С. В. БАХРУШИН
ТРУДЫ
по
ИСТОЧНИКОВЕДЕНИ10,
ИСТОРИОГРАФИИ
И ИСТОРИИ
РОССИИ
эпохи
ФЕОДАЛИЗМА
Сергей Владимирович
БАХРУШИН
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ИСТОРИИ
АРХИВ АН СССР
С.В.БАХРУШИН
ТРУДЫ
ПО ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЮ,
ИСТОРИОГРАФИИ
И ИСТОРИИ
РОССИИ
эпохи
ФЕОДАЛИЗМА
(Научное наследие)
Ответственный редактор
доктор исторических наук
Б. В. ЛЕВШИН
в
МОСКВА «НАУКА»
1987
В книгу включены ранее не публиковавшиеся статьи и доклады
С. В. Бахрушина. Источниковедческие работы в сборнике являются
результатом анализа русских летописей и монастырских приходо-
расходных книг. Комплекс историографических работ посвящен раз-
работке теоретических проблем феодализма в трудах русских и со-
ветских историков. Ряд исследований и докладов отражает полити-
ческую, социально-бытовую и экономическую историю России XVII в.
Составители:
Л. Г. ДУБИНСКАЯ, А. М. ДУБРОВСКИЙ
Рецензенты:
А. Л. СТАНИСЛАВСКИЙ, Н. К. ТКАЧЕВА
0505010000--195
042(02) -87
Б
© Издательство «Наука», 1987 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Советский историк, член-корреспондент Академии наук СССР,
действительный член Академии педагогических наук, профессор
Московского университета Сергей Владимирович Бахрушин
(1882 — 1950) принадлежал к плеяде ученых, которые начали
свою деятельность в первые годы нынешнего столетия ’. Это
С. Б. Веселовский, Е. В. Тарле, В. И. Пичета, Е. А. Косминский
и другие, чьи имена составляют гордость нашей науки. Как
исследователи и педагоги они формировались еще в лоне буржуаз-
ных исторических школ, а позже стали видными советскими
учеными, внесли большой вклад в изучение отечественной и
всеобщей истории.
Основными темами в творчестве Бахрушина была история
ремесла, торговли, городов, классовой борьбы горожан. Интерес
к этим сюжетам характерен для русской науки конца XIX—начала
XX в. Уже первыми своими работами, особенно статьями «Кня-
жеское хозяйство XV и первой половины XVI в.» (1909 г.),
«Московский мятеж 1648 г.» (1917 г.), Бахрушин заявил о себе
как об историке, сочетавшем способность к кропотливой работе
над источниками с даром широкого мышления, склонного к кон-
9
цептуальным построениям .
Великая Октябрьская социалистическая революция, успехи
марксистской историографии во многом определили дальнейшее
развитие мировоззрения Бахрушина. Ученый, чье творчество
вступало в полосу зрелости, находился в рядах патриотически
настроенной интеллигенции, которая начала сотрудничать с Совет-
ской властью. Историк еще не пережил перестройки в своей
методологии, а на его работы, созданные в 1920-х годах, как и
раньше, на дореволюционном этапе его творчества (1904—
1	Библиографию работ о Бахрушине см.: Проблемы социально-экономической
истории феодальной России: К 100-летию со дня рождения члена-корреспон-
дента АН СССР С. В. Бахрушина. М., 1984. С. 280—281; см. также: Кашта-
нов С. М. Творческое наследие С. В. Бахрушина и его значение для советской
исторической науки: (К столетию со дня рождения) //История СССР. 1982.
№ 6. С. 110—123; Демкин А. В. Проблема торгового капитализма в России
XVII в. в трудах С. В. Бахрушина // Ист. зап. М., 1984. Т. 111. С. 318—323;
Дубровский А. М. С. В. Бахрушин как историк русского купечества XVII в. //
Проблемы отечественной и всеобщей истории в трудах советских исследователей.
Воронеж, 1985. С. 88—96.
2	Библиографию работ С. В. Бахрушина см.: Бахрушин С. В. Научные труды. М.,
1952. Т. I. С. 9-20.
3
1917 гг.), значительное влияние оказывали идеи русских бур-
жуазных историков В. О. Ключевского, П. Н. Милюкова, Н. П. Пав-
лова-Сильванского. Однако уже тогда, в конце 1920-х —начале
1930-х годов, во взглядах Бахрушина крепла тенденция к эконо-
мическому материализму. Для многих историков старой школы
эта методология была как бы промежуточной ступенью между
их прежними воззрениями и марксизмом. Важнейшим научным
достижением Бахрушина на втором этапе его жизненного и твор-
ческого пути (1917 г. —середина 1930-х годов) была разработанная
им концепция присоединения Сибири к России. Она была изложена
автором в монографии «Очерки по истории колонизации Сибири
в XVI и XVII вв.» (М., 1928) и ряде статей. В своих представле-
ниях о смысле и роли освоения территорий в истории России
Бахрушин опирался на труды С. М. Соловьева и В. О. Ключев-
ского. Он разработал проблему заселения русскими людьми обшир-
ного края. Впервые обосновал громадным фактическим материалом
как выдвинутые им самим, так и высказанные ранее другими
исследователями общие положения о присоединении Сибири.
Он дал новую схему истории сибирского летописания, применив
метод анализа летописей А. А. Шахматова к новым материалам,
и заложил основы изучения историографии истории Сибири.
Разнообразие аспектов, выбранных при изучении темы, говорило
о широком диапазоне историка, его таланте и широте научного
кругозора. Однако второй этап в деятельности Бахрушина был
только ступенью на пути к высшему взлету его творчества.
Победа социализма в СССР, известные документы партии
и правительства о постановке исторического образования в стране
определили дальнейшую идейную эволюцию ученого. «Середина
1930-х годов была для меня временем большой работы над соб-
ственным научным миросозерцанием», — вспоминал впоследствии
Бахрушин 3. Историк критически переосмысливал наследие бур-
жуазной историографии. Одновременно с Б. Д. Грековым он
принял участие в создании марксистской концепции социально-
экономической истории Киевской Руси.
Много сил Бахрушин посвятил разработке проблем истории
России XVI в.: экономического развития страны (преимуще-
ственно истории ремесла, торговли и городов), социального (клас-
совая борьба горожан), политического (деятельность Избранной
рады и Ивана IV). Выводы историка были представлены в по-
смертно опубликованной монографии «Очерки по истории ремесла,
торговли и городов Русского централизованного государства
XVI—начала XVII в.» и ряде статей. Бахрушин создал блестящие
исследования по истории русского купечества в XVII в.
На третьем этапе творчества (середина 1930-х годов—1950 г.)
он занялся углубленным изучением народов Сибири. Усвоение
марксистского учения о социально-экономических формациях
дало Бахрушину ключ к пониманию проблем истории не только
3 ААН СССР. Ф. 624. Он. 1. Д. 595. Л. 4. Набросок выступления.
4
С. В. Бахрушин с С. Б. Веселовским. 1920-е годы
сибирских, но и других в большинстве своем бесписьменных
народов окраин России. Он доказал возможность научного вос-
становления путей их развития в феодальную эпоху. Наконец,
в преддверии празднования 800-летия Москвы Бахрушин стал
одним из основных авторов и редактором известного многотомного
издания по истории столицы СССР.
Бахрушин входил в авторские коллективы, создавшие первый
советский учебник для вузов по истории СССР, школьный учебник
истории, выдержавший около двух десятков изданий, «Историю
дипломатии», «Очерки истории СССР. Период феодализма».
Труды Бахрушина были отмечены правительственными наградами,
Государственной премией, он был удостоен звания Заслуженного
деятеля науки. Среди ученых-историков своего поколения он был
яркой и своеобразной личностью, оставившей значительный след
в истории советской науки. Данью уважения к научным заслугам
историка являются сборники статей его учеников и последова-
телей. Эти книги приурочены к столетнему юбилею ученого,
который научная общественность страны отметила в 1982 г.4
Большинство работ С. В. Бахрушина вышло в свет при жизни
автора. После кончины ученого Институт истории АН СССР,
где он работал с 1936 по 1950 г., приступил к переизданию его
Русский город: Исследования и материалы. М., 1982: Проблемы социально-
экономической истории феодальной России, М., 1984.
5
произведений. В четырех томах «Научных трудов» (М., 1952—
1959) были собраны исследования, рассыпанные до той поры
по журналам и сборникам статей, давно ставшие библиографи-
ческой редкостью. Впервые были изданы произведения, найденные
в архивном фонде С. В. Бахрушина 5 или в буквальном смысле
слова взятые из его рабочего стола. Это уже упоминавшиеся
«Очерки по истории ремесла, торговли и городов Русского центра-
лизованного государства XVI—начала XVII в.» (т. I), «Очерки
по истории Красноярского уезда в XVII в.» (т. IV), «Енисейские
киргизы в XVII в.» (т. III, ч. 2), «Сибирь и Средняя Азия в XVI
и XVII вв.» (т. IV). Первые два представляют собой монографи-
ческие исследования и были программными для творчества уче-
ного. Уже одно это обстоятельство определяет большую научную
ценность предпринятого издания. В нем были заложены опре-
деленные традиции в публикации научного наследия историка.
Например, своеобразие творческой манеры Бахрушина заключа-
лось в том, что он многократно возвращался к черновым вариантам
своих работ, вносил иногда значительные изменения в написанное
ранее. Эти поправки и дополнения касались не только улучшения
стиля или включения нового фактического материала, они могли
отражать концептуальные и методологические изменения во взгля-
дах автора. Поэтому ряд исследований историка сохранился в не-
скольких вариантах, между которыми имеются подчас существен-
ные различия. Редакция «Научных трудов» при подготовке той
или иной работы к печати останавливала свой выбор на последнем
по времени варианте, указывала архивный шифр оригинала, снаб-
жала публикацию комментариями и указателями.
В архивном фонде ученого не сохранились оставшиеся неопуб-
ликованными крупные по объему произведения. Выявленные
работы представляют собой разнообразные по содержанию доклады
и статьи. Определенное единство им придает сама личность автора,
тонкого источниковеда, мастера исторического исследования,
яркого рассказчика с изысканной, образной и в то же время строго
научной речью. Историк тяготел к созданию небольших произ-
ведений и сам называл их историческими миниатюрами. Эти
изящные работы основывались на широком круге источников
и содержали концепции важных исторических процессов.
Большинство работ не поддается точной датировке, поэтому
составители сборника предпочли скомпоновать сочинения историка
в два отдела: в первый вошли труды по источниковедению и исто-
риографии; во второй — конкретные исследования и доклад общего
характера об основных проблемах истории Москвы. Внутри ука-
занных отделов по мере возможности соблюдался хронологический
принцип. В Приложения включены фрагмент из автобиографи-
ческих записок Бахрушина и библиографическая справка о его
трудах.
5 ААН СССР. Ф. 624. Обзор фонда опубликован в кн.: Архив Академии наук СССР:
Обозрение архивных материалов. М.; Л., 1959. Т. IV. С. 197—202.
6
Составители и редакция сознают всю условность подобной
систематизации, быть может, некоторую спорность отдельных
решений о месте той или иной работы в сборнике. Однако именно
принятый вариант расположения материалов кажется наиболее
целесообразным.
* * *
Благодаря углубленному изучению творчества Бахрушина
мы теперь достаточно полно представляем себе тот вклад, который
он внес в развитие источниковедения и историографии. Проясни-
лась широта его интересов и занятий в этих областях. Кроме
сибирских летописей, Бахрушин изучал древнерусские летописи.
Им была посвящена публикуемая в сборнике его работа о древней-
шей летописи.
Еще в студенческие годы Бахрушин познакомился с трудами
А. А. Шахматова. В начале своей педагогической деятельности
в Московском университете он вел семинарий по Начальной
летописи, а 8 марта 1922 г. он выступил в Обществе истории и
древностей российских с докладом «К вопросу о достоверности
Несторовой летописи» 6. Текст этого доклада, очевидно, лег
в основу работы, помещенной в настоящем сборнике.
Бахрушин не озаглавил свою рукопись. Составители сборника
назвали его труд «К вопросу о достоверности Начального свода»
(именно так обозначал историк изучаемый им памятник).
Ряд цитат, которые привел автор, относятся ко второму изданию
Лаврентьевской летописи, помещенному в ПСРЛ (1926 г.). Следо-
вательно, работа Бахрушина была написана им после 1926 г. и до
второй половины 1930-х годов, когда он опубликовал некоторые
выводы и наблюдения, сделанные в ходе исследования летопи-
сей (см. сн. 10).
Бахрушин изучал не историю летописания, не летописи как
культурно-историческое явление. Именно этому посвящались
труды А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, В. М. Истрина и других
авторов 7. Для Бахрушина же летопись была важна как истори-
ческий источник по истории Руси в X в. Поэтому его интересовали
среда, в которой сложилось то или иное известие, время, когда
оно было записано. В какой-то степени исследование Бахрушина
отвечало на вопрос, поставленный позже Н. К. Никольским,
который считал очередной задачей «новую проверку и переоценку
древнейших летописных преданий, до сих пор доверчиво повторяе-
мых нередко историками» 8.
Бахрушин обосновал чрезвычайно осторожный подход к ис-
6 ГБЛ. Ф. 203. П. 47. Д. 1. Л. 126 об. Протоколы заседаний.
7 Библиография русского летописания//Сост. Р. П. Дмитриева. М.; Л., 1962;
см. также: Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания:
Обзор советской литературы. М., 1975.
8 Никольский Н. К. Повесть временных лет как источник для истории начального
периода русской письменности и культуры: К вопросу о древнейшем русском
летописании. Л., 1930. Вып. 1. С. 6. Труд этого автора остался незавершенным.
7
пользованию летописных известий за X в. Слушатели его доклада
в Обществе истории и древностей российских скептически отнес-
лись к выводам автора и плодотворности его позиции 9 10. Однако
уже в 1930-х годах Бахрушин в рецензиях на работу Грекова
и конкретных исследованиях о Киевской Руси показал значитель-
ные творческие возможности своего анализа источников в деле
реконструкции и оценки древних периодов истории нашей
страны го.
Другая работа Бахрушина — «Новые источники по истории
Москвы» (1947 г.; см. Комментарии) — посвящена монастырским
приходо-расходным книгам XVI — начала XVII в. Одним из
первых Бахрушин исследовал данный источник и. Его труд отра-
жал исследовательский опыт, накопленный историком, посвятив-
шим ряд лет изучению приходо-расходных книг монастырей.
В наибольшей степени и в широких масштабах Бахрушин исполь-
зовал эти книги в работах «Предпосылки „всероссийского рынка“
в XVI в.» (1946 г.) и «Очерки по истории ремесла, торговли и
городов Русского централизованного государства XVI—начала
XVII в.»
Работы Бахрушина по историографии, опубликованные в на-
стоящем сборнике, посвящены изучению отечественными исто-
риками феодального строя в России.
Доклад «Вопрос о,феодализме в современной русской историо-
графии» (в настоящем сборнике доклад публикуется с измененным
названием — «Вопрос о русском феодализме в научной литера-
туре») был прочитан в 1928—1929 гг. Предлагаемая датировка
основана на замечании автора об «истекших после смерти Пав-
лова-Сильванского» 20 годах и на ряде ссылок Бахрушина на
9 М. М. Богословский отметил, что «Бахрушин является образцом того, на что
способен современный исследователь. Впрочем, последний впадает в гиперкрити-
цизм (?), слишком углубляет решение отдельных вопросов. Докладчик, напри-
мер, вряд ли стоит на верном пути, когда приписывает летописцу широкое
знакомство с иностранными источниками, скандинавскими и арабскими».
А. Н. Филиппов указал, «что доклад С. В. Бахрушина вряд ли свободен от того
„литературного11 подхода к Несторовой летописи, который . . . составляет основ-
ную особенность работ Шахматова и их главный недостаток». М. К. Любав-
ский заявил, что «метод, усвоенный докладчиком, способен производить гро-
мадные опустошения в начальных временах нашей истории» (ГБЛ. Ф. 203. П. 47.
Д. 1. Л. 126-127).
10 Бахрушин С. В. К' вопросу о русском феодализме: (О кн. Б. Д. Грекова «Фео-
дальные отношения в Киевском государстве». М.; Л., 1935) // Книга и пролетар-
ская революция. 1936. № 4. С. 44—48; Он же. Некоторые вопросы истории
Киевской Руси: (О кн. Б. Д. Грекова «Феодальные отношения в Киевском
государстве». М.; Л., 1935) //Историк-марксист. 1937. № 3. С. 165—175;
Он же. К вопросу о крещении Руси. — Там же. № 2. С. 40—77; Он же. «Держава
Рюриковичей» //Вести, древней истории. 1938. № 2/3. С. 88—98.
11 Ценные наблюдения и сведения о приходо-расходных книгах монастырей име-
ются в книге А. Г. Манькова «Цены и их движение в Русском государстве»
(М.; Л., 1951). Более обстоятельную характеристику этих источников более
позднего времени см.: Иванов В. И. Приходо-расходные книги северных мона-
стырей как источник по социально-экономической истории России XVII в.:
Автореф. дис. . . . канд. ист. паук. М., 1982.
8
монографии, изданные в 1928 г. Возможно, этот доклад С. В. Бах-
рушин прочитал перед своими учениками в кружке, который
собирался у него на дому. Его участник Л. В. Черепнин вспоминал:
«Я помню, как сам Сергей Владимирович выступил перед нами
с докладом на тему о русском феодализме, его происхождении,
сущности и основных этапах. После критического обзора
литературы он попытался обосновать собственную концеп-
цию» 11а.
В докладе Бахрушина отразилась большая дискуссия по про-
блемам феодализма, проходившая в РАНИОН в 1920-х годах.
Директор Института истории РАНИОН Д. М. Петрушевский
под влиянием концепций М. Вебера и других зарубежных социо-
логов отстаивал понимание феодализма как «идеального типи-
ческого образа». Он отрицал связь феодальных отношений с эко-
номикой и считал феодальный строй чисто политическим явлением.
Бахрушин, как и ряд других историков, отстаивал традиции,
сложившиеся в изучении истории России периода феодализма.
Они заключались в признании крупной земельной собственности
важнейшей основой феодальных порядков, в установке на изучение
социальных (а не только политических) отношений, в стремлении
связывать экономическое развитие страны с изменениями в обще-
ственно-политических порядках. Сохранение этих традиций было
важным условием для утверждения марксистской концепции
12
отечественной истории .
В заключительной части доклада Бахрушин дал схему истори-
ческого процесса в Восточной Европе с VIII по XVI в. Сущность
феодальных порядков, их зарождение и распад он объяснял нату-
ральным характером хозяйства и эволюцией экономики. Некоторые
положения дореволюционной науки, с которыми соглашался автор,
носили ошибочный или весьма спорный характер (о славянах
как охотниках и собирателях, о разорении крупных вотчинников
как важном факторе ликвидации политической раздробленности,
о социальной структуре России с XVII в.).
Необходимо отметить характерные черты исследовательского
метода Бахрушина, которые выступают в его докладе. В духе
дореволюционной науки он освещал историю идей, концепций
в отрыве от той обстановки, в которой они формировались. Только
один раз он связал развитие интереса к исследованию английского
феодализма «с теми конституционными веяниями, которые охва-
тили буржуазную интеллигенцию России в последние десятилетия
перед революцией». Некоторые характеристики, приводимые Бах-
рушиным, являются спорными, но значительная часть конкретных
историографических наблюдений заслуживает внимания современ-
ных исследователей.
11а Черепнин Л. В. Отечественные историки XVIII —XX вв.: Сб. статей, выступле-
ний, воспоминаний. М., 1984. С. 290.
12 Рындзюнский, П. Г. С. В. Бахрушин — педагог и ученый // Проблемы социально-
экономической истории феодальной России. С. 84 — 85.
9
Публикуемая работа, как и другие сочинения Бахрушина
по историографии, обогащает наши представления о развитии
историографической мысли в 1920-х—1930-х годах.
Последней работой, публикуемой в первом отделе сборника,
является текст беседы Бахрушина предположительно с аспиран-
тами Института истории РАНИОН о методах работы исследова-
теля, специфике исторической науки. Предполагаемое время
написания рукописи — конец 1920-х годов. Датировка основана
на упоминании автором историографических лекций М. Н. Покров-
ского, опубликованных в 1927 г., а также на почерке, которым
написана рукопись, так как позже почерк Бахрушина стал крупнее.
Важнейшая мысль, проводимая автором, заключалась в необ-
ходимости для историка изучать факты, строить обобщения на
широком фундаменте эмпирических материалов. Идея Бахрушина
об описании фактов и критическом анализе как «необходимом
звене всякого серьезного исторического исследования» созвучна
современным представлениям. Вместе с тем в работе проводилась
и явно неверная мысль о том, что на позднейших этапах своего
развития историческая наука все более освобождается от влияния
на нее «общего мировоззрения», т. е. философии. Положение
это ошибочно. Однако в выступлении Бахрушина оно приобретало
критическую заостренность против наложения на исторический
материал искусственных схем. В целом содержание беседы Бахру-
шина ценно тем, что автор ясно сформулировал в ней свои исследо-
вательские позиции, представления о принципах работы историка.
Второй отдел сборника составляют работы Бахрушина преиму-
щественно по экономической, социально-политической и бытовой
жизни России в XVII в.
Очерк «Политические толки в царствование Михаила Федоро-
вича» был написан, видимо, после 1918 г. (когда впервые был
издан Декрет о переходе на новую орфографию) и не позднее
середины 1920-х годов. Во время написания работы автор пере-
ходил к использованию реформированной орфографии: в некото-
рых случаях «ять» исправлен на «е».
Тема очерка была навеяна в определенной степени револю-
ционными потрясениями первых десятилетий XX в. Автор обра-
тился к изучению переломной эпохи — Смуты и последовавшего
времени. Историка привлекли социально-психологические явления
той отдаленной поры, сложность человеческих судеб и воззрений.
Очерк Бахрушина создает яркое представление о некоторых важ-
ных элементах своеобразной политической мысли различных слоев
населения Московского государства. Этот труд — одно из немногих
произведений в дореволюционной и советской науке, посвященных
политической истории России второй четверти XVII в. Публикуе-
мая работа по своему содержанию и времени создания составляет
единый цикл с такими трудами Бахрушина, как «Павел Хмелев-
ский» (1922 г.) и «Андрей Федорович Палицын (русский интел-
лигент XVII в.)» (1924 г.).
Колоритным этюдом по истории городского быта XVII в. явля-
10
ется доклад Бахрушина «Зернь», с которым автор выступил
в Московском отделении Государственной академии истории
материальной культуры в 1925 г., не ранее 16 октября (см. Ком-
ментарии) 13.
Кубики с точками — «зернью» — были известны на Руси очень
давно. На одной из миниатюр Радзивилловской летописи (XV в.)
изображен князь Владимир Святославич, мечущий жребий с по-
мощью кубиков-костей. В XVII в. «зернью играли» повсеместно.
Работа Бахрушина впервые показала смысл игры, бытовую обста-
новку, в которой она происходила. Восстановленная историком
яркая картина жизни горожан дополняет знания по этнографии
русского феодального города.
Статья «Ярославские торги в XVII в.» (1917 — 1946 гг., см. Ком-
ментарии) посвящена проблеме складывания всероссийского
рынка в XVII в. и является ранней в советской историографии
по этому сюжету. Она дает представление о торговых связях
одного из крупнейших ремесленно-торговых центров России и
предваряет современные исследования об экономике Ярославля
в тот же период 14.
Бахрушин собрал для своей статьи колоссальный материал
из таможенных книг. В пору написания работы эти источники
были еще очень мало использованы исследователями. Для пони-
мания значения данного, а также других трудов Бахрушина по
экономической истории России XVII в. важен фрагмент из письма
его ученика, крупного советского ученого К. В. Базилевича. Он
писал: «Я помню свое первое впечатление от таможенных книг.
Мне показались тогда они скучными, однообразными записями,
лишенными одного из главных условий для научного исследова-
ния — динамики ... И я отлично помню другое впечатление,
которое произвели на меня Ваши доклады, построенные на этом
материале; я был захвачен тем мастерством, с которым Вы исполь-
зовали этот, казалось, сухой материал. Если таможенные книги
были известны и раньше . . . то, конечно, только Вам принадлежит
разработка методов их изучения, как научный источник открыли
их Вы» 15.
Статья Бахрушина имеет своеобразную историю создания.
В архивном деле сохранился первый вариант начала работы
(л. 19—19 об., автограф; см. Комментарии). В нем, говоря об
архитектурных ценностях Ярославля, автор ставил своей задачей
выяснить «те социальные условия, которые способствовали созда-
13 ЦГА РСФСР. Ф. 4655 (Институт истории РАНИОН). Оп. 2. Д. 208. Л. 30 об.
Отчет С. В. Бахрушина о научной работе в 1925 г.
14 Данилова Л. В. Мелкая промышленность и промыслы в русском городе во второй
половине XVII — начале XVIII в. // История СССР. 1957. № 3; Она же. Торговые
ряды Ярославля в конце XVII в. // Вопросы социально-экономической истории и
источниковедения феодализма в России. М., 1961; Она же. Торговые капиталы
Ярославля во второй половине XVII в.// Проблемы социально-экономической
истории феодальной России.
15 ААН СССР. Ф. 624. Оп. 4. Д. 12. Л. 7 — 7 об. Письмо от 24 декабря 1932 г.
И
нию таких шедевров русского искусства». Иными словами, историк
обещал показать пути и методы накопления богатств, которые
служили источником меценатской деятельности крупного ярослав-
ского купечества. Несколько позже Бахрушин переосмыслил со-
бранный материал в свете ленинской идеи о всероссийском рынке.
Особенно ярко перестройка замысла работы сказалась на новом
варианте ее начала и окончания. Сопоставление сохранившихся
текстов в известной мере отражает идейную эволюцию историка,
его восприятие новой научной проблематики. Концепция образо-
вания всероссийского рынка с XVII в. была созвучна и более
ранним воззрениям Бахрушина на роль купечества в жизни
России в XVII в., на развитие торговли в эту эпоху, на значение
городов как центров ремесла и торговли. Весь исследовательский
опыт ученого привел его к усвоению ленинской идеи и позволил
ему стать одним из первых среди советских историков в деле
конкретной разработки темы.
Наиболее поздней по времени создания из работ рассматри-
ваемого отдела является доклад С. В. Бахрушина «Основные
проблемы истории Москвы до конца XVIII в.», который автор
сделал в связи с подготовкой к изданию многотомной «Истории
Москвы» (1945 г.). В докладе Бахрушин излагал новые принципы
краеведческого исследования. В дореволюционных работах, по-
священных Москве, на первом плане были топография города,
описание его застройки, история памятников архитектуры, быта
и отдельных политических событий. Ученый выдвинул требование
изучать историю столицы в связи с жизнью всей страны в тот
или иной период с точки зрения основных этапов истории городов
феодальной России. Доклад Бахрушина был важным фактом
в истории создания первого советского монументального труда
о Москве, положившего начало выходу в свет подобных работ
по истории других крупнейших городов Советского Союза —
Ленинграда, Киева, Ташкента.
Доклад Бахрушина «Хозяйство и. общественный строй якутов
в XVII—XVIII вв.» является наиболее полным изложением кон-
цепции общественно-экономических отношений в Якутии, раз-
работанной Бахрушиным в 1930-х годах (см. Комментарии).
Эта работа входит в цикл исследований Бахрушина по истории
коренного населения Сибири, составлявших по первоначальному
замыслу второй выпуск его труда «Очерки по истории колониза-
ции Сибири в XVI и XVII вв.».
Составители сочли необходимым включить в сборник ряд
биографических и библиографических материалов о Бахрушине.
В Приложениях дан фрагмент из тетради под названием «Table-
talk». Название и сам жанр записок-размышлений, застольных
бесед родились в английской литературе в XIX в. Книга одного
из авторов такого рода произведений — поэта С. Кольриджа при-
надлежала А. С. Пушкину, который составил свой «Table-talk»
и ввел этот жанр в русскую литературу. Бахрушин вел свои
записки в 1932 —1934 гг.
12

В Румянцевской 6110.1 потеке (крайняя ((ни vpa слева автошарж)
Рисунок ( . />. lin.i i>yш и ни
В настоящем сборнике публикуется «Краткая схема русской
истории до XVII в.». Сопоставление сформулированных в ней
построений с общей схемой русской истории, приведенной в до-
кладе «Вопрос о феодализме в современной русской историо-
графии», дает возможность понять весьма сложный характер,
идейной эволюции ученого. Его взгляды испытали влияние не
только русской дореволюционной и советской научной литера-
туры, но и трудов западноевропейских историков, специалистов
по античности. По сути дела, эта записка является ценным источ-
ником по истории эволюции мировоззрения одного из ученых
«старой школы».
В Приложения включен также список тех трудов Бахрушина,
которые не вошли в составленные ранее описания. В библиографии
не учитывались те справки о трудах историка, которые приводи-
лись в энциклопедических статьях, посвященных Бахрушину.
В список же включены только первые издания работ Бахрушина.
В случае, если работа публиковалась дважды в одном и том же
году, составители вносили в список оба издания. Многие из трудов
ученого выходили не только на русском, но и на иностранных
языках и на языках народов СССР. Составители решили ограни-
читься указаниями на публикации на русском языке.
В сборнике наряду с двумя фотографиями самого Бахрушина
(они публикуются впервые) помещены рисунки историка. О них
можно говорить как об особой части его творческого наследия.
Дело не только в том, что они выполнены на профессиональном
уровне: Бахрушин одно время брал уроки у художника В. Н. Меш-
кова, позже рисовал для экспозиции Исторического музея. Его
13
произведения существенно дополняют представления об одной
важной особенности стиля мышления ученого — образном вос-
приятии исторической действительности. В научных трудах Бах-
рушина эта черта проявлялась в широком использовании таких
методов познания, как словесный портрет конкретного деятеля
эпохи, собирательный типический образ. Бахрушин писал, что
«ясное понимание некоторых областей русской жизни в прошлом,
в частности областей социальной и культурной, может быть достиг-
нуто лишь при изучении самого человеческого материала, пере-
живавшего те или иные исторические факты и так или иначе
реагировавшего на них» 16. Ученый щедро насыщал свои работы
яркими бытовыми деталями, сравнениями, определениями, почерп-
нутыми из источников. Запоминаются воссозданные им фигуры
враждовавших между собой сибирских воевод А. Палицына и
Г. Кокорева; жены последнего, чванливой и властной М. Кокоре-
вой; склонного к авантюре служилого человека П. Хмелевского;
землепроходца Ерофея Хабарова. Л. В. Черепнин назвал как-то
Бахрушина «мастером портретной живописи» 17, а М. Б. Шейн-
фельд в книге о нем поместил главу «Историк-художник» 18. Отме-
ченные характерные особенности трудов Бахрушина проявляются
и в публикуемых работах «Политические толки в царствование
Михаила Федоровича», «Зернь».
В архивном фонде Бахрушина сохранилось большое количество
шаржей, сатирических портретов членов Московской городской
думы, министров Временного правительства и других современ-
ников, друзей и знакомых. Рисунки на исторические темы выпол-
нены с чувством юмора при великолепном знании быта. Историк
создавал колоритные фигуры бояр, приказных чинов, придавая им,
возможно, портретное сходство с некоторыми из своих современ-
ников. Воображение художника проникало в такие сферы жизни
средневековой Руси, которые с трудом поддаются исторически
точному воспроизведению (домашняя обстановка, деловая жизнь
государственных учреждений). Историка интересовали не столько
детали обстановки, сколько типы людей, живые ситуации.
А. М. Дубровский
16 Бахрушине. В. Андрей Федорович Палицын: (Русский интеллигент XVII в.) //
Века: Исторический сборник. Пг. 1924. I. С. 109—110.
17 Черепнин Л. В. Отечественные историки XVIII —XX вв.: Сб. статей, выступле-
ний, воспоминаний. С. 304.
18 Шейнфелъд М. Б. С. В. Бахрушин и историография Сибири советского периода.
Красноярск, 1980.
ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ И ИСТОРИОГРАФИЯ
[К вопросу о достоверности Начального свода]
После исключительных по своим достоинствам исследований
А. А. Шахматова о русских летописных сводах очень затрудни-
тельно положение исследователя, который бы захотел идти по его
стопам. Прежде чем попробовать сказать что-нибудь новое, при-
шлось бы подвергнуть всестороннему анализу богатое наследие,
оставленное им, чтобы выделить из паутины всегда отроумных,
всегда научно обоснованных гипотез те выводы, которые могут
быть признаны бесспорными, и те, которые требуют проверки.
Сами научные методы, выработанные Шахматовым, нуждаются
в специальном изучении и иногда в поправках. В настоящей статье
я не имею в виду производить такой работы. Я хочу подойти
к летописи несколько с иного угла зрения, чем подходил Шахматов.
Шахматов, мне кажется, интересовался летописью не столько
как историческим источником, сколько как памятником литератур-
ным. Поэтому он не просто критикует текст, он стремится вос-
становить его в чистом виде, не задумываясь над тем, какие выводы
может сделать в будущем историк по его порой гениальной ре-
конструкции.
Моей же задачей является попробовать определить степень
достоверности сообщаемых в летописи фактов, относящихся к древ-
нейшему периоду русской истории — IX—X вв.
Киевский летописный свод дошел до нас в двух почти дословно
совпадающих между собой редакциях начала XII в.: так называе-
мый Сильвестровский свод 1116 г., вошедший в Лаврентьевскую
летопись, и свод 1118 г., вошедший в Ипатьевскую летопись.
Ввиду близости [текста] обеих редакций я в дальнейшем не буду
делать между ними отличия. Особняком стоит Новгородский свод,
резко отличающийся от Киевского. Этот Киевский свод начала
XII в. составлялся, несомненно, постепенно. Уже [В. Н.] Татищев
высказал догадку, что он первоначально оканчивался под 1090 г.
' Несомненно, что главная часть работы над сводом была произ-
ведена в конце 60-х и в 70-х годах,— обстоятельство, отмеченное
Шахматовым, который остроумно, но несколько произвольно
приписывал эту переработку одному из учеников преподобного
Феодосия — Никону а.
15
Следы авторства человека, жившего не ранее этих годов, можно,
действительно, заметить на всем протяжении первой части свода.
На одной из первых же страниц, сообщая на основании Амар-
толы 6 об обычаях и нравах различных народов, сводчик сообщает:
«якоже се и при нас ныне Половци закон держат отец своих» в
и т. д., что могло быть записано не раньше 1061 [6569] г., когда
«придоша Половци первое на Русьскую землю воевать» г. Далее,
под 898 [6406] г. говорит о походе угров мимо Киева: «беша бо
ходяще аки се Половци» д.
В рассказе о мести Ольги сообщает некоторые топографические
сведения о Киеве, которые относятся приблизительно к 70-м годам:
«град же бе Киев, идеже есть ныне двор Гордятин и Никифоров,
а двор княжь бяше в городе, идеже есть ныне двор Воротиславль
и Чюдин» °. Из названных лиц Никифор и Чудин известны как
современники сыновей Ярослава.
Отрывок Поучения против латинян ж, внесенный в историю
крещения Владимира, относится, по-видимому, ко времени после
разрыва Константинопольской церкви с Римской в 1054 г., но
раньше, чем постановление Григория VII о запрещении женатым
католикам служить в церквах (1074 г.) сделалось известно Восточ-
ной церкви.
Рассказ о походе Болеслава на Русь под 1018 г.3 составлен
под несомненным впечатлением похода другого Болеслава в 1069 г.
Наконец, начиная с 60-х годов в описании событий прорывается
то и дело голос очевидца; например, под 1065 г. об уроде-детище,
извлеченном рыболовами из Сетомли и, под 1069 г. сетования
по поводу жестокости Мстислава, перебившего и ослепившего
«без вины», «не испытав» многих киевлян к, и т. д. Все эти наблю-
дения, делавшиеся неоднократно в литературе, позволяют утверж-
дать, что в том виде, в каком до нас дошел свод, он был составлен
в промежутке между 60-ми годами XI в. и началом XII в. Я не ка-
саюсь здесь сложного вопроса о предшествовавших сводах; укажу
лишь, что соображения Шахматова о своде 1039 г. нельзя не при-
знать чрезвычайно искусственными и слабо обоснованными л. Для
моих целей достаточно отметить, что Киевский свод 1116—1118 гг.
носит на себе явные следы работы людей, живших не ранее конца
60-х годов XI в.
Первый и основной вопрос, который возникает при выяснении
вопроса о достоверности древнейших известий летописи, — это
вопрос о том, какими источниками мог воспользоваться сводчик,
писавший во второй половине XI в., для восстановления фактов,
имевших место в IX и X вв., т. е. за 100 — 200 лет до него?
В первую очередь приходится остановиться на вопросе, суще-
ствовали ли какие-либо летописные записи для столь отдаленных
времен. Одно время этот вопрос разрешался утвердительно.
[И. И.] Срезневский относил возникновение летописных записей
на Руси к X в., [И. П.] Хрущов — к эпохе Игоря, [И. Е.] Забе-
лин — к еще более ранней эпохе: к IX в. Даже такой осторожный
исследователь, как [М. И.] Сухомлинов, считал некоторые из-
16
вестия IX в., например о голоде под 867 г., летописными.
[А. И.] Маркевич поэтому объявил факт раннего происхождения
русских летописей «достоянием науки» м.
Эти суждения не лишне проверить путем сравнения хроно-
логии нашей летописи с данными западноевропейскими, визан-
тийскими и арабскими. Если произвести такое сравнение за XI в.,
нельзя не обратить внимания на полное совпадение таковых,
несомненно показывающее, что сводчики имели в руках для этого
периода современные записи. Вот несколько примеров. Под 1075 г.
в летописи говорится о немецком посольстве к Святославу Яросла-
вину н; под тем же годом мы находим в анналах Ламберта 0 известие
о прибытии к германскому императору изгнанного из Киева
Изяслава Ярославина с просьбою о помощи и о вызванной этим
обстоятельством отправке императором послов к Святославу;
правильность этой даты подтверждается письмом Григория VII
от мая 1075 г. О событиях княжения Ярослава Мудрого мы имеем
обстоятельный рассказ Титмара Мерзебургского п, позволяющий
проверить известия летописи. В летописи под 1017 г. мы читаем
про поход Ярослава на Брест р; под тем же годом у Титмара сообща-
ется, что «русский король» пытался взять какой-то город у поля-
ков. Под 1018 г. в летописи [помещен] рассказ о битве Болеслава
с Ярославом с; у Титмара дается точная дата — 22 июля 1018 г.
До какой степени точны хронологические сведения летописи
за этот период, показывает помещенное в ней известие о пожаре
и закладке церкви в 1017 г.: в Киевском своде — «В лето 6525
Ярослав иде в Кыев и погореша церкви» т; в Новгородском своде
под тем же годом — «Ярослав иде к Берестию и заложена бысть
святая София Кыеве» у. Эти, казалось бы, противоречивые известия
двух сводов поясняются рассказом Титмара, по которому за год
до похода Болеслава, т. е. в 1017 г., в Киеве действительно сгорела
святая София, но к моменту въезда Болеслава в город в 1018 г.
она уже была вновь выстроена, так как в ней именно встретило
победителя духовенство. Следовательно, известие русских летопи-
сей совершенно верно и фактически, и хронологически.
Если, однако, продолжить и глубже назад такое сравнение,
то результаты окажутся далеко не столь удовлетворительными.
Для княжения Владимира лишь один год, год крещения 988-й,
выдерживает такую проверку (по византийским и арабским источ-
никам, как выяснил [В. Г.] Васильевский ф, оно действительно
имело место между сентябрем 987 г. и апрелем 989 г.). Другие
даты совершенно неверны. Поход на Корсунь летописью отнесен
к году крещения, т. е. к 988 г.х, а по Иакову-мниху ц он имел
место через два года после крещения, т. е. в 990 г., и последнее
подтверждается данными арабского писателя аль-Мекина и Льва
Диакона, из сопоставления которых явствует, что взятие Херсонеса
«тавроскифами» имело место, во всяком случае, позднее апреля
989 г. Далее, война Владимира с поляками, отнесенная летописью
к 981 г.'1, по данным западноевропейским (Annales Hildsheimen-
ses) ш, имела место в 992 г. Поход Болеслава на Русь в 1013 г.,
2 С. В. Бахрушин
17
о котором говорит Титмар, совсем не отмечен в летописи. Вся
хронология княжения Святослава и Ярополка верна лишь очень
приблизительно; например, поход Святослава на хазар, имевший
место по летописи в 965 г.1Ц, по арабским известиям произошел
в 968 г.; смерть Святослава по летописи — в 972 г.э, по Иакову-
мниху — в 970 г.; смерть Ярополка по летописи — в 980 г.ю, по
Иакову — в 978 г. и т. д. Если идти еще глубже назад, то тут
недоумений и ошибок будет еще больше. Время княжения Игоря
исчисляется в Киевском и Новгородском сводах с разницею
в 10 лет — в 43 или в 33 года я, что, конечно, было бы невозможно,
если бы имелись точные летописные записи. Как доказал Шахма-
тов, некоторые из сообщений IX в. искусственно были составлены
сводчиками на основании греческих данных а, причем допущены
были значительные ошибки; например, поход 860 г. помещен под
866 г.6 К числу таких искусственно созданных годов принадлежит
и знаменитый год мнимого начала Русского государства —
862 г.в
Все эти факты позволяют сделать одно заключение. До Яро-
слава хронология русских сводов сбивчива и часто неверная и лишь
с княжения Ярослава делается точной. Ясно, что никаких летопис-
ных заметок для эпохи предшествующей в распоряжении свод-
чиков не было. Такой вывод подтверждается скудностью местных
записей за первую половину XI в., попавших в своды. В Новгород-
ском своде с 1017 по 1041 г. заполнены только шесть годов, даже
еще под 1021 г. значится год без известия под ним; с 1044 по 1066 г.
к местной Новгородской летописи можно отнести всего пять или
шесть известий г; в Киевском своде есть белое место еще под 1087 г.,
а 1090 год совсем пропущен, что особенно характерно, если иметь
в виду, какой обширный материал был в руках киевского свод-
чика д. Все вышеизложенное позволяет утверждать, что в XI в.
летописные записи только что возникали. К этим соображениям
можно присоединить и то обстоятельство, что, если не считать
даты смерти Владимира Святого, первое точное обозначение дня
смерти в Киевском своде касается смерти Ярослава в 1054 г. —
«в субботу 1 недели ...» поста е, а в Новгородском своде — смерти
Владимира Ярославича 4 октября 1052 г. «в недели» w (в 1052 г.
4 октября, действительно, приходилось на воскресение). Наконец,
следует обратить внимание на то, что в XI в. уже нельзя было
восстановить таких первостепенных в глазах господствующего
класса фактов недалекого прошлого, как место крещения Влади-
мира (в Киеве, Василеве или Херсонесе, «другие же инако ска-
жут»), или последовательность таких крупных событий, как
крещение и поход на Херсонес.
Все это приводит к выводу, что до княжения Ярослава летопис-
ных записей не существовало и что они начали возникать лишь
в первой половине XI в.3
Но если летописные записи возникли у нас сравнительно
поздно, то им могли предшествовать лишенные дат краткие записи
об отдельных княжениях, а после принятия христианства также
18
о житии митрополитов и епископов, признаки существования
каковых можно найти в литературе киевского периода. Как общее
правило, летописным записям часто предшествуют такие неслож-
ные записи, в которых особенно типично отсутствие указания
годов — обстоятельство, само по себе нередко свидетельствующее
о современности записи. Отрывок подобной записи мы находим,
по-видимому, у Иакова-мниха в «Житии» Владимира: «Радимици
победи и дань на них положи; Вятичи победи и дань на них положи;
и Ятьвягы взя, и Сребряныя Болгары победи и дань на них по-
ложи. . Л На другое лето по крещении к порогом ходи, на третиее
лето Корсунь город взя, на 4-е лето церковь камену святыя Бого-
родица заложи, а на 5-е лето Переяславль заложи; в девятое лето
десятину от имениа своего вда церкви святей Богородици блаже-
ный и христолюбивый князь Володимер» к. Может быть, другой
отрывок подобной же записи следует видеть в Киевском своде,
где он разбит по годам между 981 и 985 гг. и дополнен вставками:
«Иде Володимер к Ляхом и зая грады их, Перемышль, Червей
и ины грады, иже суть и до сего дне под Русью», — добавляет
сводчик . . .; «и Вятичи победи, и възложи на нь дань от плуга,
якоже и отец его имаше. . . . Заратишася Вятичи и иде на Володи-
мир и победи е второе. . . . Иде Володимер на Явтяги, и победи Яв-
тяги, и взя землю их (вставлена повесть о варяге-христианине) . . .
Иде Володимер на Радимичи . . . (вставлен анекдот о [воеводе]
Волчьем Хвосте). Иде Володимер на Волгари» . . . (вставлен
анекдот «о сапогах» позднейшего происхождения, как видно из
того, что печенеги фигурируют под именем торков, ставших
известными во второй половине XI в.) л.
В Новгородском своде есть любопытный список новгородских
князей, начиная с Вышеслава, сына Владимира, и кончая Василием
Темным м. В этом списке, который, очевидно, постепенно механи-
чески дополнялся, для нас особенно интересно начало, где мы
находим не простое перечисление князей, а также кое-какие
исторические сведения о каждом из них, притом (это важно
отметить) не находящие себе аналогии в основном летописном
тексте.
Список, как сказано, начинается с Вышеслава Владимировича:
«И по нем брат его Ярослав. И володевше землею, и идяху х Киеву,
и посади в Новегороде Констянтина Добрынинича. И родился
у Ярослава сын Илья. И посади в Новегороде и умре. И потом
разгдевася Ярослав на Констянтина и заточи и, а сына своего
Володимера посади в Новегороде. И писа грамоту Ярослав, рек
тако: „по сей грамоте ходите14. А по преставлении Володимерове
в Новегороде посади Изяслав сына своего Мстислава. И победиша
и на Черех, бежа х Киеву; и по взятьи города преста рать. И посади
Святослав сына своего Глеба. И выгнаша из города, и бежа за
волок, и убиша и Чудь» н и т. д. Все это факты, не имеющиеся
в тексте летописного свода и не из него заимствованные. Более
того, здесь названы имена, неизвестные из других источников
(Ильи Ярославича, Константина Добрынина), географические
2*
19
урочища («на Черех»), тоже не встречающиеся в других памят-
никах.
Может быть, мы тут имеем отрывок таких кратких, лишенных
дат записей, которые могли существовать параллельно летописным
записям и даже предшествовать им. Такой же характер носит
и список новгородских епископов °, тоже заключающий в себе
краткие сведения о продолжительности управления ими епархией
и об обстоятельствах их жизни и смерти, например: «Лука Жидята
бысть епископом лет 23; положен за Святою Софиею в Новегороде,
а преставися, едя ис Киева, на Копыси, октября месяца 15. А Сте-
фана в Киеве свои холопи оудавиша; бы в епископьи 8 лет. Федора
свой пес оуяде, и с того умре, бы в епископии 9 лет. Иван Попьян,
седев 20 лет, отвержеся архиепископий сего не поминают» "
и т. д.
Если такие записи современны, а не составлены позже на
основании оставшихся нам неизвестными источников, как полагал
Шахматов, — я лично склонен считать их современными, — во
всяком случае, их, как и летописные заметки, нельзя относить
слишком далеко назад. Действительно, исходной точкой записи,
помещенной у Иакова-мниха, является крещение. В новгородском
списке князей — первый князь Вышеслав, сын Владимира, а по
нем брат его Ярослав; подробности только со времени Ярослава.
Список епископов, понятно, мог возникнуть лишь после крещения;
из текста его явствует, что начат список был учеником второго
новгородского епископа Ефрема и, следовательно, он современник
Луки Жидяты, бывшего епископом при Ярославе Мудром.
Итак, если подобные записи существовали в виде самостоя-
тельного источника (чего я не вижу оснований отрицать), то из
их содержания видно, что возникли они после крещения и в тех
случаях, где мы имеем в них какие-нибудь точные фактические
сведения, таковые относятся к эпохе не ранее Ярослава. Наконец,
едва ли можно предположить появление отдельных исторических
повестей, посвященных тому или иному событию или лицу, раньше
эпохи Ярослава.
В конце X в. произошло в истории Приднепровья одно событие,
которому правящие классы русского общества не могли не при-
давать очень крупного значения, а для княжеской семьи оно имело
очень большой династический смысл; я имею в виду принятие
Владимиром и его дружиной христианства и принудительное
распространение новой веры среди восточного славянства.
Казалось бы, что этот факт исключительной важности для
зарождающейся феодальной знати должен был так или иначе
запечатлеться в литературе, обслуживавшей интересы этой знати.
Действительно, в летопись внесена Повесть о крещении Руси,
известная также и в других редакциях в виде отдельного само-
стоятельного произведения. Литературный состав этой повести
подвергался неоднократно изучению; назову исследования
А. И. Соболевского, [М. И.] Сухомлинова и [А. А.] Шахматова р.
Я позволю себе остановиться лишь на достоверности содержания
20
летописного рассказа, чтобы показать, что и он является произ-
ведением сравнительно позднего происхождения.
При ближайшем рассмотрении вся Повесть о крещении [Руси]
представляется искусственно сплетенным воедино клубком разно-
родных этнографически, пестрых и противоречивых по содержа-
нию легенд, за которым трудно уловить историческую реальную
картину события. Рассказ об испытании вер, как в настоящее
время определенно доказано, сложился под влиянием хазарского
религиозного фольклора. Мотив этот мы находим не только в еврей-
ских повествованиях об обращении хазарского кагана в веру
Моисея, но и в рассказах о миссионерской поездке Кирилла
Философа по поручению греческого правительства в Крым к ха-
зарам.
В «Житии» Кирилла Философа рассказывается, как евреи
хазар «оустяще ны вероу их и дела прияти, в Срацини на дроугую
страноу» с, и подробно излагается спор героя «Жития» о вере
с евреями в присутствии кагана, а также обличение им «зловерия»
нечестивых сарацин.
Сохранился и арабский рассказ об обращении кагана в маго-
метанство, в котором мусульманские проповедники обсуждают
с ним закон ислама т.
Эти легенды об обращении хазар в истинную веру были, оче-
видно, через посредство живших в Киеве евреев известны русским
грамотеям и оказали влияние не только на общее построение,
но и на детали повести.
В летописном рассказе евреи на вопрос Владимира о том, где
находится страна их, отвечают: «Разгневался Бог на отци наши
и расточи ны по странам грех ради наших и предана бысть земля
наша хрестеяном», на что Владимир возражает: «То како вы инех
учити, а сами отвержены от Бога и расточени? . . . еда нам тоже
мыслити приити?» у.
В одной еврейской повести такие возражения против иудейства
вложены в уста христиан и магометан. «Цари македонские и араб-
ские прислали к хазарским князьям, — говорится в этой по-
вести, — послов со словами хулы на Израиля: Зачем вам пере-
ходить в веру иудеев, которые находятся в рабстве всех народов?».
То, что Владимиру «бе нелюбо» «о неяденье мяс свиных,
а о питьи отнюдь», известный его афоризм, что «Руси есть веселие
пити», находит себе любопытную аналогию в арабском рассказе
X в. «Об обращении хазар в магометанство», который позволяю
себе привести целиком.
Согласно арабской легенде, записанной в X в., арабский полко-
водец Мерван-бен-Мухаммед после блестящей победы над хазарами
потребовал, чтоб хазарский каган принял магометанство. «„Пусть
пришлет ко мне кого-нибудь, кто бы научил меня Мусульманскому
закону", — сказал Хакан. Мерван послал с этой целью Нухи-
бен-Эльсаэба из племени Азада и Абдуррахмана эль Хаулани.
Оба они отправились в путь и стали научать его закону ислама.
„Позволяете ли вы вино и нечистые кушанья?" — спросил Хакан.
21
„Я думаю, что ты позволишь, чтобы он сделался нашим, потом
можешь ты сказать, что то и другое запрещается44, — сказал
Хаулани Азаду. ,,Я не могу, — отвечал Азад, — ни позволить
запрещеннаго, ни запретить позволеннаго; если сделаешься Му-
сульманином, то сам Бог не позволит вкушать тебе кровь, нечистые
кушанья, свиное мясо, вино и вообще все, запрещенное Мусуль-
манским законом44. Вскоре Хакан сделался Мусульманином» ф.
Итак, даже анекдот об уклонении Владимира от магометанства
из-за нежелания отказаться от свойственного Руси «веселия»,
в котором даже серьезные исследователи видят выражение нацио-
нальной русской жизнерадостности, оказывается, имеет свой
прототип в истории магометанской пропаганды среди хазар х . . .
князя руссов на тот или иной греческий город, сопровождающееся
разграблением святынь, болезнь, посланная на него свыше, рас-
каяние и обращение в христианство и в связи с этим чудесное
исцеление — один из самых распространенных в греческом При-
черноморье легендарных мотивов; напомню Жития Георгия Ама-
стридского и Стефана Сурожского ц.
Греческие легенды, несомненно, оказали влияние на рассказ
о Корсунском походе и болезни Владимира. Наконец, можно
отметить и влияние скандинавского эпоса на рассказ о крещении.
Совещание с боярами, старцами градскими по вопросу о перемене
веры является трафаретным эпизодом в истории обращения в хри-
стианство северогерманских племен. В этом отношении любопытно
напомнить Сагу об Олаве Трюггвасоне, воспевающую крещение
Русской земли, в которой вопрос этот обсуждается по инициативе
героя саги, Олава, на «тинге», т. е. вече, в присутствии конунга
Владимира ч. Укажу еще на варяжского богатыря Ждьберна (Иж-
берн), который, по некоторым редакциям, является главным
виновником сдачи Корсуня Владимиру; имя это, несомненно,
скандинавское ш.
Итак, летописный рассказ живо отражает многоплеменный
состав той дружинной знати, которая сложилась вокруг «кагана»
Владимира и его сына. Все культурные влияния, перекрещивав-
шиеся в Киеве XI в., хазарские, греческие, югославянские, сканди-
навские легенды переплетаются в один исторический узор. Зато
исторических фактов нельзя найти за этой паутиной интернацио-
нальной легенды. Как указано выше, нет точных сведений ни о том,
где крестился Владимир, ни об обстоятельствах похода на Корсунь.
Исторически заверенными являются лишь факт крещения, брак
с «царицей» Анной и кое-какие подробности о бронзовых статуях,
вывезенных из Херсонеса, и об Анастасе Корсунском (последний
был жив еще в первые годы княжения Ярослава); все это такие
поверия, которые легко могли быть записаны значительно позже.
Вывод мне кажется ясен: рассказ о таком крупном событии,
как крещение, не был записан при жизни Владимира и был
восстановлен искусственно, литературным путем, значительно
позднее, когда деталей уже невозможно было вспомнить. Если
так обстоит дело относительно важнейшего момента феодальной
22
истории X в., то невозможно говорить о наличии каких-либо
исторических повестей в X в., посвященных менее существенным
с точки зрения официальной публицистики событиям.
Подводя итоги, можно сказать, что не только от IX в., но и
от последних десятилетий X в. не дошло до авторов свода никаких
современных литературных свидетельств в форме ли летописных
или каких-либо иных записей или повестей. Позднее возникнове-
ние у нас литературных произведений исторического содержания
совершенно естественно. Грамотность вообще могла проникнуть
на Русь лишь после крещения, когда к нам были привезены из
Болгарии первые переводные с греческого книги. «Се же не беша
преди слышали словесе книжного», — говорит летописец. Только
тогда и началось «ученье книжное» и Владимир стал насиль-
ственно «поимати» детей нарочитой чади «на ученье книгам».
Трудно предполагать, что эти энергичные меры дали тотчас же
блестящие результаты. Современник, автор панегирика в честь
Ярослава, внесенного в Киевский свод под 1037 и 1054 гг., не без
основания относит расцвет вновь зародившейся литературы к кня-
жению своего героя или даже, точнее, к третьему христианскому
поколению: «Отець бо сего Володимер взора и умягчи, рекше
крещеньем просветив: сь же насея книжными словесы сердца
верных людий, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное» щ.
Но если сводчик, писавший в последние десятилетия XI или
в начале XII в. не мог иметь современных литературных источни-
ков для изображения событий, бывших за 200—100 лет до него,
то откуда черпал он свои сведения? Его источник может быть
отчасти восстановлен путем сравнения Киевского свода (сохранив-
шегося в Лаврентьевской и Ипатьевской и примыкающих к ним
летописях) с Новгородским (известным в Синодальном списке
и дополняемым по спискам Толстого и Археографической комис-
сии) э. Новгородский свод имеет резкие отличия от Киевского, хотя
в основе их лежат одинаковые первоисточники. Он составлен
из пестрого и отрывочного материала и далеко не так литературно
обработан, как Киевский. Начинается он с Предисловия, которое
прежде исследователи относили к началу XIII в., а Шахматов
относит к 70—80-м годам XI в.ю Далее следует отрывок повести,
посвященной первым русским князьям, начинающийся с Кия,
Щека и Хорива и обрывающийся на рассказе о смерти Игоря я.
Из самого поверхностного сравнения с соответствующими местами
Киевского свода легко убедиться, что отрывок, внесенный в Нов-
городский свод, носит более архаический характер. В нем нет тех
многочисленных вставок, которые делают рассказ Киевского свода
более полным и обстоятельным, но вместе с тем и более искус-
ственным и претенциозным и которые, нарушая систематическую
связь повествования, в общем легко поддаются определению и
устранению. Это, несомненно, отрывок более древней редакции,
которая вошла в Киевский свод в переработанном и дополненном
виде. По содержанию редакция Новгородского свода несколько
отличается от редакции Киевского свода. Важнейшие отличия
23
заключаются в том, что Олег по новгородской редакции — воевода
Игоря, а по киевской — его дядя и опекун; Аскольд и Дир [в Нов-
городском своде] являются самостоятельными князьями, а в Киев-
ском своде они — дружинники Рюрика; наконец, первый поход
Руси на Царьград в Новгородском своде отнесен к эпохе Кия,
а в Киевском — к эпохе Аскольда и Дира. Далее, есть крупные
отличия в хронологии. События, изложенные в Новгородском
своде под четырьмя годами — 854, 920, 921 и 922, в Киевском
своде расположены под целым рядом годов от 852 до 945, причем
годы не совпадают: поход Олега в Новгородском своде отнесен
к 922 г., а в Киевском — к 941 (6449) г.а Отрывок, интересующий
нас, обрывается под 922 г. на рассказе о ропоте дружины Игоря:
«И реша дружина Игорева: се дал еси единому моужеви много» б.
В дальнейшем рассказ ведется в редакции, уже гораздо более
близкой к редакции Киевского свода, лишь с некоторыми отклоне-
ниями, свидетельствующими о большой примитивности новгород-
ского текста.
Тут явная сшивка, на которую исследователи не обращали
достаточного внимания. Новый отрывок начинается под 945 г.
на том же месте, где закончился рассказ первого отрывка, причем
в другой редакции снова повторяется про ропот дружины: «рекоша
дроужина Игореви: отроци Свентелджи изъоделе соуть ороужием
и порты, а мы нази» в и т. д. (так же и в Киевском своде). Сводчик
не сумел скрыть указанной сшивки. Чтобы согласовать хроно-
логию первого отрывка с хронологией второго, ему пришлось
неловко прервать рассказ словами «Посем же скажем в приклю-
чившихся летех сих» г и внести 22 пустых года. Под двумя из них
он, впрочем, поместил вторично события, уже изложенные им
в связном рассказе под 922 г., — покорение Игорем уличей, взятие
им их города Пересечна, отдача дани с них Свенельду и отдача
ему же деревской дани. Все это — и неуклюжий переход к собы-
тиям «в приключившихся летех сих», и перечисление годов,
и почти дословное повторение уже сказанного под 922 г. вторично
под 940—942 гг., и, наконец, продолжение прерванного под 923 г.
рассказа под 945 г. с повторением в новой редакции слов дружин-
ников — все так нескладно, что не оставляет ни малейшего сомне-
ния в том, что здесь искусственно связаны два различных отрывка.
Это подтверждается тем, что с 945 г., как сказано выше, повество-
вание ведется в редакции, гораздо более близкой к киевской, чем
предшествующее.
Я не стану продолжать разбор Новгородского свода. Для меня
важно отметить, что в нем мы имеем отрывок рассказа о первых
русских князьях в редакции более древней, чем редакция Киев-
ского свода. Для краткости этот отрывок я буду называть По-
вестью о первых русских князьях, но вдаваясь в вопрос, явля-
ется ли он самостоятельной новостью или составлял, как думает
Шахматов, часть не дошедшего до нас «Древнейшего» свода д.
В том виде, как она сохранилась в отрывке Новгородского свода,
повесть эта уже подверглась некоторой литературной обработке.
24
Начало и заглавие, по-видимому, не сохранились. В Новгородском
своде мы читаем начало так: «В лето 6362. Начало земли русской.
Живяху кождо с родом своим на своих местех» е и т. д. Текст разбит
несколькими очевидными вставками. Такой вставкой является
известный анекдот о хазарах. Что это вставка, видно из того, что
заканчивается она словами: «Нь мы на вреднее возвратимься.
И по сих братии той (ни о каких братьях в эпизоде о хазарах
не говорится, зато о них была речь непосредственно перед ними)
приидоста два Варяга»
Далее сделаны две существенные вставки из греческого Хроно-
графа — о двух походах руссов на Царьград. В первоначальном
тексте рассказывалось только про один победоносный поход,
а именно про баснословный поход Олега; из греческого Хроно-
графа взят рассказ о походе 860 г., который отнесен, как сказано,
к временам Кия, Щека и Хорива, и о походе Игоря. Ввиду того
что Олег трактовался как воевода взрослого князя Игоря, то поход
Игоря, закончившийся поражением, поставлен под 920 г.8, перед
походом Олега, а мнимый победоносный поход Олега, должен-
ствовавший в качестве реванша удовлетворить чувство оскорблен-
ного национального самолюбия, отнесен к 922 г. Чтобы связать
оба похода, после Игорева похода сказано: «томже лете препочиша
и другое, на третьее идоша» и.
Таким образом, вместо одного Олегова похода получились
три похода, связанные с именами Игоря и его воеводы Олега.
Из греческих же источников взяты и немногие хронологические
даты: 854 г., начало царствования греческого императора Ми-
хаила; под этим годом сообщается о Кие к, которого автор считал
современником императора [Михаила]; под 920 г. — годом вступ-
ления на престол императора Романа — сказано про поход Игоря,
который был его современником. Три последних года (921—922—
923) л являются присочиненными с целью подогнать хронологию
нашего отрывка с пришитым к нему продолжением по тексту,
близкому к киевской редакции.
Несомненно, что первоначально повесть совсем не имела хроно-
логии. Это явствует из того, что в данной части хронология Нов-
городского свода, как сказано, не совпадает с хронологией Киев-
ского, что было бы невозможным, если бы повесть, служившая
источником обоих сводов, имела точные хронологические даты.
Устранив указанные вставки, можно приблизительно устано-
вить первоначальный текст Повести о первых русских князьях.
В ней рассказывалось про братьев Кия, Щека и Хорива, про при-
звание варягов, про поход Олега, про борьбу Игоря с древлянами.
Как видно из сравнения с Киевским сводом, эта повесть является
основным источником, из которого черпал киевский сводчик свои
сведения о событиях IX и X вв. Поэтому необходимо остановиться
на ней более подробно и в первую очередь выяснить, когда она
была составлена.
Время ее написания может, кажется, быть определено. Она
написана была, несомненно, несколько времени спустя после
25
крещения — о язычестве в ней говорится как о чем-то давно исчез-
нувшем: «бяху же погане, жруще озером и кладязем и рощением,
якоже прочий погани» м, «и бяху людие погани и невегласи».
Очевидно, что она написана не раньше начала XI в., если не позже.
Что касается terminus ante quem, то относительно него нет разно-
гласий в научной литературе.
Говоря о дани, которую новгородцы одно время платили варя-
гам, Новгородский свод неловко прибавляет: «еже не дают» н,
но в Никоновском своде сохранилась, по-видимому, первоначаль-
ная редакция этой фразы: «еже и ныне дают» °, которую нов-
городский сводчик, писавший в эпоху, когда такая дань уже не
существовала, заменил словами: «еже не дают».
Киевский сводчик определил точнее: «еже до смерти Ярославле
даяше» п. Из сопоставления трех редакций выясняется, что повесть
была написана в то время, когда дань варягам еще платилась,
и что дань эта уже не существовала при сыновьях Ярослава. Итак,
повесть написана до смерти Ярослава; следовательно, ее надо
отнести к первой половине XI в., приблизительно к эпохе Яро-
слава. Я бы воздержался от попыток более точно определить
время ее составления.
На содержание повести, несомненно, оказал сильнейшее влия-
ние скандинавский эпос. Имена героев скандинавские (Korerk,
Torward, Siniud, Helgi, Ingvar и т. д.). Рассказ о смерти Олега
имеет полную аналогию в сагах р. Из саг же заимствованы некото-
рые эпические мотивы вроде возвращения победителя на корабле
с шелковыми парусами.
Следующий вопрос: насколько повесть, написанная в княжение
Ярослава Мудрого, верно изображала события, имевшие место
до 945 г.? Ответ на этот вопрос может дать только сравнение
сообщаемых ею фактов с данными, почерпнутыми из других
источников, современных описываемым событиям и в достаточной
мере авторитетных. Таких источников немного: это византийские
и восточные, преимущественно арабские, писатели и договоры
Руси с греками в X в. Из сопоставления с ними выясняется, что
главные герои повести Олег и Игорь — личности, несомненно,
исторические. Имя Олега устанавливается текстом договора 911 г.;
имя Игоря в форме Iyyos упоминается у Константина Багряно-
родного с, у Льва Диакона т и у Лиутпранда у. В частности, Лев
Диакон подтверждает факт насильственной смерти Игоря, рассказ
о которой входил, очевидно, в состав первоначальной повести.
Тем не менее фактическая сторона повести чрезвычайно слаба.
Как сказано выше, в ней ничего не говорилось ни о походе 860 г.,
ни о походе 941 г., т. е. о тех двух походах, о которых сообщают
византийские и западноевропейские источники, ни о походе на
Каспийское море, о котором пишут арабы ф. Наоборот, повесть
сообщает баснословные подробности о походе на Царьград Олега,
о котором нет никаких известий ни у греческих, ни у западно-
европейских писателей и в достоверности которого можно поэтому
не без основания усомниться. Не приходится говорить, что договор
26
Олега 911 г. отнюдь не может служить подтверждением самого
факта похода; он мог быть заключен и без предварительных
враждебных действий со стороны руссов, так как сношения варягов
с греками в это время уже настолько были развиты, что без всякого
похода должна была возникнуть потребность в установлении
известных правовых норм при взаимном общении обоих народов.
Полное умолчание современных источников и то обстоятельство,
что повесть, ничего не поясняя о позднейшем походе 941 г., изла-
гает фактическую эпопею похода Олега, заставляют, во всяком
случае, отнестись к факту этого похода чрезвычайно осторожно,
и пока не будут открыты документы, определенно его подтверж-
дающие, благоразумнее было бы не полагаться на авторитет
повести. В рассказе о походе Олега слились, по-видимому, в одно
фантастическое целое смутные реминисценции о многочисленных
и далеко не всегда удачных набегах Руси на богатые побережья
Черного и Каспийского морей, случайно связанные с популярным
именем народного героя — «вещего» Олега. Но как бы мы ни отно-
сились к походу Олега, как к историческому преданию или как
к мифу, остается факт полной неосведомленности повести о таких
крупных событиях, как походы 860 и 941 гг. на Константинополь
и Каспийская экспедиция.
И другие фактические данные повести не подтверждаются
современными памятниками. Повесть связывает Олега с Игорем,
воеводой которого она его представляет, но мы имеем современный
документ, который опровергает всякую связь между обоими. Я го-
ворю про договор Олега, в котором ни слова не говорится об Игоре,
наоборот, Олег титулуется «великим князем русским», под рукой
которого находятся прочие «светлые и великие князья». Не только
нет речи ни о какой зависимости от Игоря, но имя последнего
вообще не упоминается. Мы имеем право сделать вывод, что Олег
был независимым конунгом, ничего не имевшим общего с Игорем,
и, вероятно, даже не его современником. Тот же договор Олега
и позднейший договор Игоря дают нам некоторый материал, чтобы
судить о внутреннем строе того государства, во главе которого
стояли эти два князя. Приднепровье еще далеко не представляется
в них объединенным под властью одного княжеского дома. И Олег,
и Игорь, по договорам, являются лишь «первыми среди равных»,
лишь феодальными сеньорами, окруженными сонмом вассалов.
Рядом с Олегом стоят «иж соуть под рукою его светлые и великие
князья» х. Это самостоятельные князьки, лишь отчасти зависящие
от «великого князя», как видно из самого договора, который Олег
заключает от своего и от их имени, по их уполномочию, «похоте-
нием наших великих князь и по повелению от всех иже соуть
под роукою его соущих Роуси» ц. При заключении договора Игорем
«всякое княжье» представлено особыми послами; не считая послов
от членов семьи Игоря, перечислены послы от 20 князей ч; в числе
этих князей есть и женщины. Фигурируют, по рассказу Констан-
тина Багрянородного, послы от русских князей и в свите великой
княгини Ольги, когда она приезжает в Константинополь ш.
27
Словом, в первой половине X в., очевидно, еще не закончился
процесс объединения варяжских княжеств, образовавшихся на
торговом пути из Балтийского моря в Черное, под властью одной
княжеской семьи. Олег (а за ним Игорь) является лишь «великим»
князем среди многочисленного варяжского «княжья». И в самой
великокняжеской семье еще власть не сосредоточилась в руках
одной линии. Наряду с Игорем договор упоминает двух его племян-
ников, послы которых тоже участвуют в заключении [договора].
О племяннике великой княгини Ольги говорит и Константин
Багрянородный.
Повесть представляет дело совершенно иначе. Она совершенно
не поминает о «светлых князьях» — вассалах ее героев. Для нее
вся полнота власти находится уже в руках одного князя, потомка
первого князя Рюрика, который по смерти братьев «прия власть
един». Это представление ярко выступает в рассказе об Аскольде
и Дире. Игорь обращается к ним со словами: «Вы неста князя,
ни роду княжа; но аз есть князь и мне достоить княжити» щ.
Не помнит повесть и о боковых линиях дома Игоря. Ясно, что
повесть рисует внутреннее состояние Руси, как оно сложилось
не ранее второй четверти XI в., когда после кровопролитной борьбы
между сыновьями Владимира один из них — Ярослав «бысть
самовластец» и положил начало новой династии.
Это умолчание объясняется не только неосведомленностью
или забывчивостью [автора] повести, но также и теми задачами,
которые она преследует. Составленная при Ярославе, она отвечает
потребности, которую ощущала новая династия, в историческом
оправдании и освещении своих прав.
По-видимому, во второй половине X в. произошла крупная
перемена во внутренних отношениях в Приднепровье. После
упорной борьбы, память о которой, может быть, сохранилась
в летописных легендах об Аскольде и Дире, о Мале, о полоцком
князе Рогволде, о Свенельде, была сокращена самостоятельность
«светлых князей» и власть сосредоточилась в семье великого
князя Игоря. Затем началась такая же борьба внутри этой семьи,
в результате которой власть захватил побочный сын Святослава
Игоревича Владимир, по смерти которого борьба возобновилась
между многочисленными его сыновьями от различных жен и окон-
чилась торжеством одного из них — Ярослава. Новая династия
нуждалась в установлении своих исторических прав на господство
в Русской земле. Повесть и отвечала этой цели. Она давала историю
того княжеского дома, с которым через Святослава связывало
себя потомство Владимира. Поэтому-то великий князь Олег, при-
надлежавший, может быть, к совершенно иному княжескому
роду, фигурирует в ней в качестве воеводы родоначальника дома
Владимира Святого и Ярослава — Игоря, а род самого Игоря
возводится к легендарному выходцу из варягов Рюрику. По тем же
причинам устраняются с исторического поля все прочие князья,
делившие власть с Игорем. Вся история Аскольда и Дира должна
доказать законность притязаний новой династии на Киев, то, что
28
одному Игорю как князю «достоять княжити» в Киеве. Поздней-
шая переделка повести в Киевском своде еще сильнее подчеркивает
эту сторону дела, когда превращает Аскольда и Дира в бывших
дружинников Рюрика, «не племени его, ни боярина» э, отпросив-
шихся у него в Царьград и по пути осевших в Киеве; особенное
значение приобретают в киевской редакции момент выноса Ас-
кольду и Диру маленького Игоря и слова Олега: «и се есть сын
Рюриков» '".Ив первоначальной повести, и в ее позднейшей
редакции основная мысль в том и состоит, что законными князьями
всей Русской земли являются одни потомки Рюрика. Повесть
не только мало осведомлена, она тенденциозна, и это заставляет
с особенной осторожностью относиться к фактической стороне
ее рассказа.
Повесть, которую мы сейчас разобрали, послужила основным
источником для Киевского свода при описании событий IX и X вв.
Но, воспользовавшись повестью как краеугольным камнем своего
повествования, сводчики дополнили и переработали ее на основа-
нии вновь открытых источников. Нам и предстоит выяснить
вопрос, что это были за источники и как ими воспользовался
автор свода или, вернее, авторы свода, так как над сводом во
второй половине XI в. и в начале XII в. работали, как доказал
Шахматов, преемственно несколько лиц я.
Первым и чрезвычайно важным источником для понимания X в.
явились договоры князей Олега, Игоря и Святослава с греками.
Находка договоров давала историку чрезвычайно ценный материал.
Вероятно, под влиянием договора 911 г. Олег из воеводы князя
Игоря превратился в самостоятельного князя из рода Рюрика,
которому последний «предает княженье свое». Для объяснения
взаимных отношений Олега и Игоря было решено, что Игорь был
еще малолетен — «детеск вельми» — и что отец перед смертью
поручил его Олегу, «въдав ему на руце сына» а. Такая версия
была в интересах господствовавшего княжеского дома, поскольку
благодаря ей популярный герой варяго-русского военного эпоса
превращался в члена того рода, от которого этот дом вел свое
происхождение.
Превратив воеводу Игоря в его родственника и опекуна, сводчик
тем самым не без остроумия разрешил противоречие между двумя
источниками — повестью и договорами. Сами договоры перво-
начально не были внесены в текст летописи, а лишь использованы
для пополнения рассказа. Так как в повести походы Олега и Игоря
составляли одно целое, то и договоры обоих этих князей были
также объединены, и из них составлен один общий, который мы
находим под 907 г.6 и который в науке известен под названием
первого договора Олега в отличие от подлинного договора 911 г.
Договор Олега был труден для понимания и, касаясь исключи-
тельно правовых норм, малоинтересен для читателя XI в., поэтому
в основу рассказа был положен договор Игоря.
В доказательство того, что текст договора 907 г. заимствован
из договора 941 г.в, можно привести, помимо почти полного совпа-
29
дения текста статей, также и следующее соображение. Сводчик,
пользовавшийся Игоревым договором, не понимал смысла всех
слов, которые он в нем читал, и многое настолько исказил при
передаче, что мы сами можем понять мнимый договор 907 г. лишь
путем сличения его с договором 941 г. Например, «слюбное»,
которое емлют послы Олега в договоре 907 г., — это «слебное»,
т. е. «посольское содержание», договора Игорева; далее, в договоре
907 г. говорится, что великий князь должен запретить «словом
своим приходящим Руси» творить бесчинства в Греческой земле;
в подлиннике (т. е. в договоре 941 г.) он должен запретить «словом
своим и приходящим Руси», т. е. послам своим. Очевидно, что
текст заимствован и при этом искажен вследствие непонимания.
Но ни договор Игоря, ни подлинный договор Олега по своему
содержанию не могли удовлетворить тщеславных ожиданий рус-
ского ученого XI в., возбужденного рассказом повести о блестящих
успехах Олега под Царьградом; ни в том, ни в другом он не находил
таких статей, которые бы отражали победу своего героя и унижение
греков. Поэтому в текст договора были внесены некоторые толко-
вания, имевшие целью подчеркнуть привилегированное положение
Руси в Константинополе. Таково толкование непонятного слова
«слебное», как и «слюбное», т. е. право брать содержание «елико
хотячи», или слова «месячину»: «на 6 месяц, хлеб, и вино, и мясо,
и рыбы, и овощем, и до сверять им мовь, елико хотять» г. Фраза
Игорева договора «И отходящей Руси отсюда взимают от нас,
еже надобе, брашно на путь и еже надобе лодьям» д разъяснена
так: «поидучи домовь, в Роусь за ся до емлют оу царя вашего на
путь брашно и якори, и ужа и пароусы» е. Фраза «возмуть месячное
свое, съли слебное, гостье месячное, первое от города Киева,
паки из Чернигова, и ис Переяславля и ис прочих городов» ж
использована дважды в своде: в тексте договора 907 г., где она
приведена дословно 3, и в рассказе о дани, взятой Олегом с греков.
В последнем случае месячина превращена в «уклады», т. е. опре-
деленные взносы, которые греки обязуются «даяти уклады на
русские городы», «первое на Киев, таже и на Чернигов, и на Перея-
слав и на Полтеск, и на Ростов, и на Любечь, и на прочая городы» и.
Но самое любопытное добавление к статье Игорева договора,
говорящей о порядке производства торговли в Константинополе:
к словам «да творят куплю, якоже им надобе» приписано «не
платяче мыта ни в чем» к. Психологически такое дополнение
совершенно понятно: для сводчика только беспошлинная торговля
представлялась сколько бы ни было ценным результатом похо-
да Олега, и он соответственно истолковал статью Игорева до-
говора.
Взяв в существенном и переработав текст договора Игоря,
сводчик отчасти использовал и договор Олега. Из него он заимство-
вал имена послов Олеговых: Карла, Фарлофа, Веремуда, Рулава
и Стемида л; из него же он взял указание на великих князей,
«под Олгом сущих», пояснив, что они сидели по русским
городам.
30
Описание клятвы мужей Олеговых, которые «по Рускому
закону кляшася оружьем своим и Перуном богом своим, и Волосом
скотьим богом» ”, составлено по договору Олега, в котором сказано:
«кленшеся оружьем своим» н, и по договору Святослава, где
говорится: «да имеем клятву от Бога, в его же веруем, в Перуна
и в Волоса, скотья бога» °. Таково, по моему мнению, происхож-
дение первого договора Олега. В нем нет ни одного слова, которое
не могло бы быть возведено к первоисточнику, каковым являются
подлинные договоры. Впоследствии договор Олега в подлиннике
был внесен под соответствующим годом, но текст рассказа под
907 г. не был изменен, и так образовались два договора, связанных
с именем Олега. Эти соображения тем более мне кажутся основа-
тельными, что в договоре 911 г. определенно говорится, что это
был первый опыт «известити такую любовь бывшею межю хри-
стияны и Русью многажды ... но точью простословесен, и писа-
нием и клятвою твердою» п. Что касается ссылки Игорева договора
в статье, говорящей о праве возвращающейся из Константинополя
Руси требовать продовольствие и судовые снасти от греческого
правительства, на какой-то предшествующий договор: «якоже
уставлено есть преже» р, ссылки, которая имеет соответствие
только в измененной выше фразе договора 907 г., то это вряд ли
может служить доказательством подлинности договора 907 г.,
так как в Игоревом договоре и в других случаях есть ссылки
на предшествующие соглашения, которые не находят себе соответ-
ствия ни в одной статье ни договора 911 г., ни договора 907 г.
Следовательно, надо полагать, что либо дошедшие до нас тексты
неполны, либо, что правдоподобнее, следует понимать выражение
«якоже уставлено есть» как указание не на статью договора, а на
установившийся обычай с.
Договор Игоря оказал и в другом отношении влияние на содер-
жание свода. Из него сводчик узнал, что среди Игоревой Руси
были христиане. «Елико их крещенье прияли суть от страны
Рускыя» т, — говорится в договоре. Но есть в нем еще одно место,
которое, мне кажется, неправильно было отнесено сводчиком,
как и относится нередко до сих пор в научной литературе, к Руси:
«Мы же, елико нас хрестилися есмы, кляхомъся церковью святаго
Илье в сборней церкви, и предлежащем честным крестом, и ха-
ратьею сею» и т. д. «А некрещеная Русь, — говорится далее, —
полагают щиты своя и мече свое наги, обруче свое и прочая оружья,
да клянутся о всем» у. Это, по-видимому, неверно.
