, непонятен для суетной и кичливой Европы, не желавшей
и не умевшей ценить чужие достижения. Приезжие иностранцы,
возвращаясь домой, предпочитали просто-напросто охаивать то,
чего не могли постичь; так уже с XVI столетия на Западе
укоренился миф о «русской отсталости», о «российском варварстве»,
который и сегодня, на исходе XX века, с каким-то
сладострастным упоением продолжают развивать нынешние западники и
либералы» («Русь православная», № 31, 1996).
Немцам удалось внушить впечатлительному юноше, что
ему выпало несчастье родиться царём дикой, «варварской»
страны. Уроки «благожелателей» не забылись: став
единоличным правителем России, Пётр принялся втискивать огромную
страну в узкие европейские рамки «приличия», соизмеряя свои
представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо» с
тем, а как там, в Европе? И гянется рука к перу, перо - к
бумаге, как говаривал потом поэт, воспевший царя, поднявшего
236
Россию на дыбы, и вот уже перо, повинуясь монаршей воле,
выводит:
«Генваря 16, 1705 года. На Москве и во всех городах,
Царедворцам и дворовым и городовым и приказным всяких
чинов служивым людям, и Гостям и гостиной согни и чёрных
слобод посадским людям всем сказать: чтоб впредь с сего Его
великого Государя указа, бороды и усы брили. А буде кто
бород и усов брить не похотят, а похотят ходить с бородами и
усами, и с тех имать, с Царедворцев и с дворовых и с
городовых и всяких чинов служилых и приказных людей, по 60
рублей с человека; с Гостей и с гостиной сотни первые статьи по
100 рублей с человека, средней и меньшей статьи, которые
платят десятое деньги меньше 100 рублей, с торговых и
посадских людей по 60 рублей, третья статья, с посадских же и с
Боярских людей и с ямщиков и с извозчиков и с церковных
причетников, кроме попов и дьяконов, и всяких чинов с
Московских жителей по 30 рублей с человека на год. И давать им
из приказа Земских дел знаки; а для тех знаков и для записки
приходить им в приказ Земских дел без мотчания, а в городах
в Приказные избы; а те знаки носить им на себе (...) а с
крестьян имать везде по воротам пошлину, по 2 деньги с бороды,
по вся дни. как ни пойдут в город и за город; а без пошлин
крестьян в воротах, в город и за город, отнюдь не пропускать
(...) буде они Воеводы и Бурмистры станут в том чинить кому
поноровку и им Воеводам за то быть в опале, а Бурмистрам в
наказаниях в раззорении без всякой пощады» («Полное
собрание законов...», т. IV, № 2015).
30 рублей по тем временам - большие деньги: плотник,
слесарь, кузнец получали годового жалования не более 10 рублей.
Выкупить бороду могли только богатые, а прочие, скрепя
сердце, вынуждены были осквернять себя, ведь борода и усы
испокон веку считались святыней, богоданным украшением
мужчины. В «Правде Роськой» - своде законов языческой Руси -
предусматривалось, что за отсечённый палец виновный платил
штраф в 3 гривны, а за клок бороды или вырванный ус - в
четыре раза больше: за нанесённое оскорбление достоинству
человека обидчик наказывался более сурово, нежели за
причинение увечья. Прошли века, но и в начале XVIII столетия
православные люди почитали бороды не меньше язычников. Тем не
менее царя это не остановило...
237
В то время крестьянское сословие составляло около 80 %
населения страны, землепашцев указы не касались, парь
«переодевал» только горожан. Конечно, те неохотно повиновались
сумасбродным желаниям монарха, а кое-где и •— бунтовали. Когда в
Камышин пришло повеление, чтобы служилые люди обрили
бороды и надели немецкое платье, то жители — повиновались, а
вот свободолюбивые донские казаки, узнав об этом, осадили
город и взяли его. Шесть недель они занимали город и чинили
расправу: рубили головы и топили тех, кто повиновался царскому
указу. Естественно, в одном отдельно взятом городе сохранить
милую их сердцу старину казакам не удалось, и при
приближении царских войск они покинули Камышин, приказав напоследок
камышинцам не брить бород и не носить немецкое платье...
Впрочем, в череде законов Петра появились и вселяющие
надежду: царь одумался и вот-вот гонения на русские обычаи
прекратятся. 1706 год ознаменовался именным указом «О
повелении сибирским жителям носить такое платье, какое кто
пожелает и при верховой езде употреблять прежние их сёдла». «В
минувшем 1705 году. - говорилось в
нём, - посланы во все Сибирские го-
роды Наши Великого Государя
грамоты о платье и об иных тому ж
подобных делах, и Сибирских городов
всяких чинов жители били челом Нам
Великому Государю, что им для
скудости их носить платье, также и сёдла
держать по-прежнему. И Мы.
Великий Государь, указали: те посланные
Наши Великого Государя грамоты все
отставить, и по них ничего не чинить;
а носить платье, также и сёдла и
прочее подобное тому, как кто что похо-
чет, для того что посланы те Наши
Великого Государя грамоты, не спра-
вясь с Нашим Великого Государя
указом» (Полное собрание законов.., т.
IV, № 2132). Однако сибиряки не
долго радовались монаршей милости,
получив царский указ. в котором царь
сообщал: «...ведомо учинилось, что в
Русские крестьяне Л'!У/ пека
Русские крестьянки XVII века.
Обе картинки сняты с
рисунков, сделанных членим
немецкого посольства,
приесжавшего в Ргнсшо при
царе Xfti.xau 1С Федоровиче
238
сибирских городах служилые люди делают себе, детям и жёнам
портища золотые и серебряные, бархатные и объяриновые. и
байоараковые и орбажные. и с широкими золотыми и
серебряными кружевами, холодные; а также на соболях, лисьих чёрных
дорогих мехах, чего им по их чину носить не довелось».
Короче, всяк сверчок знай свой шесток...
Чуть позднее Пётр прогневается на столичную молодёжь за
ношение... иностранных одежд. «Дошло до нас, - извещал он в
указе, - что сыны людей именитых в гишпанских штанах и
камзолах по Невскому щеголяют предерзко. Господину
губернатору Санкт-Петербурха указую: впредь оных щеголей
вылавливать и бить кнутом по ж..., пока от гишпанских штанов
зело препохабный вид не останется».
Что же получается? То - жестокое наказание за ношение
русских одежд, то - битьё кнутом за «гишпанские штаны»? 11
почему сибирякам можно ездить в русском кафтане на русском седле,
а нижегородцам да тулякам по-прежнему надо трястись не в
своём седле?
Щеголей секли за ослушание: царь
велел носить бельё саксонское, камзол
французский, а про «гишпанское» не
упоминалось. Возможно, и насмешку в
испанском наряде усмотрел. Сибирь же
далеко, а царь стремился
«перековать» сознание, изменить образ жизни
прежде всего высшего слоя Петербурга,
Москвы, других крупных городов. Не
случайно во всех указах об изменении
«формы одежды» оговаривается:
«кроме духовного чину и пашенных
крестьян». Последних царь и за людей не
считал - пашут землю и пашут себе,
пусть даже и в ненавистном ему
русском армяке. Духовные же лица...
Вероятно, Пётр Алексеевич
слышал историю о том, как великий
князь Василий Иванович, отец
Иоанна Грозного, пытался ввести бритьё
бороды на иноземный манер:
побрился сам и призывал всех следо-
Ве.гикий князь Василий
Иванович. Рисунок us сочинения
I "ерберштейна « ianucKU о
Московии». Великий кня!ь одет
к домашнюю шубу, с петлицами
на груди, на нём шапка.
отпитая Соболевым околышем.
сапоги татарские, с шгнутыми
носками
239
вать его примеру. И что же? Священники осудили царя за
дерзкий поступок" и заставили отказаться от мысли скоблить щёки
и впре,ць. А когда боярин Никита Иванович Романов, дядя
царя Алексея Михайловича, любивший щеголять в немецком
платье, одел в немецкие ливреи и свою дворню, то патриарх
Никон велел изрезать в куски и сжечь еретическую одежду.
От гнева духовных лиц Пётр Алексеевич обезопасил себя,
не затрагивая реформами быта и обычаев
священнослужителей. По смерти же патриарха Адриана упразднил
патриаршество, сам став первосвященником, дабы новый патриарх не
препятствовал его починам, как патриарх Адриан, издавший
послание пастве против брадобрииц, именуя их «котами» и
стращая православных вопросом: если они бреют бороды, то
где станут на Страшном Суде -- с праведными ли,
украшенными брадою, или с бритыми еретиками?
Царь ещё в молодые годы, в 1699 году, чтобы
дискредитировать сам институт патриаршества, организовал «всешутей-
ший. сумасброднейший и всепьянейший собор»: забаву в
форме антирелигиозных богохульных маскарадов. - хорошо
продуманную неприличнейшую пародию на церковную иерархию
и православное богослужение. Яростные нападки на
Православие и глумление над обрядами, доходившие до бешенства и
открытого кощунства. Пётр I не
оставлял до самой смерти.
А.Н. Толстой в романе
«Пётр Первый» с сочувствием
изобразил сцены брадобрития
царём роскошных купеческих
бород. Только не купцам
сочувствовал писатель - царю:
приходилось и указы
собственноручно писать, и самому
исполнять их. Может, царь хотел
как лучше?
Спустя без малого три
сотни лет психологи открыли
закон: враждебное и боязливое
отношение к чужому, называе-
рк.мшкраск.чьтт-ш.,»,,* МОС Ксенофобией ЧрСЧВЫЧаЙ-
стрижет .1уГ„,к \'1.\ «ск НО СТОЙКОС СВОЙСТВО ЧСЛОВечСС-
240
()(){'.укъда княа'й и шжиточных :1нк)ей XI И века
кои природы,
присущее и первобытному,
и современному
человеку. А у русских,
обоготворявших
предков и старину. -
и тем паче. У нас
любовь к родине, к
своей земле, к «дыму
Отечества, сладкому
и приятному» -
чувство не
благоприобретённое, а скорее
врождённое. Понимал ли это Пётр I? Бог весть... Вообще,
беспристрастной оценки его правления, на мой взгляд, нет до сих
пор: сначала историков сдерживала его принадлежность к
царствующей династии, затем революционеры провозгласили
Петра «первым большевиком», нынешние демократы-реформаторы
тоже считают его своим, а у демократов о своих, как о
покойниках, говорят только хорошее.
Так или иначе, но именно Пётр I законодательно запретил
особам царствующей фамилии жениться на... русских
девушках. И до Николая II включительно сей завет предка
неукоснительно соблюдался: за невестами наследники престола
ездили в Европу. Глядя на монарха, и дворяне стремились вести
под венец мисс, мадам, фрау или, на худой конец, паночек.
Высший, руководящий слой русского
общества постепенно стал по крови (и
по духу это уж само собой) вовсе не
русским. Дворяне бросились составлять
свои родословные, выискивая в
глубинах лет своих мифических
предков-иностранцев, не брезгуя подделкой
документов, ибо как из русских прадедов
сделать немцев? Из 933 родословных
804 оказались иностранного
происхождения. Потомками немцев заявили себя
Клычёвы. Кутузовы. Салтыковы, [-пан-
чины, Толстые. Шереметевы.
Беклемишевы. ЛеваШСВЫ. ХВОСТОВЫ. БобрЫКИ- 1\ня.тс{кЧ,¦ т>сжч)ы XI веки
241
ны. Васильчиковы и
многие другие; потомками
шведов - Воронцовы,
Сумароковы. Ладыженские.
Вельяминовы, Богдановы.
Зайцевы, Нестеровы и прочие:
потомками итальянцев
Елагины, Панины,
Сеченовы, Чичерины, Алферьевы.
Ошанины, Кашкины и т.п.;
потомками греков -
Жуковы, Стремоуховы, Власовы;
англичан Бестужевы, Хо-
мутовы, Бурнашевы. Фоми-
цыны; венгров - Батурины.
Колачёвы; Апухтины и Ди-
вовы «оказались»
французами, а Лопухины, Доб-
рынские и Сорокоумовы
черкесами. Князья
Кропоткины, происходящие от
Рюрика, заявили себя
потомками одного зодотоор-
дынского хана: русские
дворяне готовы были вести
свой род откуда угодно,
лишь бы не из России! Весь
XVIII век шло отдаление
верхов от своего народа, и
если в начале века князь Фёдор Юрьевич Ромодановскии и его
крепостной крестьянин Тимофей носили кафтаны одного
русского покроя, изъясняясь на одном, русском, языке, то на
исходе столетия князь Куракин, одетый на французский манер и
по-французски же беседующий с женой и детьми, являл
разительное отличие от своих крепостных крестьян, сохранивших
русское обличье.
Уже в 1730-е годы, при Анне Иоанновне. в царском
дворце разговаривали не иначе, как по-немецки. Окончательно же
правящий класс «переоделся» во всё европейское в
царствование «матушки Екатерины», при ней же приличествующим для
\1<)()ы к 1'осчш к 1~~9 ¦•«<)! В центре
uic'o.iiixa ни г\1янье. В верхнем и'вом
хг.п' <'о:ювной \ftop по манеру шишаки
Минернина. или по-драгунски; cieeu «шау -
и'вантскип тюрбан. С рисунка.
при.тженноеа к .чк'урпа./у «\hxhioe
ежемесячное сочинение''. Ш()анис 1~?У ,yotki
242
знати я зыком стал
французский.
Один из сатирических
журналов екатерининских
времён ехидно замечал:
«Проснувшись в полдень или
немного позже, молодой
человек первое мажет лицо своё
парижскою мазью, потом
набрасывает пудреман и по
нескольку часов проводит за
туалетом, румяня губы, чистя
зубы, подсурмливая брови и
налепливая мушки...»
Сатирик преувеличивал?
Но вот описание нравов
высшего общества тех лет,
оставленное в книге «Старая
Москва» знатоком русского быта
XVIII века М. И. Пыляевым:
«По требованиям моды
роскошь в костюмах доходила
до крайностей: бархат,
кружева и блонды, серебряные и
золотые украшения считались
необходимыми
принадлежностями туалета (...) Особенное
внимание щеголей было
обращено на головную уборку:
завивание волос, пудру и
парики. Убрать голову согласно с требованиями светских
приличий, как для мужчин, так и для женщин, было хлопотливое и
нелёгкое искусство. Волосы были завиваемы буколь в двадцать
и более, щеголи просиживали за таким занятием часа по три и
по четыре». Кудри завивали наподобие «заливных груб и
винных бочёнков». как остри;! журнал «Пустомеля».
Женщины, переняв молу у француженок, вставлялись в
пышные платья. Именно вставлялись: подол платья держался
на каркасе из китового уса. ниспадая по ею рёбрам наподобие
абажура. Шлейф платья волочился по земле. Пример подавала
Mt)()N f> России 1^~9 со()а. В центре
счастtutihitt иц\'о.1ь. В верхнем :п'вом
iv/г убор a-.ia-ne ihnv ih: cwea enusy
прическа «[\n'i{«eiihiioui(iH приятное />?/>»
Справа «верху прическа «Раскрытые
пречести»; Внизу причёска
"llpe ici тная простота". С рисунка,
при юмсенноео к McyputLiy <'\U}i)hoc
ежемесячное сочинение». l~^1) eoi)
243
Князь Г. А. Потемкин-
Таврический. С гравированного
портрета Харитонова
сама императрица Екатерина II:
шлейф ее коронационного платья
растянулся... На сколько бы вы
думали? На семьдесят метров!
Допустим, причуды
позволительны царям, к тому же коронация
случается раз в жизни. А каково
приходилось в тесной прусской
одежде нашим солдатам, изо дня в
день втискивавшимся в мундир и
прикрывая завитые в букли и
заплетённые в косы волосы напудренным
париком! Против тесной, неудобной
для солдат одежды выступали
великие русские полководцы Пётр
Александрович Румянцев и Александр
Васильевич Суворов, но... Великими
они были на полях сражений, а во
что одевать солдат - решали не
они. На счастье, президентом
военной коллегии стал фельдмаршал
Потёмкин, муж Екатерины П- (они тайно обвенчались, так как
по закону о престолонаследии вдовствующая императрица
вступать во второй брак не могла). В «Записке об одежде и
вооружении войск» Потёмкин дал убедительные обоснования, в
необходимости коренного изменения существующих одежды, обуви,
снаряжения российских войск, а в дальнейшем и осуществил
свои предложения.
«В Россию, когда вводилось регулярство, - писал Григорий
Александрович Потёмкин, вошли офицеры иностранные с
педантством тогдашнего времени; а наши, не зная прямой
цены вещам военного снаряда, почли всё священным и как
будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в
косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приёмах и пр.
Занимая себя таковою дрянью, и до сего времени не знают
хорошо самых важных вещей и оборотов, а что касается до
исправности ружья, тут полирование и лощение предпочтено
доброте, а стрелять почти не умеют. Словом, одежда войск
наших и амуниция такова, что придумать почти нельзя лучше к
угнетению солдатов, тем паче, взят будучи из крестьян в 30
244
Великий KHHib Павел Петрович /будущий
император Павел 1) в I7HI году.
С гравированного портрета Скоро<)\\<она
почти лет возраста, узнает
узкие сапоги, множество
подвязок, тесное нижнее
платье и пропасть вещей,
век сокращающих.
Красота одежды
военной состоит в равенстве и
в соответственности вещей
с их употреблением.
Платье чтобы было солдату
одеждою, а не в тягость;
всякое щегольство должно
уничтожить, ибо оно есть
плод роскоши, требует
много времени, иждивения
и слуг, чего у солдата
быть не может. На сём
основании предложу по
порядку: (...)
Штаны лосинные (...)
зимою от них холодно, а летом жарко, под ними же нельзя
иметь полотняной одежды. Ныне лосиная одежда не нужна; в
старину её носили для того, что употребляли железные латы, и
как лосина больше могла сносить, нежели сукно, потому и
предпочиталась. (...) Завивать, пудриться, плесть косы
солдатское ли сие дело?; у них камердинеров нет. На что же
пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и
чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками,
косами. Туалет солдатский должен быть таков: что встал, то
готов. (...) Просторны сапоги пред узкими и онучи или
портянки пред чулками имеют ту выгоду, что в случае, когда ноги
намокнут или вспотеют, можно при первом удобном времени
тотчас их скинуть, вытереть портянкою ноги и, обвертев их,
опять сухим уже оной концом, в скорости обуться и
предохранить их тем от сырости и ознобу. В узких же сапогах и чулках
того учинить никак не можно, да и чулок не всегда бывает
возможность переменить или высушить, через что бедные
солдаты, имея безпрестанно ноги мокрые, подвергают нередко
себя простуде и другим болезням; не имея нужды при узких
сапогах подвязывать крепко свои ноги, солдаты могут и сво-
245
оолнсс холить, и оолсс перенести
путевого труда, и обращение
КрОВИ НС Останавливается»
(«Памятники новой руеск'ой истории». Сборник
статей. От. 187.1. т.З. с. 311 315).
В апреле 1786 гола при
утверждении новых штатов и табелей
по предложению фельдмаршала
князя Потёмкина была введена
новая форма одежды российских
войск, коренным образом
отличавшаяся от прежней, ведущей
свое начало ещё от Петра I.
Отменены пудра, букли, косы,
широкополые шляпы, узкие
кафтаны, камзолы с рукавами, узкие
штаны. штиблеты, башмаки.
Нижним чинам мушкегерских пехотных рог полагалась каска,
короткий кафтан, камзольчик. галстук, длинные просторные
шаровары, крут лоносые сапоги, китель для лета и епанча при
холодной ненастной погоде.
А н'ксан()р Васильевич
1'нОовыс лишкстс/н ких no.iKoe н tj>op\n\ по пчившей ни/ванне
•¦патемкннс'кой рефор\ил»
246
Император Александр III
Александрович (IH45 IH94)
Но воцарился Павел I
снова вернулись в казармы, на
муку солдатам, неудобные
прусские мундиры. Суворов,
выступивший против отмены
потёмкинского костюма, так
отзывался о прусском
обмундировании: «Нет вшивее
пруссаков: лоучер или вшивень
назывался их плащ, а головной
их убор - вонью своею вам
подарит обморок. Мы от
гадости были чисты, а они первая
докука ныне солдат. Стибле-
т'ы гной ногам... Букли - не
пушки, пудра -- не порох,
коса - не тесак, я русский, а
не пруссак», а затем добавлял: «Русские прусских всегда
бивали, чего же тут перенимать?»
Процарствовал император Павел недолго, а введённый им
мундир, правда, уже без парика, в основе своей стеснял
русского солдата до 1880-х годов, когда император Александр III,
активный участник Турецкой войны 1877 1878 годов (тогда он
был ещё наследником престола), на практике изведавший
боевую тяжёлую обстановку, стал инициатором всех
преобразований в армии, в том числе и формы одежды. В манифесте от 29
апреля 1881 года император Александр III выдвинул на
первый план «поддержание порядка и власти, блюдение
строжайшей справедливости и экономии, возвращение к исконным
русским началам и обеспечение повсюду русских интересов».
Плац-парадная форма одежды, бытовавшая до того,
красивая, щеголеватая, была тесна в носке и не отвечала
требованиям мобилизационной готовности российских войск.
Обмундирование по покрою приблизилось к русскому костюму,
стало отражать его национальные черты. Покрой мундира
обеспечивал не только свободу в движении военнослужащих,
но при наличии в мундире большого захода одного борта на
другой увеличивалась зашита груди воина от холода.
В завершение разговора об армейской одежде несколько
любопытных фактов.
247
\ нтср-ифицс/] Jciio-reiipiUiit Преображенского по ikiI
в парадной вне строя форме: фе/ьдфебечь 1енб-,'вар<'пш
<1>ин:1ЯН(к'коео по/ка н парадной Оля строя форме:
рядовой !спб-,'«ар<}Ш1 1[ав.ювскосо no.ikd: нестроевой
/енб-евирдин Bo.iNiicKo.'o no ikii в niipudiioii форме
IXHO-c ,-о()ы
llhnao-офицер {>я<!о«ои и фе пи)фсбс ib пехотных
чо n:ofi в Hiifhiibtoii (jiopue. IKSil-e ,:о<)ы
Всем известная
ныне верхняя
одежда как солдат, так и
офицеров шинель
(епанча с
рукавами) впервые
появилась в ассортименте
обмундирования
российских войск у
егерей в 1760-х
годах. Первоначально
она была зелёного
цвета, длиною до
икр. с узким
отложным воротником,
втачными рукавами,
двумя хлястиками на
спинке,
застёгивалась на медные
пуговицы. Шинель
заменяла егерям
кафтан и епанчу.
В 1862 голу для
занятий
гимнастикой вводится
льняная рубаха,
прообраз знаменитой
гимнастёрки, в даЛьней-
шем около сотни лет
находившейся на
снабжении русской и
советской армии.
Первоначально была
белой, затем
защитного цвета.
Кстати, впервые
обмундирование
защитного цвета
цвета хаки (г. е.
коричневато-жёлтого S
248
Император Николай II А 1сксанг)рович
AНСН 191 К)
ввели англичане в 1895 году.
Исследования показали, что
наиболее демаскирующим и
уязвимым на полях сражений
оказался белый цвет, далее
идут ярко-жёлтый, чёрный,
синий, красный,
тёмно-зелёный, ярко-зелёный,
коричневый и голубой цвета.
Наименее заметные:
желтовато-коричневый, серый,
синевато-серый, зеленовато-серый,
оливковый, желтовато-зеленовато-
серый, голубовато-серый. В
Русско-японской войне
русские войска не применяли
защитного обмундирования, что
обусловило большие потери.
В 1906 году и в русской
армии ввели летнее защитное обмундирование, зеленовато-серого
и желтовато-серого цвета.
Император Николай П. как и его отец, много внимания
уделял армии, знал её нужды не понаслышке. Так, чтобы
испытать, удобна ли новая армейская форма для солдат, он в
полной экипировке прошагал по дорогам Крыма 25 вёрст. О
его отце, императоре Александре III, рассказывали, что он не
терпел роскоши, пищу любил самую простую (щи. кашу,
кисель). Нередко обед и ему, и всему августейшему семейству
доставляли из ближайшей солдатской столовой. Причём, никто
из царского окружения не знал, из какого полка царю
захочется откушать солдатский харч.
В 1912 году приказом по военному ведомству JV« 218 для
нижних чинов всех воинских частей была введена походная
рубаха русского покроя (косоворотка). Она изготовлялась из не-
ворсованного мундирного сукна защитного цвета, была без
карманов, со стоячим воротником, застёгивающимся у левого
плеча справа налево на две пуговицы. С'ган рубахи снизу не
подрубался, а обрезался по лекалу. Рукава с прямыми
манжетами застёгивались на две пуговицы.
Но вернёмся к одежде гражданской, в XVIII веке потерявшей
249
Пригласительный билет на маскарад
к обер-шталмейстеру //. А. Нарышкину.
Факсимиле с подлинника
русское ооличье и
ставшей иноземкой
в своём Отечестве.
Ещё в середине
XVI века, когда
впервые
москвитяне примерили
немецкое платье,
блюстители
святоотеческих
преданий
предупреждали людей,
«позавидовавших ризам
неверных», что
увлечение чуждыми
обычаями грозит
горем всему роду
православному, коли он «прельстится на порты и шлыки
неверных, имуще их на себе». Через два столетия очевидец сбывшегося
пророчества замечал: «Всё у российских дворян иностранное, всё в
руках иностранных, всё на пользу иностранным, да и сам
господин в доме часто бывает, душою и познанием онаго, не что иное,
как иностранец». Чтобы не быть голословным, сей очевидец
перечисляет расточительные траты щеголей и щеголих, «наученных
воспитателем своим и Парижем презирать всё русское, кроме
денег»: «Перемена совершается не только в покрое одежд, в
образовании уборов, но даже в цвете и веществе изтканий, в отличии
прикрас и в самых именах. Сколько раз, в течение не больше
одного года, а много двух и трёх, преображалися фраки, сколько
переменено бывало пуговиц, пряжек, часов, цепочек, табакерок,
перстней и прочего, и даже шляпы, башмаки и сапоги подвержены
сей же перемене! Но что принадлежит до одежд, приборов,
наколок, шляпок и прочих украшений женских, сих и чрез один год
сами щеголихи не упомнят. Все моды суть, яко цвет сельный:
процветут и увянут», а франты и франтихи устремляются уже за
новыми нарядами, «прежние же забыты, брошены истлевать в
гардеробе, или розданы слугам и служанкам, либо проданы на рынке за
пятидесятую долю и меньше, прежней цены своей». «Кто же от
онаго расточения приемлет мзду?» - спрашивает он и сам же
отвечает: «Иностранец, вымысливший, сделавший и привезший в Рое-
250
сию оныя вещи; иностранец, торгующий здесь сими товарами, под
именем гостя; иностранен портной, иностранка уборщица,
изобретшая, или выписавшая образцы нарядов, и данных ей в
научение господских крепостных девок руками сшитая; иностранец
архитектор, иное гранен домов уборщик! напоследок, кто же всем
оным управляет в домах, п питается от крупиц падающих?
Иностранцы служители и служительницы, иод разными званиями, в
разных должностях, разными средствами господ русских
скрадывающие...»
Кто же он, не терпящий иностранцев, вопреки русскому
радушию, и выискивающий врагов народа среди представителей
просвещённого Запада, приехавших в Россию, дабы послужить
ей и прогрессу? Кто сей ксенофоб, русский шовинист и
русский фашист (хотя таких понятий XVIII век не знал)?
Его имя - Иоанн Готлиб Георги.
В 1797 году в Санкт-Петербурге вышла его книга
«Описание всех, обитающих в Российском государстве, народов и их
житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ,
вероисповеданий и прочих дос гоиамя гное гей». На титульном листе IV
тома (из этого тома, с. 145-146, и взят вышеприведённый
отрывок) помечено: перевод с немецкого подлинника, в
Санкт-Петербурге напечатанного, под названием «Описание всех в
Российском государстве обитающих народов, также их житейских
обрядов, вере, обыкновений, жилищ, одежд и протчих
достопамятностей».
Иоанн Готлиб, родом из Померании, в России обрёл
вторую родину; сподвижник Палласа и Фалька, в 1770-х годах
исследовал Астраханский край, берега реки Урал, Исетскую
провинцию, Барабинскую степь, Алтай, Иркутский и Байкальский
край, Даурию. Россию и русский народ он знал и любил не
меньше многих русских, и ла симпатия к русским обычаям и
быту - отличительная особенность его этнографических гру-
дов. К сожалению, издал он их в 1776-1780 годах на немецком
языке; книгу гут же перевели на французский и на русский
языки, однако на русский - не полностью. Что же смутило
переводчиков? Не откровенные ли суждения о талантливости
русского народа? В 1787 1802 годах Георги издал в
Кенигсберге 9-ти томное географическое описание страны - ценный
труд, явившийся прототипом всех дальнейших руководств по
географии России.
751
Прогресс, цивилизация, интеграция, общечеловеческие
ценности да общеевропейский дом - обо всём этом И. Г. Георги,
как и все его современники, и понятия не имел, однако он не
сомневался в том, что не доступно уму экономистов-россиян
конца XX века: «Не оспоримо, что в Империи, обширнейшей
под Небесами, в Империи многолюдной и многоплодной
роскошь может быть не избежна и даже на Иностранный
произведения с умеренностию позволена; но нужно бы при том
непременно всякому Россианину помнить, что кто покупает товар
иностранный, вместо отечественного, тот похищает
Государственное иждивение, и лишая граждан своих пропитания,
ущербляет оное и у себя; что деньги свои бросает он в такую
бездну, из коей никогда уже не достанет оных, а что данныя
согражданину, рано или поздно, паки возвратятся к нему, Взы-
мая от Иностранных житейския потребы и зловредныя моды,
передадут, со временем, все деньги свои, и будут для них
только в земле рыться, дабы заплатить суровыми и малоценными
произведениями своими долги, в кои вошли, покупая у
Иностранцев, легко сделанныя ими игрушки. Когда не станут рачить
о возделании собственной земли, о заведении рукоделен, водо-
действенных горнил и ремёсел, а всякия изделия, и даже
производимая дома, брать от Иностранных, и тем доставлять им
усугубление богатств: то тем споспешествовать будут
учиниться Иностранным многолюднее и сильнее себя, а при том и
скуют сами себе оковы, коими Чужестранцы укрепят их в тяжкой
своей зависимости».
Православные знают: Господь наказывает грешников тем,
кто к чему порочную склонность имеет. На рубеже XVIII
XIX веков русское общество без меры увлеклось французскими
нравами, обычаями, языком. И получило - нашествие
Наполеона. Но и гроза 1812 года не отрезвила господ. А. С. Пушкин
в повести «Барышня-крестьянка» поведал о новом увлечении
дворян: отец Лизы, героини повести, Григорий Иванович
Муромский, «был настоящий русский барин. Промотав в Москве
большую часть имения своего и на ту пору овдовев, уехал он
в последнюю свою деревню, где продолжал проказничать, но
уже в новом роде. Развёл он английский сад, на который
тратил почти все остальные доходы. Конюхи его были одеты
английскими жокеями. У дочери его была мадам англичанка.
Поля своп обработывал он по английской методе...»
252
//. И. Коренев. Калики
перехожие с поводырём
us Орловской губернии
В тгой же повести Пушкин, едва
ли не первый из наших писателей,
представил читателю бездну,
образовавшуюся между правящим
классом и народом. Лиза, захотев тайно
взглянуть на соседа-помещика
Алексея, решила нарядиться в
крестьянскую одежду. «На другой же
день приступила она к исполнению
своего плана, послала купить на
базаре толстого полотна», -- пишет А.
С. Пушкин. Примечательно, что
народный костюм отличался от
барского, так сказать, даже наощупь:
как тут не вспомнить загадку о
рубашке: «У бедного толсто, у
богатого тонко, всегда при себе». В
отличие от княжон и княгинь времён
Иоанна Грозного, наши барышни в
начале XIX века уже отвыкли от
иголки: Лиза «с помощью Насти
скроила себе рубашку и сарафан, засадила за шитьё всю
девичью, и к вечеру всё было готово. Лиза примерила обнову и
призналась пред зеркалом, что никогда ещё так мила самой
себе не казалась». Ещё бы: всё естественное несравненно лучше
вычурного и изысканного. Недаром же молодой барин
Алексей, с которым шла знакомиться Лиза в крестьянском обличис,
не обращая внимания на дворянок, заглядывался на дворовых
девок. Приглянулась ему и Лиза, назвавшаяся дочерью
кузнеца. Он. чтобы не смущать застенчивую крестьянку, также
назвался камердинером молодого барина. И тут же встретил
Лизину насмешку: «А лжёшь. сказала она. не на дуру напал.
Вижу, что ты сам барин». На вопрос, почему она так
полагает, объяснила: «Да как же барина с слугой не распознать? И
одет-то не так. и баишь иначе, и собаку-то кличешь не
по-нашему».
Повесть «Барышня-крестьянка» написана в 1830 году.
Через пятнадцать лет костюмы городской бедной девушки и
молодой дворянки сблизились. Увы не барышни вернулись к
народной одежде: простолюдины заимствовали не лучшие об-
253
разцы у своих господ. Журнал «Отечественные записки» в
1845 году отмечал пёструю смесь «нижегородского с
французским» в костюме городских низов: «Мещанство, которое
создало себе какой-то особенный костюм из национального
русского и из бусурманского немецкого, где неизбежно красуются
зелёные перчатки, пуховая шляпа или картуз такого устройства,
в котором равно изуродованы и опошлены и русский, и
иностранный типы головной мужской одежды; выростковые сапоги,
в которых прячутся нанковые или суконные штанишки; сверху
что-то среднее между долгополым сюртуком и кучерским
кафтаном; красная александрийская или ситцевая рубаха с косым
воротом, а на шее грязный шёлковый платок. Прекрасная
половина этого сословия представляет своим костюмом такое же
дикое смешение русской одежды с европейскою: мещанки
ходят большей частию (кроме уж самых бедных) в платьях и
шалях порядочных женщин, а волосы прячут под шапочку,
сделанную из цветного шёлкового платка; белила, румяна и
сурьма составляют неотъемлемую часть их самих, точно так же,
как стеклянные глаза, безжизненное лицо и чёрные зубы. Это
мещанство есть везде, где есть только русский народ, даже
большое торговое село...»