Дело в том, что договор составлен от имени греческого прави-
тельства. Исключение составляла одна только фраза: вначале
«и великий князь наш Игорь ... и людье всей Рустии послаша ны»,
но непосредственно за нею следует «ныне же уведел есть князь ваш
посылати грамоту ко царству нашему» ф. И далее до конца весь
договор говорит о греках в первом лице и о Руси во втором в про-
тивоположность Олегову договору, который составлен от имени
русского великого князя. И в данном случае слова в первом лице
должны быть отнесены к грекам; предшествующая фраза гласит:
31
«мы же съвещаньем все написахом на двою харатью, и едина
харатья есть у царства нашего, на ней же есть крест и имена
наша» х.
Далее, в договоре Олега и во многих статьях договора Игоря
термин «христиане» применяется к грекам и христианам противо-
полагается определенно Русь. В приведенной фразе выражение
«елико нас хрестилися есмы» есть описательная форма вместо
«христиане». Тем правдоподобнее предположить, что здесь дело
идет о клятве, данной греками, что ни в каком другом месте
договора не говорится о присяге со стороны греческого прави-
тельства.
Смысл мне кажется таков: представители греческого прави-
тельства принесли присягу в Константинополе, очевидно, в при-
сутствии посольства, в «святаго Илье в сборней церкви». Церковь
святого Илии — это, вероятно, варяжская церковь святого Илии
в Константинополе, о чем догадывался [Е. Е.] Голубинский ц,
или, может быть, дворцовая церковь святого Илии, построенная
императором Василием Македонянином. Что греки присягали
именно в церкви святого Илии, понятно, если вспомнить, что
скандинавы и славяне отождествляли святого Илию с Тором
и с Перуном. Это была уступка их языческим представлениям.
Что касается Игоря и его людей, то им предстояло принести
присягу после того, как послы императоров («со слом царства
нашего») «допроводять» к ним текст договора «и ти приимающе
харатью, на роту идут хранити истину» ч.
Думать, что в Константинополе присягнула христианская часть
посольства, нет никаких оснований: если бы под «елико нас хрести-
лися есмы» IU подразумевались послы и гости, то это было бы
оговорено.
Дело с их стороны ограничилось подписанием той копии
договора, которая осталась в Константинополе; об этом акте послов
и гостей в договоре и говорится совершенно определенно. Не совсем
ясная фраза о присяге греческого правительства была отнесена
сводчиком к Игоревой Руси. Вычитав про константинопольскую
церковь святого Илии, он отождествил ее с современной ему
киевской церковью того же святого, «яже есть над ручаем, конец
Пасынъче беседы и Козаре» щ, и на основании договора описал
прибытие греческого посольства в Киев, присягу Игоря и поганой
[языческой] Руси на холме Перуна и христианской Руси в церкви
святого Илии. Что весь рассказ заимствован из договора, явствует
из одной фразы: говоря о церкви святого Илии, сводчик поясняет
«се бо бе сборная церкви» э, как названа церковь святого Илии
в договоре.
Вторым источником, которым воспользовался сводчик для
пополнения своих сведений о прошлом Русской земли, являются
памятники греческой литературы в переводе на славянский язык,
и в первую очередь Хроника Георгия Амартолы ю. Об этом так
много писалось, что подробно говорить о заимствованиях из Амар-
толы не приходится. Я ограничусь указанием тех случаев, когда
32
дело идет о фактах, имеющих непосредственное отношение
к изображению русской истории. Под влиянием Хроники Амар-
толы была переработана русская хронология, и в связи с этим
иначе были расположены походы на Константинополь. Первый
поход был отнесен к 866 г. (ошибочно вместо 860 г.), т. е. ко вре-
мени после прибытия Рюрика, и в связи с этим предводительство
в нем было приписано Аскольду и Диру я так же произвольно,
как в Новгородском своде поход этот был отнесен к временам Кия,
Щека и Хорива а. Впрочем, сводчик знал вариант про то, как Кий
«ходил Царюгороду» и «велику честь приял от царя». Далее,
поход Игоря был отделен от похода Олега и поставлен на свое
место под 941 г., но, отделив счастливый поход Олега от несчаст-
ного похода Игоря, сводчик все-таки сохранил вкратце рассказ
о вторичном походе Игоря на Царьград, имевший будто бы место
через два года и окончившийся просьбою императоров о мире б.
Этот рассказ заменил собою перенесенный назад рассказ о походе
Олега.
Кроме сведений о походах на Русь, сводчик использовал Хро-
нику Амартолы и в ином отношении. Черпая из нее сведения
о греко-болгарских событиях, он по аналогии сочинял и соответ-
ствующие русские события. Например, под 914 г. у Амартолы
сообщалось о первом нашествии печенегов на греческие земли в;
в своде это известие по ошибке отнесено к 915 г., и к нему по ана-
логии сочинен рассказ о том, что «приидоша Печенези первое
на Рускую землю, и сотворивше мир с Игорем, идоша к Дунаю» г,
а под 920 г. сообщается о войне Игоря с печенегами д.
Не одна Хроника Амартолы служила источником для свода.
Рассказ о двух походах Игоря — 941 и 944 гг. — составлен, как
доказал Васильевский, под влиянием не дошедшего до нас памят-
ника, послужившего первоисточником также для «Жития» Васи-
лия Нового е.
К греческому первоисточнику надо отнести и известия о пере-
движении народов в долине Дуная. Эти известия первоначально
находились, вероятно, в связи с Повестью о переложении книг,
на что указал совершенно правильно Шахматов >к.
Повесть о переложении книг начиналась, по-видимому, рас-
сказом о расселении народов после Потопа; затем следовало
сообщение о происхождении языка словенска от племени Афетова
и о поселении словен под именем «нарци», т. е. норики (Norici),
на Дунае, на Мораве и в других местах Балканского полуострова,
о нашествии на них волохов и о их расселении по Висле, причем
сведений о расселении восточных славян первоначально не было,
как видно из самого контекста3. Следующий отрывок, относящийся
к той же повести, сообщает о нашествии на Дунай болгар и угров
белых, о насилиях обров и о нашествии печенегов и угров чер-
ных11. Третий отрывок помещен под 898 г., сообщает опять о наше-
ствии угров, после чего следует самый рассказ о переложении
книг1'. Эти отрывки, тесно связанные между собой по содержанию,
носят на себе следы греческого происхождения, что особенно
3 С. В. Бахрушин
33
заметно в рассказе об обрах, в котором очень много грециз-
мов.
Начинается он с чисто греческой по построению фразы: «при-
доша от Скуф, рекше от Козар (пояснение сводчика), рекомии Бол-
гаре» л. И выражения «от Скуф», и «рекомии» (oi Xeyopevoi)
указывают на греческий источник этой фразы. Далее «Угри
Белии»; уже [А.-Л.] Шлецер правильно отождествлял [их]
с БгирКоь греческих авторов, которые так называют хазар, и вы-
ражал изумление, почему Нестор в данном случае не употребляет
обычного их названия, как он делает это в других местах41.
Объяснить можно тем, что здесь мы имеем точный перевод с гре-
ческого: союзников Ираклия греки называли «турками» по-латин-
ски, а «турки» на славянском языке переводились словом «угры».
Далее, как указал [С.] Гедеонов, знаменитая русская притча
о гибели обров есть ловкий перевод греческой поговорки: в IX в. пат-
риарх^ Николай писал Симеону Болгарскому об аварах: «dZZd
каь обтоь dndZwvTo kai ообе Xeiapavov той yevocg снДотата 1»
(«и эти погибли, и не осталось от племени их остатка») — «поги-
боша, аки Обре, их же несть племени, ни наследка»". Итак, мы
имеем дело с переводом с греческого, произведенным, вероятно, на
Балканском полуострове (повествование идет исключительно
о юго-западных славянах). В частности, эпизод об обрах касается,
вероятно, не русских дулебов, а дулебов чешских, которые
в X в. были самым могущественным племенем в Чехии. Как
известно, авары действительно завладели Паннонией и Богемией,
и подробности, сообщаемые отрывком, очень близко согласуются
с известиями западных писателей относительно владычества
аваров над западными славянами. Русский сводчик лишь по
недоразумению отнес этот рассказ к дулебам русским0. Боюсь
поэтому, что и русские исследователи, исходившие из рассказа
в своих нередко блестящих гипотезах о древнейших судьбах
восточного славянства, строили их на очень неверном материале
и что гипотезы нуждаются в пересмотре.
Третий источник свода, заслуживающий внимания, — какое-то
географическое сочинение, составленное на Руси и перечисляющее
различные племена восточных славян и описывающее их быт.
Такие географические сочинения мы находим в литературе
многих северных народов средневековой Европы. Все они начи-
наются с перечисления народов, происшедших от Яфета, Сима
и Хама. Таковы, например, географические сочинения исландского
епископа Николая (XII в.)п, Гауке Ерлендсона р, англосаксонского
короля Альфреда (IX в.) с, Виенского архиепископа Адо (IX в.) 1
и др. Чрезвычайно любопытно исследовать точный состав русского
сочинения, но здесь я ограничусь указанием, что сводчик не только
вставил в свой труд большие отрывки из него, но он воспользовался
им, чтобы значительно дополнить текст Повести о первых
князьях. Это видно из следующих сопоставлений.
В первоначальной повести мы читаем: «Идоша за море к Варя-
гом» у; в географическом отрывке: «Афетово бо и то колено:
34
Варязи, Свей, Урмане, Готе, Русь, Агняне» ф; в своде: «Идогпа за
море к Варягом, к Руси; сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко
се друзии зовутся Свое, друзии же Урмане, Англяне, друзии
Гъте; тако и си» х.
В повести: «Иде Олег на грекы, и прииде к Царюграду» ц;
в своде: «Иде Олег на Грекы, Игоря оставив Кыеве; поя же множь-
ство Варяг, и Словен, и Чюди, и Кривичи, и Мерю, и Поляны,
и Северо, и Деревляны, и Радимичи, и Хорваты, и Дулебы,
и Тиверци, яже суть Толковины: си вси звахуться Великая
Скуфь» ч.
Очевидно, что сводчик просто повторил здесь перечисление
народов,заимствованное из географического отрывка: «И живяху
в мире Поляне, и Древляне, Север, и Радимичь, и Вятичи,
и Хрвате ... и Улучи, Тиверьци седяху по Днестру ... да то ся
зваху от Грек Великая Скуфь» ш. К этому перечислению он
прибавил варягов, словен, кривичей и мерю, о которых говорилось
в повести. Далее сводчик сделал следующую вставку в текст
повести: «первии насельници в Новегороде Словене, Полотьски
Кривичи, в Ростове Меря, в Белеозере Весь, в Мурому Мурома,
и теми всеми обладаше Рюрик» щ. Это опять простое повторение
текста географического отрывка: «а Словене (держат княжение)
свое в Новегороде, а друе на Полоте, иже и Полочане, от сих же
и Кривичи . . . таже Северо от них. На Белеозере седять Весь,
а на Ростове озере Меря . . . язык свой Мурома» э.
Из этих сопоставлений видно, что под руками сводчика было
самостоятельное географическое сочинение, которым он свободно
пользовался, дополняя из него рассказ повести, и что все сооб-
ражения исследователей, основанные на этих документах, должны
считаться ошибочными.
Я не буду останавливаться на второстепенных дополнениях,
внесенных сводчиком, вроде Повести об апостоле Андрее или
пресловутой сказки о белогородском киселе. Отмечу лишь, что
в некоторых случаях мы можем наблюдать простое распростра-
нение и толкование отдельных фраз, заимствованных из перво-
начальной повести. Например, в повести читалось, что Олег и Игорь
«налезоста Днепрь реку и Смоленск град» ю, а в Киевском своде
под 882 г. рассказывается подробно про завоевание среднего
течения Днепра: «и приде (Олег) к Смоленску с Кривичи, и прия
град, и посади мужь свои. Оттуда поиде вниз, и взя Любець,
и посади муж свои» я.
3*
35
Новые источники по истории Москвы
[Приходо-расходные книги монастырей]
В истории русского народа и Русского государства одной из
важнейших эпох является XVI в., когда складываются предпо-
сылки всероссийского рынка, когда [в результате] беспощадной
[политики] Ивана Грозного [отступают] остатки феодальной
раздробленности и русские земли, объединенные вокруг Москвы,
складываются в единое централизованное целое. Другим таким
моментом, тоже чрезвычайно важным, являются первые годы
XVII в., когда Русское государство подвергалось сильной опас-
ности [нападения] со стороны интервентов. Между тем история
столицы Русского государства — Москвы как города за этот период
очень слабо разработана. Даже такой крупный знаток москов-
ского прошлого, как И. Е. Забелин а, в своих исследованиях почти
исключительно сосредоточивается на XVII в. и отчасти на
XVIII в., уделяя предшествующей эпохе лишь краткие и слу-
чайные замечания. Такой пробел объясняется бедностью источ-
ников. Прекрасный материал, так полно позволяющий восста-
новить картину хозяйственной жизни, классовой борьбы, благо-
устройства и культуры Москвы XVII в., отсутствует для более
раннего времени в результате, во-первых, разорения, которому
подвергся Кремль в эпоху интервенции, а затем пожара 1626 г.,
уничтожившего большую часть московских архивов.
Основным источником для истории города Москвы XVI в.
и начала XVII в. остаются поэтому летописные записи, главным
образом касающиеся московского строительства и московских
пожаров. Эти записи позволяют восстановить только топографию
города и историю его архитектуры.
Поэтому особенно ценно, что в настоящее время оказалось
возможным использовать новые источники для более углубленного
знакомства с внутренней историей нашей столицы в XVI в. и пер-
вые годы XVII в. Такими источниками являются приходо-расход-
ные книги монастырей.
В настоящее время опубликованы приходо-расходные книги
XVI в. и начала XVII в. Кирилло-Белозерского монастыря,
Дорогобужского Болдина монастыря и Вологодского Павло-
Обнорского монастыря б. Неизданными остаются за тот же период
книги монастырей Чудова, Волоколамского, [Спасо-] Прилуцкого
близ Вологды, Тихвинского, Антониево-Сийского, Николо-Карель-
ского, Соловецкого в и других.
Из этих книг я до сих пор не подверг изучению, соловецкие
книги. Остальные послужили материалом для тех выводов, которые
я позволю себе вам представить относительно [данных] источ-
ников.
Для истории Москвы особенно важна единственная сохранив-
шаяся книга одного из московских монастырей — Чудова 1584 —
1585 гг.г
Крупные внемосковские монастыри, как Волоколамский, Бол-
36
динский, имели в Москве свои
подворья. В некоторых случаях
сохранились денежные отчеты
этих подворий, которые тоже
дают ценные сведения о Москве.
Но даже те монастыри, которые
таких подворий не имели или
относительно подворий которых
не сохранилось таких записей,
находились в постоянных сно-
шениях с Москвой, куда ездили
игумены и другие монастырские
власти ко двору с поздравле-
ниями к праздникам, везя освя-
щенную воду, за царской мило-
стыней, а также для уплаты
податей и хлопот о различных
пожалованиях, а монастырские
купчины — для покупки това-
ров на монастырский обиход.
И эти поездки тоже нашли себе
отражение в приходо-расход-
ных книгах монастырей.
Монастырские приходо-рас-
ходные книги до сих пор были
использованы только М. Н. Ти-
Профиль ЦГАДА
Рисунок С. В. Бахрушина
хомировым для характеристики волоколамского вотчинного хозяй-
ства и мною в работе, посвященной предпосылкам всероссийского
рынка в XVI в.д
Прежде всего указанный источник отражает хозяйство мо-
настырских учреждений, находившихся в Москве. Приходо-
расходные книги Чудова монастыря и московских подворий
с большой полнотой вскрывают своеобразный мир феодальных
усадеб, вклинившихся в территорию большого торгово-ремеслен-
ного центра, каковым была Москва уже в XVI в.
Чудов монастырь представлял собою обособленное феодальное
хозяйство, обслуживаемое целым штатом зависимых слуг различ-
ных статей: служебников, детенышей, хлебников, кашеваров,
мастеров и т. д. В его ограде расположены были многочисленные
хозяйственные службы: трапезная, хлебная палатка, где «муку
крупитчатую делают», погреба, в том числе особый «вощечный
погреб» для запасов воска, где хранилась только «запечная
рыба», кузница. Был у монастыря и свой загородный двор вне
Кремля, при нем огороды, в которых разводились всевозможные
овощи и капуста. В 1586 г. на монастырский огород было куплено
3000 [головок] чесноку, 2 ч[етверти] луку-саженцу, плоского
луку по 1 гривне, свекольного семени на 1 алтын, гороху волоского
на 10 денег, моркови да редькового семени на 10 д[енег], 9 гряд
рассады огуречного семени и «пятеры грабли». Под Москвою же
37
стояла чудовская мельница, на починку «заплоты» которой
в 1586/87 г. монастырь нанимал казаков, т. е. рабочих.
Наконец, вблизи от Москвы была расположена монастырская
вотчина Черкизово. Это была небольшая усадьба с хоромами,
с горницей и поварней, с церковью, которую Чудов монастырь
заботливо снабжал богослужебными книгами и другими пред-
метами культа, с огородом, на котором сажали рассаду и редьку.
Центром этого обширного хозяйства была келарская келья
в монастыре. Была в монастыре и феодальная тюрьма, а может
быть, и две.
В несколько меньших размерах, но ту же картину представляли
и монастырские подворья в Москве.
На подворье Болдина монастыря на Покровской улице стояли,
кроме трех келий, большая служебная изба, изба дворника,
поварня, погребица и конюшня. При подворье были две лавки,
выходившие на улицу, которые сдавались в наем. Хозяйственные
нужды подворья обслуживались подмосковными Никольской
и Троицкой вотчинами, сельские работы в которых производились
наемными «деловыми людьми» и детенышами. Детенышами, как
пояснил Борис Дмитриевич [Греков], были наемные рабочие,
получавшие определенный помесячный оклад.
Подворье Волоколамского монастыря представляло собой ма-
ленький монастырь. В нем, кроме палаты, находилась каменная
церковь Благовещения, а при ней попова келья, келья игумена,
келарская, столовая, постельная, келья постоянно проживавшего
на подворье старца, служебная изба, конюшенный двор и т. д.
Для обслуживания церкви нанимался священник с жалованьем
4 руб. в год, «за те ему деньги жить на монастырском дворе у Бла-
говещенья». Кроме того, на подворье жили повара, пастух,
сторож, истопник, детеныши. Имелась на нем и специальная
вотчинная канцелярия для ведения дел в государственных
и судебных учреждениях столицы. В 1592 г. в Москве у Волоко-
ламского монастыря были два дьяка, получавших очень большое
по тому времени жалованье — 7 и 4 р[уб.] в год. Канцелярия
возглавлялась монастырским стряпчим, для которого постоянно
приобретались запасы бумаги и который ходил в приказы по
делам монастыря.
И у Волоколамского монастыря был свой загородный двор,
который в начале XVI в. уже входил в территорию Белого города.
Приходо-расходные книги говорят о посеве овощей на загородном
огороде, об «огородной ополке» и т. д.
Роль подмосковной вотчины играло село Ангелово (недалеко
от Тушина), где сельскую работу выполняли жившие здесь дете-
ныши, на подмогу которым из Москвы высылались и городские
детеныши, за что получали особую плату.
Мы имеем, таким образом, типичное феодальное хозяйство.
Но развитие товарно-денежных отношений в стране настолько
подвинулось вперед, что эти хозяйства утратили свою замкну-
тость и вошли в непосредственную связь с городским рынком,
38
без которого уже не могли существовать. О том, насколько
монастыри и монастырские подворья зависели от вольного рынка
для удовлетворения своих хозяйственных потребностей, наглядно
говорят их приходо-расходные книги с подробным перечислением
расходов, производившихся на Москве «на хлеб, на калачи, и на
соль. . .е и на рыбу, и на икру, и на сельдь, и на вандыши, на
капусту, на борщ, на ботвиньи, на морковь, на огурцы, на лук,
на чеснок, на конопляное масло и на коровье, на молоко, на сыр
и яйца, на творог, соленые губы (грибы), на горшки, на блюда
и кувшины и ложки, на квас, на свечи (восковые и сальные), на
лучину, на сковородную и другую поделку, на уличное и на дворо-
вое чищенье, и на земляные угородьбы на дворе дело . . ,’к и на
воденую возку на домашний обиход», а также «на портняжную
и на сапожную поделку, на мазь и на хоромную и на тележную
и на санную (поделку)» 3.
Монастыри, монастырские подворья и временно приезжавшие
в Москву монастырские власти обращались к рынку для покупки
всех видов продовольствия, за исключением только хлеба, как
общее правило, поставлявшегося из подмосковных вотчин. Даже
хлебы и калачи «на стол», т. е. к обеду, покупались на рынке.
Масло коровье белое и красное приобреталось не только в запас
пудами, но и от случая до случая бересточками и даже блюдечками;
на масленице в феврале 1586 г. на Болдинское подворье куплен
пуд масла. Покупали молоко сладкое и «ряженое», творог, сметану
«коштем», сыр сметанный, кислый, наряду с коровьим маслом
масло конопляное тогда тоже шло в кушанье — «на блины и во
шти», кадочки груздей соленых.
В запас для монастырей приобреталось громадное количество
рыбы всяких сортов и качества. Но нередко приходилось покупать
рыбу и для очередного обеда, когда нужно было угощать боярина,
или дьяка, или другое лицо, связанное с монастырем деловыми
отношениями, или когда приезжал в Москву игумен или келарь.
Но и старец, постоянно проживавший в Москве, отмечал в числе
своих расходов на «еству» покупку рыбы. Для приезда игумена
куплено было калачей, рыбы, икры и сельдей; в Москве были
приобретены рыба, сельди и хлеб на гривну. Для бельцов, служив-
ших в монастыре, для слуг и детенышей покупались мясо, свинина
и караваи, сало ветчинное. Покупались тысячами огурцы «на
домашний обиход солить», бочками капуста кислая и тысячами
кочней капуста свежая, для заготовки которой впрок также
приобретали «травы к осени в капусту, мяты и чебру и тмины»
и другие овощи, яблоки, дыни, вишни в патоке, сливы соленые.
Любопытно отметить, что все монастыри, имевшие более тесную
связь с Москвой, здесь снабжались овощными семенами, в част-
ности огуречными, дынными, морковными, свекловичными.
Бывали даже случаи, когда, может быть, потому, что собственный
запас выходил, или потому, что нужно было получить зерно более
высокого качества, в виде исключения монастыри обращались за
рожью, мукой ржаной и овсом опять-таки к рынку. Так, например,
39
в 1586 г. Болдинское подворье купило 2 четверти ржи в вотчину
на монастырский обиход, 2 четверти ржи для деловых людей,
которые живут в вотчине под Москвой. Очевидно, не хватало
собственных запасов для содержания рабочих. В ту же Троицкую
вотчину купили 49 четвертей овса на семя и 1 четверть овса
лошадям для домашнего обихода. Это были случайные исключения,
но они характерны для феодального хозяйства конца XVI в.,
которое уже не могло существовать одними собственными запа-
сами.
Точно так же приходилось мднастырским подворьям на рынке
покупать дрова для избы — топить, сено для стоявших в городе
лошадей и солому для подстилки. Так, для игуменова приезда
из Болдина были куплен «стожок сена лошадям, а в нем 30 ко-
пен».
Так же зависели монастыри от московского рынка и в отно-
шении одежды и обуви. В московских рядах для старцев и мо-
настырских слуг покупались как подержанные, так и новые
мантии, шубы заячьи, бараньи и другие, кафтаны, кошули,
сарафаны (в то время сарафаны были мужской одеждой), рубашки,
портки холстинные и льняные, пояски, шапки, колпаки, рукавицы,
сапоги.
Кроме покупок на рынке, монастыри обращались к портным
мастерам для пошивки нового платья или ремонта старого.
Материалом служил тоже покупной материал (посконина, хол-
стина, сукна сермяжные, крашенина черная и т. д.), который
покупался в рядах. Что касается иностранных товаров, то они
приобретались в очень небольшом количестве и очень редко.
В августе 1587 г. болдинский старец Герасим купил крашенину
черную на шубу и пуговицы, да l'/г аршина харни посконной
на подкладку, да нитей, чем шить шубу, и дал мастеру «от дела
у тое шубы» 8 денег (4 коп.); в октябре он «давал поделать ряску,
а прикупил к ней сукно на поделку и рукава у ряски поставить».
В июне 1586 г. был поделан, т. е. перешит, кафтан слуги Болдина
монастыря Михаила Рожнова, «прикупили ему к кафтану на
поделку сукна да за дело дали мастеру 21 /2 алтына». В марте
1587 г. другому слуге мастер «шапку поделал да пух к ней куний».
Наконец, и сапожники шили монастырям на заказ обувь
и чинили старую, подшивали под сапоги подошвы.
Сравнительно много тратили монастыри на всякую «седельную
снасть» (седла, притачки, тебеньки, хомуты), а также на покупку
повозок (телег и саней). По-видимому, все эти предметы были
очень непрочны и часто рассчитаны были на одну только поездку.
Посуду деревянную (ставцы, братины, ложки), глиняную
(горшки, кувшины), металлическую (сковороды блинные, чу-
мички, котлы медные, горшки железные) тоже покупали на
рынке.
Наряду с этим монастыри обращались непосредственно к куз-
нецам и медникам со всевозможными заказами. Кузнецы подко-
вывали монастырских лошадей, чинили старые и делали новые
40
сошки для подмосковных вотчин, топоры, котлы и т. д. Медники
лудили монастырскую посуду. Например, Волоколамский мо-
настырь в 1575 г. заплатил двум московским мастерам, Якову
да Петру, «от блюд и сковород за полуду 20 алтын, от поделки
трех котлов — 2 алтына, [от] четырех кумганов, от 5 братин от
полуды, от трех оловянных ... 12 [алтын]» и в 1576 г. «от блюд
и от сковород и котла» — 3 р [уб.] 20 а[лтын].
Много расходов производилось на «хоромную поделку», т. е.
на ремонт скоро гнивших деревянных построек и на строение
новых. Как видно из книг, лесной ряд в Москве [вел] широкую
торговлю всевозможными древесными материалами. Можно было
приобрести на рынке и целый сруб — клетку. Артели плотников,
преимущественно карелов, предлагали свои услуги.
Есть много очень подробных сведений о том, какие постройки
воздвигались на подворьях, особенно это касается Болдинского
подворья и в Чудовом монастыре. Отдельно покупались окон-
чины паюсные и слюдяные. Любопытно отметить, что уже
в XVI в. для церкви, для игуменских келий приобретались
стекольные окончины, что несколько нарушает обычное представ-
ление о чрезвычайной примитивности московских построек
XVI в.
Отоплялись монастырские постройки выложенными из кирпи-
чей печами. И Болдинский, и Чудовский монастыри то и дело
обращались к печникам, когда нужно было выложить и обелить
печь в келье или сделать вновь «печь . . . большую для хлебного
печенья». Так, на Болдинском подворье в августе 1586 г. «поде-
лывал мастер в одной келье да и обелил тое печь» и получил «за
дело от печи гривну денег». В следующем году делали на Москов-
ском подворье печь, и печнику дано «за дело у печи и за очелье
и за отбель» 5 алтын.
Сведения о постройках, производившихся монастырями, дают
много конкретных данных для характеристики деревянной архи-
тектуры Москвы в изучаемую эпоху и для представления о дворо-
вой застройке в ней.
Кроме построек, монастырю приходилось проводить ряд работ
по домовладениям (очистку дворов и улиц, вывоз навоза и т. п.).
И тут тоже своих сил не хватало, и монастырям приходилось
нанимать для этого казаков, батраков и извозчиков. Даже для
работ в своих подмосковных вотчинах они нанимали в Москве
казаков.
Мы видим, таким образом, из приходо-расходных книг монас-
тырей, что уже во второй половине XVI в. крупный феодал
в Москве не мог ограничиваться услугами крепостной дворни
и должен был обращаться к услугам вольного рынка. Но для
историка Москвы особенно важно отметить, что московский рынок,
судя по тем же книгам, не только снабжал феодалов, живших
в самой столице, но протягивал свои нити гораздо дальше.
Среди московских ремесленников были специалисты, на произве-
дения которых предъявляла спрос вся страна. Таковы на первом
41
месте специалисты художественного ремесла — живописцы и юве-
лиры.
Особенно крупные заказы поступали от иногородних монасты-
рей на иконы. За иконами в Москву приезжали издалека. В апреле
1599 г., например, болдинский священник Иринарх выменял
в Москве 11 образов «троиц на золоте». В 1600 г. старец того же
монастыря, «живучи на Москве», приобрел 26 образов «троиц
на золоте и на красках», 15 образов Бориса (ангела царствовав-
шего тогда Бориса Годунова) и Глеба и 3 образа «пречистой»,
всего 44 иконы. Для Кирилло-Белозерского монастыря в 1568 г.
были куплены в Москве 184 иконы, а в 1581 г. — 34 иконы и т. д.
Можно было приобрести и целый набор икон для иконостаса —
деисус различного размера.
Помимо покупки готовых икон в иконных рядах, богатые
монастыри обращались с заказами непосредственно к лучшим
мастерам, чаще всего к высококвалифицированным «государе-
вым» иконникам. Так, Болдин монастырь в мае 1586 г. заказал
царскому иконнику постнику Герману копию с почитаемой в Доро-
гобуже иконы «пречистые Смоленской», причем было «ряжено»
заплатить 7 р[уб.], т. е. очень высокую по тому времени цену.
Другому государеву иконнику — Ефимию в октябре 1586 г. была
заказана за 40 а[лтын] копия с какого-то «чудотворного» образа
Николы для церкви в вотчину того же Болдина монастыря на
Пахре. Царских иконописцев нанимали даже ездить в Болдин
монастырь «образов починивать».
Наряду с мастерами станковой живописи были специалисты
фресковой живописи. Таким специалистом был старец Александр,
который в 1586 г. «подписывал кноты у Архангела вверху у святых
ворот» в Пудовом монастыре. Завершение этой большой работы
было отмечено в жизни [Чудова] монастыря устройством для
мастера архимандритом обеда, для которого была куплена щука-
«наколедка» и различной рыбы на две ухи. Тот же старец
Александр вместе с двумя учениками вызывался в 1585 г. в Ки-
рилло-Белозерский монастырь расписывать «святые ворота».
В Москве же приобретали для иконостасов деревянные «тябла»,
писанные «красками разными», в которые вставлялись в церквах
иконы, и «деревца образные», т. е. доски, на которых писались
иконы.
Наряду с иконниками славились на все государство москов-
ские «серебренники», одной из специальностей которых были
оклады на иконы большой художественной работы. Так, в 1585 г.
«серебренники» обложили в Москве для Болдина монастыря
«образ троицы живоначальные листовым серебром и золотом».
В 1599 г. для того же Болдина монастыря был «выменен (т. е. куп-
лен) образ троицы живоначальные, обложен серебром, позоло-
чен». В 1579 г. Волоколамский монастырь заплатил от дела и за
камень, и за прибавочное серебро, и за позолоту 3 р[уб.] 14 а[лтын]
5 ден[ег], и в том же году по его заказу «обложили крест серебря-
ный, кость рыбы, дано за серебро 12 ал[тын]».
42
В конце XVI в. среди московских «серебренников» был круп-
ный специалист, пользовавшийся широкой известностью, диакон
Ильинской церкви в Китай-городе Даниил; он сделал для Бол-
динского монастыря в 1599 г. серебряный -дискос с копейцем
и панагией. Из отрывка следствия о пропаже царской казны
в царствование Михаила Федоровича мы узнаем, что еще в 1620-х
годах произведения этого мастера отмечались и береглись как особо
ценные.
Важное место среди ремесленного населения Москвы занимали
государевы колокольные литцы Пушечного двора, состоявшие
на государственной службе, но работавшие и на сторону, по зака-
зам церковных учреждений. В 1587 г. для Болдина монастыря
«переливали колокол на Москве государевы колокольные литцы».
Для того же монастыря и в том же году колокольный литец
Иван Афанасьев по государеву приказу «лил благовестный коло-
кол в тот же монастырь». В 1607 г. московский колокольный
мастер Игнатий отлил два колокола в 280 и 30 п[удов] в Кирилло-
Белозерском монастыре.
Из других московских товаров, потреблявшихся вне стен
[Москвы], нужно отметить всевозможное ремесленное сырье как
местного, так и заграничного происхождения, которое свозилось
в Москву как из русских городов, так и извне и отсюда распро-
странялось по всем областям.
На первом месте здесь стоит спрос на металлы — железо
и медь. Из богатых рудой районов в Москву поступал уклад нов-
городский, тихвинский и серпуховский. Монастыри посылали
поэтому в Москву деньги специально «на железо купить».
Так, в 1576 —1581 гг. Кирилло-Белозерский монастырь послал
купить в Москву 100 прутов укладу серпуховского, в 1579 г. Воло-
коламский монастырь — 200 прутов укладу.
Как центр иконописания Москва являлась большой потреби-
тельницей красок, которыми снабжала и периферию. Краски
привозились из Западной Европы, в частности из Англии, и отчасти
из Средней Азии. Краски были различных сортов. Волоколамский
монастырь выписывал в 1579 г. из Москвы киноварь для плотнич-
ных работ, а также нашатырь, употреблявшийся, вероятно, для
разведения красок. Чудовский монастырь в 1586 г. приобрел
у москатильника Алексея Гаврилова 7 гривен киновари, 5 гривен
бели, 2 гривны сурика, 10 гривен «черлени» псковской и 12 гривен
вохры для иконописи. Называют приобретение и других красок.
Кирилло-Белозерский монастырь купил 10 золотников лазори-
голубца, 1 /2 гривны вохры грецкой, */2 гривны празелени, 1 гривну
вохры под золочение, 3 фунта квасцов. Такие указания на привоз
из Москвы в различные монастыри разных красок встречаются
очень часто.
Точно так же Москва поставляла и привозное сусальное
золото, которое шло на позолоту икон. Приведу только некоторые
данные. Например, в 1579 г. Волоколамский монастырь приобрел
больше 360 листов сусального золота. Опять-таки и другие
43
монастыри посылали своих купчин приобретать соответствующее
количество золотых листов.
Из местного сырья Москва сосредоточивала громадные запасы
воску, который в большом количестве скупался монастырями
на выделку свечей. Заказывались иногородними монастырями
в Москве и готовые свечи. Болдинский монастырь купил в 1586 г.
девять свечей для паникадила и большую свечу весом в 1 гри-
венку. Он же специально заказал для церкви в монастырской
вотчине свечу «местную» грандиозных размеров: «. . .а воску
в ней потянуло 32 гривенки, а прикупили к той свече воску 8 гри-
вен, а дали мастеру за прибавочный воск и за дело от свечи 2 алтына
и 5 денег».
Для плотничных и других работ требовался рыбный клей, за
ним тоже посылали в Москву. Волоколамский монастырь купил
100 килограммов клея в 1579 г.
Наконец, Москва была местом привоза иностранных колониаль-
ных и бакалейных товаров, за которыми сюда приезжали предста-
вители монастырей. Большой спрос имели в монастырях приве-
зенные из Западной Европы и непосредственно из Азии через
Шемаху пряности: перец, шафран, инбирь, гвоздика, корица,
а также другие колониальные товары — лимоны, продававшиеся
по 1 ’/г копейки за штуку, и сахар, стоивший 4 гривны за голову.
Потребляли монастыри и иноземные вина: романею и аликант.
Закупались и вина церковные.
Как центр церковного управления Москва вообще была основ-
ным центром, где закупались все предметы, связанные с культом.
В этом отношении Москву можно сравнить с Римом. Здесь поку-
пались темьян, ладан, деревянное масло, кадильницы, паникадила,
богослужебные сосуды, панагии и т. д. Покупались на вывоз
и предметы монашеской одежды, в изготовлении которой, судя
по монастырским записям, специализировался Троицкий монас-
тырь. Это были мантии и клобуки, пояски черные, которые прода-
вались саженями и пучками, громадное количество четок кожаных.
7 апреля 1585 г. в казну Болдина монастыря было приобретено
5000 кожаных четок, в декабре 1586 г. — 180 саженей поясков.
К числу предметов полурелигиозного назначения надо отнести
и ложки, которые покупались монастырями сотнями «в оддачю»,
т. е. в качестве подношения влиятельным покровителям и жертво-
вателям, которые, очевидно, принимали этот скромный подарок как
своего рода благословение обители. Волоколамский монастырь
приобрел, например, в 1579 г. в Москве 200 ложек, Болдинский
монастырь в 1585—1600 гг. неоднократно закупал тоже значитель-
ные партии ложек, например в 1600 г. — 300 ложек. Для таких
закупок даже посылали специально деньги с доверенным лицом.
В заключение этого обзора товаров, которыми снабжала Москва
периферию, нужно отметить, что в Москву приезжали также для
массовой оптовой покупки некоторых видов продовольствия, ко-
торое в большом количестве привозилось сюда из разных районов.
Все монастыри запасались в Москве рыбой, медом и доставляемыми
44
сюда из Смоленщины солеными сливами и вишнями в патоке.
Я приведу несколько отдельных цифр, которые характеризуют
эти покупки. Кирилло-Белозерский монастырь посылал ежегодно
за покупкой большого количества меда; например, в 1582 г. куплено
было в два приема 318 пудов меда. Затем относительно рыбы —
вот вам некоторые данные. В 1585 г. Болдинский монастырь
закупил на обиход 50 осетров, 4 пуда 30 граммов семги и 131 /г пуда
икры. В 1576 г. Волоколамский монастырь купил 105 осетров
длинных за 35 р[ублей], 2 бочки белуги за 10 р[ублей] 25 а[лтын],
еще 150 осетров длинных, 13'/з возов семги с реки Умбы, две бочки
белуги, 9 пудов икры, одну бочку осетрины косячьей и, кроме того,
26 к [улей] паровых сельдей.
Наконец, вишня в патоке, которая служила заменой конфет
и сахара, покупалась всеми монастырями бочками или же тыся-
чами, точно так же как сливы.
В общем итоге монастырские приходо-расходные книги откры-
вают перед нами картину большого ремесленно-торгового центра
России второй половины XVI и начала XVII в., о чем до сих пор мы
могли только предполагать и догадываться, так как до нас не дошли
писцовые книги по Москве этого времени, и мы поэтому лишены
были даже тех скудных сведений, которые имеем по Новгороду,
Пскову и некоторым другим городам, изученным [Н. Д.] Чечу-
линым и [Н. А.] Рожковым11.
Монастырские книги вместе с тем вскрывают перед нами те
связи, которые существовали уже в то время между Москвой
и другими русскими рынками. Как крупнейший потребляющий
центр Москва первым делом черпала продукты питания и ремес-
ленного сырья из ближайшей своей округи. Например, Чудов
монастырь покупал огурцы на соление и бочки щучины от коло-
менских огородников и рыболовов, уклад и железо получали из
Серпухова.
Но торговые связи Москвы не ограничивались ее ближайшей
округой. Из Поволжья поступали грандиозные партии рыбы.
Постоянные сношения шли между Москвой и другими важ-
нейшими районами к северу от Вологды — Поморьем с его бога-
тейшими рыбными и соляными промыслами. В Москву обозами
везли терскую семгу, которая часто упоминается в приходо-расход-
ных книгах. Так, в 1586 г. Чудов монастырь купил у каргопольца
Оники Бабыкина 8 возов семги. Частично белозерскую семгу
поставляли северные монастыри, что также нашло отражение в их
приходо-расходных книгах. Из Поморья везли монастыри — вла-
дельцы соляных угодий — соль на продажу в Москву. Сохранились
книги о продаже соли Прилуцким монастырем. С западных окраин,
как мы видели, из Смоленской области везли сливы и вишни,
а также поступали можайские сукна. Мед поставляли Калуга
и Арзамас.
В общем итоге приходо-расходные книги дают бесценный
материал для установления той роли, которую играла Москва
в складывании всероссийского рынка. Москва ярко выступает
45
на страницах этих книг как основной центр, вокруг которого
идет начало процесса экономического объединения страны, завер-
шившегося в XVII и XVIII вв.
В этом отношении много говорит даже простой список ино-
городних купцов, с которыми вели дела монастыри. Среди них
мы встречаем и новгородцев, и ярославцев, и угличан, и ржевичей,
и арзамасцев, и болховчан, и темниковских татар, смолян, пере-
славцев, мещан — коломнян, можайцев, каргопольцев, вологжан,
казанцев, белозерцев и т. д.
С другой стороны, книги отражают и сложный процесс скла-
дывания московского посада. В частности, из них видно, что
«свод» торговых людей в Москву играл в экономической и со-
циальной жизни города XVI в. гораздо большую роль, чем можно
было предположить. Приходо-расходные книги позволяют зна-
чительно расширить список городов, откуда были переведены
местные жители на жительство в Москву. Кроме сведенцев-смолян,
о которых уже было известно в литературе, в них упоминаются
сведения из Вязьмы, Новой Ржевы, Ярославля, Балахны, Устюга,
Старицы и др. «Свод» способствовал и сосредоточению в Москве
крупных капиталов, и установлению более тесных связей столицы
с другими русскими городами. В этом отношении «свод» играл
в экономической жизни Москвы в XVI в. ту же роль и преследовал
ту же цель, какую играл позже перевод крупных иногородних
торговых людей в состав московских гостей и гостиной и суконной
сотен.
Приходо-расходные книги отметили также процесс втягивания
крепостного населения дворцовых слобод в торгово-ремесленную
деятельность посада. Очень интересны сведения о государевом
мастере Федоре Коне, строителе Белого города. Он был тяглецом
Конюшенной слободы, а пасынок его вел уже в начале XVII в.
крупную торговлю, в частности иноземными товарами.
Отмечается также выделение из среды московских торговых
людей группы крупных купцов. Это характеризует ту дифферен-
циацию посада, которая происходит в XVII в. Такова, судя по
болдинским книгам, в конце XVI в. торговая семья Шориных,
давшая в XVII в. крупнейшего представителя московской тор-
говой знати Василия Шорина. В 1590 г. Семен Шорин скупал
через посредство Болдина монастыря пеньку, очевидно, для пере-
продажи иностранным купцам. В декабре 1595 г. монастырские
власти получили от него «задаточных денег на пеньку» 20 руб.,
а в январе у него взято еще «пененных денег» 5 руб.
Эти сведения о торговле Шорина дополняются из другого источ-
ника — справкой о том, что в 1587 г. английские купцы были
должны Шориным 625 руб., очевидно, за пеньку.
Семен и Григорий Шорины постоянно ссужали монастыри
значительными денежными суммами. В 1575 г. они дали 84 р [уб.],
в 1586 г. — 16 р[уб.], в 1587 г. — 30 руб. на монастырские
покупки и еще 37 руб. на покупку меди в прибавку к благовестному
колоколу.
46
С другой стороны, и сами Шорины иногда пользовались
монастырем как банком, у которого черпали не хватавшие им
средства; в одном случае даже заняли 80 руб.
К числу очень важных новых данных относятся сведения
об участии в московской торговле представителей крупной
феодальной знати. До сих пор таких сведений для XVI в. у нас
не было. Известный государственный деятель царствования
Федора Ивановича, участник комиссии по выяснению причин
смерти царевича Дмитрия, что дало впоследствии повод обвинять
его в организации убийства царевича Дмитрия, окольничий
А. П. Клешнин, подобно Шориным, скупал при посредстве мо-
настыря пеньку в больших размерах. В 1595 г. человек его Про-
кофий Андреев принес за пеньку 90 руб. и вторично за зимушную
пеньку (предшествующего года) 20 р[уб.]. В 1596 г. у того же
Прокофия Андреева взято за 8 бер[ковец] 71 /4 пуда пеньки
108 руб. В январе 1599 г. продано ему пеньки «на взор без весу»
почти на 100 руб. Клешнин для своих операций, как и Шорины,
пользовался ссудами от монастырей. Николо-Карельский монас-
тырь в 1589 г. дал ему в долг 300 р[уб.].
В просмотренных мною книгах я не нашел сведений о торговле
Бориса Годунова, но и у него были крупные денежные дела
с монастырями. В 1582 г. Кириллов монастырь в оплату за покупку
немецкого колокола «дал деньги . . . что были в займах у Б[ори-
са] Федоровича] Годунова».
В оживленной торговой деятельности Москвы принимали
участие и монастыри, хотя в гораздо более слабых размерах,
чем это обычно принято думать. Монастыри поставляли на мос-
ковский рынок небольшое количество продуктов сельского хозяй-
ства из своих вотчин, притом продуктов второстепенного зна-
чения. Мне попалось одно лишь указание на продажу монастырем
хлеба. В 1592 г. с подворья Волоколамского монастыря, по-
видимому, в виде исключения было продано лавочным сидельцам
в житном ряду 1305 четвертей оброчного продажного хлеба (овса,
ячменя, солода и конопли). Нужно отметить, что продавалась
не рожь, а второстепенные сорта хлеба. К этому можно прибавить,
что в 1592 г. во главе хозяйства Волоколамского монастыря
стоял чрезвычайно энергичный финансист, который старался под-
нять доходы монастыря. В предшествующих и последующих
записях таких указаний нет. В том же 1592 г. Волоколамский
монастырь продал 70 саженей дров на дворы князя И. Ф. Мстислав-
ского и князя И. М. Глинского. Болдин монастырь вел довольно
бойкую торговлю сеном из своих подмосковных владений. Так,
в 1587 г. было продано в Москву 63 воза монастырского сена на
20 р[уб.], в том числе 40 возов Степану Васильевичу Годунову.
Продавая свое сено на сторону, монастырь считал даже выгодным
своих собственных лошадей держать временно в городе и кормить
покупным фуражом. В 1587 г. он перевел из вотчины к Москве
лошадей, «что в вотчине животинного корму сена и соломы и мя-
кины не стало до весны», и держал их на Москве 5 недель.
47
На их прокормление было куплено 13 возов сена за 4 руб.
«и 71 /2 четвертей . . ,к квасного» за 7 алтын 3 деньги.
Мы видим, таким образом, что этот расход — несколько более
5 руб. — все-таки был меньше, чем доход 20 руб., который
монастырь получил от продажи сена.
Изредка пригоняли также и скот на продажу из подмосковных
владений. 10 июля 1589 г. старец Герасим из Болдинского
монастыря продал на Москве 4-летнего быка из подмосковной
монастырской вотчины и взял за него 1 руб.
Гораздо крупнее были торговые предприятия в Москве север-
ных монастырей, владевших в Поморье соляными и рыбными
промыслами и поставлявших на московский рынок возы семги
и тысячи пудов соли. Прилуцкий монастырь продал в 1589 —
1590 гг. соли, привезенной из собственного Унского усолья и по-
купной из Холмогор, на 1036 руб. Николо-Карельский монастырь
в 1570 г. продал через своего посредника на Москву 4 воза рыбы
(семги).
Исчерпать все данные о московской торговле и ремеслах
второй половины XVI — начала XVII в. в сравнительно коротком
докладе не представляется возможным. Но того, что я сказал,
мне кажется, достаточно, чтобы убедиться, какую полную и яркую
картину дают эти источники для характеристики Москвы как
центра самых разнообразных рыночных связей, подготовлявших
слияние их в единый всероссийский рынок.
Косвенно отражалось на приходо-расходных книгах и адми-
нистративно-политическое значение Москвы. На подворьях
в Москве то и дело временно проживали монастырские власти —
игумен и келарь, приезжавшие в столицу то с праздничной
«водой» для поздравления царя, то для «поставленья», т. е. офи-
циального утверждения в игуменском звании, то для хлопот о тех
или иных милостях.
Текущие дела в правительственных учреждениях заключались
в очередной уплате налогов и в хлопотах об утверждении грамот.
Имея постоянно дело с приказами, монастыри тратились и на
поддержание добрых отношений с приказными дельцами. В 1575 г.,
например, старец Антониево-Сийского монастыря Исайя на Москве
«ударил челом диаку Остуде Власьеву, нес поминка рубль денег
да другому диаку Тимофею Петрову рубль же, да робятам их
дал 4 московки». Подьячие и привратники довольствовались менее
крупными приношениями, например получали по деревянной
ложке в виде подарка.
Иногда отмечались в книгах и совершенно необычайные
случаи. В 1552 г. два старца Николо-Карельского монастыря —
Иона да Марко — пошли к Москве «воровать на строителя»,
т. е. доносить; со своей стороны строитель, очевидно желая обез-
вредить эту интригу, послал в Москву старца Лаврентия, которому
на поездку из монастырской казны было выдано I1 /2 р[уб.]л.
Мельком разбросанные по страницам книг данные о повин-
ностях монастырей, несомненно, должны расширить и уточнить
48
наши сведения о финансах XVI в. Например, Волоколамский
монастырь платил в царствование Ивана IV со своего подмосков-
ного села Ангелова «татарский корм» — может быть, пережиток
времен Василия Темного.
Отражены на записях в книгах и работы по постройке Белого
города в царствование Федора Ивановича, которые значительно
пополняют наши сведения о строительной технике и об орга-
низации работ. Материалы для постройки поставлялись по
«уроку» из подмосковных волостей. Бутовый камень ломали
в Мячковской волости крестьяне, в Мячкове же на месте из этого
камня выжигали известь, для чего были устроены «известные
печи», дрова к которым подвозились за счет окрестных земле-
владельцев. К месту стройки камень и известь доставлялись под-
московными крестьянами. Расходы верстались посошно. Так, Бол-
дин монастырь со своих подмосковных вотчин платил «по расчету
с сохи» «за известную возку» из Мячкова «к городовому делу»
к Москве в 1585 г. за 9 бочек извести — 36 алт[ын] 4 д[еньги],
в 1586 г. — 5 алт[ын], в 1587 г. [за] 6 бочек — 20 алт[ын] и за
дровяную возку к известным печам в Мячкове — 10 алт[ын]
4 д[еньги]. Чудов монастырь предпочитал вывозить камень
и известь «собою, а по сохи не давати» и даже выхлопотал себе
на этот счет особую грамоту в феврале 1586 г. В мае из монастыря
был послан в Мячково слуга «под известь подводы наимовати»,
провозу от извести было заплачено извозчикам 15 руб. В расходы
Болдина монастыря вошел в 1585 г. также «воз черемхового
прутья», которое требовалось «на связи к городовому делу»,
т. е., вероятно, на леса. Чудов монастырь опять предпочел дать
1 р[уб.] 14 алт[ын] 1 д[еньгу] «найму от телег от черемхи» из
расчета по 3 ал [тына] 1 д[еньга] за телегу, т. е. за 15 телег.
В дальнейшем монастыри участвовали в ремонте городских
укреплений. Так, в 1595 г. Прилуцкий монастырь внес 2 р[уб.]
«на московскую городовую кровлю».
Таким образом, мы получаем ряд очень ценных данных о ра-
ботах по укреплению столицы XVI в. Если принять во внимание,
что даже хронология постройки Белого и Деревянного города
в литературе еще точно не установлена, то важность нового
источника становится очевидна.
Но особенно важны для истории Москвы расходы монастырей
на благоустройство города. Среди повинностей, падавших на них,
заслуживают особенного внимания расходы на замощение и со-
держание в чистоте улиц.
В 1585 г. Болдин монастырь должен был «мостити на Покров-
ской улице мост с московского двора», для чего было куплено
50 двухсаженных бревен и «за бревенья да за дело плотником»
было дано 32 алтына. В 1586 г. Чудов монастырь на замощение
6 саж[ень] своего участка в Кремле должен был купить 100 трех-
саженных бревен, 13 досок и 100 гвоздей больших, всего на 7 руб.,
а на замощение Зачатьевского переулка — 40 трехсаженных бре-
вен и «большого прибойного гвоздя» на 1 руб. Натуральную
4 С. В. Бахрушин
49
повинность можно было переводить и на деньги. Так, в 1607 г.
за 21 /2 саж[ени] мостовой на Ильинском крестце Волоколамский
монастырь заплатил в государеву казну 2 руб.
Содержание дворов и улиц в чистоте тоже возлагалось на
владельцев подворий, на которые и падал регулярно расход «на
уличное и дворовое чищенье». Как только сходил снег, начиналась
энергичная работа по удалению нечистот. 9 марта 1585 г. со двора
Болдина монастыря выгребали навоз из конюшен, дали батракам
10 д[енег]. 19 апреля «наняли батраков двор чистить у кельи
и возить с двора», дано «от дворового чищенья» 8 алт[ын].
16 апреля 1587 г. «наняли извощиков возити грязи с улицы с Пок-
ровки от монастырского двора за город» и т. д.
Наконец, монастыри участвовали и в организации охраны безо-
пасности по ночам в столице. Как известно, в этих целях главные
московские улицы с наступлением темноты запирались решетками,
т. е. бревнами, прокладывавшимися от одной стороны проезда до
другой. При решетках дежурили «решеточные сторожа», которые
должны были задерживать всех несвоевременных прохожих. Рас-
ходы на устройство решеток и содержание сторожей частично
возлагались и на монастыри, поскольку они владели дворами
в Москве. Волоколамский монастырь в 1607 — 1608 гг. внес, напри-
мер, «в решеточную поделку и в сторожу» за два двора 17 алт[ын]
5 ден[ег]. За этим побором аккуратно приходили на подворье
«решеточные старосты».
Очень скромное место в монастырском бюджете занимают
добровольные пожертвования на общественную благотворитель-
ность. В мае 1592 г. «тюремные сидельцы» присылали к воло-
коламскому игумену Иоасафу и к старцам на подворье «бити
челом, просили милостыни на 400 человек»; игумен и старцы
пожаловали, послали в тюрьму 2 руб. по 1 деньге, т. е. по полушке
на человека.
Сведения о монастырских расходах показывают со всей очевид-
ностью, что уже в XVI в. правительство было озабочено благоуст-
ройством города и что, следовательно, нельзя принять безогово-
рочно жалобы иностранцев на грязь и запущенность в Москве.
Во второй половине XVI в. существовало специальное учрежде-
ние — Земский двор, на котором лежала обязанность наблюдать
за чистотою и порядком в столице. Монастыри, имевшие постоян-
ные дела с Земским двором, были заинтересованы в том, чтобы
поддерживать добрые отношения с его начальством. В декабре
1605 г. на подворье Волоколамского монастыря «с Земского двора
ел боярин и подьяцкий неодново», т. е. их неоднократно угощали
обедом.
Но отношения монастырей не ограничивались приказами. Им
приходилось зорко следить за всеми изменениями, происхо-
дившими в высших правительственных сферах, и в этом отноше-
нии их московские записи не лишены интереса.
В 1551 г., например, представители Николо-Карельского монас-
тыря на Москве приобрели две иконы за 10 алтын каждая и
50
[поднесли] родителям знаменитого временщика — Федору Ада-
шеву и его жене”. В конце царствования Грозного и при его сыне
Федоре на страницах приходо-расходных книг мелькает другое
имя — Никита Романов.
В 1585 г. по обычаю в Чудовом монастыре ждали государева
приезда к монастырскому празднику 6 сентября. Делались боль-
шие приготовления: заблаговременно послали слуг в Ярославль
«про государя рыбу купить», куплена была капуста, 300 яблок,
50 арбузов, 2 дыни, 57 паровых сельдей, на 20 алтын купили шаф-
рану и 4 гривенки сахару головного. Делали и лудили котел и про-
тивень. На раздачу почетным гостям к государеву приезду купили
30 братин деревянных. Наконец, заплатили Третьяку Филину за
оклад трех образов «за серебро за 3 образы 5 руб[лев] 2 ал [тына]
без деньги, ему же было выдано за дело и за . . .н, что на басмах,
45 ал [тын] и золото на позолоту венцов». Два образа предназнача-
лись, конечно, царю и царице. Легко угадать, для кого был третий
образ. Это было для всемогущего правителя Бориса Годунова.
Годунов учитывал политическое значение придворного монастыря.
В 1586 г. «Борисова жена молилася чудотворцу» в Чудовом мона-
стыре и «от чудотворцевы раки за покров» пожертвовала
12 алт[ын].
.Однако монастырь не забывал и возможного наследника пре-
стола и 9 февраля 1587 г. послал слугу на Углич к царице Марфе
да к царевичу «с хлебы и с капустою».
Приходо-расходные книги дают некоторый материал и для
характеристики культурного состояния московского общества
в XVI и начале XVII в. Мы узнаем, что в Москве того времени была
распространена торговля книгами. Существовал даже особый
книжный ряд, где торговали также писчей бумагой и, как это
ни может показаться неожиданным, колониальными товарами —
перцем и т. п. Печатные книги покупались на Печатном дворе.
Стряпчий Волоколамского монастыря в 1607 г. приобрел 0 на Пе-
чатном дворе книг на 5 алт[ын]. Чудов монастырь снабжал покуп-
ными книгами церковь своего подмосковного села Черкизова.
Кроме книг, приобретались «главицы» — закладки, иногда
очень нарядные, шелковые, с золотом и с серебром, а иногда прос-
тые, приобретавшиеся аршинами.
Духовные потребности москвичей XVI в. не ограничивались
книжным чтением. Не только царь и митрополит, но и отдельные
епископы, пребывавшие в Москве, и крупные сановники содержали
свои капеллы «певчих дьяков». По большим праздникам певчие
дьяки ходили «славить» по монастырям и подворьям. В декабре
1585 г. Чудов монастырь посетили «славильщики» — государевы
певчие и дьяки. Большой станице дали 1/2 р[уб.], другой ста-
нице — 1/2 р[уб.], третьей станице — 1/4 р[уб.], четвертой —
р[уб.], двум маленьким станицам дали 2 гривны. Тогда же
славили на подворье митрополичьи дьяки. Большая станица полу-
чила 1/4 [руб.]. От Дмитрия Ивановича Годунова приходили
крестовый поп и тоже дьяки, получившие гривну. Известный
51
4*
приказной делец XVI в. Щелкалов имел тоже свою капеллу. Упо-
минается станица А. Щелкалова. Из родственников Годунова имел
свою капеллу Дмитрий Годунов.
Кроме славильщиков, в монастырские подворья забегали «хал-
деи», участвовавшие в «пещном действии». В течение ряда дней
после совершения обряда, как рассказывает [Д.] Флетчер п, «хал-
деи» в шутовских нарядах бегали по улицам Москвы, делая разные
смешные шутки и заходя на богатые дворы за подаянием.
Я не могу исчерпать все богатство того материала для истории
Москвы, который дают приходо-расходные книги не только мона-
стырей московских и подмосковных, но даже таких отдаленных
монастырей, как монастырь Николо-Карельский.
Я не останавливаюсь на целом ряде подробностей, которые
дополняют то, что я говорил. Но уже то, что я сказал, мне кажется,
должно обратить внимание наших историков Москвы на [данные]
источники.
С первого взгляда источники эти неприглядны. [Они представ-
ляют собой] целый ряд записей, чисто формальных, иногда очень
неточных, по которым даже нельзя вывести каких-либо статисти-
ческих данных. Бухгалтерия монастырей была одновременно
и очень сложной, и очень примитивной, так что мы никогда
не знаем, имеем ли мы исчерпывающие сведения или, может быдь,
в других тетрадках были записаны еще дополнительные расходы.
Сначала буквально тонешь в массе мелких сведений. Прибавьте
к этому, что записи сделаны часто отнюдь не каллиграфически,
и будет ясно, что приходо-расходные книги в первую минуту
отталкивают. Даже напечатанные книги не подверглись до сих пор
изучению, если не считать работу [Н. К.] Никольского о Кирилло-
Белозерском монастыре р; эти данные почерпнуты из книг. Упоми-
наются книги XVI и XVII вв. в работе проф. [А. А.] Савича
о Соловецком монастыре с, но они исчерпывающе там не исполь-
зуются.
Однако когда начинаешь приглядываться к этим приходо-
расходным книгам, то [привлекает] живая картина, которая
открывается при знакомстве с ними. Для истории Москвы и ряда
других городов это неоценимый источник, вскрывающий важные
детали русского рынка XVI и XVII вв., т. е. того времени, о котором
у нас сведений по Москве совершенно нет. С другой стороны, мел-
кие сведения, которые разбросаны по страницам книги, дают ряд
бытовых и культурных подробностей, которых вы не найдете в дру-
гих источниках.
52
[Вопрос о русском феодализме в научной литературе]
Задача моего доклада изложить возможно кратко теории о рус-
ском феодализме, возникшие в нашей литературе после смерти
Н. П. Павлова-Сильванского, который первый прочно поставил
в русской науке вопрос о феодализме.
Но прежде чем перейти к моей теме, я хотел бы точно устано-
вить, что я понимаю под феодализмом. Более или менее все иссле-
дователи согласно устанавливают три черты, характерные для
феодального строя: это 1) условность владения землею, обуслов-
ленная службой или оброком; 2) разделение территории на ряд
доменов, образующих своего рода небольшие государства в государ-
стве, владельцы коих пользуются в той или иной мере суверен-
ными правами над населением своей земли; 3) построение госу-
дарства на основе иерархии вассалов и сеньоров, связанных между
собою договорными началами. Такой строй, по мнению большин-
ства историков, соответствует в хозяйстве господству преимуще-
ственно замкнутого натурального хозяйства при наличии узкого,
ограниченного небольшими территориями местного рынка.
Под феодализмом надо понимать именно сосуществование всех
трех указанных черт. Поэтому легко впасть в ошибку, приняв
за проявление феодализма какую-нибудь одну из них.
Так, долгое время внимание историков сосредоточивалось
исключительно на феод[альной] иерархии, которая заслоняла
собою все остальные явления феодализма. Так и сейчас очень часто
за феодализм принимают один из характерных его признаков —
раздробление государственной власти [между] владельцами сеньо-
рий — иммунитет при отсутствии не менее характерных призна-
ков, как вассалитет.
[Однако] характерно, что многие медиевисты разделяют фео-
дализм [на феодализм] политический и феодализм социальный.
Это разделение феодализма, [хотя и] правильное, приводит к тому,
что одни всецело понимают [феодализм как] явление социально-
экономическое, а другие также одно [сторонне видят] в нем явление
только соц[иально]-политическое. Мне представляется, [что оба
эти мн]ения несколько односторонние.
В первой половине XIX в. [п] роисхождение феодализма [выво-
дили из фа]кта завоевания романизованных стран германцами.
У нас, в России, такого завоевания не было, и по [этому долгое
вре]мя господствовало мнение в литературе, что феодализм есть
инсти]тут исключительно западноевропейский, германский, и что
у нас, в России, его не могло быть. Это убеждение особенно прочно
укоренилось, как известно, благодаря полемике славянофилов
с западниками. Славянофилы, особенно К. [С.] Аксаков, доказывая
самобытность русской истории, основывались, в частности, именно
на отсутствии у нас феодализма, в котором они видели проявле-
ние духа насилия, свойственного германской народности и совер-
шенно чуждого славянству. С другой стороны, западники тоже,
не находя в русской истории признаков феодализма, соглашались
53
с тем, что до Петра русская история шла иным путем, чем западно-
европейская, и, настаивая на том, что это было незакономерное
уклонение, тем самым признавали самый факт отклонения. Поле-
мика славянофилов с западниками наложила свой отпечаток на всю
историографию середины XIX в. Можно сказать, что русские исто-
рики, выступавшие в 40-х, 50-х и даже в 60-х годах, так или иначе
научно вырастали под огнем этой ожесточенной перепалки,
невольно подвергались ее воздействию и передали последующему
поколению взгляды, воспитанные в этой атмосфере.
Отсутствие у нас феодализма и противоположность нашего
исторического процесса процессу западноевропейскому были
аксиомой для людей XIX в.
Я не хочу этим сказать, что у Павлова-Сильванского не было
предшественников. Я хотел бы напомнить в этом отношении два
имени — создателя первой научной школы русской истории
С. М. Соловьева и известного историка-юриста Б. Н. Чичерина.
Оба говорили о феодализме или по крайней мере о феодальных
учреждениях в Древней Руси, но ни тот, ни другой не смогли
вполне освободиться из-под влияния установившихся в русской
историографии предрассудков и ослабили свои выводы оговорками
и рассуждениями о причинах отсутствия у нас тех форм феодаль-
ного строя, которые они видели в Западной Европе, и отдельные
верные мысли, высказанные ими, затерялись в значительной сте-
пени для русской публики и русской науки.
Мы вправе поэтому сказать, что категорически вопрос о феода-
лизме в русской истории был впервые поставлен в 1901 — 1902 гг.
Павловым-Сильванским а.
Свою мысль об элементах феодального порядка в удельной Руси
он освещал и в позднейших статьях и сочинениях и окончательно
оформил в книге «Феодализм в древней Руси», вышедшей в 1907 г.6
Исследования Павлова-Сильванского, когда они появились,
опрокидывали, казалось, все существующие представления о рус-
ской истории. Я был в то время студентом Московского универси-
тета и живо помню впечатление, какое они произвели. Это был
как бы удар грома среди ясного неба. Среди профессоров господст-
вовало сдержанное, несколько недоверчивое отношение к новой
теории, отчасти объясняемое тем, что на автора смотрели немного,
как на дилетанта. Среди нас, студентов, шли горячие споры:
одни под впечатлением скептицизма, проявляемого старшим поко-
лением, с ожесточением опровергали взгляд, нарушавший все наши
традиционные представления; другие со свойственной молодости
склонностью увлекаться всем новым и свежим, с пылкостью прозе-
литов стремились по вновь открытому пути, манившему смелыми
и соблазнительными перспективами. О себе скажу, что эта теория
произвела на меня сильное впечатление.
Павлов-Сильванский выступил первоначально с двумя отдель-
ными статьями, имевшими целью доказать наличие в русской
истории некоторых феодальных институтов «закладничества-
патроната» [ — 1897 г.] п и иммунитета — 1900 г.1’ В 1901
54
[ —1902] гг. он напечатал статью о «феодальных отношениях
в удельной Руси», имеющую уже общий характер, в которой он
последовательно выявлял признаки феодализма в России, черпая
одинаково свои доводы из фактов, заимствованных] из Киев-
ской Руси IX и X вв. и Московского государства XVI и XVII вв.д
В этом была, конечно, большая методологическая слабость его
работы, на которую обрушились его оппоненты, но Павлов-Силь-
ванский учел многое из критических замечаний, сделанных ему,
и в 1907 г. выступил с кратким изложением своих общих выводов
по вопросу о феодализме [в книге] под заглавием «Феодализм
в древней Руси» е. Это краткие итоги его длительной работы, и на
них позволю несколько остановиться, хотя думаю, что в основном
они известны всем присутствующим. В этой небольшой по разме-
рам книжке Павлов-Сильванский уже не ограничивается выясне-
нием феодальных институтов в Древней Руси, а дает свою общую
схему русской истории и указывает место в ней феодализма.
Исходя из единства исторического процесса у всех народов, он
строит, в сущности, одну общую схему, одинаково применимую
и к России, и к Западной Европе. Всю русскую историю до 1861 г.
он разбивает на три периода: первый тянется «от доисторической
древности до XII в.» и характеризуется господством «общины или
мира, мирского самоуправления, начиная от низших самоуправля-
ющихся ветвей до высшего самоуправляющегося союза: земли, пле-
мени. ..»; второй (с XIII до половины XVI в.) характеризуется
«крупным землевладением, княжеской и боярской вотчиной, или
боярщиной — сеньорией», и третий (XVI—XVIII вв. и частью
XIX в.) — сословным государством и разбивается «на две тесно
связанные между собою половины: эпоху московской сословной
монархии и петербургского абсолютизма. . .».
«Последний государственный период, — по словам Павлова-
Сильванского, — замыкается переходной эпохою разрушения ста-
рого сословного строя и образованием нового свободного граждан-
ского порядка»
Итак, Павлов-Сильванский ясно представлял себе, что с сере-
дины XIX в. начинается новый период русской истории — граж-
данский (мы бы сказали «буржуазный»), но он еще не завершился,
когда писал Павлов-Сильванский, и поэтому только отметил при-
знаки разрушения сословного государства.
Итак, в первый период, соотв [етствовавший] Киевскому
периоду, по мнению Павлова-Сильванского, основным учрежде-
нием является община, мир. В этом вопросе он находится под
непосредственным влиянием исследований немецкого историка
[Г.-Л.] Маурера о германской «марке» и косвенно славянофилов,
особенно Беляева. Вопросу об общине Павлов-Сильванский
посвятил особую монографию «Община и боярщина», изданную
уже после его смерти 3. После того основательного разгрома,
какому в свое время Чичерин подверг общину Беляева, Павлову-
Сильванскому предстояло начать дело ее воссоздания совершенно
заново. Учитывая делавшиеся в литературе возражения, он отказы-
55
вается от мысли доказать существование в древности «переделов»
общинной земли, в которых до него видели основной признак
поземельной общины, и выдвигает на первый план общинное
самоуправление. Он исходит из «волости» XV и XVI вв., сочетаю-
щей с полицейско-административными функциями известные
права на свою территорию, и стремится доказать, что в «сотнях»,
«погостах», «вервях» Киевской и Новгородской Руси мы имеем
учреждение, аналогичное этой позднейшей волости. Точка зрения
Павлова-Сильванского нашла себе, однако, сильного оппонента
в лице А. Е. Преснякова, который в книге «Княжое право» доказал,
что сотни и сотские, упоминаемые в летописях и актах XII в., были
учреждениями городскими, а не сельскими и. Поэтому мнение
Павлова-Сильванского о том, что древнерусская сотня была про-
образом волостной общины к, должно считать опровергнутым. Еще
меньше оснований отождествлять с позднейшей общиной вервь
или погост — организации, имевшие, по-видимому, исключительно
финансово-административное значение.
И в дальнейшем в своем построении Павлов-Сильванский исхо-
дит из современной ему немецкой историографии, которая видит
основной момент феодализма в «постепенном поглощении древней
марки сеньорией или боярщиной» л. К сожалению, и тут он может
привести доказательства лишь из более поздней эпохи. Сам Павлов-
Сильванский допускает известное противоречие. С одной стороны,
он говорит, что «крупное землевладение развивалось на западе. . .
путем постепенного разрушения и подчинения господам древних
марковых общин» м; с другой стороны, он пишет, [что] «крупное
землевладение растет вследствие естественного процесса накопле-
ния капитала и приложения его к земле разными путями» н.
Конечно, последняя точка зрения более верная, и потому прав кри-
тик С. В. Юшков, когда утверждал, что «борьба общины с боярщи-
ной есть процесс производный. Эта борьба началась тогда, когда
зародилась, развилась и окрепла боярщина» °. Последующая исто-
риография (Покровский, Рожков, Юшков и др.) окончательно
опровергла теорию об общине, установив, что феодальному строю
предшествовали семейные и долевые формы землевладения. Итак,
исходная точка зрения Павлова-Сильванского (господство
поземельной общины) и ее постепенное освоение европейскими
историками, в настоящее время оспариваемая, может считаться
сильно поколебленной последующей критикой.
Зато в полной силе остается центральная часть его исследова-
ния. Павлов-Сильванский доказал существование у нас в удельную
эпоху подобия западноевропейской сеньории, сочетающей «в одном
зерне зародыши как территориального верховенства, так и собст-
венности нашего времени» п, на основе которой получили развитие
все свойственные феодализму институты.
Что касается вопроса о феодальной сеньории, один вопрос
остается неясным. Устанавливая тип «вотчины —государства»,
сеньории эпохи феодализма р, Павлов-Сильванский не задумы-
вается над вопросом, в каком отношении эта сеньория феодального
56
времени находится к позднейшей сеньории, не только пережившей
падение феодализма, но и достигшей расцвета гораздо позже,
в совершенно иных экономических и политических условиях
крепостной сеньории XVII в. Но этот вопрос, как мы увидим,
не вполне разрешила и последующая историография.
Павлов-Сильванский блестяще доказал присутствие в нашем
прошлом основных начал феодализма, и в этом его огромная
заслуга перед русской исторической наукой. Несмотря на горячие
прения, которые вызвала его теория, доводы Павлова-Сильванского
в целом не могли быть опровергнуты. Отдельные возражения,
большей частью объяснявшиеся недостаточным знакомством с кон-
кретными фактами западноевропейского средневековья, исходили
из отживших условных представлений, навеянных старыми воз-
зрениями на сущность феодализма.
Таков казавшийся убийственным довод об отсутствии у нас
неразрывной связи службы с землей, которое выражается в том,
что боярин, перешедший на службу к новому сеньору, в качестве
землевладельца оставался под властью своего прежнего господина.
Павлов-Сильванский успешно парирует это возражение, указывая
на феодальную практику Западной Европы, согласно которой
«служебное подчинение по феодальному договору не обусловли-
вало собою территориальной подвластности всех имений, принад-
лежавших феодалу, так как он обязывался служить за такой-то
определенный феод» с.
Гораздо серьезнее был упрек [Ф. В.] Тарановского, одним из
первых примкнувшего к теории Павлова-Сильванского, в том, что
он не закончил своей работы, ограничившись установлением юри-
дических фактов и не осветив экономической формы русского
феодализма т.
Существенной стороной выводов Павлова-Сильванского явля-
ется та схема, которую он построил в результате своей работы
и которую я изложил выше. Схема эта является первой попыткой
подчинить русскую историю общим с западноевропейскими
законам исторической эволюции, и оказала, как мы увидим, боль-
шое влияние на последующую историографию. Как первая
попытка, проведенная трезво и умно, она представляет собою
крупный факт в русской исторической науке.
Теория Павлова-Сильванского не была принята сразу и цели-
ком, но очень быстро оказала свое влияние на построение русской
истории. То недоумение, которое она вызвала в научных кругах,
в значительной степени объясняется ошибками, допущенными
самим автором в первоначальных его трудах. Увлекшись выясне-
нием элементов феодализма в русском прошлом, он, как мы видим,
в своей статье, напечатанной в 1901 [ — 1902] гг.у, черпал эти эле-
менты одинаково из IX и XVI и даже XVII вв. Это дало повод вид-
ному в то время историку права [М. Ф.] Владимирскому-Буданову
язвительно заметить, что им «для действия феодальных порядков
отводится около 700 лет (т. е. 2/3 исторической жизни России) —
время, достаточное для проявления столь важной и столь выпуклой
57
черты политического и социального быта. Как могло огромное
большинство историков и историков-юристов проглядеть ее?» ф.
Несмотря на этот и другие дефекты ранних работ Павлова-
Сильванского, впоследствии им исправленные, оригинальная точка
зрения его благодаря обильно приводимым в доказательство фак-
там и убедительности параллелей не могла быть просто вычеркнута
из научного обихода: с самого момента ее появления с нею счита-
лись, и считались не только молодые неофиты, но и самые яркие
представители русской исторической школы. В. О. Ключевский,
в то время глубокий старец, со свойственной ему живостью мысли
и тонкостью ума не мог и не захотел обойти молчанием этот факт
в русской историографии. Он не в силах был, конечно, изменить
коренным образом ту схему, над которой работал всю жизнь, но был
и слишком вдумчивым [ученым], чтобы отрицать целиком теорию
своего противника. Потому в издании своего курса в 1904 г. он ска-
зал о ней несколько слов, не признавая и не отвергая ее. «Возни-
кали, — говорит он, — отношения, напоминающие феодальные
порядки Западной Европы. Но это — явления не сходные, а только
параллельные». В доказательство «несходства» Ключевский при-
водил отсутствие «в отношениях бояр и вольных слуг к удельному
князю . . . двух основных феодальных особенностей: это 1) соеди-
нение служебных отношений с поземельными и 2) наследствен-
ность тех и других» х. Иначе говоря, он отметил наиболее слабую
сторону построения Павлова-Сильванского. Тем не менее собствен-
ное построение Ключевского, как мы видим, страдает некоторою
двойственностью.
Любопытны попытки других представителей школы Соло-
вьева— Ключевского примирить теорию Павлова-Сильванского
с прежним воззрением на противоположность русского историче-
ского процесса западноевропейскому. Наиболее характерным
является тот выход, который был найден П. Н. Милюковым.
Не желая отказаться от своего представления о контрасте между
русскими и западноевропейскими историческими явлениями
и вместе с тем вынужденный признать убедительность многих
доводов Павлова-Сильванского, Милюков разрабатывает свою
очень искусственную теорию того, как надо понимать феодализм.
Феодализм может рассматриваться «в родовом смысле» как «изве-
стное состояние общественного строя, существующее или могущее
существовать повсеместно в известный период общественного раз-
вития», и «в видовом» как «индивидуальная физиономия данного
строя в Западной Европе». Поскольку речь идет о феодализме
вообще, то он мог существовать в России, и в этом отношении
Милюков готов согласиться с Павловым-Сильванским; но с запад-
ным феодализмом этот русский феодализм имеет очень мало
общего, так как в нем отсутствует «коренная черта западного
феодализма . . . зависимость по земле» ц. Ту же точку зрения выска-
зывает Владимирский-Буданов, который говорит, что «подобран-
ные . . . (Павловым-Сильванским. — С. Б.} отдельные факты обо-
значают пока не феодализм, знакомый нам по истории средневеко-
58
вой Западной Европы, а то всемирно-историческое явление сме-
шения государственных и частных начал права, которое наблюда-
ется и в дореформенной Японии, и в среднеазиатских тарханах,
и в древнеримском клиентстве, и в византийских поместьях» ч.
Легко убедиться во внутреннем противоречии этой половинча-
той теории. Авторы, воспитанные в условных представлениях
о западноевропейском феодализме (точнее, о французском феода-
лизме), противопоставляют этот локальный феодализм общему
понятию о феодализме. Такое противопоставление, конечно,
в высшей степени фальшиво, тем более что и понятие западно-
европейского феодализма может быть и должно быть расчленено
на видовые его формы (английский, французский, германский
феодализм, каждый имеет свои особые черты, а сходство в учреж-
дениях бывает иногда последствием прямого заимствования).
В ней (этой теории) я вижу в конце концов признание выводов
Павлова-Сильванского, но признание половинчатое, признание
против воли самих критиков, признание с оговоркой, позволяющей
оставаться при своих старых концепциях и вести полемику
по отдельным вопросам, выдвинутым противником.
Гораздо проще и честнее отнесся к теории Павлова-Сильван-
ского выдающийся ученик и преемник по кафедре Ключевского
М. К. Любавский. Со свойственной ему тонкой наблюдательностью
и большим здравым смыслом он открыто признал (в курсе, напеча-
танном в 1915 г.), что «в политическом строе северо-восточной
Руси проявились наиболее характерные черты средневекового
феодализма — раздробление государственной власти и соединение
ее с землевладением», прибавив к этому, что «и у нас, как и на
западе . . . образовалась целая иерархия государей, различавшихся
друг от друга по количеству своих верховных прав» ш. Итак, возра-
жая Павлову-Сильванскому в отдельных пунктах, Любавский
в целом принимает феодальную теорию. Феодализм он вообще
склонен выводить из общего состояния культуры известной эпохи
не только экономической, материальной, но и политико-юриди-
ческой, духовной. Не отрицает он, конечно, и отличий русского
феодализма от западноевропейского: «На Руси не выработалось
той системы феодальной, тех строго очерченных правовых инсти-
тутов, обычаев, понятий, того житейского ритуала, которые можно
наблюдать в западных странах, словом, русский феодализм
не пошел в своем развитии так далеко, как западноевропейский».
Причину этому Любавский как ученый, вышедший из школы
Соловьева — Ключевского, объясняет «подвижностью населения
в непрерывно колонизирующейся стране, с одной стороны, а с дру-
гой — напряженным давлением извне. . . вызывавшим к жизни
и творчеству государственное начало. . .» щ. Итак, в лице Любав-
ского школа Ключевского приняла феодальную теорию, совер-
шенно правильно отказавшись от хитроумных оговорок Милюкова;
слабое развитие феодализма на Руси было объяснено влиянием тех
двух факторов, которым эта школа придавала сугубо важное значе-
ние в истории Руси, — колонизации и борьбе со степью.
59
Совершенно категорически высказался по этому вопросу
М. М. Богословский в статье, вышедшей в 1927 г. (см. статью Бого-
словского против [П. А.] Аргунова) э.
Итак, старшее поколение ученых школы Ключевского (сам
Ключевский, Милюков) лишь с оговоркой и не вполне приняли
выводы Павлова-Сильванского; второе поколение в лице Любав-
ского и Богословского ввело феодализм в свою схему русской
истории.
От классической школы Ключевского в конце 90-х годов стала
отделяться одна струя, из которой впоследствии создалась марк-
систская школа русской истории. Я имею в виду Н. А. Рожкова,
который уже в первых своих работах проявляет признаки серьез-
ного расхождения со схемой Ключевского и уклонение (хотя еще
только частично) в сторону марксизма.
Первоначально в своих «Социологических очерках», вышедших
в 1901 г., Рожков ограничился констатированием факта, что Павло-
вым-Сильванским доказано наличие в русском средневековье неко-
торых феодальных институтов ю. Только незадолго до своей
смерти он выступил с законченной общей схемой русской истории,
в которой феодализм нашел себе определенное место.
По его концепции с VI до половины X в. древняя, «дофеодаль-
ная» Русь переживает «состояние варварства», характеризуемое
господством «родового» и «племенного» строя. В хозяйстве варвар-
ских обществ наряду с добывающей промышленностью приобре-
тает значение и скотоводство; земледелие и иностранная торговля
занимают в нем второстепенное место. «Господствует семейная
форма производства и вольное землепользование отдельных
семей», причем «приблизительно равномерное распределение
хозяйственных благ обеспечивало преобладание свободному насе-
лению» и «расчленение общества на зарождавшиеся классы и со-
словия было еще очень слабо». Усложнение хозяйства усиливает
«племенную связь» и способствует образованию «племенных кня-
жеств» при еще «весьма значительной самостоятельности (отдель-
ных. — С. Б.) родов» я.
В X —XII вв. происходит «феодальная революция», вызванная
«успехами земледелия, делающими его уже первостепенною
отраслью хозяйства, при сохранении по-прежнему натурального
хозяйства»; это явление «сопровождалось образованием частной
собственности на землю и ростом крупного землевладения»;
«общество начинает расчленяться и в классовом (экономическом),
и в сословном (юридическом) отношениях: свободные люди уже
количественно уменьшаются — часть их переходит в знать, часть
принижается до зависимых состояний . . . Все эти процессы только
возникают и развиваются в течение этого периода, но еще не явля-
ются законченными». «Государство начинает организовываться,
но по преимуществу на основе понятия о личном господстве . . .
Почти везде появляются иммунитеты, ограничивающие и ослаб-
ляющие значение государственной власти на местах». «В общем
смысл всего периода феодальной революции, — говорит Нико-
60
лай Александрович, — ясен: в это время подготовлен был переход
власти в руки феодальной знати, т. е. землевладельческой и обла-
давшей именно потому, что она была землевладельческой, правами,
которые потом стали исключительным достоянием государства . . .
варварское общество готовилось к превращению в общество фео-
дальное» .
Обращаясь к феодальной революции в Древней Руси, Рожков
относит ее к XII в., т. е. к эпохе, которую прежняя историография
называла эпохой Киевской Руси; при этом он отмечает, что здесь
«процесс феодальной революции» не получил законченного разви-
тия вследствие «хозяйственной отсталости страны» а.
Переходя к изучению русского феодализма, Рожков выделяет
три типа феодализма: французский, английский и русский.
«Русский тип феодализма (XIII до половины XV в. — С. Б.}
отличается сохранением отсталых недоразвитых форм: натураль-
ного хозяйства, условного и временного поместного владения,
не преобразовавшихся в суверенитет. . . не создалось также
поэтому ни прочного прикрепления крестьян. . . ни развитой орга-
низации торговли и ремесла».
«Потребность в некотором более или менее широком товарном
обмене, существующая как в обществе, основанном на натураль-
ном хозяйстве, так и в особенности в обществе, в основе которого
лежит товарное хозяйство с местным замкнутым рынком», способ-
ствует появлению того, что Рожков называет «муниципальным
феодализмом», т. е. образованию независимых торговых респуб-
лик, образцом которых у нас являются Новгород и Псков. «Муни-
ципальный феодализм» в России, по его мнению, «отличается
(тоже) недоразвитостью. . . однако эта отсталость русского муни-
ципального феодализма все же менее резко выражена» б.
Падению феодального строя способствуют изменения в хозяйст-
венном росте обрабатывающей промышленности, развитие тор-
говли с обширным рынком и развитие гражданского оборота
с землей, увеличение барской запашки (барщины), сдачи земли
в аренду. К новым формам хозяйства старая феодальная
аристократия не приспособилась. Поэтому ее сменило дворян-
ство.
В политическом отношении «собирание земли и власти и зарож-
дение новых . . . учреждений, ведавших управление, составляющих
общую для всех культур черту процесса падения феодализма»,
наблюдается и у нас в.
Дальнейшие этапы исторического развития общества Рожков
видит в «дворянской революции», которая у нас, в России, происхо-
дит в течение XVI и XVII вв. и завершается феодализмом Петра,
затем в господстве дворянства ( «старый режим»), который тянется
в XVIII и в первой половине XIX в. (завершается буржуазной
революцией середины XIX в.).
Такова стройная схема истории русского феодализма в пред-
ставлении Рожкова. Что дает эта схема по сравнению со схемой
Павлова-Сильванского?
61
По существу, она сильно зависит от нее, с той разницей, что
в ней периодизация более дробная. «Первый период» схемы Пав-
лова-Сильванского теперь разбит на два периода: эпоха варвар-
ского общества и феодальная революция. Из эпохи феодализма
выделено в отдельный период его падение; сословное государство
расчленено на дворянскую революцию и старый режим. Иначе
говоря, Рожков уточняет схему Павлова-Сильванского, выделяя
в особые периоды процессы подготовительные и процессы заверши-
тельные. Это, конечно, вносит большую ясность в схему.
Далее Рожков ставит эволюцию феодальных форм в России
в непосредственную связь с подобной же эволюцией в других стра-
нах; Павлов-Сильванский, имея все время перед глазами аналогию
между феодальной Россией и Западной Европой, тем не менее
далеко не с такой полнотой и последовательностью произвел срав-
нение между ними.
Павлов-Сильванский сравнивает отдельные институты, Рожков
сравнивает весь процесс в целом. Последовательное выяснение фео-
дального строя в разных странах позволяет Рожкову сделать неко-
торые выводы относительно причин, помешавших феодализму
получить полное свое развитие на русской почве. Эти причины
он видит в хозяйственной отсталости Руси. Однако мы не найдем
у него точного указания, чем эта хозяйственная отсталость объяс-
няется.
Наконец, Рожков выясняет последовательно те экономические
изменения в жизни страны, которые обусловливают отмеченную
эволюцию феодализма: переход к более интенсивному земледелию
вызывает развитие землевладения со свойственными ему юридиче-
скими иммунитетами, и, наоборот, рост торговли приводит к паде-
нию феодальных отношений, основанных на натуральных формах
хозяйства.
Итак, Рожков уточнил схему Павлова-Сильванского, дал эволю-
цию феодальных отношений в России и поставил ее в более тесную
связь с эволюцией хозяйственных отношений.
Слабой стороной схемы Рожкова является недостаточная ее
конкретность. Во всех томах, которые он посвятил феодализму, эта
схема остается безжизненным чертежом, не заполненным факти-
ческим содержанием. Я не хочу этим сказать, что в его исследова-
нии нет фактов. Их очень много, изложены они весьма добро-
совестно, но изложены как-то сами по себе, вне непосредственной
связи с его же схемой. Не сделано даже попытки перестроить
все изложение на новых началах, соответствующих новому пост-
роению. Говоря словами одного из новейших последователей
[теории] феодализма — Юшкова, «при ближайшем рассмотрении
оказывается, что мы имеем дело в сущности с обычным описанием
экономического быта и социально-политического строя Киевской,
Удельной и Московской Руси, снабженного только заголовками:
Феодальная революция, Феодализм, Падение феодализма. В этих
. . . томах почти полностью отсутствует изучение феодальных
институтов. . .» г. Надо признаться, что эти замечания не лишены
62
основания. Работа Рожкова о русском феодализме разбивается на
две части: в первой мы имеем дополненное и исправленное пере-
издание его социологических очерков, вышедших в первые годы
нашего столетия, а во второй — совершенно почти независимое
от первого изложение схемы.
Отмеченный дефект, ослабляющий впечатление от работы Рож-
кова, отнюдь не умаляет его заслуги как автора целостной схемы
феодализма в России, схемы, которая может вызывать возражения,
но, во всяком случае, много способствует уяснению вопроса
и методически ставит его на верный путь.
Если Рожкова критика упрекнула в том, что он не проверил
на материале свою схему и она оказалась оторванной от фактиче-
ского изложения, то М. Н. Покровскому упрека этого сделать
нельзя. Свои общие представления о ходе развития русского фео-
дализма он не представил в форме отвлеченной схемы, а воплотил
их в самый анализ изучаемых им фактов. Схема Покровского
слишком известна, чтобы ее излагать. Я постараюсь отметить
лишь в общих чертах ее отношение к схеме Павлова-Сильванского.
Покровский отрицает, как я говорил, значение общины в хозяй-
ственном быту эпохи, предшествующей феодализации. Основы-
ваясь на позднейших исследованиях хозяйственного быта кре-
стьянства в русском Поморье и у юго-западных славян, он пола-
гает, что тогда преобладала печищная форма землевладения,
т. е. захват коллективом и эксплуатация земельных угодий неболь-
шими группами работников, нередко находившихся в родственных
между собою отношениях, которые составляли одно общее дво-
рище, или печище д. Мы видели, что в схеме Павлова-Сильванского
общинная теория является самой уязвимой частью, и в этом отно-
шении поправка, вносимая Покровским, заслуживает внимания.
Печище как форма коллективной эксплуатации земли постепенно
разлагается на индивидуальные владения, и этим было положено
начало земельному неравенству. На развалинах печища создается
крупное землевладение. Покровский указывает несколько путей
его образования: «пожалование» государства, «насильственный
захват» и «медленный, веками тянувшийся экономический про-
цесс» обезземеливания мелких собственников в пользу крупных е.
Это были, конечно, отдельные моменты борьбы за землю, однако
едва ли самые существенные. Нельзя не удивляться, что автор
не учел еще одного момента — захвата лицами, обладавшими капи-
талом, пустых земель и заселения их несвободными рабочими —
челядью. Таково именно, как недавно показал С. Ф. Платонов,
происхождение обширных боярщин в колониальных владениях
Новгорода; тем же путем производилось первоначально обоярение
земель и в других местах ж.
Указанные Покровским способы увеличения частных земель-
ных владений относятся, по-видимому, к более поздним временам,
когда ощущался уже недостаток в свободной земле. Подобно тому
как вотчинное землевладение выросло из обломков землевладения
печищного — «патриархальной формы землевладения» — и из
63
«патриархального права, не умевшего отличать политическую
власть от права собственности», произошло «вотчинное право»,
сосредоточивавшее политическую власть в руках вотчинника.
На почве этого вотчинного права вырастает политический феода-
лизм (вассалитет, построенный на основах договора). Феодаль-
ные институты Покровским излагаются по Павлову-Сильванскому.
Итак, Покровский в данной главе своей «Истории» 3 ставит феода-
лизм в связь с теми органическими процессами, которые последо-
вательно происходили в истории землевладения. Однако в следую-
щей главе и он излагает и другую теорию. Торжество феодализма
он тут как будто ставит в связь с упадком городовых властей
XI—XII вв., вызванным глубокими экономическими причинами,
передвижкой мировых торговых путей, истощением страны хищни-
ческими приемами хозяйства. В системе изложения Покровского,
который не дает единой схемы, а ряд очерков, не всегда легко
установить, какую роль приписывал он указанным экономическим
причинам в деле образования феодализма, когда в предшество-
вавшей главе он изображает процесс феодализации как естествен-
ный момент в процессе развития общества, вне зависимости от тех
условий, которые повлияли на упадок городского строя. Нельзя
не отметить, что здесь Михаил Николаевич находится под сильным
влиянием теории Ключевского о роли торговых городов в Древней
Руси. К вопросу о влиянии кризиса в мировом хозяйстве я вер-
нусь при обсуждении статьи Юшкова.
Падение феодального строя Покровский ставит в связь с раз-
витием денежного хозяйства, вызвавшим революцию XVI в., кото-
рая привела к замене высшего класса феодальной эпохи дворянст-
вом. В этом вопросе он базируется в значительной степени на выво-
дах, сделанных в свое время Рожковым. Легко убедиться, что По-
кровский чрезвычайно искусно использовал выводы, добытые пред-
шествующей литературой (Павловым-Сильванским, Рожковым),
со свойственным ему талантом создал ряд очерков и набросков, но
предоставил самому читателю на основании их строить схему.
В схему Павлова-Сильванского он вносит ряд поправок (напри-
мер, в отношении общины), но самое существенное — что он, поль-
зуясь работами Рожкова, подводит социально-экономическую базу
под построение Павлова-Сильванского.
Нельзя не понимать, что в труде, имеющем популярный харак-
тер, к тому же охватывающем всю русскую историю, автор не смог
исчерпывающе исследовать все затронутые им вопросы и ограни-
чился штрихами, дающими материал для мысли и воображения,
хотя не всегда достаточно полно освещающими вопрос. За послед-
нее время появилось несколько работ, которые, пересматривая
вопрос о феодализме в целом, внесли ряд существенных дополне-
ний к схеме Павлова-Сильванского.
На первом месте тут вышедшая в 1925 г. работа Юшкова «Фео-
дальные отношения и Киевская Русь». Юшков ставит себе целью
выяснить начало процесса феодализации. Он примыкает к отме-
ченной выше точке зрения Рожкова и Покровского, согласно
64
которой «корни феодализма» следует искать в экономическом и
социально-политическом строе Киевской Руси. Развитие феодаль-
ных отношений (т. е. феодальную революцию, говоря условным
и не совсем вразумительным термином, употребленным Рожко-
вым) он, согласно одной из точек зрения Покровского, ставит
в связь с экономическим кризисом, отмечаемым еще Ключевским
в хозяйстве Киевской Руси XII в. Смысл этого кризиса Юшков
определяет так. Идя по следам Ключевского и Покровского,
он в противоположность Рожкову признает крупное значение
внешней и внутренней торговли в экономической жизни Киев-
ской Руси. Эта «особенность древнерусской системы хозяйства
IX—XI вв.» (употребляя его собственные слова) отразилась на
всем социально-политическом строе этой эпохи и способствовала
созданию особого типа государства-города и обусловливала
«слабое развитие процесса феодализации в ранний Киевский
период» к. Кризис, нарушивший хозяйственный строй Придне-
провской Руси, вызван был общими условиями мирового рынка.
В результате крестовых походов Византия утратила свое торговое
значение на мировом рынке; пути на восток были захвачены купе-
ческими республиками Италии; в связи с этим упала и киевская
торговля, питавшаяся торговлей с Грецией. Этот сдвиг в мировом
хозяйстве отразился болезненно на хозяйстве Приднепровской
Руси. По сравнению с этой основной причиной имели совершенно
второстепенное значение все другие причины, выдвигаемые иными
исследователями (Ключевский — разорение от половцев и засоре-
ние путей на юг; Покровский — прекращение или сокращение
источников, откуда черпались товары для вывоза).
Концепции Юшкова нельзя отказать в широте и яркости. Но,
мне кажется, и она грешит в основном. Автор ищет внешние
причины для объяснения самого факта феодализации Киевской
Руси. Кризис, вызванный изменением в мировом хозяйстве, явля-
ется, по его мнению, «первоначальным толчком, благодаря кото-
рому стали мало-помалу развиваться процесс феодализации и
нарастать феодальные институты ...» л. В этом нельзя не видеть
отголоска старых, очень старых теорий, которые искали внешние
и нередко случайные причины для объяснения зарождения фео-
дализма в Западной Европе (нашествие германцев). Между тем
с социологической точки зрения феодализм является неизбежным
моментом в развитии человеческого общества, органически выра-
стающим из внутренних причин, — известная стадия в эволюции
исторической жизни народа. При таких условиях временный
кризис может рассматриваться лишь как фактор, усиливавший или
ускоривший этот процесс, а отнюдь не как обусловливающий его.
Рост княжеского и частного землевладения, признаки которого
он справедливо видит в XII в., Юшков, согласно общей своей
концепции, ставит в связь с кризисом, подорвавшим торговые
источники доходов князя и его дружинников как крупных экспор-
теров. В связи с прекращением экспорта начинается интенсифика-
ция княжеского, а за ним и частного сельского хозяйства. Тут я поз-
5 С. В. Бахрушин
65
волю себе лишний раз оговорить, что объяснение такого большого
факта, как образование крупной земельной собственности, почти
исключительно из случайных, вне стоящих причин вряд ли пра-
вильно. Пытаясь представить последовательное развитие землевла-
дения, автор в центр угла ставит княжеское землевладение и видит
в нем «один из основных источников роста боярского и церковного
землевладения. Благодаря княжескому землевладению в значи-
тельной степени определялись как внутренний распорядок вотчин,
так и отношения их к внешнему миру. Княжеская вотчина была
организованным типом боярских и церковных вотчин» м. В связи
с этой общей точкой зрения Юшков и в иммунитетах видит резуль-
тат перенесения путем пожалования на почву частных владений
порядков, существовавших во владениях княжеских. С этим взгля-
дом, сложившимся, по-видимому, под сильным влиянием концеп-
ции [А. Е.] Преснякова, придававшего преувеличенное значение
«княжому праву» в деле организации общества на берегах Днепра,
тоже трудно согласиться. Факты показывают, мне кажется, с оче-
видностью, что процесс был как раз обратным. Есть ряд признаков,
что бояре осели и обзавелись «жизнями» раньше князей. Изя-
слав Мстиславич в 1150 г., покидая Киев, выгнанный оттуда
Юрием Долгоруким, с соболезнованием говорит своей дружине:
«вы есте по мне из Рускы земли вышли своих сел и своих жизнии
лишився?» н.
Неудивительно, что при уходе князя из княжества часть его
бояр остается на своих местах, что при неудаче их князя они легко
переходят на сторону его счастливого соперника, чтоб не потерять
связи со своими вотчинами. Наоборот, переходы князей со стола
на стол долгое время мешали развитию и интенсификации кня-
жеского хозяйства, а постепенное стремление к более доходному
княжению достаточно объясняет их малую заинтересованность
в этом. Иначе говоря, князья дольше держались старых приемов
эксплуатации своих земель путем хищнического сбора дани,
между тем как масса «княжих мужей» уже вынуждена была
перейти к сельскому хозяйству. Лишь постепенно новые экономи-
ческие условия принуждают и князей сосредоточивать свои усилия
на сельском хозяйстве, и в связи с этим вырастает тенденция
среди них умирать «на своей деревне и отчине» вместе «с мужами
своими». Сделав эту оговорку, надо признать весьма убедитель-
ными соображения Юшкова относительно развития крупного зем-
левладения в Киевской Руси XII в., причем в это понятие входят
не только отдельные земельные участки, но и целые волости
и даже города. Не менее убедительны его соображения об образо-
вании уже тогда путем иммунитетов известных сеньориальных
прав владельцев над населением своих земель, хотя для меня
остается неясным вопрос о том, в какой мере обиход княжеской
вотчины оказал влияние в этом направлении.
«. . .Развитие крупного землевладения неминуемо должно было
повлечь обезземеление значительных групп сельского населения,
а рост сеньориальных прав имел своей оборотной стороной установ-
66
ление всякого рода обязанностей для населения вотчин и разно-
образных ограничений в личной свободе», и Юшков дает очень
полный и интересный очерк «феодализации и роста зависимого
сельского населения» °. Отдельные его утверждения в этой области
могут встретить и встречают возражения, но общее его положение
о постепенном закрепощении сельского населения на княжеских,
церковных и боярских землях Киевской Руси им доказано.
Изменение хозяйственного быта, с другой стороны, приводя
к разложению дружинного строя, нарушало «хозяйственную соли-
дарность между дружиной и князем» и способствовало изменению
самого его состава. В служебных отношениях между боярами
и князем он видит, по-моему, справедливо моменты «переходного
между дружинным строем и строем служебных отношений удель-
ного периода». «. . .Общий вывод Павлова-Сильванского о том, что
все основные черты боярской службы совпадают с основными
чертами вассалитета . . . находит подтверждение и на данных,
относящихся к Киевскому периоду» п. Далее Юшков рассматри-
вает другие феодальные институты, признаки коих он находит
в XII в., — патронат, иммунитет и бенефиций, делает это очень
осторожно и убежденно, хотя некоторые его утверждения и вызы-
вают спор.
Выяснив наличие феодальных отношений в Киевской Руси,
Юшков, однако, признает их крайне слабое развитие и ставит
вопрос о том, «какие причины ослабляли нормальное развитие
феодальных отношений и затрудняли превращение их в феодаль-
ную систему» р. Ответ, который он дает, объясняется общим его
представлением о причинах, вызвавших феодализацию древнерус-
ского общества. Кризис, повлекший феодализм, был вызван пере-
рывом сношений с востоком, но кризис этот был ослаблен благо-
даря развитию торговых связей с Западной Европой. Они были
не так интенсивны, как связи с Византией, но они все-таки способ-
ствовали тому, что города не вполне утратили свое экономическое
значение и не без успеха боролись с процессом феодализации.
Можно было, по мнению Юшкова, даже ожидать, что антифеодаль-
ные силы сгруппируются вокруг городской «земщины» и еще более
ослабят развитие феодальных отношений. И если это не случилось,
то только благодаря татарскому нашествию, которое порвало связи
с Западной Европой и создало почву, благоприятную для развития
феодализма.
Этот вывод, поражающий своей слабостью, лишний раз подчер-
кивает бесплодность всяких попыток выяснить причины, способ-
ствующие развитию феодализма вне тех внутренних процессов,
которые органически происходят внутри самого общества. Едва ли
можно серьезно говорить о том, что русский феодализм удельной
эпохи создан татарским нашествием; также трудно говорить о тор-
говых городах как о центрах, противодействующих феодализации,
когда сами они являются в конечном итоге одним из проявлений
этой феодализации, — мысль, которую Рожков проводит в главе,
посвященной «муниципальному феодализму». Наконец, очень
5*
67
спорно утверждение, что татарское нашествие, открывшее Европе
доступ к восточным рынкам, действительно привело к разрушению
торговых связей с Европой, которые, как мы знаем, получили
особенно прочный характер в сношениях Ганзы с Новгородом
в XIV в.
Итак, Юшков превосходно обосновал свою мысль о том, что
корни русского феодализма лежат еще в Киевском Приднепровье.
В этом отношении его выводы мне особенно близки, потому что
за несколько времени до появления в свет его статьи в специаль-
ном курсе, посвященном феодальной Руси, который я читал
в Московском университете, я проводил ту же точку зрения и обо-
сновал ее аналогичными соображениями и фактами. Но общая его
схема о влиянии перемен в мировом рынке на образование феода-
лизма в Киевской Руси вызывает ряд самых серьезных сомнений.
Если Юшков остановился на вопросе о генезисе русского
феодализма, то другие исследователи посвятили свои силы исследо-
ванию тех причин, которые привели к развалу феодальной системы.
Я позволю себе в общих чертах познакомить собравшихся
с некоторыми выводами, которые мною были сделаны в статье
о «Княжеском хозяйстве XV и первой половины XVI в.», напеча-
танной в 1909 г.с Рассмотрев детально хозяйство русских князей
указанной эпохи, я пришел к заключению, что натуральный
и замкнутый характер княжеского хозяйства XIII и XIV вв.
не соответствовал тем потребностям, которые выросли в XV—
XVI вв. вследствие развития торговли. Отсюда неимоверная задол-
женность удельных князей, не умевших извлекать доход из своего
сложного хозяйства, которое они вели устарелыми приемами. При-
знаки чрезвычайно тяжелого кризиса, переживаемого княжеским
хозяйством в конце XV в., выступают очень выпукло. С выгодой
из него вышел лишь самый крупный землевладелец, великий
князь московский, сосредоточивший в своих руках важнейшие тор-
говые пути и присвоивший себе право собирать ордынскую дань.
С финансовой силой великих князей спорить было еще труднее,
чем с их войсками. Удельные князья, попадая в кабалу, заклады-
вали и теряли свои владения. В этом факте разорения удельных
князей я и видел причину падения удельного, т. е. феодального,
порядка.
С другой стороны, ленинградские ученые за последние годы
сосредоточивают свое внимание на вопросе, поднятом еще Рожко-
вым, — о «смене средневекового феодального хозяйства новой фор-
мой организации сельскохозяйственного труда — хозяйством кре-
постным». Я имею в виду главным образом труды Б. Д. Грекова,
впрочем еще не законченные, по истории хозяйства дома св. Софии
в Новгороде т. В своих работах Греков вскрывает феодальные отно-
шения на территории св. Софии и стремится на примере Софий-
ских вотчин выяснить «переход от феодального хозяйства к кре-
постному, т. е. от хозяйства оброчного к более интенсивному,
барщинному хозяйству». «Эволюция эта, — говорит Пресняков,
вполне примыкая к выводам Грекова, — обусловила подъем зна-
68
чения и силы нового общественного слоя, сплотила служилый люд
в земледельческий класс и доставила ему на смену старому фео-
дальному боярству, господствующее положение в народнохозяйст-
венной жизни ... и во всех областях общественной и государствен-
ной жизни» у.
Труд Грекова не закончен; одна из наиболее интересных глав
(о хозяйстве помещика св. Софии в XVI —XVII вв.) в настоящее
время печатается, и, не имея его в целом виде, трудно еще говорить
об его концепции. Во всяком случае, его работа вносит [много]
нового и важного в изучаемый нами вопрос. Итак, за истекшие
после смерти Павлова-Сильванского 20 лет его схема подверглась
очень серьезной обработке, была значительно дополнена и исправ-
лена.
Во-первых, его предположение об общинном характере земле-
владения в эпоху, предшествующую феодальной, окончательно
отвергнуто. В связи с такой поправкой и процесс феодализации
сейчас изучается не с точки зрения поглощения общины сеньорией,
а как естественный процесс зарождения крупной собственности,
который происходит различными путями. Этому вопросу особенно
много внимания посвящал Покровский, хотя все-таки недостаточно
полно его разработал.
Чрезвычайно существенно, что за последние годы выяснилась
эволюция русского феодализма. Так установлен процесс феодали-
зации, происходивший в Киевской Руси (печатано Юшковым
и Рожковым; в лекции автора настоящего доклада), выяснены эко-
номические причины падения феодализма (Рожков, Греков, Бахру-
шин) .
Наконец, схема Павлова-Сильванского, касавшаяся главным
образом юридических институтов, получила свое экономическое
обоснование. Тут на первом плане стоят исследования Рож-
кова.
Таковы результаты работ русских историков над схемой рус-
ского феодализма, работы, которые, как мы видим, в своем основа-
нии исходили из построений Павлова-Сильванского и приводили
в конце концов к общим выводам. Совершенно иная схема создана
недавно известным нашим специалистом по истории средних веков
Д. М. Петрушевским. Для него «самыми яркими примерами фео-
дальных государств» являются: монархия Карла Великого, англий-
ское королевство Вильгельма Завоевателя и его преемников, позд-
няя Римская империя IV и V вв., Московская Русь XVI и XVII вв.
Московский период, говорит он, создал «самое подлинно феодаль-
ное государство, несравнимо более упрощенного типа, чем его
западные параллели, но от этого еще более откровенно обнажаю-
щее публичноправовое существо и социальную структуру феодаль-
ного государства как такового».
Итак, расцвет русского феодализма — это Московское государ-
ство. «Беда только в том [, — писал Петрушевский, —] что эта сто-
рона московской государственности мало интересует русских исто-
риков, несклонных трактовать свой материал в терминах обще-
69
европейской исторической науки и ревниво оберегающих тради-
ционную изолированность и самобытность своей территории» ф.
Это порицание, конечно, несправедливо, и в другом случае
Петрушевский, повторяя свои упреки по адресу русских историков,
однако, делает одну существенную оговорку, показывающую, что
дело не в том, что русские историки относят эпоху феодализма
к более раннему моменту русской истории, чем уважаемый медие-
вист.
Итак, в то время как Павлов-Сильванский и за ним вся русская
историография ищут феодализм в удельной эпохе, Петрушевский
видит его в Московском государстве. Это представление находится
в связи в общей концепцией Петрушевского о феодализме вообще.
Концепция проф. Петрушевского в корне нарушает обычные
представления о феодализме. Его интересует один момент в феода-
лизме — момент политический: организация государством общест-
венных классов в целях государственных с возложением на них
государственных обязательств и предоставлением им государствен-
ных прав (иммунитет). Иначе говоря, феодальное государство Пет-
рушевского очень похоже на то, что мы бы назвали сословно-крепо-
стным государством. Любопытно, что аналогию ему Петрушевский
черпает из периода монархии Диоклетиана, относительно которой
еще далеко не ясно, насколько она характерна для феодальной
монархии.
Как сложилось подобное представление у автора? Мне представ-
ляется, что на его концепцию оказала влияние в первую очередь
та реакция, которая отмечается в западноевропейской науке в воп-
росах об экономических предпосылках феодализма. Во второй
половине XIX в. усилия медиевистов были направлены к тому,
чтобы выяснить зависимость феодального строя от хозяйственных
форм эпохи. Так создалась вотчинная теория, видевшая основу
феодальных отношений в ее эволюции. При таком подходе к воп-
росу (одним из ярких представителей этого течения из русских
историков является П. Г. Виноградов) феодализм как политиче-
ский институт отступал на второй план по сравнению с феодализ-
мом как комплексом экономических и социальных отношений.
Такое одностороннее направление вызвало известную реакцию,
выразившуюся в отрицании тех особых черт, которыми до сих пор
характеризовалась феодальная вотчина, в которой искали объясне-
ние всех явлений феодализма. Если оказывалось, что надо отказа-
ться от предвзятых представлений о крепостной вотчине, то и роль
ее в создании феодальных отношений становится гораздо менее
определенной, чем казалось предшествующей историографии.
Естественно было от феодализма социального вернуться к феода-
лизму политическому. Это первое, что объясняет стремление
к новой концепции. Далее, представление о феодализме как о рег-
рессе по сравнению с предшествующей эпохой, как о периоде
раздробления власти, словом, избитые картины феодальной раз-
общенности, которыми пестрят ученые работы прошлого столетия,
не могли удовлетворить научную мысль XX ст. С того момента, как
70
выяснилось, что в феодализме мы имеем не историческую случай-
ность, свойственную Западной Европе, а закономерное явление,
наблюдаемое у всех народов, теория временного регресса не могла
удержаться. Очевидно, феодализм должен рассматриваться как
существенный момент в истории организации общества и государ-
ства, а не наоборот. Отсюда вторая предпосылка, заставившая
выдвинуть на первый план значение государственного феода-
лизма.
Наконец, третий момент, отразившийся на интересующей нас
концепции, носит несколько персональный характер. До недавнего
времени феодализм изучался главным образом на примере Фран-
ции и Германии, в которых эпоха феодализма была ознаменована
большой слабостью центральной власти. Русская историография,
наоборот, с особенным интересом занималась английским феода-
лизмом, может быть в связи с теми конституционными веяниями,
которые охватили буржуазную интеллигенцию России в последние
десятилетия перед революцией. Свои общие выводы о феодализме
Петрушевский тоже строит на данных английской истории. «Исто-
рию средневековой Англии можно признать нормальной историей
феодального государства, — говорит он, — и ввиду этого можно
сказать, что изучение ее может много дать для уяснения социоло-
гического существа феодализма» х. Между тем в Англии норманд-
ская оккупация создала очень сильную власть, в руках которой
«всецело находился» феодальный аппарат страны.
Таковы три предпосылки, нашедшие себе выражение в теории
«соподчиненных сословий». Теория такого выдающегося специа-
листа, как Петрушевский, не может не вызвать к себе самого
серьезного отношения. Не подлежит сомнению, что основная точка
отправления в ней верна: феодализм знаменует собою не разруши-
тельный процесс, а процесс созидательный, является не средством
разъединения отдельных частей государства, а средством их
объединения. Но далее возникает ряд вопросов. Петрушевский
справедливо видит одну из основ феодализма в политическом
иммунитете, но феодализм является комплексом ряда явлений,
в котором наряду с иммунитетом не менее характерны институт
вассалитета, условность владения. Начало иммунитета проходит
красной полосой через ряд столетий; у нас, в России, он существо-
вал юридически до 1861 г., и вместе с тем принцип соподчиненных
сословий продолжал жить, как долго существовало крепостное
право. Но следует ли из этого, что XVIII век и первая половина
XIX в. являются временем феодальных отношений? Наконец, если
признать, что под феодализмом надо понимать сословно-крепостное
государство, каким была Москва XVI и XVII вв., то ему предше-
ствовала эпоха с совершенно определенной исторической физионо-
мией, которая характеризуется преобладанием натурального
хозяйства и в государственной сфере вассально-договорными отно-
шениями, эпоха, резко отличная от последующей, имеющая свои
аналогии в жизни других народов и, во всяком случае, нуждаю-
щаяся в разъяснении. Иначе говоря, нельзя присвоить Москов-
71
скому государству феодальную окраску, не поставив вопрос о рус-
ском историческом процессе в целом.
Русские историки печатно до сих пор не откликнулись на вызов
Петрушевского, чему причиной является отсутствие у нас сейчас
распространенного исторического журнала, о создании которого
идут лишь разговоры. Один только А. Е. Пресняков по поводу
книги С. Б. Веселовского «К вопросу о происхождении вотчинного
режима» мельком коснулся некоторых вопросов, тесно связанных
с затронутыми Петрушевским ц. Он возражает, как мне кажется,
справедливо против «смешения понятий феодального строя и кре-
постного режима, которое получило господство в нашей историче-
ской литературе, вопреки их принципиальным различиям, и по
строго хозяйственным отношениям, и по классовой структуре,
и по выраставшей из них государственности». Он различает
«сеньориальный режим раннего средневековья» от «отношений
в помещичьем хозяйстве эпохи развитого крепостного права». Сле-
довательно, XVI—XVII вв. с развитым крепостным правом он
противопоставляет предшествующие явления русского «средне-
вековья» .
В заключение отмечу, что мысль Петрушевского не нова: еще
в 1872 г. Н. Хлебников относил существенные черты феодальной
системы к эпохе Московского царства, а в удельном периоде видел
лишь подготовку этих феодальных отношений ч.
Тарановский в 1902 г. резко выступил против отождествления
феодализма со строем Московской Руси. «Подобные мертвые и вос-
крешенные из мертвых учения о феодализме Московского госу-
дарства являются несостоятельными в научном отношении», —
пишет он запальчиво ш, но со своей стороны он ограничился лишь
сделанными вскользь замечаниями (впрочем, очень справедли-
выми) о различии институтов Московской Руси от институтов
феодальных. Он высказывает мысль, что политическо-правовой
строй Московского государства, «быть может, свободно уляжется
в общие рамки сословно-монархического государства, в свое время
сложившегося на почве феодализма» щ.
Наряду с разработкой и развитием общей схемы за истекшие
со смерти Павлова-Сильванского 20 лет были сделаны некоторые
существенные попытки углубить исследование самих феодальных
институтов в России. Тарановский (Варшавские известия, 1902,
IV), первый критик и последователь Павлова-Сильванского,
в 1902 г. наметил то направление, в котором должна в дальнейшем
идти работа по истории русского феодализма. Отметив у Павлова-
Сильванского отсутствие экономической истории феодализма, он
пишет: «В деле экономического исследования наиболее видное
место должно быть отведено изучению вотчинного хозяйства
и управления, как того фундамента, на котором повсюду сози-
дался феодализм» э.
Основной проблемой было, таким образом, выяснение тех форм,
которые приняла в русских условиях сеньория, и сопоставление ее
с западноевропейской сеньорией. Такое обострение интереса к воп-
72
росам сеньориального режима объясняется, между прочим, также
общим направлением западноевропейской медиевистики, которая,
видя корень феодальных отношений в отношениях сеньориальных,
с успехом направляла свои усилия к изучению последних.
В русской историографии первым со специальным исследова-
нием по вопросу о «боярщине-сеньории» выступил в 1916 г.
[П. И.] Беляев ю.
Беляев произвел очень полное и детальное исследование древне-
русской «вотчины» и проследил судьбы зависимого сельского насе-
ления на частновладельческих землях со времени Киевской Руси
до XVIII в. В результате он пришел к ряду интересных выводов,
использованных последующими исследователями Юшковым и Ар-
гуновым, причем последний отчасти довел их до абсурда.
Беляев стремится выяснить [момент] политического] поддан-
ства в отношениях между землевладельцем и населением его вот-
чины. Исходя из права крестьян, живущих на частновладельческих
землях, с известными, правда, ограничениями распоряжаться
своими участками, он приходит к заключению, что «владелец
территории, населенной зависимыми людьми, отнюдь не был ее
собственником», а был «господин», «государь» этой территории,
т. е. ее «властитель» я. Крестьянин, селясь на частновладельческой
земле, отнюдь не становится арендатором землевладельца, а его
подданным. Древнейшая форма договора крестьянина с землевла-
дельцем — «порядная» есть акт публичного права, знаменующий
переход в подданство, при котором момент получения земли
является второстепенным. Только с XVII в. порядная превра-
щается постепенно в ссудную, т. е. момент частноправовой засло-
няет собою момент публичноправовой, и в связи с этим крестьянин
из подданного превращается в крепостного арендатора. Главное
условие порядной заключается, по мнению Беляева, не в аренде
земли, не в отработке подмоги, а в том, что поряжающийся
обязывается не выходить из-под сеньориальной зависимости своего
патрона, ни за кого другого не поряжаться. Из этой зависимости
крестьянин может выйти путем правомерного «отказа», но, думает
Беляев, отказ является уже позднейшим ослаблением тягости
сеньориальной зависимости, и «Юрьев день» не есть ограничение
крестьянского права выхода, а, наоборот, до известной степени
облегчение его. За время XIV—XVII вв. наблюдаются, говорит
Беляев, «некоторые симптомы ослабления крестьянской зависи-
мости, раскрепощения. Таковыми являются признание за крестья-
нами права на отказ, урочные годы и указ 24 ноября 1597 года,
наконец, крестьянские порядные, которые смягчают действие
сеньориального права, вводя, например, срочность крестьянских
отношений к помещику. . .» а. К XVII в. в силу разных условий
крестьянство приближается к холопству и ссудная запись, созда-
ваемая под сильным влиянием кабальной записи и сменившая
запись порядную, знаменует собою полное изменение феодаль-
ных отношений подданства на совершенно новые крепостные
права.
73
Возникновение сеньориальных прав Беляев относит, как ска-
зано, к эпохе очень отдаленной и выводит их из того, что на земле-
владельческой территории искони были классы, над которыми
землевладелец имел права публичного и частноправового харак-
тера, приближающиеся к праву собственности и к неограничен-
ной государственной власти (жена, дети, холопы), и это обстоя-
тельство «послужило исходным пунктом для развития его власти
и над свободными людьми, живущими на его же земле».
Таким образом, крестьянская крепость была, по существу, ис-
конным явлением и означала собою принадлежность земледельца
к составу населения территориальной единицы, где «государем»
был землевладелец. Крестьянин был прикреплен не к земле и не к
господину, а к сеньории, как и подданный к своему государству.
В построениях Беляева есть много смелого и гипотетичного.
Его выводы требуют еще очень большой проверки, и нам не следует,
может быть, безоговорочно поддаваться тому впечатлению широты,
яркости и свежести, которое выносишь из чтения его статьи. Но
к его заслуге нельзя не отнести установление отчетливого различия
между феодально-сеньориальным режимом и позднейшим крепост-
ным — мысль, которая далеко не воспринята многими историками
феодализма, говорящими о феодальных отношениях накануне
революции. С другой стороны, некоторые его выводы (о происхож-
дении вотчинной власти) нашли себе блестящее подтверждение
и в трудах такого осторожного ученого, как С. Б. Веселовский.
Продолжателем Беляева явился совсем недавно (в 1925 г.) сара-
товский ученый [П. А.] Аргунов, который в своей статье «Крестья-
нин и землевладелец в эпоху Псковской судной грамоты» пробует
доказать наличие сеньориального режима в псковском средне-
вековье б. Его задача заключается в том, чтобы показать, что псков-
ский крестьянин-«изорник» был не просто равноправным юриди-
чески арендатором, а «подданным» своего сеньора — «государя».
В общем итоге Аргунов приходит к следующим выводам:
юридически строй псковского села «носил черты сеньориального
строя», который выражается, во-первых, в праве государя на вот-
чинный суд и полицию, особенно в праве государя на ликвидацию
имущества изорника в случае бегства последнего или смерти без
правопреемников; второе — в праве на половину имущества при
совершении отрока (отказа) как формального выхода из подчине-
ния государю и третье — в праве государя на участие в наследстве
умершего изорника.
К сожалению, автор для своих целей обратился к области,
в которой товарное хозяйство развилось благодаря торговле
раньше, чем в прочих русских землях, и это обстоятельство,
несомненно, способствовало видоизменению и распаду сеньориаль-
ных отношений. Поэтому только путем величайшего насилия над
текстом Псковской [судной грамоты] удалось ему извлечь из него
доказательства [правильности] своей теории. Позволю себе при-
вести несколько примеров его приемов.
Первый вывод о «праве государя на вотчинный суд и полицию»
74
Аргунов доказывает статьей, согласно которой в случае, если
изорник убежит за рубеж, не заплатив хозяину за покруту (ссуду),
то хозяину предоставляется право «у князя и у посадника взять
пристав, да и старост губьских позвати и сторонних людей, да тот
живот изорничь перед приставы и перед сторонними людьми
попродати, да и поимати за свою покруту». Каждому непредубеж-
денному читателю ясно, что статья эта служит доказательством
отсутствия у землевладельцев судебно-полицейских прав в отноше-
нии изорника, а не наоборот, так как приступить к ликвидации
имущества бежавшего крестьянина он может лишь с разрешения
общих властей и при участии представителей государства.
Итак, Аргунов, следуя в своих построениях рабски за наиболее
спорными положениями Беляева, ничего не прибавил к тому, что
было интересного и существенного в его статье.
Выводы Аргунова подверглись сокрушающей критике М. М. Бо-
гословского в «Летописи занятий Археографической комиссии» в,
которая показала, что далеко не достаточно вооружиться общими
представлениями о феодализме и на основании их толковать источ-
ники и что требуется основательное и осторожное исследование
памятников.
Блестящий образец методически скрупулезного изучения
памятников средневековья дает работа известного и, может быть,
единственного сейчас историка русского права С. Б. Веселовского
«К вопросу о происхождении вотчинного режима» г, посвященная
тому же вопросу о сеньории. Веселовский ставит себе целью изу-
чить происхождение вотчинного суда и прослеживает последова-
тельно эволюцию судебного иммунитета, начиная с его «предпосы-
лок» в Киевской Руси до середины XVI в., когда он сделался общей
нормой для служилых землевладельцев. Он показывает, что имму-
нитетность владений была в удельную эпоху не исключением,
а общим правилом, «универсальным средством» и распространя-
лась не только на служилых людей различного социального ранга,
не только на церковное землевладение, но и на тяглых людей, каса-
лась не только вотчин, но и земель, принадлежавших на условных
основаниях. Он выясняет далее роль иммунитета в хозяй-
ственной и политической жизни страны.
К иммунитету князь прибегает и в целях колонизационных для
заселения и разработки пустых земель, вместе с тем и как к нор-
мальной форме управления. Благодаря иммунитету все общество
удельного времени разбивалось на ряд «больших и малых ячеек»,
представлявших из себя каждая «самостоятельную, то более,
то менее полно обособленную хозяйственную податную и судебно-
административную единицу» д. «Крупные иммунитетные владения
распадались в свою очередь на подъячейки» е. Трудно дать более
яркую картину феодального расчленения общества, хотя автор
нигде не употребляет слова «феодализм». Ценность этих наблюде-
ний заключается в том, что Веселовский заполняет свою схему
конкретным материалом, материалом свежим, до сих пор не ис-
пользованным, частично даже и неизвестным. Перед читателем
75
проходят различные группы грамотчиков, каждая со своими нуж-
дами и своею физиономией: черный поп, поставивший в диком лесу
церковь, которая делается центром хозяйственных эксплуатаций
нетронутого культурою «чернолесья»; сокольник, заводящий сло-
боду на пустынных берегах Печоры; промышленник, идущий
на промыслы на далекий Север; купец, пускающийся в трудный
и опасный путь; служилый человек, для которого иммунитет обес-
печивает господство не только над населением своей вотчины или
поместья; подвассалы, получающие жалованные грамоты от своих
государей, которые со своей стороны имеют таковые от великого
князя.
Веселовский пытается объяснить происхождение иммунитета.
Подобно Беляеву, он видит корни иммунитета в бытовых условиях,
в каких складываются отношения между представителями высших
классов и зависимыми от них социально людьми. «Самые глубокие
корни иммунитета, — говорит он, — вытекали из личных отноше-
ний сильных к слабым» ж. Он это и показывает на примере закупа
Киевской Руси, закладчиков и «серебренников» Руси Удельной.
Но в отличие от Беляева он думает, что эти корни иммунитета
«имели не земельный, а личный.характер» 3 и что для распростра-
нения его на всю вотчину потребовалось вмешательство княжеской
власти, княжеское пожалование. Веселовский таким образом под-
ходит к вопросу, который разбивает исследователей феодализма
на два лагеря. Какую роль играют жалованные грамоты в деле
развития начал иммунитета? Создают ли они вновь известные
нормы права, отчуждая государственные права в пользу владельца
земли, или только закрепляют те порядки, которые существовали
до них в землевладении, особенно крупном? Веселовский, а до него
Юшков определенно высказываются за первый вывод.
Отдаваясь под покровительство князя, землевладелец в виде
милости получал жалованную грамоту, обеспечивавшую ему
защиту его интересов князем; одновременно князь даровал лично
данному лицу права суда, сбора денег и т. д. над населением при-
надлежащих ему земель. Эти права не были принадлежностью
земли, а исключительно пожалованием данному лицу и не подле-
жали отчуждению.
Другую точку зрения защищали [К. А.] Неволин и, Павлов-
Сильванский, после них Рожков и в критике на книгу Веселовского
Пресняков. Им представлялось, что княжеские грамоты лишь под-
тверждали те права и привилегии, которые фактически принадле-
жали каждому землевладельцу, и требовали санкции верховной
власти лишь во избежание их нарушения. Вопрос остается спор-
ным. Но мне кажется, что и Беляев, и особенно сам Веселовский
достаточно показали, что иммунитетные отношения сложились
в бытовом порядке, и если это так, то роль княжеского пожалова-
ния приобретает менее решающее значение: оно регулирует уже
существующее право, ограничивает его, распространяет на разряды
землевладельцев, которые ими не пользовались до тех пор, но
не создает его.
76
Из сказанного видно, какие богатые результаты может дать
тщательное изучение памятников удельной эпохи. Можно только
пожалеть, что автор не выявил своих общих взглядов на весь изу-
чаемый им период, в чем его и упрекнул Пресняков. Неясно даже,
что он подразумевает под вотчинным режимом — собственно фео-
дально-вотчинный режим или крепостной режим позднейшей
эпохи.
Другой вопрос, намеченный в 1902 г. Тарановским, — о необхо-
димости изучать феодальные учреждения территориально —
до сих пор не утратил своей важности. Несомненно, что такое
изучение феодализма по отдельным областям дает ряд новых и,
может быть, неожиданных наблюдений и вскрывает особенности
экономического, социального и политического строя отдельных
княжеств. Жалованные грамоты Дмитровского княжества рисуют
нам картину лесного захолустья, в котором засеки на медведя,
волчьи и лисьи «ямы» играют крупную роль в хозяйстве; Рязан-
ское [княжество] дает любопытный образец использования цер-
ковных земель для раздачи служилым людям под условие извест-
ного оброка в пользу монастыря и т. д. Не случайно поэтому все
исследователи, серьезно работавшие над вопросом, касались «мест-
ных отличий» феодальных учреждений. Юшков посвятил явле-
ниям феодализации в Галицкой, Новгородской и Суздальской
земле особую главу. Веселовский выделил «особенности» проис-
хождения иммунитета в Новгороде и посвятил особую главу имму-
нитетным грамотам Рязанского княжества. Но в общем никто еще
не ставил себе специальной задачей изучения феодализма по
отдельным княжествам, если не считать неудачного опыта Аргу-
нова с псковской сеньорией.
Попробую в заключение изложить схему истории русского
феодализма, как она представляется мне в свете новейших изыска-
ний. Мы застаем славян на Днепре в VIII—X вв. живущими разроз-
ненными племенами. Главным средством существования для них
были промыслы — охота, рыбная ловля, бортничество; земледелие
играло второстепенную роль; земельные участки захватывались
и обрабатывались отдельными семьями, иногда с участием посто-
ронних, но равенства в землепользовании уже тогда не было, так
как были семьи, которые по числу своих сочленов, по связям
с соседями, наконец, по наличию у них пленных рабов могли захва-
тить большие участки земли. Торговля производилась главным
образом чужеземцами — варягами, булгарами, носила транзитный
характер и лишь косвенно затрагивала собственно славянское насе-
ление, поскольку предметы вывоза приобретались не столько
покупкой, сколько разбоем и насилием. Политически славяне
разбивались на отдельные племена, возглавляемые князьками,
безразлично местного происхождения (например, древлянский
князь Мал) или чужеземного (варяжские конунги, укрепившиеся
в военно-торговых факториях на пути «из варяг в греки»); рядом
с племенными князьками стоят «старцы городские», — по-види-
мому, представители наиболее могущественных из тех перво-
77
начально независимых родов, из которых сложилась племенная
организация; в исключительных случаях выступает все племя
на племенном вече.
С конца X в. в экономической жизни Приднепровья замечается
определенный сдвиг в сторону развития земледелия. В этом заклю-
чается естественная хозяйственная эволюция, через которую про-
шли все народы, и искать для нее объяснения в судьбах мирового
рынка не приходится, тем более что разбойничья торговля
IX — X вв. обогащала лишь очень небольшую группу населения
и в значительной степени разоряла массу населения, благодаря
тому что товары, необходимые князьям для экспорта, взыскива-
лись посредством сбора дани. В XI в. торговля из разбойничьей
постепенно принимает более нормальный характер купли-про-
дажи, сопровождающейся крупным ростовщичеством. Наряду
с князьями и дружинниками в ней начинает участвовать и населе-
ние, отсюда торговый расцвет некоторых городов, которому я,
однако, не придаю того преувеличенного значения, которое
склонны приписывать этому обстоятельству многие талантливые
исследователи. Указанные изменения в хозяйственном быту
Древней Руси, особенно смена торговых приемов осложняют весь
строй жизни. Создается представление о единстве Русской земли,
представление, которое крепнет под влиянием борьбы со степня-
ками за торговые пути и за земледельческие районы. Но политиче-
ское единство не образуется сразу, так как экономические связи
отдельных районов еще слишком слабы. Первая попытка полити-
ческого объединения при Владимире Св[ятом] и при Ярославе,
имеющая полную аналогию во временном усилении королевской
власти при Альфреде Великом в Англии, при Каролингах у фран-
ков и т. д., за отсутствием подходящих условий, как и там, распада-
ется, и в результате ее образуется только понятие о единстве
княжеской династии («единого деда внуки» ). Страна остается раз-
битой на племенные княжества, во главе которых стоят сменяю-
щиеся князья; участие местного населения в торговле способствует
усилению вечевой организации. Развитие земледелия приводит
к развитию крупного землевладения. Очень рано наблюдаются
признаки концентрации земель в руках князей, церкви и бояр
и одновременно закрепощение сельского населения как естествен-
ный результат этого процесса, может быть, вне всякой связи
с экономическим кризисом XII в. Развитие землевладения способ-
ствует оседанию бояр, а за ними и князей в определенных волостях;
отсюда возникает идея «вотчины», т. е. наследственного владения
князьями известной территорией.
Иначе говоря, к XII—началу XIII в. надо отнести тот процесс
феодализации, который так полно освещен Юшковым. Ко второй
половине XIII в., к XIV и первой половине XV в. я склонен отно-
сить период расцвета русского феодализма. Мне представляется,
что феодализм является единственной возможной при натураль-
ном хозяйстве формой государственного объединения, и я лишний
раз хотел бы подчеркнуть, что не разложение, а объединение
78
характерно для феодализма. Говоря о натуральном хозяйстве,
я меньше всего думаю утверждать, что феодализм не знал торгового
обмена и что вотчинное хозяйство было совершенно замкнутое,
но я думаю, что можно говорить о натуральном хозяйстве, господ-
ствующем в изучаемую эпоху, поскольку этот торговый обмен был
слаб. Натуральные формы хозяйства, затруднявшие эксплуатацию
и охрану владений одними силами самого землевладельца, создали
на почве вотчины ряд сложных отношений, в частности условность
владения землею под условием службы или оброка. С другой сто-
роны, невозможность в тех же хозяйственных условиях правильно
организовать управление привела к тому, что был узаконен
частичный переход политической власти в руки землевладельца,
переход, который бытовым порядком, может быть, совершился
уже раньше. Единство государства осуществлялось на договорных
началах в формах феодальной федерации, объединявшей в одно
целое многочисленных самостоятельных князей с их вассалами
и подвассалами последних, в состав которых входили и торговые
города — Новгород и Псков, сосредоточивавшие в своих руках
торговый обмен с заграницей и присвоившие себе по договору
со своими сеньорами суверенные права в пределах своих террито-
рий.
Новые условия денежного хозяйства в конце XV—начале XVI в.
нарушили хозяйственный строй феодальной эпохи с его преимуще-
ственно натуральными формами хозяйства и ограниченными раз-
мерами товарооборота. Вместе с ним развалился и весь строй
социальных и политических отношений, которые мы называем
феодализмом. Феодальное хозяйство не удовлетворяло уже новым
хозяйственным потребностям, как не удовлетворяла новым полити-
ческим задачам, в частности в области внешней политики, обветша-
лая феодальная иерархия. Можно проследить шаг за шагом, как
разваливалось феодальное здание сверху вниз: сперва разорение
коснулось владетельных князей (в конце XV в.), в первой четверти
XVI в. оно обрушилось на титулованную знать и крупных вотчин-
ников. При развале феодальной иерархии на сцену выступают
теперь те мелкие ячейки, которые таились на дне феодального
общества и которые теперь вступают в непосредственную связь
с верховным сеньором, «государем всея Руси». Обиженные
«улицы» Новгорода посылают бить челом непосредственно
Ивану III. Частновладельческие крестьяне переходят в разряд
черных государственных крестьян; вчерашние боярские дворы,
выйдя из-под власти своих сеньоров, образуют новое «воинство»
московского государя.
Новое общество и государство строятся, однако, на началах
старого феодального права. Феодальное дробление общества с его
системой частных прав и привилегий отражается на делении насе-
ления ныне единым государем на резко разграниченные сословия.
Новые социальные силы, всплывшие наверх в результате ката-
строфы, постигшей верхний слой феодального общества, спешат
перейти к более энергичным формам эксплуатации земли
79
и в стремлении интенсифицировать свое хозяйство и тем противо-
стоять наступающему кризису пользуются старыми приемами,
выработанными вотчинным режимом, но, не довольствуясь отноше-
ниями подданства, существовавшего в феодальную эпоху, стре-
мятся к полному закрепощению крестьян. С другой стороны,
государство использует феодальные приемы управления и хозяй-
ствования: для создания армии прибегает к бенефициальному спо-
собу ее содержания путем раздачи поместий, для пополнения казны
подчиняет тяглу, заменившему частновладельческие наборы, пере-
шедшее под его непосредственную власть население.
Так складываются в XVI в. некоторые устои сословно-крепост-
ного государства, в котором нашло себе выражение то «соподчи-
нение государству сословий», о котором говорит Петрушевский.
Этот строй, как видите, имеет в себе много сторон, унаследованных
от феодализма, но феодальные институты в нем претворены
в нечто новое, и сходство между собой некоторых учрежде-
ний и явлений этой эпохи и предшествующей не должно вводить
нас в заблуждение. Мне кажется, что и в других странах очень
часто характерные черты крепостного сословного государства
ошибочно принимаются за феодализм, как, например, сословно-
крепостное государство Диоклетиана и Константина.
Переход к новым хозяйственным формам, изменение социаль-
ной структуры, наконец, весь процесс переустройства феодального
государства в государство нового типа — все это прошло не без
величайших напряжений и потрясений для страны, которые выли-
лись в революцию Смутного времени. Но в бурях Смуты выкристал-
лизировалось сословно-крепостное государство, отвечавшее инте-
ресам тех двух общественных классов, которые с падением феода-
лизма сделались господами положения, — дворянство (вчерашний
вассалитет) и «государевы» посадские люди. К концу XVII в.
сословно-крепостное государство приняло формы абсолютной
монархии.
[Беседа об исторической науке]
Историческая наука знает, грубо говоря, три типа научного
исследования: 1) работы, заключающие в себе критический анализ
исторических источников, 2) работы, имеющие целью установить и
описать исторические факты, и 3) наконец, работы, ставящие себе
целью обобщение отдельных фактов для установления известной
правомерности исторических явлений.
Для примера я приведу несколько исторических работ XVIII и
первой половины XIX в., в которых отмеченные черты выступают
особенно рельефно вследствие некоторой элементарности тогдаш-
них приемов исследований и изложения. Блестящим образцом
работы описательной является «Описание Сибирского царства»
историографа [Г.-Ф.] Миллера. Миллер кропотливо восстанавли-
вает факт за фактом, эпизод за эпизодом. Каждое свое слово он
строит на «достовернейших и по большей части на неопровержи-
80
мых доказательствах». Ни один факт, отмеченный в памятниках,
он не считает себя вправе опустить. «Должность истории писа-
теля, — говорит он, — требует, чтоб подлиннику своему в приведе-
нии всех, хотя за ложное почитаемых, приключений верно последо-
вать. Истина того, что в историях главнейшее есть, тем не затме-
вается, и здравое рассуждение у читателя вольности не отнимает» а.
Такой метод вызвал легкомысленный упрек Миллеру со стороны
бюрократически мыслившей Академической канцелярии, которая
усмотрела, что «большая часть книги не что иное есть, как только
копия с дел канцелярских» б, зато сделал «Описание Сибирского
царства» до сих пор не устаревшим пособием для всех изучающих
сибирскую колонизацию.
Рядом с Миллером стоит «Сибирский Карамзин» Петр Андре-
евич Словцов. По складу своего ума он был склонен к обобщениям,
и простое восстановление фактов его не удовлетворяло.
В книге своей, относящейся уже к XIX в., он не без язвительно-
сти отзывается о своих предшественниках Миллере и Фишере, что
они «передали памяти все происшествия с первых дней покорения
Сибири с такими подробностями, какие по маловажности дел
едва ли уместятся в истории, ищущей общих или решительных
взглядов». «Повествование о приобретении, заселении и дальней-
шем завладении страны от Урала до Авачинской губы» его не инте-
ресует, его интересует «единство не техническое, но внутреннее,
живое единство»; он хочет «протянуть через данное пространство
времени нить историческую» в. Несмотря на архаичность речи,
мысль ясна; не изложение событий, а их толкование — вот цель
историка, по мнению Словцова.
Современник Миллера [А.-Л.] Шлёцер с другой точки зрения
критикует описательную форму исторического исследования.
«Историку-рассказчику» (Geschichterzahlen) должен предшество-
вать «историк-исследователь» (Geschichtsprach), который должен
произвести критический анализ источников, проверить их подлин-
ность, что Шлёцер называет «низшей критикой», и выяснить их
достоверность («высшая критика»). Сам Шлёцер и дал исключи-
тельно тонкий пример такого критического анализа в своем знаме-
нитом труде «Probe Russische Annalen», являющемся предшествен-
ником трудов [А. А.] Шахматова.
Каждый из указанных видов исторического исследования
может быть доведен до абсурда, если мы возьмем какой-нибудь
совершенно ничтожный исторический факт и посвятим ему целую
диссертацию с большим научным аппаратом или, наоборот, когда
вместо исследования дадим лишь общие рассуждения, «взгляд
и нечто», ни на чем не основанные. Но на этом я останавливаться
не буду. Отмечу лишь, что очень редко мы встречаем эти три вида
исследования в чистом виде. Описательного характера исследова-
ние обычно связывается с критикой фактов и не избегает, в конце
концов, некоторых обобщений, хотя бы по частным вопросам. Так,
все специальные монографии по русской истории, которыми так
богаты конец XIX и начало XX в., при строгой фактичности
6 С. В. Бахрушин
81
изложения всегда в той или иной форме подводят итоги, ставят их
в ту или иную связь с общим ходом русской истории. Критики
источников, вроде Шлёцера и Шахматова, неизбежно от разбора
разночтений переходят к самостоятельным историческим кон-
струкциям. С другой стороны, работы обобщающего характера,
если только они претендуют на серьезность, обставляют свои
обобщения большим фактическим материалом: прежде чем
объяснять факт с общей точки зрения, его описывают; так посту-
пает, в частности, Н. А. Рожков в своих социологических этюдах г.
Обращаясь к основным задачам исторического исследования,
приходится сказать, что в конечном своем итоге историческая
наука, как и всякая иная наука, стремится к обобщающим, как бы
мы ни стали называть эти обобщения — социологическим построе-
ниям или идеальным типам. И в том и в другом случае историк
стремится путем сравнения отдельных исторических фактов уста-
новить то общее в них, что позволяет говорить о закономерности
исторических явлений. Одни, более осторожные, работают индук-
тивно, другие дедуцируют свои выводы из общих предпосылок,
но это разница метода, а не разница цели.
Однако исследования обобщающего характера только тогда
имеют научное значение и силу неопровержимости, когда они
основываются на точно выясненных и проверенных фактах.
Обобщение, построенное на единичном, случайном факте, взятом
отдельно, вне общего комплекса фактов, научно не имеет никакой
цены. Силой индукции оно может оказаться верным, но, повторяю,
научное его значение совершенно ничтожно, и оно остается плодом
счастливого домысла. Нередко блестящая общая схема, мнимонауч-
ная, распадается при детальном исследовании эпохи. Класси-
ческим примером этого является полемика [Э.] Мейера с [К.] Бю-
хером, на которой я останавливаться не буду ввиду ее общеизвест-
ности.
Часто схема, по существу своему совершенно правильная,
по недостатку знакомства с фактами приводит к выводам, совер-
шенно неверным и даже противоречащим самой схеме. Так,
западники исходили из верной мысли о тождестве русского
исторического процесса с западноевропейским, но не видя вслед-
ствие незнания эпохи такого сходства до Петра I, приходили
к фантастической мысли, что только реформы Петра повели
Россию по естественному пути исторического развития в том
направлении, в каком шла и Западная Европа, а на всю предше-
ствующую эпоху ставили крест, замечая в ней только уродливые
и противоестественные черты.
Наконец, очень обычной является еще одна крупная ошибка
при разработке схемы — это то, что нужный факт берется, как
я сказал, вне общей картины эпохи, отдельно от других перепле-
тающихся с ним фактов. Выхватывают из общего комплекса
тот факт, который нужен, и, искусственно изолировав его от других
одновременных явлений, делают из него то употребление, какое
хотят. Для примера приведу националистические схемы, выросшие
82
в первой половине XIX в. на почве гегельянства, в первую очередь
наших славянофилов. Среди них были люди, исторически образо-
ванные и много и серьезно поработавшие над русской историей,
как К. [С.] Аксаков, [И. Д.] Беляев и др. Но их историческое
мировоззрение с его сентиментально фантастическим романтизмом
основывалось на выборке из общего контекста тех фактов и черт,
которые, взятые в отдельности, позволяли им воссоздавать русскую
старину по их вкусу. Напомню, как обосновывалась ими метафизи-
ческая идея общины как «союза людей, отказывающихся от
своего эгоизма, от личности своей и являющих общее их согласие».
Аксаков находит в летописи выражение «снидошася в любовь»,
которым заканчиваются нередко описания вечевой борьбы в Новго-
роде, и видит в этом доказательство стремления русских славян
к «свободному согласию» всей общины и выводит из этого обстоя-
тельства «начало единогласия при решениях общины, начало
Славянское, от первых времен и доселе хранимое русским наро-
дом», забывая те колоритные страницы летописи, где рисуются
борьба вечевых партий, классовые столкновения, партийные
компромиссы, нарушающие всю его схему. Не приходится говорить
о том, как из общины административно-фискальной и крепостной
славянофилы создавали свою вольную поземельную общину,
потому что игнорировали факты, не отвечавшие их теории, или
не в достаточной мере глубоко изучили вопрос.
Противник славянофилов [Б. Н.] Чичерин, талантливый исто-
рик, в своем очерке о земских соборах точно так же дал искаженное
изображение этого института, представив выборных лишь молчали-
выми слушателями правительственных деклараций д, но поздней-
шие исследования, в частности прекрасные статьи Павла Петро-
вича Смирнова, показали, насколько он ошибался, так как брал
отдельные, казавшиеся ему характерными черты и не изучил
земских соборов в целом е.
Особенно опасной для схем является критика источников,
результаты которой сводят нередко на нет самые остроумные
обобщения. Анализ Начального свода, произведенный Шахмато-
вым, нанес в этом отношении много чувствительных ударов.
Я не буду говорить об устаревшей полемике норманистов и анти-
норманистов, во время которой обе стороны совершенно серьезно
оперировали 862 г. как моментом появления «Руси» на нашей
территории. Приведу пример из новейшей литературы. Обосновы-
вая свою теорию, в настоящее время вызывающую некоторые
возражения, о громадном значении иностранной торговли в народ-
ном хозяйстве Киевской Руси, В. О. Ключевский в числе других
доводов говорит, что варяжских князей в их походах на греков
«по-видимому, дружно поддерживали. . . все племена, заинтересо-
ванные во внешней торговле», и ссылается на то, что в походе
Олега участвовали племена, ему неподвластные, «добровольно
к нему присоединившиеся, отдаленные дулебы и хорваты. . .» ж.
Сравнение различных редакций летописного свода показывает,
однако, что перечисление племен, участвовавших в походе, внесено
6*
83
механически из списка славянских народов, включенного в свод
при позднейшей переработке. И таких случаев, когда в пользу
того или иного мнения ссылаются на тексты, подлинность которых
современной критикой подвергнута сомнению, можно найти до сих
пор очень много. Приведу и обратный пример — гиперкритицизма.
М. Н. Покровский в своих лекциях по историографии, ссылаясь
на Шахматова, высказывает чрезвычайно остроумную мысль, что
рассказ о призвании князей тенденциозно внесен в свод последним
редактором свода — Сильвестром — с целью исторически оправ-
дать призвание на киевский великокняжеский престол Влади-
мира Мономаха 3; но как раз Шахматов вполне убедительно доказал,
что рассказ о призвании варягов уже находился в «Древнейшем»
своде, который был составлен в первой половине XI в., почти
за столетие до великого княжения Владимира Мономаха и писа-
тельской деятельности Сильвестра Выдубицкого.
Необходимость пользоваться исключительно строго проверен-
ным и всесторонне освещенным материалом при составлении
общих суждений обусловливается еще общим свойством, которым
страдает очень часто общая историческая конструкция многих
историков. Схемы создаются не вне времени и пространства; они
являются продуктом среды и эпохи, в которых живет историк.
В настоящее время большое внимание обращено в историографии
на критику отдельных исторических схем с точки зрения классо-
вого происхождения их авторов, которое отражается на их общих
конструкциях. Оглядываясь назад, легко убедиться, что, кроме того,
историки нередко, не отдавая себе в том отчета, находились под
влиянием исторического мировоззрения, которое было свойственно
их времени.
В XVII в. в истории господствовал провиденциализм; в XVIII в.
— историки стали рационалистами; после 1812 г. — реакционные
националистические настроения подчинили историю метафизике
Гегеля и т. д. Лишь по мере того как разрабатывается исторический
материал и вырабатываются строго научные приемы его использо-
вания, историческая мысль начинает принимать более самостоя-
тельное научное направление, но я боюсь, что и сейчас очень часто
мы бессознательно упрощаем исследования и допускаем неточно-
сти, подчиняясь голосу нашего общего мировоззрения.
Подводя итоги, я бы хотел сказать, что «описание» и «крити-
ческий анализ» являются необходимым звеном всякого серьезного
исторического исследования. В наше время нельзя ограничиваться
выборкой тех фактов, которые представляются нам яркими и
показательными. Только опираясь на всестороннее и детальное
изучение отдельных явлений и фактов, можем мы создавать те
или иные обобщения. Научное обобщение тем и отличается от
безграмотного, что оно пользуется для своих выводов доброкаче-
ственным, полным и хорошо выверенным материалом. Если
позволительно воспользоваться примером из других наук —
подобно химическому опыту, который может быть показателен
лишь при условии точности аппаратов и доброкачественных
84
употребляемых составов, так и в нашей науке вывод может быть
сделан лишь при условии большой предварительной работы над
фактами.
Это соображение и объясняет значение описательного и крити-
ческого элементов в историческом исследовании. В музыке, чтобы
создать гармоническое сочетание звуков, недостаточно быть ода-
ренной натурой и предаваться вдохновению. Необходимо знать
теорию композиции. Мне представляется, что и в истории восста-
новление факта и его критика являются таким же непременным
условием, без которого невозможно никакое творчество в области
социологического обобщения.
Меня могут спросить: следовательно, описание в истории
не имеет самостоятельного значения? Оно является лишь тестом
для глубоких социологических построений. Один историк, если
можно так выразиться, низшего разряда собирает материалы,
подвергает их критическому анализу и описывает эпически то
или иное явление. Другой — высшего разряда — силой своей
мысли выбирает из этой чужой работы те факты, которые представ-
ляются ему существенными, и создает из них блестящую социоло-
гическую конструкцию. Конечно, не так. Описательный элемент
в истории имеет свое самодовлеющее значение, подобно тому как
он его имеет в таких науках, как география или этнология. Само-
стоятельность эта выражается в том, что любой исторический
материал может и должен быть подвергнут изучению вне зависи-
мости от каких-либо общих заданий и предпосылок, и все дело
заключается не в том, какой вопрос поставлен, а в том, как он
разработан. Строго научное по методу восстановление прошлого
во всех деталях является такой же самостоятельной научной
задачей для историка, как и научное описание страны или народа
для географа или этнолога. Если мы признаем научное значение
за «Землеведением» [К.] Риттера “или за работами [Э.] Реклю к,
то такое же значение имеют и исторические описания с той разни-
цей, что они требуют гораздо более утонченных методов работы.
Только когда усилиями ряда ученых будут детально изучены
различные стороны прошлого безотносительно к тому, насколько
та или иная тема может пригодиться в данную минуту для возмож-
ных общих построений, мы получим тот комплекс знаний, который
позволит будущему социологу идти по своему пути с открытыми
глазами. Итак, рано или поздно описательные исследования
будут служить материалом для социологии (под социологией
я подразумеваю сейчас всякие попытки обобщения исторических
фактов), но социология не должна диктовать истории своих
тем, не должна предписывать заниматься тем или иным вопросом
преимущественно потому, что иначе ей грозит опасность получить
неполный материал и выводы, которые она сделает из него, будут
односторонними. Если в данную минуту то или иное описание
может показаться недостаточно интересным для историка-социо-
лога, то при накоплении аналогичных работ впоследствии они
могут дать пищу для новых построений и взглядов.
85
Однако и описание имеет свои опасные стороны. Нередко под
описанием подразумевается простое изложение, часто хронологи-
ческое, документа. Например, берут летопись и год за годом
излагают события в том или ином княжестве или статейный
список и излагают ход переговоров, споры о титулах и т. д. Это
не есть то, что я подразумеваю под историческим описанием.
Историческое описание должно быть не простым результатом
знакомства с источником, а результатом изучения источников,
работы над ними. Не просто излагать факт, а восстанавливать
факт должно историческое описание путем критической проверки
и сопоставления различных документов. Более того, историк-опи-
сатель должен уметь выделить и подчеркнуть то, что в изучаемых
им явлениях он считает характерным и существенным. Иначе
говоря, если историк-социолог не может обойтись без предвари-
тельного изучения фактов, то и описатель должен в своей описа-
тельной работе руководствоваться тем или иным общим соображе-
нием с той разницей, что социолог подчиняет материал своей
общей идее, а описатель пользуется ею лишь для правильного
распределения материала.
Вторую опасность представляет выбор темы. Исследователь
должен иметь под рукой компактный и значительный материал —
известный комплекс документов, чтобы работа его имела серьезное
значение. Часто начинающие ученые (вспоминаю сам свои первые
шаги) бросаются на первый интересный документ и думают его
положить в основу диссертации. В результате получается только
справка или анекдот. Иначе говоря, как бы высоко мы ни ставили
восстановление факта, мы должны помнить, что факт мы должны
восстанавливать во всей его полноте, изучать явление в целом,
а не в виде отрывка л.
Итак, и описание имеет свои опасные стороны.
В заключение позвольте, однако, высказать еще одну совер-
шенно субъективную мысль, которую я никак не думаю обосно-
вывать перед вами. История — не только наука, но и искусство.
Она не только изучает и исследует, она живописует прошлое.
И чем ярче и полнее картина прошлого, тем больше она дает
материала для обобщенных заключений.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Политические толки
в царствование Михаила Федоровича
I
В. О. Ключевский, характеризуя настроение московского обще-
ства по выходе из Смуты, отмечает глубокий перелом, происшед-
ший в политическом мировоззрении людей, переживших бурный
период разрухи. «Прервалось, — говорит он, — политическое пре-
дание, старый обычай, на котором держался порядок в Московском
государстве XVI в. . . .а Прежде всего из потрясения, пережитого
в Смутное время, люди Московского государства вынесли обильный
запас новых политических понятий, с которыми не были знакомы
их отцы, люди XVI в. Это печальная выгода тревожных времен:
они отнимают у людей спокойствие и довольство и взамен того
дают опыты и идеи» Появление на престоле новой династии,
права которой основывались на воле «всей земли», попытки
ограничения власти новых царей, участие в управлении земских
соборов — все это был ряд таких фактов, которые действи-
тельно давали обильную пищу для «политического размышле-
ния».
Задачей настоящего очерка и является попытка выяснить
конкретно политические интересы эпохи, непосредственно последо-
вавшей за Смутой, и направление тогдашней политической мысли.
Какие политические вопросы волновали тогдашнее общество?
О чем толковали «тайным обычаем тихонько» недовольные «зве-
роподобные» люди, порой рискуя ссылкой и опалой за слишком
смелое выражение б. . . необычные литературные выражения,
как-то: «Государя царя и великого князя Михаила Федоровича
всея Русии именованье не по достоинству деспотом русским,
а деспота словет греческою речью владыка или владетель, а не царь
и самодержец». «А ты, князь Иван, — говорится в указе, объявлен-
ном автору нецензурных ,,книжек“, — не иноземец, московской
природной человек, и тебе было так про государское именованье
«	2
писати непристойно» .
1	Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1908. Ч. III. С. 81—82. [См. также:
Ключевский В. О. Сочинения. М., 1957. Т. III. С. 66].
2	СГГД. М., 1822. Т. III. № 90. С. 332.
87
В царских палатах XVII в.
Рисунок С. В. Бахрушина
Среди литературных произведений этого времени мы поэтому
почти не найдем таких, которые бы отражали действительные
политические настроения современников или сообщали факты
в оригинальном освещении. Исключение составляют известные
псковские повести «Q бедах и скорбех и напастех, иже бысть
в Белицей Росии» и «О царьском избрании на Московское
государство», в которых нашли выражение слухи и пересуды,
ходившие в обществе, и политические симпатии и антипатии
самого автора 3. Другим таким произведением является Хронограф
архиепископа Пахомия, в котором мы находим живую и желчную
характеристику патриарха Филарета 4. Из позднейших сочинений
только труд подьячего [Г. К.] Котошихина, которому условия
работы за границей позволяли писать много такого, о чем вынуж-
дены были умалчивать москвичи, содержит в себе непринужденные
и откровенные отзывы о царе Михаиле и его времени, основанные
на разговорах, которые еще ходили о нем среди современников
Алексея Михайловича.
За отсутствием русских литературных источников некоторые
данные могут быть почерпнуты у иностранных писателей.
[А.] Олеарий, например, записал несколько политических сплетен,
3 ПСРЛ. СПб., 1851. Т. V. С. 55-62 и след.
4 Попов А. Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных
в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 316.
88
слышанных им в Москве. Но главным источником наших сведений
о тогдашних политических суждениях должны служить те след-
ственные дела по политическим преступлениям, которые дошли
до нас в довольно большом количестве. Это так называемые госу-
даревы дела. Большое собрание таких дел за интересующий нас
период (а именно до издания Уложения 1649 г.) в напечатано
профессором [H.j Новомбергским 5. К сожалению, это издание
имеет существенные недостатки; оно заключает в себе случайное
соединение пестрого и неравноценного материала, в котором
наряду с любопытными делами есть масса таких, которые дают
очень мало для изучения вопроса, а отсутствие строгой системы
в выборе и расположении материала чрезвычайно затрудняет
пользование им. Профессор Новомбергский использовал исключи-
тельно государевы дела старинного Разряда. Таким образом,
из научного кругозора до сих пор изъяты государевы дела, дело-
производство по коим было сосредоточено в других приказах,
между тем в некоторых из них, особенно областных, велись
следствия по политическим делам чрезвычайной важности6.
Разыскивать отдельные государевы дела в общей архивной массе
представляет, конечно, большую трудность для исследователя,
поэтому, несмотря на наличие специальных работ по данному
вопросу, имеющийся по нему материал далеко не исчерпан.
В настоящей своей статье я использовал весь известный мне
печатный материал, и в первую очередь собрание Новомбергского,
отчасти дополнив его некоторыми делами бывшего Главного
архива Министерства иностранных дел и Сибирского приказа
бывшего Архива Министерства юстиции.
Помимо тех трудностей, которые представляет самый подбор
материала, и по содержанию своему государевы дела далеко
не оправдывают тех надежд, с которыми к ним обращается иссле-
дователь, желающий на основании их угадать политические
настроения подданных царя Михаила. Главную массу составляют
случаи бессмысленной пьяной ругани по адресу высочайших особ,
в которых за пьяной выходкой невозможно уловить ни малейшего
намека на какую-нибудь политическую мысль. В других случаях
дело идет о каком-нибудь неловком выражении — «lapsus linguae»,
в котором бдительная власть усмотрела непочтительность к особе
государя, но которое обычно свидетельствует либо о «малоумии»
и «простоте» говорившего, либо опять-таки о влиянии на его
язык винных паров. За исключением подобных дел, остается
сравнительно небольшое число таких, в которых можно до изве-
стной степени уловить выражение общественных настроений, но и
5 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. М., 1911. Т. 1.
6 То обстоятельство, что Новомбергский имел в своем распоряжении дела одного
Разряда, дало повод профессору Тельбергу, работавшему главным образом по
его изданию, утверждать, будто Разрядному приказу принадлежало «господ-
ствующее положение в судебно-политической юрисдикции» (Тельберг Г. Г.
Очерки политического суда и политических преступлений в Московском госу-
дарстве XVII в. М., 1912. С. 312).
89
среди них дел с чисто политическим содержанием очень мало.
Гораздо чаще отражаются в них социальная злоба и настроения,
чаяния и требования. Дела, касающиеся непосредственно носителя
верховной власти, немногочисленны. Наконец, еще одно разочаро-
вание постигает исследователя политической мысли XVII в., когда
он принимается за государевы дела, особенно, если он приступает
к ним с нашими современными понятиями: он почти не найдет
в них выражения того, что мы называем политической мыслью.
Современников царя Михаила очень мало интересуют политиче-
ские проблемы, поставленные государству Смутою. Для них как
будто совсем не существуют вопросы об ограничении царской
власти и тому подобные, столь живо интересующие историков
Смуты. Самое дерзкое вольнодумство по большей части ограничи-
вается пересудами о дворцовых делах и о событиях в семье царя.
Но, вчитываясь в эти случайные политические толки, постепенно
улавливаешь в них какую-то внутреннюю логику. То, что нам
кажется бессодержательною сплетней, свидетельствует не столько
о бесплодности политической мысли, сколько о примитивности
вообще всего строя и отношений, существовавших в молодом
государстве. Одни и те же мотивы упорно повторяются в самых
разнообразных делах; одну и ту же мысль в той или иной форме
можно подслушать и где-нибудь на военной окраине юга, и в даль-
ней Сибири, и во дворе опального боярина в Москве.