Не перо славянофила набросало сей этюд - рука
сторонника западной цивилизации Виссариона Белинского. Правда, из
его высказывания не понято, что представлялось ему диким в
смешении русской одежды с европейскою: остатки
национального или не идущие к русскому лицу немецкие картузы?
Вероятно, ему по сердцу пришёлся бы русский мужик,
облачившийся во всё европейское: гам, на Западе, видел «неистовый»
Виссарион спасение России.
Ещё Александр Серюевич Грибоедов мечтал о том. чтобы
и России нашёлся человек, «кто мог бы словом и примером
нас удержать, как крепкою вожжой, от жалкой тошноты по
стороне чужой», ибо невмоготу ему было видеть, как дворяне
променяли «и нравы, и язык, и старину святую, и величавую
одежду на другую по шутовскому образцу: хвост сзади,
спереди какой-то чудный выем...». Герой его комедии «Горе от
ума» Александр Андреевич Чацкий, восклицая: «Ах! если
рождены мы всё перенимать», предлагал «хоть у китайцев бы нам
несколько занять премудрого у них незнанья иноземцев».
Когда-то наши предки славились приверженностью к обычаям ста-
754
рины. В V веке до Р.Х. скифы убили своего царя Скила за то,
что тот ездил к грекам и молился их богам, в частности, богу
пьяниц Дионису, чего отличавшиеся трезвостью скифы не
могли потерпеть. Такая же участь постигла и мудреца Анахарси-
са, забывшего свои обычаи и перенявшего греческие.
О возвращении к истокам русской жизни первыми во весь
голос заговорили славянофилы - писатели А.С. Хомяков, И.В.
Киреевский, П.В. Киреевский, А.И. Кошелев, Ю.Ф. Самарин,
К.С. Аксаков, И.С. Аксаков. Кстати, нерусским термином
«славянофилы» называли писателей их противники; сами же
они своё учение именовали «славяно-христианским»,
«московским», «истинно русским». Близкий к славянофилам (в переводе
с греческого - славянолюбам, любящим славян) поэт А. М.
Жемчужников сформулировал отношение славянофилов к
сторонникам западной ориентации России:
«Я иначе людей подобных называю...
«Космополиты» вы? Прочь громкие слова!
Всегда я презирал и презираю
Бродяг, не помнящих родства!»
Спасение родины от участи обезверившегося, бездуховного
Запада славянофилы искали в сохранении и развитии
православия и патриархально-общинных основ, уходящих корнями в
быт и нравы допетровской Руси. Они видели: в Европе
технический прогресс привёл к расцвету промышленности, но
развитие технической культуры п м сопровождалось угасанием
духовной жизни и прежде всего - нравственности. Повторения
ошибок Запада нельзя допустить на Руси предупреждали
славянолюбы в стихах, рассказах, статьях, распространявшихся
в рукописных списках или же передававшихся изустно: их ост-
рополемические произведения отпугивали редакторов газет и
журналов, а своих типографий и печатных изданий они не
имели.
В Европе, утверждали славянофилы, власть завоёвывается
насилием. В России - добровольное объединение и
добровольное призвание правителей. В Европе •- стремление к личной
пользе, напряжённость и конфликтность жизни. На Руси
преобладание над личным общинного, «соборного», совестливого
как главной черты характера русского человека. В Европе -
сила материальная, следование формальностям и закону. У
755 •
Константин Сергеевич
нас - сила духовная,
следование истине и обычаям отцов.
На Западе становление
личности сопряжено с её
«отъединением», изоляцией от всех. В
России же условие расцвета
личности смирение, но «не
баранья покорность» факту и
событию, а «самоотречение»
во имя закона отцов, общины,
народа, и, главное, единства
Православной церкви;
восстановление внутренне целостной
личности, её духовной
полноты и свободы неотделимо от
такого самоотречения.
Славянолюбы не только
провозглашали свои идеи
стремились и следовать им в
жизни. Осенью 1843 года Константин Сергеевич Аксаков
предложил своим единомышленникам своеобразную форму
пропаганды их учения, заключавшуюся в отказе от
западноевропейских фасонов одежды сюртуков, шляп, фраков и т.п. и
демонстративном ношении национального платья. Он сшил себе
по-древнерусским образцам длиннополый зипун «святославку»
и головной убор «мурмолку», отпустил бороду, считая, что
она «есть часть русской одежды», отнятой у нас по приказу
Петра I, и стал появляться на московских улицах, в
учреждениях, в обществе в таком виде. Вскоре Константин Сергеевич
дополнил свой костюм сапогами и красной рубахой.
Молодые дворяне встретили возвращение древнерусского
платья восторженно: начали отпускать бороды, шить себе
шапки-мурмолки. Надел «святославку» и отец Константина
Аксакова, Сергей Тимофеевич, будущий автор знаменитых
«Детских годов Багрова-внука» и «Аленького цветочка».
Знаменитый во второй половине XIX века певец Дмитрий
Александрович Агренёв-Славянский, первым из музыкантов
признавший простонародную русскую песню непревзойдённым
шедевром, первым же вывел своих певцов на сцену в русских
национальных одеждах, несмотря на скептические (поначалу) отзывы.
256
устные и печатные. Он купил
пароход, назвал его «Певец
Славянский», останавливался в волжских
городах и — давал концерты,
показывая волжанам богатство русской
песни. И — красоту одежды
нашего народа. Причём выступали
певцы не только в больших городах,
но и в таких уездных городках,
каким был в то время нынешний
Энгельс. Сохранился отзыв очевидца
(газета «Саратовский листок», 6
ноября 1883 г.) о концерте хора Агрс-
нёва-Славянского в Покровской
слободе 1 ноября 1883 года: «Около
тысячи человек было втиснуто в
зал; стояли на окнах, на столах и
где только можно. На улице,
вокруг дома, где пел хор г.
Славянского, теснилась тысячная толпа, делая
вход в зал и доступ к кассе почти
невозможным; на окнах торчали
головы любопытных, даже на
деревьях под окнами, качаясь и обламы-
Д. Л. А.'ренёв-Ствянскии
вая ветки, гнездились мальчишки-шалуны, среди которых там и
сям виднелись взрослые «парубки», и даже пушистые бороды,
желавшие хотя мельком взглянуть на заезжих к ним
«петербургских певцов» (...) Вся слобода поднялась на ноги и даже
степенные старцы, которые за великий грех считают всякое какое-либо
увеселение, даже и те, к удивлению местного общества, были
взволнованы приездом в слободу г. Славянского и пожелали
послушать «старину» и увидеть «стародавние одежды».
Кто сейчас слышал об Агренёве-Славянском? Кто знает,
что его жена, Ольга Христофоровна, автор такой известной
песни, как «Хас-Булат»? Вероятно, не простили им, что пели
они русские песни и в заштатных городках, и перед
императорской семьей, не забыли и наградили забвением, не внеся их
имён ни в какие энциклопедии. Что ж... А песня русская
всё равно жива. И это лучший им памятник, подвижникам
русской музыки.
257
(В наше время старинный русский костюм - косоворотку,
сапоги - носит замечательный писатель Дмитрий Михайлович
Балашов*, автор исторических романов цикла «Государи
московские». Окружающие его наряд воспринимают как
чудачество. Мой опыт появления в народном костюме на людях
свидетельствует о полном забвении народом своей исконной
одежды: в лучшем случае меня спрашивали, в каком
фольклорном ансамбле я танцую).
В 1845 году Константин Аксаков напишет стихотворение
«Монолог», в котором раскроет глубинный смысл своего
облачения в русский костюм: он верил, что одежда, изменяя
внешний вид человека, и внутренне преображает его, возрождает
его национальное чувство:
«Я надеваю Русскую одежду
И имя самое моё теперь
Звучит мне как бы вновь
Всем Русским звуком...»
Прав ли был Константин Сергеевич? Прошедшие полтора
столетия показали: да, прав. Только мы стали свидетелями не
того, как русская одежда преображает душу человека, а,
напротив - как нерусский костюм выхолащивает всё
национальное в ней. Думаете, джинсы, маечки и шапочки с надписями
на английском языке нам поставляют потому, что они
прочнее, красивее, удобнее? Отнюдь. Идёт торговая война и
психологическое давление: наши дети, одетые как американцы, и
ведут себя как янки.
Понимали опасность затеи К. С. Аксакова («русские идут!») и
правительственные чиновники, в большинстве своём - не русские.
(В книге М. М. Громыко «Мир русской деревни» рассказывается,
как в 1858 году группа государственных крестьян из Витебской
губернии переселялась в Сибирь. Об отводе им земли они
просили председателя Совета Главного управления Западной Сибири
фон Фридрихса, а когда начальник межевания барон Сильвер-
гельм отвёл им неплодородные земли, они пожаловались генерал-
губернатору Западной Сибири Г. X. Гасфорду. Пока суд да
дело - сменился губернатор: назначили Дюгамеля).
* Когда версталась тга книга, пришло из Новгорода печальное известие: 17 июля
2000 г. Дмитрий Михайлович Балашов был зверски убит у себя на даче.
Император Николай I Павлович
A796- 1855)
Движение «за русское
платье», едва набравшее обороты,
остановили чиновники:
правительство в апреле 1849 года
специальным циркуляром запретило
дворянам, и прежде всего
состоящим на государственной службе,
ношение бород. А с отца и сына
Аксаковых взяли персональные
расписки, по которым они
обязывались не появляться в
общественных местах «в русской
одежде». Хорошо хоть так. Их
предшественника, героя
Отечественной войны 1812 года
генерал-майора Матвея
Александровича Дмитриева-Мамонова,
когда он в 1816 году, выйдя в
отставку и поселившись в своём
имении, облачился в русский костюм и отпустил бороду,
власть имущие, потерпев 9 лет его «чудачества», всё же
добились того, что в 1825 году, в июле, комитет министров
объявил «смутьяна» сумасшедшим, и ветеран был заключён под
домашний арест.
Не странно ли: по русской земле нельзя ходить в русской
одежде! И когда - в правление православного императора
Николая I, начертавшего на своём знамени девиз: «Православие,
Самодержавие, Народность», чьё царствование прославили
имена Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Некрасова, Тургенева,
Достоевского, Аксакова, Тютчева, Вяземского, Баратынского,
Крылова, Глинки, Даргомыжского, Брюллова, Венецианова, -
и это только самые громкие имена, а таланты средней руки
исчислялись десятками. Почему же царь, железной рукой
задавивший революцию на Сенатской площади в декабре 1825
года, не поддержал русских дворян в их стремлении укрепить
один из основополагающих столпов царства - Народность?
Писатель Владимир Александрович Соллогуб (из талантов
средней руки), близко знавший государя Николая Павловича,
утверждал: царь просто-напросто не поверил славянофилам,
так как восстание декабристов «вселило в сердце императора
259
Николая I навсегда чувство недоверчивости к русскому
дворянству и потому наводнило Россию тою мелюзгою фонов и
бергов, которая принесла родине столько неизгладимого на
долгое время вреда» («Петербургские страницы воспоминаний
графа Соллогуба, СПб, «Афина», 1993, с. 111).
Пренебрежение знати к одежде простолюдинов убеждало
народ не в том, что господа - плохие, а в том, что плохое -
все русское. Слыша из уст тех, на кого принято равняться (а
высшее, более образованное и богатое сословие всегда имеет
влияние на низшие, которые невольно стремятся уподобиться
ему), выражения типа «русская лошадёнка», «русское
кушанье», «русская песня», «русская одежда», означающее что-то не
стоящее внимания, Иваны да Марьи усваивали: своё русское
есть нечто худшее, низшее. Всякий выходящий из массы
народной (стоило ему мало-мальски разбогатеть, получить ли
образование или же выбиться в мелкие чиновники) тут же забывал
свою одежду и рядился в чужеземное платье.
Но мало того: простолюдины начинали смотреть на господ
как на своих врагов! Л как же иначе? Встречают по одёжке,
принимая за врага того, кто облачился во вражескую ливрею.
Такой взгляд на свою элиту отличал только русский народ:
хотя повсюду в Европе народная одежда отличается от
костюма высших классов, однако сохраняет тот же самый тип.
Фраки, сюрчуки, пальто - не что иное, как те же камзолы, вамсы,
носимые в народе, только более тщательно сшитые, из лучших
гкаией, причем различия идут постепенно, по мере изменения
степеней благосостояния различных классов.
А в России за полтора столетия после Петра I строй
национальной жизни исказился, в той или иной степени, во всех
слоях общества.
«Подумаешь, какие-то гам зипуны... Пётр вывел Россию в
первые державы Европы!» Что ж, в этом мнении есть резон:
военные, флотские, административные, промышленные
насаждения Петра дали всходы и заслуживают признательности
потомков. Однако Пётр не только любил Россию, но и ненавидел её.
Любил её мощь и силу, пытаясь использовать их как материал
для постройки государственного здания по образу и подобию
европейских стран. Ненавидел же глубинные основы русской
жизни, быт, нравы, обычаи, -- и то, что сегодня зовётся словом
«менталитет», то есть отношение народа к себе и к миру. И
260
Патриарх Никон
если мы так много
говорим о Петре, то потому.
что истоки русской
катастрофы XX века находятся
в его преобразованиях,
искалечивших народное
самосознание и положивших
начало отпадению нации
от Бога. По меткому
замечанию Н. М. Карамзина,
«мы стали гражданами
мира, но перестали быть,
в некоторых случаях,
гражданами России.
Виною Пётр». А философ
В. В. Розанов попытался
объяснить, как это
произошло: «Пётр Великий
воплотил живость. Но он же, наивный, воплотил и отказ от
Родной Земли, кроме «прав владения». И с тех пор всё живое
отрицательно к родной земле, а всё верное ей - вяло».
Говорят, патриарх Никон, отправляясь в ссылку, проклял
Алексея Михайловича и его потомков за то, что царь нарушил
симфонию властей (симфония властей порядок правления,
когда патриарх духовно окормляет народ, а царь бережёт
ограду церкви и народа - государство, не вмешиваясь в сугубо
церковные дела). Проклятие действует до седьмого колена.
Выстроим цепочку: Пётр I (второе колено) - Анна Петровна
Пётр III Павел I Николай I - Александр II. Император
Александр III - уже восьмое колено. В его царствовании
Россия стала возвращаться к своим самобытным истокам. Уже
упоминалось, что Александр III одел войско в мундиры
русского покроя. Пробуждался интерес и к народной одежде у
гражданских сословий. Николай II продолжил политику отца.
Он и его супруга, императрица Александра Фёдоровна,
отличались благочестивостью, любили и поощряли всё русское.
Так, в начале XX века они давали балы, на которых гости
танцевали в одеждах времён царя Алексея Михайловича.
Возможно, сказались впечатления детства, когда его дядя.
Великий князь Владимир Александрович давал балы, на которые
261
приглашённые обязаны были приходить в старинных одеждах.
«Правительственный Вестник» в январе 1883 года, сообщив,
что 25 января Великий князь Владимир Александрович,
облачённый в кафтан русского боярина XVII века, встречал гостей
вместе с супругою, Великой княгиней Марией Павловной, на
коей был высокий кокошник новгородского образца, шубка и
ферязь золотой парчи, украшенная жемчугом,
«Правительственный Вестник» замечает, что «вскоре гостиная и
танцевальная зала наполнилась русскими боярами, боярынями и
боярскими детьми обоего пола, воеводами, витязями, думными и
посольскими дьяками, кравчими, сокольничими, ловчими,
рындами, конными и пешими жильцами (времён Иоанна IV)
варягами, печенегами, запорожцами, казаками; явился думный дьяк
с чернильницей и пером за поясом — П. А. Васильчиков,
гусляр с гуслями и другие. Казалось, вся допетровская рать
воскресла и прислала на этот бал своих представителей».
Патриотические настроения укрепила начавшаяся германская война.
Художники В. Васнецов и Б. Кустодиев занимались
разработкой униформы для русской армии: идея нового мундира
заключалась в том, чтобы придать облику нашего солдата черты
древнерусского воина. Художники изучали подлинные образцы
древнерусского воинского снаряжения из Оружейной палаты
Кремля и других музеев. По их рисункам и чертежам пошили
солдатские шапки, похожие на древнерусские шлемы. Однако
надели их уже не солдаты императорской армии -
бойцы-красноармейцы конной армии, и эта шапка вошла в историю под
именем «будёновки».
Однако идея самодержавия к началу века стала настолько
непопулярной в образованных слоях общества, что, к примеру,
живописцу В. Серову его друзья не подавали руки: он писал
портреты августейших особ, и ему приходилось
оправдываться, мол, не устоял перед большим гонораром.
Дмитриев, автор «Путеводителя от Москвы до
Санкт-Петербурга» (М., 1899), описывая костюм торопчанки,
ухмылялся: « ...в таком наряде внучка с прабабушкой, очень сходные
между собой, щеголяли за 200 лет, щеголяют и теперь, но
сделать какую-либо перемену в костюме - было бы ужасным
преступлением». В городах уже вовсю шла самая подлая из войн -
сражались отцы и дети. И дети, науськиваемые чужими
дядями-звонарями из Лондона, - побеждали, презрев пятую запо-
262
ведь... Деревня же пока держалась, не вступая в распри
поколений, что и злило путешествующего автора.
Однако к началу XX века зараза нововведений стала
проникать и в сёла. Ещё в 1870-х годах граф В. А. Соллогуб
сетовал: «В прежние годы постоянная оседлость образовала
потребность. У каждого семейства был свой приход, свой
неизменный круг родных, друзей и знакомых, свои предания, свой
обиход, своя заветная мебель, свои нажитые привычки.
Железные дороги всё это изменили. Теперь никому дома уже не
сидится. Жизнь не привинчивается уже более к почве, а
шмыгает, как угорелая, из угла в угол. Семейственность
раздробляется и кочует по постоялым дворам. Может быть, это имеет
свою хорошую сторону относительно общего рода
просвещения, но мы, старожилы, не можем не пожалеть об условиях
прежнего тесного семейного быта».
Развитие сети железных дорог совпало с отменой
крепостного права, и мужики на зиму стали всё чаще и чаще
отправляться в города на заработки. Там их и подстерегало
«просвещение». «С развитием отходничества праздничная одежда
крестьянина сравнялась с одеждой городского мещанина и
мастерового, - писал в книге «Лад» В. И. Белов. - Большое влияние на
неё всегда оказывала военная и прочая форма. Картузы,
фуражки, бескозырки, гимнастёрки, ремни разрушали народные
традиции не меньше, чем зарубежное или сословное влияние».
Несомненно: народный костюм не предполагал
однообразия и постоянства. Тяга к обновлению, неприятие стандарта
исходили и из самих недр народной жизни. Но изменения
соизмерялись со всем укладом жизни, мировоззрением. Если
бальные платья светских красавиц донельзя обнажали плечи,
то костюм крестьянки скрывал даже руки по самые кисти.
Почему? В народе сохранялись православные понятия
греховности всего плотского, высшие же сословия, воспитанные в
католическом духе на европейской живописи, имели уже другие
представления о грехе. Потому-то и покрой бальных платьев
не контролировался здоровым народным вкусом, особенно во
времена общего нравственного упадка.
Случалось, правда, что и крестьянки заимствовали
формы платья у дворянок, если эти формы не противоречили их
вкусам. Так, в начале XIX века в России в моду вошли
«греческие» платья, подпоясанные под грудью. Вскоре тра-
263
диционный сарафан крестьянки стали подпоясывать также
иод грудью.
Впрочем, крестьянки не имели надобности в непрестанной
смене покроя, как женщины высших сословий. Хорошо
объяснил причину мелькания мод в дворянских усадьбах Н.Я.
Данилевский: «Если народные моды изменяются не столь часто, как
моды светского общества, то вовсе не по каким-либо особым
свойствам народности костюма, в противоположность
общеевропейскому, а потому, что праздность, пустота светского
общества, и особенно женской его половины, находит в этой
непрестанной перемене главнейшее содержание, наполняющее эту
пустоту его жизни. Переменчивость эта зависит много и от
того, что управление модами попало в руки французов,
народа легкомысленного и переменчивого по преимуществу» (Н.Я.
Данилевский. «Россия и Европа», М., «Книга», 1991, с. 273).
В XIX веке одежда резко делилась на барскую и народную.
Народная отличалась по губерниям, сообразно климату,
традициям, обычаям. XX век революционным катком уравнял
всех и вся, и крестьяне, лишённые своих ткацких станов, своих
земельных наделов, вынужденные покупать одежду в
магазинах (а она обезличилась: во Владивостоке на прилавках
лежали блузки - близнецы воронежским, калужским, тульским),
крестьяне стали колхозниками, облачённые в одежды, похожие
друг на друга, как... Красота русской одежды ушла в прошлое.
Навсегда?
Василий Андреевич Жуковский, -загрустив о людях, близких
его сердцу, уже оставивших земные пределы, утешал себя:
«Не говори с тоской: их нет!
Но с благодарности): были».
Будем и мы благодарны нашим предкам, оставившим нам
такое богатое наследство: стоит только захотеть - и оживут
старинные костюмы, дивные в своей красоте... Захотим ли?
ВОЯКОМ
пооаде
A. U РЯНУШКИН
Московская девушка XVI! кека
ШШШШШЖ
рсобразоваиия Петра I в начале XVIII
столетия «переодели» в европейское платье высшие
слои русского общества. Перемены быта и
бытия, последовавшие за революциями 1917 года,
произвели настоящее опустошение русского гардероба уже
во всех классах и сословиях. Впрочем, исчезли и сами
сословия, уничтожены физически: купцы, дворяне,
казаки, священнослужители в большинстве своём были
расстреляны. Ещё живы немногие свидетели того
страшного переворота, именуемого революцией.
Собственно, слова «революция» и «переворот» - синонимы:
французское слово revolution означает «коренной переворот».
В.И. Даль определял его как «смуты государственные,
восстание, возмущенье. мятеж, крамолы и насильственный переворот
гражданского быта». Слово «переворот» уступило место слову
«революция», когда в быту всё русское, как и во времена
Петра I (недаром его провозглашали первым большевиком)
постепенно потеснили нерусским, именуя его то
«интернациональным», то «пролетарским». Правда, не издавалось указов о
запрещении, скажем, русской одежды: сама жизнь не оставила ей
места. К примеру, сосланные на Север кулаки, то есть самые
лучшие, работящие крестьяне, радовались и рваной фуфайке:
какие уж тут полушубки да зипуны...
Революция поставила всё с ног на голову («кто был ничем,
тот станет всем», - пожелание революционного гимна
сбывалось), вывернула наизнанку весь наш быт, как выворачивали
тулупы и шубы мехом вверх ряженые во время святочных
веселий. Но забава сия - облачение в подобие звериных шкур
(мехом наружу) считалась греховной, и те. кто скакал в
вывороченных шубах, смывали грех лицедейства в крещенской
иордани - освящённой ледяной проруби.
Россия до сих пор ходит в вывороченном тулупе и не
спеши г смывать грех святотатства...
Шубы мехом наружу начали шить где-го в тридцатые
годы. Кроме мистического объяснения - всё в стране пошло
шиворот-навыворот - можно найти объяснение сему и
обыденное, самое чго ни на есть прозаическое: их не из чего стало
шить. Если раньше «шуба крытая» тешила взоры красивой
тканью парчой да атласом, то чем покрывать шубу, когда и
сатина-то неказистого не сыщешь. Чувство меры, понятия о
прекрасном подсказали портным: лучше уж красивый мех -
наружу, а на подкладку • что под руку подвернётся...
Лапти, понёва, зипун, кафтан, армяк, кокошник, слова из
сказочной старины, вест от них духом былых столетий,
забытой и недосягаемой древности. А ведь живы ещё люди,
ходившие в лаптях, венчавшиеся в жемчужных и золотых
кокошниках, ткавшие бранные скатерти и узорочные рубахи себе на
приданое. И живут они не где-нибудь - среди нас. Русский
костюм умирал долго, и вплоть до сороковых годов по деревням
донашивали косоворотки и епанечки, азямы и плахты. Л умер
он тогда, когда окончательно порушился вековечный
крестьянский быт: зашали всех в колхоз некому и некогда стало
1кать домотканые холсты; отобрали землю - где же сеять лён-
конопель?; запретили портным шить на дому и пришлось
крестьянам покупать то, что завезут в сельпо.
Так что же хранит людская память? В июле 1996 года я
беседовал с почтенными старцами и много повидавшими на
своём веку «николаевскими старушками», родившимися до
революции-переворота 1917 года в разных великорусских
губерниях. Побеседовал и узнал много интересного о старом русском
укладе, городском и деревенском, из первых уст. а мой
диктофон запечатлел их рассказы, окрашенные любовью и жалостью
к исчезнувшей старине.
Анастасия Андреевна Серищева (Хадыкнна), 1914 года
рождения, уроженка села Иловка Алексеевского уезда Воронежской
губернии (ныне - Белгородская область):
«И я ткала. Fly, я, конечно, вот зги разукрашенные, с
узорами, не ткала. Простое полотно ткала, мешки ткала, в четыре
подножки...
- Л что такое подножки?
Нтки вот гак идут, - показывает руками слева напра-
Не шкороесы «epxoehc Но ;,¦;/ svoepnuu Твер{~кая Ярое ukwkiih и Koi три \пщк\1И
! Vimia леревни Iверекой !>оершш Крыши жншч ломов и c.iwku крьпы со ипюп, ло\\л мо-
V. i роены с плот н<чо i и м MCt'f N и и^ ш и ро кис к: в a i и и к и Г Женщины I вере к о и i \ Гч1 рм и и Ново-
р/кенекчно >ема 1 о ювнои >бор и л> utei рея pjennnu {олон1М ' Крееп.чне Тнереко(} 'чпернии
Ьежеико! о \ е $ли J К pee i ьи ми н I вере коп i \ берм и и lie», i.ei one кот о \ е i ut 5 К" рее м.я нк а Ярое
i.meKoii [мЧ'рнии Упичекчни \еиа. ь Крее!ьяним Ярое твекчщ г\6ермии и \eijd. ™ Крее1ья-
ммм Ярое мкекой моермпи >'г 1ммекччо чми ч и v Крееп-янс Ярое uiu кои !чпернин 1}омл):ои-
eKoio \eLia Ю С иринмыи крес п.янекии м^рн i женщины Mpov тавекой !\Г>ернип / / Женщин.!
Кое i роме кой i у берм и и / _* К рее п»я ним К*ч i ро\к к о it i \ перни н [ a i ичеко- и \ci i.i / л' Крсс i !.н -
ним Кое i ромекчн) [лбернии Кнме!1{емен<м о \cu.i /¦¦¦' К[Ччп,ннин К\)е)роч|екч>|1 1\6ернми и ич
л а 15 и 1ft К рее и>я не Кое s помекон ! \ перни и I а тчекш с ч е 5 \:\
269
во, - а ты гут нажимаешь, и оно проскакивает, раз гула, раз
вниз, вот как челнок этот проденешь, нитку положишь,
наступаешь на другую подножку; гам получается полотно как бы в
ёлочку. Ткацкий станок в хате порядком места занимал.
Четыре столба, задние столбы вот такие, - приподнимает ладонь
метра на полтора от земли, - передние -- низкие, потому что
тут шёл валик, ткали и накручивали полотно.
- А из чего ткали?
- Из шерсти, из конопли. Сами сеяли коноплю, потом она
отделялась: дерганец и пенёк. И вот этот дерганец
повыдергиваешь, по ней пройдёшь, а эта оставалась.., - вспоминает
вылетевшее из памяти слово, - с семечками головка -- это на
масло. И замачивали, в речку возили, от нас далеко хоть было.
Недели две мокнут.
- А если украдут?
- Нет, тогда не крали. И вот этот дерганец мы прямо
расстилали по траве, раньше-то площади полно было. И за
неделю он готов был, его мочить не надо, росой... Мяли и голклп
в ступе, оставалось волокно, а тогда пряли на прялках с
колесом, как и шерсть.
- Толстая нитка получалась?
- А как хочешь, гам по-всякому можно прясть. Бывало,
сидишь прядёшь, зайдёт кто-нибудь, останавливает прялку,
останавливает и глядит, как ты: ага. тонкая или нет. А тонко чтоб
ровно, а как где-нибудь - о-о-о, да там уж, сидит, конопель
губит. И неровно, и толсто. А у кого хорошо - «Ой, там как-
хорошо, напрядено, прямо очень уж хорошо».
Максим Сергеевич Соснин, 1909 года рождения, уроженец
села Коновка Керенского уезда Пензенской губернии:
«У нас конопель за овином сеяли. Вырастала она высокая,
у-у-у! - тянет вверх руку, - под потолок. А иной раз градом её
выбьет. Тогда мужики: «Давай здесь репу посеем. Она быстрее
поспевает; вот такая была: крупная, мягкая. А соткут холсты -
расстилали их по траве, на ночь убирали, утром - опять.
Солнышком красили».
Анастасия Михайловна Шокурова, 1908 года рождения,
уроженка села Старо-Костеево Бакалинского уезда Уфимской
губернии (ныне - Башкирия):
«Мужикам брюки пониточные ткали на зиму. Шерсти
чёрной напрядут, и из кудели пряжа.
77!)
- А что такое пониточныс?
-- Пониточные? Нитка шерстяная, нитка льняная: из шерсти
и льна полотно. Бывало, в четыре нитинки, я сама гкала
ёлочкой. Я жила не у родной матери. Ткали, пряли... Я сколько
переткала: и в две. и в три, и в четыре, и в пять нитинок
ткала, и в восемь нитинок ткала, знаете, какие узоры вытыкала я.
И птичками, и петушками, и репьями ткала узоры. Накрашу
пряжу в краски во всяки, и ткала. Я замуж выходила, мне
наволочку на перину не купили на базаре, а сшили, так она
краше, лучше не знай сколько купленной была. Всем на удивление
была. Одеяло - одна сторона ситцевая, а другая этак выткана
баская. Тогда привезли меня в семью мужа, у-у-у? удивление у
людей было, сколько наткано было приданого! А начала ткагь
я рано лет пятнадцать мне было, а уж всяк ткала. Рано
тогда начинали...
- Ткали много холста?
Много. Лён сеяли, конопли сеяли. Тятька лён продавал.
Если осень долгая - коноплю осенью в реке мочили, если не
успевали - на весну оставляли и весной мяли. Если долгая
осень, хорошая - в баню. Баню истопишь, в баню наставишь в
тон кудели полну баню, она ночует гам, эта куделя, утром
мять: мнёшь, вот - куделя.
Когда соткут холст •- отбеливают. Кладут его... Золу
разводят, и вот этой золой его заливают, холст... В корыте холст
заливают золой, потом в реке вымочат, и вот сколько он
пролежит, я уж не знаю, и потом холст берут, стирают его, в водах
нескольких, на реке его выполощут, выкрутят, и сушат потом,
расстилают. Колотили вальком. На скалку накатываешь, и
холст хороший-хороший бывал, белый».
Анастасия Андреевна Сершцева, Воронежская губерния:
«Прядут зиму до марта, потом как поставят этот стан, и
ткут, и понаткут, а тогда белили, оно же суровое. Белили в
воду макают и по траве стелят. И на солнышке красят. И вот
наперегонки. Сады цветут - и холсты расстелены. Возьмут
золу, сделают щёлок, и в золе, в щёлок положат на ночь, а
утром опять выполаскивают и опять на солнышко, чтоб белое
было, а тогда трубками катают, и, бывало, скажут: «О-о-о!
там полон сундук холстов».
Льняных?
- Нет. шерстяное сукно, и посконное, из конопли. У нас лён
ij I
не сеяли. Лён >то на
севере. У нас лён как-то
посеял один... «Ой. у деда
Максима... лён посеял». И
все идут, смотрят, что ж
за лён. И вырос. Ну,
вырос вот такой вот, •-
показывает полметра от
земли. Небольшой.
Вытрепал, всё хорошо. На
пробу делал. Тогда его бабка
говорит. - мы её
спрашиваем: «Тётка Лукешка, ну
как это, лучше, чем
конопель?» Она говорит:
«Лучше и мягче он. и прясть
его можно тоньше». Мы
говорим: «Ну что ж у
тебя вышло?» «Да.
аршин двадцать выйдет,
аршин двадцать натку».
- ')то мало? Ич
конопли сколько метров
полотна ткали?
•- Конопель у нас
ткали по сто метров; тогда
аршинами называли. И
всё сукно в дело шло.
На продажу не
оставалось?
Her. всё себе.
Сколько рубах, подштанников
мужикам, рубах холщовых».
Антонина Емельяновна Мельникова, 1917 года рождения,
деревня Николо-Жуиань Одоевского уезда Тульской губернии:
«Моя т с i ка. мамина сестра, ткала полотно на продажу.
Напрядёт, наткёт приезжаю! купцы и забираю! холсты. Из
города купцы к ней приезжали, она хорошо ткала».
Анастасия Андреевна Серитева. Воронежская губерния:
«Ткали четыре полотна сантиметров по семьдесят шири-
Вс шк'ор(>ссы: по\шры
ikcio-ep i промышленник
а. Лрчаиi ельская |\перния)
ема. о ] прав .]янчШ1сся на пр
Динпекпи
корвппки
Северный край
и \ с.юГн>.u.i Пчснмерс-
J Поморы Mlmciickoio
1сся на промысел ц: морским же-
рыбак* 4 Онежская мешанка на
V Онежская мешанка-левушка н
e 6 Крсс i ьннка и s окрес пюс s eii
ПИН
Ж С 1
л а
а
щ
море
I Hi
icp.
ACM
спи
О I
а м
{> г
\!\
•\
С И
1Ч-.Н
ЛЯ!
!?!>! И
> j
1 С.
К1Я
ЬСК1
И
Кем и)
. Idкс 11
1 Л
11
IIC
1Я
Тк
-ни
рс
HOMO
\! С Л К
¦ емь
/J1
1
1
ь
1 !К
UJ К
OI О
пая
\ IH
ia ч!
Ipec
Ю
ipf
ж
р;
1 1С
И К
к а
1.СКИ
ЛС!П
асе
Л!Ч\
КОИ!
юк
1 Pho
(Ciad
с п
11 i К
р а.
на
I И
сса
Us
i\l
а.
IK.
/
со
hi
no
»р К" И .
s КЧ
\i
жен
ЯЛ К!
) В О 1 К р 1.1 ! О\
i Не,
ос i а в
ЫЫП И
rbaia)
т!пш.
к
1 Я !
м
Mi
вин;
иная
ери.
1 \1С-
> г и с)
ны на понёву. Три полотна -
цветные, а четвёртое, спереди -
чёрное, называлось «прошва».
Понёвы были шерстяные. Шерсть
красили, ткали, такую нитку
пропускали, ткань получалась
клеточками: клеточка такая, клеточка
такая. Красили краской. Чёрную -
красили ольхою. Замачивали
кору, в ней кидали железо, чтобы
не линяла. Пряжу замачивали.
Женщины носили понёвы, а
девушки - сарафаны чёрные. Белую
овечью шерсть ткали, потом в
раствор клали, и они чёрные были,
сарафаны».
Антонина Ивановна Кострюко-
Лнтанина Ивановна Кпстрюкова
с мамой, Марией Ивановичи,
IWIS .;н)
ва (Пастухова), 1907 года рождения, уроженка города Саратова:
«В деревне носили юбки. широкие, сбористые, и кофты
сверху. Назывались они казачками, тти кофты. Казачок
это вот в талии такая кофточка, коротенькая. Казачки
такие носили. Юбок много надевали, одна - нижняя,
шерстяная, а сверху ещё несколько. А штанов - не носили. Потому
что что мусульманская одежда. Штаны надеть по был
великий грех. Мама у меня потом стала штаны носить,
говорит: «Господи, какая я дура была». А её отдали замуж, за
три или пять вёрст 01 дома. «Я соскучусь. говорит. но
маме, а метель метёт, и метёт, я никак... Я и пойду; метель, а
я пойду. И вот иду-иду, замерзаю... Надела бы штаны, какая
разница б была».
Феодосья Васильевна Коваленко, 1914 года рождения,
уроженка села Савинка Новоузенского уезда Самарской губернии
(ныне - Волгоградская область):
«Vine мама в голод, в 1921 году, из юбки своей платье
пошила. Юбки такие широкие были шестиклинки, восьмиклин-
ки: длинные, подбиты. По подолу тесёмочка, чтоб не
рвались: идут и подметают всё чисто на свете. Юбки, кофты по
полный сундук. Юбки. юбки, юбки плат],я мало у кого
были, все в юбках. У старух потемнее были, у молодых
посветлее. ')то сатиновые юбки были. показывае! мне фотчм ра-
Сестры Коваленко (в девичестве), тетки <1>еодос!ш
Васильевны Коваленко стоят (слева направо) Анастасия.
Екатерина, Марфа: споят - Ганна. Оксана, Прасковья.
19211-е годы
фию. Мои
тётки, шесть сестёр
их было. Вот эти
кофточки я им
вышивала. Я
рано научилась
вышивать, мне
лет семь было, а
я уже и вязала, и
вышивала. А вот
видишь - и $-под
юбки другая
выглядывает.
Знаешь, сколько
юбок надевали?
Рубашка
трикотажная, юбка
стёганая, неширокая, а потом уже юбка такая. Видишь, думаешь,
такая толстая барышня была?
А зачем столько юбок надевали?
Так стёганка сперва была, потом юбка надевалась. А
если так идти - «О-о-о! что-то я тонкая, надо ещё что-нибудь
надеть, чтоб потолще быть». А зачем? Чтоб не видно ничего
не было. Юбок много наденут, а сверху ещё белую юбку с
кружевом, а потом уж тёмную юбку. И вот видишь - лифчик
стёганый. Это как безрукавка, кофточка такая короткая. Я
сейчас хочу сшить себе не знаю как!
(Вспоминается из школьной программы рассуждение И.Г.
Чернышевского о двух культурах крестьянской и
дворянской. Дворянки считали красивыми тонких, бледных девушек; у
крестьян взгляд на прекрасное был свой: дородные, при теле
почитались здоровыми, крепкими, красивыми: «Коня на скаку
остановит...» К тому же но православным понятиям
целомудренная девушка должна скрывал, форму своем о тела, отсюда
и множество юбок, и стеганая епанечка-лифчик).
У матери сколько юбок было'.' Хоть она и в прислугах была,
а всё равно. Три пары юбок крёстный дарил ей на свадьбу. Две
пары наволочек, одеяло коневое, чайный прибор вон одна
ваза осталась; на перину наволочку, две завески...
А зачем так много одежды шили?
274
Не знаю. Не знаю. Только
много всего было.
Максим Сергеевич Соснин,
Пензенская губерния:
«Моя матушка, Пелагея
Петровна, это когда мы уже в
город переехали, всё
удивлялась: «Летом - стирать?»
Привыкла - у нас в деревне летом
не стирали. Когда же и
стирать: страда то хлеб убирать,
то сенокос. Накидают рубашек
вот такую гору, семнадцать
рубах, а осенью - стирают.
Феодосия Васильевна
Коваленко, Самарская губерния:
«Говорю, крёстный маме на
свадьбу много одежды надарил,
две завески...
Занавески?
- Завески. Это такой фар-
Иван Григорьевич Коваленко (дед
Феодосии Васильевны) с супругой,
сыном Василием, снохой Надежной.
На руках у бабушки - - Федо'рка. наша
собеседница Феодосия Васильевна
Коваленко. 1915 гоО
тук. А занавесок мы тогда не знали».
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«Занавесок не было на окнах. В 1934 году я замуж
выходила в село Сидоркин, а в 1936 году у нас бригадира убили. Он
сидел у окна, ведомость заполнял, его и застрелили. И с тех
пор стали окна занавесками закрывать; тогда не занавески, а
притворки назывались. Помню, на какой-то праздник, на
Троицу или Спас, забыла, - но летом, к золовке в гости ходила.
Она к празднику притворку повесила, а праздник прошёл
она снимает и в сундук кладёт. Барахло, бельё - в сундуках
хранили, а верхнюю одежду в чулане».
Феодосья Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«В 1921 году голод был. Дед мой, Иван Григорьевич
Коваленко, когда последнюю тёлку съели, сказал: «Ну. у меня
больше ничего нет, разбегайтесь». Отец с матерью на заработки
уехали, к киргизам в степь, мама в прислугах была, отец
батрачил, а я в Савинке осталась, все три года была тамо, где
кому надо повязать. Мне семь лет было, но я хорошо вязала.
Денег' не платили покормят и ладно. Сяду вот так на
275
окно ----- ме-с-сячно, хо-о-роню! Рано ложились, как только
солнце закатится. Я вот сяду -- и-и-и! вяжу. Навяжу... И юбки
вязала.
- Юбки и вязаные были?
- Да, шерстяные, вязаные овечьи. Тальячпе, вот гак оборка.
- Что значит тальячие?
-- Тальячие - верблюд молодой, тальяк. у него шерсть
мягкая, хорошая, как пуховая все равно. Верблюдов ножницами
стригли, раз в год, летом. В каждом дворе верблюды... С
молодых, тальяков - платки, юбки...
Носки?
- Нет, они быстро рвутся, шерсть-то мягкая. Только
платки вязали и юбки. Носки ¦- из овечьем"! шереш. Овец два раза в
год стригли, весной и осенью. Осенью - на валенки. Л ещё
посредине стригли, летом. Это - поярка, молодые ягнята. Эга
шерсть •- чёрная-чёрная, она сваливается, из неё вязали носки,
крепкие очень, длинные и чёрные. Варежки и перчатки с
поярки. Юбки, чулки. Чулки были до колен: женщины носки не
носили чулки с резинкой».
Максим Сергеевич Соснпи, Пензенская губерния:
«Овец стригли летом. Перед стрижкой стадо купали:
загоняли овец в пруд, прогонят на тот берег, поюм опять в воду,
К1К несколько раз, чтобы шерсть чистая была».
Феодосья Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«Пуховые козы мало у кого были. Коз не держали почему-
то. Шарфы - белые, пуховые гоже тальячие. Пуховые платки
у киргизов покупали, ездили в степь. С мохрами, белый
платочек, небольшой, пуховый-пуховый, такой крупной вязки, а
йогом он слежался - не знаю чго».
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская губерния:
«Козьепуховых платков не было. Коз не было, коз не
держали, и зайцов не держали. Коза - тго ведь чёртова скотина
была. Это вот коз да зайцов стали держать. Никто русские её
не держали. Вот я помню, я девчонкой была - от нас
километра два-три жили тептери (поркоязычный народ - В.В.). они
коз держали; если коза к нам зайдёт ¦- все выбегали смотреть.
Они были гагары, а потом окрестились, их звали крещеными,
и вот посёлок был крещён - Новокосгеево зналось. "Гагары коз
держали, а у нас в деревне - не-е-е-г! Коза эго чёртова
скотина была».
276
Великороссы, tmitfitiphi. чепе мт'ы, \н>р<)на Московская. Ря шнекая, Н i
7уинкая а Hii-Ж i\'i>pi>()iKUM гуосршш.
/ КрССЧЬЯМС МОСКОВСКОЙ 1\ОСрНИИ. !IOJ\H)CKl
К а с и mobckoi о v с j:i;i. S К pec i ья и к if Рм шнек
Сна
Кре
шмирскпи i>оери
Kpeei кямки Ниже! of
13 I ороаювскч)! о >
лос i и. с. I Кшлово. /
сы Васильсурско
/ lS КрСС 1 ЬЯНС 1 \
ЛСК'ОЙ ! ЧОСрМИИ 1 2
Ниже! оролско; о \
\Ci.Vd- I " Mop.Ii>
иные 2 Га i арка лев) if i к л Ря sane кой \ у бершп
у U t у бор пни. 4 Крс'с 1 ья ни ii Ря saiici
Hii/Kci орплск'оЕ о \с?ла. \..\
JOC Г И. С. И ip\ ОСИ 14 1 и
i ia. Ье п^олнинской iw.iuc i \
ка Ниже! оролскоI ivoephn
И . С i Л Ь И Я .
(к ". s '-< Кр
ОрО ЛС К .!Я К\ ПЧ
Н1!НСКОИ КО 1ОС
о же > е LKi ! 1а
. с Ье?!?олиое /6 Мере
Н НЖС1 .НТО 1С КО! О \С i.Iil
277
«Привет ui С притоки».
Открытка начала XX века
Антонина Ивановна
Кострюкова, город
Саратов:
«Мама моя вязала
всё - и носки, и кофты,
и платки пуховые.
Пуховые шали у каждой
женщины тогда были.
Козий пух покупали в
Каменке, километров
тридцать от Саратова, в
этом селе наши
родственники жили, и сама
пряла, а потом вязала платки. Женщины в деревне постоянно
ходили в платках в повойниках, в городе - нет. Моя сестра
сколько горя перетерпела: ей папа запрещал шляпу носить, он
сам шляпу не носил и ей запрещал. Бывало, придёт домой с
гулянья поздно, - а отец всё запрёт, и она, чтоб он не видел её
в шляпе, бросит шляпу в палисадник, а наутро - дождь; шляпе
конец. Папа покупал ей хорошие шарфы, и пуховые, и такие,
только б не носила шляпы, а она хотела в шляпе ходить».
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«Женщины постоянно ходили с покрытой головой, даже
спали в платках, а кто не спал - тех осуждали: «О-о-о,
женщина, без платка спит».
Феодосья Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«У мамы семнадцать платков лежали в сундуке. Три-четыре
шёлковые. Один красный, другой синий. С махрами. Один -
коричневый. Один - паплиновый. Шёлковый голубой. Летом
жарко, - намажутся, завяжутся платком и ходят. Чем
мазались? Мазилы делали: сулема, белила, - чтоб не загорало
лицо. Руки, - показывает на кисти,- чёрные, а тут - белые.
(Антонина Ивановна Кострюкова, город Саратов: «В
деревне вот так закрывались, покрывались платком как монашки,
до бровей, чтобы Боже упаси загореть!»)
Мать рассказывала, почему и спать в платке ложились.
Как замуж выйдет, так в платок, и косу уже не распускали,
так как сейчас: распустят и идут. Если выйдешь на улицу: как
через порог, если только без платка, - то за волоса и на
крышу тебя стащит домовой. Я у матери спрашивала: «Поче-
278
му ты всегда в платке, и спишь?» Бывало, вспохватитея: «Ой.
легла без платка!» Какой попало наденет и спит. Спали не па
простынях, а - на рядне, крупном, жёстком. Подушка - одна
на двоих, кровати деревянные».
Анастасия Андреевна Сершиева, Воронежская губерния:
«Спали на примостях, на полатях. Кроватей не было. Вот
из этих конопель... хлопья назывались, вот когда сучили... На
этих и спали. Спали в рубашках. В какой ходишь, в той и
валишься. Стелили - из конопля была гката ткань, попона
называлась, н укрывались •• шерстяная ткань, из шерсти сучили.
вал назывался. Подушки были, но широкие, вот так вдвоем
спишь, и прям на двоих одна подушка. Кто побогаче был
лак ещё и под боками подушка была. «О-о-о! - говорят.- там
ещё и боковая подушка». Перин не было».
Антонина Емельяновна Мельникова, Тульская губерния:
«Крестьянки всегда ходили в платках, и летом и зимой. На
праздник платок - обязательно с бахромой. Зимой под низ
надевали платок, а сверху - шаль».
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская губерния:
«На голову надевали чехлы - чепчики такие. Я замуж
выходила. Дуня, сестра моя. свахой была. Когда венчались, нас
посадили, стали они косы плесш. одна коса, другая коса вот
так; крёстиа надела на меня чехол сатинетовый, жёлтый,
оранжевый, такой он хороший, баский. сшитый. Семён (муж
Анастасии Михайловны ¦• В. В.) забросил его на полати, чехол-то,
и я его не носила, а косы всегда носила.
Венчались - в церкви под ноги полотенце стелили, мы на
нём стояли. Вот меня замуж отдавали - две дублёных шубы
мне дали, и новую сшили, черняну. и стару шубу дали, и
бобриковый зипун. И манарку (куртку на вате с подкладкой,
суконного верха - В. В.). тогда уже манарки пошли, я в 1933
году замуж выходила. И пониточну манарку мне сшили.
Замуж вышла - я шесть одёжин вынесла. Знали тогда время, чго
когда носить. Сейчас-то глядишь: что будни, что праздники -
одинаково. Как купили на себя нее наряды. Тогда этого не
было. Если уж она будничная будничная, носят в будни.
Если праздник праздничная.
Венчалась я не в сарафане, а в кофте, в рукавах. А раньше
венчались •- в рукавах, в сарафане. Под венец уж наряжались,
хорошу одёжу надевали. Скатерть хорошу на руку...
279
Скатерть?
- Подвенечная скатерть была. Сейчас её нет. Вот она
свёрнута и на руке повешена. В правую руку свечу дают, а на
левой руке скатерть подвенечная была.
- А потом куда скатерть девали?
- Её берегли. Вот, скажем, дитё захворает. Тяжело дитю.
Сейчас к врачам, поедут к врачам, а у нас тогда врачей не
было, больниц не было. И вот этого робёночка кладут, и на
эту скатерть, и вот читают молитву... Как называется молит-
ва-та? - спрашивает сама у себя. - «Сон Пресвятой
Богородицы»! Читают. Если ребёнку не умереть -- ему делается
легче. Если умереть - он скорей умрёт. Это вот на моём виду,
на моих глазах, я хорошо знаю. Вот у тяти с маменькой
детей много было. Читальщицу привели, «Сон Пресвятой
Богородицы» читать, и вот на эту скатерть положили. А уж он,
боль такая-то была, рёв назывался. А-а-а-а! День и ночь,
день и ночь -а-а-а-а! а-а-а! Попеременки маменька с
тятенькой сидели с ним. ну. вот, их и научили, что надо «Сон
Пресвятой Богородицы» прочитать и на подвенечную скатерть
положить. Вот читальщица стала
читать молитву, он стал тише,
тише, тише, и потом только
вздохнул - и потом затих, час ли
прошёл, ну, может два, и он
помер.
Родится кто, и не поспеют его
окрестить, а он помрёт. И вот
когда звёзды падают - это души
некрешённых младенцев. надо
перекреститься и сказать: «Яким
и Анна, крест рубашка, Яким и
Анна, крест рубашка, Яким и
Анна, крест рубашка». И вот как
будто бы он и рубашка ому
будет, и он вроде как окрестится».
Анастасия Андреевна Серище-
ва. Воронежская губерния:
«Свадебный наряд был не
белый. Атласные рубашки алые,
яркие-яркие! На голове кокошни-
Kftta тан/пин hontH (tei'Ko/)
Антонины Ивановны
Кпстрюковпй) с сыном
Ba.tcitmuiiou. IVOO-f ,чи)ы
280
ки, сорока у нас называлась. Л у девчонок -• как сковорода -
перевязка называлась.
Кокошник - сорока-то ¦- красивый был! Весь золотом
украшен. Там ниточки золотые. Ну, у нас редко у кого уже была
золотом расшитая сорока. Один раз собралась я надеть такой
кокошник, и то не удалось. Он не у каждого был. Илюшина
сестра выходила замуж, а мне - свашкой быть. Ну и вот я
говорю: «На своей свадьбе я не надела сороку, так хоть сваш-
кою надену сороку». Ага. И собираюсь... собираюсь. Тогда
приходят, - а Илюшин двоюродный брат женился, не сестра.
Приходит его мать и говорит: «Настя, ты знаешь чего?» Я
говорю: «Чего?» - «Дашка прямо слезами...» Это другая,
невестина брата жена. «Говорит, Настя ещё успеет побыть сваш-
кою, у неё золовки есть, и сестры есть, а у меня никого нет, я
если у Мишки не побуду свашкою, тогда нигде не побуду».
Ну, и я уступила ей место. Это в 1935 году было. Тогда я
солдаткой была, Илюша в армии служил. И вот у нас на свадьбе
поют, обыгрывают, и деньги за это берут, и вот я говорю им:
«Обыграйте моего Илью Григорьевича». Они и начали петь:
«Илеечка Григорьевич по терему ходил, Настасыошку
Андреевну он за рученьку водил. Пойдём со мной. Настасьюшка. во
зелёненький садок, сорвём с тобою мы аленький цветок». Ага,
и теперь они: «Настасия Андреевна, кланяется девушка с
песенкой». Я говорю: «Занят, на посту стою». Ой. как Илюшин
дядя как расплакался, как расплакался: «Мы тут гуляем, а он
на посту стоит», ~ смеётся Анастасия Андреевна.
Максим Сергеевич Соснин, Пензенская губерния:
«Первый раз сапоги я купил - уже парнем был, а то всё в
лаптях. Мне под венец идти - а в чём? У соседа валенки взял -
так в чужих валенках и венчался, в феврале дело было.
Невеста, моя Наталья Петровна, царствие ей небесное, в войлочных
ботиках, в галошах. Жакет в горошек, юбка - в этом она и
венчалась.
Антонина Емельяновна Мельникова, Тульская губерния:
«По великим праздникам, на Пасху, на Рождество - в
лаптях не ходили...
(В грамоте Киприана Псковского говорится: «А мужи бы
к святому причастию во вотолах не приходили, но снимая
вотолы». Вотола ¦- грубая, толстая ткань, дерюга, у которой
основа посконная, а уток из льняных охлопьев. В церковь
->ч I
полагалось надевать вес лучшее, гем оолее в праздничный
день. - В.В.)
Валенки я надела, когда в школу пошла, а так - и летом, и
зимой - в лаптях. Отец плёл лапти из верёвок. Каждый
мужчина должен был уметь плести лапти. Зимой онучи из сукна
домашнего - ногу обернёшь, сверху портянка, и - в лаптях по
снегу».
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«В лаптях и я ходила. У отца я жила - там никто в лаптях
не ходил, а вот вышла замуж - там Илюшин отец плёл лапти
и обувал. Бывало, свёкор сплетёт, - «обувайся, - говорит, - в
лапти». У нас и лапти, и чирики были.
- Л что такое чирики?
- Чирики - как тапочки, но они - как башмаки. Но
башмаки - сзади петлю делали на пятке и зашнуряли крестом, а
тут, впереди, на подъёме, завязывали. А чирики шили прямо
вот такие высокие, как полусапожки. Из телячьей кожи, из
лошадиной. Кто сам выделывал, кто - отдавал. У нас отец сам и
овчины делал, и кожи делал, мой отец. Выделает кожу, а тогда
только пригласит чеботаря, он и нашьёт. И подошва кожаная
была, и ноги так не болели. Носили чирики долго, дольше,
чем сейчас.
- А лапти? Я слышал, их недели на две хватало.
- Ну что вы! Бывало, свёкор сплетёт их, а тогда подошву,
потоньше верёвочкой, как шнур вот у вас, - показывает на
тонкий, миллиметра два в диаметре шнур, коим микрофон
соединён с диктофоном, •- из конопли верёвочка. Вил верёвку, и
тогда эту подошву замуровывал. И долго носилось. И оно
теплее так-то. На всё лето хватало. И зимою ходили в лаптях. В
лаптях теплее, чем в кожаном.
- И ноги не мёрзли? Портянки наматывали?
- Портянки - это одно. Шерстяные онучи от мороза
согревали. Ткали шерсть, пряли, конечно, тонко, ткали, а тогда
отдавали - валюшня называлась, - валяли, оно прямо сплошное,
как войлок, сукно, и этим обматывали ноги. Ну это, конечно,
мужчины. А женщины - чулки рядовые вязали. Почему
рядовые? Вязали не спицами, а одной иголкой, такой, как крючок,
и вязка получалась толстой, с палец толщины, и рядами пряжа
свивалась. Вот в таких рядовых чулках зимой женщины
ходили. Чулки без пяток вязали: как мешок свяжешь... Варежки
гоже вязали вкруговую, на какую хочешь руку надевай. Лапти
сызмальства носили. Бывало, лед у нас лапти для детей плёл:
как только пойдёт внук -• лапоточки ему вяжет. Такая свайка
у него была, ею и вязал. Валенок почему-то мало было, хотя у
каждого во дворе - овцы.
Антонина Ивановна Кострюкова, город Саратов:
«Лапти и ступни в Каменке носили. Ступни - это такие
прочные, даже вода не проникала. Плели из того же, что и
лапти, только вязка другая. Крепки; а формой - как ботинки:
маленькая лазеечка туда. Это - для дома».
Максим Сергеевич Соснин, Пензенская губерния:
«Ступни - другой формы, как галоши. В ступнях ходили
дома, а по деревне, в лес пойти - в лаптях. Лыки начинали
драть - как сок пойдёт, по весне: так она отстаёт хорошо, от-
лётывает шкура. Полежит, мягкая делается, хорошо режется.
Узкая, уже пальца полоска, лычка. С молоденьких деревьев
драли, с больших она не пойдёт. С лыка и лапти, и ступни
плели.
- Говорят, ступни и воду не пропускали?
- Ну как? Пропускают воду... Как неплотно сделаешь...
Лыко оно лыко и есть, пропускает».
Феодосья Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«Лаптей у нас не было, не из чего было плесть - степь же
кругом, леса нет. Топили и то не дровами - кизяками.
Кизяки - это сухой коровий помёт. Летом высушивали, а зимой
топили.
Лапти я видела, когда в Петровске гостила (Саратовской
губернии - В. В.). Один там мужчина пришёл в марте, в
лаптях, замотанный в портянках. Говорит, в балке глубоко, снег
подтаял, он и замочил. Я ему: «У вас же ноги мокрые». Он -
«Та? Чё они мокрые? Сверху только». Стал разматывать
портянки - там сухие. Вот вам и портянки в лаптях.
А у нас в деревне портянки мужики с сапогами носили:
носок, потом портянка. Валенки — те без портянок, просто в
носках. Калоши мало у кого были, их с чёсанками носили.
Чёсанки это тонкие валенки, тонкой валки».
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская губерния:
«У нас тятя сам плёл лапти. Он и лапти плёл, и калоши.
Вот я девчонкой была, ой, бывало, наденешь и идёшь.
- Не промокали?
- Как они не промокали? Лыко как не промокнет?
Конечно, промокали. Ну, уж зря-то по воле больно-то не холили.
А по мокру-то холили, хорошо, можно в них холить было. А
если по воде пойдёшь, конечно, •зачерпнёшь, промочишь. Вот к
тем лаптям колодки подделывали, если больно уж много воды,
как колодку деревянную сделают и пришьют к лаптям. На
колодках ходили. И к калошам пришивали».
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«В обуви домой чаходили. Полы были глиняные. Как
суббота - коровий навоз разводишь и мажешь. Загнетку у печки
подбелишь, и грудку.
- А коровий навоз зачем?
В глину его добавляли, чтобы полы не трескались, чтоб
прочнее были».
Феодосия Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«Полы у нас хоть и деревянные были, некрашеные, но
холодные. В комнате пятнадцать градусов - что жарко... Дома
зимой в валенках ходили. Валенки сами катали. У нас через
улицу котях жил, мой крёстный. А летом по дому в черевиках
ходили. Черевики короткие, кожаные, как гуфли. Их без чул-
ков носили: надел и пошёл. Тапок
не было, черевики. Тогда идёт
сколько грязи есть, столько и несёт
в комнату. Тогда не разувались.
«Куда ты грязный!» - «А-а,
помоешь, тебе делать нечего...»
Пётр Фёдорович Вольмантов,
1908 года рождения, город
Новгород:
«')то сейчас приходишь в гости,
разуваешься какую-то чушь
придумали. А раньше снял калоши и
идёшь, саиоги-то чистые. Раньше и
плащи были: хоть целый день по
дождю ходи, не промокнешь.
Наверное, брезентовые были.
(Феодосия Васильевна
Коваленко, Самарская губерния: «У нас из
Кпстрюкса Никтор ^
<тж Антонины Ивановны, "РСЧСНТа ГСЙШИ ШИЛИ. ГсЙШа ТГО
<¦ притом Ли-ксан()ром i'jm.-ix) коротышка, рабочая одежда, зим-
284
fie шкороссъг Санкт-Петербургская, Новгородская и Псковская губернии.
/ Ьиржсвой ,!рк\Екшик И! Окгян .? McjKiiii м>р|оясп а сю жена оба и* 11с i cpov pi ски \ ме-
Ш.Ш .' !i V К рСС i 1,Я1!С J! i OKpCi.' ИМ Ч I С11 I !c К'рбур! .1 рЫОаК И 'lOMOHOti И !RD4ifK .** I p\ iHia
»о;норо.ц1ых крестьян I Heicpu) pUKoii i\f'cpmiHi >,л тчом 6 Женщины и кнмикп in Г raptm
Pvcci.i. Новгородская г\осрнпя " Крсс г ьянил-С! аровер Чсреноксико] о >csjj. Hobi орелская i\-
бермия -V. Крсс гья Я и н Нов! оролскии t \ перни и -а мп И! к V Кр».ч и,янс Пс К(чк к ой I ч берн ии
285
няя одежда, как пиджачок коротенькая. Из брезента, а
внутри - шерсть, стёганая, как фуфайка»).
У отца и брата лакированные сапоги были - здесь
сборки, - показывает на подъём и на щиколотки, - а голенища -
блестят, как зеркало. И на сапоги калоши надевали. А зимой -
валенки. Валенки были и выше колена, тонкие, гнулись».
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская губерния:
«Дома в обуви не ходили. Тапочек не было, зимой -
валенки носили. По двору ходят, убираются - старые валенки;
зашли в комнату - старые валенки скидывают; а чистые валенки
надевают и ходят по полу».
Антонина Ивановна Кострюкова, город Саратов:
«В деревне чтоб девчонка в подшитых валенках вышла? Ни
в коем случае! Новые. Старые - для дома. В деревне валенки
валяли валяльщики. И чёрные, и белые были валенки, но в
основном - чёрные.
Летом в деревне мужики по улицам ходили в носках, в
чулках шерстяных.
- А кроме носков?
- Ничего, прямо в носках по траве.
- Протирались же...
- Ну и что? Это я сама видела в Каменке, в нашей деревне.
По траве прямо в носках. Я всё удивлялась.
- Вы в деревню на каникулы ездили?
- Да. Жили мы на улице Симбирской, недалеко от церкви
Покрова Пресвятой Богородицы, той, что недавно восстановили.
Это моя приходская церковь, при ней и школа была, вот в ней я
и училась. В
воскресенье - обязательно в
церковь. Если не
пойдёшь в церковь, сядешь
за стол - есть не
давали. Я, бывало,
ходила... Дадут на свечку,
на поминание, на
тарелочку положить,
нищим подать. Я всё-всё-
всё исполняла. А
сестра с братцем,
старшая сестра и младший
Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Саратов.
1900-е годы
286
Костркжов Александр, Кос трюков
Виктор. Седопластов Костя.
1912 год
брат - по пути в кондитерскую
заходили, деньги истратят на
сладости, а поминание - кому-нибудь в
записочку попросят вписать.
- Антонина Ивановна, а в
школу в форме ходили?
- В форме. Форма -
коричневое платье и чёрный фартук.
Косы. Две косички с ленточками.
- А у мальчиков какая форма?
- У мальчиков? Какая же у них
форма была? Да! Мы ведь отдельно
учились, девочки в одной школе, а
мальчики - в другой. Ну,
мальчики - фуражки, гимнастёрки тёмные,
тёмные брюки, ботинки. В форме
мы и в театр ходили. А так публика
в театр no-праздничному одевалась.
Театр считался не то что теперь -
абы-абы. Это был выход в свет».
Пётр Фёдорович Вольмангов, город Новгород:
«Я в школе не учился. Мне в школу идти - а тут
революция, голод. Мы в деревню уехали. Я-то родился в Петербурге,
и только родился - отец с матушкой в Новгород переехали. В
Питере отец у графа Игнатьева кучером служил, лет двадцать,
а в 1908 году в Новгород переехал и открыл там чайную. А
кучер - знаешь? Надо ехать конюха запрягают, он выходит,
садится и едет. Конюха ухаживают за лошадьми, а кучер как
сейчас шофёр, сел и поехал, отвёз барина куда надо...
А школу я - мне было уж семнадцать лет - окончил
экстерном, четыре класса. Потом в новгородском педучилище на
учителя учился, но пришлось бросить из-за голода, в деревню
уехал...»
Максим Сергеевич Соснин, Пензенская губерния:
«Мы бедновато жили. У меня и шапки не было: башлыком
закутаюсь - и пошёл в школу. Сколько-то походил, ушёл -
отец неродной, родной умер - мне лет восемь было. Да. Мать
говорит: школьникам привезли в школу рубашки, штаны -
будут давать. И я пошёл в школу. Учительница Мария
Григорьевна, она дворов семь-восемь от нас жила, учительница: «Ты
287
штаны не получишь». Я же не в классе был, в списках меня не
было. Я сижу. У меня ни книжки, ничего. Теперь стала к
лоске вызывать, задачки решать. Вызвала двоих, они не
понимают, стоят. «Ну-ка, новичок, на меня,- новичок, вставай, к
доске». Я пошёл. Беру мел (писали мелом по доске), по доске -
фук-фук-фук - всё написал правильно. «Садись, молодец!
Садись, а вы стойте, оба стойте». Она говорит: «Из шкуры
вылезу, а рубашку и штаны - получишь». Вот так вот!»
Феодосья Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«Я себе сумку связала из верблюжьей гривы, в школу
ходить. Четыре года я с ней ходила. У нас учительница, Плена
Николаевна, возле моста жила. Я с её дочкой играла. Она
маленькая, игрушек много. Полы покрашены. Занавески.
Красиво в комнате. Я кушала там, из гарелки кушала, а тут, дома -
из общей чашки, деревянной ложкой. А у учительницы
железной. Вот приду - мамке рассказываю, Елена Николаевна
приглашала мать учительницей работать. Мамка моя четыре
класса с похвальной грамотой закончила. Память у неё
прекрасная была. Читала много. Прочитает страницу, говорит:
«Проверяйте». Да и перескажет наизусть. Отец не пустил:
«Не-е, учигь... Какая там учительница...»
Анастасия Андреевна Сершцева, Воронежская губерния:
«Я в школу не ходила. Прясть надо, говорили, нечего там
гандакать. Писать, читать - самоучкой выучилась. Уже
невестой была - ликбезы эти открыли. Пятнадцать человек нас
собралось. Учитель - свой мужчина, деревенский. Сроду не
забуду. Говорит он: «Ну, пишите «Д» с большой буквы». Я черезо
всю тетрадку вот так кружок обвела и - «Дядь Максим!» Он
вот гак за голову взялся: «Э-э. знаешь что... Уматывай!»
Тут надо пояснить, чью же безграмотность ликвидировали
большевики. В 1930-х годах в Советском Союзе повсеместно
были созданы так называемые ликбезы - школы по обучению
грамоте людей, вышедших из детского возраста. То, что в
СССР не осталось безграмотных, преподносилось как
величайшее достижение социализма. И это действительно было
отрадно. Только при чём здесь социализм?
Ещё в Новгороде Владимира Крестителя и Марфы
Посадницы простой люд грамоте разумел, о чём свидетельствуют
тысячи берестяных грамот. Освобождение от крепостной
зависимости дворянства в 1762 году и сохранение крепостного состояния
крестьянства не спосооствовало распространению грамотности в
народе. Но уже в царствование Александра III при каждой
церкви, как правило, открывается церковноприходская школа (а
церквей в России в начале XX века было свыше 70000). В 1894
году начальное образование становится бесплатным, а в 1908
году - обязательным. То есть к 1917 году неграмотными были
только те. кто уж очень хотел остаться неграмотным. Потом
революция, гражданская война, нэп. ••- к 1930-м годам подросли
те, кто при прежнем строе получил бы бесплатное образование,
да большевики им этого не позволили. Так что большевики
ликвидировали ту неграмотность, которую сами же развели.
Характерно, что и Пётр Фёдорович Вольмантов. и
Анастасия Андреевна Серищева, не учившиеся в школе, грамоту
освоили самоучкой, переняв навыки чтения и письма у своих
родителей.
Крестьяне грамотность ценили. Но не менее уважали
трудолюбие. Праздности, ничегонеделания они не знали, причём
посильный вклад в общие хлопоты по дому, на огороде, в
поле вносили все, и стар и мал. Наш знаменитый педагог А.
С. Макаренко в тех же 1930-х годах, когда в ликбезах обучали
азам великовозрастных учеников, обделённых революцией и
гражданской войной, создал систему воспитания, как бы
сейчас сказали •- «трудных подростков», положив в её основу
проверенную веками народную педагогическую мудрость:
тунеядец не вырастет хорошим человеком.