II
Люди Московского государства вышли из Смуты с горячей
жаждой порядка и покоя; они «наказались все и пришли в соедине-
ние во всех городах». Вспоминая пережитую «расцаревщину»,
они говорили с большой искренностью: «От тех де было царей . . .
которых выбирали в межъусобную брань меж себя, наша братья,
мужики, земля пуста стала» 1. Это психологическое настроение
людей, испытавших ужасы анархии и изживших до конца Смуту,
обеспечивало прочность новой династии. Тем не менее с избранием
царя Михаила не сразу улеглось впечатление Смутного времени.
Еще в 1625 г. на ряжском кабаке вспоминали: «как де междеусоб-
ная брань, был в Калуге вор ... и собрався де Шацкаго уезду
мужики коверинцы, колтыринцы и конобеевцы, и говорили де межь
себя так: ,,сойдемся де вместе и выберем себе царя“» 7 8. Новая
династия утверждала свой престол на шаткой почве, на которой
предшествующие выборные цари не сумели удержаться. Память
о событиях, сопровождавших низложение царя Василия, была еще
слишком [свежа], чтобы не беспокоить новое правительство. Еще
в 1616 г. в Верхоценской волости станичный вож Бориско Полатов
«лаял царя Василия» 9. Среди провинциальной администрации
7 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 325. С. 584.
8 Там же.
9 Там же. № 6. С. 7.
90
Боярин и служилый человек
Рисунок С. В. Бахрушина
долго помнили о имевших при нем место в городах проявлениях
сепаратизма. «И от Москвы де Рязань ближе Мангазеи, — говорил
в 1630 г. мангазейский воевода Андрей Палицын, — а как де был
вор в Тушине, и царя де Василья Прокопий Ляпунов не слу-
шал» 10 11.
Позднее томский воевода князь Осип Щербатый писал в Москву
про своего товарища, Илью Бунакова, что он «хочет завладеть
Сибирью, как Шульгин Казанью»
Более чем через тридцать лет после низложения Шуйского
в Москве вспоминали подробности этого события. 20 сентября
1646 г. на Александра Федорова Нащокина, сына одного из уча-
стников сведения с престола царя Василия, был подан извет в том,
что он хочет «крестное целование порудить» и «праведному госу-
дарю царю изменить». «Как Федор Иванов сын Нащокин, —
говорилось в изветной челобитной, — у царя Василия Ивановича
Шуйского царьской у него посах взял из рук и в Литву его отдали,
и теперь, государь, тот Александра Нащокин хвалитца тем же
своим воровским умышлением на тебя, праведнаго царя» 12.
И о царе Борисе Годунове также долго сохранялась память,
что он пал благодаря недовольству, вызванному им среди высших
10 [ЦГАДА.] Ф. 141 (ПДСЛ). 1630 г. Стб. 86. Дело по челобитью Андрея Палицына
на Григория Кокорева, воеводу мангазейского, о неправедных его поступках и
корыстолюбии.
11 Оглоблин Н. Н. К истории Томского бунта 1648 г. М., 1903. С. 3—30.
12 Смирнов П. П. Челобитные дворян и детей боярских всех городов в первой поло-
вине XVII в.//ЧОИДР. 1915. Кн. 3. Прил. VII. С. 66-67.
91
слоев служилого класса, благодаря тому, что он «на себя от всех
русской земли чиноначальников негодование навлек». «Сидел
де царь Борис и нас не жаловал, — говорил в 1641 г. арзамас-
ский помещик Иван Чуфаров, — ино де того не стало, а был де и
мудр» 13.
Само избрание царя Михаила в первые моменты не могло удов-
летворить все социальные группы. В низах еще живы были мечты
о своем «тушинском» царе, еще долго бродили неясные социальные
чаяния, связанные с самозванщиной. В 20-х и 30-х годах на «бесе-
дах»-поседушках, где собирались мелкие служилые люди и кре-
стьяне, в кабаке за чаркою вина, поминали добрым словом назван-
ного царя Димитрия, пили за его здоровье, «и чтоб де у них здоров
был царь Дмитрий», и не хотели верить, что его нет в живых.
В 1622 г. на Коломне вскоре после пасхи несколько коломенских
черкас сидели «подле рова на извесном (известковом) кургане»;
один из них, Демид Федоров, говорил тут: «Царь де Дмитрий жив,
объявился де он в Запорогах; и из Запорогов послал его Саадачной
к королю, платье де ему добыл, дал русский казак, Ваською зовут,
тому де будет 7 лет». Так создавалась новая легенда на старую
тему. Убеждение, что «тушинский вор, который называется
царевичем Дмитрием, жив», по-видимому, было широко распро-
странено в 20-х годах в Рязанщине. Ждали новых смут. «Быть
де войне великой, — говорил в том же году рязанский крестьянин
Парфенко Филатов, — что тушинский вор, который назывался
царевичем, жив» 14.
Среди общества держалось поэтому представление, что на
казаков нельзя положиться, что они таят в себе мысль о новой
самозванщине. Летом 1625 г. в село Рычанки Перемышльского
уезда к ильинскому попу Ивану Григорьеву, державшему корчму,
приехали несколько поместных казаков и пили у него вино, а один
из них, Дениска Федоров, принялся играть зернью. Поп «ему
учал говорить: „не кабак де у меня, не двор, что зернью играть“».
Дениска в ответ стал его лаять и бить и «оборою за шею водить»,
заводил было до смерти. Поп назвал его изменником; казак огрыз-
нулся, что он не вор и целовал крест государю царю Михаилу
Федоровичу. На это поп с бранью сказал: «Не государю целовали
крест, целовали де вы . . . крест свинье, ужо де у вас . . . опять на
Украйне царь проявится с вашим воровством, ныне де вам . . .
не по-старому воровать, царей заводить». Сам поп так пояснил свои
слова: «Ноне де не старая пора вам, коли вы царей заводили
да воровали, нашу братью до смерти побивали» 15.
Недаром среди служилых людей еще в 30-х годах ходил шутли-
вый анекдот про выезжих иноземцев — тульских казаков: «Слухом
говорят люди, в прежних де летах на Москве писал тульским
13 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 56. С. 71.
14 Там же. № 2, 22, 54, 236. С. 2—3, 19, 67, 428; [ЦГАДА.] Ф. 214 (Сибирский при-
каз). Стб. 7. Л. 143.
15 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 20. С. 17, 18.
92
черкасом и днепровским казаком площадной подьячий челобитную
да прописал, и написать было: „бьют челом старого выезду кормо-
вые иноземцы11, и он де написал: „бьют челом старого выезду
изменники11» 16 17.
Если низы продолжали мечтать о возрождении тушинского
вора, то в верхах служилого класса еще далеко не были изжиты
польские симпатии. От кандидатуры Владислава отказались
не сразу. Летом 1618 г. Федор Бобарыкин в частном письме сооб-
щал своим родственникам в Новгород ходившие по Москве слухи,
в частности, будто уже после избрания Михаила Федоровича князь
Дмитрий Трубецкой и родственники нового царя Федор Ивано-
вич Шереметев и даже родной дядя Иван Никит[ивич Романов]
тайно посылали гонцов к польскому королю, призывая его с сыном
в Москву. Возможность возникновения подобного нелепого слуха
сама по себе чрезвычайно характерна 17, г[. . .]
Ш
Таков был политический фон, на котором новой династии
пришлось начинать свою деятельность. Понятно, что не сразу могло
свыкнуться с ней общество, потрясенное Смутой. В народе избран-
ного царя сравнивали с прирожденными царями прежней династии,
и это сравнение не всегда было в его пользу. В 1616 г., например,
в Лухове, на кабаке, в кабацкой избе, собралась компания несколь-
ких крестьян и луховских посадских людей; пили пиво, а «веселой»
Пифанко пел песню про царицу Настасью Романовну. В песне
говорилось про то, как государыня ходила к Троице молиться и
как-де будет у креста, отстоящего от Троицы за 5 верст, «и она
де увидала образ Троицы Живоначальные от того места». Это
чудесное обстоятельство вызвало оживленный спор среди присут-
ствовавших. «Та государыня была благоверная», — заметил про
героиню песни посадский человек Митька Оголихин. На это сидев-
ший тут же крестьянин князя Василия Семеновича Куракина
сказал пренебрежительно: «Что де нынешние цари!» 18. Таково
было мнение простонародья о новой династии. Высшие служилые
круги со своей стороны не сразу свыклись с необходимостью
видеть на престоле человека, вышедшего из их же среды, связан-
ного и переплетенного житейскими отношениями с окружающими.
Особенно трудно было и самому государю, и его подданным
подняться выше местнических счетов и расчетов. В 1622 г. тулянин
Иван Филатьев Ратаев побранился с приказчиком Л. И. Карпова;
тот сказал ему: «Что ты, Иван, ставишься силен, ведь ты не
Иван Никитич! (Романов), Иван Никитич насильства никому
не делает!». Тогда Ратаев «учал боярское имя хулить: мой де отец
16 Там же. № 248. С. 449.
17 Сборник Новгородского общества любителей древности. Новгород, 1911. Вып. V.
С. 23.
18 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 4. С. 5.
93
Ивану Никитичу в версту и лучше де его был! Ивана де мы знаем!
Иван де Никитич Пономарев сын, я де хорошее Ивана!» 19 20.
Пикантнее всего, что эти притязания верстаться с Романовыми
иногда были довольно основательны и законны. Через год после
избрания Михаила Федоровича на вербное воскресенье за царским
столом произошел спор у князя Бориса Михайловича Лыкова
с дядей царя Иваном Никитичем Романовым, спор, в который
молодой государь вмешался с излишней для монарха страстностью.
Лыков заявлял, что ему быть меньше Романова нельзя, но все-таки
соглашался уступить ему как царскому дяде: «а будет государь
укажет быть ему меньше Ивана Никитича по своему государеву
сродству, что ему, государю, по родству Иван Никитич дядя,
и он по тому с Иваном Никитичем быть готов». Но царь, задетый
в своем фамильном самолюбии, настаивал, что Лыкову можно
быть ниже Ивана Никитича «по многим мерам, а не по родству»,
и выдал Лыкова головою своему дяде 20,>д. Другой случай еще
более любопытен. В 1630 г., в январе в сибирском городе Мангазее
[у] церкви Знамения пречистой богородицы находились сын ман-
газейского воеводы 10-летний мальчик Иван Кокорев и дети быв-
шего воеводы Юрий да Андрей Полтевы, «играючи», между тем
как их отцы стояли «у церковного окна, неведомо что говорили».
К мальчикам подошел тобольский сын боярский Филипп Обольяни-
нов, «и в те поры излаял его» Юрий Полтев «не за что», сказал,
что «он, Филипп, недорогой человек, отец де его, Юрьев, с Москвы
дворянин». Филипп ему молвил, за что он его лает, «что де его
родители были их родителей не хуже». Иван Кокорев тоже молвил
молодому Полтеву, «на что он Филиппа лает». Юрий Полтев,
желая, по-видимому, уязвить Обольянинова, колко заметил на это:
«На что ему, Филиппу, чернее себя с кем считаться?» «К тому
слову» Иван Кокорев молвил: «отец де его, Иванов (Григорий Ко-
корев), — обычный дворянин, а государю брат, только де госу-
дарь — велик, а они — так». Это дерзкое «слово» не было лишено
основания, так как Кокоревы действительно вели свое происхожде-
ние от Кобылы, родоначальника фамилии Романовых, и мальчик,
очевидно, только повторял разговоры, которые он слышал среди
взрослых 21.
Личность самого Михаила Федоровича выступает в государевых
делах довольно выпукло. Современников поражала его тихость
по сравнению с его предшественниками на престоле. «Дал де бог
(царя) смирна», — говорили в народе, — «нынешняго де государя
и не слышит» 22. Среди социального настроения после Смуты он
19 Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1. № 154. С. 178.
20 Голохвастов Ф. П. Замечательные случаи по местничеству в царствование Ми-
хаила Федоровича, извлеченные из рукописной разрядной книги. М., 1848. С. IV.
21 [ЦГАДА.) Ф. 141, 1630 г. Стб. 79. Допросное дело бывшего воеводы в Мангазее
Григория Кокорева в том, что он по доносу Андрея Палицына про государя не-
пристойные говорил слова и много делал не для государевой прибыли, но для
собственной своей корысти.
22 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 34, 56. С. 43, 71.
94
играет довольно плачевную роль. «Делается на Москве нестройно
и разделилась де Москва на трое: бояре — себе, а дворяне — себе,
а мирские и всяких чинов люди — себе ж, а государь де для того
в кручине», — говорили в Сибири в 1630 г. приехавшие из Москвы
служилые люди 23. В этом представлении о «смирном» царе,
бессильно кручинящемся о земском нестроении, чувствуется
не насмешка, а своего рода нежное сочувствие к человеку, который
на своем высоком посту сохранил, по-видимому, застенчивую
скромность, воспитанную в нем семейными и родственными
отношениями.
Другие чувства вызывали к себе родители царя, фактически
управлявшие именем сына. Призванный к власти почти ребенком,
царь Михаил с первых же своих шагов попал под опеку матери,
очень властолюбивой, очень злой, но далеко не умной женщины —
иноки Марфы Ивановны. «Не у бе ему еще толика разума, еже
управляти землею, но боголюбивая его мати, инока великая ста-
рица Марфа, правя под ним и поддержан царство со своим
родом», — говорится в псковской повести24. Она, в сущности,
занимала в первое время при сыне то положение, которое впослед-
ствии не без борьбы с нею занял ее муж — Филарет Никитич.
По выражению Ивана Тимофеева, она «яко второпрестолствует
ее сынови, о всех купно сповелевая с ним». «Яко же Федору
с сыном древле получиша греки, — сице и мы другие», — рас-
суждает по этому поводу ученый дьяк. Явное вмешательство ма-
тери царя в дела при некоторых тяжелых свойствах ее характера
вызывало, однако, в обществе недоумение, которого не скрывает
и сам Тимофеев, привыкший честно излагать свои сомнения.
«Рождыпая рожшемуся от нею и доныне спреобладает ему от
воцарения, — пишет он, — аще и странно бысть образом, но зане
яко мати бо». Так осторожно выражался дьяк, близкий к прави-
тельственным сферам 2 .
В народе это недоумение выражалось проще и откровеннее.
В 1622 г. был подслушан такой разговор: из Коломны к Москве
ехали тяглец московской казенной слободы Мишка Колодкин и
черкашенин Ортюшко Олтух; «как будут к Запрудной слободе»,
разговорились о том, чье то село. «Мишка де молвил: „то де госуда-
рынины кр[естьяне]его товарищ заметил: „чаю де им добро
жить за г[осударынею]", на что последовал выразительный ответ:
„что де за государыня, тако де бы не одна мера!11» 26 Марфу Ивановну
23 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1630 г. Стб. 79. В «Сыскном деле князя Федора Телятевского
о разных на него жалобах» (Там же. 1631 г. Стб. 65. Л. 13) имеются аналогичные
записи: «В 13 статье написано: писал с Турухана Павел Хмелевской к Ондрею
Палицыну, что де Москва разделилась на четверо: бояре — себе, дворене —
себе, стрельцы — себе, торговые и чорные люди — себе. А князь Федор Телятев-
ской и Федор Погожей и дьяк сказали, что Павел Хмелевской такую грамотку
и Ондрею Палицыну писал. . .». Сведения об этом значатся также в [ЦГАДА.]
Ф. 141. 1632 г. Стб. 62. Л. 29.
24 ПСРЛ. Т. V. С. 64.
25 РИБ. СПб., 1891. Т. 13. Стб. 462.
26 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 236. С. 428; [ЦГАДА.]
Ф. 214. Стб. 7. Л. 145.
95
не только отказывались признавать за государыню («какая де она
государыня!»), ее ненавидели, и в этом чувстве объединялись и
простонародье, и высшее боярство. В 1626 г. можайский тюремный
сторож прямо говорил тюремным сидельцам, разочарованным
по случаю несостоявшейся царской свадьбы: «Одна де тамо мутит
государева матушка ... не умеет де государь матушку свою
за смутню, в медведную (медвежью шкуру) ошив, собаками
травить, прежние де государи за такую смутню, ошив в медведну,
собаками травливали» 27. Когда великая старица умерла, то в дале-
ком Тобольске это известие вызвало плохо скрываемую радость
в кругах, близких к воеводе князю Федору Андреевичу Телятев-
скому. По словам одного доноса, он сам говорил по этому поводу:
«Ту де мы первую лихую беду избыли» 28.
Марфа «сопрестольствовала» сыну лишь в течение первых
шести лет его царствования, пока не вернулся из плена Филарет.
С его возвращением она должна была устраниться, хотя подчини-
лась, по-видимому, не сразу, и управление взял в свои руки отец
царя. Филарет Никитич, а не его сын был, в сущности, кандидатом
на царский престол, и только злобная предусмотрительность
царя Бориса создала формальное, но непреодолимое препятствие
к возведению его на престол. Этим формальным препятствием
был клобук.
Но, вернувшись из плена, он занял фактически то положение,
на которое претендовал еще при царе Борисе, сделался некороно-
ванным главою государства, «в вящее утверждение людем и справу
земную», «отчески сынови о мире собеседуя, и купно соуказуя,
и соблаговоляя, и на лучшая соусердствуя, и наставляя, и сподви-
зая» 29. Потому против Филарета и направлялись главным образом
раздражение и вражда всех недовольных режимом. Само духовное
звание Филарета давало повод для соблазна и для насмешек.
Народу казалось странным, что отец государя — монах, что «у го-
сударя . . . отец старец» 30. «Послал де ратных людей под Смоленск
патриарх да старцев сын», — такие слова вложил в 1637 г. до-
носчик в уста сосланного в Тобольск черного попа Галактиона,
пояснив, что «он де, Малах, чает тово, что то слово поп Галахтион
молвил про государя» 31. Более вдумчивых наблюдателей оскорб-
ляло в нем сочетание светского правителя государства с высоким
духовным саном. «Какой де свят, коли де свят будет», — говорили
о его титуле «святейший патриарх»: «Как де умолит у бога и станет
прощать, тогды де и свят будет» 32. Духовные лица критически
относились к каноническим познаниям вчерашнего щеголя и охот-
ника. Получив грамоту патриарха, новгородский митрополит
Киприан показывал ее в соборе своим дьякам и говорил, смеясь:
27 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 30. С. 40.
28 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1631 г. Стб. 65. Л. 6.
29 Отзыв Ивана Тимофеева (РИБ. Т. 13. Стб. 468).
30 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 159. С. 268.
31 [ЦГАДА.] Ф. 214. Стб. 81. Л. 394, 395.
32 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 24. С. 25, 26.
96
«Прислана де ко мне от патриарха грамота, велено поститься
неделю, и в той де грамоте наврано ко мне просто, что к которому
игумену можно было написать; ко мне не так, складнее того;
яз де сам соборный и келейный чин знаю, старее всех, как по-
ститься», — и той государеве грамоте смеялся. Снова за обедом,
на котором он угощал воеводу князя Юрия Яншеевича Сулешева,
митрополит стал говорить: «Пишет де ко мне патриарх в грамоте
о посте, а написано незнаючи, неведомо што». Воевода тактично
замял неловкий разговор, сказав: «Что у государя патриарха
многие дела государственные, опроче таких дел, и ему, государю,
на многе тое грамоте либо выслушать у дьяка нелучилось».
Митрополит заговорил об ином.
С другой стороны, правительственные функции, которые взял
на себя патриарх, подрывали его духовный авторитет, так как
на него возлагалась ответственность за непорядки в управлении.
«Патриарх сам ворует и ворам спущает», — говорил михайловский
пушкарь Сем[ен] Потапов по поводу мер против воровства,
принимавшихся по указу патриарха.
Больше всего, однако, личность патриарха вызывала озлобление
в придворных кругах, близких к всевластному правителю государ-
ства. Очевидно, со слов недовольных бояр написана в Хронографе
архиепископа Пахомия злая и яркая характеристика Филарета:
«Сей же убо Филарет патриарх Московский и всеа Русии возрасту
и сану был средняго, божественная писания отчасти разумел
(в этом колком замечании нашло отзвук оскорбленное самолюбие
московских иерархов), нравом опальчив и мнителен, и владителен
таков был, яко и самому царю боятися его, боляр же и всякаго
чина царскаго синклита зело томляше заточенми необратными,
и инеми наказанми». Вторя придворным толкам, автор Хронографа
пишет, что царь поступал в важнейших делах «по совету, паче же
рещи по повелению патриархову» 33. «Муж многоразсуден, —
говорит с горькою усмешкой более осторожный князь Семен
Шаховской, сам много пострадавший от ,,опальчивого“ нрава
патриарха, — суд творит согрешающим, не разсмотрев челове-
ческой немощи» 34. Ненависть, которую навлек на себя «владитель-
ный» отец государя, находила себе выражение не в одних резких
отзывах о нем. Филарету искренно желали смерти. Тобольский
воевода князь Ф. А. Телятевский, узнав про смерть Марфы Ива-
новны, говорил, по словам доносчика: «Ту де мы первую лихую
беду избыли, а надо бы де нам избыть патриарха». По другой
версии это говорила жена тобольского дьяка Петра Наумова:
«Избыли де мы государыню старицу иноку Марфу Ивановну,
а надобна де нам избыть патриарха, а как избудем патриарха,
и государь де царь и великий князь Михаил Федорович всеа
33 Попов А. Н. Изборник ... С. 316.
34 Цитирую по Е. Сташевскому «Очерки по истории царствования Михаила Фе-
доровича». Киев, 1913. Т. 1. С. 201.
7 С. В. Бахрушин
97
Русии наш уж будет, лихо де нам ныне» 35. Поэтому, когда
в 1632 г. известие о смерти Филарета Никитича дошло до войска,
осаждавшего Смоленск, то воеводы, по-видимому, не сумели
скрыть своей радости и с уст Василия Шеина сорвалось «многое
воровское непригожее слово, чего и написать не уметь» 36.
Неприязненные чувства к государеву отцу вылились в наивную
сказку, типичную для примитивного политического кружка
высшего московского общества, и создалась легенда о самозван-
щике Филарете. Если государев отец не отвечает желаниям окружа-
ющих, то, значит, он не настоящий отец государю, а «подменный»,
подобно тому как до него неугодный боярству царь Димитрий
оказался самозванцем и расстригою, а много лет спустя после
смерти Филарета его необузданный правнук вызвал сомнения
в своей подлинности после возвращения из заграничного путе-
шествия. Названная выше жена дьяка Петра Наумова говорила,
если верить анонимному доносу, про Филарета Никитича, «что
будто он, великий государь . . . государю царю ... не отец и его
де . . . бутто из Литвы не выпустили, а прислали будто из Литвы
к Москве иноземца, прибрав в его, великого государя, образ
литвина», и «будто государь пришел к нему, к великому государю,
святейшему патриарху говорил, что он, государь, разоболокся
и он де, государь, посмотрит знамен». С ее слов и ссыльный старец
Филарет Кабаков говорил знакомым: «Ведь де государю царю и
великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии государь пат-
риарх не прямой отец, вывезли де из Литвы литовские люди в его
место иного» 37. Эта легенда особенно любопытна тем, что с ней так
близко совпадает легенда о Петре Великом.
Патриарх вызывал вражду боярства и недоверие широких слоев
населения как фактический глава правительства, на которого
падала ответственность за все непопулярные действия власти
и за все тяготы, вызываемые государственным строительством.
Эту ответственность отец государев нес, однако, не один в глазах
общества. Царь был слишком «тих», слишком мало проявлял
инициативы («его и не слышать»), о нем часто забывали, хотя,
может быть, и не вполне справедливо. В придворных кругах
на него продолжали смотреть как на ребенка, нуждающегося
в руководстве. В глазах народа он оставался «благоуветливым»
юношей, выведшим страну из анархии и неспособным ко злу.
Зато рядом с родителями, разделявшими верховную власть
с сыном, ярко вырисовываются в отзывах современников фигуры
«сильных людей», лиц того правящего круга, который управлял
совместно с ними. При старице Марфе это были ее «род» —
Салтыковы, царские «сродичи», «Цареве матери племянники» 38.
Русские перебежчики, принадлежавшие к столичному дворян-
35 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1631 г. Стб. 65. Л. 6; 1632 г. Стб. 62. Л. 4, 7.
36 ААЭ. СПб., 1836. Т. Ш. № 251. С. 388.
37 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1632 г. Стб. 62. Л. 47-48, 46.
38 ПСРЛ. Т. V. С. 64-66.
98
ству, в июне 1614 г. не без досады говорили в своих показаниях
о выдающемся [положении], которое занял при новом царе Борис
Салтыков; ему, по их словам, «принадлежат высший совет и
власть, не по его званию, но потому, что он родственник старой
монахини, матери теперешнего Великого Князя, и она ему предо-
ставляет это». Салтыковы и составляли правительство, «которому
принадлежит высшее командование при Великом Князе» 39.
Мы имеем в псковской повести чрезвычайно злую характеристику
этих временщиков. Автор видит в них «злых чаровников и зверо-
образных человек, не хотящих видети христианского покою и
тишины, и гнушахуся своего государя, и гордяхуся, не хотяще
в покорении и в послушании пребывати и не боящеся отнюдь,
понеже милостив бе и любяше и миловаше их и вся подаваши
им» 40. Значение Салтыковых основывалось на влиянии, которое
они оказывали на свою тетку, которую они умели «остудить»
к тем, кто был им неугоден; благочестивому царю они беспрестанно
наносили «печаль и скорбь велию», но «беззлобивый» все терпел
«благодарив». Так рисовались современникам взаимные отноше-
ния при дворе в первые годы царствования Михаила Федоровича.
Рядом с Салтыковыми стоит герой освобождения Москвы,
князь Дмитрий Михайлович Пожарский, личность еще далеко
не достаточно разгаданная. На соборе 1613 г. он противился, как
говорили, избранию Михаила Романова 41. Злые языки утверждали,
что он сам имел виды на престол, «воцарялся», по выражению
его врагов, и даже предпринимал соответствующие шаги. «И брат
де твой, боярин князь Дмитрей Михайлович Пожарской, — говорил
в 1635 г. Ларион Сумин князю Василию Ромодановскому, —
государства до его царскаго обиранья докупался и хотел на Москве
государем быти ... и ему не стало тысяч в двадцать, да того ему бог
не дал» 42. Как бы то ни было, новое правительство должно было
считаться с его ролью в деле восстановления государственной
власти, с его популярностью и авторитетом среди общества.
Личность освободителя Москвы импонировала сознанию масс.
В 1614 г. его человек, по словам приехавшего в Переяславль
для сбора податей Степана Унковского, хвастался, что «государь
де наш, князь Дмитрей Пожарский, указывает на Москве государю,
и в [езде] он, князь Дмитрей Пожарской, а не [ты] наш царь
и великий князь Михайло Федорович всеа Руси». «Ты де страд-
ник, — говорил он Унковскому, — послан не от государя . . .
послан ты от князя Дмитрея Пожарского» 43. В 1624 г. один кре-
стьянин Комарицкой волости говорил: «Дай, господи, государь . . .
здоров был, а нынче де смиряет воров боярин князь Дмитрий
39 Сборник Новгородского общества любителей древности. Вып. V. С. 32.
40 ПСРЛ. Т. V. С. 66.
41 Там же. С. 27.
42 Сыскное дело о ссоре межевых судей. . . 1635—1639 гг. / Изд. И. Е. Забелиным.
М„ 1848. С. 16, 32.
43 Веселовский С. Б. Акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611 —
1613 гг. М„ 1916. № 116. С. 156.
7*
99
Михайлович Пожарский!» 44 Пожарского современники упрекали,
однако, в том, что своим высоким положением он воспользовался
в целях личного обогащения. Много толков ходило про его деятель-
ность по откупу кабаков. «Да в Можайске ж многии кабаки;
уйму от бояр нет, — говорится в изветном ,,письме“ Бутурлина, —
и у боярина князя Дмитрея Михайловича Пожарскова заведены
свои кабаки в многих местех; и оттого дешевова питя разошлися
многия ратныя люди и пешия и конныя, пропився» 45 46.
С возвращением из плена Филарета Никитича правительство,
возглавляемое «великою старицею», должно было уступить место
«приятелям» ее властного мужа. Смена произошла не без борьбы:
при дворе образовались две партии, партия царской матери и цар-
ского отца, и первая уступила не сразу. Салтыковых патриарх
устранил, воспользовавшись делом Хлоповой; это был, очевидно,
предлог, так как, несмотря на желание царя, брак все-таки не со-
стоялся и сама невеста не была возвращена из ссылки. На почве
семейной драмы произошло столкновение между «благородной
двоицей». В результате Салтыковы были сосланы, но царь, застен-
чивый и безответный свидетель борьбы, должен был отказаться
от своей невесты: своей нерешительностью он. по словам псковской
повести, выводил из себя своего отца, «аще и от отца своего многи
46
укоризны прият»
Среди «приятелей» Филарета наиболее крупную фигуру пред-
ставляет, несомненно, князь Иван Борисович Черкасский. Человек
тактичный и умный, он пользовался одновременно расположением
и патриарха, и его сварливой жены. С 1629 г. до самой смерти,
последовавшей 4 апреля 1642 г., он непрерывно оставался премье-
ром в правительстве царя Михаила, управлял Большой казной и
военными Иноземским и Стрелецким приказами, одно время также
и Поместным; в качестве военного министра он лично руководил
в 1638 г. ремонтом южной оборонительной линии. Он же в эти годы
вел внешние сношения, участвуя «в ответе» у иностранных послов
и ведя с ними как доверенное лицо государя наиболее ответствен-
ные тайные переговоры, и, наконец, ему же поручались наиболее
серьезные политические «сыскные дела». В своих руках он,
в сущности, сосредоточил все нити государственного механизма.
При всем том мы не встречаем почти никаких современных отзывов
о князе Черкасском как о правителе. По-видимому, это умолчание
следует объяснять деловитостью князя Ивана Борисовича; он
не давал повода для сплетен. Наоборот, он заслужил редкую
похвалу из уст мелкого служилого человека Ивана Бутурлина:
«Как боярин князь Иван Борисович Черкасской ведал Поместной
приказ, да у боярина ж у князя Ивана Борисовича были многие
приказные люди и в то время у нево в приказех все делалос добро
44 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 15. С. 13.
45 Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии: Сб. статей,
описей и документов. Н.-Новгород, 1909. Т. VIII. С. 67.
46 ПСРЛ. Т. V. С. 66.
100
и волокиты в приказех у боярина у князя Ивана Борисовича
никаким людем не было» 47.
Наиболее яркую фигуру в правительстве Филарета представ-
лял, несомненно, Михаил Борисович Шеин. За Шеиным было
гордое и безупречное прошлое: его прежние многие службы,
по его собственным словам, «были к нему, государю, перед всею . . .
(его, Шеина) братьею бояры», эти бояре «будто в то время, как
(он) служил, многие по-запечью сидели, а сыскать будто было
неможно». В этом были его сила и его слабость, так как мелкие
люди не могли простить ему его превосходства. Неудача Смолен-
ского походае раскрыла уста и дала возможность высказать все,
что было на душе у тех, кто принимал на свой счет замечания
Шеина о «запечье». Выбившись вперед своими заслугами, Шеин
рисуется во всех подававшихся на него доносах с чертами надмен-
ного и гордого человека. Он «поносил всю свою братью перед
государем с большою укоризною и службою и отечеством никого
сверстником не поставил».
В войсках, по словам Хронографа Пахомия, хорошо отражаю-
щего настроения боярских кругов, «за гордость и нерадение его»
«воздвигается на него ропот велик», «он же от гордости своея
на всех воевод и на немецких полковников нача злобитися и их
бесчестити, ратных же людей оскорбляти ... и аще не бы стайбницы
его околничей Артемей Измаилов и сын его Василей кривой
удержеваше от гнева того, и он бы, Михайло, в кручине и в гордости
своей вскоре скончался» 48. Иван Бутурлин в своем «письме»
жалуется, что Шеин «думал де один с Измайловыми; а с князь
Семеном (Прозоровским) и с Богданом (Нагим) ни о чем не ду-
мывал» 49. «Гордость» и «упрямство» ставятся ему в вину и офи-
циальным обвинительным актом. Он был вообще тяжел в отноше-
ниях к сослуживцам и к подчиненным, приставленных к нему
дьяков он «не слушивал ни в чем», «лаел и позорил», воли ни в чем
не давал, были они у него «хуже сторожей» 50. Понятно, что бояре
с трудом мирились с фавором временщика, «уязвляющеся, —
по выражению Хронографа, — завистию и клеветами на Ми-
хайлу» 51. Отношения между Шеиным и ими хорошо обрисовы-
ваются обвинительным актом, повторяющим жалобы обиженных:
«а бояре . . . слыша на себя от тебя, Михайла, такие многие грубые
и поносные слова, чего было кому от тебя и слышати не годилось,
то для государские к тебе милости, не хотя его государя тем раскру-
чинивати, по тому ж тебе, Михайлу, за то умолчали». Но не только
молчат перед властным фаворитом патриарха его братья бояре:
сам государь, поставленный в неловкое положение известной вы-
ходкой Шеина «на отпуске у руки», «жалуя и щадя» его, во всем
47 Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Т. VIII. С. 65.
48 Попов А. Н. Изборник. . . С. 317.
49 Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Т. VIII. С. 69.
50 ААЭ. Т. III. № 251. С. 386, 384.
51 Попов А. Н. Изборник. . . С. 317.
101
ему «умолчал» 52>’к. Хронограф Пахомия со слов придворных пи-
шет, что постепенно «царь и патриарх впадоша в кручину и
в недоверие» к Шеину. «Жалостный слух» о капитуляции русской
армии под Смоленском будто бы ускорил смерть Филарета, кото-
рый «впаде в великую скорбь и успе с миром», кстати сказать,
за несколько месяцев до сдачи Шеина 53.
Олеарий сохранил любопытное предание, характеризующее
отношение масс к борьбе, происходившей во дворце. Будто бы
опасались, что Шеин силою окажет сопротивление исполнению
приговора, и только хитростью удалось уговорить его поехать на
место казни, обещав, что в последнюю минуту он будет помилован;
успокоенный и обнадеженный Шеин спокойно лег на плаху,
в ту же минуту дали знак палачу, и голова Шеина отделилась
от туловища; царь дал согласие на казнь будто бы только «для
удовлетворения» простого народа54.
Таковы отзывы современников о царе Михаиле и его окружении.
Эти отзывы не лишены меткости и облегчают нам иногда понима-
ние отдельных личностей, но по существу они не глубоки. В них
преобладает сплетня, порой благожелательная, порой злостная
и негодующая, сплетня, которая подмечает слабые стороны харак-
тера человека и очень редко затрагивает его политическую физио-
номию. Критики деятельности представителей власти по существу
почти нет, и недовольство ею находит себе выражение лишь
в нелепых легендах и сказках.
IV
Обращаясь к политическим событиям царствования Михаила
Федоровича, которые вызывали наиболее сильные отзвуки в совре-
менном ему обществе, приходится отметить одну любопытную
черту. Людей того времени интересовали главным образом события
личной, семейной жизни царя. Вопросы государственного строя
в собственном смысле слова остаются вне их политического
кругозора. На общеполитические интересы современники царя
Михаила реагируют очень мало, вернее почти вовсе не реагируют.
Их внимание приковано главным образом к тому, что происходит
во дворце, может быть, потому, что при той роли, которую в молодом
государстве играла личность государя, события его личной жизни
приобретали гораздо более важное политическое значение, чем мы
себе представляем.
Одним из таких крупнейших событий не только в царской семье,
но и во всей политической жизни страны являлась царская свадьба.
От выбора жены для царя зависело очень многое. Еще [А. М.] Курб-
ский утверждал, «яко в предобрый Руских князей род всеял
52 ААЭ. Т. III. № 251. С. 385.
53 Попов А. Н. Изборник. . . С. 317.
54 Олеарий А. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Моско-
вию и Персию в 1633, 1636 и 1639 гг. М., 1870. С. 192.
102
диявол злые нравы, наипаче же женами их злыми и чародеи-
цами» 55. Царская женитьба ломала все установившиеся во дворце
отношения. К престолу приближались новые люди, родственники
царицы, которые торопились использовать в своих интересах
чувства молодого царя к своей «юнице»; вокруг царской четы
начиналась борьба за власть между старой и новой родней царя,
завершавшаяся нередко полной сменой правящих лиц или,
по крайней мере, значительными изменениями в составе прави-
тельства. Таким образом, вопрос о царском браке приобретал
большое государственное значение. Отсюда понятны те пересуды,
толки, сплетни, которыми сопровождались это событие и связанные
с ним дворцовые интриги и борьба. Вокруг выбора царской невесты
сплетался фантастический клубок подозрений, клеветы и злостных
выдумок.
Уже многочисленные браки Ивана Грозного дали пищу для
общественной болтливости. Когда выбор молодого царя остано-
вился на Анастасии Романовне Юрьевой, то среди придворной
знати слышались жалобы на то, что государь своим выбором
обесчестил князей, тем обесчестил, что «понял» невесту не из
княжеского рода, а из простого, «понял рабу свою»; впоследствии,
когда царица умерла, ее смерть была приписана «чародейству».
Позднее печальный исход женитьбы на Марфе Собакиной был
объяснен порчей невесты. Еще больше пересудов вызвал в свое
время второй брак отца Грозного с Еленой Глинской и его развод
с первой женой Соломонидой Сабуровой. Отзвуки той бури, которая
в боярских кругах была вызвана таким поступком великого князя,
можно найти у Курбского и у Герберштейна; в рассказах послед-
него отразились не только общественное негодование, но и лукавая
насмешка над престарелым женихом, на старости лет увлекшимся
литовской красавицей. Легенда о сыне, родившемся в заточении
у Соломониды, завершает собою все эти пересуды и придает им
особенно знаменательный смысл. Вся история с разводом и вторым
браком великого князя Василия давала страшное оружие в руки
врагов московского великокняжеского дома: возникали сомнения
в законности родившегося от брака с Глинской наследника пре-
стола, зачатого «в законопреступлении» и «в сладострастии».
Так вопрос о царской свадьбе переплетался с вопросом о престо-
лонаследии и из личного дела государя превращался в дело вели-
чайшей государственной важности.
Редко какой государь дал повод так много говорить о своей
женитьбе, как царь Михаил. В этом вопросе над ним тяготел
какой-то злой рок. По обычаю его хотели женить пораньше,
и уже в 1617 г., когда ему минул 21 год, было назначено «обирание
государской радости», но дело пошло взатяжку. Первая его невеста
Хлопова была отстранена благодаря интригам его двоюродных
братьев Салтыковых. Попытка найти невесту из иностранного
царствующего дома и вступить в этих целях в сношения с Голш-
55 РИБ. СПб., 1914. Т. XXXI. Стб. 161-162.
103
тейн-Готторпским герцогским домом не увенчалась успехом. Сам
царь, по-видимому, серьезно полюбивший свою первую невесту
с тем чувством, которое свойственно первой любви, не торопился
с браком. Когда в 1623 г., по возвращении Филарета Никитича,
Хлопова была официально реабилитирована, она снова наречена
была царской невестой; на этот раз категорический протест матери
царя заставил опять отказаться от свадьбы. Через несколько
месяцев после окончательного разрыва с Хлоповой была объявлена
государевой невестой княжна Мария Владимировна Долгорукая,
но она захворала и умерла через несколько дней после свадьбы,
и только в феврале 1626 г. 30-летний царь вступил в брак с Евдо-
кией Лукьяновной Стрешневой, необычайно поздно по тогдашним
понятиям.
В народе недоумевали, почему так долго затянулось дело
с царской женитьбой. В 1622 г. один крестьянин Приезжейко
говорил про царя, «что ему, г[осударю], нельзя жениться. Тушин-
ский де вор, который называется царевичем Дмитрием, жив» 56.
Незадачи молодого и «благоуветливого царя», нерешительно
колебавшегося между собственными чувствами и требованиями
семьи, вызывали в обществе не только сочувствие, но и страх
за будущность престолонаследия. Поэтому вопрос о царской
женитьбе был предметом самых разнообразных и горячих обсужде-
ний. Сильнее всего реагировали на тянувшийся бесконечно долго
скандал с Хлоповой, тем более что слухи об интригах со стороны
«некоторых сродичей» царских, приведших к ее устранению,
доходили до общества. В боярских кругах отвергнутая невеста
вызывала к себе большое сочувствие, а поведение в отношении
к ней — резкое осуждение. Мать Петра Лихарева Прасковья,
по словам доносчика, говорила, «будто государь девицу Хлопову
обругал и сослал, а ныне де послал свататься в немцы князя
Алексея Львова, и про то де в Литве в немцах отозвалися, что
сделано худо» 57. Автор псковской повести влагает в уста царя
Михаила слова, характеризующие его собственный взгляд на нару-
шение уже состоявшегося обручения: «Сочетался есм браком
(с Хлоповой) по закону божию и по преданию святых апостол и
святых Отец, и обручена ми есть царица; кроме ее иные не хощу
поняти». Итак, общее мнение было, что «сделано худо». Впрочем,
винили не столько молодого государя, сколько его властную и злую
мать. «Враг же диавол, — говорится в псковской повести, — научи
некоторым сродичам, цареве матери племянником, остудити Цареве
матери царицу ... и послаша в заток». Когда вернулся Филарет
и выяснилась виновность Салтыковых, патриарх хотел венчать
царя с его прежней невестой, «царева же мати клятвами закля
себя, еже не быти ей в царстве пред сыном, аще тое быти у царя
56 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 22. С. 19.
57 О посольстве князя А. Львова в Данию для сватовства в 1622 г. см.: Цветаев Д.
Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 459
и след.
104
царицы», и царь подчинился ее воле, «презре себе бога ради
и материя любве, не хоте презрети и разлучитися от нея, ни оскор-
бити ю, но сам все терпя, человеческое существо матере не разд-
ражи и царицы не поят, аще и от отца своего многи укоризны
прият» 58. В народе поэтому бранили за происшедшее «великую
старицу». На маслянице 1626 г. в можайскую тюрьму проник
слух о свадьбе царя со Стрешневой, и обрадованные тюремные
сидельцы стали делиться с тюремным сторожем, пришедшим
«тюрьмы топить», своими характерными для тюрьмы чаяниями
и надеждами на близкую амнистию: «Как будет твоя царская
радость, и ты, государь, для своей радости их, тюремных сидель-
цов, пожалуешь, велишь из тюрьмы выпустить». На это сторож
резко сказал: «Что де ты, великий государь, женился мимо Хло-
повой на иной, и тюрьмам де не быть распущенным». «Почему
ты ведаешь, что тюрьмам не быть роспущенным?» — спросил
один из заключенных. Сторож ответил: «Одна де тамо мутит
государева матушка, не велит на Хлоповой жениться» — и приба-
вил, что за это ее следовало бы затравить собаками 59.
За печальным исходом обручения с Хлоповой последовала
скоропостижная смерть второй невесты царя Михаила, княжны
Долгорукой, через несколько дней после свадьбы. Казалось, роко-
вым образом молодого царя постигала «скорбь велия» всякий раз,
как он помышлял о «сочетании браку». И эту неудачу псковская
повесть косвенно приписывает царской матери, которая увещевала
сына «поняти дщерь князя Владимира Долгорукова», и намекает
на то, что брак «по насилию» не мог быть счастлив 60.
Выбор Евдокии Лукьяновны Стрешневой, как мы видели, вы-
звал в народе сомнения законности брака «мимо Хлоповой».
В придворных кругах личность царской избранницы возбудила
по обыкновению много пересудов, повод для которых давало невы-
сокое происхождение новой царицы. Про нее говорили на женской
половине дворца: «Не дорога она, государыня; знали оне ее, коли
она хаживала в жолтиках (простых чеботах), ныне де ее, госу-
дарыню, бог возвеличил» 61.
Вопрос о царской свадьбе тесно переплетался с вопросом
о престолонаследнике. Престолонаследника ожидали не только
в царской семье, но и в народе с особенно жгучим беспокойством,
так как отсутствие законного преемника власти грозило возобнов-
лением междуцарствия и смут, от которых Московское государство
только что начинало отдыхать с избранием царя Михаила. Первые
роды царицы Евдокии дважды обманули ожидания царя и поддан-
ных: на свет появились две царевны вместо страстно ожидаемого
царевича. В конце 1628 г. в третий раз явилась надежда на рожде-
ние наследника. Об этом говорили в народе. 11 ноября 1628 г. в кур-
58 ПСРЛ. Т. V. С. 65-66.
59 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 30. С. 36 и 40.
60 ПСРЛ. Т. V. С. 66.
61 Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI—XVII ст. М., 1869. С. 233.
105
ской тюрьме стрелец Фирсик Шмарев жаловался, что он «посажен
в тюрьму без сыску, только б де государь про его бедность ведал и
сыскав де велел его свободить». Другой арестант, сын боярский
Свиридка Духонин, сидевший «в убивственном деле», сказал на
это: «Как де государыня царица родит государя царевича, и им де
в те поры государева милость будет, государь их пожалует, велит их
всех из тюрьмы роспустить; а будет де государыня родит царевну,
ино де худо будет». «Кому будет худо?» — спросил Фирсик.
«Худо де будет государю», — отвечал будто бы Свиридко 62. После
рождения царевича Алексея в семье царя опять пошли дочери.
В народе это ставили в связь с поздней женитьбой царя; одновре-
менно заговорили о возможности развода. На масленице 1633 г.
когда царица была опять в ожидании родов, на торгу в Курске
черная старица Марфа Жилина говорила: «Глупые де мужики, ко-
торые быков припущают коровам об молоду и те де коровы рожают
быки; а как де бы припущали об исходе, ино б рожали все телицы.
Государь де царь женился об исходе, и государыня де царица ро-
жает царевны; а как де бы государь царь женился об молоду,
и государыня де бы царица рожала все царевичи. И государь
де царь хотел царицу постричь в черницы» 63. Любопытно отметить,
что и про супругу Алексея Михайловича Марию Ильиничну
говорилось, что ей грозило пострижение за то, что она рождала
девочек 64.
Появление на свет царевича вызывало новые и неожиданные по
своей фантастичности толки. Общественная мысль, еще находив-
шаяся под впечатлением недавно пережитой эпохи самозванцев и
лжецаревичей, подозрительно оглядывалась на будущих наследни-
ков престола. Настоящий ли царевич? Уж не подменили ли его?
Вот вопрос, который возникал вскоре после рождения царевича.
Упоминавшаяся выше старица Марфа Жилина вслух высказывала
на базаре в Курске свои сомнения относительно царского первенца.
«А что де государь Алексей Михайлович, и тот де царевич подмен-
ный» 65, — говорила она. Разговоры о «подмене» шли не только
в народе; слух об этом ходил и в очень высоких кругах общества.
В 1633 г. в Новгороде на подворье Хутынского монастыря остано-
вился хутынский архимандрит Феодорит, приехавший в город на
собор; в келью к нему зашел хутынский черный диакон Тимофей
Брюханов. «Как де тебя бог милует?» — спросил архимандрит.
Диакон ответил обычной формулой: «Да споди де здоров был госу-
дарь царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии и благо-
честивый государь царевич князь Алексей Михайлович». На это
62 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 44. С. 51.
63 Там же. № 57. С. 74.
64 См. у С. Коллинса (русский перевод в «Русском вестнике». 1841. Т. 3. С. 161)
или у В. Н. Семенковича, опубликовавшего сочинение Коллинса по недоразуме-
нию в главах XXVIII—XXX как добавление к труду П. М. де-Ламантиньера
«Путешествие в северные страны» (Зап. Москов. археологии, ин-та. 1912.
Т. XV. С. 48-54).
65 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 57. С. 74.
106
архимандрит, бывший в сильно нетрезвом состоянии, сказал:
«Бог де то ведает, что прямой ли царевич, на удачу де не подмет-
ный ли?» — «Как де ты, архимандрит, говоришь такие речи,
то де дело доводное», — воскликнул испуганный диакон. Пьяный
архимандрит ничего не ответил и повалился на лавку. Слух об
этих дерзких словах скоро распространился. Архимандрит пробо-
вал затушить дело и в этих целях подарил чалую лошадь дворцо-
вому дьяку Ивану Дмитриеву. Дьяк благосклонно принял подарок
и сказал архимандриту, чтоб его успокоить: «То де обычное дело,
на Москве де не тайно говорят», и высказал такую же догадку
относительно только что перед тем родившегося царевича Ивана
Михайловича 66. Недаром еще в 1648 г. про царя Алексея говорили
в народе, будто он «непрямой государь» 67. Эта легенда о «подмен-
ном» царевиче, органически выросшая на почве только что пере-
житой Смуты, с новой силой воскреснет при Петре Вели-
ком.
По мере того как подрастали царевичи, в придворных кругах
(«людие роду великого и среднего, которые близко приходят
к царю и к царевичам») присматривались к ним подозрительно
и с опаской, стараясь вперед угадать наклонности и свойства харак-
теров будущих венценосцев. Царевича Алексея «разумели его
гораздо тихим». «Той бе зело тих был в возрасте своем, как и
отец», — пишет Котошихин, повторяя то, что говорили в кругах,
близких ко двору. Наоборот, про его брата Ивана Михайловича
(Котошихин называет его по ошибке Дмитрием) говорили, что
он «с младенческих лет велми был жесток, уродился нравом пра-
деда своего» Ивана Грозного 68. Среди придворных уже зарожда-
лось опасение за будущее: «мысляща о нем, что еще в младых суще
летех зла творит много, понеже по смерти отца своего наипаче
больше зла творити начнет». Когда же шестилетний мальчик умер,
то прошел слух, что люди, близкие ко дворцу, из опасения его
дурных наклонностей, «усмотривше времяни час, упоиша его отра-
вами, и от того скончася, никто же о том домыслися, яко бы при-
шел ему час смерти». Впрочем, и «тихому» царевичу Алексею в об-
ществе предрекали также смерть от «упоенья отравами»: в 1645 г.
идиот, племянник нарымского воеводы Ивана Скобельцына Савва
Скобельцын, возводил на своего дядю, будто «он, Иван, с братом
своим с родным с Федором Скобельцыным да с женою своею
Парасковьею говорили, у себя на дворе за столом сидя, про госу-
даря царевича и великого князя Алексея Михайловича всея Рос-
сии, как де государь их в Сибире держит и губит, и они де за то его
государя царевича погубят», и будто по приезде в Москву он его,
«государя, хочет изводить» 69. Этот мотив насильственной смерти
66 Там же. № 61. С. 106, 109.
67 Зерцалов А. Н. О мятежах в городе Москве и в селе Коломенском, 1648, 1662,
1771 гг. М„ 1890. С. 196.
68 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906.
С. 126, 4.
69 Зерцалов А. Н. О мятежах. . . С. 118, 156.
107
царевича был всегда популярен в московском обществе. Предшест-
вовавшая эпоха создала ряд легенд о неудачных попытках отра-
вить малолетнего сына Грозного, о его убийстве и чудесном спасе-
нии. Так нервно в связи с вопросом о престолонаследии относилась
общественная мысль Москвы к судьбе царских сыновей.
Царские дочери интересовали гораздо меньше Москву. Был
только один момент в жизни некоторых из них, заставлявший
говорить о себе. Таким моментом, волновавшим придворные круги,
был всплывавший иногда вопрос б выдаче их замуж за представи-
телей иностранных владетельных домов. Самая возможность брака
с человеком другой религии и другой культуры не могла не воз-
буждать общественного любопытства. В лице жениха, кроме того,
представлялся в будущем кандидат на престол, а этот вопрос
продолжал волновать умы, не свыкавшиеся с принципом выборной
власти, пока не утвердилась прочно новая династия. Все это
создавало почву для толков и пересудов. Такие толки вызвала
уже попытка царя Бориса породниться с датским двором. Скоро-
постижная смерть жениха Ксении Борисовны была приписана
козням самого отца царевны. Королевича погубила будто бы при-
обретенная им в Москве популярность: «людие же, зряще короле-
вича Ягана, зело его возлюбиша, яко природнаго царскаго сына,
и начата во всем прославляти». Борис испугался в нем возмож-
ного конкурента собственному сыну, «да по смерти его не отойдет
царство от сына его, и дабы людие не восхотели воцарить по нем
онаго королевича, яко природнаго и царскаго рода». Преступление
было совершено через посредство сидевшего «в приказе апте-
карский палаты» царского сродника Семена Годунова; королевич
«в неведении отравнаго зелия вкуси», а иностранные «дохтуры»,
подчиненные Семену Годунову как начальнику аптекарской па-
латы, угадав его волю по выражению лица, не приняли необходи-
мых мер для его спасения. «И тако вскоре Кролевич не кре-
щен умре», — заканчивает свой рассказ автор Нового лето-
70
писца .
При царе Михаиле большую смуту в умы внесла длинная и
тяжелая для русского самолюбия история со сватовством царевны
Ирины Михайловны за датского королевича Вальдемара. К самому
сватовству среди знати относились, по-видимому, вполне сочув-
ственно; были даже люди, которые видели в Вальдемаре воз-
можного кандидата на московский престол по смерти царя Ми-
хаила. «Посадить де было на государьство Московское королевича
Датцкого, которой был на Москве, — говорил в 1646 г. шацкий
мурза Федот Бердишев, — а государя царя и великого князя
Алексея Михайловича всея Русии напрасна де на государьство
посадили» 70 71. Особенно горячие симпатии встретил претендент на
руку царевны в кружке известного писателя и выдающегося бого-
слова того времени князя Семена Шаховского, человека сравни-
70 Новый летописец // Временник МОИДР. 1853. Кн. 17. С. 55—56.
71 Смирнов П. П. Челобитные дворян и детей боярских. . . Прил. VIII. С. 69.
108
тельно образованного. Посланный навстречу королевичу в Тверь,
он, вероятно, уже тогда сошелся с ним, увлекся иностранцем и
с этих пор «пристал к королевичу и с своими советники во всем
ему добра хотел и беспрестанно мыслил и делал еретическое и
богомерзкое дело». Когда настойчивое желание московского двора
устроить брак натолкнулось на решительный отказ жениха переме-
нить веру, Шаховской как знаток богословских тонкостей пробовал
найти канонический выход из создавшегося положения. Его лич-
ные симпатии к королевичу и преклонение перед иноземной
культурой склоняли его к терпимости в вероисповедном вопросе,
и он говорил «многижды» и даже составил записку («в письме
своем написал»), что «можно королевичу ходити в святую церковь
некрещену и еретику люторской веры приобщить с православными
христианы.. . и того искал, чтоб королевичу быть в Московском
государстве некрещену». Любопытно отметить, что Шаховской,
очевидно, отражал в своем «письме» не единоличное свое мнение,
а взгляды целого кружка своих «советников». Между тем безвыход-
ность создавшегося положения, унизительного для государя и его
семьи, делалась все очевиднее. «Напал де на нас узел, — жаловался
благовещенский протопоп Никита князю Шаховскому, — надобно
его развязать». «Какой узел?» — спросил князь Семен. «То де
узел, — отвечал протопоп, — что королевич креститься не хочет».
На это князь Семен сказал, «что тот узел мочно развязать и короле-
вича ввести в церковь» (без крещения), и в разговоре сообщил
протопопу составленную им на эту тему записку: «и письмо де
о том написано собою». Протопоп попросил у него то письмо,
но князь Семен не дал. Через протопопа про записку ученого бого-
слова сделалось известно во дворце; здесь ею заинтересовались, и от
имени самого государя к Шаховскому явился думный дьяк Григо-
рий Львов и взял у него «письмо». Однако вольнодумство, прояв-
ленное нашим писателем в его записке, вызвало во дворце суровое
осуждение, и в 1644 г. дилетант-богослов был сослан на воеводство
в один из северных городов за то, что он «того искал, чтоб короле-
вичу быть в Московском государстве некрещену». Только в начале
1647 г., уже по смерти царя Михаила, он был амнистирован и
возвращен в Москву. Допущенный к милостивой аудиенции, «бу-
дучи у государевы руки», Шаховской, «оправдан себя», имел
неосторожность сказать, «будто он то все делал, исполняя пове-
ленье» самого царя Михаила. Произошел невообразимый скандал.
Сам того не желая, Шаховской возводил на память покойного
государя не более и не менее как тяжелое обвинение в ереси.
Немедленно дворецкому князю Алексею Михайловичу Львову и
думному дьяку Михаилу Волошенинову было поручено допросить
его, «какое ему о том повеленье блаженные памяти от государя
царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии было, и
от его ли государева лица или ему хто государев указ и повеленье
сказывал». После допроса «бояре, слушав сего дела, приговорили
князя Семена Шаховского за его еретичество и великое воровство
казнити смертью» — сжечь. Были сделаны приготовления к казни:
109
приговоренному преступнику было уже приказано «дать князю Се-
мену отца духовного, поновить его, а не причащать, потому что он
еретик», но затем он был помилован, и казнь заменена ссылкой
в Соль Вычегодскую 72.
В то время как образованные круги Москвы пробовали бого-
словским путем «развязать узел», другие (и люди, близкие к царю)
искали иные средства для разрешения запутанного дела. Впослед-
ствии выяснилось, что Семен Стрешнев, которому было поручено
воздействовать на королевича, и его жена Марья посылали своих
людей в село Коломенское к знахарю Симанку и жене его Оринке,
чтоб они «приворотили королевича» 73.
Только после смерти царя Михаила вскрылась эта атмосфера
интриг, ереси и чернокнижества, которой было окутано все дело
иноземного сватовства.
Сватовство Вальдемара, так сильно взволновавшее придворные
круги Москвы, нашло отклик и в отдаленных углах государства.
Когда в Тобольск вернулся из Москвы тобольский сын боярский
Ян Мишковский, то проживавший в это время в Тобольске нарым-
ский воевода Иван Скобельцын, по словам его человека Васьки
Фролова, призвал к себе его, Яна, и расспрашивал: «на Москве ль
королевич? — и, распрося, отпустил от себя из хором»; присутство-
вавшая при том жена воеводы Прасковья будто бы сказала, «что
не возьмут де их к Москве долго для королевичевых свадеб, чтоб де
им на извод, а кому на извод, про то молыла глухо» 74.
Интерес, вызванный в обществе историей с неудачным сватов-
ством, отразился любопытным образом на одном литературном
памятнике. Как известно, так называемая Хрущевская Степенная
книга подверглась интерполяции, выразившейся в том, что в основ-
ной текст были вклеены страницы с новым текстом. Одна из таких
вставок сделана, несомненно, под впечатлением сватовства Вальде-
мара: она говорит о печальной судьбе дочери Ивана III, выданной
замуж за иноверного государя, и, в частности, излагает скорбную
речь великого князя — отца, осознавшего свою ошибку. Тут, по-ви-
72 [ЦГАДА.] Ф. 375 (Исторические сочинения). Д. 9. Л. 1—5. Ср.: Голубцов А. П.
Памятники прений о вере, возникших по делу королевича Вальдемара и ца-
ревны Ирины Михайловны // ЧОИДР. 1892. Кн. 2. С. XIII—XIV. С. Ф. Платонов
(Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. 2-е изд. СПб.
1913. С. 299—300, 451—452) относит смертный приговор Шаховскому к 1644 г.,
но, хотя в документе не указан год, объявление приговора Шаховскому сделано
от имени царя Алексея Михайловича и о царе Михаиле говорится как о покойном,
следовательно, дело относится ко времени после июля 1645 г. Из сведений,
сообщаемых Платоновым, явствует, что Шаховской в 1644 г. был сослан
в Усть-Колу и в апреле 1646 г. переведен в Устюг. Затем наступило облегчение
его положения, он ожидал, что «велят быть на Москве», но «вместо таковаго
чаяния» в начале 1647 г. «подвинули меня подале» в Соль Вычегодскую.
В промежутке и имела место вторичная опала, которую не следует отождест-
влять с первой опалой 1644 г.; этим объясняется и кажущееся противоречие,
отмеченное Платоновым, что Шаховской был приговорен к ссылке в Соль
Вычегодскую, а сослан был в Колу.
73 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1647 г. Стб. 66. Л. 4.
74 Зерцалов А. Н. О мятежах. . . С. 179.
110
димому, нашло свое выражение мнение, противоположное тому,
которое пропагандировал князь Семен Шаховской 75.
Из всех событий дворцовой жизни старой Москвы самым круп-
ным и, я бы сказал, жутким была смерть царя. При том личном
характере, который носила верховная власть в государстве XVII в.,
это был факт очень большой политической важности, значение
которого было близко к катастрофе. Смерть царя ставила вопрос
о престолонаследии, которого по старой памяти продолжало
бояться русское общество, видя в нем источник новых смут;
с переменой носителя верховной власти связывалось ожидание
смены правящих лиц. Поэтому кончина государя сильно поражала
умы современников; причины, ее вызвавшие, оживленно дебатиро-
вались, и тут открывался широкий простор для всяких догадок и
фантастических предположений. Можно сказать, что начиная
с XVI в. ни один царь не умирал без того, чтоб не заговорили
о насильственном характере его смерти. Когда скончался царь
Иван Грозный, то «начася же в людех быти молва, яко Богдан
Бельской (фаворит покойного. — С. Б.} с своими советники царя
Ивана Васильевича уморил» 76. Когда умер царь Федор, то «мно-
гие», по витиеватому выражению Ивана Тимофеева, «непщеватися
о нем, еже прежде времене ему положнех богом крестопреступный
в клятве раб сему уготова вечным сном почити», и смерть его стави-
лась в вину Борису Годунову 77. Когда сам Борис был поражен
ударом, то скоропостижность его кончины дала новую пищу для
догадок; заговорили, что он окончил жизнь самоубийством, «ко-
нечно отчаявся живота своего и скоро смертоносным зелием
упоив себя» 78.
Для нас, однако, интересны не столько эти слухи, родившиеся
в тяжелой атмосфере наступавшей смуты, сколько возникновение
подобной же легенды в связи со смертью царя Михаила. Эта ле-
генда была подслушана в Сибири вскоре по получении там известия
о кончине государя, последовавшей 12 июля 1645 г. Во вторник на
мясопустой неделе 3 1646 г. томский пеший казак Гришка Кула-
ковский проходил мимо двора воеводы Андрея Молвянинова и уви-
дал его стоящим с женою в сенях, «смотрели в окно». «И жена де
его, Ондреева, учала говорить и дивоватца, что блаженные памяти
государя нашего благоверново царя и великого князя Михаила
Федоровича всеа Русии вскоре не стало. И Ондрей де ей молвил:
потому де государя вскоре не стало, что де ево, государя, испортили
наша братья. И жена де его промолвила: кому де его, государя, пор-
тить? И Ондрей против ее промолвил: я де ведаю, хто ево, государя,
испортил. И жена де ево отхватила от окна: что де ты врешь? по-
чему де ведать? А мимо де наши хоромы либо хто, идучи, те враки
75 Платонов С. Ф. Речи Грозного на Земском соборе 1550 г. СПб., 1902. С. 4—6;
Басенко П. Г. Хрущевский список Степенной книги и известие о Земском со-
боре 1550 Г.//ЖМНП. 1903. Апрель. С. 391-393.
76 Новый летописец. С. 24.
77 РИБ. Т. 13. Стб. И, 324, 380.
78 Там же. Стб. 39.
111
услышит! А он де, Гришка, в то время стоял подле ево горницы
у сеней и те слова слышел» 79. Эта легенда о насильственной
смерти царя Михаила была распространена в широких кругах об-
щества и держалась очень долго. Еще в мае 1649 г. галичанин
посадский человек Зиновейко Родионов Чекенев говорил: «Как де
был на Москве князь Семен Сотыев-Урусов в комнатных, и он де . . .
великого государя царя и великого князя Михаила Феодоровича
всеа Русии в естве окормил» 80. Любопытно, что и тут легенда
искала виновника смерти царя среди его «комнатных» людей
и называла человека, которого считали фаворитом покойного
царя.
Со смертью Михаила Федоровича перед обществом во всей пол-
ноте встал жгучий вопрос о престолонаследии. Этот вопрос беспо-
коил народ еще при жизни популярного и «тихого» царя. «Только
де государя у нас не будет, кто де у нас государь будет?» —
рассуждал в 1634 г. тюремный сиделец Андрюшка-колесник. Его
товарищ Тимошка Маслов замахнулся на него и сказал: «Есть де
у государя нашего 2 царевича» 81. Андрюшка-колесник только вы-
сказал вслух то, о чем многие думали про себя. Вопрос о по-
рядке престолонаследия не был вполне ясен в первой половине
XVII в.
К моменту смерти царя Михаила сохранилось лишь неясное
представление о том, что «прежние цари после царя Ивана Ва-
сильевича обираны на царство», т. е. видели в избрании скорее
исторический факт, чем юридическую норму. Также смутно пред-
ставляли себе, вспоминая историю возвышения Бориса Годунова,
что в старину в случае, [если после] смерти царя «не останется
наследия», первым кандидатом на престол был «конюшей боя-
рин», «кромь того конюшего иному царем быти некому, учинили б
его царем и без обирания», и что эта должность была уничтожена
из опасений политического свойства. «И ныне в такой чин до-
пускати опасаются», — говорит Котошихин 82.
Таким образом, еще в царствование Алексея Михайловича,
судя по словам Котошихина, жива была память об избрании как
о возможном источнике власти в Московском государстве. Факти-
чески же по смерти Михаила Федоровича Алексей Михайлович
вступил на престол по предсмертному благословению своего отца
как законный наследник.
Олеарий сохранил нам отзвук тех разговоров, которыми сопро-
вождалось вступление на престол царя Алексея. Венчание нового
царя совершено было будто бы наспех «ревностным старанием»
и «по особым видам» его воспитателя Бориса Ивановича Морозова,
так что «на него не могли явиться все те в стране, которые обыкно-
венно обязаны присутствовать при венчании»; иначе говоря, Моро-
79 [ЦГАДА.] Ф. 214. Стб. 259. Л. 27-28.
80 Новомбергский Н. Слово и дело государевы. Т. 1. № 138. С. 228.
81 Там же. № 184. С. 330.
82 Котошихин Г. К. О России. . . С. 126, 81—82.
112
зова обвиняли в том, что он поспешил провозгласить своего пи-
томца царем, не дожидаясь созыва Собора 83.
Действительно, при принесении присяги новому государю по-
добные разговоры имели место среди служилой знати. Венчание на
царство Алексея Михайловича совершилось 28 сентября 1645 г.,
а 14 декабря поступил донос на дворянина Михаила Пушкина,
будто он говорил, что царь Алексей «на Московском государстве
учинился не по их выбору». Доносу не дали веры, но Пушкина
приказано было привести к кресту, [если] он еще не присягал 84.
Другой служилый человек — шацкий мурза Федот Бердишев, как
мы видели, говорил знакомым крестьянам: «Не довелось де было
быть на Московском царстве государю царю и великому князю
Алексею Михайловичу всеа Руссии ... посадить де было на госу-
дарьство Московское королевича Датцкого, которой был на Москве,
а государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии
напрасно де на государьство посадили». «А тому де было государю
на царстве и не быть: посадил де его на царство Морозов».
На это крестьянин Стенька Коновалов стал ему возражать, что он,
Федот, не дело говорит: «У тебя де дети есть, и только де после
тебя детем твоим поместья твоего не дадут, и им каково будет?» 85.
В такой смутной и элементарной форме подвергалась обсуждению
идея выборного государя через 30 лет после Смуты. Очевидно, эта
идея не привилась и быстро была заслонена старым привычным
представлением о государе-вотчиннике и о государстве, «переходя-
щем от отца к сыну», наподобие поместья, представлением, кото-
рое не могли разрушить бурные годы Смуты.
Так же неясно и неконкретно представлялся к концу царствова-
ния Михаила Федоровича вопрос об ограничении царской власти.
Ко времени вступления на престол царя Алексея помнили, что
в Смутное время с царей брались ограничительные записи: «Как
прежние цари, после Ивана Васильевича, обираны на царство:
и на них были иманы писма, что им быть не жестоким и непалчи-
вым, без суда и без вины никого не казнити ни за что, и мыслити
о всяких делах з бояры и з думными людми сопча, а без ведомости
их тайно и явно никаких дел не делати», и что, в частности, царь
Михаил, «хотя „самодержцем11 писался, однако без боярского со-
вету не мог делати ничего» 86. Автор псковской повести, писавший
не ранее второй половины царствования Михаила Феодоровича,
говорит с негодованием, отражая настроение мелкого служилого
люда, тяготившегося самоуправством «сильных» людей, что «вла-
дущие», «лестью уловивше первее (царя), егда его на царство по-
садиша, и к роте приведоша». Если верить Котошихину, вопрос
о записи в той или иной форме всплыл в дворцовых кругах в момент
вступления на престол Алексея Михайловича. Он приводит даже
83 Олеарий А. Подробное описание. . . С. 257.
84 Новомбергский И. Слово и дело государевы. Т. 1. № 211. С. 370.
85 Смирнов П. П. Челобитные дворян и детей боярских. . . Прил. VIII. С. 68—70.
86 Котошихин Г. К. О России. . . С. 126.
8 С. В. Бахрушин
ИЗ
мотив, который был выставлен, чтоб не требовать с молодого царя
таковой записи: «разумели его гораздо тихим». Ясно, что и вопрос
об ограничении царской власти, интересовавший только очень уз-
кие придворные круги, и то лишь поскольку дело шло о вновь из-
бранном царе, который, вступая на престол, мог привнести на него
прежние симпатии и антипатии частного человека, свои старые
«обиды», теперь утратил свое значение, как скоро общество опять
усвоило старое вотчинное представление о верховной власти.
V
Выводы, к которым приводит рассмотрение политических
суждений, раздававшихся в среде современников царя Михаила,
крайне скудны. Это более или менее злостные сплетни по поводу
царской женитьбы или рождения царевича, наивные догадки по
поводу смерти царя. Только в связи с вопросом о престолонасле-
дии как будто затрагиваются вопросы более общего политического
содержания, но затрагиваются случайно, в обычной форме злой
сплетни. Эта скудость чисто политических тем особенно бросается
в глаза при сравнении с той определенностью и упорством,
с какими в тех же государевых делах находят себе выражение
социальные настроения и злоба. Демократическая ненависть мел-
кого служилого люда к «сильным», беспокойство по поводу слухов
о крестьянском «выходе», сознание недостатков административ-
ного механизма, рознь между «чинами», даже какие-то мысли о ре-
формах в управлении — все это так или иначе претворилось
в сильные и меткие слова в устах героев государевых дел,
нашло себе выражение в целой литературе «изветных» писем и
челобитен. Очевидно, социальные темы были ближе, понятнее
для московских людей того времени, захватывали их сильнее, заде-
вали их болезненнее, чем вопросы, связанные с существом и
пределами верховной власти.
Но при всей своей бледности, бессодержательности, порою
глупости политические толки Москвы не лишены интереса. Любо-
пытство, которое современники проявляют к мелочам личной и
семейной жизни царя, объясняется не только узостью кругозора,
недостатком умственных запросов, малой культурностью. Оно
в значительной степени объясняется и характером верховной
власти, унаследованным новой династией от эпохи, предшествовав-
шей Смуте. Это была власть, по существу, личная, власть вотчин-
ника, не утратившая патриархальных черт, при которых личность
государя проявлялась гораздо более ощутимо и гораздо реальнее
отражалась на текущей работе государственной машины, чем в го-
сударствах с более усовершенствованным и сложным строем.
От личных симпатий и антипатий царя, от степени влияния на него
жены и других близких лиц, от направления и объема его собствен-
ных интересов и вкусов всецело зависели и состав, и деятельность
правительства. Государственное строительство, принявшее после
окончания Смуты такой широкий и всеобъемлющий размах, про-
114
должало рассматриваться еще как семейное дело государя. При та-
ком положении вещей в кремлевском дворце не было места для
политических разногласий и борьбы партий, зато открывалось
широкое поле для интриг родственников и фаворитов, и эта не-
здоровая атмосфера семейных дрязг и мелких козней, приобретав-
ших при указанных обстоятельствах большое государственное
значение, порождала целую паутину сплетен и слухов. Смута,
всколыхнув было политическую мысль, в общем итоге прошла
почти бесследно для политического воспитания масс. И общество,
и власть вернулись к тем представлениям о государстве как о на-
следственном владении царской семьи, которое господствовало
в XVI в. В этом выразилась своего рода идейная реакция. В то
время как жизнь страны, нарушенная анархией, медленно уклады-
валась в новые государственные формы, и удельная вотчина
Рюриковичей выходила из разрухи с признаками более или менее
слаженного правового государства, царская власть по-старому и по-
нималась и проявлялась как власть личная. Московское государ-
ство нашло нового хозяина, в семействе которого утвердилось
право на престол так же естественно, как естественно в описы-
ваемую эпоху происходил переход поместья от отца к детям. Су-
щество дела не изменялось от того, что этот новый хозяин свою
власть осуществлял соответственно новым формам московской
государственности, уже не с элементарной наивностью Ивана Гроз-
ного, а в духе нарождавшегося просвещенного абсолютизма. Этот
просвещенный абсолютизм Московской Руси в конце концов коре-
нился в вотчиннических традициях XVI столетия.
Итак, направление политических интересов после Смуты нахо-
дится в непосредственной связи с тем положением, которое в дей-
ствительности занимал царь в общем строе Московского государ-
ства. Этим объясняется необыкновенная устойчивость тех полити-
ческих мотивов, которые господствовали в XVI и в первой половине
XVII в. Одни и те же легенды создаются и повторяются с терпели-
вым однообразием в течение целого столетия. Мотивы, которые
звучат в толках, ходивших при царе Михаиле, имели свои готовые
прообразы в прошлом, повторяли в той или иной форме то, что
говорилось о всех предшествующих царях. Нет ни одной полити-
ческой легенды, возникшей при Михаиле Федоровиче, которая бы
не имела своего прототипа в легендах предшествующей эпохи. Та-
ков мотив о насильственной смерти царя от руки фаворита, о «под-
менном» царевиче, об устранении «ближними» людьми престоло-
наследника из опасения его дурных наклонностей и т. п.
Сделанные нами наблюдения позволяют критически отнестись
к тем легендам, аналогичным по содержанию позднейшим, которые
в таком множестве дошли до нас от конца XVI в. Среди этих легенд
до сих пор остается не вполне разгаданной легенда об убийстве
царевича Дмитрия «повелением московского боярина Бориса Го-
дунова». Трагическая гибель наследника престола, наткнувшегося
на нож в припадке эпилепсии, и среди близких к нему лиц, и среди
широких масс не могла не вызвать пытливых догадок и подозрений,
8*
115
а кровопролитный погром в Угличе при вести о насильственной
смерти царевича, сопровождавшийся избиением нелюбимых в го-
роде московских чиновников и их друзей, — первый отдаленный
раскат надвигающейся Смуты — еще более возбуждал умы, взвол-
нованные необычным происшествием. Смерть члена царствующего
дома, всегда вызывавшая мысль об убийстве, осложнялась вопро-
сом о престолонаследии, и эти две темы, дававшие и позднее бога-
тую пищу для воображения, переплетались между собою, открывая
беспредельный простор для болезненно напряженной фантазии.
Особенно широкое развитие толки о смерти царевича должны были
получить в 1598 г., когда умер царь Федор и вокруг его гроба
загорелась ожесточенная борьба претендентов на безвластный пре-
стол. На почве этой борьбы легко вырастали чудовищные слухи
и инсинуации. В таких условиях впервые, как показал С. Ф. Плато-
нов, пошли разговоры о преступлениях Годунова, который «изме-
ною убил царевича Димитрия, который теперь очень нужен,
а великого князя отравил, желая сам сделаться великим князем» 87.
До нас дошло одно государево дело, которое переносит нас
в сферу таких сплетен и толков. В момент избрания Бориса царем
в Тобольске проживали в ссылке дети боярские братья Быка-
совы — Юрий, Фуник и Максим. Деятельные приверженцы Шуй-
ских Быкасовы в 1585 г. пострадали от правителя Годунова вместе
с князем Иваном Петровичем и его родней и были сосланы в Си-
бирь. Понятно, что весть об избрании на престол их врага не могла
не взволновать Быкасовых. «Кому де тому сидеть на царстве, —
говорили они, — кто семена царския перевел, Дмитрея царевича
на Углече велел истребить и государя царя и великого князя Фе-
дора Ивановича всеа Русии велел задушить для того, что ему на
царстве сидеть». Такие разговоры, по существу своему мало чем от-
личающиеся от разобранных нами выше, были внесены, иногда
с оговорками, а чаще без них, в литературные памятники и поло-
жили начало той литературной традиции, которая еще недавно
стояла непоколебима. Переход такого рода данных в литературные
произведения облегчался тем, что государевы дела служили одним
из источников авторам. Новый летописец дает нам наглядный при-
мер того, как использовала литературная легенда об убийстве Го-
дуновым царевича Дмитрия материал современных государевых
дел. Одна из легенд, связанных со смертью царевича, утверждала,
что имевший место вскоре после нее набег крымского хана произо-
шел по наущению самого Годунова, который хотел этим путем
отвлечь общественное внимание от углицкой трагедии. Этот рассказ
в той или иной форме повторяется в большинстве повестей Смут-
ного времени. Новый летописец, излагая эти «речи на Бориса
Годунова», сообщает и их происхождение: «начася молва в про-
стых людех в Украинских местех, что Крымскаго царя под Москву
привел Борис Годунов, боялся от земских людей Московских про
87 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI —
XVII вв. 3-е изд. СПб., 1910. С. 224.
116
убиение Царевича Димитрия; и из града Алексина приехал
к Москве сын боярской Иван Подгорецкой и предреченная словеса
Борису Годунову возвести на крестьянина своего, по его же извету
того крестьянина его взяша к Москве и много пытаху» 88. Проис-
хождение легенды из тех «непригожих слов», которые служили
темою государевых дел, здесь вскрывается с полной определен-
ностью. Строго говоря все эти пересуды недовольных не заслужи-
вают большего доверия, чем разговоры об отравлении Михаила
Федоровича князем Урусовым или сплетни о «подменном» царе-
виче. Возбужденное состояние умов, вызванное Смутою, способ-
ствовало тому, что случайно возникшая в одном конце Московского
государства легенда распространялась с молниеносной быстротой и
вокруг нее замысловатым клубком сплетались новые подробности и
расходились новые разветвления. Случайное обстоятельство от-
крыло народным толкам доступ на страницы литературных произ-
ведений. С падением династии Годуновых сменившие ее прави-
тельства были заинтересованы в том, чтобы набросить на нее тень.
Политическая легенда со времен названного царя Димитрия и Ва-
силия Шуйского получила, таким образом, официальное призна-
ние, и авторы, писавшие о временах, предшествовавших Смуте,
могли тем свободнее излагать все сплетни, которые в свое время
ходили среди современников царя Бориса. Но популярности ле-
генды об участии Бориса в смерти царевича, может быть, особенно
способствовала подробность, которая ощущалась людьми Смутного
времени, найти моральное объяснение тех неисчислимых бедствий,
которые насланы были на их страну богом. Убийство царевича
Годуновым при молчаливом попустительстве общества и было тем
«великим грехом», который должна была искупить своими страда-
ниями русская земля.
Мотивы политической легенды, усвоенные в XVI и XVII вв.,
оказались необычайно живучими и дожили даже до конца XIX в.
Еще в прошлом столетии отсутствие широкого политического
кругозора при консерватизме русской политической мысли и не-
привычка к общественному мнению очень долго ограничивали по-
литические интересы русского общества сферой сплетен и пересу-
дов. Патриархально-самодержавный строй империи, как и в Мос-
ковском государстве, придавая исключительно личный характер
верховной власти, способствовал тому, что эти политические ин-
тересы вращались главным образом вокруг личности императора.
Ни один из государей, царствовавших в XIX в., не сошел в могилу
без того, чтобы легенда не завладела обстоятельствами его кончины.
Вокруг смерти Александра I создалась сентиментальная легенда
о старце Федоре Кузьмиче, до сих пор пользующаяся доверием
наивных людей. Внезапность смерти Николая I заставила говорить
о яде, принятом им, чтобы не пережить позора Крымской кам-
пании. Трагическая гибель Александра II приписывалась заговору
окружавших его дворян, которые не могли будто бы ему простить
88 Новый летописец. С. 38.