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«Вязагь я научилась лег в семь, спицами вязать. Рядом с
нами жила крёстная, и вот бабушка бывало: «Анна, давай
Наташку сюда!». Вот придёт Наташка, моя ровесница, и они нам
отмеряю!' концы, ну и кто вперёд, кто быстрее: мы друг перед
другом, друг перед другом. Вязать рано начинали, и прясть
рано начинали, в десять лег уже за прялку сажали».
Учёные, исследующие тайны психики, уже в наши дни
открыли закономерность: чем больше ребёнок двигает пальцами
рук, тем быстрее развивается он интеллектуально. Отсюда их
рекомендации педагогам - занимать детей лепкой из
пластилина, рисованием, аппликацией.
Крестьянские дети не страдали о г безделия, не сидели
сложа руки. Не отсюда ли поразительная крестьянская смекалка'.1
Не знаю, есть ли в каком другом народе попсшнс гениальное
m .,.„. !1>С)
изооретенпе - посиделки, где груд нудный, кропотливый -
соединялся и с весельем, и с воспитанием: попробуй-ка ново-
лынь, когда на тебя и подружки смотрят, и кавалеры-женихи.
Максим Сергеевич Сосним, Пензенская губерния:
«На посиделки пускали богатые мужики. Конопли насеят
много, вот они и договариваются: за поседы -- конопель
выбрать. Собираются в хате девчата, ребята. Гармонь. Весело».
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская гуоерния:
«На посиделки приходили вечером с гребнями, с
веретёнами, с куделями. с мочками. Сидели пряли. А робята приду г.
так сидят, глядят только. Сколько девкам переделать надо!
Посидят, да. сколько-нибудь, да маненько потрают, песни
попоют, каким-нибудь хороводом поиграют. Вот такие
посиделки были. В каждом конце села -• своя группа, свои подруги. А
уж робята к кому хотели, к тму и шли. Сегодня к одним
подругам, завтра к другим. По всей деревне ходили».
Парни на посиделках, конечно же, не бездельничали. Они
выбирали невест. Удивляемся, почему сегодня много разводов,
а надо бы удивляться, что не все расходятся - ведь женятся
вслепую: узнаешь ли человека, встречаясь с ним на дискотеке?
В деревне же каждый - как на ладони. Женихи на посиделки
являлись без рукоделья, ибо их рукоделье избу срубить,
лошадь запрячь да поле вспахать, засеять да скосить хлеб,—
тоже всё на виду, за спины не спрячешься, не обманешь,
красивыми словами не обворожишь. Деревня знала цену любому,
и цена называлась общественным мнением не ниже и не выше
той, какую каждый и заслужил.
Феодосия Васильевна Коваленко, Самарская губерния;
«Вечерницы - это вместо клуба было. Плясали, пели.
«Сыпи мои брюки, брюки мин сыпи.
Одни брюки-то на мне. а другие в скрыни».
Скрыня - это сундук. Частушка про синие брюки - из
анекдота, как парень на вечернице хвалился, что у него двое
брюк, а соседка подглядела, как он их в глечике - горшке -
стирал, свои единственные «сыни брюки», и разоблачила, что
в скрыне у него никаких других брюк нет».
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«На посиделки молодёжь собиралась. Девчата пряли, а
ребята, - смеётся, жгли гребни.
290
- Как жгли?
-- Ну как? Сидит парень, курит-курит, и говорит: «Да
хватит вам прясть». Цигарку это... в намыку, в гребень. Она. на-
мыка, и сгорела. Намыка - это вот столько-то кудели. У нас
одну девку мать за то, что кудель сгорела... Парень говорит:
«Клава, да хватит тебе прясть, пошли, пройдёмся по деревне,
по улице». А она: «Ой, да нет, чего же, надо допрясть намыку
эту». А он взял да сжёг. А там кто-то сказал матери, и она
этот же гребень взяла да как шарахнула по голове. Не убила,
а дурочкой сделала. Такая красивая была девка...»
Трагическая случайность. Вообще-то к шалостям и проказам
молодёжи, тем паче - детей, крестьяне относились спокойно.
Феодосия Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
«Отец тулуп носил, огромный. А мне лет шесть было. Вот
тулуп упал с вешалки. Я у матери спросила: «Можно я
покатаюсь?» Ребята с горки, с берега Торгуна катались на
ледянках, на санках. Ну. вытащила я тот тулуп, он широкий, с
борами: и тут девчата сядут, и тут, а я посередине. И поехали. И
протёрли. Мать увидела: «А-а! Что же ты сделала? Батько не
знает, что ты каталась? Ну, пускай...» И бросила под вешалку.
Отец начинает искать, а она: «Я там и знаю, где ты повесил?».
Антонина Ивановна Кострюкова, город Саратов:
«Тулупы - это в дорогу, а так - полушубки носили».
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская губерния:
«Вот куда поехали -- студено, буря ли? - и вот тулуп
надевают, азям ли. У тулупа ворот пребольшущий, из овчины, а у
азяма ворот из того же сукна, ещё под этим сукном, сказать. --
такой холст, и проложен охлопками: вот прядёшь, и из этих
охлопков разостелят. потом выстегают его, и он был крепкий,
тёплый».
Пётр Фёдорович Вольмантов, город Новгород:
«Это разве шуба, что сейчас? Сделана не знаю с чего. А
тогда шуба действительно была шуба - овечьи шкуры выделы-
вались. У отца был тулуп - овечьи специальные шкуры, и она
выделана, чёрная... Она как шёлковая, её сожмёшь, так
складок никаких нет. А сейчас... Пожми - она ломается...»
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«Верхнюю одежду шили швецы. Вон, говорят, приехали
швецы. Швецы по трое, по пятеро ходили, с сыновьями или с
братьями. Бывало, скажут: «О-о-о! пот эги хорошие швецы».
291
За paooiy орали деньгами. К нам из другой деревни
приходили, своих швецов не было: у нас деревня небольшая, дворов
семьдесят. А овчины сами выделывали. Квасили с мукою
ржаною, она укиснет хорошо, и тогда прямо чакладают овчины.
Неделю и больше квасится. Потом вытаскивают,
выполаскивают, суша г. У нас отец овчины очень хорошо делал, мягкие у
него получались. Бывало, если кожа жирная, то она какая-то
грубая. Вот он ["диной натирает, размеси г глину, намажет, она
срачу в'1 ягнваег, усыхает, он огряхаег и ещё намазывает, пока
что всё... Л потом сделает крючок, петлю и ногою, какая-го
железка была, и вот он мял эту кожу».
Феодосия Васильевна Коваленко. Самарская губерния:
«Верхнюю одежду не сами шили - швецы. По хатам
ходили придут, шьют, пока всю семью не обошьют тут и
живут, йогом дальше пошли, к соседям. А рубашки, юбки но
сами шили. У меня мать хорошо шила, у неё машинка была.
\1ап> соберёт их. шесть чоловок Коваленко, шесть дочек у
деда моего. Ивана Григорьевича, сестры моего отца, значит.
Вот они приносят материал, и она строчит без выкройки,
беч ничего. Ни выкройки, ни размеров, ничего. «А. тебе?
Это твой .чкиериал? Сейчас». И сошьёт».
Анастасия Михайловна Шокурова. Уфимская губернии:
«Мамин брат, дядя Пе труха, ботинки, сапоги, хомуты шил.
Kpyi кожемяпша: лошадь впрягал и мял. сминал
сыромятна. Сами кожу выделывали, и из своей кожи тапочки
подшивали, хомуты, седёлки. Л бопшкп. сапоги покупали».
Вообще, крестьяне покупали лишь то, чего не могли сами
ичгоговить. Покупали или в магазине, или у своих
односельчан-умельцев.
Анаечасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния;
«Сшрали золу собирали с подсолнуха, она мягкая такая.
Кинут овпам подсолнухи, они шляпки съедят, а былья осчаюг-
ся ими гоппли печь. Щёлок из золы делали. Им хороню
с i праи». и голову им мыли, и такой мягкий волос, лучше
шампуня промывал. Уже я здесь сколько раз ¦- дед сорвёт
подсолнух, говорит: «Сделай щелочку, я голову помою».
Анастасия Михайловна Шокурова. Уфимская губерния:
«Щёлок делали. Ваню, бывает, топят, кадки были
большие, п в ну кадку полведра золы, и чтим щёлоком мылись. А
мыла были всё время, а как перебои стали -• сами cia.in ва-
тер
/х' к t русы, ни iMvttitne пространство (С \ч<еро~ иипюниц) край).
I Крестьянин Moi и )евскпн губернии. Чириконско|о чеиа. селения ho тыном Шишкчшки. _" и J1
К peeiья некая женщина и } .wwy ш к a i ои же i ч бери и и и > е к ia. На жен шине иш нее оленине
Mi4oj. \ui ,1свч in кс налетп utitpuHia оелыи чолетяной плаюк. [u.tinii n.jii no краям. eoeiaB-
THKiiEHfii i о. и huh) и \ oop. p\ oaniK.i лени чья \o.ie i и иная, фар i \ к левич ни выти i i>nt no iiu.in.iv. аи-
1арак (сничья юика ч инян и каи.п, : с к о pee i или лиф На ооеи \ онучи чо к i нюиле е пень-
коньки оборами и .i.iiiHi 4 Парень и к'нчптка (и еналебном наряле) Hi окреепиччей местечка
-1еие п>. I po imchckoh 1\оернип. л Ье юр>сы С'.юнпмско! о \е{ла. I ролненекчн'т 1\оернии f> Ье-
лор\ сы Ни к' о >„ кои i у оерн ни и мее шые \о *янс : веян ые и *ем геле нлкчкие ору шя s i e ;ei а. мя : шы
^.H.ipHL Koiopi.iM мм\ i лен. n.tu борона, мчл, и [ раб ui I " Ье!ор\ееки(( кре^ \ ья некий ло\\
Мот тевекои i \ пернни. Ч мри ко не ко: о \ е <,лл л К'[fee т ья н и и Mos и ichckoh i \ oepmni. Ч ири коти •
кои» \е(ла. t. i лрнк-п;кечннк Паелла ei о еое:ом| >п ч.перк.! нон ночная бе ия |папьа. . »и
: а верх имя олеж ла. к \ итак, р\ o.txa. и нор i к и \о te \ и ru.ie. оц\ чи ^ четп.кчн^ы \\ и г борам и ,<
кии и Н р\ ьлч \ а<:: о пче шнып кч ынок
293
рить. Вот дров наберут, какого-нибудь вроде маненько
негодного мяса положат, -- кипятят, кипятят, кипятят, и оно
накипятится, накипятится всё, застынет — и резали, тоже кусками,
мыло».
Антонина Ивановна Кострюкова, город Саратов:
«Бельё шили из льняного полотна: в нём не потели. И
верхнее платье - изо льна. А платье лён тяжело гладить. Утюги
заправляли углём. Берёзовый уголь раскаляли, в утюге такая
трубка - туда горячие угли, - он и разогревался. Уголь
берёзовый возили по улицам, продавали. Л сейчас его нет, иногда
прям позарез нужно...
-¦ А зачем он сейчас нужен?
- А вот масло задохнётся, его с углём вскипятишь - и весь
запах уйдёт, но надо обязательно берёзовый».
Феодосья Васильевна Коваленко, Самарская губерния:
Гладили бельё рубелем и качалкой. Качалка - круглая, как
тесто раскатывать, а рубель - рубцом. Брюки не гладили.
Шаровары? Мало когда человек в них выйдет, а так - нет, не
ходили в шароварах». (Савинка в начале XX века - громадное
село, до 17 000 человек. Основано переселенцами из
Харьковской губернии в 1839 году; шаровары - отголоски
малороссийской старины).
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«Бельё катали рубелем ещё влажноватое, чтоб лучше
выгладить. У нас родня была, в волости кем-то работала. Бывало,
говорят: «Ну. Федора опять в волость пошла». А жили бедно,
и вот она, бывало, скажет: «У меня одна рубаха, и та размы-
ваха. Я её как выстираю, да вымою, выкатаю... А что толку,
что у неё пять, а она в неукатанной рубахе».
Россия в начале века - ещё крестьянская страна; именно в
крестьянской среде сохранялись здоровые нравственные устои.
Из семи моих собеседниц и собеседников только двое детские
годы провели в городе, лишь изредка наезжая к
родственникам в деревню. В городах люди одевались не так, как в сёлах.
Правда, городская мода, хотя и медленно, начинала проникать
в деревню. Завозили её как горожане, так и крестьяне,
отлучавшиеся в город на заработки.
Антонина Кмельиновна Мельникова, Тульская губерния:
«Родилась я в Москве, в 1917 году, а весной следующего года
наша семья вернулась в деревню. Мой отец, Емельян Платоно-
294
Ma юроссы: черноземное пространство.
I и 2 Девушки малороссиянки Киевский !\оернии в летнем одеянии. Па них сорочки с
вышивками и цветные споднипы (юбки) и шиаски-перелники. полня }анные широкими таруеными кчшака-
мн О та \м дев) шек в свите. ^ обеич на мыс i о (бусы) на шее и на го. шве лен i ы. 3. Жен щи на
тй же 1>бсрнии Ноловпой чбор} 4 и 5. Малороссияне Киевской мбернии старик и молодой
парень в свитах и шайка ч черны ч барашковых 6 Девч шка 11ол г а век о it i \ бернии $а пряже кг
На
Во:п
еы кшлетены в одн\ кос\. "" и Л Женщина и девчшка ioii же 1\бернии. Обе в n.usxiax
(заменяющий к>6 к у сшивок ма i ери и. и ног л а и т;н о к К в ia масках, широких пес i ры ч поясах. Рубахи у к-
рашены ивешым [лип-см. \id шеях намысты V' женщины на i олове илакж. евёрнуплй
наподобие ! юрбана. у лев\ ш к и повязка и ( лен i и иве i ы. У Малороссияне Харькове ко и \ у бернии. На
женщине бефу кавка-кофта кореезка тм жёлтой бумажной маюрин с бархатной отделкой.
Па (олове парчовый очипок. новя5анный шёлковым платком. ILiaxia клегчашя. Нерелнина
(\>лр i > к с обшивкой. Н л но! ах чобо т ы i невысокие сапог и, обыкновенная обувь Малороссия!! о к к
на шее намысю На мчжчиис сорочка с мережкою вышивкою, штаны с очкурами
(шнурами), сапоги и на i о нже барашковая шапка. 10 и // Женщина и девушка Воронежской
губернии Ьирючинскою yeu.i. На обеич сподниш.; (юбки! и фартчки сишевые. У женщины сишевая
сорочка, ил (олове очипок. новя шнный пла i ком ^' чевч us к и парча i ный корсет, волосы ?;нтле-
] ены с теп i ой в одн\ кос\ . а на г ил оке пикника и и не i ы. Они в красны ч canoi ах и nien ооен ч
\ крашены !1амыстами 12 Сиос^п малевания пллчп-j и i.ni.ian /V Х.пл Киевской гчбернии Ми-
ижкл, кры ! а я K.jMbJHioM 14 Дом с на 1вирн ыми г, ос ? ройками Во 1ыни к*н! i ч tiepnn и (' i роен ие
леревяшюе. обмазанное i.hihoh?
295
Кострюкова Анна Александровна с
Коапркжовым Виктором. 1908 год
вич, и мама, Анна Устиновна.
уехали в город на заработки ешё
до германской войны. Мама на
фабрике работала, на швейной.
Чего в деревню вернулись? А
прослышали - землю давать будут.
вот и поспешили в свою деревню.
Вернулись богатыми, дом купили.
Одеты уже по-городскому. У
мамы - белый платок, шуба
кротовая, муфта. У отца, помню,
долго штиблеты городские были,
носились много-много лет».
Антонина Ивановна
Кострюкова, город Саратов:
«У нас одевались и не
по-городскому, и не по-деревенскому.
Один брат у меня был
машинистом на железной дороге, он в
косоворотке ходил. А у другого, ювелира, белогорлая рубаха, с
прямым воротником. И шляпу носил. А ни мама, ни папа
шляпы не признавали: у мамы - платок, папа в чёрном картузе, в
косоворотке сатиновой, в пиджаке из шерстяного сукна, в
брюках, сапоги с лакированными голенищами. Косоворотку и я
мужу вышивала: на кремовом фоне - чёрные узоры».
Пётр Фёдорович Вольмантов, город Новгород:
«Я сам плёл соломенные шляпы, ещё мальчишкой был.
Солому нужно брать ржаную. Нам из деревни её привозили.
Солому плету такая лента, в четыре, в пять соломинок
плетёшь, лента во всю шляпу. Солому, если она засохнет в
воду, в ведро, чтобы мягкая была, вот из мокрой соломы и
плетёшь. Потом ленты сшиваю, пожалуйста, шляпа
получается. Лёгкая, прочная; or солнца, на всё лето хватало её».
Давно ли появились соломенные шляпы? Кто их выдумал?
Этнограф Сергей Васильевич Максимов утверждает: в середине
XIX века, на Средней Волге, в Нижегородской губернии. В
очерке «По Сеньке и шапка», написанном в 1884 году, он
предполагает: случилось тго так:
«Завёлся пастушок у деревенского стада, заскучал своим
временем, а Бог ему дал талант. Выдумал он таскать из чужих
2%
скирдов солому - думали, на постель себе, так и Христос с ним.
А он перехитрил, всех обошёл: начал оржаную солому
заплетать на досуге в длинные полоски, как быть ремешки или ленты
в полвершка шириной. Стал по краям аккуратно сшивать
ниточками, какие наклянчит у хозяев в деревнях; стали выходить
у него круглые шляпы с нолями, как у хохлов «брили». Видел
он такую у проезжего барина и у попа присмотрел. Стал
продавать эти шляпы за гривенник; товар его приглянулся. На базар
в такой шляпе не всегда выйдешь, но на работах в поле — нет
её лучше. Выучились у него досужие, а теперь начали плести
целыми деревнями. Стоит теперь такая соломенная шляпа целый
четвертак, а всё же не полтора целковых и не два рубля, за что
обыкновенно продают в лавках поярковую шляпу».
Антонина Ивановна Кострюкова, город Саратов:
«Сатин-либерти - это шёлка никакого не надо. Тонкий,
мягкий, шелковистый. Сатин - он толстый, а это...
Мануфактурщики Шерстобитовы, они в
Саратове выпускали
сатин-либерти. У меня отец носил поддёвку.
Это - в талии, на спине сборки,
на поясе. У мамы - пальто на
лисьем меху, мехом внутрь.
Зимняя одежда - широкоспинка:
широкая, клёш, из овчины,
непокрытая; овчина внутрь, как
дублёнка.
(Феодосья Васильевна
Коваленко, Самарская губерния:
«Широкоспинка шилась из милисти-
новой материи - это как плюш,
только гладкая ткань; больше у
богачей была»).
Пальто-ротонды в моде были:
без рукавов накидывалось, руки
внутри. Муфты. У детей -
муфточки, это уж обязательно. У
мальчиков варежки. Богатые
купцы - по моде одевались. . <""" ¦¦<¦'<•«¦<»«>/"'«'«' ъ»«™
Sко( трюкова) и Константин униин
КоСТЮМ-ТрОЙКа. ЖИЛС1 ПК, ивекровь „ <„,;,,„/, Антонины
ЧаСЫ. ПеПОЧКа». Икапонны Коапрюковоп) 1912 .•<><)
297
Великороссы: Ссчсрнып край Apxai
I. Женщины-поморки us окрестносгей top
города Архангельска. .>' Мешане города Bi
вушка и женпшна ¦ кресп.янки Со.чьвыче!
ним Олонецкой губерни
se.ihCKLiH. О:юнсцкия и Вологодская SYuepii
ыа Mesenn. Лрчаш е.п.екой мбернпи 2 Мс
inKofo \cnoia. Uo.ioi ojcKoii |\6ернин 4 и л
)деко! о \ е ija. iJo.ioi одекой i у оср и и н. h. Кре
|. eipanci ву кчций пенен оы.шн.
;1с-
ья-
Пётр Фёдорович Вольмантов, город Новгород:
«К отцу в чайную сколько раз приезжал фабрикат Иван
Емельянович. Он имел три фабрики фарфорово-фаянсовые.
Только на одной десять тысяч рабочих! Тогда мода была
тройка: жилетка, брюки и пиджачок. "Ую тройка называлось.
Эх, бывало, едет, летом, в коляске. Вороные лошади тройка:
одна коренная, а две сбоку, голову на сторону. Идёт, так
сзади... Где твои «жигули»! А зимой санки такие у него, возок,
сидит он, кучер на козлах, в медвежьей полсти одет, чтоб
тепло было, гак его не пробьем никакой мороз...»
Слушал я стариков, вспоминавших иагриархадьный быт
дореволюционной деревни, и подумал: а ведь они. живущие в
298
юродских квартирах или в сельских домишках всё равно
вместе с родными детьми и внуками, доживают свой век в
чужом народе - гак всё изменилось до неузнаваемоеги. Нам же
всё твердят: «Вперёд. Россия!» Куда?
Анастасия Михайловна Шокурова, Уфимская губерния:
«Сестрин муж Библию читал, и он нам говорил: «Придёт
время такое: одёжу будут носить всё короткую, с борами не будет,
нинжаки будут, манарки будут, всё будет коротко. Женщины
сарафаны носить не будут. Крестить детей не будут, венчаться не
будут, - это он всё сказывал. Везде будут провода проведены,
протектора. Детей будут в чреве убивать, женщины, говорит,
детей будут в чреве убивать!» Казалось страшно всем: как детей
в чреве будут убивать?! Люди?!.. И вот узнали люди как...
Сколько их убивают! Когда мамка моя умерла нас четверо
осталось у отца. Взял жену с ли тем: нас стало пятеро. Год не
прошёл •••- шестой родился; и сколько у нас было! Семнадцать детей
у тятьки было. Никого в чреве не убили-то».
Городские деревья на бульварах каждую весну
обстригаются «озеленителями». Иной раз так «доозеленяют». что вместо
дерева торчит обрубок из асфальта... Но если от дерева
отрубать за суком сук. отламывать ветку за веткой где та грань,
за которой живое дерево превратится в бревно? Наверное,
когда засохнут корни, не выдержав мучений... Бывает, и пень
пускает новые побеги: если корни не подточены, не подрублены,
не засушены ¦- они помнят, какой был ствол, какие ветки,
какие листья. Не умерла память - есть надежда: вырастет дерево,
по-прежнему прекрасное.
Корни народа его память. Хранят люди заветы старины —-
жив народ, даже если и переломаны, покорёжены его ветки.
Анастасия Андреевна Серищева, Воронежская губерния:
«Это мои племянницы, внучатые, - показывает на
фотографию. - Юбки давние, из бабушкиных сундуков. Л рубахи
атласные и завески это они сами пошили. По праздникам
надевают; на свадьбу когда идут...»
Я перевернул фотографию. На обороте ¦•- название села
Белгородской области и дата: 1981 год.
Кажется, срублено могучее дерево под самый корень, но
пробиваются листочки на пне. тянутся к солнцу... Глядишь —
и веточки вверх прорастут. Значит, не засохли корни'.'
1996, 2000
Т. Г. К А ИЛЬ
«ЗРЮ ПОТАЁННУЮ СУТЬ»
«Поймите же то, что Россия никогда
ничего не имела общего с остальною
Европою, что история её требует лругой мысли,
другой формулы»
А. С. Пушкин
Много веков назад в песках Египта на каменном исполине-
Сфинксе - была выбита загадочная надпись, читаемая как
«ЖРЮ ТАЮЖЕЖИ СУИТСИ». Один вариант перевода
кажется наиболее достоверным: «ЗРЮ ПОТАЁННУЮ СУТЬ».
Может, поэтому часто непонятную Западу Россию называют
«Сфинксом»? Ведь ёмкой фразой «Зрю потаённую суть» можно
охарактеризовать всю многогранность жизненного уклада
наших далёких предков, обусловленного запретами, заветами,
обрядами, обычаями и предрассудками. Но что такое
предрассудок? Дословно — то, что впереди рассудка. Именно таким —
интуитивным —- и было мировосприятие наших пращуров.
Жизнь их подчинялась законам, нигде не писаным (разве что в
генных «летописях»), но неукоснительно соблюдаемым. От тех
добылинных времён до нас не дошли их письмена, кроме,
пожалуй, начертанных цветными нитками на холстах одежд.
Немыслимо представить старинный народный костюм без
вышивки, в которой наиболее ярко проявилась самобытность
миропонимания нашего народа. Особая роль в орнаменте
отводится вышивке «крестом». Крест — охранительный символ.
Древнерусские богатыри, обмениваясь крестами, делились
силой и знаниями, братались. Ещё задолго до принятия
христианства усопших хоронили со скрещенными руками. Видимо,
Тамара Георгиевна Кайль - заместитель председателя Саратовского отделения
Международною фонда славянской письменности и культуры, исследователь русской
одежды, воссоздаст us современных тканей образцы старинных одеяний.
300
ганец «Крыжачок». построенный по принципу креста
(«крыж» — крест) •— это ритуальное действие, носящее обереж-
ный характер. Древний вид вышивки — тоже «крыжики». или
«крестики». Да, именно вышивка крестом и полукрестом
занимает центральное место в композициях вышивок.
Предки наши в кажущейся стихийности природы видели
гармонию. Им была открыта тайна жизнеустроения: они
ЗНАЛИ что энергия (основной жизнеобеспечивающий элемент
мира) -- результат двух взаимодействующих начал во
вселенной. Они ЗНАЛИ закон триединства (понятия явь. правь,
навь; символ трибожия трезубец; славянский бог и воин Тро-
ян; в «Слове о полку Игореве» плач Ярославны: «Светлое и
трисветлое Солнце, всем тепло и красно еси...»). Они ЗНАЛИ
о четырёх первостихиях или формах материи и четырёхмернос-
ти пространства (огонь, вода, земля, небо; понятия юг-восток-
север-запад; вперёд-назад-направо-налево). Они знали многое
из того, о чем мы не ведаем или только начинаем
догадываться. Знания эти дал им Бог-Творец. С его «программой»,
выражаясь современным языком, они вступали в жизнь. Они
бережно хранили эти знания, передавая их детям, в том числе и
языком символов. На символах строился весь их быт, весь образ
жизни: везде и во всём их замыслы отображались в могучих,
жизнетворных символах, которые, слегка видоизменившись,
сохранились и при христианстве. Особенно выразительна
символика на одежде, полотенцах, подзорах. Автор одной газетной
статьи рассказывал, как однажды, показывая на замысловатый
узор с неизвестными сказочными зверями на старинном
полотенце, он спросил свою бабушку, что сей узор означает? Та не
смогла растолковать, но сказала ему: если он этим полотенцем
утром вытрет глаза, то БУДЕТ ВИДЕТЬ ПОТАЁННОЕ.
Какие вспомнить о сакральной надписи, сделанной на
недоступном по сей день нашему пониманию Сфинксе —¦ «Зрю
потаенную суть»?
Можно, конечно посмеяться над суеверной «неграмотной»
бабушкой, но не лучше ли попытаться понять, зачем мастерицы
в старину долгие часы сидели за вышивкой, превращая простой
холст в «письмо», содержащее благотворную силу. Под словом
«писать» в древности подразумевали «изображать» или
«украшать». А строчная вышивка гак и называлась --•• «строчным
письмом», когда строчной ряд превращал холст, шёлк, бархат в
«узорочье» с символическими знаками, несущими самые
разнообразные смысловые (обычно обережные) нагрузки. В узорах
читался заговор от болезни, дурного глаза, порчи, от гибели в
бою, от разорения... На мужской рубахе, например, мастерица
вышивала узор, который читался так: «Господи Боже,
благослови принять от синя моря силы, от сырой земли резвоты,
от частых звёзд — зрения, от буйна ветра — храбрости».
По словарю М. Фасмера слово «узор» восходит к глаголу
«зреть». Однако, если рассмотреть его как составное двух
частей «уз» и «ор», то можно поискать другое толкование. Узлы
в древнерусском языке — чудодейственная «навязь». которую
носили как оберег от нечисти. В древних символах узел
верёвочной перевязи означал противоборство. Н. И. Костомаров
рассказывал о своеобразном способе приобретения иммунитета
от бед с помощью заговоренных «наузов», то есть узлов. А
разве традиционная вышивка «крестом», например, не тс же
узлы? Частица «ор» может происходить от слов «орарь» (узкая
лента), «орить» (разделять), «орь» (быстрый, скорый), да и
просто привычного нам слова «орать» (громко, сильно,
надрывисто и со значением говорить, кричать). По словарю В. И.
Даля часть дьяконовского облачения — перевязь с крестами
по левому плечу— называется красноречивым для нас словом
«орарий» или «орарь». Поэтому почти уверенно можно
сказать о слове «узор»: оно означает «текст из узелков». Л в
связи с этим разговор об орнаментах на русской одежде
немыслим без расшифровки тех или иных слов, так как и то и
другое — суть один наш древний язык — явный и тайный.
Сергей Есенин в «Ключах Марии» писал: «Вглядитесь в
цветное узорочье наших простынь и наволочек. Здесь с какой-
то торжественностью музыки переплетаются кресты, цветы,
ветви. Древо на полотенце — значение нам уже известное, оно
ни на чём не вышивается, кроме полотенца, и опять-таки мы
должны указать, что в этом скрыт весьма и весьма глубокий
смысл. Древо — жизнь. Каждое утро, встав от сна, мы
омываем лицо своё водою. Вода есть символ очищения и крещения
во имя нового дня. Вытирая лицо своё о холст с
изображением древа, наш народ немо говорит о том, что не забыл тайну
древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя
семенем надмирного древа, и, прибегая под покров его, окунаясь
лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках хоть
1ГП
малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя
шишки слов и дум и струить от ветвей рук
тень-добродетель...»
Вся изобразительная символика вышивок многомерно
взаимосвязана и переплетается в многоцветий, создавая
«систему кода», имеющую для народа глубокий сакральный смысл.
Разве могли наши предки, владевшие столь глубокими
познаниями, создававшие при лучинах такие завораживающие,
поражающие гармоничной красотой, математически-точными
пропорциями орнамента, исполненные глубочайшего содержания
шедевры — быть при этом «тёмными», «отсталыми», да ещё
«бездельниками»? Можно ли творить прекрасное, вкладывая в
узоры свои самые сокровенные и заветные порывы души и
мечты — только от лени и пустых, беспочвенных предрассудков?
Трудно дать утвердительный ответ на эти вопросы. Но
если это не так, то почему всё забыто и перечёркнуто?
Изгонял память о народном костюме великий реформатор царь
Пётр I. Чтобы выплавить несколько граммов золота •-•-
скупали целыми подводами и сжигали расшитую золотой нитью
одежду заморские купцы. Уже в послереволюционный период
чья-то невидимая рука строчила приказы, запрещающие
изучать русский костюм, как. впрочем, и исследовать истоки
древнерусского языка. В 1920-х годах в Академии наук
упразднили отделение русского языка и словесности, а мятежных
учёных —-• Богатырёва, Зеленина, Сперанского и других,
опротестовавших в 1923 году это решение, репрессировали. Параллель
в истории русского костюма и русского языка очевидна...
Н. В. Гоголь как-то заметил: «Общество наше, — чего не
случалось ещё доселе ни с одним народом, — воспитывалось в
неведении земли своей посреди самой земли своей». Плоды
этого длительного запрета мы теперь и пожинаем.
Не каждый ныне объяснит, чем отличались кафтан от
зипуна, шушун от шушпана, что представляли из себя понёва,
запои, плахта. В лексиконе современной, не обременённой
предрассудками молодёжи — лосины, кардиганы, топы и
прочие «модные» выражения «от карденов» и «от Юдашкиных».
Мода... Может, нет в ней ничего плохого? Время идёт, всё
меняется... Но настораживает го. что теперь, покупая одежду.
большинство из нас решительно отвергает то, что «сегодня
никто уже не носит», стало быть. немодную. Л покупается
ширпотреб, вещи модные, однако такие, которые носят все,
буквально весь город. Этот ширпотреб, как правило, низкого
качества, куплен неутомимыми «челноками» как «нсходовьё»
где-нибудь в Гонконге, Турции или Китае по бросовым ценам.
Именно такие вещи, массово завезённые в наши города,
формируют моду на текущий сезон: больше эти вещи и не
могут прослужить, так как быстро приходят в негодность. В
отличие от былых нарядов, выполненных из натурального
сырья, эти «модные» синтетические вещицы просто-напросто
вредны. Главное же — они обезличивают человека, лишают
его индивидуальности.
Гордо ходят в своих кимоно японцы, не отказались от
своих традиционных одежд в Испании, Мексике, на Кубе, в
ближнем зарубежье — в Туркмении, Узбекистане, Киргизии. Хотя,
при желании, надевают и «транснациональные» наряды. Но
россияне, как всегда, впадают в крайность. Для нас
национальный костюм стал буквально признаком дурного
тона его стыдятся. Разве что на сцене можно увидеть
далёкие отблески старины, но и там -- обычно подмена: вместо
традиционных, содержательных вышивок — аляповатая
аппликация в сочетании с массово-индустриальной тесьмой. Всё
ярко, пестро, но бестолково.
Словно сегодня написаны строки из «Евгения Онегина»:
Лихая мола наш тиран.
Недуг новейших россиян.
Да, свои недуги наши соотечественники пытаются лечить с
помощью самых немыслимых лекарственных «формул»,
предлагаемых дистрибьютерами сомнительных фирм опять же
«из-за бугра». Но недаром говорят: всё гениальное — просто.
Это «ГЕНиальное», что храним мы (хотим того или нет) в
своих генах ~- каждый человек способен и должен реализовать
и разумно применить в своей жизни, особенно женщины,
генетически предназначенные быть хранительницами древних
обычаев и традиций своего народа, обеспечивающих благо и
процветание в их доме.
Вспомните момент пробуждения архетипа в подсознании
Наташи Ростовой, когда эта девочка, воспитанная на
французских «контрдансах», попав случайно в деревенскую
304
изоу и услышав звуки народного инструмента, оросилась
вдруг плясать по-народному, задорно и грациозно, изумив
всех присутствующих — и господ, и простой люд. Этот
пример мощного всплеска родовой памяти в человеке
замечательно описан Л. Н. Толстым в романе «Война и мир».
Преодолев искусственно созданное «табу» на русский
костюм и возникший, как следствие, психологический барьер,
одев на себя хоть ненадолго одежду своих предков, — каждый
сможет подсознанием хоть чуть-чуть приоткрыть полог завесы,
отделяющей нас от мира, в котором жили и творили наши
прародители, сможет заглянуть в то потаённое, что было
ведомо им и ощутить себя их маленькой частицей, имеющей право
наследовать. Вряд ли многие захотят потом сменить эту
одежду на современную, усреднённо-суррогатную и интернацио-
нально-никакую. И это будет не «движение назад», как
пытаются нам втолковать идеологи прогресса, а возврат на
прежний путь, которым шла наша страна много веков, неизменно
сохраняя своё могущество и приумножая богатство.
...Разглядывая на прилавке детское полотенце, с которого
на нас взирает «нежить» — осклабившиеся
вырожденцы-мутанты неопределённого вида и пола, все те, кого навязал нашим
детям американский Дисней-ленд •-- попробуйте представить,
что сможет увидеть ваш ребёнок после того, как утрётся таким
полотенцем. Воистину, как вопрошал Александр Сергеевич
Пушкин:
Славянские ль ручьи сольются в русском морс?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Хочется верить, что «Русское море» не постигнет печальная
участь погубленного Арала.
Мастерицы, «писавшие» свои дивные узоры, владели
приёмом, благодаря которому их узор «оживал» и «работал»:
закончить орнамент вышивки нужно было в гой точке, с
которой был выполнен первый стежок. Таким образом, всё
«написанное» как бы замыкалось в единое целое — один круг, один
крепкий узел, удерживающий смысл исполненного узорочья.
Хорошо бы задуматься над этим старинным обычаем златош-
вей. А потому, прежде чем перейти к практической части,
хочется завершить этот раздел той самой фразой, с которой на-
305
чала —- с таинственной надписи на Сфинксе «Зрю потаённую
суть». Это про тех, кто готов примять богатое наследство,
оставленное им заботливыми прародителями, так долго
томившееся невостребованным в незаслуженном забвении.у
* * *
Итак, что же пожелать гем. кто захотел иметь в своём
гардеробе русский народный костюм? Прежде всего, не ставьте
перед собой грандиозную цель создать непревзойдённый
шедевр сразу. Без определённых навыков это будет трудновато, и
если что-то не получится может возникнуть чувство
неуверенности в своих возможностях. Поэтому начните с
малого. Рассмотрите те ткани, которыми вы располагаете. Выберите
из них в первую очередь однотонные —- белые, красные, синие
и другие. Кроме того, обратите внимание на ткани в клетку и
полоску. Они широко использовались при пошиве сарафанов,
понёв, рубах. Эти ткани очень удобно отделывать, используя
«клетки» и «полоски» для ровного наложения других отделок,
например, тесьмы. Особенный интерес следует проявить к
тканям, рисунок на которых представляет собой декоративные
полосы различной ширины или с различной цветовой гаммой.
Если на них нанесён орнамент ¦- их очень удачно можно
использовать, имитируя тесьму, которой сейчас в продаже не так
уж много или она слишком дорога. Композиции с
использованием таких полос могут придать вашему будущему костюму
неповторимое обаяние. Старайтесь, чтобы цвет «поля» на полосах
совпадал по тональности с цветом отделываемой ткани: тогда
ткань выглядит «вышитой» в местах наложения этих полос.
Если же полосы контрастируют с основной тканью - они
будут выглядеть, как тесьма. Хотелось бы дать полезный совет по
технологии притачивания полос или тесьмы. При
необходимости наложения тесьмы не по прямой линии, а иод углом --
важно добиться, чтобы в месте сгиба была правильно заложена
складка на тесьме: между образовавшимися внутренним и
наружным углами должна пролечь чёткая прямая линия, а
заложенную складку нужно спрягать между тесьмой и тканью, т. е.
под тесьмой (рис. 1). Помните, что от чистоты выполнения этой
операции может зависеть внешний вид всего костюма.
Желательно, чтобы ткани •—• отделываемая и отделочная —--
были схожи по фактуре. Например, на тонкую ситцевую ткань
Правильно
Неправильно
Рис. 1
лучше пришивать ситцевые же полосы — шёлк с ситцем после
стирки могут дать разную «усадку», отчего ваше изделие будет
«сморщиваться» в местах соединения с отделкой. Кроме того,
они могут по-разному себя повести при разглаживании
утюгом: синтетика может расплавиться при том режиме нагрева,
который нужен для основной ткани. Ещё один важный
момент: не пришивайте тесьму сразу без примётывания, иначе
ткань под ней будет собираться «в гармошку». Этого не
заметить сразу, но обнаружится потом. Если же всё-таки вы
решили пришить её без намётки — делайте пальцами лёгкую
«посадку» пришиваемой тесьмы. «Гармошка» на ткани может
получиться также из-за сильного натяжения верхней или
нижней нити в машинке, поэтому ослабьте натяжение нити
насколько это потребуется. Не следует забывать, что нитки тоже
сильно «садятся» после стирки.
Эти несложные советы помогут придать вашему костюму
аккуратный вид.
Однако, каждая мастерица может сама найги оригинальные
комбинации тканей — казалось бы, несовместимых: здесь
большой простор для фантазии и никаких безоговорочных
«ограничений» быть не должно. Возможно, костюм ваш наполнится
особым колоритом благодаря именно сочетанию различных фактур.
Например: шёлк и гипюр, шерсть и хлопчатобумажная фланель и
т. п. За этим занятием каждая женщина может себя «заново
открыть», обнаружить в себе качества, ранее дремавшие. Особенно
много возможностей для этого у детей, чьи неудержимые
фантазии, восходящие, возможно, из «заказников» родовой памяти и
307
глубин подсознания, порой раздражают (совершенно напрасно!)
прагматичных взрослых. Этим маленьким мудрецам бывают
доступны истины, непостижимые рассудку старших.
Неожиданный эффект можно получить, покрасив кружево,
шитьё и ткань одно» краской: тонкий гобелен может быть
использован —¦ в зависимости от узора — и как основная
ткань, и как отделочная.
Все эти рекомендации по подбору тканей могут
пригодиться при покупке ткани. Обратите внимание на магазины
или отделы по продаже уценённой ткани или «мерного
лоскута». Как правило, там всегда большой ассортимент расцветок.
Кроме того, стоимость их значительно ниже.
Не стоит забывать о старых вещах — изношенных или
неподходящих по размеру. Вы можете дать им «вторую
жизнь», использовав их в отделке, причём очень неожиданно.
Например, «косой бейкой», нарезанной из мужской сорочки в
клетку или полоску (а они обычно сохраняют свою
первоначальную яркость расцветки), можно красиво обтачать край
изделия из однотонной ткани.
При этом важно помнить, что качество обработки бейкой
будет зависеть от того, насколько правильно она вырезана по
диагонали ткани. Для этого из угла, образуемого пересечением
продольной и поперечной нитями, необходимо отмерить
одинаковое расстояние в обоих направлениях -— например, по
15 см. Отмеченные точки соединить (рис. 2). Получится
правильная диагональ, от которой нужно прочертить необходимое
количество параллельных линий. Расстояние между ними
определяется нужной шириной бейки. Отделка такой бейкой будет
выглядеть без неопрятных «заломов». Л поскольку бейка
«косая», то и соединить её отрезки нужно правильно (рис. 3).
Бейкой, вырезанной из ненужного халата, платья с рисунком «в
цветочек», можно очень нарядно отделать ткань в клетку, в
полоску или в горошек, а также однотонную. Вариантов
можно найти нескончаемое множество.
Творческий подход при решении вопроса о выборе отделки
может дать удивительный результат. Интересные элементы
отделок встречаются на скатертях, головных платках, салфетках,
полотенечных тканях. Например, для отделки своего костюма
можно удачно использовать кайму и середину головного
платка. В детских магазинах можно найти замечательную и очень
308
Рис. 2
Рис. 3
полезную игрушку — маленький игрушечный ткацкий станок
(кстати, достаточно недорогой). Освоить его — увлекательно
не только детям, но и взрослым. «Полёт фантазии» при этом
буквально безграничен. Одновременно приобретаются ценные
навыки и развивается образное мышление. Размер
получаемого «полотна» небольшой — примерно с двойной тетрадный
лист, но его можно использовать при отделке разреза ворота,
изготовлении пояса, манжет и других деталей костюма.
* * *
Однако, как вы помните, все эти советы для
начинающих. Основной же целью должно стать освоение техники
вышивки — неотъемлемой части любого народного костюма.
Занятие это насколько трудоёмкое, настолько и
увлекательное, «благодарное». Для вышивки лучше всего подбирать
ткань «с выработкой» наподобие канвы. Такую ткань, с
обозначенными секторами-квадратиками, легче рассчитать для
нанесения узора. В других же случаях можно продёргивать
вдоль и поперёк посчётно по одной нитке для получения
контура мелкой сетки на ткани. Узор, нарисованный на кальке,
можно, разложив под тканью, перевести на неё путём
использования вместо стола куска стекла, подсвечиваемого снизу
лампой. Для перенесения на ткань узора используется также
копировальная бумага.
Не следует браться сразу за сложный рисунок. Простой в
исполнении строчной шов может очень украсить ваш костюм.
Самые распространённые швы в ручной вышивке --- это шов
309
PllC. 4. Шов «HI UCO.'IKY»
Рис. D. Шов «строчной»
«вперед иголку», шов «за иголку», швы «строчной»,
«стебельчатый», «шнурок», «козлик», «петельный», «крестом»
и «полукрестом», «косичка», швы «владимировские», «счётная
гладь», «белая гладь», «цветная гладь».
Шов «вперёд иголку» самый распространённый,
применяется чаще для намётки. Это ряд одинаковых стежков,
проложенных на одинаковом расстоянии друг от друга справа налево.
Шов «за иголку» (рис. 4).
Проводят иглу с изнанки на лицо,
отсчитывают определённое число
нитей — например, 8 и проводят
иглу на изнанку. Затем
отсчитывают вдвое больше нитей A6) и вновь вытаскивают иглу на
лицо, делают стежок обратно, отсчитывая 8 нитей.
Шов «строчной» (рис. 5).
Выглядит непрерывным рядом
одинаковых по величине стежков
«за иголку», следующих один за
другим без промежутков.
«Стебельчатый» шов (рис. 6)
представляет собой ряд плотных
косых стежков. Нить при этом
должна быть всегда с одной
стороны, иначе структура шва
нарушится. Нить направляется «от себя», а игла «к себе»; сделав
первый стежок, иглу выводят у его середины и выполняют
второй стежок, затем иглу выводят вновь наверх у середины
второго егежка. Каждый следующий стежок выводят вперёд
наполовину предыдущего.
Шов «шнурок» (рис. 7 а, б).
Сначала по контуру рисунка
выполняют стежки шва «вперёд
иголку». Затем иглу с нитью
(обычно другого цвета) подводят
под каждый стежок сверху вниз,
не прокалывая ткань. Можно
иглу с нитью подводить под
стежок поочерёдно сверху вниз и
снизу вверх - -• получится другой вариант шва «шнурок».
«Козлик» (рис. 8) представляет собой ряд перекрещи-
Рис. 6. Шоп «стебельчатый»
- - -Л-.
Рис. 7. Шов «шнурок»: а. о
310
Рис. К. Шоп «коник»
UuUulluUu
9. Шоп «петельный»: а. о.
вающихся стежков, а с изнанки —
два ряда параллельных коротких
стежков. Выполняют шов слева
направо, стежки выполняются «от
себя», а игла направляется «к
себе». Стежки и промежутки между ними должны быть
одинаковыми. Проколы делают попеременно по верхнему и нижнему
краю шва. Каждый новый стежок ложится поверх предыдущего.
«Петельный» шов (рис. 9 а. б, в)
выполняют слева направо. Обычно
им обшивают края ткани. Стежки
располагают перпендикулярно краю
ткани, край ткани кладут на
указательный палец левой руки,
придерживая большим пальцем. Сделав
первый стежок на ткани, нитку
укладывают вниз от него петлёй. Иглу
вкалывают в ткань, отступив от
первого стежка вправо, и делают
стежок по изнанке в направлении
сверху вниз таким образом, чтобы
петля осталась за иглой. Нить
затягивают. Стежки могут быть разной
;шины.
Шов «крестом» (рис. 10)
представляет собой перекрещённые
диагональные стежки одинаковой
величины. Выполняют первый
стежок (пли несколько подряд)
снизу слева вверх направо, второй
(или несколько) снизу справа
вверх налево, таким образом,
верхние стежки в узоре должны
иметь одно направление.
Шов «полукрестом или
«россыпью» (рис. 11) выполняют как
основной узор и как
дополнительный к другим. Шов
выполняется двукратным движением
ИГЛЫ С НИТЬЮ ПО BCCMV узору. Рис II Шин .-пчп'крестом-
Рис. 10. Шоп «крестом»
311
Рис. 12. Шов «косичка»: а, 6
Сначала швом «вперёд иголку» обводят контур, затем
движением иглы в обратном направлении заполняют пропущенные
места контура. Стежки должны быть одинаковой длины.
Шов «косичка» (рис.
12 а, б). Выполняют
двумя способами. 1. При
выполнении лицевых
стежков игла с нитью
переходит по изнанке от
верхнего края полоски
вышивки к нижнему, в
вертикальном
направлении. На изнанке
получается ряд вертикальных
стежков. 2. Переходы иглы по изнанке делают по горизонтали
вдоль обоих краёв полоски. При этом образуется двойной ряд
горизонтальных стежков на изнаночной стороне.
«Счётная гладь» (рис.
13). Выполняется по
счёту нитей стежками,
плотно прилегающими друг к
другу толстыми мягкими
нитями, не
стягивающими ткань. Сделав первый стежок на ткани, иглу выводят
рядом с проложенным стежком и выполняют второй стежок.
Направление стежков может быть прямым или косым.
«Белая гладь» (рис. 14
а, 6) называется так
потому, что выполняется
белыми нитками на белой
ткани. Конгур
переведённого узора сначала
промётывают частыми
стежками «вперёд иголку».
Выполняют белую гладь
чаще всего приёмом
«двусторонней глади» —
плотно прилегающими друг к другу стежками. Чтобы гладь
получилась выпуклой •¦•- делают предварительный настил из тех же
нитей, располагая стежки настила в направлении, противополож-
Рис. 13. Шов «счетная гладь'
Рис. 14. Шов «осями <\тдь»: а, О
312
ном направлению
стежков глади.
«Цветная гладь»
(рис. 15 а. б, в)
выполняется без
настила. Стежки глади
выполняют по форме
мотива. Лепестки
цветка заполняют от
края к центру.
Листья -— от края к
середине, в направлении
прожилок. Стежки
при этом
выполняются разной длины.
«Владимирские»
швы (рис. 16 а, б,
в) — декоративная
гладь крупными
стежками
односторонней глади. Заполняют
контур узора на
лицевой стороне, а на
изнанке образуются
переходы — мелкие
стежки-пунктиры по
контуру узора.
Из
перечисленных швов «цветная
гладь» самая
молодая. Она появилась
сравнительно
недавно в городе
Александрове Владимирской
Рис. 15. Шов «цветная гладь»: а. О, я
Рис. 16. Шов «владимирская ,\7</<)ь»." а. о, в
области. Поэтому эту гладь называют ещё «александровской».
* * *
Переходя от отделки одежды к её крою, хотелось бы
несколько слов сказать об особенностях консгруироваиия
одежды в прошлом.
313
Техника кроя обычно зависела от ширины холста. Это же
определяло линию притачивания рукава, длину плечевых
срезов. Характерно» особенностью носiроения русской народной
одежды является преобладание в ней прямоугольных форм и
прямых линий всех деталей.
Психологически сейчас очень трудно перейти or
привычного кроя к крою традиционному. По и среди современного
покроя одежды можно найти множество образцов, в которых
узнается традиционный стиль русской народной одежды. На
этот компромисс следует пойти хотя бы ради того, чтобы
попы галься сломать сложившийся is сознании порочный ciepeo-
тип. мешающий разглядеть красоту русской народной одежды.
Прежде всего следует обратить внимание на сарафаны
свободного, неотрезного по талин покроя, на покрой одежды с
рукавом «реглан» и с так называемым «бабушкиным» рукавом.
Выкройки, предлагаемые здесь, выбраны из современных
изданий. Они очень просты в исполнении. Костюмы, сшитые по
этим выкройкам, лишь благодаря очень несложной отделке,
соответствующей традиционно-русскому стилю, приобрели
новое качество. Предлагаемые на рынке тайваньско-иольеко-ки-
тайско-турецкие вещи большинство населения привыкло
принимай, с легкостью, и. несмотря на го. что иногда они
выглядят буквально гротескно •- их покорно надевают. Гак
попробуй! с надеть свой, собственноручно выполненный костюм. С
уверенностью можно сказать, что никто из вас не останется в
проигрыше. На фоне публики, разгуливающей в заморском
текстиле-утиле, вы отчётливо ощутите свой приоритет,
зауважаете себя. Ваш труд будет вознаграждён. Произойдёт
удивительное: вы словно увидите окружающий вас привычный мир
другими глазами. Вы проснётесь. Глаза по древнерусски
вежды. Тогда что же означает слово «невежда»? Вдумайтесь в
смысл слова. Ведь это буквально: не зрячий. Вспомните слова
Иисуса Христа: «Имеющий глаза да не видит...». Возможно,
он говорил о тех «невеждах», что забыли о своих корнях, о
непомнящих родства своего. Но «спящим красавицам» пора
просыпаться.
Большой удачи вам!
314
\
Рис I". Алии пая рубашка с ргкавом «рсс/ан^
вк.почает комбинированные вставки. вышивк\.
ottuh'iKU шитьем и тесьмой
Обратите внимание: на рукакс вставка us
набивной ткани пришита к с laiiKoi) ткани, но
тону одинаковой с «по/ем» набивной. I .шОкая
ткань от()е:шна несложной вышивкой. )пп>
прои ieo(>um впечатление иаьного о/)аамента.
lOoh'ii выпо utena in к шньев тканей
одинаковой расцветки, но ра:иых типов fjmfoi н'оки
от<)е шн пи юса ми < арна \и:чпт м. иыре hiHHN
ми ui ¦< MampiiUHDU>¦ ткани
315
-т
1
г
t
,, 1
33.0
i
i
г Г
г
Полочка
Рис. На. Выкройка модели с рукавом «реглан». Размер 4h. (М рис. 1п. Норот собирается на ре шику или шнур. 1//хх)./цв кон/nyphi
по:ючки и спинки <)(> }{L'ooxoOii\ioit (imnhi, \tovcnn скроить по )tnou выкройке pyoaw
Pue. IS. Ьлуш е рукавом «реглан», сарафан и
кокошник с «защитным» орнаментом:
(двуглавым орлом на макушке.
В отОелке блузы скомбинированы гшдкая
красная ткань, ткань красная в oei\H> поюск\ и
ткань красная с орнамента !ьны ми по юс а ми
Полное совпаск'ние тонов обеспечивает хрфскт
цельной расшитой б.п /ы
Кокетка сарафана отОе шна орнамента 1ьноп
полосой, вырезанной т кмка гьняпоп ткани
имитируя вышивку, b шгобаря правтыю >,а ю-
ж'енным склао*кам на i гибе помп лш) прямым
углом, орнамент полосы не нархшается ,(onoi~
пени вышивка ажурной тньмои
317
1 § ? §
о s с ьс
О'ОГ
/А
1—
11.0
- - -- =(z
04I
" 11.0
°
Рис. IНа. Выкройка сарафана. Ртмер 44 им. рис. IX/. Перёд и спинку присборить, в
середине сборок ('(делить больше, чем по краям. Так сарафан будет лучше сидеть.
Бретели притачать к местам, отмеченным на выкройке.
318
Рис. 19. H.iyiKa с «Сшпушкиным» рукавом ta
парчи. В отделке ворота рукавов
использованы пементы, взятые с головного и штка с
люриксо.м.
Расцветка ткани, исполь юваннип о ля
юпки традиционные «огурцы ».
опк>елку юбки тесьма с тюриксом.
319
Pin l{hi Выкройка nivihi с «оапушкиныи» рукавом. 1\пмер 4Н (см. рис. 19). Рукав собрать таким оораюм, чтобы отметки на окате
/пкака сошш.ш г отмегпками /ш пройме < пинки и полочки. Чтобы .и'.'че было вшить рукав, полезно усвоить <н)н<) правило. Соедините
плечевые швы и пришивайте ниспорепный рукчн, начинай от проймы полочки и совмещая все нанесенные отметки, до проймы спинки
или наоборот Только после tmo.'o соедините одним приемом боковой шов и шов рукава. ~)то правило поможет вам и в будущем легко
решать проб /сиу притачивания рукааа
Рис. 20. Различные варианты от
гк'лок: тесьмой, шитьём, элемен
та ми т головного платка,
орнаментальными полосами тканей
I 1 ~2гаг>
ТОЛКОВАНИЯ СЛОВ,
КАСАЕМЫХ СТАРИННЫХ ОДЕЖД И ОБЛАЧЕНИЙ,
ГОЛОВНЫХ УБОРОВ И ОБУВИ,
ДАННЫЕ ВЛАДИМИРОМ ИВАНОВИЧЕМ ДАЛЕМ*
Азям, озям, татр, сермяга, долгий и
полный крестьянский кафтан,
верхний кафтан халатного
покроя, без бор, из домотканины,
крестьянского сукна, понитка;
зипун; каз. синий долгополый
кафтан; влд. прм. армяк из армячины
или из верблюжьего сукна; влд.
летник, холодник, холщевик,
балахон; cap. кур. волчья, лисья,
сторожковая (пёсья) шуба; ниж.
астр, крытый овчинный тулуп.
Айшан м. вят. бабий головной убор,
род кички, сороки.
Аладжа, алача ж. тур. шёлковая и
полушёлковая, полосатая
турецкая ткань.
Александрейка, лександрейка ж.
красная бумажная ткань, с пропиткою
другого цвета (белою, синею,
жёлтою), на крестьянские рубахи.
Альник м. арх. (алый?) род женского
головного убора, повойник.
Аналав м. греч. церк. параманд,
плат, носимый монахами на
персях, с изображением креста
(восьмиконечного, с подножием),
орудий страстей Господних,
адамовой головы и пр.
Андарак, Андрак м. зап. исподница,
шерстяная полосатая юбка
крестьянок, род понёвы.
Армяк м. армянина ж. татр, кипорная
ткань верблюжьей шерсти
(подшерстка, пуха), выделываемая б.
ч. татарами. // Армяк, сшитый из
армячины крестьянский кафтан,
халатом, без боров//, такой же
кафтан верблюжьего сукна и
вообще широкий простой кафтан,
азям, без боров.
Арогда ж. во-сиб. шапочка
зверовщиков, из шкуры козули, с
торчащими ушами.
Архалук, поддёвка, поддёвок, род
домашнего чекменька, б. ч.
несуконного; стёганка.
Асечка, аська ж. прм. шапка без
ушей, с круглым верхом.
Атлас м. татр; плотная шёлковая
ткань с лоском.
Атласина ж. пек. деревенская
посконная атласистая ткань, род
сурового тика, в три нитки основы:
одна нитка поверху, две внизу;
идёт на перины, подушки и пр.
Баберек, байберек. бамберек м.,
шёлковая парча.
Бабуши ж. мн. гур. туфли, калоши
без задников, верхняя обувь.
сверх мештей, на босовики.
Байбарак, байберек, бамберек греч.
стар, плотная шёлковая и парчёвая
ткань. // Байбарак нврс. женская
праздничная шуба особого покроя.
Байдана стар, долгая кольчуга,
длиннее панциря.
* Владимир Иванович Даль в «Напутном слове» (предисловии к «Словарю...»)
оговаривал сокращения: «Сокращения приняты обычные н понятные, более по грамматике:
м. мужской род, ж. женский, ср. средний <...> Далее: ч. число, ед. единственное, мн.
множественное. <...> Губернии также означены сокращённо: ряз. мск. каз. тмб. и пр. <...>
Нередко местность слова, общая целому краю, означена только страною света, считая от
Москвы: сев., северное наречие или новгородское, в своём общем, обширном смысле; юж.,
южное, рязанское, которому относится и речь всех соседних губерний; вост., восточное
или владимирское, общее всему краю этому, не исключая и Сибири; запд. западное,
смоленское, от Белой Руси идущей полосою по ляшским пределам, до столкновения с Малою
Русью... Слова церковные и старинные отмечены: стар, црк., а указания на другие языки:
греч. лат. фрн. англ. нем. белре. малре. татр, и пр.... Не менее понятны сокращённые
отметки: пес. сказ. шутч. оран, и пр.». Сохранена орфография XIX века.
322
Байка ж. англ. мягкая, толстая,
очень ворсистая шерстяная ткань.
Балахня ж. влд. одежда мешком, не-
вмеру широкая.
Балахон м. вообще летняя верхняя
крестьянская одёжа, китель,
парусинник, полотняник, холщёвик,
покроя халатного или кучерского,
обычно без боров; особ, с чёрной
гарусной опушкой и такими же
двумя костылями на спине;
летник, холодник.
Балахонина ж. вор. род понитка на
летние балахоны.
Барма, бара.ма, брама ж. стар, более
употребит, бармы мн. оплечья,
ожерелье на торжественной
одежде со священными
изображениями; их носили духовные
сановники и наши государи.
Бармица стар, оплечье, походившее
на отложное ожерелье; //
кольчатый доспех на оплечье, на плеча,
грудь и лопатки.
Бархат м. аксамит стар., шёлковая
ткань с короткою, стриженою,
густою ворсою.
Бархент м. бумажная, косматая, дол-
говорсая ткань.
Бахилы ж. мн. (говорят и одна бахи-
ла, как сапог) или бродни;
рыбачьи: сапоги с голенищами на
помочах, во всю ляшку; //
крестьянские: сев. и вост. общая во всей
Сибири рабочая обувь: // Бахилы
твр. калижки, обувь на
покойника, холщёвые поршни. // Бабьи,
женские бахилы, или бахилки,
чапчуры, чакчуры, обувь, похожая
на полусапожки или коты, но без
красной оторочки и с подбоем
гвоздей. // Ряз. босовики, род
туфлей; // бахоры, лаптн без задников
и без обор, в которых ходят дома.
Бахотня ж. арх-кем. холшёвый
раскольничий балахон, летник, бела-
га, холшевик; его носят старцы,
скитники.
Бахрома, бахромка ж. род тесьмы,
плетежка, вязанки с мохрами,
висячими прядками различного
вида.
Вахта, пахта ж. набивная ткань,
бязь, обычно мутно-красная, с
чёрными мухами; хлопчатая,
грубая среднеазиатская выбойка,
которую носят по всей орнб. и
Уральск, границе. // Тоб. большая
фата, покрывало из выбойки,
крашенины, нанки.
Бахтерсц м. стар, доспех,
заменявший латы или кольчугу; он
набирался из продолговатых плоских
полуколец и блях, которые
нашивались на суконное или
бархатное полукафтанье, //Арх.
бархатное или плисовое полукафтанье, с
борами и с четырьмя дутыми
пуговками по косовороту; поддёвок.
Башлык м. квк. казач. верхняя шапка
от непогоды, в роде кобеняка,
видлоги; суконный колпак, с
длинными лопастями или ушами,
иногда для обмота.
Башмак м. татр, башмаки, выступки,
обутки, черевики, калиги, калижки,
босовики; известная кожаная (или
из ткани на подошве сшитая)
обувь на плюсну, состоящая из
передка, клюшев, подошвы, и иногда
каблука, а изнутри из стельки,
задников и подкладки. У нас носят
обувь эту почти одни женщины,
называя её башмаком, коли она
выкачена на подъёме или
распорота; черевиками или чевериками,
при круглом и высоком подъёме;
чапчуры или чакчуры ещё повыше;
а коты, полусапожки с цветною,
обычно красною оторочкою
вверху; бахилки. грубой работы коты.
Бекеш м. бекешка ж. венгр, сертук,
кафтанчик или чекменёк на меху.
Бел а га ряз. в нвг. и вор. зипун из
понитка; влгд. холщёвый зипун сверх
тулупа; в иск. и бабы носят летом
холшёвый балахон, а местами
зовут так и нанковый кафтан.
Береженик нвг. влгд. яре. кумачник,
хороший домашний сарафан, не
праздничный, но и не рабочий.
Берендейка ж. стар, особый род
шапок.
Берестник вообще вещь берестовая,
из бересты: гуес, бурак,
берестовый лапоть: влгд. вят. бахоры,
босовики. обуваемое дома, без
обор, завязок.
Бешмет м. стёганое татарское
полукафтанье: нообше: стёганый, а
323
иногда и суконный поддёвок, под
тулуп или под кафтан.// Прм.
простой суконный кафтан, с ко-
жаною оторочкой, обшивкой на
рукавах, у кисти, а иногда и по
краю полы, на груди. // Твр.
нагольный овчинный полушубок.
Бисериик русская девичья головная
повязка, поднизь, и вообще
вещица, снизанная из бисера.
Блуза ж. франц. верхняя мужская
одежда, покроем похожая на
рубаху; сорочка, кошуля: у нас носят
её иногда в дороге, на охоте и пр.
Бобинет м. фрн. кружевная бумажная
ткань.
Бобровка ж. бобровая шапка.
Бомазея ж. бомбазин, плотная,
мягкая и ворсистая с исподу, тёплая
бумажная ткань, на юпки и пр.
Бомба ж. старинная шерстяная ткань,
род камлота.
Борла м. мн. стар, рединка,
бумажная ткань. Борловый во-сиб.
сшитый из меха дикого козла.
Носовики, боснки, босоноги м. мн.
опорыши, башмаки из старых са-
погов; обувь на босу ногу, без
чулков или подвёрток; обувь без
голенищ: спальные, домоседные
сапожки, туфли; // нвг. влгд.
женские башмаки (на босу ногу), с
высокими передами, остроносые, на
каблуках, с ушками на клюшках;
тул. летние башмаки; вят. бахоры,
берестеники. берестовые лапти на
босу ногу, для дома.
Бострог, бастрок м. стар, куртка,
крутка, короткая безрукавная мужская
одёжа; род фуфайки, поддевки; //
арх. бострн/ю/к. рабочий
полукафтан, короткая сермяга; // Бостро/а/
к тмб. ряз. и дрг. женская епанеч-
ка, телогрея, шириною (сверху
вниз) в четверть, разрезная и на
крючочках спереди, на узких
помочах или проймах, вся в сплошных
борах и толсто настёганная.
Боталы, буталы сиб. орнб. упакп,
бахилы; // сапожищи, невмеру
большие, просторные сапоги.
Ботинки мн. фрн. полусапожки, особ,
женские, сапожки с короткими,
поротыми голенищами, на
завязках, застёжках.
Боты м. мн. буты запд. сапоги,
боталы, юж. чеботы; кал. мужские
полусапожки, ботинки. // Сибирская
обувь, упакн и бахилы, т. е. сапог
чулком, а сверху высокие
башмаки, коты.// Ботора м. мн. бродни,
рыбачьи бахилы, высокие сапоги
на помочах.
Ботики м. мн. высокие калоши, кен-
ги от грязи.
Ботфорты м. мн. выходящие ныне из
обычая нарядные сапоги, со
стоячими голенищами выше колен, с
раструбом и подколенною
вырезкою; употреб. в тяжёлой коннице.
Бредовики м. мн. бредовые лапти,
как напр, берестяники,
берестовые, вязовики, из вязового корья,
а лапти лыковые.
Бриллиантин м. шерстяная ткань с
атласистым лоском.
Бродни м. мн. бахилы, обычная
обувь сибиряков: упаки, мягкие
белые голенища, обутые под
чарки, кенги, либо к ним пришитые;
бродни подвязываются над
щиколотками и под коленями.
Рыбачьи бродни, бахилы, сапоги с
высокими голенищами, на помочах.
Брюки м. мн. нижнее мужское
платье: штаны некогда называли
короткое нижнее платье, с чулками
и башмаками; ныне, обтяжное;
панталоны длиннее и не так узки;
брюки просторнее и притом на
поясе или ошкуре и со сборами:
шаровары ещё шире и нередко на
ошкуре со вздержкою; чикчиры,
обтяжные, гусарские.
Бугай м. древняя великокняжеская
верхняя одежда. // Влд. плохой
или рабочий крестьянский
сарафан.
Бузурунка ж. ол. поношенная
одежонка, особ, короткая,
подрезанная; фуфайка, куртка, крутка, ко-
ротайка.
Бурка ж. войлочный, кошемный, вя-
ляный, овечий круглый плащ, с
приваляиым к нему снаружи
мохнатым козьим руном; безрукавая
епанча для вершника,
оборачиваемая запа'хом, от ветра.
Бурнус м. фрн. с араб, накидка и
верхняя одежда разного вида.
324
мужская и женская, будто по
образцу арабскому.
Бурса ж. шёлковая персидская ткань.
Бухарка ж. арх. малахай, ушастая
шапка, опушенная пыжиком. //
Бухарский, бумажный холст,
бязевый, бязь.
Бучни м. мн. арх. кем. по-двински
спужни. род поршней (сандалий),
обуваемых во время сенокоса, от
мокроты и для прочности.
Бушлат м. матросский парусинник,
парусинный балахон.
Бязь ж. азиатская, персидская и
бухарская ткань, бумажный холст,
бурмегь. Бязь в торговле двух
сортов: простая, шиля; лучшая,
ханагай.
Валенки ниж. катанки, тёплая обувь,
тёплый или валеный товар; вале-
ная, кошемная, войлочная обувь из
овечьей шерсти; валяется мягкою,
под другую обувь, или твёрдою,
замест зимних сапогов, котами,
полусапожками, сапогами и пр.
Валенка ж. смл. магерка витб. вале-
ная белая шапочка белорусов, с
загнутыми краями, в роде
шляпной тульи.
Валендряй м. ур-казч. просторным,
мешковатый зипун.
Варега, варьга, варежка ж. везянка
твр. однопалая, вязаная
шерстяная рукавица, которую обычно
поддевают под кожаную.