117
освобождения крестьян, и эта легенда была распространена не
только среди простонародья. Наконец, когда Александр III умер
в Ливадии, в обществе заговорили об отравлении и утверждали,
что врачи наблюдали на теле покойного признаки яда. Это те же,
в сущности, элементарные мотивы, которые служили темой разго-
воров наших предков в момент смерти Ивана Грозного, Федора, Бо-
риса или Михаила; та же скудость политических интересов, сосре-
доточивавшихся исключительно на личности государя-вотчинника,
тот же недостаток политического воспитания, та же бедность
политического воображения.
Зернь
Одной из наиболее распространенных в XVII в. азартных
«закладных», как тогда говорили, игр была наряду с картами
игра в кости — зернь или, точнее, «зернь костарная».
С юридической и фискальной точки зрения значение зерни
в быту Московского государства прекрасно выяснено С. Б. Веселов-
ским в его небольшом исследовании «Азартные игры, как источник
дохода Московского государства в XVII в.» *; и с этой стороны
вряд ли что возможно добавить. Автор очень убедительно показал,
что в течение всего XVII в. зернь отнюдь не являлась запрещенной
игрой и лишь в связи с теми отрицательными явлениями, которые
ею бывали вызываемы, временами подвергалась ограничению;
как общее же правило, правительство использовало страсть насе-
ления к азарту для установления известного источника дохода,
преимущественно путем отдачи на откуп в городах монополии на
зернь, иначе говоря, на игорные дома. В настоящем докладе я по-
этому не буду возвращаться к вопросам, уже изученным Веселов-
ским. Меня интересует исключительно сама игра в зернь как любо-
пытное бытовое явление эпохи.
Источниками мне послужили главным образом дела Сибирского
приказа, в частности книга 367 1 2, представляющая собою часть
прибыльной книги тобольского воеводы П. И. Годунова. Книгой
этой я имел случай пользоваться при исследовании вопроса о ком-
петенции тобольских воевод. Листы, которые касаются азартных
игр, Веселовским напечатаны в названной статье. Что касается
зерни в русских городах, то тут я пользовался исключительно
печатными материалами, в частности и теми, которые собраны Сте-
паном Борисовичем.
Доклад мой разбивается на две части: зернь как азартная игра и
зернь как способ гадания.
Игра в зернь производилась путем метания костей. Русские
зерновые, или игровые, кости, по словам англичанина Георга Тур-
бервиля, описавшего в 1568 г. своим английским друзьям в двух
стихотворных посланиях посещенную [им] Москву, «очень ма-
1 Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому. М., 1909. С. 291—316.
2 [ЦГАДА.] Ф. 214 (Сибирский приказ). Кн. 367.
118
Подьячий XVII в.
Рисунок
С. В. Бахрушина
ленькие и по форме подобны тем, которыми
мы сами пользуемся» («Their dice are very
small in fashion like to those which we do use» ).
Это были небольшие шестисторонные
кубики, на некоторых из сторон которых
были помечены, вероятно, посредством точек
или очков (отсюда, может быть, самое слово
«зернь») числа, а другие оставлялись чи-
стыми. В одном документе 1630 г., о котором
я буду говорить ниже подробно,приводятся
различные комбинации, которые могут слу-
читься при падении костей, причем указыва-
ются цифры от 1 до 4 и пустые стороны,
обозначаемые в тексте в виде четырехуголь-
ников а.
Из этого следует, что в данном случае
только четыре стороны были с очками, а две
были пустые. Указание на пустые стороны
в костях имеется и в одном заговоре, извест-
ном нам в копии 1721 г.
Наряду с костями такого типа, судя по
гадательной книге пророка и царя Давида,
относимой к началу XVIII в., в позднейшее
по крайней мере время пользовались также
костями, на всех шести сторонах которых
были очки, так как здесь приводятся сочета-
ния чисел от 1 до 6.
В Западной Европе в средние века в ходу
были шулерские кости «dez mal poins» (не-
ясно обозначение) 6 и «dez pipes» (по-видимому, такие, одна
сторона которых была сделана тяжелее других), но у нас не име-
ется жалоб на такой обман. Турбервиль определенно заявляет,
что «русские не прибегают к тому искусству, которое особенно
свойственно игре в кости», — приятель, которому он писал, был
сам страстный любитель игры и должен был понять, на что наме-
кает его корреспондент.
Тот же доморощенный английский поэт сообщает, как произ-
водилась сама игра: «Берут в руки (кости) и бросают через
большой палец, отнюдь не встряхивая» («he takes them up and over
thumb he throwes. No shaking them a whit»).
Это бросание костей носило техническое название «меть».
Метали сразу по три кости, как видно из указанного мною
документа 1630 г. и гадательной книги пророка Давида, в которых
приводятся комбинации именно с тремя костями. Это соответствует
и западноевропейскому приему игры с тремя «des quarres» (за-
падноевроп. — berlenc или platel). По-видимому, кости бросали на
доску; по крайней мере упоминаются специальные зерновые доски.
Веселовский высказывает догадку, что на доске могли быть нарисо-
ваны какие-нибудь фигуры, по которым и «выигрыш и проигрыш
119
определялись положением и местом падения кубиков»; он идет
дальше и в этом передвижении отождествляет зернь с азартной иг-
рою в «гуська», описанною [И. П.] Сахаровым, которая «состояла
в том, что игроки, кидая кости с цифрами, передвигали шашки на
доске, на которой был нарисован путь с числами, гуськами, постоя-
лым двором, кабаком и темницею. Кто попадал на постоялый двор,
тот должен был платить постой по условию, кто попадал в темницу,
тот терял очередь до тех пор, пока другой игрок не сменял его,
и т. д. Выигрывал тот, кто раньше других доходил до последнего
знака» 3. Игра эта, как известно, дошла до наших дней в различных
вариантах детских игр. Однако, как ни соблазнительна эта гипо-
теза, она вряд ли верна. В цитируемом мною документе, как и
в гадательной книге царя Давида, предусматриваются только ком-
бинации чисел, и нет ни одного намека на что-либо похожее
на игру в «гуська», кстати сказать заимствованную с Запада
(jeu de 1’oie).
Наоборот, слова Турбервиля показывают, что по крайней мере
в XVI в. дело шло о простом метании костей и только. Место,
на котором раскладывалась зерновая доска и шла игра, носит тех-
ническое название «майдан», т. е. по-татарски «площадь».
Организатором игры был обычно кто-нибудь, кто «держал
зернь» и «кости выпускал», т. е. предоставлял для игры кости,
за что, вероятно, получал с «игрецов» небольшую мзду. В тоболь-
ской пивоварне, например, в 1668 г. держал зернь пивовар Фочка,
«а кости были Фочкины». В Колымском зимовье около 1650 г.
«зернь стояла» у служилого человека Мамонка Мартынова, про
которого и говорили, что он должен знать, «кто карты и кости вы-
пускал» в.
Для некоторых это составляло как бы промысел. Казаки Ники-
форко Цыбыляев и Федоска Васильев Куклин откровенно заявили
тобольскому воеводе П. И. Годунову, «промышляют де они тем
промыслом („карты и зернь держат“. — С. Б.) лет с 10 и больше,
и без того де промысла им прокормиться нечем». В игре участво-
вали также «такалыцики», которые «такали», может быть, следили
за правильностью игры. Проигравшие должны были прозернеть,
судя по одной челобитной 1630 г., известное количество «шолку-
нов» или «шовкунов», т. е. щелчков. Количество это, устанавливае-
мое, вероятно, по предварительному соглашению, могло быть очень
значительно: в данной челобитной говорится о 800 шовкунов, при-
чем они давались «кочевою ложкою» и были довольно чувстви-
тельны: потерпевший жаловался не без риторического увлечения,
что его хотели «кочевою ложкою до смерти забить» 4. Любопытно
отметить, что в первой половине прошлого столетия среди подрост-
ков, игравших в карты, проигрыш искупался грандиозным порою
количеством щелчков картами по носу (так называемая игра
«в носки»). [Д. И.] Ростиславов в своих любопытных записках,
3 Веселовский С. Б. Азартные игры. . . С. 301—302.
4 [ЦГАДА.] Ф. 141 (ПДСЛ). 1630 г. Стб. 71. Л. 387-388.
120
посвященных быту духовенства и духовной школы в первой чет-
верти XIX в., рассказывает, что от щелчков картами у маленьких
игроков настолько распухали носы, что обращали на себя внима-
ние взрослых и навлекали на шалунов суровые наказания за
игру 5,г. Проигрыш в XVII в. не ограничивается, конечно, «шовку-
нами». Играли «в деньги», и каждой сотне шовкунов (вероятно,
тоже по предварительному соглашению) соответствовала известная
денежная сумма, уплачиваемая проигравшим выигравшему; в том
случае, о котором я говорю, шовкуны «в оценке» были положены
«сто по три рубли». Многие азартные игроки разорялись на зерни
донага. При зерни всегда кормилось много «ростовщиков», которые
«ростили», т. е. ссужали «зерновых игрецов» деньгами под высокие
проценты и «на зернях» «обращивали» товары и всякую «лопоть».
«Когда не хватает серебра, — пишет Турбервиль, — в игру идет
седло, лошадь и все, всякая вещь, стоящая денег, пускается в ход за
ничтожную цену». Промотавшиеся игроки, охваченные страстью
к азарту, давали на себя «поручные зерновые записи и кабалы»
и в залог оставляли ростовщикам свои вещи д.
В 1636 г. мы слышим жалобы, что красноярские служилые
люди «проигрываются зернью, оружье и платье с себя проигрався,
с Красного Яру бегают», что они «от тое зерни обнищали, стали
наги и босы и холодны и на ...е государевы службы подниматься
нечем ... иззаигрались донага и задолжали донага, и что .. . госу-
дарево хлебное жалованье давано, и то на зерни испродавали».
Точно так же и на Таре служилые люди «животишко и оружье
свое на зерни проигрывают». В Камчадальских острогах в начале
XVIII в. служилые люди «на те зерни, на картах и на костях испро-
игрываютца донага и достальную лопоть свою, и обувь, и собаки,
и нарты, и всякие свои заводы проигрывают без остатку». Дело при-
нимает настолько серьезный характер в отношении служилых лю-
дей, что военное начальство бывало вынуждено принимать до-
вольно решительные меры во избежание утери их подчиненными
боеспособности, потому что, «как на службу великого государя они
наряжены бывают, и они за тем своим проигрышем на ту его вели-
кого государя службу всегда бывают не в готовности и не в испра-
вах, и от того в службе великого государя чинитца остановка и
великое мотчание» 5 6.
В 60-х годах в Тобольске рейтары и солдаты «зернью и карты
играют, и от той зерни их унимали (начальные люди), и по-
ученье было — биты кнутом, а иные батогами, и никоими меры
унять немочно. А платье и лошадей проиграть они не дают, а кото-
рым людям проиграют лошади или платье, и у тех людей они,
начальные люди, лошади и платье возьмут сильно и отдадут тем
людям, которые проиграли, беспенно».
5 Записки Д. И. Ростиславова//Русская старина. 1880. Т. XVII, XVIII; 1882.
Т. XXXIII, XXXIV; 1884. Т. XLII, XLIII; 1887. Т. LVI, LVII; 1892. Т. LXXVI-
LXXX
6 Памятники Сибирской истории XVIII в. СПб., 1882. Кн. 1. № 123. С. 546.
121
С другой стороны, пашенные крестьяне «для воровства, пропоя
и зерни у своих деревень угодья продают и закладывают» и «же-
ребья свои проигрывают». Ничто не было свято для проигравше-
гося зернщика. «Ведомый зернщик» и «проигратель образа бо-
жия» — «туруханский приказной человек», как доносили о нем
в 1631 г., «что иноверец злее Июды Скариовского — Июда предал
содетеля нашего Христа на тридесяти сребреников, а он (Федор)
проиграл на зерни образ содетеля нашего Христа и с рождышею
его материю с пречистою Богородицею и со многими святыми —
безценное сокровище — дешевою ценою в полтретье рублех» 7.
Азарт овладевал всем существом игроков. Вырабатывается
особый тип ярыжек и «зернщиков», «которые живут около зерни
и зернью играют» 8, проводя за костями целые ночи. Таков часто
упоминаемый в мангазейском сыскном деле «зернщик» Петрушка
Ботев, который в 1630 г. в компании нескольких других игроков
даже ночь под рождество «ночевал» «у зерни». Без гроша за душой,
в долгу по уши, такие воры-«зернщики» в своей болезненной стра-
сти к азарту готовы были на все, на крупные и мелкие преступле-
ния: они, по выражению Уложения, «проигрався, воруют, ходя по
улицам, людей режут и грабят, и шапки срывают» 9. В Тотемском
уезде, например, крестьяне держат у себя для воровства прохожих
гулящих людей, воров-«зернщиков», и с ними играют зернью и
пропивают, «да и, живучи, те воры в волостях зимнею порою
проведывают прожиточных крестьян и летнею порою тех прожи-
точных крестьян разбивают и грабят». В Камчадальских острогах,
как писал местный приказчик в Якутск в 1713 г., «от тех выше-
писанных картяных и костяных откупов повсягодна .. . чинятся
промеж служилыми людьми шалости и убийства и всякия гра-
бежи. . . А как они проигрываются донага, и они надеются на гра-
бежи и убийства, кто богатее, того и грабят и меж собою животы
дуванят». Как хищные птицы вокруг падали, около зерни толпи-
лись ростовщики, всегда готовые принять за бесценок в заклад
награбленное добро. В 1650 г. на Колыме стояла «зернь великая»,
беглые служилые люди, ушедшие из Якутска, проигрывали «на
майданах» награбленные в пути у торговых людей прядно, и моты,
и сети, и воск, и сукна, и чарки, и топоры. Все эти товары очень
быстро «переходили» от служилых людей к торговым людям
Семейке Шубину и Ваське Курочкину и промышленным людям
Блеске Прокофьеву, Федьке Салтыкову, Якимке Юдину и его пле-
мяннику Ваське, Пронке пинежанину, которые «на зернях» «те то-
вары обращивали» ж.
Для удобства «игрецов» и для дохода правительство в неко-
торых случаях разрешало устройство или само содержало игорный
дом — «зерновую избу». Так, в 30-х годах в Мангазее, где зернь
7 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1630 г. Стб. 71. Л. 642 -643.
8 Там же. Л. 881.
9 Памятники русского права. М., 1957. Вып. 6. С. 385 - Соборное уложение царя
Алексея Михайловича 1649 г., гл. XXI, ст. 15.
122
была на откупе, «с зерновые избы и з двора годового оброку по-
мечено взять 2 рубли» 10 11. Там, где не было специальной «зерновой
избы», наиболее подходящим местом для игры были те государ-
ственные учреждения, где продавались прохладительные и иные
напитки, поварня (где варили пиво), квасная, суслянка и в первую
очередь государев кабак и кружечный двор, где игру можно было
разнообразить и оживлять государевым вином. «Кабацкая зернь»
процветала по всему Московскому государству. Не только в городах
по кабакам играют зернью, но даже в уездах зернь концентри-
руется вокруг «гуляй-кабаков». Так, например, в Тотьме играют
зернью «по кабакам», как «на посадском кабаке», так и «на вар-
ничном», и одновременно «посылает, государь, по волостям с про-
дажным вином с Тотьмы таможенный и кабацкий голова Н. Мясни-
ков с товарищами целовальников, и у тех, государь, продажных
вин многое дурно чинится, крестьяне пропиваются и зернью
играют» 11,3.
Сама посещаемость кабака зависит в значительной мере от
игры: «А как де играют зернью, и в то де время вино государево
в расход идет большой». В двинском кабаке в первой половине
XVII в. торговые люди «зернью и карты играли и питухов было
много, и потому . . . государева таможенная пошлина и кабацкая
прибыль собиралась немалая», как докладывали в 1649 г. двин-
ские головы. «Как де зерни и карт не будет, и государева де питья
никто без того пить не станет», — говорили про Тюмень в 1668 г.
Поэтому кабацкие головы и другие лица, ведавшие питейные дела,
были заинтересованы в поддержании азартных игр в кабаках
и всячески покровительствовали «зернщикам», защищали их от
притеснений администрации, не давали воеводам их арестовывать
и «чинились сильны». «В кое де время», например, «бывала
на Тюмени с картами выимка, и в то де время бьют челом кру-
жечного двора и с квасного целовальники: как де зерни и карт
не будет, и государева де питья никто без того пить не станет,
и после де целовальничья челобитья живет зернь и карты повольно,
и в то де время и питья живет больше». Таким образом, государев
кабак принимал характер самого низкопробного игорного притона.
В кабаках, «приходя зимою и летом, всякие воровские не-
знаемые люди и ярыжки, проживая, валяются и ходят наги, и зернь
де . . . костарня живет, и драки беспрестанны». Среди этой толпы
«незнаемых людей и ярыжек», предающихся под кровом госу-
дарева кабака пьянству и азарту, попадаются самые разнооб-
разные личности: волостные, пашенные крестьяне, которые «по
кабакам пьют и зернью играют же», и служилые люди всяких
званий, и старец соседнего монастыря, который «на кабаке пьет
и иноческое платье с себя проживает и зернью проигрывает».
В Коломне в 1653 г. солдаты «по вся дни сбираются на государеве
коломенском кружечном дворе, в избах и играют зернью и карты»
10 [ЦГАДА.] Ф. 214. Кн. 46. Л. 435 об.
11 Веселовский С. Б. Азартные игры. . . С. 305.
123
и «маеор» их не унимает; а как кружечного двора голова с това-
рищи «учнут их с государева кружечного двора сбивать, чтоб
зернью и карты не играли», и они их «бранят и хотят бить
и с кружечного двора не идут, чинятся сильны» 12. Такова
обстановка кабацкой зерни. Зернью играли, как сказано, и в других
учреждениях, торговавших напитками. Охотно посещались
в XVII в. квасные, где продавался этот квас, которым, по выраже-
нию Турбервиля, «живет мужик, неважный напиток (small ware),
водянистый, но несколько кислый, по вкусу». Квасная нередко
упоминается как место азартных игр. Тобольский квасной откуп-
щик Федька Красильников говорил в 1668 г., «как он держал квас
на откупе, и у него на квасной всяких чинов люди зернью и карты
играли». Точно так же и на Тюмени «из давних лет всякие люди
на кружечном дворе и на квасной зернью играют явно». Шла игра
и на государевой поварне. Так, в 1668 г. на тобольской поварне
замечена небольшая компания, игравшая в деньги: пивовар Фочка,
да с ним стрелец и, да тут же был Дружинка поп. Но по понятным
причинам квасная и поварня не могли соперничать с кабаком
относительно размера игры. В тех городах, где не было кабака,
например, в Сибири, его роль главного игорного дома исполняла
баня, и даже в городах, где существовала продажа вина, баня
соперничала с кабаком в отношении игры.
В XVII в. в России баня не только удовлетворяла потребности
в чистоте. Подобно древнеримским термам и современным восточ-
ным Hammam, русская баня того времени служила также местом
отдохновения и развлечения, своего рода небольшим клубом,
удовлетворявшим незамысловатые общеизвестные потребности
русского простолюдина. При бане обычно имелся буфет — «су-
слепка», где продавались безалкогольные напитки — квас и сусло.
В бане же посетители проводили часы досуга за игрою в зернь,
в карты и в шахматы. В Мангазее, например, «с государевой
торговой бани и зерни, и с картяной и со всякой закладной игры,
и с квасу, и с сусла» поступал в 30-х годах очень крупный доход,
определяющийся в 600—650 руб. в год (в 1634 г. — 583*/г руб.
6 алтын 2 деньги, в 1635 г. — 649 руб. с копейками, в 1636 г. —
640 руб. с копейками, в 1637 г. — 630 руб. с копейками), т. е. доход
в сумме, превышавшей одно время денежный сбор таможни этого
важного промышленного пункта 13. Поэтому администрация не
скупилась на расходы по содержанию бани и связанного с нею
игорного дома. В 30-х годах расходовались «к государевой тор-
говой бане» «за банный завод», «и в сусло, и в квас», и «за всякие
вари», и «на зерновые игры», «к зерни за карты и за кости игро-
вые», за дрова, «за свечи и банным водолеям и за веники» очень
значительные суммы: 50 руб. 35 коп., 140 руб. 26'/з коп., 91 руб.
30 алтын 3 деньги; а в 1635 г. расход достиг 254 руб. 20 алтын 14.
12 АИ. СПб., 1842. Т. IV. № 74. С 199.
13 [ЦГАДА.] Ф. 214. Кн. 78, ч. I .1. 48 об.; Кн. 96. Л. 5-5 об.
14 Там же. Кн. 96. Л. 30; Кн. 78. Л. 156 об, —157, 74 об.
124
Среди этих расходов на «банный завод» не последнее место зани-
мал расход на буфет: в 1636 г. удалось достигнуть большой эконо-
мии (в 50 руб.) благодаря тому, что на квасную и сусляную варю
выдана была из житниц «моклая грудная мука», которая не годи-
лась на жалованье служилым людям, потому что «гнила и мокла,
а подмокла на море, как на отстое (во время бури) скоча метали
ту муку в море».
По примеру Мангазейского города возникла баня с буфетом
и на так называемом Енисейском волоку, которым торговые
и промышленные люди ходили с Таза на Турухан, приток
Енисея. Здесь весною происходило оживленное движение, так как
до установления пути на Лену через Енисейск этим путем дви-
галась главная масса промышленников на Нижнюю и Подка-
менную Тунгуски и с Тунгуски на приток Лены Вилюй и обратно.
Ввиду необходимости выгружать товары, переносить их на руках
и переволакивать суда через волок вся масса промышленников
поневоле задерживалась здесь на продолжительное время,
и нашелся предприимчивый человек, который за 5 руб. откупил
право на устройство бани с квасом и суслом, с зернью и картами.
Поставленная на бойком месте «волоковая баня» оказалась,
однако, настолько выгодным предприятием, что администрация
в 1635 г. сочла выгоднее для себя принять ее в свое заведование,
и она была отдана целовальникам на веру «с зернью и картяные
и со всякие закладные игры, и продавати кислой квас и сусло
на государя на веру ж, потому что зерновой и картиной и всякой
закладной игры быти и на продажу сусла и квасу допричь той
бани держать негде».
Администрация не ошиблась в расчетах: с енисейской «воло-
ковой бани» поступало «банного» (т. е. платы за пользование
баней) и с зерни, и с картяных, и со всяких закладных игр
в 1635 г. «и за квас, и за сусло» 37 руб. 4 деньги, в 1636 г. —
43 руб. 28 алтын 2 деньги, в 1637 г. — 38 руб. 10 алтын 2 деньги 15.
Такое же сочетание бани и игорного дома мы находим и в других
местах в Сибири, например в 60-х годах в Тобольске.
В приказных делах попадаются отдельные мелкие эпизоды,
живо рисующие быт сибирской бани XVII в. В 1668 г., например,
в Тобольске пришли в государеву баню конный казак Никифорко
Цыбыляев, пеший казак Федоска Васильев Куклин да гулящий
человек Гришка Харчевников и, несмотря на протест банщика
Андрюшки Филиппова, стали играть в карты, «и они де играли
сильно и каменницы в бане обсыпали, и он де, Андрюшка, взял
у них карты с майдана и принес в приказную избу». За зернью
игрецы засиживались в бане до глубокой ночи при свете свечей,
продажа которых входила в число доходных статей бани. Были
такие любители, которые даже просиживали за игрою всю ночь
напролет — «ночевали для зерни у бани», даже под такой большой
праздник, как рождество. В ночь с 24 на 25 декабря 1630 г.
15 Там же. Кн. 78. Л. 54-55, 58; Кн. 96. Л. 18 об.
125
в Мангазее произошел пожар; при поголовном обыске выяснилось,
что известный всему городу «зернщик» Петрушка Ботев, астра-
ханский стрелец Васька, алатырец и еще четыре человека вместе
с банным откупщиком Павликом Литвином провели ночь именно
в бане за зернью 16. Игра в бане вошла до такой степени в быт
населения, что, несмотря на то что в Мангазее азартные игры
были вообще воспрещены в 1638 г., «зернщики» и в последующие
годы по-прежнему «зернью играли в государевой торговой бане
во многих местех повольно» 17 18.
Наряду с официальными игорными домами существовали и не-
гласные притоны, в которых шла игра «мимо государевы туру-
ханские откупные зерни». У тотемских варниц «по избам ярыжные
зернью играют». В том же Тотемском уезде крестьяне «держат
у себя для воровства прихожих гулящих людей и с ними зернь
играют и пропивают» |8. В 1636 г. в Мангазейском городе «играли
зернью мимо государевы торговые бани и суслянки у торговых
людей в избе у Федора Митрофанова с товарыщи» 19. В следующем
году на Турухане таможенный целовальник Ивашко Степанов
Трапезников был обличен в том, что «в таможне у себя зернь
держал». Наконец, страсть к игре была так сильна, что в случае,
если не было подходящего помещения, играли под открытом небом.
«Последние бедняки, — говорил Турбервиль, — садятся в откры-
том поле и принимаются играть в кости» («the poorest rogues
of all. Will sit them downe in open field and there to gaming fall»).
В Тобольске в 60-х годах рейтары и солдаты, которых началь-
ные люди «от зерни унимали и на квасной играть не давали»,
«убегая с квасной и из бани в лес, и в лесу зернью и карты играли,
а унять де от этого никакими меры не могли» к.
Правительство, разрешая при известных условиях азартные
игры, преследовало, несомненно, узкофискальные цели. Помимо
того что зернь способствовала успеху торгово-промышленных
предприятий казны, как-то: кабака и бани, с игорных домов посту-
пали особые доходы. Это доходы «от костей и карт», «картяное»
и «зерновое» — по-видимому, сбор с «игрецов» за пользование
казенными картами и костями, приобретение которых входило,
как мы видели, в число расходов по государевой бане, а так как
в казенном игорном доме, очевидно, можно было пользоваться
только казенными картами и костями, то это был фактически
сбор за право игры. Далее, в случае споров и недоразумений
при игре в пользу казны шли «зерновые судные пошлины»,
так называемые «судные алтыны» 20. Наконец, были еще случай-
ные доходы, как-то: штраф («заповеди» ) за игру «мимо государевы
зерни», т. е. вне разрешенного правительством игорного дома.
16 Там	же.	Ф. 141.	1630 г. Стб. 56.	Л.	7,	11.
17 Там	же.	Ф. 214.	Стб. 1316. Л. 87.
18 Там	же.	Кн. 96.	Л. 21—21 об.
19 Там	же.	Кн. 78.	Л. 124 об.
20 Там	же.	Ф. 141.	1630 г. Стб. 71.	Л.	879.
126
Для взыскания доходов, наблюдения за порядком и суда по
«зерновым искам» нужно было создать какую-нибудь органи-
зацию, ведающую игорным домом. Правительство прибегало в этом
отношении к отдаче зерни либо «на веру», либо на откуп. В первом
случае «у зерни . . . сидели выборные целовальники за крестным
целованьем и брали те целовальники с тое зерни картяные со
всякой игры закладки», весь доход непосредственно в «государеву
казну» л. Когда зернь происходила на кабаке, то незачем было
выбирать специальных целовальников. Сложнее было дело при
откупе. Откупщики вносили сразу уговоренную сумму, за это они
получали монопольное право «держать зернь» и карты; им же
поручался суд по зерновым искам и сбор государевых пошлин,
так как наличие откупа не уничтожало платежа судных пошлин
в государеву казну ”.
Основной доход откупщика, или" «зернового старосты» ",
заключался, по-видимому, в плате за предоставление игрецам
зерновых костей и карт. Монополия в том и заключалась, что
откупщик один имел право в городе иметь таковые и давать их для
игры. В 1668 г. тобольские откупщики жаловались, что пивовар
Фочка мимо их держит зернь, «а кости были Фочкины»; откупщик
Федоска Васильев «кости у них снял, и они де почали играть
и иными». Далее откупщик сверх государевых зерновых судных
пошлин за производство суда получает со сторон небольшие
вознаграждения. Так, в Тобольске он «с суда емлет . . . себе
с истца и с ответчика по 2 деньги с человека». Наконец, статью
дохода составляли писание «зерновых записей и кабал»; могли
быть и иные доходы, в частности от отдачи денег в рост игрокам
и приема с них в заклад вещей.
«Зерновой суд» имел много своеобразных черт, отличных от
обычного суда. Если откупщиков было несколько, то судил один
из них. Так, в Тобольске при князе И. С. Куракине (1619 г.)
была зернь и карты на откупе в государеве кабаке «и у той де зерни
был староста из тех же откупщиков», которому и поручался суд.
В случае отлучки откупщики передоверяли свои судебные функции
какому-нибудь из игроков. «А когда ввечеру поздно или в ночь их,
откупщиков, на кабаке не лучится, — рассказывал на Турухане
один из постоянных посетителей игорного дома — тобольский
жилец Алешка Пименов, — зерновые суды яз, Алешка, (судил)
и судные государевы алтыны имал с виноватого» 21. Компетенция
зерновых старост была ограничена: они судили лишь «не в больших
деньгах». Так, в 1668 г. тобольским откупщикам дана была «судная
память», согласно которой им «в полтине велено судить» и «наиг-
ранные деньги править», «а что будет полтины больши, и о том
великим государем велено им бить челом в приказной избе».
Раньше в Тобольске к зерни был специально приставлен сын
боярский, который «в больших деньгах судит», но приведение
в исполнение приговора возлагалось на откупщика: сын боярский
21 Там же. Стб. 71. Л. 875-883.
127
«виноватых отсылает к старосте и велит бить батогами» там, где
зернь была «на вере»; в случае спора те же целовальники,
которые собирали зерновое и картяное, «и суд дают, и проигранные
деньги правят». На Тюмени, где зернь не была «повольная»,
т. е. не состояла ни на откупе, ни на вере, суд вершил сын боярский,
«который приставлен на кабак для караула». «А кто де в картах
и в зерни проигрывался, и тот де сын боярский им в том и суд дает
и проигранные деньги правит».
Дела, подлежавшие суду зерновых старост 0 и целовальников,
были, по-видимому, многочисленные и разнообразные. Игра в зернь
нередко сопровождалась ссорами и драками. Случалось, что «зерн-
щики», «которые будут играть и, проигрався с зерни, будут сильны
картеною или кому что проиграют, а не будут платить, или карты
издерет и кости забросит». Другие, «которые на зерни какого
живота проиграют», «нехотя платить, запрутся или учнут
драться» и т. д. В результате этих ссор то и дело вчиняются иски
и «судятся ярыжные в зерни». «Зерновые иски» обычно сводятся
к взысканию с проигравшего «проигранных денег». Зерновые
старосты разбирают дела: «а которые люди выиграют и будут на
них (проигравших) бить челом, а откупному старосте сказывать
и староста, допрашивая про то трезвых, тех людей судить, а по суду,
которые люди виноваты, и на тех людех велеть править». Кроме
взысканного долга и штрафа, здесь существовала своя система
наказаний. Вместо батогов, как сказано, наказывали щелчками,
или «шовкунами», которые в Мангазее наносились «кочевою
ложкою». Крестьянин Василия Ивановича Стрешнева торговый
человек Левка Дмитреев Петелин жаловался в 1630 г. на воеводу
Г. И. Кокорева: «Да он же, Григорей Иванович Кокорев, умысля
своим безлепешным умыслом в декабре во п. . .м числе, науча,
государь, на меня, сироту твою государеву, тот Григорей Кокорев
тово же Чащу, банного ярыжку, Чащу Васильева сына пинежа-
нина на мне искать зерневым судом перед зерневыми и банными
откупщики перед Михаилом Петровым сыном устюжанином
с товарыщи осмисот шовкунов, а велел, государь, тот Григорей
Кокорев тому Михаилу устюжанину с товарищи присудить
воровским судом, щолкать велел . . . кочевою ложкою, а в оценке,
государь, тот Григорей Кокорев велел положить тому Михаилу
те шовкуны сто по три рубли пошлин и промыту на тобе, государь,
велел взять твой государев воевода Григорей Иванович Кокорев
с тех шовкунов пять рублев денег, а меня, сироту твою государеву,
за те шовкуны велел бить тому Чаще кочевою лошкою. . ., а велел,
государь, тот Григорей Кокорев по своему безлепешному умыслу
тому Михаилу, присудя воровским судом, меня, сироту твою госу-
дареву, тому Чаще кочевою лошкою велел и до смерти забить» 22.
В других случаях говорится и о наказании батогами; зерновые
откупщики и целовальники прибегали для принуждения осужден-
ных ко всем принятым в судебных учреждениях приемам. Они
22 Там же. Стб. 71. Л. 387-388.
128
арестовывали не подчинявшихся суду ярыжек и держали их за
приставом. «А за приставом государь, — пишет тот же Петелин, —
меня Григорей Кокорев велел тому Михаилу держать, и яз, сирота
твоя государева, мучил живот в бане за приставом 7 недель» 23.
В числе доходов игорного дома упоминается «хоженое», т. е.
штраф, который обвиняемый платит тому лицу, которое насильно
приводит его в суд р.
Сверх взыскания проигрыша в пользу выигравшего зерновые
судьи, как сказано, брали с обвиненного пошлины в пользу
казны. О размерах этих пошлин точные данные не обнаружены.
Поступавшие пошлины судьи должны были класть в особый
«государев ящик» за печатью местных властей. В 1630 г. на туру-
ханских зерновых откупщиков Семейку Чухчерема и Семейку Та-
расова поступил донос, «как оне были у зерни в откупу и зерновые
всякие суды судили и, емлючи с зерновых судов, твоих госуда-
ревы пошлинные деньги клали к себе по мошнам мимо твой
государев ящик, который им дан за печатью туруханских при-
казных людей». На следствии выяснилось, что «ящик0 с пошлин-
ными0 деньгами живет ... (у откупщиков) на дворе1, а не в зер-
новой избе», получая деньги, они клали их «по мошнам», которые
были у них «на поясу», или клали на окно и уносили домой
в руке или «в платку» и клали в государев ящик 24.
Хранители государева ящика допускали иной раз злоупотреб-
ления, в частности спекулировали с пошлинными деньгами.
Те же Семейка Чухчерема и Семейка Тарасов, по словам доносчи-
ков, «теми деньгами . . . корыстовались у зерни ростили» 25,
т. е. давали их взаймы из процентов у. Такова в общих чертах
организация зернового суда и сбора пошлин с зерновых судных дел.
Мне остается остановиться еще на одной любопытной бытовой
черте старой зерни: подобно картам, зерновые кости служили не
только для азарта, но и для гадания. Способ гадания по зерни
носил техническое название «завод» или «развод костный»,
т. е. загадывание и разгадывание по костям. «Косной развод»
упоминает [И. Е.] Забелин в «Домашнем быту русских цариц» 26.
Однако из контекста видно, что он ставил его в связь с колдовством
над женской косою (он говорит о нем в связи с известным эпизо-
дом об обмороке Всеволожской, вызванным слишком туго спле-
тенной косою). В мангазейском сыскном деле (по поводу «смуты»
между воеводами Кокоревым и Палицыным) мне удалось, однако,
найти текст «костного завода», отобранный при обыске у некоего
Пименка Калинина в 1630 г.27 «Костный завод» Калинина
состоит из двух вариантов «разводов»: в первом перечисляются
16 возможных очков при метании костей и разъясняются два
23 Там же. Л. 387.
24 Там же. Стб. 86. Л. 404-413; 1630 к Стб. 71. Л. 876-886.
25 Там же. 1630 г. Стб. 86. Л. 404-417.
26 Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц. 3-е изд. М., 1901. С. 248.
27 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1630 г. Стб. 71. Л. 126-132.
9 С. В. Бахрушин
129
возможных значения каждой комбинации, во второй — 12 комби-
наций с подобным же двойным разъяснением. Наконец, в «Русской
старине» за 1893 г. (№ 1) [Н. И.] Барсовым под заглавием
«К литературе об историческом значении русских народных закли-
наний» напечатаны заговоры, датированные 1721 г.28 29 30 Заговор
один, несомненно составной, состоит из нескольких искусственно
соединенных самостоятельных отрывков: 1) заговор, имеющий
целью внушить властям и всяких чинов людям страх и уважение,
заканчивается словами: «говорить трижды на ширинку да плю-
нуть, да утеретися ширинкой, идти пред власти, в чисто поле»;
2) кильный заговор (без окончания); 3) отрывок заговора против
личного врага — «властеля», обрывающийся на полуфразе; 4) не-
сомненно, отрывок костяного завода. Костяной завод 1721 г.,
очевидно, описан из древнейшего текста человеком, не понимавшим
его значения; в нем находим 17 различных толкований комбинаций
чисел, но самые комбинации искажены и представляют самое
бессмысленное соединение цифр 1 [«а»], 3 [«г»] и □ [малый
квадрат] (например, семь раз повторяется цифра 3 [«г»] или
восемь раз 3 [«г»] и один раз ноль [малый квадрат] .
Издатель этого памятника не разобрал составного характера
его и, подобно переписчику XVIII в., не понял его цели. Он увидал
в нем толкования: «Ряд предсказаний колдуньи бабы-яги
(баба-яга фигурирует в кильном заговоре, а не в костном заводе),
основываемых на каких-то знаках, может быть манипуляциях
гадальщицы, называемых в рукописях знаками ,,г“ (малые)
и ,,Г“ (большие), соединяемых от 3 до 9 с присоединением
к каждой группе знаков ,,аз“ или □ (малый квадрат)». Он спра-
ведливо отметил, что такая форма волхвования «встречается
здесь впервые в нашей доселе известной литературе заклина-
ний» 30,ф. В списке Пименка Калинина мы читаем, например:
«К чужой руке прибыток кажет, и ты не унывай, а на друга не
надейся, а их не бойся, аще возри в средшную, не будет ли хитрости
от недруга» 31 и т. д.; или: «Уста двоемыслены и боязливы,
и ты не бойся, что еси помыслил х начатца радости, аще о пути, ино
корысно кажет, и ты возри в срдешную» 32; или комбинации
1.3.1 — «Явъляет дело твое дума скора, а нечесна и укорно крепко»
(т[оже]), «уста скоромыслены и радосны, а ближни свои и чужии
зависть держат и укор, а пути нет, а корысти и убытка нет же,
а в болезни сухоту кажет, а животу смерть, а на суд итти корысть
кажет, а в нов дом ити — ни тощ, ни богат, аще возри в средчьну
та луче кажет» 33; 2.4.3 — «Явъляет корысть и радость в деле сем
и одоление на враги (т[оже]), уста многомыслены и радость кажет,
28 Забелин И. Е. Домашний быт. . . С. 209 -220.
29 [Русская старина. 1893. № 1 (Т. LXXVII). С. 217-219].
30 Забелин И. Е. Домашний быт. . . С. 216.
31 [ЦГАДА. Ф. 141. 1630 г. Стб. 71. Л. 130].
32 [Там же].
33 [Там же. Л. 127.]
130
а пути нет, а на враги (т [оже]) одоление кажет, еще возри в сердш-
ную, что кажет, не разрознятца ли речи?» 34.
Особняком стоит позднейшая, так называемая гадательная
книга пророка и царя Давида, изданная впервые [А. Н.] Пыпи-
ным под неверным названием «Рафли» 35 по рукописи, которую он
относил к XVII—XVIII вв., а М. Н. Сперанский — к началу
XVIII в., и (вторично изданная) Сперанским 36 по рукописи
1743 г. В гадательной книге мы находим полное перечисление
58 комбинаций от 1 до 6 очков трех костей с витиеватыми ответами.
Пыпин удовольствовался примечанием следующего содержания:
«Гадания и мети, указанные в этой рукописи, суть не что иное,
как остаток суеверия наших предков или фантастическая выдумка
для препровождения времени» 37. Впервые А. Н. Веселовский
понял способ гадания по книге пророка Давида и по аналогии
с французской «гадальной книжкой» «Jeu d’amour» объяснил,
что цифра означает сказание очков костей, которым соответствуют
«коротенькие статейки» «с иноказательным толкованием». Окон-
чательно это установлено исследованием Сперанского; в изданной
им рукописи 1743 г. вместо чисел прямо изображены кости в виде
квадратов с различным числом очков. Ближайшее сравнение
текста гадательной книги с костным разводом показывает, что
мы имеем здесь сочетание костного развода с гадательным
псалтиром или, точнее, с источником гадательной книги, как ее
восстанавливает Михаил Нестерович 38.
Гаданиец по костям заключалось в том, что, загадав, «заме-
тив» что-нибудь, метали кости и по комбинациям чисел, получав-
шимся при падении костей, делали те или иные предсказания.
Известные комбинации считались счастливыми: 5.4.1; 3.1.1 —
«Что заметил, все сбудется, добра мета сия, аминь добра»; «дума
кажет и сбудется на скоре, что задумал, добра сия»; «являет,
человече корысть на пути и в дороге а везде добра вельми»;
«глава весела и путь радостен и корыстен, рука твоя полна; мета
сия добра» 39; «добра меть» — напр., 6.6.6; 5.4.1; 3.1.1 40 41. Наоборот,
другие меты считались несчастливыми: иная «кажет кручину
и убыток, являет не вскоре, не добра мета сия», «кручину
являет и убыток, плоха мета сия» 4|, «и с той мети добра нет» —
3.3.3 42, «меть тебе недобро есть» — 3.3.2 43, «аще мече о болезни —
о болезни смерть будет; аще о дому — все тленно; аще о пути бойся
34 [Там же. Л. 129.]
35 Памятники старинной русской литературы. СПб., 1862. Вып. 3. С. 161 — 166.
36 [Памятники древнейшей письменности и искусства. СПб., 1899. Т. СХХ1Х.
Прил. VI. С. 76-99.]
37 [Памятники старинной русской литературы. Вып. 3. С. 161.]
38 [Памятники древнейшей письменности и искусства. Т. СХХ I X. Гл. VI. С. 66—95;
Прил. VI. С. 76-99.]
39 [Русская старина. 1893. № 1. С. 218 — 219.]
40 [Памятники старинной русской литературы. Вып. 3. С. 161 — 166.]
41 [Русская старина. 1893. № 1. С. 218—219.]
42 [Памятники старинной русской литературы. Вып. 3. С. 165.]
43 [Там же.]
131
погибели; аще недруга боишися — и ты, человече, берегися —
меть злая» — 6.5.1 44, «берегися смерти — меть злая» — 2.1.1 45,
«аще о пути или о доме — и тебе в сей мети нет пользы: того себе
берегися — меть злая» — 4.3.2 46, «меть злая» — 5.3.2, 5.4.3,
6.5.1 47, три четверки «меть негодна» 48 и т. д. ц.
Иногда рекомендовалось при метании воспользоваться чужой
рукой: «воззри . . . только в чужой руке» — впрочем, место это
в костном разводе не поддается полному истолкованию. При ме-
тании трех шестисторонних костей можно получить в случае, если
две стороны у них были пустые, 35 различных комбинаций,
а если пустых сторон не было — 58. Ходившие по рукам и тща-
тельно переписываемые разводы костные и должны были давать
объяснение каждой из них. Существовало много вариантов раз-
водов. Так, существовала меть сердешная, в которой предсказа-
ния облекались в форму сердечного предчувствия, «меть поду-
шевная», «подошевная»; в первом варианте Пименка Калинина мы
имеем, кажется, соединение двух редакций развода; после первой
фразы станет всякий раз буква «т» в кружке, что, очевидно,
означает «тоже»; эта вторая редакция характеризуется тем, что
предсказание ставится в связь с «устами» гадающего, подобно
тому как в мети сердечной — с сердцем.
С другой стороны, «сердечную» мету проверяют по «подо-
шевной» (может быть, первый вариант развода, имеющийся
в списке Пименка, и есть «подошевная» или «подушевная»):
4.0.0 — «Сердце тужит и слышит брань и болезнь и недруга про-
тиво срдца, а возри в подошевную, что кажет, а еще кажет убыток
невелик» 49; 1.0.1 — «Срдце тужит о деле, занеже с обе стороны
недруга кажет, а оперетися не на ково, а о болезне нутреннею
и убыток, а возри в подошевную, что кажет, будет ли одолени
надо враги, а о болезни; не будет ли смерть?» 50; 1.1.0 — «Срдце
печально занеже слышал недруга под рукою своею, а еще чаю
убытка помедлив, а о животе сердце мертво кажет — возри в подо-
шевную, что кажет, и от недруга ли смерть кажет?» 51.
«Разводы», т. е. разгадки мет, строились по известной системе,
несколько напоминающей систему гадания по картам. В первом
варианте Калинина схема в общем следующая: «дело» (заду-
манное), путь, корысть и убыток, здоровье, живот и смерть, переход
в новый дом, суд и бой, пропажа «погибное». Например: «1.4.4.
Являет дело твое всякое в корысть. Уста имеют мысль с людьми
корысть добывать и во всяком месте, а в пути корысно кажет, аще
ли о дальнем о чем мыслиши, ино весть при пути будет, а на враги
44	[Там	же.	С.	161.]
45	[Там	же.	С.	166.]
46	[Там	же.	С.	164.]
47	[Там	же.	С.	161—163.]
48	[Там	же.	С.	164.]
49 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1630 г. Стб. 71. Л. 129.
50 Там же.
51 Там же.
132
одоление кажет вскоре, а о болезни ни здрав, ни болен, а в нов
дом перейти, корысно будет, а погибшее тотчас обрящица» 52.
«3.3.3. Во всяких делех твоих радость и корысть, ибо добрых
делех честь кажет (т[оже]), а уста радостьны с людьми з добрыми
любовь и честь кажет великую и корысть, и радость, а на суд
и на бой пойдеши, помиришися, а убытка ни одному не будет,
а погибшее обрящется не въскоре, а в нов дом велит ити и здраву
быти и прибыток кажет, аще возри в сердешную. Уста поведают
луче, а о болезни крепко разболитца встанет» 53. Сердечная
мета менее сложна: вначале говорится о состоянии сердца —
радостно, тужит, боится и тоскует, трепещет и т. п., далее —
о недруге, о здравии, иногда об убытке, о пути.
«3.3.0. Сердце радуетца, не ведает над собою недруга лесна
под рукою стояща, а сами от тобя больше бояца, а начаястися
от своих же недруга, по болезни здравие кажет» 54.
«4.1.3. Сердце радосно вельми, а недруг, что под рукою стоит —
ты ево не бойся, а начаятися после радости и одоление на
враги. . .» 55
«0.3.3. Сердце трепещет, радуеца, а о болезни здравие кажет,
только сильнее чужую руку кажет» 56 и т. д.
«4.3.1. Сердце тужит, слышит путь радостен и корыстен. . .
вельми, а недруг под рукою стоит зол вельми и силен. . ., а в бо-
лезни здраво» 57.
«0.0.4. Сердце на собя чает людем собрание и свар, о том тужит
вельми и бойца убытка и держит во уме на чаяние, а о болезни
недуг кажет» 58. По вопросу, «будет ли одоление надо враги и над
недругом», отсылать к подошевной мете.
«4.0.0. Сердце тужит и слышит брань и болезнь и недруга
противно сердца ... а еще кажет убыток невелик».
«3.1.4. Сердце радосно, слышит други многие под рукою своею,
а недругу неутешимой плач, а в болезни здравие кажет ... а путь
скор и добр».
Костный развод в редакции 1721 г. очень краток и как будто
отвечает на задуманные вопросы.
«3.3.1. Глава весела, и путь радостен и корыстен, рука твоя
полна; мета сия добра. 3.3.3.1. Дума твоя добра, пускай сбудется
скоро. 3.3.3.3.1. Корысть будет и пропажа съищется вскоре,
после радость и корысть. 3.3.3.3.3.1. Корыстно и радостно вельми
у тебя будет, не тужи . . . 3.3.3.3.1. Кручина не вскоре, убытка не
будет, но бойся. 3.3.3.3.3.0. Дума выйдет, а не на скоре, убытка
не будет. . . 3.3.3.3.3.3.3.3.0. Кручину являет не на скоре, что думал,
то у тебя и будет не вскоре; 3.3.3. Дума кажет, человече, и сбудется
52	Там	же.	Л.	128.
53	Там	же.
54	Там	же.	Л.	132.
55	Там	же.
56	Там	же.
57	Там	же.	Л.	133.
58	Там	же.	Л.	131.
133
не вскоре . . . 3.3.3.3.3.3.3. Корысть будет не вскоре, дело сие
сбудется» 59 и т. д.
Гадание осложнялось тем, что результаты по одному варианту
развода проверялись или дополнялись по другому. Так, сердечная
меть постоянно отсылает на поверку к «мете подошевная», а пер-
вый вариант списка Пименка Калинина тоже неоднократно при-
бегает к сравнению вывода с сердечною метью. Такова та схема
гадания по костям, которую удается восстановить по трем вариан-
там развода, тем более что список очень неразборчивый и негра-
мотно написан и не все слова мною прочтены и поняты. Не скрою,
однако, что не все тут для меня ясно. Был момент, когда я даже
не решался отождествить развод именно с гаданием по зерни.
Меня в этом до известной степени убедили два соображения:
само название «завода костного» и главным образом комбинации
цифр, которые иначе объяснить очень трудно. При всем том
остается для меня необъяснимым указание, которое мы находим
дважды в списке Пименка Калинина, о манипуляциях, произ-
водившихся гадавшим на своей или чужой руке с какими-то
жребиями. Может4 быть, бобное волхвование4. По поводу комби-
нации 3.3.0 (?) в сердечной мете говорится: «А воззри в подушев-
ную, только на чужей руке — два или четыре, ино не может тобе
супостат убытке творити» 60. И далее в связи с комбинацией
1.4.3 — «Сердце кручино . . . кручина с корыстью сойдет только
налево; боб един или три, а болезнь и недуг кажет велик, и ты
возри в подошевную, что кажет начаятися ли радости и одоления
надо враги, а недруг ныне ж плачет, а корысть на недруге есть,
а не тебе» 61. Намек на подобные же манипуляции есть и в гадании
Давида: «Тако и ты, человече, что еси думал — на первом будет
сребро, а на втором корысть кажет» 62.
Рассмотренный способ гадания костями, несомненно, был древ-
него происхождения (А. Бобринский. Jeu d’amour — французская
гадальная книга XV в. СПб., 1886). В древности ктфеоцаутеса
или ’артроуаХоцаутеш практиковалась в некоторых греческих свя-
тилищах Лимира Малой Азии, например, в г. Атталии в Памфилии,
в Ликии и Ададе в Писидии, где сохранились отрывки надписей
на камне, носящих характер костных разводов. В одном случае
сохранились «десять трехстрочных изречений», во главе каждого
на которых обозначено буквами количество и общая сумма очков
в пяти костях; в двух других мы имеем «собрание одностишных
изречений», расположенных таким образом, чтобы начальные
буквы всех стихов находились в алфавитном порядке, причем,
«вероятно, на костях употреблявшихся».
Что касается гадательной книги, то тут мы имеем очень
сложное литературное произведение. Состав ее определяется
59 [Русская старина. 1893. № 1. G. 218—219.]
60 [ЦГАДА.] Ф. 141. 1630 г. Стб. 71. Л. 132.
61 Там же. Л. 132—133.
62 [Памятники старинной русской литературы. Вып. 3. С. 164.]
134
М. Н. Сперанским следующим образом: «Каждое гадание состоит
из двух, иногда из трех частей: примера (апофегмы), или общей
сентенции (гномы), толкования их и применения к отдельным
случаям. . последняя часть иногда носит свое отдельное
заглавие — ,,сказание“» 63. Остановлюсь на первой части гадания,
которую Сперанский называет апофегмой. Это либо очень неточные
цитаты из священных книг, либо примеры и притчи, взятые из
Библии или из апокрифической литературы, например моральные
суждения ш.
В произведении, связанном с именем пророка Давида, естест-
венно, что цитаты особенно охотно берутся из псалтыря. Например:
«6.6.3. Что еси думал и гадал, что тебе и будет о том царь Давид
рече: клятва и все правда. Тако и ты, человече, что думал и гадал,
то все радостию свершится» и т. д. «6.6.4. Спасет Бог волю твою
и желание твое, о чем думал и гадал; о том царь Давид рече . . .
меть добра» 64.
В других случаях помещаются цитаты или проводятся эпизоды
из Священного писания.
«5.4.1. Глас будет от ангела господня, глаголя: ,,востани,
жено“, и возьми отроча свое, смерть его идет, поиди до града
Гегипта; и вызрадовася жена веселием о отрочате своем. . . . Тако
и ты, человече, от инных дел спасися . . . Меть добра» 65.
«3.3.2. Егда ведяше Моисей из Гегипта израилтеския люди,
тогда жезлом пресече Чермное моря, израилтеня посреде моря
прошедше, гегиптяны же потопоща, и воды их покры . . .; человече,
дума и недруг, и ты того недруга поберегися; аще о пути или внов
дом итти, и ты не ходи. Меть тебе недобра есть» 66.
«5.4.4. Родился Господь наш Иисус Христос во граде Виф-
лиеме и явися в той день звезда на востоце светлая, и светила всю
вселенну, тогда возрадовалися все православный християне
господню великому просвещению. Тако и ты, человече, возра-
дуешися орудию своему: аще о болезни, — болезнь минется,
и в дому твоем будет полно» 67 и т. д.
«5.4.2. Взыде Господь наш Иисус Христос на гору Фаворскую
со ученики своими .... Меть добра» 6 .
«5.5.1. Пииде, господь, к жене Самаряныне» 69 70 и т. д.
«6.5.2. Об одну сторону моря Тивериадское — дно медное,
и веде господь Петра, утопляющаго в море, и возгласи Петр вели-
70
ким гласом . . л и т. д.
5.5.5. Болезнь и чудесное выздоровление царя Авгара дает повод
предсказать выздоровление от тяжкой болезни. Переход через
63 [Памятники древнейшей письменности и искусства. Т. СХХ1Х. С. 125— 126.]
64 [Памятники старинной русской литературы. Вып. 3. С. 161.J
65 [Там же. С. 163.]
66 [Там же. С. 165.]
67 [Там же. С. 163.]
68 [Там же.]
69 [Там же.]
70 [Там же. С. 161.]
135
Чермное море, гибель египтян и чудесное спасение израильтян
рассматриваются как предвещание несчастия.
Наконец, в одном месте есть ссылка на Федора Тирона:
«Святый Федор Тирон взял с собою сокола птицу и сяде на коня
своего и поехал в чистое поле, и поймает сокол сокола ж птицу,
и возрадовася Федор улову своему. Тако и ты, человече, возра-
дуешися орудию своему. Бог тебе на помощь; аще о болезни или
о пути, в пути тебе радость» 71 и т. д.
Иногда ответ базируется на пословице.
«5.4.3. Не добро есть весить сребро с свинцом. . . Аще о бо-
лезни, болезнь будет злая, и в путь свой не ходи, в пути смерть
будет, и недруг твой хощет тебе беду зделать. Меть злая» 72.
3.3.2. По поводу перехода через Чермное море прибавляли: «О том
сказание: заяц убегает, а ловец утопе» 73 и пр.
Нередко ответы пользуются притчами, изложенными условным
языком старинной изящной литературы. Притчу особенно легко
было связать с содержанием ответа, поэтому она обычно более
убедительна, чем другие литературные образцы.
«4.3.3. Бегает заец травою и впадает в тенета, и выдеретца
заец из тенет и побежал в дальнею пустыню и возрадовася заец
воле своей» — это, конечно, хорошая меть; «аще о болезни —
возстанет ... и пропажа твоя сыщетца» 74 и т. д.
«5.3.2. Бысть на мори корабль, в корабле плавающе многия
люди, и у них много имения, и воста буря зельная и волны великия,
и нанесе корабль на камень и разби его, и потопи многия люди,
и имение все погибло ... и ты восприимеш себе во благих злая . . .
Меть злая» 75.
«6.4.4. Взял ястреб воробья, воробей дерется у ястреба из
ноктей, не выдерется. Тако и ты, человече, не имаши дратися у чу-
жих рук ... не на пользу ястреб воробья дерет. Аще мечеши о доме,
в доме твоем скудно будет велми . . .; аще хочеши на новое место
перейтить, не ходи, а пойдешь, зла дойдешь; от недруга бойся» 76.
«4.4.3. Летели две птицы чрез Тиуирианское моря и сели те две
птицы сверх сырова дуба, и вили себе гнездо, и вывели дети своя,
и возрадовались птицы гнезду своему и детем . . . Аще хощеши
женитца, и та тебе мысль збудетца» 77.
Литературные введения, заимствованные из Священного пи-
сания или в форме притчи, служат лишь украшением, содержа-
ние же ответа и в книге царя пророка Давида так же несложно,
как и в разобранных выше «заводах»: в них повторяются обычные
четыре темы — болезнь и смерть, дом, путь, недруг.
«6.5.5. . . . Аще о болезни, здрав будеши; о дому, в доме твоем
71 [Там же.]
72 Там же.
73 Там же. С. 165.
74 Там же. С. 164.
75 Там же.
76 [Там же. С. 161.]
77 [Там же. С. 164.]
136
Бого почивает; аще о пути, скор и честен, а недруг добре боится
тебя» 78.
«5.5.3. . . . Аще мечеши о болезни, та болезнь минетца; аще
о дому, в доме твоем полно; а в путь не ходи, потому что
есть у тебя супостат и мыслет на тебя зло» 79 80.
«6.4.3. . . . Аще мечеши о болезни, потрудав здравие господь
даст; аще о дому, дом твой стройно стоит; а в дорогу, путь чист;
аще от недруга боишися, недруг сам тебя боится» ии.
«6.5.4. . . . Аще о болезни, велика едва будешь жив; аще о пути,
несть корысти, бойся от недруга, под рукою стоит» 81.
Изредка к этим шаблонным темам присоединяется: пропажа
и взятка, т. е. получены с кого-нибудь деньги. Например: «6.6.4. . . .
Аще о болезни, болезнь невелика, востанет; аще о дому, в доме
твоем здраво, а пропажа сыщетца» 82.
Некоторые ответы вскрывают, как надо понимать значение слов
«дом» и «путь».
Под «домом» подразумевалось, с одной стороны, материальное
благоденствие, а с другой — семейное счастье: «5.2.1. . . . Аще ли
мечешь о домашнем житии, и ты не крушись, в дому твоем здраво
будет» 83 84. «Аще о домашне жизни, в доме твоем довольно будет
добра». «6.6.2. . . . Аще о домашнем житии, в доме твоем все бес
смущает, промеж вас любви нет: тот дом огнем горит и спорины
нет» 84,щ. «6.4.2. . . .Аще про домашнее житие, в доме твоем ропот
кажет, любви нет ...» 85
«Путь» подразумевал не только путешествие, но и отношение
света к человеку: «6.6.6. ... в путь поиди, честен будеши» 86.
«5.2.2. ... а в пути честен будеши во всех людех» 87. «5.2.1. . . . Аще
о пути, путь добр, пира дойдешь и честь получишь себе» 88.
Иногда встречаются отдельные характерные в бытовом отно-
шении подробности: «беглой твой придет» (4.3.3.) 89, «Аще на ком
долг взяти, ты возьмеш, только хлопотно» (4.3.1) 90. Шаблонные
ответы осложняются иногда литературным оборотом речи: «2.2.1.
Есть на тебя злая супостаты и зрят на тебя всею веждею, аки волки
на овцы, и хотят тебя съесть напрасно» 91, и особенно часто
нравоучением и напоминанием о религиозных обязанностях:
«1.1.1. Молись богу; может, бог желание твое исполнит, что
78 [Там же. С. 161.]
79 [Там же. С. 163.]
80 [Там же. С. 161.]
81 [Там же.]
82 [Там же.]
83 [Там же. С. 164.]
84 [Там же. С. 161.]
85 [Там же.]
86 [Там же.]
87 [Там же. С. 164.]
88 [Там же.]
89 [Там же.]
90 [Там же. С. 165.]
91 [Там же. С. 166.]
137
хощешь, то бог и даст; токмо довлеет имети любовь совершенну» 9
и т. д.; «6.6.1. ... о том царь Давыд рече: праведен господь
Иисус Христос, правду возлюби. Тако и ты, человече, отступи
от зла, не послушай того, будет добро»; «5.5.2. В мыслех твоих
греха много, а корысти мало, от той мысли удаляйся и не слушай
себе, будет добро; аще станешь помышлять, — будет погибель,
лишися от нея, зла сия мысль» 92 93; «2.2.2.'. . . Аще хощеши себе
нажити имения и знатися с добрыми людьми, и ты потерпи,
и сам господь . . . терпел» 94 95. Иногда рекомендуется отслужить
молебен: «Вели отпеть молебен, господь тебя спасет и избавит от
всякого зла» 95,э; «Аще о болезни, отслужи молебен да и бог
здравия» 96.
Если откинуть эти нравоучения, мы будем иметь, таким обра-
зом, типичный «костный развод». Остается ответить на вопрос,
как создалась гадательная книга. Сперанский, сравнивая гадатель-
ную книгу царя Давида с псалтырью к гадательной книге97,
приходит к заключению, что «первые две части» (апофегма
и толкование) должны восходить к гадательной книжке, которая
явилась источником и гадательной псалтыри, и считает отличи-
тельной чертой гаданий Давида третью часть, т. е. применение
к отдельным случаям, и выражает предположение, что «она есть
распространение, развитие отгадки, даваемой второй частью
(толкованию), и является поэтому лишней». Мне кажется, что
приведенные данные позволяют несколько иначе реконструировать
образование гадательной книги Давида. Очевидно, мы имеем здесь
искусственное соединение древней гадательной книжки, по кото-
рой гадали, может быть, без помощи костей (в гадательной
псалтыри, возникшей из гадательной книжки, мы не находим
указаний на «метание») с костным развитием. Это соединение
произошло сравнительно поздно, и в этом отношении доводы Спе-
ранского о позднем происхождении гаданий царя Давида (конец
XVII — начало XVIII в.) очень убедительны. Гадательная книга
царя Давида должна была, очевидно, удовлетворять потребность
в более интересных и разнообразных предсказаниях. Однако и она
в конце концов давала лишь 58 ответов. Ограниченность воз-
можных результатов гаданий по костям приводила к попытке
осложнить так или иначе первоначальную элементарную форму
гадания. Выводы, полученные раз, проверялись вторичною метыо:
«И сия тебе мысль не на пользу и, человече, задумай, это тебе
другая меть скажет», — говорится в разводе, внесенном в гада-
тельную книгу Давида (3.3.1); «Аще о пути или на новое место —
не ходи, потому что возьми себе одну мысль и еще загадай
порою, что ты о чем думаешь» (4.2.1). Такая проверка облег-
92 [Там же. С. 161.]
93 [Там же. С. 163.]
94 [Там же. С. 166.]
95 [Там же. С. 163. 5.4.1.]
96 [Там же. С. 161. 6.6.3.]
97 [Памятники древнейшей письменности и искусства. Т. CXXIX. С. 66—95.
Гл. VI.]
138
чалась наличием многих вариантов разводов. Результаты гадания
по одному варианту проверялись или дополнялись по другому.
Так, сердечная меть постоянно отсылает на поверку к мети поду-
шевней, а первый вариант списка Пименка Калинина неодно-
кратно прибегает к сравнению выводов с сердечною метью ю.
Существовали и другие способы осложнять гадание. По-види-
мому, учитывалось направление, в котором падали кости: в сер-
дечной мети 1.4.3 — «кручина с корыстью только налево»; в первом
варианте Пименки Калинина 1.0.0 — «а на бок пойдеши, ты
побьеши»; 2.1.2 — «а на бой пойдеши, смерть кажет».
«Волшебные кости» и «метания» преследовались церковными
и светскими властями как нечто греховное. Против «метаний»
и «метаньеимцев» еще в XIV в. метала громы церковь. Запрещено
«веровати в метание». В 1647 г. был отдан «под крепкий начал»
в Кирилло-Белозерский монастырь крестьянин Н. И. Романова
Мишка Иванов «за чародейство и за косной развод, и наговор».
Тем не менее гадание это было очень распространено. Оно сущест-
вовало в XVI в. потому, что в Домострое уже говорили о «вол-
шебных костях». В XVII в. в метания верили лица, принадле-
жавшие к высшим кругам придворной знати, как видно из дела
Мишки Иванова, который объявился «в Рафове деле Всеволож-
ского», т. е., несомненно, был привлечен со своими гаданиями
лицами, интриговавшими вокруг вопроса о царской невесте.
Наличие списка гадательной книги Давида от XVIII в. показывает,
что и через 100 лет после этого эпизода гадание по костям еще
не утратило своего интереса для русского общества. Кроме соб-
ственно гадания по костям [были] кости, которыми пользовались
и при гадании по «Рафлям», система которого была, однако,
построена на особых принципах.
Для гадания вместо точек обозначены были буквы, так что
каждая кость, смотря по букве, на ней отмеченной, отвечала извест-
ному стиху. Такой же характер носило гадание в святилище
Геракла в Туре в Греции, при котором вопрошающий бог метал
кость на стол. Этот способ гадания в древности получил в немецкой
научной литературе специальное название : Wurfelorakel (Kaibel.
Ein Wurfelorakel. — Hermes, 1876, X, S. 198 sqq.). В Западной
Европе в средние века тоже практиковалось гадание по костям,
в частности при так называемом «Sortes Sanctoran». Гадательные
книги, основанные на метании костей, имели большое распро-
странение. Таков я «Le dodechedion de fortune рог Jeau de Meun»
(XVI в.). «Delle sorti — a. . . Spirito Lorengo» выдержало ряд
изданий: в 1473, 1489, 1508 гг., на испанском языке в 1528 г., на
французском — в 1528, 1583 гг. «Loosbuch» издано в Страсбурге
в 1546 г. Бобринский издал одну французскую гадальную книгу
XV в. — «Jeu d’amour». Книга эта содержит 232 кратких стихотво-
рения; во главе каждой строфы начертаны игральные кости
(в 216 случаях — три, в 16 — две) с различными сочетаниями
очков. Из самого содержания стихов видно, что участники игры
бросали кости и в соответствующей количеству полученных
139
очков строфе находили ответ на свои сердечные недоумения.
Например:
[XXIV] 3.3.3.
Tu as jete III d’es tout un
Chascun te vault bien en commun
Tu as le cuer garni cPonnour
Onqie ne penssas a’folour 98 99.
«Ты метнул — по три очка сразу каждое вместе взятое. Хочет
тебе добра. Сердце у тебя украшено честью. Ты никогда не думал
о безумии».
[XIV] Две двойки:
Tu as gate la deux et deux,
Dian! que tu es maugracieux
Ou maugracieuse, par m’ame,
A toy le di, se tu es feme ".
«Вы бросили двойку и двойку: боже, как ты мало привлека-
тельна. Или, клянусь своей душой человека, малопривлекательна,
говорю я тебе, если ты женщина».
[XXXVII] Две шестерки и одна пятерка:
Tu n’aimes, ne tu n’as ame
Ne n’ameras et loyante,
Il fait folia en bonnefoy,
Qui trop fort met son cuer en toy? 100
«Ты не любишь и никогда не любил и никогда не полюбишь
чистосердечно; тот поистине безумен, кто слишком сильно привя-
зывается к тебе сердцем».
[XXXIV] Три пятерки:
Ohcques Lancelot n’aima tant
Geneyre an gentil corps pleisant
C’on vous aime de cuer parfait
Il m’est avis que c’est bien fait 101.
«Не так сильно любил некогда Ланцелот белую Гвиневир,
как вас любят от всего сердца. По чести говоря, хорошо метнули».
[XXXV] 6.5.4.
On a jete, се mest avis,
Quinze poins en trois des jolis;
C’est petite senefiance
D’avoir en amours es perance 102.
«Метнули, по моему мнению, 15 очков тремя хорошими
костями. Значение этого невелико: иметь надежду в любви».
98 [Jeu d’amour. Р. 25.]
99 [Ibid. Р. 15.]
100 [Ibid. Р. 13.]
101 [Ibid. Р. 12.]
102 [Ibid. Р. 12-13.]
140
Ярославские торги в XVII в.а
На складывающемся в XVII в. всероссийском рынке Ярославль
занимает исключительно [важное] место. Его положение на скре-
щивании путей из Сибири (через Соль Вычегодскую и Устюг),
из Ирана (через Астрахань и Казань), из Западной Европы
(через Архангельск, с одной стороны, через Новгород и Псков —
с другой) обеспечивало ему видное участие в том оживленном
товарном транзите, который шел по всем этим путям. Но торговое
преуспевание Ярославля зиждилось не на одном транзите. Уже
в XVII в. Ярославль выступает как большой производственный
центр, работающий на русские и колониальные рынки, и в этом
отношении он заслуживает особенного внимания.
Настоящий очерк не имеет целью дать исчерпывающую
и всестороннюю картину ярославской торговли. Его задача го-
раздо скромнее: выявить по мере возможности специфику ярослав-
ской торговли, в частности связь ее с местными ремесленными
производствами. Эта задача не лишена значительных трудностей
потому, что не сохранилось ярославских таможенных книг
и систему ярославских торгов приходится восстанавливать по
крохам на основании таможенных книг городов, с которыми
торговал Ярославль, и различных случайных документов.
Характерной чертой Ярославля в XVII в. является наличие
в нем местных производств, которые и питают ярославскую
торговлю своими фабрикатами. В этом отношении Ярославль
резко отличается от большинства русских торговых городов того
Бытовая сценка в доме подьячего XVII в.
Рисунок С. В. Бахрушина
141
времени, благосостояние которых основывалось главным образом
на иностранном и сибирском ввозе и собственная продукция
которых была незначительна. Великий Новгород жил шведским
транзитом, а из местных товаров на внутренний рынок вывозил
только ладожскую рыбу; Псков пропускал через себя большую
часть ливонского ввоза, а на внутренние рынки поставлял только
сухих снетков; Соль Вычегодская, через которую шла вся сибир-
ская пушнина, вывозила мелкую рыбу и сырые кожи; торговое
значение Устюга основывалось на архангельском и сибирском
транзите. Наоборот, на ярославском рынке первое место зани-
мают местные «ярославские товары» ’.
Среди ярославских производств на первом плане стоит коже-
венное дело. В XVII в. Ярославль славится выделанными кожами
и кожевенными изделиями и ярославские мастера и строгальники
прославили далеко за пределами родного города «ярославское
мастерство» и искусство «кожи из мостовых добрым мастерством
отделывать и из дубу кожи строгать» и «красить доброю краскою
против ярославского мастерства». В конце столетия ярославских
кожевенных мастеров нанимали для выделки кож в качестве
инструкторов даже в далекую Сибирь, в Енисейск и в Иркутск.
Кожевенное производство в Ярославле в XVII в. не утратило
еще черт домашнего производства. Завод такого крупного предпри-
нимателя, каким был в конце XVII в. гость Лузин, представлял
собою простой амбар на заднем дворе при доме хозяина, «в анбаре
же чан», в котором и были «в деле» кожи. Точно так же на дворе
посадского человека Алексея Мелентьева Козьлищева, проданном
им в 1669 г., «позади огорода» стояли «амбар кожевной да дуб-
ница». В виде исключения упоминаются отдельные от хозяйского
двора и, следовательно, сравнительно большие заводы; например,
по переписи 1646 г., у посадского человека Никольской сотни
(в Ярославле) Назария Мокеева Мякушкина был отдельный
«кожевный двор в той же сотне», у него же упоминаются двое
человек «людей» — один кабальный, другой женатый на принадле-
жавшей Мякушкину татарке, — которые, надо думать, и были ра-
ботниками на его предприятии 1 2 * *.
1 Список ярославских товаров составлен по таможенным книгам Устюга 1634,
1636, 1637, 1642, 1647 и 1649 гг. [ЦГАДА. Ф. 137 (Боярские и городовые
книги). Он. 1. Книги по Устюгу, № 24 (опубл, в издании «Таможенные книги
Московского государства XVII в.» М., 1950. Т. I. С. 11 —154), 30, 34, 53, 79, 89];
Соли Вычегодской 1644 г. (Там же. Книги по Соли Вычегодской, № 16); Смо-
ленска 1674 г. (Там же. Ф. 145 (ПКС). On. 1. Кн. 12, ч. 1); Твери (Там же.
Ф. 137. On. 1. Книги по Твери, № 1); Верхотурья 1636 и 1637 гг. [Там же.
Ф. 214 (Сибирский приказ). Книги 66 и 85]; Романова 1649 и 1650 гг.
(Там же. Ф. 137. On. 1. Книги по Романову, № 2 и 7); а также Столбцы
Приказного стола [Там же. Ф. 210 (Разрядный приказ). № 495], Сибирского
приказа (Ф. 214), Поместного приказа [Ф. 1209]. Приказные дела. Кн. 5089/596
и др.
2 [ЦГАДА.] Ф. 159 (Приказные дела нового разбора). № 980, Л. 17 и 23;
ф. 1209. Приказные дела. Кн. 5089/59. Л. 67; Труды Ярославской губернской
ученой архивной комиссии. Ярославль, 1913. Т. VI, вып. 3/4. С. 95.
142
Эти крохотные ярославские заводы и снабжали русские рынки,
Сибирь и Архангельск всевозможными кожевенными товарами.
Это были обделанные «дубленые» кожи всяких сортов: кожи
красные яловичные, телятинные и кониные, белые и красные
розвали, полы белые кониные, большие и узкие, лбы кониные
белые, бараны красные и зеленые, мешины желтые и красные,
опойки, сафьяны белые, красные и желтые, кожи подошевные.
Кроме выделки кож разных сортов, вырабатывались овчины,
мерлушки русские, козлы крашеные черные или черненые на пух,
т. е. на опушку шапок, и т. д.
По производству кож работала в Ярославле очень значительная
группа кожевников, баранников, козлевщиков, сыромятников,
мешинников, строгальников, сырейщиков, гладильщиков. Толчко-
вая слобода вся была заселена кожевенными мастерами.
Далее следуют изделия из кожи, в первую очередь обувь
всевозможных видов: сапоги мужские и женские и «малье»
(детские) красные телятинные и сафьяновые, башмаки, коты,
чарки, уледи (специальная обувь для лыж), переды парковые
и т. п.; рукавицы (голицы, верхницы, вареги) кониные, телятинные
и барановые, опойчатые, дубленые, урезковые; затем сбруя: узды
ременные, шлеи, шитые вдвойне с пряжками медными, седла
сафьяновые, арчаги красные барановые, гужи сыромятные, хомуты
белые, мошны телятинные денежные (ценой в 1 деньгу) и ко-
шельки ременные; тюшаки и, может быть, бумажники (род
тюфяков, набитых хлопчатой бумагой), татауры (пояса) ременные;
из кожи, вероятно, делались и «ножны ярославские».
Все эти кожевенные изделия выбрасывали на рынок много-
численные сапожники (в 1646 г. их было 142), рукавишники
и т. д. Всего в 1646 г. по кожевенному производству в Ярославле
работало около 700 человек 3.
Сырые кожи скупались в громадном количестве в соседних
областях: в Устюжском и в Усольском уездах. В 1633/34 г.,
например, ярославец Федор Федоров купил в Устюге 200 кож
сырых и 10 овчин; в том же году из Соли Вычегодской другой
ярославец — Василий Огладаев привез 230 кож яловичных и че-
ловек Ивана Трифоновича Худякова — два воза кож; в 1642 г.
тот же [человек] Худякова привез в Ярославль устюжской покупки
120 кож яловичных и человек его Григорий Никитин — пять
возов кож; в 1647 г. Степан Аврамов отпустил с Устюга
вверх три воза кож яловичных сырых устюжской покупки
и т. д.
Кроме кожевенного производства, большую роль в ярославской
торговле играла домашняя текстильная промышленность, прежде
всего «хамовное дело» — выделка холстов толстых и тонких
3 Переписная книга Ярославля 1646 г. напечатана в «Трудах Ярославской губерн-
ской ученой архивной комиссии». Т. VI, вып. 3/4. Статистические данные
переписной книги разработаны О. А. Константиновой в статье «Ярославский
посад по переписи 1646 г.» (Тр. Ярослав, пед. ин-та. 1929. Т. III. Вып. 3).
143
(в частности, «хрящ двойной») и полотен, над каковыми работали
многочисленные в Ярославле холщевники и прядильщики.
В августе 1647 г., например, Иван Худяков продал на Устюге
4190 аршин холсту хрящу. Большим спросом по всем русским
городам и в Сибири пользовалось ярославское белье: портки,
штаны холщевые, особенно славились рубашки полотняные ярос-
лавские, «строчены шелком». Из других сортов мануфактуры
широкое распространение имели ярославские крашенины, которых
различались два сорта — сгибные и трубчатые; особенно ценились
крашенины «на киндячное дело», иначе, «киндяки ярославские»,
подражавшие восточным образцам. Вывозилась и одежда, сде-
ланная из крашенины: кафтаны, полуфабрикаты крашенинные,
шапки крашенинные женские, пояски крашенинные нитяные.
Неизвестно, из крашенины ли выделывались «завесы ярослав-
ские», упоминаемые в таможенных книгах, и колпаки, в значи-
тельном количестве поставлявшиеся Ярославлем на окрестные
рынки. Все это производство по выделке одежды обслуживали
портные, сарафанники, однорядишники, шапошники, колпачники
и другие мастера Ярославля. Всего текстильщиков и мастеров,
производивших одежду, в 1646 г. числилось в Ярославле 548 че-
ловек.
Наряду с изделиями из льна Ярославль выделывал кустарной
выделки сукна сермяжные (сукна крестьянской руки серые,
сукна серые, сукна яренга, сукна чирковские) и суконные изделия,
кафтаны шубные с ирхами и пухами, чекмены сермяжные,
попоны лошадиные шерстяные, пользовавшиеся широкой извест-
ностью на всех русских рынках под названием «попон ярослав-
ских», пояса попонные и полости к саням черные и белые.
Кожевенным и текстильным производством не ограничивалась
ярославская промышленность в XVII в. Мы встречаем в Ярос-
лавле производство войлоков коровьих и войлочных изделий
(епанчи серые валяные, подседельники войлочные серые и т. д.).
Далее, подобно соседней Костроме, Ярославль производил «мыло
белое ярославское», хотя, по-видимому, мыло «ярославской варки»
принадлежало к второстепенному сорту «мыла портного», т. е. шед-
шего на стирку белья. Специальностью Ярославля были также
«зеркала ярославские» различной отделки: «кропленые с по-
талью», обшитые в красную кожу и в мешину, которые вывозились
дюжинами во все углы России и Сибири. Такой же специальностью
Ярославля были дешевые металлические изделия из железа, меди
и олова: замки ярославские клинчатые большие и малые, сково-
роды железные, шилье, кресты медные полуденежные и с фи-
нифтью, которые вывозились из Ярославля тысячами, серьги
медные, пуговицы оловянные, опойчатые, вольячные и т. п.4
Производилась также на вывоз «щепь», т. е. дешевая деревянная
посуда: солоницы, блюда, ставки, братины, натрушницы и ложки.
4 В 1646 г. по производству из металла работали 255 человек, в том числе 60 куз-
нецов .
144
Местного производства являлись белила, которые пудами направ-
лялись из Ярославля в другие города, и румянец.
По сравнению с продукцией ремесленной естественные про-
изведения края почти не играли роли в ярославской торговле.
В северные области отпускались значительные партии меду, воску,
вощаные свечи, а также знаменитые «орехи каленые» Среднего
Поволжья, еще в X в. служившие предметом торга булгар с ара-
бами. Орехи возили не только на Устюг и к Соли Вычегодской,
но даже в отдаленный Смоленск, иногда очень крупными парти-
ями; в январе 1647 г. племянник известного ярославского
торгового человека И. Трифонова привез, например, на Устюг
шесть возов орехов 5.
Наконец, такой крупный и богатый центр, каким был Ярос-
лавль, не мог остаться чуждым культурным запросам. Наряду
с Москвою он был довольно значительным книжным рынком.
Среди имущества гостя Семена Лузина мы находим 15 книг,
предназначавшихся, по-видимому, для продажи: три Библии
различных форматов, три Евангелия «без досок», «Новый завет»
киевской печати, две псалтыри малых, часослов, кормчая,
Маргарит, Пролог, Увет духовный и книга Кирилла Иерусалим-
ского. «Книги печатные» ярославцы возили на продажу на Устюг,
где среди промышленных людей, ехавших в Сибирь, всегда
имелся спрос на этот товар; в одном случае упоминаются три
псалтыри, пять часовников и три минеи месячных; в другом —
четыре псалтыри и шесть часовников; в третьем — часовники
четвертные 6.
Таковы главные ярославские товары, на которых основы-
вались торговые обороты столицы Поволжья и ее богатства.
Эти товары привлекали в Ярославль иногородних купцов, ску-
павших здесь на месте большие партии кож, обуви, холстов
и т. д. для перепродажи в других пунктах страны. Торговые
люди, ехавшие из Москвы в Сибирь, останавливались неиз-
бежно в Ярославле для пополнения своих запасов ярославскими
товарами «на сибирскую руку», прежде чем продолжать путь
на север. Так, в 1681 г. приказчик гостя Гаврилы Романовича
Никитина, ехавший в Сибирь с московским товаром своего
хозяина, в Ярославле явил 535 руб. денег, на каковые купил
«юфтей — кож красных яловичных, летчин и сукон анбурских,
чекменей сермяжных, холстов хрящу, середних сукон, сермяж-
ных, голиц, варег, крашенинной бумаги писчей, мелочи лавочные
и сапогов» 7.
Другие иногородние покупатели снабжали ярославским
товаром свои собственные города и уезды, отдаленные от
5 Устюжская таможенная книга 1647 г. ([ЦГАДА.] Ф. 137. On. 1. № 79. Л. 14).
6 [ЦГАДА.] Ф. 1209. Приказные дела. Кн. 5089/59. Л. 142 об., 162 об., 163; Устюж-
ские таможенные книги 1637 г. [Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу, № 34]. Л. 3;
1642 г. [Там же. № 53. Л. 21.]
7 Там же. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 495. Л. 6—81.
10 С. В. Бахрушин
145
главных артерий ярославской торговли. В 1673 г., например,
голова смоленских стрельцов Иванова приказу Шапкина Федор
Кондратьев Полоцкой явил в Смоленске ярославского товару
160 аршин сукна сермяжного, 100 мерлушек черных, 809 аршин
холстов, 300 чулок, 54 конца крашенины, 850 рукавиц коневых
и 200 рукавиц барановых, 110 варег, 50 порток, 15 рубах и т. д.
на 130 руб.8 В 1644 г. усолец Михаил Павлов Вышеславцев
явил у Соли Вычегодской «ярославского привозу» — мед, воск,
полотна, крашенину, кожи красные, сапоги, голицы, белила
и др. на 408 руб.9 В том же году через Соль Вычегодскую про-
везли из Ярославля товаров пермичи в Пермь на 40 лошадях
и вятчанин Афанасий Зыков на 5 лошадях 10. В январе
1677 г. устюжанин Иван Тимофеевич Соколов привез из Ярос-
лавля крашенины да пуговиц оловянных, рукавиц уресковых,
холщевых попон, белил и пр. на 70 руб.11 и т. д.
В распространении ярославских товаров по русским городам
принимали деятельное участие сами ярославцы. Некоторые из
них, как Иван Трифонов Худяков, Хар[итон] Туроносов, Огла-
даевы, в 30—40-х годах ежегодно ездили с товаром на Устюг,
а оттуда на Соль Вычегодскую. В 1633/34 гг. Худяков торговал
на Устюге на 700 руб., в 1636/37 гг. — на 683 руб., в 1641/42 гг. —
на 648 руб., в 1646/47 гг. — на 599 руб. 25 алтын. В 1642 г.
ярославец Григорий Леонтьев привез товар на Устюг из Ярос-
лавля на 17 лошадях и торговал на 1180 руб.12 и т..д.
С Устюга ярославцы ездили или посылали своих людей
к Соли Вычегодской, но сольвычегодские их обороты были
скромнее устюжских. В 1643/44 гг. ярославцами Ларионом Де-
ментьевым, Романом Огладаевым, Дмитрием Ивановым и Сте-
паном Федоровым было привезено товару на 850 руб.13 Ярос-
лавцы не ограничивались крупными центрами и проникали
в глубь уезда — на Вагу и в Туглим.
Волга, соединяя Ярославль с другими торговыми пунктами
Поволжья, открывала ярославским товарам выход и на юг, и на
запад. Памятником оживленных сношений Ярославля с Казанью
служит название одного из кварталов Казани Ярославским
концом. Неизбежны были и сношения с Нижним Новгородом,
и поездки на Макарьевскую ярмарку 14.
Более предприимчивые или более состоятельные ярославские
торговые люди еще в конце XVI в. спускались для торговли
8 Смоленская таможенная книга 1674 г. [Там же. Ф. 145.] № 12, ч. 1. Л. 214 об., 216.
9 Сольвычегодская таможенная книга 1644 г. [Там же. Ф. 137. On. 1. Книги по
Соли Вычегодской. № 16. Л. 23.]
10 Там же. Л. 134, 139 об.
11 Устюжская таможенная книга 1677 г. опубл, в издании «Таможенные книги
Московского государства XVII в.» (М.; Л., 1951. Т. III).
12 См. таможенные книги соответствующих годов [Там же. Ф. 137. On. 1. Книги по
„ Устюгу. № 24, 30, 34, 53, 79, 89.]
1,5 Сольвычегодская таможенная книга 1644 г. [Там же. Книги по Соли Вычегод-
ской. № 16.]
14 ГИМ. Собр. Уварова. № 994 а. Л. 191 —191 об.
146
до Астрахани. Так, в начале XVII в. ездил в Астрахань при-
казчик ярославца торгового человека Кузьмы Огнева «с кожами
и с сапоги», зимовал там и торговал на татарском базаре;
тогда же ходил в Астрахань струг ярославского гостя Второго
Чистенкова. В одной случайно сохранившейся от последней
четверти XVII в. (1676—1690) казанской поплавной книге,
охватывающей одну навигацию, отмечен проезд с товаром до
Астрахани ярославцев Кузьмы Филиппова, приказчика Д. Рука-
вишникова Митьки Лукоянова и двух приказчиков гостя Андрея
Лузина и только до Саратова ярославца Куземки Семенова 15.
В середине столетия богатые ярославцы вроде Григория Никит-
никова имели в Астрахани собственные торговые помещения,
амбары, погреба и каменные палатки 16. В противоположном
направлении вверх по Волге ярославцы — приказчики Лузина
поднимались до Твери 17.
Спрос на «ярославский товар» предъявляла Сибирь, куда
ярославцы возили в громадном количестве ярославскую ману-
фактуру и кожи. Зимой 1694 г. ярославцы Семен Лузин и Па-
вел Иванов Черницын отпустили в числе прочего товара ярос-
лавской купли: первый — 43 250 аршин холста различных сор-
тов, 9500 аршин крашенины, 60 юфтей красного товару и 19 000
пуговиц медных, а второй — 11 005 аршин холста и 2020 аршин
крашенины, всего 54 255 аршин холста и 11 520 аршин краше-
нины. Точно так же возили ярославцы свои товары (в первую
очередь пушнину) и к Архангельскому городу для обмена на
иноземные «заморские» товары.
Семен Лузин посылал ярославские товары и на западную
границу, в Смоленск, куда его приказчик в 1676 г. доставил
в числе прочего 128 четвертей орехов и 104 киндяка.
Развозя ярославские фабрикаты и продукты в самые отда-
ленные углы Московского государства — от Якутска до Смо-
ленска, от Архангельска до Астрахани, ярославцы обменивали
их на местные произведения, втягиваясь, таким образом, в слож-
ный торговый круговорот, в который было вовлечено Московское
государство благодаря своему положению на границе между
Азией и Европой. Спрос со стороны иностранных рынков Востока
и Запада на русское сырье, в частности на пушнину, толкал
русский торговый капитал за «Камень» в Сибирь, откуда соболь
шел в Западную Европу — через Архангельск в прибалтийские
порты, в Иран — через Астрахань, позже в Китай — через
Нерчинск, но со своей стороны в обмен на меха русские торговые
люди должны были снабжать Сибирь русскими, немецкими
и иранскими товарами. Из года в год в Сибирь направлялись
обозы с мануфактурой, скобяным товаром, бакалеей, а оттуда
15 Там же. Л. 154, 165 об., 166 об., 179.
16 ДАИ. СПб., 1857. Т. VI. № 72. С. 273.
17 Тверская таможенная книга 1675 г. [ЦГАДА. Ф. 137. On. 1. Книги по Твери.
№ 1. Л. 5.]
ю*
147
в лодках по речным путям доставлялись в Архангельск и в Астра-
хань меха, снова менялись на немецкие и иранские товары,
большая часть которых затем шла вместе с русскими фабри-
катами опять за Урал в обмен на соболя. Это было своего рода
колесо, которое вертелось непрерывно и в которое Ярославль
был втянут наряду с другими богатыми городами Поволжья.
В широких размерах производили ярославцы скупку пуш-
нины также и во внутренних областях государства. Дешевые
меха — белку, горностая, норку — скупали тысячами в сосед-
них — Устюжском и Усольском — уездах. На Устюг и к Соли
Вычегодской выезжали богатые ярославские купцы, для того
чтобы перехватить шедшую из Сибири в Архангельск соболиную
рухлядь. В 1636 г. приказчик Григория Никитникова купил на
Устюге у известных устюжских купцов Босых 19 сороков, 28 со-
болей и посылал в волости купить белки и т. п. — всего на
1833 руб.18; в том же году Харитон Туроносов послал с Устюга
в Ярославль 4 сороков, 30 пупков собольих и 1500 белок; Аникий
Скрипин в 1644 г. явил у Соли Вычегодской 1050 руб. на покупку
соболей, другой ярославец Матвей Сверчков — 1800 руб., Иван
Худяков — 300 руб.19 Наряду с Поморьем дешевую пушнину
вывозили из Прикамья.	Приказчик	Семена	Лузина в	одном
случае вывез из Казани	8*/2 тысячи	«белки	чистые» 20.	Каких
размеров достигала скупка мехов, показывает пример назван-
ного сейчас Лузина. В	1694/95 г.	он явил в ярославской
таможне 626 сороков горностаев, 5000	белки,	17 сороков	норок,
100 лисиц, 70 рысей и т. д.21
Но нельзя было ограничиваться скупкой пушнины на русских
рынках. Неизбежно было наиболее самостоятельной и предпри-
имчивой части ярославской торговой буржуазии перекинуть свою
деятельность за Урал. Богатые торговые люди Ярославля от-
правляли на Устюг большие партии ярославского товара
и деньги «на сибирский подъем, чем было, государь, допровадить
возишка до Сибири» 22. На Устюге к этой клади присоеди-
нялся товар, «что привезен был от Архангельского города на
Устюг для сибирского промыслу»; здесь нанимали «перемену. . .
иные лошади». Затем зимним путем через Верхотурье большие
обозы ярославских купцов под наблюдением их приказчиков
и людей двигались за Урал. В Сибири немецкие и русские то-
вары частью обменивались на соболей, частью шли на органи-
зацию собственных промышленных экспедиций на Тунгуски, на
Лену, на Оленек и дальше на восток. Среди ярославцев, вед-
ших дела в Сибири, первое место долгое время занимали братья
18 Устюжская таможенная книга 1636 г. [Там же. Книги по Устюгу. № 30.]
Л. ИЗ.
19 Сольвычегодская таможенная книга 1644 г. [Там же. Книги по Соли Вычегод-
ской. № 16. Л. 44, 47, 51 об., 62 об., 64 об.].
20 ГИМ. Собр. Уварова. № 994 а.
21 [ЦГАДА.] Ф. 214. Стб. 124.
22 РИБ. СПб., 1908. Т. 25. № 112. Стб. 141.
148
Аникий и Вонифатий Скрипины, богатство которых зиждилось,
по их собственным словам, на сибирских промыслах. «А я, сирота
твой, с того сибирского промыслу твою государеву службу
служу и дани даю, и пятинные деньги плачу большие, свыше
всяких ярославцев, посадских людей», — заявлял Аникий Скри-
пни в 1632 г. В 1634 г. Скрипины отправили в Сибирь три
обоза, всего 67 возов; в 1641 г. — 30 возов. В 1636 г. их приказ-
чики явили на Верхотурье русских товаров на 1644 руб. 25 алтын
2 деньги и 100 руб. денег, а в 1637 г. — на 2204 руб. 5 алтын
и 200 руб. денег и 3 колокола медных на 100 руб.; в 1638 г. —
товаров на 4483 руб. 19 алтын и 4 деньги, хлебных запасов на
264 руб. и денег 100 руб. Количество соболей, которые Скри-
пины получали в обмен из Сибири, было грандиозное. В 1634 г.
их приказчик Афанасий Кочев явил на Обдорской заставе
74 сороков, 25 соболей, 27 сороков 3 пупка и другой рухляди —
всего на 5704 руб. 15 алтын 2 деньги; в 1636 г. — 120 сороков,
37 соболей, 53 сороков 12 пупков и пр. на 4518 руб.; в 1643 г. —
109 сороков, 14 соболей, 67 бобров, 243 лисицы и т. д. на 2736 руб.;
в 1685 г. сам Вонифатий явил на Вологде 152 сороков, 35 собо-
лей, 99 сороков пупков и выимков и иную всякую мягкую рухлядь,
бобры и шубы и всякую соболиную мелочь; в 1638 г. Скрипины
вывезли из Мангазеи 61 сорок, 2 соболя на 1938 руб. и 50 руб.
деньгами. Следующее за Скрипиными место занимает на сибир-
ских промыслах в первой половине XVII в. знаменитый Надея
Светешников. В 1636 г. через Верхотурье прошло его товаров,
на 2136 руб. 20 алтын 2 деньги, а в 1637 г. — на 4224 руб. 11 алтын
4 деньги и 100 руб. денег 23.
В конце столетия, впрочем, вывоз сибирской пушнины стал
падать, по мере того как истреблялся соболь.
Сибирская пушнина в значительной своей части шла в Архан-
гельск вместе с ярославскими сафьянами для обмена на ино-
земные товары. Расположенный на большой дороге между
столицей государства и Беломорским портом, Ярославль,
естественно, очень рано сделался одним из важнейших скла-
дочных пунктов западноевропейских товаров на этой дороге.
Характерно, что когда после Смуты в Москве были озабочены
восстановлением царского гардероба, то за иностранными
материями обратились в Ярославль. Надея Светешников, кото-
рому поручено было произвести покупки, приобрел их здесь за
1291 руб. с лишком, причем большую часть доставили ему
местные ярославские торговые люди (на 713 руб. с лишком);
тогда же он купил на государев обиход у ярославца Чемодура
23 О торговых операциях Скрипиных, Светешникова и других ярославцев в Си-
бири см., например: [ЦГАДА.] Ф. 214. Книги 66. Л. ИЗ, 381 об., 526 об.; 85. Л. 91,
270 об., 308 об,—309, 383 об., 424 об.-425, 428, 473 об.; Столбцы 178. Л. 91;
68. Л. 291. 303в; № 26, № 440, № 772; Устюжские таможенные книги 1634 г.
[Там же. Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу. № 24]. Л. 42 об.; 1636 г. [Там же.
№ 30]. Л. 5, 77 об., 80 об.—81 об.; 1637 г. [Там же. № 34]. Л. 67 об.; 1647 г.
[Там же. № 79]. Л. 19 об., 20 об., 26 об., и др.; Ф. 141 (ПДСЛ). 1630 г. № 79.
149
сахару на 8 руб. с копейками 24. За иностранными западно-
европейскими товарами ярославский торговый человек «ежегод»,
как сказано в одной челобитной про человека Григория Никит-
никова Михаила Иванова25, «сверху к Устюгу и вниз к Кол-
могорам плавает, ходит и взад, и вперед», поспешая на ярмарку,
возникавшую по приезде английских и голландских кораблей,
и осенью возвращался на судах с «городским покупным замор-
ским товаром». В декабре 1633 г., например, человек Трифона
Худякова повез в Ярославль городского товару на 14 лошадях,
а сам он поехал на 8 лошадях. В 1641 г. часть судов, принад-
лежавших ярославцам, была застигнута заморозком, и их
хозяевам пришлось перевозить товары в Ярославль на подводах,
в частности человек Огладаевых проехал с «заморозною
кладью» на пяти лошадях и Иван Трифонов Худяков — тоже
на 5 лошадях; в 1646 г. Алексей Кондратьев Дрягилев провез
«заморозную товарную кладь» на 13 лошадях; в том же году
приказчик Надей Коровинского отправил городовой товар в Си-
бирь на пяти лошадях; в 1648 г. прошел через Устюг заморозный
товар Холишникова на 12 лошадях. Эти данные дают пред-
ставление о количестве вывозившихся отдельными ярославцами
из Архангельска товаров 26.
«Городовой товар» обычно на Устюге подвергался распре-
делению: часть шла в Ярославль, куда приезжали за ним при-
городные купцы, а часть перегружалась на подводы, чтобы
следовать в Сибирь.
Наибольший спрос [среди] западноевропейских товаров
встречали со стороны Ярославля материи всевозможных сортов:
сукна аглинские, анбургские, летчины, настрафиль, кострыш,
стамеды, саржи, изуфри анбурские, камки (куфтырь и др.),
тафты виницейские и другие, бумазея, полотна немецкие —
циколенские и астрадамские, пестряди немецкие полосатые и т. д.
Следующее место занимают металлы и изделия из них: уклад,
пруты железа свицкого, железо белое в листах, железо воло-
ченое (проволока железная), иглы, которые вывозились десят-
ками тысяч; медь в колоколах, в тазах и других предметах
(шандалы медные), медь в плотах и латунь; олово «галанское»
блюдное, в прутках и оловянная посуда (торели, стаканы,
кружки, братины, стопки); свинец; наконец, благородные ме-
таллы: серебро в посуде, золото и серебро пряденое и мишура.
Значительный спрос был на бумагу писчую (в одном случае
Петр Огладаев явил на Устюге 187 стоп), на бакалею: на сахар,
перец, гвоздику, деревянное масло, квасцы, лимоны, изюм, чер-
нослив и т. д.; на вина, в частности церковные; судя по Устюж-
24 Сборник князя Хилкова. СПб., 1879. № 67. С. 188.
25 РИБ. Т. 25. № 43. Стб. 45.
26 Устюжские таможенные книги 1634 г. [ЦГАДА. Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу,
№ 24]. Л. 26—26 об.; 1642 г. [Там же. № 53]. Л. 15—20 об.; 1647 г. [Там же.
№ 79]. Л. 83, 26; 1649 г. [Там же. № 89]. Л. 49.
150
ским [таможенным] книгам, ярославцы приобретали и ладан
в Архангельске и развозили его по другим городам. Наконец,
в Архангельске покупались европейские туалетные принадлеж-
ности (слоновые гребни и т. д.), галантерейные товары (кру-
жева золотные и серебряные, гарус, немецкая тесьма и т. д.),
фармацевтия (нашатырь, черный купорос, сера горючая), краски
(сандал красный коренной, краска тяжелая, сурик), дешевые
зеркальные стекла, которые шли на фабрикацию ярославских
27
зеркал, игральные карты и т. д.
Архангельск являлся естественным пограничным пунктом
того пути, которым шли в Ярославль западноевропейские
«заморские» товары. Однако во второй половине XVII в., когда
начинает выясняться крупное значение для русской торговли
прибалтийских рынков, связи ярославской торговли тянутся
и в этом направлении. Ярославские торговые люди через Нов-
город и Псков проникают не только в «немецкие города» Ли-
вонии, но и в самую Швецию. В 1680 г. псковитин Андрюшка
Фарисей, перечисляя города, жители которых приезжают в Сте-
кольно, наряду с Новгородом, Псковом и их пригородами
называет и Ярославль 27 28. Мы, действительно, имеем от послед-
ней четверти столетия сведения об ярославцах, ведущих очень
крупные дела со Швецией. В 1673 г., например, крестьянин
Ярославского уезда дворцовой Ловецкой рыбной слободы Федька
Коростылев послал для своего торжишку за Свейской рубеж
в Стекольно приказчика, который купил для него более 100 пу-
дов меди 29. В 1693 г. ярославцы Истомины, Иван Ильин и Ни-
кита Григорьев доставили в Москву через Новгород из-за «Свей-
ского рубежа», т. е. из Стокгольма, так как именно в этот город
ездили через Новгород, всяких иноземных товаров на гран-
диозную сумму — 6285 руб. с копейками; в том же году этим же
путем провез в Москву ярославец Игнатий Бобровников тоже
«из-за Свейского рубежа» сукна на 42 руб. 70 коп.30 Поездки
в Стокгольм были связаны с большими трудностями, из которых
главная заключалась в отсутствии собственного торгового флота
у русских. Ярославцам приходилось, как и прочим русским
27 Список — далеко не полный — западноевропейских товаров, приобретавшихся
ярославцами в Архангельске, составлен по Устюжским таможенным книгам
1634, 1636, 1637, 1642 и 1647 гг. [ЦГАДА. Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу.
№ 24, 30, 34, 53, 79] и по столбцу 1214 Сибирского приказа [ф. 214]; см. в нем
архангельскую проезжую ярославца П. И. Черницына 1694 г.; см. также: сбор-
ник князя Хилкова. [№ 67. С. 183—188]; Ф. 1209. Приказные дела. Кн. 5089/59.
[Л. 136-167].
28 [ЦГАДА.] Ф. 96 (Сношения России со Швецией). Кн. 108. Л. 23—27. [Опубл.:
Русско-шведские экономические отношения в XVII в. М.; Л., 1960. № 241.
С. 420-421.]
29 Там же. Кн. 1. Л. 44. [Опубл.: Русско-шведские экономические отношения.
С. 379.]
30 Московская таможенная книга гостя Семенникова 202 ([1693]94) г. [ГИМ. ОПИ.
151
торговым людям, опускать свои товары «на клади» у немецких
судовщиков. Переезд через Балтийское море с его шквалами
и мелями был сопряжен с серьезной опасностью. Так, постра-
дал приказчик Коростылева: шхуну, на которой он ехал из
Стокгольма в Ругодив, «волею божиею на воде на мели разбило».
Другие ярославцы вели торговлю через Псков с Ливонией.
Уже в 1634 г., например, ярославец Сергуша Баутин ездил из
Пскова с торгом в Ригу31. В 1663 г. мы встречаем в Риге
на русском гостином дворе ярославца Евдокима Андреева 32.
В 1694 г. ярославец Федор Юрьев явил в Москве иностранного
«привозного товару» по псковской проезжей грамоте почти на
108 руб. и, кроме того, пять бочек железа белого 33.
Предметы ввоза «из-за Свейского рубежа» могут быть
в общих чертах определены. Это краска, необходимая для
окраски кож и крашенины: ямайка, которой в 1693—1694 гг.
Истомины привезли в Москву шесть бочек, крутик и сандал;
далее металлы: железо белое, медь котловая, колесная и латунь,
олово аглинское прутовое и дельное, т. е. в изделиях, золото
виницейское под разводом, анбурское и астрадамское и серебро
рижское, анбурское и амстрадамское; иностранные материалы:
сукна аглинские диких цветов (в 1693—1694 гг. в Москву
привезено ярославцами более 3800 аршин), домашки, байки;
наконец, вина («питье ренское окса»), перец, сельди анбурские
и ладан 34 35.
Значительно слабее были сношения Ярославля с Литвой.
В таможенных книгах упоминаются сукно литовское белое,
4е*
пояски литовские и шапки литовские , но неизвестно, каким
путем эти литовские фабрикаты проникли в Ярославль. В погра-
ничный с Литвою Смоленск в последней четверти столетия ездили
приказчики Семена Лузина, которые явили в 1676 г. товаров,
преимущественно восточных, всего на 595 руб. с копейками, но
из таможенной книги не видно, чтобы эти товары шли за гра-
ницу 36.
Положение Ярославля на речной артерии, связывавшей
центр Московского государства с Каспийским морем, способ-
ствовало установлению тесной связи Ярославля и с рынками
Средней Азии. Через Астрахань шли сюда иранские и бухарские
товары, которые затем частью раскупались приезжими торговыми
людьми, частью самими ярославцами развозились по другим
городам.
31 [ЦГАДА. Ф. 96. 1634 г.]. Д. 37. Л. 24 об.-25.
32 Там же. 1663 г. Д. 63. Л. 71.
33 Московская таможенная книга гостя Семенникова 202 г. [ГИМ. ОПИ.
34 Московская таможенная книга гостя Семенникова 202 г. [Там же.]
35 Устюжская таможенная книга 1642 г. [ЦГАДА. Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу.
№ 53.] Л. 66-67, 74.
36 Смоленская таможенная книга 1674 г. [Там же. Ф. 145.] № 12, ч. 1. Л. 369, 433 об.
152
Можно проследить провоз ярославскими торговыми людьми
товаров, несомненно, восточного происхождения на Устюг, на
Вагу, в Архангельск, в Тверь, в Смоленск и за «Камень»
в сибирские города. Среди этих товаров на первом плане шелк
разных сортов и цветов: ряжский, гилянский, теврисский, фа-
рабат, черный, красный и по цветам. Шелк из Ярославля до-
ставлялся в отдаленные русские города в очень значительном
количестве: в 1647 г., например, ярославец Федор Дрягилев
привез на Устюг сразу 66 ансырей; в 1673 г. приказчик гостя
Семена Лузина явил в Твери 24 ансыря фабрикату; в 1694 г.
П. И. Черницын послал в Сибирь 20 фунтов шелку, а Лузин —
82 ансыря и т. д. Следующее место занимают самые разнооб-
разные материи: дорогие гилянские, темижанские, кашанские,
желтые и ляковые, киндяки, ляковровые, гилянские бурметы,
тафта кизилбашская, кежи или геджи теврисские, кемхани,
пестреди теврисские, наметки испаганские и шамоханские,
кумачи красные, выбойка бухарская, бези и миткали (тоже,
вероятно, бухарского происхождения), кушаки шелковые ка-
шанские, фаты бумажные и полубумажные теврисские. Про-
никали в Ярославль и восточные кожаные изделия — орчаги
терские и уфимские; вероятно, из Ирана шли также сафьяны.
Наконец, Иран поставлял драгоценные камни.
О непосредственных связях Ярославля с Ираном говорит не
только известная повесть о привозе оттуда одним из ярослав-
ских торговых людей (Лаптевым) так называемой «ризы гос-
подней», но и ряд более точных данных. В 60-х годах, например,
торговал «за морем в Шахове области» ярославец Стефан Фе-
доров Баранов 37.
В конце XVII в. ярославские торговые люди, имевшие
дела в Сибири, стали пробиваться и на дальневосточные рынки.
Китайские товары в последней четверти века, особенно после
заключения Нерчинского договора, хлынули через Иркутск
и Нерчинск на запад. Едва заключен был в 1689 г. договор,
урегулировавший отношения между обеими державами, как «из
разрядного шатра», в котором был подписан трактат, полно-
мочный Ф. А. Головин, только что с успехом закончивший
свою ответственную миссию, отпустил в Китай большой тор-
говый караван, в составе которого мы находим Ивана Белозера,
сидельца, посланного приказчиком Семена Лузина Якушкою
Яковлевым. Караван вернулся в 1691 г., и Иван Белозер привез
китайских материй на 2906 руб. В том же 1691 г. в Китай выехал
другой лавочный сиделец Семена Лузина, он вез ярославские
товары — сукна белые сермяжные, холст крашенину, а также
анбурское сукно и 1000 белки — всего на 80 руб.; предприятие
увенчалось неимоверным успехом: через год он вернулся с ки-
тайскими материями на 548 руб. с четвертью. В 1693 г. ехал
в Китай послом Избранд, с ним вместе отпущены были при-
37 Там же. Ф. 141. 1663 г. № 260. Л. 10.
153
казчики Лузина Коземка Иванов с товарищами 5 человек и 15 че-
ловек работных людей; с ними шло ЗО’/г сорока соболей,
5600 горностаев, 10 рысей, 3 половинки сукон карновых и 9 тру-
бок зрительных — всего на 2032‘/г руб. В 1694 г. они привезли
китайских товаров на 23721 /2 руб. Среди китайских товаров,
которые Лузин доставлял в Ярославль, первое место занимают
шелковые и бумажные материи: камки, луданы, атласы, гайки,
китайки тюсовые однопортишные и т. д., далее, чай и бадьян,
наконец, сбруя — узда китайская с похвы, похвы черные китай-
ские .
Таков размах ярославской торговли в XVII в. Ярославль
поставляет на всю Россию свои кожевенные товары и свою
мануфактуру, скупает на русских рынках пушнину и соль,
ввозит из Архангельска, из Швеции и Ливонии европейские
«заморские» товары, из Астрахани — иранский шелк и восточ-
ные ткани, перебрасывает за Урал ярославские, немецкие
и кизилбашские товары в обмен на соболиные меха, протягивая
руку в Китай за китайскими товарами.
В торговую деятельность Ярославля были втянуты его при-
городы и соседние с ним приволжские города. Надея Афа-
насьев Коровинский, судя по его прозвищу, был представителем
торговой знати Коровинской слободы за Которослью, и только
наличием значительных средств в руках торговой верхушки
пригорода объясняется возможность постройки здесь таких
дорогостоивших построек, как церковь Иоанна в Коровниках;
памятниками богатства Толчковской слободы, кроме церкви
Иоанна Предтечи на Толчке, служат сохранившиеся до сих
пор каменные дома XVII в., свидетельствующие о былом про-
цветании этой городской окраины, бывшей в XVII в. одним из
центров кожевенного производства Ярославля. Мы видели, что
в дворцовой Ловецкой слободе имелись торговые люди, ведшие
сношения со Швецией. Была втянута в иностранную торговлю
и Борисоглебская слобода, и Борисоглебский собор XVII в.
с причудливым великолепием его архитектурных форм возник на
ростовщические доходы с торговых предприятий верхних «луч-
ших» слоев слободы. Выше по Волге Углич выступает тоже
с чертами торгового предместья Ярославля. Угличане развозили
по Руси ярославские товары. Так, в 1676 г. угличане Селиверст
Михайлов и Кирилл Сергеев привезли в Смоленск ярославских
товаров на 400 руб.38 39
В 30-х и 40-х годах угличане Григорий и Василий Агафоновы
возят на Устюг и к Соли Вычегодской воск и скупают здесь
местную и сибирскую пушнину; в 1634 г. они торговали на
Устюге на 924 руб., в 1637 г. — на 320 руб. 50 коп., в 1642 г. —
на 580 руб. и вывезли в 1634 г. 20 000 белки, в 1637 г. — 5 соро-
38 Там же. Ф. 214. Кн. 1063. Л. 174 — 174 об., 251; Ф. 1209. Приказные дела.
Кн. 5089/59. Л. 140, 140 об., 153 об., 154, 157, 165 об., 167, 167 об.
39 Там же. Ф. 145. Смоленская таможенная книга. 1674 г. № 12, ч. 1. Л. 42—43 об.
154
ков, 29 соболей, в 1642 г. — 15 сороков, 36 соболей. В те же
годы другие угличане в том же районе вели торговые дела
в более скромном масштабе; в 1644 г. Федор Степанов привез,
например, к Соли Вычегодской мыла костромского и блюд и став-
цев деревянных на 90 руб. В конце столетия зажиточные углиц-
кие купцы ездят в Астрахань за кизилбашскими товарами.
Тогда же устанавливаются и сношения со Швецией, может быть,
впрочем, не непосредственно; по московской таможенной книге
1693/94 г. угличанин И. Тимофеев привез из Углича товары,
несомненно, шведского происхождения: вино церковное, железо
белое, саржи, домашки и т. д.40
Захватывая территориально значительную округу, ярос-
лавская торговля не замыкалась вместе с тем в кругу одного
посадского населения Ярославля и его пригородов. В нее были
втянуты и окрестные монастырские и помещичьи крестьяне.
Тут на первом плане стоит Спасский монастырь, крестьяне
которого принимают деятельное участие в торговых предприя-
тиях. Под самым монастырем была расположена принадлежав-
шая ему Новая слобода с предприимчивым торговым населе-
нием. В 1648/49 г. таможня г. Романова зарегистрировала
14 новослободцев 41 «всемилостивого Спаса крестьян», торго-
вавших в течение года на общую сумму 420 руб. 50 коп.42
Некоторые из них скупали здесь кожи, овчины и сукна, другие,
как Михаил Алферьев, доставляли продукты: соль, мед, муку
пшеничную или привозили в телегах воск. Ремесленники при-
возили на продажу свои произведения. Так, Ларион Иванов,
сапожник, разновременно поставил на Романовский рынок
«сапожного», «обувного» и «подошевного товару» на 11 руб.;
Иван Астафьев продал рукавиц на 2 руб. и пополнил свои
запасы материала, купив кож на З'/г руб. В большом количестве
привозили новослободцы в Романов мыло: у Фомы Алферьева
прошло через Романов мыла на трех возах на 50 руб., не считая
проданного в городе на 3 руб., у Федота Алферьева продано
мыла на 5 руб., а в следующем, 1650 г. он привез четыре воза
мыла на 60 руб.; оба они скупали сало, очевидно, для мыло-
варения: один — на 30, другой — на 20 руб. Наконец, торговали
они и привозным иностранным товаром, преимущественно
красками и сандалом, далее — шелком, перцем, хлопчатой бу-
магой и т. п.
40 Устюжские таможенные книги 1634 г. [Там же. Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу
№ 24.] Л. 39 об.- 40; 1637 г. [Там же. № 34.] Л. 38 об.; 1642 г. [Там же. № 53. |
Л. 70 об., 71; Сольвычегодская таможенная книга 1644 г. [Там же. Книги по Соли
Вычегодской. № 16.] Л. 58—58 об.; Московская таможенная книга гостя Семен-
57979
никова 202 г. [ГИМ. ОПИ. Ф. 96. -Л^-.] Л. 68.
41 Это были, конечно, не все торговавшие в Романове новослободцы, в отрывке та-
моженной книги 1650 г. [Там же. Ф. 137. Он. 1. Книги по Романову. № 7]
названы еще 2 человека.
42 В июле-августе 1650 г. — на 87 руб.
155
Крестьяне Спасского монастыря не ограничивают своей тор-
говой деятельности ближайшим к Ярославлю районом. Они ез-
дили на Белоозеро за рыбой, и один из них Савка Козлов
в 1649 г. проехал через Романов с двумя возами рыбы бело-
зерской. Но они ходили и гораздо дальше. Мы встречаем их за
Уралом на пушных промыслах Сибири. Крестьянин Спасского
монастыря Иван Кондратьев ездит в 30-х годах «для торгового
своего промыслу» в Енисейский острог, в Мангазею и в Туру-
ханское г. Другой крестьянин Назарко Ефрем в одном случае
явил в Якутске всяких кожевенных товаров на 64 руб. 35 коп.
и 30 руб. денег д. В 1639 г. на Обдорской заставе застаем еще
одного крестьянина — Тимошку Трифонова 43. В противопо-
ложном направлении крестьяне того же монастыря отец и сын
Усовы достигают Пскова и Ливонского «рубежа». Усовы пред-
ставляют яркий тип богатых монастырских торговых крестьян.
Крестьяне заволжской Саввинской деревни, расположенной
вблизи Тверицкой слободы, Федор Васильев и сын его Яков
Федоров Усовы торговали «большими торгами вопче заедино
по многим русским и немецким городам»; в их торговые пред-
приятия были вложены значительные суммы посторонними
лицами, и они держали «деньги за собой . . . иногородних
людей большие», «и те деньги ходили в товар». В Ярославле
у них была лавка; другую лавку они имели в Пскове, где у них
торговали их сидельцы; они оценивали свой псковский товар
в 380 руб., и «из того де живота уторговал сиделец Васька
Пан 100 руб.». Главным предметом торговли Усовых были
краски, затем шелк, меха и ярославские товары: сукна, чулки,
металлические изделия и т. д. По показанию Федора Васильева,
«по подлинным де книгам живота его, покойного Якова (его
сына), будет тысячи с две» 44.
Наряду с монастырскими крестьянами участвуют в ярослав-
ской торговле и помещичьи крестьяне Ярославского уезда. Так,
крестьянин сельца Медягина, принадлежавшего князю Андрею
Федоровичу Литвинову-Мосальскому, съехал для торгу в Сибирь
и долго жил в Мангазее, пока его вотчинник, обеспокоенный
его длительным отсутствием, не возбудил в 1637 г. ходатайство
о принудительном его возвращении, но Тимошка заявил, что
«и сам хочет жить за князем Андреем в крестьянех», и
в 1638 г. выехал за поруками на Русь, взял с собою соболей
на 250 руб. Другой его крестьянин, Иван Трифонов, вел
в 1648 г. довольно крупную торговлю кожами на Устюге 45.
43 [ЦГАДА.] Ф. 214. Стб. 88. Л. 746-749.
44 Кроме Спасского монастыря, Троицкий монастырь имел торговых крестьян
в своих ярославских владениях. Таков Андрей Лаврентьев, неоднократно упоми-
наемый в Сибири в 30-х и 40-х годах (Там же. Столбцы 656; 60. Л. 459; 190.
Л. 83; 139. Л. 91е). Об Усовых см. статью Бахрушина «Торговые крестьяне
в XVII в.» //Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1954. Т. II. С. 128 и 132.
45 [ЦГАДА.] Ф. 214. Стб. 911; Кн. 121. Л. 1—2; Устюжская таможенная книга
1649 г. [Там же. Ф. 137. On. 1. Книги по Устюгу.] № 89. Л. 14 об. —15.
156
Крестьянин Романовского уезда Петра Дмитриевича Скуратова
Иев Федоров в середине XVII в. упоминается как скупщик
сукон: в 1650 г. он вывез из Романова три телеги чирковских
сукон на 33 руб.46 47 Скупал в Романове сукна также крестьянин
Андрея Федорова Солнцева Третьяк Федоров 4/. Наконец,
и владения романовских мурз представлены в ярославской
торговле: в 1648/49 г. крестьянин Джан-мурзы Янин Сеюше-
вича Юсупова Тихон Иванов Калинский являл в Романове соль,
мясо свиное и семенного луку на общую сумму 78 руб.48
Из дворцовых сел в середине XVII в. упоминается Давыдково,
крестьянин которого в 1648/49 г. покупал в Романове, очевидно
для перепродажи, белозерскую рыбу и торговал «ветошными
обувями» 4 .
В торговую жизнь Ярославля были, таким образом, вовлечены
и его ближайшие пригороды, и соседние с ним слободы, и го-
рода, и крестьянское население монастырских и частновладель-
ческих вотчин, и дворцовые села.
Среди многочисленных участников ярославской торговли
выгоды ее распределялись, однако, далеко не равномерно.
В массе мы имеем мелких торговцев, оборот которых не пре-
вышал нескольких десятков рублей в год. Типичны ярославец
Петр Ильин, торговавший в 1648/49 г. в Романове подошевным
товаром, валовый доход которого за год выразился в сумме
несколько более 30 руб., или торговец москотильного товара
Т. И. Белянин, который за тот же год наторговал в Романове
на 9 руб.50
На фоне торговой мелкоты Ярославля резко выделяются
несколько крупных купцов, распространяющих свои торговые
операции на всю территорию Московского государства — от
Астрахани до Архангельска, от Якутска до Устюга, от Нер-
чинска до Смоленска, в руках которых сосредоточиваются
значительные капиталы, позволяющие им играть известную роль
в Москве. В первой половине XVII в. здесь на первом плане
стоит гость Надея (Епифаний) Андреевич Светешников, постав-
щик и торговый агент царя Михаила, пользовавшийся благо-
расположением государева отца — патриарха Филарета. Размах
его торговых предприятий поражает и разнообразием, и широ-
той. На Волге он эксплуатирует усолье под Самарой и снабжает
солью русские города до самого Пскова. Из Архангельска он
вывозит немецкие товары, из Сибири — пушнину. Его приказ-
чики и люди ездят на Архангельскую ярмарку, в Пермь, сна-
ряжают ватаги покручеников на самые отдаленные реки Восточ-
ной Сибири. В крайних углах государства мы всюду находим
46 Отрывок таможенной книги 1650 г. [Там же. Ф. 137. On. 1.] Книги по Рома-
нову. № 7.
47 Книга 1648/49 гг. (Там же. № 2).
48 [Там же. Ф. 137. On. 1.] Книги по Романову. № 2. Книга 1648/49 гг.
49 Там же.
50 Там же.
157
признаки его торговой деятельности: в Тобольске у него лавка,
в которой сидит его приказчик; на Маковском волоку — амбар;
в Олонце он строит церковь; в Нижнем Новгороде у него при-
казчик. Как исключение среди посадских людей Светешников
вместе с тем — деревневладелец и владеет населенной крестья-
нами землей, сенными покосами и лесом. Широко практикует
он и кредитование служилых и промышленных людей в сибир-
ских городах, где особенно остро чувствуется недостаток в день-
гах 51.
Рядом с Н. Светешниковым стоят братья Аникий и Вони-
фатий Ивановы Скрипины, посылавшие в Сибирь ежегодно на
несколько тысяч рублей ярославских и купленных в Архангель-
ске немецких товаров для приобретения пушнины, которая шла
на Архангельскую ярмарку. Памятником их торговых операций
в Сибири явилась построенная ими в тогдашнем центре собо-
линых промыслов Мангазейском городе Успенская церковь,
служившая местом собраний мангазейского «мира». На Маков-
ском волоку, подобно Светешникову, у них имелся амбар.
Богатство выдвинуло Скрипиных, подобно Светешникову,
в ряды московской торговой знати — Аникий Иванович умер
в звании гостя 3. Сам Аникий Скрипин говорит в одной из своих
челобитных (1634 г.) про размер своих торгов: «А в твою госу-
дареву казну в сибирских городех и в Мангазее с моего торжишку
и с соболиного промыслишку собольми и деньгами сходит на
год по 1000 руб. и больше, тому, государь, свидетельствуют
твои государевы таможенные книги, да с того же, государь,
моего промыслишку в прошлых в 141 и в 142 годех на тебя,
государя, взято пятые деньги 4100 рублев». Если верить его
расчетам, торговый оборот Аникия Скрипина оценивался
в 10 250 руб. в год 52 53.
Третьим крупным именем в Ярославле в первой половине
XVII в. был Григорий Никитников. В отличие от Скрипиных,
богатство которых основывалось на сибирских торгах и про-
мыслах, Никитников направлял свою деятельность в Нижнее
Поволжье. У него были торговые помещения в Астрахани, он
вел большие дела в Казани (в 1614 г. он торговал здесь па
1125 руб.) и покупал большое количество соли в Строгановских
усольях 5 .
В конце столетия высшее место в торговой иерархии Ярос-
лавля занимала семья Лузиных, самым крупным представителем
51 О Светешникове см.: Там же. Ф. 214. Столбцы 5. Л. 122; 88. Л. 460—463, 466;
53. Л. 771; 68 Л. 291*; 90. Л. 376 377, 381, 388, 389-396, 398-400, 460-461;
139. Л. 488; 153. Л. 545; 178. Л. 92; 94. Л. 356; 132. Л. 9; 259. Л. 333; Ф. 141.
1630 г. № 71. Л. 604—605. О размерах его промыслов и торгов в Сибири см. выше.
52 О Скрипиных см.: Там же. Ф. 214. Столбцы 178. Л. 157. 90. Л. 404 — 405, 382; 115.
Л. 89; 88. Л. 418-420; 403. 422. 143. Л. 497; 722 и др.; Книги 121. Л. 48 об.-50;
127. Л. 326”; 105. Л. 3. 442. Л. 88.
53 Веселовский С. Б. Семь сборов запросных и пятинных денег. М., 1908. С. 145;
ДАИ. СПб., 1846. Т. II. № 56. С. 135-141; Т. VI. № 72. С. 273, 274.
158
которой являлся гость Семен Лузин. Торговые операции Лузиных
охватывали необычайно широкую арену: мы видим их приказ-
чиков и в Астрахани, откуда идут к ним кизилбашские товары,
и в Сибири, и в Китае. Своими привозными и отчасти ярослав-
скими товарами Лузины снабжали затем все русские города,
и их агенты встречаются и в Твери, и в Смоленске.
Крупное ярославское купечество, занимавшее видное место
на складывавшемся в XVII в. всероссийском рынке, приняло
активное участие совместно с дворянством и с посадской вер-
хушкой прочих городов в создании сильного централизованного
государства, которое открывало ей широкие возможности эксплу-
атации населения. И когда в начале XVII в. польская интер-
венция поставила под угрозу существование этого государства,
торговая буржуазия Ярославля дружно встала на его защиту.
Характерно, что под воззванием князя Д. М. Пожарского
7 апреля 1612 г. мы находим подписи наиболее видных пред-
ставителей торговой знати Ярославля: Стефана Лыткина, Гри-
гория Никитникова, Надей Светешникова, Ивана Истомина
и других 54.
Основные проблемы истории Москвы
до конца XVI11 в.
Громадное историческое значение Москвы в жизни русского
народа очень давно вызвало острый интерес к ее прошлому. Уже
в XVII в. московские книжники ставили перед собою вопрос
«о зачале Московского княжения, как зачало быть, а ныне великий
пресловущий и преименитый царствующий град сияет». От дорево-
люционого времени до нас дошли очень ценные работы по истории
Москвы. На первом месте тут стоят труды И. Е. Забелина. Его
незаконченное исследование «История [города] Москвы» (т. 1),
изданное более 40 лот тому назад, в 1902 г., до сих пор остается
настольной книгой каждого ученого, серьезно занимающегося
историей нашего города, не говоря уже о ряде прекрасных его
статей на ту же тему. Важнейшим источником по истории Москвы
остаются изданные им «Материалы». Наконец, его классический
труд о домашнем быте русских царей и цариц с большим талантом
рисует яркие страницы жизни Москвы XVI —XVII вв.а После
выхода в свет работ Забелина предшествующая литература по ис-
тории Москвы, как-то: сочинения А. А. Мартынова и В. Л. Снеги-
рева, потеряла всякое значение6. Наряду с капитальными исследо-
ваниями Забелина мы имеем целую серию статей, часто исчерпы-
вающего содержания, касающихся отдельных вопросов, которые
связаны с прошлым Москвы, ее урочищ, ее улиц, ее зданий.
Все эти очень полезные дореволюционные работы имеют один
основной недостаток: в них господствует чисто краеведческий
подход к истории Москвы. На первом плане стоял вопрос москов-
54 ААЭ. СПб., 1836. Т. II. № 203. С. 347.
159
ской топографии, истории построек, урочищ, местных бытовых
явлений. Почти никакой попытки показать этапы развития вели-
кого города мы не находим. Не избежал этого краеведческого
уклона даже Забелин, хотя он и делал некоторые попытки дать
историческое освещение развития Москвы, как он его понимал.
В его «Истории [города] Москвы» он дает, по существу, очень
поверхностный общий очерк, занимающий несколько более
100 страниц, а затем переходит к топографическому описанию
кремлевских урочищ, совершенно оторванному от исторического
фона, который занимает около 460 страниц. Большое иллюстри-
рованное издание «Москва в [ее] прошлом и настоящем» в
представляет собою ряд отдельных очень хороших статей, не свя-
занных между собою и не дающих тоже никакой общей концепции.
Прекрасное издание М. и С. Сабашниковых «По Москве» является,
по существу, путеводителем, в котором небольшой исторический
очерк Н. [М.] Никольского представляет собой первый слабый
эскиз истории Москвы г. Не разрешена задача концепции истории
Москвы и в статье Э. К. Быковской в «Большой советской энцикло-
педии», по самому характеру издания дающей хороший историко-
справочный материал, который расположен в хронологическом
порядке. Таким образом, краеведческий уклон в историографии
Москвы до настоящего времени остается в силе.
Наша задача сейчас заключается в том, чтобы попытаться
подойти к истории Москвы не с краеведческой, а с исторической
точки зрения и показать ее рост и развитие в связи с теми этапами,
которые проходит русский исторический процесс, и подчинить
историю Москвы как населенного пункта более широкой теме исто-
рии развития города в условиях растущего мощного феодального
государства, иначе говоря, дать марксистскую концепцию истории
города Москвы в связи с развитием производительных сил страны.
Первый вопрос — это вопрос об условиях, которые предопреде-
лили исключительную роль Москвы в истории русского народа.
Буржуазная наука уже ставила этот вопрос. [С. М.] Соловьев
первый выдвинул в качестве основного фактора выгодное в торго-
вом отношении положение Москвы на речных путях. [В. О.] Клю-
чевский повторил и развил мысль Соловьева о значении торговли
в истории возвышения Москвы д. Концепции Соловьева и Ключев-
ского как вполне соответствующие теории так называемого торго-
вого капитализма подхватили [М. Н.] Покровский6 и другие
представители его школы. Это объяснение уже не может сейчас
удовлетворить нас. Основанное на предвзятом и неверном пред-
ставлении о решающем значении торговли в ходе развития истори-
ческого процесса, оно не соответствует фактам.
В торговом отношении соперница Москвы Тверь, господствовав-
шая на пути из Новгорода на Волгу и в междуречье Волги -
Оки, находилась в гораздо более выгодном положении, чем Москва.
Действительно, еще в конце XV в. участие Тверского княжества
в торговле с Крымом было значительнее, чем Московского. Харак-
терно и то обстоятельство, что в Тверь приезжали в XIV—XV вв.
160
среднеазиатские купцы и послы Шемахи и что Афанасий Никитин,
первый из европейцев путешествовавший в глубь Азии для поисков
новых рынков, был тверчанин. Напомню, что сношения Москвы
с Новгородом могли осуществляться только через Тверь. Мне
представляется поэтому, что причину так называемого возвышения
Москвы надо искать не в мнимых торговых преимуществах,
а в положении Москвы в центре той территории, на которой
в XIII в. сложилась русская народность. Москва возникла как раз
на границе тех двух восточнославянских племен, которые главным
образом участвовали в формировании русского народа — вятичей
и кривичей. Не случайно и то обстоятельство, что начало полити-
ческого роста Москвы совпадает с тем моментом, когда завершается
образование русской народности, выделение ее из восточнославян-
ских племен (начало XIV в.). Речные пути, пересекавшие в районе
Москвы междуречье Оки — Волги, облегчавшие передвижение и
взаимное общение отдельных групп славянского населения, спо-
собствовали их слиянию в один народ, а естественные богатства
края способствовали развитию производительных сил — момент
основной в ходе формирования народности. Изучение вопроса
об этногенезе русского народа поэтому должно раскрыть многие
темные стороны в истории Москвы.
Таков первый вопрос, который возникает сейчас в связи с этой
проблемой ж.
Следующий вопрос — это вопрос чрезвычайно важный —
о научной периодизации истории Москвы. В жизни Москвы, как
в зеркале, очень ярко отражаются все основные моменты развития
феодального строя в Северо-Восточной Руси, изменения, происхо-
дившие в экономике страны, и ход государственного строительства.
Впервые имя Москвы упоминается в середине XII в. В истории
Руси этот период характеризуется углублением феодальных
отношений, выражающимся в политической жизни Русской земли
усилением феодальной раздробленности, расширением и укрепле-
нием феодального землевладения. В междуречье Волга - Ока этот
процесс шел особенно бурно. Из славянских племен вятичи,
обитавшие на верховьях Оки, дольше других сохраняли свой ста-
рый племенной быт. Еще в конце XI в. у них были собственные
старшины, которые воевали с князьями Рюрикова дома. Освоение
общинных земель феодалами поэтому только начинается в XII в.
Оно сопровождается ожесточенной борьбой феодалов между собой
за землю. Легенда, согласно которой в первой половине XII в.
на месте Москвы были владения — «села красные», принадлежав-
шие боярину Кучке, подтверждается древним названием Москвы
«Кучково» и названием района теперешней Сретенки еще в XIV в.
«Кучково поле». О борьбе Андрея Боголюбского с могущественной
семьей Кучковичей нам известно из летописи. Поэтому получает
полную правдивость легенда о том, что сам Кучка был [убит]
отцом Андрея князем Юрием Владимировичем Долгоруким, после
чего его владения на Москве-реке были присоединены к княжеским
владениям. В усадьбе Кучки, перешедшей в руки князя Юрия,
11 С. В. Бахрушин
161
и угощал в 1147 г. новый владелец своего союзника князя север-
ского Святослава.
Положение московской усадьбы на самой границе Ростово-
Суздальской земли на высоком и крутом мысу, образуемом Моск-
вой-рекой и Неглинкой, хорошо защищенном со всех сторон непро-
ходимыми лесами и болотами и представлявшем, таким образом,
большие выгоды в стратегическом отношении, предопределило
превращение ее в «город», т. е. в крепость, которое произошло,
если верить позднейшим источникам, уже при Юрии Долгоруком.
Укрепленной княжеской усадьбой и остается Москва почти
до конца XIII в. Это и есть первый период в ее истории. При гос-
подстве сильной феодальной раздробленности она [тогда] остается
центром еще очень небольшой округи, во главе которой время
от времени появляется ненадолго князь из дома Всеволода Большое
Гнездо. Размеры города еще очень невелики. «Кремник»,
т. е. Кремль, занимал лишь самый конец Кремлевского мыса.
Есть основания полагать, что по прямой линии территория древ-
нейшего Кремля немногим превышала 200 метров. Церковь Спаса
па Бору, которая впоследствии входила в комплекс дворцовых
построек, стояла вне Кремлевского вала. Самое название этой
церкви, как и название Боровицких ворот, свидетельствует о том,
что под Кремлем уже начинался тот непроходимый бор, в котором
в 1177 г. две неприятельские армии «разминулися», т. е. заблуди-
лись и разошлись, так и не встретившись. Городской поселок —
зерно будущего города Москвы — примыкал к восточной стороне
«Кремника» и простирался на очень небольшое пространство, судя
по тому что возникший в конце XIII в. за городом Богоявленский
монастырь, защищавший подступы к нему, был расположен
на теперешней улице 25 Октября, не доходя площади Дзержин-
ского.
Следующий период в истории Москвы связан с начавшимся
процессом постепенной концентрации земель вокруг нескольких
крупных феодальных центров и образования больших княжеств.
Москва в начале XIV в. становится столицей одного из этих боль-
ших русских княжеств со своей обособившейся династией князей,
начало которой положил Даниил, сын Александра Невского. Уже
при преемниках Даниила Московское княжество настолько уси-
ливается, что вступает в соперничество с самым могущественным
из тогдашних русских княжеств — Тверским и в 1328 г. одержи-
вает над ним верх.
Происшедшие изменения в судьбах княжества, стольным
городом которого была Москва, не могли не отразиться на ней.
Иван Калита украшает свою столицу каменными соборами; это
были очень небольшие здания, приземистые и низкие, но на совре-
менников они производили впечатление большого великолепия,
так как в Северо-Восточной Руси, если не считать Новгорода
и Пскова, каменные здания были редкостью. Тот же князь прини-
мает меры к укреплению Москвы и в 1339—1340 гг. воздвигает
вокруг «Кремника» мощные дубовые стены, причем самые размеры
162
крепости значительно были расширены на восток и часть приго-
родного поселка была включена в ограду. Кремль Калиты уже
занимал приблизительно две трети теперешней территории
Кремля.
Это тот период, который является как бы переходом от феодаль-
ной раздробленности к начавшемуся периоду образования единого
Русского государства. Вторая половина XIV в. и первая половина
XV в. являются тем периодом, когда начинает складываться единое
Русское государство. Политическим центром, вокруг которого
происходит постепенно объединение русского народа,была Москва.
Она при Дмитрии Донском превращается в общерусский центр,
к которому тянутся все русские, еще не объединившиеся в единое
государство земли.
Несомненно, основным моментом, ускорившим образование
централизованного государства в Северо-Восточной Европе, была
потребность в обороне и защите от опасности, угрожавшей со сто-
роны татар на востоке и литовцев и немцев на западе. Вот в связи
с этим феодальная раздробленность должна была уступить место
политическому единству. Движение возглавила Москва при Дмит-
рии Донском. Тут Москва впервые выступает как ведущая сила.
Великий князь в связи с этим приступает к укреплению своей
столицы. Старые дубовые стены московские строились без учета
тех потребностей, которые стояли перед Москвой как центром того
княжества, которое уже начало возглавлять весь народ.
В конце XIV и начале XV в. Москва представляла собой
довольно значительное городское поселение. Она уже охватывала
территорию ненамного меньше той, которая впоследствии была
включена в Белый город, и очерченную сейчас так называемой
линией Бульварного кольца [трамвая] «А». Сравнение этой терри-
тории с тем, что занимала Москва в ХШ в., наглядно показывает
разрастание города за 100 лет.
На этом не останавливается рост города. Москва продолжает
расширяться постепенно по правому берегу реки. В середине
XIV в. уже встречается упоминание о Заречье, причем оно
ограничивалось, по-видимому, узкой полосой пригорода, распо-
ложенного по берегу реки. Встречается упоминание о монастыре
Ивана Предтечи, который был расположен в самом начале тепе-
решней Пятницкой улицы, затем также упоминается Ивановский
монастырь под Бором. Это, по-видимому, были пригороды Москвы
в то время.
Следующий момент в развитии Москвы связывается с моментом
образования национального русского государства, что происходит
во второй половине XV и начале XVI в. Москва теперь превраща-
ется в столицу единого Русского государства, объединившего
все русские земли в мощный политический центр. В связи с этим
она опять-таки резко изменяет свой внешний вид. Государи
всея Руси не могли довольствоваться скромной обстановкой своей
столицы, и к тому же политический центр русского народа должен
был быть обезопасен от внешних врагов. В царствование Ивана III
11*
163
и Василия III поэтому вокруг города возводятся новые стены,
которые должны были служить для защиты города от возможных
нападений врагов. Изменяется и внешний вид города: начинается
возведение новых великолепных для того времени построек, также
соответствующих особенностям Русского национального государ-
ства.
Русское государство в течение XVI в. постепенно превращается
в централизованное государство в результате той ожесточенной
борьбы, которую Иван Грозный вел с боярами. В сущности, Иван
Грозный кладет начало тому государству, которое явилось переход-
ной ступенью к абсолютистской монархии Петра Великого. XVI век
в истории русского народа — это как раз период последней схватки
между крепнущим централизованным государством и пережит-
ками феодальной раздробленности, еще не вполне уничтоженной
после объединения русских земель при Иване III и Василии III.
Как политический центр Русского государства Москва была той
ареной, на которой с особенной силой разыгралась борьба за госу-
дарственную централизацию. [Она была] тесно связана с именем
Ивана Грозного. Как известно, феодальные междоусобицы продол-
жаются еще некоторое время и кончились только в 1547 г., когда
молодой Иван IV торжественно венчает себя на царство в Успен-
ском соборе в Москве. Этот акт положил конец феодальной
анархии и ознаменовал собою начало усиления самодержавной
власти, что также наложило свой отпечаток на Москву.
Самым острым моментом борьбы, тянувшейся в течение всего
царствования Ивана Грозного, которая наложила свой резкий отпе-
чаток на жизнь Москвы, была опричнина. К опричнине отошел
весь район Чертолья (это маленькая речка, которая была в районе
теперешней Никитской улицы) 3, затем район, примыкающий
к теперешней Метростроевской улице, район Мещанской улицы и,
Покровки к, Яузы. Это обстоятельство привело к сильному измене-
нию внешнего вида города.
Затем Иван Грозный занялся украшением самого Кремля.
У него даже, по словам летописца, возникла мысль очистить
Кремль от старых построек, с тем чтобы затем построить новый
дворец. Однако затем эта мысль была им оставлена, и впослед-
ствии, как известно, Иван Грозный построил свой Опричный
дворец вне Кремля, построил его в районе опричной Москвы,
в районе Неглинной, приблизительно в угле, образуемом Моховой
и улицей Коминтерна л. Эпизод настолько хорошо известен, что я
не буду на нем останавливаться. Имеется хорошее описание
действительно великолепной для того времени постройки, которая
к сожалению, погибла во время пожара в 1571 г.
Реформы Ивана Грозного уничтожили остатки феодальной раз-
дробленности и заложили крепкую основу государственной цент-
рализации. Реформы были закреплены последовательной полити-
кой следующих русских царей, в особенности Борисом Годуновым.
В XVI в. Москва как столица сильного централизованного госу-
дарства продолжает расти и развиваться. Расширение города про-
164
исходит и в течение всего XVII в. Была создана оборонительная
система укреплений, защищающих Москву от внешней опасности.
Еще при Иване IV значительная часть города была обнесена
крепкой стеной; стены были возведены вокруг так называемого
Белого города, стены были устроены и по линии кольца [трам-
вая] «А»; наконец, город был обнесен земляным валом (откуда
и пошло название Земляной вал). Таким образом, оборонительные
сооружения охватывали уже значительную часть города, но все же
торговые и ремесленные слободы были вне этого пояса. Одновре-
менно продолжается усиленная застройка и украшение города
новыми богатыми, великолепными постройками, которые пора-
жали даже приезжавших в то время в Москву иностранцев.
Постройка великолепных зданий имела целью прежде всего
прославление русских царей и подчеркивала политическое значе-
ние столицы Русского государства. К этому времени относится
строительство целого ряда церквей и соборов, являвших собой
образцы зодческого искусства того времени, в частности, была
построена церковь Василия Блаженного.
Бурный рост Москвы как столицы Русского государства продол-
жался до царствования Петра Великого.
Перенос столицы при Петре Великом из Москвы в Петербург
знаменует собой новый период в истории Москвы. Государственные
учреждения переводятся в новую столицу, в Петербург. Кремль,
где ранее были расположены государственные учреждения, начи-
нает приходить в упадок. По этому поводу Забелин писал: «Москва
таким образом была оставлена самой себе, своей печальной вет-
хости и разрушению. Оценить историческое значение и достоинство
ее памятников было некому. . .“. Москва представлялась уже
городом, так сказать, изношенным, как старое платье, ни к чему
не пригодным. Это был ветхий дом, на новые глаза примечательный
только крайним неудобством для жизни и даже опасностию, чтоб
совсем не обрушился и не погубил бы насаждений нового и еще
очень молодого русского бытия» н. Но исследование В. И. Лебе-
дева 0 приводит к заключению, что эта характеристика далеко
не справедливая, так как на самом деле Москва и в XVIII в.
сохраняла свою ведущую роль в экономике и социальной жизни
страны.
Прежде всего, она продолжает расширяться, что явствует
из того, что новая граница Москвы при Елизавете Петровне прохо-
дит уже по Камер-коллежскому валу". Несмотря на то что столица
Русского государства была теперь перенесена в Петербург, в неко-
торых отношениях Москва продолжала играть основную роль. Так,
Москва служила по-прежнему регулятором общественного мнения.
С этим считались даже Петр Великий и все последующие русские
цари. Известно, что по традиции в Москве происходило коронова-
ние на царство императоров. В Москве Екатерина II создала
Комиссию об Уложении; в Москву из Петербурга посылала особых
курьеров к московскому генерал-губернатору; московский генерал-
губернатор окружался особой пышностью. Таким образом, и
165
в других условиях Москва сохраняла свое политическое значение
как вторая столица. Это прекрасно понимала Екатерина II, которая
не любила и боялась Москвы, но тем не менее считала нужным
украшать ее великолепными постройками. В 1769 г. по ее поруче-
нию [В. И.] Баженов составил грандиозный проект строительства
нового дворца в Москве, но этот проект впоследствии так и не был
осуществлен. Тем не менее заботы о строительстве Москвы про-
должались. В 1777 г. были заложены здания присутственных
мест, существующие и поныне.
Таким образом, историю Москвы можно кратко характеризо-
вать так. Первый период — феодальной раздробленности — харак-
теризуется тем, что Москва представляет собою маленькую кре-
пость, сохранившую еще черты большой укрепленной княжеской
усадьбы. Дальше — второй период, который приходится на послед-
ние годы XIII — первую половину XIV в.: деревянный в то время
Кремль является столицей одного из больших русских княжеств,
претендующих на первенство среди прочих русских княжеств.
Вторая половина XIV и первая половина XV в.: Москва — столица
Владимирского княжества, вокруг которого уже начинается
в условиях борьбы с монголо-татарами объединение русского на-
рода. Этот момент в истории Москвы характеризуется постройкой
каменных стен Кремля. XV век: Москва — столица национального
государства, она украшается новыми постройками, дворцовыми
и крепостными. XVI век — столица строящегося централизован-
ного государства, в этот период продолжается как укрепление
Москвы, так и строительство новых зданий. Такой же характер
сохраняет Москва и в XVII в. XVII век очень трудно, как мы
увидим, оторвать по существу от XVI в. Наконец, XVIII век —
наблюдается внешний упадок Москвы, но Москва сохраняет свое
политическое значение как средоточие дворянства, и это подчерки-
вается строительством Екатерины II.
Так, периоды строительства являются как бы иллюстрациями
к тем изменениям, которые происходят в политической жизни
страны. Я выдвигаю вперед политическую жизнь страны, потому
что на фоне политической жизни ярче определяются те основные
этапы, в которых развертывается история Москвы.
Но эти перемены теснейшим образом связаны с переменами,
происходящими в экономике страны. И в нашей работе мы этот
момент экономического развития страны естественным образом
ставим на первый план. Между тем экономика Москвы изучена
чрезвычайно мало. Я могу в данном случае из обобщающих работ
вспомнить большую статью профессора [М. В.] Довнар-Заполь-
ского в издании «Москва в [ее] прошлом и настоящем» р по исто-
рии Москвы [XVI—XVII вв.]. А в советский период сделано до-
вольно много. Есть целый ряд статей. . ,с [К. В.] Базилевича,
изучавшего Кадашевскую слободут, и других наших ученых, кото-
рые дали значительное количество очерков, характеризующих
отдельные промышленные учреждения и заводы Москвы в XVI
и в начале XVII в. Но обобщающей работы у нас нет. Я сказал бы,
166
что исследовательская часть работы нашего Института в значи-
тельной степени связана с выявлением экономики Москвы, начиная
по крайней мере с XIV в. до XVIII в. включительно. Тут нам уда-
лось привлечь и значительные архивные материалы, которые
позволяют расширить круг наших знаний в этой области.
Как я сказал, Москва первого периода, в сущности, княжья
усадьба. Но сведений о хозяйстве за XII и XIII вв. у нас нет.
Мы можем только сказать, что в XIV и XV вв. эта княжеская
усадьба медленно уступает торгово-ремесленному посаду. Даже
в XIV и XV вв. Москва не вполне утратила характер укрепленной
хозяйской усадьбы. Это по-прежнему была не только столица кня-
жества, но и центр большого княжеского хозяйства. До самого
разгрома мелкого удельного княжья, которое произошло в середине
XV в. в стенах Кремля рядом с княжьим двором теснились дворы
удельных князей: большой двор и целый ряд дворов удельных
князей московского княжеского дома и княгинь. Вне черты крем-
левских стен также были разбросаны загородные дворы князей.
Эти загородные дворы, окруженные садами, в сущности, были
небольшими пригородными усадьбами, тянувшимися к главным
кремлевским дворам своих владельцев. Многочисленные речки,
пересекавшие территорию старой Москвы, использовались также
в княжеском хозяйстве. На Неглинпой, на Ходынке, на Яузе,
на Клязьме работали княжеские мельницы . . ,у. А на . . А прудах
под Москвой были . . А заводы. На прудах недалеко от Москвы,
которые также принадлежали московскому князю, ставились
«заволоки», т. е. перегородки, и там ловили рыбу. Под Москвой
расстилались княжеские заливные луга, на которых паслись
княжеские стада коз . . ,х. У самого города начинались бортные
леса, из которых бортники брали мед, и потом на княжеский двор
Ивана Калиты шел оброк. На лугу ставили перевеси для ловли
птиц. Все эти загородные дворы, села, охотничьи и бортные угодья
Кремля, наполовину застроенного княжьими дворами и их служ-
бами, дворцами и житницами, носили еще черты большой усадьбы,
господствующей над всей пестрой картиной княжеского хозяйства.
Но наряду с княжеской усадьбой уже в XIV в. растут поселения
торговцев и ремесленников. Росту посадов способствует выгодное
географическое положение Москвы. В середине XIV в. определя-
ется крупное торговое значение Москвы как исходного пункта
по дороге к Оке. С середины Оки с другой стороны шел сухопутный
путь па верховье Дона, который соединял русские земли с Азов-
ским и Черным морями, где в то время процветали итальянские
колонии Азова. А дальше открывался путь на Константинополь.
Итальянские купцы появились в Москве в середине XIV в., когда
здесь образуется большая колония. По-видимому, первоначально
итальянские купцы Сурожа составляли ее главный контингент,
а потом она заполняется русскими торговыми людьми, ведущими
торговлю с Сурожем (Судаком) и другими колониями.
Наряду с торговлей в Москве начинают процветать и ремесла —
серебряное литье упоминается уже в грамотах начала XIV XV вв.,
167
и сохранились очень ценные произведения тогдашнего ювелирного
искусства. Летопись говорит об артелях художников митропо-
личьих и великокняжеских, как приглашенных из Греции, так
и русских, как определенно говорит летопись, учеников греческих,
которые расписывали московские соборы.
В дальнейшем политическое объединение Русской земли воз-
можно было лишь при условии частичного преодоления экономиче-
ской раздробленности. Централизованное государство строилось
на базе начавшегося хозяйственного объединения страны. В XVI в.
уже намечаются предпосылки будущего всероссийского рынка.
И в этом процессе постепенного складывания рыночных связей
между отдельными областями вырастает значение Москвы как
экономического центра, куда вследствие выгодного ее географиче-
ского положения сходились нити хозяйственной жизни государ-
ства. Стягивание хозяйственных нитей в единый центр очень ясно
видно из тех дорог, которые сходились, как в единый клубок,
из отдельных местностей страны к Москве и которые включались,
я бы сказал, в черту города. Так, тверская дорога, которой начина-
лась Тверская улица, вела в Новгород. Дмитровкой начинался
тракт на Дмитров, на Каширу. На Сретенской улице начинался
тракт, соединявший Москву с Ярославлем, дальше с Холмогорами,
т. е. с побережьем Белого моря.
Я не буду перечислять всех дорог, которые сходились в Москве.
Я хотел только этими примерами показать, что Москва действи-
тельно становится центром, куда сходятся торговые пути, сое-
диняющие и связывающие отдельные части русской территории.
И те исследования, которые мы произвели за последнее время,
позволили нам в какой-то мере воскресить экономический облик
Москвы, главным образом промышленности XVI в., так как удалось
привлечь некоторые первоначальные и не изданные еще мате-
риалы, характеризующие те покупки, которые производились
на рынке. Укажу особо важный источник, малоизвестный и неопуб-
ликованный: приходо-расходные книги Чудова монастыря
1585 —1586 гг.ц Эти записи, незамысловатые, немудреные, ежеднев-
ных расходов раскрывают перед нами картину города с очень
оживленной рыночной жизнью. В Москву, как крупный потреби-
тельский центр, по многочисленным магистралям, связывающим
ее с окраинами государства, отовсюду везут продовольствие и про-
мышленное сырье, ремесленную продукцию из отдаленных
районов, а также и иностранные — немецкие, персидские, турец-
кие и латвийские — товары. Со своей стороны Москва [становится]
распределительным центром, который снабжает всю страну
не только произведениями собственных московских иконописцев,
оружейников и других ремесленников, но и теми разнообразными
товарами, поступающими в нее из других русских городов и
из-за границы, за которыми в столицу приезжают и торговые
люди, и монастырские купчины, и индийские гости. И именно
столица государства, находящегося в состоянии перехода к центра-
лизации, Москва стягивает в свои стены людей и капиталы.
168
Многочисленные добровольные и большей частью недобровольные
переселенцы из старых хозяйственных и культурных центров
Руси приносят в царствующий град свои знания, свой опыт,
свои таланты и свои средства. В этом отношении опять удалось
кое-что сделать новое: удалось выяснить картину . . .ч многочис-
ленных торговых людей не только из Новгорода, Пскова, но и
из Твери, Переяславля и целого ряда других городов. Так подго-
тавливалась почва для возникновения всероссийского рынка, кото-
рый сложился вокруг Москвы в XVII в., подобно тому как вокруг
Москвы сложилось юридическое объединение Русской земли.
XVII век — это период, к которому Ленин относил, как изве-
стно, начало образования всероссийского рынкаш. И действи-
тельно, обращаясь к тем фактическим данным, которые в настоя-
щее время удалось собрать, мы видим, что московская торговля
в высшей степени расширяет свой диапазон. Сохранившиеся
книги Московской большой таможни, или, вернее, книги нов-
городская, астраханская и еще одна московская, которые хранятся
в Государственном историческом музеещ, дают представление
о ввозе товаров в Москву. В конце века в столицу из Новгорода,
Пскова, Ржева (через эти города) шли шведские металлы; из Аст-
рахани шли товары персидские. И, наконец, одна книга посвящена
привозу из ближайших к Москве местностей. С другой стороны,
в XVII в. мы видим следующее: XVII век — это период развития
мануфактур. Как я указывал, мануфактурами занимались и инте-
ресовались наши исследователи, но в полном смысле слова обоб-
щающей работы до сих пор не было. Эта работа сейчас произведена.
У нас имеется целый ряд сведений относительно московской
торговли, для нас они особенно интересны потому, что торговля,
как мы видим из этих сведений, базировалась не на иностранном
ввозе, как полагали исследователи буржуазных школ, а на торговле
собственными товарами.
Б. Д. Греков уже указывал на ошибочность такой постановки
вопроса. Поэтому особенно приятно, и это мы с удовлетворением
можем отметить, что [подобной] ошибки мы избегли. Иностранный
привоз, конечно, играл определенную роль в экономике Москвы,
но ни в коем случае, конечно, нельзя говорить, что только на при-
возе и торговле иностранцев зиждились те грандиозные источники
капиталов, которые временами создавались у московских купцов,
а капиталы достигали очень больших размеров.
Общую картину Москвы как торгового центра, вокруг которого
развивается всероссийский рынок, дают нам сведения о рядах,
т. е. о том районе, где сосредоточивалась торговля. С. К. Богояв-
ленский проделал очень большую, детальную работу и установил,
что в рядах можно было насчитать 109 названий отдельных рядов,
торговавших определенными товарами3. Здесь был целый ряд
рядов, торговавших исключительно предметами питания, значи-
тельное количество рядов торговали шорными и кожевенными
изделиями, дальше шли ряды, в которых велась торговля метал-
лическими изделиями, и т. д. и т. п. Сведения о рядах рисуют
169
конкретную картину крупной торговой Москвы в XVII в. и связи
торговли с местным ремесленным производством. Достаточно
перечислить многочисленные ряды, которые торговали предметами
ремесленного производства, для того чтобы представить себе,
что торговля в Москве зиждилась не на иностранных привозных
товарах, а в основном на торговле местной ремесленной продук-
цией.
Следующий момент, характеризующий историю экономики
Москвы, связан с развитием русской промышленности. Иссле-
дования Е. И. Заозерской и С. К. Богоявленского вскрывают
перед нами первые зародыши русской мануфактуры XVII в.10.
Но расцвет мануфактуры мы наблюдаем в XVIII в. Вот некоторые
цифры. В 1728 г. насчитывались в Москве 22 мануфактуры, [что]
составляло примерно */ю часть всех мануфактур, которые сущест-
вовали в стране”.
Теперь, если обратиться к сведениям более поздним, то мы
узнаем, что в 1771 г. в Москве было уже ИЗ фабрик и заводов.
Это, конечно, мануфактуры. И наконец, в конце столетия, в 1797 г.
этих заводов и фабрик насчитывалось до 530. Профессор
[К. В.] Сивков совершенно справедливо отмечает, что эти цифры
весьма условны и не совсем точны. Много возникает вопросов
в связи с этим, но тем не менее вскрывается рост Москвы как
промышленного центра.
Другое очень любопытно: в XVIII в. определяется, что значи-
тельная часть фабрик и мануфактур связана с текстильным произ-
водством. Если иметь здесь в виду, что мануфактуры не только
эксплуатировали постоянных рабочих, но и раздавали работу
в окрестности Москвы, то это означает, что вы имеете дело уже
с очень крупными мануфактурами. К этому надо присоединить
то, что вокруг Москвы и даже довольно далеко от Москвы возни-
кают новые предприятия, которые содержались представителями
московского купечества.
Вот те изменения, которые происходят в экономике страны.
Я считаю, что данный момент меньше всего был освещен в нашей
литературе, и поэтому нам пришлось очень много уделить внима-
ния этому обстоятельству. Об остальном мне придется говорить
очень кратко. Происходившие изменения в экономической и поли-
тической жизни страны отразились чрезвычайно сильно и на всех
остальных сторонах жизни столицы, и в первую очередь они
чрезвычайно сильно отразились на населении Москвы.
В XIV и XV вв. не тронутый еще усадебный характер Москвы
дает себя знать, потому что значительную часть населения Москвы
составляют лица, занятые в княжеских хозяйствах и служащие
конюхами, псарями, бортниками, садоводами, огородниками,
мастерами и т. д., которые были подчинены княжеским дворским.
Наличие такого люда, непосредственно связанного с княжеским,
а потом с царским хозяйством, сохраняется в столице до XVIII в.
И в XVI, и в XVII вв. мы видим целые кварталы, населенные
служащими царского двора. Однако за истекшее время — с XIV
170
по XVII в. — эта прослойка феодально зависимых людей все
больше и больше уступает место разрастанию юридически свобод-
ного черного посада, посада, населенного ремесленниками и торго-
выми людьми. В XVI в. этот посад уже оформляется, складываются
организации, так называемые сотни, полусотни, четвертьсотпи,
складываются отдельные слободы, которые частично обслуживают
дворцовое хозяйство; с другой стороны, они постепенно объеди-
няются с дворцовыми при несении общегосударственного тягла.
Высший разряд посадского населения выделяется в определен-
ные организации, в организации гостей, мастеровых и суконных
сотен.
Затем вы можете проследить и просто количественное расши-
рение посадов. Богоявленский проделал очень интересную работу
по подсчету населения некоторых районов Москвы, и работа эта
дает вполне определенный результат. Вот данные, которые полу-
чились благодаря произведенным им подсчетам. Оказывается,
что посадские люди составляли половину всего населения:
в 1638 г. - 48,78 %.
По более поздним книгам, посадских людей было приблизи-
тельно 50 %, бояр и дворян — более 20 %, духовенства почти
11 %, приказных людей — 8,35 %, мастерового и служилого люда,
т. е. тот элемент, который обслуживал непосредственно дворец, —
около 8 %, гости, т. е. иностранные купцы, составляли 1'/г %.
Это данные по Замоскворечью 1638 г.а
Таким образом, мы видим, как постепенно торговый и мастеро-
вой люд становится главной силой московского населения.
Подробно остановиться на данном вопросе я не имею возмож-
ности, но все же несколько слов скажу о населении Москвы
в XVI в., когда мы видим в какой-то мере процесс превращения
феодально зависимого населения Москвы в торгово-ремесленное
население. В XVI в. феодальная часть Москвы была еще достаточно
сильной. Однако и в ней происходят значительные изменения.
Эти изменения сводятся к следующему.
Исчезают с середины XV в. те дворы отдельных удельных кня-
зей, которые были в Кремле и посадах. После разгрома московских
удельных княжеств при Василии Темном дворы были конфиско-
ваны и перешли в руки великого князя. С данного момента,
т. е. начиная с XV в., наряду с великокняжеским двором остаются
только дворы его ближайших родственников, но и эти дворы посте-
пенно отмирают в течение XVI в. Брат Ивана III имел свой
двор, но он умер, и его двор отошел к дворцу великого князя.
Правда, Иван IV, держась старины, стал строить отдельные дворы
для своих сыновей, такой же двор был выстроен и для его воспитан-
ника, бывшего царя казанского Куртамыша. Но то, что он разрешал
строить такие отдельные дворы, не должно вводить нас в заблуж-
дение, ибо дворы в конечном счете составляли население того же
дворца.
Из удельных князей довольно долго сохраняли свои дворы
двоюродные братья Ивана — Владимир и Андрей Старицкие.