Вата ж. расчёсаный тёплый подбой,
подстёга под одежду или одеяло,
обычно из бумажного хлопка,
иногда из шерсти, льняных,
шёлковых охлопьев, птичьего пуха.
Ватара м. мн. арх. бродаки, бродни,
рыбачьи бахилы.
Ватола, ватула ж. вор. ряз. тмб.
самая толстая и грубая
крестьянская ткань; основа из самой
толстой пряжи, уток из легко
скрученных охлопков, толщиною в
гусиное перо; рядина, дерюга, вое-
пище, торпицк, веретье, но
грубее и толще.
Вачега ж. арх., прм. влгд. вяг. вачи-
га, вачога, вичега, рукавица; либо
вязаная шерстяная, варега, либо
суконная; иногда ладонь
суконная, а верх кожаный; иногда
рабочая варежка, покрытая по
ладони лоскутом кожи.
Вельверет, м. гол. бумажная ткань,
род мохнатого бархата.
Веретье, иногда веретье, веретище,
нвг. ряз. тмб. вретье, стар, вретн-
ще ср. мск. верета ж. воспище,
торпише, рядно, дерюга, ватола.
// Црк. врегище также мешок из
этой ткани и самая грубая
одежда, отчего вретишник, носящий
вретише, а вретище и поныне
иногда гов. вм. траур, жалевое,
печальное платье, по чьей смерти.
Вершки костр. влгд. верхонки, голицы,
кожаные рукавицы сверх варег.
Вершник пек. орл. буднишний
сарафан, верховен, верховик, из верх-
ницы, т. е. посконного
(вершкового) холста.
Верхний- нвг. женский запон, фартук,
передник, насовочка для стряпни,
буднишний сарафан.
Верхница ж. пек. холст из верхов, из
замашки, поскони.
Верховик м. пек. сарафан из верхнн-
цы, посконного холста.
Верхоньки мн. ол. верх // арх. сиб.
голицы, верхние кожаные
рукавицы, в которые вкладываются ва-
реги. исподки; мохнатки, мохнуш-
ки, б. ч. из собачьей шкуры,
шерстью наружу.
Вехоть ж. стелька в лаптях, подстилка.
Власяница ж. волосяная одежда,
носимая, в роде вериг, на голом
теле.
Возжанкн ж. мн. вареги, шерстяные,
суконные рукавицы, для правки
возжами.
Воздушная кисея газ, самая тонкая
рединка.
Войлок м. (валять) кошма, сваленная
полсть, обычно из овечьей
шерсти; плохие войлоки коровьи,
азиагцы валяют и верблюжьи.
Волан м. летучие оборки женских
нарядов.
Воленки? мн. (валенки?) орнб. чел.
рукавицы.
Волчура нолчья шкура, волчий мех,
шуба.
Волосень, волосень ж. кур. вор.
чёсаная, долгая овечья шерсть для
325
пряжи; // шерстяная пряжа; гкань
из неё, пониток.
Волосник м. нвг. яре. наголовник, че-
печник, косник, шлык, подубрус-
ник, шамшура, род шапочки,
иногда простёганой, надеваемой
бабами под повой или платок: // смб.
ниж. в южн. уезд, род кокошника.
кички с рогами, вышитого бисером
или парчёвого.
Волосеня ж. вор. шерстяная
домотканина, выкрашенная мареной, на
юпки.
Волосяник м. волосяники мн. род
лаптей из конского волоса,
хвоста, гривы.
Волосоплетица, волосоплётка ж. ко-
соплётка, завязочка, вплетаемая в
хвост косы, косник.
Волокно, волоконце ср. всякая
природная нить, непряденая, невитая.
// Ниж. чисто оттрёпанный и
дважды щёткою вычесанный лён,
на тонкую пряжу и полотна. Это
волокно волоконная, волокняная
пряжа, чистого волокна, льняного
или пенькового; пачесная пряжа
второй разбор; изгребная,
последний, самый грубый. // Ол.
полотно, тонкий льняной холст.
Вольная одежда, платье, свободное,
просторное, нетесное; // любое
частное, гражданское, не мундир.
Воротник м. ворот, воротничок.
часть пришивной одежды,
обнимающая шею или лежащая около,
вокруг неё.
Воротушка ж. нвг. оплечье, верх, лиф
женской рубахи; к ней, из холста
поровнее, станина, стан, подставка,
// ж. яре. влгд. верхняя часть
женской рубашки, с полуоткрытым
воротом, на молодых с короткими,
на старухах с долгими рукавами;
нижняя часть рубахи — стан.
Вотола, ватула ж. стар, верхняя грубая
одежда, накидка. // Детская
распашонка, спереди разрезанная
рубашка. // Ряз. тмб. и др. самая
грубая, толстая крестьянская ткань,
дерюга, редина из охлопьев.
Вотты, арх. мурманские (норвежские)
шерстяные рукавицы.
Выбойка ж. самый грубый ситец, по
коему узор набит в одну доску, в
одну краску, набойка; бывает и
холщёвая.
Вылюдье ср. прм. наряд,
праздничная одежда.// Вылюдник кстрм.
часть одежды, в которой ходят из
дому, гулять и в люди,
праздничное платье.
Выпуки ж. мн. твр. сапоги из белой
кожи, не чернёные (упаки?)
Вязанка, вязенка, варега, варежка,
вязаная шерстяная рукавица,
вкладываемая в кожаную голицу;
// Вязанка влд. чулок.
Висе, виссон, внеон м. црк. греч.
дорогая ткань, вероятно тончайшее
полотно, батист.
Газ или гас м. самая лёгкая, тонкая,
реденькая шелковая ткань для
женских уборов. // Позумент,
галун; золотая, серебряная или
мишурная тесьма, особенно с
городками по кромке.
Гайтан м. снурок, плетежек, гесьма;
собств. снурок, на котором
носят тельной крест; юж.
шёлковый снурок.
Галоша ж. калоша, верхняя обувь,
башмак от грязи или холода
сверх сапогов или башмаков:
грязевики, ступни.
Галстук (х) м. нем. шейный платок;
повязка около шеи у челов. и
более у мужчин. // Подгалстучник,
род подкладки, полоски,
обёртываемой платком, косынкой для
повязки на шею.
Галун м. фрнц. позумент, газ;
золотая, серебряная или мишурная
тесьма.
Гапелька ж. гаплик, гаплюк м. нем.
ряз. смл. тмб. проволочная
петелька, к одежде; петелька с
крючком, застёжка.
Гардероб м. фрнц. комната, шкаф,
место для хранения одежды.
Гарус м. сучёная, белая или цветная
шерстяная пряжа; шерсть для
шитья, вышиванья.
Гати ж. мн. пек. гачи, портки,
штаны; колоши, штанины, сополи.
Гашник, гачник, гасник, гачень, гач
м. ремень, верёвочка, снурок,
тесьма, для вздержки и завязки
шаровар.
326
Гладь ж. особый шов, вышивной, где
нитка ложится гладко и ровно
подле нитки.
Глазет или гласет м. фриц, парча с
шёлковою основой и гладким
серебряным или золотым личным
утоком.
Глухой ворот рубахи, сиб. косой,
русский; рубаха глуховоротая или
глуховоротка, косоворотка.
Глушень м. пек. твр. род шугая, шубка
и кофта без лифа; // крашенинная
женская верхняя рубаха,
узкорукавная, наместо запона или насов-
ки. для работ и стряпни.
Голанка ж. рабочая матросская
рубаха, блуза, кошуля. // венская
нарядная шуба с поясом, прм. кстр. //
мужская куртка, крутка, ниж.-сем.
Голандцы мн. юж. обтяжные штаны.
Головка ниж. смл. бабья головная
повязка, платок, косынка.
Головки мн. арх. получулки,
карпетки, носки.
Головник м. наголовник, женский
головной убор.
Головница ж. женская головная по-
вязь, убор.
Головец м. прм-черд. девичий
головной убор, бочка; в евдбн. песн.
венок, венец, перепёлка.
Головодец м. прм. вят. щёгольской
девичий головной убор: повязка.
с городками кверху, унизанная
китайским жемчугам.
Голстинка ж. яре. девичий головной
платок или косынка.
Голь, китайская шёлковая ткань, в
роде камки.
Голяк, голячек, м. голянка ж. прм.
изношенный, вытертый овчинный
тулуп или полушубок. // Сиб.
рукавица, с прорешкой на
ладони, для пропуска пальцев.
Голица ж. кожаная рукавица по себе,
т. е. без вареги.
Голенцы м. мн. юж. штаны, брюки,
портки, т. е. узкие, не шаровары.
Гордыики ж. мн. выпускной
воротничок из-под галстука.
Горловинка ниж. влд. женский,
круглый шитый воротничок.
Гофрировать, гофровать, гофрить
фрн. курчавить, мелко сгибать,
набирать борами, складками.
Грезет м. стар, шерстяная ткань о
травчатым узором того же цвета.
Гречанка ж. сиб. длинная женская
шуба, с большим, круглым,
лежачим воротом.
Грибатка ж. ол. женское ожерелье,
низанное из самокатного или
китайского (рубленого) жемчуга
борами, сборками, в виде круглого
воротничка, с застёжкой на
затылке. // Ниж. кружева, оборки,
подзор, обшивка сборками, особ,
крестьянские кружева с красным
бумажным картулимом, снурком.
Гривка умал. оплечье рубашки,
вставленный вдоль плеча лоскут.
Гро ср. нескл. фрн. название
шёлковых, самых плотных тканей, ныне
изменяющихся по обыку; грогро,
гроденапль и пр.
Гузик юж. зап. пуговка, пуговица.
Гула ж. квк. папах, персидская сму-
щатая, остроконечная шапка.
Гульф, гульфик, м. часть панталон,
брюк, пристёгиваемая спереди к
поясу; клапан, лопасть, лацкан;
гов. и гулътик, обзывая так и
барские штаны, и самого барина,
чиновника.
Гумулька ж. арх. платок, которым
покрывают голову невесты к венцу.
Гуна, гуня ж. худая, ветхая,
истасканная одежда, рубище; заплат-
ник, тяжелко сев. и воет; //
поддёвка, парусник, ветхий
полушубок или армяк, крытый простым
холстом твр. прм. // Рубаха,
сорочка вят.
Гунка юж. панёва или женская
запаска, полотнище, огибаемое вкруг
себя, замест юпки; // сев. детская
пелёнка, подстилка.
Гутулы ж. мн. сиб. бродни, бахилы
грубой работы, с толстой
подошвой.
Даба ж. сиб. китайская бумажная
ткань, похожая на простой кумач
или бохарскую бязь, бумажный
холст, белый и крашеный,
любимый народом, по дешевизне.
Далматик м. род мантии, или
полуплащика, накидки, из числа
принадлежностей одежды при
короновании наших государей; она
327
длиною в пол-икры и с
широкими рукавами. // У гусар
переиначено в доломан. //Род стихаря
католического духовенства.
Даха ж. сиб. монг. шуба, надеваемая
шерстью вверх, наружу: она
бывает жеребячья, или оленья. козу-
личья. собачья, овчинная; яргак.
ергак сиб. орнб.
Двубортный, об одежде, с двумя
рядами пуговиц на груди;
противоположи. — однобортный.
Декатировать сукно, смачивать
особым способом, чтобы оно не
боялось сырости.
Делыпщы, деленки ж. мн. арх. деяпи-
цы, деянки пек. вареги, вязаные
рабочие шерстяные рукавицы,
плотно обнимающие руку.
Демикотон м. фриц, плотная
бумажная ткань, обычно белая. Вообще,
в тканях и других товарах деми
означает полу.
Деница ж. нвг. твр. (дельница?)
рукавица, варежка, или варьга.
Денежка ж. особый вид старинного
кружева.
Дербень м. прм. дерюга, редина,
самый ТОЛСТЫЙ ЛЬНЯНОЙ ХОЛСГ. 114
оческов.
Диадима ж. греч. головное
украшение, в роде повязки, короны,
венца, половинчатого начельника: //
стар, род царского наплечника
или бармы, оплечья. // Диадема,
подобное женское украшение.
Долгорукавка влгд. женская рубаха с
рукавами во всю длину стана, для
пышных складок.
Долгоушка ж. влгд. шапка с
длинными ушами, для обмотки; малахай.
Долгохвостка ж. шуточн. кто ходит не
в сарафане, а в немецком платье.
Долмман, доломан м. венгр.?
гусарская куртка, на которую
накидывается ментик. // Стар, длинная
верхняя одежда, убранная
пуговицами и цифровкою.
Домино сщ. нескл. итал.
маскарадный наряд, род шёлкового охабня
с накидкой на голову; // человек,
одетый в эту одежду, маска,
ряженый, окрутник.
Домотканина ж. ткань домашней
работы, затрапезник, полосушка.
Доро'ги и ло'рогн стар, шёлковая, б.
ч. полосатая гкань. иногда с зо-
лотными и серебряными травами.
Дорог м. ниж. шёлк и всё шёлковое.
Дорожок м. цветной шёлковый
лоскут, напр, для завязки ворога
женской рубахи.
Доспехи, полное вооружение и
одежда воинские.
Досталь вят. красная пряденая бумага,
на пестрядь и на заток полотенцев.
Лотка, частое, грубое тканьё, пртвп.
недотка, реднина.
Драделам м. фр. лёгкое суконце,
полусукно.
Дран м. фрн. сукно разного вида и
достоинства, означаемого
прибавками: прадедам, драп-брючный и пр.
Драгва ж. нем. толстая смолёная
нить, для шитья кожи, вервь.
Друянка ж. смл. пенька лучшего
качества.
Дубленик м. дублёнка ж. дублёная
вещь; дублёный полушубок, ходше-
вый сарафан или дубас. холст и пр.
Лублешшы ж. мн. продубленые
рукавицы.
Дубас м. влгд. прм.сиб. безрукавый
рабочий сарафан, толстого холста,
дублёный, выкрашенный дубом;
простой крашеный сарафан.
Дурка яре. женская шубейка.
Душегрейка, душегрея, телогрейка,
короткая женская одежда разного
покроя, сборчатая и б. ч. безру-
кавая.
Дыгыл. дыгыль м. сиб. монгольская
шуба.
Дымка ж. креп, прозрачная,
реденькая шёлковая ткань, несколько
курчавая; // женский головной
убор. стар.
Дымленка ж. верхняя одежда, сшитая
из продымленной кожи.
Дяга ж. зап. кожаный пояс, ремень.
Кломок м. скуфья; жидовская
ермолка; татарская тюбетейка; турецкая
феска: комнатная шапочка
стариков: валеная шапка, магерка.
Епанча ж. широкий безрукавный
плаш. круглый плащ, бурка.
Епитрахиль ж. греч. одно из
облачений священника, надеваемое на
шею, под ризою.
328
KpiUK м. ергач, яргак сиб. орнб. гу-
лун или халат из жеребячьих,
пыжиковых, козульих, сурочьих и
иных короткошерстных шкур,
шерстью наружу; иногда дают
ему покрой нашей одежды даха.
Ерихонка ж. стар, шапка шлемом,
стальной наголовник воевод.
Ермолка, ермолочка ж. скуфья,
скуфейка, лёгкая шапочка, вплоть по
голове, без околыша или какой-либо
прибавки: особ, того вида, как
нашивали её евреи (см. еломок).
Жабо ср. нескл. или жабот м. фрн.
выпускная манишка, оборка, ман-
шсты. боры, сборки по груди
рубахи.
Же.мчужпик м. кокошник, сорока,
украшенная жемчугом. //
Жемчужная девичья поднизь.
Жсрелок м. смл. шейный платок.//
вор. ворог, воротник рубашки.
Жилет м. фрн. жилетик, жилетец;
жилетка, ж. камзол, безрукавая
короткая поддёвка до поясницы.
Жупан м. тёплая верхняя одежда на
Украине, род охабня; // шуба,
тулуп. // Ряз. смл. зипун, простой
крестьянский кафтан. // Влгд. тя-
жслко. худой, рабочий кафтан
или зипун, сермяга. // Яре.
короткий кафтан, полукафтанье.
Жура мвг. короткое, женское верхнее
платье, в роде куртки, шугая.
Журапкн ж. ми. астрх. квк. пёстрые
шерстяные персидские носки.
Заболоп. ж. заболотье ср. смл. вор.
кур. красная швейная бумага, для
вышивки оплечьев, утиральников.
Завом м. тмб. ряз. женские чёрные
онучи, повиваемые сверх белых,
от колена до ступни.
Завесушка, фартук, передник,
женская занавеска, или завесочка.
Закаблучье ср. твёрдая кожа,
подшиваемая в сапоге к части
голенища, обнимающего пятку.
Заковражкн ж. ми. твр. накладки на
рукавах подрясников; заковражек
м. мск. кур. обшлаг.
Закулачник м. запястье, наручник,
зарукавье, браслет; // короткий,
вязанный подрукавничек, для тепла.
Заломайка ж. русская шапка, шайка
с заломом, в роде кучерской.
Замашка бесплодная (мужская, пыль-
никовая) конопля, дерганцы,
посконь (ряз., тул., орл.), также
замашки, мн. Замашкой зовут и
посконную пряжу и самый холст.
Эта конопля стоит выше и
метёлка её машет туда и сюда, от
ветру.
Замша ж. кожа, б. ч. оленья,
лосиная, сайгачья, мягкой, бархатной
выделки.
Занавеска ж. длинный женский
передник, запои с лифом, иногда с
рукавами.
Занизь ж. место на ткани, сплошь за-
низанное, покрытое бусами,
жемчугом и пр.
Запаска орл. женский передник: и
Малороссии — два куска
шерстяной домотканины, обычно синей и
чёрной, заместо юбки, напевы;
большее полотнище (задница,
плахта) накладывается сзади и
огибается вперёд; меньшее (поперёд-
ница или запаска) спереди, в виде
передника, и оба запоясываются.
Запасок, грубое крестьянское сукно.
Запашной кафтан, где заходит пола
за полу; пртвп. казачий,
однобортный, прямой.
Запашник м. или запашенка ж.
запашная одежда, косоиолая:
запашной кафтанчик; запашенка.
распашенка. запашная рубашонка
младенца.
Запоил ж. нвг. сиб. переденка нвг.
занавеска, т. е. передник женский,
запои, фартук, запаска кал.; зару-
кавиик орл. пасовка смб. (с
рукавами), завеса, занавес.
Запонка умал. застёжка, обычно в
виде двойной пуговки, на
стерженьке или цепочки.
Заполок зап. короткий кожаный
передник у мастеровых; заколка
зап. передник, фартук, запои.
Затрапез или затрапезник м.
пестрядь, пестрядина, льняная или
пеньковая полосушка, б. ч. сине-
полосая. Название от купца Зат-
рапезнова, см. пёстрый, пестрядь.
3aiy.iKa мск. ряз. передник, женский
запои, фартук.
329
Защигка ж. влд. мужской рабочий
передник, запои.
Зерцало ср. стар, воинский доспех,
род лат, похожих на колонтарь.
Зефир м. торговый высший разбор
гребенной (овечьей) шерсти //
Лёгкая, прозрачная шерстяная
ткань; от греч. боговщины —
зефир, божок лёгких ветерков.
Зипун м. стар, русский кафтан без
козыря (колнера, стоячего
ворота); ныне: вообще крестьянский
рабочий кафтан, тяжелко,
верхний кафтан от непогоды, из по-
нитка, домотканого сукна,
белого, серого, смурого; шабур, ча-
пан, сермяга, азям; а собств.
короткий, кафтан, чекмень,
полукафтанье, с трубами или борами
сзади или по бокам. У зипуна
спинка короткая, почему его
носят и бабы. Местами шабур или
сермяга шьётся из понитка, а
зипун суконный.
Золоты ж. мн. стар, парчёвая
светская одежда.
Золотник м. парчевой сарафан, зо-
лотная женская одежда.
Золотканина ж. парча.
Зуфь ж. стар, рол камлота.
Изарбаг. зарбав, перс, зербофь, стар,
парча.
Изредина ж. пек. редно, рядно,
редкий и грубый холст.
Ирга и Ирха ж. кал. нврс. козлиная
или овечья шкура, выделанная в
роде замши: // вят. оторочка,
меховая опушка на тулупах,
полушубках.
Искосина ж. влгд. косыня. косынка,
полуплаток треугольником.
Исподка ж. влгд. вят. женская
рубаха, сорочка. // Арх. сиб. варежка,
вкладываемая в голицу.
Исподница ж. вообще, вешь, наиспо-
ди лежащая; пек. твр. рубаха,
надетая под сарафан; // пачесный
холст, грубый. Исподницы,
исподни ж. мужское исподнее
платье, портки, подштанники.
Ичиг м. татар, ичиги мн. мечти, меш-
ти, ичеготы, ичетыгн стар,
азиатская сафьянная обувь, полусапожки
без подошв, на босу ногу, сверх
которых надевают башмаки,
пампуши, калоши; босовики,
спальные, комнатные сапожки. В
Сибири простой народ носит грубые
ичиги или бахилы,. которые
подвязываются под коленями, а
нога обувается в кенги или коты.
Ишимы м. мн. сиб. ичиги, пришитые к
котам. См. бахилы. // во-сиб. чарки
с холщёвыми голяшками, род
котов с портяными голенищами.
Кабардинка ж. юж. смущатая.
высокая, четвероугольная шапка. //
Кафтанчик с патронами на груди,
род черкески.
Кабатейка, кабатуха ж. арх. пома-
ниха арх-пин., пасовка с
передником; холщевая фуфайка с
короткою спинкою, прямым воротом и
передником; прорехи нет,
надевается через голову.
Кабат м. арх. влгд. широкая и
длинная рабочая рубаха, надеваемая
крестьянами сверх кафтана. //
Смл. зап. куртка, крутка, кофта:
шугай, кортайка, короткий
шушун к панёве, андараку.
Кавнер м. смл. ковнер юж. стоячий
ворот одежи, воротник.
Кагагля ж. сиб. верхняя куклянка. in
простых оленьих шкур.
Казакин м. полукафтан с борами,
прямым воротником, без пуговиц,
на крючках.
Казимир м. вышедшая из
употребления шерстяная ткань, лёгкое
суконце, полусукно с косою ниткой.
Казинет м. полушерстяная, гладкая,
кипорная ткань.
Казенник м. вят. сарафан.
Какаты и каппы м. мн. юж. зап. кал-
ти вят. ступни, босовики, посто-
лики; коряные. берестовые
домашние лапти, без обор, на босу
ногу; а калти и в дорогу.
Кала.меиок м. гладкая пеньковая или
льняная ткань, белёная или
суровая, похожая на демикотон.
Калантарь м. стар, безрукавый
панцирь, латы, из листов или блях,
дощечек, связанных кольцами.
Каленкор м. бумажная, гонкая ткань,
белая или в краске; по набивке,
она же и ситец.
330
Калигвы, калиговки ж. мн. сев. твр.
калиги влгд. калики, калички влд.
калижки тмб. ниж. башмаки, чап-
чуры, чакчуры. выступки,
черевики, обутки; // сандалии или
поршни; обувь косцов, пастухов; обувь
странников, лоскут кожи,
затянутый по подъёму ремнём; // юж.
обувь на покойников, обычно из
холста. Калиплики м. мн. кмч.
домашние сапоги из ровдуги, шитые
шелками.
Калоша ж. юж. нврс. или мн.
калоши, калошки, детские штанишки;
// обножье или нижняя часть
шаровар, брюк; штанина, нижняя
часть её, от колена; // штиблеты,
камаши, паголенки сверх брюк. //
Клашня, чулок; холошни морс.
штаны. // галоши, обувь сверх
сапога или башмака, от стужи или
от грязи, кенги, папуши, чарки.
Камаша ж. или мн. камаши,
штиблеты, род накладных голенищ с
застёжками. // Колошка, штанинка,
паголенок.
Камзол м. камзолик, камзолец, кам-
зольчик умал. часть одежды ныне
малоупотр., долгий жилет; безру-
кавая, короткая поддёвка;
фуфайка, крутка, куртка под верхнюю
одежду; род татарского архалуха.
зап. женская безрукавая крутка.
Камилавка ж. наглавник, род чёрной
шапочки, в виде шляпной
тулейки, носимой монахами под
клобуком; подкапок. // Фиолетовая
бархатная шапочка, знак отличия
для белого духовенства; //
вообще, скуфейка, феска, еломок,
ермолка, шапчёнка.
Камка ж.шёлковая китайская ткань с
разводами, ныне малоупотр.
Камчатной, узором на камку
похожий, из Камчатки, камчатной
льняной ткани сделанный.
Камлея, камлейка ж. сиб. кмч.
верхняя, круглая (непоротая,
нераспашная, глухая) одежда с кукулем
(наголовником), для защиты от
мокроты; шьётся из ровдуги,
сивучьих горл и нерпячьих кишок.
Камлот м. суровая шерстяная ткань,
б. ч. косая. // Камлотник м. арх.
шерстяной, камлотовый сарафан.
Камыс м. арх. сиб. полоса шкуры с
оленьей ноги, более употр. камы-
сы мн. на подбой лыж и на
обувь, шерстью нарушу; // самая
обувь эта, мягкие оленьи сапоги.
// Камошницы, камысницы ж. мн.
арх. рукавицы из камысов, дель-
ницы.
Канава г м. устарелая шёлковая
ткань, цветная и узорочная.
Канаватка ж. ниж. канаватная фата,
головной платок.
Канауем. перс, шёлковая ткань, из
сырца или полусырца.
Кант, кантик м. выпушка, оторочка
по швам или краям одежды;
обвод, кайма, шитая или накладная.
Канф м. кайфа ж. китайский атлас,
толше и плотнее нашего.
Канча ж. китайская шёлковая ткань.
Капа, капелюха ж. капелюх м. запд.
нем. шапка, фуражка, малахай,
ушастая шапка.
Капар, капер, капор м. женская
стёганая шапка, на всю голову, с
завязками, // каптура нврс. видлога.
кобка. куколь, наголовник, капи-
шон. // Каптурок м. запд.
кафтанчик.
Капишон м. фриц, видлога, кобка.
куколь, накидка, наголовник,
ворот башлыком, каптура.
Капот м. вышедшее из употрб.
женское верхнее платье, с рукавами и
разрезом напереди. // Ниж.-княг.
сиб. чуйка, долгий крестьянский
кафган. // Юж. шинель, плащ.
Капотка ж. юж. армяк хорошего сукна.
с круглым воротом, как у шинели.
Каразея ж. реденькая и грубая
шерстяная ткань, с косой ниткой, на
подкладку под сукно.
Кармазин м. южн. тонкое, ярко-алое
сукно.
Карман, м. мешочек, пришитый к
одежде, или на поясе, кишень,
зепь.
Карпетка ж. карпетки мн. получулок,
носок.
Карсет м. юж. доне. астр, карсетка
ж. нвг. тмб. род женского
шушуна или кофточки с лифом, но без
рукавов.
Картуз м. фуражка с козырьком;
лёгкая, особ, летняя шапочка разно-
331
го вида, кожаная или ич ткани, с
козырьком.
Каска ж. фриц, головной воинским
доспех; шишак, род шлема.
Касталон, кастолан м. запл.
холщовый кафтан, с чёрными гарусными
нашивками за плечами, балахон.
Каганцы яре. валены, валенки.
Катанка ж. тул. род епанечки.
носимой сверх коротая.
Кафтан м. татрск. верхнее,
долгополое мужское платье разного
покроя: запашное, с косым воротом,
чапан, сермяга, суконник. армяк;
обычно кафтан шьётся не us
домотканины, а из синего сукна: он
бывает круглый, с борами,
кучерской, немецкий или разрезной
сзади, короткий или полукафтан.
сибирка, прямой или кафтанчик,
казачий, казакин; французский
кафтан, широкополый, круглый
фрак, какие носили в прошлом
веке; мундирный кафтан, сертук с
шитым стоячим воротом.
Становой кафтан, стар, косой, с
широкими рукавами. Кафтанец.
щеголеватый кафтан; кафтаниш-
ка, кафтанища, зипун, тяжелко.
буднишний, плохой кафтан.
Кафтанник м. щеголяющий
кафтанами; кафтанный портной: женская
суконная одежда, род кафтанчика
с перехватом.
Кашемир м. тонкая шерстяная ткань,
похожая на азиатские шали.
Кашне сщ. нескл. фриц, носопрятка.
тёплый платок, для обмоту шеи и
части лица, нарожник.
Кеморик м. английская, тонкая
бумажная ткань, батнет-декос.
Кенга калоши, головка с подошвами
сверх сапог; тёплая обувь, вале-
ная, меховая или кожаная, с
тёплым подбоем, но без голенищ.
Кепи ср. нескл. фрн. шапка, фуражка
нынешнего военного покроя.
Кнбалка ж. кибка кур. орл. пен.
твёрдо выстеганный подкапок.
волосник, шапочка под повязку.
Кибка ж. каз. чувашская женская
верхняя рубаха, которую и
русские бабы носят в работе, как
ломовые извощики в Нижнем
мордовские рубахи.
Кивер м. военный головной убор из
твёрдой кожи, с развалистою или
прямою тульею и плоским
верхом.
Кика, кичка ж. бабий головной убор,
с рогами, род повойника (сорока
без рогов, кокошник с высоким
передом).
Киндяк м. стар, набойка; выбойка? //
Юж. кстр. кафтан особого
покроя. // Пек. твр. красный кумач.
Кипор м. или кипер, кипорка ж,
всякая кипорная ткань, в которой
уток идёт наискось, образуя
непрямую решётку.
Кирас м. кираса ж. фрн. латы;
грудные латы, из двух половинок:
нагрудника и тыльника.
Кирся, кирейка ж. стар, верхний
кафтан, со стоячим воротом; // юж.
широкий чекмень с застёжками; // мск.
лисий тулупчик, крытый сукном.
Кисея ж. кисейка, тонкая, редкая
ткань, начально из индейской
крапивы, ныне из хлопка;
бумажная рединка. // твр. грубый и
редкий холст.
Китайка ж. простая бумажная ткань,
начально мутно-жёлтая, и
вывезенная из Китая.
Китель м. нем. холщовый,
парусинный летний солдатский сертук
или казакин; холщевик. полотня-
ник, балахон или белага.
Клобук м. покрывало
монашествующих, сверх камилавки; а в
просторечии и самая камилавка.
Клстчаиина, клетчанка, всякая клетча-
гая ткань, пёстрая и одноцветная.
Клетчина ж. арх. домашняя бранима,
браная, камчатная ткань.
Коверзень м. смл. пек. коверзни твр.
пек. верзни сев. лапти, бол.
ракитовые, ветловые, и без обор,
домашние.
Колман м. ряз. гул. суконный, особ,
синий, женский шушун.// Ряз.
женская накидка из понитка. как
широчайшая рубаха, но без проёма для
головы, мешок с рукавами;
накидывается как есть, вдвое, на спину,
в ненастье на голову, а рукава
спускаются по плечам вперёд.
Кож а и и к м. ивг. кожан, кафтан из
юфти, конины, у рыбаков.
332
Кожан м. сиб. орнб. кожаный кафтан
и охабень; шьётся из замшевой
(овечьей, козловой, сайгачьей)
кожи, отличаясь от дахи и яргака
гсм. что бывает без шерсти. //
Рыбачий юфтевый или коневий
кафтан, кожаник; арх. ловчак.
Кожанки ж. мн. нвг. прм. сиб.
голицы, кожаные рукавицы,
надеваемые на вареги; накожни.
Кожух м. стар, опашень на подспорье
на меху. // юж. запд. шуба, тулуп.
Козий пух. подшерсток, самый
мягкий, тонкий вид шерсти, из
которого ткутся дорогие шали.
Козляк м. сиб. козья яга, даха, яргак
из шкур козуль.
Козырь стар, высокий стоячий
воротник. // Кожаный лоскут лукою,
пришитый к фуражке, шапке, каске.
Козырёк умал. навесец для глаз от
солнца, по себе, зонтик, или
пришитый к шапке.// Прм-чрд. род
кокошника, бабий головной убор.
Коибешшы. койбенки ж. мн. арх. ло-
парск. оленьи, камысовые
рукавицы, шерстью наружу, от коибы,
камысы, шкурки с оленьих ног.
Кокошник, кокуй м. кокошка ж.
кстр. народный головной убор
русских женщин, в виде опахала
или округлого щита вкруг
головы. Кика и сорока носятся только
замужними, делаются из лубка.
кузовком, а кокошник носят и
девицы: это лёгонький веер из
толстой бумаги, пришитый к
шапочке или волоснику; он состоит из
убраного начельника и донца,
или начельника и волосинка, со
спуском позади ленты.
Коленкор м. фрн. каленкор. миткаль,
бумажное полотно, тонкая
хлопчатая ткань.
Колет м. фрн. плотно скроенная
куртка с короткими полками; одежда
некоторых конных полков,
уланов и кирасиров.
Коломянка, коломенок юж. полоса-
гая, пёстрая шерстяная
домотканина, на панёвы. запасли;
шерсть красят крушиной
(зелёную), пупавкой (жёлтую),
сандалом (тёмно-красную), мареной
(алую), кубом (синюю).
Колонтарь м. стар, доспех. броня из
блях и колец, среднее между
латами и кольчугой.
Колпак, м. (татарс. шапка) спальная
либо домоседная шапочка, с
острою лопастью; колпаки вяжутся
или ткутся обычно глухим
бочонком, со спуском в оба конца на
нет; одна половина колпака
выворачивается внутрь другой
половины, и в шерстяном изделии, оба
сваливаются вместе. В больницах
употребляются бумажные,
хлопковые колпаки, а на Дону женщины
носят шёлковые, замест платков.
Встарь колпак столбун называлась
высокая, не острая шапка. //
колпак, стар, шелом островерхий, с
яблоком, репьем; шеломом звали
круглый сверху, а шишаком
высокий, с шишом (трубкою) и елов-
цем, значком в нём.
Кольчуга ж. броня, кольчатая рубаха,
доспех из мелких колец, сеткою;
каждое стальное колечко бывает
на заклёпке, отчего место это и
походит на змеиную головку.
Кондырь м. стар, рукавный отворот
или обшлаг; тмб. то же. кожаная
или плисовая обшивка рукава у
кисти. // Влгд. стоячий или
прямой (не косой) воротник
мундира, рубашки: // козырёк фуражки.
// Кондырь кур.арх. козырь,
козырёк у фуражки: // девичья
повязка из платка.