171
По этим дворам можно составить себе представление о том, что
представляли собой удельные дворы в Москве. Уже после того как
Иван Грозный счел нужным сократить политическую независи-
мость и без того сильно от него зависевшего двоюродного брата,
тот имел все же право содержать больше сотни служилых людей
у себя, причем у него были свои окольничие и т. д. В 1475 г., когда
возник вопрос о престолонаследии, как известно, он, его брат,
собрал своих людей, давал им жалованье, деньги и держался
чрезвычайно агрессивно по отношению к Ивану Грозному. К этому
я могу присоединить, что, по исследованиям [А. Н.] Свирина ,
у Владимира Андреевича Старицкого во дворе была очень большая
мастерская («светличные полаты»). Таким образом, этот двор
выступает и как двор, обладающий известным политическим
могуществом, и как известный хозяйственный комплекс. После
гибели Владимира Андреевича Старицкого двор был уничтожен,
и с данного момента этот самостоятельный двор уже не существует,
и в XVII в. уже вся царская семья помещается во дворце, имея
свои отдельные помещения. Это мы отмечаем в XVI в.
Москва заселяется, я бы сказал, новым типом служилых людей.
Потребности централизованного государства заставляли москов-
ское правительство сосредоточивать в стенах столицы достаточный
контингент служилых людей, которые должны были быть,
по выражению одного источника, всегда готовыми к посылкам,
и в XVI в. выделяется особая Избранная тысяча. Это служилые
люди, которые жили в Москве и которым даются для их хозяй-
ственных нужд небольшие участки помещичьей земли в ближай-
ших окрестностях Москвы. Вот из разряда Избранной тысячи,
по-видимому, пополнялась и та дворня, которая обслуживала
военно-административные нужды столицы. Это первое, что прихо-
дится отметить.
Второе — это то, что со времен Ивана Грозного целый ряд
бывших ранее независимыми князей находятся теперь уже на поло-
жении вассалов великого князя, а потом и царя московского и
обосновываются в Москве. Правда, их дворы сохраняют еще черты
былых дворов, которые они держали у себя в своих уделах. Эти
бывшие независимые князья, так сказать, знать, крупная москов-
ская знать, держали на своих дворах большую дворню. Есть любо-
пытное известие, не знаю, насколько оно точное: когда Иван
Грозный разгневался на своего шурина Никиту Романова, он
для его ареста отправил 200 человек стрельцов, что свидетельствует
о том, что он ожидал открытого сопротивления со стороны дворни
и челяди этого могущественного боярина.
Уже в XVI в. московские цари накладывают руку на большие
политические центры; так, они наложили руку на дворы своих
удельных родственников. При Иване IV, как известно, целый
ряд таких больших политических центров был присоединен к
Москве.
Таким образом, постепенно тип удельных дворов исчезает, хотя
в XVII в. мы еще имеем большие дворянско-боярские дворы, но эти
172
дворы не представляют для московских царей большой полити-
ческой опасности.
Наиболее существенная и важная перемена, которая произошла
в XVI в., заключается в том, что бывшие зависимыми от своих
феодалов люди постепенно втягиваются в общую торговую или
ремесленную жизнь города.
На территории Москвы в XVI и даже в первой половине XVII в.,
а фактически даже еще позже, наряду с феодальными дворами,
наряду с посадскими людьми был целый ряд слобод, принадлежав-
ших отдельным феодалам. В основном эти слободы были располо-
жены вне города, но были в черте Белого города небольшие ремес-
ленные мастерские, также принадлежавшие отдельным феодалам.
В этом отношении мы имеем ряд весьма любопытных примеров,
характеризующих ремесленную и торговую Москву того времени.
Но еще любопытнее то, что постепенно дворцовые люди, кото-
рые выполняли определенные хозяйственные обязанности по отно-
шению к царскому дворцу, фактически начинают все более и более
формально исполнять эти обязанности, а вместе с тем все больше
и больше начинают заниматься ремеслами и торговлей. Я приведу
два очень показательных примера. Известный строитель городских
укреплений в царствование Федора Ивановича был Федор Конь,
который хорошо нам известен, он так и остается государевым
мастеровым, но вместе с тем он был членом Конюшенной слободы.
А его пасынок выступает перед нами как крупный торговый чело-
век, ведущий большие торговые дела. Еще показательнее пример
с Кадашевской слободой. Кадашевская слобода была создана
для того, чтобы поставлять полотна и полотняные изделия цар-
скому двору. Кадашевцы обязаны были поставлять определенное
количество полотен различных сортов дворцу. В XVII в. мы
наблюдаем любопытную картину. Фактически этим ремеслом
занимаются очень немногие. Остальные нанимают себе заместите-
лей, которые за них исполняют эту работу, а сами кадашевцы,
пользуясь такими привилегиями, которые они в качестве княже-
ской слободы получили, развивают большую торговлю и выступают
в качестве одной из влиятельных и богатых торговых корпораций
Москвы.
Наконец, начиная с XVI в. [это] можно проследить на ряде
[других] примеров; например, от первой половины XVI в. мы
имеем известие о том, что огородники московские ездят с товарами
в другие города. Словом, есть целый ряд свидетельств о том, что
эти «рабочие», которые работают в царских хозяйствах, факти-
чески отрываются от своей вотчинной работы и занимаются торгов-
лей и ремеслами, посылают свои товары на вольный рынок.
Этот перелом в экономической жизни Москвы, отражающийся
очень ярко на судьбах феодально зависимого населения, является,
мне кажется, одним из самых интересных моментов в социальной
истории Москвы изучаемого периода.
Указанные явления — рост посада, занятия феодально зависи-
мого населения Москвы ремеслами и торгами, фактическое посте-
173
пенное слияние этих феодально зависимых людей с посадами —
весь этот процесс формирования торгово-ремесленного посада
сопровождался, конечно, сильной классовой борьбой.
Дифференциация внутри посада определяется уже с XV в.,
когда выступают несколько крупных . . ,в торговцев вроде . . .в
и других сурожан. Но особенно ярко это выясняется в XVI в.,
когда верхушку посада образует корпорация гостей и привилеги-
рованных сотен гостинных и суконных. Дифференциация вызывает
большие классовые движения внутри посадского населения. То, что
Москва в XVII в. представляется ареной больших волнений и
в царствование Алексея Михайловича происходили антифеодаль-
ные движения, уже отмечалось неоднократно и в предшествующей
литературе, в частности и в литературе буржуазной, скрывать
этого никто не думал и не хотел. Но толкования, которые давали
буржуазные историки этим движениям, нас не удовлетво-
ряют.
Возьмем известное движение 1648 г. Обычно его представляли
как движение, направленное против определенных лиц — против
Бориса Ивановича Морозова и его родни, которые своими злоупот-
реблениями довели население Москвы до вспышки. От такой трак-
товки наши советские ученые отошли. Уже накануне революции
появились некоторые работы, которые отмечали классовые
моменты в этих выступлениях. Я позволю себе сослаться даже
на свою работу, вышедшую в 1917 г.г, в которой, мне кажется,
удалось показать, что это было движение, не просто направленное
против отдельных лиц, а движение, направленное против опреде-
ленного класса, и что мы имеем в данном случае пример городского
движения, которое мы называем антифеодальным движением.
В настоящее время нам .удалось расширить это направление:
выявился целый ряд городских движений в XVI в., которые я лично
считаю также характерными для антифеодальных настроений сто-
лицы. Таково, например, восстание в Москве 1547 г., которое было
направлено в первую очередь против зятя царя князя Глинского,
который в глазах москвичей олицетворял феодальную власть.
Также некоторые выступления наблюдались в Москве и при вступ-
лении на престол царя Федора. Очень интересный и яркий
материал может быть собран относительно городских движений
в Москве, почти не прерывавшихся в царствование Василия Шуй-
ского, среди бурных событий Крестьянской войны начала XVII в.
Другая сторона вопроса: так называемый Медный бунт, кото-
рый обычно трактовался опять-таки как направленный против
одной правительственной меры, а после издания работы К. В. Бази-
левича71 выступает перед нами как проявление целого ряда вспы-
шек классовой ненависти к боярской знати.
Для XVIII в. в этом отношении очень типичен и интересен так
называемый Чумный бунт, опять-таки трактовавшийся всегда,
как известно, как вспышка, вызванная определенной мерой и
направленная против определенных лиц. П. К. Алефиренко уда-
174
лось показать, что здесь мы имели крупное классовое движение,
которое было только направлено по определенному руслу,
но за которым нужно искать другие, более глубокие причины е.
В заключение моего доклада, все-таки несколько затянувше-
гося, я позволю себе остановиться еще на одном моменте — на исто-
рии московской культуры.
Как это ни странно, в этой области мы встретили особенно
большие затруднения. Затруднения вызываются тем, что москов-
ская культура начиная с XVI в. является общерусской культурой,
и поэтому выделить то, что характерно для Москвы, оказалось,
я бы сказал, почти невозможно. И без содействия в этом деле
А. Н. Свирина и проф. С. В. Безсонова ж мы не сможем с этим делом
справиться. Консультанты наши, большие специалисты в своей
области, проделали большую и интересную работу. Свирин, в част-
ности, как он мне говорил сам, был принужден благодаря этому
сосредоточиться именно на выявлении тех предметов искусства,
которые связаны с Москвой. И надо сказать, что работа представ-
ляет для нас громадный интерес. Ему удалось собрать материалы
начиная с XIV в. — различные предметы искусства, в частности
иконопись. Они представляют собой либо иконы или другие пред^-
меты, являющиеся принадлежностью московского государства и
московских бояр или имеющие на себе подписи московских масте-
ров, либо, наконец, это иконы и другие предметы, которые нахо-
дятся в московских церквах и других московских зданиях.
На основании этих материалов, московских материалов, мы
можем все-таки проследить те же самые этапы, которые харак-
терны для истории Москвы в целом. Первоначально мы видим,
что культурные, художественные произведения столицы в значи-
тельной степени производили ремесленники, мастера дворцовые.
Те фрески, которыми расписаны в XIV в. соборы Москвы, как мы
установили, были расписаны княжескими русскими мастеровыми,
которые были объединены в артели, дружины, под началом своих
старшин. Это, несомненно, начало той блестящей иконописной
мастерской, которая получила свое развитие в XVI и XVII вв.
Есть и другие признаки того, что мы имеем дело с мастерами,
работавшими при дворе. Иконописцы XVI и XVII вв., московские
иконописцы выделяются среди прочих художников Русской
земли своим искусством, своим талантом, своим умением писать.
Таким образом, мы можем наблюдать и тут, какое крупное место
в общем занимает вотчинное хозяйство в деле развития русского
искусства. Но так же как мы наблюдаем постепенное превращение
другой служилой дворни в посадских людей, мы наблюдаем и здесь,
как ремесленники дворцовые выходят за пределы дворца и высту-
пают как работники уже на вольный рынок. Очень любопытны
в этом отношении те данные, которые можно собрать (правда,
по крупицам) относительно царской иконописной мастерской.
Царским государевым иконникам заказывают [иконы] монастыри
самых отдаленных местностей. В одном случае нам известно,
что Антониев-Сийский монастырь заказал царским иконникам
175
иконы, затем Дорогобужский монастырь. Других мастеров пригла-
шает писать иконы Кирилло-Белозерский монастырь и др.
Известны мастера дворцовой мастерской, которые создали так
называемый строгановский стиль, которые выросли в недрах цар-
ской мастерской и стали известны по тем многочисленным заказам,
которые Строгановы, крупные меценаты XVI в., делали этим икон-
никам на такого рода иконы. Мы видим, что царские иконники
снабжают всю страну своими произведениями. Рядом с царскими
мастерскими растут и частные мастерские вольных ремесленников.
Скажем, Серебряная палата московских государей создала те про-
изведения серебряного искусства, которые до сих пор пленяют нас
в [Загорском] музее . . .3. Несомненно, это произведения царской
мастерской. Относительно некоторых произведений мы имеем
точные сведения. Например, рака Сергия Радонежского была сде-
лана в царской мастерской. Наряду с этим упоминается целый
ряд частных ремесленников, которые работают на вольный рынок.
Когда создавалась замечательная рака Сергия Радонежского,
в Москве славился один ювелир — дьякон Денисий, произведения
которого пользовались громадной известностью, настолько, что
о них вспоминали 30 лет спустя после его смерти как об исклю-
чительно ценных произведениях московского литья. Это показы-
вает, как, с одной стороны, царские ремесленники начинают
работать на широкий рынок, а с другой стороны, как рядом с ними
растут их соперники в смысле искусства по работе.
Если постараться отметить этапы развития московской куль-
туры, то мы можем наблюдать следующее. Большой подъем в обла-
сти московской культуры отмечается в конце XIV в., несомненно,
в связи с той новой ролью, которую начинает играть Москва как
столица Московского и Владимирского княжества, которое дела-
ется центром, зерном будущего Русского государства. Этот подъем
связан в значительной степени с героической борьбой, которую рус-
ские люди ведут под руководством московского князя Дмитрия
Донского против монголо-татарских завоевателей.
В связи с этим находится и развитие московской литературы.
Уже академик [А. А.] Шахматов отмечал, что повесть о Куликов-
ской битве связана по своей тематике так тесно с Москвой, что
не подлежит сомнению, что в основе ее лежат московские летописи.
В XIV в., по исследованию проф. Безсонова, начинает создаваться
общерусский летописный свод. Эти работы свидетельствуют о том,
что Москва [имеет] все более и более крупное политическое
значение, и это получает отражение в русской литературе. Расцвет
русской культуры был связан с ростом государственного значения
Москвы в царствование Ивана Грозного. В это время создается
обширная литература, которая имеет своей целью проследить
и разъяснить возникновение Русского государства, причем цент-
рами создания этой литературы являются Тверь и митрополичий
двор в Москве. Тогда же идет строительство храмов, которые
создают новый национальный шатровый стиль, постепенно рас-
пространяющийся на всю страну. Тогда же имеет место новое
176
течение в иконописи, причем живопись, особенно стенная, при-
звана также отражать потребность сильного самодержавного
государства.
В XVIII в. мы наблюдаем другой момент — это когда Москва
делается средоточением дворянско-русской культуры, когда
в Москве создаются ценнейшие коллекции картин в домах богатых
дворян, когда пышно расцветает дворянская литература, когда
создаются для нужд дворянства такие крупные культурные
центры, как Московский государственный университет, очень
скоро превратившийся из дворянского в общерусский культурный
центр.
Вот в конце очень суммарно то, что я хотел отметить в своем
докладе. Я вкратце только повторю те вопросы, которые нас зани-
мали и к которым мы старались так или иначе подойти: причины
возвышения Москвы, периодизация [истории] Москвы и затем
те экономические явления, которые обусловили эту периодизацию,
изменения в области экономики и политики. В этой работе мы
старались возможно более ясно указать, как эти изменения отра-
зились на жизни населения и его культуре.
[Хозяйство и общественный строй якутов
в XVII —XVIII вв.]
История якутов привлекала внимание русских исследователей
еще с XVIII в. Избрант Идее, Страленберг, Миллер, Гмелина —
все одинаково интересовались вопросом о происхождении якутов,
о времени и условиях их появления на Лене и об их древнейшем
быте. В XIX в. мы имеем ряд специальных исследований, посвя-
щенных древнейшему общественному строю якутов (таковы,
например: [Э. Пекарский, Г. Осмоловский]. Якутский род до
и после прихода русских [Якутск, 1895] или Д. Кочнев. Очерки
юридического быта якутов. Казань, 1899) 6 или в той или иной
мере затрагивающих этот вопрос в связи с изучением быта совре-
менных им якутов, как книга [В.] Серошевского «Якуты», иссле-
дование И. Майновав и др. В прошлом году вышел первый том
обширного труда Г. В. Ксенофонтова «Ураангхай-сахалар» (Ир-
кутск, 1937), в котором автор пытается разрешить самые запутан-
ные вопросы этногенеза якутов.
Характерной чертой всех дореволюционных работ является то,
что в них история якутов, в частности общественный строй до
русского завоевания, реконструируется на основании фольклор-
ного материала. Источниками их служат якутский эпос и пере-
житки, сохранявшиеся в быте якутов. Это казалось естественным,
поскольку у якутов долгое время не было собственной письмен-
ности. Однако фольклорный материал требует особо осторожного
критического подхода главным образом потому, что по самому
свойству своему он не может быть точно датирован. Предание,
обычай подвергаются в ходе исторической жизни народа значитель-
12 С. В. Бахрушин
177
ной переработке под влиянием изменяющихся условий. Невозмож-
ность точно датировать каждую деталь легенды делает часто
невозможным использование ее в целях исторических, а доверчивое
отношение к фольклорному якутскому наследию приводило и
приводит нередко исследователей к ошибочным выводам, как это
имело место в отношении ряда вопросов экономического быта
и общественного строя древних якутов.
Между тем под руками у исследователей имеется очень ценный
и гораздо более точный материал, легко поддающийся датировке,
который лишь с недавних пор привлек к себе их внимание. Я имею
в виду сохранившиеся в большом количестве в архивах русских
учреждений судебные дела XVI—XVIII вв., возникавшие по чело-
битиям якутов друг на друга. Якуты в отличие от большинства
народов Сибири, стоявших тогда на более низкой ступени куль-
туры, чем они, постоянно обращались к суду московских воевод
по делам, возникавшим в их собственной среде. В своих чело-
битных они излагали казусы, которые возникали в условиях
их общественного строя. Перед нами проходят дела о калыме,
о мести, об уплате годовщины, о третействе, о колдовстве шаманов
и т. д. Русский перевод, в котором сохранились челобитные,
конечно, налагает на этого типа документы известный отпечаток,
но не мешает использованию их как источник[ов]. Впервые г,
насколько я знаю, была сделана попытка использовать эти судеб-
ные дела в моей статье, помещенной в сборнике «Якутия», издан-
ном Академией наук СССР в 1927 г.д В моем распоряжении было
тогда несколько сот якутских челобитных6. В дальнейшем этот
ценнейший материал использован в не изданной, к сожалению,
до сих пор работе С. А. Токарева®, который собрал свыше
1500 таких делг.
Дополнением к судебным делам могут служить документы
по сбору ясака, в частности ясачные книги, сыскные дела, произ-
водившиеся русскими властями, и другие административные акты.
Нельзя не удивляться, что этот богатейший подлинный материал,
рисующий быт якутов в момент завоевания их земли 3 царизмом,
оставался до последнего времени вне поля зрения исследователей
якутского прошлого и они продолжали разрешать гипотетически,
на основании иногда довольно произвольного толкования легенд
и обычаев вопросы, которые совершенно бесспорно разрешаются
на основании указанных источников. В дополнение к фольклор-
ному материалу привлекались лишь сведения, получаемые из
«Сибирской истории» Фишера”, являющейся” лишь сокращением
и изложением ненапечатанных глав «Истории» Миллера к, и тех
немногих случайных документов, которые были вырваны из насле-
дия Миллеровских портфелей и напечатаны в «Актах историче-
ких», «Дополнениях» к ним и некоторых других изданиях.
К каким рискованным выводам приводило исследователей это
игнорирование русских архивных материалов, показывает пример
Г. В. Ксенофонтова, который на основании легенд о Тыныне л,
«царе» якутов, строит свою фантастическую гипотезу о существо-
178
вании у якутов еще в глубокой древности «феодальной мо-
нархии» '.
Между тем Тынина является совершенно реальной личностью,
хорошо известной по русским архивным источникам. Это один
из кангаласских князцов, который в начале 30-х годов XVII в.
оказал довольно сильное сопротивление царскому завоеванию.
Иван Галкин в отписке о своих действиях против якутов называет
его в числе тех князцов, которые «дрались» с его отрядом".
После смерти Тынины его сыновья Тыниновичи, или Тыненки,
унаследовали его положение в кангаласском племени. Следова-
тельно, за ярким образом якутского «царя» скрывается глава
небольшого племени, один из многочисленных у якутов тойонов,
ничего не имеющий общего с главой «феодальной монархии».
Настоящий мой доклад является попыткой на основании рус-
ских архивных данных нарисовать картину хозяйства и обще-
ственного строя якутов в XVII и отчасти XVIII в. В моей статье
«Исторические судьбы Якутии» я мог лишь очень коротко и в об-
щих чертах дать характеристику якутского общества в момент
завоевания. Последующие исследования С. А. Токарева, О. В. Ионо-
вой, М. К. Расцветаева н подтвердили некоторые из моих выводов,
но в вопросе об общественном строе якутов существует разногласие
между мною и Токаревым. В названной статье я формулировал
свои взгляды далеко не с достаточной четкостью, и мне хотелось бы
теперь поделиться некоторыми моими соображениями.
В литературе довольно долго держалось мнение, что в момент
завоевания Якутии царизмом якуты стояли на низкой ступени
культурного развития. Миллер в XI, неопубликованной главе
своего труда рисует их с чертами дикарей. «До своего знакомства
с русскими якуты, — пишет он, — варили себе пищу в глиняной
посуде. Они изготовляли посуду сами, но не умели делать ее
достаточно прочной. . .0 Они не знали никакой другой одежды,
кроме той, которую сами себе изготовляли из шкур диких и домаш-
них животных. Украшения их состояли из пестрых пятен и полос,
которые они делали на своих шубах или наносили их красной
глиной на дубленую кожу» 1 2. Ниже тот же автор передавал со слов
одной из отписок начала XVII в. отзыв буляшей об якутах как
о народе, который «занимается скотоводством, носит такое же
платье, как и русские, живет в деревянных избах, как и русские».
Миллер спешит оговориться: «о сходстве платья и избы якутов
с русскими следует судить по понятиям буляшей, которые могли
увидеть полное сходство там, где было только небольшое подо-
бие» 3. Трудно установить источники, на основании которых Мил-
лер составил свою характеристику якутов. Можно думать, что
1 Ксенофонтов Г. В. Ураангхай-сахалар: Очерк древней истории якутов. Иркутск,
1937. Т. 1. С. 134-144, 391, 474.
2 Миллер Г.-Ф. История Сибири. Гл. 11. § 45// [Архив ЛОИЭ АН СССР.
Миллер. Т. 3. С. 102.]
3 Миллер Г.-Ф. История Сибири. Гл. 11. §45// [Архив ЛОИЭ. Миллер. Т. 3.
С. 102.]
12*
179
в основе ее лежат устные предания, ходившие среди русского
населения Якутии.
Позже, в XIX в., исследователи, реконструировавшие древний
быт якутов на основании якутских сказаний, невольно подверга-
лись воздействию своих собеседников, старавшихся противопоста-
вить возможно нагляднее старые времена новым, и тоже, мне
кажется, несколько недооценивали культуру якутов.
Основным занятием якутов в момент завоевания было ското-
водство. Серошевский на основании якутских преданий высказал
предположение, что мы имеем у древних якутов конное ското-
водство, т. е. более первобытную форму кочевого или полукочевого
скотоводства. «Все указания, записанные мною, — говорит он, —
согласно утверждают, что раньше конного скота было у якутов
значительно больше, чем рогатого, и что жили они главным образом
на счет первого. . . Культура рогатого скота явилась впослед-
ствии» 4. Из контекста можно понять, что начало разведения
рогатого скота совпадает со временем, близким к эпохе завоевания.
Неп подлежит сомнению, что когда-то в глубокой древности якуты
начали с конного скотоводства п. Однако с первых же моментов
появления якутов, или «якольских людей», на страницах архивных
памятников они выступают как люди не только «конные», но и
«скотные». Случайно попадающиеся известия о поголовье [скота]
у якутов в XVII в. свидетельствуют об очень большом месте среди
него [крупного] рогатого скота. В ясачной книге 1648/49 г.р
сообщаются сведения о наличии скота: у 76 якутов было всего
56 лошадей и 177 коров; из 76 человек у 48 совсем не было лоша-
дей 5. Некоторое преобладание конного скота над рогатым наблю-
дается лишь у богатых якутов, но и то не настолько значительное,
чтобы можно было сделать из этого какие-либо заключения.
У известного князца Балтуги Тимиреева на 141 лошадь приходи-
лось 100 скотин, у его брата на 45 лошадей — 30 скотинс; в 1684 г.
враги отогнали у Куннея Тымкина с братьями и детьми 300 лоша-
дей и 110 скотин т.
Скотоводствоу у якутов уже вышло из примитивной стадии,
например заготовка кормов на зиму. Серошевский напрасно со
свойственной ему доверчивостью к устному преданию якутов
утверждал, будто до русских «сенокошение. . . играло самую
незначительную роль в хозяйстве древних якутов» и «приняло
более широкие размеры только с пришествием русских», и под-
черкивал «влияние русских в деле обучения якутов сенокоше-
нию» 6. Такое представление вытекало из его мнения о конном
характере якутского скотоводства. Действительно, в XVII в. якуты
предоставляли зимой лошадям доставать себе корм из-под снега
копытами; владелец табуна в январе «лошадей своих по якутски
4 Серошевский В. Л. Якуты: Опыт этнографического исследования. СПб., 1896.
Т. 1. С. 261 265
5 [ЦГАДА.] Ф. 214 (Сибирский приказ). Кн. 250.
6 Серошевский В. Л. Якуты. С. 272, 274, 282.
180
ярует» 7> у. Но для прокормления рогатого скота необходимо было
заготовлять корм на зиму. Поскольку Серошевский разведение
рогатого скота относил к очень позднему времени, он считал
возможным и возникновение сенокошения отодвинуть ко времени
прихода русских. В действительности сенокошение получило
развитие у якутов вне зависимости от этого факта. Якуты сами
отмечали значение сена в их скотоводческом хозяйстве. Когда
вследствие оспы, свирепствовавшей среди них, они не успели
ставить стога сена, «и у них лошади и рогатый скот зимою с голоду
и без их якутского пристою многие померли». Сено готовили
«к приезду с соболиного промыслу» ф. Сено складывалось в боль-
шие стога: «стог сена кошеного возов с 30 и больше», стоимость
которого определяли теленком годовым, который ценился в 70-х го-
дах на русские деньги 4 руб.х «Стог сена русских возов с 6» ц.
В судейских делах между якутами очень часто встречаются жалобы
на то, что злоумышленниками стравлен стог сена4. Якуты снаб-
жали сеном даже русских людей; у них якутские воеводы «всегда
сено покупывали, а, опроче якутов, сена купить не у кого» 7 8. Ниже
мы увидим, что на сенокосы существовало право собственности:
те, у кого не было собственного сенокоса, арендовали его у вла-
дельца; плата производилась мехами, например две лисицы на
III
год.
Продукты скотоводства являлись основным средством питания
якутов и снабжали их одеждой. «У якутов, — пишет Беринг
в 1726 г., — много лошадей и рогатого скота, которые снабжают
их пищей и одеждой» э. В питании большое место занимало мясо,
как конина («битая скотина кобылья мяса»), так и говядина
(«скотина битого мяса»). За битую лошадь платили лисицу крас-
ную10. Питьем служили кумыс и молоко, которое хранили в турсу-
ках. Древность пользования кумыса подтверждается кумысным
празднеством «ысыах», которое уже в XVII в. описано довольно
точно Избрант Идесом и позже очень подробно спутником Мил-
лера — Гмелиным. Любопытно отметить, что якуты выделывали
из коровьего молока масло, которое хранили в берестяных туесах
в ямах я. Это тоже свидетельствует о высокой технике скотоводства
в противоположность высказывавшимся раньше мнениям. Как
отметил Беринг, скотоводческое хозяйство давало также материал
для одежды. Упоминаются шубы конинные, шубы телячьи и тор-
басы кобыльи. Таким образом, в XVII в. мы находим у якутов
технически развитое скотоводческое хозяйство, далеко ушедшее
от первобытной стадии, каковым оно представлялось прежним
исследователям на основании непроверенных данных устного
предания.
По сравнению со скотоводством промыслы играли в якутском
хозяйстве второстепенную роль. Рыбная ловля являлась уделом
якутской бедноты, у которой было мало или совсем не было скота.
7 ДАИ. СПб., 1859. Т. VII. С. 6.
8 [ЦГАДА.] Ф. 214. Стб. 406.
181
Ясачная книга 1648/49 г. говорит об этом неоднократно. Оттой
Одуев, например, «сшел кормиться рыбою для того, что в прошлых
годах . . . служилые люди скот отгромили», «Тимиря Чимчин
сшел от своей братьи в дальные места на озера кормиться рыбою,
потому что скота у него нет», и т. д. В XVIII в. Беринг отмечает,
что якуты, у которых мало скота, «живут рыбою». Ноа и состоя-
тельные якуты использовали рыбные промыслы как подсобную
отрасль хозяйства. Богатые якуты производили рыбную ловлю
в больших размерах, ездили на нее на лошадях или посылали
своих рабов. Так, в июне 1654 г. на рыбном промысле на озере
находился холоп модутского якута Тохтотойка Камусов с женой
и с сыном; намский якут Арчина Качиков увез их всех и вместе
с ними «увез с озера 60 морд да 4 сети волосяные» а. Для ловли
рыбы употребляли «сети пущальницы, чем они на себя рыбку
ловят и тем сыты бывают» 9, сети волосяные6, сети волосяные
нельмьи и морды. По-видимому, якуты впоследствии усовершен-
ствовали рыболовную технику по русскому образцу, так как есть
указания, что они покупали сети у русских. Рыба шла в уплату
за товар (напр., 100 муксунов за шубу соболью), ею платили
и калым (напр., стерлядями).
Сравнительно второстепенное место занимали в якутском хо-
зяйстве охотничьи промыслы. Охота на пушного зверя сопряжена
была с большими расходами, недоступными для якутской бедноты.
На соболя приходилось ездить на лошадях в отдаленные экспеди-
ции «по Лене и по Олекме, по Чаре и по Алдану, и по Вилюю,
и по Учуру, и по Тонторе, и по Мае, и по Юдому, и по иным сторон-
ним речкам», ездили и на Яну. Поэтому безлошадным якутам
такие экспедиции совершать было не под силу. «На соболиный
промысел не ездил, что у него коней нет» и «без лошади промыш-
лять стало не на чем», — читаем в одной челобитной. «Многие
из них бедны и нужны и бесскотны», — заявляли в 1687 г. якуты.
А многим из них «пешие соболиные и лисичные промыслы не
издались, потому что соболи и лисицы выпромышлялись все, и мно-
гие якуты у них скотом опали, стали бедны и соболей промышлять
не на чем» в. Для г производства промыслов требовалось довольно
значительное количество скота. Так, бетунец Чегунай в 1670 г.
заявил о невозможности ездить на промыслы за отсутствием скота,
потому что у него «только 2 конишка да кобыла, да 5 коровенок» ’.
Охота на соболя производилась «собачьею ногою». Собаки, «чем
соболя промышлять», представляли большую ценность. За собаку
«добрую промышленную» давали четырехгодовалого быка. После
завоевания пушнина промышляется главным образом для уплаты
ясака. Но она шла также на одежду. Упоминаются шубы и сан-
гыяхи собольи, рысьи, волчьи, оленьи горлатные, волчьи, опушен-
ные соболем, собольи; малахаи — голова рысья, окол соболий,
малахаи соболиные, рукавицы волчьи и др. Наконец, меха, осо-
бенно соболиные и лисьи, служили средством обмена. Кроме
9 [ЦГАДА.] Ф. 214. Кн. 364.
182
пушнины, якуты привозили в Якутск «на продажу зайцев и всяких
птиц и зверей» 10 11.
В некоторых районах, а именно по Вилюю, якуты занимались
выплавкой железа и выделкой из него железных изделий: «Куяки
и палмы, и копья, и топоры, и ножи сами делают» н. Техника
выплавки была еще примитивна: «плавят де они, государь, они то
железо ис каменья не по многу, не на большое дело, на свои якут-
ские пальмы, вместо сабель делают и ножи, а большово у них
никакого железного дела нет и многово железа плавить не умеют».
О примитивности техники говорит и Гмелин, оставивший подроб-
ное ее описание д, и с его, по-видимому, слов Георги6. Тем не менее
продукция вилюйских кузнецов отличалась хорошим качеством.
«И у иноземцев, — сообщали русские служилые люди, — их якуц-
кое дело железо есть самое доброе». О качестве якутского оружия
свидетельствует и то обстоятельство, что для государевых служб
«у якутов в . . . великого государя казну служилым людям куяки
емлют» 12. По данным XVIII в., якутские кузнецы выделывали
железные котлы с берестяными краями. Железные изделия слу-
жили предметами внутриплеменного торга у якутов. Когда в 1682 г.
потребовалось на государев товар купить у якутов с 15 пудов
железа, то оказалось, «что де у них железа немного, потому что
де они продают меж себя на ясак».
Среди якутов шел вообще оживленный внутриплеменной обмен.
Торговля была меновая. Как сказано, единицей обмена служили
меха. Ими'1' расплачивался хозяин с работником, ими платили
за пользование сенокосами; еще в первую четверть XVIII в. в счет
уплаты за купленную землю поступили три соболя. Кроме мехов,
единицей обмена служил скот. В счет той же покупки земли пошли
две лошади и три кобылы; за сиводушгарую лисицу прошают
коня, за соболя — доброго быка, за двух соболей — лошадь; за
якутскую бабу Парфен Ходырев взял у шамана коня да 20 собо-
лей, у якута Дорюкея за кобылу — три коровы, шубу соболью
и четыре соболя добрых (цена сильно преувеличена), за корову —
выдру и ковш ж. Кроме пушнины и скота, в обмен принимались
также и любые предметы из домашнего обихода и украше-
ния.
В XVII в. якуты втягиваются в русские рыночные отношения.
Они поставляют на русский рынок продукты скотоводческого
хозяйства — скот, молоко; промыслов — рыбу, дичь и пушнину.
При обмене с русскими фигурируют бисер, одекуй и всякие без-
делушки. Например, бетунский князец Камык продал в 1640 г.
40 соболей за 60 прядок бисеру весом 3/4 фунта3. Упоминается
продажа соболя «за кольколец мал». Лишь постепенно под влия-
нием русских входят в употребление и деньги, которые в неболь-
ших суммах упоминаются в якутском хозяйстве уже в XVII в.
10 ДАИ. Т. VII. С. 304.
11 Там же. С. 331.
12 Там же. С. 304.
183
Впрочем11, при торговых сделках деньги служат обычно лишь
дополнением к платежу натурой11. В одном случае за две коровы
дали «поясишко оловянное да полтину денег, да бисеру де немного
дали»; в другом за корову — выдра и 1 рубль, за быка — таз
и 1 рубль".
В соответствии со сравнительно высоким хозяйственным раз-
витием и материальный быт якутов в момент их столкновения
с русскими отнюдь не был примитивен, и буляши имели основание
сравнивать быт якутов с бытом русских. Характерно то, что многие
стороны житейской обстановки якутов были восприняты впослед-
ствии русскими. Якуты, по отзыву Гмелина, вели менее бродячий
образ жизни, чем прочие жители Сибири 13. Поэтому жилищем
им уже в XVII в. служили не чум и не землянка, а хорошо устроен-
ная юрта с чувалом (печкой), входили в нее через сени; при юрте
имелись двор и хлев для скота. Якутская юрта была так хорошо
приспособлена к климатическим условиям края, что русские
строили собственные жилища по ее образцу. Точно так же заим-
ствовали русские у якутов и их одежду, в первую очередь санояк
(сангыях). Я не буду останавливаться подробно на одежде якутов,
как она изображается актами XVII в. Отмечу лишь, что в них
можно найти и в этом отношении очень много ценных подроб-
ностей: рясы бисерные и одекуйные, серьги корольковые, перстни
серебряные и медные; на шее носили кольца медные большие,
на шапках — серебряные круги (наир., малахай горлатный с кру-
гами серебряными, оценивавшийся в полтора руб.). Имеется
указание на широкое распространение серебряной посуды. «А ны-
неча де мы и все из серебра пьем», — заявлял один якут. О высоком
качестве якутского оружия я говорил выше.
Исследователи, изучавшие общественный строй якутов на
основании фольклорного материала, — Серошевский, Кочнев, Пе-
карский и др. — сосредоточивали свое внимание на пережитках
родового строя. В соответствии с их представлениями о низком
состоянии хозяйства у якутов до русских, они и общественный
строй их изображали в чертах родового строя. Исходя из их выво-
дов, и историки, как, например, В. И. Огородников, воспринимали
концепцию патриархального якутского рода л. Действительно, в ак-
тах XVII в. можно найти признаки, характерные для пережитков
родового строя. К числу таких относится родовая месть. У якутов
в XVII и XVIII вв. существовал даже особый термин для кровавой
мести «добыть постелю» под убитого, «постелю под себя достать»,
т. е. не умереть без отмщения. В 1678 г. на промыслах несколько
якутов и русских промышленников поссорились и передрались,
в результате драки были убитые с обеих сторон. За это родичи
убитых якутов расправились с попавшим в руки русским служи-
лым человеком; один из них хвалился по этому поводу: «что де
Левку убил за братей своих, которые побили промышленные люди,
13 Gmelin J. G. Reise durch Sibirien von dem Jahren 1733 bis 1743. Gottingen,
1752. Bd. II. S. 473.
184
и постелю де под них добыл» 14. Мы имеем здесь дело с ответствен-
ностью за убийство даже не целого рода, а всей русской народ-
ности.
Месть иногда разрасталась в долголетнюю войну между родами.
В 1648 г. якуты Борогонской волости Бага Елоев и Табута украли
у якута Баягантайской волости Бакчигира кобылу, произошла
драка, а «подрався над кобылами, борогонец Чинада Онюкеев
убил баягирца Треку Бакчигирова». В следующем году родствен-
ники убитого взяли выкуп и примирились с убийцей, но после
мира в 1651 г. отец Треки Бакчигир со родниками своими при-
езжал войною на своих врагов и убил одного из них, Чинаду.
В следующем, 1652 г. брат убитого Ондек с товарищами, «собрався
с родниками своими войною», убили у Бакчигира трех человек
его родников. Эта война сопровождалась отгоном скота, захватом
в плен людей и большими жестокостями. Перед убийством Чинады
у него «очи ... у живого ножем выкололи, руки и ноги и срамные
уды, обрезав, прочь на сторону кинули». Отца Чинады — Онюкея,
«поймав, пальмами всего иссекли и искололи и глаз левой выко-
лоли», нанеся 37 ран, одну двухгодовалую девочку «в платьишке
в огонь кинули» и т. д. Мстили не только за убийство, но и за
поражение. Мстили за уничтожение и похищение скота. От мести
можно было откупиться, уплатив головщину обычно скотом, иногда
рабынею. За Треку Бакчигирова убийцы «сулили» дать его отцу
в виде годовщины девку; несколько позднее воевода Д. А. Франц-
беков взял с них в пользу отца убитого 40 скотин да куяк. С сына
князца Орла Килтеева родичи убитого им якута взяли 150 скотин
и девку; 11 скотин, однако, были возвращены. В другом случае
шаман Карлок Намской волости за то, что волшебством уморил
холопа, принадлежавшего князцу Мазары Бозекову, «платил
ему 25 скотин». Таких примеров можно привести очень
много.
От мести за покражу можно было тоже откупиться. В подобных
случаях обращались к содействию «третьего», и обиженный ми-
рился с обидчиком «по своей вере по якутской», получив стоимость
украденного. Так, Сахара Бекеев, у жены которого при обыске
были вынуты из-под полы кобыльи камусы, принадлежавшие
намскому якуту Сыкрачке Герсену, дал за это «в платеж» кобылу.
Бека Някин, укравший у батурусского якута Ондека кобылу,
должен был «платеж дать за ту кобылу жеребенка и кобылу».
Кроме того, осужденный платил «третьему» — от третейства. Так,
в 1697 г. якут Батурусской волости, укравший корову у шамана
Тасычки, должен был отдать ее хозяину и, сверх того, «от третье-
ванья» дал полтину денег. В 1694 г. у мегинского якута украли
две кобылы, вор возвратил их и «от третейства» дал соболя. В дру-
гом случае, кроме возвращения украденного, вор «дал за третей-
ство от выводу окуру бисерную». Обычай третьевания, несомненно,
тоже восходит к родовому строю, когда споры внутри рода раз-
14 ДАИ. Т. VII. С. 20.
185
решались полюбовно, с участием прочих сородичей. Когда вор
не был известен, то прибегали к приему «след доследить» —
очень старинный обычай, известный и «Русской Правде». Обычай
этот заключался в том, что ехали по следу до того места, где он
кончался, и виновным считался тот, кто жил поблизости, если он
не мог или не умел отвести следа. Например, в одном случае якут
Корюкан по поручению служилого человека Ивана Житкого «до-
следил краденых лошадей след» до юрт другого якута — Мельенка,
«и тот след от ево Мельенковых жилищ потерял». «Приезжал де
он следом, якут Корюкан, к холопам его Мельенковым на сенокос,
и тот де след пошел в гору», Мельенко звал его «тот след отводить
в свою юрту», но он в гору не поехал. Корюкан, наоборот, утверж-
дал, что Мельенко «следа не отвел».
Пережитки родового строя особенно определенно выступают
в брачных обычаях якутов. В XVII в. сохранились следы «группо-
вого брака». Так, в одном деле 1708 г. якут Седот Багин, уговаривая
Дырдыячка Укадиева бежать в Дауры, «сулил де ему. . . свою жену
отдать Дырдыячкову жену», из чего можно полагать, что жена
Дырдыячка потом стала женой Седота и теперь снова должна была
вернуться к первому мужу “. Названный выше Онюкейко Каптаев,
бывший в ссоре со своим тестем Бакчигиром, жаловался, что его
шурин Иргень Бакчигиров свою сестру — жену Опюкея «отда-
вал спать ночи на три иному якуту Тохтотою Чеенову сыну».
Челобитчик видел в этом оскорбление: «насмехаючись мне и хотя
меня опозорить»; одиако в основе лежал, очевидно, пережиток
прежних брачных обычаев. К пережиткам группового брака надо
отнести и обычай, державшийся у богатых якутов еще в XVIII в.,
согласно которому невеста в течение трех лет не может показы-
ваться свекру, а затем — не иначе как в шубе. В XVII в. господ-
ствовали обычные формы патриархального брака. С. А. Токарев,
специально занимавшийся этим вопросом, пришел к заключению
об экзогамном характере брака у якутов". Сам я такого расследо-
вания не производил. В документах рассеяны намеки на умыки-
вание жен. Якут Батурусской волости Оепочко Някин жаловался,
например, что в 1673 г. три его соплеменника приезжали к нему
в юрту и отняли силою его маоху и увезли к себе в юрты. В 1693 г.
Ниргай той же Батурусской волости отнял у Тембелечки его сестру
и т. д. Однако обычай этот выходил из употребления.
Господствующей формой брака была покупка жены за калым.
Даже умычка сопровождалась в конечном итоге уплатой калыма.
Калым уплачивался обычно скотом и мясом. Последнее являлось,
очевидно, не калымом в полном смысле слова, а угощением. «А на
сватание, — говорит один якут, — по нашей якутской вере убил
корову да кобылу и увез к нему» (тестю). Размеры калыма были
различные: 6 лошадей, 6 кобыл, 6 коров и 6 скотин битого мяса;
3 кобылы, 3 скотины доброго мяса и пальма добрая; 3 лошади,
3 кобылы и 2 скотины битого мяса; 4 лошади, 4 кобылы, 4 коровы
и мясо; 2 лошади, 1 кобыла, 2 быка, 1 корова стельная, 1 скотина
битого мяса и 1 лисица красная; 3 лошади, 3 коровы, 3 кобылы
186
и 3 скотины; лошадь, кобыла, корова, кутма, беремя юколы да
1 /2 скотины вареного мяса; 2 коня, 1 кобыла, 1 бык, 1 корова,
2 скотины вареного мяса, да убитого мяса 2 скотины, да нога
кобылья, да 15 стерлядей, да таймень и т. д. Стоимость среднего
калыма определялась в начале 70-х годов [XVII в.] в 75 руб.,
но достигала иногда вдвое большей ценности (180 руб.). В случае,
если брак не состоялся, калым подлежал возврату. Жен можно
было держать несколько. В 0 1649 г. Мегинской волости якут Огоне-
рук Амундев женился на сестре борогонца Некуйка Телекуева,
заплатив 9 скотин калыма. «И он, Огонерук, ту мою сестру учал
держать не в любови, потому что у него иных 3 жены», — жало-
вался брат0. Ввиду дороговизны калыма многоженство было
доступно лишь немногим. Две жены поэтому были исключением.
Примером может служить семья Валтуги Тимиреева Жарханской
волости в 1676 г.: «он сам и его брат Мавра имели по одной жене;
другой его брат Байга — двух жен, его дядя Быха — одну жену».
Купленная за калым женщина занимала в семье чрезвычайно
низкое положение. Муж мог продать и заложить ее.
Указанные черты родового строя, имевшие очень крепкие
корни в общественном быту якутов, не должны, однако, закрывать
перед нами тот факт, что якутская родовая община еще до прихода
русских находилась в состоянии распада и что процесс ее раз-
ложения шел в XVII в. очень быстро. Мы не встречаем уже или
почти не встречаем следов общинной собственности. На скот
существует определенно право собственности. Братья", племян-
ники и дядья в одной семье владеют каждый самостоятельно своим
скотом". По мере того как в семье подрастают подростки, им
выделяется часть скота в полную собственность. В 1648 г. сыскан
вновь, например, Откураев брат Тюсюк Тынынин: «преж де всего
он жил з братом своим Откураем вместе за одним ево, Откураевым,
ясачным нлатежем в вопче ... а ныне де он от брата своего Откурая
отшел, скот свой себе против того ясачного платежу взял и живет
себе и государев ясак платит свой платеж» р. Попадают случаи,
когда при жизни отца у сына имелся собственный скот. После
смерти владельца принадлежавший ему скот переходит по наслед-
ству к жене, к сыновьям, к братьям, к племянникам, причем
в случае, если наследников несколько, они делятся наследством
между ними. В первую очередь наследовали сыновья и вдовы
умершего, а за отсутствием таковых — более далекие родствен-
ники. В 1673 г. скот, оставшийся после конфискации у якутов
Жарханской волости, «кобылы и коровы остались у тех изменников
жен и детей». Вот несколько примеров из яс[ачной] книги
1648/49 г. Когда был повешен «за их якутскую измену» Оргудей
Онюков, то после него остался сын Нетеря 12 лет, «а скота де
ему . . . осталось 3 коровы, да 2 кобылы, да лошадь». После смерти
бездетного Трека Таганина его три брата «скот, который остался
после брата Треки, и тот они скот разделили по себе».
Во второй половине XVII и в начале XVIII в. мы встречаем
у якутов частную собственность на землю и на угодья. В 1681 г.,
187
например, Токтайку Сорбаеву и Кунесу Дурееву принадлежали
елани Амтарах, Аригас и Меча и «иные жилища с сенными поко-
сами и рыбными ловлями». Земля переходит тоже по наследству.
В актах 1714 и 1715 гг. при указании на земли и угодья, принад-
лежавшие якутам, делалась обычно ссылка на «отцовское владе-
ние». Земли были предметами купли и продажи. Наряду с соб-
ственниками угодий встречались якуты, которые не имели своих
земель и должны были арендовать сенокосы у других. Впрочем,
процесс образования частной собственности на землю в XVII в.
и даже в начале XVIII в. еще далеко не завершился. В ряде случаев
мы имеем еще дело с семейным или групповым землевладением.
Так, в начале XVIII в. сенные покосы на речке Кохаре Сыланской
волости принадлежали Шамаю Былчину, брату его сродному
Куюнду Чударову, Текесу Чударову и Баги Эчуковус. Возникно-
вение частной собственности способствовало социальной диффе-
ренциации среди якутов уже в XVII в. Наряду с крупными ското-
владельцами мы встречаем среди них людей с небольшим коли-
чеством скота или совсем его лишенных. В 1684 г. у Куннея Тым-
кина Батулинской волости и его братьев и детей враги отогнали
«лошадей и кобыл с 300 да рогатого скота, коров и быков при-
кололи 110 скотин» т. У Балтуги Тимиреева Жарханской волости
в 1676 г. было 35 лошадей езжалых, 100 кобыл, 6 Жеребенков да
рогатого скота 100 скотин, у его брата — 15 лошадей, 15 кобыл,
15 Жеребенков да 30 корову. Уплата* богатым якутом 40 штук
скота головщины — явление довольно обычное. В одном случае,
как мы видели, было уплачено 150 штук рогатого скота*. Наряду
с этим есть люди, у которых количество скота ничтожно и не может
прокормить их семей. Ясачная книга 1650/51 г. сообщает сведения
о количестве скота у 116 якутов, приисканных вновь, из которых
30 человек совсем его не имели, у 50 было не более 3 штук скота
рогатого и конного (у 27 человек всего по две коровы).
Бесскотные и малоскотные якуты образовали группу бедноты,
которая кормилась рыбою и сосновою корою, служившей сурро-
гатом муки, это были так называемые балыксы [ты], т. е. рыболовы,
которые рассматривались как низшая ступень якутского общества.
«Балыксы [т]» х —это, по собственному определению одного из
таких людей, «худой человек рыболов». Из-за бедности они не
платили даже ясака. «Есть де два брата родные, — сказано в [од-
ном документе], — неясачные балыксы, живут на озере», отец их
тоже был балыксыт. В положение балыксыта попадали, в част-
ности, безродные сироты х. Атамайской волости якутишка балыкси-
тишка Откурайка Батурбаков сообщил про себя: «А отца, государь,
у меня, сироты твоего, и братьев и роду и племени нет, кормить
некому, и работать не могу, потому что мал, скитаюсь меж двор
русских людей, помираю голодною смертью». Из этой бедноты
вербовались работники (хамначиты), работавшие в хозяйстве
состоятельных якутов; они4 получали за эту работу пропитание4.
«Неясачный бедный якутишко» Еттыкайло подразумевал это,
когда говорил: «скитаюсь я, сирота твой, меж юрт, кормлюся
188
по якутам». В других случаях работник работал за небольшую
плату мехами или, точнее, за платеж ясака. Так, в 1695 г. якут
Мегинской волости Итагачко «работал у дяди своего Корюгея
Чермокова лето, косил сено», за ту работу было «говорено дать
2 лисицы красных ясачных» ч.
Наконец, существовало и рабство. Рабы, или боканы, упоми-
наются очень часто в документах. Источники происхождения
рабства у якутов разнообразны. Некоторые из рабов были, по-
видимому, военнопленные. Во время межродовых войн захваты-
вались пленные и обращались в рабство. Так, во время войны
с Онюкеевыми Бакчигир захватил в плен трех человек их родников
и держал в холопах. Войною объясняется наличие в якутских
волостях холопов из чужих волостей, например в Батурусской
волости в Карачине улусе «тагусского мужика» (с Вилюя) или
в Мальягарской волости — туймадского мужика. Другим источни-
ком рабства была продажа старшими родичами младших, вызван-
ная нуждою. Напримерш, «якутского малого» Оюнека мать про-
дала за пуд муки; якута Тюбейка брат продал, «почто де у них
роду и племени и скота нет»; сына балыксыт неясачный продал
за ровдугу. Бывали случаи когда муж продавал жену Особенно
характерно отметить охолопление более экономически мощными
якутами своих более маломощных сородичей. Так, емконский
якут Лохур «запродал в холопство на Вилюй» мать и брата ново-
крещена Ваську Иванова Чирока, а Оконос Мальягарской волости
охолопил сестру его, хотя отец его платил государев ясак, «а в хо-
лопех ни у кого не бывал».
Большая часть рабов сосредоточивалась в руках якутской
верхушки — племенных князцов и их родичей. Так, в ясачной
книге 1648/49 г. отмечается у кангаласской княжеской семьи
Тыниных 19 холопов. С. А. Токарев в своих докладах показал,
что рабы использовались во всех отраслях якутского хозяйства.
Они пасли стадо своих хозяев, ездили на рыбную ловлю, ходили
на соболиные промыслы. До тех пор пока русская администрация
не обложила ясаком их самих, они промышляли ясак вместо
своих господ. Поэтому якуты «судачили» на воеводу Михаила
Семеновича Лодыженского, «что де он на наших холопах ясаку
по лисице берет, а мы де государю ясак даем большой, соболей
с улуса по 100 и по другому платим, а топерече мы досталь погибли,
потому что было нашим боканам на нас государев ясак добывать
и они де топере за себя лисицы добывают».
Рабы выступают в качестве военных слуг. Они выезжали
на войну со своими господами и участвовали в набегах на соседей
и в сражениях с русскими служилыми людьми. Вэ 1652 г., напри-
мер, успетский якут Кычак Багазаров посылал своих холопов
«на своих лошадех скота красть»; около того же времени кангалас-
ский якут Тороней Куржегасов приходил на юрту нерюптейца
Тюляка Сукуруева с братьями и холопами3. В 1676 г. в битве
жарханских якутов со служилыми людьми холоп одного из них,
Далдуев, «слезши с лошади, учал стрелять» 10.
189
Юридическое положение рабов было неодинаковое, и под поня-
тие холопа, или бокана, русские источники подводили, по-види-
мому, довольно разнообразные формы зависимости. Среди них
встречаются собственники, владеющие несколькими штуками
скота: двумя или тремя коровами, лошадью или даже имеющие
собственных холопов. С другой стороны, подчеркивается совер-
шенно бесправное положение холопа — бокана: «А бокана де хотя
и убьют, ино де ево не жаль, бокан де не дорогой человек». Близкое
к рабам положение занимали «вскормленники», или приемыши.
Это обычно дети либо безродные, либо родители которых не в со-
стоянии прокормить их. Нередко бедняк-отец отдает сына богатому
сородичу «в сына место», с тем чтобы его «кормили и одевали».
Выросши, питомец, которого приемный отец с детских лет «споил,
скормил», мало чем отличается по своему положению от раба.
Поэтому нередко оба понятия смешиваются: про вскормленника
говорят, что он живет «в холопах»; иногда одного и того же якута
называют одни — вскормленником, другие — холопом. Девочек
воспитывали в расчете на получение калыма за них, когда они
вырастут. В этом отношении характерен следующий эпизод. Некто
Оргуней (Носко) Куржегасов выкинул свою дочь на двор; его
родственник взял ее к себе, «споил и скормил». Когда она стала
подрастать, отец потребовал ее обратно. Сговорились на том,
«как де они тое девку станут замуж выдавать и што де калыму
за нее возьмут, и они де те скотины разделят пополам и платье
с нею дадут пополам».
Подводя итоги, следует признать, что, несмотря на сильные
пережитки родовых обычаев среди якутов, внутри якутского обще-
ства шел в XVII в. процесс классообразования, что процесс этот
имел корни в эпохе, предшествующей царскому завоеванию, по-
скольку явления, наблюдаемые нами, выступают в первые десяти-
летия завоевания. В настоящее время в этом процессе, мне кажется,
уже нет разногласий среди историков. Спор идет о том, в каком
направлении шло развитие классового общества у якутов. Согласно
одному мнению, очень полно мотивированному Токаревым, раз-
витие это шло в сторону образования рабовладельческого общества.
Не отрицая наличия в быту древних якутов элементов феодальных
отношений, Токарев придает очень большое значение рабовладель-
ческому укладу и торжество уклада феодального над укладом
рабовладельческим ставит в связь с воздействием со стороны
феодального Московского государства, которое в фискальных инте-
ресах стремилось ликвидировать рабство в целях обложения рабов
ясаком. Согласно другой точке зрения, якутское общество шло
по пути к феодализму и якутское рабовладение было недостаточно
развито, чтобы оказать значительное воздействие на общественный
строй якутов. При обсуждении доклада Токарева в МОГАИМК
я позволил себе высказать именно такую мысль. В комментарии
к первому тому «Истории Сибири» Миллера Н. Н. Степанов тоже
охарактеризовал общественный строй древних якутов как «идущий
в якутском обществе процесс разложения родового общества в про-
190
цессе феодализации» 15. Наконец, в кандидатской диссертации,
защищенной на днях О. В. Ионовой, автор тоже примыкает к этой
точке зрения. Не приходится говорить, что данная точка зрения
очень резко отлична от концепции развитого феодализма у якутов
накануне царского завоевания, развиваемой Ксенофонтовым и
Ойунским.
В основе развития феодальных отношений у якутов лежал,
какя и у других скотоводческих народов”, хасаас, т. е. отдача
богатыми скотовладельцами скота на прокорм более бедным со-
племенникам с предоставлением права пользования удоем. Указа-
ния на этот обычай встречаются довольно часто в наших докумен-
тах, говорящих о том, что тот или иной якут «привел» к своему
родичу «лошадь кормить», что другой «взял нетель 3-х годов для
корму» или взял «для своего корму для молока корову добрую
дойную с теленком». Видеть в этой форме взаимоотношений
проявление родовой взаимопомощи можно, мне кажется, лишь
при условии большой идеализации родового строя. Правильнее
подумать, что и в якутском обществе хасаас связывался с установ-
лением известной зависимости лица, получающего на подержание
скот, от лица дающего, как это имело место и у других народов-
скотоводов.
Развитие элементова феодальных отношений в якутском обще-
стве нашло себе выражение в институте людей, живших «подле»
того или иного могущественного и богатого якута. Необходимо
отметить, что этот термин «жить подле», «жить близко», реже
«жить (у кого-нибудь) в улусе», встречающийся довольно часто
в применении к якутам, не употребляется в отношении других
ясачных народов, и это дает основание полагать, что он был изобре-
тен русскими для характеристики особой категории людей. Это
своего рода клиентелла. В ясачной книге 1648/49 г. встречается
около 50 раз упоминание людей указанной категории только среди
сысканных вновь якутов. Экономическое положение клиентов
незавидное: из 36 человек (об экономическом состоянии которых
в книге имеются сведения) у 10 не было совсем скота, у одного
была одна корова, у 18 — две коровы, у четырех — 3 коровы,
у двух — четыре коровы и только у одного шесть коров. Кроме
коров, из них имели лошадей только шесть человек (из них четверо
по одной лошади, один — две лошади и один — три лошади).
В одном документе упомянут якут, живший у якута Намской
волости Тюсеня Тюметеева, у которого были две лошади, четыре
коровы и один теленок". Таким образом, большинство людей,
живущих «около», имели свое, хотя и ничтожное, хозяйство.
Две-три штуки скота нс представляются, однако, чем-то исключи-
тельным среди якутов, а шесть штук поголовья свидетельствуют
о том, что в положение клиентов попадали лица, которые могли
себя прокормить за счет своего хозяйства. В чем выражалась
зависимость этих клиентов от своих патронов, трудно точно устано-
15 Миллер Г.-Ф. История Сибири. М.; Л., 1937. Т. 1. С. 473.
191
вить. В отдельных случаях упоминается о том, что они на них
работают. Вероятно, тут имели место отношения, аналогичные
приблизительно тем, которые в XVIII в. существовали между
якутами и русскими богатыми крестьянами. «Живущих побли-
зости российских поселян якут, — говорит Георги, — содержат
русские мужики, да и подушный оклад за них дают; за что якутские
семейства исправляют у них всякие хозяйственные работы» 16.
Именно этим клиентам, очевидно, давали князцы «корм и лошадей
ездить по промыслам. . . чтоб они промышляли». Воевода Петр
Головин использовал этот институт для фискальных целей: «кото-
рые якуты бедны и скота у них мало и ясаку за бедностью платить
нечем, у тех якутов имал скот, кони и коровы и отдавал тех же
улусов кпязцам до выкупу» в.
Первое время после завоевания «живущие подле» не платили
ясака и лишь постепенно вводились в- состав ясачных людей.
Зато их патроны предъявляли известные права на их имущество.
После смерти Тюргея Булкасова Тюсен Тюметеев, «подле» кото-
рого он жил, забрал себе принадлежавший ему скот.
Состав живущих «подле» был неоднороден. В положение клиен-
тов попадали, во-первых, обедневшие родичи, в частности мало-
летки-сироты, лишенные возможности жить самостоятельно. После
того как за измену в 1642 г. был повешен Оргудей Онюкеев,
«остался сын его Нетери 13 л. ... и кормится он у дяди своего
у Онюки Чергулова». В другом случае 14-летний сирота «живет
подле дяди своего». К зажиточным и влиятельным сородичам
попадали в такую же зависимость и взрослые, но маломощные
братья. По книге 1648/49 г. Ондон Чемоков кормится у брата
своего работою, а скота у него три коровы. В Чериктейской волости
Сельбуй Онеков, человек бедный, который «кормится по озерам
рыбою и сосною», живет подле брата Селикая; близко Селикая
живет и другой его брат — Коной, владевший двумя коровами.
Наконец, «подле» отцов живут выделившиеся, но недостаточно
состоятельные сыновья. Но главную массу составляли чужеродцы,
иногда даже принадлежавшие к чужим волостям, которые искали
покровительства и защиты богатого и мощного сеньора. Так,
мемельские тунгусы (их в 1648/49 г. числилось 17 человек ясач-
ных) жили при Бычике-шамане. Иногда переход под покровитель-
ство мощного сеньора происходил под давлением силы. Так,
жарханский князец Балтуга Тимиреев прибегает к насилию, чтобы
заставить соседний кангаласский род примкнуть к нему. Балунча
Трекин приезжает к кангаласскому якуту Талыгыру Тонекаеву,
который кочевал «в двуднищах кочевных» от Балтуги на Вилюе,
с угрозами: «а буде они де, Талыгыр с родниками, к ним, Балтуге,
не пристанут и на русских людей войною не пойдут, и он де, Бал-
туга, с родниками 50 человек, в куяках и с копьи, придут к нему,
Талыгыру, и к родникам его и их де всех сожгут, и жен де их,
6 Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. СПб.,
1776. Ч. II. С. 174.
192
и детей, и скот возьмут весь». «И они де, боясь от него, Балтуги,
смерти, пошли к нему, Балтуге, с ним, Балунчою». Приезд
посланца Балтуги сопровождался принудительным угощением:
Балунча «в то время у них заколол 2 коровы» г.
Изложенные явления не позволяют, конечно, говорить о феода-
лизме, по позволяют утверждать, что элементы феодальных отно-
шений уже складывались внутри якутского общества. Московская
администрация с ее обычной политикой покровительства племен-
ной верхушке содействовала ускорению этого процесса. Уже
первый якутский воевода Петр Головин использовал институт
зависимых людей для целей фискальных: «которые якуты бедны
и скота у них мало и ясаку за бедностию платить нечем, у тех
якутов имал скот, кони и коровы, и отдавал тех же улусов князцам
до выкупу». Таким образом, неплательщики ясака отдавались
в кабалу к их старшинам. Используя князцов в качестве своих
агентов, воеводы заботились о том, чтобы укрепить их власть.
Известен случай, когда при посылке князца с поручением в волость
ему была вручена воеводою печать как знак его достоинства.
Наконец, в конце столетия якутским князцам было предоставлено
участие в суде ясачных сборщиков.
Процесс феодализации среди якутов делает большие успехи
в течение XVIII в. Инструкция Саввы Владиславича 1724 г. утвер-
дила суд князцов по второстепенным делам их сородичей. Земле-
владение тойонов, начало которому мы видели в XVII в., получает
дальнейшее развитие. Классная система сбора ясака с якутов,
установленная комиссией [А.] Щербачева, закрепила за тойонами
их земельные владения и дала им возможность присваивать земли
малоимущих сородичей под условие уплаты за них ясака. Послед-
нее является, в сущности, продолжением системы Головина.
О росте феодального значения якутской знати свидетельствует
ее попытка создать у себя аристократическое самоуправление
по образцу российского дворянского самоуправления. Кангалас-
ский князец, потомок Тынины, Софрон Сыранов, депутат от якутов
в Комиссию об уложении, и несколько позже, в 1789 г., борогонский
князец [А.] Аржаков хлопотали о предоставлении прав дворянства
всем якутским князцам и об учреждении должности якутского
«областного головы», который соответствовал бы предводителю
дворянства и зависел непосредственно от наместника.
Мне остается сказать несколько слов о религиозных верованиях
якутов. В этой области сведения русских архивных источников
менее отчетливы и точны, так как с религиозной жизнью якутов
представителям московской администрации редко приходилось
сталкиваться на деловой почве. Тем не менее и тут можно отметить
несколько характерных черт. В якутской религии XVII—XVIII вв.
находим следы первобытной стадии анимизма, восходящей к родо-
вому строю. Имеются пережитки тотемизма, нашедшие себе выра-
жение в культуре птиц: орла (тотем батурусских, игидейских
и баягантайских якутов), лебедя (намских якутов), ворона. Беринг
в 1726 г. отметил у якутов поклонение птицам — лебедю, орлу,
13 С. В. Бахрушин
193
воронуд. Следы культа орла у Серошевского |7. Кангаласский
князец Мазары, потомок Тынины, пользовался в виде знамени
(тамги) изображением лошадие, в этом нельзя не видеть намека
на тотем кангалассов — белого жеребца. Может быть, тотемиче-
ского происхождения и культ медведя, следы которого видны
в обряде наивысшей якутской шерти: при клятве, • по данным
XVIII в., якуты целуют головную кость убитого медведя и «почи-
тают за большую важность — никогда той клятвы не преступляют
и боятся нарушать».
Это подтверждается более ранними свидетельствами XVII в.
«А коли де медвежья голОва прилунится, — говорил в 1642 г.
борогонский якут Онюкей, — ино де скребут кости да пьют».
Но тут же прибавил, что сам он обряда не наблюдал: «а ныне де тое
шерти я не видел, той де шертью не шертуют. . . а медвежьей
головы костей не скребут и не пьют» ;ь. Следы культа медведя
находит Серошевский в якутских преданиях 17 18. К числу этих же
первобытных верований относится поклонение деревьям и камням.
Гмелин видел близ Якутска «священную пихту», увешанную
в виде приношений тряпками и шнурками, и в других местах,
по его словам, «по деревьям навешано от якутов множество волосов
лошадиных в подарок месту оному» 19. Он же говорит про Сергуев
камень, названный, очевидно, по имени одного князца-шамана
XVII в. Сергуя, от которого зависел, по представлениям якутов,
ветер 20. Сильно распространена была вера в «сата», т. е. особый
камешек, находящийся «в мозговых коморках» волков, лосей
и лошадей, который «возбуждает погоду»; этот камешек вешали
на дерево, и «зделается весной и летом прежестокий ветер, дождь
и град и продолжается от 3, 7 и до 9 дней, и с чего они дохновением
пользуются в летние жары и проезду в лошадях, а весной, в марте,
апреле и мае месяцах, как в лесных, так и в тундровых местах
для окончания промыслу зверей по насту на лыжах пешие».
Наблюдатели XVIII в. отмечают исключительное поклонение
солнцу, месяцу и огню.
К первобытным же верованиям восходит и вера в магию, кото-
рая находит себе яркое выражение, в частности, в символических
обрядах при принесении клятвы. До русских людей и при них
борогонские якуты, принося клятву, «соболя грызли на березе,
да березу грызли ... да серебро скребли, да пили в кумысе». Этот
обряд производился так: «Мочат де в молоко или в кумыс соболи
шитые с глазами и обсасывают у соболей ноги и глаза, да серебро де
(серебряный круг) скребут в молоко и пьют». Сохранилось описа-
ние и другой формы клятвы, при которой фигурирует собака:
«Пальмою рассекет собаку наполы и раскинет ее на две, а сам
17 Серошевский В. Л. Якуты. С. 657—658.
18 Там же. С. 658—660.
19 Gtnelin J. G. Reise durch Sibirien. . . Bd. II. S. 497—498. Далее на полях: Краше-
нинников С. П. [Описание земли Камчатки. СПб., 1786. Т. II.] С. 271. Ср.:
Серошевский В. Л. Якуты. С. 651.
20 Gmelin J. G. Reise dnrch Sibirien. . . Bd. II. S. 490—510.
194
идет в тот промежек и землю в те поры в рот мечет и говорит с тол-
мачем на том шертование, буде де он не учнет государю служить,
ясаку платить, и его де пальма так же, что ту собаку рассекет,
а та его земля задавит». Эта шерть совпадает с киргизскою и,
по существу, является разновидностью общей всем фетишистам
присяги оружием. Шертью пользовались при разрешении судеб-
ных дел. Истец «уличал шертью». Например, истец Нокого «по
своей шерти шертовал, и по шерти он виноват». Магией пользова-
лись и при лечении болезней; в случае поранения «порют у кобыл
и коров брюха и кладут раненых людей в кобыли и в коровы,
и тем де их лечат».
Эти первобытные анимистические верования уживались у яку-
тов и с более высокими формами анимизма. Из данных XVIII в.
видно, что у них складывается целый Олимп духов — добрых
(азылар) и злых (абаасы). Об этих духах говорит описание,
составленное служилыми людьми в 1785 г.3, причем авторы в соот-
ветствии с христианскими представлениями сводят их к единому
«существу милосердному» и к диаволу — «по их языку абахы».
В другом месте того же описания, впрочем, говорится, что диаволы,
по мнению якутов, «во всех сторонах, кроме восточной, много-
численно находятся». Из этого сонма злых и добрых духов уже
выделяются отдельные божества с их типичными чертами. Описа-
ние называет Юрюн (точнее Урун-Аар-Тойон, бог грома и молнии),
Аексит — «ангел-хранитель», Айы ЫЬыт-Хотун — «госпожа бо-
гиня родов», символ плодородия и др.
Посредниками между миром духов и людьми были шаманы.
В каждой якутской волости был свой шаман, а нередко и не-
сколько 21. Среди них были и женщины 22. Общение с духами
давало шаманам зловещую силу. Сила эта выражалась в колдов-
стве, посредством которого они «воруют, свою братью и скотину
портят», в частности «бесовским призывом и волшебством людей
портят и морят» 23. В 1679 г. князец Мазары Бозеков жаловался,
что у него шаман Намской волости Карлак испортил холопа
Коринской волости 24. Деки-шаман испортил его брата Кочюдая
Бозекова, а другого брата — Легоя испортил Чечуйской волости
Толукан. В том же году он же и несколько других якутских княз-
цов, поехавших в Москву с челобитной, выражали опасения, что
их враги через шаманов шаманят «о смерти их, челобитчиков».
В 1695 г. Чериктейской волости якут Курчегоско извещал на
якутскую женку, шаманку Чачу: «Испортила волшебством своим
21 ДАИ. Т. VII. № 3, 69. СПб., 1862. Т. VIII. № 69; Памятники Сибирской истории
XVIII в. СПб., 1882. Кн. 1. № 106. Далее на полях: О шаманизме у Gmelin’a
[Reise durch Sibirien. Bd. II.] 492.
22 [ЦГАДА.] Ф. 214. Кн. 250. Л. 40 об., 42 об., 43 об., 102 об., 109 об., 259 об., 277, 307,
316 об., 318, 378 об., 433 об., 437 об., 464 об., 468 об., 493, 528 об., 573, 627, 658,
658 об., 703, 771, 785 об., 727 об., 825; Стб. 145. Л. 31 об., 49, 67 об., 71 об., 74, 88,
107, 123.
23 ДАИ. Т. VIII. № 56.
24 Там же. № 69.
13*	195
сынишка моего Сетейка да племянника моего Огоннучка, и ныне
они от тое ее порчи померли» и. Точно так же, по мнению туземцев,
Катырыкской волости шаман Тас в 1697 г. «испортил волшебством
своим» одну мегинскую якутку до смерти к. Поэтому якуты к своим
шаманам питали совершенно реальный страх, «чтоб у них в Якут-
ской земле от таких волшебников, от шаманов, волшебства и порчи
якутам и скоту не было» 25. Шаманы предсказывали и будущее.
Так, в 1640 г. якутский шаман шаманил Парфену Ходыреву,
«в якутском де остроге ему, Парфену, жить, аще к Руси выехать».
Чудесная сила шаманов создавала им большое влияние на сороди-
чей, порою политического характера. В 1651 г. в Якутск, например,
дошли «вести недобрые, шаманы де и якуты сбираются и хотят де
под город итти войною»; «шаманили де якуты за Плехиным озером,
что де Якутский острог будет за ними, приступом де к Якутскому
острогу хотели итти и город зажечь и в городе людей всех вы-
рубить».
Якуты легче других народов переходили в христианство, они,
по словам описания 1785 г., «охотно приемлют святое крещение».
Это характерно для народов, которые уже переживали переход
от родового строя к классовому обществу. Уже от XVII в. до нас
дошло большое количество челобитных о крещении. В список
якутских служилых людей 1681 г. включено 26 «новокрещенцев».
25
Там же. № 56.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1
Краткая схема русской истории до XVII в.
Мы застаем славян на Днепре в VIII —IX вв. живущими разрозненными пле-
менами. Главным средством существования для них были промыслы: охота, рыб-
ная ловля, бортничество. Земледелие играло второстепенную роль; земельные
участки захватывались и обрабатывались отдельными семьями, иногда с участием
посторонних, но равенства в землепользовании не было, так как были семьи, кото-
рые по числу своих сочленов, по связям с соседями, наконец, по наличию у них
пленных рабов могли завладеть большими участками земли, чем другие. Торговля
производилась главным образом чужеземцами: варягами и булгарами, носила
транзитный характер и лишь косвенно затрагивала туземное население, по-
скольку предметы вывоза приобретались не столько покупкою, сколько разбоем и
насилием. Политически славяне разбивались на отдельные племена, возглавляе-
мые князьками безразлично туземного происхождения (например, древлянский
князь Мал) или чужеземного (варяжские конунги, укрепившиеся в военно-
торговых факториях на пути «из варяг в греки»); рядом с племенными князьками
пользуются влиянием «старцы градские», главы наиболее могущественных из тех
первоначально независимых родов, из которых сложилась племенная организация;
в исключительных случаях выступает все племя на племенном вече.
С конца X в. в экономической жизни Приднепровья намечается определенный
сдвиг в сторону развития земледелия. В этом заключается естественная хозяй-
ственная эволюция, через которую прошли все народы, и искать для нее объяснения
в судьбах мирового рынка не приходится, тем более что разбойничья торговля
IX—X вв. обогащала лишь очень небольшую группу населения и, наоборот, разо-
ряла главную его массу, поскольку товары для экспорта собирались князьями путем
«вымучивания» дани. Постепенно, не ранее конца X — начала XI в., торговля из
разбойничьей принимает более нормальный характер купли-продажи, сопровож-
дающейся ростовщическими операциями. Наряду с князьями и их дружинниками
в ней начинает участвовать и туземное население; отсюда торговый расцвет неко-
торых городов, которому я, однако, не придаю того преувеличенного значения,
которое склонны приписывать этому обстоятельству многие талантливые исследо-
ватели а.
Указанные изменения в хозяйственном быту Древней Руси осложняют весь
строй жизни Приднепровья. Под влиянием общих экономических интересов созда-
ется представление о единстве Русской земли, представление, которое крепнет
в борьбе со степняками за торговые пути и за безопасность земледельческих
районов. Но политическое единство не образуется, так как экономические связи
между отдельными областями еще слишком слабы. Первые попытки политического
объединения при Владимире Святом и при Ярославе (имеющие полную аналогию
во временном усилении королевской власти при Альфреде Великом в Англии, при
первых Каролингах во Франции и т. д.) за отсутствием подходящих условий
(как и там) распадаются, и в результате образуется только понятие единства
княжеского рода («единого деда внуки»). Страна остается разбитой на племенные
княжества, во главе которых стоят сменяющиеся по принципу родового стар-
шинства князья. Торговый рост городов вызывает усиление вечевой организации.
В XII в. развитие земледелия способствует развитию крупного землевладения.
Очень рано наблюдаются признаки концентрации земель в руках князей, церкви
и бояр и закрепощения сельского населения как естественный результат этого
197
процесса вне всякой связи с так называемым кризисом XII в. С другой стороны,
развитие землевладения приводит к оседанию бояр, а за ними и князей в опре-
деленных волостях; отсюда возникает идея «вотчины», т. е. наследственного вла-
дения князьями известной территорией. В княжеских и боярских вотчинах созда-
ется к началу XIII в. многочисленный контингент военных слуг, позволяющий
князьям избавиться от вмешательства в их политику городских общин. Иначе го-
воря, к XII —началу XIII в. надо отнести процесс феодализации Киевской Руси.
Успехи феодализации приводят к падению вечевого строя.
Расцвет русского феодализма относится ко второй половине XIII в., к XIV в. и
к половине XV в.
При натуральных формах хозяйства феодализм является единственно воз-
можной формой государственного объединения, и именно объединение, а не раз-
ложение типично для феодализма. Говоря о натуральном хозяйстве, я меньше
всего думаю утверждать, что феодальная эпоха не знала торгового обмена и что
вотчинное хозяйство было совершенно замкнутое, но я думаю, что можно говорить
о натуральном хозяйстве в изучаемую эпоху, поскольку этот торговый обмен был
еще слаб. Натуральные формы хозяйства, затруднявшие эксплуатацию и охрану
земельных владений одними силами самого землевладельца, способствовали созда-
нию на почве вотчины ряда сложных отношений, в частности условности владе-
ния землею под условием службы и оброка; с другой стороны, невозможность
в тех же хозяйственных условиях организовать управление привела к узаконе-
нию частичного перехода политических функций в руки землевладельцев, пере-
хода, который бытовым порядком, может быть, совершился уже раньше.
Единство государства осуществлялось на договорных началах в формах фео-
дальной федерации, объединявшей в одно целое многочисленных самостоятель-
ных князей с их вассалами и подвассалами, в состав которой входили и торговые
города — Новгород и Псков, сосредоточившие в своих руках весь торговый обмен
с Западной Европой и присвоившие себе по договору со своими сеньорами суверен-
ные права в пределах своих территорий.
Новые условия денежного хозяйства в конце XV—начале XVI в. нарушили
хозяйственный строй феодальной эпохи с его преимущественно натуральными
формами хозяйства и ограниченными размерами товарооборота. Вместе с ним раз-
валился и весь основанный на нем строй политических и социальных отношений,
которые мы называем феодализмом. Феодальные формы экстенсивного хозяйства
не удовлетворяли уже новым хозяйственным потребностям, как не удовлетворяла
новым политическим задачам, в частности в области внешней политики, об-
ветшалая феодальная иерархия. Можно проследить шаг за шагом, как развалива-
лось феодальное здание сверху вниз: сперва разорение коснулось владетельных
князей (в конце XV в.), в первой четверти XVI в. оно обрушилось на титулован-
ную знать и крупных вотчинников. При развале феодальной иерархии на сцену
выступают те мелкие ячейки, которые таились на дне феодального общества и
которые теперь вступают в непосредственные отношения с верховным сеньором —
государем всея Руси. Обиженные «улицы» Новгорода бьют челом непосредственно
Ивану III; частновладельческие крестьяне переходят в разряд «черных» государ-
ственных крестьян; вчерашние боярские дворы, выйдя из-под власти своих сеньо-
ров, образуют новое «воинство» московского государя.
Новое общество и государство строятся, однако, на началах старого фео-
дального права. Феодальное дробление общества и система частных прав и привиле-
гий отражаются на делении населения отныне единого государства на резко
разграниченные сословия — «чипы». Новые социальные силы, всплывшие наверх
в результате катастрофы, постигшей верхний слой феодального общества, в стрем-
лении перейти к более энергичным формам эксплуатации земли и тем противо-
стоять наступающему кризису пользуются приемами, выработанными в условиях
вотчинного режима, но, не довольствуясь отношениями подданства, существовав-
шими в феодальную эпоху, стремятся к полному закрепощению крестьян. С дру-
гой стороны, и государство использует феодальные приемы управления и хозяй-
ствования: для создания армии прибегает к бенефициальному способу ее содержа-
ния путем раздачи поместий; для пополнения казны подчиняет тяглу, заменив-
шему частновладельческие поборы, перешедшее под его непосредственную власть
население. Так складываются в XVI в. первые устои сословно-крепостного государ-
ства, в котором, если угодно, нашло себе, условно говоря, выражение то «соподчи-
198
нение государству сословий», о котором говорит Д. М. Петрушевский6. Этот
строй, как видно из сказанного, имеет в себе много сторон, унаследованных от фео-
дализма, но феодальные институты в нем претворены в нечто новое, и сходство
между собой некоторых учреждений и явлений этой эпохи и предшествующей
не должно вводить нас в заблуждение. Мне кажется, что и в других странах очень
часто характерные черты сословно-крепостного государства ошибочно принимаются
за феодализм, как, например, в сословно-крепостном государстве Диоклетиана
и Константина Великого.
Переход к новым хозяйственным формам, резкая ломка всей социальной
структуры, наконец, весь вообще процесс переустройства феодального государства
в государство нового типа — все это прошло не без величайших потрясений и
напряжения для страны, которые вылились в революцию Смутного времени.
Но в бурях Смуты выкристаллизировалось сословно-крепостное государство, отве-
чавшее интересам тех двух общественных классов, которые с падением феода-
лизма оказались господами положения, — дворянство (вчерашний вассалитет) и
«государевы» посадские люди.