Коптырь, монашеский кукуль:
монахи бол. говор, копгыль. а
монашенки кукуль. // Арх. мешок из
рединки, на голову, для защиты
от комаров и мошкары.
Кораблик старинная тёплая шапка,
мужская и женская, у которой зад
и перед вздёрнуты были носами
вверх.
Корзно ср. корзень м. стар. плащ,
епанча.
Корзно ср. стар, верхняя одёжа,
зипун.
Коровятка ж. нвг. портянка,
шерстяная онуча.
Коронка умал. украшенье, в виде
короны; ол. девичий головной убор,
лента.
Коротыша полукафтан, выше колен.
Коротан м. коротайка ж. короткий
кафтанчик с перехватом, под
тулуп; оба вместе: снизень;
суконный, женский коротенький
кафтанчик. // Ряз. безрукавая кофта с
проймами, душегрейка, иногда
парчовая.
Коротенка ж. сев. род женской
шубейки, телогрея, крытая парчою,
штофом; стар, коротель м. Коро-
тух м. коротуха. ж. юж. женская
свитка, сермяжка; она с
перехватом и в пол-икры.
Корсет м. фрн. женская кофточка в
обтяжку; местами, цветные корсе-
тики, корсетцы носятся при юбке,
как верхняя одежда; // безрукавая
поддёвка, для стягивания стана, со
шнуровкою, на китовом усу.
Корсетка ж. на юге род безрукавого
спенсера, кофточки. // род
длинной телогреи или шушуна, употр.
и в моек, губернии.
Корсаж м. верхняя часть женского
платья, лиф, талия.
Кортель ж. стар, летник, подбитый
на зиму мехом.
Косник м. Лента в косу, пук лент,
привешиваемый девками, или
особый лоскут, или подушечка,
шитая бисером, на кончике косы,
иногда на медной пряжке, ниж-
лук. // Пен. снизанный из бисера,
сеточкою девичий головной убор;
// ниж. бабья исподняя шапочка,
под платок; головной убор.
Косьенка ж. прм. головной убор
девиц и молодиц; наколка (платок)
на картузной бумаге, убранная
цветами, кружевцами и светлыми
булавками.
Косынка ж. трёхугольный платок,
обычно разрезной; полный платок
режется с угла на угол пополам.
Косоворотка ж. русская рубаха, с
боковою на груди прорешкою.
Костыч м. влд. короткий буднишний
понитковый кафтан; стар,
короткий кафтан с нашивными
костылями по бокам спины; арх. ол.
будничный, крашенинный
сарафан, широкий в подоле и косок-
линный; носят его более старухи
и староверки. // арх. женский
саван, и.! холста, в роде сарафана.
Костол м. пек. костолан твр. нвг.
костыч, балахон или холщовый
сарафан.
Костолом нвг. тяжелко, летний
рабочий кафтан или сермяга.
Коты, умал. котики м. мн. женская
обувь, род полусапожек, ботинок,
башмаки с высокими передами,
либо круглые, будто с отрезными
голенищами, с алою суконною
оторочкой; мужская верхняя обувь,
калоши, кенги, обуваемые сверх
сапог или бахил; // влд. поршни
или берестяные лапти, с оборами.
Котенцы м. мн. сиб. тёплая исподняя
обувь из зайчнны, в роде унт.
Кофта ж. женская куртка, разного
покроя: шугай, телогрея и пр.
Коцевейка ж. кацавейка, козавейка,
короткая кофточка, без боров и без
перехвата, какие носят молдаванки.
Кочь и конь, старинная верхняя
одежда, род плаща, епанча.
Кошуля ж. запд. сорочка, рубашка,
рубаха немецкая, не косоворотка.
// Кур. женская рубаха с
широкими рукавами, шитая по подолу. //
Кстр. короткий крытый тулуп;
яре. влгд. овчиная шуба с борами,
крытая китайкою, крашениною
или сукном. // Стар, мужской или
женский поддёвок на меху. //
Блуза, род верхней бористой рубахи,
замест верхней одёжи или сверх
её; рабочая рубаха. Кошулей
сшитая одежда, нераспашная, не
поротая спереди, бесполая, надеваемая
через голову; стар, корзно.
Крагн мн. нем. накладные голенища,
с пуговицами, кожаные камаши,
штиблеты, калоши.
Крагам м. прм. женский меховой
воротник. // Тоб. накидной на
голову воротник, видлога.
Крапошки ж. мн. уф. обувь на босую
ногу, босовики, туфли.
Красин- твр. буднишний,
крашенинный или выбойчатый сарафан,
без пуговок; в прм. такой
сарафан зовётся красет, будто от
красить и корсет, вместе.
Крашенина ж. крашеный и лощёный
холст, обычно синий.
Крашенишшк м. сарафан или кафтан
из крашенины.
334
Краска крашеная или набойная
ткань, цветной ситец.
Красно и кросно ср. или мн. ср.
красна, кросна сев. вост. тмб.
деревенский холст, простое
полотно; ткацкий стан также зовут
кроснами, и может быть это
значение коренное.
Креп м. фрн. сквозистая,
морщинистая шёлковая ткань, курчавый
флер, дымка.
Кринолин м. фрн. гкань из конского
волоса: // юбки, фижмы, бочка из
неё; волосянка.
Кругляк кур. целый платок, не
косынка.
Крутцы м. мн. твр. пек. воровеные
лапти.
Крытик м. прм. тяжелко, рабочий
короткий кафтан, зипун,
покрытый холстом, обычно только
сверху, до половины.
Кубилёк м. дон. верхняя одежда
донских казачек, кафтанчик.
Кубовик нвг. холщовый синий
сарафан. Крашеный иначе или
дубленый рабочий сарафан называется
верхник, дубеник, сандальник.
Куклянка. кухлянка ж. сиб.
нераспашная (рубахой) верхняя одежда,
вместо шубы, из оленя или пыжика,
шерстью наружу и с куколем,
башлыком: она длинная, ниже колен.
Куколь м. и кукля ж. накидка,
колпак, пришитый к вороту одёжи;
видлога. башлык, наголовник, ка-
пишон. куль. // Арх. отдельный
холщовый башлык, с завязками в
виде ушей, от комаров. // Арх.
рубаха с таким же башлыком,
надеваемая тюленьими забойщиками
сверх теплой одёжи, под цвет
снега и льду, чтобы исплошить зверя.
Кумак м. нвг. кал. кумач м. кумачи-
на ж. простая бумажная ткань,
обычно алого, иногда и синего
цвета, на сарафаны, почему ку-
мик также кумачный сарафан,
кумачник м. // Кумачка. кумаш-
ка ж. влд. ферязи, сарафан,
верхняя женская одежда.
Кунгуры м. мн. вост. сапоги из кун-
гурской (город) юфти.
Кунтуш, кунтыш м. чапд. юж. род
верхней мужской одежды, иногда
на меху, со шнурами, с
откидными рукавами; польский верхний
кафтан.
Курпы или курпины м. мн. твр. пек.
крутцы, пеньковые лапти; // пек.
мужские башмаки с пряжками?
Куртка ж. крутка, курточка, куртик
м. дон. короткая мужская одежда,
без пол, круглая; камзол с
рукавами, фуфайка, но крутка обычно
носится сверху; куцайка. куциня.
кургузка. корнавка, коротайка.
Кутня азиатская полушёлковая
ткань, аладжа.
Куфайка ж. нвг. род женской куртки.
коротайки. фуфайки.
Кухлянка сиб. куклянка, совик,
верхняя одежда из оленьих шкур,
рубахой, с куколем, видлогою.
Кучма ж. вислоухая меховая шапка.
поповская зимняя шапка, малахай.
Кушак м. пояс или опояска; широкая
тесьма, либо полотнище ткани,
иногда с бархатом по концам.
для обвязки человека в перехвате,
по верхней одёже.
Кушаницы м. мн. прм. меховые
рукавицы (затыкаемые за кушак), или
вязаные, шерстяные, вареги в
голицах.
Куяк м. тмб. ряз. шелом, кивер. //
стар, щитковые, чешуйные или
наборные латы, из кованых
пластинок по сукну.
Кысовки ж. мн. влгд. мохнатки,
рукавицы шерстью наружу, волчьи.
пёсьи и пр. кушаницы прм.
Лабаки м. мн. запд. лабуты прм.
безобразная, грубая обувь, лапти,
поршни, лапоть, подшитый
шкуркой.
Лабашак м. прм. сиб. озям
крестьянский кафтан; в прм. он
из'пеньковой частухи, или из армячины.
отороченный плисом, кожей и пр.
Лакомка, женский поясной, подвес-
ный карман.
Лапоть м. постолы, короткая
плетёная обувь на ножную лапу, по
щиколодки, из лык, мочалы, реже
из коры ракиты, ивы и пр.
Ластик подкладочная ткань из
шерсти с пенькою, из чистой шерсти
и из шёлка, с пенькою.
335
Ластовицы, ластовки, платочек, че-
гырсугольные, разноцветные
вставки под мышкой у русских
мужских рубах.
Латы ж. мн. металлическая, обычно
стальная одежда, броня: полные
латы кроют весь стан, а руки и
ноги по крайности спереди;
нынешние же латы, кирас, покрывают
только грудь и спину до поясницы.
Левам пш м. кипорная шёлковая ткань.
Лента ж. тесьма, тканая полоса, б. ч.
шёлковая, для женских нарядов. //
Русская девичья головная повязка;
из простой, широкой ленты, она
обратилась в убор, низаный или
ушитый золотом, жемчугом, с
поднизью напереди, с парчёвыми
лопастями, крыльями.
Лёха лёшушка? ж. кстр. полушубок,
тулупчик.
Либерия ж. кур. род чуйки (ливрея?).
Ливрея ж. фрнц. одежда лакея,
служителя; обычно с выпушками,
басонами, шерстяными
аксельбантами; иногда с гербом господина на
галунах и пр.
Лино ср. фрнц. реденький багнет.
гонкое и жиденькое полотно.
Лиф м. останье (ог стан), охват,
перехват; верхняя половина
плотной одежды, прилегающая вкруг
до пояса.
Лобо.мах? м. сиб. верблюжий армяк.
Лобезка. ж. кал. повойник из ситцу
или кумачу.
Локотник м. налокотник, кованая
желобом накладка, на локоть, дос-
пех для защиты о г поруба.
Лопать, лопатина ж. лопоть (от
лопотать, хлопать, болтаться?), арх.
вят. сиб. верхняя одежда, особ,
простая, рабочая.
Лохман м. вор. тяжелко, гуня, ветхая
сермяга, рабочее верхнее платье.
Лохон м. влд. холщовый рабочий
балахон.
Луда ж. стар, верхняя одёжа, плащ,
мантия. // стар, головная повязка,
вероятно светлая, блестящая.
Луд.ман м. стар.ткань (камка, или
род камки).
Лузан м. прм. сиб. род короткой безру-
кавой рубахи, из войлока, сукна,
сукмашшы. холста, надеваемой
лесниками сверх всей одежи, для
зашиты от холода, мокроты. // У
ломовых извощиков и крючников: без-
рукавый наплечник; нахребетник.
Лезец арх. род башлыка, куколя
зверовщиков, для защиты ворота от
снега с деревьев.
Лунтан м. мн. том. лун ты китайск.
бахилы из дикой козы, оленьи
сапоги, шерстью внутрь; обычно
мездра бывает жёлтая, замшевая,
шитая шелками.
Летник м. летняя лёгкая одежда,
холщовый кафтан, балахон, холше-
вик, полотняник; // стар, женская
верхняя лёгкая одежда, с
долгими, широкими рукавами, иначе
накапкн.
Люнты ж. мн. арх. чулки, исподние
сапоги из оленины, шерстью
внутрь: сиб. чаги, из волчьих и
собачьих шкур.
Малахай м. вост. большая, ушастая
(или с лопастями) шапка на меху;
две лопасти кроюг щёки, одна
затылок, небольшая, четвёртая —
лоб. // Кафтан в накидку, на-
опашь, либо в рукава, но без
пояса, врасиашку.
Малье простой сорт юфги.
Мамурпнк ол. красный сарафан
особого покрою, с откидными назад
рукавами.
Манатья ж. стар, мантия монаха; //
арх. накидка, зипун, подержаная
верхняя одежда.
Манжета ж. или манжеты мн.
брызжи, сборчатая или посаженная
оборка рубашечного воротника,
рукавов.
Манишка ж. бельевой нагрудник,
под жилет.
Мантия ж. нарядный плащ, широкий
или безрукавый охабень,
присвоенный иному сану или званию —
царская, парчевая, с вышитыми
орлами, на горностае; -- архиерейская
шёлковая, гиацинтового цвета, с
бархатными скрижалями на
груди; -- архимандритская,
черно-шёлковая, с зелёными или красными
бархатными скрижалями: —
монашеская, вся чёрная; кавалерская
бархатная, по цвету ордена.
336
Манго ср. нескл. или мангон м.
женский плащ особого покроя
Маргслка ж. запд. магерка, шеломок,
еломок, белорусская валеная
шапка, тулейка.
Маренпнк м. влгд. сарафан
холщовый, понитковый. выкрашенный
мареною.
Марли ср. нескл. фрн. реденькая,
накрахмаленная ткань, рединка.
Марнавы ж. мн. ниж-кнг. женские
босовикн, туфли.
Марокин м. тисненый сафьян.
Маршетница вят. манжетпица.
женская рубаха с кружевною оборкою
на рукавах.
Матурник м. красный сарафан
домашней выделки и особого
покроя, с откидными рукавами.
Мездрянка. ж. замша, кожа мягкой,
рыхлой, толстой выделки.
Мерлушка ж. ягнячья шкурка.
Меринос м. испанская тонкорунная
овца и овен или баран. // руно,
шерсть, пряжа и ткань с этой
породы.
Мехлик? вяг. бабий головной убор.
Мечты, мечти. мешти м. мн.
турецкие спальные сапоги.
Милоть ж. греч. црк. овчина: мило-
тарь м. овчинная одежда.
Мисюдка ж. стар, воинская шапка, с
железною маковкой или теменем
и сеткою.
Миткаль м. бумажная ткань,
изготовленная для обивки:
ненабивной ситец.
Мнгра ж. архиерейская и
архимандритская шапка, при полном
облачении.
Мишура ж. поддельное швейное и
ткацкое золото и серебро: нить и
бить из олова или меди и
приготовленные из них веши.
Мода в ол. назыв. модой головной
девичий платок, повязанньй по
городскому, концами вперёд.
Мордовка ж. вор. зимняя шапка с
откидными ушами.
Мор м. шёлковая ткань с серебром
или золотом, шёлковая парча.
Московский сарафан, особого
покроя, без лен г или обшивок, без
пуговок и без пояса;
практичный.
Мотроска? ж. ниж-ард. платок,
полотенце для головной повязки,
обшитое грибатками.
Мохнатка, мохнушка, рукавица,
шерстью наружу, в Сиб. волчья или
собачья.
Мурмонка, мурмолка ж. шапка,
поминаемая в сказках и песнях.
Муфта ж. на юге, западе, вор. пек.
мухта. меховой или стёганый
нарукавник, для вкладки рук в оба
конца.
Мухояр м. старинная азиатская
ткань, бумажная с шёлком или
шерстью.
Мышка вост. безрукавая кофта,
сверх сарафана.
Мятль, мятля ж. стар, мантия, плат,
v накидка.
Набросок, наброска, накидка,
плащик, кафтанишка, шугай, что
наскоро набрасывают на плечи.
Набросыши пек. башмаки, босовики.
Навершье вят. женск. одежда, род
шушуна, сверх сарафана. // твр.
пек. большой^плат, платок, коим
покрывают невесту, фата.
Навздеки м. мн. кстр. пасовочка смб.
род холщовой крутки у
крестьянок, надеваемый сверх всего, для
домашней стряпни.
Начслышк бабий наряд, кичка.
Паголенки м. мн. наголени. род
крестьянских чулков без носков и
пяток.
Наговицы ж. мн. ноговицы, часть
обуви упогрб. ныне почти только
на Кавказе: камаши. колоши,
штиблеты, род голенища,
застёгиваемого вкруг голени.
Наголовень м. ремень кольцом, что
мастеровые носят на голове;
наголовник, то же, и вообще
головной убор.
Нагрудник м. наперсник, вообще,
одежда, украшенье, сбруя на
груди: род лат. панциря. // суконный
или стёганый лоскут с завязками,
носимый, для тепла, на груди;
манишка. // влгд. запои, передник,
фартук, повязываемый выше
груди. // верхняя половина женской
рубахи, обычно тонкая и
пришивная. // ниж. женская крестьянская
337
верхняя одежда, безрукавая бори-
стая кофточка, парчовая,
плисовая, нанковая, надеваемая сверх
сарафана и подпоясываемая
длинным поясом с кистями.
Надергиши мн. каз. передник, запои с
рукавами или с наплечниками,
носимый бабами при стряпне; насов-
ка, наливки, надевки, навздевки.
Накалки ж. мн. стар, лёгкая верхняя
женская одежда, накидка с
долгими, широкими рукавами, иначе
летник. // Влд. долгие рукавицы.
Накосник пек. волосиик, косник,
исподний, бабий стёганый чепец,
под платок и повойник.
Накидка верхняя одежда,
накидываемая наскоро, не в рукава;
женская шубейка, вят. // Головной
бабий убор смл. сиб. на Украине
намитка, наметка, покрывало, в
роде фаты, чадры.
Накидыш м. накидка, епанечка, без-
рукавый плащик.
Наклонник м. ниж. прм. кокошник,
стоящий на голове гребнем,
веером; почти вышел из обычая.
Наколенник, наколенок м. ныне мало-
употреб., но есть напр, на Кавказе:
отдельная от прочей одежды
покрышка колена, как часть лат,
брони или для тепла и украшенья;
сапожный отворот, лоскут сукна,
кожи или войлока, какой
пристёгивался к колену солдатами
первой шеренги, которые тогда
опускались на одно колено.
Накомарник м. прм. мешок с
волосяною сеткою, надеваемый на
голову, от комаров.
Накочетпик м. сиб. нарукавник, род
однорукой муфточки, шерстью
вверх, из овчины, чтобы снег не
сыпался за рукавицу, употрб. у
лесников.
Накулачник м. вещь, надеваемая,
насаживаемая на кулак; нвг. род
рукавичек, из ветошек, для полотья
и для сбора трав.
Наладонка ж. часть перчатки,
рукавицы, покрывающая ладонь. //
заплатка на ладонь. // вят.
полуперчатки, полурукавички, беспалые.
Наличник часть одёжи, на лицо
человека, забрало, маска, личина, харя.
рожа: покрывало на лицо;
суконный лоскут, с прорезью для глаз,
от стужи; сетка от комаров, и пр.
Налолыжник м. боковая, внешняя
часть латного вооружения ног; //
тёплый, вязаный подрукавничек.
Налокотник м. часть одежды,
покрывающей локоть: часть латного
вооруженья на локоть, или
кожаный нарукавник рыбаков,
кузнецов, писцов и пр.
Наметка, бабий головной убор, из
белой режи. в юж. и запд.
России; род головного покрывала,
фаты яре. кстр.; чёрное личное
покрывало раскольниц, скитниц; /
/ монашеское покрывало сверх
клобука, на Афоне; // женская
полурубашка с рукавами, но без
стана, надеваемая сверх простой.
Нанзык, род полотна.
Нанка ж. бумажная ткань, начально
китайская, почему и называлась
также китайкой.
Наперсник м. -ница. ж. нагрудник,
часть одежды или украшенья на
груди.
Наплечка, наплечина, ж. наплечек
или наплечник м. наплечье ср.
всякое украшенье и часть одежды
на плечах: оплечье, оплечники
рубахи, помочи, проймы на
сарафане: погоны, а особ, наплечный
лоскут рубахи. // Наплека. влд.
щиток, пёстрая вышивка на
рубахе по плечу.
Напрядка. смл. верхняя одежда, из
домотканины.
Напрядница пек. ткань, станушка
рубахи, из простого холста, к коей
пришиваются миткалевые рукава.
Напузник смл. женский передник.
Нараквицы ж. мн. нарукавницы.
поручи, входящие в состав свяшен-
нослужительского облаченья.
Нарамок стар, род наплечника, для
укрепления на плече доспех;
зерцала: нарамки мн.. часть лат с
наплечниками.
Нарожннк от рожа: наличник, маска,
личина; сетка или лоскут с
сеточками против глаз, при уходе за
пчёлами (ниж.); меховая
покрышка на лицо (во-сиб.), в дороге,
при жестоких морозах; нарожник
338
состоит из наушников, налобника
и наносника.
Нарукавник, м. рукав или полурукав,
отдельно надеваемый сверху, для
сбереженья одежды; // Холщовая
женская курточка, для стряпни
(влд. яре. ниж.), насовочка, на-
вздевки, пек. твр.; нарукавники
мн. с долгими рукавами и
передником, с застёжкой назади. //
Ситцевые рукава к кумачному
сарафану (арх. влгд. кал).
Пасов, насовец рабочий, простой
сарафан, холщовый или
крашенинный. // рубаха, род мешка из
сурового холста, с прорехою вверху
и рукавами, для тепла, сверх
сарафана, или для работ. // род
фартука с лифом и рукавами, с
завязками назади и нередко с
шитым красною бумагой подолом. //
холщовая куртка с рукавами, для
стряпни. // нарукавники, накапки,
навздевки, холщовые рукава,
надеваемые женщинами во время
работ и стряпни.
Натягуши ж. мн. пек. твр. рукавицы.
Натяжки ж. мн. пек. узкие, тесные,
щёгольские сапоги.
Нашубник м. широкий простой
кафтан, надеваемый в народе сверх
тулупа, снизень.
Невороть ж. одежда, всякая ткань
вообще, невороченная, не вывороченная
наизнанку, по износке лица.
Неглиже ср. нескл. простое домашнее
платье, полуодежда, разного
вида.
Иеговой м. мн. сиб. летняя обувь
остяков и русских, в Тобольске; из
оленины, в роде чулков; ровдуги.
Недошубок м. прм. полушубок,
короткий тулупчик, с перехватом.
Непрядь ж. вят. крестьянская,
полосатая, посконная ткань, полосушка.
Неснос м. ткань, одежда, обувь, коей
нет износу.
Нижнее платье, штаны, брюки,
панталоны, шаровары, рейтузы и пр.
Нижиица. исподница, юбка; стан,
станушка рубахи.
Никифорцы м. мн. кал. гул. высокие
лапти, без обор, носятся дома,
или обуваясь на скорую руку; бо-
совики.
Нитка швейная, у нас пеньковая,
посконная и льняная; у турок
бумажная; у китайцев бумажная и
шёлковая; в Сред. Азии бумажная
и шерстяная; у киргизов из
верблюжьей шерсти; у алеутов
жильная и пр.
Нитяник м. понитник, домотканый
посконный кафтан, балахон,
летник, холодыик. холщевик, полот-
няник, то же. но тоньше и
другого тканья.
Новина вост. крестьянский холст.
особенно суровый. // яре. одна
новина холста, три стены или 30
аршин.
Поганка ж. вор. чулки, носки, особ.
женские. // Подвёртки, обмот под
лапти. // Смб. паголенки, штанин-
ки чувашинок. черсмисинок. //
Повязка сверх щиколоток, б. ч.
красного гаруса, как народное
средство от ломоты, судорог и пр.
Носок карпетка, короткий чулок, без
паголенка, либо та же часть чулка.
Ныпрядка? (на?, не?) ж. смл. верхняя
крестьянская одежда.
Нюрики м. мн. арх. летняя кожаная
обувь, поршни.
Няры ж. мн. валеные сапоги с
подшитыми подошвами.
Обвергеш. м. пек. твр. широкая
одежда мешком.
Обвязка, пек. твр. платок, ширинка,
для повязки головы.
Огибка. нов. пскв. фата, женское
покрывало: чёрный платок, коим
вдовы покрывают голову, особ, на
похоронах // Влд. ризки, на кои
принимает крёстная от купели.
Обогневка ниж. верхняя одёжа, от
непогоды: тёплая одежда, шуба,
тулуп. // Одеяло, всякая одёвка на
ночь.
Обнванеа м. арх. рабочий зипун, тя-
желко.
Обнходник будничник, рабочая,
ежедневная одежда, зипун.
Обшевни м. мн. твр. обшитые кожей
валенки.
Объярь, обьярима ж. всякая
волнистая или струистая ткань.
Обя!ь ж. стар, перевязь через плечо,
для оружия.
339
Овчинник нвг. овчинный полушубок.
Однорядка стар, долгополый кафтан,
без ворота, с прямым (не косым)
запахом и пуговками,
однобортный. // Прм. чёрного, домашнего
сукна рабочий каштан. // Кал.
суконный, и обычно зелёный,
женский кафтан особого покроя с
пуговками.
Одностанка ниж. женская рубаха, вся
одного холста, пртвпл.
приставная, с подставой, коей верх
тоньше, или цветной.
Ожерельник арх. галстук, шейный
платок; арх. меховой воротник,
особенно женский; ниж. женский
ошейник, монисто. // накладная
часть лат, вкруг шеи.
Окройница ж. црк. женский передник.
Окрута, прм. головной бабий убор,
не девичий.
Океамит, аксамит, м. стар, рытый
бархат.
Онуча ж. часть обуви, обвертка на
ногу, замест чулков, под сапоги и
лапти; портянки, подвёртки.
Опорыш м. ступни, босовики.
башмаки, сделанные из сапогов.
отрезкою голенищ.
Опашень м. стар, летняя, верхняя
мужская одежда; широкий,
долгополый кафтан, как ферязь, но с
короткими, широкими рукавами.
В Костроме. Твери. Пскове
доныне опашнем зовут широкий,
верхний кафтан, армяк, зипун.
Оплечник м. оплечье ср. нарамье. на-
раменник, оплска. всякая часть
одежды, наряда, доспехов,
покрывающая плечо; вставной лоскут,
полоска, образующая плечо
мужской рубахи; такой же браный,
шитый лоскут, шиток. в
крестьянской женской рубахе; гривка
одежи, погоны, эполеты.
Опояска кушак, пояс по верхней
одежде; но более // поясок, шнур,
тесьма, разн. вида, иногда с
кисточкам», для повязки по рубахе.
Оправа кур. бабий головной убор.
Орогда ж. вос-сиб. у зверовщиков,
козья шапка с ушами, мехом наружу.
Осташн м. мн. сапоги белого товара,
кои шьются вокруг Осташкова.
Тверской губернии.
Остегн м. црк. исподницы,
шаровары, брюки, штаны; остег м. црк.
одежда, платье вообще.
Охабень м. стар, верхняя долгая
одежда, с прорехами под рукавами и с
четвероугольным откидным
воротом, кобеняком; охабень покроем
схож с млрек. свитою, с видлогою.
Очапок м. арх. очипок. юж. сборник,
головной бабий убор.
Очелыш м. вят. оцёлыш. девичий
головной убор, кокошник.
Очеп юж. очепок. бабий волосник.
Очипок , волосник. исподний чепец,
под платок, шамшура.
Очкур м., очкура ж. пояс на брюках,
шароварная опояска, с застёжкой,
завязкой, с пряжкой, чем штаны
затягиваются на поясе; рубец, с
продёрнутою завязкой, на
вздержке, павороз.
Ошеек м. галстук, шейная повязка.
Паволока ж. стар, ткань, особенно
бумажная и шёлковая, привозная,
дорогая; чем оболакиваются,
либо одеваются.
Паголенок (голень), голенище чулка,
часть, обнимающая голень; чулки,
у коих носки отрезаны, или без
носков сшитые, штанинка.
Палатин, широкий, меховой женский
воротник, со спущенными
впереди концами.
Палатник м. стар толстая, прочная
ткань, в широких цветных
полосках; тик.
Пальто ср. нескл. фрм. весьма
неудобное для нас названье верхнего
платья, мужского и женского, в
роде широкого сертука; чапан.
Пампуши ж. мн. турц. туфли, носимые
сверх босовиков или кожаных
чулков. // Арх. бабьи башмаки, кругло-
носые, перед с языком на подъёме.
Панева, понява ж. бабья шерстяная
юбка, красная, синяя, клетчатая,
полосатая; девки не носят её, или
только просватанные.
Па'ница и пани'ца ж. арх. самоед,
поны, женская самоедская
верхняя шуба, оленья, шерстью вверх.
Панцирь м. нем. броня, собствн.
долгая кольчуга, до колен, с
короткими рукавами, кольчужная рубаха.
340
Паичехи ж. чулки; местами
суконные, сшитые чулки; орнб.
валенки, катанки.
Папах м. кавк. круглая шапка,
высокая или плоская, с самым косма-
1ым бараньим околышем.
Папсрсь ж. сиб. и паперсень м.
нагрудник, наперсник, для тепла.
Пара,об одежде: полная верхняя
одежда; пара платья, фрак или сертук с
брюками; в Сиб. плисовая крутка с
шароварами; нвг. сиб. (произнос. и
пара.) нарядная женск. одежда,
душегрейка с юбкой.
Парка, ииж.-сем. косыня, косынка,
разрезной платок, пара из платка. // ж.
сиб. зимняя верхняя одежа
самоедов, камчадал, или и русских, из
оленины, собачины, овчины; её
надевают сверх малицы, и потому она
шире её, такая же круглая (глухая,
без разрезу) и без кукрля;
пыжиковые парки нередко бывают
двойные, налицо и наничку.
Парусина ж. холст, полотно из
пеньки, на паруса.
Парусинник, матросский рабочий
плащ, шинель, кафтан военного
покроя us парусины, подбитый
шерстяной тканью.
Парча ж. золотая или серебряная
гкань; шёлковая ткань, про-
гкаппая золотом, серебром. //
Старинная парчовая одежда.
Пелёнка, простынька, в которую
кутают младенца, доколе он не
носи г одежды.
Пелепел м. пелепелы м. мн. стар, и
пелепелки ж. мн. прм.-чрд.
отдельные у красы, насаженные на
одежду, из швейного золота,
каменьев, жемчугу.
Перелника ж. фрн. вышедший из
обыка женский, отдельный,
круглый воротничок.
Переденка ж. нвг. женский передник
с рукавами.
Передник м. часть одёжи, разного вида
и покроя для прикрытия и оберегу
передней и более нижней части
тела; запон, занавеска, фартук.
Переступы м. мн. азиатская обувь от
грязи, ходульки.
Перегон и переточа уток иного цвета,
узор или полоса в ткани.
Переткань ж. тмб. холст с
поперечными полосами из красной
бумаги, на женские рукава.
Перетяжник м. набрюшник, широкий
пояс на пряжках, для подтяги
брюха.
Перкаль ж. бумажная, белая, простая
ткань, каленкор.
Перла, зем. войск, дон. женский
нагрудник, унизанный жемчугом.
Перстянки арх. сиб. перчатки,
наручники, пятипалые рукавички, одёжа на
руки, с чехлом на каждый палец.
Пестре(я)дь. пестреднна. полосушка
ж. затрапез, затрапезннк (от
купца Затрапезникова. коему Пётр I
передал пестрядинную фабрику),
пеньковая, грубая ткань, пёстрая
или полосатая, более синеполо-
сая; идёт на шаровары, рабочие
халаты и пр.
Печаль стар. жаль, жалевое.
печальное платье, траур.
Пике ср. нескл. белая, бумажная
ткань, на вид будто стёганая.
Пимы м. мн. арх. прм. сиб. сапоги из
оленьих камысов (шкуры с ног),
шерстью наружу: есть с долгими
голенищами, и в пол-икры
(полуголяшки), в роде ичиг: // валенки,
катанки (войлочные), обшитые
кожей или холстом: под пимы в
Сибири надевают зимою липты. //
Орнб. вязаная шерстяная обувь, с
подшитыми подошвами.
Питча ж. твр. дерюга, грубый холст
из оческов.
Платье ср. стар, одёжа, одежда,
носильное, всё. что мы надеваем,
кроме белья и обуви, лопать.
Верхнее платье, второе, всё. что
надевается сверх первого, для
тепла; нижнее, исподнее, портки,
шаровары, брюки, штаны,
панталоны. // Женская одежда
немецкого покроя, для различия от
русского; также круглая,
нераспашная женская одежда, не
капот, не блуза и пр.
Платок четыреугольный лоскут
ткани, иногда и холста. // Лоскут
равносторонний, шёлковый,
бумажный, шерстяной, холщовый.
какими женщины повязывают
голову, мужчины шею. а первые и
341
накидывают на шею, и все носят
в руках или в кармане; на сев.
плат двойной, большой, долгий,
и его носят, покрываясь с головы
до ног: фата, покрывало.
Плахта ж. твр. головной,
золототканый платок. // кал. кур. юпка,
понёва; // млрс. нврс. шерстяной,
клетчатый плат, обёртываемый
женщинами вкруг пояса, замест юпки.
Плащ м. широкая, верхняя накидка;
круглая, безрукавая епанча;
вообще шинель, охабень, или
просторная одежда от непогоды.
Плерезы ж. мн. фриц, белые нашвы на
чёрном платье, траурная обшивка;
жалевыс, печальные нашвы.
Плетежкн ж. мн. ол. сапожки,
сплетённые из суконных покромок.
Плис м. фрн. бумажный бархат,
иногда бумажная ворса, по
льняной основе.
Плоить что, фрн. сгибать сборками,
складочками, мелкими борами;
плой — самая сборка, складка,
бора.
Побитыш м. арх. тяжелко. рабочий
суконный кафтанишка.
Повой русский головной бабий убор,
повязка; фата, плат, ширинка,
полотенце, обвитое сверх
волосинка, в роде кички.
Поволочка стар, ткань, паволока, во
что люди оболокаются. // Арх.
нвг. прм. верх, покрышка шубы.
// Твр. крытая холстом овчинная
шуба, тулуп.
Поволочень м. яре. рабочий зипун,
суконный понитковый, сермяга,
покрытая холстом, тяжелко.
Поволочпя твр. бабий овчинный
тулуп, покрытый холстом.
Повял,, девичий головной убор:
спереди походит на прямой
кокошник, но не покрыт, а ленты
(завязки) пущены по косе; кстр.
род ширинки, накидываемый
замужними на голову, с завязками
под бородой.
Поголёткн ж. мн. сиб. башмаки или
босовики, обуваемые на покосе
на босу ногу.