Уже к концу XVII в. сословно-крепостное государство усвоило формы абсолют-
ной монархии с большим, хорошо организованным бюрократическим аппаратом.
Приложение 2
Библиография трудов С. В. Бахрушина,
не вошедших в более ранние списки *
1911
Великая княгиня Елена Павловна// Освобождение крестьян: Деятели реформы.
М. С. 115-172.
1915
Деятельность московских городских попечительств о бедных в связи с войной //
Изв. Московской городской думы. Отдел общий. № 3. С. 1 —17.
Музей Всероссийского Союза городов: Доклад С. В. Бахрушина в заседании Испол-
нительного бюро 15 мая 1915 г.//Изв. Всероссийского Союза городов. М.
№ 13/14. С. 6-7.
Беженцы // Изв. Всероссийского Союза городов. М. № 17. С. 1—4.
Благотворительная деятельность Московского городского управления в связи с вой-
ной // Изв. Всероссийского Союза городов. М. № 18. С. 141 —147.
Помощь детям беженцев // Изв. Всероссийского Союза городов. М. № 19. С. 107—
110.
Совместная работа Союзов в деле помощи беженцам // Изв. Всероссийского Союза
городов. М. № 20. С. 4—7.
Помощь беженцам в Москве //Там же. С. 44—61.
1916
Задачи общества в деле борьбы с детской преступностью // Изв. Московской
городской думы. Отдел «Народное образование». № 4. С. 1 —11.
Организация попечения о беспризорных детях в Москве // Изв. Московской
городской думы. Отдел общий. № 11. С. 1 — 22.
Памяти М. А. Савича//Изв. Всероссийского Союза городов. М. № 29/30. С. 1.
* См.: Исторические работы С. В. Бахрушина: (Книги, статьи из журналов и сбор-
ников, редакция публикаций и книг, рецензии) //Вопр. истории. 1950. № 6.
С. 127—136; Список научных трудов С. В. Бахрушина // Бахрушин С. В.
Научные труды. М., 1952. Т. I. С. 9—20; Список научных работ С. В. Бахрушина
но истории Сибири //Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1955. Т. Ill, ч. 2.
С. 273-276.
199
Совещание по вопросам призрения детей в связи с войной 17—20 марта 1916 г. //
Там же. С. 2.
Борьба с детской преступностью в связи с войною //Там же. С. 54—65.
1917
Рост детской преступности в связи с войной // Изв. Московской городской думы.
Отдел общий. № 3/4. С. 47 — 58.
Неотложность городской реформы // Изв. Всероссийского Союза городов. М. № 40.
С. 1.
Заседание Московской городской думы 7 марта 1917 г.//Изв. Всероссийского
Союза городов. М. № 41/42. С. 76—77.
О работах комиссии по городской реформе // Изв. Всероссийского Союза городов.
М. № 43/44. С. 38-44.
Призраки минувшего. I. Демос//Рус. ведомости. 16 (29) сентября.
Призраки минувшего. П. Разочарование // Рус. ведомости. 14 (27) октября.
1918
Призраки минувшего. III. Гражданские войны // Свобода России. 7 (20) апреля.
Призраки минувшего. IV. Идеалы Стеньки Разина // Свобода России. 27 мая
(9 июня).
1925
Ред. кн.: Григорович Е. Ю. Зарницы. Наброски из революционного движения
1905 — 1907 гг.: (Записи прошлого). М. 112 с.
1927
Предисловие к кн.: Ауэр J1. Среди музыкантов: (Записи прошлого). М. С. 5—7.
1928
Ред. кн.: Суслова А. П. Годы близости с Достоевским: (Записи прошлого). М.
194 с.
1930
Рец. на кн.: Ауэрбах Н. К. Заселение и развитие промыслов в низовьях реки
Енисея. Красноярск, 1929 // Сибирские огни. № 6. С. 127.
1931
Историография // Сибирская советская энциклопедия. М. Т. 2. Стб. 377—380.
Источники для изучения истории Сибири. II. Русский период // Там же. Стб. 400—
402.
1937
Какими должны быть исторические практикумы // Высшая школа. № 2. С. 85—89
(совместно с К. В. Базилевичем, Н. М. Дружининым, М. В. Нечкиной и др.).
Список основных пособий для преподавателей истории неполной средней и средней
школы к разделам учебника «Краткий курс истории СССР» / Под ред.
А. В. Шестакова. М. 14 с. (совместно с К. В. Базилевичем, Н. Л. Рубинштейном,
И. И. Минцем).
1938
Завоевание Сибири: Стенограмма лекции, прочитанной 4 марта 1938 г. М.:
Ин-т усоверш. педагогов и руководящих работников комсельхозшкол. На пра-
вах рукописи. (Сер. учеб, пособий по истории СССР). 16 с.
Была ли Киевская Русь обществом рабовладельческим?//Учительская газета.
3 июля (совместно с Б. Д. Грековым, А. М. Панкратовой).
1940
Большой пробел в работе исторических музеев//Правда. 19 марта (совместно
с Б. Д. Грековым, Ю. В. Готье и др.).
200
1942
Предисловие к кн.: Ян В. Батый. М. С. 3—12.
1947
Енисейские киргизы в XVIII в.//Рефераты научно-исследовательских работ за
1945 г. Отдел истории и философии. М.; Л. С. 13.
Рец. на кн.: Ионова О. В. Василий Манчары. Якутск, 1946 // Соц. Якутия. 22 февр.
Рец. на кн.: Ионова О. В. Из истории якутского народа (Первая половина
XVII века). Якутск, 1945 // Соц. Якутия. 15 нояб.
Очередные задачи изучения Якутии // Соц. Якутия, 12 июля.
Возникновение и развитие Москвы // Вечерняя Москва. 2 июля.
Историческое прошлое советской столицы // Ленинское знамя. 18 мая.
Москва — сердце нашей Родины // Сталинское знамя. 21 августа.
1953
Народы Европейского Севера // Очерки истории СССР. Период феодализма. IX
XV вв. В двух частях. М. Ч. I. С. 734 — 739.
Образование территории Русского централизованного государства //Там же. Ч. II.
С. 132—143 (текст о Новгороде).
Новгородская и Псковская феодальные республики в XIV—XV вв.//Там же.
С. 167-191.
Русская культура и быт XIV—XV вв.//Там же. С. 334—410.
Народы Поволжья и Приуралья. Крым. Народы Севера. Народы Сибири, Централь-
ной Азии и Дальнего Востока //Там же. С. 423—474.
1954
Московская буржуазия//История Москвы. М. Т. III. С. 292 — 320.
1955
Углубление процесса общественного разделения труда и складывание предпосылок
всероссийского рынка//Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец
XV—начало XVII в. Укрепление Русского централизованного государства
(конец XV —XVI в.). Крестьянская война и борьба русского народа против
иностранной интервенции в начале XVII в. М. С. 249—261.
Правительство «компромисса» и реформы 50-х годов XVI в. // Там же.
С. 291-301.
Коми //Там же. С. 640—648.
Научная и техническая мысль // Очерки истории СССР. Период феодализма. М.
С. 568-591.
Народы Северо-Западной Сибири: самоеды (энцы, ненцы, нганасаны) //Там же.
С. 813—819 (совместно с Б. О. Долгих).
Манси и ханты //Там же. С. 819—821.
Тюркские народы Западной и Южной Сибири //Там же. С. 824—831.
Якуты //Там же. С. 835—839.
Народы Северо-Восточной Азии // Там же. С. 842 — 844.
1956
Народы Сибири // Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй
половине XVIII в. М. С. 662 — 680 (совместно с Б. О. Долгих).
1957
Народы Сибири // Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй
четверти XVIII в. М. С. 593—620 (совместно с А. А. Преображенским).
1978
Коми-край в составе единого Русского централизованного государства: Развитие
феодальных отношений в конце XV—начале XVII в. // История Коми АССР
с древнейших времен до наших дней. Сыктывкар. С. 38—51 (совместно
с А. А. Зиминым).
АРХЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
При подготовке к печати сборника статей С. В. Бахрушина ссылки автора
на архивы и литературу были сверены и приведены в соответствие с требова-
ниями публикации в настоящее время. Текст статей публикуется по оригиналам,
хранящимся в ААН СССР. Незначительная редакторская стилистическая правка
не оговаривается. Все добавления составителей берутся в квадратные скобки.
Справочный аппарат автора помещен в подстрочных примечаниях и обозначается
арабскими цифрами.
Группа выделяемых слов отмечается в тексте с двух сторон одной и той же
буквой. Одна ставится после первого слова, другая — после последнего.
Отсутствующие ссылки на литературу и опубликованные источники были сде-
ланы составителями и в этом случае помещались в комментариях в конце книги.
Отсылки обозначались буквами русского алфавита.
Составителями был воспроизведен отсутствовавший справочный аппарат
к докладам: «К вопросу о достоверности Начального свода», «Новые источники
по истории Москвы», «Вопрос о русском феодализме в научной литературе»,
«Беседа об исторической науке», «Основные проблемы истории Москвы до конца
XVIII в.».
Некоторые доклады и статьи («Вопрос о русском феодализме в научной лите-
ратуре», «Ярославские торги в XVII в.» и «Хозяйство и общественный строй
якутов в XVII — XVIII вв.») составители сочли нужным снабдить терминологи-
ческими словарями. Это было вызвано тем, что Бахрушин, опираясь в своих
трудах на конкретные источники, щедро их цитирует и пишет целые страницы
слогом, близким к источнику, вводя в свой авторский текст многочисленные тер-
мины и понятия, вышедшие из употребления после XVII в. Слова, имевшие
место в речи или литературе XVIII, XIX вв. и позднее, в терминологический сло-
варь не включены. Исключение составляют предметы религиозного культа и ре-
месленно-производственные термины. Терминологические словари помещаются
в книге в конце комментариев к указанным трудам. Остальные труды — историо-
графические работы, «Политические толки в царствование Михаила Федоровича»
и «Зернь» (в этой статье-докладе Бахрушин в тексте поясняет употребляемые
устаревшие слова) — в терминологических пояснениях не нуждаются.
Составители приносят благодарность доктору исторических наук, профессору
Е. В. Чистяковой за рекомендации, данные в ходе работы над книгой, и научному
сотруднику Института русского языка АН СССР Т. В. Горячевой за консультации
и помощь при составлении терминологических словарей.
Выявление неопубликованных трудов Бахрушина в Архиве АН СССР проводи-
лось кандидатом исторических наук А. М. Дубровским. Им же написано Предисло-
вие к сборнику и проведены археографическая обработка и комментирование
трудов «Вопрос о русском феодализме в научной литературе», «Беседа об истори-
ческой науке», подготовлены к печати Приложения. Археографическое послесло-
вие написано кандидатом исторических наук Л. Г. Дубинской. Ею же проведена
археографическая обработка текстов и комментирование докладов и статей: «К воп-
росу о достоверности Начального свода», «Новые источники по истории Москвы»,
«Политические толки в царствование Михаила Федоровича», «Зернь», «Ярослав-
ские торги в XVII в.», «Основные проблемы истории Москвы до конца XVIII в.».
Статью «Хозяйство и общественный строй якутов в XVII—XVIII вв.» подготовила
к печати кандидат исторических наук Н. Г. Башарина.
202
КОММЕНТАРИИ
[К вопросу о достоверности Начального свода]
ААН СССР. Ф. 624. On. 1. Д. 296. Л. 1-35; Д. 294. Л. 1-4. Публикуется
по наиболее полному и редактировавшемуся автором машинописному экземпляру
(д. 296). Отсутствующее начало доклада восполняется по автографу (д. 294).
В машинописном экземпляре имеется незначительная стилистическая авторская
правка синими чернилами, листы обычного формата. Автограф написан черными
чернилами с незначительной правкой синими чернилами, листы формата школьной
тетради без линеек, с подклеенными вставками.
О предполагаемой датировке этой статьи см. Предисловие.
а Шахматов А. А. Разыскания о древ-
нейших русских летописных сводах.
СПб., 1908. С. 420-460.
6 Хронограф Георгия Амартола / Гре-
ческий подлинник, приготовленный
к изданию Э. Г. фон Муральтом //
Учен. зап. Второго отд-ния Академии
наук. СПб., 1861. Кн. VI. С. I-LII,
1 — 1016; Истрин В. М. Хроника Геор-
гия Амартола в древнем славяно-рус-
ском переводе. Пг., 1920. Т. I.
“ ПСРЛ. СПб., 1846. Т. I. Лаврентьев-
ская летопись. С. 7.
г Там же. С. 70.
д Там же. С. 10.
с Там же. С. 23.
ж Там же. С. 37.
3 Там же. С. 62.
" Там же. С. 71.
к Там же. С. 74.
л Шахматов А. А. Разыскания . . .
С. 398-414, 528.
м Срезневский И. И. Статьи о древних
русских летописях. СПб., 1903. С. 9;
Хрущов И. П. Древние русские сказа-
ния в летописях. СПб., 1874. С. 3—8;
Забелин И. Е. История русской жизни
с древнейших времен. М., 1908. Ч. 1.
Доисторическое время Руси. С. 536—
540; Сухомлинов М. И. О древней
русской летописи как памятнике ли-
тературном. СПб., 1856. С. 22; Марке-
вич А. И. О летописях: Из лекций по
русской историографии. Одесса, 1883.
Вып. 1. С. 56-59.
" ПСРЛ. Т. I. С. 85.
° Ламберт (Ламперт) Герсфельдский.
См.: Die Geschichtsschreiber dor dent-
schen Vorzeit. Jh. XI. B., 1855. Bd. 6.
Die Jahrbiicher des Lambert von Uers-
feld. Nach der Ansgabe der Monnmenta
Germaniae.
” Титмар Мерзебургский. См.: Die Ge-
schichtsschreiber der dentschen Vor-
zeit. Jh. XL B., 1848. Bd. 1. Die Chro-
nik Thietmar’s Bischofs von Merseburg
nach der Ansgabe der Monnmenta Ger-
maniae.
p ПСРЛ. СПб., 1841. T. III. Новгород-
ская I летопись. G. 1.
c Там же. T. I. С. 62.
т Там же.
у Там же. Т. III. С. 1.
* Васильевский В. Г. Русско-византий-
ские отрывки // ЖМНП. 1875. Де-
кабрь. С. 270 — 315 (два письма визан-
тийского императора Михаила VII
Дуки Всеволоду Ярославичу); 1876.
Март. С. 117 — 187 (к истории 976—
986 годов. Из аль-Мекина и Иоанна
Геолитра); 1876. Июнь. С. 368—434
(Записка греческого топарха).
х ПСРЛ. Т. I. С. 46.
ц «Память и Похвала» мниха Иакова //
Чтения в Историческом обществе Не-
стора-летописца. Киев, 1888. Кн. 2,
отдел 2. С. 17; Память и похвала
Иакова-мниха Владимиру // Краткие
сообщения Института славяноведе-
ния АН СССР. М„ 1963. Вып. 37.
С. 66-75.
" ПСРЛ. Т. I. С. 36.
203
111 Хильдесхаймские анналы. См.: Die
Geschichtsschreiber der deutschen Vor-
zeit. Jh. XII. B., 1862. Bd. 5.
Die Jahrbiicher von Hildesheim. Nach
der Ausgabe der Monnmenta Germa*
niae.
,ц ПСРЛ. T. I. С. 27.
3 Там же. С. 31.
10 Там же. С. 33.
” Там же. С. 8; СПб., 1851. Т. V. Со-
фийская I летопись. С. 90.
а Шахматов А. А. Хронология древней-
ших русских летописных сводов //
ЖМНП. 1897. Март-апрель. С. 463—
482.
6 ПСРЛ. Т. I. С. 8.
" Там же. С. 7.
’ Там же. Т. HI. С. 1-2.
д Там же. Т. I. С. 89.
е Там же. С. 70.
ж Там же. Т. III. С. 2.
3 Далее публикуется по машинопис-
ному тексту.
" Здесь и далее сокращение цитаты
сделано Бахрушиным.
к Чтения в Историческом обществе Не-
стора летописца. Киев, 1888. Кн. 2,
отдел 2. С. 22—23.
л ПСРЛ. Т. I. С. 35—36. Здесь и далее
в круглых скобках пояснение Бахру-
шина.
м Там же. Пг., 1917. Т. IV, ч. 2. 2-е изд.
Новгородская V летопись, вып. 1.
С. 90-93.
11 Там же. С. 90.
0 Там же. Т. III. Прибавление к Новго-
родской II летописи. С. 179.
" Там же.
р Имеются в виду: Соболевский А. И.
Год крещения Владимира св. // Чте-
ния в Историческом обществе Нестора
летописца. Киев, 1888. Кн. 2, отдел 2.
С. 1 — 6; Он же. В каком году кре-
стился св. Владимир? // ЖМНП. 1888.
Июнь. С. 396—403; Сухомлинов М. И.
Исследования по древнерусской лите-
ратуре. СПб., 1908; Шахматов А. А.
Разыскания о древнейших русских
летописных сводах. С. 133—161.
с Лавров П. А. Материалы по истории
возникновения древнейшей славян-
ской письменности // Тр. Славянской
комиссии. Л., 1930. Т. 1. С. И.
т Дорн Б. А. Известия о хазарах //
ЖМНП. 1844. Август.
у ПСРЛ. Т. I. С. 36.
ф Дорн Б. А. Известия о хазарах. С. 88.
х Далее часть рукописи не сохрани-
лась — не менее одной страницы.
11 Васильевский В. Г. Труды. Пг., 1915.
Т. III.
4 Около 1190 г. Одд Сноррасон, монах
Тингейрарского монастыря, написал
жизнеописание Олава Трюггвасона
(994—1000), норвежского короля,
при котором в Исландии было введено
христианство. Это произведение было
написано па латинском языке, его
принято называть «Сагой об Олаве
Трюггвасоне» монаха Одда. Сохрани-
лось оно только в переводе на ис-
ландский язык, сделанный в начале
XIII в. (Стеблин-Каменский М. И.
Древнескандинавская литература. М.,
1979. С. 130—131); в переводе на
русский язык см. в кн.: Русский ис-
торический сборник, издаваемый Об-
ществом истории и древностей Рос-
сийских. 1840. 4. С. Ill —V, 7-116;
Древнесеверные саги и песни скаль-
дов. Сер. 2. СПб., 1903. Вып. 25.
111 Шахматов А. А. Корсунская легенда
о крещении Владимира // Сб. статей,
посвященных почитателями акаде-
мику и заслуженному профессору
В. И. Ламанскому по случаю пятиде-
сятилетия его ученой деятельности.
СПб., 1908. Ч. 2. С. 1029-1153.
1,1 ПСРЛ. Т. I. С. 65.
3 Там же. Т. III. С. V-IX; Пг., 1915.
Т. IV, ч. 1. Новгородская IV летопись,
вып. 1. С. II, VIII.
10 Шахматов А. А. Разыскания . . .
С. 420-460, 611.
я Там же. С. 7-13; ПСРЛ. Т. IV, ч. 1,
вып. 1. С. 1 — 37. Ср.: Шахматов А. А.
Разыскания ... С. 611 613.
' ПСРЛ. Т. IV, ч. 1, вып. 1. С. 20;
Т. I. С. 18.
6 Там же. Т. IV, ч. 1, вып. 1. С. 27.
в Там же. С. 36.
1 Там же. С. 27.
д Шахматов А. А. Разыскания . . .
С. 289-340.
’’ Новгородская летопись по Синодаль-
ному харатейному списку, СПб., 1888.
С. 3. О схожести текста Новгородского
свода и Новгородской I летописи по
Комиссионному списку см.: Шахма-
тов А. А. Обозрение русских летопис-
ных сводов XIV—XVI вв. М.; Л.,
1938. С. 161, 162 и далее.
Новгородская летопись по Синодаль-
ному харатейному списку. С. 4.
3 Там же. С. 6.
” Там же.
к Там же. С. 3.
л Там же. С. 6—8.
4 Там же. С. 3.
11 Там же. С. 6.
0 ПСРЛ. СПб., 1862. Т. IX. Летописный
сборник, именуемый Патриаршиею
204
или Никоновскою летописью. С. 15.
” Там же. Т. I. С. 10.
р Имеется в виду «Сага об Одде-Стре-
ле» См.: Западно-европейский эпос и
средневековый роман в пересказах и
сокращенных переводах с подлинных
текстов О. Петерсон и Е. Балабано-
вой. СПб., 1898. Т. II. Скандинавия.
С. 117 — 159; см. также примечание
М. И. Стеблин-Каменского к балладе
«Король Эйрик и Блаккен» в кн.:
Скандинавская баллада. Л., 1978.
С. 258—259; Рыдзевская Е. А. К воп-
росу об устных преданиях в составе
древнейшей русской летописи // Древ-
няя Русь и Скандинавия, IX —
XIV вв. М., 1978. С. 185-193.
с Константин VII Багрянородный. См.:
Constantini Porphyrogeneti imperato-
ris de ceremoniis anlae Ryzantinae libri
duo / Ex. rec. J. Reiskii. Bonnae,
1820-1830. T. 1-2.
т Лев Диакон. История Льва Диакона и
другие сочинения византийских пи-
сателей. . . / Переведенная с гречес-
кого на российский язык Д. Поповым.
СПб., 1820. Кн. IX. С. 89.
у Лиутпранд. См.: Die Geschichts-
schreiher der deutschen Vorzeit. Jh. X.
B., 1853. Bd. 2. Ans Lindprands Wer-
ken nach der Ansgabe der Monnmenta
Germaniae. . .; Liudprandi. Episcopi
Cremonensis opera omnia / Ex Monn-
mentis Germaniae historicis recndi fe-
cit Georgius Heinricns Pertz. Hanno-
verae, 1839. S. 135-145.
ф См.: Веселовский A. II. Видение Ва-
силия Нового о походе русских на
Византию в 941 г.//ЖМНП. 1889.
Январь. С. 80—92; Шахматов А. А.
Хронология древнейших русских ле-
тописных сводов // ЖМНП. 1897. Ап-
рель. С. 465—482.
х ПСРЛ. Л., 1926. Т. I. 2-е изд. Лав-
рентьевская летопись. Стб.33 (в пер-
вом издании: «светлых бояр» с. 13).
ц Там же. Т. I. 2-е изд. Стб. 33.
4 Там же. Т. I. 2-е изд. Стб. 46 — 47.
ш Constantini Porphyrogeneti imperato-
ris de ceremoniis Aulas Byzantinae
libri duo / Ex rec. J. Reiskii. T. 1—2.
1,1 Новгородская летопись по Сино-
дальному харатейному списку. С. 5.
° ПСРЛ. Т. I. С. 9 (во втором изда-
нии: нет «ни боярина» —Стб. 23).
10 Там же. С. 10.
я Шахматов А. А. Предисловие к На-
чальному киевскому своду и Несто-
рова летопись // Изв. ОРЯС, 1908.
Т. XIII, кн. 1. С. 250-259.
а ПСРЛ. СПб., 1908. Т. II. 2-е изд.
Ипатьевская летопись. Стб. 16 (в пер-
вом издании Лаврентьевской ле-
тописи: «въдав ему сына свой на
руце» — Т. I. С. 9).
6 Там же. Т. 1. С. 13.
в Там же. С. 19-23.
г Там же. С. 13.
д Там же. С. 21; 2-е изд. Стб. 49.
е Там же. Т. I. 2-е изд. Стб. 31 (в пер-
вом издании: «и поидуть же Русь до-
мови . . . брашно, и якоря, и ужа, и
пре» — С. 13).
Там же. Т. I. 2-е изд. Стб. 49 (в пер-
вом издании нет: «и ис прочих горо-
дов» — с. 21).
•’ Там же. Т. I. 2-е изд. Стб. 31.
и Там же. Т. I. С. 13 (во втором изда-
нии: «углады» — Стб. 31).
к Там же. Т. I. С. 13 (во втором изда-
нии: «не платяти» — Стб. 31).
л Там же. Т. I. С. 13.
м Там же.
11 Там же. С. 14.
° Там же. С. 31.
11 Там же. С. 14.
’’ Там же. С. 21.
с Не вступая здесь в открытую поле-
мику с Шахматовым, Бахрушин, од-
нако, излагает совсем иную точку
зрения на договоры и их датировку.
См.: Шахматов А. А. Хронология
древнейших русских летописных сво-
дов. С. 482: «. . .в нашей древней
истории до 945 года достоверными мо-
гут быть признаны лишь следующие
года, занесенные в летопись: 907 (до-
говор Олега с греками), 912 (договор
Олега с греками), 941 (поход Игоря
на греков), 945 (договор Игоря с гре-
ками и смерть Игоря)».
т ПСРЛ. Т. I. 2-е изд. Стб. 47 (в пер-
вом издании: «... от страны Рус-
кыя» — с. 20).
у Там же. Т. I. С. 22.
ф Там же. С. 20.
х Там же. С. 22.
ц Голубинский Е. Е. История русской
церкви. М., 1880. Т. I.
4 ПСРЛ. Т. I. С. 22.
ш Там же.
,ц Там же. С. 23.
3 Там же.
ю Петрин В. М. Хроника Георгия Амар-
тола. . . Т. I.
я Там же. С. 511.
“ Новгородская летопись по Синодаль-
ному харатейному списку. С. 3.
6 ПСРЛ. Т. I. С. 19.
в Истрин В. М. Хроника Георгия Амар-
тола. . . Т. I. С. 545; Пг„ 1922. Т. II.
С. 349.
205
г ПСРЛ. Т. I. С. 18.
л Там же.
с Васильевский В. Г. Труды. Т. III.
С. CXXXVI, CXXXVI I, CLXVI. Од-
нако о «Житии» Василия Нового как
об источнике летописи писал А. Н. Ве-
селовский в ЖМНП. 1889. Январь.
С. 89, о чем напоминал А. А. Шахма-
тов в ЖМНП. 1897. Апрель. С. 474,
пункт 21. С. 475, пункт 24.
,к Шахматов А. А. «Сказание о прело-
жении книг на словенский язык» //
«Повесть временных лет». Т. II (ру-
копись). См.: Истрин В. М. Морав-
ская история славян и История по-
ляно-Руси как предполагаемые источ-
ники Начальной русской летописи.
Praha, 1932. С. 28.
3 ПСРЛ. Т. I. С. 3.
и Там же. С. 5.
к Там же. С. 11.
л Там же. С. 5.
м Шлёцер А. Л. Нестор. Русские ле-
тописи на древле-славенском языке.
СПб., 1809, Ч. I / Пер. с немецкого
Д. Языков. С. 201—202.
" Гедеонов С. Варяги и русь. СПб.,
1876. Ч. II. С. 451.
° ПСРЛ. Т. I. С. 5.
п Очевидно, имеется в виду «Дорож-
ник» аббата Николая, совершившего
паломничество в Иерусалим в 1154—
1159 гг. и описавшего свое путе-
шествие (AlfraeJj Islenzk / Udg. av
К. Kalund. Kj^benhavn, 1908. В. 1).
См.: Мельникова Е. А. Древняя Русь
в исландских географических сочине-
ниях // Древнейшие государства на
территории СССР, 1975 г. М., 1976.
С. 142—143; Она же. Древнескан-
динавские географические сочинения
М„ 1986.
р Hanksbok / Udg. av F. Johsson. K0-
benhavn, 1892—1896. См.: Мельни-
кова E. А. Древнескандинавские гео-
графические сочинения.
c Sweet H. King Alfred’s Orosins. Part 1:
Old English Text and Latin Origi-
nal /1 Early English Text Society’s
Publications. L., 1883, N 79.
T Chronicon de sex actatibns mundi //
Migne J. P. Patrologiae cnrsns comple-
tes. Series seknnda. P., 1852. T. 123.
Col. 23 -450.
y Новгородская летопись по Синодаль-
ному харатейному списку. С. 5.
ф ПСРЛ. Т. I. С. 2.
х Там же. С. 8.
ц Новгородская летопись по Синодаль-
ному харатейному списку. С. 6.
4 ПСРЛ. Т. I. С. 12.
ш Там же. С. 5.
щ Там же. С. 9.
3 ПСРЛ. Т. II. 2-е изд. Ипатьевская
летопись. С. 8.
10 Новгородская летопись по Синодаль-
ному харатейному списку. С. 5.
я ПСРЛ. Т. I. С. 10.
Новые источники по истории Москвы
[Приходо-расходные книги монастырей]
ААН СССР. Ф. 624. Оп. 3. Д. 28. Л. 1—31. Доклад на вечернем заседании
сессии Отделения истории и философии, посвященной 800-летию Москвы,
9 сентября 1947 г. Председательствовал акад. Б. Д. Греков. Публикуется маши-
нописная расшифровка стенограммы заседания с карандашной авторской правкой.
Стенограмма не подписана — 2-й экземпляр машинописи.
а Забелин И. Е. Домашний быт русского
народа в XVI и XVII ст. М., 1862—
1869. Т. I — II (Т. I. Домашний быт
русских царей; т. II. Домашний быт
русских цариц); Он же. История го-
рода Москвы. 2-е изд. М., 1905. Ч. 1;
Он же. Материалы для истории,
археологии и статистики города Моск-
вы. М., 1884—1891. Ч. I — II; Он же.
Московские сады. М., 1856; Он же.
Опричный дворец царя Ивана Ва-
сильевича. М., 1893; Он же. Троицкие
походы русских царей. М., 1847; и др.
6 Никольский Н. К. Кирилло-Белозер-
ский монастырь и его устройство
до второй четверти XVII в., 1397 —
1625 гг. СПб., 1910. Т. I, вып. 2;
Монастырские приходо-расходные
книги: Приходо-расходные книги Бол-
дина Дорогобужского монастыря //
РИБ. Пг„ 1923. Т. 37; Книги Павлова
Обнорского и Болдина Дорогобужского
монастырей // Там же. Л., 1924. Т. 37.
вып. 1.
в ЦГАДА. Ф. 196 (Собр. Ф. Ф. Мазу-
рина). On. 1. Д. 273 и 698; Ф. 1192
(Иосифо-Волоколамский монастырь).
Оп. 2. Кн. 416, 419, 420, 422, 426,
206
432 и др.; Книги денежных сборов
и выплат Иосифо-Волоколамского
монастыря 1573—1595 гг. М.; Л., 1978.
Вып. ,1 —II. Ротапр.; ЦГАДА. Ф. 196.
Оп. 2. Д. 6 (1643/44), 7 (1594),
8 (1636-1640), 9 (1643) и др.-
приходо-расходные книги Спасо-При-
луцкого монастыря; Вотчинные хозяй-
ственные книги XVI в. М.; Л., 1979.
Т. I — II; Архив ЛОИИ. Ф. 132
(Успенский Тихвинский монастырь).
Оп. 2. Д. 1, 6-11 и др.; ЦГАДА.
Ф. 1196 (Антониев-Сийский мона-
стырь). Оп. 3. Д. 2, 3, 8, 9, 11 —15 и
др.; Архив ЛОИИ, Коллекция руко-
писных книг. Колл. 115. Д. 934—966
(приходо-расходные книги Николь-
ского Корельского монастыря);
ЦГАДА. Ф. 1201 (Соловецкий мона-
стырь). On. 1. Д. 2—12, 15—27 и др.;
Оп. 5, ч. 1. Д. 469, 470, 474-478,
482, 483, 486-500 и др.
г ЦГАДА. Ф. 196. On. 1. Д. 273.
д Тихомиров М. Н. Монастырь-вотчин-
ник XVI в. //Ист. зап. М., 1938.
Кн. 3. С. 130—160; Бахрушин С. В.
Предпосылки «всероссийского рынка»
в XVI в.: (Из истории ремесла и тор-
говли в России) //Учен. зап. МГУ.
1946. Вып. 87. История СССР. С. 38-
65.
с Пропуск в стенограмме.
,к Пропуск в стенограмме.
3 В круглых скобках пояснения Бахру-
шина.
и Чечулин Д1. Д. Города Московского
государства в XVI в. СПб., 1889;
Рожков Н. А. Из русской истории:
Очерки и статьи. Пб., 1923. Т. 1.
С. 131 — 204; Он же. Сельское хозяй-
ство Московской Руси в XVI в. М.,
1899.
к Сокращение цитаты сделано Бахруши-
ным.
л Архив ЛОИИ. Колл. 115. Д. 935.
Л. 22 об.
мТам же. Д. 936. Л. 3 об.
“ Пропуск в стенограмме.
° Далее не разобрано одно слово, напи-
санное над строкой карандашом.
п Флетчер Д. О государстве русском или
образ правления русского царя (обык-
новенно называемого царем москов-
ским) с описанием нравов и обычаев
жителей этой страны. СПб., 1906.
р Никольский Н. К. Кирилло-Белозер-
ский монастырь . . . Т. 1, вып. 2.
с Савич А. А. Соловецкая вотчина XV—
XVII вв. Пермь, 1927.
Терминологический словарь
Алтын — монета, равная 6 деньгам
или 3 копейкам.
Басма — тиснение, пластинка с тисне-
ным узором, чеканка.
Бель (краска) — белая.
Бельцы — живущие в монастыре, но не
постриженные в монахи.
Берковец — мера веса, равная 10 пудам.
Братина — сосуд в форме горшка для
напитков.
Бутовый камень — камень для фунда-
мента.
Вандыши — рыба: снеток, корюшка,
малёк.
Вохра — охра, краска.
Гривенка — мера веса — фунт; под-
веска под иконой-приклад.
Гривна — весовая и денежная единица,
украшение или знак, который носили
на шее.
Деисус — иконная группа из трех обра-
зов — Христа, богородицы и Иоанна
Предтечи — или основной ряд ико-
ностаса.
Деловые люди — категория холопов.
Детеныши — дворовые, работающие по
найму в монастырской вотчине.
Дискос — круг, особое блюдо для литур-
гии, литургический хлеб на дискосе.
Игумен — настоятель монастыря.
Известные — из извести, для извести.
Извозчик — промышляющий извозом
(гужевая доставка, перевоз товаров).
Иконостас — преграда перед алтарем,
в которую вставлены иконы.
Кадильница — церковный сосуд, в ко-
торый на горящие угли кладут ладан
для курения.
Квасное — очевидно, ржаные или соло-
довые лепешки, из которых делают
квас.
Квасцы — соль, двойная средняя соль
поташная, или натриевая, или ам-
миачная.
207
Келарь — инок, заведующий монастыр-
скими припасами, вотчинами, ведаю-
щий недуховными делами монастыря.
Келья ,(келлия) — комната монаха.
Киноварь — химический состав из рту-
ти и серы, минерал.
Клобук — покрывало, носимое на голове
сверх камилавки, наглавник черного
цвета. Одежда монаха.
Кноты (киоты) — вместилище для
икон, рама, шкафчик со стеклянными
дверцами.
Копейцо — нож, которым разрезают
просфору; символизирует копье,
проткнувшее бедро Христа.
Копна — мера сенных покосов, с 10-й
части десятины.
«Коштем» — ко щам.
Кошуль — имело много значений: со-
рочка женская и мужская, тулуп
короткий, овчинная шуба, крытая
китайкой, сукном, и др.
Крашенина — толстый холст, окрашен-
ный краской.
Кумган — узкогорлый кувшин из ме-
талла.
Лавочный сиделец — торгующий в лавке
от хозяина по доверенности.
Лазорь-голубец — голубая краска.
Мантия — длинная широкая одежда без
рукавов, одеваемая сверх обычного
платья, — монашеская, царская и т. д.
Москатильник — торгующий или де-
лающий москот, т. е. краски, селитру,
купорос и др.
Московки — деньги московской че-
канки.
Очелье (очелок) — место около печ-
ного чела.
Панагия — икона в круглом ободке,
носимая на груди архимандритами
или архиереями.
Паникадило — светильник культового
назначения.
Паюсные окончины — вместо стекла
вмазывалась в раму (оконницу)
мешочная плева, в которой у рыб
находится икра.
Подворье — дом с двором и дворовыми
постройками.
Полушка — мелкая медная монета, */4
копейки.
Посконина — толстая грубая ткань из
конопляного волокна.
Празелень — земляная краска иссиня-
зеленоватая.
Притачки — деталь сбруи.
Решеточные сторожа — сторожевая
служба у сторожевых рогаток.
Слуги см. служебники.
Служебники — слуги, служащие, долж-
ностные лица, феодально зависимые
от монастыря.
Ставцы (ставец) — деревянная точеная
чашка, глубокое блюдо.
Станица — канон церковного пения.
Старец — чернец, монах, инок, отшель-
ник.
Строитель монастыря — основатель.
Стряпчий монастыря — поверенный,
ходатай по делам, тяжбам.
Сукно сермяжное — белое, серое, бу-
рое — некрашеное крестьянское
сукно.
Сурик — свинцовая красная окись, иду-
щая на краску, цвет киновари с жел-
тизной.
Сусальное золото — тончайшие листки
для позолоты.
Татарский корм — подать.
Тебеньки — кожаные лопасти по бокам
русского или казацкого седла.
Тюремные сидельцы — арестанты.
Тябло — часть церковного иконостаса.
Уклад — сталь.
Харнь посконная см. посконина.
Хлебники — пекари, продавцы хлеба.
Холстина — простая грубая ткань, льня-
ная или конопляная.
Хомут — часть конской упряжи.
Черлень — красный.
Четки — нить с шариками или узел-
ками, служила для считания кратких
молитвенных изречений и поклонов.
Чумичка — ковш с длинной рукоятью,
употреблявшийся поварами, уполов-
ник.
208
[Вопрос о русском феодализме
в научной литературе]
ААН СССР. Ф. 624. On. 1. Д. 406. Л. 136. Публикуется по машинописному
экземпляру с авторской правкой на листах большого формата. В деле содержатся
также черновые наброски того же текста (Л. 37 68). Так как начало рукописи
плохо сохранилось, ее текст (Л. 1—2) реконструирован составителем.
О предполагаемой датировке этой статьи см. Предисловие.
а Павлов-Сильванский Н. П. Феодаль-
ные отношения в удельной Руси //
ЖМНП. 1901. № 7. С. 1—32; 1902.
№ 1. С. 1-48.
6 Далее зачеркнута треть страницы.
11 Павлов-Сильванский И. П. Закладни-
чество-патропат // Зап. имп. Русского
археологического о-ва. Нов. сер. 1897.
Т. IX, вып. '/2. С. 188-236.
1Павлов-Сильванский Н. П. Иммунитет
в удельной Руси // ЖМНП. 1900. № 12.
С. 318-365.
л Павлов-Сильванский Н. П. Феодаль-
ные отношения в удельной Руси.
е Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм
в древней Руси. СПб., 1907.
,к Павлов-Сильванский И. П. Феодализм
в древней Руси. Пг., 1924. С. 157 — 158.
Далее ссылки даются на это издание.
3 Павлов-Сильванский Н. П. Сочинения.
СПб., 1910. Т. III. С. 3-259.
“ Пресняков А. Е. Княжое право в древ-
ней Руси: Очерки по истории X—XII
столетий. СПб., 1909. С. 173-190.
к Павлов-Сильванский Н. 11. Феодализм
в древней Руси. С. 59.
лТам же. С. 53.
ы Там же.
" Павлов-Сильванский И. П. Сочинения.
Т. III. С. 247.
° Юшков С. В. Феодальные отношения и
Киевская Русь. Саратов, 1925. С. 23.
“ Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм
в древней Руси. С. 61.
рТам же. С. 61—62.
с Там же. С. 126.
т Тарановский Ф. В. Феодализм в Рос-
сии: Критический очерк//Варшав-
ские университетские известия. 1902.
Вып. IV. С. 30.
у Павлов-Сильванский Н. 11. Феодаль-
ные отношения в удельной Руси.
$ Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор
истории русского права. Пг.; Киев,
1915. С. 283-284.
х Ключевский В. О. Курс русской исто-
рии. М., 1904. Ч. I. С. 445; см. также:
Ключевский В. О. Сочинения. М.,
1956. Т. 1. С. 360.
"•Милюков П. Н. Феодализм в России
(в северо-восточной Руси) //Энцикл.
словарь / Брокгауз и Ефрон. 1902.
Т. 70. С. 548.
4	Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор
истории русского права. С. 289.
Любавский М. К. Лекции по древней
русской истории до конца XVI в. М.,
1915. С. 173.
'"Там же. С. 180.
3	Богословский М. М. К вопросу об от-
ношениях крестьян к землевладельцу
по Псковской судной грамоте//Ле-
топись занятий постоянной Историко-
археографической комиссии. Л., 1927.
Вып. I (34). С. 27—54. Богословский
писал: «На феодальные черты в исто-
рии России пролит достаточный свет,
чтобы их теперь не замечать» (Там же.
С. 54).
'° Рожков Н. А. Исторические и социоло-
гические очерки: Сб. ст. М., 1906.
Ч. 1. С. 76-77.
"Рожков Н. А. Русская история в срав-
нительно-историческом освещении:
(Основы социальной динамики). Л.;
М„ 1928. Т. 1. С. 144-145.
“Там же. С. 440—441.
6Там же. Л.; М., 1928. Т. 2. С. 417-418.
“Там же. Л.; М., 1928. Т. 3. С. 285.
"Юшков С. В. Феодальные отношения
и Киевская Русь. С. 1.
’"Покровский М. Н. Русская история
с древнейших времен. М., 1913. Т. 1.
С. 51; см. также: Покровский М. Н.
Избранные произведения. М., 1966.
Кн. 1. С. 91.
е Покровский М. Н. Русская история
с древнейших времен. Т. 1. С. 72—81;
см. также: Покровский М. Н. Избран-
ные произведения. Кн. 1. С. 110—118.
ж Платонов С. Ф. Прошлое русского
севера: Очерки по колонизации По-
морья. Пг., 1923. С. 16—17.
“Глава III. «Феодальные отношения
в древней Руси» книги Покровского.
“Глава IV «Заграничная торговля,
города и городская жизнь X — XV вв.»
книги Покровского.
к Юшков С. В. Феодальные отношения
и Киевская Русь. С. 7.
"Там же. С. 9.
"'Там же. С. 25.
14 С. В. Бахрушин
209
НПСРЛ. СПб., 1908. Т. II. Стб. 409.
° Юшков С. В. Феодальные отношения
и Киевская Русь. С. 33.
п Там же. С. 69.
рТам же. С. 106.
“Указанная статья Бахрушина опубли-
кована в «Сборнике статей в честь
В. О. Ключевского» (М., 1909). См.
также: Бахрушин С. В. Научные
труды. М„ 1954. Т. II. С. 13 45.
т Греков Б. Д. Новгородский дом святой
Софии: (Опыт изучения организации и
внутренних отношений крупной цер-
ковной вотчины). СПб., 1914. Ч. I;
Он же. Очерки по истории хозяйства
Новгородского Софийского дома. Ч. II.
Собственно сельское хозяйство // Ле-
топись занятий постоянной Историко-
археографической комиссии. Л., 1927.
Вып. I (34). С. 91 —155; см. также:
Греков Б. Д. Избранные труды. М.,
1960. Т. IV.
у Пресняков А. Е. Вотчинный режим и
крестьянская крепость: (По поводу
книги С. Б. Веселовского «К вопросу
о происхождении вотчинного ре-
жима») //Летопись занятий постоян-
ной Историко-археографической ко-
миссии. Вып. I (34). С. 192.
* Петрушевский Д. М. Очерки из эконо-
мической истории средневековой Ев-
ропы. М.; Л., 1928. С. 77.
х Петрушевский Д. М. Феодализм и сов-
ременная историческая наука //Из
далекого и близкого прошлого. М.;
Пг„ 1923. С. 117.
"•Пресняков А. Е. Вотчинный режим
и крестьянская крепость. С. 174192.
4 Хлебников И. Общество и государство
в домонгольский период русской
истории. СПб., 1872. С. 450.
ш Тарановский Ф. В. Феодализм в Рос-
сии. С. 52.
щТам же. С. 53.
эТам же. С. 30.
ю Беляев П. И. Древнерусская сенье-
рия и крестьянское закрепощение //
ЖМЮ. 1916. № 8. С. 139-179; № 9.
С. 129-166.
яТам же. № 8. С. 161.
аТам же. № 9. С. 146.
6 Аргунов П. А. Крестьянин и землевла-
делец в эпоху Псковской судной гра-
моты. Отд. оттиск из «Учен. зап.
Саратовского ун-та». 1925. Т. 4, вып. 4.
"Богословский М. М. К вопросу об
отношениях крестьян к землевла-
дельцу . . .
' Веселовский С. Б. К вопросу о про-
исхождении вотчинного режима. М.,
1926.
дТам же. С. 83.
е Там же. С. 84.
жТам же. С. 23.
3 Там же.
" Неволин К. А. Поли. собр. соч. СПб.,
1857. Т. IV. История российских
гражданских законов.
[Беседа об исторической науке]
ААН СССР. Ф. 624. Он. 1. Д. 408. Л. 3—8. Публикуется по автографу
с авторской правкой карандашом на листах разного формата. Работа не закончена.
В деле содержатся и фрагменты исследований, выписки из источников (Л. 1—2,
9-27).
О предполагаемой датировке этой статьи см. Предисловие.
а Миллер Г.-Ф. Описание Сибирского
царства и всех произшедших в нем дел
от начала, а особливо от покорения
его Российской державе по сии вре-
мена. СПб., 1750. Кн. 1. С. 121.
6 Пекарский П. П. История импера-
торской Академии наук в Петербурге.
СПб., 1870. Т. 1. С. 361.
"Словцов П. А. Историческое обозрение
Сибири. СПб., 1886. Кн. I. С. VIII,
285; Кн. II. С. VII —VIII.
' Рожков Н. А. Обзор русской истории
с социологической точки зрения. М.,
1905. Ч. I —II.
Чичерин Б. Н. О народном представи-
тельстве. М., 1866. С. 355—382.
° Смирнов П. П. Несколько документов
к истории Соборного уложения и Зем-
ского собора 1648 — 1649 гг. // ЧОИДР.
1913. Кн. 4. С. 1—20; Он же. О начале
Уложения и Земского собора 1648—
1649 гг. // ЖМНП. 1913. Сентябрь.
С. 36-66.
,к Ключевский В. О. Курс русской исто-
рии. М., 1904. Ч. I. С. 171; см. также:
Ключевский В. О. Сочинения. М.,
1956. Т. 1. С. 146.
"Покровский М. Н. Борьба классов и
210
русская историческая литература. Л.,
1927. С. 16 19.
и Очевидно, имеется в виду: Ritter К.
Die Erdkunde im verewltniss zur Natur
und Geschichte des Menschen, oder
Allgemeine Vergleichen de Geographie.
B„ 1817-1818. Bd. I —II; 2 Auflage.
B„ 1822-1859. Bd. I-IX. Второе
издание было частично переведено на
русский язык: Риттер К. Землеведение
Азии К. Риттера: География стран,
входящих в состав Азиатской России
или пограничных с нею. СПб.,
1856-1895. Ч. 1-6.
к Реклю Э. Земля: Описание жизни зем-
ного шара. СПб., 1899—1901. Т. 1 — 5.
л Далее зачеркнуты четыре строки.
Политические толки
в царствование Михаила Федоровича
ААН СССР. Ф. 624. On. 1. Д. 365. Л. 1—46. Публикуется по автографу,
написанному черными чернилами на листках из школьной тетради, часть листов
«в 1 линейку». Незначительная правка стилистического характера.
О предполагаемой датировке этой статьи см. Предисловие.
а Здесь и далее сокращение цитаты
сделано Бахрушиным.
6 Далее в архивном деле отсутствует
одна страница автографа.
"Здесь и далее в круглых скобках
пояснение Бахрушина.
"Далее исключены три страницы авто-
графа, содержание которых повторяет
предыдущие страницы.
д Обычай выдачи головою описан у
Г. К. Котошихина «О России в цар-
ствование Алексея Михайловича»
(СПб., 1906. С. 44). Снискавшего
неудовольствие государя в местниче-
ском споре приводили во двор с подья-
чим или дьяком к тому, кто выиграл
спор, и после условного ритуала
«бесчестья» отпускали домой.
е Имеется в виду вынужденная капиту-
ляция русских войск 15 февраля 1634 г.
в русско-польской войне 1632—1634 гг.
ж Отправляясь в Смоленский поход,
Шеин в присутствии бояр перечислял
Михаилу Романову свои воинские
заслуги, в то время как другие бояре,
по его словам, «по-запечью сидели».
"Неделя перед Великим постом; масле-
ница.
Зернь
ААН СССР. Ф. 624. On. 1. Д. 368. Л. 1—37. Публикуется по автографу,
написанному фиолетовыми чернилами на листках из школьных тетрадей. На
оборотах листов — рисунки карандашом, очень искусные, птиц, людей в одежде
феодальной эпохи и т. п., посторонние записи школьных заданий или расходов;
на свободных оборотах — текст. Значительная правка стилистическая и по
структуре работы. Нумерация листов проводилась дважды.
Датируется не ранее 16 октября 1925 г. по дате на обороте листа (ААН СССР.
Ф. 624. On. 1. Д. 368. Л. 19 об.).
а Далее зачеркнут текст трети страницы,
представляющий собой другую редак-
цию нижеследующего текста.
6 Здесь и далее в статье в круглых
скобках в цитатах пояснение Бахру-
шина.
в На полях нерасшифрованная ссылка:
«В III, ст. 8А, лл. 12—13».
г Далее зачеркнуты две строки, стили-
стически измененные ниже.
д Далее зачеркнут абзац. На полях не-
расшифрованная ссылка: «В III, ст. 8А,
лл. 12—13».
е Здесь и далее сокращение цитаты сде-
лано Бахрушиным.
,к На полях нерасшифрованная ссылка:
«В III, ст. 8А, лл. 5, 12-13».
3 Далее зачеркнута страница, ее содер-
жание вошло в другие абзацы.
и Далее оставлено свободное место;
очевидно, пропущено имя стрельца.
к Далее зачеркнута страница о ссорах
14*
211
и драках во время игры. Эти све-
дения имеются в другой части статьи.
л На полях нерасшифрованная ссылка:
«№ 373».
м Далее зачеркнуто 61/2 строки.
1111 Написано карандашом над строкой.
0 В рукописи между словами «зерно-
вых» и «старост» интервал в несколь-
ко строк.
п В документе оставлено место для
даты.
р На этом листе автографа много редак-
ционной правки.
с с Написано над строкой.
т Над строкой зачеркнуто: «дома».
у Далее зачеркнуто 15 строк, или 1/2
страницы автографа.
* Далее зачеркнута страница.
х Далее слово не разобрано.
ц 11 В этом абзаце примеры перемежаются
из костного развода рукописи 1721 г.,
опубликованного Н. И. Барсовым,
и костного развода, опубликованного
А. Н. Пыпиным по рукописи начала
XVIII в.
4 4 Написано над строкой.
ш Далее зачеркнуты пять строк.
щ Далее зачеркнуты полторы строки.
э Далее одно слово оторвано.
'° Далее идет спорное и, очевидно,
неверное толкование из-за прочтения
«бой» как «бок».
“ Далее одна строка зачеркнута.
“ Далее одно слово не разобрано.
Ярославские торги в XVII в.
ААН СССР. Ф. 624. On. 1. Д. 11. Л. 34—62. Публикуется по машинописной
копии на ветхих листах обычного формата с авторской правкой фиолетовыми
чернилами и редакторской правкой красным карандашом. В деле имеются черновые
автографы этой статьи (л. 1—33).
Один из листов, на котором написан текст черновика, представляет собой
бланк с датой «апрель 1917 г.» (л. 23). Кроме того, автор употребляет в ссылках
аббревиатуру ГАФКЭ, которая соответствовала названию архива с 1925 по 1946 г.,
когда он был переименован в ЦГАДА, зачеркнув на л. 5 дореволюционное название
«Архив Министерства юстиции». Следовательно, автор начал писать не ранее
апреля 1917 г. и закончил не позднее 1946 г.
“Выше рукой Бахрушина написано:
«I. Торговля и торговые люди».
6 Далее следует ссылка: «[Дела] Якут-
ского правления, вязка III, № 13».
Перевести эту ссылку на современную
шифровку ЦГАДА не представляется
возможным.
" Эти листы не сохранились. Столбец
был в реставрации. Последний спасен-
ный лист по старой нумерации —
268.
г Далее следует ссылка: «Сибирский
приказ, стб. № 53, л. 29». Однако после
реставрации в столбце новая нумера-
ция листов. На л. 1—30 указанных
в тексте сведений не обнаружено.
д Далее следует ссылка: «Дела Якут-
ского правления, в. III, № 13».
Перевести эту ссылку па современ-
ную шифровку ЦГАДА не представля-
ется возможным.
“Среди торговых и промышленных лю-
дей в документе упоминается крестья-
нин Троице-Сергиева монастыря Анд-
рей Ларионов — ярославец.
ж См. комм. «В».
3 Далее зачеркнуты семь строк.
и Микрофильм книги 127 неполный,
л. 326 в нем отсутствует; см. подлин-
ник.
Терминологический словарь
Ансырь — вес, равный 1 /2 фунта, позд-
нее — 1 фунту.
Арчаги (орчаки) — остов седла.
Атлас — плотная шелковая ткань
с лоском.
Бадьян — растение анис.
Байка — мягкая, толстая, очень ворси-
стая шерстяная ткань.
Братины — посуда, медная или дере-
вянная, в которой разносят гостям
пиво и другие напитки.
Бурметы (бурметь) — персидская гру-
бая бумажная ткань, бязь.
212
Бязь — персидская и бухарская ткань,
бумажный холст; бурметь.
Вареги — варежки.
Верхницы — одежда, одеваемая поверх
ДРУГОЙ.
Вольячные (вальячные, вальян) — рез-
ная, чеканная работа.
Выбойка (набойка) — самый грубый
ситец, узор набит на одну доску,
одну краску, набойка может быть и
холщевая.
Гайка — ткань, сорт камки.
Голицы — кожаные рукавицы.
Гуж — в конной упряжке петля поверх
оглобли.
Домашка — ткань «домашнего дела»,
отечественного производства.
Доски — переплет книги.
Дубница — очевидно, заведение, устрой-
ство для дубления кож (вымачивание
в отваре дубовой коры в дубильных
чанах — ямах, обшитых тесом).
Епанча - плащ без рукавов, безру-
кавка, подбейка.
Завесы ярославские — полотнище типа
портьер.
Изуфрь — шерстяная ткань из козьей
шерсти.
Ирха — козлиная или овечья шкура.
Камка (куфтырь) — шелковая китай-
ская ткань.
Кежи — тежина, пестрядь, полусушок,
непрядь, затрапезнина.
Кемхань — ткань.
Киндячное дело, киндяки ярославские
(киндяк) - набойка, выбойка, кра-
сный кумачник, кафтан особого
покроя.
Китайка — простая бумажная ткань,
вывезенная из Китая.
Кормчая книга — сборник церковных и
гражданских законов и правил.
Кострышь (коструш, кострож) - сорт
сукна.
Коты — а) женская обувь типа полуса-
пожек; б) мужская обувь типа галош,
одеваемых сверх сапог.
Красные яловичные кожи — кожа с мо-
лодого или недорослого скота.
Крашенина — крашеный лощеный
холст.
«Кропленые с поталью» — кропле-
ние — обрызгивание мелкими пят-
нами; поталь — сусальное золото или
медь в пленках.
Крутик (вайда) — брусковатая синяя
краска.
Кумач - простая бумажная ткань,
обычно алого цвета, на сарафаны.
Ладан — хроматическая смола, упот-
ребляемая при богослужении.
Латунь — смесь меди с цинком (желтая
и зеленая).
Летчицы (лятчины) — род сукна.
Лудан — ткань камка или род камки.
Ляковые (ляковровые) — обычно доро-
гие ткани с набивным рисунком из
лаковой краски.
Мерлушка — шкурка ягненка.
Мешина — особо мягкая кожа, разно- '
видность сафьяна.
Минеи — служебная церковная книга
с песнопениями; месячная — бого-
служебные песни на каждый день
месяца.
Миткаль - бумажная ткань для обивки,
ненабивной ситец.
Мошны — кошели, сумки.
Наметка - женский головной убор из
белой режи, род головного покрывала,
фаты.
Настрафиль - род сукна.
Натрушницы, из которых можно натру-
сить перец, табак и т. п.
Однорядники (однорядка) — долгопо-
лый кафтан без ворота, однобортный.
Опойка - шкура молодого теленка или
выделанная из нее кожа.
Орчаги (орчаки) см. арчаги.
Пестрядь — пеньковая грубая ткань,
пестрая или полосатая.
Покрученик - рабочий на промыслах.
Полость — толстая плотная ткань (ко-
вер), плетеный половик, стеганый,
валеный, сбитый, половина звериного
меха для подстилки на покрытие
или завесу.
Полы — половины.
Попона — покрывало на лошадь.
Похва — нахвостник или подхвостник,
ремень с очком от седла, в него
продевается хвост лошади, чтобы
не съехало седло; это часть збруи.
Псалтырь — сборник псалмов и молитв
православной церкви; содержит соб-
рание молитв и псалмов, которые
читались по часам во время «вечер-
ний», «полунощницы» и «утрени».
Розвали, розваль — юфть низшего сорта.
Сандал — дерево, идущее на изготовле-
ние краски.
Саржа — косовичная ткань, шелковая,
шерстяная или бумажная для под-
кладки.
213
Сафьян - выделанная козловая кожа
разной окраски.
Сиделец — здесь лавочник, торгующий
от купца.
Ставки — деревянные чашки.
Ставцы — деревянная точеная чашка,
глубокое блюдо, общая застольная
миска.
Стамед — шерстяная косонитная ткань.
Строгальник — занимался выстругива-
нием кож — одна из операций в коже-
венном производстве.
Сукна карповые — для неводного
мешка, кошелей.
Сукна чирковские — для обуви.
Сурик — свинцовая красная окись, иду-
щая на краску.
Сырейщики — готовят не до конца
выделанный продукт.
Сыромятники — выделывали сыромят-
ную кожу, т. е. без дубления
в извести для сгона шерсти.
Тафта — гладкая тонкая шелковая
ткань.
Тюшаки (тюфяки) — большой мешок,
простеганный для постели.
Уклад — сталь.
Урезковые — отрезные или уменьшен-
ные.
Усолье — солеварня, соляной завод.
Финифть — эмаль или полива по ме-
таллу.
Хомут — часть конной упряжки, оде-
ваемая на голову лошади.
Хрящ двойной — самый толстый гру-
бый холст.
Чарки — обычная сибирская обувь типа
башмаков (бахилы).
Часовник — то же, что часослов.
Часослов — богослужебная книга.
Чекмень — крестьянский кафтан или
исподний.
Шандалы — подсвечники.
Шлея — часть конной упряжки, кото-
рая удерживает хомут на месте.
Юфть — кожа взрослого быка или ко-
ровы, выделанная на чистом дегте.
Ямайка — краска.
Яренга (яриг) — грубая ткань.
Основные проблемы истории Москвы
до конца XVIII в.
ААН СССР. Ф. 624. Он. 3. Д. 27. Л. 1—50. Доклад на заседании Отделения
истории и философии АН СССР 26 октября 1945 г. Председательствовал
акад. В. П. Волгин. Публикуется машинописная расшифровка стенограммы
заседания с незначительной карандашной авторской правкой. Стенограмма
не подписана.
а Забелин И. Е. История города Москвы.
М., 1905. Ч. 1. 2-е изд.; Он же.
Материалы для истории, археологии
и статистики города Москвы. М.,
1884—1891. Ч. I — II; Он же. Домаш-
ний быт русского народа в XVI и
XVII ст. М., 1918. 4-е изд. с доп. Т. I.
С. 2; М., 1901. 3-е изд. с доп. Т. II.
ъ Сытин П. В. История планировки и
застройки Москвы. М., 1950. Т. I.
С. 114, 368, 370 (ссылки на работы
А. А. Мартынова); С. 22, 181, 368,
371 (ссылки на работы В. Л. Снеги-
рева); С. 12, 58, 157, 165, 168, 369,
370 (ссылки на работы И. М. Снеги-
рева); см. также: История Москвы. М.,
1952. Т. I. С. 687 — 717 (библиография).
в Москва в ее прошлом и настоящем.
М., 1909-1912. Т. 1-12. В издании
принимали участие Д. Н. Анучин,
Ю. И. Айхенвальд, С. К. Богоявлен-
ский и др. Оно было посвящено
памяти историка Москвы И. Е. Забе-
лина.
г По Москве: Прогулки по Москве и ее
художественным и просветительным
учреждениям / Под ред. Н. А. Гейнике,
Н. С. Влагина, Е. А. Ефимова,
И. И. Шитца. М., Изд. Сабашниковых,
1917. С. 9-50.
дКлючевский В. О. Соч. М., 1957. Т. II.
Курс русской истории, ч. 2. С. 8—13;
ср. С. 407; Соловьев С. М. История
России с древнейших времен. М.,
1960. Кн. 3. 3-е изд. С. 453—455.
е Покровский М. Н. Избранные произ-
ведения. М., 1966. Кн. 1. Русская
история с древнейших времен. С. 210—
212.
ж История Москвы. Т. 1. С. 28—37.
42-44, 54, 58, 63-64.
3В настоящее время ул. Герцена.
214
и В настоящее время Остоженка, Про-
спект Мира.
к В настоящее время ул. Чернышевского.
л В настоящее время ул. Фрунзе. См.:
Сытин П. В. История планировки и
застройки Москвы. Т. I., С. 37, 396.
м Здесь и далее сокращение цитаты
сделано Бахрушиным.
н Забелин И. Е. Материалы для истории
. . . города Москвы. С. 6, 7.
0 Лебедев В. И. Москва при Петре I //
Исторический журнал. 1945. № 5. С. 34.
п В 1742 г. был устроен новый земляной
вал на месте Компанейского вала.
Работы производила Камер-коллегия
{Сытин П. В. История планировки
и застройки Москвы. Т. I. С. 283).
р Довнар-Заполъский М. В. Торговля
и промышленность Москвы XVI —
XVII вв.//Москва в ее прошлом и
настоящем. М., 1910. Т. 6. С. 3—95.
с В стенограмме указывается: «Дается
перечень фамилий».
т Базилевич К. В. Кадашевцы, дворцо-
вые ткачи полотен в XVII в.//Труд
в России. Л., 1924. № 2. С. 3—18.
УВ стенограмме указывается: «Зачиты-
вается письменный текст».
* Пропуски в стенограмме.
х В стенограмме указывается: «Зачиты-
вается письменный материал».
ц ЦГАДА. Ф. 196 (Собр. Мазурина).
On. 1. Д. 273.
4 Пропуск в стенограмме.
шСм.: Ленин В. И. Поли. собр. соч.
Т. 1. С. 153-154.
щ ГИМ. Отдел письменных источников.
Книга новгородских, астраханских и
малороссийских товаров. Книга запис-
ная мелочных товаров Московской
большой таможни. См.: Сокович С. И.
Торговля мелочными товарами в Мос-
кве в конце XVII в. // Ист. зап. М.,
1946. Кн. 20. С. 130-148; Твер-
ская Д. И. Москва второй половины
XVII в. — центр складывающегося
всероссийского рынка. М.,	1959.
С. 43-109.
3 История Москвы. Т. I. С. 428—436;
см. также: Богоявленский С. К. Науч-
ное наследие: О Москве XVII в. М.,
1980. С. 174-180.
10 История Москвы. Т. I. С. 395—446.
яСр.: Там же. М„ 1953. Т. II. С. 233-
268.
аСр.: Там же. Т. I. С. 449-470.
6 Свирин А. Н. История московского
искусства (рукопись). См.: История
Москвы. Т. I. С. 282.
° Пропуски в стенограмме.
г Бахрушин С. В. Московский мятеж
1648 г.//Сборник в честь проф.
М. К. Любавского. Пг„ 1917. С. 709-
774.
"•Базилевич К. В. Денежная реформа
и восстание в Москве в 1662 г. М.;
Л., 1936.
° Алефиренко II. К. Чумной бунт
в Москве в 1771 г.//Вопр. истории.
1947. № 4. С. 82-88.
ж А. Н. Свириным и С. В. Безсоновым
написаны разделы об архитектуре,
живописи и прикладном искусстве
в «Истории Москвы» (Т. I. С. 80—89,
128-132, 264-285, 638-676; Т. II.
С. 218-232, 641-664).
3 Пропуск в стенограмме.
[Хозяйство и общественный строй якутов
в XVII-XVIII вв.]
ААН СССР. Ф. 624. On. 1. Д. 59. Л. 22—47. Публикуется по машинописному
экземпляру с незначительной авторской правкой. В том же деле имеется автограф
(Л. 1—21) на листах разного формата, разными чернилами, вклейки ранних
текстов, сноски на полях нумерованные, по тексту в скобках — ненумерованные.
На машинописи и в автографе следы позднейшей работы над текстом, красным
карандашом выделение частей. Автограф был привлечен при подготовке текста
доклада к печати для восстановления пропущенных в машинописи мест, исправ-
ления опечаток и искажений. Машинопись и автограф не датированы, заголовка
не имеют. Текст назван по заголовку тезисов доклада, содержание и структура
которых соответствуют построению публикуемой работы (Там же. Д. 65. Л. 1).
Датируется 1938 г. по упоминанию о выходе в свет годом раньше работы
Г. В. Ксенофонтова «Ураангхай-сахалар» (Иркутск, 1937).
215
а Имеются в виду Э. И. Идее (1657 —
1708), Ф. И. Табберт-Страленберг
(1676-1747), Г.-Ф. Миллер (1705 —
1783), И. Г. Гмелин (1700-1755),
оставившие в своих трудах о Сибири
историко-этнографические, историко-
географические и другие данные
о народах региона, в том числе якутов.
О всех перечисленных Бахрушиным
ученых XVIII в. имеется довольно
многочисленная биографическая, ис-
точниковедческая и историографиче-
ская литература. Применительно к сю-
жетам публикуемого доклада следует
отметить работы: Иванов В. Ф. Исто-
рико-этнографическое изучение Яку-
тии, XVII-XVIII вв. М., 1974; Ива-
нов В. Н. Русские ученые о народах
северо-востока Азии (XVII —начало
XX в.). Якутск, 1978.
6 Пекарский Э. К., Осмоловский Г. Ф.
Якутский род до и после прихода рус-
ских // Памятная книжка Якутской
области на 1896 г. Якутск, 1895. Вып. 1.
С. 1—48; Кочнев Д. А. Очерки юриди-
ческого быта якутов // Изв. О-ва
археологии, истории и этнографии
при ими. Казанском ун-те. Казань,
1899. Т. XV, вып. 5/6.
"Серошевский В. Л. Якуты: Опыт этно-
графического исследования. СПб.,
1896. Т. 1; Майнов И. И. Население
Якутии // Якутия. М., 1927. С. 323—
402.
г г Написано на полях.
д Бахрушин С. В. Исторические судьбы
Якутии // Якутия. М., 1927. С. 275 —
322. Перепечатана в кн.: Бахру-
шин С. В. Научные труды. М., 1955.
Т. III, ч. 2. С. 13-48.
“Далее зачеркнуто: «Но их гораздо
больше (1900—2000). В дальнейшем
я не имел возможности».
Издана позднее: Токарев С. А. Очерк
истории якутского народа. М., 1940;
Он же. Общественный строй якутов
XVII—XVIII вв. Якутск, 1945. В по-
следней автор указывает, что им про-
смотрено до 2700 судебных челобитных
и дел (С. 20).
“Далее зачеркнуто: «русскими служи-
лыми людьми».
и Сибирская история с самого открытия
Сибири до завоевания сей земли рос-
сийским оружием, сочиненная на не-
мецком языке и в собрании Акаде-
мическом читанная членом Санкт-
Петербургской Академии наук и про-
фессором древности и истории, также
членом исторического Геттингенского
собрания И. Э. Фишером. СПб., 1774.
*' k Написано над с грокои.
л Г. В. Ксенофонтов понимал имя
«Тыгын» как имя нарицательное,
обозначающее титул царя, хана,
князя (Ксенофонтов Г. В. Ураангхай-
сахалар: Очерк древней истории яку-
тов. Иркутск, 1937. Т. 1. С. 105, 144).
Бахрушин связал встречающееся в
русских архивных источниках имя
«Тынипа» (см., например: РИБ.
СПб., 1875. Т. II. С. 965) с легендар-
ным и вошедшим в историческую
литературу именем «Тытин». О Ты-
гине как о реальном историческом
лице писали С. А. Токарев,
А. П. Окладников, О. В. Ионова и др.
м Упомянутую Бахрушиным отписку
енисейского атамана, землепроходца
И. Галкина см.: ЦГАДА. Ф. 214
(Сибирский приказ). Стб. 31.
Л. 389-391.
" Токарев С. А. Из прошлого якутского
народа // Вести, древней истории.
1938. № 2; Расцветаев М. К. Очерки
по экономике и общественному быту
у якутов. Л., 1932. Ко времени
подготовки Бахрушиным доклада ис-
следование О. В. Ионовой не было
опубликовано, но ею была защищена
подготовленная под руководством
Бахрушина кандидатская диссерта-
ция, которая впоследствии легла
в основу монографии «Из истории
якутского народа (XVII век)»
(Якутск, 1945).
° Здесь и далее сокращение цитаты
сделано Бахрушиным.
Написано на полях.
р Ясачная книга 1648/49 гг. опублико-
вана: Материалы по истории Якутии
XVII в. М., 1970. Ч. 2. С. 159-790.
с ДАИ. СПб., 1859. Т. VII. С. 20, 22.
1 Там же. СПб., 1869. Т. IX. С. 156.
у у В автографе лист утрачен, что сле-
дует из авторской пагинации руко-
писи.
* Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В I, № 9в». Возможно,
это «вязки» материалов б. Якутского
правления (ныне ф. Якутской при-
казной избы). См.: Бахрушин С. В.
Научные труды. Т. III, ч. 2. С. 27.
Сн. 1; С. 30. Сн. 1 и др.
Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III, 9 с ».
ц Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III, 1 В».
Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В I или В III, 9 с».
ш Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В I, № 14А».
216
3 Далее следует ссылка: «с. 13».
Очевидно, Бахрушин имел в виду
рапорт В. И. Беринга в Адмирал-
тейств-коллегию от 28 октября 1726 г.
См. о рапорте: Андреев А. И. Экспе-
диция В. Беринга // Изв. ВГО. 1943.
Т. 75, вып. 2; см. также: Иванов В. Ф.
Историко-этнографическое изучение
Якутии. С. 69- 70.
10 Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III, 9 с, л. 10».
я Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III I в, л. 154».
а а Написано на полях.
6 Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III, 13, л. 99».
Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «§ 72, 1, с. 125».
, г Написано внизу листа.
л Gmelin J. G. Reise durch Sibirien
von dem Jahren 1733 bis 1743.
Gottingen, 1752. Bd. II. S. 474- 475.
° Георги И. Г. Описание всех в Рос-
сийском государстве обитающих на-
родов. СПб., 1776. Ч. II. С. 183 1 84.
ж"”'Написано на полях. «Акты архивов
Якутской области (с 1650 до 1800 г.) »,
опубликованные Е. Д. Стреловым.
Якутск, 1916. С. 29—31.
3 ЦГАДА. Ф. 214. Кн. 145. Л. 143.
1111 Написано над строкой.
к ЦГАДА. Ф. 1177. Оп. 4. Д. 57. Л. 31.
л Очевидно, Бахрушин имел в виду
книгу: Огородников В. И. Очерк исто-
рии Сибири до начала XIX в. Вла-
дивосток, 1924. Ч. II.
м Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В I, № 20».
Результаты исследования С. А. Тока-
рева истории семьи и брака у якутов
XVII в. изложены им впоследст-
вии в монографии «Общественный
строй. . .» (С. 59—69).
0 0 Написано на полях.
" " Написано на полях.
р ЦГАДА. Ф. 214. Кн. 250. Л. 6 об.
с Акты архивов Якутской области. . .
q 29_____31
т ДАИ. СПб., 1872. Т. IX. С. 156.
у Там же. Т. VII. С. 12.
ф * Написано на полях.
х х Написано на полях.
ц ц Написано па полях.
4 Далее следует нерасшифрованная
сноска: «В I, № 15».
ш щ Написано на полях.
33 Написано на полях.
ю ДАИ. Т. VII. С. 13.
яя Написано над строкой.
а Написано над строкой.
6 Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III, с. 1в».
3 ДАИ. Т. III. С. 37.
г ДАИ. Т. VII. С. 15-16.
л Далее следует ссылка: «с. 13».
Очевидно, Бахрушин имел в виду
рапорт В. И. Беринга в Адмирал-
тейств-коллегию от 28 октября 1726 г.
См. о рапорте: Андреев А. И. Экспе-
диция В. Беринга // Изв. ВГО. 1943.
Т. 75, вып. 2; см. также: Иванов В. Ф.
Историко-этнографическое изучение
Якутии. С. 69—70.
е Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «№ 853».
!К Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В III, 14А».
3 Имеется в виду «Описание обитаю-
щих в Якутской области якутах,
о начале их происхождения, равно-
мерно вере, законе их, обрядах и
о протчем», составленное О. Мату-
шевским. Опубликовано А. И. Оклад-
никовым в кн.: Сборник материалов
по этнографии якутов. Якутск, 1948.
С. 38-46.
и Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В I, № 15». Чача — «якут-
ская женка шаманка».
к Далее следует нерасшифрованная
ссылка: «В I, № 9в».
Терминологический словарь
Головщина — выкуп за кровь, один
из пережитков первобытнообщинного
строя.
Елань — лесная луговина.
Калым — цена за выкуп, за невесту,
выводная.
Капгаласский князец — глава рода или
племени в Кангаласской волости
Якутии.
Кангаласское племя — племя, живущее
в Кангаласской волости Якутии.
Кобыльи камусы (то же, что тор-
басы) — обувь; шьются мехом на-
ружу из кобыльей или оленьей кожи.
Куяк, куйах — панцирь, латы, кожаная
броня с нашитыми железными пла-
стинками; кольчуга из железных и
костяных пластинок, нашитых на
кожаном кафтане.
217
Малахай — головной убор с наушни-
ками.
Модутский якут — из Модутской воло-
сти; Модутский улус.
Морд — приспособление для ловли
рыбы, схож с русскими вершами,
выплетается из тонко выструганных
лиственничных лучинок, его опус-
кают на дно озера и прячут в водо-
рослях.
Намский якут — из Намского улуса
(Намнин род).
Одекуй — хрустальный камень, синий,
лазоревый, красный, черный, зеле-
ный, голубой и белый различных
размеров.
Окура бисерная — нитка с бисером.
Пальма — короткое охотничье копье
в виде широкого и толстого ножа,
укрепленного в березовом древке.
Ровдуга — обработанная шкура живот-
ного; полуфабрикат замши.
Сангыях — доха шерстью наружу.
Сиводушчатая — лисица-сиводушка,
пестрая лиса.
Тойоны — якутская полуфеодальная
аристократия: князцы, сборщики
ясака, старосты.
Торбасы — вид обуви, изготовляемой
из шкур домашних животных.
Третейство, третьевание — доброволь-
ная помощь потерпевшему общин-
нику со стороны третьего лица
в отыскании похищенного имущества
(особенно скота) без обращения
к общественной власти.
Турсук — мешок из прокопченной кожи
для хранения молока и молочных
продуктов.
Туяс — вид берестяной посуды.
Шаман — кудесник, волхв сибирских
народов, по-якутски ойуун, посред-
ник между людьми и духами.
Ысыах — праздник по случаю наступ-
ления лета и изобилия молочных
продуктов; он посвящался духам —
хозяевам природы, особенно покрови-
тельствующим скотоводству.
Юкола — вяленая рыба, очищенная от
костей и употребляемая вместо хлеба.
Яровать — пускать лошадь на поднож-
ный корм.
Ясак — натуральная подать, которой
облагались нерусские народы По-
волжья и Сибири.
Ясачные книги — книги налогообложе-
ния русской администрацией мест-
ного нерусского населения.
Приложение 1
ААН СССР. Ф. 624. Оп. 2. Д. 70. Л. 50—53. Публикуется по рукописи (авто-
граф), написанной фиолетовыми чернилами с незначительной авторской правкой.
Текст помещен в тетради «Table-talk» непосредственно после заметки,
в которой Бахрушин упоминает о 28 годах своей самостоятельной научной
работы (л. 48 об.). Если учесть, что он окончил университет в 1904 г., то при-
бавление к этой дате указанного срока дает 1932 г. Видимо, в этом же году был
написан публикуемый фрагмент. Бахрушин, дожив до 50 лет, подводил итоги
развития своих взглядов на отечественную историю.
Намек на В. О. Ключевского и,
быть может, на М. Н. Покровского,
который разделял взгляды Ключев-
ского на социально-экономический
строй Киевской Руси. См.: Ключев-
ский В. О. Сочинения. М., 1956.
Т. I. С. 127-128.
6 Петрушевский Д. М. Очерки из
экономической истории средневеко-
вой Европы. М.; Л., 1928. С. 74.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ААН СССР
ААЭ
ЛИ
ГБЛ
гим
ДАЙ
ЖМНП
жмю
Изв. ОРЯС
ЛОИИ
ЛОИЭ
МОИДР
ПДСЛ
пкс
ПСРЛ
РАНИОН
РИБ
сггд
ЦГАДА
ЦГА РСФСР
ЧОИДР
— Архив Академии наук СССР
— Акты, собранные в библиотеках и архивах Россий-
ской империи Археографическою экспедициею ими.
Академии наук
— Акты исторические, собранные и изданные Археогра-
фическою комиссией)
— Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина
— Государственный Исторический музей
— Дополнения к Актам историческим, собранные и
изданные Археографическою комиссией)
—	Журнал Министерства народного просвещения
—	Журнал Министерства юстиции
-	Известия Отделения русского языка и словесности
Академии наук
-	Ленинградское отделение Института истории СССР
— Ленинградское отделение Института этнографии
—	Московское общество истории и древностей россий-
ских
—	Приказные дела старых лет
—	Приказ княжества Смоленского
—	Полное собрание русских летописей
—	Российская ассоциация научно-исследовательских ин-
ститутов общественных наук
— Русская историческая библиотека, издаваемая Архео-
графическою комиссией)
—	Собрание государственных грамот и договоров, храня-
1цихся в Государственной коллегии иностранных дел
—	Центральный государственный архив древних актов
—	Центральный государственный архив Российской
Советской Федеративной Социалистической Респуб-
лики
-	Чтения в Обществе истории и древностей российских
при Московском университете
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ ............................................ 3
ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ И ИСТОРИОГРАФИЯ....................... 15
[К вопросу о достоверности Начального свода]........... 15
Новые источники по истории Москвы [Приходо-расходные книги
монастырей]............................................ 36
[Вопрос о русском феодализме в научной литературе]..... 53
[Беседа об исторической науке]......................... 80
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ............................. 87
Политические толки в царствование Михаила Федоровича... 87
Зернь................................................. 118
Ярославские торги в XVII в............................ 141
Основные проблемы истории Москвы до конца XVIII в..... 159
[Хозяйство и общественный строй якутов в XVII —Х\ III вв.] . . .	177
ПРИЛОЖЕНИЯ.............................................197
Приложение 1. Краткая схема русской истории до XVII в. 197
Приложение 2. Библиография трудов С. В. Бахрушина, не вошедших
в более ранние списки ............................... 199
АРХЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ.......................... 202
КОММЕНТАРИИ........................................... 203
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ..................................... 219
Сергей Владимирович
Бахрушин
ТРУДЫ
ПО ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЮ,
ИСТОРИОГРАФИИ И ИСТОРИИ РОССИИ
ЭПОХИ ФЕОДАЛИЗМА
{Научное наследие)
Утверждено к печати
Архивом АН СССР
Редактор издательства С. А. Левина
Художественный редактор Г. П. Валлас
Технический редактор И. В. Бочарова
Корректоры Л. А. Стойкина, Л. В. Щеголев
И Б № 32048
Сдано в набор 23.01.87. Подписано к печати 05.06.87.
А-11504. Формат COXOO’/is.
Бумага офсетная № 1. Гарнитура обыкновенная новая.
Фотонабор. Печать офсетная.
Усл. неч. л. 44,1. Усл. кр.-отт. 14,4. Уч.-изд. л. 18,6.
Тираж 2850 экз. Тип. зак. 1215.
Цена 3 руб.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»
117864, ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90
Ордена Трудового Красного Знамени
Первая типография издательства «Наука»
199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12