Подвзуевка ж. ниж.-сем. (подвзувагь.
вздевать) поддёвок, плисовый,
суконный казакин.
Подвои мм. подвёртки, лапотные
онучи.
Подволока и приволока стар,
женский плащик, иногда с вошвами и
запушьем со вставными
вшивками и каймами, нарядная.
Подвязки, пара тесёмок, лент,
поясков, для перевязки и удержания
чулков на ноге.
Подвязуха ж. вят. прм. простой
платок, завязываемый женщинами
под бородой: ниж. косынка,
замест. чепца.
Подвязник м. пек. передник,
занавеска, фартук.
Поддёвок, полукафтанье или
безрукавный кафтанчик, поддеваемый
под верхний кафтан.
Подзатыльник м. сев. унизка и
оборка с тылу у кокошника. //
Ниж.-арз. весь головной бабий
убор, кокошник.
Подзи.мок пек. тёплая, подстёганная
одёжа.
Подзнпунник м. простой поддёвок из
ветхой одёжи.
Подложка, астрх. исподний женский
головной убор, волосник,
повязываемый сверху платком.
Подлокотник, налокотник, нашивка,
или род короткого рукава,
надеваемого по себе, при какой-либо
работе, при письме, чтобы рукав не
тёрся.
Полмосковник м. мск. пек. твр.
красный ситцевый сарафан.
Подоплёка ж. подоплечье ср.
подкладка, подбой у крестьянских
рубах, от плеч по спине и груди,
до-полпояса.
Подпояска ж. исподний кушак, пояс,
коим кучера стягиваются,
накладывая сверху шёлковый пояс.
Подрукавник м. оборка, брыжейка,
пристёгиваемая по запястью, под
рукавом.
Подрясник м. полукафтанье особого
покроя у духовенства.
Подсердечник м. арх-кол. толсто
настёганный, безрукавый
женский поддёвок, на лямках
(помочах), а сверху надевается коро-
тёнка; подсердечник греет и
делает дородною, что почитается
красой.
342
Подставка рубахи, подстава,
исподняя часть, от пояса, из более
грубого холста.
Подстан м. подстанье ср. стан
женской рубахи, подстава, нижняя
часть, которая бывает погрубее.
Подбрусник м. головной женский
убор под убрус, под повязку;
повойник, волосиик. очипок; смл.
кокошник.
Подчепечник м. вяг. кур. исподний
бабий головной убор.
Подшалышк, подшалок м. снб.
небольшой женский платок, полушаль.
Подширье ср. влд. женский платок,
накинутый на голову
по-татарски: два конца связаны иод
бородой, два спущены сзади.
Подштанники м. мн. исподние
штаны, исподнее бельё, портки.
Позумент м. золотая, серебряная или
мишурная (медная, оловянная)
тесьма; золототканая лента,
повязка, обшивка, оторочка; галун, гас.
Покромь прм. женский пояс. б. ч. из
суконной покромки.
Покута ж. чёрное, жаль, жалбвое.
печальное платье, траур.
Пола ж. нижняя часть распашной
одежды, считая две полы, правую
и левую.
Полосуха ж. пестрядь, заграпезина.
полосатая, цветная ткань, обычно
пеньковая, а лучшая посконная;
есть и бумажная, род холстинки.
Полотно ср. платно црк. (полсть,
пласт, плоский и тканый?) порт,
портно, холст, холстина (холст
толше. полотно шире и тоньше),
ткань пеньковая, льняная, иногда
бумажная и др.
Полотняник м. холщевик. холодник.
летник, белага. балахон; китель,
парусинник.
Полотиянка ж. прямая, простая
ткань, с основой и утоком, в
кружевах и в ручных вышивках.
Полубархат бумажный плис.
Полубатист, весьма тонкое,
бумажное и полубумажное полотно,
иногда с пеньковым утоком по
бумажной основе.
Полузипун м. сермяжный полукафтан.
Полукафтан м. -нье ср. запашной
(косой или казачий прямой)
кафтан, короткий, в обтяжку;
поддёвочный кафтан, под верхний:
подрясник, казакин, чекменёк,
черкеска, стёганка, военный
полукафтан.
Полуперчатка, перчатка, с
обрезанными пальцами.
Полурубаха арх. женская,
коленкоровый лиф с рукавами, надеваемый
по праздникам сверх рубахи.
Полусапоги, полусапожки, сапоги с
короткими, поротыми голенищами.
Полусукно, жидкое или полувальное.
мало сполщенное; драдедам. //
пониток, саржа, шерстяной уток
по нитяной основе.
Полухолст, самый грубый разбор.
близкий к редну, веретью, ваголе.
Полушалок прм. сиб. средней
величины женский платок.
Получулки, носки, карпетки.
Полушелковицы сиб. полушёлковая
ткань, платье, шёлк с бумагой,
шерстью.
Полушерстяное, основа ткани
бумажная, уток шерстяной.
Полушубок или полушубник,
короткая, по колени, шубка, обычно
овчинная, нагольная.
Польская рубашка, вор. женская, с
мужским, стоячим воротом.
Польская шапка, конфедератка, с че-
тыреугольным верхом.
Польская шуба, кур. женская, с
лифом назади, и с глухими
кармашками с опушкой.
Полька ж. сиб. шуба особого
покрою, носимая внакидку.
Полевка ниж. женская епанечка на
левое плечо.
Полявки? ж. мн. ниж. короткие
рукава, к сарафану.
Поманиха ж. арх-пен. кабатейка.
передник с рукавами, насовка.
Пониток. понитник м. понитина. по-
нитчина ж. крестьянское
полусукно, домотканина, из портянон
(пеньковой, льняной) основы и
шерстяного утка; однонитка влгд.
сукманина запд. или саржа. Есть
понитки из шерстяной основы, и
они попрочнее. // зипун, сермяга,
рабочий кафтан из ткани этой. //
Пониток. вор. новая рубашка,
сорочка, впервые надеваемая.
343
Понява ж. (от понять, обнять,
накрыть?) вообще плат, полотнище,
покрывало, запои, занавес; // црк.
исподние ризы, рубашка. // Влгд.
плат, фата; женский головной убор,
повязка. // Понява, понявка, поня-
вица, понёва, поня, понька юж.
лоскут, который обертывается
крестьянками вкруг чресл, замсст юпки.
млрс. запаска, плахта, но пошире;
бористая шерстяная, полосатая
юпка, на очкуре. // Понява нвг. о.т.
влгд. арх. охабень, широкая, долгая
одёжа, не по росту, либо чужая,
которая обвисла и волочится.
Поплин м. фрн. шёлковая или
шерстяная, мелкорубчатая ткань.
Портно ср. сев. узкий, грубый холст,
на крестьянские и рабочие рубахи.
Порты' или по'рты м. мн. црк. и стар,
платье, одежда, шитое портно. //
Паволоки, паволочье, ткань. //
Порты или портки м. мн.
холщовое исподнее, мужское платье,
гачи, штаны, шаровары. // портя-
пос исподнее бельё, подшганики.
Порфира ж. грсч. багряница, верхняя
торжественная одежда государей,
широкий и долгий плащ
багряного шёлка, подбитый хвостатым
горностаем.
Поршень м. (от персть. - пру?) поршни,
астрх. порушни (рушать) постолы,
кожанцы, калиги, род сандалий.
Посадка влд. род женской шубки.
Посконина вост. сев. холст, лучший,
крестьянский рубашечный.
Поск-онпик м. посконная белага.
балахон, летник, холщевик.
Постань ж. нижняя половина женской
рубахи, от пояса до подола; стан
шьётся из тонкого, постань - из
простого, грубого холега.
Постолы ж. мн. поршни, кожанцы.
калиги, сандалии, гнутые из
сырой кожи, лимарщины, либо
шкуры с шерстью обувь, ступни.
Похолстиик м. нвг. пониток, пониг-
ковый шабур.
Почелок м. арх. прм. головной
девичий убор, в роде венца с лентами.
Почепечник вят. шамшура, сборник,
головной бабий убор.
Пояс м. (от иоять, обнять, как
понява), обвязка, полоса вкруг чего-
лиоо, чем повязываются поперек
стану, подвязывают на себе одёжу;
опояска, подпояска, кушак; поясок,
нитяный, плетёный, коим
опоясываются крестьяне по рубахе.
Прарамки ж. мн. пек. красные
вставки, на плечах женских
крестьянских рубашек, оплечники, шитки.
Прсируда или прецряда ж. црк.
багряница, княжеским плащ.
Приволока стар. плащ.
Прикобок м. или прикобка ж. кобка,
кобеняк, видлога, пришитый к
вороту башлык, капишон.
Прилбица ж. стар, шишак, шлем,;
мнсюрская шапка; или же чель-
ная, лобовая часть шелома.
Приподннца иск. исподница, юпка; //
стан женской рубахи.
Просерсдник м. ол. шаг в портках и
шароварах; средний шов,
соединяющий обе штанины.
Простка ж. пек, простой холст в две
нити.
Простовивкн, простоплёгни ж. мн.
лапти простого, менее прочного
плетенья. // простоплёт — плетенье
лаптей без ушника пли обушника.
Прошва, выпушка, выпуск, оторочка;
всякая вставная полоска в одёже
и пр. полотнище другого цвета в
панёве; лампасы, узенькая
выпушка в шароварах; проставка в
женских уборах; пек. твр. кружева.
Поярок м. шерсть с ярки, первой
стрижки, с овцы по первой осени; //
войлок или изделия из этой шерсти.
Пуговица, пугвица, пуговга. -вичка,
вор. пугалка ж. кружок или
шарик, шляпка с ушком,
пришиваемая к одежде, как застёжки на
петлю, на петельку.
Разлетайка ж. род женской епанечкн.
Распашная одежда, вообще всякая
разрезная, запашная, пртвпл.
круглая, глухая, как рубашка, ко-
шуля, совик, малица и пр.
Распашника ж. стар, распашная
женская, верхняя одежда.
Распашёнка, детская рубашечка,
спереди во всю длину разрезанная. //
Распашном сарафан, раздувай.
Рачнна ж. смб. верблюжина, армячи-
на, ткань верблюжьем шерсти.
344
Репина, рединка, реденькая ткань,
серпянка, недотка, редно.
Репс м. шёлковая или шерстяная,
рубчатая ткань, в роде бурбона,
неразрезного бархата.
Решпмское. решменское сукно,
чёрное крестьянское, узкое.
Риза ж. или ризы мн. црк. одежда,
одеянье, платье вообще, особ,
верхнее. // Верхняя одежда, облаченье
священника, при богослужении.
I* it j к it ж. мм. в смл. произнс.
ряски, гкань. в которую
восприемники принимают младенца от
купели.
Ровлуга стар, ирха, баранья, козья,
оленья шкура, выделанная в замшу.
Рубаха, рубашка ж. сорочка, кошуля,
телышца; одежда из числа белья,
надеваемая под низ. на тело.
Руба м. стар, самая грубая, толстая
одежда, будничная, рабочая. //
грубая и ветхая, драная одежда.
Руга ж. снб. холщовая, вообще
бедная одежонка.
Рус м. влд. рубище, будничная,
простая, плохая одежонка.
Рукав, пришивная часть одежды,
покрывающая всю руку, от плеча
до кисти.
Рукавник м. нарукавник, чахол для
сбережения в работе рукава.
Рукавица, -внчка, кулачная
перчатка, с одним только напалком для
большого пальца; голицы,
кожаные, вареги — вязаные.
Рунка ж. cap. овчинная крутка, коро-
гайка. по пояс.
Рюш м. фрм. тюль, реденькая ткань,
для обшивочек.
Ряса ж. верхнее одеянье
священнослужителей, монахов и монахинь:
но священник служит в ризах.
Саван, род долгой рубахи, в которой
иногда хоронят умерших, замеет
иной одежды.
Салоп м. фрн. верхняя женская
одежда, б. ч. тёплая, род круглого
плаща; ныне заменён бурнусами,
пальтами и шубками.
Самара, самарка. ж. влд. долгая,
долгополая одежда.
Самшура ж. влгд. женский головной
убор, моршень.
Сапог м. чобот. юж. высокая обувь,
из передов, задников и голенища,
с подошвою. // Сапоги со
скрипом, скрипучие; скрип в
сапогах — по заказу давальцев,
лоскутки кожи, вымоченные в
уксусе, пересыпанные серой и
вложенные меж стельки и подошвы;
кладут и тонкую бересту:
подкладной скрип, особая стелька со
скрипом, которую можно
вкладывать в сапог м вынимать.
Сарафан м. встарь, мужской долгий
кафтан, особ, покрою. // женская
русская одежда, безрукавая. с
проймами для рук и с поясом.
Саржа ж. косоннтная (кшюркая)
ткань, шёлковая, шерстяная или
бумажная, больше для подкладки.
// Нвг. твр. крестьянская
домотканина, пониток. сукманина. с
льняной основой и шерстяным
утоком.
Сарпинка ж. полосатая или
клетчатая, бумажная холстинка,
работается в Сарепте. Саратовской
губернии (от реки Сарпы'.').
Сатан м. одежда монахинь под
подрясником: свита.
Сагин м. фрн. шерстяная аглатнетая
ткань.
Сафьян м. козёл, выделанная
козловая кожа. разд. окраски.
Саян м. твр. смл. крашенинный
сарафан; // распашной. // ковн.
исподница, юпка. особ, суконная.
Саяр м. уфм. род женской телогрейки.
Сборник м. род кокошника со сборами
назади, морщеник. волосмик. под
повязку, шапочка иод фату.
Свита, свитка ж. верхняя, широкая
долгая одежда вообще. "' Млрс.
широкая, долгая запашная
одежда, без перехвата, обычно с вид-
логою, куколем. // Орл. кур. тмб.
и др. армяк, зипун сверх гулупа.
зап. вил. сермяга.
Свнгошки ж. мн. ниж. енизка
одежды, кафтан с поллевком. зипун с
полушубком.
Серелыш влгд. средняя часть поргок
и шаровар, вставка меж штанин
или могня. // Ниж. шиток.
полоска кружевная, вставка, или
прошивка в женской одеже.
345
Сермяга ж. не от серый, а от
мордовского сермяг, суконный кафтан,
чапан, кафтан грубого,
некрашеного крестьянского сукна,
местами и пониток.
Сергук м. фрн. кафтан известного,
немецкого покрою.
Ситец м. немц. набивное, узорчатое
хлопковое полотно, пёстрый
миткаль.
Сколотуха ж. кстр. ниж. женский
овчинный полушубок, крытый
крашениною, сколоченный трудами
хозяйки.
Скребы м. мн. лубяные или
деревянные подошвы, под лапти.
Скуфья, скуфейка, ермолка,
тюбетейка, фес, еломок, шутч. Наплеш-
ник. комнатная шапочка. // Ало-
синяя, бархатная шапочка, знак
отличия для белого духовенства.
Смурок кстр. смурый кафтан,
рабочий, тяжелко.
Снизень гул. шуба с кафтаном, тулуп
с армяком, пара верхнего платья,
для тепла.
Солпа ж. пек. сополь у портов, или
гача. колошта. штанина, одна
половина брюк, на одну ногу, то же
сополь.
Сорожа ж. гвр-ржв. женский зипун, с
перехватом?
Сорочкаж. рубаха. // женская,
кисейная манишка, до пояса. // Блуза,
круглая, верхняя одежда, верхняя
рубашка, рабочая.
Стамед м. шерстяная, косонитная
ткань.
Стёганка ж. сгёженка сиб. стёганый
кафтанчик, фуфайка, поддёвка;
тёплая, на хлопке, пуху или
шерсти одежда.
Стелька ж. постилка на подошву,
внутри обуви, из кожи, холста,
шляпной валени.
Столбунец стар, девичья меховая
шапка.
Ступни ж. мн. вост. лапти с
большой головой (передами), без
обутника и запятника (без
бочков и задка), босовики, туфли,
для обувки в доме, для выхода
на двор и пр.
Сулерема ж. пек. твр. дерюга, грубый
холст.
Сукно ср. (сукать, екать?) шерстяная,
валеная ворсистая ткань.
Суленковая пряжа, холст, кур. из
смеси льна с пенькой.
Сумуи м. ол. красный сарафан из
сукманины, особого покроя: с
воротом и с откидными рукавами.
Супервест фрн. стар, безрукавыи
кафтанчик.
Суса ж. персидская шёлковая и
полушёлковая полосатая ткань.
Сыромятина, -мятная кожа,
выделанная без дубу в извести, для сгона
шерсти, и в овсяном квасу,
очисткой и сильном мятьём, ломкой м
тягой на конном вороте, при смазке
ворванью и берёзовым дёгтем.
Сюма ж. арх. шапка с наплечниками,
из оленины, шерстью внутрь; её
носят с малицею.
Табары печорск. топаки, бахилки.
обувь в роде кенг, калош.
Тарлатан, тонкая, редкая кисея; есть
полушёлковая.
Тармалама, плотная шёлковая или
полушёлковая ткань, идущая на
халаты.
Татаур стар., а ныне катаур, широкий,
иногда шитый золотом, боярский
пояс; пояс священников, монахов.
Тафта ж. пред. гладкая, тонкая
шёлковая ткань.
Тафья ж. шапочка, род скуфьи,
ермолка, еломок, тюбетейка.
Твист м. англ. пряжа из хлопка,
бумаги с шерстью.
Тегиляй м. стар, кафтан со стоячим
воротом и короткими рукавами.
Телогрея, -грейка, душегрейка,
женская тёплая кофта; короткие
бывают с рукавами, долгие
безрукавные; есть и короткие
безрукавные, с проймами, сборчатые.
Тент ж. мн. кенги, тёплые короткие
сапоги.
Тепляк, сиб. женская шубка на ушка-
ньем (заячьем) меху.
Тепляки сиб. валены, катанки.
Терлик, стар. татр, род долгого
кафтана, с перехватом и короткими
рукавами.
Терно (имя изобретателя Ternaux) ср.
нескл. тонкая ткань из козьего
пуху и шерсти, шалевая ткань.
346
Тесьма, узкая, тканая или плетёная
полоса, в роде ленты.
Тик м. голндс. косонитная,
полосатая портяная ткань.
Тканьё, бумажная узорчатая ткань, в
клетках или разводах, пике.
Толстима стар, простой, грубый холст.
Тончица, црк. гонкая ткань, точа.
Топтальня, валяльня для
крестьянских сукон.
Торлоп м. стар, женское нарядное
платье, шуба.
Торочить что, оторачивать, обшивать
каймою, оторочкою, опушкою,
выпушкой; каймить, опушать;
обшивать гайтаном, тесьмой.
Тройка тмб. холст тройник, в 13
пасм в основе, самый тонкий из
крестьянских.
Трико ср. нескл. род ткани, похожей
на чулочное вязанье; шерстяные и
другие ткани с косою ниткою.
Трип шерстяной бархат.
Трихапт црк. шёлковая ткань.
Труннал? м. стар, золотая,
серебряная канитель, витушка, петля на
шапке.
Тужурка ж. урл. фрн. будничная
одёжа барынь, домашняя.
Тукреи? м. мн. вят. берестяные босо-
вики.
Тулья, часть шапки и шляпы,
покрывающая голову сверху, кроме полей,
околыша, ушей, козырька и пр.
Тулуп м. полная шуба, без перехвата,
а халатом, обнимающая всё тело,
весь стан; простой тулуп бывает
овчинный, бараний; тулуп
домашний, смущатый, белячий и пр.
Тумак, сиб. ушастая шапка, малахай,
треух.
Тусинь ж. ниж. тусинная пестрядь
или (орнб.) мухояр, ткань на
крестьянские рубашки: основа синяя,
пеньковая, уток красный или
бурый, бумажный.
Туфель м. и туфля ж. нем. хлопаицы,
шарканцы, шаркуны, босовики,
комнатная обувь, башмаки без
задников, подошва с передком.
Тюни м. мн. арх. прм. тёплые сапоги:
оленьи, или валенки, коты из
шкуры коровьих ног, вымоченной
в смолевой воде, для мокрой
погоды.
Тюрбан м. чалма, навой на голове;
женский убор.
Тюрик, бумажная треугольная шляпа
школьников. // Влгд. головная
девичья повязка, колпаком.
Тяголицы ж. мн. астрх. большие
кожаные рукавицы или вареги,
вязаные из конского волоса; в них
рыбаки, в стужу, тянут невод, с
них вода тотчас стекает.
Тяжелко ср. сев. вост. простой зипун,
кафтан, сермяга, обшитый сверху
по пояс холстом, или весь
холщовый, подбитый куделью; вообще
худой, будничный, рабочий
зипун, обиванец.
Убрус м. плат, платок; фата;
ширинка, полотнище, полотенце. // ни-
заный начельник, под венцом, на
образах угодниц, или вообще не
кованый иконный оклад, а
шитый, браный, ннзаный.
Увергень м. пек. широкая,
объёмистая верхняя одежда.
Узе ж. нескл. азям, ряз. бабий азям
или кафтан.
Узчина сев. узкий, простой
крестьянский холст.
Укрут, укрута, сев. ол. твр. весь
женский головной убор: повойник,
кокошник и подпотыльник.
иногда платье, одежда.
Улеви ж. мн. прм. улеги, уледи сев.
прм. влгд. арх. самая простая,
грубая кожаная обувь, род
грубых котов, без опушки.
Унты ж. мн. сиб. хутулы, бахилы,
сапоги из замшевой оленины,
конины, барловины. // Влгд. суконная
тёплая обувь.
Упакн м. мн. мужичьи сапоги, с
грубыми, сыромятными голенищами.
Урубок сиб. китайская ткань из
крапивы.
Усма ж. црк. стар, выделанная кожа.
Утюг м. снаряд, для глаженья белья и
одёжи; портняжный утюг железная
или чугунная остроносая плашка с
ручкою, накаляемая для глажения.
Прачечный утюг — треугольная
железная коробка с ручкою, куда
вкладывается калёная плитка.
Ушанья ж. кстр. ушатая шапка, с
наушниками, влд. ушанка.
347
Фалда ж. немц. складка, бора,
сборка; // одна из двух половинок
хвоста немецкого платья, пола
фрака, мундира.
Фата ж. сиб. китайская шелковая
ткань, в роде фуляра.
Фартук м. немц. передник, запои.
Фелонь ж. црк. верхняя одежда; риза
священника.
Ферязь ж. или ферязи мн. стар,
мужское долгое платье, с длинными
рукавами, без воротника и
перехвата. II женское платье,
застёгнутое донизу, в нвг. твр. яре. и др.
ферязь, ферязи и поныне
праздничный сарафан; мещанский,
городской сарафан, с лифом;
нарядный, без пуговиц и пр.
Фата ж. большой шёлковый плат,
обычно два неразрезных платка,
коим женщины покрывают
голову и часть стана.
Фижмы ж. мн. немц. юбка на
китовых усах, как носили её в
прошлом веке, ныне кринолин.
Фланель ж. мягкая, ворсистая ткань,
тонкая байка.
Флер м. нем. прозрачная, реденькая
ткань, и более шёлковая.
Флоранс м. фрн. тонкая, добротная
тафта.
Фрак м, фрн. короткая мужская
одежда, куртка, с хвостами, полами. //
Мск.-клм. воротник женской шубы?
Фриз м. толстая, весьма ворсистая
байка.
Фуражка, шапка, известного покроя.
Фуфайка ж. короткая, тёплая
поддёвка, байковая, вязаная шерстяная,
либо стёганая и пр.
Хадак м. забайкл. долгий шёлковый
плат, обычный подарок.
Халат м. татр, комнатная, домашняя,
широкая одежда восточного
покроя. // Крестьянский кафтан без
перехвата, зипун, армяк.
Харапан м. гул. кстр. крестьянский
халат, азям.
Харпай м. кстр. кал. опашень, зипун,
пониток.
Хламида ж. црк. зап. мантия, епанча,
плащ, накидка.
Хобень м. пек. охобень, охабень;
мешковатая, широкая одёжа.
Ходакн яре. ол. орл. сапоги, чоботы;
// орл. кал. род ступней.
Холодник ннж. летний крестьянский
кафтан, холщовый, нанковый:
летник, балахон, холщевик; // сев.
вост. женское верхнее платье
лёгкой ткани, полное и бористое,
долгий шугай.
Холодай, -ка сиб. холодник женский,
шугай.
Холст м. холстина ж. холстовьё ср.
собр. пек. простая, грубая ткань,
льняная и конопляная, толстое
полотно; есть и бумажный холст.
Хуста, хустка ж. юж. зап. кусок
холста, ширинка, платок.
Хутра ж. зап. мех. шуба без покрышки.
Хутулы во-сиб. унты, сапоги мягкой,
барловой, замшевой кожи.
Цельные полы платья, не на(при)-
ставиые.
Цифровать одежду, вышивать узороч-
но снурками. нашивать снурки
разводами.
Ценима ж. стар, дорогие ткани,
узорочье, паволоки шёлковые.
Чадра ж. квк. астрх. женская белая
фата, покрывало во весь рост.
Чакчуры чаичуры. чамчуры ж. мн.
вост. женская обувь, пониже котов.
Чаича ж. ирк. китанск. шёлковая
ткань, из оческов.
Чапан м. вост. азям, крестьянский
верхний кафтан; чапаном зовут и
сермяжным, и синий, халатом,
пли с борами, и даже
полукафтанье. //Ур-каз. род поддёвки,
стёганка.
Чаплажка кстр. колпак, шапочка, в
роде ермолки, бабий волосник,
под плагок.
Чарки и чары м. мн. обычная
сибирская обувь обоих полов, род
башмаков с суконкою опушкой, очку-
рой, см. бахилы.
Частуха, частая, плотная ткань.
Чахол. юпка. иногда цветная, под
кисейное или иное жидкое платье.
Чехлик вят. уф. бабий волосник, под-
чепечник. наголовник под платок.
Чебак влгд. прм. арх. сиб. меховая
шапка с наушниками, завязками
и назатыльником, женский чебак
348
уже усгаревшии, с круглым пар-"
човым верхом и собольей
опушкой по лбу и по затылку.
Чёбот, чёботы юж. зап. сапоги; //
мужская и женская обувь,
высокий башмак, по щиколотки,
ботики, с острыми кверху носами //
сев. женские коты, чакчуры с
каблуками, иногда с медными закаб-
лучьями.
Чедыгн м. мн. стар, женские чёботы,
чекчуры или коты.
Чекмень м. вост. крестьянский
кафтан, бол. исподний.
Чекменёк, короткий полукафтан с
перехватом; дон. ур. казачий
кафтан, чекменик.
Чемара, цифрованый однорядный
сертук западных славян.
Чембары ж. мн. сиб. орнб. весьма,
просторные шаровары, кожаные
или холщовые, надеваемые сверх
чапана и тулупа, кон
закладываются в чембары полами, подчем-
бариваются, уптрбл. в работе, в
ходьбе, на промыслах и при
верховой езде.
Чепец м. головной женский убор
высших сословий. // ол. повойник;
прм. шамшура, шитая золотом.
Череповка нвг.-тхв. мужичья шляпа.
Черепаны мн. нвг.-тхв. упаки. мужи-
, чьи сапоги, или чеботья.
Чересел, црк. пояс, кушак, опояска.
Чуга кур. долгий кафтан, чугай. зап.
долгий кафтан.
Чуйка ж. долгий, суконный кафтан,
халатного покроя, чуга. армяк. //
Мск. и др. армяк или шуба, без
висячего ворота, с халатным,
косым воротником (бархатным,
меховым), иногда с чёрными снура-
ми и кистями.
Чулок м. чулки мн. исподняя,
вязаная долгая обувь, заменяемая
иногда карпетками, носками,
онучами, портянками.
Чумарка ж. юж. нврс. кафтанчик,
казакин.
Чуни пеньковые лапги. шепгуны. бо-
совики, носимые дома: зимние,
тёплые лапти, из пачеси; // твр.
валенки, катанки.
Чунакн м. мн. плгд. валены, особ,
обшитые кожей.
Чуплюк м. cap. бабий головной
убор, кокошник.
Чупрун м. тмб. женский чапан,
кафтан с перехватом, белого сукна. //
Нвг. смб. подол юпки. сарафана,
сорочки.
Чуха ж. чапан, кафтан синего сукна.
// Перс. квк. кафтан с закидными
рукавами.
Чыга ж. стар, (чуха) узкий, коротко-
рукавый кафтан.
Шабур м. домотканина, пониток. //
Рабочий армяк, тяжелко из этой
ткани.
Шайдапинк м. во-сиб. азям, армяк,
чапан, шабур.
Шаломок м. белре. еломок. маргелка.
белая валеная шапочка.
Шаль ж. англ. долгий платок на
плеча, двойной плат.
Шамкалкн ж. мн. башмаки без
задников, босовики. туфли.
Шамшура сев. вост. бабий подчепок,
волосник, шапочка под платок и
кокошник. // Сев. женская тёплая.
зимняя шапка.
Шапка ж., общее названье покрышки
на голову, особ, мягкой или тёплой.
Шаровары ж. мн. широкие брюки в
борах, обычно на гашнике.
Шарф м. фрн. ширинка разного вида,
носимая замест кушака, или через
плечо, или на шее, для тепла.
Шата ж. стар. плащ, охабень,
верхняя одежда.
Шамшура ж. сев-воет, шамшура. во-
лоенпк, очепок под платок или
под кокошник. // Прм. вят. самый
кокошник, высокий, веером, с
весьма крутым донцем: парчовый,
грезетиновыи или шитый
золотом; ныне весьма редки.
Шёлк м. свила и шида (стар.), пряжа
шелковницы. шелковичного червя
(т.е. гусеницы), идущая на ткани.
Шелом м. шлем, военный доспех.
кроющий голову, ныне каска.
Шерстпик, стёганая на шерсти
поддёвка.
Шестнянкн. ж. мн. шерстяные онучи,
подвертки, подмотки.
Шида ж. стар, свила, шёлк.
Шинель ж. плащ с рукавами и
круглым, вислым воротом.
349
Шиток м. наплечник женской
крестьянской рубахи, и др. подобные
украсы, вышиваемые по холсту
красною и синею бумагой.
Швальная ж. портняжная, комната,
заведенье, где шьют.
Шишак шлем, каска с гребнем ил» с
хвостом.
Шлафрок м. нем. халат, спальная
одёжа.
Шлейф м. нем. хвост, волокуша у
женского платья.
Шлепаки м. мн. нвг. женские
туфельки на каблучках.
Шлык м. шапка, чепец, колпак,
измятая, шутовская шапка.
Шляпа ж. мужская головная
покрышка, из твёрдого припаса:
кожаная, бумажная, валяная,
поярковая, соломенная, и пр.
Шмизетка фрн. женская манишка
разного покроя.
Шойдан м. тяжелко, рабочий зипун,
сермяга, нередко обшитый, для
прочности, холстом; шабур; его
носят и бабы.
Шпенсер, спенсер, м. англ. лиф с
рукавами; обтяжная куртка.
Штаны м. мн. мужское исподнее
платье; // обтяжные или короткие, по
икры, брюки, кои носились при
чулках и башмаках. // Прм. и др.
портки, подштаники.
Штиблеты ж. мн. нем. суконные, на
подкладке, реже кожаные,
голенища, паголенки, на крючках или
пуговках, вдоль наружной
стороны голени; камаши, ногавицы.
Штоф м. арх. нем. шёлковая плотная
ткань, обычно с разводами.
Шуба ж. верхняя, просторная,
меховая одёжа, мужская и женская.
Шубейка ж. короткая женская
шубка, выше колен, телогрея, или
душегрея на меху, иногда безрука-
вая, с одними проймами,
помочами на плечах, и вся в борах.
Шугай м. род суконной или
ситцевой, даже парчовой
короткополой кофты с рукавами, с
отложным круглым воротником и с
застёжками, с перехватом и с
ленточной оторочкой кругом; к
шугаю идёт юпка, платок на шею,
концами под шугай, и платок на
голову; это бывшая одежда
старух в городах.
Шумовка ж. тмб. верхнее женское
короткое платье, епанечка.
Шушпан м. мужской и женский
холщовый кафтан, // женская
короткая одёжа, с перехватом,
обычно суконная; зовут её и
кофта, шугай и шушун.
Шушун м. кофта, шушпан либо
шугай // такая же шубейка. // род
женской блузы, верхней сорочки//
Крашенинный сарафан.
Эполет м. фрн. наплечник, наплечье;
украшенье военных, в виде
защиты плеча от сабли.
Юбка ж. часть женской одёжи, от
пояса и донизу; сшитые
полотнища, на паворозе, вздержке вкруг
пояса; понява, понёва.
Юмшан м. стар. татр, панцирь,
кольчуга в крупных бляхах.
Юпа ж. твр. крестьянский плохой
тулуп, крытый холстом.
Юфта ж. ниж.-вос. кофточка,
короткая шубейка.
Юфть ж. кожа рослого быка или
коровы, выделанная по русскому
способу, на чистом дегтю.
Юшман и юмшан стар. татр, колон-
тарь с кольчужными рукавами,
спереди на крючках.
Яга ж. сиб. орнб. яргак, род охабня
шерстью наружу, из жеребячьих
шкур, а дорогие яги из гагарьих
шеек. // шуба, тулуп, халатного
покроя, в Тобольске с откидным
воротом; в Оренбурге без;
подбивают его тканью, либо лёгким
мехом; ягу носят все, особенно в
дороге и на охоте.
Яломок, еломок, валяная шапка.
Яндица ж. арх. самоед, исподняя
оленья шубка, под паницу, шерстью
внутрь.
Японча, япоичица ж. стар, епанча,
род плаща.
Ярик м. црк. вретище (шерстяное, от
ярина?). Ярига ж. стар, то же,
дерюга, грубая ткань, одёжа.
Ярмяк твр. ол. сиб. армяк; понитко-
вый кафтан, халатом.
ОГЛАВЛЕНИЕ
В. М. Клыков. Встречают по одёжке 3
Без корня и полынь не растёт 5
Горька работа, да сладок хлеб 43
Богатырская застава 121
Душа всему мера 155
Что в людях ведётся, то и у нас не минётся 191
Не в своём седле 229
Во всяком посаде в своём наряде 265
Т. Г. Кайль. «Зрю потаённую суть» 300
Толкования слов, касаемых старинных одежд и облачений,
головных уборов и обуви, данные Владимиром
Ивановичем Далем 322